На чердаке
Когда мне было двенадцать, умерла бабушка Тамара по материнской линии. В тот день я в первый раз увидел маму с заплаканным лицом, когда прибежал с улицы вспотевший и запыхавшийся. Мама обняла меня и сказала, что я уже большой. Она и папа уехали, а я остался один. Было страшно. Я долго не мог заснуть. Ночь как-то быстро схлынула, забрезжил ранний летний рассвет, и меня, наконец, сморило. А утром вернулся отец. Серьёзный и добрый, в этот раз он показался мне постаревшим.
Отец пожарил яичницу с колбасой, было вкусно. А потом поехали к бабушке. Мы жили на другом конце города. Нужно было долго добираться, с двумя пересадками.
Бабушка жила в частном доме на участке с длинным огородом, который я ненавидел из-за картошки. В мае сажали, летом окучивали и опрыскивали от жуков, а в сентябре копали… И казалось, что не было мучения больше, чем работать на огороде. А ещё бабушка сажала кабачки. Срывала молодые, резала тонкими кружочками, обваливала в муке и жарила на чугунной сковороде в пахучем масле… Переворачивала, смазывала майонезом с натертым на мелкой тёрке чесноком, накрывала крышкой – и дожаривала другую сторону. Какие же вкусные были эти кабачки!
С отцом мы ехали часа два. Сначала на автобусе до центра. Старый ЛиАЗ был битком, мы стояли сзади, пахло бензином, кружилась голова от крутых поворотов и покачиваний вверх-вниз, я смотрел в большое окно, и жизнь уезжала от меня в противоположную сторону. Потом пересели на троллейбус. И снова на автобус. Конечная – частный сектор. Шли до дома через посадки, мимо старого озера: раньше здесь был трест, который занимался выращиванием саженцев.
Дом, где жила бабушка, был сделан из шлака, сверху оштукатуренный и побеленный, с крышей в виде буквы «Л», его построил её отец Иван. Его жена, моя прабабушка Нюра, сидела у крыльца на деревянной лавке. Она была в черном платье, на голове – черный платок.
Увидев нас, Нюра улыбнулась, и когда мы подошли, объяснила, глядя мне в глаза:
– Тамаре воду из живота откачивали. Она в больнице лежала. И умерла.
Нюра перевела взгляд вниз, посмотрела на ноги в калошах. Я поздоровался, и мы с отцом прошли в открытую калитку, придавленную к забору красным кирпичом. А Нюра осталась сидеть на лавке.
В доме располагались три спальни, зал с большим телевизором и диваном. Кухня, ванная и веранда были в виде пристройки с плоской крышей.
В зале на табуретках стоял черный гроб. Горели тонкие свечи. И маленькая престарелая женщина тихим голосом читала Псалтирь. Тут и там на стульях и лавках, на которых были постелены одеяла, сидели родственники, которых я знал и не знал.
Вечер наступил скоро. Мама сказала, что она будет всю ночь сидеть с бабушкой. А завтра утром приедет автобус, и мы поедем её хоронить.
Меня положили в комнате с прабабушкой Нюрой. Старуха быстро заснула на маленькой кровати, а я лежал в разложенном кресле и смотрел на её белый лоб, и мне казалось, что она тоже умерла.
Из-за закрытой двери доносились молитвы и перешептывания. Я почти заснул и слушал их как в бреду. Но вдруг что-то странное и пугающее увидел рядом с кроватью прабабушки. Это был большой, размером с кулак, розовый огонек. Он был таким отчётливым и настоящим, но я не мог поверить, что вижу его. Я приподнялся и несколько раз моргнул. Это был действительно огонек, как от елочной гирлянды. Но откуда он взялся? Несколько минут назад его не было, я все время смотрел в эту сторону, в комнату никто не заходил. Мне стало страшно, я попытался позвать маму, но не смог произнести ни слова. Только открывал рот. Так и смотрел на розовый огонек до рассвета, замирая от страха. А потом сам не понял, как заснул.