Вспышки

Первое свидание

Татьяна Бархатцева, милая девушка двадцати лет, свежее и трепетное существо, с восторгом ворвавшееся в зарю жизни, волей судьбы оказалась в университете Испании. Оказалась не благодаря протекции состоятельного ухажера или заботе тщеславных родителей. Нет, Таня, хрупкая лань с сияющим личиком, сама лично впряглась в эту колымагу бесправия и тревог. Первые месяцы прошли в трясущемся волнении и напряжении всех нервов. Мелькали старинные здания, плескались осколки солнца в пучине новых впечатлений, горели страстные глаза случайных прохожих. После первые восторги, слепые и бездумные, уступили место здравым размышлениям. Таня сидела одна в комнате перед новым годом, в чужой, незнакомой стране и рассуждала. И надо заметить, мысли в этой миловидной головке, поражали отнюдь не невинностью и целомудрием. Скорее наоборот, юный ангел поражал преждевременной жизненной хваткой. Танечка подперла острый подбородочек кулаком и думала так:

– Итак, время идет, хватить сопли жевать в комфортном кисельке. Я окружила себя такими же неудачниками, как сама. Буду с ними якшаться – новой дороги мне не видать как своих ушей. Кто вокруг? Одни нищие студенты, такие же горемыки из глубинки, штаны с дырой. Глянуть вокруг – красота неописуемая. В витринах дорогие сумочки, так и светятся в огоньках, так и манят. А платьица на манекенах? Мне бы такое, я бы сразила наповал роту солдат и стадион болельщиков. Да где там? У меня не то, что вошь в кармане, таракан последний в холодильнике «Аве Марию» тянет с голодухи. Все бабки идут на хату и коммуналку, не видать мне ни наряда нового, ни исподнего достойного. Молодость моя проходит в череде будней и зубрежки непрерывной. Аж зубы ноют от тоски. Друзья мои все такие же, черти в лохмотьях. Да еще внезапный ковид душит изоляцией. Мало мне здесь трудностей. Ну, ничего: как только выпустят на воздух, тут же примусь за дело! Всех знакомых студентов, нищебродов убогих – побоку. Я начинаю новую жизнь прямо с первого дня января. Хватит ждать у моря погоды, ведь мне уже почти двадцать первый годок подкатил. Сохнуть нечего и совестно! Вот прямо сейчас задвину бокальчик шампусика за светлое будущее.

Танечка откупорила бутылку с поражающей легкостью, невиданной для столь юной особы женского пола, и пенящееся шампанское с победоносным шипением вырвалось наружу. Девушка схватила салфетку со стола и крупными, размашистыми буквами накарябала пожелание: «Хочу в новом году отдалиться от нищеты и вступить моей ножкой в храм красоты. Хочу, чтобы испанцы полюбили меня, а я постараюсь ответить им взаимностью. А если не отвечу, то облагодетельствую лишь спонсоров, которые откроют мне новую жизнь. Яркую и пышную как райский сад». После последовал ритуал сожжения записочки, золы в бокале, разливающегося тепла в сердце. Таня томно откинулась на подушках и осветилась блаженной улыбкой веры в чудо. Она чувствовала себя всемогущей ведьмой на пепелище отживших нужд. Наступал новый год, год золотой свиньи, мясного, благородного борова.

Вопреки обыкновению подлой фортуны, чудо не заставило себя ждать долго. Уже в середине января Таня увидела сообщение первого испанского идальго в сети. Ловкая штучка хлопнула в ладоши и принялась читать посвященный ей мадригал. Читала она уже без переводчика, но, надо отметить, приложение и не требовалось. Джентльмен не отличался красотой слога, скорее пленял силой напора. Он красочно описал, что хочет встретиться с Татьяной во имя интернациональной дружбы и объединения народов всего мира. Педро радостно сообщил, что он почти два года жил в Украине и знаком со славянской культурой до мельчайших подробностей, так как лично употреблял борщ c чесноком и салом, холодец, а также ловко катался на санках с горы. Он молил случайную встречную просто приятно провести вечер, облагораживая друг друга культурным обменом. Ведь что есть жизнь, как не познание неизвестного?

Сердце Тани дрогнуло от такого искреннего платонического призыва. К тому же мелькнула преступная мыслишка, что записочка в бокале сработала на ее благо. Очарованная дама решила, что пока не готова встречаться с настоящими кавалерами, преследуя корыстные цели. Навыки устной речи были ей чужды и новы. А этот вариант, чистый и сердечный, был вполне удобоварим для первого свидания на чужбине. Таня решилась.

Высокая и стройная, Бархатцева стояла перед зеркалом и умилялась собственному отражению, ласково очерчивая пальчиком контуры соблазнительного тела.

– Ах, до чего же я хороша! Неспроста у меня такая фамилия. Глазки у меня огромные, миндалевидные, бархатные. Волосы густые и вьются колечками игривыми. Конечно, он падет жертвой моего бездонного обаяния. Кожа у меня такого благородного оттенка, светлая и прозрачная. Родинки рассыпаны с деликатной утонченностью и шармом. Полна я томления и очарования, тут не отнять. Попрактикуюсь на новичке, пройдусь коготками по его сердечку. Пусть знает, каково это: связаться с настоящей бестией из России. Не все же ему сохнуть во цвете лет среди дебелых испанок, мужиковатых и низкосраких. Но одного личика мало. Поддам-ка я огонька: надену свои короткие шортики, пусть сомлеет с первого взгляда! Вот придет моя сорокалетняя старость – буду, как леди, кутаться в длинные платья, а пока пальну ему прямо в нижнее сердечко!

И Танечка побежала на каблучках в центр города, стреляя глазками в проходящих мимо мужчин. Испанцы столбенели, выкатывали черные глаза, клокотали утробным звуком восхищения. Женщины шипели как старые кошки и резали воздух лезвиями взоров. Таня была поистине неотразима в тот вечер!

Герой вечера сидел на открытой террасе кафе и методично считал перистые облачка в розовеющем небе, но заметив неземного мотылька, подскочил на жирненькие ножки любителя чревоугодия и, потрясывая увесистым брюшком, поторопился к студентке. Педро оказался упитанным мужчиной сорока лет, с намечающейся лысиной и испариной на лбу. Но глазки его все еще были полны живительного пламени сладострастия, и пухлые губы влажно блестели в вечернем воздухе. Нетерпеливо облизнув их, кавалер поцокал языком, гордо вскинул голову и уверенно провозгласил:

–Добро пожаловать к моему столику, милая незнакомка.

Таня успела заметить, что ухажер ниже ее ростом на две головы, а спинка у него свернулась сдобным рогаликом. Костюмчик на кабальеро трещал с дробным хрустом, шарфик на шее сморщился с небрежной ленцой. В целом мужчина производил впечатление округлого жука, барахтающегося на спинке с радостным улюлюканьем. Жук сучил лапками, бодро заказывал кофе, впивался булавками глаз в щечки Тани с коварным злорадством, словно ведал некую тайну вселенского масштаба, неизвестную самой барышне. Руки Тани затряслись от подобного внимания. Она ожидала расслабленной дружеской встречи, непринужденной в первичном равнодушии. Жук же смотрел с ехидным сарказмом и подло молчал. Жертва многозначительной паузы не выдержала и прорвалась быстрым потоком испанских слов. Девушка тараторила о Родине, родителях, рано подохнувшей собаке, Мадриде как столице Испании, аппендиците в средней школе, учебе в университете, отсутствию кефира на новом месте. Хлынувший ливень нервного красноречия закончился так же внезапно, как и начался. Таня побледнела еще больше, осипла и не могла больше вымолвить ни единого слова. В голове было пусто и гулко стучало в висках. Она ошалело вонзилась взглядом, молящим о помощи, в ухмыляющегося собеседника напротив. Тот по-прежнему молчал и похотливо скользил взглядом по груди и бесконечным ногам девушки. Наконец щечки идальго залоснились еще больше, и Педро, вальяжно откинувшись в кресле, спокойно произнес:

– Понятно, понятно. У тебя что, совсем нет испанских друзей здесь?

– Пока нет. Я еще не вполне освоилась после родного дома и поспешила себя окружить привычным комфортом русских знакомых.

Испанец в негодовании округлил глаза, нахмурился и внезапно взорвался громкой спесью.

– Серьезно? Ну, это никуда не годится! Ты приехала в нашу страну и просто обязана адаптироваться! Это твой долг. Ты не гость, ты – студентка. Твоя первая задача – полностью искоренить твою славянскую лень и начать общаться с коренными испанцами. Выброси всех своих комфортных друзей на помойку, только так ты сможешь достигнуть новых высот. Кто ты сейчас? Неуверенная в себе моль сутулая, да и только. Нет развития, нет здравого смысла, нет логики и смысла! Ты бы могла с таким успехом остаться в России. Зачем приехала?

Припечатав Таню к стулу своим уверенным апломбом, Педро потянул кофе из чашки со вздохом полного блаженства. Взгляд его жадных глаз по-прежнему впивался в ноги собеседницы. Девушка трепетала внутри и испуганно поглядывала в сторону утихомирившейся стихии. Она тоже покорно пила кофе, хотя никогда не делала этого вечером, предусмотрительно опасаясь за бессонницу. Но Бархатцева просто стеснялась отказаться в присутствии этого сурового педагога жизни. Внутренне Таня обиделась на непрошеного советчика и поставила на нем крест, но правила приличия, навязанные родителями и обществом, пригвоздили ее к стулу. Проглотив необъективность и несправедливость замечания, Таня решила продолжать быть легкой и дружелюбной. Она взмахнула длинными ресницами и обратилась к зарвавшемуся знакомому с банальным вопросом:

– А Вы кто по профессии будете?

– Я – пластический хирург.

– Правда? Невероятно! Какая интересная и необычная работа. И такая редкая! Вы, вероятно, имеете тысячи увлекательных историй из вашей практики.

Ответа не последовало. Педро со скучающим видом полировал ноги Тани глазками профессионала. Словно очнувшись от грез, он вскинул на Бархатцеву южные очи и снова поразил деву спонтанностью идей и намерений:

– Слушай, а не пойти ли нам куда-нибудь выпить? Эй, кошелек не доставай, я плачу. Я прекрасно знаком с правилами свиданий в твоей стране и знаю, что у вас всегда банкует мужчина. К тому же ты еще нищая студентка, а я – практикующий врач и очень хорошо зарабатываю.

И Таня, не смея возразить, покорилась. Покорилась тому, что дружеская встреча неожиданно превратилась в свидание. Покорилась предложению продолжить вечер в незнакомом месте с алкоголем. Покорилась своему раболепному состоянию безответной жертвы. Позже она помнила, как они довольно долго шли по ожившему, бурлящему городу, чувствовала, как неудобные каблуки попадают в выбоины мостовой, как ветер ласково касался ее растрепанных чувств и волос. «Живем один раз» – так думала юная Таня и сжималась во внутреннем смирении как цветок, закрывшийся на исходе дня.

Они долго сидели в уютном кафе. Приглушенный свет падал на лицо Татьяны, и она казалась ослепительно прекрасной в этом склепе оттаявших чувств. Бокалы вина сменяли друг друга, и сердца раскисали в теплом всепринятии. С каждой выпитой дозой испанский язык становился все более родным, словно впитанным с молоком матери. Изменилось все: напряженность сменилась расслаблением, опасения – безмятежностью. Лишь одно оставалось прежним, не смотря на новые декорации и возникшее доверие – взгляд жука-испанца, скользивший по точеным ножкам спутницы. Ведь, как известно, постоянство – залог успеха.

Педро совершенно обмяк и, вбирая в себя коктейль за коктейлем, серебристый смех успокоившейся девушки, истому вечера, вдруг спросил, сыто икнув и подмигнув с томной ленцой:

– А вот скажи мне, милая донна, а что бы ты хотела изменить в своем теле? Только честно скажи, без утаек и всех этих ваших женских хитростей-премудростей! Терпеть их не могу, сказать по правде. Ты очень красивая, конечно, но, если подумать, все мы несовершенны. То бок кривой, то одна нога короче другой, но то нос не поражает выразительностью ноздрей. Я интересуюсь исключительно как профессионал, не подумай ничего дурного. Хоть ты и ничего, но шила в мешке не утаишь, есть и у тебя секретики.

Таня опешила и на миг потеряла дар речи, не смотря на выпитый алкоголь и успокоившееся сердце. После осторожно, подбирая каждое слово, словно нанизывая звуки на вечерний воздух, произнесла избитые истины:

– Эммм, меня как бы все устраивает по большому счету. У меня неплохая фигура, миловидное лицо. И вообще я придерживаюсь такого твердого принципа, что принимать себя надо в любых проявлениях физиологии. Можно изменить форму губ, скул и груди, а остаться с той же самой болью, что была в начале. Так как боль эта не зависит от внешних проявлений.

Испанец гортанно расхохотался и, указывая жирным пальчиком на хрупкий бюст Тани, позволил себе мимолетную вольность.

– Ну уж! Говори, говори, да не заговаривайся! Кстати, по поводу груди. Не хотел тебе говорить, но скудна она у тебя, недоразвита. Беда это для любой особы женского пола, а особенно для особы, активно участвующей в брачных соревнованиях. Поверь мне как знатоку – всем мужчинам без исключения нравится большая грудь. А чьи мужчины восхищаются убогим первым размером, так они просто любят своих женщин бездумно, но были бы счастливы, если б каким-то чудом грудь их избранницы увеличилась хотя бы на один размер. Наверняка, когда спадет первый дурман влюбленности, каждое воскресенье ставят свечку в соборе святой Терезии во имя увеличения размера и тайно уповают на чудо Господне. Поклоны бьют, лбом мрамор крошат в храме… тут без сомнений. Ведь маленькие сиськи – что это по большому счету? Две медали, дарованные женщине за тяжелую судьбу. Вот все свистят, что, мол, упругая единичка лучше вялой троечки. А кто честно скажет вслух, что упругая тройка лучше отвисшей единицы? И такое случалось видеть (не приведи Господь такое узреть пред сном) – уши спаниеля, но очень маленькие и коротенькие, как тряпицы унылые. Давай уж не сравнивать мягкое с теплым. Упругая тройка лучше, чем отвисшая тройка. Упругая единица лучше, чем отвисшая единица. Но при равных данных большая грудь всегда выигрывает у маленькой. А теперь секрет открою! Ежели тройка стоячая, то это никак не может быть натюрель. Законы физики не изменишь: естественная тяжелая грудь тянется к земле. Импланты же стоячие, правильно приделанные всегда будут смотреть вперед и идти строго по курсу своих желаний и нужд! А сколько разбитых сердец и несостоявшихся свиданий случилось по вине предательского пуш-апа! Сколько обманувшихся страдальцев, добравшись до груди, получали сердечный приступ из-за того, что там оказывались прыщи или неправильной формы груди! Поверь мне, это низко, подло и аморально! И недостойно человечества! А если брать в расчет, прошу прощения за вольность, задницу дамы? Сколько предательских обвислостей и складок в этой нежной, чувствительной зоне тела! Татьяна, ты еще так молода, но уже не можешь похвастаться округлым совершенством нижнего плода. А стоит мне взять лишь часть твоего жира из талии и перенести его к укромным половинам твоей плоти, и не будет счастливее человека, чем мужчина рядом с тобой! Ведь нет ничего хуже, чем лицезреть целлюлитные горы хлама в бассейне, эти извергающиеся мерзости, фонтанирующую пошлость. Родинки твои тоже спорны, они портят совершенство твоей благородной, аристократической кожи. В старину по родинкам вычисляли ведьм, а я лишь борюсь за торжество красоты, за вопиющую радость прелести! Поверь мне, я могу столько изменить в тебе, чтобы слепить лучезарную богиню, подминающую своей стопой почитателей и мечтателей. Лишь твои ноги вполне приятны, их можно оставить. Но это временно, ведь, как известно, время беспощадно и губительно даже для природного совершенства. А я исправляю огрехи вечности! Я спасаю человеческие души и глаза от гнета тлена!

Закончив свою бурную тираду, Педро, воспользовавшись моментом ошарашенной слабости подруги сердца и будущей музы для пластических поползновений, припал пенящимися устами к несовершенным губам спутницы. Таня, скованная омерзением и тревогой, забыла, что может сопротивляться, и превратилась в покорного истукана. Так случился первый поцелуй. Довольный кавалер, вполне обрадованный согласием юного существа, продолжил свою пламенную речь:

– Что греха таить: присутствует у меня своеобразная профессиональная деформация. Мы ведь с тобой уже вполне близки, и я теперь могу открыться, не таясь. Есть у меня секретное хобби. Люблю я похаживать на местный городской пляж. И не потому, что являюсь страстным поклонником омовения тела. О, нет! Я – сторонний наблюдатель и эксперт в области тел. Как ты заметила, местные девушки не любят загорать в бюстгальтерах, а предпочитают топлесс для равномерного воздействия солнца на слабую плоть. Это мне бесконечно на руку, хе-хе! Я просто прикован опытным взглядом к их телам и могу беспрепятственно наблюдать и делать непредвзятые выводы. И вот к чему я пришел в конечном итоге! Заключение мое, надо заметить, скорбно, но бесконечно справедливо. Нет ни одной совершенной груди, ни одной достойной ягодички в моем родном отечестве. Все надо резать, кромсать, приводить к идеалу! Иначе никак! Красота спасет мир, а сало погубит душу. Особенно сало дребезжащее, потное, желейное. Нет упругости – нет и счастья, нет и летней радости момента! Я задыхаюсь в этом развале тюленьего пренебрежения к своему телу! Пойми меня, Татьяна, таков уж я, Педро Гарсия, борец за красоту и желание.

Мысли Тани начали пробираться к выходу. Пьяная откровенность кавалера полностью обескуражила юную деву. Ее словно кинули тушкой на операционный стол, разобрали тело на филейные кусочки и рассматривали под микроскопом. Поджилки тряслись, косточки раздраженно звенели, вторя джазовому фону заведения. Редкая девушка способна принять пламенную открытость чувств за комплимент. Таня робко пролепетала:

– Мне уже пора домой, к сожалению. Ты – прекрасный парень, Педрито. Мы мило провели вечер и обязательно еще встретимся, но сейчас я просто вынуждена бежать по причине полного отсутствия времени.

Педро смирился с неизбежным, как рыцарь без страха и упрека, и галантно засеменил ножками за юной газелью, периодически пытаясь примоститься и притереться к телу, так огорчившему его с точки зрения первичной эстетики. Прощаясь, он вновь пытался сорвать поцелуй с недостаточно пухлых уст избранницы, но порыв не увенчался оглушительным успехом первой попытки. Губы скользнули по подбородку, зубы стукнули, и Таня, убегая и нервно хихикая, скрылась за поворотом. Вернувшись домой, она тут же заблокировала усердного профессионала и постепенно забыла о нем. Тот же страдал, не ел паэлью целых две недели от нервного расстройства и проклинал ветреных женщин, но вскоре смирился, переключившись на новых жертв своего творческого старания.

Время бежало бодрой рысью. Вскоре Бархатцева встретила высокого и рослого парня, не отличавшегося увесистым кошельком и умственным гением, но обладающего прочими житейскими удовольствиями. Он был высок, статен, почти обладал лицом голливудской звезды. Подобное очарование полностью перечеркнуло меркантильные задумки Татьяны о собственной судьбе. Она сдалась и радостно затрепетала в вихре чувств. Однажды влюбленная парочка летела по тротуару вечернего города, вглядываясь в первые звездочки, проклевывавшиеся в парусе неба. Играли уличные музыканты, собаки начинали чесать блох, очнувшись от удушающей сиесты. Царила полная гармония и отрада. И вдруг Таня заметила Педро, еще больше округлившегося с момента их первой встречи. Он вскинул черные бусины глаз на неудавшуюся пассию, затем брезгливо пробежал взглядом сверху вниз по ее спутнику и, впившись на миг зрачками в его икры, сплюнул себе под ноги и злорадно ухмыльнулся. Маленький эстет засеменил прочь от парочки, злорадно приговаривая сквозь зубы шипящей скороговоркой:

– Тьфу, корчит из себя Бэтмена долговязого, поди, а ноги кривые как мельничное колесо. Так ей и надо, стерве малолетней! Эх, нет совершенства в этом мире, нет совершенства!