Ландскнехт. Наяву и во сне

Ландскнехт.

Во сне и наяву.

…Из написанного в общую тетрадь с забавными котятами на обложке…

1

Люди, сидевшие напротив Роланда, ему не нравились. Не нравились до такой степени, что он опасался их. Давно забытое чувство, глубоководным кракеном шевелилось в глубине груди, разбрасывая пупырчатые щупальца по телу.

Внимательно изучая их лица, Роланд пытался оценить степень угрозы. По всему выходило, опасность они представляют нешуточную. Несмотря на молодость – спокойные и уверенные в себе. Крепкие, с жилистыми телами бывалых вояк и пустыми глазами профессиональных убийц. Именно убийц, а не военных, пусть и профессиональных, те смотрят по-другому. Эти же были явные убийцы – наёмники, профи, которым без разницы, кого убивать: мужчину, женщину или ребёнка; и где – на поле боя, в захваченном городе или в пьяной кабацкой драке. Плащи наёмников характерно топорщились с боков, явно не с пустыми руками пришли.

Сидевший справа – высокий блондин, сразу видно, родившийся в местах, весьма удалённых от благословенной Спании, протянул руку и, ухватив глиняную кружку, шумно отхлебнул пиво.

Его спутник, бритый наголо, сидевший по левую руку от блондина, тоже не походил на местного уроженца. Кожа его хоть и смуглая от природы, но не того приятного бронзового отлива, характерного для коренных уроженцев Спании. Она была грязно-коричневого оттенка, что бывает у родившихся вблизи песков Хешара. Бритоголовый лениво поглаживал стоячий воротник кожаного колета.

Гулко грохнув кружкой о гладкие доски стола, блондин отёр пену с густых усов и усмехнулся:

– Значит, наша сделка остаётся в силе, Роланд Мёртвый?

Роланд нехотя кивнул: с этими двумя он не хотел иметь никаких дел. С ними и с теми, кто стоял за ними. А то, что они работают не сами по себе, он не сомневался ни на биллон1.

– Если будете работать по правилам.

– По вашим правилам? – уточнил блондин.

– По нашим. – Роланд не отвёл взгляда от белёсых глаз.

– Хм, – блондин задумчиво потеребил завязки у горла и словно бы невзначай распахнул кружевные отвороты белой шелковой камисы2.

Если бы Роланд в этот момент пил, он бы поперхнулся, а если бы стоял – ему потребовалось бы сесть. А так, лишь пальцы крепче сжались на рукояти спрятанного под плащом меча. Сжались так, что он почувствовал каждый виток кожаной оплётки на рукояти кацбальгера3.

Доведись пришлым увидать его руки, они бы догадались о чувствах, бурливших в его душе. Но они, хвала всем святым, их не видели. По лицу же Роланда – его не зря прозвали Мёртвым: даже самый проницательный физиогномист не смог бы ничего прочитать. Оно, как всегда, оставалось спокойным и расслабленным, а взгляд – чуть отрешённым.

Усилием воли он заставил себя разжать ладонь. Пальцы огладили гладкое бронзовое навершие, скользнули по рукояти вниз, к витой S-образной гарде и легли на широкую пряжку ремня. Роланд откинулся на спинку не слишком удобного трактирного стула, внимательно разглядывая шею блондина. Прошлое его всё-таки нагнало.

Татуировка. На шее блондина был наколот уродливый шрам с косыми строчками швов, словно его голову грубо и неопрятно отделили от туловища, а потом также неаккуратно пришили на место. Издали это смотрелось ужасно – один в один настоящий рубец, настолько умелым был мастер, наносивший татуировку. Точно такая была у самого Роланда.

Между кадыком и межключичной ямкой бритоголового красовалась оскаленная волчья морда, вся в клочьях пены и кровью, капающей с клыков.

Мертвоголовый и волчеголовый – элита ландскнехтов.

Блондин осклабился, но в его глазах Роланд прочёл разочарование. Не такой реакции он ожидал, совсем не такой. А какой?

– Не надо бахвалиться своим прошлым, – голос Роланда был спокоен и холоден, как зима его родины, – здесь не знают этих знаков, а о таких, как вы, разве что в трактирных байках слышали.

Машинально он прикоснулся к высокому воротнику своего хубона4 и поправил повязанный на шею платок. Только это движение и выдало его волнение. А так, даже пальцы не дрожали.

– А ты, я гляжу, прячешь его? – блондин кивнул на скрытую платком шею Роланда.

– Я его не прячу, – злость всё-таки проскользнула в тоне Роланда, – я просто не выпячиваю его, а это, согласись, большая разница.

Блондин задумчиво покивал, он явно играл лидирующую роль в их с напарником тандеме. Оно и правильно: солдаты «Мёртвой головы» стояли на ранг выше, чем волчеголовые.

– Ну-ну, – блондин громко отхлебнул из кружки, привлекая к себе внимание окружающих. Хорошо, что в такое раннее время посетителей было мало. И развалился на грубом стуле, словно на мягкой кушетке, так что камиса разошлась почти до пупа, открыв обширную галерею картинок, нанесённых на грудь и живот. Знающему человеку она могла многое рассказать о её носителе, и, надо признать, не самого хорошего. Вот только Роланду было плевать на сидевшего напротив него бывшего ландскнехта и на его послужной список. Его самого покрывали не менее впечатляющие знаки отличия, некоторые были куда как значимее тех, что пятнали тело блондина. В свою молодость он жрал таких на завтрак десятками, да и сейчас мог, не напрягаясь, накрошить таких парочку. К тому же это был его город.

– Слушай, наёмник, – он чуть подался к блондину, – в моих силах сделать так, чтобы никакого дела не было, так что запахнись и не свети своими картинками.

– Не-а, – лениво протянул блондин, – это дело решили там, – он стрельнул глазами вверх, – ты здесь ничего не решаешь.

– Может быть, – Роланд кивнул, – но в моих силах решить, чтобы это дело прокрутили другие, а не вы.

– Да-а-а, и как? – блондин никак не отреагировал на угрозу, прозвучавшую в голосе Роланда.

– Просто, – Роланд усмехнулся, ему вдруг стало ясно: развалившийся напротив бывший ландскнехт боится его, хоть и пытается скрыть страх за бравадой и откровенной грубостью.

– В моих силах, – он выделил это интонацией, – сделать так, чтобы вы двое завтра всплыли где-нибудь в порту, или не всплыли, если я этого не захочу, а тихонько тухли на дне. Так что прикройся, и дружок твой, тоже пусть не отсвечивает.

Блондин посмотрел на Роланда с плохо скрываемой угрозой и неторопливо запахнул ворот. Хешарец смачно сплюнул на посыпанный опилками пол и последовал его примеру.

– Слушай, ландскнехт, – Роланд чуть понизил голос, – как вас зовут? А то нехорошо – вы моё имя знаете, я ваши – нет. Я должен знать, с кем имею дело.

Наёмники переглянулись, блондин хитро сощурился:

– Я – Мертвец, это, – он кивнул на бритоголового, – Волк.

Роланд ожидал чего-то подобного, поэтому спокойно сказал:

– Ты это сейчас придумал, или так вас там прозвали? – Роланд имел в виду их роты.

Блондин неопределённо мотнул головой.

– Хорошо, это клички, но должны быть и первые имена. Назови их.

– А ты меня Роланд Мертвый совсем не помнишь?

Роланд отрицательно качнул головой. Наемник был молод и скорее всего пришел в отряд после того как Роланд его покинул. Мало ли в ротах солдат с кличками Мертвец, Труп, Покойник и подобных им. Солдатня никогда не отличалась излишним разнообразием и изяществом давая клички вновь прибывшим. Всех не упомнишь.

– А я тебя помню, я даже видел тебя один раз, до того как ты пропал. Думали – погиб, а ты вон, где осел. Знаешь, о тебе до сих пор легенды ходят, по крайней мере, год назад ходили, пока я еще в роте был. Твое имя даже в штандарт отряда вписано, наряду с Хьюго Бешеным и Люциусом Пьяным. Их-то ты помнишь?

Роланд не ответил, он прекрасно помнил этих двоих. Их и кровавую славу, тянущуюся за ними, словно хвост за облезлым котом.

– Я, Гай Мертвец! – отчеканил наемник, словно произнес – я, герцог Талийский.

– Я, тебя не помню.

Роланд и в правду его не помнил. Либо блондин сильно изменился за прошедшие девять лет, либо просто врал. Только зачем это ему?

Плечи блондина слегка поникли, словно он ожил услышать от Роланда нечто иное.

– Мальчик должен быть жив и здоров. – Продолжил Роланд, как ни в чем не бывало. – Не тронут в любых смыслах этого слова и даже не напуган.

Он кивнул на загорелую кисть хешарца, которую украшала грубовато сделанное изображение четырехэтажной башни.

Хешарец осклабился:

– Не волнуйся, он слишком стар для меня, я люблю мясо посвежее.

Голос бритоголового был сиплым и низким.

Не обратив внимания на эту реплику, Роланд продолжил:

– Как только вы получаете выкуп, он должен тут же вернуться домой. Иначе я найду вас, куда бы вы ни скрылись. И твой шрам, – Роланд указал подбородком на Гая, – станет настоящим, а твою голову, – кивок в сторону бритоголового, – обглодают дворовые шавки. Условия ясны?

– Меня зовут Хесус Волк, – вновь подал голос хешарец, – мы принимаем твои условия.

После этих слов наемники встали, плащи их – дорогие, из шерсти тонкой выделки, распахнулись и Роланд увидел на поясе Гая кацбальгер, почти такой же, как у него. Обычно Роланд не носил с собой столь приметное оружие, пользуясь повсеместно распространенной здесь чинкуэдой, но сегодня прицепил на пояс верного боевого товарища, ни разу не подводившего его. Ни на поле боя, ни в кровопролитных и скоротечных уличных схватках. А вот на поясе Хесуса висел гросс-мессер5 – грозное оружие в умелых руках. И судя по тому, как двигался хешарец, пользоваться мессером он умел.

Ландскнехты развернулись к Роланду спинами и, не прощаясь, зашагали к выходу.

– Четыре дня, – бросил им в спину Роланд, – чтобы, через четыре дня вас в городе не было.

Хесус Волк обернулся и глумливо подмигнул Роланду. А Роланд поставил зарок в голове, как только все утихнет, найти эту парочку и отправить к дьяволу на торжественный прием.

То, что согласие дал хешарец Роланду не понравилось. Главным в паре был Гай, а согласился на условия Хесус. Так что если что-то пойдет не так, блондин всегда может сослаться на то, что ни на что он не соглашался. И формально будет прав. Мало ли что там ляпнул его подручный.

Не нравились Роланду эти компрачикос6 и то, что они задумали. Не сама кража ребенка богача-толстосума – такое уже бывало, и не раз. Прибыльный бизнес, главное, чтобы все были живы и здоровы. Роланд много раз выступал гарантом сохранности жизни похищенного. Ну, выложит богатый папаша, круглую сумму за единственного наследника, тряхнет мошной – что такого? Ему не нравилось то, что скрывалось за этой кражей. Что-то такое неприятное, грозящее поколебать размеренную жизнь Роланда, да и не только его одного, было спрятано в тени этой аферы.

Будь его воля, он бы утопил эту пару в прибрежных водах. Да только его воли в этом деле не было. Ему было поручено проследить, что бы все прошло как обычно – без крови и шума. И, строго на строго, приказано не вмешиваться, если условия, поставленные перед наемниками, будут выполнены. Ослушаться отдавшего приказ он не мог, иначе сам мог пойти на корм рыбам.

Роланд скрипнул зубами и, кинув дублон на стол, покинул прибрежный трактир. На улице к нему подскочил Джозе Проныра и, приподнявшись на цыпочки, Джозе был мелким и доставал макушкой Роланду только до плеча, зашептал в самое ухо:

– Послал, я пару мальцов, за этой парочкой. Глаз с них не спустят.

– Джозе, я должен знать все, что они делают – что едят, что пьют, куда ходят, даже сколько раз до отхожего места бегаю. Понял?

Проныра торопливо закивал.

– Докладывать будешь, каждые два часа.

– И ночью?

Роланд задумался. На эту ночь у него были определенные планы, и отменять их, из-за пары заезжих похитителей он не собирался.

– Последний раз доложишь, как зажгутся первые звезды, а дальше я сам тебя найду. Только записки оставляй – в лавке старого Федерико.

Джозе кивнул и быстро скрылся в ближайшем переулке.

Роланд неторопливо отправился вверх по улице. Он собирался уединиться в заднем зале «Звезды Оливы» и как следует обдумать сложившуюся ситуацию. А обдумать у него было что.

2

Кусок не лез в горло Роланда, а это был верный признак надвигающихся неприятностей. Он лишь пару раз ковырнул вилкой в паэлье и отложил прибор в сторону. Чудесный, приправленный шафраном, ароматный рис казался пресным и прогорклым. Даже любимые свежайшие мидии отдавали кислятиной, поэтому он пил мелкими глотками сухое Альенское и вспоминал.

Толстые стены тайной комнаты «Звезды Оливы» надёжно отсекали от него шум общего зала, и ничто не мешало ему погрузиться в своё прошлое так глубоко, как он хотел. Вернее, как не хотел. Не хотел он вспоминать годы, предшествующие его приезду в Оливу. Не хотел, но вспоминал. Надо было выудить из памяти Гая Мертвеца, очень надо. Но память, как упрямая и норовистая кобылка, не подчинялась ему, не хотела скакать в прошлое, где он был ландскнехтом. Нет, она, рванув поводья, перескочила намного дальше – туда, где Роланд был ребёнком. Откуда, собственно, всё и началось.

Роланд стал Мёртвым не тогда, когда его приняли в отряд ландскнехтов, а много раньше. Так, его, конечно, в то время никто не звал, он стал Мёртвым не по факту, но, по сути, и в этом были повинны ландскнехты, не «Мёртвая голова», а рота рангом пониже – «Стальные кулаки».

Наёмники, нанятые главой союза объединённых городов Утенберга, вторглась в его родную Вейцарию. Ландскнехты, отличавшиеся нелюбовью к вейцарцам, с радостью заключили кондотту7 с утенбергцем и ранним утром вторглись на территорию страны. Первому удару подвергся приграничный городок, в котором жил Роланд с родителями.

То утро он запомнил плохо: гибкая детская психика вытеснила наиболее жуткие воспоминания вглубь подсознания. Он помнил зарево пожара и клубы дыма от горящих соседских домов. Его уши до сих пор помнят грубые голоса, выкрикивающие в предрассветное небо:

– Рыжих, всех рыжих под нож.

И крик, почти визг мамы:

– Беги, Лани, беги.

Бешеный рык отца и жалобный стон матери. Его матери, с вьющимися, словно языки пламени, волосами. Волосами цвета меди. Матери по имени Юдифь, взятой его отцом в жены из бродячего племени удеев, отличающихся от остальных дорожных скитальцев огненно-рыжими волосами и большими носами с горбинкою.

А глаза его, светло карие, точь-в-точь как у матери, глаза, помнят как отец, размахивая громадным мясницким тесаком, бешеным быком вертится вокруг матери, не давая наёмникам заколоть её.

Его тело помнит, как соседка, благослови её Святой Антонио, прижимает его к костлявой груди, как вжимает его лицо в вышитый матерью мантон8, одновременно пытаясь заткнуть ему уши. Как ей это почти удаётся, но он всё-таки выворачивает голову из-под руки соседки и видит, как здоровенный ландскнехт с усами, заплетёнными в косички, и серебряной серьгой в виде кулака, подныривает под размашистый удар отца и вонзает ему в живот короткий меч. Как затем пинком отшвыривает истекающее кровью тело с дороги, освобождая путь к матери. Как он наклоняется над ней и совершенно спокойно, буднично, словно проделывает это каждый день, перерезает тонкое горло. И громогласный крик:

– Отличный удар, Олаф.

А потом бездна поглотила его сознание, это соседка, видя, что он вот-вот вырвется и кинется на убийц, ударила его по затылку подобранным с земли камнем.

Он потом узнает, что была в ротах такая традиция, врываясь в захваченный город, кричать – чёрноволосых под нож или блондинов под нож, или как тогда – рыжих.

Ни ему самому, ни отцу, если бы он не сопротивлялся, ничего не грозило. У обоих волосы были цвета льна.

Много позже, через пятнадцать лет, он найдёт убийцу родителей, тогда, когда уже совсем прекратит его поиски, смирившись с тем, что кто-то другой отправил в ад чёрную душу наёмника по имени Олаф. Он тогда уже будет лейтенантом в «Мёртвой голове». Его рота остановится на постой в трактире, и хозяин, выскочив во двор, вскинет руку с сжатым кулаком вверх и гаркнет традиционное приветствие ландскнехтов:

– Реж, коли, руби!

Капитан, свесившись с седла, хлопнул трактирщика по плечу:

– Олаф Менкье, тебя ещё не спалили?

А затем обернётся к Роланду:

– Знаешь, Мёртвый, за что его прозвали Мизинчиком?

Роланд покачал головой, не услышав вопроса, он, словно заворожённый, смотрел на пускающую лучики серьгу в ухе трактирщика. Серебряную серьгу, выполненную безвестным ювелиром в виде сжатого кулака.

– А потому что он был самым маленьким в нашем копье9. Я ведь в «Стальных кулаках» начинал карьеру. Это уже потом, после Семилетней войны, меня взяли в «Мёртвую голову».

– Где твои усы с косичками, Олаф? – Роланд спрыгнул на землю, едва удержавшись, чтобы не выхватить кацбальгер и не вонзить его в живот трактирщика. Как когда-то тот проделал с его отцом. Он не убил Олафа не потому, что Капитан и солдаты этого не поняли бы, и, возможно, после расправы его ждал трибунал, нет. Плевать ему было и на недовольство солдат, и на суд капитана, к тому же он не думал, что дело зайдёт так далеко. Его любили, насколько вообще наёмники могут любить, в роте Роланд считался любимчиком фортуны, и когда он брался за дело, никто не оставался внакладе. Он не зарезал трактирщика сразу, как узнал, только потому, что желал насладиться его смертью, а перед этим рассказать, за что тот так мучительно умирает.

Он приблизился к низенькому толстячку, тот макушкой едва доставал Роланду до подбородка, а ведь убийца родителей, тогда в детстве, показался ему огромным, словно замковая башня, бесстрастно глядя в лицо. Убийца родных постарел – тело обрюзгло, лицо избороздили морщины, а волосы съела плешь. Сколько ему? Лет пятьдесят? Долгожитель для наёмника. Что же, пожил и хватит.

– А, – махнул рукой трактирщик, – сбрил, жена ругается – колются, мол. Ну, заходите, располагайтесь, сейчас всё равно пусто, так что всех обслужу, а вас, капитан, и вас, лейтенант, так вообще по высшему разряду.

Роланд не убил его – не смог. Хотя уже мгновенно, ещё по пути в трактир, спланировал, как это сделает. Уедут они со двора, он с полдороги под благовидным предлогом вернётсяи убьёт толстяка Олафа, а после сожжёт его трактир дотла.

Но, войдя в зал, понял, что не сможет. К хозяину, едва он переступил порог, подлетела пухленькая женщина лет сорока и, нежно обняв его за талию, улыбнулась гостям.

Роланд сглотнул, из-под чепца на лоб женщины выбилась медно-рыжая прядь волос.

– Вот, капитан, знакомьтесь – жена моя, Сара, а это, – он махнул рукой в сторону кухни, из-за дверей которой выглядывали улыбающиеся детские мордашки, – дочки мои.

– Отец, – донеслось из-за спины, – лошадей распрягать?

Роланд медленно повернул голову на голос. В дверях стоял мальчишка лет девяти, очень похожий и на мать, и на отца одновременно.

– Сын мой. – С гордостью произнёс Олаф и обратился к капитану. – Надолго к нам, заночуете?

– Нет, поедим и уедем.

Роланд прикрыл глаза и сжал кулаки, поняв, что не сумёт отомстить за смерть родителей. Уж очень его месть будет похожа на то, что произошло с ним в детстве. И если он прикончит трактирщика, то, кто знает, может быть, и за ним, лет эдак через пятнадцать заявится, такой вот, как он, мститель.

3

Роланд так сильно стиснул пальцы, что тонкое стекло бокала хрустнуло, и вино потекло ему на колени, пятная багрянцем ткань штанов.

– Мьерде10, – он грязно выругался, стряхивая капли на пол. Штаны его, тонкого шёлка с еле заметной вышивкой по бокам, были безнадёжно испорчены.

– Сеньор, – в комнату заглянул хозяин заведения, Сантьяго Гонсалез, – вас хочет видеть сеньорита.

– К дьяволу всех сеньорит, – рявкнул Роланд.

– Но это, – хозяин быстро просеменил к нему и жарко зашептал: кто его хочет видеть.

– Долорес Де ЛаВега? – повторил он вслед за Гонсалезом. – Да, таким сеньоритам отказывать не принято. Хорошо, веди.

И добавил чуть слышно, когда за хозяином затворилась дверь:

– И что дочери сиятельного графа понадобилось от ночной тени?

– Капуло!11 – он снова выругался, глянув на пятно, испачкавшее штаны.

И ведь не сядешь, не прикроешь испачканное место плащом, невежливо встречать даму сидя. Взглянув на пятно ещё раз, он мысленно плюнул: теперь ничего не поделаешь.

Дверь бесшумно отворилась и в дверях возникла Долорес Де ЛаВега. На пороге она остановилась и, небрежно махнув кому-то рукой, затянутой в тонкую кружевную перчатку, зашла внутрь. Нет, не зашла, поправил себя Роланд, вплыла, такой грации он давненько не видел. Последний раз такие плавные и завораживающие движения он наблюдал у молоденькой байлаоры12, что танцевала в праздник Росио13 на главной площади Оливы.

Дверь закрылась, и они остались вдвоём. Роланд в изумлении приподнял бровь: это немыслимо, чтобы незамужняя сеньорита осталась в комнате с мужчиной одна, без сопровождения. Этот поступок попирал все устои общества. Видимо, случилось что-то действительно из ряда вон выходящее, если девушка отважилась на подобное.

– Сеньорита, – Роланд вежливо поклонился, – присядете, выпьете вина? Здесь подают превосходное Альенское.

Роланд видел Долорес Де ЛаВегу несколько раз издали. Тогда она показалась ему красивой, но несколько холодной, что было так не характерно для женщин юга Спании, но представлен не был, как не бывает представлен уличный пёс породистой кошечке знатной госпожи. Сейчас, вблизи, она показалась ему ещё более красивой и, вот странно, не такой холодной. Он невольно залюбовался сеньоритой Де ЛаВега. Женщины славной Оливы были красивы, но Долорес была прекрасна. Даже, пожалуй, красивее Изабеллы, хоть раньше он думал, что такое невозможно.

Прекрасные тёмные глаза Долорес Де ЛаВеги сузились, а пухлые губы поджались так, что рот стал похож на шрам. Но всё же она присела на отодвинутый Роландом стул, грациозно подобрав узорчатый подол восхитительного траджес де фаралес14. На секунду мелькнула тонкая лодыжка и маленькая ступня в расшитой золотом туфельке.

Затылок сеньориты Долорес был не менее красив, чем её лицо. Густые тёмные волосы были забраны в высокую причёску, и Роланд видел меж краем расшитого в тон платья мантона и линией густых волос полоску смуглой кожи.

– Сеньор Муэрто, – прервала его любования сеньорита Де ЛаВега, – я пришла сюда не вино пить, у меня к вам, как бы это сказать – конверасион привада.

– Приватная беседа? – переспросил Роланд, обходя девушку и усаживаясь на стоявший напротив стул.

Разделявший их стол мешал разглядеть её руки, но по движению плеч угадывалось: девушка нервно теребит складку шелкового платья.

Взгляд Роланда скользнул по расшитому лифу, прошёлся по изящной шее, круглому подбородку, пухлым губам, тонкому с горбинкой носу и остановился на тёмных глазах, с неестественно расширенными зрачками.

Да, она боится – осенило его, вот и нервничает, а совсем не из-за того, что уединилась с мужчиной, как он вначале подумал.

Интересно, чего может бояться дочь правителя города? Старый граф, Долорес была поздним ребёнком, железной рукой правил городом. Его если и не боялся, то, как минимум уважал даже глава лас сомбрес дела ночи15. К тому же, по слухам, девушка пользовалась уважением в низших слоях Оливы. Сеньорита содержала несколько домов призрения и сиротских приютов. Так что обидеть Де ЛаВега не пришло бы в голову и самому закоренелому матону16. Если только…

Роланд прокрутил эту мысль в голове, но затем отбросил. Что может связывать прекраснейшую Долорес Де ЛаВегу – донну из знатного рода и парочку залётных компрачикос. Ни-че-го!

В ответ на это его ничего, тревожно заныл, давным-давно перерубленной в одной из компаний, бицепс левой руки. Роланду очень хотелось потереть руку, но боль, словно услышав его, отступила. Вместо этого он налил в хрустальный бокал вина и протянул его Долорес:

– Выпейте немного вина, прессиоса дона17 и успокойтесь.

– Я спокойна, сеньор Муэрто, – вопреки своему отказу девушка взяла предложенный бокал и нервно пригубила вино.

– Роланд, зовите меня Роланд и рассказывайте, я вас слушаю.

– М-м-м, дело в том, что один знакомый посоветовал мне обратиться к вам, как к человеку, умеющему улаживать, э-м-м, так сказать, касос делекадос18.

– Один человек? – Роланд изумлённо вскинул брови. – Позвольте узнать, кто?

– Я бы… – она запнулась, но твёрдо продолжила, – я бы не хотела называть его имени.

Роланд улыбнулся:

– В таком случае сеньорита Де ЛаВега, я вынужден прекратить нашу конверсион привада.

– Но… – Долорес опустила голову, – я не знаю как…

– Как он или она к этому отнесётся? – Роланд не сводил глаз с сеньориты, уже догадываясь, кто мог посоветовать воспользоваться его услугами. – Не беспокойтесь, это знание умрёт вместе со мной. И он… – Роланд сделал небольшую паузу, – или она ничего об этом не узнаёт.

– Я… хорошо, – девушка вскинула голову, – донна Изабелла, Изабелла Дельгадо.

Роланд улыбнулся и пробормотал себе под нос:

– Болтушка.

– Что?

– У сеньоры Изабеллы длинный язык.

– Вы мне поможете, сеньор Муэрто? – Слова дались ей с трудом, очевидно, что прессиоса дона не привыкла просить.

 Какие прекрасные глаза, машинально отметил Роланд, а сколько в них дел оргуло19. Да, гордости в глазах донны Де ЛаВеги много, можно сказать, прирождённой гордости, того, чего нет в глазах большинства простолюдинов, но и мольбы в них было предостаточно. Пожалуй, мольбы было даже больше, решил он, и хм… таким глазам отказать невозможно.

– Как же я могу помочь, если не знаю сути тема сенсибле20?

– Это согласие?

А девочка, кстати, сколько ей – семнадцать вроде бы, имеет железную хватку, сразу видно, чья она дочь.

– Я решу это, когда выслушаю вас, донна. Надеюсь, речь идёт не об убийстве. Я хоть и отправил немало душ навстречу святому Диктину, но не сикарио21 и даже не эспадачини22.

– Нет… – опять короткая заминка. – Нет, – уже уверенней произнесла она, – речь идёт не об убийстве.

– Рассказывайте, донна, как я и говорил, наш разговор останется между нами. Рассказывайте, я вас внимательно слушаю.

– Хорошо!

Это хорошо, она произнесла так, словно собралась прыгать в бездну:

– Слушайте.

Рассказ Долорес Де ЛаВеги был интересным и даже забавным, но в принципе достаточно заурядным.

У Долорес пропала наперсница, девушка из бедной, но благородной семьи. Габриэль ДеАриес приехала три года назад с севера Спании из славного города Пие-де-Порто, навестить престарелую тётку. Тётка, к прискорбию племянницы, вскоре умерла, оставив ту без средств к существованию. Денег, чтобы вернуться, у Габриэль не было, и судьба сеньориты ДеАриес была бы печальна, если не сказать, трагична, не встреться на её пути Долорес.

Юная Де ЛаВега входила в тот возраст, когда благородные сеньориты выходят в свет, и ей требовалась наперсница её возраста или чуть старше. Габриэлла, как никто другой подходила на эту роль. Будучи старше Долорес на четыре года, она была, что называется девушкой голубых кровей, из рода пусть и обедневшего, но благородного.

Помимо славных предков, Габриэла была обладательницей стройной фигурки, симпатичного личика и, что самое главное – обладала безукоризненными манерами. Что в глазах отца Долорес, гранда Де ЛаВеги, было весомым аргументом. Так, ДеАриес оказалась в окружении взрослеющей Де ЛаВеги.

И вот третьего дня она пропала. Ушла в кирху помолиться и не вернулась. Но это не самое худшее. Вместе с ней пропала реликва де фамилиа23, которая передавалась в семье Долорес от матери к дочери, уже на протяжении десяти поколений.

– Вы считаете, что это именно донна ДеАриес взяла эту вещь? – Роланд, до этого бесстрастно изучавший стол между ними, посмотрел на Долорес.

– Я… – девушка нервно поправила прядь волос, выбившуюся из причёски. – Я не знаю, что думать. Габби… Габриэль не способна на воровство, она… она честна до…, я не знаю человека более правдивого, чем она. А тем более, чтобы что-то украсть… – сбивчиво говорила она. – Может, её заставили? Я не знаю!

– Хорошо. – Роланд усмехнулся наивности девушки и решил зайти с другого конца. – Предположим, что это не она. Скажите, сеньорита Долорес, с чего вы решили, что ДеАриес пропала? Может быть, она просто загуляла, закрутила роман, отправилась к любовнику или просто се энаморе24? И потеряла счёт времени? Тем более что она взрослая и свободная женщина, и никому не должна давать отчёта в том, куда и насколько она уходит.

– Нет, что вы, сеньор Муэрто, – глаза Де ЛаВеги от такого предположения вспыхнули огнём, – Габби не такая, она честная женщина. У неё есть жених, они помолвлены, и даже день свадьбы назначен. Она любит своего жениха, вы бы видели, как горят её глаза, когда она про него рассказывает. Габби, конечно, могла пойти к нему, – при этих словах Долорес покраснела и опустила глаза, – такое уже бывало, но его сейчас нет в городе.

Святая простота, думал Роланд, рассматривая прекрасную донну, – при всей её гордости, красоте и железе в характере, она смущается, когда речь заходит об ми энканта ла сераниа25.

– Где же это весьма достойный сеньор, и кто он, кстати?

– Сеньор ДеКабреро в отъезде, с торговой миссией, где-то в Алисии.

– Сеньор ДеКабреро? – переспросил Роланд, – Хоакин ДеКабреро?

– Да, – удивлённо ответила Долорес, – Вы его знаете?

– Нет, – Роланд улыбнулся, – слышал что-то.

Хоакин значит ДеКабреро, Хокки Брибон26, как его прозвали в злачных местах ночной Оливы. Большой любитель подростков, малолетних девочек и крепкой граппы, а также азартных игр, с хорошо подвешенным языком и очень красивый, ну-ну. Такой и впрямь мог подбить девушку на кражу, особенно если она влюблена в него до умопомрачения, но Хоакина и вправду не было в Оливе. Вот только отправился он не в Алисию, и, уж конечно, не по торговым делам. Насколько было известно Роланду, сей «доблестный идальго» отправился навести шороху в публичные дома Талии.

– Н-да, – произнёс он вслух, – весьма достойная кандидатура для прекрасной донны ДеАриес.

– Мне кажется или в ваших словах я слышу иронию? – Долорес выпрямилась, хоть казалась куда больше – её осанке позавидовала бы и королева Альбанских островов, и сурово свела красивые брови на переносице.

– Ну что вы, сеньорита Де ЛаВега, как можно, вам просто показалось. Как давно они вст… хм, помолвлены?

– Полгода.

– Хорошо.

Роланд замолчал, обдумывая услышанное. Отпив ещё глоток чудного, терпкого Альенского, он произнёс:

– Скажите, а слуги не пропадали из вашей асиенды? Может быть, кто-нибудь из обслуги ведёт себя не так, как всегда, нервничает, ну, что-нибудь такое?

– Нет, – задумчиво ответила Долорес, – слуги на месте, никто не пропадал и даже не отлучался и поведение…, я не замечала изменений в их поведении. Нет.

– Хорошо, донна Де ЛаВега. Я понял вас и займусь вашим тема сенсибле. И да, насколько я понимаю, ваш отец не в курсе произошедшего?

– Нет, и я бы не хотела, чтобы он что-то узнал.

– Это, само собой разумеется, только ему всё равно придётся рассказать об этом, если сеньора ДеАриес и ваша семейная реликвия не найдутся. Вы это понимаете?

– Прекрасно понимаю, – молодая Де ЛаВега побледнела, но смотрела твёрдо и решительно, – в этом случае я всё ему расскажу.

Роланд кивнул:

– Надеюсь, о нашем маленьком разговоре вы ему не поведаете?

– Безусловно.

– Отлично. Вы, кстати, так и не рассказали, что конкретно пропало.

Долорес Де ЛаВега кивнула.

– Это крест. Четырёхконечный. Перекладины в виде вытянутых ромбов. Вертикальные – длинней горизонтальных. Основание отлито из серебра, лицевая сторона выполнена из бирюзы, голубой, как весеннее небо. В центр креста – круг с изображением змея, кусающего собственный хвост, залитый прозрачной смолой. Размер чуть меньше моей ладони.

Девушка продемонстрировала Роланду затянутую в перчатку ладошку.

– Выглядит, конечно, грубовато, но ему Бог весть сколько лет. По мнению ювелира моего отца – не менее пятисот. Его ни с чем не спутать. Увидите, сразу узнаете.

Роланд, молча смотрел на Долорес, на всём протяжении разговора его не покидало ощущение, что девушка что-то недоговаривает. Но, несмотря на все сомнения, он решил помочь ей, не сам, конечно, а отрядить на поиски пару толковых и преданных лично ему парней – пускай поразнюхают. Хорошим расположением таких высокопоставленных персон в наше время не разбрасываются. И в случае удачи молодая Де ЛаВега будет ему должна.

– Я займусь вашим делом, донна, скажите, как мне с вами связаться, если… когда у меня появятся новости?

Девушка задумалась, об обратной связи она явно не подумала. Наконец, она произнесла:

– Люка. Связь будем держать через него, это мой гард27, его семья держит небольшой трактир в конце улице горшечников. Отдайте записку его отцу, он даст ему знать, а Люка передаст мне.

Девушка поднялась со стула, собираясь удалиться.

Роланд встал и приблизился к ней почти вплотную, грубо попирая все законы приличия.

– Долорес, – он впервые назвал её по имени и на ты, – а ты не боишься, что твой отец узнает о нашей встрече? Это может плохо закончиться. Не для тебя, конечно, но для меня уж точно. Никто из твоих, – он кивнул на дверь, – гардов не проболтается об этом визите?

– Нет, – Долорес улыбнулось очаровательной улыбкой, очаровательной и холодной, словно ледник зимой, и, в свою очередь, назвала его по имени, – Роланд, никто из моих телохранителей не проболтается. Они мне обязаны.

– Настолько обязаны, что пренебрегут своим долгом перед грандом Де ЛаВегой?

– Долг? Они должны только мне. Люка обязан мне жизнью. Себастиан, он должен мне ещё больше, чем Люка.

– Что же может быть дороже жизни, сеньорита? – Роланд был заинтригован.

– Жизни жены и дочери. – Отчеканила Долорес Де ЛаВега.

– Вы опасный человек, – проговорил Роланд, глядя прямо в красивые глаза, – уже личную гвардию собираете.

И добавил:

– Долорес Де ЛаВега, вы далеко пойдёте, и я не удивлюсь, если лет через пятнадцать – двадцать править городом будете вы. Не напрямую, конечно, правитель женщина в наших краях – нонсенс, но дёргать за ниточки будете именно вы. Бедный ваш будущий муж.

И сколько в его словах было сожаления, а сколько восхищения, не знал и сам дьявол.

Долорес, ничего не ответив, круто развернулась, обдав Роланда едва уловимым терпким запахом жасмина, и направилась к выходу.

– Постойте, – окликнул он её на самом пороге, – ещё один момент. Где в последний раз видели Вашу компанеро28?

Долорес замерла на пороге, даже по её спине было заметно, что вопрос ей не понравился. Она медленно обернулась и, тщательно подбирая слова, сказала:

– Габриэль видели около дома сеньора Сантьяго Дельгадо.

Вот как? Роланд мысленно вскинул брови в немом удивлении. Такого он и ожидать не смел.

– Кто?

– Наша горничная.

– Ваша наперсница была одна?

– Нет.

– С кем? – Роланд слегка повысил голос. – Что вы цедите по слову? Говорите.

– С двумя господами. Я не знаю их имён, по виду приезжие.

– Опишите мне их.

– Один высокий, длинные, очень светлые волосы. Второй пониже и поплотнее первого, бритый наголо. Очень похож на хешарца.

– Так, так, так, – очень медленно и с очень нехорошей интонацией проговорил Роланд, – почему вы мне сразу не сказали?

– Я… Я испугалась, – Долорес опустила голову, – они мне показались очень опасными, и их глаза… Я таких ни у кого не видела. Пустые и… словно мёртвые.

– Вы с ними встречались?

– Нет, – испуганно проговорила девушка и опустила голову, и сразу стало ясно, что она очень юна и неопытна, – я хотела, даже в гостиницу пошла, где они остановились, хоть Люка и отговаривал меня, но я всё же пошла. Но когда я их увидела, я… я просто испугалась.

– И все же вы не обратились к отцу, а пришли ко мне. Почему? Только не надо мне про реликвию говорить, это я уже слышал. Поведайте мне второй, скрытый слой.

– Потому что вы, точнее, они, похожи на вас.

Она вскинула голову, взгляд упрямый и одновременно испуганный.

 Роланд кивнул:

– Верю. До свидания, сеньорита Де ЛаВега.

И всё же она что-то не договаривала, он был в этом уверен.

Когда девушка ушла, Роланд налил полный стакан вина и, устроившись в кресле, принялся размышлять вслух.

– Значит, май куэрдо29 компрачикос, вы в городе уже больше трёх дней, а на встречу явились только сегодня? Интересно. Вот и начал прощупываться тайный план, прячущийся в тени простого похищения. Что же вы затеяли, мои разлюбезные бывшие ландскнехты?

Бицепс опять заныл, на этот раз Роланд не стал сдерживаться и с удовольствием растёр руку. Стало легче, но ненамного, это ведь не физическая боль, а скорее метафизическая.

Пожалуй, визит к Изабелле стоит отменить. Это он уже сказал не вслух, а про себя. Хоть и жаль, последнее время они стали видеться реже. Но с весточкой он пока повременит, дождётся доклада Джозе, и тогда…

Словно услышав его мысли, в дверь стукнули условным стуком.

– Войдите.

Дверь приоткрылась, и в неё ужом проскользнул Проныра.

– Пей, ешь, – махнул рукой на стол Роланд, – и рассказывай.

– Благодарю, – Джозе, налил себе вина, но есть не стал.

– Компрачикос в гостинице, сначала ели и пили в общей зале, потом в номер вернулись. Подхватили двух лакидос30 и поднялись в комнату. Одна тощая, словно селёдка, а другая настоящий балена31, видели бы вы её зад, сеньор Роланд, это просто…

– Джозе, – Роланд прервал его, – данные подробности меня не интересуют. Что они делают сейчас?

Проныра масляно усмехнулся:

– Когда я уходил, они, судя по звукам, ходер32 этих милашек.

– С ними никого больше не было?

– Кого именно? – осторожно уточнил Проныра.

Роланд пожал плечами:

– Мужчин, женщин?

– Малец мой, вы его не знаете, Сезаро Курси33 зовут, пока они жрали, пошарил в комнате, там никого не было.

– Надеюсь, осторожно? – Нахмурился Роланд.

– Конечно, просто заглянул, ничего не трогал.

– Ладно, наблюдай дальше. Послание помнишь, где оставлять?

– Обижаете сеньор, Проныра, на память никогда не жаловался. У старьёвщика Федерико. Так я пошёл?

Роланд кивнул.

Джозе одним большим глотком допил вино и исчез.

Ну что же, пожалуй, визит к прекрасной Изабелле можно и не отменять, вот только переодеться надо.

4

Роланд сидел в изголовье кровати, всем телом откинувшись на стену, обитую толстым гобеленом. На шерстяном полотне родом из жаркого Хешара были изображены лев и львица, слившиеся в любовном экстазе, и смотрел на Изабеллу, спящую у него в ногах. Любоваться ею он мог бесконечно. Гладкая и чистая, ни родинки, ни пятнышка, кожа, очень светлая для коренной уроженки Спании. Те были смуглы, черноволосы и темноглазы, а по плечам сеньоры Дельгадо водопадом струились густые тёмно-русые волосы, и глаза были изумительно прозрачного, как озёра, родины Роланда, серо-голубого цвета. Изабелла была безупречна, только чуть более худа, чем нравилось Роланду, но это была сущая мелочь, на которую не стоило обращать внимания.

Лет семь назад он не мог и подумать, что у него будет любовная связь с одной из прекраснейших женщин Оливы, и по совместительству женой одного из столпов города. Того самого, возле дома которого горничная Долорес Де ЛаВеги видела Габриэллу ДеАриес в обществе Гая Мертвеца и Хесуса Волка, двух скользких и очень опасных наёмников, неизвестно на кого работающих. Или после рассказа Долорес известно? Вряд ли. Сантьяго Дельгадо был, конечно, именит, богат и обладал достаточной властью, чтобы стереть Роланда в порошок, ну или как минимум попытаться это сделать, узнай он о его связи с собственной женой. Но, к счастью, он был так же глуп, как и богат. Так что вряд ли он мог стоять в тени этой интриги. Кто-то другой манипулировал и компрачикос, и Роландом, и человеком, отдававшим приказы Роланду. А это наводило на кой-какие мысли, надо сказать, очень нехорошие мысли, настолько нехорошие, что Роланд гнал их от себя, по крайней мере, пока у него не будет информации больше, чем сейчас, или пока наёмники не начнут действовать.

Гнать-то он их гнал, да только они упорно вертелись вокруг того, во что он влез, согласившись помочь сеньорите Де ЛаВега. И как связаны два бывших ландскнехта и один правящий дом, точнее – два, если считать Дельгадо. И чем такая связь может вылиться для него. Ничем хорошим для него это закончиться не могло, конечно. А если принимать во внимание заканчивающийся четвёртый период в его жизни, то всё могло обернуться куда хуже, чем он мог подумать.

Изабелла пошевелилась и, чмокнув во сне губами, перевернулась на спину, открыв его взору маленькую грудь с острыми сосками и аккуратно подбритый тёмный пушок внизу живота.

Мысли Роланда мгновенно перескочили с наёмников на женщину, лежащую у его ног. Пламя страсти вновь зародилось у него в животе, и он уже почти решил разбудить её, чтобы контюа су люча де амор34, но Изабелла, вновь причмокнув, свернулась калачиком, так что он мог видеть только скрещённые лодыжки и тонкие руки, обхватившие колени. Остальное скрывали волосы, накрывшие женщину, словно покрывало.

Пусть поспит, решил Роланд, да и он пока не набрался достаточно сил, чтобы доставить ей настоящее удовольствие. Надо ещё немного передохнуть. Дьявол! Это не женщина, а вулкан страсти.

Роланд с трудом отвёл взгляд от спящей Изабеллы. О чём он думал? Ах да! О девятилетних отрезках его жизни, заканчивающиеся крутым поворотом в его судьбе, иногда хорошим, иногда плохим.

Раньше он об этом не думал, он вообще не любил философствовать, предпочитая действовать, а не размышлять. Но его нынешняя, скажем так работа, не сказать, что была слишком спокойной, но оставляла достаточно времени для размышлений. Да и сеньор Альваро служивший у Роланда писарем, бывший пастор небольшой деревенской церкви, расстриженный за пьянство, лет эдак десять назад, любил философские диспуты. Он же и пристрастил Роланда к чтению, благо библиотека, оказавшаяся в его распоряжении, была весьма богатой.

После прочтения одного весьма занятного манускрипта под называнием «Течение времени и человек», некоего Ласто Симонского, Роланд обратил внимание на эти девятилетние отрезки своей жизни и резкие повороты в этой самой жизни после их окончания.

Первый такой отрезок – счастливое и безоблачное детство, закончился вторжением ландскнехтов в его родной город и смертью родителей.

Второй продолжался до тех пор, пока его не приняли в роту Мертвоголовых. Роланд вздохнул: о тех годах он особенно не любил вспоминать. Три года жизни в сиротском приюте, из которого он несколько раз безуспешно сбегал. Затем, когда ему исполнилось двенадцать, четыре года скитаний по дорогам Вейцари, Утенберга, Инеции и Талии. За это время он стал настоящим человеком дороги и наконец, в шестнадцать, добавив себе при найме пару лет, поступил на службу в войско приграничного Ижона, там как раз готовились к войне с соседями и набирали в войско всех подряд, лишь бы будущий воин мог удержать в руках копьё. Через два года почти беспрерывных приграничных стычек, заматерев и набравший армейского опыта, он прошёл соискание в роту ландскнехтов и стал Мертвоголовым.

Так начался третий период – полный крови, боли, азарта и женщин. Который кончился ровно через девять лет. Тогда, когда он ушёл из отряда, чтобы оказаться далеко от земель, где хозяйничала рота Мёртвой головы. После недолгих скитаний он осел в благословенной Спании. Стране, славящейся своим вином, благодатным климатом и жарким морем. Где женщины были столь же красивы, как и горды, а мужчины щедры на дружбу и свару, затеваемую по любому пустяшному поводу. Стране, давно не знающей войн и ничего не слышащей о чуме под названием ландскнехты.

Вот он, четвёртый, подходящий к завершению отрезок. Что ему несёт следующий и будет ли он?

Роланд не успел додумать эту мысль до конца. Изабелла проснулась и сладко потянулась, открыв для его взгляда всю себя. От её вида вся философия мигом выветрилась из его головы.

– Любимый, – женщина, словно кошка, подкралась к нему.

– Да, сладкая, – он погладил её по гриве спутанных со сна волос.

– Возьми меня. – Изабелла потёрлась щекой о его живот и легла на него, крепко прижавшись всем телом. – Прямо сейчас, я соскучилась по ощущению тебя внутри себя.

Роланд в притворном ужасе воскликнул:

– Так быстро? Мы же только…

– Т-с-с, – Изабелла коснулась кончиками пальцев его губ, – просто возьми меня, и всё.

И Роланд взял её. Хотя это, как посмотреть, кто кого взял, мелькнула у него последняя мысль, прежде чем страсть окутала его огненным клубком и сожгла все размышления.

Изабелла последний раз вздрогнула в пароксизме страсти и, издав глубокий горловой стон,  обмякла под телом Роланда. Он собирался уже откинуться на подушки и освободить её от своей тяжести, но гладкие ноги женщины обвили его бёдра, а руки обхватили плечи.

– Подожди, – хрипло прошептала она ему в ухо, – побудь во мне.

Ладонь Изабеллы скользнула по его плечу и, нащупав жуткий шрам толщиной в палец и змеящийся от правой лопатки вниз до поясницы, начала нежно его поглаживать. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Словно поглаживая кошку вдоль хребта. Отметку эту он получил в одну из трёх проигранных его ротой компаний. Он, тогда ещё простой латник, в составе банды35 попал в засаду, устроенную Альбанскими рейтарами.

Роланд, как сейчас помнил то промозглое утро: туман, кольцами вьющийся от реки, и мелькающие тут и там – спереди, сзади и с флангов львиноголовые флажки вражеского отряда. Он помнил грохот выстрелов и свист пуль. Как пороховой дым сливался в объятия с туманом, делая видимость ещё хуже. Как его товарищи спелыми грушами с деревьев сыпались, с коней на вытоптанный лошадиными копытами берег. Как под ним, сражённая выстрелом, пала лошадь, и он, едва успев выдернуть ногу из стремени, покатился по пологому берегу к кромке заросшей тростником воды. Как сбоку, словно из ниоткуда, возник закованный в чёрные латы всадник и, вскинув громадный рейтпистоль36 спускает тлеющий фитиль. Помнит, как в последний момент, уходя от пули, он ныряет под брюхо жеребца и всаживает выхваченный кинжал сначала в бедро всадника, а потом, прихватив перевязь и нагнув к себе врага, в горло. Как пытается вскочить на коня, чтобы, дав ему шенкелей, переправиться через реку в надежде оторваться от рейтар на том берегу. Как конь, храпя и кося бешеным глазом, рвёт поводья из рук, не давая сесть на себя. Как из тумана выскакивает ещё один чёрный всадник с оскаленным львом на айлетте37 и с оттяжкой рубит Роланда рейтшвертом38. И обжигающую боль в правом плече, когда тяжёлое, острое лезвие перерубает наплечник и скользит вдоль по спине, кроша кольчугу в клочья. Как ударом, его отбросает лицом на лоснящуюся лошадиную шею. Помнит горький лошадиный пот на губах. Как он разворачивается к врагу лицом и пытается  достать меч, но боль, дикая боль в спине и шее, не даёт пошевелить рукой. Как рейтар снова заносит клинок для удара, а ему на плечи из клубов тумана прыгает фигура в цветах его копья и несколько раз бьёт кинжалом в просвет между бургиньотом39 и кирасой. Видит брызги крови, разлетающиеся в туман, а дальше темнота и чьи-то руки, подхватывающие подмышки и волочащие его в холодные речные воды.

Роланд мотнул головой, отгоняя тени прошлого, и остался, как был, в неудобной позе, опираясь на постель локтями и коленями, чтобы не давить на любовницу всеми своими двумястами фунтами живого веса.