Сукины дети

Щенки

Лина была той женщиной, которую вы обычно замечаете на улицах, в магазинах, в очереди и в переполненном автобусе. Нет, не потому что она обладала обворожительной красотой, завлекала всех своей фигурой или необычным внешним видом. Лина притягивала взгляды практически каждого встречного, многие дети, увидевшие её особенность, грустно опускают голову, задумываясь о чем-то своём. У неё были зелёные глаза. Зелёные печальные глаза, которые были словно дремучая тайга, где таился такой ужас, познав который оставалось лишь стереть себе память. Такие глаза, в которые невозможно смотреть дольше секунды – казалось, сходишь с ума от печали.

Лина пыталась краситься, пыталась подбирать наряды и образы, улыбалась, надевала шляпы и очки, но тоска в глазах выдавала её с потрохами. Она была невысокой, худой и болезненной на вид. Каштановые волосы Лина не любила заплетать, отдавая их на развлечение ветру. Но ничто так не бросалось, как её темные, глубокие глаза. Люди при разговоре смотрели куда угодно: на её брови, нос, губы, шею, но никто и никогда не смотрел ей в глаза. Так было всегда.

Иногда находились смельчаки, которые всё же решались на такой отчаянный шаг, но уже спустя пару минут волосы на голове шевелись от этого протыкающего насквозь взгляда двух зелёный печальных глаз. Такие глаза были у больных собак, которые уже познали боль жизни и вот-вот должны умереть, превратиться в удобрение для растений. А таких собак было много в их городе. Он кишил голодными облезлыми тварями, что так и норовили загрызть очередного бедолагу. Они дрались за чёрствый кусок хлеба, рычали, когда проезжали машины, и ластились к людям. Но те просто проходили мимо, даже не обратив внимания на них.       Все проходили мимо, но не Лина. Она понимала их вынужденное одиночество, разделяла и их холод в душе и теле. Ее сердце каждый раз разрывалось в мучениях при виде худой облезлой собачонки, которой суждено было пробыть в этом городе, скитаясь в поисках еды, тепла и нежной руки, а после бессмысленных страданий ей было предначертано умереть такой же тоскливой смертью как и сама её жизнь.

Сколько она себя помнит, собаки на улицах были всегда, хоть и зимой их было намного меньше, ведь они все замерзали, а трупы могли спокойно лежать несколько дней, пока их не съедят другие собаки, которым просто не хватало еды, всё же Лина не могла вспомнить ни одного дня, когда она не видела собак. Образы их торчащих костей, огромных черных тоскливых глаз, поджатых хвостов, облезлой шерсти, опухолей и отмороженных конечностей всплывают у неё каждый раз, как она закрывает глаза. Повсюду кровь, гной, мертвые собаки, кости, болезни, но никто будто это больше не замечал, люди жили в одном городе с этими бедными существами, не оказывая им никакой помощи. Пока их это не касалось, они предпочитали проходить мимо умоляющих глаз. Собаки плодились, их выкидывали на улицу всё чаще, собаки мучились от холода и голода, постоянно дрались, собирались в стаи, убивали друг друга, иногда кидались на людей.

Собаки жили так близко с людьми, но на самом деле они были им чужие, а выражение "Собака – лучший друг человека" людям тут и вовсе не знакомо, скорее, они бы с радостью уничтожили весь их собачий род, если бы представилась такая возможность.

Но кто мы без этих собак? Имеет ли жизнь в полном "бессобачье" хоть малейший смысл? Мы все стремимся к этому, стремимся к убийству несчастных собак, но этим мы убьём и себя, ведь мы и живём, пока живут они. Без них мы – никто. Они могли бы жить и без нас, но мы без них – нет. Мы лишь жалкая копия бога, что возомнила себя настоящим богом, мы вершим судьбы животных, планеты в целом, но мы – пылинка, по сравнению с собакой. Ведь это воистину божественное существо, которое определяет нас. Люди не понимают этого, они слишком глупы и наивны, они вновь и вновь подсыпают яд и кладут иголки в еду собак, не понимая, что этих уличных тварей породили они.

Лина всегда думала больше, чем надо было бы, она замечала и чувствовала намного больше, чем её соседи. В её душе сокрыты те ужас и одиночество, испытав которые, больше не хотелось жить. В её душе с раннего детства было то, что не по силам понять человеку, но она никогда не была и не будет особенной.

Она будет странной, будет изгоем, но точно не настоящим человеком. Лина будет лишь мимолётным чувством ужаса у человека, заметившего её. Она будет грустной тётей для детей и унылой девушкой для взрослых. Но никто не хотел смотреть дальше её зелёных глаз. Никто просто не видел, какой ужас таит в себе её душа, плесневелая и одинокая. А он был намного страшнее зелёных глаз.

Лина родилась и жила в одном и том же городе, не покидала родные края. Город, больше похожий на большое село, умирал. Он был расположен в Сибири, был слишком нецивилизованным, маленьким, старым и холодным. Люди уезжали оттуда, понимая, что их ждёт тут лишь деградация, печаль и смерть. Смерть, скорее, от непонимания того, что могло быть вместо той жизни, которую они проживали. Лина, такая же обречённая как и все жители тут, просто боялась уехать. Она всю жизнь жила в пучине мрака, с собаками, со своими пугающими мыслями и чужими ей людьми, и Лина уже привыкла к этому, а лучшее – казалось таким недосягаемым. Единственные радости в этом городе: семья, любовь, дети, какая никакая карьера – для неё были чужими. Детей она хотела, но не потому что так должно было быть, а потому что её ребенок был бы поистине единственным родным ей человеком. У неё был отец, есть мать, братья, но все они были чужими, будто с другой вселенной. Они бы никогда не смогла понять и крошечного кусочка её истины. Они все смеялись с её чувств и мыслей, все были такими поверхностными и глупыми, что ей хотелось больше никогда их не знать. Хоть ребенок и не смог бы понять всю душу Лины, он смог бы излечить её. И ведь этот ребенок – это всё, чем она жила, о чём мечтала. Но Лина никогда не поймет человеческого счастья – ей суждено понять нечеловеческую тоску.

Тест

Она пробиралась к аптеке через сугробы. В их маленьком городе ночью выпал снег, его ещё не успели убрать приносившие боль владельцам частных домов снегоуборочные машины. Лина не спала всю ночь, в голову лезли как и хорошие, так и плохие мысли по поводу её самочувствия. Вчера весь день у неё болел низ живота, а ещё позавчера она поймала себя на поедании третьей тарелки лапши. Так никогда не было; Лина вообще не отличалась аппетитом, а необычное чувство где-то под животом никогда не было близко, и Лина задумалась: не беременна ли она случаем. Хотя, это была лишь мимолётная мысль, но такая желанная.

Как только она собрала весь снег в свои не совсем подходящие для зимы сапоги, Лина наконец встала на твердую поверхность. Яркая вывеска аптеки и привлекательная анимация на электронном крестике рядом заставляла её волноваться. Ещё давным-давно она забросила все попытки забеременеть, но всё ещё искренне желала ребенка. Эта мечта так и осталась мечтой, а Лина каждый раз грустно вздыхала, когда узнавала, что её очередная знакомая беременна.

В эту аптеку она не ходила год. Зайдя внутрь, Лина вежливо улыбнулась знакомому фармацевту и в спешке проговорила название теста на беременность. Получив его и рассчитавшись, Лина выбежала из магазина. В радостном волнение она вновь пробиралась через сугробы, крепко-крепко сжимая в кармане коробочку. Она успела помяться и в каких-то местах порвался от ногтей, но Лина даже и не думала разжимать её.

Город радовал своей тишиной, а собаки сегодня разбежались по мусоркам и темным углам, предоставляя Лине абсолютно пустую улицу. Иногда она слышала отдалённый лай, но он был настолько слаб, что Лина едва улавливала этот звук. Люди счастливо бродили по улицам, кто-то гулял с семьёй, кто-то с компаниями, но исключительно все были счастливы и веселы. Свои выходные Лина хотела провести за просмотром фильмов, может быть, даже со своим парнем, осталось лишь сделать тест на беременность, расстроиться, ведь он в очередной раз покажет одну полоску, и спокойно проводить время.

Подходя к дому, она даже не заметила знакомую собачку, которую она прозвала Маленькой. Смешная кличка сама собой появилась, смотря на крохотную собачонку на коротких лапах. Она никогда не была замечена в стаях, всегда тихо сидела возле лавочек, иногда подбегала к людям, но и то было редкостью. В общем, Лина с нежностью кликала её Маленькой, ведь она явно должна была быть где-то дома на диване, в любящей семье, а не скитаться по пустому двору в поисках чего-то съестного. Но судьба-злодейка решила иначе.

Дверь в квартиру оказалась открыта, она без проблем вошла внутрь, закрыла дверь. Нисон смотрел на мелькающее изображение в телевизоре. Он всегда был спокойным и на все проблемы ему было безразлично. Но, не смотря на его хладнокровность, Лина видела, как он косо смотрит на бездомных больших собак на улице, видела, как он обходил стороной всё, что связано с ними. Когда она подкармливала их, Нисон ворчал, но не мешал ей, позволяя кинуть кусок своей булочки маленькому щенку. Но кроме собак Нисона ничто не могло вывести из себя. Грустно, радостно, обидно или плохо – он никогда, кажется, не испытывал ярких эмоций. Вот и сейчас он вовсе не расстроился, когда Лина сказала ему, что возможно беременна. Хоть и ребенок не был в планах, Нисон легко улыбнулся ей, и его взгляд вновь вернулся к телевизору. Беременна Лина, не беременна Лина – ему было одинаково хорошо. Она всегда ценила в нем его спокойствие. Возле него всегда было тихо и уютно, Нисон был по сегодняшним меркам "подкаблучником". Они никогда не ссорились, просто потому что оба сошлись в негласном мнении, что сейчас хотят только умиротворения. И они получили его друг в друге.

Лина аккуратно положила мятую коробочку на край раковины. Из зеркала на неё смотрела совсем молодая восемнадцатилетняя девушка, чьи темные глаза казались черными на белом холсте лица. Но и в них сейчас что-то по-доброму заблестело, какая-то искра была в зелёных глазах, они чуть ли не светились от счастья. Лина улыбнулась: да какое счастье? Она может быть не беременна, и тогда придется вновь одинаково проводить свои дни, жить с парнем, работать и желать получить другую жизнь.

Отворачиваясь от зеркала, Лина вновь перевела взгляд на коробочку с текстами. Вот он, ещё один тест, сотый по счёту.

Нисон прекрасно слышал шуршание из ванной комнаты, но особо не прислушивался к нему. Лина стабильно раз в месяц думала, что беременна. Тесты, правда, делать никогда не торопилась, но сегодня что-то её заставило это сделать, и Нисон сам не знал, что именно: надежда или всё же печаль. Печаль, скорее, от однообразности жизни, и эта печаль перерастала в надежду, а вот она, почему-то, своим существом лишь ещё больше расстраивала Лину. До сих пор она надеялась, что в силах что-то поменять. Но правда была в том, что ничего уже не поменять; судьбу не изменить.

Сделав тест, она быстро закрыла глаза, слушая быстрое биение своего сердца. Волнение сбило её дыхание, а руки почему-то дрожали. Какой-то страх, что, открыв глаза, она увидит одну полоску, не давал ей взглянуть на тест в руках. Ей хотелось ещё немного просидеть в подвешенном состоянии. Но вот Лина открывает глаза, делает это даже не осознавая своих действий. Только она успела повернуть голову чуть влево, чтобы не увидеть количество полос. Так волнительно, словно в первый раз. И каждый раз она искренне надеялась увидеть две красные полосы.

Досчитав до трёх, Лина резко переводит взгляд на тест. В кончиках пальцев прошёлся ток, как только она увидела одну четкую и вторую еле заметную. Но там было две полоски. Две. Затылок резко похолодел от радости, сердце остановилось на секунду. Появилось ощущение сна, ведь это было слишком хорошо, чтобы быть её реальностью. Но пощипав себя на руки и похлопав по лицу, Лина поняла, что это вовсе не сон. А если это будет так, то, когда проснется, Лина обязательно сведёт счёты с жизнью.

Так она и выбежала к Нисону, прихватив тест на беременность. Руки бешено дрожали, глаза были распахнуты, а губы её пытались сказать хоть что-то. Но она уже не совсем понимала, что это все реально.

– У меня будет ребенок! – Лина смотрела на Нисона искрящимися глазами, где уже можно было увидеть радость жизни с долгожданным ребенком. – У нас будет, – поправила себя же, – у нас будет ребенок, Нисон, – расплывается в улыбке, на негнущихся ногах прибегает поближе к Нисону. Он улыбается ей в ответ.

– Я очень рад.

Рад, потому что рада Лина.

"Зачем живу?" и "Зачем? Живу."

В серой, старой квартире они были одни. Два маленьких ребёнка, не смотря на совершеннолетний возраст, две маленькие души, не определившиеся со своей судьбой.

Встретились они будто случайно, словно судьба-злодейка решила вновь подшутить и свести людей противоположных друг другу. Но они и не жаловались. Собственно, Нисон по своей натуре вообще редко жаловался, а Лину вполне устраивал вариант в виде Нисона. Отчаявшись найти свою половинку, она поняла, что лучше Нисона уже не будет.

Он был тихим, покладистым, заботливым, добрым и, можно сказать, в какой-то мере любящим. Он подарил ей то внимание, которое не дали ни родители, ни бывшие парни, ни друзья.

Нисон не относился к ней как к куску мяса, не пил, не бил, на других девушек не заглядывался. Терпел её порой надоедливые разговоры, тихо слушал её. А именно этого так не хватало Лине: стабильности.

Ей в целом в жизни много чего не хватило, но она прекрасно понимала, что не получит всего, что хотела. Наверное, она даже уже смирилась с тем, что не получит ребенка, но, как оказалось, чудеса случаются.

Лина была рождена, казалось, случайно, ведь никто не был рад её появлению, даже отец всю беременность её матери настаивал на аборте. Но в итоге мать родила, а когда поняла, что родила девочку – захотела оставить её в роддоме. Отец Василий не позволил этому случиться, хотя Лина честно признавала, что лучше бы выросла в детском доме.

Мать дала ей имя, мать ухаживала за ней, кормила, поила, одевала, играла, но делала это без любви. Будто бы это нужно было делать, просто чтобы соседи не перешептывались. Мама никогда не говорила, что любит, никогда не обнимала, не целовала. Она просто была постоянно рядом, за провинность била Лину, часто игнорировала. Ей никогда не было знакомо чувство материнской любви.

Лина от рождения была невообразимо умной и осознанной. Возможно, это всё потому что жила она в семье, где просто приходилось быть умной и осознанной. Мать проводила все дни на работе. Женщина была очень жестокой: Лина никогда не забудет боль от удара ремнем с бляшкой. Почему-то всегда железяка ударяла её по левой ноге, там навсегда останется небольшое напоминание о прошлом в виде шрама. Василий пил, постоянно залезал в долги. Но он любил дочь. Как только она родилась он понял, что Лина – его маленький мир.

Возможно, мать Лины не сдала её в интернат только из-за него. Отец всегда улыбался Лине, и она видела его жёлтые зубы, а некоторых и вовсе не хватало. От него всегда пахло сигаретами и холодом, но ей было намного уютнее слышать эти запахи, чем сладкие духи матери. Отец не работал, всегда сидел дома, курил на балконе и пил водку на кухне, дожидаясь Лину со школы, а после неловко прятал бутылки и закрывал дверь на балкон. На последние деньги покупал Лине её любимые конфеты в жёлтых фанатиках, при виде которых маленькая девочка прыгала от счастья, вовсе не обращая внимания на ноющую боль в левой ноге.

Мать не жалела её, била больно и со всей силы. Маленькая лина, которая иногда вовсе не понимала, почему её обижают, практически никогда не пряталась и не убегала от матери, когда та доставала дедовский ремень с тяжелой железной бляшкой. Она всегда с достоинством принимала удары, жмурясь от боли и иногда издавая странные звуки от невыносимости. А как только подруги матери или другие неравнодушные люди замечали огромные синяки, ссадины, царапины, гематомы, и спрашивали, зачем же мать бьет Лину, она с обыкновением раскидывала руки, словно это была изученная сцена в театре, усмехалась и говорила: "Тю! А как её не бить-то? Она же бестолковая у меня. Линочка, разве я била тебя когда-нибудь просто так?". А Лине нужно было помотать головой и смотреть себе под ноги, не поднимая печальных и особопонимающих глаз на людей. А спрашивающий кивал матере, понимая, что по-другому никак, раз ребенок не понимает.

Но глаза Лины всегда говорили о другом. их глубину нельзя было познать, не прожив вечность в аду. Отец, кажется, искренне ей сочувствовал, но ничего поделать не мог: то алкоголь мешал, то собутыльники на улице. Василий практически никогда не бывал дома трезвым, обычно напивался до предела, а потом либо уходил к друзья, либо курил на балконе, смотря на серый городок. Его дочь даже пару раз приносила в стопке, которая в свободном доступе лежала на кухонном столе, воду, думая, что отец пьет именно её. Василий всегда умилялся и смеялся с этого, но Лина, смотря большими глазами на булькающую бутылку, не понимала, что за прозрачную жидкость поглощает отец.

Только когда она подросла и пошла в третий класс, Лина поняла, что это была не обычная вода, после которой папа странно себя вел, а алкоголь. С этим понятием она столкнулась слишком рано. Но знать последствия алкоголя не так уж и печально. Гораздо печальнее в третьем классе узнать о смерти любимого отца – единственного близкого человека. Ребенок в девять лет вряд-ли может во всех объемах понять смерть, понять, что она совсем близко.

Вот и Лина, в силу своей юности, очень удивилась, когда поняла, что папы больше нет. Она помнила, что последний раз она его видела за день до того, как заплаканная мать внезапно тоже взялась за прозрачное горло бутылки.

В последний день Лина видела, как скачут глаза отца, как они краснеют и становятся мокрыми, пока он куда-то спешно собирался. На секунду он задумался, шмыгнул носом, смотря на Лину, грустно улыбнулся ей, и именно эта улыбка была самым тяжёлым воспоминанием из детства, а потом сказал что-то про "друзей", которые пойдут с ним в лес. Лина тогда удивилась, ведь в этот темный лес, где умерли не одна собака и не один человек, никто и никогда не ходил. Он был проклят, как говорили местные, был рассадником этих тварей.

Отец ушел. Ушел навсегда и больше не вернулся. Мать почему-то ходила в чёрном, много плакала и пила водку с папиной рюмки. Лине никто так и ничего не объяснил, а когда мама опять куда-то уходила, то она плакала. Обычно сидела на родительской кровати и дрожала от тоски и роняла кристаллы слёз на пёструю простыню.

Да, было ещё кое-что. В этот же день после ухода Василия она слышала выстрел. Но Лина свято верила: отец жив, а этот выстрел убил дикую собаку, а не её отца. Как бы то ни было, отца она больше не видела. Мать горевала, пила. Хоть это был пьющий человек, его любили все. Он был для многих важным, в том числе и для Лины. После пропажи отца мать вовсе уволили с работы, а со временем у Лины появился отчим. Обыкновенный отчим, он никогда не заменит отца. Человек он был бесхарактерным: работал, приносил деньги, не устраивал никаких скандалов, а если их начинала мама, то смиренно слушал всё, а после долго сидел на кухне. Просто сидел и пялился в стенку.

Лине всегда было жаль его, но он отмахивался от её сочувствия, особо не замечал Лину в целом. Они просто жили под одной крышей, ничего их не связывало. Когда они находились наедине, то неловко молчали, общих тем для разговора не было.

От него её мать родила ещё два ребёнка, у Лины были братья, сейчас им было около семи лет. И у всех шрам на левой ноге.

Детство, проведённое взаперти с матерью, казалось ей ужасным. После пропажи отца и до появления отчима, женщина водила домой мужчин, и, хоть они не всегда пили, Лина часами слушала ритмичные стуки и стоны своей мамы. Именно это так запомнилось Лине и отразилось впоследствии на её подростковой жизни. Она всегда носила короткие юбки, часто они не справлялись со своей задачи одежды, и никогда не застегивала до конца рубашку, выставляя напоказ декольте и обычно ненароком показывая бюстгальтер. Любила криво красить губы кроваво-красной помадой, ярко красить глаза, чтобы быть ещё более вызывающей. В её сером мире, где она не имела никакого отличительного знака, Лина хотела не походить на других. Все эти люди казались ей никем: пустыми и неспособными понять все ее чувства. Она была всю молодость одинокой, не находила ни в ком свою любовь. Смотря на красивых парней и девушек, она ничего не чувствовала, и не понимала, как можно полюбить за внешность.

Перепробовав всевозможные способы получить любовь, она решила завести ребенка. В четырнадцать лет эта идея крепко засела у неё в голове. Мать давно уже не обращала на неё внимание, от парней она уже ничего и не ожидала, а вот ребенок был будто бы спасением. Маленькое дитё заставило бы её сердце растаять. Видя младенцев, она всегда улыбалась, именно при виде маленьких детей в её сердце что-то разгоралось.

Все ровесницы крутили пальцем у виска, а парни не особо-то и вникали в то, что там именно хочет Лина. Но у неё не получалось ничего и ни с кем. Она за год сменила более двенадцати парней, но ни один из них не подарил ей ребенка. Заполучив звание общественной собственности, Лина особо не расстраивалась.

Лишь в семнадцать лет, спустя три года, она бросила все попытки забеременеть. Лина выпустилась из школы, но идти в университет не хотела. Вся человеческая жизнь школа-университет-работа-семья-смерть казалась ей такой глупой и несуразной. Она просто знала, что ей ничего не нужно, кроме счастья, а в университете она его точно не получить, ведь ничем не увлекалась, образование не привлекало её. Но всё же жить нужно было на что-то, и она устроилась на работу младшим воспитателем. В их городе не особо следили за образованием, а это значит, что двери ей были открыты везде. Да и имея такую любовь к детям, она не могла пойти мимо работы в детском саду.

Лина проработала там ровно пол года, до того как встретила Нисона. Первый раз она его увидела на дне рождения подруги, которая собрала всех и отовсюду.

Нисон имел довольно необычную внешность: голубые глаза, худое телосложение, тёмные кудрявые волосы, носил очки в чёрной оправе на носу, миловидное округлое лицо, из-за чего Нисон казался меньше своих лет, и высокий рост. Рядом с ним Лина чувствовала себя такой маленькой, что, казалось, разница в возрасте составляла никак не меньше пятидесяти сантиметров, хотя на самом деле не больше двадцати. Только потом Лина заметила ещё одну особенность Нисона: у него было большое родимое пятно на шее, которое он старательно прикрывал кофтами.

Он показался ей странным, таким, каким обычно были манекены в магазинах. Нет, он не был внешне похож на них. Нисон всегда был спокоен. Его лицо не выражало ничего, ничто не могло его вывести на эмоции. Он просто был безразличен ко всему. Нисон был пьян, но не дебоширил, наоборот, тихо сидел в углу дивана. Весь вечер Лина пронаблюдала за ним, но так и не решилась подойти. Он был чересчур спокойным, неизвестно, что на самом деле он чувствует. Наверное, именно это так привлекло Лину.

Познакомились они буквально в магазине, когда Лина выскочила из дома за хлебом. Увидев его во второй раз, она не стала медлить. Пусть на её голове был невзрачный пучок, пусть одежда была домашней – Лину то совсем не волновало. Он с охотой познакомился, а после недели знакомства, сразу же предложил встречаться. И с тех пор они живут вместе в квартире отца Нисона, что тот оставил ему в наследство.

Оба нашли в друг друге что-то своё. Нисон и Лина думали, что они будут счастливы вместе, ведь явно нашли друг друга, но это оказалась лишь Судьба.

Лине все казались одинаковыми, ей было все равно с кем делить кровать, а Нисону нравилось, что она могла говорить обо всем на свете, не стесняясь своих чувств и мыслей. Лина выбрала его, лишь бы ложно не чувствовать себя одинокой. А Нисону всю жизнь на всё было безразлично. Оба согласились, что никого лучше не найдут.

Одно из значений его имени – спокойствие. Возможно, именно поэтому он всегда оставался умиротворённым и безразличным ко всему. Его назвали в честь весеннего месяца, и родители вложили в его имя больше смысла, чем в обычное. Детство Нисона, вовсе не похожее на детство Лины, было отчасти счастливым, так как его мать была доброй заботливой женщиной, а отец очень любил сына. Нисона всегда выделяли на фоне сверстников из-за его врождённого спокойствия и уважения ко всем. "Золотой ребёнок!" – хором говорили учителя. Родители не могли нарадоваться им, Нисон совершенно не доставлял никаких проблем, был покладистым и понимающим. Никогда не был замечен в драках, всегда готовил уроки, помогал родителям. Они жили счастливой семьёй, где был только пряник, где были лишь любящие родители и воспитанный сын.

Но ничто не вечно. В подростковом возрасте, когда дети постарше во всю проживали свою обычную подростковую жизнь, Нисон лишился матери, которую загрызли дворовые собаки возле дома. На ней было куча долгов и кредитов, которые пришлось выплачивать отцу. Долго они не могли смириться с её смертью, отец практически постоянно плакал, как только видел вещи жены. А Нисон просто не понимал, почему же именно его мать забрали собаки. Неужели они настолько несправедливы в своем выборе?

Его родной и самый близкий человек похоронен за кладбищем. Ее могилой стало место под забором. Это место захоронение ничем не отличалось от другого куска земли на Земле. И Нисон, в таком маленьком возрасте, не понимал, почему его мать вдруг стала злом, которое нельзя хоронить с остальными людьми. Ему пришлось смириться с этим. Ребёнок просто не мог ничего сделать, если так решила церковь.

Отец убивался алкоголем, работал на нескольких работах и вовсе позабыл о сыне. Нисону приходилось готовить и заботиться о самом себе. Сил у отца хватало лишь доползти до дома, а там уже отключиться до следующего утра. Они практически не разговаривали. Нисон мог по пальцам сосчитать их разговоры за месяц.

Но вскоре умер и отец. Его сердце не выдержало, а Нисону пришлось вновь захоронить родителя. Только уже на кладбище, рядом с незнакомыми. Нисону тогда исполнилось двадцать лет, он уже работал. Учебу бросил, ведь оплачивать образование самому себе было почти нереально. Нужно было закрыть долги родителей, а потом уже думать о будущем.

Переезжать в другой город, подальше от родной квартиры, он не стал. Да и слишком много возни с переездом, лучше уж прожить спокойную жизнь тут. Нисон тешил себя надеждой, что, может быть, когда-нибудь всё наладится, и он уедет отсюда. Лина же просто боялась остаться одной в чужом городе, сама не понимая того, что она и так прожила всю жизнь одна в чужом городе. Пусть даже вся местность вдоль и поперек изучена, пусть даже у неё были рядом знакомые люди.

Смысл

Из-за своей разговорчивости, Лина любила при Нисоне вслух размышлять о своём смысле, но тот всегда лишь кивал головой, не особо понимая, почему у жизни вообще должен был быть смысл, и почему нельзя было просто жить, не задумываясь над тем, для чего жить. Но Лину, кажется, это не волновало, она каждый раз задавала ему вопросы, знает ли он, для чего живёт.

Нисон мотал головой, коротко говоря: «Не знаю,» – и, кажется, знать не хотел. А Лина не понимала, почему бессмысленная унылая и серая жизнь должна существовать. Да, именно должна. Вроде, у всех есть выбор, так неужели кто-то правда выберет неудачную и несчастливую жизнь? Можно же было сделать радостные дни, каждому раздать по смыслу, но в итоге практически все живут в вечном сне и несчастье. Лина понимала, что и она, и Нисон тоже также живут, но она хотя бы размышляет, а не глупо закрывает глаза на ту бессмысленность, что была основой нашей жизни.

Лина знала, что все мы одни в этом мире, ведь тогда, ещё в юности, она увидела этих собак, что замерзали на помойках, умирали целыми семьями. Люди проходили мимо них, не замечая их боль и отчаяние, словно этих собак вовсе нет. Так не должно было быть, собаки не заслуживают такой смерти. Смотря на худых облезлых и замерших тварей, она поняла: мир жесток. И эта фраза засела в её голове, пустила корни и никак не хотела забываться.

Она всегда была задумчивой и разговорчивой, но наедине с матерью она молчала, так как даже такой близкий человек был очень далёк от неё. Всегда, когда ей хотелось, чтобы её обняли или просто посидели рядом, мать уходила, отмахиваясь от просьб Лины. Где-то в пять лет она обрела привычку обнимать и гладить саму себя, когда грустила или плакала. Успокаивалась так быстро, понимая, что слёзы никак не помогут. Но иногда всё же хотелось маленькой Лине посидеть и поплакать над сломанной игрушкой или над грустным мультиком, как то делали другие дети в её возрасте, а не сидеть с равнодушным лицом, пялясь в ободранную стенку, думая то над смыслом жизни, то над остальными вечными печальными вещами.

Почему-то это всегда так волновало Лину – смысл. Все вокруг вели себя так, словно точно знали свою судьбу и своё предназначение, но упорно не рассказывали об этом ей, а Лина одна слонялась без какого-либо смысла и безрезультатно пыталась найти его.

Вначале её печалил этот вопрос, а потом просто жил в разуме навязчивой мыслью. Но вскоре он забылся как-то, правда, она не уверена, что этот вопрос полностью может забыться: иногда он возникал на выпускных, экзаменах, при звоне будильника рано утром и перед сном. Но тогда она говорила себе: «Так надо, так все делают». Надо – значит надо. Вот она и жила, брала пример с окружающих людей и отгоняла все вопросы.

Сам же Нисон сейчас просто понял, что хочет лишь спокойствия. Он ненавидел собак, остерегался их и никогда не сопереживал им. Они загрызли его мать, забрали близкого человека и всё ещё бегают на улице в поисках пищи. Они были вирусом, были занозой в городе, что постоянно вредила людям. Нисон всегда прогонял их, кидался камнями и пытался даже пару раз отравлять им еду. В конце концов возле его дома больше не было собак, они обходили его стороной. И Нисон был спокоен, пока не видел "тварей". Именно так он называл бездомных псин. Он и сам не знал, откуда взял такое грубое название собакам, но всё же продолжал их так называть.

Нисон не понимал и не разделял все чувства Лины к этим созданиям. Она постоянно плакала из-за них, кормила и ласкала их, давала клички собакам, которых видит часто. Если Лина различала в псине знакомые черты, то сразу же называла их безошибочно каждого своей кличкой: Снежок, Гром, Пушинка, Цветик, Тузик, Лапка, Мартина, Винни… – их было не сосчитать. Нисон путался не только в собаках, но и в их именах. Для него эти твари никак не различались, а вот Лина видела у каждой свои отличия. У кого-то глаза были печальнее, у кого-то на шерсти пятнышко, у кого-то лапка другого цвета. Лина помнила больше пятидесяти собак, различала их, каждому сочувствовала, да и в общем любила их. И это была любовь скорее от того, что она просто к ним привыкла. Знала бы она другую жизнь, то никогда не стала бы думать так часто о собаках.

Но всё же почему-то Лина и Нисон сошлись, даже не обращая внимания на такую разность между чувствами к собакам – практически главным жителям города.

Нисон всегда отличался пониманием, но никто и никогда не говорил о нём как о сопереживающем человеке.

У врат рая

Лина всё сидела, прижавшись к Нисону ещё некоторое время. Он бережно и заботливо обнимал её, боялся даже дышать, ведь раньше Лина редко подходила к нему, чтобы понежиться. Он всегда дорожил такими моментами: Лина сидит совсем рядом, не против, чтобы её обнимали, сама кладет голову на плечо, прикрывая руку Нисона своей рукой. Сейчас он понимал, чем вызван такой прилив любви – беременностью, но всё равно удивлялся, ведь Лина будто менялась с каждой секундой. Ему и нравилось в ней это, такое непостоянство, такая глубокая душа, такие зелёные глаза. Именно в эти моменты, когда Лина сидела рядом, он видел своё отражение у неё в зрачках. Жаль, что его нельзя было запечатлить, ведь нисон отдал бы все свои деньги, чтобы каждый день видеть это. Но, к великому сожалению, своё отражение в черных зрачках он видел крайне редко.

Лина была для него своим необитаемым островком, дикой степью, каждый сантиметр которой поражал. Она вся была такой загадочной, непонятной, и Нисон восхищался этой многогранностью.

– Милая, тебе нужно записаться к врачу, а после уйти в декрет, – он тихо поглаживал её плечо. – Я не позволю, чтобы беременная женщина работала.

Лина искренне посмеялась, наклонив голову. Что-то в глазах всё-таки блестело, и это отчётливо видел Нисон.

– Да брось ты! Ниска, моя работа не такая уж и трудная, чтобы я не смогла работать на маленьких сроках, – Лина махнула головой, а за ней полетели волосы, щекоча ему нос.

– Ты носишь моего ребёнка, я хочу, чтобы все с ним было хорошо, – он положил руку на её живот. Он был плоским, запястьем Нисон чувствовал её выпирающую тазовую кость.

– Ладно! Но ты тогда будешь содержать меня.

– Я и так это понял, Лина.

Она ещё раз посмеялась, заставляя Нисона наслаждаться её счастливым смехом, который он слышал очень редко.

– Ха, ну ладно, тогда буду содержанкой. Кого ты хочешь: мальчика или девочку?

– Наверное, девочку. Дай угадаю, ты тоже?

– Конечно! Дочка – это же благословение от небес. Хотя, я и мальчику буду рада. Это же мой ребенок, я рада ему в любом случае…

А после Нисон вновь уснул под бесконечные разговоры Лины. Наверное, около двух часов она что-то рассказывала ему и объясняла, а он лениво кивал и слушал её, закрыв глаза. На него её голос уже работал как снотворное. Стоит Лине опять начать тараторить, как он чувствует желание лечь ей на колени и уснуть. Так было часто, почти каждый день, но почему-то именно сейчас стало по-другому. Возможно, это потому что они понимали, что скоро их станет трое, и ровный и красивый голос Лины будет убаюкивать не только Нисона.

Почему-то, не смотря на её доброту и красивую внешность, Лина была одинокой. Точнее, сейчас у неё есть Нисон, но никого кроме него. Друзей у Лины особо не было, она и не понимала, как их завести.

Всю жизнь она жила в такой пустоте, что та заполненность людьми казалась ей чем-то немыслимым. Вот, например, как эти девочки вместе улыбаются, смеются? А рядом с ними вовсе компания из семи человек, что, не смотря на лицемерность и эгоистичность каждого, оставались друзьями. Совсем рядом лучшие друзья, что были словно две половинки одного целого. Но Лина не могла понять этого.

Да, имея не совсем обычную внешность и излишнюю худобу, она в детстве отпугивала ребят, но всё же некоторые с охотой принимали её в свою компанию. Таскали Лину по всяким конкурсам, где нужно участвовать группами, ставили с ней номера и прочую чепуху. Только спустя очень много времени Лина поняла, что ей это все не нравится. Не нравятся люди, шумные компании, лицемерные друзья, которые совсем не прочь обсуждать каждого, в том числе и Лину. Да нет же, друзьями она не хотела их называть. Может быть, они были просто горький жизненным опытом или ещё одним доказательством одиночества Лины, но точно не её близкими людьми. Хотя раньше, когда Лина была чуть помладше, она жаждала общения, дружбы, но от сверстников получала лишь игнорирование и шутки. Часто переживала по поводу отсутствия друзей и общения, но вскоре смирилась. В школе она была тихой, незаметной, но не была изгоем. Наоборот, как только Лина бросила попытки подружиться с кем-то, к ней начали проявлять внимание мальчики. В девятом классе Лина нравилась, кажется, половине города. По крайней мере всех завлекала её загадочность, красивый голос и внешность. Она была очень худой, но невысокой, отчего Лину часто носили на руках. Ее рост даже до сих пор не превышал ста шестидесяти сантиметров. Она даже сама не понимала, почему, являясь такой несчастной и забитой, она нравилась другим. Может быть, тому виной были короткие юбки, открытые топы и яркие губы, но Лину это не особо волновало.

Сейчас она едва ли могла надеть что-то короткое, открытое или же накрасить губы кровавой помадой. Всё это осталось в далёком прошлом, там же, где и её прозвище. Обиднее слышать из чужих уст "Уродка", чем "Шлюха", так что в целом Лину это не огорчало, хотя внешность, конечно, её не волновала. Но всё же ей льстил тот факт, что девочки ей завидовали, а парни были готовы драться за её внимание. Правда, все хорошее очень быстро проходит, так что к одиннадцатому классу Лина потеряла свою внезапную популярность, хотя, конечно, и сама Лина тоже сильно поменялся. Теперь она старалась носить мешковатую, большую одежду, редко красилась, а глаза и вовсе стали намного печальнее, чем прежде.

«Ты вообще спишь?» или «слушай, а может тебе у врача провериться?» Лина слышала чаще, чем своё имя. Но она каждый раз устало выдыхала, мотая головой. Так это излишнее внимание к её глазам ей надоело, что она перестала отвечать на какие-либо вопросы. А тут – встретила человека, который и вовсе не обращал внимания на черные мешки и глубокие глаза.

Нисон ни разу не намекал Лине на её недостатки, он, кажется, вовсе их не замечал, он видел лишь прекрасное. Ему было всё равно, ему было одинаково хорошо. Пусть Лина была невысокой, худой, болезненной и с пугающими глазами, Нисон улыбался ей так искренне, что она понимала: с ним она хочет жить. Лучше она не найдет.

Нисон ухаживал за ней как курица за яйцом, постоянно переживал за её самочувствие, ведь токсикоз, что начал мучить Лину, не давал ей нормально питаться, отчего внешний вид её немного изменился, но не смотря даже на это, Лина не переставала быть счастливой. Хотя она и не до конца понимала, какого это, ей хотелось бы называть это состояние счастьем.

Вечное

Странно, что иногда люди характеризовали свою жизнь как счастливую. Лина никто не понимала, как можно назвать гору серых дней счастливой жизнью, но сейчас, кажется, что-то поменялось. Как только она поняла, что у неё будет ребенок, Лина вдруг ожила. Вот уже несколько недель она была подозрительно весёлой и счастливой, хотя, конечно, понятие счастья ей было не совсем знакомо, но она бы соврала, если бы не назвала своё состояние радостью. То ли от самого факта беременности, то ли от скорого появления дочери, и неважно, что она появится только через восемь месяцев – это было пылинкой, Лина ждала этого всю жизнь, она была безумно счастлива.

Несколько дней подряд Нисон был будто сам не свой: очень нервничал из-за чего-то, часто задерживался на работе, волнительно смотрел на Лину, словно ждал чего-то от неё. А после того, как врач подтвердил беременность, так и растаял прямо там, не в силах сдержать глупую улыбку. Но она и не обратила внимание на это, так внезапное и мнимое счастье ослепило её, что всё остальное стало неважным.

Так однажды он настолько разволновался, что Лина, лёжа рядом с ним, слышала лишь его тяжёлое и быстрое дыхание, слышала биение сердца, что хотело выбить грудную клетку. Она посмеялась, тыкая Нисона в грудь, словно пытаясь остановить сердце, но оно, кажется, лишь ещё быстрее забилось.

– Что тебя так волнует? – спрашивает Лина, улыбаясь голубым глазам Нисона.

– Один… Вопрос.

– Что за вопрос? – Лина еле сдерживала смех, смотря на серьезность Нисона. Так он ей казался неспособным на всякие серьезные вещи, что отсутствие улыбки или доброго выражения лица воспринималось Линой как неудачная пародия на волнующегося человека.

Нисон выдохнул, почему-то тоже улыбнулся, но как-то неровно и нервно.

– Вопрос, выйдешь ли ты за меня.

– Да, – как-то в шутку говорит она, не совсем понимая, что Нисон не шутит.

– Лина, я серьезно. Ты выйдешь за меня? – Нисон пытался успокоить смеющуюся девушку, тормоша её плечи.

– А чего ты ждёшь от меня? Что я скажу нет? – Лины улыбалась ему, пытаясь не показывать красные уши. Ему не обязательно знать, как сильно она тоже волновалась.

– Лин… – Нисон медленно тянется к карману, – не говори нет. Вот чего я жду от тебя.

Блестящее колечко вдруг посмотрело на Лину. Недорогое, но зато выбранное с душой. Она пару секунд смотрела на него, а после, громко выдохнув, перевела взгляд на Нисона. Слова застряли в горле, она даже не могла понять, что хочет сказать.

– Ну? Лина, – по привычке растягивая первую гласную букву, Нисон наклонил голову.

– Да! Да, да… – Лина сама удивилась своему голосу. Казалось, кто-то за неё соглашался. Но она была и не против.

– Я люблю тебя, – Нисон радовался, словно Лина правда могла уйти от него куда-то и когда-то.

…

В прочем, не особо важно, что они поженились из-за беременности Лины, точнее, это была чистая случайность: беременность и предложение, они просто внезапно пересеклись. Но главное: они теперь женаты. Колечко Лина с радостью надела себе на палец, сомнений, что она выбрала не того человека для дальнейшей жизни, вообще не было тогда.

Все ли люди, что сказали «Да» в ответ на предложение, правда любили человека, с которым венчались? Сказать «Я люблю тебя» и сказать «Да, я выйду за тебя» было совсем разными вещами. Выйти замуж можно и не по любви – это вам ещё любая мудрая женщина скажет. А вот признаться в своих чувствах под силу не всем. Да и то, разве слова могли дословно передать чувства? Едва ли. Признаваться в любви можно и без любви. А можно и вообще не признаваться, лишь кивать на вопрос: «А ты меня любишь?». И не понятно, кивают ли как ответ на вопрос, или кивают, чтобы не врать словами. Разве любовь вечна? Кто решил, что та глупая вещь, что длится три года, может самым святым в жизни? Боль – вечна, она с каждым годом будет лишь еще больше углублять рану. Но если ничто не вечно – а как же одиночество? Разве люди могут его убрать? Кажется, одиночество заложено в нас с рождения, мы все тут сами по себе, мы все тут никому не нужны. И пока мы будем врать о "самом святом", кто-то будет кричать о вечном. Но его посчитают дураком.

Лина не верила в любовь. Она ей всегда казалась чем-то глубоким, непрерывным, бесконечным. Да, она искренне верила в любовь матери к ребенку, человека к богу, бога к человеку, собаки к хозяину и хозяина к собаке. Но вряд-ли Лина может понять когда-то любовь между людьми, никак не связанных. Это было даже каким-то нелепым, словно люди "любили" друг друга, потому что больше некого. Да и мы часто путаем любовь с другими чувствами, так это плотно вошло в нашу жизнь, что люди при малейшей причине говорят о вечной любви. А Лина таких слов никогда никому не говорила, даже, кажется, отцу. А больше ей и некого было любить.