Запертый-2

Глава первая

После того как сдохла напавшая на меня с битой рослая сука из Шестицветиков прошло три полных дня, полных напряженной мыслительной работы и со столь же полным отсутствием любой физической нагрузки.

Ребра. Мои ребра…

Когда я уклонился от ее размашистого удара там на Манеже, то скользил по беговой дорожке до тех пор, пока ее голени тараном не врезались мне в ребра. До этого она бежала, а я несся ей навстречу, так что наши скорости можно смело складывать и вот он результат – торс с одного бока почернел, вспухшая кожа отзывалась тупой болью при малейшем касании, не позволяя нормально заснуть, а про ребра и думать не хотелось. Обследовать я не стал, тугую повязку накладывать тоже не захотел и решил просто отсидеться в своей берлоге, где и так почти безвылазно провел немало дней.

К концу первых суток я изнемогал от боли. К концу второго дня мне стало значительно легче. К исходу третьего двадцатичетырехчасового отрезка боль еще мучила, но стало настолько терпимой, что я с трудом удержал себя от выхода на беговую дорожку. Чуть больше здравомыслия, сурвер, чуть больше здравомыслия.

Но хотя в очередное раз поврежденное тело отдыхало от нагрузки, мозг я не щадил, «впихнув» в него огромное количество истории Хуракана – от экрана сурвпада я отлипал только на время сна.

Убежище Хуракан строилось тремя подрядчиками – СурвМаунтинс, Алый Юкатан и Россогор – о них я прочитал все, что имелось в памяти устройства. Но читал я только факты, смело пропуская целые страницы со слюнявыми восхвалениями этих гигантов далекого прошлого. Они построили убежище и исчезли – а мы выжили. Убежище выжило – и мне было жутко интересно узнать о том, как это происходило. К сожалению, действительно полезной информации было относительно немного, к тому же было видно, что из текста кем-то изъято немало блоков – порой повествование резко прерывалось на одной ноте, чтобы продолжить на совсем другой.

Следом я переключился на чтение кратких биографий всех наших лидеров – главных смотрителей убежища и на Великие Роды Хуракана. Я проглатывал описание их решений и достижений, изредка делая отметки и замечая, как с каждым новым десятилетием сурверы становились действительно экономными и учились обходиться самым малом. Из нашего обихода быстро исчезало сложное и хрупкое, а взамен приходило простое и почти вечное. Лифты были разобраны и все стали использовать лестницы, в кафе и дома начали использовать пластиковую и железную посуду вместо стеклянной, огромное количество важных механизмов стремительно упрощалось, не теряя при этом функциональности, культивировались все менее прихотливые овощные, фруктовые, злаковые и прочие культуры. Нашими предками была проделана действительно потрясающая по своим масштабам работа, включающая в себя и массовое воспитание потомков, что уже с материнским молоком впитывали в себя сурверские обычаи и кодексы.

За эти дни ко мне трижды наведывалась Охранка.

Сначала от них прибыл парнишка курьер с рекрутскими нашивками Охраны на воротнике выглаженного бежевого комбинезона, желтым галстуком на шее и до блеска начищенным значком «Чистая Аура» на левой стороне груди. Помимо этих, сильней всего бросающихся в глаза атрибутов, еще имелся ремень с украшенной звездой Россогора пряжкой и три дополнительных значка размером поменьше, но не менее важных. Нельзя было не заметить и полосатые черно-алые шнурки в черной обуви. Просто обалдеть – ко мне в дверь постучался ИДЕАЛ из идеалов. Мне даже почудилось, что от старательно улыбающегося парнишки исходит слепящее сияние. Но потом я понял, что это просто рябь усталости в перенапряженных от экрана сурвпада глазах. Паренька я разглядывал долго, медленно скользя взглядом по его регалиям, а он, явно привыкнув к подобному вниманию и гордясь произведенным эффектом, радостно замер и молчал, давая мне время.

Ну да… тут было чем восхититься. Да еще лет пятнадцать назад для меня было бы честью разговаривать с этим совершенством. Нам с детства прививали уважение ко всему этому – и стремление достичь тех же высот.

Значок Чистой Ауры означал кристально чистую биографию носителя. Никаких правонарушений. Ни малейших официально зарегистрированных нареканий. Аура ангельской чистоты. А рекрутские нашивки Охраны на воротнике комбинезона подтверждали это и одновременно говорили о том, что их носитель решил служить в этой важной организации, чтобы остаток жизни посвятить поддержанию порядка на улицах Хуракана. Сейчас он уже нарабатывал репутацию, в свободное от учебы время выполняя мелкие поручения Охраны. Например, функции курьера.

Желтый галстук, пояс с красной звездой и рабочие ботинки с полосатыми шнурками – три важных символа, относящихся к тем самым гигантам прошлого, о которых я все это время читал. СурвМаунтинс, Россогор и Алый Юкатан. Наличие любого из этих символов в твоей одежде означает выражение глубокого уважения к предкам – и парнишка постарался не обойти вниманием каждого из них.

В его одежде вообще было еще много чего «напихано», но это уже мелочи, а из последнего крупного и самого, пожалуй, яркого и важного в его облике, были три значка выполненных в виде разноцветных капель – кипельно белая, ярко зеленая с тремя белыми плюсами и скромная коричневая с золотой каемкой. Обалдеть просто. Я знал значение этих значков – как и почти каждый сурвер Хуракана. Белая капля – парень девственник и не скрывает, а подчеркивает это. Правление убежища опасается случайных связей между молодыми сурверами, могущими вылиться в нежелательную беременность и тут дело не в превышении квоты рождаемости. Зеленая капля – юноша ярый общественник, активно участвующий в социальной жизни Хуракана, помогающий пожилым, вызывающийся на неоплачиваемые полезные работы и так далее. Зеленая капля с тремя белыми плюсами – это высший уровень данной награды. И она у него есть. Коричневая с золотой каемкой – еще одна высшая награда, но полученная уже от Культа Экспульсо. Явившийся ко мне курьер успевает не только старичкам продукты приносить, но и по поручениям Культа бегать – забирать ящички с экскрементами, участвовать в ритуалах в качестве служки, изучать постулаты веры и все такое прочее.

Интересно, а у него личная жизнь имеется с такой загруженностью? Хотя, о чем это я – белая капля говорит сама за себя. А вместе со значком «Чистой Ауры» его награды характеризуют его как действительно идеального молодого сурвера.

Ко мне в дверь постучалась истинная гордость Хуракана. А я встретил его опухшей рожей, почерневшим с одного бока торсом и просторными старыми шортами, сползшими неприлично низко, потому что я заткнул за резинку сзади большую тяжелую отвертку – на всякий случай. Еще я небритый, а на щетинистом подбородке засохли остатки овощного рагу. На пороге встретились две противоположности. Проблемный Амос лицом к лицу с господином Юная Лучезарность.

– Здравствуйте, сурвер Амадей Амос! – паренька ничуть не смутила мой внешний вид или же он умело скрыл это – У меня сообщение от Охраны шестого этажа! Вас просят незамедлительно явиться в участок номер…

– Я никуда не пойду – прервал я его и, еще раз лениво осмотрел уникального юношу с ног до головы, спросил – Тебе лет сколько?

– Почти семнадцать!

– И ни разу не встречался с девушкой, сурвер?

– Романтика – не главное! Хуракан нуждается в молодых надежных специалистах, думающих о благе убежища, но никак не о собственных низменных желаниях!

Я медленно кивнул:

– Обалдеть… ну ладно… хорошего дня.

– Постойте! Вас вызывает на беседу Охрана в участок…

– Я же сказал – не пойду. Не видишь в каком я состоянии? – я взглядом указал на почерневший бок, выглядящий действительно страшно.

Ему пришлось признать очевидное и кивнуть. Но выглядел он при это настолько растерянным, что мне пришлось помочь пареньку:

– Сообщи, что сурвер Амос Амадей не в состоянии наносить визиты.

Лицо гордости Хуракана тут же просветлело, на губы вернулась ясная улыбка идеального сурвера.

– Спасибо! Так и передам! Хорошего дня, сурвер Амос Амадей! Хуракан благодарен вас за проявленный героизм! Позвольте пожать вам руку!

Поморщившись от его резких и громких нескончаемых восклицаний, я вытер руку о шорты, сжал его крепкие пальцы и поспешно захлопнул дверь, чтобы не ослепнуть. Глазам сразу стало легче, а вот память продолжала страдать, и чтобы помочь ей, пришлось прочесть пять страниц с перечислением имен всех сурверов, кто принимал участие в большом субботнике сто двадцать два года назад – я ткнул в список файлов наугад и попалось именно это. Голове полегчало. Заодно узнал, кто больше столетия назад мыл пол, а кто драил общественные туалеты шестого уровня, после чего вернулся к записям куда более интересного содержания.

Про Охранку я не вспоминал до тех пор, пока они сами не явились в тот же день позднее, а затем еще раз спустя сутки. Диалог с ними был максимально скучным, меня попросили еще раз проверить мои и свидетельские показания, после чего заверили, что расследование идет. В последний их визит усталый и безразличный сержант с уже седыми висками и солидным брюшком сообщил, что пока что они не нашли свидетельств сговора и коллективного злого умысла против моей персоны, поэтому дело рассматривается как единичный инцидент, чьей первопричиной столь же возможно является конфликт личного характера между мной и погибшей. Ну да… А я так хотел быстрее отделаться от нежеланных гостей, что предпочел молча выслушать, после чего проводил их и запер дверь.

Шестицветики сумели соскочить с крючка – во всяком случае пока что.

Я вернулся к чтению и продолжил жадно глотать страница за страницей, забывая о времени и еде. Я бы жил в таком режиме и дальше, но уже привыкший к регулярным пробежкам организм потребовал нагрузки, и я с неохотой пошел ему навстречу. Надо разогнать застоявшуюся кровь, а во время бега обдумать более насущные дела – например, где и как заработать некоторое количество денег.

Размявшись, натянув майку и обувь для бега, я забросил в карман пару монет и вышел, не забыв запереть за собой дверь. Начав осторожную разминку все еще ноющего, но удивительно быстро заживающего бока, невольно вспомнил того парнишку курьера версии «идеальный сурвер». Чего не имелось во всех висюльках, шевронах и пряжках на его одежде, так это намека на принадлежность к какому-нибудь из великих родов. А так поступают все те, кто метит в большую политику в нашем тухлом озерце Хуракана – официально им очень желательно быть независимыми от влияния великих родов, чтобы выглядеть для общественности независимым кандидатом, ратующим лишь о благе убежища, но не о выгоде той или иной влиятельной общины. Но на самом деле все это полная херня – независимых не бывает. И раз парнишка трудится на шестом уровне в области, где так сильно влияние рода Якобс – значит, они ему и покровительствуют. Вполне вероятно, что лет через двадцать пять этот улыбчивый курьер-девственник с едва уловимым запашком говно-культа займет должность Смотрителя нашего этажа…

А я?

А я, если не сдохну раньше от слишком частых ударов по голове, и через двадцать пять лет буду вычищать плесень и грязь из самых темных уголков убежища. Ну или все же сумею изменить свою искореженную судьбу и тогда… тогда кто знает как оно все сложится и где я окажусь…

Пробежка выдалась отличной сразу по многим важным для меня показателям – скорость бега, общая дистанция и личные ощущения. Отдохнувшие ноги сами несли меня вперед, а где-то на девятом километре ко мне снизошла полумифическая эйфория бегуна и я понесся вперед еще быстрее, без малейших усилий преодолев еще шесть километров и находясь при этом в состоянии абсолютного блаженства. Остановила меня не усталость, а остатки здравомыслия, напомнившие, что я и завтра хочу выйти на пробежку и поэтому сегодня не стоит заводить себя за грань разумного. До марафона я еще не дорос. А вот полумарафон… его, пожалуй, пробежать бы сумел хотя и не за призовое время.

Улыбаясь как сумасшедший, тяжело дыша, чувствуя, как дрожат мышцы ног и как приятно сводит мышцы пресса, я дошел до прилавка Канны. Уронил на прилавок мокрые от пота монеты, сгреб две бутылки и, опустившись на пол прямо здесь же, в несколько глотков выхлебал первую.

– Ты хорошо бежал, сурвер – заметила чернокожая владелица прилавка с водой – Даже отлично.

Кивком поблагодарив, я скрутил крышку со второй бутылки и удивленно моргнул, увидев протянутый мне бутерброд. Машинально потянулся к карману с последним динеро, но она коротко качнула головой:

– Подарок.

Задумчиво оглядев бесплатную еду, я задал резонный вопрос, не торопясь принимать протянутое:

– И чего я такого хорошего сделал?

Может она меня спутала с кем-то?

Но эту мысль я отмел сразу же – не первый раз у нее покупаю, а кто такой внезапно отрастивший яйца сурвер Амадей Амос, носитель великого имени и говночист, с недавних пор на нашем этаже знал каждый.

– На тебя дня три назад та безумная девка с утыканной гвоздями бейсбольной битой напала.

– Напала – подтвердил я.

– Я слышала она напоролась на собственную биту.

– Было дело.

– И несмотря на то, что она пыталась тебя убить, ты пытался спасти ей жизнь и просил вызвать врачей – так говорят.

Пожав плечами, я криво улыбнулся:

– Ну…

– Ты хороший сурвер, Амос – подытожила Канна и наклонилась, поднеся бутер почти вплотную к моему лицу – Возьми.

– Спасибо – приняв наконец угощение, я откусил большой кусок.

Ух ты…

Ржаной хлеб с отрубями, листовая зелень и солидный ломтик слабосоленой рыбы. Если и может быть более лучший перекус после долгой пробежки, то я такого не знаю. Благодарно замычав, я торопливо зажевал, запивая вкуснотищу еще прохладной водой.

– А эти… Шестицветики… – Канна недовольно поджала губы, сразу став старше лет на десять – Что они себе позволяют? Наглые, не чтящие традиций, а теперь еще и разгуливающие по улицам с холодным оружием? Это не дело! Это не по-сурверски! У меня младшая сестра на них заглядывалась, хотел стать одной из них, несмотря на мои уговоры. Но после случившегося здесь на Манеже – как отрезало у нее! Про все эти бредни Шестицветиков забыла, символику их со стены комнаты содрала, снова за книги умные взялась. А ведь почему?

Я продолжал молча жевать, ожидая продолжения гневной речи и Канна не заставила себя ждать:

– Да потому что видела она как та умирала считай у тебя на руках! Издалека – но видела. Нельзя такому радоваться, но как по мне, смерть этой безумной дуры с битой все же пошла многим на пользу! Увидели кровь на полу – и мозги на место встали!

Так вот почему я удостоился бесплатного бутерброда – пусть невольно, но я поспособствовал возвращению младшей сестры Канны на путь истинного сурвера – усердная учеба, получение правильной профессии и работа.

Что-то от того прежнего меня – робкого терпилы Ануса – вырвалось из темных глубин ушибленного мозга и заставило меня осторожно заметить:

– Ты как-то слишком громко и плохо о Шестицветиках говоришь. Могут ведь услышать – опомнившись и силой воли загнав долбанное сыкло обратно во тьму, я улыбнулся – Мне самому плевать на них, но тебе-то зачем лишние проблемы?

– Проблемы? – она расхохоталась и, задрав рукав серой футболки, показала мне левое плечо.

Я увидел на черной коже белый узор, складывающийся в изображение хищного создания, перечеркнутого двумя параллельными красными линиями. Я от неожиданности чуть водой не подавился:

– Белые Ягуары!

– Тише ты! Не надо старушек спортивных пугать! – шикнула она, опуская рукав и скрывая татуировку – Шестицветики устроят мне проблемы, говоришь? Ну пусть попробуют – и она снова расхохоталась.

Да уж… теперь я понимаю ее беззаботное веселье. Про спортивную команду Белых Ягуаров я слышал многое и знал, что она существует до сих пор, а базируется на пятом этаже. Официально – да и не только – они являлись мультиспортивным клубом, включающим в себя десяток дисциплин – от единоборств до настольного тенниса. Регулярно выступали, брали награды, продвигали спорт в массы. Неофициально – полный аналог Шестицветиков, но раз так в десять круче и жестче, а покровительствовал им великий род Юрьевых.

Татуировка Канны перечеркнута двумя красными параллельными линиями – значит, она добровольно покинула свою группировку, что происходит довольно редко. Но даже в качестве экс-члена, она защищена – Ягуары все равно считают ее своей. Шанс, что Шестицветики попрут против Белых Ягуаров равен нулю, а весело скалящаяся Канна может и дальше кричать о них все, что ей только вздумается. Одно странно – что она вообще тогда забыла на нашем этаже? Но это уже не мое дело. Еще раз поблагодарив за бутерброд, я поднялся и шагнул к беговой дорожке. Раз в тело поступила энергия – надо ее сжечь. Только уже не на бегу, а во время размеренной ходьбы – мне как раз надо было многое обдумать.

– Удачи! – крикнула мне все еще смеющаяся Канна.

Махнув рукой, я пересек несколько дорожек и выбрал предназначенную для быстрых ходоков. Спустя пару сотен метров ноющие ноги снова разогрелись, и я зашагал бодрее, машинально перебрасывая из руки в руку полупустую бутылку с водой.

Размышлял я о своем будущем. А если конкретней, то о том, куда мне теперь податься, чтобы заработать на проживание и пропитание. Бытовые запросы у меня невелики, для спорта хватает бесплатного Манежа, для утоления мысленного голода хватит сурвпада и публичной библиотеки.

Но какие у меня варианты?

И чего я хочу?

На последний вопрос я мысленно ответил без малейшей заминки и мой ответ ничуть не изменился: меня тошнит от Хуракана, и я хочу покинуть его. Покинуть убежище.

Звучит круто, даже пафосно, а еще очень по-детски. Я ничего не знаю о том, что творится за стенами убежища. А еще меня никто не выпустит. Заявись я прямо сейчас к главному смотрителю и попроси его выпустить меня навсегда, он покрутит пальцем у виска и вызовет охрану, что препроводит меня на выход. Буду настаивать и орать как идиот – отправят к больничную палату с мягкими стенами, предварительно облачив в старомодно милую смирительную рубашку. Очень редко, но у сурверов все начинает подтекать котелок, и они рвутся наружу. Раньше случалось чаще, особенно с первыми поколениями, но теперь все реже и реже.

Законно покинуть убежище могут только члены внешней разведки. Но и они не уходят далеко. Попасть в ряды Внешки не так легко, но возможно – пишешь заявление, они рассматривают пару недель, а в случае положительного ответа являешься с вещами, тебя распределяют в один из их отрядов, после чего заселяешься в казарму и начинается обучение, завершают которое далеко не все. Из прочитанных материалов я знал, что послабления в дисциплине прощаются только ветеранам, а новичков там держат в ежовых рукавицах. Никакой свободы передвижения, четкий распорядок дня, мало личного времени, жесткая субординация. Если и есть в Хуракана организация максимально похожая на армию – так это Внешняя Разведка, тогда как Охранка выполняет функции полиции.

Готов ли я уже сейчас написать заявление, начать обучение и разом потерять свободу передвижения?

Нет, не готов. Поэтому Разведка отпадает – во всяком случае пока что. Значит, надо зарабатывать на жизнь как-то иначе.

Какие еще варианты?

Бригада чистильщиков Раджеша Паттари?

Ну… я не против вернуться в бригаду. Но очень сомневаюсь, что в ближайшее время меня позовут – последний разговор с бригадиром, мягко говоря, не задался. Буду надеяться, что их завалят заказами и от нехватки рабочих рук он, скрипя зубами, позовет и меня.

Но его бригада не единственная. Есть и другие спасители шестого этажа от плесени и нечистот – бригады Толстого Берна и фрау Вигбер. Не знаю, как они отнесутся к желанию проблемного Амоса влиться в их стройные ряды, прежде я бы еще долго мялся и не решался обратиться, а сейчас мне вообще плевать, что они там думают – просто дойду до каждого из бригадира и спрошу прямо.

Вот и решено?

Взяв паузу на следующие пятьсот метров, я медленно кивнул – ну да. Вот и решено. Отмоюсь от пота в банном комплексе Чистая Душа, переоденусь в рабочую робу, соберу на всякий случай все необходимое и сегодня же отправлюсь искать работу.

На этом мои варианты не заканчивались. Были неплохие шансы заполучить постоянную работу в рыбных садках рода Якобс. Но туда я не хотел по той же причине что и в казармы Разведки – у меня почти не останется личного времени. Рабочие смены у Якобс максимально долгие и ненормированные и кормят там же, чтобы не терять время на передвижение. Могут и койко-место в их общаге выделить – ну чтобы сразу как встал, так уже и на работе. Но мне это не подходит – я хочу сам выбирать, когда и сколько я буду работать, хочу сам решать, пойду я сегодня на работу или останусь в своей норе, чтобы погрузиться в чтение… и чтобы побыть в одиночестве и не пытаться скрывать прущее изнутри глухое раздражение при виде чужих рож.

Дойдя круг, я неохотно замедлился на подходе к своему жилищу и… обреченно застонал, увидев стоящего у моей двери какого-то мужика в серо-синем комбинезоне. Кого еще принесло?! И почему вы от меня никак не отцепитесь?! Затылок укололо болью, и я немного замедлил шаг, борясь с желанием еще издали громогласно послать незнакомца куда подальше. Удивительно, но с каждой секундой желание заорать становилось все нестерпимей, чем-то напоминая засевшую под ногтем стальную занозу – а я таких поймал немало за время работы и ощущения от них адские. В затылке запульсировало сильнее, зрение на мгновение окрасилось красным и… я вспомнил недавно посетившую меня эйфорию бегуна и резко успокоился за несколько шагов до родной двери и стоящего рядом с ней незнакомца. Улыбаться я ему не стал, рожи кривить тоже не захотел и, коротко кивнув, потянулся рукой к дверной ручке, надеясь, что он поймет молчаливый посыл и ничего не станет говорить. И он, высокий, широкоплечий, улыбчивый, будто уловив мои мысли, отступил на пару шагов вдоль стены и произнес:

– Сурвер Амадей Амос. Еще один парень, чью судьбу прокляли великим именем, подвергнув насмешкам и буллингу…

Его уловка сработала и в удивлении я замешкался на пару секунд, дав ему шанс продолжить:

– И нет – это не издевка, а констатация факта. Как представитель своей партии я решительно выступаю за отмену великих имен и всего прочего «великого», что лишь усложняет нашу и без того нелегкую сурверскую жизнь.

Прекратив попытки скрыться, я повернулся и всмотрелся в лицо говорившего. Думаю, тут сработали даже не его совсем необычные слова и тема, а сам голос. А теперь и лицо добавило загадки – стоило увидеть и я понял, что уже где-то видел его раньше. Черноволосый, сероглазый, бровастый и горбоносый. Кожа смуглая от природы, в лице есть что-то азиатское. Да… я точно видел его лицо. Причем не один раз и даже не два. Такое впечатление, что в прошлом я так часто смотрел на его более юную версию, что она напрочь «замылилась» в голове и перестала быть узнаваемой. Кто он такой?

– Инверто Босуэлл – представился он, оставаясь на расстоянии нескольких метров – Уроженец шестого уровня. Закончил ту же…

– Золотой мальчик! – выпалил я и тут же смущенно закашлялся, увидев, как болезненно исказилось на мгновение его лицо – Оу… сорри. Реально сорри. Представляю как тебя задолбали эти слова…

На его лицо вернулась улыбка:

– Другому бы не поверил, но ты… ты действительно представляешь – сделав шаг, он протянул руку для рукопожатия – Пожмешь лапу еще одному бедолаге с великим именем, который к тому же совершил еще одну непростительную ошибку и слишком уж сильно выделился на свою беду из общей массы…

– Я бегал. Потный.

– Плевать – отмахнулся он и требовательно встряхнул ладонью – Ну же. А то стою тут враскорячку – как голозадый дурак над священным приемником для фекалий…

Хмыкнув, я пожал ему руку. Пожал с большим уважением, с некоторым пониманием и с немалой завистью. Как оказалось около двери меня поджидала настоящая легенда с довольно бунтарским характером. Босуэлл – еще одно Великое имя Хуракана. Инверто – тоже имечко не из простых. Золотой мальчик – прозвище.

Он старше меня лет на пятнадцать. И действительно родился на шестом этаже Хуракана. Более того – он закончил ту же школу что и я. И не просто закончил, а с отличием и с лучшим результатом за все времена и поколения. Он не просто лучший ученик школы, а непревзойденный по сию пору. И именно поэтому его большое фото стояло в застекленном шкафу прямо за порогом главного школьного входа – и все годы обучения я видел это лицо каждый день. Только более молодую его версию, хотя несмотря на годы он изменился не так сильно и в лучшую сторону – исчезли прыщи, прическа стала стильной и с ранними седыми прядями, а на губах появилась улыбка успешного и уверенного в себе человека. Он моя полная противоположность. Я никогда не пытался оправдать высокое звание великого имени – а он будто жил этим, всегда занимая первые места в учебе и спорте. Достижения молодого Инверто Босуэлла ставили в пример каждому из учеников. Но как совершенно случайно я выяснил гораздо позднее, его биография не была кристальной чистой и подпортил он ее на выпускном балу. Четверо подвыпивших одноклассника из-за воздействия спирта и тасманки уже не могли сдерживать накопившуюся зависть и тупо ненависть к тому, чьим именем их тыкали каждый день. Они начали задираться, не преуспев, полезли в драку и… он жестко надрал задницы сначала им, потом полезшему в драку завучу и, опрокинув чашу с пуншем, гордо покинул мероприятие, держа под ручку королеву школы…

Да – он действительно полная моя противоположность. Победитель по жизни. А я терпила и лох.

– Все про меня вспомнил? – усмехнулся он – Докуда добрался в пыльных воспоминаниях?

– До опрокидывания пунша и королевы выпускного бала…

– Лейси Аткинс – кивнул он – Ныне Лейси Босуэлл и гордая мать двоих юных сурверов. Моя супруга. Так что язык придержи, если вздумал спросить о том, чем мы занялись после того, как покинули ту клоаку…

– О… поздравляю.

– Спасибо – кивнул он и, неспешно вытирая испачканную мной ладонь серым платком, спросил – Ты после пробежки?

– Ну да.

– Много пробежал?

– Километров пятнадцать – ответил я – Для меня много.

– Устал, проголодался и в заднице свербит…

– Не без этого.

– Может на скорую руку сполоснешься у себя, а затем я угощу тебя сытным обедом, и мы поговорим?

– Такими удобствами в комнате не располагаю – хмыкнул я.

– Любая кафешка подойдет.

– Я про душ.

– О… если я правильно помню, то тут неподалеку есть банный комплекс Чистый Дух?

– Чистая Душа – поправил я.

– Невелика разница. Так что?

– Поговорим о чем? – спросил я, чувствуя, как крепнет желание войти в комнату и закрыть дверь.

Пусть мне встретилась настоящая школьная легенда, но учитывая разницу, между нами, я не верю, что нам есть о чем разговаривать. И мне даже не хочется напрягать голову в попытке понять, что от меня хочет золотой мальчик.

– Говорить буду я – сказал он, снова безошибочно уловив мой настрой – И о чем бы я не говорил, это не будет напрямую касаться всего случившегося с тобой. Также мне глубоко плевать на всех, кому не повезло оказаться у тебя на пути – кроме тех, кто погиб в той поганой истории с тварью в технических проходах. А вот о твари, кстати, я бы поговорил более плотно – но опять же не собираюсь ничего расспрашивать. К тому же все, что ты мог рассказать, мне уже известно – данными поделился один знакомый тебе ветеран Красных Скаутов. Говоря вкратце – чего я, честно говоря, делать не умею – вербально шевелить ртом буду я, а ты угостишься за мой счет всем, чем пожелаешь.

– М-м-м… нет – я даже улыбнулся, пытаясь смягчить отказ.

Он говорил со мной вежливо и не пытался давить – а я это ценю. Даже жаль отказывать, но сейчас я бы хотел отсидеться в своей норе, а если и выбираться куда, то не дальше магазинчика за съестным, на Манеж ради бега и в Чистую Душу ради помывки.

Удержав меня коротким жестом, он сделал еще одно предложение:

– И я оплачу твое время. Плачу двадцать динеро в час, Амос. И первую двадцатку готов вручить прямо сейчас – в доказательство своих слов он порылся в кармане идеально сидящего комбинезона, выудил горсть монет, пальцем раскидал их на ладони, выбрал нужное количество и, зажав их в щепоти, протянул мне – Держи. Все честно. Или ты не нуждаешься в деньгах, сурвер? Готов отказаться от честного заработка?

А вот это уже легкое давление, эта его фраза: «готов отказаться от честного заработка?». Настоящий сурвер не должен бездельничать и если предложили подзаработать, то ему следует согласиться. Бездельничать после смерти будем. Но на завуалированное давления я внимания не обратил – мне только что предложили и уже даже протянули двадцатку.

– Я буду слушать – предупредил я – А еще закажу много еды и прохладительных напитков. И все за твой счет.

– Да хоть спиртное – улыбнулся он.

– Спиртного не хочу – покачал я головой и протянул руку – Договорились.

Деньги упали на ладонь, и я сжал кулак.

– Хорошо… полчаса чтобы помыться – и я буду готов.

– Где тебя ждать?

– Знаешь кафе Лучик света?

– Знаю. Буду ждать тебя там, сурвер – кивнул он уже на ходу – И да – отсчет оплаченного времени начнется, когда сядешь за столик.

Я невольно рассмеялся – что для меня необычно:

– Договорились…

Глава вторая

По пути к кафе во мне забродил коктейль из старой мнительности и забитости, почти заставив поверить, что все это было ошибкой достаточно знаменитого сурвера и он, прокляв свою поспешность, уже поторопился скрыться, не собираясь марать репутацию публичной встречей с таким как я. Развернись и иди домой, сурвер. Не страдай херней и просто вспомни старую истину, вбитую чужими ботинками в твою тупую голову – ты никому не нужен.

Но я ошибся. Инверто Босуэлл, Золотой Мальчик, муж королевы выпускного бала, никуда не делся и, заняв стоящий с краю столик, погрузился в чтение сурвпада, пока рядом с его рукой остывала чашка кофе. Заметив меня, он широко улыбнулся и, не вставая, указал рукой на стул напротив. Идя к столику мимо других посетителей кафе, я ощущал на себе их внимательные взгляды, но был даже рад этому – за время добровольного заключения в комнате отвык от внешнего давления и было неплохо вновь ощутить его. При этом некоторые из сидящих на меня не обратили никакого внимания. Что неудивительно. Я обычный чистильщик, меня и раньше никто не знал, но когда начал щеголять вечно разбитой в кровь головой, то поневоле притянул к себе внимание даже тех, кому плевать на низкопробные новости тухлого болота Хуракан.

Гребаный Хуракан…

Проходя мимо «старого» столика, где собиралась по утрам вся бригада, я не обнаружил ни одного из них. Но это и понятно – время рабочее и сейчас они в поте лиц вычищают очередной вентиляционный короб от плесени и грязи.

– О чем думаешь, сурвер? – спросил Инверто, отключая сурвпад и аккуратно закрывая защитный чехол – О прошлом? О будущем? Или о настоящем?

Бережливость у сурверов в крови. И я успел заметить, что он не читал, а играл в «Истинного сурвера» – популярную сетевую игрушку, придуманную больше двух столетий назад. Ее многократно дополняли и по слухам игровой мир настолько разросся, что требовалась реальная жизнь, чтобы везде побывать.

– О чем я думал? О настоящем – ответил я, усевшись и придвинув стул – О том, где сейчас копошится в грязи моя считай уже бывшая бригада и сколько динеро за сегодня заработают.

– Скучаешь по коллегам?

– Да не особо. Кстати – оплаченное время пошло – напомнил я – И еще хочу предупредить, что посиделки со мной достаточно плохо отразятся на твоей репутации, Инверто. Или лучше обращаться по фамилии? Сурвер Босуэлл? Господин Босуэлл? Мистер? Сеньор?

– Да плевать мне на чужое мнение о моей репутации. А насчет того, как ко мне обращаться – да просто Инверто или сурвер. Вообще запутаешься с нашими обращениями и степенями вежливости, да? – он сверкнул зубами в улыбке – Наше убежище было построено пятью абсолютно разными компаниями с разным национальным составом, и их работники вместе с семьями оказались в нем заперты. Вот нам и аукается до сих пор…

– Пятью? – я удивленно заморгал – Я знаю только о трех подрядчиках.

– О трех главных подрядчиках – поправил меня он – Еще два участника тоже принимали участие, но их вклад не был столь значителен. Честно говоря, в строительстве Хуракана принимало участие куда больше различных солидных вкладчиков, но их имена и названия история не сохранила. Кстати, тема очень интересная! Ты любишь нашу историю?

– Да. Это, наверное, мой главный интерес.

– Отлично – кивнул он – Значит в своей школьной анкете ты не соврал, когда заявил, что хочешь стать хураканским историком.

Уже не удивляясь его осведомленности я просто кивнул, а он требовательно махнул стоящему за стойкой пареньку и продолжил:

– Но перед тем, как начать беседу, хочу задать тебе несколько интересных вопросов.

– Мое время оплачено. Смогу – отвечу.

– Уровень, этаж или писо?

– Уровень – ответил я, мгновенно поняв его задумку – Дальше можно не спрашивать. Мой ответ – Россогор.

Наше замкнутое сообщество варится в собственном подтухшем соусе уже не первое столетие. И все мы рады, что наше убежище было построено не одним, а несколькими максимально разными участниками с их порой удивительными национальными привычками, традициями, языками, кулинарией и всем тем прочим, добавляющим океан ярких красок в нашу серую подземную жизнь. И во главе всего этого всегда высились три титана – СурвМаунтинс, Алый Юкатан и Россогор. Именно они привнесли в нашу жизнь различные обращения к людям, приставки к именам и названия.

«Уровень, этаж или писо» – первый вопрос в придуманном подростками тесте, состоящим из пятидесяти с лишним вопросов. Эти вопросы писались в тетрадках с многоразовой бумагой и передавались по партам, чтобы каждый ученик дал ответ. Мне отвечать никогда не предлагали, но некоторые вопросы оттуда я знал. Да мне и не требовались никакие опросы, чтобы определить свою приверженность. Я всю жизнь восхищался известными мне достижениями и несколько ледяной спокойной аурой Россогора, в детстве грезил его алыми звездами и увиденным на картинках снаряжением. Поэтому мой ответ был очевиден.

– Россогор – повторил Инверто и задумчиво хмыкнул – Так я и думал. Ну делай заказ, Амос, историк Хуракана и фанат Россогора. И в заказе не стесняйся.

– Не буду – пообещал я и начал перечислять подошедшему к столику работнику – Два сурвдога со всеми добавками и побольше горчицы. Яичницу из шести яиц. Двойной американо со сливками. Литр воды. Пока всё.

– Мне то же самое, но сурвдог только один – попросил Инверто – И американо без сливок.

Когда принявший заказ паренек ушел – все это время он изо всех сил пытался не пялиться на необычных посетителей, но получалось у него из рук вон плохо – Инверто наклонился вперед и постучал пальцами по потухшему экрану сурвпада:

– Играешь в «Истинного сурвера»?

– Только слышал.

– Сурвпад есть?

– Есть, но не слишком мощный. Да и времени маловато, чтобы тратить его на игры.

Настала его очередь удивляться, и он не пожалел усилий, чтобы поднять брови повыше и наморщить лоб:

– Мало времени? Ты ведь вроде нигде пока не трудоустроен, Амос.

– Читаю – пояснил я – Читаю взахлеб до тех пор, пока позволяют глаза и мозг.

– А когда уже не позволяют – бегаешь?

– Верно. Потом моюсь и снова читаю, одновременно что-нибудь жуя.

– А деньги?

– Запасы подходят к концу – признался я – Но благодаря тебе не только наемся на весь день вперед, но и денег подзаработаю. Это минимум еще три-четыре дня чтения, даже если за сегодня я заработаю только двадцатку.

– А потом? Когда и эти деньги кончатся.

– Не пропаду – коротко ответил я и невольно удивился своей уверенности и правдивости.

А ведь я не покривил душой. Я на самом деле был уверен, что не подохну с голоду. Раньше меня порой посещал страх оказаться в нищете, но теперь я был уверен, что справлюсь в любой ситуации. А ушибленный мозг вдруг выдал сразу три возможных варианта для обустройства подпольного жилища, если меня попрут из арендуемой комнаты за неуплату.

– Хороший ответ – кивнул Инверто – Ответ уверенного в себе сурвера, привыкшего полагаться только на себя. И это не лесть, а банальная констатация факта. Но спрашивал я не просто так. Скажи, Амос – что ты думаешь о своем ближайшем будущем? Чем планируешь заниматься? Как будешь зарабатывать?

Прежде чем я успел задуматься стоит ли отвечать на столь бесцеремонные вопросы, он приподнял ладонь, останавливая меня и снова заговорил, одновременно критически оглядывая свои ухоженные ногти – под них вряд ли хоть раз попадала стальная шипастая заноза, пронзающая мякоть подложки и взрывающаяся ослепительной болью, отдающейся аж в копчике.

– Позволь я продолжу пока сам – попросил он – Я собрал некоторую информацию, ознакомился со всеми отчетами, получив к ним доступ по публичному праву партийного представителя, для чего мне пришлось солгать Охранке, сообщив им, что ты подал заявку на вступление в нашу партию – а в этом случае я имею официальное право узнать твою подноготную.

«Подноготную» – я снова невольно вспомнил о стальной занозе в мясной мякоти под ногтем и передернул плечами, после чего наконец спохватился:

– Заявку?! Я подал?!

Он успокаивающе улыбнулся и на стол легло еще три монеты. Две десятки и одна пятерка. Двадцать пять динеро.

– Солгал я лишь старичку, трудящемуся в главном архиве шестого этажа. И доплатил при этом. Пойми правильно – если ты совершил какую-нибудь мерзость, то я должен знать об этом, прежде чем приглашать тебя на эту беседу. Твоя вымышленная заявка нигде не зарегистрирована, единственную бумажную подделку я показал тому старичку, а когда отпала надобность – уничтожил. Ты чист. А спроси кто меня – я сделаю удивленные круглые глаза, намекая на старческую фантазию придумавшего не пойми что архивариуса.

Сделав глубокий вдох, я взял паузу на несколько секунд, оценил услышанное и… молча сгреб двадцать пять динеро.

– Даже не будешь ругаться? – спросил Инверто.

– По сравнению с тем сколько раз меня кидали и использовали бывшие приятели и знакомые… твоя уловка всего лишь мелочь – ответил я – Причем ты еще и заплатил за свою ложь – и заплатил мне.

– И чистосердечно в этой лжи признался – добавил собеседник и наставил на меня палец – Признался тебе.

– Нашел какую-нибудь мерзость обо мне в тех отчетах?

– Найди я что-нибудь мерзкое – и мы бы здесь не сидели – спокойно ответил он.

Я хотел спросить о том, что он понимает под понятием «мерзость», но тут принесли все нами заказанное, аромат еды шибанул в нос и я решил занять рот сытной едой, а не пустыми словами. Впившись зубами в горячий сурвдог, я кивнул, давая понять, что внимательно слушаю. Покосившись на свой нетронутый сурвдог, Инверто тяжело вздохнул и снова заговорил:

– Я оценил твое положение, Амос. И прикинул для себя варианты развития событий – так, будто я это ты. Ты еще достаточно молодой мужчина в самом расцвете сил, с официально полностью чистой биографией и незапятнанной аурой. Всю жизнь трудился, особых высот не достиг, но и трутнем не стал. Ты сурвер. Обычный работящий сурвер.

– Хм… чувствую подвох.

– Все вышесказанное – правда. Но это только на бумаге и в компьютерах. На самом деле каждый сурвер на этом уровне уже знает, что с тобой лучше не связываться – ты ходячая проблема, Амос. В последний месяц рядом с тобой постоянно случается что-то нехорошее. И наконец апофеоз – серия насильственных смертей. Убийства! И ты замешан в этом по уши, сурвер Амадей Амос.

– Стоп… – покосившись на сидящих поодаль немногочисленных посетителей, я чуть прожевал кусок сурвдога, облизал губы и нагло солгал – Я никого не убивал. А вот меня убить пытались.

Не знаю, насколько хорошо я умею лгать и насколько хорошо Инверто умеет считывать эмоции, поэтому говорил, чавкая и чуть невнятно, а лицо прикрыл истекающим горчицей сурвдогом.

– Я в курсе – без заминки ответил Золотой Мальчик, сумевший за прошедшие годы сохранить остатки юношеской привлекательности.

Сколько ему сейчас? Под сорок? Где-то так. И скорей всего он регулярно занимается активным спортом.

– Ты не убийца, Амос. Но ты стоишь посреди большой лужи крови – и неважно, что большую часть этой крови пролил позднее пойманный и убитый монстр, а остаток красной жижи долила сама себя зарезавшая дура из Шестицветиков.

– Проткнувшая – поправил я, вспомнив ее искаженное болью, страхом и ненавистью умирающее лицо – У нее в дубины были понатыканы длинные гвозди. Вот ими и…

– Я читал отчет Охранки. И просмотрел отчет патологоанатома – еще раз поглядев на сурвдог, Инверто взялся за кружку с американо – Я тебя ни в чем не обвиняю, сурвер. Я лишь описываю ситуацию – ты теперь для всех как минимум белая ворона.

– Я как кто? – я недоуменно на него уставился.

– Выражение такое – вздохнул тот – Древнее выражение, пришедшее к нам вместе с жаргоном Россогора. Выражаясь иначе – ты чужой среди своих, Амос. Во всяком случае временно. И зная это, я могу примерно представить твое будущее, как если бы я был тобой. Перечислять?

– А давайте – кивнул я, беря второй сурвдог.

– Факт первый: никто тебя с шестого уровня никуда не отпустит вот так просто. Здесь от тебя может и хотели бы избавиться как от бельма на глазу, но на других уровнях уже наслышаны и сделают все, чтобы проблемный сурвер к ним не попал. Тебя завернут назад под любым предлогом. Я прав?

– Не думал о переезде – признался я – Вот вообще не думал. Не потому, что не додумался, а потому что мне и здесь хорошо.

– Чем хорошо?

– Тут есть Манеж. Я бегаю. Здесь дешевая еда и у меня комната, за которую я могу в случае чего заплатить с опозданием.

– Род Якобс пусть в небольшом, но в долгу перед тобой – согласился Инверто и, прищурившись, спросил – А о чем ты думал? Если вкратце. А то может я зря тут из себя умника строю.

– Я думал о рекрутстве в Разведке, о возвращении к работе чистильщиком и о том, чтобы наняться в рыбные пруды Якобс. Все остальное для меня отпадает.

Помолчав, Золотой Мальчик с одобрением кивнул:

– Браво, Амос. Ты перечислил все доступные варианты. И что ты выбрал из них?

– Склоняюсь к мысли наняться к Якобсам, если примут – просто ответил я, не видя причины скрывать свои невеликие планы – И дело не в том, что они у меня в долгу. Просто уже не раз впахивал на их территории и доказал, что делаю свою работу хорошо. Ну а в свободное время, если понадобятся лишние деньги, постараюсь наняться разово в любую из готовых меня принять бригад чистильщиков.

– Я хотел перечислить то же самое. И я тоже сразу отбросил Стражу – это не вариант.

Отметив, что он предпочитает называть наши внешние воинские соединения Стражей – это пришло от СурвМаунтинс, тогда как россогорские величали ее Разведкой – я с интересом спросил:

– А ты почему отбросил? Я не готов кому-то слепо подчиняться и выполнять любые приказы – это моя причина.

– Это одна из двух причин. Но ты не озвучил вторую.

– Других резонов у меня нет – признался я, тянясь к тарелке с остывающей яичницей – Как дошел до первой – все сразу стало ясно. Стража мне не подходит. А есть и вторая причина не соваться в Стражу?

– Конечно. И она самая главная, Амос – думаю, тебя там просто прикончат – спокойно проговорил Инверто, отставляя опустевшую кружку и повторяя повелительный жест официанту.

– Убьют?

– Конечно же тебя убьют, Амос – он посмотрел на меня с удивлением и, пожалуй, с некоторым разочарованием – Или как минимум сделают инвалидом.

– Разведка?

– Причем тут разведка? – он снова подался ближе ко мне – Ты разве не знаешь, кто обычно идет в Стражу или Разведку как ты ее называешь? Хотя лучше называть ее Внешкой, чтобы нам не путаться.

– Кто туда идет? Ну… Смелые люди? Те, кто не боится покинуть Хуракан и окунуться во внешнюю радиацию, где бродят разные мутанты? – предположил я – Те, кто не склонен к обычной работе или скучной рутине патрулирования улиц в качестве рядового Охранки?

– В первую очередь туда идут те, кому надо смыть пятна с ауры, Амос – вздохнул Инверто – Так было и в древние времена. Так было и есть у нас. Внешка берет к себе всех. И спустя годы, отслужив достойно в ее рядах, побывав за пределами убежища, ты не только получаешь выслугу лет, достойную пенсию, неплохие денежные накопления и уважение окружающих, но и чистую как стекло ауру. Ты в буквальном смысле слова кровью и потом смываешь с себя прежние прегрешения, возвращаясь в общество уважаемым сурвером.

– Хм…

– Но перед тем, как стать членом Внешки, ты должен пройти достаточно долгое обучение среди тех, кому тоже есть что смывать со своей официальной биографии. И можешь мне поверить, сурвер – стоит тебе переступить порог казармы, и ты мгновенно окажешься в теплой компании дружков тех, кому ты успел подпортить жизнь или даже разбить рожу.

Я аж замер, забыв про кусок яичницы во рту и неотрывно глядя на Босуэлла.

– Теперь понял? – спросил Инверто, насладившись моим столбняком – Да, прямо вот убивать тебя вряд ли станут, тут я немного сгустил красок, но поверь – они свое удовольствие получат. Они вдоволь позабавятся – и все за твой счет. Хотя могут и убить – если переборщат с издевательствами. А если ты покажешь свой резкий бесстрашный нрав – то уже сам станешь убийцей и в лучшем случае тебя будет ждать тюремное заключение.

«Или смертная казнь» – добавил я мысленно – «Или изгнание».

Оба способа практиковались крайне редко. Последний раз это случилось в те памятные времена, когда на пятом уровне Хуракана нашли черную плесень – и вот тогда головы полетели, а немало число сурверов было насильно отправлено в изгнание. Больше о них никогда не слышали.

«А может это и есть мой путь наружу?» – это была вторая быстрая, пугающая и одновременно шальная мысль.

Мне даже убивать никого не надо – хватит уже сделанного. Пойти в ближайший участок, признаться с убийстве наглой девки из Шестицветиков, оформить явку с повинной, что автоматом избавит меня от смертной казни. И попросить себе изгнание в качестве наказания. Уверен, что власти пойдут мне навстречу и с радостью выпнут Амадея Амоса за двери шлюза.

Может так и сделать?

Нет…

Я умру. И это было третьей отрезвляющей мыслью, мгновенно охладившей мой нездоровый пыл.

Я обычный чистильщик, не обладающий практическими навыками выживания и никогда не державший в руках оружия. Свои теоретические знания я пополнил за последние дни очень неплохо, но теорию никогда не сравнить с практикой. Так что изгнания я может и добьюсь, но только для того, чтобы сдохнуть у дверей Хуракана – на радость всем недругам.

Хер им! Если и уйду – то на собственных условиях и при полной готовности!

– Ты явно принял некое твердое решение, Амос – заметил Босуэлл после того, как сделал новый заказ кофе.

– Ага. Я снова решил не идти во Внешку.

– Разумеется. И самый оптимальный для тебя вариант – устроится разнорабочим на рыбные пруды рода Якобс, пройти там профильное обучение по повышению квалификации и делать потихоньку карьеру. Род Якобс тебя в обиду не даст, сурвер. А за верность щедро наградит.

– И ради этого ты меня сюда и позвал? – искренне удивился я такому давлению, должному направить меня куда нужно – Тогда ты зря потратил деньги – я так и думал поступить.

– И это будет правильным решением, сурвер Амадей. Но позвал я тебя не за этим – я хочу предложить тебе нечто вроде постоянной подработки, что к тому же со временем добавит тебе чутка бунтарской, но в целом положительной репутации. А тебе она не помешает. Не помешает тебе, и предлагаемая мной зарплата в обмен на право заявить твое имя в наших рядах. Что скажешь?

– Что скажу? Скажу, что я ничего не понимаю – ответил я – Наши ряды? Это кто вообще? И за что зарплата?

– Зарплата сдельная и с бонусами за усердную работу и деятельное участие. Плюс постоянная зарплата скажем в пятьдесят динеро в месяц и освобождение от ежемесячных взносов в обмен на право заявить твое имя в наших рядах.

– Так в чьих рядах-то?

– ВНЭКС – ответ прозвучал емко, лаконично и понятно.

Вот значит куда угодил Золотой Мальчик – и я этому ничуть не удивился. Действительно под стать его резкому и сильному характеру, если верить тому, как его описывают местные легенды.

ВНЭКС – это одна из политических партий Хуракана.

Расшифровывается просто – Внутренняя Экспансия.

Хотя есть еще неофициальная и горячо отрицаемая партией расшифровка – Внешняя Экспансия.

Партия ВНЭКС. Не самая многочисленная, совсем не консервативная, не слишком уважаемая, но при этом реальная партия с достаточно большим количеством членов, преимущественно состоящим из молодежи и людей среднего возраста.

ВНЭКС пришла к нам с верхних этажей. И узнали мы о ней благодаря значку на лацкане пиджака старшей помощницы нашего вялого Смотрящего шестого уровня, когда по всем еще действующим экранам шли предвыборные дебаты. Помощница «эльфийка», энергичная, улыбчивая и симпатичная Нэнси Клевер была членом ВНЭКС и занимала в партии достаточно высокое положение, судя по золотому цвету лацканного значка.

Как резко и мощно запахло политикой – столь же вонючей штукой, как и Культ Экспульсо.

Я перевел взгляд на собеседника и уставился ему на грудь. Правильно поняв мой интерес, он с улыбкой ответил:

– Цвет золотой. Обычно значок всегда при мне, но завтра важное собрание и я отдал костюм в чистку. Да и отдохнуть хотел от костюма с галстуком. Немного побыть в неформальной обстановке. Но могу показать партийное удостоверение, если не веришь на слово. Показывать?

– Да и так верю – ответил я – Верю…

– А чего вид такой задумчивый, Амос?

– Пытаюсь вспомнить чем вы там занимаетесь в вашей партии – ответил я, перекручивая в голове беспорядочную массу известной мне информации обо всех организациях убежища Хуракан – Вы же не из тех, кто требует запретить атеизм, а религию Экспульсо официально признать господствующей?

– Ну нахрен – просто ответил Инверто – Я в богов не верю, Амос. И тебе не советую. И дымом никаким дышать не надо – вредно это для головы и легких. У ВНЭКС схожие с моими убеждения – иначе бы я не состоял в ее рядах.

– Уже начинаю проникаться к ВНЭКС искренним уважением – вздохнул я и вернулся к остывшей яичнице – А можно мне еще еды заказать?

– Ты не наелся?

– Не наелся – с удивлением признался я, прислушиваясь к ощущениям тела – Хочу еще еды. А потом хочу пробежать еще десяток километров.

– Заказывай все, что хочешь. Но бегать только после нашего разговора, да?

– Конечно. Я тут порылся в голове и толком ничего о вас там не нашел. Можно чуть больше подробностей? Если судить по названию, то вы за внутреннее расширение, верно?

– Абсолютно точно. Главный постулат, главная догма и главная идея ВНЭКС состоит в том, что нашему виду хомо сапиенс категорически не свойственно сидеть запертыми в консервной банке столетиями. Мы не такие, Амос. Мы люди. А это значит, что мы те, кто всегда будет царапать стенки своей клетки.

– Клетки?

– А как еще? Хуракан спасает нас. Но он же и сдерживает нас. Мы пленники Хуракана. И из-за его неизменных размеров мы ограничены во всем – в производстве еды и сырья, в количестве жилых и рекреационных помещений, в исследовательских площадях, в нашей популяции. Вода либо течет, либо умирает – это один из наших девизов, Амос. В застойных местах нет будущего. И если не мы, то наши потомки обречены на вымирание. А я, как отец двоих детей, двух юных сурверов, более чем заинтересован в том, чтобы подарить им славное будущее. Нам нужны новые площади! Нам нужно больше пространства! – поняв, что говорит уже слишком громко, он вытер губы ладонью и улыбнулся – Извини. Я, как всегда, увлекся и превратил мирную беседу в агитационную проповедь. И это ведь только первый пункт в нашей партийной доктрине. Озвучить остальные?

– А можно не про доктрину, а про то, чем вы конкретно занимаетесь – попросил я, глядя на возвращающегося официанта и думая над тем, что заказать из сладостей – Даже не вы, а то, чем буду заниматься я, если соглашусь.

– О! Тут все просто, Амос. Ты будешь исследователем – Инверто Босуэлл широко улыбнулся – Но главное – мы используем твое имя и недавние события в нашу пользу. Двойная выгода – и в выигрыше останутся все.

– Как именно вы используете мое имя? – я не стал улыбаться в ответ и сейчас жалел, что не прихватил с собой сурвпад – У тебя нет листа бумаги и чернильной ручки?

– Конечно есть – фыркнул он – Сурвер всегда должен иметь при себе блокнот – ведь важные для сообщества и экономии ресурсов идеи могут появиться в любой момент. Разве не этому нас учили в школе? Вот держи. Решил сделать заметки?

– Решил – кивнул я, принимая небольшой блокнот и толстую чернильную ручку.

Отвинтив колпачок старой красной ручки, я полюбовался серебристым титановым пером с вырезанной на нем звездой – эмблема Россогора – и тяжело вздохнул. Мне бы такую вещь!

– Лист вырвать можно будет?

Инверто махнул рукой:

– Забирай себе весь блокнот – мой дежурный дома вместе со значком. Но ручку не отдам, даже не надейся. Семейная реликвия, передаваемая из поколения в поколение. Россогорцы умели делать вечные вещи.

– Согласен – открыв блокнот, я вывел жирно «ВНЭКС» и написал ниже «новые территории», после чего сделал дополнительный заказ обрадованному таким объемом официанту, не забыв про кофе, а затем кивнул терпеливо ждущему Золотому Мальчику:

– Так чем обычный чистильщик может помочь такой крутой партии как ВНЭКС?

– А вот и сарказм с низов общества подоспел – рассмеявшись, он постучал пальцами по столу, собираясь с мыслями и наконец заговорил о конкретике – Для начала скажу о том, как мы планируем использовать твое имя. Тут все просто – я уже собрал в большую дурно пахнущую кучу все то, что с тобой произошло в последнее время, после чего с помощью ассистентов обработаю эту мешанину таким образом, чтобы получился громкий и ясный посыл всему Хуракану – наша молодежь загнивает на корню! Никого обвинять не собираюсь, а тебя я покажу не как проблемную личность, а как работящего паренька, столкнувшегося с ведущими совсем иной образ жизни ровесниками. Основной удар будет нанесен по Шестицветикам, которые, как по мне, представляют собой олицетворение агрессивного радикального феминизма, да еще и пытающимися диктовать свои условия целому уровню! Ты испытываешь теплые чувства к Шестицветикам, Амос?

– Не испытываю – ответил я, делая в блокноте пометки.

– Если я правильно понимаю, ты решил постричься налысо как того требовали санитарные правила в связи с перхотной чесоткой. Ты поступил как правильный сурвер. Но Семицветики остались твоим поступком недовольны и попытались избить тебя – что им частично удалось. Разве подобное поведение нормально для истинных сурверов? Где здесь кредо сурверов? Ты улавливаешь мысль?

– Улавливаю…

Убедившись, что я внимательно слушаю, Инверто продолжил перечислять пункты и вскоре его замысел начал вырисовываться во всей красе.

Охренеть…

Я был нужен даже не как ключевая, а как узловая фигура серого и неудачливого, но законопослушного сурвера, что раз за разом поступал правильно, но вместо награды получал лишь побои и насмешки.

Сначала я подвергся вымогательству и избиению. Следом я, чтобы облегчить обработку ран на затылке и выполнить указание администрации уровня, на свою беду решил обрить голову, за что снова был избит радикальной женской полулегальной группировкой, а когда вернулся домой, то застал там пьяную разгульную компанию, раскуривающую тасманку и попытавшуюся выгнать меня из собственного жилища. Не остановившись на этом, Босуэлл потащил колючую нить повествования дальше, используя меня подобно связующей все воедино игле и пропихивая через начало каждого нового события, пока все не уперлось в лязг закрытой мной решетки и запертый замок, отрезавший путь твари. Финалом выступила смерть напавшей на меня девки с битой.

Закончив, Инверто припал к бокалу с остывшим кофе, выжидательно глядя на меня и ожидая, пока я разберусь со всей этой достаточно стройной конструкцией.

А что тут разбираться?

Серый мышонок сурвер, пугливый и забитый, в финале оказался настоящим героем, который к тому же изо всех сил пытался спасти несостоявшуюся убийцу, но не сумел этого сделать. Герой!

Герой ли Амос? Да, несомненно. Он герой!

Кто виноват в случившемся? Еще молодые, но уже сбившиеся с пути ребята, прельстившиеся бездельем и раскуриванием тасманки? Разве не сами они виновны в том, что сбились с истинного сурверского пути? Но действительно ли они злодеи? Что-то не верится, что шестой уровень убежища Хуракан мог породить столько негодяев!

Может все же стоит копнуть глубже и добраться до истинных причин? Ведь на самом деле молодым и горячим сурверам просто нечем заняться в слишком консервативном и замшелом обществе! Куда им податься? В чем им преуспеть? Нет ни единого нового направления, чтобы молодежь могла приложить все силы и преуспеть!

Может нам всем пора спохватиться? Может нам пора вспомнить, что значит быть молодым и дать нашей молодежи возможность реализоваться? Дать им на выбор десяток новых путей – вперед! Дерзайте! Развивайтесь! Преуспевайте! Делайте ошибки и извлекайте уроки! И вот тогда у них действительно не будет хватать ни времени, ни сил на дурные поступки!

Прервавшись, Инверто смочил горло остатками кофе, промокнул губы платком и подытожил:

– Вот как-то так на текущий момент. Сырой вариант заготовленной пылкой речи. Я там еще добавлю чего-нибудь особо сочного, накину пару фактов из не связанных с тобой мелких преступлений, а затем отрепетирую и громогласно подам подогретое до идеальной температуры блюдо на общий суд. Что скажешь?

Я скривился, не в силах сдержать эмоций. Все это звучит как… как… нечто тухлое, но обильно посыпанное сахаром, в попытке сбыть это дерьмо покупателям. Если представить это сценарием фильма, то покажи его в кинотеатре – и люди согнутся в рвотных позывах задолго до середины этой мерзости.

– Так что скажешь, Амос?

– М-м-м…

– Говори, что думаешь. Не стесняйся.

Глянув на часы, я обнаружил, что оплаченное время подходило к концу. Понявший меня без слов Инверто выудил из карманы монеты, отсчитал двадцатку и пододвинул ко мне, проделав так деликатно, чтобы никто ничего не увидел. Став чуть богаче, я подумал над тем, чтобы соврать, но не выдержал и сказал начистоту:

– Дешево. Вонюче. Приторно до блевоты. И слишком много плаксивых соплей.

Босуэлл обрадованно улыбнулся:

– Отлично!

– Отлично? Я не хвалил, я…

– Ты ругал – кивнул Золотой Мальчик – Ну да. И ты прав – слишком приторно и вонюче. Но разве не это любимая еда большинства? Мы любим громкие истории, напичканные непроверенными фактами и обмазанные громкими обвинениями. А сухое и пресное неинтересно никому, кроме разве что историков – но и в этом случае не стоит забывать, что любимые ими полные пылью истории книги тоже писались людьми, охочими до ярких и сочных россказней.

– Красиво сказано – признал я – И все равно твоя речь полное фуфло. И звучит слишком громко… звучит так, будто на шестом уровне Хуракана творится полный беспредел, а власть смотрит на это дело сквозь пальцы.

– Супер! – похоже, что он обрадовался еще сильнее – То, что надо!

– Серьезно? – я искренне удивился – Не припомню, чтобы у нас кто-то раскачивал лодку. Мы ведь всегда стараемся сохранить баланс, придерживаемся умеренности в суждениях и обвинениях, всегда предпочитаем штиль бурному шторму и все такое…

– Так и есть. И в конечном случае так и будет, Амос – на этот раз его улыбка была довольно грустной – И можешь не волноваться о раскачивании лодки. Ты просто кое о чем забыл.

– О чем же? – подыграл я, запихивая литровую бутылку воды в набедренный карман старых штанов – А можно мне еще пару литров воды с собой? Или это уже совсем наглость будет?

– Наивный ты парень, Амос. Наивный и глупый – вздохнул Босуэлл – Ты даже не представляешь себе, что такое настоящая наглость. А представляй ты хоть немного – был бы сейчас намного богаче после всего, что с тобой случилось. Рискни кто сотворить такое со мной – избиение, глумление, попытка заткнуть рот, угрозы и клевета… да я бы выдавил из них и из их семей огромную сумму! А ты… ты стесняешься попросить лишнюю пару литров воды и практически в любой ситуации разыгрываешь карту не наглого парня, что в своем праве, а карту какого-то полоумного рыцаря нищеброда. Амос! Тебя головой о стену били! Ногами по голове пинали – и она снова билась о стену! Ты прошел по грани между жизнью и смертью – я вообще не понимаю, как ты сохранил разум и почему еще не превратился с слюнявого идиота. Но поверь – от кровоизлияния в мозг тебя спасло только чудо! И что ты с обидчиков поимел? Их лживые слова извинения? Да с них как с гуся вода! Уф… прости… накипело…

Ошарашенный, я просто кивнул.

– Но нам твоя порядочность только на пользу – добавляет ярких штрихов к светлому облику обыкновенного героя – заулыбался Золотой Мальчик и, еще раз утерев губы платком, помахал официанту и со вздохом напомнил:

– Первые беспорядки Хуракана. Забастовка на фермах. Помнишь после чего все это началось? И что было потом? Читал об этом, историк Амос?

Голову напрягать не пришлось – я многократно читал об этом. Да и в старших школьных классах к нам раза три приходили маститые сурверы, чтобы прочитать скучную до зевоты речь.

– Двенадцатая поправка к девятой статье – произнес я вслух.

– И о чем гласит девятая статья, сурвер? Просвети меня – Инверто откровенно наслаждался нашим разговором.

– Там немало всякого. И в том числе о праве каждого сурвера на публичное высказывание. Двенадцатая поправка как раз относится к пункту статьи о публичных высказываниях – говоря, я одновременно вспоминал, но в памяти нашлось не много.

Политика – не мое. Даже в масштабах нашего крохотного хураканского мирка.

Так я и сказал, предварительно дождавшись пока он сделает заказ обрадованному такому количеству заказов парнишке, после чего добавил несколько пунктов от себя, пойдя на открытую наглость и заказав не только шесть литров воды, но еще пакет с бутербродами и аренду сетчатой сумки, именуемой у нас почему-то «авоськой», для переноски всего этого.

– Политика – не твое – повторил Босуэлл, когда едва не подпрыгивающий от радости официант удалился, успев получить от богатого сурвера десятку предварительных чаевых – Ну и зря, Амос, очень зря. Именно политики решают все в Хуракане. Они определяют наше будущее на поколения вперед. И именно их максимальный консерватизм вынудил мыслящих также, как и я предшественников создать партию ВНЭКС.

– Пусть так – ответил я – Но мне это никогда не было особо интересно.

– Я догадывался об этом – кивнул он – Впрочем, что тут догадываться? Твой выбор профессии, уж прости, но крайне банален и предсказуем. Только не обижайся!

– Да я и не думал – сказал я – Мне многие так говорили. Я ведь с детства мечтал стал историком.

– И в какой-то мере ты им стал – я о твоей работе чистильщика – он снова обезоруживающе улыбнулся, без слов прося не сердиться на эти слова.

– Не совсем понимаю… или вообще не понимаю, честно говоря. У меня не получилось стать историком.

– Почему же? Вполне себе получилось – возразил он – Кто такие историки? Ответ прост – это те, кто копается в прошлом, а их ближайшие коллеги и чуть ли не родственники – археологи. И те и другие вскрывают пласты прошлого, чтобы выяснить, как и чем люди жили в незапамятные времена, кого убивали, кого защищали, кому молились, что ценили и чего боялись, как чумы. А ты в качестве чистильщика как раз и трудишься в сточных коллекторах над тем, что оставили после себя жители Хуракана – плесень, фекалии, мусор и все прочее. Ты тоже вскрываешь пласты и поневоле изучаешь их. Но это так… лирика слов… А правда жизни в том, что тот, кто живет будущим и жаждет влиять на него, пойдет в политику, а тот, кто дышит прошлым, предпочтет стать историком… или чистильщиком. Я не слишком туманно объясняю?

– Не слишком. Но я не согласен – буркнул я, впервые возразив столь решительно.

– Это почему же?

– Ну… не все люди одинаковые. Некоторые могут стать политиками – а некоторые нет. У всех разные способности и разные наклонности. И не все столь умны и одарены как ты.

– Пусть так – он медленно кивнул – Пусть так. Но к тебе то это как относится, Амос? Ты чем-то отличаешься от меня? Я талантами не блещу. Просто я умею говорить много и увлекательно, научился сверкать улыбкой и хмурить брови, когда надо, научился ярко и харизматично выступать на публике, а еще я всегда умел хорошо врать – но последним даром обладает каждый из нас, но в разной степени совершенства. Я политик, Амос. Не меньше и не больше этого. Захочешь стать таким же как я – станешь. Вот только ты не хочешь.

– Не хочу – признался я.

– И вряд ли тебя особо беспокоят нужды остального общества.

– Не особо – я снова кивнул, признавая его правоту.

– И скорей всего в последнее время ты думаешь исключительно о себе и больше ни о ком.

Подумав с полминуты – за это время нам принесли и выставили на стол все заказанное – я кивнул в третий раз:

– Да. Я думаю только о себе.

– А твой отец…

– О нем не думаю – я сцепил зубы и постарался сдержать полезшую на лицо гримасу ненависти – Вроде бы он еще жив.

– Вроде бы – хмыкнул Инверто – Не сердись, Амос. Я лишь развернуто ответил на твой вопрос о будущем и прошлом. Но мы отвлеклись. Вернемся к двенадцатой поправке – и должен заметить, что очень многие считают ее принятие шагом весьма своевременным, полагая, что без нее Хуракан давно бы уже был уничтожен самым опасным из наших врагов.

– У нас есть враг? – я искренне удивился – Речь ведь не о монстрах снаружи, верно?

– Речь о нас, Амос – мягко ответил он и обвел рукой кафе и часть коридора – Главный враг любого замкнутого мирка вроде нашего – мы сами. Причем так было еще до запершего нас в Хуракане постапокалипсиса – еще в те дни, когда миром для человечества служила вся планета Земля, впоследствии уничтоженная нами. Сейчас там наверху почти безжизненные радиоактивные пустоши, бушующие пыльные ветра воют над песками – и это сделали мы. Люди. Человечество всегда было и есть главной опасностью для своего вида. Это не изменилось и после того, как мы ушли под землю и разработали свои сурверские законы. Даже у нас вспыхивали волнения, а бывали и забастовки, бунты, саботажи… всего и не перечислить! И с чего все начиналось, Амос?

– С непродуманных слов, сказанных в не том месте и не в то время – ответил я, вдруг вспомнив назидательные слова невероятно душного старичка, на два часа загрузившего головы школьной детворы в главном зале.

– Верно! Кто-то из-за личной обиды или попросту не подумав над тем, к чему могут привести его излишне горячие слова, взбирался в коридоре на табурет и начинал орать. Долго ли завести и заставить действовать скучающую детвору? Чем искреннее ты говоришь, чем яростнее обличаешь, тем больше огня ты источаешь, поджигая чувства слушающих. Словами ты высекаешь искры, а искры ведут к пожару! Искра, затем еще одна… и вот потянулся дымок… И вот уже кто-то кричит, что надо пойти и разобраться… Такое случалось в прошлом. Но двенадцатая поправка закрыла дыру в нашем законодательстве – если раньше кричащего нельзя было снять с табурета и заткнуть ему неразумный рот, то теперь это то, что будет сделано незамедлительно. Любой сурвер имеет право на публичное выступление – но сначала он должен подать заявку на оное, после чего произнести свою речь сначала перед опытными и мудрыми сурверами в отдельном помещении, а не перед публикой. И только если речь будет признана честной, не клеветнической, не разжигающей рознь и прочее – лишь тогда ее одобрят и назначат где и когда ты ее произнесешь. Это касается и партийных выступлений. Нельзя раскачивать лодку, Амос – потому что у нас только одна лодка и имя ей – Хуракан. Потонет он – потонем и мы.

– Значит эта твоя речь про Шестицветиков, про тасманку и разгул агрессивности…

– Раз мы договорились, то сегодня же вечером я подам заявку от лица ВНЭКС, а завтра к полудню уже зачитаю откорректированную и еще более зажигательную гневную речь перед десятком умудренных жизнью сурверов, среди которых наверняка будет и Смотрящий шестого уровня, раз уж выступать я решил именно здесь. Еще там будут представители Великих родов, может подтянется кто-то еще из Охранки и администрации.

– Они такую речь не разрешат – сказал я, осознав это, когда снова вспомнил все то, о чем он говорил мне в своем черновом обращении – Им такого не надо.

Только сейчас я понял, что будь подобная речь произнесена на улицах нашего уровня, она вызвала бы как минимум крайне острую критику вялого на действия Смотрящего и всей администрации, досталось бы нашей Охранке, а Шестицветиков потребовали бы упразднить ко всем чертям, а может и подвергнуть уголовной ответственности. То, с чем я столкнулся за последний месяц, обычно проходит мимо глаз, погруженных в рутину и работу обычных сурверов.

Но кто попадет под главный удар так это Охранка нашего уровня.

Куда смотрят патрульные?

Почему на улицах творится беззаконие?

Откуда столько тасманки и почему ее не боятся курить?

Биты с гвоздями? Летящие в голову тяжелые литые шары попрыгунчиков? Серьезно?!

– Их всех потребуют сместить со своих должностей – добавил я, думая при этом сразу про многих из наших старших и главных – Тебе не позволят произнести эту речь.

– Конечно не позволят – ответил Инверто и заулыбался, глядя на мое озадаченное лицо.

– Но тогда зачем это?

– Не понимаешь?

– Нет.

– Значит ты плохой историк – во всяком случае пока что – припечатал он – Ведь затея не новая. Все просто, Амос – моя речь пусть и опасна, но при этом она максимально правдива. Я не исказил ни единого факта, ничего не добавил и не приукрасил. В этом сила моих слов – и в этом их опасность. Мне не позволят выступить с этим спичем публично, но при этом по закону не имеют права и запретить. Могут лишь настоятельно рекомендовать резко смягчить риторику, чтобы не вызвать народного негодования. Это минимум их желания и тут они в своем праве. Народ волновать не надо. Ну а максимум их желаний – лучше, чтобы речи подобной направленности вообще не прозвучало в переносящих гулкое эхо коридорах шестого уровня. И они постараются убедить меня в старой доброй истине, говорящей, что слово – серебро, а молчанье – золото. На нашем сленге это означает, что нас попытаются немного подкупить…

– И вы?

– И мы конечно же согласимся, но выторгуем еще немножко сверху. Это жизнь, Амос. И это политика. Они избавятся от опасных слов в обмен на небольшие уступки пришедшей на этот уровень ВНЭКС. Мы здесь условно новенькие, хоти переманить в свои ряды чужих членов и поэтому нам усиленно ставят палки в колеса – но теперь это прекратится. Благодаря тебе, сурвер Амадей Амос.

– Вы используете мою историю…

– Ну конечно же используем. Ты ведь не думал, что я выбрал тебя за твою внезапную решительность и героизм? – он удивленно поднял бровь.

Я отрицательно помотал головой:

– Ни о чем таком я не думал.

– Уже неплохо! И правильно не думал!

– Но я предположил, что мое знание всех уголков шестого уровня и…

– Нет. Нет, Амос. В данный момент я вообще не интересуюсь твоими умениями и талантами. О… вижу как в твоих глазах вспыхнула легкая обида…

– Ну… пусть так. Но что вы получите в обмен на молчание, если не секрет?

– Секрет, но тебе я его открою. Потому что ты не дурак, что я понял сразу. Ты наивен, неопытен, но не дурак и рано или поздно сам бы сложил два и два. А еще я рад чуть пошире открыть тебе глаза на этот темный мир. Все просто, Амос – в обмен на резкое смягчение моей речи и исключение из нее особо… опасных и неприглядных моментов, я потребую предоставить нам то, в чем нам прежде было отказано. Речь о помещениях под офис ВНЭКС. Наша штаб-квартира находится на третьем уровне рядом с лифтовой зоной – место козырное, считай Бродвей. И здесь мы хотим создать примерно то же самое. Мы нашли подходящие помещения, арендовали их, но открыть там офис нам не разрешили, заявив, что это якобы перегрузит и без того вечно занятый публикой перекресток – главный перекресток Шестого уровня. Вместо этого нам посоветовали забытый всеми тупик… этакая серая и идущая на понижение кишка с капающими потолками и лужами на полу. Что-то вроде гнойного аппендикса не просыхающего алкаша…

По его красочному описанию я сразу понял о каком месте идет речь – не раз бывал там в качестве чистильщика. Тут он прав – хрен туда кто пойдет по доброй воле.

– Но главная проблема – там нет туалетов.

– Туалетов? – я удивленно заморгал – А они тут причем…

– А гадить куда прикажешь, сурвер? Пришедшая со мной на этот этаж команда насчитывает двадцать два человека. У нас есть на окраине небольшой закуток в качестве офиса, основанного как филиал еще годы назад, но и там удобств не наблюдается. А посетители? Им что делать с накопившимися биологическими отходами?

– Без туалетов никак – признал я.

– Именно! И кто позволит нам провести трубы?

– Никто – уверенно произнес я.

Это огромная головная боль. Мы категорически против лишних вскрытий стен, долбления полов и потолков, протягивания дополнительных коммуникаций любого вида, включая не только трубы, но и провода. Любое дополнение несет на себе и дополнительную нагрузку по обслуживанию и ремонту, что нагружает уже наши и без того истощенные складские запасы. К тому же это означает врезку в уже существующую систему водопровода и канализации – и кто знает, как они себя поведут после возросшей нагрузки. Партия они или нет, ВНЭКС или нет, но им сухо и категорично предложат пользоваться общественными удобствами и не выделываться. Насколько я помню, от того тупика до ближайшего туалета метров двести. Там же можно набрать из крана и нефильтрованной воды, но я бы ее пить не стал…

– Ты уловил суть, Амос?

– Я уловил – кивнул я – Вы услышали о моей истории, сложили в кучу все происшествия, превратили это в зажигательную речь, после которой полетели бы многие головы, а затем поменяете ее на нужное вам пространство в козырном месте…

– И с туалетами, Амос! – он поднял палец вверх – С тремя туалетами! И один из унитазов будет в отдельном помещении в облюбованном мной кабинете – то есть в моем личном пользовании. Я уже называл тебя наивным и слишком добрым?

– Называл.

– Тогда наша беседа поможет окончательно разбить приклеенные к твоим глазам очки розовой наивности и спрятанное за ними пенсне туповатой рыцарственности. Хватит прощать людям, Амос!

– Да я не…

– Прощаешь! Если тебя били ногами в голову, а потом ты говоришь, что не имеешь претензий, то неважно насколько каменная и гневная у тебя рожа при этом – ты все равно прощаешь ублюдка, позволяя ему отделаться малой ценой. И в партию я позвал тебя не из-за твоих личных качеств или мечты стать историком. Нет! Мне нужна твоя громкая резонансная история и только! Да и то – я с радостью обменяю эту быстро теряющую дороговизну историю на три сортира, один из которых окажется в моем личном распоряжении! – он наклонился ближе и прошептал – Смекаешь, Амос? Благодаря тебе, мне не придется терпеть, когда приспичит отлить или сделать дело покрупнее.

– Я…

– Да я использую тебя, сурвер. Но использую не втемную. И говорю все как есть. Я покупаю тебя и твою историю, чтобы потом обменять ее на светлый офис и три сортира. Такова твоя текущая цена, Амадей Амос – три сортира – отодвинувшись, он сделал несколько больших глотков кофе, утер губы платком и всмотрелся в мои глаза – Обиделся?

Я промолчал.

– Не обижайся, Амос. Это ведет к бедности. Злись! Злость ведет к деньгам! Сам посуди – еще месяц назад ты и одного унитаза не стоил. А стоило тебе разозлиться и дать отпор, как твоя цена резко возросла! Так что не будь дешевой обиженкой, а продолжай становиться злее и умнее.

У меня невольно вырвалось:

– Зачем? Зачем становиться злее и умнее?

– Потому что это путь против течения. А раз идешь против – значит ты уже не говно. Ну и потому что в тебе что-то есть – а я редко ошибаюсь в людях. Опыт, знаешь ли. А теперь нам пора закругляться с беседой – время поджимает, а мне еще заявку подавать в комитет одобрения публичных выступлений. Знаю, что мы договорились…

– Договорились – кивнул я – Что я теряю? Ты покупаешь товар, который кроме тебя и не нужен никому.

– Вот и отлично.

– И что мне делать дальше?

– Дальше? Ты вечерами дома?

– Или дома или бегаю – но в любом случае пробегу мимо своей двери.

– К тебе зайдет курьер с заявкой на вступление, партийным билетом и деньгами. Твое неизбитое фото мы возьмем из общей базы данных. Еще чуть позже – скорей всего дня через два – тебе занесут приглашение на наше грандиозное открытие в новом офисе – приходи обязательно. Подойдет обычная чистая рубашка и штаны. Там постараемся пересечься и перекинуться парой слов о твоей дальнейшей работе – ты ведь помнишь, что основная зарплата у тебя сдельная. А я редко разбрасываюсь динеро просто так. Запомнил?

– Запомнил – кивнул я, вставая из-за стола и цепляя ручки арендованной сумки – Мы договорились. И… и большое спасибо.

Снова вглядевшись мне в глаза, Инверто Босуэлл кивнул, поднялся и протянул руку:

– Молодец, Амос. Ты правильно понял мои слова. Но главное, чтобы понял кое-что другое, сурвер. Еще пару истин.

– И какие же это истины?

– Истина первая – да сегодня твоя цена равна условным трем сортирам – и это немало – но только от тебя зависит во сколько тебя оценят через пару месяцев или через полгода. Многие из твоих знакомых не стоят даже одного треснутого и напрочь засраного унитаза – и у них это на всю жизнь. Истина вторая – и ее ты начал понимать самостоятельно – чтобы с тобой считались, надо быть злым и опасным, а не добрым и милым. Ищи не любви, а уважения – и пойдешь правильной дорожкой. Те придурки, что вздумали надо мной посмеяться на школьном балу и были мной же избиты, до сих пор при встрече заискивающе улыбаются и первыми здороваются. Иди домой, Амос. Читай, бегай, ешь, сидя на горшке вспоминай о своей текущей цене и взрослей.

Постояв, я молча кивнул, еще раз пожал ему руку и зашагал по улице, закинув тяжелую сумку на плечо. Ноги ныли, живот переполнен, а в голове мерно пульсирует с такой силой, что кажется будто там в черепе сейчас лопнет сосуд и выгорающий мозг зальет горячей кровью. Шагая домой, я о необходимости поспать несколько часов, а затем вернуться на бесконечную беговую дорожку и продолжить наматывать километры, наполняющиеся все более стройными мыслями, и все более размеренными вдохами и выдохами.

А еще я думал о словах Босуэлла. Он посчитал, что я обиделся. И он ошибся. Мне почему-то было вообще плевать. Главное, что я узнал зачем я вообще им сдался – и резко успокоился. Если тут и есть интриги, то напрямую они меня не касаются, плюс не будет никакого ненужного сейчас шума. Для меня вообще ничего не изменится – разве что появится дополнительная подработка, а статус члена ВНЭКС может даже защитить по мелочи. И все же я был ему благодарен за такой прямой разговор – его циничная откровенность встряхнула меня, зажгла и заодно еще раз напомнила, что по большому счету всем посрать на сурвера Амадея Амоса. И это меня не угнетало, а наоборот – бодрило получше ледяного душа. А заодно это давало мне безграничную свободу действий. Ведь если окружающему миру посрать на меня – то и я ему ничего не должен и ничем не обязан.

Глава третья

По пути домой я решил закупиться, раз уж появились деньги. Сначала заглянул в магазинчик Галатеи, но там мне никто не открыл и пришлось вернуться шагов на семьсот назад к ближайшему перекрестку, где у доски объявлений, как всегда, стояла кучка сурверов. Они жадно изучали свежий выпуск одной из наших газет – большая часть периодических изданий, любительских и относительно профессиональных, выходила только в электронном виде и была доступна для загрузки на устройства в кафешках, библиотеках и прочих публичных местах. Но не все могли позволить себе иметь сурвпад и для таких как они печатались бумажные газеты, по старомодному методу прикрепляемые к информационным доскам. Подходи, читай, обдумывай и тут же на месте обсуждай и спорь – чем не клуб по интересам? Эти же доски использовались для коммерческих объявлений – что в принципе нарушало правила, но вышестоящие смотрели на эту мелочь сквозь пальцы.

Пока я изучал аккуратно налепленные столбиками крохотные послания потенциальным клиентам, трое сурверов яростно обсуждали компетентность старшего инженера Яковлева Андрэ, сделавшего ежемесячный доклад о состоянии оборудования нашего уровня. Пока они громогласно сомневались в его профессиональных умениях, еще один, небритый и одышливый, хрипло и часто повторял, что схожее звучание фамилий Яковлев и Якобс совсем не случайно и великий род потихоньку захватывает шестой этаж Хуракана, ставя везде своих людей. Очередная теория местечкового заговора…

Погрузившись в изучение объявлений, я не сразу заметил, что они вдруг резко замолчали. Покосившись, обнаружил, что стоящие у доски хоть и делают вид, будто продолжают чтение, но на самом деле искоса смотрят на меня.

Узнали…

Я удержался от короткого приветственного кивка. Молча дочитал второй столбик, нашел нужное упоминание и просто пошел прочь по направлению к Манежу, следуя негласному кодексу сурверов – шагай у стены, не размахивай руками и все такое. Но делал я это скорее по въевшейся привычке вечно забитого и боящегося поднять голову Амоса-Ануса. Выпрямиться бы… но зачем? Чтобы впечатлить сверлящих мне взглядами спину небритых стариков с неодобрительными лицами? Я для них явно не герой, что захлопнул решетку и запер замок. Я для них проблемная личность. А еще я тот, про кого написали небольшую статью в их любимой газетенке – я успел краем глаза зацепиться за заголовок «Амадей Амос – поступок настоящего сурвера». Шрифт суровый и плотный – все как любят сурверы. Других новостей в нашем болоте не нашлось? Хотя глупо злиться на тех, кто радостно растит мою временную дешевую известность – именно благодаря ей Босуэлл и решил воспользоваться моей историей.

Обнаруженный благодаря объявлениям магазинчик оказался достаточно неплохим и находился на территории Манежа, недалеко от главного входа в рыбные пруды Якобс. Отдельно порадовала безразличность читающего какую-то книгу мужичка продавца, спрятавшегося за высоким и, что особенно удивительно, деревянным застекленным прилавком. Наверняка это семейная реликвия. Возможно, прилавок сколочен чуть ли не первым поколением и с тех пор многократно реставрировался с помощью сделанного из шеллака лаком – его производство давным-давно налажено в нескольких местах Хуракана и там же бережно и независимо сберегаются популяции лаковых червецов.

– Впечатляет, да? – с пониманием спросил мужичок, оторвавшись от старой книги.

– Да – кивнул я и, прекратив глазеть, шагнул к прилавку – Впечатляет…

Магазинчик я покинул через минут двадцать, потратив тридцать три динеро и на все деньги купив лишь один вид запасов – соленую рыбную соломку. Мне дали одну штучку попробовать, заверив, что все максимально свежее. Вкус впечатлил меня максимально. Помимо этого, мне буднично вручили длинный прямоугольник из зеленоватого водорослевого картона с четырьмя параллельными рядами из семи пустых квадратиков в каждом. В углу красовался гордый черный штамп «ЯКОБС», а в три пустых квадратика с помощью металлической печати продавец влепил по жирной зеленой галочке и под каждой расписался. После этих странных манипуляций он пояснил их суть: если приобрету за неделю семь порцию рыбной соломки, каждая из которых стоит одиннадцать динеро, то на седьмой день получаю свежую или копченую тиляпию средних размеров. Закрою так все четыре недели – получу здоровенную тиляпию и мелкий подарок от рода Якобс из имеющегося каталога полезных вещиц. Само собой, можно закрыть все квадратики досрочно. Работаешь в рыбных садках временно? Тебе скидка десять процентов на все время работы – главное покажи трудовую книжку. Работаешь постоянно? Тебе скидка пятнадцать процентов после предъявления того же документа.

Понятно тебе, сурвер?

Мне было все понятно, и я пошел домой, разминувшись с пятком смутно знакомых работяг, поприветствовавших меня довольно радостно – похоже, они из работающих на рыбных прудах. Дав стандартный ответ, я провожал их взглядом, пока они не скрылись за воротами – топают на долгую выматывающую смену. И мне бы не помешало быть в их числе. Но не сегодня.

«Завтра» – решил я, ускоряя шаг. Вплотную займусь поиском работы завтра. Безделье радует, как и возможность много читать и не видеть ничьих рож, но я сурвер, а настоящие сурверы не могут долго без работы.

Ты сурвер – и ты стараешься!

Оказавшись дома, я разложил покупки, некоторое время глядел на наспех выстиранные и отжатые шмотки для бега, прислушиваясь к тихому разумному голоску в голове, советующему на сегодня закончить с физкультурой. Я прислушивался к этому боязливому умному голоску всю свою жизнь – кроме последнего месяца. И возвращаться к послушанию не собирался. Натянув старые сухие штаны с рваными коленями, отыскал носки и майку, впихнул ноги в кеды и вышел за дверь, разом оказавшись на беговой дорожке.

В тот день я пробежал трусцой четыре километра, после чего перешел на шаг и в медленном размеренном темпе двигался еще два часа, не обращая внимания на встречных и догоняемых, но шустро проскакивая темные зевы боковых улочек. Все это время я упорно и даже упрямо думал над всем, что прочел и услышал за последние дни, делая акцент на практических сведениях и заодно прикидывая, где бы я мог испытать их в реальности. Помимо этого, у меня было достаточно времени, чтобы обдумать такую проблему как мой максимально низкий уровень доступа.

У нас в Хуракане информация официально доступна всем и каждому. Бери любую книгу – и читай! Обогащайся знаниями, сурвер! Знающий и умелый житель убежища – дополнительный шанс выживания всему убежищу!

В целом так оно и было, но при этом источники данных все же имели свои категории и доступ к ним определялся в некоторой степени твоей профессией, но в основном твоим образованием. В Хуракане имелось два образовательных учреждения выпускающих с высшим образованием. Имелось несколько узкоспециализированных учебных заведений со схемой автоматического трудоустройства по полученной специальности. И соответственно бумажный учебник или архив конспектов по гидропонике мне никто не выдаст – профессией и образованием я не вышел.

Но мне плевать на все эти учебники и прочие профессиональные записи. Пусть в них копаются те, кто планирует посвятить этому жизнь, а мне ни к чему тонкости выращивания огурцов и помидоров. И устройства электромоторов я тоже знать не хочу. Даже не собираюсь ничего читать про полостную хирургию, хотя с удовольствием ознакомился бы с азами полевой медицины.

Что меня действительно интересовало, так это записи, сделанные первым поколением Хуракана – но лишь познавательного интереса ради – и особенно сильно мне был нужен массив данных, накопленный сотрудниками Разведки. Они все бывали за пределами убежища, имели реальный опыт, попадали под радиацию, сражались с тварями, а потом те, кто выжил, писали доклады и мемуары. И по еще одной долбанной поправке, введенной каким-то ублюдком двести одиннадцать лет тому назад, все вышедшее из-под пера бойцов Внешки получило особый гриф, ограничивший к ним доступ всем, кроме тех, кому эти данные требовались для выполнения профессиональных обязанностей.

Думаешь, у тебя есть право получить доступ к этим данным?

Что ж – иди и подавай заявку, сурвер. Ее рассмотрят в течении двух календарных месяцев и вынесут решение.

Учитывая мой статус безработного, я был уверен, что мне даже заявку подать не разрешат. И как я не напрягал голову, не нашел никаких законных способов получить доступ к заветным данным. Через какого-нибудь знакомого может и удалось бы заполучить что-нибудь интересное в электронном виде, но таких знакомых у меня не водилось.

Единственная надежда, что у меня оставалась – так это на грядущий статус некоего исследователя в одном из ведомств партии ВНЭКС. Боюсь только, что моя должность там полностью фиктивная, а исходя из циничных слов Инверто Босуэлла, она может заключаться в чистке его личного сортира. Правда жизни она такая – пахнет говном и чужой усмешкой.

Во время прогулки я окончательно прочистил голову, запретив сам себе даже думать о добровольном признании в убийстве той девки с битой и о том, чтобы напроситься на изгнание из Хуракана. Меня может и изгонят – вот только сурверы не настолько дураки, чтобы отправлять тебя восвояси с рюкзаком, набитым ценными вещами. Конфискация всего имущества! Все что ты нажил в убежище – тут и останется. С собой дадут немного еды, бутылку с водой, старый истертый нож и пылающий факел – подожгут, когда выведут наружу. Никакого фонарика ты не получишь – может раньше так и было, но сейчас столь технологическое устройство не покинет пределов Хуракана.

И что я буду делать там с горящей деревяшкой в одной руке и дрожащим огрызком ножа в другой?

Я хочу покинуть убежище. И я сделаю все, чтобы его покинуть. Но на своих условиях… и со своими вещами.

После повторной помывки я потратил пару минут на общение с Андреем Румянцев – потерявшим брата парнишкой с нервным тиком и привычкой щипать себя за ноздрю. Я уже привык к его самоистязанию и, угостив Андрей порцией рыбной соломки – сам я сжевал уже два пакетика – расспросил о недавних событиях. Андрей, жуя угощение, старательно припоминал, но так и не вспомнил ничего существенного. Важные люди в банном комплексе в последние дни не появлялись, никто из Шестицветиков не заглядывал. Про меня никто не спрашивал. Было много вопросов о случае с тварью и еще больше ими же порожденных бредовых теорий. Чуть успокоенный, я попрощался с парнишкой и вышел, с трудом волоча донельзя уставшие ноги – все же с бегом и ходьбой я сегодня перебрал. Но настроение было пиковым – такое впечатление, что поймавшая меня эйфория бегуна так и не отпустила, продолжая злобно топить плавящийся мозг в эндорфинах.

Я честно хотел пойти домой и угомониться уже. Но вместо этого свернул в узкий боковой коридор, миновал десяток безликих дверей и такое же количество преимущественно пустых бетонных скамеек. Раньше тут находилось место для размещения участвующих в олимпиаде спортсменов – пятьдесят с лишним небольших однотипных комнатушек с выходами в узкий коридор, украшенный поныне существующими мозаичными панно, изображающими бегунов, метателей дисков, прыгунов с шестом и так прочих славных атлетов. Сейчас же в коридоре находилось общежитие для бессемейных работяг – большая их часть работала на род Якобс. И тут же, на месте прежнего спортивного бара, расположился ломбард ПостАп. Застекленная лакированная дверь была закрыта, а рядом с ней сидел тот, ради которого я сюда и пришел – охранник Бунд Фиккас, по прозвищу Фикус. Грузный мужик лет за сорок, в положенном по правилам сером комбинезоне с желтой нарукавной повязкой – в Хуракане довольно спокойно и охранник нужен по регламенту. Настоящая работа у таких как он бывает только в увеселительных заведениях, где может побуянить молодежь. Здесь же никогда ничего не случается и Бунд бездельничает с утра и до конца рабочей смены, сидя тут в буквальном смысле годами. Тут он меня и зацепил как-то, идущего мимо и по дурости засветившего блеснувшими на запястья наручными часами. Бунд тут же подозвал меня, усадил рядом, уронил толстую ручищу на плечо, сжал и, оказав нехитрое давление на трусливого Амоса-Ануса, отжал у меня часы под предлогом поносить пару деньков. Я пришел за своим через три дня и на меня снова надавили – уже пожестче и с завуалированной угрозой. Больше я не приходил – до этого момента.

Остановившись у двери ломбарда, я дождался, когда сонный охранник сфокусирует на моем лице щелочки глаз и коротко произнес:

– Мои часы. Отдавай.

В коридоре имелось некоторое количество здешних усталых обитателей, но меня они не услышали – я говорил намеренно тихо и спокойно. Со стороны могло показаться, что мы с ним приятели, а я просто задержался перекинуться парой рутинных слов. Ну да… так же, наверное, казалось со стороны, когда он с добродушной усмешкой на небритой харе отжимал у меня часы, дыша перегаром и пережаренной в масле рыбой.

– Чё? – он несколько раз моргнул, следом в глазах засветилось узнавание, и он… поник, съежившись и сдувшись как проколотый рыбий пузырь – Амос.

– Амос – кивнул я, продолжая стоять в шаге от него и держать руки в карманах штанов. Я был удивительно расслаблен и спокоен, не было ни намека на мандраж или страх, зато имелась почти равнодушная готовность получить по лицу, а еще я знал, что буду бить в ответ и как бы не повернулась ситуация – пойду до конца.

И я только что понял нечто очень важное. Осознал истинную причину того, почему я спрашивал о Шестицветиках, почему резко сменил направление и пошел сюда. Нет, я не искал новых проблем, и я не горел желанием испытать боль от ударов и получить новые травмы. Я пришел сюда по другой причине – я боялся, что мое новое «Я», злое, мерзкое и добивающееся своего, возможно уже исчезло так же внезапно, как и появилось после того удара затылком о стену. А еще я недавно прочитал в одной попавшейся успокаивающей статье, что в человеке задерживаются лишь те эмоции, которые он подпитывает постоянными мыслями и делами. Что-то про двух или даже трех волков у каждого в голове – выживают лишь те, кого ты кормишь. Вот почему я стоял здесь и сверлил неподвижным взглядом очередного своего обидчика – я кормил злого голодного черного волка, не собираясь давать ему возможность уйти из моей ушибленной головы.

Так что? Оплывший охранник пошлет меня куда подальше? Ударит?

– Я ведь ждал – он криво и как-то жалобно улыбнулся, доставая из кармана потрепанной куртки несколько монет – Смотри, Амос. Твои часы я заложил в ломбарде, а потом хозяин их продал – я уже давно это выяснил. И давно хотел тебе их вернуть…

– Давно? – я не удержался от столь же кривой, но не жалкой, а скорее грустной усмешки – После того как случилось несколько связанных со мной громких дел, да? Но не раньше… до этого тебе было плевать.

– Что ты, что ты – пробормотал он, старательно глядя мимо меня – Давно хотел вернуть. Я ведь правильный сурвер. Так вот – хозяин продал твои часы. Я заложил их ему за десятку, он продал за пятнашку. А я вот даю тебе тридцатку. Тридцать динеро, Амос. Ты берешь – и мы расходимся миром. И… извини меня в общем.

Неспешно обдумав предложение, я медленно кивнул и принял протянутые три монеты.

– Вопрос решен, Амос? – спросил охранник.

Спросил просто так – не под запись, без свидетелей.

– Вопрос решен – кивнул я, после чего развернулся и ушел.

ВНЭКС умела быть оперативной – или Босуэлл – когда это требовалось. Куй железо пока горячо – еще одна поговорка из наследия Россогора и партия ВНЭКС явно следовала ей буквально.

Курьер постучался в мою берлогу почти в полночь. Представился, дождался, когда я открою, вручил пакет из толстой зеленоватой бумаги с черными буквами ВНЭКС в верхнем левом углу, после чего раскрыл старую пластиковую папку, дал ознакомиться с заявкой на вступления и подал ручку, чтобы расписаться. При этом он улыбался той дежурной и вроде спокойной, но почему-то заставляющей поторапливаться улыбкой. Но я торопиться не стал. Раньше я бы просто поставил робкую мелкую закорючку подписи, а сейчас сначала прочитал отпечатанную на печатной машинке заявку, некоторые пункты просмотрел дважды, убедился, что нигде нет ничего мутного и только затем написал в нужном месте «сурвер Амадей Амос» и поставил подпись и дату. Отдав чернильную ручку – серый пластик и сталь, производство ВестПик, бюджетная женская модель – я кивнул курьеру и закрыл дверь. День подходил к финалу, на меня накатывали волны заслуженной усталости, ноги гудели и хотелось только спать, но я сумел преодолеть безразличие и открыл шуршащий пакет и выложил его содержимое на стол – рядом с аккуратно разложенным имуществом. Налобный фонарь, отвертка, непромокаемая сумка с длинным ремнем, нож, пакеты с рыбной соломкой и все прочее, что я считал важным держать все время на виду – не считая лежащего на кровати сурвпада.

И что я получил?

Деньги в прозрачном пластиковом кисете. Монеты по десять динеро, всего пятьдесят. Выполненное в красно-серых тонах удостоверение – внутри обнаружилось мое фото, ФИО, дата вступления и жирный лиловый штамп о выплаченных за весь год партийных взносах. Какой я молодец… Захлопнув документ, полюбовался внешним исполнением – удостоверения такие как это и в других цветовых гаммах наштамповали тысячи еще в те времена, когда Хуракан обладал куда большими производственными мощностями и ресурсами. С тех пор многое мы уже произвести не можем, но «кормимся» с обширных складов, где хранятся практически вечные предметы. В том числе так хранятся бланки удостоверений на любые цели. Человек знающий поймет и правильно оценит кое-что еще – цветовое исполнение обложки. Все это делали заранее и руководил всем кто-то действительно умный.

У нас несколько разных партий и каждое десятилетие появляется одна-две новых, в то время как столько же партий разваливается и ликвидируется. Но есть и настоящие седые зубры – например, партия «Константа» с их широко известным и популярным девизом «Спокойствие в постоянстве». Членами этой партии является большинство Смотрящих Хуракана и тех, кто занимается действительно ответственные должности. Курс партии яро поддерживают все старики убежища. Еще бы им не поддерживать, ведь курс Константы очень прост: мы все должны оставаться в убежище до тех пор, пока это возможно и быть достаточно разумными, чтобы не привлечь к нам ненужное внешнее внимание. Учитывая весомость Константы, можно не сомневаться, что этим курсом мы и будем следовать ближайшие десятилетия. В недавнем заявлении, один из партийных седых бонз радостно заявил, что ближайшие лет сто мы можем вообще ни о чем не переживать – ресурсов хватит. Ну да… еще несколько поколений родится под землей и быть может там и помрет. Раньше я об этом вообще не думал – теперь думаю.

Так вот – партийные удостоверения модно и почетно демонстрировать, заодно сразу же выражая свои политические и социальные взгляды. Корочки «насаживают» на нагрудный карман, закрепляют, чтобы удостоверение не потерялось и так ходят, демонстрируя не только название партии, но и ее цвета. Поэтому мы с детства знаем кому какие цвета принадлежат и что это значит. Чем спокойнее и тусклее цвет – тем консервативней партия. Цвета выдает совет Хуракана – после того как ознакомится с уставом регистрируемой партии и их заявлениями. Название партии печатается на корочках уже вручную.

Удостоверения Константы выполнены в мягких зеленых и синих цветах. Удостоверения ВНЭКС красные с серым, что сразу говорит о радикальных устремлениях партии.

Константа предпочитает оставаться в подземной коробке, ВНЭКС в принципе тоже, но последние настроены на исследования хотя бы ближайших пределов, за что сразу заработали красный радикальный окрас. И я теперь я пусть номинально, но один из них. Хорошо это или плохо? Скорее хорошо, если мне будут регулярно платить и давать возможность для той самой сдельной подработки.

Последним предметом был большой пластиковый конверт – в таких семьи хранили важные документы и фотографии. Открыв клапан, я вытащил сначала квадратик с рукописными словами. Записка от Инверто Босуэлла.

«Добро пожаловать в партию Внутренней Экспансии, Амос!

Кстати, как мне тут подсказал бессменный секретарь и архивариус ВНЭКС на шестом уровне, ты сейчас идешь по стопам семьи, что когда-то сделала такой же выбор. Судьба? Предназначение? Кто знает… В любом случае ты сделал правильный выбор, сурвер. Скоро увидимся.

PS: Будь добр, веди себя в рамках приличий, Амос!».

О чем это он?

По чьим стопам я иду?

Перечитав записку, я все равно ничего не понял и решил проверить конверт. Мои пальцы наткнулись на плотный картон, я потянул и вытащил большую четкую черно-белую фотографию. Вгляделся, вздрогнул и зашарил по столу, нащупывая налобный фонарь. Включив, вывел яркость на максимум и направил луч на фото.

Группа разновозрастных людей. Одеты в комбинезоны разных фасонов, все в высоких непромокаемых сапогах, на лбах фонари, на макушках каски, на плечах лямки рюкзаков, а на поясах ножи, лопатки и гаечные ключи солидных размеров. Они стоят по щиколотку в воду, задним фоном служит мокрая бетонная стена какого-то коридора, с потолка свисают ржавые цепи мертвой лебедки. По низу идет белая надпись: Очередная исследовательская экспедиция ВНЭКС», там же проставлена дата, когда было сделано фото – почти двадцать семь лет тому назад. Я неотрывно смотрел на двух крайних людей слева. Парень и девушка. Оба весело улыбаются, она прижимается к нему, он уронил руку ей на плечи. Совсем молодые и счастливые… мои родители.

– Какого хрена? – пробормотал я, проводя ладонью по снова начавшей отрастать жесткой щетке волос на макушке.

Мама…

Я вгляделся ей в лицо, осторожно коснулся навеки запечатленного на фото лица и отдернул руку.

Мама…

Я понятия не имел, что мои родители раньше состояли в членах ВНЭКС или какой-либо еще партии. Хотя вру – отец вроде состоит в какой-то партии. В нашу последнюю встречу я видел в его кармане удостоверение с тусклыми мирными цветами, даже отдаленно не пахнущими никакой радикальностью во взглядах. Кажется, это было удостоверение самой «тухлой» партии Хуракана – Эксистенсия. Партия с удостоверением густого зеленого цвета. Партия, чьи члены выступают за то, чтобы провести взаперти столько веков, сколько сможем, даже если жить придется впроголодь. Партия, чьи члены выступают за закрытие и консервацию всех шлюзов, всех дверей, а также за упразднение Разведки и ответное двойное усиление внутренней Охранки.

Почему отец выбрал членство в Эксистенции мне неудивительно – это одна из немногих партий, кто помогал продуктами и одеждой своим нуждающимся членам. Плохо что ли, если раз в месяц тебе подкинут что-то вроде пособия? Раньше я не задумывался, но теперь понял, что таким образом партия купили его сурверский голос – становящийся важным несколько раз в год, когда у нас проходили народные голосования по тому или иному вопросу. Эксистенция – не странно и не удивительно.

Но родители и ВНЭКС?

Вот это удивительно…

Я проверил конверт еще раз, но он был пуст. Погасив фонарь, я поставил фото на стол у стены. На миг возникло желание вырезать с фото лицо отца, но я удержался от этого тупого детского порыва и снова застыл, глядя на группу на фотографии в тусклом свете потолочного освещения. Когда очнулся от мыслей, понял, что успел сжевать две пачки рыбной соломки, а в теле и голове нет и намека не усталость. На улице хураканская ночь, а у меня сна ни в одном глазу. Что-то подрагивало внутри и требовало действий.

Снова выти на прогулку?

Нет… взглянув на стол с разложенными инструментами и снаряжением, я кивнул сам себе и начал собираться.

Не спится, сурвер? Ну так иди и поработай.

В рыбных садках рода Якобс всегда нуждаются в рабочих руках…

По старой намертво въевшейся привычки – и вряд ли я от нее когда-нибудь избавлюсь – я со сноровкой опытного чмошника мысленно готовил себя к неласковой холодной встрече, к резкому отказу и посылу нахер. В подобных случаях лучше всего сохранять максимально бесстрастный, но не вызывающий вид – чтобы не навлечь на себя агрессию. Просто кивнуть, развернуться и уйти – не бежать, но и не медлить, чтобы не поймать спиной еще парочку недобрых слов. Так не раз случалось со мной в прошлом, и я неплохо так навострился минимизировать ущерб для своей психики, а иногда и тела. Сейчас же, поймав себя на этих приготовлениях, я зарубил все на корню. Хрен им! Они не обязаны давать мне работу, но унижать себя я не позволю!

Но я ошибся. Вернее, оказался не готов. Вот к чему угодно, а к тому меня жизнь не готовила.

На территорию бывшего бассейного комплекса я прошел без проблем, сказав охраннику, что хочу наняться в ночную смену. Он смерил меня опытным взглядом, скользнул глазами по сумке и не горящему пока налобному фонарю, после чего кивнул и спросил знаю ли куда идти. Я знал и на этом разговор завершился. И когда я добрался до зоны, где в прошлый раз стояли столы с горячим питанием и напитками, меня заметил стоящий перед плотной группой смутно знакомый мужчина и тут же закричал:

– Амос! Сурвер! Это ведь ты?

Я кивнул.

– Как же я рад тебя видеть! – заявил он, маша рукой, чтобы я подошел.

Вот к этому я готов не был – к выражению радости при виде меня и столь же радостным словам.

– Не спится в ночь глухую, сурвер? Поработать хочешь? – глотая от спешки слова, спросил он и чуть нервозно задрал рукав грязного желтого комбинезона, глянув на механические часы на запястье.

– Хочу – подтвердил я и пожал его протянутую руку.

– Ну вообще отлично! – воскликнул он и свел ладони в резком хлопке, одновременно оторвав пятки сапог от пола и тут же с силой ударив ими о кафель. Поймав мой взгляд, он снова приподнялся и опустился, после чего пояснил – Венозные клапана встряхиваю. К черту застои крови, верно?

Я снова кивнул. А он снова хлопнул в ладони, чуть подпрыгнул и ткнул указательными пальцами в плотную или даже слишком плотную группу переминающихся сурверов. Я на автомате пересчитал их. Семь человек. Четверо потрепанных мужчин, трое выглядящих куда более живо женщин. И у всех одинаковое выражение лиц – нескрываемый страх.

– Они не хотят спускаться туда! – его указательные пальцы сместились с группы на тускло освещенный коридор.

Я знал это проход. В его конце находится большой люк, через который мы тогда спускались, чтобы устранить последствия грязевого перелива. Опять случилось какое-то ЧП? Правильно поняв мою задумчивость, черноволосый парень в желтом комбезе с трудом удержался от очередного хлопка и пояснил:

– Обычная генеральная уборка. Все должно блестеть, сурверы! Сами понимаете – после случившегося комиссия за комиссией к нам идет. Сегодня было две – одна от Охранки и одна от Внешки. Завтра ждем комиссию во главе с самим Смотрящим Руем! А у нас там внизу что? Отвечаю за вас – там еще есть грязь! И грязюку эту надо собрать, погрузить в бадьи, а затем опорожнить в отстойники, где ей и место. Работы часов на шесть. А вы тут задницы мнете!

– Там такое произошло – глухо обронил небритый сурвер, чуть ли не до хруста сжимая в руках тряпку – Тварь эта…

– Этот сурвер был там! – пальцы парня указали на меня – Он все закрыл! Там теперь безопасно как здесь.

– А он с нами? – тихо спросила крайняя женщина в серой косынке и старом синем комбинезоне – Сурвер Амос с нами пойдет?

– Секунду! – воскликнул парень и шагнул ко мне – Спустишься часов на шесть? Ничего делать не надо – просто побудешь там, чтобы сурверы не нервничали – понизив голос, он добавил – Плачу десять динеро, плюс сытный перекус после смены.

– Десять динеро за шесть часов – ответил я – Если проторчу там больше – доплата. С собой сразу забираю пяток бутербродов с вон того стола. И я ничего не делаю – просто побуду там.

– Договорились! – просиял тот и картинно развернувшись на пятках, подпрыгнул, хлопнул в ладоши и громко оповестил – Вот и решено дело! Герой Амадей тоже идет и присмотрит, чтобы ни с кем ничего не случилось! И давайте уже быстрее, пока он не передумал – он человек занятой, про него газеты пишут, радио бормочет и старушки клекочут на углах. Так что живее, живее, трудяги, живее!..

Секунд пять-шесть группа смотрела на меня и не двигалась. Вздохнув, я первым зашагал в коридор, по привычке разминая плечи перед работой. Но тут вспомнил, что ничего не собирался там делать и разминаться прекратил, бросив все силы на усмирение внутренних сурверских демонов, что сразу же принялись укоризненно шептать в мозгу: «Все будут работать – а ты отдыхать? Разве так поступает истинный сурвер?».

– Да буду отдыхать – едва слышно пробормотал я, останавливаясь у дышащего холодом решетчатого люка, запертого на цепь с замком.

Замок то был запер, но нарушая все правила, в его скважине торчал ключ с оранжевой пластиковой головкой. Похоже, тому парню в желтом комбинезоне почти удалось довести работяг до люка, он даже убедил их спуститься, но стоило ему начать отпирать замок и сурверы резко передумали, потянувшись обратно в зал. Присев на корточки, я щелкнул замком, рывком поднял тяжелую решетку, скривившись, когда заживающие ребра отдались болью, включил фонарь, вгляделся в затянутую льющей с края люка капелью холодную влажную темноту и опустил ногу на первую железную скобу.