Мальчик-капитальчик. Джим с Пиккадилли. Даровые деньги
P.G. Wodehouse
THE LITTLE NUGGET
PICCADILLY JIM
MONEY FOR NOTHING
Перевод с английского
А. Круглова («Мальчик-капитальчик»),
И. Митрофановой («Джим с Пиккадилли»),
Н. Трауберг («Даровые деньги»)
© The Trustees of the P.G. Wodehouse Estate, 1913, 1917, 1928
© Перевод. А. Круглов, 2024
© Перевод. И. Митрофанова, наследники, 2024
© Перевод. Н. Трауберг, наследники, 2024
© Издание на русском языке AST Publishers, 2024
Мальчик-капитальчик
Часть первая,
где читатель знакомится с Мальчиком-капитальчиком, на будущее которого строят планы заинтересованные стороны, затрагивая также и будущее Питера Бернса[1]. Результатом становится судьбоносный телефонный звонок.
Мальчик-капитальчик
Если бы управляющие отеля «Гвельф», этой лондонской достопримечательности, посетили одним январским днем номер люкс миссис Элмер Форд, недавно приехавшей из Нью-Йорка, то несколько огорчились бы, а склонные к философии предались бы размышлениям о тщетности человеческих усилий, поскольку гостье не было отказано ни в чем.
Ее разместили в прекрасном номере, подают лучшие блюда, а усердные слуги предупреждают любые ее желания. Тем не менее окруженная столь исчерпывающей заботой, она беспокойно и нетерпеливо мечется по комнатам, ни дать ни взять тигрица в клетке или узница Бастилии.
Устав мерить шагами гостиную, она присела, взяла в руки роман, но тут же отбросила. Снова вскочила и заметалась из угла в угол. Услыхала бой часов и сверилась с наручными, хотя смотрела на них всего пару минут назад. Раскрыла медальон на золотой цепочке, висевший на шее, заглянула внутрь и тяжко вздохнула.
Затем устремилась в спальню, достала из чемодана портрет в рамке и, вернувшись, пристроила на стуле. Отступила на шаг, жадно вглядываясь. Ее большие карие глаза, обычно твердые и властные, странно смягчились, губы задрожали.
– Огден! – прошептала она.
Картина, вызвавшая такой прилив чувств, едва ли потрясла бы до такой степени стороннего зрителя. Он увидел бы всего лишь кривоватый любительский портрет на редкость отталкивающего мальчишки лет одиннадцати с вялым и капризным лицом. Пухлый и перекормленный, он имел вид типичного избалованного отпрыска состоятельных родителей, которым богатство не идет впрок.
Пока миссис Форд любовалась изображением, встречая хмурый ответный взгляд, задребезжал телефон, и она торопливо схватила трубку. Звонил портье с известием, что явился посетитель.
– Алло?.. Кто? – переспросила она упавшим голосом, будто надеялась услышать совсем другое имя. – Да, конечно. Попросите лорда Маунтри подняться в номер.
Она вернулась к портрету. Нетерпение, исчезнувшее было при звонке, появилось на лице вновь. Усилием воли она подавила его, когда вошел посетитель.
Лорд Маунтри, плотный розоволицый блондин лет двадцати восьми со светлыми усами, был серьезен и деловит. Поймав тяжелый взгляд с портрета, он вздрогнул и отвел глаза.
– Что ж, миссис Форд, все улажено. – Он был из тех, кто не теряет времени на лишние приветствия. – Я заполучил его.
– Заполучили?! – Голос ее дрогнул.
– В смысле, Стэнборо.
– А! Я… я подумала о другом. Будьте добры, присаживайтесь.
Лорд Маунтри воспользовался приглашением.
– Того художника, – пояснил он. – Вы говорили как-то за обедом, что у вас есть портрет сына только в одиннадцатилетнем возрасте и пора бы заказать новый.
– Вот старый портрет Огдена, я рисовала его сама.
Лорд Маунтри нарочно сел боком к картине и старался не оборачиваться, подобно тому путнику из поэмы Кольриджа, который чувствовал, что позади «ужасный дух ночной», однако теперь был вынужден, изо всех сил изображая беспечность, снова встретить неприятный взгляд.
– Э-э… м-да… Замечательный мальчик – с характером, знаете ли.
– О да!
Лорд поспешно отвернулся.
– Если помните, я уже рекомендовал вам этого Стэнборо. Он мой большой приятель, и я был бы рад оказать ему услугу. Говорят, художник он – высший класс. Сам-то я в этом не разбираюсь. Вы просили привести его сегодня, он ждет внизу.
– Ах да, конечно! Я не забыла. Огромное спасибо, лорд Маунтри!
– Кстати, мне пришла в голову недурная мысль… то есть, если вы не боитесь умереть со скуки у меня на яхте. Как, не передумали еще насчет маленького круиза?
Миссис Форд мельком глянула на часы.
– Наоборот, жду с нетерпением!
– Тогда отчего бы не убить одним выстрелом двух зайцев? Объединим плавание и портрет, а? Возьмете сына с собой, – ему понравится, – а я приглашу Стэнборо! Ну как?
Это предложение не было результатом внезапного прилива щедрости. Подвергнув свою идею глубокому изучению, лорд пришел к выводу, что лучше не придумаешь, несмотря на некоторые изъяны, которые представились ему еще яснее при виде портрета.
Ребенок на яхте и так-то не слишком располагает к приятному плаванию, а тем более такой. Однако без Стэнборо в компании никак не обойтись. Что бы ни представлял собой мальчишка миссис Форд, весельчак и душа компании Билли Стэнборо сделает плавание поистине незабываемым.
Вот только не желает ни в какую художник устраивать себе такой долгий отпуск! В связи с чем его светлость, которого нечасто осеняли блестящие идеи, и породил к собственному удивлению только что изложенный план.
Выжидающе глянув на собеседницу, он с беспокойством отметил тень страдания на ее лице. Что такое? Он торопливо проанализировал свою последнюю реплику, но ничего огорчительного не нашел. Загадка, да и только!
Миссис Форд смотрела мимо него на портрет. В глазах у нее стояла боль.
– Боюсь, вы не совсем осознаете положение дел, – напряженно проговорила она.
– Вот как?
– Видите ли, я… – Миссис Форд помолчала. – Мой мальчик не… Огден пока не живет со мной.
– Э-э… он в школе?
– Нет, не в школе. Я объясню. Дело в том, что мы с мистером Фордом не очень ладили и год назад в Вашингтоне развелись. Не сошлись характерами, знаете ли, и… и… – Ее голос дрогнул.
Его светлость, по молодости лет испытывавший панический ужас перед глубокими чувствами, как женскими, так и мужскими, чертыхнулся про себя. Ох уж эти американцы, вечно всем досаждают своими разводами! Откуда ему было знать? Почему тот, кто их познакомил – теперь и не вспомнить, кто – не поставил его в известность? Казалось бы, обычная американка, раскатывает по Европе на денежки любящего муженька…
– Э-э… – протянул он, мучительно подыскивая уместные слова.
– И… и суд, – выдавила наконец миссис Форд, – отдал ему опеку над Огденом.
Лорд Маунтри сочувственно помычал, зарумянившись от смущения.
– С тех пор я Огдена не видела и потому так заинтересовалась, когда вы упомянули своего друга мистера Стэнборо. Мне пришло в голову, что мистер Форд едва ли сможет возразить, если с моего сына напишут портрет на мои собственные деньги. Конечно, придется ему объяснить… однако вы понимаете – строить сейчас планы еще и на морское путешествие несколько преждевременно.
– Да, пожалуй, это сокрушительный удар по моему замыслу, – обескураженно согласился лорд Маунтри.
– Не обязательно.
– Да?
– Обещать с определенностью я пока не могу, но, возможно, все-таки сумею взять с собой Огдена… попробую как-нибудь это устроить.
– Так вы думаете, все же получится?
– Я надеюсь.
Несмотря на сочувственное мычание, лорд Маунтри был слишком честен и прямолинеен, чтобы закрывать глаза на очевидные факты.
– Не совсем понимаю, как вы собираетесь обойти судебное решение. Оно действует и в Англии, не так ли?
– Я рассчитываю, что смогу кое-что… организовать.
– О, я тоже очень надеюсь! – Исполнив свой долг указать на факты, его светлость был снова готов к сочувствию. – Кстати, а где сейчас Огден?
– Он в загородном доме у мистера Форда, но…
Ее прервал телефонный звонок. Миссис Форд вскочила с кресла и метнулась через комнату, как показалось пораженному лорду, одним скачком. Поднеся трубку к уху, она вскрикнула с радостным волнением.
– Скорее проводите их сюда! – бросила она и повернулась к гостю, сияющая и преображенная. – Лорд Маунтри, не сочтите за грубость, но я прошу вас теперь удалиться. Ко мне пришли… я должна…
Его светлость поспешно вскочил.
– Конечно, конечно! Разумеется! Куда это я дел свою… А, вот она! – Подхватив шляпу, он заодно, сэкономив усилия, повалил на пол трость и вновь нагнулся, нашаривая ее. Миссис Форд наблюдала за его манипуляциями с растущим нетерпением. Наконец, он выпрямился, слегка раскрасневшись от усилий, но с полным набором в руках – трость, шляпа и перчатки.
– Тогда до свидания, миссис Форд. Дайте мне знать, если ваш мальчик присоединится к нашей компании.
– Да-да! Большое вам спасибо. До свидания!
– До свидания!
Подойдя к двери, лорд открыл ее, но тут же обернулся.
– Боже мой! А как же Стэнборо? Попросить, чтобы подождал? Он же внизу сидит!
– Да-да. Передайте мистеру Стэнборо мои искренние извинения и попросите обождать еще несколько минут в Пальмовом зале.
– Закажу ему выпить! – осенило лорда Маунтри.
– О да, как вам будет угодно! Лорд Маунтри, вам и правда пора… Как же грубо я себя веду, сама не понимаю, что говорю… но… мой мальчик возвращается ко мне!
Рыцарство, накопленное поколениями предков, пришпорило его светлость, и он смутно осознал, что в предстоящей сцене ему совершенно нет места. Встреча матери с давно потерянным сыном – это святое. Развернувшись, лорд Маунтри молнией бросился в дверь, но в нее как раз входили, и ему вновь пришлось бормотать извинения, привычно нагнувшись в поисках шляпы.
Новой гостьей оказалась красивая девушка высокого роста с жестким и слегка циничным выражением лица. Она вела за руку толстого мальчика лет четырнадцати, чье сходство с портретом на стуле не оставляло никаких сомнений. Столкновения мальчик избежал, но явно остался недоволен. С холодным отвращением глянув на согнувшегося лорда, он выразил свое мнение одним словом:
– Растяпа!
Лорд Маунтри разогнулся.
– Прошу прощения, – выговорил он, должно быть, уже в седьмой раз, совсем выбитый из колеи. Молодой человек всегда отличался стеснительностью, а сейчас причин для смущения было сразу несколько. Он оказался в перекрестье взглядов: глаза миссис Форд просили: «Уходите!», на лице Огдена читалось: «Олух!», а портрет вторил: «Идиот!» Наконец, глаза красотки, огромные, серые, прохладно насмешливые, презрительно вопрошали: «Что за странный краснолицый тип путается под ногами?»
– Прошу… прошу прощения, – вновь пробормотал он.
– Смотри, куда прешь! – сурово буркнул Огден.
– Ничего страшного, – отозвалась незнакомка. – Ты познакомишь нас, Неста?
– Лорд Маунтри – мисс Драссилис, – представила их друг другу миссис Форд.
– Боюсь, это из-за нас лорд Маунтри вынужден уйти, – заметила девушка, и серые глаза ее стали, казалось, еще огромнее, прохладнее, насмешливее и презрительнее. Лорд барахтался в них, словно пловец в бездонной пучине.
– Нет-нет, – пролепетал он, – честное слово, мне просто пора… До свидания! Значит, миссис Форд, вы дадите мне знать насчет яхты? Да? Весело проведем время и все такое. До свидания! До свидания, мисс Драссилис!
Он мельком глянул на Огдена, набираясь смелости попрощаться и с ним, но духу не хватило, и лорд Маунтри, развернувшись, выскочил в коридор. Оттуда донесся стук упавшей трости.
Синтия Драссилис закрыла дверь и улыбнулась:
– Какой нервный молодой человек! А что он такое сказал про яхту, Неста?
Миссис Форд с трудом оторвала от сына зачарованный взгляд.
– Да так, ерунда. На следующей неделе хотим сплавать на юг Франции.
– Какая чудесная идея! – В голосе девушки прозвучала задумчивая нотка. – Великолепно задумано.
Миссис Форд устремилась к Огдену, обрушилась на него шуршащим вихрем роскошных тканей и сжала в объятиях:
– Золотце мое!
Достойно перенести такую вспышку чувств способен далеко не всякий. Огден грубо вывернулся из материнских объятий.
– Лучше сигаретку дай, – буркнул он.
Портрет, написанный любящей рукой, явно льстил ему, сильно приукрашивая оригинал. Пухлый на картине, мальчишка был откровенно толст, смотрел еще угрюмее, и никакое искусство, тем более любительское, не могло воспроизвести даже отдаленно его отвратительных манер. Ребенок явно очень непростой, он выглядел так, будто успел взять от жизни все и теперь привычно маялся от скуки, напоминая речью и поведением скорее взрослого, причем довольно неприятного.
Даже мать на миг опешила и рассмеялась с дрожью в голосе:
– Не слишком ли ты практичен, дорогой?
Синтия окинула наследника Фордовских миллионов твердым, чуть презрительным взглядом.
– Он весь день такой. Можешь себе представить, как мне было с ним легко!
Миссис Форд порывисто обернулась.
– Синтия, милая, я тебя даже не поблагодарила…
– Вот-вот. – Девушка поджала губы.
– Ты – чудо, дорогая. Истинное чудо! Я повторяю это с тех пор, как получила твою телеграмму из Истнора… Огден, иди ко мне, сыночек!
Скривившись, мальчишка подался к протянутым рукам матери.
– Только не тискай больше! – выдвинул он условие, прежде чем позволить себя обнять.
– Скажи, Синтия, – вновь обратилась миссис Форд к девушке, – как тебе это удалось? Я сказала лорду Маунтри, что надеюсь скоро увидеть Огдена, но сама сомневалась. Успех казался слишком невероятным!
– Этот твой лорд Маунтри… – протянула Синтия. – Как ты с ним познакомилась? Я его прежде не видела.
– В Париже встретила, осенью. Он надолго уезжал из Лондона, ухаживал за больным отцом.
– Понятно.
– Такой любезный молодой человек. Договорился, чтобы написали портрет Огдена. Да ладно, теперь не до лорда Маунтри, не будем отвлекаться. Расскажи лучше, как ты сумела увезти мальчика!
Синтия зевнула.
– Да легче легкого все оказалось.
– Огден, милый, – обернулась миссис Форд, – куда ты? Хочу, чтобы ты был рядом.
– Да ладно…
– Побудь со мной, ангелочек!
– Опять сопли, – буркнул ангелочек себе под нос. – Вообще-то, я чертовски голодный, – добавил он.
Миссис Форд будто током ударило. Она вскочила на ноги.
– Бедное мое дитя! Конечно, тебе надо пообедать… Синтия, позвони, я что-нибудь закажу в номер.
– Я бы тоже не отказалась, – заметила Синтия.
– Ах да, ты ведь тоже ничего не ела. Я и позабыла.
– Ну еще бы.
– Пообедаете тут оба.
– А может, пускай Огден сходит вниз, в ресторан?
– Хотите посплетничать? – язвительно хмыкнул мальчишка.
– Ну что ты, милый! – укорила его миссис Форд. – Хорошо, Синтия… Ступай, Огден. Закажи себе чего-нибудь посытнее!
– А то! – лаконично заверил сын и наследник.
Когда дверь за ним закрылась, наступила короткая пауза. Синтия выразительно глянула на подругу.
– Ну что ж, дорогая, я это сделала.
– О да! Ты просто чудо, милая!
– Да.
Они вновь помолчали.
– Кстати, – начала миссис Форд, – ты упоминала какую-то мелочь, небольшой долг, который тебя беспокоит?
– Разве? Ах да, есть такой, и довольно срочный. На самом деле, заслоняет мне всю перспективу. Вот он, счет.
– Сколько там? – Глянув на листок бумаги, миссис Форд невольно охнула. Затем подошла к бюро и достала чековую книжку.
– Ты очень добра, Неста, – сказала Синтия. – А то уже запахло неприятностями. – Аккуратно сложив чек, она убрала его в сумочку.
– А теперь расскажи наконец, как все вышло! – потребовала миссис Форд.
Упав в кресло и откинувшись на спинку, она сцепила руки на затылке и прикрыла глаза, будто ожидая услышать любимую музыку. Казалось, она впервые обрела спокойствие души. – Расскажи все с самого начала!
Синтия подавила зевок.
– Хорошо, дорогая… В Истнор я отправилась поездом в 10:20 – он удобнее всего. Приехала в четверть первого и сразу пошла искать дом. Ты ведь никогда его не видела? Совершенно очаровательный… Сказала дворецкому, что хочу видеть мистера Форда по делу. Заранее удостоверилась, что он уехал на курорт в Дройтвич…
– Ревматизм, – кивнула миссис Форд. – У него бывают приступы.
– Дворецкий ответил, что хозяина нет дома, и собирался меня выпроводить, но я пристала как банный лист. Велела позвать домашнего учителя, его зовут Бростер, Реджи Бростер. Очень приятный молодой человек – статный, широкие плечи, и лицо такое добродушное…
– Ну, дорогая, ну?
– Ему я сказала, что делаю для журнала зарисовки интерьеров известных загородных особняков.
– Неужто поверил?
– Каждому слову! Он из таких. Поверил даже, что мой издатель особо просил зарисовать парадную лестницу – о ней мне рассказали в местной гостинице. Какая-то интересная лестница – не помню уже, чем именно.
– Итак, ты вошла…
– Итак, я вошла.
– И увидела Огдена?
– Сначала мельком, потому что Реджи…
– Кто?
– Бростер. В моих мыслях он только Реджи. Он создан быть Реджи, с таким добрым наивным лицом. Короче, Реджи вспомнил, что пора начинать уроки, и отослал Огдена наверх.
– Одного?
– Одного. А мы с Реджи немного поболтали.
Миссис Форд приподняла веки, ее большие карие глаза гневно сверкнули.
– Мистер Бростер не годится в учителя для моего мальчика, – холодно процедила она.
– Да, наверное, он был неправ, – признала Синтия, – но на мне была эта шляпка…
– Продолжай.
– В конце концов я объявила, что приступаю к рисованию. Он предложил начать с комнаты, где мы сидели, но я решила сначала набросать общий вид здания с восточной стороны. Само собой, восток я выбрала, потому что оттуда ближе к железной дороге. Добавила еще, что они с Огденом, должно быть, гуляют иногда в саду. А как же, согласился Реджи – как раз и время для прогулки настало, – и сказал, что пойдут они в мою сторону, мальчику интересно будет взглянуть. Похоже, он усматривает у Огдена тягу к искусству.
– Этот Бростер никак не подходит моему сыну в учителя!
– Ну, думаю, учительское место он уже потерял. Так ведь, дорогая?
– А что было потом?
– Я взяла рисовальные принадлежности и ушла. Вскоре явились Реджи с Огденом, но я объяснила, что ничего не успела нарисовать, потому что испугалась быка.
– Он и этому поверил?
– Ну конечно! Он такой добрый и чуткий. Мы очень мило поболтали. Он рассказал о себе все. Прежде увлекался футболом, а теперь больше не играет, но часто вспоминает прошлое.
– Он мог заметить, что рисовать ты не умеешь. Что тогда стало бы с твоей легендой насчет журнала?
– Ну, про это мы больше не вспоминали, я даже не начала рисовать. Просто болтали. Реджи рассказывал про футбол, как играл за команду Оксфорда. Хотел показать газетную заметку о матче, и я ответила, что с удовольствием почитаю. Сказал, что заметка в чемодане, и я пообещала присмотреть за Огденом, пока он за ней сбегает. Как раз оставалось время успеть на поезд. Реджи ушел, и вот мы здесь… А теперь можешь заказать обед, как обещала. Я умираю с голоду!
Миссис Форд поднялась на ноги. На полдороге к телефону она вдруг остановилась.
– Мое дорогое дитя… Как я сразу не сообразила! Мы должны немедленно отсюда уехать. Учитель наверняка кинулся вдогонку, он же догадался, что Огдена похитили!
Синтия презрительно усмехнулась.
– Поверь мне, Реджи требуется много времени, чтобы догадаться о чем бы то ни было, а следующего поезда еще ждать и ждать. Мы в полной безопасности!
– Ты уверена?
– Абсолютно. Я проверила, прежде чем ехать.
Миссис Форд пылко расцеловала ее.
– О Синтия, ты настоящее чудо!
Она вскрикнула и отшатнулась, услышав резкий звонок в дверь.
– Боже мой, Неста! – раздраженно бросила Синтия. – Держи себя в руках. Бояться нечего. Говорю же тебе, Бростер никак не мог успеть, даже если бы знал, куда ехать. А откуда ему знать? Скорее всего, это Огден.
Краски вернулись на лицо миссис Форд.
– Да, конечно.
Синтия открыла дверь.
– Входи, дорогой, – ласково позвала миссис Форд, но вошел жилистый седой коротышка в очках.
– Добрый день, миссис Форд! – заговорил он. – Я приехал забрать Огдена.
Бывают ситуации настолько внезапные и непреодолимые, что не дают права судить о личности угодившего в них, какие бы действия он ни предпринял.
Великий полководец вправе обратиться в бегство без ущерба для своей славы, повстречав бешеного быка, а уважаемый епископ, который поскользнулся зимой на льду и насмешил прохожих коленцами из регтайма, не утратит ни капли своего достоинства.
Точно так же приходится отнестись к реакции Синтии Драссилис, когда та открыла дверь и впустила в гостиную вовсе не Огдена, а незнакомца, который сопроводил свой приход примечательными словами, завершившими предыдущую главу.
Сколь ни гордилась Синтия своим умудренно-высокомерным отношением к жизненным неурядицам, такая неожиданная подмена привела в замешательство даже ее. С невнятным возгласом изумления она попятилась и застыла на месте, вытаращив глаза и раскрыв рот.
На миссис Форд это невероятное вторжение произвело иной эффект. Глуповатую сладкую улыбку будто стерли с ее лица, а взгляд, в котором застыл страх, как у затравленного зверя, впился в незнакомца. Задыхаясь, она шагнула вперед.
– Что вы себе позволяете?! Как смеете врываться ко мне в номер?
Незваный гость не сдавал позиций, хотя к агрессивности его странно примешивалась робость, а решительный вид был в то же время слегка виноватым. Ни дать ни взять, средневековый наемный убийца, намеренный честно выполнить заказ, но сознающий, что причинит жертве определенные неудобства.
– Сожалею, – буркнул он, – но я вынужден просить вас, миссис Форд, отдать мне мальчика.
Синтия уже пришла в себя. Ее ледяной взгляд, столь обескураживший лорда Маунтри, скользнул по фигуре незваного гостя.
– Кто этот джентльмен? – обронила она со скучающим видом.
Однако гость был покрепче, чем его светлость, и встретил взгляд со спокойной твердостью.
– Моя фамилия Мэнник. Я личный секретарь Элмера Форда.
– Что вам угодно? – спросила миссис Форд.
– Я уже объяснил. Мне нужен Огден.
Синтия вскинула брови.
– О чем он, Неста? Огдена здесь нет.
Гость вынул из нагрудного кармана телеграфный бланк и со спокойной деловитостью развернул его.
– Вот телеграмма от мистера Бростера, учителя мальчика. Его обязанность – срочно телеграфировать мне в случае неуверенности в местонахождении Огдена. Здесь он сообщает, что сегодня днем оставил мальчика в обществе незнакомой молодой особы, – очки мистера Мэнника сверкнули, обратившись на миг к Синтии, – а когда вернулся, оба они исчезли. Мистер Бростер навел справки и выяснил, что молодая особа, а вместе с ней и Огден отбыли в Лондон на экспрессе в 13:20. Получив эту информацию, я немедленно телеграфировал мистеру Форду и получил ответ. – Мэнник достал еще одну телеграмму. – Вот он.
– Я все-таки не понимаю, что привело вас сюда, – перебила миссис Форд. – По вопиющему небрежению служащих его отца мой сын похищен, но это не причина…
– Позвольте, я прочитаю телеграмму мистера Форда, – невозмутимо продолжил Мэнник. – Она довольно длинная – похоже, мистер Форд несколько раздосадован. «Мальчика наверняка украли наймиты его матери…» Я читаю подлинные слова мистера Форда, – обернулся он к Синтии все с тем же чуть виноватым видом.
– Не извиняйтесь, – с коротким смешком бросила Синтия. – Вы не в ответе за грубость мистера Форда.
Секретарь поклонился.
– Читаю дальше: «Освободите Огдена от ее незаконной опеки. При необходимости вызовите полицию и примените силу».
– Очаровательно! – фыркнула миссис Форд.
– Практично, – возразил Мэнник. – Это еще не все. «Но прежде всего увольте болвана-учителя, потом зайдите в агентство и подберите хорошую частную школу. Ни в коем случае не нанимайте нового учителя, я от них устал. Сделайте все сегодня. Отошлите Огдена в Истнор с миссис Шеридан. Пусть она остается там до дальнейших распоряжений». Такова воля мистера Форда. – Аккуратно сложив телеграмму, секретарь вновь убрал ее в карман.
Миссис Форд глянула на часы.
– А теперь мистер Мэнник, я прошу вас удалиться!
– Боюсь показаться невежливым, миссис Форд, но без Огдена я уйти не могу.
– Я позвоню охране, и вас выведут!
– А я воспользуюсь этим и попрошу вызвать полисмена!
В пылу битвы секретарь понемногу терял робость и уже выказывал раздражение. Синтия со скучающим видом принцессы, снисходящей до спора с конюхом, воззвала к его разуму:
– Вы разве сами не видите, что мальчика тут нет? Думаете, мы его прячем?
– Может быть, хотите обыскать мою спальню? – Миссис Форд распахнула дверь.
Мэнник остался невозмутим.
– Это совершенно излишне. Судя по всему, мальчика нет в номере, а значит, он обедает в ресторане.
– Я позвоню…
– И попросите прислать его сюда. Поверьте, миссис Форд, это единственный выход. Глубоко вам сочувствую, но как служащий мистера Форда я должен действовать в его интересах. Закон на моей стороне. Я здесь, чтобы увезти Огдена, и я его увезу.
– Нет!
– Добавлю, что, поднимаясь в номер, я оставил внизу миссис Шеридан – она моя помощница, и мистер Форд, если помните, упомянул ее в телеграмме, – так вот, я оставил ее поискать в ресторане и привести Огдена, если найдет, сюда. – В дверь позвонили, и Мэнник открыл ее. – Прошу, миссис Шеридан!
В гостиную вошла женщина лет двадцати пяти в простом синем платье – миниатюрная, хорошенькая, но явно привыкшая сама заботиться о себе в нашем непростом мире. Ясный прямой взгляд, рот чувственный, но твердый, как и подбородок, выдавали готовность храбро встретить любые трудности. Стойкий оловянный солдатик, да и только.
Перед собой она подталкивала Огдена, уже сытого, но по-прежнему угрюмого. Увидев Мэнника, мальчик остановился.
– Привет! – буркнул он. – А вас-то как сюда занесло?
– Я застала его за обедом, – доложила девушка, – и решила, что вы не будете против, если он доест.
– Послушайте, что за дела? – раздраженно проворчал Огден. – Куска спокойно проглотить не даете, совсем задергали!
– Твой отец желает, Огден, – объяснил Мэнник, – чтобы ты вернулся в Истнор.
– Да не вопрос, поехали. Пока, мам!
У миссис Форд перехватило дыхание.
– Поцелуй меня, Огден! – выдавила она.
В хмуром молчании Огден нехотя сдался объятиям матери. Остальные переживали трагическую сцену по-разному. Мэнник нервно теребил подбородок, Синтия отвернулась и взяла со стола иллюстрированную газету. Глаза миссис Шеридан наполнились слезами. Она шагнула было к миссис Форд, словно желая заговорить, но тут же отступила.
– Пойдем, Огден, – хрипло произнес Мэнник.
Работа наемного убийцы необходима, но как же мучительно ее выполнять! Выйдя наконец в коридор со своим трофеем, он облегченно вздохнул. Миссис Шеридан в нерешительности задержалась у двери и обернулась.
– Извините, – выдохнула она.
Молча отвернувшись, миссис Форд скрылась в спальне.
Синтия отложила газету.
– Погодите, миссис Шеридан! – окликнула она. Уже повернувшись, чтобы уйти, девушка остановилась. – Вы не могли бы уделить мне минутку? Закройте дверь и присядьте, пожалуйста. Очень хорошо. Вам как будто жаль миссис Форд?
– Да, очень. Невыносимо видеть, как она страдает. Зря мистер Мэнник втянул меня в это дело.
– Неста обожает сына, – сказала Синтия. – Бог знает почему. Я в жизни не видала такого отвратительного мальчишки. Так или иначе, вас мне жаль. Как я поняла со слов Мэнника, вам придется еще долго терпеть общество Огдена. Тяжко, наверное?
– Мне пора. – Девушка вновь повернулась к двери. – Мистер Мэнник ждет.
– Минутку! Скажите, а вы не думаете, побывав здесь, что миссис Форд – самый подходящий опекун для Огдена? Вы же видели, как она над ним трясется!
– Могу я быть с вами откровенной?
– Конечно.
– Так вот, я считаю, что влияние миссис Форд для Огдена хуже всего! Ее жаль, но моего мнения это не изменит. Мальчик стал таким как раз из-за матери! Она испортила его, потакала всем его капризам, никогда не одергивала, вот он и стал, как вы сами сказали, отвратительным.
Синтия расхохоталась.
– А я-то думала, вы оцените… Ладно, тогда оставим материнскую любовь в покое и перейдем к делу.
– Я вас не понимаю.
– Сейчас поймете. Может, вы думаете, я похитила Огдена только ради миссис Форд? Да, мне нравится Неста, но не настолько. Просто деньги очень нужны и поскорее. Приходится, знаете ли, самой о себе заботиться, больше-то некому. Дома у меня кошмар: отец умер, мать – ехидна, так что…
– Пожалуйста, прекратите! – перебила девушка. – Не понимаю, зачем вы мне все это рассказываете.
– Прекрасно понимаете! Не знаю, сколько вам платит Форд, но едва ли так уж щедро. Почему бы вам не перейти на нашу сторону? Миссис Форд последней рубашки не пожалеет, если вы ухитритесь вернуть ей сына!
– Кажется, вы пытаетесь меня подкупить…
– Вам ничуть не кажется. Да, пытаюсь.
– До свидания.
– Не будьте дурочкой!
Дверь захлопнулась.
– Вернитесь! – крикнула Синтия и кинулась было следом, но тут же со смешком отказалась от своих намерений. Усевшись, она вновь принялась за иллюстрированную газету. Вскоре открылась дверь спальни, и вышла миссис Форд, утирая глаза носовым платком. Синтия подняла на нее взгляд.
– Мне ужасно жаль, Неста.
Миссис Форд подошла к окну и выглянула наружу.
– Я не сломлена, ты не думай, – отозвалась она. – Как бы то ни было, теперь мы знаем, что шансы есть!
Синтия перевернула страницу.
– Я только что пыталась ее подкупить.
– В каком смысле?
– Наобещала много чего от твоего имени этой секретарше… но без толку. Попросила срочно вернуть нам Огдена наложенным платежом, но она испепелила меня взглядом и испарилась.
Миссис Форд раздраженно пожала плечами.
– Да пусть катится, меня уже тошнит от дилетантов.
– Спасибо, дорогая.
– Да нет, ты старалась как могла, и для любителя справилась прекрасно… но любителю настоящий успех не светит, вот и мы понаделали ошибок. Здесь требуется тот, для кого похищение – профессия, рутина. Кто-нибудь вроде Ушлого Сэма Фишера.
– Неста, дорогая, кто это? Не припоминаю такого.
– Он пытался похитить Огдена в 1906 году, когда мы жили в Нью-Йорке. Во всяком случае, полиция его сильно подозревала, хотя ничего не смогла доказать. Потом был еще один жуткий тип, известный как Бык Макгиннис. Он сделал попытку в 1907 году, в Чикаго.
– Боже мой! Оказывается, похищение Огдена популярнее футбола. А я-то считала себя первопроходцем.
– В Америке едва ли найдется другой ребенок, которого пришлось бы так бдительно охранять. – В голосе миссис Форд прозвучал оттенок гордости. – Да что там, похитители даже особое прозвище ему дали – Мальчик-капитальчик! Мы долгие годы не выпускали его из дома без сопровождения частного детектива.
– Ну, похоже, теперь Форд все поменял. Никаких детективов я не заметила. Наверное, он считает, что в Англии они ни к чему. А может, полагался на Бростера. Бедняжка Реджи!
– Форд проявил преступную небрежность, но это послужит ему уроком. Будет впредь осторожнее и не станет оставлять Огдена на милость любого, кому заблагорассудится его забрать.
– Что, кстати, не повышает и твоих шансов вернуть сына.
– О, я уже оставила все надежды, – обреченно вздохнула миссис Форд.
– А я – нет!
Особенный тон подруги заставил миссис Форд резко обернуться. Несмотря на напускное смирение, она отличалась решительностью, и очередное поражение хоть и потрясло ее, но никоим образом не сломило.
– Синтия, о чем ты? На что намекаешь?
– Ты презираешь любителей, Неста, но ведь и твои хваленые профессионалы не добились успеха. Я потерпела неудачу только из-за своего пола, а не отсутствия опыта. Это мужская работа! Будь я мужчиной, у меня по крайней мере хватило бы физической силы дать отпор Мэннику.
– Да, – кивнула миссис Форд, – но…
– Поскольку все твои Ушлые Сэмы и Быки тоже провалились, – продолжала Синтия, – то очевидно, что похитить Огдена можно, только действуя изнутри. Нам нужен свой человек во вражеском лагере!
– Которого негде взять, – уныло вздохнула миссис Форд.
– Ошибаешься!
– У тебя есть кто-то на примете?
– Есть.
– Вот как? О ком ты, Синтия?
– Его зовут Питер Бернс.
– Никогда о таком не слышала, – покачала головой миссис Форд.
– Я вас познакомлю. Он тебе понравится.
– А ты уверена, что он захочет помочь?
– Ради меня – захочет. – Синтия помолчала. – Мы с ним, знаешь ли, помолвлены.
– Моя дорогая! Отчего же ты не сказала? Когда это случилось?
– Вчера вечером, на танцах у Флетчеров.
Миссис Форд вскинула брови.
– Вчера?! Так ты была на танцах? А сегодня еще дважды тряслась в поезде. Должно быть, до смерти устала!
– Да нет, со мной все в порядке, спасибо. Вечером думала, что сегодня буду разваливаться на части, а сейчас такое чувство, будто не устану никогда. Наверное, помолвка так действует.
– Расскажи мне про него.
– Ну, он богатый… симпатичный… добрый. – Синтия загибала пальцы, перечисляя достоинства жениха. – Думаю, и храбрый тоже… и уж конечно, не такой болван, как Реджи Бростер!
– Что, сильно влюблена?
– Он мне нравится. Совершенно безобидный…
– Хм, похоже, любовью ты не пылаешь.
– О, мы отлично поладим! Слава богу, перед тобой, Неста, мне нет нужды притворяться, за это тебя и ценю. Мои обстоятельства тебе хорошо известны. Позарез нужен состоятельный жених, а Питер из богатых самый приятный. Ни капли эгоизма, даже удивительно, хотя должен быть настоящим монстром, с такими-то деньжищами!
В глазах миссис Форд мелькнуло удивление.
– Но… если он так богат… – начала она и осеклась. – Забыла, что хотела сказать.
– Я прекрасно поняла, дорогая. Зачем такому богачу жениться на мне, если к его услугам половина Лондона? Ну так я тебе скажу! Во-первых, он меня жалеет. А во-вторых, у меня хватило ума его окрутить. Думаю, он вообще никогда жениться не собирался. Несколько лет назад его бросила девушка – ну и дура! – вот он и решил остаться навсегда с разбитым сердцем. Не могла же я такого допустить! Потратила кучу времени, больше двух лет, но добилась своего. Питер очень сентиментален, так что я давила на сочувствие – и вчера вечером на танцах вынудила его сделать мне предложение.
Откровения девушки не оставили миссис Форд равнодушной. Несколько раз она безуспешно пыталась что-то вставить и, наконец, резко заметила:
– Вообще-то, я не собиралась говорить ничего подобного, да и тебе не следовало бы рассуждать в таком ужасном циничном духе о… о…
Миссис Форд залилась краской. Временами она просто ненавидела Синтию, особенно когда та вынуждала ее выказывать подлинные чувства, что светской даме не пристало. Она уже двадцать лет старалась забыть, что до замужества была продавщицей в иллинойском городишке, и выплески нецивилизованной искренности неизменно ее смущали.
– Нет-нет, ничего подобного я в виду не имела! – повторила она.
Синтия добродушно усмехнулась.
– Ну конечно! Я просто шутила. Дурачилась – так у вас, кажется, выражаются?
Миссис Форд тут же смягчилась.
– Прости, Синтия, я не хотела тебя одергивать. Но все же… – Она замялась. То, что так хотелось спросить, неприятно отдавало Механиксвиллем, штат Иллинойс. Однако неведомый мистер Бернс почему-то очень ее беспокоил. – Ты что, совсем его не любишь?
– Конечно, люблю! – просияла Синтия. – Он такой душка, никогда его не брошу. Старина Питер меня очаровал. Просто я хотела объяснить, какой он добросердечный. Он пойдет ради меня на все… Ну что, прощупать почву насчет Огдена?
Миссис Форд довольно рассмеялась. Магическое имя перевело ее мысли от матримониального будущего мистера Бернса к его ипостаси странствующего рыцаря. Образ верного паладина мигом излечил боль недавнего поражения, и битва с Мэнником уже казалась легкой стычкой.
– Но… как же?! – воскликнула она. – Как мистер Бернс сможет помочь нам?
– Очень просто! Ты же слышала, как Мэнник читал телеграмму. Огдена отошлют в частную школу, и Питер поедет туда же.
– Не понимаю. Откуда нам знать, какую школу выберет Мэнник?
– Да ну, это просто выяснить.
– А как мистер Бернс туда проникнет?
– Проще простого. Заявит, что получил наследство и хочет открыть собственную школу. Предложит директору деньги за то, чтобы поработать у него помощником учителя, попрактиковаться. На такую выгодную сделку директор охотно пойдет. Питер окончил Оксфорд без особых отличий, зато в спорте настоящий чемпион. Для частной школы он просто сокровище!
– А Питер согласится?
– Я его уговорю.
Миссис Форд расцеловала подругу с жаром, какой до сих пор приберегала только для Огдена.
– Моя дорогая девочка! – воскликнула она. – Ты не представляешь, как я счастлива!
– Представляю, – спокойно заверила Синтия. – А теперь можешь оказать ответную услугу.
– Все что угодно! Новые шляпки тебе не помешают.
– Нет, шляпок не надо. Я хочу с тобой на Ривьеру на яхте лорда Маунтри.
– Видишь ли, – замялась миссис Форд, – яхта ведь не моя…
– Да, конечно… но ты уговоришь лорда, дорогая.
– Компания будет очень небольшая… и тихая.
– Толпа меня утомляет, я обожаю тишину.
Миссис Форд сдалась.
– Пожалуй, твоя услуга того стоит. Ты непременно будешь с нами на яхте.
– Я немедленно вызову Питера сюда, – кивнула Синтия и направилась к телефону.
Часть вторая,
в которой другие заинтересованные стороны, в том числе Бык Макгиннис и его конкурент Ушлый Сэм, также строят планы на будущее Капитальчика. Ночной налет на частную школу для мальчиков и иные тревожные события, а также поездка, приводящая к неожиданной встрече влюбленных – все в изложении Питера Бернса, праздного джентльмена, который жертвует праздностью во имя благой цели.
Рассказ Питера Бернса
Глава I
Я совершенно убежден, что никому старше двадцати одного года не следует бодрствовать до четырех утра. Какой час, такие и мысли. В двадцать лет вся жизнь впереди, и о ней можно задумываться безболезненно, но к тридцати прошлое и будущее уже сплелись в колючую чащу, и размышлять куда приятнее, когда солнце стоит высоко и мир полон тепла и оптимизма.
Так размышлял я, вернувшись в свою квартиру после бала у Флетчеров. Заря еще только занималась, и воздух тяготил особым запустением лондонского зимнего утра. Дома казались мертвыми и необитаемыми. Мимо тарахтела тележка, а на той стороне улицы крался по тротуару ободранный черный кот, добавляя сцене лишний штрих заброшенности.
Я зябко передернул плечами. Устал, проголодался, в душе после бурной ночи царит уныние.
Итак, я помолвлен. Час назад сделал предложение Синтии Драссилис – если честно, к своему большому удивлению. Зачем я так поступил? Влюбился? Любовь – предмет непростой… А может, сама попытка разобраться и есть ответ на вопрос? Пять лет назад я любил Одри Блейк и в чувствах своих не копался, а просто жил изо дня в день счастливо и беспечно, будто под гипнозом, принимая счастье как данность. Но тогда я был на пять лет моложе, а Одри – это Одри.
Впрочем, про нее нужно пояснить, потому что иначе не объяснишь Синтию.
Никаких иллюзий насчет своей личности в то время я не питаю. Природа одарила меня свинским характером, а обстоятельства будто сговорились довершить дело. Я любил удобства и мог себе их позволить. Достигнув совершеннолетия и освободив опекунов от забот о моих деньгах, я закутался в удобства, как в теплый халат. Я погряз в эгоизме. Если за последующие пять лет и вспомнил хоть мельком не о себе любимом или совершил хоть один благородный поступок, в памяти это не отложилось.
В самый разгар той поры мы и обручились с Одри Блейк. Теперь я понимаю ее лучше, а о себе прежнем сужу беспристрастнее и могу понять, сколь невыносим был в те дни. Любовь моя была настоящей, но снисходительное самодовольство не делалось оттого менее оскорбительным. Слова короля Кофетуа: «Эта нищенка станет моей королевой» я не произносил, но ясно выражал своим поведением.
Одри была дочерью беспутного и взбалмошного художника, с которым я познакомился в одном богемном клубе. Он перебивался случайными картинами и журнальными иллюстрациями, а больше рисовал рекламу. Какой-нибудь продавец патентованного детского питания, не довольствуясь простым заявлением, что для младенца оно «Самый смак», считал необходимым втолковать это публике средствами искусства, и Блейк получал заказ. На последних страницах журналов подобные его творения попадались нередко.
На жизнь можно заработать и таким способом, но тогда поневоле ухватишься за богатого зятя. Вот Блейк и ухватился за меня, что стало одним из последних его поступков в нашем бренном мире. Через неделю после того, как Одри – думаю, по настоянию отца – приняла мое предложение, он скончался от пневмонии.
Смерть его имела ряд последствий. Из-за нее отложили свадьбу, а моя высокомерная снисходительность достигла высшей точки, ведь потеря невестой кормильца исправила единственный изъян в роли короля Кофетуа. В то же время, однако, Одри получила возможность выбрать мужа по своей воле.
К последнему обстоятельству мое внимание было вскоре привлечено письмом, которое я получил как-то вечером в клубе, попивая кофе и размышляя о лучших сторонах жизни в этом лучшем из миров.
Письмо оказалось кратким и сухо извещало, что Одри вышла замуж за другого.
Сказать, что та минута стала поворотным пунктом в моей жизни, значит сказать до смешного мало. Она взорвала мою жизнь, разбила вдребезги, в каком-то смысле убила меня. Я прежний умер в тот вечер, и оплакивали меня, полагаю, немногие. Так или иначе, сегодня я кто угодно, но не тот благодушный созерцатель жизни.
Я сидел, уставясь на скомканное в кулаке письмо, а мой уютный свинарник рушился на глазах. Как оказалось, даже в лучшем из миров не все продается за деньги.
Помню, ко мне тогда подсел один клубный зануда, от которого я прежде не раз спасался бегством, и завел разговор. Коротышка, но голосистый, поневоле прислушаешься. Он тараторил и тараторил, а я тихо ненавидел его, пытаясь думать под его словоизвержение.
Теперь я понимаю, что он спас меня, отвлек от катастрофы. Свежая рана кровоточила, я силился осмыслить немыслимое. Любовь Одри касалась мне прежде неоспоримой, так удобно дополняя мое довольство. Я сам ее выбрал к своему удовлетворению, а значит, все было прекрасно… и вот теперь приходилось осознать внезапную и невероятную потерю.
Письмо Одри стало зеркалом, в котором я увидел себя. Написала она мало, но я все понял, и мое самодовольство разлетелось в клочья – и не только оно, а и нечто более глубокое. До меня дошло, что я любил ее сильнее, чем мог когда-либо мечтать.
А клубный зануда меж тем все не умолкал.
Сдается мне, такая вот навязчивая болтовня в минуты горя помогает лучше молчаливого сочувствия. Поначалу она невыносима, но в конце концов начинает успокаивать. Во всяком случае, так вышло со мной. Постепенно я обнаружил, что ненавижу приятеля меньше, затем стал прислушиваться, а там и откликаться. Еще до ухода из клуба моя бешеная ярость улеглась, и я заковылял к новой жизни с бессильной пустотой в душе, но удивительно спокойный.
Прошло три года, прежде чем я встретил Синтию. Эти годы я провел в скитаниях по разным странам, наконец снова осел в Лондоне и повел жизнь внешне почти такую же, как до встречи с Одри. Мой прежний круг знакомств был широк, и я легко связал оборванные нити. Завел и новых друзей, а среди прочих – Синтию Драссилис.
Она вызывала у меня симпатию и жалость. Думаю, в то время я жалел почти всех – так подействовал на меня уход Одри. Кто на молитвенных собраниях проникается верой сильнее других? Конечно же, самый большой грешник, а главным своим грехом я признал себялюбие. Делать что-то наполовину или хотя бы с умеренным рвением я никогда не умел, и даже эгоистом был до мозга костей. Теперь же, когда судьба разом вышибла из меня этот порок, я проникся глубоким, почти болезненным сочувствием к чужим бедам.
Синтию я жалел особенно, потому как часто встречал ее мать. Такой тип женщин я недолюбливаю. Миссис Драссилис осталась вдовой со скудными, по ее мнению, средствами, отличаясь при этом алчностью и дурным характером. На Слоун-сквер и в Южном Кенсингтоне таких полно. Ситуация как в «Старом мореходе» Колриджа: «Вода, вода, кругом вода, но не напиться нам» – только вместо воды деньги.
Богатой родни у миссис Драссилис имелось хоть отбавляй, но перепадали ей сущие крохи. Любой из родственников по мужу мог бы утроить ее доход и не заметить, однако никто не пожелал. Они ее не одобряли и считали брак достопочтенного Хьюго Драссилиса мезальянсом – не настолько, чтобы о нем было неприлично упоминать, но достаточно, чтобы относиться к его жене с холодной вежливостью, а к вдове – с почти ледяной.
Старшему брату Хьюго графу Уэстберну никогда не нравилась весьма привлекательная, но настолько же заурядная дочь провинциального адвоката, которую Хьюго одним памятным летом представил семье. Граф удвоил доходы вдовы от наследства покойного и раз в год приглашал маленькую Синтию в семейное гнездо, полагая, что сделал вполне достаточно.
Миссис Драссилис так не считала, ожидав получить много больше. Горькое разочарование плохо влияло на ее характер и внешность, а заодно и на душевный покой тех, кто с ней хоть как-то соприкасался.
Меня раздражало, когда Синтию при мне называли жесткой. Сам я такого в ней не замечал, хотя, видит бог, на ее долю выпало достаточно испытаний. Со мной она всегда оставалась милой и приветливой.
Моя дружба с Синтией была насквозь целомудренной. Наши взгляды настолько совпадали, что меня нисколько не тянуло влюбиться. Я слишком хорошо ее знал. Новых открытий отношения не сулили, простая душа Синтии читалась как распахнутая книга. Она не вызывала любопытства, ощущения чего-то скрытого, что прокладывает дорогу любви. Мы достигли предела дружбы, переступать который не собирались.
Однако на балу у Флетчеров я предложил Синтии выйти за меня замуж, и она согласилась.
Хотя Тэнкервилл Гиффорд и подтолкнул нас невольно, но теперь, оглядываясь назад, я понимаю, что главную роль все же сыграла Одри. Благодаря ей я стал человечным, способным на сочувствие, которое в первую очередь и заставило меня выговорить те слова.
Тем не менее непосредственным виновником стал, конечно, молодой Гиффорд.
Я прибыл на Марлоу-сквер, чтобы отвезти Синтию с матерью на бал, с небольшим опозданием. Миссис Драссилис, уже при полном параде, ждала в гостиной, а компанию ей составлял бледный молодой человек с прилизанным пробором. Звался он Тэнкервилл Гиффорд, а близким друзьям, в число которых я не входил, и в светских колонках глянцевых спортивных еженедельников был известен как Тэнки.
Я часто видел его в ресторанах, и однажды в «Эмпайре» нас даже познакомили, но он был нетрезв и не оценил интеллектуального удовольствия от предложенного общения. Я знал о нем достаточно, как и все, кто вращается в лондонском свете. В двух словах – невежа и хам. В любой другой гостиной, кроме как у миссис Драссилис, он выглядел бы неуместно.
Хозяйка представила нас друг другу.
– Кажется, мы знакомы, – заметил я.
Он скользнул по мне стеклянным взглядом:
– Что-то не припомню.
Я нисколько не удивился.
Тут вошла Синтия, и ее радость при виде меня вызвала на лице Тэнки смутное неудовольствие.
Высокая, стройная и изящная, Синтия была необыкновенно хороша. Простое платье добавляло ей достоинства рядом с кричащим нарядом матери. Черный цвет чудесно оттенял чистую белизну лица и светло-золотистые волосы.
– Ты опоздал, Питер, – заметила она, глянув на часы.
– Знаю, извини.
– Так что, потопали? – хмыкнул Тэнки.
– Мое такси ждет, – кивнул я.
– Позвоните, пожалуйста, мистер Гиффорд, – попросила миссис Драссилис. – Я велю Паркеру вызвать еще машину.
– Возьми меня в свою, – шепнула Синтия мне на ухо.
Я оглянулся – лицо ее осталось непроницаемым. Переведя взгляд на Тэнки, я все понял. Такое же выражение дохлой рыбы было у него при нашем знакомстве в «Эмпайре».
– Вы с мистером Гиффордом можете ехать в моем такси, – повернулся я к миссис Драссилис, – а мы за вами следом – в другом.
Это предложение было решительно отвергнуто. Едва ли Тэнки уловил резкие нотки в голосе хозяйки, но для меня они прозвучали воинственным кличем.
– Я не тороплюсь! – бросила она. – Мистер Гиффорд, вы отвезете Синтию? А мы с мистером Бернсом подъедем позже. Паркер на лестнице, скажите ему вызвать другое такси. – Едва они вышли, миссис Драссилис кинулась на меня, словно пестрая змея. – Питер, вы возмутительно бестактны! – воскликнула она. – Вы дурак, или у вас нет глаз?
– Мне очень жаль.
– Он же влюблен в нее!
– Очень жаль, – повторил я.
– В каком смысле?
– Жаль Синтию!
Миссис Драссилис вся подобралась в своих пышных шелках. Глаза ее сверкнули. У меня пересохло во рту и заколотилось сердце. Мы оба кипели от ярости. Столкновение назревало уже давно, мы его ждали. Лично я был рад, что момент наконец настал. Когда что-то глубоко задевает, возможность высказаться приносит облегчение.
– О-о! – выдохнула она дрожащим голосом, из последних сил сдерживая гнев. – Да что вам до моей дочери, мистер Бернс?!
– Мы с ней хорошие друзья.
– Погубить ее шанс на замужество – это по-дружески?
– Да, если шанс – мистер Гиффорд!
– Что вы имеете в виду? – задохнулась она. – Ах да, понимаю. Так вот, я намерена покончить с этим раз и навсегда! Слышите? Сколько можно! Если вы приняты в доме и можете приходить и уходить, когда вздумаете, как домашний кот, это не значит, что…
– Что?
– Что вы можете стоять на пути Синтии! Вы злоупотребляете давним знакомством, чтобы присвоить все ее внимание. Вы рушите ее шансы! Вы…
Тут в дверях возник незаменимый Паркер и доложил, что такси ждет.
До дома Флетчеров мы ехали в молчании. Первый запал прошел, безрассудное упоение, владевшее нами в начале схватки, рассеялось, а продолжать в менее возвышенном ключе было невозможно. Мы наслаждались блаженным покоем между раундами.
Я вошел в бальный зал, когда заканчивался вальс. Синтия кружилась с Тэнки, напоминая статую в черном. Они остановились совсем рядом. Глянув через плечо, Синтия высвободилась и шагнула ко мне.
– Уведи меня, – шепнула она. – Куда угодно! Быстрее!
Соблюдать бальный этикет было уже некогда, хотя Тэнки Гиффорд, судя по его лицу, уже готовился приступить к разрешению загадки своего внезапного одиночества. Выходившая пара заслонила нас с Синтией, и мы незаметно выскользнули из зала.
В молчании мы дошли до маленькой гостиной, где я имел обыкновение размышлять.
Бледная и несчастная, Синтия опустилась в кресло.
– О боже! – вздохнула она.
Я так ее понимал! Будто своими глазами наблюдал ту поездку в такси, танцы и кошмарные перерывы между ними.
Все произошло внезапно.
Я взял Синтию за руку, девушка обернулась ко мне с измученной улыбкой и слезами на глазах.
Мои слова выговорились будто сами собой…
Лицо ее просияло, усталость как рукой сняло.
Я смотрел, не в силах избавиться от странной неудовлетворенности.
Мое предложение руки и сердца прозвучало как-то неубедительно. В глубине души я понимал, в чем дело. Нам не хватало тайны, мы слишком хорошо знали друг друга. Дружба убивает любовь.
Синтия тут же выразила мои мысли вслух:
– Мы всегда были как брат и сестра… – начала она с сомнением.
– До сегодняшнего вечера, – поспешил вставить я.
– А что изменилось сегодня? Скажи, я правда тебе нужна?
Нужна ли? Я задумался, стараясь ответить честно хотя бы себе. Да, в каком-то смысле я сегодня уже не тот, что вчера. Восхищаюсь Синтией и жалею ее еще больше. Всем сердцем хочу помочь ей, избавить от грубого окружения, сделать счастливой. Но… нужна ли она мне в том смысле, что имеет в виду? Так, как нужна была Одри?..
Сердце кольнула боль. Одри канула в прошлое, но вспоминать о ней было тяжело.
Быть может, теперь я просто-напросто на пять лет старше, вот и нет больше того огня?
Нет, долой всякие сомнения!
– Изменился я сам. – Я склонился к Синтии и поцеловал ее.
Было такое чувство, будто я бросаю вызов кому-то. Потом вдруг стало ясно, кому – самому себе…
Слуга Смит оставил к моему возвращению кофе в термосе, и глоток-другой немного оживил меня. Тяжесть на сердце исчезла, но где-то в глубине души скреблось беспокойство, какое-то дурное предчувствие.
Я сделал шаг в неведомое. Боялся за Синтию и решил подарить ей счастье… но что из этого выйдет? Рыцарский пыл угас, и вновь зашевелились сомнения.
То, что ушло вместе с Одри, уже не вернуть – мечту, поэзию… да, поэзию, точнее не скажешь. Зато с Синтией я всегда буду стоять на твердой земле. До последних дней мы останемся друзьями и никем иным.
Как же ее жаль! Будущее со мной – это годы и годы невыносимой скуки. Синтия слишком хороша, чтобы связать навсегда свою жизнь с тем, кто выгорел дотла.
Я хлебнул еще кофе, и настроение слегка улучшилось. Даже в серое зимнее утро тридцатилетний здоровый мужчина, утешившись чашкой горячего бодрящего напитка, не может долго прикидываться развалиной.
Душа обрела равновесие, и я рассмеялся над своим романтическим самообманом. Ну конечно, Синтия будет счастлива со мной! Мы подходим друг другу лучше, чем кто бы то ни было. Что же до первой неудачи, которую я раздул до трагедии всей жизни, то это всего лишь юношеская ошибка, неловкий эпизод, который следует немедленно вычеркнуть из жизни!
Я вскочил, отпер ящик стола и достал фотографию.
Тут-то я и дрогнул. Безусловно, четыре часа утра – не время проявлять целеустремленность и решительность. Я намеревался порвать снимок в клочки не глядя и бросить в мусорную корзину, но все же скользнул по нему взглядом и заколебался.
Невысокая хрупкая девушка смотрела с фото огромными синими глазами, которые звали и не отпускали. Как хорошо я помнил эти ирландские глаза и выразительные густые брови! Как точно уловил фотограф этот полумечтательный, полудерзкий взгляд, вздернутый подбородок и приподнятые в улыбке уголки губ!
Сомнения вновь накатили волной. Только ли сентиментальность тому причиной, предутренняя дань тоске потерянных лет, или Одри и впрямь похитила мое сердце и стоит на страже, не давая больше никому занять ее место?
Ответить я не смог, если не считать того, что убрал снимок обратно в стол. Сейчас не время решать, понимал я. Разобраться в чувствах оказалось куда труднее, чем думалось вначале.
Едва я лег в постель, душу охватило прежнее уныние, и я ворочался без сна час за часом, а когда проснулся утром, последняя связная мысль так и сидела в голове. Я горячо поклялся, что, как бы то ни было, останусь верным Синтии, даже если эти ирландские глаза не оставят меня до самой смерти.
Телефон зазвонил, когда я собирался ехать на Марлоу-сквер с новостями для миссис Драссилис. Синтия, полагал я, уже все матери рассказала, что несколько смягчит неловкость беседы, однако воспоминание о вчерашней стычке никак не позволяло радоваться новой встрече.
Сняв трубку, я услышал голос Синтии:
– Алло! Питер? Приезжай скорее, прямо сейчас!
– Я как раз выхожу.
– Нет, не на Марлоу-сквер! Я не дома, а в «Гвельфе». Спроси люкс миссис Форд. Это очень важно! Приезжай, я все расскажу. Поторопись!
Моя квартира расположена исключительно удобно для визитов в отель «Гвельф», я дошел туда за пару минут. Люкс миссис Форд был на третьем этаже. Я позвонил, открыла Синтия.
– Входи! Молодец, что так быстро.
– Да я живу тут рядом, за углом.
Она закрыла дверь, и мы впервые после вчерашнего объяснения встретились взглядами. Нельзя сказать, чтобы я нервничал, но некоторое напряжение ощущал. Прошлый вечер представлялся далеким и чуточку нереальным. Наверное, я как-то это проявил, потому что Синтия вдруг нарушила паузу коротким смешком.
– Что, неловко тебе, Питер? – хмыкнула она. Я принялся отрицать обвинение, горячо, но без подлинной убежденности – неловкость и впрямь присутствовала. – Да ну, как же иначе! Вчера на балу в шикарном платье я выглядела красоткой, и ты сделал мне предложение. Теперь поостыл, смотришь трезво и прикидываешь, как бы пойти на попятный, не ранив моих чувств.
Я улыбнулся, но она смотрела серьезно. Перестал улыбаться и я. Во взгляде ее было что-то странное.
– Питер, ты уверен?
– Дорогая моя старушка, что с тобой?
– Ты точно уверен? – настаивала она.
– Абсолютно, целиком и полностью! – В памяти всплыли глаза с фотографии – и тут же исчезли. Я поцеловал Синтию. – Какие у тебя роскошные волосы! Просто грешно их прятать. – На комплимент она не откликнулась. – Ты как будто не в настроении сегодня, что стряслось?
– Просто задумалась…
– Да ну, перестань! Что-то явно пошло не так. – Меня вдруг осенило. – Э… миссис Драссилис плохо восприняла нашу…
– Нет-нет, мама счастлива, Питер. Ты ей всегда нравился.
Я благоразумно скрыл усмешку.
– Тогда что же? Устала от танцев?
– Да нет, все сложнее.
– Так объясни!
– Не знаю, как сказать…
– Ну хоть попробуй.
Синтия отвернулась, теребя на столе бумаги, помолчала.
– Тревожно мне, Питер, – вздохнула она. – Ты такой рыцарь, великодушный, бескорыстный… прямо Дон Кихот. А вдруг ты берешь меня замуж только из жалости?.. Нет, молчи, позволь мне высказать, что у меня на душе… Мы знакомы уже два года, ты все обо мне знаешь – как я несчастлива дома… с матерью. Не для того ли ты женишься, чтобы вызволить меня оттуда?
– Дорогая моя!..
– Ты не ответил на вопрос.
– Ответил две минуты назад, когда ты спрашивала…
– Ты меня на самом деле любишь?
– Да.
Синтия наконец повернулась и так пристально заглянула мне в глаза, что я даже вздрогнул. Однако ее слова поразили меня еще больше:
– Питер, ты любишь меня так же сильно, как любил Одри Блейк?
Мой разум метался, силясь припомнить, когда и по какому поводу я упомянул при ней Одри. Я был уверен, что никогда и никому, вообще!
У любого, даже у самого рассудительного человека найдется в душе капелька суеверий. Я не особо рассудителен, и у меня их не одна капелька. Силы небесные! Казалось, в ту минуту, когда я сделал Синтии предложение, призрак Одри возвратился в мою жизнь.
– Боже мой! – воскликнул я. – Откуда ты знаешь про Одри?
Синтия вновь отвернулась.
– Похоже, это имя сильно на тебя действует, – тихо проговорила она.
– Любой старый солдат скажет, – хмыкнул я, немного придя в себя, – что зажившая рана напоминает о себе еще долго.
– Даже если полностью зажила?
– Даже если едва помнишь, по какой глупости ее получил.
Синтия молчала.
– Как ты узнала… про Одри?
– Когда мы только познакомились… или вскоре после того я болтала с твоим приятелем, и он сказал, что ты обручился с некой Одри Блейк. Он собирался быть твоим шафером, но ты написал ему, что свадьба отменяется… а потом исчез на целых три года.
– Да… так и случилось.
– Выходит, роман у тебя был серьезный… Я хочу сказать, из тех, что легко не забываются.
Я вымученно улыбнулся, получилось неважно. Обсуждение Одри и впрямь сильно действовало на нервы.
– Забыть едва ли возможно, – пожал я плечами, – разве что память совсем никудышная.
– Я не о том. Ты знаешь, что я имею в виду.
– Да.
Синтия шагнула ко мне, взяла за плечи и заглянула в глаза.
– Питер, ты можешь честно сказать, что забыл ее, – в том самом смысле?
– Да.
На меня вновь нахлынуло странное чувство, будто я бросаю вызов самому себе.
– Она точно не стоит между нами?
– Нет! – выговорил я с усилием, словно что-то внутри пыталось меня удержать.
– Питер!.. – просияла Синтия и потянулась ко мне.
Я обнял ее, но она тут же отпрянула с легким смешком.
Выражение ее лица вдруг переменилось. Казалось, минуту назад мне смотрела испытующе в глаза совсем другая девушка.
– Ого, какой ты мощный, чуть меня не раздавил! Должно быть, футболом увлекался, как Бростер.
Я медлил с ответом. Не умею так сразу переключаться и убирать сильные чувства обратно на полку. К новому повороту беседы требовалось привыкнуть.
– Кто такой Бростер? – поинтересовался я наконец.
– Бывший учитель вот его. – Синтия развернула меня и показала на стул.
Стоявший там портрет я заметил, еще когда вошел, но пригляделся только теперь. Весьма дилетантское изображение на редкость противного мальчишки лет десяти.
– Вот бедолага, как же его угораздило! Что ж, у всех свои неприятности… А кто этот юный головорез? Не твой друг, надеюсь?
– Это Огден, сын миссис Форд. Такая трагедия, знаешь ли…
– Ну, может, это портрет виноват… Мальчишка и вправду косоглазый, или художник так видит?
– Вот ты смеешься, а Несте не до шуток! Сердце ее разбито, она потеряла мальчика.
– Как, он умер? – охнул я. – Извини, мне очень жаль. Я ни за что бы не…
– Да нет, жив-здоров… но для матери все равно что умер. Суд отдал его под опеку папаши.
– Суд?
– Миссис Форд была женой Элмера Форда, американского миллионера. Год назад они развелись.
– Понимаю.
Синтия все разглядывала портрет.
– Огден в своем роде знаменитость. Известен в Америке как Мальчик-капитальчик.
– О! Почему?
– Так его прозвали бандиты. Пытались похитить несчетное число раз… – Синтия странно взглянула на меня. – А сегодня, Питер, – продолжала она, – попыталась и я. Отправилась в поместье, где его держали, и увезла с собой.
– Синтия! Да что ты такое говоришь?!
– Ну как ты не понимаешь? Я сделала это ради Несты. Она с ума сходила оттого, что не могла видеть сына. Вот я и привезла его тайком, прямо сюда!
Не знаю, насколько мое изумление отразилось на лице. Надеюсь, не очень, потому что все это просто в голове не укладывалось. Да еще так спокойно рассказывает – уму непостижимо!
– Ты шутишь?!
– Нисколько. Я его украла.
– Святые небеса! А как же закон? Ведь это уголовное преступление!
– Ну что ж, я его совершила. Такие, как Элмер Форд, не годятся в опекуны. Ты его просто не знаешь, он бессовестный финансист, только и думает о деньгах. Как можно растить ребенка в такой отравленной атмосфере, да еще в самом нежном возрасте! Погибнет все доброе, что в нем заложено.
Мой ум все еще слабо цеплялся за юридическую сторону дела.
– Но, Синтия, похищение есть похищение! Закон не принимает во внимание мотивов. Если бы тебя поймали…
Она резко перебила меня:
– А ты побоялся бы, да?
– Ну… – промямлил я. О таком мне задумываться еще не приходилось.
– Уверена, что нет! Если я попрошу сделать это ради меня…
– Синтия, но ведь похищение – это отвратительно. Дьявольски бесчестный ход!
– Я же его сделала! Разве ты презираешь меня?
Я утер вспотевший лоб, не в силах подыскать слова.
– Питер, – продолжала она, – я понимаю твои моральные терзания и разделяю чувства. Но разве ты не видишь, что это совсем не простое похищение, которое, я согласна, отвратительно? Вырвать мальчика из гибельного окружения и отдать матери, которая его обожает – что тут дурного? Наоборот, это прекрасно! – Она перевела дух. – Питер, ты сделаешь это ради меня?
– Ничего не понимаю, – поморщился я. – Все ведь уже сделано. Ты же похитила его!
– Да, но нас выследили, и мальчика увезли обратно. Теперь я хочу, чтобы попробовал ты. – Синтия подошла ближе. – Питер, пойми, твое согласие для меня очень важно! Я ведь женщина и в глубине души все же немного ревную к Одри Блейк… Нет, молчи! Словами этого не исправишь, но если ты ради меня решишься, я успокоюсь. Тогда я буду уверена в тебе!
Синтия стояла ко мне вплотную, держа за руку и заглядывая в лицо. То ощущение нереальности, что преследовало меня с той минуты на танцах, нахлынуло с новой силой. Жизнь потеряла унылый порядок, когда день сменяется днем без тревог и происшествий. Ее ровное течение забурлило стремнинами и сбило меня с ног.
– Питер, ты согласен? Скажи «да»!
Чей-то голос, похожий на мой, ответил:
– Да…
– Дорогой мой, ты прелесть!
Она толкнула меня в кресло, взяла за руку, присев на подлокотник, и заговорила на удивление деловито:
– Так, теперь слушай! Я расскажу, что мы с Нестой придумали.
Я слушал, не в силах отделаться от подозрения, что Синтия с самого начала была совершенно уверена в самом главном – моем согласии. Женское чутье ни с чем не сравнить.
Оглядываясь назад, я могу совершенно точно сказать, когда безумная авантюра, куда меня втянули, перестала быть нелепым сновидением, от которого я питал смутную надежду очнуться, и обрела очертания близкого будущего. Это произошло в клубе во время моей встречи с Арнольдом Эбни.
До тех пор вся затея выглядела иллюзорной. Синтия сообщила, что Огдена скоро отправят в частную приготовительную школу. Мне предстояло туда проникнуть, улучить момент и выкрасть мальчишку. План сравнительно простой, но препятствия казались непреодолимыми.
Во-первых, как мы выясним, какую из миллиона частных школ Англии выберет Форд или Мэнник по его поручению? Во-вторых, легенда для моего триумфального внедрения, если школа все же отыщется, представлялась мне безнадежно дырявой.
Синтия хотела, чтобы я выступил в роли состоятельного молодого человека, который задумал открыть собственную школу, а для начала попрактиковаться в ведении дела. Я же разумно возражал, что подобных намерений в жизни не имел, а потому ни с виду, ни по разговору не смогу сойти за человека с такими замыслами.
– Меня в первый же день разоблачат, – убеждал я. – Тот, кто желает открыть школу, должен быть довольно мозговитым, а я ни в чем не смыслю.
– У тебя же университетский диплом!
– Ну, в общем, да… только я все успел позабыть.
– Да какая разница! У тебя есть деньги, а любой, у кого они есть, может открыть школу, даже если ничего не знает. Никто не удивится.
Это показалось мне чудовищным поклепом на нашу образовательную систему, однако по зрелом размышлении я вынужден был согласиться. Владелец частной школы, если он богат, не обязан давать уроки, как и антрепренер не обязан быть драматургом.
– Ладно, не будем спорить, – кивнул я, – но вот настоящая трудность. Как ты собираешься узнать, какую школу выбрал для сына Форд?
– Я уже узнала – вернее, выяснила Неста. Она наняла частного сыщика. Все оказалось проще некуда. Огдена посылают в «Сэнстед-Хаус» в Хэмпшире, к мистеру Эбни. Школа небольшая, но в ней полно маленьких герцогов, графов и так далее. Там учится и младший брат лорда Маунтри – Огастес Бэкфорд.
Несколько лет назад я хорошо знал лорда Маунтри и его семью, смутно припоминал и Огастеса.
– Маунтри? Ты знакома с ним? Он учился со мной в Оксфорде.
Синтия взглянула с интересом.
– А что он за человек?
– Вполне приличный, хоть и болван порядочный. Давненько с ним не видался.
– Он приятель Несты, я видела его только раз. Он станет тебе рекомендацией.
– Кем-кем?
– Тебе ведь нужна рекомендация! По крайней мере я так думаю. Ну и вообще, если ты упомянешь, что знаком с лордом Маунтри, беседа с Эбни сложится удачнее, раз этот Огастес у него учится.
– А что, Маунтри в курсе? Ты ему рассказала, зачем мне надо в школу?
– Не я, а Неста, и лорд решил, что ты поступаешь благородно. Эбни он скажет все, что мы захотим. Кстати, Питер, тебе придется что-нибудь заплатить директору. Само собой, Неста возместит все расходы.
Тут я первый и единственный раз за день проявил твердость:
– Нет-нет, твоя подруга очень добра, но эта затея чисто любительская. Я соглашаюсь ради тебя и расплачусь сам. Боже правый, еще и деньги за такое брать!
Синтия взглянула на меня как-то странно.
– Ты такой милый, Питер, – вздохнула она, помолчав. – Ну, теперь – за дело!
Вместе мы сочинили письмо, в результате чего двумя днями позже я и прибыл в клуб для официальных переговоров с мистером Арнольдом Эбни, магистром гуманитарных наук из «Сэнстед-Хауса» в Хэмпшире.
Этот долговязый джентльмен с высоким лбом и тонкими белыми пальцами имел такой вид, будто непрерывно поддерживал контакт с великими мира сего. В его оксфордских манерах и вкрадчивых воркующих интонациях было нечто от семейного адвоката, допущенного к тайнам герцогов, или служителя королевской часовни.
Ключ к его характеру раскрылся в первую же минуту нашего знакомства. Когда мы уселись за стол в курительной, мимо прошаркал пожилой джентльмен, бегло кивнув на ходу. Мой собеседник чуть ли не конвульсивно вскочил на ноги, ответил на поклон и вновь медленно опустился в кресло.
– Герцог Дивайзис, – шепотом сообщил он. – Достойнейший человек, крайне! Его племянник лорд Рональд Стоксхэй был среди моих учеников. Блестящий юноша!
Стало ясно, что в груди мистера Эбни еще теплится старый феодальный дух.
Мы приступили к обсуждению.
– Итак, мистер Бернс, вы желаете стать одним из нас, посвятить себя делу преподавания?
Я постарался сделать вдохновенное лицо.
– Что ж, – продолжал он, – в определенных обстоятельствах, в каких… э-э… можно сказать, нахожусь и я сам, нет занятия приятнее. Работа наша весьма увлекательна! Сколь радостно наблюдать за формированием юных умов, более того, способствовать их развитию, и особенно, когда имеешь дело с теми из них, кто в один прекрасный день займет место среди наследственных законодателей, этой когорты энтузиастов, которые, несмотря на вульгарные нападки крикунов-демагогов, по-прежнему вносят немалую лепту в благосостояние нашего отечества! Да-с!
Он перевел дух, позволив мне выразить искреннее согласие, затем спросил:
– Вы ведь выпускник Оксфорда, мистер Бернс? Кажется, вы упоминали? Ах да, вот ваше письмо. Да-да, именно так. Вы учились в… э-э… а, вижу. Замечательный колледж, декан его – мой старинный друг. Может, вы знали моего бывшего ученика лорда Ролло? Хотя нет, он учился позже. Превосходный юноша, изумительный… Вы получили диплом? Да, вижу… и выступали за университет в крикете и регби? Великолепно! Mens sana in… э-э… corpore sano. Да-с![2]
Аккуратно сложив письмо, он вернул его в карман.
– Как я понимаю, ваша главная цель, мистер Бернс – изучить у меня в школе, так сказать… э-э… азы нашего дела, учебный процесс. Опыта преподавания вас мало или нет совсем?
– Нет, никакого.
– В таком случае, несомненно, вам лучше всего какое-то время поработать рядовым преподавателем. На этой должности вы основательно изучите все тонкости нашей профессии, что упрочит ваши позиции, когда вы приступите к руководству собственной школой. Науку преподавания можно освоить только на практике! Как там у Лонгфелло… э-э… «Тем, кто моря устрашится, тайны моря не познать!» Да, я настоятельно рекомендовал бы вам начать с нижней ступеньки и повариться хоть немного в гуще практики.
– Вы правы, – покивал я, – безусловно.
Моя готовность его явно порадовала и доставила облегчение. Думаю, он ожидал, что я заартачусь, услыхав о практической работе.
– Так совпало, – продолжал он, – что мой преподаватель классических языков уволился в конце последнего семестра. Я как раз собирался идти в агентство искать замену, когда получил ваше письмо. Как думаете, вы… э-э…
Тут следовало поразмыслить. К Арнольду Эбни я ощущал симпатию и не хотел наносить его школе слишком уж большой урон. Я намеревался украсть мальчишку, который, как ни формируй его юный ум, никогда не станет наследственным законодателем, однако вносит свою лепту в ежегодный доход директора. Стоит ли удваивать преступление, будучи еще и бесполезным учителем? Впрочем, пусть я не Джоуитт и вообще не филолог, но с латынью и греческим знаком, так что малышню уж как-нибудь обучу самым азам. Моя совесть может быть спокойна.
– С удовольствием, – ответил я.
– Вот и отлично! Тогда будем считать, что вопрос… э-э… решен, – заключил мистер Эбни.
Наступила пауза. Мой собеседник беспокойно теребил пепельницу. Поначалу я недоумевал, но потом меня осенило. Настало время перейти к низменной теме – обсудить условия.
В то же время я сообразил, как бросить еще одну кость своей капризной совести. В конце концов, все упирается в деньги. Похищая Огдена, я лишаю Эбни дохода, однако, заплатив, возмещу потерю.
Ну что ж, прикинем. Огдену сейчас лет тринадцать, а в приготовительной школе учатся примерно до четырнадцати, так что в «Сэнстед-Хаусе» ему пребывать около года. О плате за обучение остается только догадываться… ну, возьмем по максимуму. Я сразу взял быка за рога и назвал сумму.
Оказалось, попал в точку, моя мысленная арифметика была достойна похвалы. Мистер Эбни просиял. За чаем с пышками мы окончательно сдружились, и в течение получаса я услышал о таком множестве педагогических методик, какого и вообразить не мог.
Мы распрощались у парадной двери клуба, и Арнольд Эбни проводил меня с крыльца благосклонной улыбкой.
– До свидания, мистер Бернс, до свидания! Встретимся… э-э… у Филипп.
Я вернулся домой и вызвал звонком слугу.
– Смит, с утра первым делом достаньте мне кое-какие книги. Записывайте!
Он деловито послюнил карандаш.
– Латинская грамматика.
– Да, сэр.
– Греческая грамматика.
– Да, сэр.
– «Простые отрывки из прозы» Бродли Арнольда.
– Да, сэр.
– И «Записки о Галльской войне» Цезаря.
– Не уловил имя, сэр.
– Цезарь.
– Благодарю вас, сэр. Что-нибудь еще, сэр?
– Нет, это все.
– Хорошо, сэр. – И он испарился из комнаты.
Слава богу, Смит всегда считал меня сумасшедшим, а потому никаким просьбам не удивляется.
Глава II
«Сэнстед-Хаус» располагался внушительным квадратом в георгианском стиле посреди участка в девять акров. Поместье когда-то принадлежало семейству Бунов и поначалу было куда обширнее, но течение лет внесло перемены. Финансовые потери вынуждали распродавать земли, а новые дороги урезали их еще больше. Старинные устои деревенской жизни рушились, путешествовать стало проще, и члены семьи разъезжались один за другим. В конце концов последний из Бунов пришел к заключению, что содержать такой большой и дорогой дом невыгодно.
Превращение в школу стало результатом естественной эволюции. Для обычного покупателя дом был великоват, а богачей урезанные земельные владения не впечатляли. Полковник Бун с радостью уступил дом Арнольду Эбни, и так было положено начало школе.
Все необходимые условия в усадьбе наличествовали. Дом стоял на отшибе, в двух милях от деревни и недалеко от моря. Снаружи имелись площадки для футбола и крикета, а внутри хватало помещений, больших и поменьше, для классных комнат и спален.
К моему приезду население этой маленькой, отрезанной от мира колонии составляли, помимо директора Арнольда Эбни, учителя по фамилии Глоссоп и домоправительницы, две дюжины учеников, дворецкий, старшая горничная, две младших, слуга на все руки, кухарка и судомойка.
Если не считать самого Эбни и Глоссопа, унылого, нервного и манерного, в первый вечер я перекинулся словом лишь с Уайтом, дворецким. Некоторые нравятся с первого взгляда, таков был и Уайт, отличавшийся удивительной вежливостью даже для дворецкого, но без суровой отстраненности, какую я замечал у его коллег.
Мы успели поболтать, пока он помогал мне распаковывать пожитки. Среднего роста, полноватый, но мускулистый, Уайт был очень подвижен, что обычно несвойственно дворецким. Из кое-каких оброненных замечаний я сделал вывод, что путешествовать ему довелось немало.
В общем, он меня заинтересовал. У него было чувство юмора, а полчаса, проведенные с занудой Глоссопом, заставили меня ценить это качество особо. Выяснилось, что Уайт, как и я, в школе новичок. Его предшественник внезапно уволился во время каникул, и Уайт занял вакансию почти одновременно со мной. Мы согласились, что место приятное, а уединенность, как я понял, Уайт считал достоинством. Сельское общество его не слишком привлекало.
Моя работа началась на следующее утро в восемь часов.
Первый же день в корне изменил мои представления об образе жизни преподавателя в частной школе. Его судьба оказалась достойна зависти лишь на сторонний взгляд. Прежнее мое мнение складывалось из детских школьных наблюдений, когда учителя виделись небожителями, которые ложились спать, когда хотели, не готовили уроков и не подвергались порке. Эти три фактора, в особенности последний, составляли вполне приемлемую основу моей мечты об идеальной жизни.
Однако, не пробыв в «Сэнстед-Хаусе» и пары дней, я ощутил растущие сомнения. Видя, как учитель пребывает в заманчивом безделье, мальчишка понятия не имеет, насколько тяжкое бремя несет бедолага на самом деле. Он постоянно на работе, а осознавать это весьма нелегко, особенно тому, кто до сей поры жил привольно и беззаботно, защищенный от большинства невзгод солидным доходом.
«Сэнстед-Хаус» научил меня уму-разуму, сотню раз ткнув носом в слабость характера и нерасторопность, которые я невольно проявлял. Должно быть, некоторые другие профессии требуют большей отдачи, но и преподавание чудесно взбадривает того, кто имеет независимый доход и до сих пор прожигал жизнь как хотел.
Такая встряска была мне необходима, и я ее получил.
Даже директор, казалось, понял, как благотворно действует на мою душу школьная дисциплина, и по доброте своей предоставил мне возможность выполнять не только собственные, но и большую часть его обязанностей. Позже я узнал от других учителей, что директора частных школ бывают двух видов: труженики и любители поездок в Лондон. Арнольд Эбни принадлежал к последним. Мало того, я сомневаюсь, что на всем юге Англии отыщется более яркий представитель этой категории. Лондон притягивал его как магнитом.
После завтрака он отводил меня в сторонку и заводил всегда одну и ту же песню:
– Э-э… мистер Бернс…
– Э-э… да? – обреченно вздыхал я, «как дикий зверь, в капкан попавший, когда ловца в лесу он замечает», если воспользоваться сравнением Теннисона.
– Боюсь, мне сегодня придется съездить в Лондон. Я получил важное письмо от… – Тут называлось имя одного из родителей или кого-нибудь, еще не удостоенного такой чести. Будь у вас хоть двадцать детей, вы для директора не «родитель», если не отдаете их к нему в школу. – Он желает… э-э… познакомиться. – Если же родитель «настоящий», то: – Он желает обговорить кое-что. – Тонкое различие, которое мистер Эбни неизменно подчеркивал.
Вскоре такси забирало его у парадных дверей, и начиналась моя работа, а вместе с ней и то самое воспитание души дисциплиной.
Долг учителя требует всегда быть начеку. Отвечать на вопросы, разнимать драки, не давать старшим подавлять младших, а младшим – самых младших, предотвращать швыряние камнями и гуляние по мокрой траве, следить, чтобы не донимали кухарку, не дразнили собаку, не шумели… А главное – препятствовать всем формам самоуничтожения, таким как лазанье по деревьям и водосточным трубам, свисание из окон, катание по перилам, а также глотание карандашей и выпивание чернильниц на спор.
В течение дня приходилось совершать и другие подвиги. Разделка бараньей ноги, раздача пудинга, игра в футбол, чтение молитв, собственно преподавание, поиск отставших по пути в столовую, обход спален с проверкой, выключен ли свет – лишь немногие из них.
Мне очень хотелось угодить Синтии, но в первые дни случались минуты, когда я недоумевал, как при такой занятости урвать время для похищения. Ведь похитителю, как никому другому, требуется свободное время для размышлений – хитроумный замысел должен сложиться и созреть.
Школы бывают разные, но в «Сэнстед-Хаусе» учителям приходилось труднее всего. Помимо регулярного отсутствия директора, их бремя особенно отягчало его почтение к аристократии и старание временно заменить титулованных мамаш нежно лелеемым чадам. Его благостная терпимость к выходкам детишек испортила бы даже ангелов.
Успех или провал учителя, на мой взгляд, во многом вопрос удачи. У моего коллеги Глоссопа имелись почти все качества для успеха – кроме нее. Возможно, с необходимой поддержкой со стороны мистера Эбни он сумел бы навести порядок в классе, а так творилось форменное безобразие.
Мне же, напротив, повезло. По какой-то причине мальчики меня приняли. Уже в первые дни я насладился величайшим триумфом в жизни воспитателя – один ученик треснул по голове другого, когда тот продолжал шуметь вопреки моему замечанию. Не знаю, возможно ли в иной сфере деятельности испытывать такое наслаждение от завоеванной популярности. Вероятно, подобное чувство бывает у публичных ораторов, когда аудитория требует изгнать возмутителя спокойствия, но по остроте оно не сравнится с учительским. Не добьешься расположения учеников, пиши пропало.
С Мальчиком-капитальчиком мне удалось познакомиться лишь через неделю после начала семестра.
Я с самого начала старался высмотреть Огдена и встревожился, когда выяснил, что в школе его нет. Выходит, Синтия отправила меня сюда по ложному следу, и все мои адские труды в поте лица напрасны?
Но вот как-то утром сразу после завтрака директор отвел меня в сторонку:
– Э-э… мистер Бернс… – И я услышал слова, вскоре ставшие привычными: – Боюсь, мне сегодня придется съездить в Лондон. У меня важная встреча с отцом мальчика, который поступает в нашу школу. Отец желает… э-э… познакомиться со мной.
Неужто наконец Капитальчик?
Так и оказалось. На перемене ко мне подошел веснушчатый крепыш Огастес Бэкфорд, брат лорда Маунтри. Умение задерживать дыхание дольше других мальчишек и первым узнавать все сплетни завоевали ему популярность в школе.
– Сегодня приедет новенький, сэр, – доложил он, – американец! Я слышал, как директор рассказывал домоправительнице. Фамилия Форд, а папаша у него жуть какой богатый! Вот вы, сэр, хотите разбогатеть? Я хочу! Накуплю себе всякой всячины… Как вырасту, так и разбогатею! Мой отец говорил об этом с адвокатом… А еще, сэр, кухарка сказала Эмили, что на днях приедет новая горничная! Вот уж кем быть неохота, правда, сэр? Лучше уж поваром… – Он на миг задумался над этой проблемой, но потом затронул куда более актуальную: – Вот если бы вам, сэр, не хватало полпенни до двух пенсов, чтобы купить ящерку, что бы вы сделали, сэр?
Свои полпенни он получил.
Огден Форд, золотая жила индустрии похищений, появился в «Сэнстед-Хаусе» тем же вечером в четверть десятого. Процессию, включавшую таксиста с большой коробкой и слугу с двумя чемоданами, возглавляли Тревожный Взгляд с мистером Эбни – именно в таком порядке, ибо взгляд был сам по себе, а директор плелся следом, укрываясь за ним, как войско Макдуфа – за Бирнамским лесом.
Огдена я увидел лишь мельком, когда Эбни провожал его в свой кабинет. Мальчишка показался мне довольно самоуверенным и весьма похожим на портрет из отеля «Гвельф», разве что еще противнее.
Дверь кабинета тут же вновь открылась, и вышел мой наниматель. На меня он взглянул с явным облегчением.
– А, мистер Бернс! Как раз хотел вас искать. Можете уделить мне минутку? Давайте пройдем в столовую… Наш новый ученик по фамилии Форд, – продолжил он, затворив дверь, – довольно… э-э… примечательный мальчик. Он американец, сын мистера Элмера Форда. Поскольку он будет в значительной мере на вашем попечении, мне бы хотелось подготовить вас к его… э-э… особенностям.
– Чем же он примечателен?
Лицо директора дернулось, он промокнул лоб шелковым платком.
– Он… э-э… скажем так, своеобразен во многих отношениях, если сравнивать с учениками, что прошли через мои руки, а до того, добавим ради справедливости, пользовались всеми преимуществами весьма утонченной домашней жизни. В то время как, без сомнения, au fond[3]… в глубине души он хороший мальчик, просто превосходный, в настоящее время он ведет себя… э-э… необычно. Я склонен предположить, что его с самого детства систематически баловали. Ни малейшего понятия о дисциплине! Также у него на удивление отсутствует… э-э… так сказать, мальчишество. Он лишен как застенчивости, так и детской способности удивляться, столь очаровательной, на мой взгляд, в наших маленьких англичанах. Огден как будто пресыщен, утомлен жизнью, а вкусы и мысли его скороспелы и нетипичны для такого возраста. Порой он выражается настолько… э-э… скажем так, без всякого почтения к устоявшимся авторитетам. – Мистер Эбни сделал паузу и вновь утер лоб платком. – Мистер Форд, его отец, поразил меня своими способностями – типичный американский торговый магнат. Он на редкость откровенно поведал о своих семейных делах в связи с сыном. Не припомню в точности его слов, но суть в том, что до недавних пор миссис Форд воспитывала мальчика в одиночку и сильно разбаловала его, фактически… э-э… – мистер Форд был весьма красноречив – испортила сына. Что и послужило – само собой, это между нами – истинной причиной развода, который, к несчастью… э-э… случился. Мистер Форд видит мою школу в какой-то мере, скажем так, противоядием и желает, чтобы мы твердо придерживались разумной дисциплины. Поэтому, мистер Бернс, я рассчитываю, что вы будете строго, но, конечно, гуманно пресекать такие привычки нового ученика, как… э-э… курение. Он всю дорогу сюда не выпускал изо рта сигарету, и я так и не смог, не применяя силу, убедить его с ней расстаться. Однако поскольку теперь он у нас и должен соблюдать наши правила…
– Разумеется, – кивнул я.
– Вот и все, что я хотел сказать. Думаю, вам стоит познакомиться прямо сейчас. Вы найдете его в кабинете.
Директор удалился, а я отправился знакомиться с Капитальчиком.
Меня приветствовало облако табачного дыма из-за спинки кресла. Затем я увидел пару ног в башмаках, покоящихся на каминной решетке. Шагнув к свету, я узрел мальчишку целиком. Он разлегся в кресле, устремив глаза к потолку в мечтательной рассеянности. Когда я приблизился, он затянулся сигаретой, глянул мельком на меня, вновь отвел взгляд и выпустил клуб дыма. Я его не заинтересовал.
Наверное, меня укололо такое безразличие, и я отнесся к новичку с предубеждением. Так или иначе, он показался мне крайне непривлекательным. Портрет ему льстил. Жирное тело, круглое лицо нездорового цвета, тусклый взгляд и брюзгливо обвисший рот – все признаки пресыщенности.
Столь чванливое высокомерие выводило из себя, и я склонен к предположению, как выразился бы мистер Эбни, что мои слова прозвучали куда резче, чем он предпочел бы.
– Брось сигарету! – велел я.
К моему изумлению, Огден тут же повиновался. Я уже начал подумывать, не слишком ли я с ним крут – вид он имел и впрямь до странности взрослый, – но тут он достал из кармана и раскрыл серебряный портсигар. Стало ясно, что за каминную решетку полетел окурок.
Я выхватил портсигар у него из рук и бросил на стол. Только теперь мальчишка в полной мере осознал мое присутствие.
– Дьявольская наглость, будь я проклят! – фыркнул он.
Особенности нового ученика проявлялись одна за другой. Я понял, что имел в виду директор, когда говорил о его манере выражаться.
– Не чертыхайся! – одернул я.
Некоторое время мы пристально разглядывали друг друга.
– Вы кто? – спросил он.
Я назвал себя.
– А чего пристаете?
– Мне платят, чтобы приставал. Это долг преподавателя.
– А, так вы здешний учитель?
– Один из них. Кстати, напомню одну небольшую формальность: в ходе наших оживленных бесед ты должен обращаться ко мне «сэр».
– Как-как? Да идите вы!
– Прошу прощения?
– Идите лесом!
Кажется, он имел в виду, что рассмотрел мое предложение, но сожалеет о невозможности его принять.
– Ты разве не обращался к своему учителю «сэр», когда жил дома?
– Чего? С вами обхохочешься, животики надорвешь.
– Как я вижу, к старшим ты особого уважения не питаешь?
– Это вы про учителей? Еще чего!
– Ты говоришь о них во множественном числе. Что, кроме мистера Бростера были и другие?
– А как же, – расхохотался он, – мильен, не меньше!
– Чертовски не повезло бедолагам, – усмехнулся я.
– Ну, и кто из нас чертыхается?
– Ладно, просто не повезло, – признал я его правоту. – И что с ними случилось – свели счеты с жизнью?
– Уволились. Не их вина, я крепкий орешек – имейте в виду. – Мальчишка потянулся к портсигару, но я проворно сунул его в карман. – Да ладно вам, достали уже!
– Это чувство взаимно.
– Думаете, вам все можно? Надувать щеки и командовать?
– Весьма точное определение моих обязанностей.
– Ошибаетесь! Я про вашу лавочку все уже знаю, главный пустомеля по дороге только и делал, что болтал. – Характеристику, данную мистеру Эбни, трудно было не признать удачной. – Он тут единственный босс, и наказывать учеников никто больше не может. Только троньте и вылетите вон! А сам он не станет, потому что мой отец платит ему вдвое, и он до дрожи в коленках боится меня потерять, если вдруг что.
– Ну, в принципе, так оно и есть.
– Даже не сомневайтесь.
Я окинул взглядом развалившегося в кресле пузана.
– Забавный ты малыш.
Он сердито набычился, маленькие глазки сверкнули.
– Но-но, вы не нарывайтесь, знаете ли! Совсем обнаглели. Что вы о себе возомнили?! Да кто вы такой?
– Я – твой ангел-хранитель! Тот, кто возьмет тебя в оборот и сделает лучиком семейного счастья. Я знаю таких, как ты, вдоль и поперек, повидал в Америке среди ваших родных небоскребов. Перекормленные сынки миллионеров все на один лад – если папаша не пристроит к делу, пока не вышли из коротких штанишек, пиши пропало. Воображают себя центром вселенной, а когда оказывается, что все не так, получают, что заслужили, с процентами! – Меня несло, хоть он и пытался перебить. Я увлекся любимой темой, над которой размышлял с того самого вечера, когда получил некое письмо в клубе. – Знавал я одного типа, который начинал в точности, как ты. Денег у него было полно, он никогда не работал и привык воображать себя принцем. А в результате… Что, наскучил я тебе?
Мальчик-капитальчик зевнул.
– Да чего там, валяйте, если нравится.
– Ладно, это история долгая, так что не стану сильно докучать. Короче, мораль в том, что мальчика, которого ждут большие деньги, просто необходимо брать в ежовые рукавицы и учить уму-разуму, пока он еще не вырос.
– Болтовня одна. – Он лениво потянулся. – Ну и как, интересно, вы собираетесь это делать?
Я задумчиво окинул его взглядом.
– М-м… с чего же начать? Мне кажется, сейчас тебе больше всего необходимы физические упражнения. Будем каждый день вместе бегать, и к концу недели ты себя не узнаешь.
– Послушайте, если вы задумали меня гонять…
– Возьму за ручонку и побегу, и никуда ты не денешься! Зато спустя годы, когда выиграешь марафон на Олимпийских играх, придешь ко мне со слезами на глазах и скажешь…
– Что еще за сопли?!
– Может, и так скажешь. – Я глянул на часы. – Между прочим, кое-кому пора в кроватку, время позднее.
Он изумленно вытаращился:
– Что?!
– Да-да.
Казалось, это его больше насмешило, чем разозлило.
– Во сколько, вы думаете, я обычно ложусь?
– Я знаю, когда ты будешь ложиться здесь – в девять часов.
Словно в подтверждение, дверь открылась и вошла домоправительница.
– Полагаю, мистер Бернс, мальчику пора в постель.
– Я ему только что об этом сообщил, миссис Атвелл.
– Да вы спятили! – фыркнул Капитальчик. – Ни за что!
Она в отчаянии повернулась ко мне:
– Впервые вижу такого мальчика!
Сейчас на кону стоял весь механизм школы. От любой нерешительности авторитет власти пошатнется, и восстановить его потом будет непросто. Ситуация взывала к действию.
Я наклонился и выдрал элитного отпрыска из кресла, будто устрицу из раковины. Всю дорогу он с визгом лягал меня в живот и в колени, визжал и на лестнице, пока я тащил его наверх, и не умолкал до самой своей комнаты.
Полчаса спустя я сидел в кабинете, задумчиво покуривая. С линии боевого соприкосновения поступали доклады об угрюмой и, возможно, лишь временной покорности противника судьбе. Капитальчик лежал в постели, нехотя подчинившись обстоятельствам, а во взрослой части населения царило еле сдерживаемое ликование. Директор смотрел довольно, а домоправительница не скрывала торжества во взгляде. Я стал героем дня.
Однако ликовал ли я сам? Нет, меня не оставляла тревожная задумчивость. На моем пути возникли непредвиденные трудности. До сих пор я рассматривал похищение как нечто абстрактное, не учитывая личных факторов. Если в воображении и рисовалась какая-то картинка, то самая благостная: я крадучись ухожу в ночь с покорным ребенком, чья маленькая ручка доверчиво покоится в моей. Теперь я видел и слышал Огдена Форда и подозревал, что похитить его хоть сколько-нибудь по-тихому возможно лишь с помощью хлороформа.
Ситуация осложнялась все больше.
Глава III
Я никогда не вел дневника, а потому затрудняюсь пересказать мелкие эпизоды своей истории в должном порядке. Полагаться приходится лишь на свою несовершенную память, где первые дни пребывания в «Сэнстед-Хаусе» представляют собой одну сплошную мешанину, как на полотне футуриста. Мальчики учат уроки, сидят в столовой, играют в футбол, перешептываются, задают вопросы, хлопают дверьми, носятся по лестницам и коридорам – и все это обволакивает причудливая смесь ароматов ростбифа, чернил, мела да еще тот особенный душок классной комнаты, не похожий ни на один запах на свете.
Однако выстроить события в ряд я не в силах. Вот мистер Эбни, упрямо нахмурившись, пытается разлучить Огдена Форда с недокуренной сигарой. Вот Глоссоп в бессильной ярости орет на хихикающий класс. Мелькают десятки разрозненных сцен, но я не в состоянии их упорядочить. Хотя, в конце концов, последовательность не особо и важна, ведь моя история рассказывает о событиях за рамками обычной школьной жизни.
Война Капитальчика с администрацией также не имеет к ним отношения – это отдельная эпопея, и за нее я не возьмусь. Рассказ о его укрощении и борьбе с хаосом, который он с собой принес, превратил бы мою историю в педагогический трактат. Достаточно сказать, что исправить характер Огдена Форда и изгнать овладевшего им дьявола удалось далеко не сразу.
Именно он завел в школе моду жевать табак, что в один субботний вечер имело печальные последствия для аристократических желудков лордов Гартриджа и Уиндхолла, а также достопочтенных Эдвина Беллами и Хильдебранда Кайна. Хитроумная азартная игра, которой Огден научил других, успешно подрывала моральные устои двух дюжин невинных английских школьников, пока ей не положил конец Глоссоп. А однажды, когда Арнольд Эбни наконец не выдержал и с неохотой нанес Капитальчику четыре символических удара тростью, тот дал выход оскорбленным чувствам, расколотив окна во всех спальнях верхнего этажа.
Попадались в «Сэнстед-Хаусе» и другие трудные питомцы, с политикой благожелательной терпимости директора иначе и быть не могло, но Капитальчик оставлял их далеко позади.
Как я уже сказал, мне трудно соблюсти хронологию незначительных эпизодов, за исключением трех, которые можно назвать «Загадочный американец», «Погоня дворецкого» и «Добродушный гость».
Опишу каждый по отдельности и по порядку.
Каждому учителю в «Сэнстед-Хаусе» полагались свободные полдня в неделю. Не очень щедро, я полагаю, по сравнению с большинством школ, но Арнольд Эбни придерживался специфических взглядов на отдых подчиненных, и мы с Глоссопом оказались несколько ущемлены.
Моим коротким рабочим днем была среда, и в ту среду, о которой идет речь, я отправился пешком в деревню, намереваясь поиграть на бильярде в местной гостинице «Перья». Бурных столичных развлечений в окрестностях «Сэнстед-Хауса» не наблюдалось, и эта игра составляла для отдыхающих апофеоз веселья.
Согласно местному этикету, после партии полагалось идти с маркером в бар и ставить выпивку. Подняв бокал, он провозглашал: «Ваше здоровье, сэр!» – и осушал залпом, после чего можно было продолжать игру или идти домой, как заблагорассудится.
Когда мы явились в бар, там находился лишь один посетитель, и я с одного взгляда понял, что трезвостью он похвастать не может. Раскинувшись в кресле и закинув ноги на столик, незнакомец меланхолично выводил куплет:
- А мне нету дела, что он в коро-о-не,
- Но пса моего пусть он только тро-о-онет…
Крепкий, чисто выбритый, в мягкой фетровой шляпе, надвинутой на перебитый нос, он был одет в дешевый костюм из тех, что заказывают по почте. Акцент еще прежде внешности выдавал нью-йоркца из Нижнего Ист-Сайда. Каким чудом его занесло в Сэнстед?
Едва мы с маркером уселись, американец поднялся и нетвердой походкой вышел. Прошагал мимо окна, и его свободолюбивое намерение защитить своего пса от коронованных особ вновь донеслось до моих ушей.
– Ох уж эти американцы! – неодобрительно хмыкнула величественная барменша мисс Бенджфилд. – Все на один лад!
Мисс Бенджфилд я никогда не возражаю – это все равно что спорить со статуей Свободы – так что лишь сочувственно вздохнул.
– Зачем, интересно, он сюда пожаловал? – подозрительно прищурилась она.
Тогда я подумал, что и сам не прочь это узнать. Теряться в догадках мне оставалось чуть более суток.
Признаваясь, что всю обратную дорогу тщетно ломал себе голову, я рискую быть обвиненным в тупости, на которую презрительно усмехнулся бы и доктор Ватсон. Учительские хлопоты подыстощили мою сообразительность, и у меня даже мысли не возникло, что причиной американского нашествия может быть пребывание Капитальчика в «Сэнстед-Хаусе».
Теперь следует рассказать о примечательном поведении дворецкого Уайта.
Это случилось тем же вечером.
Обратно я отправился еще засветло, в ранних январских сумерках, а когда вошел в ворота школы и зашагал по гравию подъездной дорожки, уже совсем стемнело. Обсаженная по сторонам елями и рододендронами, она тянется широкой дугой метров на двести. Поскольку уже начало подмораживать, шагал я бодро и уже видел сквозь деревья свет в окнах школы, когда услышал впереди топот бегущих ног.
Я приостановился, топот стал громче. Навстречу бежали двое: один – коротким быстрым шагом, у другого, впереди, шаг был размашистее.
Инстинктивно я отступил в сторону, и тут же, гулко топая по замерзшему гравию, мимо пробежал первый. Затем впереди грохнуло, и в темноте совсем рядом что-то прожужжало, как шмель.
Эти звуки произвели немедленный эффект. Затормозив на полном ходу, беглец нырнул в кусты, и шаги его захрустели по засохшей траве лужайки.
Все произошло за какие-то секунды, и я еще стоял как вкопанный, когда появился преследователь. Очевидно, от погони он отказался, потому что ступал уже медленно. Остановился в нескольких шагах, и в темноте было слышно, как он чертыхается себе под нос.
– Кто здесь? – выкрикнул я в крайнем раздражении. Жизнь моя до сих пор протекала без револьверных выстрелов, и я решительно возражал против такого внезапного их вторжения.
К некоторому моему злорадству, неизвестный, похоже, испугался не меньше, чем я сам. Повернувшись, он едва не подпрыгнул, и у меня мелькнула мысль, что следовало бы поскорее обозначить свой нейтралитет. Видимо, я ненароком угодил в самую гущу чужой ссоры, один из участников которой стоит в двух шагах с заряженным револьвером и имеет обыкновение стрелять, а потом уже разбираться.