Девушка в золотом

© Л. Продан, текст, 2024

© Издательство «Четыре», 2024

Глава 1

Яркое полуденное солнце ворвалось в иллюминатор самолёта, плавно идущего на посадку в международном аэропорту Алматы. Широкая улыбка озарила лицо девушки, тесно прильнувшей к окну в незнакомый мир. Зелень, зелень – целое зелёное море с островками серых зданий большого мегаполиса поражало уже искушённую в путешествиях пассажирку. Она любила летать по миру. Всякий раз, когда её временный летучий дом приближался к какому-нибудь поселению, в голове Милисы рождались картины его прошлого и будущего, иногда мрачные, но чаще фантастически яркие и необычные. А настоящее как-то не очень её интересовало.

Раздался лёгкий толчок, и самолёт побежал по чистому раскалённому асфальту взлётно-посадочной полосы. Ещё немножко, и она встретится со своими родными, живущими так далеко от неё. «Что ждёт меня здесь?» – задала себе мысленный вопрос Милиса, как это делала всегда перед тем, как оказаться в новом для неё месте.

Пройдя необходимые для иностранных граждан процедуры, она вышла из таможенной зоны и оказалась в зале ожидания.

– Вон, вон она, – послышался звонкий голос двоюродной сестры Ольги.

– Какая ты взрослая стала! – воскликнул дядя, с любовью поглаживая Милису по волосам. – На маму очень похожа, на мою маму, твою бабушку. Как она?

– Хорошо, дядя, потом расскажу, – усталым голосом с сильным американским акцентом ответила Милиса.

– Да, сестра, говоришь ты, конечно, стрёмно на русском языке. С трудом понять можно. Но ничего, через месяц заговоришь у нас. Ещё и писать, и читать будешь, – широко улыбаясь, заметила Оля.

Милиса в ответ только напряжённо улыбнулась. Где-то там, глубоко внутри неё, сидел страх и жили вопросы, ответы на которые она надеялась узнать здесь. Последний раз мама привозила её с сестрой в пятилетнем возрасте. Правда, из того приезда она ничего не помнила. Одно осталось в памяти – удивительное тепло и гостеприимство, которое они встречали в каждом доме, где были. Сейчас ей уже двадцать три и у неё был отпуск, который она почти спонтанно решила провести на родине своей мамы, в Казахстане.

Чем только не хотела Милиса заниматься, когда вырастет! В начальной школе мечтала быть учительницей. Дома усаживала своих кукол на диван и ходила перед ними с серьёзным видом, рассказывая обо всём, что услышала, узнала за день. Потом вызывала каждую к доске, задавала вопросы и сама же, изменив голос, отвечала на них. В средней школе вдруг захотела стать ветеринаром. Все собаки и кошки друзей и знакомых познали её искусство перевязки, уколов, измерения температуры. Будущий ветеринар не раз был укушен и поцарапан недовольными пациентами. В выпускных классах её интересы распространялись то на математику, то на химию, то на арт-искусство. Милиса нервничала и говорила, что она либо гений, так как у неё разносторонние познания, и талантлива во всём, либо не умеет принимать серьёзные решения. Но однажды случилось непредвиденное.

– Собирайся, едем в Джорджию, – скинув одеяло с ещё не проснувшейся внучки, громко приказала бабушка и распахнула тяжёлые шторы на окнах, позволив яркому летнему солнцу разлиться огромной лужей на одеяле, захватив прикроватный коврик.

– Куда-куда? – сонным голосом спросила Милиса, ничего не понимая. У неё были на этот день совсем иные планы. И вообще, это было последнее лето перед взрослой жизнью, и она хотела прожить его в своё удовольствие.

– Я уже и билеты купила. Собирай чемодан. Возьми несколько маек, пару-тройку штанов, кроссовки, можно босоножки, куртку, и можешь ещё купальник взять на всякий случай. Перчатки, думаю, нам там дадут, и всё остальное тоже, – быстро говорила бабушка со смешливым выражением лица.

Сначала Милиса решила, что они едут отдыхать, но при чём здесь перчатки? Она вопросительно посмотрела на бабушку. Та загадочно улыбалась и ждала вопросов. Но внучка, видимо, ещё не совсем проснулась, ибо из её приоткрытого от удивления рта не выходило ни звука.

– Ладно, раскрою интригу. – Голос бабушки отдавал лукавством. – Мы приглашены моей давней подругой поучаствовать в экспедиции, которая будет заниматься раскопками в штате Джорджия. Там обнаружили некое захоронение. – Она торжествующе посмотрела на внучку.

Милиса почувствовала себя так, будто на неё сначала свалился мешок, набитый чем-то тяжёлым, а потом её облили ледяной водой из пожарного шланга. Но человеческая натура любопытна. А потому через два дня они уже были на месте. Внучку определили в полевые рабочие, а бабушку – в наблюдателя за ней. Первый день прошёл в нудной, кропотливой работе, состоящей из осторожного перелопачивания грунта. Так же прошёл и второй, и третий день. Энтузиазм Милисы с каждым днём падал, – правда, ныть она боялась.

Это случилось на четвёртый день. Когда её скребок во что-то упёрся, а потом осторожно, работая руками и щёточкой, она вытащила предмет, очень похожий на женский браслет, сердце вдруг подпрыгнуло и застучало где-то в горле. Она задышала часто-часто, лицо покрылось испариной, язык не шевелился, из горла тщетно силился вырваться крик. Она только стояла на коленях и усердно размахивала найденным раритетом. Именно этот момент определил профессиональную судьбу Милисы. Бабушка стояла недалеко от неё и украдкой вытирала выступившие от радости слёзы. «Может, моя внучка осуществит то, о чём я мечтала, но что не смогла реализовать», – думала она.

– Бабушка, скажи, ты довольна жизнью? – спросила однажды Милиса, уже будучи дипломированным археологом и активным участником многих экспедиций. В последнее время она чувствовала, что упускает что-то важное.

– Я – абсолютно, – прозвучал уверенный ответ. – Что случилось?

– Я спрашиваю не о личной жизни. А в целом твоя жизнь удалась? – В голосе внучки звучала горечь и неудовлетворённость.

– Поняла. Тебе кажется, что ты ещё ничего не сделала для человечества. – Бабушка улыбнулась уголками рта, но глаза остались тревожно-внимательными. – Ты боишься, что ничем не обозначишь своего существования в этом мире. Согласна, не оставить след после себя – это ужасно, особенно для человека творческого. Но ты так молода. У тебя всё впереди. Главное, будь уверена в себе и будь настойчива, если чувствуешь свою правоту. И позволь дать тебе ещё один совет как археологу, может, он пригодится в дальнейшем. – Она помолчала немного, собираясь, видимо, с мыслями, и продолжила: – Чтобы увидеть и познать целое, надо стать частью этого целого, а не быть сторонним наблюдателем.

Каждое слово бабушки впечатывалось в мозг и сердце Милисы, обретая форму и смысл.

Недели через две, когда у Милисы намечался долгожданный отпуск, бабушка предложила провести его в Казахстане.

– Поверь мне, ты получишь, как сейчас говорит молодёжь, крышесносное удовольствие от поездки. Я это чувствую. – Её моложавое лицо с искристыми глазами озарилось широкой улыбкой.

Милиса пробудилась с первыми красками рассвета. Дом дяди ещё спал. Она лежала с закрытыми глазами на просторной кровати, прислушиваясь к обманчивой тишине спящего дома. Вдруг лёгкое попискивание раздалось из-под кровати, потом ещё одно, но более грубое, затем шорох, и – о боже! – две мышки робко пробежали в ванную и там скрылись. Каждый волосок на голове Милисы встал по стойке «смирно». Нельзя сказать, что она боялась мышей или других «одомашненных» животных и насекомых, но злую шутку сыграл фактор неожиданности. Осознав, что это были просто глупые мышки, она засмеялась, сначала тихо, боясь разбудить дом, а потом, не удержавшись, громко и заливисто. Настроение скакнуло вверх в унисон с солнечными лучами, активно заполняющими уютную комнату, которая в доме называлась голубой, под цвет интерьера.

– Можно к тебе? – раздался тихий вопрошающий голос Ольги.

– Конечно, входи, – быстро ответила Милиса и распахнула дверь.

Они не часто встречались, последний раз года два назад. Тем не менее были дружны.

– Чем хочешь заняться здесь? У тебя есть какие-то планы? – поинтересовалась сестра.

– Мне хотелось бы посетить ваш археологический музей, – с готовностью ответила Милиса.

– Музей? Да ещё и археологический? Ну ты даёшь! – удивилась Оля. – Ладно, приводи себя в порядок. Через два часа у нас завтрак. Спускайся. Там и определимся. Хорошо?

Гостья только пожала плечами и кивнула, что означало: ок, посмотрим.

– Ну ты и упрямая! Уговоришь и лису отдать тебе свой мех, да ещё и зимой, – воскликнула, смеясь, Ольга, когда Милиса всё же убедила её составить компанию для посещения археологического музея.

Они долго ходили по немногочисленным залам, когда к ним подошёл служитель с предложением провести экскурсию. Его невероятно белые, как будто без зрачков, глаза смотрели на девушек заинтересованно. Опыт подсказывал ему, что это не просто любопытные зеваки, пришедшие как-то убить время в этом музее. Особенно высокая, статная девушка со светлыми длинными волосами и ярко-синими глазами вызвала в нём удивление. Она медленно переходила от одного экспоната к другому, делая какие-то пометки в небольшой записной книжке. Обладая искусством наблюдения украдкой, Милиса давно заметила этого мужчину, робко подсматривающего за ней. Ей самой хотелось обратиться к нему за помощью, но она стеснялась своего плохого русского языка, а попросить сестру как-то не пришло в голову.

– А это одна из главных археологических находок на территории Казахстана. – Голос служителя зазвучал гордо, а сам он приосанился и даже стал выше ростом, когда они подходили к экспонату «Золотой человек».

Мужчина стал рассказывать историю этой находки, но Милиса его не слышала. Её внимательные глаза впились в статую. Казалось, она хотела узнать что-то неведомое, проникнуть в самую глубину изваяния. Внезапно девушка повернулась к служителю и, путая английские и русские слова, взволнованно произнесла:

– Невероятно, сколько всего можно узнать об этом экспонате, если долго-долго на него смотреть и улавливать то, что от него исходит, даже если это не оригинал. Тут всё пропитано им, «Золотым человеком». Да, думаю вы не совсем правы в том, что рассказываете, – загадочно закончила Милиса, обращаясь к гиду.

Служитель музея с изумлением уставился на неё, его глаза вдруг стали нервно и часто моргать, он покраснел и, ссутулившись, в нерешительности отошёл.

– Что ты ему сказала? – дёрнув сестру за рукав, громко спросила Ольга. – Я встретила его на выходе из зала с трясущимися губами и растерянными глазами. Он буквально пролетел мимо меня.

– Скажи, а мы можем поехать на место, где было захоронение этого «Золотого человека»? – не обращая внимания на слова Ольги, требовательно спросила Милиса.

– Не знаю. Надо узнать, где это и как это можно сделать, – раздумчиво ответила сестра. – Ты закончила осмотр? – нетерпеливо поинтересовалась она.

Вечером за ужином гостье пришлось отчитываться о впечатлениях дня. Так уж было заведено в семье дяди. Каждый её член с удовольствием рассказывал о событиях, которыми была наполнена их жизнь. Попутно выявлялись проблемы и совместно находились решения этих проблем.

– Нет, вы представляете, Милиса загорелась желанием поехать туда, где нашли могильник «Золотого человека». Я, например, в шоке, – возмутилась Оля. – Скажи, кроме твоей археологии, тебя что-нибудь интересует? – Её голос выдавал разочарование.

– Извините, – робко произнесла гостья. – Я не хотела вас расстраивать. Бабушка говорила, что Казахстан… – Из её глаз готовы были политься слёзы. Но внезапно выражение лица стало приобретать жёсткость, а голос – силу. – Вы наверняка знаете, что настоящее, прошлое и будущее находятся на одной линии, то есть они существуют параллельно. И если человеческий мозг что-то может вообразить, то это значит, что воображаемое где-то существует, или же существовало, или же будет существовать. Иначе зачем мозгу такую способность иметь? Мне, как археологу, всё это очень интересно. Про «Золотого человека» я читала, а также изучала материалы о нём в университете. Знаю, что очень много вопросов по этой находке, хоть и прошло сорок лет. Меня она ещё студенткой заинтересовала. Сегодня, когда я увидела его, хоть и копию, в моей голове стали рождаться картины прошлого. Чтобы их понять, мне необходимо быть рядом с захоронением.

Произнесённая на одном дыхании речь удивила всех.

Сначала ответом была тишина. Потом послышалось смущённое покашливание дяди, затем раздалось робкое «а-а-а» Ольги, громогласное «ну и что потом?» Александра, двоюродного брата и, наконец, твёрдое тётино «раз девочке это надо, то завтра и поедем».

Солнце уже вовсю разбросало свои лучи, обжигая буйную зелень деревьев, высушивая росу на высокой траве, а семейство продолжало загружать в багажник корзины со съестным, питьём, мячами, бумерангами. Милиса, наблюдая за носившимися туда-сюда сестрой и братом, удивлялась: зачем всё это?

Заметив её округлившиеся от изумления глаза, дядя пояснил:

– Будем совмещать полезное с приятным. После музея поедем на озеро Иссык. Правда, сейчас оно больше похоже на большую лужу, но зато природа там завораживающая.

Всю дорогу гостья не отрывала голову от окна и молчала. Казалось, она ждала чего-то значимого и важного, что вот-вот должно было показаться. Вся её напряжённая фигура, лицо и широко открытые глаза, выискивающие что-то там, вдали, говорили об этом. И вдруг раздался громкий восторженный крик, и Милиса, развернувшись к остальным, выдохнула: «Я вижу его».

Вдалеке показалась большая статуя «Золотого человека», установленная перед входом в Государственный историко-мемориальный музей-заповедник «Иссык». Никто из семьи здесь ещё не был. А потому решили начать осмотр с залов, что располагались внутри построенного для музея здания. Но Милиса воспротивилась. Её как магнитом тянуло к некрополю, она почти побежала по полю. Казалось, она точно знала, куда ей надо, будто кто-то звал её туда. Внезапно около одного небольшого раскопанного кургана девушка остановилась и застыла на месте.

– Какой здесь воздух! В нём можно утонуть, захлёбываясь! – воскликнула она и, осторожно ступая по разрытой бывшей усыпальнице воина или воительницы в золотом, приблизилась к брёвнам, что защищали покой усопшего или усопшей более двух с половиной тысяч лет.

Её рука медленно, плавно потянулась к торчащему стволу тянь-шаньской ели, пальцы почувствовали его шероховатость, невидимые токи побежали от пальцев к ладоням, по рукам, захватывая всё тело, в глазах вспыхнул зелёный огонёк, она вся напряглась и замерла. В воздухе повисли её невысказанные слова: «Мгновение мне принадлежит, как я принадлежу мгновению».

Глава 2

Милиса ощутила себя плавающей в удивительно тёплой, нежной и непонятной среде. Глаза почему-то не давали никакой информации. Они были закрыты, и открыть их она, как ни пыталась, не могла. Не могла она и выпрямить ноги и руки, которые были прижаты к телу. При попытке вытянуть их они постоянно упирались во что-то мягкое и эластичное. Несмотря на неудобное положение тела, Милиса чувствовала себя чрезвычайно комфортно и защищённо. Более того, она была готова поклясться, что ещё никогда в жизни ей не было так хорошо. Она помнила, как объятия матери или бабушки смягчали ей боль от ушибов или обид. Тогда она тоже чувствовала себя в безопасности. Но это было совсем другое чувство, ибо эта защищённость ограничивалась рамками любви мамы, бабушки, старшей сестры, папы. Сейчас же она купалась в абсолютной любви, которая не знает границ. От осознания этого Милисе захотелось выпрямиться, и она резко отбросила правую ногу, ощутив, как та стала утопать в чём-то мягком и тёплом.

– Привет, мой малыш. Как ты там? – услышала вдруг Милиса ласковый женский голос и тут же почувствовала, как кто-то осторожно поглаживает её правую ногу. – О мой Митра, какая маленькая ноженька у моего сына, – услышала вновь Милиса.

Ей захотелось прокричать, что она не мальчик, а девочка. И ей захотелось узнать, кому принадлежит этот чудный ласковый голос. Милиса начала движения, сначала медленные, а потом более активные. Яркий, резкий свет внезапно ударил по глазам, ей стало больно, и она закричала.

– Поздравляю, госпожа, у вас девочка, – услышала Милиса официально-подобострастный голос, обращённый к женщине, которой передавали её, укутанную в ярко-белую материю.

– Как девочка? – взволнованно выкрикнула женщина. – Мы ожидали сына, – грозно воскликнула она, отталкивая завёрнутую в простыни Милису. – Из-за тебя я не стану царицей! – зло бросила слова женщина в маленькое сморщенное лицо Милисы.

– Не пугайте ребёнка, госпожа, – взмолилась повитуха, укачивая орущую девочку. – Она ведь всё чувствует. Посмотрите, какие умные глазки, а волосики! Они блестят, как золото, – восхитилась повитуха.

– Убери её с моих глаз! Мне нужен сын! – кричала новоиспечённая мать. – Я так ждала его! Не её – его, моего мальчика, мою надежду, мою гордость! – громко всхлипывая, тараторила она. – Кто я теперь? Никто.

Крик женщины перешёл в истерику. Лицо её побагровело. Она выхватила из рук повитухи маленький свёрток с живым комочком человеческой плоти и с остервенением бросила его на пол шатра.

Милиса испугалась. Острая боль пронзила её крохотное тельце, она заплакала громко и пронзительно. Вдруг чьи-то сильные руки нежно обняли её, и красивое мужское лицо склонилось над ней.

– Она похожа на мою мать, – восторженно произнёс мужчина и осторожно поцеловал Милису в маленький лобик. – Спи, моя доченька. Спи, моя Кунке, моё солнышко.

Милиса собралась было прокричать, что она не Кунке, что она не его солнышко, но в глубоких синих глазах было столько любви и нежности, что она успокоилась, перестала плакать, хоть правое бедро её очень ныло, и заснула.

– А ты будешь возвращена своим родителям, – грозно резанул мужчина новоиспечённой матери.

– Спаргап, в чём я виновата? – испуганно произнесла женщина. – Ведь ребёнка даёт Митра. Ему лучше знать, кого нам подарить: девочку или мальчика, – укоризненно закончила она.

– Ты, оказывается, глупа, – холодно бросил он ей. – Да к тому же жестока. Вопрос не в том, кого подарил нам Митра, а в том, как ты поступила с его подарком, – жёстко ответил Спаргап. – Ты не заслуживаешь великого имени матери принцессы. Собирайся, сегодня же тебя увезут к твоим родителям.

Он быстро повернулся и вышел из шатра.

– Разнесите весть о том, что у меня родилась дочь, принцесса Кунке, – радостно отдал приказ царь слуге, ожидающему его у выхода. – А тебе, Магрипа, следует найти кормилицу для моей Кунке и организовать ей отдельный шатёр со всем необходимым, – обратился он к повитухе. Затем немного помолчал и чёрство распорядился: – Устрой так, чтобы роженицу отвезли к её родителям – тайно, без каких-либо хлопот.

– Сделаю. Всё выполню, господин, – быстро ответила Магрипа с довольной улыбкой.

Шатёр для принцессы Кунке был поставлен рядом с царским шатром. Спаргап подолгу играл с дочкой, брал её на руки, нежно, боясь причинить боль, прижимал к своей могучей груди. В это время его лицо преображалось. Обычно суровое и напряжённое, оно разглаживалось, светлело, молодело и озарялось счастливой улыбкой. Он подолгу смотрел в лицо Кунке, каждый раз поражаясь тому, как сильно она была похожа на его мать. Ему так не хватает её советов! Он часто садился на ковёр, в центре которого была выткана ойкумена, брал девочку на руки и рассказывал ей о своей жизни, о матери, об отце, о своём детстве. Рассказывать сказки Спаргап не был мастером. Да и зачем они дочери, если она должна с первых дней своих познавать, что такое реальная жизнь, учиться этой жизни. А кто, как не он, её отец, может дать ей эти знания? Он верил, что Кунке ниспослана ему свыше. Иначе и быть не могло: она была полной копией его рано ушедшей матери, даже волосы, отливающие золотом, были такими же, как у неё.

Маленькая принцесса росла в любви и почитании. Первое время Милиса пыталась руководить Кунке. Она приказывала той не кричать, дабы не расстраивать отца, к которому чувствовала невероятное притяжение. В результате Спаргапа умиляло, что дочь, неистово плакавшая до его прихода, сразу же прекращала рёв, как только оказывалась на его руках. Он искренне верил в тесную духовную связь между ними. Всматриваясь в лицо дочери, царь всегда удивлялся, как быстро меняется его выражение: детско-младенческое уступало место совершенно взрослому, затем возвращалось обратно.

– Я уверен, что Кунке – это новое воплощение моей матери, – с трепетом говорил он своему лучшему другу, великому воину Мермеру.

– Да, мой господин, дочь твоя является копией твоей матери. Я научу её всем премудростям воина. Она будет достойна и тебя, и твоей матушки.

Прошло семь месяцев после рождения Кунке. На удивление всем, она встала на ножки и, минуя этап ползания, пошла, осторожно вымеряя каждый свой шаг. Это случилось неожиданно. Спаргап каждое утро приходил в шатёр к дочери. Он любил эти моменты. Кунке обычно ещё спала, корча разные рожицы: улыбалась, морщила нос, всхлипывала, водила глазками под закрытыми веками. Спаргап очень хотел бы знать, что же снилось его принцессе. Однажды утром, когда, по заведённому правилу, он пришёл в шатёр Кунке, был поражён увиденным. Его семимесячная доченька осторожно встала на ножки и пошла – сначала медленно, шатаясь, потом всё увереннее и смелее. Милиса диктовала ей, куда надо направлять свои стопы, как держать спинку. Лицо Кунке выражало сосредоточенность и внимательность, поражая отца и кормилицу серьёзностью совершенно взрослого человека. Иногда это пугало Спаргапа, но одновременно и умиляло.

– Скажи, Мермер, у тебя вот два сына и дочь, – обратился однажды Спаргап к своему другу. – Как они себя вели в возрасте моей Кунке?

– Ну ты и спросил! – удивился Мермер. – Я же практически их не видел. Всё время в походах был. Это сейчас у нас передышка и мы можем насладиться общением с нашими семьями, дать нужные уроки нашим детям. А что тебя волнует?

– Да не знаю, друг, – немного помолчав, ответил царь. – Вот думаю, что, если Кунке будет развиваться такими темпами, её скоро можно будет сажать на коня, – улыбнувшись, закончил Спаргап.

Глава 3

Спаргапу было почти тридцать. Он часто вспоминал своё детство и юность. В три года он уже лихо джигитовал на своей маленькой лошадке. Мать нервничала по этому поводу, считала, что слишком рано отец посадил его в седло.

– Муж мой и мой господин, наш сын ещё мал, его тело не обрело силу и ловкость, – говорила она Арлану, отцу Спаргапа.

– Не беспокойся, Адель. У него хорошие учителя. К тому же он сын царя, и негоже ему быть трусом. Он должен быть первым всегда и везде. Только тогда наш сын будет достойным продолжателем нашего рода, способным вести за собой соплеменников.

Для Спаргапа отец был примером во всём. Он впитывал в себя каждое слово, каждое движение его, старался запомнить манеру говорить, общаться с сородичами, учился быть справедливым и непримиримым, добрым и жестоким. Вскоре Спаргапа многие стали почитать и бояться.

Приближался двенадцатый день рождения Спаргапа – возраст, когда мальчика посвящали в мужчину. В тот год мать-природа решила побаловать своих детей. Снег с необъятных степных просторов сошёл рано. Стояли первые дни хадуканна, а солнце уже работало в полную силу. Степь покрылась молодым ярко-зелёным полотном, разукрашенным синими, красными, жёлтыми цветами. Стоял изумительный, дурманящий запах трав. Воздух был пронизан разнообразными звуками. Можно было услышать журчащий свист жаворонка, потрескивающий голос сизоворонки, пощёлкивающий скрип скворца, клёкот орла. В природе витал дух любви и обновления.

– Адель, завтра я поеду на охоту. Возьму с собой Спаргапа, – предупредил Арлан. – Через неделю у нас великий праздник. Наш сын попрощается с детством и станет мужчиной. – Голос Арлана звучал торжественно и непререкаемо. – Я хочу сам поймать для моего сына волчонка. А Спаргап должен видеть, как это делается.

– О Митра, вразуми моего мужа, – взмолилась Адель. – Да где это видано, чтобы в период хадуканна волчица принесла волчат.

– Я не должен нарушать традиции, – строго ответил царь. – Недаром я ношу имя Арлан. Мой отец подарил мне волчонка, когда я стал мужчиной. Волчонок вырос, и, когда ему было два года, я отпустил его в степь. Я многому научился у этого волчонка. Я рос вместе с ним и приобрёл те качества, что соответствуют моему имени: я стал богатырём, сильным, справедливым и, если надо, свирепым, как волк.

– Но твой день рождения в период кармабата. Волчата уже подрастают к тому времени, и забирать их у матери не так опасно, – возразила ему Адель. – Давай подождём. Подаришь сыну волчонка позже. К тому же я уверена, что ваша охота пройдёт зря: игры у волков только начались, – с натянутой улыбкой закончила она.

– Несколько дней назад видели волчицу, готовую вот-вот разродиться. И прекрати со мной спорить, – недовольно бросил Арлан.

– Не делай этого, – взмолилась Адель, – неспокойно у меня на душе. – В глазах царицы появились слёзы.

– Ну-ну, не говори зря. Не надо. – Голос Арлана смягчился. – Распорядись лучше, чтобы приготовили еду и питьё в дорогу.

Обычно царь выезжал на охоту в сопровождении большого отряда воинов. Это был целый ритуал, в котором у каждого была своя роль. Но в этот раз Арлан решил, что не стоит устраивать охотничий церемониал, дабы не спугнуть волчью стаю. К тому же Кулаке накануне обнаружил волчье логово, оно было недалеко от стойбища.

Адель с тяжёлым сердцем отправляла мужа и сына на эту охоту. Плакать не смела: не хотела, чтобы Арлан видел её расстроенной. Он не любил, когда она начинала пускать слёзы. Суровый сам, он требовал быть такой же и от неё. «Слёзы – удел слабаков. А ты жена царя. Ты должна быть твёрдой, как та скала, что стоит на границе нашего стойбища» – эти слова, сказанные Арланом в начале их совместной жизни, она запомнила навсегда.

Было раннее утро, когда Арлан, Спаргап и лучший стрелок племени Кулаке сели на коней и ускакали в степь. Адель долго ещё стояла около шатра и смотрела на удаляющихся всадников. Когда её зоркие глаза уже не могли видеть силуэты мужа и сына и только широкая степь с благоухающими цветами ласкала её взор, она покинула своё место и зашла в шатёр. Адель попросила всех служанок выйти. Оставшись одна, бросилась на колени и стала молить Митру уберечь Арлана и Спаргапа от беды. После этого она попросила одну из служанок принести хаому. Служанка вернулась вместе со жрецом, который держал в руках небольшой сосуд.

– Царица, служанка передала мне твою просьбу. – Жрец говорил сухо и официально. – Тебе известно, что мы употребляем этот напиток в особых случаях.

– Ты знаешь, что я из рода саклау. Мы все наделены способностью чувствовать и видеть будущее. Сейчас мне неспокойно, – тихо, но жёстко возразила Адель. – Я хочу поговорить с Хаомой. Мне нужны крылья, чтобы защитить Арлана и Спаргапа от гнева природы. А она разгневается и принесёт беду нашему племени.

– Ну что же. Ты царица и знаешь, что делаешь, – молвил жрец и протянул ей сосуд с хаомой. Затем поклонился, резко развернулся, так что полы его длинного белого халата подняли еле заметную пыль с пола шатра, и вышел.

Адель прогнала служанку, которая появилась в проёме шатра, налила хаому в небольшую медную пиалу, поставила её перед собой, подняла глаза и обратилась к божеству Хаоме, чтобы тот ниспослал её родным здоровье и бессмертие, потом медленными глотками стала пить этот волшебный напиток, приготовляемый из молодых листьев конопли и эфедры, настоянных на кобыльем молоке. Она знала, что хаома освобождает душу от телесных оков, даёт ей крылья. Она никогда не пила этот эликсир прежде, но ведала действие его.

Сделав небольшой глоток, царица прислушалась к себе. Лёгкое тепло стало растекаться по телу. Она сделала второй глоток, потом третий, четвёртый. Внезапно необыкновенная лёгкость пронизала всё её тело, она почувствовала, как освобождается от земного притяжения и поднимается над землёй. Её вначале слепые глаза с каждой минутой прозревали. Вскоре она стала видеть свой шатёр, жилища своих соплеменников и, наконец, бескрайнее пространство разноцветной степи.

– О Хаома, я знала, что степь прекрасна, – крикнула Адель. – Но я не предполагала, что она настолько величественна и непостижима!

Когда восторг от увиденного и прочувствованного прошёл, царица начала рыскать по степи, изучая каждый её метр в поисках дорогих ей людей. Наконец она увидела их. Все трое стояли недалеко от волчьего логова. Это была небольшая нора около старого высохшего дерева, ветки которого валялись на земле, защищая вход вглубь. Около норы беспокойно ходил молодой мускулистый волк. Он видел своих двуногих врагов, стоящих недалеко от логова, и чувствовал запах беды, исходящий от них. Там, в норе, находилась его подруга, которая стонала, тужась в схватках. Это были первые роды молодой волчицы и первые их детёныши.

Волк стоял в напряжении. Его жёлтые глаза неотступно наблюдали за всадниками, в то время как уши вслушивались в звуки, доносящиеся из норы. Вдруг его чуткий слух уловил еле слышимый писк. Подозрительное и настороженное выражение глаз сменилось удивлённо-умилённым. Волк повёл носом и уловил новый, пока незнакомый ему запах новорождённой плоти, родной плоти. Он даже подпрыгнул от радости и, забыв все предосторожности, резво нырнул в нору.

– Всё. Состоялось. Волчица наконец-то разродилась, – довольно произнёс Арлан. – Будем ждать. Малышам надо подкрепиться материнским молоком.

– Отец, может, не стоит отбирать волчат? – с волнением спросил Спаргап. – Пусть подрастут немного. Мы же знаем, где их логово. Можем прийти позже.

– Нет, сын. Ты и я принадлежим к роду, тотемом которого является волк. Тебе скоро двенадцать. Я, как отец, обязан подарить тебе волчонка в этот день. – Голос Арлана был непоколебим. – Дождёмся, когда родители отправятся за пропитанием. Тогда сможем без проблем взять из норы одного волчонка.

– Господин, позволь предложить тебе небольшой отдых и обед, – обратился к Арлану Кулаке. – Думаю, нам придётся ждать долго. Обычно волки тщательно готовят своё логово для роженицы, обеспечивают его всем необходимым, в том числе и питанием. Наверняка там есть несколько зайцев или сурков.

– Так тому и быть, – заключил Арлан, внимательно всматриваясь в сторону волчьего логова.

Адель наблюдала за ними с лёгкой улыбкой. Она верила в мудрость мужа. Он никогда не обманывал её ожиданий. У них был союз, основанный на взаимной любви и глубоком уважении друг к другу. Они часто благодарили богов за то, что соединили их тела и души. За всё то время, что они были вместе, тень неудовольствия ни разу не промелькнула между ними. Сейчас Адель надеялась, что беда минует их. Беспокойство стало покидать её. Она ещё некоторое время незримо покружила над любимыми людьми и закрыла глаза.

Когда она их открыла, то обнаружила, что лежит в своём шатре. Царица испытывала невероятную усталость. Казалось, силы покинули её: трудно было не только двигаться, но даже шевелиться, тяжёлые веки опустились на глаза, и Адель погрузилась в сон. Однако сон этот не был спокойным. Распластанное тело отдыхало, было недвижимым, дыхание – еле заметным. Но душа металась, не находя успокоения. Адель вновь чётко ощутила приближение беды.

В шатёр тихо вошла служанка с намерением узнать, подавать ли Адель шубат[1], который она всегда пила в это время. Почти бездыханное тело госпожи напугало её. Она медленно наклонилась к лицу царицы, чтобы проверить, жива ли та. Неожиданно Адель открыла глаза и встретилась с глазами служанки. Та в испуге отшатнулась и стала бормотать извинения за неслыханную наглость, но её прервал голос царицы, который звучал глухо, как будто шёл из бездонной глубины.

– Налей мне хаому, – приказала Адель и махнула рукой в сторону сосуда.

Служанка поспешила выполнить приказ госпожи, но нечаянно пролила драгоценный напиток.

– Ты что наделала, безрукая дрянь! – раздражённо крикнула Адель служанке и выхватила у неё сосуд. – Вон отсюда, и чтобы ко мне никто не входил.

Служанка поспешила ретироваться, ибо хорошо знала, чем заканчивается гнев царицы. Оставшись одна, Адель вылила всё содержимое сосуда в пиалу, заполнив её на треть. «Мне хватит», – решила она и медленно поднесла пиалу к губам. В этот раз царица не стала пить волшебную жидкость глотками. Она быстро опрокинула содержимое пиалы в рот.

Невероятное стало происходить с нею: тело охватил жар, который сменился холодом, холод уступил место теплу, проникающему в каждую клеточку тела царицы. Адель ждала полёта – он не наступал. Она начала нервничать. Внезапно её тело охватила дрожь, и она почувствовала уже знакомую ей лёгкость, свободу, независимость от телесных оков. «Я лечу!» – хотелось крикнуть, но вдруг она ощутила резкую боль и тяжесть во всём теле. Адель закричала, и её крик достиг ушей подходящего к своему шатру жреца. Он понял причину этого крика, быстро развернулся и широким шагом поспешил к шатру царицы. У входа стояла застывшая в страхе служанка с белым лицом. Жрец грубо оттолкнул её, она упала и на четвереньках стала отползать от шатра.

Адель лежала на кошме с широко открытыми глазами, из которых еле заметными струйками вытекали слёзы. Её губы беззвучно шевелились, лицо было искажено болью и ужасом. Жрец понял состояние царицы, ему стало жаль её. Он сел рядом, взял её голову в свои большие ладони, сжал с лёгким усилием, положил на прежнее место и провёл рукой по лицу Адель. Глаза её закрылись, дыхание стало успокаиваться, вскоре оно было совершенно незаметным; даже охотник с чрезвычайно острым зрением не смог бы разглядеть, как поднимается и опускается грудь царицы. Жрец достал из глухого запáха своего халата увесистую маленькую кожаную котомку, вынул из неё медный сосуд, имеющий форму узкого кувшина, и нежно погладил его. Затем прислушался к звукам, убедился в полной тишине как внутри, так и снаружи шатра и со сладострастием стал поглощать содержимое сосуда. Когда сосуд был опустошён, жрец медленно положил его обратно в котомку, которую вернул на место за запáхом халата, накрыл ладонью лоб царицы, закрыл глаза и стал раскачиваться из стороны в сторону. В такт раскачиванию из приоткрывшегося рта жреца сначала тихо, затем всё громче и громче исходил завораживающий горловой звук, напоминающий орлиный клёкот. Когда солнце дошло до высшей точки на небосклоне, из шатра царицы выпорхнула чёрная тень огромного орла, которая задела изумлённую служанку, продолжавшую стоять на четвереньках перед входом в шатёр.

Глава 4

Прошло несколько часов после того, как волчица ощенилась. Арлан, Спаргап и Кулаке расположились метрах в ста от волчьего логова. Лошадей стреножили, чтобы они не разбрелись по степи, а сами залегли за большим валуном. Было тихо. Приближался вечер. Подул лёгкий ветерок, всколыхнув степную растительность. Запах разных трав щекотал носы охотников. Сначала громко чихнул Кулаке. Арлан зашикал на него. Потом началось беспрестанное чихание Спаргапа. Отец недовольно посмотрел на сына, но и сам не смог удержаться, и его нос предательски стал издавать ненужные звуки. По степи эхом разнёсся чуждый природе отзвук. Все трое невольно заулыбались, но сразу же посерьёзнели, уставившись на вход в волчью нору.

– Отец, смотри, волк вышел из логова, – почти прокричал Спаргап.

– Тихо, сын, – ответил Арлан. – Вижу. Кулаке, будь наготове, – обратился он к стрелку.

– Отец, ты хочешь убить волка? – испугался Спаргап. – Нельзя! Он же только что стал папой! Пожалей его. Он же тоже отец, как и ты. – Голос Спаргапа дрожал от жалости к хищнику.

– Спаргап, сын, ты должен контролировать свои чувства, особенно такие, как жалость и ненависть, запомни это, – сурово произнёс Арлан. – Ты понял меня? – Он строго посмотрел на Спаргапа.

– Да, отец, – тихо и виновато ответил тот.

– Господин, волк чует нас, – взволнованно проговорил Кулаке. – Он водит носом, его глаза, налитые кровью, смотрят в нашу сторону, он перебирает лапами, волнуется. – В голосе Кулаке послышались нотки страха.

Все трое замерли, боясь не только шевелиться, но даже дышать. Их настороженные глаза неотрывно следили за молодым волком. Тот метался около норы, его ноздри хищно раздувались, часто дышащая пасть была оскалена, и все трое отчётливо видели острые зубы хищника.

Внезапно волк остановился и нырнул в нору. Раздалось невнятное тявканье, затем лёгкое рычание, как будто молодая мать-волчица успокаивала своих малышей. К этому мягкому рычанию присоединилось более жёсткое и строгое рычание молодого волка-отца. Затем установилась тишина. Арлан и Кулаке переглянулись. В их глазах загорелся огонь охотника, предвкушающего трудную, но достойную добычу.

– Жди нас здесь, – быстро бросил Спаргапу отец. – Мы скоро.

Арлан и Кулаке поползли в сторону волчьего логова. Оставалось метров двадцать до опасной норы, когда из её темноты вышел волк. Арлан и Кулаке замерли. Волк насторожился, вытянул шею, стал глубоко вдыхать носом и неожиданно завыл. Сначала это был тихий, робкий вой, который становился всё громче и пронзительней. Арлан приказал Кулаке возвращаться. Но как только они начали двигаться, волк в несколько прыжков настиг их и вцепился острыми зубами в бедро Кулаке. Откуда-то появились ещё несколько волков, которые встали перед Арланом, грозно рыча. Арлан побледнел, крупные капли пота стали застилать глаза, глубокий страх сковал всё его тело. Он прижался к земле и замер.

Огромная чёрная орлиная тень накрыла волков. Они подняли морды, заметались на одном месте и заскулили. Арлан лежал на благоухающей траве не шевелясь, его тело затекло, глаза были слепы от стекающего пота и слёз, появившихся от беспомощности, в носу засвербело. Он осторожно стал поднимать руку к лицу и услышал грозное рычание свирепого волка, крадущегося к нему. Над волком тут же возникла тень орла – зверь остановился и стал нервно кружить на одном месте. Остальные стояли поодаль и тихо порыкивали.

Вдруг раздался крик Спаргапа: крупный хищник мчался в его сторону. Чёрная тень орла переместилась к царевичу, накрыв и волка, уже предвкушавшего лёгкую поживу. Хищник резко остановился и, поскуливая, начал отступать от Спаргапа. В это время крадущийся к Арлану свирепый волк накинулся на него и вгрызся острыми зубами в спину. Арлан закричал от боли и потерял сознание. Другой волк медленно стал подбираться к царю, полагая, что тот является общей добычей.

Внезапно раздался мощный рык. Из норы неторопливо, степенно выходил матёрый волк. Глаза его горели яростным огнём. Он обвёл взглядом свою стаю и громко зарычал. Установилась тишина. Волк, вцепившийся в спину Арлана, внезапно разжал пасть. Хищник, напавший на Кулаке, тоже прекратил терзать его. Вернулся к остальным и тот волк, целью которого был Спаргап. Небольшая стая собралась вокруг матёрого волка, который продолжал грозно рычать.

И тут случилось невероятное. Молодые волки нехотя отошли и скрылись за стволом и ветками дерева, в корнях которого располагалась нора. А матёрый волк, сменивший свой страшный рык на тихое урчание, медленно подходил к Арлану, лежащему в беспамятстве. Орлиная тень посветлела и медленно отплыла в сторону, как будто не чувствовала угрозы от вожака стаи. А тот подошёл к Арлану, постоял рядом, лизнул его в лицо. Арлан открыл глаза и встретился с глазами волка.

– Это ты? – слабым, изумлённым голосом спросил Арлан.

Волк в ответ вновь лизнул царя и величаво отошёл в сторону.

Арлан и старый волк смотрели друг на друга. В глазах Арлана страх сменился надеждой. Глаза хищника были затуманены: он вспоминал те далёкие времена, когда играл вместе с Арланом. Тогда он чувствовал единение с ним. Матёрый волк никогда не забывал своего друга-человека. И вот настало время отблагодарить его. Вожак стаи гордо вскинул голову, повернул её в сторону боязливо рычащих членов стаи, громко рыкнул на них. Те покорно легли поодаль от норы, уткнули морды в землю и затихли.

– Спасибо тебе, мой друг детства, – тихо прошептал Арлан.

Волк услышал и понял его. Он сменил своё грозное рычание на тихое поскуливание. Старый вожак стаи стоял на страже своего когда-то маленького, а теперь взрослого, но такого безрассудного, как думал он, хозяина и друга. Арлан, превозмогая себя, поднялся, подошёл к Кулаке, который с трудом стоял неподалёку. Поддерживая друг друга, они поковыляли в сторону Спаргапа.

Вожак стаи продолжал стоять, порыкивая в сторону своих сородичей. А те, молодые, сильные волки, покорно лежали, боясь ослушаться. Авторитет вожака был неоспоримым. Старый матёрый волк искренне считал, что это заслуга его друга детства, хоть этот друг из другой, человеческой стаи. Только после того, как Арлан, Спаргап и Кулаке с неимоверным усилием взгромоздились на хребты своих коней и отъехали от злополучного места, вожак стаи повернулся и степенно пошёл к логову. Через несколько минут оттуда послышались нежные звуки недавно родившихся волчат и грубое, но ласковое урчание матёрого волка.

Орлиная тень летела над всадниками, а когда вдали показалось стойбище, она исчезла. В это же время прекратился горловой клёкот, исходящий из глотки жреца, остановилось его покачивание из стороны в сторону. Жрец открыл глаза и убрал ладонь со лба Адель. Она медленно открыла глаза, в которых застыло выражение скорби.

– Царь с сыном и Кулаке скоро будут здесь, – еле слышным голосом произнёс жрец. – Им понадобится моя помощь. Арлан и Кулаке побывали в волчьих зубах.

– Я знаю, – дрожащим голосом ответила царица.

Глава 5

Злополучная охота за волчонком разделила жизнь Спаргапа на до и после. Через неделю Арлан покинул мир живых. Жрец не смог залечить раны, полученные царём от острых зубов волка. Умирал Арлан тяжело и мучительно. Перед смертью он позвал сына.

– Спаргап, дай мне слово, что проживёшь свою жизнь достойно. – Голос царя звучал тихо, но твёрдо. – Ты хоть и мал ещё, но достаточно зрел, чтобы понимать ответственность, что возлагает на тебя жизнь. Береги мать, слушайся её во всём, она у нас мудрая женщина.

Арлан глубоко вздохнул, а затем медленно выдохнул из себя остатки земной жизни. Рука, державшая ладонь Спаргапа, ослабила свою хватку и обмякла.

Сын ещё долго сидел рядом с отцом, не веря, что больше никогда не сможет поговорить с ним, что отец больше не даст ему никакого совета, никогда больше не будет кричать громче всех от чувства гордости на скачках, в которых неизменно побеждал он, его сын, никогда не придёт к нему перед сном пожелать спокойной ночи. Никогда он не увидит больше отца.

В день похорон Спаргап почувствовал себя маленьким мальчиком, которого оставили одного в этом неизвестном ему огромном мире. Он побежал, побежал далеко в степь. Его друг Мермер хотел было последовать за ним, но Адель остановила.

– Пусть бежит: ему надо побыть одному, – тихо сказала она.

Спаргап бежал, пока не споткнулся о камень, лежащий неприметно в степной траве. Он упал ничком, и дурманящие запахи травы напомнили ему последнюю поездку к волчьему логову.

– Зачем, отец, зачем? Мне не нужен никакой волчонок! Мне нужен ты! Как я без тебя? – кричал Спаргап в пустоту.

Внезапно совсем рядом раздался вой волка. Этот вой был глухим, тихим и прерывистым, похожим больше на рыдание, чем на сигнал к действию. Спаргап оглянулся. В его глазах, полных страдания, появился страх. Метрах в двадцати от него лежал старый седой волк, который с трудом удерживал голову с приоткрытой пастью, издающей жалобный вой.

Спаргап узнал его. Это был вожак стаи, спасший их от растерзания молодыми волками – членами этой стаи. Спаргап застыл на месте, наблюдая за волком, вой которого становился всё тише и тише. Царевич стал внимательно всматриваться в хищника, ожидая, когда тот замолкнет и уйдёт. Но нервное напряжение и усталость сделали своё дело. Мальчик опустил голову, закрыл глаза и незаметно для себя впал в забытьё.

Когда он очнулся, была глубокая ночь. Глаза Спаргапа, слепые после пробуждения, постепенно стали привыкать к темноте, и вскоре они могли различить траву, примятую его телом, лёгкое колыхание фиолетового кермека, рыжего эремуруса, белого качима и других степных растений, запах которых так будоражил его нос. Спаргап посмотрел в ту сторону, где лежал волк. Лунный свет вкупе со звёздным очертил недвижное волчье тело. Спаргап осторожно подполз к нему. В метре он остановился и замер.

Хищник лежал на брюхе с распростёртыми лапами, на которых покоилась бессильная голова. Глаза, большие жёлтые глаза были подёрнуты пеленой смерти. Спаргап в изумлении встал на колени перед волком и осторожно, всё ещё боясь, начал внимательно осматривать его. Старое тело некогда сильного, могучего вожака стаи было истерзано, покусано во многих местах, окровавлено, как будто его владелец имел недавно великое сражение с себе подобными.

Страшная догадка пронзила мозг Спаргапа: «А ведь волк этот пострадал из-за нас! Молодые, сильные волки не смогли простить его». Он смотрел на старого, растерзанного своими сородичами хищника, и чувство благодарности стало проникать в его сердце. Спаргап вспомнил рассказы отца о своих играх с этим тогда маленьким волчонком, который стал для Арлана лучшим другом. Вспомнил, с какой теплотой и нежностью звучал тогда отцовский голос. Рука Спаргапа потянулась к оскаленной морде волка и бережно закрыла ему глаза. Потом он осторожно с усилием поднял израненное мёртвое волчье тело и понёс его туда, откуда прибежал накануне.

Шёл он медленно. Тело волка оказалось тяжёлым для него. Пришлось несколько раз останавливаться для отдыха.

На востоке светлело. К могиле отца Спаргап подошёл, когда первые лучи солнца осветили вечное пристанище Арлана.

– Отец, я принёс тебе друга, – дрожащим голосом тихо произнёс Спаргап. – Вы будете вместе, как когда-то в детстве.

Он стал ожесточенно рыть яму для старого волка рядом с могилой отца. Вскоре царевич перестал чувствовать пальцы рук. Но свою работу Спаргап не останавливал. Он рыл и рыл яму, орошая землю слезами, которые стекали по его грязному лицу. Наконец Спаргап решил, что яма достаточно глубока. Он бережно положил в неё тело старого и преданного друга отца, постоял немного и энергично стал закапывать яму.

К своему шатру Спаргап вернулся, когда солнце собиралось прощаться с землёй до следующего дня. Он был настолько уставшим, что рухнул на пол шатра, как только переступил его порог. Адель приказала осторожно поднять сына и перенести на постель. Оставшись с ним наедине, она долго гладила его по взъерошенным волосам, выбирая остатки травы. Глаза её были полны слёз. Царица не пошла к себе в шатёр, а приказала постелить в шатре сына. «Он должен знать, что не один на этом свете, что мы вместе. Я должна стать ему опорой в жизни. Для него я теперь в двух лицах: нежная и заботливая мать и твёрдый и справедливый отец». С этими мыслями Адель незаметно уснула.

Проснулась она рано. На улице было темно. Птицы ещё не начинали своё призывное пение. Спаргап спал. Его дыхание было мерным и спокойным. Адель с нежностью смотрела на сына. Что-то неуловимое изменилось в нём. Что? Она увидела еле заметные складки в уголках рта – складки упрямства и решимости.

Спаргап открыл глаза, и они поразили мать. Глаза больше не светились детской беспечностью. Боль и печаль поселились в них, исчезли восторженные искорки, вместо них появилась тёмная безрадостная синева, характерная для тех, кто много испытал, много передумал.

Сердце Адель сжалось. Она обняла Спаргапа и зашептала:

– Ничего, сынок. Боль уйдёт. Нам надо жить так, чтобы отец, который всё время будет наблюдать за тобой и помогать тебе, был доволен твоими поступками. Всё будет хорошо. Пройдёт время, и твоё лицо вновь озарится улыбкой.

Полог шатра зашевелился, потом откинулся, и на его пороге появился жрец.

– Приветствую тебя, Адель. Завтра совет старейшин будет выбирать нового царя, – с порога произнёс он, глядя на постаревшую Адель. – Сегодня ко мне приходили старейшины. Они просили поговорить с тобой. – Голос жреца был холодно-вежливым.

– О чём поговорить? – быстро вопросом на вопрос ответила Адель. – Я на совет не приглашена.

– Да, это так, – подтвердил жрец. – На совете присутствуют только его члены, – медленно продолжил он, тщательно подбирая слова. – Все знают твой решительный характер и острый ум. Известно, что Арлан по всем вопросам правления советовался с тобой.

– Ты хочешь сказать, что старейшины намерены предложить мне быть правительницей? – перебила жреца Адель. – Но в нашем племени ещё никогда не правила женщина. – В её голосе сквозило удивление и сомнение.

– Старейшины и я приглашаем тебя на завтрашний совет. Будет решаться судьба твоя, Спаргапа и всего нашего племени, – быстро отчеканил жрец и незамедлительно вышел из шатра, оставив Адель в полном недоумении.

Весь день до позднего вечера она находилась в полной прострации, сил ни физических, ни психических не было. Она была похожа на красивое сильное дерево, из которого вытянули все соки: оно ещё стоит, радует своей статностью, но при внимательном рассмотрении видны трещинки, через которые истекает живительная влага. Все движения Адель были хаотичными, лишёнными всякой логики. Она то просто стояла без движения с устремлёнными в никуда глазами, то срывалась с места и бежала, широко раскинув руки, навстречу весеннему, ещё холодному ветру, бежала в степь, подальше от глаз людских. Спаргап пытался следовать за матерью. Он боялся, что она может сделать что-нибудь с собой. Но Адель показывала ему знаками: не приближайся ко мне. Она боялась, что разрыдается. Сын не должен видеть её слабость. Никто не должен видеть её слабость.

В свой шатёр Адель вернулась глубокой ночью. Служанка с удивлением и страхом смотрела на свою госпожу. Волосы её были взлохмачены ветром, платье и накидка в колючках и измазаны травой и землёй, глаза были потухшими и почти бесцветными, вычищенными слезами горечи утраты. Она прошла мимо служанки и повалилась на мягкую постель, ещё хранившую тепло Арлана. Адель обнимала набитые соломой подушки, вдыхала, пытаясь запомнить, этот сладкий запах любви, которую они испытывали друг к другу.

Она вспомнила их первую встречу. Как давно это было! Спаргапу уже двенадцать. Адель помнила каждый день, каждый миг, проведённый с Арланом. Они встретились случайно. Ей тогда было пятнадцать, а ему семнадцать. В памяти Адель навсегда остался тот миг, когда её глаза встретились с глазами Арлана. Ей казалось, что она тонет в его глубоких двухцветных глазах, похожих на огромные озёра, вода в которых начинала цвести, меняя свою голубизну на тёмную зелень. Позже Арлан признался, что тоже утонул в её тёмно-синих, почти чёрных глазах и не смог, да и не захотел выплывать из них. Теплота воспоминаний убаюкала Адель. Она заснула на удивление крепким сном.

– Мама, мама, вставай, – услышала Адель взволнованный голос Спаргапа, который тормошил её.

Она нехотя открыла глаза и увидела слёзы, стекающие по покрасневшим щекам сына.

– Я думал, ты умерла, как папа, – плача, произнёс Спаргап.

– Что ты, сынок, нам предстоят ещё большие дела, – с натянутой улыбкой сказала Адель. – Распорядись, чтобы завтрак накрыли нам обоим. Поговорить надо, обсудить многое. А я пока приведу себя в порядок.

– Спаргап, ты сын царя. Ты рождён править нашим племенем, – жёстко произнесла Адель, когда завтрак подходил к концу. – Сегодня состоится совет старейшин. Будут выбирать нового царя. И этим царём должен стать ты. – Она строго посмотрела на сына.

Он внимал каждому её слову. Он помнил последние слова отца. Спаргап ничего не сказал, а только уверенно кивнул головой в знак согласия.

– Тогда ты должен подготовиться к сегодняшнему совету. Возможно, тебе придётся выступить на нём и доказать, что ты способен встать во главе нашего племени.

Совет был назначен на время, когда солнце поднимется над тем холмом, что стал усыпальницей Арлана. Старейшины семи родов собрались в самом большом шатре в центре стойбища. Все они пришли заранее. Им было о чём поговорить до начала совета. Сначала делились родовыми новостями, в числе которых были свадьбы, рождение детей, а у кого и внуков, прибавление в поголовье скота. Затем стали вспоминать прошлые годы, Арлана, которого многие из присутствующих помнили ещё ребёнком.

Ровно в назначенное время Адель и Спаргап вошли в шатёр. Старейшины тут же прекратили разговоры и устремили взоры на вошедших. Адель гордо оглядела старейшин и с лёгкой улыбкой поприветствовала их наклоном головы. Спаргап, стоящий позади матери, потупил глаза, продемонстрировав тем самым уважение к присутствующим.

– Вы пригласили меня на совет. Я пришла, – спокойно и уверенно произнесла Адель, но тут же поправилась: – Мы пришли. – Она с любовью посмотрела на сына и встала рядом с ним, показывая этим, что на совете они равны. – Мы слушаем вас. – В голосе Адель в равной степени звучали почтение и независимость.

Старейшины переглянулись. После некоторого молчания заговорил самый маститый из них по имени Исар.

– Царица, – обратился он к Адель с неподдельным уважением.

Она внутренне затрепетала, ощутив чувство собственного достоинства. Адель слегка повела гордой головой, показав, что вся во внимании.

– Арлан, твой муж, правил нашим племенем последние десять лет. Ты была всегда рядом. – Исар сделал глубокий вдох, потом выдох, внимательно посмотрел сначала на Адель, затем на Спаргапа и продолжил: – Ты была ему не только женой, но и лучшим советчиком. Об этом знают все. Ваш союз был союзом разума и души. Именно это позволило нашему племени прожить спокойно, в относительном мире так долго. – Исар перевёл взгляд на Спаргапа, стоящего рядом с матерью. – Вы вырастили и воспитали достойного сына.

Спаргап чуть заметно улыбнулся, но не поднял глаз на говорящего, а продолжал стоять, потупив взор.

– Мне поручено от имени совета старейшин просить Спаргапа стать нашим царём, а ты, Адель, будешь носить титул царицы-матери, и мы просим тебя во всём помогать новому царю. – Исар медленно, с достоинством поклонился обоим и вернулся на своё место.

Адель сжала руку сына, который стоял в оцепенении от услышанного. Он желал этого, ждал этого, но где-то в глубине души боялся, что старейшины сочтут его неспособным управлять племенем: слишком мал ещё был, хоть и вступил в возраст мужчины.

– Благодарю вас за доверие. – Голос Адель звучал проникновенно-почтительно. – Я уверена, что Арлан, мой муж и наш безвременно ушедший царь, одобрил бы решение совета. – Она немного задумалась, а потом завораживающим голосом с оттенками металла произнесла: – Позвольте Спаргапу, моему сыну и новому царю, обратиться к вам. – Адель ободряюще кивнула сыну и вопросительно посмотрела на старейшин.

Те стали тихо переговариваться между собой. Наконец Исар величаво кивнул и холодным голосом позволил Спаргапу говорить. Спаргап, стоявший дотоле в позе полного послушания, расправил плечи, поднял слегка взлохмаченную по-мальчишески голову, окинул всех ясными умными глазами, в которых не было ни подобострастия, ни наглости, и начал свою заранее продуманную речь.

– Многоуважаемый совет! Многие из вас знали моего отца с младых лет, все вы знаете меня с рождения. – Спаргап переводил взгляд с одного старейшины на другого, и каждый из них начинал кивать в знак согласия. Это придало ему сил и уверенности в себе. – Отец научил меня многому, главное – справедливости и честности, умению быстро и правильно находить решение. – Спаргап сделал небольшую паузу, во время которой старался понять, о чём думают старейшины. Они смотрели на него, и в их глазах нельзя было прочитать ни одной мысли. Но это не обескуражило юного царя. – Хочу поблагодарить вас за доверие, что вы оказали мне и моей матери. Я буду достойным правителем. Я обещал это отцу. – Голос Спаргапа с каждым словом твердел и крепчал, проникая в сердца и умы старейшин.

После этих слов в шатре установилась тишина. Спаргап смотрел на старейшин, они смотрели на него. Их взгляды стали теплеть, на сморщенных лицах появились сначала еле заметные улыбки, которые вскоре переросли в широкие оскалы беззубых ртов. Наконец Исар встал и, обращаясь к Адель и Спаргапу, кратко произнёс:

– Так тому и быть.

Глава 6

Спаргап смотрел на Кунке и счастливо улыбался. «Как летит время, – думал он. – Вот моей дочке и пять лет. Пора сажать её на коня. Пора учить всему, чему научили меня отец и мать. Всё-таки как она похожа на мою маму», – в который раз поразился довольный Спаргап.

Он очень тосковал по матери. Она ушла в мир иной, когда ему исполнилось пятнадцать. В те три года, что прошли после смерти отца и памятного совета старейшин, на котором его выбрали новым царём, Адель всегда была рядом. Он вспомнил, как однажды утром прибежала служанка матери и передала её просьбу прийти. Мать лежала на больших подушках бледная, с закрытыми глазами. Её грудь тяжело вздымалась, из приоткрытого рта с бескровными губами со свистом вырывался хрип.

– Матушка, я пришёл, – тихо произнёс Спаргап, нежно беря слабую руку Адель в свои горячие ладони.

Она приоткрыла глаза, еле заметно улыбнулась и попросила приблизиться к её лицу. Голос матери был чуть слышным. Некоторое время она внимательно вглядывалась в лицо сына, желая запечатлеть в своём сердце каждую его чёрточку, а потом зашевелила губами.

– Спаргап, сынок, вот пришёл и мой час. Я скоро увижусь с твоим отцом. – Адель сделала паузу. Лёгкий румянец, свидетельство усилия, выступил на щеках. – Всегда помни, что ты царь. От тебя ждут справедливых и умных решений. Знай, мир состоит из дарений от знающих к незнающим, от умеющих к неумеющим. Не стесняйся, спрашивай совета у старейшин, обдумывай услышанное, делай выводы и только тогда принимай решение, в котором станешь уверен. Я верю в тебя.

Её губы задрожали и плотно сжались. В глазах остался мёртвый отблеск солнечного лучика, проникшего в шатёр через поднятый полог.

Все эти годы Спаргап благодарил мать за данный предсмертный наказ, который позволил ему прослыть справедливым и умным правителем.

Он стоял и смотрел на свою Кунке, бегающую вокруг шатра и кричащую девушке по имени Сэйла, приставленной обслуживать маленькую принцессу: «Не догонишь, не догонишь!» Вдруг она остановилась. Её лицо, беспечное дотоле, посерьёзнело, и Кунке медленно пошла по начинающей желтеть траве в сторону от шатра, что-то бормоча себе под нос.

– Часто у принцессы так меняется настроение? – взволнованно спросил царь Сэйлу.

– Иногда она с кем-то разговаривает тихо-тихо, – ответила девушка, боязливо глядя на повелителя. – Я пыталась прислушаться к тому, что принцесса говорит, но безуспешно. Я ничего не поняла.

Спаргап помрачнел. Но тут же его лицо расплылось в улыбке: к нему подбегала Кунке, держа в руках маленький жёлтый цветочек.

– Отец, смотри, какой он красивый. – Голос девочки звенел, как колокольчик. – Я сорвала его для тебя. – Она обвила руками могучую шею царя и поцеловала его в нос, а потом весело засмеялась. Но вдруг оттолкнула его от себя и совершенно незнакомым голосом произнесла: – Я готова учиться, отец. Я ведь должна буду стать царицей. Не правда ли?

Услышав эти слова, сказанные взрослым чеканным голосом, Спаргап опешил. Его растерянные глаза блуждали по лицу дочери, отмечая знаки непонятного ему преображения. Но серьёзность и зрелость быстро улетучились, и на Спаргапа смотрели по-детски лучистые и ясные глаза Кунке. Он энергично тряхнул головой, желая выкинуть из неё непонятное, а потому ненужное, и крепко обнял дочку.

– Молодец, моя принцесса. Завтра и начнём. Мермер будет учить тебя всем премудростям воина. У меня же задача посложнее. – Спаргап опустил Кунке на землю и легонько подтолкнул её к Сэйле.

Утро следующего дня для маленькой принцессы началось раньше обычного. Солнечные лучи ещё только робко пробивали себе путь к бескрайней, усыпанной разноцветными, но теряющими свою сочность цветочными пятнами степи, а в шатре Кунке уже началось активное движение. Сэйла в смятении металась по шатру. Её щёки пылали, руки тряслись от волнения, глаза неотрывно следили за выражением лица царя, который сам пришёл будить дочь.

– Сэйла, не мельтеши перед глазами, – строго приказал Спаргап. – Лучше приготовь принцессе одежду.

– Папа, что случилось? – обескураженно спросила Кунке. – Я такой сон видела. – Потягиваясь, она обняла Спаргапа, гладившего её по голове.

– Ты забыла, доченька? С сегодняшнего дня наступает новый период твоей жизни. Детство, девочка моя, закончилось. Тебе уже шестой год пошёл. Начинается время подготовки к взрослой жизни.

– Я уже взрослая? – удивлённо спросила Кунке, вскакивая с постели. – Значит, я могу решать всё за себя сама?

– Нет, моя принцесса, – улыбаясь ответил царь. – Ты ещё не взрослая. Ты только вступаешь на путь взросления. Быть взрослой – тяжёлая и ответственная работа. Она требует серьёзной учёбы. Сегодня первый день этой учёбы. Умывайся и одевайся. Я жду тебя у себя. – Спаргап поцеловал дочь в лобик и ушёл.

Царь сидел за низеньким столом у себя в шатре и, что было непривычно для него, волновался. Он начинал понимать, как непросто быть отцом. Конечно, он хотел бы иметь сына, который стал бы его копией и копией его отца. Но родилась девочка. Спаргап решил, что воспитает её воином – настоящим, способным противостоять всем ударам судьбы. О том, что девочка впоследствии должна стать чьей-то женой, а затем и матерью, он не думал или не хотел думать. В любом случае у него была его родная кровиночка, которая должна была стать продолжателем его дел. В этом Спаргап был уверен.

Накануне он составил расписание занятий для Кунке. На первом месте стояла воинская подготовка. Ответственным за неё назначался Мермер, его лучший друг и соратник. Мермер был сыном Кулаке, который ушёл из жизни вслед за Арланом. Кулаке прожил всего лишь на неделю дольше своего господина и друга. Мермер рос вместе со Спаргапом и был во всём ему опорой. Ему предстояло научить принцессу не только джигитовке, но и умению владеть оружием.

– Кунке, знакомься, – широко улыбаясь, произнёс Мермер, подводя годовалого жеребёнка к шатру, где стояла маленькая принцесса. – Его зовут Жел. Он хоть ещё совсем маленький, но уже проявляет характер норовистого и быстрого скакуна. – Учитель поглаживал энергично перебирающего стройными ногами Жела по лоснящемуся белому крупу, пытаясь успокоить.

– Я буду ездить на этой лошадке? – слегка презрительно бросила Кунке: Жел не произвёл на неё должного впечатления.

Жеребёнок понял это. Он заржал тоненько, но взыскательно, высоко подняв морду, потом опустил её до уровня глаз Кунке, которые встретились с волоокими и умными глазами Жела.

– А жеребёнок-то крутой будет. Тебе надо с ним подружиться, – услышала Кунке голос Милисы.

– Ты думаешь? Хорошо, я тебе верю, – прошептала Кунке, вызвав тревожное недоумение у Мермера, который хотел было спросить, что та говорит, так как не смог ничего понять. Но Кунке его опередила: – Я согласна. Давай знакомиться, Жел.

Жеребёнок вновь заржал, но это ржание звучало уже совсем по-другому, мягче и дружелюбней. Жел опустил голову на плечо Кунке. Между ними прошла короткая тёплая волна, объединившая этих двух ещё маленьких существ человеческого и лошадиного рода.

Мермер планировал посвятить неделю тому, чтобы Кунке и Жел привыкли друг к другу. Он обучил верховой езде не одного воина и считался лучшим в этом деле. У него была разработана своя методика, которая включала несколько этапов: этап адаптации лошади к будущему наезднику и, наоборот, этап изучения способов ухода за лошадью, затем объездка лошади и наконец джигитовка. Этой методике Мермер собирался следовать, передавая свои знания принцессе. Но на следующий день произошло непредсказуемое.

Ещё солнце не успело окрасить необъятную степь своими набирающими силу лучами, а Кунке уже бежала туда, где находились стреноженные лошади. Жел был среди них, но он не был стреножен, а весело бегал вокруг крупной, такой же белой, как он, кобылы. Кунке узнала её. Это была любимая лошадь царя, её отца. Жел скорее почувствовал, чем заметил девочку. Он резко остановился, остановилась и Кунке. Несколько минут они смотрели друг на друга.

– Ну что ты стоишь? Иди, не бойся. Это твой конь, это твой самый верный друг в будущем, – услышала Кунке настойчивый голос Милисы. И пошла, постепенно ускоряя шаг.

В ту же минуту раздалось возбуждённое ржание Жела, и он с радостью потрусил навстречу.

– Сэйла, где твоя госпожа? – строго спрашивал Спаргап, пришедший в шатёр Кунке, чтобы самому разбудить дочь. Он решил, что, пока Кунке не привыкнет к новым правилам её жизни, будет поднимать по утрам дочь сам.

– Я… я… я не знаю, – запинаясь от страха, ответила Сэйла дрожащим голосом. – Когда я проснулась, госпожи уже не было. – Сэйла заплакала.

Тут раздалось игривое ржание жеребёнка, которому вторил заливистый смех Кунке. Спаргап выскочил из шатра и поразился картине, которая предстала перед ним. Его дочь и сын его любимой кобылы шли рядышком, плечом к плечу. Кунке была довольно высокой для своего возраста девочкой, а Жел, наоборот, недобирал роста, характерного для годовалого жеребёнка. Спаргапу даже показалось, что они разговаривают друг с другом: иногда голова Жела поворачивалась в сторону девочки и раздавалось довольное фырканье, в ответ Кунке ещё больше о чём-то говорила и радостно смеялась. Внезапно они остановились. Кунке запрыгала, и Жел тоже начал подскакивать на своих ещё невысоких стройных ногах. Спаргап был не просто удивлён, не просто изумлён – он был шокирован увиденным и услышанным. Никогда ещё он не встречал такого полного единения человека и лошади.

– Отец, – услышал Спаргапис счастливый крик дочери. – Это Жел, мой друг. С ним так интересно.

– Что значит «интересно»? – непонимающе спросил Спаргап. – Согласен, лошадь – животное, полезное для человека. И нам лошадь интересна с точки зрения использования её в хозяйстве, в кочёвке, в бою. Но сказать, что мне интересно общаться с моей кобылой, – Спаргап невольно улыбнулся, – было бы весьма странно. Понимаешь, доченька…

– Неужели ты никогда не разговаривал со своей лошадью? – перебила его Кунке. – Неужели она не рассказывала тебе о своей жизни? – возмутилась она.

– Кунке, я не понимаю лошадиного языка, – широко и лукаво улыбнулся Спаргап, желая подыграть дочери. – Поэтому я не разговариваю с ней о жизни. – Он весело посмотрел на Кунке. Но в её глазах, влажных от показавшихся слёз, мелькнула тень сожаления.

– Отец, Жел такой же, как мы. Он живой, а значит, он слышит и видит, чувствует и переживает, – вдруг горячо и убеждённо стала быстро говорить Кунке. – Знаешь, как Жел обрадовался, когда увидел меня сегодня!

Стоящий рядом жеребёнок неожиданно зафыркал и активно закивал, давая понять, что всё это правда.

– Вот видишь? – удовлетворённо улыбаясь, спросила Кунке Спаргапа.

– Жеребёнок понимает не речь, а интонацию, с которой к нему обращаются, – наставительно ответил Спаргап. Он хотел было прекратить этот разговор, но вспомнил старого матёрого волка, который спас его, Арлана и Кулаке от молодых волков его стаи, вспомнил, как встретил этого волка, израненного и окровавленного, который полз к могиле его отца, чтобы умереть рядом с ним. Невольные слёзы навернулись на его глаза. – Может, это и правда, доченька, – мягко сказал Спаргап и быстро пошёл в сторону своего шатра.

Кунке всё свободное время проводила в обществе Жела. Спаргапу это не совсем нравилось. Однажды он попросил Мермера привести своих детей, чтобы они поиграли с Кунке. Но она не захотела с ними общаться, сказав, что они ей не интересны.

– Доченька, тебе надо общаться с другими детьми. У тебя должны быть друзья. Без друзей в жизни плохо. А самыми лучшими друзьями являются те, с которыми ты выросла, друзья детства, – настаивал Спаргап.

– Согласна, отец, – перебила его внимательно слушавшая Кунке. – Но у меня уже есть два друга. И больше я не хочу. Я точно знаю, что они меня никогда не предадут, – раскрасневшись, заключила она.

– Интересно-интересно. Это кто же? С кем ты уже успела подружиться, а я этого не знаю? – притворно обиженно спросил Спаргап.

– Одного друга ты точно знаешь. Я тебя с ним знакомила, – улыбаясь, ответила Кунке и внимательно посмотрела на отца. – Это Жел. Да-да, жеребёнок, сын твоей любимой кобылы. Только, пожалуйста, не возмущайся, – быстро проговорила она, заметив, как Спаргап изменился в лице, на котором заиграли желваки и потемнели глаза. Кунке знала, что это результат надвигающегося недовольства.

– Ладно. А кто второй друг? – с усилием, в котором сквозила ярость, поинтересовался Спаргап. – Надеюсь, это не заяц, – передёрнув плечами, спросил он с лёгкой издёвкой.

– Со вторым другом я тебя познакомить не могу, – тихо прошептала Кунке. – Он, вернее она, невидимый.

– Доченька, я тебя не понимаю. Что значит «невидимый»? – с волнением тоже прошептал Спаргап. Он чувствовал нечто загадочное, необъяснимое и тревожное в этом непонятном друге дочери.

– Я знакома с ней очень давно, ещё до моего появления на этот свет она была со мной, – тихо, с невероятной нежностью проговорила Кунке.

Её глаза, казалось, были обращены внутрь неё, – по крайней мере, Спаргап не мог смотреть в них, он не чувствовал в эту минуту связь между ним и дочерью. Ему почудилось, что Кунке разговаривает не с ним, а с ней, той, что внутри неё. Это испугало Спаргапа и вызвало в нём ревность. Но вдруг его пронзила мысль, что это, может быть, его мать спустилась с небес, чтобы помогать его дочке. Ведь не зря Кунке так похожа на неё.

– Кунке, ты можешь описать свою невидимую подругу? – с дрожью в голосе спросил Спаргап.

– Я… я не знаю, мы только разговариваем друг с другом, – смятенно ответила девочка. – Но я, наверное, могу просить её показаться мне, – нерешительно произнесла она и начала быстро-быстро говорить что-то непонятное для Спаргапа. Затем внезапно остановилась, закрыла глаза, и Спаргап услышал размеренный, еле знакомый голос дочери, повторяющей за кем-то: – Меня зовут Милиса. Мы с тобой очень похожи. Но я старше тебя. – Кунке открыла глаза и ясным взглядом посмотрела на отца. – Знаешь, отец, мне очень интересно с Милисой. Она многому меня учит. Лучшего друга мне не найти. И она всегда со мной, – подытожила Кунке.

Спаргап был в оцепенении. Он решил посоветоваться со жрецом. Сейчас же он не нашёл что сказать, просто обнял дочь, посмотрел в её глубокие синие, почти чёрные, такие же, как у его матери, глаза, поцеловал и поспешил из шатра.

Вечером состоялась встреча Спаргапа со жрецом. Спаргап сам пришёл в его шатёр. Тот был занят рассматриванием какого-то большого плоского камня с неясным свечением.

Увидев гостя, жрец встал и предложил тому сесть на мягкую серую кошму. Спаргап молча сел, думая, с чего начать. Жрец сидел напротив него и внимательно всматривался в царя. Он ни разу не видел Спаргапа столь удручённым. Всегда энергичный, напористый, знающий, что надо и чего не надо делать, Спаргап выглядел потерянным. Жрец решил взять инициативу в свои руки.

– Что-то случилось, царь? Тебе нужна моя помощь? – тихо, почти шёпотом, спросил жрец. – Я слушаю тебя.

– Ты прав. Мне нужна твоя помощь, – быстро ответил царь. – Но не знаю, как тебе всё рассказать.

– Я так думаю, ты пришёл поговорить о Кунке, – неожиданно вымолвил жрец. – Мне известна её необычная особенность разговаривать с самой собой.

Спаргап удивился, покраснел. Он не предполагал, что ещё кто-то, кроме него, может знать об этом. Его беспокоило, что Кунке, его кровиночку, могут признать не в себе, другими словами, странной, а потому неспособной принимать в будущем необходимые правильные и справедливые решения. А она должна со временем стать царицей, продолжательницей его дел.

– Ты проницателен, жрец. Я действительно хочу поговорить с тобой о Кунке, – не сразу отреагировал Спаргап. – Скажи, ты разговариваешь с духами, знаешь их мир. Могут ли они связываться с нами, живыми, и можем ли мы их чувствовать и разговаривать с ними?

– Когда-то давно в роду твоего отца у воина по имени Сатар родился мальчик, которого назвали Исар. Ты его знал. Он был одним из старейшин нашего племени, – после некоторого раздумья начал жрец. – Так вот, его отец стал замечать за ним аналогичную странность. Исар любил одиночество, но при этом всегда говорил, что у него есть друг. Он, так же как и Кунке, часто уходил в степь и там с кем-то невидимым вёл беседы. Однажды его отец, не понимавший и не желавший понять Исара, решил его наказать. Когда он подошёл к семилетнему сыну с камчой в руках, тот посмотрел на него так, что отец пал на колени, а после того как Исар заговорил, пал ниц. – Жрец сделал небольшую паузу и продолжил: – Другом Исара был его дед, дух которого всегда незримо сопровождал его. Кстати, ты помнишь, что Исар возглавлял совет старейшин? Он слыл самым мудрым и справедливым из них. Это во многом благодаря тому, что Исара направлял дед. Полагаю, что Кунке общается с твоей матушкой. Ведь она так на неё похожа, – подытожил жрец.

– Я тоже так думал. Но Кунке назвала имя своего внутреннего друга, и это не имя моей матери. Оно нехарактерно для нашего племени. Это имя – Милиса, – с некоторой тревогой произнёс Спаргапис.

– Интересно. – Жрец задумался, а потом встрепенулся. – Ты знаешь, вполне возможно, что твоя матушка поменяла имя в том, другом мире. В любом случае тебе не стоит пугаться. Кунке находится под защитой наших богов и наших предков, – торжественно заключил жрец.

– Ну что же, мне остаётся только радоваться этому. – В голосе Спаргапа чувствовалось облегчение. Он быстро встал и вышел из шатра.

Глава 7

По степи мчались молодые всадники. Впереди всех на высоком, стройном и сильном жеребце, чья белая, как снег, шерсть переливалась в лучах яркого солнца, скакала Кунке. Она была одета так же, как и все остальные наездники. Со стороны и не скажешь, что это двенадцатилетняя девочка. Казалось, что тело Кунке плавно перетекает в тело её четвероногого друга Жела и они составляют единое целое. Каждое движение наездницы моментально улавливалось скакуном и служило командой для его крепких мышц. Голова Кунке приникла к мускулистой шее коня. Он чувствовал её горячее дыхание и в такт ему раздувал ноздри. Оставив позади всех соперников, принцесса, как стрела, выпущенная ловким и сильным лучником, быстро приближалась к финишу.

– Поздравляю, доченька. Ты, как всегда, первая. В очередной раз утёрла носы юношам, – смеялся довольный Спаргап. – Ты быстра и ловка, как я в твои годы, – удовлетворённо заметил он.

– Спасибо, отец. Я тоже довольна сегодняшними скачками. Тем более что в них участвовал Марлух. – Кунке зарделась после этих слов.

– Кто? Это тот, что из рода тырау? – недовольно спросил царь, глядя на опустившую глаза дочь.

– Да, – тихо произнесла принцесса.

– У него, конечно, есть чему поучиться, – задумчиво заметил Спаргап. – Он прекрасный наездник, ловко владеет оружием, смел, когда чувствует за спиной поддержку, как я слышал. Пожалуй, и всё, чем он может похвастаться. – Царь обнял дочь и легонько встряхнул её. – Выбрось его из головы. Рано заглядываться на юношей, – отрубил отец.

– Почему рано? Все мои сверстницы уже просватаны, а многие и замуж вышли. А ты говоришь «рано». – В голосе Кунке слышались нотки недовольства.

– Не забывай, что ты дочь царя, – резко остановившись, ответил Спаргап. – У меня нет сына, зато есть ты, – строго, даже строже, чем следовало, закончил он.

– Слушайся отца. Он знает, что говорит, – услышала Кунке голос Милисы.

– Хорошо, – прошептала она и, опустив голову в знак покорности, пошла за Спаргапом: Кунке привыкла подчиняться голосу своей подруги, которая никогда не подводила её.

Отец, заметив шевеление губ дочери, сначала усмехнулся, а потом довольно улыбнулся.

Кунке к своим двенадцати годам славилась и красотой, и умом. Светлые, чуть волнистые волосы и синие с чернотой глаза, выгодно оттенявшие её слегка матовую кожу, унаследованы были от Адель. От неё же досталась Кунке необыкновенная проницательность и чувственность. Она часто вглядывалась в маленькое бронзовое зеркальце, подаренное ей отцом. Она искала общие и необщие черты со Спаргапом. Однажды Кунке стала расспрашивать о матери.

– Отец, можно мне задать тебе вопрос? – тихим голосом спросила она за ужином.

– Спрашивай, доченька. Надеюсь, я знаю ответы на все твои вопросы, – улыбаясь ответил Спаргап.

– Почему у меня нет мамы? У всех детей есть, а у меня нет. – Глаза Кунке были наполнены слезами.

– Понимаешь, доченька, – после длительного молчания стал говорить Спаргап, – женщина, которая родила тебя, – его голос вибрировал от нервного напряжения, – оказалась плохой матерью.

– Что значит «плохой матерью»? Не понимаю, – сглатывая слёзы, спросила Кунке.

Спаргап молчал. Он не знал, как рассказать дочери, что женщина, родившая её, невзлюбила своё дитя, оказавшееся не того пола. Он боялся, что дочь не поймёт его и возненавидит за то, что лишил её матери. Он молчал. А Кунке с волнением ждала ответа. На помощь пришла Милиса.

– Кунке, послушай, что я тебе расскажу. – Голос подруги звучал требовательно и таинственно. – Я помню, с какой нежностью и любовью ждала твоя мать рождения своего дитя. Я помню её руки, гладившие твои ножки и ручки, когда ты вытягивалась в её чреве. Но я также помню, с какой неприязнью она смотрела на тебя, только что родившуюся, красненькую, сморщенную, с какой ненавистью швырнула тебя на пол только потому, что её дитя, которое она носила под сердцем и которое тогда любила, оказалось девочкой. Ей нужен был сын, чтобы Спаргап взял её в жёны и она стала царицей. – Милиса перевела дух и продолжила: – Я помню, с какой любовью твой отец впервые взял тебя на руки и не мог налюбоваться на тебя. Это он поднял тебя, кричащую от боли, с пола, с нежностью обнял и дал клятву любить за двоих – за отца и за мать. И он выполнил и выполняет своё обещание. Разве ты когда-нибудь ощущала себя обделённой любовью? Ты купаешься в ней. Не так ли?

– Да, ты права.

Глубокая нежность, любовь и благодарность объяли сердце Кунке. Она бросилась к Спаргапу и стала его обнимать, шепча:

– Спасибо, отец, спасибо за твою любовь.

В глазах Спаргапа появились слёзы – впервые после ухода его отца Арлана. Но это были слёзы радости. Он в который раз благодарил свою мать, которая, по его разумению, приняла имя Милиса, за помощь.

С того времени Кунке ни разу не возвращалась к разговору о матери. Она решила стать достойной продолжательницей дела своего отца. С всепоглощающим упорством Кунке получала навыки наездника, овладевала умением пользоваться луком, поражая цель на всём скаку. Вместе с мальчишками Мермер обучал её и борьбе.

– Скоро мне нечему будет учить твою дочь, – обращаясь к Спаргапу, не без гордости говорил Мермер накануне тринадцатого дня рождения Кунке. – Эта девочка превосходит по ловкости всех юношей. Я удивляюсь, как она при её хрупком телосложении умудряется их побороть. Я уже не говорю о скачках, и стрельбе из лука, и метании копий. – Голос Мермера звучал восторженно и победоносно. – Кунке превратилась в настоящую воительницу.

– Благодарю тебя, друг, – с широкой радостной улыбкой ответил Спаргап. – Ты меня порадовал.

Кунке мечтала стать воином и сопровождать отца в походах. Более того, она страстно хотела стать девушкой-батыром. Правда, об этом она никому не говорила, кроме, конечно, своих единственных друзей – Милисы и Жела. Жел, когда узнал, радостно заржал, давая тем самым понять, что готов помочь в достижении цели. Милиса же более спокойно восприняла это желание, понимая его опасность и трудность реализации.

Приближался период бакьятис, время почитания богов, главным из которых считался Митра. Племя готовилось к нему заранее. Отмечали широко. Несколько дней посвящали проведению скачек, состязанию в борьбе, метании копий. Все молодые воины участвовали в этих соревнованиях. К ним готовилась и Кунке. Считалось, что побеждает тот, кому благоволит бог Митра. Поэтому перед состязаниями участники стремились к скале, что одиноко высилась над бескрайней степью. Там, в глубине её, находилась глубокая и просторная пещера – место поклонения Митре. Вставали рано, до восхода солнца, и с первыми его лучами заходили внутрь. Сначала заходил жрец, за ним следовал тот, кому надо было поговорить с богом.

Кунке прежде никогда не была внутри святилища: до сегодняшнего дня она не испытывала потребности в общении с Митрой. Ей вполне хватало верных друзей и отца. Накануне она не могла уснуть, всё думала, о чём будет просить бога. Кунке вспомнила, как однажды, играя в царском шатре, услышала требовательный голос жреца, убеждавшего Спаргапа просить у Митры совета. Правда, какого совета, она не расслышала: жрец понизил голос. Кунке также вспомнила, что ответил отец.

– Я почитаю Митру. Но этот вопрос буду решать сам. Не следует беспокоить великого бога по пустякам. – Голос Спаргапа был непререкаемым.

– Это не пустяк, царь, многие из старейшин недовольны тем, что у тебя нет наследника.

Жрец при последних словах повысил голос, заставив Кунке вздрогнуть. Она поневоле напряглась, внимательно прислушиваясь к разговору.

– Прекрати, жрец. Ты не первый год требуешь от меня невозможного, – рассердился Спаргап. – Тебе же всё известно, не так ли?

– Да, я знаю о твоих проблемах, – слегка сконфуженно ответил жрец. – Но думаю, что Митра способен тебе помочь. Вчера я получил знак от него. – В голосе жреца зазвучали восторженные нотки.

– Я понимаю твоё радение за судьбу племени, – перебил жреца царь. – Но ты забываешь, что у меня растёт наследница Кунке, которая по уму и ловкости превосходит многих юношей не только её возраста, но и старше. В этом есть и твоя заслуга, – смягчил свои слова Спаргап, а потом решительно подытожил: – И закончим на этом.

Жрец, не получив должного удовлетворения от разговора, резко вышел из шатра. А сердце Кунке забилось в восторге от отцовских слов.

– Ты должна сделать всё, чтобы не разочаровать отца, – услышала Кунке голос Милисы. – Это очень важно для тебя, для него и для всего вашего племени. Ты должна доказать, что достойна быть его наследницей, продолжательницей его дел. Это должны увидеть все, и прежде всего старейшины племени.

Кунке лежала на мягкой кошме и мечтала. Мечты не были характерны для её возраста. Казалось, тринадцатилетней девочке следовало бы грезить о юношах, нарядах и будущем замужестве. Об этом мечтали все её сверстницы, кому ещё не посчастливилось стать чьей-то женой. Но у Кунке была своя цель в жизни, и связывать себя узами брака она не собиралась. Она ясно понимала, что в этом случае у неё не будет той свободы действий, которая необходима для реализации её жизненных планов. Глаза Кунке были закрыты, тело расслаблено, но внутри кипела работа: принцесса решала, о чём поговорить с Митрой.

Незаметно Кунке заснула. Сон её был беспокойным: она видела себя то скачущей на своём верном друге Желе во главе отряда воинов племени, то сидящей в большом богатом шатре в белом длинном платье, свободно облегающем её стройное тело, и в длинной остроконечной шапке, вышитой причудливым узором, то в центре сражающихся всадников, где лихо отбивала своим отливающим золотом мечом удары вражеских воинов. Проснулась она от крика. Долго не могла опомниться, перед глазами стояла картина из её сна: тонкая стрела с медным наконечником, смазанным каким-то неизвестным ей, противно пахнущим составом, вонзилась в шею – единственное место, не закрытое золотыми пластинами, защищающими тело всадника от стрел. Она ясно ощутила боль, а затем огонь во всём теле, как будто в её сосуды стали вливать кипящее масло.

Кунке озиралась по сторонам, силясь понять, где находится. Сон был настолько реальным, что она никак не могла унять дрожь страха, овладевшего ею. Трясущимися руками она обхватила сосуд с водой и жадно стала пить, пытаясь заглушить жар внутри себя. С каждым глотком Кунке успокаивалась и отрезвлялась. Выпив последние капли воды, она окинула просветлевшим взглядом шатёр и облегчённо вздохнула. И тут неожиданно на её лице появилась удовлетворённая улыбка.

– Я знаю, о чём буду просить Митру, – тихо, но убеждённо воскликнула Кунке, вскочила на ноги и вышла из шатра.

Стояла предрассветная темнота. Требовалось время, чтобы глаза привыкли к полумраку и вновь обрели способность ясно видеть. Принцесса глубоко вдохнула свежий воздух и медленно пошла к шатру жреца. Стойбище только просыпалось. Послышалось призывное блеяние коз и овец, лёгкое ржание лошадей, тихий и смешливый говор соплеменников, вышедших справить нужду. Кунке улыбнулась и ускорила шаг. Шатёр жреца находился на восточной стороне стойбища. Когда принцесса дошла до него, первые лучи солнца уже начинали золотить войлок жилища.

– Красиво, не правда ли, принцесса? – услышала Кунке слегка скрипучий голос жреца, который стоял у входа, опираясь на отполированную годами палку, похожую на большой крюк, и любуясь восходом солнца. – Жду тебя. Знаю, что хочешь поговорить, – более буднично произнёс он, не дожидаясь ответа.

– Здравствуйте, учитель. – Голос принцессы дрожал от нервной слабости, что нахлынула на неё. Она постоянно чувствовала рядом со жрецом робость. – Вы правы. Мне нужно с вами поговорить. – Её всегда поражала способность жреца предвидеть события.

– Хорошо, Кунке. Вижу, что ты готова встретиться с великим богом Митрой, – немного подумав, скорее прошептал, чем сказал жрец. – Ступай за мной. Поговорим по дороге.

Жрец вспомнил разговор со Спаргапом трёхлетней давности, который он завёл по настоянию совета старейшин.

– Кунке вырастает в прекрасную девушку, – начал издалека жрец. – Она умна чрезвычайно. Уроки со мной много дали ей. Принцесса не только овладела письмом и изобразительным искусством, она получила сакральные знания, которые передаются, как ты знаешь, только избранным. В их число входил ты в своё время, а теперь и она, хоть это и против правил: Кунке всё-таки не мужчина. – Голос жреца звучал жёстко. Он остановился, чтобы перевести дух.

Спаргап молчал. Он ждал продолжения, стараясь понять, к чему клонит жрец.

– Спаргап, я хочу знать, какое будущее ты предназначаешь для своей дочери.

– Странный вопрос у тебя, – после непродолжительного молчания произнёс Спаргап.

– Она вступила в возраст, когда девочкам пора готовиться к замужеству, – слегка сконфуженно промолвил жрец. – Надо думать о будущем своего рода и нашего племени. Кунке…

– Молчи, жрец, дабы не сказать то, о чём можешь потом пожалеть, – резко бросил Спаргап. – О своём народе я побеспокоюсь сам. Если будут проблемы, обращусь к тебе и совету старейшин. Но сейчас я их не вижу, – уже мягче продолжил он. – Кунке – воительница. Она будет сопровождать меня в походах. А там посмотрим.

– Я понял тебя, Спаргап. – Жрец говорил тихо и спокойно. – Вижу, ты всё решил. Тогда как мы поступим с телом Кунке? – неожиданно спросил он.

– Не понял тебя, жрец, – удивлённо отреагировал Спаргап.

– Кунке в том возрасте, когда неприметная личинка превращается в прекрасную бабочку под названием девушка. У неё начинает расти грудь. Ты знаешь, что это помеха для лучника, метателя копья, наездника, в конце концов.

– И что ты предлагаешь? Обратиться к опыту наших предков? Я не дам вырезать правую грудь Кунке. Она ей ещё пригодится, – взволнованно выкрикнул Спаргап.

– Нет, конечно. Этого не надо делать. Достаточно крепко перевязать ей грудь. Я пришлю знахарку. Она всё сделает.

На том и порешили.

Жрец, глядя на Кунке, шедшую с ним рядом, удовлетворённо осматривал мальчишескую фигуру принцессы – ровную, без каких-либо возвышений грудь, тонкий, но мускулистый стан, сильные ноги и руки, угадывавшиеся под кафтаном из тонкого двойного войлока и такими же узкими, в обтяжку штанами. Он улыбнулся мысли о том, что Кунке готова в любой момент вскочить на лошадь и сопровождать отца, а вслух попросил рассказать, что волнует её сейчас.

– Учитель, сегодня мне приснился удивительный сон. – Голос девушки звучал мечтательно, что насторожило жреца. – Вы всегда говорили, что сны нам посылает Митра, что он так беседует с нами.

– Да, Кунке, это правда. Митра с помощью снов указывает нам наш жизненный путь. – Жрец внимательно посмотрел на принцессу, которая вся съёжилась от его ответа. – Что тебе приснилось, Кунке? Расскажи, и мы вместе попробуем понять, о чём предупреждает тебя Митра.

Кунке уже хотела было рассказать о своём сне, как услышала голос Милисы, которая просила не делать этого.

– Лучше сначала побеседуй с Митрой сама в его святилище. Если получишь ответ, который тебя не удовлетворит, поговори со жрецом, – посоветовала тайная подруга.

– Можно я сначала поговорю с великим богом Митрой? – вежливым тоном, дабы не расстроить жреца, спросила Кунке.

– Хорошо, принцесса, тебя проводить к нему? – слегка озабоченно спросил жрец.

– Я хотела бы побыть с ним одна, если можно, – с почтением ответила та.

– Ну что же, вот мы и пришли. Я останусь здесь, а ты иди по этой тропинке до той горы. Тропинка заканчивается у входа в пещеру. Войдёшь, увидишь зажжённый факел. Возьми его и спускайся по лестнице. Попадёшь прямо в святилище. – Голос жреца звучал глухо и наставительно.

– А что мне потом делать? – взволнованно спросила принцесса. – Как к нему обратиться?

– Когда будешь там, сама поймёшь, – с лёгким раздражением ответил жрец, недовольный тем, что Кунке отказалась от его услуг.

Расстояние до пещеры она не прошла, а пробежала. Остановилась у входа немного запыхавшаяся. Боязливо заглянула внутрь. Поразилась призрачному свечению и приятному запаху, исходившему из глубины пещеры. Кунке потребовалось время для того, чтобы успокоить вдруг усилившееся волнение. Она вспомнила, как отец учил считать от большего к меньшему, чтобы успокоиться.

– Десять, девять, восемь, семь, шесть, – медленно считала Кунке, чувствуя, как уходит дрожь, яснеет голова, внутри живота перестают копошиться «червячки». Когда она произнесла последнюю цифру под номером один, то была полностью готова к спуску в пещеру.

Освещая путь факелом, она неторопливо приближалась к своей цели. Она не спешила, хотела всё рассмотреть, запомнить, но главное, прочувствовать это путешествие к великому богу Митре. Она помнила все уроки жреца.

– Наш мир создан богами, главным из которых является Митра, – учил жрец. – Он многолик и многогранен. Он колесит в своей золотой карете по небу и видит всё, что творится на земле. Его тысячи ушей слышат всех живущих в ойкумене. Он знает, кто о чём думает, кто честен, а кто обманщик, кто добр, а кто зол и преступает законы. К праведникам Митра приходит в виде тёплого, яркого, похожего на солнце шара и помогает обрести силу и добро. Преступников же Митра обжигает своим огнём, очищая от зла, что таится в них. Он наказывает разными путями: насылает болезни, лишает ума, забирает богатство.

Кунке внимала каждому слову жреца, но не понимала его. Для неё Митра был чем-то недосягаемым, а его действия – абстрактными. Своё мнение она переменила, когда жрец указал ей на Тарула, их соплеменника. Когда-то, будучи молодым, тот совершил жуткое убийство своего соседа из-за нескольких баранов. А через год Митра наказал его ударом своего огненного копья, лишив зрения. А ещё через полгода Тарул лишился рассудка. С тех пор этот бедняга стал наглядным свидетельством гнева великого бога Митры. Родители пугали Тарулом детей, воспитывая в них добродетель. Кунке часто встречала несчастного слепца, сидящего в густой пыли рядом с овечьим загоном. Его выжженные глаза были направлены в сторону толкающихся баранов и овец. Мальчишки кидали в него специально собранными для этой цели камнями, а он не обращал на них никакого внимания, как будто ничто в этом мире не имело значения для него, кроме грязных, постоянно блеющих животных. Кунке всегда было жаль Тарула. В свои сорок лет он выглядел на двадцать. Казалось, время – единственная субстанция, которая пощадила его. Кунке, когда случалось проходить мимо, часто останавливалась и наблюдала за ним.

– Тебе больно? – однажды, не удержавшись от любопытства, спросила она Тарула и тут же осеклась, увидев невероятное страдание на его лице.

– Это ты, принцесса? – с почтением спросил он, медленно повернув голову в её сторону. Тарул долго смотрел пустыми глазницами на Кунке. Она была уверена, что он видит её каким-то своим внутренним зрением, которое обнажало её душу. – Ты проживёшь недолгую, но яркую жизнь. – Голос его звучал глухо и откуда-то со стороны.

Внезапно Тарул утратил интерес к Кунке и повернул голову в сторону овечьего загона. Его лицо, приобретшее было разумное выражение, вновь выглядело безразличным и страдальческим.

Сказанное сумасшедшим соплеменником удручило принцессу. Она заплакала – сначала тихо, а потом навзрыд.

– Ты что? Расстроилась? Не стоит, – послышался голос Милисы. – Это же всего лишь полоумный человек, который мелет языком что попало.

– Голос Тарула звучал так, будто говорил не он, а кто-то за него, – утирая слёзы, произнесла Кунке. – А что, если это Митра через него вещал? – испуганно заметила она.

– Ерунда, – жёстко перебила Милиса. – Ты должна видеть то, что можешь разглядеть сама, а не то, что тебя пытаются заставить лицезреть другие. Будущее увидеть никому не суждено, – уверенно закончила она.

Кунке помнила, что эти слова Милисы успокоили её, она перестала думать о предсказании безумного соплеменника, а потом и вовсе забыла о нём. Пока она спускалась по неширокой лестнице в глубь пещеры, из подсознания всплыло пророчество Тарула. Кунке вспомнила его слова, которые вновь заставили её содрогнуться.

Внезапно она увидела яркий свет, побудивший закрыть глаза. Вначале Кунке испытывала лёгкий страх, вызвавший дрожь в коленях и боль во всём теле. Захотелось сесть, что она и сделала: медленно, опираясь руками на холодный пещерный камень, Кунке опустилась на очередную ступеньку, которая оказалась на удивление тёплой. Принцесса снова стала считать от десяти до нуля, чтобы унять обуревавшее её волнение. Постепенно страх и тревога сменились желанием открыть глаза и осмотреться.

Перед Кунке была комната, в центре которой находился огромный столообразный камень, светящийся изнутри. На середине его стояла правильной формы золотая тарелка, от которой в разные стороны расходились яркие лучи, окрашивающие стены комнаты в жёлтый, красный, оранжевый цвета. Принцесса, движимая любопытством, которое перебороло страх неведения, осторожно подошла к камню. Она не нашла ни одной опоры, позволяющей золотой тарелке стоять на ребре. Это изумило её до такой степени, что она невзначай вскрикнула. Её крик эхом отдался в просторной комнате, и почти одновременно она услышала мягкий голос, который не принадлежал Милисе. Он звучал нейтрально: не женский, не мужской, но чёткий и совершенно бесцветный, лишённый какой-либо эмоциональной окраски. При этом лучи, отходящие от тарелки, меняли с каждым произнесённым словом свою интенсивность: они то усиливались, то меркли, и казалось, что это тарелка разговаривает с Кунке.

– Все твои желания исполнятся. Именно это ты хотела узнать? – прозвучало в голове Кунке.

– Все-все? – с надеждой спросила Кунке.

– Да. Ты станешь великой воительницей. Ты объединишь народы. Тебя будут почитать и стар и млад.

– А я долго буду жить? – с трепетом спросила Кунке.

– Ты не должна бояться смерти. Тебе следует бояться пустой жизни, – изрёк напоследок Митра.

Кунке была уверена, что именно Митра с ней разговаривает. При последнем слове лучи, исходящие от тарелки, заиграли разными цветами, переходя от жёлтого к оранжевому и красному, затем вновь к жёлтому, и остановили свою игру на золотом свете. Кунке стояла, заворожённая этим зрелищем.

– Думаю, Митра попрощался с тобой, – изумлённым голосом произнесла Милиса. – Пора уходить. Аудиенция закончена.

– Что закончено? – огорчённо спросила Кунке.

– Митра дал тебе понять, что встреча с ним закончена, – тихо ответила Милиса. – Пора подниматься к выходу. Главное ты узнала, не правда ли?

Кунке ничего не ответила. Она в последний раз окинула взглядом необычную комнату, обошла вокруг столообразного камня, хотела было прикоснуться к тарелке, протянула к ней руку, но почувствовала беспокойство и усиление жара. Она испугалась, что может разозлить великого Митру, пошла к лестнице и, осторожно ступая по ней, двинулась наверх. Потом спохватилась, развернулась в сторону тарелки и поблагодарила Митру за честь быть принятой.

– Будь уверена в себе, и ты многого достигнешь – эти слова прозвучали для Кунке как напутствие.

Она поклонилась Митре ещё раз, поблагодарила и, довольная, стала подниматься по лестнице к выходу из святилища.

Выйдя из пещеры, Кунке вдохнула во всю мощь своих лёгких свежий воздух и, широко улыбаясь, пошла туда, где её с нетерпением ждал жрец. Когда она приблизилась достаточно для того, чтобы старческие глаза жреца смогли её рассмотреть, он удивился увиденному. К нему подходила совсем не та девочка, что была накануне. Лицо Кунке светилось уверенным спокойствием и необычайной внутренней силой. Её глаза имели то глубокое и таинственное выражение, что характерно для человека, познавшего нечто сокровенное и очень важное. В другое время жрец обнял бы по-отечески Кунке и стал бы расспрашивать о результатах похода в святилище, сейчас же он не посмел этого сделать. Напротив, он почувствовал почтение к принцессе; сейчас он точно знал, что Кунке – достойная дочь царя.

Глава 8

Был полдень середины кармабаты. Солнечные лучи ласкали своим приятным теплом тела мальчишек, которые бегали по степи, играя в догонялки. Рядом с ними мирно паслись стреноженные лошади, недалеко от них разбрелось большое стадо овец. Его молодой пастух лениво ходил между своими подопечными, периодически похлёстывая длинной плёткой. Вдруг раздалось тревожное ржание пегой кобылы, за ней заволновались другие лошади. Заблеяли овцы, сгрудившись в одном месте. Пастух приложил козырьком правую руку к глазам, долго вглядывался в сторону запада, затем востока, замахал руками и закричал мальчишкам, чтобы те бежали к стойбищу.

На востоке появилась еле заметная пыль, которая слегка запачкала солнечные лучи. Но с каждой минутой она становилась всё плотнее, расширяясь ввысь и в стороны, пока солнце не потемнело в её массе. Послышался топот коней. Он становился всё громче и зловещее. Лежащие на солнышке сурки попрятались в свои норы, замолкли птички, даже оводы, вечно кружащиеся над лошадьми и овцами, куда-то подевались. Земля зарыдала под ударами сотни копыт мчащихся лошадей. Пастух всё ещё стоял и смотрел в сторону востока. На его лице отразились волнение и испуг. Он пытался отогнать своё стадо, но оно не слушалось, овцы сбились в одну кучу и боязливо блеяли. Пастух стегал их плёткой, покрикивал, бегая вокруг, не забывая следить за всадниками.

Со стороны стойбища выдвинулся большой отряд, возглавляемый Мермером. Он состоял как из воинов, принимавших участие во многих походах, так и молодых, которые прошли посвящение совсем недавно. Поравнявшись с пастухом, Мермер приказал тому гнать стадо к стойбищу. Но увидев несчастных, жавшихся друг к другу животных, крикнул что-то своим воинам, которые стали нещадно хлестать овец, понявших наконец-то, чего от них хотят. Они потрусили в нужную сторону, продолжая тереться друг о друга боками.

Мермер со своими воинами помчался в сторону чужих. Вскоре можно было различить приближающихся всадников. Их было чуть больше сотни.

«Интересно, что им надо, – подумал Мермер, разглядывая конников. – Для военных действий отряд малочислен». Он облегчённо вздохнул и остановился.

Всадники-чужаки тоже прекратили движение. Некоторое время два отряда смотрели друг на друга. Затем, как по команде, с обеих сторон отделились по два человека и поскакали навстречу. Они встретились ровно посередине того огромного степного пространства, что отделяло отряды.

– Приветствую тебя, Мермер, – с еле уловимым наклоном головы крикнул старший из двух чужаков.

– И я приветствую тебя, Ораст, – громко ответил Мермер, отметив про себя, как постарел тот за последние пять лет, что они не виделись. – С чем пожаловал?

– Наш царь шлёт привет вашему царю и просит принять его гонцов.

Ораст говорил с еле заметным заиканием, которого раньше у него не замечалось. Да и внешность военачальника тиграхаудов была не столь величественной, какой её помнил Мермер. Его это удивило и насторожило одновременно. «Видно, будут просить помощи», – подумал он и внимательно посмотрел на второго, ещё не успевшего отрастить усы молодого человека. Тот сидел на лошади в богатом убранстве. Его шапка отличалась от головного убора Ораста высотой и орнаментом. Да и сам он выглядел не как простой воин. Было в нём нечто, что вызывало желание подчиниться ему: гордо вскинутая голова, глаза, смотревшие дерзко, свысока, стройное сильное тело, царственная осанка. Мермер с удивлением смотрел на этого воина. Воина ли? Он ждал, когда Ораст представит ему своего спутника. Ораст хотел это сделать, но строгий взгляд молодого наездника заставил его остановиться. Мермер подождал мгновение и принял решение.

– Если вы к нам с добром пришли и принесли хорошие вести, то, пожалуйста, располагайтесь здесь, – слегка растягивая слова, с показной вежливостью предложил Мермер. – О решении нашего царя мы сообщим вскоре, – быстро и резко закончил он.

Мермер развернулся и, не ожидая ответа, поскакал в сторону своего отряда, сопровождаемый молодым воином, недавно принявшим посвящение. Всё это время он стоял позади Мермера и внимательно прислушивался к тому, о чём и как разговаривали военачальники двух племён. Казалось, для него не было ничего важнее, чем этот разговор. Он не обратил внимания на пристальный взгляд молодого воина тиграхаудов.

– Ораст, если воины хаомаваргов такие же, что и тот, что сопровождал Мермера, то вряд ли они нам помогут, – с лёгким презрением сказал молодой тиграхауд.

– Не стоит судить по одному молодому, ещё не успевшему поучаствовать в боях воину, – ответил Ораст Лордоку, который был сыном царя тиграхаудов. – Ты впервые видишь хаомаваргов и не знаешь, на что они способны.

– Интересно. И на что они способны? – Голос Лордока звучал высокомерно.

– Хаомаварги сильны и телом, и духом, – слегка раздражённо ответил Ораст. Ему претил постоянный неуважительный тон Лордока, считающего себя лучше всех остальных. «Как же он похож на свою мать! Угораздило Скунха влюбиться в неё. С каждым годом она становится всё противнее и властнее. Упускает своего сына Скунх, упускает», – недовольно подумал Ораст, а вслух произнёс: – Я распоряжусь об устройстве лагеря.

Лордок кивнул и направил свою лошадь к отряду.

– Что думаешь, Мермер? Какие цели у тиграхаудов? – поинтересовался Спаргап после подробного отчёта своего военачальника.

– Помощи будут просить, – уверенно произнёс Мермер.

– Я полагаю, что тиграхауды будут просить нас о военном союзе. – Голос Спаргапа звучал убеждённо.

– Откуда такая уверенность, господин? – удивился Мермер.

– Встречу назначим через два дня. Подготовиться надо, – проигнорировав вопрос, объявил царь. – Устроим состязания между нашими воинами и воинами тиграхаудов. Посмотрим, кто на что горазд. Распорядись об этом. Вечером будет совет старейшин. Там и решим, как разговаривать с нашими нечаянными гостями.

Мермер кивнул и вышел.

– Я просил вас собраться, чтобы узнать ваше мнение по поводу прибывшего к нам отряда тиграхаудов, – с почтением обратился к старейшинам Спаргап и опустил голову в знак покорного ожидания ответа.

– Кто у них сейчас военачальник? Не Ораст ли? – послышался голос одного из старейшин.

– Да, во главе воинов стоит Ораст, – подтвердил Спаргап и внимательно посмотрел на старейшин.

Все они хорошо знали Ораста и наперебой стали высказывать своё мнение:

– Ораст – достойный человек.

– Он предан Скунху и никогда его не подводил.

– Верно, он честен и благороден. Помните, как он повёл себя в последней стычке между нашими племенами?

– Последний раз тиграхауды беспокоили нас лет пять назад, – раздался слегка хрипловатый, но хорошо поставленный волевой голос Нурвала, которого избрали главой совета старейшин после смерти Исара. – Помнится, мы разошлись почти мирно. Потери и у нас, и у них были невелики, – задумчиво продолжил он. – Что же понадобилось тиграхаудам сейчас?

Нурвал обвёл вопросительным взглядом всех старейшин и остановился на Спаргапе.

– Полагаю, всё дело в ахеменидах, – рассудительно произнёс царь. – Они давно пасутся около наших земель. Скунх ищет союзников, чтобы совместно противостоять империи.

– Ну что же, с соседями надо дружить, – заметил Нурвал. – Что думаешь, Спаргап?

– Согласен с тобой, – быстро ответил царь. – Но вы старейшины родов. Хотелось бы узнать ваше мнение. Я же распорядился пока развлечь наших гостей, устроив соревнования. Это будет полезно и нашим воинам, и тиграхаудам.

– Хорошо, дай нам время, – ответил Нурвал. – Мы будем держать совет.

Спаргап молча вышел из шатра. Солнце уже проделало больше половины своего пути и собиралось на ночной покой, уступив место луне, которая только приступала к работе и ещё не окрасилась в ярко-жёлтый цвет. Она была еле заметна на сереющем небесном своде. Спаргап любил наблюдать эту тихую борьбу между днём и ночью. Всматриваясь в зарождающееся ночное светило, он ясно осознал проблему, с которой пришли соседи с северо-востока. «Им нужна помощь. Эта же помощь нужна и нам. Интересно, что скажут старейшины и жрец?» – подумал он и, не ожидая приглашения, вошел в шатёр.