Будни ваятеля Друкова

«Верую, ибо абсурдно!»

Квинт Септимий Флоренс Тертуллиан,

христианский писатель и теолог

Возвращение к самому себе

Относительно молодого, сорокалетнего, довольно процветающего скульптора-самоучку Дениса Харитоновича Друкова уже несколько лет подряд мучили и терзали ночные кошмары. Понятно, что о себе давала знать постоянная работа, потому в голове и творилось чёрти что. Но как же ни работать, если его старания дают определённый доход, ибо многие желают остаться запечатлёнными на века или долгие годы в камне, бронзе, чугуне, в крайнем случае, в гипсе.

Когда имеются деньги, то скромность ни к чему. Она – рудимент или даже атавизм, от которого следует освободиться навсегда, то есть до гробовой доски. А дальше, как говорится, видно будет. Возможно, и в тех, загробных, краях особо уважаемых и предприимчивых господ и дам ждут ангелы с хлебом-солью, с духовым оркестром, с цветами и, главным образом, с ощутимыми банковскими счетами в тамошних оффшорах.

Но в течение последних двух-трёх недель во сне, по ночам, Друков чётко и ясно видел себя гражданином страны полного абсурда, которую называли Разгуляндия. На протяжении тысячелетней истории страны очень часто, как бы, уважаемыми господами и дамами отрицались те положительные исторические вехи и моменты, которые народ считал достижениями. Постоянные резкие перемены подавляющую массу людей не радовали потому, что доводили их и без того не слишком благополучное существование до не особо цветущего состояния.

Что касается того самого, «простого» народа в абсурдном мире, конкретно, в Разгуляндии, то в тех, не совсем адекватных и диких местах он был доведён не до бедности, а в основном, до абсолютной нищеты. Его олигархи, воры, компрадоры, депутаты и многочисленные чиновники ласково и одновременно, с любовью, но, может быть, некоторые и презрительно называли – «дети трубопроводов». Шла активная интервенция, оккупация и разграбление страны, в основном, барыгами и жульём, проживающими в столице Труба отдельной страны тамошнего мира.

Такую вот, довольно неадекватную страну, регулярно посещал Денис Другов во сне, по ночам.

Там почти любой здравомыслящий человек понимал, что обманутых, ограбленных, нищих, бедных, обездоленных людей следует назвать не детьми, а жертвами трубопроводов. Более чёткого и точного определения дать невозможно. Но и «дети» звучало цинично и пошло, издевательски.

Абсолютное беззаконие здесь было возведено в закон и всё, что принадлежало народу и государству ранее, вдруг стало частной собственностью. Каким образом и почему это произошло, дети трубопроводов не понимали. Но они и не роптали на жизнь. Ведь их многочисленные центральные телевизионные каналы ежечасно и ежеминутно убеждали в том, что так и должно быть, что скотское состояние ограбленных людей – абсолютная и обязательная норма. Там безраздельно царствовал полный абсурд, объявленный объективной и даже необходимой реальностью. Но потусторонних миров бесконечное множество. Вероятно, этот даже с натяжкой никак нельзя назвать самым лучшим, то есть совершенным и справедливым.

Благодетелями, как раз, были объявлены те, кто присвоил фактически всё, что имелось на земле и под землёй. На протяжении долгой истории народу Разгуляндии, приходилось не сладко. Но такого, что происходило в стране сейчас, никогда, ни в какие века, не наблюдалось. А теперь вот, пожалуйста…Надо сказать, что и во всех остальных странах той обители дела обстояли не лучше.

Путешествуя по Разгуляндии в своих тяжёлых и страшных снах, Друков видел великое множество трубопроводов. По ним за границу новые хозяева по сходной цене продавали всё, что ещё осталось в несчастной стране. По специальным усовершенствованным трубопроводам за кордон шли не только газ и нефть, но и вода, лес, руда, уголь, рыба… Технология дешёвой распродажи того, что издавна, исторически принадлежало, как раз, нищим и обездоленным детям трубопроводов, находилось на высоком уровне, и этим узурпаторы гордились.

Но Денис Харитонович воспринимал бы такие сны, как не должное, но самое обычное, естественное явление, если бы в них постоянно за Друковым ни гонялись какие-то черти, мертвецы, огромные птицы и звери. Не так часто но в тех живописных местах его варили живьём в большом котле, отрывали ему руки и ноги, прокручивали его тело, вместе с костями, в бодрствующем состоянии в огромной механической мясорубке… Но он, творческий человек, понимал, что любую кошмарную чертовщину можно преодолеть. Ведь это, всего лишь, сон.

По правде сказать, его в реальной жизни волновали эти постоянные ночные кошмары, а не повальная бедность и нищета обманутых, «лишних» людей Разгуляндии. Как бы, жуткая «сказка», но волнительная. Так вот, по причине естественных переживаний Друков постоянно просыпался очень рано, если не глубокой ночью, то под самое утро, и долго не мог прийти в себя.

Разве одни только пёстрые петухи встречают начало нового дня за час или даже более до рассвета? Нет. Не только они, но ещё и таксисты, ночные алкоголики, грабители, мелкие жулики, наркоманы, проститутки, гастробайтеры, столичные гости и некоторые другие личности… В этой массе по причине своих жутких, несуразных и абсурдных снов находился ещё и Друков.

Если он просыпался среди ночи, то уснуть уже не мог. Но нет худа без добра. Зато имелось немало времени для того, чтобы прийти в себя от ночных ужастиков и приступить к постоянной, текущей работе. Он же ведь не какой-нибудь хрен с силосной башни, а гениальный скульптор.

Размышляя о бренности жизни и её определённых сложностях, да и некоторой несправедливости, он выходил на улицу, выносил в двух больших полиэтиленовых пакетах накопившийся за день мусор в специальные контейнеры, стоящие не так далеко от его высотного дома. Мусоропровода в его многоэтажном здании не имелось. Но его всегда радовала не очень долгая ночная прогулка.

А что потом? Но тут ясно. Как обычно, Друков наспех завтракал и продолжал заниматься своей постоянной работой, как говорится, ваянием. Сначала этюды, потом малые формы, затем отливка их в гипсе… Тут дел до чёртовой матери. Но шкурка, как говорится, стоила выделки.

Ведь сейчас скульптору даже средней руки можно при некотором старании жить в столице довольно не так уж и плохо. Заказов море от тех господ и дам, которым некуда девать деньги. Что уж тут поделать, если определённая часть населения вдруг стала преуспевать, а подавляющая – стремительно беднеть, превращаясь в нищих и бездомных.

Правда, пока не в такой степени, как в Разгуляндии. Но, наверное, всё так и должно быть, вероятно, всё это справедливо… Кто умеет, тот и процветает. Ничего страшного, что за счёт других. Это мелочи жизни. Самое главное заставить простолюдинов верить в светлый завтрашний день, а там уж даже для мелкого проходимца всё пойдёт, как по маслу.

Конечно же, Россия, по сравнению с Разгуляндией, была самым настоящим раем. Худо ли – бедно, но люди как-то существовали и периодически радовались жизни. Но вот в кошмарных снах Друкова, в стране, в которой он обитал во сне, творилась жестокая несправедливость. Нищих в ней было десятки миллионов, просто бедных – и того больше. Особенно много их развелось за чертой столичного города Труба. Чем дальше летишь, едешь или шагаешь на восток, тем всё больше и больше голи перекатной, выходцев из народа.

Сам дьявол не успел глазом моргнуть, как в Разгуляндии произошло резкое и чёткое разделение на «простых» и «сложных» людей, объявивших себя владельцами всего того, что раньше принадлежало народу или, в крайнем случае, государству. Медицина, образование и многое другое там не так и давно было бесплатным, жильём людей обеспечивало государство, практически исключалась безработица, нормально оплачивался труд, не бедствовали пенсионеры.

Даже в страшных мыслях люди не могли представить, что кто-то умелый и продуманный не просто их обворует, но и заставит уходить на заслуженный отдых позже на пять лет, называя и без того ничтожные остатки человеческого существования пошло и мерзко: «период доживания».

Так произошло потому, что люди страстно и безумно желали какой-то, особенной свободы, великого роста личного благосостояния. Хотели – и получили абсолютное процветание для… отдельно взятых граждан. Всё случилось ровно так, как с пушкинской старухой из нетленного и мудрого произведения «Сказка о рыбаке и рыбке». Подавляющее большинство осталась у разбитого корыта.

Сны, разумеется, в большой степени – одна из зон абсурда. Так, по крайней мере, принято считать. Но народу, основным обманутым нищим массам Разгуляндии, всё-таки, Друков сочувствовал. Существующее положение дел в той стране даже с натяжкой и капитализмом никак нельзя было назвать. Скорее, эта одна из зловещих разновидностей активно процветающего разбоя под руководством невменяемого президента, постоянно пьяного Игната Игнатьевича Клюкина и его бандитского окружения, которого буквально все с любовью и придыханием называли Задорным Теннисистом.

Как утверждала тамошняя элита, уважаемый господин Клюкин в молодости увлекался этим видом спорта, обожал его. По этой причине его часто изображали на разного рода и вида портретах изображали очень мудрым и красивым, с теннисной ракеткой в правой руке. Порой на них красовалась и одна из его мудрых фраз, вероятно, с глубоким социально-политическим смыслом: «Что? Понимаешь…». Разве этого мало? Для хронического алкоголика и вора широко размаха, вполне, достаточно.

Немало было людей, которые категорически не замечали того, что от всех портретов, на которых изображён Клюкин, несло, если не свежим спиртным, то водочным перегаром. В обязательном порядке. Но что тут поделаешь? Просто, весёлый человек и глубоко… уважаемый.

Довольно частым гостем Клюкин был дорогим гостем в тамошних заокеанских Штатах, которым продал по дешёвке или просто подарил, от имени народа Разгуляндии, всё, что никогда и ни при каких обстоятельствах не могло принадлежать лично ему и его приближённым ворам, разбойникам и грабителям,

В естественном для него, пьяном состоянии он выступил перед элитой заокенских Штатов с короткой, но слезливой речью.

В ней он прямо сказал, что очень желает, чтобы народ той страны постоянно процветал и продолжал, вместе с их политической, элитой жировать на чужих костях. «Главное, чтобы людям вашей замечательной и особой страны было очень хорошо, – смахивая с пухлых щёк пьяные слёзы произнёс Задорный Теннисист, – а наш народец и так… обойдётся. Чем меньше его останется в Разгуляндии, тем лучше. Нет человека – нет проблемы. Ура!»,

Одним словом, благодаря Игнату Игнатьевичу и его диким и наглым соратником, точнее, подельникам, пришло бесовское время правительству и прочим главным бандитам Разгуляндии материально и морально заботиться о самих себе и тех, кто успешно при их поддержке возводил дворцы, замки и терема на человеческих костях и не только здесь, в отдельно взятой стране, но и за рубежом. Такие вот жуткие сны постоянно мучили и терзали Друкова.

В то время, когда шло планомерное уничтожение нормальных людей той несчастной страны, олигархи, компрадоры, воры, бандиты, чиновники и явные колобрационисты работали на укрепление экономики чужих стран. Жестокий и мерзкий абсурд они превратили в явь, если токовой можно было считать жуткие сны скульптора Дениса Друкова.

Но такой вот расклад если постоянно волновал Дениса Харитоновича, то лишь в такой степени, что виденное им по ночам было, все-таки, сном, блефом и, в целом, явным абсурдом. А все нереальное не может быть веской причиной для слишком уж глубоких переживаний.

Кроме того, Друкова можно было считать счастливчиком, ведь он жил и творил в справедливой, процветающей реальной России, и не такие уж малые деньги зарабатывал честно и почти регулярно. Заказов хватало. Всё ведь под небом – в самых разных статуях… В основном, это тучные фигуры на лошадях и на другом транспорте, в разных позах, причём не только на кладбищах, но и во многих других культурных местах и обширных частных подворьях.

Предостаточно имелось в России и таких господ и дам, которые решили себя прославить и при жизни, к примеру, воплотиться в чугунном двойнике, непременно, как ни странно, «от имени народа». Но это ничего, терпимо. А вот в Разгуляндии огромную терпеливую толпу бесовские силы явно превращали в строительный материал для проведения дальнейших замысловатых экспериментов. Понятно, что для личного процветания.

Приснился Друкову и нынешней, но уже минувшей ночью, как обычно, очередной кошмарный сон… Он, конечно, осознавал, что такие видения рождаются на базе физического переутомления. Но опять ваятель оказался в этой жуткой Разгуляндии. Денис Харитонович понимал, что тому, кто мыслит образно и, вместе с тем, абстрактно, совсем не сложно погрязнуть в бескрайнем болоте абсурда, который во всех областях культуры и даже науки борзые господа и дамы той страны окрестили постмодернизмом.

Ведь звучит странновато и весьма преждевременно такое определение, поскольку ещё и модернизма-то, как такового, в Разуляндии не наблюдалось. Правда, жалкие потуги и попытки имели место… быть.

Но всякие дешёвые бездарные и невнятные поделки в кино, на сценах театров, в музыке, в живописи, литературе и т.д. не в счёт. Это обычный разгул (или самовыражение) тех творцов, которым следовало бы заниматься погрузочно-разгрузочными работами на тамошних овощных базах, а не превращаться в преждевременный, но пожизненный памятник беспредельной глупости и явного невежества. А ведь ещё и премии застенчиво получали… друг от друга.

Такого рода «творцы» за счёт обновлённых пристрастий зомбированных господ и дам всегда делали крутые «бабки». Даже не все из них понимали, осознавали, что безжалостное и неподкупное время уже слило «гениев» с их творениями в безмерный унитаз. Возмущались, но, как говорится, плыли туда, куда им положено.

Но Денис Харитонович старался халтуру не гнать. Совестливым был и принципиальным даже во сне. Он чётко осознавал, что в той Разгуляндии уже не постмодернизмом назойливо и усиленно веяло или пахло, а зловеще воняло своеобразным… постпатриотизмом. Он там был в большой моде, особенно у олигархов и магнатов тамошней отечественной, образно сказать, кройки и шитья.

Страна из его кошмарных и диких сновидений стояла на голове, по системе йогов, только в слове «йог» в данном случае «г» уместно было бы заменить на «б». В какой-то степени это и являлось бы характеристикой деятельности не «простых», а «сложных» людей, прикипевших своими грязными лапищами к «рулю», жадных до власти и до изысканного разбоя и грабежа. «Своим детишкам – на молочишко».

Сними шкуры с многих десятков миллионов «лишних» людей и… барствуй! Но не только с людишек, Они активно пытались снять шкуры даже с солнечных зайчиков. Правда, это у них не получалось.

Но имел же право Друков, хотя бы, мысленно, протестовать против того, что в абсурдном мире его снов существует, в угоду, чёрт знает кому и не понятно зачем, самая настоящая страна господ и рабов. А людей, которых можно было использовать в качестве вещей, было во многие сотни раз больше, чем тех, кто превратил их, по сути, в безропотных и безвольных животных.

Но даже там, в абсурдном кошмаре Друков оставался художником или, по крайней мере, старался быть таковым везде, всюду и всегда..

Разумеется, Денису не чуждо было новаторство в искусстве. Он, конечно же, считался, в какой-то степени, и авангардистом. Но в пределах разумного, не до такого края, чтобы прибывать мошонку своего полового органа к мостовой или малевать на холсте какой-нибудь зеленый параллелепипед. Зачем? Вероятно, только для того, чтобы отличиться и порадовать недоумков, которые обязательно назовут это безобразие верхом совершенства, ярким самовыражением творческой личности.

К тому же, по утверждению некоторых умников, и социальный протест присутствует. Но вот его-то тут, как раз, и не наблюдалось. Налицо примитивное и временами изощрённое хулиганство – и не больше. Если таланта бог не дал, то корчить из себя гения не стоит… Не прилично.

Может быть, Денис Харитонович и впал бы в такой маразм для интереса или личной популярности и в реальной жизни, если бы не одно «но». Он очень опасался в творческом порыве и, в целом, процессе, как говорится, выпасть из истинного земного бытия, нет, не в осадок. Скульптор, довольно смело и продуктивно работающий на заказ, опасался, что однажды, не желая того, окажется в мире абсурда и ошибочно посчитает его за реальность. Таких случаев множество и не только в сфере культуры, но и буквально во всех областях человеческой жизнедеятельности и не только в отдельно взятой стране.

А приснилась ему, и на сей раз, страшная нелепица, которой в реальной жизни просто не может быть, а если и бывает, то, конечно же, не у нас, а там… за Океаном или в странах Западной Европы. У нас же всё – тип-топ. Это ежу понятно, особенно такому господину, который, например, является спикером самого главного депутатского корпуса.

На сей раз привиделось Друкову, что он присутствует на открытии бронзовой статуи в самом центре огромного столичного города Труба большого и мордастого алкоголика, но весьма авторитетного. Происходило это, почему-то, в ночное время при полном отсутствии народа. Только вот нищие, которых уже давно никто за людей не считает. Они сидели, на чём придётся, расположившись длинными рядами, и руки тянули к памятнику, накрытому огромной чёрной брезентовой тканью.

Даже кузнечики муравьи не ведали, что находится там, под этим покрывалом. Но скульптор Друков знал, что вот-вот откроется перед взорами людей, которым нечем заняться в поисках пищи и крова даже в кромешной тьме. Денису, блуждающему по кошмарным снам много было известно. Да ведь он – творческая личность, ваятель, скульптор.

А там, под покрывалом, находился двадцатикратно увеличенный, без того массивный, но бронзовый господин, сидящий в кресле. Таким Друков, как бы, изобразил этого, по каким-то странным причинам, уважаемого господина с теннисной ракеткой в руках. Нет сомнения, что в Разгуляндии жизненный путь ушлого политического деятеля «шестёрки» и двуногие флюгеры будут бережно и кропотливо изучать и нести в массы.

Но начнётся эта очередная вакханалия только после того, как создадут образ глобально уважаемого господина историки… с мощным фантастическим уклоном своих, как бы, научных изысканий и открытий. А процесс этот идёт постоянно и развивается почти незаметно и ненавязчиво.

Должно же подрастающее поколение знать о том замечательном и неповторимом, чего на самом деле и не было. А всё то, что на самом деле творилось, покроется густым мраком. Не только ведь скульпторы, историки тоже кушать хотят, даже в абсурдной стране Разгуляндия, тем более, в столице Труба.

Ясно, что процветали там, да и будут, скорей всего, процветать, ненасытные и разбойные личности. А что касалось нищих, так те… Пусть их почти подавляющее большинство, но они не в счёт и так обойдутся. Пусть их многие миллионы и плодят они себе подобных, но их, как бы, и в Разгуляндии нет, не существует.

Во время данного фрагмента тяжкого сна такой жуткий страх напал на Дениса Друкова, что он срочно пожелал проснуться… от греха подальше, но не мог. Все усилия открыть глаза и выйти из сновидения были напрасными. Что ж, ничего не поделаешь. Пришлось ему без присутствия ответственных господ и дам, духового оркестра самому под контролем сидящих нищих открывать пока не новый специальный мемориальный центр, а пока только памятник. Лиха беда – начало.

Подошёл к памятнику, осмотрелся по сторонам и решительно дёрнул за верёвку и довольно удачно. Плотная брезентовая ткань упала к подножью монумента. То, что предстало его глазам, повергло его если не в шок, то в ужас. Он ведь такой гадости не создавал. Разве только в мыслях… Перед ним не сидел, а стоял огромный бронзовый мужик с квадратной головой, правда с ракеткой для тенниса в правой руке. Но скульптура эта была безобразна, даже постмодернизмом здесь не веяло, а какой-то бесовщиной.

Перед стоял своеобразного вида огромный бронзовый памятник президенту Разгуляндии. Можно было только догадываться, что перед ним и собравшимися воплощённый в бронзе Игнат Игнатьевич Клюкин собственной персоной. Причём, ведь статуя живая, шевелится и громовым голосом, довольно дружелюбно, говорил скульптору:

– Что? Понимаешь…Ты не узнал меня, Дениска? А я самый главный задорный теннисист великой страны Разгуляндия!

– Нет, простите, – пролепетал скульптор, – я вас не узнал. Я ведь, честно сказать, создавал образ совсем другого, тоже очень важного, господина и не с такой квадратной головой, как у вас. Я ещё пока не совсем постмодернист, а только фрагментами. Постоянно совершенствую своё мастерство.

– Меня создала историческая ситуация! А ты, Друков, теперь лауреат самой главной премии страны… Так, на всякий случай.

– Но я ведь в создании этой скульптуры я не участвовал… Я предполагал, что под брезентовым покрывалом находится совсем другая фигура.

Сойдя с пьедестала, президент, вернее, его необычная копия, и он же Задорный Теннисист извлёк из бронзового кармана своей несуразной металлической одежды значок лауреата и ловко пристегнул его к лацкану пиджака скульптора. Высокая оценка творчества Друкова, естественно, от имени бесправных человеческих масс большой страны. Бронзовый Клюкин знал, что делал.

Разволновавшись, как и положено в таких ответственных случаях, Денис Харитонович начал искать глазами микрофон, чтобы поблагодарить Задорного Теннисиста за высокую оценку его творчества. Собрался расстроиться, ибо нигде такого не обнаружил. Но напрасно. Из-под земли, подобно большому и невиданному цветку, выросла трибуна с монтированным в ее верхнюю часть огромным микрофоном.

– Позвольте, Денис Харитонович, сначала я произнесу несколько слов, –

бронзовый Игнат Игнатьевич согнулся перед трибуной в три погибели. – Что? Понимаешь. Как обычно, скажу.

Но краткой речи у него не получилось. Растянул её господин Клюкин свой витиеватый и сумбурный монолог на несколько часов. Полагал, что отдаёт дань мудрости, но не получилось… Слабая и дешёвая софистика. Кроме того он периодически делал большие глотки из двухлитровой бутылки с водкой, оказавшейся рядом с ним, прямо на трибуне.

Почти сразу после того, как он начал нести ахинею, то мигом на месте исторического события появилась охрана, оцепление, телевизионщики с видеокамерами и… народ. Большой и сплочённый коллектив прилизанных людей: стариков, женщин и детей с разноцветными флажками в руках.

Разумеется, эти люди в корне отличались от тех, кто прозябал в нищете или едва сводил концы с концами, даже имея работу и находясь на заслуженном пенсионном отдыхе. Тут собралась строго определенная часть народа, которая, в общем-то, особо не бедствовала. Проверенные люди, не то, что бы свои, но слегка прикормленные. Имелись в Разгуляндии и таковые, особенно, в столице Труба. Не без этого. Такие люди про Задорного Теннисиста будут и красивые песни петь, и книжки добрые и увлекательные писать. А если что не склеится в его биографии, так и домыслить не грех.

Под любое, даже несъедобное блюдо, можно такой гарнир соорудить, что даже и мёртвые из гробов поднимутся, чтобы попробовать… и выразить восторг.

В конце концов, огромная фигура бронзового Клюкина с квадратной головой дала возможность произнести несколько слов благодарности и скульптору Друкову. Денис тут, конечно же, хоть и не очень длинно, но постарался. Очень пламенно говорил, что каждый истинный патриот должен, категорич6ески обязан любить Разгуляндию и числиться истинным дитём трубопроводов. «А народ у нас терпеливый, не каждого ещё и голодом заморишь».

Иные древесиной готовы питаться и жить в землянке, лишь бы им, «сложным» людям, ярким представителям всей бандитской шайки уважаемого президента Клюкина замечательно жилось и накопления их в зарубежных банках всё росли и росли. Разве это не великое счастье, порадоваться за сытость и процветание своих палачей? В общем, спасибо за высокую оценку творчества его, Друкова,

– Не совсем то, что надо, ты тут, ваятель, лепетал, – сурово заметила бронзовая статуя Задорного Теннисиста. – Всё перепутал. Забыл, скотина, что у нас все равны? Завтра любой нищий, если пожелает, может купить мощную нефтяную, газовую или ещё какую-нибудь трубу и стремительно стать миллиардером. Но ведь ленивые! Не хотят.

– Наверное, потому, что они ленивые и регулярно водку пьют, – развёл руки в стороны Друков. – А спиртное губит здоровье, и разум от него мутнеет.

– Что ж получается? Ты предлагаешь людям воду пить. Понимаешь… А её много не выпьешь.

– Это я не про вас сказал, – пояснил скульптор. – У меня совсем другая мысль. Почему-то, чем больше строится в Разгуляндии трубопроводов, тем заметней увеличивается число голодных и неимущих. Они ведь, получается, не дети, а жертвы трубопроводов.

– Пошёл вон, лауреат долбанный! – зарычал бронзовый Клюмин. – Больше на глаза мне не попадайся! Раздавлю или теннисной ракеткой прихлопну!

Пусть и понимал Денис Харитонович, что это, всего лишь, сон, но судьбу испытывать не стал. Друков спешно смешался с организованной и радостной толпой, которая безумно славила Задорного Теннисиста. Но проснуться скульптор никак не мог, хоть и яростно пытался это сделать. Ничего не получалось.

Он видел, как бронзовый Игнат Игнатьевич раздавал нищим в цветных пакетиках гречневую крупу, при этом постоянно повторял: «Спасибо вам, славные дети трубопроводов! Всё, что могу! Всё, что могу! Так вот. Что? Понимаешь».

Разумеется, что гречки на всех не хватило. Но никто из нищих роптать и возмущаться не стал. Задорный Теннисист всегда знает, что делает.

Господин Клюкин, точнее, мощная бронзовая фигура с квадратной головой, изображающая его, любезно сообщила собравшейся в ночной час толпе, что прямо сейчас он, президент страны, собирается с очень уважаемыми господами срочно слетать в самый главный город Заокеанских Штатов. Надо с тамошним президентом выпить по паре стаканов виски. Этот напиток у них неплохой, правда, лошадиной мочой попахивает или обычной… человеческой.

Его личный самолёт уже на стрёме, и авиационный полк сопровождения истребителей сверхзвуковых наготове. Мало ли что. Ведь какие-нибудь хулиганы могут его комфортабельный лайнер из рогаток обстрелять. По-разному бывает.

– Я ещё из бумаги кораблики и самолётики делать умею, – как могла, изобразила на своём бронзовом лице статуя Задорного Теннисиста, блаженство и радость, – Но главное моё хобби – поддерживать материально и морально представителей крупного бизнеса. Без них нам не обойтись. А вот олигархов у нас нет! Да здравствует Разгуляндия и все дети трубопроводов! Но самых больших благ я желаю Заокеанским Штатам!

Тут уже и столичная нищета, и организованная толпа обожателей Задорного Теннисиста дружно возликовали. Собравшиеся перед огромной ожившей скульптурой люди в один голос закричали «ура». Из сотен пушек в небо были произведены салюты, ночное небо вмиг сделалось разноцветным. Конечно же, всё это увидели нищие самых дальних регионов Разгуляндии. Им-то, понятное дело, пакетики со спасительной крупой раздавать никто и никогда не будет. Там ведь сплошная… провинция, можно сказать, колония.

По всем телевизионным каналам в это же самое время самый главный министр страны дружелюбно и заботливо сказал: «Гречки нет, но вы держитесь!». Всё ведь чётко продумано. У нестоличной бедноты совсем ничего нет, но вот телевизоры имеются. Надо видеть, слушать и… верить в добрые помыслы тех, кто и понятия не имеет, что это такое и с чем его едят.

Но, наконец-то, свершилось самое главное, самое основное… Друков проснулся в своей кровати и облегчённо вздохнул. Он в России, слава богу, и у себя дома, он в краю, где человек человеку – брат, правда, ещё и кум, и сват. Но какая разница. Кто, как может, так и живёт.

Всё нормально. Встал, включил свет. Вроде, вернулся в реальность. Но только его очень удивило, что спал он в кровати и под тёплым одеялом не только в костюме, но и в туфлях. А на лацкане его пиджака красовался значок Лауреата государственной премии страны Разгуляндия. Но это же полный абсурд! Такого быть не может.

Он потрогал пальцами значок. Да. Это именно он. На его чёрном фоне красовалась теннисная ракетка, напоминающая пузатую бутылку из-под коньяка.

На какой-то момент ему показалось, что он находится в чужой незнакомой квартире. Денис решил проверить своё предположение. Не пошёл, а побежал в ту сторону, где должна была находиться дверь в его просторную мастерскую, состоящую из четырёх больших смежных комнат. Но ничего этого не наблюдалось… Чувство страха, непомерного ужаса охватило его.

Наверное, он пока ещё окончательно не проснулся. Решил проверить, начал судорожно биться головой об угол старого массивного шкафа. Почувствовал ощутимую боль и увидел, как его кровь обильно капает на паркет. Всё реально. Его мастерская, как будто испарилась. Её нет, а ведь была… Здесь, всего лишь, двухкомнатная квартира. Но каким образом и куда исчезла его мастерская? Впрочем, чёрт с ней, будет новая! Дело наживное. Но ведь там, в мастерской, находились эскизы, в гипсовом исполнении его работы, более пятидесяти…

Денис Харитонович сел на пол, истошно завопил. Он не понимал, что его больше ввергло в жуткое уныние: чувство безысходности или ощущение абсолютного абсурда. Тут же Друков начал забывать, кто он и откуда, тупо осматривал невзрачную мебель незнакомой квартиры. Одно он понимал, что проснулся он по-настоящему, натурально. Но только вот… где?

В комнату вошла высокорослая женщина с довольно симпатичным белым лицом и с такими же глазами без зрачков, на её тело не так уж отвратительно смотрелся полупрозрачный синий пеньюар.

– Чего разорался? – лаконично спросила она. – Мало того, что всю ночь куда-то ходил, шарахался туда и сюда, да ещё тут мне концерты устраиваешь.

– Кто ты, женщина? Кто я? Впрочем, кто я, мне известно. Я, наверное, матрос! А ты постирала мне тельняшку? Правда, у меня на этот счёт имеется немало и других предположений.

–Ты со своими скульптурными делами совсем из ума выжил. Запомни! Ты – Денис Харитонович Друков! Тебе сорок лет. Познакомились мы с тобой вчера у трубопровода, который перекачивает за границу чернозём. Ты у меня в гостях, Дениска? Вспомнил?

– Где я живу?

– Чёрт тебя знает! В каком-то захолустными посёлке… за дальними трубами. Вроде, в частном доме. Там и лепишь свои… пакостные фигуры.

– Полегче на поворотах, женщина! Я – гений! Я ещё, кроме этого, пишу стихи в стиле японского танку и хокку. Мне, почему-то, кажется, что я сейчас проснулся совсем не в России. Есть такая замечательная страна. Она самая лучшая в мире.

– Как обычно, бредишь, Денис Харитонович. Какая Россия? Нет такой страны, и никто у нас о ней никогда не слышал. Я сразу поняла, что ты – сумасшедший.

– Почему ты так решила?

– Да потому, что бормочешь постоянно: «Это сон! Это сон!». А ты ведь всегда жил и живёшь в стране Разгуляндия.

– Но это же полный абсурд!

Она села на старое пошарканное кресло и внимательно посмотрела на Друкова. Настойчиво недоумевала над тем, что за дурак ей встретился вчера возле «чернозёмной трубы». Почему она притащила его в свою квартиру? Наверное, потому, что он чем-то похож на её третьего покойного мужа. Пожалела бедолагу. Да и, кроме того, он со значком Лауреата, значит, всяко и разно, встречался с Задорным Теннисистом, величайшим из самых великих существ и явлений всех времён и народов.

Женщина с белым лицом и такими же глазами терпеливо объяснила Денису, где он находится. На окраине столицы Труба. Его, почему-то, принесли сюда на носилках нищие. При этом они пели весёлые песни и кричали «ура». Почему? Ах, да! Она вспомнила. Ведь вчера же был всеобщий народный праздник – День гречневой каши. Задорный Теннисист по этой причине и встречался со своим народом, точнее, с детьми трубопроводов.

– Ты, наверное, даже не помнишь моего имени, Друков? – задала она Денису уместный вопрос. – Помнишь или нет?

– Не помню, – честно признался скульптор, – и, вообще, я ничего не помню. У меня, видимо, жуткая амнезия.

– Запомни, блаженный мужик! Меня звать Батыга. Если коротко, то Бота.

– Чертовщина какая-то! Ну, если уж ты меня пригласила к себе женщина без зрачков и нормальных глаз, давай уж приляжем! Займёмся сексом, что ли. Снимай с себя эту прозрачную синюю одежонку! Она в таком деле ни к чему.

– Я своими белыми глазами вижу гораздо больше, чем ты, душевно больной человек. Ну и чудо навязалось на мою голову!

Но дальше спорить с ним Батыга не стала. Разделась и легла на широкий и видавший виды диван. Он поступил точно так же, разделся догола. Может быть, здоровый секс или самая примитивная эротика, в конце концов, поможет ему хоть что-то вспомнить.

Ему нравилось то, что Батыга его совершенно не стеснялась, и Денис тоже не испытывал смущения. В нём вспыхнуло ярким огнём желание обладать ей. Но больше всего он думал сейчас о том ему найти дорогу домой. Он не собирался надолго оставаться в этом неухоженном логове У него есть уютная, обустроенная квартира и мастерская почти в самом центре Москвы. Он не сомневался, что находится в России, а не в какой-то там Разгуляндии, дикой стране абсурда и одновременно иной реальности.

Вся эта несуразица непонятным образом возникла из его же собственных жутких снов. Не больше и не меньше. Поэтому он немного успокоился. Ну, подзабыл кое-что. С кем не бывает. Дела житейские. Потом всё вспомнится. Просто надо будет в дальнейшем поменьше работать, и память вернётся.

Привычным движением руки Друков начал искать между ног Батыги то самое сокровенное «вместилище», в которое он незамедлительно собирался окунуться одной из частей своего тела. Но долгий поиск положительных результатов не дал. Ваятель не обнаружил никаких углублений и даже их жалкого подобия.

Обиженная Батыга резво вскочила на ноги и сурово констатировала:

– Ты совершенно больной на голову, Друков! Ты даже не заметил, что я и говорю с тобой, не раскрывая рта.

– Да. Говоришь сквозь зубы… Обратил внимание.

– Дерьмовый ты скульптор! На моём теле не имеется того, что ты ищешь.

– Но почему?! – Друков тоже вскочил на ноги, держа левой рукой свой внезапно обмякший эротический «инструмент». – Почему этого у тебя нет?

– Потому, дурашка, – уже почти нежно и спокойно пояснила Батыга, – что я не человек, а гипсовая статуя. Ты же ведь скульптор, а не хрен с горы! Должен был сразу обратить на такие мои особенности… организма внимание.

Руки его затряслись. Ну, ничего себе! Он в гостях у статуи, причём, у той, которую создавал не он, а какой-то… бездарь. Друков начал судорожно одеваться, с большим трудом соображая, как это, в каком порядке следует делать. К своему горькому сожалению, Денис Харитонович начал помаленьку осознавать, что он, возможно, на самом деле, попал в страну полного абсурда, проснулся совсем не там, где должен был это сделать.

Гипсовая женщина посочувствовала ему:

– Ты – странный мужчина, не от мира сего.

– Я из России, Батыга!

– К тому же ещё и сумасшедший. А я привела тебя в свою квартиру потому, что пожалела. Тебе очень холодно было, тебя трясло и знобило, как крокодила на плывущей льдине.

– Меня и сейчас трясёт. Что же мне теперь делать?

– Если тебе не трудно, Денис, вынеси на улицу мусор. Там, за углом, стоят зелёные контейнеры, Ты их сразу увидишь.

– А что потом?

– Потом вернёшься, и будем вместе думать, как и чем тебя лечить. Может быть, я тебе что-нибудь спою или исполню танец живота.

– У вас здесь, в Разгуляндии, все люди, что ли, гипсовые и каменные, Батыга?

– Ты совсем рехнулся! Таких обаятельных и особенных женщин, как я, единицы. Но имеются всякие. К примеру, ползающие и даже летающие.

– Я попал в круг полного и жестокого абсурда, – он прошёл на кухню, взял два больших полиэтиленовых пакета с мусором. – Самоё страшное заключается в том, что этот круг никак не размыкается.

– Ничего страшного. Просто на какое-то время у тебя мозги в голове склеились, и пока они никак не размыкаются. Ну, чего ты застыл у двери с пакетами, наполненными мусором? Или ждёшь, что я приветливо помашу тебе вслед батистовым платочком?

Надев на ноги туфли, постояв ещё немного у двери, он вспомнил одно из последних своих трехстиший. Не просто вспомнил, но прочитал его вслух:

– Не удивляйся явленьям,

которых не можешь понять.

Мудрости маска пусть на лице расцветёт.

Батыга, покачав гипсовой головой, окончательно и бесповоротно решила, что перед ней сумасшедший. Если уж собрался вынести из квартиры мусор, то зачем нести околесицу и вздор?

– Пока ты ходишь, – пообещала ему Батыга, – я приготовлю для тебе немного каши из гречневой крупы или даже суп из еловых опилок.

С нескрываемой грустью он глянул на свою случайную и странную подругу и вышел за дверь. Лифт не работал, но квартира Батыги находилась на третьем этаже, и это было не так уж и плохо.

Денис вышел во двор, категорически не радуясь раннему летнему утру. Так он поступал в знак протеста против дикой и несуразной действительности мира, в котором оказался.

Не успел он свернуть за угол, как увидел, что над восемнадцатиэтажным зданием, из подъёзда которого он только что вышел, склонилась огромная бронзовая фигура Задорного Теннисиста. Как же он быстро и заметно подрос Игнат Игнатьевич, точнее, скульптура, изображающая его! Когда только она успела увеличиться? Впрочем, нечему тут удивляться. Может быть, Задорный Теннисист находился везде и всюду, причём, в разных видах и размерах. Ведь если Разгуляндия – страна абсурда, то в ней возможно всё.

Огромная бронзовая фигура Клюкина с квадратной головой в одной руке держала теннисную ракетку в другой – бутылку с водкой. Коме того, она громовым голосом пела: «На Муромской дорожке стояли три сосны…».

– Я доберусь до тебя, Друков! – зарычала статуя, увидев скульптора, и с силой ударила ракеткой по крыше высотного дома. – Я оторву тебе голову, мерзкий болтун и подлый экстремист!

Поспешно и своевременно Денис Харитонович спрятался среди густых кустов акации. К счастью, бронзовый великан его не искать не стал, перенёс эту процедуру на потом. А дом, по которому пришёлся удар ракеткой, на глазах начал разрушаться, превращаясь в пыль. На землю с воплями падали люди и самые разные и невероятные существа. Вряд ли, кто-нибудь из них остался жив.

«Кто же мне теперь сварит суп из еловых опилок? – с грустью подумал Друков. – Жаль, что теперь мне некуда возвращаться». Конечно, Денис Харитонович немного обиделся на Задорного Теннисиста. Ведь он лично вручил Друкову премию, но, почему-то, после её вручения почти сразу же возмутился. Ведь на площади, в микрофон, за трибуной Денис правильные слова сказал. А тут статуя самого уважаемого господина в стране обозвала его экстремистом, да не простым, а подлым. Неприятное определение сущности и личности Друкова.

Невдалеке скульптор увидел на огромной куче книг седую старуху в лохмотьях, с худым, морщинистым и жёлтым лицом. На коленях у неё лежала толстая раскрытая тетрадь, она, делая короткие перерывы, что-то в ней писала.

– Извините, бабушка, за беспокойство! – Друков слегка поклонился старухе. – Вы не подскажете, где здесь, просто говоря, помойка?

– Весь микрорайон со вчерашнего дня объявлен помойкой, – пояснила она, – и она с каждой минутой становится всё больше и больше. А там, где расположены старые трубопроводы, по которым уже нечего качать и переправлять за границу, огромные свалки. Прекрасная страна!

– А что же здесь?

– Здесь, чужестранец, народная библиотека имени Задорного Теннисиста. Сюда люди и дети трубопроводов несут книги. Ведь их запрещено сжигать, выбрасывать и превращать в туалетную бумагу.

Она тут же любезно пояснила, что на пустырях и на месте разрушенных жилых зданий, корпусов заводов, фабрик и прочих строений стихийно организуются такие вот… народные библиотеки.

Но старуха сразу же, не откладывая важное сообщение в долгий ящик, пояснила Друкову, что она – не библиотекарь, а известный в Разгуляндии доктор философских наук Нона Минадровна Коромысло, автор монографии, которая называется кратко и просто: «Диктатура научного и практического демократизма как единственная и прогрессивная форма человеческого существования».

Не вникая в суть такого замысловатого названия научного труда и, конечно же, книги, Друков поставил оба пакета с мусором у ног и широко улыбнулся. Он не намерен был удивляться всему происходящему, а казаться мудрым при необходимости умел. Денис Харитонович – творческий человек, скульптор, значит, в какой-то степени и актёр.

Он взял в правую руку один из пакетов с мусором и швырнул в сторону проходящей мимо колонны танков. Раздался мощный взрыв – и головная боевая машина, разлетевшись на крупные фрагменты, загорелась. Из развалившейся танковой башни на четвереньках выполз генерал с букетом роз под мышкой, встал на ноги и строевым шагом направился к груде книг, где вели непринуждённую беседу Друков и Коромысло.

На генерале дымились и частично горели комбинезон и шлем, но военный начальник был внешне и, наверное, внутренне бодр и улыбался.

Подойдя к Друкову, он вручил ему цветы. Потом достал из кармана Орден Задорного Теннисиста Третей степени, прикрутил его к лацкану пиджака Дениса.

– Разрешите следовать колонне в район международных танковых учений! – громогласно сказал генерал. – Слава Задорному Теннисисту!

– Следуйте! – порекомендовал Друков. – Вечная слава!

Уцелевшие танки без промедления продолжили движение, генерал резкими прыжками бросился их догонять.

– Они все из фанеры, – пояснила старуха-философ, – и танки, и солдаты. Так удобней. А букет роз давай сюда! Я сегодня же сделаю из цветочных лепестков прекрасный салат. Конечно же, я добавлю в него еловых опилок. Но сейчас, уважаемый Кавалер Ордена Задорного Теннисиста, я тебе подробно расскажу о некоторых книгах нашей народной библиотеки. Знания не бывают лишними.

Друкову ничего не оставалось делать, как присесть на кучу книг и слушать, слушать, слушать… Груды литературных произведений о прогрессивном мышлении Игната Игнатьевича Клюкина, о храбрых полицейских, о воинах специальных подразделений, о процветающих во всех отношениях господах и дамах, исторические экскурсы во времена событий, которых не было; весьма и весьма гипертрофированные образы исторических деятелей, зачастую искажённые и обгаженные с ног до головы… Без основания, просто так.

Фантастические произведения – беспредметные и на общедоступную тему, сотворённые, скорей всего, людьми, не имеющими никакого представления о каком-либо языке, культурологии, нормах условной морали, определённых традициях. Наверное, «втихушку» у несостоявшихся читателей сложилось устойчивое впечатление, что ко всему этому приложил руку пьяный в дрезину сторож заброшенной силосной башни и… нафантазировал. Он же всё и редактировал. Тут уж ему, явно, ничего не советовал ни Задорный Теннисист, ни его мощное окружение.

Иной раз и круглые дураки на службе авторитета используются пусть и втёмную самыми уважаемыми иностранными господами и дамами, но умело. Короче говоря, чем хуже, тем лучше.

Так думал Денис Харитонович, ибо по-другому не думалось. Многие тома продуманного и наспех собранного бреда, в котором ясно и чётко написано, что «мало кто знает», но скоро всем конец. Отравлена пища, вода, воздух и т. д. А к Земле летят кометы, близятся наводнения, ураганы, землетрясения… Если человека сегодня не изжарят солнечные лучи, то завтра, непременно, сожрут ядовитые мухи. Поэтому всем следует сидеть на заднице ровно и не позволять себе мыслить, тем более, вслух рассуждать о том, что реально происходит.

От разного откровений и предсказаний, сделанных организованной группой учёных недоумков, люди «впадают в шок». Ну, правильно, они радуются уже тому, что пока ещё живы на этой «плоской» планете. Им некогда задуматься о том, что над ними… творят «сложные» господа и дамы. И подобных демократов-писарчуков не так уж и мало, но вот они-то, как раз, находятся под присмотром постоянно пьяного Задорного Теннисиста и его компании. Абсолютная свобода слова, но в строгих рамках и с учётом интересов и наставительных рекомендаций «сложных» людей.

– Имеется тут хоть одна книга о том, как живётся детям трубопроводов? Неважно, какая, документальная или художественная, – скептическое выражение лица скульптора, явно, пришлось не по нраву Ноне Минандровне. – Что-нибудь об этих людях написано, об их жизнях, проблемах?

– Мы пишем о достойных людях, а не о голи перекатной! Да и пошел ты отсюда, идиот! – прорычала госпожа Коромысло. – Ты плохо закончишь свою жизнь в замечательной стране Разгуляндия!

– Какая, к чёрту, Разгуляндия! Я родом, духом и телом, из России! Это великая и прекрасная страна!

– Успокойся, странник! Я теперь просто вынуждена подарить тебе для постоянного чтения свою известную и очень популярную книгу-монографию. Она тебя многому научит и частично излечит. Какая там ещё Россия? Что ты мелешь? У тебя в голове сплошные сказки. Избавляйся от них!

Старуха с большим трудом вытянула огромную книгу собственного сочинения, да, ту самую, о диктатуре научного и практического демократизма, написанную лично ей, то есть собственноручно. Будущий благодарный читатель Другов даже представить себе не мог, как он её понесёт, такую тяжесть. Да ведь он и толком-то не знал, куда идти. Ведь это не Россия, а Разгуляндия. Предположительно, что он обитает в какой-то её точке, вроде, в каком-то посёлке, в частном доме… Но где?

Но пожилая и мудрая госпожа Коромысло взмахнула рукой – и внезапно перед ними появился высокий и крепкий красноволосый парень. Босой, с голым торсом, но в зелёных, драных шортах в бордовую полоску. Он держал крепкими сжатыми ладонями ручки тяжёлой металлической тачки с одним колесом. По выражению лица и мутным блуждающим глазам не трудно было понять, что этот симпатичный парень умственно отсталый… в третьем поколении.

– Совсем скоро все дети трубопроводов будут только такими, – пояснила старуха, – Для тяжёлой физической работы они сгодятся. Это Миня, он недоразвитый и, к тому же, глухонемой. Но когда требуется, он может и заговорить, причём, очень громко и внятно.

Миня погрузил тяжёлую книгу о важности диктатуры научного и практического демократизма, разумеется, уже с автографом, в тележку. Это означало, что безумный и улыбающийся, как иностранец, парень будет сопровождать скульптора Друкова с ценным грузом до самого его дома. Такоё обстоятельство не очень-то порадовало ваятеля.

– Если будешь обижать Миню, Денис Харитонович, – предупредила скульптора старуха Коромысло, – то мальчонка тебе шею сломает. Он тут большой… специалист. В этом плане о нём многие хорошо отзываются. Но тех, которых уже зарыли, ничего не говорят.

Миня, в знак согласия, весело и задорно гыгыкнул и ударил себя кулаком в грудь. Таким образом он подтвердил свои возможности и способности.

– Откуда ты, Нона Минандровна, знаешь моё имя и отчество? – изумился скульптор Друков. – Откуда?

– Откуда, откуда, – проворчала старуха. – От верблюда!

Из-за небольшого деревянного киоска вышел верблюд в фуражке полицейского с кокардой и, сплюнув пока в сторону, подтвердил:

– Да. Это я ей сообщил. От службы не отлыниваю. Всех, кого положено, снабжаю необходимой информацией.

– Вам не надоело жить, как скотам, в нелепой и жуткой стране Разгуляндия? – спросил сразу всю компанию скульптор. – Вам такое положение дел не опротивело?

– Нет! – за всех ответил глухонемой Миня. – Гы-гы-гы!

Верблюд гордо и даже торжественно удалился, а старуха Коромысло, взмахнув костлявыми руками, взмыла в воздух.

Вот, как раз, пришло время бросить ей вслед второй пакет с мусором. Ведь в некоторой степени Друкова разозлила мерзкая старуха со своими теориями и нравоучениями. Но не успел Денис Харитонович этого сделать, давно уже след госпожи Коромысло простыл. Впрочем, в воздушном пространстве летающая женщина, вряд ли, могла наследить. Неприятные запахи не в счёт.

Но он, всё равно, швырнул пакет в ту сторону, в которую в своём полёте направилась Нона Минандровна. Никакого взрыва не последовало. Но в том месте, куда упал пакет, из-под земли забил мощный фонтан, состоящий из чёрно-бурой влаги, поднимаясь всё выше и выше. Разумеется, нефть.

Стремительно с небесных высот спустились в район новой добычи «чёрного золота» несколько вертолётов. Из них вышли тучные господа и дамы. Самый главный и довольно солидный на вид господин, в чёрных лакированных штиблетах, такого же цвета цилиндре, в узких штанах и фраке извлёк из широкого бокового кармана верхней одежды смартфон. Приложил его к уху и начал в «трубу» что-то грозное и неразборчивое кричать.

Через несколько минут со всех сторон появилось великое множество нищих, самая различная техника и металлоконструкции… Началось строительство нефтяной вышки и одновременно… трубопровода.

Голодным и полуголым жителям страны самых разных возрастов, полов и национальностей надсмотрщики или мастера начали выдавать по большому куску чёрного хлеба. Своевременная пища, разумеется, была авансом за предстоящую ударную работу детей этих самых… трубопроводов. Но Дениске и Мине некогда было любоваться началом ударного труда здешнего нищего народа, у которого появилась возможность не умереть с голоду. Они отправились в путь.

Шли они долго среди великого множества самых разных трубопроводов. Миня – впереди с тележкой, в которой находился ценный груз, а Денис – без поклажи, но с окончательно больной головой. Без еды, без сна, без отдыха… Так решил Миня. Стоило только на короткое мгновение Друкову выразить гражданский протест, широко улыбающийся парень сразу же бил скульптора кулаком в челюсть, то есть давал ему возможность немного полежать и заодно передохнуть. А потом продолжался их долгий путь – в неизвестном направлении.

Вдоль обочин широкой дороги, по которой двигались Денис и Миня, слева и справа, в один ряд расположились нищие, обездоленные, ограбленные, обманутые – лишние люди. Они устроились на ящиках, на кучах тряпья, на корточках, на телах умирающих, отбывающих отсюда, скорей всего, в лучшие миры. Скорей всего, таковых были многие миллионы и даже гораздо больше, несколько миллиардов, если вести их подсчёт… во всемирном масштабе.

Что уж, потупив взоры, скрывать позор тамошней Планеты? Пора уже резать правду-матку, говорить прямо о том, что есть. Но ведь не Земля же сотворила Великое Зло, издеваясь над нелепыми понятиями и символами «братство», «равенство», «свобода». В данном направлении двуногие твари постарались, подсуетились… И в этом мире не просто погрязла Разгуляндия, но и вышла на «передовые» позиция, доведя свой народ до критического состояния.

Чего стоили одни только грабительские кредиты, которые не в состоянии были погасить не только нищие, дети трубопроводов, но и просто бедные и даже те, кто с большой натяжкой можно считать чем-то отдалённым похожим на средний класс.

Раздосадованный Друков не знал, как освободиться от постоянно весёлого и одновременно злого парня с тачкой, психически больного человека из самых нижних слоёв населения Разгуляндии, из этакой своеобразной касты Неприкасаемых.

Вроде, Друков даже по пути следования наблюдал, как кое-где оживают вампиры, палачи, воры, разбойники и прочая нечисть, из-под земли медленно, но уверенно на белый свет… выгребаются.

Денис Харитонович справедливо и на полном основании предполагал, что уже через сутки-двое такого их похода, он просто погибнет, перестанет существовать физически. Правда, Друков пошёл на хитрость, которая ему частично удалась. Он сказал, что уважаемая доктор философских наук госпожа Коромысло наставительно рекомендовала обязательно останавливаться в дороге, чтобы знакомится периодически с её замечательной книгой. А для того, чтобы это делать, необходимо что-то есть. Ведь мёртвый не сможет прочитать не единой строчки.

На какое-то время Миня задумался, чего раньше, по всей вероятности, с ним никогда не происходило, и решил, что Друков прав. Он тут же добыл в кустах можжевельника двух больших ящериц, которых они тут же с аппетитом съели без соли и хлеба. Денис Харитонович очень игриво погрозил пальцем своему сопровождающему и справедливо заметил, что Миня – никакой не глухонемой и не такой уж конченный недоумок, каким желает показаться.

Миня хотел было произвести левой рукой прямой короткий удар в челюсть господину скульптору, но внезапно передумал, широко улыбнулся и сказал: «Гы-гы-гы!». Наверное, находился в добром расположении духа.

Пришлось с помощью Мини достать огромный фолиант из тележки, приспособить его на штабеле из шпал, неизвестно откуда здесь взявшихся. Сразу же обратил внимание на первую страницу, которая открывалось обращением Задорнова Теннисиста, главным образом, к детям трубопроводов. Шрифт был очень мелким и убористым, что-либо прочитать почти не имелось возможности.

Даже зоркий Миня пожал плечами и широко улыбнулся. Невероятна была и глубина его оскала. Денису Харитоновичу показалось, что он увидел в желудке попутчика и провожатого почти пережёванные куски недавно съеденной ящерицы. По-прежнему в огромной книге можно было прочитать только сам заголовок: «Обращение его величества президента Разгуляндии к народу страны».

Но вдруг мелкие буквы, будто сигаретный пепел с лысины проходящего некурящего гражданина под балконами, стал сдувать лёгкий ветерок. На странице отчётливо появился жирный контурный рисунок: огромный кукиш.

– Понятно, – пробормотал Друков, – это только вступительная часть. Дальше всё будет ясно. Я в этом не сомневаюсь.

Действительно, вторая страница прояснила всё. На ней тоже красовался контурный рисунок, но наполненный более четким и определённым смыслом. Это был огромный мужской половой член, он тоже предназначался для детей трубопроводов и для тех, кто скоро должен будет пополнить их ряды. А дальше всё чередовалась: фига – пенис, кукиш – фаллос и всё в таком же духе, на всех почти восемнадцати тысячах страниц.

Но всё довольно просто читалось. Власть останется не в руках уже давным-давно уничтоженных профсоюзов, а в лапах различных партий, олигархических кланов, воров и разбойников, а так же иностранных проходимцев разных рангов и уровней. А нищим и тем, кто принципиально не считает себя таковыми, ловить нечего. Всё уже давным-давно разделено теоретиками и практиками, диктаторами от научного и практического демократизма на «простое» и «сложное». Последнее и, к тому же, немногочисленное процветало и процветать будет.

Вовремя и стремительно Друков понял самое главное: читать здесь нечего. А это означало, что в дальней и нелёгкой дороге больше не ожидается ни коротких отдыхов, ни завтраков, ни обедов, ни ужинов. Ведь не до такой же степени Миня несмышленый, чтобы ни понять простоты самой идеи диктатуры научного и практического демократизма.

Лукаво подмигнув Мине, Денис Харитонович собрал последние, ещё имеющиеся в его теле, физические силы, и приподнял над собой фолиант. С большим удовольствием и непомерным азартом скульптор опустил его на голову Мине. На несколько минут с помощью этого неожиданного действия Друкову удалось отключить своего попутчика.

Этого оказалось, вполне, достаточно для того, чтобы добить доверчивого и открытого душой Миню железнодорожной шпалой среднего размера.

Добрые и заботливые дети трубопроводов принесли из ближайшего посёлка, состоящего из землянок, штыковую лопату. Торжественно вручили её Друкову и с любопытством смотрели, как Денис выкапывал глубокую могилу для своего, можно сказать, недавнего друга, и навзрыд плакали вместе со скульптором. Но когда Друков им громогласно объявил, что денег у него в наличии не имеется, то дети трубопроводов сразу же повеселели и отобрали у Дениса Харитоновича лопату, а заодно и тачку.

С некоторым презрением, плюнув по паре раз в сторону ваятеля, они организованным отрядом и почти строевым шагом удалились прочь. Их было не так уж и много, по численности около мотострелкового взвода, почти тридцать человек, не считая ветхих стариков и старух, да и грудных детей.

Кстати, находясь на руках неспокойных мамаш, малыши тоже, как могли, так и ругались матом. Что ж, подрастут, и научатся многому. Талантливый народ, но порой чем-то озабоченный, терпеливо находящийся во внутреннем, молчаливом и мысленном протесте. Но внешне босоногие господа и дамы виду не подают, что чем-то не довольны…

Он сбросил тело Мини не в такую уж и глубокую яму, но, вполне, подходящую для того, чтобы дать возможность своему недавнему попутчику быть тщательно и успешно зарытым. Ничего страшного. Друкова никто и ни в чём не заподозрит. Да и было бы кого жалеть. Миня, всего лишь, один не из самых лучших и ярких детей трубопроводов. А он, Друков, всё-таки, представитель творческой интеллигенции.

К тому же, если смириться с тем, что он теперь житель Разгуляндии, то ведь и не простой, а с особенными заслугами перед новым отечеством: Лауреат государственной премии и Кавалер Ордена Задорного Теннисиста Третьей степени. За отсутствием лопаты, которую конфисковали вместе с тачкой дети трубопроводов, Денис Харитонович зарыл своего недавнего провожатого, вернее, попутчика руками. Работал ладонями быстро и сноровисто.

Вместо надгробной плиты на могильный холмик Друков с большим трудом, но водрузил огромный фолиант в кожаном переплёте. Кое-где её края присыпал землёй, без лопаты, с помощью ладоней и пальцев. Получилось красиво. Но только он это сделал, произвёл полезные и гуманные действия, как книга о диктатуре научного и практического демократизма на его глазах удлинилась и расширилась в несколько раз и стала мраморной плитой.

Даже и слова на ней большими золотыми буквами были выбиты: «Михаил Терентьевич Куровальсов, лидер национально-освободительного движения детей трубопроводов». Время рождения и смерти в краткой могильной информации не указывалось. Вместо них имелась лаконичная запись теми же, золотыми буквами: «Вечно живой». Ни больше, ни меньше.

Но память такого замечательного человека Денис Харитонович просто обязан был почтить. Он, конечно же, снял бы шляпу, но на его голове таковой не имелось. Поэтому он с почтением склонился над свежей могилой своего недавнего проводника и попутчика и ещё, оказывается, видного политического и общественного деятеля.

Стоял перед мраморной плитой, в печали склонив голову. Жаль, понятное дело, что из жизни совсем молодыми уходят такие замечательные люди. Но ведь иначе Друков поступить не мог, он просто вынужден был ликвидировать Миню. Ведь, именно, ему, Денису Харитоновичу стоило продолжать жить, причём, для того, чтобы создавать и создавать шедевры.

Вероятно, в знак благодарности, его добрые мысли оценил тот, кого только что зарыли, в поле, среди великого множества самых разных трубопроводов. Из могилы, из-под плиты вылезла пухлая и крепкая рука Мини. Конечно же, Друков на прощание её трепетно пожал.

Но настроение Денису Харитоновичу немного подпортила мерзкая старуха и одновременно обаятельная госпожа Коромысло, пролетающая над полем. Она нагло и громко крикнула с высоты птичьего и своего собственного полёта:

– Свободу не убьёшь! Да здравствует вечно живой и неповторимый ни в каких вариантах Михаил Терентьевич Куровальсов!

– Да, ты, старая ворона, определись политически! – Друков за словом в кармана не полез. – То ты с партией власти, то пытаешься обосноваться среди явной запрещённой оппозиции! Есть же системная… Если ты популизатор диких нелепостей, так вот и лижи чужие задницы!

Старуха, используя великие и невероятные возможности свободного полёта, стремительно опустила до колен свои панталоны и решила прицельно нагадить на голову скульптора, но, к счастью, промахнулась. То самое, мерзкое и вонючее, вещество шлёпнулось в стороне от основных происходящих событий.

Глядя с некоторой тоской на могильную плиту, Друков тут же экспромтом сочинил и прочитал трехстишье-эпитафию:

– Если зарыли тебя среди белого дня,

значит, спокойно лежи.

Ведь вечно живых не бывает.

– Но тут ты, Дениска, заблуждаешься, – это сказал страшного вида, мешковатый, с огромной зелёно-бурой рожей человек, пусть в помятом и рваном, но в костюме и при галстуке. – Куровальсов ведь и на самом деле вечно живой. Этого агента разных иностранных разведок и активного борца за свободу уже сотни раз убивали и закапывали, а он из-под земли выгребался и продолжал пакостить нормальным людям.

На всякий случай Друков спрятался за ствол осины, растущей неподалеку. Он не сомневался, что от субъекта с мерзкой рожей, не с глазами, а с маленькими щелями вместо них, можно было ожидать чего угодно. Такой не только задушить может, но запросто сожрать живьём.

Тучный и жуткого вида, далеко уже не молодой, мужик присел на одну из шпал, торчащих из общего штабеля. Подобных уродцев никогда в своей жизни Друков не видел. Впрочем, нет. Знавал он одного господина, по внешности почти такого же, писателя-патриота Алексея Барханова. Но тот живёт, причём, безбедно там, в России, витиевато пишет и рассуждает о человеческой душе. Продолжает бредить, как и во времена существования СССР, но гораздо аккуратней, с оглядкой на существующую власть.

Таких господ и поныне там превеликое множество… От имени народа рассуждают о России, опираясь на условно дозволенные «ценности». При любой власти они чувствую себя, как рыба в воде.

Неужели из окон московских квартир и кабинетов умудрились они увидеть, разглядеть страну и её народ? Надо же! Какие молодцы! Сумели же… Но ведь такого быть не может. А-а, понятно! Они постигли суть России, пару десятков раз съездив в командировку, в самую глубинку, и при этом вдоволь начитавшись бредовых и сомнительных философских трудов, всяческой отсебятины таких же кабинетных патриотов, как и они сами.

Причём, ведь строят своё благополучие и стряпают личную «звёздность», опять же от… имени народа. Да чёрт с ними! Ведь каждой козявке – своё время! Муха ведь не слон, поживёт день-два и сгинет.

Но неужели пора ему, Друкову, навсегда забыть о том, что не так и давно он числился гражданином самой замечательной страны в мире, России? Вероятно, да. Придётся, видимо, привыкать здесь, в Разгуляндии, к тому, что, как бы, с ним всегда происходило. Но как же писатель Барханов оказался в этих странных местах? Да и он ли перед Друковым?

– Это ты, Алексей Григорьевич? – осторожно спросил мужика жуткого вида скульптор Денис. – Ты, правда, немного изменился, стал симпатичней, но и сейчас, прошу прощения, далеко не красавец. Так это ты, Барханов?

– С мозгами у тебя, Друков, явно, что-то не в порядке, – с обидой заметил мужик. – Какой там ещё Барханов? Какая Россия? Своих не узнаёшь. Иди сюда!

Денис вышел из-за осинового ствола и направился к сидящему человеку или его подобию среди кучи старых шпал.

Они пожали друг другу руки. Пожилой мужик с жутким зелёно-бурым лицом напомнил кое-что Друкову, разъяснил, что и как. Да, он тоже писатель, но великий и гениальный, гражданин страны Разгуляндия, вышел, что называется в люди, из кошмарной нищеты, из многомиллионного сообщества детей трубопроводов. Он – не кто-нибудь, а Геннадий Феофанович Вий, неподражаемый автор бессмертного автобиографического романа «Я поднимаю веки».

Правда, издана, на всякий случай, эта книга за рубежом, потому многоуважаемого писателя Вия постоянно преследует Задорный Теннисист, его окружение и предшественники. Ведь они категорически против того, чтобы что-то там вякал выходец из самых нищих слоёв населения. Правда, когда Геннадий Феофанович был молодым, тогда дети трубопроводов не имели таких ярких и характерных признаков собственного обнищания. Сейчас обездоленных и голодных гораздо больше… Настало тяжкое время диктатуры научного и практического демократизма.

– Ну, теперь вспомнил, кто я и кто ты? – спросил его Вий. – Не будешь теперь говорить о придуманной стране России?

– Не буду! – твёрдо пообещал Друков. – Я всё вспомнил. Ведь то были, всего лишь, сны о России, но… приятные. А ты по-прежнему живёшь в землянке, на берегу Мазутного озера? Я это понял, Но там ведь даже рыба безобразно воняет.

– Нормальная рыба. Вкусная. Всё чаще на удочку попадается двух- и даже трёхглавая. Мутация, мой друг.

– Какая мерзость!

– Что бы ты в этом, Дениска, понимал! Ну, всё! Довольно кукарекать! Пошли в наш славный посёлок. Осталось идти не так уж и много, каких-то триста-четыреста километров. Это расстояние мы махом преодолеем.

Поначалу они спокойно и без приключений шли среди лабиринтов, состоящих из самых разных трубопроводов. Но когда они вышли на пока ещё свободное от всех этих безобразий пространство, то сразу же неожиданно попали под ракетно-артиллерийский обстрел. Их даже бомбили с самолётов, но немного и, можно сказать, бережно.

Вероятно, Задорному Теннисисту, сидящему в плавках, расшитыми и украшенными бриллиантами, на золотом троне с початой бутылкой гавайского рома, срочно через специальную связь сообщили важную новость. Спутниковая разведка обнаружила между двумя трубопроводными системами негодяев, которых надо бы ликвидировать, пока имеется такая возможность. Ведь трубопроводы обстреливать нельзя, да и посёлок, в котором они живут, тоже не хотелось бы.

Правда, при желании и в другое время и Вия, и Друкова можно запросто убрать, ликвидировать любым обычным способом. В Разгуляндии, стране истинных патриотов и настоящих либералов, не место таким капризным негодяям, как Вий и Друков.

Писатель и скульптор шли неторопливо, постоянно делая привалы и питаясь вкусными и жирными дождевыми червями. Во время короткого отдыха мудрый и опальный писатель (значит, на самом деле, патриот) Геннадий Феофанович терпеливо рассказывал своему молодому другу, в чём заключается смысл нормальной человеческой жизни и что такое «свобода» «равенство», «братство».

Вий даже предположил, что, возможно, ошибается в том, что Миня, то есть Михаил Куровальсов, иностранный шпион или агент. Кто его знает? Вполне, допустимо, что он, на самом деле, истинный борец за свободу и нормальное существование нынешних нищих, то есть детей трубопроводов. Но в том, что он вечно живой, сомнений у него не имелось никаких. Не один раз Куровальсов ещё даст знать о себе.

– Ты знаешь, Денис, только абсолютному параноику кажется, – выразил свою точку зрения Вий, – что все происходящее в Разгуляндии – сплошной абсурд. Скорей всего, это жуткая реальность, которой не должно существовать нигде и никогда. Но ведь существует!

– Частично я согласен, что между реальностью и абсурдом иногда очень трудно провести границу, – задумчиво произнёс Друков. – Да и завтра может показаться нелепицей то, что сегодня считается неоспоримой истиной.

– Я всегда предполагал, Друков, что ты разумный человек и многое понимаешь… Но только молчишь себе в тряпочку, не протестуешь. Впрочем, и я уже преобразился, сделался не тот. Устал доказывать недоумкам, что разумом они не обладают.

Далее он стал рассказывать то, о чём хотел изложить в своей, можно сказать, бессмертной книге «Я поднимаю веки».

Так получилось, что в Разгуляндии уже около полвека и особенные в последние тридцать лет с лишним чётко наблюдалось две реальности. Если сказать проще, то это две страны: одна, великая, но нищая, обездоленная, ограбленная и обманутая; другая – маленькая и ничтожная, жирующая на крови и костях подавляющего большинства…

Парадоксально то, что они, всё же, пересекаются, но при этом являются разными… чуждыми друг другу мирами. А ведь совсем скоро они потеряют свои точки пересечения, сольются, став единым целым, да так, что всем чертям и двуногим свиньям у Большой Кормушки будет тошно. В этом Геннадий Феофанович тоже не сомневался.

Тут уж, как ни крутись, а победит большинство, то есть нищие и бедные, проще говоря, дети трубопроводов и огромная масса людей, которые не считают себя таковыми и ещё надеются на нелепое… светлое будущее.

В данном случае, почти каждый всегда вправе посочувствовать «простым» людям страны и, в большей степени, самим себе, пополняющим ряды голодных и бездомных оборванцев, униженных, оскорблённых, ограбленных, доведённых до явного рабства. Очень неразумные и доверчивые люди едва-едва существуют, но верят в какое-то неопределённое и очень-очень далёкое положительное будущее.

Но, вместе с тем, писатель Вий несколько раз умышленно повторил, что в Разгуляндии свершается то, что можно и нужно считать жестоким и кровавым абсурдом. Но ведь он здесь не только реален, но и процветает.

Зловещие и стремительные реформы самых последних лет, проведённые его величеством Клюкиным, то есть Задорным Теннисистом, и его подельниками, в поруганной двуногими бесами стране, безумно оригинальны. Основная часть народа уже не сомневалась в том, что истоки таких новшеств, объявленных, почему-то, демократическими, берут своё начало, вероятней всего от пыточных камер самых разных иностранных разведок. А вот теперь они уютно и беззаботно расположились в кабинетах самых главных чиновников, то есть компрадоров, воров и разбойников.

– Верховные палачи, политики и олигархи, нашей несчастной страны, – сказал Геннадий Феофанович, – всех мастей и скоростей безбедно жируют и обильно и регулярно прикармливаются бандитами и преступниками. По сути, мерзкое и обнаглевшее меньшинство уничтожает народ богатой, а для подавляющего большинства, бедной и несчастной Земли. Я долго ждал, когда кто-нибудь поднимет мне веки, но никто этого не сделал. Я набрался смелости и самостоятельно открыл свои глаза.

– Об этом лучше громко не говорить, Геннадий Феофанович, -0 предупредил его Друков. Тебя могут услышать. Да мы ведь и не сможем противостоять бандитам с их круговой порукой. У них великое множество вооружённых лакеев.

– Ну, передохнули, Денис, немного, и пойдём дальше, – Вий поднялся, вставая с одной из бережно брошенных ржавых труб, по-хозяйски сваленных в овраг. – Эти свиньи загадили всё! Берут, что плохо лежит, превращая страну в развалины. Они называют фирменный разбой бизнесом. Никакого… такого вот бизнеса не должно быть в нормально стране. Всё принадлежит тем, кто нынче нищ и беден, и точка!

Друков тоже встал на ноги. Он знал, что их разговор продолжится и по дороге. Ведь теперь они шли не наугад, а в тот посёлок, где проживают. Конечно, Денис мог бы даже и не слушать подобных рассуждений. Ведь он – процветающий скульптор, и, как-нибудь, на пищу, одежду и всё прочее сможет себе заработать, но теперь в этом абсурде, в котором он, получается, всегда существовал,

Но сейчас Денис Харитонович начал осознавать, понимать, что идёт планомерное и наглое разграбление страны и её народа. Причём, не только Задорный Тенннисист, Игнат Игнатьевич Клюкин, но и мерзкие существа, подобные ему, утверждают, что так и должно быть.

Во многом Друков верил Вию, но молчал, большей частью, находясь, всё-таки, в некоторых сомнениях.

– Если ты не до самого конца доверяешь моему мнению и книге, в которой я всё изложил, – серьёзно заявил Вий, – то послушаешь, что тебе сейчас скажут говорящие деревья.

– Опять ерундистика полная! – удивился сказанному Друков. – Какие ещё, говорящие деревья?

– Самые обычные. Это сосны, которые в предыдущей жизни были людьми. Они всё видят и знают. Я часто прихожу сюда и советуюсь с ними по многим политическим вопросам. Ты знаешь, Денис Харитонович, они очень мудры.

В небольшую сосновую рощицу, Друков вошёл вслед за Вием, озираясь. Он ведь до сегодняшнего дня нигде и никогда не встречал говорящих деревьев.

Самым разговорчивым среди всех деревьев оказалась сосна среднего возраста и мужского пола по имени Валера. Собственно этот мужчина-дерево больше всех и говорил. Нет сомнения в том, что он пользовался здесь, в своём хвойном коллективе, большим уважением.

Программа политического и экономического устройства будущего государства, которым, как и должно быть, в самой ближайшей перспективе к власти придут не партии, не кланы, не бандитские группировки, а самые активные профессиональные союзы. Вот, именно, через них должны происходить разного рода выборы и референдумы. Деятельность так называемых крупных отечественных и зарубежных бизнесменов, проще сказать, олигархов, обязаны оценивать суд и прокуратора.

Самое гуманное и справедливое, что можно было придумать в этом направлении – это обязательный процесс возвращения государству и народу всего награбленного ворами, бандитами, олигархами, чиновниками и теми, кто путём переворота и узурпации власти довёл народ страны до нищеты, лишил его не только элементарных прав, но и возможности по-человечески существовать.

– Смертная казнь и пожизненные сроки здесь обязательны, – заметил Валерий. – У них нет жалости к детям трубопроводов и, в целом, к народу, значит, палачей и бездельников не стоит беречь. Они не нужны ни народу, ни государству. Дорого обходятся их «шалости». Нормальные люди всегда травят тараканов, и это не считается преступлением или ярким проявлением антигуманизма.

– Да и разницы в заработных платах и разного вида доходов в двести-триста раз быть не должно, – заметил Вий. – В четыре-пять раз допустимо, но не больше. Следует строить социализм, но без всяких там партий и прочего абсурдного сброда… Только через профсоюзы люди могут выражать своё мнение.

– О чём вы говорите, господа? – возразил Друков. – Во всех городах и посёлках правят ставленники олигархов, бандитов и грабителей из столичного города Труба.

Но тут в сосновую рощу вошёл Миня, то есть защитник гражданских прав детей трубопроводов и, в целом, всего народа страны Михаил Терентьевич Куровальсов. Стряхивая руками пыль с пиджака, он коротко рассказал о том, что будет происходить в самое ближайшее время. Отрылся, всё-таки, выбрался из довольно глубокой могилы.

Между столицей Труба с её окрестностями и основной огромной территорией в силу природно-климатических катаклизмов образуется широкий морской пролив. Бандиты, олигархи и главные чиновники-кровососы будут территориально отделены не только от трубопроводов и сырьевой базы Разгуляндии, но и от основных вооруженных сил и мест расположения стратегических ракетно-ядерных точек и баз.

Вмешательство иностранных «благодетелей» в процесс построения нормального человеческого общества в Разгуляндии дорого им обойдётся.

– Нам есть, господа и товарищи, чем ответить на происки международной буржуазии, – сурово, но относительно с обаятельной улыбкой, сказал Куровальсов. – Они быстренько закончат войну, не успев её начать. Есть у нас такое оружие…

– Иначе в подобной жуткой ситуации и не должно происходить, – заметил Друков. – Мы обязаны защищать нашу родину.

– Это верно, – подтвердил Вий. – Имеются у нас и настоящие, а не столичные генералы. Я говорю о таких военных начальниках, которые готовы встать на защиту интересов детей трубопроводов и всего народа пока ещё не до конца разграбленной страны.

–У меня многие важные мысли были на бумажке записаны, – –сообщил Куровальсов. – Я текст изучил, а бумажку съел.

Друков собрался принести Мине, то есть Куровальсову, свои искренние извинения за то, что лично убил и даже закопал его, но тот, махнув рукой, растворился в воздухе.

Конечно же, все эти добрые перемены произойдут не так скоро, как хотелось бы, но они верили, что истинный господь, а не тот, придуманный разбойниками и палачами, и нелепый, не оставит в беде Разгуляндию. А пока надо спокойно жить, надеяться и верить.

Терпи, гордый и обманутый человек! Терпи и жди… Пока смирись даже с введением последней пенсионной реформы, разрушившей самые последние надежды даже на нечто, отдаленно напоминающее справедливость. Но наивные люди, попавшие в явное рабство, всё же, пока ещё верят… в справедливость. Вера поможет им попытаться пройти даже сквозь крепкие кирпичные стены, чтобы окончательно убедиться в том, что «добрые» традиции, начатые с конца минувшего века, получили глобальное развитие и успешно процветают.

Но это обман, даже не изысканный, а наглый, вызывающий. Такова несчастная Разгуляндия, где реальность так тесно переплетена с абсурдом, что уже трудно понять, где – правда, а где – ложь.

Писатель Вий был глубоко убеждён в том, что возведённый в ранг закона изощрённый садизм господ и дам, возомнивших себя государством, ни в коем случае нельзя назвать политикой. Это беспощадное истребление народа под нелепыми и… наглыми лозунгами является нарушением элементарных социальных, антропологических и экологических норм и правил, поскольку человек не самое последнее живое существо в земном мире. Он – ни в коем случае не может быть звеном «пищевой цепочки».

– Вон, за теми трубопроводами, Денис, – показал рукой в низину Геннадий

Феофанович, – находится наш с тобой посёлок. Только ты живёшь в добротном доме, а я – в землянке на берегу Мазутного озера.

– Перебирайся в мой дом, – предложил Друков. – Я ведь уже давно тебе это советовал, Геннадий Феофанович. Только уволь меня от ваших революций. Я уже итак окончательно испортил отношения с Задорным Теннисистом. Но при первой же возможности… я буду рядом с вами.

– Странно такое слышать от Лауреата государственной премии и Кавалера Ордена Задорного Теннисиста Третьей степени. Я, конечно, верю тебе, Денис, но только наполовину. Я пока никому не верю, даже Куровальсову.

Здесь их пути разошлись. Вий направился в сторону Мазутного озера, а Друков в посёлок. Он скульптор и уж, как-нибудь, сумеет прокормить себя и даже тех, кто рядом с ним. Высшие Силы дали ему такую возможность. Но, конечно же, Денис сочувствовал детям трубопроводов. Страшная участь, жестокая доля.

Огромная толпа детей трубопроводов шла мимо Друкова. Голодные, в изорванной и ветхой одежде женщины, дети, старики, да и мужчины, не имеющие никакой работы. Но даже те, кто её и имел, временную или относительно постоянную. на жалкие гроши, которые платили им новоявленные князья и бояре, не в состоянии был прокормить даже самого себя.

Они шли с севера с большими узлами, с грязными корзинами и пошарканными чемоданами, где лежал их небогатый домашних скарб. Понятно, что их согнали с насиженного места, выгнали из землянок, новые хозяева этих просторов. Может быть, они бы так не поступили. Но, скорей всего, на месте табора нищих и бездомных была найдена нефть, газ или золотоносная руда. В недрах Разгуляндии многое можно найти и по сходной цене сбыть за кордон. Стремительно небольшие кучки копеечек таким образом превращаются в миллиарды долларов и евро.

А нищих путников просто выгнали с помощью полицейских и приставов и отправили бродить по свету, по огромной стране, которая уже давно не принадлежала ни детям трубопроводов, ни тем доверчивым людям, которые очень скоро станут таковыми. Обязательно станут, если ничего не изменится.

На окраине посёлка давно уже было построено добротное двухэтажное здание. На самом входе в него висел яркий красный транспарант, на полотнище которого большими белыми печатными буквами было написано: «Ярмарка вакансий». Но народу рядом с этим зданием не наблюдалось. Люди опасались входить в красивое здание, и на то имелись веские причины. Тот человек, из бедного и нищего народа, который входил туда, назад уже не возвращался.

Страшное место было своеобразным местом переброски так называемых лишних людей в нежилые места планеты Земля. Вошедший туда в надежде найти хоть какую-то работу мгновенно оказывался или среди льдов на Северном Полюсе, или в центре какой-нибудь огромной пустыни, или высоко в горах… Он перебрасывался, телепартировался в то место, где невозможно выжить – ни пищи, ни воды. Происходило, как бы, гуманное решение проблемы. Никто, вроде бы, и никого не убивает, но смерть, всё же, настигает самых наивных и доверчивых, проще сказать, зомбированных лохов.

Что касается посёлка, в котором обитал Друков, то это населённый пункт имел свою давнюю, ни с чем несравнимую, историю. Уже в начале семнадцатого века, по предположениям историков Разгуляндии разных направлений и степеней стремительно возрастающей и ныне активно процветающей толерантности его называли Холуи. Вероятно, по той простой причине, что среди обычных людей проживали в ней и своего рода подхалимы и низкопоклонники.

Их, пожалуй, можно сравнить с такими субъектами, которые легко и просто могут предать, продать, купить, ограбить или с необыкновенной лёгкостью ради собственной шкуры перейти из одной партии в другую и… наоборот, сделать обратный ход, когда запахнет жареным. Как бы сказали относительно грамотные и эрудированные граждане и даже тамошние телевизионные «политолухи», что, как раз, то и были обыватели, готовые пресмыкаться перед кем попало ради личной ничтожной, сиюминутной или даже сомнительной выгоды… в перспективе.

Но прошло время… И ни с того и ни с сего внезапно, спонтанно и поочередно в определённые сроки произошли сразу две исторические революции или государственные перевороты. Дальновидные политики новой «левой» формации это село специальным постановлением срочно переименовали. Они дали ему крылатое и, возможно, в какой-то степени, неувядаемое название Красные Холуи.

Надо сказать, что время никогда не стояло на месте. Наступил и дикий период и весьма условной и дозированной демократии и активного и внезапного появления на территории страны миллиардеров и мультимиллионеров отечественного и зарубежного производства. Они торжественно и назвали благоустроенный посёлок городского типа Хэллоуином. В самом деле… Надо же ведь было учиться новым веяниям у самых демократичных зарубежных стран.

Как обычно и как всегда, доверчивый народ с восторгом принял географическое обновление, но так до сих пор и не понял, что самое первое название подходило бы к посёлку гораздо больше, чем новое. Причём, со стремительным развитием ряженой для «простого» народа и полной свободой для воров, жуликов и бандитов практически и, по сути, холуями новоявленных бояр да князей стало, того не ведая, и большое число жителей огромной страны.

Люди попали от многочисленных чиновников и, как бы, бизнесменов в очень серьёзную и основательную зависимость.

«Но, попробуй, скажи им сейчас, кто они есть на самом деле, эти палачи, узурпаторы и бандиты, – очень тихо подумал Друков, – так они не просто поднимут тебя на смех, а забросают обломками кирпичей, которые остались ещё от многочисленных разрушенных предприятий относительно добрых времён».

Внезапно появившиеся в Разгуляндии олигархи не просто очень многое подгребали под себя, но ещё и активно разрушали с помощью разного рода бандитской мелкоты всё, что имелось.

Даже из самой пошлой, нудной и безграмотной песенки, как говорится, слов не выкинешь, тем более, из такой… «весёлой» и затянувшейся. Всё наглее и самоуверенней и свиные рыла, да и ответственные чиновники и покровители разного рода бандитов жизнерадостно улыбаются с экранов телевизоров, правда, не всегда, как говорится, в «рифму». Проще сказать, их улыбки уже не обвораживают народные массы великой, но изрядно… ограбленной страны. Они раздражают… голь перекатную.

Но что остаётся делать рабам? Тоже улыбаться.

Таким вот толерантным образом на географической карте появился относительно благоустроенный посёлок с новым и оптимистическим названием, которое резко в обновлённом населённом пункте изменило у его населения и восприятие действительности. Зарубежный праздник, по сути, торжество всякого рода и вида нечисти, в Хэллоуине страны Разгуляндия начали активно отмечать не только в канун Дня всех святых, но практически ежедневно.

Добродушные люди, из коллектива не совсем одичавших, ходили в страшных масках людоедов, гномов, чертей и гоблинов не только в продовольственные магазины, но и высаживали в них на своих участках картошку и другие овощи.

Ребятишки и воспитатели в местном детском саду и, разумеется, школьники и учителя из местного, как бы, лицея настолько обстоятельно и чётко освоили историю происхождения праздника, что систематически к ним на стажировку приезжали академики из самых мерзких и непредсказуемых зарубежных стран.

Никто ведь раньше и не представлял себе, что свобода на иностранный манер станет острой необходимостью и неотъемлемой частью жизненного уклада тамошнего посёлка городского типа под названием «Хэллоуин». А знаменитый «Светильник Джека» – зловещая тыква, освобождённая от внутренностей, потрохов, с глазами, ртом и носом и с горящей свечой внутри, очень скоро сделалась символом довольно крупного и, в какой-то степени, не всегда унывающего посёлка.

А Друков, оказывается, не просто долго обитал в этом посёлке, но и был родом отсюда, из Хэллоуина, Уже взрослый дяденька, сорокалетний, успешно завершивший заочное обучение в одном из университетов страны, где осваивал тайны филологии, родной язык, историю литературы. Не обходил стороною и грамматические правила языка Разгуляндии, Потом уже самостоятельно вникал в суть специальности художника и скульптора. Горы литературы перечитал. Скульптор-самоучка, но талантливый. С этим не поспоришь.

Деньги на первый год обучения на филологическом факультете университета ему собирали нищие люди. Многие отдали последнее. А потом он уже крутился и сам, как уж на сковородке, чтобы выучится и получить специальность.

Немного поработав учителем в местной школе, он умудрился стать скульптором, причём, довольно известным на областном уровне. А сейчас Друков ежемесячно отдавал больше половины своих гонораров особо нуждающимся детям трубопроводов, и это раздражало двуногих бесов республиканского и местного значения. Зачем кормить никчемных людей?

То, что бедные люди в трудные минуты в этой стране, к примеру, собирали деньги тяжёлобольным детям на лечение, было тоже нормой. Ведь не бандиты, не компрадоры же и чиновники будут помогать несчастным людям в трудную минуту. Нет. Верхние, как бы, государственные чины, славно жили за счёт собираемых налогов, главным образом, практически с неимущих граждан.

Разного пошиба разбойники были озабочены личным благосостоянием и возможностью что-то и где-то украсть. Разумеется, взятки брали и средних полномочий и «полёта» чинуши потому, что… ответственны и кое-какой властью обладают.

Ведь они тоже стремились жить почти так же, как и те мерзавцы, которые, в основном, подгребли богатства страны под себя. Да и с кем же делиться главным «рулевым» и представителям крупного «бизнеса» небольшой частью награбленного добра, как ни с чиновниками и депутатами разных уровней? Но бедным жителям отсталых зарубежных стран Задорный Теннисист и его предшественники очень здорово помогали, особо денег не жалели.

Надо же было зарабатывать себе международный авторитет на костях собственного народа. Одним словом, тут всё было понятно, но не всем.

Друков считался человеком активным во всех отношениях и творческим, одновременно, скульптором и поэтом. Постоянно работать нигде не собирался, вот и решил всю свою сознательную и даже оставшуюся посвятить яркому и оригинальному самовыражению. Таким образом, стремился притягивать народные массы к настоящим истинам и бессмертным ценностям, в частности, к замечательному «хэллоуинскому» шабашу. Проще говоря, помимо писания коротких и нерифмованных трёхстиший с глубоким внутренним и внешним содержанием, он занимался и художественным литьём.

Он довольно талантливо создавал из расплавленного чугуна двух- и даже трёхметровые скульптуры всякого рода нечисти – трёхголовые мужики, гномы с огромными половыми органами, ведьмы с шестью грудями… Всего и не перечислишь. Но в основе основ его творчества, конечно же, находился в самых разных видах и воплощениях чугунный «Светильник Джека».

Все эти скульптуры, само собой, раскрашивались в яркие цвета. Для этого у Дениски имелся запас солидной краски по металлу. Разумеется, скульптурные фигуры, размером более двух метров, по готовым формам производились на одном из самых ближайших заводов, из числа уцелевших и ставших по странной причине частной собственностью.

Кстати, в этом самом Хэллоуине стремительно понастроили себе дач и даже особняков те, кто официально утвердил себя и запатентовал свою особенную личность на ниве отечественного творчества во всех направлениях и активного разбоя. Куда же от этого деваться, если «кесарю – кесарево, а богу – богово»?

Так что, в Хэллоуине жили и здравствовали самые разные субъекты. Даже имелись миллиардеры и мультимиллионеры. Как говорят злые языки, пусть земля подобным им будет пухом задолго до их рождения или, в крайнем случае, сразу же после появления на свет. Да и в данном случае пух можно и нужно запросто заменить на стекловату вперемешку с сапожными гвоздями.

О землянках детей трубопроводов можно рассуждать долго. Только зачем? Ведь все «ахи» и «вздохи» уже оскомину набили. Разумеется, вид подобных жилищ не обрадует даже завзятых мизантропов. Ведь и бараки, и покосившиеся от времени другие постройки, тоже нельзя было назвать жильём… даже условно.

Не о какой-нибудь же заграничной королеве вести речь. Ведь она для подавляющего большинства жителей Разгуляндии просто никто и даже не числится в троюродных бабушках, к примеру, и нескольких десятков до нитки ограбленных нищих. Нормальным, вполне, обычным людям, свежие новости подобного рода до самой высокой… звезды.

Не сразу, но некоторым гражданам, доведённым до нищеты или крайней бедности, стало понятно, что наглым образом, естественно, «от имени народа», была разрушена огромная, почти процветающая, страну. Подготовка к этому шла несколько десятилетий и снаружи, и внутри Разгуляндии.

По сути своей, уголовные элементы сразу же загнали бедствующий народ в землянки и в могилы. При этом улыбчивым палачам удалось зомбировать основную часть населения Разгуляндии. Наплевав на возможные недовольства малого количества несистемной оппозиции, они узаконили частную собственность для отдельно взятых, «сложных» не только отечественных, но и зарубежных, господ и дам, странным образом разбогатевших.

Хитроумный и коварный алкоголик Задорный Теннисист, поддерживая, как ни странно, материально новоявленных капиталистов и практически многократно увеличивая количество детей трубопроводов, фактически, при этом умело и планомерно уничтожал их.

Далеко не всем, но иным людям даже подросткового возраста было предельно ясно, что по странным и довольно жутким законам новоявленных столичных чиновников и олигархов основная часть населения большой страны существовать долго не сможет. Потому увлечённых идеями «фикс» самого разного рода и вида в многострадальной Разгуляндии, всё же, становилось всё меньше и меньше.

Методичное зомбирование населения с помощью целого ряда специальных программ телеканалов центрального телевидения уже начало давать существенные сбои. Эти жалкие, как бы, творческие потуги зачастую не котировались и некоторыми нищими даже не воспринимались всерьёз.

«Злые» языки утверждали, что рановато жители Разгуляндии начали переименовывать города и посёлки. Поторопились, как обычно. При активном старании средств массовой информации, которые по не совсем понятным причинам сконцентрировались, в основном, в столице страны Труба, и некоторых «культурных» центрах и точках.

Бандиты, чиновники и депутаты стали особенными личностями и… необузданными, ненасытными. Но, вместе с тем, они механически, по инерции стали и смертниками не в такой уж и далёкой перспективе. Ведь ничего страшнее протеста рабов и нищих не придумаешь.

Но, как будто, даже Задорный Теннисист со своим фальшивым рейтингом пока ещё не понял того, что происходит, и позволил себе то, что недопустимо для чиновников его уровня и ранга.

Об этом думал Друков, входя после долгого пути в посёлок городского типа Хэллоуин. Он даже бормотал себе под нос, новые стихи, которые сочинились сами собой, появились на белый свет назло тем, кто не желал их появления:

– Мы не сумеем насытить плоть твою, боров,

прильнувший ушами к большому корыту.

Время пришло забивать подобных тебе.

Разве же спрячется за Большим Океаном тот, кто явился не только продолжателем, но и творцом новых великих бед? Нет, справедливый суд униженного и оскорблённого народа найдёт негодяя и там. Напрасно он считает, что неподсуден. Это субъект особенный, прощение подобных – великий грех. «Впрочем, пустые слова и надежды, – саркастически подумал Денис Харитонович, – Даже если запахнет жареным, то с голов этих субчиков ни один волос не упадёт. А пострадают невинные, те самые, которые просто проходили… мимо». В мире абсурда не обойтись без сакральных жертв.

На повороте дороги, ведущей прямо в Хэллоуин, как и прежде, стояла чугунная статуя, изображающая двуногого, но бескрылого Коня в пальто. Друков был её автором, как всего того, скульптурного, что стояло на улицах и нескольких площадях посёлка. А этот самый Конь – понятное дело, символ будущего, прекрасного завтрашнего дня. Одним словом, если завтра на планете Земля поголовно вымрут люди, то на смену им, непременно, придут лошади.

Обычно молчаливый и неподвижный Конь в пальто, на сей раз, молчать не мог. Он отчётливым и громким шёпотом предупредил Дениса Харитоновича, что дома его ждёт опасность. Под крылечком лежит взрывное устройство, проще говоря, бомба. Ясно, что постарались люди его величества Клюкина за отдельную плату.

Сто раз уже Друков пожалел о том, что в своих словах благодарности за вручение ему значка Лауреата государственной премии (почему-то, без конверта с денежным вознаграждением), начал критиковать либеральные и демократические, и даже постпатриотические устои. Кто его за язык тянул? Он глубоко сожалел о том, что из прекрасной благополучной России внезапно переместился сюда, в Разгуляндию. Впрочем, возможно, не такая уж и давняя действительность была, всего лишь, сном.

В областном центре

Неторопливо обезвредив взрывное устройство, Друков спокойно и без видимой паники, почти широким шагом вошел в горницу своего просторного дома. Теперь уже он ни на секунду не сомневался в том, что Россия ему, всего лишь, приснилась. И от этого на душе Дениса Харитоновича сделалось приятно и тепло. Он в мире привычного абсурда и процветающего беспредела, в котором, в принципе, существует не так уж и худо. Ведь умудрился же он ни попасть во многомиллионное число детей трубопроводов, и это его радовало.

Задерживаться в своём уютном жилище скульптор не стал. Он вспомнил, что ему срочно необходимо ехать в областной центр, в славный город Бугроямск. Кроме того, он обратил внимание на то, что на дворе стоит раннее утро. Получается, что к посёлку городского типа Хэллоуин они с Вием подошли с рассветом. Что ж, это не так и плохо. Ведь дел накопилось великое множество.

По широкой и, кстати, частично заасфальтированной улице областного города неторопливо, но уверенным шагом к намеченной цели продвигался Денис Харитонович Друков. Он, поправляя на голове чёрную фетровую шляпу, только и успевал раскланиваться налево и направо. Ещё бы! Многие знали и любили скульптора и поэта Дениску даже в областном центре. А что касается родного Хэллоуина, то там он считался не подобием, а самым настоящим божеством.

Сейчас он был одет… торжественно, можно сказать если не изысканно, но прилично. В чёрном костюме, почти в новых туфлях и с букетом тюльпанов в правой руке. А в левой передней конечности, можно сказать, в шуице у него находился большой кейс бумагами, на которых были отпечатаны не только самые последние и уже бессмертные стихи, но и деловые бумаги.

Шагал он в сторону областного Дома Губернатора, в местное, региональное министерство культуры, где решались (или не решались) текущие проблемы на более высоком уровне, чем в Хэллоуине. Ну, понятно, не все проблемы, а такие, которые…

Одним словом, не стоит ломать голову над тем, где и на каком уровне происходит общение «сложного» народа с «простым». Изобразите из себя делового человека – и половина успеха у вас в кармане. Но это, всего лишь, тривиальный совет из многочисленных книг под общей рубрикой «Как стать счастливым, физически здоровым и богатым».

Дениска примерно через сто метров свернул во двор одного из самых фешенебельных зданий. В подобном, к примеру, находилось и управление пенсионного фонда. Особенное существует только для особенных.

Каким-то странным и не совсем понятным образом подобного рода организации очень быстро и прочно вошли в стране в число самых богатых и процветающих. Вероятно, это военная и, к тому же, государственная тайна. В ближайшее время, скорей всего, не стоило ожидать конструктивных и прогрессивных перемен, значит, многое и ещё долго будет покрыто мраком. Надежды и наивные планы того же Геннадия Феофановича Вия, вряд ли, сбудутся. Но это, всё же, был областной Дом Губернатора. Тоже «неслабое» заведение.

В каждом краевом и областном центре немало двуногих «курочек», которые клюют по зернышку и стремительно богатеют. Что уж говорить о городе Труба, столице славной страны Разгуляндия.

Довольно быстро Друков нашёл удобную скамейку, устроился на ней, раскрыл кейс, извлёк оттуда большую папку, на котором было написано: «Эскизы». Очень много листов. На каждом – схематичный вид будущей скульптуры. Да не простой, потому как Дениска был истинным художником и скульптором, он занимался особенным… чугунным литьём.

Именно, он, а никто другой был основным в Разгуляндии из числа создателей кошмарных, монументальных монстров. Опредёлённая часть из них носила не только… зловещий характер и вид, но и бытовой, и порой эротический.

Так что, большинство его фигур конкретно и настойчиво напоминало то, что каждую ночь сниться озабоченным в сексуальном плане молодым людям, пока ещё не приобщившимся к чудесам эротики и секса.

Именно, здесь во дворе, на этой скамейке, всемогущий Дениска назначил деловое свидание с начальником отдела, точнее, с министром культуры областного значения Риммой Афанасьевной Курдюминой, женщиной под пятьдесят лет, но всё ещё желающей активной ласки и практических… ухаживаний со стороны противоположного пола.

Что уж скрывать? Дениска искал от такого знакомства некоторые явные практические выгоды. Ему в самое ближайшее время необходимо было солидное финансирование для создания специальной художественно-литейной мастерской в родном посёлке Хэллоуин. Грандиозный творческий план давно пускал ростки, потом расцветал в Денискиной голове и, наконец-то, вызрел. Ведь он, Друков, прославит своими фигурами не только родной посёлок, область, но и всю Разгуляндию. Всё то, что он создаст, со временем покорит весь мир.

Заодно он выпустит тридцать вторую книжку новых, нерифмованных трёхстиший. На какой хрен нужна рифма, главное – мысль и образ. Правда, по этому вопросу с ним далеко не все и не всегда соглашались.

Тут же в голове у него родились и очередные гениальные строки. Он достал авторучку и блокнот и торопливо записал их и прочитал вслух:

– Фонд пенсионный ограбил, прохожий, тебя.

Может, и он – порожденье земных хэллоуинов…

Скушай морковку и маску на брови надень.

– Бесподобно! Ай, да, Дениска, ай, да, Друков! – это сказала его давняя знакомая, большая серая крыса, выбираясь из урны. – Ай, да, сукин сын!

– Нет, я не сукин сын, Мазя! А я – просто молодец! – ответил он крысе не очень громко, но отчётливо. – Такое стихотворение сходу сотворил. Ведь могу же, когда захочу! А хочу я всегда!

– Согласна с тобой. С тех пор, как я сбежала, точнее, сошла на берег с тонущего корабля, я не слышала ничего подобного.

Приветливо, на прощанье, махнув ему лапой, Мазя перебежала через дорогу, направилась в соседний скверик.

Он извлёк из кармана сотовый телефон, включил его, выбрал из списка нужный номер, нажал на кнопку. Это был условный сигнал. На том конце «провода» ответственный работник и начальник Курдюмина уже знала, что её ожидает Дениска. Значит, минут через десять, она, как снайперская пуля, прицельно и быстро примчится сюда, к скамейке.

Стрелка была набита ещё неделю тому назад, и Денис Харитонович безудержно верил в то, что его плановое общение с ответственной начальницей обязательно даст ощутимые результаты, принесёт свои плоды.

Римма Афанасьевна не заставила себя долго ждать. Она, простоволосая, и в босоножках, легко мчалась к нему прямо по городским клумбам, мощно подминая широкими подошвами изысканной импортной обуви стебли алых лилий, светло-синих ирисов и прочих садовых… ромашек. Примерно так же по острым морским камням бежала к своему обожателю Адонису богиня любви Венера. Многое повторяется.

Правда, всё это происходило не здесь, а в другом, возможно, даже в иллюзорном мире, который иногда, всего лишь, периодически снился Друкову. В нём, как раз, и находилась прекрасная и созданная его воображением и Россия, страна абсолютной справедливости, равенства, братства, ну и… так далее. Теперь уже он в этом не сомневался. А здесь пусть абсурд, но реальный.

Своим намётанным глазом Денис сходу определил, что госпожа Курдюмина предварительно и предусмотрительно не надела на свои пышные бёдра трусы. Легко догадаться и постичь эту тайну, когда сквозь бледно-фиолетовую шёлковую ткань отчётливо просматривается копна чёрных вьющихся волос такого рода и порядка, которые никогда не произрастают даже на самых умных головах. Впрочем, в стране абсурда возможно всякое.

Она, будто раненная, но относительно беззаботная горлица, бросилась ему на грудь, без сомнения, повредив Друкову два-три ребра. Но искусство требует жертв.

– Ах, Денис Харитонович! Ах, ты гений наш! Как же я рада! Какой праздник!

Собрав воедино все свои физические силы, Дениска довольно крепкими руками сбросил её со своих колен и усадил рядом с собой. При этом он вопросительно, но довольно заботливо и участливо посмотрел на министра культуры областного уровня и ранга.

Но задать вопрос по существу Друков не успел, потому что Курдюмина схватила скульптора и поэта в охапку и швырнула в самую середину огромной клумбы, где мирно цвели высокие и густые колокольчики сиреневого цвета. Она, как ныряльщица в воду с трёхметровой вышки, плюхнулось не на такое уж и мощное тело Друкова. Приземлившись, если можно так сказать, она левой рукой почти до самого горла задрала подол своего легкого модного платья.

Привычным и отработанным движением министр культуры расстегнула ширинку брюк создателю чугунных литых фигур, извлекла наружу не такой уж и великий, но временами устойчивый «инструмент» давнего друга и знакомого. Со слезами на глазах она впустила в свое влажное и обширное вместилище родного и до боли знакомого «малышка». Как бы, проглотила его своим лохматым нагромождением всякого рода нижних и верхних половых губ. Денису ничего не оставалось, как просто лежать и вдумчиво получать удовольствие.

Но, как обычно, уже не в первый раз при этом он размышлял о том, занималась ли Римма Афанасьевна в далёкой юности верховой ездой. Наверное, да. Потому что она скакала сейчас, как лихой гусар и что-то невнятное, но довольно громкое выкрикивала. Может быть, даже обращалась к высшим космическим силам. Как бы, таким образом, не совсем молодая, но пока ещё страстная женщина благодарила их за доставленное ей удовольствие.

Ведь они тоже пусть не прямо, но косвенно по мере сил и возможностей помогали ей активно участвовать в процессе соития.

Заворожённый всем происходящим молодой, двадцатилетний поливальщик цветов Вася Рупин задумчиво и без всякого злого умысла направил шланг с мощной струёй воды под приличным давлением в одно из окон мэрии, на первом этаже. Ничего страшного, в принципе, не произошло. Просто, благодаря внезапной водной процедуре с ног сшибло одного из мелких чиновников по должности, но довольно крупногабаритного по телосложению.

Мордоворот Силантий Иванович Гаврилюк только тем и занимался в мэрии, что время от времени контролировал работу дворников, нанятых владельцами частных магазинов. И всё! Но за солидные деньги. В стране абсурдов возможно если не всё, то многое из того, что разумом постичь невозможно, да и не нужно. .

Этот богатырь, валяющийся сейчас в луже, в центре своего кабинета, весьма неумело и хаотично принялся использовать в своей сумбурной речи довольно устойчивые фразеологические обороты ненормированной лексики. Но его постоянно утешало совсем иное. В свои двадцать пять лет он твёрдо знал, что сумма его ежемесячной пенсионной выплаты будет почти в десять раз больше, чем у самого знатного и опытного сталевара.

Впрочем, скоро сказка сказывается, но не скоро дело делается. Ему ещё и дожить надо будет до этого самого, пенсионного возраста. Ведь ситуация в Разгуляндии пусть не очень быстро, но менялась. Наверняка, в лучшую сторону, потому, что хуже уже и не могло быть. Хуже никогда, нигде и ничего не было.

Пока Гаврилюк поднимался на ноги, поддерживая двумя руками свой живот и думая, как бы наказать поливальщика цветов, Римма Афанасьевна с воплями завершила свой четвёртый «заезд» и соскользнула с пока ещё относительно активного «штыря» Дениски. А поливальщик цветов и прочих растений Вася Рупин, перекрыв воду, скромно подошёл к давним друзьям, только завершившим половое слияние, и тихо прошептал:

– Я тоже хочу, Римма Афанасьевна. Я тоже… человек. Тем более, я вышел в ваш мир, в ваше замечательное сегодня и мощное завтра, прямиком из народа, из самых нижних слоёв. Ведь вы слышали о детях трубопроводов?

– Заткнись, Вася, – сказала министр культуры областного уровня и значения, отряхиваясь и вставая на ноги, – я ничего о них слышать не желаю! Это десятки миллионов дармоедов! Кто им мешает становиться миллиардерами или, хотя бы, обычными миллионерами?

– У них это… как-то, не получается, – пробормотал Вася. – А я вот в люди выбился. Теперь – поливальщик цветов. При такой работе всегда можно что-нибудь съесть. Но я хотел бы попробовать… вас, Римма Афанасьевна.

– Я подарю тебе кусочек счастья, вечером на столе, у себя в кабинете, –пообещала Васе министр культуры областного уровня, – если, конечно, тебя через пятнадцать минут не замочит наш инструктор Силантий Гаврилюк.

– Я владею приёмами рукопашного боя, – ответил поливальщик. – Не замочит. Пока что я его замочил. Натурально. Это был протест…

Выбрался из зарослей цветочной клумбы и Дениска, медленно, но настойчиво заправляя свой натруженный «инструмент» в штаны. При этом Друков сделал строгое замечание почти юному поливальщику, обратив внимание на то, что лично у него с министром культуры, госпожой Курдюминой деловой разговор. А Рупин без всяких церемоний в него встревает. Ничего культурного в таком поведении не просматривается.

Глубоко уважая авторитет скульптора и поэта Друкова, застенчивый не в меру Вася Рупин ретировался, покорно побрёл в сторону небольшой каменной хозяйственной постройки, где хранились шланги, лопаты и мётлы. Там его терпеливо и упорно уже ожидал инструктор Гаврилюк, мокрый, как курица после трёхчасового ливня, и мстительный, но справедливый, подобно голливудскому герою с именем «Зорро».

Одним словом, мастер восточных единоборств Вася Рупин, всё же, попал под его кулаки. Причём, он даже и не успел вспомнить, что владеет приёмами смертельного рукопашного боя. Крупный мордоворот и бугай, но мелкий чиновник Силантий, состоящий на службе у ещё более крутых господ, чем сам, вырубил незадачливого поливальщика цветов одним ударом. Пробормотал что-то похожее на мантру и с некоторой гордостью удалился прочь.

Курдюмина и Друков вновь присели на скамейку, переходя к деловой части их общения. Но при этом она не дала Денису Харитоновичу никакой возможности окончательно спрятать в штаны один из своих, не очень больших, но действующих фрагментов усталого тела.

Римма Афанасьевна, времени от времени с придыханием теребила изящными длинными пальцами с замысловатым маникюром несколько «увядший пестик», подробно и тщательно объясняла гениальному скульптору и такому же поэту, что «добро» на оборудование его мастерской в Хэллоуине получено, и сумма очень скоро будет переведена на счёт господина и одновременно товарища Друкова.

В знак благодарности или, может быть, от наплывающей на него страсти Дениска, тяжело дыша, вцепился левой рукой в густую и смолисто-чёрную шевелюру прекрасной дамы, а правой попытался отвести конец своего «парнишки» в сторону. Но не успел. Стремительная струя живительной влаги влетела Римме Афанасьевне в широко раскрытый рот. Она, как голодная синица, моментально проглотив солидную порцию сексуального завтрака, с нежностью произнесла:

– Ты – баловник, Денис Харитонович. Но это хорошо и… полезно для здоровья. Так в мои юные годы мне часто говорила ещё моя покойная прабабушка. Она неплохо в этом разбиралась.

– Но я бы хотел вернуться к самой главной теме нашего разговора, Римма, – добродушно улыбнувшись, сказал Друков. – За то, что вы для меня сделали, Римма Афанасьевна, я готов вас… тебя обожать практически каждый день.

– Ловлю тебя на слове и, непременно, скоро возьму отпуск и обязательно приеду к тебе в гости, в твои пенаты, Дениска.

– Завтра у меня, в детском саду Хэллоуина, состоится открытие трёхметровой чугунной скульптуры. Она называется «Негодяй». Это важное событие, мне кажется. Причём, не только для меня лично.

– Как бы я хотела там побывать, Денис Харитонович. Но мне необходимо срочно отправляться в столицу, в командировку. Там рушится и ломается архитектурный памятник, вроде как, семнадцатого века. Моё участие в этом мероприятии остро необходимо.

– Ну, да! Культурная ценность, я понимаю. Поедешь спасать памятник архитектуры, Римма Афанасьевна?

– Чудак ты, Денис Харитонович! Никто и ничего спасать не собирается. На этом месте будет стоять ещё один центр, воздвигнутый в честь одного из самых великих политиков конца двадцатого века. Веление времени. Разумеется, это наш замечательный господин и самый ответственный чиновник, президент страны Игнат Игнатьевич Клюкин и он же – Задорный Теннисист.

– Понятно. Фигуры другого человека на этом почётном месте я себе не представляю. Он многое сделал для самых главных и уважаемых людей Разгуляндии. Они ему памятник при жизни даже на Луне поставят. А мне ведь в молодости казалось, что он должен заботиться о благосостоянии народа, а не о тех, кто грабит людей.

– Глупости! Ты не исправим, Дениска. Всё ворчишь, всегда чем-то не доволен и до сих пор не расстрелян. У нас ведь полная свобода и демократия. Мы с тобой спокойно занимаемся сексом, и никто нам не мешает. А кому спасибо? Конечно, нашему славному его величеству президенту. Если бы не он…

– Не спорю. Он многое сделал для того, чтобы…

– Вот именно! Благодаря его мудрой политике и поливальщик цветов Вася, выходец из… коллектива детей трубопроводов, тоже имеет право… Не могу же я отказать представителю самых низших слоёв населения. Мы должны заботиться и о них тоже.

– Я знаю, Римма, что ты очень добрая и отзывчивая девушка.

– Жаль, что я не буду иметь возможности в ближайшие дни приехать в Хэллоуин. Как я уже тебе сообщала, мне срочно надо отправляться в Трубу. Моё присутствие и некоторое участие там обязательно и крайне. необходимо Это же открытие строительства особенного мемориального центра. Ведь наш Задорный Теннисист – такая выдающаяся личность!

– Наверное, и мёртвые встанут из могил в массовом порядке и наспех похороненные рядовые граждане. Они явятся на открытие строительства. Как же, такое событие!

– Мы все просто обязаны это понимать, Дениска.

– Успокойся, Римма! Всё идёт своим чередом. Но лучше бы на этом месте построили бесплатную столовую для нищих.

– Шутник! Всё ведь опошляешь. На открытии глобального центра планирует присутствовать и наш славный Игнат Игнатьевич со своими друзьями. Но это произойдёт глубокой ночью, в оцеплении вооружённых и бравых ребят из специальной президентской службы. Зачем смущать простолюдинов? Ты же меня понимаешь, Денис.

– Конечно, понимаю. Ничего другого мне не остаётся делать. Я же не пьяный.

– Не стоит, Денис, делать грязные намёки в адрес нашего замечательного Игната Игнатьевича, Он прекрасен и неповторим в любом состоянии.

– Но я этим и не спорю.

– Так вот, вернёмся к нашему деловому разговору. Вместо меня, в посёлок Хэллоуин, на открытие монументальной чугунной фигуры под названием «Негодяй» поедет моя заместительница Яра Анисимовна Кулькова. Молодая и симпатичная. Ты уж с ней не очень… много и не часто занимайся эротикой. Она прекрасная женщина, отличный человек и специалист. Но в сексуальном плане тварь… мерзкая и ненасытная. Ей всё мало.

Римма почтительно поклонилась пока ещё основательно не упакованному Денискиному фаллосу. Она это сделала в знак особенного уважения и признательности к гениальному ваятелю и стихотворцу. Правда, это чувство иногда проявляется у неотразимых женщин и по-иному, но чаще всего, происходит примерно так.

По большому секрету крупная начальница областного уровня сообщила известному скульптору, что почти на самом высоком уровне ставиться вопрос или ходят разговоры, чтобы, со временем, посёлок городского типа Хэллоуин сделать запасной столицей. На всякий случай. Причём, это никакой не прикол, а относительно обдуманное предложение.

Да ведь и название будущего города, в перспективе, с миллионным населением или даже больше будет удивительным и неповторимым, говорящим само за себя. Хэллоуин! Но, может быть, его переименуют, и посёлок станет Ближней Трубой.

– Но здесь я не выражаю никакого восторга, – откровенно огорчился Дениска. – Ведь вслед за некоторыми многочисленными государственными структурами в наш славный посёлок помчится и море прихлебателей, почитателей нашего замечательного и, во многом, удивительного президента. Ясно, что я говорю о многоуважаемом Задорном Теннисисте, если выражаться точнее, то об Игнате Игнатьевиче Клюкине.

– Наверняка, там у вас в посёлке или новом городе организуется и Центр научного и практического демократизма.

– Если так, – сказала из кустов крыса Мазя, – то я обязательно переберусь на постоянное место жительства в Хэллоуин или, как его, в Ближнюю Трубу. Мы с Задорным Теннисистом и внешне очень похожи, и характерами. Только он покрупнее и я пиртное не употребляю. Но мы – соратники.

– Почему ты так решила, Мазя? – поинтересовалась Курдюмина. – Что же вас, в конце концов, объединяет?

– Вы оба в курсе того, – напомнила просвещённая крыса Курдюминой и Друкову, – что он ярый поклонник моей последней книги «Теория и практика современного крысятничества как фундаментальная основа внутренней государственной политики».

– Ах, да! Вспомнила, – согласилась с Мазей министр культуры областного уровня. – Его величество президент во время своих частых телевизионных эфиров просто зачитывает отдельные куски из твоей книги.

– По-другому и быть не может, – сказала, исчезая в траве Мазя. – На страницах моей книги каждый найдёт ответы на все текущие жизненные вопросы. А кому они не нравятся, так пусть они ни о чём и не спрашивают Игната Игнатьевича.

Курдюмина и Друков в знак уважения к Мазе встали на ноги. Римма Афанасьевна приветливо и активно помахала широкой и мощной ладонью вслед учёной крысе.

Они снова присели и Курдюмина глубокомысленно сказала:

– Ведь Задорный Теннисист, непременно, лично приступит к организации, именно, у вас, в Хэллоуине, самых разных экономических форумов и спортивных соревнований глобального масштаба. Наверное, билеты на некоторые общественные мероприятия не совсем удачливые люди, конкретно, дети трубопроводов могут оплачивать в кредит или за счёт благотворительных фондов.

– Может быть, это и справедливо, – заметил Друков. – Хоть что-то для людей… Но, конечно, на всём погреют руки олигархи, чиновники и разного рода барыги и прихлебатели.

– А как же ещё? Они же – уважаемые люди. Не всё же ведь ненасытному народу пользоваться богатствами страны. Надо немного отстегнуть и олигархам, и нашим, и вашим… то есть ихним. Но что будет завтра, сейчас никому не ведомо.

– Но мне бы не хотелось, чтобы Хэллоуин стал большим городом.

– Странно. Но почему же, Денис Харитонович?

– Потому, что город, где будет проживать более полумиллиона жителей, уже можно считать неуютным, некомфортным, не приспособленным для нормальной жизни. А Хэллоуин явно станет больше… Кстати, это не моё мнение, а целого ряда, как раз, уважаемых зарубежных исследователей.

– Возможно, ты в чём-то и прав.

– Пусть уж наша замечательная столица Труба с её неповторимым народом увеличится ещё в несколько раз, чтобы окончательно и бесповоротно войти в число мировых рекордсменов и остаётся там, где она и находится. Так-то, Римма Афанасьевна.

Немного подумав, она, всё же, согласилась с убедительными доводами иностранных учёных. Всякого и разного рода и вида творение должно и располагаться, как раз, в том месте, где появилась на свет. Потом будет проще поинтересоваться, почему, что и как.

Найдутся ведь нытики из разных партий и кланов, которые непременно начнут стонать, наперекор великому множеству двуногих флюгеров: «Мы полагали, что здесь материализованный полёт в светлый завтрашний день, а получается, что, всего лишь, традиционно устоявшаяся… канитель».

Но флюгеры переориентируются быстро. Куда подует ветер перемен, в ту сторону и они повернут свои алюминиевые и фанерные головы. Сегодня они – члены одной партии, завтра – другой, а со временем – всего лишь, скромные мещане или обыватели.

– Нам, особенно, творческим людям, – пояснил Друков, – необходимы воля и простор. К примеру, настоящая сельдь ощущает себя полноценной рыбой только в океане, но ни в коем случае не в бочке вместе с её круто засоленными друзьями и родственниками.

Ничего не скажешь. Друковым был приведён убедительный довод, с которым уже на той планете Земля мало кто сможет поспорить. Впрочем, господь знает, что делает. Если он что-то и консервирует, то на потом или… на всякий случай. Ведь можно карать или миловать всё, собранное в кучу, одним махом. Но постоянно миловать, вроде бы, не совсем хорошо и справедливо.

На том Дениска и простился с Курдюминой. Правда, не сразу. Пришлось ему пойти на некоторые уступки. На углу фешенебельного здания, прижав Римму Афанасьевну к двери чёрного входа, ответственный и серьёзный скульптор и поэт в стоячем положении произвёл два половых акта, которые таковыми можно было назвать только условно.

Просто где-то и что-то помусолил, но, естественно, и оросил и что-то мясистое, заметно увеличенное. Всё-таки, наблюдались же до этих соитий совершенно другие, более продуктивные мгновения счастья и неуёмной радости.

А вслед удаляющейся боком и не совсем ровными скачками ответственной работнице он тихо прочитал одно из своих гениальных трёхстиший:

– Счастье несёшь ты под юбкой в завтрашний день.

Всё уже знают давно в твоём околотке

запах его, конфигурацию, цвет.

Над головой Денис Харитонович увидел летящую Нону Минадровну Коромысло с большим огнеупорным кирпичом в жилистых руках. Добрая и мудрая солидного возраста женщина опустила свой груз на голову скульптора, но промахнулась. «Двойной агент, – с досадой подумал Друков. – Когда же отстанет от меня Задорный Теннисист и вся его компания?».

Через полтора часа пригородный автобус довёз Дениску до посёлка городского типа Хэллоуин, почти до его не очень большого, но не «слабого» частного домика и старой, но действующей мастерской с плавильной печью и готовыми формами.

На приусадебном участке, как обычно, Дениску встретила огромная чугунная фигура. Сине-зелёный трёхметровый великан с красной головой-тыквой, с горящими глазами, ртом, ноздрями. Да, конечно. А как же иначе? Ведь внутри безобразного черепа двуногого и двурукого гигантского Светильника Джека были установлены ярко-красные, люминесцентные лампы постоянного свечения.

«Как ты мне надоел Джек, – подумал Дениска. – Стоишь тут без дела. Хоть бы дров наколол. Лентяи и лоботрясы!».

«Сейчас! Разгонюсь! – в ответ подумал Светильник Джека. – Ты меня, чугунного, создал для красоты, а не дрова колоть, полудурок».

Дальше спорить мысленно со своим детищем и, фактически, шедевром Друков не стал. Осуждающе глянув на Джека, он прошёл в свой не такой уж и запущенный и неухоженный дом, конкретно, в спальную комнату.

От накопившейся в организме усталости Денис Харитонович уснул на диване прямо в костюме, туфлях, шляпе и с кейсом в руках. Но спал он со счастливой улыбкой… на худом и слегка рябоватом лице.

Всё доброе у Дениски пусть не сразу, но сбывалось. Своими трудами, постоянной суетой, служением искусству, прославляющему торжество нечисти в глубинах Разгуляндии, он, можно сказать, достиг самых желаемых результатов. В честь его был назван один из переулков в Хэллоуине. А на центральной площади, перед зданием администрации стояла огромная, трёхметровая чугунная статуя, изображающая лично его, Друкова.

Фигура с очень большим функциональным смыслом. Обе руки её были вытянуты вперёд, в сторону запада. В левой – статуя держала улыбающуюся маску беса, как положено, с рогами; а в правой – человеческий череп. Простенько, но со вкусом. Но, вместе с тем, и оригинально.

На голове у монумента сидела большая зловещая птица с раскинутыми в разные стороны крепкими крыльями и острым клювом. Сова немалых размеров, готовая растерзать весь окружающий мир, словно неорганизованную группу полевых мышей, вызывала у многих, особенно, приезжих чувство активного ужаса или, в крайнем случае, животного страха.

Автором памятника самому себе и торжеству нечистой силы в отдельно взятом посёлке являлся, конечно же, Денис Друков. Не так уж и давно здесь гордо возвышался тоже чугунный, но совсем другой монумент. Разумеется, и площадь носила конкретное официальное название. Теперь же народ, постепенно привыкающий к сатанинским маскам, этот палисадник с чугунным монументом неофициально назвал Площадью Большого Вампира. Такое название – тема для размышлений и невнятных предположений.

Кто, конкретно, подразумевался под ним, оставалось загадкой на долгие годы. Может быть, через каких-нибудь сто лет откроется и эта тайна, как и многие другие. Да что толку? Найдутся мудрецы, которые с наигранной досадой, просто скажут: «Опять широко шагнули, но снова… ни туда, куда следовало».

Но на самом деле, Друков был совершенно иным человеком, характером и духовной субстанцией своей никак не связанный со своим творческим амплуа. Даже признаков слабого протеста против чего-то существующего нельзя было разглядеть. Самовыражение художника, и не больше. Денис не был по натуре своей кровожаден. Сочувствовал и материально помогал детям трубопроводов и не всегда понимал того, что творит Задорный Теннесист.

Справедливый и разумный Друков не мог этого постичь, как и абсолютное большинство граждан Разгуляндии. Абсурд абсурдом, но надо «рулевым», незаконным путём пришедшим к власти, хоть какую-то совесть иметь… Но чего у них в помине не было, то уже и не появится. Факт.

А пока Дениска спал, почти блаженно раскинув руки в стороны. Ему уже нечего было желать. Организация личной семейной жизни и большие деньги его не интересовали, славы ему, вполне, хватало… Тем более, что начинало сбываться самое главное. На его немалом приусадебном участке в кратчайшие сроки скоро будет построена большая каменная мастерская, литейный цех из футеровочного кирпича, и возведено всё, что остро необходимо для такой вот не очень лёгкой и серьёзной работы.

Правда, сейчас ему, как и обычно, снились кошмары. Сначала министр культуры областного центра, Курдюмина, задрав выше головы подол своего платья, пыталась сесть своим лохматым «инструментом» прямо на его не такой уж и большой нос. Но он умудрился спастись бегством, спрятавшись в ближайшей собачьей конуре.

Переждав время, когда министр культуры исчезнет в пространстве, он на четвереньках выполз наружу из собачьей будки, которую давным-давно покинул крепкий и задиристый пёс Вулкан. Кобель убежал прочь от опасного места вместе с цепью. Но не только в снах Другова, но и реально, с тех пор, как на участке появилась зловещая статуя Светильник Джека, кроме полыни, на двадцати сотках ничего не произрастало, птицы улетали прочь, а нормальные люди проходили мимо Денискиного дома, осторожно, на цыпочках. Но ненормальных Хэллоуине проживало гораздо больше.

Но опасливые и осторожные, всё же, проходя мимо дома Друкова, осеняли себя крестом и, как могли, обращались к богу. Среди них имелись даже ярые атеисты. Что уж там говорить, ведь даже дождевые черви в панике уползли отсюда в далёкие края, наверное, на юг. Получается, не просто выползки, а разумные.

Обидно очень, но вот пока не все понимали прелестей и радостей самобытной и неповторимой заокеанской культуры. Попробуйте посадить мексиканский кактус среди здешних цветущих помидоров. Ничего не получится. Он в знак протеста сбросит свои колючки и демонстративно зароется в благодатную землю, даже удобренную навозом.

Правда, в целом, замечательный праздник Хэллоуин, всё-таки, прижился и пришёлся по вкусу подавляющему большинству усердно зомбированной части большой страны.

А далее Дениске приснилось, что его творение, чугунный Светильник Джека на двух ногах, идёт на него по полынному пространству, высоко подняв над своей светящейся красной головой огромный топор. «За что ты на меня обиделся, Женя?» – обливаясь обильным потом, прошептал Друков и проснулся.

Денис Харитонович открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света люстры. Он в некотором смятении обратил внимание на то, что раздет догола. Кто же такой заботливый? Не чугунный же Джек его раздел. Нет, явно, не он. Перед ним стояла тоже обнажённая и улыбающаяся совсем молодая женщина, поселковая красавица Раиса. Не брюнетка. Наоборот, блондинка, причём не крашенная. Натуральная. Синеглазая, с аккуратными чертами лица.

Её притягательный и до боли знакомый половой орган был тщательно выбрит и, как бы, тоже улыбался, но не горизонтально, а вертикально, находясь напротив усталых, но проницательных глаз Дениски. Скульптор и поэт, тяжело вздохнув, сунул в её не очень широко распахнутую вагину указательный палец, почему-то понюхал его и отрешённым голосом пробормотал:

– Но ведь, Рая, ночь на дворе.

– А я хочу быть везде, всегда и всюду с тобой, Денис Харитонович, – она присела на край дивана и начала катать левой рукой его волосатые «шары». – Я хочу быть всегда с тобой. Ты можешь это понять?

– Почему, Рая, ты этого так остро желаешь? Аргументируй!

– Потому, что ты – особенный человек, ты – гений. А ещё – большая лапочка.

– А что мне прикажешь делать, если вдруг очень многие женщины этого пожелают? Что произойдёт?

– Нормально всё получится. Я ведь всегда терпеливо жду, Денис, а потом возвращаюсь к тебе. В крайнем случае, я буду их… мочить. Но не думаю, что дело до таких действий дойдёт. Я щедрая и готова делиться своей радостью со всеми.

– Но не всё так просто, Рая, – прошептал Друков. – На меня открыл охоту Задорный Теннисист. По каким-то странным причинам он намеревается меня ликвидировать.

– Ах, ты глупенький мой! – заворковала Раиса. – Фантазёр и дурашка! Да если бы наш уважаемый Игнат Игнатьевич пожелал бы тебя убить, то он сделал бы это в течение пяти минут. У него в таких делах проблем не имеется.

Висящий на стене портрет, на котором был изображён Задорный Теннисист, зашевелился и кроме этого, задёргав толстыми, мясистыми губами и завертев мутными глазами, расположенными, как два ствольных отверстия снайперской винтовки наставительно сказал:

– Слушай, Друков, Раису. Она дело говорит. При слишком остром желании я уничтожил бы тебя ещё… вчера. А пока я только прикидываю, что и как.

– Какого же тогда тебе чёрта от меня надо?! – возмутился Дениска. – Чего ты мне всякие козни строишь? Хочешь отобрать у меня звание и значок Лауреата государственной премии, так и забирай! На кой он мне ляд?

Но портрет больше не шевелился и не издавал никаких звуков, даже самых простых, непонятных и неприличных. В общем, никак не реагировал на слова Дениса Харитоновича Друкова.

Правда, по-прежнему, как обычно от образа его величества президента несло спиртом и одновременно перегаром. Но Друков давно уже к этому привык.

– С кем ты так яростно и принципиально разговариваешь, Дениска? – задала, вполне, правомерный вопрос Раиса. – Кроме нас здесь ведь никого нет.

–Я с тобой, Раиса, беседую, – смутился скульптор. – Мне вот интересно, какого чёрта Задорному Теннисисту от меня надо. Ведь я, вполне, благонадёжный гражданин, ни в каких подпольных клубах, организациях, партиях не состою, хотя запросто мог бы…

– Он просто хочет тебя немного попугать. Ты, наверное, Денис Харитонович, плохо освоил теорию диктатуры научного и практического демократизма и в жизни и творчестве не всегда опираешься на неё. А это обижает и раздражает Игната Игнатьевича Клюкина.

– На что там опираться?

– Но согласитесь, Дениска, с тем, что очень многие представители в своём творчестве активно опираются на эту теорию и, вообще, на мнение нашего уважаемого Игната Игнатьевича.

– Этой своре бездарей и начётчиков больше не на что опираться. Талантами их обделил и господь, и дьявол. А я видел эту книгу. На многих тысячах её страниц нарисован только кукиш и мужской половой орган. Больше ничего, представь себе!