Комдив

Глава 1

28 декабря 1941 года. Москва

В себя я прихожу от какого-то неудобства. Не сразу понимаю, что это: состояние, как с бодуна, когда мало что соображаешь и помнишь. Первым приходит осознание, что хочется в туалет – стравить давление в клапанах. Только где я – вот в чём вопрос. И где здесь туалет, кстати?

Открываю глаза – надо мной белый потолок и солнечный зайчик. Потолок, кстати, высокий. Тянет морозной свежестью – видимо, открыто окно или форточка. Пытаюсь встать, но ничего не получается. Да, а что со мной произошло? Кроме этого пытаюсь вспомнить и кто я такой. В голове крутятся две разные личности, и вроде каждая из них я. Я что, шизофреник[1]?

Наконец мои мозги приходят в норму, и я всё вспоминаю. Вспоминаю, что теперь я полковник Игорь Николаевич Прохоров, а вторая моя половина осталась в прошлой жизни и прошлом мире. Вспоминаю и разрыв снаряда неподалёку. И сразу пронзает испуг: я что, парализован?! Сжимаю пальцы рук – работают. Пытаюсь проделать то же с ногами – одна из них неподвижна, другую удаётся слегка согнуть в колене. Ух, нет, тело слушается, пускай плохо, но тем не менее. Вот только сил приподняться у меня нет.

Тут до меня доходит, что в палате – а где я ещё могу быть, спрашивается? – работает тарелка радио и Левитан зачитывает очередную сводку Совинформбюро. Жаль, я не историк, а потому понять, как изменилась от моего вмешательства история, я не могу. Разве что остались в живых некоторые командиры, да немцев остановили чуть ли не в сотне километров от Москвы.

Тут открывается дверь, и в палату входит санитарка. Ну что можно сказать? Я пропал. Смотрю в её зелёные колдовские глаза, на тонкие, красивые черты лица, и хочется только любоваться всем этим, как произведением искусства. Пытаюсь с ней заговорить, но в горле пересохло, так что в итоге получается лишь нечленораздельный хрип.

– Вы очнулись?! – слышу радостный возглас санитарки. – Сейчас, миленький, сейчас, потерпи чуть-чуть.

Санитарка бросается к тумбочке и, взяв поилку, поит меня, при этом одной рукой приподнимая мне голову, чтобы мне было удобнее. Делаю несколько жадных глотков, и сразу становится легче, а главное, теперь я могу нормально говорить, пускай медленно и тихо, но все же.

– Сестричка, мне бы в туалет, помоги встать, будь добра.

– Забудьте, больной! Вы ещё очень слабы, вам нельзя вставать.

– Да у меня сейчас пузырь лопнет.

Санитарка наклоняется и, что-то взяв под кроватью, суёт мне под одеяло. И тут я понимаю, что это утка, и санитарка уже пристраивает её под моего шалуна. Стыдно – не то слово. Санитарка-то совсем молодая. И как мне после такого с ней говорить, а тем более ухаживать за ней?

– Ну же, давайте, не стесняйтесь, – говорит она мне.

А терпеть нет больше мочи, и я делаю это в утку. Делаю, а сам готов под землю от стыда провалиться, да только выхода другого у меня нет. Заканчиваю, и санитарка ловко выдёргивает утку. А я с ужасом думаю: что делать, когда мне по-большому приспичит? И ведь никуда не денешься. Одна надежда, что силы быстро вернутся, и я смогу сам ходить в туалет.

А санитарка тем временем шустро уносится из палаты, однако через пять минут возвращается снова, но уже не одна, а с врачом. Уставший мужик лет под сорок, хотя могу и ошибаться, осматривает меня, проверяет реакцию конечностей, делает ещё несколько только ему понятных манипуляций.

– Доктор, долго мне ещё так бревном лежать?

– Думаю, недолго: рефлексы у вас в норме, раны заживают хорошо, без осложнений. Надеюсь, через недельку вы уже сможете вставать, но лежать вам у нас всё равно не меньше месяца. Большего пока вам сказать не могу.

Хреновато. Хотя, с другой стороны, могло быть и хуже, причём намного. Делать нечего, остаётся только лежать и выздоравливать.

Встать я смог через три дня и, хоть и с трудом, доковылял до туалета. Счастья было полные штаны. Это как раз был Новый год. Силы понемногу прибывали.

А второго января ко мне пришли Неверов и Коржов. С собой принесли небольшую передачу в бумажном пакете, но меня больше интересовали новости: как там мой полк, а главное, кто им сейчас командует.

– Сергей Иванович, не томи, кто сейчас на полку, ты?

– Нет, командир, когда тебя ранило, через день прислали полковника Громова.

– И как? Как он командует? Потери большие?

– Потери существенные, но его вины в этом нет. Думаю, и у тебя они тоже были бы. Мы в наступление пошли, а там всегда потери больше. Но Громов людей бережёт, просто так под пули не гонит. Хороший командир. Хотя я, честно говоря, надеялся, что поставят меня.

– Много потеряли?

– Примерно треть личного состава и половину техники, в основном бронетранспортёры – и так ломаются, и в бою их жгут. Мы, конечно, стараемся новые добывать и старые ремонтировать, но тяжело. Это летом нам раздолье было, а сейчас трудно, примерно четверти брони не хватает до штата. Да, тебе все наши привет передают и желают скорейшего выздоровления.

– Спасибо. Вы где сейчас?

– Снова под Брянском, хотя уже пришёл приказ возвращаться в Москву на пополнение и переформирование.

– Какое переформирование?

– Да бес его знает, на следующей неделе будет ясно. Мы, собственно, сегодня приезжали новые казармы смотреть, куда нас определяют, вот воспользовались оказией и к тебе заскочили. Так что жди нас через неделю снова в гости, и не нас одних.

Долго нам разговаривать не дали: моего начштаба с начальником разведки выгнали взашей. Жаль, что мало поговорили, но главное я узнал: полк относительно цел и будет отведён на отдых и пополнение. И да, стоят сейчас под Брянском, а его вроде гораздо позже освободили[2].

Главное, что ближе двухсот километров от Москвы немцев нет, так что линия обороны проходила по линии Тверь – Ржев – Вязьма – Ефремов. Я лишь примерно представляю себе эту линию, а главное, не знаю, что было в моём времени захвачено немцами, а что нет. Радует лишь то, что полк хоть и понёс потери, но сохранился и его переводят в Москву. Правда, на сколько, неизвестно, и, думаю, долго ему тут задержаться не дадут.

Через две недели меня снова пришли навестить Неверов и Коржов, и от них я узнал последние новости о моём полке. А новости – хоть стой, хоть падай; хорошо, что я и так лежу. Это было как пыльным мешком по голове.

Короче, мой полк переформировывается в дивизию. В первый момент я просто впал в ступор – а кто командовать будет? Или Громова на первый полк, а я буду, как выйду из госпиталя, второй полк формировать?

Неверов мне всё разъяснил, он сам это только вчера узнал, когда его вызвали в отдел кадров. С учетом наших успехов, как в рейдах, так и сначала в обороне, а потом и в наступлении, высокое начальство решило на основе моего полка создать отдельную механизированную дивизию, которая будет подчиняться лично Ставке. Вот такие пироги с котятами. Полковник Громов, который принял командование полком, так и останется его командиром. Командовать вторым полком, который будет сформирован здесь, в Москве, будет полковник Брагин, а я назначаюсь командиром этой дивизии.

И вот что теперь с этим делать? Во-первых, я не уверен, что справлюсь, знаний не хватает, а во-вторых, это же сколько у меня завистников появится. И так уже очень многие косо смотрели, считая меня выскочкой. Ещё бы, в двадцать три года уже полковник и командир отдельного полка, а теперь и вовсе командир дивизии. Я бы, честно говоря, охотнее остался командиром отдельного полка, хотя бы год ещё, глядишь, страсти поутихли бы, но от меня это не зависит, к сожалению. Ведь не пойдёшь к начальству с просьбой: а отыграйте вы, пожалуйста, всё назад, оставьте меня командиром отдельного полка. Теперь вся жизнь будет как на вулкане, в любой момент взорваться может. Ведь чем выше заберёшься, тем больнее падать. А добрые души, что помогут мне упасть, найдутся, даже наверняка в очередь выстроятся.

Сослуживцы ушли, а я остался в смятении, так как подобной новости совсем не ожидал.

С санитаркой, которую звали Люда, у меня сложились отличные отношения. Меня только смущало, что она подсовывала под меня утку, когда я не мог вставать с кровати, я откровенно стыдился этого. Однако Люда ничем не показывала, что её это тяготило, и меня за это не презирала, более того, я ей, похоже, тоже понравился, так что у нас потихоньку созревала любовь-морковь. Кстати, фигурка у неё тоже оказалась обалденной, всё было исключительно в моём вкусе.

Вот так я и поправлялся. Время летело быстро, хотя, считай, единственным моим развлечением была тарелка репродуктора на стене палаты, которая всегда работала. Прошёл январь, я уже уверенно ходил, раны затянулись, и с меня сняли повязки (хорошо ещё, что обошлось без переломов). Так что в середине февраля меня наконец выписали из госпиталя и даже дали десять дней отпуска для поправки здоровья.

Вот честное слово, я не знал, что с ним делать. Мой реципиент был, как и я, сиротой, как я позже выяснил, и для меня это стало отличной новостью. Казалось бы, что в том хорошего, что ты сирота? В обычной жизни действительно ничего хорошего, но в моём случае это преимущество. Останься со мной память прежнего Игоря Прохорова, наличие семьи, в принципе, не доставило бы мне неудобств, но в моем случае это были бы совсем чужие люди.

Поэтому вместо того чтобы использовать этот отпуск, я отправился в расположение уже своей дивизии. Вернее, сначала явился в отдел кадров армии, где мне поменяли удостоверение, а также дали официальное направление в дивизию. Вот я и явился туда нежданчиком, причём добираться пришлось самому, хорошо хоть дивизия располагалась непосредственно в Москве.

На входе в расположение стоял незнакомый боец. Конечно, я не мог знать в лицо всех своих бойцов, но вот они меня знали, а этот – нет. Значит, новенький, так как, по словам майора Неверова, тут располагалась только моя дивизия. Часовой остановил меня, после чего вызвал разводящего. Качать права я не стал: часовой действовал правильно – увидев незнакомого командира, не имеющего права на проход, вызвал разводящего. Мне даже ждать не пришлось, это ведь не полевой лагерь, тут был настоящий контрольно-пропускной пункт, и разводящий вышел сразу. Вот только он тоже оказался новеньким.

Пришлось мне ждать на КПП, пока не прибежал дежурный по части, который оказался из старичков и прекрасно меня знал, как и я его. Едва увидев меня, он сразу перешёл на строевой шаг и, остановившись передо мной, отдал честь и доложил всё по уставу. Часовой с разводящим слегка струхнули, когда поняли, что не пустили в расположение части самого комдива, но я, повернувшись к ним, лишь поблагодарил за правильное несение службы. А что, ходят тут всякие, а потом страусы пропадают[3]. А если бы вместо меня оказался немецкий шпион в нашей форме, тогда что?

Вот так я и попал в свою дивизию. Прямо с КПП прошёл в штаб, где и состоялась радостная встреча с сослуживцами, хотя много было и новых лиц. К сожалению, среди погибших были и командиры, так что кроме командиров вновь формируемого полка были и те, кто пришёл на смену выбывшим. Я познакомился со своими новыми командирами полков – на первый взгляд нормальные мужики, по крайней мере, никакого чувства неприязни при знакомстве с ними я не испытал. Надеюсь, и позже никаких разногласий у нас не возникнет.

Неверов, который стал начальником штаба дивизии (а это повыше командира полка будет), дал команду приготовить в столовой праздничный ужин для командиров. Праздновать моё возвращение будем вечером и отдельно, я же дополнил его приказ двойной наркомовской нормой для бойцов по такому случаю: пускай они тоже отпразднуют, для многих из них это будет лучше обычного праздничного ужина.

Так как вещей с собой у меня не было – какие вещи после госпиталя? – я сразу отправился с Неверовым и обоими командирами полков по расположению дивизии. Раньше тут была расквартирована какая-то воинская часть, а теперь вот мы. Что хорошо, так это наличие ангаров и ремзоны. Я уже говорил, что жабизм и хомячизм заразны: мои орлы во время наступления затрофеили больше сотни бронетранспортёров, так что в итоге все наши потери в технике были возмещены, и даже с лихвой. Все старые бронетранспортёры заменили более новыми, а со старых уже намылились снимать движки, ходовую, трансмиссию: поскольку все машины забрать с собой было невозможно, хотели снять на замену основные запчасти.

Но тут поступил приказ передислоцироваться в Москву и всю технику взять с собой. Кроме того, выяснилось, что ко мне приказали свозить все захваченные бронетранспортёры. Большая их часть оказалась неисправна, но кое-что с них можно было снять. И вот сейчас мои технари в поте лица и без выходных пахали, как негры на плантациях: часть из них приводили в порядок наши бронетранспортёры, а другие разбирали и дефектовали привезённые.

По штату получалось триста бронетранспортёров на дивизию, это без учёта наших бронеавтомобилей и разных грузовиков. Бронетранспортёры были не только в полках, батальонах и ротах, но и в приданных подразделениях, а именно при штабе, разведке, артиллерийских и миномётных дивизионах, да даже при танковом батальоне. Применение им находилось везде, например, вывезти с поля боя раненых или привезти топливо и боеприпасы. Броня у них, конечно, та ещё, но от осколков и пуль защитит. Вот и пахали ремонтники как пчёлки: пользуясь появившейся возможностью, всё ремонтировали и запасались запчастями.

Всем увиденным я остался доволен, а затем мне показали мою комнату. Все командиры тоже были расквартированы тут, для них имелось общежитие с отдельными комнатами. При дивизии были даже несколько москвичей, единственной поблажкой для них были увольнительные для встреч с семьями: мы же не звери какие, с понятием.

Вечером, после ужина, был небольшой сабантуй для командного состава в честь моего возвращения. Просидели мы почти до полуночи. Пили, правда, мало: не та обстановка.

Вот так я и встал на дивизию. Дел навалилось немерено, хорошо, что мне помогал Неверов, да и командиры полков показали себя с самой лучшей стороны. Хотя оба были уже матёрыми мужиками, и я на их фоне смотрелся пестрожопым щеглом, они, видимо, оценили мои успехи и состояние моего полка, а потому и приняли моё командование над собой.

Через день пришёл вызов в Кремль, и я, честно говоря, охренел от этого. Назначено, правда, было, слава богу, через два дня, так что я успел справить себе парадную форму. До этого-то она мне на фиг была не нужна, а тут пришлось: всё же представать перед начальством в повседневной не комильфо – чай не на передовой, а в тылу. В Кремль я поехал на своей «ласточке», она уцелела в прошедших боях, чему я был весьма рад.

Мне, конечно, сказали, что предстоит награждение, однако тот звездопад, что пролился на меня, оказался для меня совершенной неожиданностью. Я думал, наградят каким орденом, и всё: сейчас не время для наград, хотя я сам регулярно писал представления на своих бойцов и командиров. Награждали, правда, очень неохотно: мы отступали, так какие тут награды. Зная это, я обычно представлял к тем наградам, что шли через командующего фронтом: тот меня знал, и было больше шансов, что наградные не завернут. Как правило, это прокатывало.

Что интересно, я сам за всё это время не получил ни одной награды. Правда, меня это не волновало: главное, я получал звания и должности, которые позволяли мне командовать своим подразделением и наращивать его мощь, а остальное было для меня не столь существенно. Война ещё не завтра закончится, так что награды я успею заслужить, да и не в них счастье.

А вот сейчас мне прилетело за всё время и все подвиги: кроме Звезды Героя и ордена Ленина я получил ещё одного «Ильича», «Боевик», Звезду и медаль. Не, честно, я сам в осадок выпал, когда меня закончили награждать. Награждал, кстати Калинин, но и Сталин тоже присутствовал. После награждения был фуршет, а затем меня с него выдернули. Сталин, недолго пробыв на фуршете, ушёл, а меня дёрнули вслед за ним. Оказалось, вождь хотел поговорить со мной лично, уж слишком сильно его впечатлили мои достижения.

Мы оказались в небольшой комнате с удобными диванами и столом, и там, когда мы устроились в этих кожаных произведениях искусства, Сталин стал подробно меня расспрашивать о моём боевом пути. Проговорили мы больше часа. Наконец, узнав всё, что хотел, Сталин на прощание ради проформы спросил, нет ли у меня к нему просьб. А я что? Я ничего. Зачем такой удобный шанс терять?

– Есть, товарищ Сталин, две личные просьбы.

Лицо Сталина, когда он услышал это, слегка дрогнуло. Думаю, после такого я сразу резко упал в его глазах. Однако, сохраняя на лице полную невозмутимость, он произнёс:

– Какие у вас просьбы, товарищ Прохоров?

– Товарищ Сталин, я слышал, что у нас намечаются поставки из Америки разного вооружения и техники, вот я и хотел попросить у вас помощи в получении для моей дивизии кое-какого вооружения и техники. Это и есть моя первая просьба.

После такого заявления отношение Сталина ко мне снова улучшилось.

– Товарищ Прохоров, а почему вы сказали, что это личная просьба?

– А как же иначе? Ведь от этого повысится боеспособность моей дивизии, в чём я кровно заинтересован, а значит, и просьба получается личная, к тому же я прошу вас об этом лично.

– И что конкретно вы хотите?

– Сейчас на вооружении моей дивизии стоят трофейные немецкие полугусеничные бронетранспортёры, вот только чем дальше, тем труднее мне будет поддерживать их в работоспособном состоянии. Разгуляться, как летом в немецком тылу или в нашем контрнаступлении, уже не получится, так что и добывать новые взамен вышедших из строя и уничтоженных уже не удастся. Поэтому уже сейчас, заранее, следует озаботиться их заменой на другие.

– Вы хотите получать американские бронетранспортёры?

– Нет, я хочу получать от них машинокомплекты из двигателя, трансмиссии и ходовой, а собирать их у нас. Сварить бронекорпуса по моим наброскам смогут достаточно легко, вот только начинки для них нет. Наши автозаводы и так работают на максимуме, а изготовить бронекорпуса смогут на многих заводах, было бы что в них ставить. На автозаводе по машинокомплекту и моим наброскам смогут составить технологическую карту и чертежи, по которым потом и будут собирать бронетранспортёры. Кроме того, я хотел попросить для них американские крупнокалиберные пулемёты.

– А почему американские? Наши пулемёты вас не устраивают?

– Как раз наши ДШК меня устраивают больше всего, только мне надо много, а их и так и не хватает.

– Как много?

– Около пяти сотен. А теперь скажите: даст мне кто-нибудь такое количество крупнокалиберных пулемётов? Если я подам заявку на такое количество, то все, от простого кладовщика до командующего армией, просто покрутят пальцем у виска. Поэтому мне и приходится выбирать не то, что лучше, а то, что есть шанс получить.

– Понятно. А вторая просьба?

– Мне необходимы новые противотанковые самоходки на базе танка Т-34. В производстве они будут ещё технологичней и дешевле Т-34, так как вместо вращающейся башни будет неподвижная боевая рубка. Только орудие там необходимо другое, более мощное, как раз от зенитки калибра восемьдесят пять миллиметров подходит.

– А чем вас не устраивает орудие Ф-34, которое сейчас там стоит? Оно что, плохое?

– Нет, не плохое. Просто я смотрю в будущее. Немцы после встречи с нашими КВ и Т-34 будут разрабатывать новые, более мощные танки, а также модернизировать старые. На их танк Т-4 вполне можно поставить экраны толщиной в двадцать-тридцать миллиметров и новую длинноствольную пушку. Исходя из этого, я хочу заранее подстраховаться, чтобы, когда у противника появится новая техника с более толстой бронёй, у меня уже было средство, способное её уничтожить.

– Хорошо, а просьбы, касающиеся лично вас, есть?

– Это и есть просьбы, касающиеся лично меня. Я сейчас на полном государственном обеспечении, семьи у меня нет, так что ничего другого мне не надо.

– Даже новой машины?

– А зачем? Меня вполне устраивает моя вездеходная эмка. К тому же, если бы я только захотел, мои ребята пригнали бы мне любую немецкую машину, хоть генеральский «хорьх». Только зачем? Лишний раз выделяться и наживать себе завистников и врагов?

– Это такую машину вы генералу Кирпоносу подарили?

– Да, товарищ Сталин. К тому же идёт война, закончится она ещё не завтра, а война – такое дело, что погибнуть можно в любой момент, и никакое звание от этого не спасёт. Попади снаряд чуть ближе, и мы с вами сейчас не разговаривали бы. Сначала надо войну выиграть, а лишь потом личные просьбы озвучивать.

– Я вас понял, товарищ Прохоров. Насчёт бронетранспортёров и самоходок я распоряжусь. Ждите конструкторов с заводов, расскажете им, что вы хотите получить в итоге.

Попрощавшись со Сталиным, я покинул Кремль и поехал к себе в дивизию обмывать награды. Правда, перед этим заехал в коммерческий магазин. Деньги у меня были – и с трофеев, и содержание, – вот я и решил закупиться, тем более я на машине, так что не в руках нести. Вечером состоялся ещё небольшой сабантуй для узкого круга лиц.

А на следующий день я поехал в госпиталь, взяв с собой подарки. Врачу, который меня лечил, вручил бутылку коньяка и бутылку водки, а также палку копчёной колбасы, что в это время было просто царским подарком. Он пытался отказаться, но я настоял, а потом двинулся к Люде.

Люде я подарил бутылку вина, а также торт и конфеты. Кроме того, уговорил девушку на свидание. Запала она мне в душу: мало того, что красивая, полностью в моём вкусе, так ещё и добрая, не было в ней гнили. Когда я наконец смог встать и сам ходить, я не лежал днями напролёт в своей палате (которая, кстати, оказалась всего на четырёх человек), а гулял по госпиталю (потому, кстати, и восстанавливался быстрей). И я видел, как Люда ухаживала за ранеными, не делая различия, кто пред ней: молодой или старый, простой боец или старший командир – со всеми она была одинаково заботлива и от всей души старалась, чтобы они быстрее выздоровели.

Через два дня у Люды был свободный день, и мы договорились погулять по Москве. Конечно, зимой не то что летом, когда кругом зелень и тепло, но нам повезло – было солнечно и не очень холодно. Я приехал на своей «ласточке» по адресу, который мне дала Люда, и мы поехали гулять. Когда основательно продрогли, зашли в ресторан; Люда сначала не хотела и отнекивалась, но я настоял.

Увидев цены, Люда ужаснулась, но я успокоил её. Питаться в ресторане ежедневно я не собирался (тут, наверное, даже у меня скоро деньги закончатся), но один-два раза в месяц сходить туда со своей девушкой позволить себе мог. К тому же неизвестно, как долго я пробуду в Москве, думаю, не больше пары месяцев, а там начальство куда-нибудь ушлёт.

В ресторане мы привлекали к себе всеобщее внимание, причём, что интересно, я вызывал гораздо больший интерес, чем Люда. Понять это было можно: молодых и красивых девушек много, а молодой полковник со Звездой Героя, двумя орденами Ленина, Красного Знамени и Красной Звезды – явление чрезвычайно редкое, даже в Москве. Хорошо хоть, что никто к нам не приставал, хотя интерес мы вызвали большой, потому и хорошее настроение от этого слегка смазалось. Хоть в штатском иди в следующий раз, хотя его у меня как раз и нет.

Долго мы не высидели и, одевшись, ушли. Весь день мы прогуляли по Москве. Правда, патрули часто проверяли меня, а один раз даже захотели отвезти в комендатуру: не поверили, что это мои документы, их не убедили даже награды и заверения Люды, что я лечился в их госпитале. Пришлось звонить в комендатуру. Там патруль выяснял номер телефона моей дивизии и звонил туда, уточняя мой возраст и внешний вид, а также мои награды. Хорошо ещё, что удалось уговорить их позвонить, а не ехать разбираться в комендатуру.

Вот он, главный недостаток несоответствия возраста и звания. Пятидесятилетний лейтенант вызовет гораздо меньше вопросов, чем двадцатитрёхлетний полковник. Хоть приказывай водителю с порученцем позади нас на моей «ласточке» ездить специально для таких случаев. Хорошо, что это не испортило нам настроения.

Вечером я отвёз Люду к ней домой.

Глава 2

Хорошего понемногу. Проведя чудесный день с Людой, я снова окунулся в рабочие будни. Дивизия быстрыми темпами обрастала мясом: если мой первый полк, который и был костяком дивизии, нужно было только доукомплектовать, то второй полк требовалось создавать с нуля. Я послал командиров по госпиталям за своими бойцами. У нас ведь как было принято? Попал боец в госпиталь, выздоровел, и его направляют хрен знает куда, причём порой даже в совершенно другие рода войск. Все мои были заранее предупреждены, чтобы, как только очухаются в госпитале, сразу писали в полк, сообщая, где они, и за ними приедут. Когда в госпиталь прибудет командир из полка за своими бойцами, то направить их куда придётся уже не получится, вот и возвращались мои бойцы тоненьким ручейком назад по мере выздоровления.

Я сидел в своём кабинете. (А вы как думали? Тут стационарные казармы, так что помещение под мой кабинет в здании штаба было.) Получалось у меня следующее. Дивизия состояла из двух полков, по привычной мне терминологии – мотострелковых, то есть все бойцы были на бронетранспортёрах. По штату бронетранспортёров должно было быть триста единиц, это исключительно для пехоты, а если всё же сделают броню по моим наброскам, то будут и зенитные, и миномётные бронетранспортёры.

Кроме этого были ещё три дивизиона противотанковых орудий и три дивизиона УСВ. Если раньше за эти орудия на меня смотрели косо – мол, слишком много для одного полка в нынешнее время, – то теперь они размазывались по дивизии, и уже вроде как нормально. Я тут подумывал увеличить их количество ещё на один дивизион, вот только теперь с этим возникнут большие трудности, так как начальство мне их не даст, а у немцев их ещё найти нужно, и далеко не факт, что они будут. Ещё был дивизион тяжёлых М-10 калибра 152 миллиметра, обеспеченный трофейными тягачами с запасом. Во время контрнаступления мои бойцы добыли их много, все одной модели, так что хватит надолго. Было три дивизиона батальонных миномётов, а также один дивизион полковых самоваров калибра 120 миллиметров. Всё это обеспечивало мне очень хорошую огневую поддержку войск.

Ещё был танковый батальон. Правда, тут оказалась засада: мои трофейные танки, БТ и три Т-28, сточились в боях, так что остатки приказали оставить на передовой, ими усилят остающиеся части. А мне должны были дать в Москве новые танки – роту Т-34 и две роты новых лёгких танков Т-60[4]. Это, конечно, были те ещё танки, им больше подошло бы определение «танкетки»: достаточно тонкая броня и 20-миллиметровая автоматическая пушка – короче, аналог немецкой «двойки».

По правде, он годился только для разведки или охраны тыла, так как подбить его можно было из чего угодно. Хорошо ещё, что сохранились бронеавтомобили – две роты БА-10 и рота БА-20. Все они шли в усиление к полкам, хотя наступать ими на не подавленного противника означало просто потерять их в бою. Так что оставалось использовать их в засадах или поддерживать их огнём наступающую пехоту, подавляя огневые точки немцев с расстояния. Поэтому я и хотел поскорее получить новые противотанковые самоходки. Толстая лобовая броня и орудие калибра 85 миллиметров позволяли им с дальней дистанции почти безнаказанно выбивать огневые точки и бронетехнику противника. Ещё через год, когда появятся «тигры» и «пантеры», без них будет вообще никуда.

Мне, честно говоря, было очень жаль потерянных Т-28: с их тремя башнями было очень хорошо поддерживать пехоту, подавляя огнём пулемётов противника. К сожалению, немцы сожгли все три танка. Хорошо ещё, что экипажи спаслись, правда, не обошлось без ранений, но уже все вернулись ко мне. Вот так дивизия обрастала мускулами, а в том, что долго нас держать здесь не будут, я не сомневался.

К концу февраля нам поставили все танки, и если Т-34 оказались все уже не новые, то Т-60, как говорится, и муха не… короче, вы поняли. А в самом начале марта ко мне прибыл нежданный гость.

Днём позвонили с КПП и сообщили, что меня спрашивает товарищ Морозов[5]. В первый момент я не сообразил, что за Морозов, и только потом до меня дошло, что это тот самый конструктор, что разрабатывал танк Т-34. Я велел немедленно проводить его ко мне. Честно говоря, совсем не ожидал, что он приедет ко мне лично. Не знаю, кто он сейчас по должности, но наверняка очень занят.

– Добрый день, – первым поздоровался Морозов. – Вы, как я понимаю, и есть полковник Прохоров?

– Здравствуйте. Да, это я. Но какими судьбами вы прибыли ко мне? И да, извиняюсь, как вас по имени-отчеству?

– Александр Александрович. А вас как зовут?

– Зовите Игорем Николаевичем. Так какими судьбами вы, Александр Александрович, появились у меня?

– Товарищ Сталин попросил срочно помочь одному человеку с созданием противотанковых самоходок на базе моей «тридцатьчетвёрки». Он сказал, что у вас уже есть наброски и вы точно знаете, чего хотите. Вот это меня заинтересовало, а поэтому и решил лично к вам наведаться.

– Пожалуй, так будет даже лучше. По моим прикидкам, скоро немцы, во-первых, начнут модернизировать свои танки, а именно наращивать броню и ставить новые, более мощные орудия. Тут, скорее всего, просто удлинят ствол – как говорится, дёшево и сердито. Я тут поспрошал знающих людей. Вот простой пример. На нашем танке Т-28 стоит орудие КТ-28, а на Т-34 и КВ – Ф-32. Так вот, бронепробиваемость у КТ-28 никакая. В принципе, если будет бой между Т-28 и Т-26, то я поставил бы на Т-26, у них больше шансов на победу.

– Почему?

– Во-первых, орудия на Т-26 имеют большую бронепробиваемость, чем на Т-28, так что, в принципе, он вполне может расстрелять своего противника с дальней дистанции, а во-вторых, Т-28 больше, так что в него легче попасть. Так вот, на немецких «четвёрках» сейчас стоит аналогичное КТ-28 орудие, но за счёт чуть более длинного ствола имеющее лучшие характеристики. Наше новое орудие Ф-32 имеет длину ствола примерно в два с половиной раза больше, чем у КТ-28, и результаты налицо. Всего и надо удлинить ствол до пятидесяти-шестидесяти калибров.

Да хотя бы посмотреть на нашу линейку орудий. Сначала КТ-28, потом Л-11 и, наконец, Ф-32 – везде удлинение ствола и повышение бронепробиваемости, а также дальности и точности. Если это сделали мы, то почему не сделают немцы? Я более чем уверен, что к концу этого года и началу следующего на немецких «тройках» и «четвёрках» утолщится броня и удлинится орудие. Это по уже существующим танкам. Кроме того, наверняка появятся и совершенно новые. Никогда не стоит считать противника глупее себя. Раз мы строим новые танки, то и немцы тоже, возможности у них есть. И к тому времени, когда они появятся на поле боя, я хочу уже иметь действенные средства для борьбы с ними.

– Понятно. Так что именно вы хотите? Как мне надо изменить Т-34 под ваши запросы?

– Там нет ничего особо сложного, будет даже проще и технологичней в производстве. Вот смотрите. – Я достал уже набросанный до этого рисунок самоходки. – Убираем башню, что сразу ускорит и облегчит производство, и вместо неё делаем боевую рубку. Лобовую броню увеличиваем до семидесяти пяти миллиметров.

– Простите, но тут есть одно обстоятельство: перед танка и так перетяжелён, он просто не потянет такую броню.

– Потянет. Во-первых, вы не учли, что уберётся вес башни, а он будет побольше, а во-вторых, можно немного снизить толщину бортового бронирования, хотя бы до сорока миллиметров[6].

Морозов, видимо, прикинув всё это в уме, согласился с моим доводом.

– Хорошо. А вы не боитесь уменьшать бортовое бронирование?

– Не особо. Если противник зайдёт самоходке в борт, то она, считай, и так обречена, к тому же я не собираюсь использовать их вместо танков. Их задача – бить из засад или поддерживать наступление из второй линии, а тут как раз и выходит на первое место лобовое бронирование.

– Ладно, с этим разобрались. А это у вас что?

Я принялся показывать ему компоновку самоходки. По моим задумкам, для удобства экипажа в крыше рубки должно было быть три люка, один из них с пулемётной турелью, на неё я хотел потом поставить американский «браунинг». Ещё два люка должны были быть в бортах по обеим сторонам, что значительно ускорит и облегчит экипажу загрузку в самоходку снарядов, порой это может спасти им жизни. И, наконец, ещё один люк – в корме рубки, причём двойной: половина открывается вверх, а вторая половина – вниз; этот люк для эвакуации экипажа, если самоходку подобьют. Как раз рубка защитит их и скроет от глаз противника. Всего получалось шесть люков. Люк механика-водителя спереди я предлагал убрать, так как он ослаблял лобовую броню.

Всё это я подробно и описал Морозову, а затем немного прошёлся по орудию. Это, разумеется, была наша 85-миллиметровая зенитка, которая и так должна была стать основой для орудий новых «тридцатьчетвёрок». Единственное, я попросил на конце орудия ставить пламегаситель, накидал схему простейшего: более толстый цилиндр на конце ствола, а в нём перфорированные диски, которые также будут работать и дульным тормозом. Ещё я с радостью запросил бы эжектор, вот только если о пламегасителе у меня были представления, то об эжекторе – нет. Знаю только, что это утолщение на стволе, а в нём какие-то каналы сделаны, и всё, я ведь не оружейник. Про пламегаситель ещё объяснить можно, а вот про эжектор – уже нет.

Просидели мы с Морозовым три часа, после чего я повел его в нашу столовую, так как время было обеденное. После обеда Морозов, прихватив мои наброски, уехал, и я надеялся, что к осени он сделает эти самоходки. Там делать всего ничего, вот я и надеялся осенью их уже получить. Даже если приёмная комиссия их запорет, пусть сделает лично для меня. Я-то знал, как они будут необходимы на Курской дуге, потому и готовился заранее. Лучше, конечно, были СУ-100, но там проблемы с орудием, быстро его не сделают, а зенитки – вот они, только под танк переделай. Это хорошо, что дело сдвинулось с мёртвой точки.

А через неделю приехал и Грачёв[7].

Если Морозова я знал (ну как знал? помнил, что он один из конструкторов легендарной Т-34), то вот про Грачёва не имел ни малейшего понятия. Однако, когда он приехал и отметился на КПП, я так же быстро приказал привести его ко мне, как до того и Морозова.

Дальше всё пошло практически так же, за исключением специфики. Я показал наброски бронетранспортёров, которые хотел получить, они были нарисованы на базе БТР-40 и БТР-152. В отличие от БТР-40 и БТР-152 крыша у бронетранспортёров имелась, а на крыше – пулемётная башня, куда и должны были ставиться американские «браунинги». Если 152-й шёл основным транспортом и боевой единицей пехоты, то 40-й – как разведывательный.

Правда, были и дополнительные варианты. Так, небольшая партия трёхосных бронетранспортёров должна была быть с открытым верхом, это были зенитные, с парой крупнокалиберных «браунингов» на универсальном станке, и под 120-миллиметровые миномёты. Мобильность в наше время – это всё! Подъедет такая батарея на заранее присмотренное место, за пять минут засыплет немцев минами и мгновенно свинтит в дальнюю даль, а обозлённые немцы накроют ответным огнём уже пустые позиции. Ещё бронированные грузовики для доставки топлива и боеприпасов под огнём противника, тоже очень нужная вещь. Конечно, за счёт брони полезная нагрузка будет очень низкой, но порой возможность почти гарантированно доставить припасы бывает решающей.

А вот на базе двухколёсного шасси я решил сделать командирскую бронированную машину. На фига мне случайная пуля или осколок? И так только из госпиталя вышел после случайного снаряда. А то ещё будет, как с Ватутиным, а мне такого не надо[8]. Будет такой прообраз «тигра», я даже внешне постарался нарисовать похожим на него, хотя художник из меня никакой и «тигр» я видел лишь несколько раз. Как раз на укороченной базе и двух мостах получилась хоть и тяжёлая (всё же за основу грузовик взят), но достаточно неплохо забронированная и мощная машина.

Хотел я её в двух модификациях. Первая как непосредственно командирская: сиденья в два ряда, четыре двери, позади ещё небольшой отсек для двух бойцов охраны и, соответственно, двери в корме машины. А вторая модификация – это машина сопровождения. Там хотя и есть четыре боковые двери, но сиденья расположены вдоль борта, а в крыше – люк для пулемёта и складывающееся крепление под него. Шесть бойцов в кузове свободно поместятся, а ещё водитель и пассажир, то есть всего восемь бойцов. Внешне машины почти не отличить, по крайней мере издали.

Я показал Грачёву свои наброски и рассказал о пожеланиях. Было видно, что его мои идеи заинтересовали, он сразу стал рыть копытом. Проблема была только в машинокомплекте, но Грачёв мне сказал по секрету, что договор с поставщиком в Америке уже заключен, и это фирма «Студебекер»[9]. Вот почему меня это нисколько не удивило, а? Что интересно, колёса к ним будут делать у нас. Но для меня это даже лучше, так как я сразу сказал, какие колёса мне нужны: примерно в полтора раза шире стандартного колеса и с явно выраженными грунтозацепами (это чтобы проходимость была лучше), причём ставить колёса в один ряд, а не как сейчас, когда на переднем мосту одинарные, а на заднем – сдвоенные.

Примерно через месяц из Америки во Владивосток должен был прибыть первый корабль, причём наш, так как из-за начала войны с Японией американские корабли не могли плыть во Владик. Потом машинокомплекты отправят по железной дороге. Я в любом случае не рассчитывал получить новую технику раньше осени.

В итоге нашим разговором остались довольны мы оба: я потому, что Грачёв всё схватил на лету и не пытался, давя своим авторитетом, утверждать, что так не делают, а Грачёв был доволен тем, что его ждали интересная работа и новые виды техники.

Решив эти вопросы, я приступил к решению других. По моему заказу в наших дивизионных мастерских изготовили пламегасители для винтовок. В своё время, набрав много СВТ, я получил и их снайперские варианты, и это позволило мне значительно увеличить количество снайперов. Работать они должны были и в передовых порядках, и сразу за ними, и требовалось максимально снизить вероятность их обнаружения: мне своих снайперов беречь надо. Вот тут пламегасители как раз и пригодятся: пламегаситель проще глушителя и, главное, почти не влияет на баллистику выстрела. Это что касается приблуд к оружию. Про разгрузки я не говорю, их наконец оценили и приступили к их промышленному производству.

Ещё я организовал у себя роту головорезов, и это помимо моей штатной дивизионной разведроты. В отдельную роту я стал набирать спортсменов и разведчиков. Были у меня замыслы получить своих ухорезов – диверсантов, короче. Разведка всё же под несколько другое заточена, а эти будут вырезать по ночам противника. Разумеется, для них требовалось дополнительное вооружение и оснащение.

Что касается вооружения, то все бойцы должны были иметь хороший нож, и тут вполне подходил НР-40[10]. С ним у меня проблем не возникло, всё же холодное оружие в дефиците не было. Хотя обычному бойцу нож не полагался, все их имели так или иначе, ведь без ножа никуда, даже банку консервов не открыть и хлеб не порезать. С револьверами было чуть сложней, они ведь рядовым бойцам вроде как не положены, но я провёл их официально. Проблема возникла с «БраМитами»[11], мне их требовалось больше сотни. И вот тут пришлось повертеться, обивая пороги высокого начальства. Хорошо, что после последних событий меня знали, так что за месяц мытарств я выбил их, и это ещё очень быстро, ведь могли вообще отказать: мол, нефиг фигнёй маяться, тебе по штату такое не положено.

В итоге я всё же смог полностью экипировать всем необходимым своих ухорезов. Они всё время тренировались: и в стрельбе, и в рукопашной, и в снятии часовых, и в проникновении на объекты. Кое-что я им смог показать, но далеко не всё, всё же в прошлой жизни я не в спецназе служил. Но тренеры и преподаватели нашлись. Ох, будет потом немцам сюрприз на всю задницу, такой, что они во все глотки взвоют.

25 марта 1942 года. Москва

Неожиданно ко мне приехал генерал Севастьянов. За его дела под Киевом и контрнаступление под Москвой ему присвоили звание генерал-лейтенанта. А приехал он ко мне посоветоваться. Его вместе с дивизией перекидывают на Волховский фронт, а именно во 2-ю ударную армию.

– Вот такие вот дела, Игорь. Что скажешь?

Мы уже давно перешли на неформальное общение, Севастьянов реально оценил мою помощь ему и теперь не чурался просить у меня совета.

– Что тут можно сказать? Только одно: жопа, причём с большой буквы. Я бы там действовал совершенно по-другому, и если вас сейчас кинут в коридор, то, скорее всего, дивизия поляжет. Немцы сосредоточили там большие силы, и без значительной поддержки танков и артиллерии успеха нам не добиться. Я вообще не понимаю, почему командование решило прорываться именно там, ведь гораздо меньшее расстояние до Ленинграда у самой Ладоги.

– А что, по-твоему, надо сделать?

– Пока вторая армия приковывает к себе всё внимание противника, ударить вдоль берега Ладоги, причём стараться отодвинуть немцев от озера минимум на десяток километров, причём сразу строить оборону вдоль берега. Лучше, конечно, отбросить километров на двадцать, но это как получится. Как только мы достаточно успешно пробьёмся, так немцы сразу перебросят против нас значительные силы и тем самым сильно ослабят давление на вторую армию. По-моему, с самого начала надо было бить вдоль берега озера, так мы имели бы противника только с одной стороны. Мой вам совет: постарайтесь убедить начальство не пытаться пробить коридор ко второй армии, а дать вам ударить вдоль озера. Если получится, то, главное, держите фланг, сразу стройте огневые точки, чтобы они могли сдерживать немцев[12].

Севастьянов ушёл, а через два дня меня ждал очередной сюрприз.

26 марта 1942 года. Москва, Генеральный штаб

На следующий день после разговора с Прохоровым генерал Севастьянов поехал в Генеральный штаб и там добился разговора с маршалом Шапошниковым.

– Что вы хотели, товарищ генерал-лейтенант?

– Товарищ маршал, вчера после получения нового предписания я съездил к полковнику Прохорову.

– Он для вас такой авторитет?

– Да, он дважды помог моей дивизии – по сути, дважды её спас. Кроме этого есть ещё один важный нюанс. Полковник Прохоров, несмотря на свою молодость, имеет большой опыт действий в тылу противника, а кроме того и по выходу из него. Он вчера сразу указал на главную ошибку командования в этой операции.

– И какую?

– Неправильно выбранное место наступления. По его мнению, надо было с самого начала наносить удар вдоль берега Ладоги. Во-первых, по его словам, там значительно меньшее расстояние до Ленинграда, а во-вторых, противник будет только спереди и с правого фланга. По мнению Прохорова, сейчас новые силы лучше бросить не на прорыв коридора ко второй армии, а попытаться пробить новый коридор вдоль берега Ладоги. Основные силы противника сейчас прикованы ко второй армии, а, ударив вдоль Ладоги, мы отвлечём их на себя, и тогда давление на армию ослабнет, что позволит пробить коридор снова.

Шапошников задумался: с такой стороны он не рассматривал эту ситуацию. Прошло минут пятнадцать, маршал внимательно рассматривал карту с нанесённым на неё положением наших и вражеских частей. Наконец он решил.

– Возможно, это имеет смысл. Вот что, я изменю вам предписание. Вы назначаетесь командиром пятой ударной армии[13], и ваша задача – пробить коридор до Шлиссельбурга вдоль берега озера. Правда, выделить вам я смогу только одну стрелковую дивизию и танковый батальон, зато дам тяжёлые танки и артиллерийский полк.

– Товарищ маршал, а можно ещё и дивизию полковника Прохорова включить в состав армии?

– Прохорова? Хорошо. Раз он сам это предложил, пускай на деле покажет, что не просто языком мелет.

27 марта 1942 года. Москва

Ни одно доброе дело не остаётся безнаказанным, вот и помогай после этого людям. Через два дня ко мне снова приехал Севастьянов, только на этот раз с приказом о моём подчинении ему. Хорошо ещё, что он смог убедить начальство принять моё предложение.

О Мясном Боре я слышал ещё в прошлой жизни, правда без подробностей, знал только, что там, во-первых, полегла куча народа, когда немцы окружили там нашу 2-ю ударную армию, и во-вторых, что этой армией командовал генерал Власов и именно там он сдался в плен. Ещё знал, что это произошло в 1942 году, а других подробностей не знал – ни состав армии, ни когда именно это произошло, только год. Я даже посмотрел, где находится Мясной Бор, только когда разговаривал с Севастьяновым, а до этого и понятия не имел, знал только, что где-то возле реки Волхов, и всё.

Короче, хватай мешки, вокзал отходит. Нам следовало немедленно выдвигаться. Дивизия Севастьянова уже начала погрузку, а 3-я стрелковая дивизия, которая вошла в армию Севастьянова, должна была прибыть на место отдельно. Силами мы располагали небольшими: три дивизии, танковый батальон и артиллерийский полк. Однако шансы у нас были.

30 марта 1942 года. Волховский фронт

Нам понадобилось три дня, чтобы добраться до места, причём железная дорога до места назначения не шла, так что пришлось двигаться преимущественно своим ходом. Несмотря на то что дивизия Севастьянова выступила на сутки раньше, к месту назначения мы прибыли первыми, просто обогнав их на марше. Ещё повезло, что прибыли на конечную станцию вечером и добрались к месту сосредоточения под утро, так что прибытие наше осталось незамеченным противником.

У меня была полностью механизированная дивизия, и, прибыв, я не стал терять время напрасно. Пока ещё не наступили знаменитые питерские белые ночи, так что у моих разведчиков было достаточно времени, чтобы перейти линию фронта. Пришлось мне рисковать и с ходу, прямо с корабля на бал пускать моих ребят в дело. По-хорошему, день-два нужно было бы подождать, выяснить обстановку, понаблюдать за противником, вот только времени не было от слова совсем. У Мясного Бора шли ожесточённые бои, и начальство торопило, желая немедленных результатов.

Наступать наобум я не хотел, так как велик риск завалить всё дело, а потому отправил своих ребят, которые только и успели переговорить с начальником разведки этого участка фронта и понаблюдать за противником до вечера. К немцам в тыл я отправлял не только разведку, но и свою роту ухорезов, у которых была своя задача. И разведка, и ухорезы были в немецкой форме, запасы её у меня имелись приличные – сохранились от прошлых операций. Кроме того, было и немецкое оружие, которым все вооружились. На первый взгляд обычное немецкое подразделение, и пока не начнут проверять, не поймут подвоха.

Пройти совсем тихо не получилось бы, а потому ребята сымитировали захват языка. Дождавшись середины ночи, разведчики вырезали пулемётное гнездо и захватили часового, которого местные разведчики уволокли к нам. Внешне всё выглядело так, словно наши разведчики захватили часового в качестве языка, а пулемётчиков зарезали, и всё. А на самом деле почти две с половиной сотни бойцов в немецкой форме и с немецким оружием перешли в тыл противника, у них даже припасы были немецкими, чтобы не спалиться на мелочи.

До прибытия всех частей оставалась ещё пара дней, и я хотел к этому моменту уже быть полностью готовым. До Шлиссельбурга было порядка десяти километров, и меня удивило, почему наше командование с самого начала не предприняло наступление именно здесь.

Утром следующего дня прибыл Севастьянов, и я доложил ему о предпринятых мной мерах, а затем мы вместе отправились на наблюдательный пункт осмотреть немецкие позиции. Его дивизия прибывала в течение дня и понесла некоторые потери от немецкой авиации. Танковый батальон и артиллерийский полк прибыли ночью, а на следующий день подошла и стрелковая дивизия.

Немцы немного всполошились, увидев, что к русским прибывает подкрепление, но, поскольку тяжёлой техники и артиллерии не видели, быстро успокоились. Да и наш проход в немецкий тыл, как мы и рассчитывали, не вызвал у немцев переполоха: ну утащили русские разведчики к себе часового, ну вырезали пулемётный расчёт, так те сами виноваты, что позволили русской разведке незаметно подкрасться к себе. Главное, что, во-первых, моих ребят немцы так и не обнаружили, а во-вторых, что они успокоились.

Конечно, двести стволов на километр фронта у нас не набиралось, но сотня наскреблась, правда не на километр, а на всю армию, и, если учесть, что наступать мы планировали на участке в пару километров, то в итоге выходило по пятьдесят стволов. Главную ставку я делал на работу своей разведки и ухорезов, и завтра я увижу, что у меня получилось.

Глава 3

Капитан Коржов смотрел, как его бойцы беззвучно исчезают в лесу. Если на первой линии немецкой обороны они тихо сняли часового и вырезали пулемётное гнездо, то при прохождении второй и третий линий немецкой обороны уже никого не трогали. Сделали вид, что разведка стоящей здесь нашей части просто пошалила, захватив часового в качестве языка да ликвидировав на всякий случай пулемётный расчёт, после чего вернулась к себе. Хорошо, что ночи пока тёмные и длинные, но, с другой стороны, ещё везде лежит снег, так что особо не побегаешь, а главное, лыжи не используешь. Это у финнов полно лыжников и следы лыжни в округе никого особо не заинтересуют, а у немцев лыжников нет, так что следы лыж однозначно укажут на нас.

Все бойцы одеты тепло. Ну как тепло? Наши полушубки и валенки с ватными штанами не наденешь, это ведь будет как в анекдоте про Штирлица, которой шёл по Берлину с парашютом, ушанкой и балалайкой. Но вот тёплое двойное нательное бельё и тонкие шерстяные свитера под немецкую форму были надеты у всех. Хорошо ещё, что погода стояла относительно тёплая, хоть и минусовая. Бельё и свитера были удачным решением: и тепло, и под немецкой формой не видно, так что внешне мы обычное немецкое подразделение. Тут главное – не выделяться, так что на нас обычная форма вермахта. Есть у нас и форма немецких егерей, затрофеили немного, но только в ней бойцы сразу будут выделяться, как породистые псы среди дворняжек.

Сразу за моими ребятами идёт рота головорезов – командир решил создать подразделение диверсантов. Сначала меня это напрягло, но потом командир разъяснил, что на мои функции они не покушаются, их задача – вырезать противника и проводить диверсии, а моя основная – это именно разведка. Вот потому они сейчас и идут за нами, так как именно мы определяем, куда идти, и снимаем часовых. Правда, вскоре они уйдут: у нас разные задачи, вместе мы, только пока переходим линию фронта. Хорошо, что тут есть натоптанные тропинки, по ним мы и идём, так что лишних следов не будет, а вот потом уже как получится.

Немцев тут много. Хоть мы сами пока не ходили к ним в гости, сегодня первый раз, но от местных разведчиков много чего узнали. Работать им тяжело: куда не плюнь, в немца попадёшь. А с другой стороны, раз их тут так много, то вряд ли они все друг друга знают, так что мы вполне сойдём за своих из соседнего подразделения. Работы нам предстоит много, а времени почти нет: уже следующей ночью предстоит работать, так как утром наступление.

Через полчаса, отойдя на километр от последней линии обороны, разведчики и головорезы разделились на группы и разбежались. Капитан Коржов вполне мог остаться в штабе дивизии, его должность не подразумевала личные выходы в тыл противника, но задание было очень ответственным, вот он и не смог остаться. Хотя по большому счёту после разделения роты от него уже ничто не зависит, просто группа под его личным командованием, и всё.

В нормальной обстановке капитан сначала взял бы хорошего языка, узнал бы от него, кто и где находится, и только после этого разделил бы свою роту, дав каждой группе своё задание. Но сейчас, во-первых, не было времени, а во-вторых, любой пропавший немец мог насторожить остальных. Вот только не хватало вызвать у немцев переполох накануне наступления! Поэтому и приходилось действовать наудачу, разделиться и каждой группе действовать по своему усмотрению. И если его ребята разбились на десятки, то головорезы разделились на три взвода по три десятка бойцов в каждом. Пожелав про себя всем им удачи, капитан Коржов со своей группой двинулся в ночь.

После того как их рота разделилась на небольшие группы, лейтенант Никонов повёл своих бойцов в направлении Шлиссельбурга. Уже через час он наткнулся на позицию немецких артиллеристов – тут расположился дивизион лёгких полевых гаубиц калибра 105 миллиметров. Цель жирная и вкусная, вот только трогать её сейчас нельзя, иначе весь план пойдёт насмарку. Отметив на карте расположение дивизиона, Никонов повёл свою группу дальше.

До рассвета ничего заслуживающего внимания ему не попалось, а потому, устроившись со своими бойцами на небольшой привал, он выставил часового и заснул на несколько часов. Остаток дня Никонов разведывал местность и нашёл склад, а также расположение небольшой немецкой танковой части. Несколько раз они натыкались на немцев, но десяток бойцов в немецкой форме не вызывал у тех подозрения: разных частей тут было много, и постоянно встречались какие-то подразделения, которые двигались в разные стороны.

Вечером лейтенанту Никонову пришлось разделить свою группу на три части, так как иначе он мог не успеть уничтожить все три цели. Две тройки бойцов отправились на склад и позиции артиллерийского дивизиона. С дивизионом всё было просто, там даже часового не надо было ликвидировать, хотя основные правила техники безопасности немцы соблюдали: основной запас снарядов был расположен несколько в стороне от позиций дивизиона, а также окружён небольшим земляным валом. Но возле каждого орудия находился небольшой запас снарядов, примерно с десяток ящиков. Трёх бойцов было вполне достаточно, чтобы заминировать складированные снаряды.

На основном запасе ящиков со снарядами поставили целых четыре сюрприза, причём каждый из них установили на неизвлекаемость. Кроме того, заминировали и ящики снарядов возле орудий. Конечно, лучше было бы подорвать их самим, но, к сожалению, обстановка этого не позволяла: будоражить противника раньше времени было нельзя. А подрывных зарядов было много, вот и не экономили. Теперь стоит только тронуть ящики, как последует взрыв, и если даже немцы поймут, в чём тут дело, и не тронут оставшиеся ящики, то вести огонь дивизион всё равно не сможет.

Понимание, что попытка взять любой складированный тут ящик со снарядами приведёт к взрыву, заставит немцев вызвать сапёров, а те вряд ли смогут обезвредить все ловушки, да и времени им на это потребуется много. Вот и получится, что и орудия есть, и снаряды к ним есть, а стрелять нельзя, так как любая попытка взять снаряды приведёт к взрыву. А для нас в предстоящем наступлении главное, чтобы немецкая артиллерия работать не могла, что и будет достигнуто, а так, глядишь, ещё и уцелевшие орудия в качестве трофеев достанутся.

Проще всего было группе, пошедшей на склад. Там тоже сразу рвать не стали, а заминировали с установкой на подрыв при попытке взять первые боеприпасы, после чего всё рванёт, а кроме патронов и гранат там были и снаряды. Для гарантии разведчики сунули туда ещё и канистру с бензином, так что если сразу вдруг не детонирует, то разлетевшийся горящий бензин вызовет пожар, который гарантированно уничтожит склад, поскольку все боеприпасы находятся в деревянных ящиках, а значит, гореть будет хорошо.

Себе и ещё трём своим бойцам лейтенант Никонов в качестве цели выбрал танки противника. Тут действительно было трудней всего: два десятка немецких танков просто так не уничтожишь. Чтобы взрывать, взрывчатки недостаточно, это ведь не обычная машина, где подложи немного взрывчатки под бензобак – и готово: к взрывчатке добавится бензин, и машина гарантированно будет уничтожена. Никонову оставалось только сжечь танки, вылив им на моторное отделение по канистре бензина и затем поджечь: горящий бензин быстро протечёт внутрь танка, там от него загорится уже и двигатель, а потом могут и снаряды детонировать. Вся загвоздка была во времени: нельзя начинать слишком рано, но и тянуть до самого утра тоже опасно, так как можно просто не успеть.

Начал лейтенант Никонов в пять часов утра, сняв часовых, чтобы они ненароком не помешали, тем более что смена была час назад и теперь до шести менять не будут. Со своими бойцами Никонов тихо стал снимать с бортов танков канистры с бензином. Стараясь не шуметь, они ставили их рядом с боевыми машинами и открывали крышки, подготавливая их, а затем аккуратно ставили уже открытые канистры на танки. Будь дело летом, приходилось бы ещё проверять, что в канистре, бензин или вода, но сейчас воду в канистрах не повозишь: температура ещё минусовая, и вода быстро замёрзнет, превратившись в лёд, который моментально порвёт канистры, ведь вода при замерзании расширяется[14].

Вот так подготовили всё, причём, чтобы не греметь железом, ставя канистры на танки, на броню сначала насыпали немного снега, дабы он смягчил соприкосновение канистры с бронёй. Ведь кто его знает, может, несмотря на холод, в танке спит какой немец, который может проснуться от этого звука и вылезти посмотреть, что случилось. Поэтому осторожно ставили открытые канистры на снежную подушку, а после клали их набок, чтобы бензин стекал в моторный отсек. Как только бензин начинал течь, его поджигали и бежали к следующему танку. Предварительно распределили, кому какие танки достанутся.

Буквально за пару минут все танки начали разгораться, да и было их два десятка – считай, по пять штук на человека. Они успели отбежать метров на сто от стоянки немецких танкистов, когда там вовсю разгорелся пожар и начали просыпаться немцы. После этого лейтенант Никонов повёл своих бойцов к месту встречи, которое он определил заранее и куда остальные бойцы его группы должны были выдвинуться, после того как выполнят свои задания.

Через час они встретились. У всех трёх групп операции прошли удачно, правда, результат работы двух других групп будет виден чуть позже (скорее даже, слышен). Теперь им предстояло действовать по своему усмотрению, хотя основными задачами оставались совершение различных безобразий в немецком тылу и посильная помощь своим.

Старший лейтенант Щербаков

После ранения я получил предписание во вновь формирующуюся дивизию и, честно говоря, сначала расстроился, так как посчитал, что это будет дивизия из новобранцев, многие из которых, а скорее всего большинство, в армии не служили. Что с такими навоюешь? Максимум ненадолго задержат немцев, и всё.

Однако, прибыв в дивизию, я был приятно удивлён. Дивизия формировалась на базе отдельного механизированного полка, который воевал с начала войны и имел за плечами длительный боевой путь. Вторым сюрпризом для меня оказалась должность, на которую меня ставили, а именно командир взвода роты специального назначения, а если проще – роты диверсантов. Времени нам давали всего ничего, уже через месяц-другой дивизия должна была быть готовой к выступлению.

Хорошо ещё, что в роте не было ни одного новобранца, все парни оказались тёртыми калачами, уже вкусившими кровь и умевшими постоять за себя. Мы занимались с раннего утра до позднего вечера. Тренировки по рукопашному бою сменялись изучением немецкого языка и тактики действий в различных обстоятельствах, обучением сапёрному делу и вождению различной техники. Командовал нами майор Ермилов. Он был уже в возрасте, но, несмотря на это, у меня сразу сложилось впечатление, что он меня в бараний рог скрутит, хотя я был хорошим рукопашником. Позже я всё же сошёлся с ним в спарринге, и он меня быстро сделал.

А вот командир дивизии меня, мягко говоря, удивил. Совсем ещё пацан, моложе меня, а выглядел даже моложе своих лет. Вот только его глаза… Пару раз мне становилось по-настоящему жутко от его взгляда. Все бойцы первого полка, на базе которого и формировалась дивизия, выполняли все его приказы мгновенно и стояли за него горой. Позже, когда в редкие свободные минуты я разговаривал с этими командирами, они немного рассказали мне о своём боевом пути, и я только удивлялся, как, считай, ещё пацан мог такое сделать.

Сейчас я смотрел вслед уходящим бойцам. Первыми ушли разведчики, у них своё задание, потом двинулась моя рота, а мой взвод остался. Мы только миновали последнюю линию обороны немцев, но теперь мне с моими бойцами предстояло вернуться назад. Перед выходом на задание мне поставили боевую задачу – обнаружить противотанковую артиллерию противника и уничтожить её перед самым наступлением, а затем продолжить уничтожать артиллерию и миномёты немцев. Главной моей целью были немецкие крупнокалиберные зенитки: именно они могли достаточно легко пробить толстую шкуру наших КВ, остальные немецкие противотанковые орудия мало что могли сделать, в основном только сбить гусеницы.

Весь остаток ночи, разбившись на отделения, мы аккуратно ползали по немецкому тылу и в результате нашли шесть таких зениток. Все они были установлены в стратегически важных местах, так что в случае атаки все наши танки были бы на виду.

Уже под утро мы отошли немного в тыл и встали на днёвку, но при этом продолжали наблюдать за немцами.

Под утро следующей ночи мы просто сняли с этих орудий прицелы и затворы. Часовых не трогали, всё было тихо и спокойно, и орудия остались целы, вот только стрелять они уже не смогут.

После этого мы отошли немного назад, чтобы при артподготовке, которая скоро должна была начаться, не попасть под собственные снаряды.

1 апреля 1942 года. Волховский фронт

В шесть часов утра я вместе с Севастьяновым и командиром второй дивизии стоял на наблюдательном пункте и смотрел в бинокль на немецкие позиции. Уже достаточно рассвело, чтобы можно было наблюдать за противником. По сообщению дежурных, примерно с час назад были зафиксированы вспышки на территории противника и грохот разрывов – значит, мои бойцы сработали. Насколько хорошо, будет видно позже, но, определённо, хоть какой-то ущерб они немцам нанесли.

В шесть часов десять минут утра загрохотала наша артиллерия. К сожалению, как я и говорил, тяжёлых стволов набралось мало, и запас снарядов был не такой большой, как хотелось бы, а потому работала артиллерия всего двадцать минут, после чего смолкла.

Сразу после этого мы пошли в атаку. Первыми на противника двинулись КВ, но они не пёрли дуром, растянувшись цепью. Танковый батальон не спеша надвигался на противника, за ним вторым эшелоном двинулись Т-34. Правда, поскольку их было мало, всего десяток, они растянулись на большое расстояние, но их основной задачей была поддержка КВ. Все остальные лёгкие танки и трофейные бронетранспортёры с пехотой двинулись третьей волной.

Как только где-то оживала немецкая пушка, на ней сразу сосредотачивался огонь нескольких танков, пока они не получали зримое подтверждение уничтожения этого орудия. Вскоре стали оживать многочисленные пулемётные точки немцев, но они быстро замолкали, поскольку по каждой такой точке начинали бить сразу несколько пулемётов, а кроме них и мои снайперы.

Несмотря на то что продвигались мы медленно, танки и бронетранспортёры не рвались вперёд на максимальной скорости, потери были минимальными, так как все оживающие огневые точки немцев мгновенно подавлялись. Их не спасали даже дзоты и немногочисленные доты, которые они успели построить. Массированный огонь сразу нескольких орудий и пулемётов подавлял их, и мы медленно, но верно двигались вперёд. Немецкая артиллерия молчала, зато со стороны немецкого тыла прозвучало несколько мощных взрывов, пару из них мы даже увидели. Начинавшие было работать немецкие миномёты, как правило, быстро замолкали.

Спустя полчаса первая линия немецкой обороны на участке в два километра длиной была взята, и наши части двинулись дальше. Ни один КВ не был не то что подбит, но даже повреждён, хотя попадания по ним случались.

Уже достаточно рассвело, и в небе появились наши истребители, хоть и было их немного. Позади атакующих двигались грузовики и бронетранспортёры с зенитными установками, которые должны были помешать прорвавшимся немецким штурмовикам бомбить прицельно. Севастьянов с трудом выбил авиацию, ведь немцы вполне могли массированными авианалётами сорвать нам всё наступление, и хотя непосредственно к нашей армии истребители не приписали, но конкретно на эту операцию выделили целый истребительный авиационный полк, почти полнокровный и на не самых старых машинах. Сейчас они кружили над нами в воздухе, однако не весь полк, а только половина. Вторая половина ждала на аэродроме, они должны были сменить своих товарищей, когда у тех подойдёт к концу топливо или боеприпасы.

Немцы прилетели через час – штурмовики под прикрытием истребителей, – и в небе завязался воздушный бой. Наши старались, но не подпустить немцев к нам они не смогли, хотя основательно потрепали противника. Однако когда прорвавшиеся немецкие штурмовики стали заходить на штурмовку, с земли к ним со всех сторон устремились огненные пунктиры. Первый штурмовик взорвался в воздухе, когда удачная очередь из трофейного «флака» попала ему прямо в бомбу. Остальные прорвавшиеся самолёты, уже вставшие на боевой курс, стали поспешно выходить из пике и снова набирать высоту. Оттуда они отбомбились по принципу «куда бог пошлёт» и рванули назад к себе, тем более что со стороны Ленинграда уже приближалась новая волна наших истребителей – это подлетала вторая часть нашего авиаполка.

К полудню мы проломили все линии немецкой обороны, но намного легче от этого нам не стало, так как немецких частей тут было много. По мере продвижения вперёд к нам присоединялись мои разведчики и диверсанты. Они поработали на славу: немецкая артиллерия почти не работала. Кроме того, нам досталось много немецких орудий, ведь кое-где мои разведчики ликвидировали часовых и поснимали с немецких гаубиц прицелы с затворами, а когда мы захватывали эти орудия, возвращали снятое на место. Таким образом мы получали готовые к стрельбе трофейные орудия, которые тут же пускали в дело. Не надо было экономить свои снаряды, так как наши артиллеристы вовсю использовали трофеи, и если где немцы сильно закреплялись, то по этому месту начинала работать трофейная артиллерия, благо снарядов к этим орудиям пока хватало.

К вечеру наши передовые части пробились к Шлиссельбургу, благо расстояние было небольшим. Вот так и завершился первый день нашей операции.

1 апреля 1942 года. Ленинград, Смольный

Уже вечером Жданов, который допоздна задерживался на работе, получил сообщение, что бойцы 5-й ударной армии генерал-лейтенанта Севастьянова, буквально стальным тараном проломив немецкую оборону у берега Ладожского озера, к восьми часам вечера вышли к Шлиссельбургу. По сообщениям, на следующий день 5-я ударная намеревается начать отжимать противника от берега озера, сейчас она контролирует лишь полосу в два-три километра.

После такого сообщения Жданов велел немедленно собрать совещание руководства Ленинградского фронта, так как впереди замаячила реальная перспектива прорыва блокады города. Первоочередным вопросом было оказание всей возможной помощи 5-й ударной, и итогом совещания стало то, что к утру к Шлиссельбургу были направлены сапёрные части, а также танковый батальон тяжёлых КВ.

Хотя Нева и была ещё скована льдом, этот лёд уже значительно истончился и не то что КВ, а даже лёгкий Т-60 не способен был выдержать. К намеченному месту переправы были направлены брёвна и доски, и сапёры должны были в кратчайшие сроки навести переправу по истончившемуся невскому льду. До утра успели только передислоцировать к месту переправы танки, замаскировав их в стороне, да завезти стройматериалы, а построить переправу уже не успевали. Если начать её строить днём, то налетят немецкие самолёты и начнут её усиленно бомбить, а сил им противостоять у нас не было.

Пока что сапёры подготавливали брёвна и доски, чтобы с наступлением темноты начать быстро наводить гать. На лёд начнут укладывать поперёк движения брёвна длиной пять-шесть метров, а затем из досок сбивать настил, а заодно и скреплять брёвна между собой. По прикидкам, такая переправа должна была выдержать КВ, если пускать их по одному.

Пока же по льду, пользуясь ночной темнотой, хотя немцы и пускали регулярно осветительные ракеты, в Шлиссельбург переправился стрелковый полк.

1 апреля 1942 года. Москва, Кремль

Сообщение с Волховского фронта, что 5-я ударная армия генерала Севастьянова смогла в течение дня пробить вдоль берега Ладожского озера коридор до Шлиссельбурга, стало полной неожиданностью. Сталин не рассчитывал, что безумный план полковника Прохорова увенчается успехом. Он рассчитывал, что удар 5-й ударной заставит немцев оттянуть на неё часть своих сил и тогда 2-я ударная армия сможет выйти из окружения. Правда, пробитый генералом Севастьяновым коридор совсем узкий, каких-то два-три километра, но, уже немного зная Прохорова, Сталин не сомневался, что тот сумеет расширить этот коридор.

Сталин понимал, что, хотя официально 5-й ударной армией командует генерал Севастьянов, на деле рулит полковник Прохоров. И ведь он совсем мальчишка, но воюет как никто другой. Возможно, стратегические операции и не потянет, но тактические проводит мастерски. Впрочем, прорыв к Шлиссельбургу можно считать стратегической операцией, пусть и маленькой. В ближайшие дни будет ясно, реализовался план Прохорова в полном объёме или нет. Но 2-я армия определённо сможет вырваться из котла. А ему надо следить, чтобы Прохорова не сожрали, уж он-то знает, как не любят талантливых одиночек, считая их выскочками; некоторые в угоду своим карьерным планам готовы даже в ущерб делу подгадить таким людям.

1 апреля 1942 года. Волховский фронт, штаб 5-й ударной армии

Вечером этого длинного для нас дня мы подводили итоги нашего наступления. Первый этап прошёл на ура, мои орлы смогли нейтрализовать большую часть тяжёлой артиллерии противника, причём часть её в итоге захватили наступающие части и сразу стали использовать по прямому назначению. Мои ухари просто ночью скоммуниздили прицелы с замками, а когда подошли наши части, вернули всё на место.

– Знаешь Игорь, мне просто не верится, что у нас всё так легко и просто получилось.

– Не легко. Во-первых, пришлось поработать моим разведчикам и диверсантам, а во-вторых, если бы не 2-я ударная, мы могли бы и не справиться с наличными силами. Не забывайте: немцы значительную часть своих сил вынуждены были бросить на удержание 2-й ударной в котле и её уничтожение. Кроме того, нам ещё предстоит расширить коридор. Просто немцы прошляпили наше появление, да и не ожидали они, что мы, считай, с ходу пойдём в атаку. Где это видано, чтобы подготовка к такой операции длилась всего два дня?

– Как коридор расширять будем?

– Сегодня ночью нужно пополнить части топливом и боеприпасами, а утром пойдём вперёд. По крайней мере стационарных укреплений у противника, считай, нет, если только отдельные узлы, а их будем уничтожать. Подгоняем КВ, и они с расстояния гасят их. Калибр, конечно, маловат, но под прикрытием их огня пехота будет продвигаться вперёд. Ещё добавим бронетранспортёры с их пулемётами, они тоже своим огнём будут поддерживать наступающих.

– Потери будут большими.

– Не особо. Если гнать бойцов вперёд, невзирая на вражеский огонь, то да, а так они при возрастающем сопротивлении падают на землю и ждут, пока танки и бронетранспортёры не уничтожат огневую точку, после чего снова поднимаются. Если первой пустить бронетехнику, то есть риск её потерять, однако без неё пехота противника не выбьет или выбьет, но с огромными потерями. Мой метод наиболее щадящий. И технику сохраним, и среди пехоты потери будут небольшими.

– Не знаю, Игорь… Ладно, завтра увидим.

2 апреля 1942 года. Волховский фронт, пробитый коридор

Первоочередной задачей, кроме расширения коридора, было отогнать немцев от Шлиссельбурга, чтобы можно было построить нормальную переправу и соединить Ленинград с Большой землёй. Выделив бойцам, которые ночью переправились из Ленинграда, и гарнизону Шлиссельбургской крепости роту КВ и половину своих снайперов, а также по паре артиллерийских дивизионов, остальные свои силы я бросил на расширение коридора.

Используя в получасовой артиллерийской подготовке полк трофейных гаубиц, мы поприветствовали немцев в начале нового дня, а затем ленинградцы пошли в атаку. К тому времени немцы успели настроить вокруг Шлиссельбурга достаточно много огневых точек, а потому выкурить их оттуда было нелёгкой задачей, и даже артобстрел не слишком сильно их потрепал.

Тут сразу применили мою тактику. КВ не спеша двигались сразу за пехотой, правда, не в её рядах, а в нескольких сотнях метров позади. Как только немцы открывали огонь по нашей пехоте, КВ начинали бить по проявившимся огневым точкам. Кроме них работали и мои снайперы, также двигаясь позади пехоты; на общем фоне они были почти незаметны в своих белых маскировочных балахонах. Проинструктированные ещё перед атакой, бойцы сразу падали в снег, как только немцы начинали стрелять, и ждали, пока танкисты и снайперы не подавят огневые точки.

Медленно, но верно наши бойцы двигались вперёд. Хорошо накормленные вчера вечером и сегодня утром, воодушевлённые пробитием коридора, пускай пока и совсем узкого, а также тем, что их не бросали на убой, они с новыми силами неумолимо шли вперёд. Перед наступлением им кроме всего прочего выдали по четыре гранаты Ф-1, а также проинструктировали, как её применять, и теперь, достигнув построек, бойцы щедро закидывали их в дома и подвалы, где укрылись немцы. Чуть позже стали вовсю использовать и трофейные «колотушки», хотя они послабей наших «лимонок».

Немецкая артиллерия вела огонь, но был он довольно слабым, так как мои разведчики и диверсанты ночью опять ушли к немцам в тыл и основательно проредили их артиллерию. В основном они снимали часовых, забирали прицелы с орудийными замками и уходили, тем самым выводя немецкие гаубицы из строя.

К вечеру немцев оттеснили километров на пять от Шлиссельбурга. Этой же ночью наши сапёры из заранее подготовленных материалов навели переправу, и на противоположный берег через Неву двинулись танки. Конечно, это значительно ослабляло Ленинград, но в свете происходящих событий немцам сейчас будет не до наступления на город, а затем, когда нормально заработает коридор, танки легко смогут вернуться назад. Кроме этих танков на другой берег переправилась и стрелковая дивизия для усиления 5-й ударной.

Кстати, КВ проехали без проблем. Подтаявший лёд, конечно, трещал, но всё же брошенные на лёд длинные брёвна держали. Во время строительства сапёры ещё обливали брёвна водой, так что к утру они вмёрзли в лёд, что несколько повысило надёжность переправы (хорошо, что ночью температура опускалась, так что вода успевала подмёрзнуть). Однако первыми, ещё до КВ, стали переходить Неву пехотинцы. Много войск нам в поддержку Ленинградский фронт выделить не мог, но и батальон КВ с полнокровной дивизией (это если считать с ранее выделенным полком) значительно нас усилили.

Пока ленинградцы теснили немцев от Шлиссельбурга, мы с нашими силами тоже напирали и продвинулись в среднем километров на пять, пользуясь отсутствием подготовленной обороны. Однако нам пришлось значительно рассредоточить свои силы, так что подмога из Ленинграда пришлась очень кстати.

Глава 4

Анализируя сложившуюся обстановку, я подумал: зачем нам в одиночку вкалывать, как папа Карло, когда другие кое-чем груши околачивают? Нет, без дела они, конечно, не сидели, это я так, утрирую, но задействовать и их тоже было бы неплохо. И вот время уже почти ночь, а я через наших связистов связываюсь с генералом Сухомлининым, командующим 8-й армии. Хотя уже поздно, генерал не спит, и я предлагаю ему присоединиться к нашему веселью.

Я стальным катком иду по флангу второй и третьей линий обороны немцев, а войска 8-й армии по мере моего движения присоединяются к нам. Под это дело я взял всю свою дивизию, а кроме того роту КВ, и прямо с утра, без артподготовки, так как били во фланг, двинулся вперёд. Продвигаться удавалось с трудом, очень медленно. Хотя немецкие позиции в основном были повёрнуты к нам боком, но воевать от этого немцы не разучились. Используя любые подходящие места, они яростно сопротивлялись, так что приходилось постоянно использовать танки в качестве самоходных бронированных артиллерийских точек.

Медленно продвигаясь вперёд, КВ огнём своих орудий подавляли места немецкого сопротивления, вперёд не лезли. Я намечал рубеж, и мои бойцы его брали, при этом очень тщательно отслеживая немецкую противотанковую артиллерию, которую и давили в первую очередь. Пехота двигалась вперёд только после того, как бронетехника орудиями и пулемётами зачищала все опорные точки, и как только встречала сильное сопротивление, сразу залегала, дожидаясь, пока эти точки не подавят огнём. Такая тактика позволяла свести потери в людях к минимуму, однако жрала просто прорву боеприпасов.

По мере моего продвижения в атаку поочерёдно входили войска 8-й армии. Прорвав первую линию обороны немцев, они затем тоже развернулись и двинулись уже вдоль этой самой первой линии. Таким образом, большая часть немецких укреплений оказалась бесполезна. Памятуя о собственном фланге, я часть войск 8-й армии как раз и ставил в оборону своего фланга.

За целый день мы продвинулись лишь на десяток километров, но и это было очень неплохо, так как Севастьянов смог потеснить противника лишь на два-три километра. Немцы, осознав исходившую от нас угрозу, принялись лихорадочно перебрасывать против нас свои части, так что их сопротивление сильно возросло. Мои диверсанты с разведчиками немного пощипали их, в основном артиллерию и снабженцев, но затем им пришлось срочно сваливать, так как обозлённые немцы принялись основательно шерстить свой тыл, и тут даже немецкая форма уже не могла помочь, так как начались тотальные проверки. Остались только несколько небольших групп разведчиков с рациями, но их задачей была именно разведка, они должны были докладывать нам обо всех немецких передвижениях.

За два дня боёв мы полностью расстреляли все захваченные немецкие снаряды, но зато прилично сэкономили свои, так как все два дня работали исключительно трофейные гаубицы. Пехота тоже вовсю использовала трофейные орудия, правда, в основном противотанковые. Артиллеристы у них нашлись – это те, кого после госпиталя или фильтра в пехоту законопатили. Они выкатывали такие орудия на прямую наводку и садили по немецким огневым точкам. А немецких танков оказалось не так много, кое-что пожгли мои диверсанты, а остальные уничтожили КВ и противотанковая артиллерия, которой у нас оказалось достаточно, в основном своей, но и трофейной тоже.

Вот таким макаром пройдя почти два десятка километров вдоль немецкой обороны, я снова сменил направление движения, повернув на девяносто градусов, и двинулся в направлении Ленинграда к Неве, отрезая часть немцев. Теперь с востока, преодолев немецкие укрепления, двинулась вперёд 8-я армия, с севера давил Севастьянов, а я, получается, отрезал немцев с юга, то есть брал их в кольцо. Самое хреновое заключалось в том, что мне банально не хватало сил. Вернее, проломиться через немецкую оборону я бы смог, но нельзя было забывать о своих флангах, а если я начну выделять на них своих бойцов, то очень скоро мой пробивной кулак истает, и я встану, не в силах пробиться дальше.

Поэтому я обратился за помощью к командованию 54-й армии, которое сразу пошло мне навстречу и выделило целую дивизию на заполнение пробитого мной коридора. Видя, как успешно складывается наша операция, командование 8-й и 54-й армий поспешило примазаться к нашему успеху, к тому же мы сами просили их о помощи, вернее, о совместных действиях. Всё это, разумеется, будет отображено в рапортах наверх, так что в итоге получится совместная операция. Мне было плевать, кто ещё примажется, главное, чтобы хоть как-то помог, а тут была реальная помощь.

Мой коридор был примерно километровой ширины, но постепенно он начал расширяться: если с левой стороны бойцы 54-й армии встали в оборону, то с правой они начали теснить немцев, тем более что командование армии, углядев намечающийся успех, добавило войск. Так что через два дня я смог пробиться к Неве, окружив часть немецких сил. После этого, доверив бойцам 54-й армии удерживать левый фланг, я всей дивизией навалился на правый фланг пробитого коридора, а со стороны Ладоги на немцев давил Севастьянов со своими двумя дивизиями.

Совместными усилиями мы за пять дней перемололи немцев, тем более что после пары дней очень интенсивных боёв у них закончились боеприпасы, и они были вынуждены сильно экономить. Всю их бронетехнику мы выбили, а потом просто отлавливали и уничтожали группы немцев, если те не сдавались в плен. В итоге мы отбросили противника от Ладоги примерно на тридцать пять – сорок километров, расчистив достаточно широкий коридор.

После первого нашего успеха к Шлиссельбургу стали немедленно тянуть железнодорожную колею и дорогу, причём располагались они рядом. По крайней мере, немецкая артиллерия уже не могла до них дотянуться. Сапёры приступили к строительству двух мостов через Неву у Шлиссельбурга, а для их защиты от немецкой авиации сюда стянули значительные силы ПВО. Правда, для этого пришлось оголить некоторые участки фронта, но эти мосты, когда их построят, станут самыми важными объектами.

После того как мы ликвидировали окружённых немцев, я вернул бойцов 54-й армии командованию, а вот 8-я армия двинулась с нами дальше. По всей линии фронта мы устремились на запад, правда, получалось у нас это уже не очень. Немцы всё гнали и гнали войска, так что удавалось продвигаться на один-два километра в день, да и то в ходе упорных боёв. Зато 2-я ударная наконец пробила достаточный для снабжения коридор, поскольку немцы были вынуждены забрать против нас значительные силы.

В итоге, объединив силы нескольких армий, под общим командованием Севастьянова мы к концу месяца отодвинули линию фронта на пятьдесят-шестьдесят километров от Ладоги, и на этом всё: для дальнейшего наступления нужны были новые силы и вооружение. В принципе, этого было вполне достаточно, а потому, перейдя к обороне, мы стали окапываться и строить оборонительные рубежи. Тут нам стала помогать ещё и погода: наступила весна, снег стал интенсивно таять, и дороги развезло, так что по-любому пора было прекращать активные действия. Мы принялись активно окапываться, благо земля оттаяла, а кроме того вокруг было достаточно леса. Одновременно с этим в десятке километров от новой линии фронта строили вторую линию обороны, так, на всякий случай, если немцы снова смогут прорвать наши позиции, а Севастьянова с нашей 5-й ударной перебросили в Ленинград.

Если немецкой техникой мне затрофеиться почти не удалось, то с вооружением повезло больше: мы захватили полк наших тяжёлых гаубиц МЛ-20 вместе с тягачами. Лично мне они не полагались ни под каким соусом, рылом не вышел, слишком жирно будет, а вот для армии вполне, и радостный Севастьянов сразу приписал новый артиллерийский полк к своей армии. А с другой стороны, всё равно в нашей армии будет, так что я не сильно расстроился, что такая жирная плюшка прошла мимо моего рта. Что было хорошо, так это то, что проблем с боеприпасами для него не будет, это к немецким гаубицам попробуй достань, когда всё захваченное расстреляют, а к нашим – просто заявку интендантам дай.

В Ленинград мы прибыли 29 апреля, а 1 мая наша армия прошла парадным строем по Невскому. Все ленинградцы знали, кому они обязаны прорывом блокады, а потому нас приветствовали по всему пути следования и кидали первые весенние цветы.

2 мая 1942 года. Ленинград, Смольный

Хозяин Ленинграда Жданов проводил в своём кабинете совещание, на котором кроме командующего Ленинградским фронтом генерал-лейтенанта Хозина и начальника штаба генерал-майора Гусева, присутствовал и генерал-лейтенант Севастьянов, чья 5-я ударная армия и прорвала блокаду города.

Как говорится, аппетит приходит во время еды. Вот и Жданову захотелось развить успех и отодвинуть немцев от границ Ленинграда хотя бы за зону действия их тяжёлой артиллерии, которая продолжала ежедневно обстреливать город.

– Итак, товарищи, одно большое дело мы уже сделали – прорвали блокаду, которая душила нас в тисках голода. Однако это только полдела. Нам необходимо отбросить противника за пределы досягаемости тяжёлой артиллерии, а это минимум тридцать километров. Товарищ Севастьянов, что вы на это скажете? Сможете развить свой успех?

– Товарищ Жданов, я пока затрудняюсь вам ответить, мне надо посоветоваться с полковником Прохоровым.

Генерал Севастьянов сказал так не только потому, что не знал, смогут ли они это сделать, но и потому, что не хотел умалять заслуг в этом деле полковника Прохорова. Хотя в начале своего знакомства они слегка поцапались, Прохоров не стал раздувать этот конфликт, а наоборот, несколько раз очень сильно помог Севастьянову, так что тот хотел хоть как-то отплатить ему за это. Пожалуй, если и можно отодвинуть немцев от города, то только Прохоров сможет это сделать. Вернее, предложить действенный способ.

– Что за полковник Прохоров?

– Командир механизированной дивизии в составе моей армии. По существу, это именно он предложил план прорыва блокады, и именно его дивизия сделала очень многое для его осуществления. Кроме того, я знаю Прохорова с лета прошлого года, он бил немцев как никто другой. И именно он смог вывести остатки Юго-Западного фронта вместе со штабом из немецкого окружения. Думаю, если возможно отбросить немцев от города, то он придумает как, чтобы наверняка и с минимальными потерями.

– Вы можете его сейчас вызвать?

– Думаю, да, он должен быть в своей дивизии, надо только дозвониться.

– Хорошо, я распоряжусь. А пока мы его ждём, думаю, можно и пообедать, как раз будет время, пока до него дозвонятся и он приедет.

Вызов из Смольного застал меня врасплох: я как раз осматривал технику и выслушивал замечания зампотеха о её состоянии, когда примчался посыльный с сообщением, что меня срочно зовут к телефону. Придя в штаб (а нас разместили в старых казармах, и я временно занял там один из кабинетов), я прошёл к телефону, где меня и огорошили требованием немедленно прибыть в Смольный. Теряясь в догадках, кому и зачем я так внезапно понадобился, я сел в свою «ласточку» и поехал. Мой водитель был не местный, но я прекрасно знал Питер. Конечно, сейчас он был совсем другой, но, в принципе, стоит только убрать новостройки, а центр всё тот же.

Уже через полчаса моя «ласточка» подъезжала к Смольному. Выйдя из машины, я представился караульному, и меня сразу повели, как оказалось, к товарищу Жданову.

Когда открылась дверь, и в его кабинет зашёл совсем молодой полковник, считай, ещё пацан, Жданов недоумённо взглянул на генерала Севастьянова.

– Товарищ Севастьянов, это и есть ваш полковник Прохоров?

– Да, товарищ Жданов, это и есть полковник Прохоров. Не смотрите на его совсем молодой вид, он стоит многих старых генералов.

– Здравствуйте, товарищ Прохоров. У нас есть к вам несколько вопросов, проходите сюда.

– Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант[15], слушаю вас.

– Мы тут обсуждаем возможность отодвинуть немцев от Ленинграда за пределы досягаемости их тяжёлой артиллерии. Товарищ Севастьянов предложил выслушать вас. Как вы считаете, это возможно сделать сейчас наличествующими у нас силами?

– Думаю, да. Но вначале мне надо ознакомиться с тем, что у нас есть, а затем кое-что сделать на Кировском заводе.

– Что именно вам нужно сделать на Кировском заводе?

– Штурмовые самоходки.

А что? Раз представился такой случай, куй железо, пока горячо! Глядишь, удастся пораньше наладить выпуск легендарных «зверобоев», они нам на Курской дуге очень пригодятся.

– Что это ещё за штурмовые самоходки?

– Тяжёлое самоходное штурмовое орудие для прорыва хорошо укреплённых позиций врага. Это для уничтожения дотов огнём прямой наводкой. Немцы ведь успели уже построить вокруг Ленинграда бетонные укрепления, и для их уничтожения авиацией или обычной артиллерией потребуется слишком много бомб и снарядов. А так выкатится такая самоходка на дистанцию прямого выстрела и несколькими снарядами прямо по амбразуре подавит или уничтожит вражескую огневую точку. Как раз на базе вашего КВ можно сделать. Мы так и делали. Хорошо, что нам батальон КВ дали, вот они прямой наводкой немецкие огневые точки и давили. Просто у него орудие слабое, всего семьдесят шесть миллиметров, а если поставить сто пятьдесят два, то оно на раз будет выносить вражеские укрепления.

– Хорошо, с этим понятно. А как вы думали действовать?

Я подошёл к лежавшей на столе карте, на которой была отражена обстановка, и начал.

– Думаю, лучше всего ударить на Ораниенбаум[16], пробить коридор туда и уже оттуда наносить основной удар. Как раз получится ударить немцам во фланг.

– Почему так?

– Так проще сосредоточить силы, в результате получится более мощный удар, к тому же береговые батареи помогут при штурме. Основные немецкие укрепления расположены как раз со стороны Ленинграда, а те, что находятся в направлении Ораниенбаума, мы сможем достаточно легко подавить именно при помощи штурмовых самоходок. Думаю, достаточно одного полка, чтобы на протяжении одного километра проломить вражескую оборону, а потом ударом по флангу за его укреплениями оттеснить врага и создать достаточно широкий коридор. Затем, перебросив на Ораниенбаумский плацдарм нашу армию, при помощи береговых батарей мы проломим их оборону, после чего серьёзных укреплений у противника не останется. Пара батальонов КВ при поддержке пехоты и артиллерии и воздушном прикрытии вполне способны пробить дорогу нашим войскам. Тут главное – держать собственные фланги, чтобы немцы не прервали снабжение нашей ударной группировки.

Я замолчал. Присутствующие, глядя на карту, также молчали, переваривая мои слова.

– А знаете, может получиться, – сказал командующий Ленинградским фронтом генерал-лейтенант Хозин.

Затем почти час мы, стоя у карты, обсуждали моё предложение.

Наконец Жданов меня отпустил, сказав перед этим:

– Товарищ Прохоров, я позвоню на Кировский завод, вы можете ехать туда в любой удобный для вас момент.

– Тогда, товарищ Жданов, я сейчас и поеду. Ещё только середина дня, а чем быстрей они начнут, тем быстрей построят.

Жданов сразу позвонил на Кировский завод и распорядился, чтобы там выполнили просьбу полковника Прохорова, который сейчас к ним приедет. Я ушёл, а он стал обсуждать предложенный мною план с теми, кто остался.

А я прямо из Смольного поехал на Кировский завод – чего, спрашивается, время зря терять? Доехал быстро. Назвавшись на проходной, спросил, как мне проехать к дирекции завода. Как оказалось, главный конструктор КВ Духов уехал в эвакуацию, так что работать над моим проектом будут оставшиеся инженеры, которых было немного[17].

Специалисты выслушали меня очень внимательно. Правда, сначала они хотели предложить мне вместо самоходок танки КВ-2. На заводе остались заготовки КВ, из которых на оставшемся оборудовании всю блокаду делали и ремонтировали танки. Вот только мне такое счастье, как КВ-2, было не нужно: в нём больше недостатков, чем достоинств. Последних, на мой взгляд, было только два: крупный калибр орудия да круговой обстрел, и всё.

Пришлось мне вступить с конструкторами в дискуссию.

– Я, конечно, понимаю, что вы радеете за свой танк, вот только мне такая дура не нужна. Во-первых, она слишком заметна, очень высокая, к тому же на наклонной местности склонна к переворачиванию из-за тяжёлой башни. Во-вторых, она в целом слишком тяжёлая, а значит, и проходимость её хуже, и нагрузка на двигатель и ходовую больше. Ну и в-третьих, стрелять полным зарядом из орудия нельзя, а то башню может или с погона сорвать, или заклинить. К тому же мне необходимо увеличить лобовую броню. КВ-2 и так пятьдесят две тонны весит, а с увеличением лобовой брони ещё больше будет.

– Хорошо, товарищ полковник, что именно вы от нас хотите?

– Мне нужна штурмовая самоходка на базе вашего КВ. Вместо башни – боевая рубка. Если возможно, заменить орудие на МЛ-20, там ствол чуть длиннее. Лобовая броня нужна в сто миллиметров и под наклоном градусов в тридцать-сорок, а вот на бортах можно слегка уменьшить – до шестидесяти миллиметров.

– Почему на бортах уменьшить?

– Если на близкой или средней дистанции враг выйдет самоходке в борт и собьёт гусеницу, то в любом случае её сожжёт. Поэтому необходимо правильно их использовать и не пускать в атаки одних, без прикрытия. Их основная задача будет заключаться в поддержке других родов войск и уничтожении огневых точек противника, для того и лоб толстый нужен[18].

– Ну не знаю… Заготовки корпусов, а также ходовая и двигатели у нас ещё есть, а также некоторое количество орудий М-10Т. Если вы хотите орудие на базе МЛ-20, то его необходимо заказывать, и когда мы их получим, неизвестно.

– Сможете сделать тридцать шесть самоходок?

– В принципе, да, но опять же с орудиями М-10Т, и то их не хватит. Так что выбивайте орудия.

– У вас есть телефон Смольного?

– Да, есть.

Прямо от конструкторов я стал звонить в Смольный: проблему орудий надо было решать как можно скорее, и значительно ускорить её мог как раз Жданов. Пришлось немного понервничать и подождать, но в итоге меня всё же соединили с ним.

– Товарищ Жданов, это полковник Прохоров вас беспокоит.

– Проблемы?

– Да. Я сейчас на Кировском заводе, и тут возникла одна существенная проблема. Если касательно планирования нового корпуса и комплектующих всё в порядке, то вот по части вооружения большая проблема. У заводчан есть только несколько орудий М-10Т от КВ-2, а мне для самоходок нужны МЛ-20. Вы можете поспособствовать тому, чтобы побыстрее их получить? Причём орудия нужны без лафетов.

– Я вас понял, товарищ Прохоров, постараюсь вам помочь, это и в наших интересах.

Теперь оставалось только ждать. А заводчане тем временем начнут изготовление корпусов по моему наброску, чтобы потом осталось только установить в самоходки орудия.

На следующий день. Москва, Кремль

Сталин стоял у окна и курил, задумчиво глядя в небо, в то время как мысли его занимал полковник Прохоров, этот совсем ещё молодой командир, который в считаные месяцы сумел подняться от простого лейтенанта до полковника.

После нескольких проколов, когда он за личное мастерство возвышал отдельных командиров, которые в итоге просто не тянули высокие должности, Сталин решил больше не давать звания так быстро. В случае с Прохоровым всё было иначе. Этот командир реально делал то, чего не мог сделать никто другой. И ведь вроде всё на поверхности. Почему же другие не додумывались до этого?

Взять хотя бы последнее дело – деблокаду Ленинграда и спасение 2-й ударной армии генерала Власова. Вроде всё ясно, и ведь сил у него было даже меньше, чем у Власова, но тем не менее он справился. А дело очень важное: даже несмотря на эвакуацию части производств из Ленинграда, там всё равно осталось достаточно промышленных предприятий и рабочих, а сейчас каждое работающее предприятие на вес золота.

А предложение Прохорова покупать в Америке не готовые бронетранспортёры, а всего лишь машинокомплекты, а производить их у себя и корпус тоже разработать самим под этот машинокомплект – такой, какой нужен. Ведь это, получается, экономия средств в два раза! Капиталисты ничего бесплатно не дадут, за всё придётся платить золотом, а это возможность хорошо сэкономить. Да, с техникой сейчас плохо, её не хватает, а делать бронекорпуса для бронетранспортёров и затем устанавливать туда двигатель с ходовой из машинокомплекта можно на многих предприятиях.

Ещё эти его самоходки. Вроде как тоже получается дешевле, чем танк. И ведь не поймёшь, прав Прохоров или нет, пока не опробуешь. Какие возлагались надежды на тяжёлый танк прорыва Т-35, сухопутный линкор, который на деле оказался пустышкой! Все танки потеряли ещё до осени, и они не сыграли никакой роли, зато ленинградские КВ оказались настоящим жупелом для немцев – разумеется, при грамотном использовании. И ведь СМК с Т-100 тоже оказались так себе, КВ их крыл по всем статьям, они даже во время Финской кампании не смогли себя показать.

И тут звонок из Ленинграда от Жданова. Этот неугомонный Прохоров попросил сделать на Кировском заводе штурмовые самоходки на базе танка КВ, и ему срочно требуются орудия МЛ-20 без лафетов для этих самоходок. Дело они там хорошее задумали – отогнать противника от Ленинграда, а то обозлившиеся прорывом блокады немцы усилили артиллерийские обстрелы города. Вот потому Прохорову и нужны штурмовые самоходки. Официально командовать будет генерал Севастьянов, но именно Прохоров будет всем там рулить, как серый кардинал. Жаль, что он ещё так молод, но в качестве советника будет в самый раз. Пример Севастьянова налицо: официально командует он, а планы разрабатывает Прохоров, и они, похоже, отлично сработались. А генерала Прохорову можно будет дать не раньше следующего года.

Пока же надо распорядиться о выделении Кировскому заводу тридцати шести орудий МЛ-20 для прохоровских самоходок. Посмотрим, что у него получится. Надо будет ещё заснять на киноплёнку их применение: интересно будет самому посмотреть, как они покажут себя в реальном бою.

Через две недели по быстро построенной ветке железной дороги вдоль берега Ладожского озера в Ленинград пришли заказанные Ждановым орудия. Правда, перед этим заводчане взяли два повреждённых орудия, у которых были проблемы с лафетами, и установили их в самоходки, заодно подготовив и документацию на них. Я видел в Артиллерийском музее СУ-152, и получившаяся самоходка не очень сильно от неё отличалась.

Опытные танкисты, которым дали эти машины, обкатали их и остались довольны, после чего эти два экземпляра стали изучать будущие самоходчики. Экипажи для полка Севастьянов набрал в Ленинграде, и сейчас они принялись изучать свои будущие боевые машины.

Мы пока отдыхали и тоже пополнялись, в основном живой силой, так как потери в трофейной технике было очень тяжело восполнить. Пришлось везти их из нашего месторасположения в Москве, где мои ремонтники восстанавливали трофейные бронетранспортёры. Я не мог дождаться того момента, когда наконец начну получать уже нашу технику, и надеялся, что это случится в ближайшие месяцы.

В свободное время я просто бездумно ездил по городу. Конечно, сейчас вид у него был не очень, было много разрушенных зданий, и я всё это фотографировал на память, хотел после войны сделать фотоальбом. Такое нельзя забывать, а фотографии наглядно покажут последствия блокады и вражеских обстрелов. С собой я стал брать нашего дивизионного особиста, а то мало того что полковник в таком молодом возрасте, так ещё и фотографирую – уж больно подозрительно это для бдительных граждан и патрулей.

К концу месяца мы полностью пополнили личный состав, а заводчане ударными темпами закончили собирать самоходки. На приём боевой техники экипажами приехал сам Жданов. Из этого даже сделали небольшое шоу; ну, это для меня было шоу, а для остальных – митинг для поднятия боевого духа.

Смотрелись самоходки внушительно. Уже вовсю зазеленело, а потому и самоходки раскрасили в трёхцветный камуфляж. Кстати, просить сделать пламегаситель я не стал: и время экономил, и тут он, в принципе, был не особо и нужен. Это на противотанковых самоходках он был обязателен, так как им в основном предстояло сражаться из засад, хорошо замаскированными. А штурмовые самоходки работают иначе: им надо в открытую выдвинуться под огнём противника на дистанцию прямого выстрела и начать садить своими «чемоданами» по дотам противника.

Считай, мы подготовились к началу операции, теперь последнее слово за разведчиками.

Штаб группы армий «Север»

Командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал Георг фон Кюхлер последнее время был не в духе. Началось всё почти два месяца тому назад, когда русские, неожиданно прорвав немецкую оборону, пробились к Шлиссельбургу. А ведь до этого всё шло хорошо. Попытка русских пробиться к Ленинграду была успешной ровно до тех пор, пока его войска фланговыми ударами не окружили их, после чего оставалось только дождаться, когда у русских кончатся продовольствие и боеприпасы, и уничтожить их.

Словом, всё шло хорошо, пока русские не прибегли к новой тактике, ударив вдоль самого берега. При этом они задействовали своих диверсантов, и в итоге многие артиллерийские части не смогли вести огонь. Кроме того, русские массированно использовали тяжёлые танки в связке с пехотой и артиллерией. Потом последовали удары вдоль укреплений, что позволило русским взять их, в результате чего они очень сильно потеснили его войска от берега Ладожского озера. Итогом всего этого был очень неприятный разговор командующего с фюрером.

Все попытки снова перерезать сообщение с Ленинградом пока не увенчались успехом. Русские, оттеснив его войска почти на полсотни километров, встали в глухую оборону и усиленно окапывались. После понесённых потерь ему не хватало сил снова выбить русских. А ведь они ещё перебросили свою 5-ю ударную армию, которая и пробилась к Шлиссельбургу, в Ленинград, и теперь неизвестно, что от неё ждать. По сообщениям разведки, русские что-то задумали, но что – вот в чём вопрос.

И в этот момент фон Кюхлер получил ответ на вопрос, что задумали русские.

Глава 5

Всё то время, что мы ожидали штурмовые самоходки с Кировского завода, мои разведчики провели в немецком тылу. Нет, никаких диверсий и никаких языков, мне необходимы были тишина и покой у немцев. За это время разведчики исходили весь немецкий тыл, но их задачей было установление местонахождения немецкой тяжёлой артиллерии как основного средства обосрать мне всю малину.

Если обычные противотанковые и полевые орудия для КВ и СУ-152 были практически не опасны, то тяжёлая артиллерия могла их уничтожить или вывести из строя. Что стоит устроить заградительный огонь тяжёлыми фугасами? Даже лёгкая немецкая гаубица калибра 105 миллиметров за счёт того, что её снаряд по навесной траектории упадёт сверху на танк или самоходку, гарантированно если и не уничтожит её, то из строя выведет точно. А в том, что немцы сосредоточат огонь всей своей тяжёлой артиллерии в месте нашего прорыва, я нисколько не сомневался.

За это время дивизии отдохнули и пополнились личным составом, так что готовы были идти в бой. Утром 29 мая после раннего завтрака наша артиллерия открыла огонь по противнику. Кроме наших гаубиц в артподготовке участвовали орудия Ленинградского фронта, а также корабельные орудия. Основной удар пришёлся не на немецкие укрепления, а на расположение немецкой тяжёлой артиллерии.

Кроме полка штурмовых самоходок в нашем распоряжении было два полнокровных батальона тяжёлых КВ (один наш и один Ленинградского фронта), а кроме них и другая бронетехника. Первыми на немцев двинулись КВ и СУ-152, они неторопливо выползли из укрытий и так же неспешно двинулись вперёд. Следом за ними, на удалении в пару сотен метров двинулись и остальные танки – это была сборная солянка из Т-34, Т-26, Т-60 и БТ. Были и наши бронеавтомобили БА-10 и БА-20, а также трофейные немецкие «ганомаги». Вместе с ними пошла в атаку и пехота, она старалась использовать бронетехнику как укрытие и шла позади неё.

За то время, что немцы тут простояли, они успели хорошо укрепиться, в том числе построили бетонные доты, и сейчас самоходки работали именно по ним, а КВ отслеживали обычные полевые орудия, в первую очередь зенитные 88-миллиметровые пушки. Чтобы сделать их менее заметными, немцы отрыли капониры и установили зенитки в них, так что над поверхностью земли располагался только ствол орудия. Большую их часть мои разведчики обнаружили и отметили на карте, так что сейчас танкисты знали, куда бить в первую очередь.

Наступление велось на отрезке в пару километров, чтобы не очень распылять наши небольшие силы, но и так получилось, что расстояние между танками и самоходками было около двадцати метров. Танки с самоходками то и дело останавливались и производили несколько выстрелов, после чего двигались дальше. Им сразу удалось выйти на дистанцию прямого выстрела, так что самоходки били достаточно точно, и одного-двух попаданий вполне хватало, чтобы уничтожить или вывести из строя огневую точку противника. КВ, в свою очередь, достаточно точно уничтожали противотанковые и полевые орудия, ведя огонь осколочными снарядами, но кроме них огонь вели и другие танки и бронеавтомобили.

Когда мы достаточно приблизились к немецким позициям, то в дело включились и многочисленные пулемёты бронетранспортёров, так что любая оживающая огневая точка противника мгновенно уничтожалась или подавлялась. Все попытки немцев накрыть наши танки тяжёлой артиллерий мгновенно пресекались, почти вся авиация фронта сегодня работала на нас, множество радиофицированных истребителей работали сейчас разведчиками, и их главной задачей было обнаружение немецкой тяжёлой артиллерии. Кроме нашей артиллерии на немецкие артиллерийские позиции обрушивались и бомбардировщики, таким образом работа немецкой тяжёлой артиллерии оказалась почти полностью парализованной.

Кстати, немцы сделали выводы из нашего прорыва блокады и сейчас немецкие тяжёлые орудия хорошо охраняли, так что провести диверсии было очень затруднительно. Не желая лишний раз рисковать своими разведчиками, я ставил им задачи не уничтожать немецкие орудия, а только выявлять их.

Достаточно быстро мы достигли немецких траншей, и тут вперёд рванула наша пехота. То обстоятельство, что большинство бойцов были вооружены автоматами, сейчас сыграло в нашу пользу: бойцы просто давили немцев огнём, не давая им высунуться. Так же хорошо проявили себя и СВТ, но с ними было не очень удобно орудовать в окопах из-за их длины. Равномерное распределение СВТ и автоматов диктовало свою тактику боя: автоматчики шли первыми, поскольку им, с их более скорострельными и компактными автоматами, было намного удобней орудовать в тесноте окопов, а бойцы с СВТ страховали их сверху, следя также и за противником в отдалении.

В блиндажи сначала летела граната Ф-1, и лишь затем в него заглядывали автоматчики, всегда парами, а ещё один-два бойца страховали снаружи. Подавляющее огневое превосходство позволяло снизить наши потери до минимума. Чтобы захватить первую линию немецкой обороны, нам потребовалось не больше часа.

Командующий Ленинградским фронтом генерал-лейтенант Хозин прибыл на наблюдательный пункт ещё затемно, вместе с ним был и член военного совета фронта генерал-майор Кузнецов. На НП уже находились командующий 5-й ударной армией генерал Севастьянов и командир механизированной дивизии полковник Прохоров, оба изучали немецкие позиции в стереотрубы. Тут же, рядом расположились и связисты, так что все части были на связи.

– Доброе утро, товарищи, – первым поздоровался с ними генерал Хозин, так как командиры 5-й ударной изучали вражеские позиции.

– Здравия желаем, товарищ генерал-лейтенант, – отозвались Севастьянов и Прохоров.

– Изучаете немецкие позиции? И как они вам?

Ответил ему полковник Прохоров:

– Окопались немцы, конечно, неплохо. Если атаковать их стандартными силами и методами, то потери будут большими и без всякой гарантии на успех.

– А вы, значит, атакуете их нестандартно?

– Да, надо придумывать новые схемы. Как говорил Суворов, удивил – победил.

– И как, придумали новые схемы?

– Да, блокаду мы именно новыми схемами прорывали. Да вы сейчас и сами всё увидите, до начала атаки осталось двадцать пять минут.

Хозин с Кузнецовым прильнули к стереотрубам, от которых отошли Севастьянов и Прохоров. Эти двадцать пять минут тянулись очень долго, и казалось, что они никогда не закончатся. Наконец загрохотали наши тяжёлые орудия, однако на немецких позициях ничего не взрывалось.

– Не понял, а где разрывы? Куда бьёт вся наша артиллерия?

Генерал Хозин искренне удивился: он думал, что сейчас весь немецкий передний край превратится в рукотворный ад, однако ничего не происходило, хотя, судя по звукам, наша артиллерия работала вовсю.

– Наша артиллерия, товарищ генерал, сейчас ведёт интенсивный обстрел позиций тяжёлой артиллерии немцев.

– А как же немецкий передний край? Как вы будете наступать на позиции с не подавленными огневыми точками?

– Сейчас увидите. По-хорошему, нужен огневой вал – это когда позиции противника массированно обрабатываются артиллерией, постепенно смещаясь в глубину вражеского построения, а наши войска идут следом. Но, к сожалению, ни достаточного количества орудий, ни боеприпасов к ним у нас нет. Сейчас будет, так сказать, бюджетный вариант, но не менее действенный и эффективный.

В этот момент войска 5-й ударной пришли в движение. Первыми на немцев неторопливо поползли КВ и новые самоходки, изготовленные по их проекту. То и дело останавливаясь, они делали от одного до трёх-четырёх выстрелов и снова двигались вперёд, причём расстояние между ними было небольшое, порядка двадцати-тридцати метров, и самоходки перемежались танками. Хозин ясно видел, как замолкают ожившие немецкие огневые точки, когда в амбразуру дота попадает несколько тяжёлых снарядов. Даже если снаряд попадал не в саму амбразуру, а рядом с ней, любое орудие или пулемёт выходили из строя, а если снаряду везло попасть в саму амбразуру и разорваться уже внутри дота, то тогда погибал и весь расчёт.

Хозину было трудно определить, часто ли немцы попадают по танкам и самоходкам, так как он видел их с кормы, но иногда он всё же замечал росчерки рикошетов от их брони или разрывы попавших в них снарядов. Но тем не менее танки с самоходками неудержимо приближались к немецким позициям, а позади них, метрах в двухстах, двигалась вторая волна танков, уже более лёгких. А следом за ними, ещё метрах в ста позади, шла уже густая масса наших бронеавтомобилей и трофейных немецких бронетранспортёров с пехотой, укрывающейся за бронёй бронетехники.

Одна за другой замолкали немецкие огневые точки. Вот танки с самоходками достигли немецких окопов и, неторопливо переехав их, двинулись дальше. Вскоре до немецких окопов добралась и наша пехота, после чего в стереотрубу стало видно, как сверкают вспышки выстрелов наших пехотинцев. В первых рядах шли автоматчики, которые массированным автоматным огнём давили любые попытки немцев огрызаться. Прошло чуть больше получаса, и передовые немецкие позиции были взяты, причём потерь у нас почти не было. Зачистив немецкие позиции, бойцы двинулись дальше и вскоре просто скрылись из виду.

Хозин ошарашенно смотрел на всё это. Без особых потерь, просто и деловито, бойцы подавили немецкое сопротивление и двинулись дальше. А где продвижение под массированным огнём противника, где попытки обычной артиллерии подавить немецкие огневые точки, где большие потери? Ничего этого не было. И ведь, в принципе, решение лежало на поверхности. Но почему кроме полковника Прохорова, до этого никто не додумался? А что главный тут именно Прохоров, Хозин уже понял. Хотя официально 5-й ударной армией командует генерал Севастьянов, её истинным командиром, тем, кто вырабатывает тактику и стратегию её действий, является полковник Прохоров, и у него это отлично получается.

Как ни хотелось Хозину двинуться следом за бойцами, но он был вынужден остаться на НП, куда стекались все сведения от наступления. Уже около пяти часов дня пришло долгожданное сообщение, что ударная группа наконец пробилась к Ораниенбаумскому плацдарму.

Всё это время немцы ожесточённо сопротивлялись, однако после того, как мы пробились через последнюю линию обороны, стало полегче. Наша пехота не лезла вперёд, а держалась позади бронетехники, используя её броню как защиту. После прохождения всех линий немецкой обороны лёгкие и средние танки подтянулись вперёд, так как угроза для них со стороны немецкой артиллерии значительно снизилась. Большая часть немецких противотанковых орудий уже была или уничтожена, или захвачена, и теперь основную угрозу для них представляли немецкие противотанковые ружья.

Смешавшись вместе с КВ и СУ-152, объединённый стальной вал неудержимо двинулся вперёд, хоть и медленно, так как приходилось учитывать скорость движения пехоты, но верно. Все попытки немцев хоть как-то замедлить наше продвижение не увенчались успехом. Наша тяжёлая артиллерия, а также флотские орудия большого калибра мгновенно подавляли все попытки немцев задержать нас огнём своей тяжёлой артиллерии.

В небе тоже развернулось ожесточённое сражение: на этот раз нас поддерживала авиация Ленинградского фронта, и все попытки немцев бомбить наши наступающие войска сталкивались с противодействием нашей авиации. Кстати, воспользовавшись тем обстоятельством, что немецкие истребители оказались заняты сопровождением своих штурмовиков, наши бомбардировщики нанесли бомбовые удары по местам расположения тяжёлой артиллерии немцев.

Когда до Ораниенбаумского плацдарма осталось чуть больше километра, немцы наконец не выдержали и стали отходить. Всё это время бойцы на Ораниенбаумском плацдарме ждали: лишние потери нам ни к чему, а там немцы также хорошо укрепились, и в случае встречного удара наши войска там умылись бы кровью, причём без особого успеха. Когда немцы увидели, что с тыла к ним приближаются наши войска при поддержке большого количества бронетехники, они не выдержали. Все основные укрепления были ориентированы именно в сторону побережья, а противник приближался с тыла и, как говорится, в силах тяжких.

Защитники Малой земли, увидев, как сперва начали убегать немцы, а затем вдали со стороны Ленинграда появились значительные силы наших танков, без всяких приказов с криком «Ура!» бросились вперёд. Они успели преодолеть уже пустые немецкие укрепления, когда наконец встретились с бойцами 5-й ударной. Их радости не было предела, в воздух летели шапки, а также вовсю началась стрельба в воздух от охватившего людей воодушевления.

Хозяин Ленинграда нервно ходил по своему кабинету. Хотя блокаду города прорвали, враг всё ещё был достаточно близко, и регулярные артиллерийские обстрелы не доставляли никакого удовольствия. Проводимая операция в случае успеха полностью исключала вероятность артиллерийских обстрелов Ленинграда, и вот сейчас всё должно было решиться. Сообщения с фронта приходили успокаивающие, но всё же это война, и в любой момент ситуация могла развернуться на сто восемьдесят градусов.

Наконец в начале шестого в кабинете Жданова зазвонил телефон.

– Жданов! Слушаю! – нервно бросил он в трубку.

– Андрей Александрович, это Хозин. Только что войска пятой ударной армии соединились с защитниками Ораниенбаума! Немцы беспорядочно отступают, в ходе операции они понесли большие потери, везде трупы их солдат и сожжённая техника.

– Михаил Семёнович, что дальше?

– Завтра будем расширять пробитый коридор, надо оттеснить противника минимум километров на десять от залива, чтобы создать достаточно безопасный коридор. А затем армия Севастьянова ударит с пятачка в направлении Волховского фронта.

– Держите меня в курсе событий, Михаил Семёнович.

Жданов с облегчением опустил трубку. Впрочем, тут же подняв её снова, вызвал телефонистов и велел им соединить себя с товарищем Сталиным: такую радостную новость надо было сообщить вождю сразу, не дожидаясь, пока её сообщат другие.

Ему пришлось подождать минут десять. Наконец его соединили с вождём.

– Добрый день, товарищ Сталин, это Жданов вас беспокоит.

– Здравствуйте, товарищ Жданов. Что вы хотели?

– Только что войска пятой ударной армии пробили коридор к Ораниенбауму, немцы понесли большие потери и отступили.

– Это хорошо, Андрей Александрович. Надеюсь, на этом операция не закончится?

– Нет, Иосиф Виссарионович, генерал Севастьянов планирует ударить от Ораниенбаума к Волховскому фронту, чтобы отодвинуть противника от Ленинграда примерно на пятьдесят километров.

– С Прохоровым он это сделает, в этом я нисколько не сомневаюсь. Держите меня в курсе дела.

– Разумеется, товарищ Сталин.

Для Сталина не было секретом, кто является серым кардиналом в 5-й ударной армии и кому именно она обязана своими успехами. Не будь полковник Прохоров так неподобающе молод, он без раздумий дал бы ему генерала и именно его поставил бы командовать армией. Но даже он был вынужден соблюдать правила игры, хотя в последнее время значительно усилил свои позиции. Пришлось попотеть в аппаратных войнах, прежде чем он основательно упрочил свою власть. Однако он не мог делать абсолютно всё, что хотел.

Власть ради власти ему, в отличие от многих других, была не нужна. Власть была ему нужна исключительно как инструмент, с помощью которого он мог построить великую страну. Большая часть старых ленинцев просто не смогла вписаться в новые реалии, они были неспособны строить новое. Один Троцкий чего стоил со своей маниакальной идеей мировой революции; сколько он крови у него попил, пока его наконец не упокоили.

Проблема заключалась в кадрах. Нужны были не только верные, но и умные. Прохоров вполне подходил под этот критерий, хотя нужно ещё было присмотреться к нему повнимательней. И ведь, судя по всему, он не карьерист, для него главное не личное, а общественное. Если не оплошает, то, пожалуй, к концу года можно будет дать ему генерал-майора. Всё же командовать полком и даже дивизией не то же самое, что армией, у каждого есть свой потолок должности, выше которого не прыгнуть.

Штаб группы армий «Север»

Командующий группой армий «Север» генерал-фельдмаршал фон Кюхлер мрачно размышлял о последних неудачах, а главное, о том, что задумали русские. И в этот самый момент фон Кюхлер получил ответ на свой вопрос.

В его кабинет, постучавшись, вошёл начальник штаба генерал-майор Хассе.

– Господин командующий, – начал он, – плохие новости. Русские перешли в наступление и уже захватили первую линию обороны. Все наши попытки остановить их неудачны: русские применили новую тактику, и мы не в состоянии их сдержать.

– Что за новая тактика? Почему их невозможно остановить?

– По сообщению с передовой, русские пустили в атаку большое количество своих «ворошиловых», а кроме них и штурмовые орудия. Новые русские самоходки имеют очень толстую лобовую броню и орудия корабельного калибра. Наши полевые и противотанковые орудия не в состоянии их остановить, русские просто выходят на дистанцию прямого выстрела и из своих орудий уничтожают все наши огневые точки. Нескольких выстрелов прямой наводкой вполне хватает, чтобы подавить любой дот или другую огневую точку. Позади них движутся значительные силы лёгких танков и пехоты, а кроме того и множество наших бронетранспортёров, захваченных русскими. Они просто подавляют массированным орудийно-пулемётным огнём любые наши попытки их остановить.

– А что наша тяжёлая артиллерия, что авиация? Они что, бездействуют?!

– Никак нет, господин командующий. Наша артиллерия находится под постоянным огнём тяжёлой артиллерии русских, вместе с ней русские задействовали и свой флот, а авиация ведёт ожесточённые воздушные бои. Русские, задействовав практически всю свою авиацию, не подпускают наши бомбардировщики к своим атакующим войскам. Редкие прорвавшиеся самолёты встречают сильным зенитным огнём: у них оказалось неожиданно много мобильных зенитных установок.

Фон Кюхлер мрачно молчал. Новости были пренеприятнейшими, а главное, он не знал, что ему делать. Своими действиями русские вывели из игры его тяжёлую артиллерию и авиацию, а полевая артиллерия и танки были малоэффективны против русских «ворошиловых» – разумеется, при их грамотном использовании. А в том, что русскими командует грамотный и умелый командир, фон Кюхлер нисколько не сомневался. Разведка уже доложила, что его войска атакует русская 5-я ударная армия, которая перед этим прорвала блокаду Ленинграда. Своими действиями она доказала, что воевать умеет.

Вопрос сейчас был только один: как будут действовать русские дальше. В том, что они пробьют коридор к своим войскам в Ораниенбауме, можно было не сомневаться, дело было только во времени, которое им для этого понадобится. Но что дальше? Куда они ударят? В то, что на этом всё закончится, как-то не верилось.

Фон Кюхлеру оставалось только ждать, как будут дальше действовать русские, да стараться не позволить им продвинуться дальше.

Следующий день. Ораниенбаумский плацдарм

Вчера, после того как мы соединились с войсками, оборонявшими Ораниенбаумский плацдарм, я приказал бойцам отдыхать. Вернее, приказал генерал Севастьянов, который нисколько не комплексовал, выполняя мои распоряжения. Повара, пока их товарищи воевали, сварили вкуснейший обед: на продуктах я не экономил, тем более что мы захватили несколько немецких складов с продовольствием. Зная, как в Ленинграде сейчас обстоит дело с продуктами, я не надеялся на хорошее снабжение, даже с учётом того, что по пробитому нами коридору в осаждённый город двинулся плотный поток машин с продовольствием. За остаток вечера бойцы смогли отдохнуть и выспаться, так как отбой скомандовали в восемь часов вечера.

Утром, после плотного завтрака (так как неизвестно, когда удастся пообедать), наша армия принялась за расширение пробитого к Ораниенбауму коридора. С одной стороны, нормальных укреплений у немцев тут не было: раньше были не нужны, а за эту ночь построить просто не успели. Но с другой стороны, значительно увеличился фронт атаки. Если раньше все наши силы были сконцентрированы на фронте длиной максимум три километра, то теперь пришлось растянуть их на полтора десятка километров, так что общая мощь несколько снизилась.

Кроме наших бойцов в операции участвовали выделенные Ленинградским фронтом две стрелковые дивизии и один полк из Ораниенбаума. Они, правда, двигались вторым эшелоном, проводя окончательную зачистку местности и отлавливая небольшие группы немцев, отбившиеся от своих основных сил и по разным причинам не успевшие вовремя удрать.

Из-за больших потерь в артиллерии оказать сильное сопротивление нашим танкам и бронетранспортёрам немцы не могли, хотя всё же умудрялись их подбивать. Общий победный настрой наших бойцов позволял им уверенно идти вперёд, причём тут не было и следа шапкозакидательства. То, что немцы – противник сильный и серьёзный, все уже давно знали, но собственный боевой опыт, а также успехи в наступлении делали своё дело. Бойцы уверенно теснили противника, не подставляясь при этом под ответные выстрелы. Наличие большого количества снайперов в дивизиях позволяло быстро и эффективно уничтожать немецких пулемётчиков, которые могли не только сдержать наше наступление, но и нанести нам большие потери.

К вечеру мы смогли оттеснить немцев ещё почти на десяток километров, и, в принципе, для нормального снабжения Ораниенбаума этого было достаточно. Вечером, когда мы достигли намеченного рубежа, наши части стали отходить к Ораниенбауму, а их место заняли две стрелковые дивизии Ленинградского фронта, которые к нам прикрепили. Весь день они шли во втором эшелоне, почти не вступая в бои с противником, если только не давили редкие и небольшие группы отставших немцев, и теперь должны были занять временную оборону. Большое наличие техники позволило нам быстро вывести войска, так что ночевали мы уже в городе. Нормальных мест там практически не было, но благо уже, считай, настало лето, так что ночи были тёплыми.

А утром – снова в бой. Приходилось опять проламывать немецкие укрепления, но самоходки под прикрытием КВ быстро их все подавили, и около полудня, преодолев немецкую линию обороны, мы двинулись вперёд. Оголив остальные участки фронта, Хозин выделил нам четыре пехотные дивизии, которые, двигаясь за нами, занимали оборону по краям пробиваемого нами коридора. За день мы прошли с боями почти двадцать километров, танки стальным тараном сносили с нашего пути все немецкие части, и тут главным было не допустить, чтобы немцы смогли фланговыми ударами перерезать пробитый нами коридор.

С собой у нас был неприкосновенный запас на одну полную заправку всей техники и один боекомплект к ней – это как раз на случай, если противнику всё же удастся перерезать коридор. А в целом снабжение шло бесперебойно, правда, приходилось делать для этого приличный крюк, но транспорта хватало. У немцев, кстати, тоже начались проблемы со снабжением: не желая терять трофеи, мои разведчики и диверсанты сосредоточились не на уничтожении немецких складов, а на прерывании снабжения. Они уничтожали многочисленные мосты и делали на дорогах засеки, чтобы затруднить немцам продвижение; ещё одним способом был выстрел зажигательным патроном в бензобак переднего грузовика. Всё это сорвало немцам поставки топлива и боеприпасов в войска.

На второй день нашего наступления мы продвинулись чуть меньше, примерно на полтора десятка километров, при этом несколько раз приходилось возвращать пару манёвренных групп из Т-34 и трофейных бронетранспортёров для пресечения немецких попыток перерезать пробитый коридор.

На третий день наступления, после того как немцы стянули к нам все свои силы, в наступление перешли силы Волховского фронта, в частности 2-я ударная армия генерала Власова, который благодаря моему вмешательству избежал пленения. За это время 2-я ударная тоже отдохнула, зализала раны, пополнилась и теперь двинулась вперёд.

Немцы быстро сообразили, что им светит котёл, пусть не такой большой, но вполне реальный, в котором они могли потерять все свои передовые части, осаждавшие Ленинград. Фон Кюхлер, увидев, чем может закончиться наше наступление, хотел немедленно отвести свои войска, пока это ещё можно было сделать без особых проблем. Но обожаемый фюрер, узнав об этом, по телефону устроил фон Кюхлеру истерику и в итоге в ультимативной форме запретил ему отводить свои войска от Ленинграда. Когда спустя пару дней он осознал, что ситуация на фронте для немцев сложилась критическая и разрешил отвести войска, было уже поздно.

За неделю мы с двух сторон прошли чуть больше сотни километров и встретились в Сиверском, тем самым отрезав шесть немецких дивизий. Теперь оставалось только их додавить. Непрекращающиеся попытки немцев прорвать кольцо заставили меня половину своих сил определить в манёвренные группы, которые, как пожарные команды, пресекали немецкие попытки разорвать кольцо окружения. Честно говоря, наших сил едва хватало на удержание позиций, и если на южном направлении бойцы Ленинградского и Волховского фронтов всё глубже вгрызались в землю, выстраивая оборону, то на северном направлении мы давили изо всех сил, стараясь максимально расширить пробитый коридор.

Прежде в этой операции я старался не дробить свои силы, но теперь, создав группы из танков и бронетранспортёров с пехотой, послал их кошмарить немцев. Их задачей было наносить внезапные удары по немецким войскам и оставшимся базам снабжения, сея панику у противника. Не заботясь о своих флангах и тыле, они, в принципе, повторяли немецкую тактику прошлого года, когда немцы точно так же действовали в наших тылах. Прихватив с собой достаточно топлива и боеприпасов, они могли несколько дней действовать полностью автономно, а учитывая достаточно небольшие расстояния, в случае проблем могли достаточно легко пробиться к своим практически на любом участке фронта.