Забытый бог, козел и немного тишины

ГЛАВА 1,

в которой в Стеклопадье появляется странный гость.

Ночь была прекрасной – такой, что даже сверчки предпочли помолчать.

Шел дождь. Не тот благообразный, поэтичный дождик, что тихо шепчется с листвой, а настоящий ливень – упорный, как деревенский мужик после пятой кружки горького эля, рвущийся в драку с соседом. Местные собаки, обычно горластые и боевые, молча сидели под навесами, размышляя о тщете бытия. Деревня раскисла, покорно приняв свою участь.

Если вам вдруг захочется почувствовать себя забродившим огурцом в бочке – добро пожаловать в Стеклопадье. Болотный край ждет, тонет и никуда не спешит.

На печи уютно булькал суп. Гарриет устало вытянула ноги в старых шерстяных носках и, попивая «Кровь Древнего Дуба», раскрыла потрепанную книжонку с похабным романом об эльфах.

Едва она успела насладиться несколькими глотками горячего вина со специями, как раздался стук в дверь. Гарриет даже не шелохнулась – в конце концов, совесть иметь надо. Кто ходит по ночам? Либо пьянчужки, попутавшие дома, либо одержимые темными духами. Ни тех, ни других Гарриет впускать не собиралась.

Стук повторился – громче и настойчивее. Спустя несколько мгновений он превратился в грохот, будто дверь пытались вышибить тяжелым сапогом. Муг нехотя поднялся со своей подстилки у огня и боднул дверь.

– Если это твои дружки, сам с ними разбирайся, ясно? – пригрозила Гарри, вооружившись метлой.

Резким движением она распахнула дверь, готовясь огреть ею непрошеного гостя по бестолковой голове, но не успела.

– Здрасьте, мил-леди, – пробормотал незнакомец, прежде чем рухнуть прямо на Гарриет.

Они упали на пол. Ее обдало диким сочетанием запахов: полевых цветов, солнца и жуткого перегара, от которого желудок травницы немедленно захотел освободиться.

– А ну слезь с меня, балда! – выдавила Гарри, отпихивая мужчину.

Кряхтя, она поднялась и схватила метлу, намереваясь либо дорого продать свою жизнь, либо хотя бы как следует врезать наглецу.

– Муг, помогай!

Но козел лег обратно на подстилку, явно насмехаясь над героическими потугами Гарри худо-бедно отстоять жалкую развалюху и собственную честь.

Мужчина со стоном перевернулся на спину. Гарриет успела разглядеть привлекательное лицо, венок из цветов на растрепанных светлых волосах и грязную короткую тогу, которая – лесные духи и падшие боги! – задралась, обнажив причинное место.

– Фу, – скривилась Гарри и осторожно подцепила тогу обратной стороной метлы, прикрывая непотребство. – Эй, вставай и выметайся из моего дома.

– Хмф… – пробормотал он, потирая лицо ладонью. – Вообще-то… вообще-то я здесь живу.

– Что?! – Гарриет стиснула ладонями древко. – Ты надрался до синих светляков, дурень? Это мой дом. Проваливай, пока я тебя метлой не отходила!

– У меня… есть документик.

– Чего?

Только сейчас Гарри заметила, что незнакомец сжимает в руке смятую бумагу. Резким движением она выхватила ее и развернула.

– Вот же козел!.. Прости, Муг.

Муг обиженно фыркнул.

– Не могу поверить, что он проиграл тебе последнее, что осталось, – процедила Гарри, борясь с желанием разорвать бумагу на клочки.

Толку с этого не было и на одно козлиное копытце – документ бы снова выдали в имперской канцелярии. В глубине души Гарриет надеялась, что беспутный братец сгинул где-нибудь в песках Артаира или пустошах Маргаллы… ну или помер с ножом в боку в вонючей подворотне столицы. Но нет.

Этот гаденыш мог бы сперва предложить выкупить дом ей, а не отдавать его кому попало! Но хоть ты тресни, половина этой лачуги теперь действительно принадлежала незнакомцу – Пилиону, если верить дарственной.

– Хорошо, – процедила сквозь зубы Гарри. – Поднимайся, нечего половик пачкать. Иди и отмойся в бочке – вода холодная, но ничего, переживешь.

Пилион не ответил – он спал, тихонько похрапывая.

– Боги и духи, за что мне все это? – простонала Гарриет, на всякий случай ткнув мужчину метлой в бок.

Тот лишь всхрапнул, и Гарри сдалась.

Ворча и проклиная Пилиона, брата, свою удачливость и боль в спине, она сняла с огня суп. Муг с долей снисхождения наблюдал, как его хозяйка облачилась в старую ночную рубашку и завернулась в одеяло.

– Если эта пьянь решит меня убить ночью, – укуси его за зад, – приказала Гарри, прежде чем смежить веки.

Муг лишь наградил ее фырканьем и тоже лег спать.

***

Наступило утро.

«Сейчас я открою глаза – и окажется, что мне все это приснилось», – убеждала себя Гарриет. – «Ни Пилионов в тогах, ни дарственных, ни напоминаний о Лиаме».

До нее донеслось тихое мужское пение. Глаза травницы мгновенно округлились. Забыв, что на ней лишь штопаная, стыдная ночнушка, она босиком выскочила в кухню.

– Что ты здесь…

Гарриет зажмурилась: проклятый Пилион стоял у печи и, сверкая голым задом, что-то готовил. Наглец сопровождал процесс песней про солнце, овес и хмельные напитки.

– Проклятье, почему ты голый?!

– Доброе утро, милая Гарри, – промурлыкал Пилион, ничуть не смущенный ее реакцией. – К сожалению, моя одежда пришла в негодность, а другой у меня нет.

Гарриет проигнорировала «милую» и решительно направилась к лестнице на второй этаж.

– Я дам тебе одежду Лиама.

Комната брата была захламлена – Гарриет не ждала его обратно, так что использовала ее как склад всякого барахла и мебели, требующей починки. Вот трехногий табурет – четвертая ножка, похоже, сбежала в поисках лучшей жизни. Бабушкина прялка тоже давно потеряла и веретено, и ремень. Ну а потемневший от времени сундук в углу наверняка хранил внутри не только забытые секреты, но и пару крысиных скелетов.

Протиснувшись к покосившемуся шкафу, Гарри чихнула от поднявшейся пыли и вытащила на свет светло-серую рубашку с темными штанами.

– Надеюсь, его зад втиснется, – пробормотала она.

Судя по тому, что ей уже невольно довелось заметить, Пилион обладал куда более мускулистым телом, чем ее тщедушный братец.

Спустившись, Гарриет швырнула одежду на единственный стул, отвернулась и рявкнула:

– Живо оденься!

– Слушаюсь, – покладисто отозвался Пилион, шурша одеждой. – Штаны, конечно… тесноваты для моей мужественности.

Он рассмеялся, посчитав шутку забавной, а Гарриет едва не выдохнула из ноздрей пламя ярости. Взяв в руки любимую метлу, она обернулась и пригрозила своему новому соседу.

– Хочешь жить в моем доме – соблюдай правила. Никаких скабрезных шуточек, приставаний, падших женщин и кошек. Моя комната – запретная территория. Ясно?

Пилион слегка нахмурил брови, склонив голову набок. На нем все еще был этот дурацкий венок из цветов.

– Ясно. А кошек-то ты почему не любишь?

– Люблю, – сухо отозвалась Гарри, держа метлу наготове. – Но от них я чешусь и чихаю. Да и Муг их терпеть не может.

Козел вышел из соседней комнаты и коротко проблеял нечто угрожающее.

– Хорошо. Никакого веселья и кошек, – кивнул мужчина.

Гарри бросила взгляд на печь – и застыла.

Суп – прекрасный, наваристый, с тмином, перцем, последней морковкой и лесными грибами, собранными ею вчера под проливным дождем, – исчез. В грязном котелке остались лишь разводы на стенках и сиротливый лист лаврушки, прилипший ко дну.

– Ты. Съел. МОЙ. Суп?!

– О… ну, он был очень вкусный. Я проснулся ночью и страшно захотел есть, так что…

Пилион не успел договорить – Гарриет треснула его по голове метлой так, что чуть не сломала древко. Следующий удар Пилион перехватил.

– Подожди, подожди, Гарри! Мне очень жаль, правда! Я все исправлю!

– Как ты все исправишь, наглая скотина?! – прорычала Гарриет, силясь вырвать метлу из цепкой хватки мужчины.

– Я же бог, – заявил Пилион, и Гарри замерла. – Я все сейчас исправлю!

Он взялся за за котелок и… засиял. От мужчины исходил приятный, умиротворяющий свет, пока он что-то шептал себе под нос. Посудина вспыхнула и тут же погасла.

– Ну вот. Что бы ты туда ни положила – получится вкуснейший в мире суп!

Гарриет недоверчиво сморщилась.

– Прям уж вкуснейший. Врешь ты все.

Пилион расправил плечи и обиженно цокнул:

– Клянусь! Просто попробуй: добавь что-нибудь.

Гарри фыркнула и бросила в котелок горсть сморщенного гороха и щепотку специй из пузатой банки на полке.

– Ну и?

– Теперь налей воды и поставь на огонь.

Скептически хмыкнув, Гарриет все же выполнила его указания, уверенная, что ничего не произойдет, но… вода в котелке засияла золотом, а воздух кухни наполнился ароматом, от которого текли слюнки: совершенно точно пахло гороховым супом с копчеными свиными ребрышками.

– Как ты… – выдавила Гарри потрясенно. – Кто ты, чтоб тебя духи сожрали, такой?

– Присядь, Гарри. Пожалуйста.

Против своей воли Гарриет плюхнулась на стул, который опасно заскрипел под ней.

– Я – бог, – повторил Пилион. – Из младших забытых богов. Покровитель неожиданного вдохновения, веселых ошибок, спонтанных решений, веселья и… похмелья.

– О, ну это неудивительно, – съязвила Гарриет, вспоминая его вид ночью. – И какими же духами тебя занесло в Стеклопадье, бог?

– Я… не помню. Может, я бежал от чего-то. Или… куда-то.

Пилион закрыл глаза, потирая лоб пальцами, будто действительно пытался вспомнить.

– Очень интересно, – протянула Гарри. – Как это – не помнишь? По башке тебя, что ль, сковородой огрели? Или допился до синих светляков, божок пьянства?

– Я не… неважно. Но я точно помню, что стремился сюда. Значит, так было нужно, милая Гарри. И хочешь ты того или нет, я здесь останусь, – твердо заявил Пилион, а его зеленые глаза вспыхнули. – Таков путь.

– Путь, путь… – проворчала травница, поднимаясь. – Вот что я тебе скажу – суп мой не жрать! А то покажу тебе путь – дам метлой под зад, живехонько побежишь по дорожке. И вообще, раз ты бог, почему сам себе еду не наколдовал?

– Это не колдовство, а благословение, – поправил ее Пилион. – И я не могу его использовать для личной выгоды.

– Ясно.

Она скользнула взглядом по столу – и ахнула.

– Ты что, еще и «Кровь Древнего Дуба» мою вылакал всю?!

Пилион виновато улыбнулся. Гарри шагнула к нему.

– Так, запомни раз и навсегда, – прорычала Гарриет, тыча указательным пальцем в твердую грудь божка-неудачника. – Не трогать еду. Не трогать вино. Не трогать меня. Это ясно?

– Кристально ясно, моя госпожа, – кивнул Пилион.

– И посуду за собой мой – я тебе не госпожа, но и слуг в этом доме нет.

– Хорошо. Кашу будешь?

Гарри хотела было задрать нос и гордо удалиться в свою комнату, но ее желудок взвыл похлеще голодного волка в лесной чаще.

– Раз уж ты слопал весь мой суп – давай сюда свою кашу. Она не отравлена хоть?

– Обижаешь, Гарри. Свежайшая и совершенно безопасная!

– Ну тогда сам первый и ешь, – прищурилась Гарриет.

Усмехнувшись, Пилион охотно выложил половину каши в глиняную миску со сколотым краем и начал есть. Убедившись, что божок не собирается свалиться в судорогах на пол, Гарри отмерила себе небольшую порцию и осторожно попробовала.

На вкус каша была… божественной. В меру сладкой, в меру горячей, идеально проваренной. Наверное, такой на вкус могла быть мечта вечно голодного студента академии, измученной заботами матери четверых детей или побирушки у храма.

Слишком идеально.

– Ну как? – Пилион взглянул на Гарри с заискивающей улыбкой.

Гарриет начисто вылизала ложку и едва удержалась от того, чтобы проделать тоже самое с тарелкой. Затем снисходительно ответила:

– Сносно.

Бог растерянно хлопнул длинными темными ресницами.

– Сносно?..

– Да, – воодушевилась Гарри, отставляя тарелку в таз с грязной посудой. – За все неудобства, что ты причинил, вымой-ка посуду, божок.

Пилион сник, но кивнул с унылым видом.

– Хорошо…

Травница не позволила мерзкому чувству вины даже высунуть свою уродливую голову: ведь этот наглец съел весь котелок супа и выпил ее вино со специями без разрешения! Пусть отрабатывает.

– У тебя тут не хватает мебели, – вдруг заметил Пилион, возвращая Гарриет к реальности.

Гарри надменно хмыкнула. Дом, мягко говоря, выглядел тоскливо: один скрипучий табурет на кухне, обшарпанный стол у печи да облезлые полки с кучей старой посуды на стенах.

– Я не приглашаю сюда гостей, так что одного стула мне хватает с лихвой.

– Хм, – с сомнением выдавил он. – Понятно. Кстати, ты выделишь мне комнату или прикажешь на кухне жить?

– Ну уж нет, так и будешь все съестное уничтожать! Забирай комнату Лиама на втором этаже. Там, правда, нужно слегка прибраться.

Или не слегка.

Гарриет благополучно удрала, оставив новоиспеченного соседа заниматься уборкой, и сама тоже приступила к делам. Подоив коз, она убралась в хлеву и проверила плетеные корзины с сыром. Гарри осталась довольна: скоро ярмарка, и уже можно будет продавать сыр торговцам из соседних городов, которые приедут за товарами.

Появятся деньги. Возможно, она даже купит себе что-нибудь – если что-то останется после выплаты долгов Лиама. Проклятый дурень нахватал займов у всех подряд, но терять дом Гарриет не собиралась.

«Чтоб тебе пусто было, Лиам».

До самого вечера Гарри смешивала мази от ломоты в спине, болтушки от нарывов и даже снадобья для мужского здоровья – самые ходовые, хотя и постыдные. За ними местные мужики приходили только затемно – чтобы никто не застал их за унизительным приобретением.

К ночи уставшая травница едва доползла до кухни. Она надеялась, что в тишине съест ломоть хлеба с чашкой свежего чая и черничным вареньем. Но вездесущий божок уже сновал у стола, гремя тарелками.

– Я картошки с грибочками пожарил, – сладко улыбнулся Пилион, вызвав у Гарри желание выбить ему идеальные зубы. – Здесь салат из редиски с капустой и утка, тушеная в пиве с репой и морковью.

Гарриет воскликнула:

– И где же ты взял утку, морковь, пиво и редиску?

Насколько она помнила, у бога с собой не было ничего, кроме грязной тоги и дарственной от Лиама.

– Обменял, – охотно отозвался Пилион, наполняя свою тарелку едой.

– Обменял? Ты что-то украл из моего дома? – начала закипать Гарри, стиснув двузубую вилку.

«Видят лесные духи: если он взял что-то из моего дома, я воткну ему вилку прямо в озорной глаз».

– Милая Гарри, в твоей лачуге даже стыдно что-то красть, – его улыбка стала снисходительной. – Разве что Муга. Но с его характером я вряд ли выручу хотя бы пару медяков.

– Не нравятся мой дом и мой козел – добро пожаловать отсюда, – огрызнулась Гарриет. – Дверь сам найдешь.

Бог примирительно коснулся ее ладони, от чего Гарри вздрогнула и убрала руку со стола.

– Правило номер три: не трогать меня. Забыл?

– Прости, Гарри. Я ничего не взял из дома, хотя вынес кучу мусора из комнаты Лиама. А еду я обменял на благословение.

– Благословение? – с сомнением протянула Гарриет, ковыряя вилкой картошку.

Еда, как назло, пахла просто божественно, завлекая ароматом опят и золотистого, не подгоревшего лука. Если этот проходимец и впрямь был богом, то он явно использовал магию: разве можно из простых продуктов сотворить такие блюда, от которых слюни веревками тянутся изо рта?

– Конечно. Я, может, и забытый бог, но каплей божественности все еще обладаю, – смущенно улыбнулся Пилион. – А людям в Стеклопадье не помешает крупица волшебства.

Гарри фыркнула.

– Стеклопадью не нужна магия веселья, божок. Ему нужны лечебные снадобья, хорошие дороги и хоть один день без проклятого дождя. Это ты можешь обеспечить?

– Нет, – печально отозвался бог, отрезая себе кусочек утки. – Это… не в моих силах.

Он ел, стоя у печи, уступив единственный табурет Гарри.

– Значит, твоей магии здесь не место. Хочешь веселья? Езжай в столицу. Там, глядишь, тебя сам император в зад поцелует и при дворе выделит тебе бархатную лежанку с золотым ошейником. Столичные любят глупые развлечения. А у нас такие чудеса заканчиваются драками у местного трактира.

Пилион поник еще больше, а в его взгляде мелькнула тень.

– Может, ты права, милая Гарри. А может нет.

– Хватит звать меня милой, пока я опять тебя метлой по башке не огрела.

Бог не ответил.

Дальше они жевали молча. За хлипкими стенами заблудившимся духом выл ветер, словно поняв, что Стеклопадье – не то место, где можно обрести дом и покой. Болото за окном чавкало и вздыхало, поглощая очередную порцию дождя, а дрова в печи потрескивали, словно пересказывали друг другу старые сплетни.

– Ты выбрал худшее место, чтобы повеселиться, божок, – нарушив тишину, припечатала Гарри, отставив пустую миску. – Если ты не пришел сюда умирать, конечно. Унылая смерть в забытье – этого у нас сколько угодно. Душа Стеклопадья давно украдена.

– Думаю, ты недооцениваешь это место, Гарри, – заметил Пилион, собирая грязную посуду. – Уверен, в Стеклопадье найдется и что-то светлое.

– Ага, найдется. Как засветят тебе в глаз, так под ним фонарь и засияет, – грубо пошутила Гарри.

С этими словами она отправилась спать, осознав, что злится на нового соседа по дому куда меньше, чем ей хотелось бы.

ГЛАВА 2,

в которой в Стеклопадье происходят странности, а козел оставляет послание.

Утро в Стеклопадье всегда наступало неохотно, будто каждый раз сомневалось, стоит ли вообще приходить. Солнце медленно выползало, словно старый сапожник с похмелья; тощих кур выгоняли во дворы; детей за ноги вытаскивали из постелей, а болотный чай в кружках тщетно пытался придать бодрости. Деревня просыпалась шумно, но без особого энтузиазма.

В храме, где все скрипело, словно сердясь на веру в Единого, младший жрец Пантик сделал свои обычные дела: воды наносил, дров нарубил, статую с ликом Единого влажной тряпочкой протер. Но тут он понял: сегодня что-то пошло не так.

В храме Единого творилось нечто… не то чтобы неприличное, но определенно неуставное.

Свечи, которые обычно источали сладкий аромат пчелиного воска и благочестия, вдруг запахли вишней. И не просто вишней – а вишневым ликером, который главный жрец Кориний тайком добавлял себе в отвар от болей в спине. Пламя свечей, вместо того, чтобы трепетать скромными золотистыми язычками, позеленело – словно рожа пьянчуги, которого вот-вот стошнит.

А купель… О, купель! Вода в ней внезапно стала сладкой, пузырящейся и – что хуже всего – газированной.

Пантик, человек неглупый, но ленивый до ужаса, оглядел это безобразие, почесал крючковатый нос и махнул рукой:

– Ну что ж, на все воля Единого, и все по плану Его.

В этот момент в храм вошел Муг: рога выставлены вперед, а на морде – такое недовольство, словно Пантик задолжал ему мешок золота. Важно цокая копытами, Муг сбил лавку, а затем боднул кафедру. Пантик благоразумно стоял в стороне и не мешал.

Покончив с бесчинствами, Муг удалился, оставив после себя шлейф запаха горькой руты. Пантик задумался обо всем, что случилось, и сделал выводы: либо Единый внезапно решил, что религия должна быть повеселее, либо кто-то подсыпал ему в утренний чай веселящих грибов.

– Или это просто колдовство, – кивнул себе младший жрец, коснувшись лба защитным жестом.

***

В самой деревне тоже началось твориться неладное.

Во-первых, вода в колодце на площади превратилась в вино. Не в ту мутную жижу, которую староста Гирбер называл «домашним вином», а в настоящее – густое, бархатистое, с нотками дуба, приправленное лёгким оттенком порочности. Мужики, пришедшие утром за водой для скотины, к полудню уже сидели вокруг колодца, распевая похабные песни и уверяя всех, что это просто «водичка с характером».

Жены их, однако, особого восторга не испытали: прошлись хорошенько метлами по хребтам. Впрочем, староста философски заметил, что это только укрепит их семейные узы.

Во-вторых, куры начали нести яйца с предсказаниями. Не туманными намеками вроде «жди гостя» или «не давай в долг», а вполне конкретными: «Фарина, не ешь третью плюшку, а то опять в платье не влезешь» или «Валдор, верни сапоги, а то в глаз получишь».

Причем последнее было выведено на скорлупе почерком, подозрительно напоминающим почерк самого старосты.

В-третьих, у кузнеца Кармела петух внезапно закукарекал – по уверению самого кузнеца – точь-в-точь голосом его бывшей жены.

– Меньше бы огненной водицы хлебал, – прокряхтела бабка Маресья, качая головой. – Допился уж до синих светляков, бражник окаянный!

***

Гарриет, проснувшись, быстро управилась с хлевом и отправилась в деревню. Одарив пьяных мужиков у колодца неодобрительным взглядом, она обменяла несколько флаконов с лечебными мазями на свежий хлеб, яйца и тощую куриную тушку.

– А что с храмом приключилось? – хмуро спросила травница у Маресьи.

Окна здания полыхнули зловещим зеленым светом – будто болотные огни собрались поклониться Единому.

– Да проделки божьи, поди. Вон, глянь, что у тебя на яйцах курьих написано: «От улыбки не умрешь, Гарри».

– Очень смешно, – скривилась Гарриет, сжимая в руках корзинку.

Стойко игнорируя странности Стеклопадья, она поспешила домой. Травница жила на самом отшибе, там, где тропинка робко сворачивала к болотам – и больше не возвращалась. Ее дом – кривой, но гордый – пока не собирался сдаваться под натиском сырости и времени.

У дикой старой яблони на повороте неожиданно столпились, словно пьяные гномы у таверны, босоногие дети. Гарри с удивлением уставилась на то, как они с хохотом уплетали мелкие яблоки, годящиеся разве что на кислый сидр по осени.

– Эй! – строго крикнула Гарри, и смех стих. – Чего это вы кислятину жуете, как козы молодую осинку?

– Так они как конфетки! – отозвалась девчушка с растрепанными пшеничными косичками.

– Ага-ага, – поддакнул лохматый мальчишка в рваных штанах.

Гарриет недоверчиво сорвала яблоко и откусила.

– Надо же… и правда сладкое, – поразилась она.

Оставив детей позади, Гарриет поспешила домой.

– Это ты начудил в деревне? – Гарри плюхнула корзинку на стол.

Пилион уселся прямо на пол, занятый починкой табурета. Судя по всему, божественность и столярное дело оказались несовместимы: недостающая ножка, выструганная из обломка доски, была короче остальных, а в одной из старых зияла трещина.

– Ну что с тобой не так? – обратился бог к табурету.

Табурет молча выразил свое презрение.

– Ты же бог, – заметила Гарриет, нарезая лук. – Может, просто… сделаешь его целым?

– Это так не работает. – Пилион поднял молоток, который тут же выскользнул из руки и приземлился прямехонько на большой палец левой ноги, обутой в старый башмак Лиама. – А-а-а! Это ведь… не весело. Моя магия работает… только с веселыми вещами.

– А заколдовать котелок – это, по-твоему, весело?

– Ну… да. Ой, как больно! Посмотри, как люди радуются вкусной еде. Разве это не волшебство?

Нога Пилиона засветилась, и он перестал причитать. Табурет же остался кривым и насмешливым. Когда бог снова занес молоток, ножка отвалилась и покатилась по полу. Муг противно заблеял, а Гарри фыркнула.

Бросив нарезанные овощи в котелок, она заметила:

– Никакого проку в хозяйстве от твоей магии. Иди лучше воды принеси, божок.

– Нет уж! – Пилион вскочил, сверкая глазами. – Я не сдамся!

Он щелкнул пальцами – табурет вспыхнул золотым светом. Все четыре ножки выровнялись, трещины исчезли, а поверхность засияла.

– Вот! – торжественно объявил он.

Гарриет осторожно ткнула табурет пальцем. Дерево зазвучало мелодией – чем-то средним между пьяной трактирной песней и колыбельной.

– Лесные духи и падшие боги, ты что, сделал табурет музыкальным? – рука Гарри сама потянулась к метле. – Это все твои проделки – то, что в Стеклопадье происходит?!

– Благословение… работает по-разному, – забормотал Пилион, оправдываясь. – Видимо, оно решило, что тебе не хватает музыки.

– Чего мне не хватает – так это покоя и тишины! – прорычала Гарри. – А их, похоже, теперь мне не дождаться! Больше никакого божественного ремонта – хватит с меня одной поющей табуретки.

Она ткнула Пилиона в бок древком метлы и, ворча себе под нос ругательства, вернулась к куриному рагу.

Пока Пилион с Гарри препирались, Муг стащил со стола всю петрушку и сжевал ее.

– Ах ты, скотина рогатая, – Гарри пригрозила половником наглой козлиной морде. – Вот пущу тебя на мясо, а шкуру твою у дверей положу вместо половика!

Муг не поверил, насмешливо щуря бесстыжие желтые глаза.

Вернувшись с огорода с новым пучком петрушки, травница обнаружила другую проблему – ее рагу превратилось в суп.

– Так, Пилион, – тихо, но угрожающе начала Гарриет. – Объясни-ка мне: почему в котелке опять суп?

Пилион сглотнул.

– Ну… я же его благословил.

– И что, я теперь, кроме супа, в нем ничего не приготовлю?!

– Зато это самый вкусный суп на свете! – заискивающе улыбнулся Пилион.

– Я тебе сейчас покажу самый вкусный в мире суп!

Гарриет взмахнула половником с грацией разъяренной медведицы, целясь Пилиону прямо в лоб.

– Мой любимый котелок!

Наивно-зеленые глаза бога расширились, и он отступил, увернувшись от первого удара. Второй пришелся по полке с посудой: старая чашка Лиама с жалобным звоном упала и разбилась. Пилиону пришлось сгрести Гарри в объятия, чтобы уберечь себя от новой атаки.

– Гарри, радость моя…

– И не радость я, и не твоя! – прошипела травница, пытаясь дотянуться половником до его божественной задницы. – Пусти меня!

И тут случилось настоящее чудо.

Муг, до этого мирно жевавший занавеску, которую связала еще бабушка Гарриет, внезапно осознал, что хозяйке нужна помощь. Оставив в покое занавеску, он подобрался к богу сзади.

С криком «Меее-сть!» – или вроде того – он вцепился Пилиону в то самое место, где даже у богов нет брони.

А если точнее, в задницу.

– А-а-ай! – взвизгнул Пилион.

Гарриет вырвалась из его объятий и отскочила к столу.

– Убирайся отсюда, пока Муг тебе не только зад, но и мужественность не прикусил, – пригрозила она, выставив перед собой половник, словно рыцарский меч.

Пилион, убрав с лица светлые волосы, бросил на козла обиженный взгляд и удрал на улицу. Муг с чувством выполненного долга улегся на любимое лоскутное одеяло.

– Спасибо, милый, – выдохнула Гарри, бросив половник на стол. – Сегодня ты – мой герой. За это я прощаю тебе петрушку и горошек возле моей кровати.

Муг притворился глухим и закрыл глаза.

– Ну что ж. Как и на обед, на ужин у нас будет суп, – вздохнула Гарриет и достала миску. – Не пропадать же добру?

Поэтому Гарри ела суп, и он был… совершенным. Точь-в-точь как у бабули.

Все как в детстве. Тот самый насыщенный куриный бульон, в котором плавали крупные куски моркови, колечки лука, идеально разваренные картофелины и щепотка трав и специй, от которых становилось тепло – даже если за окном лил дождь, а в кошельке было пусто.

Гарриет вздохнула.

– Проклятый Пилион… – пробормотала она, но уже без злости.

Ведь, честно говоря, сложно ненавидеть бога, который только что подарил тебе вкус бабушкиной любви в миске.

Травница даже попыталась найти в супе подвох – вдруг это иллюзия? Или заклинание, от которого после третьей ложки начнешь петь похабные частушки и кукарекать голосом жены кузнеца?

Но нет. Суп был настоящим, просто… очень хорошим.

– Ну ладно, – сдалась Гарриет, отправляя в рот еще одну ложку. – Может, он и не совсем безнадежный идиот.

Муг, не открывая глаз, одобрительно пошевелил ухом.

***

Наступил вечер, но Пилион так и не вернулся в дом.

Гарриет сидела за столом, доедая последнюю ложку супа, и вдруг осознала странную вещь: кухня стала слишком тихой и пустой без этого глупого бога. Но разве не этого она хотела: тишины и долгожданного покоя?

Даже Муг перестал жевать занавеску, что было тревожным знаком – по вечерам он всегда делал это перед сном.

Гарри подошла к окну. Дождь ненадолго стих, оставив после себя только мокрый блеск луж, в которых тускло отражался месяц. Ни следа Пилиона, ни шороха в кустах – только пустота и легкий ветер, шепчущий что-то вроде: «Ну вот, прогнала, а теперь переживаешь».

– Я не переживаю, – скрипнула зубами Гарриет. – Но на улице сыро. Не хочу, чтобы мешал мне спать своим чиханием всю ночь напролет! Ох, чтоб меня лесные духи побрали…

Она схватила плащ и распахнула дверь.

На пороге Гарри замерла, обдумывая всю нелепость ситуации: днем она с половником в руке гнала бога прочь, а теперь вынуждена искать его, как потерявшуюся на болоте козу. Жизнь явно издевалась над ней.

– Пилион! – крикнула травница в темноту. – Ты здесь?

Тишина.

– Ладно, слушай! – Гарриет скрестила руки на груди. – Если ты думаешь, что я буду бегать за тобой по всему болоту – ты ошибаешься! У меня есть дела поважнее. Например… – она замялась. – Бутылка вишневого ликера, которую я припрятала. И если ты не придешь сейчас, я выпью ее одна. И даже не пожалею об этом!

В темноте хрустнула ветка.

– А он… крепкий? – раздался осторожный голос.

Гарриет едва сдержала ухмылку.

– Как удар Муга рогами под зад.

Из-за старой ольхи показалась размытая фигура. Пилион был мокрым, немного помятым и все еще потирал то место, куда впились козлиные зубы. Но в глазах – о чудо! – все еще теплилась искорка глупого веселья.

– Значит, – начал он, подходя ближе, – никаких половников?

– Пока ты ведешь себя прилично – нет.

– А если я… – Пилион заговорщицки понизил голос, – …случайно благословлю твой забор, и он запоет?

Гарриет со вздохом отвернулась, чтобы он не увидел, как дрогнули уголки ее губ.

– Тогда я не отвечаю за Муга. А сейчас иди в дом, дурень.

Пилион засмеялся – звонко, беззаботно, как ребенок, получивший последний кусок пирога. В этот момент Гарриет поняла простую истину: мир не обязан быть предсказуемым и привычным, ведь в этом есть своя прелесть.