Глубокий рейд. Книга 3 НОВЫЕ

Глубокий рейд

Часть 3

Новые

Глава 1

Броня у Мирона Карасёва даже не прошлой модификации, а позапрошлой. Лет семь или восемь назад такая была. Аким сейчас и не вспомнит, когда у него была такая же. Шлем у урядника, даже на первый взгляд, большой, угловатый какой-то, фронтальные камеры не загнаны заподлицо, камера задней полусферы вообще торчит почти на макушке, воздушные фильтры на маске выведены в стороны от «бороды», а не вниз, как на новых. Затылочный кабель, что ведёт от батарей к шлему, толстый какой-то, негибкий.

«Камеры-то у него старые… Случись что – наши ему не подойдут. Даже по форме гнезда и разъёму».

Впрочем, прапорщик не сомневается, что у такого опытного бойца, как Карасёв, несколько запасных камер непременно припасено. Саблин бросает взгляд на Калмыкова. У того новый, отличный шлем, маленький, без углов, что называется, «зализанный», аккуратный, по сравнению со шлемом урядника.

Радист примостился у станции на второй банке, сидит и сидит, ничего не говорит, копается в настройках. «Конвой-4» – станция сложная, там тонкостей куча, настроек всяких много. Долго так сидит, Аким уже начинает думать, что старый казак… может быть, не всё понимает в новой и сложной технике. И мысль эта была неприятной. И тогда прапорщик, чтобы как-то завести разговор, и говорит новому знакомцу:

– Мирон, ты РЭБ сразу на приём выставляй. Поглядеть хочу – есть тут кто вокруг?

– Так я сразу всё и выставил. И РЭБ, и рацию, – откликается урядник, не отрываясь от своего занятия. – Лодка тут недалеко одна, в двух тысячах метров от нас тарахтит… на севере, на течении… кто-то из наших за щукой, видно, пошёл. А ещё дрон висит почти в семи тысячах метров на северо-восток от нас. Сигнал устойчивый… Две тысячи двести метров высота.

– Дрон?– сразу встрепенулся сидевший на руле Калмыков.

– Да вот и я удивляюсь! – отвечает ему Карасёв. – Откель тут, в нашей тишине, дроны? Тут такого отродясь не бывало. Кто тут что искать-то будет?

И в его голосе, даже через систему связи, через микрофоны и наушники, слышится что-то вроде упрёка: чего-то вы мне, браты-казаки, не сказали сразу, когда в рейд звали.

«… отродясь не бывало…». Можно подумать, ты, дорогой друг, когда-нибудь по своим дебрям болотным со включённой аппаратурой ходил.

Да… Может, и не ходил урядник Карасёв по округе с РЭБом, но всё равно этот дрон кружит за кормой неспроста. И Аким спрашивает:

– И что он там?

– Болтается из стороны в сторону, – отвечает радист. – Прочёсывает болото на север от хутора, – он замолкает, что-то опять трогает на панели управления станцией, а потом и спрашивает: – Нас, что ли, ищет?

– Может и нас, – отвечает Саблин, притом так, чтобы звучало это как безделица: а, ищут и пусть ищут. – А рация что?

– Тишина, – отвечает урядник. – Приёма нет. Только дрон болтается туда-сюда в небе – и всё.

– А мотор всего один в округе? – уточняет прапорщик.

– Да, и уходит на север.

Всё равно это не нравится Акиму, и он говорит:

– Денис, прибавь-ка…

– Угу, – отзывается тот. – Есть прибавить.

И прибавляет оборотов. Моторы, ворковавшие в режиме экономии, зарычали, а лодка чуть задрала нос и пошла заметно быстрее.

– Э-э… Казаки! – Мирон даже обернулся назад. – Денис, ты железку-то прикрути… Сильно не гони. Тут всё в корягах на километры вокруг. Сплошь коряги. Глубины вроде и нормальные, но после каждого сезона дождей течение коряги с места на место перекидывает… Тут вода бурная бывает… Бог её знает, какая куда легла. Тут гонять не надо, поломаем валы… Таких валов, как ваши, мы потом у наших механиков не найдём… Точить придётся… Туда-сюда… Время…

И Калмыков, без приказа Акима, снижает обороты моторов: налететь на корягу, поломать вал или потерять винт…

И опять нехорошие мысли посещают прапорщика. Это всегда неприятно – думать о человеке, что он… что он оказался не таким, каким ты его считал до этого. И вот сейчас как раз Саблин вспомнил про Милевича. Если поначалу он ещё сомневался в словах Калмыкова, утверждавшего, что молодой радист отправлял кому-то радиограммы, – ну мало ли, может, Денис ошибся, всякий может ошибиться, – то теперь, после появления дрона, эти сомнения начали таять.

«Неужели и вправду радировал кому-то?».

И от этих дурных, расстраивающих Акима мыслей отвлёк его урядник:

– Денис… Ты сейчас ровно на восток держи.

– Ровно на восток? – сомневается Саблин.

– Ну да… Прямо вдоль берега и пойдём, – продолжает Карасёв. – Километров через десять выйдем на старое русло Таза, там уже и врубай свои моторы и гони, там вода хорошая, глубины приличные, ни мелей, ни коряг. Двадцать часов спокойного хода. А с вашими моторами – так и пятнадцать.

Саблин открывает карту на планшете. Но на ней разве найдёшь старые русла рек? Так что нужно слушать того, кто тут живёт. Может быть, даже и неплохо, что взяли с собой этого старого ворчуна. И поэтому он спрашивает:

– И так по Тазу мы до самого Енисея дойдём?

– Если бы… Нет, по Тазу до Енисея не дойдем… – отвечает Карасёв. – Как до плёсов и сопок доедем, русло на северо-запад повернёт, а нам так и придётся на восток идти. Места там глухие, рогоз густой, проток хороших мало, но коряг там уже нет, так что хорошую скорость можно держать. А там уже полсуток хода, и мы на Большой Реке.

– Эдак мы часов за тридцать дойти до Реки сможем? – интересуется Денис.

– Ну, поглядим, как пойдёт, – не уверен урядник.

Аким всё не отрывается от карты:

– А выйдем мы… ниже Девятнадцатой заставы…

– Конечно, ниже. Вёрст на триста ниже, – уверяет его Карасёв. А потом и спрашивает: – А нам, что, ещё ниже надо будет?

– Да, – отвечает Аким, – по Енисею ещё спуститься надо будет.

– До Туруханска, что ли? – не отстаёт от него радист. Ему всё-таки нужно знать, куда они идут. И радист настроен теперь выяснить это. Хоть и не хочется Саблину сейчас ему о том говорить, но делать-то нечего:

– Нет, до Туруханска не дойдём, уйдём на правый берег.

– Не доходя до Туруханска и на правый берег пойдём? – теперь Карасёв поворачивает шлем к прапорщику, и тот, смешно сказать, даже через камеры почувствовал его непонимающий взгляд. И поэтому он начинает объяснять:

– Там должна быть армейская застава.

– Ну, «Тридцатая», – сразу откликается Карасёв, – но если от неё пойти на восток, так там нет ничего, дикость одна… Пустыня. Куда мы идём-то, господа казаки? Там река Тунгуска, на ней люди не живут. На ней никто не живёт. Может, дарги какие болотные если…

– На Тунгуску мы не пойдём, – успокаивает его Саблин, а потом как бы подводит черту под разговором: – Нам нужно на реку Талую.

– Ну, то немного поприятнее будет… Но тоже… – ворчит Карасёв. А Аким ждёт, что сейчас Мирон скажет, что знай бы он о таком рейде заранее, так и не пошёл бы. Или что-то типа этого. Но старый казак ничего такого не говорит. Снова оборачивается к станции. Видно, будет думать. Саблин же решает ещё раз просмотреть маршрут, но тут радист докладывает:

– Рация. Единичный кодированный импульс. Пять тысяч шестьсот метров – ровно запад.

Ровно запад – это как раз у них за кормой. Ну и кто тут в этих дебрях будет работать с рацией? Тем более кодированным импульсом. Всем в лодке понятно, что просто так кодированные сигналы по болоту не разбрасывают. Есть передатчик, а есть и приёмник, которому сигнал и передавался. И закодировали, так как с импульсом намного тяжелее и его обнаружить, и выяснить место передатчика. Никому в лодке этого объяснять было не нужно. И посему Аким лишь произносит лаконичное:

– Принял.

А тут Калмыков в свою очередь интересуется:

– А с дроном-то что?

– За нами тащится, но всё время меняет курс…

– Меняет курс? – не понимает Денис.

– Знают, что мы здесь где-то, а нас найти не могут, вот он и шаландается из стороны в сторону.

– Далеко? – не отстаёт Калмыков.

– Три восемьсот, – отвечает Карасёв, и, кажется, после этого Денис добавляет оборотов.

«Приблизился».

А Карасёв опять всё хочет знать:

– Слушайте, казаки, а что же это такое? У нас тут сроду лодок с рациями на было, а дронов так тем более… Ну, только когда на поиски выходим, если кто в болоте пропал, тогда да, а вот чтобы так… Кто это тут по нашему болоту ходит?

Вот что ему сказать? Что ответить, если Аким и сам толком не знает?

Контрразведка? Возможно… А может, Лена Мурашкина кого снарядила? Могла же? Могла… А может… охрани Господь… переделанные? И эти могут быть… И посему Аким отвечает:

– Да я и сам толком не знаю. Любопытные какие-то.

И тогда урядник Мирон Карасёв задает очень правильный вопрос:

– А лодки у этих любопытных такие же, как и ваша?

– Похуже, – на всякий случай говорит Аким. – Похуже.

Но Карасёв оказывается казаком страшно въедливым, и он не отстаёт от Саблина:

– Странно получается, товарищ прапорщик, говоришь, что тех, кто тут по нашим болотам шастает с рациями, ты не знаешь, но зато знаешь, что лодки у них похуже твоей будут.

– Просто такая лодка, как наша, она на болоте может быть вообще одна, – отвечает ему Аким.

– А-а… – нехотя соглашается радист. – Ну, может и так… – и тут же добавляет: – Ну всё, нашёл он нас… За нами идёт.

Это Карасёв о дроне. Впрочем, Аким и не сомневался, что так и будет, ведь никакая лодка, даже самая лучшая, не уйдёт от дрона, если оператор имеет хоть какое-то представление, где её искать. А радист и не испугался вовсе, а напротив, он принял правила игры и, не отрывая камер от монитора станции, говорит:

– Денис, ты сейчас левее бери от берега, минут через пять хода будет хороший плёс, на нём прибавим…

Так они и делают, и вправду через несколько минут они выходят на длинный плёс.

– Здесь глубоко, нажимай.

И Денис заметно прибавляет газа. Лодка летит по воде, а Калмыков со знанием дела, без лишних кренов и виражей меняя курс заранее, обходит пучки рогоза и пятна чёрных зарослей кувшинок на бурой воде. Лодка хороша, просто летит, моторы отличные. Саблин уверен, что Калмыков ещё и половины их мощности не использует. Но даже на таких моторах от дрона им не уйти, а вот от оператора, который тащится за ними, очень даже можно.

Тем не менее Аким поднимается, перелазит через банку и встаёт на одно колено возле Дениса, кладёт ему руку на плечо, чтобы держаться, протирает камеры от пыльцы и начинает, фокусируя их, искать в небе дрон.

И выкрутив зум едва ли не на максимум, находит на фоне почти белого неба маленькую точку.

«Вот он. Идёт точно за нами. Боится потерять».

Дальномер камер не выдаёт точного расстояния до цели, цифры на дисплее всё время скачут с большим разбросом, никак не фиксирует дальномер цель: дрон далеко, он очень маленький, да и света слишком много.

– Хлопнуть его хочешь, что ли? – догадывается Карасёв.

– Думаю, – нейтрально отвечает прапорщик.

«Да, неплохо было бы».

И вправду, было бы неплохо приземлить этим… он толком так и не знает кому… эту дорогостоящую «птицу». Чтобы не таскались за ним… Саблин не отводит камер от цели. В прошлый раз, когда за ними гнались переделанные, они не могли избавиться от дрона. Тогда у них не было дорогостоящих ракет. А теперь у него полная лодка всякий всячины. Неплохо, неплохо бы проучить этих людей. Но он не будет тратить драгоценный боеприпас впустую.

«Если бить, то наверняка, а так… Нет».

Тем более, Саблин уверен, что сейчас он удаляется от лодки, в которой находится оператор дрона. Но Аким на всякий случай интересуется:

– Мирон, а ты их моторов не слышишь?

– Нет, хотя аппарат этот твой чувствительный, хороший аппарат, – отвечает радист и добавляет: – Я даже нашего рыбачка ещё слышу, а других моторов в округе не слышно. Видно, далеко они.

Ну раз так… Саблин не будет рисковать дорогой ракетой.

«Выйдем на русло Таза, там уж точно от них оторвёмся».

А тут и плёс кончается, снова пошли протоки меж стен рогоза, показались отмели, заросшие кувшинкой, и Калмыков, не дожидаясь советов, снова снизил скорость. А Саблин ему и говорит:

– Мы с Мироном позавтракали, иди в кубрик, покушай. А заодно и поспи немного. На ночь останавливаться не будем.

Дроны – дронами, а есть-то человеку надо.

– А… Ну ладно, – соглашается Денис, кажется, он не против завтрака, он передаёт руль Акиму.

Денис скинул пыльник, стал снимать жёсткие части брони, чтобы не тащить в кубрик пыльцу. А после специальным шлангом с плоским раструбом обдувает себя, чтобы сдуть пыльцу с нижнего, эластичного костюма. Компрессор выдаёт хорошее давление, воздух шипит, очищая любую поверхность. Очистившись, Калмыков скрывается в кубрике. Раз есть герметичный кубрик, нужно его держать в чистоте. Всё-таки поесть и поспать без респиратора – это настоящее удовольствие.

А Аким остался с Карасёвым. Шёл, выглядывая чистую воду, держал невысокие обороты. А радист так и не отходил от станции и рации. И тогда Аким и уточняет:

– Слушай, Мирон, а долго нам ещё до русла?

– Так уже почти пришли, – отвечает Карасёв. – Минут десять, и просветы увидим.

Глава 2

«Минут десять» продлились минут двадцать, только тогда он вышел из протоки на большое открытое пространство. Вроде компрессор нагнетает воздух в шлем так же, как и раньше, а как будто легче задышалось. Сначала от левой стены рогоза до правой было метров пятнадцать, а потом и все двадцать.

Таз.

«Сто лет тут не был, ничего уже и не помню. Да и как упомнить, если каждый год всё вокруг меняется».

Но это ещё и не река. Приток какой-то. Только русло почти без течения, поэтому то тут, то там плавают пятна кувшинок, ряска иной раз перекрывает всё русло, но опытному рыбарю сразу было ясно, что глубины тут хорошие, и Аким уверенно прибавляет оборотов. Но, как выяснилось, этого было недостаточно.

– Слышь, прапорщик… Мотор.

Саблин думает несколько секунд, а потом и уточняет:

– За нами идёт?

– Ну а куда…? – отвечает ему радист, как будто с ухмылочкой.

Аким вздыхает. Не нравится ему Карасёв; вот не нравится – и всё тут. Ведь в каждой фразе урядника, в каждом его слове слышится какой-то намёк, упрёк какой-то. Ухмыляется там, за забралом шлема. Вроде и не видно его, но тон старого казака всё передаёт так, как надо. Словно хочет сказать: ну и влип я с этими прохиндеями. А рука прапорщика сама собой ещё выкручивает акселератор. Выхлоп из моторов бьёт назад и вверх чёрными струями. И моторы от низкого воркования переходят к раскатистому рыку.

Таз. Через полчаса хода русло стало ещё шире, а вода потемнела, из бурой превратившись почти в чёрную. Ряска ещё лежала кое-где на поверхности, верный призрак отсутствия течения, но кувшинки теперь жались к стенам рогоза. В общем, всё говорило о том, что глубины здесь приличные: три-пять-десять метров. И тогда Саблин опять прибавляет. Теперь моторы уже не рычат. Они ревут. А прапорщик, подкрутив камеры, вглядывается в даль, чтобы заранее увидеть опасность. Но пока поверхность воды ровная, никакой растительности в русле. И через двадцать минут такого хода Карасёв докладывает:

– Импульса мотора нет. Отстал. Видать, моторчик у них слабее твоих. Одни мы теперь.

«Одни?!».

Саблин не удерживается, хотя мог бы и не спрашивать:

– А дрон?

– Этот-то висит. Два километра севернее нас. Идёт нашим курсом.

«Надо ещё подержать эту скорость. Оператор должен отстать, отвалиться полностью, тогда и дрон пропадёт».

Впрочем, это было несложно. Моторы греться даже ещё и не начинали, а вода впереди была чистой, глубокой. Так что… Аким не снижал оборотов полчаса, прежде чем радист сообщил ему:

– Ну всё – отвалилась «птичка». Никого вокруг. Берег далеко на юге. Тишина. Даже рыбарей нет.

– Принял, – отвечает Саблин, но обороты всё равно не сбрасывает.

От той лодки, в которой был оператор дрона, надо отрываться как можно дальше.

«Там тоже не дураки, понимают, что мы по руслу пойдём. За нами потащатся, в надежде снова нас найти».

Но всё равно, как понял, что никто за ними не следит, так стало вроде как-то и поспокойнее на душе. Захотелось закурить. Но это через респиратор можно покуривать, чуть его отодвинув, а шлем… Тут забрало нужно полностью раскрывать. Ладно. Потом… потом… когда Денис проснётся. А Денис не просыпался ещё три с половиной часа.

Вот теперь он и смог покурить, но прежде чем встать с банки у руля, он чуть скинул обороты, а Калмыкову приказал:

– Держи так.

Не то что он не доверял товарищу, просто теперь, как ему казалось, можно было уже так не гнать. И тогда он отпускает Карасёва:

– Мирон, ты давай иди в кубрик, пообедай, а я за станцией подежурю пока.

– Есть пообедать, – отвечает радист и встаёт.

Он расправляет плечи. Тянется. Даже в удобном «скелете» брони, облегчающем все движения, от неподвижности мышцы всё равно затекают. Потом начинает «раздеваться». И скрывается в кубрике. И уже через минуту связывается с Саблиным по внутреннему селектору.

– Слушай, прапорщик, а тут чан какой-то…

– Не трогай там ничего, – отвечает ему Аким. Конечно, радист рано или поздно должен был увидать бочку. Так что всё нормально.

– Есть не трогать… Просто индикатор какой-то на ней красным мигает.

– Какой ещё индикатор? – не понимает Саблин и оборачивается на Калмыкова. И тот и говорит, как будто оправдываясь:

– А… Ну да… Аким, забыл тебе сказать… Там и вправду мигает что-то.

Саблин идёт к кубрику, на ходу скидывая пыльник. Вот только всю броню он не снимает, а начинает обдувать себя сжатым воздухом и после кое-как через узкую дверь протискивается в кубрик.

На пульте среди маленьких прямоугольных кнопок, горящих зелёным и жёлтым, одна мигает красным. Под нею надпись «2Ш».

«Бог его знает, что это…».

Карасёв – места в кубрике мало, – чтобы не мешать ему, влезает на лежанку у стены с ногами. А Аким, распахнув забрало и скинув перчатки, присаживается возле стазис-станции и открывает дверцу. Голова так и «висит» в жидкости, хорошо закреплённая в зелёно-жёлтой подсветке, и жидкость вроде никак не изменилась. Он достаёт свой блокнот с записями.

«2Ш… 2Ш… Что это такое? – Аким наконец находит нужные пояснения. – «2» – это общий баланс электролита в плазме. Символ «Ш» обозначает хлор и магний».

Он находит на компьютере таблицы с нужными показателями. Ну да… так и есть, они почему-то упали. Аким вручную повышает их до нормы. В принципе, компьютер сам должен был с этим справиться. Это прапорщику не нравится. Из-за этого… из-за Олега, по большому счёту-то, он и пошёл в этот рейд… А тут уже в самом начале система начинает барахлить. Он оборачивается к радисту:

– Звуковой сигнал был? Пищала станция?

– Нет, – тот качает головой. – Только диод мигал, – он, несомненно, разглядел голову Савченко.

В критической ситуации станция будет подавать и звуковой сигнал. Раз не было, значит, не всё ещё плохо… Но тем не менее… Почему компьютер сам не повысил уровень хлора в плазме? Ещё Саблин замечает, что температура состава выросла на полградуса. И опять же вручную выставляет правильную: тридцать один и семь. После этого захлопывает крышку бака. И после бросает взгляд на старого казака, что так и сидел на лежанке и смотрел на него: ну что, Мирон, вопросы есть? И вопросы у того, конечно же, были.

– Слышь, прапорщик, а там… ну, тот человек, это кто? – интересуется Карасёв, кивая на стазис-станцию.

– Товарищ мой старый, – отвечает Саблин и, видя удивлённые глаза радиста под кустистыми бровями, больше ничего не поясняет. А сам, раз уж он тут, в кубрике, просит у того:

– Мирон, а дай-ка сигаретку, мои в пыльнике остались.

– Угу, бери, раз так, – соглашается Карасёв и достаёт из пачки и протягивает прапорщику курево и зажигалку. А когда Саблин закуривает, он и продолжает: – Аким… ты меня это… извини, конечно… А чего ты его с собой-то возишь?

– Я его лечить везу, – отвечает Саблин, выпуская дым и отдавая зажигалку радисту.

– Лечить? – тут Карасёв удивляется ещё больше.

– Ну да…

– Так у вас в Болотной вроде свой хороший госпиталь есть? – продолжает радист.

– Госпиталь-то… он у нас есть, конечно… – соглашается Аким. – Да только в нём такое, – он сигаретой указывает на стазис-станцию, – не очень-то лечат.

И тогда Карасёв задаёт следующий вопрос:

– А там, куда ты его везёшь, такое лечат, что ли?

– Да, вроде должны, – с некоторым сомнением отвечает Аким.

– Это на реке Талой? – после некоторого раздумья уточняет урядник.

– Угу, – кивает Саблин. И смотрит на старого связиста, а тот, мягко говоря, в некотором недоумении. И во взгляде его легко читается мысль: «Рогата жаба… Он же сумасшедший. Или не сумасшедший… Погоня с дроном… Голова в бочке… Прапорщик этот темнит всё время… А может, всё-таки сумасшедший…? Рогата жаба, куда же это я завербовался? В какую кугу попал?».

А Саблин по взгляду радиста как будто всё это понял, засмеялся и, потушив окурок, говорит:

– Не робей, казак, вернёшься ты домой.

– Да я особо-то и не робею, – хорохорится Карасёв.

А тут как раз и красный индикатор на дисплее становится жёлтым: значит, баланс солей в плазме восстановлен. Значит, всё возвращается к норме. И тогда прапорщик кивает радисту: вот и славно; забирает перчатки, захлопывает забрало и выходит из кубрика.

Но, выйдя и поднимая с палубы пыльник, он думает:

«И вправду, куда я Олега везу? Ведь там, на Талой, никогда жизни не было. Может, Пивоваровы напутали что?».

Но он отгоняет эту мысль, смотрит на Калмыкова; тот, как и всегда, на руле, ведёт лодку с заданной скоростью. И интересуется:

– Ну, что там, Аким?

– Всё нормально, – отвечает Саблин, идёт и присаживается возле станции РЭБ. Запрашивает отчёт за последние полчаса: не было ли кого рядом с ними на воде или в воздухе?

***

А к вечеру пошёл дождь. Ну, не такой безостановочный ливень, который льёт с неба в сезон воды, нет, конечно, но чуть-чуть покапало. Для Саблина и Калмыкова явление было необычным, а Карасёв и сказал им:

– В это время чем ближе к реке, тем чаще капает. От океана заносит иногда.

Саблин смотрел, как на выгоревшем рукаве его пыльника появляются почти чёрные пятна от капель. Хотя облаков на небе всего-то ничего. Всё равно ему нравилось. Дождь – это здорово. А там, если встать в лодке, то можно увидеть на востоке и тучи. Настоящие. А ещё в русле появилось течение. Несильное, конечно, но ряска и кувшинки почти исчезли с воды.

– Денис, – говорит Саблин.

– Я, – отзывается тот.

– Прибавь малость, тут вроде чисто.

– Есть, – говорит Калмыков и прибавляет скорости.

Карасёв же замечает:

– Быстро идём, хорошо идём; если и дальше так пойдём, утром можем и на Реку выйти.

– Ну, ночью-то так лететь не будем, – говорит ему Саблин. – Я рисковать не хочу.

– Нет, ну это понятно, это правильно, – соглашается радист, – всё равно хорошо идём.

– А есть кто рядом с нами?

– Нет, – отвечает Карасёв. – Пустыня вокруг. Мы на северо-восток идём, а все станицы давно уже на юге остались, берег-то далеко теперь. Километров двести… В общем – тишина…

А ещё до того, как начало темнеть, он и сообщил товарищам:

– Маяк Девятнадцатой заставы появился.

– Маяк? – переспрашивает Калмыков.

– Ага, сигнал устойчивый. Восток-восток-юг. А если по прямой, на восток, то до Реки сто восемьдесят семь километров. Если бы не ночь, так за шесть-семь часов до большой воды долетели бы. Правда, в дельте гуща пойдёт, ну да ничего, и её прошли бы.

– Так что? На маяк идём? – интересуется Денис.

– Зачем на маяк? Нет, – за радиста отвечает Саблин, заглядывая в офицерский планшет. – Так и держи на северо-восток, пока вода хорошая есть. Так и идём по руслу.

– Значит, на Тридцатую заставу идём? – Карасёв, видно, хочет быть уверен, что Саблин не собирается менять маршрут.

– Туда, – отвечает Аким. И продолжает: – Денис, если хочешь перекурить, я подменю.

– Не… не хочу, – отвечает тот.

И Аким снова берётся изучать карту. Теперь, благодаря пойманному сигналу радиомаяка, он точно знает, где они сейчас находятся. Ночь впереди, идти придётся с фонарями, так что лучше дорогу просмотреть заранее.

Глава 3

Но просто выйти на большую воду из Таза у них не получилось, к двенадцати часам ночи русло стало сужаться, сужаться… Стены рогоза заметно сблизились, а хороший, широкий канал разбился на множество извилистых проток. Значит, и глубина пропала. Появились пучки растительности, что тянутся из воды, – отмели, банки. Ясное дело, Денис сразу снижает обороты. Карасёв – он в кубрик не пошёл, видно, ему там не очень понравилось ещё в первый раз, и посему спал радист в броне прямо у банки с оборудованием – почувствовав, что моторы поутихли, зашевелился, заскрипел сервомоторами, привстал и, оглядев то, что попадало в прожектора лодки, сказал:

– Ну всё – дельта пошла.

Он сразу садится за станцию, а Саблин вертит головой – его нашлемный фонарь освещает плотные стены рогоза – и потом предполагает:

– Тут выдры водятся.

– Их тут жуть сколько… И выдры, и удоды, и бакланы, и репницы попадаются…

– Репницы? – интересуется Денис. – А это кто?

– А вы, что, не знаете? – сначала удивляется радист. Но потом вспоминает: – А-а… вы-то далеко, вы же на Обь ходите… У вас она там не водится, она… зараза такая… очень вредная тварь. Всё больше у большой воды проживает, и как раз где жижа… Ох, надеюсь не увидимся… А то стрелять придётся.

Саблин молча открывает ящик с оружием; двухстволки, что лежит рядом на корме, ему уже кажется недостаточно. Он достаёт свой армейский дробовик. Новый. Получил его до того, как ему присвоили прапорщика, почти не стрелял, только проверил его на стрельбище – и всё. Аким снял оружие с предохранителя, отвёл затвор, проверил, заряжено ли, поставил на предохранитель и лишь тогда успокоился: порядок. И потом спросил:

– Денис? Не устал?

– Не-е… Отдыхал же час назад, – откликается тот. И опять снижает скорость. Дальше болото идёт трудное.

А Карасёв сообщает им:

– Радиомаяк «Девятнадцатой» ещё ловится… Нам до Реки… тридцать восемь километров. Если курс сменим.

– И всё по этой жиже? – уточняет Калмыков. Он имеет в виду сплошные поля ряски с кувшинками, что иной раз полностью покрывают протоки меж стенами рогоза.

– Всё по ней, всё по ней… – заверяет его урядник. И потом уже говорит, обращаясь к Акиму: – Слышь, атаман, русло что есть, что нету, одна ряска… Нам теперь напрямки быстрее будет… Вот так вот, на восток, даже лучше пойти. Так до Реки ближе. Скорее выйдем на чистую воду. А уже по Енисею сразу на север пойдём, да ещё по течению… Там всё потерянное время наверстаем.

Саблин с ним согласен, лучше быстрее выбраться на чистую воду, и он командует:

– Денис, Мирон верно говорит, держи-ка на восток ровно.

– Есть держать восток ровно, – отзывается Калмыков.

Бакланы бились в рогозе, визжали-скрежетали почти все пять часов, что они шли до чистой воды. А один раз очень большая выдра ударила лодку в борт. В том месте лодка шла медленно. Выдра заскрежетала жёсткими своими лапами по пеноалюминию. Аким сразу вскочил, снимая дробовик с предохранителя… Уже светало, но он, включив фонарь, заглянул за борт. И увидал сначала тонкие и прочные, как ультракарбон, лапы гада, вцепившиеся в металл, закогтившиеся в нём, словно он был чем-то мягким, – а потом и огромные чёрные жвала. Кривые и острые, они пытались вцепиться в гладкий борт, грызли его, соскальзывали, неприятно скрежеща о металл… Он поднял дробовик, но его нужно было вывернуть за борт, стрелять отвесно сверху; пока вставал поудобнее, пока приноровился, страшный болотный хищник либо понял, что металл ему не по жвалам, либо увидел человека, в общем, отвалился от лодки, мелькнул в воде сегментарным горбом и скрылся, ушёл под поле соседней ряски.

– Чего не стрелял-то? – едва не с укором интересуется Карасёв.

– Неудобно было, – отвечает Аким.

– А кто был-то? – в свою очередь спрашивает Денис.

– Выдра.

А рулевой продолжает интересоваться:

– А большая?

– Метра три с половиной, не меньше…

– Ух ты… Вот разожралась-то, – удивляется Калмыков. – Видно, тут есть что ей покушать.

– Да, тут рыбы пропасть, – заверяет его Карасёв. – Пропасть… Ловить – не переловить. Но никто сюда, в дельту, не ходит, уж больно места дикие. Вот такая вот зараза водится. Не дай Бог в лодку заскочит… Сюда же только в броне ходить…

– Это да… – соглашается с ним Калмыков. Но не успокаивается. – Слушай, Мирон, а ведь тут и налим бывает.

–Ну а то! – кивает в ответ радист. – Бывает. Здесь, у Реки, как раз его места, ему тут вольготно.

– Малёк бегемота из Енисея как раз сюда идёт искать себе свободные омуты, вот налим тут и промышляет, – рассуждает Калмыков, а он в налимах понятие имеет. – Щуку берёт ещё… Тут ведь и щука должна быть. И прочая большая рыба. Да… налиму тут раздолье.

– А ты, Денис, я вижу – налимщик? – спрашивает Карасёв.

– Ну, есть такое дело, – не без скрытой гордости отвечает Денис.

– Тяжёлое дело, – размышляет Карасёв. – Опасное.

– Ну, непростое.

– А сколько же ты добыл налимов?

– Хороших дюжину, – опять Калмыков важничает. – Мелких, незрелых – не считал.

– У-у… Дюжину! – восхищается радист. – Видно, неплохо ты живёшь, Денис.

И тут вся гордыня с Калмыкова спадает.

– Живу? – он говорит, чуть тушуясь. – Да нет, живу как все.

– Как все? А лодка у вас вон какая… – не унимается радист.

– Лодка чужая, – пытается поставить точку в этом разговоре Саблин. – Не наша, на рейд взяли.

– Чужая… Вот и я думаю, – не хочет заканчивать разговор Карасёв. – Думаю, такую лодку даже на налимах не заработаешь. Да и на офицерское жалование тоже. Нет, простым казакам такая вещь не по карману.

«По карману, не по карману… Вот какой дотошный человек. Хочет всё вызнать, до всего докопаться».

– Это да… – соглашается с ним Калмыков. – Так Аким же и говорит тебе, нам эту лодку на время дали попользоваться.

– Да понял я, понял…

А вскоре тины и ряски стало меньше, один за другим среди рогоза стали возникать большие плёсы, сначала ещё с кувшинками, а потом и с открытой водой. Калмыков было начал накручивать, но Карасёв его придержал:

– Не гони, Денис, не гони, тут вода вроде открытая – это потому, что течение всю траву в Реку вымывает, а на самом деле здесь мелко. Мели, банки сплошняком…

– Принято, – отвечает рулевой; но уже минут через десять хода перед ними, как-то вдруг, сразу открывается, словно распахивается, огромная перспектива чистой воды. Маслянистая, тягучая, бурая от рыжей амёбы, что скапливается в самом верхнем её слое, вода великой реки, на которой бликует беспощадное солнце.

– Вот он, казаки, Енисей-батюшка, – говорит Карасёв так, как будто открыл им эту реку; и после добавляет: – Это вам не Обь.

– Да, не Обь, – соглашается с ним Денис. И тут же спрашивает: – Ну что, Аким, прибавить?

– Гони, – коротко отвечает тот.

И тогда не спеша, укладывая лодку в длинный вираж, разворачивая её на север, Калмыков прибавляет и прибавляет газа, набирая обороты. Моторы, словно почуяв свободу, начали сначала рычать, а уже когда лодка вышла на середину реки, то и вовсе взревели высокими нотами. И понесли судёнышко вниз по течению, да так, что видавший виды Карасёв произнёс восхищённо:

– Как бы нам не взлететь, господа казаки!

– Не боись, Мирон, – заверяет его Калмыков и смеётся. – Не взлетим. Зато бегемоты на нас не поохотятся.

– Уж это точно, – соглашается с ним радист.

И едва урядник это сказал, тут же Денис сбрасывает скорость и меняет курс – не очень-то плавно, так что и Саблин, и Карасёв теряют равновесие, а Саблин, вглядываясь вперед, понимает его, так как впереди, в воде, происходило какое-то шевеление.

– Чего там? Чего? – волнуется радист.

А лодка как раз проходит мимо непонятного поначалу явления. И тут уже Саблин и догадывается:

– Бегемот дохлый.

И вправду, огромное, шестиметровое, бревно в обхват большого мужчины, обычно тёмно-коричневое, плывёт по течению, едва выступая на поверхности одним боком. Туша уже испортилась, стала серой, а её энергично и деловито рвут несколько тупорылых мощных щук. Енисейские щуки и сами огромны, присасываются своими мордами к туше, дёргаются резко всем корпусом и вырывают по солидному куску тканей мертвого исполина; и тут же ещё какие-то рыбы, что никогда в другом случае не подошли бы к щукам, дерутся за крошки.

– Убился, значит, – поясняет Карасёв, имея в виду бегемота, когда они миновали тушу. – Кинулся, видать, на баржу от злобы, да башку себе об днище и сломал. Тут такое сплошь и рядом.

Да, по Енисею ходят баржи с крепким днищем. И это здесь не редкость.

– А рыбы тут прорва, – замечает Калмыков. – И всё крупняк. Аким, видал, какие щуки?

– Видал, видал… – Саблин думает, что места тут и вправду рыбные. Но сейчас, как бы он ни любил рыбалку, ему не до того. – Денис, ты поглядывай как следует.

– Я гляжу, – отзывается тот.

– На сорока километрах налетим на такого бегемота – расшибём лодку, – продолжает Саблин. Впрочем, это он так просто… Казаки с ним – люди опытные, сами всё знают.

– Понял, буду внимательнее, – уверяет его Калмыков и тут же опять прибавляет оборотов.

Саблин снова открывает карту на планшете, смотрит, изучает и зовёт Карасёва:

– Мирон… А мы же остров Хренова ещё не прошли?

– Через час будет, – отвечает тот, потом копается в станции и через пару минут добавляет: – Маяк Девятнадцатой заставы уже почти не читается… Значит… да… нет, раньше будет. Раньше… Через полчаса или минут сорок, думаю. А потом и Тридцатая застава.

– Угу, принял. – Саблин делает для себя отметки. И говорит: – А быстро мы идём.

– О-о… – соглашается с ним радист. – Не идём, а летим; я на своей лодчонке ещё бы по Тазу тащился. А с вами от хутора до Реки за полтора дня доехали. Виданное ли дело!

А минут через пять, Аким ещё и планшета не выключил, как урядник и докладывает:

– Два мотора на севере.

– Приближаются? – сразу насторожился прапорщик.

– Мы их догоняем, – через некоторое время отвечает ему Карасёв. Саблин встаёт и пробирается по лодке вперёд; и, выкрутив камеры на полный зум, пытается рассмотреть, что там впереди. Но ему приходится ждать, пока лодка не зайдёт за поворот реки, и лишь тогда…

– Баржи, что ли? – интересуется у него радист.

– А как угадал? – удивляется Саблин.

– По импульсам, – отвечает Карасёв. – Частота больно низкая…

Так и есть: перед ними, держатся центра русла две большие баржи.

– Торговцы? – спрашивает Денис.

Аким всматривается, всматривается и наконец разбирает на корме последней баржи… грузовики… И лишь тогда отвечает товарищу:

– Либо наши, либо армейские…

Они догнали баржи; это и вправду были армейские транспорты, и перевозили они, судя по номерам на машинах, «Тридцать первый пехотный».

Когда их лодка поравнялась с баржами, солдаты, что выходили на палубу курить, махали им руками, приветствовали. Саблин махал рукой в ответ, а Мирон так даже и бубнил солдатам:

– Здорово, браты, здорово… Здорово… – хотя солдаты его слышать, конечно, не могли, так как были без брони, без шлемов.

– Знаешь их, что ли? – спрашивает у него Калмыков.

– Тридцать первых? Ну а то! – сразу откликается радист. – Полк Лазаревский. Крепкие бойцы. Соседи наши вечные, у нас участок на рыкском рубеже, севернее Кроликов, вот «Тридцать первые» у нас с левого фланга завсегда стоят. Какой год уже. Да-а… Хорошие бойцы, хорошие… Ребята с призыва идут.

Саблин машет солдатам на носу первой баржи, когда его лодка обходит транспорт; а капитан баржи даёт гудок. Длинный, раскатистый. А едва баржи скрылись за очередным изгибом большой Реки, радист докладывает:

– Радиосигнал «Тридцатой».

– Далеко до неё? – сразу оживился Аким.

– Сто шесть километров, – сообщает Карасёв. – Но это, сам понимаешь, по прямой. По реке, по изгибам, оно больше будет.

Прапорщик всё понимал.

Глава 4

А на Енисее было людно. Они встретили ещё одну большую баржу, на этот раз она шла вверх по течению им навстречу, то была торговая баржа. Кроме барж, встречались и лодки. Большие солдатские; тяжёлые, гружёные торговые; дорогие и быстрые старательские, и даже рыбачьи попадалась. За четыре часа хода они встретили или обогнали одиннадцать таких.

Каждую такую встречу Аким ожидал с настороженностью, хотя и понимал, что опасаться ему нужно тех, кто их догонял, но таких-то как раз не было, так как их лодка шла быстро. А когда Денис решил отдохнуть и у руля оказался сам прапорщик, так он ещё прибавил оборотов. В общем, двигались они очень хорошо. Едва ли не в два раза лучше запланированного. Но даже при таком хорошем движении Саблин каждый час спрашивал у дремавшего, кажется, Карасёва:

– Мирон, ну что там…? Дронов нет?

Тот приходил в себя, оглядывался и потом сообщал:

– Никаких дронов. Моторы только… Один удаляющийся и… ещё один идёт нам на встречу. Больше никого, – и прежде чем Саблин успевал задать ему следующий вопрос, сообщал дистанцию до «Тридцатой».

– Принял, – отвечал прапорщик и вел лодку дальше.

А когда время шло уже к семи, когда отдохнувший Калмыков вылез из кубрика, уселся возле него на ящики и стал не спеша крепить наголенники брони, радист и говорит им:

– «Тридцатка» вот уже. Запросить их насчёт постоя? Ночку можем там скоротать. А поутру и дальше пойдём.

Но Акиму не хочется этого делать, он побаивается, думает, что контрразведка могла сделать запрос, и на заставе их могут ожидать… Могут задержать, а то и конфисковать груз, даже лодку… Во всяком случае, на месте контрразведчиков он сам бы так сделал… Но вот так вот, напрямую, об этом говорить своим товарищам он не хочет, стесняется, что ли, поэтому и придумывает отговорку:

– Да там и мест в казармах, наверное, нет. Видели, сколько народа по реке ходит? Поспать на кроватях не получится.

– Да в лодке поспим, – не соглашается с ним Денис. – Зато поедим за столом, у них там кухня… И помоемся ещё…

– Да, помыться – неплохо… – соглашается с ним Карасёв.

Правы казаки: снять броню, поесть за столом, покурить, помыться – это, конечно, очень приятно; даже если не найдётся на заставе свободных коек, так можно и в лодке поспать. Нет места на реке безопаснее мощной заставы… Но Аким тревожится.

– На обратном пути, казаки, – произносит он, и никто больше ничего у него не спрашивает. В рейде слово атамана – закон.

Расстроил он казаков. Ну да ничего. Должны понимать, что это не прихоть, а предосторожность. Про дрон ведь они не забыли. И уже вскоре он получает косвенное подтверждение правильности принятого решения.

Застава высилась на правом берегу реки. Двадцатиметровый бетонный колосс над рекой, заросший рыжим лишайником до самого верха и с крышей, заставленной десятком самых разнообразных антенн. В красных лучах заходящего солнца застава выглядела багровой, величественной и даже мрачной.

И вот, когда они ещё не дошли до неё, индикатор на рации стал помигивать, и Карасёв тут же докладывает:

– Аким, тут запрашивают с заставы: кто идёт. И куда.

В общем-то, это было делом почти обычным, заставы иногда этим интересовались. Не всегда, но когда дежурному было не лень, интересовались.

– Скажи: Второй пластунский, – он немного думает и потом решает соврать: – А идём мы на Туруханск.

Мирон набирает текст и отправляет его. И через несколько секунд снова докладывает:

– Аким, говорят, что у них есть место у крытых пирсов и свободные койки, говорят, что могут нас принять.

– Скажи, что рады бы, да некогда, – отвечает Саблин. – Хотим до утра быть в Туруханске.

Вот, казалось бы, и весь разговор, что тут ещё говорить, но не прошло и половины минуты, как снова рация пискнула и снова замигал индикатор приёма.

– Ну, что они там? – интересуется Калмыков.

– Говорят, что у бегемота гон начинается. Что сейчас по темноте ходить опасно.

Видно, те, кто это им писал, не очень хорошо понимали, что в лодке, уходящей вниз по реке, сидят люди опытные, и они прекрасно понимают, что как раз ночью бегемоты не опасны. Они из-за темноты из своих омутов не очень хорошо видят, что над ними кто-то проплывает. И одного шума мотора для нападения чудищу маловато.

– Напиши им, что мы будем осторожны, – говорит Аким.

Мирон отправляет радиограмму, а потом и сообщает товарищам:

– У нас бегемоты иной раз паскудствуют, беда с ними.

– До нас тоже нет-нет да и доплывёт какой очумелый, – отвечает ему Денис. – Вон Аким за ним ходил.

– Ходил за бегемотом? – спрашивает радист с интересом.

– Пару раз, – нехотя отвечает Саблин. Он не хочет говорить об этом. Карасёв понял тон прапорщика, больше о том и не спрашивал. А меж тем и темнота спустилась, пришлось снизить скорость и включить фонари: и носовые прожектора, и кормовой тоже. Теперь в ночной тиши их было далеко видно. Тут Аким попросил Дениса взять руль, а сам включил планшет и стал в который уже раз изучать карту. И, не отрываясь от неё, говорит Карасёву:

– Мирон, как отойдём от заставы на десять километров, так дай мне знать.

– Есть дать знать на десяти километрах от заставы.

– Нет… – Саблин всё ещё разглядывает карту. – На восьми. На восьми километрах.

– Принял. На восьми, – отзывается радист. И, покопавшись в станции РЭБ, добавляет вдруг: – Слышь, Аким… Опять дрон.

И в лодке повисает пауза. И Калмыков, и Саблин, и сам Карасёв… все молчат некоторое время.

Дрон!

«Откуда он? Неужели нас нагнали те…? – но Акиму в это не верится. – Нет, не могли, мы же по реке просто летели. Почти весь день прошли на высокой скорости… Не могли они нас нагнать… – и тогда ответ напрашивался сам собой: – С заставы запустили».

– И что, он за нами идёт? – интересуется наконец Калмыков.

– За нами, тысяча двести метров запад от нас. Идёт параллельным курсом, – почти бесстрастно отвечает Карасёв.

«Вот рогата жаба… И сбить-то его в темноте непросто будет».

– Ладно, пусть идёт, – наконец произносит Саблин. – Ты, Мирон, только скажи мне, когда восемь километров от заставы пройдём.

– Радиосигнал от заставы чёткий, я тебе до метра всё определю, – обещает радист.

***

После того как солнце совсем скрылось на востоке, над рекою повис гул. Шум, привычный казакам. Мелкие насекомые роились над водою, издали создавая иллюзию тумана. Только чёрного.

– А всё равно мошки тут поменьше, чем у нас, – замечает Калмыков, смахивая надоедливых тварей с фронтальных камер.

– Меньше, – соглашается с ним Аким.

– Ну да, есть такое дело… – говорил Карасёв. – В рогозе им раздольнее, чем на открытой воде.

Моторы негромко тарахтели на небольших оборотах, а Река жила своей ночной жизнью. То и дело до их микрофонов долетали всплески. А иной раз что-то попадало и в свет прожекторов. Много мошки падало в липкую воду, а разнообразная и неизвестная им речная живность лакомилась ею в чёрной воде великой сибирской Реки. Но это всё не представляло большой опасности для лодки, так как размеры рыб были явно не исполинские, так, мелочь всякая, до полцентнера.

Саблин перешёл на правый борт лодки и, не выключая планшета, через ПНВ всматривался в черноту берега, но почти ничего не мог различить, кроме стены зарослей… Слишком большое расстояние, да и тучи мошки серьёзно мешали.

– Денис, держи ближе к берегу.

– Есть ближе к берегу… – отзывается Калмыков, и лодка уходит со стремнины в медленные воды.

Но в принципе ничего особо не изменилось. Сплошные заросшие лишайником и разной растительностью камни, выступающие из воды. Берег всё так же был угрюм и неприветлив.

«Где-то должна быть протока… Не пропустить бы… Где же мы с Савченко тогда проходили на восток? Ведь до Тунгуски доходили… Вспомнить бы… Да чёрта лысого тут, в темноте, что вспомнишь. Когда это было? Да и меняется тут всё каждый год».

Так и шли они не спеша, пока Карасёв не сообщил:

– Аким, восемь тысяч метров от «Тридцатки».

– Принял, – Саблин опять смотрит в планшет. А потом и говорит: – Денис, давай-ка к берегу. Поближе подходи… – и когда Калмыков подводит лодку к берегу метров на пятнадцать, Аким командует: – Малый ход…

Сам он лезет во внутренний карман пыльника, расстёгивает его и достаёт оттуда небольшой кусочек бумаги. Потом обращается к радисту:

– А ну-ка, Мирон, давай вот это в эфир запустим…

– А что там?

Аким читает ему цифры и буквы, пока радист набирает их у себя на клавиатуре: как цифры были набраны, Карасёв спрашивает:

– А частота?

– Не знаю, давай широкой полосой.

– Широкой полосой? – удивляется радист. – А код?

– Нет кода.

– Не кодировать и гнать в открытую по всем частотам? – ещё больше удивляется радист.

Но у Саблина, кроме этого набора цифр, больше и нет ничего, и он продолжает:

– Да. Давай три импульса.

Но перед тем как запустить передачу, урядник его предупреждает:

– Три импульса, принял. Но имей в виду… Перехватят на заставе, мы же рядом с ними совсем.

– Это понятно… Давай запускай. – настаивает Саблин.

И тут же Карасёв докладывает:

– Передача прошла.

– Принял, – отвечает Саблин, и больше ничего не говорит. Лодка не спеша идёт вдоль чёрного берега. Ночь на Реке. Только чуть слышно урчат моторы на малых оборотах, гудит мошка да время от времени слышатся всплески воды. И лишь минуты через три Саблин спрашивает:

– Мирон, а дрон-то тут ещё?

– Да куда он денется… Вон, болтается… Тысяча двести метров на север от нас. Следят.

«Следят, – и Саблин почему-то теперь уверен, что дрон этот запустили с заставы. А зачем армейским это делать? Не иначе как по чьей-то убедительной просьбе. – Ладно, отойдём километров на тридцать, придётся им птицу свою приземлить. В самом деле, ну не пошлют же они за нами лодку с оператором».

И опять тянутся и тянутся минуты. Саблин понимает, что его товарищей беспокоит этот дрон. Особенно радиста. И поэтому говорит:

– Денис, прибавь малость и держи так же у берега.

– Есть прибавить и держать у берега.

Лодка пошла быстрее и шла так минут десять, но ответа на радиограмму не было.

– Мирон, дай-ка ещё разок.

– Понял, – отвечает Карасёв и нажимает одну кнопку на рации.

И снова тянутся минуты. Все молчат. И Мирон, и Денис не знают, что и кому отправляет прапорщик, но понимают, что сейчас происходит что-то важное. Вот только ничего так и не произошло. Десять минут минуло, как в эфир ушла вторая радиограмма.

И Саблин вспоминает: «… подойдёте к Енисею – дадите код в эфир, вас по нему опознают и назначат место встречи».

«Мы уже почти сутки по Енисею идём к точке, неужели раньше надо было сигнал подать?».

И тут Карасёв оживился, зашевелился у рации и сообщает:

– Аким, радиограмма. Есть приём.

– Что там? – Саблин тут же перелазит через ящики и садится рядом с радистом.

– Канал сто шесть девяносто семь, частота четыреста двадцать МГ, – бубнит радист, фиксируя частоту на будущее.

– Ну, пишут-то что? Показывай.

Но Саблин был разочарован: радиограмма была сплошь из каких-то закорючек. Он переводит взгляд на радиста:

– Не декодируется, что ли?

– Нет, – отвечает тот, – стандартные декодеры, что «зашиты» в рацию, этот код не читают.

Вот так вот. Вот и прокатились по Енисею. Три дня в одну сторону ехали, и что? Всё зря, что ли?

Саблин выругался:

– Ядрёный ёрш! Вот зараза, а…

Ну как так… Как он сам-то об этом не подумал? Ведь нужно было сразу, сразу сообразить, понять – раз дело тайное, значит, Савченко должен был иметь свой код. Свой декодер. И Пивоваровы тут не при чём, какой с них спрос, они же медики. Откуда им про все такие тонкости знать?

А тут его Денис и окликнул:

– Аким?

– Ну? – чуть раздражённо спрашивает он.

– Рогоз – протока справа, кажись… – докладывает Калмыков.

Саблин отрывается от дисплея рации, встаёт и смотрит на правый берег Реки. Там действительно камни отвесные, как будто расступились, и начинается рогоз. Он сначала пучками, а потом и сплошной стеной уходит вглубь берега.

«Может, и вправду протока… Похоже… По карте тут где-то должна быть. Едва не прозевал… Вовремя Денис её заметил…».

– Давай-ка, Денис, посмотрим… Держи туда.

– Принято, – отзывается рулевой. И не спеша разворачивает лодку к первым пучкам рогоза.

Глава 5

Саблин же снова присаживается к рации. Он не знает, что ему делать. А ведь и Карасёв, и Калмыков на руле ждут от него чего-то. Он должен либо что-то сделать, либо объяснить им, рассказать, какие у него планы. Может, им стоит повернуть лодку да поехать назад…

– По какому каналу пришло сообщение? – наконец интересуется прапорщик.

– Так вот, зафиксировал частоту и канал, – Карасёв «пальцем» перчатки тычет в экран: «сто шесть девяносто семь, частота четыреста двадцать».

– Давай на этой частоте: «Декодер утрачен. Что делать?» – радист быстро набирает текст. А Саблин продолжает: – И тот личный номер, что сначала я тебе давал, в конце сообщения набери.

И снова они отправляют радиоимпульс в эфир. А лодка тем временем уже зашла в плотную прибрежную ряску, и Калмыкову приходится добавлять оборотов, чтобы идти по этой растительной каше.

Аким смотрит на всё это и предполагает:

– Слушай, Денис, может, это затон какой?

– Не, не… – уверенно отвечает Калмыков. – Течение есть, как раз против нас… Вишь, сколько травы сверху нагнало?

«Течение…Ну слава Богу. Значит, не проскочили. Спасибо Денису, что заметил. Ну, хоть что-то хорошее».

Они оглядываются, рассматривая окружающую их растительность при помощи ПНВ, и тут как раз заскрежетал баклан. Резко, противно заскрежетал… где-то… где-то недалеко. Но ему никто из сородичей не ответил. Если он один, то не страшно, не рискнёт напасть. Тупая тварь… Не такая уж и тупая… Людям в броне он, конечно, не опасен, но Аким на всякий случай снял дробовик с предохранителя. И снова уставился в монитор рации. А там ничего. И тогда он говорит:

– Мирон, давай-ка то же сообщение – ещё раз.

Тот выполняет команду. А потом они молча движутся несколько минут. И когда Саблину кажется, что ему не ответят, маленький зелёный светодиод вспыхивает: есть приём.

– Ну, – торопит прапорщик радиста. Чего копаешься, текст-то не кодированный. – Что там?

И тот чуть отодвигается, чтобы дать Акиму увидеть экран рации: на, мол, сам смотри. И Саблин, придвинувшись, читает:

«Что вам нужно?».

Действительно, а что ему нужно? Сказать им, что у него голова того, чей код он забрасывает в эфир? И что этого человека нужно… вылечить, что ли? Ну, это бред… Связь просто оборвут – и всё.

– А откуда сигнал приходит? – наконец спрашивает он у Карасёва.

– Импульсы… – отвечает урядник. – Трудно их сразу запеленговать, нужно ещё послушать, но, кажись… север-восток-восток. Расстояние вообще не определить, но ежели прикинуть, считать по частоте, то не больше сорока километров, да в сплошном рогозе… Рассеивание сигнал поест.

– Ладно, пиши, – говорит Аким. Он понимает, что диалог нужно продолжить. – У меня есть то, что вы заказывали.

– Угу… – откликается Карасёв, и рация пищит: передача прошла.

И снова тянутся минуты. Тянутся и тянутся. Там, где-то за десятки километров от их лодки, за передатчиком, кто-то либо сильно сомневается в его словах, либо решает, как устроить встречу, но так, чтобы себя не обнаружить. Проходит одиннадцать долгих минут, от которых у Саблина испарина на лбу. И наконец приходит ответ, рация реагирует на приём:

«Координаты нашей прошлой встречи. Идите туда. Будьте осторожны».

Это ощущение называется «Камень с плеч». Он отваливается от рации. Хватает свой планшет. Метрах в двадцати снова орёт баклан, он бьётся в рогозе, слышится шум, всплески… Баклан кого-то поймал, или кто-то жрёт баклана, но Аким на это вообще никакого внимания не обращает, он снова заглядывает в планшет. И снова находит на карте ту точку, координаты которой ему передали Пивоваровы. Но… если это не то место, не место последний встречи Савченко и заказчиков… Он даже не будет знать, что делать дальше.

– Аким, так куда едем-то? – интересуется Калмыков.

– Пока держи восток ровно, – отвечает Саблин, не отрывая камер от планшета.

– Значит, как и планировали… на Талую идём?

– Угу… – коротко бросает прапорщик.

Тогда Мирон и говорит ему:

– Слушай, Аким, чего-то я не пойму – так ты, что, никого не знаешь из тех людей, к которым мы едем? А кто же тебе эти контакты дал? – продолжает допытываться радист. – Это тот парень… тот… ну, который в кубрике?.. – Карасёв явно имеет в виду Савченко.

Он снова раздражает Акима; прапорщик вообще не хочет рассказывать обо всём этом. Хотя… Он, конечно, понимает, что всякому нормальному человеку хочется знать, во что он ввязался.

Всякому хочется, но вот Денис почти ничего не спрашивает сверх того, что Саблин ему рассказывает сам. Ну, то Денис… А Карасёву надо сейчас отвечать. И он отвечает:

– Нет, не он… Друзья его.

– А что же они сами не поехали?

– Они не казаки, не болотные… – Саблин осматривает местность. – Они бы тут сгинули. Вот меня и просили.

– А… Ну, ясно, – говорит Карасёв и тут же напоминает: – Эти… ну, с которыми мы связывались… просили, чтобы мы были осторожны.

– Просили, – соглашается Саблин, но не понимает, к чему он клонит.

– Просили острожными быть… Видно, в тайне всё держат… Оно, наверное, так и надо, я про них ничего не знаю… Какие у вас там с ними дела… А только мы туда идём, ну, в ваше тайное место, а сами с собой дрон тащим…

– Точно, забыл про него, – Саблин встаёт и идёт к ящику, где сложены зенитные ракеты. Достаёт одну из них… Совсем небольшой, двадцать пять сантиметров длиной и шесть в поперечнике боеприпас. Но вещица увесистая. У него на дробовике нет подствольного устройства для запуска. Но в ящике есть удобная ракетница. Аким быстро снаряжает оружие.

– Мирон, где он?

– По кругу ходит, сейчас две двести северо-восток от нас. Высота тысяча двести сорок, – откликается радист.

– Принял. – Саблин откидывает прицельную панораму и поднимает ракетницу к плечу. Но цели не находит, её закрывает рогоз. – Денис, стань правым бортом к рогозу и заглуши моторы.

– Есть, – отвечает Калмыков, подводит лодку к стене рогоза поближе и выключает двигатели.

Стало совсем тихо, и Саблин спрашивает:

– Сейчас он где?

– Тысяча восемьсот метров юг. Идёт на запад, – докладывает Мирон, и вдруг говорит: – Слушай, Аким, а может, не нужно его бить?

– Что? – не понимает его прапорщик.

– Армейские обидятся ещё. Нам потом через них возвращаться. А дрон, он вещь дорогая, как бы объясняться не пришлось, – рассуждает Карасёв. – Начнут потом приставать: зачем сбили, что таили? Ещё возместить попросят…

– А чего они за нами следят? – не соглашается с ним Калмыков. – Мы, что, налётчики какие? Они с нами говорили, знают, кто мы! Зачем дроны за нами кидают?

– Так на то тут и заставу разместили, чтобы за обстановкой следить, – поясняет радист. И продолжает: – Не спешите, казаки… Сейчас по радиомаяку до заставы семнадцать километров, она от нас на юго-юго-запад, ещё тринадцать кэмэ пройдём, и дрон сам отвалится.

– А если не отвалится? – интересуется Саблин.

– Тогда это не с заставы запускают, – разумно предполагает Карасёв. – Тогда уже можем его бить с чистым сердцем.

Саблину не очень-то хочется признавать правоту радиста. Но по большому счёту…

– Ладно, – наконец произносит он и разряжает оружие, – Денис, держи на северо-восток.

– Есть держать на северо-восток, – откликается Калмыков, а прапорщик укладывает ракетницу и боеприпас обратно в ящик.

Камень. Саблин уже не помнил специфику болот за Енисеем. Давно тут не был. И вот теперь вспоминал. То и дело лучи носовых прожекторов выхватывали из черноты болота не пучки рогоза или кусты акации, а крупные валуны. Или даже острые куски какой-то горной породы. Определить в темноте, что это за порода, возможности не было, все камни густо зарастали болотной растительностью и покрывались лишайником.

– У нас таких каменюк нету, – замечал Калмыков. – За Обью есть, конечно, но там-то уже горы начинаются.

– А здесь скоро сопки пойдут, – говорил ему Карасёв. – И камня ещё больше будет.

– Главное, чтобы в воде их не было, – резюмировал Саблин.

И с этим были согласны все. Корпус у лодки был отличный, ровный, добротно сваренный, крепкий, но на большой скорости даже и его можно было распороть об острый подводный камень. Так что Денис сам, без приказа, снизил обороты.

И тот десяток с лишним километров, что им нужно было пройти, прежде чем от них отстал дрон, они шли больше часа.

– Всё… Отвалился, – доложил Карасёв. – Обратно полетел. Вокруг никого.

– Значит, с заставы его кидали, – размышляет Калмыков.

– Значит, так, – соглашается радист.

– Правильно, что сбивать его не стали, – продолжает Денис.

«Правильно? А какого хрена им от нас нужно было?».

Аким ничего не стал говорить своим товарищам. Его, если честно, в сон клонило. Спорить или объяснять что-то желания у него не было: отвалился дрон – и хорошо.

– Денис, – говорит он. – Ты как?

– Я в порядке, атаман.

– Тогда держи на восток ровно. Мирон, ты тоже не расслабляйся, следи за округой; я посплю до рассвета, как рассветёт – разбудите. Всё… Повнимательнее будьте, казаки.

***

Восход. Солнце всё красит в красный и розовый. Даже чёрные деревья, которые иной раз как-то умудряются расти прямо на камнях, и те на рассвете меняли свой мрачный окрас на фиолетовый. Мошки сразу поубавилось, её уже не нужно смахивать с камер и с фильтров маски каждые несколько минут.

Саблин сменил курс, теперь он вёл лодку ровно на восток, на поднимающееся солнце. Карасёв спит у рации, привалившись к борту. Калмыков предлагал ему лечь в кубрике, но старый радист опять отказался, сказал, что не нужен ему кубрик, что он привык спать в броне. Денис перевёл камеры на Саблина и качнул шлемом: ага, привык он. Калмыков явно посмеивался над урядником, который поначалу готов был спать в кубрике, пока не узнал, что, или кто, там будет с ним рядом. А вот Денис головы Савченко не боялся, поэтому с удовольствием скинул броню и в одной «кольчуге» завалился в кубрике спать, предварительно покурив и настроив под себя кондиционер.

Болото под солнцем оживало. Проходя на тихом ходу мимо россыпи камней, торчащих из воды, Саблин увидал длинную банку, где воды было едва ли полметра. Вода там была чистая, без растительности… И вот вся та отмель, не широкая, просто кишела улитками. Они собирались там размножаться на открытой воде.

«Рогата жаба! Если тут поставить садок с хорошей приманкой… так его потом в лодку не втащить будет… В станице расскажу – не поверит никто! – он начинает прикидывать. – А если руками брать… центнер тут запросто можно собрать. За пару часов. А центнер… это сколько же он будет стоить? – Саблин считает и удивляется: очень неплохие деньги выходят. – Может, как-нибудь наведаться сюда… Далеко, конечно… Места незнакомые… Вряд ли люди в такую-то даль потащатся. А так есть над чем подумать».

Он на всякий случай отмечает то место на карте в планшете.

А солнце поднимается уже над рогозом. Начинает бить в камеры прямыми лучами, приходится уменьшать восприятие, но даже так, чуть привстав с банки и не выпуская руля, он видит вдали на востоке черные сопки, которые торчат над рогозом.

«Где-то здесь и Талая уже должна показаться».

Он ставит моторы на холостой ход, а сам пробирается к банке, на которой размещены рация и РЭБ; там, стараясь не тормошить Карасёва, прапорщик «осматривается». Но сюда радиомаяк от Тридцатой заставы уже не достаёт. И точное местоположение у него определить уже не получается. Только приблизительное, плюс-минус десять километров. Впрочем, и этого ему пока достаточно. Нужно дождаться, пока встанет солнце, и тогда точку нахождения можно будет вычислить точно. Заодно он выяснил, что вокруг никого нет… в том числе и дронов. В общем, пока всё шло нормально. Он успокаивается и снова садится к рулю.

Глава 6

И всё-таки Аким хотел знать, где сейчас он находится. Нашёл ли он устье Талой? Для этого там, где было поменьше травы, Саблин время от времени глушил моторы и смотрел, есть ли течение. И вот во время одной из таких остановок он услышал у себя за спиной сильный всплеск воды. И сразу перевёл панораму задней камеры на дисплей шлема, сам же рукой нащупал двустволку, что лежала на его «колене».

Саблин увидал в десяти метрах за кормой лодки полуметровый косой чёрный шип, на секунду появившийся над водой, а потом ещё один, немаленький такой, всплеск. Прапорщик развернулся назад, увеличил зум камер и разглядел, как по бурой воде расплывается большое радужное пятно.

Налим. Это его шип мелькнул над водой, здесь он лакомился стеклянной рыбой. Саблин оглядывается и видит, как маслянистая гладь воды то в одном месте, то в другом вдруг нарушается… Это стеклянная рыба фильтрует воду у поверхности, кормится жгучей амёбой. А это значит, что другого корма тут у стекляшки нет, всё на дне она уже сожрала. Все съедобные водоросли поела. Следовательно, что её тут очень много. Вот и кормится тут редкий и очень дорогой налим.

«Денису про налима расскажу – обалдеет. Начнёт просить остановиться на денёк-другой».

Саблин знает, что у его товарища в ящике для брони уложены ещё и снасти на налима. Калёные, сверхпрочные крючки и не растворяемая кислотой леса. Специальные рукавицы и ворот с ключом, чтобы вытягивать с глубины мощную рыбину в два центнера весом. Такой ворот крепится на нос лодки, и лодка для ловли налима должна быть немелкой и крепкой. Как раз такая, на которой они сейчас и плыли.

И куры, и свиньи с удовольствием едят налима. Но самое главное – это его потроха. За них медики платят большие деньги, так как из них вырабатывают редкое, удивительное вещество, способствующее быстрой регенерации. Люди уже научились вещество синтезировать в лабораториях, но получаемый продукт не так хорошо работает, а главное – получается намного дороже природного.

Саблин снова слышит всплеск и снова видит шип над водой, и ему кажется, что это не тот шип, который он увидел минуту назад.

«Тут он не один, – прапорщик усмехается. – Нет. Денису об этом говорить нельзя. Он с ума сойдёт».

Тем не менее он снова лезет в планшет и отмечает на карте и эту точку. Ну, приблизительно, конечно. Прапорщик к этому времени уже понял, что течения в этом месте нет, и снова завёл моторы. И повёл лодку на восток.

К семи часам утра солнце поднялось над рогозом уже достаточно высоко, и он смог определить своё местоположение. И сменил курс, пошёл на юго-восток. А так как травы стало меньше, что говорило о хороших глубинах, то он прибавил оборотов. И к восьми часам при очередной остановке обнаружил течение. Оно было едва заметным. Но несомненно было. И теперь Саблин знал – это Талая.

***

Товарищей он не будил, давал поспать подольше. Думал, что уже сегодня они повернут назад. И Денис в прохладном кубрике проспал почти до двенадцати. Карасёв же проснулся пораньше и сразу стал проверять аппаратуру.

Сопки, на рассвете окутанные дымкой, приблизились и стали чёткими. Их чёрные верхушки теперь можно было видеть над рогозом, даже не вставая с банки.

– Ну, что там, Мирон? – интересовался Саблин.

– Ничего… – откликался радист. – Ни одного приёма, пока я спал, не было. Вокруг нас тишина. Моторов, дронов… никого. Пусто.

И снова Саблин слышит в его голосе укор, вроде как: куда вы меня затащили? Или Акиму кажется это. А тут метрах в десяти от лодки заметный всплеск… А потом и какая-то кутерьма в зарослях кувшинки.

– Зато рыбы тут много, – говорит прапорщик.

– Да… Рыбы тут тьма, – соглашается урядник, оглядывая болото. Но всё равно, хоть и соглашается, но не так чтобы весело.

А скрыть от Дениса, что тут места, где водится налим, не удалось.

К полудню он и сам увидал, как тот охотится. Потом на этот счёт было много разговоров, и радист Карасёв принимал в них участие. Интересовался у Дениса повадками рыбы и способами её ловли.

В общем, атмосфера в ватаге была нормальная, никто не выражал ни тревоги, ни недовольства.

Саблин ещё раз выяснил своё местоположение по солнцу, а потом просил Калмыкова остановить лодку, чтобы посмотреть, есть ли течение. Течение, хоть и слабое, имелось. Они шли правильно. Глубины были приличные, поэтому Саблин держал неплохие обороты. А на участках открытой воды ещё и прибавлял. И по ходу движения замечал, как меняется местность. Как надвигаются сопки. Уже к трём часа дня сопки были и справа, и слева от лодки. Русло Талой как раз лежало между ними. Даже под полуденным солнцем они казались мрачными. Это, наверное, оттого, что растительность на сопках имела тёмные цвета. На возвышенностях преобладали коричневые, чёрно-фиолетовые и багровые тона. Причём заросли на сопках были густые. Растения росли плотно. Деревья мостились на камнях и росли иной раз параллельно воде, держась за камни каким-то волшебством. И эта тёмная гамма резко контрастировала с цветами болота или даже уральских гор. Аким уже забыл про то, что даже в молодости эти места казались ему неприветливыми, а сейчас они попросту были мрачными. А среди этой растительности мелькали шустрые существа. Когда Калмыков сменил его у руля, Саблин присел у правого борта и стал на максимальном зуме разглядывать одну из сопок, до неё было всего две сотни метров. И он удивился ловкости тех существ, которые весьма проворно передвигались по зарослям.

– Что, прапорщик, поохотиться надумал? – интересовался Карасёв.

– А что это там за звери? – в свою очередь спрашивает Аким.

– Да не знаю я, – отвечает радист, – я их тоже первый раз вижу. Я так далеко на этот берег не забирался.

«А я забирался… Только почти ничего не помню. Убей Бог, не помню этих чёрных гор. Или они раньше другими были? Олег потом сюда ходил много раз, но без меня».

Савченко тогда где-то в этих местах нашёл древний посёлок добытчиков-буровиков. И разбогател. Привёз меди целую лодку. Мог бы всю медь в Туруханске продать, но тащил её до самой Болотной. Для показухи. Так он казаков местных смущал, особенно молодёжь. Тогда вся станица говорила целый месяц о том. Многие казаки пошли в ватагу к Савченко. Тоже поначалу богатели… А потом и свои ватаги собирали.

После этого Савченко приходил к Саблину, подарки приносил, с собой звал. Аким о том подумывал, но к тому времени он уже женился, и Настя была беременной. Она-то и отговорила прапорщика от дальних и опасных рейдов. Говорила: «Уж лучше в призыв иди, на войну. Там целее будешь. А то сгинешь, как иные, в этих болотах. Ни следа, ни прощания». И была она права, как выяснилось впоследствии. На войне было поспокойнее. В общем, тогда Саблин отказал старому дружку. А Олег после этого совсем ушёл из общества и стал заниматься только промыслом.

А сопки тем временем все плотнее наваливаются на русло. Сдвигаются, нависают… Сжимают протоку. Здесь течение заметно ускорилось, чистой воды стало побольше, а потом прямо по курсу замаячила твердь. А к пяти часам дня сопки были уже с трёх сторон. И тут Саблин просит Дениса остановиться и, пока хорошо видно солнце, вычисляет их местоположение. И удивляется самому себе. Он привёл лодку почти точно в ту точку, координаты которой диктовал ему Пивоваров. Лишь по долготе было небольшое отклонение.

– А ну-ка… Мирон, проверь, нет ли кого поблизости.

Не проходит и половины минуты, как радист докладывает:

– Никого вокруг.

– Тогда давай по выделенной,– Саблин вспоминает координаты.

– Канал и частота те же, – отвечает ему радист и спрашивает. – Что пишем?

– Пиши: «Я на месте. Жду распоряжений». Позывным подпишись.

– Есть, – рапортует Карасёв. Почти сразу рация мигает индикатором. Передача прошла. А Аким и говорит радисту:

– Попробуй запеленговать, откуда придёт ответ. Может, получится.

– Есть, – послушно отвечает урядник и колдует над рацией.

Саблин собирается ждать десять минут, а потом думает снова пытаться связаться с заказчиками. Но ответ приходит уже через полминуты.

– Пишут: «Двигайтесь вперед».

«Просто двигаться вперёд? Наверное, потом будет какое-то уточнение, ведь там, впереди…».

– Вперед? – тем не менее Аким обрадовался: откликнулись. – А куда вперёд-то? – Километрах в трех выше по Талой было озеро, видно, с хорошими глубинами, так как там было много открытой воды, а за ним начиналась чёрная сопка. Озеро находилось меж сопок, словно в чаше. – Ладно… Денис, поехали. Проедем вперед… там будет видно.

Моторы заурчали, а прапорщик и спрашивает:

– Мирон, а ты не смог запеленговать сигнал? – Саблин прекрасно понимал, что единичный, мгновенный радиоимпульс запеленговать сложно, но тут Карасёв его удивил:

– Поймался, – и поясняет: – Сигнал был мощный, источник близко к нам. Хорошо зафиксировался, – а потом и говорит, указывая рукой налево от лодки: – Вон на той сопке.

– Думаешь, передатчик там? – Саблин пытается разглядеть хоть что-то в черных зарослях, но, понятное дело, ничего там не видит.

– Не… не передатчик, – отвечает ему радист. – Сигнала два было, один размытый, думаю, что отражённый, второй чёткий, выраженный. Вот второй-то я и поймал. Там, скорее всего, ретранслятор с хорошей антенной и усилителем. Поставили на горке, всё слышат километров на сто. Передача опять же километров на сто.

– А до реки-то уже больше, а они с нами разговаривали как-то, – размышляет Саблин.

– Хрен его знает. Значит, ближе к реке есть ещё один ретранслятор, – продолжает Карасёв. – А сами они Бог знает где могут быть. Хоть за сто вёрст отсюда… Поди их по дебрям этим поищи ещё… Хрен тут кого в этой глухомани сыщешь…

– Видно, всерьёз люди таятся… – предполагает Калмыков.

– Точно, – соглашается с ним Карасёв.

«Это точно, – прапорщик оглядывает чёрные сопки, что поднимались из болота и слева от русла, и справа. Да, казаки были правы. Вроде и застава армейская тут недалеко, а чуть вниз по реке населённый пункт, а вернее даже город Туруханск с большой армейской базой. Но вот отошёл от реки на восток всего на сто пятьдесят километров – и в этих сопках, болотах, в переплетении русел, мелких речушек и узких проток, в заросших кувшинками отмелях, через которые два мощных двигателя едва проталкивают лодку, никто и никогда тебя не найдёт. Саблин осматривается и думает: – Уж таятся так таятся».

А ещё он вспоминает, как настойчиво хотела поехать с ним Пивоварова. И тогда Акиму казалось, что это просто дурная бабья прихоть… Решила с казаками по болотам потаскаться. Показать, что ли, себя хотела. Теперь же он думал, что это всё было неспроста.

«Нет… Точно неспроста. Эти Пивоваровы сами люди-то непростые. Необычные. Непонятные. Городские, а живут на болоте. Чего они с такими-то умениями, оба медики, подались в болото жить? Неужели они на севере, в прохладе у морей, с такой-то профессией не смогли пристроиться? – и эти, казалось бы, очевидные мысли тогда, в станице, в голову ему не приходили. – Но с другой-то стороны… Я же тогда и подумать не мог, как тут всё будет. Ладно, поглядим, кто нас здесь встретит… Лишь бы встретили… Лишь бы не тащить Олега обратно».

Он так и смотрел по сторонам, то на сопку справа, то на сопку слева, то вперёд, словно хотел там что-то высмотреть. Но ничего необычного не находил, ну кроме того, что на ближайшей возвышенности он увидал зверей, которые могли легко перелетать с одного растения на другое.

– Слышь, прапорщик, ты тоже это видал? – радостно удивился радист. – Видал, как они сигают? Видал?

– Видал, – отвечал Саблин спокойно.

– Что там? Чего вы там увидали? – Калмыков глядел вперед и ничего не видел.

– Да там какая-то зверюга с куста на куст перелетела, – делится увиденным радист. – И много пролетела, метров, поди, двадцать.

– Э-э… – Денис тому не удивляется. – У меня петух два раза забор перелетал.

– Петух? Ну, то петух, – кажется, Карасёв разочарован тоном рулевого. И больше ничего не говорит.

«Двигайтесь вперёд!».

Тут, между сопок, в ложбине, тихо, ветра нет, речушка образовала длинное озеро с хорошей глубиной, километра в три длиною, и вот казаки не спеша прошли половину той длины. Шли дальше и подходили к сопке, что была прямо перед ними, и Аким уже думал снова запросить заказчика. Как вдруг…

Он отчётливо услышал в наушниках шлема женский голос:

– Так и держите на восток, потом чуть правее, в конце озера вы найдёте удобный причал.

Это, кажется, был первый раз в его жизни, когда в наушниках его шлема, в его «боевом коммуникационном блоке» звучал женский голос. И что было ещё удивительнее, так это то, что в лодке казаки общались через СПВ (связь прямого видения). Саблин увидел, как Карасёв и Калмыков повернули маски шлемов к нему. Он даже представил их удивлённые взгляды: Аким, что за баба разговаривает на нашем внутреннем канале?

«Значит, они тоже слышали… эту женщину».

Казаки ждали его реакции. Но прапорщик ничего им сейчас сказать не мог. Да и откуда он мог знать про эту женщину? И всё, что он смог произнести, было:

– Принято. Иду на восток.

Глава 7

«Они нас видят!».

И в лодке повисает тишина. Никто ничего не говорит. Молчат казаки – ведь если они эту женщину слышат, значит, и она слышит их. Все смотрят вперед, ищут камерами удобный причал. Странное дело. Это уже его привычка, но когда вот так неожиданно складывается ситуация… он будет чувствовать себя лучше, если… Саблин лезет в свой ящик из-под брони и достаёт оттуда разгрузку.

Даже через сервомоторы и плечевые приводы он чувствует, насколько она… весома. Двести патронов. Четыре гранаты и одна противопехотная МНП (мина направленного поражения). Он накидывает разгрузку прямо поверх пыльника.

Мирон и Денис… что ж, казаки не хуже атамана. Сразу готовят своё оружие. А Денис начинает забирать от русла вправо, к подножию сопки, и тогда Саблин идёт на нос лодки и, встав там во весь рост, различает у воды, за большим полем кувшинки, прямую, ровную стену, совсем не похожую на валуны или большие куски скалы. С середины русла её сразу было не разглядеть, не угадать, так как она заросла лишайником и растительностью, так же как и окрестные камни. Он указывает рукой:

– Вон… видишь, Денис?

– Вижу, вижу, – отзывается тот и ведёт лодку к кувшинкам.

Когда подошли ближе, стало понятно, что там что-то вроде бетонного причала, на нём даже есть ржавые скобы, лестница для спуска… В воду, что ли?

Лодка меж тем продирается через кувшинки, кувшинки здесь разросшиеся, плотные. Калмыков прибавляет оборотов, ведёт судёнышко как раз к тому месту, где на причале есть скобы, хотя на бетон из лодки легко можно забраться и без них. Саблин уже думал скорректировать движение, но тут опять услышал женский голос в своём шлеме:

– Кто вы такие?

Чёткий, если не сказать жёсткий вопрос; после такого вопроса, могут и стрелять начать. Понятное дело, Карасёв с Калмыковым замерли, молчат; замолчишь тут, когда с тобой начали разговаривать по СПВ.

«Откуда у них СПВ, да и где они могут быть?».

Аким оглядывается, но, естественно, ничего, кроме болота и чёрных сопок, вокруг себя не видит; а отвечать-то на вопрос надо, и поэтому он произносит:

– Я прапорщик Саблин из Второго Пластунского полка.

«Странно, а ведь она знала, что я не Савченко, ещё там, на середине озера, а спросила только сейчас». Эта мысль оказалась неприятной. После этого в эфире повисает долгая пауза. Аким непроизвольно, сам того не замечая, укладывает свой дробовик на левый локоть. Большой палец его правой перчатки уже лежит на предохранителе. Он продолжает крутить головой по сторонам… Меняет зум камер, включая и выключая тепловизор, но пока ничего, кроме буйной растительности и мельтешащих в ней разнообразных гадов, не находит. И тут снова звучит женский голос:

– Откуда у вас этот позывной?

– Мне его дал Савченко, – он не хочет врать и потому начинает немного путаться. – Ну, не сам он дал… он сам не мог дать… Но я его привёз вам… А код его мне передали другие люди… Но Олег просил, чтобы они мне его передали…

Прапорщик понимает, что его слова выглядят каким-то бредом.

«Господи, ну как им всё объяснить?».

– Кого вы привезли нам? – доносится из наушников.

– Ну, Олега… привёз, – прапорщик понимает, что только путает собеседницу. – А код мне дали его друзья, но он сам сначала сказал этим друзьям, чтобы они передали мне этот позывной.

И снова повисает тишина. Калмыков ещё и обороты снизил до минимума. А из наушников звучит трудный вопрос:

– А почему он передал код через друзей, а не вам лично?

– Он был ранен… А я был в рейде… Я его не застал… Его погрузили в стазис, а мне этот код передали врачи, которые видели его, когда он был ещё в сознании… – Саблин даже выдохнул с облегчением: наконец он смог всё правильно сформулировать.

– Он в стазисе? И вы привезли его сюда? – снова звучит женский голос. И Акиму кажется, что в нём присутствует удивление.

– Да… Он сказал: привезите его сюда, – Саблин опять сбивается. – Вернее, он не говорил, он написал… А записку передал мне через врачей… Ну, которые пытались его вылечить.

И опять тишина. И на этот раз она длится целую минуту. И лишь потом снова звучит всё тот же голос:

– Вы сказали, что у вас то, что мы заказывали.

– Да, у меня для вас два ящика. Там вещи, их для вас Олег добыл. А я их привёз вам.

– Вы знаете, что в ящиках? – сразу интересуется женщина.

– Ну… – Аким, может, и хотел бы сказать, что не знает. Но опять же не хочет врать. – Да. Знаю.

– Что там?

– Лапа какая-то… Она… в банке. В жидкости какой-то, – вспоминает прапорщик. – Она ещё шевелится иногда сама собой. Ну а во втором какой-то кусок металла, плоский такой, гибкий весь. И тоже живой…

– Хорошо, – говорит женщина. – Швартуйтесь. Выгружайте ящики и ждите. К вам выйдут.

– Принято, швартуюсь.

Денис на малых оборотах подводит лодку к пирсу.

– Моторы не глуши, – на всякий случай командует Саблин. А сам начинает выбираться на бетон.

На причале растительности почти не было, лишайник да колкий пырей, пучками пробивающийся из трещин в бетоне. А вот чуть дальше, в двадцати метрах от воды, начиналась сплошная стена сине-чёрной растительности. Странное такое всё. Даже при лёгком ветерке длинные тонкие листья деревьев, ну или кустов, меняли угол, колебались туда-сюда, показывая серую, а не чёрную изнанку. От этого казалось, что кусты переливаются разными цветами, трепещут, живут. И шелестят. А ещё там, в зарослях, мог скрываться кто угодно. И Саблин не удержался и, едва выбрался на бетон, неуловимым жестом снял дробовик с предохранителя.

Мирон закинул ящики на причал без усилий, а вот со стазис-станцией ему пришлось чуть повозиться. Её и из кубрика было непросто вытащить через маленькую дверь, и на пирс поставить тоже. Но он справился. Казаки остаются в лодке, а Саблин ждёт на пирсе у ящиков. Он всё ещё пытается разглядеть в густой растительности хоть что-то. Дело шло к вечеру, он уже давно не ел и не пил, давно не спал, но сейчас ему только курить хотелось. Момент-то непростой.

Ни он, ни его товарищи не произносили ни слова, все они чувствовали напряжение. Ждали. Минуты проходили одна за другой, но ничего не менялось.

«Ну и что дальше? Откуда вылезет ассистент?».

И не успел прапорщик подумать, вдруг из зарослей, вспугнув с веток целый рой каких-то длинных крылатых… жуков, что ли… показывается нечто… Голый, массивный и весьма мощный человек с несимметричным телосложением. Одно плечо, правое, заметно мощнее другого. Впрочем, не только плечо… Вся его правая сторона заметно больше левой. От этого голова существа чуть сдвинута набок. Человек… или не человек… в общем, кажется он калекой. Горбуном. На нём нет никакой одежды и нет… мужских половых органов. Но и за женщину его никто бы не принял. И у него абсолютно бесстрастное и безносое лицо. Саблин помнит подобные лица, их тупое выражение… какой-то безмятежности, что ли. Точно такое же выражение у переделанных, у огромных и мощных солдат, которых очень непросто убить. Бот!

– Ядрёный ёрш, кто это там такой? – негромко, едва ли не шёпотом, произносит вставший в лодке во весь рост Калмыков. И Аким слышит лёгкий, еле уловимый внешними микрофонами, знакомый щелчок. Это Денис снял винтовку с предохранителя.

Казаки, значит, тоже увидали бота. И этот кривой бот, переваливаясь и заметно припадая на левую, слегка недоразвитую ногу, легко ковыляет к Саблину; не увеличивая скорости, приближается довольно быстро. Аким же берёт дробовик на изготовку: мало ли что. Бот-то на самом деле был здоровенный. И тут в наушниках звучит тот же женский голос:

– Мы послали к вам ассистента. Прапорщик, не причиняйте ему вреда. Вы его уже должны видеть.

– Видал ты… Вон оно как, ассистент это у них, – удивлённо говорит Карасёв; он тоже наблюдает за приближением бота, и тоже с оружием в руках.

– Принято, – за всех отвечает Саблин.

А бот быстро доковылял до ящиков, без всякого усилия взял их и, не обратив на прапорщика никакого внимания, так же деловито поскакал обратно. Аким же остался на пирсе вместе со стазис-станцией. Он на секунду растерялся. Сейчас этот кривобокий скроется в кустах… И что тогда?

– Э-э-э… женщина… где вы там? – говорит Саблин и поначалу делает за ботом один нерешительный шаг. И понимает, что бот сейчас скроется… И делает второй. И начинает догонять кривобокого. – Подождите… Куда он всё потащил-то? Вы слышите меня?

– Не волнуйтесь, – тут же раздаётся в наушниках, – мы проверим заказ, и если это то, что мы заказывали, вы получите свою награду.

«Проверим заказ? Награду?».

Нет, Саблин не останавливается:

– Награду…? Подождите с наградой…. С Олегом-то что? Он ранен, он здесь, со мной… Вернее, то, что от него осталось.

– А что от него осталось? – без всякого видимого интереса спрашивает женщина.

– Только голова, она жива, она в стазисе. Вы вылечите его? Вы должны ему помочь…

– Должны? – отвечает ему женщина довольно холодно. – Нет, не должны. У нас перед ним никаких обязательств на этот счёт не было.

– Как не было? – теперь Саблин уже довольно быстро идёт за ботом. Пытается догнать его. – Но он сказал… Вернее, писал, чтобы я отвёз его сюда… к вам. Что вы спасёте его… Вы должны его… вылечить.

И тут он слышит твёрдое и холодное:

– Нет. Не должны. Награда за заказанные материалы включает все риски и всю медицинскую помощь, – даже удивительно, что женщина может так холодно и безэмоционально говорить.

Бот уже скрылся в чёрных зарослях. Саблин не задумываясь шагает за ним, отводя рукой нависающие ветки. Сразу он слышит шелест… Это десятки длинных, крылатых тараканов каких-то, стрекочут крыльями, один даже садится ему на камеру, он смахивает его перчаткой. И, держа дробовик наперевес и скрепя сервомоторами, старается не отстать от бота. А бот, хоть и кажется кривым и громоздким, очень быстро движется вверх по заросшему склону. Растительность тут плотная, света проникает в эту чёрную массу немного, так что прапорщик торопится, чтобы не потерять бота из виду, он широко шагает, раздвигая ветки и непонятные, какие-то жирные, извивающиеся стебли стволом дробовика. Тут, в этом полумраке, множество каких-то мелких животных, летающих и прыгающих… Под ногами мельтешат, свисают с веток. Тянут какие-то… нет, не лапы, а нитки белые к его шлему. Но ему не до всей этой фауны, он вовсю скрипит приводами, старается нагнать быстрого бота. А дорога ведёт наверх, на сопку. Противоминные ботинки давят разнообразные побеги и растения. Вообще-то «тяжёлая» броня не рассчитана на рывки и ускорения, моторы визжат на высоких тонах, бедренные приводы работают в бешеном режиме, так что Саблин чувствует их вибрацию, но он потихоньку отстаёт от бота, а в наушниках он слышит всё тот же голос:

– Прапорщик Саблин, где вы?

Он не отвечает; от заметного усилия в броне повышается температура, и ему приходится запустить в «кольчугу» внеочередную порцию хладогена.

– Прапорщик Саблин, если вы преследуете нашего ассистента…

В голосе женщины, кажется, слышится удивление и, может быть, возмущение… И она продолжает:

– Это неконструктивные действия. Этого делать нельзя! Иначе… мы впоследствии прекратим наше сотрудничество с вами.

А он вместо ответа ещё ускоряет шаг, так как боится потерять убегающего бота.

– Прапорщик Саблин… Где вы? Прошу вас, ответьте!

Под его мощными ботинками захрустели то ли хитином, то ли скорлупой какие-то… личинки… или шевелящиеся яйца с лапками. Их тут на земле было немало, но Аким на это не обращает внимания, торопится. Со лба на глаза стекает испарина, и прапорщик опять загоняет в кольчугу хладоген.

– Прапорщик Саблин, ваше поведение отразится на нашем дальнейшем сотрудничестве, – доносится из наушников. Женщине хочется звучать строго и повелительно, но Аким в её голосе находит нотки паники… И не отвечает ей. Он потерял бота, и поэтому включает тепловизор. И это ему помогает: впереди едва различимый белый контур… Он движется. Это бот. Всё остальное тут статично. И тут вдруг на левый монитор его маски выводится сигнал: Аккумулятор. Заряд двадцать пять процентов.

«Рогата жаба! Надо было сменить аккумулятор прежде, чем кидаться в эти заросли. Да кто же знал-то, что бегать придётся».

В принципе, ничего страшного; в новых бронекостюмах расход энергии побольше, чем в прошлой модели, но заряда в двадцать пять процентов хватит на три часа активной работы всего костюма.

Шаг, шаг… Ещё шаг… И как-то сразу вдруг заросли заканчиваются бетонной стеной, а на той стене небольшая лестница в шесть ступеней из древней, ржавой арматуры. Аким приближается к стене, шарит вокруг тепловизором и быстро оценивает ситуацию: нет, кроме как подняться на стену, кривобокому ассистенту деться было некуда, – и со всей возможной быстротой поднимается, оглядывается: это бетонная площадка, которая тянется вдоль сопки и буквально через несколько метров сворачивает за ровный угол из бетона. И Саблин движется к углу.

– Прапорщик Саблин, вернитесь к лодке, мы направим к вам ассистента с вознаграждением, как только удостоверимся в доставке вами нужного товара, – женщина волновалась! Она всё ещё приказывала ему, хотя и не очень уверенно, а значит, она его не видела, не знала, где он.

А Аким уже был у угла. Бетон тут был старый, как все камни вокруг, поросший жёлтым лишайником, кромка угла обкрошилась от старости… И Саблин, приблизившись к углу, замер, подождал секунду, как и положено по уставу, приготовил оружие, присел на колено и только после этого выглянул из-за угла…

Что угодно… всё, что угодно, прапорщик готов был увидеть… А увидел высокую женщину…

Голую. Как и бот. Но на бота женщина не походила совсем. Кожа её была серо-голубого цвета. Волосы были собраны в тугой пучок на затылке, они были чёрные. И на голове, и на лобке. Она стояла, развернувшись к нему и направляя в его сторону… кажется, стеклянную или металлическую и отшлифованную до зеркального состояния трубку. Держала она её легко, одной рукой, а от трубки шёл кабель в палец толщиной, и шёл он к поясу на животе женщины. На том поясе было несколько подсумков, вот в один из них кабель и заходил. Но не эта странная трубка его удивила. Ну, какое-то оружие, мало ли, какого не бывает…

Саблина удивили её большие глаза, радужки которых были кроваво-красного цвета. Бот был чуть за нею, а ящики, которые привёз Саблин, уже были раскрыты. И рядом с ящиками присела… ещё одна женщина. На ней тоже не было ни лоскута одежды. Она тоже смотрела на Акима… и кричала…

– Прапорщик Саблин! Вы не должны сюда подниматься! Это нарушение протокола!.. – эти крики дублируются в его наушниках… Странное дело, но звук получился какой-то раздвоенный, словно пришёл и из рации, и со внешних микрофонов одновременно. И наложился друг на друга.

«Это как так?!».

Аким тут понял, что они напуганы… И тогда он встаёт во весь рост и выходит из-за угла, опуская дробовик вниз стволом. Прапорщик останавливается и несколько секунд разглядывает эту, мягко говоря, странную троицу.

Глава 8

– Прапорщик Саблин, вы нарушаете все правила… – продолжает та, что сидела возле ящиков, и опять её голос раздваивается у него в наушниках.

«Какие ещё правила? Не знаю я никаких правил!».

Кстати, она не была серой-синей, как первая; кожа этой женщины была смуглая, почти нормальная… почти… Тут она встаёт в полный рост, и Саблин замечает, что эта вторая, со смуглой кожей, ростом даже выше первой… А кожа и у одной, и у второй только на груди, на животе и на внутренних поверхностях бёдер однородная, всё остальное их тело покрыто пигментными пятнами… Лица, к примеру, чистые, горло у обеих тоже чистое, а уже виски, шея, ключицы и плечи, кисти рук, голени и ступни – в неровных тёмных пятнах с пятирублёвую монету величиной…

«Окрасочка у них точь-в-точь как у даргов… Только волосы не кучерявые».

– Прапорщик Саблин, – продолжает двоиться голос смуглой в наушниках, она возмущена и… напугана. – Вам нельзя здесь находиться, прошу вас, вернитесь к лодке.

А синяя так и держит блестящую трубку, наведя её на Акима, но это его почему-то не очень беспокоит, сейчас его разбирает любопытство, и он, переключившись на внешний динамик, произносит:

– Почему вы без одежды? Вы в беде?

Женщины молчат несколько секунд, смотрят на него, даже бот, и тот уставился на его… кирасу, кажется. И наконец смуглая говорит:

– Мы не в беде. Мы не носим одежды в целях эксперимента.

– Дарги тоже живут в степи без одежды, – продолжает Саблин. – И пятна у вас как у них.

Вот только дарги и обуви не носят, а эти женщины были обуты. Одна, та, что была с трубкой, носила сандалии из подошвы и проволоки. Причём ноготь большого пальца на левой ноге был сбит. Видно, споткнулась где-то. А смуглая носила какие-то лёгкие пластиковые тапочки. А ещё у неё были большие и удивительные глаза. Нет, не красные, радужки её глаз были… Фиолетовыми, что ли… Лиловыми… Он не мог точно определить цвет.

– Мы пытаемся приспособиться, – отвечала ему голубая женщина, которую он почему-то сразу назвал для себя синекожей.

Они обе были выше него. У обеих были длинные ноги, хорошо развитые бёдра и тонкие щиколотки, но они были разные. У голубой грудь была развита слабо, зато растительность на лобке обильна, у смуглой же ровно наоборот: грудь половозрелой женщины, а волос вниз у живота немного.

– А респираторы…? Сюда пыльцу с рогоза ветром нанести может, – продолжает интересоваться Саблин.

– Наши организмы устойчивы к подобным паразитам, – спокойно отвечает голубая. И добавляет: – Вы не должны нас видеть.

«Они устойчивы к пыльце?». Тут в голову Акима приходит одна мысль. Вернее, не мысль, а вспышка, только намётка на что-то, рождённое разумом. Но пока Саблин и не пытается как-то оформить её. И продолжает:

– Ну… уже увидел.

– Вы должны вернуться к лодке, – голос смуглой всё ещё раздваивается в его наушниках. – Награду вам принесёт наш ассистент.

Но Саблин продолжает рассматривать их: у обеих правильные черты лица. Их обеих можно посчитать красивыми, хотя красота их разная. В лице смуглой есть что-то монголоидное. Кажется, это небольшой нос и форма глаз. И он говорит ей:

– Ваш голос у меня раздваивается.

– А теперь? – произносит смуглая.

– Теперь нет, – отвечает Аким. И вправду, голос её зазвучал естественно.– Теперь нормально.

– Тогда возвращайтесь к лодке, – настаивает смуглая. – Награду вам принесут. Хотя и не ту, о которой мы договаривались. Награда будет меньше.

– Почему меньше? – Эти странные женщины его заинтересовали. Да и не хотел он уходить, не договорившись с ними насчёт главного.

– Шина… – говорит та, что с голубой кожей, – её меньше половины. Вы кому-то продали часть…

– С тех пор как я получил товар, никто, кроме меня, ящик не открывал. И я даже не знаю, что такое шина.

И тогда смуглая вытаскивает из ящика ту самую металлическую материю.

– Вот это и есть шина.

А материя тут же обвивает её руку, прилипает к ней.

И тогда Саблин, не обращая внимания на направленную на него серебристую трубку, обходит синекожую и подходит к смуглой. Та смотрит на него своими сиреневыми глазами… и, кажется, побаивается его. А он, подойдя к ней, трогает перчаткой живую материю, обвившую руку женщины.

– Я видел это… Держал в руках…. А что это вообще такое?

– Это шина… – начинает смуглая, но замолкает, а вместо неё говорит вторая; она наконец опустила свою трубку.

– Живой металл, умный металл… Придумка пришлых. Этот материал легко связывается с живыми тканями, с нервами… Его легко интегрировать в любой организм… Он не отторгается.

– А зачем? Для чего это? – Саблин смотрит на неё, а синекожая тогда говорит:

– Люба, покажи ему…

Смуглая Люба некоторое время разглядывает маску его шлема, будто пытается разглядеть за нею лицо прапорщика, а потом она подходит к нему ближе, отворачивает от него лицо, а рукой отводит прядь своих густых и тяжёлых волос…

За ухом у неё прозрачная пластина. От верхней точки уха пластина, изгибаясь, уходит к затылочной кости. И через пластик он видит розовые ткани мозга женщины, а ещё… Там, под пластиком, есть изогнутая чёрная деталь длиною в три сантиметра. И это изделие рук человеческих, что подтверждает мигающий на чёрном материале с интервалом в пять секунд синий светодиод.

– Нейрокоммуникатор, – поясняет синекожая. – Самое простое и наглядное применение шины. Она вместе с микрокомпьютером вживлена в мозг. Антенна врощена в хрящ уха. Сигнал у неё несильный, но здесь, у нас, как вы уже, наверное, поняли, везде ретрансляторы. Так что мощности сигнала вполне хватает.

– Я видел всякие такие вещи… – вспоминает Саблин. Тем не менее он удивлён.

– Нет, не видели, – уверенно говорит Люба. – То, что видели, это грубая интеграция, это ещё в двадцать первом веке пытались делать, уже тогда умели приваривать электроды к нервам. Это же совсем другое. Иной уровень интеграции. Для этого, – она приложила руку к своему уху, – и нужна интегральная шина, – она показывает ему тот самый изгибающийся у неё в руке кусок металла, который он и привез им, а потом вдруг продолжает: – Ваши подчинённые волнуются, они не знают, что делать.

«Ах да… Вот чёрт! Они там в лодке общаются через СПВ… Тут, за стеной, я их не слышу… Неужели она слышит через стену?! Нет, быть такого не может… Просто у них там, на причале, ретранслятор спрятан где-то, а уже с него она и фиксирует их разговоры».

Но Люба была права, он совсем позабыл про товарищей. Ушёл, не отставив приказа и инструкций. Большой прокол для любого командира. И Аким тут же переключился на внешнюю рацию:

– Мирон, Денис. Это я, приём!

– О, Аким… – Карасёв откликнулся сразу и явно обрадовался ему. – Ты где?

– Я в порядке, веду переговоры. Ждите.

– Принял. Связь на этой частоте? – откликается урядник.

– Да, – отвечает Саблин, отключает рацию и снова смотрит на извивающийся кусок металла.

«А эта штуковина у неё за ухом… Чего уж там – удобная вещица».

– Только этого мало, – продолжает синекожая. – Сто девятый должен был доставить нам целый блок, а тут, – она оценивает шину, – процентов сорок шесть от должного объёма.

– Это всё, что было. Я ничего не брал, – говорит он, а потом спрашивает: – А лапа вам подошла?

Тогда Люба отходит к ящикам, укладывает всё ещё извивающийся кусок металла в коробку и достаёт из второго ящика тяжёлый сосуд с мутной зелёной жидкостью.

– Вы долго везли этот образец, ткани начали частью погибать и частью мутировать… Приобретать новые формы, для выживания, – она показывает сосуд прапорщику.

Да. Лапа заметно изменилась, пальцы стали толстыми, ногти начали выворачиваться из плоти, и сама рука заметно распухла… Рука просто бултыхалась в зелёной жидкости. Теперь она не казалось ему живой, как в тот раз, когда он её рассматривал.

– Раньше она шевелилась, – со вздохом отвечает Саблин. – А теперь, видно, умирает.

– Ничего страшного… Просто клетки уже начали трансформацию, – Люба рассматривает руку. – Мы давно искали этот материал, – и она продолжает: – Теперь умирающие клетки станут пищей для живых, а живые образуют новую колонию, новый симбиоз, возможно какой-то новый организм. И мы признательны вам. Это ценный материал.

– Не мне… Это Олег вам её добыл, – отвечает прапорщик. – Поэтому вы просто обязаны его… вылечить.

– Во-первых, мы не обязаны, – синекожая смотрит Саблину прямо в камеры. И взгляд её очень жёсткий. Не женский взгляд. – И его нельзя вылечить… Это неверно подобранный термин. Его нельзя вылечить, его нужно восстанавливать почти с нуля… Во-первых, это слишком затратно, с точки зрения и человеческих усилий, и машинного времени, и энергетических ресурсов. Во-вторых, какая-то часть нейронов его головного мозга деструктурируется. Перестроится. Новый субъект будет уже не совсем сто девятый. Не до конца. А в-третьих, для этого процесса потребуется один крайне ценный биологический материал.

«Ну, хоть что-то… Кажется, они торгуются».

И прапорщик интересуется:

– Ту награду, что вы приготовили за эти ящики… за лапу и кусок шины… её будет достаточно, чтобы его восстановить?

– Нет, – чётко отвечает синекожая. – Невосполнимый ресурс стоит намного больше. – Казалось бы, она всё сказала. Но тут же добавила: – Но в принципе… Возможно, мы и возьмёмся за восстановление сто девятого… Нам нужна интеграционная шина. Той, что вы привезли, нам мало…

– Я не знаю, где её взять, – говорит Саблин. – Вы хоть намекните.

– Намекать мы не будем, – произносит Люба. – Мы назовём вам человека. Он знает, как добывать ценные ресурсы. У него большой опыт. Сто девятый, насколько нам известно, с ним иногда сотрудничал. И полный лист шины – единственный вариант сделки.

– Единственный? Ну давайте… – а что ещё он мог сказать? – Я попробую найти эту шину.

– Значит, вы согласны? Вы подтверждаете своё желание сотрудничать с нами? – синекожая задаёт вопрос таким образом, таким тоном, что прапорщик сразу понимает, что это совсем не простое слово, не просто согласие, это договор, от которого потом будет не отмахнуться. Взгляд её кроваво-красных глаз внимательный. Хотя что она там может увидеть через армированный пеноалюминий шлема?

– Подтверждаю, – после некоторой паузы соглашается Аким. – Но вы расскажите, где добыть эту вашу шину.

– Такая шина есть во всех больших агрегатах пришлых, – сообщает ему Люба. И снова спрашивает: – Значит, за то, что мы восстановим вам вашего друга… сто девятого… вы обещаете достать нам полный лист интегральной шины?

– Да… Я попробую. А где искать эти агрегаты пришлых?

– Попробуйте. Но если вы не добывали шин раньше, то сами вы её не добудете, – говорит синекожая уверенно, а сама тем временем открывает один из подсумков на поясе и достаёт оттуда небольшую коробочку. Саблин сразу понимает, что это. А она говорит: – Дайте мне вашу руку.

Аким расстёгивает крепления на левом наруче, потом разжимает крепления на предплечье, расстёгивает крагу, отключает кабель питания и освобождает руку от брони и протягивает её женщине. Синекожая тут же, как прищепкой, коробочкой зажимает ему безымянный палец. Прапорщик чувствует укол и видит, как пробирочка в прищепке заполняется его тёмной кровью.

– Это для знакомства, – говорит синекожая и прячет коробочку-прищепку обратно себе в сумку.

Аким не возражает и ничего не спрашивает: для знакомства так для знакомства. Он надевает и пристёгивает перчатку. И продолжает:

– Ну а как же мне добыть эту шину?

– Мы присвоим вам номер, – синекожая как будто не слышит его вопроса, – вы будете сто семнадцатым, – она снова копается у себя в сумке на поясе, а потом достаёт оттуда маленький пластиковый квадратик. Саблин узнаёт в нём микрофлешку, а она протягивает ему её и говорит:

– Ваш номер сто семнадцать. Ваш позывной БН336ЦУ117К32, он здесь зафиксирован, если забудете; также тут код для рации, он уникальный, как перенесёте его на вашу рацию, носитель тут же уничтожьте. Позывной запомните, выучите наизусть и не говорите даже членам своего коллектива. Поставьте на рацию пароль и запустите алгоритм самоочищения на случай взлома или повреждения рации.

Маленькую флешку ему непросто удержать в бронированных перчатках. Он аккуратно прячет её в специальный карман-клапан на кирасе.

«БН336ЦУ117К32».

В общем, ничего такого уж сложного она у него и не просит. У каждого офицера есть свой боевой электронный позывной, каждый офицер хорошо знаком с рациями, кодами и декодерами. Знаком с алгоритмами безопасности.

«БН336ЦУ117К32 – надо запомнить. БН336-ЦУ117-К32».

– Ну так как мне узнать, где искать эти шины?

– Здесь недалеко, – продолжает синекожая, – в Туруханске, есть человек, он организует подобные акции. У него большой опыт в этом деле. Раньше он работал со сто девятым. Вам нужно связаться с ним. Его зовут Олег Панов. У него скупка металлов где-то возле причалов.

– Угу… – Саблин уже думает, как об этом сказать казакам. Но потом вспоминает: – А может, вы позывной его дадите? У него же, как и у меня, есть свой код… Я бы с ним связался по рации.

– Нет, мы такую информацию никому не даём, – отвечает ему синекожая, тем тоном, который всё расставляет на свои места. Говорить об этом дальше не имеет смысла. И чтобы как-то ему всё объяснить, она добавляет: – И вы свой позывной никому не сообщайте. Только в исключительных случаях. Таких, как случился со сто девятым. А ещё я вас хочу предупредить сразу, чтобы у вас потом не было к нам никаких вопросов. Мы потратим ценный биологический ресурс на восстановление сто девятого, и процесс продлится семь месяцев. Если вы к концу шестого месяца от сегодняшнего дня не найдёте нам полную интеграционную шину, мы демонтируем организм сто девятого, чтобы получить обратно ценный материал.

– Полгода? – ну а что ему было делать. – Ладно, договорились. Но вы же теперь заберёте Олега. Сейчас? – на всякий случай уточняет прапорщик.

– Да, заберём, – уверенно отвечает ему Люба, и это как раз то, что он и хотел услышать, ему даже легче становится после этих слов; а ещё она протягивает ему полупрозрачную коробку. – Здесь меньше, чем мы договаривались, но и вы привезли не совсем то, что нам обещали.

– Да, мы восстановим сто девятого, но будем считать, что вы у нас в долгу. Панов объяснит вам, что нужно сделать в первую очередь, – говорит женщина с голубой кожей. И таки тоном, что попробуй с нею ещё поспорь… Но Аким и не собирается с ней спорить, он держит в руках коробку. И он не собирается уточнять, что будет, если он откажется выполнять то, что наговорит ему этот Панов из Туруханска.

«Бог с ними… Главное, что Олега взяли. Ещё и коробку дали».

А коробка-то тяжёленькая. Он открывает её… а там… Два маленьких слитка золота по пятьдесят граммов. Полукилограммовый слиток никеля! Судя по всему, настоящего. Четыре девятки. А под ними клеймо Норильского казначейства. И ко всему этому большой моток оловянного припоя. Стандартная килограммовая катушка. Он уже думает, что заберёт никель себе; третьей части такого слитка хватит, чтобы на годы обезопасить его фильтры и насосы от кислоты болотных амёб.

«Отдам в общество половину никеля, старики мне ещё и благодарность выскажут».

В общем, в этой небольшой коробке – целое состояние.

А Люба тем временем подошла и прикоснулась к боту, что-то произнесла, и бот моментально сорвался с места и заковылял обратно за угол, к лестнице, что вела в заросли и к причалу. Саблин закрыл коробку, а синекожая ему и говорит:

– Сто семнадцатый, ещё одно. Так получилось, что вы нас увидели; люди, с которыми мы сотрудничаем годами, никогда нас не видели и не увидят. Вы не должны никому и ничего о нас рассказывать. Сто семнадцатый, – тут она делает ударение, – это очень важно. Если вы хоть кому-то о нас скажете – о нашем местоположении, о наших контактах, если кому-то передадите декодер или даже расскажете о том, как мы выглядим, и мы об этом узнаем, мы навсегда разорвём отношения с вами.

– Принято. Никому о вас ничего не рассказывать. А вы знали, что к вам плыву я, а не Олег? – интересуется Аким.

– Конечно. У сто девятого имелся декодер на рации, у вас его не было. Вы, в нарушение всех правил безопасности, отправляли в эфир нешифрованные сообщения ещё с Енисея. Сто девятый пришёл бы сюда и связался бы с нами отсюда, и тут же ждал бы пока мы ему ответим, – говорит Люба.

А синекожая добавляет:

– Сто девятый должен был доставить наш заказ ещё месяц назад… Мы его всё это время ждали. Мы полагали, что вы один из его помощников, что его рация разбита, а с ним самим что-то произошло. Поэтому мы и отозвались. Иначе вам никто бы не ответил.

– Ясно, – говорит Саблин. – Значит, Туруханск – Олег Панов.

Прапорщик уже хотел возвращаться к лодке.

– Сто семнадцатый! – окликнула его синекожая.

– Да?

– Вы не должны о нас никому и ничего рассказывать, это главное правило, которое лежит в основе нашего сотрудничества. – напомнила ему синекожая.

– Есть ничего про вас не рассказывать, – отозвался Саблин и пошёл к повороту за угол. Шёл, а сам в камеру задней панорамы разглядывал этих удивительных женщин. Они стояли и смотрели ему вслед. Высокие, голые и… какие-то нереальные… Удивительные.

Тут, среди всей этой чёрно-лиловой растительности, среди ужасных насекомых, здесь, где в воздухе плавали споры красного грибка, приносимые с болота… Без брони, без нормального оружия, без КХЗ, без респираторов и даже самой простой одежды, они казались ему беззащитными, хрупкими с этими их длинными ногами с тонкими щиколотками и странными красивыми лицами.

«Нет, не похожи они на даргов. Куда бабёнкам до них. Те почти животные, потому и выживают в раскалённых песках… А у этих только пятна на коже такие же».

Он ещё за угол не повернул, когда услышал грохот; звук был похож на удар железа о камень, и он сразу подумал о боте. И, вывернув на площадку, где была лестница, убедился в своей правоте.

«Тупая тварь!».

Кособокий уродец тащил стазис-станцию, а она была не то чтобы очень тяжёлой для кривобокого, но она была неудобной. Бот нёс её едва ли не под мышкой своей развитой руки, без всякой осторожности. Станция болталась из стороны в сторону… А когда кривобокий влезал на лестницу, ему, конечно же, было неудобно, и он шарахнул баком об бетон. И тогда Саблин включил рацию…

– Послушайте, женщины… Люба… – волнуется Саблин, – Скажите своему боту, что так носить стазис-станцию нельзя… Он же сорвётся с креплений… или… трубки отлетят…

Бот уже прошёл мимо прапорщика и скрылся за углом, и он уже хотел повторить запрос или пойти за ботом, но тут пришёл ответ.

Это была Люба:

– Мы поняли, мы дадим ему инструкцию. Конец связи.

Кажется, они больше не хотели с ним разговаривать.

Глава 9

Облегчение, которое он почувствовал во время разговора с женщинами, как-то само собой и растаяло, пока он спускался по ржавой лестнице и шёл через заросли.

«Кто эти женщины… Даже не знаю, как их называть. Ну, одну зовут Люба. У неё крутая рация прямо в голове. Они ходят голые, как и дарги. Говорят, что ради эксперимента. Ну, они к даргам не имеют никакого отношения, но сто процентов, что дамочки биомодернизированные. Мужчины. Почему на это дело они послали женщин? Почему не пришли мужики с оружием? Непонятно. А техника у них… Рация в голове, какая-то палка блестящая… Даже у северян такой нет. Что уж там про даргов говорить. Эти женщины… или кто там за ними стоит… слишком уж развиты для степных дикарей. У даргов бабы… у них мозгов не больше, чем у дроф. А эти… Холодные, умеют на своём настаивать, умеют себя вести, но если они доходят до края, то начинают волноваться… Воевать они, скорее всего, не большие мастерицы. Хотя эта палочку на меня и наставила… Интересно это, зачем?».

Он ещё в зарослях услышал, что Денис, как он и приказывал, моторы так и не глушил. Саблин пришёл, спустился в лодку и сказал казакам:

– Ну, вроде всё получилось, – но коробку, и уж тем более её содержимое, он товарищам не показал. Держал её под пыльником. – Я пойду поем, а ты, Денис, поворачивай на запад.

– Домой идём? – кажется, Карасёв обрадовался.

– К Енисею, – Саблин говорит уклончиво. Он-то как раз собирается идти в Туруханск. Ну не возвращаться же ему обратно, когда до Туруханска по Енисею меньше двух сотен километров.

– Есть идти на запад, – откликается Калмыков.

– Денис, я поем, отдохну, а к ночи тебя сменю. Мирон, а ты, если хочешь, сейчас поспи. Ночью две пары глаз лучше одной.

Его приказы обсуждений не вызвали, и тогда прапорщик стал раздеваться и снимать броню, чтобы забраться в кубрик.

Он поел и с удовольствием выкурил сигарету; ещё раз, прежде чем задремать, открыл коробку… Да, это были настоящие сокровища.

«Савченко за один раз мог столько получить… За один рейд… Ну, понятно, откуда у него такие дома, снаряжение и лодки».

Потом он спрятал коробку и завалился под кондиционер. Так приятно было вытянуть ноги… Начал было думать про добычу интегральной шины, про Туруханск и про Олега Панова… И заснул… Он не проспал и получаса, как его разбудил стук в дверь кубрика и громкий голос Карасёва. Тот кричал без микрофона, видно, через поднятое забрало шлема:

– Аким! Просыпайся! Аким… Слышишь?!

– Ну, что? Что? – Саблин приоткрыл дверь. – Говори.

– Аким, мотор! – так и есть, урядник открыл забрало, так как по-другому не мог сообщить атаману эту новость.

«Мотор?! – прапорщик не сразу сообразил. – А что с мотором?».

И понял, о чём говорит Карасёв, лишь тогда, когда радист пояснил:

– Семь шестьсот на запад-запад-север от нас. Сигнал выраженный, чёткий, на больших оборотах идёт на восток.

Саблин сразу приходит в себя:

– Нас они слышали?

– Мы на малом ходу идём, – сообщает Карасёв. – Может, ещё не услышали.

Аким тут же раскрывает дверь.

– Денис, глуши моторы!

– Есть, – отзывается Калмыков. И оба двигателя тут же утихают. Над болотом повисает тишина. Лодка в липкой воде проходит по инерции метров пять, не более. И всё… Встала.

– Мирон, рацию и РЭБ только на приём. Казаки, связь только через СПВ. Гасим всё.

– У меня всё погашено, – заверяет радист.

Аким выходит, задерживает дыхание, закрывает дверь в кубрик, надевает шлем и потом берётся за кирасу. А Карасёв возвращается к своей банке и присаживается у аппаратуры. Саблин же, включив СПВ, пока крепил наголенники, спрашивал у Мирона:

– А дронов нет?

– Нет, – отвечал тот.

«Ну, хоть этого нет».

Но радовался прапорщик недолго. Едва он закончил с бронёй, как радист сообщил ему:

– Радиограмма. Импульс. Сигнал кодированный, – и он вроде и замолкает, но в этом его молчании чувствуется что-то… И поэтому Саблин уточняет:

– А ты засёк источник импульса?

– Так точно; местоположение размыто, но… Радиограмма выдана не из той лодки, мотор которой мы слышим. Сигнал был западнее.

– Значит, тут где-то две лодки? – уточняет Денис.

– Ну, вроде так получается, – отвечает радист.

«И обе с рациями… Может, тут рыбаки богатые и могут себе позволить по дорогой рации в каждой лодке. Артелью пошли, рации взяли с собой, места-то дикие…».

Но, честно говоря, прапорщик не верил в такой расклад. А Мирон им и сообщает:

– Аким, дрон. Сигнал слабый, еле разбираю его… Где-то тысяча метров высота, десять двести на северо-запад от нас, – он несколько секунд молчит и продолжает: – Так и есть, шныряет туда-сюда, девять пятьсот от нас.

– Если рядом пролетит, увидит наши моторы в тепловизор, – размышляет Денис. – Аким, может, уйдём отсюда? Моторы у нас что надо.

Если бы это было «его» болото, можно было бы на больших оборотах попытаться уйти. Но стояла ночь, места чужие, протоки непривычные, банки, камни… Нет, рисковать он не хотел. Тем более, что как раз между ними и большой водой была ещё одна лодка. Он не хотел говорить товарищам, но почему-то ему казалось, что и на этих лодках, что болтаются ночью в болоте, тоже хорошие моторы. И он решает:

– Нет, моторы включим – сразу себя обнаружим. Постоим, посмотрим, как пойдёт.

– Боюсь… дрон нас заметит, – сомневается Калмыков.

– Только если совсем близко пройдёт. Прямо над нами, так-то мы за рогозом, нас ему с угла не увидать. Да ещё и мошки такие тучи. Нет, – Саблин уверен. – Постоим, постоим…

И в лодке повисает тревожное, неприятное молчание. И висит оно минут десять, пока Мирон не сообщает:

– Второй мотор. Первый уже на северо-востоке от нас… А этот…

– Ещё на северо-западе? – догадывается прапорщик.

– Так точно, семь тысяч метров от нас – сигнал слабый. Амплитуда размытая. Далеко и идёт не спеша. На малых оборотах.

– С Реки сюда пришли, а дрон со второй лодки кидают, – говорит Аким, – осматривают округу, поэтому и не торопятся.

– Ага, – соглашается Карасёв. – Прочёсывают.

Так, не включая двигателей, они простояли в черной болотной ночи почти полтора часа, только мошку с камер и фильтров стряхивая; ждали, когда сигналы моторов и дрона полностью пропадут в ночи, и лишь после этого Саблин и говорит:

– Денис, если устал, иди в кубрик, отдохни.

– Сна ни в одном глазу, – заверил его Калмыков.

А Аким усмехнулся: «У Мирона, наверное, тоже. Уж в который раз казак думает: зачем я в это дело встрял? Чёрт меня дёрнул».

Прапорщик ждёт ещё минуту, выжидает, чтобы наверняка, а потом и говорит:

– Денис, поедем потихонечку.

– Есть, – откликается тот и заводит двигатели.

Глава 10

Шли тихонечко, Аким волновался, что могут их моторы «услышать». Ни Калмыков, ни Карасёв спать так и не ложились. Денис был на руле, Мирон у рации и РЭБа. Он трижды сообщал, что за их спиной на востоке кто-то выходил в эфир.

– Общаются, – делал вывод радист.

– Советуются, – догадывался рулевой. – Аким, мы уже далеко от них ушли, может, поедем побыстрее?

Но Аким не соглашался:

– Нет, не спеши… Пока так держи.

Так Денис и держал всю ночь, а когда за кормой стало подниматься солнце, они от места встречи с женщинами ушли километров на сорок.

Денис ещё ночью стал заговаривать с ним:

– Слышь, Аким, а где ты был то?

– А к чему тебе это? – отвечал Саблин. Он не хотел врать товарищам, но и правду говорить не собирался.