Полет из Ленинграда в Питер

ПРОЛОГ

ИЛЬЯ

Ночь проходила ужасно. Болела башка. Понятно, что выспаться невозможно. Утром ждёт похмелье. И уже скоро подъём флага. Надо будет выйти на продуваемый всеми ветрами плац для построения. И раствориться в этой чёрной массе шинелей и белых фуражек, как капля в море, ничем не отличимая от других.

И командир будет орать для всех одинаково: «Вы, зелень подкильная, сгниёте на железе, и сход на берег будет вам запрещен до тех пор, пока не сдадите на допуск к самоуправлению». После таких излияний отеческой заботы командира так и хочется дать пенделя под задницу электрику моего отсека Евстратову, который не желает ничего делать и смотрит на меня такими же пустыми глазами, как я смотрю на своего старпома.

Ещё совсем недавно мир вокруг меня был похож на новую смазанную винтовку. И я блестящий патрон плотно сидящий в обойме таких же юных, готовых свернуть горы, выпускников Академии, окунулся в реальность и быт военно -морского флота. И вместо крепкой стальной обоймы я оказался на ржавой калоше плавучей казармы. Ну, почему я вечный идиот в глазах командира. Я теперь всегда бесправный организм-неумеха.

Боже мой! Как далеко Ленинград с его широкими проспектами, стоящими шпалерами домами, куполами церквей и шпилями крепостей и дворцов. Где этот мир, который был так близок и понятен, в котором мне было судьбой отведено достойное место.

Вот он мир, в котором живу я: ржавые борта катеров, серая шаровая краска кораблей, черные утюги подводных лодок и не тающий снег на вершинах сопок вокруг бухты. Камчатские сопки красивы. Напоминают Альпы. Но, увы, далеко не Швейцария: труба пониже и дым пожиже.

Боже мой, где эти чистые красивые барышни, которые воспринимали мое философствование, как откровения и распахивали свои глаза с восторгом и ожиданием необычной любви с блестящим офицером. Рутина. После завтрака раздастся команда:

«Лейтенантам и офицерам прибыть в кают кампании!». И меня будут долбать, не спрашивая моего мнения. В этом реальном мире, в котором я живу сейчас, оно никому не нужно.

ИНГА

Тревожный сон. Он часто мне снится. Он снова и снова возвращается ко мне. Я помню о нём всегда. Сон живёт у меня в мозгу. Так поселился и уютно устроился, наверное, радуется, такой маленький злобный тиран, от того что мучает меня. Иногда картинки из сна даже днём внезапно начинают скакать перед глазами, как кадры в испорченной киноплёнке. И мне никак от этого не отвязаться.

Почему мои беременности обрываются? Почему я ношу дитя всего лишь два месяца, а потом всё: finita. И начинается: жалость к себе, осознание тупости своего существования.

Кстати, беременею легко. Радость сразу заполняет все клетки, а потом приходит он, этот жуткий сон. Вижу экран телевизора, а на нём серая рябь, и шипение, сквозь которое слышится смех, противный такой с повизгиванием. Лязг-лязг по нервам. Просыпаюсь и уже знаю, что утром уеду на Скорой помощи с кровотечением. И настаёт конец радости.

Мне двадцать пять. Но как всё хмуро вокруг и никто не собирается для тебя расцветить серость красками, яркими, разноцветными, чтобы жмуриться от удовольствия, и чтобы на лице сияла глупая улыбка, и чтобы щёки лопались от удовольствия.

Меня тошнит от муторного брака, который мне не нужен. А кому тогда нужен? Ему, постылому? Ох, какое меткое слово, в старину умели точно обозначить того, кого не любят.

Муж видит моё брезгливое выражение лица, когда я наблюдаю, как он снуёт туда-сюда по комнате, раскладывает на полках непонятные пакетики, зачем-то долго шуршит бумагами в своём портфеле, потом одевает огромные наушники и его взгляд стекленеет, он погружается в мир той музыки, которую я терпеть не могу, “Nazareth”, “Aerosmith”, ”Led Zeppelin”, ”Uria Heep”. И так изо дня в день. А ведь hard-rock это не моё, и время провождения в наушниках это тоже не моё.

Я совсем не против рока, наш ленинградский рок мне очень даже по душе. Майк Науменко со своим «Зоопарком», а Гребенщиков, а Цой. Я же бегала студенткой на улицу Рубинштейна.

Только сейчас до меня дошло: я не люблю зарубежный рок, потому что его любит он, мой нелепый муж.

Может быть, мой брак нужен моим родителям? Нет, они ничего не получают для души, видно, что радость не наполняет их сердца, глядя на замороженную дочь. Они понимают, что мне не по кайфу. Но об этом они молчат. Они лгут о моём благополучии себе и всем своим друзьям. Умеют ли мои мама и папа любить меня?

Мы с мужем бежим на пристань. Едем на речном трамвайчике на развод мостов. Загадочность Белых ночей сулит тайну. А тайна может подтолкнуть к внезапным решения

Мы идём по Фонтанке, выходим в Неву. Рядом бороздят невскую гладь ещё множество таких прогулочных посудин. Это же невероятно, в час ночи у стрелки Васильевского острова на реке пробка из прогулочных трамвайчиков. Переглядываемся, перемигиваемся с теми кто на соседних посудинах. Ведь все рядом, на расстоянии вытянутой руки. Да, капитанам наших судёнышек трудновато. Везде звучит музыка. Танцы одновременно начинаются на всех палубах. Врезаешься в толпу танцующих и сливаешься с ней. В этот самый момент Нева, холодная повелительница человеческих душ, набрасывает на тебя мистические одеяния. Сейчас всё можно: орать, сходить с ума, слушать желания своего тела. Сейчас работает только подсознание, и оно влечёт туда, где ощутишь счастье.

Трудно справится с бешеной энергетикой Белых ночей.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ( 1980г.)

В ЯЛТУ

1.

«ИНГА, ЭТО ЖЕ СЛУЧАЙ! НЕЧАЯННАЯ УДАЧА!»

Лето казалось бесконечным. Странно, что обычно короткое ленинградское лето растянулось, как резинка через которую в детстве прыгают девочки. И я совершаю неуклюжие ленивые прыжки из одного дня в другой.

Дни как будто бы заняты. Но на работе слишком тихо. Некуда применить мои функциональные обязанности освобождённого секретаря комсомольской организации. Звучит настороженно, вроде бы запорхали в воздухе словечки типа: ярость, нетерпимость, оголтелость. Нет, на самом деле я друг и защитник моих подопечных, учащихся ПТУ, и ещё организатор их незатейливого досуга.

Никаких собраний, где пробирают за ничтожные проступки. Моим учащимся хорошо со мной, а мне с ними. Они моя гордость. Едешь по городу, и видишь плоды их ученического труда. Вот там клумбы с узором из тюльпанов и нарциссов, а там яркие пышные кустарники. Это они создали такую красоту на своих многочисленных практиках, а сами всего этого не видят, разъехались по своим далёким уголкам. В летние месяцы коридоры училища пусты, шаги отдаются гулко, в кабинете неуютно, холодом тянет от непрогретых стен.

А домой, ведь, не хочется. Там пасмурно и некому развеять эту хмурь. Не получилось у нас с мужем быть солнцем друг для друга.

Развлекаюсь телевизором. С утра до вечера идут передачи про нашу Олимпиаду. К сожалению, мало выдающихся спортсменов прибыло в Москву. Политика. Не всем в мире нравится наше вторжение в Афганистан. И поэтому бойкот московской Олимпиады.

А на экране упоение. Радость достижений, победы. Этим спортивным праздником мы все наслаждаемся и обсуждаем необыкновенное для нас, советских зрителей, грандиозное представление открытия Олимпиады.

И вот уже улетает наш «ласковый Мишка», символ этой Олимпиады, на связке воздушных шаров ввысь, и там в голубой бездне пропадает. У тех, кто на стадионе захватывает дух от реальной неизбежности конца любой сказки. Слёзы льются рекой по обе стороны экрана. Завершилось такое мощное событие этого лета.

Душе требуется продолжения праздника, и моя подруга Марина утаскивает меня в Ялту.

– Представь, мой дядя говорит мне, что мол, дорогая племяшка, могу послать тебя в лучшую гостиницу города Ялты, в гостиницу «Ялта». Короче сплошная «Ялта». А это интурист. До тебя доходит?

–А с чего вдруг? В этот самый интурист разве можно нам простым смертным?

– Мой дядя так и говорит, что можно. Потому что, там в интуристовских гостиницах всё было подготовлено для приёма иностранных делегаций, а их-то и нет. Выступили на олимпиаде и сбежали. Ты ведь знаешь о бойкоте. Кто -то вовсе не приехал, а кто-то после окончания сразу отчалил восвояси. Никаких поездок по нашей стране.

– Ой, хочу поехать в Ялту – Ялту вместо делегации. Насладится всем крымским изобилием. И солнцем и морем. И лучшей гостиницей.

– Едем! Нет летим на самолёте, чтобы скорее, чтобы сразу туда, в самую середину интуристовского комфорта. А твой муженёк, не будет против?

– Не посмеет. Что он не понимает, что значит летом гостиница интурист в Крыму, в Ялте. Это же случай, нечаянная удача.

– И билеты на самолёт будут, для дяди это не проблема.

– Спасибо твоему дяде!

2.

«И ПУСТЬ ЭТО БУДЕТ ЯЛТА!»

«Два года без отпуска, только хирургия в стенах больницы Скорой помощи, и бесконечная учёба на факультете подготовки руководящего состава медицинской службы в Военно-Медицинской Академии. Два года как я распрощался с Камчаткой.

И всего месяц отпуска, совсем недолгая свобода. И снова позовёт служба.» , – я еду в метро и про себя повторяю одни и те же слова. Этот текст в голове крутится, как заезженная пластинка.

Вокруг всё жужжит олимпиадой. Из каждого открытого окошка слышны спортивные репортажи. Забавно, интригующе. Многие страны из-за войны в Афгане отказались участвовать в ней. Но тем не менее Московская Олимпиада удалась.

Мне захотелось ласкового тёплого моря, Чёрного, например. Ещё подумал о крымском вине, и воспоминание об отпуске с друзьями после второго курса теплом разлилось по сердцу. Тогда был Гурзуф с небольшими разноцветными домиками, садами, полными абрикос, слив, черешни. Ресторанчики и бочки с вином на набережной, комната с балконом арендованная на пятерых.

У всех ангина и лечение тёплым Агдамом. Агдам закапывали в песок, он нагревался и этим пойлом полоскали горло, но мы больные ничего не выплевывали, а глотали эту невообразимую жидкость. Такие полоскания не меньше восьми раз в сутки ангину излечивали за два дня.

А сушёная рыбка от гурзуфских моряков была слаще любого южного фрукта. Как всегда в 1968 году все было в дефиците, пиво можно было купить только в баре для комсомольских работников в международном лагере Спутник.

Вспоминаю, как однажды, накупив связки вяленой рыбки и повесив их себе на шею, мы отправились днём в Спутник. Мы были молоды, можно сказать юны, и с юмором у нас было всё в порядке, поэтому пользовались успехом у девушек- официанточек, а особенно у барменши того бара, шикарной брюнетки с ярко красными губами и большой высокой грудью, на которой взгляд всегда задерживается. Мы старались как могли, делали ей комплементы, развлекали и даже намекали о будущих отношениях.

Попросили мы её оставить столик на вечер, и она пообещала. Это была огромная привилегия. Узнав, что в баре остался один ящик Жигулевского, а это двадцать бутылок, каждая из которых стоила двадцать восемь копеек, мы сразу заплатили за него и сказали, что возьмем его вечером. Из напитков в баре были только розовый ликер и коньяк, три звездочки, понятно безумно дорогие, и для нашего кармана и то и другое было недоступно.

И вот вечером вся местная элита, а именно работники торговли, артисты, цеховики, из которых потом выросли кооператоры, каталы и доступные девушки за соседними столиками потягивали коньячок, а своих спутниц угощали ликёром.

Вечер был жаркий. Мы сидим, попиваем холодное пиво с сушеной рыбкой. Глядя на нас, остальным посетителям тоже захотелось холодненького пивка. Однако в баре им отвечали, что все пиво уже выкуплено ребятами.

Какой мужчина не захочет иметь то, чего ему недоступно. На просьбу продать бутылку пива, мы предложили не покупку, а обмен. Сначала мы обменяли три бутылки пива на бутылку коньяка. Следующая бутылка коньяка была обменена на две бутылки пива, следующая уже пошла один к одному. Через час за бутылку пива нам давали уже три бутылки коньяка.

Потом уже мы всех стали угощать коньяком. Это пиво- коньячное пиршество сопровождалось хоровым пением и общими танцами. К концу вечера все так набрались, что чувствовали себя братьями навеки.

Воспоминание отчётливо выявило моё желание немедленно рвануть в Крым. И пусть это будет Ялта!

«ЭТО ЖЕ ТОТ САМЫЙ БАР ИЗ «ЗОЛОТОЙ МИНЫ»

Приятель Серёга Хвостов из медслужбы камчатской флотилии получил назначение в Ялту начальником Дома отдыха Черноморского флота. Когда Серёга устраивал нам отвальную, он сидел переполненный гордости, переходящей в напыщенность. Он время от времени закидывал голову назад, замирал, думая о своём высоком, потом как бы невзначай возвращался к нам и начинал размахивать руками от переизбытка эмоций. Он старался нам не показывать как далеки мы теперь от него, удачливого. Он то на бережку, а мы по прежнему «рожа в масле, хрен в тавоте, но зато в подводном флоте».

Мы понимали, что без волосатой руки здесь не обошлось, и несмотря ни на что радовались за него. Ведь кому-то должно по жизни везти. Ещё он, изрядно поднабравшись, проговорился, что Валентина, его жена уже там, и работает она в ялтинском управлении гостиничного хозяйства. Это совсем было запредельно. Да, родственные связи нашего Сергея были всемогущи.

Улетая с Камчатки, он не оставил свои телефоны. Как бы, не надо, не ищите.

Тем не менее, я здорово рассчитывал на Серегу, когда летел в жаркую Ялту, где маячили не менее жаркие встречи.

Первое, что случилось, я не нашёл ни Серёги, ни Вали. Они улетели к родителям на юбилей. Второе, уже приятное, я смог уболтать Ирину, Ирочку, Валину коллегу, чтобы она меня поселила в любую гостиницу на её усмотрение. Так как я долго и красочно рассказывал про нашу камчатскую жизнь, хлебосольную семью Хвостовых и про Валин салат с крабом, с морской капустой, с красным перчиком и с лучком, то Ирочка, наверное, так живо представила это роскошное блюдо, что у неё пошла слюна, и она растаяла.

Ирочка устроила меня в недоступную простым курортникам гостиницу «Массандра», чудесное двухэтажное деревянное строение с колоссальными террасами, в парке Массандра. Главное преимущество этой гостиницы было то, что по её карточке пускали на пляж гостиницы «Ялта», которая по счастливой случайности соседствовала неподалёку.

Но я не поспешил этим воспользоваться, меня влекло туда, где мы героями – любовниками шлялись по узким кривым улочкам, наслаждались юностью и беззаветно верили в свою счастливую судьбу.

Я сел на троллейбус и отправился в Гурзуф. Никакого такси или попутки, именно вот так медленно двигаясь по шоссе, покачиваясь влево-вправо вместе с остальными пассажирами, я плавно въезжал в свои воспоминания.

Но, увы, не сложилось, не удалось мне насладиться памятными моментами из жизни желторотого слушателя Академии. Ко мне подсела девушка, ну совершенно в моём размере, выше меня на пол головы и с большой грудью. Её груди было тесно в облегающей футболке, она требовала освобождения из плена и мне сразу захотелось стать её освободителем. И я немедленно стал знакомиться с хозяйкой этой привлекательной груди.

Ну, конечно, девушка привезла такую грудь из Киева. Я бойко заболтал по украински, вспомнив свои детские годы в Николаеве. Девушка оказалась аж вторым секретарём районного комитета комсомола и сейчас она в командировке в Артеке.

– Мабуть я присяду до вас, будь ласка, – я был счастлив, что около меня было свободное место.

– Седайте, як шо ви маете хвилiнку, – я сразу ей широко заулыбался.

– Мени дуже приэмно познаемiтся з вами, – У девушки был милый украинский говор.

– Яка гарна дiвчина, мабуть пiдем до пляжу спiльна, – я сразу показал, что готов к знакомству.

– Не жартуй зи мною так, – она слегка смутилась.

Гурзуф мною мгновенно был забыт, вернее не так, мы с девушкой решили прогуляться от Артека до Гурзуфа по берегу моря.

Пока мы ехали, начало смеркаться, но на планы прогуляться по морю это никак не сказывалось. Мы болтали то по украински, то по русски, и это было мило. Девушка мне всё больше нравилась, сидела в ней загадка, и я стремился её разгадать.

Мы шли по берегу, проходили пляжи, небольшие бухты, окаймлённые невысокими скалами. Наконец в одной из бухт мы уединись. Я нашел лежак и притащил его по воде в нашу бухту. Лёгкие волны набегают и шуршат галькой, луна уже вылезла и создала лунную дорожку. Солёный бриз доносит до нашего обоняния запахи моря. Мои двадцать девять лет располагают к определенным действиям. Наше сближение шло по моей выверенной годами программе.

В процессе наших обоюдных откровенных ласк я услышал лёгкое покашливание. Поднял голову я увидел овчарку с высунутым языком нависшую надо мной. Её слюна скатилась с языка и капнула мне на лоб. Около пса стоял мужик в военной форме, и зелёной фуражке. Пограничник! Тут подошли ещё двое. Это был наряд пограничников. Мы не бросились судорожно хватать одежды, мы просто застыли. Они долго и с интересом смотрели на наши голые задницы отливающие белизной в лунном свете, потом старший наряда как-то буднично сказал, что они будут возвращаться через 10 минут, и чтобы за это время мы убрались отсюда.

Я понял, что мы не первые кого они застают в уединённых бухтах. Собаке понравилась моя киевская комсомолка, она уходить не хотела и её силой утянули за поводок.

Киевлянка убежала к себе в пионерский лагерь, а я вышел на шоссе и, поймав запоздалое такси, быстро оказался в своей Массандре.

Утром я отправился на пляж гостиницы «Ялта» и сразу увидел бар. Оттуда доносился запах кофе. Я зашёл и сразу понял, что это тот самый бар из фильма «Золотая мина». Там по сюжету арестовали преступника, а его играл Олег Даль.

«ИНГА, МЫ В ЯЛТЕ СВОЕГО НЕ УПУСТИМ!»

Из аэропорта Симферополя мы с Мариной поехали на такси. Выйдя из самолёта и вдохнув вкусный сухой воздух степного Крыма, нам сразу захотелось праздника с размахом, поэтому озвученные таксистом двадцать пять рублей за проезд в Ялту мы восприняли как один из пунктов программы «небожитель». То, что это четверть моей зарплаты, я постаралась сразу забыть. Мы даже не подождали, когда водитель найдёт ещё одну пару, чтобы разделить на четверых то, что натикает по счётчику. Так было принято, но мы сказали: «нет, счётчик наш», и уселись в машину.

Мы мчались на раздолбленной Волге, ГАЗ -24, в салоне сильно пахло бензином, а нам было плевать. Окна были открыты, чудесный ветерок охлаждал наше нетерпение попасть туда, где мы будем изображать из себя персон, которым доступны все блага шикарной интуристовской жизни.

Небольшой серпантин, перевал и наконец, перед нами открылось оно – море. Мимо замелькали пансионаты, санатории. Когда проезжали санаторий «Актёр», слегка заныло сердце. Там все наши любимые артисты ходят, едят, валяются на пляже просто как обычные люди. Но мы их не видим, а так хочется. Я бы даже поменяла свою возможность жить в интуристе на то, чтобы быть рядышком со своими кумирами. Вполне возможно, что там сейчас отдыхает сам Алексей Баталов. Ох, обожаю его!

Таксист говорит, что вот уже совсем близко наша гостиница. Мы радуемся, хихикаем, и предвкушаем комфорт. Мы вылетаем из такси, и на скорости со своими чемоданами бежим ко входу. И, бах такая неожиданная остановка. Трое молодых людей в чёрных костюмах с галстуками придерживают нас и требуют предъявить документы. С нашими документами один уходит, а мы стоим на жаре под палящим солнцем. Но мы-то в сарафанах, а вот молодые люди в пиджаках, каково им? У них непроницаемые лица, и непонятно измучены они или нет. Примерно через полчаса нам возвращают документы и разрешают войти внутрь.

В огромном холле сразу выдыхаешь. Воздух струится из кондиционеров, красавицы-администраторши без задержек и с улыбками выдают ключи от номера.

Лифт, весь как зеркальная гостиная, начал поднимать нас на восьмой этаж, и на втором этаже замер, двери распахнулись и вошёл высокий статный брюнет. Посмотрел на нас так, как только может сам неотразимый Евгений Матвеев, и мы тут же потонули в море его обаяния. Марина меня пихнула и состроила рожу, повисла на мне и жарко зашептала в ухо: «Ты сколько раз смотрела «Родную кровь?». Я её осторожненько отпихиваю, шепчу в ответ: «Раз десять», и боюсь поднять глаза. Лифт медленный, наконец прибыли на наш восьмой этаж, мы выходим а он вслед нам таким бархатным, глубоким голосом : «Девочки, до свидания.». Я споткнулась. Марина меня подхватила, и мы добрались до своего номера.

Номерок современный, но маленький, две кровати, тумбочки и два кресла. Двигаемся по нему и всё время задеваем друг друга. Я раскладываю вещи и громко рассуждаю, что оказывается, не все киноактеры отдыхают в санатории «Актер», и у нас в гостинице попадаются кинознаменитости. «Мариш, ты слышишь меня? Это ж надо сам Матвеев, совсем рядом, здесь. Какой у него взгляд. Мурашки ползут по коже. С каким надрывом его герой смотрел на свою любимую женщину в фильме «Дом в котором я живу», а в последних кадрах фильма «Родной крови». Ты помнишь?» – бубню я, но Марина кажется меня не слушает. Она расположилась на кровати, и выдаёт: «Как только мы вошли в гостиницу, всё время думаю о сексе. И что мне с этим делать?».

Я чувствую себя измотанной после дороги, но так бодренько поддерживаю разговор: «Найти парня, пахнущим кремом от загара, загрузиться с ним коктейлями и ночью заявится на пляж».

Вроде иронизирую, а у самой внутри тоже сладко отзывается желание. Всплывают кадры из французских и итальянских кинофильмов: то поцелуи, когда губы в губах, то объятия, и ласкающие руки, то вдруг женская нога обвивает мужскую. Осторожно пожаловалась Марине на свои видения, похожие на бред девичьего мозга, которой не хватает любви.

«Подруга, это Ялта и мы своего не упустим!» – Марина вскакивает с кровати и выходит на балкон и оттуда кричит , – «Ой, там море очень близко. Так, летим вниз на пляж, ищем бар, где будем пить коктейли, наверняка встретим там обожаемого тобой Матвеева, хотя для нас он уже старый. Но учти он будет там с женой. Везде пишут, что он ей верен.».

На пляж мы прибежали. Вокруг народу уйма. Мамаши с детьми. Дети визжат, мамы пытаются их успокоить. Их крики громче криков их чад. Понятно, что мамаши играют на публику, делают вид, что воспитывают своих деток.

Спрашиваем, где бар. А когда к нему подошли , то одновременно вскрикнули: «Так в нём же Олега Даля арестовывали!».

«ИНГА, ТЫ НЕ ЛЮБИШЬ КОФЕ?!»

Раздвижные двери разъехались, и нас встретил молодой человек в костюме. В тёмном на такой-то жаре. Он проверил наши гостиничные визитки и приглашающим жестом молча позволил нам войти внутрь. Даже здесь требовались особые пропуска.

Мы постарались грациозно залезть на высокие стулья у стойки и элегантно откинуться на спинки. Кажется получилось. Во всяком случае сосед справа оглядел нас с интересом.

– Смотри, всё в красных панелях, под цвет рубашки у Даля. Наверное, специально ему подобрали, чтобы в тон стен, – Марина крутила головой.

Подошёл бармен, спросил, что мы желаем. Ну, конечно, мы желали коктейли, лёгкие, пряные с нотками южной экзотики.

Коктейлей здесь не подавали, и нам предложили шампанское.

– Шампанское совсем не холодное, – пробурчала Марина, расстраиваясь, что осталась без коктейля. Тут же подлетел бармен и предложил положить в бокал лёд.

– Интересно на каком стуле сидел Олег Даль?– обратилась подруга к нему, – Надо бы вам табличку прибить.

– Честно, нас все русские гости расспрашивают, как здесь снимался это фильм «Золотая мина», – откликнулся бармен, – Жаль, что тогда я ещё не работал.

– Инга, что ты такая сосредоточенная? Готовишься встретить очередную знаменитость? – Марина смотрела на меня через бокал, пузырьки в шампанском хаотично перемешивались, и Маринины глаза смешно расползались в разные стороны.

– Нет, думаю, что свою жизнь надо развернуть так, чтобы дух захватывал, чтобы она была наполнена страстью даже в мелочах. Чтобы нестись вперёд и ни о чём не жалеть , – густой аромат кофе да ещё и выпитое шампанское произвели взрыв в моих извилинах.

– Послушай, а что у тебя с мужем? – Марина коснулась запретной темы, по -моему у неё в мозгу пузырьки связали между собой не те нейроны.

– Ты знаешь, шампанское это напиток наслаждения, праздника, интимности. Так вот с мужем я никогда не хотела пить шампанское. Я ответила на твой вопрос?

– А кофе будешь? Аромат просто сшибает.

– Не, кофе не люблю.

Я продолжила пить шампанское.

Что-то моя подруга всё время поворачивается в другую сторону от меня и закидывает ножку на ножку. Так, там сидит «тот самый загорелый», кажется о нём Марина мечтала в номере.

– Мариша, я схожу к морю, подышу воздухом. Встретимся в номере. Не забудь, мы идём сегодня в кабаре.

Я прошла по волнорезу. После двух бокалов лицо у меня горело, и ветерок приятно охлаждал. Солёные брызги от разбивающихся волн попадали в глаза, в рот. Вокруг было полно народу, люди плавали, ныряли, качались на матрацах. И удивительно, что весь этот человеческий гомон не мешал мне наслаждаться морем, которого было много, и у каждого человека море своё.

Море живое, понимающее. Вот так отдать ему слова, чтобы оно их поглотило. Волны превратят слова в брызги, и они разлетятся в бесконечном просторе.

Сейчас море безмятежно, оно дарит наслаждение. Вот если бы оно ревело, бесновалось, то оно бы забрало твою боль.

Выплеснуть в море печаль, сожаление о несбывшемся. Кинуть в открытые пасти волн свой крик, тот который вырывается из горла, когда начинаются схватки. Но не родовые, а те которые выносят из твоего тела бордовые сгустки крови. И больше нет зародыша. И уже в который раз чудо не свершилось. И снова я свободна. И от этой свободы ещё долго колотит дрожь.

«ОТКУДА ТЫ, КРУТОЙ ПОДВОДНИК?»

То был другой мир. Кофе из шипящей кофемашины, окутанной облаком горячего пара, из которого выныривает бармен. Он без кислого выражения на лице: «Вас много, а я один», он приветливо улыбается.

Музыка из магнитофона, слышится знакомое – Исаак Шварц. Да, под эту музыку вот именно здесь задержали вальяжного Олега Даля, ах как он был элегантен в красной рубахе и небрежно накинутой джинсовой куртке.

Головокружительный аромат свежего эспрессо. Маленькие кофейные чашечки, и шампанское в удлиненных бокалах. Такого вкусного кофе я нигде и никогда не пил.

По пляжу ходят девушки в хрустальных босоножках и в купальниках в достаточно крупную сеточку. Забавные волосики выглядывают из самой сетки трусиков.

Я понял, что я хочу жить в этой гостинице, ходить среди её обитателей и пользоваться благами цивилизации, которая ещё не доехала до нас советских граждан.

Я отправился разведать обстановку. Подойдя к стойке регистрации, я увидел, что вместо очаровательных администраторш, которым можно подмигнуть, улыбнуться, использовать обаяние морского офицера, за ней на меня смотрели непроницаемые лица молодых людей с явным отпечатком работников спецслужб. Один из них показался мне более доброжелательным, скорее родным и я обратился к нему с простым вопросом: не может ли он разместить в своей гостинице офицера подводника.

– Откуда ты такой крутой подводник?

– Начальник медслужбы Б-50 подводной лодки 641 проекта.

– И кто у тебя там командует? В.И. Бец?

– Да нет. Бец В.И. Адмирал любит когда инициалы ставят после фамилии.

– Да ты в теме! Вижу, что ты из 182 бригады подводных лодок. Ладно, я сам бывший начальник БЧ -4 РТС с такой же лодки. Могу разместить тебя на три дня.

– Для подводника три дня могут быть одним мигом или всей жизнью.

– Но за эти три дня к следующей моей смене ты должен принести разрешение из комендатуры Ялты на поселение в гостинице интурист. Таков порядок на время олимпиады.

– Есть! Разрешите исполнять?

Так я получил номер и право пользоваться всей инфраструктурой гостиницы. Из Массандры вещи забирать не стал, я подумал, что вряд ли мне дадут разрешение в комендатуре, поэтому туда надо будет возвращаться.

В холле я увидел афишу гостиничного варьете: «Цыганские романсы. Рада и Николай Волшаниновы». Помню, их часто показывают по телевизору. Я особенно не был любителем цыганских песен, но зная, что в далёкие дни цыгане были любимым развлечением аристократической знати, а я тоже вроде как теперь нобилитет на целых три дня, я решил послушать и романсы и гитару. Да и поужинаю заодно.

В зале варьете амфитеатром располагались столики на двоих. Почти все они были заняты, но пресловутый барашек в бумажке в виде трёшки проходящему официанту обеспечил мне козырное место. Справа слышу немецкую речь, а слева вижу симпатичную деваху, явную столичную штучку. Впрочем вид её говорил «не подходи близко, я ленинградский экземпляр».

Ждём начала представления. В предвкушении романсов, которые мне нафиг были не нужны, организм требовал закусить и выпить. Официант скользил между столиками, являя собой полное превосходство над посетителями.

–Товарищ официант, хотелось бы поужинать, – привлёк я его внимание.

–У нас не ужинают, – с достоинством ответил «товарищ официант». – У меня по расписанию вечерний чай, организм требует еды, – мой тон возражений не терпел.

– У нас только закусывают, – официант явно отдавал предпочтение иностранным гостям справа.

– Что на закусь, предложишь? – я настаивал, включив свой командный голос.

Подействовало. Он задержался около моего столика.

– Из холодных закусок – канапе с икрой, из горячих – жюльены с курицей и грибами.

– Условие задачи понятно! Приступаем к исполнению: бутылочку водочки, восемь жульенов и восемь канапе.

– Вы это серьёзно? Вы по количеству не ошиблись?

– Да, вы правы, неправильно посчитал, надо пару канапе на рюмку, поэтому неси шестнадцать.

Я заметил, что явно произвёл впечатление своим диким заказом на ленинградскую фифочку. Она наблюдала за мной с интересом, делилась впечатлениями с подругой, то есть отворачивалась и припадала к её уху. Та ей поддакивала, и они вместе посмеивались с этакой иронией.

Моим соседям слева уже начали подавать: у немцев на четверых на столе стояла бутылочка шампанского. Соседкам справа принесли два коктейля и пару канапе с воткнутыми в них пластмассовыми шпажками. Слышу: «Ой какая прелесть, к сожалению их нигде не купишь, а я хочу такие домой, я заберу с собой хотя бы вот эти две». Официант принес и мой заказ.

Я решил произвести впечатление на соседок и попросил у официанта ещё десять канапе, и когда он их принес повытаскивал из всех шпажки, облизнул и прополоскал их в водке, и протянул соседке справа как самый дорогой букет, добавив, что я хирург и стерильность этих палочек после обработки 40% раствором спирта гарантирую. Ленинградка сомневалась, стоит ли брать такой подарок. Но, по видимому, она очень хотела отвезти их домой.

– Ну что ж, довольно необычный букет, не хуже чем букет настоящих цветов, – сказала она, и забрала шпажки.

Контакт был установлен.

Немцы слева охреневшими глазами смотрели на мою бутылку водки, которая довольно быстро уменьшалась и на количество жюльенов, которыми я бодренько закусывал. Глядя на их скудный стол я от души предложил: присоединяйтесь. Я не знал немецкий, а они русский, но вторая бутылка убрала языковый барьер полностью.

Но немцы интересовали меня значительно меньше, чем эта красивая девочка. Обалденная чувственность таилась в её глазах и девичья сдержанность.

–Мне кажется, что вы из Ленинграда, – после шпажек она должна ко мне быть милостивее.

– А как вы угадали? – она смутилась.

– Мало того что я сразу почувствовал в вас землячку, но еще и глубоко уверен , что мы вместе жевали пирожки в «Колобке» на углу Чернышевского и Чайковского. Неужели вы там не обращали внимание на морских офицеров, – так невзначай, я кинул ей, что я тоже оттуда.

– Опять угадали. Это моя любимая пирожковая. Но с морскими офицерами я там никогда не знакомилась, – фыркнула ленинградка.

– А зря! Мы могли бы быть здесь уже вместе, но я чувствую, что всё поправимо. Предлагаю завтра позавтракать на пляже, – чувствую, что речь моя поплыла, язык переставал слушаться.

– О, я сомневаюсь, что после такого количества выпитого вы утром что-либо вспомните, – как-то до обидного брезгливо сказала она.

После обильной еды и выпивки, и под цыганскую скрипку глаза мои в темноте непроизвольно закрылись, а когда я их открыл, соседок справа не было, а немцы с удовольствием поглощали остатки жульена, утверждая что всё das ist gut.

«ЗА ЭТИМ СТОЛОМ НЕВЕСТ НЕТ, МЫ ОБЕ ЗАМУЖЕМ»

Ленинградка была права, на пляж я так и не выбрался, в комендатуру тоже не пошёл, понимая что никто мне разрешения на проживание в интуристе не даст. Но к ужину я окреп, и направился в ресторан.

В ресторане, как обычно все столы заняты, но я увидел своих вчерашних соседок. Столик на четверых, а их двое. В наши советские времена подсаживаться на свободные места было принято, чем я и воспользовался, и с их разрешения экспроприировал один свободный стул.

–Привет! Вчера мы так и не познакомились, – уверенно уселся я за стол, – Разрешите представится Илья Лоевский, флотский доктор, отслужил на Камчатке шесть лет и теперь я слушатель факультета руководящих кадров медицинской службы СССР по хирургии. Ой да, и его я тоже только что закончил.

– Вы так представились, что складывается впечатление о серьёзности ваших намерений, – среагировала подруга ленинградки.

– Намерения холостого тридцатилетнего офицера всегда серьёзны И вы точно разгадали: я решил из этого отпуска вернутся с невестой, – я почувствовал, что несу хрень.

– За эти столом невест нет, мы обе замужем, – сказала ленинградка, как отрезала. Да и смотрела она как-то сквозь меня.

– Временно оставим этот вопрос открытым. Давайте просто проведем приятный вечер.

Как вас зовут? – моя ленинградка оказалась Ингой, а подруга Мариной. И как я понял из разговора, Инга больше всего любит танцевать.

Я счёл необходимым притвориться, что танцы это моя мечта. Жара, офицерские чесучовые белые брюки не способствовали любви к танцам, натирая самые интимные места, но надо было соответствовать моменту.

Инга оказалась неутомимой танцоршей. После третьего танца дискомфорт в промежности потребовал обезболивания. Я больше не мог предстать в глазах Инги законченным пьяницей, поэтому, подойдя к бару и увидев, что все пьют популярный напиток «Флип», это легкое вино с соком, и стоил он целых три рубля.

Я спросил, а нет ли водки. Ну, конечно, её было полно. И всего восемьдесят копеек сто грамм. Отлично, и я взял триста грамм и попросил налить в коктейльный фужер, да ещё и закрасил всё вишневым сиропом.

Вернувшись к столу со своим напитком, я сказал, девушкам, что лёгкий Флип прекрасный напиток для данной погоды. Содержимое моего коктейля боль сняло как рукой, и я смог продолжить танцы.

Как мне показалось, вечер удался, но мои попытки намекнуть Инге на то, чтобы продлить наше славное общение, но уже вдвоём, были отвергнуты, а Марине продолжения вечера я не предложил.

Инга как-то быстро засобиралась уходить, и потянула за собой Марину. Внезапно покинутый смотрю им вслед. Отмечаю, что Инга хорошенькая, невысокая брюнетка. Тёмные слегка вьющиеся волосы раскинуты по плечам. Такая вся хрупкая, и ножки тонкие. А какие глаза? Кажется, карие. Но уж очень она закрытая, сдержанная. Хотя нет в танце немного раскрылась, особенно в кубинской сальсе, я даже заметил, что она цепляла внимание окружающих.

Легко и с блеском моя партнёрша на танцполе задала общий настрой, а я скакал вокруг, размахивал руками, изображая латиноамериканскую страсть. И сальса ли у меня получалась или гопак, мне было по барабану.

А, ВЫ КОРРЕСПОНДЕНТ ИЗ «КОМСОМОЛЬСКОЙ ПРАВДЫ»?

Я сбежала из ресторана, утянула Марину, и подруга была этим недовольна. Когда пришли в номер, она моталась по нему, не желая переодеваться.

– Что ты злишься? Не хотела уходить? Так осталась бы.

– Ну, конечно, ты такая фифа пошла, а я вроде как такая простушка осталась. Не дождёшься!

Марина походила- походила и снова стала ко мне привязываться.

– Что ты строишь из себя? «Ой, я такая интеллигентная ленинградская девочка». Видно же, что он тебе понравился.

Я не обращала внимание на её колкости. Я сама знаю, что этот Илья меня увлёк не на шутку. Даже в танце, при том, что он вообще не умеет танцевать, у него был свой стиль, конечно, ужасающий, но яркий, привлекательный. У нас с ним иногда получался диалог движений. Даже были мгновения, когда глаза в глаза, его взгляд проникал ко мне в душу. Вот этого я и испугалась.

– Так, чего молчишь, говори хочешь быть с ним?

– Марина, остынь. Я его видела два раза и всего по часу. Он какой-то фанфарон. Хвост распускает, как павлин.

– Не ври! Скажи честно: мне Илья понравился. А не то, я займусь им, и он из моих рук не выскользнет. Ты это знаешь.

Марина вообще такая манящая, всё при ней. Улыбка её притягивает магнитом не только мужиков, но и женщин. И мне даже хочется на неё смотреть, не отрываясь.

– Да, ради бога, вперёд, а то тебе неймётся. Как же в Ялту приехали, надо же выступить по полной программе.

Марина схватила свою сумочку и выскочила из номера. Да она всегда такая, ей всё надо здесь и сейчас и немедленно. Мы с ней не в одной фазе. Ей, наверное, со мной некомфортно. Мне стало стыдно, что я не поддержала подругу. Шуструю Юльку, нашу общую приятельницу надо было брать на курорт. Я- то не смелая, вялая, как рыба.

А вдруг Марина сейчас уже с Ильёй? С неё станется! От этой мысли внутри у меня заскрипело. И не могу злится на неё, сама дала ей карт-бланш. Если я нерешительная, если я такая недотрога, то пусть, хоть, она не упустит такого эффектного мужика. Он сказал, что неженат. А Маринка как раз развелась. Это я замужем.

Неприятно забряцал телефон. Не могли сделать звонок помелодичнее.

– Алло! Привет. Да, я уже в номере. Ужинали в ресторане. Нормально всё. Позвони моим, скажи, что всё у меня прекрасно.

Бабушке обязательно тоже позвони. Скажи, что я сегодня дышала морем, вечером много танцевала. Она поймёт, что мне здесь хорошо. Ладно, пока, а то дорого, много наговоришь.

Трубку я повесила, и меня передёрнуло. Какой противный ноющий голос. Так тихо гнусавит, что приходится напрягаться.

Так обидно за себя, что мне неприятен голос мужа.

И вдруг меня обожгло. Я вся вспыхнула: «Вот сейчас подруга увела у меня Илью».

Я легла, засунула голову под подушку и заревела. Я хотела быть на месте Марины, я хотела, чтобы этот самый Илья нежно меня обнимал. Чтобы он желал меня. Дальше в голову полезла одна пошлость типа «чтобы мы с ним в одном порыве отдались друг другу», «его губы влажные сочные», «его и моё прерывистое дыхание». Совсем как в любовный романах невысокого литературного уровня. Фу, я разозлилась, перестала лить слёзы. А когда у меня от всех этих мыслей заныл низ живота, я постаралась побыстрее уснуть.

Утром первое, что я увидела, это пустая кровать Марины. Пока ворочалась, пока потягивалась, щёлкнул ключ и Марина впорхнула в номер.

Марина свежая весёлая, стала собираться на пляж. Я поняла, что вопросов задавать не надо.

– Так, подруга, ты готова? Идём на пляж. Там выпьем кофейку и начнём принимать солнечные ванны.

Маринка молодчик, показывает мне, что никаких раздоров между нами нет и в помине, просто вместе продолжаем курортную жизнь. Она, конечно, необыкновенно обаятельная. А я же нет, я как заноза в заднице, ещё и врединой оказалась, захотела порушить наши общие планы.

– Я сначала позавтракаю внизу, потом съезжу в Ботанический сад, в Никитский, а потом уже приду к тебе на пляж.

– Послушай, пошли на море, здесь на пляже дорогой воздух, за него иностранцы платят валютой. Насладимся им. За кофейком я тебе расскажу, как прошла у меня ночь.

– Я кофе не люблю.

Обе раздражённые, хмурые мы разошлись в разные стороны.

Я очутилась в ботаническом саду. Моё упрямство обернулось тоскливым одиночеством. Да ещё и грозовой ливень прошёл, и я ,вымокнув с головы до пят, протряслась от холода в художественной галерее Никитского сада. Меня бил озноб и зубы стучали и картины прыгали перед глазами.

Гроза прошла быстро, опасные молнии улетели в глубь острова и снова стало жарко. Подставляя себя солнцу, я брела среди деревьев инжира, бамбука. Вид кипарисов и чудесный запах самшита подействовали на меня магически, я успокоилась. Перед выходом из парка, я присела у бассейна с лотосами, посмотрела на эти цветы совершенства и постигла для себя истину, что некрасиво изображать из себя, обиженную барышню, а надо с миром возвращаться к подруге и дышать вместе с ней валютным воздухом.

Из Никитского сада я выходила уже в приподнятом настроении.

Я увидела такси, села в него на заднее сиденье и назвала адрес. Проехали всего одну минуту, как таксист остановился и к нам подсел молодой человек. Меня даже не спросили, буду ли я возражать. Сел он на переднее сиденье, но сразу повернулся ко мне, и так и сидел всю дорогу в пол-оборота. Неприлично неотрывно глазел на меня. Его яркая рубаха в пальмах и жёлтый галстук меня ослепляли.

– Вы здесь в командировке, я это вижу. Вы корреспондент « Комсомольской правды». Взгляд такой вдумчивой наблюдательницы. А я вот местный. И могу вам показать дикие пляжи, шашлычную дяди Али, познакомить со спекулянтами и купить у них всё, что пожелаете. Или свожу вас в птичью слободку, где в мазанках живут нищие, это наш местный колорит. Материалец на контрастах для вашей газеты, скажу я вам, будет отменный.

Его монолог был нескончаемый. Я старалась на него не смотреть, уставилась в окно. Мелькали люди, дома, у меня закружилась голова. Таксист подхихикивал. Мелькнула догадка, что таксист с попутчиком заодно и они завезут меня в ту самую слободку. У меня всё похолодело внутри. Кажется на моём лице отпечаталось замешательство.

–Ой, такой надменный вид. На мой взгляд ты слишком строга. Жаль. Но мы можем подружиться.

Попутчик уже перешёл на «ты». К счастью мы подъехали ко входу гостиницы и я выскочила из машины, бросив рубль куда-то в сторону таксиста.

Впереди у входа замаячили мальчики в костюмах, и я припустила бегом. Быстро показала пропуск и влетела внутрь.

Сразу побежала на пляж искать Марину. Спустилась к пляжу на лифте и остановилась, как вкопанная, увидев идиллическую картину. Марина с Ильёй сидели рядышком на топчане и ели мороженое, оно подтекало и они слизывали его друг у друга с запястья.

Мои небольшие передряги меня явно утомили. Думаю, что своим присутствием я им не помешаю, я подошла к ним и села на топчан напротив. Они оба явно обрадовались моему появлению. Но мы не успели и слова сказать друг другу. Перед моими глазами замаячил жёлтый галстук.

– Здорово всем! Я Виктор, Витёк по местному, – мой попутчик плюхнулся на топчан рядом со мной.

– Итак, я не дорассказал корреспонденту « Комсомольской правды» о нашей местной достопримечательности. Короче, ты ещё можешь написать о нашем Иване. Он рубит капусту спорами с курортниками. Он находит сладенького и спорит с ним на любую тему: на прыжки в длину, в высоту, на игру в шахматы, в домино. Сумма пари заоблачная. И он всегда выигрывает. Как тебе такое?

Марина и Илья переводят подозрительные взгляды с меня на попутчика. Как я умудрилась вляпаться в такое. Я пересела к ребятам, поближе к Илье и инстинктивно прижалась к нему.

– Ты кто вообще такой? – Илья напрягся.

– Я Витёк, а вы мне не представились, да и пофиг. Мне вот корреспондентка по вкусу. Фигурка ладная, как у Венеры. Кожа нежная, прям лизнуть хочется, как карамельку.

Марина захохотала, а я сжалась и беспомощно смотрю на Илью.

– Слышь ты, ловелас долбаный. Рот прикрой, видишь девушке неприятно, – Илья разозлился, лицо раскраснелось.

– А ты-то кто такой, сидел со своей девахой, облизывал её, вот и продолжай.

–Если не заткнёшься, то получишь по хавальнику.

– От тебя что-ли? Только попробуй, иначе места здесь в Ялте тебе не будет, надо будет валить.

– Да, за восемь бед, один ответ, – И Илья двинул Витька в челюсть справа. Тот попытался вскочить и замахнулся для удара, но получил от Ильи снова удар в челюсть слева.

Витёк изрыгая угрозы, потащился к выходу. Тут уже подбежали парни в костюмах и, взяв под руки, вывели его. К Илье не подошли, кажется к нему претензий не было.

Я благодарно посмотрела на Илью и смогла только неуклюже вымолвить слова благодарности.

Марина ошарашенная таким развитием событий, обняла меня и мы пошли в номер. Ноги у меня были ватные, я как инвалид еле их передвигала.

Моё утреннее зловредное поведение обернулось для нас страшным и дурным.

– Больше от меня ни на шаг, – Марина со смехом погрозила пальцем, но вся эта ситуация её явно забавляла.

«ИЛЬЯ, ТЕБЯ ВЫСЕЛЯЮТ ЗА ДРАКУ С МУЖИКОМ»

Ещё разгорячённый после пляжного инцидента с Витьком, я отправился к стойке регистрации. Пора было решать вопрос с продлением в гостинице. Подойдя к стойке, я увидел не моего БЧ-4 РТС, а другого мужика.

– А где Николай?

– У него отгул, а что вы хотели? Меня Михаил зовут. Помогу, чем могу.

– Он обещал продлить мне проживание

– Могу продлить тебе ещё на три дня, на больше не получится. Разрешение из комендатуры ты ему отдавал?

– Конечно, – соврал я.

– Приму на веру твои слова, но чтобы я не передумал, расскажи мне байку про твоего адмирала.

– О Беце? Да с удовольствием. Это легенда Камчатки. Лихой командир.

Об адмирале Беце я готов рассказывать сутками. Рассказываю первое, что вспоминаю, это когда наш адмирал был ещё капитаном первого ранга и командиром лодки.

Он возвращался из автономки после шести месяцев несения службы, и пост наблюдения у входа в бухту Крашенинникова, у скал Три Брата, сообщил в штаб, что лодка в бухту зашла. Командующий флотилией выехал к пирсу, где всё было готово для торжественной встречи подводной лодки, которой так долго не было. Приехав туда, швартующейся подводной лодки он не увидел.

– Где Бец? – спрашивает командующий.

– Не могу знать, -отвечает начальник штаба,– В бухту зашёл и пропал.

По всем правилам рейдовой службы лодка к пирсу должна подойти в надводном положении и пришвартоваться.

Вдруг в ста метрах от причальной стенки все увидели сначала перископ, а потом и рубку всплывающей подлодки.

Командующий, когда это увидел со злости сорвал с головы фуражку и швырнул её в сторону лодки со словами: «Этот хулиган мне за все ответит, тоже мне Чкалов. Тот под мостом пролетает, а этот швартуется под перископом. Встречайте этого героя без меня». Сел в машину и уехал.

– А что, это высший пилотаж? Я немного не догоняю. Ты мне так про это рассказываешь, как о чем-то невероятном.

– Такое умение управлять лодкой сравнимо с виртуозным владением скрипачом своим инструментом. Да, в тот момент это было скорее хулиганство, но потом многие командиры подводных лодок использовали этот прием для учебных атак баз вероятного противника.

– Красиво, как в кино.

– Не только в кино красиво, и в жизни красиво. Представляешь, из океанских стальных волн неожиданно появляется прямо перед тобой чудовище: огромный чёрный корпус субмарины. Эффект внезапности полностью деморализует противника.

Пока я рассказывал, вокруг нас собрались несколько человек, и с интересом слушали, позабыв зачем они подошли к стойке.

– Я вчера видел, кого ты собираешься атаковать, очень симпатичный экземпляр. Вот тебе ещё три дня. Действуй, бери пример со своего комбрига.

– Спасибо, Михаил. И я отошёл от стойки.

Довольный я решил присесть в баре, взял пиво. Может и правда по примеру Беца вернуться в Ленинград с невестой. Вот только сомневаюсь я в моём отношении к браку. Я глубоко вздыхаю, задумываюсь и чаша весов медленно идёт вниз в пользу женитьбы.

И снова вспоминаю нашего адмирала Беца. Его пример характерен для всех нас служак.

На Камчатке отдыхать было негде и каждую пятницу вечером командир лодки капитан первого ранга Бец садился в самолет в Петропавловске, и летел в Хабаровск попить пивка, там почувствовать лоск крупного города, а в воскресенье утром прилететь обратно и в понедельник уже быть на подъеме флага на своей подводной лодке.

Как большинство подводников старой школы, он был заядлым холостяком. Невест на выданье на базе подводных лодок не было.

Однажды в самолете по пути в Хабаровск он видит красавицу стюардессу. Он бросает на пол коробок спичек, стюардесса нагибается поднимает коробок и возвращает его владельцу. «Корма у этой яхты также хороша как и обводы» – подумал будущий адмирал и сказал стюардессе : « Передай командиру, что дальше ты с ними не полетишь. Завтра в Хабаровске мы идём в ЗАКС, мы женимся и вместе улетаем в Петропавловск.»

Вот так поступают настоящие морские волки, а я что не моряк что ли.

Смотрю ко мне идёт Михаил. Взволнованный, лицо бледное, даже белое, как полотно.

– Тебя выселяют за драку с мужиком. И ещё в комендатуру хотят сообщить.

– Понял. Очень меня обяжешь, если…

– Да, прослежу, чтобы в комендатуру бумага не ушла.

Я пожал Михаилу руку и отправился собирать вещи. На обратном пути закину ему бутылку коньяка, нормальный пацан.

Из ситуации есть несколько выходов. Мой был один – возвращаться в Массандру.

КЛЮЧЕВОЕ СЛОВО «ВМЕСТЕ»

На моём запасном аэродроме было не комфортно. Парень проживающий со мной в одной комнате устроил невообразимый кавардак. Полотенца, его грязное бельё всё было раскидано по полу. Тумбочки, в том числе и моя, уставлены грязными бокалами. Пытаюсь смирится, ещё жить мне здесь и жить. Мой самолёт улетает в Ленинград только через пять дней.

Посмотрел я на это всё, и так захотелось вернуться обратно в комфортабельную «Ялту» к девочкам, к Марине и Инге. К кому тянуло больше? Марина хороша. А Инга? У меня нет никаких причин всё время о ней вспоминать, а вспоминается.

К женщинам у меня всегда было утилитарное отношение, я давно отработал приёмы соблазнения. Например, я научился моментально создавать ощущение, что она желанная, красивая и только я составлю её счастье. Это действует на слабый пол неотразимо, создается иллюзия, что я самый близкий и нужный ей человек. А сочетание определённых шаблонов юмора и некоторого количества алкоголя переводят наши отношения из дружеских в любовные с первой встречи.

У меня с женщинами абсолютно разные взгляды. Если она считала себя для меня единственной, то я считал её очередной. Я давал ей понять что я её недостоин , и даже при расставании она продолжала чувствовать себя королевой. И на романы с её подругами или коллегами она смотрела снисходительно, так как в душе продолжала чувствовать себя единственной, и я эту иллюзию не нарушал.

«Этакий милый гадёныш». Я понимал, что это не самое достойное манера поведения, но ни одна из них не затронули мою душу настолько, чтобы я хотел, что она была для меня единственной. Моей возлюбленной все годы учёбы и службы была хирургия.

Кое-как я промучился всю ночь, в душном номере. Пару раз выходил покурить на террасу. Вкусный, насыщенный аромат крымской ночи тонул в сигаретном дыму. Стрёкот цикад поглощал пьяный храп соседа, и это меня мирило с неудовлетворенностью собой, что я не сделал чего- то главного. А что именно я никак не мог уловить.

Утром, первая мысль «Инга». Я понял, что с ней не может быть никаких игр, никаких фокусов. Что же я чувствую к ней? Просто она мне симпатична. А стену, которую она постоянно воздвигает между нами я могу сломать.

После завтрака я сразу отправился в «Ялту». На въезде в гостиницу стоит куча автобусов, я пробрался между ними, прошёл комитетчиков. Они кивнули, вроде как знакомая рожа, дал трёшку дяде в ливрее, и легко оказался внутри. Подумал, что сейчас совсем не хочу встречаться с Мариной. После той нашей ночи, она смотрит на меня как на свою собственность. Я злился на себя, вечно я найду ненужных мне приключений, размениваю рубль на копейки. А что тогда я сюда припёрся? Желание встретится с Ингой?

Вокруг кутерьма, всё жужжит, как в улее. Народ бегает с чемоданами, на стойку регистрации колоссальная очередь. Что такое? Пустили всех желающих?

Вижу там вдали, из лифта выходит Инга, она с чемоданом. Меня окатывает волна восторга. Оказывается я ждал именно этого момента. Увидеть её. Но почему чемодан? Рассорилась с Мариной, переезжает в другой номер? Через секунду я оказался рядом с Ингой. Она сбивчиво объяснила ситуацию. Оказывается, гостиницу заселяют сразу три иностранные делегации. Всех граждан СССР выселяют. Марина уже улетела, дядя ей удачно устроил авиабилет. А Инга подумала, что ещё поживёт в Ялте, поездит по экскурсиям, подышит крымским воздухом. И вот сейчас она едет на автовокзал, чтобы найти комнату в частном секторе.

Это была удача. Я же именно этого и хотел. К чёрту «Ялту» и «Массандру». Вместе держим путь в частный сектор. И ключевое слово здесь «вместе».

Из « Массандры» я выписался, и на такси мы отправились в центр.

Инга задумчивая, сдержанная. Видно, что ситуация её немного смущает, даже напрягает. В машине мне приходит интересная мысль. А не поискать ли мне моего приятеля, камчадала Володьку Левченко. Мы меняем курс и уже едем по узкой горной улочке, где находим Дом отдыха Черноморского флота.

Я шепчу Инге: «Не грусти, наше камчатское морское братство не даст нам пропасть. Есть у меня сослуживец, который с Камчатки перевёлся сюда начальником вот этого Дома отдыха. Мы его сейчас навестим, может быть, он чем -то поможет». Такси, на всякий случай мы не отпустили.

Заходим. За забором располагался инжирный сад и возле двухэтажного административного корпуса мы увидели новенькие Жигули, а рядом стоял мужчина меланхолично поливая дерево водой из шланга. Вот он поднял голову, выбрал на дереве спелую инжирину, окатил её струей воды, лениво сорвал. На лице его явно выражалось сомнение: есть её или не есть. Вот в этом мужчине я и узнал своего сослуживца: Владимира Левченко.

– Володя, друзей принимаешь?

– Илья! – инжир и шланг полетели в сторону и мы крепко обнялись.

– Прошу на борт!

Мы отпустили такси и с чемоданами явились к нему в кабинет.

Он сразу же достал из холодильника нарезанный арбуз , фрукты и запотевший трехлитровый казенный графин иссиня-черного вина. Это была знаменитая крымская Лидия.

– Я умираю здесь со скуки.

–Ничего мы тебя развеселим, нам негде жить. И у нас пять дней до отлёта. И финансы рыдают.

– Да ну, разве это проблемы! У меня не заехал экипаж, поэтому десять офицерских номеров свободны. Обеспечу трехразовое питание по пайку подводников.

В этот момент открылась дверь и вошёл ещё один наш сослуживец Валера Воробьев, который после Камчатки служил в лазарете в городе Очаков.

– Я так понимаю, что ты всем номера предоставляешь?

– Близким положено. Ты один или с Любой?

–Тихо ты, я не с Любой, я с Людой.

– Ну, братцы – подводнички, вы в своем репертуаре.

«ИНГА, НАСТУПАЕТ АДМИРАЛЬСКИЙ ЧАС»

Утром я решала, возвращаться домой или искать новое пристанище. Но уехать, оказывается, вариантов у меня не было. Авиабилет домой у меня только через пять дней, и быстро поменять его невозможно. Новый покупать это тоже проблема. Надо записаться в очередь, получить номерок, два раза в день ходить на перекличку отмечаться. С поездом та же история. Нет уж, я ещё поживу в Ялте, что я не сниму комнату в частном секторе? Я планировала поехать по экскурсиям, сплавать на небольшом теплоходике в Ласточкино гнездо, в Алупку. Я была там только в детстве, меня бабушка возила по всем этим дивным местам.

Вся эта невообразимая кутерьма началась вчера вечером, нам позвонили из администрации гостиницы и сообщили, что с утра надо освободить номер, ожидается приезд важных иностранных делегаций, и таковы негласные правила всех гостиниц Интуриста, прежде всего иностранные гости.

Понятно, что нам, гражданам СССР, вежливо с вещами на выход. Мы с Мариной растерялись, посидели расстроенные на балконе с бокальчиком какой-то кислятины, но с горя чего только не выпьешь. Даже пропустили ужин. Марина , конечно, сразу стала названивать своему дяде – волшебнику, который прячет где-то в секретном месте свою волшебную палочку. И по мановению этой палочки уже через пару часов у Марины был обратный билет, но только один.

И она упорхнула ещё на рассвете, обнимая и целуя меня, говоря, что она в меня верит, и что у меня будет всё зашибись.

Ну что ж, надо мириться с ситуацией, и я подумала, что надо ехать на автовокзал, там я обязательно найду славную хозяйку приятной комнатки, и жизнь моя пойдёт дальше в нужном курортном русле.

Конечно, небольшой дискомфорт в душе есть, но всё не так страшно. Чемодан небольшой и лёгкий, всего-то невесомые купальники и сарафаны. Думаю, вскоре я уже уютно устроюсь на новом месте.

Выхожу из лифта и сразу увидела, как в людской сутолоке отъезжающих и приезжающих ходит Илья. И что-то вдруг мой чемодан потяжелел. И сразу стало себя жалко, что вот ухожу я в неизвестность, и что же со мной будет. И так захотелось спрятаться в домике, который вот сейчас здесь только для меня построит Илья.

Илья меня заметил, кажется обрадовался и сразу оказался рядом. Подхватил мой чемодан и меня, такую неустроенную. Я ему рассказываю, что происходит сейчас в гостинице, что мы оказывается не самые важные персоны, мы просто здесь на какое-то время думали, что мы важные.

Илья развеселился, и я вместе с ним. С моих плеч свалилась забота о том, куда идти, и что предпринимать. Мы быстро забрали вещи Ильи из его гостиницы и на такси поехали решать свою судьбу.

Едем в центр, вдруг Илья говорит шофёру развернуться. Мы двинулись наверх в гору, виляем по узким ялтинским улочкам. Везде раскиданы сады, резные беседки в винограде, висячие деревянные балконы в цветах. Мне кажется, что мы летим ввысь, аж дух захватывает. Чувствую, что рука провидения тащит меня вверх к неведомым вершинам.

Неожиданно меня пронзает мысль: а вдруг происходит что-то неправильное? Я моргаю часто- часто, чтобы слёзы не выкатились и не поползли по щекам, показывая мою потерянность, неверие в силы Ильи.

Имею ли я право на этот полёт с Ильёй? Если нет, то значит надо остановить машину, выйти, и оставить Илью навсегда. Тогда будет правильно? Я ужаснулась от такой перспективы. Нет, только не это. Правильно будет вечером побежать на Центральный Телеграф и позвонить в Ленинград и объявить мужу , что я ухожу от него, а родителям, что я меняю свою жизнь. Я непременно сделаю эти трудные для меня телефонные звонки.

Дом отдыха Черноморского флота совсем небольшой, стоит на самой высокой точке горы, так далеко от моря, наверное, потому, что моряки здесь отдыхают от этого самого моря. И дядька Черномор забрасывает их сюда, как прекрасных витязей, чтобы они набирались сил для дальнейших подвигов.

Приятель Володя такой забавный. Высоченный, нескладный и всё время щуриться, то ли от солнца, то ли плохо видит, то ли просто не верит своему счастью, что может вот так скучать среди ялтинской квинтэссенции ароматов и цвета.

Сижу я в кабинете у Володи напряжённая. Осознаю, что наконец выбралась из своего кокона, но чувствую себя такой зелёной гусеницей. Пытаюсь смеяться, вокруг искрится юмор, друзья Ильи невозможные хохмачи. Мои губы вроде растягиваются в улыбке, но в зеркале напротив вижу свою кривую гримасу. Заставляю себя расслабиться, выдохнуть и широко красиво улыбнуться. Снова смотрюсь в зеркало, и вижу, что, кажется я превращаюсь в бабочку. Ура! Я становлюсь счастливой и даже ослепительной.

Номер наш колоссальный, две комнаты со своим душем и туалетом. В нём слегка прохладно, стены толстые и пол мраморный. И как же эта прохлада мне сейчас необходима, чтобы остынуть, охладить, слегка затормозить бурлящий поток эмоций. Всё, что сейчас происходит, совсем не то, к чему я привыкла, что я раньше умела и понимала. Я вступаю на другую почву, слишком зыбкую, и устою я или нет, зависит от меня.

Чемоданы наши поставлены. Вещи разобраны, вернее кое как распиханы по ящикам моими дрожащими руками. Неловкость сковывает движения. Боюсь оглянуться, боюсь встретить взгляд Ильи. Ведь следующий шаг, это уже, когда руки наши переплетутся, головы соприкоснутся, и, мои волосы упадут на его лицо, мешая найти губы друг друга. А дальше близость, желанная и пугающая. Я оглянулась, Илья ждал этого, он шагнул ко мне, но раздался осторожный стук в дверь, и нас позвали обедать, Илья рассмеялся, а я выдохнула.

Идём по коридору, держимся за руки, хихикаем, оба понимаем, что это всего лишь небольшая передышка перед тем, как между нами свершится неизбежное,

– Так, ты не удивляйся. Этот обед несколько отличается от ресторанного. Здесь как в армии: первое, второе и компот.

– Угу!

–А на аперитив по рюмочке шила.

– Шило? Это что?

– Спирт. На флоте в ходу спирт. А так как в поговорке, что шило в мешке не утаишь, то это полностью касается и спирта. Куда бы его не спрятали, всё равно найдут.

– Так нам дадут спирт?

– Шучу. Подводникам и сухое вино положено.

В столовой огромные окна в тюли. Всё залито солнцем. На столе тарелки из толстого белого фарфора с голубой каёмочкой, с якорьками и надписью ВМФ. А приборы алюминиевые, смешно. Илья комментирует каждое блюдо. На закуску мы съели осетровый балычок. Это паёк подводника, на лодке выдаётся одна банка на четырёх человек. На первое подали сезонные зелёные щи, и мы напитались необходимыми микроэлементами. А на второе у нас были макароны по – флотски. Вот уж здесь не надо ничего растолковывать. Эту вкуснятину я обожаю и дома. И компотик из свежих фруктов завершает наше пиршество.

Из-за стола вышли сытые и разморенные. «А теперь адмиральский час, то есть баиньки», шепнул Илья. Я напряглась, Илья понял, что брякнул лишнее, и мы оба пошли в неловком молчании.

Заходим в номер, Илья очень громко закрывает дверь, звук эхом отзывается в пустом коридоре. Я не могу дальше двинутся, ноги у меня подкашиваются, они накрепко приросли к полу. Илья чувствует, что я дальше не сделаю и шага, он подхватывает меня на руки. Я прижимаюсь к нему, и мы сливаемся в одну неразделимую сущность. Мой рассудок отказывается думать, мы погружаемся в облако, полное густой молочной дымки. В облаке не видно контуров, линий, в нём только ощущения. Границы его отделяют нас от всего остального мира, мы внутри. Бесконечно длится наш безмолвный диалог дыханий, поцелуев, прикосновений. Между нами нет воздуха, наши кожи сомкнулись и тела разговаривают друг с другом на понятном только им языке. Каждое касание это объяснение, это призыв, это желание.

Хрупкая граница облака потихоньку тает в солнечных лучах, приникающих через окно. Проявляется, как на фотоплёнке реальный мир. И я вижу руки Ильи, я помню каждое их уверенное движение, ловкое и нежное. Я люблю эти руки, и знаю что, буду любить их всю жизнь.

«ДА ЖЕНА, НО ТОЛЬКО НЕ МОЯ»

Как только мы устроились в одном номере, стало понятно, что мы здесь вместе и непременно станем близки. Но я же вижу, что у Инги в глазах паника, и голос её рвётся от страха.

Надо сделать так, чтобы эта милая ломака перестала боятся. Чтобы она поняла, что она для меня не очередное приключение. И я желаю её, потому что она прекрасна, и никто другой мне не нужен.

Мягкая ранимая Инга вызывала у меня противоречивые чувства, хотелось вот прямо сейчас войти в неё и в то же время её не торопить, не оскорбить своей мужской грубостью.

Да, вот так: желание и нежность. Напряжение моё достигло апогея, если вот сейчас не овладею, то лопну. И я просто, сграбастал в охапку это ненаглядное существо и провалился в сумасшедшее сочетание физического и духовного, соития и блаженства.

А когда тела наши разомкнулись, я понял, что это была самая восхитительная близость в моей жизни. Инга такая хрупкая такая недотрога оказалась потрясающей любовницей, тонкой и страстной. У неё оказалась прекрасная грудь и очаровательный животик. И ещё неизвестно кто кого больше хотел.

Вечером мои камчадалы во главе с Валерой закрутили нас в злачной жизни ночной Ялты.

Мы отрывались в ресторане «Таврида» на набережной. Заказали

севрюгу на закуску и посмеялись с Ингой над тем, как отличается севрюга здесь и в ресторане Интуриста в «Ялте». Там толстые куски и недорого, здесь прозрачные заветренные куски и заметно дороже. А потом начался ливень, южный почти тропический и несовершенная канализация ресторана с ним не справилась. Моментально на полу образовались бурлящие потоки, и всё было залито водой по щиколотку. Я взял Ингу на руки и мы так протанцевали с ней, пока вода не ушла.

А потом она утянула меня на переговорный пункт, заказала разговор с Ленинградом. Я ждал её на улице на скамеечке и волновался за неё. Инга была внутри, но через распахнутые окна я видел, как она мучается, бьётся одна со своими мыслями, даже вся её фигурка поникла. Зашла в кабину, совсем недолго там пробыла, а когда вышла, то долго стояла у стены, пригнувшись вниз, как будто хочет спрятаться под полом, уползти в подвальную темноту. Потом её вызвали ещё раз, и она вскоре победно выскочила из кабины и сразу выбежала ко мне.

– Ты с кем разговаривала в первый раз, когда тебя вызвали?

– С Игорем, с мужем.

– А второй раз?

– С родителями.

– Ну и как?

– По разному. В первом случае – победа с моей стороны. Во втором случае – поражение с их стороны. И в том и другом случае мой личный триумф.

Инга рассмеялась, а я ничего не понял и со своей «толстой» душевной организацией не осмелился комментировать, чтобы не обидеть её.

Потом мы снова у нас в номере и наша ночь. Чувственная тонкая Инга взорвала, разрушила мои стереотипы, что секс это просто примитивное удовлетворение похоти, и получение желаемого, а потом одна единственная мысль: уходи, мне тебя больше не надо. Ко мне тридцатилетнему толстокожему мужику пришло озарение, что секс с любимой это наслаждение, которое бы никогда не кончалось. И хочется снова и снова касаться губами её кожи, вдыхать её аромат, быть с ней одним целым и не отлепляться.

На следующий день Инга потянула меня съездить в центр и купить билеты на экскурсии. Я к этой идее относился скептически. Мне больше хотелось посидеть с Володей и Валерой, повспоминать нашу Камчатку, выпить несколько рюмочек водки. Но с Ингой отправился на набережную. Исполнил её желание, купив билеты и в Ласточкино гнездо, и в Алупку, и в Алушту.

И прямо сейчас, сию секунду надо было прыгать на катер и плыть в Ливадию во дворец. С Ливадией я смирился, там вершилась история. Во дворце и Романовы проводили свой летний отпуск и, главное, там в феврале 1945 году прошла крымская конференция союзных держав. Какие имена, какие личности Черчилль, Рузвельт, Сталин. Здесь создавалась модель послевоенного мира. Вот в таком мировом порядке мы сейчас и живём.

На обратном пути из Ливадии Инга стала уговаривать меня пойти вечером в Ялтинский театр имени Чехова. Она видела афишу, на гастролях московский Малый театр. А как же посидеть с друзьями? Я деликатно упирался. И вдруг сзади меня стукают по плечу, оборачиваюсь Лёшка Васильев, красавчик, боксёр. Его демобилизовали за то, что он сломал челюсть своему старшему помощнику. И из начальника медицинской службы подводной лодки он в скором времени превратился во врача круизного лайнера Казахстан.

– Илья, рад тебя видеть. Это твоя жена?

– Да, жена, только не моя.

– Глядя на твою хитрую рожу, уверен, что ты ситуацию скоро изменишь в свою пользу.

–Ты где, друг?

– Мой теплоход пробудет в Ялте два дня. Мы только что вернулись из круиза по Карибам, где провели восемь месяцев, поэтому в баре ещё полно приличных напитков, хороших сигарет и ещё куча игровых автоматов «Одноруких бандитов». У меня есть право подать заявку на двух гостей. Приглашаю!

Инга слышала весь наш разговор и поняла, что судьба вечера решена. Я ей шепнул: «Милая, обещаю в Малый мы сходим в Москве».

В семь вечера мы были у трапа. Жизнь на лайнере клубилась с размахом. Мы раньше в реальности не видели игровых автоматов, только в кино краем глаза замечали, что на них играют на деньги. Инга оказалась азартной и просадила двадцать пять рублей, огромную сумму, несоответствующую размеру нашего кармана. Потом в баре мы баловали себя кровавой мери и джин тоником, о которых мы читали только в романах в журнале «Иностранная литература». С теплохода мы ушли подавленные блеском и недоступностью роскошной жизни.

Но поздняя прогулка по набережной, умиротворение ночного моря, синие всполохи звёзд компенсировали нашу досаду. Шли мимо гостиницы Ореанда, её светящиеся квадраты окон вкупе со старинными фонарями создавали изящную картинку. Окружающая романтика на нас подействовала, как бодрящий напиток, и мы взявшись за руки припустили искать такси.

На следующий день Инга снова порывалась ехать на экскурсию, её манило Ласточкино гнездо. Но ехать туда нам было не суждено к счастью для меня, хотя так говорить нехорошо потому, что Инга заболела.

Она ужасно стеснялась своей болезни, потому что бегала писать в туалет каждые пятнадцать минут. Я диагностировал у моей любимой элементарный цистит или воспаление мочевого пузыря, и прописал ей антибиотики, которые моментально ей были доставлены местным врачом. Так как я военный врач и всегда лечил крупных здоровых моряков, то с дозировкой лекарства я промахнулся и бедной миниатюрной Инге пришлось выпить лошадиную дозу. Она отравилась антибиотиками, и её весь день тошнило, и рвало. Но зато на следующий день болезнь была забыта.

На экскурсию мы снова не поехали, у меня была причина: я сказал, что после цистита плыть на теплоходе, где гуляет ветер, ну никак нельзя, коварная болезнь может снова вернуться.

Когда Инга болела, я лежал рядом и страдал. Я ведь мог пойти к Володе вместе с ним выпить и побалагурить. Но я не смог оторваться от моей болящей родной девочки.

У нас оставался всего один вечер, завтра нам вместе на самолёт. Удивительно, но билеты у нас заранее были куплены на один и тот же рейс. Хотя в Ленинград из Симферополя было два рейса утренний и вечерний. Судьба нас сводила. Но я уже заранее злился, что в ленинградском аэропорту нам придётся разойтись в разные стороны. Ингу будет встречать вся её семья, а она ещё не готова им меня представить.

Предвидя расставание я раздражался на любую мелочь. Вечером мы отправились на набережную, попрощаться с городом и кинуть монетку в море. Я остановился около «напёрсточников» и влез в игру. Начал продувать все бабки. Инга пытаясь меня увести, взяла меня за руку, но я выдернул руку и продолжил игру. Вдруг Инга шепчет мне: «там под колпачками нет шариков вообще». Я молниеносно среагировал и поднял все три колпачка. Шариков, действительно, не было. Я потребовал вернуть мне деньги, но меня зажали двое пацанов и приказали сматываться. Но я сопротивлялся и продолжал настаивать на своём. Думаю, где-нибудь за углом мне бы хорошо вломили, но тут подбежала Инга, забрала меня, отказавшись от возврата денег.

По дороге домой она меня корила.

– Что ты маленький, почему у тебя азарт стоит выше разума. У них же никто не выигрывает. Хорошо мне шепнули, что там вообще шариков нет. А то бы ты ещё и в долгу остался.

– Правильно Витёк назвал тебя корреспондентом «Комсомольской правды», хотя судя по тому, как ты мной командуешь, ты не корреспондент, а секретарь комсомольской организации.

– Илья, я действительно работаю освобожденным секретарём комсомольской организации.

– О, мать! Но я уже давно вышел из комсомольского возраста.

В этот вечер секс не примирил нас полностью. Комсомолка осталась при своём мнении, а мне, как всегда, всё стало пофиг.

Так как я полностью проигрался, в аэропорт Симферополя нас отвёз Валера Воробьёв. В самолёте мы сидели в разных местах.

А в аэропорту Пулково я увидел, как Ингу окружили. Среди встречавших я заметил высокого худосочного мужика в очках и с шевелюрой длинных тонких волос. Он по хозяйски обнял Ингу и они все удалились.

Я решил, что в нашем романе можно поставить точку.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

СЕВЕРОДВИНСК – ЛЕНИНГРАД (1980 – 1989 гг)

В КОНКУРЕНЦИИ ДРУЗЕЙ НЕТ

В Ленинграде в родной Академии меня ждал «сюрприз». Я должен отбыть на службу в Северодвинск на должность начальника хирургического отделения госпиталя Беломорской Военно-Морской базы. Не фига себе, пока нежился в лучах ялтинского солнца мою судьбу перекроили.

Когда отправлялся в отпуск знал, что остаюсь старшим ординатором на кафедре Госпитальной Хирургии в Академии. Начальник кафедры Михаил Иванович меня в этом заверил.

Ребята из моей группы уже разъехались, и мне не с кем было перетереть такой пинок с кафедрой. Я вспомнил про верного другана в питейных делах славного грузина Гочу Голуа. Его умение поддержать друга, его широкая душа толкнули меня позвонить ему и напросится в гости.

У него на кухне начался невиданный трёхдневный марафон соплей, водки, биения себя в грудь, жалобы на мировую несправедливость и моих рассказов, как долго шёл я к своей заветной мечте работать на кафедре в Академии, и как это всё рухнуло в одночасье.

Про то, что ещё и обломились отношения с женщиной, единственной, которая смогла затронуть мою душу, я молчал, и даже себе не признавался, что разрыв с Ингой грыз моё сердце гораздо сильнее, чем провал с кафедрой.

Весь этот горький осадок несправедливости я пытался смыть многочисленными напитками из бара Гочи.

– Понимаешь, Гоча, мой адмирал Бец всё сделал для того, чтобы я стал хирургом. А я говно, даже не смог остаться на кафедре. Я же в ту самую автономку, которая решила мою судьбу, о чём я тогда даже не догадывался, собирался как на войну, набрал в два раза больше растворов, антибиотиков и систем для их переливания. Я предчувствовал! Да! Веришь?

Гоча смотрел на меня своими выразительными грузинскими глазами и сочувственно кивал головой. Хороший собеседник, это кто не только слушает, но и наливает, и Гоча делать этого не забывал.

– Старшим в походе тогда шёл адмирал Бец. Это всем нам сулило трёхмесячную каторгу, потому что адмирал сам не отдыхал и не давал продыху всей команде. Учения следовали за учениями. Постоянные учебные тревоги задёргали весь личный состав. Напряжение зашкаливало. И вдруг весь этот напряг, который создавал адмирал, прекратился. Мы тогда уже подошли к зоне своей завесы, это такой квадрат, в котором лодка будет нести боевую службу.

–Сильно тебе твой адмирал в душу запал, что ты забыть его не можешь. А что там с напрягом то дальше?

– Встали мы между японским городом Йокосукой и островом Гуам, где базируется седьмой флот Соединённых Штатов. Наша дизельная лодка хоть и малышка, но для американской АУГ (авианесущая ударная группировка) она представляла огромную угрозу. Во главе у янки Enterprize. Мы были со «штыком», это значит, что у нас на борту торпеды с ядерной головкой. Лодка наша двигалась практически бесшумно, в отличии от атомных ревущих коров. Акустики АУГ нас практически не слышали. И боевое охранение, а оно могло быть до тридцати кораблей, пропускало неслышную лодку внутрь и авианосец Enterprize становился лёгкой мишенью.

– К чёрту Enterprize, ты давай про напряг – Гоча шумно вздыхал, и вскидывал на меня свои понимающие глаза.

– Напряжение на лодке спало, потому что адмирал Бец заболел. Его угораздило подхватить правостороннюю пневмонию. Назначенная мною терапия практически не давала результатов. Адмирал угасал. Так необычно было видеть этот сгусток энергии маленьким беспомощным человеком, у которого не стало сил командовать, он даже не мог держать кружку с водой. По характеру температуры с её вечерними скачками и утренним резким падением было понятно, что где-то в лёгких у него образовался абсцесс.

– Не хрена себе, повезло тебе, Иля. Ты мог привезти адмирала в холодильнике в замороженном виде.

Гоча называл меня Иля, на грузинский манер.

– Да что ты! Я понимал, что на лодке его не вылечить и я сказал ему, что требуется прервать боевую службу, всплыть, дать радио на базу и срочно возвращаться на Камчатку. На что получил категорический ответ «заткнуться и заниматься своим делом». Он был глубоко убеждён, что лучше умереть в море, чем сорвать боевую службу и вернуться в базу живым трупом.

– Адмирал, да и живой труп. Охренеть.

Гоча сжимал кулаки, эмоции у него зашкаливали, он проживал ситуацию вместе со мной, и продолжал наливать.

– Слушай, я всё помню, в какой обстановке я тогда находился. Я тогда даже выпить не мог.

– Совсем бедный! Под брюхом у Enterprize.

– И вот при очередном осмотре я определил чёткое притупление звука в седьмом межреберье справа. И был только один способ спасти нашего адмирала, выпустить гной наружу. Я предупредил его об опасности данной манипуляции, сказав, что никогда в жизни такого не делал. Он обругал меня : «Тебя чему учили, салага? Корабельный врач должен всё уметь».

Я взял две длинных воздуховодных иглы от системы, обезболил межреберье и ввёл их в зону притупления. И о, чудо, по обеим иглам прошёл гной. Не зря я в своё время прочёл книгу Войно-Ясенетского « Очерки гнойной хирургии» и латинская фраза « Ubi pus, ibi evako”, «где гной, там режь» мною были твёрдо усвоены.

– Молоток, ты Иля ! Аплодирую стоя,– Гоча встал и отдал честь.

– Через три дня, гнойник уменьшился и этот «умирающий чёрт» уже пинал всех и вся, не давая никому ни минуты покоя. Он выздоровел.

– А потом ? – спросил меня Гоча, но веки его уже опускались, из полузакрытого глаза стекла «скупая мужская слеза».

Гоча сумел ещё раз выпрямится, снова широко открыл глаза и, шатаясь, пошёл доставать очередную бутылку. В ход пошёл коньяк. Значит марафон подходил к своему логическому завершению.

– Когда мы вернулись в базу, адмирал вызвал меня к себе, и сказал: «Не будь идиотом, по своему складу характера ты можешь принимать решения и брать ответственность на себя. Ты обязан стать большим хирургом. Не хрен сопли по тарелке размазывать, назначаю тебя начальником хирургического отделения нашего базового лазарета.» Так началась моя хирургическая жизнь.

– Мудрые люди, повидавшие в жизни всякой хрени, лучше видят нашу роль в этом мире, – Гоча лежал и засыпал, но продолжал вещать с достоинством, – Вот мои родственники присылают мне мою долю с наших мандариновых плантаций, а это пятьдесят штук в год. О! Я мог бы ничего не делать, но отец сказал, езжай сын, учись на хирурга, будешь уважаемым человеком. Так и твой адмирал, как отец, за тебя подумал. Ты- то рос без от отца.

Иля, а ты оглянулся бы вокруг себя. Почему тебя не оставили на кафедре? Вот! Вопрос? У тебя же все люди братья, а в конкурентной борьбе друзей нет.

Гоча завершил свои речи и крепко уснул. Я тоже лёг, сил ехать домой не было.

Утром на такси я всё же добрался до своей съёмной квартиры. Бухнулся в кровать, хотел окончательно выспаться. Но сна не было.

Отважился позвонить Инге по заранее нами придуманному с ней коду: три гудка, трубку положить, потом снова набрать и услышать ещё раз три гудка. Ответа не было. Да я и не ждал никакого ответа.

Я долго лежал, начал вспоминать весь мой путь с Камчатки в Академию.

В первую мою попытку три года тому назад у меня даже не приняли документы. Я подумал, что это из-за моей, плохо звучащей для кадровиков, фамилии, Лоевский. Хотя пятый пункт ко мне не относился, но всё же.

И, вообще Академия являлась вотчиной детей профессоров и преподавателей. Недаром один из замов начальника Академии сказал, что Академию имени Кирова пора переименовать в Академию имени Тургенева, написавший роман «Отцы и дети».

Я решил, что в этом году я поступлю обязательно. Моё поступление напоминало мне катание на американских горках. Когда подбрасывает вверх «ух» по кочкам – кочкам, а потом вниз и захватывает дух. Вот я тогда подскочил с возгласом «Ух!» четыре раза.

На первой кочке я подпрыгнул когда после неудачи вернулся на Камчатку, и на рыбалке я спросил у начальника особого отдела: «не по их ли наущению меня не приняли», на что он ответил: «вы что не знаете что согласно 110 приказа при любых отказах ссылаться на органы безопасности запрещено». Я разозлился: Ах, так! Пока он крутился в палатке, я у него из заплечного мешка забрал четыре рыбины, а вместо них положил булыжник. На следующий день он пришёл ко мне в лазарет и гонялся за мной с этим булыжником.

А вечером позвонил мне и полушёпотом с секретной интонацией, спросил , узнаю ли я, кто со мной говорит, и произнёс фразу что « отказ не по нашему ведомству.».

Вторая кочка меня подбросила весной, когда я пошёл к начальнику отдела кадров снова просить подать мои документы. Тот сказал, что на этот год разнарядки нет, а я ему в ответ: Виливс ( родители его назвали в честь В,И.Ленин и И.В, Сталин, трудно ему приходилось с таким именем), ты помнишь, кто оперировал твои переломы и аккуратно сшил твою рожу, когда тебя накрыло и протащило лавиной? Тогда ты говорил, что я самый лучший хирург, так теперь подтверждай свои слова делом.

Виливс не устоял: «Ладно я отправлю, твои документы, а как там во Флотилии решат, так и будет».

А на третьей кочке во Флотилии уже помог Степан Хорев, мы с ним дружили, он часто приезжал ко мне в бухту на рыбалку. Я ему позвонил и он договорился с кадровиками, чтобы документы мои ушли.

Ну а уж четвёртая кочка приключилась уже в самой Академии. Принимали на хирургию шесть человек, но вызывали девять, чтобы создать конкурс. Я понимал, что меня отнесут к группе статистов. Когда сдавал документы в Красном селе, в заявлении заносился средний балл по диплому Академии. Этой работой занимался мой однокашник Сашка Фиолковский, к тому моменту адъюнкт кафедры медицинской статистики. И он сказал « Там у тебя получается 4,5 а я поставлю на всякий случай тебе 5,0».

Экзамены я все сдал на пятёрки. Так что, пришлось меня зачислить, и я попал в счастливую шестёрку. Двое в группе были моими однокашниками по Академии.

Меня назначили командиром. Ребята были со всех флотов, но авторитет мой среди них был не от начальственной должности, а от моего отношения к делу. В общем-то у нас была вольница, я никого не давил, у меня не было любимчиков, все они были мои друзья.

Воспоминания пролетали у меня в голове. Только сейчас я осознал через какие сложности я прошёл. Учёба была каторгой. Практика наша проходила в больнице Скорой помощи, где за дежурство поступало тридцать пять, а то и сорок человек из которых оперировались девяносто процентов. Если ты поспал минут сорок, и похоронил меньше пяти человек, то дежурство считалось удачным.

Весь напряг снимали традиционным способом: выпивка и лёгкие необременительные отношения с дежурными медсёстрами. На романы на стороне времени не оставалось вообще. Я занимался желудочными кровотечениями, а это самый тяжелый контингент больных.

Но ни на какие трудности я внимания не обращал. Я радовался, что постигаю специальность, что живу в большой хирургии. Я гордился, что причастен к тому, что стою на грани между жизнью и смертью пациента. И так каждый день по многу раз. И дурацкая фраза из фильмов: «Больной будет жить», становится твоим мироощущением.

Учился я под руководством заведующего кафедрой Госпитальной Хирургии Михаила Ивановича Быстрова. Он был авторитетным хирургом в Ленинграде. Ко мне он относился как к лучшему из-за моего ответственного отношение к учёбе и работе. А явный прогресс в написании диссертации позволил ему ходатайствовать чтобы после распределения меня оставили на кафедре.

Я лежал думал и думал. Решился позвонить Михаилу Ивановичу. Он мне предложил встретится завтра на кафедре и сказал мне одну загадочную фразу: « Кто-то давит значительно сильнее меня».

Да ещё и фразу Гочи я забыть не могу : «Что в конкуренции друзей нет.»

«ЕГО ЗОВУТ ИЛЬЯ. А ГДЕ ОН СЕЙЧАС ? Я НЕ ЗНАЮ»

Да, ехать на электричке поздно вечером не совсем приятное ощущение. Обязательно, кто-нибудь подсядет: «А дамочка скучает?».

С одной электричкой вроде бы я справилась, из Пушкина, где проходила конференция, в Ленинград я добралась удачно. Теперь быстро лечу в метро и еду на Финляндский вокзал. Мне повезло, электричка в Лисий-Нос уходит через пять минут, и я успеваю купить мои любимые вафли в форме ракушки с коричневой ореховой начинкой. Две штуки как раз растяну на тридцать минут поездки.

Электричка совсем поздняя. Страх пытается найти себе местечко в потайном уголке моей души, но я погружаю язык внутрь ракушки, сладкая масса растекается во рту, я забываюсь в наслаждении и время поездки пролетает моментально.

Выскакиваю в Лисьем – Носу. Иду по платформе и вдыхаю ночной, несущийся из садов, фруктово-ягодный воздух пригорода. Воздух сладкий, но по ленинградски сырой. Бежать от станции недалеко и я уже через пять минут вижу наш дом.

За забором спряталась освещённая веранда, понимаю, что бабушка ещё не спит. Царапаюсь в стеклянную дверь, бабушка открывает, видит меня и ахает. Ну, конечно, нельзя одной так поздно возвращаться.

– Ты почему не осталась в городе?

Я отмахнулась от ненужных вопросов, села за стол. Над столом раскачивается оранжевый абажур, свет от него мягко ложится на белую в цветочках скатерть. Вокруг друг на друга наползают тени, я оказываюсь в густом оранжевом пятне. Всё, я в домике.

– Не маши на меня. Ты же до понедельника должна быть на выездной конференции.

– Я оттуда тупо сбежала. Это была не конференция, а блятский шабаш во главе с одной главной ведьмой.

–Инга, что за слова. Тебя кто учил всему этому?

–Ба, не начинай. Тому, что сейчас происходит в пансионате в Пушкине, красивых слов не подобрать. СС там рулит, то есть Света – стопка. Такое у неё прозвище. Так, Ба, не морщись. Днём всё пристойно. Программа идёт полным ходом, выступления содержательные. Я между прочим тоже выступала с докладом, говорила о нашей работе в ПТУ, о новых подходах к воспитанию рабочей молодёжи. СС одобрительно кивала. Спрячь иронию, Ба! Я обижусь. Знаешь, какие теперь училища в Ленинграде? Или отреставрированные или заново построенные. А какое у них материально- техническое обеспечение, закачаешься. Учебные кабинеты с современной электронной техникой, бесплатные обеды, комфортабельные общежития. «ПТУ- шник» это обидное словечко совсем скоро исчезнет из нашего лексикона. Будет как на Западе элегантное «синие воротнички».

– Ну, что ты меня агитируешь? Ты лучше скажи почему ты сбежала?

– Вот это совсем неинтересно. Два слова, и больше меня не мучай.

Время разгула, от которого я сбежала, наступает после ужина. Часов в девять вечера в каждой комнате начинается пьянка по крупному. В каждом закутке, за шторами, в тёмных углах идёт совокупление. Не веришь? Я спряталась у себя в комнате и закрылась на ключ. Ко мне стучались, а я сидела тихо, как будто никого нет. Выдержала я всего один такой вечер, и решила, что лучше мне уехать.

– А на твоей карьере это не скажется?

– Не знаю. Посмотрим. Ба, какие у тебя пирожные вкусные, Буше вкуснее эклеров. У тебя стол накрыт как будто ты меня ждала.

Я, как маленькая, схватила сразу два разных пирожных, и попеременно запихивала их в рот. Так с полным ртом и пыталась разговаривать.

– Я буду спать на веранде, Ба, ты меня слышишь?

Ну вот, бабушка уже что-то про меня размышляет, сидит со своими мыслями.

Как же хорошо, спокойно. Я люблю август, но именно здесь, на этой веранде, у бабушки. Окно приоткрыто и я чувствую запах вечернего сада, особенно остро доносится аромат душистого табака. В тишине слышу как поскрипывают и стукаются о стекло потяжелевшие ветви яблонь.

В городе в квартире не ощущаешь , что за месяц там на улице, там просто погода. Жара или мороз, важны только градусы, чтобы правильно одеться. В городе всё равно какой месяц, там нет июня или августа. Там просто лето. А здесь за городом важно июнь или, август или сентябрь. Каждый месяц здесь имеет свой особый смысл, свой характер. В августе звёзды зажигаются ярче, к сентябрю они бледнеют, а потом снова засветятся в январе. А в городе разве есть звёзды? Фонари, крыши домов их закрывают.

– Ба, давай поиграем « Я садовником родился, не на шутку рассердился, все цветы мне надоели, кроме «астры». Ба, ты Астра!

– Ой!

– Что с тобой?

– Влюблена.

– В кого?

– В тебя, мой цветочек, в мою Ингушу. А ты в кого влюблена? Что у тебя вообще происходит? Что дома?

– Трудно мне сейчас. Думала, что вот настал момент, всё изменится. Нет, всё тянется по-прежнему. И почему так происходит, не знаю. Я слабак и не могу действовать решительно. Игорь делает вид, что всё у нас хорошо.

– А родители, что?

– Когда я объявила, что ухожу от Игоря, то мама мне заявила, что если я так поступлю, то я ей не дочь. Вот, что мне делать?

– Ты так мне и не рассказала про своё Ялтинское приключение.

– Ба, это было не приключение, это, как мне показалось, началась для меня другая жизнь, та, о которой я мечтала.

– И как зовут его? И где он сейчас? Почему не с тобой?

– Его зовут Илья. А где он? Не знаю. Когда мы летели обратно в Ленинград, у нас билеты были на разные места, так он даже никого не попросил поменяться, чтобы сидеть рядом.

– Ой, внуча, дорогая ты моя, вижу что ты хочешь, чтобы он нашёл тебя.

– Один раз он звонил по нашему коду. Три звонка, потом пауза, потом снова три звонка. Я не подошла тогда к телефону, теперь жалею, и не знаю, будет он ещё звонить или нет.

– Утром поезжай домой, не сиди тут около меня. Может ещё позвонит.

– Да, Ба, я тоже подумала, что надо ехать в город. Завтра воскресенье, побуду дома, вдруг Илья позвонит.

В «КОЛОБКЕ», В 16.00!

Через два дня я отбываю в Северодвинск, и вот решаю для себя, надо ли мне встретиться с Ингой.

Меня, конечно, здорово перетряхнуло моё такое назначение. Я всю неделю колотился, выяснял, почему меня не оставили на кафедре, и всё это время совсем не думал об Инге. А вот сейчас, когда всё понятно, когда нет другого варианта, а только вперёд в Архангельскую область, я сильно захотел увидеть её.

Я попробовал ей позвонить один раз. Не получилось, она не взяла трубку. Не хотела, или просто не было дома, это вопрос.

Сделаю ещё попытку, а там видно будет. Сегодня воскресенье, поэтому позвоню не сразу с утра, пусть выспится. В одиннадцать позвонил, молчок. Еще раз повторил звонок по коду, ответил мужской голос. Так, муженёк рядом. «Братцы, матросики, вот это уже непорядок». Сразу хочется схватиться за бутылку. Но ещё утро, да и компании не наблюдается.

В два часа снова набрал номер. Инга ответила, и я командным голосом выпалил: « В нашем Колобке в 16.00». В ответ тишина и отбой. Я долго сидел с трубкой в руках и под музыку гудков раздумывал, что же это такое происходит между мной и Ингой. И мне ведь не постичь. Я люблю ясность, чёткость. А здесь туманно. Всё необъяснимо, не ухватить существо вопроса. Только чувствую, что смысл для меня в этом огромный. Без этих отношений с недомолвками, глупыми обидами у меня просто не будет полноценной жизни.

Ну и что мне думать в данный момент. Придёт она на свидание или нет?

Добрался я улицы Чайковского, в Колобке, как всегда очередь за пирожками огромная. Стою, смотрю через витрину на улицу, вижу идёт моя лапа так неторопливо, как будто и вовсе не спешит ко мне на свидание. В Ленинграде она совсем другая, не такая искрящаяся летней беззаботностью. Идёт такая серьёзная в светлом костюмчике, в туфельках на каблуках, и крепко прижимает к себе дамскую сумочку, очень уж большую. Домашние пирожки вместо кафешных для меня что ли в сумке несёт. Заходит, я машу ей рукой, спрашиваю что брать. Ну, конечно, пирожки жареные с мясом, самые вредные, и чай. Помню, что кофе она не любит. Усаживаемся за стол. Мы даже не обнялись. И смотрим друг на друга долго-долго, без слов. «Инга, милая, где ты была длинную эту неделю? Признаюсь, что ты нужна мне.», это всё я мысленно произношу. А вслух начал разговор про свои перипетии, потому что переполнен ими и хочу ей пожаловаться.

– Представляешь моё распределение обнажило кучу проблем. У моего одногруппника, моего самого близкого приятеля Димы Бойкова, который шёл со мной нос в нос и по работе и по науке сестра оказалась секретарем райкома партии в Москве, и она приложила все усилия чтобы на место ,выделенное на кафедре для меня, назначили Диму.

– А ты?

– А я на Северной флот, но по счастью в Северодвинск, полтора часа лёту из Ленинграда, как в Москву. Ты ко мне будешь прилетать?

– Посмотрим.

– Через два дня представлюсь начальнику госпиталя Беломорской военно – морской базы. И снова начнётся моя бесконечная трудовая вахта. Вот эти два года учёбы в Ленинграде мне не разделить на месяцы, недели. У меня не было будних дней или выходных, праздников не помню. У меня была одна непрерывная рабочая смена протяженностью в два года.

– Да, а девушки были?

– Были, они были больше боевые подруги, рядом несли все тяготы хирургической жизни, но, конечно, ещё и скрашивали наше существование.

– А этот Бойков, он хороший хирург, по твоему мнению?

– Дима был моим сподвижником во всех делах, и в работе , да и в гулянке тоже. Он всегда пользовался моим умением создавать веселую добродушную атмосферу в компании. На этом фоне он казался солидным и серьёзным. Как сейчас мне передали его слова: «эх жаль, что придурок, а мог бы стать большим хирургом с его – то талантами», явно намекая, что до него я не дотягиваю. Да ладно бы девушкам всё это вещал, а оказалась, что такое мнение обо мне он формировал и у нашего начальства, которые думали да Лоевский хорош, но Бойков надёжней.

За разговором Инга постепенно превращалась в ту, ялтинскую родную, близкую. Все мои волнения этих дней потонули в её глазах.

– А ты как, моя комсомолка? Понимаю, что нечестно говорить только обо мне.

– А я вот поняла, что недолго проработаю освобождённым секретарём, успеть бы своих учащихся довести до выпуска.

– Извини, но я ведь не знаю, где ты работаешь. Ты не рассказывала, да я и не спрашивал. «До того ль голубка было в сладких муромах у нас».

– Так и теперь не надо спрашивать.

Я почувствовал, что пирожковая не место для наших излияний. Вокруг толпятся, посматривают на нас, когда же мы освободим столик. Надо уводить Ингу в более уютное местечко, а то мы с ней здесь ненароком и поссориться можем. Я достал ключи от своей квартиры, и таким залихватским жестом показал их Инге.

– Вот ключи от квартиры, я ещё два дня там буду жить.

Инга вся сжалась, так, как будто я её ударил. Она резко встала и пошла к выходу. Кажется, я не совсем понял, что с ней происходит, не попал на частоту её волны. Нет, я её не отпущу. Мы должны с ней поговорить, понять друг друга. Вот *** твою мать , но соображаю, что не вслух и ни про себя, не могу пользоваться этим лексиконом, когда дело касается Инги. Я её догнал.

– Не хочешь ко мне, тогда поедем сейчас в кафе « Сонеты». Там спокойно, мало людей, потому что туда трудно попасть, а я в своё время прооперировал их администратора и мы будем дорогими гостями.

– Это где, на Манежной площади? Да, поедем. Извини за резкость.

Уже в «Сонетах» я Инге рассказал, что мною в последние дни интересуется заведующий кафедрой психиатрии Бахров.

Инга вспыхнула, и наконец мне поведала, что сын Бахрова это её муж Игорь. Она имела неосторожность назвать Игорю моё имя и фамилию.

– Когда Игорь меня встретил в аэропорту, мы с ним вместе приехали к нам домой. Я ему подтвердила, что ухожу от него. Первый раз я ему об этом сказала тогда по телефону из Ялты. И сдуру после аэропорта под воздействием эмоций я ему рассказала о тебе. И имя твоё назвала и что ты тоже из Академии, как и его отец. Прости, не подумала.

– Мне даже приятно, что ты с мужем говорила обо мне. Я, надеюсь, что успею исчезнуть прежде, чем Бахров посадит меня в психушку.

– Ты, что серьёзно? Я тогда всех своих комсомольцев подниму на ноги, я найду способ, как тебя спасти.

– Да брось ты, я шучу. Я теперь на Севере, и здесь больше никому не нужен.

Мы с Ингой совсем недолго разговаривали, она заторопилась, сказала, что её ждёт мама. На квартиру со мной она не поехала, сказала, что, да, вернулась домой. К мужу или нет, пока не знает. Но живёт дома, а он рядом с ней. Я понял, что она пришла ко мне не на свидание, а просто объяснить, почему мы не будем вместе. Основной довод, это её родители. Они ей внушили, что разводится это недостойно порядочной женщины. Что Игорь это именно то, что ей нужно, что его родители уважаемые люди и нарушать общепринятые законы окружающего их общества неприлично. Короче, Инга элементарно не имеет права подводить своих родных.

И вот такая хрень, на которую я понял моего влияния не хватит. Я не смогу её переубедить, чтобы она плюнула на всё это. Может быть, я просто чего-то глубокого и важного не понимаю.

Расставались мы долго, мучительно для нас обоих. Обнимались, прижимались друг к другу, но я так и не коснулся её губ. Инга при моих попытках сразу отстранялась.

Когда она ушла, я сказал себе: «Всё, меня здесь больше нет».

ЛИЧНЫЙ СОСТАВ ТРЕБОВАЛ РАССКАЗОВ

За три дня до отлёта на новое место службы, меня вызвали в отдел кадров Академии, и там познакомили с начальником медицинской службы Беломорской Военно – Морской Базы, сокращённо начмедом БВМБ Старцевым Илларионом Юрьевичем.

Он сразу покорил меня своей энергией. Необыкновенно обаятельный и решительный. Вопросы так и посыпались. «Женат? Если да, квартиру сразу получишь. Нет, ничего, невест у нас полно. Поморки – они красавицы, чистые душой, ответственные. Квартиру значит получишь позже. Наш ресторан «Белые ночи» не оставит тебя без женского внимания. У, там Мекка для холостых офицеров да и для женатых тоже». Он живо осыпал меня преимуществами моей будущей службы и попрощался, торопился на рейс в Архангельск.

И вот я прилетел на самолёте в Архангельск, потом ехал сорок минут на машине, которую прислали за мной, и прибыл в Северодвинск. Меня подвезли к госпиталю. Я увидел четырёхэтажное здание массивной сталинской постройки. На проходной мне объяснили как пройти в кабинет к начмеду Старцеву. Я зашёл к нему и представился.

– Здравия желаю, товарищ полковник. Капитан медицинской службы Лоевский. Представляюсь по случаю прибытия для дальнейшего прохождения службы.

Он так мне обрадовался, как будто не видел меня вечность, а всего – то прошло несколько дней с момента нашей встречи.

– Хорошо. Ох, как ждём тебя. Надо предшественника твоего отпускать. Его уже заждались на Новой Земле. Пошли представлю тебя начальнику госпиталя подполковнику Андрееву Петру Даниловичу.

Кабинет начальника госпиталя находился напротив кабинета начмеда. Далеко идти не пришлось. Старцев открыл дверь и мы зашли.

За столом сидел худощавый лысоватый подполковник, справа располагался толстый офицер с обрюзгшим лицом, на котором висела недовольная мина, это был главврач. «Ещё один академик на мою голову», – пробурчал он.

– Товарищи офицеры, разрешите представить нового начальника хирургического отделения Лоевского Илью Семёновича, – проговорил Илларион Юрьевич.

Я только открыл рот, чтобы сказать всем «Здравствуйте, товарищи офицеры», как в тот же самый момент распахнулась дверь и, заглянувшая в кабинет, медсестра сказала ,что хирурга надо срочно в приёмный покой. Привезли солдата с тяжёлой травмой. Все посмотрели на меня.

– Вот вам и боевое крещение. Идите работайте, а мы посмотрим, кого нам прислали, – скомандовал Андреев.

«Сильно», – подумал я, – « Коронный номер. Только заступаю на новую должность, и сразу в оборот».

Тогда на Камчатке в моей бухте Бечевинской, когда я заступил на должность начальником хирургического отделения в лазарете нашей базы, в первый же день в ординаторскую влетела мать с годовалым ребёнком на руках, лицо ребёнка было синего цвета. Явная асфиксия. Он вдохнул детальку от детской мозаики. В первые секунды я почувствовал ступор вперемешку с отчаянием, ведь, у меня любой инструмент был размером с этого малыша. Но потом сообразил, вспомнил, как акушеры, чтобы ребёночек закричал, переворачивают младенцев вниз головой и бьют их по попке. Я проделал тоже самое, ребёнок заорал, кашлянул, деталька вылетела из трахеи, ребёнок порозовел, глазки заблестели и я передал его на руки счастливой мамаше.

Также и здесь очень живенько началась моя служба. Пациента этого я запомню надолго. На носилках лежал бледный солдат, лоб которого был покрыт крупными каплями пота, губы были закушены до крови, пульс был за 130 ударов в минуту. Налицо болевой шок. Что же произошло с ним? Сопровождающий сообщил, что солдат был в траншее, и туда сползла бетонная плита, которая придавила его ноги. На рентгене я увидел, что обе берцовые кости оказались сломаны. Вот тебе на, хорошо начинается первый рабочий денёк.

Моя специализация хирург – абдоминальщик, а тут такой тяжёлый травматологический случай. Хорошо, что учили нас нормально, курс по травматологии у нас был насыщенный и сачковать нам не давали.

Ко мне подошёл начальник анестезиологического отделения Фердинанд Джангирович Селюков. «Не волнуйтесь, коллега, у нас вполне солидная контора, мы хорошо оборудованы, сейчас я его заинтубирую, из шока выведу а дальше уж дело за вами. Профессиональная уверенность Фердинанда настолько мне понравилась, что я сразу понял, что у меня здесь надёжный тыл.

Я отобрал все необходимые инструменты и в течении операции в сломанные кости обеих бёдер загнал по гвоздю Кюнчера.

Через час после операции раздался звонок из Североморска, на трубке был главный хирург Северного Флота. Он сказал: «Ну что, Лоевский, говорили мне, что ты толковый парень, и я рад что это так. Рассказывай, что ты сделал?». Я доложил ему об операции. Он стал стразу орать: «Ты что ненормальный, на хрена надо было оперировать сразу обе ноги, а если бы он не выдержал, а если бы жировая эмболия?». Я настаивал, что я прав, всё же прошло нормально. «Ты прекрати мне эту идиотскую практику: победителей не судят. Имей в виду, ещё один такой фокус и я тебе башку оторву. Я буду строго за тобой следить, капитан медицинской службы.»

Мой первый больной вышел из наркоза, стабилизировался и моя премьера удалась на славу.

С ординаторами моего отделения, а их у меня четыре, я сразу сблизился. Сразу после операции моего бедолаги – солдата мы сидели у меня в кабинете, пили чай с пирожками из местной столовой и долго разговаривали.

В основном вещал я. Всех интересовало, что я делал до прибытия в Северодвинск. К нам присоединились дежурная смена медсестёр отделения, их мне представила старшая сестра Тамара Васильевна.

И я им вещал весь длинный вечер, как я начинал работать начальником хирургического отделения лазарета на Камчатке.

Рассказал, про мамашу с младенцем, и как на следующий день папаша малыша прилетел ко мне с коньяком. С того дня и началась моя коньячно- икорная – крабовая эпопея благодарностей от пациентов.

– Вот так, коллеги, я мастер дебютов.

– Илья Семёнович, в вашем отделении, то есть здесь у нас

общехирургические койки, травматологические и урологические. И ещё пять коек акушерско – гинекологических.

– Друзья, это для меня не внове. Справимся. Весь мой путь в хирургии был от «пятки до лопатки».

Я продолжил рассказывать о своих случаях на Камчатке. Как вечером в мой дебютный первый день в лазарете, оперативный дежурный сообщил мне , что к нам в бухту зайдёт танкер, на борту которого женщина- матрос с маточным кровотечением, после попытки самостоятельного аборта. Звоню дежурному гинекологу в Петропавловск. Он мне: « Выскобли её и забудь!». Я ему ору в трубку: «Да, я только пару раз ассистировал в Академии на курсе гинекологии, у меня нет практики». На что его ответ: «Ну не скобли». Я ему: «Так ведь умрёт!». А он: «Ну тогда скобли. Я по телефону за тебя это не сделаю» и дежурный гинеколог отключился. Так тогда я сделал первый самостоятельный аборт.

– Дальше рассказывать? – спросил я, так просто из скромности, мне абсолютно несвойственной.

Под возгласы всеобщего одобрения и к моему большому удовольствию, я продолжил красочно описывать свою хирургическую камчатскую жизнь, как наутро следующего дня меня позвал начальник тыла базы и сказал, что только я могу помочь его горю. В свинарнике полно поросят, которым скоро будет месяц и их надо ставить на учёт, а до этого их надо кастрировать. Я хирург и это моя обязанность. Пришлось кастрировать. Гонорар за эту операцию мною был получен – молочный поросёнок и отрезанные яйца. Кстати зажаренные , прекрасная закуска. Берёшь их разрезаешь пополам и на сковородку. Нежнейшая вещь.

Так и протекала моя камчатская хирургическая жизнь. Днём были плановые операции. А однажды начальник лазарета сказал, что в поликлинике меня ждут люди с зубной болью, а так как наш стоматолог уехал на учёбу на пол года, то его обязанности буду исполнять я. У зубного кабинета сидело пять человек, которым я объявил, что могу только удалить зуб. Ушли все, кроме одного, который был так измучен зубной болью, что терять ему было нечего. Изрядно намучив себя и его, зуб я удалил. За полгода отсутствия стоматолога я в совершенстве научился удалять любой зуб от восьмерки до единицы.

Я заболтался. Но мой личный состав требовал ещё рассказов. Никто не хотел расходится. Жаль, что с подчинёнными нельзя выпивать. Продолжали пить чай. Я попросил кофе, и вдруг на первом же глотке, я как будто бы обжёгся, я вспомнил, а Инга- то кофе не любит. Её образ мелькнул у меня перед глазами, и внутри заныло. Я сам себе поразился, что оказывается Инга со мной, и я её не могу забыть.

Я продолжил рассказывать свои камчатские истории. Зимой у нас в бухте заметало так, что от столбов электрической линии торчали только конусные верхушки, машины двигались по дороге, как в снежном туннеле. Когда задувало, идти практически было невозможно. На противоположном берегу нашей бухты на высокой сопке располагался дивизион ракетчиков, в который раз в полгода вертолётами доставляли продовольствие, вооружение, никаких дорог туда не было. И вот однажды в такую пургу меня вызывают, у женщины там на сопке кровотечение. Эвакуировать её невозможно, пурга будет ещё неделю и вертолёту не долететь. Принимаю решение, идти пешком. Набираю матросов из экипажей по пять человек с разными группами крови, благо, что все моряки обследованы. Выбрал самых физически здоровых. Загрузился инструментом, растворами, оделись потеплее и пошли. Первая пятёрка утрамбовывает снег в течении пяти минут, затем уходит в хвост нашей группы. За ней следующая пятёрка. И так за восемь часов мы забрались на эту чёртову сопку. Матросы совсем обессилили, одного даже пришлось тащить на себе. Меня берегли, и в тропящую группу меня не брали. Помощь я женщине оказал, ей понадобилась первая группа крови. И каждый год, когда сходил снег и таял лёд, её муж, раз в неделю спускался к берегу, доставал крабов из краболовки, и закидывал мне с десяток самых крупных экземпляров.

Мы засиделись до полуночи. Кажется я произвёл впечатление на своих работников. Я бы мог ещё и ещё рассказывать свои истории, но решил оставить до будущих посиделок. На меня смотрели с восхищением, до обожания было ещё далеко, но всё ещё впереди.

Спать я остался у себя в кабинете. Из-за срочной операции с солдатом, не было времени разместиться в комнате, которую мне выделили в доме недалеко от госпиталя.

Назавтра весь персонал госпиталя обсуждал рассказанные мной байки, потому что в женских коллективах секретов нет.

Вечером следующего после работы я поставил свой чемодан в комнату в двухкомнатной квартире, где во вторую заехал неделю назад тоже новый назначенец, заместитель Старцева. Звали его Валера Хомич. Он оказался выгодным соседом. Во первых он умел готовить, во вторых он был рыбак. И хотя в магазине продавались только утиные тушки деревянной кондиции очевидно из госрезерва тридцатилетней давности, он прекрасно тушил эту дичь с капустой. А после рыбалки на выходных он баловал меня ещё и ухой и жареной рыбой.

В Северодвинске вроде я пришёлся ко двору. Коллегам- офицерам , начальникам отделений и руководству госпиталя я накрыл поляну, мы хорошо посидели. Все ребята были доброжелательные, кроме главврача, который и здесь продолжал бубнить : « Гуляете, а завтра я проверю, какие вы придёте на службу. А ты, новоиспечённый начальничек, запомни я требую писать слово «катарральный» с двумя «р», на что я ему ответил, что если «хер» написать с двумя «р», то длиннее он не станет, чем вызвал смех коллег и нажил себе непримиримого врага.

В КРАСНОМ ПЛАТЬЕ Я УШЛА ИЗ СТАРОЙ ЖИЗНИ

Я сижу в училище у себя в кабинете, тихонько всхлипываю от неизвестности, от непонимания, что мне делать дальше со своей личной жизнью. Заходит наша выпускница Надя, высокая статная черноволосая казачка. Она закончила наше училище, распределилась в Управление садово-паркого хозяйства Дзержинского района Ленинграда, и пришла поделиться своими новостями. Увидев моё размазанное в слезах лицо, она деликатно отвернулась, стала рассматривать журналы.

Я встала, «стёрла» свои всхлипывания, надела на себя маску «что у меня всё зашибись» и подошла к зеркалу. Одеваюсь я на работу строго, в костюмчики с юбкой или брюками. Сегодня он у меня брючный, серый с розовой блузкой. Сочетание серого с розовым очень изысканно смотрится. Если бы не кислое выражение лица, то я выгляжу очень даже мило.

– Инга Станиславовна, мы сегодня хотим к вам сюда подойти с тортиком, посидеть, почаёвничать.

Я своё плаксивое настроение окончательно спрятала и настроилась на Надину волну. Ровно три года прошло, как я вступила в должность освобождённого секретаря комсомольской организации в нашем училище, а Надя поступила к нам.

Полномочиями я была наделена неограниченными, выше меня был только наш директор, да и тот никогда не возражал, чтобы я не предпринимала. Мастера вначале, конечно, пытались мне указать моё место, но потом и они смирились с моим влиянием на жизнь всего коллектива училища, и педагогического и ученического. А Надя стала моим главным помощником в организации всех мероприятий, как серьёзных комсомольских, так и досуговых. Мы с ней работали дружно и весело.

– Надюша, поработаешь ты года три, и вернёшься к нам мастером. А, может быть, и на моё место придёшь. Ты станешь самым лучшим комсомольским вожаком.

– Инга Станиславовна, а помните наши соревнования между группами за лучшие показатели в учёбе и по практике, как мастера дрались между собой за первые места, за грамоты. Фи, какие были склоки. Нет, не хочу быть мастером. Вот как вы хочу.

– Хорошо, схожу с тобой в наш райком, познакомлю тебя там с кем надо. Может быть, и пойдёшь по моей проторенной дорожке. У тебя получится. Только надо бы в институт тебе поступить на заочное, это обязательно.

– Когда нам с девчонками зайти можно?

– Давай завтра, сегодня вечером иду в театр. О! У меня идея, давай всех выпускников собирай, организую вам культпоход в театр, постараюсь достать контрамарки. Выберу такой спектакль, чтобы вы театр полюбили и почаще бегали туда, раз уж теперь в Ленинграде живёте.

– Можно мне предложить вам? Идите домой. Перед театром отдохнёте, или причёску сделаете. А я с ребятами, вновь прибывшими, побуду, всё им расскажу и покажу.

Предложение было принято. Надя видела, что я поникшая, и в таком состоянии мне будет трудно знакомится с новенькими. Голова моя забита предстоящим разговором с мужем, а после ещё надо собраться и пойти в Пушкинский театр на вечер, посвящённый Николаю Симонову.

Этот вечер, где будут чтить память великого трагика Александринки, я пропустить никак не могу. Бабушка мне рассказала, что будут показывать кадры из спектакля «Перед заходом солнца», который к счастью успели заснять на плёнку. Я очень хорошо помню этот спектакль. В третьем действии Симонов сидел в кресле, завёрнутый в клетчатый плед и слушал, что говорят ему его взрослые дети. А весь зал смотрел на его руки, и никаких слов не надо было, все чувства были высказаны через его руки. С тех пор прошло восемь лет, в последний раз Симонов вышел на сцену с этим спектаклем в 1972 году.

Как-то так сложилось, что и разговор с Игорем я наметила на сегодня. И вечер в театре сегодня. А почему я себе навертела такие планы? Наверное, специально. С разговором я тянуть не хочу, а после, в театре отвлекусь, забудусь. Будем сидеть с бабушкой в партере, я буду держать её за руку и всё неприятное улетучится.

Вошла в квартиру, и взглядом сразу наткнулась на Игоря. Сидит угрюмый, в нелепой растянутой майке и пижамных штанах. Волосы длинные, тонкие и жирные висят сосульками. Вот если бы он был женщиной, то точно бы встречал мужа в бигуди, и в засаленном халате. Конечно, если подумать, что может быть, и я виновата, что у него такой непривлекательный вид. А я и не хочу ничего менять, пусть одевается как умеет. Весь его вид не допускает мысли о сексе с ним

А ведь случилось. Через несколько дней после моего возвращения из Ялты я с Игорем переспала. Захотелось сравнить, а вдруг мне с Игорем станет также хорошо, как тогда в Ялте с Ильёй. Я ведь вернулась другая, чувственная, открытая. Но нет, не было той щедрости чувств, безумия, изнеможения от безмерного зноя. Какой зной? Ни жары, ни даже тепла. Я почувствовала, как обесчестила сама себя. И меня тогда в первый раз замутило, сразу после нашей близости.

Потом нежные взгляды Игоря встречали мою неизменную холодность, а на его ласковые слова я отвечала злыми колкостями. Моя бездушная придирчивость была некрасивой. Я металась, как зверёк, попавший в ловушку. И ещё каждое утро меня начала изматывать тошнота.

И вот сейчас я пришла домой и буду Игорю говорить, что не нужно продлевать наше общее плохое. Мы слишком уважаем, ценим друг друга, чтобы так небрежно относится к нашим отношениям.

Я села на стул напротив мужа и вместо того, чтобы произнести мешанину из осторожных фраз, я абсолютно бескомпромиссно выпалила: «Я беременна. И хочу, чтобы ты сразу узнал, что не от тебя».

Я видела, что он бы с удовольствием меня ударил, в глазах вспыхнул мимолётный гнев, потом погас. Он сидит напротив и вид у него жалкий, такого болезненного неудачника, которому не удаётся справится с жизненной ситуацией, когда жена стерва.

А я упивалась своим презрением к нему, такому мелкому. И это было совсем неинтеллигентно, не по доброму. Я была переполнена тщеславием. И, если разбираться, победитель я или побеждённый?

Я надела своё облегающее красное платье. Красный цвет символизирует полноту жизни. И вот такая полная желаний, я ушла из старой жизни.

Я БЕРЕМЕННА ОТ ИЛЬИ

В Александринке мы встретились с Мариной. Она у нас известный театрал, не пропускает ни одной премьеры, ни одного значимого события. Любит собирать басни про артистов, и потом часами висит на телефоне обсуждая с подругами подробности жизни знаменитостей, смакуя детали.

После Ялты мы с ней только перезванивались, так ни о чём серьёзном не говорили, только «Как ты?» и «Что делаешь?».

И вот в фойе вижу, Марина с царственной грацией идёт в сногсшибательном платье из зелёной тафты, воротник лодочкой красиво окаймляет её нежную шею. Я подошла сзади и обхватила её тонкую талию. Она обернулась, и мы обнялись. Марина на таких высоченных шпильках, что я оказалась ниже её плеч. Я почувствовала себя неуютно и отодвинулась подальше, не хотелось на её фоне выглядеть коротышкой.

Марина увидела мою бабушку рядом со мной, и сразу припала к ней. Вот подхалимка, понятно же, что Марине нужны контрамарки и пропуски на все нашумевшие спектакли. Многие вьются вокруг моей бабушки, она уже много лет работает секретарём в ВТО, то есть во Всероссийском Театральном Обществе. Начинала она ещё при Николае Черкасове, но в основном более десяти лет проработала, когда председателем ВТО был Юрий Толубеев. Про Черкасова постоянно вспоминает, как он входил в приёмную, заполнял пространство своим низким глубоким голосом и всех приветствовал, элегантно целуя руки дамам.

Я оттащила Марину от бабушки и отправилась с ней в буфет выпить шампанского. К бабушке сразу подбежали любопытствующие, чтобы она рассказала о новом председателе ВТО, в должность тогда вступил Кирилл Лавров.

– Ну, что, голуба рассказывай про себя, – Марина немного снисходительно обратилась ко мне.

–У меня шквал новостей. Не хочу здесь вскользь говорить,– смотрю Марина мгновенно переменилась в лице. Она сбросила свою царственность, нависла надо мной, даже сделалась меньше ростом и приготовилась проглотить меня со всеми моими событиями.

Но я держала паузу, как Вия Артмане в роли Джулии Ламберт. Эта пауза из фильма «Театр» гениальна. И кто значительнее в этой паузе? Сама героиня Джулия, которую придумал Сомерсет Моэм, или Артмане, с блеском сыгравшая эту роль? Такая модель великой интриги меня очень вдохновляет.

Марина была готова забрать меня со второго действия, чтобы поехать к ней, а там винцо, коньячок и пирожные и она выпотрошит меня наизнанку со всеми моими тайнами.

В театре мы всё же остались. Я никуда не торопилась, у меня теперь нет дома, куда надо спешить. На дворе бабье лето, впереди тёплая сентябрьская ночь. И Маринкин балкон. Будем сидеть закутавшись в одеяла. Мерцающие огни, раскиданные по ночному городу нас загипнотизируют, и я отдамся в лапы Маринкиного кровожадного интереса.

Поздно вечером мы приехали к Марине, посуетились, собирая на стол. Подруга сегодня меня угощает чёрной икрой. Вопрос, откуда, я не задаю. Или всё тот же дядя, или появился новый могущественный кавалер. Наконец, уселись, устроились удобно в креслах на балконе.

– Сегодня я окончательно ушла от Игоря, – так сказала я для затравки разговора

– Брось ты, это несерьёзно. В какой раз ты ушла? А потом снова пришла? У тебя Игорь как проходной двор, заходишь, выходишь, – Вижу, что Марина не этого признания от меня ждала.

– Да, туда – сюда, и всё мимо, – это я пробурчала больше для себя.

– И этими ерундовскими соплями ты меня хотела сразить? – Марине стало скучно .

– Я беременна от Ильи, – здесь я завершила свою паузу, которая началась в театре, когда я не выпалила сразу тогда в буфете новость о своём интересном положении.

По Марининой реакции я увидела, что эта новость не произвела на подругу эффект разорвавшейся бомбы. Она слегка застыла, зрачки сузились. Но охать и всплёскивать руками не стала. Она резко схватила рюмку и налила себе коньяк.

– Неожиданно, но прогнозируемо. Я уехала, ты осталась такая одинокая, беззащитная и он тебя окружил своей заботой так, как Илья умеет, то есть стал с тобой спать. Так просто, – Марина залпом выпила целую рюмку коньяка.

– Нет, не просто. Мы стали с ним близки не только физически. Мы провели с ним целую неделю вместе и нам было хорошо, – проблеяла я.

Нет, не умею я вести ведущую партию в разговоре. Я чувствовала, что сдаю свои позиции, и говорю как- то неубедительно.

– Между прочим, где Илья сейчас? И что ты о нём знаешь вообще? Кроме того, что с ним здорово трахаться. Признаться, я

тоже это знаю, переспала с ним и получила немалое удовольствие.

– Он уехал в Северодвинск, в Архангельскую область и там заступил на службу.

– И?

– И я от него ушла сама, он хотел быть со мной, он звал меня с собой. Я сначала думала, что буду с ним, потом …

– Потом передумала! Почему?

– Вмешались родители, они запретили мне уходить от Игоря. И я подумала, что да, так будет правильнее ничего не разрушать.

– Думала, передумала. Ты ведёшь себя как маленькая девочка. Вот сейчас что ты надумала в конце концов?

– Ты же знаешь, что у меня было три беременности и все они заканчивались выкидышами. И если этот ребёнок Ильи удержится, то я, наверное, ему об этом сообщу, а там как сложится, не знаю.

– Вот! Ключевое слово « не знаю». Игорь знает, что ты беременна?

– Да, я ему сегодня сообщила. И сказала, что ребёнок не от него.

– Так, то что ты переспала с Ильёй, это нормально. То, что ты мечешься, то уходишь от Игоря, то возвращаешься, это нормально. А вот то, что ты сказала ему, что ребёнок не от него, вот это уже глупость. Ты спала с Игорем, когда приехала из Ялты?

– Да, всего один раз.

– Этого вполне достаточно, чтобы объявить, что ребёнок его.

– Зачем? Я не хочу так.

– Скажи, ты меня считаешь дурой?

– Ты что?! Нет, конечно. Я часто аплодирую твоему интеллекту.

– Тогда меня слушай. Тебе не нужен Илья вообще. Ты, что поедешь на Север, в гарнизон?! Уедешь такая изнеженная, заласканная своей обожаемой бабушкой и родителями и будешь жить среди офицерских жён, неизвестно откуда взятых. Покинешь Ленинград?

– Что ты так сразу обнажаешь действительность. Илья не просто офицер, он врач, хирург. Он умный, содержательный.

– О, пошла «красить лошадей». Он гуляка и пьяница. Если он будет иногда приезжать сюда, то можешь с ним переспать для удовольствия. Да и я тоже пересплю.

– Марина, ты…

– Слушай дальше. Ты забыла, что у твоего мужа по матери дедушка-еврей и у вас с Игорем есть разрешение на выезд в Израиль, и ещё у Игоря на руках приглашение на работу в Американский университет?

– Да, я об этом не думаю. Я вообще против отъезда. Я же не могу оставить родителей и бабушку.

– Они к тебе в гости будут приезжать.

– Нет, это не вариант. Ты же прекрасно знаешь, что люди уезжают навсегда и встреч больше не предвидится.

– Инга, перед тобой весы. На одной чаше Игорь с ясными перспективами и его любовью к тебе. Если честно, то ему давно надо тебя разлюбить. На другой чаше весов сплошные неизвестные, любит ли тебя Илья, какое у тебя будет с ним будущее. С этим бабадёром, моряком-хирургом сплошная непонятка.

Я мотала головой, я не соглашалась с Мариниными доводами, но в глубине души я понимала, что Марина права насчёт Ильи. Он такой блестящий Мистер Х, а есть ли в его сердце местечко для меня.

«НЕТ, С КРИКОИНОМ!»

Жизнь холостых офицеров в Северодвинске протекала достаточно бурно. Архангелогородские блондинки добры и отзывчивы, они прекрасно скрашивают досуг холостого офицера. Встретить женщину, с которой приятно провести время, всегда можно в центральном ресторане города « Белые Ночи», коротко РБН. А так как утка Валеры Хомича стояла у меня уже поперёк горла, я любил ужинать в РБН.

Каждый вечер в ресторане играла живая музыка. Ребята в музыкальной группе были заметные, значительные личности, звёзды городского масштаба. Один из них, умник, наслушавшись рассказов какого-то посетителя, зэка в анамнезе, решил ввести себе в крайнюю плоть вазелин, и к несчастью занес инфекцию. Его любимый «прибор» отёк, опух, воспалился. Его привели ко мне. Он трясся от боли и страха.

– Доктор, делать будешь с новокаином?

– Нет, с крикоином!

С большим трудом мне удалось удалить его «тюнинг». После этого я стал лучшим другом музыкантов. А анестезия под названием «крикоин» вошла в обиход моих пациентов.

Гусарские замашки мне были не чужды. Однажды я танцевал с очередной красавицей, которая сказала, что она грустит, потому что потеряла серьгу на танцполе. Я принялся её искать, а когда серьгу её найти не удалось, я встал на колено перед девушкой, вынул звезду из погона, сделал из неё серьгу, положил в её руку и пригласил на танец. В танце я аккуратно вдел ей серьгу в ухо. Все, кто наблюдал эту сцену, охренели и зааплодировали моей красавице. Она была счастлива, и у нас намечались отношения.

Иной раз после закрытия ресторана музыканты меня приглашали посидеть с ними вместе за «досторханом», то есть за столом, который накрывал дежурный повар. К полуночи мясо в бульоне для первых завтрашних блюд уже было готово, и разваренные мослы изымались из общего бака и большой горкой были разложены на тарелках. Водка под такую закусочку лилась рекой. Как много за этими посиделками я узнал о роке и джазе. С ребятами- музыкантами я отменно отдыхал от дневного напряженного графика.

Мне командованием было разрешено госпитализировать гражданских пациентов. Ещё на кафедре в Академии я начал писать диссертацию по применению органо-сберегающих операций при желудочных кровотечениях, то есть я не проводил резекцию желудка, а делал ваготомию с пиролопластикой, при которой смертность пациентов уменьшалась в разы, от 86 % до 19 %.

У меня здесь в госпитале появилась хорошая возможность продолжить, то что было моей специализацией на кафедре.

Северодвинск относительно небольшой, поэтому молва обо мне быстро разнеслась среди горожан, отбоя от больных не было. В бухгалтерии имелась статья затрат на консультации посторонних специалистов, а под боком был Архангельск с его мединститутом. Я перезнакомился со всеми заведующими кафедрами хирургического профиля и три раза в неделю в семь утра госпитальная машина уходила в Архангельск за кем- нибудь из них, и к десяти утра тот или иной заведующий кафедры был у меня в операционной.

Больных я готовил заранее. Так я улучшал свои практические навыки в узких хирургических специальностях нейрохирургии, в пульмонологии, урологии, гинекологии, травматологии, в сосудистой хирургии. Я постоянно учился, набирался опыта, стал оперировать гражданских больных, не только по теме своей диссертации, но и с другими хирургическими заболеваниями.

Скучать мне не приходилось, никогда не знал, что приключится в любое время суток.

Вернулся я из ресторана с милой пассией, с которой хотел провести приятную ночь, но позвонил дежурный по госпиталю и доложил, что надо срочно брать операционную бригаду и лететь на Соловки. Там мичман выстрелил себе в грудь из пистолета и до сих пор, «зараза», жив.

Мы загрузили укладки в автомобиль и добрались до пристани. Я, Фердинанд анестезиолог и Лариса операционная сестра на катере командира базы двинули по Белому морю к Соловкам, а точнее к острову Жижгин, входящий в Соловецкий архипелаг.

Я немного подремал. Ранним утром мы подошли к острову, и я обомлел, увидев картину, достойную кисти художника. Остров в сочной зелени, на нём возвышается снежно белый маяк, прорезающий синее небо и вокруг ходит волнами серо-лазурное море. Завершает пейзаж стоящий на рейде четырёхмачтовый барк «Седов». Это громадный парусник, флагман нашего парусного флота. Они шли в Норвегию, и находясь в районе Соловков получили радио сообщение, что необходимо помочь раненому. Врач парусника оказался на острове раньше нас, где он оказывал помощь недостреленному мичману.

Мы высадились на берег острова, и прошли в ленинскую комнату казармы, там на столе, накрытом белой простынёй лежал раненый, кожа его была ещё белее простыни. Давление 60 на 40, пульс за 120, все признаки внутреннего кровотечения.

Врач с барка гордый стоял рядом.

– Не спешите, коллега, все в порядке, помощь оказана.

– А что вы сделали?

– Как что? Вот, зашил входное и выходное отверстия.

– Понятно.

Я попросил тишины. Покачал грудную клетку мичмана, все услышали явный плеск. Фердинанд выразительно на меня посмотрел, а Лариса понимающе улыбнулась и стала готовить инструменты для операции.

Да, левая плевральная полость была полна крови. Врач с барка был явно небольшой спец в военно-полевой хирургии. Опыт ещё никому не навредил и я ему предложил: «Дружище, мне нужен ассистент. Поучаствуй в операции.»,

Мы приступили к операции. Пуля повредила межрёберную артерию и ткань лёгкого. Артерию мне удалось лигировать. Кровь из плевральной полости мы профильтровали и перелили в вену обратно раненому. Поставили дренажи и закончили операцию.

Больной готов был к эвакуации. Так как жизни его ничего не угрожало, мы решили перевести его на Соловки и оставить там в лазарете под наблюдение колоритнейшего хирурга, моего другана, Миши Блиндера, рыжебородового двухметрового гиганта, который был такая яркая фигура, что режиссёр Андрей Кончаловский, снимавший на Соловках свой фильм « Романс о влюблённых» не мог не взять его на эпизодическую роль капитана морской пехоты, ведущий своих бойцов в атаку. Я слышал, что вся родня Миши эмигрировала в Израиль и его от греха подальше заперли хирургом на Соловки, чему он был несказанно рад, так как ожидал, что его вообще уволят.

Над всем островом Жижгин стоял йодистый запах водорослей, оказывается там собирали морскую капусту для производства агар-агара. Больной мой чувствовал себя удовлетворительно, настроение у меня было приподнятое и я решил вспомнить свои молодые годы на Камчатке. Я на глазах изумленных аборигенов сварил в кипятке бурую некрасивую ламинарию и она превратилась в изумрудную морскую капусту, которую я потом нарезал лапшей, добавил лучку, чесночку, приправил перчиком и солью, и щедро полил подсолнечным маслом. Получилась настоящая «качука», японское блюдо, рецепт которого я до сих пор помнил. Лариса, посмотрев на моё кулинарное чудо, набрала ламинарии, чтобы дома порадовать мужа новым блюдом. А Фердинанд такое дело проигнорировал.

Загрузили мы мичмана в катер и повезли на Соловки, отдавать в руки Мишки. По пути должны были вернуть на барк «Седов» доктора и всех остальных, кто прибыл с ним «спасать» раненого. Среди них особо выделялся фотокорреспондент, он оказался известными писателем Михаилом Ивановым. Писатель прожужжал нам все уши, какой он знаменитый, сам японский Микадо приглашал его на фуршет.

Питьевая вода на катере была отключена, но эта знаменитость так хотела выпить, что я предложил разбавить спирт водой из бачка унитаза и хотя это не было императорским фуршетом, писатель согласился. Но я забыл, что вода в гальюны подается забортная, то есть морская солёная, и спирт, разбавленный ею, стал белым как молоко. Однако сухой закон на барке «Седов» так достал знаменитость, что он выпил эту бурду как божественный нектар. Глазки его разгорелись, он сказал, что он опишет это приключение в своём следующем романе. Я презентовал ему оставшийся спирт и они счастливые высадились на барке.

Мы сдали больного на Соловках, обнялись с Блиндером и отправились домой, где меня ждали две новости. Первая хорошая, благодарность от командующего флотом за спасение мичмана. Вторая плохая, меня вызывают в политотдел. На меня пришло письмо- жалоба, в котором я представал разрушителем советской семьи, и подписано оно было главным психиатром Вооруженных Сил, отцом Ингиного мужа.

Моя Инга не отпускала меня.

«У МЕНЯ НЕТ НИЧЕГО ОБЩЕГО С ЭТОЙ ЖЕНЩИНОЙ»

Меня, не откладывая дело в долгий ящик, вызвали на заседании парткомиссии в политотдел, где меня выстирали и высушили. Дядьки, на мордах которых были написаны пороки всего человечества, с горящими глазами обличали меня в разрушении основ нашего общества, а именно семьи. Я, гад такой, совращал невестку уважаемого человека.

Я на голубом глазу доказывал, что нет у меня ничего общего с этой женщиной и вообще в моей жизни меня всё устраивает и жениться я не собираюсь. Да и где я тут женюсь, если даже к бабе иду, то адрес оставляю, чтобы меня могли найти, если что-то случится в госпитале.

Тем не менее я был осужден и предупрежден, что в случае чего я расстанусь с партбилетом. Последней фразой было: « До нас доносятся сведения, что, вы, Лоевский большой ходок».

Придя в отделение, я рассказал своей старшей медсестре Тамаре Васильевне о претензиях к моему моральному облику.

– Илья Семёнович, могу я вам сказать одно, в нашем отделении никто вас не сдаст. У вас правильное поведение, вы даже сплетниц «вывели» из нашего отделения, как тараканов. У вас нет фавориток, а то девки сразу дуреют и начинают ставить себя выше других.

Я понял, что теперь моральная обстановка в моём коллективе нормальная. А всё началось с того, что буквально через неделю после того, как я заступил на должность, я пришёл на службу пораньше, чтобы перед пятиминуткой успеть посмотреть некоторых больных. В этот момент ко мне в кабинет зашла медсестёра Валентина, и начала рассказывать мне о перепитиях в нашем коллективе. Я её выслушал и не успел даже начать переодеваться, как пришла другая, Светлана с информацией такого же рода,

Я понял, что утренний мой обход не удастся. Сплетни и интриги процветали в отделении в полный рост, и это надо прекращать. Мои ординаторы выносили проблемы отделения домой к своим жёнам, а они в свою очередь устраивали «лей – перелей» с жёнами других врачей госпиталя.

Начав пятиминутку я первым делом изложил всем, что мне поведали Валентина, а затем и то, что поведала Светлана, и попросил всех не занимать моё время а говорить всё здесь при всех, так как всё что скажут мне кулуарно, я изложу всему коллективу. Еще хочу сказать ординаторам, что настоящий офицер с женой не треплется, не выносит информацию из стен госпиталя.

Смотрю Света и Валя головы опустили, но периодически так зло на меня посматривают. Ординаторы насупились и как-то сплотились.

Для разрядки от взбучки я им всем рассказал очередную байку про своего адмирала Беца. Рассказывал я по ролям, и в красках.

«Как известно, ковры в дефиците, а на Камчатке особенно. И вот мой адмирал Валентин Иванович Бец приходит домой и жена Галина Ивановна радостно сообщает ему, что приобрела отличный ковёр размером «три на четыре». На что адмирал говорит:«Галюша, что -то я не видел фамилии Бец в списке счастливчиков, которым выделены ковры, а поэтому, жёнушка, скатывай его, и тащи обратно в магазин». Весь посёлок с интересом наблюдал, как адмиральша прёт на плече огромный ковёр. В магазине с трудом сбрасывает его на прилавок и отдуваясь говорит: «Девочки заберите его. Валентин Ивановичу расцветка не понравилась».

Вот вам, коллеги, пример, как офицер должен блюсти порядок.

Эта байка сгладила напряжение и с тех пор сплетни и интриги постепенно сошли на нет, а жёны ординаторов перестали вмешиваться в жизнь нашего отделения, по крайней мере открыто они уже этого не делали.

Главное, обстановка стала рабочей и доброжелательной. Офицеры с других отделений приходили и говорили, дай посидеть у тебя и отдохнуть.

Две недели тому назад я выезжал с территории госпиталя в расстроенных чувствах, и как- то недовывернул руль и рассадил об столб фару и правое крыло любимого Жигуля. Наступила катастрофа. Достать крыло для ремонта и фару, а также покрасить машину было проблема высшей категории сложности. Однако вечером мне музыканты из РБН представили мужика, который имел хорошие связи в единственной в городе станции техобслуживания. Машинку мою забрали и через неделю я получил её как новенькую. Когда я спросил, что я должен за такое счастье, этот постоянный посетитель РБНа с простецкой миной сказал, что вообщем-то ничего, но у него болеет тёща и пару ампул морфина в оплату за ремонт его бы вполне устроило. От такого предложения я обалдел и сказал, что я рассчитаюсь только деньгами. Я хорошо понимал, что эти две ампулы начало «большого» пути в поставщики наркотиков для местной наркомафии. Поэтому или пусть берёт деньги или идёт на хер. Он взял с меня сто восемьдесят рублей, огромную сумму, и инцидент был исчерпан.

Прошла ещё неделя в рутинной работе. И тут ко мне на приём привёл свою жену начальник Особого отдела. У неё был явно повреждён внутренний мениск правого коленного сустава. Я рекомендовал ей операцию по его удалению. После обследования я назначил дату операции, тянуть не будем, прямо завтра.

Утром захожу в операционную, помылся, облачился в стерильное бельё и перчатки. Операционное поле подготовлено, больная в наркозе. Захожу в сустав и с удивлением обнаруживаю, что мениск цел. Как же так, я не мог так ошибиться, была явная клиника повреждения с травмой в анамнезе, но правило, есть правило: зашёл в сустав, мениск удаляй. Послойно зашил и пошёл в ординаторскую писать протокол операции.

В ординаторскую вернулся Фердинанд, я поинтересовался как себя чувствует больная после операции и наркоза. Фердинанд хмыкнул и ответил, что она пришла в себя, чувствует себя хорошо, но спрашивает, почему прооперировали другую ногу.

Вот тут меня затрясло. Случай, конечно, идиотский. Моей чудесной больной обработали и укрыли другую ногу, а я не проверил. Вот это барское поведение, не самому готовить операционное поле крепко меня подвело. Я судорожно думал, как мне поступить, что я могу сказать больной, а затем ещё и доложить её мужу особисту.

Захожу в палату, моя больная даже с перебинтованной ногой и после наркоза выглядит потрясающе. Глаза серые, ресницы длинные чёрные, им точно не нужна тушь. Волосы русые собранные в узел, и лучезарная улыбка, она довольна, что всё позади. Вот как мне её обманывать? Я поддерживаю её улыбку и с радостью на лице, говорю больной: вам здорово повезло, вы же рассказывали, что упали поскользнувшись на оба колена. Она ответила: да. Ну вот под наркозом мышцы расслабились и удалось диагностировать, что второй мениск тоже поврежден и его тоже надо удалять. Решили начать с него, как с менее травматически поврежденного. А для через три удалим и второй. Больная согласно кивнула своей хорошенькой головкой, и меня поблагодарила. Уф! Прокатило. Через три для я прооперировал и второе колено, убрал действительно поврежденный мениск и после снятия швов, выписал больную на реабилитацию в поликлинику. Она пришла красавицей, а ушла ещё красивее.

Великий и ужасный особист пришёл ко мне с двумя бутылками коньяка. Это за два мениска. Он сказал такую речь: «Мы наблюдали за тобой. Ты действительно толковый парень. Мы искали утечку наркотиков, думали, что из госпиталя. Ты не поддался на провокацию».

Я ещё раз порадовался, что интуиция меня не подвела и я не повёлся на халяву.

«ИЛЬЮША, ЗДРАВСТВУЙ!»

Я приехала к родителям, и разговариваю с мамой, стараюсь быть храброй. Как же моя мама всегда строга со мной. Докладываю ей, как главнокомандующему армии, что я покидаю все фланги фронта и перемещаюсь в глубокий тыл. Почему?

Во первых, потому что, я беременна и изо всех сил буду стараться сохранить эту беременность. То есть на работе я возьму больничный и буду носить себя как тончайший сосуд костяного фарфора, а потом просто уйду в декрет. У мамы увлажнились глаза, она кивала головой, периодически всплеснув руками. Она шумно дышала, кажется соглашалась, что сейчас ребёнок важнее карьеры. Она мне говорила, что будет сопровождать меня в Филармонию и в Русский музей, чтобы дитя уже в утробе постигало прекрасное.

Дальше говорю маме с дрожью в голосе, что хочу добавить, что существует некий нюанс моего положения : беременна я не от Игоря. И вот переезжаю к бабушке в Лисий – Нос, где буду дышать свежим воздухом и поедать божественную пищу, приготовленную с любовью моей Ба.

По мере того, как я сообщала маме о деталях своей беременности, вокруг нас воздух становился всё разряженней, а тишина всё звонче. Мама уже не вздыхала громко, слёзы умиления быстро сменились искрами ярости, вылетающими из глаз со скоростью реактивного истребителя. И качала она головой часто и ритмично взад и вперёд, как знак её крайнего раздражения.

Я знаю её такое настроение, когда её недовольство мной граничит с неприятием меня, когда я как «бельмо на глазу» в её успешной жизни, когда на витрину не выставишь меня такую бестолковую, и я вижу как досада сквозит в каждом её жесте, взгляде.

Мама немедленно позвонила отцу, и проорала ему, какая у них дочь и что он и его мамаша вечно мне потакают, и вот, пожалуйста, я принесла «в подоле» и смотреть в глаза Игорю, его родителям и всем остальным порядочным людям они теперь не смогут.

Пока мама заносила в телефонную трубку прилагательные, глаголы и существительные, характеризующие меня, я вспомнила, как она негодовала, когда я получила в пятом классе годовую «тройку» по географии. Тогда я от мамы сбежала к бабушке, и она по телефону маму успокаивала, что в пятом классе оценка ни на что не влияет, что Инга обязательно всё выучит про моря и океаны. и горы и равнины. Всё так и было, я стала внимательнее относится к этому предмету, мне стало даже интересно, и сейчас я могу на спор назвать столицу, любого государства в мире.

Когда мама закончила разговор с отцом, я подошла к ней и, глядя в глаза, рассказала ей о своём сне, одном и том же, как он приходил и повторялся каждую ночь, когда я раньше была беременной. Ведь, она помнит про мои три выкидыша. Три, это достаточно для моей жизни. Сейчас мне необходимо доносить этого ребёнка и родить его.

Я поведала ей, что каждый вечер я боялась засыпать, потому что, знала, что я снова увижу шипящий экран, покрытый серыми бегающими чёрточками. И из экрана тянутся шевелящиеся пальцы, и с них капает бурая кровь и доносится скрипучий, неприятный смех. Как я тогда просыпалась, и до утра ходила по квартире, стараясь забыть этот кошмар. А через день или два у меня начинались схватки, и моё тело извергало страшный кровяной комок.

Мама испугалась. Кажется ей стало меня жалко. Она растеряно посмотрела на меня и спросила: «Ты думаешь, что Бог не хочет, чтобы ты родила от Игоря?». Мама произнесла то, что я тщательно от себя скрывала, я не смела так думать. Я после каждого выкидыша ходила в церковь ставила свечки. Я просила прощения, молилась и просила не наказывать меня за нелюбовь к моему мужу.

На маму мой рассказ о моём сне произвёл впечатление. Она согласилась, что мне надо пожить у бабушки. И сказала, что нам надо всё сделать для того, чтобы сохранить моего «нагуленного» ребёнка. Она решила сходить к астрологам, ясновидящим и ещё обязательно к гадалкам на Таро. Она хочет как-то договорится с высшими силами, поставить для меня защиту от малейшего сглаза. Я успокоилась, ураган пролетел стороной, всё-таки, когда мне угрожает опасность, моя мать готова выставить оборонительные сооружения.

Прошла неделя моей безмятежной жизни у бабушки, даже переговоры с Игорем и его родителями по поводу нашего разрыва вела сама мама. Она твёрдо держала мою позицию, раз ребёнок от другого, то вместе мы быть никак не можем. Да ещё я подлила масла в тлеющие угольки, рассказала ей, что Игорь надумал переезжать в Америку и увести меня с собой. «Да, мама, скоро возникнет вопрос с нашим отъездом. Он пока ждёт, когда его отец выйдет на пенсию, чтобы не навредить ему по службе, а это случится уже через год.». Костёр негодования запылал, и Игорь из любимого зятя превратился в неприятеля.

А сегодня посреди ночи я проснулась от того жуткого скрипящего смеха, который доставал меня в тех снах. Я услышала смех и явно увидела ядовитую улыбку маленького бестелесного существа, парящего надо мной. Я вскочила и побежала к бабушке в комнату, юркнула к ней под одеяло и замерла. Я хотела, чтобы она меня защитила. Она зажгла свет, прижала меня к себе и сказала, чтобы я написала Илье письмо с известием о ребёнке, или даже лучше поехала бы к нему.

Мы с ней вдвоём так и не уснули, в темноте пошли на кухню и сели у окна. В стекле отражалась луна, свет от неё расползался и превращался в одну большую улыбку, почти как у чеширского кота. Но это была добрая улыбка, вовсе не сардоническая? Я прислушивалась к себе, душа уходила в пятки от каждого толчка внутри меня, от спазматических волн, разливающихся в кишечнике.

Когда рассвело, я села и написала Илье письмо:

«Ильюша, здравствуй!

Я уверена, что у тебя всё хорошо. Ты несёшь службу на Севере, спасаешь жизни людей и тобой можно гордится.

Мы тогда в кафе «Сонеты» решили, что мы не будем вместе. Правильное ли это решение? Теперь думаю, что нет. Может быть, ты меня забыл, уже устроил свою личную жизнь и вполне счастлив. Но несмотря на то, что там у тебя происходит, я прошу твоей помощи. Получилось так, что я из Ялты приехала беременной. Во мне живёт, растёт развивается наш с тобой ребёнок. И он сейчас в опасности, потому что я склонна к выкидышам. И происходит это всегда к третьему месяцу. Сейчас моя беременность подходит к этому сроку, и мне страшно. Я не хочу этого ребёнка потерять. Я одна в этой ситуации угрозы выкидыша точно не справлюсь, и поэтому: помоги мне сохранить нашего ребёнка. Я знаю, что мне сейчас необходимо находится рядом с тобой. Я устроюсь где-нибудь в уголке рядом, и, главное, ребёнок будет находится под твоей защитой, а это сейчас самое важное для меня и для него.

Вот, оказывается, как бывает. Мы очень нуждаемся в тебе сейчас. Как получишь письмо, позвони мне, пожалуйста. Я живу у бабушки, её тел. 5-21 -96 -96 .

Всё-таки припишу, что скучаю по тебе. Инга.»

И как у Чехова, я послала письмо почти «на деревню дедушке», на конверте написала, всё то, что я знала об Илье.

Архангельская область

г. Северодвинск

Военно- Морской Госпиталь

Начальнику хирургического отделения

Лоевскому И.С.

Как только отправила письмо, стала вертеться около телефона, ждать звонка. Вот совсем скоро, звонок возвестит о том, что мне не надо будет боятся, что я уеду к Илье, и мы с ребёнком будем там в безопасности.

Я понимала, что Илья позвонит не завтра и не послезавтра. Может быть, пройдёт неделя. А вдруг он где-нибудь на учениях, и получит письмо и вовсе не скоро.

Я измучила бабушку и она мне предложила, не ждать ответа, а ехать к Илье. «Не бойся, дорогая, лети в Северодвинск. С тобой ничего не произойдёт. Ты будешь в пути, и твой сон к тебе не придёт, ты от него улетишь. А если сна не будет, тот и выкидыша не будет».

Я, не раздумывая, поехала в Пулково. Я не брала с собой никаких чемоданов, у меня была одна небольшая сумочка. Но верхнюю одежду я выбрала модную, я надела перламутровый плащ салатного цвета и бархатную зелёную пилотку. Пилотки тогда вошли в моду, и носить их был самый шик. Вот такая эффектная в модном образе, я подошла к стойке регистрации на Архангельск. Это был последний рейс, в кассе на него билетов не было. Когда очередь из пассажиров с билетами иссякла, я попросила девушек посадить меня в самолёт. Что-то внутри меня говорило о том, что мне нельзя отказывать.

Девушки вызвали одного из пилотов, показали ему меня, и сказали: вот просится на ваш рейс. «Вижу, что лётчик в такой пилотке к полёту готов. Ну, что полетишь в буфетной? Там нет ремней безопасности, сидеть будешь на коробках». Я совершенно забыла, что я сейчас фарфоровый сосуд, а не мешок с картошкой, и согласилась.

Это был прекрасный полёт, бортпроводницы поили меня лимонадом и пытали, зачем я так срочно лечу в Архангельск. Я им рассказала про ребёнка, они спохватились, что мне сидеть неудобно, а так как все пассажирские кресла были заняты, то они провели меня в кабину пилотов и я удобно устроилась за спинами у лётчиков. Я летела и смотрела на звёздное небо. Когда летишь ночью над облаками, то звёзды ослепляют, такие они яркие.

Это был мой «звёздный путь», я летела к любимому.

В Архангельском аэропорту я села в такси и мы поехали в Северодвинск. Перед самым Северодвинском нас остановили на КПП. Оказывается, в город нужен пропуск, а его у меня не было. Таксист рассердился: «Ты, что думаешь, что такая красивая и тебе всё можно? Ты почему не сказала, что у тебя нет пропуска? Поехали обратно. Заплатишь мне и за обратную дорогу».

После полёта под звёздами меня было ничем не напугать, ни расстроить. Я попросила дежурного позвонить в госпиталь, и найти капитана Лоевского. Илью нашли очень быстро, через час он уже приехал за мной, такой удивлённый, но, кажется, счастливый.

Письмо моё он ещё не получил, и он решил, что я просто к нему приехала, потому что люблю, потому, что не могу забыть. А я свою причину приезда ему сразу не доложила, попросту забыла обо всём. Я Илью увидела и мой мозг перестал мыслить.

Мы быстро добрались до его квартиры, и там на столе на кухне я увидела, что лежит моё письмо. Его из госпиталя принёс сосед Ильи. Пока я раздевалась, Илья успел прочитать моё послание. «Так ты приехала, потому что ребёнок».

Илья после чтения письма показался мне расстроенным. Он задумался, от него повеяло холодком, он спросил: «Инга, ты меня любишь?». Я замешкалась, кивнула. Я подумала, что всё складывается опять не так. Снова недомолвки. Но мне было всё равно. Главное, что мой ребёнок там, где его будет охранять врач, офицер и отец. То есть капитан Лоевский, которого я люблю.

«ФИФА СТОЛИЧНАЯ, НЕ ЗАДЕРЖИВАЙСЯ ТУТ!»

Я поняла, что получилось абсолютно по дурацки. И письмо, и я тут вкупе, возымели противоположный эффект. Письмо и мой приезд взаимоисключающие две вещи.

А если бы он ещё спросил: « А ты уверена, что ребёнок мой?», то мне надо было бы разворачиваться и уезжать обратно в Ленинград. Но он не спросил, наверное, пожалел беременную женщину. А вот, что он подумал, по его виду сказать было сложно. Да, я и не собираюсь копошиться у него в извилинах, это будет вредно для моей нервной системы. Я радовалась, что я здесь у Ильи.

Забавно, но я перестала сразу думать о выкидыше, как только увидела Илью. Ночь мы провели бессонную и неспокойную, и у меня ни разу не возникла мысль, что это опасно для ребёнка. Когда я рядом с ним, у меня все мои рассуждения отключаются, я забываюсь. Он даже шепнул: « Вижу, что ты соскучилась. Держишь мою «штуку» аж двумя руками».

Я себя чувствовала не совсем уверенно в квартире, где живёт ещё один одинокий мужчина. Он хоть и дома не бывает, но всё говорило о том, что кухня это его вотчина и там устроено всё по мужски. На выцветших голубых стенах никаких шкафчиков или полок. Плита, и на ней чайник, одна кастрюля и одна сковородка. На столе две глубокие тарелки и две кружки, две ложки и две вилки, пару ножей. Вот и весь кухонный скарб нашего соседа Валеры. Илья как бы здесь и не присутствовал, а только заходил на минуту, когда для него соседом ставилась тарелка с едой. А клеёнка на столе засаленная и потёртая. Вот, что мне делать на такой кухне? Я, конечно, могу похозяйничать, пока сосед Валера на работе, но применить мои кулинарные способности было не к чему. Ни посуды, ни продуктов.

В холодильнике одна замороженная рыба. Всё-таки я решила проявить себя хозяйкой, решила испечь рыбный пирог. Пошла в магазин за мукой и яйцами. Магазин произвёл на меня удручающее впечатление, полки пустые вообще. Не могу сказать, что в Ленинградских магазинах изобилие, но всё же там есть, что покупать. А здесь нет ничего. Мука и яйца были, и кажется всё. Продуктов, к которым я привыкла, не наблюдалось.

А город мне понравился. Все здания кирпичные, одинаково пятиэтажные. Как в Ленинграде, прямые проспекты, строго параллельные. А перпендикулярно к ним идут аллеи с деревьями с двух сторон. Пробежала я даже площадь, на ней красуется Дворец Культуры имени Ленинского Комсомола. О, это моё!

Сливочного масла и молока я не купила. Ну что ж, есть множество рецептов для теста, буду использовать воду и растительное масло.

Целый день я занималась пирогом, и не заметила, что день подошёл к концу. В семь вечера пришёл Илья. Жизнерадостный, шумный, волнующий, энергично рассказывающий, что там в госпитале у него происходило. Он утром прооперировал двух матросов с аппендицитом, А потом оставшееся время рабочего дня спорил с начальством.

– Наорался я сегодня в кабинете у начальника госпиталя, аж горло першит. Категорически отказался проводить политзанятия с медсёстрами. Это должен делать профессионал, зам. командира по политчасти. Я что не прав?

– Ильюша, это точно. Ведь полковой поп никакому командиру батареи не поручал читать воскресную проповедь. Между прочим, я могу за тебя это сделать.

– Ну конечно! Тебе есть чем заниматься, носить нашего ребёнка и любить меня.

– А тебе за твои такие выступления ничего не будет. Армия всё-таки.

– Вышибут в очередной раз мозги. Но ты это не бери в голову, мне не привыкать.

– Так, любимая, собирайся, идём в ресторан. Надевай свою пилотку, и в ресторане её не снимай. Пусть мне позавидуют, какая у меня спутница.

– А я пирог испекла. А ты не обратил на это внимание.

– Да я, как вошёл, то сразу почувствовал аромат выпечки. Извини, завтра на завтрак съем сразу половину. Ну, ладно, дай кусочек, попробую.

Илья аж сожмурился от удовольствия, пробуя пирог. «Так к чёрту ресторан. Едим пирог и падаем в постель». Но теперь уж я захотела выйти в свет и утащила его из дома.

По дороге в ресторан я Илье рассказала о своих впечатлениях о местных магазинах.

– Ну вот, ты со мной здесь жить не захочешь. В магазинах нет ничего, потому что всё по талонам. Но нас теперь будет трое, так что всё выдадут, что положено. В Северодвинске ещё жить можно, а вот в Архангельске совсем грустно. Знаешь, как говорят: «Архангельск – это треска, доска и тоска».

– Доска?

– Да, там дощатые мостовые.

Ресторан находился на площади прямо напротив Дворца культуры, Я подумала, что это знак. Буду бегать туда и обратно. И рестораны я люблю и во Дворце что- нибудь для меня интересненькое найдётся. Это всё точно будет моё!

В ресторане было хорошо. Я наелась до отвала, мне казалось, что я урчу, как сытый кот. Забылись мои недавние скитания по голодному городу. Познакомилась с музыкантами, про джаз говорили взахлёб, и потом они для меня сыграли любимые мои композиции братьев Чекер.

А вот разговор в туалете меня взвинтил. Я стояла перед зеркалом, поправляла волосы, а за спиной слышу, что ко мне обращаются.

– Слышь ты, фифа столичная, не задерживайся здесь. Мы местные, и мужиков залётным не отдаём.

– Ой, девочки, да не трогайте вы её. Оно ей надо здесь куковать. Очень скоренько сбежит.

Я к ним не повернулась, но стало не по себе, а вдруг вот сейчас в волосы вцепятся, я такое в кино видела. Я, не вступая в перепалку, быстренько пошла на выход, под коленками я ощутила дрожь. Илье об этом я не рассказала, мне стыдно было.

У Ильи шла наполненная его заботами жизнь. Я это понимала, но всё равно ревностно относилась к тому, что главные его помыслы были там за забором госпиталя. А я просто приятное дополнение, как вечернее украшение, которое хорошо, что есть. А если нет, то вполне можно обойтись.

«ТОВАРИЩ КАПИТАН, КАКОВА ПРИЧИНА СМЕРТИ ПАЦИЕНТА?»

Инга свалилась как снежный ком на голову. Я хирург и привык к экстремальным ситуациям, сталкиваясь с ними практически каждый день. Но её приезд, это было сильно.

Молодая красивая женщина из второй столицы из обеспеченной семьи приезжает ко мне, да ещё и беременная. Хорошо, хоть не ляпнул, от меня ли ребёнок. Это была бы непростительная глупость. «Чей бы бычок не прыгал, но телёночек наш». Я всегда придерживался этой теории. Но, если так сказать Инге, то это будет для неё огромным оскорблением, я это понимал.

Всё было неожиданно, но в душе отдавало теплом. В конце концов рано или поздно надо женится. Надоело мне выступать в роли лакомой наживки для окружающих меня женщин-охотниц. Пора обеспечивать свой тыл.

А если говорить честно, то ни одна из участниц многочисленных моих приключений не вызывала у меня желание видеть её с собой рядом каждый день. А тут совсем по другому. Да и ночь с ней подтвердила, что я на верном пути.

Я с радостью думал, что наконец- то появилась женщина, встречи с которой я жду, и что я её увижу придя с работы домой. Такое первый раз в жизни переполняло мою душу.

Инга была хороша, ею хотелось хвастаться, что я и сделаю. Сегодня поведу её в РБН, представлю как свою невесту, тем самым расставлю все точки над «и» в своём социальном статусе.

Интересно, мне казалось, что если кто-то займёт часть моей души и сердца, то это будет за счет моей хирургии. Ан нет! Инга прекрасно ужилась в моём сердце, и места для хирургии там полно.

В РБНе царило, как обычно, бурное веселье. Моя столичная штучка в своей бархатной пилотке, которую она специально не сняла по моей просьбе, притянула к себе заинтересованные взгляды. Что- то такое необычное, диковинное проплыло по залу со мной под руку.

В перерыве музыканты как всегда подошли к моему столику выпить рюмочку. Я познакомил их с Ингой, и вот чудо они залопотали на одном им понятном языке, сыпались незнакомые мне имена джазистов, но понятные этой компашке. Я услышал только одно знакомое Count Besie. А так сплошные английские названия Bobby Mc Ferrin, Blues Brothers, Art Tatum. Голову сломаешь.

Второе отделение началось с того, что руководитель оркестра большой бородатый Евгений Самсонов, по прозвищу Сэм, объявил, что следующая композиция звучит для невесты Ильи Лоевского. Таким образом статус Инги был официально обозначен.

Ситуация на службе у меня складывалась аховая. Еще пару недель назад я распинался на парткомиссии, что нет у меня никаких отношений с невесткой главного военного психиатра, а тут на тебе, приехала красавица. Пошёл с повинной к начмеду базы Старцеву.

– Илларион Юрьевич, разрешите обратиться.

– Докладывай.

– Даже не знаю как вам описать ситуацию. Я в патовом положении. Ко мне приехала девушка, которую, как мне кажется, я люблю.

– Кажется? Или любишь?

– Для меня это такой резкий переход, «то не было ни гроша, и вдруг алтын». Во всяком случае, её известие о том, что у нас будет ребёнок, не вызвало у меня отторжения и я хочу связать свою жизнь с ней.

– Так в чём проблема? Женись. Мы тебе дадим большую квартиру. Рожай. Работай. Ты уже доказал, что ты нужен нашей медслужбе. У тебя процент сложных операций больше чем в главном госпитале флота. Мне уже завидуют, и намекают, что не прочь забрать тебя в Североморск. Но я тебе не отдам.

– Всё это звучит прекрасно. Но есть только одно «но». Это именно та девушка из-за которой был весь сыр бор с парткомиссией. Я там клялся, что «я не я и хата не моя» . А тут такой фортель. Они меня сожрут.

–Охренеть можно от тебя. Ни шага в простоте. Да, бляха муха, дадут нам по яйцам обоим. Но тебе заслуженно, а мне то за что? Ну да ладно. Не отдал тебя в главный госпиталь, не отдам и нашим политработникам. Ты локомотив нашей медслужбы, и этим я и прикроюсь.

– А когда ждать квартиру? С вашим замом Валерой Хомичем на одной кухне моей ленинградке будет неудобно. Она привыкла к комфорту, а тут общая ванная и туалет.

– Ну тебе только дай палец, ты уже и руку откусываешь. Да и к Хомичу жена скоро приедет с детьми. Весёленькое у вас будет общежитие. Ладно, он остаётся в этой квартире, а тебе дадим освобождающуюся прямо напротив нашего госпиталя трёхкомнатную квартиру. Думаю, что такими темпами как вы начали, она вскоре станет для вас маловата.

По госпиталю распространился слух, что ко мне приехала «прихехе». Улей гудел: погостить ли приехала ненадолго или навсегда.

– Илья Семенович, а у вас гости?– уже в приёмном меня настиг первый вопрос, – К вам надолго приехали?

– Угадали девчонки, надолго. Я даже скажу: навсегда.

На отделении мнения разделились. Молодежь сожалела, что я выпал из разряда потенциальных женихов. А вот старшее поколение во главе с Тамарой Васильевной было довольно. Шеф остепенится, всем от этого будет только лучше.

Особого внимания Инге в первые дни уделить не удалось. В госпиталь с инспекционной проверкой приехал начальник медицинской службы ВМФ генерал- майор Рыбаков Владимир Иванович. И вот идёт обход отделения. Заходим в реанимацию, представляю больную Павловскую. Первый день после холицистэктомии. Рыбаков её поприветствовал, она улыбнулась ему в ответ, и мы пошли дальше. Обошли две следующие палаты. Доложил о больных, офицерах и мичманах нашей базы.

– Какие замечания, вопросы, товарищи?

– Всем довольны, товарищ генерал, идём на поправку.

Мы были готовы покинуть отделение и проводить генерала в кабинет начальника госпиталя. В этот момент подбегает дежурная медсестра и громким шёпотом объявляет, что больная Павловская умерла. « Как умерла?» – одновременно спросил я с генералом.

Я побежал в реанимацию. Влетаю. Фердинанд уже проводит реанимационные мероприятия. Пульса нет, давления нет. Фердинанд заинтубировал больную, аппарат дышит за неё, сердце не запускается. Вскрываю грудную клетку, начинаю прямой массаж сердца. Сердце заработало. В двери увидел обалдевшего генерала. Больная даже немного порозовела. И вдруг опять остановка сердца. И так несколько раз. В конце концов реанимацию прекратили. Констатировали смерть. Вышли в коридор.

– Как вы думаете, какая причина смерти?

– Или инфаркт или тромбоэмболия лёгочной артерии.

– Да решительно вы действовали.

– Да, эффектно, но жаль не эффективно. Не всё в

наших руках.

– Дождемся вскрытия, а потом и выводы сделаем.

Старцев был в обмороке от такого фокуса при проверке. Я тоже был в шоке, и не знал каковы будут последствия.

Вечером Инга сразу увидела, что я не в себе. Я рассказал ей что случилось, и в первый раз в жизни со мной был человек, с кем я мог разделить свою проблему. В этот вечер мы долго сидели с ней, она обнимала меня, как ребёночка. И я постепенно приходил в себя.

«ЗДРАВСТВУЙТЕ, ИНГА»

Нежданно мы переехали на другую квартиру. Произошло это быстро, но я успела намучиться в прежней. Наш сосед Валера на ужин варил или жарил рыбу, и запах от этого витал по всей квартире и сводил меня с ума. Он проникал в нашу комнату, в ванную и туалет, а особенно им пропитывались полотенца. Возьмёшь полотенце в руки, приложишь к лицу, и тебя окутывает дух тухлых рыбьих потрохов, ворс махры превращал рыбий запах в невыносимую вонь, от которой меня сразу выворачивало. Наш переезд избавил меня от этого кошмара.

Квартира оказалась в доме точно напротив госпиталя. Из окна кухни видны окна операционной. Квартира трёхкомнатная, просторная, с высокими потолками. В каждой комнате по два больших окна. Прихожая квадратная, из неё по разные стороны выходили две комнаты, потом ещё коридор, из которого поворачиваем налево в кухню, и направо в третью комнату, а прямо ванная комната и туалет. Квартира добротная, сталинского типа. Северодвинск строился в тридцатые годы заключёнными, 1937 года считается годом рождения города.

Первое, что Илья мне сказал, когда мы зашли в квартиру: «Инга, это твой дом. Ты пришла к себе, ты здесь хозяйка.». И мне это было важно. Это был мой первый дом в моей жизни. Я всегда жила или у родителей, или у мужа, или у бабушки. А сейчас я оказалась у себя, в своей квартире.

В моём доме пока было пусто. Не было мебели, и не было моей одежды. Я как приехала с двумя свитерами, брюками, пижамой, так этим и обходилась. Свой дом я уже любила. Он наполнится нами и будет достоин уважения.

Илья приволок топчан, поставили мы его посередине пустой комнаты, рядом положили ковёр и у нас образовалась спальня.

Как только мы на топчан постелили бельё, взятое напрокат из госпиталя, мы сразу стали топчан осваивать. Завалились на него, и пролежали целый день, благо это была суббота. Наш мир был уютным, добрым, полным мечты.

– Илья, ты никогда не рассказывал о своей семье. Матери, отце.

– А нечего рассказывать. Я сирота при живой матери. Мать развелась с отцом, когда мне было четыре года. Она нашла большого красивого лётчика и ушла со мной к нему.

– А отец?

– Отец жил в Риге, умер довольно молодым, я тогда был слушателем Академии. Меня вызвали к нему на похороны. Но я ничего внутри не чувствовал, как будто хоронил чужого человека.

– Ой, как грустно. Жаль, что ты не рос с отцом.

– Да уж. Лётчик меня не любил, вернее не замечал меня. Мать родила от него дочь, а лётчик потом её бросил.

– А как же она одна осталась с двумя детьми?

– Как? Мать у меня боец, конь с яйцами. Она главный невропатолог города Баку. У неё лечатся все шишки города, секретари райкомов, цеховики, торгаши. Так что дом наш всегда был полная чаша.

– Ну тогда можно тебя не жалеть. Ты рос в обеспеченной семье.

– Нет, ты меня жалей. В доме всегда был достаток, но не было тепла, нежности. Вот ты мне сейчас даёшь то, чего я был лишён. Ты нежничаешь со мной, мне с тобой покойно.

– Я не разу не слышала, чтобы ты звонил матери, или она тебе.

– А нам с ней этого не надо. Я уехал в Академию в семнадцать лет, и всё. Мать посчитала, что её миссия по отношению меня закончилась. Она занимается дочерью, всю любовь отдаёт ей.

– Я знаю, что кого в детстве не долюбили, тот сам потом любить не умеет. Не любить ребёнка это опасно.

– Меня любила моя бабушка. Я у неё рос до шести лет. Я был смыслом её жизни. У неё были большие груди, шестого или седьмого размера, потому что она родила двенадцать детей и всех их выкормила грудью. Так вот, она клала меня на одну грудь, и я так спал. Вот поэтому я так люблю женские сиськи.

– Фу, ну, что за «сиськи».

– А если серьёзно, я всегда жил бабушкиной любовью. Дед рассказывал, что когда мама меня забрала, бабушка брала мои рубашечки, нюхала их и выла в голос.

– Я тоже выросла с бабушкиной любовью. Родители всегда были заняты только собой. Да и были слишком строги и холодны со мной. Меня растили две бабушки.

– Вот, а теперь мы будем жить нашей любовью.

Пора было ехать в Ленинград за своими вещами. И ещё решать вопрос с разводом, заявление мой оскорблённый муж подал и дата суда была назначена. Надо там появится, а то развод затянется, и будет висеть надо мной как грозовая туча.

Больничные мои уже были моей мамой отданы в отдел кадров райкома ВЛКСМ. Когда я им позвонила и рассказала, что у меня постоянная угроза выкидыша, то они сказали, чтобы я спокойно вынашивала своё дитё, но на больничном можно сидеть только четыре месяца. Потом надо будет выйти ненадолго, а потом снова можно брать бюллетень. Думаю, что через четыре месяца мне придётся уволится, жаль до декрета не дотяну. Я расстроенная пожаловалась Илье, он как всегда всё обернул в шутку. Мол, он теперь мой отдел кадров, и декрет будет сам мне выплачивать.

Перед самым отъездом раздался телефонный звонок. Я взяла трубку и услышала женский голос.

– Здравствуйте, Инга. Вы сегодня улетаете в Ленинград. Мой вам совет. Не возвращайтесь.

Я обомлела, слова застряли в горле. Я даже не могу сообразить, что на такое заявление отвечать.

– Вы растерялись, сужу по тишине на вашей стороне провода. Но трубочку не вешайте.

– Я не знаю, с кем я говорю.

– Я жена офицера, который служит с капитаном Лоевским. И я хочу вас предостеречь от роковых решений.

– Назовите своё имя. Хотя, мне не стоит вас слушать.

– Зовут меня Вера. Давайте с вами попьём кофейку. Пока наши мужья на службе, я к вам зайду, или вы ко мне.

– Простите, я кофе не люблю.

– Вы такая милая, деликатная. Не стоит вам связывать свою судьбу с таким человеком, как Лоевский. Он гуляка, не пропускает ни одной юбки, и он много пьёт. Ваша жизнь с ним будет сплошные слёзы.

– Напрасно я вас слушаю. До свидания.

– Вы витаете в облаках, жизни не знаете…

Я повесила трубку. Внутри у меня всё колотилось, меня трясло. «Надо взять себя в руки. Ребёнку моя нервная трясучка вредна», успокаивала я себя.

Следом позвонил Илья, сказал, чтобы я была готова. Он успеет меня отвезти в аэропорт перед вечерним обходом.

Илья не заметил моего подавленного состояния. По дороге он говорил, что ему не нравится, что я встречусь с мужем. Я возразила, так мы же встретимся в суде. В аэропорту он торопливо меня поцеловал и оставил около стойки регистрации.

– Козлу от меня привет!

– Кому?

– Мужу – козлу!

НОВЕЛЛА «ОСТРОВ»

Ох, как отличается избранный Господом Остров от всех остальных в Белом море. Те, другие, невзрачные, унылые островки, своей серой каменистой поверхностью навевают тоску и желание побыстрее пройти мимо.

Долго идёт время, пока бороздишь неласковое холодное северное море, и непременно утомишься созерцанием невесёлых безликих видов.

И вдруг совсем рядом загадочный исполин вспенился зеленью, нарушил безрадостную картину. Ярко и светло заиграли краски в серой дымке.

Остров! На него нисходит небесный свет. Снизу из морских глубин вокруг него вылетают и играют серебряные блики.

Как оазис в пустыне, он встаёт перед взором морских путешественников.

Вздыбился остров, вырываясь из хищных стальных волн Белого моря, ощетинился, осклабился высокомерной улыбкой, и застыл в своей поморской красоте.

Остров посылает нам приглашение: «Сходите на берег, но не вздумайте дело предпринимать без моего на то повеления. Воля моя здесь царит. Да не моя, а свыше. Только Господь знает, что здесь велено, а что нет. Да, тайны мои непостигаемы вами. С тем потом и отбудете восвояси!».

Бродишь по острову, наслаждаешься неподвластной красотой Севера.

Приходишь к середине острова, к фантастическим каменным лабиринтам. Что же древние люди хотели передать потомкам, оставив на острове эти невысокие спиралевидные каменные выкладки. Кому позволено постичь их вселенскую загадку? Может быть, это только загадки для каждого, совсем личные, чтобы подумать, поразмыслить, в чём смысл жизни.

Вот входишь в круг, идёшь по спирали, как бы совершаешь путь к центру своей души. Тропинка долгая запутанная. Восприятие пространства и времени меняется, проваливаешься в глубины сознания, пытаешься ухватить главный смысл твоей жизни. И с мыслями о том, решена ли твоя головоломка, совершаешь обратный путь. Постепенно возвращаешься в мир реальности. Понял ли ты, что предначертано тебе?

Никто пока не разгадал, наделены ли эти древние лабиринты магической силой? Или они просто служили ловушкой для рыб, помогали древнему человеку в рыболовстве. Пять тысяч лет назад уровень воды в море был значительно выше, рыба заплывала в лабиринт и, возможно, рыбаки собирали её из этой каменной ловушки.

Смотришь на два лабиринта, они как два клубка из свернувшихся змей хранят неведомое, и никого не допускают к великой тайне.

Оставляем валуны, вечными стражами твоих тайн, Остров!

Белые ночи купаются в озёрах, пролетают над каналами, взбираются на холмы и стелют шёлковое покрывало на луга из цветов и душистых трав.

Секирная гора, высшая точка Острова. Церковь Вознесенская на ней – единственный в мире храм – маяк. Светит он кораблям почти сто пятьдесят лет. Путь указывает в беломорских водах.

В 1429 году иноки, преподобные Савватий и Герман приплыли на остров, построили там келью и стали жить в уединении.

Две семьи карельских рыбаков, прознав об этом, решили, что тоже могут проживать там неподалёку. Как предание до нас доносит, что два светлоликих ангела на Секирной горе высекли жену одного из этих рыбаков.

Савватий услышал женский плач, позвал он Германа, и пошли они смотреть, что происходит. Увидели плачущую женщину, жену поселившегося там рыбака. Она им поведала: « Мне встретились двое светловолосых юноши. Они сказали, что мы должны уйти с этого места. Бог устроил его для проживания иноков, для прославления имени Божьего. Мы недостойны проживать здесь и должны бежать, иначе смерть нас постигнет».

Никогда больше никто не заводил там поселение.

По «таинственному духу» люди, а в особенности женщины не решались посещать эти места на протяжении пяти веков.

В тёмные тягостные времена, когда власть принадлежала людям, которые низвели веру в Бога в преступление, во Воскресенской церкви находился штрафной изолятор. В самом святом месте они мучили своих жертв дабы осквернить эту святыню. Именно в самых святых местах они самоутверждались в своём безбожье. А люди, страдальцы, которые отказались от веры, потеряли там божью защиту.

Вечность для нас это мгновение для Бога.

Мгновения минули, люди приходят сюда молиться. Снисходит на них благодать божья. Не всем, а только избранным. Прилетают ангелы и направляют человека на путь истинный.

*****

– Остров ждёт тебя, Илья!

– Я не воцерковлённый человек. Но всегда следую заветам своей бабушки Лукерьи Фёдоровны. Она учила меня, что церковь должна быть в душе у человека.

– Иисус сказал: да придите вы в церковь моя. Пусть церковь будет у тебя в душе, но Божий храм не игнорируй.

– Хирург я, и примером для меня является служение Епископа Луки, в миру хирурга Войно- Ясинецкого, основоположника гнойной хирургии и местной анестезии в России. Он был оперирующим хирургом, но и был епископом православной церкви и порой в государственные учреждения приходил в церковном облачении.

– Во всех ипостасях человек несёт свой крест.

– После сложных операций, когда мне удавалось преодолеть трудности, и операция заканчивалась успешно, мне казалось, что рукой моей водят какие-то высшие силы, ибо я не могу понять, как приходит мне то или иное решение, позволяющее спасти хрупкую жизнь человека, сына божьего.

Я хоть и есть современный материалист, но помощь Бога никогда не отвергаю. И не впадаю в гордыню от своих успехов, потому что понимаю, что это не моя заслуга, а промысел божий.

– Илья, послушание, есть такое понятие у монахов. Послушники не подстригаются в монахи, а исполняют свой долг, свою работу. И когда срок послушания оканчивается, они возвращаются в мир. Вот, и ты, Илья, осознай свою работу хирургом, как послушание.

«ИЛЬЯ, БУДЬ С ЖЕНЩИНОЙ СВОЕЙ.»

Старцев Илларион Юрьевич выступил красиво, умеет он заботится о своих кадрах. Как только освободилась квартира, начмед меня вызвал и отдал мне ключи. Терапевт, живший там с семьёй, уехал на повышение в Североморск. Старцев похлопал по плечу, руку пожал: «Устраивайся! Квартира трёхкомнатная, так, что семья у тебя должна быть многодетная».