Игра в кости

Размер шрифта: 13

Серия «Крафтовый детектив из Скандинавии. Только звезды»

MIRAGE Camilla Läckberg, Henrik Fexeus

Перевод со шведского О. Б. Боченковой

Осталось четырнадцать дней

Никлас медленно ел, глядя на свою семью по другую сторону стола. Семнадцатое декабря – рановато для рождественских украшений, но так уж решили они с дочерью. Поэтому на столе стояли белые фарфоровые гномики, а комната, вместо люстры, освещалась елочной гирляндой. Поставить елку сейчас – она вряд ли доживет до сочельника. Лучше ограничиться гирляндой.

На дочери вязаный пуловер с мигающими красными и зелеными светодиодами. Сам Никлас надел красный рождественский галстук. Костюм был обычный, пепельно-серого цвета, потому что и в рождественском безумии следует знать меру.

Он поднес вилку ко рту и откусил кусочек жаренного на решетке ананаса, в медовой глазури, с имбирем и перцем чили. Ананас – не самое подходящее блюдо для рождественского ужина. Так считал Никлас, но дочь полагала иначе. Она и в любой другой ситуации предпочла бы, пожалуй, ананас куску сочного говяжьего стейка.

Они так заняты едой, что как будто не замечают его взгляда. И это, безусловно, к лучшему. Никлас понимал, что выглядит глупо, но ничего не мог с этим поделать. Умиротворение – дурацкое слово, но лучшего он так и не подобрал. Новое чувство для Никласа, и главное, чтобы достичь этого состояния, ничего особенного не требовалось.

Ни блестящей карьеры, которую он, вне сомнений, сумел сделать.

Ни квартиры на Линнегатан в Эстермальме, в которой они с дочерью очень неплохо устроились.

Для этого было вполне достаточно вместе сесть за стол.

Нападение, которому подвергся Никлас шесть месяцев назад и которое даже просочилось в вечернюю прессу, почти забыто. Конечно, Никлас все еще жил под усиленной охраной. Это продлится еще месяцев шесть, пока он не почувствует себя в полной безопасности. Но охранники давно стали частью его жизни. Можно сказать, семьей.

Семья.

Именно вокруг нее все и крутилось. Дочери шестнадцать, совсем взрослая. Никласу нравилось, как он подготовил ее к этой жизни. Правда, иногда она говорила, что ненавидит его, но для подростка это можно считать нормой.

Прямо напротив Никласа – бывшая жена. Если бы кто-то шесть месяцев назад сказал ему, что эти две женщины смогут сидеть за столом вместе, Никлас, конечно, не поверил бы. Даже рассмеялся бы, пожалуй. Но стереотипы иногда работают. Время действительно залечило раны. И вот они втроем, как самая настоящая семья, наслаждаются рождественским ужином. Ненависть улетучилась бесследно. Они даже преподнесли друг другу рождественские подарки.

Комок подступил к горлу, и Никлас выглянул в окно, чтобы остальные не увидели, как блестят его глаза. Какой уютный, мягкий снегопад! Город похож на открытку. Совсем как жизнь Никласа в эту секунду. Впервые за много лет он не чувствовал ни напряжения в плечах, ни ноющей головной боли.

Жужжание со стороны прихожей означало, что кто-то звонит в дверь. Дочь подняла удивленные глаза от тарелки.

– Кто это? – спросила она. – Сегодня суббота, ты обещал не работать вечером, хотя бы во время нашего рождественского ужина.

– Понятия не имею, – ответил Никлас, поднимаясь со стула. – Это точно не к вам?

Бывшая жена и дочь дружно покачали головами.

Никлас вышел в прихожую и направился к входной двери.

– Если ты заказал рождественского гнома, у тебя будут большие неприятности, – негромко напутствовала дочь в спину.

Кто бы это ни был, охрана его пропустила. И это не та встреча, к которой нужно быть готовым заранее, иначе Никласа предупредили бы звонком. Экран на внутренней стороне двери показал мужчину в велосипедном шлеме, с красной звездой на груди и нерастаявшим снегом на плечах.

Курьерская компания, не просто почта.

Это многое объясняло.

– Да? – Никлас открыл дверь.

– Никлас Стокенберг?

Слегка запыхавшийся мужчина протянул маленький черный конверт.

– Вот, пожалуйста. Это вам.

Конверт без единой пометки. Никлас нахмурился, но принял его из рук мужчины. Осмотрел со всех сторон – ничего.

Поднял глаза на курьера:

– От кого это?

Но мужчины след простыл. Он уже бежал по шести ступенькам на улицу, к своему велосипеду. Вероятно, торопился к следующему клиенту.

Никлас закрыл дверь и вскрыл конверт. Внутри оказался белый лист бумаги.

Похоже, визитная карточка, причем роскошная. Но имени на ней не было. Вместо этого просматривалось что-то похожее на цифру.

Большая восьмерка – верхняя половина белая, нижняя закрашена. Под ней номер телефона. Больше ничего.

Никлас нахмурился. Он действительно не понимал, что это значит, и номер был ему незнаком. Но где-то в глубине сознания уже закралась догадка, что это то самое послание, которого он ждал много лет, и все-таки надеялся не дождаться. Это было то, что он вытеснил, вычеркнул из своей жизни и к чему теперь оказался не готов.

– В конце концов, это может быть просто реклама, – подумал Никлас.

Существовал только один способ узнать, что это на самом деле.

Никлас достал телефон из внутреннего кармана пиджака и набрал номер. Руки дрожали.

Женский голос в записи ответил после нескольких сигналов:

– Здравствуйте, Никлас Стокенберг. Мы надеемся, что вы остались довольны качеством услуг, которые мы оказывали вам в течение предусмотренного договором периода. Вам осталось жить… четырнадцать дней… один час и… двенадцать минут.

Никлас сжал телефон в руке, как будто пытался раздавить сообщение. В горле пересохло.

Он стал задыхаться и оперся рукой о стену, чтобы не упасть.

Из кухни доносился смех. Мать и дочь наслаждались обществом друг друга.

Он опустился на колени. Хорошо, что ковер в прихожей такой дорогой и плотный. Никлас прищурился, пытаясь взять под контроль мысли. Он ведь знал, что этот день когда-нибудь наступит. Давно знал, только отказывался об этом думать. Надеялся, что все-таки пронесет. Слишком много времени прошло.

– Папа, ты где? – послышался голос дочери. – Если переодеваешься в Санта-Клауса, то я звоню в газету.

Никлас упал спиной на стену и начал медленно подниматься. Несколько раз прокашлялся, пытаясь наполнить легкие воздухом, чтобы не трясло так сильно. Потом вышел на кухню.

При виде него обе женщины разом перестали смеяться.

– Кто это был? – испуганно прошептала дочь. – Ты совсем бледный.

Бывшая жена встала и подставила ему стул:

– Сядь, а то упадешь.

Она ощупала его лоб.

– Никого не было, – ответил Никлас. – Ошиблись дверью.

– Ты весь мокрый. Часто с тобой такое бывает? Лекарства принимаешь? Может, вызвать скорую? Ну же, Никлас… что ты молчишь?

Никлас повернул голову и попытался улыбнуться дочери:

– Ничего страшного, Натали… Просто немного закружилась голова.

Натали вопросительно посмотрела на мать. Никлас снял руку бывшей жены со своего плеча и некоторое время держал ее в своей.

– Спасибо, Мина, но скорую не нужно, – медленно проговорил он. – Сейчас это пройдет. Всему рано или поздно приходит конец.

Снег за окном больше не казался таким уютным, а стал холодным и безжалостным, запершим Никласа в зимней тюрьме. Он не мог и пошевелиться, не то чтобы куда-то из нее бежать.

Да и бежать было некуда. Через две недели он умрет, так и не успев ничего довести до ума.

Никлас оглянулся на Мину. Открыл рот, чтобы что-то сказать, и снова закрыл.

Сделал ли он для них все, что мог? Был ли Натали хорошим отцом? Будет ли им его не хватать? И что скажут коллеги на работе?

Пуловер Натали ободряюще подмигнул красным и зеленым.

Никлас действительно не хотел умирать.

Визитка упала на пол. Он оставил ее там.

Глубоко вздохнул и провел ладонью по лицу.

Последние двадцать лет были действительно неплохими. Ни малейшего основания для жалобы. Но, как он только что сказал Мине, «это скоро пройдет».

Через четырнадцать дней, один час и двенадцать минут. Две уже, наверное, можно вычеркнуть.

Винсент лежал на полу своей гримерной в театре «Скала» в Карлстаде.

Он выключил потолочные лампы, оставив освещение только вокруг зеркала.

Зеркало в гримерной, в окружении теплого света, один из немногих стереотипов публики, соответствующих реальности закулисной жизни. Возможно, здесь не обошлось без голливудского влияния, но эти лампочки – действительно красивая, романтическая деталь. С этим трудно поспорить.

Шоу закончилось час назад. Сейчас команда Винсента демонтировала декорации на сцене, располагавшейся ниже гримерки и зеленой комнаты.

Всю сценографию, реквизит и громоздкую осветительную установку разобрали и погрузили на два больших грузовика. Обычно к этому подключали и местных сценических рабочих, а администратор гастролей Ула Фукс был легендой шоу-индустрии Швеции, тем не менее на демонтаж и погрузку обычно уходило не меньше трех часов. Но чего команда наверняка не знала, так это того, что пара часов захватывающего шоу требовала от Винсента как минимум семи часов далеко не такой увлекательной работы, до и после выступления. И так каждый вечер.

Винсент осторожно двинул корпусом, нащупывая более удобное положение. Какой все-таки жесткий линолеум! Взглянув на диван, он подумал, что отдыхать следовало скорее там. Но поздно. Сейчас Винсент мог лежать, только где упал.

Театр «Скала» полон нечетных и потому крайне неприятных чисел. Высота потолка над сценой пять метров – ну чего им стоило сделать шесть? С потолка свисает семнадцать планок, на которые крепят лампы и декорации. Тоже не самое удачное число. Правда, «пять» плюс «семнадцать» – «двадцать два». Уже лучше. «Два» плюс «два» четыре, именно столько выступлений предстоит ему в этом театре.

На вешалке сценический костюм. Последнее выступление перед Рождеством. Три акта. Вот черт, этого он не учел. Зато так вспотел к концу шоу, что, только войдя в гримерную, сбросил с себя все, до майки и трусов. Что опять-таки к лучшему. Потому что, если в гримерку кто-нибудь войдет, Винсенту лучше лежать на полу в трусах и майке, чем в полном облачении. Прошлый опыт показывает, что так он выглядит не настолько мертвым.

Грохот со стороны сцены заставил Винсента вздрогнуть. Похоже, что-то сломалось. Догадку подтвердили громкие возмущения Улы, но Винсент давно понял, что есть вещи, о которых лучше не знать. В начале карьеры шоумена он еще пытался помогать сценическим рабочим. Был наслышан об артистах, которые так высоко задирают нос, что знать ничего не хотят, кроме своих номеров, и очень боялся выглядеть одним из них. Но быстро понял, что только мешает рабочим. Для всех будет лучше, если менталист будет держаться в стороне, пока они не закончат.

Что означало еще как минимум час на твердом полу. Наверное, это к лучшему, с учетом того, что вернулась головная боль. На столе пустой стакан с налипшими на стенках белыми крупинками. «Трео» – с некоторых пор Винсент пристрастился к шипучим таблеткам. Желательно с кофеином.

Можно принять еще, но вряд ли поможет. Вместо этого Винсент прищурился и вздохнул в ожидании, когда боль пройдет сама собой. Или хотя бы немного отпустит. Раньше он просто уставал после выступлений. Но, похоже, много думать действительно вредно. Эта головная боль была чем-то новым. Тем, что он впервые почувствовал месяцев шесть тому назад и что довольно скоро стало обычным состоянием. Иногда она усиливалась, иногда ослабевала, но всегда была с ним, что внушало опасения. Винсент уже не мог вспомнить, каково это – жить без головной боли.

Он отказывался верить в то, что это связано с возрастом. Как-никак до полувекового юбилея оставалось несколько месяцев. Да и выступления были не более напряженными, чем раньше. Два варианта: либо в мозгу опухоль, либо это психосоматика. Вряд ли первое, потому что других симптомов опухоли не наблюдалось. Но, если головная боль вызвана самим Винсентом, зачем он это делает? Что такого хочет сказать сам себе?

Теперь, как и всегда, впрочем, была бы кстати Мина. У нее наверняка нашлось бы хоть какое-то объяснение. После событий прошлого лета, с Натали и Новой, они виделись всего-то пару раз. Отчасти потому, что оба были заняты каждый своим, он – подготовкой к новому шоу, она – новыми расследованиями. Отчасти потому, что разделявший их порог все еще казался слишком высоким, чтобы его можно было преодолеть без привязки к полицейской работе.

Но даже когда они виделись, это были короткие, мимолетные встречи. Головная боль переносилась легче, когда Винсент был с Миной. И тень, затаившаяся глубоко внутри, не давала о себе знать.

Репутация полицейской группы, где работала Мина, упрочилась в глазах руководства, что означало новые расследования и новую работу. А когда работы не было, Умберто из ShowLife Production планировал очередной гастрольный тур для Винсента. Так что он с почти садистской точностью совпадал с отпуском Мины. Как будто ее босс и его администратор сговорились не давать Винсенту и Мине быть вместе.

Было еще кое-что: загадка, хранившаяся у него в кабинете, о которой Винсент не решался говорить даже с Миной. Возможно, именно она и стала источником головной боли. Осенью Винсент много думал об этом, но ни на йоту не приблизился к решению. Но он воспринял эту угрозу всерьез, по крайней мере в этом пункте упрекнуть себя было не в чем.

Кем бы ни был тот, кто отправил ему первое письмо шесть месяцев назад, этот человек отличался завидным терпением.

Так или иначе, это проблема его и только его. Винсент ни в коем случае не хотел обременять этим Мину. Тем не менее каждый раз после очередного выступления надеялся, что она поджидает его там, за кулисами. Как в тот раз, когда они впервые встретились в Евле. Но ничего подобного не происходило. У Мины была своя жизнь, у Винсента своя. Факт оставался фактом: виделись они крайне редко.

Зато с конца лета Винсент мог проводить значительно больше времени, чем раньше, со своей семьей. Пока из-за сломанной ноги он мог передвигаться только на костылях, ни о каких шоу речи не было. Винсент оставался дома круглые сутки, как того и хотела когда-то его жена Мария. Которая, однако, уже через несколько дней разочаровалась в своем желании. Да и дети, не привыкшие подолгу видеть папу, забеспокоились.

Наконец глубоко внутри зашевелилась тень.

Все пришло в норму, как только Винсент снова начал гастролировать. Он как будто наверстывал упущенное, проводя иногда по два выступления в день. Смысл в том, чтобы не мучить себя бесполезными размышлениями.

Винсент уставил взгляд в потолок. Можно ли повредить клетки мозга, если слишком интенсивно его использовать? Нет, наверное. И все-таки не мешает проверить. Потому что на сцене театра «Скала» в Карлстаде он почувствовал именно это.

Винсент закрыл глаза и добавил головную боль к длинному списку того, что надо обсудить с Миной.

Акаи решительно шел по платформе. Он давно усвоил, что, если выглядеть так, будто знаешь, что делаешь, никто не станет задавать вопросов. Оранжевый жилет тоже пришелся к месту. Он делал Акаи невидимым в глазах усталых пассажиров вечернего метро.

Уцепиться не за что, для них Акаи – один из рабочих подземки, что чистая правда. Разве что не в том смысле, какой вкладывают в это люди.

Акаи дошел до конца платформы и открыл небольшую дверцу, отворачивая лицо от камеры на потолке. Жилета достаточно, техперсоналу лицо ни к чему. Хорошо, что камера не может уловить стук баллончиков в его сумке.

За дверцей была лестница, по которой Акаи спустился с платформы в железнодорожный туннель. Он не очень-то любил здесь бродить. Слишком опасно: новые поезда передвигаются почти бесшумно. Количество несчастных случаев, в том числе среди художников, увеличилось.

К тому же Акаи с некоторых пор продвинулся в творческом самовыражении. Оставив граффити любителям, перешел на стрит-арт в технике трафаретной печати в стиле «ретро – 90-е годы». Разумеется, Акаи ни секунды не думал равнять себя с кумиром Бэнкси[1], личность которого, по мнению некоторых, была раскрыта, но вдруг обнаружил, что выходит на новый уровень. Это подтвердили выставки в Гамла Стане. Акаи был почти шокирован тем, сколько люди готовы платить за его работы, не зная даже, кто он такой. Потому что «Акаи» – не более чем псевдоним. Как и Бэнкси, он не собирался открывать своего настоящего имени, чтобы и дальше оставаться загадкой в мире искусства.

Пройдя несколько метров в туннеле, Акаи включил налобный фонарь.

Туннель стал шире, и сотрудники подземки могли передвигаться в нем, не рискуя слишком близко подойти к путям. Служебное помещение располагалось чуть дальше. То самое, где девушка приятеля Акаи, тоже работавшая в метро, иногда оставалась на ночь. Акаи пообещал другу расписать ее комнату в качестве подарка на день рождения. Идея в том, чтобы завтра утром, войдя в комнату, она увидела не голые бетонные стены, а зеленый тропический лес и семейство гоблинов на поляне. На гоблинов Акаи вдохновил Йон Бауэр[2]. Это должно выглядеть фантастически.

Акаи прошел мимо своей более ранней работы, которую когда-то написал в туннеле. Групповой портрет его друзей и знакомых. На лице одной из девушек кто-то нацарапал: «Это Сюсси». Чертовы вандалы!

Гравий хрустел под ногами. Вскоре в свете лампы обозначилась дверь в служебное помещение. Акаи обогнул большую кучу гравия и остановился. Что-то его насторожило. Акаи повернулся к куче высотой в половину его роста. То, что в туннеле был гравий, его не удивляло, здесь и не на такое можно наткнуться. Но из кучи торчало что-то белое. Где-то он уже такое видел. Может, в кино, но ничего определенного на память не приходило. Акаи смахнул немного гравия и отпрянул, когда понял, что это было.

Кости. Должно быть, кто-то глупо пошутил. Но у какого животного может быть такой большой скелет?

Акаи потянул кость, чтобы вытащить ее. Гравий зашевелился, и куча обрушилась, открыв глазам еще больше частей скелета.

В свете налобного фонаря на Акаи скалился череп.

Человеческий череп.

Акаи растерялся, как бы раздумывая, кричать ему или бежать.

В результате сделал и то и другое.

Осталось тринадцать дней

Мина как зачарованная смотрела на бутерброд на тарелке перед собой. Она определенно добилась прогресса. Если раньше хорошо запечатанный йогурт был единственным вариантом завтрака, то теперь она выбрала бутерброд, даже не задумываясь о том, через что тот мог пройти и в чьих руках побывать.

И вчера ей понравился ужин у Никласа. Притом что ее, конечно, напугал его неожиданный приступ. Но Натали заверила, что такое с папой впервые. Да и Никлас быстро оправился. Мина надеялась, что он серьезно отнесся к ее совету и завтра утром обратится к врачу.

Итак, ужин с дочерью и бывшим мужем. Жизнь выбирала самый непредсказуемый путь из всех возможных и невозможных. Но Мина солгала бы, назвав его прямым и легким. Они с Натали все еще танцевали ча-ча-ча, то приближаясь друг к другу на шаг, то отступая на два. При этом, так или иначе, добрались до сегодняшнего вечера. До семейного ужина втроем.

Мина откусила бутерброд, наслаждаясь сочетанием масла, сыра и паприки на пропитанной сиропом булочке. Если говорить о калориях, с тем же успехом она могла бы съесть кусок бисквитного торта. Но когда еще себя побаловать, если не под Рождество.

Интересно, как Винсент его отпразднует? С семьей, конечно, но будет ли это шумная вечеринка в большом кругу родственников или нечто более камерное, интимное? Внутри как будто что-то зашевелилось, и Мина отбросила мысль, что это может быть ревность.

Она скучала по нему. С тех пор как прошлым летом Винсент спас жизнь Натали, они виделись всего пару раз, и то мельком.

Тому было несколько причин. Первая – Винсенту, как и ей, тяжело давалось то, что у нормальных людей принято за основу непринужденного дружеского общения – светская беседа, разговор ни о чем. И второе – все это время Мина медленно, но верно возводила хрупкий каркас их с дочерью отношений. Смерть Педера тоже, конечно, сыграла роль, создав пустоту – внутреннее пространство, какого требует горе.

При мысли о Педере зачесались глаза.

Была еще одна маленькая деталь: Мина до сих пор не знала, что они с Винсентом значат друг для друга. В то же время думала о нем чаще, чем решалась себе в этом признаться, и ни на минуту не забывая, что у него семья. И очень ревнивая жена.

Объявиться просто так означало вторгнуться в чужую жизнь. Поэтому Мина предпочла просто отстраниться, погрузившись в работу, которую использовала скорее в качестве предлога.

Она перевела глаза на телеэкран, где Никлас Стрёмстедт, по-видимому, собирался исполнить хит «Зажгите свечу». Но это как будто песня группы «Триад»? Мина попыталась вспомнить их состав, но «Гугл» выдавал только фотографии Орупа и Андерса Гленмарка, которые, вместе с Никласом Стрёмстедтом, позже составили группу GES.

Между тем на экране действительно зажгли свечи, и Мина почувствовала что-то вроде рождественского настроения.

На самом деле она ненавидела Рождество, которое в ее детстве было чем угодно, только не уютным семейным праздником. После того как Мина переехала к бабушке, Рождество стало спокойнее и, по крайней мере, больше не внушало страха. Но и у бабушки оно мало походило на праздник.

Мина встала, чтобы принести кофе. Взглянула на телефон на столе в гостиной и снова села. Может, все-таки отправить Винсенту поздравление? Вопрос, что он в этом увидит. С другой стороны, какой скрытый смысл можно усмотреть в пожелании счастливого Рождества?

Она потянулась за телефоном. Написала. Удалила. Написала еще раз и снова удалила. Написала, добавила смайлик, о чем тут же пожалела. Винсент и смайлики! В результате удалила веселую рожицу, но текст оставила. Кликнула «отправить» и замерла с телефоном в руке.

Никлас Стрёмстедт как раз закончил песню.

Снег шел больше недели. Участок вокруг дома Винсента в Тюрешё, казалось, был покрыт толстым слоем хлопка. Винсент любил снег, когда был маленький, но с возрастом это прошло. Возможно, не последнюю роль в этом сыграла лопата, вроде той, которую он сейчас держал в руках. Со снегом все в порядке до тех пор, пока не приходится справляться с ним самому.

Тем более что вчера вечером Винсент вернулся из Карлстада. На ночном лайнере – так назывались экскурсионные автобусы со спальными местами, – и так не смог уснуть, пока не прибыл в Стокгольм в четыре утра. Автобус остановился в Барнхюсбрунне, среди других прибывших в город ночью. И там Винсенту удалось подремать три часа, после чего он, сонный, поехал на такси домой.

Винсент бросил взгляд на окно кухни. Семья завтракала. Он обещал расчистить дорожку, перед тем как Ребекка и Астон отправятся в школу.

Лопата врезалась в снег. Захватив, сколько получилось, Винсент перебросил снег на лужайку, тоже скрытую оледеневшей белизной. На дорожке появилось прямоугольное окошко, в котором виднелся гравий. И это только начало.

Винсент выпрямился и взялся за спину. Дыхание повисло перед лицом облачком белого пара. Здесь, на юге Швеции, снег если и выпадал, то не раньше середины января, но чаще всю зиму была слякоть. Эта зима, по всем прогнозам, обещала быть самой холодной и обильной по количеству осадков за долгое время. Вот и на его участке уже не меньше двадцати сантиметров снега. А ведь только середина декабря. На глазах Винсента аккуратный серый прямоугольник снова становился белым.

Сизифов труд.

Винсент вздохнул, вернулся к дому и прислонил лопату к стене возле входной двери. Не успел открыть дверь, выскочил Астон в комбинезоне.

– Ух ты, какой снег! Здорово!

Астон упал в сугроб на спину и тут же принялся лепить снежных ангелов. Холод его как будто совсем не беспокоил.

– Папа, мы построим сегодня снежный дом? Иглу… ну пожалуйста…

Винсент вспомнил снежные дома, в которых играл в детстве. Точнее, возле которых, потому что так ни разу и не решился залезть вовнутрь. Притом что сама идея обустроить собственное пространство была понятна как никакая другая. Каждый из нас обустраивает свой мир, хотя бы в мыслях, потому что реальность у всех разная, и все-таки…

– Папа? – Астон стоял перед ним. – Тебе снег в мозги попал?

Винсент заморгал. Открыл рот, чтобы объяснить, что для иглу нужно больше снега, но тут вышла Мария и остановилась в дверях.

– Здесь не строят снежных домов, – сказала она, скрестив на груди руки. – Они могут обрушиться, это опасно для жизни. И с какой стати ты разгребаешь снег в кожаных перчатках и пальто от Hugo Boss? Неужели нет более подходящей, практичной одежды, как у нормальных людей?

Конечно, Мария была права. И насчет пальто, и насчет иглу. Но у Винсента действительно не было ни пуховика, ни объемной вязаной шапки с помпоном, какие, похоже, носят все в округе. Да и что касается домов… есть все-таки способы сделать все так, чтобы он не рухнул. Например, выстроить в форме шестиугольника, по Бакминстеру Фуллеру[3]. Или с применением дугообразных каркасов, распределяющих вес между блоками… Если бы только снега побольше…

Винсент встретил взгляд Марии и прокашлялся.

– Мама права, – ответил он Астону. – И чтобы построить иглу, нужен лед.

– Здорово! – закричал Астон. – Лед можно взять из морозильной камеры.

– Если только эта морозильная камера вмещает две-сти семьдесят восемь литров, – сказал Винсент. – Распределенных по семи уровням. Внешние размеры иглу…

Винсент услышал, как жена громко откашлялась позади него.

– Морозильная камера слишком мала, – сказала она. – Где твой рюкзак, кстати?

Она вздохнула и пошла за рюкзаком. Астон сел и принялся лепить снежок. Винсент знал, для кого он предназначался, и быстро развернулся к дому.

– Пойду за ключами от машины.

Снежок ударил в спину, едва Винсент успел переступить порог. Астон взвыл от восторга.

Мария в прихожей собирала для сына сменную одежду.

– Кстати, – сказал Винсент, – я пытался связаться с твоей сестрой. Нужно договориться, где будут дети на Рождество… Но ее телефон как будто отключен. И так продолжается вот уже несколько дней. Может, она куда-нибудь уехала, ничего об этом не знаешь?

Мария с силой затолкала в рюкзак пару штанов.

– Я не разговаривала с Ульрикой целую вечность, – резко ответила она. – Может, тебе лучше самому присматривать за бывшей женой?

– Именно это я и пытаюсь делать. Но… это просто не похоже на нее.

Он прошел на кухню за ключами от машины. По дороге взял телефон и еще раз позвонил Ульрике.

Никакого ответа, как и раньше.

Винсент отправил ей сообщение и попросил связаться с ним при первой же возможности. В конце концов, до Рождества оставалось всего несколько дней.

Он увидел сообщение Мины. Поздравление с Рождеством. Очевидно, Мина хотела большей определенности в отношениях, зависших в равновесном состоянии, которое в любой момент угрожало сдвинуться в ту или иную сторону. Можно ответить в том же тоне, коротко и вежливо, что означало бы намерение навсегда ограничиться деловым сотрудничеством и держать дистанцию. Более распространенный и личный ответ мог быть воспринят как намек, что Винсент хочет большего. И открывал бы ящик Пандоры, полный вопросов о том, чего именно.

Счастливого Рождества!

Проклятье.

Винсент выключил экран и сунул телефон в карман. Он ответит позже, после того как все хорошенько обдумает.

– Папа, ты идешь? – послышался голос Астона. – Я опоздаю!

– Сейчас! – отозвался Винсент.

Промелькнула мысль, не позвонить ли Ульрике на работу. Может, заболела. Коллеги должны знать. Но как отреагирует Мария на то, что он уделяет ее сестре так много внимания? Ульрика свяжется с ним, как только сможет.

Винсент взял ключи с кухонной скамьи. Прежде чем выйти, завернул к своему кабинету проверить, заперта ли дверь. Последние несколько месяцев он не оставлял кабинет открытым ради своей семьи. Никто из них не должен видеть, что у него там. И не только потому, что это могло вызвать вопросы, на которые у Винсента не было ответов. Это могло их напугать. Почти так же, как пугало его.

– И они уверены, что это человеческие кости?

Мина старалась дышать глубоко и ровно. Мало в каком месте Земли она желала бы оказаться меньше, чем там, где находилась сейчас. В темных, облепленных грязью туннелях сети стокгольмского метрополитена.

Помимо прочего, было холодно. Обычно Мине нравился холод, но не такой. Дыхание превращалось в белый пар, и она обхватила себя руками, пытаясь согреться.

– Да, криминалисты не сомневаются в этом. – Адам подавил зевок. – Среди них остеолог, специалист по костям. И она знает свое дело. Иначе нам не пришлось бы тащиться сюда в восемь часов утра. Обычно я еще сплю в это время суток.

По голосу Адама Мина поняла, что она не одинока в своей клаустрофобии. Слабое утешение, но все-таки.

– И мы точно знаем, что на этом участке поезда останавливались, – проговорила она, осторожно переставляя ноги в свете фонарика.

Что-то молнией пронеслось мимо. Разглядеть Мина не успела, но, когда поняла, что это, не смогла сдержать крика. После чего стиснула челюсти и пошла дальше, хотя сердце было готово выпрыгнуть из тела. В отдалении показался свет и движущиеся силуэты людей. Это несколько успокоило и помогло Мине сосредоточиться на предстоящей работе.

– Мина, Адам, доброе утро, – коротко кивнул руководитель группы криминалистов. – Если такое утро можно назвать добрым.

Он кивнул на остатки кучи гравия с аккуратно сложенными на них костями человеческого скелета.

– То, что кости человеческие, сомнений не вызывает. Навскидку это один человек, но здесь последнее слово за антропологом, после того как он разложит все в нужном порядке на своем столе.

Мина смотрела на груду костей, потирая руки от холода. Это выглядело почти как алтарь – симметричная пирамида, увенчанная черепом. Ощущалось как нечто ритуальное, но Мина старалась не слишком увлекаться этим чувством.

Опасно строить версии на столь раннем этапе расследования. Честно говоря, Мина была удивлена, что это дело вообще легло к ним на стол. До сих пор старые кости не входили в сферу интересов группы. Оставалось предположить, что представляли интерес обстоятельства их обнаружения.

– Есть что-то, что могло бы указывать на личность? – спросила Мина, делая небольшой шаг в сторону, чтобы дать место Адаму.

Они старались не подходить слишком близко. Место преступления должно остаться в неприкосновенности.

С другой стороны, трудно было устоять перед желанием все как следует осмотреть.

Установленные прожекторы освещали большую часть огороженной площади. Мина почувствовала приближение новой волны панического страха. Такая грязь повсюду, и в тени как будто что-то движется. Мина предположила, что это крыса, и содрогнулась.

Ей не впервой спускаться под землю. Будучи совсем молодым полицейским, Мине приходилось осматривать туннели в поисках подозреваемых. Она знала, что здесь живут люди. В полной изоляции от большого мира. Мина не представляла себе, как такое возможно.

С ней заговорил криминалист, и пришлось переключить внимание на него, забыв на время о том, что двигалось в темноте, куда не доставали лучи прожекторов.

– Мы не нашли никаких документов, удостоверяющих личность. И ни малейшего намека на одежду. На костях может быть ДНК преступника. Мы соберем все, что можно, с этого участка. Но не думаю, что найдем что-нибудь, кроме того, что привнес художник, позвонивший нам по поводу костей. Зубы, во всяком случае, на месте. Это может облегчить идентификацию. На одной бедренной кости следы сросшегося множественного перелома.

– Перелом бедренной кости… – задумчиво повторила Мина. – Как долго, по-вашему, он здесь пробыл?

– Трудно сказать. Это дело Мильды, но, судя по всему, несколько месяцев. Не похож на свежий. Но я вторгаюсь на чужую территорию. Это дело Мильды, как я уже сказал.

Мина оглянулась на Адама. Уловил он ту же связь, что и она? Адам хмурил брови, не отрывая глаз от скелета. Потом его взгляд прояснился, и он повернулся к Мине:

– Ты думаешь, это…

– Да, думаю, – кивнула Мина. – И немедленно звоню Юлии.

Еще некоторое время они молча разглядывали груду костей. Если это останки того человека, о котором они думали, это вызовет бурю в СМИ. И поднимает много новых вопросов.

Рубен проснулся в холодном поту. Ему снился Педер, что в последнее время случалось часто. Кожа Педера была серой, большая часть затылка отсутствовала. Но ужаснее всего был взгляд – пронизывающий насквозь. Он и разбудил Рубена.

Ясно как день. Педеру ничего не потребовалось говорить.

В любой момент все может закончиться – вот о чем был сон. Возможны два варианта. Первый – неожиданный, внезапный конец, когда Рубен меньше всего к этому готов. Или же он будет сходить на нет постепенно, и это значит старение. С каждым днем он все ближе к смерти. Рубен глубоко вздохнул и провел ладонью по лицу. Старость – это проклятье. Первый вариант лучше.

Кто-то рядом в темноте пошевелился, постельное белье зашуршало. Вот черт, она все-таки осталась. В этом проблема с ними, молодыми. Те, кому за тридцать, по крайней мере успели понять, что для обоих лучше наутро проснуться каждому у себя дома, в своей постели. И никогда больше не видеться. А у молодежи в голове обнимашки по пробуждении, завтрак вдвоем и прочий романтический бред.

По правде говоря, он вообще не хотел показываться ей при дневном свете.

Рубен посмотрел на часы на телефоне и еще раз выругался про себя. Каким-то непостижимым образом он умудрился вчера выключить будильник. В результате опоздал в отделение полиции.

А ведь Юлия пыталась связаться с ним вчера вечером. Как будто поступил звонок, что-то нашли в метро. Пока Рубен возле «Рича»[4] клеил девушек, что-то произошло. Ничего, обошлись без него на первых порах.

Внезапно левую икру свело судорогой, и Рубен закусил губу, чтобы не закричать. Потянул ногу, помассировал, стараясь не разбудить спящую рядом женщину. Хлопнул по мышце – как каменная.

Это началось не так давно. Если накануне вечером Рубен выпивал недостаточно воды, утром из-за обезвоживания начинались судороги. Если же воды было слишком много, приходилось вставать в туалет по два-три раза за ночь.

Старость не радость.

Судя по всему, когда Астрид достигнет подросткового возраста, отца у нее не будет.

Рубен вздохнул. Жалкий старикашка. Как же он не хотел этого! Потому и снова взялся за свое в том, что касалось противоположного пола. Когда психолог Аманда узнала об этом, сделала такое лицо, будто хотела влепить ему пощечину. Как ей было объяснить? Аманда молода…

Рубен потянулся к прикроватному столику за двумя лежавшими там капсулами. Биологически активная добавка, помогает повысить потенцию и способствует выработке тестостерона. Рубен нашел ее в Интернете и сразу купил годовой курс, хотя с самого начала почти не сомневался, что это деньги на ветер. Он сам не понимал, зачем это сделал. Видимо, чтобы не лишать себя последней надежды.

Шестьсот крон в месяц. Он проглотил капсулы, поднял одеяло и посмотрел на женщину. Она лежала на боку, обнаженное бедро в каких-нибудь десяти сантиметрах от него. Рубен встретил ее возле старого питейного заведения на Стуреплан, куда с некоторых пор снова стал захаживать. Подцепить женщину в зале не получилось, зато повезло снаружи. Он всего лишь спросил, нравится ли ей его форма – мятая и давно требующая чистки. Тем не менее сработало.

Рубен положил ладонь на гладкое бедро, ощутил живое тепло. Он почти не сомневался, что ее зовут Эмми… Или все-таки Эмили? Определенно что-то на «Э».

Он продолжать ласкать ее, и женщина придвинулось ближе. Юлия подождет, Аманда пусть говорит что хочет. Жизнь коротка, смерть внезапна. На что недвусмысленно намекнул Педер сегодня ночью.

Винсент уединился у себя в кабинете. Он забыл, когда прикасался к книгам, и полка за его спиной давно выполняла скорее роль выставочного стеллажа. А именно с тех пор, как два года назад участие мастера-менталиста в раскрытии тройного убийства стало достоянием широкой общественности и восторженные поклонники буквально завалили его головоломками, загадками и ребусами, требующими решения. Как будто щелкать подобные орешки было для него чем-то само собой разумеющимся или самым захватывающим развлечением, какие только он знал.

Притом что широкая общественность даже не догадывалась, чего стоило Винсенту участие в расследовании и насколько он тогда был близок к смерти, в подобной установке была доля правды. Винсент действительно любил разгадывать загадки, когда имел на это время.

Большинство были совсем простые. Самый распространенный вариант – что-то вроде объяснения в любви или выражения признательности на листке бумаги, разорванном на множество частей. Но попадались и более амбициозные корреспонденты. Один из них, так и не открывший своего имени, присылал самые замысловатые задачи, с какими только приходилось сталкиваться Винсенту. Вряд ли он придумывал их сам. Скорее, собирал по всему миру. Но анонимный затейник знал свое дело. Его отправления сопровождались рукописными посланиями, иногда закодированными или шифрованными, по которым Винсент его и узнавал.

Но сейчас внимание менталиста было приковано к другой головоломке, занимавшей участок стены над его столом. Нечто подобное он видел в квартире Мины, когда они работали вместе, – коллаж из улик, подсказок и путеводных нитей. Ментальная карта следственного материала, позволяющая охватить его одним взглядом, что иногда действительно облегчало поиск скрытых закономерностей и могло натолкнуть на новую идею.

Но коллаж Винсента состоял не из фотографий и заметок, а из вполне материальных объектов, распределенных по временной шкале и снабженных закрепленными скотчем листочками с комментариями.

Именно поэтому Винсент и не хотел впускать в кабинет никого из членов семьи. В лучшем случае они бы решили, что он сошел с ума. В худшем – поняли бы, что означает временная шкала на самом деле.

Самому же Винсенту было ясно одно: кто-то желает ему зла.

Враг? Таинственный мститель? Он не хотел думать об этом человеке в таком ключе. Все было гораздо хуже. Потому что каждый раз, когда он получал очередное письмо, в нем оживала Тень. Как будто она вообще больше не жила внутри, а проявлялась в реальном мире и преследовала его.

Тень, вот что это было. Тень передает очертания того, кто ее отбрасывает, иногда несколько искаженными. И тот, кто присылал Винсенту это, был хорошо осведомлен о его страхах. Как будто сам был кошмарной версией Винсента.

Винсент кивнул. Да, «тень», пожалуй, подходящее слово.

В крайнем левом углу временной шкалы была старая заламинированная статья из «Халландс нюхетер» с детской фотографией Винсента и маячившим на заднем плане иллюзионистским ящиком, в котором умерла его мать.

Волшебство закончилось трагедией.

Невозможно сосчитать, сколько раз Винсент перечитал этот заголовок.

Два с половиной года тому назад кто-то отправил эту газетную вырезку по почте Рубену. В результате Винсент стал главным подозреваемым в расследовании убийств Тувы, Агнес и Боббана. За убийствами, как выяснилось впоследствии, стояла его сестра. Долгое время Винсент считал, что она и отправила статью Рубену. Он ошибался. Так или иначе, статья подняла со дна далекого прошлого его главную тайну. Ту самую, о которой Винсент даже не осмеливался вспоминать. Полиции стоило немалых усилий, чтобы это не просочилось в СМИ.

Под статьей приклеены скрепленные скотчем картонные фигурки в форме деталей из тетриса. Кто-то регулярно посылал такие Винсенту после смерти сестры. Винсент сумел склеить кусочки картона так, что пустоты между ними образовывали понятное ему слово – «Виновен». Поначалу Винсент решил, что головоломки присылала Нова, чтобы отвлечь его от событий в «Эпикуре».

Нова, сделавшая боль основой своей жизненной философии и сама страдавшая от нее. Эта история чуть не стоила жизни Натали, дочери Мины. Но, встретившись с Новой накануне ее смерти, Винсент понял, что кусочки тетриса посылал тот же, кто отправил статью Рубену.

Его Тень.

Рядом со склеенными кусочками головоломки была закреплена рождественская открытка, прилагавшаяся к последней партии тетриса и тоже содержавшая тревожное послание, которое Винсент так и не смог разгадать за четыре месяца, прошедшие со дня ее получения.

Ты точно ничему не научишься. Я больше не могу ждать. Тебе некого винить, кроме себя самого. Ты мог выбрать другой путь, но предпочел этот. Вот мы и подошли к твоей омеге, началу твоего конца.

P. S. Если тебе интересно, почему ты читаешь это именно сейчас, вспомни, что омега – двадцать четвертая буква греческого алфавита. Если двадцать четыре разделить на два – ты и я, – получится двенадцать. 24.12, то есть сочельник.

Так что заранее поздравляю тебя с Рождеством.

Получив послание об омеге, его предполагаемом конце, Винсент первым делом принялся за поиски альфы. И нашел ее сразу, все в той же газетной статье, на фотографии. Тень обвела карандашом контуры ящика, так что линии образовали букву А. Что можно было считать аналогом греческой альфы.

То есть то, что должно было скоро закончиться, началось там, в Квибилле.

В то время, когда погибла его мать, а сам он из Винсента Бомана стал Винсентом Вальдером.

Но головоломками Тень не ограничилась. Винсент стал получать подарки – рождественские, хотя до Рождества было далеко. Первый пришел прошлым летом, сразу по окончании расследования по делу «Эпикуры». В посылке была виниловая пластинка неизвестной ему рэп-группы Renegades c песней под названием «Альфа и Омега».

Обложку пластинки Винсент закрепил на стене справа от газетной статьи, клеем по четырем углам. Ниже был листок с информацией о пластинке. Запись сделана в 1987 году на Collaid Records, пластинка вышла с красной этикеткой на обложке. В тексте песни Винсент не обнаружил ничего интересного.

Но в следующем месяце, в сентябре¸ он получил новую посылку с дисками. На этот раз альбом Led Zeppelin под названием Alpha&Omega.

Редкая вещь. Концертный бутлег из четырех пластинок, достать практически невозможно. Винсент вынул диски и приклеил коробку на стену.

Кроме названия, с августовской пластинкой этот альбом роднил год выпуска – тоже 1987.

Винсент прекрасно понимал, что значат эти цифры. Его сестра Яне напомнила ему об этой дате в одной из своих шарад, которая в конце концов вывела Винсента на страницу 873 книги о животных Мексики. Восьмое июля, три часа пополудни. Винсенту было семь лет, и он развлекал карточными фокусами сестру и маму на разложенном в саду одеяле.

87 – восьмое июля.

День рождения мамы.

Опять.

Справа от коробки от дисков висел октябрьский подарок. Игрушечная машинка, точнее, модель автомобиля немецкой военной полиции марки «Опель Омега». На этот раз обошлось без альфы. Но эта модель лего начала продаваться в 1987 году. И конечно, была выполнена в масштабе 1:87, в сравнении с размерами настоящей машины.

Мать.

Ящик для фокусов.

Иллюзионистский трюк.

Виновен.

К ноябрю неизвестный даритель, похоже, полностью оставил контекст «альфа – омега» и прислал Винсенту детскую модель инвентаря для известного иллюзионистского трюка.

«Великий Гудини», набор для начинающего иллюзиониста.

На этот раз гуглить не пришлось, сам подарок предоставлял достаточно информации.

Гарри Гудини прославился тем, что умел выбираться из наполненного водой резервуара, вроде того, в котором чуть не погибли Мина и Винсент на норковой ферме Яне и Кеннета. Здесь, конечно, не обошлось без намека на ящик, который так и не смогла открыть мать Винсента.

Еще не успев перевернуть коробку, Винсент знал год выпуска детского набора – 1987. Он не ошибся.

Больше посылок Винсент не получал и не особенно их ждал, потому что дата, указанная в письме полгода назад, приближалась.

Омега… двадцать четвертая буква греческого алфавита… Если двадцать четыре разделить на два – ты и я, – будет 12. 24.12 – сочельник.

Заранее поздравляю тебя с Рождеством.

Сегодня восемнадцатое. До сочельника шесть дней. На что бы ни намекал этот человек, осталось чуть меньше недели. До его омеги. И Винсент все еще не понимал, что это значит.

Но посмотрел на закрепленные на стене подарки.

Collaid Records. Специалист по сектам, которая как-то консультировала их с Миной, говорила, что сектанты из Джонстауна совершили коллективное самоубийство, выпив отравленный виноградный сок марки Koll-Aid.

Как это похоже на то, что сделали подопечные Новы в «Остра Реал».

Плюс пластинки и пиратские записи, которые невозможно достать. Рэп – не его стиль, но кто-то знал, что Винсент коллекционирует винил.

Полицейская машина. Здесь может быть намек на Мину.

Наконец, набор для начинающего иллюзиониста. Тень знает, что в детстве Винсент любил фокусы, а взрослым едва не утонул в резервуаре Гудини вместе с Миной.

Привязки очевидны. Кто бы ни стоял за этим, он не только в курсе биографии Винсента, но и осведомлен о его сотрудничестве с полицией. Причем в деталях, которые не освещались в СМИ.

Как ни крути, обо всем этом нужно переговорить с Миной. Это следовало сделать давно, но что-то удержало Винсента от такого естественного в сложившейся ситуации шага.

Словно едва слышный внутренний голос шептал, что, возможно, Винсент заслужил то, что получит. Что Тень права и он все-таки виновен.

Вопрос, в чем.

– Как дела в туннеле?

Сочувственный тон ассистента Мильды Локи поначалу не понравился Мине, но потом она пожала плечами. Коллеги знают о ее особенностях, с этим нужно смириться.

– Я умею преодолевать страх, когда нужно работать, – коротко ответила она.

Локи как будто понял.

– Нам тоже приходится это делать, – кивнул он. – Дистанцироваться, не настолько, чтобы забыть, что на столе человек. Но достаточно, чтобы иметь возможность делать что нужно и не поддаваться лишним эмоциям.

– Именно так, – улыбнулась Мина.

Это был самый длинный из ее диалогов с молчаливым ассистентом Мильды.

– Она скоро будет, – продолжил Локи извиняющимся тоном, раскладывая на столе инструменты. – Я слышал, как Мильда говорила по телефону со своим бывшим.

– Ничего страшного, я подожду.

Мина, как зачарованная, не спускала глаз с его длинных, изящных пальцев, с невероятной точностью сортирующих тончайшие стальные инструменты на подносе.

Тишина отдавалась эхом в стерильной белой комнате, и Мина отчаянно искала повод ее нарушить.

– Что думаешь насчет карьеры? – спросила она. – Следующая ступенька – врач судебно-медицинской экспертизы?

И тут же выругалась про себя. Она разговаривала с Локи, как будто он был подросток… в лучшем случае студент.

Быстрая улыбка промелькнула на лице Локи, когда он осторожно положил скальпель.

– Да, так оно обычно бывает.

Мина с восхищением отметила, что ему удается совершенно бесшумно перекладывать металлические инструменты на металлическом подносе.

– Но есть кое-что, что несколько затрудняет мой карьерный рост, – продолжал Локи. – Дело в том, что я всем доволен.

Как редко ей приходилось слышать это слово – доволен.

– Со мной все в порядке, – продолжал Локи. – Любое изменение только нарушит равновесие. Я получаю удовольствие от своей работы и не стремлюсь к повышению статуса, как и зарплаты. После получения наследства я хорошо обеспечен. Богатый ассистент судмедэксперта. Похоже, это редкость, отсюда сплетни. Но у меня есть все, чего я хочу от жизни. Нас, довольных, слишком мало, и это нужно ценить. Амбиции могут все разрушить.

Мина не отвечала. Она была занята тем, что обдумывала, что только что сказал Локи. А сказал он много, причем такими длинными, высокопарными словами, какие она обычно не могла воспринимать всерьез. Тем не менее это был один из самых мудрых монологов, какие ей приходилось когда-либо слышать. И слова Локи заставили Мину задуматься, насколько сама она довольна жизнью.

– Кости на редкость хороши.

Локи откровенно любовался скелетом. Мина подыскивала подходящий ответ, но безуспешно. Тем временем он продолжал, указывая на ноги:

– Взгляните, они абсолютно чистые. Никаких мягких тканей, ничего. Ни малейшего следа от кожи и мышц. Чрезвычайно необычно и… страшновато даже.

– Привет! Извините за опоздание, кое с чем пришлось срочно разбираться. Но теперь я здесь! Слышала, у тебя какая-то версия насчет человека из туннеля? Быстро вы его…

Мильда вошла в прозекторскую и заняла место Локи у столика с инструментами. Сам Локи как-то незаметно исчез. Мина показала на кости, разложенные на металлических носилках:

– Вот. Трещина в берцовой кости. Один высокопоставленный тип, Юн Лангсет, пару лет назад совершил широко разрекламированное восхождение на Эверест. Упал и сломал ногу. Вот уже четыре месяца, как он пропал.

Мильда кивнула:

– Да, помню эту историю. Кажется, погиб шерпа[5], который помогал ему спуститься с горы? Было много разговоров на эту тему.

– Именно так. Журналисты напомнили об этом, когда писали о его исчезновении. Поэтому я первым делом и подумала о нем, как только увидела эту трещину еще в туннеле. Но, может, и зря. Многие ломают ноги. Стоит ли вообще начинать с этого?

Мильда мотнула головой:

– Я тебя поняла. Начну с судебного стоматолога, который отснимет зубы. Ну а потом попробуем сличить с его стоматологической картой. А пока я осмотрю кости, может, обнаружу еще что-нибудь интересное.

– Звучит неплохо, – подхватила Мина. – Если что, ты знаешь, где меня найти.

– А ты меня.

Мильда улыбнулась одними губами. Глаза оставались серьезными.

Она выглядела усталой, но Мина воздержалась от расспросов. Прежде чем закрыть дверь, успела увидеть, как Мильда на несколько секунд тяжело прислонилась к носилкам. И только после этого потянулась за парой пластиковых перчаток.

Сара Темерик подняла глаза от ноутбука. Перед ней стояла ее коллега из оперативного отдела Тереза. До отъезда в США Сара была ее начальницей. Теперь они работали в разных подразделениях, но из сотрудников отдела Сара по-прежнему больше всех доверяла Терезе.

– Что ты знаешь об аммиачной селитре? – спросила Тереза, не потрудившись даже поздороваться.

Сара удивленно моргнула:

– Э-э-э… это что-то вроде соли. – И вытянула руки, которые затекли от долгой работы на ноутбуке. – Используется в удобрениях, потому что в ней много азота. Интересно, что при нагревании аммиачная селитра выделяет закись азота, так называемый веселящий газ. Но при использовании в сельском хозяйстве нитраты обычно разбавляют другими веществами. В концентрированном виде они взрывоопасны.

Сара замолчала. Она вдруг поняла, к чему клонит Тереза. Разумеется, сельское хозяйство интересует ее в последнюю очередь.

– Прости, – Сара вздохнула. – Я просто думала показать Закари и Лие какую-нибудь шведскую ферму, коль скоро они здесь. Отсюда ассоциации. Сельское хозяйство, я имею в виду. Но удобрения – это не по нашей специальности.

Сара закрыла крышку ноутбука и подперла подбородок руками. Ее бывший американский муж находил эту позу привлекательной. Он вообще за словом в карман не лез. Вот только так и не объяснил, почему отказался переезжать в Швецию.

– Нитрат аммония часто используется в самодельных бомбах, – продолжала Сара. – В сочетании с легковоспламеняющимися веществами он становится более взрывоопасным и наносит больший ущерб. Кроме того, это окислитель, а значит, даже если сам не взрывается, привносит в огонь дополнительный кислород, что делает пожар более масштабным и затрудняет тушение. Техническая аммиачная селитра тоже действует как взрывчатое вещество, хотя является чистым нитратным удобрением. Все правильно?

– Ходячая энциклопедия, – улыбнулась Тереза. – Теперь я вспомнила, почему ты была моим боссом.

– Что за вопросы, Тереза?

Тереза прикрыла дверь в кабинет Сары, прежде чем продолжить.

– Поступают сигналы от некоторых компаний, продающих свою продукцию фермерам в Сконе, – мягко сказала она. – То есть ты почти угадала со своими удобрениями. Они недосчитались именно аммиачной селитры. Кража. Общий объем пропаж – десять тонн. Этого более чем достаточно, чтобы мы, в оперативном отделе, навострили уши. Помнишь аварию со взрывом в Тяньцзине в 2015 году? Причиной стал нитрат аммония.

Сара хорошо это помнила. Видеозапись взрыва циркулировала в новостных каналах на удивление долго. Еще дольше – в Интернете.

– Но тогда взорвалось тонн восемьсот, насколько я помню, – сказала она. – А мы ищем… десять?

– Верно. Но взрыв в Китае произошел случайно. Нитрат не был специально подготовленным взрывчатым веществом. Тем не менее вспышку было видно из космоса.

Сара присвистнула.

– Около тысячи человек получили ранения или погибли, хотя все произошло в безлюдной части порта, – продолжала Тереза. – Надеюсь, я никогда не узнаю, какой эффект могут оказать десять тонн специально подготовленной взрывчатки в плотно заселенной местности. Например, в городе. По моей предварительной оценке, от города останется не так много.

– А не могли ее украсть по какой-то другой причине? – спросила Сара. – Что, непременно для бомбы?

– По другой причине? – задумчиво переспросила Тереза. – Мне трудно представить себе фермера, решившего таким способом сэкономить на удобрениях.

Сара нахмурилась и уставилась перед собой. Тереза права. Угрозы, предупреждения – дело обычное. Во всех городах Швеции, крупных и не очень, время от времени в полицию поступают звонки о готовящихся взрывах. В основном пустые запугивания. Но здесь явно что-то другое. Именно потому, что никаких звонков не поступало.

Если подозрения Терезы верны, кто-то готовит бомбу. Втайне, что еще хуже. Потому что в этом случае их намерения точно серьезны.

– Не на такой подарок к Рождеству я рассчитывала, – пробормотала Сара.

– Дареному коню в зубы не смотрят, – отозвалась Тереза. – Так как мы будем их искать?

Как и всегда в последнее время, в конференц-зале у всех возникло странное ощущение, будто чего-то или кого-то не хватает. Кресло Педера до сих пор стояло не занятое. Как постоянное напоминание о том, кого и что они потеряли.

Юлия внимательно наблюдала за коллегами, пока они один за другим входили в зал. Только на Адама смотреть избегала. Прошлым летом, после гибели Педера, она заставила всех, включая себя, пройти курс кризисной терапии. С весьма сомнительным результатом. Юлии, так или иначе, это не помогло ни капельки. Горе до сих пор лежало в желудке твердым, нерастворимым комом, который после терапии не стал ни тяжелее, ни легче.

На ней, как на руководителе группы, лежала львиная доля ответственности. Иерархия и распределение ответственности в полиции четкие, как нигде. Юлия провела немало бессонных ночей, прокручивая последовательность событий. День за днем в размышлениях о том, где она допустила промашку и что можно и нужно было сделать, чтобы предотвратить то, что произошло. Но, как ни крутила и ни вертела, каждый раз приходила к выводу, что в данном случае от нее ничего не зависело.

Внутреннее полицейское расследование привело к тем же результатам. Легче от этого не стало.

Юлия выпрямилась и откашлялась, обращая на себя внимание коллег.

– Ну, вот мы и в сборе, – сказала она и подошла к доске. – Начну с того, что мы сами пока не знаем, что расследуем. Скорее всего, не более чем случай нарушения общественного спокойствия. Неизвестно, стоит ли за этим убийство. То есть работаем без предубеждений, договорились?

Боссе подошел и сел у ее ног. Умоляюще посмотрел на Юлию, и та с легкой улыбкой достала из кармана собачье лакомство. У них с Боссе было соглашение на этот счет.

Проглотив «конфетку» и повинуясь неумолимому жесту Юлии, пес поплелся к Кристеру и лег у его ног.

Юлия посерьезнела и показала на доску, где висела фотография с подписанным под ней именем.

– Юн Лангсет, – сказала она. – Пропал без вести десятого августа, то есть четыре месяца и восемь дней назад. Сорок один год, генеральный директор и совладелец инвестиционной компании «Конфидо», женат, трое детей. СМИ раздули шумиху вокруг его исчезновения, связав это с расследованием предполагаемой незаконной деятельности «Конфидо».

– Чертовы хапуги, – проворчал Кристер и почесал у Боссе за ухом. – Весь их бизнес – обобрать честных пенсионеров и скрыться за границей.

– Оставь свое личное мнение при себе, Кристер, – наставительно заметила Юлия и скрестила на груди руки.

Она все еще избегала смотреть на Адама. Опасаясь выдать взглядом, что еще пару часов назад его обнаженное тело было на ней, в ней. Каждый раз ей казалось, что и влечение, и вина прописываются на лице заглавными буквами. Адам уверял, что это не так. Что со стороны Юлия выглядит такой же холодной и невозмутимой, как обычно. Если он и был прав, то только до тех пор, пока они вместе не оказались в одной комнате с Винсентом Вальдером и его сверхъестественной способностью читать людей.

– Юн Лангсет не выезжал за границу, – продолжала она. – Мы получили подтверждение, что скелет в метро принадлежит ему. Хорошая работа, Мина. Переломы бедренной кости в точности соответствуют рентгеновским снимкам после несчастного случая на Эвересте. Равно как и зубы найденного черепа – стоматологической карте Лангсета. Это информация от Мильды.

– Ассистент Мильды Локи сделал одно интересное наблюдение, – сказала Мина. – Насчет того, что кости необыкновенно чистые. Вопрос, имеет ли это какое-то отношение к месту, где они были найдены. Могли ли крысы очистить их до такой степени?

– В таком случае должны остаться следы зубов, – заметила Юлия. – Я ничего об этом не слышала.

– Как ты бродила по этим грязным туннелями, Мина? – рассмеялся Рубен.

Мина сердито оглянулась на коллегу, но он продолжил:

– Кстати, ты там не видела крыс? Слышал, что те, что внизу, очень крупные. – Рубен с серьезным видом отмерил руками около десяти сантиметров. – Примерно столько… я имею в виду расстояние между глазами.

– Я думала, ты показываешь размер члена, – невозмутимо отозвалась Мина.

От неожиданности Кристер подавился кофе и громко фыркнул:

– Ой!

Юлия вздохнула:

– Фокус, коллеги! – И прищурилась на Рубена и Мину. – Вы двое отправляетесь к вдове Юна Лангсета. Кристер, как всегда, роется в архивах. Адам, ты беседуешь с полицейскими, занимающимися «Конфидо». Педер, ты…

Юлия замолчала. Боже, что она такое говорит? Слезы навернулись на глаза, и она быстро повернулась спиной к группе. Поздно, они, конечно, все видели. Зал провалился в оглушительную тишину. Юлия сглотнула, стараясь не смотреть на пустой стул.

– Все, идите, – тихо сказала она.

Когда коллеги вышли в коридор, Юлия подошла к пустому стулу и положила руку на спинку. Она до сих пор видела его перед собой – вечно полусонного от усталости после рождения тройни. И при этом такого счастливого и внимательного.

Педер оставил пустоту, которую невозможно заполнить. Но, так или иначе, нужно идти дальше. Работа есть работа.

Юлия вздохнула и пошла в свой кабинет срочно готовить пресс-конференцию. СМИ набросятся на них, как только узнают о Юне. Она должна хотя бы попытаться держать их под контролем.

О Педере на время придется забыть.

Они бежали по туннелям, прекрасно ориентируясь в абсолютной темноте, потому что знали здесь каждый закуток. Чувствовали, когда пройдет поезд и нужно будет прижаться к стене, забраться на уступ или нырнуть в одну из многочисленных ниш, незаметных неопытному глазу.

Знали, где нужно повернуть налево, где направо, как отыскать дорогу домой. Это и был их дом. Их мир.

Шаги за спиной приближались, и он побежал быстрее, насколько мог. Ноги упруго ударялись о неровную поверхность, но вскоре он почувствовал чье-то дыхание на своей шее.

Мальчик остановился. Потому что понял, что будет дальше, и ничего не желал так, как этого. Он успел соскучиться по объятьям сильных рук, крепко державших его сзади, по щетине, царапавшей гладкие щеки.

– Ха! Поймал!

Папа обнял его, как он и предполагал. Прижал к груди, чтобы он почувствовал мягкую кожу папиной куртки. От папы пахло сыростью, табаком и чем-то неуловимо сладким. Этот запах вечно висел туманом вокруг их лагеря.

Папа пах папой.

– Ну, хватит играть, пора заняться поисками еды, – сказал папа и отпустил его. – У меня урчит в животе.

Мальчик неохотно кивнул. Потому что страшно не любил подниматься наверх, где все было такое яркое, шумное. Особенно люди с их навязчивым вниманием.

Ему хотелось бы вечно оставаться в мягком чреве подземного мира, такого безопасного и родного. Быть среди своих.

Но еду, так или иначе, добывать нужно.

В это время ею полны контейнеры наверху. Часы, которые папа подарил ему на день рождения, показывали почти два. Придется поторопиться.

Он взял папу за руку. Пока они вместе, ничего не страшно.

– Это была шутка, насчет крыс. Ты не поняла?

Рубен вцепился в ручку пассажирского сиденья, когда Мина резко свернула.

Она не произнесла ни слова, с тех пор как они сели в машину. Рубен вздохнул про себя, опасаясь разозлить ее еще больше. У некоторых людей проблемы с чувством юмора, но до сих пор ему не приходило в голову, что это про Мину.

– Вот свободное место, – он показал на незанятый прямоугольник на парковке.

Мина еще раз резко свернула и припарковалась.

Дом стоял по Нарвавеген.

«Ну конечно», – мысленно проворчал Кристер.

Все нечистые на руку финансисты жили в Эстермальме. Да разве бывают другие?

– Ты собираешься и дальше кукситься или будем работать? – сказал он, когда они вышли из полицейской машины.

Кристер знал, на какие кнопки давить. Апеллировать к чувству долга в случае Мины – верное дело. Работа была единственным, что ее волновало.

При этом его до сих пор мучили сомнения по поводу того, спала ли она с Винсентом. Но попытки визуализировать это были неотделимы от образа Мины в защитном костюме и резиновых перчатках.

– Я и не собиралась кукситься, – отозвалась она. – Просто нет настроения разговаривать. Разумеется, мы будем делать свою работу.

Она прокрутила список жильцов на домофоне, пока не остановилась на Лангсетах. Спустя несколько секунд раздался жужжащий звук, и они вошли в подъезд. Согласно списку с левой стороны от двери, Лангсеты жили на самом верху. Кто бы сомневался.

– Черт, представь себе, что они здесь живут.

Рубен старался не показывать зависти, охватившей его при виде этого буйства мрамора и золота.

– Не в моем вкусе, – сухо отозвалась Мина.

Рубен закрыл выкрашенную в черный цвет металлическую решетчатую дверь и нажал кнопку. Лифт медленно поехал вверх, отмечая этажи характерными нервными щелчками.

Дверь наверху стояла приоткрытой. Их встретила блондинка с убранными в хвост волосами и обеспокоенным лицом. Еще не выйдя из лифта, Рубен подумал о том, насколько было бы легко затащить ее в постель.

– Это связано с Юном, да? – Женщина отошла в сторону, пропуская полицейских в квартиру.

Уже прихожая впечатляла – огромная, с блестящим паркетным полом и хрустальной люстрой, навскидку больше гостиной Рубена.

– Вы звонили, но так и не сказали, о чем пойдет речь. Вы нашли Юна? Где он?

Взволнованное выражение лица сменилось гневным. Женщина пошла впереди, указывая путь к гостиной, размерами превосходящей корт для падела.

– Я знала, что он трус, – продолжала она. – Бросил меня и детей. И уехал, наверняка с какой-нибудь подружкой. С тех пор как он пропал, мне звонили три девицы, и каждая представилась его любовницей. Ну, если звонили три, можно представить себе, сколько их у него еще.

Она указала на большой белый диван. Рубен сел и погрузился сантиметров на десять. Как будто упал в облако.

– Жозефина, если не ошибаюсь?

Мина села рядом.

– Ах да, извините. Жозефина Лангсет… Да, это я.

С первого мгновенья, как увидела полицейских, она говорила и говорила, не представившись и не давая им вставить слово.

Рубен не мог не отметить про себя, что Жозефина Лангсет выглядела так, будто сошла с рекламы одежды «Ральф Лорен». Светлые блестящие волосы идеально собраны на затылке. Белая рубашка, по виду дорогая, заправлена в джинсы, стоившие, по представлением Рубена, целое состояние. И подо всем этим, конечно, белье «Симон Перель».

Рубен уже представлял себе, как берет ее за эти волосы сзади. Мелькнуло разгневанное лицо Аманды, и он тяжело сглотнул. Да, сейчас надо сосредоточиться на другом.

– Так где Юн? – спросила Жозефина, устраиваясь в кресле напротив. – Каймановы острова? Багамы? Дубай? Черт, даже не представляю себе, какие страны не имеют договора об экстрадиции со Швецией. Но Дубай ему всегда нравился, мы ездили туда отдыхать, останавливались в One&Only. Это Пальма. Он сейчас там, да?

Мина и Рубен переглянулись.

– Юн не в Дубае, – сказала Мина. – Мы нашли его… останки. Ваш муж умер, примите наши соболезнования.

В огромной гостиной воцарилась тишина. Откуда-то издалека доносилось глухое жужжание. Похоже, где-то в доме пылесосили.

Жозефина откинулась на спинку кресла и тупо уставилась в направлении окна.

Рубен посмотрел туда же. За заснеженными деревьями аллеи мелькала церковь Оскара. Рубен вспомнил, что в ней находится один из самых больших церковных орга́нов Швеции. Надо же, какие вещи иногда западают в голову.

– Я была так… зла на него, – заговорила Жозефина, теперь совсем другим тоном. – Он бросил меня с тремя детьми… Прокуроры, судебные приставы преследуют по пятам… СМИ выдают статью за статьей, где выставляют его так называемых приятелей самыми отпетыми мошенниками. На меня оглядываются на улице. В школе родители, учителя от меня отворачиваются. И эти девицы… Я думала, он сбежал. И разозлилась… Но я люблю его…

Жозефина тихо заплакала. Рубен нервно заерзал на мягком диване. Мысли о сексе улетучились. Плачущие женщины не вызывали у него ничего, кроме желания вылезти из кожи.

– У Юна были враги?

Мина вытащила из кармана пиджака упаковку бумажных платочков, достала один и протянула Жозефине.

– А как вы думаете? – Жозефина взяла платок. – Он в центре скандала на миллион долларов. Но я ничего об этом не знаю. Я занималась только детьми и домом. Он зарабатывал. Мы четко разграничили обязанности. Если я спрашивала его, как дела на работе, он отвечал «хорошо», на этом тема была закрыта. На вашем месте я переговорила бы с его коллегами и друзьями. – Жозефина шумно высморкалась в бумажный платочек и положила его на стол.

– А из ваших знакомых никто не желал ему зла? – осторожно спросил Рубен. – Может… обиженные женщины…

Жозефина Лангсет фыркнула:

– Девицам, которые звонили, лет по двадцать. И они не блещут интеллектом, это видно. Насколько я знаю Юна, это связи на одну ночь. Ни одну из них он и близко не подпустил бы к своей жизни… Как он умер?

– Этого мы не знаем, – ответил Рубен. – Нельзя исключать убийство.

Жозефина тихо ахнула и снова заплакала.

– Мы понимаем, в каком вы состоянии, – сказала Мина и снова полезла в карман за упаковкой платков, – но любая информация от вас представляет большую ценность. Вам есть еще что сказать нам?

Рубен заметил, какими глазами смотрела Мина на использованный платок, когда протягивала Жозефине следующий.

– Я не знаю. – Жозефина наморщила лоб. – За несколько недель до исчезновения Юн вел себя… странно. Не знаю, как это описать, но он стал похож на параноика. Часами стоял и выглядывал из-за занавески на улицу. Ночами не спал и даже как будто бродил по квартире. На улице все время озирался. Но ведь… – Жозефина становилась и пожала плечами, – это могло быть связано с предстоящим судебным процессом. Я так думала, во всяком случае. Густав говорил, все они под прессом. Юн старался держаться как можно дальше от журналистов, вот и все.

– Густав? – переспросил Рубен.

– Густав Брунс, коллега Юна. И один из совладельцев компании. Мы близкие друзья, он рассказывал кое-что из того… что Юн предпочитал держать при себе… Не важно…

– Что вы чувствовали, когда Юн изменился?

Жозефина посмотрела в пол:

– Это было не так весело. В выходные накануне исчезновения я сняла номер в «Эллери Бич Хауз», просто чтобы немного побыть одной. Судите сами, должна ли я теперь мучиться угрызениями совести.

Она положила второй платок рядом с первым, и Мина быстро отвела взгляд от стола.

– И что теперь будет? – спросила Жозефина.

Рубен прочистил горло:

– Мы подержим… Юна у нас еще некоторое время, пока его не осмотрит патологоанатом. После чего вы получите останки и сможете сделать все необходимое.

– Где его нашли?

– В метро, – ответила Мине. – В туннеле.

Лицо Жозефины отразило недоумение.

– В метро? Но что он там делал? Он никогда не ездил на метро.

«Боже, – подумал Рубен. – Есть же такие люди…»

– Нам пока мало что известно, – заговорила Мина, – но даже это немногое не подлежит разглашению в интересах следствия. Журналисты не оставят вас в покое, как только узнают, что Юна нашли. Не мне вам указывать, но я прошу вас рассказывать им как можно меньше.

– Журналисты преследуют меня уже несколько месяцев, – с горечью ответила Жозефина. – Поверьте, общаться с ними – последнее, чего я хочу.

Пока тесный лифт со скрежетом и перестукиваниями спускался с седьмого этажа, Мина обрабатывала руки спиртовым гелем, а Рубен пытался вспомнить неподражаемые очертания ягодиц Жозефины Лангсет. Но вместо этого видел перед глазами ухмыляющийся череп ее бывшего мужа.

– Ты должен убедить СЭПО[6] усилить охрану. – Тор скрестил на груди руки. – Просто вспомни Анну Линд[7] или Инг-Мари Визельгрен[8]. Не говоря о том, что произошло с тобой в конце лета… Ты был буквально в двух шагах от этого… А общественности следовало бы знать, сколько атак мы предотвратили. Мы живем в неспокойные времена, и ты, Никлас Стокенберг, на сегодняшний день главная мишень… И потом, эти круги под глазами… С такими вещами не шутят.

– Да, да, я слышу, что ты говоришь, Тор. – Никлас в отчаянии провел ладонью по волосам. – Только я с тобой не согласен. Жить среди такого количества охранников невозможно.

Он плохо спал, насчет этого Тор не ошибся. Никлас потянулся за толстой папкой на столе, в надежде, что пресс-секретарь поймет намек и удалится. Но Тор редко улавливал тонкие сигналы. Поэтому продолжал стоять, как стоял.

– Я прошу тебя подумать, – сказал он, нахмурившись. – Хотя бы ради Натали.

– Натали, конечно. Девочка-подросток только и мечтает, чтобы за ней всюду следовали не слишком тактичные телохранители. Одно это способно поставить крест на личной жизни… Которая у нее, как ни странно, все-таки есть.

– Зато она жива, – пробормотал Тор, убирая невидимую пылинку с лацкана пиджака.

Никлас никогда не бывал у него дома, но имел четкое представление, как должен выглядеть гардероб пресс-секретаря. Ряд абсолютно одинаковых костюмов. Ряд белых рубашек. Абсолютно неразличимые галстуки, за исключением одного, с рисунком из флагов, на День Швеции. И одинаковые итальянские полуботинки на полке для обуви. Тор не был человеком настроения.

При этом Никлас не мог желать себе лучшего секретаря. Тор оставался рядом с ним, с тех пор как Никлас занял свой пост. Просто иногда Тор не умел вовремя остановиться.

– Я ценю твою заботу, – сказал Никлас, – но за свою дочь буду отвечать сам. В конце концов, это начинает раздражать. Меня вполне устраивает охрана, и то, что произошло летом, все-таки больше не повторялось. Я хочу вести нормальную жизнь, насколько это возможно.

На самом деле все обстояло не совсем так. Никлас был не прочь усилить охрану. Он желал бы все время иметь за спиной как минимум десяток человек с лазерными прицелами. Следующие две недели, по крайней мере. Но это не поможет. Часы тикают, обратный отсчет пошел. И количество охранников не имеет значения.

– Тебе известно мое мнение на этот счет, – пробормотал Тор, покидая комнату.

Никлас перевел глаза на увесистую папку на столе. Тысяча страниц, а он никак не мог сосредоточиться. Кровь стучала в висках. Вчера, после того как Мина ушла домой, он до самого рассвета просидел на кухне со стаканом рома. Несколько раз приходилось уверять Натали, что все в порядке. Но правда состояла в том, что он не осмеливался лечь в постель, опасаясь того, что могло присниться. Беспокойство оказалось напрасным. Он так и не смог уснуть.

Первое, что Никлас сделал утром, – снова позвонил по этому номеру. Все то же сообщение в записи. С той только разницей, что сегодня оставалось тринадцать дней вместо четырнадцати.

Тор заметил темные круги у него под глазами, но все обстояло гораздо хуже. Никлас был совсем не уверен, что у него хватит сил встать со стула. Тело обмякло. Никлас отодвинул стопку бумаг, кресло из темной древесины и кожи и положил длинные ноги на стол.

Визитная карточка жгла в кармане пиджака. Господи, какая чушь… Он попал в плохой боевик или паршивый криминальный триллер. Так не бывает. Только не в реальной жизни. И все-таки надо понимать, что делаешь. Это ведь был его выбор. Никлас сам согласился продолжать жить на новых условиях. И принял положенные по договору льготы. Те самые, которые привели его в Розенбад.

Он достал визитку и посмотрел на символ в виде восьмерки. Положил карточку на стол обратной стороной вверх. Со стен кабинета смотрели его предшественники. Приходилось ли им когда-нибудь делать выбор, не отдавая себе отчета, во что это выльется, не задумываясь, насколько он оправдан морально? И потом расплачиваться за это? Наверное, приходилось, так или иначе.

Единственным, в чем не сомневался Никлас Стокенберг, было то, что нельзя так сидеть и ждать. Нужно действовать. Заставить себя почувствовать, что он хотя бы отчасти контролирует ситуацию.

И начать нужно с самого главного.

Никлас достал телефон. Пульс все учащался, поэтому пришлось сделать глубокий вдох. Нет смысла нагнетать лишний стресс. Подождав, пока дыхание не придет в норму, Никлас набрал номер бывшей жены.

Винсент ходил за продуктами. А когда вернулся и отпер входную дверь, услышал свой голос из гостиной. Он стряхнул снег с ботинок, прежде чем войти и снять их. Повесил пальто в прихожей, пакеты из магазина отнес на кухню. Голос продолжал говорить.

Войдя в гостиную, Винсент понял его происхождение. Беньямин и Ребекка сидели на диване, а на экране телевизора транслировали шоу Винсента, который только что вызвал блондинку из зала, чтобы помогла со следующим номером.

– Я хочу, чтобы вы загадали число, которое что-то значит для вас лично, – сказала телевизионная версия Винсента, вручая женщине блокнот и ручку. – Запишите его и держите блокнот так, чтобы никто ничего не увидел. Прежде всего я.

Винсент поморщился. С тех пор как его сотрудничество с полицией стало достоянием общественности, Viaplay регулярно вставляло его выступления в свой потоковый сервис.

То, что смотрели Беньямин и Ребекка, было его первым шоу.

– Зачем вы это включили? – спросил Винсент. – Разве ты не должна быть в школе, Ребекка?

– Чтобы пристыдить тебя, – ответила Ребекка, не отрывая глаз от экрана. – Почему ты всегда приглашаешь на сцену женщин? Тебе не кажется, что это отдает сексизмом? И кстати, с сегодняшнего дня у меня рождественские каникулы. У Астона они начнутся через два дня, чтобы для тебя это не было неожиданностью.

– Я вызываю не только женщин, – оправдывался Винсент. – Просто некоторые номера больше подходят женщинам, а некоторые мужчинам. Когда задействованы эмоции, женщины, как правило, смотрятся на сцене лучше. Они не стесняются показывать, что чувствуют, в отличие от мужчин.

– Господи, папа!

Ребекка выглядела не на шутку возмущенной.

Винсент пожал плечами. Может, не совсем современный подход, но на сцене это работает.

Его телевизионная версия около минуты смотрела на женщину. После чего достала грифельную дощечку и быстро записала шестнадцать чисел, расположив их в клетках квадрата четыре на четыре.

Ага, то самое шоу. Винсент успел забыть этот номер.

– Ну, очень эмоционально, – Ребекка скептически поджала губы. – Не думала, что когда-то ты давал уроки математики в качестве завершающего номера.

– Это магический квадрат, – поправил ее Винсент. – Старая математическая головоломка, впервые появившаяся в Китае в тысяча девяностом году до Рождества Христова. Там, конечно, был квадрат три на три. В шоу я использую куда более сложный вариант. Думаю, человечество дошло до него не раньше чем спустя восемьсот лет. И не в Китае, а в Индии…

– Ну вот, – вздохнула Ребекка. – Теперь начинается урок истории. Не знаю, слышал ли ты, но у меня рождественские каникулы.

– А ведь вы уже видели магический квадрат, – оживился Винсент. – Подожди, я принесу альбом с барселонскими фотографиями.

Конечно, Ребекка права. Но она любила Барселону, куда они всей семьей ездили пару лет тому назад. Так что должна оценить.

Винсент поискал среди альбомов в книжном шкафу. Он предпочитал распечатывать фотографии, а не только хранить в компьютере. Что ни говори, приятно переворачивать страницы, сидя в кресле. Да и отыскать нужный снимок среди пятидесяти тысяч в компьютере гораздо труднее, чем просто взять нужный альбом с полки.

Винсент сел на диван между Ребеккой и Беньямином и пролистал альбом, пока не наткнулся на фотографии великолепного творения Гауди – здания собора Святого Семейства. Краем глаза он заметил, что дети начали недоуменно переглядываться.

– Ну вот, – Винсент показал на снимок. – Это работа скульптора Субиракса, главного автора так называемого Страстного фасада.

Эту деталь он заснял крупным планом. На стене было выгравировано шестнадцать чисел, расположенных в сетке квадрата четыре на четыре.

– Если сложить числа в каждой строке, получится тридцать три, – пояснил Винсент. – Сумма чисел в каждом столбце даст столько же. Равно как и в каждой из диагоналей. Четыре числа по углам квадрата тоже в сумме дают тридцать три. Вообще, существует триста десять способов получения числа тридцать три из этого квадрата. Христиане полагают, что в этом возрасте умер Иисус.

Беньямин провел пальцем по фотографии:

– Это нереально круто.

Винсент удовлетворенно кивнул. Нереально крутой магический квадрат.

– Но это не все, – он ткнул пальцем в фотографию. – Именно этот квадрат Субиракса содержит еще одно скрытое сообщение. Обратите внимание, что почти все числа встречаются по одному разу. Почти, – Винсент поднял указательный палец. – Потому что есть два исключения, 10 и 14. Они встречаются в квадрате дважды. Их сумма, помноженная на два, дает 48, что в латинском алфавите составляет сумму позиций букв INRI, то есть аббревиатуры слов Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum – Иисус Назаретянин Царь Иудейский. Так было написано на кресте Иисуса.

Винсент многозначительно шевельнул бровями.

– Господи… – Ребекка закрыла руками лицо. – Повсюду менталисты.

Телевизионная версия Винсента между тем только что продемонстрировала, что шестнадцать чисел, которые она вписала в свой квадрат, в сумме, как их ни крути, дают пятнадцать.

– Это навеяно вашим присутствием, – сказал телевизионный Винсент женщине на сцене. – Что бы я с ними ни делал, получаю пятнадцать. Понятия не имею, почему так выходит. Для вас это число значит что-то особенное?

Блондинка чуть не плакала.

– Столько лет я замужем за своим спутником жизни, – ответила она, явно шокированная догадкой Винсента. – И сегодня годовщина нашей свадьбы.

Она перевернула блокнот и показала публике. На белой странице было выведено красным число 15.

Ребекка рассмеялась.

– Ну, хорошо, – сказала она. – Я так и не поняла, как ты это делаешь. И все-таки это не более чем урок математики. Наверное, ты самый странный папа на свете. Кстати, тебе не нужно раскладывать продукты из магазина?

– Беньямин, – Винсент показал на фотографию в альбоме, а затем кивнул на экран, – это ведь здорово, правда?

– Извини, папа, – отозвался Беньямин, – но Ребекка права.

– И ты, Брут…

Винсент вздохнул и направился к шкафу, чтобы вернуть альбом на место.

Он знал, что Беньямин притворяется. Кто-кто, а его старший сын не считал глупостью то, чем занимается папа. И не только унаследовал склонность Винсента везде усматривать закономерности и шаблоны, но и превзошел отца в наблюдательности.

Слова женщины из шоу не шли из головы Винсента, когда он направлялся на кухню разбирать пакеты с продуктами. «Спутник жизни» – как же он ненавидел такого рода выражения. И даже не потому, что они плохо коррелировали с реальностью, предъявляя к человеческим отношениям совершенно необоснованные требования. Но если так называемые родственные души все-таки существовали, второй половинкой Винсента могла быть только Мина. Что существенно все усложняло.

Он ведь до сих пор так и не придумал, что ответить на ее рождественское поздравление.

Кристер вытянул ноги под столом. Боссе сел, но несчастные собачьи глаза тут же пробудили в Кристере совесть. В результате он вернул ноги в прежнее положение, чтобы Боссе мог на них лечь.

Одновременно Кристер зашел в полицейскую базу данных на компьютере и ввел имя Юна Лангсета в поисковую строку. Здорово все-таки, что Мина с ходу его идентифицировала. Обычно опознание жертв занимало много времени. На этот же раз оказалось достаточно зубной карты Лангсета, которую Мильда легко получила у его стоматолога, чтобы подозрения Мины подтвердились.

Кристер прищурился на экран. Лассе уговаривал его носить очки, но Кристер пока отказывался. И не потому, что считал себя слишком молодым и красивым для этого, нет. Кристер давно смирился с той внешностью, что дала ему природа, и не претендовал на большее. Просто любое напоминание о неумолимом ходе времени, так или иначе, внушало мысли о неизбежном конце, тем самым его приближая.

Впервые в жизни Кристер Бенгтссон боялся смерти, потому что был счастлив. Незнакомое ощущение, даже пугающее. Еще больше страшила мысль утратить нечто значительное и дорогое, что теперь у него было.

Ему потребовалось собрать в кулак все оставшееся мужество, чтобы сделать ставку на жизнь с Лассе. Потому что прежде всего это означало показать, кем он, Кристер, был на самом деле.

Но ставка была и оставалась заоблачно высокой.

Итак, никаких очков.

Кристер раздраженно посмотрел в дальний угол открытого офисного зала. Какой-то идиот поставил плейлист с рождественской музыкой. Сейчас голос из динамиков вопил: «Больше Рождества!» В другое время подобное безобразие не разрешалось в полицейском офисе, но в этом году все будто сдались на милость Рождества. Куда ни повернись – всюду гномики и блестки. Как же Кристер это ненавидел! А ведь некоторые фанаты уже в октябре начинают слушать рождественские гимны.

С Боссе в качестве теплого одеяла на ногах Кристер попытался отгородиться от рождественского ада и сосредоточиться на мониторе. Сощурившись, медленно прочитал, что там было об исчезновении Юна Лангсета. Потом вошел в «Гугл», стал просматривать прессу. Невероятное количество материалов и какие фантастические версии! И все-таки большинство сходилось на том, что Юн Лангсет исчез добровольно. Прохлаждается сейчас на каком-нибудь острове и тратит деньги на секретных счетах. Не так уж невероятно, с учетом обстоятельств. Но это предположение оказалось ошибочным.

До исчезновения Юна передовицы газет занимал скандал вокруг «Конфидо». Ловкие парни, выманивающие у пожилых людей последние сбережения, – такое никого не оставит равнодушным. Роскошные виллы на Лидингё, квартиры в Эстермальме, шампанское, дорогие машины и костюмы, Санкт-Мориц, Ибица, Дубай, Мальдивы – и все за счет нищих стариков. Когда все это закончилось судебным преследованием и громким скандалом, Кристер не мог не признать, что почувствовал удовлетворение. Ему всегда нравилось, когда подонки получали по заслугам, поэтому он с самого начала внимательно следил за освещением событий в СМИ.

Жена заявила о пропаже Юна утром десятого августа. Почему не накануне вечером? На этот вопрос Жозефина Лангсет ответила, что ее муж часто бывал на деловых ужинах, откуда возвращался домой уже после того, как она легла спать. Но утром он, так или иначе, был дома. Поэтому, проснувшись одна в квартире, Жозефина первым делом позвонила секретарше, которая сказала, что Юна вообще не было на работе. Только тогда Жозефина поняла, что что-то произошло, и забила тревогу.

И карусель закрутилась. Полиция его искала. Была папка с допросами жены Юна, его коллег и всех тех, кто, так или иначе, мог знать о его местонахождении. Но единственным, что удалось выяснить, было то, что Юн, выйдя утром из квартиры, по-видимому, так и не добрался до офиса. Больше его никто не видел.

Полицейские честно отработали свое, их упрекнуть не в чем. Но, подумал Кристер, в этих оправдательных оговорках не было бы никакой необходимости, если бы коллеги с самого начала не исходили из того, что Юн добровольно покинул страну и зажил не менее сладкой жизнью где-то в другом месте.

Рождественская песня в динамиках сменилась на «Фелис Навидад»[9]

1 Бэ́нкси (англ. Banksy) – псевдоним английского андеграундного ходожника стрит-арта, работающего с 1990-х годов. Настоящее имя и происхождение Бэнкси неизвестны и вызывают много споров.

2 Йон Бауэр (1882–1918) – шведский художник, известный иллюстрациями к скандинавским сказкам и мифам.

3 Бакминстер Фуллер (1895–1983) – американский архитектор, инженер, поэт, философ.

4 Ресторан в Стокгольме.

5 Носильщик-проводник в Тибете.

6 СЭПО (шв. SÄPO; аббревиатура от Säkerhetspolisen) – полиция безопасности Швеции. Самостоятельное подразделение в составе главного полицейского управления, занимающееся борьбой с терроризмом, контрразведкой, раскрытием и предотвращением предступлений против государства.

7 Анна Линд (1957–2003) – шведский политик, член социал-демократической партии, министр иностранных дел (1998–2003). 10 сентября 2003 года на Анну Линд было совершено покушение, в результате она получила смертельные ранения, от которых скончалась на следующий день.

8 Инг-Мари Визельгрен – шведский психиатр, политик, была убита 6 июля 2002 года во время политической недели в Висбю.

9 «Фелис Навидад» (исп. Feliz Navidad – Счастливого Рождества) – рождественская песня 1970 г., написанная пуэрториканским музыкантом Хосе Фелисиано.

Продолжить чтение