Последняя Ветрожея

1

Поминание

Ветерок бросил тёмные прядки Бридиных волос ей в глаза и опутал ими бутон розы, который она заложила за ухо. Резким нетерпеливым рывком девочка откинула волосы с лица и припустила бегом вниз по дороге, следуя за шумом голосов.

Ей никогда не разрешалось участвовать в Дне поминания, ведь матушка Магди говорила, что это слишком опасно, но ведунья ушла выхаживать ребёнка с лёгочной лихорадкой, и Брида ухватилась за возможность утолить своё любопытство.

Она, конечно, знала, что День поминания вдобавок запрещён Законом Королевы, но ведь Дубовая лощина терялась в забытом уголке у самой дальней окраины Топколесья, так какое это имело значение? Матушка Магди и городские хозяюшки могли шептаться о соглядатаях королевы, но в конце концов все в городе отправлялись к распутью дорог.

Брида проглотила лимоннокислое чувство вины и сказала себе, что в искупление подметёт сарай или почистит седло матушки Магди.

А сейчас ей нужно собственными ушами услышать истории. Двенадцать вёсен – почти тринадцать! – достаточный возраст.

Сжав кулаки, Брида промчалась по туннелю из склонённых деревьев мимо Колодца путников, где одолеваемые усталостью и жаждой фермеры или торговцы могли остановиться в тени и хлебнуть прохладной воды из помятой жестяной кружки. Сегодня у колодца теснилась горстка чужаков с ввалившимися от голода щеками и тусклыми глазами.

Брида замедлила шаг. Женщины были в подходящих летах, чтобы зваться хозяйками – одна даже покачивала на бедре малыша, – но не носили красных шалей, как было принято в Дубовой лощине. Вместо них на женщинах были чёрные безрукавки, зашнурованные по бокам и слегка расходящиеся на бёдрах. Хотя юбки на женщинах были выцветшими и пропылёнными, от потрёпанного подола к поясу вилась размохрившаяся, но богатая вышивка.

Брюки мужчин были заправлены в потёртые сапоги до колен, на головах красовались побитые жизнью шляпы с высокой тульей и перьями на полях, а вовсе не привычные Бриде береты. Как и женские юбки, их выгоревшие на солнце рубашки украшала затейливая вышивка вдоль ворота и манжет.

Пальцы Бриды дрогнули при одной мысли о том, сколько же времени и мастерства потребовалось, чтобы вышить каждую вещь. Её собственные стежки – а шила девочка лишь по особому настоянию матушки Магди – выглядели в сравнении невыносимо неловкими.

Брида принялась гадать, откуда взялись эти путники и что за истории они принесли. Долина, хранившая Дубовую лощину, была складкой земли, втиснутой между труднопроходимыми холмами и густыми лесами. Это было не то место, на которое можно было наткнуться случайно, и чужаки явно проделали нелёгкий путь, чтобы добраться сюда.

По словам матушки Магди, раньше сюда редко захаживали гости, но в последние несколько лет они стали делом привычным. Она называла путников беженцами, людьми, бегущими от голода и тяжёлых времён со всех концов королевства. Некоторые селились в долине, но большинство оставались здесь всего на день или два, а затем тянулись дальше с тем же смятением в глазах и шёпотом о пережитых кошмарах на устах.

Брида улыбнулась путникам у колодца. Она с трудом могла вообразить, что за ужасы могли сподвигнуть их покинуть родные места, не взяв ничего, кроме вещевых мешков. Быть может, они найдут утешение, поделившись пережитым? Впрочем, на её улыбку они не ответили, а лишь ещё теснее сгрудились вместе.

Но прежде чем девочка успела поприветствовать их и объяснить, что такое День поминания, из-за деревьев брызнул знакомый смех, заставивший Бриду пойти, не останавливаясь, дальше своей дорогой. Дэв, мальчишка мясника. Бриде было не до его глупых выходок, тем более что впереди её ждали рассказы Голоса. Когда она оглянулась, путники уже отвернулись.

Может, они с матушкой Магди отыщут этих странников позднее.

Скользнув мимо кузнечного двора, она поспешила по Торговому ряду, где жили ремесленники и лавочники. Дубовая лощина была маленькой деревенькой, каменные домики росли из богатой почвы будто поганки с соломенными крышами, однако жили здесь лучшие в округе мастера. Их деревянные вывески гордо покачивались на ветру: стопка разрисованных мисок хозяина Гончара, корзины хозяйки Ветлы и её вдовой сестры, иголка и нитки хозяйки Наперстянки и её сына, которые шили одежду такой красоты, что её отправляли далеко за пределы долины в имения властителей и дам, живущих в богатых городах в разных концах Топколесья.

Проходя мимо, Брида мельком оглядывала пустые окна магазинов. Все уже ушли к распутью дорог.

Она слышала, что в прежние годы в честь этого дня от крыши к крыше тянулись, трепеща, голубые ленты и белые знамёна, а над каждой дверью и окном висели гирлянды плюща, диких роз и мудроцвета. Девочка жалела, что не повидала традиционных украшений до того, как их запретили указом королевы, но и теперь Брида примечала лоскуты праздничного голубого шёлка, привязанные к воротам тут и там.

А шагая к тесному кружку горожан, девочка выхватывала взглядом стебли плюща, засунутые в карманы хозяев, или розовые бутоны, вплетённые в косы хозяек. Из-под платков и безрукавок выглядывали голубые ленты, приколотые в бесстрашном презрении к Закону Королевы.

Брида медленно переставляла ноги, выжидая, пока идущая впереди компания не свернёт за угол. Нельзя сказать, чтобы она пряталась, но и не горела желанием попадаться на глаза. Пожалев, что не догадалась надеть плащ, несмотря на тёплую погоду, Брида присобрала подол туники. Оставалось только надеяться, что ей повезёт дойти до перекрестка, не повстречавшись ни с кем, кто решит, что не худо бы рассказать о том, где она была, матушке Магди.

Торговый ряд заканчивался перед мастерской хозяина Обруча, у дверей которой высились штабели бочек. Здесь городская зелень расстилалась широко и плотно, как матушкин фартук. Брида и Магди часто приходили сюда на еженедельный рынок, чтобы сменять фрукты, овощи, козье молоко или сыр, а также магические снадобья на необходимые им вещи, но сегодня на заросшей травой площади было пусто и тихо.

Зато в трактире напротив дела шли бойко и из открытых дверей лился смех.

– Расскажи ещё что-нибудь, и я куплю тебе кувшин эля! – весело взревел кто-то. Голоса то гремели, то затихали вслед за волной разговоров.

День поминания был днём историй. Незначительных, потаённых, печальных, жутких.

И правдивых.

Сердце Бриды ухнуло вниз, как стриж с печной трубы, и она поспешила мимо трактира к пекарне. В воздухе витало тёплое облако ароматов сахара, пряностей, дрожжей и сливок, и она не удержалась и вошла в дверь следом за молодой парой.

Несмотря на запреты королевы, Брида слышала, что пекарь всё же соблюдает старые традиции. На День поминания он подавал речево всякому, кто расскажет историю. Брида не знала, какой историей она могла бы поделиться, но в животе у неё заурчало, а рот наполнился слюнками. Она невесть сколько упрашивала матушку Магди дать ей попробовать речево. И вот оно лежит – ряд румяных слоёных треугольников, исходящих паром, на деревянном подносе у локтя пекаря.

Молодая женщина, стоявшая перед ней у прилавка, – уж не Лилибет ли… нет, постойте, наверное, Нэн, та, что прядёт самую гладкую и тонкую шерстяную пряжу на свете, – поправила свою новенькую красную шаль и промолвила:

– Я помню, как впервые встретила Микеля в канун солнцестояния, год тому назад. На нём была клетчатая безрукавка, каких я не видывала, и голод ввалил ему щёки. Он предложил моему отцу отработать еду и ночлег в нашей овчарне… и остался. Я помню, как блестели его глаза, когда он узнал моё имя, и как его руки сомкнулись вокруг моей руки, когда я показала ему место, где я так люблю считать звёзды. Я помню, как воспарило моё сердце, когда он попросил меня стать его женой, и как струились по нашим запястьям шёлковые клятвенные ленты, когда мы произносили обеты любви, – прямо как цветные ручейки. Я помню, как надела бабушкины кружева, чтобы пройти под осеняющими арками в тот день, когда я оставила прежнюю жизнь и начала новую, уже не как девушка, но как хозяйка.

Пекарь перегнулся через сияющий чистотой прилавок и протянул ей один из треугольных хлебов, завёрнутых в вощёную бумагу.

– История твоя хороша. Желаю тебе рассказывать её долго и счастливо.

Микель, стоявший рядом с Нэн с красными ушами, прочистил горло и тоже заговорил:

– Я родом из Лугоземья, что у западной границы Топколесья. Я помню, как зима съела солнце и побила морозом наши поля. Мы ждали и так и не дождались оттепели, а отчаявшись, отправили старейшин за продовольствием и подмогой. Мы ждали, дрожа от холода и голода. Наконец старейшины вернулись с корзинами сморщенных фруктов и высохшего зерна и с рассказами о земле, где лету нет конца. Солнечный жар внушал больше надежд, чем будущее, погребённое подо льдом и снегом, и мы собрали всё, что могли унести, – всё, что у нас оставалось, – и двинулись в путь через ослепительно-белую пустошь. Я помню павших и потерянных. Я помню, как нас занесло в пылающую пустыню, где облака пыли поднимались навстречу небу и даже камни трескались от недостатка воды. Я помню, как мои родители…

Его голос оборвался, и пекарь сочувственно хмыкнул.

– Я помню, как остался один, – продолжил Микель, – и отчаялся. Я скитался, пока у меня не осталось сил, и тогда я наткнулся на Дубовую лощину и встретил Нэн. Она стала для меня словно пробуждением от кошмарного сна.

Пекарь протянул мужчине речево, положил руку ему на предплечье и мягко сжал:

– Это тяжёлая история, но обернулась она к добру. Я желаю тебе долго и счастливо рассказывать последующие истории.

Пара ушла, склонив головы друг к другу и тихо переговариваясь.

Брида сглотнула и шагнула к прилавку.

– Ага! Брида! – воскликнул пекарь. – Я всё думал, когда ты придёшь просить речево. Ну что ж, давай послушаем. Что у тебя за история?

Язык Бриды прилип к нёбу. Какая у неё была история? Она не знала, откуда родом и кто её родители. Её оставили на пороге у матушки Магди, как никому не нужный кабачок. Ведунья заботилась о ней в младенчестве, растила в детские годы и взяла в ученицы. Все воспоминания казались ей одолженными у матушки.

Пекарь, хозяин Уиттин, мягко улыбнулся:

– История не обязательно должна быть длинной. Просто твоей. И она должна быть правдивой.

Брида пожевала губу. Она приходила в эту пекарню с матушкой Магди с тех пор, как была крохой, которой только-только и хватало росту заглянуть в стеклянную витрину под прилавком. Уил Уиттин приберегал для неё обрезки теста, скатывая их в улитки, присыпанные корицей и сахаром. Он знал Магдино прошлое так же хорошо, как и она сама.

Через минуту она сказала:

– Я не знаю, откуда я взялась. Меня оставили в корзинке на крыльце у матушки Магди. Ей было одиноко, и она решила…

Пекарь поднял руку:

– Это не твоя история, девочка. Подлинно твоя история – это не события, которые кто-то тебе пересказал. Это то, что ты чувствуешь, и то, кто ты есть.

– Но…

– Попробуй ещё разок.

Желудок Бриды заурчал, и щёки залил румянец.

– Я помню… – начала она.

И тогда девочка рассказала свою историю.

– Я помню, как матушка Магди познакомила меня с Лопухом. Моим пони. Его чересчур надолго оставили одного в пустом сарае. Он изголодался и лягался, пытаясь вырваться наружу, и тогда-то сосед-фермер услышал шум. Лопух поранился, но был слишком расстроен, слишком напуган и рассержен, чтобы подпустить к себе фермера. Кто-то кликнул матушку Магди. Когда она открыла двери сарая, пони попытался убежать, но не сумел, ведь его задние ноги были поранены и распухли. В конце концов он позволил матушке набросить себе на шею верёвку и заковылял за ней домой.

Я помню, каким жалким он выглядел, когда я увидела впервые его. Я могла бы легко пересчитать его рёбра, а шкура была вся в репьях. Задние ноги все были тёмными от струпьев. Матушка Магди приготовила мазь, чтобы пользовать его, но Лопух не подпускал её к себе, не давал нанести лекарство.

Я смотрела на него, а он смотрел на меня, и мне казалось, что он видит меня насквозь – прямо через кожу, до самого одиночества глубоко в моих костях. Он фыркнул мне в лицо, и я стала плакать и смеяться, а потом он позволил мне нанести мазь на все его ссадины и струпья. Я кормила Лопуха и вычёсывала каждый день, а когда ему стало лучше, матушка Магди показала, как ездить на нём верхом. Я помню, что это было за чувство, когда мы в первый раз понеслись галопом и как ветер пел мне в лицо. Я будто летала. – Брида улыбнулась. – И я до сих пор единственная, кто может касаться его задних ног.

Пекарь хохотнул, от голубых глаз побежали морщинки, а на одной наливной, как яблочко, щеке заиграла ямочка.

– А вот это чудесная история. Я желаю тебе радостно её продолжать. – Он протянул девочке тёплое речево. – А теперь тебе лучше поспешить к распутью. Голос скоро будет там, и обидно будет с ней разминуться.

Тут Бриду осенила неожиданная мысль:

– Если матушка Магди спросит…

Ухмыльнувшись, пекарь приложил палец к носу.

– А вот значит как, хм? Знаешь ли, девчуля, я сегодня повидал уйму народу перед своим прилавком. Нельзя же ждать, что я упомню всех, верно? – Он подмигнул девочке. – Ну, ступай. И поспеши!

Брида рассмеялась:

– Спасибо, хозяин Уиттин!

Нырнув за дверь, девочка помчалась к распутью дорог на окраине деревни. День уже дозревал, вечерело, и с неба лился густой золотистый свет. Ждать оставалось недолго.

Она нашла себе местечко позади большой семьи с Кленового холма – городка, расположенного чуть севернее. В лицо Брида их не узнала, но у мужчин на куртках были вышиты оранжевые кленовые листья. Затем она осторожно развернула вощёный кулёк с речевом. Тесто, пышное и крохкое от масла, было присыпано солью и розмарином в память о празднике. От островатого пряного запаха у девочки потекли слюнки, и она надкусила уголок.

Вкуснятина! Она слизнула с губ начинку из мягкого сыра и откусила кусочек побольше.

– Прежде в каждом городе был свой Голос, – говорил сидевший перед Бридой мужчина своему сыну. – А теперь остались лишь единицы, разбросанные по миру. И как им удержать все истории у себя?

– А помнишь шествие, когда все девушки и парни несли в темноте мерцающие фонари, чтобы проводить Голос по деревне за околицу к распутью дорог? Я всё ждала, когда же вырасту, чтобы присоединиться к ним, – промолвила женщина. – До чего же жалко, что королева запретила Парад света в тот самый год, когда я наконец могла принять в нём участие.

Какая-то женщина в толпе неподалёку прищёлкнула языком:

– О да, теперь-то я оставляю своих деток дома. Одно дело, что я тут стою. Что до меня королеве? Но мои девочки… а ведь я слышала истории…

Тсссссс. Тишшше. Тссс.

Звук прошелестел сквозь толпу, и Брида привстала на цыпочки, вытягивая шею, вглядываясь в стынущие сиреневые тени сумерек.

Да, вон там! Сгорбившись над своей тростью, согбенная, скрюченная под тяжестью долгих лет и мрачных воспоминаний, старуха медленно ковыляла сквозь почтительно расступающуюся толпу, пока не встала на перекрёстке дорог.

Она опустила трость на землю с решительным стуком и прочистила горло.

Наступила глубокая тишина – все собравшиеся как один затаили дыхание.

Последний оставшийся Голос долины – старуха, собиравшая песни и истории, словно виноград с лозы или ягоды с куста, сжимая их зубами, пока не польются слова, сочные и сладкие, как летний сироп, – небрежным движением откинула капюшон. Она расправила плечи, достала из торбы на бедре длинную связку нитей и разноцветных бусин. Брида знала, что эти бусины и нити – тайнопись, где истории записаны не с помощью чернил и бумаги, а с помощью волокон и стекла.

Голос снова прочистила горло…

И начала запретную историю:

– Когда мир был лишь недавно соткан из морских ветров и звёздного света, эти земли принадлежали Серебряным Фейри. Они властвовали над Пятью королевствами – от Северного предела до Южных песков, от Западных лесов до Восточных хребтов и даже над Синими островами в океане.

В дни оны молодой мир был так напитан силой, что порождал волшебных существ: виверн и келпи, речных нимф и лесных духов, печных гномов и каменных гоблинов.

Несколько мужчин вокруг Бриды зашаркали ногами. Девочка услышала, как один из них буркнул что-то о детских сказках у костра, но другой шлёпнул его по руке, чтобы тот замолчал.

Голос скользнула пальцами по узловатой бечёвке, которую держала в руках, и подняла её повыше, чтобы толпа могла её рассмотреть. В угасающем свете дня по нитям словно пробежали слабые искры.

– Самыми могущественными существами были кони-бури, воплощённые из энергии стихий и призванные Серебряными Фейри. Кони-бури несли в себе магию ветра, и солнца, дождя, и грома, и лютого снегопада. Они мчались по королевствам из конца в конец, волоча за собой хаос.

Серебряные Фейри правили землёй, но так и не смогли приручить этих диких коней. Они не умели делать ничего лучше, чем направлять сокрушающую бурю и надеяться, что рано или поздно табун выберет место, где заживёт вдали от хрустальных дворцов и залитых лунным светом усадеб королевского двора Фейри.

И так было на протяжении многих веков.

– Но, – тут Голос указала на глянцевую бусину из голубого камня, – кони-бури не могли переплыть море, и потому Синие острова не ведали разрушения тех стихийных штормов. Островной народ сделался силён, хотя магия их медленно угасала. Они возвели города из камня и научились пролагать пути звёзд. Они строили плоты, затем лодки, а затем могучие корабли.

Однажды, уже давно забыв о магии, они отплыли из своих гаваней и причалили к суровым берегам у Западных лесов. Они прогнали Серебряных Фейри, но не магией и не силой, а солью и железом. Они преследовали коней-бурь за пределы…

Молния расколола небо, волной прокатив по окоёму раскаты грома. Брида вздрогнула от неожиданности, а какой-то малыш испуганно вскрикнул. Новый всполох молнии и удар грома послал искристые мурашки по рукам Бриды и поднял дыбом волоски у неё на шее.

Края толпы беспокойно всколыхнулись, головы запрокинулись, ожидая капель дождя, которые так и не упали.

– Небось, будь у нас кони-бури, погода была бы покладистей и мы бы не голодали, – сказал мужчина с выпяченной колесом грудью.

Женщина обернулась, чтобы осадить его сердитым взглядом:

– Ты не знаешь, как тебе повезло, Джекон Эверет, что ты живёшь здесь, в долине. Жизнь тут, может, и непростая, но снаружи ты бы узнал, что такое настоящий голод.

– Я просто говорю…

Голос нахмурилась и вскинула руку.

– Нет! – проворчала она. – Кони-бури – не рабочие клячи, которых можно обуздать и заставить работать. Они не упряжные пони и не верховые лошади. Они – сами стихии во плоти. Они красивы, да, и сильны, но также дики и опасны. Видите ли…

Но её снова перебили.

– А ещё кони-бури не реальны. – Мужской голос прорвался сквозь вязь её слов. – Мы пришли сюда, чтобы послушать правдивые истории, а не детские побасёнки и старые предания.

Ропот споров разрастался. Одни слушатели соглашались, другие возмущались его грубостью по отношению к Голосу.

Кто-то выкрикнул:

– Нам без надобности кони-бури. Мы хотим про Ветрожею. Расскажи нам о последней ведьме ветра. Расскажи нам историю о трёх перьях.

Его слова были встречены одобрительными возгласами.

Голос нахмурилась. Она свивала узловатые нити в своих скрюченных пальцах, постукивая по каждой бусинке длинным ногтем. Через некоторое время она трижды ударила клюкой о землю.

– Будь по-вашему, – сказала она и сунула бечёвку обратно в торбу. Затем достала другую, сплетённую из чёрной, белой и коричневой нитей и стягивающую три пера.

Брида подалась вперёд, в ушах у неё звенело любопытство.

– Некоторое время тому назад жила-была одна дама – Мелианна из Айдлуильда, – которая ничего на свете не желала так сильно, как иметь своё дитя, и вот она отправилась к Ветрожее на Маревые скалы, чтобы испросить у той чары.

Слова Голоса сделались теперь мягче и окрасились печалью.

– Ветрожея предупредила, что заклинание может обернуться иначе, чем та надеялась, но дама настаивала. Тогда Ветрожея опустила руку в карман своего плаща и достала три пёрышка: одно от воробья, одно от горлицы и одно от вороны. Она развеяла их по ветру, чтобы тот донёс желание дамы до ушей Великой Матери.

Даме не было дано единственное дитя.

Девять месяцев спустя она родила трёх – сёстры родились с разницей в несколько мгновений.

У первой были глаза как небо, а волосы такие светлые, что их называли серебряными. У второй были каштановые волосы и глаза цвета нагретой солнцем земли. А у третьей… у неё глаза были зелёные и тёмные, как жадно оберегаемая тайна, а волосы – как тени в полночь.

О, как ликовали господин и дама! Они называли своих дочерей Утро, Полдень и Вечер и любили их всем сердцем.

Но не все в усадьбе разделяли их радость. Кормилица уехала прежде, чем малышки увидели своё третье лето.

– Дело в той умненькой, что с глазами цвета клевера, – сказала она. – Что-то не вполне… Ох, не могу я подобрать слова. Мне пришло время уходить, вот и всё.

Тон Голоса изменился, и она наклонилась вперёд, пальцы её вились вдоль нитей и перьев, что она держала в руках.

– Дама любила своих дочерей и закрывала глаза на неприглядные истины. Но слуги видели и шептались. Некоторые из них уходили и больше не возвращались.

Когда девочкам исполнилось девять лет, дама привела их к Ветрожее на Маревые скалы, чтобы та прочитала их будущее, как было в обычае в те времена. Они три дня не убирали и не расчёсывали волос, чтобы ветер, дыхание Великой Матери, запутал истории их судеб в длинных растрёпанных прядях, где Ветрожея могла бы их угадать.

– Мои дочери, – объявила дама, почтительно склонив голову.

Ветрожея поманила девочек ближе, чтобы рассмотреть колтуны в их волосах. Но зеленоглазая дочь достала из кармана юбки серебряный нож с костяной рукояткой. Быстрее, чем жалит скорпион, она отрезала клок своих волос и, выпевая слова из дыма и тени, бросила в Ветрожею связующие чары.

Ветрожея потянулась к небу, но не успела призвать бурю на свою защиту. Силы юной девочки были уже темны и могущественны.

Посему Ветрожея сделала то единственное, что пришло ей в голову в ту минуту. Она бросилась со скалы и обернулась огромной орлицей, которую никто больше не видел. Голос позволила своим словам затихнуть и превратиться в рокот, дыхание, воспоминание.

– Без Ветрожеи, сплетающей ветры весны, лета, осени и зимы, времена года взревели в смятении. Мы говорили себе, что этого следовало ожидать, что Колесо года вскоре вновь найдёт равновесие. В конце концов, мы давно пользовались благословением Ветрожеи, тогда как другим общинам Топколесья не досталось этой удачи. Мы говорили себе, что сумеем приспособиться, сможем выучить ритмы погоды и без направляющей магии Ветрожеи, как приходилось делать прочим жителям королевства.

Но без Ветрожеи некому стало спрядать облака в ленты дождя над землёй, некому стало распутывать штормовые узлы и снежные затяжи, и погода стала свирепой и ненадёжной, год от года лишь ухудшаясь. Посевы засыхали и гибли, затоплялись и гибли, замерзали и гибли. Люди мёрзли, тонули, горели. Их поражало молнией или подхватывало ветром.

Без Ветрожеи некому стало читать дыхание судьбы, и хаос накрыл страну своей дланью.

Голос туго сжала перья в кулаке.

И становится только хуже. Люди голодают, а Королева Ворон…

Толпа придвинулась. Бриду толкали со всех сторон, все напряжённо вслушивались, что будет дальше.

– Что же это ты делаешь? – Внезапный вопрос матушки Магди разрезал историю, как острый клинок. Она шагала к перекрестью дорог, и плащ вился вокруг её лодыжек. Три вышитых зелёных листа – вензель ведуньи у неё груди – казалось, взблёскивал в мерцающем свете факела.

Брида завертелась на месте, ища, где бы спрятаться, но нырнуть обратно в толпу было невозможно. Люди стояли слишком плотно.

– Бертрам! Адалин! Григор! Вы заседаете в Совете Благоразумий. Вам должно доставать здравого смысла, чтобы не нарушать Закон Королевы!

Брида просунула локоть между двумя женщинами и попыталась протиснуться вглубь. Одна нахмурилась, а другая наступила ей на ногу.

– Мир, матушка Магди, – сказал Благоразумие Григор. – Это всего лишь истории.

– Ты – Благоразумие. Тебе лучше знать! Это не просто истории. Королева Ворон запретила их и…

– До замка не один день пути, и королеве нет дела до нашего глухого уголка. Позволь нам повеселиться, а?

Хор голосов согласно вторил его словам.

– Это лишь один день, – выкрикнул кто-то. – Нет вреда…

– Я узнала тебя, Митчем Флетчер. Ты из Падубных врат, что за излучиной реки, верно говорю?

– Верно, и я проделал весь этот путь со своей семьёй, только бы услышать…

Магда раскинула руки:

– Расскажи же нам, Митчем, почему вы отправились сюда на День поминания. Падубные врата – большой город, правда? У вас есть собственная речная баржа, три трактира и извоз. И всё же вам пришлось проделать такой долгий путь, через всю долину… и сколько это заняло, часов шесть? Семь?

Мужчина запереминался с ноги на ногу. Почесал грубую чёрную щетину на подбородке.

– Девять. Попали под град.

– Так зачем же ты отправился сюда? Где ваш Голос? – настаивала матушка Магди.

– Сгинула, – нехотя признался мужчина. – Схвачена людьми королевы четыре… нет, пять… лет назад.

– А что стало с теми, кто слушал, когда её взяли?

– Тоже повязаны. Больше я ничего не могу сказать. Никто не знает. – В голосе Митчема звучали обречённость и сожаление.

Матушка Магди медленно повернулась и насупила брови, когда её взгляд упал на Бриду.

– Как вы все не понимаете, что я беспокоюсь о вас? Это моя обязанность – вас оберегать! Я призываю вас обращаться к нашему Голосу, внимать её историям и делиться своими. Но не так. Отыщите её на рыночной площади или у колодца, но не на перекрестье дорог. Если королева заметит, если поймёт, как вольно здесь обходятся с её законами… что ж, тогда нас ждут неприятности много серьёзнее, чем вы можете себе вообразить.

Брида слышала недовольное бормотание: мол, из-за уксусной суровости Магди День поминания безнадёжно прокис. Она тоже была разочарована, но матушка Магди отдавала всю жизнь заботе о жителях долины и не стала бы портить праздник, если бы не была взаправду встревожена. Румянец вины заполыхал на щеках Бриды, когда Благоразумие Адалин подняла подбородок и воскликнула:

– Попридержите языки! Нам повезло, что мы под защитой ведуньи. Сколько деревень может похвастать тем же? Проявите уважение!

Ворчание сменилось покорными вздохами, смущённым шарканьем туфель по траве и неразборчивыми извинениями.

Голос сказала:

– Матушка Магди права. Да и час уже поздний. – Она прочистила горло и тряхнула оперённой бечевой. – Но запомните вот что: Королева Ворон может запретить наш День поминания, но даже она не может стереть нашу память. Она может сжечь книги и свитки на кострах, пылающих в её огромных каменных дворах, но чернила и пергамент хранят лишь росчерки историй. Пока есть те, кто рассказывает эти истории, никакому пламени их не сжечь. Королева может наслать змей, чтобы те похитили наши голоса, но бывает, что можно обойтись и без слов. – Она стукнула клюкой по пыли перекрёстка, и Брида подпрыгнула от неожиданности. – Правду не убить, – провозгласила Голос.

Согласно загудев, толпа рассеялась как опавшие листья. Брида воспользовалась случаем унести ноги, надеясь, что успеет вернуться домой с убедительной отговоркой ещё до возвращения матушки Магди.

Но она не успела.

Ведунья поймала её за запястье:

– Обожди немного, Брида, и мы пойдём обратно вместе. – Голосу она сказала: – Мне было бы легче, если бы ты их не поощряла. Моя защита имеет пределы, а внимание королевы рано или поздно обратится сюда.

– Я понимаю твоё беспокойство, матушка Магди. Но я – Голос. Кем бы я была, если бы не отметила День поминания? – Она похлопала Магди по плечу и зашагала обратно к деревне, тихонько напевая себе под нос. Перья и бечёвку она сунула обратно в торбу.

Брида не сводила глаз со своих поношенных кожаных сапог и шевелила пальцами ног. Огорчение матушки Магди пригнуло её голову.

– Прости меня. Я просто хотела своими ушами услышать истории.

– Меня тревожат не истории. Опасность. Сколько раз я предупреждала тебя, как опасно привлечь внимание королевы? – Магди махнула рукой на спины расходившихся жителей. – День поминания, собрание – всё это вопреки закону. И когда королева узнает, что такие вещи ещё происходят здесь – а она узнает рано или поздно, – я не хочу, чтобы тебя захватило лавиной последствий. Как ты этого не понимаешь?

Брида удручённо кивнула, и они повернули к дому. Девочка уже сотни раз слышала это предостережение. И хотя Брида понимала, что обеспокоенность ведуньи говорит о её симпатии, это не облегчало мучительной жажды у неё в груди.

Матушка Магди вздохнула:

– Любопытство…

– Кошку сгубило, я знаю. Но я не кошка. Я осторожна. Я просто хочу знать.

– Разве ты не моя ученица? Моя работа – научить тебя тому, что ты хочешь знать. Довольно лишь спросить.

Брида уткнула язык в щёку. Она спрашивала, но этого было мало. Матушка Магди не всегда отвечала на её вопросы. Но раз уж эта дверь приотворилась… Она вспомнила об изголодавшихся беженцах у колодца, о Микеле и Нэн, о недороде и непредсказуемости погоды. Она выпалила:

– Куда подевались кони-бури?

Они сошли с освещённой фонарями городской дороги и зашагали по извилистой тропинке среди деревьев, а матушка Магди всё молчала. Шаги мягко перекликались с шелестом листьев у них над головами и пением сверчков в подлеске. Когда Брида уже решила, что Магди пропустила её вопрос мимо ушей, ведунья наконец ответила:

– Ни одна из историй не говорит об этом прямо, но все они сходятся на том, что кони-бури последовали за Серебряными Фейри в иные земли. Далеко-далеко.

– Но они реальны?

– Я верю, что некогда они существовали, да. А ныне? – Магди только руками развела да плечами пожала.

Брида прокрутила в голове рассказ Голоса и спросила:

– Но отчего Ветрожея не вернулась, чтобы снова сплетать погоду?

– Никто не знает даже, куда она направилась. Некоторые говорят, что она вернётся, когда будет нужна нам больше всего. Другие утверждают, что её убили. Может, она просто выбрала себе гнездовье, которое пришлось её душе больше, чем Маревые скалы.

– Это не настоящие ответы, – пожаловалась Брида.

– На многие вопросы нет ответов, однако задавать их всё-таки стоит. – Магди отмахнулась от облака светлячков и ночных мотыльков, следовавших за ней.

– А почему не прилетела другая Ветрожея?

– Ветрожеи не то, что ведуньи, дитя. Дар ведовства встречается не так уж часто, и бывает, что обладающие этой силой боятся её использовать. Но Ветрожеи… если одна такая рождается на свет, это благословение Великой Матери. Возможно, мы не увидим другой на своём веку.

Они пошли по развилке к прогалине, на которой стоял их домик. В окнах мерцал густой золотисто-алый свет от углей в очаге, дымок вился на холсте звёздного неба.

– Я займусь огнём и приготовлю чай на сон грядущий, а ты пока займись животными, – сказала Магди.

Но у Бриды оставался последний вопрос:

– А что с мальчиком с лёгочной лихорадкой? Ты его исцелила?

Поднимаясь на крыльцо, Магди расплетала завязки плаща.

– Травяной пар, чтобы облегчить дыхание, тёплый компресс на грудь. Через день-другой он будет здоров, как летние розы, если только этот глупый мальчишка не вздумает кувыркаться в холодном пруду, не успев полностью поправиться. Ступай в хлев и не тяни с кормлением. Завтра будет длинный день… В уплату за непослушание я жду, что зелёная комната будет прибрана и пополнена травами. Я оставлю тебе список.

Брида вздохнула. Но наказание всё равно стоило того, чтобы услышать Голос и попробовать своё первое речево.

2

Песнь крыльев

– Шипы и колючки, – выругалась Брида и шаркнула носком сапога по раскисшей земле. Три дня назад здесь были звёздочки седмичника, она это точно помнила, но что-то их выворотило. Единственная другая куртинка находилась в полулиге дальше в лесу… если, конечно, она уцелела.

Ворча себе под нос, девочка взобралась на холм и углубилась под сень деревьев. Корзина для трав стукалась о бедро при каждом шаге, и Брида поменяла руку, перехватив её поудобнее, затем недовольно забормотала, пригибаясь, чтобы уйти от низко нависающей ветки.

Вместо этого девочка угодила в паутину, что не улучшило её настроения.

Уронив корзину на мшистый ковёр, Брида провела обеими руками по лицу. Паутинный шёлк остался на ресницах даже после попытки его отцепить.

– Фух! – Брида рухнула на землю рядом с наполовину полной корзиной.

В кружевной пятнистой тени промелькнула белая горлица, и Брида проводила её взглядом до дерева гикори. Она узнала эту птицу – та часто пролетала в лес рядом с хижиной. Брида ладила с птицами, хотя в первый раз, когда она отговорила ястреба ловить кролика, матушка Магди отругала её за вмешательство в естественное течение жизни. Но эта голубка, как Брида ни пыталась с ней заговорить, большей частью, похоже, вовсе не обращала на неё внимания.

Очередная неудача в длинном списке.

Брида потёрла шею. Правая лодыжка чесалась от укуса мошки, а левое запястье горело после досадной встречи со жгучей крапивой. На пятке выскочила мозоль, а другая на мизинце, пот неприятно струился по спине.

Утро выдалось не самым удачным, а она ещё не собрала и половины растений из списка матушки Магди.

Столько хлопот из-за пары историй.

Брида прислонилась к поваленному бревну и закрыла глаза, позволяя росистому ветерку откинуть спутанные волосы с лица. В ветвях дуба, сплетавшихся над ней пологом, пели птицы, а где-то неподалёку стучал дятел в поисках древоточцев.

Это был идеальный день для прогулки на пони, а вместо этого девочка столько часов кряду копалась в грязи, выискивая сорняки.

Она знала, что негоже жаловаться – после всего, что сделала для неё матушка Магди. И, говоря о наказаниях, это была справедливая плата за то, что она втихаря утянулась на перекрестье дорог. Ей просто хотелось…

Внезапно опустилась тишина, будто лес затаил дыхание, и Брида позабыла себя жалеть. Птицы затихли, не допев трель, и от тревожной дрожи у неё разом напряглась спина. Брида медленно села и повернула голову.

Позади хрустнула ветка, сломавшись под тяжестью шага, слишком неловкого для любого зверя, но только не для человека.

«Ох, колючки», – подумала Брида. Ей не хотелось ни с кем разговаривать, но девочка подобралась и приготовилась встать.

Слишком поздно. Голос, который она была бы рада не знать, уже горланил ту самую несносную песню:

Брида поднялась и повернулась к нему, сложив руки и хмурясь в подражание матушке Магди в неудачный день:

– Отлично, Дэв Друзе, хоть что-то задержалось у тебя в голове. Жаль только, что это всего лишь детская песенка.

Мальчишка мясника покраснел и половчее перехватил изогнутый лук. Он был на голову выше Бриды, с тусклыми волосами цвета остывшей овсянки и кожей, похожей на свернувшееся молоко.

От застарелых пятен крови на его кожаной безрукавке у Бриды скрутило желудок. Они с матушкой Магди не ели мяса, и, хотя Магди говорила, что негоже ставить в укор честным людям их честный заработок, у Бриды язык бы не повернулся назвать Дэва честным. Он был просто сиволап, вот и всё, и ему нравилось убивать.

– Что ты сказала, ведьмочка? – прорычал тот.

– Ой, я сказала слишком длинные для тебя слова? Не волнуйся. Со временем ты и их поймёшь.

Дэв потянулся к колчану, висевшему у него за плечом, и выхватил стрелу, глаза у него сделались тёмные и жёсткие, как речная галька.

– Думаешь, ты шибко умная, да, ведьмочка?

Брида невольно сделала шаг назад, сунув руку в карман туники. Она стиснула в руке амулет, который матушка Магди заставляла её носить с собой: льняной мешочек, в котором лежали два камешка – полированный кусочек агата, перехваченный посередине тёмной полосой, и гладкий чёрный камешек с северных гор, – а также маленькое белое пёрышко. Защитная энергия пела под её пальцами, придавая девочке храбрости, однако она уже знала, что скажет матушка Магди: «Если станешь тыкать палкой в разъярённого барсука, дело кончится тем, что он тебя укусит».

Но Брида тоже была не в лучшем настроении, и она устала от Дэва и его дурацких песен.

– Я не ведьмочка, – прошипела она. – И я умнее тебя! – прибавила она беззвучно, ибо даже она не была настолько глупа, чтобы сказать это вслух.

Мальчишка ухмыльнулся, но назвать его выражение дружелюбным язык не поворачивался.

– Точно. Ты просто подкидыш, который никому даром не сдался. Повезло тебе, что ведунья не может прогнать бродяжку, а?

Каждое слово кололо, как битое стекло, и Брида заставила себя не дрогнуть.

Шагнув вперёд, Дэв погладил оперение стрелы, и в груди Бриды заплясал змеиным язычком неподдельный страх. Дэв был паршивой овцой, это понятно, но он же не причинит ей настоящего вреда?

Она смотрела на его недобрую, как у тыквы-фонаря, улыбку, и её уверенность вдруг испарилась.

Вздохнув, девочка сказала:

– Послушай, Дэв. Я не ищу неприятностей. Давай просто разойдёмся в разные стороны.

Улыбка тыквы-фонаря мигом схлопнулась, как только мальчишка открыл рот, собираясь что-то сказать, но тут в лесу вдруг взвыл ледяной ветер, вырывая у него слова. Ветер трепал деревья, ломал ветви и метал изорванные листья и хвою зелёным ливнем. Он закружил в воздухе комья земли и сучки, с воем промчавшись мимо детей.

Дэв прижался к стволу огромного старого дуба, сжавшись перед страшной силой ветра.

А Брида наблюдала за бурей, дрожа и обнимая себя за локти. Над головой кипели облака цвета мятых слив, а справа среди деревьев полыхнула молния. Она вычертила пурпурно-золотую полосу, так и оставшуюся у Бриды перед глазами. Пока девочка попыталась проморгаться, вокруг громыхал гром, сотрясая землю под ногами.

– Что ты делаешь? Прекрати! – закричал Дэв, уставившись на Бриду, и бросился к сосне, стоявшей на несколько шагов дальше, но споткнулся, упал и, ругаясь, поднялся на ноги.

– Это не я! Я не умею вызывать бурю!

Очередной порыв ветра принёс с собой блеск пляшущих снежинок, танцующих в небе, как звёздная пыль. Иней засахарил потрёпанные листья, ещё цеплявшиеся за ветки, заблестел на мягких лоскутах мха. У Бриды застучали зубы.

Дэв схватился за лук и завертелся как бешеный.

– Что происходит?

– Я не знаю! – Хотя погода в последние годы становилась всё более непредсказуемой, этот шквал был хуже всего, что она могла вообразить. Казалось, что все времена года спутались воедино, а родившаяся в итоге буря искрила сильной дикой магией. Но откуда она взялась?

Брида попыталась нащупать плетение чар так, как учила её матушка Магди, но вокруг клубилось слишком много противоречивых энергий, и она не могла отследить ни одну из них.

Кто же был настолько могущественным, чтобы сплести такие чары?

Снова сверкнула молния, но на этот раз раскат грома прозвучал гораздо дальше. Тучи прорвались, обрушив на лес секущую завесу холодного дождя. Дэв выронил лук и со стоном закрыл голову руками.

Ветер завыл, а потом унёсся прочь, забрав с собой дождь.

Выглянуло солнце, и небо прояснилось. Иней растаял, и пар поднялся клубами тумана от влажной земли.

Брида и Дэв смотрели друг на друга долгое потрясённое мгновение, а затем мальчишка крутанулся прочь.

– Слышать не хочу, что ты скажешь. Я расскажу Совету Благоразумий, что ты сделала это нарочно! – крикнул он через плечо, а затем устремился в заросли.

– Я ничего не делала! – закричала Брида. – Дэв, подожди! Ты забыл свой лук… – Но тот уже скрылся из вида. – Ладно. Будь что будет.

Она пинком отбросила лук в заросли ядовитого плюща – пускай Дэв потом повеселится, отыскивая его, – и повернулась за своей корзиной, заторопившись домой, чтобы рассказать матушке Магди о случившемся.

– О, шипы и колючки, – пробормотала она, подбирая корзинку. Буря опрокинула её, разметав стебли, листья и цветы, которые девочка так старательно собирала. Что не унесло ветром, то почернело от мороза или было втоптано в грязь, а начинать всё сначала было уже поздно.

Теперь её ждали ещё большие неприятности.

Злость Бриды на Дэва и беспокойство из-за странной грозы начали рассеиваться, когда девочка приблизилась к дому, бывшему её мирным прибежищем.

Домик матушки Магди устроился на опушке леса, похожий на дружелюбную черепаху. Это был старый серый и приземистый деревянный дом, но окружавшие сады придавали ему грубое очарование, которое отвлекало взгляд от изредка протекающей крыши.

Небольшой яблоневый сад – он давал самые хрустящие, самые сладкие, самые красные яблоки на свете – рос в юго-восточном углу поляны рядом с ульями и грядкой фиолетового клевера. Центр двора занимал круглый аптекарский огород с травами, а вдоль западного края растянулась овощная грядка. Кусты ежевики, земляника и кривая деревянная шпалера, поддерживающая виноградную лозу, окаймляли двор с восточной стороны.

На каждом свободном пятачке росли цветы. Колокольчики и борец клобучковый, анютины глазки, орхидеи и лилии. Лунная лоза и подсолнухи. Жимолость и подснежники.

И розы. Розы повсюду.

Все растения во дворе матушки Магди можно было использовать для приготовления снадобий и чар, но не все растения, необходимые ведунье, можно было выращивать. Некоторые были действенны только в диком виде, и собирали их по мере необходимости, к большому сожалению Бриды. Девочка нахмурилась и оттёрла с запястья пятно грязи.

Её пони Лопух пасся на пастбище за садами вместе с Бархаткой, изящной каштановой кобылой матушки Магди. Они толкали друг друга носами и жевали траву бок о бок, помахивая хвостами в лучах клонящегося к закату солнца.

Брида уронила пустую корзину себе под ноги и облокотилась на край ворот, положив щёку на руки. Капли воды стекали с её волос, только-только касавшихся плеч. Ей хотелось остаться и понаблюдать за лошадьми, пока солнце не высушит промокшую под дождём одежду. А ещё лучше – просто ускакать на Лопухе и затаиться, пока матушка Магди не забудет о своём наказании.

Но ведунья ничего не забывала. Рано или поздно Бриде придётся показаться ей на глаза. Просто стоит пообещать, что завтра она будет стараться изо всех сил.

Кроме того, матушке Магди следует знать о магической буре.

Снова подхватив корзину, Брида со вздохом направилась к домику.

Шорох в кустах сирени у крыльца выдал козу Крапиву, набившую полный рот листьев. Брида остановилась, чтобы почесать Крапиве голову, а затем поднялась по косым ступенькам к двери.

Скинув сапожки из мягкой кожи, она оставила их под лавкой на крыльце, а корзину для трав поставила сверху. Почти весь день насмарку.

– Матушка Магди, я… – начала было девочка, входя в домик.

Но ведунья стояла перед окном, выходящим на дальний лес, и что-то нашёптывала жемчужно-серому голубю. Птица качнула головой и подняла лапку с прикреплённым крошечным цилиндром. Брида таращилась в удивлении, пока Магди осторожно снимала цилиндрик. Потянув за бечёвку, она сломала сургучную печать и развернула лист тонкой бумаги.

Посыльный голубь!

Крылатые письма были запрещены Законом Королевы, и всякому, кто держал голубятню, в случае поимки грозило наказание – что, впрочем, не останавливало отчаявшихся смельчаков. Брида изредка видела посыльных голубей, пролетавших по лесу с примотанными к лапкам маленькими кожаными трубочками. Она даже выхаживала одного такого со сломанным крылом, хотя делать это пришлось втайне. Брида и не знала, чтобы матушка Магди прежде получала крылатое письмо. Что за весть была так важна – и так потаённа, – что её нужно было доставлять ведунье с запретным голубем? Кто мог позволить себе так рисковать?

Магди хлопнула ладонью по подоконнику, напугав птицу. Голубь щёлкнул клювом, забил крыльями и снова замер, насторожённо поглядывая на ведунью.

– Клятые кости, – выругалась Магди. – Подожди минутку. У меня будет ответ.

Брида не могла поверить своим ушам. Матушка Магди никогда не ругалась.

Эта записка точно не предвещала ничего хорошего.

Магди оглянулась, только теперь заметив Бриду.

– Ты почему такая мокрая? – Она покачала головой. – Не важно. Принеси блюдце воды и немного зёрен из жестянки на верхней полке, а потом переоденься. – Озабоченность читалась в морщинах у неё на лице, а слова были отрывистыми и резкими, как если бы ей приходилось вырывать их зубами из воздуха. Маленький шрамик под правым глазом Магди – результат несчастного случая в детстве, о котором она отказывалась говорить, – ярко алел, как бывало, когда она была расстроена.

Что-то всерьёз разладилось.

Вопросы вертелись у Бриды на языке, но она сжала губы и заторопилась выполнить поручение Магди.

Насыпая в глиняное блюдечко немного птичьего корма, Брида краем глаза наблюдала за матушкой Магди. Магди жила в Дубовой лощине всегда, сколько помнилось местным, и, по-видимому, не имела семьи. Дважды в год она навещала Вилицу Сорин, ведунью, жившую по другую сторону залива в Гранитной бухте. Но матушка Вилица никогда бы не прислала крылатое письмо – ведуньям приходилось быть осторожными, чтобы не привлекать лишнего внимания, и она не стала бы рисковать.

В чём же тогда дело?

Голубь довольно закурлыкал, когда Брида поставила перед ним зерно, и принялся радостно выбирать своё любимое.

Брида не успела и мельком заглянуть в записку, которую Магди нацарапала в ответ, как ведунья уже плотно свернула бумажный листок. Хмурясь, она вставила свиток в кожаный цилиндр и протянула голубю.

Птица подняла лапку, покорно щёлкнув клювом, и позволила Магди закрепить трубку. Магди сказала:

– Не спеши, дружок. Сначала доешь семена и попей.

– Что случилось? – спросила Брида, не в силах больше сдерживать своё любопытство.

– Пока ничего такого, что тебя бы касалось, – ответила Магди, устало поводя рукой по глазам.

– Но…

– Переоденься в сухое и повесь одежду на верёвку. Ты нашла… – Магди прервал сильный стук в дверь. – Тебе лучше поспешить. Кому-то нужна наша помощь.

Брида вздохнула. Кому-нибудь всегда нужна помощь. Пока Магди отправляла голубя, Брида набросила через голову чистую тунику и закончила натягивать мягкие лосины. Она торопливо спустилась по приставной лестнице с чердака, а Магди тем временем распахнула дверь.

– Ох, матушка Магди, иди скорее! Моя жена… Я думаю, что ребёнок на подходе! Линна кричит! – Джон Ковки, кузнец, подскакивал с ноги на ногу, крутя шапку в большущих ладонях, и только что не пыхтел от волнения.

Брида сняла торбы с крючков на стене, а Магди поцокала языком и мягко положила руку кузнецу на плечо:

– Спокойно, Джон. Я ждала этого. Линна прекрасно справится, и ребёнок тоже. Мы идём.

Тот выхватил у Бриды обе торбы и не столько повёл, сколько поволок её с ведуньей к оставленной на дороге телеге. Его каурая кобыла дёрнула хвостом и заржала, увидев Бриду – Брида обычно приносила ей лишние яблоки, когда приводила подковать своего пони, – но времени на поглаживания и почёсывания не было, потому что Джон уже вскочил на облучок и дёрнул поводья.

Когда они протряслись мимо Лопуха и Бархатки, пони заржал и взбрыкнул.

– Я скоро вернусь! – крикнула Брида, надеясь, что это окажется правдой.

Появление на свет младенцев называли непостижимым чудом, но девочке оно казалось долгим, утомительным и шумным делом. Она вздохнула и сцепила руки на коленях.

Это был такой странный день, полный бурь и тайн. Ей хотелось провести вечер перед камином, попивая чай и беседуя с матушкой Магди, а уж никак не присутствовать на родах.

Оставалось надеяться, что всё пройдёт быстро и у них останется время для спокойной беседы.

Брида пожевала губу, чувствуя себя эгоисткой. Иногда она изрядно боялась, что так и не научится быть настоящей ведуньей.

3

Кони-бури

На следующий день Брида проснулась с ватной головой и ощущением, что время вытворило нечто странное, пока она спала. Она моргнула и потёрла рукой слепленные после сна глаза, а затем резко села.

Свет, льющийся в окна, был насыщен прозрачным золотом позднего утра. Она проспала.

Почему матушка Магди не разбудила её? У неё дела по хозяйству, и животные ждут не дождутся кормёжки.

Она выбралась из постели, отбросила домотканое покрывало на тюфяк, сдёрнула через голову ночную рубашку и натянула чистую тунику и лосины.

– Я проснулась! – завопила она, спускаясь по лестнице с чердака. – Я иду!

Но в домике царила пустота, а это означало, что матушка Магди уже ушла до вечера.

Брида нахмурилась. Они пробыли в усадьбе Ковки до глубокой ночи – роды были нелёгкими, – а после возвращения домой девочке не спалось. Но Магди не должна была позволять ей часами валяться в постели, когда работа не переделана, а лохматый пони не выезжен.

Она подбежала к ведру с водой, стоявшему у очага, и ополоснула лицо, смывая с лица остатки тревожных снов. Затем она огляделась по сторонам, пытаясь заново сориентироваться в мире.

На поцарапанном деревянном столе бок о бок стояли глиняная крынка свежего козьего молока и корзинка, доверху наполненная коричневыми крапчатыми яйцами. Матушка Магди уже позаботилась о животных, и Бриду окатило стыдом. Это ведь Магди призвала из царства теней измученный дух Линны, спася ей жизнь после рождения ребёнка, и ведунье тоже необходим сон.

Брида взяла со стола кувшин с молоком, намереваясь поставить его в родник, бивший в погребе, чтобы он остался прохладным, но увидела сложенную записку со своим именем, сунутую в корзину с яйцами.

Брида, дорогая, меня позвали, но я вернусь сегодня ближе к вечеру. Пока меня не будет, пожалуйста, подмети пол и убери паутину из погреба. Оконное стекло пора протереть, и ты могла бы поворошить картофель в яме. Он начинает попахивать. И ещё: ты нашла дикоросы из моего списка? Я не увидела их в зелёной комнате. Береги себя, хорошего тебе дня. Я буду дома к ужину.

Она подписала записку сердечком и размашистой «М», но Брида сдула волосы с глаз и выронила записку в мимолётном раздражении. Как будто она недостаточно взрослая и не знает без напоминаний, что нужно делать! Она вполне могла справиться с работой по дому.

Если она поспешит управиться с делами, то успеет взять Лопуха на прогулку и собрать травы для Магди. Приободрившись, она понесла молоко на родник.

Когда Брида возвращалась обратно к дому, ступая по извилистой каменной дорожке между хлевом и курятником, рядом заворковал голубь, и она вдруг вспомнила о послании, которое Магди получила давеча. В треволнениях Линниных родов все её вопросы рассеялись, но теперь они вернулись обратно и донимали её исподтишка с завидной настойчивостью.

Магди скрывала какую-то тайну, и Брида была полна решимости её разгадать. Если бы она только знала, о чём говорилось в послании…

Она перебрала картофель и заодно вопросы, вертевшиеся в голове, а затем, протирая окна, обдумала все причины, по которым Магди могла держать что-то в тайне от неё. А подметая пол, девочка заметила маленький клочок бумаги, забытый в углу. Брида ястребом набросилась на него и развернула нетерпеливыми пальцами. Совать нос в чужие письма нехорошо, но раз Магди уронила его…

Брида вгляделась в мелкий почерк и с удивлением увидела всего два слова: «Она подозревает».

И всё. Ни приветствия, ни подписи. Никаких подробностей. Только два растравляющих душу слова.

Она подозревает.

– Кто подозревает? Что подозревает? И почему это так важно для Магди? – гадала вслух Брида.

Ответа она, само собой, не ждала, однако получила его – эхом на её вопросы раздалось фырканье. Брида повернулась и увидела мягкий щетинистый нос Лопуха, просунутый в открытую дверь дома.

Девочка рассмеялась и упреждающе подняла руку:

– Не смей сюда заходить! Я тут подметаю! – Она подбежала к пони и почесала белую звёздочку под его спутанной чёлкой. – Не хочешь помочь мне найти травы для матушки Магди?

Лопух повёл носом и тихонько заржал.

– Будем считать, что да. Ну и как ты выбрался на этот раз? – Похлопав пони по шее, Брида вышла из дома.

Тот задрал верхнюю губу в глупой лошадиной ухмылке и толкнул хозяйку в плечо. Это была его любимая игра: находить новые хитроумные способы улизнуть из своего загона, а потом ждать, пока она догадается, как он это проделал.

Брида поспешила к воротам загона – те по-прежнему были заперты – и обошла ограду кругом. Пролома нигде не видно, значит, он не пролез в дыру. Да и вряд ли перепрыгнул через забор – пони уже выпрыгивал пару тому недель назад, а повторять свои фокусы слишком часто он не любил.

Лопух, довольный собой, гарцевал за её спиной, пока она изучала загон. Тут Брида заметила скользящий след неподалёку от угла ограды, где земля шла под уклон. Полоса грязи и смятые стебли клевера, отпечаток копыта…

– Лопух, ты протиснулся под забором? – Она указала на подозрительное место. Тот заржал и закивал, рассмешив девочку. – А ты ловчее, чем можно подумать, пони.

Брида отвела его обратно в хлев и привязала в стойле. Он терпеливо стоял, пока хозяйка вычёсывала ему шерсть и выбирала грязь и камешки из копыт, и даже не вздрогнул, когда она положила ему на спину шерстяную попону и кожаное седло. Но стоило Бриде приволочь седельные сумки, как Лопух забил передним копытом и замахал хвостом.

– Я знаю, – сказала она пони. – Но мы можем помочь матушке Магди и заодно немного повеселимся, обещаю.

Скептически фыркнув, тот опустил голову, чтобы Брида могла надеть уздечку. Брида почесала его под подбородком и тихонько подула в нос.

– Мы всегда неплохо проводим время, правда? – сказала она, выводя Лопуха на улицу.

Но только Брида приготовилась залезть в седло, в хлеву раздался страшный грохот.

– Что там ещё? – проворчала она и вернулась обратно, уперев руки в бока.

И как она не догадалась! Коза Крапива, обиженная невниманием к себе, забралась на сеновал и боднула вниз два тюка сена. Они упали на стойку для лопат и вил, а те в свою очередь обрушились на бочку с овсом и два пустых ведра.