Кукловод

Ингрид поправила длинный белый носок на правой ноге, который предательски сполз почти на полсантиметра вниз. Прижав лодыжки друг к другу, она выровняла края носков, чтобы ни один случайный прохожий – как будто здесь кто-то мог случайно пройти – не посмел неодобрительно покачать головой. Заметив маленькое пятнышко грязи на кедах, образовавшееся от неизвестно откуда взявшейся капли воды и пыли, девушка нахмурилась, засунула руки в карманы и судорожно начала шарить в них, ища заветный платок.

Через минуту проблема была устранена.

Оглядев себя со всех сторон, насколько позволяло ей это сделать несовершенное человеческое тело, неспособное оценить свой внешний вид в полной мере без использования зеркала, она взялась опять за красный провод и медленно пошла вперед, проверяя его на возможные порывы. Через пару шагов она дошла до ступеней, ведущих высоко наверх, и, не отпуская провод из рук, начала подниматься, считая про себя: «Один, два, три, четыре…» Сбившись со счета после ста восьмидесяти семи, Ингрид хотела было опуститься прямо на ступени, чтобы перевести дух, но побоялась испачкать темно-синюю заботливо отутюженную юбку, которая своей гладкостью могла посоперничать с крылом новенького отполированного «мерседеса». Одного их тех, что она любила поглаживать подушечками пальцев, проходя мимо салона дорогих машин отца по дороге в школу.

Оглянувшись по сторонам, девушка не нашла ничего, что можно было бы постелить на ступеньки, поэтому аккуратно прислонилась к перилам, подложив между ними и все той же темно-синей юбкой свою ладошку. Перила обожгли ее холодом, несмотря на то что лето уже вовсю набирало обороты. Облизнув сухие губы, она почувствовала, как свело желудок. Она не помнила, когда она ела или пила последний раз. Должно быть, это было вчера. Иначе подъем по лестнице дался бы ей еще тяжелее.

Переведя дух, Ингрид легко оттолкнулась от перил и, взяв опять красный провод, пошла вверх. На этот раз ступени она не считала, стараясь даже мысленно беречь дыхание.

– Ингрид! – немолодая женщина с низко опущенными уголками губ и лабиринтом морщинок вокруг глаз переворачивала очередной кружевной блинчик и беззвучно ругалась, обжигая пальцы о горячую сковороду.

– Да, мама, – ее дочь появилась бесшумно, как обычно до чертиков напугав мать, несмотря на то что та сама ее позвала. Всему виной была ее любовь к кедам на мягкой резиновой подошве.

– Я повешу на тебя колокольчик, – буркнула женщина, подставляя свою съехавшую вниз от старости щеку для поцелуя.

Девушка улыбнулась, клюнула мать в щеку и, поправив юбку так, чтобы шов проходил точно по правому бедру, начинаясь от чуть выпирающей косточки на бедре и заканчиваясь двухсантиметровым разрезом у самой коленки, села за стол.

За столом уже сидел отец, как обычно, не участвовавший в общей беседе и прочей чепухе, которая считалась необходимой составляющей каждой уважающей себя семьи. Конечно, пока в их доме не появлялись соседи или коллеги по работе, перед которыми Стюарт Прим показывал чудеса отцовской и мужеской игры.

– Отец, – Ингрид попыталась заглянуть за газету, которая закрывала не только лицо Стюарта, но и половину небольшой кухни, обставленной светло-серой мебелью. Самым ярким пятном на всех двенадцати квадратных метрах была фотография известной писательницы с ее новой книгой. И то только потому, что краски в типографии выбрали уж слишком неправдоподобно кислотные. Зашуршала свежая бумага, и показалось строгое, высохшее от возраста и недавнего похудения после болезни лицо. Глаза, почти скрытые тенью, создаваемой впавшими глазницами и разросшимися бровями, недовольно блестели. – У нас с тобой на сегодня назначена встреча.

– Я в курсе, у меня отлажена система напоминаний. У тебя, надеюсь, тоже, – скрипучий голос тоже звучал недовольно.

– Я бы хотела ее отменить, если ты не возражаешь, конечно.

– Не возражаю, – отрезал Стюарт Прим и опять скрылся за газетой.

Ингрид открыла было рот, чтобы объяснить, почему она хочет перенести еженедельную встречу с отцом, которые каждая семья обязана была вписывать в свой график, но потом передумала, улыбнулась и расслабила скрещенные вместе указательный и средний палец. Сработало.

– Стюарт, и ты не хочешь узнать, почему твоя дочь отменяет вашу встречу уже вторую неделю подряд? – высохшие губы немолодой женщины подрагивали, как и дряблый подбородок.

– Она уже взрослая, Марла, – Стюарт Прим явно радовался не меньше, чем его дочь. Он отложил наконец-то газету, со вздохом поднялся, подошел к жене и, перегнувшись через ее плечо, утащил горячий, только что смазанный маслом кружевной блинчик пальцами, покрытыми черной краской – газета была только-только из печати.

Когда горка свежеиспеченных кружевных блинов, таких тонких, какие получались только у Марлы Прим, превысила двадцать сантиметров, тарелка торжественно перекочевала на стол, и тут же ее окружили вазочки с терпким айвовым вареньем, вяжущей рот арахисовой пастой, жирной, почти как масло, сметаной и обжигающей язык перцово-томатной сальсой. Семейный завтрак начался.

Через тридцать минут Ингрид схватила свой портфель и выбежала из дома, тихо ступая по асфальту ногами, обутыми в неизменные белые кеды, которые, несмотря на не первый год носки, смотрелись совсем как новые.

Сбежав вниз по ступенькам, она улыбнулась продавцу газет, стоявшему на своем обычном месте, и повернула налево.

Солнце стояло не так высоко и светило девушке в спину, поэтому все, включая саму Ингрид, отбрасывало причудливые тени, тянувшиеся по асфальту далеко впереди нее. Пытаясь шутливо догнать свою тень, чтобы наступить ей на голову, девушка не замечала ничего вокруг: ни серых одинаковых одноэтажных домов, окруженных одинаковыми белыми заборчиками, ни ярко-зеленых газонов, как будто выложенных ворсистым ковром, ни белых машин, выстроившихся в утренней пробке. Если бы не фамилии, черной красной выведенные на почтовых ящиках рядом с калитками, можно было бы легко заблудиться и зайти не в свой дом – настолько все они были похожи.

Через пятнадцать минут она добежала до автомагазина, которым заправлял ее отец, завернув на парковку, где пытались согреть свои бока после прохладной ночи последние модели мерседесов, растерла слегка замерзшие ладошки и, затаив дыхание, провела подушечками пальцев по гладкому, недавно отполированному боку новенькой машины. Она давно поняла, что лучше всего воспринимает этот мир на ощупь, да и смотреть тут было особо не на что, поэтому с трепетом относилась к тому, что доставляло ее тактильным ощущениям столько удовольствия. И по этой же причине она всегда едва заметно морщилась, целуя мать в морщинистую щеку, давно потерявшую свою упругость. Не то, что бока новенького мерседеса, еще прохладные и покрытые маленькими капельками росы, образовавшейся после перепада ночных температур. Ингрид Прим зажмурилась от удовольствия, отдавшись полностью ощущениям, передающимся через нервные окончания на кончиках пальцев, и вздрогнула от неожиданности, когда холодная твердая и влажная поверхность вдруг оборвалась. Она облизнула губы и почувствовала успевшую засохнуть в уголках губ обжигающе острую сальсу.

Открыв глаза, девушка разочарованно вздохнула, но решила не возвращаться, чтобы еще раз обойти это чудесное, на ее взгляд, создание человеческих рук. Приходить вовремя она любила еще больше, чем прохладные бока отцовских мерседесов.

– Ингрид Прим.

– Здесь.

– Кеды?

– Как обычно, мисс Барнаби.

Шейла Барнаби уже десятый год преподавала детям Западного района, но все равно каждый день начинала с того, что неодобрительно смотрела на белоснежные кеды ученицы. Говорят, плохие привычки прилипают намертво.

Окончив перекличку и обход вокруг одноместных парт, стоящих ровными рядами на одинаковом расстоянии друг от друга, Шейла Барнаби вернулась за маленький стол учителя, который едва вмещал ее острые шелушащиеся в теплое время года локти. Ее монотонный голос начал с истории, незаметно для слушающих переключился на вычисления теоремы Пифагора и закончил словами Сократа, которые не вызвали никакого отклика у Ингрид и совсем не отложились в ее памяти. Странная манера обучения мисс Барнаби не раз вызывала споры среди учеников ее класса, но подойти к директору и сказать что-то против никто не решался. Не принято.

– Ингрид.

Она обернулась на тихий голос и едва заметно улыбнулась девушке, сидевшей сзади от нее чуть в диагональ. Агата Адамс, самая низкорослая девочка у них в классе, располагающая к себе открытым круглым (если не сказать, пухлым) лицом, обрамленным взбешенными кудряшками и усеянным маленькими темными родинками с одной стороны от уха и до подбородка, была единственной одноклассницей, которую Ингрид могла с натяжкой назвать своей подругой.

Как ни старалась Агата, предлагая ночевки у нее дома, прогулки после школы, совместное написание проектов, занятия вместе в классе рисования – Ингрид просто не стремилась ни с кем общаться, и никто никак не мог повлиять на это решение.

– Ты смотрела вчерашний выпуск? – прошипела Агата, округляя и без того большие глаза, в которых резвились огоньки желания обсудить последние новости.

– Ты же знаешь, Агата, КУБ нельзя не смотреть, – нервно отреагировала Ингрид.

– И правда, – огоньки сначала перестали плясать, потом уменьшились и, увидев опять спину подруги, совсем погасли. – Ингрид, Ингрид.

Ингрид выругалась про себя, но обернулась, нацепив дружескую улыбку.

– Саймон и Джекки купили новый дом! А? Каково? – Агата светилась таким счастьем, как будто она и была той самой Джекки.

Ингрид прищурилась, облизнула губы, убеждаясь, что следов сальсы не осталось, и открыла было рот, чтобы ответить Агате, как зазвенел звонок. Улыбнувшись, теперь совершенно искренне, она отвернулась, провела кончиками пальцев по обложке тетрадки, на секунду зажмурившись, и, открыв ее, написала вверху пустой страницы тему, которую выводила мисс Барнаби на доске. На время до окончания урока она была спасена.

– Как ты можешь так жить, Игги? – после урока Агата не сдавалась.

– Ингрид.

– Как можно жить в нашем совершенно сером мире и не хотеть погрузиться в другой мир… – Агата сделала вид, что не услышала ее.

– … Который даже не настоящий, – закончила за нее девушка.

– Что?

Ингрид остановилась так резко, что спешащая за ней Агата, отвлекшись на проходящего мимо незнакомого парня, налетела на ее плечо.

– Агата, этого мира не существует, и все это знают. Это КИНО. Понимаешь?

– Почем тебе знать? – скуксилась Агата и обернулась, стараясь увидеть, в какой класс зашел этот незнакомец. В их школе новенькие были редкостью.

– Хорошо, расскажи мне – где эти шикарные квартиры? Где пляжи? Где пальмы? Где продают эту шикарную одежду? Ты видела хоть одну вещь, которую показывают в КУБе?

– Н-нет, – уголки губ задрожали.

– Ну и вот.

– Но погоди. Наш маленький городок еще ни о чем не говорит… – глаза зажглись было надеждой, но тут же погасли.

– Маленький? В нашем городе живет больше пятидесяти миллионов человек, – хмыкнула Ингрид и открыла свой шкафчик, намереваясь оставить там учебники, которые не понадобятся ей сегодня дома для выполнения домашних заданий.

– Курятник, – фыркнула Агата и прислонилась к холодным железным шкафчикам. – Почему тут постоянно холодно? – сменила она тему, обхватывая себя руками за плечи и поеживаясь.

– Кондиционеры, – сухо ответила Ингрид, прокрутила шестеренку кодового замка и, развернувшись, пошла обратно в класс. Предстояло отсидеть еще как минимум два урока. И, если повезет, никаких внеклассных мероприятий на сегодня не запланировано.

– Ну скажи, неужели тебе не хотелось бы пожить такой жизнью? В роскоши? Пить пузырящееся шампанское, которое тебе утром принес твой… хммм… молодой человек. Закусывать клубникой, такой сладкой, что язык покалывает от удовольствия и хочется есть и есть. Пить и пить. И смотреть на восходящее солнце через панорамные окна твоего пентхауса где-нибудь на сто двадцатом этаже… Разве не хочется? А? Или купаться в лазурном море, таком чистом, что видно проплывающих внизу рыбешек, суетящихся у твоих ног…

– …И кусающих тебя до крови.

– Что? – Агата дернулась, как будто ее ударили по лицу.

– Ничего, – буркнула Ингрид, которая мечтала попасть наконец-то за свою парту и услышать спасительный звонок.

– А еще я бы хотела последнюю модель бугатти.

– Чего?

– Ну, бугатти! Такую купил себе Джозеф неделю назад. Эх… Я бы…

– Эй, привет, – неожиданно болтовню Агаты прервал низкий бархатный голос. – Я тут новенький, может, поможете мне найти класс мисс Барнаби? Кажется, Шилла или Шена. – Ингрид на секунду зажмурила глаза и представила себе, как ее обволакивает этот бархатный поток.

– Шейла, – резкий голос Агаты вырвал ее из этой неги. – Шейла Барнаби. Мы идем туда же.

– Здорово. Я Трей, Трей Портер.

– Агата Адамс, а это Иг…

– Ингрид Прим, – перебила девушка Агату, кинув на «подругу» недовольный взгляд. Не хватало только, чтобы новичок с первого же дня звал ее Игги. Не то чтобы она хотела, чтобы он вообще ее хоть как-то звал. Но этот бархатный голос не должен прерываться отвратительно мерзким и склизким, как жаба, которую они недавно разрезали на уроке биологии, прозвищем, которым окрестила ее Агата. Игги. Игги. Игги. Бррр…

– Круто, – улыбнулся Трей Портер и пропустил девушек в класс.

Начинался урок биологии.

Ингрид спешила домой. Она уже и не помнила, когда последний раз так торопилась – ее жизнь, как и жизни всех жителей ее города, страны и мира, была расписана по минутам, чтобы не приходилось никуда торопиться, и в то же время не оставалось времени на лишние неэффективные, с точки зрения мирового правительства, дела. Да и кто захочет нарушать эти законы?

Дисциплина – самое лучшее, что придумало человечество. Так считала Ингрид.

Тем не менее она задержалась в школе не нарочно. Проходя мимо кабинета заведующей по внеклассным занятиям, она услышала уже ставший знакомым бархатный голос. Он и сейчас был похож на невообразимо длинное полотно, которое, кружась, обволакивало ее, прикасалось и терлось о ее голые до предплечий руки, о не защищенные одеждой колени, о ее заалевшие щеки. Ингрид, завороженная, опустилась прямо у двери на пол и сидела, прикрыв глаза, пока скрипучий голос заведующей по внеклассным занятиям, приближающейся к двери, не выдернул ее из мягкого омута этого бархатного безумия. Заведующая увидела ее у двери и битых полчаса объясняла, почему не приемлемо задерживаться в школе после уроков, если тебя не оставили на внеклассные занятия. Эта высокая – выше нее – и сухая, как жердь, женщина всегда немного раздражала, насколько вообще был способен человек раздражать с ее спокойным и равнодушным нравом. Но сегодня быть пойманной под дверью кабинета было особенно неприятно. Трей Портер – а это был он – ухмылялся, видя раскрасневшиеся то ли от смущения, то ли от стыда щеки девушки. Раздражение только росло.

Через пятнадцать минут у Ингрид начинался урок французского, который она выбрала посещать онлайн, чтобы не ехать через весь город в языковую школу и исключить возможность опоздания из-за задержавшегося автобуса. И на который теперь безнадежно опаздывала.

Спеша домой, она удивлялась, как ее мог так привлекать этот голос, хотя его обладатель не произвел на нее никакого впечатления – не наделенный высоким ростом, он был почти вровень с Агатой и не выделялся ничем, кроме странно выпуклого для мальчиков его возраста живота. Ингрид же на уроках физкультуры всегда стояла вторая, сразу после Лиама – самого высокого парня в их классе, с которым они несколько раз ходили в кино. С ее-то ростом особо выбирать не приходилось, а вот Лиам очень скоро нашел замену самой высокой девочке в классе.

– Ингрид! Ты опоздала! – мать стояла в дверях дома. Ее обвисший подбородок подрагивал то ли от возмущения, то ли от страха.

– Еще пять минут.

Она пробежала мимо матери и, влетев в свою комнату, ткнула в кнопку пуск на своем ноутбуке. Послышалось тихое шевеление, как будто внутри проснулась стайка жуков, и через минуту показалась заставка – женская рука, на которую медленно падали капли дождя. Поежившись от внезапно пронзившего ее холода, Ингрид ткнула в голубой значок на панели и, стянув со спины рюкзак, буквально упала в кресло. Как раз вовремя.

– Bonjour, Ingrid, ravie de vous revoir.

– Ингрид, это неприемлемо! Ты знаешь об этом? – кожа на подбородке матери подрагивала от негодования, пока она наливала разогретый суп-пюре из брокколи и щедро посыпала его кусочками соленого, обжаренного до хруста бекона. – Ты в курсе, который час?

– Три часа, мам, – дочь равнодушно водила и постукивала ложкой по столу, дожидаясь, пока Марла Прим наконец-то соизволит принести своей дочери ее обед. На который она опоздала всего-то на пару часов.

– А то, что я могу тебя вовсе не кормить? Ты знаешь об этом? – Марла Прим стояла с тарелкой супа в руках, но не спешила ставить ее на стол – слишком велико было возмущение, чтобы не дождаться сокрушающе склоненной головы дочери.

– Ну, мам, – она с удовольствием встала бы и ушла, но желудок уже, казалось, прилип к ребрам и в нем недовольно бурчало какое-то неведомое доселе Ингрид существо. Прием пищи она не пропускала еще ни разу за всю свою жизнь – жесткий график прививался им с детства, а за нарушение строго наказывали.

Ровный стук ложки по столу все убыстрялся, и Марла Прим сдалась.

На удивление, подогретый суп-пюре был не так уж и плох, если не считать нескольких холодных комочков, которые не пожелали раствориться, несмотря на усилия немолодой уже женщины. А может, усилия были не столь велики, как ее возмущение проступком дочери.

Ингрид не спеша доела свой суп, посмотрела на ложку, с которой стекали капельки бледно-зеленой субстанции, и, обернувшись назад в поисках матери, рассеянно положила ложку на белоснежную скатерть, случайно промахнувшись мимо специально оставленного на столе блюдца.

Увидев, что натворила, девушка не могла оторвать удивленный взгляд от того, как по плотной ткани растекается грязное пятно, и почему-то испытывала непонятное возбуждение. Что это такое?

Девушка поспешила подняться из-за стола и, в три прыжка преодолев коридор, залетела в свою комнату. Проведя рукой по гладкой поверхности двери, она впервые в жизни пожалела о том, что родители лишили ее права запираться на замок – считалось, что личные границы у детей до 10 лет уже сформировались, а дальше подросткам нужно было формировать осознание того, что их поступки контролируются, так они вырастали более дисциплинированными членами общества.

– Да что это со мной? – буркнула Ингрид, стягивая с себя темно-синюю юбку и белую широкую футболку, чтобы наконец-то надеть домашний костюм. И почему она этого не сделала до обеда? Ах да. Им было нельзя показываться в общей комнате в домашней одежде.

Через пять минут после того, как девушка блаженно растянулась на кровати, сжав руки в замок над головой, изгибаясь и вытягивая поочередно то один бок, то другой, раздался противный сигнал – начинался КУБ.

Цифровая панель, расположенная как раз напротив ее кровати именно так, чтобы не было никакой возможности НЕ видеть то, что происходит на экране, ожила. Заиграла знакомая с детства музыка, начали мелькать знакомые до икоты лица – Джекки, Барбара, Шон… или как там их? Ингрид по какой-то причине не впечатлял КУБ, ну разве что в раннем детстве. Когда ребенку только и нужно, что смотреть на яркие мелькающие кадры. Этого в КУБе было навалом.

Шоу КУБ, или полное название Клуб Успешных Блогеров, как уверяли продюсеры, было полностью срежиссировано и не имело к реальности никакого отношения. Все актеры, которые в нем снимались, точно так же, как и другой рабочий коллектив населения планеты, возвращались вечером домой, ели такой же, как у всех, ужин и ложились спать на такие же жесткие постели, застеленные накрахмаленными белыми простынями. И действительно, экранная жизнь, которую вели эти парни и девушки, никак не вязалась с тем образом жизни, которым жило все остальное население планеты – строгость, дисциплина, равноправие и контроль. То, что Ингрид искренне любила.

Тем не менее некоторые дурочки вроде Агаты Адамс верили в то, что актеры из КУБа – вполне реальные люди, которых снимают скрытыми камерами, и даже хотели оказаться на их месте – жить в роскоши, пить шампанское (как будто они когда-то его пробовали, чтобы хотеть) и ездить на дорогих машинах.

Но реальность была другой – никто и никогда из ее знакомых не пил шампанское и уж тем более не видел более красивых и новых машин, чем те, что стояли на стоянке салона ее отца и не менялись уже много десятков лет. Девушка зажмурилась и провела рукой в воздухе, в точности повторяя изгибы машин, которые она знала наизусть с самого детства.

Внезапно из динамиков раздался оглушительный визг, заставивший ее вздрогнуть и открыть глаза. Саймон и Джекки ругались, разбрасывая вещи по их новому дому. Парень схватил лампу, которая стояла у мягкого кресла, и кинул ее в стену прямо за спиной красивой девушки, чьи рыжие волосы обычно спускались нежной волной почти до самых щиколоток. Сейчас она была больше похожа на огненное облако – пытаясь отбиться от сожителя и нанести ему упреждающий удар, девушка металась взад и вперед, и вместе с ней метались ее некогда прекрасные локоны, теперь взлохмаченные и, кажется, еще и не мытые. Подавшись немного вперед и прищурившись, Ингрид пыталась рассмотреть какие-то следы того, что это все было настоящим, например, страх или злость в глазах молодых людей. Ничего. Только огоньки азарта. Или ей так только казалось? Или именно азарт – то самое чувство, которое нужно испытывать в таких ситуациях? Она не знала. В ее жизни таких ситуаций не было и быть не могло.

«Ну как можно считать это реальной жизнью? – закатив глаза и застонав, девушка упала обратно на кровать и накрыла лицо подушкой. – А если и так – как можно хотеть жить в этом бедламе?!»

КУБ длился два часа и был обязателен к просмотру всеми жителями планеты, которые не достигли еще двадцати пяти. Именно в этом возрасте девушки и парни оканчивали учебу и шли на работу, попадая на следующую спираль своего развития.

Ингрид не могла дождаться, когда ей стукнет двадцать пять. Тогда она окончит свой факультет архивариусов и похоронит себя заживо в одной из библиотек, в которые уже давно не пускали посетителей, заменив бумажные носители человеческих мыслей бездушными цифровыми копиями.

Выбор на эту профессию пал сразу же после того, как на одном из уроков по профориентированию им показали длинные высокие полки, сплошь утыканные переплетами с тиснеными буквами. Ингрид представила себе, каково это – провести рукой по этим старым книгам, почувствовать мельчайшие изъяны, без которых, конечно, не обошлось – все, что создано человеческими руками, имеет тенденцию иметь изъяны. Даже отцовские «мерседесы». Девушка живо представляла себе, как она ведет пальцами по переплету, ощущая рытвины, которые складывались в буквы, а буквы – в названия.

Ей даже удалось рассмотреть несколько оригинальных переплетов на книгах, которые лениво перелистывала библиотекарь в видеоролике. Одни были кожаными, другие – из грубой папирусной бумаги, третьи – мягкой тканью.

Ингрид так увлеклась своими мыслями, что не заметила, как экран телевизора погас – шоу закончилось.

Оказавшись в полной тишине, девушка услышала, как ветер шелестит в красной черепице, как высаженные чьими-то заботливыми руками темно-зеленые кусты у их дома перешептываются между собой, как на кухне закипает чайник – близился полдник.

Внезапно она вспомнила бархатный голос, который так заворожил ее. Трей. Трей Портер. Что в нем такого? Почему ее так манит этот коротко постриженный полноватый парень? Или это только его голос? Или это странное чувство, как будто не из их мира? Закрыв глаза, Ингрид опять погрузилась в бархат и, не заметив этого, уснула, утонув в слоях ткани.

– Ингрид!

Девушка, только что вышедшая из дома и направляющаяся в школу, удивленно обернулась. Этот бархатный голос стал наваждением? Ей послышалось?

– Привет. Помнишь меня? Трей, Трей Портер.

– А, привет. Конечно.

Она зарделась и отвернулась, повернула налево и заторопилась в сторону школы.

– А я живу тут, рядом. Вчера я шел прямо за тобой и заметил, что ты тоже тут…

– Что тебе нужно, Трей? – не оборачиваясь, нервно спросила Ингрид. Ей не нравилось, как она теряет самообладание, стоит ей только услышать этот голос.

– Что?

– Если ты хочешь со мной дружить, знай – я ни с кем не дружу.

– Это я как раз понял, – Трей засмеялся, и, на удивление Ингрид, смех у него был противнее, чем у Агаты. Удивленно обернувшись, она посмотрела на него округлившимися глазами. – Что? – опять спросил парень.

– Ничего, – буркнула девушка. Волшебство рассеялось, и теперь она просто не хотела делить дорогу до школы – практически единственное время, в которое она могла побыть одна – с этим странным незнакомцем.

Еще одним удивлением сегодняшнего утра для нее было то, что Трей Портер перестал делать попытки привлечь ее внимание и замедлил шаг, дав ей оторваться от него. Обернувшись через несколько метров, она сумела разглядеть на его лице улыбку.

Проходя мимо салона новых машин, Ингрид еще раз оглянулась – ей не хотелось, чтобы Трей видел, как она гладит машины своего отца. Чтобы кто бы то ни был это видел. Но никого позади нее не было – Трей, должно быть, пошел другой дорогой.

«Пусть так», – подумала она и свернула налево.

Уже у самой школы Ингрид опять обернулась, в попытках разглядеть своего сегодняшнего попутчика, но, не увидев его, поспешила в класс. Не хватало еще, чтобы мисс Барнаби неодобрительно качала головой не только из-за ее белых кед, но и из-за ее опоздания.

– Игги, Игги! – мерзкое слово не могло быть ее именем. Ну, никак!

«Только не это!» – пронеслось в голове. Она попыталась найти, куда можно было бы спрятаться от «закадычной» подруги и сделать вид, что она ее не услышала, но было уже поздно. Агата в две секунды оказалась рядом.

– Что было! Да? Ты же смотрела? О! Только не говори мне, что ты не видела этого! Саймон и Джекки ужасно поссорились, – Агата растянула слово «ужааааасно».

– И что с того? – Ингрид переминалась с ноги на ногу – ей хотелось успеть зайти в туалет перед уроком.

– Как что? Как что?! Может быть, они тогда опять сойдутся с Барбарой? О! Это было бы чудесно! Они такая красивая пара! Эта Джекки абсолютно ему не подходит, бррр. Да еще эти ее волосы. Меня они пугают, если честно. Как она с ними спит и не боится запутаться и задохнуться? Я не смогла бы так, я тебе говорю.

Девушка смерила Агату взглядом, остановив его на ее густых волосах, и хмыкнула. В таких волосах, как у нее, могла запутаться не только она, но и все, кто оказался в опасной близости. Уж больно крутые виражи брали темные пряди.

– Девушки. Звонок через минуту, – мисс Барнаби, сама того не подозревая и уж точно того не желая, спасла Агату от неминуемой гибели, причиной которой мой стать гнев ее одноклассницы.

Усевшись за свою парту, Ингрид вытянула ноги, достав до рюкзака впереди сидевшей одноклассницы. Изабелла Мун – самая противная девчонка, которую только можно было представить. Она была обладательницей идеального среднего роста, такого, при котором ноги уже кажутся «от ушей», а голова, на которой эти самые уши (кстати, до неприличия маленькие и аккуратные) находятся, имеет способность удобно ложиться на плечо рядом сидящего в кино молодого человека, без нужды скрючиваться в три погибели, от чего неделю ноет шея, или сползать на кресле так низко, что коленки чересчур длинных ног начинают больно упираться во впередистоящее кресло, из которого начинает доноситься недовольное ворчание. Изабелла – для друзей просто Бела, а для нее – Иза – нравилась без исключения всем парням в школе, так как кроме идеального роста могла похвастаться пухлыми ярко-розовыми губами, персиковыми щечками с маленькими ямочками и огромными голубыми глазами. Ее волосы, абсолютно гладкие и всегда аккуратно постриженные и уложенные, золотой волной спускались до поясницы – идеально для того, чтобы привлечь внимание к еще одной не менее выдающейся части тела, но не прикрывать ее.

Почувствовав, как ее ноги наткнулись на рюкзак впереди сидевшей одноклассницы, Ингрид быстро отдернула ноги. Урок только начался, а она уже не могла дождаться его окончания.

Прозвенел звонок, и девушка подскочила и побежала в туалет, где смочила водой свой белоснежный платок. Было жалко его, но ничего другого не оставалось. Вернувшись в класс, она подошла к Изабелле и смущенно замялась.

– Белла.

– Тебе чего?

– Извини, я, кажется, испачкала твой рюкзак. Вот, я намочила его водой, – Ингрид протянула руку со ставшим серым от воды платком с вышитыми ей самой инициалами ПИ.

– И что ты мне предлагаешь? – Изабелла скрестила на груди руки и откинулась на спинку стула.

– Я?

– Ты, Ингрид Прим. Бери и вытирай.

Ингрид раздумывала.

Ее порыв рассказать об испачканном рюкзаке и попытка помочь все исправить не означала, что она собиралась плясать под дудочку Изабеллы Мун. Или кого-либо еще. Но затеять спор сейчас было непозволительно, тем более что выиграть его вряд ли получится – вину свою она осознавала хорошо.

Минутку поразмыслив, Ингрид послушно взяла рюкзак и выругалась про себя: следов ее кед не осталось – только пару пылинок прилипли к ткани. Протерев рюкзак, девушка вернула его однокласснице, сложила в аккуратный квадрат свой мокрый платок и сжала его в кулаке так сильно, что пара капель пахшей хлоркой воды упали на пол и заблестели под светом ламп дневного освещения.

Ингрид заторопилась домой, как только прозвенел последний звонок. Сегодня она не опаздывала, но очень хотела прийти пораньше, чтобы отстирать испачканный платок.

Собирая учебники в рюкзак, она рассеянно огладывалась по сторонам, сама не понимая, что ищет.

Трея Портера в классе не было. Все еще пребывая в рассеянном состоянии, Ингрид поняла, что сегодня целый день не слышала его бархатный голос. Не может же человек за полдня в классе не перекинуться ни с кем и словом. Пребывая в недоумении – почему ее вдруг расстроило отсутствие в классе этого новенького с волшебным голосом и посредственной внешностью, девушка задумалась и, закрывая молнию на рюкзаке, прищемила себе палец. Вскрикнув от боли, она отдернула руку – кусочек кожи остался в замке.

Недоуменно наблюдая за тем, как огромная красная капля крови, как будто в замедленной съемке, срывается с кончика пальца и медленно, меняя форму, падает на белоснежный кед, Ингрид почувствовала, что вот-вот потеряет сознание: ее сильно тошнило, голова кружилась, а перед глазами пульсировали темные в точечку пятна.

– Игги? Ты в порядке?

«У нее всегда такой противный голос?» – удивленно подумала девушка и, отмахнувшись от одноклассницы, выбежала в коридор. Только бы успеть.

– Ингрид?

«Почему ты здесь?» – успела подумать она, склонившись над унитазом в одной из кабинок туалета для девочек, как ее тут же опять вырвало. Ощущая, как спазмы в желудке выворачивают ее наизнанку, а горло жжет от желчи – остатки обеда давно уже вышли – Ингрид не переставала думать.

«Почему ты здесь?!»

Глаза застилало слезами, а волосы предательски лезли прямо в рот. Через минуту она отпрянула от унитаза и уселась прямо на пол, судорожно убирая волосы с лица.

– Ингрид?

– Трей, почему ты здесь? – она, наконец, смогла задать этот вопрос вслух.

– Меня попросила зайти Агата, она ждет у двери.

– Но почему… это же женский туалет.

– Эммм… вообще-то нет. Это туалет для мальчиков.

– Что?!

Ингрид попыталась быстро встать, но предательские резиновые подошвы ее обуви скользили по испачканному брызгами рвоты кафелю, а вместе с ними разъезжались и ее ноги. Уцепившись за держатель для бумаги, ей почти удалось подняться, но тут хлипкие болты не выдержали и с треском вырвались из стенки кабинки. Девушка с грохотом упала обратно, больно ударившись головой.

В дверь заколотили.

– Я в порядке! Сейчас, минутку, – потирая ушибленную голову, Ингрид поднялась на ноги. – Извини, Трей, что тебе приходится это видеть.

Девушка обошла застывшего на месте Трея Портера и подошла к раковине, чтобы привести себя в более или менее приличный вид.

– Почему ты извиняешься? – голос был холодный, но удивленный.

Посмотрев через свое плечо в зеркале, Ингрид увидела, что Трей Портер отмотал хороший моток бумажных полотенец и теперь вытирает ими пол в кабинке и ободок унитаза. Ей стало стыдно, но останавливать его ей тоже не хотелось – убирать даже собственную рвоту было неприятнее, чем терпеть стыд.

– Так принято. Ты в какой школе до этого учился, что не знаешь этого? —в зеркало она наблюдала, как туго обтянутая штанами пухлая задняя часть Трея шевелится в такт его движениям, и улыбнулась. Он был каким-то несуразным. Но тем не менее уютным, как плюшевый медвежонок, с которым она спала в детстве. Ингрид неожиданно живо представила, что в ее постели вместо детской игрушки лежит Трей Портер, упираясь пухлым животом в ее бок, и ее лицо стало пунцовым.

– Это все такая ерунда, – наконец, следы происшествия были стерты.

– Что? – Ингрид помотала головой, чтобы отогнать от себя непрошеные мысли.

– То, что ты говоришь.

– Я говорю ерунду?

– Ты говоришь ерунду, – Трей Портер смял комок бумажных полотенец и забросил в дальний угол, где стояли урны. Промахнулся, рассмеялся, но даже не пошевелился, чтобы подойти и убрать за собой.

Ингрид сурово посмотрела на него, выключила все еще бегущую воду, подобрала комок бумаги и бросила в урну. Уже взявшись за ручку двери, девушка обернулась.

– Я не говорю ерунду, я…

– Ты говоришь то, что вбивали тебе в голову учителя, родители, телевидение. А это все ерунда.

– Я тебя не понимаю, Трей Портер, – это было уже не удивление, а раздражение.

Ингрид открыла дверь и вышла в коридор. Агата, стоявшая под дверью, увязалась за ней, не решаясь, однако, заваливать ее вопросами, за что девушка была ей благодарна.

– Ингрид! Ты опять опоздала!

– Я не опоздала, мама, еще две минуты, – девушка закатила глаза, надеясь и одновременно боясь, что мать это увидит.

– Две минуты… Ты себя странно ведешь последнее время. Пожалуй, запишу тебя к…

– Хорошо, мама, я согласна. Так как наш с отцом обед отменился, можешь записать меня на пятницу, сразу после школы.

– Так я и сделаю.

Марла Прим с подозрением смотрела на дочь, на ее мятую юбку, взъерошенные волосы и капли крови на белых кедах, но ничего не сказала. Аккуратно повесив кухонное полотенце на держатель, она взяла трубку телефона и обернулась к холодильнику. В верхнем левом углу был приклеен магнит с номером телефона специалиста по трудным подросткам. Видит Бог, Марла Прим никогда не думала, что ей придется воспользоваться им.

– Ингрид, можно проводить тебя до школы? – Трей Портер поджидал ее у крыльца, вальяжно засунув руки в карманы и выпятив свой огромный живот.

– Привет, Трей. Я люблю ходить одна.

– То есть нельзя?

– Можно.

– Потому что невежливо отказываться?

Ингрид, обогнавшая своего провожатого на несколько шагов, замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась.

– Что?

– Тебя же этому тоже учили в школе? – ухмыльнулся парень и подбоченился.

– Меня учили тому же, чему учили тебя. Благодаря нашей системе образования у нас программы не отличаются, что делает нас…

– Равными. Я в курсе, – в глазах и тоне Трея Портера играли чертинки.

– Ну и зачем спрашивать? – она искренне не понимала этот разговор.

Трей Портер молча шел рядом и улыбался своим мыслям. Удивительно, но его голос уже не производил того завораживающего действия, однако, надо было признать, здорово располагал к себе.

Они поравнялись с парковкой отцовских машин, и девушка печально проводила их глазами. Ее рука машинально повторяла плавные очертания крыла последней модели «мерседеса», а пальцы как будто наяву чувствовали холодный металл.

Ингрид и Трей шли молча рядом всю дорогу, но, когда оставалось всего несколько метров до школы, девушка решила нарушить тишину.

– Я тебя не понимаю, Трей Портер. Зачем ты пошел меня провожать, если не сказал ни слова?

– А разве нам обязательно разговаривать? – молодой человек удивился вполне искренне.

– Этого требуют правила приличия, – так же искренне удивилась Ингрид его вопросу.

– Почему же ты их нарушила? Ты тоже не проронила ни слова, – в глазах Трея Портера плясали бесята.

– Я не знаю… задумалась.

– Вот и я задумался.

– И все равно это странно, – твердо сказала Ингрид и нахмурилась.

– Тебе виднее. Ты, я смотрю, преуспела в навыках, которые вдалбливает в наши головы система, – он явно над ней издевался.

– Что? – скорее прошипела, чем проговорила девушка.

– Я говорю – попробуй нарушить правило. Хотя бы одно.

– Что?!

– Хорошего дня тебе, Ингрид Прим, мне нужно зайти к заведующему. Увидимся в классе.

– Кстати! – она схватила за рукав поспешившего свернуть направо молодого человека. – Тебя вчера не было в классе. Где ты был?

Трей Портер улыбнулся, аккуратно разжал ее пальцы и поспешил в кабинет заведующей по внеклассной работе. Его пальцы, мягкие и чуть влажные, заставили ее вздрогнуть. Ей не нравилось, когда ее трогали без ее согласия, тем более так, голыми руками. Слишком для нее это было… интимно, что ли.

«Я тебя не понимаю», – подумала ему вслед Ингрид, поглаживая пальцем левой руки запястье, которого коснулись руки Трея Портера, и заторопилась в класс. Она не знала, почему Трею Портеру разрешалось прогуливать уроки. У нее такого права не было.

Ингрид успела как раз вовремя – как только она опустилась на свой стул, прозвенел звонок. Вытянув вперед свои длинные ноги так, чтобы коленки не упирались в столешницу, она почувствовала своими кедами рюкзак неприятно идеальной одноклассницы. Внезапно ей вспомнились слова Трея, и девушка с абсолютно непроницаемым лицом начала водить стопами врозь и вместе, врозь и вместе, рисуя на розовом, по-настоящему девичьем идеальном рюкзаке идеальные же, по ее мнению, серые полукруги. Проходящая мимо мисс Барнаби, нахмурилась, но, смерив спину Изабеллы Мун, отец которой, ходили сплетни, в молодости отверг совсем нескромные вздыхания малышки Шейлы, прошла мимо, не сказав ни слова. Шшшшшр, шшшшшр, шшшшр – продолжили шуршать белые кеды по розовой ткани.

Звонок прозвенел как всегда вовремя – учительница собиралась поделиться очередной историей из жизни, которые Ингрид не любила.

– Эй! Ты что наделала?! – пухлые губки скривились и дрожали, огромные глаза заблестели от подступающих слез.

– Что? – недоуменно приподнялась девушка, свешиваясь через парту и пытаясь взглянуть на плоды своего труда. – Ты уверена, что этого не было?

– Ты издеваешься, да? Да кто же выйдет из дома с… с… с таким отвратительно грязным рюкзаком! – голос сорвался в писк.

– Может быть, тот, кто не выспался из-за того, что к ней по ночам шляется Рик Каннингэм? – прошипела Ингрид так, чтобы ее никто не услышал. Никто, кроме Изабеллы Мун.

Опешив от неожиданности, Белла покраснела, открыла было рот, округлив губы, но тут же закрыла его – очень похоже на огромную рыбину, которую однажды они видели в городском океанариуме, куда их всем классом возили в рамках программы по биологии.

Мисс Барнаби успела вовремя – над головой уже завис многострадальный розовый рюкзак.

– Мисс Мун! Вы что себе позволяете?! – строгость и чрезвычайное удовольствие читалось в голосе Шейлы Барнаби. Еще бы – такой шанс отомстить своему возлюбленному. Пусть даже спустя столько лет. Пусть даже через его дочь.

– Мисс Барнаби, посмотрите, что она сделала! – Белла уже не была такой идеальной, как пять минут назад: большие глаза опухли от слез, пухлые губки кривились в обиде.

– Ингрид, это ты сделала? – Шейла Барнаби не была актрисой. Как и ее вздохи по отцу Изабеллы Мун, ее злорадство не осталось незамеченным.

– Все понятно, – Изабелла Мун, хоть и была по-настоящему красивой, также была достаточно умной для девочки своих лет. Она прищурила глаза, сложила руки на груди и прошипела, – если вы забыли, кто моя мать – то я вам напомню…

– Все знают, кто твоя мать, Иза, – Ингрид, до этих пор все еще висевшая, перегнувшись через свою парту, встала, возвысившись и над Изабеллой, и над Шейлой Барнаби. – Не раздувай из мухи слона.

– Ты еще не видела настоящих слонов, Ингрид Прим!

– В пятом классе, на уроке зоологии, – равнодушно пожала плечами девушка. Хотя внутри нее все клокотало. «Что я творю?!»

– Ах ты… – розовый рюкзак опять был готов пуститься в полет до головы обидчицы своей хозяйки.

Прозвенел звонок. Никто не рискнул нарушать дисциплину до такой степени, чтобы сорвать урок, поэтому все заняли свои места – Изабелла и Ингрид за партами, а Шейла Барнаби у доски.

Было видно, что мисс Барнаби нелегко дается урок – как предполагала ее ученица, все ее мысли были заняты возможными последствиями – что будет, если она расскажет о произошедшем скандале заведующей или не расскажет. Как поведет себя Изабелла Мун? Хватит ли у нее наглости пожаловаться матери, которая входила в совет директоров компании, следящей за школами их района.

– Эй, Иза, – Ингрид воспользовалась тем, что Шейла Барнаби сдалась и включила им бесполезный документальный фильм про четвертую мировую войну, после которой их общество и стало таким, каким оно было сейчас. – Договоримся – я молчу про ночные вылазки Рика, а ты молчишь о сегодняшнем происшествии. Или ты думаешь, что испачканный рюкзак стоит твоей испачканной репутации? Ты же знаешь, что с тобой после этого будет.

Изабелла знала. Девочек, заподозренных в неприличном поведении, отсылали в интернат, и тут не могли помочь ни родители, ни связи. Равноправие было главным правилом их социума.

Презрительно смерив свою обидчицу взглядом и опять скривив пухлые губки, Изабелла Мун едва заметно кивнула и презрительно отвернулась.

Инцидент был исчерпан.

Ингрид заторопилась собрать книжки в рюкзак и вылететь пулей из кабинета, как только прозвенел последний звонок, но не тут-то было.

– Ингрид Прим, останься.

Вид мисс Барнаби не предвещал ничего хорошего. Да и не могло быть иначе – ей грозило собеседование с советом учителей за ее проступок. А если дела пойдут совсем плохо – ее вызовут в районный совет.

– Мисс Барнаби, я…

– Ты понимаешь, что повела себя неправильно? – строгий тон, соответствующий ситуации.

– Понимаю, – потупленный взгляд – тоже вполне подходящий.

– Почему тогда ты это сделала?

– Я… Я не знаю, – Ингрид внутренне трясло от ужаса – она действительно не понимала, что на нее нашло. Она была самой тихой девочкой не только в их классе, но и во всей школе.

– Сейчас я принимаю решение – отправить это дело дальше или нет. Ты понимаешь это? – Шейла Барнаби отстукивала карандашом по столу, чем раздражала еще больше, чем своими речами.

– Д-да, миссис Барнаби.

– Хорошо, я хочу, чтобы ты это запомнила. И я хочу, чтобы ты больше никогда не позволяла себе этого. Я свяжусь с твоими родителями.

– Но как же… – девушка растерянно смотрела в маленькие выцветшие глазки за толстыми бифокальными линзами.

– Просто сделай соответствующие выводы, Ингрид Прим. И не повторяй ошибки. За них можно серьезно заплатить.

Она переминалась с ноги на ногу, не решаясь уйти. Мисс Барнаби отвернулась от нее и быстрыми движениями начала вносить что-то в компьютер. По ее сгорбленной спине, худой до такой степени, что через белую блузку проглядывала цепочка костей позвоночника, было видно, что своих ошибок Шейле Барнаби избежать не удалось.

– Иди сейчас к заведующей по внеклассной работе, миссис Уинстем. Знаешь ее?

– Самой попасть к ней еще не доводилось, – буркнула Ингрид и посмотрела на часы – Марла Прим будет в ярости.

– Я позвоню твоим родителям, – как будто прочитала ее мысли Шейла Барнаби и поправила очки, сползшие на кончик носа под своей собственной тяжестью.

Ингрид бесшумно, как обычно, развернулась и вышла из класса.

Миссис Уинстем, заведующая по внеклассной работе, как будто ждала ее: она стояла, уперев руки в бока, и щурилась от негодования.

– Ингрид Прим. Почему-то я не удивляюсь, – ехидное замечание резануло слух девушки – так с ней еще никто не разговаривал.

– Миссис Уинстем, – буркнула она и нырнула мимо грозной заведующей в ее кабинет. Предстоял нелегкий разговор. Первый в ее школьной жизни.

Лана Уинстем посмотрела по сторонам, шагнула в кабинет и, аккуратно обойдя свой простенький серый стол – такой же серый, как и вся мебель в школе, – села в черное кресло, жалобно скрипнувшее скорее от собственной старости, чем от веса хозяйки.

– Значит, провинилась? – женщина смотрела на экран монитора, бегая глазами по заметке, оставленной Шейлой Барнаби. – Плохо сделала домашнюю работу?

– Что? – Ингрид сначала удивилась, а потом сообразила, что мисс Барнаби поставила вполне безобидную причину оставить свою нашкодившую ученицу после уроков. – Да.

– Невнимательность? – опять переспросила миссис Уинстем?

– Так точно, – поспешила кивнуть девушка.

– Хорошо, – протянула заведующая и отклонилась на спинку стула, прищурилась и принялась рассматривать ученицу напротив, как будто специально заставляя чувствовать себя некомфортно. – Будешь оставаться после уроков весь следующий месяц.

Ингрид почувствовала легкий укол раздражения и даже вздрогнула. Она понимала, что совершила проступок, но в ее голове не укладывалось, почему из-за этого она должна теперь целый месяц оставаться после уроков. «Все могло закончиться хуже, если бы мисс Барнаби написала правду», – подумала про себя девушка и расслабилась, однако неприязнь к Лане Уинстем не проходила.

– Хорошо, – улыбнулась она и приподнялась, чтобы уходить.

– Ты куда? – удивилась заведующая. – Тебе не интересно, чем ты будешь заниматься?

– Я могу выбрать? – уточнила девушка.

– Конечно, нет.

– Тогда не вижу смысла мне сегодня задерживаться еще больше. У меня французский. Или вы хотите меня оставить прямо с сегодняшнего дня?

– Французский? – Лана Уинстем прищурилась. – Тогда иди. Я поговорю еще с твоими родителями, Ингрид Прим.

– Спасибо, миссис Уинстем. Хорошего дня, – девушка улыбнулась и скользнула за дверь кабинета. Оказавшись в коридоре одна, она нахмурилась и дернула плечами – все-таки заведующей удалось вывести ее из себя, пусть этого и не было заметно с первого взгляда.

«Ты бесишься, Ингрид, прекрати», – шикнула она сама на себя в своих мыслях, развеселилась от этого своего сурового внутреннего голоса и рассмеялась. Напряжение и раздражение отступило.

Лана Уинстем торопилась домой, поглядывая на часы. Она непозволительно опаздывала и от этого нервничала еще больше.

Сегодня у нее был тяжелый день, один из многих в череде ее дней – она провела его на нелюбимой работе, вынужденная контактировать с теми, кого не любила всей душой – с детьми. Возможно, эта ненависть сидела в ней с детства, учитывая, что она сначала росла в семье с пятью младшими братьями, которым позволяли все на свете. Естественно, они же были мальчики, продолжатели рода. А потом, под занавес детородного возраста у ее матери родилась еще и сестричка. Последний шанс, свет в окне, ангел во плоти. Над ней кружили не только родители, но и братья – еще бы, она же была таким миленьким ребенком. Не сравнить с Ланой, рано повзрослевшей и вечно хмурой от нежелания играть с младшими братьями и сестрой. Если бы у Ланы был выбор, она бы ни за что в жизни не пошла бы работать с детьми, но родители не оставили ей выбора – это была семейная традиция – женская половина семьи всегда работала с детьми, а мужская – шла в медицину.

Вспомнив о своем детстве, Лана вздохнула и остановилась. Она подошла к перекрестку. Можно было пойти прямо по хорошо освещенной улице, огибающей жилой квартал, но тогда она безбожно опоздает. А можно повернуть направо и пройти через ряды недостроенных домов, зияющих черными глазницами пустых окон.

«Была не была», – буркнула про себя Лана и решительно свернула направо. Стройка только кажется страшной, но что там может с ней случиться?

Фонари не работали – их еще не успели подключить к городской системе освещения, и Лана периодически спотыкалась, натыкаясь острыми носками темно-синих туфель на оставленный строителями мусор и материалы. В очередной раз ударившись о разложенные прямо на тротуаре кирпичи, она вскрикнула и тут же испугалась своего собственного голоса. Несмотря на то что тут должно было быть безопасно, хотелось проскользнуть этот недостроенный квартал не только быстро, но еще и незаметно.

– Это был самый глупый твой выбор, Лана Уинстем, – зло буркнула она себе под нос.

«И последний», – злая ухмылка исказила до неузнаваемости лицо человека, прятавшегося в тени дома.

Детектив Коллинз устал в тот самый момент, как проснулся в пять утра. Это было неудивительно, учитывая, что вернулся домой он, как обычно, после полуночи.

Он полежал пять минут, пялясь на плотно зашторенное окно с единственной полосой тусклого желтого света от фонарей, еле-еле пробивающихся между полотнами штор, а потом резко откинул одеяло и решительно поднялся с постели.

Утро текло как обычно: быстрый холостяцкий завтрак из двух варенных всмятку яиц и куска хлеба с маслом и копченой колбасой, три чашки обжигающе горячего кофе, холодный душ и ровно пять минут на единственную за день сигарету.

Выйдя на улицу около шести часов утра, Маршал Коллинз сел в свой старенький «Шевроле Авео» и завел двигатель. Получилось с третьей попытки.

– Марш, новое дело. Только что сообщили, – его друг и напарник детектив Пол Бейкер только на секунду заглянул к нему в кабинет и тут же исчез. «Дьявол», – выругался про себя Маршал Коллинз и вылез из-за стола. Предстоял еще более длинный день, чем вчера.

– Что тут у вас?

Детективы Коллинз и Бейкер прибыли на место преступления через полчаса после звонка. Звонил рабочий со стройки, который теперь сидел на груде кирпича, сваленного прямо на тротуаре, и дрожал как хорошо застывшее желе.

– Пойдемте за мной, детективы, – молодой полицейский из дежурной группы, первый прибывший на вызов, нервно сглотнул и нехотя повел напарников внутрь недостроенного дома. И на маленьком участке, и в комнатах – повсюду валялись строительные материалы и инструменты. Мужчины подсвечивали себе путь фонариками и все равно то и дело натыкались на что-то, больно ударяясь пальцами ног и чертыхаясь. – Вот тут.

Маршал Коллинз вздохнул. Он ожидал увидеть случайно забредшего бомжа или наркомана, не рассчитавшего дозировку, но перед ними лежала женщина лет сорока, высокая, чуть полноватая. На удивление, выглядела она так, как будто просто легла отдохнуть, расположившись в чуть-чуть неестественной для обыкновенного человека позе: тело вытянуто прямо от макушки до пят с абсолютно ровными ногами, прижатыми друг другу и прямыми же руками, как будто приклеенными к бокам. Темно-синяя юбка чуть ниже колен была аккуратно поправлена, как и некогда белая блузка, пропитанная теперь засохшей кровью. Складывалось впечатление, что женщина сама аккуратно легла прямо в груду строительного мусора, стараясь не помять гладко отутюженную одежду, и случайно облилась томатным соком.

– Что с ней? – устало вздохнул Маршал Коллинз и сел на корточки рядом с лицом трупа. Женщина была некрасивая. Огромный нос картошкой и маленькие глаза, очевидно сейчас закрытые чьей-то заботливой рукой, привлекали внимание больше всего, и уже никому не пришло бы в голову разглядывать довольно красивый и чувственный полуоткрытый рот с легким пушком темных волос над верхней губой. Лицо было спокойным. Складывалось впечатление, что жертва не ждала нападения, скорее, была немного удивлена.

Стараясь не нарушить место преступления до прихода криминалистов, детектив Коллинз попытался рассмотреть шею женщины и сразу понял, что с ней: из-под подбородка торчал алюминиевый уголок около метра длинной, которые обычно используют для изготовления различных конструкций. Уголок вошел немного по диагонали, очевидно, проткнул твердое небо и через полость носа пробил череп, добравшись до мозга.

Маршал со вздохом поднялся и так же аккуратно прошел обратно к дверному проему, где его ждал напарник. Молодой полицейский решил ретироваться с места преступления и ждать криминалистов снаружи.

– Что там? – Пол переминался с ног на ногу с нетерпением. Он был моложе Маршала, и ему все было интересно.

– Шут его знает, – честно ответил детектив Коллинз и вышел из комнаты, а потом и из дома.

– Марш, погоди! – Пол не отставал. – Что с ней случилось?

– Ее убили Пол, – в очередной раз вздохнул его напарник и пожалел, что уже выкурил единственную сигарету, которую позволял себе вот уже пятнадцать лет.

– Это я понял, – хмыкнул Пол и потянулся всем телом, разминая затекшие мышцы. Обычно с утра он успевал сходить на тренировку, и это помогало ему разогнать кровь, но сегодня это время он посвятил своей новой любовнице.

– Кто-то воткнул ей металлический уголок под подбородок, а потом уложил так, чтобы она выглядела куклой в коробке. Что-то подсказывает мне, что это не простое убийство. Зачем так укладывать труп? Если б я был убийцей…

– То что? – слишком активный Пол постоянно озирался по сторонам, ожидая в любой момент их коллег, которые смогут сказать больше.

– То я бы не стал тратить на это время, – закончил свою мысль Маршал, – но это я. А что в голове у этого… Хммм… человека, я не знаю.

– Человека, – Пол Бейкер сплюнул в строительную пыль. – Назови его как-нибудь иначе, напарник, – убийца, фрик, преступник, – но никак не человек.

– Убивает человек, Пол. И только потом он становится убийцей и преступником. Хотя фриком он может быть с рождения, – детектив Коллинз развеселился от своих собственных мыслей.

– Смешно тебе, – буркнул Пол, заметил подъезжающую машину криминалистов и поспешил им навстречу. Ему не терпелось узнать больше об этом убийстве. Уж больно необычно выглядело аккуратно разложенное тело женщины на фоне строительного безумия.

Детектив Коллинз задумчиво ходил между железных столов, разглядывая бирки на трупах. Главный патологоанатом, Питер Эванс, заканчивал свой отчет по телу женщины, найденной сегодня утром на стройке, а потому мало обращал внимания на то, что происходит вокруг.

– Тебе не кажется, что трупы стали моложе? – задумчиво задал свой вопрос Маршал, как будто в пустоту.

– Что? – Питер Эванс поднял голову и невидящими глазами посмотрел на источник звука. Он боялся упустить мысль, только что пришедшую ему в голову. – Она знала того, кто напал на ее, Марш.

– Что? – теперь была очередь детектива удивляться неожиданному вопросу. – Как ты это понял?

– Мне кажется, удар был нанесен в тот момент, когда убитая наклонилась к кому-то, чтобы что-то услышать или рассмотреть получше. – Питер Эванс подскочил к столу с телом Ланы Уинстем – а это была она – и откинул снова покрывало. – Вот, смотри. Видишь, куда пришелся удар? Достаточно близко к шее. Не думаю, что кто-то ходит, вытянув вперед подбородок таким образом.

Патологоанатом вытянул шею вперед, отставил нижнюю губу и стал похож на большую черепаху – то ли из-за своей морщинистой от преклонного возраста шеи, то ли из-за сгорбленной спины, которой явно не на пользу было больше 30 лет сгибаться над столами, изучая трупы.

– Ты прав, – задумчиво прищурился Маршал Коллинз и посмотрел в сторону задремавшего напарника, положившего руки и голову на стол рядом с чьими-то окоченевшими ногами. – Что нам это дает?

– Возможность перерыть всех ее знакомых в надежде обнаружить убийцу, – пожал плечами Питер Эванс и вернулся за отчет. – Но это уже не мое дело.

– Ты прав, – детектив Коллинз все еще пребывал в задумчивости. Подойдя к своему напарнику, он положил свою лопатоподобную ладонь ему на плечо: – Эй, Пол, хорош спать.

– Кто спит? – сонные глаза Пола Бейкера выдавали бессонную ночь.

«Везучий сукин сын», – пронеслось в голове у Маршала.

– Пошли, есть работа.

– Работа? – сон все никак не уходил.

– Работа, работа, – засмеялся детектив Коллинз и потрепал своего напарника по плечу. – Лана ждет, чтобы мы покарали ее обидчика.

– Кто? – Пол наконец-то смог разлепить глаза.

Маршал ничего не ответил, махнул рукой, развернулся и пошел к выходу.

– Эй, Марш, – доктор Эванс оторвался от своего отчета, – ты прав по поводу трупов. Не дай мне бог дожить до того дня, когда они помолодеют достаточно, чтобы сравняться по возрасту с моей внучкой.

– Не дай бог, Питер, – не оборачиваясь, выкрикнул Маршал и вышел за дверь.

Ингрид еле дождалась окончания своей внеклассной работы – ее попросили помочь в школьной библиотеке. Одно радовало – миссис Уинстем сегодня не появлялась на работе, чтобы выдать очередную порцию едких замечаний.

– Ты ненормальная, – Трей Портер стоял у дверей библиотеки. Бархатный голос на этот раз отдавал металлом.

– Чего тебе, Трей? – буркнула девушка и попыталась обогнуть одноклассника.

– Ты что, не соображаешь? – парень схватил подругу за руку и дернул, развернув к себе лицом. – Захотела в интернат?

– Сам же сказал, попробуй нарушить… – пробормотала Ингрид и почувствовала, как краснеет от макушки до пят. «Это же надо быть такой дурой!» – пронеслось у нее в голове.

– Надо быть полной дурой, чтобы делать это на виду у всех, при учителе и стольких свидетелях! – бархат из голоса пропал совсем.

– Много ты понимаешь! – девушка повысила голос и тут же почувствовала, как ее рот сдавила потная ладошка, пахнущая школьным мылом – цветки апельсина.

– Не ори. Я-то как раз понимаю больше тебя.

Трей Портер дождался, пока Ингрид перестала вырываться и сдалась, и отпустил ее. Они стояли, глядя друг на друга и молчали.

– Пойдем, – бархатный голос опять стал прежним. Трей Портер развернулся и пошел по бледно-зеленому коридору с абсолютно голыми стенами, повернул направо, потом еще раз направо, обошел большую круглую лавку в центре холла и вышел на улицу через тяжелую деревянную дверь.

– Куда? – Ингрид едва поспевала за ним, несмотря на то что ее ноги были раза в два длиннее, чем у молодого человека.

– Почему ты задаешь столько вопросов? – Трей нервно обернулся и дернул плечом, как будто стараясь смахнуть упавший было на него осенний лист.

– Потому что я хочу знать ответы. Неопределенность…

– …Разрушает психику, я в курсе. Бла-бла-бла, – Трей засмеялся и даже притормозил.

– Ты что, с этим не согласен? Разве не хорошо жить, когда тебе все известно наперед? Ты точно знаешь, что до 18 будешь ходить в школу. Потом поступишь в университет и в итоге пойдешь на работу. Выйдешь замуж или женишься, родишь двоих детей…

– Обязательно двоих? – усмехнулся, не оглядываясь, Трей.

– Мальчик и девочка, а как же? – совершенно искренне удивилась она.

– У тебя в семье так?

– Так. Правда брат вырос и уже не живет с нами, но…

– И ты хочешь так же? – молодой человек резко остановился и обернулся к ней лицом.

– А почему мне этого не хотеть? Так все живут, – пожала плечами девушка.

– Все живут… – Трей поморщился, как будто съел целый лимон без сахара, зато с кожурой.

– Да, все так живут. Что в этом плохого? – на этот раз скорее дернула, чем пожала плечами Ингрид.

– Скучно, – выплюнул Трей и поспешил дальше по одному ему известному маршруту.

– Если тебе скучно, ты выбрал неверное направление для учебы, а если…

– Если, если… У тебя нет никаких «если» в жизни. У тебя все расписано, – молодой человек ускорил шаг и повысил голос. – Ты не думаешь, что будет, ЕСЛИ тебе не понравится твоя будущая работа? ЕСЛИ тебя будет тошнить от своего собственного мужа? ЕСЛИ ты будешь всей душой ненавидеть собственных детей?

– Как можно ненавидеть своих детей? – Ингрид попыталась схватить Трея за рубашку, но он вырвался и еще больше ускорился. – Ты такие глупости говоришь, Трей. Где ты этого нахватался?!

– Меня, МЕНЯ ненавидит собственная мать, – процедил Трей и почти побежал. Она на секунду замерла, как будто наткнулась на невидимую преграду. А потом побежала, стараясь догнать своего взбешенного одноклассника.

– Ты… ты должно быть не правильно все понял… – чуть запыхавшись, еле выговорила она.

Неприятный смех пронзил тишину школьного двора – в это время тут не было никого, кроме них двоих. По крайней мере, так казалось Ингрид.

– Трей, – она нерешительно тронула его за рукав и тут же одернула руку, обескураженная его злобным взглядом.

– Никогда не трогай меня, Ингрид Прим, если видишь, что я взбешен.

– А ты взбешен? – девушка пыталась мягким голосом смягчить напряжение, висевшее в осеннем воздухе, как нити паука, окутавшего деревья у них за домом.

– Просто не трогай меня, окей? – отчеканил Трей и пошел дальше.

– Окей. Вообще никогда? – попыталась она перевести разговор в шутку.

– Никогда.

– Никогда-никогда? – не сдавалась девушка.

Трей Портер остановился и, задрав вверх подбородок, посмотрел Ингрид в глаза.

– Ты притворяешься или на самом деле такая дуреха? – кажется, у нее получилось – Трей Портер улыбался.

– Что?! – теперь ей самой было не смешно.

– Ничего, пошли, – буркнул молодой человек.

Ингрид опешила от такого хамства, но не смогла противиться своему любопытству, поэтому ускорила шаг, чтобы догнать набирающего темп одноклассника, смешно переваливающегося из стороны в сторону на слегка косолапых ногах. Один в один медвежонок.

– Ты чего улыбаешься? – покосился на свою случайную попутчицу Трей.

– Я же дуреха, что мне еще делать? – губы расплывались в улыбке сами собой.

– Дуреха и есть, – отрезал Трей Портер и еще ускорил шаг, чем заставил Ингрид прыснуть от смеха. Недовольно вздохнув, он решил не обращать на нее внимания.

Они вышли со школьного двора, повернули налево и, пройдя вдоль школьного забора до поворота, пошли прямо. По обе стороны стояли здания, в которых располагались заводы, предприятия, фабрики и прочие заведения, где работали жители их района. Этот квартал был таким же однообразным, как и их жилой район: одинаковые здания занимали почти все место, не уступая даже редкой осенней траве, и отличались только табличками с наименованием компаний.

Так было везде: каждый город делился на районы, устроенные по одному принципу, – в центре располагались жилые одноэтажные дома. По периметру были построены офисные здания, школы, библиотеки, музеи и другие нежилые строения. А еще дальше, гранича либо с соседним районом, либо с окраиной города, за которой начинались поля, располагались огромные склады. Тут хранилось все: еда, одежда, книги, товары для ремонта, мебель, игрушки и многое другое. Ингрид как сейчас помнила, как их в шестом или седьмом классе вывозили на экскурсию на склад с игрушками. Она тогда считала себя слишком взрослой, чтобы умиляться рядам плюшевых совершенно одинаковых зайцев и нарядно одетых кукол-близнецов, но в глубине души горела от восторга, даже несмотря на однообразие.

Дойдя до очередного серого здания, похожего на все остальные как две капли воды, Трей уверенно свернул во двор и, обернувшись, быстрым шагом направился к низкому голубому навесу, под которым располагался вход в подвал. Постучав три раза, он подождал, потом постучал еще три раза. Дверь открылась, и Трей скользнул вовнутрь.

Ингрид стояла, оцепенев, не решаясь последовать за ним. Как специально налетел порыв холодного ветра, и ее кожа, в тех местах, которые не закрывала средней длины юбка и футболка с рукавами три четверти, покрылась мурашками. Она поежилась, огляделась по сторонам и сделала было шаг вперед, как услышала за своей спиной голос.

– Девушка, что вы тут делаете?

Ингрид испуганно замерла, бешено вращая глазами, а потом медленно обернулась на голос. Позади нее стоял молодой мужчина с серым кейсом в руках, точно таким, какой отец брал с собой, когда шел на работу, и в широкополой шляпе.

– Добрый день, а вы? – она где-то слышала, что лучшая защита – это нападение.

Покраснев, мужчина поправил свою шляпу, огляделся по сторонам и быстрым шагом пошел прочь.

В этот же самый момент дверь открылась и из нее показалась почти лысая голова Трея Портера.

– Ты чего застыла? Увидят – мало не покажется.

– Уже почти не показалось… – буркнула девушка, еще раз обернулась и нырнула вслед за Треем в темный коридор.

Первое, что почувствовала Ингрид, было зловоние, исходившее от покрытых черной плесенью стен. Она инстинктивно отшатнулась в сторону, налетела на Трея, запуталась в его ногах, упала и больно ударилась правым коленом, наткнувшись на что-то острое. Ее руки, коснувшись пола, попали во что-то склизкое и холодное, чем-то напоминавшее полуразмороженную перекрученную на оладьи говяжью печень. Казалось, что эта субстанция ползет по ней, цепляясь за кожу и поднимаясь все выше, до самого запястья. Она застыла на месте, не решаясь пошевелиться, но тут ее подняли на удивление сильные руки ее попутчика.

– Ч-что это такое?

– Аккуратно, надо смотреть куда идешь, – зло кинул молодой человек и пошел дальше по коридору.

– Что это на полу, Трей? – Ингрид все еще стояла, пытаясь разглядеть, в чем она умудрилась испачкаться. Противно было до ужаса.

– О чем ты? Это всего лишь грязь.

– Грязь?

– Обычная глина. Тут заливает после дождей. Пойдем, дуреха – Трей Портер вновь начал аккуратно двигаться вперед, пытаясь не испачкаться.

Девушка стояла, выставив вперед руки и пытаясь разглядеть их в тусклом свете одиноко висящей где-то вдалеке лампочки. Глина. Еще ни разу в жизни ей не приходилось прикасаться к чему-то более мерзкому. Если не считать печень, из которой они с матерью мастерили оладья по воскресеньям.

Придя в себя, Ингрид увидела, что Трей уже дошел до двери в конце коридора, над которой как раз и горела единственная лампочка, и поспешила за ним. Ноги в новых белых кедах так и норовили разъехаться на жутком месиве, а руки беспомощно вытягивались вперед, как будто хотели убежать от нее подальше.

Доковыляв до двери, девушка успела нырнуть в открытый проем, пока та не захлопнулась – прикасаться к чему бы то ни было здесь она больше не согласилась бы ни при каких обстоятельствах.

– Знакомься, это Гнусный, а это Товар.

Ингрид отвлеклась, наконец, от разглядывания на свету своих рук, на которых успела подсохнуть холодная глина и теперь схватилась коркой, неприятно стягивающей кожу. Удивленно оглядевшись вокруг, она увидела непривычно ярко обставленную комнату, вполне приличную и чистую, учитывая вход в нее. Стены были выкрашены в ярко-зеленый цвет с желтыми, синими и белыми разводами, как будто кто-то с размаху вылил на них банки с краской. У дальней стены растянулся метров на пять длинный диван, светло-бежевый, как и вся мягкая мебель в любом доме. Вполне обыденно, если не считать вороха разноцветных подушек, на которых красовались морды животных, какие-то надписи, которые не удавалось прочитать с такого расстояния, и геометрические фигуры, объединенные на полотне в причудливые узоры. Как завороженная девушка сделала было шаг вперед, но тут же вспомнила о глине, которая буграми покрывала ее некогда белые кеды. Кинув беспомощный взгляд на Трея, который уже прошел и расположился в маленьком ярко-красном кожаном кресле, еле вместившем его грузную фигуру, она хотела было спросить, как ей помыть кеды, чтобы пройти, когда увидела ответ: сам молодой человек был без обуви.

Посмотрев себе под ноги, Ингрид увидела ряд таких же грязных, как и у нее, кроссовок, нерешительно помялась, а потом, наступив на задник, сняла правый кед и начала балансировать на одной ноге, не зная, как ей снять второй, чтобы не пришлось опять прикасаться к этой мерзкой глине.

Со стороны дивана раздался громкий смех, девушка, пытаясь посмотреть, кто это смеется, потеряла равновесие и плюхнулась на пол. Смех стал еще громче.

Подцепив одним пальцем правой руки задник левого кеда, Ингрид стянула его с ноги и кинула подальше от себя.

Поднявшись на ноги, она поправила юбку, подняла повыше подбородок и прошла вперед, стараясь всем видом показать, насколько ей все равно на их смешки.

– Ингрид, – представилась она двум молодым людям, сидевшим на диване с правой от нее стороны и разглядывающих какие-то цветные журналы. Ей стало интересно на них посмотреть, но подойти она не решилась. – Где я могу помыть руки? – вместо этого спросила она.

– Пошли.

Трей с трудом вылез из кресла, придерживая его руками, чтобы достать свой внушительный зад, и повел ее налево, где за едва заметной дверью пряталась маленькая ванная комната, в которой был только унитаз, раскрашенный в кислотно-салатовый цвет, и простой белый умывальник на ножке. Такие стояли во всех туалетах.

Открыв кран, Ингрид подставила руки под теплую струю, которая по мере того, как стекала вода, становилась все холоднее и холоднее. Горячей воды тут явно было не предусмотрено. Прошло не меньше пяти минут, прежде чем ее удовлетворила чистота рук, и она стала осматривать себя целиком – колени были грязные, а из правой до сих пор сочилась кровь, почти потерявшись в ярко-коричневой массе. Очистив кое-как ноги от грязи, девушка пошарила глазами вокруг в поисках аптечки или хотя бы туалетной бумаги – чего-нибудь, чем можно было бы прикрыть рану. Ничего подобного рядом не оказалось. Подумав мгновение, она оглянулась назад, убедилась, что Трей ушел, и, задрав юбку, оторвала приличный кусок подола. Им она перевязала пораненную ногу. Вышло не очень привлекательно, но ведь соревноваться в красоте тут было не с кем – она была единственная девочка. Или нет?

Еще раз осмотрев себя со всех сторон, Ингрид мокрыми руками провела по юбке, стирая только ей одной видимые пятна, и наконец решилась выйти в общую комнату.

– Эрик, – неожиданно тонким голоском пропищал худощавый высокий парень, сидевший на диване перед низким столиком и черпающий какой-то мутный бульон из пластикового стаканчика. Волосы у него на голове торчали в разные стороны, как и едва наметившаяся бородка.

– Это Гнусный, – добавил развалившийся снова в слишком тесном для себя кресле Трей, – а это Дэйв. Можешь называть его Товар.

– Зачем мне это делать? – она переключила внимание на второго парня, развалившегося на диване, широко расставив ноги. Он был очень похож на своего друга Эрика, но волосы у него были длинные, ниже плеч, и свисали грязными патлами, делая его похожим на бродячую собаку. Ингрид видела таких в старых фильмах.

– Я не в обиде, – прогнусавил Дэйв, – я как бы это… Главный по товару.

– Что это значит? – Ингрид переводила взгляд с одного на другого, переминаясь с ноги на ногу. Присесть ей никто не предложил.

– Ну, как это… Вот это все – я притащил, – Товар что-то постоянно жевал и всем своим видом показывал, как он доволен собой.

– А что ты жуешь? Это что – жвачка?

– Это? А, это да, жвачка, – Товар Дэйв вытащил ярко-розовый комочек со следами своих зубов, повертел перед глазами, понюхал. – Хочешь?

Увидев смесь испуга и отвращения на лице Ингрид, все трое парней опять заржали.

– Не, не эту, – заикаясь от смеха, прогнусавил Товар, – у меня еще есть. Вот. Держи. Садись, чего встала перед глазами?

Девушка нерешительно протянула руку и вытащила из протянутой коробочки длинную пластинку такой же ярко-розовой жвачки, завернутой в почти прозрачную бумагу. От пластинки резко пахло чем-то химическим, претендующим сойти за клубнику.

До сих пор Ингрид только видела, как герои КУБа что-то периодически жуют, и даже слышала, что они называли это жвачкой. Ей казалось это какой-то нелепой задумкой режиссера, который просто не знал, чем занять рот своих героев, когда у них не было реплик.

И вот сейчас она держала эту самую жвачку в руках, не решаясь распаковать ее и тем более – жевать ее. Она бы и не решилась, если бы со стороны дивана снова не раздались издевательские смешки. Повертев жвачку в руках, девушка аккуратно развернула обертку, поднесла ее ближе к носу, поморщилась от резкого запаха и, зажмурившись, затолкала пластинку себе в рот. Слишком насыщенный вкус клубники взбесил рецепторы на ее языке. Переведя взгляд на Трея, она улыбнулась с открытым ртом, перекатывая между зубами комок ярко-розовой массы.

– С почином тебя, – улыбнулся в ответ Трей, наблюдая, как Ингрид, наконец, подходит и садится на диван, подальше от Гнусного и Товара и поближе к нему, Трею. – Ну, как тебе тут?

– Я не понимаю, что это за место? – как обычно честно, призналась девушка, утопая в диванных подушках. Со стороны они казались такими же дубовыми, как и мебель в их собственной семейной гостиной, но оказались мягкими, как пух.

– Это наш потайной бункер.

– Бункер? Но ты же перевелся к нам из другого района? Как ты умудрился так быстро найти этих ребят и это место? – Ингрид старалась говорить как можно тише, чтобы разговор оставался между ними. Зря старалась – ни Эрику, ни Дэйву не было никакого дела до них двоих и до их разговоров – достав какую-то коробочку с большой линзой, как у фотоаппарата, которым их фотографировали на паспорт, Гнусный Эрик нажал на кнопку сбоку, и на противоположной стене, единственной не окрашенной в бешеные цвета, замелькали яркие картинки.

Замерев от восторга, в который раз за сегодняшний день, она забыла, о чем они с Треем разговаривали, и, широко распахнув глаза, следила за тем, как огромный тигр крадется к своей добыче. Это выглядело так натурально, что, как только животное приготовилось к прыжку, Ингрид зажмурила глаза и для верности закрыла их ладошками.

– Эй, ты чего?

– Он ее… убил? – из-за рук было сложно расслышать, что она бормочет, поэтому, выругавшись, Трей выкарабкался из кресла, опять придерживая его руками, и пересел к ней на диван.

– Чего? – заорал он ей на ухо.

Отшатнувшись в сторону, девушка потеряла равновесие и, так как сидела на самом краю дивана, свалилась на пол. Третий раз за сегодняшний день. С противоположной стороны снова раздался хохот. Она поднялась на ноги, поправила юбку и, не проронив больше ни слова, обулась в свои грязные кеды и вышла за дверь, громко хлопнув дверью.

Всю дорогу домой ее душили слезы. От обиды на этих странных парней, а особенно – на Трея, который не только обзывал ее дурехой, подбил ее на неприятный ужасный поступок по отношению к однокласснице, привел в какое-то непонятно место, но еще и не побежал за ней следом, когда она, психанув, выбежала из этого странного дома. Плакала она и от ощущения липкой глины на руках, вытянутых немного перед собой, чтобы не запачкать одежду. Руки были чисто вымыты, а ощущение осталось. А еще – от собственной глупости. Все-таки прав Трей – она самая настоящая дуреха.

– Ингрид! Ты где была? Что с тобой?! – подбородок трясся от возмущения, а из-под зубов вылетали брызги слюны и попадали прямо на лицо. Она терпела. Терпела, сколько могла.

– Мама, можно мне пройти? Мне нужно помыться, – злость в голосе была очевидна.

– Стюарт! Стюарт! Иди сюда! – Марла Прим все еще стояла в проходе, уперев руки в мягкие бока. Обвислая кожа на предплечьях тоже тряслась от возмущения.

– Марла, что ты кричишь? Ингрид! Вот это видок у тебя. А почему ты не проходишь? – отец выглядывал из-за плеча жены и делал вид, что ничего существенного не произошло, чем несказанно бесил свою жену.

– Ты что, не видишь, в каком она виде?

– Не преувеличивай, Ма, заходи, дочь. Помойся и приведи себя в порядок. Через 15 минут начнется КУБ.

– Спасибо, отец.

Она протиснулась между дверным косяком и матерью и скрылась в своей комнате.

Стоя под горячим душем, как будто стараясь впитать воду через поры, она терла себя грубой мочалкой с таким остервенением, что кожа покраснела и кое-где проступили капельки крови. От долгого пребывания под водой и, возможно, от едкого моющего средства для ванной, которым она решила оттереть остатки глины из-под ногтей, кожа на пальцах рук скукожилась, ссохлась, и, когда девушка вышла из ванной и взяла свое любимое махровое полотенце, она поняла, что ничего не чувствует. Ни мягких ворсинок полотенца, ни прохлады раковины, ни бархата своей кожи.

Ингрид влетела в комнату и начала ощупывать все предметы, попадающиеcя ей под руку. Игрушечный мишка, который когда-то спал с ней на одной подушке, а теперь сидел на танкетке у письменного стола – больше не был таким успокаивающе ворсистым. Магнитная доска, висевшая чуть в стороне от стола, больше не холодила пальцы. Ежедневник в кожаном переплете больше не радовал своей текстурой.

Она ошарашенно села на кровать и посмотрела на свои пальцы. Сморщенные, шелушащиеся и неестественно белые, они больше походили на финики, покрытые сахарной пудрой – редкое лакомство, которое ей удалось попробовать лишь однажды почти два года назад. Их тогда пригласили к себе соседи. Они только переехали из другой страны, кажется Египта, и пытались завести себе друзей. Финики ей понравились, а вот соседи нет. Поэтому больше в их доме она не бывала.

Потерев друг о друга свои пальцы-финики, Ингрид собиралась было вернуться в ванную, чтобы смазать их кремом, как включилась большая телевизионная панель и комнату залил мерцающий свет – начался КУБ.

Сегодня девушка смотрела его с необъяснимым удовольствием, пытаясь разглядеть на фоне ссорящихся, пьющих, веселящихся и плачущих героев элементы мебели, предметы, лежащие на их столиках и диванах, красивые резные фоторамки, причудливые кружки, соломенные коврики и всевозможные ткани. Это разнообразие, на которое раньше Ингрид не обращала внимания, теперь било ей в глаза. Цвета, текстура, формы, плотность, содержание – все это теперь казалось доступным, а потому странно желанным.

Девушка вышла из дома и повернула налево. Она почувствовала, как напряглась спина в ожидании уже знакомого голоса, но ничего не происходило. Стояла тишина. Обернувшись, Ингрид пошарила глазами по соседним домам, но никого не увидела, кроме своей матери, осуждающе покачивающей головой.

Вчера они не разговаривали, как и сегодня утром. Марла Прим молча поставила перед дочерью тарелку пятничной овсяной каши с сухофруктами, кувшинчик с медом и тарелку с ягодами и уткнулась в свою тарелку. Стюарт Прим все так же прятался за свежей газетой. Оно и к лучшему.

Вспомнив про завтрак, девушка облизала губы – так и есть, в уголках осталась капелька меда, тягучая и обжигающе сладкая.

– Меня ищешь?

Трей Портер стоял за ее спиной и ухмылялся. От одного его вида Ингрид вдруг захотелось отвесить ему пощечину, совсем как Барбара своему бывшему, застукав его с другой.

– Вовсе нет. С чего ты взял?

Она высоко подняла подбородок и пошла в сторону школы.

– Ты вчера вылетела, как ужаленная. Что случилось? – не отставал одноклассник.

– А чего же ты не пошел за мной, чтобы это узнать? – как только слова сорвались с ее губ, девушка о них пожалела. Все-таки ее честность до добра не доведет.

– Ах вот что. Ты хотела, чтобы я пошел за тобой? – Трей Портер как будто даже стал выше.

– Может быть, и хотела. Я не знаю, – Ингрид задумалась, пытаясь вспомнить, действительно ли она хотела, чтобы Трей Портер пошел за ней вчера. – Даже если и не хотела – это было бы правильно и разумно.

– Разумно? – плечи снова поникли.

– Разумно, да. Ты обидел меня, и ты должен был извиниться, – она шла, мрачно глядя перед собой и даже не обернулась в сторону отцовской стоянки машин.

– Я не обижал тебя, – возразил молодой человек.

– Как это понимать?

– А что я сделал?

– Ты… ты смеялся надо мной! Ты и твои эти… дружки! Как их там… Эрик и Дэйв? Гнусный и Товар? Вот уж странные прозвища!

– Хочешь, мы и тебе прозвище дадим, – улыбнулся примирительно Трей.

От возмущения Ингрид фыркнула с такой силой, что капельки слюны разлетелись в стороны. Вытерев рот тыльной стороной ладони, она как можно более презрительно посмотрела на своего сопровождающего.

– Назовем тебя Дуреха. А? А хочешь – будем звать Дылда, – не останавливался он.

– Что?! – казалось, она задыхается от возмущения. Никто никогда не указывал ей на ее слишком высокий рост или умственные способности. Или на что-либо еще. Это было не принято, и дети, позволяющие себе это, отправлялись прямиком в интернат, из которого некоторые так и не возвращались, если их не могли перевоспитать.

– Не кипи, я шучу. Хочешь, скажу, какое прозвище у меня? Сможешь меня так называть – только не в школе. Чтобы тебя не упекли сама знаешь куда. Ты и так делов натворила.

– Ну, допустим, хочу, – Ингрид остановилась и скрестила руки на груди, гневно глядя на Трея.

– Пузо.

– Что? – от неожиданности она рассмеялась, а потом зарделась от смущения. – Извини.

– Да ничего. Я же не слепой. У меня действительно пузо. Что тут поделать? – молодой человек пожал плечами и погладил свой выступающий живот.

– Может, похудеть? – хмыкнула девушка и пошла дальше.

– И это говоришь мне ты, Ингрид Прим? А как же то, чему тебя так усердно учили все эти годы? Мы все равно, несмотря на…

– …Расу, образование, телосложение, цвет кожи и так далее. Я в курсе, Трей.

– Откуда тогда эти советы? – молодой человек веселился. По голосу было слышно, что этот разговор его развлекает.

– Я же не говорю о том, что ты лучше или хуже других, – продолжила свою мысль девушка. – Но это то, что ты можешь изменить. Почему твои родители за этим не следят, кстати? Это, вообще-то, их обязанность, пока ты не уехал в университет.

– Мне ли этого не знать, – в голос засмеялся парень. – Но я тебе уже говорил – у меня не такая семья, как у тебя. И хоть внешне мы ничем не отличаемся, внутри все сгнило давным-давно, еще до моего рождения.

– А что случилось? Ты не рассказывал, – вопрос остался без ответа.

За разговором они не заметили, как подошли к школе. Остановившись, Трей дал Ингрид отойти вперед.

– Ты чего? Не идешь? – удивилась девушка.

– Иду. Просто даю тебе возможность не быть замеченной со мной.

– Что? Почему?

– Я думаю, тебе так будет лучше, если вдруг… Ну, знаешь… Если вдруг меня поймают в том месте, где ты была вчера, – пожал плечами Трей.

– А что будет? Мы же вроде не отвечаем за тех, с кем общаемся, – не успокаивалась его подруга.

– Я тоже так думал. Но я ведь не сам нашел это место. Меня привели туда, точно так же, как я привел тебя. Но после того как я первый раз там побывал, я испугался. Не хотел ничего знать про это. А когда того парня взяли с поличным, начали опрашивать всех, кто с ним общался. Вспомнили и обо мне.

– Мы все в классе общаемся, поэтому ты меня так не убережешь… – возразила девушка.

– Не будут же они закрывать всех… Только близкие связи, понимаешь? – было очевидно, что Трей начал терять терпение. Он то и дело смотрел на часы и хмурился.

– А вчера, когда ты вел меня в то место, ты не думал о том, что нас кто-то увидит вместе? – она не унималась, как будто специально выводя своего нового друга из себя.

– Прохожие не в счет. Смотрела фильм о том, как расходятся показания, если свидетелями стали незнакомцы? Хотя о чем это я, конечно, смотрела – часть учебной программы. Так вот, поэтому случайным прохожим не особо доверяют. Так устроена система.

– Нам про это не говорили, – задумчиво протянула девушка и тоже посмотрела на часы.

– Естественно.

Ингрид постояла, переминаясь с ноги на ногу, разглядывая асфальт.

– А как же камеры? – девушку осенила новая мысль. – Мы однозначно засветились вчера.

Трей вытащил из кармана странный маленький предмет, похожий на пластиковую коробочку с кнопкой и лампочкой. Сейчас она мигала красным.

– Что это?

– Это дает помехи на изображение камер. Не уверен, что знаю, как это работает, – Трей повертел коробочку в руках и нажал на кнопку – загорелся ровный зеленый свет. – А теперь иди. Увидимся в классе.

Ингрид не стала спорить, развернулась и пошла через двор, как обычно утром наполненный спешащими на уроки школьниками.

– Игги, Игги!

Ускорив шаг, девушка постаралась сделать вид, что ничего не слышит.

– Игги! Ты не слышишь? Я же зову тебя! – Агату не могло остановить очевидное игнорирование. – Ты как? Позавчера ты…

– Все нормально.

– Что тебе было за… это?

Ингрид вздохнула и остановилась, отошла немного в сторону, чтобы не мешать плотному потоку школьников, спешащих разойтись по классам.

– Я хожу на внеклассные занятия.

– А совет… – промямлила Агата.

– Совета не будет. По крайней мере, пока.

– Да? Странно…

– Почему? – насторожилась Ингрид.

– Я слышала, что на понедельник назначен совет по Белле.

– Что? – нельзя сказать, что эта новость сильно расстроила, скорее испугала – ведь это она была зачинщицей. И из-за нее могла пострадать другая девочка. Почувствовав, как сжался желудок, и утренняя каша вот-вот грозится вырваться наружу, девушка быстро пошла в сторону туалета.

– Эй, ты куда? – заторопилась за ней Агата.

– Мне… мне нехорошо, – судорожно сглотнула девушка.

– Что мне сказать мисс Барнаби? – прокричала вслед убегающей подруге Агата, но ответа не услышала.

Добежав до туалета, она почувствовала, что тошнота отступила. Что за странная реакция организма? Ее что, теперь всегда будет тошнить? Умыв лицо холодной водой и подставив под струю руки, девушка уставилась на себя в зеркало.

С другой стороны на нее смотрела довольно симпатичная, и даже, можно сказать, красивая – своей, особой красотой – девушка. Так считала сама Ингрид. Со стороны же она ни разу еще не получала оценку своей внешности – это было не принято.

Тем не менее ее чуть раскосые миндалевидные глаза, тонкий прямой нос с легкой горбинкой и узкие, но красивой формы губы весьма выигрышно смотрелись вместе. Единственное, что казалось не гармоничным, – это чересчур светлые брови и ресницы, почти незаметные на ее светлой коже. Однако стоило признать, это придавало ей некоторую изюминку, оставшуюся не оцененной никем, кроме нее самой.

Заправив за ухо одной ей видимый локон пепельных волос, едва прикрывающих эти самые уши, Ингрид быстрым шагом вышла из кабинета и поспешила в класс.

– Ингрид Прим, теперь вы начали опаздывать к началу урока? – яд в голосе было не спрятать.

– Извините, мисс Барнаби, мне стало нехорошо.

– Положи учебники на стол и выходи к доске. Надеюсь, хотя бы домашнее задание ты сделала вовремя.

Девушка положила учебники и взяла маркер для доски. Задачи были совсем не трудные, и она успела их сделать, несмотря на все происшествия вчерашнего дня. А как иначе? Этого требовали правила. А Ингрид не любила их нарушать. По крайней мере, ей так казалось до вчерашнего дня.

– Ингрид, вот ты где, – Изабелла Мун, поймавшая ее на выходе из школы, заметно нервничала. – Ну и попадет нам, да? Тебе на какое назначили?

– Что? Ты про что, Иза? – девушка опять просидела два часа в библиотеке, перебирая никому не нужные научные работы годов тридцатых двадцать первого века. Это было настолько изматывающе, что она даже задумалась – верно ли выбрала свою будущую профессию?

– Про совет, конечно, – смешок, нервно откинутые назад волосы, кривая улыбка – Изабелла Мун была на грани!

– Меня не вызывали на совет, – равнодушным голосом произнесла Ингрид и, развернувшись, поспешила домой.

– Погоди! Что значит – тебя не вызывали?! Это ведь ты все устроила!

– Что я устроила? Я случайно испачкала твой рюкзак – так уже было недавно, вспомни. И я тогда вытерла его. Но вчера ты… как бы это сказать… отреагировала неадекватно, – пожала плечами девушка, стараясь выглядеть как можно более равнодушной. Не нужно было этой противной девчонке знать о том, что она винит себя за случившееся.

Изабелла Мун стояла, то открывая, то закрывая свои пухлые губки. Ингрид опять не к месту вспомнила ту смешную рыбину и усмехнулась. Исключительно из-за рыбины, а не оттого, что она злорадствовала по поводу того, как развивались события для этой неприятной девчонки, которую она не любила.

Истолковав эту ухмылку по-своему, Изабелла Мун завизжала и кинулась с кулаками на свою обидчицу, пытаясь схватиться за короткие волосы, ускользающие между пальцев.

Учитывая то, что Ингрид была почти на голову выше Изабеллы, ей не составило труда оттолкнуть соперницу и, избегая конфликта, броситься прочь от школы, от этой остервеневшей бестии, от необходимости сдерживать безудержный смех, вот-вот намеревавшийся вырваться из нее.

Она уже выбежала со школьного двора, как услышала позади знакомый голос.

– Эй, Дуреха, куда спешишь?

– А, это ты, Трей. Иза обезумела, – Ингрид уже не могла сдерживаться и звучно рассмеялась.

– Что случилось?

– Ее вызвали на совет, а меня нет. Пошли скорее, она сейчас опомнится и пустится меня догонять, – Ингрид, смеясь, понеслась по улице. Кажется, она давно не позволяла себе вот так вот просто побегать.

– Ее вызвали на совет? А тебя это веселит? – Трей Портер едва поспевал за длинноногой подругой.

– А почему это должно меня печалить? – она вдруг остановилась как вкопанная. – Хотя ты прав, вообще, меня должно это расстроить. Но почему-то не расстраивает. – Она пожала плечами и пошла дальше уже спокойно.

– Кажется, ты начинаешь чувствовать настоящие эмоции, а не то, что тебе навязало твое хваленое общество.

– Оно такое же мое, как твое, – девушка обернулась и поспешила ускорить шаг. Сегодня была пятница, а значит, у нее назначена встреча со специалистом по трудным подросткам. Ровно в три, и ни минутой позже.

Задумавшись о своем, погрузившись во внутренние диалоги, которые ей только предстояло пережить через несколько минут, Ингрид не заметила, что Трей Портер сначала замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, огляделся по сторонам и нырнул направо в переулок.

Изабелла Мун смерила свое отражение в зеркале привычно неприязненным взглядом. Она не считала себя красивой или как минимум симпатичной. Нет, она не могла пожаловаться на отсутствие внимания со стороны противоположного пола, но сама бы никогда не выбрала быть именно такой. Слишком полные губы, слишком длинные ресницы, из-за которых даже при малейшем прикосновении туши глаза становились похожи на коровьи. Волосы – слишком длинные и прямые – постоянно хотелось обстричь и завить. Но больше всего ей не нравилась ее грудь четвертого размера – с ней было жутко неудобно, болела спина, одежда сидела не так, как хотелось бы… Но самое важное – она мешала ей нормально заниматься бегом, доставляя поистине неприятные ощущения, стоило только плохо подобрать спортивный бюстгальтер.

– Ну и ладно, сойдет, – еще раз критически осмотрела себя Изабелла, одернула теплую спортивную кофту, в которой бегала по вечерам, нацепила кроссовки и вышла в коридор.

Постояв немного и прислушавшись к тишине, Изабелла решила, что мать ушла к себе, а отец, должно быть, возится в гараже. Они мало обращали внимания на свою дочь и уж точно не могли похвастаться родительской любовью.

– Мам, – выкрикнула она и насторожилась, стараясь услышать хоть что-нибудь. Тишина. – Ну и ладно, – буркнула себе под нос девушка и легкой походкой выбежала из дома.

Она бегала, сколько себя помнила. Сначала это были детские игры, которые переросли в серьезное увлечение. Она даже как-то входила в состав школьной команды по бегу, но сейчас занималась этим то ли по собственному желанию, то ли по привычке.

Оглядевшись по сторонам, Изабелла Мун улыбнулась – ей нравилось выходить на пробежку попозже, когда все уже разбрелись по своим домам. Так она чувствовала больше свободы от слабой вероятности встретить кого-то знакомого – несмотря на собственную популярность, девушка не любила общение и предпочитала тихо улыбаться. Возможно, именно за это ее все так любили. За возможность говорить с ней только о себе.

Сегодня бежалось легко. Иногда поднимался легкий ветерок, привычный для этого времени года, и остужал разгоряченную кожу. Изабелла чувствовала, как течет пот по лицу, затекая в уголки глаз, как быстро бьется сердце, отдаваясь пульсацией где-то в районе горла, как напрягаются мышцы ног, как кровь прилила к щекам, которые сейчас горели огнем. Спустя примерно полчаса девушка добежала до небольшого сквера, чуть в глубине которого, она знала, был маленький фонтанчик с питьевой водой. Замешкавшись на мгновение, продолжая бег на месте, Изабелла решительно свернула направо.

Здесь было темнее, чем на улице. Фонарей стояло немного, да и те, скорее, создавали романтическую атмосферу для молодых людей, пожелавших бы прийти сюда на свидание. Но сейчас никого не было. Изабелла сначала замедлилась, потом перешла на шаг, а вскоре и вовсе остановилась. Она старалась прислушаться к тому, что происходило вокруг, но слышала только свое чуть хриплое дыхание. Подойдя к небольшому фонтанчику, девушка наклонилась, зачерпнула руками воды и ополоснула горевшее лицо.

– Как хорошо, – не сдержала она вздоха облегчения и принялась пить холодную воду, бившую тонкой струйкой.

«Как жаль, что в последний раз», – пронеслось в голове у ее убийцы, спрятавшегося в тени ближайших деревьев.

Детектив Коллинз наспех вытерся махровым полотенцем и прошлепал по голому полу все еще мокрыми ногами, оставляя за собой следы. В другое время его бы это бесило, но не сегодня.

Ему позвонили в четыре утра, чтобы сообщить «приятную» новость – нашли очередной труп в местном сквере, прямо недалеко от его дома.

Наспех собравшись, Маршал Коллинз вышел из дома, огляделся по сторонам и решил пройтись пешком – это будет быстрее, чем звонить Полу, чтобы тот подобрал его по пути на машине.

Сквер находился в одном квартале, и прошло всего около получаса с момента звонка, однако полицейский, стоявший на входе в сквер, казалось, был на грани. Завидев в столь раннее утро мужчину, лениво плетущегося в его сторону, он сначала напрягся, но, присмотревшись, узнал коллегу, с которым встречался как-то на одном из расследований.

– Детектив Коллинз, доброе утро. Вы первый, – полицейский нервно хихикнул и начал переступать с ноги на ногу, не зная, что делать дальше.

– Покажете, что случилось? – Маршал зевнул и помотал головой, стараясь сбросить остатки сна.

– А… Я думал, мы подождем остальных, – в голосе слышалась неуверенность.

– Приведете их позже. Или скажите, куда идти, я найду дорогу – этот сквер всего в квартале от моего дома, я тут часто бываю.

Минута нерешительности. Детектив Коллинз начал терять терпение и сделал было шаг в сторону, чтобы обогнуть неуверенного коллегу и пойти искать труп самому, как тот пришел в себя и, развернувшись, поспешил в сквер.

Они прошли всего метров триста, когда вышли на небольшую площадку со скамейками и маленьким питьевым фонтанчиком. Рядом с фонтанчиком горел один фонарь, кое-как освещая тело, лежащее рядом. Это была молодая девушка, вытянувшаяся в струну, с плотно прижатыми руками и ногами. У детектива Коллинза кольнуло плохое предчувствие. Где-то он это уже видел.

– Ничего себе!

От неожиданности Маршал подпрыгнул на месте. Он настолько ушел в свои мысли и воспоминания, что не сразу понял, кто его напугал.

– Пол, придурок, ты чего орешь? – рыкнул он на напарника. Они работали вместе уже пять лет, но привыкнуть к его темпераменту Маршал так и не смог.

– Это же то, что я думаю, а, Марш? Точь-в-точь как та бабенка на стройке! Ну, дела! – Пол суетился на месте, не решаясь подойти ближе – боялся наследить на месте преступления. Криминалисты по головке за это точно не погладят.

– Получается, у нас уже два одинаковых трупа? – Маршал стоял, задумчиво глядя на аккуратно разложенные белокурые волосы.

– Два, – гавкнул Пол Бейкер и, наконец, успокоился.

– Мда уж, хорошего мало, Пол.

– Да ладно, мы же ждали этого! Сам говорил – мы возьмем этого урода, когда он совершит еще одно убийство. И вот оно!

– Может и возьмем. Но девушка-то умерла. Мы, получается, не смогли ее спасти. Так? – Маршал прищурился, глядя на напарника.

Пол Бейкер молча пожал плечами и сплюнул себе под ноги, за что сразу получил оплеуху – на месте преступления делать это было непозволительно.

Еще несколько минут им пришлось тихо стоять в стороне, пока не прибыли криминалисты. Все это время Маршала Коллинза не покидали мрачные мысли.

После того как на стройке в одном из домов был найден труп женщины, он спал от силы по два часа в день, стараясь найти этого аккуратиста, с такой скрупулезностью разложившего свою жертву на груде мусора. После слов Питера Эванса, патологоанатома, они начали прочесывать круг знакомых, но эти поиски ни к чему не привели – во-первых, этот круг был весьма обширным, так как Лана Уинстем работала в учебном учреждении, где учились сотни детей и работало несколько десятков преподавателей. Из них большая половина ненавидела жертву. То же самое можно было сказать и о ближайшем окружении, которое ограничивалось двумя подругами детства и мужем, с которым последние года три у Ланы Уинстем были отношения на грани развода. Маршал и Пол тогда бились несколько месяцев, пытаясь вывести хоть кого-то на признание, но так ничего и не добились. С тех самых пор не появилось никакой новой информации, которая помогла бы раскрыть преступление – никто никого не видел, никто ничего не слышал и даже камеры на улицах ничем не помогли.

Маршал Коллинз в очередной раз глубоко вздохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул. Это помогало ему прийти в себя.

– Что скажешь, Пит? – Маршал Коллинз ходил между столами, разглядывая бирки на мертвенно-бледных пальцах. Он был прав – жертвами становились все более и более молодые люди. Даже если взять этого их аккуратиста-убийцу: первой жертве, Лане Уинстем, было почти сорок, а сегодня они нашли совсем молодую девушку, не больше 20 лет. Точный возраст был пока не известен, как и имя.

– Что скажу, Марш… – Питер Эванс опять склонился над отчетом, пытаясь сложить мысли в слова. Сегодня над трупом этой совсем молодой девчонки он пожалел, что так и не ушел на пенсию год назад, когда жена настаивала на этом. Теперь ни жены, ни спокойствия. – Девчонка совсем молодая, это факт. Убийцу она, скорее всего, не видела. Мое предположение – она наклонилась, чтобы попить из фонтана воды, услышала шум, дернула головой, и в это время кто-то нападает на нее сзади. Голова жертвы от удара ушла влево, и бац, – прямо глазом на кран, из которого течет вода. Проткнуло до самого мозга, смерть была мгновенной. Длинный был кран, да? – Маршал кивнул. – Ну вот. А дальше ты сам видел – я-то только на фото. Ее положили аккуратно, как будто куклу, обмыли следы крови. Все, как тогда, Марш.

– Как тогда, – буркнул детектив Коллинз и со стоном опустился на стул. – А тут тоже был знакомый? Мы можем искать точки соприкосновения между жертвами?

– Хммм, как будто если я скажу – о нет, не делайте это! – ты этого реально не сделаешь. Ищите, Маршал. Что вам еще остается? Но тут нельзя сказать с уверенностью, знала она убийцу или нет. На нее напали сзади, она даже не видела, кто это был. Бедняга. Умереть, даже не поняв, за что.

– За что? – удивился Маршал и покосился на дверь. Его напарник задерживался, чем сильно его нервировал – потом придется пересказывать весь разговор и терять на это время.

– Мое мнение, что человек, если не умирает собственной смертью, имеет право знать, чем он провинился. Если есть душа и жизнь после смерти – разве не лучше будет потратить вечность на то, чтобы понять свои ошибки?

– А мое мнение, что никто не заслуживает смерти. Разве что человек, который кого-то убил. Но у них нет вопросов, за что их так, – Маршал со вздохом встал, подошел к двери и, обернувшись, договорил: – Хотя не все чувствуют вину за то, что творят. Мы все как будто живем в своих собственных мирах, где у каждого своя правда.

Маршал Коллинз не дождался ответа доктора, вышел за дверь и в коридоре встретился с запыхавшимся Полом. Мрачно кивнув напарнику, он не стал останавливаться. «Подождет. Я же ждал», – ухмыльнувшись собственным мыслям, детектив покачал головой. Кто бы говорил о собственной правде.

– Ингрид, ты опять… – Марлу Прим, казалось, вот-вот хватит удар от поведения дочери.

– Мама, я же вовремя, – ее дочь пыталась, как могла, скрыть свое раздражение от вечных придирок матери, к которым раньше оставалась равнодушной. Хотя, стоит признать, раньше к ней не за что было придираться, поэтому случалось это не так часто, как теперь.

– Ты не успеешь пообедать, – не унималась немолодая женщина.

– Потом покушаю, мам, хорошо? – девушка закатила глаза.

– Потом не будет, – строптиво сжав зубы, Марла Прим удалилась на кухню. – Кабинет свободен, я приглашу мистера Шеффера туда.

– J'ai compris, – пробурчала девушка, быстро закинула рюкзак в комнату и прошла в кабинет отца. Она бывала здесь всего пару раз – обычно родители приглашали ее сюда, если она в чем-то провинилась. В другое время отец не разрешал сюда заходить, да Ингрид особо и не горела желанием – ничего интересного тут не было: большой деревянный стол, простое черное офисное кресло с сетчатой спинкой и две табуретки у стены. На стенах висели фотографии папиных мерседесов, точнее, их частей.

Войдя в кабинет, она огляделась и села на табурет, стоявший ближе всего к выходу. На второй, скорее всего, сядет мать, а на отцовское кресло – Теодор Шеффер, районный специалист по трудным подросткам.

– Проходите, вот сюда, в кресло. Это Ингрид, а это – мистер Шеффер, – Марла Прим расшаркивалась перед служащим, как могла. Можно было подумать, что ей на самом деле не плевать на судьбу дочери.

Ингрид сидела, низко опустив голову, и только едва заметно кивнула в ответ, не решаясь поднять глаза.

– Ну что ж. Твои родители за тебя волнуются, – мягкий голос показался ей смутно знакомым. Она подняла глаза и тут же опустила их в пол, боясь пошевелиться. Мистер Шеффер был тем самым мужчиной в шляпе с широкими полями, заметившим ее у того дома с подвалом с глиняным полом и разноцветными стенами. Он, похоже, тоже ее узнал, – миссис Прим, вы не против, если мы поговорим наедине?

Марла удивленно вскинула голову и начала вертеть ей, переводя взгляд с одного на другого, дряблая кожа заплясала в разные стороны.

– Иногда дети более сговорчивы в отсутствие родителей. Я позову вас, – голос звучал твердо и настойчиво.

– Да, конечно.

Дверь за Марлой Прим закрылась, еле слышно скрипнуло папино кресло, застучали каблуки туфель по деревянному полу, и табурет, стоящий рядом с девушкой, жалобно затрещал под весом специалиста по трудным подросткам.

– Ну, Ингрид. Может быть, ты мне все расскажешь?

– Что? – она продолжала упрямо смотреть в пол.

– Что ты делала там в переулке?

– Ничего. Я гуляла.

– Гуляла значит… У заброшенных домов? В то время, когда тебе положено делать уроки дома? – не отставал Теодор Шеффер.

– Я делаю уроки по вечерам, это не…

– Послушай, у меня таких, как ты, на этой неделе уже человек двадцать. И все говорят, что ничего не нарушают. А потом выясняется, что они якшаются с… с подозрительными компаниями. А это к хорошему не приводит, Ингрид Прим. Причем ни самих детей, ни меня. Моя работа – не допустить развиться нежелательным последствиям, если ты понимаешь, о чем я, – выдав тираду на одном дыхании, мужчина перевел дух.

– Я не понимаю, о чем вы, – она наконец-то решилась поднять голову и с вполне искренним интересом посмотрела на мистера Шеффера.

Сегодня на нем была шляпа по последней моде, с узкими опущенными полями, серый мешковатый костюм, какой носили все работающие в офисах мужчины, и блестящие ботинки, начищенные до такой степени, что можно было увидеть в них свое отражение. Заметив, как Ингрид его осматривала, Теодор Шеффер улыбнулся.

– Если я замечаю – точнее, если до меня доходит информация, что какой-то подросток вот-вот… хмммм… собьется с пути, то я принимаю меры, чтобы не допустить этого. Если ты думаешь, что у меня задача – посадить тебя в интернат – ты ошибаешься. Этого никто не любит, и за это по головке не погладят ни твоих родителей, которые не смогли правильно тебя воспитать, ни меня, потому что не смог наставить тебя на путь истинный, как говорится. Ну а про тебя и рассказывать не буду. Интернат – это не детский сад, не парк аттракционов.

– А я думала…

– …Что мы там у себя в министерстве только спим и видим, как бы побольше детей упечь за решетку? Образно выражаясь, конечно…

– Ну, вообще-то, да. Нам же никто не объяснял, как обстоят дела. Просто говорили всегда о том, что если нарушать правила – то тебя могут отправить в интернат. Вот и все.

– Это правильно, так и нужно говорить, чтобы дети, скажем так, побаивались. И значит – не нарушали без особой нужды – а ее быть не может ни у кого – существующие порядки.

Ингрид задумчиво рассматривала белые кеды, покрытые тонким слоем дорожной пыли и шевелила пальцами ног – несмотря на то, что она любила кеды, носить их долго, да еще и дома, было крайне некомфортно.

– Зачем вы мне это рассказываете, мистер Шеффер? Вы же… мы же должны вас побаиваться. А сейчас, получается, вы, скорее, друг, чем враг.

– Просто мне сейчас выгоднее, чтобы ты была моим другом, Ингрид Прим. Тот день… когда я видел тебя в той подворотне. Я бы не хотел, чтобы ты кому-то говорила про то, что видела меня там.

– А что вы делали в том переулке, мистер Шеффер? – прошептала еле слышно девушка.

– Хммм… В общем, я надеюсь, мы с тобой договорились. Мы с тобой поработаем над тем, чтобы тебе больше не приходило в голову путаться в подворотнях, а ты забудешь о нашей встрече.

– Без проблем, я и не собиралась никому рассказывать. Моя мать не поняла бы, что я там делала, особенно учитывая…

– Учитывая?..

«Учитывая, в каком виде я вернулась», – подумала Ингрид, а вслух буркнула:

– Не важно.

– Ну что ж. Я думаю, мы можем теперь позвать твою мать.

Мистер Шеффер встал с табуретки и выглянул за дверь. Марла стояла в дверях кухни и мелко дрожала. Ожидание никогда не давалось ей легко.

Ингрид закрыла за собой дверь, задумчиво сняла тесную юбку, расстегнула рубашку, взяла из комода домашние штаны и села на кровать, уставившись перед собой.

Дальнейший разговор с мистером Шеффером был простой формальностью, скорее спектаклем для матери. Но ее беспокоило не это. Никто не мог гарантировать того, что этот непонятный мужчина, неизвестно что делавший в той подворотне, не подкинет ей какую-нибудь свинью ради своей выгоды. Это сейчас он говорит, что он ей друг, но, если задуматься, никто не будет слушать ее. Тем более если ее отправят в интернат за встречи в том странном подвале. То, что там происходило что-то незаконное, Ингрид не сомневалась.

Ее мысли прервала музыка и свет от включившейся настенной панели. КУБ.

Успев засунуть только одну ногу в штанину, девушка со стоном завалилась на кровать и накрыла лицо подушкой. Почему-то сегодня ей не хотелось смотреть на чужую, теперь казавшуюся такой красивой, а главное – доступной, жизнь. Красивые одежды, яркие краски, приятные на ощупь ткани, большие просторные дома, где любой может установить замок себе на дверь. Все это раньше было ненастоящим и недостижимым, а потому ненужным. Но сейчас, когда Ингрид своими глазами увидела эти вещи, – она захотела себе хотя бы одну, самую маленькую. Платок, как у Джекки, или шарф, как у Саманты. Или хотя бы одну из разноцветных подушек из того жуткого подвала.

Скинув с себя подушку и подскочив на кровати, она села к экрану поближе и глотала каждую деталь, каждую мелочь. Старалась уловить структуры и плотность, угадать температуру и вес вещей, которые периодически одевали, переносили, кидали друг в друга или просто трогали герои КУБа.

Решено, она вернется в этот подвал, несмотря на договоренность с мистером Шеффером.

Ингрид озиралась по сторонам и оглядывалась за спину с тех самых пор, как вышла из дома и повернула налево в сторону школы. Все выходные она не находила себе места, подгоняя время, чтобы поскорее наступил понедельник, а значит, она сможет поговорить с Треем и уговорить его отвести ее опять в тот странный подвал, где, возможно, ей удастся уговорить Товара и Гнусного одолжить ей какую-нибудь вещицу из телешоу. В том, что это все реквизиты к КУБу, она не сомневалась.

Как назло, ее семья по совету Теодора Шеффера в тот же вечер пятницы решила выехать за город, где в двух километрах расположился небольшой комплекс для отдыха, состоящий из нескольких маленьких квадратных деревянных домиков, выкрашенных в черный цвет и расположенных на берегу мелкого, заросшего камышами озера.

Семья Прим приехала поздно, когда уже стемнело, а потому им достался самый крайний домик, за которым начинались покрытые мелким кустарником сопки, тянущиеся по большей части побережья. И лишь небольшой кусок берега был покрыт ровным красным песком, завезенным сюда издалека, в целях благоустройства.

Домик был маленький и неказистый, представлял собой одну комнату, разделенную, по желанию постояльцев, складными ширмами. В их случае ширмой был огорожен небольшой уголок с креслом-раскладушкой, где предполагалось спать Ингрид. Родители же расположились на диване, заполнившем комнату почти полностью.

Проснувшись утром от желания сходить в туалет, Ингрид бесшумно, как обычно, влезла в теплый спортивный костюм, нацепила любимые белые кеды и выскользнула из домика – родители спали, а туалета в их домике, насколько она поняла, не было. На улице еще было темно, и по озеру тут и там скользили блики от луны, как будто кто-то на секунду выныривал и тут же прятался обратно в мутные воды. От стука и шелеста камыша казалось, что весь берег заполнен любопытными созданиями, перешептывающимися между собой. Она улыбнулась своим мыслям и поспешила в домик администрации, чтобы узнать, где находится туалет.

Как оказалось, волновалась она зря – туалет был в каждом домике и прятался за узкой дверью, которая вела в пристройку, невидимую с передней стороны дома. Вход в туалет был как со стороны улицы, так и со стороны дома.

Ингрид поблагодарила администратора, молодого парня, чуть старше нее возрастом, сонного и всклокоченного после ночной смены, и поспешила обратно. Обойдя домик с другой стороны, она набрала в грудь побольше воздуха и прошмыгнула в туалет, пропахший испражнениями прошлых постояльцев – машина для сбора отходов должна была приехать только утром, как объяснил ей администратор, – закрыла за собой дверь и задвинула защелку, ведущую в дом.

Выйдя снова на свежий воздух, она согнулась и уперлась руками о колени, стараясь отдышаться – слишком долго пришлось задерживать дыхание и сейчас у нее слегка кружилась голова. Когда это прошло, она снова выпрямилась и почувствовала бурчание в желудке – ужинали они впопыхах и наесться она не успела. Завтрак же, по словам все того же администратора, начинался в семь утра, то есть у нее было как минимум два часа, чтобы прогуляться по окрестностям. Если повезет, родители не проснутся до ее возвращения и не узнают, что она уходила куда-то одна.

Оглядевшись, Ингрид хотела было повернуть в сторону гор, но испугалась заблудиться в полутьме, поэтому повернула направо и пошла вдоль берега, заросшего камышами и осокой. За полосой травы начиналась полоса песка, а оттуда на протяжении примерно метров пятидесяти был выход в воду. Пройдя чуть дальше, она заметила вдалеке длинную пристань, уходившую почти на середину озера, и направилась к ней. Внутри все сжималось, то ли от голода, то ли от страха – она опять шла наперекор правилам. «Проклятый Трей Портер!»