И неясностью неба, и его ясностью

Размер шрифта: 13

От автора

В этой книге я собрал практически все стихи, которые были написаны за последние два года. С самого первого, который, словно зуб мудрости, прорезался тогда, когда его не ждали, до последнего, который писался уже сознательно, что называется, по плану. К слову, хронология размещения стихотворений в этой книге почти всегда совпадает с хронологией их написания. Человеку, который со мной знаком, иногда будет даже заметна география моих перемещений.

Когда я готовил стихотворения для отправки в печать, все думал поделить их на «городские» и «деревенские». Так бросается мне в глаза различность того, что я написал в Петербурге, в Вене или на своих родных Виледи или Вершине, что сборник я хотел сделать в двух частях: «Мои города» и «Деревня». Однако в последний момент я передумал, дав победить времени над пространством. В наше гулкое начало века, как мне кажется, очень важно уловить моменты. Моменты покоя, моменты счастья, моменты отчаяния, моменты, когда мы вдруг больше не знаем, кто мы и откуда, моменты, когда мы вдруг осознаем, как много счастья у нас есть. И как бы ни был я предан местам, в которых черпаю свое вдохновение, я прежде всего попытался оставаться честным и объективным к минутам или часам создания своих стихотворений. Они главные свидетели и авторы этих страниц.

Вторая любовь

И неясностью неба,
И его ясностью
Я выбирался из плена,
Хоть был окружен опасностью.

Мне фонари не хотели светить,
И, будто в сговоре с облаками,
Они пытались кого-то учить любить
И лезли, наглые, грозя тумаками.

А я слякотно брел,
Выбирая их обещаньям свободу.
И на том же углу тебя снова нашел,
Ты все кланялась
Не то востоку,
Не то Богу,
Не то смерти моей.

Заводь

Есть у воды один предел,
Но имя его утаю.
Там водяной в одиночку сидел,
Песню тянул свою.

Плакал, что скоро придет зима,
Реку себе заберет.
Плакал о том, что есть ведьма одна,
Что ласки ему не дает.

Жалко мне стало его, старика,
Гибнет мифический род.
Клялся ему, что длинна река,
Ведьму другую найдет.

Не согласился мудрый божок,
Обрызгал меня водой.
Где-то вдали запел рожок,
Напомнил – пора домой.

После дождя

Сменится жар лужей тоски,
Спрячется неба край.
В поле хожу, там уже ни зги,
Напоминает рай.

Я пропою имя твое,
Чтобы его не забыть.
Старою раной наполню ружье,
Стрельну в березы нить.

Дереву жить и год, и век,
Мне через час умирать.
Пусть заметает зеленый снег
Так, чтоб тебе не копать.

С поля домой, к себе, уйду.
Ведьмы зовут танцевать.
Я попрошу у них сундук —
Спрячу туда тетрадь.

Хранит она, что бы нужно забыть,
Как прошлогодний сон.
Песню затянет старая выпь,
Выйдет луна вон.

Lamento

Просится ветер в открытую дверь,
Свежесть июньской реки.
Ты уж, наверно, не ждешь теперь,
Жжешь все стихи мои.

В небе вечернем не до тебя,
Света довольно звезды.
Я не со зла, но уже не любя
Рву полевые цветы.

Небо такое же над тобой,
Светит та же луна,
Но для тебя, в злой тиши гробовой,
Не запоет она.

Будем мы с ней как брат с сестрой
Помнить зарево дня.
Водит русалка хвостом под водой,
Станет жалеть меня.

Изгнанник

Мы бредем, от жары тупея.
А в карманах по полмертвеца.
На ветвях как-то зло зеленея,
Ожидают с погоста гонца.

Обошли от греха столб и тумбу,
Переплюнули через плечо,
Не взглянули в цветочную клумбу —
Там закрыто тяжелым ключом.

Мне не в пору водой давиться,
И речного не хочется дна.
Пусть хохочет, пусть веселится
С головою собаки Луна.

Синий бархат Невы глубокой
Променяю на тот пейзаж,
Там, где я и мой пес-лежебока,
Там, где он – мой единственный страж.

Не вернусь я в жару немую,
Где ломает ребра лакей,
Где свою я погибель чую
И ищу на руинах друзей.

Я закроюсь один в овраге,
С головой уйду в облака,
Постелю себе на бумаге
И останусь тут навсегда.

В ночной час

Закричи – не аукнется,
Попроси – не откликнется,
В этом городе, кажется, стало еще темней.
То ли мертвый о дерево стукнется,
То ли призрак протащит кусок цепей.

Я таращить глаза должен ночью без лампочки,
Как суют они в руки мне билет на паром.
«Вас троих, – говорят, – будет вполне достаточно,
Чтоб Неву или Стикс бить кровавым веслом».

Закричи – не аукнется,
Попроси – не откликнется,
В этом городе, кажется, стало еще темней.
Так закончится, так рассыплется
То ли сон, то ли жизнь у вчерашних людей.

Бунюэлю

Ты еловым пальто уложена,
Аквилону холодному рада,
Зеркала твоих залов ухоженных
Исписала губная помада.

Ты свечой-идиоткою кажешься,
Просишь свет не включать – таишься.
То наденешь наряд монашеский,
То развратному герцогу снишься.

Всей священной воды в купелях,
Чтобы смыть с тебя грех, не хватит,
Хоть в каких-то безумных целях
На руках у тебя распятье.

Будь свободна, будь радостна, проклята,
Я тебя не боюсь, проказу.
Мандариновым иероглифам
Не внемлю я глухому приказу.

Белая ночь

В самом сердце реки напротив,
Где равняются день и ночь.
Свечка там, россыпь света бросив,
Небу спящему хочет помочь.

Мы с тобой у окна, на стульях,
По стене бегут тени фар.
А услышит наш Бог сутулый,
Что в груди у меня пожар?

Как же быть ему – он же в рясе,
Он известный в кругах демиург.
Но пока спит Невою штази,
Ты смотри, как хорош Петербург.

Memento mori

Тихой дедовой мельницей
Я проживаю года,
Летней жаре-бездельнице
Ставлю в пример холода.

Руки к перу тянутся.
Знает душа, что писать.
Книги уйдут, не останутся,
Музу мне снова ждать.

Я по столбам каменным
И по макушкам берез
Лезу туда, где пламенных
Не утирают слез.

Жду, когда тьма опустится,
Сердце устанет болеть.
Ты у окна, грустная,
Черный вуаль надет.

Вспомнишь меня плачущим,
Шрам от мяча на бедре.
Рядом щенок скачущий,
Крикнешь ему: pas sauter![1]

Черный рыцарь

Изысканный рыцарь, черный доспех,
Он про страх уж давно позабыл.
И в бою, и в поместьях – везде успех,
Не один он трофей добыл.

Горы трупов оставил, не пожалел
Стариков, больных и детей.
Герцога дочь, бела как мел,
Бросилась в шумный Рейн.

Стены замка украшены в честь побед:
Много страшных кровавых голов,
Но нерадостно рыцарь ест обед,
Ходит грустный между столов.

Знает, скоро придет за ним сам черт —
Желтоклювый немецкий дрозд.
Знает, возьмет его в старый грот —
Есть в пещере той тайный мост.

Договор не нарушить, не избежать
Перехода в дьявольский мир.
Там устроит ему Вельзевулова рать
Последний рыцарский пир.

Nomen est omen

Мы поэты, народ с проклятьем,
Мы рассказчики судного дня.
То играем со смертью в прятки,
То тоскуем, надежду тая.

Нам искать – не найти, а сбиться,
На любовь исподлобья глядеть,
Нам ловить и лелеять птицу,
Что мертва уже много лет.

Душу вывернуть наизнанку,
Сердце вырвать и ребра сломать,
Чтобы речи певучей чеканку
На судилище людям бросать.

Мы не странники-пилигримы,
Нас под куполом ангел не ждет,
Греют нас ледяные зимы,
Бог юродивыми зовет.

Неоконченное

Метром квадратным смерил одинокость.
Там, где у сердца кость,
Зияет пропасть,
Движется лопасть.
Любви нет – есть скорость,
Как в формуле строгость,
Как на первом и на последнем свиданьях
Убогость.

Так, наверное, ставят крест
поникший
Детям осипшим,
Друзьям, так рано отбывшим,
Врагам, жестокими слывшим,
И кораблям погибшим.

Ставят точку и закрывают
повесть.
И не ищут уж совесть,
А забывают веселость,
Вспоминают про черствость.

Бог с ним,
Возьму на прогулку
Трость.
В гроб кому-то забью гвоздь,
Оставляю живым злость.
Говорю ему: здравствуй, гость.

Моей подруге, А. Х.

Вот мы снова с тобой у пристани,
Путь зовет открывать города.
В море ветер бушует неистовый —
Кажется, будет гроза.

Нынче встретились, нынче расстанемся —
Не обманемся яркостью дня,
Свет на сердце пускай останется,
Пусть хранит и тебя, и меня.

Что не сказано, пусть покоится
До прибытия корабля —
Сундуки и мешки откроются.
Кажется, скоро заря.

Летняя ночь

Затонуло солнце
За овраг глубокий.
Я гляжу в оконце,
Вижу месяц строгий.

Выпи странно воют,
У собак тревога,
Звезды чисто моют
У небес дорогу.

Зажигаю лампу,
Мотылек стучится,
Говорит, что ведьмам
В озере не спится,

Что ночная свежесть
Все живое будит.
Вот распелся леший,
О волках и людях.

Стану его слушать,
Может быть, запомню,
Где найти мне душу
В поле буреломном.

Ненастье

Соберу тебя в охапку,
Как июльские цветы.
Отнесу в родную хатку,
Расскажу свои мечты.

Дождь устроит представленье —
Крышу всю изрешетит.
Запоет про привиденье,
Напугает, дождь-бандит.

Будем печкой теплой греться,
В блюдца чаю наливать.
Где-то рядом бродит детство,
Бродят бабушка и мать.

Хочешь, сядем у окошка?
Посчитаем комаров.
Хнычь и плачь еще немножко,
Неба белого покров.

Лес далекий, темно-синий
Охраняет горизонт.
Сосны, ели – жрицы линий
Нас с тобой зовут под зонт.

Ты не бойся капель зябких,
Выходи со мной на двор.
Там скрипучий, старый, шаткий
Разговор завел забор.

Про кикимор и медведей,
Про ушедшие года
Знает много древний плетень.
…Слышишь тихий стих дрозда?

Совиная песня

Разве ты уже уснула?
Деревенское окно
Отворю, пусть ветер дует
В комнату. Совсем темно

В доме, спят, не слышат звуков
Раскидавшейся в ночи
Камышевки, страшных стуков
Непрощающей тоски.

Я ее молчаньем детским
Утомлю, пусть в темноте
С кем-то смехом своим едким
Давится в седой реке.

Я Луне скажу украдкой
Пару слов, чтоб ярче стала
Ее пьяная походка
В небе, а тебе все мало?

Чтоб тобою любоваться,
Спящей, видящей ночной
Сладкий сон, готов остаться
На окне седой совой.

Вечереет

Веду с собою разговор,
Пытаю память ленную:
Куда пропал любви задор,
Как превратился в пленного?

Искал тебя у родника,
Нашел у пня осиротелого.
Так лампа тянет мотылька,
Лишая его света белого.

Пойду околицы вокруг,
Поплачу там с кликушами.
Ты здесь, один мой верный друг,
Закат дубильно-грушевый.

Один ты, милый, не предашь
Друзей своих затравленных.
Пойдем, я сделаю шалаш
Из сосн, грозою сваленных.

Первые холода

Любовь отсрочила нам лето,
Дня лишнего в июле не дала.
Встречать осенние рассветы
Сожженным должен я дотла.
Пускай у листьев есть замена
Цветов на ярко-красный холст,
Пускай зовет меня сирена
Туда, где встал Калинов мост.
Я не оставлю, не забуду
Волос твоих овсяный шелк,
Твои глаза, что изумрудов
Ярче. Кажется, замолк
Последний плач чижиной стаи.
Все замерло и ждет конца,
Коснуться бы твоей вуали
И встретить черного жнеца.

Девичий испуг

Ветер сильный рвет и воет
На дворе. Нам не до сна.
В ночь такую, как сегодня,
Ты останешься одна.

На тебя гляжу – боишься
Ты калеки за окном.
Кто-то ходит. Ты таишься,
Закрываешь дверь ключом.

Дождь и ветер растворятся
Первой зорькой золотой,
Будешь утром ты смеяться
Над хромой моей ногой.

Визитер

Кто поставил сюда стеклянную дверь,
Чтобы мучить меня без конца?
Кто-то черный приходит, как будто зверь.

1 Не прыгать! (франц.)

Продолжить чтение