Летний снег
Глава 1
Горы что расстилались вблизи самого неба так и очаровывали своим холодом. Их гребни, острые как зазубренные кинжалы, пронзали свинцовую пелену облаков, уходя в недостижимую высь, где царила лишь слепящая белизна и ледяной ветер, выворачивающий душу на изнанку. Тишина. Она висела в разреженном воздухе, тяжелая, звенящая, почти осязаемая. Лишь изредка ее разрывал далекий гул лавины – глухой удар под землей, переходящий в нарастающий рев, затихающий где-то в ущельях. Или шелестящий вздох ветра, срывающего с гребней перья снежной пыли, кружащейся в мертвенном танце над пропастями.
Здесь царила первозданная, безжалостная красота. Красота, не знающая пощады. Снег искрился обманчивой нежностью, но таил в себе смертоносный холод и коварные пустоты. Скалы, припорошенные белым, казалось бы, мягким, но оставались неумолимо твердыми и непреступными.
Холод здесь был не просто воздухом, а живой, ползущей сущностью, пробирающейся под одежду, сковывающей дыхание в ледяные кристаллы. Бескрайняя белизна заснеженных гор, погруженных в синеватые сумерки, давила своим безмолвным величием.
Мир растворился. Не было гор, неба, земли – только белая ярость, ревущая, кружащая, слепая. Метель не падала с неба, она вздымалась с земли, как взбесившийся призрак, хлестала ледяными бичами, забивала снежной пылью рот, нос, глаза. Воздух гудел низко, злобно, как разъяренный зверь, а ветер выл в скалах тысячи потерянных душ. Это был не шторм, а конец света, обернутый в лед.
Метель выла не ветром – выла тысячей потерянных голосов. Белая тьма пожирала скалы, небо, время. На крошечном уступе, зажатом меж двух чернеющих скал, трепетало слабое, алое пятно – костер. Его пламя не плясало, оно билось в конвульсиях, пригнутое к земле невидимой рукой бури. Огонь шипел и стонал, когда снежные заряды впивались в его сердцевину, вырывая клочья дыма и искры, которые тут же гасли, как народившиеся надежды.
Парень сидел, прикованный к скале спиной. Не от холода – от окаменевшего ужаса. Рыжие пряди, выбившиеся из-под капюшона, казались в свете костра не волосами, а тлеющими углями на пепелище души. Его лицо, затянутое шарфом до переносицы, было маской. Но над шарфом горели глаза. Зеленые, как весенний лес его убитой долины, но мертвые. В них не было метели. В них был пожар. Тот самый. Праздничные огни, превратившиеся в адское пламя. Крики не восторга, а ужаса. И тень – тонкая фигурка, мелькнувшая на краю горящего мира и растворившаяся в лесной тьме перед тем, как все поглотила чернота.
"Защитил?" Ледяной скрежет в висках был громче воя бури. Он сжег все. Дома. Храмы богини-Лани, чьи рога из ивовых прутьев вспыхнули факелами. Деревню, которую клялся спасти от когтей Ворона-Ночи. И… ее. То ли пепел на ветру, то ли призрак в лесу. Тяжесть на душе была не грузом – это был пылающий кратер. Он чувствовал липкий запах гари сквозь снежную пыль, слышал треск горящих балок вместо скрежета льда. Куртка, коричневая, как земля под пеплом, казалась ему саваном. Шарф на шее – единственной нитью, связывавшей его с "до". Может, она его связала? Может, в этих стежках осталось ее дыхание?
К его бедру, живым, дышащим камнем, прижалась хаски. Черно-белая, как пепел и снег. Густая шерсть покрылась ледяным панцирем, но под ней бушевала жизнь. Ее голубые глаза – не просто голубые. Как горные озера подо льдом. Как очи богини, смотрящие сквозь время. Они не отрывались от его лица. В них не было вопроса. Было знание. Знание огня, криков, бегства. Знание его вины и его отчаяния. Она была там. Она видела.