Точка пересечения

Москва. Середина июня 2018 года.

В раннее воскресное утро середины июня пятидесятипятилетний Иван Андреевич Причалов проснулся в своей постели. Какое-то время он лежал и не мог справиться с необъяснимым чувством, которое тревожило его несколько дней. Сначала оно было слабым, но сейчас усилилось настолько, что вырвало Ивана Андреевича из глубокого сна. Лёжа в постели, он размышлял о прожитой жизни, и вдруг понял, что ему больше незачем жить. На самом деле он понял это уже давно. Просто не решался окончательно признаться себе в этом. Сегодняшнее утро станет для него последним. Естественно, сначала эта мысль показалась ему ужасной. Он даже попытался выкинуть её из головы, но с каждой минутой, она, словно заноза, всё глубже вонзалась в мозг и мешала думать о другом. В итоге, он настолько убедил себя в разумности своей идеи и в необходимости её осуществления, что его уже никто бы не смог переубедить. Через какое-то время Причалов начал размышлять о том, как ему уйти из жизни. Какой же путь ему выбрать, чтобы было не слишком быстро, не слишком медленно, и самое главное – не больно. Он с детства боялся боли, ненавидел зубных врачей, пугался собак, молний, толпы людей и многого другого, что так или иначе могло причинить любую боль, пусть и непреднамеренно. Всю жизнь он тщательно пережёвывал пищу, боясь подавиться. Он всегда старался стричься у одного и того же парикмахера, так как доверял лишь ему. Он опасался, что обратись он к другому, тот мог бы случайно поранить его, например, отрезав мочку уха. От одной этой мысли он готов был лишиться чувств.

Может быть, ему купить пистолет и просто застрелиться? Просто застрелиться. «Не так уж это и просто… наверное», – пронеслось у него в голове. Несомненно, это весьма сложно нажать на курок, чтобы вышибить собственные мозги. И как ему только в голову могло такое прийти?! Нет уж, пистолет точно не подойдёт. Тогда что же? Подняться на какой-нибудь этаж повыше и прыгнуть вниз? От этой мысли у него помутнело в глазах, и он с мучительной гримасой зажмурился. Господи, какой ужас! За короткое время он отверг один способ самоубийства за другим: сильнодействующие таблетки, перерезанные вены, удушье выхлопами и многое другое. Но что делать?! Иван должен был сегодня умереть. Вроде, он точно этого хотел. Наконец, он решил, что самым подходящим для него будет повешение. Это казалось ему наименее болезненным. Петля медленно будет сдавливать шею, затем взор затуманится и вскоре Иван потеряет сознание. Стало быть – никакой боли. По крайней мере, так он себе это представлял.

Он сделает это у окна, чтобы какой-нибудь внимательный прохожий смог заметить нечто странное в окне второго этажа и не дать провисеть трупу слишком долго. Отличная идея!

Да, решено, подумал он. Сегодня – последний день, и его надо прожить как можно лучше. Ему следует сделать что-нибудь необычное, что-то, чего бы он никогда не сделал, зная, что, как всегда, проснётся на следующее утро. Он стал думать о том, чем лучше всего заняться. Как всё сложно, подумал он: сначала ему долго пришлось выбирать способ самоубийства, а сейчас надо думать, как провести последние часы существования. Кто-нибудь другой на его месте непременно провёл бы весь день в компании парочки красивых девушек. Тут и думать не надо. Но его эта мысль совершенно не привлекала.

Мысли, одна за другой, проносились в голове, ни на секунду не заостряя его внимание. И вдруг, всё решилось само собой: его желудок громко заурчал. Иван проснулся давно и уже очень проголодался. Так что, именно голод подсказал ему блестящую мысль: почему бы в свой последний день не съесть чего-нибудь особенного, экзотического, дорогого? А заодно вкусно и красиво отметить уход из жизни. Звучит странно, но ему эта мысль понравилась. Он всю жизнь экономил на всём, особенно на еде, предпочитая откладывать деньги на неопределённое будущее. Но и отложенная небольшая сумма, покрывшись пылью, так и лежала нетронутой на банковском счёте.

– Я всё сделаю правильно, – прошептал Причалов, словно обращаясь к кому-то. – На этот раз ты не будешь сердиться.

*

Воскресным утром в середине июня пятидесятилетний Николай Громов проснулся от сильного чувства тревоги. Как-то непривычно защемило в груди, он тяжело вздохнул и нахмурился. Прежде ничего подобного во время пробуждения он не испытывал.

«Неужели инфаркт?» – Испугался он собственной мысли. Он много раз слышал о том, что мужчины его возраста, а то и моложе, часто умирали от сердечного приступа. А с его образом жизни заработать инфаркт нетрудно. Спустя мгновение он подумал о том, что инфаркт должен был бы причинить ему невыносимую боль, но вот боли он как раз и не чувствовал. Это была не боль, нет, а что-то, что мешало дышать, будто в груди поселилось нечто огромное, что рвалось наружу из горла.

Он прикрыл веки.

Из полумрака прямо ему в глаза молчаливо, но осуждающе смотрела молодая цыганка и разочарованно, еле заметно мотала головой. Её глаза, полные боли, блестели от слёз, готовых скатиться по бледным щекам.

Громов открыл глаза.

– Будь ты проклята, ведьма! – Прохрипел он.

Во рту пересохло, и ему захотелось выпить воды. Может, удастся смыть то, что так неприятно беспокоило?!

Словно боясь разбудить кого-то рядом, он осторожно откинул одеяло и присел. Лучше не становилось, поэтому Николай посидел на кровати ещё какое-то время, не решаясь встать. Он подумал, что может упасть по дороге на кухню, а то и вовсе потеряет сознание и будет долго лежать на полу. Он потёр шею, очень осторожно вздохнул, собрался с силами и встал. Немного постояв, и убедившись, что его не шатает, он медленно пошёл на кухню. Там он маленькими глотками выпил стакан воды. Он почувствовал, как вода холодной струйкой побежала к желудку, но чувство противной тревоги почему-то не отступило. Он вновь наполнил стакан и на сей раз быстро осушил его. С последними глотками тревога начала исчезать, словно утопать в выпитой воде, и когда, наконец, он поставил стакан на стол, то смог победоносно вдохнуть полной грудью. Его лицо просияло, будто он только что узнал об исцелении от страшного недуга.

Николай оглядел небольшую, чисто убранную кухню и направился в ванную. Некоторое время он стоял там, не отрывая взгляда от отражения собственного лица в зеркале, откуда на него взирало щетинистое, в меру морщинистое худое лицо с широкой челюстью, длинным носом и с тонкими, опущенными по краям, губами. Веки устало нависли над карими глазами, а густые седые брови сошлись на переносице.

– Мда… – пробормотал он. – Проклятая ведьма.…

После душа он вновь вышел на кухню, вытирая голову полотенцем, и включил электрический чайник.

*

В середине июня шестилетняя Веста Брайнина проснулась слишком рано в своей комнате от странного чувства в горле и неприятно сдавливающего ощущения в груди, которое прежде не испытывала. Ей стало сложно дышать, будто что-то невидимое и тяжёлое придавило её. Она прижала ладошки к груди. Затем осторожно прикоснулась к худенькой шее, чтобы проверить, не опухло ли горло. Дело в том, что за пару дней до этого её мама смотрела фильм на кухне, и там, в фильме, у какой-то тёти разбухло горло, из-за чего та не могла дышать, долго мучилась, а затем упала и задёргалась на полу. Но вот, что странно – Веста могла дышать. Ей было больно. Нет, скорее, не больно, а как-то непривычно, не так, как всегда. Она не могла объяснить себе, что именно так встревожило её. Ей очень захотелось позвать маму. Она открыла рот, но вместо привычного голоса услышала странный звук, напоминающий голос одного злодея из мультфильма, названия которого она не запомнила. Это напугало её ещё больше. Она вскочила с кровати, сунула босые ножки в мягкие тапочки-кролики и ринулась к двери. Но как только она схватилась за ручку, тотчас почувствовала улучшение. Не смотря на это, она всё равно решила побежать к маме и поделиться с ней теми странными ощущениями, которые ей пришлось пережить. Веста осторожно и прерывисто вздохнула как можно глубже, с каждой секундой ожидая возвращения непонятного и такого пугающего чувства.

Уже у комнаты мамы, её будто осенило. Лицо просияло от поразившей её догадки. Почему-то в совсем ещё детском сознании появилась крайне странная мысль: Веста вдруг решила, что странное чувство возникло только из-за того, что она просто растёт. Она становится взрослой, и из-за этого её организм и тело меняются, причиняя неудобства! Конечно! Как же она сразу не поняла! Интересно, а у Полины такое уже было? Если да, и та не рассказала об этом, то тогда… А если нет? Полина была её подружкой из детского сада, и сейчас отдыхала с родителями на каких-то далёких островах. Веста начала волноваться за подругу. Ведь в случае чего, Полина может так и не понять, что с ней происходит. Теперь Весту мучило другое чувство, и оно ей было знакомо превосходно. Его она не боялась ни капельки. От безысходности и переживаний всё её тело напряглось, как струна.

В этих раздумьях она стояла перед входом в комнату мамы, не решаясь войти. Она уже поняла, что с ней происходило. И что нового могла рассказать ей мама? То, что Веста могла ошибаться насчёт странного чувства, не могло быть и речи. Но как же сильно ей хотелось рассказать о своём открытии! Как жаль, что Полина так далеко. Наверное, всё же, придётся рассказать маме. Папе не надо. Пусть он хоть ещё немножко будет называть её «маленькой принцессой». Если он узнает, что она уже начала взрослеть, то перестанет называть её так.

Она нажала на дверную ручку так осторожно, как только могла. Если мама всё ещё спит, а Веста её разбудит, маме это не понравится. В этом случае Весте придётся просить прощения у Боженьки за то, что она не дала досмотреть маме сон, который тот послал ей. Раньше девочке часто приходилось просить прощение у Бога. Но потом она просто перестала будить маму. Пускай спит, если ей это так нравится.

Когда дверь в комнату приоткрылась, и Веста одним глазком заглянула в образовавшуюся щель, то увидела, что мама не спит, а сидит в постели и читает толстенную книгу. Эта книга Весте была хорошо известна. В ней не было картинок и странички в ней были тоненькими. Обложка была из кожи чёрного цвета с золотым тиснением в виде креста. Мама говорила, что эта книга – лучшая в мире, но Весте этого было не понять. И что в ней такого особенного?!

– Ты подарок Господа, – любила говорить её мама, – Всё, что ты видишь, создано Богом. Всё, что ты чувствуешь, ты чувствуешь благодаря Богу.

Однажды Веста обратила внимание на то, что папа никогда не говорил ей ничего подобного. Она даже несколько раз слышала, как папа злился на Бога, и каждый раз Веста боялась, что из-за этого с папой могло случиться что-нибудь плохое, ведь мама всегда говорила, что на Бога злиться нельзя. За это он наказывает людей.

Веста знала о Боге лишь со слов матери, так как по настоянию отца та не водила её в церковь. Мама рассказывала ей, что это очень доброе, умное и справедливое существо, которое живёт на небе и всё про всех знает, потому что за всеми наблюдает. Так что, повторяла мать, если кто-то плохо себя ведёт, не слушает родителей и не молится, тот попадёт в очень плохое и страшное место. В этом месте хозяйничает главный враг Бога, а значит и враг всех людей. Он всех искушает (значения этого слова Веста не знала, но верила, что оно как нельзя лучше подходит тому, о чём говорила мама), чтобы потом, когда душа покинет тело, Дьявол – так звали главного злодея – смог забрать душу себе, в то ужасное место и вечно колоть вилами и жарить на медленном огне. Без всяких сомнений, Весте было невероятно интересно слушать подобные рассказы. Она так живо представляла себе Дьявола, точь-в-точь таким, каким описывала его мама: горбатым, рогатым, и с копытами вместо ног. Однажды Веста даже нарисовала его и показала маме. Когда та увидела рисунок с корявой надписью, выведенной неуверенной детской рукой – «Диавал», то рассвирепела и разорвала его. После этого она заставила заплаканную дочь встать на колени перед иконой, на которой был изображён один из любимых святых мамы, и просить у него прощения!

– Ты разгневала Господа! – Причитала мать, – Как ты посмела это сделать! Ты моя дочь, моя плоть и кровь, как ты могла!

Мама в очередной раз начала произносить прекрасно известные Весте слова и заставляла девочку повторять их. Веста вытирала слёзы и делала всё, что велела мать. Она чувствовала, что маме нет никакого дела до её слёз. От этого хотелось плакать ещё больше.

После того случая Веста решила больше никогда, ни за что на свете, не рисовать врага Бога (произносить слово «Дьявол» было строжайше запрещено мамой под страхом очень-очень сурового наказания).

*

Мысль об особенном ужине так воодушевила Ивана Причалова, что он тут же вскочил с постели и направился в маленькую ванную принять душ и всё тщательно обдумать. Размышления увлекли его настолько, что он простоял под тёплой водой около получаса. Опомнившись, он шагнул вперёд, чтобы выключить воду, и поскользнулся на мыле, которое уронил ранее, даже не заметив. Иван чудом устоял на ногах и усмехнулся тому, что мог погибнуть столь нелепо.

Всё ещё размышляя над ужином, он вышел из ванны. Вдург он вспомнил, что давно хотел сходить в один ресторан, ужин в котором он вряд ли мог бы себе позволить. Впервые он заметил то заведение пару лет назад, когда возвращался с работы. Он не знал, как давно ресторан был там. Возможно, Иван просто не замечал его прежде – с его-то рассеянностью это не удивительно. Однажды, проходя мимо ресторана, он решился якобы случайно заглянуть внутрь. В стёклах отражался город, и это мешало ему разглядеть, что происходило внутри. Ему не удалось ничего разобрать толком, поэтому он просто прошёл мимо, раздосадованный и удручённый. Он остановился и поглядел назад – на витрины, за которыми, по его мнению, царила недоступная ему роскошь. Он огляделся по сторонам, убедился, что всему миру нет до него никакого дела и неуверенно вернулся к ресторану. На сей раз Иван остановился, и его робкий взгляд осторожно проник сквозь стекло. Сердце бешено колотилось. Он чувствовал себя воришкой, который посягнул на чужое, и боялся быть застигнутым врасплох. С затаённым дыханием его взгляд жадно скользил по интерьеру, останавливаясь на деталях. Внутри ресторан походил на описание залов во дворцах, о которых Иван читал в книгах, когда был ещё подростком. Тогда он мечтал поскорее вырасти, разбогатеть и жить в таком же дворце. Вдруг он сфокусировался на собственном отражении и увидел человека с болезненно-несчастным лицом и покатыми плечами, на которых повисло старое пальто. Его взгляд разочарованно сполз к асфальту – такому же серому и унылому, как и жизнь Ивана. Плотно сжав губы, он, сутулясь, побрёл к метро.

Сейчас он стоял посреди комнатки в своей маленькой квартире и вспоминал тот случай. За прожитые годы он настолько привык к своей неприметности, что даже не жалел себя. Но сегодня всё изменилось. Сегодня последний день его жизни, и он может позволить себе, что угодно. Он решил отправиться в ресторан вечером, часов в шесть, напоследок пройтись по улицам и нагулять аппетит. Эта мысль так взволновала его, что он быстро открыл гардероб и начал перебирать одежду. Ему не захотелось надеть ничего из того, на что он смотрел, ведь он столько раз носил всё это. Надоело! Хочется чего-нибудь нового, красивого, дорогого.

– Нет, это всё не годится. Что же мне делать?!

Растерянный и расстроенный, он взял мобильный телефон и проверил счёт в банке. На сегодня ему хватит с избытком.

Через час он уже шёл по улице в магазин одежды, который находился в торговом центре недалеко от его дома. Однажды он заходил в тот магазин, но высокие цены быстро заставили его покинуть это место. И когда Иван обиженно оглянулся на магазин, он поймал на себе презрительный взгляд одного из продавцов-консультантов, который больно ударил по самолюбию. С тех пор прошло полгода, и сегодня, вновь войдя в магазин, он сразу же узнал молодого продавца, чей ядовитый взгляд ещё долго снился Ивану. Причалов намеренно подошёл именно к нему, отказав более доброжелательной продавщице.

– Извините меня, пожалуйста! Вы бы не могли мне помочь? – Едва слышно промямлил Причалов за спиной у продавца.

Тот повернул голову и надменно смерил стоящего перед ним человека.

– Мне бы хотелось… А где у вас здесь костюмы? – Вновь пробормотал Причалов, избегая смотреть продавцу в глаза.

– Налево, рядом с примерочными, – сухо ответил продавец.

Причалов отошёл от консультанта, который с нескрываемым презрением проводил его взглядом, фыркнул и вернулся к работе. Причалов подошёл к ряду костюмов и начал перебирать их, погружённый в свои мысли. Он окинул взглядом помещение и вдруг замер. В середине зала стояла полная женская фигура в старом домашнем халате и из-за толстых стёкол очков сверлила Причалова угрожающим взглядом. Он резко зажмурился, надеясь избавиться от навязчивого видения. Когда он вновь открыл глаза, фигура исчезла, а на её месте стоял манекен. Нервно оглядев весь зал, Причалов с облегчением выдохнул и продолжил осмотр костюмов. Он выбрал один и направился с ним к продавцу.

– Вот. Мне бы хотелось примерить этот.

Консультант взглянул на костюм и удивлённо вскинул брови.

– Вы уверены, что хотите примерить именно этот костюм?

Причалов смущённо кивнул, не глядя продавцу-консультанту в глаза.

– Хорошо, – произнёс тот с неким недоверием. – Но должен вас предупредить, что скидок на него нет. Это новая коллекция.

– Мне всё равно, сколько он стоит. Я куплю его, если он мне подойдёт.

Консультант одарил Ивана недоверчивым взглядом и велел следовать за ним. Они направились к примерочным. Причалов вошёл в кабинку, оставив продавца снаружи в ожидании. Спустя некоторое время он вышел в элегантном костюме, который превосходно на нём сидел. Консультант окинул его оценивающим взглядом, будто придавая своему молчанию весомость профессионального мнения.

– Ну как? – Не выдержал Причалов.

– Весьма неплохо. Вам идёт, – с искренним одобрением произнёс консультант.

– Правда?

Причалов не мог поверить ушам. Услышанное привело его в восторг.

– Да, правда, – Ободряюще сказал продавец и позволил себе подобие улыбки. – А вы действительно его купите?

– Да… я ведь сказал. Вы знаете, мне тоже кажется, что костюмчик хорошо на мне сидит.

При этих словах продавец окончательно смягчился и добавил:

– Как будто сшили по вашим меркам.

Услышав это, Иван обмяк, и лишь благодаря огромному усилию не рухнул к ногам консультанта.

– А ещё мне нужна белая рубашка и туфли, – услышал он собственный голос, будто со стороны. – Хорошие… дорогие туфли. И часы.

Консультант мгновенно оживился. Его прежняя надменность исчезла, как по волшебству, уступив место искреннему вниманию и радушности. Ивану даже стало неловко от того, как продавец, словно уж, стал виться вокруг него, всячески пытаясь угодить.

– Пойдёмте. У нас как раз есть подходящие туфли для этого костюма, – почти пропел он.

– Можно идти прямо в костюме? – С беспокойством спросил Причалов.

– Конечно. Пойдёмте.

– А мои вещи в кабинке?

– Не волнуйтесь, – по-доброму усмехнулся консультант. – Их никто и пальцем не тронет.

Консультант повёл его сквозь зал к рядам аккуратно выстроенных стеллажей с обувью. Он остановился у одного из них, снял с полки элегантную пару туфель и, с лёгкой улыбкой, протянул её Причалову.

– Вот эти. Как вам?

Причалов одобрительно кивнул и перевел восхищённый взгляд на консультанта. Тот поинтересовался размером стопы Ивана и отлучился, чтобы принести нужную пару. Пока продавца не было рядом, Причалов подошёл к зеркалу и, задержав дыхание, начал внимательно осматривать себя в новеньком костюме. Он смотрел на отражение, будто не веря ему. На мгновение он поднял руку, чтобы убедиться, что человек по ту сторону зеркала повторит его движение.

– Вот, пожалуйста! – Услышал он голос продавца совсем рядом. – Удобнее будет примерить, если вы присядете на пуфик.

Туфли пришлись по размеру. Затем Иван примерил рубашку и там же подобрал часы с позолотой.

Через некоторое время Причалова провожал весь магазин и приглашал вернуться за новыми покупками.

*

Десятью днями раньше Громов сидел за столом своей кухни с прикрытыми веками. Из полумрака прямо ему в глаза разочарованно вновь смотрела молодая цыганка и еле заметно мотала головой. Её глаза были полны боли и слёз.

Внезапно Громова что-то отвлекло от назойливых мыслей – из комнаты послышалась вибрация мобильного телефона. Николай поспешил туда и быстро взял с прикроватной тумбочки прерывисто ползущий по ней Айфон.

– Да! – Спокойно произнёс он и присел на кровать.

Пару секунд в трубке была тишина, и Николай набрал в лёгкие воздух, чтобы повторить «да!», как вдруг в его ухо змеёй прополз тихий шипящий мужской голос.

– Вы ждали моего звонка, не так ли?

Громов немного помедлил с ответом, а затем произнёс:

– Ждал. Вчера вечером. Мне сказали, что вы позвоните, но вы должны были сделать это вчера вечером.

– Были проблемы, – прошипел голос. – Но вас они не касаются, так что будьте спокойны.

Голос умолк.

– Я слушаю, – произнёс Громов, скрывая раздражение.

– Мне вас порекомендовали как весьма осторожного человека, настоящего профессионала – прошипел голос. – Уверен, что вы не захотите обсуждать причину моего звонка по телефону.

Громов действительно недолюбливал телефонных переговоров. Личные встречи он ценил гораздо выше. На встрече можно услышать не только голос, но и оценить его владельца – манеру поведения, мимику и разные мелкие детали. Николай не без оснований считал, что умеет читать людей.

– Назовите место и время, – произнёс он уже надоевшие за долгие годы слова.

Громов запомнил адрес и, прежде чем попрощаться, спросил:

– Как я вас узнаю?

– Я сам узнаю вас… – медленно прозвучал голос и отключился.

В тот же день в назначенное время Николай сидел за столиком в кафе, потягивая чай из большой кружки и поглядывая на выход. Он приехал сюда на двадцать минут раньше. На всякий случай. На случай, если что-то пойдёт не так. На случай, если тот, кто звонил, на самом деле окажется не тем, за кого себя выдавал. За те двадцать минут, что он здесь провёл, он внимательно, и, в то же время, с видимой отчуждённостью изучил всех посетителей кафе, не исключив и персонала. Столик, за которым он сидел, находился в весьма выгодном положении. Он специально выбрал это место, оценив его сразу, как только вошёл. Отсюда он видел весь зал целиком, практически не вращая головой. Возле большого окна сидела молодая пара влюблённых, очевидно, студентов. Она, не переставая, что-то увлечённо рассказывала, а он так же увлечённо её слушал, время от времени потягивая кофе из чашки.

Николай поглядел на наручные часы, а затем на выход. Не успел он подумать о том, что человек, которого он ждал, опаздывает, как дверь открылась, и в кафе вошёл высокий худой мужчина в солнцезащитных очках с зеркальными стёклами. Его лицо было гладко выбрито, впрочем, как и вся голова. Громов прикинул его возраст от сорока пяти до пятидесяти лет. Не смотря на то, что Николай прежде не видел этого человека, он сразу понял, что ждал именно его.

*

Веста стояла у приоткрытой двери и заглядывала в образовавшуюся щель. Она наблюдала за читающей матерью и пыталась почувствовать насколько сильно её любит. По правде говоря, взрослые родственники и друзья родителей часто ставили её в неловкое положение вопросом, кого она любит больше – маму или папу. Веста ненавидела этот вопрос и отвечала, что одинаково сильно любит обоих родителей. Но в глубине души она знала, что папу она любит больше мамы, хотя не признавалась в этом даже себе. А о том, чтобы произнести это вслух, не могло быть и речи.

Но сейчас, возле двери в спальню, она задалась этим вопросом всерьёз. Глядя на маму, она пыталась распознать и поймать то чувство, которое испытывала прямо в тот самый момент. Весте хотелось быть честной перед собой. Когда она смотрела на маму, то не чувствовала ничего. Нельзя сказать, что её это как-то удивило, но ей стало неприятно это открытие. Ей стало обидно за маму, ведь та её любила. У Весты не было никаких сомнений на этот счёт. Ей захотелось справедливости, но вдруг она невольно вспомнила об отце. И тотчас же почувствовала некий прилив нежности, что-то непередаваемо приятное в груди. Перед ней ожило улыбающееся папино лицо с большими голубыми глазами, как и у неё самой. Она тоже непроизвольно улыбнулась и пожалела, что папа больше не жил с ними.

Мама так внимательно читала книгу в постели, что не почувствовала пристального взгляда дочери. Веста открыла дверь пошире и бесшумно, как котёнок, проскользнула в комнату. Она не знала, обрадуется ли мама, когда увидит её, но точно удивится. Она вдруг решила рассказать маме о том, что уже начала взрослеть. Мама наверняка будет рада. Она будет счастлива, потому что сможет, наконец, делиться с дочкой всякими секретами. От этой мысли Весту накрыла волна нетерпения. Она вдруг нарочно зашаркала, и мама, резко оторвав внимательный взгляд от книги, устремила его на дочь.

*

Иван Причалов шёл с тремя красивыми пакетами в сторону дома. Он потратил почти половину своих сбережений. Но это не пугало его, а, наоборот, окрыляло, и ему казалось, что он уже не сутулится, а гордой походкой шагает по завоёванной земле. Он поглядывал на пакеты и представлял, как необыкновенно привлекательно, модно и богато будет выглядеть сегодня вечером в ресторане. Он воображал, как все без исключения будут оглядываться на него и о чём-то перешёптываться, а он будет сидеть и притворяться, что не замечает этого.

Чувство утренней тревоги больше не терзало его. Им овладела эйфория. Он шёл по улице, заглядываясь на то, что всю жизнь обходил вниманием: мелодичное чириканье птиц, сообщающих друг другу какие-то новости, шелест листьев на деревьях, отвечающих лёгким ласкам ветерка, танцующие тени на стенах и дороге, возбуждающий аппетит запах из булочной, озабоченные лица прохожих, которым не было никакого дела до того, что он собирался совершить вечером, цвет неба, отражающийся в лужах после утреннего дождя, счастливый детский смех, доносящийся откуда-то с бульвара, ритмичное шуршание колес по мокрому асфальту проезжающих автомобилей, одинокая старушка, медленно переходящая дорогу, даже не глядя по сторонам. Неужели раньше он не замечал всего этого? Конечно, замечал, просто не придавал особого значения, не уделял должного внимания. Странно, что ощутить полноту жизни удалось, лишь задумав смерть.