Тирания веры

© В. Юрасова, перевод на русский язык, 2024

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2024

I

По дороге в Сову

«Ни одно событие не происходит просто так. Каждое являет собой результат действия бесчисленных сил, начавших свое движение у истоков времен. Легко сетовать на эпоху великих потрясений и считать ее смешением различных несчастий, возникших совершенно неожиданно, однако проницательный взгляд истории подскажет нам, что в делах людей редко происходят случайности».

ПРАВОСУДИЕ (НА МОМЕНТ НАПИСАНИЯ ТРУДА) ЭММАНУЭЛЬ КЕЙН, «АРСЕНАЛ ЗАКОННИКА: СВЯЗАННОСТЬ, НЕКРОМАНТИЯ И ПРЕДСКАЗАНИЯ»

– Как думаете, он умирает?

– Сэр Конрад?

– Ну да.

– Ага, ведь люди при смерти всегда с таким упорством движутся вперед.

Утро в Северной Марке Гулича выдалось теплым, но с неба падала мелкая весенняя морось. Сэр Радомир, Брессинджер и я стояли в пятидесяти ярдах от ветхой хибары травника.

Вонвальт уже почти час был внутри, и мы трое от скуки устало обменивались колкостями, стараясь поддеть друг друга.

– С ним и правда что-то неладно.

Пристав и бывший шериф повернулись ко мне.

– Ты же сама говорила, что он вечно печется о своем здоровье, – громко сказал сэр Радомир.

– Нема, да не кричите же вы так, – буркнула я.

Брессинджер с упреком посмотрел в мою сторону. Дубайн и прежде нередко находил поводы меня пожурить, но с тех пор, как он потерял руку, его характер вконец испортился. Нынче пристав легко выходил из себя, особенно когда ему казалось, что другие пренебрежительно отзываются о Вонвальте. Раньше от подобного бессловесного укора меня замучила бы совесть. Однако в тот день я почти не обратила на него внимания.

– Думаю, никто в здравом уме не станет этого отрицать, – ответила я, косясь на Дубайна. – Но на этот раз все по-другому. Я уже давно не видела, чтобы он так мучился.

– Да уж, – буркнул наконец Брессинджер, крайне редко мне уступавший. – Сейчас он тревожится не напрасно.

Я снова повернулась к хибаре – ветхой мазанке, просевшей под тяжестью собственной соломенной крыши. Она почти полностью утопала в буйной поросли полевых цветов и кустарников, а воздух вокруг нее полнился ароматами трав. Из-за моросящей влаги запахи казались настолько насыщенными, что мы и наши кони непрестанно чихали.

Почти месяц мы провели в дороге, направляясь из Оссики в Сову, и теперь до окраин столицы оставалось всего несколько дней пути. Княжество Гулич было одним из трех, что окружали Сову, как белок сердцевину яйца, и правил им третий сын Императора, князь Гордан Кжосич. На горизонте как раз маячил его замок – Баденбургская крепость; высокая твердыня из серого камня, которая притягивала к себе лучи солнца и взгляды путников со всей округи.

Наше путешествие не должно было так затянуться. Если бы Брессинджер не потерял в Долине Гейл руку, то мы оставили бы наших лошадей и вещи в городе и промчались бы пятьдесят миль на юг по Имперской Эстафете, прямиком до Западной Марки Гулича. Оттуда мы бы двинулись по Баденскому тракту на восток, до Совы, и весь путь занял бы у нас при хорошей погоде неделю, а при плохой – десять дней.

Более того, если бы Вонвальт не настоял на том, чтобы выследить и убить обенпатре Фишера, то мы могли бы просто сесть на корабль и спуститься вниз по реке Гейл, которая впадала в реку Саубер, которая, в свою очередь, вела прямо в Сову (после чего один из ее рукавов впадал в реку Кова). Но я уже сильно отклоняюсь от повествования – как и мы тогда от нашего маршрута.

Как бы там ни было, болезнь Вонвальта поставила крест на нашем стремлении поскорее прибыть в столицу. Хворь напала на него неожиданно, ночью. Сэр Конрад пожаловался нам, что у него кружится голова; мы списали все на вино, однако на следующий день недомогание не прошло. Сам Вонвальт, многое знавший о разных болезнях, посчитал, что его просто укачало… но вскоре, вдобавок к головокружению, его охватил глубочайший беспричинный страх. Этот второй симптом привел всех нас в замешательство, поскольку боязливость не числилась среди недостатков Вонвальта. И все же страх никуда не уходил, а следом за ним сэр Конрад почувствовал утомление, которое порой перерастало в приступы парализующей усталости.

В те времена Империя кишела самопровозглашенными врачевателями, и Вонвальт мог в считаные секунды выбрать себе любого из этих шарлатанов – а затем осудить их, поскольку закон запрещал вывешивать на своей двери голубую звезду, не пройдя перед этим должное обучение. Но этот травник слыл хорошим врачом, так что мы прервали наше невыносимо медленное путешествие на юг и ушли в сторону еще на десяток миль, чтобы нашего господина могли напичкать лекарствами.

– Потрахаться бы ему, и все тут, – сердечно заявил сэр Радомир, нарушив затянувшееся молчание. Он щедро отхлебнул из своей фляжки, в которой держал разбавленное водой вино.

Я ничего не ответила. Сэр Радомир был мне приятен, но поддерживать столь вульгарные разговоры я не хотела.

Мы продолжали ждать. Никто точно не знал, сколько прошло времени; мы могли лишь догадываться об этом, полагаясь на наше внутреннее чутье. Даже солнце пряталось за клубами плотных туч, которые хотели испытать на прочность наши вощеные плащи. Наконец Вонвальт вышел из хибары; под мышкой он держал сверток, который наверняка был набит порошками и зельями. Сэр Конрад выглядел бледным и осунувшимся, и я вспомнила, что однажды уже видела его таким – после сеанса некромантии.

– Травник нашел чем вас исцелить? – спросил сэр Радомир. В его грубоватом голосе слышались нотки надежды. Как и я, и Брессинджер, он привык полагаться на спокойный, предсказуемый нрав Вонвальта, и внезапная перемена к худшему напугала его.

– Будем надеяться, – проворчал Вонвальт. Он явно стыдился того, что захворал, ведь с нами тремя такое случалось редко.

Стремительно прошагав мимо нас, сэр Конрад подошел к своему коню Винченто, убрал сверток в привязанную к седлу сумку, а затем залез в седло.

– Что ж, едем, – произнес он, с трудом выпрямившись. – Если ветер будет попутным, сегодня вечером окажемся в Баденбурге.

Наша троица переглянулась, удивившись его оптимистичным и явно несбыточным ожиданиям, а затем мы тоже забрались на лошадей. Мое внимание привлекло резкое карканье грача, который сидел на шатком заборе, ограждавшем земли травника.

– Предвестник весны, – заметил сэр Радомир.

– Тоже мне предвестник – весна-то уже наступила, – с презрением ответил Брессинджер. Он кивком указал на птицу. – Один грач предвещает смерть.

Я усмехнулась.

– Вот уж не думала, что ты настолько суеверен, Дубайн, – сказала я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал весело. Наш маленький отряд и так уже превратился в жалкое зрелище, раздавленное бременем нашей миссии и того мрака и безысходности, которые она сулила.

Брессинджер натянуто улыбнулся и пустил Гэрвина рысью.

– Нема, – негромко сказал мне сэр Радомир, когда его собственный конь протрусил мимо. – Ему бы тоже не мешало с кем-нибудь потрахаться.

До Баденбурга мы добрались только к полудню следующего дня, а виноват в нашей задержке оказался герцог Брондский – ослик, который тащил повозку, груженную регалиями Правосудия и нашими пожитками. Оглядываясь назад, я понимаю, что от повозки можно и нужно было смело избавиться, но Вонвальт, скорее всего, думал, что она еще пригодится ему, как за месяц до этого пригодилась Брессинджеру – в качестве носилок или, того хуже, похоронных дрог. Кроме того, перед путешествием Вонвальт отправил из Долины Гейл гонцов, так что мы вряд ли были единственными, кто мог доставить дурные вести в столицу.

Холмистую, каменистую Южную Марку Гулича покрывали леса, и этот живописный край, не столь изрезанный скалами, как земли Толсбургских Марок, радовал наши глаза. Природа Гулича издавна славилась своими красотами: благоухающими сосновыми лесами, чистыми реками и живностью, коей в этих местах водилось в изобилии. Лорды всей Империи стекались сюда, как паломники, чтобы причаститься к здешней охоте, равной которой не устроить было больше нигде. Среди этих красот в небо подобно уродливой бородавке вздымался замок Баденбург – угловатое практичное укрепление из серого камня. Возведенный в незамысловатом доимперском стиле, он был лишен современной готической вычурности; но хотя красивым замок было не назвать, он с лихвой восполнял этот недостаток неприступностью: крепость была умышленно спроектирована и расположена так, чтобы не подпустить хаунерские армии к Грозодскому полуострову. Учитывая, что Хаунерсхайм покорился Империи полвека назад, а Венланд и Грозода стали ее провинциями следом за ним, замок почти полностью утратил свое военное значение и ныне просто служил жилищем третьему сыну Императора.

Впрочем, по флагам над замком мы увидели, что князя Гордана в его резиденции нет. Земля за главными воротами оказалась разрыта и истоптана; в грязи, ища кости, рылись дикие свиньи и лисицы; а в воздухе висел ни с чем не сравнимый смрад выгребных ям – было ясно, что еще совсем недавно здесь стояло лагерем большое войско.

– Князь двинулся на восток, милорд Правосудие, – сказал дозорный сержант. – Меньше суток назад. Уехал с Шестнадцатым Легионом.

– С Шестнадцатым Легионом? – переспросил Вонвальт. – Нема. Из какой крепости они пришли?

– Вроде бы из Кольсбурга, сир.

– И сколько их?

– Да почитай пять тысяч, сир. Князь, наверное, заберет из Аулена мастеров осады, а там уже двинется на север по Кове.

– Мастеров осады?

– Да, сир. Они идут в Хаунерсхайм, сначала на Кругокаменск, а потом и на Моргард. До Императора дошли вести, что кое-кто из северных лордов его предал. Барон Наумов, например. И маркграф Вестенхольц, кажется, тоже.

Вонвальт поморщился, услышав об этом.

– Верно, – сказал он и постучал себя пальцами по груди. – Я сам и отправил эти вести. Мы едем прямиком из Долины Гейл.

– Говорят, Долину разграбили, – отозвался сержант. – Так это все правда? Князь едва своим ушам поверил.

– Да уж, – рассеянно ответил Вонвальт. Он поднял голову и посмотрел на зубчатые стены. – Мне нужно оставить здесь кое-что на хранение. Осла и повозку.

Сержант кивнул.

– Мы к вашим услугам, сир.

– Так вы говорите, князь направился на восток?

– Да, сир. А вы едете в Сову?

– Да.

– Тогда вы догоните его где-то через день или два. Они двинулись по Баденскому тракту.

Вонвальт кивнул.

– Благодарю, сержант, – ответил он, и мы снова отправились в путь.

Несмотря на дурное самочувствие Вонвальта, мы быстро поскакали по Баденскому тракту. Повсюду виднелись следы Шестнадцатого Легиона: разоренные пахотные земли; объедки, подбираемые падальщиками; груды дерьма – человеческого, лошадиного и ослиного; и, конечно же, растоптанные обочины, которые превратились в вонючую размякшую кашу. Нас было всего четверо, и мы ехали на лошадях по мощеной дороге, поэтому я ожидала, что нам удастся догнать армию за пару часов, а не за день, как говорил сержант. Если Шестнадцатый был обычным Легионом, то из пяти тысяч человек около четырех тысяч были пехотинцами, и столь большое войско вряд ли могло пройти за дождливый день более десяти-пятнадцати миль.

Однако я ошиблась. Вонвальт часто рассказывал о том, на что способны имперские Легионы, и мне всегда думалось, что он сильно преувеличивает. Да, эти войска считались элитными, но все же они состояли из обычных людей, склонных к ошибкам.

Тем не менее мы проскакали весь оставшийся день, разбили лагерь, затем свернули его перед рассветом, снова поехали и лишь через полдня догнали хвост обоза. К тому времени местность вокруг стала более открытой, а до Совы оставалось рукой подать.

Еще через полчаса езды мы поравнялись с передовой частью войска, где, выделяясь на фоне рядовых войск, шли знаменосцы, музыканты, имперские гвардейцы – и, конечно же, сам князь Гордан. Нам пришлось свернуть с дороги и гнать наших измученных лошадей по размякшей земле, чтобы миновать длинный хвост спешившихся рыцарей и солдат. Я дивилась тому, что все пехотинцы облачены в одинаковые добротные доспехи – в кольчуги, поверх которых были наброшены яркие красно-желто-голубые сюрко, и в шлемы с полями. У рыцарей, которые составляли лишь малую часть войска, имелись свои доспехи – латные, у кого-то дорогие, у кого-то не очень, – но в походе они их не надевали, поскольку не хотели умереть от усталости и замучить своих лошадей.

Князь Гордан был рыжеволосым и рыжебородым, как и все члены династии Хаугенатов. Сейчас его шевелюру венчал открытый шлем с плоским верхом и короной, а борода была коротко острижена. Одет он был в хауберк и дорогой на вид сюрко, поделенный на четыре цветных поля, на фоне которых красовался символ Империи – великолепный черный Аутун, стоящий на задних лапах. Лицом князь был красив, и, когда мы приблизились, его приятные черты озаряла улыбка – он смеялся над шуткой одного из своих слуг.

– Ваше высочество, – окликнул его сэр Конрад, чем привлек внимание князя и всех воинов, что его окружали.

Князь Гордан несколько мгновений щурился, разглядывая Вонвальта, а я, сэр Радомир и Брессинджер тем временем почтительно раскланивались. Наконец его лицо вновь расплылось в широкой улыбке.

– Да неужели это… Конрад, верно? Клянусь Немой!

– Он самый, ваше высочество, – ответил Вонвальт и поднес руку ко лбу. Он сделал это из уважения, а не потому, что того требовал этикет – все-таки в имперской иерархии Правосудия стояли выше даже третьего сына Императора. Несмотря на то что я уже много лет путешествовала с Вонвальтом и успела познакомиться с каждой стороной его деятельности, я все еще легко забывала, какой огромной властью он обладал.

– Пропади моя вера, сколько же лет мы не виделись? Три, четыре года? Когда вы в последний раз были в Сове?

– Примерно столько лет и не был, – ответил Вонвальт и кивнул в сторону столицы. – Я как раз направляюсь туда.

– Давно пора, – заметил князь Гордан. Его тон стал серьезным, но лицо сохранило непринужденный вид. С тех пор я встречала немало высокопоставленных дворян Империи, трудилась с ними бок о бок и уже почти забыла то благоговение и страх, что испытала в присутствии князя. Помню, у меня тогда перехватило дыхание, ведь всего в десяти ярдах от меня, окруженный пышными символами имперской власти и целым легионом солдат, ехал один из трех князей Империи.

– Вы идете осаждать Кругокаменск?

– Да, – любезно ответил князь Гордан. – Похоже, барон Наумов желает покончить с собой и выбрал для этого поразительно долгий и дорогой способ. – Окружавшие князя лорды и вассалы засмеялись, кто-то искренне, а кто-то нет.

– А затем вы двинетесь на Моргард?

– Верно. Вам многое известно.

– Ваше высочество, ведь это я раскрыл предательство, – заметил Вонвальт, – и отправил вести его величеству.

– А! – воскликнул князь Гордан. – Отец говорил, что о восстании, которое назрело в хаунерских землях, его предупредил Правосудие, но он не упоминал вас по имени. Вы заслужили его благосклонность, сэр Конрад; советую поскорее извлечь из нее выгоду, ибо она всегда так мимолетна!

Снова громогласный хохот. Мне подумалось, что служить князю, наверное, очень утомительно.

– Я собираюсь как можно скорее явиться к вашему отцу.

– Вот и молодец, – ответил князь. – Впрочем, быть может, вы желаете присоединиться ко мне? Вы слывете опытным фехтовальщиком, и я всегда рад мудрому совету.

Вонвальт почтительно поклонился.

– Если бы я только мог, ваше высочество. Увы, мне говорили, что в Ордене сейчас неспокойно… да и я уже не молод.

Князь Гордан окинул его оценивающим взглядом.

– Да уж, – заметил он. – Вы и правда как будто позеленели. Съели что-нибудь дурное?

– Я не знаю, что со мной, ваше высочество… знаю лишь, что это не заразно.

Последние слова он прибавил, чтобы успокоить князя и его свиту – все-таки ни один противник не умел косить армии так, как это делала свирепая оспа.

– Что ж, тогда обратитесь к Императорской Врачевательнице, сэр. Хотя помочь она вам вряд ли сумеет… разве что выпустит половину крови и заставит хорошенько напиться мочи.

Вонвальт снова поклонился.

– Благодарю, ваше высочество. Если позволите спросить: что вы намереваетесь делать дальше? Доходили ли до вас новые вести о восстании? Вестенхольц повешен, но ведь Наумов мог привлечь под свои знамена других лордов.

Князь Гордан пожал плечами. В тот момент я поняла, что он за человек – простой, способный командовать в бою легионом, но не привыкший задавать слишком много вопросов или пытаться детально разобраться в происходящем. Мне подумалось, что ему больше нравится охотиться и кутить в тесном кругу друзей, а не тянуть день ото дня лямку правителя.

– Порой я забываю, что вы, Правосудия, законники до мозга костей. Вечно пристаете со своими вопросами! Мне не известны подробности того, куда движутся и что замышляют предатели, сэр; я знаю лишь то, что должен прикончить их и отнять их земли. – Он пренебрежительно махнул рукой, и в тот миг я впервые увидела среди его слуг признаки недовольства – они переглянулись между собой, кое-кто приподнял бровь. – Поговорите лучше с моим отцом; боюсь, я не столь прозорлив, как он.

– Я уверен, что это не так, – произнес Вонвальт.

Князь Гордан усмехнулся:

– Что ж, я не стану более вас задерживать, Правосудие, – сказал он. – Кланяйтесь от меня моему отцу. Думаю, я вернусь в столицу через год, не раньше.

– Обязательно, ваше высочество, – ответил Вонвальт и снова поднес руку ко лбу. Князь в ответ коснулся края своего шлема, после чего мы вернулись на Баденский тракт и помчались вперед, чтобы оторваться от Шестнадцатого Легиона, который продолжил неумолимо маршировать вперед.

– Что ж, вот и конец нашей спешке, – сказал Вонвальт, когда мы решили пощадить лошадей и замедлились.

– О чем это вы? – спросил сэр Радомир.

Вонвальт указал назад, на дорогу.

– Целый легион движется в Северную Марку Хаунерсхайма, чтобы восстановить там порядок и подавить остатки мятежа Наумова и Вестенхольца. – Я сразу же заметила, как сильно подействовали на Вонвальта хорошие вести. Он успокоился, расслабился и как будто сразу пошел на поправку. Тогда я подумала, что его здоровье просто подкосили все те невероятные испытания, которые ему пришлось пережить.

– Странно, что их смогли туда отправить, – пробормотал Брессинджер.

Вонвальт покачал головой и похлопал Винченто сбоку по шее.

– Хаунерсхайм – опора Империи. Если бы речь шла о любой другой провинции, я бы тоже удивился. – Он сделал глубокий вдох, чтобы взбодриться. – Нам еще многое предстоит сделать, но хотя бы о восстании мы можем больше не беспокоиться. Именно на такие решительные действия я и надеялся.

Внезапный оптимизм Вонвальта оказался заразителен. Я помню, что тоже позволила себе немного порадоваться, оглядываясь назад на пятитысячное войско, которое состояло из ветеранов Рейхскрига, облаченных в дорогое оружие и доспехи, да еще и возглавляемых сыном Императора. В конце концов, по всей Империи было разбросано около пятидесяти таких легионов, которые находились в разной степени готовности. Разве могли млианары, Клавер или храмовники что-то противопоставить такой мощи?

Но на деле мы – да и почти весь остальной мир – видели князя Гордана и Шестнадцатый Легион в последний раз. Через несколько коротких месяцев им было суждено исчезнуть в лесах Хаунерсхайма и пропасть с лица земли.

Но я не стану забегать так сильно вперед.

II

Магистр Ордена

«Сова – чудо и услада глаз, нет равной ей во всем известном мире».

ЛОРД-ПРЕФЕКТ АНСГАР РЕЙНОЛЬД

Сова.

Чтобы описать ее, я могу настрочить несколько толстых фолиантов, но и этого будет недостаточно. Я видела гобелены, мозаики и фрески знаменитых художников, слышала сотни… нет, тысячи историй и песен о Сове, одну за другой читала книги об ее истории, архитектуре, культуре…

Но ничто не сравнится с тем, чтобы увидеть столицу своими глазами. Летним днем почувствовать под ногами горячие булыжники ее мостовых; очутиться среди граждан Империи – людей самых разных рас и убеждений, которым не приходится сносить здесь притеснения и оскорбления; услышать оглушительный рев толпы на арене; вытянуть шею, чтобы увидеть верхушки шпилей огромных храмов и дворцов, которые словно сами тянутся к солнцу, подобно деревьям в лесу.

Я помню, как впервые подъезжала к столице по Баденскому тракту, как бескрайние сосновые леса Гулича уступили место травянистым Эбеновым равнинам и как меня внезапно охватил безграничный трепет. Мы остановились на краю обрыва в десяти милях от города, и даже с такого расстояния у меня захватило дух от его размаха и масштаба. Разве мог кто-то всерьез угрожать столь могущественной твердыне? В Долине Гейл пятьсот воинов Вестенхольца казались огромной, страшной, неудержимой силой, которой город не мог ничего противопоставить. Чтобы захватить Сову, понадобилась бы рать в тысячу раз больше.

– Вот она, – произнес Вонвальт. Сэр Конрад много раз бывал в Сове и даже владел особняком на Вершине Префектов, но даже он не мог скрыть своего восхищения.

Вокруг нас простирались холмистые золотисто-зеленые Эбеновые равнины, обширные луга которых были прочерчены полудюжиной трактов и широкой, серебрящейся на солнце рекой Саубер. Между дорогами пролегали вспаханные угодья и дома, которые расползлись вокруг стен города, как огромная дымящаяся кожная сыпь. Несмотря на темные завесы дождя, местами омывавшие равнины, повсюду кипела жизнь: на кораблях, что десятками выстроились у причалов Саубер; в полях, где трудились крестьяне; на дорогах, где шли толпы людей… Я попыталась представить, сколько же еды должен ежедневно ввозить такой город, и не смогла.

Столица возвышалась над округой подобно пчелиному улью, в сердце которого стояли самые высокие здания известного мира. Шпили храмов и дворцов, вздымавшиеся из далекого центра города, казались… невероятно огромными. Самой высокой в Империи считалась башня Святого Велуриана, которая примыкала к храму Савара, Бога-Отца, и я видела ее на западном краю центра, где она возносилась ввысь на целую тысячу футов. К востоку, в миле от нее, стоял Императорский дворец – крепость в виде пирамиды из черного мрамора, облепленная башенками и скульптурами. Самая высокая точка дворца поднималась лишь на три четверти высоты башни Святого Велуриана. И то были лишь два колосса из многих; остальные громоздились вокруг, похожие на монументальные надгробия, посвященные князьям вселенной.

– Кровь Немы, – выдохнул сэр Радомир. Как и я, он никогда прежде не видел Сову. – Вот уж не думал, что когда-нибудь приеду сюда. – Он отпил вина. – Я и не знал, что людские руки могут творить такие чудеса.

– Больше не могут, – загадочно ответил Вонвальт. Я смутно припомнила, что он как-то рассказывал о древних чарах, благодаря которым само скалистое основание земли, лежащее под почвой, стало фундаментом для этих огромных сооружений – а возводились они еще в те времена, когда магия была распространена гораздо больше. Однако подробно мы об этом никогда не говорили. – В Библиотеке Закона, конечно, остались кое-какие тексты. Но знания и мастерство уже давно утеряны.

Сидя верхом на лошадях, мы еще немного полюбовались видом, после чего Вонвальт наконец сказал:

– Пора ехать. Нас ждут тяжелые дела.

Сову окружала стена длиной в двадцать миль и высотой не менее пятидесяти футов[1], а попасть в город можно было с четырех сторон – через ворота, выходившие на каждую сторону света. Баденский тракт вел в столицу с севера и упирался в самое большое и внушительное из ее укреплений: во врата Волка.

– Нема, – пробормотала я, когда мы въехали в их тень. В этом месте городская стена поднималась еще выше, на шестьдесят или семьдесят футов, а затем переходила в неприступный торхаус, в сравнении с которым меркло большинство провинциальных замков. Но больше трепета в меня вселила колоссальная статуя Аутуна, высеченная из черного камня: она сжимала лапами верхнюю часть стены, одна голова смотрела на север, другая была повернута на восток. Мне казалось, что волк глядит прямо на меня, и я, сама того не желая, задрожала.

Наши кони ступили под врата Волка уже вечером; закатное солнце освещало нам путь медовым светом, и ему помогала дюжина жаровен, каждая размером с сигнальный костер. Со стены за округой наблюдали стражники в кольчугах и цветастых сюрко; некоторые с пиками в руках прохаживались среди десятков баллист, которые были размером с конную повозку. Вокруг нас толклись сотни самых разных людей, облаченных в самые разные одежды: были здесь простолюдины и знать, крупные торговцы и их свита, сенаторы в официальных белых мантиях и жители Южных равнин, непривычно одетые и причесанные, неманские монахи и монахини, храмовники, солдаты в ливреях и многие-многие другие. Некоторые, как и мы, ехали верхом, но большинство шли пешком. На пристани в Долине Гейл я видела компанию хаунерцев, которые выделялись на фоне местных, но здесь выходцы из других провинций встречались так же часто, как и коренные сованцы. Я могла найти в толпе любые оттенки кожи или волос, любую одежду – и все эти люди сновали вокруг, как пчелы в улье, целеустремленно, деятельно. Мне вдруг стало казаться, будто я – это обломок судна, попавший в океан из людей и подхваченный его течениями.

– Я… никогда не видела столько людей, – произнесла я, неуверенно пытаясь завязать разговор. Но мои спутники меня не услышали. Вокруг стоял невообразимый шум. В воздухе висел гул разговоров, цоканье копыт, грохот и скрип фургонов, топот латных сапог, крики тысячи людей.

– Держитесь ближе ко мне, – бросил Вонвальт через плечо. Он продвигался через толпу как каррак, который продавливает своим корпусом лед на воде.

За неприступными вратами Волка открывалась просторная улица, уложенная истертыми каменными плитами. Она продолжала Баденский тракт, перекидывалась мостом через ответвление Саубер – а река разделялась в центре города на три рукава, – после чего заканчивалась у гигантского готического здания, в котором находился Императорский суд. Слева от врат располагался главный городской рынок; он был уже закрыт, но среди лавок все еще кипела жизнь. А за рынком, в тени стены Эстре, начинался огромный вонючий район, где находились мастерские и склады грязных ремесел: кожевников, литейщиков, мясников и оружейников.

Справа от нас земля – а вместе с ней и высокая городская стена – поднималась к естественному плато площадью примерно в половину квадратной мили. Плато было застроено вычурными, похожими на дворцы особняками из камня, кирпича и древесины. Это была Вершина Префектов, где проживали богатейшие горожане, которые входили в правящие слои города. У Вонвальта там тоже имелся относительно скромный особняк и прислуга.

К Вершине вела широкая улица, вдоль которой были высажены деревья, а поперек стояли ворота и стража. Однако мы не стали подниматься по ней, а вместо этого продолжили путь по последнему отрезку Баденской улицы – а в пределах города эта дорога называлась именно так, – и направились к улице Креуса, которая должна была вывести нас к Великой Ложе, резиденции Ордена магистратов.

– Вы хотите сообщить о своем возвращении магистру Кейдлеку? – спросил Вонвальта Брессинджер.

– Да, – ответил Вонвальт. Я видела, что его болезнь снова дает о себе знать. Встреча с Шестнадцатым Легионом приподняла сэру Конраду настроение, но теперь оно стремительно улетучивалось. Разговор с Кейдлеком обещал быть тяжелым.

– Вы хорошо себя чувствуете? – Я спросила его об этом негромко, но и не тихо, поскольку вокруг нас стоял шум сродни грохоту водопада.

Вонвальт глянул на меня.

– Сносно, и когда отдохну, буду чувствовать еще лучше, – ответил он.

Мы двинулись дальше, миновали открытую площадку у врат Волка и очутились в гуще магазинов. Почти весь север города был отдан торговцам и ремесленникам, и нам пришлось проехать под целым лесом магазинных вывесок. Меня поразило то, какое разнообразие товаров было выставлено на прилавки. Не удержавшись, я остановилась и заглянула в одну безупречно прозрачную стеклянную витрину, за которой увидела красивые платья самых разных цветов, все с золотой оторочкой, скандально глубокими вырезами и разрезами на бедрах. Они красовались на полированных деревянных манекенах, и я не видела ни одного головного убора, которые все еще оставались в моде в провинциях, особенно среди пожилых дам.

– Хелена! – резко окликнул меня Брессинджер. Расстояние между нами стремительно увеличивалось.

Я поехала за ним, но вскоре отвлеклась на другую витрину, тоже с платьями; на следующей стояли ряды дорогих кожаных туфель и ботинок; а третий магазин был битком набит короткими штанами для верховой езды. Каждая вещь была тончайшей работы и непревзойденного качества. Никогда прежде я не видела в продаже ничего подобного. Даже дорогая одежда, которую Вонвальт покупал мне в торговых городах Хаунерсхайма и Толсбурга, не шла в сравнение с этой.

Заглядывая в витрины, я вспоминала свое детство в Мулдау: как я дрожала во тьме, как болели мои ноги, заледеневшие от того, что я тащилась по снегу в мокрых ботинках. А сейчас передо мной стояло сто пар великолепных кожаных калош, каждую из которых я бы не сносила и за десять лет.

Меня охватывали странные, противоречивые чувства. Отчасти мне хотелось снова стать той простой, честной Хеленой, какой я была в Толсбурге; но разум напоминал мне, сколь ужасной была та жизнь и как мне повезло, что она осталась в прошлом. И все же, хотя теперь я могла позволить себе почти все, что продавалось в этих магазинах, почему-то это вызывало во мне лишь досаду и негодование.

– Хелена! – снова позвал меня Брессинджер. Они уже уехали далеко вперед, миновали Баденский мост и свернули на улицу Креуса.

Я поспешила за моими спутниками, лавируя между вечерними покупателями, и вскоре догнала их.

– Это Дворец Философов, – сказал Вонвальт, когда я подъехала к нему, и указал на гигантское готическое здание в саксанском стиле – мрачное, подпертое контрфорсами и украшенное горгульями. Оно имело сходство с ареной, что находилась на юго-востоке города, но, в отличие от нее, было накрыто огромным медным куполом, а состязались здесь лишь в одном великом сованском искусстве: в полемике.

– А здесь что? – спросила я, указывая на круглое здание из белого мрамора, окольцованное высокими контрфорсами, каждый из которых венчался статуей какого-нибудь важного сованского дворянина или горгульей.

– Это Сенат, – ответил Вонвальт.

– А вон там? – Я указала на восток, на противоположную сторону реки.

– Это храм Немы, а там храм Савара. Не переживай, мы туда еще наведаемся. А вот храм Креуса и Великая Ложа, – говорил Вонвальт, указывая на каждое из внушительных строений. – Наконец, это – Императорский суд и Императорский дворец.

Последние два здания стояли прямо перед нами, и я не могла рассмотреть их, не запрокинув голову к облачному, сумеречному небу.

– Поразительно, – пробормотала я. С самого детства я воображала себе Сову, но и представить не могла, что она окажется столь… пугающей. Да, столица была ошеломительно грандиозна и поражала воображение, но при этом давила своей мрачной, гнетущей готической архитектурой. Я словно оказалась на огромном кладбище. Меня окружали колоссальные государственные учреждения, которые одновременно восхищали и подавляли; город будто наступал ими мне на горло, как стальным башмаком. А от постоянного потока людей давление только усиливалось. Я не знала куда деться, как совладать с моими чувствами, и оттого металась между головокружительным восторгом, негодованием и страхом.

– Да уж, – пробормотал Вонвальт, вздохнул и прибавил: – Подожди месяц, и тебя будет тошнить от этого города.

Мы подъехали к Великой Ложе. Здесь было так же людно, как на рынке Долины Гейл в середине утра, только вместо простолюдинов и торговцев у Ложи собирались законники, которые только что закончили дела в Императорском суде и пока не успели переодеться из официальных судейских блуз и мантий в обычные одежды. На половине акра, что занимал тротуар, стояло столько Правосудий, сколько не нашлось бы во всей остальной Империи. Только это были не странствующие магистраты вроде Вонвальта или леди Августы, а обыкновенные юристы – Правосудия, которые больше не могли путешествовать в силу старости и немощности или которые отказались от практики по иным причинам. Впрочем, немногие делали это добровольно, ведь странствующие Правосудия составляли ядро Ордена и пользовались наибольшим почетом.

Великая Ложа – обитель Ордена магистратов – тоже была огромной; она представляла собой одинокую квадратную башню высотой в несколько сотен футов, которая стояла на коробке из белого камня, набитой, как улей сотами, жилыми покоями и кабинетами служителей закона. На вершине башни находился колокол, а над ним высился исполинский Аутун, одна из голов которого символизировала общее право. На фасаде из чугуна была отлита надпись на высоком саксанском: «Никто не выше закона».

Я содрогнулась, разглядывая эти внушительные слова, гигантского волка и саму ложу. Вот он – центр имперского правопорядка, монумент светскому общему праву, который оказался на вид скромным и пугающим. Казалось, будто Ложа существует сразу на двух гранях бытия: в мире смертных, где она была простой каменной постройкой, и в астральном мире, где, в моем воображении, от нее расходились огромные дуги светящейся энергии, мерцающие и потрескивающие; где закон был не просто абстрактным понятием, а физической силой, которая принуждала граждан Империи к повиновению.

Это чувство не исчезло, а скорее усилилось, когда мы приблизились к суровому фасаду этой башни. Вонвальт владел магией и мечом, он обладал большой властью, отчего многие страшились его; но теперь мы собирались войти в здание, полное точно таких же людей, и, более того, мы ждали противостояния с ними. Поговаривали, что Кейдлек спутался с Церковью Немы и передал ей тайные знания Ордена магистратов в обмен на спокойную жизнь. Разговор предстоял непростой, и он мог закончиться кровопролитием.

Мы вошли в маленькую дверь, врезанную в огромные ворота. Тогда я впервые заметила, что другие Правосудия оторвались от своих занятий и обратили внимание на нас – точнее, на Вонвальта. Я никогда не видела сэра Конрада в его родной среде и не представляла, как к нему относятся коллеги. Но взгляды, которые они бросали на него теперь, были полны немалого почтения и даже благоговения.

– Похоже, сэр Конрад пользуется в Ордене большим уважением, – прошептала я Брессинджеру.

– Сэр Конрад – самый выдающийся Правосудие Империи, – тихо ответил пристав. – Сейчас ты увидишь, насколько он влиятелен. – С таким предсказанием он прошел в атриум Ложи.

– Зал Справедливости, – с трепетом в голосе произнес Вонвальт, окидывая взглядом внутреннее пространство высокой башни. Я не ожидала, что огромный столп Великой Ложи окажется совершенно полым. – Как же давно я здесь не был.

Брессинджер рассеянно хмыкнул. Он давно служил сэру Конраду приставом, так что уже видел все это и был точно так же знаком с чудесами Совы, как и сам Вонвальт.

– Сюда, – сказал сэр Конрад, и мы прошагали по холодному мраморному полу в другой конец зала. Там находился проход к многочисленным кабинетам и покоям Правосудий Ложи.

– Так кто же здесь живет? – спросил сэр Радомир. – Такие же Правосудия, как и вы, сэр Конрад?

– Хелена, расскажи ему, – произнес Вонвальт. – Заодно посмотрим, что ты запомнила из моих уроков.

– У каждого Правосудия здесь имеются свои покои, – ответила я почти на бегу, стараясь не отстать от Вонвальта. – Странствующие Правосудия вроде сэра Конрада составляют лишь часть Ложи. Те, кто больше не путешествует, становятся юристами.

– То есть книжными червями, – пренебрежительно бросил сэр Радомир.

– Можно сказать и так, – отозвался Вонвальт.

– Еще здесь находится кабинет главного секретаря. Секретари содержат Библиотеку Закона, записывают и проверяют все решения странствующих Правосудий.

– Еще одни книжные черви, – сказал сэр Радомир.

– Боюсь, наш Орден покажется вам очень скучным местом, – заметил Вонвальт.

Как жаль, что это оказалось не так.

– Имперская Составительница вроде бы тоже живет здесь? – спросила я, теперь уже с сомнением.

– Нет, – ответил Вонвальт. – Она обитает во дворце.

– А чем она занимается? – спросил сэр Радомир.

– Превращает указы Императора и Сената в законы, – сказал Вонвальт.

– Так она писец, что ли?

Вонвальт коротко, недоверчиво усмехнулся, но ничего не ответил.

Мы быстро шли по древнему лабиринту жарких, обшитых деревом коридоров, которые напомнили мне извилистые туннели монастыря в Долине Гейл. Как и ожидалось, коридоры богатого благородного ордена служителей закона были обставлены с помпой: всюду стояли бюсты, а на стенах теснились писанные маслом картины в позолоченных рамах.

– Почему-то некоторые одеты не так, как все, – с нотками неприязни заметил сэр Радомир, когда несколько раз мимоходом заглянул в распахнутые двери. Похоже, шериф разделял нелюбовь Брессинджера к власти, что было забавно, ведь они оба ею обладали и служили ей.

– В Ложе сосредоточена вся судебная власть Совы, так что гражданские судьи тоже сюда приходят. Правосудия же не одни следят за соблюдением порядка, даже напротив, – ответил Вонвальт. – Например, имперские прокуроры – они тоже служат закону, но в Ордене не состоят. Увидите, их здесь много. А еще есть те, кто ведет частную практику, например адвокаты.

– И они здесь не живут?

– Адвокаты?

– Да.

– Нет, не живут. В Сове есть район закона, там они и обитают. Раньше им хватало одного квартала в Зобривских садах, а теперь они заняли целый район.

Вонвальт вел нас на другую сторону здания, и наконец мы вышли во второй зал. Напротив находилась большая лестница; ее обрамляли два огромных окна, которые выходили на восточную сторону Совы, где к небу вздымался Императорский дворец. Сама лестница разделялась надвое и тремя пролетами приводила на второй ярус. Мы поднялись по ней, затем двинулись по короткому коридору в обратную сторону. Впереди виднелась большая дверь, зажатая меж двух мраморных колонн и увенчанная гербом Совы.

Вонвальт подошел прямо к двери и громко постучал в нее.

– Натан. Это Конрад.

Несколько секунд ничего не происходило. Ожидание мучило меня, и я проигрывала в голове самые разные сценарии.

– Войдите!

Мы вошли. За дверью оказался большой кабинет, из которого открывался вид на город. Напротив входа стоял огромный стол из темного полированного дерева, а за ним в большом, похожем на трон кресле восседал магистр Ордена Натаниэль Кейдлек.

– Клянусь Немой, Конрад, – сказал Кейдлек, вставая. Его морщинистое лицо озарила улыбка. Он был сутулым стариком, приземистым и коренастым, но сильно сдавшим под тяжестью прожитых лет, возложенной на него ответственности… и собственного предательства. Одет магистр был в обычную черную мантию законника, однако я заметила под ней дорогую горностаевую подкладку. Толстые пальцы Кейдлека унизывали кольца, инкрустированные рубинами, а на шее висел серебряный медальон с изображением раскрытой книги на фоне герба Аутуна. Все это говорило о том, что перед нами высокопоставленный аристократ в чине лорда-префекта.

Ни я, ни мои спутники не ждали такого приема. Я думала, что Кейдлек испугается, станет дергаться или вовсе придет в ужас – но уж точно не станет источать отеческое радушие.

Еще больше меня удивил Вонвальт. Он тоже улыбнулся и вышел вперед, чтобы обнять своего учителя и бывшего наставника.

– Клянусь Немой, – повторил Кейдлек, грубо похлопывая Вонвальта по спине. – От тебя разит лошадью. Ты все еще ездишь на том дестриэ? Как ты его там называл, Винченто?

– Да, все на нем же, – ответил Вонвальт, повернулся и вместо того, чтобы представить нас, махнул в нашу сторону рукой.

– Дубайн Брессинджер, глазам своим не верю, – сказал Кейдлек. – Как ты, сынок?

Брессинджер скованно поклонился.

– Хорошо, магистр. Не жалуюсь.

– А этого человека я не знаю. Кто вы, сэр?

– Сэр Радомир Дражич, – представился бывший шериф, тоже чувствуя себя не в своей тарелке. Мне было досадно, что он и Брессинджер не поладили, ведь они во многом были так похожи.

– Сэр Радомир служил шерифом в Долине Гейл, а теперь присоединился ко мне.

– А. Вот как, – сказал Кейдлек, впервые замявшись. Впрочем, это быстро прошло. – А ты, должно быть, Хелена, – продолжил магистр, когда его взгляд остановился на мне.

Мои нервы натянулись до предела.

– Откуда?..

– Ты же не думала, что сэр Конрад может взять на поруки ученицу, да еще платить ей из казны Ордена так, чтобы я об этом не знал? – Пока он говорил, в его глазах плясали веселые искорки, и я вдруг оказалась совершенно обезоружена его поведением. Суровое противостояние, которое я ждала, все никак не начиналось.

Кейдлек предложил нам всем сесть, после чего послал слугу за напитками.

– Итак, Конрад. Ты покинул нас более двух лет назад. Мне докладывали о твоих злоключениях в Южной Марке, – начал магистр и мельком глянул на сэра Радомира. – И я слышал, как убили Реси. Гнусное дело, и, боюсь, оно многое говорит о том, в какое время мы живем.

На этот раз пошатнулось самообладание Вонвальта.

– Гнусное… да, подходящее слово, – сказал он. Я покосилась на сэра Конрада, ожидая, что он поправит магистра и скажет, что Правосудие Августа еще жива, по крайней мере, телом, и о ней заботятся в хосписе Долины Гейл. Но он этого не сделал.

– Реси предупредила меня, что у Ордена неприятности. Политического толка, – уточнил Вонвальт. – До меня доходили разные слухи. – Он выдержал паузу. Так странно; несмотря на разницу в возрасте и в опыте, казалось, будто магистром здесь был сэр Конрад. – Многие из них обеспокоили меня, но я уверен, что все это лишь пустая болтовня, – с наигранно теплой улыбкой прибавил он.

Кейдлек начал было отвечать, но тут принесли выпивку, и он воспользовался заминкой, чтобы собраться с мыслями. Я приняла кубок с вином и выпила его чуть быстрее, чем следовало бы.

– Что ж, да, – наконец сказал Кейдлек. – За последний год жизнь в столице сделалась особенно тернистой.

– Неужели?

Кейдлек кивнул. Мне стало интересно, какими способностями он обладает. Вонвальт рассказывал, что магистр – опытный некромант, и он наверняка владел Голосом Императора, как и все Правосудия. Быть может, у него имелся и третий козырь?

– Ты наверняка слышал, что на нас ополчились и сенаторы, и неманская Церковь?

– Не забывай, что это я повесил маркграфа Вестенхольца, – напомнил Вонвальт.

Кейдлек мрачно усмехнулся.

– О, я помню, – заверил он и широко махнул рукой. – Весь город помнит об этом. Млианары с тех пор не перестают бушевать. Они очень сильно усложняют нам жизнь. И союз с храмовниками лишь придает им смелости.

– Я разговаривал с коллегой из числа сенаторов. То, что он рассказал об Ордене, очень… озаботило меня. Похоже, с тех пор как я уехал, магистраты начали забывать о принципе беспристрастности.

Кейдлек уставился на Вонвальта. Они оба ходили вокруг да около, старались говорить учтиво, точно так же, как это делали представители сторон в зале суда.

– С кем из сенаторов ты говорил? – спросил магистр. Мне показалось, что его голос прозвучал резче, чем он того хотел.

– Это не важно. Я доверяю его мнению.

Снова повисла пауза.

– Да, нарушения у нас встречались, – наконец признал Кейдлек. Его добродушие куда-то испарилось. – Первыми это заметили секретари. Послабления в приговорах. Неоправданное снисхождение к млианарам или к их союзникам – особенно в Хаунерсхайме. Император взимал с феодалов налоги, чтобы оплатить продвижение Легионов на восток, за Кову, но ты не хуже меня знаешь, что это военное предприятие провалилось. Многие провинциальные лорды, принявшие Высшую Марку, ждали, что разбогатеют и получат новые земли, а не растранжирят все оставшееся у них золото на очередные походы. Из-за этого на окраинах Империи почти не осталось преданных ей людей, и нашлись хищники, которые сумели быстро этим воспользоваться.

– И что же? – спросил Вонвальт. – Из-за этого лорды решили спустить свои деньги еще и на саварских храмовников? Их содержание тоже обходится недешево.

– Нет, слушай внимательнее, – пожурил его Кейдлек. – Многие лорды по всей Империи перестали платить ей налоги. Вообще. Теперь эти деньги идут храмовникам вместо Легионов, а не вместе с ними. Они собирают на Пограничье свои силы… да ты наверняка и сам это знаешь.

– Да, знаю. По крайней мере, в общих чертах. И неманцы примкнули к ним, потому что желают вернуть себе тайную магию драэдистов.

На лице Кейдлека снова промелькнуло беспокойство.

– Млианары поняли, что их дерзость принесла плоды. До вторжения в Конфедерацию Ковы Император был неприкосновенен. Теперь он теряет Легионы один за другим, а его враги с каждым днем становятся сильнее. Неманская Церковь заметила успех млианаров и тоже захотела сделать свой ход. Она увидела в происходящем возможность добиться собственных политических целей: то есть возвращения драэдических знаний, о которых ты и говоришь.

Вонвальт откинулся назад и сцепил руки перед собой.

– Все это не могло произойти без помощи Ордена.

Кейдлек вздохнул. Он, похоже, не понимал, что и сам находится под подозрением.

– Я не сомневаюсь, что некоторые Правосудия им помогают; но, Конрад, не забывай, что ныне мы – не единственные хранители закона в Империи. На одного Правосудия приходится десять гражданских законников. А ведь подкупить или повлиять на обычных прокуроров и судей из провинций гораздо проще, чем на Правосудие. Империя расширилась слишком быстро. Орден просто не успевал пополнять свои ряды.

– Кто из Правосудий им помогает?

– Я не знаю имен. Но тебе ведь известно, что и нам не чужды распри и деление на фракции, – сказал Кейдлек. – А кириллики всегда по-своему смотрели на общее право.

Вонвальт прекрасно знал о существовании фракций, но презирал их, и ему нравилось делать вид, будто их нет. В основе общего права лежал Естественный Закон – идея о том, что правила морали и этики абсолютны и не зависят от законов, принятых человеком. Кириллики же были теми Правосудиями Ордена, которые, несмотря на все полученные знания, продолжали верить в то, что Естественный Закон возник по воле Немы. Я вспомнила разговор с сенатором Янсеном в Хаунерсхайме: до него дошли слухи, будто некоторые Правосудия отказываются рассматривать дела или отдают приоритет каноническому праву. Теперь это подтвердил сам магистр. Орден пожирал себя изнутри.

– Ты думаешь, они помогали неманской Церкви?

– Я в этом уверен. Они тесно общаются со столичными патре и матре. Посещают храмы. Ходят на встречи с млианарами. Я даже слышал о том, что они помогают нашим врагам, учат их противостоять Голосу Императора, передают им секреты Ордена.

Последовала долгая пауза. Разговор наконец дошел до главного. Именно об этом нас предупреждала Правосудие Августа. Именно об этом нас предупреждал сенатор Янсен. Слова прозвучали те же самые, но мы услышали их в ином ключе. В деле оказалось замешано столько заинтересованных сторон, что становилось все труднее понять, кому можно верить.

– До меня дошел слух, магистр, – осторожно произнес Вонвальт, – что это вы в ответе за подобные… утечки. Лично.

К нашему удивлению, Кейдлека это откровение ничуть не встревожило.

– Ну конечно же тебе так нашептали! Наши враги жаждут, чтобы все в это поверили. И они смогли убедить в подобной лжи очень многих. Так у них получилось вбить клин между Орденом и Императором, ведь ради этого все и затевалось. Я пытался опровергать их наветы, но, Конрад, мы теряем свое могущество. – Магистр кивнул на дверь. – Наши лучшие из лучших бродят по свету, поддерживают мир и порядок, следят за соблюдением законов. Тебя самого не было в столице больше двух лет. А ведь мы – те, кто несет истину. Мы орудуем строгими суждениями, следим за равновесием и справедливостью. Тем временем наши враги самозабвенно врут обо всем, ибо для них не осталось ничего святого. Они лгут в Сенате. Слова ничего для них не значат. И это действует. Простолюдины верят им. Казивар, даже Император им верит. – Кейдлек сделал большой глоток вина. – Хвала Неме, что ты вернулся, Конрад. Ты всегда был любимцем Императора. Вместе с тобой мы сможем все уладить.

Вонвальт улыбнулся, но я видела, что улыбка неискренняя.

– То, что некоторые Правосудия продают тайные знания драэдистов, – это уже не просто слухи, Натан. Ты наверняка слышал о патре Клавере.

– Слышал, – быстро и равнодушно ответил Кейдлек.

– Он сумел обездвижить меня одной лишь силой разума.

– Обездвижить тебя? Как это?

Я внимательно смотрела на магистра Ордена. Казалось, будто он искренне удивлен, но это еще ничего не значило. Некоторые люди хорошо умели притворяться.

– Ровно так, как я сказал. Клавер удерживал меня на месте одной лишь силой мысли. Я не мог ни пошевелиться, ни заговорить. Ему недолго удавалось сохранять власть надо мной, но то, что у него вообще получилось обрести такую способность… это настораживает.

– Не представляю, как он смог получить подобную силу, – сказал Кейдлек. Магистр повернулся и посмотрел в окно позади себя. – Нема, – тихо прибавил он.

– Нам с тобой, конечно, известно, что Орден хранит обширное собрание древних магических знаний. Многие из них не применялись веками, и многие человечество уже никогда не увидит. Мы – хранители этих сил, и найти их можно лишь в одном месте – в Хранилище Магистров под Библиотекой Закона.

– Тебе вдруг захотелось прочесть мне лекцию, Конрад? – спросил Кейдлек. Его тон внезапно стал резче.

– Натан, я пытаюсь показать тебе, как все выглядит со стороны, – серьезно ответил Вонвальт. – Если произошло какое-то недоразумение, какое-то недопонимание, то я сделаю все, что в моих силах, и помогу тебе поправить положение Ордена. Но если в тех слухах есть хоть крупица правды и ты в самом деле в этом замешан…

Кейдлек устало вздохнул, словно и не услышал в словах Вонвальта никакой угрозы.

– Увы, я не смогу дать тебе ответы, которые ты ищешь, – сказал он.

Вонвальт нахмурился, сбитый с толку.

– Почему же?

– К сожалению, я постепенно теряю контроль над Орденом и интригами, что в нем ведутся. Силы, которые нам противостоят, неотступны и коварны. Мне все труднее с ними бороться. Я вовсе не пытаюсь преуменьшить серьезность того, что происходит; напротив. Но, боюсь, я превратился в глупого старика, который не ведает, что творится вокруг него. Впрочем, если то, что ты говоришь, правда…

– Чистейшая.

– …тогда все гораздо хуже, чем я предполагал.

Вонвальт некоторое время обдумывал сказанное.

– Из Хранилища Магистров ничего не пропадало?

– Да как бы оно могло пропасть? – рявкнул Кейдлек, впервые на миг сбросив маску. – Кроме меня, никто не может туда спуститься.

Вонвальт вздохнул, а затем снова натянул на лицо улыбку. Очевидно, разобраться со всем в тот же вечер не получилось.

– Что ж, скоро мы все уладим.

– Надеюсь, – только и ответил Кейдлек.

III

Врата Волка

«Говорят, что Сова воспользуется всяким, кем сможет; но не забывайте – не каждым человеком можно воспользоваться».

ИЗ ТРАКТАТА ЧАН ПАРСИФАЛЬ «ИМПЕРИЯ И НАКАЗАНИЕ»

Я думала, что теперь мы уйдем, но мы остались. Казалось, что и Вонвальт, и Кейдлек всеми силами стараются продолжить беседу, нарочно выдумывают все новые темы и пробираются по ним, как по труднопроходимым дебрям – а возвращение странствующего Правосудия порождало целый лес бюрократических вопросов. Однако, когда административные трудности были решены, неприятные откровения замяты, а в кабинет принесли еще вина, Вонвальт и Кейдлек заговорили как старые друзья и коллеги и еще долго беседовали о самом разном.

Когда стемнело, мы спустились в столовую – зал, куда допускались все члены Ордена, а не только Правосудия. Там Вонвальта быстро окружили коллеги и знакомые. Когда полилось вино, сэр Радомир, Брессинджер и я были забыты, а разговор перешел в область туманных острот, добродушных шуток и воспоминаний о делах, людях и мелких скандалах, про которые мы ничего не знали. Похоже, что на одну ночь мы могли позабыть о Сове и ее темных интригах.

– Эй, – окликнул меня Брессинджер, грубо ткнув в плечо. Я тем временем пыталась прислушаться к общему разговору, который становился все более шумным и развязным: Правосудия, юристы, судьи, прокуроры, секретари и составители – каждый пытался растолкать других, вклиниться в беседу и подобраться поближе к внутреннему кругу. Никогда прежде я не видела столь неугомонной компании и не ожидала столкнуться с ней здесь, в одном из самых влиятельных государственных учреждений.

Я повернулась к Дубайну.

– Идем, – сказал он, мотнув головой в сторону двери.

Я вопросительно посмотрела на пристава. Пытаться перекричать шум разговора было бессмысленно.

– Да идем же, – немного раздраженно повторил Брессинджер, после чего он, сэр Радомир и я ушли.

Наши места за столом тут же заняли другие.

– Когда-нибудь и ты станешь такой же; будешь сидеть вся красная от дорогого вина и разглагольствовать на высоком саксанском, – сказал Брессинджер, когда вывел меня и сэра Радомира из Великой ложи. Вечер выдался теплым, и, несмотря на темноту и поздний час, на улице все еще было людно.

Я не знала, что и думать об увиденном, но одно отрицать не могла: мне немного захотелось присоединиться к этому обществу. Меня опьянил – в буквальном смысле – вид бурного веселья, которое устроили эрудированные люди, вместе учившиеся и работавшие. Но ни Брессинджеру, ни сэру Радомиру было не суждено попасть в этот внутренний круг, и я внезапно почувствовала, как их легкое презрение быстро передается мне. Мне сразу же захотелось впечатлить их моей толлской простотой.

– Куда идем? – спросила я.

Брессинджер махнул рукой куда-то в сторону.

– Тут неподалеку есть паб «Врата Волка». Сэра Конрада не отпустят до конца ночи, так что мы тоже можем повеселиться, пока на нас не взвалили государственные заботы. Без нас ему скучно не будет, – прибавил он, заметив выражение моего лица.

– Звучит неплохо, – буркнул сэр Радомир, и я почувствовала искренность в его словах.

Брессинджер повел нас по лабиринту улиц. Почти в каждом городе и деревне, где я бывала прежде, жизнь с заходом солнца замирала. Простолюдины быстро съедали у очагов свой ужин, а затем ложились спать. Состоятельные горожане наполняли свои дома огнями свечей и наслаждались долгой трапезой, или читали, или находили себе другие занятия; но, когда в полночь звонил храмовый колокол, в их домах тоже становилось тихо, как в могиле.

Здесь, в Сове, ночь почти не отличалась от дня. Всюду кипела жизнь, всюду были люди. Я никогда прежде не видела столько питейных заведений. Под них отводились целые улицы. Население Совы, раздувшееся благодаря приезжим, было огромно, и все эти люди нуждались в еде, стойлах для лошадей, жилье и выпивке. Когда палаты, и гильдии, и биржи, и торговые дома, и литейные, и кожевенные мастерские, и аптеки пустели до следующего дня, начинался ночной цикл этого вечного карнавала. Казалось, что жители Совы, коренные и нет, попадали в порочный круг, из которого не могли вырваться: каждую ночь они пьянствовали, танцевали и распутствовали, а каждый день – трудились.

В тот миг ночная жизнь пленила меня. Мы шли по булыжной мостовой, вдыхали запахи экзотических блюд и напитков, висевшие в теплом ночном воздухе; прислушивались к разговорам, которые велись на самых разных языках; глазели на сованцев, наслаждавшихся играми и танцами на улицах, – и все это так захватывало. Несмотря на опаску и, несомненно, благодаря вину, которое разлилось по моим венам, город очаровал меня. Казалось, нет конца тем удовольствиям и ощущениям, которые он мог нам предложить.

Наконец мы добрались до «Врат Волка» – иронично названного паба, над которым возвышалось деревянное подобие его тезки. Фасад заведения выходил на просторную площадь, где светлокожий хаунерец и темнокожий выходец из Южных равнин дрались друг с другом на потеху толпе. В воздухе висел звон монет, которые бряцали в руках, кошельках и о мостовую. Слышались крики, звон разбитого стекла, а затем – насмешливые и одобрительные возгласы.

Брессинджер провел нас в паб. На меня обрушился гвалт голосов, запахи людей и прокисшего пива. Толпа грела воздух лучше любого огня, но в пабе все равно вовсю пылал очаг и сотни свечей. Зал был огромен, но казался тесным, а по периметру шли еще три или четыре яруса надстроек.

Мы протолкались через толпу. Брессинджер провел нас в дальний конец зала, затем спустился по какой-то лестнице и занял нишу со столом, которую только что освободила другая компания. Мы втроем втиснулись внутрь, и через несколько минут каждому из нас принесли по большой оловянной кружке эля и по маленькому стакану чего-то крепкого.

– Ну что ж, – сказал Брессинджер. Он поднял свою кружку, и мы с сэром Радомиром последовали его примеру. – За Сову и за Двуглавого Волка, который сожрет тебя с потрохами и высрет только косточки. Yura!

Он залпом осушил стакан, но мы с сэром Радомиром помедлили.

– И что ты сейчас сказал? – спросил бывший шериф. – Что за «yura»?

– Ты сам-то как думаешь? – огрызнулся Брессинджер. – Это значит «пей»!

Я проглотила спиртное – восстановленное вино, которое придумали торговцы, чтобы перевозить его в больших количествах по низкой цене. Прежде я никогда его не пробовала и оказалась не готова к резкой на вкус жидкости, которая обожгла мой пищевод. На мои глаза навернулись слезы, и я немедленно зашлась кашлем, рассмешив сэра Радомира и Брессинджера.

– Кровь Немы, – выдавила я, ставя кружку на стол. Учитывая, что перед этим в Великой Ложе мне уже дали выпить два кубка вина, я ощутила, что стремительно пьянею.

– Ну-ка, Хелена. Расскажи нам, как тебе город. Говорят, что первое впечатление от Совы не забывается, – сказал Брессинджер. Его грозодский акцент, и так всегда заметный, благодаря выпивке стал слышаться еще явственнее.

Я пожала плечами, а когда заговорила, мой язык начал заплетаться.

– Я за всю жизнь такого не видела. Город так давит. Здесь кругом люди, в любое время суток. И все такое большое, такое высокое.

– Это все магия, – заявил Брессинджер. К моему изумлению, он залпом осушил свою кружку эля и жестом попросил принести еще.

– Подожди, – придержал сэр Радомир слугу, допивая свою. – Принеси-ка две.

Я сделала несколько глотков, безрассудно стараясь не отставать.

– Помню, сэр Конрад об этом как-то рассказывал, но все равно не понимаю. Как магия может держаться в зданиях?

– На фундаментах начертаны руны, – ответил Брессинджер. – Здания эти слишком уж громадные. Они бы рухнули под собственной тяжестью. А руны им не дают. Как именно, я не знаю. Да и какая разница? Ею все равно никто больше не пользуется – магией то есть. Старой. Хорошей, – прибавил он, заговорщически подмигнув.

– Она мне не нравится, – сказала я, подумав о Клавере. Мне казалось, что мир стал бы только лучше, будь магия полностью искоренена. Ведь она могла попасть не в те руки, а эта опасность перевешивала всю ее пользу.

– Да, мне тоже, – согласился сэр Радомир. – Неестественная она. Лучше бы никто не владел этим древним языческим вздором.

– Даже Правосудия? – спросил Брессинджер.

– Даже они, – твердо ответил сэр Радомир.

– Поговаривают, будто магия рун впиталась в саму почву. Поэтому Сова и кажется такой. Ты ходишь по ней, и тебе чудится, словно весь город наваливается на тебя. Ощущаешь себя из-за этого мелким и ничтожным, – сказал Брессинджер. – Видимо, старым императорам это нравилось.

На стол с грохотом опустились еще три кружки эля. Мои спутники сразу же к ним приложились.

– Кстати, Хелена, – сказал Брессинджер, резким движением вытирая бороду. – Ты так и не ответила на мой вопрос.

– На какой? – спросила я.

– Собираешься ли ты вступать в Орден. Пить вместо этой мочи изысканные вина. Играть словами на высоком саксанском. Становиться важным человеком… – Он не дал себе рыгнуть. – …то есть важной дамой.

– Да уж, их тут тоже хватает, – пробормотал сэр Радомир.

– Мы же в Сове, – беззлобно ответил Брессинджер. – Сова с радостью пользуется как мужчинами, так и женщинами. Она всех использует. Ей все равно, как ты выглядишь или что ты думаешь.

– Ты это к чему?

– К тому, что Сова найдет место и для тебя, несмотря на твои… ограниченные умственные способности.

Сэр Радомир какое-то время молчал, а затем швырнул пустую кружку влево от Брессинджера.

– Лови, – хмуро сказал он, глядя на то, как кружка ударяется о скамью и со звоном падает на пол.

Брессинджер посмотрел на обрубок своей левой руки, затем на кружку, затем на сэра Радомира.

– Что вы себе… – гневно начала я, но, к моему удивлению, мужчины разразились смехом. Я в ужасе переводила взгляд с одного на другого, а они хохотали, пока на глазах не выступили слезы. Брессинджер перегнулся через стол и хлопнул шерифа по плечу, а сэр Радомир сжал в ответ его руку.

– Немино вымя, – буркнула я в свою кружку. Я терпеть не могла черный солдатский юмор, но, к сожалению, мне предстояло снести еще не одну такую шутку.

– Ну же, Хелена. Ты и так долго тянула. Пойдешь по стопам сэра Конрада? Будешь учиться, чтобы стать Правосудием? – не унимался Брессинджер. Видимо, он осмелел от выпивки: несмотря на то, что мы с ним могли о многом говорить откровенно, этот вопрос мы обычно обходили стороной.

Я пожала плечами. Уже чувствуя, как хмель ударяет мне в голову, я все равно опрометчиво допила свой эль и схватила последнюю полную кружку, которую передо мной поставили.

– Не знаю, – сказала я. – Это заманчиво, но…

– Тебе бы хотелось стать его женой, а не ученицей, – с ухмылкой перебил меня Брессинджер.

Я отшатнулась, будто мне отвесили пощечину.

– Перестань, – сердито огрызнулась я. Сэр Радомир, сидевший рядом со мной, гоготал, как подросток.

Брессинджер подмигнул мне и спрятал улыбку за кружкой. Но улыбка показалась мне какой-то фальшивой и неуверенной. Он не в первый раз поднимал эту тему. Казалось, будто он хочет слышать, как я все отрицаю, но выходило так, что чем чаще он подначивал меня, тем больше я об этом думала. Про себя я решила: Брессинджер просто боится, что я отниму у него сэра Конрада.

Я стиснула зубы.

– Мои отношения с… – начала было я, но меня снова прервали – на этот раз грузный мужчина, который, едва передвигая ноги, приблизился к нашей нише и остановился у стола.

– Дружище, откуда ты? – спросил незнакомец, тыча пальцем в Брессинджера. Его лицо было грубым и бородатым, голова лысой; на ногах он стоял нетвердо и, похоже, был вдребезги пьян. Судя по виду, незнакомец был родом из южных провинций Империи, возможно, тоже из Грозоды.

Брессинджер развязно улыбнулся ему и поставил кружку на стол.

– Из Грозоды, приятель, – ответил он, произнеся последнее слово на низком саксанском наречии. Из-за его акцента оно прозвучало смешно.

– Я заметил, – сказал незнакомец.

– Это еще что значит? – завелся сэр Радомир, но Брессинджер жестом успокоил его.

Незнакомец указал на культю пристава.

– Руку ты в Рейхскриге потерял?

– Нет, – все так же весело ответил Брессинджер.

– Чего тебе надо? – спросил незнакомца сэр Радомир. – Мы тут вообще-то разговариваем.

– Грозодцы сюда редко заходят, – продолжал пьянчуга. Он смотрел на нас осоловелым взглядом, и мне почудилось, что я даже со своего места чую смрад его перегара.

Осмелев от выпивки, я уставилась незнакомцу прямо в глаза и раздраженно сказала:

– Уйдите, пожалуйста.

Брессинджер и сэр Радомир рассмеялись. Незнакомец – нет.

– Ты был в Кьятаканском лесу? – прямо спросил он Брессинджера.

Я недоуменно нахмурилась.

– О чем вы?

– Да заткнись ты, малявка, – рявкнул он.

Сэр Радомир хотел было вскочить на ноги, но Брессинджер протянул руку и остановил его.

– Нет, меня там не было, – сказал он. – Я стал легионером только через год. – Пристав указал на бар. – Пойдем, я тебя угощу.

– Я тебя узнал, – настаивал незнакомец. Он пошатнулся. – Ты убил моего товарища. Перерезал ему горло.

Брессинджер демонстративно глянул ему за спину.

– Ты здесь один, дружище?

– Признавайся! – внезапно заорал пьянчуга. Я вздрогнула, но Брессинджер и сэр Радомир не шелохнулись.

– Проваливай давай, – велел ему бывший шериф, кивком указывая на дверь. – Мы здесь не для того, чтобы поминать былые распри.

Незнакомец одну мучительную минуту топтался на месте, а затем наконец уковылял прочь. Мы трое снова повернулись к столу.

– Казивар вас раздери, что это было? – спросила я.

Брессинджер, помрачнев, покачал головой.

– Ветеран. Выжил из ума, наверное.

– И что за Кьятаканский лес? Там была какая-то битва?

– Да. Он, похоже, из венландских. Выбрось его из головы, Хелена, просто у бедняги мозги набекрень съехали.

Мы еще немного посидели, но перепалка испортила нам настроение.

– Раньше я здесь с таким не сталкивался, – через некоторое время произнес Брессинджер. – В провинциях подобное случается, но не в Сове.

Мне вспомнилась наша первая встреча с сэром Радомиром и то, с каким презрением он отнесся к Дубайну и ко мне. В Рейхскриге шериф дрался против моих соотечественников, и это сказалось на его мнении о Толсбурге и выходцах из него. Теперь мы стали близкими друзьями, но порой я спрашивала себя: а стал бы он относиться к другим толцам с таким же уважением? Ответа я не знала, и одна только мысль об этом могла испортить мне настроение.

– Вот что бывает, когда правители начинают ворошить дерьмо, – пробурчал сэр Радомир. – Обычно мне нет дела до сованской политики, но если эти ваши «млианарские патриции» под видом полемики изрыгают лживый яд, то неудивительно, что простолюдины начинают делать то же самое. Они всегда подражают тем, кто выше их.

Брессинджер хмыкнул и допил остатки своего эля. Сэр Радомир сделал то же самое, и я последовала их примеру.

– Идемте, – сказал Дубайн. – Подышим свежим воздухом.

Мы вышли на улицу. Брессинджер снова возглавил нас и вскоре вывел на набережную реки Саубер. Мы оказались у одного из ее рукавов, такого же глубокого и широкого, как и два других. По водной глади все еще сновали верейки[2], но там, где стояли мы, было темно и безлюдно.

– Сколько времени ты здесь провел в общем? – спросил сэр Радомир Брессинджера.

Тот пожал плечами.

– Примерно несколько лет, – ответил он. – Кажется, я никогда не привыкну к этому городу.

– Да уж, такие места еще поискать нужно, – пробормотал шериф.

Я заметила, что мужчины решили отлить, и, воспользовавшись возможностью, поступила так же.

– Не знаю, из какой дыры вы трое вылезли, но здесь, в Сове, у нас вообще-то есть общественные туалеты, – раздался позади нас женский голос. Я поспешила выпрямиться, поскользнулась в грязи и, чертыхаясь, неуклюже поднялась на ноги.

Из тени вышла городская стражница – девушка в легких доспехах и с копьем в руках. Презрительно скривившись, она оглядела нашу пьяную в лоскуты троицу.

– Надеюсь, деньги у вас при себе; за справление нужды в общественном месте полагается штраф.

– Это я виноват, – сказал Брессинджер, разведя рукой и обрубком. На его лице была написана самая широкая, самая бессовестная ухмылка, а грозодский акцент сильно мешал понять, что он сказал.

Стражница склонила голову набок.

– В чем? – спросила она.

Брессинджер внезапно бросился бежать. Юркнув мимо стражницы, он помчался обратно к улицам.

– За мной! – весело крикнул он.

– Да чтоб его, – выругался позади меня сэр Радомир.

Я очертя голову бросилась за Брессинджером. Моя голова кружилась, к горлу подкатывала дурнота, но я, пьяная, смеялась так сильно, что чуть не задыхалась. Кажется, стражница даже не пыталась нас догнать, однако мы неслись по улицам так, словно нам на пятки наступал целый имперский Легион.

Мы проскакивали через компании людей. Нам вслед неслись крики и свист. Брессинджер вел нас, как в веселом танце. Мы неслись по мощеным улочкам, чуть не подворачивая лодыжки; перебегали широкие, выложенные каменными плитами бульвары, которые пролегали меж огромных государственных зданий; протискивались мимо знати и простолюдинов. Казалось, что мы бежали несколько часов, хотя прошла всего пара минут.

Наконец мы остановились в нескольких переулках от сованской Арены. После вечерних игр здесь бродили толпы людей, и даже если бы стражница преследовала нас, то поймать теперь уже точно не смогла бы.

Сэр Радомир догнал меня, раскрасневшийся, вспотевший и совершенно выбившийся из сил. Он согнулся пополам и, выругавшись, харкнул на мостовую.

– Я же шериф, – выдавил он. – Что люди скажут, если увидят, как я безобразничаю?

Брессинджер просто рассмеялся и хлопнул его по плечу.

Я резко нагнулась, и меня стошнило всем, что я выпила за тот вечер. От ближайших прохожих послышались стоны, смех и одобрительные возгласы.

– Ну-ка, давай вот так, – на удивление ласково сказал Брессинджер и придержал рукой мои волосы, чтобы на них не попала рвота. Держать пришлось только с одной стороны, ибо другой висок был обрит мистером Макуиринком, врачом из Долины Гейл, который залечивал рану на моей голове. Впрочем, мои волосы постепенно отрастали.

Я выпрямилась и, пылая от смущения, сказала:

– Кажется, мне пора на боковую. – Было уже за полночь, и у меня кружилась голова.

– Есть мыслишка получше, – ответил Брессинджер и обвел рукой округу. Только тогда я поняла, что он привел нас в район притонов. У дверей в соблазнительных позах стояли полуголые женщины и мужчины, а над каждым заведением висели вывески с шутливо-похабными надписями, одна скабрезнее другой.

– Мне-то что делать в борделе? – устало спросила я.

– Хелена, ты же в Сове… на свою беду. Здесь есть бордели и для женщин. – Брессинджер указал на одно из таких заведений, над которым возвышался большой деревянный фаллос. Меня тут же одарил улыбкой мускулистый мужчина, намазанный маслом и одетый в одну лишь набедренную повязку.

– Побойся Немы, Дубайн! – воскликнула я, хотя усталость и опьянение не позволили мне даже по-настоящему возмутиться. – Ты что, правда решил, что я захочу кончить день в таком месте?

– Хелена, как раз в таких местах и кончают, – к моему ужасу ответил Брессинджер, и я, не сдержавшись, расхохоталась.

– Не хочу я в бордель, мне спать хочется, – сказала я.

– Ну как скажешь, – угрюмо буркнул Брессинджер.

– Оставайся. Я ее отведу, – подал голос сэр Радомир. – Я что-то тоже не в настроении.

Брессинджер недовольно вздохнул.

– Да что с вами сегодня такое? Нет чтобы насладиться всем, что предлагает столица! Получайте удовольствие от жизни, пока можете! Вы же слышали сэра Конрада – нас ждут трудные дела! Так хоть покувыркайтесь с кем-нибудь напоследок.

Он говорил громко и уверенно, но из-за маски горячности выглядывало отчаяние.

– В другой раз, Дубайн, – сказал сэр Радомир.

Казалось, Брессинджер сейчас выпалит что-то еще, и я заметила, как по его лицу промелькнул гнев; однако через несколько мгновений он просто пожал плечами, резко развернулся и зашагал к ближайшему борделю.

– Идем, – позвал меня сэр Радомир, провожая нашего товарища взглядом. – Не знаю, что уготовил нам на завтра сэр Конрад, но уверен – нам и без похмелья придется несладко.

IV

Император

«Тратьте благоразумно, правьте справедливо, наказывайте милосердно».

ИЗ ВУКОВИЦКИХ «ГОСУДАРЕВЫХ ДОБРОДЕТЕЛЕЙ»

На следующее утро мы все собрались в Великой Ложе.

Сэр Радомир и я нашли дешевый трактир и переночевали там. Когда я проснулась, моя голова раскалывалась от боли, а изо рта дурно пахло перегаром и рвотой. Быстро позавтракав хлебом и запив его сильно разбавленным болотным элем, мы вышли на теплые утренние улицы и направились к Великой Ложе, остановившись лишь затем, чтобы купить пасту из соли и листков мяты, которой я освежила дыхание. Меня все еще мучили головокружение и тошнота, но сэр Радомир, заядлый пропойца, выглядел бодро.

В Великую Ложу нас пустили не сразу – пришлось подождать, пока целая эстафета слуг не подтвердит, кто мы такие. Затем нас отвели в покои Вонвальта, в удивительно маленькую, но недурно обставленную комнату на верхних этажах Ложи.

– Доброе утро, – приветствовал нас сэр Конрад, когда мы вошли. Брессинджер уже был там, умытый и одетый, но с кроваво-красными глазами. Сам Вонвальт тоже выглядел помятым, причем не только от похмелья. Похоже, хворь снова дала о себе знать.

– Вам двоим придется умыться и переодеться, перед тем как мы пойдем на встречу с Императором. От вас разит, как от целой таверны. – Он посмотрел на меня. – И, Хелена, у тебя весь киртл перемазан грязью.

При мысли об аудиенции с Императором у меня скрутило живот.

– Мы идем к нему сегодня? – спросила я.

– Да, – ответил Вонвальт. – Пожалуй, в первую очередь мне стоило отправиться к нему, а не к магистру Кейдлеку, но… – Он пожал плечами. – Что сделано, то сделано.

– Как прошел ваш вечер? – спросила я, затем понизила голос и шагнула вперед. – Разве вы не говорили, что магистр Кейдлек – предатель?

Вонвальт резко поднял голову.

– Все гораздо сложнее, – сказал он. Затем на миг замолчал, разбирая вещи на столе. – Это очень деликатный вопрос. Я не могу просто так ворваться сюда и обвинить кого-то в измене. Нужно постепенно во всем разобраться. Возможно, магистр Кейдлек знает – или совершил – гораздо больше, чем говорит, но за один вечер мы точно не докопаемся до истины.

Я вспомнила, как сэр Конрад лежал на мостовой в Долине Гейл, окровавленный и избитый; как он был убежден, что Кейдлек продал нас всех Клаверу. Но теперь, очутившись среди своих коллег, он снова не мог поверить, что кто-то из Правосудий оказался способен на это.

Сэр Радомир и я начали готовиться к приему во дворце. Умывальни и постирочные Великой Ложи были огромны – все-таки здесь жило более тысячи странствующих Правосудий. Мы разделились и искупались. Нам выдали чистые официальные наряды, а нашу одежду постирали.

Одевшись, мы снова собрались вместе и вышли из Великой Ложи. На улице Вонвальт вызвал экипаж, и нас повезли к Императорскому дворцу.

Я не знала, чего ждать от приезда в Сову, но ждала точно не этого. Наверное, мне думалось, что здесь все будет точно так же, как и во всех предыдущих городах, которые мы посещали. Наша жизнь была отнюдь не роскошной, даже несмотря на богатство, привилегии и почти неограниченную власть, которыми обладал Вонвальт. Почти все время и деньги мы тратили на проживание и еду, а не на излишества.

В Сове же сэр Конрад, похоже, решил жить на широкую ногу. За одну поездку от Великой Ложи до Императорского дворца он заплатил больше, чем стоили многие крестьянские дома. Одежда, которую в Ордене равнодушно сняли с вешалки и сунули мне в руки, была лучше любого тряпья, какое я когда-либо надевала. Все это оказалось для меня чересчур. Я чувствовала себя недостойной этого. Ведь я не сделала ничего, чтобы заслужить такую роскошь, лишь впуталась в дела Вонвальта, и все. Начав жизнь нищенкой, я вдруг оказалась среди богатейших людей не только Империи, но и самой Совы. Я ощущала себя мошенницей, словно вселенная решила разыграть какую-то масштабную комедию. Ведь я не была аристократкой. Сколько бы Аутун ни толковал о равенстве, никто никогда не стал бы всерьез считать меня Правосудием. Даже Вонвальт, хотя и не родился сованцем, все же принадлежал к йегландскому дворянству.

Пока мы ехали к Императорскому дворцу, я окончательно раскисла. Эти мысли вкупе с сильнейшей головной болью вывели меня из равновесия. Мне казалось, что я совершенно не готова встретиться с самым могущественным человеком в Империи. В тот миг могущественные люди стояли мне поперек горла.

– Послушайте меня все, – тихо сказал Вонвальт, когда мы вышли из экипажа, обращаясь ко мне, Брессинджеру и сэру Радомиру. – Говорят, будто Император жесток и скор на расправу. Вы все это слышали, в том числе и из моих уст. Зачастую мне выгодно распространять подобные нелицеприятные слухи, поскольку так я могу склонять людей к моей воле, не прибегая к иным, более жестоким мерам. – Вонвальт продолжал говорить, а я тем временем заметила, насколько бледным и изможденным выглядит его лицо. – Конечно, Императора не назвать ни слабым, ни кротким; он суров и своим поведением часто внушает людям страх; но, по моему опыту, он в целом рассудителен. Относитесь к нему с должным уважением, и все будет хорошо.

– Вы хотите сказать… – начал сэр Радомир и закашлялся. – Мы что, тоже пойдем к нему? Все трое? Вместе с вами? Я думал, нас оставят ждать снаружи.

Вонвальт покачал головой.

– Нет, тогда бы я просто отправил вас к себе домой или оставил в Ложе. Вероятно, наша встреча затянется. И, кроме того, Император наверняка захочет выслушать свидетелей.

– Свидетелей?

– Он ведь уже поручил своему сыну повести Легион на север и взять Кругокаменск – разве это не означает, что Император полностью доверяет вашим словам? – спросил Брессинджер.

Вонвальт кивнул.

– Конечно, доверяет. И не я один отправил ему эти вести. Невозможно захватить в Хаунерсхайме целый город, чтобы при этом не поднялся сильный шум. Но вы упускаете главное. Император умен. То, что он выслушает меня, не значит, что он не захочет слушать других.

– «Тот, кто слышит лишь один голос, говорит с одним человеком; тот, кто слышит тысячу голосов, говорит со всем миром», – процитировала я Ротзингера.

– Видите? – сказал Вонвальт. – Хелена все понимает, а она вдвое моложе вас.

Я уже пожалела, что открыла рот, но порой мне очень уж хотелось сумничать и заслужить похвалу сэра Конрада. Я заметила, как Брессинджер и сэр Радомир искоса посмотрели на меня.

Вонвальт указал на огромный сводчатый вход в Императорский дворец.

– Идемте, мы теряем время. Не забудьте поклониться. Одного поклона в пояс будет достаточно. Если Император встанет, нужно сразу же упасть на колени – но не более того. Если перестараетесь, то рассердите его так же, как если бы вы вообще не оказали ему никаких почестей.

Увидев совершенно пустые выражения наших лиц, Вонвальт закатил глаза.

– Ради Немы, просто повторяйте за мной. Идем.

Поразительно, но почти ведь дворец был занят одним-единственным залом. Снаружи казалось, будто он набит комнатами и десятками миль запутанных коридоров. Наверняка все они тоже где-то имелись, но почти весь объем дворца был отдан под Зал Одиночества – тронный зал Императора.

Когда мы очутились внутри, я не удержалась и разинула рот. Мы шли по иссиня-черному мраморному полу, отполированному до блеска, и наши шаги эхом разносились по залу, как стук камней, брошенных в каньон. Изнутри этот огромный чертог казался даже больше, чем весь дворец снаружи. Создавалось впечатление, будто кто-то накрыл обширным потолком само небо.

В любом другом месте императорский трон выглядел бы внушительно, но в столь масштабном зале он казался просто крошечной точкой. Тем не менее, когда мы подошли ближе – а идти пришлось несколько минут, – точка превратилась в ступенчатый постамент из белого мрамора, на котором возвышалось гигантское кресло с золотыми коваными подлокотниками в виде голов Аутуна и с гигантской круглой спинкой, на которой был вышит знаменитый гобелен Клинера «Война за объединение трех изначальных сованских провинций». По обе стороны от трона лежали три печально известные боевые овчарки Императора – крупные, мускулистые черные псы с острыми ушами и красными глазами, хорошо знакомые врагам Империи. Слева от трона стояла статуя воина с головой волка. Ростом в семь футов, с черной, как будто намасленной кожей, этот истукан был облачен в белые одежды и держал в руках церемониальную алебарду, которой, казалось, мог разрубить человека пополам. Пока мы шли к трону, навстречу нам, к выходу из зала, двигалась вереница сутулых дряхлых советников в богатых одеяниях, которых отпустили перед нашим приходом.

Сам Император почти терялся среди этой роскоши и необъятной грандиозности.

– Сэр Конрад Вонвальт, – пророкотал он.

– Ваше величество, – ответил Вонвальт, низко кланяясь. Рядом, невзирая на его совет, сэр Радомир и Брессинджер рухнули на колени, не сумев сдержать непреодолимый порыв уничижения. Мне же удалось поклониться, но я никак не могла унять дрожь, и мои колени тоже подкашивались. Какой же невероятной выдержкой обладал Вонвальт, раз мог стоять прямо и разговаривать с Императором почти как с равным.

– Мы слишком долго не виделись, мой блудный сын, – изрек государь. Его интонация показалась мне добродушной. Я сразу же увидела в нем сходство с князем Горданом – такие же темно-рыжие волосы длиной до плеч и коротко остриженная борода. Однако кожа Императора выглядела грубее, и ее покрывали морщины, ведь он был стар, многое пережил и нес на своих плечах тяжкое бремя – правил империей, которая вела войну. Его надбровная дуга выступала вперед, скулы были острыми, нос – орлиным, и все это придавало ему суровый, царственный вид. Когда он говорил, его голос звучал глубоко и властно, и мне сразу стало понятно, почему Голос Императора назвали именно так.

– Да, ваше величество, – сказал Вонвальт. – Если позволите, я представлю моих слуг?

– Пожалуйста, представляй, – ответил Император. – Я всегда рад познакомиться с теми, кто присасывается к имперской казне, как щенки к матери. – По его голосу я слышала, что он шутит, но сомнения не дали мне расслабиться.

– Это моя ученица и секретарь, Хелена Седанка, – сказал Вонвальт. Я обмерла. Мне и в голову не приходило, что меня представят первой. Но ничего удивительного в этом не было, ведь, по всем правилам, в иерархии нашего маленького отряда выше меня стоял только Вонвальт. – Если будет на то моя воля, однажды она присоединится к Ордену и сама станет Правосудием.

Император повернулся ко мне. Я ощутила на себе его взгляд; он был столь же осязаемым, как тепло и свет солнца. Он приковал меня к месту, и я замерла, как статуя.

– «Если будет на то твоя воля», сэр Конрад? – переспросил Император, не отводя от меня глаз.

– Она еще сомневается, – пояснил Вонвальт.

В тот миг мне захотелось умереть прямо на месте.

Император задумчиво окинул меня взглядом.

– Значит, она мудра, – наконец изрек он, и его настроение омрачилось. – Боюсь, нам еще придется взяться за твой Орден. Впрочем, вид у тебя такой, будто ты стоишь на пороге Преисподней. Ты болен, друг мой?

Вонвальт прокашлялся.

– Точно не знаю, ваше величество, – ответил он. – В последние несколько недель меня одолевает какая-то хворь.

– Хм-м. Что ж, обязательно обратись к моей Врачевательнице. Видит Нема, я предостаточно ей плачу.

Сэр Конрад в ответ проворчал:

– Ваш сын, князь Гордан, тоже велел мне обратиться к ней.

Император откинулся назад и чуть улыбнулся.

– Так ты видел его?

– Мы встретились к востоку от Баденбурга, государь, где он вел на север Шестнадцатый Легион.

– Хорошо, – сказал Император. – Ведь он отправился в поход по твоей милости. Впрочем, мы к этому еще вернемся. А сейчас расскажи мне о других твоих спутниках. – Он обратил свое внимание на сэра Радомира и Брессинджера. – Может быть, вы уже подниметесь с пола?

Оба вскочили, как марионетки, которых дернули за ниточки.

– Это сэр Радомир Дражич, бывший шериф Долины Гейл, ныне мой второй пристав.

– Рад встрече, сэр Радомир. Твой город сильно пострадал по вине одного из моих маркграфов, и я приношу тебе свои извинения.

Шериф открыл было рот, но не смог произнести ни слова и начал задыхаться, как рыба, вытащенная из воды.

Император, давно привыкший к подобным реакциям и уставший от них, хмыкнул.

– А это кто?

– Дубайн Брессинджер, государь, мой первый пристав.

Император посмотрел на Брессинджера. Затем чуть сощурился.

– Мы прежде встречались? – спросил он.

– Нас никогда не представляли, ваше величество, – ответил Брессинджер. – Но я несколько раз оказывался в вашем присутствии. Я уже много лет служу сэру Конраду приставом.

– Верно, – сказал Император. Он кивком указал на левую культю Брессинджера. – Ты лишился руки.

– Да, ваше величество.

– Как это случилось?

Брессинджер откашлялся.

– В Долине Гейл, ваше величество. В схватке с воином маркграфа Вестенхольца.

– Ты убил его?

– Его и еще нескольких.

Император снова глянул на Вонвальта.

– И ты не счел нужным посвятить этого человека в рыцари?

Сэр Конрад замялся.

– Государь, не подумайте, будто я считаю, что он не достоин этого. Однако в прошлом Дубайн уже отказывался от такой чести.

Император воззрился на Брессинджера.

– Ты верен сэру Конраду.

– До гробовой доски, ваше величество.

– Однако ты отвергаешь благосклонность Империи и все, что она символизирует?

Брессинджер съежился. В трактире, влив в себя несколько кружек болотного эля, он мог горячо, в самых нахальных выражениях осуждать Аутуна и сетовать на захват его родной Грозоды. Но перед лицом Императора он оказался столь же кроток и жалок, как и все мы.

– Я…

– Несомненно, твоя обида на нас порождена Рейхскригом? – прервал его государь.

Я с растущей тревогой переводила взгляд между Вонвальтом, Брессинджером и Императором. Никто из нас не ожидал такой прямоты. В тот миг я не сомневалась: Дубайн сейчас лишится головы.

– Ваше величество, я…

– Я не допущу, чтобы среди моих подданных ходили толки, будто их властитель не ценит верность своих слуг – а если ты слуга сэра Конрада, то ты и мой слуга.

– Ваше величество, я ничуть не хотел оскорбить вас.

– Однако же оскорбил, – изрек Император. Лишь тогда мне показалось, что он шутит над нами, но меня все же одолевали сомнения. Вонвальт тем временем оставался невозмутим.

Брессинджер снова рухнул на колени. Император встал, и тогда, как и велел нам Вонвальт, на коленях оказались мы все.

– Что ж, Дубайн Брессинджер, хочешь ты того или нет, боюсь, ты заслужил рыцарский титул. – Облаченный в великолепные дорогие одежды и мантию Император сошел с мраморного постамента и возложил руку на голову Брессинджера. – Теперь ты – сэр Дубайн Брессинджер, рыцарь благородного Ордена рыцарей Аутуна. – Государь убрал руку. – Можешь титуловать себя, как только пожелаешь, – прибавил он, презрительно отмахнувшись, словно ему вдруг все наскучило. Затем Император снова повернулся к Вонвальту. – А теперь, сэр Конрад, пойдем со мной. И возьми своего секретаря, раз уж она собирается присоединиться к твоему Ордену. Нам нужно обсудить государственные дела. – Он обернулся через плечо. – Кимати?

Статуя с головой волка шевельнулась. Я ахнула.

Император недовольно покосился на меня.

– Будь добр, проводи этих двоих. – Он указал на Брессинджера и сэра Радомира, чье свидетельство, вопреки ожиданиям Вонвальта, не пригодилось. – Сегодня я больше никого не приму.

Воин с волчьей головой склонил голову и покинул свой пост, чтобы вывести сэра Радомира и Брессинджера из Зала Одиночества.

V

Бьющееся сердце цивилизованного мира

«Это великое благо, что языческое колдовство почти полностью покинуло грани бытия, где обитают смертные. Мощь цивилизации, верховенство общего права, свобода и равенство – лишь на эти земные силы и должен опираться человек».

СЭР УИЛЬЯМ ЧЕСТНЫЙ

– Неужели сэр Конрад не рассказывал тебе о моем Страже? – спросил Император.

Мы очутились в его личном кабинете, который располагался на самом верху дворца и был битком набит картами самых разных территорий – тех, что принадлежали Империи, и тех, что лежали за ее пределами. Здесь были даже схемы мест, которых я в глаза не видела и о которых никогда не слышала. На столь высокий этаж нас вознес подъемник на цепях, которые наматывались на лебедку механизма, приводимого в действие лошадьми. Скаты черной черепичной крыши дворца, усеянной горгульями и шпилями, устремлялись от нас вниз, и от вида столь крутого уклона кружилась голова. Утреннее солнце просачивалось в совершенно круглый кабинет и наполняло его теплым медовым светом.

Император сбросил мантию, снял корону, и я вдруг остро осознала, что вижу его в обстановке, куда не пускали почти никого в известном мире – за исключением, вероятно, тех советников, которых я мельком видела в Зале Одиночества. Многие называли Сову бьющимся сердцем цивилизованного мира, но на деле сердцем был не город и даже не тронный зал под нами, а этот чертог, императорский кабинет, где государь мог без стеснений и со всей прямотой беседовать со своими ближайшими слугами.

– Я не подумал рассказать, – признался Вонвальт.

– Целая раса людей-волков, что живут на Южных равнинах. Казар Киарай. Целая империя. Настоящая Империя Волка. – Государь мрачно усмехнулся.

– Как они появились на свет? – спросила я.

Император несколько секунд возился с бутылкой.

– Вина?

– Позвольте мне, ваше величество…

– Ради Немы, сядь, сэр Конрад, пока не свалился с ног.

Вонвальт подчинился и занял место рядом с огромным круглым столом, на деревянной столешнице которого была выгравирована карта Империи. Она была исполнена с исключительной точностью; каждая провинция помечалась своим цветом, а каждое поселение, город, река, лес и путевая крепость были подписаны так аккуратно, что мастерству резчика позавидовали бы и самые искусные монастырские чистописцы.

– Тебе ведь известно о великом магическом катаклизме? – спросил Император, глядя на меня.

– Я о нем слышала, – ответила я, ибо Вонвальт упоминал о катаклизме во время наших уроков истории. Я помнила, что он случился много веков назад и вместе с ним в наш мир пришла магия. – Но его истинная природа мне неведома.

– Она неведома никому. Но считается, что катаклизм был вызван пересечением смертной грани бытия и божественных измерений. Нечто сродни параду небесных тел, который открыл врата между мирами и позволил магии проникнуть в наше измерение. В сущности, когда люди творят чары, получается так, что они черпают энергии загробной жизни. – Государь пожал плечами и вручил нам с Вонвальтом по кубку вина. Я была так взволнована происходящим, что позабыла об этикете и не стала ждать, когда Император – да и сэр Конрад тоже, – выпьют первыми.

– И как тебе вино? – спросил меня Император.

Я сразу осознала свою ошибку и залилась краской.

– Ваше величество, я не…

Но он отмахнулся, заставив меня замолчать.

– Я не просил тебя извиняться, а спросил, нравится ли тебе вино, – недовольно сказал государь. – Ну же, скажи, как оно? – Он сделал большой глоток из своего кубка.

– Кажется… это лучшее вино, какое я когда-либо пробовала, – ничуть не лукавя, ответила я.

Император кивнул.

– Да, скорее всего, так и есть, – сказал он. – Это клоканпольское. Шестидесятилетнее. – Император снова отпил и поболтал вино во рту. – Хорошее, – провозгласил он, затем сел напротив нас и громко выдохнул. – Магический катаклизм породил казаров… и других полулюдей-полуживотных, например стигийских водяных. А мой далекий-предалекий прапрадедушка Валент Саксанский, который первым разместил на своем гербе волка, впоследствии ставшего Аутуном, путешествуя по Южным равнинам, взял в телохранители казара, и… что ж. Так рождаются традиции. Теперь, столетия спустя, Кимати стал Императорским Стражем, а я – его подопечным.

Он отпил вина и повернулся к Вонвальту.

– Спасибо, Конрад, что предупредил о Долине Гейл, – сказал государь. – Не знаю, доходили ли до тебя на севере вести о Сове, но весь город охвачен волнениями.

– Правосудие Августа упоминала о безобразиях млианаров и храмовников.

Император кивнул.

– Значит, Реси уже все известно. Она всегда в первых рядах.

Сэр Конрад прокашлялся.

– Была, государь. Можно сказать, что она убита.

Император резко повернулся к Вонвальту.

– Убита? Ты ничего об этом не писал!

– Ее тело живо и находится в хосписе при монастыре Долины Гейл. Однако ее разум мертв. Маркграф Вестенхольц и неманский священник по имени Бартоломью Клавер воспользовались руной Пленения, чтобы привязать ее сознание к телу лисицы, после чего перерезали ей горло. Я не располагал достаточным временем, государь, и не хотел, чтобы вести о случившемся попали не в те руки.

– Кровь богов! Руна Пленения? Неужели заговорщики овладели старой саксанской магией?

– Да, государь. Мне неведомо, как эти знания попали в руки Клавера, но не сомневайтесь, я все выясню.

Император потер лицо руками.

– Князь Преисподней меня раздери, что за бардак. Моей сети шпионов мог бы позавидовать и каудийский король, однако даже они, похоже, не могут уследить за всем. Я рад, что ты вернулся.

– Ваше величество, что происходит в сенате? – спросил Вонвальт, ставя свой кубок на стол. К вину он так и не притронулся.

– С тех пор, как ты повесил Вестенхольца, чего там только не происходит, – ответил Император, косо глянув на Вонвальта. – Видит Нема, он того заслуживал, но, кровь богов, лучше бы ты отправил его сюда.

– Он был государственным изменником, – удивленно сказал Вонвальт. Прежде я никогда не видела, чтобы сэра Конрада отчитывали за принятые решения, и его это заметно задело.

– Государственным изменником и любимцем толпы, – поправил Император. – А ты сделал из него мученика.

Сэр Конрад заерзал на месте.

– Разве что-то изменилось бы, повесь я его в Сове?

Император вяло отмахнулся.

– Нет, сама казнь и где ее провели – это не так уж важно. Сенат давно ищет повод сожрать себя изнутри. Не подвернись им Вестенхольц – нашелся бы иной предлог. – Он ткнул пальцем в Вонвальта. – Но ты не должен был вешать его.

– Я лишил его титулов. Он был… – начал сэр Конрад, выпрямившись на месте в струнку, но Император заставил его замолчать, покачав головой.

– Мы не в зале суда, Конрад. Ты не хуже меня знаешь, что тебе стоило предать его мечу.

Вонвальт замолк. Упрек повис в воздухе подобно неприятному запаху, но Императора ничуть не озаботило то, как скривился его блудный сын.

Он положил руки на стол с картой и сжал пальцами его деревянный край.

– У всех этих бед общий корень, – сказал государь. – Млианарские патриции уже много лет будоражат народ, и храмовники всегда их поддерживали. Такое положение дел никогда меня не беспокоило, ибо невозможно излечить Сенат от грызни фракций, можно лишь распустить его. Но этот неманский священник, этот Клавер. Он смог привлечь на сторону храмовников столько лордов и земель, сколько не удавалось никому прежде. Мужчины и женщины из северных провинций стекаются под его знамена. И по мере того, как растет богатство и влияние храмовников, оно растет и у млианаров. Патриции уже стали господствующей силой в сенате. Они считают, что армии храмовников придают веса их требованиям, словно мои Легионы куда-то испарились. Потеря их талисмана, Вальдемара Вестенхольца, сильно ударит по млианарам, однако, боюсь, этим ты пуще прежнего обозлил их против Ордена. И хотя наши враги кажутся дерзкими, они способны действовать очень тонко и хитро, Конрад. Каждый их ход продуман до мелочей.

– Но чего они добиваются? – едва сдерживая досаду, спросил Вонвальт.

Император взял пару деревянных фишек, которые символизировали армии, и швырнул их на гравированную карту, как пару игральных костей.

– Власти. В частности, они желают, чтобы законодательная и исполнительная власть принадлежала Сенату. – Император презрительно оскалился.

– Который они подмяли под себя, – пробормотал Вонвальт. Именно об этом нас несколько недель назад предупреждал сенатор Тимотеус Янсен.

– Верно. Они желают низвести меня до положения выборного монарха, после чего возвеличить каноническое право. Впрочем, последнее – лишь часть моих домыслов, ведь иначе неясно, зачем неманская Церковь поддерживает их и вообще ввязалась в это. Патриции и Церковь действуют заодно, но союз этот противен обеим сторонам. Каждый считает себя кукловодом, а не марионеткой.

– Это также объяснило бы, почему Церковь в целом молчит, – заметил Вонвальт. – Или я ошибаюсь, и они уже осудили Клавера и его приспешников?

– Нет, ты все верно понял, – ответил Император. – Клавер убедил неманскую Церковь в том, что им нужны старые саксанские силы и что они заслуживают их получить. Конечно, нашлись церковники, которые отреклись от Клавера; многие в Сове недовольны им и считают выскочкой. Однако другие все же клюнули на приманку, и пока Клавер успешно движется к цели, они радостно стоят в сторонке, рассчитывая сначала посмотреть, как далеко он зайдет, и лишь затем объявить, какую сторону они поддерживают. Подобные увиливания приводят меня в бешенство. Как жаль, что Церковь не подчиняется мне, как моему прадеду, в отличие от проклятого Колледжа Предсказателей.

Следующие слова Вонвальт произнес осторожно. Я видела, что он с большой неохотой поднимает вопрос о двуличии магистратов:

– Правосудие Августа подозревала, что магистр Кейдлек тайно передает неманцам секреты Ордена в обмен на мирную жизнь. – Он ненадолго замолк. – Я лично допрашивал обенпатре монастыря Долины Гейл. Он признался, что по крайней мере один Правосудие сотрудничает с Церковью.

– Кейдлек – трус и глупец, – ожесточенно ответил Император. – В Сове он неоднократно вел переговоры с патрициями, в этом я уверен. Стоило мне выказать свое недовольство, как проклятые млианары всюду раструбили, будто я официально отрекся от всех магистратов. Однако на самом деле я до сих пор медлил и не выступал против Ордена. Сегодня из трех Сословий Империи мне по-настоящему подчиняется лишь одно. – Государь постучал себя по груди. – Но теперь, Конрад, когда ты вернулся, я могу наконец очистить Орден от мятежников. А после мы обратим наши взоры на Сенат. Люди уже выходят на улицы, Конрад. Они недовольны. Собираются в толпы. Скандируют. Сова превратилась в пороховую бочку. Млианаров нужно привести к повиновению, причем быстро.

Вонвальт прокашлялся. Его явно взволновали слова «очистить Орден».

– Государь, я боюсь, что не одна лишь поддержка храмовничьих армий позволила млианарам так осмелеть.

– Что же еще?

– Патре Клавер смог успешно овладеть некоторыми силами Ордена. Он не только стал невосприимчив к Голосу, но и, как я уже упоминал, сумел начертать Руну Пленения и напитать ее магией. Также у него получилось… – Вонвальт помедлил, подбирая слова. – Обездвижить меня, ваше величество, одной лишь силой разума и даже поднять в воздух, словно на незримой веревке. Сила его была велика и ощутима физически. Хелена говорит, что усилие полностью истощило Клавера, но если учесть, как стремительно этот священник изучил чары и овладел ими, то уже совсем скоро он сможет применять их без натуги. Некоторые тонкости Клавер вряд ли освоит без учителя, однако он уже доказал, что способен невероятно быстро учиться. Его могущество растет, государь, и он наверняка уже сравнялся по силе с любым Правосудием.

Император молча налил себе еще один кубок вина. Затем сделал несколько глотков.

– Итак. Клавер вооружился древним саксанским колдовством. Теперь он стремится возглавить армию храмовников. И что потом? Он пойдет на север, на Сову?

Вонвальт пожал плечами.

– Этого я и боюсь, ваше величество. Или, быть может, он желает отрезать себе кусок земель на юге Империи? Захватить Пограничье и править им? Любой армии будет непросто одолеть храмовничьи крепости, даже Легионам.

Император вздохнул.

– Будь обстоятельства иными, я бы счел подобные заявления смехотворными. Однако же теперь Сенат ополчился против меня, Церковь сидит сложа руки, а в Ордене заправляют трусливые старики… – Он снова испустил вздох. – Такое чувство, будто кто-то зажал шею Аутуна в сгибе локтя и медленно душит его.

Услышав столь необычный оборот речи, я вздрогнула так, словно кто-то ударил над моей головой в храмовый колокол. Перед моим мысленным взором снова как наяву возник образ леди Кэрол Фрост, душившей двухголового волчонка, – то самое видение, которое явилось мне в конце спиритического сеанса с Фенландом Грейвсом. Я посмотрела на Вонвальта, и он на миг пересекся со мной взглядом. Мне подумалось, что сейчас он расскажет Императору о магистре Кейне, о теории Связанности и о том, что всех нас подхватила волна событий, которым суждено изменить мир.

Однако сэр Конрад заговорил о другом.

– Вы послали на север Легион, чтобы разобраться с бароном Наумовым, – сказал он.

– Да. А затем занять Моргард. Я желаю, чтобы князь Гордан на время стал маркграфом тех мест, ведь уже совсем скоро Северное море успокоится и язычники вновь начнут свои летние набеги. Как только Гордан обезопасит Северную марку Хаунерсхайма, он вернется.

– Вы получали известия о других мятежных лордах тех земель?

Император покачал головой.

– Только о Вестенхольце и Наумове. Если там и поднялось восстание, то довольно жалкое.

Вонвальт поджал губы. Возможно, месяц назад он бы согласился с Императором и закончил рассуждать об этом, но после испытаний в Долине Гейл он стал вдумчивее и осторожнее.

– Государь, верно ли, что большая часть боеспособных мужчин и женщин Империи связаны боями на востоке вдоль реки Кова?

Император бросил на Вонвальта взгляд, который было трудно прочесть. Наконец он сказал:

– Уже почти две трети войск. Ковоск оказался той еще занозой. Я рассчитывал, что они утихомирятся, когда Таса возьмет в жены Илиану, но это, похоже, ничего не изменило.

Ковоск был одной из крупнейших и богатейших стран, что входили в Конфедерацию Ковы – союз государств, которые располагались между восточной границей Империи и бескрайними просторами Гвородской степи. Когда Империя завоевала каждый акр земли к западу от Ковы, от северного побережья Хаунерсхайма до Пограничья на юге, Конфедерация стала следующим шагом в ее экспансии. Но у жителей востока были десятилетия, чтобы подготовиться к неизбежному вторжению Аутуна; они потратили миллионы марок на укрепление границ, создали и подготовили большие армии и ополчения. Теперь десятки тысяч легионеров завязли в Ковоске, вынужденные удерживать дюжину новых замков, построенных за невообразимые деньги для того, чтобы усмирить эти земли. Правосудие Августа оказалась права: у Империи имелась четверть миллиона воинов и воительниц, однако большая их часть просто не могла сняться со своих мест, не потеряв при этом за несколько недель все то, во что Аутун годами стремился вонзить свои когти. И расчетливый брак первенца Императора, князя Тасы Кжосича, с дочерью герцога Ковоска, Илианой Казимир, похоже, ничуть не успокоил эти буйные провинции.

– Возможно ли выделить хоть кого-то и отправить их на южное Пограничье?

Император отмахнулся.

– Не беспокойся об этом, Конрад, – небрежно бросил он, явно устав говорить о бедах Империи. – Нам предстоит вырвать немало сорняков, прежде чем мы ухватимся за этот. Меня не волнуют несколько тысяч храмовников. Видит Нема, они мрут как мухи.

– Государь, я…

– Нет, благодарю покорно. Я с самого утра сыт по горло советами.

Я попыталась скрыть то, насколько меня встревожила беспечность Императора. Ведь Вонвальт вел не пустые разговоры. Он, доверенный слуга, обращался к своему правителю с важными государственными вопросами. Но я была молода, наивна и еще не сталкивалась с непреодолимо вялым чиновничеством Совы.

– В таком случае позвольте откланяться, – сказал Вонвальт, сбитый с толку.

– Нет, – остановил его Император. – Подожди пока. Я желаю поручить тебе одно дело. Даже два.

Сэр Конрад сел. Я видела, что он совсем обессилел. Его лицо побелело, а на лбу блестела испарина.

– Все что угодно, государь, – сказал он.

– В лучшем случае магистр Кейдлек слаб и никчемен, а в худшем – он предал Империю. Я собираюсь сместить его.

Вонвальту понадобилось время, чтобы обдумать сказанное.

– Полагаю, магистру Кейдлеку пришлось решать проблемы, с которыми он не привык иметь дело. – Мне стало жаль Вонвальта. Он оказался в трудном положении. Кейдлек был его магистром и наставником, но в то же время оставить его во главе Ордена было решительно невозможно.

– Ты слишком великодушен, – сказал Император. – Наши враги не могли добиться могущества без попустительства и соучастия наших друзей. В лучшем случае Натаниэлю просто не хватает силы духа, необходимой, чтобы руководить Орденом. В худшем – он весь последний год умышленно вел игру против меня. К несчастью, существует лишь один способ выяснить правду.

Вонвальт тяжело вздохнул.

– Учитывая обстоятельства, государь, могу ли я посоветовать подойти к этому тактично? Быть может, вы позволите ему тихо отстраниться от дел? Да, Кейдлек – глава Ордена, но мне кажется, что он попал под влияние других порочных магистратов.

Император усмехнулся.

– Сэр Конрад, ты слывешь отнюдь не мягкосердечным человеком. И я собираюсь воспользоваться твоей репутацией. Гниение поразило Орден слишком глубоко. Я отлично понимаю, что Кейдлек действует не один. Нужна зачистка, и ты ее возглавишь.

Вонвальт явно этого ждал, однако слова Императора его все равно не порадовали.

– Кого вы посадите на место Кейдлека? Я готов порекомендовать нескольких кандидатов…

– Очевидно, что тебя, Конрад, – отрезал Император и налил себе еще один кубок вина. Больше он ничего не сказал.

Вонвальт откинулся на спинку стула. В кабинете воцарилась тишина. Думаю, сэр Конрад не ожидал, что государь выберет его. Во-первых, он был относительно молод и только что вернулся из почти трехлетнего путешествия по провинциям. Да, Император мог назначать магистров и назначал их, но обычно он делал это по рекомендации Ордена, и те, кого рекомендовали, были намного старше, провели много лет в Сове и написали за жизнь не один юридический труд. У такого положения дел было две стороны: с одной – магистры оказывались бесконечно образованны и мудры, и, более того, прекрасно понимали свое место в политической игре, – хотя Орден, по всеобщему представлению, должен был оставаться вне политики. А с другой стороны, они редко оказывались предприимчивыми, стремились не приспосабливаться к веяниям времени, а сохранять статус-кво, и чаще всего предпочитали коротать свои дни в недрах Библиотеки Закона и в Хранилище Магистров, а не представлять Орден в высшем свете и нести свет общего права во тьму далеких имперских провинций.

– Государь… нет числа претендентам, более достойным, чем я. Кроме того, я очень давно не был в Сове. Осмелюсь сказать, что я оторван от ее текущих дел.

Император был недоволен.

– Не такого ответа я от тебя ждал, – с упреком сказал он, и в тот миг я поняла, насколько Император ценил Вонвальта и полагался на него. Я мало что знала об их прошлом – помнила лишь, что сэр Конрад был среди рекрутов Рейхскрига, чьи военные подвиги государь отметил лично. О следующих пятнадцати годах его жизни я не знала ничего, да и Вонвальт почти не рассказывал о том времени, когда он, будучи странствующим Правосудием и умелым политиком, помогал Императору в запутанных правовых делах, чем и заслужил благосклонность монарха. Конечно, с точки зрения закона все Правосудия держали ответ напрямую перед Императором, однако никто иной не пользовался таким доверием.

А это значило, что от сомнений Вонвальта веяло ложной скромностью.

– Я вовсе не хочу показаться неблагодарным, ваше величество; это исключительная честь.

– И это не просьба.

Вонвальт неловко улыбнулся.

– Я и не счел ее таковой. Но боюсь, что, вернувшись из длительного путешествия и внезапно зачистив благороднейших членов Ордена, я вряд ли расположу к себе других Правосудий.

– Кровь Немы, Конрад, уже слишком поздно думать об этом! Время полумер давно прошло! Всего пять минут назад ты заверял меня в том, насколько серьезно наше положение! К чему эти увиливания? Неужели теперь я должен убеждать тебя в твоих же словах? Переживания Правосудий меня ни капли не заботят. Откровенно говоря, именно такой удар и нужен Ордену, чтобы его встряхнуть! – Император сделал глубокий вдох, а затем большой глоток вина. Через несколько секунд он взял себя в руки. – Правосудия могут идти к Казивару. Настало время действовать. – Государь лениво начертал рукой перед Вонвальтом символ Немы. – По велению Императора, отныне ты – новый магистр Ордена магистратов и лорд-префект Империи.

Лорд-префект. Старший служитель закона во всем государстве. У меня чуть не отвисла челюсть, однако я сдержалась. Три ветви имперской власти были представлены тремя Сословиями – самим Императором, Сенатом и Орденом магистратов. Вся исполнительная власть находилась в руках Императора, а законодательную и судебную возглавляли два самых высокопоставленных чиновника – глава Сената и магистр Ордена. Подобное назначение было исключительной честью, а для Вонвальта – наивысшей точкой его карьеры. Однако сэр Конрад выглядел так, словно принимает должность капитана корабля, который уже наполовину затонул.

– Это честь для меня, – сказал он.

– Конечно честь, – ответил Император. – И вот мой первый приказ новому префекту: ты пойдешь к начальнику городской тюрьмы, возьмешь отряд гвардейцев и арестуешь этого предателя Кейдлека.

Вонвальт склонил голову.

– Сию же минуту, государь.

– Нет, не сию же. Позже, – сказал Император.

Я заметила, что Вонвальт начинает сердиться от бессилия.

– Прикажете что-то еще, ваше величество?

– Я разработал новую особую процедуру для борьбы с государственными изменниками. Того потребовали обстоятельства в Ковоске.

– Какие?

– Конфедерация заполучила порох.

Вонвальт встревожился.

– Я не знал об этом, – сказал он.

– И не мог узнать. Ведь ты сам говорил, что почти три года не был в столице, – резко ответил Император. Он тоже начинал горячиться. Его талисман вернулся, но оказался уставшим, больным и неблагодарным.

– Верно подмечено, ваше величество, – сказал Вонвальт.

– Пороха у них немного, но его поставляют регулярно, а это в целом даже хуже. Мои маркграфы рассказывают, что враги успешно применяют его за пределами городов: прячут у обочин дорог и взрывают, когда мимо проходит имперский патруль. Подобный способ ведения войны исключительно гнусен и неуклюж, однако сомневаться в его действенности не приходится – никакая броня не защитит человека от мощного взрыва. Мои Легионы укрываются в своих замках, страшатся выйти в поле и завладеть землями, которые принадлежат мне по праву, а конфедераты-подстрекатели тем временем разгуливают на свободе и без помех претворяют в жизнь свои замыслы.

– И что вы придумали, государь?

– Общее право плохо годится для того, чтобы бороться с подобными диверсиями. Саботажники Ковоска пользуются нашими законами и той защитой, которую они обеспечивают. Им известно, что при сдаче в плен их обязаны пощадить; что с ними запрещено дурно обращаться; и что в конце концов они должны предстать перед судом. Разбирательства по этим делам могут тянуться годами, если до них вообще доходит дело. Я, мой отец и отец моего отца почти всю жизнь несли закон и цивилизацию в темнейшие уголки мира, но эти люди задумали направить наши законы против нас. Суды месяцами возятся с безнадежными делами о государственной измене, в то время как адвокаты, жаждущие сделать себе имя, рвутся представлять обвиняемых. Вести разлетаются по стране, и каждый захваченный диверсант становится мучеником, который пострадал за общее дело. А заканчивается все ничем: присяжные, набранные из Ковоска, всегда оправдывают своих соотечественников. Я этого не потерплю.

– И в чем заключается особая процедура? – спросил Вонвальт.

– Я выдам тебе письменный указ. Нет никакого смысла тратить время и пересказывать его тебе устно. Пусть документ говорит сам за себя.

Вонвальт склонил голову. Я видела, что он рад завершению разговора.

– Особая процедура вступает в силу незамедлительно. Ты сам позаботишься о том, чтобы сообщить о ней Ордену… точнее, тому, что от него останется, когда ты покончишь с предателями.

– Да, ваше величество.

– Рви с корнем, – наказал Император.

– Я понимаю, – устало ответил Вонвальт.

– Конечно понимаешь. Не разочаруй меня, Конрад. На карту поставлена безопасность Империи.

– Да, государь.

– Вот и хорошо, – сказал Император. – Свободен.

Нас спустили на первый этаж дворца. Я ждала, что Вонвальт поведет меня наружу, но вместо этого мы свернули из просторного вестибюля в лабиринт коридоров. Эта часть Императорского дворца немного напомнила мне Великую Ложу: здесь раскинулся настоящий муравейник из залов, проходов и покоев, где обитала огромная армия слуг и придворных, которые поддерживали работу имперского аппарата.

– Куда мы идем? – спросила я почти на бегу, стараясь не отставать от Вонвальта.

– К Императорской Врачевательнице. Мне все же стоит воспользоваться ее услугами, пока мы не ушли. Полагаю, в ближайшие дни и недели я не смогу найти на это время. Да ты и сама выглядишь так, словно тебя мутит.

– Лишь потому, что немного перебрала вчера вечером, – поспешно оправдалась я.

На губах Вонвальта заиграла тень улыбки.

Просторные покои Императорской Врачевательницы располагались на одном из верхних этажей в восточной части дворца. Вместо криво намалеванной синей звезды на двери сверкал сапфир размером с мою ладонь, обрамленный золотом и инкрустированный поверх образа Аутуна, высеченного из черного вулканического стекла.

Вонвальт постучал в дверь, и ее тут же распахнула седовласая женщина в дорогих одеждах, поверх которых был накинут грязный кожаный фартук, доходивший до пола. На переносице Врачевательницы сидели очки с толстыми линзами, из-за которых ее глаза казались выпученными и безумными.

– Да? – коротко спросила она и нетерпеливо выслушала Вонвальта, который представил нас, а затем объяснил, что пришел по велению Императора. – Тогда входите, – сказала Врачевательница, полностью открыла дверь и жестом пригласила нас внутрь.

За порогом нас поджидало беспорядочное скопище лекарств и инструментов. Я удивилась, увидев в комнате не только высокие шкафы, полки которых были забиты всевозможными мазями, бальзамами и отварами, но и обширный инструментарий астрономических приборов, а еще стеклянные банки с вымоченными в уксусе частями тел и поистине ошеломляющее число растений. Здесь настолько невыносимо пахло травами, что к моему горлу подкатила тошнота.

– Так-так, – сказала Врачевательница, заметив это. Она быстро огляделась, затем схватила и передала мне отвар, который, похоже, всего минуту назад пила сама. – Пейте. – К моему удивлению, я подчинилась без единого возражения. – Присядьте в том углу, – велела она, указав на стул, который был окружен деревянными ящиками, доверху набитыми костьми. Я села.

– Итак, – произнесла Врачевательница, упершись кулаками в деревянный стол на козлах. – Что вас беспокоит, сэр Конрад?

– Меня… Что ж, это довольно трудно объяснить, – сказал он. – Я подхватил неведомую хворь, которая одолевает не только мою плоть.

Врачевательница нахмурилась. Его слова явно пробудили в ней интерес.

– Каковы симптомы?

Вонвальт неопределенно помахал рукой у головы и указал на тело.

– Слабость. Порой меня охватывает жар, в другое время я мучаюсь ознобом. Бывают дни, когда я не могу сосредоточиться и мой разум будто затуманен. И… – Он снова помедлил. – Я испытываю необычный… страх. Словно должно случиться нечто ужасное. Меня также мучают ночные кошмары, чего никогда раньше не случалось.

Я с немалой тревогой слушала, как он перечисляет свои недуги. Причин у моего волнения было две. С одной стороны, я испытывала страх перед будущим, свойственный тем, чей привычный жизненный уклад оказывался под угрозой. Вонвальт был моим учителем, наставником и нанимателем. Если бы он заболел – или, еще хуже, умер, – тогда моя жизнь совершенно изменилась бы.

Но мои переживания не были полностью эгоистичными. Я до глубины души беспокоилась за сэра Конрада и за его благополучие. Никогда прежде мне не доводилось испытывать столь острого волнения. Меня пугало то, сколь сильным оно оказалось.

Врачевательница, не замечая моих безмолвных душевных терзаний, какое-то время пристально смотрела на Вонвальта.

– В последнее время вы не совершали дел, которые могли нарушить ваш душевный покой? Быть может, какое-то из расследований смутило ваш дух?

Вонвальт мрачно усмехнулся.

– Миледи, я – Правосудие. Не проходит и дня, чтобы я не столкнулся с чем-то, что не леденило бы душу. Граждане Империи способны на великие злодеяния.

– Когда возникли симптомы?

– Около двух недель назад.

– Могли ли вы заразиться оспой?

Вонвальт, знавший о всевозможных хворях не меньше провинциальных лекарей, покачал головой.

– Нет. Я осторожно обращаюсь с трупами, и меня никто не кусал. Кроме того, недуг нападает периодически. Бывают дни, когда он совершенно истощает меня. А в другие я его даже не замечаю.

Врачевательница кивнула сама себе.

– Мне придется взять у вас мочу и кровь. – Она мотнула головой в мою сторону. – Быть может, ваша спутница желает подождать снаружи?

– Да, конечно, – быстро ответила я. Встав и подойдя к двери, я ненадолго обернулась и увидела, как Вонвальт закатывает рукав, а Врачевательница вытаскивает большие кожаные тубусы с астрономическими картами.

– Хелена, – обратился ко мне сэр Конрад, когда я отворила дверь. – Попроси Дубайна сопроводить тебя и сэра Радомира ко мне домой. Я увижусь с вами, когда закончу свои дела здесь.

Я задержалась на пороге, не зная, что сказать.

– Что такое? – спросил меня Вонвальт.

Я помотала головой. Как и всегда, во мне бушевала буря чувств, и я не могла выразить всего словами.

– Нет, ничего, – сказала я и ушла.

Я встретилась с Брессинджером и сэром Радомиром снаружи Императорского дворца, и мы втроем отправились на Вершину Префектов.

– Император назначил сэра Конрада главой Ордена? – спросил Брессинджер, когда я рассказала им, что произошло.

– Если я верно поняла их разговор и ничего не перепутала, то да, – ответила я, все еще снедаемая тревогой, от которой сжималось мое нутро.

– Чтоб меня, – сказал сэр Радомир.

Брессинджер с шумом втянул воздух через стиснутые зубы.

– Нема, а я-то думал, что мы сбросим это бремя хотя бы отчасти, а не взвалим его на себя полностью. Когда Император приказал сэру Конраду выступить против Ордена? Ему для этого понадобится немало воинов.

– Не знаю, – пробормотала я, и мы трое погрузились в молчание.

Мы шли по улицам Совы; позднее утро выдалось теплым, а в воздухе висела легкая весенняя морось. В конце концов мы добрались до Вершины Префектов и, задержавшись ненадолго у ворот, чтобы показать стражникам печати и официальные документы, поднялись на холм, где находилась резиденция Вонвальта.

Его дом представлял собой внушительный двухэтажный особняк из серого камня, сверху похожий на букву «Г». В его окна были вставлены прозрачные стекла, а венчался дом зубцами и высокой покатой крышей из темно-красной черепицы. Он утопал в ползучей зелени и стоял поодаль от улицы, посреди личного участка с персиковым садом, о котором Вонвальт никогда не упоминал.

Согласно приказам сэра Конрада, отправленным сюда заранее, дом уже привели в порядок. Брессинджер постучал в дверь, и ее открыла экономка – дородная хаунерка по имени Хильда. Она заключила Дубайна в грубые, чересчур жаркие объятия и стала громко причитать из-за его утраченной руки. Со мной и сэром Радомиром она поздоровалась сдержанно, но вежливо, и пригласила нас войти.

Мы нырнули внутрь, спасаясь от дождя. Я не знала, чего ждать от дома Вонвальта, но тот оказался довольно невыразительным. Нет, конечно, его особняк выглядел непомерно дорого, был обшит панелями из темного дерева, увешан гобеленами и коврами, застеклен витражными окнами, обставлен охотничьими трофеями из лесов Гулича, согреваем множеством очагов, и следила за всем этим богатством прислуга, которая состояла по меньшей мере из пяти человек. Какую мерку ни возьми, поместье сэра Конрада было роскошным и вычурным… однако оно ничем не отличалось от особняков других лордов, и ничто не выделяло его из тысячи подобных. Все-таки Вонвальт почти не бывал здесь. Неудивительно, что обстановка и убранство просто соответствовали моде того времени.

Мы с удобством устроились в главном зале, и нам принесли туда еду. Хильда откровенно расстроилась, когда поняла, что Вонвальт с нами не пришел, – она была из тех людей, кто охотно раболепствует перед хозяином, но со всеми остальными ведет себя на удивление высокомерно. Тем не менее она велела нам угощаться и вместе со слугами не поскупилась вынести невообразимое множество разной снеди. Перед нами разложили столько жареного мяса, птицы, выпечки, сыра и хлеба, что всеми этими яствами могла досыта накормиться дюжина лордов, а вина хватило бы, чтобы утопить их всех в нем… или чтобы пьяный румянец не сходил со щек сэра Радомира до конца дня.

Мы набросились на еду и стали молча жевать, изредка заводя беседу обо всяких пустяках. Мы поговорили о Сове, об Императорском Страже Кимати – воине с головой волка, которого я приняла за статую. Однако наши умы явно занимали мысли о грядущей расправе, что нависла над Орденом, и разговор не задавался.

Обед мы завершили в тишине, после чего разошлись кто куда. Заняв себе спальню, я отправилась в обширную личную библиотеку Вонвальта, где и провела остаток дня, безуспешно пытаясь что-нибудь прочесть. Увы, тревоги не позволили мне сосредоточиться.

Вонвальт вернулся поздно вечером. Почти весь день он встречался с сенаторами-хаугенатами, собирал союзников и готовил их к грядущим волнениям. Он пришел ко мне в библиотеку и вызвал туда Дубайна и сэра Радомира. Брессинджеру он вручил сверток, в котором оказалась мазь для его обрубка.

– Мажь, как только он начнет тебя беспокоить, – сказал Вонвальт. Он выглядел уставшим.

– Благодарю вас, сир, – ответил Брессинджер, явно тронутый этим жестом.

Вонвальт велел нам сесть, и мы повиновались. Он достал свою трубку и раскурил ее.

– Завтра мы отправимся в Великую Ложу. Сразу предупреждаю, что нам предстоит совершить омерзительное дело. Орден всегда держался выше подобного интриганства. Но Реси была права. Как же она была права. – Сэр Конрад помолчал. – Орден, хочет он того или нет, не способен оставаться вне политики, и для того, чтобы спасти Империю, чтобы спасти верховенство закона, мы должны устранить… непокорных.

– Как будем действовать? – спросил Брессинджер.

Вонвальт сделал глубокий вдох, затем медленно выдохнул.

– Император предоставит нам отряд имперских гвардейцев. У них будет две задачи: оберегать нас и брать под стражу Правосудий-изменников. – Последние два слова он произнес с отвращением.

– Разве Правосудия не смогут просто рявкнуть на них Голосом Императора? – спросил сэр Радомир. – Заставить гвардейцев бросить оружие или еще что похуже? Перед тем как их задержат, – прибавил он.

Сэр Конрад покачал головой.

– Имперские гвардейцы оберегают самого Императора. Они так же невосприимчивы к Голосу, как и любой Правосудие. Это входит в их подготовку. Поэтому мы пойдем с ними, а не с обыкновенными городскими стражниками.

– Разве у вас нет друзей в Ордене? Тех, к кому можно обратиться за помощью в этом деле? – спросила я.

Я видела, что мой вопрос не понравился Вонвальту.

– Даже если они у меня и есть, исполнив приказ, я гарантированно их потеряю. Настало время ожесточить наши сердца. Правосудиям нужен не друг, а магистр.

Какое-то время мы вчетвером сидели молча.

– Нема, – наконец выругался сэр Радомир. – Я не ожидал подобного. Не думал, что нам придется пойти на… такое. Мне приходилось устраивать облавы – на незаконные винокурни, на склады, на бордели. Но не на целое имперское Сословие. – Он инстинктивно потянулся за выпивкой, которой поблизости не оказалось. – Даже для моей закалки это, пожалуй, чересчур.

– О, это лишь начало, – мрачно изрек сэр Конрад. – Санация Ордена – самая простая задача из тех, что стоят перед нами.

После такого пророческого заявления Вонвальт, к нашему общему удивлению, всех отпустил. Провести вечер в нашей компании он не желал. Император велел ему свергнуть своего учителя и наставника, а также посадить под стражу многих товарищей. Сэру Конраду хотелось предаться размышлениям, а не отвечать на наши вопросы.

Когда Брессинджер и сэр Радомир ушли, я задержалась на пороге.

– Сэр Конрад? – окликнула я его.

Уже погрузившийся в раздумья, он резко поднял голову. Затем неискренне улыбнулся мне.

– Хелена.

– С вами… все хорошо? – спросила я, имея в виду его душевное состояние, о котором мы почти никогда не говорили. Однако он решил, что я справляюсь о его утреннем походе к Императорской Врачевательнице.

– О, мне снова нужно пить зелья, – сказал он, пренебрежительно отмахнувшись. – Врачевательница осталась в таком же замешательстве, как и все остальные лекари. Не тревожься, Хелена. Все пройдет.

Я помедлила. Затем тихо спросила:

– Что с ними будет?

Вонвальт склонил голову набок.

– С кем?

– С Правосудиями. Которых мы завтра арестуем. Они предстанут перед судом? – Этот вопрос не давал мне покоя еще со встречи с Императором и с того мига, когда он упомянул о новой «особой процедуре». Одно дело арестовать и судить кого-то, но совсем другое – отправить их на бойню, как скот. Я опасалась, что завтрашняя зачистка, как бы она ни прошла, закончится именно последним.

– А, – тихо произнес Вонвальт. – Если будет на то воля Императора. – Он сделал затяжку из трубки, и через несколько секунд я поняла, что больше он ничего не скажет.

– Сэр Кон… – начала было я, но он перебил меня.

– Иди спать, Хелена. – Он повернулся к столу, где рядом с ним стояли кубок и бутылка, после чего налил себе до краев вина. – Завтра будет долгий день.

VI

Тихая зачистка

«Когда рана загнивает, ее необходимо прижечь; а если она продолжит гноиться дальше, конечность приходится отрезать. Сей процесс, несомненно, мучителен и опасен, однако он необходим, дабы спасти жизнь. То же можно сказать и о спасении государства: порой приходится вырезать тех, кто разносит заразу, чтобы та не распространилась».

МАРКГРАФ ИСБРАНД ОРТРУН

На следующий день я проснулась с дурными предчувствиями, быстро оделась и совсем немного поела. Прежде чем я вышла из дома, Брессинджер отвел меня в сторону и вручил мне короткий сованский меч – прекрасное оружие, вложенное в черные блестящие ножны и инкрустированное серебряным орнаментом.

– Держи, – сказал он. Я в замешательстве взяла меч и повесила его на поясной ремень.

– Зачем он мне? – спросила я.

– На всякий случай. – Брессинджер достал из кармана очищенный лук-шалот и, подмигнув мне, закинул его в рот. – Идем, – сказал он, и я вышла следом за ним на улицу.

Утро выдалось прохладным и серым, в воздухе туманной дымкой висела мелкая морось дождя. Сэр Конрад и сэр Радомир, оба вооруженные, стояли в конце дорожки, которая вела к парадному входу резиденции Вонвальта. Они вполголоса переговаривались. Когда мы приблизились, они посмотрели на нас.

– Готовы? – спросил Вонвальт. Он стискивал зубы, выражение его лица было каменным, но я догадывалась, какие терзания он испытывает внутри.

Мы с Брессинджером кивнули.

– Хорошо. Тогда начнем.

Все вместе мы быстро спустились к подножию Вершины Префектов, где нас уже ждал вооруженный отряд из тридцати имперских гвардейцев. Я с восхищением смотрела на этих легендарных воинов. Имперская гвардия состояла из самых выдающихся бойцов, которых набирали со всех концов Империи, но попадали в нее отнюдь не только легионеры-ветераны. Здесь служили мужчины и женщины самых разных происхождений, все – непревзойденные мастера владения оружием, объединенные фанатичной преданностью Императору. Каждый был закован в черные латные доспехи, украшенные чеканкой и золотом, и облачен в дорогие сюрко имперских цветов. В отличие от легионеров, они защищали свои головы саладами[3], которые скрывали большую часть лица, а в руках держали классические сованские короткие мечи и щиты соле. Как и о храмовниках южного Пограничья, об имперской гвардии ходило множество самых разных слухов: кто-то говорил, что гвардейцы проводят причудливые обряды инициации, а кто-то, что они якобы замешаны в тайных и запретных колдовских ритуалах. Мне думалось, что в прошлом многие из этих слухов были хотя бы отчасти правдивы, однако я с большей готовностью верила в современные сплетни о том, насколько гвардия погрязла в мздоимстве и политическом позерстве.

– Женщин тоже принимают в гвардию? – косясь на солдат, тихо спросила я у Брессинджера, когда мы подошли ближе.

– Я же тебе говорил, Хелена, – ответил он. – Ты теперь в Сове. Здесь умелый человек всегда добьется успеха, и неважно, что у него там промеж ног.

Я вздрогнула, когда гвардейцы энергично и поразительно слаженно отсалютовали Вонвальту, а затем встали по обе стороны от нас, разделившись на две колонны. Серьезные и неумолимые, они были похожи на заколдованных автоматонов.

Чеканя шаг, гвардейцы повели нас по улицам. Все, кто встречался нам по пути в тот ранний час, обращали свои взгляды на нас. Мы свернули в сторону от Вершины Префектов и направились к широкой, обрамленной колоннадами улице Креуса. Впереди над нагромождением зданий высились храмы Немы и Креуса – огромные, устремленные к небесам сводчатые базилики из белого камня, усеянные статуями и горгульями, накрытые медными куполами и окруженные замысловатыми карнизами и балюстрадами. Их венцы – башни из слоновой кости и серебра – ловили редкие лучи красного утреннего солнца, отчего становились похожи на окровавленные пики. От этого прекрасного вида захватывало дух, и он разительно отличался от того мрака, что царил внизу, там, где холодный ветер свистел по улицам и разносил завихрения дыма, вонь и морось.

Несмотря на то, куда и зачем мы шли, я не могла подавить в себе восторг. Среди этих необъятных, высоких сооружений, окруженная элитными солдатами, я чувствовала, как власть пьянит меня. Однако порученное нам дело, каким бы важным и необходимым оно ни казалось, было грязным и омерзительным. Даже в моем упоении я никак не могла об этом забыть, отчего в моей душе оставался глубокий омут неуверенности и трепета. Мне не давала покоя одна мысль: если я все-таки решусь стать Правосудием, то однажды могу оказаться под прицелом такой же зачистки. Орден магистратов был старой и могущественной организацией, а старые и могущественные организации часто раскалывались на воинствующие лагери.

Мы добрались до Великой Ложи. Вонвальт не сомневался, что, несмотря на ранний час, все нужные нам люди окажутся на месте. Все-таки это место было не только штаб-квартирой имперских служителей закона, но и их жилищем.

Весь мой восторг испарился. Я осознала, что через несколько минут начнутся аресты. Адвокаты и прокуроры, готовившиеся к судам, уже настороженно поглядывали на нас – они не знали, что должно произойти, но понимали, что наше появление не сулит ничего хорошего.

– Идем, – быстро сказал Вонвальт, оттеснил плечом пару одетых в мантии гражданских адвокатов и прошел в зал Справедливости. Солдатские шаги, бряцание доспехов и оружия невероятным грохотом разнеслись по этому необъятному чертогу. Двое гвардейцев отделились от основного отряда и встали по обе стороны от входа. Я сразу же услышала, как законники начали гневно требовать от них объяснений.

Мы двинулись по коридорам и лишь теперь столкнулись с настоящим возмущением. В дверных проемах внезапно возникали Правосудия; они кричали на нас, оскорбленные присутствием солдат. В этом не было ничего удивительного, если вспомнить, насколько Сословия были обособлены друг от друга и сколь незыблемой казалась независимость Ордена. Но Правосудия ничего не могли поделать. Должно быть, случившееся казалось им удивительной превратностью судьбы, ведь обычно они врывались в чужие дома и требовали немедленного и беспрекословного повиновения.

Все больше имперских гвардейцев отделялись от основного отряда и занимали позиции на ключевых пересечениях коридоров. К тому времени, как мы прошли в заднюю часть Ложи, поднялись по лестнице и остановились перед входом в покои магистра Кейдлека, с нами осталось лишь несколько солдат. Мне казалось, что Вонвальту хватило бы помощи одних лишь приставов, Дубайна и сэра Радомира, но кто знал, на что способен Кейдлек?

Вонвальт жестом приказал гвардейцам подождать, затем громко постучал в дверь.

– Натан, это сэр Конрад.

– Входите! – громогласно ответил Кейдлек.

Мы вошли.

– Конрад, и снова ты! Чем я могу помочь тебе в столь ранний час? – Кейдлек улыбнулся, но неуверенно, ведь он наверняка слышал крики снаружи.

– Натан, – произнес Вонвальт. Он не улыбался. Нет, он выглядел совершенно несчастным.

Улыбка тут же спала с лица Кейдлека. Он вытянул шею, заглядывая Вонвальту за плечо, словно мог видеть сквозь тяжелую деревянную дверь.

– Я слышал какой-то шум.

Я гадала, какими силами он обладал. Быть может, он, подобно Правосудию Августе, разговаривал с животными? Или, как магистр Кейн столетием ранее, предугадывал будущее? Или мог одной лишь силой разума обездвиживать людей, как тому научился патре Клавер?

– Ясно, – произнес Кейдлек и кивнул сам себе. – Все ясно. – Он медленно сел и испустил долгий вздох. – Император мне не верит. Полагаю, это был лишь вопрос времени. – Снова вздох. – Лишь вопрос времени.

Вонвальт заговорил с неожиданной горячностью в голосе:

– О чем ты вообще думал, Натан, когда договаривался с этими людьми? С млианарами! Ради Немы, с храмовниками? И тебе еще хватает дерзости притворяться разочарованным! Опечаленным! Чем, Казивар тебя раздери, ты думал, все это закончится? Тебе повезло, что ты еще дышишь!

Кейдлек сердито покачал головой. Когда он заговорил, в его голосе слышалось отчаяние.

– Я же говорил тебе, Конрад, это наветы кирилликов!

Руки Вонвальта сжались в кулаки.

– Чушь, Натан! Ты позоришь себя этим вздором!

– Нет! – прогремел Кейдлек. Я вздрогнула, когда на меня обрушилась сила его голоса. – Разве ты не видишь? Именно этого и желают наши враги!

Сэр Конрад покачал головой.

– Нет, – твердо сказал он. – Как раз этого наши враги не хотят. Они не хотят, чтобы Орден очистился от предателей, окреп и перешел на сторону Императора. Они желают, чтобы он сгнил… продолжал загнивать.

Гнев Вонвальта удивил меня так же, как и его радушие во время первой встречи с Кейдлеком. Возможно, сэр Конрад никогда по-настоящему не верил в невиновность магистра. Мне не было известно, что он обсуждал с сенаторами-хаугенатами накануне, но те разговоры, очевидно, ожесточили его. Теперь он дрожал от ярости… и я, признаюсь, испугалась, глядя на него. Мне нечасто доводилось видеть Вонвальта с такой стороны.

– Если ты в чем-то замешан, Натан, сейчас самое время очистить совесть. Другой возможности тебе не представится.

Кейдлек усмехнулся.

– Вот как. Значит, все насколько просто? Хватило краткой беседы с Императором, и вот ты уже бежишь сюда, чтобы выполнить его приказ?

– Если ты невиновен, тогда…

– О, кровь Немы, да избавь же меня от этих речей! – воскликнул Кейдлек, горько рассмеявшись.

Вонвальт стиснул зубы.

– Последняя возможность, Натан.

– Нет, – ответил Кейдлек. – Нет, Конрад. Я вижу твои помыслы и помыслы твоих слуг, хотя они – лишь пустые сосуды. Пожалуй, я придержу свои мысли при себе.

Я нахмурилась. Несомненно, нас только что оскорбили, однако смысл слов магистра вдруг показался мне очень туманным.

– Так ты не станешь говорить со мной? – спросил Вонвальт. – Тогда тебя отведут во дворец.

Кейдлек ничего не сказал. Какое-то время он даже не смотрел своему бывшему ученику в глаза.

– Ради Немы, Натан! – взорвался Вонвальт. – Люди гибнут! Правосудия гибнут! Наши враги используют драэдическое колдовство, чтобы добиться своих целей! Неужели ты желаешь ввергнуть нас во времена Рейхскрига? Почему?

– Ты даже не представляешь, каково мне приходилось, – произнес Кейдлек. Его голос был полон яда. Кабинет будто сжался, потемнел и застонал. Воздух наполнился глухим пульсирующим, почти неслышным звуком. – Корни сегодняшних событий уходят настолько глубоко, что обвиваются вокруг ядра земли. С Императором покончено. Это лишь вопрос времени. Я все видел.

– Вздор, – отрезал Вонвальт.

Кейдлек окинул его оценивающим взглядом.

– Ты тоже это видел.

Вонвальт ничего не сказал. Мой взгляд метался с магистра на моего учителя и обратно.

– Теперь ясно, почему именно ты пришел сюда. И зачем. Полагаю, Император также желает, чтобы ты занял мое место? Быть может, мне нужно отдать тебе это? – Кейдлек схватился за медальон.

– Можешь снять его и оставить на столе, – ледяным тоном ответил Вонвальт.

Кейдлек усмехнулся.

– Ты – орудие хаоса, – изрек он, снимая медальон и бросая его перед собой. – По твоей милости известный мир раздерут на части и уничтожат.

– Нет, Натан. К этому стремился ты, и у тебя почти получилось. А мне придется пытаться все исправить, пока ты не отбросил цивилизацию на два столетия назад.

– О, не морочь мне голову, ничтожный выскочка! – внезапно взревел Кейдлек. С его губ слетели капли слюны. Стекло в окнах треснуло. Я впервые ощутила страх. Было легко забыть, что эти люди, эти Правосудия, не были простыми смертными. Они владели способностями полубогов. Их воля становилась материальной силой, и, хотя я уже немного привыкла к их чарам, я не умела им сопротивляться.

Вонвальт сохранял хладнокровие, но я все больше тревожилась за его жизнь. Украдкой я посмотрела на Брессинджера и сэра Радомира. Шериф держал руку на навершии меча. Я вцепилась в рукоять моего.

– Натаниэль Кейдлек, – тихо произнес Вонвальт. – Волею Императора, с этой секунды вы сняты с должности префекта. Вы изгоняетесь из Ордена магистратов и лишаетесь всех званий, титулов и земель, которые отныне переходят во владение короны.

– И отправляюсь в темницы под Императорским судом, верно? – Кейдлек оскалился. – Где буду ждать встречи с моим адвокатом, чтобы обсудить обвинения?

– Да заткнись ты, – буркнул Вонвальт. Он повернулся к Брессинджеру. – Мы закончили. Открой дверь.

– Сэр Конрад? – громко произнес Кейдлек. – Пожалуйста, подтвердите, что меня доставят в темницы Императорского суда.

Я посмотрела на Вонвальта.

– Вас доставят во дворец, – сказал он.

– Вот как? К самому Извлекателю Истин?

Вонвальт ничего не ответил. На моих глазах гвардейцы с лязгом ворвались в комнату и схватили старого магистра за руки.

– Уведите его, – приказал Вонвальт.

– Уберите от меня свои руки, проклятые безмозглые обезьяны! – закричал Кейдлек, едва гвардейцы прикоснулись к нему. Голос Императора прокатился по кабинету подобно раскату магического грома. Брессинджер и сэр Радомир пошатнулись. Я рефлекторно ощупала нос, но кровь, к счастью, не потекла. Вонвальт же снес удар, как корабль, рассекающий волну.

Больше всего меня удивила выдержка имперских гвардейцев. Как и предупреждал Вонвальт, они оказались невосприимчивы к Голосу. Кто-то поежился. Кто-то вздрогнул. Но они выстояли. Схватив Кейдлека за плечи, они быстро вывели его из комнаты. Магистр почти сразу же перестал сопротивляться. Он словно оказался в железных тисках. И, судя по тому, что я слышала, ему и в самом деле было суждено в них попасть.

Мы ждали, пока гвардейцы не покинут кабинет. Вонвальт быстро и негромко переговорил с сержантом; затем мы остались вчетвером.

– Нема, – пробормотал сэр Радомир. – Мне уже от всего этого тошно.

– Если даже такое для тебя чересчур, значит, у тебя не хватит духу для нашей работы, – сказал Брессинджер. Я резко повернулась к нему, но увидела, что он напряжен. Видит Нема, мне тоже было не по себе.

– Что ты сказал? – прорычал сэр Радомир.

– Заткнитесь, оба, – одернул их Вонвальт. Казалось, что он постарел лет на десять. Он подошел к столу и сел в кресло Кейдлека. Затем поднял медальон – безо всякой торжественности, будто великая честь, которую тот символизировал, ничего для него не значила, – и вместо того, чтобы повесить его на шею, положил в карман.

– Вы не наденете его? – спросила я.

– Нет. Не сейчас, – ответил Вонвальт.

– И что теперь? – не унималась я, взвинченная до предела и готовая сорваться. Я уже давно не чувствовала себя такой беззащитной, и даже присутствие имперских гвардейцев меня больше не утешало.

– Теперь, – сказал Вонвальт, доставая из кармана список, – мы пойдем к остальным.

После задержания Кейдлека поднялся невероятный переполох. Гвардейцы стояли на всех входах и выходах, загораживали своими громоздкими, закованными в латы телами и тяжелыми щитами коридоры и проходы. Правосудия и гражданские законники, многие до сих пор одетые в ночные рубашки, голосили и бранили своих неумолимых тюремщиков. Тесные коридоры и комнаты наполнились гневным воем и возмущением. Их прежнее недовольство переросло в бурное негодование.

Перед Вонвальтом, который должен был возглавить этих людей, стать их господином и магистром, ныне стояла незавидная задача – провести в их рядах зачистку. Но эти аресты не имели ничего общего с традиционным судебным преследованием. Нет, в тот день мы просто устраняли инакомыслящих. И это стало возможно лишь благодаря новой особой процедуре, которую установил своим повелением Император. Общее право, подобно песчаной отмели, исчезло под его указом, как под волной прилива.

Сэр Радомир, Брессинджер и я шли за Вонвальтом и его гвардейцами, которые вихрем проносились через Ложу. Первой в списке оказалась женщина по имени Элланер Бода – Правосудие, которая, несмотря на молодые лета, занимала в Ордене высокое положение. Ее дверь оказалась заперта, вероятно, из-за громкого шума, который поднялся снаружи. Женщина-гвардеец проворно расправилась с препятствием, метко вышибив дверь ногой, и Вонвальт ворвался внутрь.

Послышался его крик:

– Брось оружие!

Я поспешила следом за ним и увидела женщину, стоявшую позади стола. В руке она держала кинжал, а ее лицо искажала озлобленная гримаса.

– Где Натаниэль? – гневно спросила она. Взвинченная, она применила Голос Императора, который подействовал лишь на меня, сэра Радомира и Брессинджера, да и то несильно. Ее Голос было не сравнить с мощью Кейдлека, которая поразила меня, как удар кулаком в лицо.

– Правосудие леди Элланер Бода, вы вступили в сговор с врагами Империи и намеревались навредить государству. На этом основании вам предъявляется обвинение в государственной измене.

– Что происходит? И что за извращенные шутки? – недоверчиво рявкнула Бода.

– По сему обвинению я, Правосудие Императора сэр Конрад Вонвальт, волею Его Величества Императора Лотара Кжосича IV признаю вас виновной.

– Конрад, ради Немы, о чем ты говоришь? Где тебя носило?

Вонвальт повернулся к гвардейцу, который стоял по правую руку от него.

– Отведите ее вниз, – тихо сказал он.

Гвардеец шагнул вперед. Бода снова попыталась применить Голос Императора, но тот, как криво пущенная стрела, не возымел никакого эффекта даже на меня.

– Бросьте кинжал, – велел гвардеец. Он был рослым, по меньшей мере на голову выше ее, но Бода, похоже, его не страшилась.

Руки Вонвальта сжались в кулаки.

– Брось кинжал, – повторил он. – Все кончено, Элланер.

– О, кончено? Да неужели? – спросила она, издав трель безумного смеха. Секунду Бода оглядывалась, прикидывая, что можно сделать.

Когда гвардеец приблизился, она снова повернулась к Вонвальту.

– Натаниэль не ошибся насчет тебя. Он все предвидел.

– Тогда он глупец, раз остался здесь, – просто сказал Вонвальт. – Брось клинок, Элланер. Больше я не стану просить.

Бода еще несколько секунд раздумывала, как поступить. Я ждала, что, оказавшись лицом к лицу с неумолимым Вонвальтом – не говоря уже об отряде вооруженных мечами имперских гвардейцев, – она сдастся. Пусть она и была Правосудием, со всей присущей им гордыней и самолюбием, но она все же оставалась смертной и наверняка страшилась гибели. С другой стороны, как и всем, кто попал под императорскую облаву, ей грозила темница, пытки и смерть. Повиновение давало лишь отсрочку от неизбежного.

– Не вздумай!.. – рявкнул Вонвальт, делая шаг вперед. Бода внезапно подняла кинжал, но за миг до удара решимость изменила ей, и она заколебалась. Лезвие вошло в ее шею на дюйм, после чего она тут же выронила клинок и схватилась за горло. Жалкий, сдавленный вой сорвался с ее губ, когда она осознала, что натворила.

Гвардеец метнулся вперед, отбросил короткий меч, громко зазвеневший о деревянный пол, и схватил Боду. Он уложил ее на спину и надавил основанием ладони на шею, чтобы зажать рану. Затем посмотрел на Вонвальта.

– Если хотите задать ей вопросы, милорд, советую сделать это поскорее. Я не знаю, задела ли она вену.

Вонвальт подошел к распростертому телу Боды. Она безуспешно рвалась из-под тяжести навалившегося на нее гвардейца, а ее широко распахнутые глаза были полны безумия, страха и сожаления.

Вонвальт горько вздохнул.

– Нет. У меня нет вопросов.

Гвардеец пожал плечами и встал. Когда давление на ее шею исчезло, кровь стремительно полилась из раны. Глаза Боды расширились еще больше, и через несколько мгновений она испустила дух.

– Проклятье. И ради чего?.. – пробормотал Вонвальт. Затем он повернулся к гвардейцам. – Идем. Нам предстоит найти еще многих.

Сэр Конрад как вихрь несся по коридору. Из каждого угла Великой Ложи до нас доносились гневные крики. Раз или два воздух пронзали вопли Правосудий, которые пытались защититься своими гражданскими правами от стального оружия имперских гвардейцев.

Мое сердце рвалось на части. На лицах всех, кто меня окружал, была написана железная решимость, и я изо всех сил старалась им подражать; но даже если эти Правосудия и в самом деле были изменниками, я не могла заставить себя возненавидеть их. Я видела перед собой лишь напуганных людей, которые страшились того, что их убьют, подвергнут пыткам, что они пропадут в темницах под Императорским дворцом. Их вина не была доказана, но ни мы, ни гвардейцы даже не думали о том, что могла произойти какая-нибудь ошибка. Раз в указе Императора говорилось, что эти люди – изменники, значит, так и было. Вонвальт никого не допрашивал. Он даже не пытался обосновать обвинения. Он был подобен природной стихии, подобен сосуду, который нес в себе волю Императора и благодаря которому действия Императора обретали законность. О справедливости же речь больше не шла.

– Правосудие Вильгельм Зигилинд, – произнес Вонвальт, врываясь в комнату этого человека. Большинство из Правосудий-изменников, так называемых «кирилликов», уже сообразили, что происходит, и либо заперлись и забаррикадировались, либо вооружились, либо сделали сразу и то и другое. Было неясно, о чем говорили подобные действия: об их нечистой совести или же о том, что Правосудия просто решили, будто на Ложу напали.

Зигилинд был зрелым мужчиной с темно-коричневыми волосами и чересчур аккуратно подстриженной темно-коричневой бородкой. Когда мы вышибли дверь в его комнату, он стоял на подоконнике у распахнутого окна.

Выглядел он напуганным. Они все выглядели напуганными.

– Сэр Конрад, – нелепо-жизнерадостным тоном произнес Зигилинд, словно влезать на подоконник было для него обычным делом. Он кивнул на дверь. – Что происходит? Где магистр Кейдлек?

Я заметила, как руки Вонвальта сжались в кулаки.

– Зачем тебе Кейдлек?

– Я…

– Что «ты»? Зачем ты туда забрался? Захотелось подышать свежим воздухом?

Зигилинд неловко переминался с ноги на ногу, но вниз не спускался.

– Не понимаю, почему вы…

– Нет, – резко прервал его Вонвальт. – Это я не понимаю. Я не понимаю почему, Вильгельм. Неужели жизнь вдруг стала настолько трудной? Здесь, в тепле и удобстве? Или ты пошел на предательство из обыкновенной скуки?

– Сэр Конрад, я…

– Нет, отвечай. Из трусости или из скуки?

Зигилинд поник.

– Мне угрожали, – тихо произнес он.

Вонвальт сделал шаг вперед и требовательно спросил:

– Кто тебе угрожал?

Зигилинд сокрушенно покачал головой. Затем едва слышно проговорил:

– Ты даже не представляешь, каково нам здесь приходилось.

– Ты – Правосудие Императора! – рявкнул Вонвальт. – Ты наделен высшей властью! Ты волен решать, кому жить, а кому умереть! Угрожать Правосудию – значит пойти на государственную измену! Если кто-то угрожает тебе, ты предаешь его мечу! – Он щелкнул пальцами. – Тут же, на месте! Проклятый трус! Все вы – ничтожные трусы. Отсиживаетесь в этих стенах, строчите свои книжки, раздаете кому ни попадя тайные знания, когда вам это на руку. Когда это выгодно. Потому что поступить так – проще всего. И, главное, кому вы их продали? Храмовникам! Млианарам! Преступникам, злодеям! Что за безумие? О чем вы…

Он резко замолк. Зигилинд повернулся к окну и спрыгнул вниз, навстречу своей смерти.

Вонвальт долго молча стоял и тяжело дышал; его ноздри раздувались от гнева, пока тот весь не рассеялся.

Наконец он повернулся к ближайшему гвардейцу и тихо произнес:

– Список.

Гвардеец достал листок, и Вонвальт выхватил его из рук воина. Несколько секунд внимательно смотрел.

– Князь Преисподней, и Ансоберт тоже, – пробормотал он. Затем вернул список гвардейцу. Снаружи серое моросящее утро наконец разродилось теплым весенним дождем. Капли застучали по подоконнику распахнутого окна, их брызги полетели на книги и свечи.

Вонвальт потер лицо руками.

– Идем дальше, – пробормотал он и повернулся к двери.

День выдался долгим. Долгим и изнурительным.

Мы переходили от комнаты к комнате, иногда открывали двери, иногда выламывали их. Некоторые Правосудия сопротивлялись яростно, с оскорбленным видом; они словно считали, что были вправе безнаказанно встать на путь измены. Другие замыкались в себе, раздавленные тяжестью своего предательства. Некоторых удавалось усмирить и арестовать; другие гибли либо от собственных рук, либо от рук наших гвардейцев.

Из двадцати имен, что значились в списке, чуть больше половины пережили арест и отправились во дворец. Последним мы разобрались с Правосудием по имени Лейтвин Веремунд, старым и, казалось бы, мудрым человеком, который, сложись все иначе, мог бы всерьез соперничать с Вонвальтом за титул магистра Ордена.

Когда Вонвальт вошел к нему, в Великой Ложе уже давно стояла тишина. Дверь не была заперта. Веремунд ждал нас, сидя за столом, – седовласый и белобородый, сутулый от множества лет, проведенных за книгами. Выражение его лица было пугающе безмятежным.

Вонвальт, изнуренный, вышел на середину комнаты.

– Лейтвин, – сказал он.

– Правосудие сэр Лейтвин Веремунд, – с упреком поправил старик.

Вонвальт покачал головой.

– Нет. Вас лишили титула. Вы – никто. Вас и человеком теперь трудно назвать. Вы все равно что раб Империи, ее собственность. И знайте, Лейтвин, что все это – дело ваших же рук.

Веремунд терпеливо покачал головой.

– Не моих, сэр Конрад. Такова воля Немы.

Вонвальта вдруг охватила ярость.

– Тогда почему же вы здесь? Почему не взяли меч и не отправились на Пограничье? Знаете, что злит меня больше всего? Лицемерие. То лицемерие, которым вы оправдываете свою измену.

– При всем уважении, сэр Конрад, вы напрасно тратите на меня свои речи. Ни вы, ни я не переубедим друг друга. Так делайте то, зачем пришли, и будь что будет.

Вонвальт несколько мгновений будто бы боролся с самим собой. Брессинджер заметил это прежде всех нас.

– Сэр Конрад, – пробормотал он, затем с озабоченным видом повернулся к ближайшему гвардейцу. – Арестуйте этого человека, – приказал он. – Скорее!

Но Вонвальт покачал головой. Внезапно издав дикий клич, он выхватил из ножен короткий меч и отрубил Веремунду половину головы. Верхняя часть, все, что находилось выше глаз, шлепнулось на стол, как раскисшая хлебная лепешка. Веремунд, лишившийся макушки, удивленно застонал – понадобилось несколько мгновений, чтобы смерть охватила все остальное тело. Затем он обмяк, и мозг вытек из раны, как желток из яйца.

Потрясение, ужас и усталость одновременно навалились на меня, и я согнулась пополам от рвотных позывов. Все остальные в тот же миг отвели глаза от развернувшегося перед ними чудовищного зрелища.

– Казивар меня раздери, – пробормотал сэр Радомир, делая шаг назад.

– Лейтвин Веремунд, – обратился Вонвальт к трупу. Он еще не успел отдышаться и поэтому говорил шепотом. – Вы вступили в сговор с врагами Империи и намеревались навредить государству. На этом основании вам предъявляется обвинение в государственной измене.

Он вытер меч, вложил его в ножны, а затем промокнул пот со лба.

– По сему обвинению я, Правосудие Императора сэр Конрад Вонвальт, волею Его Величества Императора Лотара Кжосича IV признаю вас виновным и приговариваю к смерти через обезглавливание.

VII

Учебный поединок

«Глупость любит общество, в то время как мудрость вынуждена мириться с пожизненным одиночеством».

СЭР УИЛЬЯМ ЧЕСТНЫЙ

Лишь в середине дня Вонвальт велел нам оставить его. Сам он собирался задержаться в Ложе – все-таки зачистка ознаменовала начало его службы на посту магистра Ордена, а не ее завершение.

Когда мы уходили, погода вконец испортилась, и морось почти превратилась в ливень. Судя по всему, только это и могло очистить улицы Совы от людей. Когда мы очутились под струями дождя, Брессинджер выругался и потер обрубок руки. Он часто жаловался, что тот начинал болеть, когда менялась погода. Мазь, которой его снабдил Вонвальт, похоже, ничуть не помогла – но Брессинджер бы никогда в этом не признался.

Говорить друг с другом нам не хотелось, и мы вернулись в особняк Вонвальта, погруженные в молчание. У двери нас снова встретила Хильда, однако, увидев наши мрачные лица, она быстро исчезла в комнатах прислуги. До темноты оставалось еще несколько часов, но мне не хотелось ни есть, ни читать. Вялая, я как в бреду поднялась в мою спальню, желая лишь одного – стереть события этого дня из моей памяти.

Сняв мокрую одежду, я легла поверх покрывала и уставилась в потолок. Мне оставалось лишь уснуть, но всякий раз, когда я закрывала глаза, передо мной возникали их лица. Я видела, как вываливаются на стол мозги Веремунда; как Зигилинд шагает из окна навстречу смерти; как Бода, бледная и обезумевшая, хватается руками за рану на шее, которую сама себе и нанесла. Все случившееся вновь и вновь проносилось передо мной. Каждый из этих Правосудий прожил не менее насыщенную и легендарную жизнь, чем Вонвальт, и за одно лишь долгое утро все их заслуги канули в небытие, словно их никогда и не было. Пока я лежала на удобной постели в особняке сэра Конрада, они томились в темницах или же их ждала участь похуже. Повернись колесо Судьбы чуточку иначе, вместо них там могла оказаться я. Эта мысль никак не желала покидать меня.

Свет уже померк на небосводе, но я все продолжала лежать. Ко мне никто не приходил. В конце концов я переоделась в ночную рубашку и натянула на себя одеяло; но, несмотря на усталость, меня ждала беспокойная дрема, не принесшая отдыха… и зловещий сон о темной сущности, который оставил меня со стойким чувством надвигающейся беды.

Вонвальт разбудил меня после рассвета.

Яркий солнечный свет проникал в отведенную мне комнату через витражное окно, которое выходило на восток. Через час на него должна была пасть тень огромных готических контрфорсов Сената, но сейчас оно наполняло спальню красками, как калейдоскоп.

Я села на кровати. Летом, как и большинство жителей Империи, я обычно спала нагишом, но весной даже в таких дорогих домах еще бывало прохладно, и лишь поэтому я вечером переоделась в свободную ночную рубашку. Конечно, Вонвальт никак не мог этого знать, и то, что он вошел, несколько встревожило меня.

– Сэр… Конрад, – запинаясь, сказала я и уперлась руками в матрац. Мое сердце бешено заколотилось в груди.

– Прости, что разбудил, – произнес Вонвальт. Он был одет в короткие черные штаны и свободную белую блузу, расстегнутую почти до пупка; я видела под ней и рельеф его мышц, и вязь розовых шрамов, полученных в Рейхскриге. Его длинные, до плеч, темные волосы были стянуты в хвост на затылке.

– Вы выглядите отдохнувшим, – робко сказала я. Это и в самом деле было так. На его щеках появился румянец, лицо стало не таким осунувшимся, и он казался здоровее. Таинственный недуг снова отступил, и я позволила себе надеяться, что зелья Императорской Врачевательницы подействовали… хотя позже, конечно же, выяснилось, что это не так.

– Еда и вино привели меня в порядок, – глухо ответил Вонвальт.

Повисла тишина. С ним явно что-то творилось. Его кровь кипела, и он не мог усидеть на месте. Казалось бы, после всего, что случилось прошлым днем в Великой Ложе, это было неудивительно, однако Вонвальта явно тревожило что-то еще, какая-то невысказанная мысль, которая не давала ему покоя.

– Что-то случилось? – спросила я.

Сэр Конрад посмотрел на меня, его взгляд ненадолго задержался на моей груди, после чего он повернулся и уставился в окно.

– Нет, я… – Вонвальт прокашлялся. – Гнусный был день. Вчера, – прибавил он, будто это было неясно. – Я хотел увидеть тебя. Немного… озарить эти темные дни светом. – Впервые за долгое время я уловила в голосе сэра Конрада нотки его родного йегландского говора. Это привело меня в замешательство, поскольку его акцент проявлялся лишь в тех случаях, когда Вонвальта терзали особо острые переживания.

Теперь мое сердце колотилось так сильно, что каждым ударом грозило вышибить воздух из легких. Я понимала, что могу что-нибудь предпринять – например, подтянуть к груди одеяло, – и это пресечет любые опрометчивые действия со стороны Вонвальта. Но я почему-то не шевелилась. Думаю, происходившие вокруг нас события, роскошная обстановка, сама Сова, вскружившая мне голову, да и, откровенно говоря, удалой вид Вонвальта, который сидел на краю моей кровати, – все это заставило меня осмелеть, даже несмотря на кровавую зачистку Великой Ложи. Или, быть может, даже благодаря ей?

– Кто-нибудь уже встал? – спросила я. Голос мой прозвучал едва слышно, и мне пришлось повторить вопрос.

Вонвальт покачал головой.

– Нет.

У меня в животе запорхали бабочки. Я ждала, не в силах что-либо сделать или сказать… не желая ничего делать или говорить. Одеяло все так же оставалось нетронутым, и думать я могла лишь о том, насколько свободно висит на мне ночная рубашка.

– Я… – начал было Вонвальт; его руки потянулись к чему-то – вероятно, к нижним пуговицам его блузы… но затем где-то в глубине особняка громко хлопнула дверь, и мы оба подскочили, как перепуганные коты.

Вонвальт вздохнул, его руки опустились. Затем сжались в кулаки. Снова отвернувшись к окну, он произнес:

– Я слышал, что сэр Радомир начал восполнять пробелы в твоем обучении фехтованию.

Я с трудом сглотнула и кивнула. Потребовалось несколько секунд, чтобы чувство неловкости ушло.

– Да, – наконец вымолвила я. И только теперь начала поправлять одеяло.

Вонвальт кивнул.

– У нас еще есть немного времени. – Он махнул мне рукой. – Оденься и выходи ко мне в сад.

Что бы ни промелькнуло между нами в спальне – а в те напряженные секунды многое осталось невысказанным, – наваждение полностью рассеялось к той минуте, когда я встретилась с Вонвальтом снаружи. Поскольку мы собрались тренироваться, я надела простую блузу, киртл и стянула волосы на голове лентой.

Персиковый сад был прекрасен и в многолюдном городе походил на маленький оазис. Деревья и буйная растительность, которая заполняла почти весь небольшой участок земли, скрывали это место от посторонних глаз, позволяя уединиться в нем.

– Держи, – сказал Вонвальт и протянул мне сованский короткий меч. Он был около двух с половиной футов длиной, тупой, грубо сработанный и простой, совсем не похожий на клинок, который мне днем раньше вручил Брессинджер. Я вытащила его из ножен. На земле рядом с Вонвальтом также лежала пара сованских щитов соле, которые так назывались из-за сходства с подошвой латного ботинка.

– Что тебе рассказывал сэр Радомир? – спросил Вонвальт, кивком указывая на оружие.

– Что на сованском коротком мече возводилась Империя, – ответила я, шутливо подражая голосу бывшего шерифа. Я пребывала в странном настроении и, оставшись недовольной загадочным разговором в спальне, желала выплеснуть накопившееся возбуждение.

Вонвальт сделал вид, будто не заметил моего саркастического тона.

– Верно, – сказал он, любуясь собственным клинком. – Так и было. И знаешь почему?

– Потому что им зарубили толпы людей, которые не хотели становиться ее подданными?

Теперь выражение лица Вонвальта стало недовольным.

– Потому что от этого оружия есть прок только в том случае, когда воины действуют сообща. Тебе знаком щит соле?

Он воткнул свой меч в землю и поднял один из щитов. Его зеленое поле было поделено на две части, в нижней изображалась стоящая на дыбах лошадь, а на верхней – два цветущих персиковых дерева. Половины были разделены двумя серебряными волнистыми полосками. Посередине щит был изогнут, сверху приплюснут, а его нижняя треть сужалась и завершалась неострым концом. В зависимости от роста им можно было прикрыть тело примерно от плеча до колена.

Вонвальт прижал щит к плечу, затем выхватил короткий меч из земли и занес его над собой.

– Стена щитов. Шеренга воинов соединяет их, образуя непроницаемый барьер. После этого вы все… – Он шагнул ко мне. – Движетесь вперед, как один… – Еще один шаг. – А когда оказываетесь на расстоянии удара… – Вонвальт приблизился ко мне, поскольку я не сдвинулась с места, – …бьете врага сюда, под мышку. Лучше атаковать того, кто левее, а не прямо перед тобой. – Он отступил на несколько шагов. – Меч – колющее оружие. Щит позволяет тебе подобраться ближе и… нанести укол.

– Значит, рубить им нельзя? – спросила я, помахав клинком.

Вонвальт пожал плечами.

– В пылу сражения как им только не орудуют! Но сначала нужно научиться правильной технике, а уже потом можно импровизировать.

– А если у меня нет щита?

– Тогда ты в беде, – совершенно серьезно сказал Вонвальт. – Если у твоего противника такой же короткий меч, то победит тот, кто сильнее и быстрее. Но против чего-то другого, более длинного – например, против грозодского меча Брессинджера – ты не выстоишь. В таком случае выход у тебя будет лишь один – отступить.

– Чудесно, – уныло протянула я. Уроки сэра Радомира были гораздо воинственнее, а он сам – гибче и склонен к импровизациям.

Вонвальт опустил меч и отбросил щит в сторону. Тот с лязгом упал на землю.

– Ты не хочешь учиться?

Я с досадой всплеснула руками и сказала:

– Я хочу понять, что с вами происходит. – Это было невероятной дерзостью, но, как и с Брессинджером, мои отношения с Вонвальтом тоже менялись.

Сэр Конрад нахмурился, однако он не хуже меня ощущал эту перемену. Когда он заговорил, то не смотрел на меня. Вместо этого он, небрежно демонстрируя свое мастерство, замахнулся мечом на воображаемых врагов.

– Хелена, ты должна понимать, что, когда на карту поставлена безопасность Империи… все несколько меняется. Дела о государственной измене ведутся по своим законам. Они плохо согласуются с общим правом и гражданскими свободами. Порядок судопроизводства становится… гибче, хотя до недавнего времени это не было закреплено никаким законом.

– Что-то раньше вы о подобном не упоминали, – сказала я. – Не говорили ни о каком «особом порядке судопроизводства». Мне казалось, что в том и заключается смысл общего права – оно общее для всех нас.

Вонвальт яростно рассек клинком воздух, разрубая незримого противника.

– Я слишком хорошо тебя обучил, – пробормотал он. – Вечно задаешь вопросы.

– Я – ваша ученица. Задавать вопросы – моя работа.

– Мне известен смысл слова «ученица», Хелена.

Я помедлила. Вонвальт был взволнован, как никогда раньше.

– Вы сказали, что прежде это «не было закреплено никаким законом», – заметила я. – Речь о новом особом указе, который издал Император?

Вонвальт кивнул.

– Я думала, он нужен для борьбы с диверсантами в Конфедерации Ковы?

– Указ был написан для них, но этим его область применения не ограничивается.

– Значит, вчерашние Правосудия – те, кто остался в живых, – будут подвергнуты новой процедуре для предателей? – спросила я.

– Будут.

Я внезапно обернулась. На ближнее к нам персиковое дерево приземлился грач. Его резкое карканье привлекло мое внимание.

Вонвальт кивком указал на птицу.

– Одинокий грач – предвестник смерти, – сказал он. – Хотя нам о ней напоминать не нужно, – прибавил он, бормоча себе под нос. Вонвальт не был суеверен, а сказал это лишь потому, что не знал, о чем еще говорить.

Грач какое-то время понаблюдал за нами, затем взмыл в воздух. Как я и предсказывала, солнце уже зашло за здание Сената, и персиковый сад очутился в тени и прохладе.

– Я одного уже видела, – сказала я.

Вонвальт равнодушно хмыкнул.

– А магистр Кейдлек мог прочитать наши мысли? – внезапно спросила я. – Вчера утром.

– Нет, мысли Кейдлек читать не умеет, – отмахнулся Вонвальт. – И он больше не магистр Ордена. Тебе не стоит так его называть.

– Он сказал, будто видит наши помыслы, – припомнила я.

Вонвальт покачал головой.

– Кейдлек говорил не буквально. Он… чувствует истину. Умеет читать выражения лиц, настроения и делать из этого очень точные выводы. Отчасти такая способность тоже относится к древним драэдическим чарам, но по большей части это обыкновенная интуиция, которую выдают за колдовство.

– А что такое саксанская магия? – спросила я.

– О чем ты?

– Вчера в своем кабинете Император говорил о «старой саксанской магии». Чем она отличается от драэдической?

– Это одно и то же, – ответил Вонвальт. – Просто разные названия. Саксанцы, предшественники сованцев, веками жили в этих землях, пока на трон не взошла династия Хаугенатов. Они практиковали драэдизм. Затем Креус обратил Эйдиса Кжосича, и неманская вера стала новой религией Империи. Ныне драэдизм стал запрещенным языческим учением, которому следуют на окраинах Империи. Помнишь рилльскую ведьму?

– Конечно.

– Речь как раз о таких как она. – Вонвальт пожал плечами. – Просто два названия для одного явления.

Теперь уже я стала лениво размахивать мечом. Казалось, не делать этого просто невозможно.

– Что будет дальше? – спросила я.

– Кейдлека и его приспешников допросят.

– Император, наверное, очень надеется на вас, раз дожидался вашего возвращения, чтобы сделать свой ход, – заметила я.

Вонвальт помрачнел.

– Как раз это тревожит меня больше всего.

– Вы считаете, что недостойны такого доверия?

Вонвальт покачал головой.

– Я никогда и не думал, что однажды стану магистром Ордена. Не забывай, Хелена, ведь я не урожденный сованец. Мой отец принял Высшую Марку. И хотя считается, будто это не важно, на деле все обстоит иначе. Я никогда не представлял себя в этой роли. Мне по душе странствовать и вершить правосудие, а не сидеть в этом гадючьем гнездовище.

– Вы как-то говорили мне, что те, кто стремится к власти, редко годятся для того, чтобы ею обладать.

– Говорил.

– Быть может, Император думает так же.

– О, он точно думает так же, – ответил сэр Конрад. – Ведь это его изречение.

Какое-то время мы молчали. Я не знала что делать. Мне было тяжело смотреть на то, как последние события подкосили Вонвальта – человека, которым я восхищалась и которого глубоко уважала. Его подавленное настроение передалось мне. Разве я могла чем-то его ободрить? Ведь я ничего не знала о Сове и о жизни в ней. Я могла полагаться лишь на слова самого сэра Конрада. И хотя он всегда и во всем ждал худшего исхода, в тот раз это было оправданно. Сова – и вся Империя – готовилась сорваться в пропасть. Чувство обреченности висело в теплом туманном воздухе подобно облаку.

– Князь Гордан отвоюет север, – сказала я, надеясь услышать от Вонвальта хоть что-то обнадеживающее. – Если барон Хангмар уже этого не сделал.

– Меня тревожит не север, а юг. Пограничье. Оно уже стало вотчиной Клавера. И именно туда мне нужно отправиться, а не сидеть здесь, во главе Ордена. – Вонвальт поднял голову. Городские колокола возвестили смену часа. – Кстати, вот мне и пора отправляться в Ложу. Предстоит проделать еще много работы.

– Мне идти с вами? – спросила я.

Вонвальт покачал головой.

– Пока что нет. Сегодня я возьму только Дубайна. Но ты все же можешь заняться кое-чем полезным: организовать переезд во дворец лорда-префекта. Знаю, подобные хозяйственные труды тебе не под стать, Хелена, – прибавил сэр Конрад, заметив выражение моего лица. – Скоро я найму еще одного слугу, который возьмет на себя всю черную работу. Как только волнения немного улягутся, я официально займусь твоим обучением и приму тебя в Орден. Это случится через месяц или два, но даю слово, что если ты все еще желаешь этого, то станешь одной из нас. Ты готова.

Я через силу улыбнулась и кивнула. В ту минуту мне явно не стоило озвучивать свои сомнения о вступлении в Орден; к тому же я была рада заняться каким-нибудь рутинным делом, чтобы отвлечься от происходящего.

Ибо уже совсем скоро каждое наше действие стало влечь за собой тяжелые последствия.

VIII

В Хранилище Магистров

«Знание – это ключ, который отпирает все двери, кроме той, за которой можно утолить их жажду».

ПРАВОСУДИЕ ЛЕДИ ФРИДА СВЕРИУС

Находясь в гуще тех драматичных событий, было легко забыть, что у Вонвальта, ставшего лордом-префектом и магистром Ордена, возникла уйма новых обязанностей. А помимо них он должен был посещать всяческие церемонии и сносить всевозможные формальности, ибо в Сове огромная власть не давалась без сопутствующей помпезности.

Не сомневаюсь, сэру Конраду хотелось бы, чтобы его возвышение прошло незаметно, но это было невозможно. От него не ждали никаких значительных жестов вроде обращения к Сенату, однако ему все-таки пришлось встретиться с некоторыми сенаторами; он должен был посещать храмы и молиться в них – особенно в часовне Судьи при храме Немы; и, конечно же, на его плечи легло тяжелое бремя управления одним из Сословий Империи.

Как будто всего этого было мало, таинственный недуг Вонвальта продолжал тянуть из него силы, несмотря на помощь Императорской Врачевательницы. Сэр Конрад походил на кусок хлеба, медленно впитывающий подливу и размякающий до состояния кашицы. Несколько дней я исполняла его повеление, руководила переездом во дворец префекта и брала на себя столько административных хлопот, сколько могла; но в те редкие минуты, когда мы видели нашего господина и повелителя, перед нами представал измученный человек, раздавленный тяжелой болезнью и бременем ответственности.

Благодаря целому отряду слуг и рабочих, которых отдали в наше распоряжение, переезд во дворец префекта не занял много времени, и к вечеру второго дня все было готово. Дворец оказался величественным поместьем, которое размерами и убранством намного превосходило особняк Вонвальта. Хотя Вершина Префектов представляла собой большое плато, ее южный край и в самом деле сходился к небольшой возвышенности, то ли естественной, то ли рукотворной. Именно на этой второй вершине посреди обширных угодий и располагался дворец лорда-префекта, отделенный от остальной части холма стеной. В отличие от особняка Вонвальта – огромного, роскошного и похожего на любое другое провинциальное поместье, – дворец имитировал саксанский готический стиль, который казался мне тяжелым и зловещим. Четырехэтажный, он был увенчан крутыми скатными крышами, покрытыми темной черепицей, украшен башенками, контрфорсами и вездесущими горгульями, высеченными из черного мрамора. Были здесь и гнетущие скульптурные намеки на пантеон сованских богов, поблекшие от времени и покрывшиеся копотью. При дворце уже имелась прислуга числом около двадцати человек, включая отряд стражи, который состоял из пяти гвардейцев и нескольких слюнявых боевых овчарок. Над парадным входом я увидела тот же самый герб, что украшал зеленый щит в саду сэра Конрада, – гарцующий белый конь, серебряные волнистые полосы и два персиковых дерева. Лишь тогда я сообразила, что это герб Вонвальта, который он получил много лет назад, став рыцарем.

Мы подошли ко входу, и гвардеец, узнав нас, взмахом руки позволил нам войти, однако в тот же миг сзади раздался звонкий оклик, и мы резко остановились. Я обернулась и увидела молодого паренька – судя по одежде, посыльного, – который бежал ко дворцу. Парнишка беспечно приближался, пока на него не залаяла боевая овчарка. Видимо, в тот миг мальчик обделался, потому что после этого он довольно долго топтался на месте и лишь затем осмелился подойти к воротам. Винить его было трудно, все-таки боевые овчарки доходили мне до пояса, а роста я была отнюдь не низкого.

– Посылка для леди Хелены, – выдохнул парнишка, обращаясь к одному из гвардейцев – высокому громиле с оливковой кожей, который сразу же выхватил послание из его рук.

– Хорошо, – ответил громила и бросил парню монету. Собака тем временем изо всех сил старалась вырвать из ворот прутья. Гвардеец быстро проверил содержимое пакета, а затем подошел ко мне и передал его. – Вам, миледи, – сказал он.

– Я не леди, – отозвалась я, – но благодарю.

Гвардеец озадаченно посмотрел на меня.

– Вы ведь секретарь лорда-префекта? – спросил он.

– Да, – подтвердила я.

– Значит, вы леди.

Я нахмурилась, удивленная тем, как стремительно возвысилось мое положение в обществе, и притворилась, что мне все равно, – так я хотела заслужить одобрение сэра Радомира, который презирал почти все, что было связано с титулами и аристократией. Но про себя я ликовала.

В маленькой посылке лежала записка, которую я быстро вынула. Она оказалась от Вонвальта.

– Что там? – спросил сэр Радомир. Одетый в повседневное тряпье и обветрившийся на солнце, бывший шериф выглядел расслабленным. Как и я, он с радостью взялся за хлопоты по переезду, чтобы отвлечься.

– Записка от сэра Конрада, – ответила я. – Он хочет, чтобы мы нашли какие-то книги. Вот список. – Я протянула шерифу листок пергамента и развернула посылку. В ней оказался большой ключ и перешедший к Вонвальту медальон префекта.

– Ключ к Хранилищу Магистров, – произнес сэр Радомир, прочитав записку. – Это еще что?

Ключ вдруг потяжелел в моих руках.

– Нема, – прошептала я.

– Что такое?

– В Хранилище Магистров хранятся все древние знания, – сказала я. – Все старинные рукописи драэдистов.

– И где это Хранилище?

– В Библиотеке Закона, – ответила я. Положив ключ в карман, я посмотрела на небо. Через час уже должно было начать смеркаться. – Лучше пойдем туда прямо сейчас.

Библиотека Закона занимала отдельный клочок земли к югу от улицы Креуса, там, где река Саубер во второй раз разделялась на рукава. Как и все основные центры власти и права в городе, библиотека была гигантской и внушительной; но, в отличие от других строений, ее наружные стены были возведены не из камня и железа, а представляли собой крепкие решетки с витражами. Венчали библиотеку стеклянные купола. Здание радовало глаз, но помимо эстетических причин его облику имелось и другое простое объяснение: чтобы в месте, где хранились тонны бумаг, не приходилось пользоваться масляными фонарями, зодчие впустили внутрь как можно больше естественного света.

– Сюда, – сказал сэр Радомир, кивком указывая на толпу, которая собралась неподалеку от библиотеки. Завороженные, они слушали речи человека в сенаторской мантии. Забравшись на постамент огромной мраморной статуи, тот гневно жестикулировал и что-то кричал толпе. В основном здесь собрались простолюдины, но я заметила среди них немало купцов и лордов.

– …больше не можем доверять им безопасность Империи, – брызгал слюной сенатор. – Нам нужны солдаты, а не законники. Император впустую растрачивает жизни своих легионеров в Ковоске и стремится обложить налогами всех, мужчин, женщин и собак, чтобы найти средства на это безумие! И кому же придется расплачиваться?

– Нам! – возмущенно прокричала толпа в ответ.

– Только храмовники желают Империи блага…

Я перестала слушать. Вместе с сэром Радомиром мы быстро миновали толпу, надеясь, что они не заметят, как мы входим в Библиотеку Закона.

– Кровь Немы, – фыркнул сэр Радомир. – Одичавший млианар.

Я рассмеялась, но беспокойство не покинуло меня, даже когда мы вошли в здание. Я многое слышала о патрициях, однако сенатор показался мне обычным человеком средних лет. Впрочем, отрицать силу его красноречия было сложно… а ведь мы видели лишь часть выступления. Мое настроение вновь испортилось. Я всего лишь хотела, чтобы дела в Сове поправились, чтобы в мире наступил порядок. Было трудно наслаждаться чем-либо, зная, что Империя может рухнуть в любой момент.

Мы подошли к столу дежурного. К счастью, Вонвальт предупредил библиотекарей о нашем приходе, ибо они оказались сборищем суетливых педантов, которые осмотрели медальон так тщательно, будто в Сове хоть кто-то осмелился бы его подделать, рискуя при этом оказаться на плахе. Когда нам наконец позволили войти в Хранилище, уже почти стемнело, и большинство посетителей библиотеки собирались разойтись по домам.

Конечно, кое-какие лампы здесь все же были. Каждую держали в специальном ящике, вместе с которым мы должны были всюду таскать ведро с песком, которое я отдала сэру Радомиру. По пути нам часто встречались ниши, где сидели скучающие пожарные надзиратели, занятые одним-единственным делом – они следили, не займется ли где-нибудь пламя. Подобные меры предосторожности были понятны: в библиотеке хранились сованские судебные прецеденты, накопленные за целые столетия. В этих фолиантах содержались результаты трудов тысяч Правосудий и законников, собранные за века судебных разбирательств, как интереснейших, так и скучнейших, а чтобы прочесть их, потребовалась бы дюжина жизней. Всякий входящий в Библиотеку Закона воистину оказывался среди страниц истории Сованской Империи.

Хранилище Магистров залегало глубоко под землей, и попасть в него мог только магистр или его заранее назначенные и проверенные представители. Пожилая женщина-библиотекарь провела нас по лабиринту коридоров, после чего на лифте, который приводился в действие воротом, мы спустились в низкое темное помещение. Перед нами оказалась прочная деревянная дверь, которую охраняла одна-единственная стражница из имперской гвардии. Я не сомневалась – она вытянулась по стойке «смирно», лишь когда услышала грохот лифта, ведь одной Неме было известно, сколько часов ей приходилось стоять здесь, внизу, в полнейшем одиночестве и, по-видимому, в кромешной тьме. Я лишь надеялась, что она дежурит не каждый день и что ее сменяют другие.

Библиотекарь что-то сказала стражнице – видимо, назвала пароль, – и та отошла в сторону.

– Мне не дозволено входить, – обратилась к нам библиотекарь. Хотя она говорила тихо, ее голос почти гремел в тишине мрачной комнаты, отражаясь от каменных стен. – Когда закончите, скажите стражнице, и она распорядится, чтобы лифт опустили.

Я кивнула, горя желанием поскорее взяться за дело, и вставила ключ в замок. Несмотря на его размеры, он легко провернулся, и массивная дверь отворилась.

– Что такого важного в этом списке? – спросил сэр Радомир, когда мы вошли внутрь. Залы за порогом напомнили мне подземелья монастыря Долины Гейл: над нами простерлась череда низких, но широких циркульных сводов, которые опирались на колонны и уходили куда-то во тьму. Лампа, которую я несла, почти не разгоняла мрак, но все, что мы могли разглядеть, явно было древним, дорогим и красивым. Потолки были расписаны роскошными фресками, пол устилали узорчатые ковры, промеж книжных полок висели гобелены и картины в позолоченных рамах, а рядом стояли крепкие деревянные столы. Такому читальному залу мог бы позавидовать сам Император, и мне стало обидно, что все это пышное благолепие было доступно лишь избранным единицам. Внезапно я остро ощутила, в каком исключительном, историческом месте нахожусь.

Увы, ощутила я не только это. В затхлом воздухе витали сверхъестественные энергии. То же самое происходило, когда Вонвальт использовал при мне Голос Императора. Я почувствовала во рту привкус меди, и мои волосы встали дыбом. Магия пропитывала все вокруг, она гасила свечи и покрывала трещинами стекла. Казалось, будто грань бытия, на которой находился мир смертных, в этом месте становилась тоньше, и, сосредоточившись, мы могли прорвать разделявший нас покров и проскользнуть в священные измерения.

– Кровь богов, – пробормотал сэр Радомир. Он прижал одну руку к груди. – Злые силы здесь обитают.

– Да, я тоже их чувствую, – отозвалась я. Моя кожа покрылась мурашками, а слух улавливал тот же шепот, который я слышала, когда Клавер усилием разума приковал Вонвальта к месту. Одно было ясно наверняка: я не хотела оставаться в этих мрачных залах дольше необходимого. – Список у вас? – спросила я.

– Да, – ответил сэр Радомир. Он передал его мне. В списке было около двадцати книг, все – гримуары той или иной направленности. О некоторых я слышала; названия других были написаны даже не на саксанском. Я вглядывалась в строки, но мои глаза отказывались фокусироваться на них, будто сами слова не желали, чтобы их прочли.

– Давайте поскорее начнем, – пробормотала я, пытаясь не обращать внимания на окружавшие нас странности, и двинулась глубже в хранилище.

Книги стояли в алфавитном порядке и были так тщательно разбиты на категории, что нам не составило труда найти нужные… вернее, найти места, где они должны были стоять.

– Этой не хватает, – сказала я, сверившись со списком, а затем посмотрев на пустое место на полке. Пропал труд Эймбальда «Арсенал Правосудия, или магия драэдистов в общем праве: практика и правила применения». Том был одним из новейших, всего лишь вековой давности, и, вероятно, его написали во время одной из реорганизаций Ордена, которые проводились регулярно.

У меня возникло неприятное предчувствие, что эта книга окажется не единственной пропажей, и я не ошиблась. Мы с сэром Радомиром поделили список пополам и меньше чем через час убедились, что в хранилище нет ни одной книги из него. Что хуже, пропали и другие фолианты, причем некоторые были изъяты из запертых сейфов.

– Книга лежит под замком в сундуке, который стоит в запечатанном хранилище; у хранилища стоит стража, и находится оно глубоко под землей в охраняемом здании… а здание стоит в городе, окруженном самыми высокими и самыми толстыми стенами в известном мире, – пробормотал сэр Радомир. Мы оба осмотрели сундук. Крепкий, из черного дерева, обитый железом и украшенный гравировками рычащих зверей. Его создатель был явно не чужд драме, и в другой обстановке сундук показался бы безвкусным. Но здесь, в подземелье, он пугал меня до дрожи. – Пропади моя вера, что же это за книга такая?

Я посмотрела на шерифа, затем снова на пустое, обшитое бархатом нутро сундука.

– Правильнее спросить: где эта книга?

Мы решили утаить от библиотекарей, что книги пропали, и Вонвальт испытал заметное облегчение, услышав о нашей осмотрительности.

– Все так, как я и ожидал, – сказал он. Сэр Конрад был бледен, осунулся, и мы с сэром Радомиром инстинктивно встали подальше от него, боясь, что он действительно подхватил какую-нибудь оспу. Вели мы себя страшно невежливо, но я знала, что Вонвальт поступил бы так же.

Мы пришли в Великую Ложу, в его покои. За окном от Совы исходило тусклое красноватое сияние уличных фонарей и жаровен. Дождь на время прекратился, но воздух оставался теплым и влажным, а облака висели низко и готовились пролиться вновь. К счастью, по пути сэр Радомир и я не встретили млианара и прирученную им толпу – когда мы вышли из Библиотеки Закона, те уже разошлись.

Атмосфера в Ложе царила такая же, как и во всей остальной Сове – подавленная. Пока мы шли к покоям магистра, многие бросали на нас укоризненные взгляды. Стало ясно, что какие бы пышные приемы ни пришлось посетить Вонвальту в городе и как бы там ни жаловали нового лорда-префекта, его – и наш – прием в Ложе будет оставаться прохладным.

– Нужно отправить весточку во дворец, – сказал Брессинджер. Он стоял у окна. За последние дни Дубайн сильно сдал – все это время он смотрел, как болезнь постепенно убивает его друга и господина, и тревожился за него. Кроме того, сэр Конрад нагрузил своего главного пристава тяжелой работой, что тоже его подкосило. И я уже не говорю об утраченной руке, которая беспокоила Дубайна намного больше, чем он говорил. Вид у Брессинджера был такой, словно он постарел на десяток лет.

– Нужно, – мрачно пробормотал Вонвальт.

– Куда же делись книги? – спросила я.

– Не знаю, – ответил Вонвальт. Он дернулся, внезапно ударил кулаком по столу и громогласно выругался.

Я выпучила глаза. Кажется, тогда я впервые услышала, как сэр Конрад сквернословит. Я посмотрела на Брессинджера, и тот мрачно встретился со мной взглядом. По его лицу мне все стало понятно. За последний месяц я часто думала, что Вонвальт может умереть, но до сих пор не осознавала этого в полной мере. Мысль о том, что он вот-вот исчезнет, покинет этот мир, вдруг переполнила меня глубоким отчаянием. Мне представилось, как Брессинджер, сэр Радомир и я – те, чья значимость была напрямую связана с нашей вассальной зависимостью от Вонвальта, – оказываемся брошенными на произвол судьбы, без дела и без цели, а Империя тем временем рушится вокруг нас.

Вонвальту потребовалась минута, чтобы взять себя в руки, и он смутился от того, что вышел из себя. Надев на шею медальон префекта, он убрал в карман свою печать.

– Во время переезда вы не заметили во дворце… во дворце префекта… какие-нибудь потайные комнаты, проходы или хранилища? Хоть одно место, где можно что-то спрятать?

Сэр Радомир и я переглянулись, затем снова посмотрели на Вонвальта.

– Мы ничего подобного не искали, – сказала я. – Возможно, там что-то и есть. Особняк ведь огромный.

Вонвальт кивнул сам себе.

– Хорошо. Слушайте. Сейчас же возвращайтесь туда. Поговорите со слугами. Обыщите дом сверху донизу. Мне нужно, чтобы книги нашлись.

Повисла тишина.

– Да что в этих книгах такого? – спросил сэр Радомир. – Я понимаю, что магия, но какая именно? Способность двигать предметы силой разума?

Вонвальт потер лицо руками.

– Эти гримуары содержат то, что мы называем древними знаниями. Руководства, своды указаний к чарам и к тому, как их применять. Вы должны понять… Правосудия владеют множеством сил, но пользуемся мы лишь теми, которые помогают следить за соблюдением законов. Например, Голосом Императора, или способностью превращать животных в свидетелей, или допрашивать жертв убийства, отслеживать улики, определять, лжет ли человек. Мы оставили себе эти силы и применяем их, чтобы расследовать дела. Но есть и другие чары, более могущественные и жестокие по своей природе. Одни вы уже упомянули – ими Клавер поднял меня в воздух одной лишь силой мысли. Однако и это не все. Например, можно вызывать изначальных духов, разговаривать с ними. Разговаривать с демонами. Подобным занималась старая церковь, пока все колдовство не попало под единоличный надзор Ордена.

Мне и так было ясно, что Кейдлек… или кто-то очень близкий к нему… передал Клаверу по крайней мере часть этих сведений, ведь иного способа изучить эти чары невозможно, нужны рукописи из Хранилища Магистров. Однако я не ожидал подобного… грабежа.

– Но… – начал было сэр Радомир, затем прокашлялся. – Но одних лишь книг наверняка недостаточно. Даже если вы положите передо мной колдовской фолиант и я прочту слова, то все равно не овладею чарами. – Он обвел рукой комнату. – Я думал, что вы, важные люди, годами сидите здесь взаперти и учитесь, как их творить.

Вонвальт покачал головой.

– Обучение занимает годы лишь потому, что знания передаются подробно и со всей осторожностью, а также потому, что вместе с ними будущие Правосудия изучают разные науки и месяцами заучивают огромный объем законов и процедур. Сначала выясняется, к каким силам у посвященных имеются склонности, а затем их внимательно и осторожно обучают этим искусствам. Кроме того, учитывается вопрос этики: даже если посвященный подает исключительные надежды, если он успешен в правоприменении и юриспруденции, его все равно исключат из программы в том случае, если обнаружится хотя бы малейший намек на то, что он не сможет применять древние саксанские чары хладнокровно и беспристрастно. – Вонвальт отвернулся и посмотрел в окно. – Но если упрямый, бесчестный человек, который стремится овладеть лишь одной или двумя силами, будет изучать их под руководством кого-нибудь столь же могущественного, как, скажем, магистр Кейдлек, то он вполне сможет познать основы за месяц или два. Возможно, даже за несколько недель, если учиться со всем усердием. Посвятив этому все свое время, такой ученик очень скоро стал бы крайне могущественным.

Снова повисла тишина. Было легко забыть, зачем мы вообще приехали в столицу. И хотя Шестнадцатый Легион уже отправился затаптывать тлеющие угли восстания Вестенхольца, главная угроза оставалась на юге, на Пограничье, где собиралось войско храмовников и где Бартоломью Клавер с каждым днем становился все более и более искусен в древнем колдовстве драэдистов. А теперь еще Вонвальт оказался почти что прикован к своему магистерскому столу, вынужденный зачищать Орден от непокорных и помогать Императору навести дома порядок.

Зная, что произойдет потом, сколько боли и смертей принесут дальнейшие события и как, наконец, рухнет Империя, ты, читатель, наверное, хочешь смять эти страницы и возопить из-за нашего бездействия. Почему мы не собрали армию и не бросились на юг? Почему не сожгли дотла Неманскую Церковь? Почему не объявили саварских храмовников вне закона и не распустили их? Почему Император просто не отказался от захвата Конфедерации Ковы и не удовольствовался своими и без того обширными владениями?

История всегда так стройна и аккуратна. Она разложена по полочкам, искусственно разбита на эпохи и разобрана по косточкам другими людьми, которые далеки от тех событий как географически, так и во времени, и потому способны, оглядываясь назад, судить их беспристрастно. Но тем, кто жил в те неспокойные времена, все виделось совсем иначе. Трудности коварны. Они накапливаются со временем, подобно маленьким щепкам, отколотым от несущей балки. Пересказывая события, мы упускаем немало сложностей и нюансов. Даже в моем личном свидетельстве многое остается недосказанным. Да, чувство того, что необходимо срочно принимать меры, росло, однако в столице окраины Империи кажутся очень далекими. Здесь вас окружают буквальные и метафорические стены и имперская гвардия. Вы чувствуете себя в безопасности и не замечаете нависшей беды. Вонвальт однажды метко заметил, что Империя ежегодно подавляла с полдюжины восстаний и претерпевала их, как утес терпит удары волн. Многим новые волнения казались такой же мелочью, еще одним препятствием, которое Двуглавый Волк должен преодолеть, чтобы продолжить свое неумолимое расширение.

Мы, собравшиеся в том кабинете, видели нависшую опасность. Мы догадывались о том, что ждет впереди. Мы понимали, что имеем дело не с мелкими перипетиями имперской жизни. Но наши одиночные голоса тонули в океане столичной апатии и бюрократической халатности.

– Ступайте и обыщите дворец, – сказал Вонвальт. – Мы должны выдвигаться на юг, но Император не отпустит меня, пока у него не закончатся все аргументы против. А для этого мне нужно удостовериться, что книги действительно покинули столицу.

– Вы знаете, куда их могли увезти? – спросил сэр Радомир.

– Логично предположить, что на Пограничье, поскольку именно там находится Клавер. Но мне нужно исключить дворец. Так что ступайте, вы двое, сейчас же.

– Хорошо, сир.

– И, думаю, мне не нужно говорить, чтобы вы продолжали поиски даже ночью.

IX

Орден Храма

«Геральдические знаки похожи на красочные отметины ядовитых жаб из карешских джунглей; тех, кто более других выпячивает их, стоит обходить стороной».

ПРИНЦЕССА КУНИГУНДА ЭРМЕНШТАДТСКАЯ

Мы обыскивали дворец префекта всю ночь. Слуги оказались несговорчивы, и сэр Радомир отправил их спать, а я в который раз пожалела, что Вонвальт не смог привезти сюда собственную прислугу из старого дома. Увы, иерархия среди челяди была такой же строгой, как и среди знати, из-за чего эти странные, подозрительные люди, явно преданные Кейдлеку, продолжали слоняться по дому подобно недовольным призракам.

Мы обошли каждую комнату, простучали стены, измерили дом изнутри и снаружи, как это делали древние неманские охотники на ведьм, тщательно проверили, не отвалилась ли где штукатурка и не шатаются ли какие панели. Сэр Радомир принес из каморки садовника железный лом и поднял половицы. Будучи опытным следователем, он даже разобрал сиденья отхожих мест и проверил стоки.

Мы много часов внимательно проверяли каждый мыслимый закуток и лишь единожды прервались, чтобы поесть. Сэр Радомир заодно опохмелился щедрым глотком вина. Казалось, он нуждается в выпивке так же, как растения в солнце, и глядя на то, сколько вина бывший шериф вливает в себя каждый день, я дивилась его способности сохранять хотя бы подобие трезвости ума. Это пристрастие убивало его столь же неумолимо, как неизвестная хворь убивала Вонвальта, и я, боясь в скором времени потерять их обоих, решила, что обязана что-нибудь сказать.

– Вы много пьете, – заметила я, расшатывая кончиками пальцев податливую панель.

– Ну да, – буркнул сэр Радомир, прижавшись ухом к штукатурке справа от меня. Поскольку бывший шериф не стал отпираться, я решила быть настойчивее.

– У вас зависимость.

– Хелена, пусть ты и любимое дитя сэра Конрада, но не смей так говорить со мной.

– Я тревожусь за ваше здоровье, – мягко ответила я. – И, если честно, меня волнует то, как вино влияет на ваш рассудок.

– На мой рассудок ничто не влияет, – прорычал сэр Радомир.

– Зачем вы пьете? – спросила я.

– Ты что, думаешь, мне это нравится?

– Я думаю, что вас непреодолимо тянет к бутылке.

– Ну да, «непреодолимо» – хорошее слово.

– Почему же вы тогда вообще начали пить?

Сэр Радомир сделал глубокий вдох. Он собрался было снова хлебнуть из бурдюка, но остановился, не донеся его до губ. Затем недовольно покосился на меня.

– Ты никогда не была в бою.

– Была, в Долине Гейл.

Сэр Радомир немного помолчал.

– Да, – наконец произнес он. – Конечно. Мне все хочется думать, будто тебя спрятали где-нибудь далеко, в безопасном месте, и ты не видела того кошмара.

– Мне бы тоже этого хотелось, – ответила я.

Сэр Радомир вздохнул.

– И я даже забыл, что тебе довелось убить человека. Сэр Конрад мне рассказывал.

– Со мной он вообще об этом не говорил, – буркнула я, все еще обиженная на Вонвальта из-за его молчания.

– О, если ты ищешь его одобрения, то не сомневайся – он тобой гордится, – понимающим тоном заверил меня сэр Радомир. – Однако он мучительно стыдится того, что не смог тебя защитить.

– Все же обошлось. Что теперь об этом вспоминать? – небрежно отмахнулась я.

Сэр Радомир коротко, недоверчиво хохотнул.

– Клянусь богами, Хелена, твой разум выкован из стали. Неужели подобное деяние ничуть не обеспокоило тебя?

– Обеспокоило, – призналась я, – до глубины души. С тех пор я почти каждый день вспоминаю об этом.

– Однако тебя, похоже, не грызет совесть… по крайней мере, уже.

– Нет, не грызет, – сказала я. – Но я, кажется, знаю почему. Некоторые врачеватели говорят, будто наше детство определяет то, какими мы становимся во взрослой жизни. Если это так, то мой разум ожесточился еще много лет назад, задолго до того, как я поступила на службу к сэру Конраду. Быть может, благодаря этому мне стало… легче сносить некоторые ужасы. – Я покачала головой, внезапно осознав, что перевела разговор на себя и начала сравнивать мою жизнь с жизнью сэра Радомира. Такие сравнения были бесполезны и, вероятно, даже оскорбительны, если вспомнить, насколько узка та личная призма, через которую мы все воспринимаем мир. – Однако никто не заставлял меня, будучи отроком, встать в ряды легионеров. И, строго говоря, вы правы; по-настоящему я в бою не сражалась.

Сэр Радомир заговорил, уперев взгляд в пол, и мне стало ясно, что его воспоминания ничуть не потускнели со временем. В ту минуту он напомнил мне Вонвальта и Брессинджера, когда те вспоминали о Рейхскриге – что случалось чрезвычайно редко, особенно в моем присутствии.

– Поле боя – жестокое место. Его ни с чем не сравнишь. В пылу битвы, когда ты охвачен яростью, другие люди становятся твоими заклятыми врагами. А потом… стоит остановиться и задуматься, ты понимаешь, что они – такие же мальчишки, как и ты. Испуганные мальчишки. И тогда тебя наполняет глубочайшее раскаяние, которое уже никогда не пройдет. – Он пожал плечами. – К тому же война оставляет и другие раны. Я не был женат, но мою возлюбленную убили, когда враг захватил мой родной город.

Я не могла не ответить на откровенность бывшего шерифа и поделилась с ним тем, что Вонвальт рассказал мне о Брессинджере:

– Дубайн тоже потерял жену во время Рейхскрига.

– Да, он рассказывал. И малышей-близнецов. Чудо, что он не лишил себя жизни. Я знавал многих, кто накладывал на себя руки из-за меньшего горя.

Я ощутила острый укол обиды. Мы с Брессинджером были знакомы уже несколько лет, но он никогда не открывался мне. То, что я знала о его прошлом, мне пришлось выпытывать у Вонвальта – хотя, видит Нема, я должна была догадаться обо всем сама, – и сэр Конрад настрого запретил мне говорить об этом.

– Я… не знала, что вам это известно. Сэр Конрад просил меня никогда не упоминать о случившемся.

– Неудивительно, – сказал сэр Радомир. – Я уверен, что Дубайн каждую ночь видит их призраки. Не обижайся на него за молчание. Это вовсе не значит, что он не доверяет тебе.

– Видимо, моего горя недостаточно, чтобы говорить со мной о прошлом, – отозвалась я, ухватившись за доску и рванув ее на себя. – Мне, знаете ли, тоже знакома боль утраты. – Я подумала о своих родителях, которых едва помнила, и о Матасе, которого так мало знала и так горячо любила. Я глубоко скорбела по ним… и все же я не теряла жену и двоих детей, как Брессинджер, и меня не уводили отроком из родного дома, не заставляли становиться захватчиком и годами творить ужасные злодеяния. История моей жизни была печальной, но у всех остальных она была еще печальнее. Казалось, будто я не имею права жаловаться, роптать и плакать, и одно это вызвало во мне досаду. Я злилась, что мое горе уступало горю моих друзей настолько, что они даже не звали меня на свои попойки.

– Хелена, не говори глупости. Ты ведь знаешь, что Дубайн любит тебя больше всех в этом мире.

– Значит, вот к чему вы стремитесь, да? – спросила я, уже воспылав от негодования и пропустив его слова мимо ушей. Я указала на бурдюк с вином. – Стараетесь пить как можно больше, чтобы пораньше загнать себя в могилу?

Сэр Радомир вдруг обратил на меня взгляд, полный такой свирепой боли, что я невольно отшатнулась.

– Клянусь князем Преисподней, ну и дерзкий же у тебя язык! – рявкнул он.

Я почувствовала, что вот-вот расплачусь.

– Сэр Радомир, во всем мире у меня есть только три друга: вы, Дубайн и сэр Конрад. Потерять одного из вас – значит навеки утратить треть из всех, кто мне дорог. Наша служба и без того опасна, и мы не имеем права столь безрассудно относиться к своей жизни.

Повисла тишина. Нам обоим потребовалось несколько минут, чтобы взять себя в руки. Не думала я, что наша ночь пройдет вот так.

Сэр Радомир громко, протяжно вздохнул.

– Ты когда-нибудь напивалась? – наконец спросил он меня.

– Конечно, – ответила я, поспешно утирая сбежавшую слезу.

– И как тебе после этого спалось?

– Крепко. И без сновидений, – прибавила я, сообразив, к чему он клонит.

– Вот видишь. Я вовсе не желаю покончить с собой, Хелена, а стремлюсь избежать кошмаров. Сначала я пил пару раз в неделю, затем каждую ночь. В Перри Форде с чистой водой было туго, поэтому днем я пил легкое пиво, потом пристрастился к вину, а после пил уже потому, что иначе не мог избавиться от похмелья… – Он снова пожал плечами. – Со временем ты перестаешь это замечать.

Несколько секунд он сидел молча, затем встал. Внезапно мне стало стыдно, и я испугалась, что навсегда разрушила нашу с ним дружбу; но в тот вечер сказать больше было нечего.

– Идем, – бросил сэр Радомир, направляясь к двери. – Мы теряем время.

На рассвете мы нашли одну-единственную маленькую потайную нишу. И больше ничего. Ниша обнаружилась наверху одной из башенок особняка, в небольшой восьмиугольной комнате, из которой открывался вид на центр города. Тайник показался мне страшно безыскусным, и я даже расстроилась, что все наши хитроумные методы поиска оказались бесполезны, ибо на нишу мы наткнулись, просто мимоходом постучав по стене.

– Книг тут нет, – проворчал сэр Радомир, согнувшись, чтобы заглянуть внутрь. Он настоял, что первым проверит тайник на случай, если в нем окажутся ловушки. – Только всякий церковный мусор.

Он вылез из ниши и показал мне свои находки: несколько маленьких, грубо сработанных саварских идолов и религиозные листовки. Я взяла одну и прочитала. Заглавие гласило: «Орден рыцарей Храма Савара», а ниже шла нудная обличительная речь о том, что Орден магистратов – еретики, и их силы нужно вернуть в лоно неманской Церкви.

– Что ж, – со вздохом сказала я. – Если у кого-то и оставались сомнения в виновности магистра Кейдлека, то это должно их развеять.

Сэр Радомир сел на пол, прислонившись спиной к стене.

– Интересно, что с ним делают в Императорском дворце, – задумчиво сказал он.

– Он гостит у Извлекателя Истин, – устало, но с ехидством ответила я, вяло подражая голосу Вонвальта.

– «Извлекатель Истин», – повторил сэр Радомир, взвешивая слова. – Это какой-то особый сованский титул, да?

– «Главный по пыткам» звучало бы уже не так помпезно, верно?

Сэр Радомир покряхтел и сплюнул.

– Проклятые выдумщики эти сованцы, – пробормотал он. Затем поднял на меня глаза. – Тебе ведь это не нравится, да? Что Кейдлека немного пощекочут?

– Конечно же не нравится! Мне это не нравится, потому что пытки противоречат всем принципам Ордена и общего права! Нема, они ведь вне закона! Сэр Конрад повесил бы любого, кто вздумал бы пытать людей, потому что это преступление. А теперь выясняется, что их применяют не где-нибудь, а в самом сердце государства.

– Пропади моя вера, да успокойся ты, – пробормотал сэр Радомир. – Мне вообще казалось, что государственные изменники лишаются всех прав.

– Изменники, признанные судом, – сказала я. – А не обвиняемые. Если Кейдлека признают виновным, тогда пожалуйста. Можете отрезать ему по очереди все пальцы. Но существует определенная процедура. Год назад Вонвальт пришел бы в ярость, узнав, что человека бросили в темницу без приговора, без защиты адвоката и без суда. А теперь это происходит почти что по его велению.

Сэр Радомир снова пожал плечами. Он был в целом порядочным и честным человеком, но я видела, что, несмотря на все его моральные устои, бывшего шерифа ничуть не возмущала мысль о том, что инакомыслящих будут пытать.

– Правосудия постоянно казнят людей без суда и адвокатской защиты.

– Правосудия сами играют роль адвокатов и судей. Для этого они и нужны. Они представляют собой всех сразу, в одном лице. Их слово равняется слову прокурора, присяжных и защиты.

– Так разве Император не является высшим Правосудием? Разве он не может просто объявить Кейдлека предателем, а затем делать с ним все, что ему заблагорассудится? В конце концов, Правосудия получают свою власть лишь по воле Императора.

Я открыла было рот, чтобы возразить, но затем тут же закрыла его. Меня только что переспорили, причем не какой-нибудь красноречивый оратор, а усталый шериф, который задавал простые вопросы. Мне словно отвесили пощечину. До сих пор я и не осознавала, насколько зазналась. Я стала считать себя умнее Брессинджера и сэра Радомира, позабыв, что они сами были опытными служителями закона. И хотя в ту секунду меня это задело, сейчас я понимаю, что меня нужно было одернуть.

– Идемте, – произнесла я, услышав в глубине дворца шаги. – Раз слуги уже проснулись, мы можем заодно допросить и их.

Сэр Радомир кивнул и не стал продолжать спор не то из великодушия, не то от усталости.

– Как пожелаешь, – сказал он, поднимаясь.

Слуги вели себя так же неучтиво, как и прошлым вечером, и мы опросили их меньше чем за час, причем каждый говорил меньше предыдущего. В последнюю очередь мы поговорили с поварихой – пухлой дамой с костлявыми пальцами, которая хлопотала на просторных кухнях дворца. Я уже давно забыла ее имя, помню лишь, как она откровенно грубила нам, и я уже готовилась отчитать ее за столь скупые и резкие ответы, как вдруг наше внимание привлек сдавленный кашель, который донесся из нижних шкафчиков.

– Клянусь пылающей задницей Казивара, Финн Беккер, если это ты, я закую тебя в кандалы! – неожиданно взревела старуха. Сэр Радомир и я даже отшатнулись от ее яростного крика, и повариха, протиснувшись мимо нас, распахнула дверцу. Оказалось, что за ней прятался молодой паренек, в котором я узнала ученика конюха. По кухне разлетелся душок конского навоза.

– Полегче! – сказал сэр Радомир, когда повариха схватила мальчика за волосы и выволокла его наружу. – Он же просто дурачится.

– Он всю кухню мне изгваздал! – гремела старуха, а мальчик тем временем верещал от боли.

– Проклятье, да угомонись ты, – рыкнул сэр Радомир и ударил повариху по руке. Та отдернула ее, будто бывший шериф вонзил в нее кинжал.

– Я все расскажу префекту Кейдлеку! – с притворным ужасом закричала она и картинно выпучила глаза.

– Очень я в этом сомневаюсь, – ответил сэр Радомир, хватая мальчика за шкирку. – Иди давай, – сказал он пареньку, обращаясь с ним так же грубо, как и с поварихой, на которую только что прикрикнул.

– Куда вы его ведете? – требовательно спросила оскорбленная женщина.

– Не твое дело, старая ты карга, – ответил сэр Радомир, и я заметила, как две молодые судомойки отвернулись, зажав себе рты руками.

– Не вздумай трепать языком, Беккер! Слышишь?! – крикнула нам вслед повариха.

Мы вышли с мальчиком наружу и отвели его в конюшни. Утро выдалось теплым и приятным, легкий ветерок гонял над Эбеновыми равнинами вереницы белых облаков, воздух был на редкость свеж, и я с удивлением заметила, как бодрит и наполняет силами хорошая, ясная погода.

– Чего она так раскричалась? – спросил сэр Радомир мальчика.

Тот дерзко пожал плечами.

– Тебе здесь нравится, малец? Платят хорошо? И место завидное?

Финн кивнул.

– Ты знаешь, кто я?

– Радомир Дражич.

– Сэр Радомир Дражич, – рявкнул бывший шериф. – Ты знаешь, что я служу Правосудию? Новому лорду-префекту?

– Да.

– Сир.

– Да, сир.

– А ты понимаешь, что я могу вышвырнуть тебя вон, и никто даже глазом не моргнет?

Казалось, что Финн вот-вот заплачет.

– Да, сир.

– Зачем ты там сидел? Подслушивал?

Мальчик снова пожал плечами.

– Просто хотел чем-нибудь заняться, сир. В конюшнях не так много навоза, и я уже весь разгреб.

– Так вот что я тебе скажу, Финн Беккер. Сейчас в Сове творятся серьезные дела. Серьезные государственные дела, понимаешь? По милости твоего бывшего хозяина вся Империя оказалась в большой беде, и пока мы с тобой разговариваем, во дворце из него выпускают кишки. Ты хочешь, чтобы и тебя отвели туда вслед за ним? – На этот раз мальчик и правда захныкал. – Теперь слушай меня, и слушай внимательно. Твой бывший господин украл из Библиотеки Закона важные книги. – Шериф указал себе за спину, на дворец префекта. – Тебе ведь нравится ползать повсюду, а? Находить потайные ходы и укромные места? Ты видел здесь где-нибудь припрятанные книги?

Мальчик помотал головой.

– Думай!

– Я ничего не видел, сир, – сквозь слезы выдавил парнишка. – Никаких книг.

– Мы не станем ругать тебя за то, что ты подслушивал, – прибавила я. – И за то, что полез куда не следовало. Нам нужно только найти книги.

– Клянусь Немой и Саваром, миледи, я не видел никаких книг!

Сэр Радомир выпрямился. Вздохнул.

– А людей? – спросил он. – Сюда ведь много кто приезжает, и ты всех примечаешь, да?

Мальчик пожал плечами.

– К префекту Кейдлеку постоянно приезжали лорды и леди, сир. Такая уж у него служба.

– А кто-нибудь необычный? Слишком приметный? Кто-то, кого ты не ожидал увидеть?

Мальчик помотал головой.

– Да разве в Сове кого-нибудь назовешь необычным? Кого я тут только не видел. Нема, да на одного Императорского Стража посмотрите – казар с волчьей головой, и свободно шастает по улицам.

Вдруг мне пришла в голову одна мысль.

– А кто-нибудь с юга приезжал? С Пограничья? Храмовники, например?

Выражение лица мальчика изменилось.

– Да, – медленно произнес он. – Один такой был. Конюх рассказывал о его лошади. Цетландский дестриэ. Красавец. – Парнишка кивнул сам себе. – Да, вот он был необычный. На Южных равнинах их полно, но так далеко на север они не заезжают.

Мы с сэром Радомиром переглянулись.

– Когда это было? – спросил бывший шериф.

Мальчик призадумался.

– Я точно не помню. Полмесяца назад? Может, чуть больше.

– Как звали храмовника?

Мальчик пожал плечами.

– Откуда ж мне знать. Я его не видел.

– А коня видел? – не унимался сэр Радомир. – Накидка на нем была?

– Да, чудная такая.

– Опиши ее поподробнее.

Мальчик еще немного поразмыслил.

– Голубая она, небесно-голубая. С белыми крестами, а среди крестов – птица с распростертыми крыльями.

– Что за птица? – спросила я.

– Не знаю, миледи. Простите.

– Этого хватит, чтобы все выяснить у герольда, – сказала я.

– Да, – согласился сэр Радомир. Он повернулся к мальчику. – Ну все, проваливай. И если будешь шпионить за сэром Конрадом, я тебе глаза выколю.

Помощник конюха убежал.

– Нужно сейчас же идти к герольду, – решила я.

– Да. Идем, я с тобой.

Мы пошли по улицам к Императорскому дворцу, где и проживала герольд. У главных ворот стражник отправил нас к одному из множества боковых входов – все-таки дворец был не только резиденцией Императора, но и служил штаб-квартирой одному из Сословий Империи, из-за чего в нем обитало несметное число придворных хаугенатов. И лишь немногих можно было найти в Зале Одиночества.

Герольд оказалась величавой женщиной средних лет, с седыми волосами и мудрым лицом. Она занимала несколько заставленных шкафами комнат, окна которых выходили на Эбеновые равнины. Я описала ей герб, хозяина которого мы хотели найти. Причудливые геральдические термины были мне не знакомы, поэтому я сказала ей ровно следующее: небесно-голубой фон, белые кресты, посередине птица с распростертыми крыльями.

– Так вы говорите, что этот герб видели на накидке цетландского дестриэ? – спросила герольд.

– Да, – хором ответили я и сэр Радомир.

– Что ж, в вашем описании не хватает двух деталей, – сказала она, доставая с полок увесистый фолиант. – Во-первых, белой звезды на черном поле, что расположена в левом верхнем углу креста. А также огня в правом верхнем углу, который символизирует Вечное Пламя, что пылает в храме Бога-Отца Савара. Впрочем, я уверена, что знаю, о ком вы говорите.

– О ком же?

Глаз герольда был хорошо наметан, и она, быстро перелистнув на нужную страницу, развернула книгу перед собой. Затем постучала пальцем по яркому изображению герба.

– Сэр Владимир фон Гайер, маркграф Керака и магистр Ордена рыцарей Храма Савара, – вслух прочитала я. Затем подняла глаза на сэра Радомира.

– Проклятье.

Вернувшись в Великую Ложу, мы рассказали обо всем Вонвальту. Утро почти перешло в день, и в покоях магистра стало жарко и душно от палящего солнца. Сэр Конрад слушал нас, почти не прерывая; лишь несколько раз он попросил кое-что прояснить, но в остальном не мешал нам говорить. Когда мы закончили, он откинулся на спинку кресла и испустил тяжкий вздох.

– Что ж, это совпадает с тем, что нам известно, – сказал Вонвальт, потирая бороду. Затем ненадолго задумался. – Кейдлек выносит книги из Хранилища Магистров, передает их Владимиру фон Гайеру, а тот увозит их в Керак. – Он цокнул языком. – И мальчик, конюх, говорит, что маркграф приезжал несколько недель назад?

– Да, – подтвердила я.

Вонвальт задумчиво хмыкнул.

– До Керака путь неблизкий. Ехать туда по меньшей мере неделю, если не две. Значит, эти рукописи у Клавера недавно.

– Но у него были и другие, – сказала я. – Вспомните, что он сотворил с вами в Долине Гейл. К тому же фон Гайер, возможно, не единственный, кто перевозит фолианты на юг. Да и вряд ли они бы увезли все двадцать книг за один день. Быть может, они крали по одной или две зараз.

Вонвальт несколько секунд молчал, размышляя.

– Верно, – наконец произнес он и сдавил пальцами переносицу. – Эта проклятая хворь затуманивает мой разум, – пробормотал он. – Я не могу ясно мыслить.

Бросив то, чем он занимался, сэр Конрад встал и повесил на пояс меч.

– Что собираетесь делать? – спросил сэр Радомир.

– Пойду в храм, – просто ответил Вонвальт.

– В какой?

– Храм Савара. Хелена, вооружись. – Сэр Конрад выдвинул ящик стола и бросил мне ремень с ножнами, в которые был вложен длинный дирк[4]. – Приведите Дубайна, – прибавил Вонвальт, обращаясь к сэру Радомиру.

Бывший шериф помедлил.

– Я не очень хорошо разбираюсь в хитросплетениях сованской политики, сэр Конрад, но разве на Орден Храма не распространяется церковная неприкосновенность? Они во многом вам неподвластны.

Вонвальт был мрачен.

– О да, – сказал он, подходя к сэру Радомиру. – Но я уже так давно не ходил кланяться Богу-Отцу.

Бывший шериф прокашлялся.

– Сэр Конрад…

– Не тревожьтесь, сэр Радомир. Каждый гражданин Совы имеет право посещать храм. А теперь идите за Дубайном. Встретимся у входа.

Несколько минут Вонвальт суетился в кабинете, а затем мы с ним отправились к Храму Савара, который находился к северу от столичной арены. Вонвальт часто говорил, что жаркая погода разжигает в людях недовольство, и в то утро доказательства этой старой пословицы встречались нам повсюду. Казалось, что на каждом углу поселился какой-нибудь самопровозглашенный проповедник или млианар, кричащий об ошибках Императора, о походах на Пограничье, о безбожии Империи и о возвращении драэдической магии в руки Церкви.

– Когда я уезжал из Совы, подобное было немыслимо, – сказал сэр Конрад, кивком указывая на неманскую матре в потрепанной фиолетовой рясе. Вокруг священницы собралась толпа, внимавшая ее речам, но очень скоро двое имперских гвардейцев прорвались через кольцо людей, схватили матре и потащили ее к зданию городской стражи. Поднялись крики, воздух накалился от бессильного гнева, но никто в конечном счете не пожелал лишиться руки или головы, сунувшись под меч имперского гвардейца… пока что.

Вонвальт покачал головой.

– Императору стоит навести в городе порядок, причем поскорее, – пробормотал он. Теперь я понимала, почему сэра Конрада, человека, привыкшего на каждом шагу требовать полнейшего повиновения, так раздражала Сова, ее катастрофически неуклюжий государственный аппарат и неизлечимая политическая раздробленность.

– Да уж, – буркнула я, – но глядя на весь этот… – я обвела рукой расходящуюся толпу, – бардак, я понимаю, как он проглядел Клавера.

– И то верно, – согласился Вонвальт.

Брессинджер и сэр Радомир ждали нас в нескольких сотнях футов от входа в храм.

– Сэр Радомир говорит, что вы собираетесь войти внутрь, – произнес Брессинджер, когда мы подошли достаточно близко. Его взгляд был прикован к двум храмовникам, что стояли на страже у входа.

– Да, собираюсь, – ответил Вонвальт. Он не сбавил шаг, и приставам пришлось поспешить, чтобы не отстать.

– Если маркграф фон Гайер…

– Если маркграф фон Гайер сговорился с Кейдлеком и передал Клаверу рукописи из Хранилища Магистров, то я отрублю голову ему и всем, кто им помогал. – Сэр Конрад кивком указал на двери. – И готов поспорить, что некоторые из этих голов прямо сейчас сидят на плечах своих хозяев в этом храме.

Он остановился перед двумя храмовниками – суровыми воинами с красными, обгоревшими на южном солнце щеками. Их черные плащи были чисты, но на материи виднелась въевшаяся рыжая пыль. Судя по виду, они приехали с Пограничья чуть ли не в то же утро.

– Расступитесь, – велел Вонвальт, когда храмовники – представьте себе! – преградили ему путь.

– В храме проходит закрытая церемония, – хрипло ответил один из них. – Сейчас никому не дозволено входить туда.

Вонвальт скрестил руки на груди.

– Расступитесь. Больше я просить не стану.

К их чести, храмовники остались невозмутимы.

– Согласно городским указам, храм может закрываться, когда…

– Согласно городским указам, никто и ничто не может препятствовать лорду-префекту, когда тот находится при исполнении обязанностей, – сказал Вонвальт и шагнул вперед, чтобы оттеснить храмовников.

Один из них опрометчиво уперся рукой ему в грудь.

– Милорд, я не могу…

Вонвальт ударил его кулаком прямо в нос. Брессинджер, двигаясь стремительно, как кошка, в мгновение ока прижал второго храмовника к двери и приставил кинжал к его горлу.

– Милорд, это ты верно сказал, – произнес Вонвальт. – Ваш лорд. Я – ваш господин, Правосудие Императора и лорд-префект, и если я желаю войти в храм Савара, то никто, помимо самого Императора, не может меня остановить. – Он низко наклонился к храмовнику, который утирал кровь со своего разбитого носа. – А ты, идиот, только что совершил особо тяжкое преступление, осмелившись напасть на меня, и заслужил смертную казнь.

– Прошу вас, милорд, я лишь следовал приказам…

– У меня есть для тебя несколько новых приказов. Отправляйся в городскую тюрьму. Сдайся шерифу Совы и скажи ему, что ты должен сидеть за решеткой, пока я не соизволю прийти к тебе. Ты все понял?

Храмовник вскочил и попятился от Вонвальта.

– Да, милорд, – пролепетал он и быстро ушел.

Сэр Конрад повернулся ко второму часовому.

– Тебе есть что сказать в свое оправдание?

Тот помотал головой.

– Осторожнее, – предупредил Брессинджер, когда шея мужчины коснулась его лезвия. – Клинок острый.

– Ради Немы, прошу вас, – выдавил храмовник. – Нам велели…

– Кто велел? Кто отдал вам эти таинственные «приказы»?

Храмовник поежился.

– Кто-то из сержантов. Я не знаю его имени.

Вонвальт кивком указал на дверь.

– Открой и проведи меня на эту церемонию. Сейчас же.

Часовой повиновался, и мы вошли в просторный главный зал храма. Савар был Богом-Отцом, супругом Немы, и на большинстве сованских икон изображался в образе человека – хотя иногда его рисовали с головой быка, из-за чего он больше походил на Ирокса, драэдического бога. Его часто показывали с мечом в руках, и считалось, что он оберегает Империю от физического уничтожения, в то время как его супруга Нема ведет ее к духовному спасению. Поэтому-то многие воинские ордены заявляли о том, что им покровительствует Савар.

В центре храма горело Пламя Савара – огромный костер, пылавший в искусно выкованной жаровне. Предания гласили, что если Пламя Савара погаснет, то Империя рухнет, однако пока что вечный огонь горел ярко, жарко и гаснуть не собирался.

Наши сапоги гулко стучали по красивому мозаичному полу. В центре главного зала стояли два огромных мраморных изваяния – Савар и двуглавый волк, вместе отбивающиеся от незримых врагов. Как жаль, что у меня не было времени хорошенько рассмотреть эту поразительную скульптуру, ибо храмовник быстро повел нас дальше, к галерее, где стояли две дамы, облаченные в чиновничьи одежды.

Даже будучи опытными политиками и искусными интриганками, они не смогли скрыть своего удивления.

– Милорд префект, – произнесла младшая. У нее было хитрое недоброе лицо – хотя, возможно, оно просто казалось мне таким, потому что женщина, судя по сенаторской мантии, была млианаром. Однако ее неприязненный тон мне точно не почудился. – Что привело вас в храм Савара?

Вонвальт пропустил ее вопрос мимо ушей и повернулся к храмовнику.

– Я велел тебе отвести меня на церемонию, – сказал он, – а не к этой двоице.

Обе женщины улыбнулись поджатыми губами.

– Церемония закрыта для посторонних.

– Для меня не бывает ничего закрытого. Где ее проводят? – рявкнул Вонвальт Голосом Императора.

Обе женщины ахнули, но ответ изрыгнула младшая – видимо, ее воля оказалась самой слабой.

– В потаенной зале за часовней Солдата! – взвизгнула она и тут же зажала рот руками, широко распахнув глаза от ужаса. Ее старшая коллега вдруг пришла в ярость и вперилась в нее взглядом.

– Кровь богов! – выругалась она и повернулась к сэру Конраду. Подняв на него палец, она собралась было обдать его потоком словесного вздора, но вместо этого неловко отшатнулась в сторону, когда Вонвальт прошагал мимо нее. Проводник ему больше не требовался.

– Остановите же их! – крикнула сенатор храмовнику. – Ради Немы!

Храмовник обнажил меч.

– Милорд префект! – Он попытался окликнуть сэра Конрада, но зарычал от боли, когда грозодский меч Брессинджера вонзился ему промеж костей руки у самого запястья. Клинок часового со звоном упал на пол, и обе млианарши испуганно вскрикнули.

– Идем скорее, пока весь храм не услышал, что мы здесь! – рявкнул Вонвальт.

Мы поспешили за сэром Конрадом, который пронесся по галерее, затем свернул налево, в просторный коридор с готическим сводом, который вел в сторону от главного зала. Часовня Солдата находилась в конце, в самой задней части храма, и попасть туда можно было только одним путем, по которому шли мы. Ни сенаторы, ни храмовник за нами не последовали, и поступили мудро. Впрочем, я слышала их отчаянные голоса и топот ног – несомненно, они побежали за подмогой.

Оказавшись у двери часовни, мы незамедлительно ворвались в нее. Внутри самозабвенно молились храмовники. Даже шум снаружи не вывел их из похожего на транс забытья.

Вонвальт презрительно оглядел их, но не стал задерживаться. Едва он пронесся мимо молящихся, они начали пробуждаться, и их тихое бормотание стихло, однако сэр Конрад уже остановился перед низкой деревянной дверью, завешенной множеством флагов и вымпелов. Не дожидаясь приказа, Брессинджер шагнул вперед и с размаху ударил ногой в то место, где находился замок. Дверь распахнулась.

Думаю, никто из нас не был готов к тому, что мы увидели за порогом.

– Князь Преисподней, – выдохнул Вонвальт, обнажив меч.

– Разорвите связь! – воскликнул знакомый голос.

Это был Бартоломью Клавер.

X

Одна дверь закрывается, другая открывается

«Вершить суд и восстанавливать справедливость необходимо при свете дня. Судебная власть – это хрустальный дворец, фундаментом которому служит пристальный надзор общества».

ИЗ ТРУДА КАТЕРХАУЗЕРА «УГОЛОВНЫЙ КОДЕКС СОВЫ: ПРАКТИЧЕСКИЕ СОВЕТЫ»

То, что мы увидели, многое расставило по своим местам, но поняли мы это намного позже.

Посреди залы на покрытой тканью деревянной доске как на алтаре лежал полуобнаженный мужчина. Из его груди торчала рукоять кинжала, и выглядел он совершенно мертвым. Труп окружали люди. Клавера среди них не было. Некоторые, очевидно, принадлежали Ордену саварских храмовников; другие, облаченные в сенаторские мантии, скорее всего, были млианарами. Но рядом с ними стояли еще двое незнакомцев, чье присутствие стало для нас неожиданностью. Первым был мужчина с оливковой кожей, в дорогих необычных одеждах, явно сшитых не по сованской моде, с коротко подстриженной, седеющей козлиной бородкой и ярко-зелеными глазами. Рядом с ним стояла слепая женщина с обритой головой и покрытым татуировками лицом. На ней была надета желто-оранжевая мантия, а рядом лежал богато украшенный посох.

Все их внимание было приковано к Вонвальту, и несколько леденящих кровь секунд никто не двигался и не говорил.

Затем голова мертвеца неистово задергалась, его глаза распахнулись и заметались по комнате.

– Разорвите связь! – рявкнул он, на этот раз отчаяннее.

Я чуть не задохнулась от отвращения. Мертвецом управлял Клавер.

– Незаконный сеанс некромантии, – мрачно объявил Вонвальт.

Никто по-прежнему не шевелился. Клавер снова воскликнул:

– Разорвите связь! Предсказательница!

Слепая женщина попыталась что-то сказать, но слова застряли у нее в горле; она была слишком потрясена тем, что их прервали.

Вонвальт двигался стремительно.

– Захлопните дверь! – крикнул он сэру Радомиру. Затем ударил предсказательницу плашмя мечом по горлу, и та схватилась за шею, хрипя и задыхаясь. После этого Вонвальт повернулся к Клаверу.

– Ты переоценил себя, – оскалившись, сказал он священнику.

Мертвец продолжал отчаянно вращать головой и глазами, но никто в зале больше не мог ему помочь.

Вонвальт протянул руку, положил ее на труп храмовника и пробормотал несколько слов на незнакомом мне языке. Воздух внезапно сгустился, стал душным, и комнату наполнила зловещая аура.

Клавер в теле мертвеца отчаянно заскрежетал зубами.

– Что ты наделал? – взвизгнул он.

– Приковал тебя к этому телу, – почти беззлобно ответил Вонвальт. Он окинул взглядом зал, посмотрел в глаза всем присутствующим. Оружия ни у кого не было, и никто не успел бы схватиться за него прежде, чем их зарубили бы Брессинджер, или сэр Радомир, или я. Поэтому они, ошеломленные, стояли молча.

– Быть может, мне поступить с тобой так, как ты поступил с Реси? – спросил Вонвальт. Когда Клавер не ответил, он прижал острие короткого меча к шее трупа. – Где ты?

Лицо Клавера скривилось в язвительной усмешке.

– Ты до сих пор не знаешь? Даже после того, как допросил и убил обенпатре Фишера? Какой же из тебя после этого сыщик?

– Я знаю, что ты в Кераке, – оскалился Вонвальт. Острие его меча пустило по подбородку трупа струйку крови.

– Если бы я мог, то похлопал бы тебе.

– Еще я взял под стражу Натаниэля Кейдлека, и он уже наслаждается чарами Извлекателя Истин. – Несмотря на всю напряженность ситуации, мне не понравились слова Вонвальта. Меня возмутило, как он… кичится тем, что Кейдлека пытают. – И я знаю, что фон Гайер помог ему выкрасть драэдические рукописи из Библиотеки Закона. Ну как? Близко я к тебе подобрался?

На этих словах что-то произошло. Тело, в которое вселился Клавер, на миг содрогнулось, его кости затрещали и захрустели. Из уголка рта полилась черная эктоплазма.

– Ты ничего – хр-р! – не знаешь, – проскрежетал священник. – Твоя слава – пустой звук. Даже… – Труп дернулся. – Гн-н… ребенок разгадал бы эти мелочи. Ты так долго смотрел на деревья, что не замечаешь за ними леса. Ты хоть представляешь, с какими силами столкнулся на самом деле? – Лицо мертвого храмовника на короткий миг расползлось в злобной ухмылке. – Скажи мне, Правосудие: здоров ли ты? А то ты что-то похудел. Побледнел. И даже будто бы позеленел.

Вонвальт не смог скрыть своего удивления.

– Что ты наделал? – требовательно спросил он.

Клавер рассмеялся.

– О, просто завел новых друзей. Могущественных. Советую тебе поступить так же. Видит Нема, они тебе скоро пригодятся.

Что-то изменилось. Тон Клавера, испуганный и лихорадочный, вдруг стал спокойным и уверенным. От того, как он сказал слово «могущественных», я похолодела. Я посмотрела на предсказательницу, которая продолжала держаться за горло. Похоже, Вонвальт слегка задел кожу лезвием, потому что сквозь ее пальцы сочилась кровь, но он точно не перебил ей ни трахею, ни артерии. Почему бы Клавер вдруг ни преисполнился нахальства, она была ни при чем.

Вонвальт зарычал и упер острие лезвия в щеку Клавера так, что оно стало медленно входить ему в глаз. На миг позабыв о дерзости, Клавер снова задергался и заверещал.

– Я иду за тобой, жрец, – прорычал Вонвальт. – Все твои труды и мечтания обратятся в прах.

– Вовсе нет! – закричал Клавер, когда кровь и жижа из глазного яблока потекли по его щеке. Боль явно была невыносимой, однако этот безумец ликовал. – Вовсе нет! Ты ничего не добился! На каждом шагу я оказываюсь впереди тебя! Давай, режь мне лицо, распотроши это тело. Тебе это не поможет. Обрушь свои армии на Керак; они все погибнут.

– Я не боюсь твоих храмовничьих головорезов! – взревел Вонвальт. Кажется, только Клавер мог с такой легкостью вывести его из себя.

Священник издал недоверчивый, безумный смешок.

– Император слеп! Вял! Его Легионы рассеяны! Никто не поможет тебе, сэр Конрад. Оставь меня в покое. Уходи прочь и доживай свои дни где-нибудь далеко. Покинь Империю, и я оставлю жизнь тебе и твоим приспешникам.

– Никому не придется жить под гнетом твоего безумия, – прорычал Вонвальт, полосуя клинком лицо Клавера. – Слышишь меня? Запомни эти слова, жрец. Чертоги Преисподней скуются льдом, прежде чем я позволю тебе войти в Сову.

Выражение лица Клавера вдруг стало пугающе жестоким.

– О, я… очень близко знаком с Чертогами Преисподней, – заверил он. И снова зал будто сжался и потемнел. Я вдруг поняла, что храмовники, оставшиеся в часовне Солдата, колотят в дверь, пытаясь ворваться к нам. Но шум гремел на удивление глухо. Казалось, будто что-то высасывает из зала все звуки. – Я побывал во многих местах, куда не смеют ступать магистраты.

Вонвальт наклонился, чтобы что-то сказать на ухо мертвецу, и тогда я заметила, как тело дернулось и пошевелилось. Внезапным рывком труп вытащил клинок из своего сердца и замахнулся им на Вонвальта.

– Сэр Конрад! – крикнула я, бросившись вперед. Вонвальт немедленно отпрянул, и клинок рассек пустой воздух. В тот же миг храмовникам наконец удалось выбить дверь.

– Нет! – крикнул Вонвальт, поворачиваясь к нам. – Мне нужно больше времени!

В зале воцарился хаос. Брессинджер и сэр Радомир немедленно вступили в бой с храмовниками. Те пробили дверь большой железной жаровней, закрепленной на шесте, и именно с этим неуклюжим тараном пришлось столкнуться приставам. Недолго думая, я вытащила из ножен свой дирк и неловко запустила им в ближайшего храмовника. По чистой случайности клинок, подталкиваемый тяжелой рукоятью, вонзился ему в горло; воин свалился с ног и уронил жаровню, которая приземлилась на ногу сэра Радомира, сломав ему по меньшей мере один палец. Бывший шериф закричал от гнева и боли, и завязалась хаотичная рукопашная схватка.

Млианары и предсказательница почти непрестанно визжали. Тем не менее один из патрициев – судя по виду, ветеран Рейхскрига – сумел где-то раздобыть оружие и опрометчиво вступил в бой с Вонвальтом. Благодаря тесноте зала и внезапно ожившему трупу, в котором поселился Клавер, этот млианар прожил дольше пары секунд. Не сомневаюсь, Вонвальт хотел взять его живьем, но противников оказалось слишком много, и мы не могли взять в плен всех. У сэра Конрада не осталось выбора, и он жестоко расправился с сенатором, разрубив ему шею и плечо несколькими тяжелыми ударами.

Клавер, все так же прикованный к трупу храмовника, неуклюже поднялся с алтаря. Он шатался, двигался неуверенно. Я помнила, что к мертвецу прикасаться нельзя, поэтому схватила посох предсказательницы и огрела им труп по затылку. Мертвец обернулся; его глаза были похожи на два колодца, полные ярости. В тот миг я поняла, что сражаюсь не просто с обезумевшим священником, а с кем-то другим, с неизвестной мне сущностью, которая вселилась в труп. Мне почудилось, что я вижу тень этого существа; она маячила в том же месте, которое занимал Клавер, подобно изображению на мокром пергаменте, наложенному поверх другого. В нем я разглядела очертания крылатого демона из глубин Преисподней. Увиденное заставило меня оцепенеть, приковало к месту, и я словно превратилась в статую.

– Хелена! – крикнул кто-то. Это был Брессинджер.

Я обернулась – и вовремя; ко мне уже ковылял очередной храмовник, однако он пал замертво, даже не успев замахнуться мечом. Кровь заливала зал, повсюду падали трупы, а воздух наполнялся страшным жужжанием, которое исходило от ожившего тела. Меня пробрал глубочайший ужас, и по телу побежали мурашки. Больше всего на свете мне хотелось сбежать подальше от священника.

Наконец Вонвальт шагнул к Клаверу, чтобы зарубить его. Он поднял меч молча, не произнося никаких пафосных прощальных слов. Просто обрушил клинок вниз по короткой мощной дуге.

В нескольких дюймах от шеи трупа лезвие остановилось, наткнувшись на какое-то невидимое препятствие, жесткое, словно выкованное из железа, и отскочило обратно.

Вонвальт удивленно выдохнул, его глаза расширились. Клавер довольно расхохотался, черная слизь вспенилась у его рта. Двигаясь увереннее, он повернулся к Вонвальту, развел руки в стороны и растопырил пальцы, как когти.

– Как ты это сделал? – рявкнул сэр Конрад. Все в зале: оставшиеся млианары, чужеземец, Брессинджер и сэр Радомир, попятились, уступая место Клаверу… если это вообще был еще Клавер.

– Я же говорил, – с усмешкой произнес священник, – у меня могущественные друзья. – Казалось, он стал на несколько футов выше. Мрак в зале сгустился настолько, что сделался почти непроглядным.

– Ради Немы! Сэр Конрад, разорвите связь! – зашипел Брессинджер, выпучивший от страха глаза. Я никогда прежде не видела Дубайна напуганным. Он ничего не боялся… кроме того, что происходило теперь. Клавер привел в ужас всех нас.

Издав ужасающий нечеловеческий рык, труп прыгнул вперед, как зверь…

…и безвольно упал на пол к ногам Вонвальта, похожий на марионетку с оборванными нитями.

Сэр Конрад стоял, вытянув перед собой руку, и эхо изгоняющего заклинания уже стихало. В один миг жужжание и потусторонняя тьма, поглотившая зал, рассеялись.

– Кровь богов, – произнес сэр Радомир таким голосом, словно он несколько минут не дышал.

Мы все обернулись на скрип открывшейся двери – потайной двери, спрятанной за гобеленом в дальней стене.

Чужестранец с зелеными глазами сбежал.

– Проклятье, – рыкнул Вонвальт, с силой вгоняя короткий меч обратно в ножны. – За ним!

Чужестранец бежал быстро, даже быстрее Брессинджера. Под дорогой одеждой и статной осанкой, присущей богатым и ленивым людям, скрывались сила и ловкость. Его движения были отточенными, как у солдата, но отчаяние подгоняло его, заставляло безрассудно и бездумно мчаться вперед.

Вонвальт попытался подчинить его Голосом Императора, но, как и многие послушники Клавера, этот чужестранец сумел воспротивиться ему. Голос оглушил некоторых горожан, которые оказались поблизости, и эти люди на несколько мгновений прекратили свои занятия, будто их огрели по голове. Но беглец не остановился. Он продолжал нестись прочь. Выбежав из тени храма Савара, он, как испуганный заяц, помчался к улице Креуса.

– Держите! Держите его! – орал Вонвальт всем встречным, но никто не успевал помочь ему. Беглец проскакивал меж бестолковых прохожих, перепрыгивал через сложенные ящики и бочки, расталкивал уличных музыкантов, которые сердито кричали ему вслед, и даже пролетал через открытые двери и жилые помещения.

Сэр Радомир начал отставать. Даже не чуждый погоням Вонвальт сбавил скорость. Его непредсказуемая болезнь снова дала о себе знать. Но он не остановился. Все-таки мы охотились на обычного человека, и его безумное бегство не могло продолжаться долго.

Что же до меня, то я задыхалась горячим пыльным воздухом Совы и хрипела. Но я не могла позволить этому человеку сбежать. К тому же на моей стороне была молодость и стремление привести силы закона и порядка к победе. Да и побегать за такой добычей все же стоило – кто знал, какие ценные сведения таились в черепушке этого чужестранца?

Мы с Брессинджером начали настигать беглеца, когда тот пересек мост над западным рукавом Саубер и помчался через лабиринт разновеликих зданий, что окружали Дворец Философов. Время от времени он мельком оглядывался, и я видела в его ярких изумрудно-зеленых глазах страх затравленного животного. Но он все бежал и бежал, оставляя по пути лоскуты одежды и даже кожи там, где притирался и цеплялся за выступающие балки, торчащие гвозди и каменные стены.

Наконец он выскочил на Баденскую улицу. Слева от нас высилась Вершина Префектов, а справа простирались городской рынок и район грязных ремесел.

– Врата Волка! – крикнул Брессинджер, раскрасневшийся и обливающийся потом. Я проследила за его взглядом и увидела впереди гигантский северный торхаус и громадного черного Аутуна, который с напряженным оскалом следил за нашей погоней. Днем рядом с рынком было не протолкнуться, и я подумала, что только безумец попытается спастись бегством по столь загруженной улице. Однако вскоре стало ясно, что чужеземец хочет затеряться в толпе. Ему даже почти удалось это сделать, но всякий раз, потеряв беглеца из виду, мы снова находили его по гневным крикам задетых им людей.