Бывшие в падении

Пролог

Каждый должен об этом знать

Так устроена жизнь

Если хочешь что-нибудь потерять

Привяжись

И как только поверишь в Эдем, благодать

Всё разрушит удар судьбы

Если хочешь что-нибудь потерять

Полюби

© Fleur – Розовый слон

40 – 06.2018

Я стояла под холодным дождем, на пронизывающем ветру, глядя на слабо светящиеся окна его квартиры. Пять шагов до парадной. Но я не знала, как сделать эти пять шагов. Просто сжимала в ладони ключ так, что резьба до боли впивалась в кожу.

Что он мог мне сказать? Что можно сказать после того, что я сделала? Я предала его и предала нас. Я его не слушала. Я ему лгала. Теперь я знала, что тому причиной, но не нашла способа примириться с содеянным. Я потащила за собой чертову уйму людей. И в первую очередь – его. Мне пронзительно стыдно.

Интересно, он спрашивал, как там я? Было ли ему это важно? Или он окончательно вычеркнул меня из жизни, перелистнул страницу? Вспоминал ли он обо мне? Человек его воли вполне способен проститься за одну минуту. Я же – слабачка.

Гадать, что случится, нет никакого толку. Нужно подняться – и все.

Я хотела бы выглядеть не такой жалкой во время этой встречи, но теперь это невозможно.

Психотерапевт повторял, что это не моя вина, и я даже научилась прислушиваться. Но пока не до конца приняла эту мысль. И даже не осознавала этого, пока не пришла сюда.

Теперь я стояла около его дома – и все умные, утешающие слова превратились в фантомное эхо. Уверенность исчезла, как не было.

Но внутри оставались мои вещи. Все, что у меня было. Я не могла себе позволить их оставить. Не после потери работы. Даже если Кифер не стал бы меня слушать – я должна была забрать свое.

Забрать у него ту частичку себя, что обронила. Ее следовало поставить на место. Что-то такое сказали мне врачи.

Я пришла не просто так. Я не настолько жалкая, чтобы вымаливать его прощение. Я его не получу. Я просто пришла за вещами. Но еще я должна извиниться.

Все. Теперь иди, Дия. Иди.

Рука с таблеткой от домофона так дрожала, что в магнитный кружок я попала только с третьей попытки. И со сдавленным смешком отметила, что прежде смуглая кожа стала серой. Забавно. Когда-то он называл меня красивой. Но он определенно предпочтет избавиться от напоминаний о том, кем я стала.

Нет. Стоп. Хватит!

Каждый шаг по лестнице был подобен раскату грома. Трясущиеся пальцы цеплялись за перила. Сквозь стрельчатое окно парадной лился на удивление холодный белый свет фонаря, щедро омытый ледяным дождем. Еще два этажа. Только два. Дыши, Дия. Терпи. Уж это ты умеешь.

Перед знакомой темно-коричневой дверью меня начало заметно колотить. Прихорашиваться было глупо – чем это поможет? Но я тем не менее нервно подняла руки и вытащила из волос несколько шпилек, чтобы привести размокший пучок в более приличный вид. Стянула пальто с одной руки и вытерла рукавом кофты мокрое лицо. Но ничто из этого не было способно скрыть черные круги под глазами и болезненную серость кожи. Хотя теперь ли жаловаться?

Я насильно заставила себя расправить плечи. Я пришла за тем, что мое. Имела право.

Я была абсолютно честна: он больше никогда не будет моим. В этом виновата я сама. Но… у меня еще осталась капля гордости. Последнее, чего не отнять.

Вдавила кнопку звонка. С каждой проходящей секундой ожидания в моей спине ломалось по позвонку, пригибая к земле. А тугой комок поднимался из живота к горлу, грозя исторгнуть съеденное. Шум крови в ушах нарастал, отсекая все звуки. Я даже не расслышала шагов из-за двери. Просто раз – и свет ослепил меня после полумрака парадной.

– Здравствуй, Поль, – сказала я сдавленным шепотом.

Вот и вся бравада.

– Дияра, – ответил он голосом, способным взрезать металл, не то что мое хрупкое сердечко. – Рад видеть тебя… живой. Зачем явилась?

И я осознала, что никакие извинения мне не помогут. В голове застучала набатом предательская мысль: а любил ли меня этот человек хоть когда-нибудь? И глаза внезапно защипало от подступивших слез. Его ведь всегда интересовала в первую очередь карьера. Постановка. Он до последнего сомневался, стоит ли связываться с эмоционально нестабильной восемнадцатилетней девчонкой, и был абсолютно прав. Не стоило. Это я в него влюбилась до беспамятства. Это я к нему пришла. Я. Все – я.

– За вещами, – сказала я уже тверже и громче, но так и не подняла глаз к лицу. Я боялась увидеть на нем брезгливость, презрение, ненависть… Или что еще полагается таким, как я.

– Достаточно было позвонить, я бы прислал их по нужному адресу, – уничтожил меня он все так же холодно. И – не отступил, не пропустил меня.

Его слова пробили мне грудь навылет. Плечи сами собой сжались. Он даже видеть меня не хотел. И та самая неуверенность выплыла на поверхность. Потеснила здравый смысл. Я недостаточно хороша для него. И никогда не была достаточно хороша.

– Я уезжаю, Поль, – сказала я хрипло. – И понятия не имею, где остановлюсь. Поэтому просто отдай мне вещи. Я сама соберу.

– В этом нет необходимости.

Он отступил в сторону, а я впервые трусливо бросила взгляд на его лицо. Оно было словно маской. Ни единой эмоции. Вообще.

– Жди здесь.

Он ушел куда-то вглубь своей шикарной квартиры, а навстречу мне из кухни-студии выплыла блондинка. С высокой прической, бриллиантовыми серьгами в ушах и в одном только уютном свитере, многозначительно сползающем с плеча. По отсутствию бретели бюстгальтера я убедилась, что ее присутствие в квартире Поля – вовсе не случайность.

Мне показалось, что вот сейчас я развалюсь на плоть и кости. И все это бесполезное месиво останется в квартире Кифера навечно. Ну или до тех пор, пока Алена своим красивым, наманикюренным пальчиком не наберет на телефоне номер клининговой службы. Она ведь, наверное, живет здесь теперь. Вместо меня.

– Дияра, – произнесла она неловко. Было заметно, что она никак не ожидала встретить меня здесь. – Ты выглядишь… лучше.

Наверное, ее неловкость – большее, на что я могла рассчитывать. У меня не было никаких прав на Кифера. Совершенно. Я потеряла их все из-за своей лжи. Но ревность внутри меня разинула пасть и завыла страшно и жалобно. И вторила ей жалость к себе.

– Да, спасибо, – ответила я и выдавила что-то, что должно было быть улыбкой.

Я не стала опускаться до обвинений в том, что она только и ждала возможности занять мое место в постели Кифера. Не слажай я, и ее бы здесь могло не быть. Или она бы все равно здесь была, но это уже не имеет значения. Наверное, Поль все равно собирался от меня избавиться. И эта его холодность – лишнее тому подтверждение. Алена всегда была самой красивой из наших девочек. Кифер выбрал меня только из-за танца, потому что я оказалась в этом лучше. А остальное игра. Все – игра. Теперь я это понимала.

– Я слышала, ты уезжаешь. Куда? На родину? В Казань?

– Вот твои вещи, – раздался твердый, безэмоциональный голос Кифера.

Я обрадовалась, что он нас прервал. Насколько возможна радость в моей ситуации в принципе. Потому что я понятия не имела, куда ехать. Я выдумала это только что, потому что не находила в себе сил остаться. Так для всех было лучше. В Петербурге не осталось ничего, что бы меня удерживало. Я только тогда осознала, что где-то в глубине моей души жила слабая надежда на то, что Поль примет меня обратно. Что простит, потому что любит. Но он собрал мой чемодан. Он давно для себя все решил. Даже если он был рад видеть меня живой, прошлое умерло.

Мне пришлось в очередной раз одернуть себя и расправить горбящиеся плечи.

– Спасибо. И мне пора. И П… Кифер. – Из-за Алены, я потеряла право называть его Полем. – Я… прости меня.

– Это все?

Нет, но я не могла сказать ему остальное при ней. Или вообще не могла. Значит, ему просто не суждено узнать. Никогда.

– Это все. Прощай.

Я развернулась и пошагала к выходу. В дверях оглянулась в последний раз, надеясь запомнить его не таким злым, холодным и колючим. Но у меня ничего не вышло: Кифер смотрел мне вслед, и на лице его цвела единственная эмоция. Разочарование. Едва поймав мой взгляд, он тряхнул головой и снова принял бесстрастный вид.

Красивый, какой же он красивый. Кажется, я влюбилась в него когда-то с одного взгляда. Мигом потеряла голову. Я хотела запомнить его таким, как тогда, в наш первый день. Но вместо этого раз за разом видела темнеющее от понимания лицо и его безжизненный голос.

«Увезите ее отсюда».

Вздрогнув, я вытянула чемодан на лестничную клетку и чуть не по спине получила захлопнутой дверью. Скатертью дорога, Дия. Скатертью дорога.

Безжалостно стягивая чемодан по ступеням, я пыталась убедить себя, что была права, когда не сказала Киферу всего. А ведь только из-за Алены. Иначе бы – не сдержалась. Мне не с кем было об этом говорить, вообще не с кем.

Кое-как дотащив чемодан до первого этажа, вдруг поняла, что больше не могу. Вообще ничего не могу. Я сползла вниз по стенке, села на ступени и уронила голову в подставленные ладони.

= 1 =

Как хорошо, что есть рамки,

Не отнимай мои рамки

Не просто так, не для декора,

Построены стены, крепки и заборы,

Не разрушай мои рамки, не расширяй мои рамки.

Вдруг это странное что-то

Сдвинется с точки отсчёта.

@Fleur «Рамки»

45 – 07.2020

Едва ступив на перрон Ленинградского вокзала, я почувствовала, будто с плеч свалилась бетонная плита. Не сдержавшись, я преступно стащила с носа маску и глубоко вздохнула. Мне нужен был этот глоток Москвы. И воздух втек в меня, тотчас вытеснив остатки беспокойства.

Я знала, что однажды удача мне изменит, и я встречу Поля Кифера вновь. Балетный мир слишком тесен, чтобы тешить себя подобными иллюзиями. Так что я не очень любила поездки в Петербург, но каждый раз соглашалась: всем нужны деньги. Пока мне везло.

После первых гастролей меня трясло так сильно, что потребовалось встретиться с психотерапевтом. А я, уж поверьте, недолюбливаю эти встречи ровно настолько, чтобы ими не злоупотреблять. Но прошло уже более двух лет, как я не видела Поля, и ощущения начали притупляться. Равно как и уверенность, что я встречу его за каждым поворотом на новую питерскую улицу. Хотя едва ли можно назвать нормальным то, как я реагирую на упоминание города, в котором остался человек, которого я некогда любила. Должно быть, день, когда я хладнокровно назову имя Кифера и внутренне не вздрогну, станет первым днем моего окончательного исцеления. Хотя жаловаться, по словам врача, не на что: за два года ни единого срыва. Наверное, потому что цена, заплаченная за ошибки, оказалась слишком высокой.

Что ж, опять не встретила, опять спаслась. И это прекрасно.

В нашей съемной квартирке, ака наиболее известном творении Леонида Ильича, царили тишина… и беспорядок. Мои громкие, неорганизованные соседки уже убежали в театр, и потому я, игнорируя Пизанскую башню из грязной посуды, направилась к холодильнику. И задумалась: точно ли Эви со Светкой на репетиции, не померли ли с голоду. Иногда у меня создавалось впечатление, что единственный знакомый с хозяйством человек в этих стенах – я, хотя еще два года назад едва ли обратила бы на эту прискорбную черту внимание. Пришлось повзрослеть, да.

Заварив себе мюсли как последнее оставшееся в доме, я силком впихнула в себя половину, а остальное выбросила. Внимательно прислушалась к себе и успокоилась. Дело только в моей ненависти к мюсли. Я вообще с некоторых пор стала очень привередлива в вопросах питания: уж лучше не есть вовсе, чем есть невкусное.

Зато в душ я залезла с наслаждением. Квартирка старенькая, мебель в ней старше меня, но на какое-то дикое, беспечное мгновение я попыталась представить, что живу в ней одна. Не стою в очереди в ванную по утрам между Эви и ее бесчисленными ухажерами, не просыпаюсь по ночам от скрипа створки шкафа, когда Светка переодевается в пижаму, вернувшись посреди ночи от своего парня. Увы, ничего такого мне по-прежнему не светило. Даже единоличная аренда.

Я ненавидела опаздывать, даже если причины на то более чем объективные. Но и задерживаться дома дольше необходимого не стала. Наверное, это следствие синдрома хронической отличницы, но для меня всегда существовал только один вид отдыха: легальный и коллективный. Поэтому в театр я явилась примерно ко времени окончания класса.

Дошла до дверей зала… И тогда это случилось.

Я врезалась в его голос, как в невидимую стену, и застыла на месте. Ладони вспотели, а сердце ускорило свой бег, грозя разломать грудную клетку. Низкий, глубокий, вибрирующий, пробирающий до мурашек. Настолько отличный от женского, что встревожит своей инаковостью любую.

Здесь. В моем настоящем. В Москве. Что он здесь делает?

Это совершенно невозможно. Он же остался моим питерским фантомом. Тем, кого я снова не встретила!

Я представляла нашу встречу по-всякому. Надеялась, что покажу себя успешной и перешагнувшей свою жизненную катастрофу, боялась, что застыну перед ним безвольным истуканом. Но никогда, даже в худшем из кошмаров, я не допускала и мысли, что увижу Поля Кифера своим наставником снова. Что попаду от него в зависимость. От человека, который просто обязан меня ненавидеть.

В пользу того, что я брежу, говорил и тот факт, что Поль ненавидел Москву. Не мог он согласиться на должность хореографа в нашем театре. Никак! Мне померещилось. Это игры подсознания. Должно быть, я так боялась встретить Кифера в Питере, что, вернувшись, придумала его тут, в Москве. В моем настоящем.

Убедив себя, что галлюцинирую, я медленно и бесшумно подошла ближе к двери и заглянула в маленькое, мутноватое окошко. Сквозь прикрытые жалюзи окна пропускали едва достаточно света, чтобы рассмотреть крепкую мужскую фигуру, стоявшую лицом к классу. По бугрящимся мышцами рукам вилась загадочная знакомая темная вязь татуировки. Черные коротко остриженные волосы лежали один к одному, просто на зависть. Он не изменился ни в чем. Все такой же идеальный. И последние надежды на то, что я обозналась, растаяли как дым.

Хотя глупо было думать, что я обозналась. Я бы узнала этот голос и этот акцент из миллиона других. В хоре, наедине, в шепоте, даже будучи в бессознательном бреду. Голос, что вытаскивал меня на поверхность в самые темные мои дни, а затем, навсегда поселившись в моей голове гулким шепотом, утягивал на самое дно. Голос, за которым я когда-то не пошла.

И тут он обернулся. Услышал? Почувствовал? Узнал?

Конечно же узнал. И перестал считать.

Я примерзла к месту, не в состоянии ни вздохнуть, ни пошевелиться, барахтаясь между прошлым и настоящим. За два года воспоминания о Поле совсем не потускнели, и горькое послевкусие осело на языке.

Неважно, сколько всего я сменила и как далеко убежала – я от этой встречи не убереглась. Он явился за мной. И теперь он направлялся к двери, за которой я застыла в ожидании страшной встречи. Первой встречи с человеком, которого когда-то любила до беспамятства.

Я, не сдержавшись, отступила назад, подавляя панику. Спортивная сумка соскользнула с плеча и с грохотом свалилась на пол. Бежать было некуда. Вообще некуда. Эту жалкую паузу лучше было потратить на то, чтобы собраться с мыслями перед тяжелым разговором.

Ну почему Ренат, прекрасно знавший о моей щекотливой ситуации, не предупредил меня о встрече с Полем Кифером? Ведь слухи о новом хореографе витали в воздухе уже с месяц. Окажись у меня время подготовиться, поговорить со своим психотерапевтом и выработать какую-никакую стратегию, было бы здорово. Любую стратегию, кроме той, при которой я немедленно меняю труппу.

Меняю? Смешно. Куда меня возьмут в такое время и с моим послужным списком?

Дверь широко распахнулась, являя мне крепкую, плечистую фигуру Кифера. Стоило взглянуть на его сведенные брови и плотно сжатые губы, как стало понятно: Поль рад меня видеть так же сильно, как я – его. Он остановился, раздраженно скрестив руки и расставив ноги. И, прищурившись, придирчиво меня оглядел. Я всеми силами старалась не отвести глаз. Секунды растянулись в бесконечность.

Оставалось надеяться, что по мне не было заметно, как сильно потрясла меня эта встреча. Здесь. В театре. И снова в подчиненном ему положении. По шкале поганости первой – или почти первой – встречи с бывшим я набрала по десятибалльной шкале двенадцать.

– По какой причине ты опоздала? – потребовал Поль без приветствия.

Теперь уже нахмурилась я, совершенно не понимая причину такой резкости.

– Я только с гастролей. Вернулась ночным поездом из Петербурга, – выдавила я с трудом.

Губы его сжались еще плотнее, а и без того цепкий взгляд прошелся по фигуре еще раз. Это он так искал несоответствия словам? Не удивлюсь, если да. Но сейчас я выглядела не в пример лучше, нежели в любое другое время, когда он меня знал. И достаточно здорова, чтобы это понимать.

– Съемки шоу… – внезапно я не без труда вспомнила название такового. – Ты… вы можете проверить. Ренат Мерхеев в курсе. Не только он: вся труппа в курсе. Кастинг среди наших ребят устраивали.

С каждым словом Кифер мрачнел все сильнее, по причине, которая не была мне понятна. Я не лгала ни словом. Да я даже дома не задержалась, лишь перекусила, приняла душ и собрала сумку. Даже если бы собиралась дать себе поблажку и схалтурить, бардак, который в мое отсутствие устроили Эви и Света, не располагал к уютному отдыху с дороги.

– Ты пропустила два дня. Я уже почти всех видел, кроме тебя. Не советую сегодня лажать. Информацию о шоу проверю.

Угроза не напугала. Рядом со мной стоял Поль Кифер: на его фоне вообще все меркло. И, наверное, мне не стоило этого делать, но я не могла мучиться неизвестностью. Страшные догадки метались в голове, не давая сосредоточиться. И, облизнув пересохшие губы, я спросила:

– Зачем ты приехал?

Один удар сердца, и капризные губы мужчины изогнулись в высокомерной усмешке, которая меня не задела. Я была готова к любому ответу, даже самому злому. Все лучше неизвестности.

– Уж точно не из-за тебя.

– Я так и не думала.

Это ложь. Потому что думала я именно так. О нет, я не рассчитывала, что у него остались ко мне какие-то чувства. Я боялась его желания со мной поквитаться. Ведь не провались мы в Питере с таким оглушительным грохотом, Кифер бы уже, вероятно, ставил балеты в Ковент-Гардене, Венской опере и Ла Скала. Судя по отзывам критиков, успевших увидеть его «Эсмеральду», в тот раз он создал без малого шедевр. Двадцатисемилетний парень без приличного профильного образования, переквалифицировавшийся в хореографы лишь потому, что сорвал спину еще до того, как добился в балете чего-то мало-мальски серьезного.

– Правильно, Дияра. Твое вранье откинуло меня по карьерной лестнице на годы назад. Поэтому, когда мне предложили место в этом театре, последнее, о чем я думал, – сложно ли тебе будет со мной работать. А потом даже обрадовался тому, сколько приятных моментов обещает мне это назначение. Приятных – для меня.

Новая улыбка вышла злой и многообещающей. Несмотря на то, что внутри все тревожно зазвенело, я покрепче вцепилась в ремень сумки, храбро вскинула голову и произнесла:

– Да, Кифер, я спрашивала именно об этом. Ты собираешься вышвырнуть меня из труппы?

Сердце тяжело и болезненно бухало в груди в ожидании ответа.

Против всех моих ожиданий Поль поднял руку и погладил меня по щеке большим пальцем. Я оторопело смотрела на него, не в силах вымолвить и слова. Это невинное, обманчиво ласковое касание прошлось обжигающими волнами по всему телу. Я дернулась назад, отступая и смеряя Поля недоверчивым взглядом.

– Ну что ты, Дияра, – промурлыкал он. – Ты уйдешь сама.

И я ему поверила.

***

День шел вообще не по привычному сценарию. Класс непозволительно затянулся, сольные и кордебалетные репетиции были отменены. Остались только сводные прогоны прошлых спектаклей.

В коротких перерывах, дарованных нам с барской руки хореографа, Эви поведала, что Кифер появился три дня назад. Внезапно. И начался ад. Все расписание полетело, преподаватели получили внеплановые выходные, а труппой занялся вплотную он сам.

Оказалось, все не просто так. Кифера позвали не просто поставить нам первый балет после пандемии. Его наняли привести труппу в удовлетворительное состояние. И не зря. Поль считался одним из самых жестких, но эффективных людей балетного мира. Не скажу, что мне довелось работать со многими, но он определенно отличался… редкой нетерпимостью к ошибкам. И не стеснялся высказываться очень жестко. Когда-то мне это нравилось. Когда-то я ловила каждое его слово, мечтая стать лучше. Для него.

Справедливости ради, твердая рука нашей труппе требовалась. Самоизоляция сильно потрепала театры. Дирекции было попросту не до нас. После разрешения вернуться к работе выяснилось, что подушки безопасности имеются у единиц, а значит, нужно срочно где-то брать деньги. В верхах, хватаясь за головы, спорили, как быть, забывая обо всем остальном. Время таяло, на дворе стоял июль, шли разговоры о том, что нас «откроют» к новому сезону. Мерхеев злился, так как конкретики в решениях вышестоящих не наблюдалось. Мы же, простые и голодные танцовщики, выясняли, как сильно потеряли в форме, прозябая в своих съемных московских квартирах на протяжении целых двух месяцев. И попутно так уматывались на любых, даже самых ублюдских подработках, что едва волочили ноги на репетициях. А что делать? Нужно было платить за аренду и не только. Недовольство росло пропорционально усталости и трансформировалось в оправдание собственной лени. Все стремительно разваливалось.

Свежая кровь явилась тем, что доктор прописал. Но как же меня подставлял тот факт, что выбор руководства пал на Кифера!

И то, что он изучал меня куда пристальнее, чем других ребят труппы, ничуть не помогало. Хотелось верить, что он таким образом пытался составить впечатление о моем уровне на основе более скудного объема информации. Вот только то, что он сказал мне за дверями зала, разбивало иллюзии вдребезги.

– Повторяем вчерашний кусок. Формируемся в группы по шесть человек, – негромко велел Кифер, отворачиваясь к зеркалу.

После новой сегодняшней связки мы были, мягко говоря, в мыле. И вместо того, чтобы выполнить приказ Кифера незамедлительно, кто-то тяжело оперся о колени, кто-то прислонился к стене. Мне пот натурально заливал глаза. Щипало нещадно, но сколько я ни терла запястьем лоб – ничего не выходило. Кифер со своим сверхэнергичным подходом к делу загонял нас до такой степени, что хотелось растянуться прямо на полу. Но, в отличие от остальных, я знала, что выказать сейчас усталость станет фатальной ошибкой.

– Он никого не критиковал, – шепнула мне Света, перестраиваясь. – Это и есть самое жуткое. Он просто смотрит и делает выводы. Не удивлюсь, если по окончании испытательного срока Кифер отдаст Мерхееву список на увольнение.

За все то время, что мы танцевали перед Кифером, в классе не прозвучало ни единого слова критики. Только счет, короткие указания, щелчки пальцев и бесконечные «еще раз». Сначала ребятами это воспринималось положительно, но потом начало всерьез пугать. Когда нет критики – все или совсем плохо, или отдано под твою собственную ответственность. А последнее ужасно нервирует.

В труппе не знали, что мы с Кифером были знакомы. Могли бы вспомнить, соотнести, сопоставить, но пока ничего подобного не случилось, я собиралась пользоваться их неведением. И потому ничего не ответила Светке. Хоть и понимала, что она верно оценила ситуацию. Увольнений, может, и не случилось бы. Но и шансов тем, кто себя не проявил сразу, Кифер более не давал.

Я же после бессонной ночи, наполненной стуком колес и фантомами прошлого, чувствовала себя прескверно. И слова Кифера о том, что он жаждет вышвырнуть меня из труппы, лишь усугубили состояние. От ожогов внимания этого мужчины мышцы деревенели. Было нечеловечески тяжело воевать со своим телом, заставляя его не только расслабиться, но еще двигаться определенным, неудобным образом. Однако потерять работу я не могла. Не сейчас, не при моих обстоятельствах, которые, в общем-то, за два прошедших года стали лишь хуже.

Дожидаясь своей очереди, я мрачно, исподлобья наблюдала за Полем. Пыталась найти в нем изменения последних лет, но их как не было. И в первый, и во второй раз он ворвался в мою жизнь тайфуном, разнося все на своем пути и пересобирая нужным ему образом. Жесткий, холодный, непримиримый.

– Ты, ты и ты, – указал Кифер на троих танцовщиков, а затем – на дверь.

Мы занервничали, переглянулись. Ушедшие ребята разнились не только по уровню, но и по отношению к делу. Непонимание того, по каким критериям Кифер оценивал нас, заставило напрячься каждого. Следующая шестерка отправилась на выход вся. Волнение теперь можно было резать ножом. Чтобы наверняка запомнить незнакомые движения, я пошла в числе последних, а потому уже знала, что большая часть труппы была отсеяна. В зале осталось всего шестнадцать человек.

Музыки не было – только счет. И Кифер всерьез охрип, но не пытался делать себе поблажек. И это лучше остального доказывало серьезность его отношения к происходящему. Он не умел жалеть. Ни себя, ни других. Нет прошлого, нет будущего, только работа.

И еще — желание выставить меня за порог театра.

Комбинация не была сложной, но я чувствовала на себе взгляд Кифера и его недовольство. Он никогда не был мной доволен в полной мере, но это вообще не утешало.

– Ты и ты, – избегая имен, опять кивнул Кифер двоим из нашей оставшейся пятерки.

Я опустила голову, скрывая облегчение от того факта, что не оказалась за дверями зала. Мне позарез нужна была работа, и Полю проще всего было бы вышвырнуть меня вон, но… он этого не сделал. Потому что хотел поиграться. И это одновременно внушало надежду и убивало пониманием его логики.

«Последнее, о чем я думал, – сложно ли тебе будет со мной работать. А потом даже обрадовался тому, сколько приятных моментов обещает мне это назначение. Приятных – для меня».

– Остальных я жду на просмотрах для будущей постановки. В этом году мы будем ставить «Мулен Руж».

На Кифера вытаращились все. Потому что заставлять актеров балета танцевать канкан весьма… прогрессивно.

– Огнева, остальных я имел удовольствие смотреть три дня, но так и не разобрался, на что годится звезда петербургских шоу. – Он сказал это и отвернулся к зеркалам, взявшись за бутылку воды.

Не обращая внимания на хихиканье и шепотки других, я лишь вздохнула. Я знала, что так будет. Знала, что он к чему-нибудь прицепится. Но все равно кинула на него взгляд исподлобья, до боли впиваясь пальцами в бедра.

– Что именно танцевать? – уточнила.

– Последнюю комбинацию еще раз.

Он медленно обернулся и застыл, привычно скрестив руки на груди. С трудом отлепив от него взгляд и предвкушая новый виток унижения, я начала двигаться.

– Нет, – тотчас остановил меня Кифер. – Я – считаю, ты – танцуешь.

И он начал считать. В моей голове начали медленно воскресать прежние занятия. Должно быть, сработал инстинкт самосохранения, подсказывая, где еще можно облажаться. Но обрадовалась я слишком рано.

– Голова еще не болит? – насмешливо спросил Поль. – Или ты из тех удивительных существ, которым дыхание ни к чему?

И я вспомнила главный завет Поля Кифера. Дыхание. Порой, разозлившись, он выдавал об этом пропитанные сексом метафоры. И хотя в танцевальной среде таковые являются скорее нормой, чем исключением, я поморщилась. По самодовольно дернувшемуся уголку губ Кифера я поняла, что у меня на лице было написано, о чем я подумала.

– Еще раз.

Я снова провела запястьем по лбу, стирая пот, и встала в начальную позицию. И тут, кажется, все, что копилось в Кифере за три прошедших дня наблюдения, плеснуло через край. На меня. Или это было намеренно – не знаю, но на таком контрасте впору было лечь и сдаться.

– Контролируй квадрат плеч и бедер. Руки мягче. Где амплитуда! Куда задираешь бедро? Это, по-твоему, арабеск? Толкайся на прыжке сильнее. Это что за умирающая муха? – Счет оказался забыт. – По-твоему, это похоже на фуэте? Быстрее. Еще быстрее! Я что, сказал прекратить фуэте и продолжить комбинацию? Фуэте. Повторяй.

Пот заливал глаза, заставляя моргать и терять точку ориентира. Но хуже всего, что вскоре вместо зазора между зеркалами, на котором я оставляла взгляд во время поворотов, появилась фигура Кифера. Теперь мне приходилось смотреть на Поля. Будто и без того его было мало. Фокус сбился. Попытки на ходу найти новый репер в обход Кифера тотчас привели к головокружению. Осознав, что выбора нет, я вынуждена была снова и снова возвращаться к его лицу.

– Теряешь скорость. Где энергия? Еще!

Контролировать себя больше не осталось возможности. И, сорвавшись с пируэта, я бросилась к мусорному ведру у входа, чтобы опорожнить желудок. Буквально повисла на нем, сидя рядом на коленях. И тогда мне стало по-настоящему страшно. Кифер совершенно точно понимал, что делает. Подначивал всеми способами, заставляя держаться до последнего момента. Чтобы унизить.

Услышав его шаги за спиной, я прикрыла рот тыльной стороной ладони, хотя, вообще-то, думать в такой момент о вежливости было глупо. Поддернув брюки, он присел рядом, и я медленно перевела взгляд, уперевшись в презрительно искривившиеся губы.

– И вот это я видел в исполнении некогда без пяти минут примы? Я еще думал, что тебя засунули в кордебалет из соображений этики, а не техники. Много интересных случаев я видел, но такой откат – впервые.

С этими словами он поднялся и, стуча каблуками, ушел. А я механически опустила взгляд в мусорную корзину, заметила остатки своего завтрака и вздрогнула. Внезапно в действиях Поля мне померещился совсем иной смысл.

= 2 =

41 – 01.2018

Я влюбилась в Поля Кифера бездумно, бесповоротно и молниеносно. И так, что это увидели буквально все.

Вот я стояла на сцене одна под светом софитов, едва закончив адажио, как вдруг музыка смолкла, и вместе со стуком каблуков мужских туфель в мою жизнь вошел он. Директор нашего театра вроде бы хвалил меня, но я ничего этого не видела и не слышала.

Балет – вид искусства, где красота приравнена к абсолюту. Мы помешаны на ней, начиная с балетных школ, где девочек отбирают по строго определенным параметрам, в числе которых не только танец и предрасположенность к нему. Еще рост, вес, длина шеи, форма лица… Через какое-то время эти параметры завладевают сознанием настолько, что ты начинаешь оценивать окружающих тебя людей именно по таким критериям.

Так вот, я с уверенностью говорю, что вслед за директором театра на сцену ступил самый красивый мужчина из всех, кого я видела. Это было прямое попадание, один прицельный выстрел. Если бы я встретила другого черноволосого черноглазого смуглого мужчину с аккуратной бородой, я бы, пожалуй, без запинки ответила, что он не в моем вкусе. Потому что, вообще-то, таких множество. И ни один из них не производил на меня впечатления. До Поля Кифера я вообще не понимала, кто в моем вкусе. И, если честно, спустя два с половиной года он все еще оставался единственным мужчиной, сумевшим меня взволновать.

Мы стояли с ним на сцене, сцепившись взглядами, и… что-то происходило. Я не понимала, что это такое. Для этого мне не хватало опыта, но не могла не чувствовать. И не мечтать, чтобы все остальные исчезли, и я смогла с ним заговорить не как того требовали условности. А с той искренностью, к которой располагала сцена и свет прожекторов, очерчивавший две наши фигуры.

Кто ты? И кем станешь для меня?

Словно почувствовав что-то неладное, директор театра, Максим Андреевич Беспалов, обернулся к своему спутнику, но, не найдя на лице Кифера восторга, ответного моему, немного успокоился. И я тоже попыталась взять себя в руки и поблагодарить мужчину за теплые слова в адрес моего танца. Но взгляд так и соскальзывал на незнакомца.

– Дияра Огнева, наша маленькая звездочка, – представил меня тем временем Беспалов. Я выдавила улыбку. – Поль Кифер, ваш новый хореограф. В этом сезоне он будет ставить «Эсмеральду». И если этот человек не отдаст тебе главную партию – можешь смело мне на него жаловаться, – пошутил Максим Адреевич, хотя шутка была ужасная. И вообще выставляла меня не с лучшей стороны. Будто мне лет пятнадцать, а то и меньше. Или будто у нас есть какие-то взаимоотношения… Я перевела взгляд на Кифера, пытаясь понять, какое впечатление произвели на него слова директора театра. Но его бесстрастный вид не пропускал настоящего отношения.

– Очень приятно познакомиться, – постаралась я улыбнуться как можно более непринужденно.

Мысленно взмолилась: скажи хоть что-то. Я хочу узнать, какой у тебя голос. Однако Кифер просто кивнул, из-за чего я задумалась, понимает ли он вообще русский язык. Впрочем, он тоже изучал меня. Я это чувствовала на уровне интуиции. Той самой, женской, о которой я до этого дня еще не подозревала.

К восемнадцати годам во мне успел сформироваться забавный раскол. Я родилась и выросла в Казани, до тринадцати лет, несмотря на принадлежность к последователям Терпсихоры, воспитывалась в мусульманских реалиях. А потом переехала в Петербург, где нравы были совсем иными, сексуальные метафоры звучали сплошь и рядом, а балетмейстер и другие мужчины иной раз заходили в женскую раздевалку, как к себе домой. И в моем теле, все еще принадлежавшем девочке, уже росла и крепла женщина. Но до встречи с Полем Кифером она как будто спала.

– Ну, продолжайте, – сухо улыбнулся Беспалов, подозрительно глянув на меня, вновь прилипшую взглядом к Киферу.

Я кивнула, поблагодарила его еще раз и попыталась сосредоточиться на продолжении репетиции. Но я знала, что он остался где-то за кулисами. Его взгляд жег меня. Огонь, закованный в броню его ледяного самообладания.

И я им загорелась. Думала ли я, что в итоге сгорю?

45 – 07.2020

Я наклонилась к крану, прополоскала рот и с чувством сплюнула. Несколько раз. Казалось, таким образом я пыталась исторгнуть из себя остатки унизительного просмотра и воспоминаний о Поле Кифере. Чтоб ему в Петербург вернуться и смыться дождем в Финский залив. Москва – моя! Ну почему было не оставить меня тут в покое, в кордебалете, с моими кровными сорока тысячами зарплаты?! Серьезно, у меня ведь ничего кроме этого не осталось. Неужто так необходимо растоптать последнее?

– Что это вообще было?! С чего в Кифера как сам бес вселился? – воскликнула шумная Эви, влетая в туалет сразу следом за мной.

Я поморщилась. Энтузиазм подруги неожиданно ударил по нервам вместе с пониманием: рано или поздно вскроется, что это он мой мужчина-катастрофа. Эви со Светкой были в курсе части моих проблем – жить под одной крышей и все скрывать не выйдет, – но имен я не называла.

– Кажется, нынче я в «любимчиках», – попыталась я отделаться шуткой.

– Это уж точно. Что он сказал тебе, когда подсел рядом?

Подруга плюхнулась пятой точкой на соседнюю со мной раковину. Не то чтобы среднестатистическая балерина могла ее обрушить, но я все же покосилась на ни в чем не повинный очень даже нужный предмет обихода.

– Сказал, что мое место в кордебалете, – ответила я полуправдой.

– И сразу после этого отобрал в солистки? – недоверчиво прищурилась подруга.

О да, когда Кифер после моих феерических пируэтов вокруг мусорной корзины объявил, что я прохожу на следующий этап мучений, вся труппа вытаращилась на меня, как на чудо чудное.

Но, в отличие от них, я точно знала, почему он меня отобрал. Потому что над танцовщиками кордебалета всласть не поиздеваешься. Что он сделает? Применит абсолютный ад и заставит менять стоять на одной ноге в арабеске на две минуты дольше, чем других? Чтобы та окончательно отвалилась прямо посреди спектакля? Интересно было бы посмотреть, как именно он будет выкручиваться, создавая такие рисунки. Зато на сольную репетицию можно запросто заявиться вместо педагога, чтобы несколько часов кряду делать с учеником что угодно, угрожая увольнением и не позволяя и пикнуть. Хоть заставлять крутить фуэте с шэне всю репетицию напролет!

Но делиться соображениями я, по понятным причинам, не спешила.

– Остальных он смотрел три дня! – ревниво продолжила Эви, не дождавшись моей реакции.

Пришлось напомнить себе, что она правда не понимала, что давит на больную мозоль. Так-то я своих соседок обожала, несмотря на тот факт, что обе они были завидными поросятами местами с любовью к пьяным вечеринкам, неуместной откровенности или занудным нравоучениям. Здоровые девчонки, с которыми не соскучишься. Они своими чудачествами немало разбавляли мою «серую и поломанную жизнь».

– Хочешь, чтобы тебя так посмотрели, чтобы ты выблевала завтрак в мусорное ведро на глазах у всей труппы? Ты хоть представляешь, сколько теперь это будут обсуждать и хихикать по углам?

Я раздраженно сорвала сразу три бумажных полотенца, вытерла рот и руки и прицельно швырнула бумажный комок в мусорное ведро. Уставилась на себя в зеркало и с досадой выдохнула.

– Зато теперь ты вроде как солистка. Если для этого надо всего лишь поблевать – просто покажи мне куда! Я готова тошнить, пока примой не стану.

Я расхохоталась, не сдержавшись. Эви в некотором роде неподражаема.

– Кончай расстраиваться, – игриво толкнула она меня плечом, абсолютно довольная тем, что сумела рассмешить.

Я не шибко распространялась о своем прошлом. О том, что получила первое соло в семнадцать, а ведущую партию – в восемнадцать. О том, что раньше умела заставить человека завороженно замереть на месте всего парой движений. О том, что, видимо, потеряла эту способность вместе с Полем Кифером и укатилась в кордебалет начинать все с нуля.

«Много интересных случаев я видел, но такой откат – впервые».

Было ли мне больно осознавать, что Поль прав? Конечно! В день, когда я увидела имя Алены Лебковской в числе прима-балерин, я разрыдалась в голос и позвонила своему психотерапевту. Ведь не будь я дурой, это могла бы быть я. Это должна была быть я. Но доктор Нестеров вправил мне мозги всего парой фраз: я жива, я здорова, у меня много лет на то, чтобы вернуться на вершину, и в один прекрасный день появятся дети.

Через несколько часов слезы высохли, и я вернулась к своей рутине. Старалась больше об этом не думать. Просто двигаться вперед и быть открытой для нового. Однажды я уже взвалила на себя ответственность, которую не вывезла. Не справилась. Бывает. Я не была готова к тем возможностям, которые мне предоставила жизнь. И дорого за это поплатилась.

– Считаешь, это он меня незаслуженно? – спросила моими губами гордость.

– Не знаю, но ты была очень неплоха. До фуэте, конечно. Там что-то явно пошло не так, – хихикнула подруга легкомысленно.

Знала я, что пошло не так. Кифер понимал, что я не захочу на него смотреть, и намеренно встал, закрывая мне фокусную точку.

Очень сложно оценить себя честно и объективно, не взглянув со стороны. А вот не верить Эви причин не было. Если она говорит, что я была неплоха, значит, так и есть. Эта девушка относилась к числу не просто честных, а мелющих все, что на языке. Признаться, я любила ее больше Светки. Или любила бы больше, не разгуливай по нашей квартире из-за Эви полуголые мужики, без конца претендующие на ванную комнату.

Выходит, Кифер сказал мне про кордебалет, чтобы посильнее уязвить. Забавно, но мне от этой мысли стало чуть легче. С ненавистью Поля мне справиться все же проще, чем с пониманием, что я потеряла свою эмоциональность.

Целых полтора сезона с тех пор, как я сумела устроиться в труппу Рената Мерхеева, меня не замечали и не выделяли. В смысле совсем. Я понимала, что это такое наказание за Питер и сорванную постановку. Понимала, что мне нужно быть благодарной за то, что я вообще осталась в балете. Но… если честно, знай я, что в итоге окажусь навечно «у воды» [последний ряд кордебалета], я бы сменила род деятельности еще в пятнадцать. Кто-то скажет: «Ах, как можно?! Балет либо любишь, либо нет. Все есть жертва во имя искусства». Я почти дошла до понимания, что люблю балет не настолько, чтобы, ни на что не претендуя, годами жить в современном аналоге общежития, отправляя матери каждую свободную копейку и не видя в этом просвета. Но я умею только танцевать. Уж было подумала, что не врет кинематограф. Такими темпами и впрямь до стриптиза дойдешь.

И тут Кифер – снова Кифер, – назначивший меня солисткой, что бы за этим ни стояло. Что принесут эти изменения? Боль? Унижение? Или шанс? Ведь Поль – человек перекати-поле, который уйдет дальше, меняя труппы, театры и страны, ступеньку за ступенькой преодолевая свой путь к вершине мира. Так пощадит ли он меня? Перешагнет или растопчет?

***

Встретиться с психотерапевтом вне очереди всегда было проблемой. Но стоило мне назвать причину, по которой потребовался экстренный совет, как Нестеров согласился задержаться. Этого доктора мне посоветовали еще в петербургской клинике, и я не стала сопротивляться. Посещениями я его не баловала, старалась справляться собственными силами. А то, что до него нужно было добираться от моего дома порядка полутора часов и час от театра, являлось дополнительным стимулом держаться.

В тот день мы сумели встретиться только в десять вечера, после моей репетиции. И едва переступив порог знакомого полутемного кабинета, я уже испытала странное чувство умиротворения. Этот человек – единственный, с кем я говорила о случившемся. Ни друзья, ни родители, ни брат, ни даже Ренат Мерхеев – никто не слышал мою историю целиком. Только психотерапевты. Первый – из клиники, вынужденно, второй – здесь, в Москве.

– Дияра, – встретил меня доктор Нестеров, вставая из-за стола и одним жестом приглашая переместиться в кресло. Когда он подошел ближе, я в очередной раз поразилась тому, что мы одного роста. – Как твои дела?

– Не знаю. Но перспективы точно не очень, – призналась я, сама не понимая, как объяснить состояние тревоги, которое поселилось внутри после первого же взгляда на человека, которого я некогда до беспамятства любила.

– Ты сказала, что ваш новый хореограф – тот самый мужчина из Петербурга. Поль Кифер. Ты не знала заранее о том, что он приедет?

Я отрицательно качнула головой, снова мысленно переживая момент, когда только услышала его голос. Говорить о Поле мне не хотелось. Но я не могла позволить себе спрятать голову в песок, иначе рисковала уйти туда целиком.

– Почему он приехал? – поинтересовался Нестеров, дождавшись, когда я сяду в кресло напротив.

– Антикризисная политика театра. Говорят, его вызвали, чтобы вернуть нам форму. Ну, кроме того, что он собирается ставить спектакль, – пожала я плечами.

– Задам вопрос по-другому: почему он согласился на это место? – поправился мужчина.

– Мне это неизвестно. Намекаете, что он это сделал из-за меня?

– Ну, судя по тому, что ты рассказывала о нем и что я читал сам, это предложение работы было у него единственным едва ли. Твое присутствие в труппе могло сыграть роль.

Едва представив, как Кифер штудирует списки танцовщиков кордебалета в поисках фамилии «Огнева», я улыбнулась. Нет, ну смешно, право слово. Два года назад он был решительно настроен вышвырнуть меня из своей жизни. Вышвырнул. Затем вспомнил, что я такая существую, выбрал наш театр, переехал в Москву… чтобы что? Отфутболить еще дальше? И так будет продолжаться, пока он не допинает меня до самой Казани?

– Да нет, это было бы слишком. Но он искренне хочет, чтобы я ушла. Мы немного поговорили, и он прямо заявил об этом.

Нестеров задумчиво постучал пальцем по своему подбородку.

– А тебе не кажется это странным, Дияра? – поинтересовался он. – Прошло два года. Если он затаил обиду, но решил расквитаться только после того, как ему предложили место, походя, то это поступок инфанта, а не зрелого человека. В чем смысл? Он тебя не любил, а ты – да. И разрыв случился по его инициативе. Не он – обиженная сторона. Но даже если предположить, что ты права, взваливая всю вину на свои хрупкие плечи из-за неудачи на премьере, то неужто ты не расплатилась по счету? Ты провела на реабилитации два месяца, потеряла работу, переехала, еле нашла место и сидишь на копеечном окладе танцовщицы кордебалета без перспектив, пожиная плоды своего поступка. Так не отомщен ли он? Особенно если ты уверена, что единственная причина, по которой он был с тобой – попытки контролировать состояние «главной партии». В которых, к слову, он провалился с треском.

– Вряд ли он провалился бы, будь я с ним честна, – пожала я плечами.

– Действительно странно, что человек с нервным расстройством, готовый пожертвовать здоровьем и даже жизнью ради навязчивой идеи, врал. Вспомни, как тяжело тебе было вернуться к адекватному пониманию себя. Пациенту с таким сложным диагнозом нужна квалифицированная медицинская помощь. А уж никак не новый бойфренд. Если он этого не осознавал – это все равно не твоя ответственность.

Нестеров, конечно, был прав, но что толку винить Кифера? Он пошел на поводу у меня, директора театра и целой толпы людей, которые упорно отрицали серьезность проблемы. Потому что много раз все это видели. Просто… просто у меня оказался более запущенный случай, чем у других. Или первый, который аукнулся таким резонансом.

Сейчас-то я понимаю, какая это дикость, ненормальность, безумие если угодно. Но тогда… мне правда казалось, что я как все, что справлюсь, что удержусь на этой грани…

– Возможно, но сейчас это вторично. Он хочет лишить меня будущего, потому что из-за меня питерский театр был вынужден снять воистину потрясающую постановку, – пожала я плечами.

– Его выгнали из театра после этого?

– Н-нет.

– Закрыли перед ним другие двери?

– Нет.

– Тогда почему ты считаешь ваши ситуации равнозначными? Если он выкинет тебя из труппы Мерхеева, ты потеряешь карьеру вовсе. Ты понимаешь, что на тебя, девушку со сложным диагнозом, толпа взрослых, умных людей свалила всю ответственность за череду неудачных решений, принятых вовсе даже не тобой? Им следовало отправить тебя на лечение, а не назначать на главную партию, усиливая давление и усугубляя проблему.

– Но разве так не всегда бывает? – усмехнулась я горько. – Виноват тот, кто заболел.

– Да, к сожалению, реалии таковы, Дияра, и с этим бесполезно спорить. Но сейчас я хочу понять другое: почему ты до сих пор, все прекрасно понимая, веришь этим людям?

– Потому что… занять точку зрения большинства и принять поставленные условия проще, чем рвать, метать и всех ненавидеть. Я устала ненавидеть.

Я понимала, что звучит это ужасно. И что восхищаются борцами, но с некоторых пор идти поперек я опасалась. Не потому, что меня из-за этого здорово потрепало. Нет: я боялась возвращения болезни. И ужасного, тягостного чувства покинутости всеми, которое стало неизменным ее спутником. Я однажды слышала разговор медперсонала в клинике: она совершенно одна, ей почти никто не звонит, мало шансов, что она выкарабкается. Я здесь. Но не уверена, что сумела бы повторить этот подвиг снова. Вот что страшно.

Была причина, по которой мне часто повторяли: «Твой единственный враг, Дияра, – ты сама». Я так хотела добиться любви людей, которые того не заслуживали, что чуть саму себя не погубила. И это вовсе не в переносном смысле. Я выбрала жизнь. Пусть даже это бесславная, бесперспективная жизнь танцовщицы кордебалета.

– Какая… продуманная позиция. Тогда позволь хотя бы понять, кого именно ты ненавидела? Поля Кифера? – неожиданно сочувственно спросил Нестеров.

– Нет. Поля я ненавидеть так и не научилась.

– Но почему? Это было бы здоровой защитной реакцией на произошедшее. Ты любила этого человека, он тобой воспользовался, предал тебя, оставил в тот момент, когда был нужнее всего. И сейчас, если ты права, он хочет лишить последнего источника дохода тебя и твою семью. Просто потому, что ты притормозила его стремительно набирающую обороты карьеру. Это повод не просто ненавидеть, это повод вцепиться в глотку и разорвать на части, защищая свое. Или хотя бы выгрызть кусок послаще.

– Я все еще верю, что существуют случаи, когда можно и нужно оставить человека. В чем его винить? Мы не были помолвлены или женаты, мы даже встречались всего ничего. Поль действительно хорошо ко мне относился. Единственный искренне пытался мне помочь, хоть и неумело. Как после такого ненавидеть? А я его подставила. Если бы не я, он сейчас был бы одним из самых востребованных хореографов Европы. Ах, видели бы вы, какой была его «Эсмеральда»!

Нестеров некоторое время сидел и просто барабанил пальцами по подлокотнику своего кресла, хмуря брови. Ему явно не нравились мои рассуждения.

– Прости, Дияра, но ты мне сейчас описываешь человека, который был к тебе добр, но возненавидел, стоило тебе порушить его блистательные планы. Вышвырнул, как мусор, зарубил карьеру, а теперь вернулся, чтобы добить. Все характеризует Поля Кифера не как жестокого и безмерно эгоистичного и недалекого карьериста. А это едва ли возможно, учитывая, что он сделал карьеру, конкурируя с развитыми, высокоинтеллектуальными людьми. А сейчас он твой противник. Не следует его недооценивать.

– К чему вы ведете?

– К тому, что до этого дня у меня не было причин сомневаться в твоей оценке ваших прошлых взаимоотношений, но сегодня они появились.

– Потому что он переехал в Москву?

– Именно.

– Хорошо, допустим, я необъективна. Но разве не будет проще сменить труппу или…

– Дияра, без ложной скромности, ты одна из самых поразительных моих пациенток. Тебе кажется, что это мелочи, но после выхода из клиники ты приняла череду очень правильных, взвешенных решений и наладила свою жизнь. Тебе больше не надо бежать и начинать с нуля – так полного выздоровления не добиться. Ты устроилась на стабильную работу, исправила отношение к ситуации в твоей семье, нашла друзей, научилась контролировать психические процессы без внешних стимулов… У тебя остался один незакрытый вопрос: отношения с противоположным полом. Ты даже не пыталась начать с кем-то встречаться. Ты глубоко разочарована и не видишь их ценности. Началось с отца, продолжилось с Кифером. Но это очень хорошо, что он вернулся. Именно новая встреча с ним может прояснить для тебя некоторые моменты, из-за которых твоя версия прежних событий рушится, как карточный домик. Тебе нужно разобраться, что было не так, и научиться избегать этого в будущем.

– Разве моя ложь не есть ответ? – сухо спросила я.

– До встречи с Полем ты держалась. Но как только начала танцевать под его руководством и встречаться с ним, твое состояние резко ухудшилось. Болезнь тебя буквально поглотила. И это она вынудила тебя лгать. Ложь – это следствие, не причина.

Я нервно облизнула губы.

– Допустим, я попытаюсь разобраться, как вы сказали, но как мне продержаться рядом с ним? Я боюсь, что его негатив меня попросту раздавит.

– Я выпишу тебе рецепт на слабенький транквилизатор. Принимать будешь по необходимости. И обязательно держи меня в курсе дел. Два звонка в неделю минимум.

С этими словами Нестеров поднялся из кресла и направился к столу.

41 – 01.2018

Тем днем, прямо перед спектаклем, наш балетмейстер был сильно не в духе. А если совсем честно – орал на весь театр. Человеком он был эмоциональным, но все-таки есть вещи, которые нам, простым танцовщикам, слышать не стоит. А тут, пожалуй, не услышишь только в вакуумных наушниках.

– Беспалов окончательно слетел с катушек. Пригласил этого лягушатника в театр фактически на мое место! И на мою репетицию! Посмел ее прервать! Знаешь, сколько ему лет? – орал Шадрин так, что слышали даже мы в гримерке, готовясь к спектаклю.

Девчонки хихикали, но накладные ресницы клеили, не промахиваясь.

– Двадцать семь. Он всего пять лет в профессии. А уже весь из себя признанная звезда. При этом направо и налево трахается с балеринами, не скрываясь! А Беспалову плевать. Ему плевать! Ох, о чем я говорю? Он и сам с удовольствием раскладывает их у себя в кабинете…

Из моих рук выпала тушь и покатилась по столу. К счастью, это было почти невозможно заметить в суматохе и совсем невозможно понять, что именно выбило меня из колеи. Но как же неприятно было слышать о том, что Кифер не брезгует развлекаться с танцовщицами! Про нравы Беспалова я знала, но мне совсем не хотелось равнять Поля с ним.

О том, что грядет новое назначение, мы были предупреждены. Я прочла биографию Кифера заранее, снимки смотрела. Оттого еще меньше понимала, с какой стати человек, не впечатливший по фото, сокрушил меня одним взглядом вживую.

Поль родился на юге Франции, но поступил в школу балета в Париже. Когда его педагог запланировал вернуться в Россию, Поль уехал с ним, в Петербург. Спустя пять лет он получил травму спины и вердикт врачей о невозможности продолжать танцевальную карьеру. Ему повезло: ему подкинули местечко помощника постановщика балета… и тут что-то пошло не так. Помощник оказался дерзким, энергичным и импульсивным, с собственным и очень отчетливым видением. А у небольшой труппы, для которой они работали, не было избытка свободных средств. И кто-то предложил убрать именитого хореографа, ведь «мальчишка ловкий, задумку он уже знает, а технику вычистить умельцы найдутся». Кифер поработал над начальной идей, что-то дополнил, что-то видоизменил на свой вкус… и тут – выстрелило. Злые языки повторяли, что все заслуга прежнего мастера, но более хитрые и менее консервативные люди предпочли присмотреться к юному дарованию. Второй балет тоже собрал много положительных отзывов. Киферу везло нещадно. Одни с пеной у рта доказывали, что такого просто не может быть, другие тонко улыбались, поддакивая, а затем приглашали Кифера снова и снова… Таким образом, известность Поля росла, противоречивые слухи вызывали ажиотаж, делая отличную рекламу. И поскольку скромностью Поль не отличался, довольно быстро запрашиваемые им гонорары начали вызывать у директоров театров слезы вовсе не умиления.

Человек-скандал, человек-прорыв. В мире, где все привыкли, что совершенство достигается путем долгих, нечеловеческих усилий, его история производила неизгладимое впечатление кажущейся легкостью. Вот только на самом деле он впахивал как лошадь, требуя того же от других. Он мог стерпеть отсутствие таланта, но только не лень.

– Сейчас мы узнаем мно-ого интересного, – весело протянула Алена, врываясь в мои мысли.

Кстати, именно она принесла нам новости о смене хореографа.

– А роли за секс раздает? – живо подключились другие девочки.

– Мужикам вроде Кифера, – хмыкнула Аленка, подкручивая реснички, – спектаклей не хватит, чтобы осчастливить всех жаждущих попасть в его постель.

Не знаю, отчего я разозлилась на девчонок из-за этого разговора. Они обсуждали Поля как предмет, средство для достижения цели. Я, не скрывая неприязни, уставилась на Алену сквозь зеркало. Она это заметила… и замолчала, как будто даже смутившись.

Каково же было мое разочарование, когда после спектакля, отыскивая свободный уголок для звонка маме, я наткнулась на них с Кифером. Они стояли очень близко, лицом к лицу, подперев плечами стену. Она кокетничала так откровенно, что мне стало неловко, а он ей улыбался. И что-то в их манерах навело меня на мысль, что они были знакомы до появления Поля Кифера в нашем театре.

Это был удар. Серьезно? После всего, что она о нем говорила в гримерной, он с ней? В голове мелькнула и исчезла высокопарная мысль начинающего пораженца: ну, если ему ок, то и пусть. Значит, большего не заслуживает. Так я подумала – и усмехнулась сама себе. А внутренний голос ехидно поинтересовался: а большее у нас, значит, ты, Дияра? Серьезно?

Ну, в чем-то да. Когда я только пришла в театр, все ждали, что Алена станет новой примой. Однако, уж не знаю как именно, партия Авроры в первом составе досталась мне. Несмотря на то, что Лебковская танцевала дольше и превосходила меня технически. Я ворвалась в эту бесконечную, жестокую очередь и оттеснила ее. Более эмоциональная, более грациозная, более музыкальная. Я выигрывала у Алены тем, что умела задерживать на себе взгляд зрителей. Так мне, во всяком случае, говорили.

Но какая Киферу разница?

Он ведь «при этом направо и налево трахается с балеринами, не скрываясь».

Танец для сцены, а не для постели. Там важно другое. Тогда я еще не знала, что именно.

Лебковская всегда была самой красивой из наших девочек. Она вообще вызывала у меня стойкие приступы чувства собственной неполноценности. Худенькая, как щепка, высокая, изящная. Ее отец был богат и накоротке с дирекцией нашего театра. И он очень сильно любил свою звездную дочурку.

Короче, Аленка была хороша всем. Но в свои милые, наивные восемнадцать я считала, что необычные люди должны тянуться к необычным. Ведь Кифер… он не мог быть обычным! Обычные люди не манили магнитом окружающих, не вызывали повсеместных пересудов, не делали головокружительную карьеру на одном упрямстве.

А Алена – это светлые волосы, модельный рост, балетная фигура, поставленный танец, неплохие данные, много друзей и выгодных знакомств, раскрученный «Инстаграм» и прочие атрибуты удачливого человека. Что в ней могло быть для Поля Кифера?

Так я думала, пока не увидела Лебковскую в его квартире в день, когда забирала вещи после клиники.

= 3 =

45 – 07.2020

Домой после посещения психотерапевта и четырех круглосуточных аптек в поисках лекарств я добралась глубоко за полночь. Вошла в прихожую, проверила вешалку при входе на предмет мужской одежды. Все на месте, все как всегда. Я тяжело вздохнула: если однажды Эви выйдет замуж, ее избранник станет самым счастливым мужчиной на планете. Балерина-нимфоманка в личном пользовании. Уверена, многие продали бы за такое одно яйцо. Думаю, то, которое висит выше, чтобы оставшееся казалось более внушительным. Вы ведь знаете, что у мужчин они не бывают на одной высоте? А я вот знаю.

Спасибо, Эви. Не пойму, как я жила без этой информации целых девятнадцать лет до встречи с тобой.

Короче, первое, что я сделала, въехав в эту квартиру, – отодвинула диван подальше от стенки, разделяющей комнаты. Второе – научилась проверять содержимое вешалки при входе. Третье – даже если там вещей не обнаружилось, все равно никогда не появляться в коридоре неодетой. Случалось, что особо страстные ухажеры направлялись в комнату соседки, не задерживаясь в коридоре, и раздевались, соответственно, там. В общем, я была не понаслышке знакома с трудностями проживания в общежитии, арендная плата за которое составляла примерно треть моей зарплаты.

По пути в нашу со Светой комнату я заглянула в кухню. За льдом. Пизанская башня из посуды посмотрела на меня с немым укором. Как же здорово, когда в жизни все предсказуемо! Не думала же я всерьез, что в девчонках в кои-то веки проснется совесть и они помоют посуду? В этом вечном противостоянии «у кого первого сдадут нервы» я проигрывала в ста процентах случаев. Ведь то, что с нервами хуже всех у меня, отражено даже в моей медкарте. И еще утром я бы поморщилась и навела порядок, забив на гордость, но теперь вот обиделась.

У меня случилась поездка в Питер, ночной переезд, Кифер, сложнейшая унизительная репетиция и визит к психотерапевту. Я понимала, что единственный человек, заинтересованный в моем благополучии, – я сама, но в данный момент мне очень нужно было на кого-то злиться от бессилия. А девчонки подставились.

В дверном проеме комнаты я появилась, угрюмо глядя на Свету. Она чинно пришивала ленты к пуантам, не спеша радовать меня бездельем. Атласные туфельки несомненно важнее немытой посуды, а на усадку можно запросто потратить добрых два часа. Даже не придерешься.

И Эви, судя по звукам из соседней комнаты, была очень занята. Вышло бы странно, попроси она разгоряченного ухажера подождать, пока она помоет посуду.

Злость, еще недавно готовая пролиться на двух бездельниц, осела внутри, трансформируясь в глухое бессилие.

– Как прошло в Питере? – бездумно спросила Света, явно не заметившая моего состояния.

– Нормально, – ответила я.

Больше всего мне хотелось воткнуть в уши наушники и отрешиться от реальности. Желательно, остаться наедине с собой и вообще ни о чем не думать, в том числе о словах психотерапевта. Но они как медленный яд впитывались в кожу, заковывая меня в токсичный кокон и парализуя бездействием. А еще подкидывая сцену за сценой из прошлого.

Нестеров говорил, что я неверно истолковала наше с Полем прошлое и процесс исцеления из-за этого застопорился. Но что, что там было неверно истолковывать? История-то простая. Глупенькая девочка откусила больше, чем сумела проглотить. Влюбилась в хореографа, сумела добиться его внимания. Он ей уступил, написал под нее партию, пытался всеми силами контролировать ее болезнь. Не сумел. Девочка ему все испортила. Он выставил ее из своей жизни и сделал звездой ту, что была под номером два. Ведь после моего ухода он остался в театре. И писал другие балеты, где танцевала в том числе Лебковская. Очень поучительно. Берите на вооружение.

От воспоминаний о том, как мы воевали с Аленой не только за партию, но и внимание хореографа, к щекам бросилась кровь. Я дико к ней ревновала. К девушке, которая была по уровню, возрасту и классу куда ближе к Полю Киферу, нежели я. Как же все вышло глупо! Мне следовало отступиться и, осенив себя святым знамением, бежать при первых же признаках жестокости Поля Кифера. Я ведь знала, что он совсем не мягкий и не безобидный. Я обманула не только его, но и себя.

– Нормально – и все? – вторглась в мои мысли Света.

– Слабо организованная толпа приехавших капризных знаменитостей, скомканные съемки и все в масках. А так – сцена и сцена, надо просто станцевать с открывающим рот под фонограмму накрашенным мужиком в парике.

Света закрыла дверь, хмыкнув:

– Ты на вид такой ангел, Дийка, а потом как рот откроешь… Кстати, как тебе наш новый хореограф?

– Кстати? – немного напряглась я. Хоть убей, не видела в ее словах никакой связи с Кифером. Разве что… Да нет, не могла она знать. Иначе начала бы расспросы не с гастролей. И не продолжила бы меланхолично «усаживать» пуанты.

– Он тоже меняется, как только рот открывает. Кажется, что красавчик, но ему достаточно начать считать, чтобы по жилам вместо крови лед побежал.

Вот это характеристика! Да какая точная! И почему у меня два года назад было так мало мозгов, чтобы не заметить за Кифером эту маленькую, очаровательную особенность? Что он говнюк, способный без зазрения совести заставить танцовщицу стошнить, чтобы проверить, ела ли она сегодня. Или бросить на реабилитации в полном одиночестве. О нет, мне понадобилось сначала потонуть в нем, заполучить с его помощью дополнительную порцию проблем и выгребать на поверхность в гордом одиночестве. И то не хватило! Иначе почему я до сих пор дергалась в его присутствии?

– Ясно, – уронила я и попыталась отмолчаться.

– Что ясно? – наконец обратила на меня внимание подруга.

– Что я сейчас пойду мыть посуду, лишь бы не говорить о Кифере. Думаешь, мне его сегодня не хватило?

– Слушай, извини, но у меня опять сломалась стелька. Пуанты просто горят, а то я бы вымыла. И по поводу Кифера не грузись ты. Явно же просто накопилось после того, как он три дня молча нас смотрел. Поначалу ребята не въехали в эту тему и танцевали абы как, только потом дошло, что за халтуру отдрючат по полной, – отмахнулась Света. – Уверена, завтра грядет такое, что все еще завидовать тебе будут.

Неожиданная поддержка заставила меня удивленно моргнуть. О том, что кто-то может так интерпретировать нашу стычку, я бы даже не подумала. А ведь Света всегда отличалась рассудительностью.

– Спасибо, – тихо проговорила я. Обида ушла, как не было.

– Да чего уж, – буркнула соседка, явно уже предвкушая грандиозную выволочку.

Прежде чем выйти в коридор вновь, я натянула на себя сорочку и халат и блаженно воткнула в уши оба наушника. Не спешила в надежде, что Света уснет и я спокойно, без лишних разговоров последую ее примеру. Выспаться даже не надеялась. Глупо было думать, что после встречи с Полем Кифером я легко и спокойно усну. Не знаю, остались ли к нему у меня какие-то чувства, но рядом с ним я чувствовала себя как на пороховой бочке. И едва ли только потому, что он как хореограф последней готовой меня принять труппы имел надо мной почти безграничную власть.

Орудуя губкой, я мурлыкала себе под нос что-то наиболее позитивное из своего плейлиста, надеясь поймать настроение. Чуть пританцовывала, планировала завтрак – короче, просто старалась не допустить грустных мыслей.

Когда вдруг моего плеча кто-то коснулся, я испытала что-то близкое к инфаркту. С глухим вскриком шарахнулась в сторону и уставилась огромными перепуганными глазами на незнакомого парня в одних только джинсах. Кстати, джинсах с не застегнутой пуговицей! Он, кажется, от моей реакции опешил не меньше. Осознав, что опасности нет, я медленно, дрожащей рукой остановила воспроизведение и сняла наушники.

– Простите, пожалуйста, я не хотел вас напугать! – пробормотал либо кавалер Эви, либо грабитель-эксгибиционист. Я все же за первый вариант.

– Мусорное ведро под мойкой, стаканы в сушилке, питьевая вода в графине, чистые полотенца в комоде справа от двери ванной, – продекламировала я.

– Что, все так очевидно? – еще больше опешил парень.

Я улыбнулась, виновато пожав плечами. Еще как очевидно! За полтора года жизни под одной крышей с Эви я и не такое повидала. Искреннее спасибо Свете за то, что я понятия не имела, как и где сексом занималась она!

Парень скользнул по мне очень оценивающим взглядом и неожиданно завис, ничего не говоря. Недавняя моя улыбка тут же увяла, вырез декольте захотелось подтянуть повыше.

– Третьей не присоединяюсь, – решила я внести ясность и в этом вопросе тоже.

– Извините, просто… – Он сделал какой-то странный жест. – Что, и такое было? – грустно уточнил он.

Если бы такое было всего раз. Про себя я, однако, отметила, что он, видимо, не так уж и плох. А еще симпатичный. Несмотря на явное свободомыслие, Эви спала только с красавчиками. И, по-моему, в этом была ее главная проблема. Красавчикам и танцовщица балета не в диковинку. Вот будь парни постарше да пострашнее – из ее затеи толк бы вышел. Но… каждый раз соседку заносило не туда, и ночью стаканы и полотенца искали по нашей квартире такие вот…

– Я Глеб, – протянул он ладонь для пожатия.

Такие вот Глебы.

Скользнув по его руке взглядом, я чуть не дернулась. Воображение тотчас дорисовало, что эти ладони могли делать всего пару минут назад. Ох, сколько раз меня подначивали девчонки за это ханжество! Но не могла я иначе. К образу жизни Эви я кое-как приспособилась и научилась относиться философски. Но это совершенно точно не для меня. Отдаваясь Полю Киферу и только ему, я любила до самоотречения. В этом не было ни грязи, ни выбора. Я просто не могла иначе. А тут совсем другая картинка.

– Простите, – выдохнула я и, скрывая облегчение, многозначительно подняла мокрые от воды ладони. – Дияра.

– Дияра? Какое необычное имя.

Щелчок – и у меня в голове тотчас застучали совсем другие слова и другой голос.

– Дияра. Диляра.

– Персидское.

– «Всеобщая любимица». Неожиданно точная твоя характеристика.

– Откуда вам известно значение моего имени?

– На юге Франции непозволительно много переселенцев арабского происхождения.

Тряхнув головой, я в очередной раз волевым усилием изгнала из нее Кифера. Кифера, который продолжал меня мучить своей страстью спустя два года.

– По-моему, вас ждет Эви, – напомнила я Глебу.

– Да, конечно. Еще раз извините.

Но он не ушел, а потянулся за стаканом. Я вернулась к раковине, продолжая подозрительно коситься в сторону парня. Тот выпил воды, неловко передал мне стакан, дополнив и без того внушающую ужас гору посуды, улыбнулся и вышел в коридор. А я тяжело оперлась о раковину, закусив губу. Дело было не в Глебе. Дело было в Кифере, воспоминания о котором засасывали меня, как зыбучие пески.

41 – 01.2018

В театр меня привел руководитель труппы Савельев Анатолий Романович. Он разглядел меня еще во время учебы и сразу потребовал у Шадрина попробовать научить хореографии сольной партии. Не ведущей, конечно, но это, поверьте, огромная ответственность. Запасных держат всегда, чтобы в случае травмы прямо во время спектакля было кем подменить солистку.

Балетмейстер по обыкновению фыркал и плевался: «Где это видано, чтобы какую-то ученицу балетной школы – и в солистки, минуя кордебалет». Однако спорить с Савельевым он не решился и сделал, как велено. И вдруг… у той самой солистки, которой стала дублершей, случилась очень сложная беременность. Ее положили в стационар, а на сцене осталась… я. Итого в кордебалете я не пробыла ни дня. В смысле, до того, как переехала в Москву. Теперь-то, конечно, с лихвой наверстала.

Спустя месяцы Шадрин возомнил, что это он разглядел звезду, но я прекрасно помнила, как мне было стыдно после его первых выпадов в мою сторону. Не он стал моим благодетелем – Савельев. Человек спокойный и даже по-своему равнодушный, но являвшийся настоящим сердцем труппы. Он вел со мной себя так же отстраненно, как и со всеми. И тем не менее только от него я ни разу не слышала злого слова, даже после сорванной «Эсмеральды».

Видели мы этого мужчину не так уж и часто, ибо он, как правило, занимался вопросами другого порядка, но за день до просмотров у Кифера мы с Анатолием Романовичем столкнулись у служебки.

– Удачи тебе завтра, Дияра, – скупо улыбнулся он. – Мне кажется, из тебя выйдет прекрасная «Эсмеральда».

Толкнул дверь и вышел из театра. А я стояла как громом пораженная.

– Спасибо огромное, – прошептала, внезапно почувствовав себя совершенно особенной.

Помимо прочего, Савельев относился к числу людей, которые не считали нужным лгать в угоду кому-то или чему-то. Его похвала вознесла меня на небеса. Буквально.

Возвращаясь домой, я не могла перестать улыбаться. Думала: даже если Алена спит с Кифером, это отнюдь не значит, что партия достанется ей. Сам Савельев в меня верил! Настроение было прекрасным. Напевая что-то легкое и веселое, не снимая наушников, я положила себе две ложки овощей. Сегодня готовила моя соседка, и, взглянув на вторую сковороду, я лишь поморщилась: тушеные куриные бедра плавали в толстом слое подкожного жира. В моей голове включился калькулятор калорий, выдавая потрясающие воображение цифры. Такое удовольствие можно себе позволить разве что в день спектакля, где танцуешь ведущую партию. Подумав, я добавила на тарелку еще одну ложку овощей и, абсолютно довольная собой, примостилась прямо у кухонной тумбы. Располагаться за столом совершенно не хотелось. Мысленно проходя вариацию, которую требовалось показать Киферу уже завтра, и чуть пританцовывая, я механически отправила в рот небольшую часть ужина. Сок наполнил рот, заставляя почти застонать от удовольствия. Ведь я весь день репетировала на чашке черного кофе и стаканчике натурального йогурта утром и чашке кофе с молоком и половинкой ложки сахара в обед…

Тут голову как стальным обручем сдавило. Страх, паника. На коже выступила испарина. Что я делаю? Завтра мне понадобится вся возможная легкость и сосредоточенность! Я не могу позволить себе быть сытой и разнеженной. Так ничего не получится. Так вообще никогда ничего не получается.

Все мои достижения случались исключительно на фоне сильных стрессов. Именно в них мое вдохновение, именно они – мой двигатель на пути к успеху. Мне нельзя чувствовать себя в безопасности, потому что это не так! Я не могу проиграть. Не могу не оправдать доверие. Моей семье нужны деньги, а на пути у меня стоит Алена. Алена, которая в тот же самый момент, вероятно, уговаривала хореографа дать ей лучшую партию древним как мир способом. Перед глазами встала его понимающая улыбка, адресованная Лебковской, – и отчего-то засвербело в носу.

Даже попытайся я проглотить овощи, они бы, скорее всего, застряли у меня в горле. Я склонилась над раковиной и все выплюнула. А остальное, что было на тарелке, выбросила в мусорное ведро.

[Я знаю, что этот фрагмент потеряется за эмоциональными переживаниями героев, но он очень важный. Постарайтесь его запомнить]

***

Мы стояли перед Полем в свой выходной день. Все перечисленные накануне танцовщики. Красивые бульдоги, готовые выгрызать себе партии.

Я глядела только в зеркало, молясь, чтобы вчерашний пропущенный ужин не отозвался во мне головокружением, как это уже неоднократно бывало. С завтраком тоже не сложилось. Стоило взглянуть на еду, как в голове воскресали слова педагога из балетной школы: «Твое тело не создано для балета, Огнева. Третий размер груди? Это настоящая катастрофа. Неужели так хочется, чтобы, пока ты стоишь в арабеске, весь зал пялился на… – выразительный взгляд. – Балет – это эстетика, четкие линии. Ты выглядишь неэстетично. Тебе нужно похудеть». Эти слова я слышала и тогда, находясь в весе сорок один килограмм при росте сто шестьдесят восемь сантиметров. От нашей костюмерши, в которой помещался добрый центнер. Но не она выбрала своей стезей балет, не ей и худеть. Она лишь бесилась, что на подгонку моих костюмов тратилась уйма времени.

– Начинаем просмотры, – скомандовал Кифер и кивнул концертмейстеру.

Я была ужасно голодна, но так и нужно. В таком состоянии нельзя задуматься или замечтаться. Говорят, что голодание – это тоже своего рода зависимость. Она вводит тело в иное состояние, лучшее. Организм в шоке и мобилизует ресурсы, фокусируясь на самом важном, единственно нужном: еде. Или причине, по которой ее нет. Мне никогда не удавалось достичь такого контроля над своим телом, как во время полного отказа от еды.

Я была ужасно голодна до еды и до роли. И это создало достаточный стресс, чтобы заставить внимание работать только на танец. Полная мобилизация. Я контролировала каждый жест, каждый взгляд, каждую улыбку. Я идеально попадала в такт и раздражалась, когда это не получалось у моего партнера – Сашки. Потому что стоило нам чуть рассинхронизироваться по темпу, и Кифер тут же поворачивал в нашу сторону голову. Невероятное умение.

Но, с другой стороны, я радовалась каждому взгляду Поля. Потому что сколько я ни убеждала себя в том, что старалась ради партии, – нет. Я танцевала для него. Каждый раз, когда он в эти дни появлялся в зале, чтобы посмотреть репетиции, во мне просыпалась потребность завладеть его вниманием. И она доводила меня до отчаяния и исступления.

Замечаний Кифер не делал, он только смотрел. Но едва музыка закончилась, как он прошелся по залу, указывая на пары ребят. Он не показывал на нас пальцем. Он подходил к каждой паре. И когда мы пересеклись взглядами, стоя так близко, во мне что-то задрожало. Я забыла, как дышать. У меня и мысли не возникло, что он нас выкинет. Но все казалось, что он собирался что-то сказать – и передумал.

Наконец Кифер двинулся дальше и заговорил.

– Те, кому я кивнул, идите домой, отдыхайте. Или нет. Потому что это вообще никуда не годится.

Не по себе стало всем. Когда ребята уже почти собрались, хореограф вдруг указал на одного из парней.

– Ты, поменяйся местами вот с этим, – велел он, кивнув на партнера из числа оставшихся. – Он вообще в музыку не попадает.

Тут даже у меня не нашлось аргументов, чтобы оправдать Поля. Допустим, он не запомнил все наши имена, но можно же спросить! Или мы у него все будущие месяцы будем только «тот» и «вот этот»? И… танцовщики безропотно подчинились. О том, насколько груб был хореограф, никто не сказал и слова. Видно, чувствовали, что закончится попытка воззвания к морали и нравственности очень печально. Было что-то в энергетике этого мужчины подавляющее. Из-за чего даже люди куда старше Поля – а таких в труппе было немало – не смели возражать.

– То же самое еще раз, – командовал Кифер, хотя за ушедшими еще не успела закрыться дверь.

Это повторялось еще четырежды, прежде чем он отсеял всех, кроме трех пар. И тут, впервые на моей памяти, Кифер дал слабину. Он нервно наклонил голову, разминая шею и выдавая скопившееся напряжение.

– Снова, – потребовал безэмоционально.

Мы недоверчиво переглянулись. Танцевали уже без малого битый час. Хуже, чем на экзамене. И теперь нас было достаточно немного, чтобы не чередоваться.

У меня создавалось ощущение, что Кифер мучился не меньше нашего. Мы танцевали еще дважды, прежде чем он сделал выбор и оставил нас с Аленой.

Такой интерес к просмотрам был связан с тем, что от нашего театра ждали четвертую приму после недавнего ухода прошлой. И, видно, кто-то сверху велел Киферу присмотреться к молодняку. Действующих балерин взять на роль всегда можно, но надо ли ломать им графики международных гастролей? Если бы одна из нас с Лебковской устроила Поля в главной партии, то ее имя могло бы прозвучать. Ну а если нет, то нет: поломали бы кому-нибудь план гастролей. Так тоже можно.

Мы с Аленой обменялись далекими от дружелюбия взглядами. Ожидаемо и отчего-то очень больно. Я знала, что она хороша. И видела, как она улыбалась Киферу. С полным пониманием того, что за этой улыбкой должно последовать. Неужели же это важнее? Или у Кифера свои критерии? Если он предпочитает мастерство артистизму, то у меня могут быть проблемы.

– Еще раз, – велел Кифер.

Я не уверена, что мы так впахивали даже на сольных репетициях. Без отдыха и перерывов, без возможности выпить воды. Вся одежда пропиталась потом. Двухминутную технически сложную вариацию мы повторили в общей сложности не меньше дюжины раз.

– Еще, – велел Кифер и опустился на стул.

На верхней поддержке руки Сашки задрожали, и я всерьез начала опасаться, что закончится все травмой. Не нашей пары, так другой. Наверное, это заметил и Кифер, так как вдруг опомнился и объявил:

– Закончили.

И все. Просто замолчал.

Решение было очень важным, но все четверо оставшихся бросились к своим сумкам. Но что бы я ни делала, чувствовала это томительное напряжение перед важнейшим объявлением. Бесконечно долгое ожидание!

– Огнева, Жданов, – наконец сказал он. – Партия ваша. Лебковская, Ахимов – второй состав.

Меня накрыло даже не радостью – нет. В первую очередь я почувствовала именно облегчение, которое растеклось по лицу улыбкой. Он все-таки выбрал меня. Меня! Не успев толком опомниться, я оказалась в крепких объятиях Сашки.

– Завтра вплотную начинаем работу над новой постановкой. Постарайтесь отдохнуть до этого момента.

Не знаю, как другие, но я с трудом сдержала нервный смешок. От выходного дня оставалось не больше половины, а пока доедешь до дома, так и вовсе вечер настанет.

В раздевалке мы с Аленой остались наедине в давящем молчании. Несколько раз я глядела на нее, несколько раз чувствовала ответный взгляд. Глупо, но тут мне неожиданно стало ее жаль. Из-за пресловутой очереди, в которую я ворвалась темной лошадкой, всех потеснив. Ведь если бы не это…

– Хватит меня жалеть, – не выдержав, огрызнулась Алена. – Даже Кифер уверен, что ты сломаешься еще до премьеры. Тогда и разберемся, кому не повезло. Он не хотел тебя на главную партию. Не знаю, что заставило его передумать.

– С чего ты взяла? – спросила я глухо

– С чего? А кто с тобой захочет работать, Огнева? Посмотри в зеркало, ты же конченая анорексичка! Весь театр знает. Думаешь, Кифера не просветили? Он в курсе, Дияра. Не сомневайся.

С этими словами она подхватила сумку и легкой, уверенной походкой вышла из раздевалки.

Ее уверенность и последние слова подействовали на меня так обескураживающе, что я копалась намного дольше обычного. Тело, еще недавно столь легко слушавшееся, перестало подчиняться. И была уверена, что осталась в театре последней. Но когда вышла на улицу, увидела на парковке Кифера около его машины. Несколько секунд я смотрела на него, не решаясь подойти и заговорить о том, что сказала Алена.

Поль уже собирался сесть в машину, открыл дверь, как вдруг обернулся. Мы встретились глазами, и мир остановился. Десять метров расстояния и обстоятельств непреодолимой силы. Но я что-то чувствовала в этом взгляде, что-то новое, непонятное, тревожащее некую темную сторону меня, в которой прежде жило только одно: моя жажда иметь совершенное тело балерины. Я сильнее сжала ремешок сумки и направилась к нему.

– Это правда, что вы не хотели меня на главную партию? – спросила я. Голос предательски дрогнул.

– Правда, – сухо отозвался Кифер и распахнул дверь, обозначая намерение уехать, а не болтать тут с какой-то назойливой мухой. Сразу создалось впечатление, что недавний пристальный взгляд мне лишь померещился.

– Но тогда почему выбрали? Надеюсь, не из-за слов Беспалова? Мне не нужны такого рода подачки! – гордо вздернула я подбородок.

– Я выбрал тебя, потому что ты танцуешь лучше остальных. Меня мало интересует, что у тебя с директором театра или кем-то еще. Это моя постановка, и я решаю, кому могу доверить задумку.

– У меня нет ничего с «директором театра или кем-то еще», – огрызнулась я.

– Спасибо, очень интересная информация. Что-то еще?

Я вспыхнула до корней волос. И как только меня угораздило влюбиться в такого равнодушного типа? Может, это то самое лекарство? Пусть остается со своей Аленой, а я буду просто танцевать… Но только мне стоило взглянуть в его глаза, как сердце снова пропустило удар. И захотелось приблизиться, чтобы проверить, действительно ли его глаза такие черные, как кажутся, или это только тень от густых ресниц?

– Да, еще. Мне очень хотелось бы знать, почему другая танцовщица труппы осведомлена о ваших предпочтениях. Вы планировали взять ее? Вы хотите меня ею заменить? – усилием воли стряхнула я наваждение, мысленно обидевшись на саму себя. Где твоя гордость, Дияра?

– Да, я собирался назначить Лебковскую, – легко признался Кифер.

Боль пробила меня насквозь, а затем разлилась по всему телу. Даже в глазах на мгновение потемнело.

– Отчего же передумали? – спросила я дерзко.

– Считай, что тебе удалось меня убедить.

– Спасибо, очень интересная информация, – возвратила я ему едкие слова.

Сказала – и прикусила губу, чтобы не сболтнуть еще что-то столь же неуважительное. Потому что так разговаривать с хореографом – чистой воды безумие. Злость и ревность, травившие меня с тех пор, как я увидела Кифера с Аленой, так и рвались наружу. По-хорошему, Полю следовало снять меня с партии в тот же миг. Но у него был свой, оригинальный взгляд на допустимое.

И вместо этого он захлопнул дверь машины и подошел ко мне почти вплотную. Меня обдало его теплом и парфюмом. Я уже отклонилась, стремясь покинуть это облако наваждения, и только в последний момент сдержала желание сделать трусливый шаг назад. Алена от Кифера, помнится, не шарахалась. И мне тоже не стоило. Я чувствовала, что это просто проверка. Только вот – какая?

– Дияра Огнева. – Низкая вибрация его голоса отдалась в животе незнакомым доселе трепетом. Я сглотнула. – Думаю, это хорошо, что ты не представляешь, какой силой обладает твой танец. Это не даст тебе зарваться. Но ты неуверенная в себе, нестабильная и сливаешь огромное будущее, доводя себя до необратимого истощения. Ты доказала, что очень хочешь получить партию. Пятнадцать почти безошибочных комбинаций высокой сложности. Браво, Огнева. Теперь удержи ее. Потеряешь хоть сто граммов веса, и вместо тебя выйдет Лебковская.

Я дернулась и нечаянно прокусила губу. Поль, как и все остальные, не понимал, что именно голод – это то, что позволяло мне танцевать комбинацию пятнадцать раз подряд, избегая ошибок. В нем заключалась моя сила. Он делал меня легкой, красивой, сосредоточенной на главном. Он не позволял мне отвлекаться на лишнее.

Я провела языком по губе, стирая соленую каплю крови, и Кифер чему-то покачал головой. Не говоря ни слова, развернулся и забрался в машину.

45 – 07.2020

– Эви, – постучала я в дверь. – Эви, вставай. Уже восемь.

– Иду, – раздалось настолько сонное и невнятное, что я прищурилась и постучала еще раз громче.

Как и думала, выспаться, спасибо Полю, не удалось. Отключилась я, вконец измучившись, около четырех часов утра, и это было всего через час после того, как угомонилась пылкая парочка за стенкой. То есть Эви было плохо. Я-то держалась на адреналине, а у нее стимулов не имелось.

– Предвкушаю, как обрадуется Кифер, когда одна из отобранных солисток опоздает на первую репетицию под его руководством. Мало вчера народу в кордебалет отправилось, да?

Эви я не совсем понимала. Притом что Света уже была солисткой к моменту моего появления в театре, Эви – нет. И ей следовало бы уцепиться на возможность и полностью сосредоточиться на спектакле и новом хореографе, но эта гедонистка и не думала отказываться от «сладкого». И это притом, что в труппе были уверены: у Светки есть перспективы для карьерного роста, у Эви – нет. И тут Кифер. Я глазам не поверила, когда поняла, что мы прошли все втроем.

Раздалась неразборчивое бормотание, мужское ойканье, и вскоре из дверей высунулась абсолютно сонная, растрепанная светловолосая голова Эви. Украшенная черными кругами под глазами. Даже я после ужасного вчерашнего дня, полуночного мытья посуды и тяжелых мыслей о Поле, мучивших меня едва ли не до рассвета, выглядела куда бодрее.

– Дий, а Дий. Я тебя ненавижу, – сообщила голова подруги, тяжело привалившись к косяку.

– Уверена? У меня в заложниках кофе и овсяноблин с фетой, авокадо, лососем и укропом.

– Я передумала.

Я тонко улыбнулась, развернулась и ушла. Миссия выполнена.

Выйдя из реабилитационной клиники, я не придумала ничего лучше, нежели превратить культ голодания в культ готовки – еще один привет из нашего с Кифером прошлого. Таким образом, едва я успела поселиться в этой квартире, как Эви и Света быстрехонько смекнули, что заполучили на свою кухню бриллиант, и подкупили меня, срезав арендную плату на пятьдесят процентов. С условием, что готовка на мне. Я легко согласилась. И не переставала их этим дразнить, вот как сегодня. Всем приятно, когда их ценят.

Прежде чем притронуться к собственному завтраку, я покрутила в руках упаковку прописанных Нестеровым таблеток. В отличие от Эви я понимала, что это, похоже, мой последний шанс подняться. А солистка – это, поверьте, куда лучше артиста кордебалета, выходящего на сцену в любой день и при любой погоде вне зависимости от самочувствия. И получающего при этом гроши. О том, чтобы дослужиться до балерины, я уже не мечтала, но хоть какой-то шаг вверх [балериной называют не всех девушек-танцовщиц, а именно прима-балерин]. Нет, начинай я после балетной школы с самого низа пищевой балетной цепочки, я бы, пожалуй, воспринимала свое положение нормально. Но ведь я не только не начинала с самого низа, я скатилась с вершины, не надеясь вернуться. Даже грядущие неизбежные издевательства Поля Кифера на фоне этого призрачного шанса существенно блекли. Так что, наверное, следовало выпить эту таблетку и работать, ни на что не отвлекаясь. Но тут вмешалась Света:

– Ты же сказала, что в Питере все прошло нормально.

– Так и есть, – отозвалась я нейтрально. В доказательство пришлось убрать пластинку обратно в коробку. – Клянусь, если Эви не выйдет из душа через две минуты, я уйду без нее. Зуб даю, что Кифер не из тех, кто прощает появление на классе тютелька в тютельку.

– Ты заговорила о Кифере, чтобы я не развивала тему про Питер? Мило, – хмыкнула Света. Я поморщилась.

– Я заговорила о Кифере, потому что он козел, к которому лучше не опаздывать.

В этот момент в дверях кухни появился Глеб и разговор пришлось свернуть.

– Садитесь, у нас тут сервис, как в европейском отеле. Номер и завтрак, – попыталась я проявить остроумие, но неожиданно поблекла на фоне соседки.

– Тогда уж как в азиатском. Номер, завтрак и… – поправила меня Светка, и я прыснула. Глеб неожиданно смутился и отчего-то глянул на меня. – Я Света, это Дияра, – невозмутимо сообщила соседка, не имевшая представления о том, что мы с этим парнем уже успели познакомиться.

– Я Глеб, – немного неловко представился парень. Я хмыкнула, не отрывая чашку с кофе от губ. Как заявиться домой к трем танцовщицам балета с намерением поиметь одну из них, так все нормально. А как позавтракать под перекрестным обменом взглядов – так неловко? – Я вас точно не стесню? – уточнил он, рассматривая накрытый стол, а у самого живот заурчал.

– Вы нас стесните, если начнете мяться и мы из-за этого опоздаем в театр, – подсказала Света, придав Глебу нужное ускорение. Тот плюхнулся на стул и с сомнением посмотрел на свою тарелку.

– Когда еще попробуешь пищу балерин? – пошутил он, но откусил и с удивлением покачал головой. – Однако вкусно.

– Приятного аппетита, – проговорила я, втайне гордая собой. Если не сложится с балетом, вернусь в Казань и открою бистро. При условии, что найду необходимые три копейки. Сейчас не было свободной ни одной.

Мне было страшно притрагиваться к еде. Страшно, что из-за Поля болезнь возьмет свое снова. Воспоминания оказались слишком свежи, я даже не ожидала ничего подобного. Но когда откусила кусочек, очень обрадовалась. Никаких панических приступов. Миновало! Аллилуйя.

В этот момент в коридоре Эви громко хлопнула ладонью по выключателю и появилась на кухне в легкомысленном халатике и с тюрбаном из полотенца на голове.

– Ты время видела? – заворчала на нее Света.

– Да я мухой! – возмутилась соседка. – Двигайся… – толкнула она бедром своего кавалера, чтобы усесться с краешка дивана. На шестиметровой кухне четверо взрослых помещались едва-едва.

– Глеб, – напомнил свое имя парень, фыркнув.

– Без обид, Глеб, – хмыкнула Эви и тотчас позабыла о своем пареньке на одну ночь. – Дий, гонорар за шоу вышел хороший?

Такие попытки я уже просекала с лету.

– Отличный. Две пары Gaynor Minden заказала, – невинно заметила я. Эви тотчас скривилась, осознав, что гулянку с размахом устраивать уже не на что. [Gaynor Minden – американская фирма, изготавливающая вроде как долговечные пуанты. Но дорогая].

– Gaynor Minden, – фыркнула Эви. – Ну и запросы у Петербургского кордебалета!

Я замолкла и потупилась. Театр снабжал нас отечественными пуантами, которые я не могла подобрать, сколько ни пыталась. После них мои ноги выглядели так, как показывают на жутких фотографиях в интернете. В Питере привыкла к большему комфорту. Только тут, в Москве, когда вынуждена была встать на эти пуанты, я поняла, как хорошо жила. Это было даже более жесткое столкновение с реальностью, чем стоны Эви за стенкой. Поэтому, едва пройдя испытательный срок и получив небольшую прибавку к зарплате, я заказала себе Gaynor Minden, но стельку взяла, конечно, самую жесткую. Чтоб прослужили дольше. Это не закрыло вопрос полностью, но хоть что-то. А вот девчонки дразнились из-за этого не переставая.

– Просто она чувствовала, что в этом сезоне ей быть солисткой, – отшутилась Света.

– Я бы все же повременила радоваться, – легкомысленно отозвалась Эви, делая большой глоток кофе. – После вчерашнего что-то мне подсказывает, что просто не будет и триста раз все может поменяться.

– Я уверена, что изменения будут. В данный момент Кифер хорошо проучил всех лодырей, отобрав только старательных. Вам придется поднапрячься, если хотите удержать места.

Над столом повисла тишина. Даже Глеб, несведущий в тонкостях жизни артистов балета, почувствовал, что что-то не так, и перестал жевать.

Вот почему я предпочитала Эви. Ей было чуждо высокомерие, в то время как Света не упускала возможности козырнуть тем, чего добилась в сравнении с нами. И мне… нечем было крыть.

Сомнений в том, что я потеряла в технике, быть не могло. В Питере я довела себя до той стадии истощения, после которой тело за недостатком энергии начинает активно сжигать мышцы.

Сейчас я понимаю, как дико, страшно и безответственно вела себя по отношению к собственному организму, своим близким и самой себе. Я действительно рисковала нанести своему здоровью необратимый вред, уверенная, что все так делают, что это нормально, что у меня все под контролем. Но ничто не берется из ниоткуда. Не давая телу питания, я брала, брала и брала взаймы, а теперь отдавала с огромными процентами.

Мышцы уходили стремительно, плюс на реабилитации мне не разрешалось активно заниматься, несколько месяцев в Москве я искала работу. И конечно же, не забываем о наборе веса. Получая ведущую партию, я весила на три-четыре килограмма меньше и оттачивала мастерство в том весе. Соответственно, набрав вес обратно, потеряла прыжок и вращения. То самое злополучное фуэте, которое «сильнее, энергичнее» или что мне там кричал Кифер.

Я все это прекрасно понимала. Однако нервные расстройства зачастую вырастают из слов людей, неспособных контролировать то, что вылетает из их ртов, и не желающих нести ответственность. Не каждый поддастся такому влиянию, это тоже факт, но процент людей в мире, имеющих расстройства пищевого поведения, таков, что задуматься бы стоило. Задуматься – всем.

В том числе и Свете. Увы, общество далеко от этой мысли и не желает меняться.

«Виноват всегда тот, кто заболел», – сказала я доктору Нестерову и не отказываюсь от своих слов. Здесь не может быть вариантов. Ибо последствия именно на том, с кем и так случилось ужасное. Остальные – лишь громкие критики и оценщики, неспособные на сочувствие.

«И вот это я видел в исполнении некогда без пяти минут примы балета? Я еще думал, что тебя засунули в кордебалет из соображений этики, а не техники. Много интересных случаев я видел, но такой откат – впервые».

Не доев свой завтрак, я поднялась из-за стола и направилась в комнату. Было очень неприятно. И страшно, что всплывет правда о Поле Кифере, который за что-то отправил в солистки такую не техничную меня.

= 4 =

Близка неизбежность

Так мало любви, так много слов

Совершенная нежность

Превращается в совершенное зло

Отвергая законы природы

Стоит у перил моста

Безумно глядя на воду

Совершенная красота

@Fleur «Кто-то»

Я начала заниматься балетом после того, как к нам на танцы пришла незнакомая женщина. Она подошла к моей матери и сказала, что девочку с такими данными следовало бы отдать в балет. Тем же вечером мама спросила у меня, не хочу ли попробовать стать балериной. Я пожала плечами. В семь лет я знала о балете лишь то, что девочки там танцуют на самых пальчиках в атласных туфельках. Вроде бы это красиво.

Балериной я пытаюсь стать до сих пор.

Та женщина не соврала, я заметно выделялась на общем фоне с самого начала. Когда мне было тринадцать, на одном из всероссийских конкурсов меня заметили и отметили преподаватели петербургской школы балета – пригласили. Это было чудо, счастье, полный и неконтролируемый восторг, награда за старательность. А затем мне исполнилось четырнадцать – и все сломалось. Тело взбунтовалось, началась стремительная гормональная перестройка. Там, где у других учениц еще долго не было ни намека на формы, у меня появились недостойные балерины округлости. И остро встал вопрос: нужна ли в балете такая «сложная» девочка. Он вставал каждый год. Каждый отбор. Именно из-за моей недостойной фигуры. Не будь я более одаренной, чем другие девочки, меня бы наверняка отправили обратно. Но каждый раз оставляли со словами «Тебе нужно еще похудеть».

Однако, как я уже сказала, обидными словами можно ранить не каждого. Зерно не прорастет в пустыне: ему нужна подходящая почва.

Ситуация в моей семье банальная до невозможности, но оттого не менее травмирующая.

Через полтора года после того, как я уехала учиться в Питер, моя мать попала под машину. Посреди бела дня, на регулируемом пешеходном переходе. Она ничего не нарушала. Она просто не предусмотрела, что по дальней полосе будет на всей скорости лететь пьяный мальчишка. Виновата ли мама? Да, разумеется. Потому что после этого она навсегда осталась инвалидом, и ее жизнь превратилась в кошмар. Кто же еще может быть виноват?

Мама выжила, осталась полностью в здравом рассудке, но перелом позвоночника в поясничном отделе навсегда лишил ее способности ходить. Отец продержался в семье еще четыре месяца. А еще через четыре женился на другой женщине. Узнав об этом, я впервые в жизни не съела за весь день ни крошки, но это нормально. Ненормально, что голодной почувствовала себя лучше.

Шли месяцы – все становилось только хуже. И дома, и у меня. Мой младший брат Рамиль обвинил мать в уходе отца. Не знаю, как он дошел до этой светлой мысли. Ему было тринадцать, мне – пятнадцать. Едва ли он имел в виду невозможность исполнять супружеский долг и тонкости семейной жизни, с ним связанные, – даже я сообразила это далеко не сразу. Наверное, он подразумевал, что маме следовало чувствовать вину за невозможность соответствовать своему мужу-бизнесмену и пытаться ее искупить. Короче, она была виновата. В том числе и в том, что отец предпочел общаться не с собственными сыном и дочерью, а с новоявленной падчерицей.

Впрочем, по сравнению с Рамилем я «выиграла». Любви отца мне не досталось, но гордости перепало в избытке… и в не шибко понятной фразе: «Успешным людям стоит держаться друг друга, Дияра». В остальном о моем существовании отец вспоминал постольку-поскольку, чуть ли не исключительно во время визитов в Петербург.

Раньше я была уверена, что перенесла уход отца из семьи стоически, в отличие от Рамиля. Брат изо всех сил пытался вернуть родительское внимание вовсе не оригинальным способом: вылетая из школы за прогулы и отвратительное поведение, связываясь с неподходящими компаниями и раз за разом попадая в полицию за хулиганство. Он останавливался, только когда отец начинал вправлять ему мозги. Пока они общались, все шло сносно, затем отец снова уставал от заботы о своих неблагополучных бывших родственниках… и все повторялось.

От Рамиля доставалось всем. В том числе мне. Пока я наслаждалась «сладкой жизнью балерины», он ужасно тяжело заботился о маме. И обвинял меня в том, что я скрываю от них миллионы, которыми со мной расплачивались спонсоры-толстосумы. Не знаю, кто лил ему в уши эту гадость, но его слова били по мне очень больно.

И в какой-то момент я неминуемо задумалась: а ведь и правда, зачем все это? Зачем я это делаю? Зачем я здесь? Да я же эгоистка, не желающая отказаться от себя ради семьи. Подумала так – и написала заявление об отчислении.

Мама ничего не знала о моем желании бросить балет, вернуться в Татарстан и устроиться на работу по достижении шестнадцати. Работу она, само собой, потеряла, но начала вязать по заказам, стараясь разобраться собственными силами. Увы, выходило у нее не очень. Заказчики попадаются разные, но при этом стоимость ручной работы не так уж и высока. А еще мама очень быстро уставала, так как вязание давало нагрузку на и без того травмированную спину. Но я очень надеялась, что в итоге все получится и мне не придется отказываться от мечты. Эгоистично, да. Я медлила, тянула целых два месяца, якобы дожидаясь окончания семестра…

И тут в моей жизни появился Анатолий Романович Савельев, пригласивший меня в театр. Тогда все запуталось еще сильнее. Я решила дать себе еще один шанс, последний. Сделать танец не блажью, как все думали, а последним выходом, моей жертвой и главной ответственностью. С того дня я лишила себя морального права облажаться и всех подставить. Я обязана была получить роль любой ценой, стать примой, стать идеальной. Тогда бы мамина жертва была не напрасной. Я бы сумела обеспечить ей достойное существование. Ведь она исполнила мою мечту, позволив мне учиться в Петербурге.

Вот только от идеала меня отделяла эта набившая оскомину фраза: «Тебе надо еще похудеть».

Придуманная ответственность навалилась на меня тяжестью, непосильной для шестнадцатилетки. Я делала с собой страшные вещи. Тренировалась до потемнения в глазах, растягивалась так, что наутро не могла собрать ноги и дойти до театра без слез, не имела друзей, не отдыхала и почти не ела. Три килограмма истаяли молниеносно, сорок шесть превратились в сорок три.

Все свободные деньги я переправляла матери и при этом лгала, что мне вполне хватает, ведь у балерин «сладкая жизнь». Вот только я отказывала себе буквально во всем.

Нет, кроме ухода из балетной школы был еще один выход. И меня от него мутило. Отец, памятуя о том, что «успешным людям стоит держаться друг друга, Дияра», как последний урод, открыл на мое имя счет в банке. Для меня, не для мамы и Рамиля – они не заслужили, они не были успешны. А вот я – молодец. Я заслужила кредит доверия. Вот только в том, что это именно кредит, сомнений не возникало!

Впервые увидев сумму на этом счете, я прорыдала всю ночь, пропустила несколько приемов пищи, а в балетном классе сослалась на критические дни, чтобы хоть как-то объяснить свое предобморочное состояние.

Целый год я не трогала эти деньги. Но потом маме потребовалась операция, и я взяла у отца в надежде, что он все же не конченый козел. Говорила себе, что он мне задолжал куда больше, что при встрече брошу все это ему в лицо. Но на душе скребли кошки, было тошно и муторно. Я долго сидела в комнате с плеером в ушах, уговаривая себя поесть, ибо сил не осталось даже на то, чтобы встать с кровати. Но кусок не лез в горло, от вида еды накрывало паникой. На следующий день я упала в обморок прямо в театре и уехала на скорой в больницу. И… все узнали.

Дияра Огнева – анорексичка.

Это добавило мне неприятностей, но никого не удивило. Открою вам секрет: анорексия – это балетные реалии, а в особенности реалии балетных школ. И никого из нас они не удивляют.

Современный золотой стандарт балетной красоты – это рост порядка ста семидесяти сантиметров и выше при весе не более пятидесяти одного килограмма. Исключение одно: если танцовщица очень высокая и есть подходящий партнер. Остальных – штрафуют. В идеале вес должен быть порядка сорока пяти – сорока семи килограммов. В балетных школах все жестче, и намного. Там ставят в пример девочек куда более худых. Сорок килограммов, тридцать восемь. Таких хвалят. Юные балерины устраивают соревнования по похудению с целью выявить, кто лучше. И я тоже в этом участвовала. Кого во всем этом винить – непонятно. Сильви Гиллем, наверное, это же она задала нам недостижимую высоту своим неповторимым совершенством. [Сильви Гиллем – французская балерина с идеальными балетными данными. Обладательница титула «прима-балерина ассолюта», который присуждается лучшей балерине всех времен].

О жестокости балетных школ слагают легенды. Некрасивых девочек отсеивают еще на этапе обучения. Так же, как и плотных, короткошеих, тех, у кого большая грудь и широкие бедра… Если в современном мире существует прообраз антиутопии с отбором идеальных солдат, то это балетные школы.

В общем, когда полгода назад я потеряла сознание прямо у станка, меня увезли на скорой, а затем спокойненько вернули обратно, накачав глюкозой и какой-то еще дрянью. Но четко прописанный в медкарте диагноз вкупе с рекомендацией назначить лечение у психотерапевта заставил дирекцию театра подсуетиться. Для очистки совести и обеления собственного имени. Это все: у меня появились документально зафиксированная проблема и врач, беседовавший со мной на тему «Давай ешь, но не очень много, ты же артистка балета». И еще слухи, которые легко и быстро долетели до ушей Поля Кифера.

41 – 01.2018

Домой я приезжала только на летние каникулы, а в остальное время мы с мамой ограничивались звонками. Я их и любила, и нет. Потому что мама осталась единственным человеком, который меня любил, но новости из дома зачастую приходили такие, что потом можно было всю ночь реветь в подушку.

В тот раз они оказались особенно «приятными». Рамилю исполнилось шестнадцать, а значит, теперь за свои проделки он был вынужден отвечать по закону.

То, что люди злые, мстительные и эгоистичные, я уже давно уяснила. То, что поблажек не делают, – тоже. Но все равно для меня стало шоком, что учитель, которому Рамиль разбил лобовое стекло, зная обо всех наших сложностях, написал на него заявление в полицию. Ну, прежде чем выгнать из школы.

Мы с матерью молились за аттестат брата о среднем образовании. Я сомневалась, что он бы легко нашел работу после выпуска или вдруг взялся за голову, но все равно это был бы существенный шаг вперед. А тут он не только вылетел из школы, но и заполучил свое несомненно заслуженное уголовное дело. Теперь требовалось как-то уговорить учителя забрать заявление и оплатить замену стекла. И, конечно же, устроить брата в еще одну школу на оставшиеся четыре месяца, притом что мы едва нашли для него третью. Очень помогла бы протекция отца, но он встал в позу и решил поучить сына ответственности.

У нас с матерью родился только один вариант решения этой проблемы: вмешаться мне.

Телефон очень кстати ожил лестной надписью «Папа» в субботу рано утром. При всем своем невнимании к жизни дочери, отец знал, что дозвониться до меня можно либо до репетиции, либо после репетиции или спектакля. Нет, брать телефон в перерывах разрешалось, но поскольку звонки от него всегда оставляли меня в растрепанных чувствах, я предпочитала не мешать работу с личным. Он каждый год прилетал в Петербург примерно в одно и то же время, по делам, поэтому я знала, когда именно он будет звонить. Но на этот раз бегать от него не собиралась.

Так совпало, что в выходные у меня не было ни одного спектакля, а потому имелось свободное время: педагоги были заняты с выступавшими солистами. Этим я и воспользовалась, чтобы отпроситься ради обеда с отцом.

Но когда вошла в ресторан, так и примерзла к месту: отец сидел за столиком не один.

Я никогда не видела мачеху вживую. Только на фото. Раньше отцу хватало ума не нагнетать. Кстати сказать, то был первый визит отца в Петербург с тех пор, как я сняла деньги с его счета, – полагаю, тем и объяснялось присутствие мачехи на нашей встрече. Я и раньше понимала, что, как только залезу в карман отца, стану должницей. Однако никак не ожидала, что от меня потребуется предать прошлую семью в угоду новой.

Не будь на кону будущее Рамиля и, соответственно, мамы, я бы развернулась и ушла тотчас. Но увы, для Дияры Огневой то была слишком большая роскошь! Мысленно задавшись вопросом, сколько еще лет моя жизнь будет напоминать хождение по минному полю, я постаралась взять себя в руки и направилась к столику.

– Здравствуй… папа, – проговорила я с запинкой.

Он поднялся, чтобы меня обнять, и я с трудом подавила желание отстраниться. Он считался не просто красивым, а очень красивым мужчиной. Однажды я услышала разговор о нем других женщин. Я была уже достаточно взрослой, чтобы понять: у отца было много возможностей изменить маме. Но до аварии его вниманием владела только она. И это понятно. Она тоже очень красивая женщина, хотя сейчас в этом месте очень хочется сказать «была». Потому что красота ее стала никому не нужной с тех пор, как маму покинула возможность ходить. Ну а раньше отец буквально на руках ее носил. Мы с Рамилем понимали, что папа больше любил маму, чем нас, но это казалось нормальным… пока не грянуло.

Иными словами, я уезжала в Петербург, будучи благополучным, обеспеченным всем необходимым ребенком. Включая родительскую любовь. А потом какая-то машина, презревшая красный сигнал светофора, все уничтожила. Раз – и будто не было.

И вот здесь она: Сусанна. Новая жена отца. Живой и дышащий сосуд, в который я сливала свою ненависть годами. На кого-то ведь нужно было переключить эмоции, заставлявшие меня корчиться ночами от обиды, отчаяния… и голода. Было бы правильнее направить злость на отца, но какая-то часть меня так и не разучилась его любить. И не переставала верить, что однажды он одумается.

– Дияра.

Когда он прижал меня теснее, я невольно ткнулась носом в его шею, и меня обожгло незнакомым парфюмом. В отце теперь стало очень много незнакомого.

– Знакомься, дочь, это Сусанна.

Мачеха прошлась по мне выразительным неодобрительным взглядом. Не уверена, к чему именно он относился: к выбору одежды, худобе или просто тому, что я вызывала в этой женщине чувство ревности. Меня нисколько не тронуло ее отношение. Если разбираться, лично у меня самой было куда больше вопросов к хорошенькой вдове в хиджабе, которая вышла замуж за мужчину, едва успевшего бросить свою больную жену.

– Как удачно, что тебя отпустили из театра, – произнес отец, как будто не заметив общую холодность встречи.

– Всего на два часа, – осадила его я. – Мне еще нужно будет вернуться.

– У тебя сегодня спектакль? – уточнил отец.

– Нет. У меня будет репетиция во время спектакля.

– А завтра? Мы подумывали посмотреть на тебя.

Серьезно? Он рассчитывал, что я добуду для них с женой контрамарки? Или думал купить билеты накануне спектакля? Смешно, для такого наш театр был слишком хорош. Впрочем, на балконе должны были остаться местечки. Думаю, Сусанна бы оценила.

– Завтра тоже нет. Ближайший во вторник. До какого числа вы в Петербурге?

– Во вторник улетаем.

– Жаль, не судьба. В понедельник в театре выходной, – пожала я плечами, скрывая усмешку за нейтральной улыбкой.

Отец нахмурился, будто почуяв неладное. Два спектакля, в которых его дочь не отметилась, – и в его глазах она начала стремительно дрейфовать в разряд неудачниц.

– У тебя все хорошо? – подтвердил он мою догадку.

– Более чем, – улыбнулась я сдержанно. – Я получила главную партию в будущей постановке. У нового хореографа.

– Вторая сольная партия, а тебе всего восемнадцать… – тотчас переменился отец. Он сжал мою руку, вынудив меня снова задавить в себе желание отдернуться.

Он еще некоторое время расспрашивал меня о театре и планах.

– Ты совсем не ешь, все в порядке? – заметил он вдруг.

Я даже не пыталась что-то проглотить в присутствии отца и Сусанны. Они и дистанционно-то вызывали у меня чувство острой неполноценности, а уж тут…

У мачехи была дочка возраста Рамиля. Отец общался с ней довольно тесно, не так, как со своими детьми. По крайней мере, ее имя иной раз проскальзывало в наших разговорах. Зато про Рамиля он не говорил никогда. И про меня едва ли упоминал, разве что вскользь, что-то вроде «Моя старшая дочь скоро станет прима-балериной». Остальное его мало интересовало.

Я этого понять не могла: почему со сменой жены нужно было поменять и детей? Вот она я, чуть ли не его копия, сижу с ним в ресторане, а он даже не спросит ни о чем, кроме моих карьерных достижений. А ведь в то время было бы неплохо услышать от него что-то вроде «Дочь, ты же выглядишь чуть лучше ожившего скелета. Что вообще за фигня с тобой творится?». Не то чтобы я в то время это понимала, говорю уже ретроспективно, выпадая из образа. Ну а тогда я просто думала, что дочь у Сусанны, видимо, умнее, красивее, успешнее, а быть может, и худее меня.

– Ты выглядишь уставшей, – вдруг обеспокоился отец моей голодовкой и молчанием одновременно.

– Я в полном порядке. Просто я звонила маме. Она рассказала мне о том, что случилось с Рамилем.

Сусанна презрительно скривила губы. Но, напоровшись на мой прямой взгляд, обманчиво кротко потупила глаза. Ну да, конечно. Спорю, ей очень не нравилось, когда кто-то из нас претендовал на внимание ее законного супруга. Неужели она стояла в очереди в постель отца, дожидаясь, пока с мамой что-то случится, и теперь всячески не допускала его близости с прошлой семьей по этой причине?

– Твоему брату давно пора повзрослеть.

– Я не спорю, но давай он повзрослеет сразу после того, как хотя бы окончит девять классов? – не сдержала я иронию, но тотчас взяла себя в руки. – Я уверена, что ты можешь ему помочь. Осталось всего четыре месяца…

– Дияра, – закатил он глаза и нервно забарабанил пальцами по столу. – Вот сама посуди. Ты уехала в Петербург, начала самостоятельную жизнь и уже в шестнадцать танцевала сольную партию в балете. В семнадцать получила ведущую.

Я покачнулась. Прекрасно. Выходило, что Рамиля проучили моим примером. Твоя сестра молодец, сама выгребает. Давай, равняйся. Выгребай сам.

– Да. Только я была старше, когда все случилось с мамой, не видела ее в больнице. Не смотрела, как она плакала после того, как ты собрал вещи и ушел к другой женщине и другим детям. Еще мне не приходилось выносить за мамой утку, видеть каждый день ее изуродованные ноги… Жизнь Рамиля отстой, отец. Неплохо бы сделать на это скидку!

– Это неприличный разговор, Дияра, – опасливо покосившись в сторону Сусанны.

– Само собой. Ведь этот разговор о неприличных поступках неприличных людей. Но у меня не будет другой возможности сказать тебе правду. Мы же нигде, кроме ресторанов, не видимся. Придется побыть неприличной здесь и сейчас.

Я кинула взгляд на Сусанну и замолкла. В ее глазах не было ни капли сострадания – лишь злое торжество. И тогда я подумала, что хочу, чтобы однажды отец прочувствовал на собственной шкуре, с какой гадюкой связался. Подумала – и испугалась собственных мыслей.

– Дело не в этом, Дияра, а в силе характера. Все решает выбор. Ты тоже была подростком. Но ты это пережила. И почти стала примой балета. Есть люди сильные, а есть слабые. Не нужно стыдиться своей силы…

И это он считал себя сильным? Здоровый и сильный мужчина, сбежавший при первых же сложностях?! По мне, так он жалкий трус.

– Да ты понятия не имеешь, какой силы мой характер и какова моя жизнь! Ты с четырнадцати лет меня видишь раз в полгода. Ты приходишь на эти встречи, чтобы было что рассказать бизнес-партнерам про мои достижения. Я прихожу, чтобы ты помогал Рамилю.

Конечно же, я лукавила, но я не хотела, чтобы отец думал, что до сих пор мне нужен. Ничего подобного он не заслуживал.

– Рамилю нужно научиться ответственности, – сказал мужчина, бросивший свою семью в самое тяжелое время и взваливший медицинские расходы жены на плечи несовершеннолетней дочери.

– Прости, пап, но тогда у меня больше нет причин с тобой общаться. И… да, я взяла у тебя пятьдесят тысяч. Думаю, следует написать расписку или что-то такое.

Я полезла в клатч за ручкой, схватила со стола салфетку.

– Дияра, прекрати эту театральную истерику! – На этот раз он схватил меня за запястье очень и очень жестко. Но остановиться я уже не могла.

– Но разве «театральность» не то единственное, что ты ценишь? Мои актерские способности, мой талант… С каких пор ты недоволен? Я взяла у тебя деньги, чтобы помочь родным. А вот с тобой мы недостаточно близки, чтобы я могла их не возвращать…

– Неужели ты не понимаешь, что таким образом обрекаешь Рамиля и свою мать на амебное существование? Ты выбрала взвалить на себя их расходы – твое право, но так и знай, что этому конца-края не будет, – перебил он меня. – Ты будущая прима-балерина, ты должна научиться принимать подарки, а не чувствовать себя должной за каждую крошку!

– Ты себя слышишь? Мы говорим не о букете цветов! Мама и Рамиль фактически позволили мне осуществить мечту, несмотря на их очень тяжелое положение. Абсолютно справедливо, что теперь эта мечта кормит всю семью… – кроме меня. – Но, знаешь, этот омерзительный обед с тобой и Сусанной тянет тысяч на двадцать пять долга. Так что я, пожалуй, действительно воспользуюсь правом на подарок. А остальное отдам контрамарками или с гастролей. Не на мои спектакли, нет, чтоб повыгоднее. Сегодня в девятнадцать сорок начнется баядерка с Валентиной Хортенко в главной партии, я попрошу у нее пару билетов. Возможно, найдутся места в амфитеатре. Еще тысяч пять-семь набежит…

– Дияра, немедленно успокойся! Я не собираюсь требовать с тебя долг.

– Спасибо, прекрасно, тогда прощай.

С этими словами я поднялась со стула и подхватила одолженный клатч. Подумать только, я ведь для этого обеда наряжалась! Надеялась, что, если приду вся скромная, кроткая и красивая, отец согласится помочь собственному сыну. Просто удивительно, сколько во мне до сих пор незаслуженной веры в этого человека.

– Ты не можешь вот так взять и уйти! – рявкнул отец так, что на нас начали поглядывать.

– Ты подал мне прекрасный пример того, что уйти можно всегда и в любой ситуации. Это просто выбор, – пожала я плечами.

Развернулась, направилась к выходу. И тогда впервые услышала голос Сусанны:

– Удивительно, Ильшат, что у такого замечательного человека, как ты, могут быть такие отвратительные дети.

У меня из глаз брызнули слезы. Потому что она была права: мне от самой себя было мерзко.

= 5 =

45 – 07.2020

В раздевалке царило небывалое оживление.

– Ну, кто сегодня рискнул позавтракать? – шутили девчонки, облачаясь в миллион и одну одежку для разогрева.

Задеть меня цели у них не было, и я выдохнула с облегчением. Так-то пусть треплются. После провала двухлетней давности вчерашний досадный инцидент даже унижением назвать сложно. Пришлось отрастить шкуру носорога – иначе бы я не выжила.

– Я думала, преувеличивают, когда говорят, что Кифер обращается с танцовщиками по-скотски.

– Зато он эффективен.

– Чем эффективен? Тем, что заставляет блевать?

– До этого он работал в Питере… – заговорили девчонки.

У меня остановилось сердце. Я застыла с одной надетой штаниной комбинезона и прислушалась. Конец или нет?

Я понимала, что однажды правда вскроется. Кто-нибудь прогуглит Кифера дальше «Википедии», почитает про злосчастную «Эсмеральду», заинтересуется тем случаем и обязательно докопается до правды.

Театр пытался скрыть мое имя, опасаясь, что я не выкарабкаюсь и тогда им будет уже никак не отмыться. Им очень повезло, что все, чего я хотела, – свалить из Питера, причем как можно быстрее, иначе СМИ бы их на куски порвали. Тема расстройств пищевого поведения в балетных школах и далее поднимается ими регулярно. А тут – бинго! – дирекция театра, балетмейстер, хореограф и все танцовщики были в курсе запущенного случая анорексии у первой солистки и ничего не предпринимали. Ну, кроме назначения психотерапевта, задачей которого было не вылечить меня, а заставить работать как машина и дальше. Они платили – они заказывали музыку. И меня это тоже устраивало: врач мне не мешал скатываться в проблемы все глубже и глубже.

Отправив меня в клинику, театр сделал единственное доброе дело. И громкое заявление о том, что расходы на лечение «девушки» будут покрыты из их кармана. Они солгали. Они оплатили только пятьдесят процентов. Остальное дал отец, после чего окончательно забыл о нашем с Рамилем существовании.

Когда я устраивалась в труппу, Мерхеев тактично намекнул, что будет лучше, если никто не будет знать об этой истории. Не до фанатизма, но по возможности. Ну, никто и не знал. Что я когда-то танцевала, как богиня, игнорируя пищу, как та же богиня, а потом чуть не померла под вспышками фотоаппаратов, запоров премьеру века. Как и то, что мужчина, забравший мое сердце, – ублюдок, приехавший со мной поквитаться.

– Там одна девчонка с ним трахалась. – Я с силой зажмурилась. – И – вуаля – теперь она прима. Как же ее зовут, имя вылетело из головы…

– Лебковская, – словно со стороны услышала я свой ровный голос.

– Ага, точно, – щелкнула она пальцами.

Я наконец сунула вторую ногу в комбинезон, с трудом удерживаясь от смеха. Боялась, что меня раскроют? Вот ведь наивная дура.

Таких неудачниц, как ты, Дияра, все и всегда стараются побыстрее забыть, стереть, вычеркнуть. Ты – ноль. Ты – ничто. Ты – родилась полтора года назад, в труппе Рената Мерхеева. До этого дня тебя просто не существовало. И так даже лучше. Если тебя нет, никто не помнит, что ты наделала. Ну почему Киферу этого недостаточно, чтобы принять мое наказание как свершившийся факт и убраться восвояси?

Я сунула голову в горловину кофты, а вынырнув, наткнулась на озадаченный взгляд Светы. Неужели она заметила мою заминку с переодеванием? Да ну, даже если так, ей ни за что не составить такую длинную цепочку.

Они с Эви знали лишь то, что у меня анорексия, из-за этого какой-то питерский козел меня кинул. Я не уточняла, что кинул он меня потому, что я сорвала этому козлу спектакль, что он, вообще-то, ни разу не питерец и вообще все настолько сложно, что впору выть на Луну.

– Идешь? – невозмутимо спросила я Свету, как будто подумала, что ее взгляд мог относиться к этому.

В любой непонятной ситуации – игнорируй. Вот мое новое кредо.

– Ага, – ожидаемо отреагировала соседка. – Эви?

Соседка с напряженным видом копошилась в сумке.

– Не ждите меня.

– Опять «счастливую» заколку потеряла, – хмыкнула Света, выйдя в коридор. К счастью, о Кифере она как будто забыла.

Знаете то самое чувство, когда вы поворачиваетесь в поисках машины позади себя, обнаруживаете ее, но все равно вздрагиваете в испуге? Точно то же самое случилось со мной, когда я вошла в зал и увидела там Поля. Мой взгляд уперся в его спину, и я дернулась. У меня случился внутренний раздрай. Я не хотела, чтобы он наблюдал за мной во время занятий, но очень радовалась, что он рядом. Отлично, да?

В зеркале я поймала его взгляд, устремленный на меня, хотя более чем уверена, что он не следил за входом. Просто почувствовал. Как вчера у двери. Я не опустила глаза, я вообще не собиралась прятаться. Доктор Нестеров уверен, что я неправильно оценивала ситуацию с Полем два года назад. Мне нужно было как-то докопаться до правды, и я собиралась хотя бы попытаться с ним поговорить. Не об отношениях между нами, а о чем-то постороннем. О чем угодно. Даже если это будет жесткий, призванный уничтожить меня разговор – прекрасно. Меньше романтических бредней навоображаю. Главное, чтобы он вообще со мной заговорил.

Я чувствовала себя как под пытками уже от одного его присутствия и неприкрытой ненависти ко мне. Вспоминая свою вчерашнюю браваду перед Нестеровым о том, что приняла правила игры сильных мужчин, в которой осталась крайней, теперь я чуть не хохотала над собой. Ничего подобного я не чувствовала. Мне хотелось закричать: неужели же я так виновата, как ты пытаешься показать? Неужели не расплатилась по счету?

– Это все Глеб, чтоб его черти вздрючили! – выругалась Эви и плюхнулась рядом со мной. – Я вчера на просмотры заколола волосы своей счастливой заколкой, а он их вечером распустил и куда-то ее бросил. Мой любимый оберег, представляете?! Вот увидите, день у меня будет по-настоящему кошмарным!

– Кошмар. Достойный повод перестать, наконец, спать с кем попало. Теперь у тебя один вариант, как и у всех простых смертных: сосредоточиться на танце. Глядишь, день станет лучше, – хмыкнула Света. – А вечером ты найдешь свою заколку.

– Это так не работает! Девочки в раздевалке рассказывают, что у Кифера была одна солистка, которая его подвела, и с тех пор ее никто не видел. А вдруг он меня убьет?

– Эви, скажи мне, ты дура? – поинтересовалась Света.

Я, не выдержав, засмеялась и поспешно закусила губу, бросив быстрый взгляд на Кифера. Как я и думала, он испепелял меня взглядом. По-моему, один тот факт, что я не улеглась в могилу после содеянного, оскорблял все его чувства. Видимо, смеяться мне теперь было категорически нельзя.

В этот момент в класс вошла наша преподавательница класса и похлопала в ладоши.

– Начинаем! На гостей внимания не обращаем. Все, отобранные на вчерашних просмотрах, – поздравляю, займите подобающие места.

Она указала нам на центральные станки, и я испытала острое чувство трепета. Стоять в центре, быть одной из лучших – забыла, что это такое. Я постаралась подавить в себе отравляющее чувство, что все это незаслуженно. Недостаточно быстро, поскольку Ольга Павловна уже подошла ко мне и дернула за плечи, их расправляя.

– Плие, – скомандовала она – и класс начался.

***

– Многие из вас наверняка задаются вопросом, по какому критерию я отбирал танцовщиков на вчерашних просмотрах.

Мы сидели на полу, отдыхая последние минутки перед танцем, а Кифер ходил между нами. В воздухе витало отчетливое напряжение. Он наблюдал за нами во время класса. И хотя я ни разу не заметила, чтобы он смотрел прямо на меня, его внимание ощущалось кожей. Или я совсем загонялась. Впрочем, а кто бы не загонялся после тех слов, что прозвучали вчера? Он собирался сделать так, чтобы я ушла, а мне нужно было остаться. Смешно, но куда больше шансов на мой уход было бы, оставь меня Кифер в кордебалете.

– Все просто: критериев несколько. «Мулен-Руж» – это страсть. Те, в ком я ее не увидел, – ушли. Само собой, я также смотрел на вашу технику и трудолюбие. И вот что скажу: ни один из присутствующих не прошел по всем трем параметрам. А это ни много ни мало значит, что ни один не заслуживает ведущей партии. В данный момент разучиваем общие вариации. Все в равном положении. Добро пожаловать на сафари.

Новость ударила под дых, но я чувствовала, что радоваться бессмысленно. Скорее наоборот. Поль манил меня вожделенной морковкой, чтобы увести ее из-под носа.

– Я отобрал семнадцать человек. Цифра не парная. Поэтому я пригласил танцовщика, который будет солистом-дублером. Я сам разобью вас на пары. Перестановки определенно будут, пока у меня недостаточно информации, чтобы учитывать не только рост. Пары…

К собственному стыду, до этого момента я не запомнила отобранных. Вчера мне было несколько не до того. Жаркие объятия с мусорным ведром помешали. Но я сразу поняла, кто будет моим партнером: тот, кто запасное колесо.

Понять не могу, как меня когда-то угораздило влюбиться в такого подонка? Впрочем, когда мы встречались, он относился ко мне хорошо. По-настоящему хорошо. Пытался помочь. Если бы не моя анорексия, были бы мы вместе?

Я с силой вдвинула выскочившую шпильку в пучок, изгоняя вместе с болью лишние мысли. Если бы не моя анорексия, даже если допустить, что мы бы с Кифером сошлись, сейчас он работал бы на заграницу или как минимум Большой театр. А я бы по-прежнему танцевала в Петербурге. Он бы ради меня не остановился. Но какая теперь разница? Поль меня ненавидит.

О том, что будет непросто, я догадалась, едва увидев партнера. Мы никогда не танцевали с ним вместе. Я пришла в труппу чуть больше полутора лет назад, минус два месяца самоизоляции, минус время на организационные вопросы. Я немногим больше года танцевала тут всерьез. Соседки, некоторые девчонки, двое партнеров – вот и весь мой круг общения. Когда труппа театра состоит из большого числа людей, разделение по интересам неизбежно. Этот парень со мной интересы не делил.

– Это правда, что тебя вчера стошнило в мусорное ведро? – виртуозно начал он знакомство, скаля ровные белые зубы.

– Думаю, ты не любишь, когда тебя зовут Яриком? – уточнила я.

– Нет, не очень, – хмыкнул он.

– А придется, – прищурилась я.

– Вы закончили? – ледяным тоном спросил Кифер.

– Простите, – даже не пытаясь придать голосу раскаяния, ответила я.

С одной стороны, я понимаю, что на работе сосредоточенность важна, но, когда нельзя и словом перекинуться, дабы познакомиться с партнером, это уже диктат. Всегда есть место шуткам и паре ничего не значащих фраз, это всего несколько секунд, а еще эмоциональная разрядка и причина хорошего настроения. Сумрачно танцевать с человеком, которого толком не знаешь, тоже не ахти. Партнеру надо доверять. Пока что Ярик своим комментарием моего доверия не заслужил. Не помню, чтобы раньше Кифер требовал соблюдения полной тишины на репетициях. Перебивать, конечно, и нарываться не стоило, но сейчас я ничего такого не делала.

– Движения, – не терпящим возражений тоном сказал Кифер и начал перечислять одно за другим.

Большинство ребят, и я в том числе, начали их схематично изображать, чтобы дать телу возможность запомнить. Но список оказался слишком длинным, я испугалась запутаться. И в этот момент что-то наконец щелкнуло, концентрация вернулась. И дальше пошло легче.

– Кто запомнил – прошу вперед, – велел Кифер и скользнул обманчиво безразличным взглядом по моей фигуре.

Дальше репетиция шла в штатном режиме. Критика-правки-повторы. Мне прилетало не больше, чем другим. Из чего я сделала весьма простой и однозначный вывод: устраивать прилюдную бесконечную травлю Поль не собирался.

Воспоминания клубились в голове, выталкивая на поверхность выводы и предположения. Он не сторонник изящества. Ничего женственного в нем не было. И там, где соперница устроила бы тонкую месть, Кифер предпочитал действовать тараном. Как вчера, когда доказал мне, что слова – не пустой звук. Удар обязательно повторится и будет сокрушительным. И едва ли я его переживу. Но могу попробовать упредить.

– Что вы вдвоем делаете? – спросил Поль, останавливаясь перед нами с Ярославом. Вот ведь, стоило отвлечься! Кифер нахмурился и скрестил руки на груди. – Это что? Стоп!

Музыка оборвалась.

– Еще раз с захода на поддержку, – велел Поль.

Толчок, подъем, оборот вокруг плеч партнера и переход в «рыбку», после которого Ярослав едва устоял, а я так и вовсе спрыгнула в последний момент, чтобы не свалиться и не получить вывих. Едва не наступив партнеру на ногу, я в испуге отскочила подальше. Выпрямилась и поняла, что стою от Кифера всего в десятке сантиметров. Вздернула голову и отшатнулась, напоровшись на острый взгляд. Когда только он успел подойти так близко?

– Что это было? – с тихой яростью спросил Поль и перевел взгляд с меня на Ярослава. – Ты вас обоих покалечить решил?

– Она толком не оттолкнулась… – попытался возмутиться Ярослав.

– А ты не на спектакле! – рявкнул Кифер. – Не заводи в поддержку, если не оттолкнулась! Вы впервые в пару встали, притираться – нормально.

Я хотела было сказать, что оттолкнулась, но опомнилась раньше, чем открыла рот. Получить порцию колкостей от Кифера я всегда успею. Речь сейчас не обо мне. Ситуация получилась опасная, это факт. Ярославу нужно было поднимать меня выше, вот и все. Тогда скорость вращения позволила бы спокойно перейти в поддержку среднего уровня – осталось бы только зафиксировать позу. А тут получилась ненужная сложность на всех этапах.

– Выше ее поднимай, – подтвердил мои слова Кифер, а затем повернулся ко мне. – А ты отталкивайся сильнее.

Я встала в начальную позицию, почувствовала уже на талии руки партнера, но нахмурилась.

– Я вас задену, – сказала Киферу, едва глянув в его сторону.

– Не заденешь. Я верткий, – фыркнул он в ответ.

Меня окатило пониманием, что это первая фраза, сказанная им мне привычным тоном, голосом и без злобы. Не дав себе времени задуматься о том, что это значит, я напряглась, казалось, каждой мышцей и оттолкнулась. Вверх. Действовала на максимум. И ни за что бы не повторила во время последовательности па. У меня бы просто не осталось сил на такой выстрел. Неужели болезнь, танец в кордебалете, где не требуется столько сил, плюс пандемия – и я настолько растеряла мышечный каркас, что не могу сделать поддержку с переходом? Да нет, не может быть!

Но что-то снова не так. То ли я перестаралась, то ли скорость была слишком высокой для партнера, но он не успел перехватить мое бедро. В мозгу всплыл скелет человека: которую из костей ног я рисковала переломать? Вдруг вокруг моей талии сомкнулись другие руки. Не те, что я ожидала. И пальцы уцепились не за те плечи.

Несколько секунд в гробовой тишине все просто пытались понять, что именно только что произошло, а чего не произошло. Сердце грохотало в груди, дыхание сбилось напрочь. Кифер помог мне выпрямиться, нейтрально глядя в лицо. И только потом меня прошило: я только что едва ли не прижималась к Полю Киферу. Почти лицом к лицу. Меня бросило в жар, а по рукам побежали позорные мурашки, поднимая дыбом волоски. Откуда-то в голове возникло идиотское желание прижаться к его телу теснее. Ведь все так знакомо. Ведь именно по этим ощущениям я скучала долгие месяцы.

На лице Кифера на мгновение мелькнуло самодовольство, и мне захотелось завыть в голос. Он отпустил меня резко, и я чувствовала, как будто гигантская невидимая рука вытащила из меня стержень, на котором все тело держалось. Дико захотелось где-нибудь съежиться. Как можно после всего, что мне сделал Поль, продолжать его хотеть?! Хоть беги снова к Нестерову записывайся!

– А на этот раз кто виноват? – В звенящей тишине произнес Кифер. – Пошел вон.

Я неловко почесала лоб. Спорю, все переживали этот момент сложно. Это было слишком жестко. Чего только не случалось на репетициях. Мою травму удалось хотя бы предотвратить. И парень этот…

– Простите, я… Можно еще раз попытаться?

– Нельзя, – резко припечатал Кифер. Сверля глазами Ярослава, он даже не мигал. – Я не работаю с людьми, которые предпочитают переваливать ответственность на других. Ты не чувствуешь поддержки. Вокруг тебя танцовщицы – женщины, а не разборные куклы, которые не страшно, если сломаются. Иди тренируйся где-нибудь в другом месте. Быть может, однажды у тебя появится еще один шанс. Но точно не со мной. – И вообще без переходов. – Огнева, ты тоже свободна.

– Что? – опешила я.

– У тебя нет партнера, как ты собираешься танцевать? Придешь завтра.

Невероятно. Он и тут нашел способ меня ударить. Кифер выжидательно на меня уставился, а затем приподнял брови и кивнул на выход. Я подхватила вещи и покинула зал, с трудом удержавшись от того, чтобы хлопнуть дверью.

Тяжело оперевшись о подоконник, я слепо уставилась в окно. Так продолжаться не могло. После этой репетиции у нас был обеденный перерыв, но я не хотела никуда уходить из театра. Не хотела есть. Я хотела вернуться на репетицию, укутаться в чувство голода, как в любимое одеяло, и сделать все идеально. Я же могла. Я чувствовала эту силу, которая дремала во мне, убаюканная стабильностью, спокойствием и фальшивым смирением. Чудовище, ждавшее одного неверного движения, чтобы вырваться и поглотить меня снова. Я ведь совершенно отчетливо знала, как убрать это мешающее ощущение расслабленности, прекратить довольствоваться крохами.

Прямо сейчас, из-за недоеденного завтрака, я была голодна. Не до скручивающих спазмов, а правильно, до той черты, за которой начинается легкость. Мне так нравилось это ощущение, что следовало немедленно отвлечься.

***

Остаток дня прошел относительно спокойно, что позволило мне морально подготовиться к запланированному визиту к Полю. Я в равной степени боялась и надеялась на то, что он уйдет. Как и любому человеку, мне хотелось отложить проверку собственных нервов на прочность. Но и бежать я не имела никакого морального права. Я не собиралась его ничем попрекать, просто хотела понять суть претензий ко мне и попытаться с ними разобраться. Вдруг бы удалось заключить какое-никакое перемирие. Например, доказать ему, как Мерхееву, что в данный момент я достаточно здорова, чтобы не представлять опасности.

Вытерев вспотевшие ладони об одежду, я символически стукнула в дверь и вошла, не спросив разрешения. Кифер вчитывался в какие-то документы, стоя спиной ко мне. Невольно скользнув взглядом по его фигуре, я снова почувствовала совершенно неуместное волнение. В этот момент Поль обернулся, и я обхватила локти ладонями, инстинктивно защищаясь. Бумаги прошелестели в его руках и легли на стол теперь уже за спиной: Кифер развернулся ко мне всем телом. Маска цивилизованности, которую он надевал для нас на занятия, слетела с его лица, оставляя его обнаженным и настоящим: прожженным циником, которому все нипочем.

– Дияра, – прокатил он мое имя на языке, и я с трудом подавила дрожь. Из-за акцента и так же освоенной русской «р», мое имя в его устах звучало по-особенному. – Не сюрприз, но тем не менее я удивлен. Зачем явилась на этот раз?

На этот раз… Можно подумать, я попрошайка или прилипала.

В отличие от Мерхеева, Полю про моего психотерапевта говорить не следовало: от упоминания о моей слабости он, не ровен час, мог взбеситься.

– Я могу рассчитывать с твоей стороны на разговор? – постаралась я сказать максимально уверенно. И перешла на «ты», показывая, что речь пойдет вовсе не о последних двух днях.

– Допустим. И о чем же ты собираешься говорить со мной, Дияра? – Его губы изогнулись в издевательской усмешке. Все инстинкты орали мне уходить отсюда, причем как можно быстрее, но я попыталась их приглушить.

– Ты сказал, что хочешь, чтобы я ушла из труппы. Я хочу понять почему.

Было страшно, ну, как прыгать с обрыва. Но на примере собственных психотерапевтов (а со мной – о небеса! – таковых случилось аж две штуки, если считать только порядочных), я познала необходимость таких вот вопросов. Нам часто кажется, что мы знаем ответы на самые элементарные вещи. Это ведь понятно и не подлежит обсуждению. Но стоит произнести «очевидное» вслух, как логическая цепочка начинает стремительно рассыпаться: появляются бреши и проплешины там, где их совсем не ждешь. Только я хоть и спрашивала, но не представляла, чем пытать Кифера, чтобы довести его до откровенности.

– А того, что тебе нельзя доверять в профессиональном смысле, недостаточно? – вопросительно изогнул он бровь.

– Не делай из меня дуру. То, как ты со мной себя ведешь и говоришь, подсказывает, что причина личная.

– Пожалуй, учитывая, как тесно в прошлом переплетались наши… профессиональные отношения с личными, теперь уже и не разобрать.

Я с трудом сохранила лицо. Чувствовала, что Поль припомнит мне эту реакцию на его близость во время репетиции. Вот, пожалуйста, Дияра! Дала слабину – наслаждайся.

– Ладно, я спрошу по-другому: я могу сделать что-то для того, чтобы ты передумал выгонять меня из театра?

– А какие будут варианты? – неожиданно развеселился Кифер, что мне совершенно не понравилось.

– Не знаю, – развела я руками.

– Замри, – вдруг сказал Кифер.

Я опешила, но в самом деле более не двинулась. Рефлекс на его голос, что ли?

– Левая рука выше. Носи сумку на разных плечах. Так что ты там говорила?

У меня создалось стойкое чувство, будто Поль надо мной снова издевался. Зажмурилась, с трудом восстанавливая мысль и способность соображать, не отвлекаясь на эмоции.

– Я говорила, Поль, – проговорила я с нажимом. – Что хочу остаться в театре. Очевидно, ты мне не доверяешь. Прекрасно. Что я могу сделать, чтобы это изменить? Ты можешь потребовать любую проверку, поставить меня на весы, как раньше, запросить документы у Мерхеева – по ним легко увидеть долгосрочную картину. Можешь переговорить с моим психотерапевтом. Я дам ему разрешение на предоставление информации о моем состоянии – пожалуйста, пользуйся…

– Дияра, у тебя плохо с памятью? Все это уже было и никак не помешало тебе довести себя до края. Ты чуть не грохнулась со сцены прямо в оркестровую яму на глазах у ломящегося от зрителей зала. И врачи сказали, что продолжи ты себя изводить так и дальше, протянула бы от силы неделю.

А вот теперь я очевидно дернулась, как от пощечины, но потом нахмурилась и взглянула на Кифера.

– Вот даже интересно, если бы у меня был выбор и я ушла из театра в другую труппу, ты бы поставил спектакли в каждом приютившем меня местечке? Что, неужто тема с занесением моего имени в черный список, как два года назад, больше не работает?

Я поняла, что зря это сказала, еще до того, как Поль сорвался с места. Не успела опомниться, как он уже зашел мне за спину и зашипел у самого уха:

– Сорвав премьеру, ты для меня исчезла. Я не из тех жалких неудачников, кто станет ночами обзванивать друзей, запрещая им брать на работу неугодных мне людей. Ты выкарабкалась – я это уважаю. Но работать с тобой не желаю, и кто бы меня за это осудил.

От его близости в теле напряглась, казалось, каждая мышца.

– Умерла. «Ты для меня умерла». Так у нас говорят. Повтори правильно.

– Ты для меня умерла, – проговорил он без паузы.

Это было то, чего я хотела, но в груди стало пусто и холодно. Захотелось обо что-то опереться, но я стояла посреди кабинета, потому что сесть мне никто не предложил. Ожидаемо.

– В этом дело? В вашем легком отношении к смерти? В восемнадцать ты романтизировала смерть? Прямо как сейчас? «Я тебя убью», «Ты для меня умерла»… Мне всегда нравилась выразительность ваших театров. Вы очень красиво умираете на сцене. Но, как оказалось, только понарошку.

Я горько улыбнулась, стараясь сдержать слезы:

– В этих выражениях принципиальная разница. «Я тебя убью» – это шутливое выражение. Но «Ты для меня умерла» – нет. И ни в одном из них нет романтики.

– Значит, я правильно выразился, – не дрогнул Кифер. – Так что ты там от меня хотела на самом деле?

Его рука легла мне на бедро, пальцы с силой сжались, впиваясь в плоть. Но не причиняя боли. Я ахнула и постаралась сдержать дыхание.

– Что ты делаешь?! – вскрикнула в возмущении, попыталась вырваться, но оказалась в захвате рук. Прижатая к Полю всем телом. И… я не чувствовала его желания. Одну только демонстрацию власти. Еще удар? Отличный вышел! Выверенный.

– Сегодня во время репетиции было… интересно, – насмешливо проговорил Кифер, коснувшись моего уха языком. – Куда интереснее, чем раньше. Ты пришла за этим?

Меня обожгло болью. О том, что мы с Кифером темпераментами не совпали, я догадывалась, но тешила себя мыслью, что женщины, которая ему как раз, не существует. А потом познакомилась с Эви. До сегодняшнего дня все это казалось мне далекой, беззлобной шуткой, но слышать вот так…

Вместо того чтобы продолжить вырываться, я развернулась лицом к Полю и изо всех сил толкнула его в грудь. Он меня не выпустил, и в результате мы оба полетели к стене. Я буквально распласталась на его груди, едва не ткнулась носом в шею. Запах разгоряченного июльской жарой мужского тела забился в ноздри, путая мысли. Но я подняла голову, наткнулась на испытующий взгляд и… опомнилась.

– Да как ты вообще смеешь после всего, что было… – голос сорвался, пришлось откашляться. – Я признаю, что виновата перед тобой за сорванный спектакль. Но остальное… Я любила тебя, и ты это знал. И ты оставил меня в одиночестве в больнице, а затем в реабилитационном центре. Даже не интересовался, жива ли я. Ты, может, и не топил меня, обзванивая ночами знакомых, как Шадрин, но чем ты лучше? Ты вернулся за мной, чтобы доломать оставшееся. Я ненавижу тебя, Поль. И лучше обойду пешком все театры России в поисках работы, чем стану с тобой спать ради сомнительной чести быть помилованной!

Руки на моей талии тотчас разжались.

– Нет так нет, как скажешь. Будь добра с этого момента на «вы». Фамильярность нам ни к чему.

Пару секунд я изумленно таращилась в его удаляющуюся спину, а затем вылетела из его кабинета, задыхаясь собственными никому не упавшими откровениями.

Кифер

Она уверяла, что не больна, но сегодня, поймав ее после неудавшейся поддержки, Поль мог обхватить ее талию пальцами двух рук. И осталось бы место. Разумом он понимал, что дело не в худобе – в настрое, но перед глазами навсегда застыли картинки катящегося в сторону оркестровой ямы изможденного тела. Если бы Дияра просто упала посреди вариации, ее состояние можно было бы скрыть, но она потеряла сознание во время паркетной поддержки, а ее партнер не понял, что происходит. Он ее отпустил – и Дияра покатилась по касательной после раскрутки в сторону ямы. [Паркетная поддержка – поддержка, во время которой ноги партнерши не отрываются от пола]. Парню ничего не оставалось, кроме как, плюнув на рисунок танца, попытаться поймать Огневу прежде, чем она свалится на головы ни в чем не повинных музыкантов.

Но еще Поль знал, что вина в этом отнюдь не на одной Дияре. Он видел, что все очень плохо. Когда она находилась во власти голода, ее глаза обводило черными кругами, но в них появлялся лихорадочный, нездоровый блеск. Одержимость. Она как будто горела изнутри.

Только вот в чем загвоздка: она была больна и ничего не понимала, а он понимал все. Но он выбрал себя и партию, написанную именно под эту девочку. Он учел все ее сильные стороны. Лебковская, и без того смотревшаяся на фоне Дияры не лучше двумерной проекции, была совершенно неспособна донести до зрителя всю красоту балета. Менять Огневу было никак нельзя. Когда Дияра достигла состояния бледной тени человека, времени на изменения не оставалось. И они тихо договорились дать ей блеснуть на премьере, собрать сливки, а потом тихо убрать и пролечить. Не вышло.

Он предал Дияру намного раньше, чем она думала. Но и простить тоже не мог. За очень и очень многое. Безвыходная ситуация.

Поль сжал в руке эспандер с такой силой, что хрустнули костяшки пальцев. Ярость вытекала из него медленно, с каждым новым выдохом. Если бы Дияра видела Кифера в этот момент, она бы в жизни не решилась приблизиться к нему. Или если бы знала, скольких сил ему стоило держать себя в руках в ее присутствии.

– Можно? – услышал он от дверей символический стук. Обернулся, обнаружил за спиной Мерхеева. – Мимо меня только что пронеслась на всех парах расстроенная Огнева. Едва осилила нечленораздельное приветствие. Опять ее доводишь?

Руководителю труппы было чуть за сорок, он носил очки и был так же строен, как в день окончания танцевальной карьеры. До подозрительного приятный тип. У таких всегда веер козырей за пазухой и весьма легко сдвигаемые принципы в удобную для себя сторону. Но шагать с такими в ногу понравится любому.

– Думаю, для тебя не секрет, что отношения у нас с Огневой… напряженные. – И грубо перевел тему, обозначая, что это не тот вопрос, который он считает достойным обсуждения. – А знаешь, что еще напряженно? Бюджет спектакля, – кивнул Кифер на бумаги, которые изучал до прихода Дияры.

– Уверен, что в Питере ты не был так стеснен в средствах. Наш театр меньше, но ты это прекрасно знал, когда просил у меня место.

Кифер хмыкнул, по достоинству оценив красоту перехода к фабуле. Даже подыграл.

– К чему ведешь? – спросил он.

– Поль, поговорим откровенно, как старые друзья. – Друзьями их назвать было невозможно даже при лучшем воображении в мире, но Поль и Ренат были давно знакомы и относились друг к другу с уважением, а теперь еще и работали вместе. Мерхеев был руководителем труппы и балетмейстером в одном флаконе, и Поль очень надеялся, что сумеет не перейти грань, за которой начнется война. Как это случилось с Шадриным. – Мне очень симпатична Дияра Огнева. – Поль нахмурился. Ему, конечно же, померещилось второе дно. – Я не хочу, чтобы ей здесь было плохо. Ты приехал, чтобы ее выжить из театра?

– Нет, – скупо ответил Поль.

– Твои действия говорят об обратном, – осторожно подметил Ренат. – Беспристрастно, без осуждения, Кифер. Выбор между тобой и Огневой очевиден. Если это то, чего ты добиваешься, я ее уволю без возражений.

Кифер, не поверив услышанному, вскинул голову и впился взглядом в лицо Мерхеева в поисках подтверждения этим диким словам. Для него это была абсолютная неожиданность. На неприкрытое недоумение собеседника Ренат лишь пожал плечами.

– Чему ты удивляешься? Именитый хореограф против простой артистки кордебалета. На ее место конкурс из двухсот пятидесяти человек. Никаких перспектив дальше солистки у нее уже никогда не будет. Напишу ей хорошую рекомендацию для местечка в кордебалете. Кто-нибудь да найдется.

Кифер попытался справиться с волной захлестнувшей его ярости.

– Я не хочу ее увольнения, – отчеканил он.

– Тогда тебе следует подумать над тем, что ты делаешь, – вдруг ожесточился Мерхеев. – Потому что топтать я ее не позволю – лучше уволю. Не хочу брать на совесть ее следующий срыв.

– Услышал тебя, – резко поднялся Кифер и подошел к окну.

Срыв Дияры был на совести руководства прошлых театра и труппы. В этом Ренат был прав. Но слышать такое от совершенно постороннего человека… Кифера это взбесило.

Поль кинул взгляд в окно и обмер. У дверей служебки Дияра переговаривалась с каким-то парнем. Внезапно она обернулась, глянула в точности на Кифера, спешно отвернулась, что-то быстро сказала и потянула собеседника в сторону метро.

– Тебе не о чем волноваться. Я сделаю, как ты хочешь, – хрипло отозвался Кифер, неотрывно следя за удаляющимися фигурками.

Давить эмоции пришлось нечеловеческими усилиями. Поль давно осознал, что с его темпераментом оказаться за решеткой за убийство в припадке гнева как нечего делать. Когда-то он имел счастливую возможность выплескивать это в танце и благодаря этому получал неплохие драматические партии. Но еще Кифер полностью отдавал себе отчет в том, что универсальностью его танец не блистал от слова «совсем». Энергия, сила, страсть. Пожар.

– Кифер, ты звонил мне сам, ты просил это место, пошел на уступки, когда я сказал, что мы не можем позволить себе тебя. Дело ведь в ней.

– И ты, видимо, забыл, какие я выдвинул встречные условия. Не бойся. На этот раз никто не пострадает.

= 6 =

41 – 01.2018

Попытка принарядиться и накраситься для отца вышла мне боком. Тушь растеклась от слез по щекам некрасивыми разводами, а коктейльное платье требовало надеть сверху отнюдь не куртку. Поэтому я облачилась в осеннее пальто. В январе, конечно, лучший выбор, особенно когда идет ледяной дождь. Но до театра была всего одна станция метро, причем в центре города, и я решила пройти ее пешком и прочистить голову. Мне следовало успокоиться до того, как вернусь в театр и встречу кого-нибудь из наших.

А пока я просто распустила волосы, спрятав таким образом лицо, и шла по улице, сверля взглядом носки своих сапог. Когда рядом резко притормозила машина, я сначала испугалась, механически вздернула голову одновременно с тем, как Кифер толкнул дверь.

– Залезай, – велел он.

Я на мгновение замялась. Нет, конечно, никаким маньяком я его не считала, но хотелось, вообще-то, провалиться сквозь землю оттого, в каком я виде! Кифер мне, черт подери, так нравился, что в его присутствии язык к небу прилипал, а колени становились ватными.

– Дияра, – раздраженно повторил Кифер. – Садись немедленно.

Стрельнув глазами в собравшуюся очередь за его машиной, я вздохнула и нырнула в салон.

– Ревем? – мазнув взглядом по моему лицу, спросил он.

Я закусила губу. Отвечать не хотелось. Из-за дождя определить, что именно стекало по моим щекам вместе с косметикой, было и впрямь проблематично.

– Нет, – севшим голосом ответила я и чуть не застонала: он выдал меня с головой.

– Неужели из-за меня? – фыркнул Кифер.

– Что? Нет!

Сначала я даже не поняла, о чем он. А потом вспомнила вчерашний день.

Угрозу следить за моим состоянием он исполнил сполна. Сорвал меня с репетиции и отвел к театральному доктору на осмотр и взвешивание. Потребовал от меня раздеться и встать на весы в белье, чтобы некуда было спрятать утяжеляющие предметы. Я была в шоке. Для понимания: Казань – мусульманское место. Разумеется, я крайне далека от религии, как, впрочем, и родители, ибо иначе как бы я стала балериной? Но в моем детстве хватало женщин в хиджабах, соблюдавших правило показывать на публике только стопы и ладони. Даже в моей родне. Переехав в Петербург, я стала относиться ко многому куда проще, но раздеться перед двумя мужчинами, один из которых даже не доктор..? Нет, ради партии, ради мамы я бы это сделала. И даже начала, но врач правильно оценил мое состояние и попросил Кифера выйти. Тогда я впервые услышала от него французский. И это было, очевидно, какое-то ругательство.

– Тогда зачем врать?

– Не хочу об этом говорить, – пробормотала я и полезла в клатч за влажными салфетками. Отогнула козырек, постаралась стереть подтеки туши. Превратилась из среднестатистической заплаканной девочки в панду и не придумала ничего лучше, чем отвернуться к окошку и не смотреть на Кифера.

В этот момент мы как раз проехали мимо нашего театра.

– Куда мы едем?! – воскликнула, обернувшись.

– Не похоже, чтобы ты была в состоянии репетировать или хотя бы поела. А поскольку сегодня в твоем расписании занятия только у меня, с тобой такой я работать отказываюсь.

– Но…

– Мы едем обедать.

– Я с вами? – недоверчиво уточнила я, хотя внутри что-то глупое сладко оборвалось.

– Тебя возмущает предложение пообедать с собственным хореографом?

Внутри все задрожало от предвкушения. Взгляд уперся в крепкую шею, скользнул выше, по его профилю и черным волосам. Мне всегда казалось, что людям, которым досталось больше красок во внешности, чем мне, повезло. Разве светлые волосы и зеленые глаза – это не красиво? Так я всю жизнь думала – и без памяти влюбилась в жгучего брюнета. Последовательная, да.

– Н-нет, – опомнившись, пошла я на попятную.

В моей голове для сравнения возникла сюрреалистичная картинка, где я в ресторане с Шадриным. Точнее, попыталась возникнуть, потому что за его стол усаживались кто угодно: хоть костюмерша, хоть Беспалов, но уж точно никак не я. Это как из другой реальности. Так почему Кифер считал это нормальным? И почему мне так грела душу идея посидеть с ним за одним столом?

Этот человек мучил меня на множестве уровней, да и отношения с ним складывались вовсе не просто. Он требовал от меня полного доверия и полной отдачи. Но если работала я на пределе, то с доверием никак не складывалось. После того, как он объявил, что заменит меня Лебковской при первых признаках снижения веса, – какое доверие? Да и реагировала я на этого человека неправильно. Каждое его прикосновение заставляло меня зажиматься и «выключало» свет, благодаря которому я выделялась среди других девочек. Один раз Кифер пытался танцевать со мной вместо партнера, но это сделало ситуацию только хуже. И, по-моему, он после этого на меня сильно разозлился.

В теплом салоне ненавязчиво и очень приятно пахло кожей и автомобильным парфюмом. Поль подкрутил температуру печки, и меня начало неумолимо клонить в сон.

– Так из-за кого ревешь? – негромко спросил Кифер.

Я вздохнула. Вдаваться в подробности моей печальной жизни при мужчине, который вызывал у меня эстетический оргазм, совсем не хотелось. Но я чувствовала, что если ничего не скажу, то на следующей репетиции наверняка увижу вместо себя Лебковскую.

– Я встречалась с отцом и его новой женой. Думаю, все понятно.

Поскольку в этот момент я следила за руками Поля на руле машины, заметила, как пальцы расслабились.

– Тяжелый развод?

– Да.

– Не ладите с мачехой? – это прозвучало на удивление сочувственно.

– Мы с ней впервые увиделись. Она не хочет, чтобы мы с отцом общались.

– А что отец?

– А отец тряпка.

– Жестко, – неожиданно улыбнулся Кифер, глянув на меня с уважением.

– Честно, – парировала я.

После этого продолжать расспросы Поль не стал. Остаток пути мы говорили только о театре.

Заподозрила неладное я, только когда машина свернула в очевидно спальный район. Сердце подпрыгнуло и забилось в горле, я бросила нервный взгляд на Кифера.

– Мы едем не в заведение? – уточнила я, старательно контролируя голос.

– В меню французская кухня, – неожиданно отшутился Поль.

Я в неверии вытаращилась на него, но ничего не сказала. От интимности происходящего щеки залило краской, и пока я пыталась продраться сквозь смущение, Кифер припарковался перед домом старого фонда. С красивыми парадными и высокими пролетами. К тому моменту крупными хлопьями повалил снег, и я испытала острый раскол реальностей. Вот я побывала на безобразном ужине с отцом, а теперь сижу в машине Поля Кифера перед его домом и пытаюсь сдержать предвкушение.

***

У него было очень красиво. И дорого. Но спросить, его это квартира или арендованная, я не решилась. Для себя придумала, что все же его. Оформлена она была в черный и сдержанный синий с вкраплениями белого и яркими цветовыми акцентами в виде картин. С особой любовью была оборудована кухня. Последнее окончательно убедило меня в том, что квартира его собственная и если и оформленная дизайнером, то точно не вся.

Я мыла руки, приводила себя в порядок и попутно пыталась прийти в себя. Оглядев тумбы в ванной, никаких предметов женского туалета я не заметила. Со смешком подумала, что это тот самый странный случай, когда они пришлись бы кстати: смывать разводы туши водой или мылом – не тот опыт, что хочется повторить. Приведя себя в порядок и даже расчесав перепутанные завившиеся от влаги волосы, я попыталась набрать из ванной комнаты маму, но связь отказывалась ловиться. Зачем-то потрясла телефон. Нужно было рассказать ей об отце, который отказался помогать Рамилю.

К моменту моего возвращения из кухни в коридор уже полилась музыка. Что-то инструментальное, мне незнакомое.

Поль уже начал готовить: перед ним на разделочном столе лежали вымытые овощи и что-то шкварчало на сковороде. Сам он в этот момент разливал по бокалам вино. Мне захотелось себя ущипнуть, чтобы проверить, не сплю ли я.

– Возьми, – протянул Кифер мне бокал.

Я с сомнением покосилась на него, пытаясь припомнить, когда в последний раз участвовала в мероприятиях, где подавали алкоголь.

– Французской кухни без вина не бывает, – с нажимом повторил Поль.

Пришлось взять. А про себя я подумала: Кифер уехал из Франции, когда ему было лет шестнадцать, но до сих пор предпочитает французское?

Под пристальным взглядом я сделала первый небольшой глоток и благодарно кивнула. Было вкусно, хоть и не сладко. Усилием пришлось гнать мысль о том, насколько калориен алкоголь. Следовало вообще забыть об этом на время нахождения у Кифера. Вечером лучше побольше позанимаюсь.

– Мне нужно позвонить, но сигнал слабый.

– Недостаток толстых стен, – невозмутимо согласился Поль и добавил: – Лучше всего ловит у окна в спальне.

Я смутилась, должно быть, в миллионный раз и напоролась на его насмешливый взгляд. Да он же все понимал! Видел меня насквозь. Впрочем, почему нет? Сколько в его жизни было таких вот Дияр?

Я чуть было не спросила, не лучше ли выйти на балкон, но вовремя вспомнила, что на фасаде не увидела ни одного.

– Спасибо, – вздернула я подбородок и храбро спросила: – Так… куда идти?

Я могла смущаться сколько угодно, но мямлей не была. Да и почему нет? Комната как комната. Подумаешь, в ней спит Поль Кифер. Подумаешь, спит не один? Мое прекрасное, услужливое воображение тотчас подкинуло картинку сплетающихся тел. Вот засада же!

Кровать оказалась большой, застеленной серым бамбуковым пледом. Воровато оглянувшись на дверь, первое, что я сделала: провела по нему ладонью, наклонилась к подушке, вдыхая запах Поля Кифера. Точно такой, как я чувствовала во время танца с ним несколько дней назад. Только холодный. От его разгоряченного тела пахло немного иначе. Воспоминание о жаре, опалявшем мою кожу, заставило сделать нервный глоток вина, чтобы избавиться от сухости.

В остальном в спальне было очень чисто и опрятно, за исключением разбросанных книг. Названия их я, увы, прочесть не смогла: Кифер явно предпочитал наслаждаться литературой на родном языке. После этого я решила дальше не наглеть, а набрать маму.

Соединение шло долго и сложно даже у окна. Мама не спешила поднимать трубку. Я знала, что ей бывало сложно дотянуться до телефона, а потому проявляла терпение, попутно жадно оглядывая остальную часть комнаты.

Мне на удивление нравилось рассматривать вещи Поля. Как будто я получила дозволение приблизиться к святому. Но это ничего не значило! Это не свидание и даже не проявление благосклонности. Просто жест вежливости. Да, странный, но что я знаю о французском гостеприимстве? Потребовалось три звонка, чтобы мама взяла трубку. Бокал опустел наполовину – меня начали покидать остатки осторожности. Сорокакилограммовой голодной девушке, непривычной к алкоголю, и полкапли хватит, чтобы голову закружило. «Не следовало соглашаться», – подумала я, ощутив, как под ногами качнулся пол.

– Дияра, – наконец взяла мама трубку. – Извини, что я так долго. Ты обычно звонишь позже.

Она запыхалась. Явно пересаживалась в кресло.

– У меня сорвалась репетиция, поэтому сегодня так, – немножко приукрасила я, искренне радуясь, что алкоголь не завязал узлом язык. Мама бы обеспокоилась. Я старалась держать в секрете, насколько стала далека от заветов, по которым жила наша родня. Хотя чего уж там: во время спектаклей мои ноги в одних только колготках видела добрая половина Петербурга.

– Как у тебя дела?

– Я виделась с отцом. – Про Сусанну решила не упоминать. Лучше бы этой женщины не существовало, хотя бы в моем воображении! – Он отказался помочь Рамилю. И… я вроде как разорвала с ним все отношения.

– Дия, – услышала я жалобное. – Не думаю, что ты права, так однозначно выбирая сторону. Он же твой отец, и он способен тебе помочь, в отличие от меня.

– А по-моему, помогать он собирается только себе! – прорычала я, повысив голос, и опасливо глянула на дверь. Вдруг стены не такие уж и толстые? – Рамилю он тоже отец – и посмотри. «Ему нужно научиться брать на себя ответственность». С кого бы это Рамиль взял пример безответственности, скажи?

– Я поведение Ильшата не поддерживаю, – мягко сказала мама. – Но он преподал нам всем отличный урок, детка: о себе нужно заботиться тоже. Он сделал так, как считал нужным, и ему теперь хорошо.

– А всем остальным плохо? Прекрасный пример того, как легко живется людям, не имеющим совести! Вот скажи, ты бы так смогла?

– Не знаю, Дий. Никто не знает, на что он способен, пока не окажется в аналогичной ситуации.

– Поверить не могу, ты его защищаешь! Человека, которого ты любила и который бросил тебя!

– Я защищаю твоего отца. Человека, которого я любила, никогда не существовало. Но это моя оценочная ошибка. И едва ли нам стоит говорить об этом, когда ты на взводе.

– Ты права. – Я повертела в руке бокал, понимая, что, если бы не вино, едва ли отважилась бы заговорить с мамой в таком тоне и ее расстроить. Но, против всякой логики, сделала еще один глоток. – Давай я приеду и помогу уладить вопрос с Рамилем? Хотя бы поговорю с учителем… Я уверена, что мне дадут пару дней.

– Нет! Нет, Дияра. Его учителя уже не раз сомневались в том, имею ли я авторитет у собственного сына. Этот вопрос мне нужно решить самой.

– Я переведу деньги, мам, – пообещала я, не особенно представляя, где добыть такую сумму, да еще срочно.

Молчание в трубке затягивалось. Мама не любила, когда я присылала деньги и журила меня, но на этот раз ничего не сказала. Стало понятно, что без меня ей эту ситуацию никак не разрулить.

– Спасибо, – поблагодарила она тихо.

– Ладно, мама, пойду я.

Осознание, что дома – а дом мой был именно там – все плохо, буквально придавило. Я бездумно допила вино, глядя в окно, и только потом решила вернуться на кухню. Пол под ногами немного качался, а меня раздирало от противоречий: как такой плохой день может быть таким хорошим?

Оценив масштаб приготовлений обеда, я поняла, что непозволительно задержалась: дело шло полным ходом.

– Чем мне помочь? – запоздало предложила я.

Поль пристально на меня взглянул, и его брови поползли вверх. Такого эффекта от ста миллилитров вина он точно не ожидал. Стало неловко, и я осторожно поставила на стол пустой бокал.

– Удалось дозвониться? – спросил он вместо ответа. Наверное, я была слишком красноречиво пьяна, чтобы доверить мне готовку.

– Да, спасибо. Так чем мне помочь? Давайте хотя бы салат перемешаю. Это невозможно испортить.

Кифер задумчиво покачал головой, но кивнул мне на салатник. Так я оказалась рядом с ним у островка кухни.

– Вот этим, – протянул он мне небольшую миску с неопознанным содержимым. А после он потянулся за чем-то прямо за моей спиной и негромко проговорил: – Можешь попутно что-нибудь съесть. Что угодно и даже руками.

Его энергичное мельтешение вызывало во мне приступ головокружения, но перестать следить за Кифером периферическим зрением было выше моих сил. Я аккуратно перемешивала салат, следя, чтобы ни в коем случае ничего не растерять.

– По театру ходит слух, что мечты у вас о Европе, – попыталась завязать я разговор. С виду светский, но на самом деле мне было важно узнать о Поле Кифере хоть что-то. Что угодно.

– Слух неверный, – ответил он. Я покосилась на его крепкую руку, выжимающую над стейками лимон. Ничего не могла с собой поделать. – Скорее не хочу быть привязанным к одному месту.

– А разве недвижимость не привязывает? – закинула я удочку.

– Есть несколько городов, где я и не против иметь крепкую связь или мог бы остаться. Один из них – Петербург.

Мои вопросы его, кажется, занимали. Чувствовалась в ответах некая насмешка. Будто он догадывался, что я спрашиваю не просто так, и… позволял.

– Вас манят дожди? – попыталась я взять более шутливый и взрослый тон. Но легкий ответ нашелся и на это.

– Скорее мне все равно. Я не из тех, кто легко поддается унынию.

– А как же Москва?

– Там такая спешка, что ею убито все хорошее.

Он отхлебнул вина из своего бокала, и я не сдержалась:

– Говорите, что не против жить в Петербурге, но готовите под вино утку и читаете по-французски.

– Думаю, что салат уже прекрасно перемешался.

Объяснить то, что случилось дальше, я неоднократно себе пыталась и… не сумела. Это было как какое-то помешательство. Он подошел, чтобы забрать салатник, мою кружащуюся голову затопил его запах, обожгло жаром кожу… Раз можно Алене, то и мне тоже можно. Или даже нужно. Как еще избавиться от этого детского смущения в присутствии Кифера? Приглашая меня к себе домой, он прекрасно понимал, что я о нем чуть-чуть мечтаю, но его это не остановило.

О том, что мне будет стыдно, если он откажет, я на пьяную голову даже не вспомнила. Я просто поднялась на цыпочки, обхватила его шею руками и прижалась губами к его рту. Кажется, даже немножко мимо. И именно прижалась. На поцелуй это мало походило. Ни закрытых глаз, ни попыток дышать. Это было даже не возбуждающе. Я просто стояла, прильнув к Полю всем телом, а еще понятия не имея, что он обо всем этом думал.

Я испугалась только через пару секунд. Но было поздно.

– Ты мне нравишься, – прошептала я так глупо и по-детски.

– Знаю, – ответил он хрипло.

– А было бы так просто, если бы не нравился, – добавила я с сожалением.

И тогда он поцеловал меня сам. Это было вовсе не невинно, такие поцелуи, напротив, лишают невинности и любых грез. До Поля Кифера я вообще ни с кем не целовалась. Моя жизнь разломилась много-много раз, когда мне не исполнилось и пятнадцати, я пахала в балетной школе как проклятая. Мне было не до мальчиков. А потом я встретила Кифера. Человека, которому чужды любые компромиссы и полумеры. Несколько движений его губ и языка, и со мной случилось все, к чему другие девочки идут годами, продираясь сквозь неопытных сверстников, медленно набираясь опыта в откровенности. Я ни к чему подобному готова не была. Ни к языку, ласкающему мой рот, ни к ноющему телу, умоляющему о таком, о чем я не имела понятия, ни к пальцам, жадно мнущим и путающим волосы. И я испуганно замерла, когда о мое бедро потерлось что-то твердое.

Кифер со свистом втянул воздух, припал к моему уху губами и хрипло произнес:

– Ты моя будущая балерина, я ставлю на тебя все. Ты можешь получить от меня что угодно. Думай о том, что ты просишь.

Он выпустил меня – я обессиленно вцепилась в кухонную тумбу, чтобы не упасть. В голове начинало проясняться.

«Ты моя будущая балерина, я ставлю на тебя все. Ты можешь получить от меня что угодно».

Эти слова скакали мячиком внутри моей черепной коробки, раздражая мозг, будоража, нервируя, заставляя делать глупости. Например, браться за бокал, хотя было совершенно очевидно, что мне хватит.

От запахов еды мой желудок скручивало спазмами, голод выл и метался внутри, требуя свое. Но, поглядывая в тарелку, я не могла перестать считать. Человек весом шестьдесят килограммов тратит количество килокалорий примерно десятикратное количеству минут, проведенных за этим занятием. Во мне сорок килограммов – стало быть, затраты меньше, а длительность выше. В ста граммах утятины примерно триста тридцать килокалорий. То есть примерно сорок минут бега? Наверное, так. На моей тарелке красовался кусок где-то в восемьдесят грамм, но обжаренный на масле. Да, пожалуй, так и выйдет. Минут сорок. Салат можно не считать, а рис – не есть…

– Если ты это не съешь, то завтра попросту не дойдешь до театра, – насмешливо сообщил Кифер.

Я незаметно сжала в руке столовый нож, и вовсе не рукоять. Только после этого наколола на вилку кусочек мяса и отправила в рот. Ужасно боялась, что меня опять накроет паникой. После разговора с отцом этого следовало ожидать. А если бы я снова бросилась к раковине выплевывать еду, Кифер бы тотчас снял меня с партии. Потому что это вроде как очень плохой признак. Однако пряный сок разлился по моему рту, и я даже прикрыла глаза от удовольствия. Было невероятно вкусно. Организм тотчас сделал стойку, требуя все и немедленно, но разум, вдохновленный страхом, твердил: только половину, иначе вырвет от переедания. Увы, со мной такое уже случалось.

– Умница, – негромко прокомментировал Поль.

– Это бесподобно, спасибо, – признала я.

Я не врала: было так вкусно, что хоть плачь!

– Рад, что ты оценила. Ты умеешь готовить?

– Не знаю ни одного человека, который бы не умел, – пожала я плечами. – Но, конечно, не так, – указала я в тарелку, смелее отправляя в рот салат. – Как вы научились?

– Сытная, северная кухня не подходит для людей, чья профессия предполагает работу над своим телом. Да и в восторг она меня не приводила. Поэтому я предпочел остаться приверженцем французской. А мы нация во многом капризная. Порядочные рестораны мне как начинающему танцовщику были не по карману. Можно сказать, методом исключения осталось только научиться готовить.

– Вам никогда не было страшно, что вы проживете в Петербурге или где-то еще лет десять или двадцать и утратите культуру, в которой выросли?

Кифер усмехнулся и отпил вино.

– По мнению большинства, для такого я слишком высокомерен. И, наверное, так и есть.

– А я думала, вы поэтому читаете на французском.

– Я читаю на французском, потому что делаю это не ради языковой практики. Тебе бы понравилось посреди важного или сложного для понимания фрагмента лезть в словарь, чтобы уточнить значение какого-нибудь выражения? А ты, значит, боишься потерять связь со своими… корнями? Хочешь вернуться в Татарстан?

Я опустила глаза в полупустую тарелку. Возвращаться в Казань совершенно не хотелось. Оказаться навсегда привязанной к больной маме.

– Думаю, я уже ее потеряла, – улыбнулась я натянуто.

Я сидела в квартире едва знакомого мужчины. Это в любой культуре выглядело бы как минимум провокационно, но ислам на этот счет крайне категоричен. В тринадцать я бы ахнула от ужаса – а что теперь?

«Ты моя будущая балерина, я ставлю на тебя все. Ты можешь получить от меня что угодно».

Я отложила столовые приборы и взялась за бокал вина. Допила оставшееся. Поль глянул в мою тарелку, но все-таки не стал комментировать.

– Я почти уверен, что это невозможно. – И вдруг многозначительно добавил: – Дияра. Диляра.

– Персидское.

Да, довольно необычное звучание имени, но допустимое. Мой отец любит выпендриться на ровном месте. Это он меня так назвал. Да уж, с таким именем забыть, кто ты и откуда, куда сложнее!

– «Всеобщая любимица». Неожиданно точная твоя характеристика.

– Откуда вам известно значение моего имени? – опешила я.

– На юге Франции непозволительно много переселенцев арабского происхождения.

Я не слишком ему поверила. Кто вообще интересуется значениями имен людей, если речь идет не о самых близких?

– Я помогу убрать посуду, – проговорила я.

Поднялась и поняла, что не помогу. Комната поплыла под ногами. А казалось, что я вовсе не пьяна. Разве что чуть смелее обычного. Кифер, буркнув что-то по-французски, в два шага оказался рядом и подхватил меня.

– Сядь, – велел он.

Но я уже застыла, парализованная его прикосновением. Кровь застучала в висках. Наутро я плохо помнила, что случилось дальше, только урывками. Откинутые волосы на плечо, ожог поцелуя позади шеи, собравшуюся на бедрах юбку, когда меня подхватили и куда-то понесли… на диван. Но то, что произошло там, впечаталось в память навсегда.

Как я расстегивала рубашку Кифера, пуговку за пуговкой. Как он не мешал мне и не помогал. Просто следил за выражением лица. С легкой усмешкой, которая смущала и распаляла одновременно. Для меня мужское тело выше пояса не было откровением, но почему-то не его. Меня сжигало изнутри от зрелища полоски смуглой кожи в просвете белой рубашки. Поль не целовал меня, позволяя смотреть, но когда пуговицы закончились и я начала наклоняться для поцелуя – ведь разве не это было единственно возможное теперь? – он вдруг остановил меня одной фразой:

– И все?

Я не поняла, о чем он, нахмурилась. И тогда Поль положил мою руку на ремень брюк. Я задохнулась. Сама бы на такое не решилась. Но теперь покорно расстегнула ремень, пуговицу… и замялась. С молнией брюк Кифер расправился сам. И, к счастью, на этом пока закончил. Мой мозг и без того плавился от откровенности. Ведь я сидела верхом на Поле Кифере с задранной юбкой, не могла отвести взгляд от его идеального тела в выразительно расстегнутой и разметанной одежде. Я хотела и не хотела увидеть больше.

Он рывком поднялся и подтянулся ко мне сам, целуя еще более жадно, чем в кухне. На этот раз я отвечала охотно и, кажется, быстро училась. С губ срывались вздохи и даже стыдные всхлипы. В животе и груди поселилась незнакомая тяжесть. Хотелось… прикосновений, но я, конечно, их не просила.

Поцелуи опустились на шею, и я инстинктивно прижалась теснее, вцепилась пальцами в волосы Поля. Так приятно… Я закусила губу, сдерживая стон. А затем Кифер потянул вниз колготки. Я нерешительно дернулась назад, понятия не имея, что мне делать.

– Тшш, – прошептал он, притягивая меня обратно.

Его пальцы скользнули под ткань. Я задрожала, глаза сами собой закрылись. Поль делал со мной что-то совсем уж безумное. Запретное. Я всхлипнула и запрокинула голову, позволяя все, чего он хотел. Ну, или собирался.

Потом-то я поняла, что хотел… другого.

Мне не было больно, когда он проник в меня пальцами, разве что чуть-чуть. Но разве не должно было? Мне казалось, что я наслушалась достаточно разговоров об этом. Вот только все они звучали из уст девочек, которые перепробовали очень немало. Не таких, как я: стеснительных дурочек, не способных пробить запрос в Гугле. Вот теперь я расплачивалась тем, что потрясенно смотрела в глаза Поля и ловила ртом воздух, ничего не понимающая, распираемая ощущениями. Их было слишком много. Неизведанных, незнакомых.

Но и Кифер выглядел не так, как обычно. Было в нем что-то дикое, животное и безумное. Он смотрел на меня так, будто готов был… опрокинуть на диван и завершить то, что я начала по неосторожности. Что-то внутри меня на это откликнулось радостью, но другая часть твердила «нет-нет-нет». Она определенно побеждала. Однако я не была уверена, что Поль внял ей, разумной и мне понятной.

К счастью, ничего такого не случилось. Ну, кроме того, что спустя минуту я неминуемо забилась в его руках, забыв данное себе обещание не стонать. Это ведь, ну, как-то совсем не очень…

– Ты красивая, – обжег меня неожиданным признанием Поль.

Я понятия не имела, что красивого можно было найти во мне, а особенно с перепутанными волосами, со сбившимся платьем, наполовину стянутыми колготками и перекосившимся бельем.

– А как же ты? – чуть придя в себя, спросила я хрипло, силясь справиться с румянцем.

Не знаю, на что я рассчитывала, задавая этот вопрос. Мне в руку легло нечто твердое и горячее. Подавляя шумный вдох, я опустила глаза и сглотнула ком в горле. Отвести взгляд не получалось, хотя внутри поселился страх. Непонимание: что все это значит? Поверх моей ладони легла другая, мужская. Направляя.

Словно сон, словно не со мной. Вот что я думала, подчиняясь чужому движению. Взгляд заметался, остановился на искаженном желанием лице.

– Продолжай, – хрипло велел Поль, отпуская мою руку и отчего-то притягивая меня ближе. Так, что я почти улеглась ему на живот.

То самое горячее и твердое в ладони напряглось сильнее, посылая по моему телу странную слабость, и Поль застонал. И снова, и еще… Его выражение лица выжгло на сетчатке глаза, я никак не могла его стереть вместе с мыслью: это сделала я, это – из-за меня. Абсолютная растерянность. Я еще не успела прийти в себя, как он поцеловал меня в последний раз. Глубоко, жадно, с предвкушением.

Спустя уже две недели я прекрасно понимала, что в тот момент прошла по самой грани, раздразнив зверя. То, что Кифер не отымел меня прямо там, на диване, это просто какое-то чудо. Потому что все вот это вот для него не более чем прелюдия. И это стало проблемой.

Следующим утром я проснулась у себя дома в том же самом платье, с ужасным похмельем и в полной дезориентации.

= 7 =

44 – 07.2020

Когда доктор Нестеров сказал мне подумать, что именно в наших отношениях с Кифером было не так, я сразу вспомнила диван. Каким был ваш опыт взросления? Букеты, конфеты, поцелуи перед подъездом, петтинг в машине или, может, на родительском диване? Ну, петтинг на диване в моей жизни случился сразу после первого поцелуя и с окончанием в виде обоюдных оргазмов при неприглушенном свете. Это – шок.

Поль Кифер ставил «Эсмеральду» три месяца. И за это время я прошла путь от девочки к женщине. В плане психики. И достаточно оценить темп, взятый еще на старте, чтобы понять: это не был здоровый переход. Он меня сломал и кое-как совместил по этой линии разлома с собой, игнорируя тот факт, что во мне оставалось еще очень много детского.

Конечно, тогда я так не думала, я вообще мало что понимала. Если честно, в полной мере впервые прочувствовала только что. Поняла, каково это – по-настоящему хотеть мужчину. Не просто отвечая на его желание, не позволяя, не поддаваясь, а… независимо. Потому что это нужно мне.

Надави Поль немного, и я бы определенно ему все позволила. Но, по-моему, он даже не хотел меня. И большой вопрос, только ли сейчас не хотел.

Как при всех его возможностях два года назад он польстился на костлявую, больную, проблемную девчонку-подростка? Я вижу только один ответ на этот вопрос: он хотел, чтобы именно я танцевала его «Эсмеральду», и действительно сделал все, чтобы уничтожить во мне эту робость перед ним. Он дал мне то, о чем я бы никогда не отважилась попросить сама.

Обед у него дома был тщательно спланирован.

Я почти бегом бежала, спеша покинуть театр. На лестнице чуть не влетела носом в опешившего Мерхеева. Пробормотала что-то среднее между приветствием и извинением [вы, кстати, за «здравините» или за «извидрасьте»?))] и ринулась к служебному выходу.

Где, как оказалось, уже некоторое время мялся Глеб. От неожиданности я встала как вкопанная.

– Дияра, добрый вечер, – улыбнулся он немножко нервно. По-моему, он не был уверен, что я с ним заговорю.

– Добрый. Эви ушла примерно полчаса назад, – продекламировала я.

– Очень жаль, потому что я хотел ей отдать…

В его руках мелькнула та самая «счастливая» заколка. Я с трудом подавила желание отчитать нерадивого фетишиста. Придумал на свою голову тырить вещи у людей театра, мы же все до одури суеверные! Куда ни плюнь – везде дурные предзнаменования мерещатся. Эви ушла с репетиции прямиком домой, минуя кишащие симпатичными мужчинами заведения, словно в воду опущенная. Она была уверена, что по ней сегодня жестко проехались именно потому, что потерялась любимая заколка! Как по мне, виной всему было то, что она целый день эту самую заколку искала и растеряла таким образом львиную долю самоуверенности. А ведь именно в этом ее особый шарм.

Пришлось напомнить себе, что Глеб понятия не имел ни о символах, ни о заколке. С кем бы Эви ни спала, до откровенностей не доходило.

– А еще надеялся с вами увидеться, – закончил Глеб, не подозревая, что только что прошел в миллиметре от гильотины. И снова – голову на плаху? Вот пример человека, лишенного инстинкта самосохранения!

– Вы это серьезно? – не сдержала я смешок.

– Черт, – в сердцах выдохнул он. – Я знаю, что обстоятельства знакомства у нас с вами не очень, но я не мог не попытаться.

– Так, стоп, – подняла я руки, покосилась на правую. Действительно заваливаю плечо. Блин! Ну что за… не было ж такого. Массаж мне нужен, вот что. Это меня, пожалуй, от встречи с Полем так перекосило.

Вспомнив Кифера, я обернулась на окна его кабинета. Свет по-прежнему горел, но не похоже, чтобы Поль наблюдал. Ох, Дияра, с чего бы он стал за тобой наблюдать? Он явно дал понять, что ты ему неинтересна. Даже несколькими способами.

– Стоп, Глеб, – повторила я и, кажется, парень просиял, осознав, что его имя запомнили. Ну, учитывая, что Эви его к утру забыть умудрилась, я, наверное, действительно молодец. – Не все балерины такие, как моя соседка. Я к себе… никого не приглашаю.

– Дияра, Дияра, – испуганно выставил он ладони, краснея. – Я совсем не об этом. Эви, ну… эээ… вы понимаете, мы сидели с парнями, познакомились с ней, а она балерина. Любой из компании бы… – Он замолчал. И правильно сделал! Осуждать его было не за что, но и уважения такие поступки не вызывают. Разве что у друзей, а я ему не друг, я «а она балерина». – Я просто предлагаю пойти поужинать, без каких-либо обязательств.

Мне вот вообще не хотелось с ним ужинать. Но мне вообще ни с кем ужинать никогда не хотелось, при этом доктор Нестеров отчего-то считал это печальным обстоятельством моей жизни и помехой на пути к выздоровлению. Только поэтому я и задумалась.

– Я угощаю, – на всякий случай уточнил парень.

Тут я резко поменяла свое мнение. Вот зачем мне это надо? О чем вообще говорить с человеком, который считает девочек из балета меркантильными и доступными? Во мне же ни того, ни другого! Сломаю еще человеку шаблон, нарвется он в итоге на неприятности, а кто виноват? Я виновата.

– Глеб, – начала я и зачем-то снова обернулась на окна Кифера.

Свет очерчивал темную мужскую фигуру. Меня как током прошило, в висках застучала кровь. Он все-таки за мной следил! Дико захотелось возвести между нами километровую стену, закрыться, защититься, не пустить в свою жизнь. Даже если речь шла всего лишь о Глебе, с которым мы пересеклись случайно.

Я подхватила парня под локоть и потащила его подальше. Куда – неважно, видимо, ужинать. Лишь бы только подальше от Поля Кифера.

Глеб оказался пронырлив. Он быстро смекнул, что дело приняло удобный ему оборот, и пока я в полной уверенности топала в сторону метро, затащил меня в ближайшее кафе. Местечко оказалось без понтов, уютным, милым и заполненным людьми, что однозначно намекало на неплохую кухню. Или скромный ценник, учитывая молодость аудитории. В общем, пока придраться было не к чему.

– То есть на время самоизоляции вы с девчонками остались тут? – Глеб выглядел искренне заинтересованным.

Только сделав заказ, я окончательно смирилась с мыслью, что опять во что-то вляпалась из-за Кифера. Нестеорову на радость.

– Цены за аренду слишком кусаются. Не потянуть было и аренду, и билет на поезд на урезанном кордебалетном окладе. И не платить за квартиру не вариант. Непросто найти нормального арендодателя на большой срок, а в этой двушке девчонки уже три года обретаются. Расположение неплохое, стоит, опять же, не так много.

А особенно тяжело было с финансами у меня, после полугодичного испытательного срока и предыдущего периода безработицы.

– Мне знакомо, – закивал Глеб. – Я тоже приезжий, несколько лет с чемоданами по Москве мотался. Только недавно взял ипотеку, теперь по уши в ремонте.

Пока что темы разговоров были нейтральными, и это позволяло расслабиться. И даже переход на «ты» уже не так напрягал.

Но на этот раз я просто вежливо улыбнулась. Мне никакая ипотека в обозримом будущем не грозила. Разве что я каким-то чудом выйду в солистки и получу причитающиеся надбавки. Было бы неплохо… Ха, о чем я? После разговора с Кифером я убедилась, что шансов на это – никаких.

– То есть вы два месяца просто сидели дома и даже не занимались? – продолжил Глеб.

– Почему же?

– У вас не так много места…

– Нормально, – пожала я плечами. – Вторая комната больше, даже станок имеется. – Тут мои губы помимо воли начали разъезжаться в улыбке.

– Что? – не дает мне увильнуть Глеб.

– Да так, вспомнила, – отмахиваюсь я.

– Расскажи.

– Этот станок переносной. Ну, знаешь, в зале есть два типа станков: вдоль стен и в центре. Вторые после первой части класса убирают. Так вот Эви свистнула из театра такой вот станок и каким-то чудом уговорила Свету ей помочь. И несколько месяцев, когда я только переехала к ним, рассказывала мне байки о том, как они тащили станок по Москве вдвоем по метро, а потом по мосту, в снегопад, потому что их не пустили в автобус. И я, представляешь, ей верила! А потом Свете это надоело, и она рассказала мне, что Эви в то время встречалась с парнем на газели, и тот просто довез им станок до дома.

Глеб улыбнулся, но вдруг проницательно прищурился:

– Ты все время рассказываешь о подругах, но не о себе.

– А ты обо мне хочешь послушать? – Моя недавняя искренняя улыбка стала жестче.

– Я пригласил тебя и хочу узнать о тебе.

– Хорошо, – согласилась я. Салфетка, которую я прежде зачем-то вертела в руках, скрутилась в жгутик. Ну, Глеб сам спросил. А у меня не было цели показаться лучше, чем я есть. Уйдет – не расстроюсь. – Ты пригласил в кафе анорексичку. Не просто худенькую девушку, а ту самую, которую десяток раз откачивали капельницами. У меня есть психотерапевт, меня уволили с работы и внесли в черный список театров. От меня из-за этого даже отец отказался. Короче, не празднично. Давай лучше о моих соседках? Одна из них крутая солистка, а другая жизнерадостная дуреха, которая спит с кем попало.

Глеб выглядел обескураженным. И явно пытался переварить новость.

– Но ты готовила завтрак и ела этим утром…

– Конечно я ем, сейчас – да. И анорексики вообще часто компенсируют готовкой свою потребность в еде. Голод есть голод: к пище тянет. Я, например, могу часами ходить между полок в супермаркете, выбирать продукты и планировать меню на неделю. Я знаю, в какой салат лучше положить розовые помидоры и чем отличаются репчатый лук и лук-шалот, – согласилась я. – Но это все не просто так. Если мне не будет вкусно – я есть не стану. И если мне испортят аппетит, то я тоже с тихой радостью встану из-за стола. Я использую любую возможность, чтобы не поесть. Хотя я пролечилась и точно знаю, что это скользкая дорожка. Просто… как с наркоманами: тянет, даже если бросить.

– То есть если сейчас принесут невкусное…

– Я это не буду есть, – сказала я. – Поэтому, когда в следующий раз соберешься звать поужинать малознакомую девицу, спроси у нее: «Девушка, вы, часом, пищевыми расстройствами не страдаете»?

– Едва ли мой порыв оценят, – скривился Глеб, а затем виновато улыбнулся.

Повисло неловкое молчание.

– Ну, ты уже успел пожалеть о своем поспешном приглашении?

– Тебе не удастся меня запугать, – храбро ответил он.

Я чуть было не начала рассказывать про маму-инвалида и брата-вандала на скользкой дорожке, но решила, что это совсем уж ребячество. К счастью, Глеб взял слово сам. Он переехал в Москву из Сибири. Оказался таким головастым, что ему предложили переехать в столицу и вплотную заняться аудитом в более порядочных условиях. И вот он уже четыре года в Москве, взял в ипотеку квартиру и твердо намерен здесь обосноваться.

Из этого рассказа я сделала два вывода: пищевыми расстройствами он не страдал и старался произвести максимально благоприятное впечатление. Впрочем, то, что дела у него шли очень даже, не заметить было нельзя. Добротные вещи, а особенно обувь, указывали на это еще в прихожей квартиры.

– Дашь мне твой номер? – спросил он с надеждой в конце вечера, наполненного разговорами ни о чем, пусть даже и о соседках.

Вот он тебе зачем, парень? Мы же оба знаем, насколько надо быть отчаянным, чтобы связаться с анорексичкой. Даже стальной Кифер не выдержал.

Секунды тянулись и тянулись, плечи Глеба в напряжении приподнимались. Он действительно хотел заполучить мой номер телефона. А доктор Нестеров очень хотел, чтобы я нашла себе бойфренда. Даже Эви хотела, чтобы я с кем-нибудь начала встречаться! Хотя вряд ли она имела в виду парня, с которым когда-то спала сама. По-моему, единственным человеком, который не хотел, чтобы Дияра Огнева нашла себе бойфренда, была сама Дияра Огнева.

– Как ты себе это представляешь? – наконец вздохнула я. – Ты переспал с моей подругой, пошел попить водички, встретил на кухне меня, познакомился, раздел взглядом, попил-таки водички и вернулся в спальню, чтобы продолжить с моей подругой. Стащил ее заколку, очень, кстати, расстроив, а затем подкараулил меня у театра, якобы чтобы эту самую заколку вернуть. И я принесу ее теперь Эви и скажу, что вот, от Глеба, кстати, у нас было свидание и будет еще? – Парень заалел щеками. – Прости, ничего не выйдет, – отрезала я, не дав ему и слова вставить. – И счет я оплачу сама. Извини.

На столе остывала едва тронутая мной паста с морепродуктами. И внезапно ожил голосовым сообщением с незнакомого номера телефон:

«Завтра я жду тебя в театре в девять тридцать. К десяти разогреться. Будет сольная репетиция с другим партнером. Если опоздает хоть один – вылетите оба. Кифер».

Я чуть не уронила мобильный. Поль никогда не писал текстовых сообщений, потому что так и не освоил русскую грамматику. Я старалась думать только об этом. А никак не о смысле сообщения.

***

В животе раздражающе бурлил завтрак. После ужина, который я соорудила себе сама после невкусной пасты в компании невкусного Глеба, я заставила себя поесть. Но наутро весы все равно «радовали» меня отметкой сорок четыре килограмма. То есть за пару дней нервотрепки, небольшого недоедания и одной серьезной репетиции я сбросила килограмм. Пришлось впихивать в себя завтрак, почти со слезами. Теперь я об этом жалела.

Когда дверь открылась, я дернулась. Была уже уверена, что увижу высокую фигуру Кифера, от которого после вчерашнего, в кабинете, меня обязательно бросит в дрожь, но нет. В дверях показался, очевидно, партнер. Я заморгала, глазам не поверив. Он был из числа первых солистов и не участвовал в позавчерашних просмотрах из-за плотного графика.

– Привет, Дияра, – улыбнулся Бехчин так, будто мы сто лет общались.

Он был приятным, очень дружелюбным парнем, но мы пока не пересекались. Поэтому я была немного удивлена его настроем.

– Привет.

К моему удивлению, Миша подошел и разом полез обниматься.

– Ты здесь, видимо, давно, – хмыкнул он, оценив разбросанные вокруг сумки вещи, в числе которых были ленты для пуантов, нитки, канифоль, вкладыши, пластыри и даже банеоцин.

– Мне не спалось. Ну ты понял, – скривилась я, намекнув на нашего лютого хореографа.

– Ты завтракала? – широко улыбнулся он.

Шутка сезона, вашу мать! Скорее бы Кифер открыл свое настоящее личико и заставил стошнить кого-нибудь еще.

– Еще один такой вопрос – и я начну кусаться, – предупредила, плюхнулась обратно в шпагат, закинув одну ногу на табуретку, и взялась за иголку. Бехчин хмыкнул.

С утра пораньше я забежала за заказанными Gaynor Minden и сейчас с радостью обшивала им нос. С любыми другими я делала это без радости. Меняя пуанты раз в четыре дня, порой на Луну выть хочется, лишь бы ничем таким не заниматься. Впрочем, мне ли жаловаться? Света вон максимум раз в два дня по паре убивала. Еще один несомненный плюс маленького веса. Впрочем, она намного выше. Сто семьдесят четыре сантиметра. С партнерами непросто.

– Это правда, что Слава тебя вчера чуть не уронил?

Бехчин начал разогреваться и растягиваться.

– Неправда. Он уронил, – поправила я. Говорить о том, что рыцарем-спасителем выступил Поль, мне крайне не хотелось. – Ты не собираешься повторять его подвиг?

– Можешь не переживать. Ты в надежных руках, – самодовольно улыбнулся Бехчин.

– А ты как тут оказался? Прошел слух, что ты в максимальном количестве спектаклей задействован. Шесть в месяц. Это же… просто вау.

– Наверное, секрет делать из этого бессмысленно. Вчера вечером Кифер меня смотрел и предложил ведущую партию. Почти наверняка. Риск есть, но современная постановка в портфолио нужна, а у нас в последнее время одна классика. И урезанный бюджет тонко намекает на то, что нормальных хореографов не скоро найдут. Не совсем понятно, как Кифер согласился перейти в наше временное пользование. В общем, я решил…

Он говорил что-то еще, но я уже не слушала. И правда: как это Кифер согласился? Судя по свеженькой машине, припаркованной у здания театра, он живет вовсе не на гроши, несмотря на проваленную «Эсмеральду». Помимо театра, в котором он обложил ролями Лебковскую, он поставил еще несколько балетов, причем не все в России. Там же какая история: один балет продумал – в несколько театров развез. И танцуют его все подряд, меняются лишь исполнители, костюмы да декорации. Вот и Кифер посидел-посидел в Петербурге, сгонял в Минск, сгонял в Москву, в Польшу, опять же… и все-то теперь балет по Киферу танцуют. Красота же! А у него гонорары.

Но тогда вопрос: как Мерхеев собрал требуемую сумму для того, чтобы поставить с нуля абсолютно новый балет, да еще с одним из самых высокооплачиваемых хореографов России? Иголка замерла в воздухе, шитье оказалось позабыто.

А еще… с какой стати меня вызвали к Бехчину? Я чуть ли не замена рядовой солистке. Даже в самых смелых фантазиях Поль не отдавал мне ведущую партию снова. Если бы он это сделал, то был бы дураком. Так что вообще происходило? Новый способ надо мной поиздеваться? Как? В чем?

Подумать как следует я не успела: дверь опять отворилась. Спешно бросив пуанты на полстежке, я вскочила на ноги, предвосхищая раздражение. Но Поль лишь мазнул по мне скучающим взглядом. На часах было девять сорок пять. Пришел, значит, раньше. Проверяет, как мы тут, не опоздали ли. Я почувствовала, что даже Бехчин занервничал. О неспокойном нраве Кифера, значит, уже прошел слушок.

– Продолжайте, – досадливо бросил Поль, заметив, что мы оба вытянулись при его появлении, не зная, чего ждать.

Миша после этого вернулся к разогреву, а вот я не рискнула продолжать заниматься пуантами: предпочла просто потянуться. И все время ждала окрика или какого-то другого удара со стороны Поля. Но он даже не смотрел. Зато я в его сторону косилась не переставая. Игнорировать его присутствие, особенно после вчерашнего, оказалось для меня просто невозможным. Стоя на кухне и строгая салат, я едва ли не оборачивалась, чтобы проверить, точно ли позади не стоит Кифер. После его сообщения я вообще ни о чем не могла больше думать. Как проклятие: всюду со мной. От мысли признать перед Нестеровым вслух то, что я до сих пор неравнодушна к мужчине, который поступил со мной как последний мудак, аж замутило.

И вообще, с чего вдруг Кифер так поменялся ко мне? То с репетиции выгнал, то на отдельную сольную позвал, да еще партнера толкового подогнал? Он что, намеренно пытается заставить меня поломать голову? Это очередной виток унижения такой? Унижать не унижая.

– Начнем со вчерашней бедовой поддержки, – прозвучало как выстрел.

Каюсь, несмотря на статистику, опыт и прочее, прочее, – я ждала осечки. Потому что так обычно и бывает: в самый ответственный момент на ровном месте все начинает валиться и ломаться. Но нет: прошло весьма чистенько. И со второго раза тоже. Кифер не придирался.

– Держу, не трясись, – отшутился Бехчин, опрокидывая меня в «рыбке».

– Теперь вчерашний кусок, – велел Кифер.

Работать один на один с хореографом совсем не то же самое, что в группе, даже пусть и на сольной репетиции. Я уже позабыла, каково это, когда оттачивают все – от градуса, на который поднимается нога, до положения пальцев рук. На контрасте стало очевидно, сколько разных вещей игнорировалось на кордебалетных репетициях, где больше работы было над рисунком танца, нежели техникой сложных элементов.

Но все, что я перечислила, касалось только Бехчина. На меня Кифер обращал внимания меньше, чем на болтающуюся сбоку побрякушку. В какой-то момент я осознала, что присутствую только для парности. По-моему, за целый час я едва ли удостоилась полдюжины взглядов от Поля Кифера. Ни одного замечания. Вообще.

Миша хмурился и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Ему явно было неуютно понимать, что меня позвали для имитации балетного станка, а с каждой минутой это становилось все более очевидно.

На Кифера я больше не смотрела. Практически все силы уходили на то, чтобы держать лицо и делать свою гребаную работу. Как же я жалела, что не начала пить транквилизаторы Нестерова еще вчера! Зря медлила, думая, что эмоциональность может быть в плюс. На что, спрашивается, надеялась?

Во многих машинах сейчас лежит запаска уменьшенного диаметра. Чтобы доехать до сервиса и поставить нормальное колесо. Я – уменьшенная запаска, на которой можно доехать спектакль. Все нормально. Такая у меня нынче роль. Непрестижная, мягко говоря.

Так хотелось с кем-то поговорить о происходящем, с кем-то более умным и понимающим. Но не с Нестеровым, засыпающим меня вопросами, от которых пухнет голова, или – еще не легче! – с Мерхеевым. А больше никто и не знал. Мама… маму я пощадила, выдав ей полуправду. Была анорексия, лечилась, с кем-то встречалась, все прошло: работа – тоже, с трудом устроилась в другую труппу. Узнав о том, что со мной плохо, мама плакала и порывалась прилететь, но одна она бы не смогла, а Рамилю из-за перевода в новую школу нельзя было уезжать. Короче, соврать маме не было сложно. А морально… морально я так завралась, что это уже просто упало дополнением к прошлым нагромождениям лжи.

Теперь было бы здорово спросить ее совета, но не рассказывать же всю подноготную о том, как взрослый мужчина соблазнил совсем глупую девчонку, а теперь вернулся – добивать. Первым, кого это все добьет, будет именно моя мама.

Я еще никогда так не ждала окончания репетиции. Закончив, я даже пуанты не сняла: напялила поверх гетры и рванула прочь. Где-то посреди пути остановилась, достала таблетку и проглотила ее, запив водой. Вовремя. Так как сольная репетиция началась с объявления:

– Меняем партнеров. Бехчин и Мирошева – предположительные главные партии.

Миша и Света. Браво Киферу. Ничего не объясняя, не обещая и не отнимая, он ухитрился подарить мне хоть призрачную, но надежду, а затем забрать ее! И все в рамках одного дня.

Несмотря на то, что внутри что-то надломилось и заплакало, зеркало подсказало, что внешне я осталась точно так же спокойна. Вот ведь странные таблетки! Но спасибо им огромное. За то, что, когда Кифер окинул меня оценивающим взглядом, я преспокойно знакомилась с прошлым партнером Светы. Теперь уже моим, третьим за два дня.

***

Звезды и пестрые ленты на колесе

Мчится по кругу разноцветная карусель

И несет ее время сквозь океаны огня…

Я стою и смотрю как проносятся мимо

города, поезда, лица… все неуловимо

Карусель вращается без меня

@Fleur «Карусель»

– Ты вообще это слышала? – старчески ворчала Эви, сидя за столиком в столовой театра, лениво ковыряясь вилкой в зеленом салате. – Бехчин и Мирошева – главные партии! Кифер говорил, что мы все в гонке за партию, а сам на следующий же день любимчиков выбрал!

– Кифер вообще говорит много такого, чему нельзя верить, – поддакнула я неожиданно для самой себя.

Этот день следовало внести в анналы истории, потому что я впервые заговорила о Кифере с энтузиазмом и не для того, чтобы перевести тему. Кажется, я начинала воспринимать его как своего отстраненного хореографа, который находится на расстоянии пропасти от простой солистки. Никаких визитов в кабинет, обращений на «ты» или раздражающих несвоевременностью флешбэков. Никакой фамильярности. И ведь нужно же было сунуться в его кабинет вчера, огрести по самое не хочу, вдоволь нарефлексироваться и только потом дойти до мысли, что между нами – все. Ничего больше никогда не случится. Да хоть бы и партии. Впрочем, лучше поздно, чем никогда.

– Ты это о чем? – мигом прицепилась к словам Эви.

– О том, как он сказал, что мое место в кордебалете, выбрал в солистки и выгнал с первой же репетиции из-за осечки партнера, на следующий раз позвал пораньше в театр, чтобы я просто побыла подпоркой для Бехчина.

Эви участливо покачала головой и ожидаемо потеряла интерес к выбранной теме. А я флегматично отправила в рот ложку зеленого горошка. Прекрасные таблетки! Никакого интереса к еде. И его отсутствия – тоже.

– Это все заколка, – опять начала нудеть Эви. – Если бы она была у меня, я бы танцевала лучше. Видела? Сегодня я танцевала лучше!

Я закатила глаза. Когда вчера по приезде домой я отдала подруге заколку, она чуть в пляс с ней не пустилась. И расцеловала меня в обе щеки. Ее даже не заинтересовало, как так вышло, что клептоман Глеб отдал вещицу мне, а не Эви. Или зачем вообще решил вернуть такую мелочь. Ведь для обычного человека неприметная, облезлая заколка ничего не значит. Выкинуть и купить новую. Не мог же Глеб знать, что Эви танцевала с ней на выпускном в балетной школе и получила отличные баллы, после чего сделала эту часть своего обмундирования талисманом.

Я не стала говорить, что Света танцует лучше Эви независимо от наличия на той заколки. В глубине души подруга это знала. А еще знала, что все остальные знали тоже. Включая Кифера, Мерхеева и танцовщиков труппы. Свете пора было наверх. Эви – нет. Какая уж там ведущая партия? Просто все мы любим искать себе оправдания – и не пытайтесь оправдываться, отрицая. Так работает надежда. Хорошо, что она у нас есть.

Единственный человек, про которого я не могла делать никаких прогнозов, – я сама. Что я? Кто я? Какая я нынешняя? Если правда, что я потеряла в технике настолько, что годна теперь только для кордебалета, то мне пора на выход. Это даже не самомнение, просто есть люди командные и не командные. Нетрудно догадаться, к какой из этих двух категорий относятся скрытные травмированные анорексички. Доктор Нестеров неспроста отметил то, что мне удалось найти в Москве друзей. Тех, у кого с этим пунктом проблем нет, за такое не хвалят.

– Эв, я не добью тебя, если скажу, что вчера Глеб звал меня на ужин? Мы немного посидели в кафе, но без продолжения.

– И правильно! Не советую, – отмахнулась она. Утрата внимания кавалера мало ее расстроила. Зато заколка всерьез выбила из колеи. Вот как так-то? – Ловить там нечего. На шестерочку по десятибалльной шкале. Хотя, может, кому-то и понравится. Но не твой вариант, нет.

– Что – на шестерочку? – рассеянно переспросила я.

– Секс, Дий, – теперь Эви повернулась ко мне.

– Ты своим оценки ставишь? – не поверила я. – Как в школе?

– А что такого? Глебу, получается, три с плюсом. Вот смотри. – Я весело приподняла брови. – Есть те, кого сразу накрывает, и есть те, кто слишком много думает. Те, кто думает, иногда лучше тех, кого кроет, потому что накрываемые часто скорострелы и вообще ни о чем запариться не успевают. Но те, что слишком много думают, бывают не просто заботливыми, а слишком осторожными. Так вот, Глеб из числа пуганых. Слишком контролирует процесс. На разок, короче.

– А знаешь, кто еще из числа пуганых? Я. И пугаешь меня ты. Регулярно. Такими вот разговорами, непонятными мужиками в квартире и звуками из-за стенки. Если такой вот тип решит тебя придушить в порыве страсти, мы даже не разберем, кричишь ты от ужаса или нет.