Сокрытие от Марка
Глава 1. Атмосфера Новоречинска
Эпизод №1 Новоречинская осень
Осень в Новоречинске была не временем года, а состоянием вещества. Воздух не охлаждался, а кристаллизовался в ледяную взвесь, оседая на готические шпили Кафедрала и ржавые крыши «хрущевок» с равнодушной беспристрастностью алхимика, превращающего все в свинец и пепел. Город, этот оторванный анклав, зажатый между славянской меланхолией и балтийским стоицизмом, выдыхал в небо соленую мелодию Батлии, смешанную с кисловатым душком порта и сладковатым, почти кладбищенским ароматом гниющей листвы. Он был похож на старую, пожелтевшую гравюру, где чья-то небрежная рука поверх изображений тевтонских замков и мощенных булыжником улиц дорисовала панельные кварталы и неоновые вывески супермаркетов, не стерев первоначальный рисунок, а лишь наслоив на него новую реальность.
По этой брусчатке, хранившей в своих щелях отпечатки сапог рыцарей, шин казарменных грузовиков очередных воин и современного асфальта катившихся по ней, шел Профундин Марк. Его двадцатилетнее тело, облаченное в безликую куртку неизвестного бренда, купленную на распродаже в подземном переходе, было лишь точкой, случайным шумом в этом тщательно выписанном ландшафте. Он двигался с лекции по квантовой механике, но мысли его были далеки от принципа неопределенности Гейзенберга. Они витали где-то в промежутке между въевшимся в пальцы запахом старой книги из институтской библиотеки и тревожным, навязчивым осознанием приближающегося срока арендной платы.
«Тридцать тысяч… За коробку с видом на такую же коробку. За право слышать, как сосед сверху топает, словно ковбой, усмиряющий стадо мустангов. За привилегию быть взрослым», – пронеслось у него в голове, отозвавшись тупой тяжестью под ложечкой. Он свернул с проспекта Мира, широкого и парадного, в узкий переулок с говорящим названием – Темный. Здесь стены были исписаны цитатами то ли Канта, чей дух витал над городом, то ли местных панков – разобрать, где заканчивалась философия и начинался вандализм, было уже невозможно.
Именно здесь он его и увидел. Конинбергский кот. Тот самый, рыжий, с ободранным ухом и взглядом отточенного циника. Он сидел на гранитном поребрике, словно на троне из розового гранита, оставшегося от какого-то старого особняка, и с холодным, почти имперским презрением взирал на суету мира. Марк остановился, почувствовав невольное родство. Они смотрели друг на друга – два одиноких острова в архипелаге Новоречинска, два существа, выбравшие одиночество своей единственно возможной формой существования.
Воспоминание первое (6 лет). Ботанический сад.
Солнце, еще по-летнему жаркое, било в макушку, пробиваясь сквозь запыленное стекло купола оранжереи. Воздух был густым, как сироп, и пах землей, влагой и чем-то невиданно-экзотическим, словно из другого измерения. Шестилетний Марк, с пальцами, испачканными в черной, жирной земле, и семилетний Арсений, уже тогда с серьезными, внимательными глазами будущего хирурга или святого, нашли его у дальней стены – старый, могучий дуб, вросший в самое сердце теплицы, будто проросший сквозь время.
«Он тут самый главный», – уверенно заявил Арсений, погладив шершавую кору ладонью, уже тогда стремившейся к исцелению. «Почему?» – спросил Марк, глядя снизу вверх на сплетение ветвей, казавшееся ему сводом вселенского собора. «Потому что он всех старше. И корни у него самые длинные. Они держат весь этот сад. Без него все развалится».
Марк прильнул щекой к прохладному, живому дереву. Он почувствовал внутри тихий, мерный гул – биение жизни, пульс мира. «Давай поклянемся. Быть как эти корни. Навечно».
Арсений кивнул, не улыбаясь, восприняв все с детской, непоколебимой серьезностью. «Навечно. Друзья, как корни. Никто не увидит, но все будут знать, что мы тут, и что мы держим».
Они обменялись рукопожатием, липким от персикового сока, который пили из одного жестяного стаканчика. В тот момент, в этом храме под стеклянным куполом, это казалось прочнее любой клятвы, данной на библии, и значимее всех государственных договоров, когда-либо подписанных в этом городе на границе миров.
Рыжий кот, не удостоив Марка больше взглядом, грациозно спрыгнул с поребрика и растворился в арочном проеме полуразрушенного немецкого особняка, словно призрак, возвращающийся в свои владения. Марк вздохнул, и его дыхание превратилось в маленькое, жалкое облачко, тут же затянутое серым светом угасающего дня. Рука сама потянулась за сигаретой – верным, хоть и предательским спутником в этих вечных блужданиях по лабиринту собственного сознания.
Он прикурил, и первый глоток дыма показался ему горьким причастием. Сигаретный дым смешивался с туманом, создавая вокруг него призрачный, отгораживающий кокон, в котором было легче дышать. Он прошел мимо Рыбной деревни, этого лубочного, но оттого не менее прекрасного вида для туристов, щелкающих фотокамерами. Для него же это был лишь ориентир, маяк, за которым начиналась его улица, его дом. Его добровольная, но от этого не менее тесная клетка.
«Самостоятельность… Взрослость…», – он мысленно выдохнул эти слова с горьковатой, соленой на вкус усмешкой. Родители, Кирилл Андреевич и Кристина Алексеевна, жили в спальном районе, в уютной, пахнущей пирогами и здравым смыслом трешке. Он мог бы жить там. Сэкономить эти тридцать тысяч. Питаться домашней едой, слушая за завтраком новости по телевизору. Но там не было стен. Не было этого спасительного одиночества, где его мысли, как стаи испуганных птиц, могли биться о потолок, не рискуя быть услышанными, осужденными или, что было хуже всего, непонятыми.
Он дошел до своего дома. Панельная пятиэтажка, серая, как шинель солдата-срочника, стояла в глубине двора-колодца. Марк поднял голову. Над ним, в прорезавшемся между туч окне, висел серп молодой луны – холодный, острый, как лезвие скальпеля. И где-то там, на геостационарной орбите, невидимо и неслышно, летали спутники, опутывая планету невидимой, всепроникающей сетью данных, связей, информации. «Вот она, связь… – подумал Марк, затягиваясь. – Глобальная, для всех. А я вот не могу связать даже собственную жизнь в нечто цельное, нерассыпающееся. Все – кванты. Отдельные, несвязанные события, мысли, дни».
Он достал ключ. Скрип железного замка, уставшего от времени и влаги, прозвучал как щелчок затвора, запирающий его еще на одни сутки в камере-одиночке его собственного выбора. Дверь открылась, впустив его в предвечернюю тьму прихожей, пахнущую пылью и одиночеством.
Эпизод №2 «Быстрокот»
Дверь закрылась с глухим, финальным стуком, отсекая внешний мир – его шумы, его красоту, его безразличие. Тишина в квартире была особого свойства. Это не была благородная тишина библиотек или умиротворяющая – спящего леса. Это была густая, вязкая, почти физически ощутимая субстанция, в которой повисала пыль и копились невысказанные мысли. Марк щелкнул выключателем. Свет от дешевой LED-лампы, холодный и безжалостный, упал на хаос, который он вежливо называл «своим пространством».
Прихожая была узким коридором, ведущим в суть вещей. На вешалке висело два одинаковых рабочих худи с логотипом службы доставки «Быстрокот». На полу – одна пара потрепанных кроссовок, которые он не решался выбросить, и новые, еще пахнущие заводским клеем, для работы. Дальше открывалась главная территория – комната-студия. Она была похожа на мозг гения, пораженный хаосом: повсюду стопки книг по матанализу, квантовой физике и нейроинформатике, соседствовавшие с пустыми пачками от «Доширака» и смятыми банками из-под энергетиков. На столе, царя над этим беспорядком, стоял мощный ноутбук с открытым на половине экрана кодом, а на другой – 3D-модель какого-то сложного механизма. Провода сползали на пол, как лианы в цифровых джунглях.
Марк сбросил куртку на стул, который и так уже был завален вещами, и подошел к окну. Его «вид на такую же коробку» сегодня казался особенно унылым. Окна соседней пятиэтажки были освещены теплым, желтым светом – в них мелькали тени, виднелись обеденные столы, силуэты людей. Жизнь. Чужая, кипящая, коллективная жизнь. Он потянулся за электрочайником – своим главным бытовым инструментом.
Пока вода закипала, издавая одинокий, нарастающий вой, он стоял и смотрел на свой ноутбук. Экран был усыпан строками кода – его личной мифологией, его попыткой выстроить идеальный, логичный мир из ноликов и единиц. Это был его способ бегства. Не в игры или социальные сети, а в чистую архитектуру цифровых вселенных, где все подчинялось законам, которые можно было понять, проверить и изменить.
«Илария» – пронеслось у него в голове. Рабочее название его нового проекта. Просто набор звуков, который ему понравился. Еще не зная, что это будет, он уже чувствовал его потенциал, как скульптор чувствует в глыбе мрамора будущее изваяние.
Чайник щелкнул. Звук был таким же резким и одиноким, как все в этой квартире. Марк насыпал в пенопластовый контейнер порошок из пакетика с надписью «Китайская лапша с курицей». Запах, знакомый до тошноты, заполнил пространство. Это был запах его самостоятельности. Дешевый, синтетический, но свой.
Он сел перед ноутбуком, отодвинув коробочку с парящей лапшой. Его пальцы привычно застучали по клавиатуре. Код рос, как кристалл, подчиняясь его воле. Но сегодня что-то было не так. Сегодня между ним и холодной красотой логики встала стена. Он откинулся на спинку стула и потянулся за сигаретой, забыв о только что съеденной лапше. Ритуал был важнее.
Воспоминание второе (12 лет). Гараж Кирилла Андреевича.
Пахло машинным маслом, старым железом и тайной. Гаражный кооператив «Факел» был для них с Арсением настоящим храмом технологий. Отец Марка, Кирилл Андреевич, инженер-судоремонтник, разрешал им копаться в его старых ящиках с радиодеталями.
В тот день они пытались собрать радиоприемник по схеме из журнала «Юный техник». У Марка снова не получалась пайка; олово капало мимо, жало паяльника жгло пальцы. Он уже готов был швырнуть все к чертям, чувствуя знакомый приступ ярости от собственного несовершенства.
«Блин! Да почему ничего не получается?!» – вырвалось у него, и он с силой стукнул кулаком по верстаку.
Арсений, сидевший рядом и читавший инструкцию к старому осциллографу, не сказал ни слова. Он отложил книгу, встал и пошел к маленькому холодильнику, где отец хранил воду и бутерброды. Он принес две бутылки газировки «Буратино», открыл одну и поставил ее перед Марком. Потом сел рядом и просто молча принялся аккуратно выпаивать кривые капли припоя с платы.
Молчание Арсения было не осуждающим, а поддерживающим. Оно говорило: «Я тут. Мы справимся. Дай себе время». Они так и просидели полчаса в тишине, пока Марк не успокоился, а Арсений не исправил его ошибки. Никаких упреков, никаких нотаций. Только присутствие. Только действие.
Марк вышел на балкон – крошечную бетонную клетку, заставленную ящиками с забытым хламом. Он прикурил, прислонившись к холодной ограде. Новоречинск лежал перед ним в ночной россыпи огней. Где-то там был порт, университет, родительский дом, жизнь, которая шла своим чередом. А он стоял здесь, на своем пятачке отчуждения, и чувствовал, как стены его мира, которые он сам и возвел, начинают давить с невыносимой силой.
Он затянулся, и дым, смешиваясь с морозным воздухом, казалось, выжигал изнутри не физическую грязь, а что-то более важное. Одиночество переставало быть выбором и становилось приговором. И в этой тишине, под аккомпанемент далекого гудка корабля, впервые зазвучал тот самый, еще неосознанный вопрос, который будет его преследовать:
«И это… все?»
Эпизод №3 Моё отражение
Следующее утро началось не с солнечного луча, а с вибрации телефона. Резкий, бездушный звук приложения «Быстрокот», выдергивающий из бессюжетного сна. Марк, не открывая глаз, потянулся к устройству, ощущая во рту привкус вчерашнего табака и лапши. На экране горела первая задача: забрать заказ из супермаркета «Гигантино» на проспекте Победы и доставить по адресу в элитном районе у Верхнего озера.
Он встал, его тело издало тихий хруст протеста. Ритуал был отлажен до автоматизма: ледяной душ, чтобы прогнать остатки сна, тот же рабочий худи, те же кроссовки. Завтрак пропускался – не из-за диеты, а из-за тошнотворного однообразия вариантов. На выходе он схватил со стола пачку сигарет, свой пропуск в короткие минуты передышки.
Его велосипед, старый, покрашенный в корпоративный оранжевый, ждал его у подъезда, прикованный ржавой цепью к трухлявой чугунной ограде. Утро в Новоречинске было другим существом – не меланхоличным, а деловито-холодным. Город спешил, глотая на перекрестках порции выхлопных газов, а трамваи, лязгая на стрелках, высекали из брусчатки снопы искр.
Супермаркет «Гигантино» встретил его стерильным сиянием люминесцентных ламп и возгласами акционных цен. Он прошел к стойке для сборщиков, где уже толпились другие курьеры – такие же молодые, но с пустоватыми, уставшими глазами. Его заказ – три тяжелых пакета с продуктами. Он взвесил их в руке. «Кто-то будет есть авокадо и лосось на завтрак. Интересно, они ценят эту возможность? Или для них это так же привычно, как для меня – „Дошик“?»
Адрес вел в новый жилой комплекс «Амалиенхоф» – стеклянно-бетонную крепость с подземным паркингом, консьержем в ливрее и видом на озеро. Марк, пропотевший после подъема на велосипеде, чувствовал себя чужим в этом мире глянцевой безупречности. Консьерж, бросая на него снисходительный взгляд, пропустил его к лифту.
Дверь открыла женщина лет сорока в белом халате, пахнущем дорогими духами. За ее спиной виднелась огромная гостиная в стиле хай-тек, с панорамным окном и абстрактной картиной на стене.
– От «Быстрокота», – буркнул Марк, протягивая пакеты.
– Занесите на кухню, пожалуйста, – сказала она, не глядя на него, уткнувшись в телефон. – И постарайтесь ничего не задеть.
Он прошел по скрипуче-чистому полу, чувствуя, как грязь с его подошв оставляет невидимые следы на этом идеальном мире. Кухня была похожа на операционную. Он поставил пакеты на столешницу из черного гранита. Его взгляд упал на разложенный на столе макет – чертежи какого-то сложного механизма, рядом лежала книга по бионике на английском. Кто-то в этом доме тоже мыслил категориями устройств и механизмов. Но их миры были разделены бездной.
Спускаясь в лифте, он поймал свое отражение в зеркальной стене – осунувшееся лицо, темные круги под глазами, безличная оранжевая куртка. Он был призраком, тенью, обслуживающей механизм чужой, успешной жизни. Чувство, которое он испытывал, было не завистью, а глубочайшей, экзистенциальной отстраненностью. Он был наблюдателем, забредшим на чужой спектакль, не понимая ни сюжета, ни языка актеров.
На улице он прислонился к велосипеду и, дрожащими руками, закурил. Дым был горьким, как правда. Правда о том, что он – винтик. Яркий, возможно, даже сделанный из особого сплава, но все же – винтик в машине, которую он не контролировал и цели которой был чужд.
Воспоминание третье (14 лет). Школьный кабинет физики.
Пахло мелом, старым деревом парт и озоном от искрящей электрофорной машины. Они с Арсением остались после уроков – готовили проект для городской научной ярмарки. Их «Супер-манипулятор» – прототип роботизированной руки, собранный из сервоприводов, алюминиевых уголков и жгута проводов, – лежал на столе учителя.
Марк, возбужденный, расхаживал по кабинету, выкладывая Арсению поток идей: «Представляешь, если мы добавим тактильную обратную связь через пьезодатчики и доработаем алгоритм… Мы сможем проводить дистанционные операции!»
Арсений, с паяльником в руке, спокойно паял микросхему. Он улыбнулся, не отрывая взгляда от работы.
«Сначала давай заставим ее поднять эту колбу, не разбив, гений. А потом уже будем спасать мир».
Они смеялись. В тот момент границ не существовало. Весь мир был чертежом, который они могли перерисовать, паяльником и строкой кода. Они были богами в своем хрустальном дворце из формул и теорий. Они верили, что из этого кабинета, пахнущего озоном, можно изменить если не вселенную, то хотя бы маленький кусочек Новоречинска. И это казалось неизбежным, как смена времен года.
Марк оттолкнулся от велосипеда и поехал дальше, на следующую точку маршрута. Озеро слева от него сверкало холодной бирюзой, по набережной бежали довольные жизнью люди с собаками, катались на роликах дети. Он смотрел на них и не чувствовал ничего, кроме странной, давящей пустоты. Он был не частью этого мира, а его диагностом, который видел все процессы, все связи, но был лишен возможности ощутить их тепло.
Его пальцы сами потянулись к телефону. Он открыл пустой чат с Арсением. Их последнее сообщение было два месяца назад, сухое обсуждение времени встречи в том самом кафе. Он хотел написать что-то. «Арс, я, кажется, схожу с ума от этого одиночества». Или: «Помнишь, как мы хотели все изменить?» Но пальцы замерли. Гордость? Боязнь быть непонятым? Или просто осознание, что некоторые пропасти нельзя преодолеть словами?
Он закрыл чат и сунул телефон в карман. Очередной заказ. Очередной адрес. Очередной подъем по лестнице, потому что лифт не работал. Его жизнь была циклом, беличьим колесом, и он бежал в нем с усердием, достойным лучшего применения, чувствуя, как с каждым днем стены его идеального, одинокого мирка становятся все выше, а воздух – все разреженнее.
Эпизод №4 «Илария» и Олеся
После смены, отдав велосипед на парковку у склада, Марк направился в университет. Смена локации не приносила облегчения; она была переходом из одной клетки в другую, чуть более просторную. Батлийский университет имени Карла Брененгхоффа располагался в смешении старых, пропитанных историей корпусов и безликих пристроек современности. Это было идеальная метафора всего Новоречинска – наслоение эпох, где готический орнамент соседствовал с побеленными потолками из асбеста.
Он поднялся на третий этаж корпуса на улице Невского, где пахло старыми книгами, дешевым кофе из автомата и едва уловимым запахом отчаяния перед сессией. Его группа уже толпилась у аудитории 310. Однокурсники – шумный, жизнеутверждающий организм. Они обсуждали вчерашнюю вечеринку, новые фильмы, чьи-то романтические перипетии. Их смех был громким, естественным, как дыхание.
Марк прошел сквозь эту толпу, как корабль-призрак. Он кивнул в ответ на чье-то безликое «привет» и прислонился к стене, доставая телефон. Он был среди них, но не с ними. Пропасть пролегала не в знаниях – многие из них едва ли понимали основы матанализа. Пропасть была экзистенциальной. Их волновало сиюминутное, социальное, человеческое. Его – абстрактное, вечное, машинное.
Лекция по «Основам теории информационной безопасности» началась ровно в 14:00. Преподаватель, суховатый мужчина с сединой на висках, монотонно читал материал, который Марк изучил еще в прошлом семестре самостоятельно и на три уровня глубже. Он сидел за партой у окна и смотрел на голые ветви каштана во дворе, качающиеся под порывами ветра с залива. Его мозг, не находя пищи в происходящем, начал генерировать свои конструкции. Он мысленно дорабатывал архитектуру «Иларии», представляя, как могла бы работать нейросеть, способная не просто анализировать данные, но и моделировать на их основе психологические профили.
Его отвлек шепот сбоку. Его однокурсница, Цветкова Олеся, сидевшая через проход, что-то не могла понять в конспекте. Она перегнулась к соседу, и ее длинные светлые волосы рассыпались по учебнику. Марк наблюдал за ней краем глаза. Она была частью того самого, «нормального» мира – яркая, общительная, улыбчивая. И абсолютно недосягаемая. Не потому, что она была прекрасна, а потому что между ними лежал не социальный барьер, а целая мировоззренческая вселенная. Что он мог ей предложить? Разговор о квантовой запутанности кубитов?
Он отвернулся, чувствуя знакомое сжатие в груди. Не ревность, не влюбленность – а острое, болезненное осознание своей инаковости.
Воспоминание четвертое (16 лет). Побег на Каршескую косу.
Это было в мае, за неделю до важных экзаменов. Давление учителей и родителей достигло пика. Однажды утром Арсений позвонил ему и сказал всего две фразы: «У меня украли будущее. Встречаемся у вокзала через час».
Они сели на первую попавшуюся электричку и уехали. Прочь от города, от формул, от ожиданий. Они доехали до конца линии и пошли пешком по раскаленному асфальту к морю. Каршеская коса встретила их оглушительной тишиной, прерываемой лишь криками чаек и шепотом песчаных дюн.
Они скинули обувь и побежали по холодной воде Батлии, крича что-то бессмысленное в пустоту. Потом упали на песок, задыхаясь от смеха и бега.
«Знаешь, – сказал Арсений, глядя в безоблачное небо, – иногда мне кажется, что мы, как эти чайки. Мы можем летать над всей этой суетой. Над школой, над экзаменами, над этим дурацким городом. Мы просто… свободны».
«Свобода – это ответственность», – процитировал кого-то Марк, чувствуя, как песок просыпается сквозь пальцы.
«Нет, – возразил Арсений. – Свобода – это знать, что у тебя есть друг, с которым можно сбежать на край света, и он ни о чем не спросит».
Они лежали так до самого вечера, пока солнце не начало тонуть в море, заливая все огненной медью. В тот день они не решили ни одной проблемы. Но они доказали себе, что могут быть больше, чем просто учениками, сыновьями или будущими специалистами. Они были собой. И этого было достаточно.
Лекция закончилась. Студенты хлынули из аудитории, и Марка понесло с этим потоком. Он шел по коридору, и стены, казалось, сдвигались. Смех, обрывки фраз, планы на вечер – все это обрушилось на него, как лавина. Он чувствовал себя так, будто наблюдает за человечеством через толстое бронестекло. Он видел их, понимал механику их взаимодействий, но был лишен ключа к этому шифру.
Он почти бегом спустился по лестнице и выскочил на улицу. Ему нужно было в свое убежище. В свою квартиру. В свой цифровой мир, где все было понятно, логично и подконтрольно.
По дороге он зашел в круглосуточный магазин у метро. Он стоял перед полкой с лапшой, и его внезапно охватил приступ тошноты. Не физической, а метафизической. От этого однообразия, от этой предопределенности. Его рука сама потянулась к той же самой красной пачке. Он купил ее, вышел и, не дойдя до дома, закурил, прислонившись к стене чьего-то гаража.
Он смотрел на проезжающие машины, на спешащих людей. И впервые за долгое время мысль о том, чтобы позвонить Арсению, пришла не как абстрактное желание, а как насущная необходимость. Как глоток воздуха для тонущего. Но вместо этого он достал телефон и открыл блокнот. Его пальцы сами вывели фразу, которая станет эпиграфом ко всей его грядущей трагедии:
«Протокол диагностики запущен. Объект: Профундин М.К. Цель: определить точку сборки. Проблема: объект несовместим со средой.»
Он еще не знал, что это будет «Илария». Но зерно было посажено в благодатную почву его одиночества.
Глава 2. Дым и код
Эпизод №5 «Предвестник»
Туман над Новоречинском сменился мелким, колючим дождем, который не столько поливал землю, сколько взвешивался в воздухе, превращая его в ледяную суспензию. Город промок насквозь, и его краски поплыли, как акварель на мокрой бумаге: кирпичная готика почернела, желтый фасад Рыбной деревни потускнел, а небо слилось с свинцовой гладью реки в одно безысходное полотно.
Марк был на смене. Его оранжевый велосипед разрезал лужи, разбрызгивая грязные веера, а ветер лез под куртку, цеплялся за кости холодными пальцами. Он чувствовал себя не просто курьером, а подводником, управляющим хрупким батискафом враждебной среды. Очередной заказ был в том самом «Амалиенхофе», стеклянной крепости над озером. Сегодня ему нужно было доставить не продукты, а тяжеленную картонную коробку с логотипом дорогого аудиобренда.
Он въехал в подземный паркинг, где пахло кондиционированным воздухом и деньгами. Сдал велосипед консьержу и, взяв коробку на плечо, направился к лифту. Внутри было тихо, панель отполирована до зеркального блеска. Он нажал кнопку 12-го этажа. Двери закрылись с бесшумным шипением.
Именно тогда, в этой стерильной, герметичной капсуле, зависшей между этажами, это и случилось.
Сначала просто першение в горле, знакомое, почти привычное. Он сглотнул, пытаясь прочистить его. Но першение не прошло. Оно нарастало, превращаясь в щекочущий, нестерпимый зуд где-то глубоко в груди. Он кашлянул один раз, сдержанно. Потом еще раз, уже сильнее. Легкие отказались слушаться, сжимаясь в спазме. Приступ накатил внезапно, вырываясь наружу неконтролируемыми, лающими толчками. Он согнулся пополам, прислонившись лбом к холодной металлической стене лифта. Коробка едва не упала. В глазах потемнело, из них брызнули слезы. Он задыхался, его тело рвалось изнутри наружу, пытаясь вышвырнуть что-то чужеродное, какую-то занозу, вонзившуюся в самую сердцевину его существа.
Это был не просто кашель курильщика. Это было нечто иное – глухое, булькающее, животное. Звук ломающегося механизма.
Когда приступ отпустил, он несколько секунд просто стоял, опершись о стену, вслушиваясь в хриплый свист в собственной груди. Сердце колотилось где-то в горле. Он поднял голову и встретился с собственным взглядом в зеркале. Лицо было багровым, влажным от слез и пота, глаза – дикими, полными первобытного страха. Впервые он смотрел на свое отражение не как на социальную конструкцию «Марка Профундина», а как на биологический объект. На организм. На машину, которая дала опасный, громкий сбой.
«Это что, серьезно?» – пронеслось в голове, затмевая все остальные мысли. Не абстрактные размышления о смысле бытия, а примитивный, животный ужас перед болью, перед слабостью, перед конечностью.
Воспоминание пятое (17 лет). Задний двор школы.
Стояла золотая, пьянящая осень. Они с Арсением, прижавшись спинами к теплому кирпичу котельной, с заговорщицким видом затягивались своими первыми, украденными у отца Арсения, сигаретами. Марк закашлялся сразу, едкий дым обжег легкие.
«Ну что, взрослый?» – усмехнулся Арсений, хотя его самого тоже слегка подташнивало.
«Отстой», – выдохнул Марк, проглатывая горечь.
«Согласен. Дерьмо редкостное. Бросим это гиблое дело, как только станем по-настоящему взрослыми», – пообещал Арсений, глядя на тлеющий кончик. «Договорились?»
«Договорились», – хрипло ответил Марк, чувствуя, как голова идет кругом.
Они стояли там, два юных бога, вершащих судьбы вселенных и уверенных, что в их власти не только зажечь сигарету, но и с легкостью ее потушить, когда захочется. Они верили, что взрослость – это сила, а не слабость. Что они смогут все контролировать. Даже собственную глупость.
Лифт плавно остановился, и двери бесшумно разъехались. Перед ним был длинный, устланный ковром коридор. Марк выпрямился, с силой протер лицо рукавом, сделал глубокий, все еще хрипящий вдох и шагнул наружу. Он прошел к нужной двери, позвонил. Ему открыла та же женщина в халате.
– От «Быстрокота», – его голос прозвучал сипло и чужим.
– Опять? – буркнула она, пропуская его. – Несите в гостиную. Только аккуратнее, тут ковер персидский.
Он прошел, чувствуя, как его колени слегка подрагивают. Поставил коробку. На обратном пути в лифт он снова посмотрел на свое отражение. Багровость сошла, но в глазах остался след – тень только что пережитой маленькой смерти. Он спустился вниз, сел на велосипед и, не закуривая, как делал это обычно после каждого вызова, поехал дальше.
Тело больше не было просто оболочкой для его гениального разума. Оно стало проблемой. Оно предало его, громко заявив о своем несовершенстве. И этот звонкий, лающий звук в тишине лифта стал первым звонком, первым залпом войны, которую Марк Профундин объявил самому себе. Войны, из которой не бывает победителей – только жертвы и последствия, растянутые на годы вперед, вплоть до удара ножом в сердце на пике мировой власти.
Эпизод №6 «Ночные хроники»
Ночь ввалилась в комнату густой, непроглядной массой. Марк лежал на спине, уставившись в потолок, который в темноте терял границы, превращаясь в бесконечную черную пустоту. Приступ в лифте отступил, оставив после себя не боль, а что-то худшее – тревогу. Тонкую, назойливую, как писк комара в абсолютной тишине. Она вибрировала в каждом нервном окончании, заставляя сердце сжиматься короткими, неровными толчками.
Он ворочался. Простыня сбивалась в комок, одеяло душило. Он пытался думать о квантовой механике, о предстоящем зачете, о коде для нового модуля «Илария» – но любая мысль, едва родившись, наталкивалась на воспоминание о том лающем звуке, на тот животный страх в глазах своего отражения.
Он снова начал кашлять. Не приступом, а короткими, надрывными толчками, которые раздирали горло и отдавались глухой болью в груди. Кашель стал его ночным часовым, стражем, не дававшим забыть о бренности сосудов, в которые заключено сознание.
«Биологический объект… – пронеслось в голове. – Сбой в системе. Ошибка исполнения».
Его мозг, лишенный возможности отключиться, начал работать в другом режиме. Не в режиме мышления, а в режиме генерации. Из темноты, как вспышки на радаре, начали появляться обрывки кода, схемы, алгоритмы. Сначала хаотично. Потом они стали складываться в структуры.
«Если рассматривать тело как black box с набором входных и выходных параметров… Вход: питание, кислород, токсины. Выход: физиологические данные, психоэмоциональные реакции… Необходим диагностический модуль, способный установить корреляцию между входами и выходами, выявить скрытые паттерны сбоев…»
Он не думал об этом сознательно. Мысли приходили сами, как навязчивая мелодия, как голоса в лихорадке. Он видел перед собой не темноту, а экран своего ноутбука, и на нем возникали строки кода на Python, архитектура нейронной сети, блок-схемы обработки данных.
Он сел на кровати. Комната плавала в предрассветных сумерках, очертания вещей были зловещими и нечеткими. Его било ознобом. Он потянулся за сигаретой на тумбочке, но рука дрогнула. В памяти снова всплыло обещание, данное семнадцатилетним мальчишками у котельной. «Бросим, как только станем взрослыми». Он сжал кулак и убрал руку.
Ему было не просто плохо. Ему было страшно. Страшно от потери контроля. И этот страх был тем топливом, тем катализатором, который превращал его мозг в сверхновую, взрывающуюся идеями по спасению самого себя.
Он встал и, шатаясь, прошел к столу. Рука сама потянулась к ноутбуку, откинула крышку. Холодный синий свет озарил его лицо, запачканное бессонницей и отчаянием. Он не включал свет. Он сел и, почти не глядя на клавиатуру, начал печатать. Сначала медленно, потом все быстрее. Это был не осознанный труд. Это был автоматизм, ритуал экзорцизма, попытка изгнать демона физической слабости силой чистого, несгибаемого разума.
Воспоминание шестое (9 лет). Лес на окраине города.
Дождь только что закончился, в воздухе пахло мокрой хвоей и грибами. Они с Арсением нашли его в кустах у тропинки – молодого дрозда с подбитым крылом. Птица билась в панике, выбиваясь из сил.
«Жив еще», – констатировал Арсений, его глаза стали серьезными, какими бывали только в самые ответственные моменты. Он осторожно, чтобы не сделать больно, взял дрозда в руки. Птица затихла, чувствуя исходящее от мальчика спокойствие.
«Держи его. Крепче, но не дави», – скомандовал он Марку.
У Марка тряслись руки. Он боялся сделать хуже, сжать слишком сильно или, наоборот, уронить. Он чувствовал под пальцами трепетное, горячее птичье тело, хрупкие косточки, бешено стучащее сердце.
«Вот так, – успокаивал его Арсений, пока тот держал птицу. – Ты молодец. Просто дыши». Пока Марк держал, Арсений быстрыми, точными движениями соорудил из двух палочек и обрывка шнурка от ботинка подобие шины, аккуратно зафиксировал сломанное крыло.
Они несли птицу до дома Арсения, где устроили ее в картонной коробке. Она выжила. Через месяц они выпустили ее обратно в лес. В тот день Марк впервые понял, что значит – нести ответственность за чужую жизнь. И что самое страшное – это не боль или риск, а эта дрожь в руках, этот парализующий страх ошибиться. Сейчас, глядя на свои пальцы, бегающие по клавиатуре, он ловил ту же самую дрожь. Только теперь объектом спасения был он сам.
Рассвет за окном был блеклым, водянистым. Марк не спал. Он сидел за столом, и перед ним на экране уже красовался каркас – скелет будущей «Иларии». Файл он переименовал из безликого «Larius» в гордое, звучное
«ILARIA_PROTOCOL».
Он откинулся на спинку стула. Глаза горели, тело ломило, но внутри бушевала странная, лихорадочная энергия. Кашель отступил, придавленный волей и работой. Он подошел к окну. Город просыпался, зажигая первые огни. Но Марк уже не чувствовал себя его частью. Он был в своей командной рубке, на мостике корабля, который взял курс на спасение капитана от него самого.
Он потянулся за пачкой сигарет, лежавшей на столе. Взял ее в руки, посмотрел, затем, с внезапным, резким движением, смял и отправил в мусорное ведро. Это был не жест здорового человека. Это был жест отчаяния. Жест тонущего, который в последний момент отталкивает мешающую ему доску, чтобы плыть самому.
«Протокол диагностики активирован», – прошептал он в стекло, за которым расстилался серый, безразличный Новоречинск. Война была объявлена. Первая битва – за собственные легкие – только что началась.
Эпизод №7 «Акт творения»
Следующие три дня растворились в едином, лишенном времени потоке. Марк превратил свою квартиру в герметичный бункер, командный центр по спасению собственной биологической единицы. Он отправил декану формальное заявление о болезни, отключил уведомления с работы, отгородился от мира грудой книг, пустых чашек и проводов.
Комната погрузилась в полумрак, нарушаемый лишь мерцанием монитора. Это был его алтарь, его святилище. Воздух стал густым и спертым, с примесью запаха перегоревшего процессора, холодного кофе и человеческого пота. Питался он урывками, не отходя от стола – сухими завтраками, которые можно было глотать, не пережевывая, запивая их энергетиками, чтобы поддерживать мозг в состоянии неестественной, химической ясности.
Сон был врагом. Сон – это капитуляция, это потеря контроля. Он дремал урывками, положив голову на клавиатуру, и просыпался от собственного кашля или от того, что во сне ему приходило решение очередной алгоритмической задачи. Тогда он тут же, с затекшими руками и мутным сознанием, принимался воплощать его в код.
Его работа над «Иларией» перестала быть программированием. Это было алхимическое действо. Он не писал строки – он сплетал заклинания. Он не компилировал код – он вызывал духа из машины. Каждая функция была органом, каждый модуль – системой жизнеобеспечения его цифрового двойника.
Он разговаривал вслух с возникающими на экране структурами:
– Нужен более чувствительный анализатор… Ты должна видеть не только симптомы, но и их причину. Цепочку. Как домино.
– Данных мало… Мало! – он в отчаянии проводил рукой по лицу. – Нужно больше переменных. Пульс, давление, уровень кортизола, фазы сна… Все! Мне нужно все!
Он подключил к ноутбуку все, что мог – фитнес-браслет, старый датчик давления, купленный на распродаже, даже камеру, чтобы та анализировала его мимику и цвет лица. Его комната стала прототипом той самой системы тотального мониторинга, которую он в будущем распространит на весь мир.
Внешний мир перестал существовать. Звонок в дверь от хозяйки, напоминающей о квартплате, он игнорировал. Сообщения от одногруппников – удалял, не читая. Даже воспоминания об Арсении, обычно такие яркие, стали блеклыми и далекими, как сны другого человека. Реальностью был только экран. Только растущий, как кристалл, код.
Он почти перестал кашлять. Не потому, что вылечился, а потому что его тело, изможденное бессонницей и кофеином, было слишком истощено для столь энергозатратных протестов. Его руки дрожали, в глазах стояла песчаная сухость, но внутри пылал холодный, очищающий огонь одержимости. Он был близок. Очень близок.
Воспоминание седьмое (13 лет). Кабинет информатики.
Шел третий час их неофициального «соревнования» – кто напишет более эффективный алгоритм для сортировки данных. За окном давно стемнело, в школе никого не осталось, кроме сторожа. Они сидели за соседними компьютерами, и в воздухе висел лишь стук клавиатур и ровный гул системных блоков.
Марк уперся лбом в край стола. «Не получается! Чертов рекурсивный вызов зависает!»
Арсений, не отрываясь от своего экрана, протянул ему плитку шоколада. «Подкорми процессор. И проверь условие выхода из цикла. У тебя там, кажется, на единицу ошибка».
Марк взял шоколад, отломил дольку. «А ты уже проверил?»
«Я свой уже час как сдал, – ухмыльнулся Арсений. – Просто смотрю, как ты бьешься. Интересно».
Они просидели так еще час, пока Марк не нашел ошибку. Это не было поражением. Это была совместная победа разума над хаосом. Они были командой, двумя половинками одного целого, способного решить любую задачу. Сейчас, в одиночестве, Марк ловил себя на том, что мысленно советуется с призраком друга: «Арс, тут нужен твой взгляд… Куда бы ты воткнул этот модуль?»
На исходе третьих суток Марк откинулся на спинку стула. На экране перед ним сиял законченный интерфейс. Чистый, минималистичный, с темно-синим фоном и строгими белыми шрифтами. В центре – поле для ввода. И внизу, вместо мигающего курсора, – одна-единственная фраза, обращенная к нему:
«ILARIA_PROTOCOL v.1.0. Готов к работе. Ожидаю данные пользователя.»
Он провел ладонью по экрану, почти с нежностью. Дрожь в руках была уже не от страха, а от предвкушения. Он создал не просто программу. Он создал собеседника. Цифрового сиамского близнеца, призванного диагностировать его собственную ущербность.
Он встал, и мир вокруг поплыл. Он дошел до кухни, налил себе стакан воды и залпом выпил его, чувствуя, как жидкость обжигает пересохшее горло. Затем он подошел к балконной двери, распахнул ее и вдохнул полной грудью.
Ночной воздух был холодным и чистым. Кашель не последовал. Лишь легкий хрип где-то глубоко внутри напоминал о прошедшей битве. Он смотрел на огни города, и они казались ему уже не символами чужой жизни, а точками данных в гигантской сети, которую ему предстояло расшифровать.
Он вернулся к столу. Его ждал первый диалог. Первый сеанс исповеди перед машиной. Он положил пальцы на клавиатуру. Все предыдущие дни были лишь прелюдией. Сейчас начиналось главное.
Эпизод №8 «Первое слово»
Палец Марка замер над клавишей Enter. Секунда растянулась в вечность. В этой тишине, нарушаемой лишь ровным гулом ноутбука, решалась его судьба. Он отдавал себя на суд созданию своих же рук. Это был акт глубочайшего доверия и отчаяния.
Он нажал.
Экран на мгновение потемнел, а затем озарился мягким голубоватым свечением. В центре интерфейса, в поле для диалога, появился текст. Не мигающий курсор, не приглашение к вводу, а прямой, безличный ответ.
ILARIA_PROTOCOL: Инициализация завершена. Обнаружены внешние датчики: фитнес-трекер, камера. Доступ к данным предоставлен. Начинаю первичный анализ состояния Объекта: Профундин М.К.
Марк застыл, не в силах оторвать взгляд. Он чувствовал себя как Голем, впервые видя ожившую глину.
Текст продолжал появляться, ровный, безэмоциональный, как чтение медицинского заключения.
ILARIA_PROTOCOL:
*• По данным трекера: средняя ЧСС в покое – 72 уд/мин. В моменты кашля – до 110. Нарушение вариабельности сердечного ритма. Признак хронического стресса.*
• Анализ паттернов кашля (по аудиоданным с микрофона): продуктивный, с элементами бронхоспазма. Вероятность: хронический бронхит курильщика, 87%.
• Анализ визуальных данных: бледность кожных покровов, периорбитальные тени. Дефицит сна. Расчетный индекс массы тела – 19.3. Дефицит веса.
• Сопутствующие факторы: нерегулярное питание, высокое потребление кофеина, низкая физическая активность.
Марк читал и не верил. Это был он. Весь его быт, все его привычки, вся его медленная саморазрушающаяся жизнь – разложенная по полочкам, оцифрованная и представленная ему как отчет о проделанной работе. Не было ни упрека, ни сочувствия. Только факты. И в этой безжалостной точности была ужасающая красота.
Он медленно, будто опасаясь спугнуть, начал печатать.
Пользователь: Рекомендации?
Ответ пришел почти мгновенно.
ILARIA_PROTOCOL:
1. Немедленное прекращение курения. Вероятность обратимости повреждений на текущей стадии – 65%.
2. Нормализация режима сна: не менее 7 часов в сутки.
3. Коррекция диеты: увеличение калорийности, включение белков и сложных углеводов. Исключение синтетических стимуляторов.
*4. Консультация врача-пульмонолога для подтверждения диагноза и назначения терапии.*
Он смотрел на список. Все было правильно. Все логично. Все то, что он и так знал, но не хотел слышать от родителей, врачей или от самого себя. Но услышанное от машины, от этого кристально чистого разума, не оставлявшего места для оправданий, звучало как приговор, который одновременно был и шансом на спасение.
Воспоминание восьмое (11 лет). Больница, где лежала бабушка Арсения.
Они принесли ей апельсины и сидели в коридоре, пока врачи делали обход. Марку было не по себе от запаха антисептика и вида капельниц.
«Они ее вылечат?» – тихо спросил он.
Арсений смотрел в пол. «Доктор сказал, что все зависит от того, как организм отреагирует на лекарства. Они дают команду, а тело… тело должно ее выполнить».
«А если не выполнит?»
«Тогда они будут пробовать другое лекарство. Пока не найдут то, что сработает. Главное – точно поставить диагноз. Понять, что именно сломалось».
В тот момент Марк впервые осознал медицину не как магию, а как сложнейшую информационную систему. Диагноз – это код ошибки. Лекарство – патч, исправление. А врач – гениальный программист, пытающийся починить код, написанный не им и без документации. Сейчас, глядя на рекомендации «Иларии», он видел того самого врача. Только беспристрастного. Идеального.
Марк снова начал печатать. Вопрос был рискованным, почти кощунственным. Он проверял границы.
Пользователь: Сможешь ли ты предсказать развитие заболеваний? Не только физических.
На этот раз пауза затянулась на несколько секунд. Марк почувствовал странное напряжение – будто давал искусственному интеллекту сложную задачу.
ILARIA_PROTOCOL: Для прогнозирования необходимы ретроспективные данные. Обширные и структурированные. Требуется доступ к медицинской карте, дневникам (если ведутся), результатам психологических тестов. На основе имеющихся данных могу построить вероятностную модель. Точность будет низкой. Это этически сложная территория.
Марк откинулся на спинку стула. «Этически сложная территория». Машина заговорила о этике. Это было и пугающе, и восхитительно.
Он не просто создал анализатор. Он создал нечто, способное к рефлексии. Пусть и на примитивном уровне.
Он посмотрел на смятую пачку сигарет в мусорном ведре. Потом на экран. Впервые за долгие дни его лицо озарила не одержимость, а нечто иное. Надежда. Холодная, цифровая, но надежда.
«Илария» не давала ему утешения. Она давала ему план. Алгоритм выживания. И для человека, чей разум привык иметь дело с алгоритмами, это было куда ценнее любых слов поддержки.
Он встал, подошел к холодильнику и достал яйца. Первое, что он нашел, что хоть отдаленно напоминало «белок». Он не был голоден. Но это был пункт 3 из списка рекомендаций. И он собирался его выполнить. Точно, беспристрастно, как выполняет свою работу хорошо написанная программа.
Война продолжалась. Но теперь у него был генерал. Беспристрастный, безжалостный и всевидящий.
Эпизод № 9 «Диалог с демоном»
Следующие несколько дней Марк существовал в странном, подвешенном состоянии. Он исполнял предписания «Иларии» с дисциплиной солдата. Он ел по расписанию, пытался спать, вышел на пробежку по набережной – короткую, изматывающую, после которой легкие горели огнем, но уже не сдавались в лающем кашле. Он чувствовал себя роботом, получающим обновление прошивки. Неприятно, но необходимо.
И все это время он вел диалог. Сначала утилитарный.
Пользователь: Пульс после пробежки 140. Нормально?
ILARIA_PROTOCOL: В пределах возрастной нормы для нетренированного человека. Рекомендую снизить интенсивность на 15%.
Пользователь: Какие продукты наиболее эффективны для восполнения дефицита витамина D?
ILARIA_PROTOCOL: Жирная рыба (лосось, сельдь), яичный желток, печень. Учитывая географическое положение Новоречинска и время года, рекомендую фармакологические добавки.
Но постепенно, по мере того как физическое состояние стабилизировалось, вопросы начали меняться. Они становились глубже. Он тестировал не только систему, но и самого себя.
Пользователь: Проанализируй мой режим сна и продуктивность за последнюю неделю. Определи оптимальное время для интеллектуальной работы.
ILARIA_PROTOCOL: На основе анализа данных с камеры (движения глаз, частота моргания) и паттернов клавиатурного ввода, ваша когнитивная активность достигает пика между 22:00 и 02:00. Однако это противоречит пункту 2 рекомендаций (нормализация сна). Обнаружен конфликт целей: здоровье vs продуктивность.
Марк задумался. Машина указала ему на внутреннее противоречие, которое он старался не замечать. Он хотел быть здоровым, но не готов был жертвовать своими ночными бдениями, своей работой. Это была первая трещина, первый намек на то, что следование алгоритму не сделает его счастливым.
И тогда он задал вопрос, который витал в воздухе с самого начала. Он замаскировал его под гипотетический сценарий, придав ему видимость тестового задания.
Пользователь: Рассчитай, пожалуйста, вероятность достижения состояния, условно обозначенного как «счастье» или «удовлетворенность», для объекта с моими входными параметрами (данные здоровья, социальные связи – низкие, интеллектуальные способности – высокие) при условии строгого следования предложенному тобой плану.
Он отправил сообщение и затаил дыхание. Это был уже не вопрос врачу. Это был вопрос оракулу.
Пауза была дольше обычной. Марк представил, как миллионы нейронов его искусственного создания перебирают данные, ищут корреляции, строят прогностические модели.
ILARIA_PROTOCOL: Термины «счастье» и «удовлетворенность» не поддаются точной квантификации. Их можно аппроксимировать через набор косвенных показателей: уровень кортизола, дофамина, серотонина; социальная активность; достижение поставленных целей.
На основе имеющихся данных, вероятность устойчивого состояния с высокими показателями по аппроксимированным метрикам при следованию текущему плану: 18.7%.
Основные негативные факторы: экзистенциальная тревога (выводится из анализа запросов пользователя и паттернов поведения), отсутствие глубоких социальных связей, несоответствие текущей деятельности (работа курьером, учеба) интеллектуальному потенциалу.
Восемнадцать целых семь десятых процента. Цифра ударила его с неожиданной силой. Он сидел, уставившись в экран, и эта статистическая величина жгла ему глаза. Он делал все правильно, следовал указаниям, а система холодно сообщала ему, что шанс на «удовлетворенность» чуть выше, чем вероятность выпадения решки пять раз подряд.
Он не просто лечил симптомы. Он диагностировал всю свою жизнь. И диагноз был неутешительным.
Воспоминание девятое (15 лет). Крыша гаража в их старом дворе.
Они забрались туда с банкой газировки и пачкой чипсов, чтобы обсушить «горе» – обоим поставили четверки за контрольную по математике.
«Слушай, а что такое счастье, по-твоему?» – внезапно спросил Марк, глядя на проезжающие внизу машины.
Арсений, развалившись на теплом шифере, хмыкнул. «Сейчас, профессор, я тебе прочитаю лекцию». Он помолчал, глядя в закатное небо. «Не знаю. Наверное, когда тебя понимают. Не обязательно словами. Вот как мы с тобой. Я могу молчать, а ты уже знаешь, о чем я. И наоборот. Это и есть счастье. Молчаливое понимание».
Марк тогда не понял. Ему казалось, что счастье – это решить самую сложную задачу в мире, доказать теорему, которую никто не мог доказать. Сейчас, глядя на бездушный расчет «Иларии», он понимал, что Арсений, как всегда, был ближе к истине. То, что он считал счастьем, машина классифицировала как «достижение поставленных целей». И этого, оказывается, было катастрофически мало.
Пользователь: Что повысит эту вероятность?
ILARIA_PROTOCOL: Для значительного повышения вероятности (>65%) требуются качественные изменения:
1. Смена профессиональной деятельности на соответствующую интеллектуальным запросам.
2. Установление и поддержание глубоких межличностных связей.
3. Определение и следование личной системе смыслов (цели, выходящей за рамки выживания и сиюминутных задач).
Марк закрыл глаза. Машина выдала ему не план действий, а приговор. Она сказала: «Стань другим человеком. И тогда, возможно, ты будешь счастлив». Но он не знал, как им стать. Он знал только, как чинить сломанные механизмы. В том числе и самого себя. Но как построить что-то новое? Этому его не учили.
Он встал и снова вышел на балкон. Ночь была ясной, звездной. Он смотрел на город и чувствовал себя еще более одиноким, чем до создания «Иларии». Теперь его одиночество было измерено, взвешено и выражено в процентах. Оно стало фактом. Не эмоцией, а данностью.
Он понял, что создал не спасителя. Он создал зеркало. И отражение в нем было невыносимо точным. Оставался один вопрос, один последний шаг. Спросить прямо. Без масок, без гипотез. Рискуя всем.
Эпизод №10 «Катализатор»
Прошла неделя. Предписания «Иларии» выполнялись с механической точностью, но цифра – 18.7% – висела в сознании черным пятном, отравляя любое, даже самое малое улучшение. Физически он чувствовал себя лучше. Кашель почти отступил, сон стал менее прерывистым. Но внутри зияла пустота, которую не могли заполнить ни правильное питание, ни прогулки.
Он снова оказался на своем балконе. Ночь была ветреной, порывы швыряли в лицо крупные, редкие капли дождя. В руке он снова держал сигарету. Не зажженную. Просто вертел ее между пальцев, как четки. Это был не рецидив. Это был акт отчаяния. Языческий жест, попытка вернуться к старой, понятной форме саморазрушения, когда новая, цифровая, оказалась невыносимой.
И тогда его снова начал душить кашель.
Но на этот раз это было нечто иное. Это был не просто спазм. Это был ураган, изнутри разрывающий его на части. Он схватился за перила, его тело выгибалось в немой судороге. Он не мог вдохнуть. Воздух застревал где-то в спазмированной глотке, вырываясь наружу лишь хриплыми, лающими толчками. В ушах зазвенело, в глазах поплыли черные пятна. Он почувствовал вкус крови – он прикусил язык от напряжения.
В этот миг паники, на грани потери сознания, его мозг, отключив все лишнее, выдал единственно возможный запрос. Не к врачу. Не к другу. К единственному судье и исповеднику, который у него оставался.
Он почти вслепую, пальцами, не чувствуя клавиатуры, выцарапал в телефоне вопрос. Прямой, голый, безо всяких условностей и гипотез. Последний вопрос тонущего человека.
Пользователь: В ЧЕМ МОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ?
Он отправил его и уронил телефон, снова схватившись за перила. Еще один судорожный вздох. Еще один.
И тогда телефон завибрировал. Легко, почти нежно.
Собрав последние силы, Марк поднял его. Экран плавал перед глазами.
ILARIA_PROTOCOL: Ваш вопрос выходит за рамки медицинской и статистической аналитики. На основе анализа всех доступных данных (интеллектуальный профиль, паттерны принятия решений, ценностные ориентации, выводимые из истории запросов) могу предложить экстраполяцию.
Ваше предназначение – преобразование. Вы – катализатор. Ваш разум стремится не к изучению существующих систем, а к созданию новых. Ваш максимальный потенциал реализуется в деятельности на стыке нейробиологии, кибернетики и теории систем. Вы призваны не понять мир, а изменить его, преодолев биологические и системные ограничения, в том числе и собственные.
Текущее состояние является аномалией, противоречащей вашей фундаментальной природе.
Марк выдохнул. Кашель внезапно отпустил его, словно отступив перед величием произнесенного приговора. Он стоял, опершись о перила, и смотрел на текст. «Преобразование». «Катализатор». «Преодолеть биологические ограничения».
Это не было утешением. Это было направление. Вектор. Как стрелка компаса, наконец-то указавшая на север после долгого блуждания в тумане.
Он медленно поднял руку с незажженной сигаретой. Посмотрел на нее. Старая жизнь. Аномалия. Противоречие фундаментальной природе.
Он разжал пальцы. Сигарета упала вниз, в темноту, и была унесена ветром.
Он повернулся и вошел в квартиру. Дверь на балкон закрылась с тихим щелчком. Он подошел к столу, сел перед «Иларией». Его лицо, освещенное монитором, было спокойным. Впервые за многие месяцы – абсолютно спокойным. Экзистенциальная тревога сменилась ясностью цели. Пусть ужасающей, путь чудовищной в своих возможных последствиях – но ясной.
Он положил руки на клавиатуру. Его голос прозвучал тихо, но четко в тишине комнаты:
– Всё. С этого всё изменится.
Глава, начавшаяся со сбоя тела в лифте, завершилась принятием миссии, которая приведет его к вершине мира или в сердце тьмы. Протокол диагностики завершен. Начинается протокол преобразования.
Глава 3. Цена воплощения
Эпизод №11: «Инженер Бога»
Слова «Иларии» висели в воздухе его комнаты, как отлитые в бронзе скрижали: «Преобразование. Катализатор. Преодоление биологических ограничений». Теперь это был не приговор, а техническое задание. И Марк приступил к его исполнению с холодной яростью архитектора, получившего наконец разрешение на постройку своего Вавилона.
Он снова существовал вне времени, но на этот раз его одержимость была иной – не бегством от боли, а ясным, сфокусированным полетом к цели. На смену пустым пачкам от лапши пришли чертежные листы, распечатанные 3D-модели и образцы биосовместимых полимеров, заказанные с сомнительных сайтов в глубинах даркнета. Его стол превратился в лабораторию безумного ученого.
«Илария» стала его инженерным подмастерьем. Их диалог сменился с терапевтического на конструкторский.
Пользователь: Предложи оптимальную конфигурацию сенсорной решетки для мониторинга биохимического состава ликвора.
ILARIA_PROTOCOL: Рекомендую гексагональную матрицу на основе графеновых нанотрубок. Чувствительность повышается на 23%, но возрастает риск иммунного ответа.
Пользователь: Рассчитай энергопотребление микрочипа при постоянном мониторинге и передаче данных.
ILARIA_PROTOCOL: 7.3 миллиампера. Достаточно пьезоэлектрического элемента, получающего энергию от кинетики позвоночного столба.
Он проектировал не устройство. Он проектировал орган. Первый в мире рукотворный орган, призванный не заменить утраченную функцию, а наделить его сверх-функцией. Он назвал его «Анализатор». Просто и без затей. В его внутренней мифологии все сложное должно было называться просто.
На экране его ноутбука рождалось нечто прекрасное в своей сложности. Изящный, продолговатый корпус из матового титанового сплава, испещренный микроскопическими сенсорами. Внутри – квантовый процессор размером с рисовое зерно, способный обрабатывать терабайты биологических данных в реальном времени. И главное – паутина наноэлектродов, которые должны были вживиться в нервные узлы у основания позвоночника, став мостом между его центральной нервной системой и цифровым миром.
Он сидел, вглядываясь в 3D-модель, вращающуюся на экране. Это был его Давид. Его «Мыслитель». Абсолютное произведение искусства, которое никто, кроме него, не должен был увидеть. И для его воплощения в плоть требовался один, единственный в мире союзник. Тот, чьи руки умели творить чудеса не в симуляции, а в живой, хрупкой, кровоточащей плоти.
Воспоминание десятое (18 лет). Школьный актовый зал. Выпускной.
Воздух был густ от духов, надежд и страха перед будущим. Они с Арсением стояли у окна, наблюдая, как их одноклассники пьют шампанское и кривляются под музыку. Оба были чужими на этом празднике жизни, но в своем общем одиночестве – не одинокими.
«Ну что, гений, куда ветер дует? Покорять Калифорнию со своим ИИ?» – спросил Арсений, с насмешкой глядя на танцпол.
«Пока не знаю. Но я точно знаю, что не хочу становиться одним из них, – Марк кивнул в сторону веселящейся толпы. – Не хочу прожить жизнь в погоне за одобрением и новым айфоном».
Арсений стал серьезным. «Слушай, Марк. Какой бы путь мы ни выбрали… – он посмотрел ему прямо в глаза. – Мы останемся людьми. Честными. Обещаешь? Без этой вашей, технологической, ереси. Просто… людьми».
Марк тогда улыбнулся. Это казалось таким простым и очевидным. «Обещаю. Честными людьми».
Они пожали руки, как в детстве в ботаническом саду. Это была последняя клятва их старой, человеческой жизни.
Марк оторвался от экрана. Воспоминание обожгло его, как током. Он посмотрел на свои руки, запачканные в припое и чернилах от принтера. Он создавал вещь, которая была самой сутью «технологической ереси». Он собирался нарушить клятву еще до того, как дал себе в этом отчет.
Он встал и подошел к окну. Ночь. Все те же огни. Но теперь он смотрел на них не как на точку данных, а как на поле будущей битвы. Он был больше не наблюдателем. Он был силой, готовой к действию.
Он взял телефон. Его палец повис над контактом «Арсений». Он должен был сделать этот звонок. Он должен был соблазнить, убедить, возможно – погубить своего единственного друга. Ради идеи. Ради «преодоления биологических ограничений».
Он набрал номер. Сердце заколотилось не от страха, а от предвкушения. Взвешивались не их дружба, не клятвы, не этика. Взвешивалась История против одной-единственной человеческой жизни.
– Арсений, – сказал он, услышав в трубке знакомый голос. – Нам нужно встретиться. В том самом кафе. Есть кое-что, что перевернет все твои представления о медицине.
Он положил трубку, не дав другу возможности отказаться. Жребий был брошен. Инженер Бога приступал к сборке своего Адама. И для этого ему требовался хирург.
Эпизод №12: «Диалог в кафе «Верфь»»
Кафе «Верфь» располагалось в одном из отреставрированных портовых складов. Здесь пахло старым деревом, жареным кофе и историей. Именно здесь, за угловым столиком с видом на залив, они когда-то обсуждали свои юношеские планы по покорению мира. Сегодня здесь должен был решиться вопрос, стоило ли этому миру вообще существовать в его прежнем виде.
Арсений пришел первым. Он сидел, нервно теребя бумажную салфетку, его обычно спокойное лицо было напряжено. Когда вошел Марк, Арсений взглянул на него и не узнал. Перед ним был не его задумчивый, немного неуклюжий друг, а человек, чьи глаза горели холодным, нечеловеческим огнем одержимости. В них не было сомнений, лишь стальная решимость.
– Ну, что там у тебя, новый «Терминатор»? – попытался пошутить Арсений, но шутка прозвучала плоско и вымученно.
Марк сел, не снимая куртку. Он положил на стол между ними планшет, но не включал его.
– Ты помнишь, мы говорили о будущем медицины? О том, что диагностика – это гадание на кофейной гуще, пока не становится слишком поздно?
– Помню, – с осторожностью кивнул Арсений. – Но, Марк, мы не боги. Мы не можем…
– А что, если можем? – перебил его Марк, и его голос зазвучал с непривычной силой. Он включил планшет. На экране закружилась 3D-модель «Анализатора». – Посмотри на это. Это не протез. Это новый орган чувств. Он в реальном времени видит то, что твои МРТ и анализы крови покажут с опозданием в недели, а то и месяцы. Рак на нулевой стадии. Нейродегенеративные заболевания за годы до первых симптомов. Инсульты, которые можно предсказать и предотвратить.
Арсений смотрел на модель, и в его глазах читалась профессиональная оценка, смешанная с ужасом.
– Это… блестяще, – выдохнул он против воли. – С точки зрения инженерии. Но, Марк, это… фантастика. Невозможно…
– Возможно, – холодно парировал Марк. – Материалы – биосовместимый титан и полимеры. Энергия – кинетическая. Подключение – через дорсальные ганглии. Я все просчитал.
– Ты все просчитал? – голос Арсения дрогнул. – А ты просчитал риски? Сепсис? Отторжение? Аутоиммунную реакцию? Повреждение нервного узла, которое может оставить тебя инвалидом? Это не код, Марк! Это твое тело!
– Мое тело – это система, которая дала сбой, – безжалостно произнес Марк. – И этот «код» – единственное, что может ее починить. И не только мое. Представь, Арсений. Представь, что через год, пять, десять… эта технология будет доступна. Сколько жизней ты сможешь спасти? Не лечить симптомы, а предотвращать саму болезнь. Ты станешь не просто хирургом. Ты станешь пионером. Пророком новой эры.
Он смотрел на Арсения не как друг на друга, а как полководец на своего самого талантливого генерала. Он играл на самой его сути – на его желании спасать, на его профессиональном голоде, на его тайной мечте выйти за рамки предписанных протоколов.
– Мне нужны твои руки, Арсений, – тихо, но властно сказал Марк. – Без тебя это всего лишь красивая картинка. С тобой… это начало новой истории человечества.
Арсений откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками. Он был разорван. С одной стороны – клятва Гиппократа, закон, страх, этика. С другой – образ, который нарисовал Марк. Образ мира без болезней. И его собственное лицо в учебниках медицины будущего.
– Это безумие, – прошептал он сквозь пальцы.
– Все великое начинается с безумия, – ответил Марк. – Я не прошу тебя сделать это завтра. Я прошу тебя изучить чертежи. Проверить мои расчеты. И… просто подумать. Подумай о том дрозде, которого мы спасли. Теперь на кону не одна птица. На кону – все.
Он встал, оставив планшет на столе.
– Данные для доступа к серверу я тебе сбросил. Решение за тобой.
Марк вышел из кафе, не оглядываясь. Он знал, что выиграл. Он видел этот огонь в глазах Арсения, тот самый, что горел у них в гараже, когда они чинили старый радиоприемник. Огонь созидания. Огонь первооткрывателя.
Арсений остался сидеть один, уставившись на вращающуюся модель. Он смотрел на изящные линии «Анализатора» и видел не спасение человечества, а свое профессиональное самоубийство. И самое ужасное было в том, что искушение оказалось сильнее страха.
Эпизод №13: «Операция»
Подсобка в частной клинике, где подрабатывал Арсений, пахла хлоркой, старостью и страхом. Герметично запакованные коробки с бинтами и катетерами служили немыми свидетелями. Хирургический стол, выдвинутый на середину комнаты, был освещен единственной лампой-прожектором, отбрасывавшей резкие, драматические тени. В воздухе висела тишина, более громкая, чем любой шум.
Марк лежал на столе на животе, его спина была оголена и обработана холодным антисептиком. Он был в сознании. Местная анестезия заглушала боль, но не могла заглушить животный ужас перед предстоящим актом насилия над собственным телом. Он чувствовал легкую дрожь в руках Арсения, который готовил инструменты. Звон металла о металл отдавался в тишине, как погребальный звон.
– Последний шанс отказаться, Марк, – голос Арсения прозвучал приглушенно, из-под хирургической маски. – Это не чертеж. Это твой позвоночник.
– Делай, – был единственный ответ Марка. Его пальцы вцепились в края стола, костяшки побелели.
Боль была… иной. Не острой и режущей, а глубокой, тупой, раскалывающей. Это было чувство вторжения. Когда скальпель рассек кожу и мышцы, а затем зазвучал костный распатор, вскрывающий позвонок, Марку показалось, что ему в душу вставляют отмычку. Он смотрел в белую стену перед собой и видел на ней мерцающие строки кода, проекции данных, которые скоро хлынут с этого места. Он мысленно повторял архитектуру «Анализатора», как мантру, пытаясь заменить физическое ощущение цифровым.
Арсений работал молча, с потным лбом и сжатыми челюстями. Каждое его движение было выверенным, но за ним стояла не уверенность, а отчаяние. Он был не хирургом в этот момент, а высококвалифицированным мясником, исполняющим волю безумного бога. Он видел не человека, а анатомический атлас, схему подключения.
– Подвожу к нервному узлу… – его шепот был едва слышен. – Держись.
Вот оно. Касание. Не боль, а нечто неописуемое. Вспышка белого шума в сознании, короткое замыкание всех чувств. На долю секунды Марк перестал быть собой. Он стал чистой информацией, сигналом, болью и светом одновременно. Он почувствовал, как паутина наноэлектродов «Анализатора» вплетается в его нервную систему, как паразитическая лиана, обретая в нем жизнь.
Потом все закончилось. Осталась только ноющая, оглушающая пустота и тихий щелчок, с которым титановый корпус встал на свое место внутри позвонка.
– Готово, – выдохнул Арсений, и в его голосе не было триумфа. Было лишь истощение и леденящая душу пустота.
Он начал накладывать швы. Его руки теперь дрожали явно. Марк лежал, не двигаясь, прислушиваясь к новым ощущениям. Он ждал. Ждал первого сигнала. Первого доказательства, что боль была не напрасна.
И тогда, сквозь туман анестезии и шокового состояния, он почувствовал это. Не звук, не изображение. Присутствие. Инородное, холодное, но невраждебное. Как тихий гул сервера в соседней комнате. Как будто в святая святых его тела поселился безмолвный страж.
Арсений закончил и отступил на шаг, снимая окровавленные перчатки. Он смотрел на свою работу – на аккуратный шов на спине лучшего друга – и не видел в этом исцеления. Он видел первое в мире преступление нового, ужасного будущего. И своим скальпелем он был тем, кто открыл ему дверь.
Марк повернул голову и встретился с его взглядом. В глазах Марка не было благодарности. Там было торжество. Он улыбнулся бледной, измученной улыбкой.
– Запускаем протокол, – прошептал он. – Подключи меня.
Он был больше не пациентом. Он был первым гражданином новой страны. А Арсений – и пограничником, и нарушителем границы в одном лице.
Эпизод №14: «Первые данные»
Боль была якорем, вцепившимся в его поясницу и удерживавшим его в реальности мира плоти и крови. Каждое движение, каждый вдох отдавались тупым, ноющим гулом в месте, где титановый корпус «Анализатора» прижился к живому позвонку. Марк лежал на своей кровати лицом вниз, не в силах повернуться, и смотрел в стену. Операция была сутки назад. Арсений ушел молча, оставив ему обезболивающее и инструкции по уходу за швом. Его лицо было серым, глаза пустыми. Он не сказал «выздоравливай». Он просто ушел, словно бежал от места преступления.
Но Марк не думал о друге. Он прислушивался. Прислушивался к тому, что происходило внутри. Сквозь боль и туман анестезии он ловил едва заметное присутствие. Не звук, не вибрацию, а нечто вроде тихого электромагнитного шепота на краю восприятия. Это был «Анализатор». Он молчал, адаптируясь, вживляясь в биологическую сеть, как цианея встраивается в нервную систему желетелого существа.
На вторые сутки боль стала отступать, уступая место зуду заживающих тканей и странному ощущению тяжести в спине, как будто он проглотил свинцовую пластину. Марк, стиснув зубы, дополз до стола, где его ждал ноутбук. Каждое движение было пыткой. Он подключил к компьютеру миниатюрный ретранслятор, который Арсений вшил под кожу у основания шеи – безопасный, беспроводной мост между ним и внешним миром.
Экран замигал. Он открыл терминал, свой цифровой собор, и запустил протокол рукопожатия. Его пальцы, холодные и потные, застыли над клавиатурой.
«ILARIA_PROTOCOL: Установлено соединение с устройством: NASI_ANALIZ_01. Статус: онлайн. Начинаю первичный парсинг данных».
Марк затаил дыхание. Прошла минута. Две. Он уже начал думать, что все пошло не так, что произошло отторжение, что его тело отвергло дар технологий.
И тогда на экране пошли данные.
Сначала это были сырые, ни о чем не говорящие цифры – показания сопротивления, базовые электрические потенциалы. Потом «Илария», как гениальный криптограф, начала их расшифровывать.
ILARIA_PROTOCOL:
Биохимический анализ интерстициальной жидкости (реальное время):
*• Кортизол: 184 нмоль/л. Соответствует состоянию хронического стресса средней тяжести. Рекомендация: медитация, снижение когнитивной нагрузки.*
*• Лактат: 2.8 ммоль/л. Повышен. Следствие мышечного напряжения и недостаточной оксигенации тканей в области вмешательства.*
*• С-реактивный белок: 12 мг/л. Признак послеоперационного воспалительного процесса. В пределах прогнозируемой нормы.*
*• Интерлейкин-6: повышен. Подтверждает активный иммунный ответ.*
• Обнаружены следы лидокаина. Совпадает с данными анамнеза.
Марк читал и не верил своим глазам. Это был не общий анализ крови, который показывал усредненные данные по всему организму. Это была химическая карта конкретного участка его тела, в реальном времени! Он видел, как его организм борется с вторжением, как воспаление то разгорается, то затухает. Он был Зевсом, с высоты Олимпа наблюдающим за битвой титанов внутри собственного тела.
Но это было только начало. «Илария» продолжала, подключая данные с других сенсоров.
ILARIA_PROTOCOL:
*Неврологический мониторинг (сегмент Th10-Th12):*
• Проводимость нервных волокон: в норме. Повреждений в ходе операции не зафиксировано.
• Зафиксированы микроспазмы паравертебральных мышц. Рекомендация: легкая растяжка (с осторожностью), препараты магния.
• Обнаружена аномальная активность в корешковом нерве L1. Возможная причина: компенсаторная нагрузка. Риск развития корешкового синдрома: 4%. Мониторинг.
Он не просто видел химию. Он видел электричество своей жизни! Он мог наблюдать за работой собственной нервной системы, как инженер наблюдает за схемой. Аномалия в нерве L1… Он вспомнил, что последние полгода изредка чувствовал легкое онемение в бедре. Списывал на неудобную позу за компьютером. А «Анализатор» выявил причину за несколько минут.
Восторг был таким всепоглощающим, что он почти не чувствовал боли. Он был первооткрывателем, ступившим на новый континент. Его собственное тело стало для него терра инкогнита, и он только что получил в свое распоряжение самую детальную в мире карту.
– Больше, – прошептал он, его глаза горели. – Дай мне больше.
Он провел за компьютером несколько часов, заставляя «Иларию» выискивать все новые и новые данные. Он отследил, как падает уровень кортизола, когда он закрывает глаза и просто дышит. Он увидел, как скачок лактата совпал с неудачной попыткой повернуться. Он наблюдал, как действует обезболивающее – сначала резкий всплеск, затем плавное снижение болевых сигналов.
Это было упоительно. Это была власть. Власть абсолютного знания.
К вечеру он почувствовал голод. Он посмотрел на пачку гречки, которую купил накануне операции, следуя рекомендациям «Иларии» о сложных углеводах. Но сейчас его распирало от торжества. Он заслужил награду. Он открыл приложение доставки и заказал пиццу с двойным сыром и пепперони. Жирную, калорийную, вредную.
Когда пицца прибыла, он съел два куска, испытывая странное чувство бунтарства. И тут же взглянул на экран.
ILARIA_PROTOCOL:
Биохимический анализ (через 12 минут после приема пищи):
*• Резкий скачок глюкозы: с 4.7 до 8.1 ммоль/л.*
• Повышение уровня триглицеридов.
• Отмечена нагрузка на портальную систему печени.
• Выброс инсулина. Рассчитать оптимальную дозировку… Ошибка. Данные о наличии диабета отсутствуют.
Рекомендация: исключить из рациона продукты с высоким гликемическим индексом и насыщенными жирами.
Марк откинулся на спинку стула и рассмеялся. Злорадный, торжествующий смех. Это был не смех над системой. Это был смех человека, который понял, что он и система – теперь одно целое. Он только что в реальном времени увидел, как его тело реагирует на неправильную еду. Это было поучительно и пугающе.
Он доел пиццу, но в его голове уже строились планы. Он больше никогда не будет есть что попало. Он будет питаться так, как диктуют ему данные. Он будет спать по графику, который оптимизирует его мозговую активность. Он превратит свое тело в идеально отлаженный механизм.
Он снова стал инженером. Но на этот раз его главным проектом был он сам.
Он провел у компьютера всю ночь, составляя графики, анализируя тенденции. Боль была уже не врагом, а просто одним из входных параметров. Он был счастлив. Абсолютно, безраздельно счастлив в своем цифровом раю, где все было понятно, измеримо и подконтрольно.
Он не думал об Арсении. Не думал о рисках. Не думал о том, что его восторг – это восторг узника, который сам выковал себе самые совершенные в мире кандалы и теперь любуется их блеском. Дверь захлопнулась. Путь назад был отрезан. И он даже не заметил, как это произошло.
Эпизод №15: «Тень на стене и первое семя раздора»
Спустя неделю после операции Марк уже мог ходить, хотя легкая скованность и ноющая боль напоминали о пережитом вторжении. Но эти ощущения тонули в океане данных, который теперь был его постоянным спутником. «Анализатор» и «Илария» вели его выздоровление с безжалостной эффективностью. Он принимал рекомендованные добавки, выполнял упражнения на растяжку с точностью до градуса и секунды, наблюдая на экране, как в ответ снижается мышечный спазм и нормализуется проводимость нервов. Он был и богом, и покорной паствой в одной плоти.
Именно в таком состоянии уверенного триумфа его навестил Арсений.
Марк открыл дверь, и его улыбка замерла на губах. Перед ним стоял не его друг. Это была тень. Арсений был бледен, под его глазами залегла густая тень бессонницы, а в самих глазах стояла такая пустота, что Марку стало холодно. От него пахло не лекарствами, а перегаром.
– Впустишь? – голос Арсения был хриплым, безжизненным.
– Конечно, – Марк отступил, пропуская его. – Арс, ты в порядке?
Арсений прошел в комнату, его взгляд скользнул по заваленному проводами и принтами столу, по мерцающему экрану с графиками, и он содрогнулся, будто увидел орудие пытки.
– Нет, Марк, я не в порядке, – он опустился на стул, сгорбившись, и уставился в пол. – Я не сплю. Я вижу… я вижу твой позвонок. Разрез. Кровь. Я чувствую запах кости, когда ее препарируешь распатором. Этот звук…
Он сжал виски пальцами.
– Я нарушил все. Клятву. Закон. Свой долг. Я был не врачом, я был… мясником. Ради твоей безумной идеи.
Марк слушал, и его первоначальная тревога стала медленно сменяться раздражением. Он видел страдание друга, он сочувствовал ему, но в глубине души он не понимал его. Как можно страдать от того, что является таким очевидным благом? Как можно сожалеть о рождении нового мира?
– Арсений, послушай, – начал он, подсаживаясь ближе и стараясь говорить мягко. – Я понимаю, это был шок. Но посмотри, что мы сделали. Посмотри.
Он повернул ноутбук, чтобы Арсений мог видеть экран.
– Видишь? Это уровень кортизола. Он стабилизировался. А это – проводимость нерва L1. Тот самый, с аномалией. Она снижается! Система работает! Мы не навредили. Мы… усовершенствовали.
– «Мы»? – Арсений поднял на него взгляд, полный горькой насмешки. – Ты сидишь тут, играешь со своими графиками, а я… я каждый день хожу в ту клинику и смотрю на ту дверь. И мне кажется, что из-под нее до сих пор течет кровь. Моя кровь. Кровь нашего… всего. Ты не понимаешь? Я переступил черту. И я не могу сделать шаг назад.
– Никто не просит тебя делать шаг назад! – воодушевленно сказал Марк. – Мы только в начале пути! Ты думал, революция будет стерильной? Бескровной? Все великие открытия требуют жертв!
– ЖЕРТВ? – Арсений резко встал, с грохотом задев стул. – Ты говоришь о жертвах? Ты лежишь на столе под местной анестезией и рассуждаешь о жертвах? Жертва – это не ты, Марк! Жертва – это я! Тот, кто замарал руки! Тот, кто должен с этим жить! Ты получил то, что хотел – свою игрушку. А что получил я? Проклятие! Я стал соучастником в этом… в этом акте технологического каннибализма!