Рождественский экспресс никогда не опаздывает

Глава 1

Офис рекламного агентства "Северная Заря" гудел, как встревоженный улей, хотя до конца рабочего дня, согласно расписанию, оставался всего час. Этот час был самым коварным – временем, когда вся усталость дня накапливалась, а желание работать стремилось к нулю.

Хельга, начинающий дизайнер с волосами цвета "замёрзшая брусника" и тремя кольцами в ухе, стояла посреди открытого пространства, сжимая в руке пустую керамическую кружку. Кружка, давно остывшая, была её единственным оправданием перед начальством. В голове царил хаос: последний макет для шампуня "Медовые ноты" был сдан, новые задания ещё не поступили. Её взгляд, быстрый и лихорадочный, метался по мониторам коллег, имитируя бурную мыслительную деятельность, анализ или, на худой конец, ожидание важного файла. Нужно было срочно создать убедительную видимость занятости. Если её бездействие, даже минутное, заметит начальник, мистер Свенссон – человек-график, с такой идеальной осанкой, что казалось, он проглотил линейку, – то рождественский бонус, на который Хельга очень рассчитывала, мог превратиться в тыкву ещё до боя курантов.

«Чёрт, что делать? Я уже три минуты просто стою и делаю вид, что изучаю дизайн потолка. Это слишком пассивно. Может, поменять шрифт в старой, давно утверждённой презентации? Выбрать какой-нибудь максимально нечитаемый готический и потом демонстративно вздохнуть, меняя его обратно? Или просто открыть редактор и полчаса смотреть на пустой холст с умным, страдальческим видом гения?» – лихорадочно думала она, чувствуя, как неприятный холодок пробегает по спине, никак не связанный с зимней погодой.

Через неделю Рождество. Весь Люсвик уже сиял огнями и гирляндами, на Главной площади продавали глёг и имбирное печенье, а агентство захлёбывалось в заказах на праздничные баннеры и рекламные ролики с поющими оленями. Но у Хельги не было никакого рождественского настроения. Ей казалось, что из неё буквально щипцами пытаются выдрать эту самую "праздничную радость", навязывая ей рекламу рождественских носков и скидки на дурацкие ёлочные шары. Волшебство давно превратилось в сплошной коммерческий дедлайн.

«Лишь бы дожить до выходных, – мелькнула утешительная, спасительная мысль. – Длинные выходные – десять дней тишины, пижамы, и без Свенссона. Вот её единственный спасательный круг в круговороте серых дней».

Чтобы разбить опасное оцепенение, она направилась к кулеру за водой, имитируя острую жажду, вызванную напряжённым умственным трудом. Она столкнулась взглядом с бухгалтершей Ингой Арнольдовной, женщиной суровой, с вечно поджатыми губами и острыми, как карандаш, локтями, которая недолюбливала "этих креативщиков за их вольности и вечный беспорядок".

– Что, Хельга, работы нет? – Инга, склонившись над стаканом с водой, окинула её цепким взглядом, который словно прошелся по её не оплаченным вовремя счетам. – Или дизайнерские музы покинули вас прямо перед праздниками, пока я тут свожу наш квартальный дебет?

Ой, прям лопнет сейчас от собственной важности.

– Что вы, Инга Арнольдовна, – деланно улыбнулась Хельга, пытаясь выглядеть убедительно занятой и даже важной. – Наоборот! Просто обдумываю концепцию для нового клиента. Это требует глубокого мыслительного процесса, проникновения в суть…

– Концепции, концепции, – хмыкнула Инга, возвращаясь к своим цифрам и даже не взглянув на Хельгу. – А по мне, так безделье это. Зарплату вам за дело нужно платить, а не за сидение. Ваши "глубокие процессы", Хельга, в финансовом отчете выглядят как ноль продуктивных часов.

Хельга проглотила обиду (хоть и в словах Инги была, к сожалению, некоторая доля суровой, финансовой правды) и отошла, чувствуя себя ещё более потерянной и подавленной. Напряжение в офисе росло, все боялись Свенссона, который в этот час мог выйти и выдать новое, срочное задание "на выходные". Что б не расслаблялись. Это случалось весьма часто.

В этот критический момент дверь кабинета начальника резко распахнулась, как будто кто-то выбил её ногой. Из проёма высунулась голова мистера Свенссона. Его лицо, обычно невозмутимое, выражало крайнюю степень недовольства и нервозности.

– Так! – рявкнул он на весь офис, и его голос отразился от белых стен. – Всем немедленно сворачиваться! Мне только что звонил арендодатель. Через час сюда приедет дезинсектор!

По офису пронёсся вздох облегчения, смешанный с лёгкой, почти забавной, паникой.

– У нас тут, видите ли, завелись тараканы! – Свенссон поморщился, как от кислого лимона. – В архиве! Так что по домам! Живо! Оставьте всё это…ваше. Всё равно ничерта не успеете. Доделаете после празников.

Тараканы? Ну и ладно!

Раздались звуки отодвигаемых стульев. Офисные клерки начали спешно собираться. Тараканы – это отлично! Тараканы это замечательно если из-них всех выгоняют с работы.

Хельга улыбнулась впервые за день. Кто бы мог подумать, что противные букашки могут быть полезны. Она быстро схватила сумку, куртку и бросила взгляд на Ингу, которая всё ещё стояла у кулера, пытаясь, видимо, внести "убытки от тараканов" в статью расходов.

Хельга крикнула ей:

– До свидания, Инга Арнольдовна! Счастливого Рождества!

«Что б тебе Крампус уголь подарил, карга»

Она выскочила из офиса. Однако – какие оригинальные бывают рождественские чудеса! Её выходные начались немного раньше запланированного. А тараканы… это была уже проблема Свенссона, а не её. И это было лучшее рождественское чудо.

Хельга спускалась по лестнице, прочь из офиса, почти физически ощущая, как с её плеч сваливается тяжесть ушедшего дня. На выходе её остановил Юхан, пожилой охранник, который обычно спал, склонившись над кроссвордом, но сейчас выглядел немного бодрее чем обычно. Видно тоже готовился слинять пораньше.

– Ого! Хельга, вы первая! – его густые брови удивленно поползли вверх. – Это что же, конец света? В полшестого вечера, да ещё и перед Рождеством? У Свенссона, что, корпоратив начался?

– Да нет, Юхан, – засмеялась Хельга, запахнув куртку – Настоящее стихийное бедствие. Тараканы. Мистер Свенссон приказал всем эвакуироваться. Дезинсекция. А вы не знали?

– Тараканы! – Юхан покачал головой с видом знатока всех офисных бедствий. – Ну надо же! В нашем-то здании! Видать, это те самые, что сбежали из подержанных морозильников, которые закупили в столовую. Те ещё живучие твари.

– Не удивлюсь, – пробормотала Хельга. – Счастливого Рождества, Юхан!

– И вам того же, – отозвался он. – И хороших выходных!

Улица встретила её гулом предпраздничного Люсвика. Снег, недавно выпавший, искрился под неоновым светом, превращая город в театральную декорацию, припорошенную сахарной пудрой. Хельга вдохнула морозный воздух, пахнущий выхлопными газами, хвоей и почему-то корицей.

Она медленно шла мимо витрин, которые хоть и были коммерческим заговором, но всё же отзывались в сердце лёгким восторгом. В окне кондитерской механические плюшевые медведи-пекари месили тесто; в универмаге «Фьерд» манекены в бархатных платьях с гордым видом демонстрировали скидки, обвешаные блестящей мишурой.

Её почти лирическое настроение было прервано резким «Ух!». Откуда-то из-за угла магазина игрушек, который сиял так будто у хозяина безлимит на электроэнергию, вылетел маленький мальчик в красной шапке, волоча за собой пустые деревянные санки, которые явно были слишком велики для него.

Мальчик, несущийся с энергией метеора, врезался прямо в Хельгу. Санки, оторвавшись от его руки, проскользнули по льду и остановились, уткнувшись полозьями в столб.

– Ой, простите! – закричал мальчик, уставившись на Хельгу огромными, испуганными глазами. – Вы не ушиблись? Я спешу!

Хельга, немного ошарашенная, рассмеялась. Он был такой серьёзный.

– Все в порядке, маленький босс, – сказала она, поправляя ему шапку. – Я цела. Иди и делай свои важные дела.

Мальчик кивнул, подхватил санки и умчался дальше по улице, оставив за собой лёгкое ощущение чуда, которое наконец-то пробилось сквозь рекламный спам.

Хельга дошла до остановки, где уже мерцал жёлтым светом старенький трамвай, маршрут которого вел к её дому. Она запрыгнула в него, с наслаждением усаживаясь у окна. В трамвае было тепло и пахло мокрым войлоком.

Через двадцать минут она спрыгнула с трамвая, который проскрежетал мимо её остановки, и направилась к знакомому трёхэтажному кирпичному зданию. Дом стоял чуть в стороне от главной улицы, выглядел по-северному строго, но уютно, с обязательными гирляндами на окнах первого этажа. Это был старый жилой фонд, которому, казалось, было уже чуть больше сотни лет.

Подъездная дверь, как всегда, требовала приложения силы и особого, известного только жильцам, дёргающего движения: вверх и в сторону. Она поднялась по узкой, скрипучей деревянной лестнице, пропахшей застарелым запахом ужина.

Наконец, она остановилась перед своей дверью. Почти финиш.

Из кармана она достала связку ключей, среди которых главный, латунный, с узорчатой бородкой, выглядел настоящим артефактом.

Тихий щелчок замка.

Хельга толкнула дверь, и мир «Северной Зари», Инги Арнольдовны и грозного Свенссона остался за порогом.

Она переступила порог, и её встретил мягкий полумрак узкого коридора, который, казалось, поглотил всю суету улицы. Это была её маленькая, тихая бухта. Она заметила, что со стороны кухни льётся тёплый жёлтый свет. В воздухе витал густой, обволакивающий аромат имбирного печенья с примесью гвоздики.

– Мам? – позвала она.

– Дорогая? Ты уже вернулась? – отозвался бодрый голос.

Хельга быстро стянула с ног сапоги, бросила сумку на старый дубовый комод и, не раздеваясь, прошла на кухню. По пути она машинально открыла холодильник, оценивая стратегический запас еды, хотя в данный момент была наполнена усталостью больше, чем голодом.

Её мать, Эйра, стояла не на полу, а… на комоде, который явно использовался как временная стремянка. Она была сосредоточена, одной рукой держась за потолок, а другой – старательно развешивая мишуру и гирлянды на кухонном окне. Эйра была женщиной невысокого роста, но невероятно активной и деятельной. Её рыжие волосы были аккуратно собраны в пучок, и даже в столь неустойчивой позе она выглядела собранной и готовой к бою.

– Мам! Ты что делаешь? – Хельга подошла ближе. – Ты же сейчас свалишься! Дай я!

Эйра, по сравнению с ней, была "чуть выше гнома", и тот факт, что Хельга вымахала выше обоих своих родителей, всегда вызывал у матери легкое, но гордое недоумение.

– Нет-нет, моя дорогая, – Эйра махнула рукой, игнорируя шаткость своего положения. – Я почти закончила. Осталось только закинуть провод на вот тот гвоздик! Ты же знаешь, если я что-то начала, мне это надо закончить.

– Тебе бы только навести суеты, – усмехнулась Хельга. – Пожалуйста, дай мне гирлянды. Я за секунду всё поправлю.

– Спасибо, милая, но твоя помощь мне сейчас не нужна, – Эйра спрыгнула с комода с неожиданной для своего возраста грацией. – Но вот что действительно нужно. Я пропустила таймер. Можешь вытащить печенье из духовки? Иначе оно превратится в уголь, и я засуну его в твой рождественский носок.

Хельга потянулась за прихватками.

– Как ты так рано? – спросила мать – Как прошёл день в этом… «Пчелином Улье»?

– Рабочий день, можно сказать, прошёл весьма удачно если тебя отпускают с миром и пораньше, – Хельга выставила противень, и кухня наполнилась ещё более концентрированным ароматом. Идеально поджаренные имбирные человечки, слегка румяные, лежали в ожидании глазури – Кстати, ты что-то напутала. Медовый что-то там это шампунь. А я работаю в Северном…ладно, дайте мне подсказку. Хотя нет, это совершенно неважно. Главное, что я уже дома.

– Это уже чудо, – улыбнулась мать. – Ставь чайник, милая. Мне срочно нужен крепкий, горячий чай. Сейчас сядем и съедим всю эту восхитительную гору печенья.

Хельга, выполняя просьбу, набрала воду. Её взгляд невольно остановился на рамке, стоящей на небольшом буфете. Фотография, сделанная прошлым летом: её отец – тощий, улыбчивый мужчина в рыбацкой панаме. Сейчас он лежал в больнице. Пожар на заводе, кома. Мысли о нём приносили с собой грусть, тяжёлую, как мокрый снег. Хельга быстро отвернулась, пытаясь отогнать это чувство, чтобы не разрушать хрупкое кухонное спокойствие.

В этот момент тишину нарушило тихое:

«Мяу»

Кот Сигурд, огромный серый кот, который обычно вёл себя как старый, благородный князь, спустился с дивана в гостиной. Он подошел к ногам Хельги и начал настойчиво тереться о ее джинсы, словно требуя отчёта о том, где она пропадала весь день.

«Мяу» было не просто звуком, а целой претензией. Хельга опустилась на корточки, её губы невольно растянулись в улыбке. Она запустила пальцы в густую, плотную, как северный мох, шерсть Сигурда. Кот, наконец получивший заслуженное внимание, принялся неистово тереться, выгибая спину аркой, и урчал с громкостью старого дизельного двигателя. К ладони Хельги тут же прилипло много шерсти, которую она небрежно вытерла об джинсы.

В этом доме действовал негласный консенсус, что кошачья шерсть – это не грязь, а приправа к еде и принт на одежде. Это была неизбежная жертва ради привилегии держать в доме Его Котейшество.

Хельга миловалась с котом до тех пор, пока электрический чайник не издал щелчок. Сигурд, который вился у ног, был решительно, но нежно выставлен за дверь кухни. Коту и чайнику с кипятком следовало находиться друг от друга далеко и ещё дальше.

– Прости, Сиг, – прошептала она через закрытую дверь, – но это меры безопасности. Потерпи.

Сразу же после этого за дверью раздался требовательный и невероятно громкий «МАУ!» – обиженный, протяжный вопль, который мог бы привлечь внимание. Хельга лишь закатила глаза, но была непреклонна.

Она разлила кипяток по двум большим керамическим кружкам, которые тут же согрели её ладони. Мать уже сидела за столом.

Хельга села напротив. Они молча пили чай и ели печенье. Эйра, обычно неиссякаемый источник болтовни, была на удивление тихой. Хельге показалось, что мать более взволнована, чем обычно. Она не суетилась, не подпрыгивала, не делала планов на завтра, а лишь медленно потягивала чай, и это было непривычно. Что-то определенно её тревожило.

Тишина продолжалась, пока не было съедено около трети имбирных человечков. Эйра отставила кружку, посмотрела в окно на улицу, которая уже окончательно утонула в мягких, размытых рождественских огнях, и тяжело вздохнула.

– Иногда я жалею, – произнесла она тихо, словно обращаясь к мигающей гирлянде.

Хельга нахмурилась, её сердце неприятно сжалось.

– Об отце? – спросила она, осторожно, как будто боясь разбить хрупкий лёд.

– Нет. Сегодня не о нём, – Эйра покачала головой, но не повернулась.

Хельга совершенно не могла представить, о чём еще могла жалеть мать. Эйра всегда была беззаботной, радостной женщиной, которая умела превращать любой день в маленький праздник. Практически вечным ребенком.

Снова наступила тишина, густая и неловкая. Хельга скомкала в руке бумажную салфетку.

Наконец, Эйра повернулась, и её рыжие брови сошлись на переносице. Взгляд был серьёзным, почти торжественным.

– Хельга. Нам нужно поговорить о кое-чём очень важном, – сказала она.

Хельга напряглась. Вот она – гадость от мироздания. Но девушка тут же взяла себя в руки. Если маму что-то тревожит, Хельга всегда разделит с ней это, каким бы тяжелым бремя не было. Это был её долг.

Этот критический, нервозный момент разбил Сигурд, завопив под дверью особенно громко, протяжно и требовательно. Его вопль прозвучал как «Я ЖДУ ТЕБЯ ТАМ ТРИСТА ЛЕТ И УМИРАЮ ОТ ГОЛОДА! Я СЛЫШУ КАК ВЫ ЖУЁТЕ!».

Хельга закатила глаза, почувствовав мгновенный приступ раздражения и облегчения одновременно.

– Сейчас, мам, – пробормотала она. – Этот шерстяной тиран не даст нам поговорить.

Она встала и отправилась открывать дверь. Сигурд тут же ввалился, требуя ласки и, вероятно, кусок имбирного человека. Которое ему конечно не дадут во избежание обрыганых ковров.

В итоге они съели всё печенье, не оставив на тарелке ни крошки. Напряжение немного спало.

– Хорошо, – сказала Эйра, когда Хельга встала. – Я подожду в гостиной. Когда помоешь посуду, приходи. Мы закончим наш разговор там.

Хельга согласно кивнула и принялась мыть кружки, задумчиво смотря в спину уходящей матери.

Хельга тщательно вытерла руки вафельным полотенцем, аккуратно расправила его на ручке духовки и глубоко вздохнула, настраиваясь на разговор. Каким бы он ни был, отступать было некуда.

Она последовала за Эйрой в гостиную, чувствуя, как половицы скрипят под ногами громче обычного, словно предупреждая о чём-то. Сигурд, добившись своего – то есть, беспрепятственного доступа на кухню – потерял к людям всякий интерес и величественно, как обиженый, но не сломленный монарх, растекся меховой лужей под столом.

В гостиной горел только старый торшер с бахромой, отбрасывая на стены длинные, ломаные тени. Мать сидела на краю дивана, сгорбившись, и нервно накручивала на палец пояс от своего махрового халата. Этот жест – мелкий, суетливый – говорил о её крайней нервозности.

– Знаешь, твой отец и я… очень любили друг друга, – начала она тихо, глядя куда-то сквозь ковёр. Голос её дрогнул.

Эйра похлопала ладонью по подушке рядом с собой:

– Присядь, Хельга. Это долгая история.

Хельга послушно опустилась на диван. Пружины жалобно скрипнули.

– Я жила и работала очень далеко отсюда, – продолжила мать, подбирая слова так осторожно, словно шла по минному полю. – Ещё до встречи с твоим папой. Там всё совсем другое. Там… как будто не совсем этот мир.

«О господи, – пронеслось в голове у Хельги, и липкий холодок страха коснулся затылка. – Только не это. Секты? У неё началось то же самое, что у бабушки Астрид? "Не совсем этот мир" – это обычно эвфемизм для какого-нибудь храма в горах, где едят только солнечный свет».

Она пыталась сохранить спокойное выражение лица, но внутри всё сжалось. Мама всегда была эксцентричной, да. Она верила в приметы, разговаривала с предметами и иногда гадала на чаинках. Но говорить о «других мирах» с такой пугающей серъёзностью – это был новый уровень.

– Это будет совершенно безумный разговор, – вдруг выпалила Эйра, резко повернувшись к дочери. В её глазах появился подозрительный блеск – Хельга, умоляю, просто выслушай. Пожалуйста, не считай меня сумасшедшей. Я знаю, как это звучит.

Не дожидаясь ответа, она зажмурилась, словно собираясь с духом перед прыжком в ледяную воду, и вдруг вскочила.

– Сейчас. Я сейчас.

Она метнулась в спальню и через минуту вернулась, держа в руках небольшую, тяжёлую на вид шкатулку из тёмного, почти чёрного дерева. Хельга никогда раньше не видела этой вещи. Крышка шкатулки была покрыта сложной, завораживающей резьбой: странные геометрические узоры переплетались в бесконечные спирали, а по краям шли символы, похожие то ли на руны, то ли на какие-то древние, давно забытые цифры.

Эйра поставила шкатулку на журнальный столик, отодвинув стопку журналов «Сад и Огород». Щёлкнул скрытый механизм.

Мать откинула крышку и бережно, двумя руками, достала оттуда стеклянный шар. На первый взгляд он выглядел как обычный рождественский сувенир, какими были завалены полки в «Фьёрде». Внутри, в прозрачной вязкой жидкости, стояли миниатюрные заснеженные домики с островерхими крышами.

Вот только снег внутри не падал. Он висел в воздухе неподвижной алмазной пылью. И домики выглядели пугающе детализированными – в крошечных окнах, если присмотреться, дрожал настоящий, живой свет.

– Положи руку на шар, – попросила Эйра шепотом, и в её голосе звучала мольба. – Просто коснись стекла.

Хельга накрыла ладонью прохладную поверхность шара почти мгновенно. Не ради магии, конечно, и не ради любопытства. Ей просто нужно было, чтобы мама перестала смотреть на неё этими несчастными, умоляющими глазами, в которых плескался страх быть отвергнутой. «Ну вот, я трогаю стекло, – подумала она. – Сейчас ничего не произойдет, мы закроем тему, и я запишу её к врачу».

Мир резко побелел.

Гостиная, торшер с бахромой, запах пыли и старых книг – всё это исчезло, словно кто-то резко выдернул шнур из розетки реальности.

Хельга стояла по щиколотку в снегу.

Воздух ударил в лёгкие: ледяной и кристально чистый, пахнущий хвоей и морозной свежестью так остро, что перехватило дыхание. Это была не галлюцинация: холод был абсолютно, безжалостно реальным. Он мгновенно пробрался под её тонкую домашнюю кофту, куснул за щеки и заставил пальцы на ногах сжаться.

Вокруг, насколько хватало глаз, возвышались исполинские ели, их ветви гнулись под тяжестью снежных шапок. А прямо перед ней, в низине, укрытая сугробами, как пуховым одеялом, лежала деревня.

Это место казалось сотканным из снов и полузабытых детских воспоминаний. Маленькие домики с островерхими крышами жались друг к другу, словно стайка озябших воробьев. Их стены были выкрашены в тёплые цвета – они казались пряничными декорациями. Из кривых, словно нарисованных детской рукой труб, в небо поднимались тонкие струйки дыма, которые не рассеивались, а завивались в причудливые спирали.

Свет в окнах был живым, дрожащим, маслянисто-желтым. Он обещал такой уют, такое абсолютное спокойствие, которое бывает только в глубоком детстве, в канун праздника, когда ты точно знаешь, что мир безопасен, а чудеса неизбежны.

Снег падал медленно, огромными пушистыми хлопьями, заглушая все звуки. Тишина здесь была не пустой, а ватной, мягкой, звенящей. Хельгу накрыло странное чувство дежавю, тягучее и сладкое, будто она вернулась домой, хотя никогда здесь не была. Сердце защемило от необъяснимой тоски и восторга одновременно.

– Мам?.. – прошептала она, и пар вырвался изо рта белым облачком.

Рывок.

Ледяной ветер исчез. В нос снова ударил запах старого дивана.

Хельга судорожно вздохнула, хватая ртом тёплый, спертый воздух квартиры. Она сидела на рядом с мамой. Её рука всё ещё лежала на гладком стекле шара, но пальцы были ледяными и дрожали.

Эйра сидела напротив, крепко сжимая её вторую руку в своих тёплых, сухих ладонях. Она смотрела на дочь с виноватой нежностью.

В голове у Хельги царил абсолютный, звенящий хаос. Мысли сталкивались друг с другом, как бильярдные шары, не в силах сложиться в единую картину.

«Что это было?»

«Гипноз?»

«Я сошла с ума? Мы обе сошли с ума? Газ? Утечка газа?»

«Но я чувствовала холод! У меня мокрые ноги!» – она бросила быстрый взгляд вниз, но её носки были сухими.

– Мама… – голос Хельги сорвался на сип. – Как… Куда…?

Эйра вздохнула, аккуратно закрыла крышку шкатулки, пряча невероятный мир внутри, и опустила глаза, разглядывая узор на ковре, словно там был написан текст её речи.

– Я знала, что объяснить словами не получится, – тихо произнесла она. – Прости за шок.

Она подняла взгляд на Хельгу. Теперь в её глазах не было безумия, только усталая серьезность.

– Хельга, веришь ты или нет, но я – рождественский эльф.

В гостиной повисла тишина. Густая, звенящая, в которой было слышно только как где-то на кухне шебуршится Сигурд.

А затем раздался визг.

– Я всегда знала! – завопила Хельга, подпрыгнув на диване так, что пружины жалобно взвыли. – Я всегда знала, что я грёбаная фея!

Мама, ожидавшая обморока, истерики или вызова санитаров, вздрогнула. Она явно плохо знала свою дочь. Хельга не испугалась. Хельга была в диком, первобытном восторге. Пазл в её голове, который никогда не складывался – её странности, ненависть к рутине, ощущение, что она играет в чужую игру, – наконец-то щёлкнул.

Она была готова прыгать до потолка, сшибая люстру, но вместо этого села, вцепившись в подушку, и тихо, ритмично повизгивала, точь-в-точь как несмазанная петля старой двери.

– Мама, – выдохнула она, сияя глазами, в которых отражался восторг безумца. – Раз ты фея, значит, я тоже фея?

Эйра обречённо прислонила ладонь к лицу, пряча глаза.

– Дорогая, я не фея. Я рождественский эльф. И да, технически ты тоже эльф. Наполовину.

– А у меня будут крылья? – с обезоруживающей детской непосредственностью спросила Хельга. – И магия? Я смогу летать?

В её двадцать семь лет, при наличии ипотеки и больной спины, этот вопрос звучал не просто нелепо, а сюрреалистично. Но Хельге было плевать. Внутри она уже раздувалась от собственной важности, как воздушный шар.

«Выкуси, обыденный, серый мир, – злорадно подумала она. – Получите, неудачники-нормисы. Я всегда знала, что достойна большего, чем прозябание в офисе и скидки на гречку». Она – избранная. Она – магическое существо.

Эйра убрала руку от лица и посмотрела на дочь с выражением глубокого скепсиса.

– Дорогая. Приди в себя, прошу тебя. Где ты видела рождественского эльфа с крыльями? В дешёвых мультфильмах? Я, конечно, рада, что ты так… легко восприняла эту новость, но, свет мой, я, пожалуй, подожду, когда у тебя восстановятся нормальные мыслительные процессы.

– Где бы я видела рождественских эльфов? – возмутилась Хельга, скрестив руки на груди. – Ну да, они же каждый день толпами по улице бегают, в трамваях толкаются, ага. Откуда мне знать что там у них: хвосты, рога или перья на заднице?

Она на секунду задумалась, переваривая отсутствие крыльев, но тут же нашла новый повод для энтузиазма:

– Ладно. Чёрт с ними, с крыльями, на такси доеду. А магия? Магия-то будет? Я смогу щёлкнуть пальцами и… ну, не знаю, сделать уборку? Или наколдовать миллион?

Эйра покачала головой.

– Магия у нас есть, Хельга. Но она работает только в нашем мире – в Сноудрим. Это место, где сны становятся реальностью. Здесь, в мире людей, эльфы не могут использовать магию.

Лицо Хельги вытянулось. Она сдулась с жалобным свистом.

– Несправедливо! – почти простонала она, откидываясь на спинку дивана. – Это просто свинство! Я бы перекрасила волосы Инги Арнольдовны в ядовито-голубой цвет. Навечно! А Свенссона… – она мечтательно прикрыла глаза. – Я бы превратила его в кота. Толстого, рыжего кота. Чтоб его пушистость хоть как-то компенсировала его дрянной характер.

Эйра посмотрела на неё с легкой укоризной, но уголки её губ дрогнули.

– Вот именно поэтому, Хельга, эльфам и нельзя колдовать в человеческом мире. Мы бы превратили его в хаос за полчаса.

Мать помолчала, глядя на счастливую дочь, а затем вдруг заговорщически прищурилась. В её глазах промелькнула та самая искра, которую Хельга видела в детстве, когда мама разрешала не спать в новогоднюю ночь.

– Хотя… – протянула Эйра шёпотом. – Есть исключения.

– Какие? Какие? – Хельга моментально подалась вперед, и в её глазах снова вспыхнул тот самый лихорадочный блеск пакостного энтузиазма.

Эйра отстранилась и снова оперлась локтями о колени, наклоняясь ближе.

– В ночь Рождества, – прошептала она, и звук её голоса стал почти заговорщическим, словно это была древняя, запретная тайна. – Эльфы могут использовать свою силу в человеческом мире только одну ночь в году. Это единственное окно, когда завеса тонка, а магия Истока окутывает всю землю.

– Но… почему я никогда не колдовала на Рождество? – Хельга озадаченно нахмурилась, пытаясь вспомнить все свои рождественские вечера: они были скучны, нормальны и лишены малейшего намёка на фейерверки волшебства.

Мать нежно улыбнулась, и эта улыбка была полна печали и понимания.

– У нашей магии есть своя цена, дорогая. Мы рождаемся от Истока – места, которое ты видела в шаре – и получаем от него его великую силу в момент рождения. Но ты, Хельга, рождена наполовину человеком. У тебя был выбор, данное тебе право на обычную жизнь. Но этот выбор также ограничивал тебя. Пока ты не принадлежишь полностью Истоку, ты не можешь черпать силу от него.

– Скоро ночь Рождества! – Встрепенулась Хельга, и в её глазах загорелся дикий, отчаянный огонь. – А магия может?..

Она осеклась. Слово застряло в горле, горькое и острое. Хельга хотела спросить, может ли магия спасти папу, вернуть его из комы, но не решилась произнести это вслух. Вдруг магия не способна на такое чудо? Вдруг она сейчас наступит маме на самое больное, кровоточащее место?

Но Эйра, всегда невероятно проницательная, поняла всё. Она сжала руку дочери, и в её глазах не было ни грамма удивления, только глубокое, материнское сочувствие.

– Именно об этом я хотела поговорить, Хельга. О твоем отце. И о том, что рождественское чудо действительно может спасти его.

Сердце Хельги наполнилось такой внезапной, ошеломляющей надеждой, что закружилась голова.

– Но… – сказала Эйра, и взгляд её потускнел, словно она смотрела на свою собственную жертву. – Я не способна на это чудо. Я потеряла свою силу.

И прежде чем Хельга успела упасть духом, она добавила:

– Ты можешь это сделать.

Хельга, не раздумывая ни секунды, схватила обе руки матери.

– Скажи, что нужно сделать! Я сделаю всё что смогу! Я готова!

– Не спеши бросаться обещаниями, дорогая, – похлопала её по руке Эйра, словно усмиряя скаковую лошадь.

– А почему ты потеряла силу? – спросила Хельга, чувствуя, как внутри нарастает горечь.

– Я связала свою судьбу с твоим отцом и дала ему клятву верности. Любовь к человеку и выбор земной жизни – это был отказ от Истока. Я потеряла безусловную связь с ним и магический дар. Только благодаря этому и появилась на свет ты, милая, – Эйра ласково провела большим пальцем по тыльной стороне ладони дочери. – И в отличие от меня, перед Истоком ты невинна. Если придёшь к нему, он примет тебя. И ты сможешь получить рождественское чудо.

– Да, я сделаю это! – Готовность Хельги была абсолютной. Какой ценой бы ни было это чудо, оно стоило того.

Но мать снова нахмурилась и покачала головой, словно видя будущее, которое Хельга не могла предвидеть.

– Даже если отец забудет тебя?

Сердце Хельги пронзила боль, острая, как осколок льда.

– Забудет? Почему? – Она тут же поняла сама, глядя на шкатулку: конечно, это плата. За самый драгоценный дар, который она бы хотела получить на рождество – Потому что люди не должны помнить рождественских эльфов?

– Именно. Так было решено давным-давно, – кивнула мать. – И, наверное, в этом был смысл. Но и это ещё не всё. Ты также не сможешь надолго оставаться в этом мире. Существовать в человеческом мире станет невероятно тяжело. Земля, эта реальность, она начнет вытягивать из тебя всю радость бытия.

Хельга задумчиво прищурилась, глядя на стену.

– Хм. А я вот думаю, человеческий мир всю мою жизнь вытягивает из меня радость бытия. Что ж, горе-то какое, – сказала она с ехидством.

Эйра молча смотрела на дочь. Замолчала и Хельга, осознавая всю тяжесть выбора.

– Мам, – сказала Хельга, чувствуя, что ей нужно срочно отвлечься – Включи-ка телевизор. Оставим это до завтра.

Это была старая, мудрая фраза Эйры: «Важные решения требуют бодрого духа и крепкого сна».

Но перед тем, как встать, Хельга не удержалась.

– Мать, а если я стану эльфом, то я тоже стану ростом с гнома? Ай!

Эйра, не сдержавшись, швырнула в свою глупую, болтливую дочь подушкой.

Глава 2

Раннее утро субботы вползало в комнату Хельги незваным гостем. Солнечный свет, наглый и яркий для столь раннего часа, пробивался сквозь щели в плотных шторах, ложась косыми, пыльными полосами на пол. За окном город ещё только просыпался: редкие машины шуршали по мокрому асфальту, а где-то вдали монотонно сигналил мусоровоз.

Хельга застонала, пытаясь отвернуться от света и натянуть одеяло повыше, но простыни предательски сползали. Вчерашний вечер казался мутным сном, плодом больного воображения, а не реальностью. Эльфы? Волшебный мир? Спасение отца? Чушь собачья.

Наконец, сдавшись натиску утра и неотложным потребностям организма, она с кряхтением выбралась из постели. Сонно почёсываясь и зевая во весь рот, она побрела на кухню, надеясь на чашку крепкого кофе и подтверждение того, что мир всё ещё стоял на своих скучных основаниях.

– Мам, мне же не приснилось вчера, что ты рождественский эльф? – спросила Хельга. Так, на всякий случай.

За окном было ещё очень раннее утро, едва брезжил рассвет.

– Нет, тебе не приснилось, – отозвалась мама, Эйра. Она сидела за кухонным столом с вязанием в руках, её спицы проворно мелькали в тусклом свете. Она вязала…что-то. Хельге ещё ни разу не доводилось увидеть хотя бы одно готовое изделие.

Что ж, это хотя бы не один из тех подлых снов, где было всё сказочно и волшебно, а потом приходилось топать в школу и жить жизнь провинциального тинейджера.

Хельга, едва стряхивая с себя паутину сонливости, поплелась в душ, пытаясь переварить сюрреалистическую реальность. Её мысли путались, как провода наушников и было совершенно непонятно как с такой пустой головой принимать важные решения.

Вскоре из ванной раздалось её громкое, самозабвенное пение:

Мёд и солнце, в каждой ноте!

Наслажденье нам даёте!

Наш шампунь-медовый край!

Есть в продаже – налетай!

Пока Хельга распевала рекламную оду, которая достала всех, кто её слышал триста раз за день, кот Сигурд, чуя начало нового дня, забегал по всей квартире. В гостиной слышалось негромкое, убаюкивающее бормотание включённого телевизора.

Через несколько минут Хельга вышла из душа, завернулась в махровый халат и вернулась в свою комнату.

Это было логово бунтующего подростка, застывшее во времени. Яркие обои с мультяшными попугаями кричали о её бунтарской и инфантильной натуре, а компьютер, обклеенный стикерами с героями комиксов, напоминал о том, что она и не собиралась взрослеть. Большой книжный шкаф был набит под завязку, а односпальная кровать, стоявшая здесь с её двенадцатилетия, была ей безнадёжно мала, но Хельга не хотела её менять из принципа, хотя ноги давно торчали «наружу»

Она подошла к старому письменному столу, выдвинула ящик, полный всякой мелочи, и достала маленькую коробочку. Открыв её, Хельга на мгновение залюбовалась помолвочным кольцом – тонким серебряным ободком с небольшим камнем. Её губы тронула мимолетная, сложная улыбка. Затем она резко захлопнула коробочку и небрежно кинула её обратно в ящик, будто какой-то хлам. Который жалко выкинуть, потому он храниться «до востребования»

Её взгляд скользнул дальше по комнате, зацепившись за гитару, стоявшую в углу. Над ней, прикрепленная скотчем к стене, висела старая семейная фотография. На ней Хельга – с проколотым носом и ярко-розовым, торчащим вверх ирокезом. Она была той ещё оторвой. Мама чудом не поседела, а Хельга чудом осталась жива. Отец всегда поддерживал её в любых начинаниях – видимо хотел погулять на похоронах.

Хельга застыла посреди комнаты, и ей показалось, что мир вокруг – этот привычный мир, тоже застыл. Будто ожидая – единственного решения. В лучах света, проникающих с улицы, сверкали и медленно плавали пылинки, казавшиеся крошечными, танцующими звёздами.

– Я рождена для героических дел, – сказала она вслух, и этот тихий, внутренний голос звучал абсолютно убедительно.

Она подошла к компьютеру, на котором среди прочего был приклеен любимый супергерой – Бен-Красный. Хельга дурашливо, но с твердой решимостью, вытянула кулак в его сторону.

– Мы с тобой никогда не отступаем, мужик, – сказала она. – Ни в одном из миров.

Потом она вытерла волосы полотенцем и снова пошла на кухню.

– Мам, – начала она без предисловий, доставая свою кружку. – Ты ведь не думала, что я передумаю?

– Нет, – ответила Эйра, откладывая вязание, и её взгляд был спокойным и проницательным. – Но я верю, что ты составляла список вопросов, которые захочешь задать.

– Угадала, – кивнула Хельга с энтузиазмом. – Два часа этим вчера занималась. До Рождества осталось три дня. Если добывать рождественское чудо, то у нас осталось немного времени. Мне нужно знать всё, и подробно.

Эйра спокойно улыбнулась.

– О, не переживай, дорогая о времени. Рождественская ночь в Сноудриме длится целый год.

– Это как это? – Заинтересованно спросила Хельга, останавливаясь на полпути к раковине.

– Ну, ты ведь представь, сколько работы на Духов Рождества сваливается в одну-единственную ночь, – Эйра объяснила, словно говорила о графике работы почты. – Много, целая куча работы. Поэтому, по капризу магии, чтобы не превращать волшебство в хаос и аврал, ночь взяла и превратилась в год.

– Вот это да! Какая крутая магия! – Хельга восхитилась.

Вот так взять и сделать из одних суток – целый год.

– Да. Так что время – это наша наименьшая забота.

Хельга села за стол, скрестив руки на груди. Мама подвинула к ней чашку чая. Его аромат был густым и успокаивающим. Самое то, когда пошаливают нервишки.

– Так что мне делать в Сноудрим? Где найти Исток? Как заключить контракт?

Эйра сделала глоток чая, её взгляд стал серьёзным, как и подобает рождественскому эльфу, посвящающему дочь в семейные тайны.

– Дорогая, прости что расстраиваю тебя, но сразу предупрежу, что тебе придётся поработать на работе.

В этот самый момент где-то на кухонном столе раздался громкий, жизнерадостный писк тостера. Из него выскочили два идеально румяных кусочка хлеба, отвлекая внимание лишь на секунду.

Лицо Хельги вытянулось так, словно она проглотила кислый лимон.

– Что? Это очень тоскливое получается рождественское приключение. Совсем не сказочно!

Не для того она хотела стать феей, что бы в конце концов работать работу.

– Ну, давай сосредоточимся на спасении твоего отца, – мягко сказала Эйра. Она взяла Хельгу за руку, и это простое, тёплое прикосновение мгновенно заземлило девушку, выдернув её из мира единорогов.

Хельга посеръёзнела, отбрасывая в сторону свои детские фантазии.

– И кем я там буду работать?

В голове Хельги мгновенно пронеслись бредовые идеи: Упаковщицей подарков на конвейере? Сортировщицей плохих и хороших детей? Или, может быть, чистильщицей рогов северным оленям? Эльфы работают? Это же нонсенс, они должны порхать и петь!

– Конечно, ты будешь дарить счастье людям. Невинное, хрустальное счастье – топливо для разжигания рождественского чуда. Ты будешь помогать искать дело всей жизни или заставишь посмотреть назад и раскаятся во зле, или, быть может, поможешь сойтись парочке влюблённых, – объяснила Эйра.

Хельга считала себя недостаточно креативной для таких дел. Ей бы шлёпать на задницы детских игрушек логотипы местных корпораций. У эльфов же есть корпорации?

– Разве это не работа каких-нибудь ангелов? – проворчала Хельга, скептически приподняв бровь. Всё это выглядело как подходящая работа для этих ребят.

– Ангелы тоже хотят отдохнуть в Рождество, – спокойно сказала Эйра.

Ну, это справедливо. Всем нужен отпуск.

Хельга хотела сказать: «ты так сказала, как будто ангелы реально существуют». Но не стала поднимать эту тему. И правда, после признания о рождественских эльфах, ангелы уже не казались такой уж дикостью. Были более важные вопросы для выяснения.

– А что с Истоком? – спросила Хельга.

Было неясно как будет выглядеть контракт с ним.

Она невольно представила себе жуткий ритуал: она, в белой рубахе, стоит посреди мрачного, ледяного храма. Вокруг – каменные булыжники, покрытые древними, зловещими рунами. Она делает надрез на ладони и заключает контракт с неким грозным языческим идолом. Жутковато.

Но мама разбила её фантазии в пух и прах:

– Исток живёт в сердцах. Как только ты приедешь в Сноудрим, то тотчас услышишь его. И с каждым днём будешь слышать всё сильнее. У Истока нет физического воплощения.

– Звучит как начало шизофрении, – прокомментировала Хельга, потирая виски. Слышать что-то в голове… Вроде не страшно, но не хотелось – Так мне просто надо приехать в эльфийский край? И всё? На чём? На санях, запряжённых собаками? – Пошутила она.

Внезапно с пола донёсся стремительный топот, а затем – гулкий стук. По кухне, словно меховым снарядом, пронёсся кот Сигурд. Он, видимо, решил, что утро – идеальное время для тренировки. Он совершил головокружительный прыжок на раковину, выпрыгнул оттуда, промчался мимо стульев и, завершив свою пробежку, ловко взобрался на штору у окна. Там, над самым карнизом, он коротко, требовательно «Мяу!»-кнул, задрав голову, словно отчитываясь о выполнении миссии.

Эйра улыбнулась, посмотрев на кота.

– Хороший вопрос, – продолжила она, не смутившись. – В Сноудрим можно добраться только на поезде.

Вечером того же дня, когда последние лучи заходящего зимнего солнца окрасили кухню в медовые тона, Хельга и Эйра сидели напротив друг друга на балконе и смотрели на засыпающий город. Разговор, полный невероятных открытий, неизбежно коснулся и цены волшебства.

Хельга, силясь не выдать дрожь в голосе, наконец, решилась задать вопрос, который мучил её с прошлой ночи.

– Мам, когда ты вчера сказала, что жалеешь… Ты имела ввиду нашу связь с отцом? Ты ведь потеряла связь с Истоком, потеряла магию и свою привычную жизнь, став… человеком.

Эйра, сидевшая напротив, грустно улыбнулась. Эта улыбка была наполнена тихой, многолетней тоской.

– Я уже и не думала, что ты вспомнишь.

Потом, немного помолчав, она медленно погладила край своего пледа.

– Я жалею об этом. Всегда жалела, Хельга. Мир людей для меня и поныне непонятен и страшен. Здесь всё такое…тяжёлое. Но я мятежное дитя света – я не в силах изменить свои чувства.

Эйра подняла на дочь взгляд, и в нём вспыхнула твёрдая уверенность.

– Стала бы я что-то менять в прошлом? Нет – никогда. У меня трое восхитительных детей и любимый муж, с которыми я провела много счастливых минут. Эти минуты стоят любой магии.

В глазах Хельги защипало от подступающих слёз. Эта искренность, эта жертва, которую она до конца не осознавала, вдруг обрушилась на неё всей тяжестью. Она пыталась быть сильной, быть будущим спасителем, но сейчас ей просто хотелось быть маленькой девочкой.

Она не смогла сдержаться. Она сползла на пол, уткнулась головой в колени матери, и горькие, невысказанные слёзы хлынули наружу.

– Я не хочу, чтобы папа меня забыл, – всхлипывая, проговорила она, вспоминая вчерашнее условие. – Я хочу, чтобы мы снова все вместе праздновали Рождество. И это, и все последующие, и ещё долго-долго потом!

Эйра обняла дочь, прижимая её голову к себе.

– Всё обязательно будет, моя девочка. Но чтобы сказка закончилась «долго и счастливо», придётся победить дракона.

Город засыпал. Закат вспыхнул ярким заревом и погас.

Они проговорили весь вечер и пол-ночи. Эйра рассказывала о Сноудриме. Она отвечала на все, даже на самые глупые, вопросы Хельги. Когда-то Эйре точно также приходилось отвечать на десять тысячь «почему», которые сыпались из Хельги как из рога изобилия. Это было много-много лет назад. Тогда вопросы были простые, из разряда «почему небо голубое, а пчела полосатая?». С тех пор прошло больше двадцати лет, а вопросов стало ещё больше.

Когда наконец наступило утро, и бледный свет просочился в окно, Хельга была готова. Точно не к ответственности, но она собиралась увидеть «этот ваш Сноудрим».

Зря она что-ли мечтала стать грёбаной феей?

Утро выдалось ясным и морозным. Дыхание превращалось в лёгкий туман, иней покрывал ветви деревьев белоснежным кружевом. Фонари горели розовым светом освещая привокзальную площадь.

Хельга и Эйра стояли напротив здания Городского вокзала. Это было типичное, серое строение из 70-х годов, скучное и практичное. Вокруг сновали самые обычные люди: спешащие студенты с рюкзаками, деловые люди с чемоданами на колёсиках, пожилые пары, ожидающие электричку. Всё было до невозможности обычным.

Хельга не верилось, что где-то здесь, среди суеты и лёгкого флёра жареных пирожков, может скрываться вход в волшебный мир Сноудрима.

– И куда мы? – спросила она, когда Эйра решительно обошла вход, даже не взглянув на расписание поездов.

Эйра лишь загадочно улыбнулась и повела дочь вдоль длинного, серого бетонного забора, ограждающего пути. Они быстро свернули с асфальта на узкую, дикую тропу.

Чем дальше они уходили, тем непригляднее становился пейзаж. Под ногами хрустел не снег, а грязь, перемешанная с разбитым стеклом. Вдоль тропы были разбросаны стеклянные бутылки, шприцы и всякий неприглядный мусор. На голых ветвях деревьев, как уродливые, цветные плоды, то тут, то там висели застрявшие, трепещущие на ветру, полиэтиленовые пакеты из супермаркетов. Хельга смотрела под ноги, что бы не зацепить ногой какой нибудь хлам. Не хотелось бы наступить на какую нибудь грязную ржавую консервную банку.

В густых, спутанных зарослях, таились всякие непотребства.

Взгляд Хельги становился всё более скептическим.

– По-моему, здесь неподходящее место для портала в магический мир, – озвучила она свои сомнения, чувствуя, как вся её решимость медленно улетучивается.

Мама озорно улыбнулась, и этот взгляд был так далёк от образа обычной матери, что Хельга невольно дёрнулась.

– Ну-ну. Место самое подходящее. Свет рождественского волшебства должен проникать до глубин самой тёмной бездны, дорогая. Наш мир нуждается в счастье больше всего именно здесь.

В итоге они дошли до дыры в бетонном заборе. Дырень была большая, проделанная, казалось, ковшом взбесившегося бульдозера. Из её краёв торчала ржавая, зазубренная арматура. Это один из тех ходов «для местных».

Эйра, несмотря на длинное зимнее пальто, легко запрыгнула в проём. С той стороны она подбодрила дочь:

– Ну же, давай. Главное – не зацепись!

Сначала они переправили через дыру Хельгин небольшой, но набитый рюкзак. И только потом полезла сама Хельга, согнувшись в три погибели, чтобы не зацепить затылком торчащие, острые прутья арматуры. Вдох-выдох, и она на другой стороне.

Хельга выпрямилась и поражённо осмотрелась. Железнодорожное полотно было покрыто густым, молочно-белым туманом. Небо над головой было по-прежнему ясным, но здесь, за забором, царила иная погода. Туман как упавшее облако укрывал рельсы и шпалы, и в нём, как призраки, терялись силуэты тёмных, тяжёлых грузовых составов, будто застывших здесь на века. Место было совершенно безлюдно.

Хельга поежилась. «Снаружи – морозная ясность и толпа людей. Здесь – плотный, жутковатый туман и полная тишина. Будто мы попали не за забор, а в другой сезон», – подумала она, чувствуя, как её скепсис сменяется смутным ожиданием какого-то сверхъестественно-чумового события.

Они пошли по железнодорожному гравию, рискуя испортить обувь и подвернуть ногу, продвигаясь вдоль туманных путей.

Наконец, они подошли прямо к главному выходу. За дверью с непроницаемо-чёрными стёклами (которые всегда раньше были прозрачными) было ожидаемо ничего не видно.

Они остановились возле двери и Хельга с ожиданием взглянула на мать.

Эйра светилась от счастья и предвкушения.

– Добро пожаловать на эльфийскую железнодорожную сеть, – прошептала она с улыбкой.

Она подошла и потянула дверь на себя.

Хельга потеряла дар речи. Её лица коснулся мягкий жёлтый свет. За дверью скрывалось невероятно огромное, невероятное помещение. Настоящий вокзал был маленьким, скучным строением с убогими внутренностями. Но волшебный вокзал был по-настоящему грандиозным. Высокий, арочный потолок, словно у старинного собора, был подсвечен не лампами, а тысячами крошечных, мерцающих огоньков. Там было тепло и светло, и пахло сладко-сладко, как свежая выпечка с корицей.

Но самое удивительное было то, что происходило прямо у входа.

Всюду сновали маленькие остроухие люди – эльфы в зелёных и красных бархатных камзолах. Их было больше всего. Среди них были и большие, странные существа: высокие, тощие мужчины в старомодных цилиндрах с длинными носами, женщины с невероятно пышными юбками.

Прямо напротив входа разыгрывалась небольшая, но невероятно громкая сцена. Маленькая уборщица с ведром и тряпкой, одетая в униформу и с подозрительно острым носом, яростно отчитывала высокого мужчину в твидовом костюме.

– Ну вот, посмотрите! – шипела уборщица, указывая шваброй на пол. – Это что такое?! Ваша утка мне всё затоптала! Я только что натёрла этот мрамор!

На поводке у мужчины действительно стояла привязанная домашняя утка с золотым ошейником, которая недовольно крякнула, оставив на безупречном полу очередную мокрую звёздочку.

– Прошу прощения, дорогая, – отвечал мужчина, поправляя свой цилиндр. – Сэр Крякстон просто немного нервничает перед рейсом.

Хельга замерла, её челюсть отвисла. Утки на поводках. Эльфы. Волшебный вокзал. Это был не сон.

Хельга стояла, совершенно ошеломлённая. Сцена с уткой и уборщицей была последней каплей, убедившей её что волшебный мир существует. Её глаза лихорадочно бегали, пытаясь высмотреть что нибудь разоблачающее, но всё вокруг было дико и чудесно. И НАСТОЯЩЕЕ!

Она всё ещё рассматривала зал, не в силах сдвинуться с места. Её взгляд зацепился за бородатого мужчину в меховом балахоне, чьи волосы и борода были чёрными как смоль, спускались аж до самой земли и волочились по натёртому мраморному полу, как длинный шлейф. Мужчина, казалось, совершенно этого не замечал. Слева стояла женщина с бордовой кожей, жёлтыми волосами, заплетёнными в тугие косы, и огромными, закрученными бараньими рогами, обрамляющими её лицо. Она что-то энергично обсуждала с эльфом, жестикулируя так, что её рога едва не задевали проходящих мимо.

«Пожалуй, этот вокзал был точно не для людей. Или, по крайней мере, не для тех людей, которых я привыкла видеть в своём городе», – подумала Хельга. Она чувствовала себя потерянным инопланетянином, внезапно высадившимся на праздничный карнавал.

Уборщица, которая только что отчитывала владельца утки, внезапно повернулась к ним. Она подозрительно и строго оглядела Хельгу с головы до ног.

– Чего встали у входа? Дует с вашего севера, – сказала она, и её острый нос слегка дёрнулся.Хельга вдруг заметила, что уборщица говорит с ярким иностранным акцентом.

Хельга нахмурилась. "С вашего севера?"

«А вы, мадам не с нашего что-ли севера?» – мысленно спросила она.

Эйра, которой надоело, что дочь стоит как столб, толкнула её в спину, заставляя сделать шаг внутрь.

– Быстрее заходи. За злонамеренное искажение пространственно-временного континеума вообще-то штрафуют.

Хельга наконец решилась и вошла внутрь, глубоко вздохнув воздух, пахнущий корицей и озоном.

Всюду слышался многоголосый шум и разговоры на десятках языков, которые сливались в один волшебный гул. В центре гигантского зала возвышалась огромная, пышная, украшенная рождественская ель, её верхушка, казалось, доставала до самого купола. От неё во все стороны, к стенам, тянулись сияющие, пульсирующие гирлянды, создавая звёздную сеть под потолком.

Боже, этот зал был настолько огромен, что другой конец помещения терялся в лёгкой, сизой дымке. Станционные часы, висящие под сводом, были украшены рождественским венком и показывали время, которое, как показалось Хельге, не совпадало ни с одним часовым поясом, который она знала. Цифры были трёхзначные.

Хельга была в восторге. Вся её внутренняя девочка-скептик отступила перед лицом такого великолепия. О, да. Такой волшебной дичи она ждала всю жизнь. Ради этого можно и потерпеть то, что ей грозили работой в этом волшебном мире.

– Эйра!

Громкий, слегка хрипловатый голос, который был подозрительно знакомым, окликнул её мать.

Обе обернулись. К ним решительно приближался невысокий, но невероятно тучный мужчина, одетый в тёмно-зелёный бархатный костюм, явно сшитый на заказ.

– Дядя Бо? – Удивлённо воскликнула Хельга, её глаза расширились.

Дядя Бо был единственным родственником по маминой линии, которого она знала. Он был таким же низким, как и Эйра, но вдобавок ещё и пухлым, с хитрым прищуром глаз. Он всегда, сколько Хельга себя помнила, ходил с декоративной чёрной тростью с серебряным набалдашником в виде совы, которая, казалось, была не столько для поддержки, сколько для создания образа. Он двигался с показной степенностью, каждый его шаг был взвешен и важен.

Он остановился перед ними, положил руку на набалдашник трости и окинул Эйру внимательным, оценивающим взглядом.

– А я смотрю, что за дуновения северного ветра принесли мне мою непутёвую сестру, – произнёс он глубоким, бархатным голосом, в котором не было ни капли удивления.

А затем он раскинул руки и широко улыбнулся, его трость слегка стукнула о мраморный пол, привлекая внимание.

– Хельга! – Воскликнул он с преувеличенной, но искренней радостью. – Радость моя! Эйра попросила меня тебя сопроводить. Разве я мог отказаться?

Он обнял Хельгу, и та почувствовала сильный запах хвои и дорогого табака. Дядя Бо был таким же весёлым и энергичным, как и Эйра, и таким же умным и мудрым.

У него были недостатки, но у кого их нет?

Пока они обменивались приветствиями, Хельга заметила, что некоторые из остроухих пассажиров и странных существ, снующих по залу, с интересом косились на их небольшую группу, но тут же быстро отворачивались и продолжали заниматься своими делами. Появление человека здесь явно было событием, но, видимо, не таким уж из ряда вон выходящим.

Дядя Бо заговорщицки подмигнул Хельге, наклонившись к ней.

– Ну что, готова к приключениям? Эйра сказала, что ты была на седьмом небе от восторга, когда узнала о миссии. А ведь она проспорила мне шестьдесят лун! Ты всегда была моей любимицей.

Хельга улыбнулась ему.

Дядя Бо занимал крайне противоречивую позицию.

Он никогда не любил её отца, Эрика, снисходительно повторяя Эйре, что она сделала плохой выбор, выйдя замуж за «этого посредственного пса». Он также холодно относился к младшей сестре Хельги, Сиене, называя её не иначе как «злобным и капризным карликом». Однако его отношение к Хельге всегда было особенным. Он часто приезжал на человеческие праздники, привозил странные подарки и подговаривал её на всякие пакости и шалости, которые потом приходилось разгребать Эйре.

– Прежде всего мне нужно будет не забыть, зачем я здесь, – серьёзно кивнула Хельга, поправляя рюкзак.

Она считала, что волшебство, конечно, это клёво, но сейчас она должна была хотя бы попытаться сосредоточиться на миссии. «Чтобы спасти отца, чего бы это ни стоило, и даже если он меня забудет», – сурово напомнила она себе, словно высекая эти слова в памяти.

Дядя Бо рассмеялся, его живот слегка затрясся.

– Не становись такой серьёзной, ласточка. Удача улыбается скорее дуракам, чем занудам. С такой важной миссией ты непременно соберёшь все возможные приключения на своём пути. Расслабься!

Эйра, которая всё это время стояла рядом, не выдержала. Она быстро ущипнула брата за кончик острого уха, отчего тот слегка взвизгнул.

– Узнаю, что ты втягиваешь в какое-нибудь баловство мою дочь, я тебе хвост откручу. Или то, что от него осталось.

Дядя Бо потёр ухо и невинно улыбнулся, но в его глазах плясали черти, выдавая его с головой.

– Милая, кто бы говорил про баловство! В семье ты была первой хулиганкой. Мы-то помним, чья проделка привела на нашу кухню осла. Бедный матушкин сервиз.

В этот момент гул разговоров в зале был внезапно пронзён резким писком и звонким, по-детски высоким голосом, разнёсшимся из громкоговорителей.

«Дорогие пассажиры! Не оставляйте свои чемоданы, детей и животных без присмотра!»

Голос был наполнен озорным весельем, но дикция была безупречна.

«Пассажирский поезд 1223 "Рождественский Экспресс" прибывает на первую платформу, примерно через полчаса. Когда приедет точно – шут его знает. Но отбывает он точно в 9:00. Кто забудет свои вещи или опоздает на поезд – пустоголовый валенок. Так что всем приготовиться!»

Объявление закончилось звоном колокольчика и детским хихиканьем. Рождественский Экспресс был всё ближе.

Хельгу, как маленькую, отослали прочь, пока взрослые обсуждают свои жутко важные «взрослые дела». Эйра и дядя Бо отошли в тёмный угол, подальше от людских (и не совсем людских) глаз, и стали экспрессивно шептаться, размахивая руками.

Оставшись одна, Хельга поправила лямку рюкзака и отправилась шататься по вокзалу, с любопытством рассматривая пассажиров. Иногда пассажиры – высокие и низкие, мохнатые и чешуйчатые – рассматривали её в ответ, но быстро теряли интерес.

Вокзал жил своей невероятной, бурлящей жизнью, напоминающей растревоженный улей, в который вместо пчёл заселили сказочных существ. Хельга, предоставленная сама себе, с широко раскрытыми глазами наблюдала за этим хаосом.

Эльфы вели себя совершенно не так, как в детских книжках. Они не пели хором (вообще-то пока не было повода). Двое из них громко ругались из-за расписания, яростно тыкая острыми пальцами в карту. Другой, нацепив на нос очки-половинки, читал газету, держа её вверх тормашками – Хельга пригляделась и поняла, что иностранный текст и картинки в ней движутся и кажется – меняются местами. А прямо посреди людского потока, игнорируя толкотню, один чопорный эльф в монокле поставил резной дубовый стол, накрыл его накрахмаленной скатертью и устроил интеллигентное чаепитие с фарфоровыми чашечками, невозмутимо отпивая из блюдца.

Над головами пассажиров, прорезая воздух со свистом, носились какие-то сверкающие предметы. Хельга щурилась, но была не в силах рассмотреть их – слишком велика была скорость. Это были то ли крошечные кометы, то ли магические письма. Ясно было одно: эти юркие огоньки безошибочно находили своих адресатов, шлепаясь то в карманы, то в шляпы, то прямо в руки изумлённых прохожих.

Хельга двинулась вдоль бесконечных торговых рядов.

Сначала шли лавки с едой. Здесь не было ничего «слишком» странного – никаких жареных крыльев феникса или супа из глаз тритона. Это была еда, но еда в её абсолютном, идеальном воплощении.

Прилавки ломились от изобилия. Горы румяных булочек с корицей блестели от сахарной глазури так аппетитно, что у Хельги закружилась голова. Гнутые рождественские леденцы-трости всех цветов радуги лежали огромными вязанками. Имбирное печенье, крендели, марципановые фигурки – всё выглядело так, словно сошло с открыток 19 века. А запах! Пахло ванилью, тёплым хлебом, жжёным сахаром и уютом. Казалось, один только этот запах способен вылечить простуду и плохое настроение.

Дальше шли ряды с одеждой, где царил настоящий культ носков. Их было невероятно много: вязаные, с оленями, полосатые, с бубенчиками, длинные гольфы и короткие следки. Казалось, эльфы считали носки главной валютой мира.

Но чем дальше шла Хельга, тем удивительнее становились товары.

Она замерла у лавки с диковинками.

Её внимание привлекла изящная, лакированная шкатулка. Внутри, на бархатной подложке, танцевали три крошечные фигурки, выполненные с пугающей детализацией: Дева Белая с лицом из слоновой кости, Дева Чёрная из эбенового дерева и Дева Красная, вырезанная из яшмы. Они двигались так плавно, будто живые и их золотые глаза горели как огоньки рождественской гирлянды.

Рядом стоял снежный шар, но совсем неправильный. Внутри него, под стеклянным куполом, зеленели густые тропические джунгли и пальмы с кокосами. Но на эти пальмы медленно и печально падали крупные хлопья снега, укрывая тропики белым саваном. На подставке была выгравирована строгая надпись: «НЕ ТРЯСТИ! Климат нестабилен».

Вдруг тишину прорезал скрипучий металлический голос:

– Болтун! Зануда! Повеса!

По прилавку, цепляясь когтистыми лапами за товары, лазил механический попугай. Из-под его ярких, но потрёпанных перьев торчали латунные шестерёнки и пружины. Один глаз у него был стеклянный, а другой – как объектив фотокамеры, который с жужжанием фокусировался на проходящих.

Попугай заметил Хельгу. Он склонил голову набок, его зрачок-объектив сузился, сканируя девушку. Он распушил металлический хвост и каркнул с непередаваемым презрением:

– Вертихвостка!

Хельга аж рот открыла от возмущения, но попугай уже потерял к ней интерес и переключился на толстого гоблина, обозвав того «барахольщиком».

Чуть поодаль, словно в наказание, стояла мрачная, почерневшая от копоти лавка. Она была доверху заставлена железными вёдрами с блестящим антрацитовым углём. Продавец, чумазый с ног до головы, дремал на мешке. Над лавкой висела корявая, написанная словно мелом на грифельной доске, надпись:

«Долой ремень – купи угля! Лучший подарок для неисправимых».

Насытившись запахами и видами, она направилась к центру зала, к гигантской ели.

Но по пути ей встретился ещё одна любопытная персона – будто их тут мало. Прямо на горе из дорогих кожаных чемоданов восседал кот. Но это был не простой кот. Он был ярко-розового цвета, размером с крупную овчарку, а шерсть его стояла дыбом, словно он только что сунул лапу в розетку.

Кот оторвался от самозабвенного вылизывания передней лапы и вперил в Хельгу взгляд алых глаз. В этом взгляде было слишком много человеческого интеллекта и ни капли звериной простоты.

Хельге на миг показалось, что эти чемоданы принадлежат самому коту, а вовсе не какому-то хозяину.

«У такого зверя, верно, и нет хозяина. Скорее, он сам себе хозяин», – подумала она, чувствуя себя неуютно под этим рентгеновским взглядом.

Кот медленно, с достоинством моргнул и отвернулся, явно сочтя Хельгу недостойной внимания.

Хельга смущённо и бочком прошла мимо розового гиганта, пробираясь к ели.

Дерево было великолепным. Хельга с восхищением рассматривала густые, пахнущие лесом лапы, на которых лежал нетающий снег. Она не удержалась и коснулась его пальцем – он был по-настоящему холодным и рассыпчатым, но не превращался в воду.

Под елью горой лежали подарки в блестящих обёртках, но Хельга благоразумно не стала их трогать – она была уверена, что это муляжи, но вдруг они и правда для кого-то здесь положены? Вместо этого она засмотрелась на игрушки. Каждая из них выглядела как искусный раритет, созданный руками великого мастера. Вот висит золотой орех, который, кажется, светится изнутри. А вот – маленькая фарфоровая балерина в воздушной пачке. Хельга моргнула, и ей показалось, что балерина подмигнула ей и слегка изменила позу.

Вдруг она заметила, что она не одна любуется деревом.

Рядом стоял красивый юноша, весь облачённый в золотые одежды, переливающиеся, как расплавленный металл. В руке он держал огромный, в его рост, золотой посох, какие Хельга видела в учебниках истории и прилагались они обычно к важным вельможам. У него было заострённое, благородное лицо, острые, как у эльфа, уши и выразительные золотые глаза, напоминающие глаза хищной птицы – внимательные и немигающие.

Он перевёл взгляд на неё и улыбнулся.

– Вы, верно, – человек? – спросил он, и голос его прозвучал как звон монет.

Хельга кивнула, стараясь не пялиться на самого симпатичного парня, которого видела в этой жизни.

«Ого, какой экземпляр», – пронеслось у неё в голове. – «Интересно, он модель или какой-то принц?»

А потом она возмущённо одёрнула себя. «Хельга, соберись! Вдруг этот прохвост ест людей? Зачем ему ещё знать, человек я или нет? Мама говорила, что где-то в их волшебном мире существуют любители полакомиться людишками».

– Я не ем людей, – мягко возразил он.

Его улыбка стала шире, обнажив ряд идеально белых, но острых, как у акулы, треугольных зубов. Это зрелище полностью противоречило его миролюбивым словам.

И тут Хельга поняла. Он прочёл её мысли.

Краска стыда залила её щёки.

«Безобразие!» – в панике подумала она. – «А если бы я думала о чём-то неприличном?! В моей голове хаос, тьма и нецензурные элементы! Туда нельзя заглядывать! О боже! Это же просто невежливо!»

Юноша тихо рассмеялся, явно уловив и этот панический вихрь.

– Боюсь, я для вас слишком стар, а вы для меня слишком молоды, – сказал он насмешливо, опираясь на посох.

К чести Хельги, она быстро взяла себя в руки. Смущение уступило место азарту. Наоборот, она даже приободрилась, ведь она всегда любила ни к чему не обязывающий флирт с красавчиками, даже если у тех зубы как у пираньи.

– Ну и сколько вам? – с вызовом спросила Хельга, скрестив руки на груди.

«Сотней-другой меня не удивить, у меня мама – эльф», – подумала она.

– Где-то около четырёх тысяч лет. Может – поменьше, может – побольше. Сами понимаете, в моём случае не имеет смысла считать. Время для меня течёт иначе.

Хельга была восхищена. Рот её сам собой приоткрылся. Она подумала, что за это время можно столько изучить, столько прочитать, столько увидеть! Немыслимо!

– Вот это да! – выдохнула она. – Неужели вы вампир? – спросила она, снова вспомнив об его острых зубах. Такие кусала были в самый раз, чтобы впиваться в чью-то плоть.

– Я Дух Достатка и Благополучия, – сказал юноша, и в его голосе прозвучала древняя тоска. – Когда-то я покинул родные края и с тех пор ношусь по свету призраком. То тут, то там – нигде не задерживаюсь.

– Путешествуете? – спросила Хельга.

– Ах, если бы, – тяжело вздохнул юноша, и золото на его одежде словно слегка померкло. – Я по жизни изгнанник.

– Кому бы помешало богатство и благополучие? – искренне возмутилась Хельга. Кто в здравом уме выгонит такого парня?

– Ох, дитя. Это сложно. Я прихожу туда, где мудрость бродит городскими дорогами, а ухожу оттуда, куда глупость пришла бедственным потопом. Вот ты знаешь место, где много мудрости?

Хельга задумалась. Вспомнила новости, политику, соседей…

– Нет, – честно покачала головой она.

Она невольно посочувствовала духу. Куда же ему податься, несчастному? Глупость сейчас везде и всюду, она течёт из кранов и сыплется с экранов.

– И куда вы теперь? Тоже ждёте поезд? – спросила она. Ей стало даже интересно, где же находится самая большая концентрация умников во вселенной.

– Я не знаю. Мне некуда идти, как и тысячелетия назад, – снова улыбнулся он, грустно и ностальгически. – Вот, зашёл на минутку погреться. Вокзалы, знаете ли, это место «нигде». Не дом, не улица – лишь пересечение путей.

– О, – протянула Хельга, не зная, что сказать. Ей стало грустно за красивого богача-бомжа. Она отвела взгляд и уставилась на пушистую еловую ветку, пытаясь подобрать слова утешения.

– Ну, я надеюсь, вы найдёте свой… – начала она, поворачиваясь к собеседнику.

Но того и след простыл.

Хельга моргнула. Она огляделась по сторонам, даже обошла ель по кругу, заглядывая за подарки, но не нашла и следа Золотого Юноши. Ни блеска одежд, ни стука посоха. Он растворился, как утренний сон.

Единственное, что изменилось – на той самой ветке, на которую она смотрела секунду назад, теперь висела новая ёлочная игрушка. Это была изящная статуэтка крылатого ангела в золотых одеждах, с посохом, небрежно закинутым на плечо. Лицо у игрушки было точь-в-точь как у её собеседника, и на губах застыла та самая хитрая, акулья улыбка.

Хельга отправилась дальше изучать вокзал.

От обилия красок, звуков и запахов у Хельги закружилась голова. Ей показалось, что она объелась невидимыми сладостями – так приторно-сладко ныло внутри от восторга. Ей срочно захотелось присесть, а лучше – прилечь прямо на этот мраморный пол. Ей стало жарко, щёки пылали, а сердце колотилось в груди, как пойманная птица.

Пожалуй, она хватанула лишнего. Это был настоящий передоз эндорфинов.

Волны эйфории сменились лёгкой тошнотой, словно её укачало на эмоциональных качелях. К тому же, обидное осознание собственной неплатежеспособности добавляло горечи: она не могла купить ровным счётом ничего. Хельга знала, что местной валютой были некие «луны», но никто не спешил выдавать ей карманные деньги.

Пошатываясь, как пьяная, Хельга побрела обратно к маме и дяде.

Они сидели на кованой скамейке, демонстративно отвернувшись друг от друга. Между ними висело тяжёлое, наэлектризованное молчание. Всё ясно – очередная дурацкая ссора. Неудивительно. Хельга ни разу не видела, чтобы эти двое миловались и любезничали. Их общение всегда напоминало перестрелку сарказмом.

Дядя Бо заметил её первым и слегка повернул голову.

– Всё успела рассмотреть? – спросил он.

– О, нет, – покачала головой Хельга, устало падая на лавку. – Этот вокзал просто огромный! Я только до ёлки дошла и не решилась идти до другого конца. Сил нет.

– А зря, – цокнул языком дядя, игнорируя фырканье Эйры. – Там, в восточном крыле, бьёт Снежный Фонтан. Бьюсь об заклад, милая – ты такого ещё не видела.

Хельга хотела бы увидеть это чудо, но решила – в следующий раз. Когда её разум очистится и будет готов к новым впечатлениям. А пока у неё острая интоксикация волшебным безумием.

– В следующий раз покажешь, фух… – выдохнула она, прикрывая глаза и вытирая вспотевший лоб рукавом.

Они сидели и ждали некоторое время. Наверное, они выглядели чудно, одновременно втроём таращась на горбатого нелюдя с внушительным, похожим на гребень игуаны, костяным наростом на спине. К счастью, он не замечал странного внимания к своей персоне и сидел совершенно неподвижно, сжимая в когтистых лапах старый саквояж, с немой надеждой, смотря на вокзальные часы.

Через некоторое время Эйра вздохнула, нарушая молчание:

– Надо поговорить.

Она встала и жестом позвала дочь за собой. Они отошли в тот самый укромный угол, где мать спорила с дядей ранее. Шум вокзала здесь звучал глуше.

Глаза мамы были несчастны. В них плескалась вина и безграничная любовь. Она взяла холодные ладони Хельги в свои, тёплые и мягкие.

– Я хочу объясниться, – тихо сказала Эйра. – Бо обижен на меня за то, что практически всю жизнь я скрывала от тебя твоё происхождение. Ты так влюблена в волшебство, Хельга. А я… я просто прятала от тебя огромный кусок твоей собственной души.

Хельга утешающе сжала её руку.

– Я знаю, это наверняка какие-то странные эльфийские законы, – мягко сказала она.

У неё и в мыслях не было обижаться. Она верила, что у Эйры могли быть эгоистичные, но совершенно чистые мотивы. Мама всегда действовала только во благо.

– Всё дело в том, что из всех моих троих детей, только у тебя была связь с Истоком. Я видела в твоих глазах его отражение с самого твоего рождения, – голос Эйры дрогнул. – И я боялась. До смерти боялась, что он заберёт тебя, как только ты ступишь на эльфийские земли. И тогда… тогда твой отец, твой брат и сестра станут тебе совершенно чужими.

Эйра судорожно вздохнула.

– Это неизбежно. Люди и эльфы – мы слишком разные. Даже если мы находимся в одном пространстве, сидим за одним столом, мы будто смотрим друг на друга через экран телевизора. Мы рядом, но не можем коснуться душ друг друга. Мы не в силах стать по-настоящему близкими, пока один не сойдёт с проложенного природой пути.

– Я понимаю тебя, мам. Это так эгоистично… но я бы сделала то же самое, – прошептала Хельга.

– Моя милая, – с блестящими от слёз глазами прошептала мама. – Конечно, Исток позвал тебя. У тебя душа из чистого снега. Мы, эльфы, живём так долго, почти вечно. А век человеческий так короток, как вспышка спички. Я не хотела, чтобы наша семья разлучалась. Не тогда, когда у нас и так ничтожно мало времени вместе. Однажды я и ты вернёмся в Сноудрим навсегда, а они… они уйдут туда, где мы уже никогда не встретимся.

Со слезами на глазах, Хельга кивнула. Она высвободила руку и погладила маму по щеке, стирая мокрую дорожку слезы.

– Я знаю, мама. Я знаю, как ты любишь меня… и нас, свою семью.

Хельга помолчала, собираясь с духом, и добавила:

– А ещё я знаю, что ты любишь меня. Сильно-сильно.

По лицу Эйры безудержно покатились слёзы.

– Не плачь, мама, – твёрдо сказала Хельга, чувствуя, как сама готова разрыдаться. – Я знаю – ни одно волшебство в мире, никакие эльфийские чудеса не способны подарить мне большего счастья, чем моя семья: ты, я, мои брат и сестра. И мой отец. Пообещай – если они меня забудут, ты когда-нибудь передашь им, что я совсем не обиделась бы на такую ерунду. Что я всё равно их люблю.

Сердце Хельги пропустило болезненный удар, когда с губ сорвались слова, подводящие черту:

– Я просто улетаю из гнезда.

Эйра порывисто обняла её, прижала к себе так крепко, что стало трудно дышать, и разрыдалась, уткнувшись носом в плечо дочери.

– Моя сильная девочка. Я в жизни не сотворила ничего лучше тебя. Что же я сделала такого хорошего, что вместо угля мне подарили этот бесценный дар?

– Не принижай себя, мам, – прошептала Хельга, гладя её по спине. – Я не встречала матери лучше тебя. Никого красивей, и добрей. И никто, слышишь, никто в мире больше не пёк такие сногсшибательные печенья.

Они стояли обнявшись, посреди шумного, сверкающего вокзала, создавая свой собственный маленький островок тишины и любви.

Все слова были сказаны, все слёзы выплаканы. Настала пора расставания.

Снова прозвучал резкий писк, и механический голос объявил:

«Внимание! Просьба сопровождающим покинуть вокзал. Пространственно-временное смещение произойдёт через шесть минут. Всем сопровождающим покинуть вокзал по очереди, соблюдая дистанцию. Полезете толпой – окажетесь чёрт знает где, а с нас взятки-гладки!»

Эйра отстранилась, вытерла лицо ладонями и попыталась улыбнуться. Они подошли к выходу – к той самой двери, через которую вошли.

У порога Эйра остановилась. Охранник, одетый в костюм средневекового привратника с алебардой, распахнул тяжёлую дверь.

Эйра поцеловала дочь в лоб – долгим, благословляющим поцелуем.

– Да хранит тебя Свет, – прошептала она.

Мама шагнула за порог. Там, за дверным проёмом, тянулась знакомая, унылая железная дорога города Люсвика и клубился серый, промозглый туман.

Эйра обернулась, помахала рукой и скрылась в серой дымке. Дверь захлопнулась.

Хельга осталась стоять, чувствуя пустоту. К двери подошёл следующий «провожающий» – высокий эльф в дорожном плаще. Привратник снова открыл ту же самую дверь.

Теперь за дверью не было ни тумана, ни Люсвика. Там, в проёме, сияло ослепительное летнее солнце. Был виден кусок асфальта, сквозь который пробивалась зелень. Эльф шагнул в лето, и дверь снова захлопнулась, оставив Хельгу в потрясённом осознании того, насколько велик и странен мир, в который она только что вошла…

Хельга, чувствуя, как в ней накапливается избыток нервной энергии, принялась ходить из стороны в сторону, быстро отмеряя шаги по широкому проходу. Время тянулось возмутительно медленно, словно эльфийское объявление о «двадцати минутах» было просто злой шуткой.

Дядя Бо, не желая отставать, решил сделать то же самое. Он двигался следом за ней, его пухлая фигура мелькала то тут, то там, совершая комичные и неуклюжие перебежки. Ноги у него были короче, и за стремительной племянницей он не поспевал, но его это не смущало. Его чёрная трость выстукивала по мрамору размереный ритм.

«А вдруг поезд опоздает, и мне придётся ждать ещё дольше?» – подумала Хельга, чувствуя, как её сердцебиение ускоряется.

Она гадала, что же будет, когда откроется главная дверь после «смещения пространственно-временного континуума», что бы это ни значило. А ещё она боялась, что её и дядю к чертям снесёт эта огромная, разномастная толпа, которая уже выстроилась у выхода. Собрались все – от остроухих коротышек до горбатых нелюдей. «Вот сейчас как ломанутся, как затопчут», – с ужасом представляла Хельга.

Вдруг, два огромных каменных ангела, висящих над выходом и до этого казавшихся просто деталями декора, зашевелились, заставив Хельгу вздрогнуть. С резким скрежетом они достали из-за спин изогнутые, словно рога, гнутые трубы и поднесли их к каменным губам.

Звук был громким, как гудок океанского парахода, но его издавали не трубы, и не горло ангелов – он прозвучал прямо в головах у всех присутствующих, мгновенно привлекая всеобщее внимание.

Следом раздалось долгожданное объявление, снова голосом озорного ребёнка:

«Пассажирский Поезд номер 1223 "Рождественский Экспресс" прибывает на станцию. Посадка – двадцать минут. Не спим в туалетах, не курим, не считаем ворон. Идём к выходу – не торопимся! За двадцать минут можно и родить успеть, так что время есть!»

Опасение Хельги было излишним. Толпа, несмотря на хаос, удивительно спокойно двинулась к выходу, не сшибая и не толкая впередистоящих. Это было самое организованное столпотворение, которое она когда-либо видела.

Хельга не смогла увидеть, что там – впереди, потерявшись за спинами других пассажиров. Не все они были коротышками-эльфами; некоторые были высоки и перекрывали обзор. Она лишь видела над их головами нарастающий, мягкий розоватый свет.

Рядом шёл дядя, держа её за запястье крепкой, но мягкой хваткой, направляя её в поток.

Наконец, они вышли наружу.

И Хельга увидела Небо.

Оно было глубокое, бархатистое, синее – далёкое и необъятное, каким бывает в сумерках. Это ночное небо тонким шлейфом закрывала бледная розовато-оранжевая дымка. Эта дымка казалась неестественно далёкой, словно её кто-то нарисовал на самой границе Вселенной. На небе особенно ярко горела одна-единственная звезда, огромная и яркая, как маяк. А все остальные лишь слабо мерцали как пыль пойманная солнечным лучом.

Но вот они прошли чуть вперёд, и толпа рассеялась по пологому склону, который начинался прямо от двери вокзала.

И Хельга увидела всё.

Она стояла на краю мира. Железная дорога поблёскивала, всего одна колея, идеально ровная. Далеко впереди, словно горные хребты, прямо на земле лежали облака. Слева и справа, куда хватало взгляда, – облака. Железная дорога появлялась из ниоткуда и уходила в никуда, обоими концами упираясь в эти пушистые, мягкие, белоснежные клубы. Они висели не высоко, а на уровне глаз, и казались такими плотными, что по ним можно было ходить.

Это чудное, нереальное пространство, застывшее между двумя мирами, заливал розовато-жёлтый свет, исходящий, как казалось, не от источника, а от самого воздуха.

Хельга отчего-то знала… Нет, она чувствовала каждой клеточкой своего тела: это место было неподвластно времени. Здесь не было ни ночи, ни дня. Только солнце показалось из-за горизонта и так и застыло в этом вечном моменте. Словно триумф возрождения, запечатлённый в живой, сияющей картине.

Толпа продолжала идти вперёд, устремляясь к невидимому в дымке поезду, а Хельга застыла, её глаза наполнились влагой.

Дядя Бо тоже остановился. Он не мешал, не торопил. Он просто стоял рядом, его рука на запястье Хельги стала чуть крепче.

Он знал, что Хельга в этот момент почувствовала.

Она услышала полный надежды и радости Зов Истока.

Исток был нем, но он говорил с её душой без слов. Его речь была чистой, как морозный воздух, без укоризны и без условий. Она была проста, как первое дыхание, и всеобъемлюща, как сама бесконечность.

Он сказал:

«Ты вернулась. Я ждал тебя».