Дело о нескончаемых самоубийствах
John Dickson Carr THE CASE OF THE CONSTANT SUICIDES
Copyright © The Estate of Clarice M. Carr, 1941
© А. О. Поликарпова, перевод, 2025
© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательство АЗБУКА», 2025
Издательство Азбука®
Глава первая
В тот вечер поезд на Глазго, обычно отправлявшийся в 9:15, покинул Юстонский вокзал с получасовым опозданием – через сорок минут после того, как завыли сирены.
При звуке сирен погасли даже неяркие голубые огни вдоль платформы.
Толпа людей, одетых в основном в хаки, оглушенная железным кашлем двигателей, обдирая голени и костяшки пальцев о багаж и тюки, практически на ощупь двигалась по перрону – толкаясь, пихаясь и сквернословя.
Где-то посреди нее затерялся и моложавый профессор истории, пытавшийся найти свое спальное купе в поезде на Глазго.
Особого беспокойства никто не выказывал. Это было только 1 сентября, интенсивные налеты на Лондон еще не начались. Как юны мы были в те дни. Воздушная тревога означала всего лишь небольшое неудобство: возможно, где-то прогудел одинокий вражеский самолет, противовоздушного заграждения еще не было.
Но профессор истории Алан Кэмпбелл (магистр искусств, Оксфорд; доктор философии, Гарвард) разразился неакадемической бранью. Спальные купе первого класса, похоже, располагались в самом начале длинного поезда. Ему было видно изрядно нагруженного носильщика – тот чиркал спичками у открытой двери вагона, где на плашке напротив номеров купе были написаны имена пассажиров. Также чиркнув спичкой, Алан Кэмпбелл обнаружил, что, во-первых, поезд переполнен, а во-вторых, его купе – под номером четыре.
Он поднялся в вагон. Тускло подсвеченные циферки над каждой дверью указывали путь по коридору. Открыв наконец дверь своего купе, он почувствовал себя много лучше.
Вот это, подумал он, действительно первоклассный уровень комфорта. Крошечное металлическое помещение было выкрашено в зеленый цвет. Обстановку составляли одно спальное место, никелированная раковина и зеркало в рост на двери, ведущей в соседнее купе. Светомаскировку обеспечивали рулонные шторки, которые надежно запечатывали окно.
Было исключительно душно и жарко. Над койкой он заметил металлическую решетку вентиляции с регулировочным винтом, повернув который можно было увеличить приток воздуха.
Задвинув чемодан под койку, Алан сел, чтобы перевести дух. Роман в мягкой обложке и номер «Сандей вочмен» – его дорожное чтиво – лежали подле него на койке. Он бросил взгляд на газету и почувствовал, как желчь разлилась в его душе.
«Да гореть ему в геенне огненной! – воскликнул Алан, адресуясь своему единственному врагу на всем белом свете. – Чтоб его…»
Тут он осекся, подумав, что хорошо бы не портить себе настроение. В конце концов, он в отпуске на целую неделю; и хотя формально цель его путешествия была довольно-таки печальной, все же это были в некотором роде каникулы.
Алан Кэмпбелл был из тех шотландцев, чья нога ни разу не ступала на землю Шотландии. Если уж на то пошло, то за исключением времени, проведенного в американском Кембридже, и нескольких поездок на континент он никогда и не покидал пределов Англии. В свои тридцать пять лет этот начитанный, серьезный, но не без чувства юмора мужчина выглядел весьма неплохо, хотя, возможно, и несколько чопорно.
Шотландию он рисовал себе по романам сэра Вальтера Скотта, а если настроение было более легкомысленным – то Джона Бьюкена[1]. В придачу к этому имелось смутное представление о граните, вереске и шотландских анекдотах, которые его, скорее, возмущали, – очевидно, что истинно шотландского духа было в нем маловато. И вот наконец-то ему предстояло увидеть все собственными глазами. И если бы только не…
Раздался стук в дверь, и в купе заглянул проводник.
– Мистер Кэмпбелл? – спросил он, сверившись с табличкой на двери – плашкой под слоновую кость, на которой можно было записывать и стирать имена пассажиров.
– Доктор Кэмпбелл, – поправил Алан не без величавости. Все же он еще был слишком молод и пока наслаждался новизной и важностью такого обращения.
– Во сколько разбудить вас утром, сэр?
– А во сколько мы прибываем в Глазго?
– Ну, по расписанию прибываем в шесть тридцать, сэр.
– Тогда разбудите меня в шесть.
Проводник деликатно кашлянул. Алан намек понял.
– В общем, разбудите за полчаса до прибытия.
– Хорошо, сэр. Подать утром чай с печеньем?
– А полноценный завтрак в поезде подают?
– Нет, сэр. Только чай и печенье.
Сердце Алана ухнуло, как и его желудок. Он собирался в такой спешке, что на ужин времени не осталось, и сейчас все его нутро сжималось, как гармошка. Проводник догадался об этом по его виду.
– На вашем месте, сэр, я бы сейчас сгонял перехватить что-нибудь в буфете.
– Но по расписанию осталось меньше пяти минут до отправления!
– Я бы не беспокоился на этот счет, сэр. На мой взгляд, настолько скоро мы не отправимся.
Да, пожалуй, лучше ему так и поступить.
Ошалевший, он покинул поезд. Ошалевший, пробирался практически на ощупь сквозь шумную толпу на темной платформе – обратно к контрольному барьеру. Когда он стоял в буфете с чашкой жидкого чая и несколькими черствыми сэндвичами с ветчиной, нарезанной так тонко, что она достигла определенной степени прозрачности, его взгляд снова упал на страницу «Сандей вочмен». И желчь снова разлилась в его душе.
Как уже было сказано, у Алана Кэмпбелла был только один враг на всем белом свете. В самом деле, если не считать той школьной драки, результатом которой стали пара фингалов и разбитый нос, – с мальчиком, который впоследствии сделался его лучшим другом, – он даже не мог вспомнить, чтобы вообще кого-то недолюбливал.
Человек, о котором идет речь, также носил фамилию Кэмпбелл, хотя, как надеялся и верил Алан, не был его родственником. Этот другой Кэмпбелл жил в каком-то медвежьем углу в Харпендене, графство Хартфордшир. Алан никогда с ним не виделся и вообще не знал, кто он такой. И тем не менее к этому человеку он испытывал очень глубокую неприязнь.
Мистер Беллок[2] однажды заметил, что не существует более жаркой и ожесточенной (и для стороннего наблюдателя более забавной) дискуссии, чем спор между двумя учеными мужами по какому-то невнятному поводу, который никого не волнует ни на йоту.
Все мы с ликованием наблюдали, как это бывает. Кто-то пишет в серьезной газете или литературном еженедельнике, что Ганнибал, переходя через Альпы, прошел недалеко от деревни Вигинум. Другой эрудированный читатель затем публикует возражение, что деревня, мол, называлась не Вигинум, а Бигинум. На следующей неделе первый автор мягко, но едко сожалеет о невежестве корреспондента и просит у редакции разрешения обнародовать дальнейшие доказательства того, что это был все-таки Вигинум. Второй автор, в свою очередь, сожалеет о том, что в дискуссию, похоже, вкралась язвительная нота, которая, несомненно, заставляет мистера такого-то забывать о манерах, а также он считает своим долгом подчеркнуть…
И пошло-поехало. Перебранка может растянуться на два-три месяца.
Нечто подобное с треском вломилось в безмятежную жизнь Алана Кэмпбелла.
Алан, добрая душа, не хотел никого обидеть. Он иногда рецензировал исторические труды для «Сандей вочмен», издания того же плана, что и «Сандей таймс» или «Обсервер».
В середине июня эта газета прислала ему книгу под названием «Последние дни Карла Второго», увесистый труд о политических событиях 1680–1685 годов, написанный неким К. И. Кэмпбеллом (магистр искусств, Оксфорд). Рецензия Алана появилась в ближайшее же воскресенье, и грех его заключался в нижеследующих словах, уже ближе к концу заметки:
«Нельзя сказать, что книга мистера Кэмпбелла проливает какой-то новый свет на эту тему; не лишена она и мелких неточностей. Вряд ли мистер Кэмпбелл всерьез полагает, что лорд Уильям Рассел пребывал в неведении относительно заговора Ржаного дома[3]. Титул герцогини Кливлендской был пожалован Барбаре Вильерс[4], леди Каслмейн, в 1670-м, а не в 1680 году, как указано в издании. И совершенно непонятно, на чем именно основано поразительное утверждение мистера Кэмбелла о том, что у этой дамы были „каштановые волосы и субтильное телосложение“».
В пятницу Алан вернул свой экземпляр книги в редакцию и выбросил все это дело из головы. Но через девять дней в газете напечатали ответ автора, отправленный из Харпендена, графство Хардфордшир. Заканчивался он следующим образом:
«Хотелось бы отметить, что мое, как выразился ваш рецензент, „поразительное утверждение“ основано на труде Штайнманна, единственного биографа вышеозначенной дамы. И если ваш рецензент не знаком с этим трудом, то полагаю, что буквально один визит в читальный зал Британского музея закроет эту брешь».
Это уже порядком рассердило Алана.
«Хотя я искренне сожалею, что приходится вообще уделять время такому сущему пустяку, – писал он, – все же я благодарю мистера Кэмпбелла за то, что он так любезно обращает мое внимание на книгу, с которой я, конечно, знаком; тем не менее я полагаю, что посещение читального зала Британского музея принесет меньше пользы, чем посещение Национальной портретной галереи. Там мистер Кэмпбелл найдет выполненный Лели[5] портрет этой симпатичной мегеры – пышнотелой леди с волосами черными как смоль. Вполне вероятно, что художник мог польстить своей модели. Но маловероятно, что он превратил блондинку в брюнетку, а также изобразил придворную даму корпулентнее, чем она была на самом деле».
«А получилось весьма изящно, – подумал Алан. – А также и весьма сокрушительно».
Но этот подлый змей из Харпендена нанес удар ниже пояса. Описав известные портреты, он заключил:
«Ваш рецензент, между прочим, столь любезен, что называет эту леди мегерой. По какому же праву? Не потому ли, что она была вспыльчива и любила сорить деньгами? Если эти два женских качества приводят мужчину в неописуемый ужас, то впору поинтересоваться, был ли он вообще когда-нибудь женат».
Это уже выбило почву у Алана из-под ног. Его задело не пренебрежение к его историческим познаниям, а намек на то, что он ничего не знает о женщинах, – что, в сущности, было правдой.
Алан полагал, что К. И. Кэмпбелл ошибается и знает о своей ошибке. И теперь, как это часто бывает, пытается затуманить дело посторонними соображениями. Его ответ взбаламутил газету, в прения включились и другие читатели.
Посыпались письма. Один майор из Челтнема писал, что его семья на протяжении многих поколений владеет картиной – портретом, как полагают, герцогини Кливлендской, – и волосы у нее изображены темно-русыми. Какой-то ученый из «Атенеума»[6] настаивал на том, что необходимо договориться о терминах, обозначив, какие именно пропорции и части тела они подразумевают, говоря, что леди была «корпулентная», а также соотнести это с современными стандартами.
«Боже правый, – воскликнул редактор „Сандей вочмен“, – да это лучшее, что случилось с газетой со времен шумихи вокруг стеклянного глаза Нельсона. Пусть продолжают».
Ссора разгоралась весь июль и август. Несчастной любовнице Карла Второго досталось не меньше дурной славы, чем во времена Сэмюэла Пипса[7]. Довольно детально обсудили ее анатомию. В полемику вступил, хотя и не добавил ясности, еще один ученый – доктор Гидеон Фелл, который, казалось, с особым злорадством сбивал с толку обоих Кэмпбеллов, внося тем самым еще больше сумятицы.
В конце концов редактор сам положил этому конец. Во-первых, потому что обсуждение анатомических подробностей стало граничить с бестактностью, а во-вторых, потому что участники спора настолько запутались, что никто уже не понимал, кто кому что предъявляет.
В итоге Алан остался с чувством, что он был бы не прочь сварить К. И. Кэмпбелла в кипящем масле.
К. И. Кэмпбелл появлялся в газете каждую неделю, успешно уворачиваясь от колкостей сам, но снайперски метко уязвляя Алана. Тот уже начал приобретать пока смутную, но вполне определенную репутацию человека негалантного – такого, который, оклеветав покойницу, способен оклеветать и любую лично знакомую ему даму. Последнее письмо К. И. Кэмпбелла более чем ясно намекало на это.
Коллеги по факультету подшучивали над Аланом. Студенты тоже, как он подозревал, подшучивали над ним. Употреблялись такие термины, как «развратник» и «распутник».
Вздохом облегчения приветствовал он окончание этих дебатов. Но даже сейчас, попивая жидкий чай и поедая черствые сэндвичи в душном вокзальном буфете, Алан напрягался, перелистывая страницы «Сандей вочмен». Он боялся, что его взгляд упадет на какое-нибудь замечание, касающееся герцогини Кливлендской, что К. И. Кэмпбелл снова пробрался на газетную полосу.
Нет. Ничего. Что ж, по крайней мере, это было хорошим предзнаменованием начала путешествия.
Стрелки часов над стойкой буфета показывали без двадцати десять.
Внезапно переполошившись, Алан вспомнил про свой поезд. Одним глотком допив чай (а в большой спешке всегда кажется, что чая этого – минимум кварта крутого кипятка), он помчался обратно в темноту.
У контрольного барьера ему вновь потребовалось какое-то время, чтобы отыскать свой билет, – пришлось обшарить все карманы по очереди, да не один раз, и билет, конечно же, обнаружился в самом первом. Протискиваясь сквозь толпу и багажные тележки, он не без труда нашел свою платформу и успел к вагону как раз тогда, когда раздался гудок и по всему составу начали захлопываться двери.
Поезд плавно тронулся.
Что ж, да начнется великое приключение. Алан, снова довольный жизнью, остановился в тускло освещенном коридоре, чтобы перевести дух. В сознании всплыли слова из письма, отправленного из Шотландии: «Замок Шира, Инверэри, Лох-Фин». Звучало музыкально, даже волшебно. Посмаковав эти звуки, Алан добрался до своего купе, распахнул дверь и резко замер на пороге.
На койке лежал открытый чемодан, чужой. В нем виднелись предметы явно женского гардероба. Шатенка лет двадцати семи – двадцати восьми что-то искала, склонившись над ним. Дверь чуть не сшибла ее с ног, так что, разогнувшись, она вопросительно посмотрела на Алана.
– Ого! – едва слышно произнес Алан.
Первой его мыслью было, что он, наверное, ошибся купе или даже вагоном. Но быстрый взгляд на табличку на двери подтвердил: это его имя – Кэмпбелл – выведено карандашом на плашке под слоновую кость.
– Прошу извинить меня, – начал он, – но вы, случаем, не ошиблись ли?
– Не думаю, – холодно ответила девушка, потирая ушибленную руку.
Даже при таких обстоятельствах он приметил, насколько она привлекательна – хотя и почти без пудры и помады, с выражением непреклонной суровости на округлом лице. Она была пяти футов двух дюймов ростом, хорошо сложена. Голубые глаза расставлены довольно широко, лоб высокий, полные губы она старалась держать плотно сжатыми. На ней были твидовый костюм, синий джемпер, телесного цвета чулки и туфли без каблуков.
– Но это, – сказал он, – купе номер четыре.
– Именно так. Мне это известно.
– Мадам, я пытаюсь сказать, что это мое купе. Моя фамилия Кэмпбелл. Вот она, на двери.
– А моя фамилия, – парировала девушка, – так уж случилось, тоже Кэмпбелл. И я настаиваю, что это мое купе. Будьте столь любезны и покиньте его, пожалуйста.
Она указала на свой чемодан.
Алан уставился на него и все смотрел и смотрел. Поезд дребезжал и стучал, проезжая стрелки, раскачивался и набирал скорость. Но чего Алан никак не мог уразуметь, так это смысл слов, начертанных крошечными белыми буквами на боку чемодана: «К. И. Кэмпбелл, Харпенден».
Глава вторая
Недоумение, охватившее Алана, постепенно уступало место чему-то совсем иному.
Он прочистил горло.
– Могу я поинтересоваться, – сурово спросил он, – что означают инициалы К. И.?
– Кэтрин Ирэн, конечно же. Мое имя. Но не будете ли вы столь любезны, чтобы…
– Вот как! – сказал Алан.
Он протянул ей газету:
– Могу ли я также поинтересоваться, принимали вы недавно участие в кое-какой скандальной переписке на страницах «Сандей вочмен»?
Мисс К. И. Кэмпбелл поднесла одну руку ко лбу, как бы козырьком. Другой рукой она оперлась за спиной о край раковины. Поезд трясся и гремел. Внезапно в ее голубых глазах вспыхнуло подозрение, которое затем переросло в уверенность.
– Да, – сказал Алан. – Я А. Д. Кэмпбелл из Университетского колледжа в Хайгейте.
С таким горделивым и мрачно-зловещим видом впору было бы произнести: «Вот мой народ, я – Родрик Ду!»[8]. Ему подумалось, что в том, как он сурово склонил голову, швырнул газету на койку и сложил руки на груди, есть что-то неуловимо потешное. Но девушка была не расположена шутить.
– Вот же чудовище! Хорек вы этакий! Червяк! – яростно закричала она.
– Мадам, учитывая, что я не имел чести быть вам официально представленным, подобные выражения свидетельствуют о степени близости, которая…
– Чушь! – воскликнула К. И. Кэмпбелл. – Мы с вами дальняя родня, седьмая вода на киселе. А бороды-то у вас и нет!
Алан инстинктивно коснулся подбородка.
– Конечно, у меня нет бороды. С чего вы взяли, что у меня есть борода?
– А мы думали, что есть. Мы думали, что у вас вот такая длинная борода, – воскликнула девушка, приложив руку к животу примерно на уровне талии. – И огромные бифокальные очки! И противная, сухая, насмешливая манера говорить. Ну, это, положим, у вас точно есть. Вдобавок ко всему вы врываетесь сюда, сбиваете меня с ног…
С некоторым запозданием она снова начала растирать руку.
– Из всех когда-либо написанных противных, насмешливых, покровительственных рецензий на книги, – продолжала она, – ваша…
– Вот тут, мадам, вы демонстрируете отсутствие понимания. Мой долг как профессионального историка состоял в том, чтобы указать на некоторые ошибки, вопиющие ошибки…
– Ошибки! – воскликнула девушка. – Еще и вопиющие!
– Именно так. И я имею в виду не пустяковый и в сущности бессмысленный вопрос о волосах герцогини Кливлендской. Я имею в виду вопросы, имеющие реальное значение. Ваша трактовка выборов тысяча шестьсот восьмидесятого года, простите за откровенность, просто курам на смех. Ваше описание лорда Уильяма Рассела откровенно лживо. Я не утверждаю, что он был таким же великим пройдохой, как ваш герой Шефтсбери. Рассел был всего лишь тупицей, «человек, – как было отражено в процессуальных документах, – несовершенного понимания», достойный жалости, если хотите, но нельзя представлять его иначе как предателем.
– Вы всего лишь гнусный тори! – злобно ответила К. И. Кэмпбелл.
– Процитирую в ответ такого авторитета, как доктор Джонсон: «Мадам, вижу, что вы всего лишь мерзкий виг».
Они стояли и таращились друг на друга.
Надо понимать, что обычно Алан не разговаривал в такой манере. Но он был так взбешен, а достоинство его было столь уязвлено, что сейчас он мог бы дать сто очков вперед самому Эдмунду Бёрку[9].
– Кто вы вообще такая? – после паузы спросил он уже более нормальным своим тоном.
Это, в свою очередь, уязвило достоинство Кэтрин Кэмпбелл. Она поджала губы и выпрямилась во всем величии своих пяти футов двух дюймов.
– Хотя я не считаю, что обязана отвечать на этот вопрос, – сказала она, надевая очки в черепаховой оправе, которые только прибавили ей миловидности, – все же сообщу вам, что я являюсь преподавателем исторического факультета Харпенденского женского колледжа…
– Вот как!
– Да. И не хуже, а то и получше любого мужчины знакома с рассматриваемым периодом. А теперь будьте так добры, хотя бы из соображений элементарной порядочности, покиньте мое купе!
– Вот еще, чтоб мне провалиться! Это не ваше купе!
– Повторяю – это мое купе.
– А я повторяю – это не ваше купе.
– Если вы не уберетесь отсюда, доктор Кэмпбелл, я позвоню в этот колокольчик и вызову проводника.
– Будьте любезны. Потому что если вы не позвоните, то я сам это сделаю!
Проводник, который примчался сразу после того, как сначала один пассажир, а потом второй позвонил в колокольчик, обнаружил двух заносчивых и почти нечленораздельно тараторящих профессоров, пытающихся поведать историю каждый со своей точки зрения.
– Прошу прощения, мэм, – служитель обеспокоенно проглядывал список, – прошу прощения, сэр, но, похоже, закралась какая-то ошибка. Тут просто написано «Кэмпбелл», без указания «мисс» это или «мистер». Не знаю, что и сказать.
Алан расправил плечи.
– Что ж, ладно. Ни за что на свете, – высокомерно заявил он, – не стал бы посягать на постель, добытую этой дамой нечестным путем. Проводите меня в другое купе.
Кэтрин стиснула зубы.
– Ну уж нет, доктор Кэмпбелл. Не нужны мне ваши одолжения по признаку пола, спасибо. Проводите меня в другое купе.
Проводник развел руками:
– Прошу прощения, мисс. Прошу прощения, сэр. Но никак. Ни одного свободного купе в поезде нет. И сидячих мест тоже нет, если уж на то пошло. В третьем классе вообще битком.
– Что ж, ладно, – огрызнулся Алан после небольшой паузы. – Дайте же вещи забрать, буду всю ночь стоять в коридоре.
– Ой, не глупите! – воскликнула девушка совсем другим тоном. – Это невозможно!
– Повторяю, мадам…
– Всю дорогу до Глазго? Это невозможно. Не глупите!
Она присела на край койки.
– Остается только одно, – добавила она. – Придется соседствовать в этом купе и провести всю ночь сидя.
Тень облегчения легла на лицо проводника.
– О, мисс, это очень мило с вашей стороны! И я не сомневаюсь, что этот джентльмен весьма вам признателен. Не так ли, сэр? Если вы согласитесь, то я уверен, что компания возместит вам стоимость билета. Это так любезно со стороны леди, не правда ли, сэр?
– Исключено. Я отказываюсь…
– В чем дело, доктор Кэмпбелл? – елейно спросила Кэтрин. – Вы боитесь меня? Или вы просто не осмеливаетесь взглянуть историческим фактам в лицо, когда упираетесь в них?
Алан повернулся к проводнику. Если бы в купе было попросторнее, то он указал бы на дверь драматичным жестом – ну точно отец семейства в старомодной мелодраме, изгоняющий под проливной дождь свое чадо. А так он просто, взмахнув рукой, врезался в решетку вентиляции. Проводник понял его по-своему.
– Что ж, сэр, решено. Доброй ночи. – Он ухмыльнулся: – Не так уж и неприятно будет, правда же?
– Вы что имеете в виду? – резко спросила Кэтрин.
– Ничего, мисс. Доброй ночи. Сладких…То есть я хотел сказать – доброй ночи.
Они снова стояли и таращились друг на друга. Внезапно и одновременно они сели на противоположные концы койки. Хотя до этого они бойко спорили, теперь, когда дверь закрылась, оба испытывали сильное смущение.
Поезд шел медленно: неуклонно, но с толчками, которые, вероятно, означали, что где-то в небе пролетел вражеский самолет. Воздух теперь поступал через решетку вентиляции, и было не так жарко.
Повисшее в воздухе напряжение нарушила Кэтрин. Улыбка превосходства на ее лице сменилась хихиканьем, которое затем растворилось в безудержном смехе. Алан вскоре присоединился к ней.
– Ш-ш-ш! – шепотом призвала она. – Мы потревожим пассажира из соседнего купе. Ну и смешны же мы были, как считаете?
– Не согласен. И в то же время…
Кэтрин сняла очки и наморщила свой гладкий лоб.
– Зачем вы едете на север, доктор Кэмпбелл? Или вернее сказать – кузен Алан?
– Полагаю, по той же причине, что и вы. Я получил письмо от некоего Дункана, человека с впечатляющей должностью – присяжный стряпчий.
– В Шотландии, – с язвительной снисходительностью пояснила Кэтрин, – присяжными стряпчими называют адвокатов сессионного суда. В самом деле, доктор Кэмпбелл! Какое невежество! Вы что же, никогда не были в Шотландии?
– Нет. А вы?
– Не была с детства. Но я все-таки слежу за тем, что происходит, особенно если это касается моей кровной родни. Было ли в письме сказано еще что-нибудь?
– Только то, что старый Ангус Кэмпбелл умер неделю назад, что те немногочисленные члены семьи, которых удалось найти, поставлены в известность и что не соблаговолю ли я прибыть в замок Шира, в Инверэри на семейный совет. О наследовании речи не идет, это он дал понять предельно ясно, а вот что он имел в виду под «семейным советом» – ясно не вполне. Я воспользовался этим письмом как хорошим предлогом, чтобы получить столь необходимый мне отпуск.
Кэтрин фыркнула:
– В самом деле, доктор Кэмпбелл! Это же ваша кровная родня.
Алан почувствовал, как в нем вновь поднимается раздражение.
– Послушайте! Я никогда даже не слышал об Ангусе Кэмпбелле. Я нашел его на нашем развесистом генеалогическом древе и выяснил, что он двоюродный брат моего отца. Но я никогда не знал ни его, ни кого-либо из его окружения. А вы?
– Ну…
– Честно говоря, я и о замке Шира никогда не слышал. Кстати говоря, как мы туда попадем?
– В Глазго возьмем билет на поезд до Гурока. Из Гурока ходит паром до Дануна. В Дануне наймем машину и поедем вокруг фьорда Лох-Фин в Инверэри. Раньше можно было попасть в Инверэри из Дануна по воде, но с начала войны пароходного сообщения нет.
– А где он находится? В Хайленде или Лоуленде?[10]
Кэтрин метнула на него испепеляющий взгляд.
Алан не стал углубляться и настаивать на ответе. Его представления о том, где Хайленд, а где Лоуленд, были довольно смутными. Вообще он полагал, что достаточно провести линию на карте примерно посередине Шотландии, и тогда верхняя часть будет Хайлендом, а нижняя – Лоулендом. Но сейчас ему стало казаться, что все не так-то просто.
– В самом деле, доктор Кэмпбелл! В Западном Хайленде, конечно.
– А этот замок Шира, – продолжал он, позволяя себе (хотя и с неохотой) некоторую игру воображения, – это что-то вроде усадьбы, окруженной рвами, полагаю?
– В Шотландии, – ответила Кэтрин, – почти все, что угодно, может называться замком. И нет – этот совсем не так велик, как замок герцога Аргайла. По крайней мере, если судить по фотографиям. Стоит у входа в долину Шира, немного в стороне от Инверэри, на берегу фьорда. Довольно неряшливое каменное здание с высокой башней. Со своей историей. Вы, как историк, конечно, ничего об этом не знаете. Но вот что действительно любопытно, так это то, как именно умер Ангус Кэмпбелл.
– И? Как же он умер?
– Совершил самоубийство, – спокойно ответила Кэтрин. – Или был убит.
Роман, который Алан взял с собой, был в зеленой обложке – как и другие детективы из этой серии. Он не часто читал такое, но полагал, что иногда необходимо и расслабиться. Алан перевел взгляд с обложки на лицо Кэтрин.
– Был что? – чуть ли не взвизгнул он.
– Убит. Об этом вы, конечно, тоже ничего не слышали? Боже мой! Ангус Кэмпбелл выпрыгнул или был выброшен из самого верхнего окна башни.
Алан попытался собраться с мыслями.
– Но разве не было дознания?
– В Шотландии нет дознания. Если смерть вызывает подозрения, то проводят так называемое общественное расследование под руководством специального человека – фискального прокурора. В случае несомненного убийства общественное расследование не проводится. Поэтому я всю неделю проглядывала газету «Глазго геральд» – о расследовании не было ни слова. Впрочем, это может ничего и не значить.
Теперь в купе было почти холодно. Воздух с шипением проходил сквозь решетку вентиляции у Алана над ухом, так что он протянул руку и повернул регулировочный винт, прикрыв заслонки. Затем пошарил в кармане.
– Сигарету? – предложил он, доставая пачку.
– Спасибо. Не знала, что вы курите. Думала, вы табак нюхаете.
– Да с чего же, – сурово спросил Алан, – вы вообразили, что я нюхаю табак?
– А он застревает у вас в бороде, – объяснила Кэтрин, передернувшись от отвращения. – И сыпется повсюду. Ужасно! И все из-за грудастой нахалки!
– Какой еще грудастой нахалки?
– Герцогини Кливлендской!
Алан удивленно заморгал:
– Я так понял, мисс Кэмпбелл, что вы были ярой защитницей этой леди. Почти два с половиной месяца вы поносили меня на чем свет стоит, потому что, с вашей точки зрения, я поносил ее.
– Ох, ну да. Вы были так высокомерны по отношению к ней, что мне пришлось встать на ее сторону.
Он уставился на нее.
– И это, – воскликнул он, хлопнув себя по колену, – это, по-вашему, интеллектуальная честность!
– А по-вашему, интеллектуальная честность – это насмехаться над книгой в покровительственном тоне только потому, что она написана женщиной!
– Но я не знал, что она написана женщиной! Я, между прочим, не просто так обращался к вам «мистер Кэмпбелл», и…
– Да вы только запутать всех пытались.
– Погодите, – продолжал Алан, дав ей прикурить слегка трясущимися руками и закурив сам. – Давайте разберемся. Я не отношусь высокомерно к женщинам-ученым. Некоторые из самых лучших ученых, которых я когда-либо знал, были женщинами.
– Вы только вслушайтесь – как снисходительно это звучит!
– Дело в том, мисс Кэмпбелл, что мне совершенно не важно, был автор книги мужчиной или женщиной. Ошибки есть ошибки, кто бы их ни допустил.
– В самом деле?
– Да. И во имя истины вы же признаете, строго конфиденциально и между нами, что вы полностью ошибались насчет того, что у герцогини Кливлендской были «каштановые волосы и субтильное телосложение»?
– Конечно нет! – воскликнула Кэтрин, снова надевая очки и нахмурившись весьма сурово.
– Да выслушайте же! – возопил он. – Ведь есть же доказательства! Позвольте мне процитировать вам один пример – такой, что в той газете я бы его привести не смог. Я имею в виду рассказ Пипса…
Кэтрин смотрела на него с изумлением:
– Бросьте, доктор Кэмпбелл! Вы, претендующий на звание серьезного историка, действительно доверяете сплетне, которую Пипс узнал из третьих рук от своего цирюльника?
– Нет, нет, нет, мадам. Вы упорно упускаете суть. Дело не в том, истинна история или апокрифична. Дело в том, что Пипс поверил в нее, а он видел эту даму часто. Смотрите! Он пишет, что Карл Второй и герцогиня Кливлендская (в то время леди Каслмейн) взвесились «и она, имея во чреве дитя, оказалась тяжелее». Если вспомнить, что Карл, несмотря на худобу, был шести футов ростом и весьма мускулистого телосложения, то получается, что фигура дамы была довольно примечательной. А далее следует рассказ о ее шуточной свадьбе с Фрэнсис Стюарт[11], где она играла роль жениха. Фрэнсис Стюарт и сама была не пушинка. Разумно ли предполагать, что роль жениха исполняла более миниатюрная и легкая особа?
– Чисто умозрительный вывод.
– Умозрительный, признаю, но опирающийся на факты. Помимо этого у нас есть утверждение Рересби…
– Штайнманн пишет, что…
– Согласно Рересби совершенно ясно, что…
– Эй! – Из соседнего купе раздался раздраженный голос, а затем последовал стук в металлическую дверь. – Эй!
Спорщики мгновенно утихли. Надолго воцарилось виноватое молчание, нарушаемое лишь стуком колес.
– Давайте потушим свет, – прошептала Кэтрин, – поднимем шторку и глянем, что там снаружи.
– Давайте.
Щелканье выключателя, похоже, удовлетворило потревоженного обитателя соседнего купе.
Задвинув чемодан Кэтрин куда-то в темноту, Алан приподнял скользящую металлическую шторку на окне.
Поезд мчался сквозь вымерший мир, кромешно темный, лишь на пурпурном горизонте пересекались, складываясь в подобие лабиринта, лучи прожекторов. Бобовый стебель Джека не поднялся бы выше этих белых лучей. Они сновали туда-сюда, в унисон, как танцоры. Не было слышно ничего, кроме стука колес, даже жужжащего и кашляющего гудения, которое выдавало полет бомбардировщика, – вррраг-вррраг-вррраг.
– Думаете, он следует за поездом?
– Я не знаю.
Ощущение интимности, неловкое и в то же время волнующее, нахлынуло на Алана Кэмпбелла. Они оба прильнули к окну. Их сигареты отражались в стекле красными пульсирующими точками, то загораясь, то тускнея. Алан едва различал лицо Кэтрин.
И вдруг, снова охваченные сильным смущением, они одновременно затараторили шепотом:
– Герцогиня Кливлендская…
– Лорд Уильям Рассел…
Поезд набирал скорость.
Глава третья
В три часа следующего дня – тихого и мягкого, какие только и бывают в Шотландии в самую прекрасную пору, – Кэтрин и Алан Кэмпбелл поднимались в гору по главной и единственной улице городка Дануна в графстве Аргайлшир.
Поезд, который должен был прибыть в Глазго в половине шестого утра, добрался туда только ближе к часу дня. К этому времени они были зверски, отчаянно голодны, но обеда так и не получили.
Приветливый носильщик, чей говор был едва понятен обоим Кэмпбеллам, сообщил им, что поезд на Гурок отходит через пять минут. Загрузившись в него, они продолжили путь к побережью вдоль Клайдсайда – все так же без обеда.
Когда Алан проснулся утром, взъерошенный и небритый, для него было большим потрясением обнаружить, что он сидит, откинувшись на подушки, в купе железнодорожного вагона, а симпатичная девушка спит, положив голову ему на плечо.
Пораскинув мозгами, он счел, что ему все нравится. Дух приключений, захвативший его чопорную душу, пьянил. Нет ничего лучше, чтобы избавиться от ощущения скованности, чем провести ночь с девушкой, пусть даже и платонически. Выглянув в окно, Алан с удивлением и некоторым разочарованием увидел, что пейзаж остался таким же, как и в Англии: ни тебе гранитных скал, ни вереска. А ведь ему так нужен был повод, чтобы процитировать Бернса.
Они умывались и одевались, эти невинные безумцы, и одновременно вели ожесточенный спор о финансовых реформах 1679 года, проводимых графом Денби, – им не мешала ни разделявшая их дверь, ни плеск текущей воды. Они не подавали виду, что голодны, до самого Гурока. Но когда выяснилось, что на борту приземистого парома, который вез их через залив в Данун, можно перекусить, они немедля умолкли и жадно набросились на шотландский бульон и жареного барашка.
Данун, бело-серый, с темными крышами, протянулся вдоль серо-стальной воды под защитой низких фиолетовых холмов. Он был похож на хорошую версию всех тех плохих картин с шотландскими пейзажами, которые висят во многих домах: за исключением того, что на них обычно изображен олень, а тут его не было.
– Теперь я понимаю, – заявил Алан, – откуда так много этой пачкотни. Плохой художник не может устоять перед Шотландией. Она дает возможность наляпать фиолетовые и желтые пятна, и они будут эффектно контрастировать с водой.
Кэтрин сказала, что это чушь. А когда паром качнулся и стукнул бортом о пирс, прибавила, что если он не перестанет насвистывать «Лох-Ломонд», то она натурально спятит.
Оставив чемоданы на причале, они пересекли дорогу и направились к пустующему туристическому агентству, где и договорились о машине в Ширу.
– Шира, да? – хмыкнул унылый служащий, чей говор слегка напоминал английский. – Становится популярным местечком. – Он бросил на них странный взгляд, который впоследствии не раз вспоминался Алану. – Сегодня днем есть еще желающие в Ширу. Если вы не возражаете против попутчика в машине, это будет подешевше.
– Плевать на расходы! – воскликнул Алан, и это были его первые слова, сказанные в Дануне; стоит отметить, что ни один рекламный плакат со стены не упал. – Не хотелось бы показаться снобами, но еще один Кэмпбелл, полагаю?
– Нет, – ответил служащий, сверяясь с блокнотом, – имя этого джентльмена Свон. Чарльз Э. Свон. Он был здесь минут пять назад.
– Никогда о нем не слышал. – Алан взглянул на Кэтрин. – Это, случайно, не наследник?
– Чушь! – отозвалась Кэтрин. – Наследник – доктор Колин Кэмпбелл, старший из оставшихся братьев Ангуса.
Служащий бросил на них еще более странный взгляд.
– Да. Мы отвезли его туда вчера. Очень положительный джентльмен. Что ж, сэр, вы поедете с мистером Своном или сами по себе?
– Мы поедем с мистером Своном, если он, конечно, не возражает, – заявила Кэтрин. – Вот еще! Так разбрасываться деньгами! Когда будет готова машина?
– В половине третьего. Подходите через полчаса, машина будет ждать. Всего хорошего, мэм. Всего хорошего, сэр. Благодарю вас.
Довольные, они вышли на мягкий солнечный свет и пошли по главной улице, разглядывая витрины магазинов. Судя по всему, это были в основном сувенирные лавки, везде бросалось в глаза обилие шотландки. Галстуки из шотландки, шарфы из шотландки, книжные переплеты из шотландки, чайные сервизы с росписью под шотландку, шотландка на куклах и шотландка на пепельницах, в основном тартан в красно-зеленую клетку королевского клана Стюартов – наиболее яркий вариант.
Алана вдруг одолело страстное желание что-нибудь купить, что случается даже с самыми закаленными путешественниками. Кэтрин удавалось сдерживать его, пока они не дошли до галантерейной лавки, где в витринах были выставлены декоративные щиты в цветах шотландки разных кланов (Кэмпбелл из Аргайла, Маклауд, Гордон, Макинтош, Макквин). Они покорили даже Кэтрин.
– Замечательные! – признала она. – Давайте зайдем.
Треньканье колокольчика потонуло в жарком споре, который шел у прилавка. За прилавком, скрестив руки на груди, сердито сверкала глазами женщина маленького роста. Перед ней стоял загорелый высокий молодой человек лет тридцати в надвинутой на лоб мягкой шляпе. Со всех сторон от него лежали тартановые галстуки всевозможных расцветок.
– Очень симпатичные, – учтиво говорил он. – Но это не то, что мне нужно. Я бы хотел посмотреть галстук с шотландкой клана Макхольстер. Понимаете? Макхольстер. М-а-к-х-о-л-ь-с-т-е-р, Макхольстер. Не могли бы вы показать мне тартан клана Макхольстер?
– Нема такого клана Макхольстер, – ответила хозяйка лавки.
– Знаете что, – сказал молодой человек, опираясь локтем на прилавок и поднося к ее лицу тощий указательный палец. – Я канадец, но в моих жилах течет шотландская кровь, и я горжусь этим. С самого детства отец говорил мне: «Чарли, если ты когда-нибудь поедешь в Шотландию, если доберешься до Аргайлшира, ищи клан Макхольстер. Наши предки – клан Макхольстер, вот что я часто слышал от твоего деда».
– Говорю же: нема такого клана Макхольстер.
– Но ведь должен же быть клан Макхольстер! – умолял юноша, протягивая руки. – Ведь может же здесь быть клан Макхольстер? Среди всей этой кучи кланов и людей в Шотландии? Ведь может же быть и клан Макхольстер?
– Мог бы быть и клан Мак-гитлер. Но его нема.
Молодой человек был настолько очевидно сбит с толку и удручен, что хозяйка сжалилась над ним:
– Звать-то как?
– Свон. Чарльз Э. Свон.
Она закатила глаза и призадумалась:
– Свон. Ну, значит, Макквин.
Мистер Свон с воодушевлением ухватился за это:
– Вы имеете в виду, что клан Макквин – мои родственники?
– Почем мне знать? Может, да. Может, нет. Некоторые Своны родня Макквинам.
– У вас есть их тартан?
Хозяйка ткнула в один из галстуков. Он был, без сомнения, эффектным – преобладающий насыщенный алый цвет сразу же пришелся по вкусу мистеру Свону.
– Вот это самое то! – с жаром воскликнул он и, обернувшись, обратился к Алану: – Что скажете, сэр?
– Восхитительно. Впрочем, возможно, немного слишком кричаще для галстука, вам не кажется?
– О нет, мне очень нравится! – задумчиво произнес мистер Свон, держа галстук в вытянутой руке и рассматривая его, словно художник, изучающий перспективу. – Да. Этот галстук по мне. Беру дюжину таких.
– Дюжину? – Хозяйка аж отпрянула.
– Именно. Почему бы и нет?
Хозяйка сочла своим долгом предупредить:
– Каждый по три шиллинга и шесть пенсов!
– Отлично. Заворачивайте, беру.
Когда хозяйка поспешно скрылась за дверью в подсобное помещение, Свон обернулся с заговорщицким видом. Из уважения к Кэтрин он снял шляпу, обнажив копну вьющихся волос цвета красного дерева.
– Знаете, – он понизил голос, – я немало попутешествовал в свое время, но это самая чертовски странная страна из всех, в которых мне довелось побывать.
– Да?
– Да. Кажется, что тут все только и заняты тем, что бесцельно слоняются и рассказывают друг другу шотландские анекдоты. Я заскочил в бар отеля неподалеку, там местный комик вызывал просто бури оваций исключительно шотландскими хохмами. И вот еще что. Я пробыл в этой стране всего несколько часов – прибыл лондонским поездом сегодня утром, – но уже четырежды по совершенно разным поводам услышал в свой адрес одну и ту же шутку.
– До этого мы еще не дошли.
– А я уже! Как только тут слышат мою речь, спрашивают: никак американец? Я отвечаю: нет, канадец. Но это вообще не меняет дела, мне говорят: «Слыхал про моего братца Ангуса, который просил таблеток от жадности? И побольше, побольше!» – Он посмотрел на них выжидающе. Выражение лиц его слушателей оставалось бесстрастным. – Не поняли? – удивился Свон. – Таблеток от жадности – побольше!
– Суть вполне очевидна, однако… – начала было Кэтрин.
– О, я не утверждаю, что это смешно, – поспешил заверить их Свон. – Я просто делюсь тем, что это очень странно. Нечасто встречаешь тещ, которые рассказывают друг другу свежие анекдоты про тещ, и англичан, которые шутят про англичан, не понимающих сути каламбура.
– А разве англичане широко этим известны? – с любопытством осведомился Алан.
Свон слегка зарумянился.
– В анекдотах в Канаде и Штатах – да. Без обид. Ну, вы понимаете, о чем я. «Гвоздь губкой не забьешь, как сильно ни мочи» превращается в «Гвоздь губкой не забьешь, какой бы мокрой она ни была». Погодите! Я также не утверждаю, что это смешно! Я только…
– Да бросьте! – сказал Алан. – Что я действительно хотел бы спросить: вы тот самый мистер Свон, который нанял машину до Ширы сегодня днем?
Дубленое лицо Свона с морщинками вокруг глаз и рта приобрело трудноуловимое уклончивое выражение. Словно он занял оборону.
– Да, это так. А что?
– Мы тоже туда направляемся и хотели поинтересоваться, не будете ли вы против, если мы поедем вместе. Моя фамилия – Кэмпбелл, доктор Кэмпбелл. А это моя кузина, мисс Кэтрин Кэмпбелл.
Свон слегка поклонился. Выражение его лица переменилось, он засиял добродушием.
– Совершенно ни капельки не против! Буду только рад такому соседству! – сердечно провозгласил он. Взгляд его светло-серых глаз оживился, перебегая с одного на другую и обратно. – Родня, так?
– Дальняя. А вы?
Снова это уклончивое выражение на лице.
– Что ж, раз уж вы знаете мое имя, а также то, что я происхожу то ли от Макхольстеров, то ли от Макквинов, убедительно притвориться членом семьи у меня не выйдет, не так ли? Скажите же, однако, – тон его стал доверительным, – можете ли вы что-нибудь поведать мне о некой мисс или миссис Элспет Кэмпбелл?
Алан покачал головой, но на выручку пришла Кэтрин:
– Вы имеете в виду тетушку Элспет?
– Боюсь, что мне ничего о ней не известно, мисс Кэмпбелл.
– Тетушка Элспет, – ответила Кэтрин, – на самом деле никакая не тетушка, она даже не Кэмпбелл, хотя все зовут ее именно так. Никто толком не знает, кто она и откуда взялась. Просто пришла сюда лет сорок назад и с тех пор так здесь и живет. Она что-то вроде главы Ширы. Должно быть, ей порядка девяноста лет, и, говорят, она сущий кошмар. Впрочем, я с ней ни разу не встречалась.
– Угу, – только и ответил Свон. Хозяйка лавки принесла ему сверток с галстуками, и он расплатился.
– Кстати, – продолжал он, – нам пора бы поспешить, если мы не хотим упустить ту машину.
Церемонно распрощавшись с хозяйкой, Свон распахнул перед ними дверь лавки.
– Дорога туда, должно быть, неблизкая, а я хотел бы вернуться до темноты. Задерживаться я не собираюсь, полагаю, тут тоже отключают электричество? Мне просто необходимо наконец-то как следует выспаться. Прошлой ночью в поезде мне это совершенно не удалось.
– Плохо спите в поездах?
– Не в этом дело. Супружеская пара в соседнем купе чертовски ругалась из-за какой-то дамочки из Кливленда, всю ночь я почти не сомкнул глаз.
Алан и Кэтрин быстро обменялись встревоженными взглядами, но Свон был слишком поглощен своими жалобами.
– Когда-то я и сам жил в Огайо[12], хорошо его знаю, поэтому и прислушивался. Но, честно говоря, я толком не понял, о чем сыр-бор. Упоминали какого-то парня по имени Рассел, другого называли Карл. Но я так и не разобрался, спуталась эта дамочка из Кливленда с Расселом, или с Карлом, или с мужем этой женщины из соседнего купе. Было слышно, но не настолько хорошо, чтобы все понять. Я стучал в стену, но даже после того, как они погасили свет…
– Доктор Кэмпбелл! – предостерегающе вскрикнула Кэтрин.
Но на воре шапка горит.
– Боюсь, – сказал Алан, – что это были мы.
– Вы? – воскликнул Свон и резко остановился на жаркой, яркой, сонной улице. Взгляд его скользнул по левой руке Кэтрин – кольца не было. Казалось, что он изучает, регистрирует что-то, как бы записывает.
Внезапно Свон настолько нарочито и явно сменил тему, что даже его ровный голос подчеркнул это.
– Здесь определенно не испытывают недостатка в еде. Посмотрите на витрины этих лавок! Вон та штука – хаггис. Это…
Лицо Кэтрин побагровело.
– Мистер Свон, – отрывисто произнесла она, – могу я заверить вас, что вы ошибаетесь? Я сотрудник исторического факультета Харпенденского женского колледжа…
– Я впервые вижу хаггис, но не могу сказать, что мне нравится его вид. Он умудряется выглядеть более голым, чем любое мясо, которое я когда-либо видел. То, что похоже на ломтики колбасы, называется ольстерской поджаркой. Это…
– Мистер Свон, пожалуйста, уделите мне внимание. Этот джентльмен – доктор Кэмпбелл из Университетского колледжа в Хайгейте. Мы оба можем заверить вас…
И снова Свон резко остановился. Он огляделся по сторонам, словно желая убедиться, что их не подслушивают, а затем быстро заговорил низким, серьезным голосом.
– Послушайте, мисс Кэмпбелл, – сказал он, – я человек широких взглядов и знаю, как все это бывает. Мне жаль, что я вообще затронул эту тему.
– Но…
– Все эти разговоры о том, что я плохо спал, – полная чепуха. Я заснул сразу, как только вы выключили свет, и после этого не слышал ни звука. Так что давай просто забудем, что я вообще об этом говорил, хорошо?
– Пожалуй, так будет лучше всего, – согласился Алан.
– Алан Кэмпбелл! Вы не смеете…
Свон, в своей мягкой манере, указал вперед. У туристического офиса был припаркован комфортабельный синий пятиместный автомобиль; прислонясь к нему, стоял шофер – в фуражке, мундире и гамашах.
– А вот и золотая колесница, – добавил Свон. – У меня, кстати, есть путеводитель. Будет весело!
Глава четвертая
Машина миновала крошечные верфи, залив Холи-Лох, поросшие лесом холмы, поднялась по склону, проехала Хизер-Джок и выбралась на длинный прямой участок дороги вдоль глубокого озера Лох-Эк.
Шофер понравился им с первого взгляда.
Это был дюжий, краснолицый, словоохотливый человек с исключительно яркими голубыми глазами и бескрайним запасом жизнерадостности. Свон занял переднее сиденье, а Алан и Кэтрин устроились на заднем. С самого начала Свон настолько был очарован акцентом шофера, что в конце концов начал ему подражать.
Указав на ручей у подножия холма, водитель назвал его «речушкой». Свон вцепился в это слово мертвой хваткой. Отныне вода в любом ее виде, пусть даже и горный поток, способный снести дом, становилась «речушкой». Не обращать на это внимания было невозможно – Свон экспериментировал с произношением «р», и получался то какой-то предсмертный хрип, то протяжное горловое бульканье.
Алан от этого испытывал сильный дискомфорт, но возражать не смел. Шофер тоже не возражал. Походило на то, как если бы, скажем, сэр Седрик Хардвик[13] вынужден был выслушивать шуточки мистера Шнозла Дуранте[14] насчет чистоты его английского.
Тем, кто считает шотландцев угрюмыми или неразговорчивыми, думал Алан, следовало бы пообщаться с этим шофером. Остановить поток его речи было невозможно. Он подробно рассказывал о каждом месте, которое они проезжали, причем, как выяснилось позже из путеводителя Свона, удивительно точно.
По большей части, по его словам, он водил катафалк. Развлекая их описанием многих прекрасных похорон, со скромной гордостью он поведал о том, какая это огромная честь для него – везти покойника. Свон воспользовался моментом:
– Не вы ли, случайно, вели катафалк на похоронах где-то с неделю назад?
Слева от них среди холмов виднелось озеро Лох-Эк, его поверхность, похожую на старое потускневшее зеркало, не будоражили ни всплеск, ни рябь. Никакого движения не было заметно на поросших пихтами и соснами склонах, которые тянулись до торчащих скальных выходов. Разум притупляла царящая здесь абсолютная тишина, словно барьер, отгораживающий от остального мира, но в то же время не покидало осознание того, что́ находится за ним: как будто среди этих холмов все еще скрывались потрепанные щиты.
Шофер, вцепившись большими красными руками в руль, так долго хранил молчание, что они было решили, что он вопроса либо не услышал, либо не понял. А затем он заговорил.
– Старина Кэмпбелл из Ширы, было дело, – произнес он.
– Ну дык, – ответил Свон на полном серьезе. Говор явно был заразен: Алан себя уже несколько раз ловил на том, что готов тоже перейти на него.
– Так, кумекаю, и вы из Кэмпбеллов будете?
– Эти двое, – Свон дернул головой в сторону заднего сиденья. – Я-то Макхольстер, иногда кличут Макквином.
Шофер повернулся и очень пристально посмотрел на него. Но Свон был само простодушие.
– Вез давеча одного, – неохотно произнес шофер, – Колин Кэмпбелл звать, добрый шотландец, типа меня, хоть и говорит по-англичански. – Он посмурнел. – Такого трепача поискать! Безбожник, и ни стыда ни совести – даже не скрывает! Всех поносит на чем свет стоит. – Шофер нахмурился. – Кое-кто говорит, что Шира – местечко не слишком чистое. Так оно такое и есть.
Снова повисло тяжелое молчание, только шины шуршали.
– Чистое, так понимаю, – заметил Алан, – в данном случае суть противоположность «нечистому»?
– Ну дык.
– Но если Шира местечко нечистое? Что с ним не так – привидения?
Шофер бахнул ладонью по рулю, слово печать поставил.
– Твердить, что привидения, не стану; что за чертовщина – не знаю. Но местечко – нечистое, такое и есть.
Свон, присвистнув, открыл свой путеводитель. Пока машина тряслась по дороге, а полуденный свет терял свой золотой окрас, он долистал до раздела, посвященного Инверэри. Зачитал вслух:
– «Путешественнику, въезжающему в город по главной дороге, стоит обратить внимание на замок Шира (по левую руку). Само здание не представляет никакого интереса с точки зрения архитектуры. Будучи возведенным ближе к концу XVI века, с тех пор обросло пристройками. Узнать его можно по круглой башне с конической шиферной крышей в юго-западном углу. Эта башня высотой в 62 фута, по всей видимости, все, что успели построить согласно амбициозному, но так и нереализованному плану. По преданию, в 1692 году, вскоре после резни в Гленко, произошедшей в феврале того же года…» – Свон прервал сам себя. – Постойте-ка, – промолвил он, потирая подбородок, – я уже слыхал про резню в Гленко. Помнится, когда я учился в школе в Детройте… Эй, да что с ним такое, черт возьми?
Шофер, к которому явно вернулось чувство юмора, трясся за рулем в таком пароксизме внутреннего молчаливого восторга, что слезы выступили у него на глазах.
– Папаша, ты чего? – требовательно спросил Свон. – Что случилось?
Шофер поперхнулся. Подавляемый смех рвался наружу.
– Вот как знал, что вы американец! – провозгласил он. – Скажите-ка, слыхали ли про моего братца Ангуса, что таблетки от жадности просил? «И побольше, побольше!»
Свон треснул себя по лбу, а шофер не унимался:
– Что, не понимаете? У вас чувство юмора-то есть? Побольше! От жадности!
– Забавно, – сказал Свон, – согласен. Но я не американец, я – канадец, хоть и учился в школе в Детройте. И того, кто сегодня еще хоть раз упомянет братца Ангуса при мне, я самолично прирежу. И раз уж зашла речь… Перестаньте хихикать, слышите? Сохраняйте надлежащую шотландскую серьезность!.. Так вот насчет резни в Гленко. Давным-давно в школе мы ставили про нее пьесу. Кто-то там кого-то прирезал. Не помню только, то ли Макдональды убили Кэмпбеллов, то ли Кэмпбеллы Макдональдов.
Кэтрин подала голос:
– Конечно, Кэмпбеллы убили Макдональдов, – ответила она. – А что, потомки все еще дуются?
Водитель, утерев слезы и снова посуровев, заверил ее, что нет, уже нет.
Свон снова открыл свою книжку:
– «По преданию, в 1692 году, вскоре после резни в Гленко, произошедшей в феврале того же года, Ян Кэмпбелл, состоявший рядовым в отряде Кэмпбелла из Гленлиона, настолько измучился угрызениями совести, что покончил с собой, выпрыгнув из самого верхнего окна башни и размозжив голову о брусчатку». – Свон оторвался от книги. – Не то же ли случилось и со стариком на днях?
– Ну дык.
– «По другой версии, причиной самоубийства стали не угрызения совести, а „непосредственная близость“ одной из жертв, чье изуродованное тело преследовало его из комнаты в комнату, пока у него не осталось никакого иного выхода, чтобы избежать прикосновения к себе, кроме как…»
Свон с шумом захлопнул книгу.
– Полагаю, предостаточно, – добавил он. Глаза его сузились, а голос стал вкрадчивым: – Кстати говоря, а что именно случилось? Разве старик ночевал на верху башни?
Но шофера было не так-то просто сбить с толку. «Не задавайте вопросов, – говорил весь его вид, – и не услышите лжи».
– Вот-вот увидаете Лох-Фин, а там и Ширу, – проговорил он. – А! Гляньте, вот!
На перекрестке они повернули направо, к Страчуру. Перед ними расстилался водный простор. Никто не смог удержаться от восхищенного возгласа.
Фьорд казался длинным и широким, а к югу – по левую руку от них – и вовсе бесконечным. Посеребренный солнечными лучами, он извивался меж высоких берегов и, постепенно расширяясь, где-то далеко впадал в залив Ферт-оф-Клайд.
К северу фьорд не имел выхода к морю, он сужался клином, простираясь еще примерно на три мили, и его синевато-серые мерцающие воды были неизбывно спокойны. Пологие холмы, черные или темно-фиолетовые, за исключением тех мест, где солнечный свет выхватывал брызги бледно-лилового вереска или темную зелень сосен и пихт, обступали его и словно оттеняли коричневым тоном.
На противоположном берегу фьорда, у самой кромки воды, смутно виднелись низкие белые домики городка, частично скрытого за полосой деревьев. Можно было различить церковный шпиль, а на возвышающемся над городом холме – сторожевую башню, похожую на точку с такого расстояния. Алан мог поклясться, что видит в неподвижной воде отражения белых домиков, – настолько прозрачным был воздух.
Шофер ткнул пальцем в ту сторону.
– Инверэри, – сказал он.
Машина мчалась дальше. Свон, очевидно, был так впечатлен видом, что даже забыл прорычать свою «речушку».
Дорога – очень хорошая, как и все дороги, которые встречались им до сих пор, – шла на север, прямо по берегу. Чтобы добраться до Инверэри, лежавшего на противоположном берегу, им предстояло доехать до верховья фьорда, обогнуть его и вернуться параллельным курсом в точку, расположенную ровно напротив той, где они находились сейчас.
По крайней мере, Алан так полагал. Казалось, что до Инверэри рукой подать – достаточно пересечь сверкающие воды в самом узком месте фьорда. Алан как раз порывисто откинулся на спинку сиденья, наслаждаясь видом на необъятные суровые холмы, когда машина, резко дернувшись, остановилась и шофер выбрался наружу.
– Вылазьте, – просиял он. – У Дональда Маклиша туточки лодка найдется, чую.
Они удивленно уставились на него.
– Лодка?! Вы говорите, лодка? – возмутился Свон.
– Так да.
– Зачем, во имя сатаны, вам нужна лодка?
– Дык, чтобы на тот берег отчалить.
– Но ведь туда ведет дорога, разве нет? Разве нельзя просто проехать по ней и заехать в Инверэри с другой стороны?
– Тратить горючку, когда можно и руками поработать? – вопросил шофер не без ужаса. – Дураков нет! Вылазьте! Тут по дороге пять-шесть миль!
– Что ж, – улыбнулась Кэтрин, которая, казалось, сохраняла серьезность не без усилий, – по крайней мере, я точно не против прогулки по воде.
– Ладно, – уступил Свон. – Но пусть гребет кто-нибудь другой, не я. Но, ей-богу, папаша! – Он всплеснул руками. – В чем смысл? Это же не ваш бензин, так? Платит компания, верно?
– Ну дык. Дело принципа. Вылазьте.
Весьма экстравагантное трио, с очень веселым шофером на веслах, переправлялось через фьорд в тиши раннего вечера.
Кэтрин и Алан с чемоданами в ногах сидели на корме лицом к Инверэри. Был тот час, когда вода кажется светлее и ярче небес, а тени начинают сгущаться.
– Брр! – вскоре произнесла Кэтрин.
– Замерзли?
– Немного. Но не в этом дело. Ну и местечко, да? – Она взглянула на бывшего шофера, теперь паромщика. – Нам вон туда – где маленький причал?
– Так-то да, – согласился тот, глянув через плечо. Уключины скрипели безбожно. – Не бог весть что; а говорят, слышьте, старина Ангус Кэмпбелл деньжат оставил пруд пруди.
Молча они наблюдали, как замок Шира вырастал перед ними.
Он стоял на некотором расстоянии от городка. Построенный из старинного камня и серого кирпича, с крутой шиферной крышей, замок протянулся фасадом вдоль берега, и при взгляде на него Алану вспомнилось определение Кэтрин – «неряшливый».
Самой заметной была башня. Круглая, сложенная из поросшего мхом серого камня, с конической шиферной крышей, она возвышалась на юго-восточном углу дома. Со стороны, обращенной к фьорду, в башне было только одно решетчатое окно. Под самой крышей разместились два фонаря. От окна до площадки перед домом, вымощенной щербатыми каменными плитами, было, наверное, около шестидесяти футов.
При мысли о падении из этого окна Алан испытал приступ тошноты и беспокойно поежился.
– Полагаю, – Кэтрин явно подбирала слова, – здесь все довольно… ну, примитивно?
– Пфф! – презрительно фыркнул шофер. – У них ажно электричество есть.
– Электричество?
– Так да. И ванна, хотя тут точно не скажу. – Он снова обернулся через плечо, и лицо его посмурнело. – Видите, человек у причальца пялится на нас? Это вот тот самый доктор Колин Кэмпбелл и есть, о котором я вам, значит, распинался. Держит медицинскую практику в Манчестере, а может, и в другом каком таком же безбожном месте.
Фигура у причала частично сливалась с серо-коричневым пейзажем. Этот коренастый мужчина был невысок, но весьма широк и крепок, а по его осанке было видно, что человек он упрямый, крутого нрава. Одет он был в старую охотничью куртку, вельветовые бриджи и гамаши, руки держал в карманах.
Впервые за много лет Алан увидел врача с бородой и усами. Подстриженные хотя и коротко, но неаккуратно, они в сочетании с шевелюрой придавали ему лохматый вид. Волосы были неопределенного каштанового оттенка с примесью блондинистых прядей или, вернее сказать, седины. Колину Кэмпбеллу, старшему из двух младших братьев Ангуса, было лет шестьдесят пять или немного больше, но выглядел он моложе.
Он критически наблюдал за тем, как Алан помогал Кэтрин вылезти из лодки, а Свон выбирался вслед за ними. И хотя поведение доктора нельзя было назвать недружелюбным, казалось, что он в любой момент готов ощетиниться.
– А вы кто будете? – спросил он глубоким басом.
Алан представился. Колин вынул руку из кармана, но рукопожатия не предложил.
– Что ж, – сказал он, – ну заходите тогда. Почему бы и нет? Все уже здесь: и этот прокурор, и поверенный, и человек из страховой, и кого тут только нет. Вы тут из-за Алистера Дункана, полагаю?
– Солиситора?
– Поверенного, – поправил Колин со свирепой ухмылкой; он определенно все больше нравился Алану. – В Шотландии – это поверенный. Да. Я именно это и имею в виду.
Он повернулся к Свону и нахмурил косматые брови. Было в его взгляде что-то львиное.
– Как, говорите, ваше имя? Свон? Не знаю никаких Свонов.
– Я здесь, – начал Свон так, словно собирая всю волю в кулак, – по просьбе мисс Элспет Кэмпбелл.
Колин вперил в него взгляд.
– Элспет послала за вами? – прорычал он. – Элспет?! Господь всемогущий! Ни за что не поверю!
– Отчего же?
– Да потому что, если не считать врача или священника, тетушка Элспет никогда в жизни не посылала ни за чем и ни за кем. Все, что она желала когда-либо видеть, – это были мой брат Ангус и лондонская «Дейли флудлайт». Господь всемогущий! Старуха совсем чокнулась! Читает «Дейли флудлайт» от корки до корки, знает имена всех писак, треплется о джиттербаге[15] и бог весть о чем еще.
– «Дейли флудлайт»? – переспросила Кэтрин с презрительной гримасой. – Эта грязная бульварная газетенка?
– Эй! Полегче! – запротестовал Свон. – Вы про мою газету говорите, вообще-то!
Теперь на него вылупились все.
– Вы же не репортер, нет? – выдохнула Кэтрин.
Свон попытался ее успокоить.
– Послушайте, – сказал он очень серьезно, – не переживайте: я собираюсь опустить эпизод, в котором вы и док Кэмпбелл провели в поезде ночь в одном купе. Конечно, если мне не придется… Я только…
Внезапно Колин прервал его громким раскатистым хохотом. Он хлопнул себя по колену, выпрямился и провозгласил, обращаясь, казалось, ко всей вселенной:
– Репортер? Почему бы и нет? Добро пожаловать! Почему бы не разнести эту историю еще и по всему Манчестеру и Лондону? Сделайте одолжение! А что там насчет парочки ученых из одной семьи и их шурах-мурах в поезде?
– Говорю же…
– Ни слова больше. Одобряю! Господь всемогущий! Приятно видеть, что в молодом поколении есть хоть капля того задора, которым горели мы в свое время! Господь всемогущий!
Он хлопнул Алана по спине, обхватил его своей тяжеленной рукой за плечи и встряхнул. Его дружелюбность была столь же обескураживающей, как и его свирепость. И вот, пророкотав все это в вечернем воздухе, он заговорщически понизил голос:
– Боюсь, мы не сможем поселить вас в одной комнате. Приходится соблюдать некоторые приличия. Хотя смежные комнаты организовать можно. Только не упоминайте об этом при тетушке Элспет.
– Да послушайте же! Ради всего святого!..
– Она большая сторонница соблюдения общепринятых норм, хотя сама сорок лет была любовницей Ангуса; и кстати, в Шотландии она теперь имеет статус гражданской жены. Входите! Что вы там гримасничаете! Входите! Бросай сюда чемоданы, Джок, да смотри поаккуратней!
– Не Джок я никакой, – ответил гребец, грузно прыгнув в лодку.
Колин выпятил бороду.
– Именно что Джок, – парировал он, – раз я так говорю. Напиши это себе на лбу, приятель. Деньги нужны?
– От вас уж нет. Меня звать…
– Ну и прекрасно, – ответствовал Колин, подхватив два чемодана так, словно это были всего лишь свертки, – потому что, черт меня побери, дать мне тебе нечего. – Он повернулся к остальным. – Ситуация такова: если Ангуса убили – Алек Форбс или кто-то другой – или если он случайно выпал из окна, тогда мы с Элспет сказочно богаты. Элспет и один трудолюбивый, но нищий врач общей практики – оба богаты. Но если Ангус совершил самоубийство, скажу вам прямо, мы не получим ни шиша.
Глава пятая
– Но насколько я слышал… – начал было Алан.
– Слышали, что старый скупердяй был богат? О да! Все так думали. Старая песня.
Воспоследовавшие слова Колина прозвучали совершенно непонятно и загадочно.
– Мороженое! – воскликнул он. – Тракторы! Золото Дрейка! Поверьте, ничего не стоит облапошить скупердяя в его жажде наживы. Не то чтобы Ангус был совсем уж скупердяем. Он, конечно, был сволочью, но сволочью приличной, если вы понимаете, о чем я. Мне он помогал, когда было надо. Он бы и другому нашему брату помог, когда тот попал в беду, – если бы только кто-нибудь знал, где найти этого пройдоху. Ну и чего мы все здесь стоим? Пойдемте в дом! А вы – где ваш чемодан?
Свон все это время тщетно пытался вставить хоть слово, однако бросил эту затею.
– Я не задержусь, большое спасибо, – ответил Свон. Он повернулся к водителю: – Вы же меня подождете?
– Так да. Обожду.
– Что ж, решено, – прорычал Колин. – Эй, ты, Джок! Пойди на кухню и передай, чтоб налили тебе полпинты. Я имею в виду, лучшего виски Ангуса. А вы – следуйте за мной.
Оставив позади себя человека, горячо и напрасно доказывающего в пустоту, что его зовут не Джок, они последовали за Колином к арочному дверному проему. Свон, чем-то обеспокоенный, тронул Колина за руку.
– Послушайте, – сказал он. – Это не мое дело, но вы уверены, что поступаете верно?
– Поступаю как? Вы о чем?
– Ну-у, – протянул Свон, сдвигая на затылок свою мягкую серую шляпу, – я слыхал, конечно, что шотландцы – любители заложить за воротник, но это превосходит все мои ожидания. Неужели полпинты виски залпом – это обычное дело в этих краях? Он же дороги не разглядит на обратном пути!
– Полпинты, клятый ты сакс, – это капля виски. Что касается вас! – Колин пристроился позади Кэтрин и Алана и принялся подгонять их. – Вы должны что-то поесть. Вам силенки-то надо подкрепить.
Холл, в который он их ввел, был просторным, но довольно затхлым, пахло здесь старым камнем. В полумраке мало что было видно. Колин распахнул дверь по левую руку, ведущую в еще один зал.
– Подождите там, вы двое, – приказал он. – Свон, приятель, ты пойдешь со мной. Поищу Элспет. Элспет! Элспет! Где ты, черт возьми, Элспет? Ах да, если услышите, как кто-то спорит в соседней комнате, то это всего лишь поверенный Дункан и Уолтер Чепмен из страховой компании «Геркулес».
Алан и Кэтрин остались одни в длинном помещении с низким потолком и едва уловимым, но всепроникающим запахом сырости. Наступала вечерняя прохлада, так что в камине был разожжен огонь. Благодаря бликам огня и слабому свету, пробивавшемуся через два окна, выходившие на фьорд, можно было разглядеть, что мебель обтянута тканью из конского волоса, по стенам развешено много картин – все огромные, в широких золоченых рамах, – а ковер был когда-то ярко-красным, но порядком выцвел.
На приставном столике лежала огромная семейная Библия. На каминной полке на алой ткани с бахромой стояла фотография, задрапированная черным крепом. В отличие от Колина мужчина на фотографии был гладко выбрит и совершенно сед, но тем не менее сходство с ним было столь явным, что никаких сомнений в том, чей именно это портрет, не возникало.
Не было слышно даже тиканья часов. Алан и Кэтрин невольно перешли на шепот.
– Алан Кэмпбелл, – зашептала Кэтрин, ее лицо приобрело конфетно-розовый оттенок, – вы чудовище!
– Почему?
– Да господи боже мой, неужели вы не понимаете, что они о нас думают? И эта кошмарная «Дейли флудлайт» напечатает все, что угодно. Неужели вас это совсем не беспокоит?
Алан задумался.
– Откровенно говоря, – произнес он, к собственному удивлению, – нет. Единственное, о чем я сожалею, так это о том, что на самом деле все не так.
Кэтрин слегка отступила назад, оперлась на столик с семейной Библией, словно ища в ней поддержки. Однако Алан отметил, что порозовела она еще больше.
– Доктор Кэмпбелл! Что, черт возьми, на вас нашло?
– Не знаю, – честно признался он. – Может быть, Шотландия так влияет на людей…
– Надеюсь, что нет!
– Но я ощущаю желание взять в руки клеймор[16] и пойти с ним куда-то наперевес. Кроме того, я чувствую себя сорвиголовой, и мне это нравится! Кстати, вам говорили, что вы чрезвычайно обворожительная прелестница?
– Прелестница? Вы назвали меня прелестницей?
– Классический термин семнадцатого века!
– Но конечно, не настолько обворожительная, как ваша драгоценная герцогиня Кливлендская, – парировала Кэтрин.
– Признаю, – сказал Алан, смерив ее оценивающим взглядом, – отсутствие пропорций, которые вызвали бы восторг у Рубенса. В то же время…
– Ш-ш!
В дальнем от окна конце гостиной виднелась приоткрытая дверь. Внезапно из-за нее раздались голоса – словно двое долго молчали, а потом одновременно заговорили. Один голос звучал сухо и явно принадлежал очень пожилому человеку, другой был помоложе, пободрее и пообходительнее. Послышались извинения, после чего продолжил тот, что звучал более молодо.
– Дражайший мистер Дункан, – произнес он, – кажется, вы не до конца понимаете мою роль в этом деле. Я всего лишь представитель страховой компании «Геркулес». Это мой долг – расследовать эту претензию…
– И расследовать честно и справедливо.
– Конечно. Расследовать и порекомендовать моей фирме оплатить или оспорить страховой случай. Ничего личного! Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь. Я знавал покойного мистера Ангуса Кэмпбелла, и он мне нравился.
– Вы были лично знакомы?
– Да.
Послышался глубокий вдох через нос, и пожилой голос произнес как бы с нажимом:
– Тогда позвольте задать вам вопрос, мистер Чепмен.
– Слушаю вас.
– Вы бы назвали мистера Кэмпбелла здравомыслящим человеком?
– Да, определенно.
– Человеком, знающим, скажем так, – раздалось сопение, и голос зазвучал еще более сухо, – цену деньгам?
– О да, весьма.
– Ладно. Прекрасно. Очень хорошо. Итак, мистер Чепмен, помимо полиса страхования жизни, выданного вашей компанией, у моего клиента было еще два полиса других компаний.
– Мне ничего об этом не известно.
– Так вот я вам и рассказываю, сэр! – рявкнул пожилой голос, и раздался стук костяшек пальцев по дереву. – У него были полисы на огромную сумму в страховых компаниях «Гибралтар» и «Планета».
– И что?
– А вот что. Страховые полисы в настоящее время составляет весь его капитал, мистер Чепмен. Весь, сэр, – целиком и полностью. Все остальное имущество он умудрился спустить на свои безумные финансовые авантюры. В каждом из этих полисов есть пункт о самоубийстве…
– Естественно.
– Совершенно согласен. Естественно! Но обратите внимание: за три дня до смерти мистер Кэмпбелл оформил еще один полис, также в вашей компании, на три тысячи фунтов. Полагаю… хм… что страховые взносы в его возрасте должны были быть огромными?
– Ставка действительно довольно высока. Но наш врач счел, что случай мистера Кэмпбелла относится к низкорисковым, он мог бы прожить еще лет пятнадцать.
– Прекрасно. Таким образом, – продолжил мистер Алистер Дункан, поверенный и присяжный стряпчий, – итоговая сумма по всем страховкам составляла около тридцати пяти тысяч фунтов.
– В самом деле?
– Каждый полис содержал оговорку о самоубийстве. А теперь, милостивый государь! Милостивейший государь! Можете ли вы, как человек, кое-что в жизни повидавший, хоть на минуту представить, что через три дня после оформления дополнительного полиса Ангус Кэмпбелл намеренно покончил с собой и тем самым все аннулировал?
Наступило молчание.
Алан и Кэтрин, подслушивавшие без всяких угрызений совести, уловили, как кто-то начал медленно расхаживать туда-сюда. Безрадостную улыбку поверенного воображение дорисовало.
– Видите, сэр! Видите! Вы англичанин. Но я-то шотландец, фискальный прокурор – тоже.
– Я готов признать, что…
– Вы должны признать это, мистер Чепмен.
– Но что вы предполагаете?
– Убийство, – выпалил поверенный. – Совершенное, вероятно, Алеком Форбсом. Вы же слыхали об их ссоре. Слыхали о том, что Форбс заявился сюда в ночь смерти мистера Кэмпбелла. Слыхали о таинственном чемодане (или собачьей переноске, если угодно) и пропавшем дневнике.
Снова наступило молчание. Звуки медленного расхаживания взад-вперед создавали нервическую атмосферу. Мистер Уолтер Чепмен, представитель страховой компании «Геркулес», заговорил совсем в другом тоне:
– Но черт побери, мистер Дункан! Сколько можно переливать из пустого в порожнее!
– Простите?
– Легко рассуждать, мог он или не мог. Но, судя по уликам, он таки это сделал. Не возражаете, если я займу минуту вашего внимания?
– Нисколько.
– Хорошо! Значит, так: обычно мистер Кэмпбелл спал в той комнате на самом верху башни. Верно?
– Да.
– В ту самую ночь его видели удаляющимся, как обычно, в десять часов, дверь он запер и закрыл на засов. Согласны?
– Согласен.
– Его тело было найдено рано утром следующего дня у подножия башни. Смерть наступила от перелома позвоночника и многочисленных травм, полученных при падении.
– Так.
– Как показала посмертная экспертиза, – продолжал Чепмен, – он не был ничем ни одурманен, ни опьянен. Так что случайное выпадение из окна можно исключить.
– Я ничего не исключаю, милостивый государь. Но продолжайте.
– Теперь что касается убийства. Утром дверь все еще была заперта и закрыта на засов. Окно (вы не можете этого отрицать, мистер Дункан) абсолютно недоступно снаружи. Мы пригласили профессионального верхолаза из Глазго, чтобы убедиться в этом. Окно находится на высоте пятьдесят восемь с четвертью футов от земли. Других окон на этой стороне башни нет. Ниже его – стена гладкого камня до самой мостовой. Выше – конусообразная крыша из скользкого шифера. Верхолаз готов поклясться, что никто, какие бы у него ни были веревки и снаряжение, не смог бы ни подняться к этому окну, ни спуститься из него. Я могу рассказать более подробно, если хотите…
– В этом нет необходимости, милостивый государь.
– Не может быть и речи о том, что кто-то забрался в комнату через это окно, вытолкнул мистера Кэмпбелла и снова спустился или что кто-то заранее спрятался в комнате (чего тоже никто не делал), а потом уже спустился.
Он умолк.
Но мистер Алистер Дункан не был ни впечатлен, ни смущен.
– В таком случае, – произнес поверенный, – как эта собачья переноска попала в комнату?
– Прошу прощения?
Безрадостный голос продолжал:
– Мистер Чепмен, позвольте мне освежить вашу память. В половине десятого вечера у мистера Кэмпбелла произошла бурная ссора с Алеком Форбсом, который ворвался в дом и даже в самую спальню. Выгнать его удалось… хм… с трудом.
– Положим, так.
– После этого и мисс Элспет Кэмпбелл, и горничная Кирсти Мактавиш были обеспокоены насчет того, не мог ли Форбс вернуться и спрятаться где-то с намерением причинить мистеру Кэмпбеллу вред. Мисс Кэмпбелл и Кирсти обыскали спальню мистера Кэмпбелла. Осмотрели шкаф, и так далее, и тому подобное. Они даже заглянули под кровать (говорят, есть у женщин такая привычка). Как вы и утверждаете, там никто не прятался. Но обратите внимание на сам факт, сэр. Обратите внимание. Когда на следующее утро дверь в комнату мистера Кэмпбелла была вскрыта, под кроватью был обнаружен предмет из кожи и металла, похожий на большой чемодан, с проволочной сеткой с одного торца. Такие чемоданы используют для переноски собак, когда их берут с собой в путешествие. Обе женщины клянутся, что этого чемодана не было под кроватью, когда они заглядывали туда накануне вечером, как раз перед тем, как мистер Кэмпбелл запер дверь и задвинул засов.
Последовала многозначительная пауза.
– Позвольте только спросить, мистер Чепмен: как этот чемодан попал сюда?
Человек из страховой компании застонал.
– Повторяю, сэр: я просто задаю вопрос. И если вы пройдете со мной и переговорите с мистером Макинтайром, фискальным…
Послышались приближающиеся шаги, и в тускло освещенную гостиную, пригнувшись, чтобы не задеть низкую притолоку, вошел человек и тут же коснулся выключателя рядом с дверью.
Кэтрин и Алан, застигнутые врасплох, вид имели виноватый. Прямо у них над головой включилась большая люстра с медными рожками, куда можно было бы вкрутить шесть электрических лампочек, но вкрутили только одну.
Мысленное представление Алана об Алистере Дункане и Уолтере Чепмене было более или менее верным, если не считать того, что поверенный был выше и худощавее, а страховой агент – ниже и коренастее, чем он ожидал.
Поверенный был сутул и несколько близорук, имел выдающийся кадык и бледноватую лысину, которую окружали седые волосы. Воротничок был ему великоват, но черный сюртук и полосатые брюки все еще производили впечатление.
Чепмен выглядел свежо и моложаво, носил модно скроенный двубортный костюм и обладал обходительными, но нервическими манерами. Его светлые, гладко зачесанные волосы блестели на свету. Он был из тех, кто во времена молодости Ангуса Кэмпбелла отрастил бы бороду в двадцать один год и так бы и жил с ней до сих пор.
– О, ах… – произнес Дункан, неопределенно взглянув на Алана и Кэтрин. – Вы не видели… хм… мистера Макинтайра?
– Нет, не думаю, – ответил Алан и начал было представляться: – Мистер Дункан, мы…
Взгляд поверенного остановился на еще одной двери в этом помещении – напротив той, что вела в холл.
– Полагаю, милостивый государь, – продолжал он, обращаясь к Чепмену, – что он поднялся в башню. Не будете ли вы столь любезны последовать за мной?
Дункан бросил последний взгляд на двух новоприбывших.
– Здравствуйте, – вежливо добавил он. – Доброго дня.
И, не говоря больше ни слова, он распахнул дверь, пропуская Чепмена вперед. Они вышли, и дверь захлопнулась.
Кэтрин уставилась им вслед.
– Ну знаете ли! – начала она угрожающе. – Ну знаете ли!
– Что ж, – признал Алан, – возможно, он и выглядит немного рассеянным, но уж точно не в деловых вопросах. Должен подчеркнуть, что именно такого поверенного и хотелось бы иметь каждому. В любом случае я на стороне этого джентльмена.
– Но, доктор Кэмпбелл…
– Не могли бы вы перестать называть меня «доктор Кэмпбелл»?
– Хорошо, если вы настаиваете: Алан. – В глазах Кэтрин вспыхнули интерес и азарт. – Ситуация ужасная, и все же… Вы слышали, о чем они говорили?
– Естественно.
– С собой покончить он не мог, и убить его тоже не могли. Это…
Закончить ей не удалось, так как их разговор был прерван Чарльзом Своном, вошедшим со стороны холла. Такого Свона они еще не видели, в нем явно бурлила журналистская кровь. Обычно щепетильный в манерах, он все еще не снял шляпу, которая каким-то загадочным образом прилипла к его затылку. Двигался он словно по тонкому льду.
– Разве это материал? – вопрошал он (чисто риторически). – Разве это материал? Господи, выпрыгнул из окна… послушайте. Признаться, я и не думал, что тут есть что-то интересное. Но мой редактор – простите, вы называете их здесь издателями – счел, что тут, возможно, будет чем поживиться. И чем же?
– Где вы были?
– Разговаривал с горничной. Всегда сначала отыщите горничную, и если вам удастся расколоть ее… Теперь слушайте. – Сжав и разжав ладони, Свон оглядел помещение, чтобы убедиться, что они одни, и, понизив голос, продолжил: – Доктор Кэмпбелл, то есть Колин, наконец-то отыскал старушенцию. Он ведет ее сюда, чтобы я мог с ней пообщаться.
– Вы еще не видели ее?
– Нет! Но я должен во что бы то ни стало произвести на нее хорошее впечатление. Надеюсь, это будет плевое дело, поскольку у старушки высокое мнение о «Дейли флудлайт», которое другие люди, – тут он пристально посмотрел на них, – похоже, не разделяют. Вполне может получиться неплохая заметка в раздел ежедневных новостей. Божечки, а вдруг старушка пригласит меня погостить в доме! Что скажете?
– Вполне вероятно, но…
– Так что, Чарли Свон, приготовьсь и делай свое дело! – пробормотал Свон что-то вроде короткого напутствия самому себе. – В любом случае мы должны быть с ней заодно, потому что, похоже, она здесь верховодит. Так что, народ, приготовьсь. Доктор Кэмпбелл сейчас приведет ее сюда.
Глава шестая
Предупреждать об этом никакой нужды не было, ибо за приоткрытой дверью уже слышался голос тетушки Элспет.
Раздавался низкий басовитый гул Колина Кэмпбелла, но слов было не разобрать, – видимо, он что-то бормотал себе под нос. У тетушки Элспет голос был исключительно пронзителен, и она явно не собиралась его понижать.
– Смежные комнаты! Вот еще, никаких смежных комнат, ишь что удумали! – шумела она.
Неясный басовитый гул усилился, выражая то ли протест, то ли предупреждение. Но тетушка Элспет не прониклась ни тем ни другим.
– Тут приличный, богобоязненный дом, Колин Кэмпбелл, и твои безбожные манчестерские замашки этого не переменят! Смежные комнаты! Кто посмел включить электрический свет днем?!
Последняя фраза прозвучала в необычайно свирепом тоне ровно в тот момент, когда тетушка Элспет появилась в дверях.
Это сухопарая женщина в темном платье была среднего роста, но каким-то образом умудрялась казаться больше, чем она есть на самом деле. Кэтрин утверждала, что ей «почти девяносто», но Алан знал, что это ошибка. Тетушке Элспет было семьдесят, и она чертовски хорошо сохранилась. Взгляд ее черных глаз был чрезвычайно острым, проницательным и быстрым. Под мышкой она несла экземпляр «Дейли флудлайт», и платье ее шуршало при ходьбе.
Свон поспешил погасить свет, чуть не опрокинув ее при этом. Взгляд, которым тетушка Элспет одарила его, благодарности не выражал.
– Обратно включи, – сказала она сварливо. – Темно тут хоть глаз выколи. Где Алан Кэмпбелл и Кэтрин Кэмпбелл?
Колин, теперь дружелюбный, как ньюфаундленд, указал на них. Тетушка Элспет подвергла их долгому, тщательному и бесцеремонному изучению, практически не моргая и не произнося ни звука. Затем она кивнула.
– Так, значит, – сказала она, – вы Кэмпбеллы. Из наших Кэмпбеллов.
Она проследовала к дивану с обивкой из конского волоса, стоявшему рядом со столиком, на котором покоилась семейная Библия, и села. Оказалось, что обута она во внушительного вида ботинки.
– Почивший, – продолжала она, метнув взгляд в сторону задрапированной в черное фотографии, – Кэмпбелла, из наших Кэмпбеллов, за милю чуял. Да если б даже чумазого и не по-нашенски болтающего – и того б раскусил.
И она снова замолчала на бесконечно долгое время, не сводя глаз с посетителей.
– Алан Кэмпбелл, – резко выпалила она, – какой веры будешь?
– Ну… англиканской, я думаю.
– Думаешь? Точно не знаешь, что ль?
– Ну ладно, хорошо. Принадлежу к англиканской церкви.
– Твоя вера такая ж? – Тетушка Элспет потребовала ответа теперь у Кэтрин.