Секрет кладбищенского дуба

Пролог

Это отличное воскресное утро предвещало только хорошее, поэтому Евгения и Валерия спешили скорее уехать на природу и торопливо укладывали сумки в багажник машины. Своих мужей подруги даже не стали будить, а сами отправлялись на озеро. С ними был хороший друг двух семей ‒ юноша, прозванный Квазимодо в честь легендарного персонажа Гюго, хотя внешность его сильно отличалась от оригинала.

Женщины загрузили чёрную «ауди» всем сладким, мясным и спиртным, что имелось в доме. Лера села за руль. Лесной воздух был невероятно свежим. Ветер, продувавший салон автомобиля через открытые двери и окна трепал волосы. Было холодно, но Валерия любила холод и чувствовала себя в раю. Да, она была по-настоящему счастлива.

Когда Квазимодо обнаружил, что компания забыла специальную сумочку с бокалами внутри, он отправился в дом. Спустя семь минут его отсутствия недовольной Жене пришлось пойти за ним. Евгения застала юношу, стоящим посреди кухни с очень напряжённым выражением лица. В руках Квазимодо держал нужную сумку, но с места не сдвигался. Он к чему-то прислушивался.

‒ Что с тобой? ‒ тихо спросила Евгения.

‒ Кто-то из них опять был здесь, ‒ ответил юноша и зажмурил глаза. ‒ И до сих пор где-то рядом.

‒ Опять старик?

‒ Нет… это та новая энергия, о которой я говорил тебе позавчера. Скорее всего, это молодая девушка.

‒ Какой бред! Квазимодо, мне надоело это! ‒ лицо Жени исказилось яростью.

‒ Я попрошу своих людей прочесать весь дом и лес вокруг после того, как они освободятся сегодня вечером.

Евгения тяжело вздохнула. Она вышла в коридор, достала из сумки ежедневник, вырвала из него лист и написала:

«Я знаю, что вы здесь и что вас двое. Убирайтесь из этого дома к чёртовой матери, забудьте навсегда дорогу в это место, или вам обоим будет очень плохо. Я устрою вам что-нибудь похуже смерти. Мёртвые тоже могут страдать.»

Не задумываясь о том, как её муж, брат или слуги отреагируют на письмо с таким нестандартным содержанием, Женя булавкой прикрепила записку к обоям рядом с входной дверью.

Объяснив Лере свою задержку тем, что сумка с бокалами оказалась вовсе не там, где они ожидали, Женя и Квазимодо сели в машину, и компания спокойно отправилась отдыхать на природу.

Глава 1

Раннее-раннее утро, такое, когда небо ещё не успело поддаться влиянию сонного красного солнца, но уже перестало быть абсолютно чёрным и лишь немного холодно сверкает предстоящим днём, ‒ лучшее время для начала путешествия на своём автомобиле. Загородные дороги совсем пустые, потому что желающих поспать подольше всегда больше, чем желающих миновать все пробки и приехать раньше. Вы попадаете в особенный мир, совсем далёкий от будничной обыденности. Вокруг спящие поля: пустые, или дикие, или засаженные пшеницей, гречкой, подсолнухами, кукурузой. Они тянутся во все стороны красочными гигантскими полотнами, на которых время от времени мелькают пятнами одинокие тёмные домики, трактора, поднимающие вслед за собой пылевые облака, лениво пасущиеся коровы, козы, овцы, важно прогуливающиеся курицы и гуси. Мелькают придорожные мотели со странными названиями и грязными вывесками и одинокие заброшенные автозаправочные станции. И над всем этим постепенно, с особенной божественной гордостью сменяет свои краски небо: розовея, краснея, желтея. Венера остаётся последней звездой, но вскоре и она начинает тускнеть и спокойно уплывает за горизонт.

Лето в этот раз было непривычно холодное. Небо было покрыто дружелюбно кучковавшимися облаками, с которыми не расставалось ни на минуту, а если их количество вдруг уменьшалось, то ветер приносил новые так ещё и в большем объёме. Ветер был по-настоящему сильным: гудящий в ушах, он заставлял стекла в окнах трещать, открывал и закрывал двери, рвал ветки на деревьях, и МЧС только и успевало предупреждать о том, что он становится всё сильнее. Дождей было не слишком много, но если они были, то никогда не проявлялись в виде спокойных летних грибных дождей, а превращались в чернеющие грохочущие и мечущие ливни, уничтожающие урожай.

Но мы вернёмся к нашему утру. К по-настоящему холодному утру, с пронизывающим ветром и медленно, но верно сереющими тучами. Но Майя, абсолютно безразличная к собственному комфорту, стояла в одной майке, в которой проснулась. А ведь под её ногами бурлила река, добавлявшая особый мокрый озноб и запах травянистой гнилости. В любом случае Майя не чувствовала ни первого, ни второго.

Она добралась сюда автостопом, с помощью одной семьи, решившей насладиться всем тем, что предлагает нам летнее утро в три часа ночи и что было описано выше. Вокруг девушки не было ничего, кроме диких полей, буйной реки, старого моста, дороги с неоднородным пятнистым асфальтом и леса, чернеющего совсем вдалеке, словно в иной жизни. По всей земле мягко расстилался туман, из-за которого всё было расплывшимся и нечетким. Майя Воробьёва была совсем одна.

Руки девушки почти срослись с перилами моста. Она стояла, как статуя. Не двигаясь и даже не моргая. Бледная. Больная. Не имеющая ничего общего с оживающим вокруг неё миром.

По лбу, спине, груди стекал ледяной пот. Ветер трепал и запутывал её жидкие белые волосы. Ноги потяжелели. Кишки сжались в страшном спазме. Грудь будто обвивала колючая проволока. Она почти не дышала, но сердце билось в диком ритме. Оно больно отдавалось в кончиках пальцев, колотилось в ушах, раздавливало виски, трескало сосуды в глазах. Сердце откровенно издевалось над Майей, над её уставшим слабым телом, и отчасти это болезненное состояние тела и было причиной тахикардии. Но в большей степени она была вызвана страхом. Ужасом.

Майя стояла на маленьком выступе. Стоит ей отпустить перила и всего-навсего чуть наклониться вперёд, как её задумка будет исполнена. Высота здесь была большая. Река пенилась, струилась, рвалась вперёд и вперёд. Но Воробьёву пугала не высота и не река. Её пугало осознание факта, что наконец она своими руками может прямо сейчас закончить все свои страдания. Одна секунда ‒ и вокруг неё не будет ничего, и сама она не будет никем. Перед глазами Майи стояла пелена, а в голове была полная пустота. Она уже была никем. Она сама себя убедила в этом. И теперь оставалось совсем мало. Один последний шаг…

‒ Ты лучше прямо вон там не прыгай, где стоишь. Тебе, наверное, охота утонуть, но если прыгнешь именно там, то просто разобьешься об камни. А это ужас как неприятно. Совсем не советую!

Зрачки Майи мгновенно расширились, и пелена с глаз пропала. Её всю дёрнуло, но она сумела удержаться. Рот девушки самопроизвольно открылся. Кто-то стоял сзади неё. Кто-то обращался к ней. Именно к ней, потому что больше тут разговаривать не с кем.

И ведь Майя так сильно боялась, что ей кто-то помешает. Кто-то ринется её спасать. Или же будет просто наблюдать. Она специально выбрала самые безлюдные место и время. Но какого-то чёрта, тут всё равно кто-то есть. Майю охватил внезапный гнев. Её некогда смертельно-бледное лицо за секунды покраснело.

‒ Ты не думай, что я там что-то это… Просто даю совет… Основанный на своём опыте!

Голос сзади не был испуганным, злым, весёлым или имеющим ещё какой-либо живой оттенок. На удивление, он был совершенно безразличным, сухим. В нём даже слышался сарказм, а может, была и насмешка. Это Майю взбесило больше всего. Ничто в этой жизни не происходит так, как она хочет, а из безразличия и насмешек состоит буквально все её отношения с людьми. А теперь кто-то таким же способом пытается помешать ей покончить с собой?

Воробьёва посмотрела вниз, и голова у неё закружилась. В горле стоял ком. Сердце забилось ещё сильнее. Нужно было срочно что-то предпринимать. Прыгать? Человек сзади наверняка бросится её спасать, а дальше ‒ огромный привет жёлтому дому. Не прыгать? И что дальше? Искать себе новое место? Или «план Б»? «План Б» слишком пугал её, поэтому она не решилась на него сразу. Нужно выбирать быстрее.

А что-то выбирать, анализировать в таком состоянии… невозможно. Майя сейчас не то чтобы не могла найти какой-то хитрый выход из ситуации, она в принципе не могла думать. Ею управляло желание исчезнуть из жизни как можно скорее, а теперь ещё и сильное раздражение со злобой, вызванные присутствием кого-то сзади.

Майю застряло. Нижняя челюсть начала судорожно биться о верхнюю, зубы неприятно затрещали. Из глаз девушки, некогда совершенно высохших, одна за другой покатились слезы. Каждый раз всё идёт не так. Ни разу ей не повезло. У неё никогда ничего не получается. Ни одно её желание не становится реальностью. Она совершенно не управляет своей жизнью… Она даже не может её завершить! Эти мысли захватили весь разум Майи. Она заплакала сильнее и начала задыхаться.

‒ Короче, как-то так… Но в моих словах всё равно нет никакого смысла…

‒ ДА КОГДА ХОТЬ ТЫ, НАКОНЕЦ, ЗАТКНЁШЬСЯ?!

Майя крикнула совсем болезненно и хрипло и, вся трясущаяся и потеющая от гнева, обернулась.

Напротив неё, опёршись на перила, стояла девушка, примерно такого же возраста и роста. Из-за своей громадной растрёпанной чёрной гривы, грязной одежды, вымазанной в чём-то вроде ила и речной грязи и растёкшейся по щекам косметики она напоминала дикое животное, только что вылезшее из глубоких непролазных зарослей, чтобы полакомиться человечиной. Она смотрела на Майю обезумевшими глазами и не шевелилась.

В одно мгновение Майя пошатнулась и вскрикнула, чуть не сорвавшись вниз. Река бурлила пеной, будто кипела. Шумела, заглушая все остальные звуки, а ветер, начинавший усиливаться, только увеличивал её волны. Майя снова закричала. Одним движением, вызванным неизвестно откуда взявшимися физическими силами, она перепрыгнула через перила и оказалась на безопасной стороне моста. Ноги её дрожали, и она едва могла стоять. А девушка напротив будто превратилась в недвижимую жуткую статую. Она ни на секунду не отводила своего безумного, помешанного взгляда от Майи.

Воробьёва посмотрела на неё чуть внимательнее и в глаза ей бросилась одна вещь, которую она по какой-то причине не приметила до этого: проломленный надвое череп. Корни волос незнакомки были смочены кровью, и по лбу стекали багровые капельки.

‒ Я могу помочь, ‒ пролепетала Майя своим тоненьким высоком голосом, ‒ Вам не вызвать скорую?

Ветер подул с новой силой, и где-то вдалеке зашумел тёмный лес. Неожиданно громыхнуло небо. Ни волосы, ни одежда девушки напротив не колыхнулись.

Вспотевшими трясущимися руками Майя потянулась в карман джинсов за телефоном. Но тот предательски выскользнул из её ладони и с треском упал на асфальт проезжей части моста. Что её вдруг побудило помочь какой-то незнакомой девке? Не подсознательный ли страх оказаться на её месте? Майя очень плохо отдавала себе отчёт в своих действиях. Наверное, ей правда сейчас просто хотелось, чтобы её саму кто-то спас. От всего мира вокруг. И от самой себя.

Воробьёва наклонилась, чтобы поднять телефон. Когда она через секунду подняла голову, её охватил первобытный ужас: незнакомка стояла прямо перед ней, вперившись в неё взглядом. Это были огромные карие глаза, казавшиеся сейчас полностью чёрными. Не просто странный взгляд ‒ по-настоящему маниакальный. Майю охватило желание мгновенно бежать, но всё её и без того слабое тело закостенело. Она задержала дыхание.

‒ Девчунь, да ты чё, меня видишь, что ли?! ‒ незнакомка расплылась в улыбке и обнажила свои острые зубы. ‒ Господи, господи… Господи!!! Не может такого быть! Ты ведь живая! Живая?

Она положила свою ладонь Майе на плечо ‒ но рука прошла сквозь тело Воробьёвой.

‒ Живая! ‒ сделала вывод незнакомка. ‒ Живая на сто процентов! Милая, дорогая, да ты просто не можешь себе представить, как приятно встретить живого человека, который может тебя видеть и слышать! Живого!

‒ Я бы предпочла быть мёртвой.

Лицо Майи было каменным. Оно снова приобрело свой привычный мёртвенно-бледный оттенок. В глазах её больше не было ни страха, ни жалости ‒ только злость. И, кажется, Майя снова была готова расплакаться. Выражение лица Воробьёвой потрясло девушку с разбитым черепом. Улыбка её мгновенно исчезла.

Майя развернулась и быстрым шагом отправилась в направлении города. Её продолжало трясти. Теперь только «план Б». И что его бояться? Всё равно уже галлюцинации начались.

Девушка не знала, стоит ли снова поймать машину или дойти до ближайшей остановки и дождаться междугороднего автобуса. В какой-то мере ей было страшно снова просить кого-то её подвезти. Ей хотелось, чтобы она сама убила себя, а не чтобы кто-то другой убил её. И так все вокруг управляли её жизнью. Не хватало, чтобы кто-то ещё распорядился её смертью. Поэтому, как только Майя нашла автобусную остановку, она удобно устроилась на деревянной скамье.

В голове её теперь уже не было пустоты, но царил полный беспорядок (никогда не знаешь, что лучше). Майя старалась сконцентрироваться на мыслях о своих дальнейших действиях. Но перед глазами её так и стоял образ девушки с моста: растёкшаяся под глазами тушь, грязь под длинными розовыми ногтями, короткая кожаная юбка, наверное, некогда дорогая и блестящая, но теперь заношенная и мятая, надпись «Молодость» на грязной футболке, розовая куртка со следами речной земли, щель в черепе, откуда сочится яркая кровь…

Майю передёрнула судорога. В увиденном ею образе мёртвой девушки нет ничего особенного или нового. У неё были галлюцинации и пострашнее, и поинтереснее. Чего стоил один тот случай, когда ей привиделось, как у неё изо рта выпали все зубы, а она держит их в ладонях и понятия не имеет, стоит ли вставлять обратно… Другое дело, что Майя не принимала ничего уже больше суток. С чего бы её мозгу вдруг выдавать такие образы? Может быть, уже начинается ломка, и это такая реакция организма? Может быть, это просто от стресса? А может, ей уже правда просто пора в могилу, и она всё делает правильно?

Снова прогремело небо. Начал накрапывать дождь. Капельки оставляли тёмные пятнышки на сухой пыли и песке под ногами Майи. Вскоре подъехал автобус, и девушка оставила остановку пустой.

Глава 2

Дождь усилился и за секунды превратился в ливень, который запросто можно было назвать штормовым. Ударяясь о землю и листья деревьев миллионами и миллиардами капель, он шумел так, будто тысячи хлыстов били дорогу, а каждая капля кричала, когда падала. Где-то вдалеке воздух разрывали яркими вспышками молнии и спустя минуту времени, сверху раздавались взрывы грома. За мутными стёклами окон и стеной ливня трудно было что-нибудь разглядеть, и виднелись лишь тёмные очертания дачных домов и заброшенных заводов.

Но Майя чувствовала себя довольно безопасно в автобусе. Она заняла удобное место и пригрелась. Водитель автобуса поставил дворники на самый быстрый режим и включил радио погромче. Играл знакомый мотив Ирины Салтыковой:

Мне говорят: «Ты сошла с ума»,

А я говорю: «Разберусь сама»,

Уж я как-нибудь разберусь без вас,

Раз дело касается серых глаз.

Кроме Майи в автобусе была только одна сморщенная, завернутая в белый шерстяной платок старушка, сидящая в другом ряду. На коленях у неё было несколько сумок с загадочным содержимым, очень напоминающим подарки для внуков, а сама она спала и не замечала ничего вокруг себя.

Какое-то время Майя пыталась привести свои мысли в порядок, но десятки образов и обрывков воспоминаний набрасывались на неё, накладывались друг на друга, смешивались, поглощали друг друга. Голова сильно болела, казалось, внутрь черепной коробки запихнули необычайно тяжёлый груз, который вот-вот раздавит все сосуды и ткани и в итоге разорвёт голову. Когда Майе хотелось отвлечься от какого-либо недуга или плохих мыслей, она открывала сайты с фанфиками и находила что-то, более-менее подходящее для её душевного состояния, но чаще всего девушка искала произведения с простой и милой любовной линией, без страшных и насильственных моментов. В этот раз Воробьёва поступила так же.

Текст увлекал Майю, но она всё равно не могла до конца погрузиться в него, посторонние мысли одна за другой скользили на подкорке. Зато рядом с ней был человек действительно увлеченный найденным фанфиком.

‒ Вот это было написано просто великолепно, серьёзно! Девчонке бы свои книги писать, а не фанфики!

Майя вскрикнула. Прямо перед ней снова были два уже знакомых чёрных глаза, блестящих приключенческим задором. Незнакомка с моста со своей косматой гривой, грязной одеждой, сапожками на тонком каблуке и пробитой головой сидела в соседнем кресле и улыбалась. Улыбалась обыкновенной доброй улыбкой, какой обычно улыбаются дети, встретив в песочнице нового друга.

Майя молчала. Она боялась даже повернуть голову в сторону этой необычной девушки. Это пройдёт. Обязательно пройдёт. Нужно просто подождать чуть-чуть, может быть, сделать дыхательные упражнения…

‒ Прости, если отвлекла, ‒ тихо добавила незнакомка, прочистила горло и неловко отвернулась.

Какие к чёрту дыхательные упражнения? Тут уже ничего не поможет. Да и есть ли разница? Всё равно Майя едет домой, чтобы исполнить «план Б». Ну и зачем волноваться из-за каких-то галлюцинаций? Надо просто постараться не обращать на них внимания, не думать о них, не волноваться, тихо, спокойно…

‒ Ты прости, если я немного дискомфорт доставляю, ‒ вдруг сказала соседка.

‒ ДИСКОМФОРТ?! ‒ Майя вскочила на ноги, но чуть не упала. ‒ Причиняешь ли ты дискомфорт?! Да ты только что рекомендовала мне, куда прыгать! Ты хотела, чтобы я сдохла!

‒ Не хотела я такого, ни в коем случае! ‒ она заслонилась руками. ‒ Я же просто… Просто так это… Я даже не знала, что ты меня слышишь!

‒ Конечно! И ещё говорила со мной сначала настолько безразлично, как с пустым местом! А теперь пристала ко мне, как… не знаю что! Смотришь на меня, как не знаю на кого! Как будто я, блин, рок-звезда!

Майя сжала руки в кулаки, и ногти её больно врезались в кожу. Лицо её снова покраснело.

‒ А как мне ещё на тебя смотреть? За три месяца ты первый и единственный живой человек, который увидел и услышал меня! К тому же… ‒ девушка смутилась, ‒ ты хотела мне помочь, и это меня…

‒ Я спорю с галлюцинацией, мне точно пора в дурку, ‒ Майя закрыла лицо руками и снова села на сиденье.

‒ А вот это уже мне неприятно. Я не твоя галлюцинация, ‒ незнакомка скрестила руки на груди.

‒ А кто? Привидение? ‒ Майя массировала виски.

‒ Это тоже неприятно. Ненавижу, когда меня называют привидением! Потому что привидение ‒ это то, что привиделось. А я никому не привиделась! Я реально есть. Прямо здесь и сейчас существую.

Майя усмехнулась. Каких только речей и идей не выдаёт больной уставший мозг! И как умело он отрицает свою болезнь и усталость! Обман на обмане! Нужно придумать всё как можно реалистичнее, чтобы владелец получил наиболее качественное шоу. И есть ли смысл такому мозгу противиться? Точно нет. Всё равно скоро будет совершён «план Б», и всё это не будет иметь никакого значения. Почему бы немного не побезумствовать перед смертью?

‒ Ну и как мне тогда тебя называть?

Воробьёва посмотрела на соседку, и теперь напугалась уже вторая. Всё лицо и взгляд Майи переполняло жуткое отчаяние.

‒ Вообще меня зовут Кэт, ‒ тихо ответила девушка, ‒ А точнее Катя. Екатерина Кислова, если быть более официальной.

‒ А меня зовут Майя! И что же с тобой приключилось, Кэт? Ты тоже суицидница?

Это «тоже» заставило Кэт вздрогнуть. Только сейчас к ней начало приходить полное осознание того, что её новая живая подружка может совсем скоро… стать неживой. Почему-то до этого она не воспринимала всерьёз действия Майи, хотя та уже почти спрыгнула в реку прямо при ней. Почему-то она не верила в происходящее и видела всё это, как фильм, где Майя в главной роли.

Возможно Кэт в принципе так воспринимала весь мир живых и самих живых. Что-то вторичное и ненастоящее. Что-то, на что смотришь просто ради развлечения и отдыха. При этом сам же ты не имеешь ни единого отношения к этому киношному миру. Ты всего лишь наблюдатель.

‒ Типа того. Я покончила с собой полтора года назад. На том самом мосту.

‒ Классно. И что же тебя побудило сделать это?

Очень странно, но был ещё и второй факт, который Кэт восприняла всерьёз только сейчас. Да, этот человек хотел помочь ей. Но смог бы? Перед ней совсем больная девушка-подросток, которую саму-то в надо спасать! И теперь эта ответственность на ней? Как вообще общаться с таким человеком?

‒ Я… Я думаю, что я… Что меня всё достало или типа того. Я довольно плохо помню свою жизнь…

‒ То есть ты меня понимаешь! Должна понимать! Да, наверное, мне не стоило тебя ругать за те советы, ‒ Майя горько улыбнулась. ‒ Ты ведь правда хотела помочь мне как можно безболезненней уйти из этой грёбаной жизни… Понимаешь ведь, что я задолбалась, как и ты когда-то…

Кэт ничего не ответила. Она по-настоящему не желала Майе смерти ни в тот момент, ни сейчас. И она не желала ей смерти именно по той причине, что мертва сама. Именно по той причине, что сама когда-то покончила с собой. При этом Кэт понимала, что убедить в этом другую суицидницу очень сложно, если это возможно в принципе. Какой-нибудь, например, священник наоборот только и ждёт признания о том, что Кэт жалеет о суициде. Но человек, находящийся в таком состоянии, как её новая подруга, ‒ никогда. Она захочет узнать самые лучшие стороны, как и самого процесса, так и состояния, которое её будет ждать после. Поэтому лучшим вариантом для Кэт было просто молчать.

Майя тоже молчала. Грустно-безумная улыбка всё ещё оставалась на её лице.

Они уже въехали в город, поэтому за окном автобуса под ливнем теперь мокли старые пятиэтажные дома и небольшие магазины. Радио говорило что-то о несчастном случае на стройке, об исчезнувшем владельце какой-то забегаловки, о нескольких пропавших девушках в разных районах города, а завершались новости весёлым сообщением об открытии целых двух новых торгово-развлекательных центров. После перечисления списка всех этих по-своему интересных событий ведущий добавил, чтобы граждане не забывали о приближающихся выборах губернатора, внимательней присматривались к кандидатам и не испытывали предрассудков по отношению к самовыдвиженцам. Впрочем, ни одна из этих новостей не волновала ни одну из наших трёх пассажирок. Особенно Майю. Она уже выходила на нужной ей остановке.

Старушка, оставшись одна в теплом автобусе, не открывая глаз, тихо прошептала: «Господи, бедные, совсем посходили с ума из-за своих телефонов».

Глава 3

Пока Майя бежала до подъезда своего дома, она вымокла до последней нитки. Ей было жутко холодно, нижняя челюсть снова начала трястись, и зубы ударялись друг о друга; всё тело покрылось мурашками. Вместо хвостика на голове у неё была мокрая спутанная в комок мочалка. Впрочем, её голову продолжала занимать лишь одна мысль. Мысль, от которой её трясло сильнее, чем от воды и холода. «План Б».

Майя точно знала смертельную дозу очень многих наркотиков, даже тех, которые не пробовала сама. Этот опыт ей передался, конечно же, не из книг, не из научной литературы, не из кино, а из жизни, а точнее, смерти её знакомых. Другой вещью, которую Майя точно знала, было вот что: такая доза имелась у неё дома.

Но девушка боялась такой смерти. Поэтому изначально она хотела избежать этого. Тем не менее Воробьёва не рассматривала вариант, например, повешения в каком-нибудь лесу. Здесь тоже играла роль эмоциональная составляющая: повешение не то чтобы пугало Майю ещё сильнее «плана Б», но вызывало отторжение. Один человек, один из немногих, относившихся к Майе с заботой, покончил с собой, когда ей было восемь, именно таким способом. Когда возникала мысль о верёвке, Майя невольно вспоминала его. И она не хотела себе такой смерти. Это будто бы была чужая территория, обраставшая чем-то горьким и пугающим.

В подъезде тускло светила лампа, загрязнённая роем дохлой мошкары. От стен шёл родной запах сырости и чего-то технического. Это была обыкновенная панельная хрущёвка, в которой остались жить одни старики. Майя начала медленно подниматься по ступенькам на третий этаж. Кэт шагала за ней.

‒ Как хорошо, что галлюцинации не промокают под дождём, ‒ сказала Майя с издёвкой, но мёртвая девушка ничего не ответила.

Кэт очень серьёзно размышляла над тем, что она может предпринять в данной ситуации. Допустить самоубийство человека, который хотел тебе помочь, ‒ отвратительно, так считала сама Кэт. А ведь Майя была не просто человеком, готовым ей помочь: она была единственным живым человеком, который мог её видеть. Потерять Майю означало для Кэт потерять возможность связи с материальным миром живых.

Кэт не промокла под дождем, потому что понятия не имела, как взаимодействовать с материальными предметами. Но девушка знала, что это точно возможно, и знала она это не из фильма «Приведение», а от других мёртвых, которых она встречала время от времени на мосте. Но практики у Кэт в этом деле не было никакой. Другие мёртвые описывали ей свой опыт: кто-то научился сразу, а кто-то учился несколько лет. Зависело ещё от конкретного предмета, с которым собираешься взаимодействовать. С живыми существами, например, это сложнее всего.

Майя тем временем резко остановилась посреди лестницы. Вовсе не потому что её впечатлили философские надписи на стенах или кучи окурков на полу. Её напугала мысль: «Максим. Что если он проснулся? И что если я разбужу его прямо сейчас?»

Стоит отметить важную вещь: Воробьёва жила не в своей квартире, а в квартире своего парня, где, кроме того, время от времени ночевали и развлекались с полдюжины других друзей Максима. Поэтому комнаты никогда не пустовали и в них нельзя было уединиться, чтобы заняться какими-то сугубо личными, секретными делами, как это сейчас планировала сделать Майя.

Стоит отметить также другую важную вещь: Максим, двадцатитрёхлетний наркоман с пятилетним стажем, старался контролировать каждое действие своей девушки. Он никогда не отпускал Майю никуда одну, особенно в сопровождении лиц мужского пола; следил, с кем Воробьёва переписывалась в соцсетях; старался не оставлять её одну в комнате. Если же Майя, нарочно или случайно, делала что-то против его правил, он решал этот вопрос единственным методом, понятным ему и всей его среде: насилием.

Поэтому это был первый раз за полгода, когда Майя вышла на улицу одна, да ещё и сумела оказаться так далеко от дома. И у неё получилось это, только потому что она очень хорошо спланировала всё заранее. На протяжении нескольких дней она внимательно следила за Максимом и поджидала хороший момент.

И только сейчас она осознала свою единственную ошибку: к «плану Б» тоже нужно было подготовиться заранее. Нужно было взять всё с собой, чтобы не возвращаться в квартиру и чтобы принять золотую дозу наркотика прямо там, на мосте или где-нибудь в лесу неподалёку. Но Майя была уверена, что у неё получится спрыгнуть с моста, поэтому ей и в голову не пришло брать наркотики с собой.

«Ничего не поделаешь. Мне просто нужно будет делать всё максимально тихо, и всё получится. А если он проснётся… Запрусь в ванной, и сделаю всё по-быстрому там. Он и добраться до меня не успеет. Главное, чтоб сразу не вызвал скорую…»

Она медленно зашагала дальше.

Казалось, весь дом спал, настолько было тихо. Только шаги Майи отдавались эхом от синих стен, и глухо шумел ливень на улице. Добравшись до своей лестничной площадки, Майя начала искать в карманах ключи, когда откуда-то сбоку раздался громкий кряхтящий старушечий голос:

‒ Вот! Вернулась, гадина! Глянь, все руки в этих прыщах! И сейчас опять небось собралась пить, курить… А где была всю ночь? Неужели своему идиоту изменяла? ‒ на пару секунд голос прервался, а потом заворчал с новой силой. ‒ А ты кто такая? Чего припёрлась сюда? Одета, как шлюха. По старой памяти что ли?

Очевидно было, что второй вопрос относился к Кэт, и Майя с испугом обернулась.

У дверей квартиры напротив стояла её соседка баба Люся. Она выглядела, как обычно: одета в свой домашний синий халат, второй подбородок так же толст и здоров, на груди маленький серебряный крестик, а в правой руке, как всегда, пульт от телевизора. Майя сначала не поняла, в чем подвох…

‒ А вы чего так разговариваете? Сами-то, что здесь делаете?! ‒ Кэт нахмурилась, подбоченилась и вытянула вперед шею, что сделало её похожей на злого гуся.

‒ Что я тут делаю? Милочка, я тут жила! И до сих пор живу! Подохла здесь, и до сих лежу на кровати, гнию!

Майя вздрогнула: «Так вот почему в ванной так воняет в последнее время». Она отвернулась и начала медленно и осторожно открывать дверь ключом.

‒ А этим прекрасным соседям плевать! Вот так повезло мне: две соседние квартиры, а в обеих наркоманы! Такая молодёжь пошла! И никто не зайдёт на минутку, не проведает старую бабку! А я ведь не могу сама позвонить в скорую. Набрать-то номер наберу, а говорить ‒ меня не услышат! А знаете, какого это ‒ на своё мёртвое тело смотреть каждый день?

‒ Знаю, ‒ тихо сказала Кэт и опустила голову. За секунду её боевой жар испарился. ‒ Майя, давай поможем и позвоним.

‒ Это не мои проблемы, ‒ ответила девушка и тихо отворила дверь.

‒ Вот видите! Что я и говорила! Вот такие у меня соседи!

Неожиданно для себя Кэт заметила в руке у старухи пульт от телевизора, и её лицо озарила улыбка.

‒ Вы… Вы можете касаться предметов! Да, вы же только что сказали, что можете набрать номер по телефону!

‒ Конечно, могу! С чего бы мне не мочь?

‒ Научите меня! ‒ неожиданно Кэт набросилась на старуху и впилась своими длинными ногтями в её толстые жирные плечи. ‒ Я вас умоляю!

‒ Ты что? Вчера умерла? Вот молодёжь, сама ничему научиться не может…

Дальнейшего диалога Майя не слышала. Она так же тихо закрыла за собой входную дверь и осмотрелась.

Прихожая была погружена во мрак. Майя вдохнула воздух и чуть не раскашлялась. Кажется, впервые в жизни родной, въевшийся в стены этого дома и в её собственную кожу запах сигарет, алкоголя и пота показался ей абсолютно чужеродным. После утренней речной свежести это затхлое помещение, из которого она не выбиралась так много времени, перестало казаться ей таким комфортным и привлекательным. Впрочем, Майя сразу отогнала эти мысли от себя. Сейчас нужно сфокусироваться на другом.

Она посмотрела под ноги: в прихожей нигде не было обуви Максима. Этот факт сначала успокоил Майю, но через несколько секунд напугал: его здесь нет, но он может вернуться в любую минуту, а возможно он её уже заметил где-нибудь на улице.

Девушка осторожно прошла в спальню. Такой же мрак и такая же затхлость: окна заклеены газетами; на столике перед старым телевизором несколько смятых банок пива и энергетиков; из дивана со всех сторон торчат пружины; над грязным матрасом вырезки из «Playboy» и «Максима» с женщинами, призывающими присоединиться к их интересной жизни; весь пол в окурках. Родной дом.

Майя всегда спала на матрасе, что лежал на голом полу. Родной матрас, запятнанный всевозможными напитками, соусами, жиром и разного рода человеческими жидкостями, именно под ним хранилась её «заначка», аккуратно сложенная в несколько целлофановых пакетов и связанная скотчем. Это были наркотики не для рядового приёма, а на «чёрный день». Привычку создавать такие тайные сбережения имел Максим и приучил к этому Майю. Сначала она относилась к этому несерьёзно, но именно сейчас осознала, насколько это важно. Чёрный день наступил. Пора.

Майя села на корточки, одной рукой приподняла матрас, другой потянулась за своим богатством, за своим спасением, за своим «планом Б». Пакетики приятно зашуршали. Модели с плакатов весело и одобряюще смотрели на нее, сверкая белоснежными улыбками. Давай, давай, не бойся. И поторопись.

Майя поднесла драгоценный пакетик к бледным губам и поцеловала. Бесценный порошок, лекарство от всех болезней. Чего там всё люди страдают? Вот же оно ‒ помощь во всём и от всего. Хотя дома никого не было, Воробьёва всё равно решила исполнить «план Б» в ванной на случай, если кто-то неожиданно явится обратно. А что будет дальше с кем-то из них ‒ уже вообще не её проблемы.

«Не мои проблемы», ‒ произнесла Майя вслух и ещё раз поцеловала пакетик.

‒ Какие проблемы?

Майя обернулась. На неё были устремлены два круглых сонных пьяных глаза. Сзади девушки на диване лежало огромное сальное тело, принадлежавшее хорошему другу Максима ‒ Сашке.

Сашка. Она забыла про него. Забыла, что он остался ночевать у них. Не заметила его. А ведь его обувь стояла в прихожей. Она видела её, но больной мозг никак не воспринял и не обработал эту информацию.

‒ Майка! А ведь Макс тебя искать пошёл!

Он с грохотом вскочил на ноги. Высокий, с круглым пузом, грязью под ногтями ‒ это была не какая-то эфемерная галлюцинация, не что-то призрачное и невесомое. Материальный, живой и до сих пор не протрезвевший ‒ это был настоящий Сашка, который не отрываясь смотрел на Майю, которая казалась такой маленькой, по сравнению с ним.

Он начал приближаться к ней, и Майю охватил оцепеняющий ужас, как это было с ней совсем недавно на мосте. Мышцы её закостенели, она застыла на месте, сердце снова болезненно запульсировало в ушах и висках. Как действовать? И есть ли смысл? Перетерпит она сейчас этот ужас, эту боль, но потом сразу же она покончит с собой, и всё забудется, вся эта ситуация не будет иметь никакого значения. Но почему опять? Почему опять кто-то хочет распорядиться её жизнью, её телом, её болью?

Пересилив себя, Майя дёрнулась с места, но одна тяжёлая рука схватила её за запястье, а вторая обхватила горло. Пакетик с заветным содержимым выпал из руки Майи. Трахею пронзила острая боль: Сашка давил на её шею всё сильнее и сильнее.

‒ Я обещал Максу, что не отпущу тебя, если ты вернёшься, Майка, ‒ он глупо захихикал. ‒ Думаю, он не будет против, если мы развлечёмся немного, пока ждём его.

Глаза Майи один за другим начали заволакивать тёмные фиолетовые пятна, а внутри горла всё горело. Во рту пересохло, голова закружилась, всё поплыло. Теперь «план Б» тоже провалился.

Воробьёва попыталась то ли вскрикнуть, то ли что-то сказать, но из её рта вырвался лишь слабый хрип. Она с трудом могла дышать. Перед глазами её была только размытая, будто в тумане, пьяная улыбка Сашки. Девушка закрыла глаза.

Над головой раздался тупой удар. Давление на горле начало ослабевать, а через несколько секунд и вовсе исчезло. Запястье Майи так же освободилось. Бум: перед Майей как будто рухнул тяжёлый шкаф.

Девушка подняла отяжелевшие веки: под её ногами, растянувшись на полу, лежал лицом вниз Сашка. Левая сторона его головы кровоточила. Над ним в воздухе висела Кэт, держа в руках кухонный стул. В тёмных глазах её светилось весёлое безумство.

‒ Дорогуша, техника бабы Люси действительно работает! ‒ с этими словами она выронила стул, который упал прямо на жирную спину Сашки. Тот не шелохнулся.

Майя попыталась вдохнуть воздух, но её гортань снова пронзила острая боль, как будто туда была вставлена пара десятков игл. Кашель безудержно вырвался из её горла, но кашлять было так больно, что из глаз девушки брызнули слезы. Голова продолжала кружиться, и Воробьёва, прижавшись спиной к стене и держась руками за горло, скатилась на пол.

Озорство мгновенно исчезло из глаз Кэт. Да, она всё ещё забывает, насколько всё это серьёзно. Живые люди, окружающие её, ‒ вовсе не персонажи видеоигры с возобновляемым количеством жизней; на самом деле они… живые люди. Какой и Кэт была когда-то. Нужно относиться к ситуации серьёзнее.

‒ Господи, прости меня! Ты в порядке? ‒ она мигом оказалась на корточках перед Майей.

Какое-то время Майя продолжала кашлять и хрипло дышать. Руки её тряслись, тело не слушалось. Она только стирала слёзы с глаз. Безумство. Просто безумство. Один раз в жизни она решила поступить так, как сама посчитала нужным, и столько преград образовалось на её пути. Как будто весь мир настроился против неё. Когда кашель прекратился и дышать стало менее болезненно, Майя снова подняла глаза и посмотрела на Кэт, сидящую перед ней в растерянности и с чувством вины в лице. В этот момент Воробьёва вспомнила о лежащем рядом Сашке, который может очнуться в любую секунду, вскочила на ноги и со всей силы рванула из квартиры на улицу. Даже не прикрыла дверь за собой.

Глава 4

Ливень кончился так же быстро и неожиданно, как и начался, правда Майя этого даже и не заметила. Асфальт вокруг дома проели огромные лужи, отражавшие в себе облачное небо. Лужи были единственным, что заметила Майя, потому что она никак не могла решить, как обойти их так, чтобы не промочить ноги ещё сильнее. Хотя с чего бы это вдруг её в принципе волнуют такие вещи? Какая разница, мокрые ноги, сухие ноги, заболеет она или нет, а может, ей как раз надо заболеть и не лечиться?.. Этот поток мыслей прервал голос сзади:

‒ Стой! Куда ты?

Майя обернулась. Конечно же, это была Кэт, догоняющая её. Ну хотя бы спасибо, что не Максим.

Тут Майю вдруг переполнила смесь злости и отчаяния. Почему всё настолько плохо? И ведь всё началось именно с этой страшной девки! До этого у неё всё получалось, всё шло по плану, вселенная была благосклонна к её желаниям. А значит…

‒ Это ты во всём виновата!

Забыв про лужи, как и вообще про всё остальное, из чего состоит мир, Майя накинулась на Кэт. И ведь она попала, Кэт оказалась прямо в её яростных объятиях, с одним «но»: Майя тут же провалилась сквозь свою главную врагиню и упала в глубокую лужу.

‒ В чём виновата? ‒ Кэт недоуменно посмотрела на неё.

‒ Во всём! ‒ Воробьёва поднялась на ноги. Теперь она была не только мокрой, но ещё и грязной. ‒ Ты не просто привидение! Ты чёрт! Демон! Дьявол!

‒ Да с чего бы я дьявол?

‒ Потому что ты всё время пытаешься мне помешать!

‒ В чём помешать? Я пытаюсь тебе помочь! Я пытаюсь тебя спасти! Демон стал бы тебя спасать?

‒ Да от кого ты всё меня спасаешь?! ‒ от неконтролируемых эмоций сердце Майи снова пустилось в дикий пляс, а щеки её покраснели. От прилива крови Воробьёва даже перестала чувствовать холод.

‒ Я тебя от самой себя и спасаю! ‒ не сдержавшись, закричала во всё горло Кэт.

Майя застыла. Почему-то именно в эту секунду она почувствовала себя маленьким беззащитным ребёнком, совершившим какую-то непонятную ему самому ошибку, сделав её по причине обычной детской неаккуратности и глупости. Как можно винить ребёнка за это? Но на него кричат. На него кричит… мама. Мама. Так кричит только мама. Такие слова произносит только мама.

Майя, сама того не замечая, заплакала. Теперь она плакала не по причине физической боли или даже не из-за какого-то душераздирающего чувства, ужасной мысли или тяжёлого воспоминания. Она заплакала так, как плачут только дети: от беспомощности, от непонимания происходящего, от жалости к себе, от нестерпимого желания оказаться в руках мамы.

Майя сделала несколько шагов назад, приземлилась на холодные ступени, ведущие в подъезд, и полностью погрузилась в рыдания. Кэт, снова чувствуя вину, осторожно села рядом с ней. Она молчала и терпеливо ждала, когда Майе станет лучше. Потому что после слез всегда становится лучше, мёртвая девушка это хорошо знала.

Вытерев с глаз последние слезинки, Майя достала из кармана мятую пачку сигарет и зажигалку, но сигарета, промокшая насквозь, не подчинялась ей. Кэт чувствовала, что должна вставить какую-то дружелюбную успокаивающую фразу, но не смогла придумать ничего лучше банального:

‒ Всё будет в порядке.

‒ Уже никогда ничто не будет в порядке, ‒ совершенно спокойно ответила Майя, шмыгая носом, и положила бесполезные сигареты обратно в карман джинсов.

‒ Из-за этого ты хочешь покончить с собой?

‒ Да, типа того. Когда ты поломала всю свою жизнь уже в шестнадцать лет, ничто уже никогда не будет в порядке, ‒ Воробьёва тяжело вздохнула. ‒ Ты прости, что я всё время какой-то бред несу. Меня сейчас кидает из крайности в крайность, я сама не понимаю, что я на самом деле думаю и что я хочу.

‒ Да ладно! Думаю, это абсолютно нормальное поведение после того, как тебя пытался задушить жирнющий хрен под сто килограммов. Мне вот даже страшно представить свою реакцию!

‒ Нет, у тебя была бы другая реакция. Я уже поняла, что ты намного смелее меня, ‒ Воробьёва слабо улыбнулась. ‒ И… наверное, мне нужно сказать тебе спасибо.

Глаза Кэт засияли, будто их тёмная пугающая глубина наполнилась радостными светлячками.

Майя осмотрелась вокруг. Старый микрорайон на краю города примыкал к деревне, а деревня в свою очередь ‒ к лесу. По правде говоря, и деревня, и лес сейчас активно уничтожались: здесь шла крупная стройка нового многоэтажного комплекса. Над пустующими недостроенными зданиями, закрытыми высоким металлическим забором, высились два башенных крана. Длинные, яркие, жёлтые они были чем-то необыкновенным, будто из другого мира. Майя схватилась за голову: сколько уже длится эта стройка? Явно больше нескольких месяцев. Но она заметила её только сейчас. Всё это время прямо перед её носом находились два великана, два жирафа, два динозавра, тягающие массивные блоки. И она не видела их. Они для неё не существовали. Теперь Майя спокойно сидела, забыв обо всём, и рассматривала краны во всех подробностях.

Сейчас стройка пустовала и было совсем тихо, рабочие либо ещё не вышли на смену, либо всё ещё прятались от дождя. Но всё-таки появился один объект, который вывел Майю из этого хрупкого, неожиданно образовавшегося душевного равновесия.

На заборе, свесив ноги в грязных пыльных брюках, сидел мужчина. Что-то в его облике было неправильным, неестественным, и что конкретно это было, Майя поняла только спустя несколько секунд: вместо головы у него на шее сидела мясная кровавая лепёшка, местами, словно кремом, смазанная мозгами; два глаза, такие же плоские, как голова, будто вылепленные из грязного красного пластилина, удивлённо рассматривали Майю и Кэт. Никаких признаков носа или челюстей у мужчины не наблюдалось; из макушки местами торчали клочки волос.

‒ Эй, привет! ‒ Кэт замахала рукой, заметив мужчину.

Тот испугался и поспешно отвернулся.

‒ Да ладно тебе. Не стесняйся! ‒ крикнула ему Кэт. ‒ Это всё ерунда. В аду на такое никто внимания обращать не будет! Ну, мне так кажется.

Мужчина пожал плечами и махнул рукой в знак того, что он в порядке и спокоен на этот счёт. За другой стороной забора послышались голоса. Безликий мужчина ещё раз помахал Кэт рукой, в этот раз в знак прощания, и спрыгнул с забора к своим товарищам.

‒ У нас принято здороваться с незнакомцами. Мы, мёртвые, должны держаться вместе. Хотя, конечно, полным-полно затворников, ‒ пояснила Кэт Майе. ‒ Ты в порядке?

Майя продолжала с открытым ртом смотреть в ту точку, где до этого сидел строитель. Тут она вскочила, отбежала в сторону, и её вырвало прямо на клумбу под окнами дома. Воробьёва снова закашлялась.

‒ Какого хрена, Кэт?!

‒ Я думаю, на него упала плита или типа того. Не знаю, спрашивать у мёртвого, как он умер, ‒ дурной тон.

‒ Да я не об этом. И не хочу знать о нём никаких подробностей, ‒ Майя закрыла глаза и сделала глубокий вдох в надежде стереть из памяти увиденное. ‒ Какого хрена, Кэт? Я серьёзно. Всё началось именно с тебя. До этого я такого дерьма не видела. И… и что? Теперь это будет всё время?

‒ Не знаю, Майя, честно. Не могу ответить ни на один твой вопрос. Я сама впервые вижу живую девушку, способную видеть нежить!

‒ Тогда пошли отсюда. Я больше не хочу видеть этот район.

‒ Стоп! ‒ Кэт взлетела и остановила её жестом. ‒ Баба Люся.

‒ Что баба Люся?

‒ Ты должна вызвать ей скорую помощь, чтобы они забрали её тело и по-нормальному похоронили.

‒ Чего сделать? Кэт! Она всю жизнь относилась ко мне, как к дерьму! ‒ Майя сделала обиженное лицо.

‒ Майя! Благодаря ей, я смогла спасти тебя. К тому же я теперь круто взаимодействую с материальными предметами, ‒ она довольно улыбнулась.

Майя, сделав такое лицо, будто ей приходится психологически насиловать себя, переступая через собственные моральные принципы, всё-таки позвонила в скорую, назвала нужные улицу, дом и квартиру и сразу же после этого отправилась прочь в случайном направлении.

Вокруг были серые пятиэтажки, затопленные дождём детские площадки с ржавыми скрипучими качелями и небольшие магазины на первых этажах домов. Обычная скучная картина, которая сейчас казалась Майе совершенно новой, будто бы она оказалась в совершенно другом измерении, и вокруг неё за раз выросли, как декорации, эти дома, склеенные из квадратных кусочков картона, и пластиковые деревья. Но всё это было настоящим и, более того, очень старым. Сам район Майя знала с детства. Здесь, кроме Максима и его шайки, жила её одноклассница Даша Морозова. Такая маленькая, с круглыми мягкими щёчками, глупым русым пучком на голове и розовым блеском на пухлых губах. Послушная тихая отличница, которая никогда не говорит ничего против и только сдержанно улыбается. Кого она может не бесить?

И теперь та девушка в спортивных лосинах и розовой толстовке, бегущая впереди навстречу Майе, имеет с ней явно что-то общее. Но не в манере движения ‒ слишком уверенно для Даши. И не в самом факте бега ‒ Даша никогда не занималась спортом. Но чем ближе становилась девушка, тем отчётливее было видно: это не какая-то случайная незнакомка, а настоящая Даша Морозова. Аккуратная, чистенькая Даша, которая вот-вот поравняется с мокрой, грязной, растрёпанной Майей.

Нужно было срочно куда-то деться, куда-то спрятаться, свернуть куда-нибудь, вопреки всем законам физики испариться или провалиться под землю, лишь бы не столкнуться с ней, ‒ вот всё, чего желала перепуганная Майя, искавшая взглядом место, куда бы приткнуть своё тело. Но было поздно.

И это действительно была Даша. Та самая Даша, внешне почти не изменившаяся: маленькая, с круглыми мягкими щёчками, глупым русым пучком на голове и розовым блеском на пухлых губах. Лишь внешне. Взгляд и лицо её имели совсем другое выражение, нежели всего лишь год назад.

Майя надеялась, девушка сделает вид, что не заметила её, и просто пробежит дальше, но Даша уже с расстояния в пять метров одарила Майю неожиданной доброй, но при этом уверенной улыбкой, какой может улыбаться начальство самому любимому и продуктивному сотруднику. В наушниках её играло что-то танцевальное, играло так громко, что было слышно с большого расстояния, но, как только Даша поравнялась с Майей, она сразу выключила музыку. И остановилась.

‒ Майя, привет! Я так давно не видела тебя, надо же! А тут встретились в шесть утра, ‒ она улыбнулась ещё шире.

Вся свежая, румяная, полная физической и духовной энергии, Даша сейчас представляла полную противоположность Майи, и вторая это очень хороша чувствовала. И сейчас Воробьёвой стало стыдно дважды. Во-первых, за то, что лежало на поверхности: за свой ужасный внешний вид, за свое собственное физическое и духовное состояние, находившееся сейчас в полном упадке. Во-вторых, за то, что лежало в самой глубине её души и её воспоминаний, что-то специально спрятанное и хранящееся под замком. Сейчас это что-то изо всех сил старалось вырваться, чтобы огромной волной поглотить мозги Майи и сделать ей ещё хуже. Люди, неспособные на рефлексию, неспособные признавать собственные ошибки, двигаться дальше и развиваться, всегда закапывают такие воспоминания в самую глубокую могилу в гробу на десяти замках, ведь если покойник случайно проснётся и выберется из своей темницы, он устроит полный переполох в психике и может заставить пересмотреть отношения ко многим вещам, изменить ценности. А такого Майе не нужно было. Вот и сейчас она продолжала старательно удерживать себя от потопа из воспоминаний.

‒ Привет, Даша, ‒ Воробьёва постаралась говорить максимально нейтральным тоном.

‒ Куда направляешься в столь ранний час?

Куда Майя направлялась? Знать бы ей самой. Она не понимала, что делать дальше, не понимала, что чувствует и что хочет, но знала одно: нужно уходить из места, где за ней охотятся её парень с его лучшим другом и где обитает это жуткое изуродованное несчастной смертью существо. Майя хотела уйти, но вот куда уйти ‒ вопрос из совершенно другой системы координат. Но нужно придумать ответ. Куда? Куда может отправляться человек так рано, если он не отягощён учёбой или работой?

‒ В магазин за сигаретами, ‒ тихо ответила Майя. А ведь ей действительно не помешало бы купить новую пачку сухих и свежих.

‒ Отлично! А я тут бегаю. Уже четвёртый месяц стараюсь бегать каждое утро. Просто хочу стать сильнее, увеличить объём лёгких и всё такое.

Даша говорила всё это настолько искренне и без какого-либо хвастовства, насколько это в принципе возможно для живого человека, и это ставило Майю в ещё более неудобное положение.

‒ Это круто.

Наверное, это был самый неудобный разговор для Майи за всё последнее время. Но после следующего Дашиного вопроса он стал ещё более неловким.

‒ Не хочешь пойти выпить кофе? Тут буквально в двух шагах чудесная кофейня.

‒ У меня с собой деньги только на сигареты.

‒ Я всё оплачу! Ведь это я приглашаю! После кофе день всегда ощущается лучше, ‒ неожиданно Даша весело подхватила Майю под руку и повела куда-то направо.

Что она делает? Чего она хочет? Чего она добивается? Специально издевается над ней? Хочет поставить на место? Посмотри на себя, убедись, что ты не только наркоманка, но ещё и нищенка, у которой даже нет лишних ста рублей на кофе, ‒ представительница самого низшего слоя общества?

Кофейня, находившаяся на первом этаже одного из домов, была довольно милой и уютной. Стены и мебель в светлых пастельных тонах, обои с незамысловатыми узорами из кофейных зёрен, свежие пирожные всех сортов на витрине рядом с кассой, картины, изображающие романтичные силуэты людей, элегантно сидящих за столиками, спокойная тихая музыка ‒ всё такое тёплое и аккуратное, прямо как сама Даша. Неудивительно, что ей так нравится это место.

За кассой стояла девушка лет двадцати с длинным русым хвостом, одетая в фирменный чёрный фартук кофейни. «Покофейничаем?» ‒ было написано крупными буквами на груди, а чуть ниже, более мелким шрифтом: «кофейня Бабурина». Девушка рассматривала что-то в своем телефоне и улыбалась, но когда вошли клиентки, сразу же отложила смартфон в карман своего фартука и поприветствовала их.

Даша, как и обещала, заказала два капучино. Майя же, пока кофе находился в процессе приготовления, продумывала план побега.

‒ Что с тобой? ‒ обратилась к ней Кэт.

‒ Я не могу так, ‒ зажмурилась девушка. Она стояла в полуметре от Даши, но всё равно старалась говорить очень тихо.

‒ Да посмотри, как тут хорошо! Отогреешься заодно, горяченького попьёшь.

‒ Это, конечно, супер, но… Ты просто не знаешь. Не понимаешь.

‒ Чего? Тебе подруга дарит кофе! А тебе как раз надо взбодриться.

‒ Не понимаешь. Не понимаешь, ‒ говорила она, стиснув зубы. ‒ Она мне не подруга. Никогда не была подругой.

‒ А кто тогда? Она так по-доброму смотрит на тебя. Неужели она твоя врагиня?

‒ Типа того.

‒ Она издевалась над тобой?

‒ Нет, ‒ Майя выдержала паузу. ‒ Я над ней.

‒ Кофе готов! ‒ Даша, улыбаясь своей фирменной милой улыбкой, стояла с двумя бумажными стаканчиками. ‒ Давай сядем вон там. Тут очень мягкие удобные стульчики.

‒ Черт, ‒ прошептала Майя для Кэт. ‒ Конечно! ‒ улыбнулась она для Даши.

Они присели, и уровень неловкости повысился раз так в пять. Но лишь для Майи. Даша свободно продолжала разговор.

‒ Как твои дела? Вопрос банальный, но очень важный!

‒ Нормально, ‒ Майя не решалась поднять глаза и рассматривала молочную пенку кофе, ‒ А у тебя?

‒ Майя, расслабься! ‒ Кэт стояла рядом, опёршись локтем на стол. ‒ Чего ты как запуганный дикий зверь?

‒ Я и есть, ‒ прошептала Майя.

‒ У меня сейчас всё просто отлично! Начинаю потихоньку готовиться к ЕГЭ, очень хочу поступить в ВУЗ в Москву, где сестра учится. Да! Влада сейчас здесь! Приехала буквально три дня назад. Когда я ей сказала, во сколько встаю по утрам, она была просто в шоке. Сказала, чтобы я её так не будила!.. На самом деле, она очень устала от Москвы.

«Да, не хватало ещё встретить эту Владу ненормальную», ‒ подумала Майя.

‒ Да чë хоть ты всё в телефон пялишься?! ‒ за спиной Майи, словно гром посреди ясного неба, прорычал низкий мужской голос.

Майя автоматически обернулась.

За витриной с пирожными, рядом с девушкой-кассиршей стоял низкий смуглый мужчина с густой бородой, в которой тут и там уже начали появляться седые волосы.

‒ Что вы всё там смотрите такое особенное?! Для чего я тебя нанимал?! Пришла и даже ничего не протерла, посмотри, все столы грязные!

Но девушка не только ничего не отвечала, она даже не поднимала глаз от экрана своего гаджета, ведь она досматривала напряжённую финальную серию своего любимого шоу ‒ как тут можно оторваться? Какие к чёрту столы, когда решается судьба любимых героев?

‒ Полы не помыла, даже не подмела! Мусор со вчерашнего вечера не вынесла! Аня, это всё твои обязанности! ‒ продолжал кричать мужчина, но уже без злости, но с оттенком агрессивного отчаяния.

‒ Майя, ты в порядке? ‒ тихо спросила Даша, не понимая, на что так испуганно смотрит Майя, и та сразу обернулась.

Даша не слышит и не видит этого странного мужика? Неужели он опять из этих? Из мёртвых? Как же неловко и глупо Майя снова выглядит! По крайней мере, так казалось самой Майе.

‒ А можно потише со своими разборками? Вы мешаете отдыхать своим клиенткам! ‒ Кэт недовольно обратилась к мужчине.

‒ Чего? Посмотри, какой бардак! Меня убили всего три дня назад, всего три дня не проверял выполненную работу, а уже полный беспорядок! Как тут не кричать! А эти девки меня всё равно не слышат!

‒ Так и твоя работница тебя тоже не слышит!

‒ Ну и что ты мне предлагаешь сделать?

‒ Привлеки внимание к проблемам!

‒ Это ещё как?

Майя так и не ответила Даше на вопрос. Она сидела с напряженным, напуганным лицом, и Даше казалось, будто Майя находится в трансе.

В этот момент Кэт подошла к заполненному по края мусорному ведру у входа и поддала его ногой. Ведро с грохотом покатилось по полу, вываливая из себя все бумажные и пластиковые стаканчики, обёртки, картонки, пластиковые пакеты, зубочистки и многое другое. Аня дёрнулась от неожиданности, вынула из ушей наушники и быстро заморгала. Что произошло?

‒ Вот как, ‒ прокомментировала свой поступок Кэт и подмигнула.

Аня недовольно вздохнула, поставила фильм на паузу и направилась в служебную комнату за перчатками и веником. Мужчина показал Кэт большой палец.

‒ Я вообще Бабурин. Владелец этой кофейни, ‒ он взлетел вверх над кассой, чтобы стала видна нижняя часть его туловища. ‒ Понимаешь, бизнес разборки по-русски, всё такое.

Из живота Бабурина, на уровне ремня брюк, торчал кухонный нож, все джинсы его были залиты кровью.

‒ Надо же, ведро упало под собственным весом, ‒ спокойно констатировала Даша.

Она не видела ни Кэт с проломленным черепом, ни Бабурина с проткнутым животом, не слышала их разговор; для неё существовала только милая, тихая, светлая кофейня, в которой играла мелодичная музыка, а на витринах красовались чизкейки, «Праги», «Наполеоны» и заварные пирожные.

‒ Да, ‒ лаконично ответила Майя.

Спустя несколько минут они расстались.

Глава 5

Майя и Кэт шли молча. Шли никуда. Мысли Майи также находились в пространстве, которое легко можно было назвать «нигде». Потеряна и физически, и духовно. Кэт же молчала, потому что обдумывала некоторые вещи. Ей хотелось спросить у Майи многое, но она понимала, что эти вопросы могут оказаться слишком личными и болезненными.

‒ Я хочу пойти к маме. Ещё раз, ‒ сказала Майя. Лицо её выражало высший уровень скорби.

‒ Конечно! Мама ‒ это человек, который всегда примет тебя в тяжёлой ситуации! ‒ Кэт пыталась говорить подбадривающим тоном, хотя прекрасно осознавала, что отношения матери и дочери могут быть очень тяжёлыми.

‒ Ну, ‒ Майя усмехнулась. ‒ Не всё так просто. Но я… Просто хочу попробовать ещё раз. Может быть, на этот раз что-нибудь получится… Давай, тут пройти две остановки.

«Ещё раз», «на этот раз» ‒ Кэт оставалось только сочинять самой, что же произошло «в предыдущий раз», о котором Воробьёва молчит.

Майя жила во внешне похожем районе, хотя это место было менее криминальным. Здесь было намного больше магазинов, аптек, маленьких едален и, кроме того, стоял новый, почти готовый к открытию, торговый центр, на который все засматривались с жадностью: больше не придётся ехать куда-то сорок минут, всё под рукой!

Родительская квартира находилась на пятом этаже девятиэтажного кирпичного дома. Под окнами, практически касаясь ветвями окольных стёкол, росла высокая, сильная, пышная берёза, с очаровательным светящимся на солнце белым стволом, покрытым узором из чёрных полос и пятен, необыкновенных форм. Эту березу, возвышавшуюся до шестого этажа здания, можно было свободно и гордо назвать достопримечательностью этого дома. Она и украшала его, и оживляла, и будто бы охраняла. Хотя, нужно признать, далеко не все жители были довольны соседством с таким деревом: кто-то возмущался, что своими ветвями оно закрывает солнце, и из-за этого сыреют стены, а одна очень религиозная бабушка утверждала, что дерево приносит несчастья, ведь посажено безбожниками чуть ли не при Ленине. Кажется, мама Майи ‒ Варвара Воробьёва ‒ любила эту берёзу и иногда даже ухаживала за ней. Но сейчас девушка испытывала полное безразличие к этому шикарному дереву.

‒ Может быть, вчера, когда я приходила к ней последний раз, её просто не было дома… Может, она просто была на работе, ‒ вдруг тихо заговорила Майя. Она и Кэт уже подходили к дому.

‒ Ты вчера тоже приходила сюда? ‒ осторожно спросила Кэт.

‒ Да. Я гуляла с Максом. Естественно, как же без него. Попросила его зайти сюда на секунду. Ему не хотелось. Он даже разозлился. Он ненавидит мою мать и не хочет ничего о ней слышать, а тем более видеть её. Но я уговорила его. Сказала, чтоб подождал снизу, а я быстро. Соврала, что маму надо поздравить с днём рождения, иначе без повода он меня бы совсем не отпустил.

Майя опустила глаза. Кроссовки её, некогда белые, теперь тёмно-серые, шагали по такой же серой растрескавшейся плитке. По этой же плитке, совсем новой и ровной, она бегала, когда была совсем крошечной, а мама её догоняла.

‒ И… что сказала тебе мама?

‒ Ничего, ‒ Майя не отрывала взгляда от земли. ‒ Она не открыла мне дверь, хотя я звонила в звонок довольно долго. Потом я попыталась позвонить ей по телефону, но она не взяла трубку, ‒ в этот момент девушка подняла голову и устремила на подругу по-взрослому серьёзный, совершенно ей не свойственный, взгляд. ‒ После этого я точно решила, что завтра, то есть сегодня, покончу с собой. До этого я ещё колебалась. Я ведь специально пошла к ней. Хотела убедиться, остался ли хоть один человек, которому я действительно нужна. Который любит меня. И вчера я убедилась, что не осталось…

Майя снова опустила голову. Кэт молчала и смотрела на неё с нескрываемой тревогой, ожидая следующих слов. И они действительно последовали.

‒ Да, вчера я была на грани срыва. Очень эмоционально отреагировала на это. Чуть не расплакалась там, на лестничной площадке. Но сдержала себя, потому что Макс не должен был ничего заподозрить. Но, короче говоря, мне вчера вообще не пришло в голову, что она может быть на работе. Мама работает учительницей, а ведь учителей летом тоже вызывают в школу для всяких дел. Сегодня воскреснье, у неё точно выходной, это понятно. Другое дело, что она могла уехать куда-нибудь. Но я попытаюсь.

‒ А если она снова тебе не откроет? И не возьмёт трубку? Не перезвонит? ‒ не сдержалась Кэт и спросила всё, что так волновало её.

‒ Понятия не имею. Я уже больше совсем ничего не знаю. Ничего не хочу. Я бы сейчас, наверное, просто села прямо здесь, посреди дороги, и застыла бы, как статуя. Стала каменной. Это невозможно. Но больше идей у меня нет.

Они вошли в подъезд, поднялись на лифте и остановились на лестничной площадке. Белые стены, залепленные тут и там рекламой, голубая деревянная дверь, ведущая в тамбур, два номера («52» и «53») из серых, давно потерявших свой блеск цифр, справа и слева от двери ‒ в этой картине не было ничего особенного, ничего такого, что отличало бы её от тысяч других лестничных площадок. Но Майя стояла здесь и содрогалась.

‒ А ты не пробовала спросить у соседей, не знают ли они, где твоя мама?

‒ В пятьдесят второй квартире никто не живёт постоянно. Владельцы сдают её. В основном там всякие молодые парочки, которые сбегают сюда от своих родителей, пока не найдут жильё получше. Думаю, им плевать на соседей, ‒ вздохнула Майя.

Она нерешительно потянулась рукой к круглой чёрной кнопке звонка. Но в последний момент судорожно отдернула её, будто от удара током.

‒ Если она сейчас выйдет… что я ей скажу? Я понятия не имею, что говорить. Вчера я, наверное, несла бы всякую чепуху на эмоциях и расплакалась бы. Может, даже в ноги бы ей упала. А сейчас… ‒ Майя нахмурила брови и зажмурилась. ‒ Вот что я ей скажу? Прибежала к ней, как грязный щенок, которого покусали на улице. Мама, мама, меня никто не любит! Так что ли? Надо подготовить слова…

‒ Просто скажи ей всё, что думаешь на самом деле вот и всё. Зачем что-то придумывать? Майя, ‒ Кэт встала перед ней и взяла её за плечи, Майя же почувствовала это неожиданное прикосновение и слегка дрогнула, а лицо её немного покраснело, ‒ знаешь, я не имею не единого представления о том, что произошло между тобой и мамой, но просто говори ей всё, что думаешь. Может, после такой прямолинейности она снова не захочет тебя видеть! Но это будет первый шаг. И пусть он будет плохим, чем его не будет вовсе.

‒ Вау, моя дорогая, откуда ты так разбираешься в психологии? ‒ Майя слабо улыбнулась.

‒ Не знаю. Я могу уйти, если тебе будет неудобно говорить с мамой при постороннем человеке. Пусть и мёртвом, ‒ Кэт улыбнулась в ответ.

‒ Лучше не уходи.

‒ Давай! Давай!

Майя снова потянулась своей тонкой бледной рукой к звонку. Подушечка указательного пальца с обкусанным ногтем осторожно коснулась пластиковой кнопки. Ещё пару секунд Майя подумала, а потом легко нажала. Сердце её снова начало сходить с ума в груди, на лбу выступил холодный пот. Может, убежать? Тогда ей не нужно будет переживать этот ужаснейший разговор. Но она сама пришла сюда. Её никто не заставлял. Но всё это ощущалось для Майи не так, будто сейчас ей предстояло встретиться и поговорить со своей родной матерью, а словно ей нужно было сразиться с жутким чудовищем, после встречи с которым никто не возвращался домой. По крайней мере живым.

Сигнал побежал по жёлтому проводу. Пробежал по стене, забежал в тамбур, там пробежал под потолком и наконец забежал внутрь квартиры «53».

Майя расслышала это глухое и слабое жужжание. Сейчас она слышала всё, она до предела напрягла все свои органы чувств. Сердце билось о рёбра, как птица о прутья клетки, так же рьяно, так же больно, так же отчаянно. Дыхание остановилось. Как Майя сейчас будет что-то говорить? Она не сможет выдавить из себя ни единого хрипа, ни одного стона. Язык будет заплетаться, воздуха будет не хватать, челюсть окаменеет, мысли спутаются, забудутся. Они уже спутались и забылись! Надо было все-таки придумать хоть какую-то речь…

Прошла минута, но из квартиры не послышалось ни единого звука.

‒ Позвонить ещё раз?

‒ Звони, конечно!

Майя снова приложила палец к кнопке звонка, и внутри раздалось такое же слабое дребезжание. Опять ничего.

‒ Видимо не судьба! ‒ сказала Майя спустя ещё три минуты ожидания.

Воробьёву охватило чувство облегчения, какое обычно испытывают школьники и студенты при новости об отмене очень сложного экзамена. Её легкие наполнились воздухом, сердце начало успокаиваться. Страшного разговора не будет! А если и будет, то не прямо сейчас, не сию секунду, и у неё есть время поразмыслить над словами. Или сбежать. Майя села на пол, опёршись спиной на холодную бетонную стену, и вытянула ноги. Нужно расслабиться.

‒ Только что теперь? ‒ заговорила она спокойно. ‒ Ждать её? Когда она вернётся? Или когда она выйдет? Я буду похожа на маньячку.

‒ Майя, у меня тут есть одно предложение, но я стесняюсь его озвучивать. Я почему-то думала, ты сама решишь воспользоваться моими способностями и предложишь…

‒ О чем ты?

Майя нащупала в кармане старую пачку сигарет. Они наконец достаточно просохли, чтобы поддаться огоньку зажигалки и породить такой сладкий и желанный в данный момент дымок. Сейчас Майя была готова скурить всю оставшуюся пачку.

‒ Я прохожу сквозь стены… Я могу посмотреть, там твоя мама или нет…

Майя выронила сигарету.

‒ Кэт! Ты серьёзно? Мне такое вообще не пришло в голову! Почему ты не предложила сразу?

‒ Ну, знаешь ли, у меня нет желания без спроса ходить по чужим квартирам и подсматривать за незнакомыми людьми. Я не такой человек…

‒ Оставь свои правильности на потом. Быстро зайди туда! ‒ Майя вдруг вскочила. ‒ И посмотри, там ли она!

Взгляд Майи загорелся нетерпением, и Кэт почти мгновенно растворилась в стене. Майя вся задрожала, закусила губу, сжала руки в кулаки. Снова это болезненное нервозное ожидание. Воробьёва сейчас абсолютно беспомощный человек, это нужно признать. Она всё ещё зависима, зависима от странного пугающего эфемерного существа, а это существо, в свою очередь, зависит от неё.

Кэт беззвучно появилась прямо перед Майей. Она была в растерянности.

‒ Ну? Её нет? – спросила Майя в нетерпении.

‒ Её нет…

Майя настойчиво смотрела в глаза Кэт.

‒ Там вообще ничего нет. Квартира пуста. Голые стены.

Майя впала в ступор. Неужели её мать переехала, а Майя даже не слышала об этом? И никто, никто не известил Майю о таком большом событии, как переезд? Или её ограбили? Но как воры могли взять и незаметно вынести всю мебель? Или всё сгорело при пожаре, о котором Майе также ничего неизвестно? Но где же теперь её мама?

‒ Кэт, ты можешь открыть дверь изнутри? Если это возможно сделать без ключей…

‒ Я могу попробовать, ‒ Кэт снова исчезла.

Майя стояла в мучительном ожидании, когда послышался звук щелчков от поворотов задвижки двери квартиры, и дверь отворилась, затем ‒ звук поворота задвижки синей двери тамбура, и она тоже наконец открылась. Портал в заветное секретное место разблокирован. Кэт серьёзно смотрела на Майю.

‒ Спасибо большое, Кэт! ‒ голос Воробьёвой подрагивал.

‒ Заходи, подруга.

Майя с дрожащими руками прошла в тамбур ‒ маленькую квадратную комнатку с дешёвыми золотистыми обоями и слабым жёлтым светом. Слева ‒ запертая, блестящая металлическая чёрная дверь с номером «52». Справа ‒ загадочно приоткрытая, отделанная изящной искусственной коричневой кожей дверь с номером «53». Тёмная узкая щель этой приоткрытой двери приковала взгляд Воробьёвой: стоит распахнуть эту дверь и сделать один шаг, как перед девушкой окажется её старый родной дом, в котором она не была уже так много времени. Только, если верить её мёртвой спутнице, смотреть там не на что. Вся кожа Майи, начиная с лодыжек, заканчивая затылком, покрылась мурашками.

Сколько же всего произошло в этом месте! Майя чувствовала, как её накрывает волна страха и стыда. Она раскрыла дверь и вошла внутрь. За её спиной Кэт заперла дверь тамбура.

Из тамбура шёл слабый свет, который мало что давал разглядеть, поэтому Майя сразу же включила свет в коридоре. Сумрак и темнота ей слишком надоели.

Пустое серое пространство. А ведь у девушки остались воспоминания о былом облике квартиры. Сейчас она стоит в узком коротком коридоре, в котором раньше слева от девушки стоял гардероб с двумя большими зеркалами на дверцах, справа была деревянная вешалка с кучей одежды, а внизу, рядом с вешалкой находилась маленькая обувница. В коридоре было трудно развернуться, но теперь Майя могла даже свободно вытянуть руки в стороны, и это ощущалось совсем противоестественно.

Девушка попыталась вдохнуть воздух, чтобы вспомнить какой-нибудь родной запах из детства, но к носу сразу пристала пыль. К тому же было очень душно, как будто в квартире давно не открывали окна, и воздух застоялся и окаменел. Родных запахов не осталось, они исчезли вместе с содержимым этого места.

Воробьёва вошла в спальню. Такое же пустое квадратное помещение без намёка на то, что здесь когда-то вообще жили люди. Квартира была однокомнатная, и раньше в одной этой комнатке не слишком внушительных размеров спали они втроём ‒ мать, отец и дочь.

«ДА ЧТО ТЕБЕ ПОЛИЦИЯ?! ОНИ ТЕБЯ НЕ СПАСУТ! ТЫ ДАЖЕ ИМ НЕ НУЖНА! ОНИ ВООБЩЕ НЕ ПРИЕДУТ!»

Майя прижала ладони к ушам. По всему телу пробежали холодные мурашки. На лбу выступил пот.

«ТЕБЕ НИКТО НЕ ПОМОЖЕТ В ПОЛИЦИИ! ИМ НА ТАКИХ, КАК ТЫ, ШЛЮХ ПЛЕВАТЬ! ПОНЯЛА?! ИМ НА ТЕБЯ ПЛЕВАТЬ!»

Девушка содрогнулась всем телом, ноги её подкосились, и она поняла, что начинает падать.

‒ Майя, что с тобой? ‒ Кэт подхватила её за плечи, и это прикосновение, сильно напугавшее Майю, немного привело её в себя. ‒ Тебе плохо?

‒ Надо открыть окна, ‒ тихо ответила Воробьёва. ‒ Всё нормально, спасибо, Кэт.

Ей нужно чаще говорить «спасибо» и «прости». Те слова, которыми она раньше пренебрегала. Да, теперь Майя будет поступать именно так.

Но если вернуться к предыдущей мысли… Нет, пожалуй, лучше это делать не стоит…

Кэт открыла окно, и в комнату словно вдохнули жизнь. По расплывчатым, словно принадлежавшим полузабытому сну, воспоминаниям девушки, большую часть спальни раньше занимала прогнувшаяся кровать, стоявшая спинкой к правой стене. Напротив кровати, очень близко к ней и параллельно левой стене, стоял небольшой диван, на котором обыкновенно спала Майя. А когда-то ещё раньше на этом же месте стояла её кроватка-люлька. Рядом с подоконником был покосившийся комод, лак на поверхности которого облезал проплешинами. В комоде хранилось бельё. Всю стену противоположную окну занимал большой книжный шкаф.

Книжный шкаф. Воробьёва обернулась и совсем растерялась, когда поняла, что он тоже отсутствует. На полу остались нечёткие отметины, обозначавшие, что раньше здесь стоял очень тяжёлый предмет мебели. Книжный шкаф был сокровищницей матери. Это была не просто домашняя библиотека учительницы русского языка, а профессиональная коллекция разбирающейся в своём деле литературоведки: древнегреческие и скандинавские мифы, русские, еврейские и африканские сказки, сборники сочинений Омара Хайяма, Маяковского, Ахматовой, Сильвии Плат в оригинале, Мандельштама, эссе Оскара Уайльда и Вирджинии Вулф, томики Марселя Пруста, Библия и Коран и так далее… Книги имели для Варвары огромное значение. Где же они теперь?

Воробьёва покинула спальню и вошла в кухню, которая была достаточно большой и выполняла роль гостиной.

Здесь не осталось ни белого деревянного стола, что стоял в центре, ни старой столешницы, ни раковины с пятнышками от ржавчины, ни самого главного достояния кухни ‒ телевизора, стоявшего на большой коричневой тумбочке, которая теперь тоже отсутствовала. Неужели мать увезла с собой даже эту рухлядь? Или теперь всё это находится там, где и должно, ‒ на свалке?

Майя пришла сюда, чтобы снова обрести свой дом, чтобы снова обрести мать. Но стоя посреди пустого серого пространства с кучками пыли вдоль стен, девушка чувствовала себя ещё более потерянной, чем до этого. Её последняя надежда разрушилась, а всё, что она помнила о родном месте, в котором выросла, ‒ исчезло. Воспоминания Майи теперь ‒ не более, чем набор бессмысленных образов, не имеющих ничего общего с пустынной безлюдной реальностью.

Но кому принадлежит квартира сейчас? Продала ли её мама? Или же…

Воробьёва ощутила ужасную вспышку гнева, такую, что лицо девушки побагровело. Она точно знала одного человека, который так сильно желал заполучить эту квартиру, что был готов на всё. На любой бесчеловечный поступок.

«ДУРА, КОГО ТЫ ИЗ СЕБЯ СТРОИШЬ?! ТЫ НИКОГДА НИЧЕГО НЕ ДОБЬЁШЬСЯ! ТЫ ПРОСТО НЕУДАЧНИЦА! У ТЕБЯ НЕ БУДЕТ НИЧЕГО, А У МЕНЯ БУДЕТ ВСЁ!»

‒ Это место надо будет привести в порядок, ‒ сказала Майя дрожащим голосом.

Кэт стояла сзади неё, рассматривая берёзу в окне.

‒ Хочу, чтобы в квартире мамочки было чисто.

Кэт не видела взгляда Майи, но её голос ‒ притихший, монотонный и бесцветный ‒ заставил мёртвую девушку напрячься. Она посмотрела на подругу.

‒ Ты знаешь, где твоя мама? ‒ осторожно спросила Кэт, разглядывая согнутую спину Воробьёвой.

‒ Нет, этого я не знаю. Но я знаю, что с ней случилось…

Майя обернулась, и Кэт вздрогнула от ужаса. Уставшее и бледное лицо девушки выражало жестокое безумие.

‒ Пойдём отсюда. Нам надо навестить кое-кого.

Глава 6

«Ах, во пиру я была,

Во беседушке, эх,

Я не мед пила,

Да сладку водочку…»

Было уже три часа дня, но небо так и не прояснилось. Дул сильный пронизывающий ветер, но Влада любила прохладу, поэтому она шла в лёгкой куртке нараспашку; Влада любила дождь, поэтому не взяла на свою долгую пешую прогулку зонт; Влада любила жить никуда не торопясь, поэтому сейчас она спокойным лёгким шагом, наступая прямо в лужи и ища в них дождевых червей, шла домой, тихо напевая себе под нос своим низким бархатистым голосом:

«Сладку водочочку.

Да наливочику, эх,

Я пила, молода,

Из полуведра…»

Увидя в одной из луж ужасно длинного, свернувшегося в несколько колец червя, Влада присела на корточки, достала телефон и начала старательно фокусировать камеру так, чтобы червь был виден во всех подробностях, со всеми его члениками и сосудами и сердцами, просвечивающимися через тонкую розовую кожицу. Хороший экземпляр для её фотоколлекции.

«Не лёд трещит,

Да не комар пищит,

Это кумы да куме

Судака тащит…»

Налюбовавшись на новые фотографии, Влада встала и так же медленно продолжила свой путь. Войдя в подъезд, девушка начала медленно подниматься по лестнице. Наверное, это был единственный вид физической активности, который она разделяла со своей сестрой. Впрочем, подниматься нужно было только до четвёртого этажа, а это она могла себе позволить. Спортзала вполне хватает, зачем себя ещё как-то нагружать в свободное время?

«Ах, кумушка,

Ты, голубушка,

Свари куму судака,

Чтобы юшка была…»

Ещё пять ступеней, и девушка окажется почти дома. Ключи загремели у неё в руке.

«Ах, юшечка,

Да ты с петрушечкой.

Поцелуй ты меня,

Кума-душечка!»

Поднимаясь выше ступенька за ступенькой, Влада начала замечать: с входной дверью что-то не так. Что-то изменилось. Пятна, неприятный блеск и ощущение грязноты. На несколько секунд она даже подумала, что перепутала этажи. Но это точно была дверь её квартиры, тут висел номер «55», значит, всё правильно.

Влада остановилась и замерла. На стене и двери были начертаны большие красные буквы, от которых вниз, к полу, крупными густыми каплями, шли некрасивые бордовые подтёки. Надпись явно была сделана в спешке, кривые буквы лезли одна на другую, сливаясь в непонятных жуков, которых так любила фотографировать девушка Чтобы разобрать слова, Влада сделала несколько шагов назад, почти ударившись спиной о противоположную стену. Девушка смогла прочитать:

«Я ТЕБЯ ИСКАЛ Я ТЕБЯ НАШЁЛ»

На мгновение у Влады скрутило живот, она чуть не выронила ключи, но быстро взяла себя в руки. Дерьмо. Произошло какое-то дерьмо. Но нужно всегда держать в узде свои эмоции.

«Да ну поцелуй, поцелуй,

Кума-душечка. Эх!»

Влада отпёрла замок, стараясь никак не прикасаться к ещё совсем влажной краске, вошла в квартиру и закрыла за собой дверь.

Глава 7

‒ Даша, это серьёзное дело, мы должны обсудить это по-нормальному…

‒ Влада! Это только мои проблемы! Это всё из-за меня, и только мне это расхлёбывать! Прошу, не вмешивайся в это!

‒ Мать-сыра Земля, не кричи. Ты сама не замечаешь, как сильно ты волнуешься…

Даша правда очень сильно волновалась. Одетая сейчас в свою розовую тёплую пижаму, она сидела на кровати съёжившись так, как будто в квартире стоял страшный мороз. Сердце её сходило с ума, ступни и кисти её круглых рук были ледяными. Время от времени она вздрагивала всем телом.

Влада стояла напротив неё и, закрыв глаза, массировала пальцами спинку носа. Нужно сохранять спокойствие. Нельзя поддаваться волнению сестры, напротив, нужно распространять на неё собственное спокойствие.

‒ Понимаешь, Влада, я это так не потому, что хочу тебя обидеть, ‒ тихо заговорила Даша после долгого молчания. ‒ Мне просто надоело, что все мои проблемы решаешь ты. Мне надоело перекладывать всю ответственность на тебя. Я хочу стать взрослее. Я хочу стать смелее. Мне надоело быть пугливой девочкой, которая не может дать отпор сама. Я правда хочу измениться.

‒ Милая, это реально прекрасно, я тебя в этом только поддерживаю, но что происходит сейчас, ‒ Влада сделала глубокий вдох, ‒ это не просто рядовая проблема. Это риск для жизни и здоровья, понимаешь?

‒ Понимаю…

Влада села перед сестрой на корточки, сложив на коленях свои татуированные руки, ‒ мать девушек, конечно, ожидала, что старшая дочь, поклонница «нестандартной» внешности, вернётся из другого города с новой татуировкой, но никак не думала, что «забитыми» окажутся оба «рукава». Теперь на правом плече Влада носила портрет княгини Ольги, имевшей очень суровое выражение лица; на левом плече сидел яркий птицеед вида Brachypelma smithi; левое предплечье было занято фантастической композицией из фей, парящих над лавандой. Впрочем, главным украшением была огромная, тянущаяся от локтя до кисти правой руки яркая огненная Жар-птица. Мастерски выполненная работа: эта была птица, исполненная динамики, находящаяся в стремительном полёте, словно сокол, атакующий добычу, каждое перо её было прорисовано в мельчайших деталях, отчего её хотелось касаться снова и снова, клюв птицы был раскрыт, будто она что-то смело и яростно кричала, глаза её отважно блестели, всё её тело горело. У Даши как-то получилось выудить, что Жар-птица эта посвящена особенному человеку в жизни в сестры, но Влада так и не созналась, какому именно. По сравнению с яркими руками девушки, на которые будто выплеснули всю палитру акварели, лицо её было совершенно голым, лишённым грамма косметики. При этом её мягкие кудрявые волосы по плечи, крашенные в яркий синий цвет, прекрасно сочетались с галереей на руках и делали девушку похожей на необычный волшебный одуванчик. Такой была Влада, которая теперь сидела, пытаясь заглянуть во влажные глаза сестры.

‒ Объясни по-нормальному, как всё было.

‒ Когда я бегала, мы встретились. Я предложила ей зайти в «Покофейничаем?». Это там, где недавно владелец пропал, я тебе рассказывала…

‒ Зачем? Даша, зачем? Зачем приглашать эту оборванку куда-то?

‒ Влада, не осуждай меня! Я не хочу быть человеком, который не умеет прощать людей из прошлого! Я не хочу держать злобу на людей! Я хочу быть великодушной по отношению ко всем! Я не хочу уподобляться своим обидчикам!..

‒ Всё, всё, прости меня, я поняла тебя, ‒ прервала её Влада и сделала глубокий вздох, в котором чувствовалось вынужденное смирение. ‒ Продолжай.

‒ Я купила себе и ей кофе. Мы сидели, говорили… Правда в какой-то момент что-то произошло. И она стала странной. Смотрела куда-то… не отвечала мне… Но я так и не поняла, что с ней произошло.

‒ Ты думаешь, она была под кайфом?

‒ Я не знаю. Но ещё мне показалось…

‒ Что показалось?

‒ Что она разговаривала сама с собой. Шёпотом.

‒ Под кайфом, ‒ Влада махнула рукой.

‒ Ну, не факт…

‒ Даша! Ты говоришь, что ты хочешь стать взрослее, ‒ Влада говорила с холодной серьёзностью. ‒ Но быть взрослой ‒ это значит думать в первую очередь о собственной безопасности, а не о каких-то эфемерных моральных принципах. Ты понимаешь, что эта девка могла выкинуть всё что угодно?

‒ Я… понимаешь, мне показалось, что она смотрит на меня как-то иначе. Я подумала, что она тоже могла измениться, ‒ девушка напряжённо вздохнула.

‒ Могла измениться? Даша, я понимаю, что ты сама хочешь измениться, но не равняй всех по себе. Какая разница, что тебе показалось? ‒ она взяла сестру за ледяные руки. ‒ Милая, она наркоманка. Она не может измениться. Один раз наркоман ‒ навсегда наркоман.

Даша на секунду заглянула Владе в лицо, но тут же опустила глаза, испугавшись строгости и уверенности во взгляде старшей сестры.

‒ Хорошо, ладно. Говори, что было дальше.

‒ После кафешки я продолжила бегать. Где-то через полчаса зашла в магазин, чтоб купить шоколадку и всякую ерунду. Потом я вернулась домой. Ты тогда ещё спала…

‒ Ближе к сути. Когда он тебе позвонил? Что конкретно сказал?

‒ Он позвонил, когда ты уже ушла. Сказал, что ищет Майю, что она сбежала, а какой-то его знакомый видел нас вместе. Тогда он припомнил тот случай, когда Майя пряталась тут от его побоев… Ты помнишь это?

‒ Конечно, помню. Как я могу забыть то, как это шавка использовала тебя, ставя под угрозу твою жизнь.

‒ Ладно, об этом мы поговорим потом… В общем он сказал, что я её якобы опять укрываю у себя дома. Начал угрожать, что придёт, взломает двери, всех тут убьёт и всё в таком духе… Он кричал жутко… Но он не говорил, что будет оставлять какие-то надписи на дверях!

‒ А зачем ему это говорить… И пока меня не было, никто не ломился сюда, в квартиру?

‒ Нет. Я не слышала ни единого звука!

‒ Но такую надпись невозможно сделать совершенно бесшумно. Наверняка ты просто переволновалась и поэтому стала невнимательной. ‒ Влада произнесла это слишком резко, поэтому добавила, как бы извиняясь. ‒ Только не думай, что я тебя осуждаю за это. Это нормально. Ладно… Что ты ему ответила?

‒ Я ответила, что Майи со мной нет, что мы правда виделись с ней в кафе, но потом сразу расстались. Я сказала ему правду и говорила с ним очень смело и уверенно! И ему мой тон явно не понравился!..

‒ Хорошо, хорошо… Но как нам теперь поступить с этой сраной надписью? ‒ Влада встала и начала ходить взад-вперёд по комнате, массируя пальцами спинку носа. ‒ Когда родители приедут, они обалдеют. Они напугаются. А мне так не хочется пугать маму.

‒ Попробуем стереть её?

‒ Ага. А потом что? Ты разве не хочешь подать в полицию на этого идиота? А это очень важная улика. Полиции плевать, что нам кто-то угрожает. Они на такое вообще реагировать не будут. Зато надпись ‒ это вандализм. ‒ Влада замолчала на некоторое время. ‒ С другой стороны… Полиция… Всё это дерьмо… Это может вылиться в долгие и серьёзные разбирательства. Опять большой стресс для мамы.

‒ И всё это из-за меня.

‒ Нет. Угомонись. Только себя не смей во всём этом обвинять, ‒ Влада остановилась и замолчала на какое-то время. ‒ Давай смоем это сами. Хотя бы попытаемся, чтобы слова стали не такими различимыми.

Девушки прочитали в интернете про разные средства, которыми можно оттереть аэрозольную краску, нашли всё необходимое в домашних ящиках и отправились испытывать свой план по отмывке двери и стен. Стояла полная тишина, будто весь подъезд вымер, и только их голоса отдавались мирным эхом. Даша, выговорившись сестре, стала ощущать себя в разы лучше: она почувствовала, как её заледеневшие сосуды начали наполняться тёплой кровью, как сердце начало биться в нормальном ритме, как облегчилось дыхание. Влада же сохраняла строгую серьёзность, которая была так ей присуща. Проблема пока ещё не решена, паниковать нельзя, но и расслабляться не стоит.

‒ Влада… спасибо, ‒ Даша мило улыбнулась сестре, ставя на пол ведро с водой. ‒ Правда спасибо.

‒ Да ладно. Благодарить будешь, когда мы ототрём эту хрень. А то ещё неизвестно, получится ли.

Когда с надписью было успешно покончено (на её полную оттирку ушло полтора часа) девушки с большим облегчением вернулись в квартиру. Теперь им предстояло понять, как действовать дальше.

Глава 8

Гудел телевизор: двое ведущих вели сложные рассуждения об инвестициях. Впрочем, их никто не слушал. На кухне гудела вода, льющаяся из крана сильной струёй и ударяющаяся о башню из грязной посуды. Гудел кипящий чайник на плите, где кроме него бурлила кастрюля и шипела сковородка. Гудела детская комната: оттуда слышались топот, прыжки, крики, возгласы и нескончаемый смех. Наконец, гудел диван напротив телевизора: он гудел тремя мужскими голосами, их бранью, хохотом, звоном стаканов и бутылок. Спальня была наполнена едким сигаретным дымом и горьковатым запахом пива.

‒ Да они там совсем охреневшие. ‒ рассказывал седой усатый мужчина лет пятидесяти, сидящий на стуле сбоку от дивана. ‒ Я говорю, слушай, ещё вот такое повторится, я все зубы тебе повыбиваю. Ну как так! Я же не могу их бесконечно контролировать!

‒ Да на хер ты это цыганьë нанял? Чего ты ожидал-то? ‒ усмехнулся лысый толстяк лет сорока, тасовавший карты. Он сидел посередине дивана в синей майке, которая очень точно подчёркивала все детали его обвисшей жирной груди и живота. Во рту у него была сигарета.

‒ Я думал всё, думал… Они ж довольно прилично выглядят! К тому же! Всего лишь линолеум и обои в двух комнатах! Чёрт возьми! Кто ж знал, что будет столько проблем?

‒ Господи, у тебя только обои? Чего ж ты сам не сделал? ‒ заговорил третий мужчина, сидевший слева от толстяка на краю дивана. Он был страшно растрёпан и одет в грязный синий комбинезон. ‒ Брат, ты совсем обленился! Меня бы позвал, и вообще сделали бы в два счета!

‒ Ну, Ген, это ты любишь руками работать. А я-то… Эх, да и сердце в последнее время какое-то не то.

‒ Ладно, всё, не волнуйся, ‒ толстяк, сидящий посередине, начал раздавать карты. ‒ Всё получится у тебя с твоими ремонтами, это всё мелочи жизни.

Внезапно в комнату, крича и размахивая руками, вбежали два ребёнка, которые сейчас больше напоминали двух маленьких обезьян, готовых прыгать по всей мебели и взбираться до потолка. Это были девочка шести лет и мальчик пяти лет. Девочка в красном сарафане и двумя золотистыми косичками бежала впереди, а за ней, как за локомотивом, поспевал брат в синем комбинезончике, с такими же светлыми блестящими волосами. Было сразу заметно, что каждое движение он повторяет за сестрой.

‒ Папа! Мы решили смотреть мультики! Сейчас четыре часа! Я точно знаю, что в это время идут пони!

‒ Масюнь, тут папа с друзьями смотрит взрослую передачу. Идите к себе, придумайте новую игру, ‒ ответил мужчина посередине. Он всеми силами старался скрыть раздражение, и только взгляд выдавал его, но дети не были настолько сообразительными и внимательными, поэтому ничего не замечали.

‒ Но, папа, сегодня же воскресенье. Мы всегда смотрим по воскресеньям, ‒ тонким, но очень требовательным голоском сказал мальчик.

‒ Ну вот, вы всегда смотрите. А папа один раз с друзьями решил встретиться.

‒ Дядя Гена к тебе приходил и в прошлое воскресенье. И в позапрошлое тоже, ‒ демонстративно нахмурилась дочка.

‒ Да ладно, уступи ты детям! ‒ засмеялся сидевший на стуле.

Мальчик с девочкой восприняли эту фразу в качестве разрешения, весело завопили, схватили пульт и мгновенно настроили телевизор на детский канал с мультфильмами.

‒ Да с ними даже в карты сейчас не поиграешь, ‒ зашептал толстяк. ‒ Они всё хватать будут. И не поговоришь не о чём. А я ведь вам сказать хотел кое-что.

‒ Ну? ‒ названный дядей Геной отхлебнул дешёвого пива и внимательно посмотрел на собеседника.

‒ Мы вот начали с вами о цыганах говорить. А я вспомнил одну штуку, которую забыл рассказать, ‒ он наклонился, и две другие головы наклонились следом; все поняли, что сейчас будет какой-то секрет. ‒ Я ведь так и не смог увидеть ту цыганочку, о которой говорили все так много.

‒ Ты там побывал? ‒ удивился Генка.

‒ Где там? И что за цыганочка? ‒ растерялся третий.

‒ Михалыч! Ну ты, как всегда! Скоро совсем дедом станешь! ‒ по-дружески заворчал толстяк.

‒ Почему я стану дедом?

‒ Не в курсе жизни ты! Одно не знаешь, другое не знаешь, и сердце у тебя болит!

‒ Да чего я ещё не знаю? Объясни лучше, что за цыганка!

‒ Ладно. Есть такое место, ‒ на пару секунд он замолчал и посмотрел на детей: те сидели на полу и были сильно увлечены мультфильмом. ‒ Нельзя при детях говорить. Не дай бог жене донесут, черти. Короче, место с девчонками. Его все хвалят уже много времени. Там самый свежачок. Вот. И есть у них там цыганочка одна, от которой все с ума сходят. По крайней мере, раньше была. Купить её практически нереально: она там типа элитная, она личная куколка босса. Но дело даже не в этом. Я её просто не смог найти.

‒ Я помню эту цыганочку. Неужели с ней что-то стряслось? ‒ лицо Генки приняло одержимый вид.

‒ Понятия не имею. Но это местечко показалось мне слабоватым.

‒ А что не так?

‒ Танцовщицы слабоваты. Сразу видно ‒ неофитки.

‒ У них же была раньше крутая деваха с таким ещё именем… Демоница Лилит, вот! Я её видел.

‒ А сейчас она на кассе сидит! ‒ толстяк недовольно махнул рукой.

‒ Эх, братцы, значит, и у меня не получится на красотку вашу посмотреть! А жаль. Так надоели эти уродливые цыганские мужики, которых я нанял…

В этот момент раздался пронзительный звонок в дверь, как будто заглушивший все посторонние шумы. Мужчины замолчали, дети забыли о мультфильме и вскочили на ноги. Толстяк напрягся.

‒ Папа, у нас будут ещё гости? ‒ весело спросила девочка.

‒ Э, нет. Что-то не то, ‒ задумчиво ответил он, после чего повернулся в сторону двери и хрипло крикнул. ‒ Ксюха! Иди открой дверь!

Но жена его не слышала, равно как и не слышала звонок в дверь: она совсем забегалась на кухне и уже не замечала ничего вокруг себя.

‒ Ксюха! Оглохла что ли?! ‒ закричал он ещё громче, с нескрываемой яростью в голосе. В этот момент он был похож на глупого, но злого медведя, рычащего на кого-то снаружи, но при этом не желающего выходить из берлоги.

‒ Ксюха!

‒ Чего хоть? ‒ на пороге комнаты появилась такая же толстая, как муж, уставшая и потная женщина в заляпанном фартуке.

‒ Там в дверь звонят, посмотри, кто это. Ментов только не пускай!

‒ Господи! Да как же я их не пущу-то? ‒ женщина направилась к двери.

Она заглянула в глазок: за дверью, опустив голову, стоял непонятный подросток. Семья больше не ждала гостей, и Ксюша решила, что возможно кто-то просто ошибся квартирой. Она открыла. Дети, услышав звуки поворачивающегося ключа, с весёлыми криками выбежали в коридор, чтобы поприветствовать гостя, но их голоса смолкли, как только они встретили незнакомца.

‒ Ну вот! ‒ толстяк засмеялся. Он уже успел забыть о том, что кто-то звонил в дверь. ‒ А потом ты ещё будешь со мной спорить!

‒ Да ну тебя! ‒ обиделся Михалыч, но сделал вид, что ему тоже смешно. ‒ Ты, мужик, лучше скажи, на что мы играем.

‒ Паш, это к тебе! ‒ крикнула жена из коридора. В её голосе был испуг, но этого никто не заметил.

‒ Чего?

‒ Паша, тебя хотят видеть, ‒ слабым высоким голосом повторила жена.

Глубоко вздохнув, недовольный толстяк встал, предупредил своих друзей, что вернётся через минуту, и вышел в коридор. Павел предполагал два варианта: его злосчастный сосед опять пришёл просить взаймы или это тому беззубому деду с первого этажа снова нечего делать, и он пришёл рассказывать свои однообразные истории про войну. Но толстяк натянул свою фирменную широкую улыбку и подготовил свой любимый набор фраз на случай таких разговоров. Только они ему не понадобились.

Мельком он заметил, что его жена уводит детей в детскую, приговаривая им какие-то успокаивающие фразы. А на пороге его ждала мертвенно-бледная девушка. Тело её было напряжено, а взгляд выражал безумие. Издалека можно было запросто принять её за готическую статую. Правая рука её была спрятана в карман куртки, где она явно держалась за некий предмет. Это была Майя, дочь Павла от первого брака.

Толстяку удалось сохранить внешнее спокойствие. Он даже продолжил улыбаться, но такое неожиданное появление Майи, а тем более её откровенно маниакальный взгляд, напугало его, и испуг этот выдавал только кадык, нервно подёргивающийся под слоем жира.

‒ Доченька! Ничего себе! Какая встреча! ‒ Павел сумел быстро подобрать нужные слова.

‒ Привет, папа, ‒ тихо ответила Майя, и её замогильный голос заставил мужчину вздрогнуть.

Девушка была одета в свободную белую куртку с большими вместительными карманами. (В этот раз Майя даже мысленно поблагодарила людей, оставивших старую ненужную одежду на первом этаже в её подъезде.) Лицо её было откровенно больным, а взгляд ‒ воспаленным.

‒ Так давно не виделись, Господи! Ты по делу или решила просто так папку повидать?

Павел был уверен, что она пришла за деньгами. Естественно! Зачем же ещё этой оборванке вдруг приходить к отцу, с которым она состоит в далеко не самых лучших отношениях? Должно быть, у неё совсем плохо идут дела, ведь Павел ‒ последний человек, к которому она пойдёт за помощью. Но мужчина был осведомлён о наркотической зависимости дочери, поэтому факт того, что ей срочно понадобились деньги, его не особо удивил. Но ответ девушки не слишком совпал с его догадками.

‒ Что ты сделал с мамой?

Свет жёлтых ламп в коридоре накладывался на бледное лицо Майи, что придавало ему дополнительного болезненного, неприятного оттенка. Она глядела Павлу в глаза, не отрываясь от них ни на секунду. Воробьёва прекрасно знала об актёрских навыках отца, поэтому не велась на его уловки. Её тошнило (в прямом и переносном смысле) от его притворства и лицемерия. Майя хотела, чтоб он сдался и сорвал свою маску как можно скорее.

‒ Золотце? Что ты имеешь в виду?

‒ Что сказала ‒ то и имею. Где моя мать?

Рот Майи едва открывался, губы едва двигались, когда она говорила, и это создавало впечатление, будто звук её злого голоса исходил из ниоткуда. Павел снова вздрогнул. Он был переполнен раздражением и нетерпением, но, кроме того, в нём начинала пробуждаться ненависть, ненависть, про которую он сам забыл, которую засунул куда-то в глубь воспоминаний и к которой совершенно не обращался до этого момента ‒ до сегодняшнего появления Майи. Потому что это была ненависть к ней.

‒ Откуда же мне знать? Я не виделся с ней года два, наверное!

‒ Врешь, ‒ её рука, держащая некий предмет, спрятанный в кармане, задрожала. ‒ Это был ты. Ты же так ненавидел её. Это сделал ты.

‒ Что сделал я?

Голос его продолжал звучать добродушно, но в глазах во всю плясало пламя гнева.

‒ Ты хочешь получить её квартиру. И ты… ‒ зубы Майи затрещали. ‒ убил её.

‒ Господи… ‒ он вздохнул, дрожа при этом от ярости, и рассмеялся. ‒ Что ты несёшь? Скажи уже, сколько тебе нужно? Я дам тебе взаймы, и мы закончим…

За секунду, как молния, перед его лицом оказалось остриё ножа. Майя выглядела, как дикое взъерошенное животное.

‒ ГОВОРИ, СВИНЬЯ! ‒ закричала она хрипло.

‒ Майя, очнись! Он сильнее тебя!

Кэт тянула её за одежду и за волосы, пыталась схватить её за руку и отобрать нож, но она волновалась настолько сильно, что новоприобретённый навык покинул её. Мёртвая снова проваливалась сквозь свою подругу. Сама Майя просто не слышала её. Она была поглощена страхом, ненавистью и отчаянием. Утром эти чувства были направлены на причинение вреда ей самой; но впечатление, которое было произведено на девушку ситуацией в квартире, само по себе перенаправило их на отца. Воспалённый мозг не контролировал ничего сам. Всё решалось случайным образом.

Павел думал пару секунд. Нож стал последней каплей. Больше при всём желании он не мог себя сдерживать. Ненависть мгновенно наполнила его грузное тело необыкновенной силой. Пульс подскочил до огромных цифр, лицо налилось кровью. Он схватил Майю за протянутую руку, которой она держала нож, одним рывком оторвал её от пола и врезал лицом в стену. Нож со звоном отлетел на лестничный пролёт. Майя упала на колени. Из её носа широкой темно-алой струёй потекла кровь. Этот удар вывел Майю из состояния полного безумства. Но девушка всё ещё была переполнена гневом. Кровь её кипела.

‒ СРАНОЕ НАРКОМАНЬË! Я сейчас вызову ментов!

На звуки удара и криков сбежались друзья и жена Павла, которая перед этим заперла детей в их спальне. Ксения позвонила полицию ещё пять минут назад, ведь Майя уже успела поугрожать кухонным оружием и ей: женщина не хотела впускать пугающую девицу и звать своего мужа, поэтому Майя и решила её сразу «припугнуть». Правда на другом конце провода отреагировали без особого энтузиазма, и Ксения поняла, что теперь всё зависит только от её мужа.

Все собрались за широкой спиной Павла, которая сейчас казалась им настоящей крепостью, раскрыли рты, но ничего не предпринимали. Мужчины в глубине радовались, что попали на некое подобие шоу; Ксюша думала только о безопасности детей.

‒ ВЫЗЫВАЙ! Мне плевать! Но я хочу знать, что ты сделал с моей матерью!

‒ ДА НЕ ЗНАЮ Я, ЧТО С ЭТОЙ СУКОЙ! И ЗНАТЬ НЕ ХОЧУ!

Он с грохотом захлопнул дверь. Майя продолжала сидеть на полу и тяжело дышать. Кровь из носа залила всю новоприобретённую ею в подъезде одежду. Девушка продолжала одержимо смотреть на дверь, ни на секунду не отрываясь.

Кэт сидела на подоконнике в лестничном пролёте, подкидывала и ловила подобранный нож. Грустный взгляд её был устремлён в окно, которое выходило на детскую площадку. Она слишком устала. Почему она вообще должна решать чужие психологические проблемы? Почему опять должна копаться в грязи? Почему вселенная не могла ей послать кого-то другого, кто мог бы видеть её? Спокойного человека со спокойной жизнью? Почему даже после смерти ей приходится наблюдать все эти насильственные разборки? И почему после смерти она не стала снова ребёнком? Как вон та девочка в жёлтой куртке, которую сейчас мама раскачивает на качелях, не обращая внимая на крики (видимо, дело привычное). Почему вселенная не послала ей второй раз маму? Неужели у вселенной недостаточно мам?

Тут Кэт дёрнулась и посмотрела на Майю. Она всё также смотрела на дверь и не двигалась. А ведь она тоже просто ищет свою мать. Она ведь тоже просто хочет к маме. Кэт тяжело вздохнула.

Глава 9

Белые мраморные стены, казалось, светились изнутри. Люстры, тяжёлые и по-богатому громоздкие, сияли высоко под потолком. Зал только начинал наполняться шумом светских разговоров, стуком каблуков и звоном столовых приборов о блестящие тарелки. Из больших, открытых нараспашку окон шёл вечерний прохладный воздух, разносящий нежные ароматы цветущих роз со двора ресторана, самого роскошного в центральном парке.

Евгения сидела за круглым столиком, откинувшись на мягкую спинку дивана, отделанного изысканной красной кожей. Она сидела и ждала. Сейчас её голову переполняло слишком много мыслей, поэтому она не могла занять себя никаким делом. Лицо женщины было серьёзно и твёрдо, но как только она заметила своего брата у дверей, то сразу смастерила свою фирменную саркастическую улыбочку.

‒ Зачем ты позвала меня в это место? ‒ спросил Дмитрий, присаживаясь напротив и при этом, как всегда, дрожа всем телом.

‒ Тебя не устраивают адекватно одетые мужчины вокруг? Боже мой, посмотри на себя: весь мятый и вонючий. Наверное, тебе и правда не место здесь, ‒ она смотрела на него с фальшивым презрением.

‒ Я в-ведь с работы. В отличие от тебя я пашу как надо, а не сижу весь день в к-кабинетике, ‒ мужчина покраснел от стыда, но в глазах его появилась злоба.

‒ Ну что ты сердишься, ‒ Евгения положила свою ладонь на кулак брата. ‒ Я ведь шуточки шучу. К тому же сама ведь я приоделась, видишь?

Она жестом указала на своё новое чёрное платье, с вышивкой на воротнике и элегантными вуальными рукавами.

‒ Да, заметил.

‒ Давай сфотографируемся, ‒ Евгения за одно мгновение сделала селфи с братом, хотя тот даже не успел сообразить, куда следовало смотреть. ‒ Это так. Отправлю всем, кому надо, чтоб не ревновали и не придумывали себе ничего.

На пару минут диалог брата и сестры был прерван официанткой, подошедшей, чтобы осведомиться о заказе. Дмитрий сначала хотел полностью отказаться от любых предложений, но в итоге у Евгении получилось уговорить его, ведь «всё равно она всё оплатит».

‒ Ты уже был в этом месте? ‒ спросила она, покачивая в руке бокал шампанского.

‒ Нет. Даже не знал о его существовании, ‒ мужчина старательно избегал взгляда сестры и пытался смотреть в глубь зала, будто бы его интересовали блестящий интерьер и разодетая публика.

‒ Вот как. Я смотрю, ты Лерку не особо балуешь.

Рудаков снова покраснел, будто его лицо обварилось кипятком, и бросил на сестру агрессивный взгляд.

‒ К-как надо, т-так и балую, ‒ сказал он сквозь зубы. ‒ Ей твои рестораны д-даром не нужны…

‒ Да? Ладно, я не об этом хотела поговорить, ‒ Евгения заглянула брату в глаза, но тот тут же отвернулся. ‒ В смысле, я хочу поговорить о Валерии, но не об этой ерунде. И вообще-то это она попросила меня это с тобой обсудить. Потому что у неё с тобой напрямую диалог не клеится. Она говорит, что ты избегаешь всех серьёзных супружеских вопросов. ‒ тут она резко повысила тон. ‒ Это так?

‒ Говори уже. Что ей надо?

‒ Ей надо? Вот как? А по-моему, по большей части это нужно именно тебе.

«И когда я затеяла ваш брак, я тоже надеялась на это», ‒ подумала про себя женщина.

‒ Лера говорит, что ты не даёшь ей забеременеть.

‒ Да? ‒ Рудаков устало усмехнулся. ‒ Как же?

‒ Пьёшь мужские противозачаточные, ‒ она смотрела на него с холодной серьёзностью. ‒ А может и ей что-нибудь подмешиваешь.

‒ Вот это фантазии. Как удобно всё свалить на мужика…

‒ Во-первых, Лера мечтает о полноценной семье, она очень хочет ребёнка от тебя. А ведь ей уже не двадцать, она прекрасно понимает, что с каждым годом завести ребёнка может быть всё труднее и труднее, тем более, если это самый первый ребёнок. Во-вторых, тебе, Дима, нужен ребёнок. Тебе нужно всё начать с начала…

Рудаков стукнул по столу и блюдце с фруктами, стоящее посередине, подпрыгнуло. Официанты и люди за соседними столиками в недоумении обернулись. Лицо Дмитрия опять стало обваренным. Он тяжело дышал.

‒ Это уж точно не тебе решать. Не тебе…

‒ Начать всё с начала советую не я, а твой психолог, ты мне сам это рассказывал, ‒ Евгения оставалась такой же спокойной, как прежде. ‒ Но у тебя тогда ремиссия была. А сейчас… Ты вообще посещаешь всех врачей? Ты не бросил таблетки? Как ты вообще с такими перепадами настроения на свою-то работу ходишь? С уголовниками общаешься? ‒ она откусила кусок яблока.

‒ И это всё не твоё дело… На работе я всем задаю вопросы, а мне все только в рот с-смотрят…

‒ Да я поняла. Не моё дело, не моё дело… Только мне до всего есть дело, а тебе не до чего. Вот ты Леру-то предупредил, куда после работы пошёл в такой час? Нет. Это я ей наше селфи отослала. И Олежке тоже. Кстати, знаешь, Олег хотел тебе сказать…

Дмитрий вскочил из-за стола. Пару секунд он стоял на месте, метался, приступ злобы диктовал ему опрокинуть стол, разбить тарелки или швырнуть в кого-нибудь нож, но он поборол эти мысли. Ещё некоторое время мужчина молча и яростно смотрел на сестру, а затем просто выбежал из ресторана.

Евгения смотрела на брата окно. Вслед за его машиной, словно преданная свита короля или безумная толпа фанатов, ползла, шла, бежала, летела стая теней. Женщина оглянулась вокруг себя: она не могла разглядеть практически ни одного посетителя ресторана ‒ всех людей перекрывала толпа теней, чьи взоры были устремлены на неё. Она устало вздохнула и вышла в туалет.

Там она перед большим зеркалом поправила свои золотые серьги и внимательно осмотрела свои чёрные волосы ‒ новенькую блестящую стрижку «пикси» только из салона, на которую так бессовестно пялились сзади тени, ещё не успевшие убежать за Дмитрием.

‒ Слава богу, что он хотя бы вас не видит, ‒ она стёрла салфеткой размазанную помаду в уголке губ, ‒ а то сразу бы в окно вышел.

Дома Евгения не спеша переоделась в шёлковую бордовую пижаму, нежными движениями смыла косметику, а потом по лестнице направилась в спальню. По пути она заглянула в кабинет мужа, но вместо Строева в рабочем кресле обнаружила юношу, пребывающего в серьёзных раздумьях.

‒ Я его ненавижу, ‒ тихо сказала женщина, стоя в дверном проёме.

‒ Что он выкинул на этот раз? – юноша оторвался от ноутбука и бумаг.

‒ Да ничего. Просто он больной мудак. Мудак, который не хочет лечиться. Мудак, который думает, что если он больной, то ему все обязаны. Мудак, который вообще не ценит ничего, что я для него делаю. Идиот.

‒ Не волнуйся, ‒ ответил он нежно, мягко глядя ей в глаза. ‒ Ты ведь делаешь это не только для него, но даже больше для себя, верно?

‒ Верно, ‒ Евгения вздохнула.

‒ И всё получится. Я близок к успеху, ‒ он опустил голову в свою работу.

Евгения поразмыслила несколько минут. Тикали часы; над письменным столом висела большая масляная картина, изображавшая огромный, роскошный дуб, которому явно было не меньше двухсот лет. Женщина потёрла усталые глаза.

‒ А где мой второй мудак и идиот?

‒ Наверное, в спальне. Повторяет свою речь, ему же завтра выступать в парке.

‒ Ой, чего ему там повторять? Брехать он лучше всего умеет.

Евгения сначала было удалилась, но потом снова вернулась.

‒ Квазимодо… спасибо, что ты меня слушаешь. Иногда у меня возникает впечатление, будто всем плевать…

‒ Зачем ты забиваешь себе голову на ночь такими мыслями. Иди выпей мяты.

Юноша подмигнул ей. Подмигнул не ясным голубым человеческим глазом. А своим настоящим.

Они улыбнулись друг другу и расстались.

Глава 10

Голова Майи закружилась, и она упала в непонятную глубь. Перед ней была квартира Максима. Тусклый неясный свет щипал глаза. Пространство ощущалось расплывчатым и искажённым, словно улица через грязные стёкла автобуса. Майя почувствовала внезапное беспокойство. Её одолевала сильная мука. Срочно. Нельзя ждать.

Причину этой муки понять она не могла. Нечто тянуло её. Звало без слов. И хотя это ощущение отчасти напоминало ломку, непреодолимую тягу к новой дозе, это было нечто иное. Совсем иное.

Воробьёва быстро осмотрела помещение. Максим вместе с несколькими друзьями сидел на полу и играл в карты. Неразборчивые разговоры и пьяный смех, мужской и женский. Щёлканье семечек. Вся комната, словно туманом, окутана тяжёлым облаком сигаретного дыма. По телевизору ‒ шоу с закадровым смехом.

Из-за полумрака и нездоровой аналоговой зернистости картины Майя не могла разобрать ни одной детали. Лица и слова ускользали от неё. А между тем нетерпение девушки усиливалось. Во рту пересохло. Руки дрожали. Срочно. Её кто-то ждёт.

Неуверенными шагами Майя дошла до закрытой двери, ведущей в коридор и остановилась. Никто не обращал на неё внимания. Влажной рукой девушка взялась за металлическую ручку и потянула на себя.

В лицо Воробьёвой дохнул свежий порыв майского ветерка. Перед ней было незнакомое место. Ночь.

В темноте, закрытые ветвями деревьев, стояли две женщины. Они так тихо переговаривались, что разговор их был неотличим от шелеста травы. Майя напрягла свой слух.

‒ Хорошо, значит, она будет следующей. Где-то недели за две расскажешь ей максимально подробно, как будет проходить наша операция, чтобы она могла подготовиться, ‒ прошептала первая женщина.

‒ Конечно, конечно. Я всегда им всем помогаю во всём, в чём могу, ты же знаешь, ‒ так же тихо ответила вторая.

На какое-то время женщины замолчали. Ветерок колыхал листву деревьев, окружавших собеседниц. Майя смутно слышала смех своих пьяных друзей, доносившийся сзади, но он никак не волновал её. В этом новом необыкновенном месте были только сонное шуршание листвы и мирное стрекотание сверчков.

‒ Ты выглядишь сегодня очень грустной, ‒ сказала вторая женщина. ‒ Не думай, я не пытаюсь тебя задеть. Я правда беспокоюсь.

‒ Я знаю, ‒ ответила первая женщина.

Она вздохнула, и вздох этот слился с общим дыханием лесного воздуха.

‒ Я просто не понимаю, ‒ сказала она задумавшись. ‒ Почему… Почему я могу спасти их всех, но не могу спасти собственную дочь?..

Она подняла свою голову и посмотрела в небо, тёмно-синими обрывками видневшееся через ветви дерев.

‒ И почему я даже перестала пытаться её спасти?

На мгновение свет ‒ лунный, фонарный или магический ‒ осветил её лицо.

Майя узнала свою маму. Это Варвара Воробьёва.

Девушка проснулась. Она лежала на голом полу, подложив ладони под щёку. Мышцы её окаменели. Было холодно. Нервно дыша, Майя перевернулась на другой бок и увидела окровавленное лицо.

Воробьёва снова вскрикнула и только спустя несколько секунд опомнилась, осознав, что перед ней её новая знакомая.

‒ Господи! Кэт! Это ты!

‒ Майя! Ты в порядке? ‒ Кэт вскочила на ноги.

‒ Почему ты лежишь здесь? ‒ спросила Майя, продолжая путаться в мыслях.

‒ Я лежу просто так, ‒ смутилась Кэт. ‒ Мне было нечем себя занять.

Мёртвая девушка села по-турецки и вгляделась в лицо подруги.

‒ Тебе что-то приснилось?

Майя не знала, стоит ли кому-то рассказывать сон, который она сама совсем не понимает. «Девочка скучает по своей мамочке и хочет верить, что мамочка её любит», ‒ вот что могут сказать, выслушав этот странный рассказ. Майя села, опёршись на стену, и вздохнула.

‒ Снится всякий бред. Наверное, это из-за дерьма, которое произошло сегодня днём. Точнее… которое произошло сегодня днём из-за меня. Потому что я тупая идиотка, не способная контролировать себя.

‒ Справедливости ради, ты и вправду выглядела жутковато со стороны… ‒ Кэт задумалась, подбирая слова. ‒ И, наверное, этот поступок был неправильным, но что теперь сделаешь? Может быть, ты всё-таки его немного припугнула. А ему это не помешает.

‒ Нет. Не думаю. Только ещё больше опозорила саму себя. И всё. ‒ Майя закрыла лицо ладонями и надавила на глаза. ‒ Главное, чтобы он на меня по-настоящему ментов не натравил. Не хватало ещё и этого.

Было два часа ночи. Холодный ветер мягко заигрывал с веточками и листиками берёзы. Они трепетали, как крылья сотен бабочек, и тихо шуршали, перешёптываясь между собой. (Как эти звуки напоминали Майе тот загадочный лес из её сна!) Это была чёрная непроглядная ночь, потому что Луна только начала обновляться, и ещё ранним вечером её тонкий серп скрылся за горизонтом. Кроме берёзы под окнами росли яблони и кусты сирени, которые весной являли собой необычайно красивое пышное зрелище, и тогда на улице стоял сладчайший запах. Но сейчас, во второй половине июля, все они выглядели намного спокойнее и не слишком отличались от остальных деревьев. Берёза находилась в центре и была самым высоким деревом среди них. И все они сейчас спали. Всё спало.

Майя чувствовала, как её тело снова начинает ныть. Она ничего не съела за день. После того, как вернулась от отца, сразу завалилась спать прямо на пол спальни, никак не объяснив свой поступок Кэт, которая весь путь домой пыталась допросить её.

Воробьёва включила телефон. На экране светилось уведомление о семнадцати пропущенных вызовах. Это был Максим. Майя смахнула уведомление, зашла в поисковик, бессмысленно пролистала новостную ленту, не воспринимая никакой информации, и выключила телефон.

‒ Я пойду покурю.

На балконе было очень свежо. Где-то залаяла дворняга. Среди соседних домов едва ли можно было найти горящее окно. В полной темноте горел только кончик её сигареты. Мерцающий пепел падал вниз.

Этот образ из сна… Каким трепетным и хрупким он был. Майя закрыла глаза и вспомнила свою маму. В обычной жизни она всегда была такой аккуратной женщиной с утончённым вкусом: выглаженные деловые костюмы, блестящее от лака каре, натёртые до блеска туфли. Во сне нельзя было различить почти ничего, но какой же грустной была её мама!

«Да ты себя совсем сдержать не можешь! Тебе уже каждую секунду колоться надо!» ‒ это была та фраза, которую мать сказала Майе, когда впервые обнаружила в сумке дочери наркотики. Тогда Майя ещё не успела переехать в квартиру Максима, и ей приходилось всячески прятать свою отраву. Тогда произошёл один из их самых громких скандалов между матерью и дочерью. И Майя помнила, что взгляд Варвары тогда был именно таким, как в этом сне. Таким же грустным и потерянным.

А чего сама Майя пыталась добиться сегодня? Чего она ожидала? Сейчас, когда девушка пришла в себя и успокоилась, она ни на один процент не могла объяснить собственный поступок. Но тогда её охватила ярость. Это была ответная реакция на всю ту боль, что ей причинили в прошлом. К тому же в тот момент Майя была по-настоящему уверена в теории, случайно родившейся у неё в голове: отец убил мать, чтобы каким-то образом потом получить её квартиру, и уже распродал всю мебель. Но, стоит признать, Майя была очень далека от мира юриспруденции и понятия не имела, мог ли её отец претендовать на наследство бывшей жены, у которой к тому же имелся несовершеннолетний ребёнок.

Майя объяснила все свои мысли Кэт.

‒ Ты прожила со мной всего один и уже, наверное, одурела от меня, да?

‒ Майя, забей. Главное, что ты жива осталась.

«А осталась ли жива мама?» ‒ снова подумала Воробьёва. Как она могла пропасть просто так, без какого-либо следа?

Сколько всего изменилось с тех пор? Как она живёт сейчас? Вспоминает ли она вообще о своей дочери? Может, она начала новую жизнь, чтобы забыть все ужасы прошлого? «Но как можно забыть своего ребёнка?!» ‒ спросил потерянный детский голосок в голове Майи. «А достойна ли ты того, чтобы тебя не забывали?» ‒ ответил другой голос. Голос новой, повзрослевшей Майи. Девушка почувствовала, что сейчас разрыдается.

‒ Мне нужно пойти в ванную умыться.

Ванная комната была единственной, сохранившей свой прежний вид, и ещё днём Майя немного успокоилась, осознав, что ванна, унитаз и раковина на месте, и их никто из квартиры не вынес. Осталось даже небольшое зеркало над умывальником.

Кэт, хоть и была под впечатлением вчерашнего дня, наслаждалась тихой ночью. Только она жалела о том, что не чувствует прохлады и свежести воздуха, летних запахов растений, дыма сигареты Майи, не может насладиться прохладным пивом или шоколадным мороженным, сидя на диване перед телевизором… И как же многое ей захотелось рассказать своей новой подруге: все свои мечты и переживания.

Кэт ушла с балкона, подошла к ванной и поняла: что-то не так.

Майя стояла, всей спиной прижавшись к стене. Она не могла оторвать взгляда от существа, что находилось в её ванне.

‒ Кэт, что это? Кэт? ‒ выдавила из себя слова девушка.

В ванне стоял человек, если это существо можно было назвать человеком, чёрного нефтяного цвета. Кости его челюсти, рёбер и рук были оголены. Вязкой жидкостью со всего его тела стекала будто бы его собственная расплавленная кожа. Белки глаз этого существа создавали неожиданный контраст с его телом, будучи кристально-белыми и сияющими. Маленькие чёрные зрачки не двигались и были устремлены на Майю и Кэт.

‒ Это тень, ‒ спокойно ответила Кэт.

‒ Какая ещё тень? ‒ Майя продолжала говорить шёпотом, голос её немного дрожал.

‒ Эта душа, которая скоро исчезнет. Растворится. У нас, душ, оставшихся на земле, есть срок годности, если можно так сказать. Поэтому невозможно встретить призраков людей, умерших двести или триста лет назад. Они сначала стали такими, а потом растворились. Когда-нибудь и я стану такой же.

Воробьёва боялась двигаться и молча смотрела на липкого чёрного человека, а этот человек продолжал смотреть на неё. По его оголенной челюсти, между зубов, так же стекала грязная жидкость, настолько странная, что психологически легче её было принять за кровь, чем предположить иное происхождение.

‒ Но это странно, ‒ сказала Кэт и смело подошла к тени, внимательно разглядывая её. ‒ Тени избегают людей. Они селятся в глухих заброшенных местах. Удивительно, что она сюда попала. Мне даже кажется, ‒ Кэт с огромным любопытством, как учёный, склоняющийся над микроскопом, заглянула в глаза тени, ‒ что ей самой страшно.

‒ Оно может быть опасно? ‒ прошептала Майя, которая всё ещё не смогла успокоиться.

‒ Вообще они довольно пугливые. Видят людей ‒ сразу улетают. Другое дело, что они явно лишены разума и, наверное, не совсем себя контролируют. Ими руководят инстинкты. Они как насекомые. Как осы или шершни.

‒ Как кто?! ‒ Майя выпучила глаза.

‒ Не очень удачное сравнение, прости! ‒ Кэт повернулась к ней и рассмеялась. ‒ Да ладно, не бойся. Подойди сюда. В принципе, они прикольные.

Майе надоело чувствовать себя трусливой, и она сделала шаг вперёд.

‒ Ага? Что же в ней прикольного?

Но как только Воробьёва оказалась на расстоянии пары сантиметров от ванны, тень зашипела, раскрыла свою пасть, вытянула шею и с грохотом захлопнула рот, как будто сделала огромный укус. Майя вскрикнула, Кэт закрыла её собой.

‒ Пошла отсюда! Пошла отсюда! ‒ закричала мёртвая.

Тень снова по-крысиному зашипела, взлетела и исчезла за вентиляционной решёткой.

‒ Там за решёткой что-то лежит, ‒ серьёзно сказала Кэт.

Призрачная девушка взлетела к потолку, чтобы рассмотреть содержимое вентиляции.

‒ Кэт, осторожно!

‒ Да. Здесь какой-то предмет, похожий на книгу или тетрадь. А тень всё ещё тут, сидит там в самой глубине. Это очень странно! Теперь у меня вопросов ещё больше!

За решёткой лежала толстая чёрная книга, покрытая плотным слоем пыли. Свет практически не проникал в трубу, поэтому разглядеть обложку книги в подробностях не представлялось возможным.

‒ Что ты имеешь в виду?

‒ Эта тень как будто охраняет эту штуку.

Кэт схватилась руками за решётку.

‒ Кэт, не надо!

‒ Но я хочу узнать, что это!

Мёртвая потянула за прутья решётки, желая её снять, как вдруг сзади раздался злой хриплый голос.

‒ ЧТО ПРОИСХОДИТ?! Кто вы такие?! Что вы себе позволяете?!

На пороге ванной комнаты стоял долговязый старик в грязной майке. Его серая, тонкая кожа, казавшаяся прозрачной, обтягивала слабые старческие кости, лицо было испещрено глубочайшими морщинами, волос на голове почти не было. Вокруг шеи был тонкий красноватый шрам.

‒ Дядя Егор?! ‒ воскликнула Майя.

Мужчина выпучил свои впалые глаза, полные презрения, и безмолвно посмотрел на Майю. Она так внимательно разглядывала его лицо: глубокие скулы, крючковатый нос, кустистые брови ‒ что ему стало заметно некомфортно.

‒ Ты кто на хрен такой?! Ну-ка пошёл отсюда! Это чужая собственность! ‒ Кэт набросилась на растерявшегося гостя.

‒Собственность?! Сумасшедшие девицы! Вы ‒ воровки! Вы сами проникли в чужую квартиру и смеете меня в чём-то обвинять?! ‒ закричал хриплым голосом старик, грозно глядя Кэт в глаза.

‒ Что ты прёшь?! Тут даже воровать нечего! Старый дурак, да ты выжил из ума…

‒ Дядя Егор, что ты тут делаешь? ‒ Майя перебила интеллектуальный разговор.

Старик несколько секунд смотрел на неё немного испуганно и удивлённо, после чего его лицо вдруг изменилось и выразило облегчение.

‒ Машка, это что, ты, что ли?

‒ Да, дядь Егор, это я.

‒ Господь всемогущий! Слава богу! ‒ он перекрестился. ‒ Но что за девка с тобой?

‒ Это Кэт, моя подруга.

Старик явно находился в замешательстве, что-то обдумывал и подбирал слова, а Майя смотрела на него скромно и заворожённо. Вот и её старый знакомый из детства ‒ источник множества маленьких, но приятных воспоминаний. И одного большого, но неприятного. Кэт же разглядывала дядю Егора с раздражением и непониманием.

‒ Понятно…‒ наконец сказал старик. ‒ Значит, теперь ты, Машка, видишь нежить… Ну, бывает, что сказать.

‒ Дядя Егор, ты тут живёшь, я так понимаю? ‒ спросила Майя.

‒ Нет. Я живу в соседней квартире с парочкой весьма надоедливых молодых людей. Сюда я прихожу иногда, чтобы отдохнуть от людских сплетен, не более.

‒ Но…‒ Майя сглотнула слюну от нервозности, не зная, как задать свой вопрос. ‒ Давно тут всё так изменилось? Давно моя мама съехала с этой квартиры, ты не знаешь?

Дядя Егор вздрогнул, и его серые глаза фосфорически блеснули.

‒ Твоя мама… нет, не знаю… А зачем вы полезли туда? А?!

‒ Куда? ‒ смущённо спросила Майя.

‒ В вентиляцию! Это и тебя касается! ‒ он ткнул пальцем в лоб Кэт, и та снова разозлилась. ‒ Вам запрещено туда лазить! Всем запрещено! Там живёт тень, и всё! Мне не очень хотелось бы потом увидеть вас с откусанными пальцами!

‒ Дядя Егор…

‒ Всё! Мне пора по делам! Но я буду следить, чтобы вы туда не лазили! Поняли меня? До свидания!

Старик улетел куда-то наверх и растворился в потолке.

‒ Кто это, чёрт возьми, был? ‒ возмутилась Кэт после некоторого молчания.

‒ Это дядя Егор. Мой старый сосед. Он как раз жил в соседней квартире, которую сейчас сдают его родственники. Иногда моя мама оставляла меня с ним, потому что отец не мог смотреть за мной из-за очередной пьянки или типа того. Но дядя Егор… он покончил с собой, когда мне было лет шесть или семь…

В голове Майи всплыла картина, словно фантомное воспоминание из прошлой жизни. Толстая высокая женщина ‒ сожительница дяди Егора ‒ бегает по этажам, звонит в двери всех соседей и страшно плачет. Стоит жара, Майя собирается гулять на детской площадке, но, не успев выйти из подъезда, встречает бедную взъерошенную женщину. Та набрасывается на неё, хватает за плечи, трясёт, рыдает и говорит много бессвязных вещей. После этого маленькая Майя быстрее поднимается на лифте, звонит в дверь своей маме; мать, встревоженная тем, что дочь вернулась так рано, отпирает дверь, а девочка взволнованно, как ученица, отвечающая стих у доски, сообщает ей: «Мама, там дядя Егор повесился!»

И каким бы чёрно-комичным не был этот эпизод со стороны, это событие очень впечатлило маленькую Майю и навсегда оставило на её психике болезненный след. Тогда она лишилась человека, который, если и не любил её, то хорошо относился. Майя доверяла ему. Вечер того тяжёлого дня девочка провела в постели с температурой.

Майя и Кэт снова бросили взгляд на вентиляционную решётку. Старик очевидно ничего не хотел с ними обсуждать и смылся как можно скорее. Кэт за это злилась на него, а Майя пребывала в недоумении. Она помнила, насколько хорошими раньше были отношения у её матери Варвары с дядей Егором. Конечно, с тех пор могло многое измениться… Но неужели старику теперь стала настолько безразлична судьба его соседки, хотя, будучи призраком, он имеет возможность наблюдать за кем угодно без каких-либо проблем? И неужели он стал враждебно настроенным по отношению к самой Майе?

‒ Я лучше пойду спать. ‒ устало сказала Воробьёва, запутавшись в бесконечном потоке своих мыслей.

Глава 11

За те десять месяцев, что Влада находилась в Москве, Даша полностью переделала их некогда общую спальню под себя. На окна она повесила светлые шторы, намного менее плотные, чем были до этого, чтобы в комнату всегда проникало больше света. На полу теперь красовался мягкий ворсистый коврик с изображением играющих в клубок котят. Обои Даша переклеивать не стала, слишком это было сложно и долго, но теперь на стенах появилось ещё больше плакатов с её любимыми звёздами, которые постепенно переползали на ту часть стены, что принадлежала Владе, и в итоге её заполнили американские поп-дивы в блестящих боди, все k-pop группы, находящиеся на пике популярности, и молодые представители Голливуда. От немногочисленных плакатов Влады остались только парочка представителей «олдскульного» русского рока, теснившиеся рядом. Кроме того, Даша коллекционировала ночники в виде самых разных животных: цыплят, лягушек, единорогов, динозавров, покемонов и других существ. Все они были круглыми, милыми, небольшими по размеру и сидели, свесив тоненькие лапки, на прикроватных столиках и тумбочках. Над кроватью Даши висела гирлянда из блестящих кристалликов, и днём они давали множество бликов, словно звёздочек, на стенах и мебели комнаты. Таким образом, комната стала намного ярче и светлее, чем была до отъезда сестры.

Влада, конечно же, заметила изменения, ведь такую откровенную оккупацию проигнорировать было нельзя, но отнеслась к ним со свойственным ей спокойствием и даже безразличием. Влада любила приглушённый свет и спокойные тёмные, «ночные» оттенки, но понимала, что в любом случае задержится в родительском доме на не слишком большой промежуток времени ‒ меньше чем на два месяца. И она даже была рада, что её сестра, которой вечно не хватает места для многочисленных приятных мелочей, так смело обустраивается.

Каждый день Влада спала минимум до двенадцати часов, и даже постоянная деятельность Даши не могла её разбудить.

Но в это утро сон Влады Морозовой был беспокойным. Ей ничего не снилось, но всю ночь девушку мучило непонятное беспокойство, которое не давало её мозгу погрузиться в полноценный глубокий сон. Влада ворочалась, просыпалась, потом мгновенно засыпала и через короткий промежуток времени снова просыпалась. Она приподнималась на локтях и смотрела на Дашу, чья кровать стояла у стены напротив. Даша спала глубоко, не замечая бесконечного шуршания одеяла сестры. При свете ночника в виде медвежонка (Даша никогда не включала все свои ночники одновременно, и каждую ночь она использовала разных зверёнышей) можно было разглядеть лёгкую улыбку на её мягком круглом лице. Это успокаивало Владу, и она устраивалась поудобнее и засыпала. На какое-то время, под утро, девушке даже удалось заснуть очень глубоко, и она не заметила, как её младшая сестра проснулась и отправилась на ежедневную пробежку. Но уже после девяти утра беспокойство снова вернулось, и Влада поняла, что пытаться заснуть смысла больше нет: уже слишком светло, а из других частей квартиры доносились голоса родителей, папины шаги, поскрипывания маминой коляски и множество кухонных звуков.

Мысли Влады были совсем спутаны. Она села, оглядела комнату и поняла, что не может распознать ничего вокруг себя: её мозг всё ещё находился в состоянии полусна-полубодрствования, а на грудь давили беспокойство и смятение. Спустя пять минут, немного придя в себя, девушка поняла, что её пижама, неприятно прилипшая к телу, насквозь мокрая от пота. Что происходит? Нужно взять себя в руки. Нужно контролировать свой разум и свои эмоции. Нельзя позволять им лишать себя здорового сна. Именно на этой мысли решила сосредоточиться Влада. Она была хороша в рефлексии, но, откровенно говоря, ей не хотелось копаться в причинах своего беспокойства. Жизнь научила её, что если пресечь тревогу на корню, не слишком задумываясь о её сути, то она пройдёт намного быстрее. По крайней мере, это обычно работало. Но где-то на подкорке Влада ощущала возможную причину своего состояния. И эта причина её пугала. А Влада ненавидела быть напуганной.

Девушка услышала, как отворилась входная дверь: Даша вернулась. И правда, спустя несколько минут дверь спальни приотворилась, и Даша осторожно заглянула в спальню.

‒ Ура! Ты уже проснулась! ‒ она весело забежала в комнату и приземлилась на кровати Влады, у ног сестры.

‒ Ну, как там погодка? Надеюсь, так же прохладненько, как вчера? ‒ улыбнулась старшая сестра.

Всё, Даша вернулась. Нужно сосредоточиться на общении с сестрой, ценить каждое мгновение с ней, ведь потом им снова предстоит расстаться на столько времени! Нужно выкинуть непонятное беспокойство из головы и сдать его на переработку.

‒ Да ну, нет! Я, в отличие от тебя, люблю, когда тепло. А сегодня как раз намного теплее, ‒ глаза Даши выражали искреннее счастье. ‒ У меня новый пост в блоге! Ты не видела ещё? Быстрее смотри!

‒ Вау, я ещё даже телефон не брала в руки, ‒ Влада лениво потянулась за гаджетом, лежавшим на прикроватном столике.

Даша начала с огромным энтузиазмом рассказывать про новую помаду и подводку от какого-то бренда, большой поклонницей которого она была. Именно этим продуктам макияжа и был посвящён последний пост в её блоге, где было двадцать четыре подписчика (её одноклассники с одноклассницами и подруги) и который был посвящён в основном корейской поп музыке, косметике и кофе. Владе не была интересна ни помада, ни подводка, но она серьёзно выслушала Дашу, внимательно прочитала её пост и, конечно же, поставила лайк.

‒ А ещё я сейчас внимательно рассмотрела дверь нашей квартиры, ‒ Даша неожиданно сменила тему, и голос её стал более серьёзным, ‒ и там правда не осталось ни единого следа от вчерашнего!

‒ Мы приготовили охренеть, какую ядерную смесь. Было бы странно, если бы она не оттёрла ничего!

‒ Да! Я поставила пять звёзд той статье, ‒ Даша посмотрела в сторону двери и заговорила чуть тише. ‒ Потому что, если бы это увидела мама, я не знаю, что произошло бы.

Тут Владу обдало мурашками, и глаза её на мгновение огненно вспыхнули: её посетила ужасная мысль, и девушка сразу же сделала вывод, что именно эта мысль, должно быть, всё это время была причиной её тревоги.

‒ Даша, милая, ты мне лучше вот что скажи, ‒ лицо её приобрело серьёзную строгость, и Дашу это немного напугало. ‒ Какого хрена после вчерашнего ты попёрлась ранним утром бегать? Ты не думаешь, что он может следить за тобой? Ждать тебя где-нибудь за углом?

Лицо младшей сестры побледнело, она виновато посмотрела на Владу и опустила глаза.

‒ Это же пипец как опасно! Даша! Он ведь был тут! Почти у нас дома! А ты продолжаешь жить, как ни в чём не бывало! Ты ведь сказала, что тебя с этой наркошей Воробьёвой выследил какой-то его дружок? Какая вероятность, что его друзья продолжают сталкерить тебя?

Влада так разволновалась, что встала с кровати, начала снова ходить по комнате и массировать переносицу. Дело дрянь, сестра ещё совсем ребёнок. Зато теперь Влада осознала причину своего ночного переживания: на подсознательном уровне она предвидела, что Даша пойдёт бегать, и её пугало, как бы сестру не схватил какой-нибудь ублюдок. От такого объяснения Владе стало чуть легче.

‒ Если бы я не пошла сегодня бегать, мама и папа что-нибудь заподозрили бы. Подумали бы, что со мной что-то не так…

‒ Ну сказала бы им, что у тебя месячные слишком сильные и живот болит, вот делов-то! Мать-сыра Земля…

Влада остановилась у окна. Сколько же противоречивых воспоминаний вызывал у неё этот район! Грязный, старый, никому не нужный и всеми забытый, как страшный сон… Но как Влада любила его сейчас, после изматывающей все нервы Москвы! Какое спокойствие и самобытность сохраняло это место, несмотря на все очевидные недостатки! Серые дома, зелёные деревья, скрипучие качели, деревянные скамейки, вонючие мусорные баки и цветущие рядом с ними клумбы ‒ другого такого же прекрасного летнего утра не могло быть нигде!

Но что-то было не так, Влада это чётко ощущала, но не могла объяснить самой себе, в чём дело. Поэтому она отошла от окна и села рядом с сестрой.

‒ Он не звонил тебе больше?

‒ Нет. Я ещё вчера заблокировала его номер, перед тем как лечь спать.

‒ А в интернете он тебе не писал?

‒ Нет.

Какое-то время они молчали. Даша чувствовала себя виноватой и боялась что-либо говорить, но, осознав, что Влада тоже не собирается начинать диалог, всё-таки тихо спросила:

‒ Думаешь, всё-таки нужно обратиться в полицию?..

‒ Ты правда считаешь, что они тотчас же побегут его искать? Они маньяков не торопятся ловить, не то что подобных придурков.

‒ И что делать?

‒ Я не знаю, ‒ Влада снова встала и подошла к окну. ‒ Правда не знаю.

Родная детская площадка, где некогда маленькие сёстры бегали, как сумасшедшие; родные гаражи, по крышам которых они прыгали, пока никто из родителей не видел; родные магазинчики, куда девочки забегали за дешёвыми сухариками и жевательной резинкой за один рубль. Владе следовало успокоиться.

‒ Ладно. Знаешь, что? ‒ говорила девушка, не отрывая взгляда от окна. ‒ Всё должно обойтись. Этой дуры Воробьёвой с нами ведь нет? Нет. А он ищет её, мы сами ему вообще не нужны. Может быть, этот идиот уже нашёл свою беглянку, поэтому и отвязался от тебя, не звонит и не пишет. Помнишь, в прошлый раз он звонил тебе каждую секунду?

‒ Да, помню…

‒ Так вот. Думаю, он уже и забыл про нас. Пусть разбирается там со своей пассией.

‒ Но Влада… ‒ тихо начала Даша, и старшая сестра обернулась. ‒ Мне так не нравится… Мне так не нравится, как ты говоришь про Майю.

‒ А как я говорю про неё?

‒ Беглянка, пассия… Влада, она ведь тоже в опасности. Он ведь может убить её! Или не убить, но очень сильно покалечить. И не говори мне, что она достойна подобного из-за моих с ней конфликтов…

‒ Конфликтов? Ты это так называешь? ‒ Влада настроилась на длинную поучающую речь, но не успела её начать.

‒ Да. Я называю это так, Влада. Дай мне договорить! ‒ Даша серьёзно смотрела сестре в глаза, и Влада даже почувствовала гордость за то, что младшая стала смелее и не боится отстоять своё мнение. ‒ Я простила Майе все её поступки, но я не оправдываю их. И я не закрываю глаза на всё плохое, что в ней есть. Но Майя такой же человек, как я! Она такая же девочка, как я! И она находится в ужасной ситуации, её преследует бывший, и мы с тобой точно знаем, что он бьёт её! Влада, это так страшно! А ты говоришь об этом с каким-то цинизмом… Сестрёнка, нельзя так!

В дверь постучали, и прозвучал ласковый голос матери девушек.

‒ Девочки, можно к вам?

‒ Конечно, мам, мы не заняты! ‒ ответила Даша, натянув улыбку, будто между ней и Владой только что не было серьёзного разговора.

В комнату на инвалидной коляске въехала Евгения Морозова, немного полная женщина, с русыми волосами, собранными в короткий хвостик. Лицо её выражало бесконечную любовь к дочерям.

‒ Что делаете?

‒ Обсуждаем политическую ситуацию в Бангладеш, конечно же! ‒ ответила Даша. Это была их старая семейная шутка.

‒ Всё понятно, как же без этого, ‒ мать улыбнулась и посмотрела на Владу, та неловко улыбнулась в ответ. ‒ А ведь я до сих так ничего подробного и интересного не почитала про Бангладеш! Только знаю, что все наши футболки были сшиты именно там.

‒ Все мои девчонки тут, ‒ сзади Евгении встал Александр, усатый отец семейства и великолепный повар. ‒ На завтра передают жару, и я предлагаю поехать всем вместе на природу, девчонки, что скажете?

‒ Я только за! ‒ весело улыбнулась Даша.

‒ Я тоже, ‒ сдержанно кивнула Влада.

‒ Ну вот и отлично! Я приготовлю что-нибудь крутое из говядины, что возьмём завтра с собой. Вот что я хотел сказать! Мы ведь вчера с мамой заезжали в наш новый торговый центр!

‒ И как он? ‒ спросила Даша.

Отец показал большой палец.

‒ Там очень красиво. Большая площадь, много магазинов, ‒ добавила мать.

‒ Там хотя бы есть пандусы, мам? ‒ Влада смотрела недоверчиво.

‒ Есть! Там правда всё очень хорошо оборудовано. Я рада. Есть и кнопки вызова персонала, и всё в таком духе! Строев правда постарался. Его большой портрет висит над входом. Но пока не знаю, стоит ли за него голосовать, ‒ Евгения сделала мужу знак рукой, чтоб он отошёл в сторону и она смогла развернуться. ‒ Отдыхайте, котятки. Я поехала кодить.

‒ А я готовить, ‒ Александр махнул рукой дочерям.

Дверь закрылась, и сёстры остались наедине. Никто из них не хотел продолжать старый разговор, равно как и начинать новый, поэтому некоторое время в комнате, где с каждой стены смотрела сотня глаз молодёжных кумиров, стояла тишина. Даша не хотела ругаться с Владой, она прекрасно понимала, как сильно та за неё волнуется (и иногда эта опека её до злобы раздражала, хотя Даше злость не была свойственна вообще). А ещё Даша знала, что Владу невозможно переубедить. Поэтому она нашла только один выход.

‒ Может сходим туда тоже?

‒ Куда? ‒ вздохнула Влада с облегчением. Она боялась, что младшая сестра в обиде на неё.

‒ В новый центр, ‒ Даша весело подлетела к сестре. ‒ Давай! Сходим в пиццерию. Присмотрим новые прикиды. И всё будет хорошо! Там всегда можно обратиться к охранникам.

Прогулка пошла обеим сёстрам на пользу. Напряжения между ними не было, но и к разговору о Майе они не возвращались. Иногда Влада чувствовала старое ночное беспокойство, но она умело отгоняла его от себя. Она должна думать о сестре. И наслаждаться каждой минутой, которую они проводят вместе.

Такой торговый центр, не представлявший собой ничего удивительного и ценного в любом крупном городе, для их городка был впечатляющим. Много магазинов одежды, большой магазин мебели и товаров для дома, продуктовый магазин, боулинг, кальянная, пиццерия, суши-бар, аптека, а главное ‒ кинотеатр. Теперь всё было в одном месте, прямо рядом с домом, прямо в районе Даши и Влады. Конечно, такой торговый центр предназначался не столько для жителей старых домов, сколько для привлечения покупателей квартир в новых, строящихся домах, дескать, район обладает хорошей инфраструктурой.

После длительного обхода магазинов (Даша указывала пальцем, а Влада послушно шла за ней) сёстры пошли в пиццерию, где с трудом смогли найти свободное место. Яркие жёлтые стены, красные диванчики и стулья, улыбчивые сотрудники ‒ всё располагало к оптимистичному настрою. Даша поглощала уже второй кусок итальянской пиццы, Влада окунала в сырный соус наггетсы.

‒ Поэтому я очень надеюсь, что они продлят его на третий сезон, ‒ заканчивала свой рассказ Даша. ‒ Иначе это будет совсем незавершённая история! Сейчас все фанаты надеются на третий сезон. Но авторы молчат.

‒ Да, неприятно, ‒ улыбнулась Влада и положила в рот курочку.

На девушку нашла приятная сонная расслабленность. Всё вокруг неё стало неожиданно дружелюбным. «Придём домой ‒ сразу лягу спать. И буду спать обалденно», ‒ подумала Влада про себя.

‒ Я схожу в туалет, ‒ сказала она и медленно встала из-за стола.

‒ Конечно.

Из женского туалета, ужасно громко смеясь, вышла группа девушек, и Влада вошла в совсем пустую комнату. На стенах и полу блестела новая дорогая нежно-голубая плитка. Над раковинами висело большое зеркало с подсветкой по периметру. Все кабинки были свободны, и тишину не нарушало ничего кроме слабой фоновой музыки. Влада с минуту полюбовалась на себя в начищенное зеркало, помяла пальцами свои синие кудряшки, зевнула и направилась в сторону кабинок, когда обнаружила, что она в помещении не одна.

В углу, напряжённо выпрямив спину и вытянув руки по швам, стояла женщина со страшно бледным лицом. На ней был коричневый костюм, состоящий из приталенного пиджака и юбки-карандаш. Взгляд женщины был прикован к Владе.

Несколько помедлив, Влада зашла в кабинку, находившуюся ближе всего к выходу и дальше всего от женщины. Сколько же у них в районе всё-таки живёт странных людей! И тут Влада снова вспомнила про Майю. Да, наверное, она действительно рассуждала о ней слишком жестоко. Но если Даша сумела простить свою обидчицу, это не значит, что сможет и Влада!

«Но даже если бы я простила Воробьёву… Как бы я смогла ей помочь? ‒ размышляла она, не торопясь покидать кабинку. ‒ Как вытянуть человека из болота, если тот сам только и делает, что лезет в это болото? Как мне проявить женскую солидарность, как мне спасти её от этого придурка, если она сама к нему всё время возвращается!

Или я пытаюсь оправдать своё бездействие… Ведь себя я смогла спасти, почему не могу спасти и её?»

Тут Владу обдало мурашками, и руки её задрожали. Нет. Нет, такого не повторится. Такого больше не будет никогда. Она дала себе клятву и больше никогда не воспользуется тем… чем воспользовалась тогда.

Влада сжала руки в кулаки и сделала глубокий вдох. Девушка встала, поправила свою одежду, открыла дверцу и удела перед собой бледную женщину в костюме.

‒ Добрый вечер, ‒ улыбнулась она губами, накрашенными яркой помадой. ‒ У меня для вас небольшое послание.

Влада стояла как вкопанная.

‒ Вчера вы должны были получить первую часть нашего послания. Извиняюсь, если оно получилось слишком экстравагантным. У нас была задача донести до вас информацию о нашем присутствии, и некоторые из нас выбрали старый способ ‒ кровавую надпись.

‒ Кровавую?!

‒ Конечно, не в прямом смысле. Надпись сделана краской, но будто это кровь. Понимаете, у кого-то из нашей команды была такая мечта в детстве ‒ кровавая надпись. Не судите строго!

‒ Я и не сужу.

Влада вытянула руку вперёд, и она прошла сквозь туловище женщины. Это не удивило девушку.

‒ Какое у вас послание для меня? ‒ спросила она спокойно.

‒ О! Вас хочет видеть мой хозяин ‒ Хранитель Дуба. Понимаете, он сущность очень занятая, не может явиться к вам лично! Поэтому он просит вас явиться в следующее воскресенье в полдень по данному адресу.

Женщина протянула Владе небольшой клочок бумаги, на котором аккуратным почерком был выведен адрес и время встречи. Девушка осторожно взяла его.

‒ Хранитель Дуба? Какое он имеет ко мне отношение? И что это за место?

‒ Я не располагаю подробной информацией о причинах вашей встречи, только исполняю приказы. А место это мы называем «белой комнатой».

‒ Почему вы думаете, что я приду туда?

‒ Потому что в конце концов Хранитель Дуба сам придёт за вами, это лишь вопрос времени. Теперь ему известно ваше местоположение, и за вами ведётся наблюдение.

‒ Ясно, ‒ Влада убрала листок бумаги в карман. ‒ Думаю, больше вопросов у меня нет. Возвращайся к своему хозяину.

‒ Хорошего вам вечера!

Женщина широко улыбнулась, развернулась и ушла куда-то, растворившись в стене. Влада подошла к зеркалу и осознала, что лицо её настолько же бледное, каким было лицо у ушедшей мёртвой женщины. Девушка умылась, высушила руки и достала бумажку из кармана. Этот адрес был ей знаком, и необходимый дом располагался совсем недалеко. Но что её ждёт внутри?

Даша улыбалась чему-то в телефоне и даже не заметила длительного отсутствия сестры. Она доела все остатки еды.

Влада глубоко вдохнула и сделала лицо спокойным настолько, насколько это было возможно. Она огляделась по сторонам, подошла к Даше и предложила пойти домой.

Глава 12

Остальную часть ночи Майя проспала мёртвым сном, таким, каким она не спала уже, казалось бы, больше полугода. Проснулась девушка в час дня и какое-то время лежала, бессмысленно разглядывая полосы яркого света на полу. Майе потребовалось время, чтобы понять, где она находится и что произошло. Перед глазами болезненными фантомами появлялись то мост с рекой, то квартира Максима, то кафе, то отец, то стройка, то Даша, то Кэт… Нет, Кэт была определённо настоящей и стояла посреди комнаты.

‒ Пока ты спала, я познакомилась со всеми кошечками во дворе! Ты ведь знаешь, что кошки чувствуют нежить?

Майя села, и в глазах у неё потемнело, а сосуды в висках запульсировали. Она всё ещё пребывала в состоянии ужасающей слабости.

‒ Кэт, спасибо, что не уходишь от меня.

‒ Боже мой, угомонись. Мне-то куда идти?

‒ А твои родители? Где они? ‒ Воробьёва запнулась. ‒ Они… живы?

‒ А я не говорила тебе? Я просто понятия не имею, что с ними. Точнее, как тебе сказать… Мой отец бросил меня, как только я из мамки вылезла, и на него мне как-то наплевать. Что насчёт самой мамы… я просто ничего не помню. Я не помню адрес, где мы жили. Я не помню, кем она работала. Я даже не помню… не помню, как она выглядит…

Девушки молчали какое-то время, рассматривая трещинки на потолке и стенах, а потом Майя спросила:

‒ А кем была ты сама, Кэт? Ты помнишь?

‒ Шлюхой, ‒ не задумываясь и не отводя взгляда от Майи, ответила мёртвая. ‒ Я была шлюхой. Потаскухой. Давалкой. Блудницей. Ночной бабочкой. Путаной. Подстилкой. Швалью. Проституткой. Как много классных синонимов придумали люди к этому слову, правда? Выбирай ‒ не хочу!

В глазах Кэт стояли слёзы, которые она старательно сдерживала. Голос её при этом звучал дерзко и энергично. Она ждала реакцию Майи и внимательно следила за выражением лица той.

А Майя не знала, как продолжить разговор. У неё самой не было никакой твёрдой позиции, касаемо проституции (как и касаемо практически любого другого социального или политического вопроса). Окружение же девушки подходило к этому неоднозначно: с одной стороны, «шлюшки» раскованные, весёлые, умеют всё делать, ничего не стесняются и любят экспериментировать, в отличие от «обычных баб»; с другой стороны, эти же «шлюшки» ‒ отбросы общества, они хуже собак, потому что думают промежностью, а в головах у них моча, и мир стал бы в миллиарды раз лучше, если бы всем «шлюшкам» сломали ноги, а потом расстреляли. Майя почувствовала, как тошнота подходит к её горлу от одних воспоминаний об этих разговорах.

‒ Ты жалеешь об этом? ‒ наконец спросила Воробьёва.

‒ Жалеют только о своём собственном выборе. Но никак не о том, что тебя заставили сделать. ‒ спокойно ответила Кэт. ‒ Наверное… я не чувствую ничего на этот счёт. Давно перестала чувствовать. Но опять же. Понимаешь, я не помню никаких конкретных людей и событий из своей жизни. Вещи, которые иногда всплывают в моей памяти, я не могу отделить от собственных снов и фантазий. Поэтому, можно сказать, я помню только некоторые свои ощущения. Помню свои реакции на происшествия, но не помню сами происшествия.

Кэт замолчала. Ей не было стыдно об этом рассказывать, но она всё равно ощущала некоторый дискомфорт. Мёртвая спросила:

‒ Что ты думаешь?

‒ Я думаю, что ты моя подруга, Кэт.

Призрачная девушка непроизвольно улыбнулась, а Майя встала и отряхнула пыль со своей одежды.

‒ Ты не должна волноваться на этот счёт. Давай лучше придумаем, что нам делать теперь.

Следовало ли Майе обратиться в полицию? Воробьёва думала над этим вариантом, но осознавала, что, во-первых, у неё не хватит смелости даже подойти к полицейскому участку, во-вторых, у неё нет никаких подтверждений пропажи матери, а кто будет искать взрослую дееспособную женщину, которая могла, в конце концов, просто взять и улететь на отдых заграницу?

Родственников, к которым можно было бы обратиться, у девушки не было. Значит, ей оставалось ждать. Ждать, пока кто-нибудь не объявится в эту пустую квартиру, ночью так напоминающую первобытную пещеру.

Майя стояла посреди комнаты, пытаясь понять, что ей вообще нужно, чего она хочет, куда ей сейчас пойти, а в голове появлялись яростные образы.

«ВИДИШЬ, СУКА! ЧЕГО ТЫ СТОИШЬ, ЕСЛИ ДАЖЕ РЕБЁНОК, КОТОРЫЙ У ТЕБЯ ИЗ ***** ВЫЛЕЗ, ТЕБЯ ПРЕЗИРАЕТ?»

Но было удивительно, что все угрозы от отца, проносившиеся одна за другой в голове девушки, относились вовсе не к ней, а только к её матери Варваре.

Стоило признать, что характер Варвары был в начале её жизненного пути слишком слабым и мягким для тех трудностей, с которыми ей пришлось неожиданно столкнуться. Тихая, погружённая в себя и в литературу, она привыкла общаться со строго определённым кругом лиц, таким же образованным, небедным и благополучным. Родители ограждали дочь от людей другого толка, что сделало её совсем неподготовленной к реальной жизни, в коей глупых, грубых и просто опасных людей оказалось большинство. Но родители покинули дочь рано: сначала погиб в автокатастрофе отец, а через полтора года от инсульта, вызванного переживаниями и депрессией, скончалась и мать. Варя осталась сиротой в девятнадцать лет.

Совершенно неопытная и доверчивая, Варвара погрузилась во взрослую жизнь. Похороны обоих родителей надломили её, и девушке срочно требовалась поддержка. Такую поддержку на тот момент оказал Варе её одногруппник ‒ Павел (который был позже исключён из университета в конце второго курса). Павел казался Варваре простым в общении, приятным, позитивным и смешным. Он легко относился к жизни, не заморачивался по пустякам и редко вообще о чём-либо волновался. Человек именно такого настроя и требовался Варе на тот момент (по крайней мере, ей так казалось). Павлу же нравилось внимание умной девушки из приличной, пусть и мёртвой, семьи. Он гордился, что Варвара из всего коллектива выбрала именно его. А ещё он чувствовал, что ею будет легко управлять, а здесь причина таилась и в самом характере Вари, и в той сложной ситуации, в которой девушка оказалась.

Они поженились быстро, поселились в пустой родительской квартире Вари, и уже через год, в возрасте двадцати лет, Варвара родила ребёнка ‒ Майю. Для Вари, которая пусть и пережила непростые роды, ребёнок был чем-то абсолютно невероятным. Она по-настоящему гордилась собой, она чувствовала, что смогла привнести в свою жизнь радикальную переменную, которая, несомненно, изменит всю её судьбу в лучшую сторону. Павел более сдержанно относился к новорождённой дочери, но всё равно был доволен.

Тем не менее, с каждым годом напряжение в семье росло. Варвара смогла найти хорошую работу. Она коллекционировала книги и с огромным удовольствием занималась своей дочерью, когда Павел, менявший одну работу за другой, чувствовал себя по сравнению с Варварой несостоявшимся в жизни. Она не могла быть счастливее его. Она не имела права быть такой. Кроме того, Павлу приходилось постоянно сдерживать свои страстные порывы прильнуть губами к горлышку бутылки водки, и с каждым днём это выводило его из себя всё больше и больше. «Ведь при ребёнке нельзя пить», ‒ спокойно говорила Варвара, и какое-то время даже сам Павел считал это верным решением. Но в какой-то момент его недовольство своей жизнью достигло пика и начало трансформироваться в ярость. С чего бы ему слушаться жену, которая решила, что имеет право быть счастливой, пока он несчастен? С чего это она вдруг решила, что в принципе имеет право ему что-то приказывать? Почему она позволяет себе уделять так много времени всякой бесполезной бредятине, своим книгам, вместо того, чтобы лишний раз поднять ему настроение: приготовить шикарный обед, выйти к нему на порог в прозрачном белье и сделать массаж всех мышц спины? И почему его собственный ребёнок, который принадлежит ему и только ему, проводит так много времени с женой и не проявляет к нему высоких чувств? Эти вопросы надо было решать.

Варвара не знала, как вести себя после того, как Павел избил её первый раз. Она не знала, что ей следует предпринять и нужно ли в принципе предпринимать что-либо. Он же любит её. Как думала она сама. И Варваре было некому рассказать о происходящем внутри семьи. На работе у неё не было близкой дружбы с коллегами, сама она была слишком замкнутой и застенчивой, чтобы построить новые отношения с кем-то. А все старые знакомые отдалились от Воробьёвой.

Со временем Варвара научилась отвечать агрессией на агрессию. Такие изменения в её миролюбивом характере были вынужденной мерой: женщина пыталась «сохранить» семью, но и не собиралась дать мужу уничтожить себя полностью. Да, Варя до последнего момента боялась разводиться с Павлом, потому что не имела ни малейшего представления, как ей строить свою жизнь дальше. Воробьёва просто не могла представить свою дальнейшую судьбу при таком раскладе.

Но всё оказалось намного проще. После развода Варвара вздохнула полной грудью. Какое-то время Павел, переехавший к своим родителям, названивал ей, исходясь угрозами выкрасть дочь себе, но через три недели успокоился и забыл о бывшей жене. Настолько успокоился, что уже через год перестал выплачивать алименты, на что Варвара решила просто закрыть глаза.

Варвара осталась наедине с дочерью и поначалу ей казалось, что она легко перевоспитает её, но всё оказалось намного хуже. Уже к двенадцати годам Майя стала той, кого родители Варвары, не имевшие счастья стать бабушкой и дедушкой, называли «дворовой девкой». С «дворовыми девками» Варваре строго-настрого было запрещено общаться, ведь все они были пьющие, курящие и спали со всеми подряд. Родители очевидно не хотели, чтобы Варвара стала такой же, и сама Варя не терпела ничего подобного. И какой отвратительной матерью она почувствовала себя, когда поняла, что её дочь стала именно такой. От их нежных отношений не осталось и следа. Дальше были только скандалы и вечные разборки.

Были детские психологи, семейные психологи, онлайн консультации у коучей, но ничего из этого не приносило результата. Варвара всегда умалчивала о том, что дочь принимает наркотики, потому что боялась лишения родительских прав. Женщина не пыталась отвести свою дочь к психиатрам из-за страха того, что её дочь заберут в диспансер или поставят на учёт, и всё это отразится на дальнейшей судьбе Майе. Но больше всего Варвара всего-навсего боялась ещё больше испортить отношения с ребёнком. Она не имела понятия, что делать в подобной ситуации. Единственное, что женщина знала точно, ‒ она никогда, никогда не применит рукоприкладство. До одного дня.

Майя не видела в своей матери никакого намёка на авторитет. Ей не хотелось налаживать отношения с Варварой, ей не хотелось общаться с ней, ей не хотелось видеть её. В пятнадцать лет, когда девочка поступала в девятый класс, она совсем потеряла контроль над собой. Майя перестала посещать занятия, почти не появлялась дома, и Варвара начинала постепенно выходить из себя. Учителя интересовались: что происходит с её дочерью? У доченьки слабое здоровье, она хватает все существующие вирусы, у неё постоянно простужается горло, желудок чувствителен к пище и часто выходит из строя, а месячные страшно болезненны, и обезболивающие, выписанные врачами, не помогают. Но сколько могло продолжаться это враньё? В конце концов ситуацией может заинтересоваться директор.

Когда Майя в один день заявилась домой и нагрубила матери в ответ на её расспросы, женщина не выдержала. В этот раз всё внутри неё сломалось и закипело. Варвара ударила дочь по лицу. С того момента Майя начала жить исключительно у своего парня Максима, с которым Варвара вела отдельную войну.

С горем пополам Майя сдала экзамены, хотя сначала даже не желала на них являться. Теперь она общалась с матерью только по телефону. Последний раз они обсуждали поступление Майи в аграрное училище. Варвара говорила, что уже подала документы дочери и что всё получится, но девушка пребывала в состоянии полного безразличия. Она так и не узнала, поступила она в это училище или нет, Майя даже толком не знала, какую специальность выбрала ей мать.

Последний раз мать и дочь говорили по телефону как раз в прошлом июле. Варвара не звонила дочери после этого. А Майя не звонила матери…

Осознание этого факта привело девушку в настоящий шок. Сейчас Воробьёва шла по улице (серые стены квартиры слишком давили на неё, и она решила покинуть квартиру) и чуть не врезалась в велосипедиста. Да, последний раз Майя общалась с родной мамой не неделю назад, не месяц назад, не два месяца назад, а целый год. Год назад девушка последний раз слышала материнский голос, беспокоящийся об образовании дочери.

‒ Ты в порядке? ‒ спросила Кэт, глядя на то, как Майя остановилась посреди дороги с пустым выражением лица.

‒ Пойдём в магазин. Мне надо пожрать чего-нибудь.

И всё-таки было в Варваре что-то эгоистичное, глупое и безграмотное. Так шептала обиженная частичка сознания Майи. Ей нужно было сдать дочь в наркодиспансер или показать её психиатру. Потому что настоящую помощь Майе могли оказать только настоящие врачи. Но Варвара была трусливой. Она была слабой. Она была оказалась неспособной нести полноценную ответственность за судьбу собственного ребёнка. Если наказание требовалось, ей следовало его принять.

Майя опять почувствовала слёзы на глазах. Ей было жалко себя. Ей было жалко маму. Она ненавидела себя. Она ненавидела маму.

Воробьёва стояла в молочном отделе местного продуктового магазина «Танечка». Уже стоял вечер, и солнце садилось. Кроме неё в магазине покупателей не было. Денег Майя имела очень ограниченное количество, поэтому девушка просчитывала сумму так, чтобы ей обязательно хватило на сигареты. Место было знакомое, все продавщицы её знали и продавали нужные вещи «без рецепта».

Лампочка мигала, играла незамысловатая мелодия. Кэт стояла около стеллажа с журналами, листала газету с громкими заголовками и ухмылялась. Майю неожиданно бросило в дрожь, и она посмотрела по сторонам. Её пронзило ледяное ощущение, будто за ней кто-то наблюдает, но в магазине действительно не было ни одного человека, кроме неё и Кэт. Магазин скоро закрывался, и девушки отправились к кассе.

Но место за кассовым аппаратом пустовало. Неужели все продавщицы уже разошлись по домам? Окна магазинчика выходили на автомобильную стоянку перед домом, на первом этаже которого была расположена сама «Танечка». Майя оставила корзину с немногочисленными продуктами на кассе и слабым голоском позвала:

‒ Можно кого-нибудь на кассу?

Никто не откликнулся. Тогда Кэт осмотрела подсобные помещения, но и там никого не нашла, о чём она сообщила подруге.

‒ Да, странно, конечно, но, наверное, мы пришли слишком поздно, ‒ сказала Майя и направилась к двери с пустыми руками.

На улице резко потемнело, хотя была всего лишь половина девятого. Лобовые стёкла автомобилей отражали жёлтый свет из больших окон «Танечки». Майя потянула ручку входной двери и поняла, что дверь заперта. Она повертела её, подёргала из стороны в сторону, но дверь не поддалась. Сердце Воробьёвой заколотилось с новой силой.

‒ Кэт, какого чёрта здесь происходит? Как они могли закрыть нас?

Паника начинала овладевать Майей, и она с большей силой начала трясти дверную ручку. Кэт прошла сквозь стену и попыталась открыть дверь с внешней стороны, но это не дало никакого результата.

‒ Не волнуйся так. Ты можешь попытаться выйти через запасной выход в противоположной части магазина. К нему можно пройти через подсобные помещения, и я помогу открыть тебе двери.

Воробьёва смотрела на своё мутное и расплывчатое отражение в стёклах окон. Бедная маленькая девчонка, почему ты не способна даже купить молоко? Почему с тобой приключается что-то, чего не бывает ни с кем? Почему у тебя всё не так, как у нормальных людей?

‒ Я только не понимаю, почему они не выключили свет, ‒ сказала Майя.

Свет отключился. Музыка исчезла. Всё помещение за долю секунды погрязло в темноту и тишину. Майя сдержала крик, спазмом сжавший её горло: отражение девушки в стекле исказилось и превратилось в старое мужское лицо. Да, на улице стоял старик и ничего не выражающими глазами смотрел на Воробьёву. Короткая борода с отдельными седыми волосками, голова растрёпана, а туловище округлой формы. Мужчина так и стоял на месте, не двигаясь.

‒ Это мертвец, но какой-то странный, ‒ прошептала Кэт.

‒ Девчонки, ну что за ерунда?! Я хотела напугать вас, а вы всё смотрите на какого-то идиота! ‒ сказал пронзительный высокий голос сзади.

Майя и Кэт обернулись, и свет снова включился. На стуле за кассой сидела девушка с рыжими обугленными волосами. Одежда её ‒ лёгкое голубое платье ‒ вся обгорела и рваными кусками въелась в кожу, как слипается с пирогом пергамент для выпечки. Правая рука почти вся почернела, и местами проглядывали желтоватые кости. Шея и левая рука покраснели и покрылись коркой. Лицо девушки сохранилось лучше всего, если не считать содранной до мяса левой щеки и немного заплывшего над нею глаза. Снова заиграла легкомысленная музыка.

‒ Алёна? Как ты тут оказалась? ‒ спросила Кэт.

‒ Мне сейчас скучно, и всё никак не могу найти себе место. Шляюсь по всему городу. А тут тебя встретила. Подумала, почему бы не прикольнуться? А тут, оказывается, твоя живая подружка ещё и нежить видит, вау!

Майя не слушала, что говорила Алёна и продолжала смотреть на пожилого мужчину снаружи. Он до сих пор не сдвинулся с места и был похож на восковую статую.

‒ Я в этом магазинчике уже две недели живу и первый раз этого пердуна вижу, что он тут забыл? Кстати, считаю, им уже давно пора переименовать это местечко из «Танечки» в «Алёнушку», так будет правильней.

Старик всё стоял и стоял, а девушки втроём смотрели на него в замешательстве.

‒ Мужик, хватит. Ты задолбал так пялиться, ‒ сказала Алёна, которой начало становиться не по себе.

‒ Я не хочу этого, ‒ прошептал он, не двигая губами. ‒ Я не хочу этого. Но я не могу.

Вдруг он протянул вперёд тяжёлые мозолистые руки.

‒ Помогите мне. Я больше так не могу. Помогите мне.

Девушки попятились, а старика начало трясти, как будто внутри него был установлен вибрирующий механизм. Лицо же его оставалось совершенно неизменным.

‒ Простите, ‒ тихо сказал мужчина и исчез в чернеющем воздухе.

Тишину, образовавшуюся всеобщим непониманием и напряжением, разрушила Алёна.

‒ Вау. Бывает же.

‒ Ты знаешь, куда ушли продавщицы? ‒ спросила Кэт.

В этот же момент входная дверь отворилась, и вошли две толстые женщины, которые являлись сотрудницами магазина «Танечка» (или же «Алёнушка»).

‒ Прошу прощения за задержку, ‒ сказала одна из них, садясь за кассу и вынуждая Алёну сесть прямо на конвейерную ленту. ‒ Надо было отлучиться, и дверь пришлось закрыть, чтоб никто ничего не спёр.

Отлучались продавщицы ради какого-то явно весёлого дела, потому что выбросили в мусорное ведро у входа две пустые бутылки пива. Воробьёва оплатила свои немногочисленные покупки, и две подруги молча отправились домой по тёмной улице.

Глава 13

Вдалеке небо горячо светилось всё краснее и краснее, проливая на облака вокруг свои пурпурные и розовые чернила. Уходящее солнце казалось особенно близким, понятным, материнским, и хотелось просто взять и побежать к нему в объятия, прямо туда, за горизонт. Мраморные массивные плиты и памятнички своим тёплым блеском прощались с уходящим светилом. Они отбрасывали большие длинные тени позади себя и казалось, что этот блеск и эти тени как нельзя лучше воссоздавали неоднозначность всех, кому и принадлежали эти надгробья. Могилки были посажены настолько близко друг к дружке, что тропинки между ними, прорезающиеся через преграды, как муравьиные дорожки, оказывались совсем узенькими. Сейчас они были завалены сухими листьями, рано опавшими с деревьев, укрывавших и будто охранявших покойников, поэтому каждый шаг сопровождался шелестом. Одинокое ржаное поле тянулось вдали, и стояла полная тишина. Успокоив всех вечерней песней, птицы ушли спать.

Девушка лет двадцати пяти с золотыми волосами, укрытыми смятым голубым платком, бережно раскладывала искусственные гвоздики на цветнике у могилы. На неё, улыбаясь, с надгробной стелы смотрел выгравированный портрет молодого парня. «1998‒2021», ‒ цифры, написанные снизу, повторялись у девушки в голове. Она зажгла свечку, встала на колени и начала тихо шептать уже давно заученную наизусть молитву. Солнце уходило всё ниже и ниже, оставляя за собой лишь воспоминания о жарком дне. Вокруг всё быстро потемнело, будто в один миг природа уснула. Только сверчки постепенно просыпались, начиная своё оркестровое выступление. Вдалеке небо всё ещё туманилось фиолетовой дымкой. Ржаное поле, простиравшееся за кладбищем, превратилось в бесконечный чёрный океан, колыхаемый время от времени сонным прохладным ветром.

Когда девушка окончила свою молитву, она несколько раз перекрестила могилу и саму себя. Какое-то время она всё ещё продолжала смотреть на портрет на стеле, но, почувствовав, что уже пришло время собираться, начала вставать с колен. Но что-то подвело её, то ли слишком гладкая плитка, то ли влажная земля, но одна нога её поскользнулась, вывернулась, и девушка чуть было не налетела головой на тяжелейший мраморный памятник. Она взвизгнула, но сзади её ловко подхватила чья-то рука, защитив от смертельного удара. Дуновение ветра потушило свечку. Девушка оглянулась. Её крепко держал юноша с чрезвычайно взволнованным лицом.

‒ Вы в порядке? Не ушиблись? ‒ мягко звучал его голос. Это был кудрявый высокий блондин с тонкими конвенционально красивыми чертами лица, одетый в белый, хорошо проглаженный пиджак.

‒ Господи, да, в порядке. Спасибо вам, я… ‒ девушка глубоко вздохнула. Сердце её продолжало колотиться от испуга.

‒ Ваша нога в порядке? Вы её так сильно подвернули! ‒ он осторожно отпустил руку девушки. ‒ Идти сможете?

‒ Что вы, да, всё хорошо! Немного болит, конечно, но это ерунда совсем, ‒ она улыбнулась ему, но голубые глаза её были целиком наполнены печалью, что невозможно было не заметить, отчего незнакомец снова забеспокоился.

‒ Тогда ладно… будьте только аккуратней, прошу вас, голову на кладбище можно с лёгкостью разбить, ‒ он замолчал, грустно огляделся по сторонам, а потом снова продолжил. ‒ Да… неприятное место. Но только здесь мы можем видеться с родными.

Девушка снова посмотрела на портрет юноши, а потом на незнакомца. В их лицах было нечто общее, и это особенно её привлекло.

‒ Да, увы. Теперь только здесь могу пообщаться с братиком… А вы здесь? Кого навещаете?

‒ Своего отца родного. Рядом тут могила, ‒ он указал рукой куда-то вправо.

‒ О Господи, ‒ девушка перекрестилась. ‒ Да, очень жаль вас. Но теперь они в лучшем мире. Я уверена, боженька позаботится о них. Они все ‒ сыны его.

‒ Да, вы правы…

Девушка взяла свою сумку и поцеловала на прощанье стелу, а затем и свой крестик на груди.

‒ Вы тоже уходите?

‒ Да, теперь слишком поздно. Им всем тоже нужно отдыхать, пойдёмте, ‒ она махнула рукой и энергично и плавно зашагала.

‒ Вы на машине? Может, я могу вас подвезти? ‒ юноша догонял её.

‒ Нет, я всегда хожу пешком. Люблю ходить ногами, знаете. На небо смотреть люблю…

‒ Да, это хорошее дело. Меньше машин ‒ свежее воздух. Деревья здоровее. Вы не против, если я прогуляюсь с вами?

‒ Не против, ‒ особо не задумываясь, ответила девушка. ‒ Но тут идти довольно далеко. Я живу в селе К. Нам надо идти в сторону леса, потом через мост, а потом повернуть направо. Вас устроит?

‒ Конечно. Чем дольше прогулка, тем интереснее.

Охладившийся воздух был особенно свеж. За день он впитал в себя все запахи полей и лесов, дарующие ощущение полного здоровья. Венера сладко догорала и уже собиралась за горизонт. Но вместо неё уже готовилось сиять остальное множество маленьких светил. Река под мостом, как и всегда, громко билась о камни и в это время суток казалась особенно тёмной, даже чёрной, будто кровь текла по крупной артерии.

‒ Мой брат здесь погиб, совсем рядом с домом. Он ехал с работы. ‒ девушка вдруг остановилась и тихо и злобно проговорила. ‒Какая-то. Придурочная. Идиотка бросилась к нему под машину. ‒ она склонила голову и перекрестилась. ‒ В закрытом гробу… брата хоронили. Это ужасное место, знаете. Трасса. Мы часто становимся свидетелями аварий на этом участке. Привыкли к такому. Но когда смерть стучится в твой собственный дом, ‒ снова вспоминаешь, что это всех касается. А не каких-то там далёких от тебя людей…‒ девушка снова перекрестилась. ‒ А ваш отец? Не в аварии ведь?

‒ Нет, слава всевышнему. Он умер от инсульта. Был в возрасте уже таком…

Вдруг юноша резко остановился и огляделся по сторонам. Потом наклонился и посмотрел на воду, потом в небо. Лицо его выражало сильное беспокойство, а всё тело натянулось, как струна. Они проходили ровно середину моста, и девушка удивлённо наблюдала за его поведением. Вокруг не было ни одного человека, а вдалеке не предвиделось ни одной машины. Только комары пищали где-то рядом с ушами.

‒ Вы в порядке? У вас не болит ничего?

‒ Да, ‒ ответил он не задумываясь, ‒ я вспомнил. Мне срочно нужно домой. Очень срочно, ‒ юноша подошёл к ней и протянул дрожащую руку. ‒ Но могу я напоследок узнать ваш номер телефона?

‒ Почему бы и нет.

Девушка быстро продиктовала юноше десять цифр, они распрощались, и тот быстро, почти что бегом, направился к кладбищу, туда, где стоял его автомобиль.

Неясная, будто покрытая серой пеленой, размытая дождями и снегами автомобильная дорога петляла, сворачивала во все возможные стороны между небольшими особнячками и дачами, разветвлялась на несколько маленьких и, казалось, вообще не заканчивалась. Она вела ещё куда-то далеко, шла вдоль леса, которым коттеджный посёлок и заканчивался. Откуда-то из сосен вышел на дорогу кудрявый юноша и, осмотревшись по сторонам, большими шагами направился вправо, где вначале пути висела табличка «ул. Липовая аллея». И действительно, и справа, и слева сосны чудесным образом заменялись липами, и свежий хвойный воздух здесь также заменялся масляным и сладким. Дорога шла и шла, разветвлялась, и одна часть её уходила налево, куда отправился юноша. Хотя временами казалось, что это место забыто богом, по мере приближения к месту назначения юноши можно было заметить, что асфальт становился всё новее и ровнее, а липы всё ухоженнее. Но в один момент деревья заканчивались, и в конце оказывался высокий белокаменный забор с большими автоматическими гаражными воротами. Было слышно, что внутри кто-то находится и очевидно что-то чинит. Сверху из-за ограждения выглядывали второй и третий этажи такого же белоснежного особняка, который сейчас, вечером, казался тёплого розового оттенка. Юноша прошёлся вдоль забора и наконец оказался напротив главных ворот, украшенных крупной позолоченной металлической резьбой, сделанной в виде гипнотизирующих персидских узоров. На юношу сверху смотрели камеры наблюдения, и это всегда не нравилось ему, хоть он и осознавал необходимость их присутствия. Вокруг особняка был только лес, лес, лес, казавшийся бесконечным и чёрным, как глубокое озеро, манящее прыгнуть в него и забыться. Снова осмотревшись по сторонам и подождав ровно тридцать секунд, юноша своим тонким длинным пальцем с розовым ногтем нажал на кнопку звонка. За воротами послышалось движение, решительные быстрые шаги. Калитка отворилась. Перед юношей возник высокий широкоплечий мужчина лет сорока со светлыми пышными волосами и ясными голубыми глазами. Он был в одном лишь домашнем халате и тапках и, похоже, совершенно не ждал гостей, но тем не менее, при виде юноши его лицо озарила блестящая улыбка.

‒ Ох, Квазимодо, это ты! Боже мой, ты как раз вовремя, проходи! Дома никого нет! ‒ он позвал друга жестом.

‒ В гараже кто-то есть, ‒ сурово прошептал юноша.

‒ Да это Саныч, чинит машину, он на тебя внимания и не обратит, проходи.

Юноша осторожно переступил порог, оглянулся последний раз, и хозяин дома закрыл за ним калитку.

Они прошли на большую светлую кухню-столовую, наполненную запахом свежесваренного кофе. Намытая белая плитка пола и такая же белая мебель блестели под золотистым светом дорогих ламп. Мужчина указал юноше на длинный обеденный стол, и тот сел за него, а сам хозяин направился к плите.

‒ Будешь чай?

‒ Сегодня откажусь. Не нужна помощь с машиной?

‒ Да не, там Саныч просто лампочки в фарах меняет. Да и чистит так, кое-что… ‒ хозяин взял свою кружку с кофе, который начал остывать, пригубил её и расслабленно посмотрел на собеседника, ‒ Так что хотел?

‒ Там появилась одна девушка. Хороший вариант: из глухой деревни, достаточно религиозная, недавно лишилась любимого брата. Думал тебе отдать.

‒ Да не, спасибо, оставляй себе. Мне же и так теперь на голову свалилась эта дура… Надо было сразу с ней что-то делать, ведь непонятно, что ей взбрело в голову? Сидит теперь в нашей квартире, в нашей белой комнате… Как думаешь, она там ничего не наворотит?

‒ Мой подопечный следит за ней прямо сейчас. За неё не волнуйся, разберёмся очень быстро.

‒ Ну вот и отлично, ‒ мужчина, зажмурившись от удовольствия, отпил из чашки.

‒ Слушай, ладно, я ещё здесь кое-зачем, ‒ юноша снова огляделся по сторонам и прислушался и только когда понял, что рядом точно никого нет, сказал. ‒ Кэт пропала.

Хозяин дёрнулся всем телом, чуть не разлив кофе себе на халат. Он широко распахнул глаза и посмотрел на друга непонятным растерянным взглядом.

‒ О чём ты? Почему… почему тебя это волнует?

‒ А почему не должно?

‒ Ты… ты не уверен в своей… магии?

‒ Я всегда уверен! ‒ закричал юноша во всё горло и резко вскочил со стула. Его взгляд прожигал хозяина дома насквозь, поэтому тот даже сделал несколько шагов назад. ‒ Не смей ставить это под сомнение, ‒ уже со спокойным выражением лица он сел обратно за стол. ‒ Тем не менее осторожность никогда не помешает.

‒ Что ж, ну… не думаю, что произойдёт что-то страшное. Давай…‒ мужчина замялся, ‒ давай не будем больше вспоминать о Кэт. Никогда больше не будем вспоминать…

Глава 14

‒ Я всё время обвиняю её в том, что она что-то скрывает от меня. Но ведь я скрываю от неё в миллион раз больше. И не только от неё. От всех.

Влада сидела на песке, опустив босые ноги в воду. Рядом стояли её черные ботинки. Это было небольшое озерцо посреди деревни, любимое место отдыха семьи Морозовых. Скоро всё это обещало исчезнуть из-за строительства нового жилого комплекса, поэтому им хотелось проводить здесь больше времени. Но для Влады это местечко было более, чем особенным.

Расстелив шерстяные одеяла, семья устроила пикник. Сзади них, через дорогу, на поляне паслось несколько коров, дружелюбно мычавших время от времени. Их колокольчики бренчали, когда они поднимали свои пятнистые головы от травы. Тут и там ходили куры. На другой стороне озера сидел рыбак. Где-то тихо играло радио. Солнечно и жарко.

Влада оглянулась на своих родителей и Дашу. Сестра обещала пойти вместе с ней к воде, искать лягушек и водомерок для коллекции фотографий Влады, но теперь она занялась каким-то странным спором с отцом о пользе и вреде кофе. В руке у неё было печенье, которым она размахивала. Отцу пришлось оторваться от книги. Мать с удовольствием наблюдала, как они общаются и пила апельсиновый сок из пластикового стаканчика.

‒ Я привыкла быть непонятой. Иногда мне кажется, что я белая ворона даже среди людей, таких же, как я. Непонятая непонятыми. Может быть, я слишком накручиваю себя. Может, мне не следует видеть во всех окружающих врагов. Но ведь сейчас я делаю это неспроста. Это не моё желание. Это необходимость.

Она смотрела на гладкую поверхность воды и ощущала пальцами ног мягкую прохладную почву.

‒ Ладно… Я эту тему могу долго мусолить. Я хочу разобраться вот в чём. Эта хрень. Это ведь стопроцентная засада. Но что там будет? Было бы логично, если бы мне мстил его же призрак. Но зачем это делать в каких-то квартирах? Не легче напасть на меня на улице? Но она говорила про Хранителя Дуба, и что это ещё за дерьмо?

Влада снова оглянулась в сторону семьи. Мать лежала с закрытыми глазами, нежась на солнце. Даша всё ещё разговаривала с отцом, уже намного спокойнее, но на другую тему. В руке у неё до сих пор было то же самое печенье. Отец, что-то отвечая ей, параллельно читал.

‒ Теперь мне кажется, что за мной всё время следят, хотя следить начали намного раньше, а я этого не замечала… Кажется, что все на меня смотрят, но оно понятно: тут много народу, во всех этих домиках до сих пор живут люди. А какой же бабке не хочется посмотреть на разрисованную девку, да? ‒ Влада вздохнула и запустила руки в свои кудри. ‒ Как бы мне… Мать-сыра Земля, как бы мне хотелось сейчас попросить у неё совет!

Морозова посмотрела на свою татуировку Жар-птицы и погладила её. Жар-птица, казалось, смотрела на девушку в ответ. Она была готова что-то сказать, прокричать через свой раскрытый клюв, но молчала.

‒ Мне кажется, она хотела, чтобы ты открыла свою тайну сестре. Одной тебе будет трудно справиться, ‒ ответила вода.

Влада снова нервно вздохнула.

‒ Но что она сделает? В этот раз она и так напугалась этого придурка-наркомана. А ведь он хотя бы, ну… обычный человек. Живой. А не нежить. Честно, у меня на самом деле нет ни одного предположения, как она может на всё это отреагировать… Но, честно говоря, больше всего меня волнует дуб. Как вообще всё это будет происходить?

‒ Да, слишком много обстоятельств… ‒ ответила вода. ‒ И этот леший, если он правда леший, слишком странный. У вас, людей, есть какое-то хорошее слово для всего такого…

‒ Девиант.

‒ Да, точно. Прямо какой-то девиант. Они мирно охраняют свои деревья и без надобности никуда не лезут. Тем более в квартиры людей для каких-то там встреч… А ведь он ещё и эту мёртвую женщину за тобой послал. Но лешие и с призраками людей не особо-то любят разговаривать. Древесная нежить слишком погружена в себя.

‒ Как думаешь, может быть такое, что всё это вообще не связано с тем случаем?

‒ Не знаю. Но тогда это было бы ещё страннее. Вовсе не было бы причины.

‒ Да, ты права.

Влада посмотрела на рыбака. Обычный пожилой мужчина с седыми усами, в чёрной кепке на такой же седой голове. Для Влады сейчас он был идеалом спокойствия и умиротворения. Сидит, ждёт и думает.

‒ Что этот дурак ловит? Тут вообще есть хоть что-то, кроме лягушек?

Из воды показалась макушка гладкой головы, а затем и зеленоватый лоб. На Владу смотрели два озорных, смеющихся глаза. Только глаза эти были не человеческие, а рыбьи.

‒ Он сам запускает сюда рыб, а потом их ловит. Уже второе лето.

‒ Серьёзно?

‒ Да.

‒ И что? Он всех вылавливает?

‒ Конечно нет. Оставшиеся в итоге умирают обычной рыбьей смертью. Ну, зато мне чуть-чуть повеселее.

‒ Не хочешь его соблазнить и сожрать? Ну, для полного веселья? ‒ усмехнулась Влада.

‒ Нет, спасибо. Я таким не занимаюсь. ‒ она игриво смотрела на Владу. ‒ Это к речным русалкам. Я травкой питаюсь. Кажется, у вас есть слово для этого.

‒ Вегетарианка.

‒ Да, точно. Я вегетарианка.

‒ Значит, и меня кушать не будешь?

‒ Не буду.

‒ А жаль, ‒ Влада обернулась. ‒ Сюда Даша идёт.

Влада улыбнулась озёрной русалке, та улыбнулась ей глазками, и головка её скрылась под водой.

‒ Папа просит тебя оценить его бутерброды с запечённым мясом. Ты нашла крутых насекомых для своих фоток?

‒ Да так, не особо, ‒ Влада пожала плечами.

В комнате было мрачно, горела только настольная лампа в оранжевом абажуре. Мягкие руки коснулись напряжённых мускулистых плеч Влады.

‒ Присядь.

Девушка приземлилась на оказавшийся под ней стул. Деревянные стены, окна закрыты ставнями.

‒ Я заварю чайку.

Пожилая женщина в синем халате отошла в дальнюю часть комнаты. Там находилась маленькая плита, на которой стоял чайник.

‒ Бабушка, мне надо тебе кое-что сказать, ‒ тихо проговорила Влада.

‒ Не торопись.

Женщина не оборачивалась в сторону Влады, взгляд её был прикован к нагревающемуся на голубых язычках пламени чайнику. Откуда в избе газ? Бабушка всё грела в печке. «Это сон», ‒ догадалась Влада. – «Но это может быть не просто сон… вдруг это правда она? Её душа? Она хочет со мной поговорить? Помочь мне?»

‒ Мне надо признаться тебе. В одном деле…

‒ Не торопись, ‒ повторила бабушка.

В дверь постучали. Влада обернулась. Противоположная стена, где находился вход в избу, была погружена в кромешную темноту.

‒ Бабушка. Послушай. Я старалась придерживаться всех правил, которым ты меня научила, ‒ голос Влады начинал дрожать, и она всеми силами пыталась сдержать эту непозволительную слабость. ‒ Но… кое-что пошло не так. Это случайность.

В дверь снова постучали. Чайник засвистел. Бабушка сняла его с плиты, подошла ближе к Владе и поставила его на стол. Свет лампы обнажил глубокие морщины её худого лица. Она продолжала смотреть куда-то в сторону, словно избегала взгляда Влады.

‒ И… в общем…

Сердце девушки больно билось о рёбра. Воздуха стало категорически не хватать, и она не знала, как продолжать свою речь, чтобы не выдать дикое волнение. Влада по-настоящему задыхалась. Она чувствовала, как кровь горячо прилила к её лицу.

‒ Я поступила… неправильно…

‒ Давай я прочитаю тебе сказку про Жар‒птицу.

Бабушка разлила чай по чашкам и опять направилась куда-то вглубь комнаты, где была плита. Оказалось, ещё там находился старый книжный шкаф.

‒ Так, где же тут у меня были сказки…

‒ Бабушка.

В дверь постучали. Через секунду постучали снова. И снова.

‒ Я почитаю тебе сказку. Твою любимую сказку…

‒ Бабушка! Я убила человека!

Стук в дверь резко оборвался. Повисла ледяная тишина. Бабушка замерла.

‒ Я… Я убийца.

Глаза Влады наполнились слезами. Она обливалась потом. Руки и ноги окаменели.

‒ Это… это случайность… Это был мой единственный… выход. Я защищалась… Мне было страшно…

Тишину разрушил непозволительно страшный грохот. Чудовищный шум, будто по двери били не рукой, а кувалдой. Бабушка стояла спиной к Владе и не шевелилась.

‒ Прости меня. Бабушка, любимая… прости меня…

Влада заплакала.

‒ Только не отворачивайся от меня. Будь со мной. Помоги мне. Я не знала, что делать… Он мог… Он хотел… меня… Он пытался меня…

Стук в дверь становился всё безумнее, заглушая слова и слабые всхлипы девушки. Сердце Влады готово было разорваться от нагрузки.

‒ Хотел… изнасиловать… Я защищалась. Пойми меня… Бабушка Вера… Прости меня… прости меня… скажи что-нибудь… бабушка…

Дверь слетела с петель и рухнула на пол, мучительно ударившись о древние подгнившие доски пола. Лампа потухла, будто её, словно свечу, задул ветер вырвавшийся с улицы. Оно было сзади. Оно делало шаги. Оно приближалось.

Влада не могла повернуться. Её тело окаменело, будто срослось со стулом. Но смысла оборачиваться и не было. В темноте, поглощающей всё пространство вокруг, которое сейчас казалось бесконечным, нельзя было ничего разглядеть. Оставалось слушать.

Тяжёлые шаги становились всё ближе. Оно остановилось. Оно стояло прямо за её спиной. Влада чувствовала это каждой клеточкой тела. Оно готовилось. Выжидало.

‒ Бабушка… ‒ прошептала Влада.

Морозова открыла глаза и осмотрелась по сторонам. Дом мирно спал. Девушка привстала и заглянула в окно.

В их районе «пьяный хор» по ночам был обычным явлением: собирались компании пьянчуг из соседних домов и распевали нечто понятное только распитому уму. Аранжировка могла быть самой разнообразной: вскрики, свист, дребезг разбитых бутылок, кашель, чихание и, конечно же, звуки рвоты. Пожалуй, ночные концерты были единственной вещью, которую Влада по-настоящему не выносила в своём родном районе, хотя она привыкла к ним с детства. (И ведь именно из-за этих пьянчуг девушка никогда не решалась гулять в тёмное время суток.)

Но в этот раз всё было тихо. Это была тёплая мягкая ночь. Улица, слабо освещённая одиноким фонарём, была пуста. Лишь чернели деревья, и как же сильно они сейчас напоминали Владе косматых чудовищ. А ведь косматое чудовище действительно ждало её в «белой комнате». И как же Морозовой следовало действовать?

«Я хорошо знаю этот адрес, ‒ подумала Влада, откидываясь обратно на подушку и закрывая глаза, ‒ и завтра я направлюсь туда. На разведку».

Глава 15

В это же время Майя и Кэт стояли на балконе. Кончик сигареты Майи светился красной точкой, а когда она стряхивала пепел, он волшебно мерцал, пока летел вниз.

День, который, в отличие от семьи Морозовых, Майя провела в душном доме, а не на природе, не был ничем примечателен. Девушка пыталась ещё несколько раз дозвониться до матери, но это не принесло никаких результатов. В тот момент Майе так сильно хотелось расплакаться, что она попросила Кэт оставить её одну на какое-то время. Тревога лежала на плечах девушки неподъёмным грузом, как сотня бетонных плит. Почти весь день Воробьёва просидела на голом полу. Несколько раз за день она выходила на улицу, стояла около подъезда и смотрела по сторонам, искренне надеясь увидеть Варвару.

Что ей следовало делать теперь? Майя задавалась этим вопросом и вчера, но ответа не нашла. Денег у Воробьёвой оставалось очень и очень мало, а ещё она осознавала, что в любой момент в эту квартиру могут заявиться новые собственники и прогнать её. Получается, у Майи оставался один вариант, отвратительный и удушающий, но единственный возможный ‒ вернуться к Максиму. Что будет дальше? Останется ли она вообще в живых после этого?

Без Майи Кэт ощущала себя очень одиноко, но она осознавала, что той нужно побыть наедине с собственными мыслями, хотя время от времени призрачную девушку накрывала тревога. Она продолжала опасаться, что Майя попробует наложить на себя руки или решит принять какой-нибудь тяжёлый наркотик, чтоб заглушить мысли о матери. Поэтому иногда Кэт наблюдала за Воробьёвой из какого-нибудь укромного места. Но теперь депрессия Майи выражалась не в опасных действиях, а в опасном бездействии.

Если днём Кэт позволила подруге побыть одной, то ночью она вернулась в пустую квартиру. Ей нужно попытаться разговорить Майю, сделать хоть что-то, чтобы высвободить ту из нескончаемой вереницы навязчивых мыслей.

Теперь они стояли и смотрели в раскрытое окно на соседние дома. Майя докуривала последние сигареты, медленно, растягивая каждую и наслаждаясь дешёвым дымом, осознавая, что завтра, если она захочет позавтракать хотя бы булкой, она уже не сможет купить новую пачку.

‒ Так спокойно, ‒ тихо сказала Кэт, стесняясь начать разговор. ‒ Как будто мы оказались в ином мире. Тут никого не существует. Только нас окружают свидетельства существования погибшей цивилизации. Но сейчас всё кануло в лету. Всё в глубоком прошлом. И оно никогда не вернётся.

Майя молчала, и Кэт уже начала чувствовать себя неудобно, как вдруг та сказала задумчивым голосом:

‒ Это правда ощущается очень странно. У нас в доме никогда не было такой тишины по ночам. Наоборот в это время начинался самый шум.

‒ То же самое. Когда я только умерла, я не могла поверить, что ночь может быть такой. Вот такой! ‒ Кэт протянула руку к небу. ‒ На самом деле, когда я только очнулась, стоял яркий солнечный день. Я очнулась на берегу реки, я не видела своего мёртвого тела и долго не могла понять, в чём дело. Когда я рассказывала другой нечисти об этом, все удивлялись: обычно первое, что видит человек после смерти, ‒ это его собственное тело. Свой труп. Но каким-то образом моя душа находилась как бы без сознания в момент отделения от тела.

Потом мне пришлось довольно долго вспоминать своё имя и какие-нибудь факты о себе. Что-то всплыло быстрее, что-то я вспоминала всё время ‒ полтора года. Но, да, я не помнила главного ‒ момент смерти. И не помню до сих пор. Я сделала выводы по косвенным признакам.

Но я говорила про ночь. Да, долгое время, наверное, недели три я не могла вспомнить, так сказать, свой род деятельности, который сопровождается ночной активностью. Но меня окружали какие-то фантомные ощущения, которые конфликтовали со всем вокруг. Что-то внутри меня говорило: ночь не может быть такой! Ночь ‒ это шум, это беспорядок, это яркие огни! Но там, за городом, ночь ощущается ещё спокойнее, чем сейчас здесь. Так ночь стала моим любимым временем суток.

Кэт остановилась. Только сейчас она осознала, насколько сильно ей хотелось выговориться. Но тут Кэт почувствовала прикус вины. Может, она совершает ошибку? Может, Майю не стоит грузить фактами собственной жизни? Может, нужно обсудить те вопросы, которые сейчас мучают Майю, чтобы той стало легче?

Кэт с опаской посмотрела на Воробьёву и поняла, что та тоже смотрит на неё в ответ. Нет, она не злилась на неё и не выглядела безразличной. Кэт ощутила невообразимое облегчение. Глаза Майи выражали интерес и нежность.

‒ Но почему ты так долго оставалась на мосте? Почему не ушла куда-нибудь? ‒ спросила она, продолжая смотреть на Кэт.

‒ А куда? Мёртвые, проходившие мимо, приглашали меня присоединиться к ним, но я не видела смысла. Место, где я находилась, заменяло мне рай на небесах. Иногда я уходила в поле, в лес. Это живые люди ищут, куда себя подать. Это им нужен путь. Цель. Но я мертва. В чём смысл? Я не сразу поняла, что живые люди меня не видят, и сначала это повергло меня в шок. Потом я успокоилась. Я поняла, насколько теперь всё бессмысленно вокруг. Большинство мёртвых всё время говорят о своей смерти, о том, что не успели сделать во время жизни, о том, что потеряли, что не могут сказать родным, как они их любят, и так далее… Слушать всё это на постоянной основе ‒ очень тяжело.

Но от общения с ними был толк. Они рассказали мне довольно много о мире, куда я теперь попала. Все мои знания собраны по крупицам со слов случайных мёртвых. И теперь я рассказываю всё то же самое тебе…

Знаешь, когда я увидела тебя на мосте, я, наверное, заревновала. Это было моё место. Я тут умерла. А тут какая-то живая решила присвоить его себе.

Они улыбнулись друг дружке, и как же Кэт было приятно видеть Майю улыбающейся.

‒ Но не только это. В какой-то степени меня разозлило и то… что ты совершаешь мою ошибку. Вот так вот просто прощаешься с жизнью. Выбрасываешь её даже не на свалку, а просто в никуда…

Мёртвая девушка помолчала какое-то время, не решаясь задать свой вопрос, но в итоге всё же спросила:

‒ Майя, могу ли я спросить… Что произошло между тобой и той девочкой? Дашей? Я правильно помню имя?

‒ Да, правильно. Даша.

Майя отвела взгляд и затянулась дымом. Её сигарета уже подходила к концу, а как ей не хотелось сейчас с ней расставаться! И опять будет нечем занять свои дрожащие руки.

‒ Много чего произошло. ‒ начала Воробьёва. ‒ Я издевалась над ней всеми возможными способами. Оскорбляла, отбирала деньги, портила вещи, воровала еду, тетрадки и ручки, звонила ей по ночам, присылала порнушные картинки, дёргала за волосы… Била. Да, я её била. Даша не давала отпор, и мне это нравилось. А ещё она тщательно скрывала всё происходившее. И это тоже приносило мне большое удовольствие. Мне нравилось иметь власть над ней. Только потом её сестра узнала обо всём. И… тогда мне пришлось несладко… ‒ Майя горько усмехнулась. ‒ Потом был большой скандал. Нас всех вызывали к директору. Повезло, что не позвонили родителям, иначе я не могу представить, что бы чувствовала моя мамочка… Этой сестре Даши, Владе, запретили заходить на территорию нашей школы. Сама она училась как раз в той школе, где преподавала моя мама. А я после этого перестала трогать Дашу. Именно трогать. Но я продолжала унижать её словами при любой возможности. В итоге я почти перестала с ней общаться, как и ходить в школу. Сейчас мне кажется, я ходила в школу только ради того, чтоб посмеяться над ней.

Кэт задумчиво глядела в окно на ветви берёзы, лицо её было очень серьёзным. Она ответила:

‒ Даша так по-доброму отнеслась к тебе позавчера.

‒ Она и тогда относилась ко мне с добротой. Был случай… ‒ Майя тяжело вздохнула,‒ был случай, когда Максим сильно избил меня. Тогда я сбежала от него. Но я не хотела идти сюда, в эту квартиру, к матери. Я не могла признать своё поражение и просить у неё помощь. Поэтому я пошла к Даше. И Даша спрятала меня на несколько часов. Когда Влада узнала об этом, она меня выгнала. Но к тому времени Макс уже успокоился, и я вернулась к нему. Я дура какая-то, правда?

‒ Мы все принимаем неверные решения, ‒ задумчиво ответила Кэт.

Из-за облака выплыл король ночного неба ‒ Юпитер. Ветер уносил последние хлопья облаков, казавшиеся сейчас абсолютно лишними, и обнажал пояс Ориона. Луна была всё ещё слишком молодой, она зашла за горизонт ещё ранним вечером, и её свет не мешал наблюдать звезды в малейших деталях.

‒ Сюда бы телескоп, ‒ вдруг сказала Майя, и сама удивилась собственной мечтательности.

‒ Да… Хочешь подглядывать за людьми из соседних домов? ‒ хихикнула Кэт.

‒ Фу! Откуда у тебя такие ужасные мысли? ‒ Майя попыталась стукнуть Кэт по плечу, но её рука ожидаемо прошла сквозь туловище подруги. Кэт засмеялась. Она была искренне рада, что Майя начала шутить.

‒ Я… кажется, просто что-то вспомнила. Да, кажется, да.

Кэт перестала улыбаться и несколько минут молчала, собираясь с мыслями и отделяя одни воспоминания от других, словно склеившиеся фотографии. Да, у неё в голове что-то прояснилось, и, благодаря этому она даже почувствовала необычное облегчение на душе.

‒ Один мой так называемый клиент показывал мне порно с похожим сюжетом. Там мужик подглядывал за парочкой, занимавшейся любовью, и наяривал на них. И этот боров восхищался операторской работой в этом, прости господи, фильме, ‒ Кэт опустила глаза, словно мысль, которую она выражала, не позволяла ей смотреть на небо. ‒ Но это было из тех, что нельзя было повторить со мной. Он просто просил моей оценки ролика и думал, что я возбужусь от него. А потом не требовал никаких выкрутасов. Можно было лежать, представлять себя где-нибудь на пляже и просто ждать, когда он наконец уберёт свою сальную тушу с меня. Иногда я думаю, что моя душа уже в такие моменты отделялась от тела.

Но с каждым годом, всё чаще и чаще, клиенты начинали просить меня повторить с ними вещи, которые они увидели в порно. Мне начинало казаться, что они там сговорились между собой. Порой они просили что-то относительно нормальное. Но иногда я просто пугалась от одних лишь словесных описаний, не говоря о порно-роликах, где всё это уже было проделано с кем-то. И… мне стыдно признаваться, но мой босс уберегал меня от подобного. Мне надо было поддерживать имидж дорогой проститутки. Я имела право отказаться от того, что мне казалось полным дерьмом. У многих других в моём борделе такого выбора не было. Кажется, они ненавидели меня за это… Или не все, но кто-то точно. Я не помню.

Кэт повернулась лицом к Майе. Та смотрела на неё с непонятной смесью удивления, испуга и восхищения во взгляде, и мёртвая не смогла разгадать его значение.

‒ Что?

‒ Ты правда прошла через столько дерьма?

‒ Да, ‒ легко ответила Кэт.

‒ Почему ты не ушла?

‒ Мои документы были у босса. Всеми деньгами распоряжался он, а у меня не было ни копейки. Босс держал нас в ежовых рукавицах. А ещё, знаешь, в какой-то момент ты просто перестаёшь думать о побеге. Смиряешься. Потому что не знаешь, что будет дальше, за пределами борделя, не знаешь, получится ли у тебя что-нибудь. А там всё было привычно, всё было знакомо.

‒ Сколько лет ты там была? Ты помнишь?

‒ Математика! ‒ Кэт задумалась на несколько секунд. ‒ Пять лет.

‒ Боже мой, Кэт! ‒ Майя выронила окурок, и тот полетел вниз с пятого этажа. ‒ Какого хрена?! Ты сейчас так легко рассказываешь об этом, хотя тебя, чёрт возьми, держали взаперти в борделе! Я бы не то что выпилилась, я бы просто рехнулась!

‒ Я говорю спокойно, потому что это всё в прошлом. Я теперь просто дух. Который, к тому же, половину не помнит. Я не помню ни имя своего босса, ни его внешности. Если бы его лицо было расклеено по всему городу, я бы его не узнала.

‒ Мне жаль, что ты прожила свою жизнь так, ‒ сказала Майя, чтобы хоть как-то выразить неумелое сочувствие.

‒ Спасибо.

Какое-то время они молчали, пока Майя не спросила:

‒ Кэт? Все умершие люди становятся такими? Ходят рядом с нами, пока не превратятся в теней? ‒ произнеся последнее слово, она бессознательно обернулась.

‒ Нет. ‒ Кэт задумалась. ‒ Вообще на земле остаются все, кто умер насильственной смертью: убийство, суицид. Кто-то остаётся временно, пока его тело не будет похоронено должным образом или сожжено, а прах развеян. Вот и вся наука.

Призрачная девушка повернулась спиной к окну и закрыла глаза.

‒ Но ходит ещё красивая легенда, которую в основном мёртвые старики рассказывают: остался ты, потому что не выполнил жизненную цель или не исполнил мечту, а если исполнишь её, сразу в другой мир отправишься. Красивая сказка для утешения страдающих.

‒ Но звучит ведь правда красиво.

‒ Красиво для какой-нибудь готической поэмы, но не для реальной жизни. А какие цели были у меня? Просто спастись из этого борделя? И всё? О чём я мечтала? Я не помню. И вспомню ли когда-нибудь?

‒ Я вот, кажется, никогда ни о чем не мечтала. Не задумывалась об этом. Ни о чём не задумывалась. Как будто всё происходило бесконтрольно. Плыла по течению и собирала по пути весь мусор. И я считала себя свободной. Да. Я считала себя свободной.

А что же было теперь? Ведь сейчас Майя была по-настоящему свободной ‒ ни родителей, ни работы, ни учёбы, ни абьюзивных отношений. Она может уйти, куда хочет. Но может ли? В глубине души Майя надеялась, что её спасут. Или, по крайней мере, укажут, куда уйти. Стоит ли ей ждать этого героя?

Глава 16

Больше всего Влада опасалась, что Даша увяжется за ней, поэтому выйти из дома надо было в тот момент, когда самой Даши в доме не было. Таким моментом была Дашина утренняя пробежка. Идти до дома Воробьёвой Варвары Николаевны было недолго, Влада хорошо знала этот дом, потому что пару месяцев в десятом классе она ходила дополнительно заниматься русским языком к своей учительнице. Но теперь перед ней была задача повышенной сложности ‒ не столкнуться с Дашей, которая может бегать где угодно.

Поэтому Влада решила сначала пойти в обратном направлении, сделать круг и как-нибудь сзади выйти к нужному дому. Морозова вышла к хрущёвке, где, как она знала, живёт Воробьёва со своим женишком-глистом. Уже другая Воробьёва ‒ подзаборная девка, которая по случайности оказалась однофамилицей учительницы русского языка и литературы из школы для одарённых детей. Да, раньше Влада любила повторять про себя, что учится в такой-то школе (хотя искренне она не считала себя «одарённее» других людей). Но после того, как Морозова приехала в Москву и познакомилась с кучкой олимпиадников… или богатых детишек, которым не было никакого дела до знаний… Впрочем, сейчас Владе ничего этого вспоминать не хотелось. Она должна наслаждаться родным городом и летом. А ещё сосредоточиться на своей миссии.

Рядом велась стройка многоэтажного дома, и огромный подъёмный кран медленно и аккуратно опускал вниз конусообразную бадью с бетоном. На заборе сидел и наблюдал за всем ходом строительства мёртвый мужчина с размозжённым лицом. И как же Владе захотелось побаловаться!

Морозова подошла поближе и, не отводя взгляда от обезображенного лица призрака, два раза хлопнула пальцами правой руки по ладони левой. В одно мгновение ужасное мясное месиво исчезло, а на его месте появилось обычное человеческое лицо.

‒ Боже! ГОСПОДИ! ‒ вскричал мужчина и схватился руками за голову. Судорожно и беспорядочно он начал ощупывать свои новообретённые нос, губы, щёки, брови и всё остальное, чем обычно наделено лицо. ‒ Господи! Господи, спасибо! Я уверовал! Я уверовал, господи!

‒ Ты не обольщайся, ‒ сказала Влада, и бывший строитель медленно перевёл на неё болезненный и безумный от счастья взгляд. ‒ Это тебе минутки на три. У меня нет такой сильной магии, чтоб мертвецам навсегда досмертный облик возвращать. Для этого нужны всякие чёрные штучки, а я этим больше не балуюсь.

‒ Это… ты сделала? ‒ медленно проговорил мужчина.

‒ Я, я. Но давай поторопимся, ладно? Мне надо спросить у тебя пару вещей. Ты тут давно?

‒ С начала строительства дома, ‒ он ответил рассеянно.

‒ Я знаю, что такие, как ты, обычно в курсе всех сплетен на десятки километров вокруг. Слышал что-нибудь эдакое? Может, знаешь про леших, которые туда-сюда шастают?

‒ Леших?

‒ Именно. Я уверена, если хоть раз, хоть на другом конце города среди людей появлялся леший, об этом бы знали и трубили все. Но мне известно, что один леший промышляет тут рядом.

‒ Я не знаю такого, ‒ засмущался строитель. ‒ Я никогда ничего не слышал о леших. Ты хочешь сказать… что они правда существуют?

Влада махнула рукой.

‒ Ладно. Но, может, сам замечал что-то необычное?

‒ Тут была одна девка пару дней назад. Меня же никто не видит. А она увидела! Прямо как ты!

Девушка сморщила лицо.

‒ Я уверена, тебе показалось. У меня последний вопрос. Есть у тебя знакомые сплетники?

‒ Есть тут мужик ‒ Егорка. Все сплетни разносит, как заразу. ‒ мужчина вздохнул, и стало понятно, что Егорка разнёс весть о его раздавленном лице всем мертвецам в округе. ‒ Он вообще из дома №n на улице n, но околачивается тут повсюду.

‒ Ясно, ‒ Влада легко улыбнулась и пошла прочь. ‒ Спасибо за информацию.

‒ Девушка, а вы? Вы ведьма? Прошу, не уходите!

Влада обернулась и увидела, как лицо призрака из нормального снова превратилось в лоток фарша. Мёртвый рабочий издал немой крик, а Морозова, саркастически улыбаясь, пошла дальше. Сплетник Егорка обитал в нужном ей доме, как же повезло.

Спустя семь минут быстрой ходьбы девушка достигла нужного адреса. Пробравшись в подъезд, Влада начала медленно подниматься по лестнице вверх, следя за каждым движением и шорохом. Поднявшись на очередной этаж, девушка какое-то время стояла на площадке в ожидании подвоха, но ничего не происходило, и она поднималась дальше, вплоть до девятого этажа. Дом словно опустел, и Морозова не встретила ни одного живого и ни одного мёртвого, в том числе и обещанного сплетника Егорку. Она чувствовала, как её охватывает чувство тревоги и ощущение физического дискомфорта во всём теле.

Влада вернулась на пятый этаж и остановилась перед грязно-голубой дверью тамбура. Квартира «53». Морозова ненавидела бояться. Но прямо сейчас ей снова стало страшно, это нужно было признать. Встретит ли её та женщина в костюме? Скажет ли она ей убираться отсюда и приходить позже, в назначенную дату? Или ласково пригласит внутрь на чай? А вдруг Владу обманули, или та мёртвая женщина всё перепутала, и девушке откроет её школьная учительница русского и литературы ‒ Варвара Николаевна? Вот это будет глупость!

«Возьми себя в руки, Мать-сыра Земля! Ну-ка! Давай! Всего лишь нажми на звонок! Всё равно уже ничего не изменишь! Раньше или позже… это произойдёт…»

Девушка поднесла дрожащую правую руку к кнопке звонка, и казалось, что вытатуированная Жар-птица смотрит прямо на кнопку и призывает её срочно нажать. Влада подчинилась ей, вздохнула и ткнула указательным пальцем по чёрному пластику.

Майя вскочила и каким-то образом больно ударилась плечом о стену. Несколько секунд она не могла осознать происходящее, но потом поняла: сейчас решится её судьба. Если это её мама ‒ Майя спасена. Если это чужие люди ‒ Майя окажется на улице (или в отделении полиции). Голова девушки закружилась, и она стояла, придерживаясь руками за пыльные серые стены. Кэт появилась перед ней с чрезвычайно встревоженным выражением лица.

‒ Как думаешь, кто это? ‒ спросила она.

Майя помотала головой, не в силах издать даже стон.

‒ Будешь открывать?

Майя снова помотала головой. Воробьёва была настолько переполнена ужасом, что ей и в голову не приходило: если бы это была её мама или новые владельцы квартиры, им не нужно было звонить, они открыли бы сами.

‒ Мне посмотреть, кто это?

Майя нервно глядела на Кэт. Если Кэт узнает, кто стоит за дверью, что это изменит? Но, наверное, лучше всё-таки подготовиться заранее (настолько, насколько возможно подготовиться в положении Воробьёвой).

‒ Да. Посмотри.

Кэт вышла в тамбур, а затем просунула голову сквозь дверь. Синеволосая девушка с немного встревоженным выражением лица слегка удивила её, но успокоила.

‒ Должно быть, ошиблись. ‒ сказала Кэт вслух и уже собралась вернуться к Майе, как последовал ответ.

‒ Нет, я точно по адресу. ‒ сказала Влада, скрестив руки на груди. ‒ Белая комната? Это ведь здесь?

Кэт раскрыла глаза так широко, что они стали похожи на два стеклянных шарика. Призрачная девушка пошатнулась и криво упала так, что часть её тела вместе с головой провалилась сквозь стену. Влада сделала два шага назад, отметив про себя, что зрелище напоминает ей видеоигру, персонаж которой застрял в текстурах. Наверное, жизнь мёртвых и была своего рода видеоигрой ‒ такая же виртуальная и неосязаемая.

‒ Вы в порядке? ‒ спокойно спросила Морозова.

Кэт медленно встала и отряхнула юбку, хотя отряхивать её было не от чего. Она смотрела на Владу со смесью удивления, тревоги и сомнения, по крайней мере, сама Влада истолковала этот взгляд именно так. Тёмные, блестящие и очень глубокие глаза (показались Морозовой довольно красивыми) ‒ как вообще можно понять, что истинно в них таится?

‒ Я не верю, ‒ тихо сказала Кэт, ‒ не верю, что ты меня видишь.

‒ Обычно этому все радуются. ‒ пожала плечами Влада.

«Только что безлицый мужик чуть не обделался от счастья!» ‒ подумала она с настоящей гордостью.

‒ Я рада, но как такое возможно? Господи! Как? Раньше я вообще и представить не могла, что кто-то из живых поговорит со мной, а теперь я встречаю уже второго человека! За такой короткий промежуток времени! ‒ Кэт беспорядочно жестикулировала.

Морозова заморгала и ощерилась. Здесь точно не могло быть другой ведьмы. Во всём районе. Во всём городе. Во всей области. Она бы знала об этом. Она бы не упустила такое из виду. Но сначала Влада решила спросить о другом.

‒ Кто сейчас живёт в этой квартире?

‒ Я и… моя подруга. ‒ растерялась Кэт. ‒ Она тоже видит мёртвых…

‒ Это твоя подруга хочет видеть меня? Как она связана с Хранителем Дуба?

Призрачная девушка совсем запуталась и только недоумённо посмотрела на Владу.

‒ Нет… Вообще моя подруга тут обычно не живёт, это квартира её мамы. Кто такой Хранитель Дуба?

‒ Неважно. Мне нужно увидеть твою подругу и поговорить с ней. Впусти меня.

Властный и довольно-таки пугающий голос Влады побудил Кэт сразу же скрыться за дверью. Девушка выкинула лишние мысли из головы ‒ сейчас она всё и узнает. Морозова была готова, как казалось ей самой, ко всему. Но не к тому, что дверь откроет Майя Воробьёва.

Они отпрянули друг от друга и какое-то время стояли молча. Кэт испуганно наблюдала за ними, стоя рядом.

‒ Только не ты, нет. ‒ сказала наконец Влада с вязким отвращением в голосе и потёрла переносицу. ‒ Мать-сыра Земля, нет! Что ты тут делаешь?! Какого хрена ты тут делаешь?!

‒ Привет, Влада. ‒ робко ответила Майя, хотя ей стало намного спокойнее, когда она поняла, что к ней пришли не новые владельцы квартиры. ‒ Ты, наверное, хотела заглянуть к моей маме?

Майя знала, что её мать занималась репетиторством с Владой, и, хотя Варвара понятия не имела о конфликте двух девушек, Майя не терпела того, что её мать впускает в их квартиру эту девку-недопанка. И наверняка теперь Владе хотелось повидаться со своей учительницей и рассказать ей о первом курсе университета. Так решила Майя и сразу позавидовала Морозовой: она не могла рассказать своей маме о своём первом курсе университета. Или хотя бы училища. Или о своей работе. Она могла рассказать только о грязи, мокроте, синяках, мусоре, бреде и о том, как хотела спрыгнуть в реку.

‒ Знаешь, у меня были какие-то подозрения, но я считала их полной херью! Ну, однофамилицы вы, ну и что… Никогда бы мне не пришло в голову, что такая умная и интеллигентная женщина ‒ мать такой девицы, как ты. Вы ‒ будто бы две разные породы! Как? Как такое возможно? И почему я так долго этого не знала?

Влада вздохнула и посмотрела на Кэт, скромно стоящую в стороне. Тёмные-тёмные, как заколдованные озёра, глаза её смутили, и лёгкий румянец появился на белых щеках Влады.

‒ Но кто она такая? ‒ спросила Морозова, обращаясь к Майе, будто она боялась снова заговорить с мёртвой девушкой.

‒ Это Кэт, моя подруга. Мы недавно познакомились…

‒ Ты видишь нежить?!

‒ И ты тоже видишь нежить!

‒ Ну я же ведьма! Мне положено!

‒ Какие ещё ведьмы? Что происходит?! ‒ закричала Кэт.

Влада, не глядя на Майю, оттолкнула её и быстрым шагом зашла в квартиру. Она осмотрелась по сторонам и поняла, что пришла по адресу, ‒ да, это и есть белая комната. Воробьёва подошла к девушке сзади и хотела по-дружески положить руку ей на плечо, но Влада, будто предвидя это, резко увернулась и гневно посмотрела на бледную и бесцветную, как стены всего помещения, Майю.

‒ Кто послал за мной? Где та мёртвая женщина в костюме? Где Хранитель Дуба?

‒ Я не понимаю, о чём ты говоришь, Влада…

Морозова прошла вглубь квартиры. Раньше Варвара Николаевна занималась с ней, сидя за кухонным столом, угощала чаем с печеньями и предлагала взять на время и почитать какую-нибудь книгу из собственной библиотеки (Влада отказывалась), но теперь всё исчезло, испарилось, будто никогда всего этого и не существовало. Как и сама Варвара.

‒ Где Варвара Николаевна?

‒ Я не знаю…

Руки Воробьёвой дрожали, и она испуганно смотрела на сильную спину Влады.

‒ И что же ты тут делаешь? Торчишь в пустой квартире?

Морозова развернулась и с силой схватила Майю за грудки, зарычав:

‒ Отвечай мне! Что тут происходит?! С кем ты связалась?! Ты работаешь на Хранителя Дуба? И кто научил тебя колдовать?

Внезапно появившаяся Кэт с силой оттолкнула Владу от Майи и встала между ними.

‒ Что за допрос ты ей устраиваешь?

‒ Ах вот как. Значит, защищаешь её. Не ожидала. И всё-таки было бы неплохо, если бы ты, Воробьёва, рассказала хоть что-нибудь. Просто, ‒ она отвела взгляд в сторону, ‒ не так часто встречаешь другую ведьму.

‒ Но я не ведьма! Что мне рассказывать? ‒ дрожащими руками Майя держалась за воротник, чтобы Влада снова не схватила её.

‒ Тогда какого хрена ты видишь нежить? Нежить может видеть только тот, кто сам наполовину по ту сторону. А это только ведьмы. Обычный человек не может просто так иметь такую тесную связь с тем миром. Ещё скажи, что всё случилось внезапно и случайно.

‒ Всё и случилось внезапно и случайно!

‒ Ну и когда же?

‒ Три дня назад.

‒ Классно, ‒ лицо Влады выражало смесь раздражения и усталости. ‒ Кто-то тратит годы, чтобы обрести такой дар, а тут ‒ опа, и случилось. С неба свалилось.

‒ Почему ты так не хочешь верить Майе? ‒ процедила Кэт сквозь зубы.

‒ Потому что Воробьёва всегда лгала, это раз. Думай, кого ты защищаешь. И такого просто не бывает, это два. Ничто не происходит просто так.

‒ Я не отрицаю, что у этого нет причины. Просто она, судя по всему, другая, ‒ более спокойно ответила Кэт.

‒ Просто удивительно, что это опять ты, Воробьёва. Опять с тобой происходит какая-то дичь. Нет чтобы попался кто-то адекватный…

‒ Влада, хватит! Я ведь сама ничего не понимаю! Не понимаю, где сейчас мама! И не понимаю, почему ты здесь! ‒ Майя взмахнула руками, умоляюще глядя Владе в лицо.

‒ Что хватит? ‒ начала Морозова, игнорируя все остальные слова Майи. ‒ Ты ни разу не извинилась перед моей сестрой. Ни за насмешки, ни за травлю, ни за рукоприкладство, ни за что. Ты настраивала против неё весь класс. Ты впутывала её в разные гадкие ситуации, из которых она выходила проигравшей, а ты типа победительницей. А ещё ты предлагала ей наркотики. Твоя подружка об этом знает? И вот ты ни за что из этого перед ней не извинилась. ‒ Влада вздохнула. Она говорила слишком быстро и начинала задыхаться. Влада поймала себя на мысли, что пытается высказать всё, что уже давно хотела донести до Воробьёвой. ‒ А ведь она простила тебя. Даже беспокоится, что твой придурочный парень прибьёт тебя…

Морозова вспомнила свой разговор с Дашей. Что происходит? Она ведь действительно взяла и ворвалась в чужую квартиру. И какая разница, что ей там наговорила какая-то незнакомая мёртвая? А теперь она стоит и кричит на Майю, которая совершенно напугана, и в глазах у неё точно стоят слёзы. Влада замолкла и уставилась в пол. Кэт почувствовала, что их стоит оставить наедине и куда-то исчезла.

‒ Я хочу перед ней извиниться. ‒ тихо заговорила Майя. ‒ Я хочу извиниться перед многими людьми. И перед тобой тоже.

‒ А передо мной за что?

‒ Потому что знаю, что нужно.

Майя в упор смотрела на Владу спокойным и ясным взглядом. Каким-то образом у неё получилось избавиться от наступающего потока слёз и взять себя в руки.

‒ Но ведь это я тогда сломала тебе нос, а не ты мне. ‒ ответила Морозова с горькой усмешкой.

Воробьёва неловко улыбнулась. Влада улыбнулась в ответ.

‒ Какая разница. Прости меня, Влада.

На некоторое время комнату заполнила тишина, похожая на тяжёлый газ. Морозова путалась в своих мыслях и чувствах. «Неужели Воробьёва смогла что-то переосмыслить? Она точно не играет, Воробьёва не умеет играть и претворяться. Воробьёва смогла измениться, а я нет?» ‒ подумала Влада, и ей стало тяжело от этой мысли.

‒ Я хочу поговорить с Дашей. Мы уже виделись с ней недавно, но я так ничего ей и не сказала. Ты не отведёшь меня к ней?

‒ Я… ‒ Влада почувствовала, как ускорилось её сердце. Она ненавидела это чувство. ‒ Хорошо. Я отведу тебя к ней, и ты извинишься. Но сначала я хочу понять, что происходит с этим местом. Ко мне явилась мёртвая женщина, которая хотела, чтобы я пришла по этому адресу в назначенный день, но я пришла, когда захотела. Давно здесь пустота?

‒ Не знаю. Я так давно не была в доме своей мамы…

‒ До сих пор не могу поверить, что моя учительница русского ‒ твоя мать. ‒ вздохнула Морозова. ‒ Хотя что в этом удивительного? Ты видишь мёртвых! Вот это настоящий прикол! В этой квартире есть что-то странное?

Майя задумалась, но из стены внезапно вернулась Кэт, которая подслушала последнюю часть разговора.

‒ Да! Ванная! Тень!

Глава 17

Майя отвела Владу в ванную и указала на вентиляционную решётку.

‒ Там лежит тетрадь. Мы хотим узнать, что это. Там же сидит тень. Возможно и ты узнаешь ответы на свои вопросы.

‒ Хоть бы только этот придурок дядя Егор не пришёл снова, ‒ сказала Кэт.

‒ А кто это? ‒ спросила Влада, смутно припоминая, что где-то слышала похожее имя.

‒ Да так… Но он против того, чтобы мы туда лезли, ‒ ответила Майя.

‒ Есть что-то, на что я могу встать?

Майя задумалась. Она вспомнила, что вчера случайно заметила под ванной старый ящик с инструментами. Влада вытащила тяжёлый ящик и поставила его в ванну, прямо в обуви залезла туда и встала на ящик, как на своеобразный пьедестал. Девушка вгляделась в тёмную трубу.

Тень сидела глубоко, сливаясь с чернотой вокруг, и её большие круглые белки глаз словно светились. Челюсти её были напряжённо сомкнуты, а маленькие чёрные зрачки устремлены на Владу. Перед тенью лежало нечто вроде тетради. Влада протянула руку, и тень тут же, грозно шипя, бросилась вперёд. Она вылезла по пояс и, упёршись костлявыми руками в стены, уставилась на девушку, ожидая дальнейших действий той. Влада лишь удивлённо заморгала и сделала шаг назад.

‒ Да, странное поведение, ‒ сказала Влада, а про себя подумала совершенно другое.

Так себя тень могла вести лишь по чужой указке, по чьему-либо приказу, и Влада это прекрасно знала. Надо было срочно придумать план действий.

‒ Вам точно настолько сильно нужна книженция, запрятанная там? Что это вообще? В ней правда есть какая-то ценность? ‒ спрашивала девушка, как будто сама не понимала, что никто не будет просто так ставить тень для охраны какой-нибудь ерунды.

‒ Если бы мы знали, ‒ ответила Кэт. ‒ Я говорила Майе, что такое поведение для теней ненормально. И теперь мы напуганы этим.

‒ Ладно, сейчас разберусь. Но придётся использовать грубую силу.

Руки Морозовой прошли сквозь уродливую грудь тени, она схватилась за решётку и со всей силы потянула на себя. Тень зашипела и завизжала, как крыса, и мгновенно вцепилась в плечи Влады. Она попыталась укусить Владу за шею, но та увернулась. Девушку охватил ужас, но она не хотела показаться трусливой перед Майей.

‒ Какого хрена ты делаешь, Влада?! Это и есть твоя грубая сила?! Она ведь может тебя убить! ‒ закричала Майя и потянула Владу за футболку вниз.

‒ А ты что делаешь, дура? Лучше помогите мне вырвать эту решётку!

Кэт взлетела вверх и, превозмогая страх перед разъярённой тенью, схватилась за решётку. Та совсем проржавела и шла очень туго. Тень завизжала совсем оглушительно. Она не знала, на кого бросаться: на Владу или на Кэт. Последний раз она безуспешно попыталась укусить Владу, после чего влетела обратно в вентиляцию, схватилась за решётку и начала тянуть её в обратную сторону.

‒ Вот это борьба, ‒ сказала Влада нарочито спокойным голосом, как будто у неё на плечах не осталось синяков от пальцев тени.

Тут решётка поддалась, и Влада по инерции чуть не упала на пол ванны, выложенный белой плиткой, но Майя её подхватила. Решётка осталась в руках у Кэт, и та с удивлением смотрела на неё. Тень в ужасе закричала, зарычала, закряхтела, белые глаза её, казалось, были готовы вылететь из чёрных глазниц. Она быстро вылетела из ванной.

‒ За ней! ‒ скомандовала Влада, и втроём они выбежали в другую часть квартиры.

Тень вылетела в ближайшее окно на улицу, девушки побежали в спальню и выглянули наружу. В свете яркого летнего дня тень, такая страшная и инородная на фоне зелёных деревьев, летела вниз к основанию ствола берёзы. Как только она коснулась корней дерева, то мгновенно испарилась, словно её и не было. Девушки затаили дыхание.

Через несколько секунд от пятнистого ствола берёзы отделился угловатый, неправильной формы силуэт. Силуэт поднял нечто, служившее ему головой, и диким звериным взглядом посмотрел на девушек. Тут он вскочил на стену дома и, не отрывая своих безумных нечеловеческих глаз от девушек, начал подниматься наверх, цепляясь за любые выступы и неровности своими длинными и тонкими руками.

Втроём они вскрикнули и, не задерживаясь, чтобы разглядеть подробнее страшное создание, убежали вглубь квартиры.

‒ В ванную, давайте закроемся в ванной! ‒ придумала Кэт.

Существо не было бесшумным. Даже в ванной, с закрытой дверью, было отчётливо слышно, как оно поднимается всё выше и выше и как его когти скрежещут по фасаду дома.

‒ Что это такое? ‒ прошептала Кэт и взяла Владу за руки. ‒ Я мертва уже восемнадцать месяцев и впервые вижу такую жуть!

‒ Это леший…

Влада прикусила губу. Она чувствовала, как начинает терять контроль над своим страхом. Зачем она пошла сюда? Ведь знала, что всё плохо закончится!

Воробьёва залезла на коробку и достала ежедневник, ради которого всё было затеяно.

‒ Мать-сыра Земля, ну зачем тебе сейчас это? ‒ возмутилась Влада, а голос её уже начинал бесконтрольно дрожать.

‒ Этому чудовищу нужна эта тетрадь, верно? Но если она даст мне ответы на вопросы об исчезновении моей мамы, я никому её не отдам. А я уверена, что всё это связано, ‒ Майя плотно прижала к себе толстую пыльную тетрадь.

Между тем послышался звук того, как широко распахнулось окно в спальной комнате. Чудовище тяжело дышало и тихо рычало. Отдохнув пять секунд, оно одним прыжком очутилось в коридоре квартиры и начало с ужасающей силой колотить дверь, очевидно стараясь выбить её.

Влада села на унитаз и закрыла лицо руками. Майя встала рядом с ней, продолжая прижимать к груди загадочный ежедневник. Её трясло, но она изо всех сил храбрилась. Кэт посмотрела на них и нахмурилась.

‒ Так, а чего это я боюсь? Я же и так мертва!

С этими словами она пролетела сквозь дверь ванной и оказалась прямо перед чудовищем. Это было длинное высокое существо, представлявшее собой ни что иное, как огромный человекоподобный скелет, чьи кости не были костями в привычном смысле слова, но откровенно являлись ветвями берёзы; тонкие пятнистые ноги его также были деревянными с корнями вместо пальцев на ступнях; на голове, по спине и по огромным когтистым рукам росли тоненькие веточки с листьями и серёжками, которые, словно длинные роскошные волосы, свисали на пол. При каждом движении этого существа раздавался неприятный деревянный скрип.

Чудовище посмотрело на Кэт своими разъярёнными глазами, посаженными в глазницы человеческого черепа, с некоторым удивлением и тут же схватило её своей огромной рукой. Кэт закричала, в особенности напугавшись того, что кто-то её, нематериальную душу, сумел схватить и крепко сжать, но тут же взяла себя в руки:

‒ А нельзя ли сначала всё обсудить без насилия? Мы хотим мирных переговоров! И я готова провести их!..

‒ ДНЕВНИК. ОН ПРИНАДЛЕЖИТ НЕ ВАМ. ‒ прозвучал низкий грозовой женский голос откуда-то изнутри черепа чудовища.

Тут оно продолжило бить по двери, наваливаясь на неё всем телом и расшатывая её, отчего в конце концов дверь сначала треснула, а потом с ужасным грохотом слетела с петель и упала на пол ванной. Влада и Майя взвизгнули и прижались друг к дружке. Чудовище протянуло к ним одну свою свободную ужасную руку, как вдруг, словно из ниоткуда, посредине ванной материализовался перепуганный дядя Егор.

‒ Берёза, прошу, успокойся, не надо! Остановись! Это дочь Варвары с подругами!

Чудовище действительно остановилось и сначала с недоверием посмотрело на дядю Егора, а потом на девушек.

‒ Вы знакомы? ‒ возмутилась Кэт. ‒ Я знала, что этот дед нам много недоговаривает!

Чудовище выпустило Кэт, строго при этом на неё посмотрев, после чего прищурилось и вгляделось в лицо Майи.

‒ Майя? ‒ с усталым облегчением выдохнуло чудище.

‒ Да. Машка, ‒ с некоторым испугом в голосе ответил старик.

‒ Дядя Егор, я так понимаю, что ты в курсе всей ситуации. Можешь наконец объяснить, кто это? ‒ Майя указала на чудовище. ‒ И что это? ‒ Майя протянула ежедневник.

‒ Я Хранительница Берёзы, я лешая, а это ‒ главная работа твоей матери, которая не должна просто так попасть в чужие руки, даже в твои, ‒ ответило чудище ещё до того, как дядя Егор успел открыть рот.

‒ Майя, Берёза очень хорошая знакомая твоей мамы… и она просто пытается защитить то, что Варвара спрятала от… плохих рук, ‒ тихо ответил старик.

‒ От любых рук, ‒ грозно ответила лешая. ‒ Я понятия не имею, можно ли доверять этой девчонке, которая к тому же притащила сюда каких-то подруг. Мне остаётся только отобрать дневник и стереть им всем память.

‒ Стереть память?! ‒ завопила Майя и сделала смелый шаг навстречу лешей. ‒ Я хочу знать, что произошло с моей матерью, с единственным родным человеком, который у меня остался! А вы хотите стереть мне память?! Дядя Егор, а с тобой что не так? Почему ты скрываешь от меня так много? Почему в прошлый раз ты мне ничего не рассказал?!

Берёза и старик переглянулись.

‒ Мы пообещали хранить секрет твоей матери от всех. Вообще от всех. Даже от тебя. Потому что мы понятия не имеем, кому можно доверять, а кому нет. Особенно после всего, что произошло… Но я понял, что секрет начал сам становится явью, когда убедился, что ты, Майя, можешь видеть мёртвых… Тебе передались её способности…

‒ Варвара была могущественной ведьмой, вот и весь секрет, ‒ Берёза снова перебила старика.

Влада вздрогнула, и лешая это заметила. Влада стояла в самом углу ванной, скрестив руки и насупившись. Она чувствовала себя запутавшейся в происходящем, но не выдавала этого и пыталась выглядеть как можно более грозной. Берёза чувствовала особенную энергию, исходящую от этой девушки, и всё поняла очень быстро, но не подала виду.

‒ Этот дневник ‒ сборник редких и опасных заклинаний, которые Варя собирала всю жизнь и за которыми сейчас ведётся настоящая охота. Это я, совсем незадолго до события, посоветовала ей спрятать его и поставить тень на охрану.

‒ Какая охота? Какое событие? И где моя мама? Меня достали ваши загадки! Я имею полное право всё знать!

«Мать-сыра Земля, во что я вообще ввязалась», ‒ подумала про себя Влада и потёрла уставшие глаза.

‒ Другая ведьма, с которой дружила твоя мама. Она была ученицей Варвары. И предала её.

Все замолчали, пока Берёза не добавила спокойным голосом:

‒ Предлагаю пройти в кухню, мне здесь не очень-то удобно будет вести свой рассказ, ‒ намекнула она на свои широкие деревянные плечи, упирающиеся в потолок.