Чужие среди своих

Глава 1: Сбой системы

Пустыня дышала холодом.

Днём здесь можно было сварить яйцо на капоте «Хамви», но сейчас, в три часа ночи, температура упала до пяти градусов по Цельсию, и Джеймс Харрингтон чувствовал это каждой клеткой своего тела, несмотря на утеплённую куртку и термобельё. Тридцать два года в армии научили его многому, но не приучили к резким перепадам температур. Невада оставалась Невадой – место, где природа словно издевалась над человеком.

Он стоял на наблюдательной вышке командного пункта полигона «Эгида-7», в сорока милях к северо-востоку от базы Неллис. Вокруг – ничего, только чёрные силуэты далёких гор на фоне звёздного неба и несколько прожекторов, освещавших периметр. Под ногами – двадцать метров стали и бетона, четыре этажа подземных коммуникаций, серверных залов, командных центров. Верхушка айсберга.

«Эгида» была его детищем. Три года жизни, похороненных в секретных документах, бессонных ночах и бесконечных совещаниях с людьми из Пентагона, которые хотели результатов, но не желали понимать, как они достигаются. Официально – система противоракетной обороны нового поколения. Что-то вроде улучшенного «Пэтриота», только с применением технологий искусственного интеллекта для отслеживания и перехвата целей. Неофициально… ну, об этом знал только он и ещё человек пятнадцать. Включая тех, кого он предпочитал не упоминать даже мысленно.

Харрингтон достал из кармана пачку «Мальборо» и закурил. Вредная привычка, от которой он пытался избавиться последние двадцать лет. Сара каждый раз морщилась, когда чувствовала запах табака, и демонстративно открывала окна. Эмили – та просто качала головой и уходила к себе, всем своим видом показывая, что отец безнадёжен.

Мысль о семье вызвала привычное чувство вины. Месяц назад он был дома – первый отпуск за полтора года. Четыре дня, три из которых испорчены.

Дым сигареты смешался с морозным воздухом, и Харрингтон вспомнил тот вечер. Эмили приехала на выходные из Стэнфорда – первокурсница, гордость семьи. По крайней мере, так говорила Сара. Сам он не был уверен, что именно должен чувствовать. Девятнадцать лет её жизни он провёл либо в командировках, либо на совещаниях, либо на полигонах. Когда она научилась ходить – он был в Боснии. Когда пошла в школу – Афганистан. Выпускной – очередные учения на Гуаме. Он присылал открытки, звонил по видеосвязи, привозил сувениры из каждой поездки. Но этого было недостаточно.

– Папа, ты вообще понимаешь, что делаешь? – спросила она тогда за ужином.

Сара готовила лазанью – его любимую. На столе стояли свечи, бутылка хорошего кьянти. Идеальная картинка семейного воссоединения. И всё рухнуло в одну секунду.

– Работаю, – ответил он. – Защищаю страну.

Эмили фыркнула. Она унаследовала от матери тёмные волосы и высокие скулы, но взгляд – взгляд был его собственный. Прямой, упрямый, не терпящий полуправды.

– Защищаешь? – Она отодвинула тарелку. – Ты даже не можешь сказать, чем занимаешься. Всё секретно, всё под грифом. А я читаю статьи о том, сколько денег тратит Пентагон на программы, которые никогда не работают.

– Эмили, – предупредила Сара.

– Нет, мам, серьёзно. Он годами пропадает неизвестно где, мы не знаем, жив он или нет, а потом приезжает и делает вид, что всё нормально. Как будто можно просто сесть за стол и начать с того места, где остановились.

– Это моя работа, – сказал Харрингтон.

Он не повысил голос. Он вообще редко повышал голос – научился ещё в Ираке, когда понял, что кричащий офицер теряет контроль. Но в его тоне было что-то такое, что заставило обеих женщин замолчать.

– Я понимаю, что ты злишься, – продолжил он. – Имеешь право. Но есть вещи, которые я не могу объяснить. Не потому что не хочу. Потому что не имею права.

Эмили покачала головой.

– Знаешь, что самое смешное? Я раньше думала, что когда вырасту, пойму. Что это какая-то взрослая история, которую дети не в состоянии осознать. Но я выросла, папа. И не понимаю ничего. Только вижу человека, который выбрал… – она запнулась, подбирая слова, – …машины вместо людей.

– Эмили! – Сара резко встала.

– Всё нормально. – Харрингтон поднял руку. – Она права.

Дочь смотрела на него – и он видел в её глазах не злость, а что-то похуже. Разочарование. Она перестала ждать от него чего-то. Перестала надеяться.

– Я не прошу тебя понимать, – сказал он. – Только принять. Я делаю то, что должен делать. Единственное, что умею делать хорошо.

– А как же мы? – тихо спросила Сара. Она так и стояла, сжимая в руках салфетку. – Мы – не то, что ты умеешь делать хорошо?

Он не нашёл, что ответить.

Оставшиеся три дня прошли в вежливой тишине. Завтраки, прогулки, телевизор по вечерам. Все трое делали вид, что ничего не произошло. Но он видел, как Сара смотрит в окно, когда думает, что он не замечает. Видел, как Эмили уходит в наушники и экран телефона при каждом удобном случае.

В последний день Сара поцеловала его в щёку – привычно, автоматически, как целуют родственника на похоронах.

– Береги себя, – сказала она.

Не «возвращайся скорее». Не «я буду ждать». Просто – береги себя.

Харрингтон докурил сигарету и бросил окурок в жестяную банку, стоявшую на перилах. Банка была наполовину полна – он здесь не первый курильщик и явно не последний. Пустыня располагала к дурным привычкам.

– Полковник Харрингтон.

Голос из динамика над дверью. Сержант Вильямс, дежурный по связи.

– Слушаю.

– Сэр, системы готовы. Капитан Мортон запрашивает разрешение на запуск.

Харрингтон глянул на часы. Три двадцать две ночи. По графику – три тридцать. Мортон торопится, что на него не похоже. Обычно он перепроверяет каждую цифру по три раза, прежде чем доложить о готовности.

– Иду.

Он толкнул тяжёлую металлическую дверь и спустился по лестнице на два пролёта вниз, в командный центр. Длинный коридор с бетонными стенами, освещённый люминесцентными лампами, которые тихо гудели и время от времени мигали. Армия США – самая мощная военная сила в истории человечества – до сих пор не могла наладить нормальное освещение в подземных бункерах.

Командный центр «Эгиды» занимал помещение размером с баскетбольную площадку. Три ряда операторских консолей, огромный экран во всю стену, показывающий карту полигона и прилегающих территорий. В центре – возвышение с командирским пультом, откуда можно было видеть всё происходящее. Сейчас здесь находились двенадцать человек: операторы, техники, офицер безопасности.

Капитан Дэниел Мортон стоял у главной консоли. Тридцать шесть лет, выпускник MIT, один из лучших специалистов по системам наведения в стране. Харрингтон работал с ним три года и научился ценить его дотошность, граничащую с паранойей. Мортон проверял всё. Пересчитывал каждую траекторию. Перезапускал симуляции по пять раз подряд. Если он говорил, что система готова – значит, она действительно готова.

Но сейчас что-то было не так.

Харрингтон заметил это сразу, едва войдя в помещение. Мортон стоял неподвижно, глядя на экран. Слишком неподвижно. Обычно он постоянно двигался – проверял показания на соседних консолях, перебрасывался замечаниями с операторами, делал пометки в блокноте. Сейчас он просто стоял.

– Капитан.

Мортон обернулся. Медленно. Словно поворот головы требовал сознательного усилия.

– Полковник. – Пауза. – Система готова к испытаниям.

Харрингтон подошёл ближе. Мортон выглядел усталым – впрочем, кто здесь не устал после трёх недель непрерывной работы? Тёмные круги под глазами, бледная кожа, лёгкая щетина на подбородке. Стандартный набор для человека, который спит по четыре часа в сутки.

– Доклад.

– Все подсистемы функционируют в штатном режиме. – Мортон говорил ровно, без обычных интонаций. – Радары калиброваны, системы наведения синхронизированы. Готовы к запуску имитационных целей.

– Что с тем сбоем позавчера?

– Устранён.

– Подробнее.

Пауза. Слишком длинная.

– Проблема была в алгоритме распознавания. Ложные срабатывания на атмосферные помехи. Внесены коррективы в параметры фильтрации.

Харрингтон нахмурился. Он не был инженером – его специальность была тактика и системы вооружения, – но за три года работы над проектом научился понимать основы.

– Какие именно коррективы?

– Изменены пороговые значения детектирования. – Мортон смотрел куда-то мимо него, в точку над левым плечом. – Теперь система игнорирует сигналы ниже определённой интенсивности.

– Это не повлияет на обнаружение реальных целей?

– Нет. – Голос Мортона был абсолютно ровным. – Параметры рассчитаны так, чтобы отсекать только шум.

Что-то в этом ответе царапало слух Харрингтона. Не ложь – он научился распознавать ложь. Что-то другое. Как будто Мортон отвечал на вопросы из заранее подготовленного списка.

– Вы в порядке, капитан?

Мортон моргнул. Один раз. Медленно.

– Да, сэр. Всё в норме.

– Выглядите уставшим.

– Много работы. – Впервые за разговор в его голосе промелькнуло что-то живое. – Последние несколько ночей спал урывками.

Харрингтон кивнул. Объяснение было логичным. Проект «Эгида» пожирал людей – не физически, но морально. Постоянное давление, нереальные сроки, бесконечные отчёты перед начальством. Половина команды уже пила таблетки от бессонницы, вторая – от тревожности. Сам он держался на кофе и силе воли, но понимал, что это ненадолго.

– После испытаний – двое суток отдыха, – сказал он. – Приказ.

– Понял. – Мортон снова отвернулся к экрану. – Запускаем?

Харрингтон занял место за командирским пультом. Стандартная процедура: он отдаёт команду, Мортон контролирует выполнение, операторы следят за показаниями. Всё как обычно. Всё как должно быть.

– Внимание всем постам. Начинаем тестовую последовательность Альфа-семь. Запуск имитационных целей через пять минут.

Помещение ожило. Операторы склонились над консолями, зазвучали голоса, на экранах замелькали цифры. Харрингтон смотрел на карту полигона, где тремя зелёными точками были отмечены позиции пусковых установок.

«Эгида» должна была стать ответом на новое поколение угроз – гиперзвуковые ракеты, рои беспилотников, орбитальные платформы. Всё то, о чём в Пентагоне говорили шёпотом, а в СМИ – с придыханием и словами «угроза будущего». Харрингтон знал, что будущее уже наступило. Китайцы испытали свою гиперзвуковую систему два года назад. Русские – полтора. Американцы, как обычно, опаздывали, и его задачей было это опоздание ликвидировать.

Сегодня они тестировали систему отслеживания. Три беспилотника должны были подняться с разных точек полигона и имитировать атаку на защищаемый объект. «Эгида» должна была засечь их, просчитать траектории и выдать координаты для перехвата. Без реального запуска ракет – только данные.

Простое испытание. Рутина. Ничего, что могло бы пойти не так.

– Три минуты до запуска, – доложил лейтенант Чен с поста управления беспилотниками.

– Принято. Системы наведения?

– Готовы, – отозвался Мортон. Его голос прозвучал из динамиков – он уже был на своём рабочем месте, в трёх метрах от Харрингтона.

– Радары?

– Активны. Полное покрытие зоны испытаний.

Харрингтон откинулся в кресле. Всё шло по плану. Может, он зря беспокоится. Мортон устал – ничего удивительного. Они все устали. Когда этот цикл испытаний закончится, он даст команде неделю отдыха. Заслужили.

– Одна минута.

На большом экране появились три красные точки – позиции беспилотников. Они начнут движение по заранее рассчитанным траекториям, меняя высоту и скорость, имитируя поведение реальных крылатых ракет. «Эгида» должна отследить каждый манёвр.

– Тридцать секунд.

Харрингтон поймал себя на том, что сжимает подлокотники кресла. Глупо. Сотни испытаний за спиной, и каждый раз одно и то же – адреналин, напряжение, ожидание. Можно подумать, он новобранец на первых учениях.

– Десять секунд. Девять. Восемь…

На экране – три красные точки.

– …три. Два. Один. Запуск.

Точки пришли в движение. Три беспилотника – малоразмерные, почти невидимые для обычных радаров – начали подъём.

– Цели в воздухе, – доложил Чен. – Высота пятьсот футов, скорость двести узлов, траектория штатная.

Харрингтон перевёл взгляд на панель «Эгиды». Система должна была засечь цели в течение пятнадцати секунд.

Десять секунд.

Пятнадцать.

Двадцать.

На панели – ничего. Три пустых слота там, где должны были появиться данные о целях.

– Мортон?

– Момент.

Харрингтон встал. Это было неправильно. Прошлые испытания показывали время обнаружения в восемь-десять секунд. Двадцать – это провал.

– Статус системы?

– Все параметры в норме. – Мортон не отрывал глаз от своего монитора. – Радары работают, алгоритмы активны.

– Тогда где цели?

Тишина.

Харрингтон подошёл к консоли Мортона. На экране – хаос цифр и графиков, в которых он понимал достаточно, чтобы увидеть: система не просто не обнаруживала беспилотники. Она была занята чем-то другим.

– Что это?

Мортон обернулся. И снова – этот странный взгляд. Не испуганный, не удивлённый. Пустой.

– Система обнаружила… другие цели.

– Какие, к чёрту, другие?

– Сорок семь объектов на высоте от ста двадцати до ста пятидесяти тысяч футов. Скорость переменная, от нуля до двадцати тысяч узлов.

Харрингтон почувствовал, как пол уходит из-под ног. Сто двадцать тысяч футов – это стратосфера. Двадцать тысяч узлов – это… это невозможно.

– Покажите.

Мортон нажал несколько клавиш. На большом экране карта полигона сменилась трёхмерной моделью воздушного пространства над Невадой. Три красные точки беспилотников – внизу, у самой поверхности. И над ними – рой голубых меток. Сорок семь штук, если верить цифрам в углу экрана. Хаотично движущихся, появляющихся и исчезающих.

– Это невозможно, – сказал кто-то из операторов. – У нас нет аппаратов, способных на такое.

Харрингтон стоял неподвижно, глядя на экран. За тридцать два года службы он видел многое. Видел ракеты, сбивающие ракеты. Видел беспилотники размером с ладонь. Видел лазерные системы, способные сжечь дрон на расстоянии мили. Но это…

– Мортон. Объясните.

Капитан повернулся к нему. И в этот момент Харрингтон понял, что именно его беспокоило с самого начала разговора. Глаза. Глаза Мортона были неправильными. Не цвет – карие, как всегда. Не форма. Но что-то в них… отсутствовало. Как будто за знакомым лицом скрывался кто-то другой.

– Система функционирует в соответствии с параметрами.

– Я не об этом спрашиваю.

– Обнаруженные объекты не представляют угрозы.

– Откуда вы знаете?

Пауза. Две секунды. Три.

– Они… наблюдают.

Командный центр погрузился в тишину. Двенадцать человек смотрели на Мортона, не понимая, что происходит.

– Капитан, – медленно сказал Харрингтон. – Вы осознаёте, что только что сказали?

Мортон моргнул. Раз. Другой. И вдруг его лицо изменилось – как будто маска треснула. Он отшатнулся от консоли, едва не потеряв равновесие.

– Я… что? Простите, сэр. Я не… – Он потёр виски. – Кажется, я отключился на секунду.

– Вы сказали, что объекты наблюдают.

– Что? – Мортон выглядел искренне удивлённым. – Я такого не говорил. Я сказал, что система засекла помехи. Атмосферные аномалии.

Харрингтон оглядел помещение. Лица операторов – растерянные, испуганные. Они слышали то же, что и он.

– Лейтенант Чен, что засекла система?

Чен нервно сглотнул.

– Сэр, на экране были… объекты. Много. Но сейчас… – Он указал на монитор. – Сейчас ничего нет.

Харрингтон посмотрел на большой экран. Чен был прав. Никаких голубых меток. Только три красные точки беспилотников, которые продолжали свой маршрут.

– Система наведения, статус?

– Цели захвачены, – доложил кто-то. – Траектории рассчитаны, данные выводятся.

Он снова посмотрел на панель «Эгиды». Теперь всё работало как положено. Три цели, три набора координат, три времени подлёта. Штатная ситуация.

– Запись. Всё, что было на экранах за последние десять минут.

– Сэр, – техник у записывающей станции замялся. – Записи показывают… только стандартные данные. Никаких аномалий.

Этого не могло быть. Он видел. Все видели.

– Мортон.

Капитан стоял у своей консоли, бледный, с блестящими от пота висками.

– Сэр, я не понимаю, что произошло. – Его голос дрожал. – Клянусь, я не помню, что говорил… это. Я видел помехи на экране. Атмосферные. Такое бывает при определённых условиях.

– При каких условиях система показывает сорок семь объектов на высоте ста двадцати тысяч футов?

– Не знаю, сэр. Это… это должно быть сбой. Программный сбой. Я проверю логи, найду причину. Обещаю.

Харрингтон смотрел на него долго. Мортон был испуган – по-настоящему испуган. Не притворялся. Он действительно не понимал, что произошло.

Или не помнил.

– Продолжаем испытания, – сказал Харрингтон наконец. – Чен, веди беспилотники по программе. Всем – полная концентрация. Любые аномалии – докладывать немедленно.

Следующие сорок минут прошли без происшествий. Беспилотники выполнили маршрут, «Эгида» отработала штатно. Все данные – в пределах нормы. Как будто того эпизода и не было.

Но он был. Харрингтон знал это. Чувствовал.

После окончания испытаний он отпустил команду и остался в командном центре один. Сел за консоль Мортона, вызвал логи. Технический журнал, записи событий, данные телеметрии. Всё было на месте – и ничего не говорило об аномалии. Система фиксировала три цели, три траектории, три перехвата. Ничего лишнего.

Он провёл за консолью два часа. Пересматривал графики, сверял временны́е метки, искал хоть какой-то след того, что видел. Ничего.

За окном – если это можно было назвать окном, узкую бойницу в полуметровой бетонной стене – начинало светлеть. Рассвет в пустыне. Ещё один день проекта «Эгида».

Телефон завибрировал в кармане. Сообщение от Сары: «Не забудь позвонить Эмили. У неё завтра экзамен».

Он посмотрел на экран часов. Пять сорок две утра. В Калифорнии – на час раньше. Эмили точно ещё спит. Он позвонит позже. Или не позвонит – она всё равно не захочет с ним разговаривать.

Харрингтон закрыл логи и встал. Спина затекла от долгого сидения, в голове – ватная пустота от недосыпа. Нужно поспать хотя бы пару часов.

У двери он остановился. Оглянулся на тёмный экран, на котором ещё недавно плясали призрачные голубые метки.

«Они наблюдают».

Что заставило Мортона сказать это? Почему он не помнит? И почему записи ничего не зафиксировали?

Три варианта, думал Харрингтон, шагая по гулкому коридору к жилому блоку. Первый: Мортон сломался. Переутомление, недосып, галлюцинации. Такое бывает. Он видел, как люди сходили с ума от стресса – буквально, без метафор. Капитан мог просто спроецировать свои страхи на экран, а остальные – поддаться групповой истерике.

Второй вариант: сбой системы. Какая-то ошибка в коде, вызвавшая ложное срабатывание. Данные появились на экране, а потом были перезаписаны при следующем цикле обновления. Маловероятно, но технически возможно.

Третий вариант…

Он отогнал эту мысль. Третий вариант был невозможен. Просто невозможен.

Жилой блок располагался в соседнем крыле подземного комплекса. Двадцать комнат, каждая – шесть на три метра. Кровать, стол, шкаф, крохотный санузел. Никакой роскоши, но для человека, который провёл полжизни в казармах и полевых лагерях, это был почти люкс.

Харрингтон снял куртку, повесил её на спинку стула. Сел на кровать, не снимая ботинок. Взял телефон, открыл контакты. Лицо Эмили – фотография двухлетней давности, с выпускного. Она улыбалась, в платье цвета морской волны, с белыми орхидеями в волосах. Красивая. Чужая.

Он знал, что она думает о нём. Что он – часть системы, которую она презирает. Военно-промышленный комплекс, бесконечные войны, миллиарды долларов на оружие вместо школ и больниц. Она была идеалисткой – как и положено в девятнадцать лет. Верила, что мир можно изменить, если достаточно сильно захотеть.

Он тоже когда-то верил. Давно. До Фаллуджи, до второго тура в Афганистан, до того, как понял, что мир не меняется – он просто становится сложнее.

Телефон лежал в руке. Номер Эмили – в одно касание.

Он положил телефон на тумбочку и лёг. Потолок комнаты был серым, бетонным, безликим. Как и все потолки, которые он видел за последние тридцать лет.

Сон пришёл быстро – неглубокий, беспокойный. Ему снилось небо над пустыней, полное странных огней. Они двигались хаотично, появляясь и исчезая, словно искры над костром. И чей-то голос – не голос Мортона, что-то другое, нечеловеческое – повторял снова и снова:

«Мы наблюдаем. Мы ждём. Скоро».

Он проснулся в девять утра, разбитый, с головной болью и привкусом желчи во рту. Сон уже почти забылся – остались только обрывки, смутные образы. Нормально. Кошмары – часть работы. Он давно научился с ними жить.

После душа и кофе – крепкого, чёрного, из автомата в коридоре – он почувствовал себя почти человеком. Достаточно, чтобы думать.

Первым делом – проверить Мортона. Если капитан действительно переутомился, его нужно отстранить от работы до полного восстановления. «Эгида» слишком важна, чтобы рисковать из-за чьих-то нервов.

Харрингтон направился в лабораторный блок, где располагались рабочие места инженеров. В это время суток там должен был быть хотя бы кто-то – программисты проекта славились своей нелюбовью к нормальному расписанию.

Коридор был пуст. Ничего странного – большинство команды после ночных испытаний отсыпалось. Но тишина казалась… неправильной. Слишком полной.

Дверь в лабораторию была приоткрыта. За ней – несколько человек у мониторов. Харрингтон узнал сержанта Келли, специалиста по защите данных, и двух программистов из гражданского персонала.

– Доброе утро.

Все трое обернулись. Одновременно. Как по команде.

– Доброе утро, полковник, – ответил Келли. Голос нормальный, лицо – нормальное. Ничего странного.

– Где капитан Мортон?

– В медблоке. – Келли указал в сторону восточного крыла. – Ему стало нехорошо ночью. Врач посоветовал отдых.

– Понятно. Что-то серьёзное?

– Нет, сэр. Переутомление. Обычное дело.

Харрингтон кивнул. Переутомление. Да. Логичное объяснение.

Но что-то не давало покоя. Что-то в том, как они смотрели на него – все трое, одинаково, с одинаковым выражением лица. Как будто…

Нет. Хватит.

Он слишком мало спал. Видел то, чего не было. Искал паттерны там, где их нет. Классические симптомы переутомления. Если так пойдёт дальше, скоро ему самому понадобится медблок.

– Спасибо, сержант. Продолжайте работу.

Медблок располагался в другом конце комплекса – пятнадцать минут пешком по бесконечным коридорам. Небольшое помещение, оборудованное по армейским стандартам: две койки, шкаф с медикаментами, диагностическое оборудование. Дежурный врач – капитан медицинской службы Эндрюс, молодая женщина с короткой стрижкой и уставшим взглядом.

– Мортон? – Она заглянула в планшет. – Да, поступил в пять утра. Жаловался на головокружение и дезориентацию.

– Что с ним?

– Переутомление, обезвоживание, начальная стадия истощения. Ничего серьёзного, но ему нужен отдых. Минимум трое суток, лучше – неделя.

– Можно его увидеть?

– Он спит. Дала ему седативное.

Харрингтон посмотрел на закрытую дверь палаты. За ней – человек, который несколько часов назад сказал что-то невозможное. И не помнил об этом.

– Когда проснётся – пусть свяжется со мной.

– Конечно, полковник.

Он вышел из медблока и остановился в коридоре. Куда теперь? Можно вернуться в командный центр, просмотреть записи ещё раз. Можно собрать людей, провести разбор испытаний. Можно написать рапорт – стандартная процедура после любого теста.

Или можно признать, что он просто устал.

Мортон – не единственный. Вся команда работает на пределе уже несколько недель. Сроки поджимают, Пентагон требует результатов, а система до сих пор не готова к полноценным испытаниям. Давление огромное. Неудивительно, что люди начинают видеть призраков.

Он принял решение. Рапорт подождёт. Разбор – завтра. Сейчас – ещё несколько часов сна, потом звонок Саре, потом, может быть, звонок Эмили. Попробовать хотя бы. Сказать что-то. Что именно – он ещё не придумал, но это можно сделать позже.

По дороге к жилому блоку он снова прошёл мимо лаборатории. Дверь была закрыта. Изнутри не доносилось ни звука.

Тишина.

Такая полная, что он почти слышал собственное сердцебиение.

Харрингтон остановился. Посмотрел на дверь. Потом – на свои руки. Они не дрожали. Хорошо.

Он развернулся и пошёл дальше.

Комната встретила его полумраком – жалюзи на единственном окне-бойнице были опущены. Он сел на кровать, снял ботинки. Достал телефон.

Пятнадцать сообщений. Половина – рабочие, от подчинённых и коллег из Пентагона. Вторая половина – спам, рекламные рассылки. И одно – от Эмили. Короткое: «Экзамен перенесли на среду».

Без приветствия, без вопросов о том, как он. Просто факт.

Он набрал ответ: «Удачи». Подумал. Добавил: «Позвони, если нужна помощь». Стёр. Написал снова: «Береги себя». Отправил.

Три секунды спустя – уведомление: «Прочитано».

Ответа не последовало.

Харрингтон положил телефон на тумбочку и уставился в потолок. Серый бетон. Серый мир. Серая жизнь.

Где-то в глубине комплекса гудели вентиляторы системы кондиционирования. Мерный, убаюкивающий звук. Он закрыл глаза.

«Они наблюдают».

Голос Мортона. Или не Мортона.

Харрингтон открыл глаза. Сон ушёл, оставив после себя холодок вдоль позвоночника.

Что, если это не переутомление? Что, если Мортон действительно что-то видел? Что-то настоящее?

Нет. Невозможно.

За тридцать два года он научился отличать реальные угрозы от воображаемых. Террористы – реальны. Враждебные государства – реальны. Кибератаки – реальны. Призраки в небе над Невадой – нет.

Но если так, почему он не может перестать думать об этом?

Он встал. Подошёл к маленькому столу у стены, где лежали бумаги – распечатки технических отчётов, графики испытаний, служебные записки. Включил настольную лампу и начал листать.

Отчёт о сбое позавчера. Тот самый, который Мортон якобы устранил.

«Ложные срабатывания системы детектирования. Причина: неустановленные помехи в верхних слоях атмосферы. Коррективы внесены».

Неустановленные помехи. Верхние слои атмосферы. Звучит почти так же, как то, что он видел ночью.

Харрингтон потянулся к ноутбуку. Открыл защищённый канал связи с базой данных проекта. Ввёл пароль, прошёл двухфакторную аутентификацию.

Поиск: «аномалии», «неопознанные объекты», «помехи», «высотные».

Семнадцать результатов за последний месяц.

Он начал читать. Отчёт от третьего числа – система зафиксировала движение на высоте восьмидесяти тысяч футов, через пять секунд данные исчезли. Отчёт от седьмого – кратковременное появление множественных целей, списано на программный сбой. Отчёт от двенадцатого – оператор доложил о «странном поведении» системы, которая «как будто отслеживала что-то невидимое».

Семнадцать случаев. За тридцать дней.

Харрингтон откинулся на спинку стула. Он чувствовал, как напряжение скапливается в плечах, как пересыхает горло.

Семнадцать случаев – и никто не обратил внимания. Каждый раз – «сбой», «помехи», «переутомление оператора». Стандартные объяснения. Удобные объяснения.

Но что, если они неверны?

Он встал, прошёлся по комнате. Шесть шагов в одну сторону, шесть – в другую. Как в камере. Как в тюрьме собственных мыслей.

Нужно поговорить с кем-то. С кем-то, кому он доверяет. С кем-то, кто может посмотреть на ситуацию свежим взглядом.

Список был коротким. Генерал Маккензи – старый друг, но он в Вашингтоне, и выходить на него с такими данными без железных доказательств – самоубийство. Полковник Дэвис из разведки – слишком осторожен, сначала потребует сотню рапортов. Майор Хенсон из контрразведки – параноик, который в каждой тени видит русских шпионов.

Никого.

Он был один.

Харрингтон посмотрел в окно – узкая полоска неба, залитого дневным светом. Обычное небо. Обычный день.

Где-то там – если верить данным – сорок семь неопознанных объектов. Или не сорок семь. Или вообще ничего.

Он не знал.

И это было хуже всего.

Телефон зазвонил – резко, неожиданно. Он дёрнулся, едва не уронив аппарат.

– Харрингтон.

– Полковник, это Эндрюс из медблока. – Голос врача звучал напряжённо. – Капитан Мортон проснулся. Он просит вас.

– Иду.

По дороге он думал о том, что скажет Мортону. Как задать вопросы, не выдав своих подозрений. Как…

Дверь медблока была открыта.

За ней – тишина.

Харрингтон вошёл. Капитан Эндрюс сидела за столом, глядя в пустоту.

– Где он?

Она подняла голову. Медленно. Слишком медленно.

– Капитан Мортон ушёл. – Голос ровный, безэмоциональный. – Сказал, что чувствует себя лучше.

– Куда?

– Не знаю.

Харрингтон смотрел на неё – и снова видел это. То же, что видел в глазах Мортона прошлой ночью. Пустоту. Отсутствие.

– Доктор, вы в порядке?

– Да, полковник. – Она улыбнулась. Улыбка была правильной, но… неживой. Как у манекена. – Всё в порядке. Совершенно.

Он развернулся и вышел. Быстро. Почти бегом.

Коридор. Лестница. Ещё коридор. Командный центр.

Там было пусто. Все консоли отключены, экраны тёмные. Только гудение вентиляции.

Харрингтон остановился посреди помещения. Сердце колотилось о рёбра, ладони вспотели.

Что происходит?

Он достал телефон. Набрал номер дежурного офицера.

Гудок. Второй. Третий.

– Сержант Вильямс слушает.

– Вильямс, где все? Почему командный центр пуст?

Пауза.

– Пересменка, сэр. Дневная смена заступает через час.

– А ночная?

– Отдыхает, сэр. После испытаний.

Логично. Нормально. Никакой паники.

– Понял. Отбой.

Он убрал телефон. Посмотрел на тёмный экран, где несколько часов назад танцевали голубые огни.

Наваждение. Всё это – наваждение. Усталость, стресс, недосып. Его мозг сыграл с ним злую шутку, и теперь он везде видит заговоры.

Нужно отдохнуть. Поспать. Прийти в себя.

Он вернулся в комнату, лёг на кровать и уставился в потолок.

Серый бетон. Серый мир.

За стеной – слабый гул кондиционера.

Где-то наверху – небо, полное звёзд.

И, может быть, что-то ещё.

Он закрыл глаза и заставил себя не думать об этом. Мортон устал. Эндрюс устала. Все устали. Через неделю испытания закончатся, команда получит отпуск, и всё вернётся в норму.

Так он себе говорил.

Но где-то глубоко внутри – в той части сознания, которая тридцать два года хранила его живым на войнах и в кабинетах Пентагона, – что-то отказывалось верить.

Что-то знало: это только начало.

Глава 2: Аномалии

Три дня.

Три дня Харрингтон провёл, пытаясь найти объяснение тому, что произошло в ночь испытаний. Три дня – без выходных, без нормального сна, на кофе и упрямстве. Результат: ноль.

Технический отдел проверил каждую строчку кода системы «Эгида». Ничего. Радарные логи не показывали никаких аномалий – только штатную работу и три цели-беспилотника, которые выполнили программу как положено. Записи камер наблюдения в командном центре фиксировали обычную рабочую обстановку: люди за консолями, мигающие экраны, он сам – стоящий посреди зала и смотрящий на главный дисплей.

Но на записях не было того, что он видел. Сорок семь голубых меток. Хаотичное движение в стратосфере. Слова Мортона.

– Полковник, я перепроверил трижды.

Сержант Новак, главный системный администратор проекта, выглядел измотанным не меньше самого Харрингтона. Маленький, жилистый человек лет сорока пяти, с вечно красными от недосыпа глазами и привычкой грызть колпачок ручки.

– Логи чистые. Никаких посторонних данных, никаких сбоев в алгоритмах детектирования. Система работала штатно.

– А те семнадцать отчётов за прошлый месяц?

Новак замялся. Они сидели в его кабинете – крошечной комнатушке, заставленной серверными стойками и заваленной распечатками. На стене – выцветший плакат «Star Trek», единственное напоминание о том, что здесь работает живой человек, а не придаток к компьютеру.

– Я посмотрел. – Он потёр переносицу. – Странно, конечно. Много ложных срабатываний за короткий период. Но каждое из них имеет объяснение: атмосферные помехи, солнечная активность, ошибки калибровки…

– Семнадцать разных объяснений для семнадцати случаев?

– Ну… да.

Харрингтон встал и подошёл к окну. За ним – бетонная стена коридора. Окон, выходящих наружу, в этом крыле не было.

– Новак, вы верите в совпадения?

Сержант не ответил. Харрингтон обернулся.

– Верите?

– Сэр, я верю в данные. – Новак развёл руками. – А данные говорят, что ничего экстраординарного не произошло. Может… – он запнулся, – может, вам показалось? Все устали, работаем на износ. Я сам иногда вижу цифры, когда закрываю глаза.

– Мне не показалось.

– Тогда я не знаю, что вам сказать.

Харрингтон кивнул и вышел, не прощаясь.

Коридор встретил его привычным гулом вентиляции и запахом рециркулированного воздуха. Он шёл, не глядя по сторонам, погружённый в мысли.

Данные. Всё упиралось в данные. Если верить записям, ничего не было. Значит, либо записи лгут, либо лжёт его память. Третьего варианта не существует.

Но он видел это. Видел своими глазами. И не только он – весь командный центр видел. Чен, операторы, даже Мортон, хотя тот утверждал обратное.

Мортон.

Капитан вернулся к работе вчера. Выглядел нормально – отдохнувшим, спокойным. Слишком спокойным, может быть, но после трёх дней в медблоке это объяснимо. На вопросы о той ночи отвечал уклончиво: ничего не помню, был в отключке, наверное переработал. Стандартные фразы, сказанные стандартным тоном.

Харрингтон пытался поймать его взгляд, пытался увидеть снова ту пустоту, которая так напугала его в командном центре. Но глаза Мортона были обычными – карими, немного усталыми, абсолютно нормальными.

Может, действительно показалось.

Столовая располагалась на первом подземном уровне – просторное помещение с длинными столами и раздаточной линией. В обеденное время здесь было многолюдно, но сейчас, в три часа дня, народу почти не было. Несколько техников в углу, пара офицеров из административного отдела, уборщица, протирающая столы.

Харрингтон взял поднос с едой – картофельное пюре, котлета неопределённого происхождения, овощной салат – и сел за свободный столик у стены. Есть не хотелось, но организм требовал топлива.

Он ковырял вилкой пюре, когда это произошло.

Двое. Капитан Рейнольдс из отдела связи и лейтенант Парк, кореянка из технической группы. Они сидели через два столика от него, друг напротив друга. Тарелки перед ними – нетронутые.

Сначала Харрингтон не обратил внимания. Люди разговаривают за обедом, что такого. Но потом понял: они не разговаривают. Сидят молча, смотрят друг на друга. Не шевелятся.

Он наблюдал секунд тридцать. Сорок. Минуту.

Ничего. Никакого движения, никаких слов. Только взгляды – пристальные, неотрывные, словно они общались без слов. Или не общались, а… что?

Харрингтон отложил вилку. Встал. Подошёл к их столику.

– Капитан. Лейтенант.

Оба повернулись к нему. Одновременно. Синхронно, как марионетки на одной нитке.

– Полковник Харрингтон. – Рейнольдс улыбнулся. Улыбка была… правильной. Технически правильной. Но в ней чего-то не хватало. – Присаживайтесь?

– Нет, спасибо. Просто хотел спросить – всё в порядке?

– Конечно. – Парк тоже улыбнулась. Той же улыбкой. – Мы просто обсуждаем рабочие вопросы.

Харрингтон посмотрел на неё. Потом на Рейнольдса. Потом снова на неё.

– Молча?

Пауза. Короткая, почти незаметная.

– Мы задумались, – сказал Рейнольдс. – Сложный вопрос. Требует обдумывания.

– Какой вопрос?

Ещё пауза. На этот раз – длиннее.

– Технический, – ответила Парк. – Вряд ли вам будет интересно, сэр.

Её голос звучал ровно. Слишком ровно. Как запись, как синтезатор речи. Ни одной естественной интонации.

Харрингтон почувствовал, как по спине бежит холодок. Тот же холодок, что и в ту ночь, когда Мортон произнёс свои странные слова.

– Ладно. – Он заставил себя улыбнуться. – Не буду мешать.

Он вернулся к своему столику, но есть уже не мог. Сидел, глядя в тарелку, и краем глаза наблюдал за Рейнольдсом и Парк.

Они снова замерли. Снова смотрели друг на друга. Снова – молча.

Пять минут. Десять. Пятнадцать.

Потом, словно по невидимому сигналу, оба встали. Взяли подносы с нетронутой едой, отнесли к окну раздачи. Вышли из столовой – не вместе, но почти одновременно. Рейнольдс – налево, Парк – направо.

Харрингтон сидел неподвижно, глядя им вслед.

Что это было?

Он знал Рейнольдса три года. Разговорчивый мужик из Техаса, любитель барбекю и плохих шуток. Знал Парк – тихую, исполнительную, но живую. Нормальных людей.

То, что он только что видел, не было нормальным.

Он достал телефон и открыл заметки. Написал: «Рейнольдс, Парк – столовая, 15:12. Странное поведение. Молчаливый контакт. Синхронные движения».

Потом добавил: «Мортон – командный центр, 03:30. Странные слова. Потеря памяти».

И ещё: «Эндрюс – медблок, 09:45. Пустой взгляд. Механические ответы».

Три человека за три дня. Или больше – если считать тех, кого он не заметил?

Телефон завибрировал в руке. Входящий звонок: «Сара».

Он принял.

– Привет.

– Джим. – Её голос звучал устало. – Ты занят?

– Нет. Что случилось?

– Ничего. Просто… – пауза, – хотела услышать твой голос.

Это было на неё не похоже. Сара никогда не звонила просто так. Двадцать лет брака приучили их обоих к прагматизму: звонки – по делу, разговоры – по расписанию.

– Ты в порядке?

– Да, да. Всё нормально. – Ещё пауза. – Знаешь, тут странно как-то.

– Странно?

– В городе. Тихо стало. Раньше соседи постоянно шумели, помнишь? Миллеры с их собакой, Ковальски с вечными ремонтами. А теперь… тишина.

Харрингтон выпрямился на стуле.

– Что значит – тишина?

– Ну, не знаю как объяснить. Все как-то… притихли. Вчера видела миссис Миллер в супермаркете. Она обычно болтает без остановки, а тут – «здравствуйте», «до свидания», и всё. Даже не улыбнулась толком.

– Может, плохое настроение?

– Может. Но это не только она. Люди на улицах какие-то… другие. Меньше разговаривают, меньше смеются. Как будто все вдруг задумались о чём-то.

Он сжал телефон так крепко, что побелели костяшки пальцев.

– Сара, послушай меня. Тебе и Эмили нужно…

– Что?

Он замолчал. Что он собирался сказать? Уезжайте? Куда? От чего?

– Ничего. – Он заставил голос звучать ровно. – Просто будь осторожна. И… позвони Эмили, ладно? Проверь, как она там.

– С ней всё в порядке. Я разговаривала с ней вчера. Готовится к экзамену, как обычно.

– Хорошо. Это хорошо.

Молчание. Неловкое, как всегда между ними.

– Джим?

– Да?

– Когда ты вернёшься?

Он не знал, что ответить. Раньше это был простой вопрос – неделя, две, месяц. Цифры, расписание, факты. Теперь…

– Скоро, – сказал он. – Как только закончим этот цикл.

– Ладно. – Она не спросила, когда именно. Привыкла не спрашивать. – Береги себя.

– И ты.

Он повесил трубку и уставился на телефон. «В городе стало тихо». Люди притихли. Меньше разговаривают.

Совпадение?

Рино находился в двухстах милях от базы. Никакой связи с проектом «Эгида», никакого отношения к военным. Обычный город с обычными людьми.

Но если то, что видела Сара, реально – если люди там тоже начали вести себя странно…

Он встал и вышел из столовой. Нужно было подумать. Нужно было понять, что происходит.

Или – нужно было найти кого-то, кто поможет понять.

Вечер опустился на пустыню неожиданно быстро. Только что небо было оранжевым от заката, и вот уже – чернота, усыпанная звёздами. Харрингтон стоял на крыше административного корпуса и курил. Третья сигарета за час. Сара была бы в ужасе.

Он думал о том, что знал и чего не знал.

Знал: система «Эгида» засекла что-то необъяснимое. Сорок семь объектов на немыслимой высоте и скорости.

Знал: записи этого не подтверждают. Данные чистые.

Знал: несколько человек на базе ведут себя странно. Мортон, Эндрюс, Рейнольдс, Парк.

Знал: в Рино тоже что-то не так. Люди притихли.

Не знал: есть ли связь между этими фактами.

Не знал: можно ли доверять собственным глазам.

Не знал: что делать дальше.

Дверь на крышу скрипнула. Харрингтон обернулся, автоматически опустив руку к бедру, где раньше висела кобура. Привычка из зон боевых действий, которая никогда не уходила до конца.

– Полковник?

Голос незнакомый. Молодой. На пороге стоял офицер в форме – высокий, широкоплечий афроамериканец лет тридцати пяти. Нашивки капитана, эмблема рейнджеров.

– Кто вы?

– Капитан Маркус Коул, сэр. Командир взвода охраны периметра. – Он шагнул вперёд, и свет от единственной лампочки над дверью упал на его лицо. Резкие черты, внимательные глаза, шрам на подбородке. – Можно поговорить?

Харрингтон оценил его взглядом. Коул. Имя было знакомым – он видел его в списках личного состава, но лично они не встречались. Рейнджеры подчинялись напрямую командиру базы, а не руководителям отдельных проектов.

– О чём?

Коул подошёл ближе. Огляделся – быстрым, профессиональным взглядом человека, привыкшего проверять обстановку.

– О странностях, – сказал он тихо. – Думаю, вы понимаете, о чём я.

Харрингтон не ответил. Ждал.

– Я служу здесь восемь месяцев, – продолжил Коул. – Знаю каждого человека на базе. По лицу, по походке, по привычкам. Последние пару недель… что-то не так.

– Что именно?

– Люди меняются. – Коул прислонился к парапету, скрестив руки на груди. – Не все, но некоторые. Сначала думал – показалось. Потом начал присматриваться. Сержант Хименес из моего взвода. Две недели назад был нормальным парнем – шутил, жаловался на еду, звонил девушке каждый вечер. А теперь… как робот. Выполняет приказы, но… нет его там. Понимаете?

Харрингтон понимал. Слишком хорошо понимал.

– Почему вы пришли ко мне?

Коул помолчал. Потом сказал:

– Потому что вы единственный, кто задаёт вопросы.

– Что?

– Я слышал, как вы разговаривали с Новаком. Про аномалии, про отчёты. Слышал, как спрашивали Рейнольдса и Парк в столовой.

– Вы следили за мной?

– Наблюдал. – Коул пожал плечами. – Это моя работа – наблюдать. Обычно я наблюдаю за периметром, но когда периметр становится… странным, приходится наблюдать за людьми внутри.

Харрингтон достал ещё одну сигарету. Предложил пачку Коулу. Тот покачал головой.

– Не курю.

– Правильно.

Он закурил и посмотрел на звёзды. Где-то там, если верить данным, были те сорок семь объектов. Или не были. Он уже не был уверен ни в чём.

– Что вы видели? – спросил он наконец. – Конкретно.

Коул начал говорить – и Харрингтон слушал. История была похожа на его собственную, только с другими деталями.

Сержант Хименес – раньше болтливый, теперь молчаливый. Рядовой Ковач – перестал ходить в спортзал, хотя раньше не пропускал ни дня. Лейтенант Фостер – начала отвечать на вопросы с задержкой, как будто сначала думала над каждым словом.

– Сколько всего?

– Человек семь-восемь из тех, кого я знаю хорошо. – Коул нахмурился. – Но это только мой участок. Если по всей базе…

– Может быть больше.

– Намного больше.

Тишина. Только ветер шуршал песком где-то внизу.

– Вы кому-нибудь докладывали? – спросил Харрингтон.

– Кому? – Коул усмехнулся, но без веселья. – Командиру базы? Полковнику Хейсу? Он сам из этих.

– Что?

– Видел его вчера в штабе. Сидел за столом, смотрел в стену. Минут десять. Потом встал и пошёл на совещание, как ни в чём не бывало.

Харрингтон почувствовал, как сигарета дрогнула в пальцах. Полковник Хейс – командир базы Неллис. Двухзвёздный генерал, если считать его штабную должность. Человек, который подписывает приказы, распределяет ресурсы, контролирует всё, что происходит в радиусе пятидесяти миль.

Если Хейс…

– Вы уверены? – Голос прозвучал хрипло.

– Уверен. – Коул смотрел ему прямо в глаза. – Я не параноик, полковник. Три тура в Афганистане, два – в Ираке. Я знаю, как выглядят люди под давлением, под наркотой, в посттравме. Это – другое.

– Другое?

– Как будто… – Коул замялся, подбирая слова. – Как будто там, внутри, уже не совсем они. Оболочка та же, но начинка – нет.

Харрингтон докурил сигарету и бросил окурок в жестянку у своих ног. Мысли метались в голове, как мыши в ловушке.

Что происходит? Массовый психоз? Какое-то заражение? Эксперимент, о котором он не знает?

Или – третий вариант. Тот, который он отгонял от себя все эти дни.

– Капитан, вы верите в… – Он не закончил фразу.

– В инопланетян? – Коул хмыкнул. – Мой дед верил. Говорил, что они забрали его брата в пятьдесят третьем, где-то под Розуэллом. Мы все думали, что старик рехнулся. А теперь…

– Теперь?

– Теперь я не знаю, во что верить.

Они стояли молча, глядя на тёмную пустыню. Где-то вдали мигали огни взлётно-посадочной полосы.

– Нужно узнать больше, – сказал Харрингтон наконец. – Систематизировать наблюдения. Понять, кто затронут, кто нет.

– Согласен. – Коул кивнул. – Но осторожно. Если командование замешано…

– Если командование замешано, мы в глубокой заднице.

– Это точно, сэр.

Харрингтон посмотрел на него – этого капитана, которого видел впервые в жизни и которому почему-то доверял. Может, потому что Коул был единственным, кто заговорил вслух о том, что он сам боялся признать.

– Завтра, – сказал он. – Встретимся в семь утра. Знаете заброшенный склад у восточного периметра?

– Ангар четырнадцать?

– Да. Там нет камер.

– Понял. – Коул выпрямился. – Ещё одно, полковник.

– Слушаю.

– Мой взвод – двадцать три человека. Из них пятеро… изменились. Остальные восемнадцать – пока нет. Я за них ручаюсь.

– Хотите сказать…

– Хочу сказать, что если дойдёт до дела – у нас есть люди.

Харрингтон кивнул. Это было больше, чем он ожидал.

– Спасибо, капитан.

– Не за что. – Коул развернулся к двери, но остановился. – Знаете, что самое паршивое?

– Что?

– Они не выглядят несчастными. Эти… изменившиеся. Наоборот – какие-то умиротворённые. Как будто нашли то, что искали всю жизнь. И это пугает меня больше всего.

Он ушёл. Дверь закрылась с металлическим лязгом.

Харрингтон остался один на крыше, под чужими звёздами.

Ночь выдалась бессонной. Он лежал на койке, уставившись в потолок, и думал.

Коул был прав. Что-то происходило – что-то масштабное, системное. Не случайные сбои, не переутомление отдельных людей. Что-то, что меняло людей изнутри.

Но что? И как?

Он перебирал варианты, один за другим.

Химическое оружие? Возможно. Какой-нибудь агент в системе вентиляции, влияющий на поведение. Но почему только некоторые? И почему записи не фиксируют того, что он видел?

Массовый гипноз? Звучит как бред, но в армии он видел достаточно странного, чтобы не отметать ничего сходу. Только вот кто гипнотизёр? И зачем?

Эксперимент? Военные любят эксперименты на людях – история МК-Ультра тому доказательство. Может, кто-то в Пентагоне решил испытать новую технологию контроля сознания на персонале секретной базы?

Или… инопланетяне.

Он усмехнулся в темноте. Звучало как сюжет дешёвого фильма. Пришельцы, захватывающие тела. Вторжение похитителей тел. Классика жанра, которую он смотрел в детстве по телевизору в маленьком доме в Монтане.

Только вот сейчас это не казалось таким смешным.

«Они наблюдают».

Слова Мортона. Произнесённые чужим голосом, с чужой интонацией.

Кто – они?

Харрингтон встал, подошёл к столу. Включил ноутбук, вошёл в защищённую сеть базы. Начал искать.

Проект «Эгида» – официальные документы. Система противоракетной обороны, разработка DARPA, бюджет засекречен. Ничего необычного.

Отчёты об испытаниях – стандартная информация. Результаты в пределах нормы, несколько сбоев, устранённые неполадки. Ничего о сорока семи объектах.

Личные дела сотрудников – Мортон, Рейнольдс, Парк, Эндрюс. Нормальные люди с нормальными биографиями. Никаких красных флагов.

Он искал до рассвета, пока глаза не начали слезиться от усталости. Ничего. База данных была чистой – слишком чистой.

В шесть утра он принял душ, побрился, выпил три чашки кофе. Посмотрел на себя в зеркало: осунувшееся лицо, красные глаза, морщины, которых раньше не замечал.

Ты стареешь, Джим. И, возможно, сходишь с ума.

В шесть сорок пять он вышел из жилого блока и направился к восточному периметру. Утро было холодным – термометр показывал минус два. Дыхание вырывалось белыми облачками пара.

Ангар четырнадцать стоял на отшибе, у самого забора. Старое здание, построенное ещё в шестидесятых, когда база использовалась для ядерных испытаний. Сейчас здесь хранился всякий хлам – списанное оборудование, сломанная техника, ящики с запчастями, которые никому не нужны, но которые армия не умеет выбрасывать.

Коул уже ждал его внутри. Стоял у пыльного окна, глядя наружу.

– Утро, полковник.

– Утро.

Харрингтон огляделся. Полумрак, запах машинного масла и ржавчины. На стенах – плакаты времён холодной войны: «Будь бдителен!», «Враг не дремлет!». Ирония была почти болезненной.

– Что-нибудь новое? – спросил Коул.

– Нет. Искал всю ночь – ничего.

– У меня тоже пусто. – Коул отошёл от окна. – Разговаривал с парнями из взвода. Осторожно, не напрямую. Никто не понимает, что происходит, но все чувствуют – что-то не так.

– Сколько человек вы можете привлечь?

– Тех, кому доверяю? Человек десять-двенадцать. Остальные либо изменились, либо я не уверен.

– Негусто.

– Лучше, чем ничего.

Харрингтон сел на ящик с трафаретной надписью «Осторожно, хрупкое!». Усталость накатывала волнами – недосып брал своё.

– Нужен план, – сказал он. – Конкретный. Первое: понять масштаб проблемы. Сколько людей затронуто, в каких подразделениях.

– Согласен.

– Второе: выяснить причину. Что меняет людей. Химия, излучение, что-то ещё.

– Для этого нужны специалисты.

– Знаю. На базе есть медики, учёные. Вопрос – кому из них можно доверять.

Коул нахмурился.

– Врач из медблока, Эндрюс – вы сами сказали, что она странная.

– Да. А другие?

– Есть ещё Родригес из санчасти. Он новенький, приехал месяц назад. Вроде нормальный.

– Вроде?

– Я не могу ручаться за тех, кого плохо знаю, полковник. Но он не похож на… этих.

Харрингтон кивнул.

– Третье: связь с внешним миром. Узнать, что происходит за пределами базы. Моя жена в Рино говорит – там тоже странно.

– Чёрт.

– Да. Если это не локальная проблема…

– Тогда мы реально в заднице.

Они помолчали. Где-то снаружи взревел двигатель – грузовик, везущий что-то к складам.

– Капитан, – сказал Харрингтон, – я должен вас предупредить. То, что мы делаем, может быть расценено как заговор. Подрыв командной вертикали. Если нас поймают…

– Знаю. – Коул усмехнулся. – Меньше всего меня сейчас волнует трибунал.

– Почему?

– Потому что есть вещи страшнее трибунала. – Он посмотрел Харрингтону в глаза. – Я вырос в Детройте, в районе, где каждую ночь стреляли. Видел, как друзья подсаживались на дерьмо и переставали быть собой. Это… это то же самое. Только хуже. Наркота хотя бы делает людей несчастными. А эти – счастливы. Счастливы тем, что перестали быть людьми.

Харрингтон молчал. Слова Коула били в цель – он сам думал о том же.

– Моя дочь, – сказал он тихо. – Ей девятнадцать. Учится в Стэнфорде. Если это распространяется…

– Понимаю.

– Я не могу позволить… – Он не закончил.

– Не позволим.

Простое обещание. Наивное, может быть. Но в этот момент оно было единственным, за что можно было держаться.

Следующие несколько часов они составляли план. Харрингтон рисовал схемы на пыльном полу, Коул добавлял детали. К полудню у них было что-то, напоминающее стратегию.

Шаг первый: наблюдение. Составить список подозрительных, отслеживать их поведение, искать закономерности.

Шаг второй: вербовка. Осторожно выйти на людей, которым можно доверять. Формировать группу.

Шаг третий: разведка. Узнать, что происходит за пределами базы. Для этого – найти способ связаться с внешним миром без использования официальных каналов.

Шаг четвёртый: экспертиза. Привлечь специалиста, который сможет понять, что меняет людей. Медик, биолог, кто-нибудь с нужными знаниями.

Шаг пятый… Пятого шага пока не было. Они не знали, против чего борются. Не знали, можно ли это остановить. Не знали даже, есть ли враг – или это какой-то природный феномен, не имеющий злой воли.

– Слишком много неизвестных, – признал Харрингтон.

– Начнём с того, что знаем. – Коул встал и отряхнул форму. – Я вернусь к своим, начну смотреть внимательнее. Вы – займитесь своим проектом. Там ведь тоже есть странные?

– Мортон точно. Может, ещё кто-то.

– Вот и выясните.

Они договорились встретиться снова через два дня. Связь – через личные телефоны, зашифрованные сообщения. Кодовое слово в случае опасности – «погода».

Коул ушёл первым. Харрингтон подождал десять минут и вышел следом.

День тянулся медленно. Он вернулся в командный центр, провёл плановое совещание с командой «Эгиды», подписал стопку документов. Всё как обычно. Всё – притворство.

Он смотрел на своих людей и пытался понять: кто из них настоящий, а кто – нет?

Мортон сидел за консолью, работал над какими-то расчётами. Выглядел нормально. Отвечал на вопросы адекватно. Но время от времени его взгляд замирал на несколько секунд, словно он смотрел на что-то невидимое.

Лейтенант Чен казался прежним – нервный, торопливый, живой. Но был ли он таким на самом деле?

Сержант Вильямс на посту связи. Техник Браун у серверов. Программист Нгуен в углу за ноутбуком.

Любой из них мог быть… изменённым. Или все. Или никто.

Паранойя, подумал Харрингтон. Так начинается безумие – когда перестаёшь доверять всем вокруг.

Но как можно доверять, когда не знаешь, кто перед тобой?

Вечером он позвонил Саре. Разговор был коротким, неловким – как обычно.

– Всё хорошо? – спросил он.

– Да. – Её голос звучал странно. Или ему показалось? – Всё… нормально.

– Ты уверена?

– Джим, почему ты спрашиваешь?

– Просто… волнуюсь.

Пауза.

– Ты никогда раньше не волновался, – сказала она. – Что случилось?

Он не знал, что ответить. Не мог рассказать ей правду – не по телефону, не так. Да и какую правду? Что он видит призраков? Что подозревает вторжение инопланетян? Что боится за неё и за Эмили, потому что люди вокруг перестают быть собой?

– Ничего, – сказал он. – Просто много работы. Устал.

– Отдохни, – посоветовала она. – Ты не железный.

– Постараюсь.

– Джим…

– Да?

– Я… – Она замолчала. Потом: – Неважно. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Сара.

Он повесил трубку и долго сидел неподвижно, глядя на телефон.

Что она хотела сказать? «Я люблю тебя»? «Я скучаю»? Или что-то другое – что-то, чего он не хотел слышать?

Он набрал номер Эмили. Длинные гудки. Никто не ответил.

Написал сообщение: «Привет. Как дела? Как экзамен?»

Ответ пришёл через час: «Перенесли ещё раз. Всё ок».

Две фразы. Никаких эмоций. Типичная Эмили – или типичный симптом?

Он не мог знать наверняка. И это сводило с ума.

На следующий день Харрингтон начал наблюдать.

Он составил список из двенадцати человек, которые показались ему подозрительными. Мортон, Рейнольдс, Парк, Эндрюс – первые четверо. К ним добавились ещё восемь: техник из ночной смены, двое из охраны, офицер из административного отдела, три человека из столовой и уборщик, которого он застал за странным занятием – тот стоял в коридоре, уставившись на стену, минут пятнадцать.

Двенадцать человек. Из нескольких сотен на базе.

Или – верхушка айсберга?

Он следил за ними украдкой, стараясь не привлекать внимания. Записывал в блокнот: время, место, поведение.

Закономерности проявились быстро.

Все двенадцать имели похожие симптомы: замедленная реакция, периоды «отключения», ровный, безэмоциональный голос. И – самое странное – они, похоже, знали друг друга. Не в обычном смысле, а… иначе. Встречаясь в коридорах, они обменивались взглядами. Короткими, почти незаметными. Как будто приветствовали друг друга. Как будто принадлежали к одному клубу.

Или к одной сети.

На второй день наблюдений Харрингтон заметил ещё кое-что.

Он сидел в столовой, делая вид, что читает отчёт на планшете. На самом деле – смотрел на Рейнольдса и ещё одного офицера, лейтенанта Хорвата из снабжения. Они сидели за одним столом, друг напротив друга.

И снова – молчание. Снова – пристальные взгляды. Но на этот раз он заметил деталь, которую пропустил раньше.

Их зрачки.

Зрачки обоих были расширены. Неестественно расширены – почти во всю радужку. Как будто они находились в полной темноте, а не в ярко освещённом помещении.

Харрингтон почувствовал, как волосы на загривке встают дыбом.

Это не психологическое. Это физическое. Что-то буквально менялось в их телах.

Он вышел из столовой, стараясь идти спокойно. В коридоре достал телефон, набрал сообщение Коулу: «Нужен медик. Срочно».

Ответ пришёл через минуту: «Родригес. Санчасть. Сегодня в 20:00».

Санитар Родригес оказался невысоким мексиканцем лет тридцати, с добродушным лицом и нервными руками. Он смотрел на Харрингтона с плохо скрываемым страхом.

– Полковник, я не понимаю, зачем…

– Просто ответьте на вопросы, – перебил Харрингтон. Они сидели втроём в ангаре четырнадцать – он, Коул и Родригес. Было темно, только фонарик на столе давал слабый свет. – Вы замечали что-нибудь странное в последнее время?

Родригес переглянулся с Коулом. Тот кивнул: говори.

– Я… да. – Родригес облизнул губы. – Доктор Эндрюс. Она… не такая, как раньше.

– В каком смысле?

– Раньше она была нормальной. Строгой, но нормальной. Шутила иногда, жаловалась на бюрократию. А теперь… – Он замолчал.

– Теперь?

– Теперь она как машина. Приходит, делает работу, уходит. Не разговаривает, не улыбается. И… – он понизил голос, – она что-то делает по ночам.

Харрингтон подался вперёд.

– Что именно?

– Не знаю. Но я видел, как она выходит из медблока в два часа ночи и идёт куда-то. Несколько раз. Думал – может, пациент срочный. Но в журнале – ничего.

– Куда она ходит?

– Не знаю. Я не следил. – Родригес нервно потёр руки. – Слушайте, что вообще происходит? Капитан Коул сказал, что вы расследуете что-то, но…

– Вы нам доверяете? – спросил Харрингтон напрямую.

– Я… – Родригес посмотрел на Коула. – Да. Капитан нормальный. Вы – не знаю. Но если он говорит…

– Хорошо. – Харрингтон достал блокнот, показал список имён. – Эти люди – вы видели у них что-нибудь необычное? Физические симптомы?

Родригес просмотрел список. Его лицо побледнело.

– Мортон. Он приходил на прошлой неделе. Жаловался на головокружение.

– И?

– Я взял кровь на анализ. Стандартная процедура.

– Результаты?

– В том-то и дело. – Родригес сглотнул. – Анализ показал… аномалию. Какие-то микроорганизмы в крови. Я никогда такого не видел. Хотел показать Эндрюс, но она сказала – ошибка лаборатории, выбросить и забыть.

– Выбросить?

– Да. Сказала, что образец контаминирован. Но это не так – я соблюдал все протоколы.

Харрингтон и Коул переглянулись.

– У вас сохранились данные? – спросил Коул.

– Нет. Эндрюс забрала всё. Сказала, что уничтожит.

– Чёрт.

– Но… – Родригес замялся. – Я сделал копию. На всякий случай.

Харрингтон почувствовал, как сердце забилось быстрее.

– Где она?

– У меня. В личных вещах. Могу принести завтра.

– Принесите сегодня, – сказал Харрингтон. – Сейчас.

Родригес ушёл и вернулся через двадцать минут с флешкой. Харрингтон подключил её к своему ноутбуку.

На экране появились изображения – микрофотографии клеток крови. Обычные эритроциты, лейкоциты… и что-то ещё. Маленькие, продолговатые структуры, которые он никогда раньше не видел.

– Что это? – спросил Коул.

– Не знаю, – признался Родригес. – Похоже на бактерии, но форма неправильная. Слишком… регулярная. Как будто искусственная.

– Искусственная?

– Я не специалист. Нужен настоящий микробиолог.

Харрингтон смотрел на экран. Маленькие структуры в крови Мортона. Чужеродные. Неопознанные.

«Они наблюдают».

Теперь он знал – или думал, что знал, – кто «они». Не существа в небе. Не пришельцы на космических кораблях.

Что-то внутри. Что-то, что проникает в кровь и меняет людей.

– Нам нужен эксперт, – сказал он. – Кто-то, кто сможет разобраться в этом.

– Где мы его найдём? – спросил Коул. – Всем на базе доверять нельзя, а выходить наружу…

– Есть один человек, – медленно произнёс Харрингтон. – Доктор Елена Ривера. Вирусолог из CDC. Она работала с нами два года назад, на проекте биозащиты.

– Она не на базе?

– Нет. В Атланте. Но я могу связаться с ней через защищённый канал.

– Рискованно, – заметил Коул.

– Знаю. Но у нас нет выбора.

Они сидели в темноте ангара, трое заговорщиков на военной базе, которая, возможно, уже не принадлежала людям.

– Что мы делаем? – спросил Родригес. Его голос дрожал. – Я имею в виду – по-настоящему. Против чего мы боремся?

Харрингтон не ответил. Он смотрел на экран, на маленькие чужеродные структуры в человеческой крови.

Инопланетяне. Слово, которое он не решался произнести вслух.

Но теперь – какое другое объяснение могло быть?

– Мы боремся за то, чтобы остаться людьми, – сказал он наконец. – Это всё, что я знаю наверняка.

Коул кивнул. Родригес сглотнул.

Снаружи, над пустыней, светили равнодушные звёзды. Где-то среди них – может быть – были те, кто послал это. Те, кто начал вторжение, о котором никто не догадывался.

Вторжение без выстрелов. Без кораблей. Без войны.

Просто – тишина. Спокойствие. Люди, которые перестают быть собой.

Харрингтон закрыл ноутбук и встал.

– Завтра, – сказал он. – Связь с Риверой. Новые наблюдения. И… – он посмотрел на Коула и Родригеса, – будьте осторожны. Оба. Не знаем, как они отслеживают… незаражённых.

– Понял, – сказал Коул.

– Да, сэр, – пробормотал Родригес.

Они разошлись по одному, с интервалом в десять минут. Харрингтон вышел последним.

Ночь была холодной и ясной. Он поднял голову и посмотрел на небо.

Сорок семь объектов. Или сколько их там на самом деле?

Они наблюдают. Они ждут.

И они – здесь.

Глава 3: Старый друг

Вертолёт появился на горизонте в девять утра – чёрная точка на фоне безоблачного неба, быстро превращающаяся в силуэт «Блэкхока». Харрингтон стоял у окна своего кабинета и наблюдал, как машина заходит на посадку.

Незапланированный визит. Никаких предупреждений, никаких уведомлений по официальным каналам. Просто – вертолёт с опознавательными знаками Северного командования, садящийся на площадку у штаба.

Он знал этот почерк. Знал ещё до того, как увидел, кто выходит из кабины.

Генерал Роберт Маккензи. Четыре звезды, глава НОРАД и Северного командования США. Человек, который двадцать лет назад был его командиром в Боснии. Человек, которого он считал другом.

Маккензи шёл от вертолёта к зданию штаба – уверенной походкой человека, привыкшего к власти. Высокий, подтянутый, с коротко стриженными седыми волосами и загорелым лицом. Шестьдесят один год, но выглядел на пятьдесят. Всегда следил за собой, всегда был в форме. «Офицер должен выглядеть как офицер», – говорил он когда-то молодому капитану Харрингтону. – «Иначе какого чёрта солдаты будут за ним идти?»

За генералом следовали двое – адъютант и офицер охраны. Стандартная свита для человека его ранга.

Харрингтон отошёл от окна. Сердце билось чуть быстрее обычного.

Почему Маккензи здесь? Почему без предупреждения?

Ответ напрашивался сам собой. После событий последней недели – после его расследования, после встреч с Коулом и Родригесом – было бы наивно думать, что это совпадение.

Они знают.

Он отогнал эту мысль. Рано делать выводы. Маккензи мог приехать по сотне причин – проект «Эгида» был достаточно важен, чтобы привлекать внимание высшего командования. Может, просто инспекция. Может, новые директивы из Пентагона.

Может.

Телефон на столе зазвонил.

– Полковник Харрингтон, – раздался голос дежурного, – генерал Маккензи прибыл на базу. Просит вас присоединиться к нему в конференц-зале штаба.

– Понял. Буду через пять минут.

Он положил трубку и посмотрел на своё отражение в тёмном экране выключенного монитора. Усталое лицо, красные глаза, щетина, которую он забыл сбрить утром. Не лучший вид для встречи с четырёхзвёздным генералом.

Впрочем, Маккензи видел его и в худшем состоянии. В Фаллудже, после трёхдневного боя, когда они оба были покрыты пылью и кровью. В госпитале в Германии, когда Харрингтон лежал под капельницей после осколочного ранения. На похоронах общих друзей, которых было слишком много за эти годы.

Маккензи знал его. Настоящего.

Вопрос был в том, знал ли Харрингтон – настоящего Маккензи?

Конференц-зал располагался на втором этаже штаба – просторное помещение с длинным столом, проектором и портретами президентов на стенах. Когда Харрингтон вошёл, Маккензи уже сидел во главе стола, просматривая какие-то документы. Адъютант стоял у двери, офицер охраны – у окна.

– Джим! – Маккензи поднял голову и улыбнулся. Широкая, тёплая улыбка, которую Харрингтон помнил с девяностых. – Рад тебя видеть.

– Генерал. – Харрингтон пожал протянутую руку. Крепкое рукопожатие, как всегда. – Неожиданный визит.

– Знаю, знаю. Должен был предупредить. Но решил – какого чёрта, мы же друзья. Друзьям не нужны формальности.

Он жестом указал на стул рядом с собой. Харрингтон сел.

– Кофе? – Маккензи кивнул адъютанту. – Два кофе, лейтенант. Чёрный, без сахара. Джим до сих пор пьёт свой кофе как лошадиную мочу, я полагаю?

– Привычки не меняются.

– Это точно.

Адъютант вышел. Маккензи откинулся на спинку кресла и посмотрел на Харрингтона – внимательно, оценивающе.

– Ты паршиво выглядишь, Джим.

– Много работы.

– Вижу. – Маккензи побарабанил пальцами по столу. – «Эгида» забирает все силы, да?

– Проект сложный. Сроки жёсткие.

– Знаю. Читал отчёты. – Пауза. – И не только отчёты.

Харрингтон не ответил. Ждал.

– Слышал, у вас были проблемы на испытаниях, – продолжил Маккензи. Голос оставался дружелюбным, но что-то в нём изменилось. Едва уловимо. – Какие-то сбои в системе?

– Незначительные. Устранили.

– Незначительные? – Маккензи приподнял бровь. – Мне докладывали иначе.

– Кто докладывал?

– Не важно. Важно то, что ты, судя по всему, видел что-то необычное. И с тех пор задаёшь много вопросов.

Вот оно. Карты на стол.

Харрингтон сохранял спокойствие. Тридцать два года в армии научили его не показывать эмоций.

– Это моя работа, генерал. Задавать вопросы. Разбираться в проблемах.

– Разумеется. – Маккензи кивнул. – Но есть вопросы, которые лучше не задавать.

Дверь открылась, адъютант внёс поднос с кофе. Маккензи замолчал, дождался, пока лейтенант выйдет, и продолжил:

– Джим, мы знаем друг друга двадцать пять лет. Я был на твоей свадьбе. Ты был на моих похоронах. – Он усмехнулся мрачной шутке – после ранения в Ираке его однажды ошибочно объявили погибшим. – Так что я скажу тебе прямо, как друг. Перестань копать.

– Что?

– Ты слышал. Перестань копать. Прекрати расследование. Вернись к работе над «Эгидой» и забудь о том, что видел.

Харрингтон взял чашку кофе. Руки не дрожали – он проверил.

– И что я видел, по-твоему?

– Не знаю. И не хочу знать. – Маккензи отпил из своей чашки. – Есть вещи, Джим, которые выше нашего понимания. Выше нашей компетенции. Мы – солдаты. Наша работа – выполнять приказы и защищать страну. Не лезть в дела, которые нас не касаются.

– А эти дела – они нас не касаются?

– Нет.

– Даже если они угрожают людям? Моим людям?

Маккензи поставил чашку на стол. Медленно. Аккуратно.

– Никто не угрожает твоим людям, Джим. Никакой угрозы нет. Есть… – он подбирал слова, – …процесс. Эволюция, если хочешь. Что-то, что происходит независимо от нас.

– Эволюция?

– Называй как хочешь. Суть в том, что это неизбежно. И сопротивляться бессмысленно.

Харрингтон почувствовал холод в груди. Не страх – что-то глубже. Осознание.

Маккензи знал. Знал обо всём. И не просто знал – принимал.

– Роберт, – сказал он тихо, – что с тобой случилось?

Маккензи улыбнулся. Та же тёплая улыбка, те же морщинки в уголках глаз. Но глаза…

Харрингтон всмотрелся. Зрачки были нормальными – не расширенными, как у Рейнольдса и Парк. Но что-то в глубине этих глаз изменилось. Какая-то… пустота. Спокойствие, которого раньше не было.

– Со мной всё в порядке, – сказал Маккензи. – Лучше, чем когда-либо. Впервые за шестьдесят лет я чувствую… ясность. Понимание. Знаю, что нужно делать, и не сомневаюсь.

– И что нужно делать?

– Принять. – Маккензи наклонился вперёд. – Принять то, что приходит. Перестать бороться. Присоединиться.

– К чему присоединиться?

– К будущему, Джим. К единственному будущему, которое имеет смысл.

Они смотрели друг на друга через стол. Два старых солдата, два человека, которые когда-то доверяли друг другу жизнь.

Один из них – изменился.

– Ты сейчас звучишь как культист, – сказал Харрингтон. – Понимаешь это?

Маккензи рассмеялся. Искренне, почти радостно.

– Знаю! Я бы и сам так подумал, год назад. Решил бы, что меня накачали наркотой или промыли мозги. Но это не так. Это… – он провёл рукой по воздуху, подбирая слова, – …озарение. Открытие. Когда понимаешь, что всё, за что боролся всю жизнь – войны, конфликты, соперничество – было бессмысленно. Что есть другой путь.

– Какой путь?

– Единство. Связь. Конец одиночества.

Слово упало между ними, как камень в воду. Единство.

Харрингтон вспомнил слова Мортона: «Они наблюдают». Вспомнил данные Родригеса – микроорганизмы в крови. Вспомнил пустые глаза Эндрюс и синхронные движения Рейнольдса и Парк.

Единство. Сеть. Что-то, что связывает их всех.

– Роберт, – сказал он осторожно, – тебе нужна помощь. Медицинская помощь. Что бы с тобой ни произошло…

– Ничего не произошло, – перебил Маккензи. В его голосе впервые прозвучало раздражение. – Вернее, произошло – но не то, что ты думаешь. Я не болен, Джим. Я – здоров. Здоровее, чем когда-либо.

– Тогда почему ты говоришь как…

– Как кто? – Маккензи снова улыбнулся. Улыбка была неправильной – слишком ровной, слишком контролируемой. – Как человек, который нашёл ответы? Потому что я их нашёл. И хочу, чтобы ты тоже их нашёл.

Он встал и подошёл к окну. Посмотрел на пустыню, простиравшуюся до горизонта.

– Знаешь, что я больше всего ненавидел в этой работе? – спросил он, не оборачиваясь. – Решения. Каждый день – сотни решений. Каждое может стоить жизней. И ты никогда не уверен, правильно ли поступаешь. Сомнения, страх ошибки, ответственность… Это пожирает тебя изнутри.

– Это часть работы.

– Была. – Маккензи обернулся. – Теперь – нет. Теперь я знаю. Каждый раз, когда нужно принять решение, я знаю, что правильно. Не думаю, не сомневаюсь – знаю. И это… – он закрыл глаза на секунду, – …это свобода, Джим. Настоящая свобода.

– Это не свобода. Это… – Харрингтон запнулся. – Это контроль. Кто-то контролирует тебя.

– Никто меня не контролирует.

– Тогда откуда «знание»? Кто говорит тебе, что правильно?

Пауза. Долгая, неуютная.

– Все, – сказал Маккензи наконец. – Все, кто уже присоединился. Мы думаем вместе. Решаем вместе. Это не контроль, Джим. Это… демократия. Настоящая демократия, не та фикция, которой нас кормят политики.

Харрингтон почувствовал, как к горлу подступает тошнота. Не от страха – от понимания. Маккензи верил в то, что говорил. Искренне, полностью. Для него это было правдой.

И именно это делало ситуацию безнадёжной.

– Сколько вас? – спросил он.

– Что?

– Присоединившихся. Сколько?

Маккензи улыбнулся – загадочно, почти снисходительно.

– Достаточно. И с каждым днём – больше.

– В правительстве?

– Везде.

Слово повисло в воздухе. Везде. В армии, в спецслужбах, в Белом доме. Везде.

– Джим, – Маккензи вернулся к столу и сел напротив, – я приехал не угрожать тебе. Приехал как друг. Чтобы предложить выбор.

– Какой выбор?

– Присоединиться. Добровольно. Без принуждения, без насилия. Просто… открыться. Принять.

– А если я откажусь?

Маккензи вздохнул. Почти по-человечески.

– Тогда тебе станет труднее. – Он поднял руку, предупреждая возражение. – Я не говорю о физической угрозе. Никто не станет тебя арестовывать или убивать. Но… двери закроются. Карьера остановится. Люди перестанут тебе доверять. Ты окажешься один.

– Я и так один.

– Нет. – Маккензи покачал головой. – Ты ещё не знаешь, что такое настоящее одиночество. Но узнаешь. Если откажешься.

Они смотрели друг на друга. Старые друзья, разделённые чем-то большим, чем годы и расстояния.

– Мне нужно подумать, – сказал Харрингтон.

Это была ложь, и оба это знали. Но Маккензи кивнул.

– Конечно. Думай. Я буду здесь до завтрашнего утра. Если надумаешь – найдёшь меня в гостевых апартаментах.

Он встал и протянул руку. Харрингтон пожал её – машинально, по привычке.

– Джим, – сказал Маккензи тихо, – я не твой враг. Никто из нас не твой враг. Мы хотим тебе помочь. Хотим, чтобы ты был счастлив. По-настоящему счастлив, впервые в жизни.

– Я подумаю, – повторил Харрингтон.

Маккензи ушёл, забрав с собой адъютанта и охранника. Харрингтон остался в конференц-зале один.

Он сидел неподвижно, глядя на остывший кофе. В голове было пусто – как после контузии, когда мир ещё не успел вернуться в фокус.

Маккензи. Роберт Маккензи, четырёхзвёздный генерал, глава Северного командования. Человек, который контролировал противовоздушную оборону континента.

Заражённый.

Если Маккензи – часть этого, то кто ещё? Начальник штаба? Министр обороны? Президент?

Харрингтон встал и вышел из зала. Нужно было двигаться, делать что-то. Иначе – паника, а панику он не мог себе позволить.

В коридоре он столкнулся с лейтенантом Ченом из своей команды.

– Полковник! Вас искали.

– Кто?

– Капитан Мортон. Сказал, что срочно.

Мортон. Ещё один из «них».

– Где он?

– В командном центре.

Харрингтон кивнул и пошёл к лестнице. Каждый шаг давался с трудом – как будто ноги налились свинцом.

Что делать? Бежать? Куда? Они везде. Маккензи сказал – везде.

Драться? Как? Против кого? Против всех?

Или… подчиниться. Принять. Присоединиться.

Нет.

Он остановился на площадке между этажами. Схватился за перила, закрыл глаза.

Нет. Что бы ни случилось – нет. Он не станет одним из них. Не станет частью этой… сети. Этого «единства».

Он – Джеймс Харрингтон. Полковник армии США. Человек.

И он останется человеком. Даже если останется один.

Командный центр работал в обычном режиме. Операторы за консолями, мигающие экраны, гул серверов за стеной. Мортон стоял у главного терминала, что-то проверяя.

– Полковник! – Он обернулся с улыбкой. – Хотел доложить – мы исправили последние баги в алгоритме наведения. Теперь система должна работать стабильно.

Харрингтон смотрел на него. Мортон выглядел нормально – сосредоточенный, профессиональный. Никаких признаков той странности, что была в ночь испытаний.

Но это ничего не значило. Они научились притворяться.

– Хорошо, – сказал он. – Отчёт на моём столе к вечеру.

– Есть, сэр.

Харрингтон прошёл через зал к своему кабинету. Закрыл дверь, сел за стол.

Ноутбук лежал там, где он его оставил. Закрытый, в спящем режиме.

Или нет?

Он открыл крышку. Экран засветился, запрашивая пароль. Обычная процедура.

Но что-то было не так. Он не мог понять – что именно, но интуиция кричала: проверь.

Он ввёл пароль, вошёл в систему. Открыл журнал событий.

И замер.

Последняя активность – сорок минут назад. Пока он разговаривал с Маккензи в конференц-зале.

Кто-то использовал его компьютер. Кто-то скопировал файлы. Много файлов – рабочие документы, личную переписку, заметки о расследовании.

Всё.

Харрингтон откинулся на спинку кресла. В голове щёлкнуло – детали сложились в картину.

Маккензи не приехал «поговорить». Он приехал отвлечь. Пока генерал вёл свою проповедь о единстве и счастье, кто-то – адъютант? охранник? кто-то другой? – проник в кабинет и скачал всё, что было на компьютере.

Они знали о его расследовании. Теперь – знали всё.

Имена Коула и Родригеса. Записи наблюдений. Планы.

Все под угрозой.

Он схватил телефон, набрал номер Коула. Гудок, второй, третий…

– Да?

– Капитан, это Харрингтон. Нужно встретиться. Срочно.

– Что случилось?

– Не по телефону. Ангар четырнадцать. Через час.

– Понял.

Харрингтон отключился. Посмотрел на экран ноутбука – на список скопированных файлов, который издевательски мигал перед глазами.

Игра изменилась. Теперь они знали, что он знает. И знали, с кем он работает.

Нужно было действовать. Быстро.

Следующий час он провёл, уничтожая улики. Стёр все файлы с расследованием – не просто удалил, а перезаписал несколько раз специальной программой. Очистил историю браузера, журналы событий, временные файлы. Если они захотят восстановить данные – пусть попотеют.

Потом – записка для Коула. Не электронная – бумажная, написанная от руки. «Встреча компрометирована. Новая точка – старый ангар у южного периметра. Полночь».

Он спрятал записку в карман и вышел из кабинета.

База жила своей обычной жизнью. Люди ходили по коридорам, разговаривали, работали. Невозможно было понять, кто из них – настоящий, а кто – часть сети.

Может, половина. Может, больше.

Харрингтон шёл к выходу, стараясь выглядеть спокойным. Обычный рабочий день, обычные дела. Ничего особенного.

У входа в административный корпус он увидел Маккензи. Генерал стоял у машины, разговаривая с полковником Хейсом – командиром базы. Оба смеялись чему-то.

Хейс. Коул говорил – он тоже из «них».

Два генерала, спокойно беседующих на солнце. Как будто ничего не происходит. Как будто мир не рушится.

Маккензи заметил Харрингтона, махнул рукой.

– Джим! Присоединяйся!

Харрингтон покачал головой, указал на часы – мол, дела. Маккензи кивнул с понимающей улыбкой.

Понимающей. Всепрощающей. Улыбкой человека, который знает, что время на его стороне.

Харрингтон свернул за угол и почти бегом направился к жилому блоку.

В комнате он быстро собрал необходимое. Запасной телефон – «чистый», которым никогда не пользовался на базе. Наличные – несколько сотен долларов, которые держал на всякий случай. Пистолет – личный «Зиг Зауэр», подарок на пятидесятилетие.

Потом – самое важное. Флешка с данными Родригеса, которую он спрятал в тайнике под половицей. Единственное доказательство того, что происходит что-то реальное, а не плод его воображения.

Микроорганизмы в крови. Чужеродные структуры. Физическое свидетельство заражения.

Он положил флешку во внутренний карман куртки, застегнул на молнию.

Теперь – связаться с Коулом и Родригесом. Предупредить, что их раскрыли.

Но как? Их телефоны наверняка прослушиваются. Личный контакт – слишком рискован, если за ним следят.

Оставался один вариант. Опасный, но единственный.

Он вышел из комнаты и направился к казармам охраны.

Коула он нашёл на плацу – капитан проводил занятия с группой солдат. Рукопашный бой, судя по позам и движениям.

Харрингтон не стал подходить. Просто прошёл мимо, уронив записку на землю так, чтобы Коул мог её заметить.

Краем глаза он видел, как капитан прервал объяснение, наклонился поднять «случайно упавший» листок. Их глаза встретились на долю секунды.

Коул понял.

Дальше – Родригес. Санчасть располагалась в медицинском блоке, рядом с медблоком Эндрюс. Опасная территория.

Харрингтон решил не рисковать. Вместо этого он вернулся в свой кабинет и написал ещё одну записку – для Коула, с просьбой предупредить Родригеса.

Теперь – ждать.

До полуночи оставалось восемь часов.

Он провёл их, притворяясь, что работает. Сидел за компьютером, листал отчёты, отвечал на электронные письма. Обедал в столовой – один, за дальним столиком. Разговаривал с подчинёнными о технических деталях проекта.

Всё как обычно. Всё – фасад.

В девять вечера позвонила Сара.

– Джим, у тебя всё в порядке?

– Да. Почему?

– Не знаю. – Её голос звучал странно. Напряжённо. – Просто… чувствую что-то. Как будто ты в опасности.

Он сжал телефон.

– Со мной всё хорошо, Сара. Обычный рабочий день.

– Ты уверен? Можешь рассказать, если что-то не так. Я пойму.

– Ничего не происходит.

Пауза.

– Ладно. – Она не настаивала. Никогда не настаивала. – Береги себя.

– И ты.

Он отключился и уставился на телефон. Что это было? Интуиция? Или… что-то другое?

«В городе стало тихо», – сказала она несколько дней назад. Люди изменились.

Сара? Нет. Не может быть.

Но откуда тогда этот звонок? Откуда это странное «чувствую что-то»?

Он отогнал мысли. Нельзя думать об этом сейчас. Нужно сосредоточиться на ближайших часах.

В одиннадцать он вышел из кабинета. Прошёл по коридорам, кивая встречным – обычная вечерняя прогулка. На выходе из здания показал пропуск охраннику.

Охранник улыбнулся ему – нормальной, человеческой улыбкой.

Или нет?

Харрингтон не мог больше доверять никому.

Южный периметр базы был менее освещённым, чем другие участки. Старые ангары, построенные в пятидесятых, стояли тёмными громадами на фоне звёздного неба. Большинство из них не использовались уже десятилетия.

Он нашёл нужный ангар – номер семь, с проржавевшей табличкой и висящим на одной петле замком. Дверь скрипнула, когда он вошёл.

Внутри – темнота и запах пыли. Он достал фонарик, обвёл лучом помещение.

Пусто. Ящики, старое оборудование, паутина в углах.

И – голос из темноты:

– Полковник.

Харрингтон развернулся, хватаясь за пистолет.

– Спокойно. – Коул вышел из-за штабеля ящиков. – Это я.

Следом – Родригес, бледный и испуганный.

– Вы получили записку, – сказал Харрингтон.

– Получили. – Коул подошёл ближе. – Что случилось?

Харрингтон рассказал. О визите Маккензи, о разговоре, о сканировании компьютера. О том, что они теперь знают всё.

Когда он закончил, в ангаре повисла тишина.

– Чёрт, – выдохнул Родригес. – Мы в заднице.

– Возможно. – Коул выглядел спокойнее, чем Харрингтон ожидал. – Но не обязательно.

– Что ты имеешь в виду?

– Они знают о нас. Хорошо. Но они не арестовали нас. Не убили. Маккензи приехал уговаривать, а не угрожать. Значит – им что-то нужно.

– Что?

– Мы сами. – Коул пожал плечами. – Они хотят, чтобы мы присоединились. Добровольно. Не знаю почему, но для них это важно.

Харрингтон задумался. Коул был прав. Если бы «они» хотели просто устранить угрозу, это было бы легко. Несчастный случай, сердечный приступ, автокатастрофа. В армии такое случается.

Но они не сделали этого. Вместо этого – разговоры о единстве и счастье.

– Может, они не могут заразить нас насильно, – предположил он.

– В смысле?

– Мортон сказал – «присоединиться». Маккензи тоже. Может, заражение требует… согласия? Какого-то ментального состояния?

– Или физического контакта, – добавил Родригес. – Микроорганизмы должны как-то передаваться. Воздух? Вода? Прикосновение?

– Я пожал руку Маккензи, – сказал Харрингтон. – Дважды.

– И ничего?

– Пока – ничего. Чувствую себя нормально.

– Значит, не прикосновение. – Родригес потёр подбородок. – Или не только прикосновение. Нужно исследовать образец.

– Образец уничтожен. Эндрюс постаралась.

– Но у нас есть копия данных. – Харрингтон достал флешку. – Хотя бы фотографии. Если найти настоящего специалиста…

– Доктор Ривера, – вспомнил Коул. – Вы упоминали.

– Да. Но как с ней связаться? Все каналы под контролем.

Снова тишина. Потом Родригес сказал:

– У меня есть идея.

Оба повернулись к нему.

– Мой двоюродный брат. Он хакер. Живёт в Лас-Вегасе, работает на казино – защита от мошенников. Но в свободное время… – он замялся, – …занимается другими вещами.

– Какими другими?

– Лучше не спрашивайте. Но он может отправить сообщение так, что никто не отследит. Через Tor, через прокси, через что угодно.

Харрингтон обдумал идею. Рискованно – неизвестный человек, неизвестная лояльность. Но выбора не было.

– Хорошо, – сказал он. – Организуй встречу. Только не здесь и не по телефону.

– Как?

– Съезди к нему лично. Возьми выходной, придумай причину. Но будь осторожен – они могут следить.

Родригес кивнул.

– Ещё одно, – сказал Коул. – Нам нужно уходить с базы. Все трое. Пока они не решили, что уговоры бесполезны.

– И куда?

– Есть варианты. Мой бывший сержант-майор, Рой Дженкинс, живёт в горах Монтаны. Выживальщик, параноик, но надёжный. Если мир действительно летит к чертям – у него есть убежище.

Харрингтон вспомнил слова Маккензи: «Ты окажешься один». Генерал ошибся. Они не одни. Пока – не одни.

– Сколько людей мы можем взять с собой?

– Человек десять-двенадцать, – прикинул Коул. – Тех, кому я доверяю на сто процентов.

– Немного.

– Лучше, чем ничего.

Это стало их девизом за последние дни. Лучше, чем ничего.

Они проговорили ещё час – детали, планы, запасные варианты. Когда выходили из ангара, небо на востоке уже начинало сереть.

– Полковник, – сказал Коул перед тем, как они разошлись, – вы приняли решение?

– Какое?

– Продолжать. Несмотря ни на что.

Харрингтон посмотрел на восход – узкую полоску света над чёрными силуэтами гор.

– Я принял его двадцать лет назад, – сказал он. – Когда надел эту форму. Защищать страну и Конституцию от всех врагов – внешних и внутренних.

– Даже если враг – четырёхзвёздный генерал?

– Даже если враг – сам президент.

Коул кивнул. В полутьме его лицо было неразличимо, но Харрингтон почувствовал – капитан улыбается.

– Тогда вперёд, сэр. На войну.

Они разошлись – каждый своей дорогой, каждый со своей частью плана.

Харрингтон вернулся в свою комнату, когда солнце уже встало. Лёг на кровать, закрыл глаза. Сна не было – только мысли, бесконечные мысли.

Маккензи. Старый друг, ставший врагом. Или не врагом – чем-то хуже. Частью чего-то, что называет себя «единством».

«Конец одиночества», – сказал он. «Настоящая свобода».

Но какая это свобода, если ты больше не ты? Какое счастье, если оно навязано извне?

Харрингтон думал о Саре. О Эмили. Если это распространяется – а оно распространяется, Маккензи сказал «везде» – что будет с ними?

Он достал телефон, набрал номер дочери. Гудки, один за другим.

– Привет. – Голос Эмили, сонный и раздражённый. – Пап, ты в курсе, который час?

– Шесть утра в Калифорнии.

– Вот именно.

– Извини. Просто хотел услышать тебя.

Пауза. Когда она заговорила снова, раздражение исчезло – его сменило удивление.

– Ты в порядке?

– Да. Просто… думаю о тебе. О маме.

– Пап, что происходит? Ты странно себя ведёшь.

– Ничего. – Он заставил себя улыбнуться, хотя она не могла его видеть. – Соскучился, наверное.

– Соскучился? – Эмили хмыкнула. – Ты никогда не скучаешь. Ты работаешь.

– Может, я меняюсь.

– Ага, и свиньи летают.

Он рассмеялся – неожиданно для себя. Сарказм Эмили, её язвительность – это было так человечно. Так живо.

– Слушай, – сказал он, – если что-нибудь случится…

– Пап.

– Дай мне договорить. Если что-нибудь случится – с миром, с людьми вокруг – не доверяй никому. Даже маме. Даже мне.

– О чём ты говоришь?

– Обещай.

Долгое молчание. Потом:

– Ты меня пугаешь.

– Знаю. Но пообещай.

– Ладно. Обещаю. – Её голос дрогнул. – Пап, что происходит? Правда?

– Скоро узнаешь. – Он не мог сказать больше. Не по телефону, не так. – Просто… будь осторожна. Я тебя люблю.

Он повесил трубку прежде, чем она успела ответить. Может, это было жестоко. Но он не мог рисковать – не мог говорить больше, чем уже сказал.

За окном – если эту бойницу можно было назвать окном – светило утреннее солнце. Обычный день на секретной военной базе в пустыне Невада.

Обычный день в мире, который менялся навсегда.

Харрингтон закрыл глаза и позволил себе несколько часов сна. Завтра – много работы.

Завтра начинается война.

Глава 4: Информатор

Сообщение пришло в три часа ночи.

Харрингтон не спал – последние дни он вообще почти не спал, урывая по два-три часа между бесконечными совещаниями, наблюдениями и тайными встречами. Лежал на койке, уставившись в потолок, когда телефон – «чистый», который он держал для экстренной связи – тихо завибрировал на тумбочке.

Неизвестный номер. Текстовое сообщение.

Он открыл его и нахмурился.

Набор символов. Буквы, цифры, знаки препинания – бессмысленная каша на первый взгляд. Но Харрингтон провёл достаточно времени в разведке, чтобы узнать шифр, когда видел его.

Простая подстановка. Школьный уровень, если знаешь ключ.

Он не знал.

Минут двадцать он пытался расшифровать сообщение, перебирая стандартные варианты – дата, имя, номер части. Ничего не подходило.

Потом его осенило.

«Эгида».

Он подставил буквы названия проекта в качестве ключа – и текст превратился в осмысленные слова.

«Знаю, что вы ищете. Знаю, что нашли. Есть информация. Встреча – завтра, 22:00. Мотель "Пустынная звезда", комната 7. Лас-Вегас, Боулдер-хайвей, миля 12. Приходите один. Не доверяйте никому».

Харрингтон перечитал сообщение трижды.

Ловушка? Очевидный вариант. Они знают о его расследовании, знают, что он ищет ответы. Что может быть проще, чем заманить его в укромное место и… что? Убить? Заразить? Арестовать?

Но если это ловушка – зачем такие сложности? Маккензи мог просто отдать приказ. Полковника Харрингтона вызывают в Вашингтон для консультации. Или – несчастный случай на полигоне. Или – сердечный приступ во сне. Десятки способов, не требующих тайных встреч в придорожных мотелях.

Значит, это может быть настоящим. Кто-то, кто тоже знает. Кто-то, кто хочет помочь.

Или – кто-то, кто хочет использовать его для своих целей.

Харрингтон встал, подошёл к окну. За бетонной стеной коридора ничего не было видно, но он знал, что там – пустыня, звёзды, бесконечное небо.

Идти или нет?

Разумный ответ – нет. Слишком рискованно, слишком много неизвестных. Нужно сначала проверить источник, убедиться в его надёжности.

Но как проверить анонима? Как убедиться в надёжности того, кто скрывает своё имя?

Он думал о Коуле и Родригесе. Они были его командой – маленькой, ненадёжной, но единственной. Может, стоит рассказать им? Взять кого-то на подстраховку?

«Приходите один. Не доверяйте никому».

Если источник настоящий – он параноик. И, возможно, имеет на то причины.

Харрингтон принял решение.

Он пойдёт. Один.

Утро выдалось тяжёлым. Совещание по проекту «Эгида» – два часа обсуждения технических деталей с людьми, половина из которых, возможно, была заражена. Харрингтон сидел во главе стола, кивал, задавал вопросы, делал пометки в блокноте. Играл роль.

Мортон докладывал о результатах последних тестов. Система работала – на бумаге всё выглядело идеально. Никаких сбоев, никаких аномалий. Как будто той ночи никогда не было.

– Мы готовы к следующей фазе испытаний, – заключил Мортон. – Полномасштабный тест с реальными перехватчиками. Если всё пройдёт по плану – доложим в Пентагон о готовности.

– Хорошо, – сказал Харрингтон. – Назначайте дату.

Он смотрел на Мортона – на его спокойное лицо, уверенные движения, профессиональную манеру речи. Ничего странного. Ничего подозрительного.

Кроме того, что Харрингтон знал правду.

После совещания он вернулся в кабинет и начал готовиться.

Гражданская одежда – джинсы, клетчатая рубашка, кожаная куртка. Он не носил такое годами, пришлось искать в глубине шкафа. Одежда пахла нафталином и прошлой жизнью.

Пистолет – «Зиг Зауэр», заряженный, в наплечной кобуре под курткой. Запасная обойма в кармане.

Наличные – восемьсот долларов, всё, что у него было.

Документы – водительские права, кредитная карта на чужое имя (осталась с одной операции десятилетней давности, он так и не сдал её обратно в контору).

«Чистый» телефон. Фонарик. Нож.

Он посмотрел на себя в зеркало. Усталый мужчина средних лет в гражданке. Можно принять за торговца или страхового агента. Никто не узнает полковника Харрингтона.

В пять вечера он вышел из жилого блока и направился к парковке. Его служебная машина – армейский «Хамви» – привлекала бы слишком много внимания. Вместо этого он взял один из гражданских автомобилей, которые использовались для поездок в город, – неприметный серый «Форд Таурус».

Охранник у ворот проверил документы, кивнул, поднял шлагбаум. Обычная процедура, обычный вечер.

Харрингтон выехал на шоссе и взял курс на юг.

До Лас-Вегаса – около восьмидесяти миль. Полтора часа езды, если не торопиться.

Он не торопился.

Пустыня проплывала за окном – бесконечные пространства песка и камня, редкие кактусы, далёкие силуэты гор. Солнце садилось, окрашивая небо в оранжевые и красные тона. Красиво. Он давно не замечал красоты – некогда было.

По дороге он думал.

Кто мог отправить сообщение? Кто знает о проекте «Эгида» достаточно, чтобы использовать его название как ключ шифра? Кто знает о его расследовании?

Вариантов было немного.

Кто-то из своих – Коул, Родригес, может, кто-то ещё из незаражённых. Но зачем им такая секретность? Они могли просто подойти и поговорить.

Кто-то из «них» – заражённых. Провокация, ловушка. Но, опять же, слишком сложно. У них были способы проще.

Кто-то третий. Кто-то, кто знает больше, чем он. Кто-то извне.

Этот вариант казался наиболее вероятным. И наиболее опасным.

Лас-Вегас встретил его морем огней. Даже в будний вечер город сиял и переливался – казино, отели, рекламные щиты. Город греха, город развлечений, город, который никогда не спит.

Харрингтон свернул с главной трассы на Боулдер-хайвей – длинную дорогу, ведущую на восток, к озеру Мид и дальше, к плотине Гувера. Здесь было темнее, тише. Мотели, заправки, круглосуточные закусочные. Изнанка Вегаса, которую туристы не видят.

Мотель «Пустынная звезда» он нашёл без труда – облезлая неоновая вывеска, половина букв не горела. Одноэтажное здание с рядом дверей, выходящих прямо на парковку. Классический придорожный мотель из фильмов пятидесятых, только постаревший на семьдесят лет.

На парковке стояло три машины – пикап с техасскими номерами, древний «Кадиллак» и минивэн, покрытый дорожной пылью. Харрингтон припарковался в дальнем углу, заглушил двигатель.

Девять сорок пять. Пятнадцать минут до встречи.

Он сидел в машине, наблюдая. Окна номеров были тёмными – только в одном, в дальнем конце здания, пробивался слабый свет сквозь задёрнутые шторы. Номер семь?

Людей не было видно. Тишина, нарушаемая только отдалённым гулом шоссе.

В девять пятьдесят он вышел из машины.

Воздух был холодным – пустыня остывала быстро после захода солнца. Харрингтон застегнул куртку, проверил пистолет под мышкой и пошёл к номеру семь.

Дверь была обычной – дешёвое дерево, облупившаяся краска, латунная цифра «7» на ржавом гвозде. Он постучал – три раза, как было принято в армии.

Тишина.

Потом – голос изнутри, женский, низкий:

– Кто?

– Тот, кого вы пригласили.

Пауза. Звук отодвигаемой цепочки. Дверь приоткрылась на несколько дюймов – ровно настолько, чтобы он увидел фрагмент лица в щели.

Азиатские черты. Тёмные глаза, внимательные, настороженные. Возраст – сорок, может, сорок пять.

– Вы один?

– Да.

– Оружие?

Он не стал врать.

– Пистолет. Наплечная кобура.

– Снимите. Положите на землю. Отойдите на три шага.

Харрингтон помедлил. Это было против всех правил – отдавать оружие незнакомцу в незнакомом месте. Но если он хотел узнать, что эта женщина знает…

Он снял кобуру, положил её у двери. Отступил на три шага.

Дверь открылась шире. Женщина – невысокая, худощавая, в чёрной водолазке и джинсах – быстро подобрала пистолет, проверила магазин.

– Чисто, – сказала она, как будто говорила сама с собой. – Входите.

Номер был маленьким и грязным – продавленная кровать, колченогий стол, телевизор, который наверняка не работал с девяностых. На столе – ноутбук, несколько внешних жёстких дисков, путаница проводов. На кровати – раскрытый чемодан с одеждой и ещё какими-то вещами, которые Харрингтон не успел рассмотреть.

Женщина закрыла дверь, заперла на два замка и цепочку. Положила его пистолет на стол – в пределах своей досягаемости, не его.

– Садитесь. – Она указала на единственный стул. – И давайте сразу договоримся: никаких имён, никаких званий, никаких лишних вопросов. Я расскажу то, что знаю. Вы послушаете. Потом – решите, что с этим делать.

Харрингтон сел.

– Кто вы?

– Я же сказала – никаких имён.

– Тогда как мне к вам обращаться?

Она усмехнулась – коротко, без веселья.

– Можете звать меня Чэнь. Это не моё настоящее имя, но сойдёт.

– Хорошо, Чэнь. Откуда вы знаете обо мне?

– Я знаю о многих. – Она села на край кровати, скрестив руки на груди. – Это была моя работа. Знать.

– Работа?

– АНБ. Отдел криптоанализа. Восемнадцать лет. – Она произнесла это ровным голосом, без гордости и без горечи. – Пока не узнала то, что не должна была знать.

Харрингтон подался вперёд.

– Что вы узнали?

Чэнь посмотрела на него – долгим, оценивающим взглядом. Потом встала, подошла к столу, открыла ноутбук.

– Вы слышали о «Протоколе Рассвет»?

Название ничего ему не говорило. Он покачал головой.

– Неудивительно. Уровень секретности – выше «Космик топ сикрет». Доступ – меньше пятидесяти человек во всём мире. Или так было до недавнего времени.

– Что это за протокол?

Чэнь повернула ноутбук экраном к нему. На экране – сканы документов. Размытые печати, неразборчивые подписи, текст на английском языке.

– Соглашение между правительствами G20 и внеземной цивилизацией. Подписано в 2021 году.

Харрингтон замер.

– Что?

– Вы слышали.

– Это… – Он не нашёл слов.

– Безумие? Бред? Теория заговора? – Чэнь пожала плечами. – Я тоже так думала. Когда впервые наткнулась на эти файлы. Решила, что это чья-то шутка или дезинформация. Но потом…

Она перелистнула страницу. Новый документ – таблицы, графики, диаграммы.

– Я начала проверять. И чем больше проверяла, тем больше находила.

Харрингтон смотрел на экран, пытаясь осмыслить увиденное. Документы выглядели настоящими – официальные бланки, правильные коды классификации, стандартное форматирование. Но содержание…

«Соглашение о сотрудничестве между правительством Соединённых Штатов Америки и представителями цивилизации, именуемой далее "Единство"…»

– Единство, – прошептал он.

Чэнь кивнула.

– Так они себя называют. Или так мы их называем – точнее не скажу. Коммуникация с ними… нетривиальна.

– Что в соглашении?

– Если вкратце? – Она вернулась к кровати, села. – Они предложили технологии. Термоядерный синтез, лекарство от рака, продление жизни. Вещи, о которых человечество мечтало столетиями. Взамен – разрешение на «гармонизацию».

– Гармонизацию?

– Их слово. Означает… интеграцию человечества в их сеть. Постепенную, добровольную на первом этапе. Они обещали, что никого не будут принуждать. Что люди сами захотят присоединиться, когда увидят преимущества.

Харрингтон вспомнил слова Маккензи. «Конец одиночества. Настоящая свобода». Всё сходилось.

– И правительства согласились?

– Не все. Но большинство. – Чэнь скривилась. – Знаете, что самое смешное? Они даже не особо спорили. Когда увидели, что Единство может дать – согласились за несколько месяцев. Все эти политики, генералы, президенты… Им показали бессмертие, и они продали человечество, не торгуясь.

– Но это… – Харрингтон запнулся. – Это невозможно скрыть. Такие переговоры, такие решения – тысячи людей должны были знать.

– И знают. – Чэнь подняла бровь. – Вы думаете, почему некоторые ваши коллеги ведут себя странно?

Картина складывалась – медленно, болезненно, как собирается пазл из острых осколков стекла.

– Первыми гармонизировали тех, кто принимает решения, – продолжила Чэнь. – Политиков, военных, разведчиков. Людей, которые могли помешать. А когда их стало достаточно много – начали расширять круг. Постепенно, осторожно. Чтобы не вызвать паники.

– Как происходит заражение?

– Заражение? – Она хмыкнула. – Они называют это «пробуждением». Но да, механизм похож на инфекцию. Микроорганизмы – споры, если точнее. Попадают в организм через дыхательные пути. Инкубационный период – от двух до четырёх недель. Потом… вы уже видели, что потом.

Харрингтон думал о данных Родригеса. Микроорганизмы в крови Мортона. Странные структуры, похожие на бактерии.

– Как они распространяются? Споры?

– По-разному. Вентиляционные системы – самый эффективный способ. Но также вода, пища, прямой контакт с заражённым на поздней стадии. – Чэнь встала, подошла к окну, чуть отодвинула штору. – Вы не замечали, что последний год воздух в крупных городах стал… чище? Меньше смога, меньше пыли?

– Я был на базе. Не в городах.

– А если бы были – заметили бы. Они добавляют споры в системы очистки воздуха. Официально – какие-то «наночастицы для улучшения экологии». На самом деле – семена гармонизации.

Харрингтон почувствовал, как по спине бежит холодок. Это было слишком. Слишком масштабно, слишком невероятно.

– У вас есть доказательства? Кроме этих документов?

Чэнь обернулась.

– Вы мне не верите.

– Я… – Он замялся. – Это звучит как параноидальный бред. Инопланетяне, заговор правительств, споры в воздухе. Классическая теория заговора.

– Конечно. – Она улыбнулась – неожиданно, почти тепло. – Я бы тоже не поверила. На вашем месте. Но вы ведь уже видели достаточно, чтобы сомневаться в официальной версии реальности?

Он не ответил. Не нужно было.

– Полковник Харрингтон. – Чэнь произнесла его имя впервые, и он вздрогнул. – Да, я знаю, кто вы. Знаю о проекте «Эгида». Знаю, что вы видели на испытаниях – сорок семь объектов в стратосфере. Знаю, что ваши люди начали меняться. Я не пришла сюда, чтобы убедить вас в чём-то. Пришла, чтобы дать информацию. Что вы с ней сделаете – ваш выбор.

– Откуда вы всё это знаете?

– Я же сказала – это была моя работа. – Она вернулась к ноутбуку, открыла новый файл. – И я сохранила кое-какие… возможности.

На экране появились новые документы. Фотографии – размытые, как будто снятые скрытой камерой. Люди в деловых костюмах за столом переговоров. Один из них… Харрингтон узнал его. Бывший госсекретарь. Рядом – кто-то из генералитета, лицо было знакомым, но он не мог вспомнить имя.

А напротив них – фигура, которая заставила его похолодеть.

Человек. Вроде бы. Правильные пропорции, костюм, галстук. Но что-то в нём было неправильным. Слишком идеальная симметрия лица. Слишком неподвижные глаза. Как восковая фигура, оживлённая неизвестным механизмом.

– Это их представитель, – сказала Чэнь. – Эмиссар, как они его называют. Он может принимать любой облик, но обычно выглядит так – среднестатистический мужчина средних лет. Ничего запоминающегося. Идеальная маскировка.

– Вы его видели?

– Нет. Только фотографии. И записи переговоров – часть из них.

– Можно послушать?

Чэнь помедлила.

– Можно. Но предупреждаю – это… тяжело. Их способ общения… не совсем человеческий.

Она запустила аудиофайл. Из динамиков ноутбука донёсся голос – мужской, приятный, абсолютно обычный.

«…понимаем ваши опасения. Они естественны для вида, который так долго был одинок. Но мы предлагаем не порабощение – мы предлагаем освобождение. Конец страданиям, конец конфликтам, конец смерти как мы её знаем…»

Второй голос – женский, нервный:

«И что мы теряем взамен?»

Пауза. Долгая, неуютная.

«Иллюзию индивидуальности. Но разве это потеря? Индивидуальность – источник одиночества. Каждый из вас – остров, отрезанный от других. Мы предлагаем мост. Соединение. Единство».

«А если мы откажемся?»

Снова пауза.

«Вы не откажетесь. Никто не отказывается. Когда вы поймёте, что мы предлагаем – вы сами захотите присоединиться. Это неизбежно. Вопрос только во времени».

Запись закончилась. В комнате повисла тишина.

Харрингтон сидел неподвижно, глядя на чёрный экран аудиоплеера. Голос был обычным – приятный баритон, чёткая дикция. Но от него веяло чем-то… чуждым. Как будто слова были переведены с языка, у которого нет человеческих эквивалентов.

– Когда это было записано? – спросил он.

– 2020 год. За год до подписания соглашения. Первые переговоры.

– И с тех пор…

– С тех пор процесс идёт. Медленно, но неуклонно. – Чэнь закрыла ноутбук. – По моим оценкам, на данный момент гармонизировано от пяти до десяти процентов населения США. В основном – в крупных городах, в структурах власти. Через год-два – будет тридцать-сорок процентов. Через пять – большинство.

– И никто не сопротивляется?

– Почему же? Сопротивляются. – Она горько усмехнулась. – Я, например. И ещё несколько сотен человек по всей стране. Может, несколько тысяч. Мы называем себя «бодрствующими» – дурацкое название, но другого не придумали.

– Что вы делаете?

– Собираем информацию. Ищем друг друга. Пытаемся понять, как остановить это. – Она развела руками. – Пока – без особых успехов.

Харрингтон встал, прошёлся по тесной комнате. Три шага в одну сторону, три – в другую. Мысли метались в голове, как потревоженные осы.

– Допустим, я вам верю, – сказал он медленно. – Допустим, всё это правда. Инопланетяне, соглашение, споры. Что вы хотите от меня?

Чэнь смотрела на него спокойно.

– Проверить. Своими глазами.

– Как?

– У вас есть доступ к медицинскому оборудованию. Возьмите образцы крови у своих людей – у тех, кто кажется вам странным. Проанализируйте на нетипичные микроорганизмы. Если я права – вы найдёте споры.

– А если не найду?

– Тогда я параноик. И вы можете забыть всё, что услышали сегодня. – Она пожала плечами. – Но вы найдёте. Я уверена.

Харрингтон остановился у окна. Сквозь щель в шторах виднелась пустая парковка, силуэты машин в темноте.

Он думал о данных Родригеса. О микроорганизмах в крови Мортона. Он уже знал, что найдёт, если проведёт анализ.

Но сказать об этом Чэнь?

– Почему вы связались со мной? – спросил он, не оборачиваясь. – Из всех людей – почему я?

– Потому что вы – редкость, полковник. Человек на важной позиции, который ещё не гармонизирован. И который задаёт вопросы. – Чэнь помолчала. – И потому что у вас есть ресурсы. Проект «Эгида» – это не просто противоракетная система, я права?

Он обернулся.

– Что вы знаете об «Эгиде»?

– Достаточно. – Её взгляд был острым, проницательным. – Знаю, что официальная версия – прикрытие. Знаю, что на самом деле система разрабатывалась для обнаружения и отслеживания объектов Единства. Кто-то в Пентагоне – ещё до соглашения – понял, что происходит, и начал готовиться.

– Кто?

– Не знаю. Мои источники не дотягиваются так глубоко. Но этот человек – или эти люди – всё ещё там. Среди тех, кто подписал соглашение, есть те, кто не согласен. Кто ждёт момента.

Это было новой информацией. Сопротивление внутри системы – не только одиночки вроде него и Коула.

– Как мне их найти?

– Не знаю. – Чэнь покачала головой. – Они глубоко законспирированы. Но если вы докажете свою полезность… возможно, они сами вас найдут.

– Докажу полезность как?

– Начните с базы. Выявите заражённых, изолируйте их. Создайте очаг сопротивления. – Она встала, подошла к столу, достала из сумки тонкую папку. – Здесь – всё, что я смогла собрать. Копии документов, схемы распространения, списки подозреваемых. Это поможет вам начать.

Харрингтон взял папку. Тонкая, но увесистая. Сколько там страниц – сотня? Две?

– Зачем вы это делаете? – спросил он. – Рискуете жизнью ради… чего?

Чэнь долго молчала. Когда заговорила, её голос был тише, глуше.

– У меня была семья. Муж, дочь. Три года назад они… изменились. Не знаю как, не знаю когда. Просто однажды я пришла домой и поняла – это не они. Оболочки те же, но внутри…

Она не закончила. Не нужно было.

– Я пыталась их вернуть. Врачи, психологи, даже экзорцист – смешно, да? Ничего не помогло. Они говорили, что со мной что-то не так. Что я параноик. Что мне нужна помощь. – Её голос стал жёстче. – А потом они пришли за мной. Не буквально – документы. Увольнение, обвинения в утечке секретных данных, ордер на арест. Мне пришлось бежать.

– Мне жаль.

– Не надо. – Она подняла руку. – Я не рассказываю это для сочувствия. Рассказываю, чтобы вы поняли – это личное. Для меня. Я не остановлюсь, пока не найду способ вернуть их. Или… – она запнулась, – …или пока не пойму, что вернуть невозможно.

Харрингтон положил папку на стол. Посмотрел на женщину перед собой – усталую, измотанную, но не сломленную.

– Как с вами связаться? – спросил он.

– Никак. Связь – односторонняя. Я найду вас, когда будет нужно.

– Это неудобно.

– Это безопасно. – Она подошла к столу, взяла его пистолет, протянула рукоятью вперёд. – Возьмите. И уходите первым. Я подожду час, потом исчезну.

Харрингтон забрал оружие, вернул в кобуру. Взял папку, спрятал под куртку.

– Одно последнее, – сказал он уже у двери. – Вы говорите о сопротивлении. О людях, которые борются. Но против чего конкретно? Если они предлагают бессмертие, конец страданиям – почему это плохо?

Чэнь посмотрела на него – долгим, тяжёлым взглядом.

– Потому что это ложь, полковник. Не бессмертие – растворение. Не конец страданиям – конец всему. Когда вы становитесь частью Единства, вы перестаёте быть собой. Ваши мысли, чувства, воспоминания – всё это растворяется в общем потоке. Остаётся только… функция. Узел в сети. Без имени, без прошлого, без будущего.

– Но они выглядят… счастливыми.

– Выглядят. – Она горько улыбнулась. – Компьютер тоже может выглядеть счастливым, если его запрограммировать правильно. Это не счастье. Это – симуляция.

Она открыла дверь, выглянула наружу. Пусто, тихо.

– Идите. И… удачи, полковник. Она вам понадобится.

Харрингтон вышел в ночь.

Обратная дорога показалась длиннее. Он ехал медленно, обдумывая услышанное. Папка лежала на соседнем сиденье – тонкая, невзрачная, но он чувствовал её тяжесть, как будто она была сделана из свинца.

Протокол Рассвет. Соглашение с инопланетянами. Гармонизация человечества.

Звучало как сюжет дешёвого триллера. Но он видел глаза Мортона в ту ночь. Видел синхронные движения Рейнольдса и Парк. Слышал слова Маккензи о единстве и свободе.

И у него были данные Родригеса. Микроорганизмы в крови. Доказательство, которого он даже не искал.

Чэнь была права. Он знал это ещё до встречи с ней. Просто не хотел признавать.

Около полуночи он остановился на обочине – где-то на полпути между Вегасом и базой. Вышел из машины, закурил.

Небо было ясным, усыпанным звёздами. Миллиарды огней, миллиарды миров. Где-то там – Единство. Цивилизация, которая решила поглотить человечество.

Почему?

Чэнь не знала. Или не сказала. Но Харрингтон не мог перестать думать об этом.

Зачем им люди? Ресурсы? Рабочая сила? Или что-то другое – что-то, чего он не понимал?

«Вы не откажетесь. Никто не отказывается».

Слова из записи. Сказанные с абсолютной уверенностью. Как будто они знали что-то о людях, чего сами люди не знали.

Он докурил, сел обратно в машину.

До базы оставалось сорок миль. До рассвета – несколько часов.

Он вернулся около трёх ночи. Припарковал машину, прошёл через КПП – охранник даже не взглянул на документы, только кивнул. Свой человек, обычная ночь.

В комнате он открыл папку и начал читать.

Документы были настоящими – или очень хорошей подделкой. Соглашения, протоколы, служебные записки. История контакта человечества с Единством – начиная с 2019 года, когда первые сигналы были засечены радиотелескопом в Аресибо.

Первый контакт – январь 2020. Не физический, а через передачу данных. Единство отправило пакет информации – математические константы, физические законы, доказательство разумности. Классический сценарий первого контакта, описанный в сотнях научно-фантастических книг.

Потом – переговоры. Секретные, на высшем уровне. США, Китай, Россия, Евросоюз – все крупные игроки. Единство предлагало технологии, знания, решения проблем, которые человечество не могло решить само. Взамен – только одно: разрешение на «гармонизацию».

Соглашение подписали в августе 2021. Через год после пандемии, когда мир был измотан и напуган. Идеальный момент.

Харрингтон читал и читал. Списки заражённых – тысячи имён, многие из которых он знал. Политики, военные, бизнесмены, учёные. Люди, принимающие решения.

Схемы распространения – города, где концентрация спор была наиболее высокой. Нью-Йорк, Лос-Анджелес, Вашингтон. И – что заставило его похолодеть – Рино.

Рино. Где жила его семья.

«В городе стало тихо», – сказала Сара.

Он отложил папку и закрыл глаза. Сара. Эмили. Если они уже заражены…

Нет. Он не мог думать об этом сейчас. Нужно сосредоточиться на том, что можно сделать. На базе. На своих людях.

Он открыл глаза и продолжил читать.

Под утро он дошёл до раздела о противодействии. Чэнь – или её источники – собрали информацию о тех, кто сопротивлялся. Разрозненные группы, одиночки, несколько организованных ячеек. Все – под постоянным давлением, все – в бегах или под прикрытием.

Но были и обнадёживающие данные. Споры действовали не на всех. Около пяти процентов населения имели естественный иммунитет – какая-то генетическая особенность, которую Единство не могло преодолеть. Эти люди не заражались, даже находясь в эпицентре распространения.

Пять процентов. Шестнадцать миллионов человек в США. Потенциальная армия сопротивления.

Если их найти. Если их организовать.

Харрингтон закрыл папку и спрятал её в тайник под половицей – рядом с флешкой Родригеса.

За окном светало. Новый день, новые решения.

Он знал, что нужно делать.

Первый шаг – проверить своих людей. Всех, кого возможно. Анализ крови, поиск спор. Выявить заражённых, изолировать незаражённых.

Второй шаг – связаться с Коулом и Родригесом. Рассказать о том, что узнал. Расширить круг.

Третий шаг – найти экспертов. Людей, которые могут изучить споры, понять, как они работают. Может быть, найти способ их нейтрализовать.

Четвёртый шаг…

Четвёртого шага пока не было. Но он появится. Шаг за шагом, день за днём.

Война началась. Тихая война, о которой большинство людей даже не подозревало.

Но Харрингтон подозревал. И он не собирался сдаваться.

Он достал телефон, набрал сообщение Коулу: «Встреча. Срочно. Обычное место, обычное время».

Ответ пришёл через минуту: «Понял».

Харрингтон положил телефон и позволил себе несколько часов сна.

Ему снились звёзды – холодные, далёкие, равнодушные. И голос из пустоты, произносящий снова и снова:

«Вы не откажетесь. Никто не отказывается».

Он проснулся с криком на губах – но крика не было. Только тишина, только серый потолок над головой, только бетонные стены вокруг.

И папка под половицей. Доказательство того, что кошмар – реален.

Встреча с Коулом и Родригесом состоялась вечером, в том же ангаре на южном периметре. Харрингтон рассказал им всё – о сообщении, о Чэнь, о документах, о Протоколе Рассвет.

Когда он закончил, в ангаре повисла тишина.

– Чёрт, – выдохнул Коул наконец. – Я знал, что всё плохо. Но не настолько.

Родригес молчал. Его лицо было бледным, руки – сжаты в кулаки.

– Данные, которые ты нашёл, – сказал ему Харрингтон. – Микроорганизмы в крови Мортона. Это они. Споры.

– Я… – Родригес сглотнул. – Я не знал. Думал – какая-то инфекция, вирус. Не это.

– Теперь знаешь.

– Что мы будем делать? – спросил Коул. – Полковник, если это правда – мы ни черта не можем против них. Несколько человек против… всего мира?

– Не всего мира. – Харрингтон достал папку, положил на ящик перед ними. – Пять процентов населения имеют иммунитет. Не заражаются. И есть другие – те, кто уже сопротивляется. Сеть, которую Чэнь называет «бодрствующими».

– Сеть? – Коул скептически приподнял бровь. – И как нам в неё попасть?

– Пока – никак. Связь односторонняя. Но если мы докажем свою… полезность… они нас найдут.

– Полезность. – Родригес вцепился в это слово. – Как?

– Начнём с базы. – Харрингтон открыл папку, показал список. – Проверим всех, кого сможем. Анализ крови – ищем споры. Выявляем заражённых. Изолируем незаражённых.

– Это… – Коул покачал головой. – Это будет непросто. Как мы объясним массовый анализ крови?

– Объясним как медосмотр. Плановый. Родригес – ты можешь организовать?

– Я… попробую. Но Эндрюс будет против. Она контролирует медблок.

– Значит, нужно обойти Эндрюс. – Харрингтон задумался. – Есть другие врачи на базе?

– Военный хирург, доктор Патель. Он в госпитале Неллис, не на нашем объекте. Но я могу связаться с ним.

– Сделай это. Найди предлог – учения, подготовка к развёртыванию, что угодно. Нам нужен человек, который возьмёт анализы без вопросов.

Коул встал, прошёлся по ангару.

– Полковник, а если всё это – дезинформация? Если эта Чэнь работает на них?

– Тогда мы попались на крючок. – Харрингтон пожал плечами. – Но у нас уже есть данные Родригеса. Независимые данные, которые подтверждают то, что она говорит.

– Чёртова логика. – Коул остановился, посмотрел в потолок. – Чёртова, железная логика.

– Есть другие варианты?

– Нет.

– Тогда действуем.

Они разошлись с конкретными задачами. Родригес – связь с Пателем и организация медосмотра. Коул – наблюдение за подозрительными, расширение списка. Харрингтон – работа с документами Чэнь, поиск полезной информации.

И – попытка связаться с Риверой. Вирусологом из CDC, которая могла бы разобраться в природе спор.

Это было рискованно. Ривера была гражданской, без допуска, без связей с военными. Но у неё были знания, которых не было больше ни у кого из их круга.

Риск стоил того.

Следующие дни слились в один бесконечный марафон.

Харрингтон работал – или делал вид, что работает – над проектом «Эгида». Присутствовал на совещаниях, подписывал отчёты, отдавал распоряжения. Всё как обычно, всё – фасад.

По ночам – читал документы Чэнь. Десятки страниц, сотни имён, тысячи фактов. Картина проступала – медленно, но неумолимо. Масштаб заражения, скорость распространения, структура Единства.

Они были везде. В правительстве, в армии, в спецслужбах. Ключевые позиции заняты, каналы связи контролируются. Любой открытый протест будет подавлен ещё до того, как успеет начаться.

Но были и слабые места. Сельские районы, где плотность населения низкая и споры распространяются медленнее. Религиозные общины, где люди не доверяют «новшествам» и избегают публичных мест. Выживальщики и параноики, которые годами готовились к концу света – и, как оказалось, были ближе к истине, чем кто-либо.

Была надежда. Маленькая, хрупкая – но была.

На пятый день после встречи с Чэнь Родригес доложил: медосмотр организован. Доктор Патель согласился приехать на базу, не задавая лишних вопросов. Официальная причина – подготовка к масштабным учениям, которые требуют проверки здоровья личного состава.

– Он не из них? – спросил Харрингтон.

– Не думаю. – Родригес покачал головой. – Обычный врач, карьерист. Хочет выслужиться перед командованием. Ему всё равно, зачем мы это делаем – главное, что его имя будет в отчёте.

– Хорошо. Когда начинаем?

– Завтра. Первая партия – двадцать человек. Те, кого Коул считает подозрительными.

Двадцать человек. Начало.

Харрингтон кивнул.

– Действуй.

Ночью ему снова снилась Сара. Она стояла у окна их дома в Рино, глядя на улицу. Когда он подошёл, она обернулась – и её глаза были пустыми, как у Мортона в ту ночь.

«Присоединяйся к нам, Джим, – сказала она голосом, который был и её, и не её. – Здесь так спокойно. Так тихо. Никакого одиночества».

Он проснулся с криком.

За окном – если это можно было назвать окном – занимался рассвет. Серый свет, серые стены, серая жизнь.

Он достал телефон, набрал номер Сары.

Гудки. Один, два, три…

– Алло? – Её голос, сонный, обычный.

– Сара, это я.

– Джим? – Удивление. – Что-то случилось?

– Нет. Просто… хотел услышать тебя.

Пауза.

– Ты меня пугаешь. Второй раз за неделю. Что происходит?

Он не мог ей сказать. Не мог даже намекнуть. Если линия прослушивается – а она наверняка прослушивается – любое слово может стать приговором.

– Ничего. Просто… скучаю.

– Джим. – Её голос стал мягче. – Ты никогда не говорил такие вещи. За двадцать лет – ни разу.

– Может, пора начать.

Снова пауза. Потом:

– Когда ты вернёшься?

– Скоро. Надеюсь, скоро.

– Ладно. – Она не стала расспрашивать. Никогда не расспрашивала – научилась за годы. – Береги себя.

– И ты. – Он помедлил. – Сара?

– Да?

– Я… – Слова застряли в горле. – Ничего. Увидимся.

Он отключился и долго сидел, глядя на телефон.

Если она заражена – он узнает. Когда всё закончится, когда они найдут способ… если найдут способ…

А если не найдут?

Он отогнал эту мысль. Нельзя думать о поражении. Не сейчас.

Результаты медосмотра пришли через три дня.

Родригес принёс их лично – бледный, с трясущимися руками.

– Восемь, – сказал он. – Из двадцати – восемь с аномалиями в крови. Те же структуры, что у Мортона.

Харрингтон принял распечатку. Восемь имён. Восемь человек, которых он знал, с которыми работал, которым доверял.

– Сорок процентов, – сказал он тихо.

– Да.

Сорок процентов. Почти половина.

Если экстраполировать на всю базу – около двухсот заражённых. Из пятисот человек личного состава.

Они уже были в меньшинстве.

– Что теперь? – спросил Родригес.

Харрингтон посмотрел на список. Мортон – ожидаемо. Рейнольдс – ожидаемо. Парк, Эндрюс, ещё четверо…

И одно имя, которое заставило его похолодеть.

Лейтенант Чен. Из его собственной команды. Человек, которому он доверял техническую работу над «Эгидой».

– Продолжаем проверки, – сказал он. – Всех, кого сможем. И… – он помедлил, – начинаем думать о плане Б.

– Плане Б?

– Эвакуация. Если ситуация станет критической – нам нужно место, куда отступить.

Родригес кивнул. Его лицо было серым от усталости и страха.

– Полковник… вы думаете, мы можем выиграть?

Харрингтон посмотрел на него – молодого санитара, который ещё неделю назад не знал ничего об инопланетянах и заговорах. Который теперь был частью войны, о которой даже не подозревал.

– Не знаю, – сказал он честно. – Но проиграть – не вариант.

Это было не утешение. Не надежда.

Но это было всё, что он мог предложить.

Глава 5: Кровь

Кровь не лжёт.

Харрингтон смотрел на экран ноутбука, где Родригес выводил результаты второй партии анализов. Цифры, графики, микрофотографии – холодный язык науки, говорящий страшные вещи.

Сорок два процента.

Из пятидесяти человек, прошедших медосмотр за последние три дня, двадцать один показал наличие аномальных микроорганизмов в крови. Те же структуры, что у Мортона. Те же споры, о которых говорила Чэнь.

– Это даже хуже, чем в первой партии, – тихо сказал Родригес. – Там было сорок процентов. Здесь – сорок два.

– Статистическая погрешность, – отозвался Коул. Он стоял у двери ангара, наблюдая за периметром. – Или заражение продолжается.

– Скорее второе. – Харрингтон пролистал список имён. Знакомые фамилии, знакомые лица. Люди, с которыми он работал месяцами, годами. Теперь – враги. Или не враги, а… что? Жертвы? Носители? – Сколько ещё мы можем проверить?

Родригес потёр переносицу. Тёмные круги под глазами выдавали бессонные ночи.

– Патель начинает задавать вопросы. Спрашивает, зачем такой масштабный скрининг. Я отговариваюсь учениями, но он не дурак.

– Патель чист?

– Проверил лично. Чист.

– Тогда скажи ему правду.

Родригес вытаращил глаза.

– Что?!

– Не всю правду. – Харрингтон закрыл ноутбук. – Скажи, что мы подозреваем биологическое заражение неизвестным агентом. Что это может быть диверсия противника. Пусть думает, что это русские или китайцы.

– Он поверит?

– Врачи любят загадки. А военные врачи любят загадки с привкусом шпионажа. – Харрингтон встал, прошёлся по ангару. – Нам нужно больше данных. И нам нужен эксперт.

– Эксперт?

– Кто-то, кто понимает в микробиологии больше, чем мы все вместе взятые. Кто сможет разобраться, что это за споры, как они работают, можно ли их нейтрализовать.

Коул обернулся от двери.

– Вы говорили о какой-то Ривере. Из CDC.

– Доктор Елена Ривера. Вирусолог, специалист по биологическому оружию. Работала с нами на проекте «Щит» три года назад – система раннего обнаружения биоугроз.

– Она надёжна?

– Она – блестящий учёный. – Харрингтон помедлил. – Насчёт надёжности – не знаю. Мы не общались два года. Многое могло измениться.

– Она может быть заражена.

– Может. – Он кивнул. – Но у нас нет выбора. Родригес – хороший санитар, но он не микробиолог. Патель – хирург, не инфекционист. Нам нужен человек, который знает, с чем мы имеем дело.

– И как вы её привлечёте? – спросил Родригес. – Позвоните и скажете: «Привет, Елена, у нас тут инопланетные споры, не хочешь взглянуть?»

– Примерно так. – Харрингтон позволил себе мрачную улыбку. – Только без слова «инопланетные». Пока.

Связаться с Риверой оказалось сложнее, чем он думал.

Её рабочий телефон в CDC не отвечал – автоответчик сообщал, что доктор Ривера находится в отпуске до конца месяца. Личный номер, который Харрингтон сохранил с прошлых времён, был отключён.

Он потратил полдня, обзванивая старые контакты, пока наконец не вышел на её бывшего коллегу – доктора Маркуса Уэйна из Университета Эмори.

– Елена? – Уэйн говорил с лёгким южным акцентом, растягивая гласные. – Она больше не в CDC. Ушла полгода назад.

– Куда?

– В частный сектор. Какая-то биотехнологическая компания в Сан-Франциско. Название не помню, но могу поискать, если это важно.

– Важно.

Через час Уэйн перезвонил с информацией. Компания называлась «НексГен Биосистемс», офис – в районе Саут-оф-Маркет. Ривера занимала должность директора по исследованиям.

Харрингтон нашёл номер компании, позвонил.

– «НексГен Биосистемс», чем могу помочь? – Голос секретаря был приятным и безликим.

– Мне нужна доктор Ривера. Скажите, что звонит Джеймс Харрингтон. Она меня знает.

– Минуту.

Минута растянулась в пять. Потом – щелчок, и в трубке зазвучал знакомый голос:

– Харрингтон? Какого чёрта?

Он невольно улыбнулся. Елена не изменилась – та же прямота, та же энергия.

– Привет, Елена. Давно не виделись.

– Три года. И ты звонишь мне на работу. Что случилось?

– Мне нужна твоя помощь.

– С чем?

– Не по телефону.

Пауза. Он слышал, как она дышит – быстро, нетерпеливо.

– Джеймс, я больше не работаю на правительство. Ушла, помнишь? Устала от секретности, от бюрократии, от всего этого дерьма.

– Знаю. Но это не правительственное дело.

– А какое?

– Личное. – Он помедлил. – И, возможно, самое важное в твоей жизни.

Снова пауза. Дольше.

– Ты всегда умел заинтриговать. – Её голос смягчился. – Ладно. Что тебе нужно?

– Посмотреть кое-какие образцы. Микроорганизмы, которые мы обнаружили… здесь. Они не похожи ни на что известное.

– Не похожи – в каком смысле?

– В прямом. Структура, морфология – всё неправильное. Мой человек говорит, что никогда такого не видел.

– Твой человек – кто?

– Военный санитар. Не специалист.

– Понятно. – Он слышал, как она что-то набирает на клавиатуре. – Можешь прислать данные? Фотографии, результаты анализов?

– Могу. Но лучше бы ты посмотрела лично.

– Джеймс, я в Сан-Франциско. Ты – где?

– Невада. База Неллис.

– И ты хочешь, чтобы я прилетела в Неваду, чтобы посмотреть на твои загадочные микробы?

– Да.

– Без объяснений?

– Объяснения будут. Когда приедешь.

Долгая тишина. Он ждал, не давя, не торопя. Елена была упрямой – давление только ожесточило бы её.

– Ты знаешь, что я тебе ничего не должна, – сказала она наконец.

– Знаю.

– И что у меня полно работы здесь.

– Знаю.

– И что это звучит как параноидальный бред.

– Это не бред, Елена. – Он позволил усталости просочиться в голос. – Поверь мне. Если бы это был бред – я бы не звонил.

Ещё одна пауза.

– Ладно, – сказала она. – Пришли данные. Посмотрю сегодня вечером. Если это что-то стоящее – прилечу.

– Спасибо.

– Не благодари. Ещё ничего не сделала.

Она отключилась. Харрингтон положил телефон и уставился в стену.

Первый шаг сделан. Теперь – ждать.

Данные он отправил через защищённый канал – тот самый, который использовали для проекта «Щит». Если канал был скомпрометирован – что ж, они и так уже на виду. Маккензи знал о расследовании. Маккензи знал о Коуле и Родригесе. Ещё одно имя в списке ничего не меняло.

Ривера ответила через четыре часа.

Не звонком – сообщением. Коротким, из трёх слов:

«Вылетаю завтра утром».

Харрингтон перечитал сообщение трижды. Потом позволил себе выдохнуть.

Она увидела то же, что видел он. То же, что видел Родригес. Что-то достаточно странное, чтобы заставить занятого учёного бросить работу и лететь через полстраны.

Теперь – ждать. И надеяться, что они не опоздали.

Ривера прилетела на следующий день, ближе к вечеру.

Харрингтон встретил её у ворот базы – пропуск был оформлен заранее, как для гражданского консультанта по проекту «Эгида». Формальность, которая позволяла обойти обычные процедуры проверки.

Она вышла из такси – невысокая женщина лет сорока, с копной тёмных кудрявых волос и живыми карими глазами. Одета просто: джинсы, свитер, кроссовки. Через плечо – сумка с ноутбуком, в руке – небольшой чемодан.

– Харрингтон. – Она окинула его оценивающим взглядом. – Ты ужасно выглядишь.

– Спасибо. Ты тоже рада меня видеть.

Она фыркнула – почти смеясь.

– Я серьёзно. Ты что, вообще не спишь?

– Мало. – Он взял её чемодан. – Пойдём. Разговаривать лучше не здесь.

Они прошли через КПП, сели в армейский джип. Харрингтон вёл молча, сосредоточившись на дороге. Ривера смотрела в окно на пустыню, проплывающую мимо.

– Так что за срочность? – спросила она наконец. – Твои данные… – она покачала головой, – …они невозможные, Джеймс.

– Знаю.

– Нет, ты не понимаешь. – Она повернулась к нему. – Я двадцать лет занимаюсь микробиологией. Видела всё – от сибирской язвы до экзотических вирусов из джунглей Амазонки. Но это… – она запнулась, подбирая слова, – …это не земное.

Он сжал руль.

– Ты уверена?

– На девяносто процентов. – Её голос был серьёзным, без обычной иронии. – Структура клеточной стенки – неправильная. Метаболизм – невозможный. Эти штуки используют соединения, которых не существует в природе. По крайней мере – в земной природе.

– А оставшиеся десять процентов?

– Оставшиеся десять – вероятность того, что кто-то создал это в лаборатории. Очень продвинутой лаборатории с технологиями, о которых я не слышала.

Харрингтон свернул на боковую дорогу, ведущую к заброшенным ангарам.

– Лаборатория – это вряд ли.

– Тогда что? – Ривера уставилась на него. – Джеймс, скажи мне прямо. Что происходит?

Он остановил машину у ангара четырнадцать. Заглушил двигатель. Повернулся к ней.

– Инопланетное вторжение, – сказал он. – Тихое. Без кораблей и лазеров. Через эти споры.

Она смотрела на него долго. Её лицо было непроницаемым.

– Ты серьёзно.

– Абсолютно.

– Инопланетяне.

– Да.

– Джеймс… – Она закрыла глаза, потёрла виски. – Мне нужен кофе. Очень крепкий кофе. И часа два на то, чтобы ты рассказал всё с самого начала.

Он рассказал.

Они сидели в ангаре – Харрингтон, Ривера, Коул и Родригес. Четверо людей в полутьме, под тусклым светом переносного фонаря. Как заговорщики в плохом фильме.

Харрингтон говорил больше часа. О ночи испытаний, о сорока семи объектах, о странном поведении Мортона. О Маккензи и его проповеди о «единстве». О Чэнь и Протоколе Рассвет. О результатах медосмотров – сорок два процента заражённых.

Ривера слушала молча, не перебивая. Её лицо менялось по мере рассказа – от недоверия к интересу, от интереса к тревоге, от тревоги к чему-то похожему на страх.

Когда он закончил, она долго молчала.

– Матерь божья, – сказала она наконец. По-испански это звучало как молитва. – Это… это…

– Безумие? – подсказал Коул.

– Нет. – Она покачала головой. – Это объясняет данные. Всё объясняет. Структура спор, их метаболизм, способ воздействия на нервную систему… Если это инопланетная технология – всё сходится.

– Вы верите? – Родригес смотрел на неё с надеждой. – Вы действительно верите?

– Верю ли я в инопланетян? – Ривера криво усмехнулась. – Неделю назад сказала бы «нет». Но неделю назад я не видела этих данных. А сейчас… – она развела руками, – …сейчас у меня нет другого объяснения.

– Что вы можете нам сказать о спорах? – спросил Харрингтон. – Как они работают?

Ривера достала ноутбук, открыла файлы с микрофотографиями.

– Смотрите. – Она увеличила изображение. – Это – клетка споры. Видите вот эти выросты?

На экране – продолговатая структура с тонкими нитями, отходящими от центрального тела. Похоже на странный цветок или морскую звезду.

– Это – не просто органеллы. Это – передатчики. – Ривера ткнула пальцем в экран. – Они способны генерировать электромагнитные импульсы. Очень слабые, но в определённом диапазоне частот.

– Радио? – Коул нахмурился.

– Скорее – нейроинтерфейс. – Ривера переключила изображение. – Споры встраиваются в нервную ткань хозяина. Особенно – в мозг. Вот, смотрите, это образец спинномозговой жидкости от одного из ваших… заражённых.

Новая фотография – сеть тонких нитей, оплетающих что-то похожее на нейрон.

– Они создают дополнительную нейронную сеть, – продолжила Ривера. – Параллельную естественной. И эта сеть способна принимать и передавать сигналы.

– Какие сигналы?

– Не знаю точно. Но предполагаю – мысли. Эмоции. Команды. – Она закрыла ноутбук. – Это не просто инфекция. Это – интерфейс. Способ подключить человеческий мозг к внешней системе.

Тишина. Даже ветер за стенами ангара, казалось, притих.

– Коллективный разум, – сказал Харрингтон тихо. – Чэнь говорила о «Единстве». Они все связаны между собой.

– Похоже на то. – Ривера кивнула. – Телепатическая сеть. Звучит как научная фантастика, но с точки зрения биологии – это возможно. При достаточно развитой технологии.

– Можно это остановить? – Родригес подался вперёд. – Убить споры, вылечить заражённых?

Ривера вздохнула.

– Вот это – плохая новость. – Она потёрла глаза. – Споры невероятно устойчивы. Я проверила на стандартных антибиотиках – ноль эффекта. Высокая температура, радиация, химические агенты – всё бесполезно. Они словно… адаптируются. Мутируют в ответ на угрозу.

– То есть – лекарства нет?

– Пока нет. – Она подчеркнула слово. – Но это не значит, что его не может быть. Нужны исследования, оборудование, время. Если я смогу понять их метаболизм до конца – возможно, найду уязвимость.

– Сколько времени?

– Недели. Может, месяцы. С нормальной лабораторией – быстрее. С тем, что есть здесь… – она обвела взглядом грязный ангар, – …не знаю.

Харрингтон встал, прошёлся вдоль стены. Мысли метались в голове, сталкиваясь друг с другом.

Месяцы. У них не было месяцев. Если заражение продолжается теми же темпами – через месяц база будет полностью под контролем. Через два – он сам будет единственным незаражённым.

– Есть способ хотя бы замедлить процесс? – спросил он. – Не вылечить, а… задержать?

Ривера задумалась.

– Возможно. – Она снова открыла ноутбук, пролистала файлы. – Я заметила кое-что интересное. Споры очень чувствительны к определённым условиям среды. Низкая влажность, высокая концентрация озона – это их угнетает. Не убивает, но замедляет размножение и распространение.

– Практически – что это значит?

– Избегать закрытых помещений с центральным кондиционированием. Там – идеальные условия для спор: стабильная температура, высокая влажность. Лучше – открытый воздух, пустыня, горы.

– База – закрытое помещение.

– Именно. – Ривера посмотрела на него серьёзно. – Джеймс, если ты хочешь защитить своих людей – вам нужно уходить отсюда.

Уходить. Бросить базу, бросить проект, бросить всё – и бежать.

Это было против всего, чему его учили. Против долга, против присяги, против здравого смысла.

Но здравый смысл не работал, когда половина твоих людей были заражены инопланетными спорами.

– Допустим, мы уйдём, – сказал он. – Куда?

– В горы, – отозвался Коул. – Я говорил про Дженкинса, сержанта-майора. Его ферма в Биттерруте – идеальное место. Изолированно, высоко, сухой климат.

– Сколько людей мы можем взять?

– Тех, кто точно чист – человек пятнадцать-двадцать. С семьями – может, тридцать.

Тридцать человек. Против… чего? Всего мира?

– А остальные? – спросил Родригес. – Те, кто не заражён, но кого мы не успеем проверить?

Харрингтон не ответил. Не было хорошего ответа.

– Нам нужно больше информации, – сказала Ривера. – Я хочу взять образцы у заражённых. Не только кровь – ткани, спинномозговую жидкость. Чем больше данных – тем выше шанс найти решение.

– Это рискованно.

– Всё рискованно. – Она пожала плечами. – Но без данных мы слепы.

Харрингтон посмотрел на часы. Почти полночь. Они сидели здесь уже несколько часов, а до решения было ещё далеко.

– Хорошо, – сказал он наконец. – План такой. Родригес – продолжаешь проверки. Каждого, кого сможешь. Составляй списки: чистые и заражённые. Коул – связывайся с Дженкинсом, готовь эвакуацию. Ривера – работай над образцами, ищи уязвимость спор.

– А вы? – спросил Коул.

– Я буду думать, как выиграть нам время.

Они разошлись около часа ночи. Харрингтон остался в ангаре один – ему нужно было побыть в тишине, собраться с мыслями.

Он сел на ящик, достал сигареты. Закурил, глядя на огонёк в темноте.

Всё менялось. Слишком быстро, слишком радикально. Ещё неделю назад он был полковником армии США, руководителем секретного проекта, человеком с карьерой и будущим. Теперь – заговорщик, готовящий побег с собственной базы.

Или – борец сопротивления?

Он думал о Маккензи. О его словах про «единство» и «свободу». О спокойствии в его глазах – том странном, нечеловеческом спокойствии.

Маккензи верил в то, что говорил. Искренне верил. Для него присоединение к Единству было благом, а не проклятием.

И, может быть, он был прав?

Ривера сказала: споры создают дополнительную нейронную сеть. Связывают людей друг с другом. Конец одиночества – буквально.

Разве это не то, о чём люди мечтали веками? Понимание без слов, связь без границ, общность без конфликтов?

Нет.

Харрингтон затушил сигарету.

Нет, потому что это не выбор. Людей не спрашивают – хотят ли они присоединиться. Их заражают, меняют, перепрограммируют. И то, что получается в результате – это уже не они. Это – узлы в сети, функции в системе.

Счастливые функции, может быть. Но всё равно – не люди.

Он вспомнил Эмили. Её сарказм, её злость, её упрямство. Всё, что делало её – ею. Если она станет частью Единства – что от неё останется? Улыбающаяся оболочка, говорящая правильные слова?

Нет. Лучше смерть.

Он встал, вышел из ангара. Ночь была холодной и ясной, звёзды сияли над пустыней. Где-то там, среди этих звёзд – те, кто начал всё это. Те, кто решил «гармонизировать» человечество.

Зачем?

Чэнь не знала. Ривера не знала. Никто не знал.

Но это не важно. Важно – остановить их.

Или хотя бы – попытаться.

Следующие два дня прошли в лихорадочной активности.

Родригес продолжал проверки – теперь уже с помощью Пателя, которому Харрингтон рассказал полуправду о «биологической угрозе». Врач оказался толковым и не задавал лишних вопросов. К концу второго дня они проверили ещё восемьдесят человек.

Результаты были неутешительными. Сорок четыре процента заражённых. Процент рос – медленно, но неуклонно.

– Заражение продолжается, – констатировала Ривера на вечернем совещании. – Новые случаи каждый день. Источник – где-то на базе.

– Вентиляция? – предположил Коул. – Чэнь говорила про системы кондиционирования.

– Возможно. Нужно проверить.

– Как?

– Взять пробы воздуха из разных точек. Если споры в вентиляции – мы их найдём.

Харрингтон кивнул.

– Займись этим. Родригес – помоги ей.

– А связь с Дженкинсом? – спросил Коул. – Я дозвонился вчера. Он готов принять нас, но хочет знать – сколько человек, когда, с каким снаряжением.

– Скажи – двадцать-тридцать человек. Через неделю, может раньше. Снаряжение – что успеем собрать.

– Оружие?

– Сколько сможем вынести без подозрений.

Коул кивнул и вышел. Родригес последовал за ним.

Харрингтон и Ривера остались одни.

– Джеймс, – она посмотрела на него серьёзно, – ты понимаешь, что это означает?

– Что именно?

– Побег. Эвакуация. Ты оставляешь армию, карьеру, всё.

– Понимаю.

– И тебя это не беспокоит?

Он помолчал, собираясь с мыслями.

– Меня беспокоит, – сказал он наконец, – что половина моих людей уже не люди. Что моё командование работает на врага. Что моя семья, возможно, заражена. – Он посмотрел ей в глаза. – Карьера – это последнее, что меня беспокоит.

Ривера кивнула медленно.

– Твоя семья… ты говорил, они в Рино?

– Да.

– Ты собираешься их забрать?

– Собираюсь. – Он сжал кулаки. – Если они ещё… если их ещё можно забрать.

– А если нет?

Вопрос повис в воздухе. Тяжёлый, болезненный.

– Не знаю, – признался Харрингтон. – Честно – не знаю.

Ривера встала, подошла к нему. Положила руку на плечо – неожиданно мягкий жест от женщины, которая обычно избегала физического контакта.

– Мы найдём способ, – сказала она. – Я не обещаю чудес, но… я буду работать. Денно и нощно. Если есть хоть какой-то шанс обратить заражение – я его найду.

Он накрыл её руку своей.

– Спасибо, Елена.

– Не благодари. – Она убрала руку, вернулась к своему обычному деловому тону. – Пока я ничего не сделала. Только обещания.

– Иногда обещания – это всё, что нужно.

На третий день случилось то, чего он боялся.

Утром, на плановом совещании по «Эгиде», он заметил, как Мортон смотрит на него. Не так, как обычно – рассеянно, деловито. Иначе. Пристально. Оценивающе.

Знает.

Мысль пронзила его как удар тока. Мортон знает. Или – Единство знает через Мортона.

После совещания он вызвал Коула на экстренную встречу.

– У нас проблема. – Он говорил быстро, не тратя время на предисловия. – Они догадались. Или догадываются.

– Откуда знаешь?

– Мортон. Смотрел на меня… неправильно.

– Может, показалось?

– Нет. – Харрингтон покачал головой. – Я знаю этот взгляд. Маккензи смотрел так же, когда приезжал. Они… оценивают. Решают, что со мной делать.

– Тогда нужно ускориться.

– Именно. Сколько времени тебе нужно, чтобы подготовить эвакуацию?

Коул задумался.

– Два дня. Если всё пойдёт гладко.

– У нас может не быть двух дней.

– Тогда – сколько есть. – Коул выпрямился. – Я начну сегодня. Соберу людей, распределю задачи. К завтрашнему вечеру будем готовы.

– Хорошо. Действуй.

Коул ушёл. Харрингтон остался один в своём кабинете, глядя на стену.

Завтрашний вечер. Меньше сорока часов.

За это время нужно было сделать невозможное: собрать людей, собрать снаряжение, выбраться с охраняемой базы – и всё это не привлекая внимания тех, кто контролировал каждый шаг.

Невозможно?

Может быть. Но он привык делать невозможное. Вся его карьера состояла из невозможных задач.

Он открыл ящик стола, достал чистый лист бумаги. Начал писать – план, детали, имена. Всё, что нужно учесть, всё, что может пойти не так.

Список получился длинным. Очень длинным.

Вечером он позвонил Саре.

Не по рабочему телефону – по «чистому», который использовал для связи с Чэнь и другими. Если линия прослушивалась – а она наверняка прослушивалась – пусть слышат. Время конспирации прошло.

– Алло? – Её голос звучал удивлённо. – Кто это?

– Это я. Джим.

– Джим? Почему с другого номера?

– Долго объяснять. Послушай, Сара… – Он запнулся, подбирая слова. – Мне нужно, чтобы ты собрала вещи. Самое необходимое. И была готова уехать.

– Уехать? Куда?

– Я за вами приеду. Завтра или послезавтра.

– Джим, что происходит? – Её голос стал тревожным. – Ты меня пугаешь.

– Знаю. И я объясню всё, когда приеду. Но сейчас – просто поверь мне. Собери вещи, документы, деньги. И… – он помедлил, – …и позвони Эмили. Пусть тоже будет готова.

– Эмили в Стэнфорде. Это в Калифорнии.

– Знаю. Скажи ей – пусть возьмёт машину и едет домой. Сегодня.

– Она не послушает. Ты же знаешь, какая она упрямая.

– Пусть послушает. – Голос Харрингтона стал жёстче. – Скажи ей, что это приказ. Не просьба – приказ.

Молчание на другом конце. Он слышал её дыхание – быстрое, неровное.

– Джим… это связано с твоей работой?

– Отчасти.

– Тебе угрожают?

– Нет. Не мне. – Он закрыл глаза. – Всем нам.

– Всем…?

– Сара, я не могу объяснить по телефону. Но поверь – это серьёзно. Очень серьёзно. Я никогда не просил тебя о чём-то подобном, но сейчас прошу. Сделай то, что я говорю. Пожалуйста.

Долгая пауза.

– Ладно, – сказала она наконец. Её голос был тихим, но твёрдым. – Я соберу вещи. И позвоню Эмили.

– Спасибо.

– Джим?

– Да?

– Будь осторожен.

Он хотел сказать что-то – что-то важное, что-то, что откладывал годами. Но слова не шли.

– И ты, – сказал он вместо этого. – Увидимся скоро.

Он повесил трубку и уставился на телефон. Маленький кусок пластика и металла – связь с прошлой жизнью. С женщиной, которую он любил, но так и не научился любить правильно.

Скоро всё изменится. К лучшему или к худшему – он не знал.

Ночью пришло сообщение от Чэнь.

Короткое, зашифрованное тем же ключом:

«Они знают о вас. Уходите сейчас. Не ждите».

Харрингтон перечитал сообщение и почувствовал, как сжимается сердце.

Не ждите.

Он схватил телефон, набрал Коула.

– Капитан. Планы меняются.

– Что случилось?

– Предупреждение от источника. Нас раскрыли. Нужно уходить сегодня ночью.

Молчание. Потом:

– Мы не готовы. Люди, снаряжение…

– Знаю. Но выбора нет.

– Сколько у нас времени?

Харрингтон посмотрел на часы. Полночь.

– До рассвета. Пять-шесть часов.

– Чёрт. – Коул выругался – грязно, по-солдатски. – Ладно. Я поднимаю своих. Точка сбора – ангар четырнадцать?

– Нет. Слишком очевидно. – Харрингтон думал быстро. – Старая вертолётная площадка у западного периметра. Там нет камер.

– Понял. Через два часа?

– Через два часа.

Он отключился и начал собираться.

Рюкзак – минимум вещей, максимум полезного. Оружие, боеприпасы, аптечка. Документы Чэнь – папка с компроматом на Единство. Флешка Родригеса с данными о спорах.

За пятнадцать минут он был готов.

Оставался один звонок.

– Ривера.

– Елена, это Харрингтон. Собирайся. Уходим.

– Сейчас?! – Её голос был сонным, но быстро приобрёл резкость. – Что случилось?

– Нас раскрыли. Детали – потом. Бери всё, что успеешь, и иди к западному периметру. Старая вертолётная площадка.

– Мои образцы, оборудование…

– Бери что сможешь унести. Остальное – потеря.

– Чёрт! – Она выругалась по-испански – длинно и витиевато. – Ладно. Буду через полчаса.

Он вышел из комнаты, не оглядываясь. Коридор был пуст – ночная смена, минимум персонала. Хорошо.

Он шёл быстро, но не бежал. Бегущий человек привлекает внимание. Уверенный шаг – нет.

У выхода из жилого блока стоял охранник. Молодой парень, рядовой, которого Харрингтон не помнил по имени.

– Полковник? – Охранник выглядел удивлённым. – Поздно гуляете.

– Не спится. – Харрингтон не замедлил шаг. – Пойду подышу воздухом.

– Понял, сэр.

Охранник не остановил его. Не спросил, почему полковник идёт с рюкзаком среди ночи.

Чистый или заражённый? Харрингтон не знал. И сейчас это не имело значения.

Он вышел в ночь.

Холодный воздух пустыни ударил в лицо – резкий, чистый, пахнущий песком и полынью. Небо было усыпано звёздами – миллиарды огней, миллиарды миров.

Где-то там – Единство. Те, кто пришёл забрать человечество.

Но не сегодня. Не его.

Он пошёл к западному периметру.