Прятки в облаках

© Алатова Тата

© ИДДК

Глава 1

– На новом месте приснись жених невесте… Рябова. Ря-бо-ва!

– А?

Позорное позорище: размечтаться прямо на семинаре, да так, чтобы вообще выпасть из реальности. Заморгав, покраснев, Маша преданно уставилась на преподавателя, всем своим видом изображая внимание.

– На новом месте приснись жених невесте, – терпеливо повторил Глебов. – Что делать, чтобы сработало?

– Подушку три раза перевернуть, Артем Викторович.

– Ну нет же, Мария. Подушку – это чтобы любимого во сне увидеть. Вы замуж собираетесь или пришли ко мне дурака валять?

– Мне не замуж, у меня безответная, – пробормотала Маша виновато. Ну сама же на семинар записалась, добровольно, и тут на тебе: оплошала на первом же занятии, чего с ней вообще никогда раньше не случалось. Учеба – это святое.

– Безответная. – Глебов, забыв о своем вопросе, оглядел небольшую аудиторию. – Морозова, что у нас есть для безответной?

– Треугольник взаимности, – бодро отрапортовала Таня, – запах, визуал, привычка.

– Как вариант, – согласился Глебов снисходительно, уселся прямо на стол, поболтал коротенькими толстыми ножками. – А задумывались ли вы, друзья мои, о старом добром бабушкином привороте?

– Так неэтично же, – возразил Бойко. Он обожал спорить с преподами, чем изрядно раздражал послушную Машу. – Живешь себе, не тужишь, и вдруг на тебе! Бабочки в животе, звездочки в глазах, сердечки-сердечки, а ты дурак дураком.

В аудитории раздался смех, да и сам Глебов разулыбался. Он был стареньким, милым и обожал свой предмет.

– Вы, Сашенька, с безответной не сталкивались, видимо, – проговорил он добродушно, протирая очки. Все студенты у него были Машеньками-Сашеньками-котиками, запоминал он их мгновенно и не забывал потом уже никогда. – Поведайте же нам – для чего вы здесь.

– Меня девушка отправила на любовно-семейный, – смущенно признался Бойко. – Говорит: «Ну, дубина, сил нет». Я то есть дубина, а сил нет у нее.

Снова раздался смех, да и Маша покосилась на него с одобрением. Мальчики, которые стремились сделать приятное своим девочкам, – это ведь трогательно. Наверное.

Тут пара и закончилась, увы. А Маша так и не узнала, как же покорить равнодушного к ней кавалера. Ну ничего, курс у Глебова на весь семестр рассчитан, успеет еще.

– Машка! – Едва она вышла из аудитории, как на нее налетел Андрюша. Андрюшенька. Ее великая безответная любовь.

Он с разбега обнял ее за плечи, оглянулся на номер аудитории, фыркнул:

– Ты от Глебова? Замуж, что ли, собралась?

Андрюша всегда со всеми обнимался. Тактильность у него просто зашкаливала. Этим он, наверное, Машу и подкупил: она росла в большой семье, где только родных братьев было пятеро, а уж двоюродных и считать страшно. И все ее, младшенькую, баловали, все ее обожали. А в университете кому есть дело до тихой зубрилки?

За весь первый год – ни друга, ни подруги. Даже соседки по общаге не особо обращали на нее внимание. А где-то в мае случился Андрюша Греков – красивый любимец всех и вся. Ну и он… любил всех и вся.

И только к Маше относился как к верному товарищу, а всё практикум по боевке, будь он неладен. Показала себя, называется, с лучшей стороны. Все девушки как цветочки, зато Маша – братан.

Она на мгновение прижалась щекой к грековскому плечу, втянула запах, вздохнула и выпуталась из его объятий.

– Ну какое замуж, – сказала довольно небрежно и обрадовалась, как ловко это у нее вышло. – Для общего развития, Греков.

– Как бы у тебя, Мария, такими темпами мозги не закипели, – наставительно сказал Андрюша и тут же схватил ее за руку. – Айда обедать. У меня потом продвинутая механика, сдвоенная. Лавров – зверюга, сама понимаешь…

Маша плелась за ним по коридорам, студенты с интересом таращились на них.

Не на Машу, конечно, на нее-то что, а на Андрюшу. Ох, наверняка его зачали в огромной любви – откуда иначе в одном человеке возьмется столько обаяния?

В столовке было традиционно многолюдно и шумно. Маша уныло посмотрела на длинную очередь – придется проторчать в ней минут пятнадцать, не меньше, не успеет пообедать Андрюша, к Лаврову лучше не опаздывать, зверюга же.

Андрюша присвистнул, хмыкнул, прошел поближе, прищурился:

– Марусь, ты сегодня по щам или по котлетам?

– Не вздумай, – прошептала она, с силой сжав его руку.

– Да ну, – отмахнулся он, сосредоточился, и две тарелки взмыли в воздух, полетели над головами студентов к свободному столу. Вслед за ними заспешили и вилки. Кто-то восторженно заулюлюкал, кто-то пригнулся, повара возмущенно завопили.

Маша невольно съежилась, пытаясь стать невидимкой, но за стол все равно села, сглотнула. Есть хотелось зверски.

Невозмутимо довольный Андрюша плюхнулся напротив, схватился за вилку, и тут раздалось насмешливое:

– Волшебство в столовой строго запрещено, между прочим.

– Я ничего не делала, – тут же открестилась Маша, которая в Андрюшу, конечно, была влюблена, но не до такой степени, чтобы портить себе характеристику. Она твердо намеревалась получить красный диплом и поступить на хорошее место.

– В вас, Рябова, я и не сомневался.

Вот только Дымова им не хватало для полного счастья! Блестящий специалист, кто бы спорил, но ведь и зануда первостатейный. В универе его прозвали Циркулем – за длинные ноги, длинные руки и общую тощеватость. И плевать, что к черчению Дымов не имел ни малейшего отношения.

Андрюша мученически отложил вилку, состряпал невинную мордашку:

– Сергей Сергеич, так ведь Лавров следующей парой!

– Вы, Греков, ступайте самостоятельно к декану, – вкрадчиво велел Дымов, – да и покайтесь самолично. Явка с повинной вам непременно зачтется.

Застонав от душераздирающей разлуки с котлетами, Андрюша неохотно встал и поплелся каяться. Выглядел он таким несчастным, что у Маши сердце дрогнуло.

Дымов посмотрел ему вслед, хмыкнул, уселся на освободившийся стул и взял освободившуюся вилку.

– Мария, – сказал он, принимаясь за Андрюшин обед, – а поведайте мне, почему я не вижу вашей фамилии в списках на конференцию по моему предмету?

– Потому что я записалась на механику и арифметику, на лингвистику меня уже не хватит, Сергей Сергеич, – объяснила она, подумала и начала есть. Голодать из солидарности – глупость несусветная.

– Вас? Не хватит? – не поверил Дымов. – Не расстраивайте меня, Мария. Уж не связано ли это с семинаром у Глебова? А мне-то казалось, что вы самая разумная студентка на потоке, без этих вздорностей в голове.

Маша немедленно устыдилась. Больше всего на свете она боялась разочаровать кого-нибудь.

– Глебов тут ни при чем! – торопливо воскликнула она. – Я просто так взяла семейно-любовный курс… не из-за вздорностей в голове.

– Конечно-конечно, – покивал Дымов, но ехидство из его голоса никуда не делось, спряталось только. Ох и боялась его Маша на первом курсе, да и сейчас робела по старой памяти. Преподаватель лингвистики словами пользовался как оружием и умел быть очень убедительным. Наговоры у нее не получались поначалу, хоть тресни. Маша брала эту вершину трудолюбием, а не талантом.

– Ну нет у меня способностей в вашей области, – жалобно проговорила она. – Сергей Сергеич, я больше по точным наукам.

– Мой предмет базовый, основополагающий, Мария, – ответил он веско. – В начале всегда слово!

– Каждый преподаватель считает свой предмет главным, – заметила она нейтрально. Хоть и понимала уже: не отвертится. Не сможет твердо и решительно сказать «нет», характера не хватит.

– У вас ведь сейчас окно? – Он, казалось, не слышал ее слов. – Пообедаем, и я дам вам темы докладов. Еще не хватало продуть в этом году традиционному институту, тогда ректор меня премии лишит.

«Не лишит», – хотела брякнуть Маша, но, конечно, прикусила язык. Все кругом знали, что Дымов крутит роман с их ректоршей, хотя куда безопаснее сунуть голову в пасть дракону. Алла Дмитриевна производила устрашающее впечатление, куда там зверюге Лаврову! Но красивая, тут не поспоришь. Даже скорее стильная: шпильки, узкие юбки, прическа такая сложная. Машинально пригладив простенький хвостик, Маша понуро кивнула.

– Сергей Сергеевич, а Аня Веселова же обычно первые места занимает, я-то что… – напомнила она на всякий случай.

– Веселова… – Он тут же стал раздраженным, сердитым. – А Веселова у нас в академку ушла! Тоже, между прочим, сначала к Глебову бегала. Я бы этот любовно-семейный курс вообще запретил! Наслушаетесь, а потом вся учеба побоку.

Ой, можно подумать, сам-то он захомутал ректоршу без помощи Глебова. Сколько Маша ни смотрела – ничего особенного в Дымове найти не могла. Умный, да, знает много, но разве за это любят?

Надо будет глянуть на сайте университета, сколько ему лет вообще. Что-то между тридцатью и сорока, но наверняка не скажешь: хорошие словесники на многое способны. Да и химики-биологи свой кусок гранита не зря грызут. Говорят, что старшекурсники за сущий пустяк согласны и форму носа тебе поменять, и цвет глаз хоть какой наколдовать. Маша тоже все думала: может, если попросить хорошенько, и ее в красотку обратят? Пугало только, что результат непредсказуемый, да и папа расстроится. Он-то считал свою единственную дочь невозможно прекрасной.

Дымов не прерывал ее размышлений, сосредоточенно ел, а его взгляд так и шнырял по столовке, так и следил за всеми. Студенты мигом притихли, разумеется, кому охота вслед за Андрюшей к декану топать. Вели себя как паиньки, а мысленно, поди, костерили Машу на все лады. Это из-за нее преподаватель заявился на ученическую территорию, нарушил неписаное правило: студенты сами по себе, а преподы сами по себе. Пересечения допустимы только в учебных помещениях, но не здесь.

– У меня на вас большие планы, Мария, – сообщил Дымов, когда тарелки опустели. Маша смиренно отнесла их на стол для грязной посуды – самообслуживание. Вернулась, хмуро посмотрела на него.

– Какие еще планы? – спросила почти испуганно. – Я по чертежке специализироваться собираюсь.

– Вот тоска смертная, – непедагогично поморщился Дымов и направился в коридор. Маша поспешила за ним, мысленно перебирая темы для докладов, к которым готовиться будет проще всего. Ну нет у нее времени еще и на конфу по лингве! И без того расписание под завязку.

Кабинет Дымова находился далеко – в самом конце третьего этажа. Для этого им нужно было спуститься на четыре лестничных пролета вниз, а потом преодолеть длиннющий коридор.

– Внимание! – раздался спокойный голос ректорши, который заполнил собой буквально все пространство. – У менталистов произошел сбой, чреватый стихийными выплесками фантазий в реальность. Правила поведения стандартные: при столкновении с чужой фантазией вам следует отвернуться и постараться покинуть помещение как можно скорее. Напоминаю, что все увиденное строго конфиденциально. За разглашение чужих фантазий предписано отчисление. Надеюсь на ваше благоразумие, дети мои. На благоразумие и тактичность.

– Благоразумие! Это у студентов-то, – фыркнул Дымов. – Оптимизм Аллы Дмитриевны совершенно противоречит здравому смыслу. Мой опыт подсказывает, что университет теперь еще полгода будет гудеть от сплетен и обсуждений.

– А это часто бывает? – спросила Маша, которая прежде с таким явлением, как сбой у менталистов, ни разу не сталкивалась.

– Бывает, – неопределенно отозвался Дымов. – И чего только в таких случаях не увидишь! У людей в головах черт-те что творится.

– Так нельзя же смотреть, – растерялась Маша.

Он хмыкнул, отпирая свой кабинет:

– А вы всегда делаете только то, что разрешено, Рябова?

– Стараюсь, Сергей Сергеич, – ощущая себя занудой, призналась Маша. А она виновата, если предпочитает спокойную жизнь и старается избегать… ситуаций? Нет уж, неприятности ей совсем не нужны.

Дымов по-джентльменски распахнул перед ней дверь, приглашая даму вперед. Маша сделала шаг и обомлела.

Ткань реальности разорвалась прямо посреди кабинета. В образовавшейся дыре, как в телевизоре, показывали Машу Рябову. Она лежала на кровати, а чьи-то руки (мужские? женские? – не было четкости) снова и снова заносили нож над ее грудью. Лилась кровь, лезвие с силой входило в тело, жестоко кромсало его.

Пошатнувшись, Маша даже не поняла, что этот пронзительный визг принадлежит ей. Она не помнила, что ей нужно отвернуться, уйти. Не могла отвести глаз от своего мертвого лица, от развороченной груди, от кровавого месива. Не поняла очевидного: кто-то в этом университете прямо сейчас мечтает жестоко разделаться с незаметной отличницей-зубрилкой.

Она просто орала до тех пор, пока не потеряла сознание.

Глава 2

Позже, ворочаясь без сна и бесконечно проигрывая эту неловкую сцену в голове, Маша ела себя поедом: не позаботилась заранее о том, чтобы научиться достойно падать в обмороки. Вышло у нее это до крайности нелепо: она просто начала заваливаться на бок, наткнулась плечом на стену да и сползла по ней на пол. В глазах потемнело, в ушах зазвенело, а когда Маша очнулась, то первое, что увидела, – это довольно потрепанные мужские кеды в метре от себя, а также не слишком чистый паркет с разводами от тряпки.

Унизительно.

Потом она услышала неразборчивое бормотание, обладавшее, однако, четким ритмом: Дымов заговаривал стакан воды – очевидно чем-то авторским. Словесники терпеть не могли делиться своими наработками, поэтому часто достигали невероятных вершин в подобных бормотаниях. Чтобы враги, значит, не разобрали ни слова.

Кеды зашевелились, и перед Машей появилось лицо Дымова – спокойное и только немного озабоченное. Как будто он увидел плохо написанную контрольную, а вовсе не… Окровавленными ошметками вспыхнули отвратительные воспоминания, и Маша едва не задохнулась от омерзения.

– Пейте, – велел Дымов, сунув ей в руки стакан. Зубы застучали по граненому стеклу, в горло торопливыми глотками влилось тепло.

– Вода нестабильна, – пролепетала Маша, как будто это было самым важным сейчас, – ее сложно правильно заговорить.

– На втором курсе все сложно, – ответил Дымов без улыбки. Его темные глаза были серьезными и внимательными.

Маша вдруг подумала: старший брат, Димка, Циркуля не помнил – значит, тринадцать лет назад тот еще не преподавал здесь. Зато в Сенькины студенческие годы некий Дымов уже был – тощий, до смерти испуганный, то ли практикант, то ли стажер, а то ли младший сотрудник, которого никто в грош не ставил. Маша удивлялась, разглядывая старые снимки и не узнавая в молодом растрепе привычно насмешливого Сергея Сергеевича.

Так захотелось оказаться дома, листать с братьями альбомы, слушать их воспоминания про беззаботное университетское время, а не сидеть тут на полу с неуклюже подвернутыми ногами.

– Я все папе расскажу, – по-детски вдруг всхлипнула Маша, – он у меня знаете какой… ух!

– Кто же не знает Валерия Андреевича, его портрет прямо в главном холле висит. Я, кстати, тоже проходил у него подготовку.

– Да ну? – не поверила Маша. Эта макаронина?

Заговоренная вода творила с ней странные штуки: неудержимо тянуло на болтовню и – ужас! – на хихиканье. Как будто она была одной из тех пустоголовых девиц вроде Дины Лериной, которые только и знали, что улыбались всем подряд безо всякой причины.

– Я тоже буду висеть в холле, – заявила Маша. – Мой портрет то есть… Среди остальных двадцати, нет, десяти самых выдающихся выпускников. Туда, между прочим, Олежку тоже чуть не повесили, но он вдруг все бросил – и универ, и вечернюю полицейскую академию – и начал делать детские игрушки.

– Олег Рябов, – нахмурился Дымов, будто перебирая в памяти вереницу своих учеников. – Продвинутая механика, верно?

– Любимчик Лаврова, – наставительно подняла палец вверх Маша, – а Лавров – зверюга!

– И никто из вашего многочисленного племени не выбрал своей специализацией лингвистику, – вздохнул Дымов.

– Сами вы племя, – обиделась Маша. – Мы – Рябовы. У нас амбиции!

– Ну да. Помнится, не далее как две недели назад некто Константин Рябов, пятикурсник с боевки, весьма амбициозно стырил у Глебова рецепт приворота и не придумал ничего лучшего, чем использовать его на Фее-Берсерке… то есть на Инне Николаевне.

Маша о подвигах брата ничего не слышала и зашлась от смеха. Приворожить Фею-Берсерка, беспощадную и мускулистую тренершу, ну надо же!

– Костик у нас бестолочь, – с нежностью признала она. – В прошлом году он…

– Вставайте уже, – перебил ее Дымов, подавая руку. – Есть же стулья, в конце концов. Еще воды?

Она помотала головой – возвращение к реальности отдалось ноющей тревогой в груди.

– Маша, – проникновенно произнес Дымов, бережно подняв ее с пола, и она насторожилась. Не привычная «Мария» и даже не «Рябова» – ох, не к добру такая внезапная фамильярность. – А давайте мы пока вашей семье ничего сообщать не будем.

Началось!

– С чего бы это, Сергей Сергеевич? – нахмурилась Маша.

– Ну мы же не знаем пока толком, что именно сегодня у менталистов бабахнуло. Может, это вообще был чей-то ночной кошмар.

– Чей? – уныло спросила она. У репутации ее отца была и обратная сторона: связываться с ним никому не хотелось. Проблем потом не оберешься.

Военный офицер в отставке, мастер боевых искусств, заслуженный-презаслуженный наставник, он не отличался покладистым характером, а уж на пенсии и вовсе стал на диво своенравным.

«Никакого удержу нет», – жаловалась мама, когда отец снова рвался кого-то там обличать и карать.

– Ну вот хотя бы вашего брата, Константина, – пожал плечами Дымов. – Или ухажера. Или… впрочем, надо уточнить радиус воздействия.

– Нет у меня никакого ухажера, – буркнула Маша. – А Костику вообще не до меня! Он из всех братьев самый младший, балованный. У него бурная студенческая жизнь, понимаете ли, он тут берсерков привораживает, я его и не видела с начала года. С чего бы ему такую жуть представлять?

– Я обещаю, – мягко проговорил Дымов, как будто говорил с капризной воспитанницей детского сада, – что доведу ситуацию до сведения ректора и декана ментально-когнитивного факультета. Они обязательно разберутся с тем, что случилось. Но пока мы обойдемся без группы поддержки, да?

– А потом поздно будет. – Маша изобразила, как размахивает ножом, и тотчас зажмурилась от страха.

– А что, Рябова, у вас есть смертельные враги?

А что, если бы они вдруг завелись, то оповестили бы об этом в письменном виде?

Но в словах Дымова был резон: некому было желать тихой Маше смерти, тем более такой кровавой. Вся эта дичь не могла быть реальной, глупость какая-то.

Расхрабрившись, Маша поднялась со стула и сухо кивнула Дымову.

– Да нет никаких врагов, Сергей Сергеевич, откуда. Хорошо, я дождусь результатов университетской проверки.

– Вы очень здравомыслящая девушка, – с облегчением улыбнулся Дымов.

Здравомыслящая или нет, однако стоило Маше добраться до комнаты в общаге, как действие волшебной водички закончилось. Она рухнула на свою кровать у окна, радуясь, что соседки еще не вернулись, накрылась одеялом с головой и принялась дрожать от страха.

А вдруг в университете завелся маньяк?

В то, что Маша действительно кому-то умудрилась перейти дорогу, не верилось. Она даже не спорила никогда.

Ну, может, иногда – с Федей Сахаровым, но это по делу! Они второй год соревновались за первое место на курсе и время от времени схлестывались по учебным вопросам. Но Федя был таким лопоухим, что на убийцу никак не тянул. Да в такой смешной круглой голове все равно ничего, кроме учебников, не помещалось, а в этом году его к тому же совершенно перемкнуло на выборе специализации.

Или вот Китаеву Маша на прошлой неделе сказала что-то резкое, но от других девушек он и не такое слышал, потому что был хамом и при этом мнил себя ловеласом. Она сама видела, как однажды Таня Морозова впечатала в китаевскую лапу шпилькой, тот потом неделю хромал.

Больше никаких конфликтов Маше на ум не приходило.

Хлопнула дверь, и веселый Викин голос звонко произнес:

– Вот и тихая мышь наша Маша на Грекова глаз положила!

Рывком сев на кровати и сбросив одеяло, Маша оглядела опешивших от неожиданности соседок.

– Кто сказал, что на Грекова? Кто решил, что положила? – резко спросила она.

Аня и Вика растерянно переглянулись.

– А, ты здесь, – пробормотала Аня, – мы не заметили.

Университет придерживался той точки зрения, что студентов разных курсов и факультетов можно и нужно перемешивать в одном котле. С Аней, четверокурсницей с хозяйственно-бытового, Маша жила с прошлого года. Вика, хорошенькая кудрявая хохотушка, поступила только этим летом, заменив выпустившуюся Олю Ортикову, голосистую красотку, распевавшую по утрам оперные арии.

Маше не было дела ни до кого из них, у нее не хватало времени и желания принимать участие в бесконечном чириканье.

«А у Дины новый хахаль, а Ленка снова губы поменяла, а Таня совсем чокнулась…» Бла-бла-бла. Ну что в этом может быть интересного?

Поэтому обычно Маша делала вид, что она человек-невидимка, и ее неожиданное появление из-под одеяла озадачило девчонок.

Так-то они не были вредными, просто утомительными.

– Ну, – Вика замялась, – Маш, ты только не расстраивайся, ладно?

Что, интересно, ее может расстроить больше, чем сцена собственного убийства?

– Просто в столовке, – подхватила Аня, бегая глазами, – ну, нам запрещено смотреть, да только ведь оно р-р-раз – и выскочило из ниоткуда.

– Та-а-ак, – преисполненная мрачными догадками, протянула Маша. – Что выскочило?

– Ну видение… или фантазия, кто его знает, что там у менталистов убежало. Как Андрюша Греков тебе цветы дарит… А сам на одном колене стоит, вот потеха. – Вика толкнула Аню локтем, и та поспешно заткнулась, для верности прикусив губу.

– Какие цветы? – быстро спросила Маша.

– А? – Вика моргнула. – Ирисы вроде.

Застонав, Маша снова рухнула на кровать, уткнувшись лицом в подушку.

Про ирисы она мечтала этим утром – вот на семинаре Глебова и мечтала! Увидела у Морозовой платок с этими цветами и сменила в своих грезах красные розы на сиреневые ирисы. Так ведь приятнее.

Значит, не кошмары.

Значит, мечты.

Притом совсем свежие, буквально сегодняшние.

– Маш, да не переживай ты, – бодро сказала Аня. – Грекова вообще все хотят. Это еще повезло, что все прилично обошлось, без эротики. Аринка вон в коридоре ругается, что на нее какое-то порно выскочило, стыдоба, говорит, она приличная девушка.

– Аринка приличная девушка? – хмыкнула Вика. – Да она каждый день в стельку, собственную кровать найти не может, вчера в душевой заснула.

– Правда, что ли? – оживилась Аня.

– И что, много народу в столовке было? – с отчаянием вопросила Маша.

– Раз-два и обчелся, – жалостливо соврала Вика.

– А может, это вообще грековская фантазия, не моя?

– Конечно, грековская, – фальшиво заверила ее Аня.

Ах, чтоб их.

Всем же понятно, что если Греков и представляет себя с кем-то, то вовсе не на одном колене и с букетом.

В Андрюшином видении, как пить дать, присутствовало бы черное кружевное белье или еще что похлеще.

– А Ленка из соседней комнаты у нас с ментально-когнитивного, да? – уточнила Маша, размышляя о том, не сменить ли ей внешность.

– Вроде да, – неуверенно пожала плечами Вика. – Только она злая всегда как собака, не подходи – укусит. На что она тебе сдалась-то?

– Маш, все всё забудут уже завтра. – Аня зашвырнула сумку с учебниками в угол и плюхнулась на свою кровать. – Ректорша тоже хороша: отвернуться, говорит, полагается, покинуть помещение. А они же прям из ниоткуда выскакивают! Что, теперь весь день с закрытыми глазами ходить?

Маша ничего не ответила, не в силах решить, от чего ее быстрее хватит кондратий: от ужаса или позора.

Проревевшись под тактично приглушенные разговоры девчонок, она все же собралась с силами и решила, что она сама себе кузнец. Ни Циркуль, ни ректорша не внушали ей доверия, у них и без нее хаос. Какое им дело до второкурсницы Рябовой, когда весь университет ходуном ходит.

В те редкие случаи, когда Маше доводилось заходить в соседние комнаты, она всегда радовалась, что Аня у них вся такая хозяйственно-бытовая. Их скромная обитель выглядела куда лучше, чем у остальных: ни трещин на стенах, ни скрипящих кроватей, ни отваливающихся дверей шкафов.

Лена Мартынова указала на колченогий стул, который выглядел столь ненадежно, что Маша осталась стоять. На паутину в углу она старалась не смотреть.

– Рябова, ты совсем идиотка? – Все высокомерие этой фразы смазалось шмыганьем. Девчонки болтали: Лена как-то неудачно попыталась исправить себе нос, так что он стал вдвое длиннее обычного, к тому же из него беспрестанно текло. – Теорию вообще не помнишь?

– Так ведь на третьем курсе дают, – робко напомнила Маша.

– А библиотека на что? А учебники для кого? Я что, справочное бюро?

Ох, зря Маша пришла. И правда, Ленка злая как собака. Сложно ей, что ли, ответить на простой вопрос?

– Нет, Рябова, – вдруг смилостивилась та, – узнать, кому принадлежит видение, как правило, не представляется возможным. Как ты отследишь потоки?

– Совсем-совсем?

Видимо, Маша выглядела так жалко, что Лена только глаза закатила.

– Вот что, иди-ка ты к Плугову с Власовым, – посоветовала она недовольно.

– К кому?

– К сегодняшним героям, Рябова. Экспериментаторам хреновым. Поставили весь универ на уши, и ведь этих гаденышей даже не отчислят. Декан с них только пылинки сдувает, припадочный наш. Ох и дернуло меня на менталистику идти, лучше бы я к Бесполезняк подалась, там хоть спокойно!

– На факультет времени? У них же тухло и скучно.

– Вот именно, – желчно ответила Лена и опять шмыгнула носом.

– Рябова, да ты обнаглела, – решила вмешаться Дина Лерина, которая во время этого разговора была занята тем, что увлеченно наносила макияж перед зеркалом. – Это у нас-то во времени тухло? Да наша Вера Викторовна самая задорная из всех преподов.

Видела Маша эту задорную – в чем только дух держится? Дряхлая старушка-одуванчик, получившая свою кличку Бесполезняк за то, что ее специалисты не имели права ни во что вмешиваться. Теоретики.

На вводной лекции она битых два часа размусоливала, что временны́е линии – субстанция столь хрупкая, что и думать не сметь о том, чтобы к ним прикоснуться.

На этот факультет шли те, кто собирался провести свою жизнь за никому не нужными научными изысканиями. Типа Дины – у той-то на уме был только флирт, а не учеба. Маша то и дело видела ее то с одним студентом, то с другим. Эту бы энергию да в полезное русло.

– Прости, пожалуйста, – тут же смешалась Маша, ни в коем случае не желая обидеть Дину. – Я ляпнула, не подумав.

Дина махнула рукой, сворачивая чары красоты, увы, очень нестойкие. Удовлетворенно улыбнулась своему отражению.

– Принято, – легко отозвалась она. – Эй, Рябова, корпус три «В», комната пятьсот двенадцать.

– Что?

– Плугов, Власов. Ты же к ним собралась?

Маша обомлела: в мужское общежитие?

Ну нет.

На такое ей никогда решительности не хватит.

– Спасибо, – пролепетала она и убралась прочь, пока Лена опять не принялась ругаться.

Впрочем, Плугов и Власов заявились к ней сами – прямо наутро.

Глава 3

Маша долго не могла заснуть, крутилась, вертелась, перед глазами то вспыхивали картинки с ее кровавым убийством, то представлялось, как весь университет потешается над ее глупыми фантазиями. Красавец Андрюша Греков – с ирисами, на одном колене, стыдоба-стыдобища! Да как ей теперь в глаза-то ему смотреть?

Совершенно измучившись, Маша рывком перевернулась на мягкой, из дома привезенной перине и в голос застонала. Анька еще в прошлом году заговорила их балдахины на звуконепроницаемость, и здесь, в ее крохотном мирке, можно было не опасаться разбудить соседок.

Тяжело вздохнув, Маша погладила вышитых гладью горлиц на подушке – мамина работа, такая тонкая, что не оставляла по утрам следов на щеке. Воспоминание о доме, большом, уютном, накрыло волной покоя.

А проснулась она уже от звонка телефона, перебившего будильник.

– Ммм?

– Маруся, что стряслось? – взволнованно и строго спросила мама. – Почему ты плохо спала?

– А?

Маша переполошилась: «Опоздала? Проспала?» Посмотрела на часы.

– Не могу поверить, – пробормотала она, – семь утра!

– У тебя неприятности, детка?

– Да с чего ты взяла?

– Сердце матери…

– Мам, не морочь мне голову.

– Просто я волнуюсь, Маруся. Обычно ты спишь очень крепко, с детства так было…

Маша огляделась по сторонам. На полке в изголовье громоздились несколько игрушек вокруг большой семейной фотографии. Уж не ее ли заговорила мама, чтобы шпионить за дочерью? Ох, прав был Дымов, не надо даже и думать о том, чтобы рассказать семье о произошедшем, – задушат своей опекой.

– Мам, у тебя шестеро детей, трое внуков и один беспокойный муж. Если ты будешь следить за каждым из нас, вот увидишь – титул лучшей свахи года в этом году точно уйдет к Красотиной.

– Не напоминай мне о ней, – тут же разозлилась мама. – Эта женщина снова злословит о том, что мой старший сын все еще не женат. Мол, какая из меня сваха после этого… Даже не знаю, Маруся, я подобрала ему такую хорошую девочку… стопроцентная совместимость!

– Ну, ма-а-ам, – простонала Маша, – оставь Димку в покое, а то он опять уйдет в кругосветку и раньше лета мы его не увидим!

– Да, но…

– У меня все хорошо, – твердо заверила ее Маша. – У Димки тоже все хорошо, мы позавчера созванивались. Ему и без стопроцентной девочки отлично. Хватит из-за всех нас трепыхаться. Запишись на какой-нибудь курс по каллиграфии, что ли. А мне пора уже, первой парой черчение, а ты сама знаешь…

– Знаю-знаю, – заторопилась мама, а потом в ее голосе послышалась едва заметная обида: – Но я так рада, что ты думаешь о будущем и записалась на семейно-любовный курс. Артем Викторович говорит, ты большая умница…

Ну, Глебов, а выглядел таким добродушным старичком! Однако не забыл позвонить конкурентке и похвастаться тем, что ее дочь выбрала обучение у него. Эти профессиональные свахи всегда готовы сделать гадость коллегам по цеху.

Торопливо попрощавшись, Маша схватилась за голову.

– Ужас, – сказала она вслух. – Ужас и кошмар, никакой личной жизни…

– В случае ужаса и кошмара, – вдруг раздался голос брата Олежки, – немедленно позвони мне. Если дела совсем плохи – беги к папе.

Подпрыгнув, Маша дикими глазами обвела пространство под балдахином. Взгляд упал на несколько кособокую глиняную кошку, которую Олег подарил ей первого сентября.

Ах ты ж!..

– Я беременна, – сообщила Маша кошке просто из вредности.

– Поздравляю, – кисло протянул Олежкин голос. – Родители будут счастливы.

Очевидно, глиняное недоразумение реагировало на определенные слова, но никуда их не передавало, а то телефон бы уже надрывался. Просто прежде Маша сама с собой не разговаривала, вот кошка и молчала. Но стоило начаться бессоннице и другим сложностям – как семейство сразу проявило себя во всей красе.

– Мне нужны деньги. – Маше было любопытно, чему там еще Олежка кошку научил.

– Это не ко мне, – раздался быстрый ответ. – Звони Мишке, он самый богатый.

– Спасибо, братец, – язвительно проворчала Маша и щелкнула кошку по носу. – Бесплатные советы на каждый день. Бесплатные и бесполезные.

Но злиться на Олежку не получалось – у него наступили тяжелые времена. Любимчик Лаврова, блестящий студент, мальчик с многообещающим будущим два года назад бросил и универ, и вечернюю полицейскую академию и заперся от всего мира, мастеря кособокие игрушки.

Не удержавшись, Маша виновато погладила кошку.

– Все пройдет, – прошептала она. – Все станет лучше.

– У меня и так все отлично, малявка, – огрызнулась игрушка.

Ну конечно.

Маша подумала о завтраке в столовке, и желудок скрутило нервами. Если она когда-нибудь и мечтала о популярности, то вовсе не о такой.

Ну ничего, она знает, где найти печеньки.

Кухня в общаге благодаря девочкам с хозяйственно-бытового выглядела по-домашнему уютной. Пестрые занавески и мятного цвета шкафчики, плетеные корзинки с выпечкой, кружевные скатерти – очень миленько.

Чай уже кто-то успел приготовить, ароматный, цветочный, Маше осталось только налить себе чашечку. Аринка, которая, по обыкновению, страдала с похмелья, варила себе пельмени, что-то бешено строча в тетради. Формулы, цифры, уравнения. Преподаватели говорили, что она математический гений. Соседи по общаге считали ее жалкой пьянчужкой. Правдой было и то и другое.

– А-а-а! – вдруг громко закричала Арина, отчего Маша едва не подавилась печеньем. – Еще и Лавров сегодня! А я тубус с чертежами посеяла… Ты не знаешь, где я сегодня ночевала?

– А где ты проснулась?

– Правильно, Рябова, где проснулась, там и ночевала, – обрадовалась она. – Логика!

Аринка поспешно унеслась. Катя Тартышева, похожая на томную ворону, посмотрела ей вслед, неодобрительно поджав губы.

– С кем только не приходится иметь дела, – удрученно провозгласила она. – Правду говорят, что общага – это школа жизни.

С этими словами она снова склонилась над своими бумажками. Длинные черные волосы упали на худое вытянутое лицо.

– Сунь-вынь-быстрее-сильнее… Ах, чтоб вас! Какая гадость!

– Что ты делаешь? – удивилась Маша.

– Пишу творческую работу для Циркуля, чтоб он подавился, – раздраженно ответила Катя. Она училась на четвертом курсе и специализировалась на лингвистике.

– Чем тебе Циркуль не угодил?

Маше, в общем, было не особо интересно, как там к Сергею Сергеевичу Дымову относятся его студенты, но чай еще не закончился и надо было поддержать разговор.

– Он полный профан, – объявила Катя Тартышева торжественно. – Ничего не понимает. Я ему написала такое потрясающее эссе в стиле декаданса…

– В каком-каком стиле?

– В таком. Мои уста кольцу проложат путь, обеты прорастут сквозь лоно…

Маша едва не ткнулась носом в чашку, чтобы скрыть потрясенный смешок. Бедный Дымов!

– В прежние века умели ценить изящный стиль, но Циркуль сказал, что это вульгарно… Вульгарно! Вот пусть теперь получает «сунь-вынь» в качестве наговора для повышения потенции. Наверняка у него проблемы по этой части!

– У кого проблемы? – Вместе с Аринкой, триумфально сжимающей в руках драгоценный тубус, появилась красотка Дина Лерина, которая, по слухам, успела оценить бо́льшую часть мальчиков-студентов. Маша в это не верила, конечно, – чисто из математических соображений. По ее расчетам, выходило бы примерно по пять с половиной парней в сутки, что представлялось физически невозможным.

– У Циркуля, – пояснила Катя Тартышева.

– И ничего удивительного, – охотно согласилась Дина, – если наша ректорша и в койке командует. Раздевайтесь, Сергей Сергеевич, сейчас мы проверим ваши учебные планы… – И она захихикала.

И не надоедает им нести всякую чушь.

В этот день у Зиночки, их завхоза, кажется, было лирическое настроение. Вывалившись из общаги, Маша чуть не задохнулась от удушающего запаха полевых цветов: небольшой парк, ведущий к учебным корпусам, был усыпан фиолетовыми и белыми фиалками. Вчера здесь царила зима с пушистыми сугробами, а сегодня Маша из-за растрепанных чувств забыла поглядеть в окно. И вот теперь стояла в шубе и теплых сапогах посреди лета.

– Еще не привыкла к причудам нашей Зины? – вдруг услышала она.

Два парня – мрачный и улыбчивый – топтались на нижних ступеньках общаги и неуверенно глазели на нее.

Маша мрачно стянула шубу.

– Ты Рябова, да? – спросил тот, что выглядел дружелюбнее.

– Может быть, – насупилась Маша, не ожидая ничего хорошего. Она была не из тех девушек, на которых оборачивались или с которыми знакомились ни с того ни с сего.

– А… Ну, я Власов, а это Плугов, нас Циркуль к тебе прислал. Фотку твою из личного дела показывал.

Власов! Плугов! Чокнутые менталисты, выпустившие погулять чужие мечты!

– Ах вы… – паразиты? благодетели? люди, которые предупредили ее об опасности или опозорили на веки вечные? – Приятно познакомиться, – Маша остановилась на вежливом варианте.

До первой пары оставалось еще около двадцати минут.

– Ей приятно, Плугов, – развеселился дружелюбный и тряхнул длинными волнистыми волосами, которыми явно гордился. Его спутник промолчал. – Циркуль сказал, у тебя могут быть вопросы.

Маша спустилась к ним и спросила нерешительно:

– Мы можем отойти?.. Ну вон хоть на ту скамеечку?

Мимо них, плавно покачивая бедрами, прошла Дина в легком платье. Бросила длинный взгляд сначала на Плугова, потом на Власова, чуть заметно поморщилась при виде Маши с шубой в охапку.

– Давай мы тебя до аудитории лучше проводим, – предложил Власов. – У тебя кто первой парой?

– Иванова.

– Черчение! Вот скука смертная!

Маша обожала черчение, но спорить не собиралась.

– Короче, смотри. – Власов непринужденно предложил ей свой локоть, и она неуверенно за него ухватилась. Еле-еле, совсем невесомо. – Вчера мы работали над одной штукой… для психов, короче.

– Для влюбленных, – хмуро поправил его Плугов.

– Я и говорю… Короче, это Вовка придумал, он у нас мозг.

– Бедный просто, – снова поправил его Плугов.

– Ага. Все время думает, где подзаработать. Ну и решил продавать такие особенные валентинки – подари любимому свою фантазию вместо открытки. Скажи, вещь?

– Вещь, – благовоспитанно подтвердила Маша без особого энтузиазма.

– Ну и… кое-что стряслось.

– Стряслось то, что ты балбес невнимательный.

– Да всего-то пару цифр перепутал в расчетах, я менталист, а не арифметик…

– Арифметика и лингвистика – основы любого волшебства, – не удержалась Маша от занудства.

– Ну да, – не обиделся Власов. – Короче, рвануло у нас.

– И далеко рвануло?

– Рябова, – снисходительно протянул Власов, по-джентльменски открывая перед ней дверь в учебный корпус, – рвануло только внутри защитного контура универа, ректорские щиты даже мы не пробили бы.

– Вместе с общагами?

– А то, – с гордостью сказал Плугов.

В коридорах было еще не слишком многолюдно – до звонка оставалось время. Среди студентов не принято было заранее подпирать стены возле аудиторий, а вот Маша всегда старалась прийти пораньше.

– А можно как-то узнать, кому именно принадлежит конкретное видение?

– Как? – развел руками Власов. – Видения-то – тю-тю, мелькнули в воздухе и исчезли. Поди их теперь отследи.

– А если я увидела, что кто-то мечтает совершить убийство? – решилась задать главный вопрос Маша.

Менталисты переглянулись и задумались.

– Ну, – неуверенно сказал Власов, – такое даже в полицию не принесешь – нечего нести.

– Но я бы предупредил потенциальную жертву, – добавил Плугов.

– То есть это серьезное намерение? – испугалась Маша. – А не просто приступ немотивированной агрессии?

– Люди странные, – на этот раз заговорил более молчаливый Плугов. – У них в головах странное. С точки зрения нашего мозга нет особой разницы между фантазиями и планами, поэтому вчера ты могла увидеть и то и другое.

Маша так сильно расстроилась, что споткнулась на ровном месте, плотнее ухватилась за власовский локоть и уставилась себе под ноги, стараясь скрыть эмоции.

– В любом случае нормальный человек не будет о таком фантазировать, – справедливо высказал общее направление мыслей Власов. – Слышь, Вовк, может, нам для полиции тоже какую-нибудь разработку сочинить?

– На мне сначала потренируйтесь, – тонким голосом попросила Маша. – Как вам такое тестовое задание: найти того, кому принадлежит видение с моим убийством?

– Какая нетривиальная задача, – восхитился Плугов. – Антох, я вижу разгуливающего по коридорам голема, который спрашивает всех и каждого: ты хочешь убить Машу Рябову? Может, ты? Или ты?

– И если ответ положительный, у него включается зеленая лампочка на голове, – воодушевился Власов.

Маша представила себе, как скоро такого голема, а заодно и ее саму, возненавидит весь универ, и неожиданно рассмеялась.

Решение если и неэффективное, то как минимум феерическое.

Власов тоже заулыбался, за компанию.

– Только нам нужен механик, – въедливый Плугов уже погрузился в организационные вопросы.

Кажется, он не шутил.

Маша остановилась у класса черчения, неуверенно переводя взгляд с одного на другого.

– Ребят, вы серьезно?

– Ну, понадобится время, конечно, – смутился Власов. – А ты пока держись, что ли. Ну знаешь, не ходи одна по зловещим подворотням и всякое такое.

Из-за угла вылетел Андрюша Греков, притормозил, завидев Машу рядом с двумя пятикурсниками. Оценил ее ладонь на локте Власова. Взъерошил волосы.

– Маш? – позвал он как-то нервно. – Мы можем поговорить?

Она едва сквозь землю не провалилась, столкнувшись с ним нос к носу. Поговорить! То есть никто не будет деликатно делать вид, что не знает о ее позоре, чувствах и прочем неловком?

А может, это тот самый шанс? Гордо и смело признаться в своих чувствах, как и полагается современной девушке? Она же сможет пережить отказ, правда? Людям то и дело в чем-нибудь отказывают. Сенька вон три раза делал предложения трем разным девушкам, прежде чем услышал «да». И ничего, не развалился. Зато теперь у него семья и дети. Отдувается за остальных братьев, которые пока не спешат связывать себя брачными узами. Хотя Мишка уже одной ногой женат, если подумать, просто никак времени на свадьбу не найдет со своими пациентами.

– Маша? – напомнил о себе Греков.

– Ой, Андрюшенька, – пролепетала она так жалко, что даже Плугов посмотрел на нее, как на котенка без лапы, – сейчас же черчение. Вот-вот начнется. Давай на большой перемене, ладно?

– В столовке? – бестактно спросил он.

Маша едва не пошатнулась.

Да она туда никогда!

Ни за что!

– Простите, Греков, – раздался за ее спиной спасительный спокойный голос, – на большой перемене у Марии свидание с Аллой Дмитриевной. И вас, господа менталисты, ректор тоже ожидает.

– Сергей Сергеевич! – взвыл Власов. – Мы же там вчера были!

– Ну, значит, не заплутаете.

Маша повернула голову, чтобы посмотреть на Дымова. Такой невозмутимый. Не знает пока, что сегодня ему предстоит проверять домашку с «сунь-вынем».

– Машку? К ректору? За что? – поразился Андрюша. – Она же как трамвай на рельсах. Учеба – библиотека – общага.

Прозвучало как-то очень не очень. У Маши даже в глазах защипало.

Нет, никаких гордых признаний.

Трамваи в своих чувствах не признаются.

– Как образно, – оценил Дымов. – Пойдемте, Греков, у нас с вами первая пара. Заодно поупражняетесь в словесности, раз уж у вас внезапный приступ вдохновения.

– Сергей Сергеевич, я же ничего не сделал! – растерялся Андрюша.

– Самое время начать, – Дымов подтолкнул его дальше по коридору, в сторону своей аудитории, – делать хоть что-нибудь.

Андрюша оглянулся на Машу, скривился, демонстрируя недовольство, но дал себя увести.

Власов подмигнул Маше.

– Мы тоже потопали, у нас Плакса по расписанию… А арифметику мне Вовка после вчерашнего запретил прогуливать. Ну, увидимся, если тебя не укокошат до большой перемены.

Как оптимистично.

Глава 4

На черчении Маша забыла и об Андрюше, и о ректорше, и даже обо всех угрозах, настоящих или выдуманных. Она сопела над эскизом фонарика, который, по замыслу Валентины Ивановны, не нуждался в подзарядке и зажигался бы сам собой, как только в радиусе десяти метров появится кто-то, кроме его владельца. Впрочем, о формулах и наговорах Маша будет думать потом, после того как разберется с базовым чертежом.

Она всегда старалась сесть за переднюю парту, чтобы лучше слышать и видеть преподавателя, ну и чтобы всякие ленивые тупицы не заглядывали в ее тетради.

Маша ненавидела, когда у нее списывали, и никому этого не позволяла. Не то что слабохарактерный Федька Сахаров, который, хоть и был умником, все равно заискивал перед однокурсниками.

– Эй, Рябова. – Олесе Кротовой, ее однокурснице, кажется, надоело возиться с чертежами и она пересела поближе, пользуясь тем, что Валентина Ивановна уткнулась в проверку домашних работ. Ленивая и медлительная, Олеся не слишком усердствовала в учебе, зато обожала сплетни.

– Чего тебе? – недовольно прошипела Маша, на всякий случай прикрывая чертеж рукой.

– Ты же знакома с Грековым из параллельной группы? Вечно за ним таскаешься.

Маша? Таскается? Отвратительно просто, как некоторые готовы все преувеличить.

Нахмурившись, она только дернула плечом. Любой воспитанный человек сразу бы понял, что собеседник не расположен к общению на данную тему и вообще занят важным делом.

На Кротову это не произвело никакого впечатления.

– Прикинь, – зашептала она, придвигаясь ближе, – по нему сразу несколько девиц сохнут! Одна такая… круглая, ну, помнишь, первогодка, которая на боевку на шпильках приперлась. Фея-Берсерк ее тогда так на каблуках на стадион и отправила… Смеху было! А другая – словесница с третьего курса, ничего такая, она еще бойкот Плаксе в прошлом году объявила. Мол, не нужна ей арифметика, и все тут. И еще есть третья, с нашего курса, только ее никто не запомнил… какая-то невыразительная особа…

Тут Кротова обвела взглядом аудиторию, словно надеясь определить невыразительную особу, влюбленную в Грекова.

Маша совсем склонилась над чертежом, не глядя в ее сторону.

Сразу три влюбленные в Андрюшу девицы! И она – одна из них. Рядовая дурочка, как все.

Если бы мама, легендарная сваха и гуру любовно-семейного волшебства, прослышала о таком, то была бы весьма разочарована поведением единственной дочери.

С другой стороны, возразила сама себе Маша (которая тренировала критическое мышление и училась рассматривать каждый вопрос с разных сторон), это говорит о ее хорошем вкусе. Популярность – своего рода знак качества, гарантия того, что, кроме нее, Андрюшу оценили и другие девушки. Значит, она сделала хороший выбор.

– Эй, Рябова, – снова зашептала Кротова, но тут преподавательница подняла взгляд от тетрадей, в упор взглянула на неугомонную студентку и строго произнесла:

– Кротова, у вас, кажется, проблема с чертежом? Покажите-ка, что получается.

Олеся страдальчески скривила губы, ее плечи опустились, но делать было нечего, и она уныло поплелась к преподавательскому столу, а Маша наконец-то вернулась к своему фонарику.

В кабинете ректора ей прежде бывать не доводилось, но она знала, где расположен административный корпус, – за небольшим прудиком, кишевшим крупными карпами. Надо было пройти по горбатому мостику, нырнуть в густую посадку сосен, пройти совсем немного – и вот, пожалуйста: перед тобой ажурное двухэтажное здание с колоннами и лепниной.

Маша была здесь в прошлом году, когда они с отцом приносили документы для зачисления.

Свою неуместную шубу она так и тащила в руках, теплые ботинки словно весили целую тонну, но она не стала забегать в общагу, чтобы переодеться. Маша слишком боялась опоздать. Впрочем, никто не удивлялся тому, что кто-то одет не по погоде: к внезапным причудам завхоза Зиночки студенты привыкли. В прошлом феврале, например, им пришлось пережить песчаную бурю, а в июне, в самый разгар сессии, коридоры и аудитории захватили стаи бабочек, распевающих героические баллады.

Маша помнила, как на экзамене по истории ее все время перебивало заунывное: «И взмахнул он дубинушкой, богатырь, богатырь, дубинушкой из рябинушки…» Тогда Маша, выведенная из себя тем обстоятельством, что ей никак не дают рассказать об истории университета (открыт 23 января 1755 года, зря она, что ли, зубрила даты), вдруг выпалила такой мощи наговор, что с тех пор Циркуль и склонял ее к специализации по лингвистике. А она в чертежники хотела! Как старший, самый любимый брат Димка, капитан дальнего плавания.

Перед административным корпусом была разбита целая клумба аленьких цветочков. Табличка гласила: «Хочешь чудовищных последствий – сорви меня». Вальяжно раскинувшийся на ступеньках мраморный лев лениво разинул свою пасть:

– Кто такая? Зачем?

– Рябова, – оробев, произнесла Маша, – к ректорше…

– К несравненной Алле Дмитриевне, бестолочь, – рявкнул лев и чуть отодвинулся, позволяя ей пройти. Она торопливо взлетела по ступенькам, двери распахнулись, и Маша очутилась в холле, заставленном кадками с фикусами и геранями. На них прыскала водой из бутылки завхоз Зиночка. Юбка ее была экстремально короткой, а пышная грудь едва не выпрыгивала из декольте. Она покосилась на шубу в Машиных руках, и насмешливая улыбка скользнула по полным губам.

– Ну-ка, как тебя там, – с хрипловатой чувственностью произнесла Зиночка, – первое правило студента!

– Что? – испугалась Маша. Неужели она не изучила какой-то обязательный устав или вроде того?

– Проснулся поутру – посмотри в окно, – хмыкнула Зиночка и вернулась к своему занятию.

– А кабинет Аллы Дмитриевны?..

– На втором этаже за оленем.

– За каким оленем? – растерялась Маша.

– Северным вроде.

Лестница нашлась за голубой плюшевой портьерой. Поднявшись по ней, Маша попала в коридор с несколькими дверями. На стене висел план эвакуации, а на прозрачного стеклянного оленя она налетела, не заметив его, и зашипела, ударившись коленом.

– Смотри, куда прешь, – буркнул олень.

Маша осторожно обогнула его и постучала в следующую дверь. Та с пронзительным скрипом отворилась.

В небольшой приемной вздыхал над кипой бумаг древний старичок с пышной белой бородой. Его блестящая лысина отражала свет.

– Нет, ну кабачки-то вам чем не нравятся? – ворчал он себе под нос и выглядел немного сумасшедшим. – Клетчатка! Витамины! А вам лишь бы все картошку трескать, да еще и жареную, вредную. А ЖКТ? А перистальтика?

– Здравствуйте, – сказала Маша.

– Рябова, – встрепенулся он, – вот скажи мне, чем тебя кабачки не устраивают?

– Они же безвкусные, – пробормотала она озадаченно. – А вы что, меня знаете?

– А что, у Аллы Дмитриевны многим студенткам назначено? – передразнил он язвительно. – Ну вот что, девочка, завари-ка пока мне чайку, раз пришла раньше времени. Вон там под салфеткой… Да не вязаной, а вышитой! И рассказывай, рассказывай пока – что натворила, в чем провинилась.

– Я-то? – задумалась Маша, приподняла салфетку и обнаружила под ней чайник, несколько чашек и коробку с сухой ромашкой. Вода стояла в графине рядом. – Я ни в чем не виновата, наверное.

– А, значит, ябедничать пришла. Ябед я не люблю, противные они, – поделился старичок.

– А как не ябедничать, Наум Абдуллович, как не ябедничать? – раздался веселый мужской голос. – Мария, ну что вы медитируете над этим чайником? Наговор кипячения, кажется, проходят в шестом классе средней школы.

– Здравствуйте, Сергей Сергеевич, – не оборачиваясь, сказала Маша. Ага, кипяти при нем воду, а потом: «Рябова, вы что, каши мало ели? Что вы там лепечете? Говорите уверенно и четко». Сам-то он умудрялся неразборчиво бормотать себе под нос, а все равно получалось как надо.

– Виделись уже, – напомнил Дымов.

Маша налила в заварочный чайник воду из графина и сосредоточилась: главное, четко и понятно сформировать мысленный посыл, а слова или там формулы – это лишь костыли да подпорки. Каждый облачает волшебство в удобную для себя форму, но все начинается с мысли.

Бам!

Вместо кипятка в чайник плюхнулось нечто ядовитое-розовое, приторно-ароматное, покрывшее Машу с ног до головы цветочными лепестками.

Ойкнув, она отпрыгнула в сторону.

– Ах ты, батюшки, – вздохнул старичок, – так я и думал. Опять Зинка со своими глупостями, мерзавка. Милая моя, ну отряхнись, что ли. Нельзя же в таком виде к Алле Дмитриевне.

– Блестки еще неделю смывать придется. – Дымов шагнул к обалдевшей Маше и принялся отряхивать ее от лепестков белоснежным платочком. Так в детстве братья отряхивали ее от снега, вытащив из очередного сугроба. – Не пугайтесь, Маша, это у Наума Абдулловича и Зинаиды Рустемовны такие высокие отношения… То он ее фикусы с ума сведет, то она ему бороду в зеленый покрасит…

– Изумительный был цвет, – согласился старичок, – глубокий, изумрудный. И ничем ведь не выведешь… Даже у Аллы Дмитриевны не вышло. Эх, сильна Зинка, даром что зенки ее бесстыжие. Ведь голышом считай на работу ходит! А у нас тут образовательное учреждение.

– Внимание, – стеклянный олень, боднув рогами дверь, заглянул в комнату, – господа Дымов, Рябова, Плугов и Власов! Вас ожидает Алла Дмитриевна.

– А Плугова и Власова нет, – зачем-то доложила оленю Маша, уворачиваясь от дымовского платочка.

– С Зинкой болтают, – снова уткнувшись в свои бумажки, буркнул старичок. – Васенька, ты сбегай вниз, поторопи оболтусов. Нельзя опаздывать к Алле Дмитриевне!

Олень послушно исчез.

– Вперед, Мария, – скомандовал Дымов и открыл перед ней дверь с табличкой «Ректор Первого университета А. Д. Агапова».

Маша послушно шагнула, зажмурилась от яркого солнечного света, льющегося из высоких окон, затормозила, ощутила руку, мягко подталкивающую ее в спину, вслепую прошла еще немного и опустилась в кресло, повинуясь той же руке.

Часто моргая, она смогла разглядеть ректоршу: короткие черные волосы, темно-бордовая помада, резкие черты худого выразительного лица и нервные длинные пальцы, барабанящие по столу.

– А где наши гении? – спросила она сухо. – Опять Власов Зинаиде Рустемовне глазки строит?

Дымов опустился в кресло рядом, закинул ногу на ногу, пожал плечами.

Кажется, в этом кабинете не принято было здороваться, и Маша молчала.

С топотом ворвались менталисты.

– Простите, Алла Дмитриевна! – выпалил Власов. – Увлеклись учебой, немного не рассчитали время… Знаете, как мы радеем за честь универа? Ночами не спим, о повышении успеваемости грезим.

Она скептически посмотрела на них.

– К делу. – Алла Дмитриевна развернула к ним ноутбук на девственно чистом столе. Там стояло только зеркало, и все: ни бумаг, ни карандашей. – Вот то самое видение. – И она щелкнула мышкой.

Маша, открыв рот, уставилась на окровавленную грудь, на нож, который вонзился в нее, и только потом торопливо отвернулась.

– Сергей Сергеевич успел снять видео на мобильный, – пояснила ректорша.

В кабинете воцарилась потрясенная тишина.

– А можно еще раз включить? – вдруг спросил Плугов.

Маша упорно разглядывала серебристые плетения на светлой стене. Значит, стоило ей бухнуться в обморок, как Дымов выхватил мобильник и давай снимать весь этот ужас на телефон? Ну, разумно, наверное, только немного обидно. А вдруг она нуждалась в экстренной помощи?

– Это не мечта, – сказал Плугов. – Это план. Смотрите, какая четкая картинка. Какие детали. Кто-то снова и снова прокручивает это в голове, он даже нож уже выбрал – правильной длины, с острым лезвием и удобной рукояткой. Рябова, а пижама твоя? Настоящая?

Она осторожно скосила глаза, и ее затошнило. На пижаму Маша прежде не обращала внимания, а теперь увидела и простыню с горлицами, и желтых утят на футболке.

– Это моя пижама, – с трудом выдавила она, – и мое постельное белье… В общаге. Мама вышивала.

– Прекрасно, – неожиданно обрадовался Власов. – Значит, кто-то из общаги. Наша злодейка – девочка, которая бывала в вашей комнате.

– Простите, – выдохнула Маша, выскочила из ослепительного кабинета, и ее вырвало прямо посреди приемной. Руки дрожали.

– Ах ты, батюшки, – переполошился старичок и, что-то забормотав, мигом привел все в порядок. Перед Машиным лицом появилась чашка ромашкового чая, а плечи накрыл неизвестно откуда взявшийся пуховый платок. – Давай, девочка, глоточек за маму, глоточек за папу… Ты Аллу Дмитриевну не пугайся. Она только с виду такая грозная, а ведь золотой души человек! Прекрасный руководитель! Пример для молодежи!

Чай был теплым, приятным, и Маша почувствовала себя лучше.

– Простите, – повторила она, благодарно улыбнулась старичку и вернулась в кабинет. Упала в кресло, кутаясь в шаль.

– Мария. – В голосе ректорши сочувствия как не было, так и не появилось. Она выглядела совершенно невозмутимой. – Мы можем обратиться в полицию, к счастью, у нас есть запись. Можем подключить нашу собственную службу безопасности, и мне этот вариант кажется более эффективным. Все-таки Вечный Страж на службе уже двести пятьдесят лет, и его возможности весьма внушительны. Но, безо всякого сомнения, вы должны сменить общежитие.

– У-у-у-у, – прогудел Власов, – а нам Вечного Стража покажут? А то за пять лет мы даже издали его ни разу не видали.

– Не надо полицию, – взмолилась Маша. – Папа узнает обо всем через полчаса, и тогда все семейство никому из нас покоя не даст. А Олежка опять вспомнит о том, как ему пришлось учебу бросить, и расстроится. А Вечный Страж… он очень страшный, да?

– Не страшнее удара ножом, – тихонько заметил Дымов. – Не сомневайтесь, Мария.

– Ладно, – неуверенно согласилась она.

Ректорша потянулась к круглому зеркалу, стоявшему на серебряной подставке посреди стола. Коснулась его кончиками пальцев.

– Наум Абдуллович, – вежливо произнесла она, – пригласите ко мне начальника службы безопасности, пожалуйста.

Глава 5

Удивительно, но устрашающая ректорша в ожидании Вечного Стража невольно выпрямила плечи, смахнула несуществующие пылинки с пустого стола и приняла вид примерной отличницы. Маша и сама нервничала, но неожиданная человечность Аллы Дмитриевны поразила ее. Может, напрасно злоязычные девчонки записали Циркуля в подкаблучники и тряпки, может, ректорша умеет быть и нормальной, когда снимает с себя должность и ответственность.

В кабинете царила напряженная тишина, даже беззаботный Власов притих.

Братья, конечно, рассказывали Маше про Вечного Стража – ну, всякие байки. Мол, он видит, что у тебя в карманах, умеет ходить сквозь стены, чувствует ложь за версту, может подкинуть тебя в воздухе и вообще надавать тумаков. Но при этом путались в показаниях: мифический защитник университета то носил длинный алый плащ, то был похож на призрака, то на отвратительного мертвяка. Правда была в том, что никто из студентов Рябовых его никогда не видел. А вот отец, похоже, был лично знаком с Вечным Стражем, но не спешил об этом рассказывать. Только ухмылялся, слушая всякую ересь.

Наконец, в дверь деликатно постучали, отчего Алла Дмитриевна вздрогнула и побледнела, а Маша ощутила ледяные иголки, вонзившиеся в позвоночник.

– Войдите, – громко и спокойно проговорила ректорша.

Циркуль с неожиданной фамильярностью подмигнул ей – не переживай, прорвемся. И Маша тут же прониклась к нему симпатией, хоть подмигивали вовсе не ей. От чужого спокойствия ей тоже стало спокойнее.

В кабинет вступил мужчина, явно спросонья. Длинные светло-седые волосы были всклокочены, поношенный халат спадал с одного плеча, открывая длинную ночную сорочку, мягкие шлепанцы слетали с пяток.

– Ой! – воскликнул Вечный Страж с потешным изумлением, округлил глаза, увидев всю их честную компанию, обернулся вокруг себя и явился в новом облике. Теперь на его голове красовался напудренный парик, красный кафтан пересекала синяя лента, а на груди пылал рубиново-золотой орден в форме креста.

Маша моргнула, обомлев от такой изысканности.

– Прошу меня простить, – Вечный Страж изящно поклонился, – признаться, я был уверен, что старик Петрович просто заскучал да и позвал меня на партию в картишки, вот и явился запросто, без параду.

– А Геннадий Петрович уже семь лет как на пенсии, – ответила Алла Дмитриевна и вскочила, не зная, куда девать руки. Маша ее понимала: в таком-то парике да с такими орденами Вечный Страж явно не был расположен к демократичным рукопожатиям. – Теперь я ректор университета.

– Ишь ты, – подивился он и почесал за ухом. – Дела-а-а! Проспал я, значится, такой пируэт. Ну, будем знакомы, зовите меня Иваном Ивановичем.

– Алла Дмитриевна.

– Так что же у нас стряслось, Алла Дмитриевна, коли вы меня потревожили? – зевая и пытаясь прикрыть это увешанной перстнями пухлой рукой, спросил Вечный Страж.

– Студентка Рябова стряслась. – Ректорша опустилась на место, явно успокаиваясь и переходя в свой обычный строгий режим.

Маша даже загордилась собой: ведь это именно из-за нее призвали Вечного Стража, чего, очевидно, не происходило уже много лет. До этого Алла Дмитриевна справлялась со студентами собственными силами.

Иван Иванович покосился на нее с интересом.

– Маша, – пискнула Маша. – Только я ничего не делала. Это со мной собираются сотворить непотребное!

Она и сама не поняла, откуда взялось это самое «непотребное», но как общаться с существом явно из другой эпохи? И заголосила жалобно:

– Угробить меня собирается неизвестная душегубка! А я безвинна, аки голубка.

Все, включая Вечного Стража, уставились на нее с явным недоумением. Маша проявила силу воли и замолчала, оскорбленная. Что она им тут, шут гороховый?

– Давайте я вам все расскажу, – вмешался Циркуль, единственный, кто и глазом не моргнул. И пришлось Маше снова слушать эту историю, да еще и в который раз любоваться на видение с собственным убийством.

– Тьфу ты, пакость какая, – выслушав до конца, выразил общее мнение Иван Иванович. Потом подошел к Маше, ухватил ее за подбородок и заглянул прямо в глаза, а показалось, что до печенок пробрался. Пестрым ворохом воспоминаний пролетела вся жизнь в голове, а потом пахнущие ладаном пальцы оставили Машу в покое. Она измученно вжалась в спинку кресла. У них, нелюдей, что, про личные границы вообще не слышали? Это же наигрубейшее вмешательство в ее частную жизнь!

– И правда, аки голубка, – удивился Иван Иванович. – А то знавал я всяких! Одна вон прикидывалась девицей, а сама младенчиков по погребам прятала. Или, скажем, была у нас лет пятьдесят назад кухарка, ну до чего славная бабенка! А сама яду то одному подсыпет, то другому…

– Да вы что! – вспыхнула Маша.

– А то, – с неожиданной резкостью прикрикнул на нее Страж, – что всякая тварь обелить себя норовит. Но ты у нас девка разумная, добрая, непорченая даже…

Мамочки! Закончится ли когда-нибудь этот день?

Маша сцепила пальцы в замок, ни на кого не глядя.

Ну давайте еще плакат повесим: «Девственница Рябова. Зубрилка».

Ох, давно пора было с этой нелепостью покончить как-нибудь. Мало ли кругом ловеласов, кому можно подарить свой бутончик. Жаль, что ловеласы смотрели на кого угодно, только не на Машу.

– Переезд отменяется, жертва наша остается на месте предполагаемого зверства. Будем брать на живца, – прервал ее размышления Иван Иванович.

– На какого живца? – испугалась Маша.

Иван Иванович ответил ей добрейшим взглядом, в котором даже не прятал азарта. Выспался, упырь проклятый, решил теперь поохотиться. С непорченой Машей в качестве приманки.

– Прошу прощения, – решительно вмешался Циркуль, – но студентками мы рисковать никак не можем. Верно, Алла Дмитриевна?

И никакой он не Циркуль, подкаблучник и тряпка. А прекрасный Сергей Сергеевич Дымов, защитник и молодец.

Маша признательно ему заулыбалась, радуясь, что нашла союзника.

– А голем? – расстроился Власов. – Который бы вопрошал: «Это ты хочешь ухлопать Рябову?» Не нужен, что ли?

Алла Дмитриевна откашлялась, метнув сердитый взгляд в Дымова. Не понравилось ей, что он ее именем попытался прикрыться.

– Иван Иванович, разумеется, в состоянии просчитать все риски, – ядовито проговорила она, – с его-то внушительным опытом. Маша тут же мысленно обозвала ее подхалимкой и бюрократкой. Вот, значит, милочка, как вы карьеру строите? Поддакиваете и льстите?

– Вы как хотите, но у меня на Марию большие планы! – не сдавался прекрасный Дымов. – Она мне еще сто олимпиад выиграет! Так что я решительно против, чтобы на нее ловили душегубиц.

– Сергей Сергеевич, – начала было Алла Дмитриевна раздраженно, но Иван Иванович благосклонным и в то же время неуловимо властным движением руки остановил ее.

– Так и охраняйте, голубчик, свою Рябову, сколько вам угодно, – доброжелательно предложил он Дымову.

– В женском общежитии? – вскинул тот брови.

– А хоть и в женском. Косы и перси я вам наколдую.

У Дымова стало такое оторопелое лицо, что Маша сразу догадалась: перси его совершенно не вдохновляли. Ах да, тут же сообразила она. Это же грудь. Женская.

Дымов тоже прикинул, поди, себя в косах и персях, каблучки примерил, юбчонку на тощие бедра натянул. И не проникся.

– Ну, знаете ли, – холодно сказал он, – в наше время студенток иллюзиями не пронять.

– А я вам предлагаю морок, – вкрадчиво заметил Иван Иванович. – Есть у меня одна прелюбопытная вещица… Еще Михайлой-основателем склепанная. Всяк, кто взглянет в то зеркальце, хоть старик, хоть ребенок, хоть кикимора болотная, – тот сразу Лизонькой моей и становится. Почти настоящей, безо всяких там новомодных иллюзий, прости господи. А взглянет снова – и в себя обыкновенного превращается.

– В самом деле? – У Дымова глаза вспыхнули нездоровым блеском. – Вы предлагаете мне изучить на себе воздействие старинного артефакта? Получить новый опыт эмпирическим путем? Да еще и прикрыть студентку своей пышной грудью?

Да он аферист, осенило Машу, чье мнение об окружающих менялось в этот день с непостоянством флюгера. Или же настоящий ученый, что, впрочем, одно и то же.

– Разрешите мне, – взмолился вдруг Власов, – всю жизнь мечтал о персях! О женской общаге! О, только пустите меня в огород!

– Цыц! – рявкнул Вечный Страж, щелкая пальцами. В кабинет тут же просунул голову олень Васенька. – Подай мне, милейший, кофию. Что за времена! Ни хлеба, ни соли, одни сплошные хлопоты.

Алла Дмитриевна встревожилась.

– Может… обед заказать? – быстро предложила она.

– А еще не озаботились? – скривился Иван Иванович. – Да уж что теперь… Все равно обеды нынче не те: первое, второе и компот… Где стерлядь, где дичь, где карлы?

– Сегодня на обед прекрасный гороховый суп, – сварливо пробухтел секретарь Наум Абдуллович, появляясь с кофием. Судя по скорости, с которой он его сварил, требование Ивана Ивановича не стало для него сюрпризом. – И рыбные котлеты… с морковкой! Крутишься целыми днями весь в трудах, не то что некоторые… дрыхнут-дрыхнут, а потом графины бьют. Казенные!

– Наум, – величественно ответил Вечный Страж, – я грохнул ту пошлейшую стекляшку тридцать семь лет назад. Тридцать семь!

– Вот-вот, мало мне Зинки-вредительницы, так еще и этого пробудили. Графинов не напасешься! – Старичок скорбно поджал губы.

– Наум Абдуллович, – твердо велела Алла Дмитриевна, – вы распорядитесь все же насчет стерляди… А студентам пора вернуться к занятиям.

«Ну вот, – грустно подумала Маша, – им-то даже горохового супа теперь не успеть слопать».

Андрюша перехватил ее после последней пары, когда Маша, бдительно оглядываясь по сторонам в поисках неведомой врагини, неслась в библиотеку.

– Да стой ты, – он придержал ее за локоть. – Какая-то ты занятая второй день, ужас просто. А у меня к тебе важный разговор. Наиважнейший!

Голодная Маша даже смутиться не смогла. Слышал Андрюша про себя на коленях и с ирисами или нет, а буфет в библиотеке закрывался ровно в семнадцать ноль-ноль.

– Какой еще разговор? – резко спросила она, продолжая рваться вперед. Андрюша вынужденно тоже ускорил шаг.

– Оказалось, что меня хотят сразу три барышни! Словесница с третьего курса, такая, ну знаешь… длинная. И первогодка с кудрями.

– А третья? – насторожилась Маша.

– Да кто ее знает… какая-то совершенно невзрачная девица, ее даже описать никто толком не смог… Мария, ты должна мне помочь.

– С чем? – изумилась она.

– Ну… – Он очаровательно улыбнулся. Сверкнули ямочки. – У тебя же аналитический склад ума, и ты мой друг. Вот и скажи, с кем из них мне встречаться.

– А Циркуль считает, что я словесник, – ляпнула Маша, растерявшись от неожиданности. Ее великая любовь собралась встречаться с кем-то другим. Что ж, ладно, это вполне ожидаемо. Маша всю жизнь просидела на скамейке запасных, и ничто не предвещало, что она скоро ее покинет.

– Ты же черчение любишь, – озадачился Андрюша. – Откуда вдруг взялась лингвистика?

– Вот такая я разносторонняя, – пробормотала она, думая о Дымове и таинственном зеркале-артефакте. Неужто и вправду этот чокнутый препод решится на такие метаморфозы?

– Так с кем мне встречаться? – поторопил ее Андрюша, потому что впереди уже маячили величественные своды библиотеки.

– С первогодкой.

– Почему?

– Она на два года моложе, проживет дольше.

– Ну, Маша! – простонал Андрюша. – Может, тебе познакомиться с ними поближе?

– Мне? – поразилась она. Маша не могла представить, чтобы она просто так, без важной необходимости, вдруг заговорила с незнакомками. Да у нее язык к гортани присохнет. – Прости, Андрюша, но тут я тебе не помощница. Я же интроверт, который совершенно не разбирается в фиглях-миглях. Так что сам, все сам. А мне учиться надо.

Он посмотрел на нее с таким упреком, как будто Маша призналась, что торопится сожрать парочку младенцев перед сном.

– Ты серьезно? – спросил он с обидой.

Маша вздохнула. С учебой шутки плохи. Не успеешь оглянуться, как схватишь четверку.

В общагу она прокралась уже затемно. Возвращаться в это вдруг ставшее опасным место было страшно. Именно здесь Машу собирались кроваво прикончить.

Почему никто не прислушался к ее здравой идее переехать? «Потому что душегубица достанет тебя где угодно, было бы желание», – подсказала сама себе Маша.

Поджилки все равно тряслись.

Прошмыгнув по лестнице и вздрагивая от привычных звуков, она замерла перед их комнатой, услышав из-за приоткрытой двери свое имя.

– Машка-то? – говорила Анька с хозяйственно-бытового. – Да она, считай, невидимка. Слова не скажет, только все зубрит да зубрит. Тихая, как мышь…

И что плохого в мышах? Всяко лучше, чем пиявки, например, или змеи.

Маша вошла в комнату.

Первое, что ей бросилось в глаза, – это четвертая кровать, которая стояла аккурат перед ее, словно преграждая дорогу.

Второе – незнакомая девушка, уплетавшая конфеты за обе щеки. Пухлые, надо сказать, щеки. Крохотный яркий рот. Длинные рыжеватые косы. Вздернутый нос. Сарафан в ромашках.

– О, Маша! – Аня улыбнулась, но не слишком радостно. – А у нас тут пополнение. Вот, знакомься: Лиза из Питера. Перевелась внезапно.

– Здрасьте, – пролепетала Маша, глядя в лукавые круглые глаза и не зная, куда бежать.

Хотелось завопить на манер переполошенной монашки: «Бесстыдство! Бесстыдство! Мужчина в женской обители!»

Но она изо всех сил молчала.

Жить-то хотелось больше, чем вопить.

Глава 6

Никогда еще Маше не было так неуютно в комнатке, которую они более-менее успешно делили с девочками. Конечно, ее порой раздражала досужая болтовня, время от времени здесь вспыхивали ссоры, иногда приходилось сглаживать углы, уворачиваться от насмешек или мириться с бардаком, который так и норовила развести безалаберная первогодка Вика Воробьева.

Но это всегда были девочки. Девочки!

А не мужчина-препод, пусть и припудренный старинным волшебством.

У Маши в горле пересохло от неловкости. Как подло с ее стороны привести его сюда втайне от своих соседок. Это же настоящее предательство.

«Кто-то из них мечтает прирезать тебя», – напомнила себе Маша, но стало только хуже.

Да еще Андрюша со своими зазнобами! Жизнь по какой-то причине решила осыпать Машу пакостями, а ведь она так старалась хорошо учиться и ничем не огорчать папу.

Растерянная, расстроенная, она напрасно пыталась утешить себя тем, что девчонки ей попались не из стеснительных. Для них пройтись в неглиже перед Циркулем скорее забавно, чем «О ужас, участь более постыдная, чем смерть!». Но все равно, все равно. Это было неправильно, и все тут.

Маша тихонько шмыгнула к своей кровати, мечтая скорее спрятаться за пологом от всего происходящего, и замерла, глядя на постельное белье с горлицами. Мама выдала с собой три одинаковых комплекта, но теперь, после того, что сказал в кабинете ректорши Плугов, невозможно было ни лечь на эти простыни, ни надеть пижаму с утятами.

– Так зачем ты перевелась сюда из Питера? – спросила Аня у Лизы.

– Из-за Дымова, – ответила липовая девица. – Хочу писать у него диплом. Он самый крутой словесник современности.

– Наш Циркуль? – усомнилась Аня. – Милая, да тебя надули! За все время моей учебы ни один из его учеников не занял хоть какого-то места на Весенних показательных соревнованиях. Неудачник твой Дымов, и учатся у него сплошь неудачники. Вот девочка с моего факультета в позапрошлом году взяла бронзу, а в этом году хозяйственно-бытовой буду представлять я, – гордо сказала она.

Маша невольно отвлеклась от своих переживаний, наблюдая за выражением хорошенького курносого личика.

Дымов слушал о том, что он неудачник, с видом оскорбленного достоинства. Поджал губы, сцепил пухлые ладошки в замок, задергал носком туфли на плоской подошве.

– Все дело в том, что лингвистика в последнее время изрядно дискредитирована, – заявил он хорошо поставленным преподавательским голосом. – Эту специальность выбирают балбесы, которые просто не знают, куда еще им податься, что в корне неверно. В то время как талантливые в нашей области студенты, – тут он бросил выразительный взгляд на застывшую в своем углу Машу, – грезят о каком-то там черчении!

Эта тирада из уст юной девушки прозвучала более чем странно, и Аня недоуменно хлопнула ресницами.

– Ну надо же, какой пыл, – пробормотала она.

Маша уже собиралась броситься на защиту черчения, как дверь распахнулась и в комнату влетела перевозбужденная Вика. Ее пышная грудь ходила ходуном, круглые карие глаза блестели.

– Там!.. – выпалила она, задыхаясь от упоенного ужаса. – Там! Вечный Страж!

– Где? – подпрыгнула Аня, и обе они выбежали, чтобы посмотреть на легенду университета, которая так редко являет себя людям.

Ни Дымов, ни Маша не тронулись с места.

– Удивительные чары, – сказал он светским голосом. – Да, в прежние времена умели делать артефакты, не то что нынче. Волшебное зеркало создано на стыке сразу нескольких наук – тут вам и словесность, и оптика, и черт знает что еще… Я обязательно разберусь, как работает эта вещица.

– Вам ведь нет никакого дела до расследования, – срывающимся голосом произнесла Маша. – Вам же интересен только артефакт, правда?

– Ну почему же… В вашей безопасности, Рябова, я заинтересован вполне искренне, – любезно сообщил Дымов чарующим грудным голосом.

– Даже если я все равно не поеду на конференцию? – огрызнулась она, едва не плача.

– Неблагодарная, – поразился Дымов. – А ведь я ради вас нацепил это орудие пытки – лифчик!

– И ничего не ради меня, – заупрямилась она и едва удержалась от угрозы, которая никогда не подводила: «Да я папе пожалуюсь». Это работало с братьями, работало с другими детьми и однажды сработало с воспитательницей в детсаду, которая заставляла маленькую Машу есть морковку.

Услышав такое, настырный Циркуль сразу бы отстал со своей лингвистикой и дал Маше возможность самой решать, на кого ей учиться.

Ей было немного жалко его: наверное, неприятно слышать о собственной никчемности от Ани, обыкновенной студентки. Но это же не повод так наседать на Машу! Она-то уж точно нисколько не виновата в его неудачах.

В коридоре кто-то из девчонок оглушительно взвизгнул, что-то грохнуло, послышался топот бегущих ног. Маша вздрогнула, закрыла лицо руками и все-таки всплакнула. Не бурно разрыдалась, нет, а деликатно обронила несколько слезинок. Ну, может, больше десятка. Как их вообще считать?

– Только не вздумайте реветь, – запоздало перепугался Дымов. – Да что же это такое, я же вас охраняю! Да и Иван Иванович ради вас распугивает девушек по коридорам… Ну, перестаньте немедленно!

Любопытство пересилило усталость – какой бесконечный день, – и Маша сквозь пальцы взглянула на него. Его паника выглядела забавно, как у Сеньки с Мишкой, когда их мелкая сестренка надумывала плакать, и сквозь слезы сама по себе появилась улыбка.

– Не реву, – сказала Маша ободряюще, – и сдвиньте колени, девочки так не сидят. И не разговаривайте больше, будто читаете лекцию. И не вздумайте смотреть, как мы переодеваемся.

– Рябова, я же преподаватель! – растерялся Дымов. – Это как доктор – специалист без пола.

– Все равно не смотрите…

Вернулись Аня с Викой – изрядно взбудораженные.

– Ужас какой! – Эмоциональная Вика буквально фонтанировала восторгом. – Если бы я встретила такое ночью, в темноте, просто умерла бы!

Что ужасного в милейшем Иване Ивановиче с его рубиновым орденом, красным кафтаном и напудренными локонами? Очаровательный представитель ушедшей эпохи.

Флегматичная Аня казалась менее впечатленной.

– Ну, запах специфический, да, – согласилась она. – Этот ладан просто преследует меня теперь.

– На нем же буквально не осталось кожи! Скелет в плаще! Да еще и пустые глазницы светят алым огнем. Боже, мне всю жизнь будут кошмары сниться!

– Скелет? – переспросила Маша.

– Или мощи, – задумалась Аня.

– Мощи?

Ничего не понимающая Маша посмотрела на Дымова. Он крутился перед большим зеркалом Вики, с одобрением разглядывая себя. Поймав в отражении ее изумленный взгляд, успокаивающе улыбнулся.

Значит, Вечный Страж может выглядеть по-разному? Когда надо – учтивый кавалер, а когда не надо – мощи?

– Слышали, как визжала Ворона? – оживленно спросила Вика. – Она как раз на кухню шла со своей аромалампой… И как только Ленка с ней живет, Ворона же вечно ее окуривает!

– Кто это? – спросил Дымов.

– Такая же поклонница Циркуля, как и ты, – сообщила Аня. – Катя Тартышева, вечно ходит вся в черном и слагает отвратительные вирши. Они с Аринкой Глуховой, пьянчужкой, за стенкой живут. Одна – чокнутая ворона, вторая не просыхает, изумительная парочка. Кстати, странно, что тебя в эту комнату поселили, – нас ведь и так трое. А многие девчонки живут по двое.

– Как это – к нам поселили? – опомнилась Вика и только сейчас спросила: – А кто это вообще? И зачем тут четвертая кровать?

– Лиза из Питера, – сказал Дымов, – пятый курс лингвистического. Приехала к вам писать диплом у лучшего преподавателя…

– Да почему к нам-то? – довольно грубо перебила Вика. – Здесь что, ночлежка?

– Спокойно, – мягко попыталась урезонить ее Аня. До сегодняшнего дня она была самой старшей в комнате, к тому же самой полезной. Умела накладывать тишину на пологи кроватей, сложной вязью наговоров мыла окна, следила за тем, чтобы пыль не заводилась по углам, а воздух всегда оставался свежим. Прежде Вика редко спорила с Аней, но сейчас ее возмущение оказалось слишком велико.

– Да блин, у нас и так по утрам очередь в ванную! – взорвалась она. – Теперь придется еще раньше вставать?

Это было нечестно – раньше всех всегда просыпалась Маша, чтобы завершить гигиенические процедуры, не создавая никому неудобств. Вика пробуждалась последней и хаотично носилась по комнате в поисках разбросанных вещей, вечно опаздывая и путаясь под ногами у соседок.

– Мы прекрасно разместимся, – миролюбиво ответила Аня. – Завтра Зиночка поможет нам сделать комнату просторнее, ничего такого.

– Я буду требовать переезда, – объявила Вика. – Четыре человека в одной комнате! Это же возмутительно!

– Как хочешь, – пожала плечами Аня и обратилась к Лизе-Дымову: – У тебя мало вещей, тебе всего хватает?

– Я очень неприхотливая.

– И не вздумай брать мой шампунь, – сердито предупредила Вика. – Мне пришлось неделю переписывать лекции химикам-биологам, чтобы его заполучить.

– Да я никогда! – рьяно заверил ее Дымов.

Раздраженная Вика рывком сорвала с себя футболку, собираясь принять душ перед сном. Взгляд Маши стремительно метнулся к Дымову – тот паинькой складывал учебники в сумку, ни на кого не поднимая глаз.

Аня вздохнула и вернулась к своим делам: на этой неделе она училась сухой стирке, что-то про расщепление частиц грязи и преобразование их во что-то другое. Она бережно достала из пакета ужасающе грязный носок, который, должно быть, как следует изваляла в земле, торжественно разместила его на своем столе и прищурилась.

– Ань, – позвала ее Маша, – а чего этот Вечный Страж, ну который то ли мощи, то ли скелет, по общаге-то шарахался?

– Да кто его знает. Просто шарахался и девок разглядывал. Скучно стало, наверное, вот и решил прошвырнуться.

– И ни к кому особо не цеплялся?

– Динке Лериной с факультета времени комплимент отвесил… Что-то про сахарные уста, таящие яд.

Вика, которая энергично рылась в своем шкафу, выглянула с полотенцем в руках и расхохоталась:

– Ты же знаешь эту кокетливую корову! Клянусь, она даже со скелетом заигрывала! А Аринка, пьяница наша, прошла мимо, что-то считая вслух, и даже внимания на него не обратила. Совсем она уже чокнулась, да? Зато Ленка Мартынова в него табуретом запустила, слышали грохот? Вот уж кто в обиду себя не даст, прям даже завидно. Я-то просто лупала глазами и пыталась слиться со стеночкой.

Бац! Носок на столе Ани взорвался, и частички грязи брызнули во все стороны.

– Упс, – сказала Аня, нисколько не расстроившись. Она считала, что любой результат заслуживает внимания.

Улеглись в этот день поздно. Девчонки всё обсуждали Вечного Стража, Дымов притих с книжкой на своей постели, но балдахин не закрывал: прислушивался. В ночнушке с кружавчиками он был прехорошенькой девушкой.

Маша с великой неохотой легла все же на своих горлиц и тоже не стала сдвигать плотные занавеси – сегодня тишина пугала ее.

Взяв в руки глиняную кошку с голосом брата Олежки, она погладила ее между ушей и прошептала:

– Олежка, а что делать, когда страшно?

– Звонить папе, – строго сказала кошка.

Да, в них всех был встроен этот безусловный инстинкт. Что бы ни случилось – беги быстрее к тому, кто всегда-всегда защитит своих детей.

– Что это? – вдруг спросил Дымов.

Маша показала ему кошку.

– Какая-то приблуда от братца… Типа голосового советчика. Правда, советы очень однообразные.

– Повезло тебе, Машка. – Вика щедро мазала лицо фиолетовым кремом. – Пятеро братьев – это же как личная гвардия. В детстве, наверное, ты никого не боялась?

Маша боялась всего на свете: собак, темноты, кикимор, незнакомых взрослых, тыкв и клоунов.

Она вспомнила, как Мишка учил ее прыгать через скакалку, а она думала, что он над ней издевается, и грозила пожаловаться папе. Теперь он врач, лечит людей. А Сенька однажды специально макнул ее в лужу, потому что она все хныкала и хныкала, а ему не хотелось с ней гулять, а хотелось играть в футбол. У Сеньки уже трое собственных детей, которым он рассказывает, что братья и сестры никогда не обижают друг друга. Олежка, который смастерил эту дурацкую кошку, мечтал служить в полиции, но на вечерних курсах с ним случилось что-то страшное, и теперь он делает нелепые игрушки и никак не может придумать, как жить дальше. Димка ходит по морям и очень расстраивает маму своим холостяцким бытьем, а Костик в этом году получит диплом.

– Мои братья – это стихийное бедствие, – сказала она задумчиво. С ними то и дело что-то случается.

– Поэтому ты такая тихоня? Типа для баланса? – Аня уже прибрала последствия взрыва носка и в каком-то только ей понятном порядке размещала по кровати пятнадцать плюшевых мартышек – ежевечерний ритуал.

– Какая уж есть.

– А говорят, что младшие самые талантливые, – заметила Вика.

– Кто говорит? – удивилась Маша. Она никогда о таком не слышала.

– Каждая желанная беременность наполняет женщину определенными эмоциями, – у Дымова снова включилась преподская интонация, – которые, образно говоря, заряжают плод, как батарейка. А еще у этих эмоций накопительный эффект. Как результат: чем больше беременностей, тем больше в итоге достанется самому младшему.

– Ты прямо энциклопедия, – отметила Аня, подумала и поменяла двух мартышек местами.

Маша подозрительно уставилась на этого умника в трогательной кружевной ночнушке. Он читал книжку «Мама, я девочка!».

– Так поэтому Дымов в меня вцепился? – мрачно спросила она. – Думает, раз я шестой ребенок, так помогу ему сделать карьеру?

– А Циркуль в тебя вцепился? – Вика осторожно, чтобы не размазать крем, легла на спину. Она всегда так спала – как мумия в саркофаге, практически не шевелясь.

– Хочет, чтобы я выбрала словесность.

– Ну, ты же зубрилка, ничего удивительного, – философски сказала Аня.

Она наконец улеглась и, пожелав всем спокойной ночи, плотно закрыла балдахин. Вика последовала ее примеру.

– До мая еще полно времени, Рябова, – еле слышно шепнул Дымов. – Вот увидите, я найду аргументы к той поре, когда надо будет писать заявление о специализации.

– Спокойной ночи, – кротко ответила Маша. Она так и не решилась задвинуть полог и лежала, глядя на погруженную во мрак комнату. Только небольшой светлячок двигался по странице книги Дымова, подсвечивая строки, которые тот читал. Очень медленно двигался, а потом и вовсе замер.

– Перестаньте на меня таращиться, Рябова, – прошипел он.

Их кровати стояли совсем рядом, буквально в метре друг от друга, и девчонки на других концах помещения, укутанные наговорами тишины, которая Аня умело вплела в ткань, не могли их слышать.

– Сергей Сергеевич, – тихонько спросила Маша, – а что вы станете делать, если придет душегубица?

Он отложил книгу, отчего стало совсем темно, покопошился, устраиваясь поудобнее.

– Хотите узнать, закрою ли я вас своей грудью? – раздался невесомый девичий шепот.

– Я думала сегодня, как по-разному все реагируют, когда пугаются. Катя Тартышева завизжала, увидев Вечного Стража. Динка Лерина принялась флиртовать с опасностью. Лена Мартынова швырнула в скелет табуретом, а Арина Глухова даже не заметила его. А как вы поступаете в минуты опасности?

– Не знаю, – серьезно ответил Дымов. – Прежде у меня была довольно скучная жизнь.

– Почему Иван Иванович явился скелетом?

– Это его обычная форма. Изображать из себя человека, как в кабинете Аллы Дмитриевны, ему трудно и долго не получается. Вот почему он так много спит и так редко появляется – чтобы не пугать студентов понапрасну.

– Он действительно умеет читать наши мысли? Для этого была прогулка по общаге?

– Кто знает. Спите, Мария. Если вас придут убивать, то как минимум я вас разбужу.

Она послушно закрыла глаза и, к своему удивлению, увидела перед собой не кровавые картины собственного убийства и не скелет с красным огнем в глазницах. Она увидела Андрюшу с подружками по каждую руку. Так кого он в итоге выберет? И как Маша переживет, если он действительно влюбится?

Глава 7

В эту ночь Маше спалось крепко и спокойно, как будто Дымов в образе хорошенькой Лизы и правда мог встать между ней и убийцей с ножом. Проснулась она, как обычно, рано, но соседняя кровать уже была пуста.

Удивившись такой прыти, Маша приняла душ, прилежно посмотрела в окно, чтобы оценить монотонный осенний дождь на улице, огорчилась эдакой пакости и нашла в шкафу теплую водолазку.

Дымов-Лиза обнаружился на кухне, где они с Катей Тартышевой бурно спорили о лингвистике. Та, которую все называли вороной, буквально выпрыгивала из своего длинного черного балахона, возмущенная сверх всякой меры:

– Ритм, темп – все это чушь собачья! Главное – емкость!

– Емкость? – Дымов с двумя заплетенными косичками и в пушистом розовом свитере выглядел на редкость саркастично.

– Доброе утро, – проговорила Маша, но ее никто не услышал.

– Экспрессия! Образность! – кипятилась Катя.

– Плавность и легкость, – возражал Дымов. – Почему многие наговоры в стихах? Потому что так запоминать проще. «Гори-гори ясно, чтобы не погасло», «Пекись пирожок, подрумянивай бочок», «Теки, водица, девице напиться»…

– Ни красоты, ни стиля! Вот послушай мое новое: «Взъярись ввысь, несись вскачь!»

– И о чем это?

– О любви, разумеется, – процедила Катя с пренебрежением.

Маша содрогнулась. Любовь, где надо яриться, нестись и скакать, ее не привлекала.

Она заваривала себе чай, когда на кухоньку внесла сияющую себя прелестница Дина Лерина. Ее кожа на открытых плечах была усыпана блестками, а каблуки – такой высоты, что Дина казалась на голову выше себя самой.

– Кто это? – спросила она довольно равнодушно, кивая на Дымова.

– Лиза из Питера, – отрапортовала Маша, – приехала писать диплом у Циркуля.

– Хм, – сказала Дина, достала из шкафчика пачку чипсов и принялась ими хрустеть. Она обожала все вредное.

Ворона Катя к этому времени перешла от обычной бледности к вспыльчивой пятнистости:

– Если ты собираешься впечатлить Сергея Сергеевича, тебе лучше проявить бо́льшую индивидуальность! Он ненавидит серость!

– В самом деле? – спросила Маша саму себя.

Не то чтобы она считала себя серостью, но и яркой индивидуальностью не обладала. Не отличаясь особыми талантами в какой-либо области, Маша брала усидчивостью и старательностью. Да и хорошая память выручала.

Однако именно ее Дымов решил отправить на конференцию.

– Странная она какая-то, – вдруг шепнула Дина.

– Кто? – не поняла Маша.

– Да эта… из Питера.

Дымов-Лиза в это мгновение сидел, вольно откинувшись на спинку стула, расслабленный, снисходительный, позволяющий Кате нападать на себя.

– А что с ней не так? – удивилась Маша.

– Посмотри на ее позу, – Дина прищурилась, – ни малейшего напряжения, плечи расслаблены, ладони открыты. Она даже не пытается закрыться от агрессии нашей вороны. Так ведут себя взрослые, слушая детские глупости. Или мужчины-шовинисты, не принимающие женщин всерьез. Эта новенькая очень нетипичная девочка.

– Да ты у нас психолог, – пробормотала Маша, растерявшись от такой проницательности.

Дина самодовольно улыбнулась:

– Деточка, если хочешь стать популярной, научись разбираться в людях. Греков, по которому ты так сохнешь, безвольный дурачок.

– Что такое безвольный? Что такое дурачок? – обиделась Маша. – Если ты говоришь о том, способен ли Андрюша вести горящий самолет под крики испуганных пассажиров и при этом распевать веселые песенки, решая про себя уравнения…

– Ого, – развеселилась Дина и сунула Маше в рот чипсину, – ну надо же, как ты раскочегарилась! Все тихони такие, с чертями в омуте.

– Вот что такое образное мышление, Катя! – вдруг воскликнул Лиза-Дымов довольно.

Ворона ошпарила Машу обжигающим взглядом.

– Ну-ну, – процедила она, – и чему вас там в Питере учили только? Ну ничего, Сергей Сергеевич сделает из тебя человека.

– Жду с нетерпением, – ухмыльнулся Лиза-Дымов.

– Очень-очень нетипичная, – прошептала Дина.

– А что вчера Вечный Страж-то хотел? – спохватилась Маша. – С чего он вообще выполз в люди? И почему в женское общежитие?

– Кто его знает? – Катя вроде как обрадовалась смене темы. – Бродил тут, страшный, как черт, напугал до смерти.

– А я вот нисколечки не испугалась, – уведомила их Дина. – Есть в нем некоторое очарование вечности.

– Да он воняет могилой!

– В смысле тухлятиной? – заинтересовался Лиза-Дымов.

– В смысле сыростью и холодом.

Тут на кухню зашла, шмыгая неудачным носом, Лена Мартынова, и всех как ветром сдуло. Никогда не знаешь, за что эта грымза на тебя набросится.

Лингвистика стояла у Маши второй парой, и когда Дымов вошел в аудиторию, она ехидно подумала, что платьишки и косички идут ему больше. В строгом, под горло, сером свитере он и правда был похож на циркуль. Высокий, тонкий, с длинными руками и ногами, с короткими темными волосами, стремительный и легкий, он был вполне себе, но чего-то его облику не хватало. То ли парочки кило, а то ли внушительности.

Прежде Маша не разглядывала его с таким вниманием – ну препод и препод, – но теперь Дымов казался ей ближе, симпатичнее. В конце концов, он был тем, кто принял Машины беды всерьез, что сразу выделило его из всего остального человечества.

– Итак, друзья, – заговорил Дымов с улыбкой, – недавно у меня случилась довольно познавательная дискуссия о выразительности языковых средств. Наша с вами дисциплина дает большой простор для творчества. Грязь с ботинок можно вычистить сотней разных способов, и каждый из вас выберет свой. Предлагаю сегодня поиграть, долой скучные лекции!

Курс встрепенулся и загалдел. На Дымова порой находило подобное легкомысленное настроение, и тогда аудитория превращалась в детскую площадку.

– Итак, птенчики мои, даю задание. – Дымов уселся прямо на стол, болтая ногами. – Сочиняем наговор от плохих снов, каждый, естественно, свой. Но это только половина задачи. – Он оглядел их улыбаясь. – Вторая половина состоит в том, чтобы угадать, какой наговор кому принадлежит. Заодно и узнаете друг друга поближе.

– Как это? – встревожился Федя Сахаров, которого в этом мире волновали только две вещи: как обойти Машу по успеваемости и какую специализацию ему выбрать. Он доводил всех вокруг своими пространными рассуждениями на тему будущей профессии, и однокурсники уже начинали его тихо ненавидеть.

– Очень просто: вы сдадите мне свои работы, я зачитаю их вслух, а вы назовете автора наговора.

– Но это личное, – тут же возбухнул увалень Саша Бойко, без устали спорящий с преподавателями.

– Действительно, – согласился Дымов, – вероятнее всего, основой ваших наговоров станут какие-то успокаивающие воспоминания из детства. То, что поможет именно вам и не обязательно кому-то другому. Те, кто намерен пропустить все веселье, могут остаться в роли зрителей.

– Вы обязаны обучать всех одинаково, – проворчал Саша Бойко.

Женя Бодрова, обожавшая все командообразующее, показала ему кулак, и он наконец заткнулся.

Маша задумалась над чистым листом.

Что-то из детства, отгоняющее плохие сны? Запах маминых духов, папин громкий голос, смех братьев за стеной – ах, как Маша завидовала им маленькой! Мальчишки-то, кроме чуткого Олежки, жили по двое, и только она, на правах единственной девочки, вынуждена была ночевать одна-одинешенька. До девяти лет Маша по ночам прибегала то в одну детскую, то в другую, и братья, ругаясь спросонья, послушно отодвигались к стенке, давая этой липучке место под одеялом.

«Раз, два, три, четыре, пять – будут братья тебя охранять», – быстро написала Маша, и так ей сразу хорошо стало, что она даже погладила буквы.

Пять – цифра сама по себе волшебная, сильная, а присыпать ее искренней верой, детским обожанием…

Олеся Кротова пыхтела уже совсем в ухо, надеясь подглядеть и, может, своровать идею. Не поможет тебе Машино творчество, детонька.

«И однажды в час ночной дева-морок подарит покой», – вывела Маша, поддавшись вдруг порыву благодарности. Братья далеко, а Дымов – рядом. Буквально на соседней койке. И пусть это не очень-то этично, зато надежно и немножко забавно. Как будто о Маше снова кто-то заботится, в университете она всегда была сама по себе, а тут растаяла.

Потом она еще раз подумала и зачеркнула нижнюю строчку, но не очень. Так, чтобы Дымов смог прочитать, если ему интересно.

Саша Бойко, разумеется, написал целую оду, восхвалявшую его девушку. Можно было уснуть лишь от одних сиропных эпитетов. Однокурсники опознали автора в считаные мгновенья.

Федя Сахаров сочинил считалочку про кошечек, очень милую, тут все очень долго сыпали догадками и вычислили его только методом тыка. Петю Китаева определили тоже быстро – лишь это хамло могло написать про пышные сиськи вместо подушки.

Когда в руках Дымова оказался Машин листок с обоими вариантами, он несколько мгновений читал его с интересом, потом коротко улыбнулся, не поднимая глаз от бумаги, и вслух зачитал вариант с пятью братьями.

Голос у него был теплым.

– Это Рябова! – тут же воскликнула Олеся Кротова. – Можно подумать, пятеро братьев – это ее личная заслуга.

Маша едва удержалась от того, чтобы показать ей язык.

В столовке снова появилась пятикурсница Лиза в розовом свитере. Она целеустремленно промаршировала мимо всех и села напротив Маши.

– С ритмом у вас, Рябова, так себе, – нежным голоском сообщил Дымов. – Тра-та-та-та – не слишком ли бодро для наговора перед сном? Скорее это подойдет для утренней зарядки. Вы слишком зацикливаетесь на смысле, а ведь слова – всего лишь удобная форма, которую принимает ваше намерение. Разум – вот что такое настоящее волшебство.

Еще не хватало, чтобы он и на переменах учительствовал! Маша, поскучнев и погрустнев, впилась зубами в шоколадный пончик.

– Ну простите, что не «взъярись ввысь, несись вскачь», – съехидничала она.

– Зато память превосходная, – ухмыльнулся Дымов.

– Вы разговаривали с Вечным Стражем? Он правда умеет читать мысли? Что-то узнал вчера?

– Разговаривал, – кивнул Дымов. – Сегодня вечером Иван Иванович явится в общежитие более обстоятельно. Обещает зрелища и разоблачения. Постарайтесь не прогулять это событие, вдруг будет интересно.

– А… – От любопытства Машу буквально повело вперед, но она не успела задать новый вопрос, потому что появился Андрюша Греков.

– Привет, – сказал он, бросая взгляды на Машину собеседницу. – Мы, кажется, не знакомы?

– Лиза, – сказал Дымов и решительно, по-мужски, протянул руку.

Маша глупо захихикала.

Ну правда же, это выглядело смешно.

Мальчики обменялись рукопожатием.

– Я новая соседка по общежитию, перевелась сюда ради Дымова, – с придыханием сообщил Дымов, явно забавляясь своей ролью.

– Прикольно, – оценил Андрюша. – Маш, пойдем на следующую пару вместе?

Физра была единственным предметом, где оба параллельных вторых курса пересекались. Андрюша обычно старался держаться поближе к Маше, потому что терпеть не мог все спортивное и в парных заданиях, которые так любила Фея-Берсерк, надеялся на партнера. Ну а у Маши выбора не было: нельзя вырасти с пятью братьями и папой – мастером боевым искусств – без самых разнообразных игр и тренировок. Пока другие девочки возились с куклами, она гоняла мяч, стояла на голове и забивала трехочковые половчее неуклюжего Сеньки или витающего в облаках Мишки.

– Конечно, – кивнула она. Андрюша был дополнительной причиной, почему она обожала те дни, когда в расписании стояла физра. Правда, настораживал дождь за окном, скорее даже ливень – такие мелочи могли и не остановить Фею-Берсерка от занятий на свежем воздухе.

– А что у вас следующей парой? – спросил Лиза-Дымов.

– Инна Николаевна Нежная, – Андрюша скривился. – Жуть как я ее боюсь.

– У-у-у, – прогудел Антон Власов, плюхаясь на стул рядом с Машей. Они с Плуговым как из-под земли выросли. – Все эти нелепые телодвижения. Мы с Вовкой прогуливаем Фею-Берсерка с третьего курса.

– Как это? – изумилась Маша, в жизни не пропустившая ни одной пары.

Андрюша растерянно смотрел на старшекурсников-менталистов, которые в последнее время то и дело возникали рядом с его тихой подружкой.

– Просто нам повезло уродиться гениями, – скромно признался Власов. – Университет пылинки с нас сдувает.

Лиза-Дымов фыркнул.

Взгляды балбесов-менталистов обратились к нему. У Власова даже зрачки расширились от восхищения.

– Эм… Лизонька? – восторженно выдохнул он. – Какая ты девочка!

– Отож, – гордо ответил Дымов, поправляя кончики кос на пушистых розовых холмиках.

– А вы что, Машины друзья? – спросил Андрюша таким тоном, как будто у нее не могло быть никаких друзей, кроме него.

– Да не, мы просто ставим на Марусе опыты, – радостно объявил Власов, тряхнув длинными светлыми патлами.

– Ма-аш?.. – неуверенно протянул Андрюша, не зная, как реагировать – посмеяться над шуткой или спасать хрупкую деву из лап хулиганов. – Можно тебя на минутку?

Андрюша вдруг ухватил Машу за локоть, поднял ее из-за стола и утащил в сторону.

– Маш, это какие-то странные типы, мне они вообще не нравятся, – прошептал он встревоженно. – Что у вас за дела? Они цепляются к тебе? Может, пора позвонить папе?

– Да ничего не цепляются, – быстро возразила она. На летних каникулах Андрюша несколько раз приезжал к Рябовым в гости, и, хотя глава семейства не очень проникся приятелем дочери, сам Андрюша проникся им чересчур сильно. Еще не хватало, чтобы он додумался позвонить Рябову-старшему и наябедничать, что его любимая доченька завела сомнительные знакомства.

– А что тогда? – требовательно спросил Андрюша.

– У нас общий проект, – сказала Маша.

– С пятикурсниками? – не поверил он.

– Мы кое-что исследуем, так, пустяки.

– Ничего не понимаю. Как вы вообще познакомились?

Маша промолчала. Порой она мечтала, конечно, что Андрюша вдруг обратит на нее все свое внимание, но на деле попасть в его эпицентр оказалось утомительным. И как это роковые женщины справляются с ревнивыми ухажерами, если тут не знаешь, как объясниться с другом из-за какой-то ерунды? Надо будет спросить у Дины Лериной, что делать, если тебя тянет увиливать, а не докладывать о своих делишках.

– Андрюш, это все ерунда, – бодро улыбаясь, сказала Маша. – Пошли уже на физру, нам еще переодеваться.

Ругая причуды завхоза Зиночки, из-за которой нужно было иметь под рукой одежду на любую погоду, они под ливнем пробежали парк и влетели в холл спортзала, который сегодня оказался жаркой пустыней с горами песка.

– Ну началось, – застонал Андрюша. – Опять новые испытания!

Маша вздохнула и стала разуваться, чтобы не набрать целые боты песка.

– Машка, иди сюда. – Брат Костя отделился от группки второкурсниц и медленно, то и дело увязая, пошлепал к ней.

– Да подожди ты. – Она качнулась на одной ноге, удерживая равновесие.

– Я пойду переодеваться, – сказал Андрюша и направился в мужскую раздевалку. – Привет, Костян.

– Ну и чего? – Маша скинула второй ботинок и подозрительно посмотрела на брата. Младшенький, балованный, он учился на пятом курсе факультета боевого волшебства и приносил немало неприятностей.

– Мелкая, передай Нежной записку, а? – попросил Костя, явно маясь.

Он всегда казался ей самым красивым из их семейства – эти длинные ресницы, светлая, будто прозрачная кожа, пухлые, хорошо очерченные губы, высокие скулы.

– Сам передавай, – насупилась Маша, мигом заподозрив подвох.

Костя совсем затосковал.

– Мне вообще в спортзал вход на два месяца запрещен, – признался он неохотно. – Стоит сделать еще несколько шагов в глубь помещения – и этот Васенька, ну олень, сразу выпрыгивает, откуда ни возьмись, и норовит заехать копытом в лоб.

– А, ты же на Фее-Берсерке любовный приворот применил! – вспомнила Маша. – И чего теперь?

– Да ерунда всякая. К ректорше вызывали, чихвостили по-всякому. Говорят – позорю фамилию. А я не позорю, я ради науки.

– Втюрился в Нежную? – не поверила Маша. – Она же препод! Она же твой декан!

– И ничего я не втюрился. Она сама, между прочим, виновата, – вспылил Костя. – Говорит, в здоровом теле – здоровый дух. И тренировки защитят наш разум от всяких внешних воздействий… Ну я и решил проверить, нельзя, что ли.

– А в записке что? Извинения?

– Ха! – Костя приосанился. – В записке – вызов на поединок.

– Спятил, – констатировала Маша.

– Ты записку ей будешь подкидывать или нет?

– Давай уже, – смирилась она. Хочет братец творить всякие безумства, значит, надо поддержать человека. Родня все-таки.

Глава 8

В этот раз Фее-Берсерку вздумалось учить студентов падать.

– Не обращайте внимания на песок, – предупредила она, – у нас тут с пятым курсом планируются игры на выживание. Итак, друзья мои, залог успеха – это правильно рухнуть вниз.

Она была не очень высокой, зато сильной и ловкой. Мускулистое тело в спортивном костюме, огромные фиалковые глаза, восхитительный цвет которых явно не принадлежал матушке-природе, а был хорошо оплачен химикам-биологам. В Нежной в равной мере сочетались свирепость и красота, отсюда и появилось такое противоречивое прозвище.

– Сегодня мы научимся падать с разной высоты… Конечно, скажете вы, зачем это надо, ведь всегда можно успеть сплести наговор, замедляющий падение. Но нет! Ваш разум может быть парализован страхом или растерянностью. А вот ваше тело, ваши инстинкты никогда не подведут. И наша цель…

Маша слушала ее рассеянно. Как лучше поступить? Попробовать подбросить записку тайком? Но каким образом? У Нежной не было при себе сумки или кофты, которая висела бы сама по себе, а навыком фокусника, чтобы незаметно сунуть бумажку в карман на живом человеке, Маша не обладала.

– Рябова! – неожиданный оклик заставил ее вздрогнуть. Нежная подошла ближе, в упор глядя на Машу. На ее экзотичной радужке сверкали серебристые звездочки. Интересно, какой была Инна Николаевна сама по себе до того, как решила улучшить свою внешность? Изменило ли это ее характер? Сделало более счастливой и уверенной в себе?

– Рябова, – повторила Фея-Берсерк, – что с вами такое? Вы витаете в облаках, а ведь я обычно всем ставлю в пример вашу старательность.

И Маша решилась. Она не умела ловчить и честно себе признавалась, что не сможет подкинуть записку незаметно. Если Нежную это разозлит, так тому и быть.

– Вот, – сказала она и вытащила из кармана спортивки бумажку, – это вам.

Идеальной формы брови взлетели вверх. Фея-Берсерк неторопливо развернула послание, прочитала, ухмыльнулась и небрежно смяла его.

– Останьтесь на пару минут после занятия, – велела она спокойно. – Ну теперь-то вы можете сосредоточиться на том, что я объясняю?

– Да, – облегченно улыбнулась Маша, – теперь могу.

– Наша задача: довести навык до автоматизма, чтобы тело действовало само по себе. При этом следует учитывать, что падать с высоты своего роста или, скажем, с пяти метров, нужно по-разному…

Маша, обрадованная тем, что выполнила свою миссию, преданно воззрилась на Нежную, внимая каждому ее слову.

И следующие полтора часа они падали и кувыркались. Это было прекрасно, освобождало голову от лишних мыслей, тревог и сомнений. Маша извозилась в песке с ног до головы, вымоталась, но чувствовала себя просто отлично.

А вот Андрюше происходящее явно пришлось не по душе. Он злился из-за песка, отплевывался, раздраженно бурчал, ушиб плечо о чужое колено, страдал из-за перепачканной одежды и в целом настойчиво выражал недовольство. Маша сначала пыталась его успокоить, а потом перестала. Ну нравится человеку страдать – кто она такая, чтобы мешать.

Когда в конце пары она подошла к Фее-Берсерку, та спросила, делая пометки в ведомости:

– А скажите мне, Мария, ваш брат Константин – он, вообще, как, нормальный?

Маша задумалась.

– Ну, он у нас младшенький, часто болел в детстве, вот и привык, что все ему потакают. С другой стороны, четверо старших братьев – это постоянный вызов, вечное соперничество, желание доказать себе и остальным, что ты ого-го.

– Хм, неплохой набор качеств для специализации в боевке, – кивнула Фея-Берсерк. – Ладно, раскатаю его в тонкий блин для начала, а там посмотрим.

– Ой, может, не надо прямо в тонкий? – испугалась Маша. – Может, чуть-чуть?

– Что вы понимаете в педагогике, Рябова, – нахмурилась Фея-Берсерк. – Ваш отец с нами, своими студентами, не больно-то церемонился. Окажу Валерию Андреевичу ответную услугу.

– Ну если вы так это называете, – все еще с сомнением протянула Маша, но делать было нечего. Она поплелась в раздевалку, раздумывая, стоит ли бежать ябедничать папе или дать Костику самому набить шишек.

Приняв душ и одевшись, она не удержалась и достала из кармана плаща телефон. Заперлась с ним в туалете, чтобы однокурсницы не грели уши.

Еще несколько лет назад Маша несла все свои сомнения Сеньке, но теперь тот завел целых троих детей, да еще и работал в школе учителем арифметики, так что времени у него ни на что не хватало.

И она позвонила Мишке.

– Чего тебе, ребенок? – буркнул он. На заднем фоне слышались голоса, кто-то с кем-то ругался. Год назад Мишка, озверев от маминых попыток сватовства, рванул в первую попавшуюся деревню и с тех пор трудился там доктором. Он без устали спорил с упрямыми стариками, которые верили в лечебные травки и наговоры, а вот в пилюли и целебные ягоды, последние достижения химиков-биологов, не верили вовсе.

– Костик вызвал на бой Фею-Берсерка, и та обещала раскатать его в тонкий блин, – отрапортовала Маша.

– О как, – в голосе брата послышалось ехидство. – Все-таки вызвал, поганец.

– Ты знал, – разочарованно протянула она. Вечно эти мальчишки от нее все скрывают!

– Костик рассказал Олежке. Ну, ты знаешь, после того как он резко бросил свою полицейскую академию, мы все ему звоним по разным пустякам и болтаем всякую ерунду. Пытаемся растеребонькать. А Олежка рассказал мне про Костика, когда я звонил ему, чтобы пожаловаться на одну бабульку, которая угостила меня малиновым пирогом, а у меня потом два дня розовые пузыри изо рта шли. Посещаемость нашей больницы резко увеличилась, все приходили поржать.

– О, – только и сказала Маша. – А как же ты ел с пузырями во рту?

– Ненавижу теперь малину, – с чувством проговорил Мишка. – А папа знает? Ну, про Костика и Фею-Берсерка?

– А должен?

– Не-а, – уверенно сказал он. – Не убьет же она его, в конце концов. Почти наверняка даже не покалечит. Пусть Костян взрослеет как умеет.

– Ладно, – покладисто согласилась Маша. Если Мишка не беспокоится, то и она не станет. А если что-то случится, то она не виновата. Сделала что могла: предупредила брата.

– Сама-то как?

– Представляешь, я видела Вечного Стража. Очаровательный старичок Иван Иванович, в парике и камзоле.

– Ого! С чего это он вдруг появился на людях? Что у вас происходит? – Мишка вдруг встревожился, и Маша прикусила язык. Ей просто хотелось похвастаться необычным знакомством, а не пугать семью!

– Да тут одна девочка… – заюлила она. – Ей что-то там привиделось, и она подняла бурю в стакане воды…

– Так, Мария Валерьевна, что-то вы мне голову морочите, – мрачно сказал Мишка. – В субботу Димка возвращается из рейса, вот ему все это и объяснишь. Про девочку, про привиделось, про стакан воды…

– Не надо Димку!

– Надо, – отрезал Мишка.

Разозлившись, Маша бросила трубку. Она едва не плакала – что за напасть такая, слова лишнего не скажи!

Когда она покинула туалет, раздевалка уже опустела и только копуша Олеся Кротова вяло шнуровала кроссовки.

– Я совсем без сил, – пожаловалась она. – Ты можешь объяснить, зачем мне, будущей певице, учиться падать?

– А зачем тебе вообще учиться в универе? Шла бы в музыкальное училище или вроде того.

Кто бы мог подумать, что ленивая неповоротливая сплетница Кротова грезит о сцене и популярности! Нет, люди все-таки загадки.

– Ха! – гордо ответила Кротова. – Так я только утром и осознала свое призвание!

Маша фыркнула:

– Снизошло откровение?

– Завидуй молча, – обиделась Олеся.

Они вышли из спортивного корпуса и обнаружили, что дождь прекратился, сменившись ярким солнцем. Андрюша не стал дожидаться Машу, и это ее огорчило. Она-то тихо надеялась на совместную прогулку.

– Черт знает что такое с погодой, – пробормотала Кротова. – Никакой системности, никакой логики… О, а ты знаешь, что наша Зиночка раньше училась у Бесполезняк, а та ее выперла из универа? Вот и подалась бедная в завхозы. Ну и крыса эта Бесполезняк, скажи?

– Может, Зиночке нужно было лучше учиться, тогда бы ее не выперли? – сухо спросила Маша.

– Да эта старуха просто завидовала ее красоте, – убежденно возразила Олеся. – Хотя, на мой вкус, уж больно Зиночка пошлая. Эти короткие юбки, яркая помада, фу.

Бесполезняк – древняя старушка-одуванчик, декан факультета времени – вряд ли вообще помнила, что такое зависть.

– Ну, Дина Лерина прекрасно у нее учится. – Маша и сама не знала, зачем ввязалась в этот бестолковый спор. Обычно она просто игнорировала злопыхательство Кротовой. – А уж более красивую студентку, чем Лерина, еще поискать надо.

– Тоже мне нашла красотку… Ничего своего как пить дать. Да и потом – на каком там курсе твоя Лерина? На четвертом? Посмотрим, получит ли она диплом, – зловеще прошипела Кротова. – Слушай, а чему они там вообще учатся, не знаешь? По мне, если путешествий во времени до сих пор не придумали, так и наука эта бесполезная.

Маша промолчала, глядя на Дымова-Лизу, развалившегося на скамейке. Ну кто же так колени-то широко расставляет, позорище! И почему у мужчин это смотрится нормально, а у женщин – похабно?

– Что за бесполезная наука? – спросил он с интересом.

Маша плюхнулась рядом с ним – ой-ой-ой, мокро же после дождя – и пнула коленом его колено. Дымов-Лиза примерно принял более пристойную позу и даже спину выпрямил.

– Да это время-шремя, – объяснила Олеся. – А ты новая соседка Рябовой, да? Из Питера?

Вот как эта девочка умудрялась собирать сплетни и новости с мощностью пылесоса?

– Лизавета, – представился Дымов. – Да, время-шремя – это вам не прикладная лингвистика.

– Что ты тут делаешь? – спросила Маша, вовремя поймав «вы», которое едва не вылетело на свободу. Хорошо хоть в ее голове Лиза жила сама по себе, а Дымов сам по себе. Она понимала, конечно, кто перед ней, но не очень отчетливо.

– Здрасьте, – очаровательно надул губки Лиза-Дымов, – мы же договорились вместе пойти в общагу.

– Да?

Кротова топталась рядом и не спешила по своим делам.

– А говорят, у вас Вечный Страж по общаге бродит, – сказала она. – Вот бы посмотреть на него!

– Да, интересно было бы посмотреть, – согласилась Маша, делая вид, что не понимает намеков. Всем известно, что нельзя приглашать в свою общагу девочек из других корпусов, еще не хватало из-за Кротовой правила нарушать! – Пошли, Лиза.

И она резво рванула вперед, не обращая внимания на сердитые взгляды Олеси.

– Да тише вы, – взмолился Лиза-Дымов, когда они свернули по парковой дорожке за елку. Лужи стремительно высыхали под жаркими лучами. Маша стянула с себя плащ. – Я же в юбке!

– И? Как она вам ходить-то мешает? – удивилась Маша, глядя на цветастые складки чуть выше колен. Ноги у Лизы были длинные и стройные.

– А вот мешает, – заупрямился Дымов, – вдруг я запутаюсь в подоле!

– Не запутаетесь, – утешила его Маша, – длина непутательная.

– Все равно как-то тревожно. Да еще и поддувает.

Поддувает ему!

Маша прыснула и захихикала. Они пошли спокойнее, неторопливее.

– Сергей Сергеевич, – спросила она, – а кто вам гардеробчик-то подбирал?

– Алла Дмитриевна, – ответил он со всем возможным в этой ситуации достоинством.

Ай да ректорша! Неужели не могла выдать своему хахалю брюки?

– И как она только согласилась пустить вас в женское общежитие? – сказала Маша с недоумением.

– Алла Дмитриевна радеет о безопасности своих студентов, – произнес он официальным тоном и продолжил с неожиданным мальчишеским оживлением: – Ну а мне было крайне любопытно познакомиться поближе с артефактом Михайлы-основателя. Это же невероятная редкость, имеющая огромную исследовательскую ценность! Ученые столетиями бьются над тем, чтобы разобрать принципы его творений, но это совершенно невозможно. Чтобы понять, как думал этот человек, надо быть и словесником, и физиком, и астрономом, и географом, и художником одновременно. Идите-ка сюда! – Он вдруг поманил ее в беседку, густо увитую ярко цветущими клематисами. Машу всегда это поражало: вчера ведь еще снег лежал! А сегодня – полюбуйтесь – цветы. Нет, если Бесполезняк и правда выгнала Зиночку с учебы, то зря. Такой талантище!

Тут, в укромной тени беседки, Лиза-Дымов достал из объемной дамской сумки, в которой потерянно болталось несколько учебников, некий предмет, завернутый в тряпичный мешочек. Извлек простое прямоугольное зеркало – вопреки ожиданиям, без инкрустации драгоценными камнями или золотом. Наверное, его создатель не хотел привлекать к вещице особого внимания: внутри простой бронзовой оправы была заключена чуть отливающая серебром, слегка мутная пластина.

– Хотите посмотреться в это зеркало, Маша? – прошептал Дымов так, будто предлагал ей все сокровища мира.

Она торопливо зажмурилась.

– Ни за что!

– Неужели вам не интересно?

– Нисколько.

– Рябова, Рябова, – вздохнул он разочарованно, – с таким подходом вам не достичь академических успехов. Любопытство и стремление к экспериментам – вот что отличает теоретика от новатора, от истинного изобретателя. Это зеркало меняет человека на клеточном уровне, у меня даже раздражительность появилась, вовсе мне не свойственная. Очевидно, все дело в определенном периоде цикла…

Если он сейчас заговорит о менструациях, Маша опять расхихикается.

«Не смей, – одернула она себя, – ты современный человек и понимаешь, что табуированность некоторых тем давно морально устарела…»

И осознала, что хихикает.

Тут она подумала: а решится ли Дымов в своей женской ипостаси заняться сексом? И если да, то с кем? Как далеко заведет его стремление к академическим успехам?

– Ну и как? – спросила она, по-прежнему не открывая глаз. – Удалось вам разгадать секрет этого зеркала?

– Увы. Но то, что мне вообще довелось им пользоваться, – это невероятная удача, ведь Вечный Страж хранит свои сокровища при себе. Кто знает, что у него еще там припасено. – Голос Дымова окутала очаровательная вуаль мечтательности, и Маша посмотрела на него.

Опустив голову, он нежно поглаживал пальцами обратную сторону зеркала. Глядеться в него он тоже не спешил – еще не хватало вернуться в свой настоящий облик. Представив Циркуля в розовом свитере и цветастой юбке, Маша торопливо ущипнула себя за руку. Что за смешинку она поймала, почему все в Лизе-Дымове ее так веселит? От нервов, должно быть.

– Это больно? – спросила она, чуть не вскрикнув – перестаралась со щипком. – Ну, меняться.

– Нисколько. Горячо очень, как будто ты попадаешь в облако пара. И приходится часто переодеваться. Из себя в Лизу и наоборот.

– Рано или поздно кто-то заметит, что Лиза не ходит на пары.

– К счастью, среди наших соседок нет никого с пятого курса лингвистики. А потом меня отчислят – за прогулы, – он улыбнулся. На округлых щеках появились прехорошенькие ямочки.

Чуть пухленькая, мягкая, пышная Лиза была полной противоположностью высокому и худому Дымову.

– Значит, вся эта авантюра из-за артефакта? – спросила Маша, стараясь не сильно зависать на этом «потом», когда отчислят Лизу. Потом, когда душегубицу поймают? Потом, когда Машу прирежут?

– Если случится… – Дымов бросил на нее короткий взгляд и сосредоточился на том, чтобы спрятать зеркало обратно в мешочек, – если произойдут настоящие неприятности, то, во-первых, Алла Дмитриевна почти наверняка потеряет свой пост. Во-вторых, я на полном серьезе надеюсь заманить вас на свой факультет.

– Да почему? – в сердцах воскликнула Маша, на которую откровения Дымова произвели удручающее впечатление. Ну конечно, он заботится о карьере своей ректорши, а вовсе не о безопасности какой-то там второкурсницы. Буквально жертвует собой во имя великой любви. Но для чего так цепляться к ней со специализацией?

– Ваш потенциал… – забубнил Дымов, но Маша не стала дальше слушать. Поняла отчетливо: врет, и не слишком умело. Что-то там было еще, о чем он не намерен был ей сообщать.

Она и не помнила, когда в последний раз возвращалась в общагу так рано. Обычно Маша подолгу засиживалась в библиотеке, чтобы не нагружать свой мозг болтовней соседок. Да и Андрюша порой присоединялся к ней, когда запускал учебу и вынужден был нагонять.

В комнате было пусто, но аккуратная стопка учебников на столе Ани и небрежно раскиданные вещи на кровати Вики говорили о том, что девчонки уже вернулись. Наверняка гоняют чаи на кухне.

– Идемте же. – Дымов нетерпеливо кинул сумку, что-то пробормотав над ней. Заговаривал, поди, чтобы никто в нее не сунул нос и не нашел зеркало. – Наш милейший Иван Иванович обещал зрелища и разоблачения, помните?

Маша оробела. Ей хотелось бы, чтобы душегубица тихо-мирно куда-нибудь сгинула или каким-то чудом подобрела и передумала бросаться с ножом на невинных людей. Участвовать в зрелищах и разоблачениях было боязно.

Она неохотно поплелась за Лизой-Дымовым на кухню.

Вика самозабвенно ревела, размазывая по лицу слезы. Добрая Аня гладила ее по руке.

– Что тут? – спросила Маша у всех сразу.

– Ваша Вика пошла к Зиночке, чтобы сменить комнату, – насмешливо объяснила злыдня Лена Мартынова, чей нос, казалось, скособочило еще больше. – А Зиночка сказала, что ей плевать, где она будет жить. Пусть только согласие от соседок принесет, что они не против подселения.

– Нас-то никто не спрашивал, – флегматично вставила Аня, – втюхали новенькую, и привет.

– Ну это же Зиночка, – пожала плечами Дина Лерина, – у нее семь пятниц на неделе, вон что с погодой творится. Сегодня одно, завтра другое.

– А мне, – всхлипнула Вика, – никто-о-о-о… не согласился… Я два корпуса обошла…

– Я не против, чтобы ты с нами жила, – торопливо сказала пьянчужка-гений Арина Глухова и сделала глоток чая с таким удовольствием, что Маша догадалась: там у нее накапано что-то покрепче.

– Я против, – рявкнула ворона Катя Тартышева, – мало мне тебя, бестолочи. Сама себя не помнишь!

– А-ы-ы, – еще горше завыла Вика.

Дина со скучающим видом закатила глаза.

– Ну ничего, нам и вчетвером хорошо будет, – ласково проворковала Аня.

– Давай махнемся комнатами, – вдруг предложила Дина, – сделаю тебе одолжение.

Вика вскинула испуганный взгляд на недовольное лицо Лены Мартыновой и отчаянно замотала головой. Маша ее понимала: жить с этой злыдней никому не хотелось бы. Неудивительно, что Дина пыталась уползти. Тем более что Аня с ее хозяйственно-бытовыми навыками считалась завидной соседкой.

– Не хочу вас беспокоить, – пролепетала Вика. Дина усмехнулась. Лена скривилась, демонстрируя, что ей плевать на чужие антипатии.

И в этот момент тихонько, опираясь на роскошную трость, на кухню вошел блистательный Иван Иванович в парике, атласе и бархате.

Вика икнула от неожиданности. Дина широко улыбнулась – она начинала кокетничать в любой непонятной ситуации. Аня ошарашенно замерла. Арина сделала большой глоток из кружки. Лена подвинулась ближе к столовым приборам. Вилкой она, что ли, собралась отбиваться от незнакомца?

– Добрый вечер, девушки, добрый вечер, милые, – благожелательно произнес Иван Иванович.

– Вы еще кто такой? – визгливо воскликнула Вика. Ну да, вчера Вечный Страж являлся им совсем в ином облике.

– Мужчинам сюда нельзя, – резко бросила Лена, – это женское общежитие.

– Мне можно, – заверил ее он, – мне, душенька, все можно. Эко ваше проклятие вас саму и раскорежило, – огорченно добавил он. – Кого, говорите, вы так неудачно сглазить пытались?

«А вот и разоблачения», – взволнованно поняла Маша и на всякий случай отступила назад, за спину Лизы-Дымова. А ну как Лена опять начнет бесноваться – швырнула же накануне она в Вечного Стража табуретом.

Глава 9

– Я? Сглазить? – с запинкой пробормотала Лена, покрываясь некрасивыми красными пятнами. – Да кто вы вообще такой! Да что вы несете!

– Меня, – невозмутимая Дина выступила вперед. – Она пыталась сглазить меня.

В ее насмешливом голосе было так много всего: и осознание своего превосходства, и жалость к более неудачным экземплярам человечества, и снисходительность сильного к слабому.

– Неправда! – крикнула Лена.

Вечный Страж окинул ее пронзительным взглядом.

– Правда-правда, – заметил он спокойно. – Что вы использовали для защиты, милочка? – спросил он у Дины.

– Старый добрый оберег «не рой другому яму», – ответила она с улыбкой. – Он у меня вышит на всей одежде, я всегда заказываю вещи исключительно с оберегами, потому что вокруг так много завистников!

– Как предусмотрительно, – оценил Вечный Страж, и Дина одарила его обольстительной улыбкой.

Пристыженная, злая Лена молчала.

– Попробуйте искреннее раскаяние, – посоветовал ей Вечный Страж, – должно помочь. А то ведь с таким носом женихов вам не видать.

– Да пошли вы, – огрызнулась Лена и хотела было покинуть кухню, но Вечный Страж преградил ей дорогу. Она остановилась, не решаясь отодвинуть его в сторону. Было в этой осанистой фигуре что-то внушительное. Парик и орден кто угодно может нацепить, невелика важность, но вот уверенная властность обескураживала. Как будто человек, стоявший перед ней, имел право примерно на все. Да и в общагу доступ посторонним был воспрещен, значит, мужчина в камзоле имел нехилые полномочия.

– Ну, это к нам не относится, – шепнул Лиза-Дымов Маше на ухо.

Это его «к нам» даже немного оскорбило ее. Вроде как Дымов пытался присоседиться к злодеянию, которое его никак не касается. Неужели преподавать настолько скучно?

Маша промолчала, а потом задумалась об оберегах на одежде. Это стоило невероятно дорого, на защитной вышивке специализировалось лишь несколько модных домов в стране, и покупать у них всю одежду обошлось бы в целое состояние. Неужели семья Дины была настолько богата или же у их красотки настолько щедрые покровители?

Маменька тоже была мастерица вышивать, однако все ее умения ограничивались профессиональной сферой. Как сваха она могла добавить очарования, красноречия или уверенности в себе, но немногие заказчики готовы были раскошелиться на такие наряды. Маша вспомнила историю из детства: мама вышила одному робкому богатею незаметный узор, который делал его более раскрепощенным. И этот богатей на все свидания со своей избранницей ходил в одной-единственной рубашке, отчего и был брошен. Как скряга.

– Итак, – снова заговорил Вечный Страж, доброжелательно и вальяжно, – вот чего я никак не могу понять: никто здесь не хочет зла Марии Рябовой. Я не чувствую ни от одной из вас ни ненависти по отношению к сей девице, ни злости. Так зачем же кому-то из вас желать ее смерти?

Девчонки оторопело уставились на него, явно не поняв ни слова. И только Арина медленно произнесла:

– А! Так вы Вечный Страж, просто выглядите по-человечески. Значит, это из-за Рябовой вы прервали свой покой? Ей что-то угрожает? Здесь, в общежитии?

Не зря Арина считалась гением. Соображала она молниеносно.

– Совершенно верно, – подтвердил Вечный Страж, окинув ее одобрительным взглядом. – Может, вы, моя милая, и угрожаете?

– Может, и я – с вероятностью четырнадцать и три десятых процента, – без промедления ответила Арина.

Вечный Страж на секунду подвис, потом уточнил с интересом:

– Почему четырнадцать, а не семнадцать?

– Потому что вы можете ошибаться, – невозмутимо заявила Арина.

– Ха! – он издал недоверчиво-недовольный каркающий возглас и перешел к Ане с Викой, так и сидевшим в обнимку. – А вы, девушка, отчего тут рыдания затеяли? Совесть загрызла?

Вика не смогла ничего ответить, только клацнула зубами и плотнее прижалась к соседке.

– Она плачет от человеческой жестокости, – подсказала Дина с прежней насмешкой. – Собиралась переехать в другую комнату, но никто, никто не захотел пригреть у себя такую ценную первогодку.

– Собрались переезжать? – с явной подозрительностью переспросил Вечный Страж. – По какой причине?

– По причине переполненности нашей комнаты! – выкрикнула Вика. – Нас теперь четверо!

– Ишь какие капризные барышни пошли, – удивился он и ткнул унизанной перстнями рукой в Аню: – А вы? Хозяйственно-бытовая специализация, верно? Наверняка у вас много хороших ножей. Длинных, остро наточенных, таких, которыми легко зарезать столь тщедушную девицу, – кивая на Машу, – без особых усилий?

– Рябову? – Аня посмотрела на нее, явно примериваясь. – Это смотря как резать. Если, скажем, по горлу, то да, ножи подходящие есть. А если пронзить ее грудь и вынуть еще теплое сердце…

Маша в ужасе вцепилась в локоть Лизы-Дымова. Он, кажется, не обратил на нее внимания, весь сосредоточившись на прагматичном выражении лица Ани.

– Такой длины ножей у меня нет, – заключила Аня. – Я же тут баранов не режу… Да вы сами можете посмотреть, вон они все. – И она указала на стол.

– Ага. – Вечный Страж подошел к стойке с набором дорогих ножей, вынул их из гнезд, оценивая лезвия. – Бери кто хочешь, режь кого хочешь.

– Нет! – вырвалось у Маши. – У этих ножей другие ручки, видите, они с узорами. Тот был самый обычный, без каких-либо украшений.

Этот ее возглас снова напустил на кухню густую, ошеломленную тишину.

– Да что происходит-то? – вдруг истерически всхлипнула Катя Тартышева. Она довольно театрально прижала руки к груди, рукава черного балахона сползли вниз, обнажая тонкие запястья с многочисленными кожаными нитями-браслетами. Обереги, наговоры, может, еще какие-то артефакты. Наверняка многие из них были предназначены для раскрытия ее поэтических талантов.

– О! Какая пылкость, какой нрав! – Вечный Страж улыбнулся ей. – А вы, дорогуша, каким бы образом убили Марию?

– Довела бы чтением своих стихов до нервного паралича, – подсказала Дина.

Катя никак на нее не отреагировала. Она смотрела в глаза Вечного Стража как кролик на удава и только сильнее стискивала ткань на груди.

– Гений и злодейство несовместимы, – выдохнула она едва слышно.

– Да, скорее всего, холодное оружие не ваш метод, – согласился Вечный Страж, и не успела Катя с облегчением выдохнуть, как он добавил: – Хотя нож – это, конечно, более верное средство, чем стишки.

– Да уж, конечно, – пренебрежительно пробормотал себе под нос Лиза-Дымов.

Маша опомнилась и разжала пальцы, выпустила его локоть, отодвинулась.

– Да объясните вы толком, что происходит, – рассудительно попросила Аня Степанова, – а то навели тут жути. Ножи, убийства… Неужели на Машку кто-то напал? Зачем? При чем тут мы?

– Что вы об этом знаете? – тут же спросил ее Вечный Страж.

– Только то, что Машка выглядит здоровой и даже не очень испуганной. Разве вы не должны поинтересоваться нашим алиби?

– И почему вы так уверены, что напал именно кто-то из нас? – спросила Лена Мартынова.

– Потому что никто, кроме вас, не может войти в этот блок общежития. А я лично помогал Зиночке Рустемовне налаживать тут безопасность – настройка на крови, самая точная.

– А вдруг химики-биологи научились подделывать кровь? – спросила Лена.

– То, что они каждый месяц меняют тебе лицо, вовсе не говорит об их всемогуществе, – заметила Катя, которая гордилась тем, что оставила себе настоящую внешность.

Лена отвернулась, явно недовольная как этим замечанием, так и тем, что последнюю, самую неудачную версию ее носа все еще не удалось исправить. Маша вспомнила совет Вечного Стража – попробовать искреннее раскаяние, и ей стало интересно: неужели и вправду такие бабкины байки могут сработать?

– Но ведь во все блоки есть доступ у Зиночки, – сказала Дина, – и наверняка у ректорши и, может быть, у кого-то из преподов. У этого ворчливого секретаря-старика точно есть!

– Предполагаете, что Наум Абдуллович на семьдесят шестом году жизни начал разбавлять свои будни убийствами? – улыбнулся ей Вечный Страж. – Нет, преподавателям в студенческие общежития ходу нет. Чтобы обойти этот запрет, нужно особое разрешение за моей печатью. Зиночка Рустемовна, Алла Дмитриевна и олень Васенька, разумеется, могут на территории университета попасть куда угодно, так что, если вы где-то прячете нож, не удивляйтесь, когда его найдут.

– Олень Васенька? – спросила Вика.

– Такой прозрачный шалопай, – пояснила Аня. – Что-то вроде сгустка энергии.

– Что-то вроде, – согласился Вечный Страж. – Василий прежде был студентом, между нами говоря, очень талантливым. Но неудачный эксперимент на стыке сразу трех дисциплин – ментальной, биологической и временной – превратили его в то, чем он является сейчас.

Все притихли, потрясенные этой историей.

– Машка, – вдруг тонким голоском позвала Вика, – а на тебя что, прямо здесь напали?

Маша не успела ответить – снова вмешался Вечный Страж.

– Прямо в ее спальне, – сообщил он с милой гримаской, словно речь шла о пикантной шалости. Вроде пойманных в кустах рододендронов тайных любовников.

– Значит, это все Лизка! – выпалила Вика. – Эта странная новенькая, до ее появления все спокойно было!

– Я? – пролепетал Лиза-Дымов и сложил пухлые ручки на пышной груди. Может, подглядел жест у Кати Тартышевой.

Дина хмыкнула, но промолчала.

Вечный Страж окинул Лизу долгим взглядом, на его лице проступила некая сентиментальность и схлынула, оставив только вежливость.

– Что ж, одна из вас, мои милые, убийца, – резюмировал он. – И я обязательно выясню кто. От меня еще ни один душегуб не уходил, а уж я на своем веку всяких повидал, самых отчаянных. Засим позвольте откланяться, приятного вам вечера!

Он склонил голову и развернулся на каблуках с изяществом, неожиданным для человека его роста.

И ушел, оставив за собой смятение.

– Я не буду спать с ней в одной комнате, – прошипела Вика, с яростью глядя на Лизу-Дымова.

– Маш, на тебя правда, что ли, напали? – спросила Аня.

Арина захлопала дверцами шкафчиков в поисках заначки спиртного.

– Напали, – угрюмо ответила Маша. Раз уж Вечный Страж решил не рассказывать про фантазии, выпущенные на волю менталистами, то и она не будет. – Только до того, как Лиза к нам перевелась.

Потеряв такую превосходную подозреваемую, Вика моментально сдулась и надулась.

– Где это случилось? – спросила Катя с восторженным ужасом. Можно было к гадалке не ходить: она посвятит своим переживаниям целую поэму.

– В нашей комнате, – сказала Маша, – на моей кровати. Кто-то пытался меня зарезать, но… я видела только лезвие, а лица не разглядела. Все очень быстро случилось.

– Резали-резали и недорезали? – скривила чувственные губы Дина.

– Это горлицы, – пробормотала Маша. – Мамина вышивка на постельном белье. Фамильная защита.

По правде говоря, она только подозревала, что горлицы были непростыми. Кажется, они каким-то образом сообщали маме, сладко ли спалось ее дочери, но вряд ли были способны спасти от убийцы. Однако нужно было объяснить неудачное покушение, а Вечный Страж не оставил никаких инструкций.

– Но ведь теперь за тобой все время приглядывают, – подсказал Лиза-Дымов.

– А? А, да. Иван Иванович… ну, Вечный Страж, гарантировал, что меня будут все время охранять.

– Кто? – Лена заозиралась вокруг, словно ожидая увидеть гвардейцев с пиками или вооруженных телохранителей.

Если бы Маша знала! Она вообще врать не умела!

Поэтому оставалось только напустить загадочный вид и многозначительно повести глазами. Мол, сами понимаете, тайна и все такое.

– Это полный бред, – уверенно и спокойно проговорила Аня. – Маш, ты же не всерьез подозреваешь кого-то из нас? Наверное, какой-то псих смог взломать защиту и тайно проникнуть в нашу комнату. Надо поставить засов покрепче, вдруг этот псих вернется. Мы что-то такое проходили на механике, я посмотрю конспекты.

– Люди способны на все! – провозгласила Катя Тартышева. – В каждой душе есть место тьме!

– Да господи, – Дина зевнула, – ну кому понадобилось убивать Рябову.

Вика вскочила и вцепилась в Арину, которая как раз сосредоточенно капала себе в чашку густую жидкость из маленькой бутылочки.

– Ты сказала, что не против, если я переберусь в вашу комнату!

– Да, но Катька не хочет, – напомнила Арина рассеянно.

– Не оставляйте меня в комнате, куда вламываются убийцы, – взмолилась Вика.

– Мне нужен простор для вдохновения, – отказалась Катя. – По-твоему, я смогу отдаваться творческим порывам в переполненном помещении? Нет-нет, ни за что. Аринка хотя бы тихая, а у тебя, Вика, рот не закрывается никогда. В жизни не видела таких болтушек.

– Я буду молчать!

– Предаст тебя тело, предаст тебя разум, – забубнила Катя, – и рот твой предаст, и язык, и… и…

В поисках рифмы она перешла на неразличимое жужжание.

– Я пойду спать, – виновато и устало сказала Маша. Ей было неловко, что из-за нее столько суеты и что Вика испугана, а девчонки взбудоражены. Как ни крути, но невозможно всерьез поверить, что одна из них планировала убийство. Это были вещи из параллельных вселенных. В одной девчонки галдели на кухне, в другой нож вонзался в грудь.

Никаких пересечений.

– Простите меня, – добавила Маша, и Лиза-Дымов посмотрел на нее с изумлением. – Я не хотела доставлять вам столько хлопот.

– Но теперь я не смогу жить в этой комнате, – простонала Вика. – Меня же кошмары замучают!

– Ой, да заткнись ты, – не выдержала Дина. – Пойдем, Рябова, я тебя провожу.

Вот уж чего Маша никогда не ожидала от красотки Дины Лериной, так это внезапной заботы!

В коридоре та сказала без тени сомнений:

– Это ведь Лиза, да? Охрана, которую приставил к тебе Вечный Страж? Кто она такая на самом деле? Полиция? Частное агентство? Олень Васенька?

– Почему Лиза? – растерялась Маша.

– Да потому, что если девушка ходит как мужик, размахивает руками как мужик и разговаривает как мужик, то, скорее всего, она мужик.

– Я… я не могу такое обсуждать, – пролепетала Маша.

Дина засмеялась, довольная своей проницательностью.

– Если Вика узнает, что делит комнату с каким-то мужиком, будет знатный скандал, – предупредила она и ушла, покачивая бедрами, в свою комнату.

Маша уныло смотрела ей вслед.

Конспираторы липовые!

Глава 10

Вечный Страж своими заявлениями переполошил все общаги, студенческая система сплетен работала без перебоя, и утром незаметная Маша стала героем всего университета. И хотя умом она понимала, чего добивается Иван Иванович (чем больше она на виду, тем меньше риск реального нападения), ею все равно овладели уныние вперемешку с паникой. Нечего было сомневаться, что все эти пересуды вот-вот дойдут до Костика, и тогда с ее родителей станется вообще забрать дочь из университета подальше от всех опасностей мира.

Уже на первой паре Маша заметила, что вокруг нее образовалась некая пустота. Даже сплетница Олеся Кротова устроилась подальше от той, кого злодейски мечтают прирезать, хотя обычно она всегда старалась сесть поближе, чтобы при случае списать.

Федя Сахаров смотрел на Машу издали круглыми сочувствующе-одухотворенными глазами, как будто мысленно сочинял некролог – ох уж этот синдром отличника, стремящегося первым выполнить любое задание. Петя Китаев бесцеремонно хлопнул Машу по плечу, весело поинтересовавшись, приглашен ли он на ее похороны. Таня Морозова шикнула на него, отгоняя, и сказала сердито:

– Ну почему они все такие дураки? Хочешь, мы организуем дежурство по тебе? Ну, чтобы рядом с тобой всегда кто-то был.

Таня обожала всех организовывать.

Содрогнувшись, Маша представила, как за ней по пятам ходит перепуганный Сахаров, негодующий Бойко или хамоватый Китаев, и неистово замотала головой.

Ее мысли были далеки от арифметики, и преподаватель – готический красавец по прозвищу Плакса – не тревожил ее в это утро, а под конец занятия даже поставил ободряющую пятерку за просто так, и вечный возмутитель спокойствия Саша Бойко стоически промолчал, наступив на горло врожденному стремлению со всеми спорить.

К обеду Маша так устала от абсурда происходящего, что искренне обрадовалась Плугову и Власову, которые подпирали плечами стену возле ее аудитории.

– Слышь, мать, – Власов бесцеремонно обнял ее, наградив презрительным взглядом Федю Сахарова, который как раз прошмыгивал мимо, пытаясь слиться с интерьером, – говорят, тебя прирезать хотят.

И захохотал, явно довольный тем, как громко у него это прозвучало и как прытко Сахаров припустил прочь.

Плугов бросил на него рассеянный взгляд и спросил коротко:

– А есть другие новости?

Маше было все равно, беспокоятся они потому, что ощущают некую ответственность за всю эту историю с разлетевшимися мечтами, жалеют ее, невезучую, или просто наслаждаются захватывающим приключением. Главное – Плугов и Власов не шарахались от нее, как однокурсники, и этого оказалось достаточно для почти щенячьей благодарности.

По пути в столовую она коротко пересказала им события вчерашнего вечера – о том, что Лена прокляла Дину, а Дина разгадала, что Лиза липовая, и завершила печальным:

– Если верить Вечному Стражу, то в свой сектор общежития могут попасть только те, кто там прописан. Какая-то магия крови.

– Да ты что! – ахнул Власов, и его глаза вспыхнули.

– Да-да, – кивнула Маша, обрадованная его искренним участием. – Помните, мы все сдавали по капле после зачисления? Это значит, что меня хочет убить кто-то из тех шести девочек, с которыми я живу. Ужасно, правда?

– Прям никто-никто не может проникнуть извне? – деловито уточнил Власов. – Вовк, ты тоже думаешь, что это звучит как вызов?

– Ну-ну, – раздалось рядом девичье мелодичное, и Маша только сейчас поняла, что Лиза-Дымов уже некоторое время идет вместе с ними. – Зиночка Рустемовна таких экспериментаторов на завтрак съедает.

– Не, вот вы скажите нам, Сергей Сергеевич!.. – возбужденно воскликнул Власов и сам себе сделал огромные глаза, очевидно, призывая себя говорить тише. – Как это нам с Вовкой за пять лет обучения ни разу не пришло в голову сходить к кому-то в гости?

– Так это, – буркнул Плугов, – ты просто не знал, что такое запрещено.

– Но теперь-то знаю! А значит, мы просто обязаны проверить заверения Вечного Стража, а то вдруг он Рябовой по ушам ездит и на самом деле в их комнату кто хочешь проникнет. Всё ради безопасности Марии. – И он отвесил вполне куртуазный поклон, взмахнув рукой с несуществующей шляпой.

– Бестолочи, – беззлобно резюмировал Лиза-Дымов.

Маша запнулась, увидев Костика, который вышагивал туда-сюда перед входом в столовку. Вид у него был суровый и решительный, и она спряталась за Плугова с Власовым, словно это могло спасти ее от утомительного разговора.

– Что? – спросил Плугов, моментально сомкнув с приятелем ряды, чтобы прикрыть Машу.

– Брат, – ответила она, и тут ее сердце перекувыркнулось: с другой стороны коридора к ним безмятежной лебедушкой плыла мама. Как? Так быстро?

Чтобы попасть на территорию университета, родителям требовался особый пропуск, но для мамы это, конечно, не могло стать преградой.

– И мама, – с ужасом пискнула Маша и поняла, что даже неведомая душегубица пугает ее меньше.

С другой стороны, если бы семейный совет постановил вернуть ее домой, то сейчас здесь появился бы папа.

Вздохнув, Маша выбралась из-за спин менталистов и покорно застыла, позволяя родственникам окружить себя с двух сторон.

Костик успел первым.

– Мария Рябова, – начал он самым грозным образом, – немедленно объясни мне, что за дикие слухи циркулируют по данному учебному учреждению…

У-у-у! Когда братья переходили на официоз, почерпнутый из лексикона отца, это значило, что в них включался режим защитника и житья теперь от них не будет.

Но тут Костик увидел маму, его глаза совсем по-детски расширились, и он торопливо нацепил на себя немного кривоватую, но вполне беззаботную улыбку.

Лариса Алексеевна Рябова, известная сваха, не была ослепительной красавицей – уж слишком асимметричными достались ей черты живого, подвижного лица. Но люди быстро забывали о недостатках ее внешности, поддаваясь искреннему дружелюбию. Мама слушала людей с неподдельным интересом, даже если те несли полную чушь или разглагольствовали о скучных вещах. Ее глаза лучились теплом, а улыбка всегда таилась в уголках губ, готовая в любое мгновение выпорхнуть на волю.

Маша одним взглядом оценила аккуратную прическу с неизменным пучком-ракушкой, неброское серебро на запястьях и пальцах, немного старомодное, но очень милое голубое трикотажное платье, и ощутила, как радость разливается в груди, даже если этот визит и грозил ей неприятностями.

Это же была мама!

– Дети мои, – она звонко расцеловала Машу в обе щеки и потянулась к Костику, слегка приподнявшись на цыпочках. Тот торопливо наклонился к ней. – Как я рада видеть вас вместе! Папа очень обрадуется, узнав, что и в университете вы проводите друг с другом много времени…

Маша незаметно перевела дух – кажется, родители еще ни о чем не прознали. Костя бросил на нее долгий взгляд поверх светловолосой макушки – и там одновременно читались обещание серьезно поговорить попозже и призыв не беспокоить маму.

Она закивала, согласная и поговорить, и не беспокоить.

Мама протянула руку, здороваясь с Власовым и Плуговым, и, кажется, не особенно ими заинтересовалась. Лизе-Дымову досталось куда больше внимания, мама посмотрела на него чуть дольше, чем позволяли приличия, но произнесла только:

– Друзья, позвольте мне украсть у вас моих детей совсем ненадолго.

– Конечно, Лариса Алексеевна, – очень по-взрослому отозвался Лиза-Дымов, и Маша опять огорчилась за него. Что за бестолковый притворщик – ну никакой конспирации.

Мама снова задумчиво оглядела его, улыбнулась и за руки, как маленьких, повела Машу и Костю за собой. Учитывая, что сынуля был значительно выше, это выглядело довольно забавно.

– Ну ма-а-ам! – смущенным басом взмолился Костик.

Она засмеялась и выпустила его руку.

По винтовой лестнице они поднялись в кафе над столовкой, известное своей дороговизной. Обычно там обедали те, кто хотел похвастаться своим благополучием, или ужинали парочки в конфетно-букетном периоде, готовые разбросать последние сбережения на романтические жесты.

Маша не была в этом кафе ни разу, поскольку не любила транжирить деньги, а на свидания ее сроду никто не приглашал. В небольшом симпатичном зале головокружительно пахло ванилью и корицей, за дальним столиком ректорша обедала с Феей-Берсерком, а прямо в центре зала восседала Дина Лерина, украшенная сразу двумя кавалерами, наперебой предлагавшими ей разные вкусности.

Костик так уверенно свернул к неприметному столику за колонной, что Маша сразу догадалась: он тут не впервые.

– И от кого мы прячемся? – с интересом спросила мама, послушно следуя за ним. – От этой красотки в центре или от Аллы Дмитриевны?

– От Феи-Берсерка, – ответил Костя, отодвигая для нее стул. – Это наша преподша по боевке.

– Ну, конечно, я знаю Инночку Нежную, она же лучшая ученица вашего папы. И почему мы от нее прячемся?

– Потому что, – неопределенно ответил Костик, – всякие разные учебные штуки…

Мама рассеянно кивнула, покрутила в руках меню и отодвинула его в сторону.

– Машенька, у меня потрясающая новость, – зашептала она. – Ты просто не поверишь, но я рассчитала для тебя идеальную пару!

– Не-ет, – простонала Маша, – ну зачем!

Костя ехидно засмеялся – он-то правдами и неправдами избегал такой чести. Насколько Маша помнила, младший братец подвел внушительную теоретическую базу под нежелание знать женщину своей судьбы наперед. И даже подготовил специально для мамы презентацию «Нет спойлерам в личной жизни».

– Это тебя совершенно ни к чему не обязывает, но разве не интересно узнать, что юноша, от которого у тебя родятся гениальные и здоровые дети, находится совсем рядом с тобой?

– Правда? – тут в Маше действительно проснулось любопытство. – И кто же это?

– Федор Сахаров! – торжественно объявила мама.

Кто? Что? За что?

Лопоухий, круглоголовый Федя, который даже не осмелился сегодня приблизиться к Маше, обходя ее по широкой дуге?

Федя, который надоел всему курсу многословными рассуждениями о выборе специализации?

Федя, который ревностно считал количество Машиных «отлично», чтобы ни в чем ей не уступить?

– Нет, никогда, – отказалась она от такого неказистого подарка судьбы. – Мам, мне подавай роковую страсть и неотразимого мерзавца!

– Да ты что? – ахнула она. – Это существенно все меняет. Новые алгоритмы расчета… – И она замолчала, крепко задумавшись, чем напомнила гениальную Арину Глухову, вечно что-то вычисляющую в уме.

– Федор Сахаров – это который? – спросил Костик.

– Однокурсник. – И Маша отогнула руками себе уши.

– На себе не показывай, – испугался он.

– Что же, Маруся находится в возрасте рискованных экспериментов, – начала заходить с другой стороны мама. – Немного грустно, что к тому времени, когда она осознает, какие поганцы эти мерзавцы, у нее окажется разбитое сердце.

– Роковая страсть, – напомнила Маша. – Что, я не заслуживаю разве?

– Ты, детка, заслуживаешь всего на свете, – мама рассеянно погладила ее по локтю, – хотя прямо сейчас ты врешь мне прямо в глаза, лишь бы отвязаться от навязчивой свахи. Ну какая тебе роковая страсть, милая моя, ты у нас девочка домашняя, тихая… Приглядись все-таки к этому юноше, Федору Сахарову, повнимательнее.

– Ну ма-а-ам! – с костиковскими интонациями протянула Маша.

– Давайте поедим хотя бы, раз вы отказываетесь питаться моей мудростью.

– Мам, и ты приехала из-за такой ерунды? – Костик с готовностью схватился за меню. – Могла бы по телефону Машке про ушастика сказать.

– Нельзя называть будущих родственников ушастиками, – осудила его мама, – а приехала я потому, что беспокоюсь за Машу.

– С чего бы это? – Костик нахмурился.

– Вышитые горлицы на моих простынях, – раздраженно заметила Маша. – Они шпионят для мамы, и теперь она думает, что я плохо сплю.

– Ой! – Брат вытаращил глаза. – А орлы на моих простынях?..

– По крайней мере, твоему сну ничего не мешает, – пожала плечами мама. – Дрыхнешь как сурок, даже во время сессий. А вот Маруся и правда в последние ночи вертится-вертится, как будто спит на гвоздях.

– Это вмешательство в частную жизнь, – надулся брат. – Я немедленно куплю новое постельное белье.

– И мне тоже, – попросила Маша, ластясь к нему.

Он показал ей язык.

– Вот еще! Знала про птиц-шпионов и молчала!

– Не знала, а подозревала! Тебе денег на единственную сестру жалко?

– За деньгами стучитесь к Михаилу Валерьевичу, – перенаправил ее Костик, – он у нас самый богатый.

– Мишенька людей спасает, а вы его доходы считаете, – вдруг обиделась за сына мама. – И вообще! Маруся, немедленно отвечай, что с тобой не так? Влюбилась?

– Вот еще! Я к конфе по лингве готовлюсь, волнуюсь и все такое, – выпалила Маша первое, что ей в голову пришло.

– Кстати, о лингве, – оживилась мама, – и давно Сергей Сергеевич носит платье и грудь?

Ох ты ж, ничего себе! Вот это проницательность профессиональной свахи!

Оторопев, Маша не сразу нашлась с ответом.

– Что Циркуль делает? – изумился Костик.

– Испытывает один артефакт, – пробормотала Маша, – и вообще, не лезьте в чужие дела. А ты не вздумай языком трепать! – Она дернула брата за ухо. – А то мне тоже известна парочка твоих секретов!

– Каких секретов? – быстро спросила мама.

– Никаких, – поскучнел Костя. – А я что? Мне вообще неинтересно, что там Циркуль делает. У меня своих забот полон рот.

– Вот то-то же, – одобрила Маша.

– Пожалуй, я буду пирожные и кофе, – решила мама.

Когда она ушла, уже пора было бежать на пары, и Костик только успел спросить, что, собственно, происходит и почему весь универ гудит о том, что его сестру собираются убить.