Дом пламенных клятв

Olivia Wildenstein

HOUSE OF STRIKING OATHS

Copyright © 2023 by Olivia Wildenstein

© Сухляева В., перевод на русский язык, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Во внутреннем оформлении использованы иллюстрации: c Siwakorn1933, KHIUS, AcantStudio, umiko, Anton Dzyna, DeShoff / Shutterstock.com

Корону надо заслужить

Altezza (Альтецца) – Ваше Высочество

basta (баста) – хватит

bibbina/o (бабина/о) – малышка/малыш

buondia (бондиа) – добрый день/доброе утро

buonotte (боноте) – доброй ночи

buonsera (бонсера) – добрый вечер

Caldrone (Калдроне) – Котел

carina (карина) – милая

castagnole (кастальоле) – пончик

corvo (корво) – ворон

cuggo (куго) – двоюродный брат

cuori (куори) – сердце

dolcca (дольча) – дорогая

dolto/a (дольто/а) – дурак/дура

dottore (дотторе) – врач

furia (фурия) – гнев

generali (дженерале) – генерал

Goccolina (Гокколина) – Дождинка

grazi (граци) – спасибо

– ina/o – ласкательный суффикс

Maezza (Маэцца) – Ваше Величество

mamma (мамма) – мама

mare (маре) – море

mareserpens (маресерпенс) – морской змей

терда (мерда) – проклятие

micaro/a (микаро/а) – мой дорогой/моя дорогая

mi cuori (микуори) – мой родной/моя родная

moyo/a (мойо/йа) – муж/жена

nipota (нипота) – внучка

nonna (нонна) – бабушка

nonno (нонно) – дедушка

pappa (паппа) – папа

pefavare (пефаваре) – прошу

perdone (пердоне) – прости(те)

picolino/a (пиколино/а) – малыш

piccolo (пикколо) – маленький

princci(sa) (принчи(за)) – принц/принцесса

santo/a (санто/а) – святой/ая

scazzo/a (скаццо/а) – оборванец/оборванка

scusa (скуза) – прости

sergente (сердженте) – сержант

serpens (серпенс) – змей

strega (стрега) – ведьма

soldato/i (солдато/и) – солдат(ы)

tare (таре) – земля

tiuamo (тиуамо) – я тебя люблю

tiudevo (тиудево) – я перед тобой в долгу

zia (зия) – тетя

atsa (атса) – отец

korol (короол) – король

Vizosh (визош) – Ваше Величество

ya tabim ty (йа табим ти) – я клянусь тебе

abi Djhara (аби Джхара) – дорогое сокровище

imTaytah (имТайта) – мать бабушки

ab’waile (оувалииа) – дом

adh (а) – небо

ah’khar (акав) – возлюбленный/ая

ag (аг) – и

álo (а́ло) – привет

annos dòfain (онос дуффеен) – испражнение ануса

bahdéach (бадо́к) – красивый/ая

bántata (бантата) – картофель

beinnfrhal (бенфрол) – горная ягода

behach (биок) – маленький/ая

bilbh (билб) – глупый/ая

bìdh (бай) – еда

chréach (крейок) – ворон

cúoco (кувоко) – кокос

dachrich (докрии) – невероятный

Dádhi (дайи) – отец

dalich (дали) – извини

dréasich (дрисси) – платье

dihna (диина) – не

éan (ин) – птица

fallon (фэллон) – капля дождя

fás (фас) – нет еще

fihladh (фило) – уйди

fìn (фион) – вино

fios (фиос) – знать

focá (фока́) – проклятие

guhlaèr (гулаир) – хорошо/ладно

ha (ха) – я

ha’rovh béhya an ha théach’thu, ha’raì béih (харофф бейя ан ха сок зу, харэй би) – до встречи с тобой я не жил, а лишь существовал

Ionnh (йон) – мисс

Ínon (инон) – дочь

khrá (крау) – любовь

khroí (крии) – сердце

leath’cinn (ликен) – полуворон

Mádhi (майи) – мама

mars’adh (марсо) – прошу

moannan (минан) – пара

mo bahdéach moannan (мо бадок минан) – моя прекрасная пара

Mórrgaht (Морргот) – Ваше Величество

mo (мо) – мой/моя/мое

moath (моф) – север

murgadh (муррго) – рынок

né (ни) – нет

ríkhda gos m’hádr og matáeich lé (рихда гос м’хадр ог матток ле) – еще немного, и я его убью

rí (ри) – король

rahnach (раунок) – королевство

rih bi’adh (рибио) – Король Небес

sí (си) – она

siorkahd (Шуркау) – Круг

siér (сиур) – сестра

sífair (сифаир) – змей

sé’bhédha (шехвеха) – пожалуйста, на здоровье

tà (тау) – да

tàin (тохн) – козел

tach (ток) – этот/эта/ это

tapath (тапофф) – спасибо

thábhain (хаобен) – таверна

thu (ту) – ты

thu leámsa (ту леавмса) – ты моя/мой

tuiladh (тволо) – больше

Thu thòrt mo focèn ánach (ту фёрт мо фокен анок)

uhlbheist (олбиихейст) – монстр

Tach ahd a’feithahm thu, mo Chréach (ток эд фэйтам ту, мо крейок) – Небо ждет вас, мои Вороны

МАГНАБЕЛЛУМ

Великая война началась 522 года назад между Королевствами Люче и Шаббе.

Побеждает Коста Реджио и становится первым королем-фейри Люче.

ПРИМАНИВИ

Битва, произошедшая 22 года назад между во́ронами и фейри.

Сын Косты, Андреа, правивший Люче последнее столетие, убит. Ответственность за это возлагают на воронов, однако он убит собственным сыном Марко. Угрожая уничтожить людей, Марко вынуждает Лора сдаться и таким образом побеждает в битве и становится королем Люче.

Пролог

Кахол бросает стеклянный флакон на пожелтевшую карту Люче, развернутую на столе.

– Маттиа нашел среди обломков.

Подцепив кожаный шнурок, обвязанный вокруг склянки, я ее поднимаю. Она не больше моего пальца и раскачивается, окутанная серым светом. Второй рассвет без моей пары.

– Там почти не осталось крови, но, может, Бронвен хватит, чтобы нарисовать печать? – Кахол запускает пальцы в спутанные черные космы.

– Печать? Кахол, она не способна управлять кровной магией.

У моего генерала алые белки глаз, что придает гиганту демонический вид, соответствующий его настрою.

– Почему бы, на хрен, не попытаться-то?!

Я потерял свою пару, но он потерял и пару, и дочь.

Нет! Не потерял.

Я мысленно разрываю это слово в клочья.

У нас отняли наших женщин.

Приговорили к жизни без них.

Я поднимаю взгляд от флакона.

– Верно. Стоит попытаться. Ты помнишь форму печати, которую использовала Дея, чтобы проникнуть за барьер?

Даже сквозь бороду заметно, как при упоминании его пары каменеет его челюсть.

– Нет, но Бронвен может помнить. Давным-давно ее учила Мериам.

Подумать только, когда-то Бронвен считала колдунью Шаббе матерью.

– Были ли у нее еще… – я так пристально смотрю на карту, что чернила расплываются перед глазами, – …видения?

– Она не рассказывала. – Кахол трет переносицу и закрывает глаза. – Если Данте не превратил Ифе в вечно-ворона, то превращу я.

Коннор предположил, что Фэллон прилетела в долину на вороне, потому что из таверны она ушла где-то после обеда и ей потребовалось бы гораздо больше времени, чтобы спуститься с горы верхом на лошади. Мы заключили, что тем вороном была Ифе, поскольку недосчитались только ее, ну и пропавшей Имоджен, разумеется.

Киэн убежден: Ифе отнесла Фэллон в долину по ее же просьбе, однако, по мнению Кахола, Ифе поступила эгоистично. Я же так и не определился. Ифе привязана к сестре и могла попытаться ее вернуть, но она также всецело предана воронам и Фэллон.

И как бы я ни любил Фэллон, все же она – натура порывистая и страстная, которая в первую очередь слушает сердце. Нетрудно представить, что именно она подбила Ифе отнести ее к Данте.

Я стискиваю шнурок, затем опускаю флакон обратно на стол, пока не швырнул в стену и не уничтожил единственный шанс проникнуть в обсидиановые тоннели.

– Габриэле все еще отрицает, что рассказал Фэллон о местонахождении Реджио?

Кахол кивает.

– Увеличьте дозу соли. И пусть хоть подавится ею, но вытяните из него гребаную правду!

Подумать только, ведь я сам пустил фейри за стены своего королевства… Может, Бронвен и видела его смерть от рук Таво, но я готов убить его сам.

Пока я не превратился в тени и не навестил друга Данте в тюрьме, подхожу к окну с видом на Шаббе.

– Что насчет Лазаруса?

– Он клянется, что не подсыпал Фэллон обсидиановый порошок.

– Обыщите его комнаты.

– Уже обыскали.

– Еще раз. Обыщите снова! – Я поворачиваю голову и ловлю взгляд Кахола. – Мы оба знаем, что парную связь можно заглушить только порошком.

– У нее в комнате есть книги. Ты уверен, что ни в одной не упоминается обсидиановый порошок?

Я резко поворачиваюсь. Кахол меньше всего заслуживает моего гнева, тем не менее я срываюсь именно на него.

– И где, скажи на милость, она бы его раздобыла?

Его ноздри раздуваются от моего резкого тона.

– Возможно, на землях фейри, где ты позволил ей разгуливать!

Воздух вокруг искрится… атмосфера накалена. Я уже собираюсь рявкнуть, чтобы он допросил каждого ворона в стенах королевства, когда между нами появляется тень – и принимает форму Киэна.

Он выглядит в еще большем раздрае, чем мы с Кахолом, хотя его-то пара в целости и сохранности.

– Лор? – Его темные глаза устремлены на заляпанные грязью ботинки. Он переминается с ноги на ногу.

– Пришел сообщить очередную ерунду, Киэн?

Он закрывает глаза, и по моей коже бегут мурашки.

– С тобой хочет поговорить Бронвен.

– Она что-то видела? – спрашивает его брат.

Киэн трет затылок и прикусывает губу, по-прежнему избегая моего взгляда. Мороз пробирает до самых костей.

– Великая Морриган, это она! – рычит Кахол. – Это она дала моей дочери обсидиановый порошок!

– Прости, Лор, – хрипит Киэн. – Я только сейчас узнал.

Обратившись в дым, я мчусь по темным коридорам своего замка к покоям женщины, которую я вот-вот сотру с лица земли. Она сидит у потрескивающего камина, раскачиваясь в кресле, которое Киэн некогда на собственной спине вытащил из хибарки в лесу, что была ее домом пять столетий.

Хотя Бронвен весьма хрупкого телосложения, деревянное кресло под ней скрипит.

– Прежде чем вонзишь в меня когти, Морргот, тебе следует меня выслушать.

Терпеть не могу, когда она называет меня «Ваше Величество»: официальное обращение возвращает меня в то время, когда ее отец был моим генералом, а мы с ней еще не были друзьями. Впрочем, друзья ли мы? Друг бы не стал травить мою пару обсидианом и отводить ее к моему врагу.

Сердце каменеет, и я рычу:

– Говори!

Она смотрит белесыми глазами в мою сторону. Я стою, скрестив руки на пропитанном кровью нагруднике, который не потрудился снять с самой бойни в долине. С другой стороны, в этом не было необходимости, поскольку я не спал, не мылся, не ел, даже, черт возьми, не присел ни разу. Только и делал, что метался по каменным коридорам и бороздил охваченное бурей небо.

Распахивается дверь спальни.

– Лор! Прошу!.. – На руках Киэна поблескивают перья, когда он кидается к своей паре, чтобы защитить ее от моего гнева.

Хотя все вороны способны превращаться в дым, никто, кроме меня, не может сохранять форму надолго.

Вслед за братом влетает Кахол, лицо искажает та же ярость, что бурлит в моих венах.

– Как ты смеешь принимать решения за нашими спинами, Бронвен!

– Помнишь, как я говорила, что шаббины «смотрят», Лор? – Ее ладони опускаются на колени, к завернутому в ткань квадратному свертку, спрятанному в складках ее красного платья. Покачиваясь в кресле, она начинает его разворачивать. – В тот день, когда Энтони и его друзья покинули Небесный замок.

– Я ничего не забываю, – цежу я сквозь стиснутые зубы.

Киэн сжимает ее плечо. Чтобы поощрить к продолжению или чтобы напомнить о своем присутствии? Впрочем, чего это я? В отличие от нас, горемычных, их ментальная связь в порядке.

– Я сказала Фэллон, что не чувствую, кто использует мои глаза.

Веки Киэна закрываются, уголки сморщиваются – от стыда или же беспокойства, сложно сказать.

– Имя? – Звуки рассеиваются, подобно дыму, но слово опаляет прохладный воздух, подобно молнии.

Она снимает со свертка один лоскут ткани, затем другой.

– Мериам.

При звуке омерзительного имени мой взгляд взлетает к ее лицу.

Наступает тишина.

– Она уже давно наблюдает. С тех пор как Фэллон была малышкой. Меня начало беспокоить ее внимание, хотя я знала, что она заточена в подземелье Реджио. Особенно после того, как Зендея… – ее глаза блестят, как лед, покрывающий Монтелюче глубокой зимой, – …после того, как Дея перестала смотреть.

Она продолжает разворачивать ткань, мой пристальный взгляд возвращается к ее коленям. Во имя подземного мира, что у нее там?

– За эти годы я много раз взывала к Котлу и спрашивала, не помешает ли Мериам судьбе Фэллон, однако судьба Фэллон никогда не менялась. Я оставалась настороже, тем не менее перестала терзаться мыслями о будущем, в котором вороны не отвоюют Люче.

Легкие ноют от того, что я задерживаю каждый выдох, прежде чем снова вдохнуть.

– Котел ошибается!

– Возможно, о пути, который предстоит пройти, но он никогда не ошибается насчет конечной цели. Нельзя не прислушиваться к его наставлениям.

– Хочешь сказать, это Котел велел тебе толкнуть моего ребенка в руки Данте? – Кахол так сильно сжимает кулаки, что побелели костяшки пальцев.

– Нет, Кахол. – Наконец она убирает последние клочки ткани, обнажая кусок серого камня, словно бы отсеченный от моей горы. – Это была Мериам.

Глаза Кахола настолько огромны, что радужки становятся маленькими пятнышками в розоватых омутах белков.

– Мериам нуждалась в Фэллон. – Смуглые пальцы Бронвен скользят по шероховатым краям потрепанного погодой камня с таким благоговением, будто Котел наконец окончательно свел ее с ума. – И Фэллон нуждалась в ней.

Глава 1

Я не птица – по крайней мере, пока нет, – и все же Данте запер меня в гребаной клетке!

Вцепившись в золотую решетку моей новой обители – винного погреба высотой выше моего двухэтажного дома в Тарелексо, – я выкрикиваю непристойности так громко, что горло саднит. Непристойности слетают с языка на удивление легко. А ведь Сибилла и Феб считают меня чуть ли не чопорной. У моих друзей уши бы в трубочку свернулись от того, сколько гадких слов я обрушила на своих тюремщиков, пробудившись от магического сна.

А Лор… ох, как бы он зарычал!

Чего бы я только не отдала, чтобы услышать его возмущения!

Чего бы я только не отдала, чтобы услышать его дыхание!

Прижимаю руку к груди – внутри всё ноет. Боль меж ребер настолько острая, что заглушает тупую пульсацию в затылке – там, где голова ударилась о камень, а затем о кость.

Как только удается преобразовать горе в гнев, я обхватываю прутья решетки и возвращаюсь к буйству; крики эхом отражаются от стеклянных донышек пыльных бутылок, спиралью поднимающихся по обсидиановым стенам погреба.

Я пытаюсь прикинуть, как долго уже сижу взаперти, но в памяти удается воскресить лишь то, как Данте толкает меня вперед по темному туннелю к очередной обсидиановой стене, а по другую сторону нас ждет Юстус – без солдат и без Ифе.

Помню, как вонзила зубы в руку Данте, что исторгло рычание из его горла, но, к несчастью, заставило еще крепче сжать мою шею.

Помню, как Юстус провел большим пальцем по моим векам, а в потемневшем воздухе запахло железом. Меня замутило, когда в мутнеющей картинке перед глазами мелькнула алая струйка крови на подушечке пальца генерала.

За мгновение до того, как меня покинуло сознание, я успела подумать: как это фейри, да к тому же мужчине, удается творить кровную магию, на которую вроде как способны только шаббинские женщины.

– Эй, фейри! – кричу я солдатам, стоящим у моей клетки, подобно каменным изваяниям. – Скажите на милость, куда подевался заносчивый суслик и его верный крот? Продолжают рыть туннели, чтобы спрятаться от воронов?

Четыре лопуха в униформе продолжают притворяться мебелью. Да, аж четыре. Очевидно, пусть я под замком и подвешена в воздухе, меня непременно должен сторожить отряд из четырех чистокровных фейри. Полагаю, это должно было мне польстить, но нет: я в ярости. Особенно если учесть, что за столько часов – даже дней – ни Юстус, ни Данте так и не почтили меня визитом.

Я вытягиваю шею, оглядывая мощную цепь, которая удерживает мою клетку над полом. Достаточно ли она длинная, чтобы можно было на ней раскачаться и пробить стену? Способен ли металл расколоть обсидиан?

Ну, по крайней мере, получится привлечь чье-нибудь внимание. Возможно, от удара даже откроется дверь.

Попытка бесплатна – разве что потрачу энергию, которой у меня с лихвой. Я приседаю и переношу весь вес на ступни. Цепь скрипит, и клетка начинает раскачиваться. Я выпрямляюсь и вновь сгибаю колени, повторяя движение до тех пор, пока золотая тюрьма не начинает качаться, как маятник часов с кукушкой.

Койка с шерстяным одеялом – единственные предметы в моей тюрьме – скользят по полу, ударяются о мои лодыжки, а затем откатываются, подобно волне, и отскакивают от противоположной стены. Если закрыть глаза, можно представить, будто я сижу на деревянной качели, привязанной к ветке массивного дуба в школьном саду. Однако глаза мои широко раскрыты и нацелены на солдат внизу. Все четверо пялятся на меня. Хотя нет, трое. Один, должно быть, отправился доложить начальству о моем неадекватном поведении.

К тому времени, когда клетка наконец задевает камень, я вспотела, высокий воротник рубашки прилип к коже. Удар вызывает вибрацию в ногах, которые я затем сгибаю и выпрямляю с еще большим рвением.

– Немедленно прекрати это безумие, скацца! – рявкает солдат с янтарными глазами, выставив перед собой ладони.

– Не стесняйся, – бурчу я, – расплавь клетку!

Стена подвала летит на меня быстрее, чем ожидалось, металлический пол клетки разбивает вдребезги целый ряд винных бутылок. Мне приходится повернуть голову и зажмуриться, чтобы спастись от осколков. От чего спастись не удается, так это от виного душа.

– Ластра, свяжи клетку! – кричит тот же фейри зеленоглазому солдату.

Я распахиваю глаза как раз в тот момент, когда клетка сбивает еще один ряд несомненно ценных напитков. Прутья гнутся, дверные петли скрипят. Полагаю, еще парочка ударов, и мне все-таки удастся взломать чертову клетку.

Из ладони солдата вырывается изумрудная лоза и обвивает прутья. Вероятно, чистокровка плохо знает физику и не учел силу инерции, которая теперь отрывает его от пола. Не распирай меня гнев, возможно, я рассмеялась бы.

Воздух в подземелье сотрясается от удивленного вскрика, который резко обрывается, когда горе-солдат врезается в стену, сбивая с полок очередные старые бутылки. Пару мгновений его обмякшее, пропитанное вином тело раскачивается на волшебной лозе, как те чернозубые дикари, напавшие на меня в дебрях Тареспагии. Затем его магия рассеивается, лиана исчезает, сверкая, и он шлепается на пол.

К нему бросается солдат с янтарными глазами, в то время как воздушный фейри обдувает мою клетку потоком воздуха. Однако вместо того, чтобы остановить безумное раскачивание, порывы магии вращают клетку. Желудок подскакивает к горлу от сумасшедшего водоворота, а затем резко падает в пятки, когда скрипит потолок.

Вцепившись в прутья решетки, я поднимаю взгляд. На широко распахнутые глаза лезут волосы, однако мне удается разглядеть трещины на потолке.

Моя клетка вот-вот рухнет.

И поскольку у меня заблокированная магия и круглые уши, падение с такой высоты может меня просто убить. Выражаясь словами Лора, фока!

Потолок прорезает еще одна более глубокая трещина, осыпая мое лицо песком. Возникает порыв крикнуть воздушным фейри, чтобы перестали крутить мою клетку, вот только… Если обрушится потолок, возможно, и земля над ним тоже. Если только туннели не вырыты на глубине нескольких километров… Остается надеяться, что фейри не слишком усердствовали во время своих великих раскопок.

Развернувшись, прижимаюсь спиной к прутьям и окидываю взглядом койку. Когда она приближается, падаю в нее. Тонкий матрас одновременно выбивает из меня дух и позволяет в него завернуться.

Оказавшись в нем, как в коконе, набираю полные легкие воздуха и жду неминуемого падения. Когда потолок наконец не выдерживает, я с писком выдыхаю.

Клетка опускается так резко, что мое завернутое в матрас тело зависает в воздухе, как подхваченный ветерком лепесток, прежде чем полететь вниз. Зажмурившись, прячусь в своей мягкой ракушке.

Вокруг раздаются крики. Грохот переносит меня обратно в пещеру, в которую меня заманили обманом. Почему же я не додумалась найти Лоркана, прежде чем умчаться из его высокогорной крепости? Почему не разглядела злой умысел Бронвен в ее белесых глазах? Почему не проткнула мечом Данте вместо Дардженто?

Я ничего этого не сделала, потому что была доверчивой дурехой.

Клетка падает на землю, но каким-то чудом… каким-то чудом не я. Я зависла в воздухе так, будто меня держит крылатое существо.

Лор? – хрипло вопрошаю через связь.

Ни бархатистого голоса, ни карканья в ответ. Приходится признать, что мой спаситель – вовсе не ворон, а воздушный фейри, который боится навредить драгоценной пленнице короля.

На долгое мгновение закрываю глаза и глубоко дышу, пытаясь унять тоску в сердце. Ненавижу тебя, Бронвен! От всей души ненавижу! Надеюсь, Лор узнал о твоем предательстве, и надеюсь, что он разлучил тебя с твоей парой, как ты разлучила нас.

– Какого гребаного Котла здесь происходит?!

О, как раз тот, кого я жаждала увидеть. И убить. Голос Данте ускоряет вялый пульс и поднимает боевой дух.

– Опусти ее, Катон!

Катон?

Сердце вздрагивает и замирает, вздрагивает и замирает. Меня медленно опускают на твердую землю.

Мой Катон? Ну то есть Катон нонны?

От потрясения хватка на матрасе ослабевает, и он разворачивается, как плохо скрепленный свиток. Я сажусь так резко, что в висках гудит кровь.

Там, перед торчащими в стороны прутьями клетки, с заплетенными в косу длинными белыми волосами стоит мужчина, которого я представляла рядом с нонной.

Вот только Катон Брамбилла выбрал не ее: он выбрал Реджио.

Глава 2

Я пялюсь на облаченного в белое сержанта, он пялится на меня в ответ. Глупый романтик во мне полагал, что в тот день, когда пал Марко, Катон отправился в Шаббе на поиски моей бабушки. Очевидно, Катона больше заботило его положение, нежели чувства, раз он остался служить королю фейри.

Политические амбиции вытягивают из людей самое худшее. Они вытянули худшее из меня, когда я бросилась искать железных птиц ради толики любви и внимания Данте. Хотя я сожалею из-за причин, побудивших меня искать воронов Лора, я не сожалею о конечном результате: жизнь без Лора была бы пустой.

Я поднимаю взгляд на каменный потолок, на паутину трещин, появившихся вокруг металлического крепления, на котором висела клетка. Достаточно ли широки эти щели, чтобы пропустить мои слова?

Лор? – шепчу я небу, которым он правит.

Не будь вокруг солдат, я бы, пожалуй, попыталась спроецировать себя к своей паре. Но я не рискую оставить свое тело. Кроме того, если из этой подземной тюрьмы не может выбраться и мой голос, то сознание не протиснется и подавно.

– Спрайты, проверьте, есть ли дыры в потолке. – Голос Данте заставляет меня всмотреться в его лицо. – Заделайте их обсидиановым раствором. – У него ледяное выражение – жесткое, как золотые доспехи на теле. Бесследно исчез тот ясноглазый нежный мальчик, который подарил мне мой первый поцелуй в переулке Тарелексо.

– Ты что, совсем спятила? Ты могла умереть!

Можно подумать, тебе не все равно, Данте Реджио! Впрочем, наверное, не все равно, раз король фейри хочет на мне жениться, чтобы стать союзником Шаббе.

– Тебе следовало подумать о том, что я смертна, когда ты запер меня в гребаной клетке, Данте.

Его голубые глаза прищуриваются, когда он смотрит в мои фиалковые. Он явно презирает меня, да и мне ненавистен тот человек, каким он стал.

– Откройте ее! – рявкает Данте.

– Слушаюсь, Маэцца, – отвечают его приспешники, приближаясь к моей тюрьме.

Когда они начинают выпрямлять искореженные прутья клетки, я возвращаюсь в тот день, когда Феб открыл фамильное хранилище. Мы и не догадывались, что его содержимое навсегда изменит нашу жизнь.

– Меня освобождают? – Я провожу пальцами по краям койки, на которой по-прежнему сижу.

Данте следит за манипуляциями своих солдат.

– Твою магию, а не тебя.

Сердце замирает, а затем начинает грохотать, как табун боевых коней, заглушая громкий щелчок замка.

Мою магию?

Значит…

Значит, я скоро встречусь с Зендеей – с женщиной, которая меня создала. Женщиной, которая меня родила бы, не поймай ее в засаду Марко.

О боги, я вот-вот встречусь с матерью!

Петли скрипят, как и бешеный пульс. Хотя я по-прежнему проклинаю ту ночь, когда Бронвен бросила меня к ногам Данте, я взбудоражена. Чертовски взбудоражена.

– Вставай! – рявкает Данте.

Я поднимаю взор на короля фейри, который стоит в дверном проеме золотой клетки, подобно портрету самому себе.

– Нужна помощь? – спрашивает он.

Я прищуриваюсь, стараясь выражением лица передать все, что думаю о его предложении. Если он опять хоть пальцем ко мне притронется, я его укушу – опять.

Воспоминание об этом привлекает внимание к его руке. Я не ожидаю увидеть там какой-либо раны – в конце концов, чистокровки залечиваются быстро, – однако на кожу налеплена повязка. Либо прошло меньше времени, чем я предполагала, либо раны Данте Реджио излечиваются медленно.

– Как долго я в плену? – Я наконец поднимаюсь на ноги.

Глаза Данте горят, как те свечи, из которых сочится бледный воск и заливает канделябры, вырезанные в обсидиановых стенах.

– Мериам проведет ритуал в полнолуние. – Он разворачивается на пятках и кидается к узкому отверстию в черной скале. – Идем.

– Мою магию освободит Мериам? – Я готова встретиться со своей матерью, но совершенно не готова встретиться с ведьмой, которая прокляла мою пару, моих родителей и меня.

Приостановившись на пороге туннеля, Данте оглядывается на меня.

– Ты надеялась, что это сделаю я?

– Разумеется, нет. Но… – Я облизываю губы. – Мне казалось, это должна сделать моя мама, раз уж именно она заблокировала мою магию.

– Фэл, твоя мать мертва. Умерла сразу после того, как Мериам вырвала тебя из ее чресел и засунула в другую носительницу.

«У этой носительницы есть имя!» – хочется выкрикнуть мне, однако язык прирос к нёбу, и удается выдавить лишь приглушенное:

– Что?

– Зендея. Мертва. Мериам выпустила из нее всю кровь, а затем бросила ее труп в Марелюче.

Откровение Данте словно взрывной волной отбрасывает меня назад, мне приходится схватиться за прутья клетки, чтобы не упасть.

– Невозможно!..

Мой отец ее почувствовал, разве нет? Котел… я не помню!

– Ты думала, шаббины неуязвимы, Фэл? Все живые существа погибают, хотя некоторых убить сложнее.

– Нет. Но… но… – Дрожь прокатывается по позвоночнику, затем охватывает все тело. Нет, моя мать жива. Я верю, она жива!

Пока я пытаюсь осмыслить сказанное, Данте входит в туннель.

– Идем. Не хочу ждать следующего полнолуния.

Даже если бы я хотела последовать за ним, то не смогла бы: от потрясения я приросла к полу.

Мама мертва. Ох, дайи! Сердце разрывается от сочувствия к отцу.

Лор говорил, что пары не могут жить друг без друга. Как поступит Кахол Бэннок? Попытается справиться с утратой или предпочтет стать вечно-вороном? Я эгоистично молюсь, чтобы он выбрал второй вариант, отчаянно желая оставить его в своей жизни. Внезапно я благодарна за обсидиановые стены: на какое-то время они не позволят ужасной правде проникнуть в сознание Лоркана.

– Фэллон? – В клетку входит Катон. Он больше ничего не добавляет. Не спрашивает, как я себя чувствую, нужна ли мне помощь. Однако в его серых глазах мелькают искорки, которые словно бы говорят: ему не все равно. Впрочем, должно быть, просто воображение разыгралось. Даже если сердце сержанта не такое же колючее, как заостренные уши, он тем не менее выбрал Реджио.

Я напоминаю себе, что он мне не друг, прежде чем успела проникнуться симпатией к еще одному мужчине, не заслуживающему моего доверия.

– Не хочешь вернуть себе магию? Ладно! – Однако не похоже, что Данте готов смириться с этим фактом. – Тогда будем еще месяц куковать под землей. А я-то думал, ты будешь рада выбраться из клетки.

У меня щиплет в глазах. Я моргаю, но уловка не помогает отогнать выступившую влагу.

– Боги, ты только что сообщил мне о смерти матери! Дай мне минуту, бесчувственный ты гульфик.

– Как ты меня назвала? – рычит он.

Я не утруждаю себя повторением – не из-за страха мести, а потому, что он явно прекрасно меня расслышал. Все-таки он чистокровный.

– Я пропущу твое оскорбление мимо ушей. И даже помогу достать тело твоей матери из Филиасерпенс… – Данте машет раненой рукой, словно указывая на впадину, разделяющую Изолакуори и Тарекуори, – …и позволю похоронить ее должным образом, если ты последуешь за мной немедленно.

Сердце пронзает воспоминание о словах Габриэле в тот день, когда он сопровождал меня в Изолакуори на прием с Данте: о том, что моя мама лежит на дне Филиасерпенс. По наивности я сочла его слова за предположение!

Я устремляю пылающий взор на Данте.

– Как великодушно с вашей стороны, Маэцца.

Хотя он окутан тенью, я замечаю, как играют желваки на его скулах.

– Фэллон, – тихо зовет Катон, и я жду его упреков, однако он лишь предлагает мне взять его под локоть.

Нет уж, больше не буду полагаться на мужчин. Возможно, я рано отказываюсь от Катона: вдруг у него есть вполне разумная причина помогать Реджио. Однако в данный момент мне не хватает ясности ума, чтобы определить степень его преданности. Особенно в присутствии стольких солдат.

Я прохожу мимо него, а затем и мимо стражи.

– Объясни-ка мне одно, – говорю я.

Король фейри наблюдает за мной с непроницаемым выражением лица.

– Что же?

– Зачем, во имя трех королевств, тебе освобождать мою магию? Ты же понимаешь, что едва я ее верну, то нарисуют печать смерти у тебя на сердце.

Его губы искривляются в надменной улыбке. Я скрещиваю руки на груди.

– Это не пустая угроза, Данте.

Его жуткие сапожища позвякивают, когда он шагает ко мне. Интересно, насколько острые эти металлические шпоры? Смогут ли прорезать кожу? Наверняка они не из железа, но вряд ли Данте понравится, если вонзить их ему в горло.

– Не сомневаюсь, именно этой печати ты попросишь Мериам тебя научить. Но, видишь ли, Фэллон, мой дед был не только грозным королем, но и прозорливым мужчиной.

– Коста Реджио был ничтожеством. Как и все Реджио.

Данте прижимает ладонь к золотому нагруднику напротив того места, где должно было биться сердце.

– Как обидно, Фэл.

– Перестань меня так называть!

– Хорошо. Тогда буду звать тебя мойя. Разумеется, мы еще не женаты, но это всего лишь вопрос времени – точнее, нескольких часов. Можешь называть меня мойо.

– Я никогда не назову тебя мужем, – шиплю сквозь стиснутые зубы. – И не смей, на хрен, называть меня женой!

Мой резкий тон наконец-то стирает с его рожи самодовольство. Глаза сужаются.

– Ты совсем страх потеряла, да? Раньше я восхищался этой чертой, но теперь вижу, что это лишь детская глупость.

Мои кулаки сжимаются еще сильнее.

– И все равно ты хочешь взять меня замуж… Я поняла, что ты отказался от всяких моральных принципов в тот день, когда водрузил на макушку корону, омытую кровью, но я не предполагала, что ты сошел с ума. Может, я и соглашусь освободить свою магию, но я никогда не выйду за тебя замуж.

Кажется, будто кости на лице Данте перестраиваются под кожей, поскольку его черты заметно заостряются.

– Выйдешь.

– Это Бронвен скормила тебе некое пророчество о том, что я соглашусь? Если так, то у меня для тебя другое пророчество. То, которое закончится плохо для тебя, но превосходно – для меня.

– Пророчества для дураков.

Ну и неблагодарность! Какого Котла я все еще жду признательности? Тем более что в мои намерения входит вернуть корону с золотыми лучами.

– Именно пророчество посадило тебя на трон.

– На трон меня посадила слабость Лора к его маленькой «разрушительнице проклятий». Он остался бы королем-тенью, если бы я пронзил тебя клинком в роще Ксемы Росси.

– Таков был твой план?

Он двигает челюстью из стороны в сторону, словно что-то пережевывает – вероятно, ответ на вопрос. Должно быть, понимая, что я готова выхватить его меч из ножен и вонзить ему в шею, он отступает на шаг.

– Я-то думал, что вы с ним поженитесь в тот же день, когда падет Марко, но Рибио – мастер манипуляций, не правда ли?

– Не меняй тему.

– Заключил союз с королем Глейса Владимиром, притворился, будто намерен взять замуж его дочь Алёну, чтобы ты не знала о его истинных намерениях.

Я еще крепче скрещиваю руки на груди.

– Его истинных намерениях?

– Жениться на тебе из-за твоей магии. – Данте фыркает. – Вороны такие коварные.

Единственное, что я извлекла из сказанного Данте, так это то, что Бронвен не уведомила племянника о нашей с Лором связи. Иначе Данте знал бы, что королю воронов не нужна моя магия.

Любопытно, почему ты об этом умолчала, Бронвен?

– Или, возможно, у Лора достаточно своей магии и у него нет необходимости в моей? – слащавым голоском замечаю я.

Попытка задеть гордость Данте оборачивается против меня – на лице короля фейри расплывается гребаная улыбка!

– А я-то думал, что ты строишь из себя наивную. Очевидно, это вовсе не притворство.

Я хмурюсь.

– О чем ты?

– Багряный Ворон держал тебя в неведении. – Данте проводит кончиком языка по зубам, словно смакуя момент.

Готова спорить, действительно смакует.

– Может, просветите меня, Маэцца?

– С удовольствием, Фэл.

Возникает позыв на него наорать и потребовать, чтобы он прекратил использовать мое ласковое прозвище, но я прикусываю язык и жду громогласного откровения.

– Супруги – кем бы они ни были – могут пользоваться кровной магией своих шаббинских жен.

Глава 3

Супруги могут пользоваться кровной магией шаббинских жен?

Слова Данте перекатываются в голове, как галька на берегу, острые края царапают череп, оставляя глубокие следы. Я доверяю Лору. Откровение Данте этого не меняет. Тем не менее я несколько расстроена и весьма задета тем, что узнаю эту великую тайну от короля фейри.

Почему, Лор? Почему ты мне не рассказал?

Если подумать, то и отцу следовало поделиться информацией. Не мог же он и сам не знать? Даже если они с Деей прожили вместе всего несколько месяцев, они наверняка многое обсуждали, верно? Могут ли вороны не знать про это?

Если только… если только это не ложь!

– Тебе эту информацию скормила Мериам?

Данте сощуривается.

– Я слышал это из других уст, прежде чем меня поставил в известность Росси.

– Росси?

– Юстус Росси. Твой дедушка.

Я закатываю глаза: он что, думает, от его заклятия сна у меня совсем мозги поплавились?

– Этот фейри – не мой дедушка.

– Занятно.

– Что именно?

– Что ты считаешь родней Цереру и Агриппину, но не Юстуса.

– Не вижу ничего занятного. Это к делу не относится. И не новость для тебя.

Когда-то давным-давно, когда мы с Данте были друзьями, еще до того, как он отплыл в Глейс, мы с ним много разговаривали. Забыл ли он все или же и не запоминал? Я отбрасываю мысли прочь: какая теперь разница?

– И откуда Юстусу это известно? Он еще не родился, когда Мериам возвела барьер, поэтому не мог узнать от шаббинов, – говорю я.

Данте смотрит на меня, молча ожидая, когда до меня дойдет.

Юстус провел нас в туннели с помощью магии крови.

А значит…

– Нонна шаббинка? – ахаю я.

На лице Данте проступает самодовольство.

– Не та нонна, о которой ты подумала.

Я хлопаю глазами так часто и так быстро, что ресницы обмахивают скулы.

– Юстус женат на Мериам?

Данте кивает. Кровь отливает от лица, меня всю передергивает.

– Приплыв обратно в Изолакуори, он перенес Мериам из подземелья в… – Он замолкает так резко, что у меня подскакивает сердце.

– В?.. – Я надеюсь, что он проговорится, где именно мы находимся. Под горой Лора? Под Тарекуори?

Данте опускает подбородок.

– Если подумать, то благодаря браку с Мериам он теперь вдвойне твой дедушка.

Он явно уклоняется от ответа, однако я не сдерживаю возмущения и рычу:

– Этому фейри никогда не быть моим дедушкой! А еще я никогда не буду считать эту злобную ведьму частью своей семьи!

Как никогда не назову тебя мужем. Я не произношу последней фразы, поскольку зубы намертво приклеились друг к другу. Впрочем, должно быть, я весьма красноречиво выражаю свое отношение к Данте выражением лица, поскольку его невозмутимость сменяется хмурой миной.

Он разворачивается и продолжает путь в туннель; драгоценности в его длинных каштановых косичках позвякивают, как и шпоры.

Потолок здесь такой низкий, что почти касается макушки Данте, уплотняя кислород вокруг. Кажется, как бы часто я ни дышала, мне не хватает воздуха в легких.

– Данте, подожди! – Он не останавливается. – Предлагаю сделку!

Я по-прежнему упрямо стою на месте, солдаты-фейри дышат мне в затылок.

Данте фыркает.

– Сделки не отражаются на твоей коже.

Мерда! Совсем забыла, что он в курсе.

Он наконец поворачивается.

– Впрочем, с радостью заключу с тобой сделку, как только твоя магия…

– Сила ведьмы иссякает после ее смерти! – Из-за бешено колотящегося сердца голос звучит так, будто я задыхаюсь.

– Намерена покончить с собой, мойя?

Я вздрагиваю. Естественно, нет! Единственный, с кем я намерена покончить, – это он. И Мериам, из-за которой я, собственно, и заговорила про смерть. Впрочем, нелепое предположение Данте по крайней мере на время отвлекает меня от клаустрофобии, ослабляя чувство стеснения в груди.

– Поскольку, по-видимому, мою магию заблокировала Мериам, то ее чары рассеются с ее смертью. И нет нужны ни в заклинании, ни в полнолунии.

– Если она умрет, то пропадет и барьер, и чары на крови Реджио. Так что исключено.

Язык вибрирует в такт пульсу.

– Какие ч-чары?

– Ах да. Ты ведь прервала меня прежде, чем я успел объяснить гениальность своего дедушки. – Он сопровождает свое заявление самодовольной ухмылкой.

На языке вертится «Продолжай», но я знаю, что он и так продолжит, потому что Данте наслаждается моим невежеством.

– Нонно Коста попросил Мериам сделать кровь Реджио невосприимчивой к шаббинским чарам. Вот почему я не боюсь твоей магии.

Значит, умрешь от шпор или железного клинка.

– Разве возвращение моей магии не утянет меня за шаббинский барьер?

– В тебе течет кровь Мериам, поэтому на тебя он не действует.

Чего?! У меня отвисает челюсть.

– Но моя мама… она не могла проникнуть сквозь барьер, пока он не ослаб два десятилетия назад. И моя прабабушка, королева, она не может проплыть мимо него. – Или же… – Ведь не может?

– Нет. Но будь они по эту сторону барьера во время его создания, то могли остаться здесь.

После целой минуты потрясенного молчания я наконец возвращаю челюсть на место. В голове назревает новый вопрос, и я задаю его:

– Если барьер мне нипочем, значит, и магия Мериам тоже?

– Нет. Она не действует только на Реджио. На меня.

– И на Бронвен, – замечаю я. – Давай не будем забывать законную королеву Люче… – и предательницу, – …да?

– Она отреклась от своих притязаний на трон ради встречи с мачехой.

– Прошу прощения?

– С мачехой. Мериам. Хм. Забавно: у нас с тобой общие дядя и тетя…

Можешь оставить Бронвен себе, гневно думаю я, однако говорю другое:

– Когда ты узнал, что она твоя тетя?

– Мериам сообщила об истинной личности Бронвен, когда мы с ней встретились после моей коронации. – Он проводит большим пальцем по повязке на ладони, словно усмиряя боль под ней. – Ведьма оказалась потрясающим оружием в моем арсенале.

– Жаль, что Юстус добрался до нее первым. Если подумать, почему бы тебе не аннулировать их фиктивный союз и не жениться на ней самому?

– Только смерть может расторгнуть кровные узы.

– Это поправимо. Убей Юстуса.

Он склоняет голову.

– Его смерть бы точно скрасила твой день.

– Не просто день. Весь год. Всю жизнь. Я была бы по гроб жизни тебе благодарна.

– Вот только твой дедушка важен, а мне не нужна твоя благодарность.

– Тебе нужно мое одобрение. Без него ты не можешь на мне жениться.

Так ведь?

– Как заметила Бронвен, позже у нас будет полно времени для болтовни. В конце концов, нужно дождаться, когда остальные вороны Лора сгинут…

– Остальные? – Мой голос тусклый и не громче прерывистого дыхания.

Данте склоняет голову.

– Разве я не упомянул? В данный момент один из его пяти воронов – кусок железа.

Я цепенею.

Кровь приливает к барабанным перепонкам, усиливая шум напряженного дыхания.

Кусок железа! Если Лор превратился в железо, значит, он не стал вечно-вороном.

– Твой солдат забыл смазать меч? – хриплю я.

Данте пялится на меня глазами, похожими на две грязные лужицы.

– Не солдат вонзил обсидиановый клинок в Багрового Ворона. Это был мой командор.

Меня сотрясает дрожь.

– Твой… – Я опираюсь о холодную каменную стену. – Дардженто выжил?

– Дардженто? – Данте выглядит искренне удивленным. – Нет. Он не пережил твоего гнева.

– Тогда… – У меня замирает сердце.

Нет, это вовсе не то, о чем я думаю.

Он говорит вовсе не о…

Глава 4

– Ты действительно поверила, будто Габриэле сбежал в Небесное Королевство, Фэл? Будто он предал меня, своего лучшего друга? Своего короля?

У меня вновь отвисла челюсть, я давлюсь вдохом.

– Мои друзья не предают, в отличие от твоих. – Данте плавно приближается ко мне. – Катриона была той еще подругой, не правда ли?

Осуждение бедной куртизанки, которая пала жертвой вендетты Дардженто, едва ли меня задевает: я слишком потрясена тем, что ошиблась в Габриэле. Что навлекла на Лора беду, уговорив его дать фейри шанс.

От ужаса подкашиваются колени, и я оседаю. Когда земля устремляется навстречу моему бескровному лицу, я зажмуриваюсь. Однако вместо обсидиана меня подхватывает воздух, останавливая падение, затем чьи-то руки мягко приводят меня обратно в вертикальное положение.

Когда я открываю веки, передо мной стоит Катон – белое пятно во тьме. Даже глаза у него кажутся белесыми, напоминая ненавистные мне глаза фейри, по чьей милости я оказалась здесь, в этом Подземном Мире, у самого Дьявола.

– Проследи, чтобы моя нареченная добралась до покоев Мериам целой и невредимой. И до гребаного рассвета дожила! – Голос Данте разрывает глубокую тишину, вырывая меня из ступора.

Катон отпускает одну мою руку, продолжая держать другую. Мне хочется от него отпрянуть, но сил бороться не осталось. Кроме того, если меня будут держать, то пусть лучше он.

– Как у него получилось? – спрашиваю я у Данте, выискивая несостыковки в его истории. – Габриэле никак не мог пронести обсидиан так, чтобы не заметили вороны.

– Ты переоцениваешь своих маленьких стервятников, – раздается голос Данте так близко, что я вытягиваю шею. Постепенно мне становится видно смуглое лицо и каштановые волосы короля фейри. Его мелочные оскорбления меня не задевают, а напротив, успокаивают нервы: люди опускаются до них только тогда, когда не уверены в себе.

– Как? – повторяю вопрос.

– Точно хочешь знать?

– Нет. Просто поддерживаю светскую беседу, – отвечаю я с каменным лицом.

Его челюсть напрягается.

– Габриэле проглотил обсидиановый нож, потом он вышел естественным путем.

Я пристально рассматриваю Данте, пытаясь приметить признаки того, что он лжет, однако выражение на его лице – непроницаемая маска.

– Габриэле войдет в историю как герой, – говорит Данте.

Не войдет, если вороны победят. А они обязательно победят. Бронвен ведь видела.

– Ты забываешь, что историю пишут победители, Данте Реджио. – От слов, сказанных мне однажды Лором, на лбу короля образуется морщинка. – Скажи, он также проглотил флакон с кровью Мериам, чтобы потом обмазать ей свое маленькое оружие?

– Это было бы бесполезно, поскольку Небесное Королевство блокирует всякую магию, кроме магии перевертышей, ты же понимаешь.

Слава великому Котлу и тому, кто зачаровал королевство Лора! Меня охватывает такое облегчение, что кровь приливает обратно к органам, укрепляя конечности и дух.

– Его задачей было ослабить Рибио, и он ее выполнил. – Грубый тон Данте меня неприятно коробит. – Нужно заколоть еще четырех воронов. В Люче бесплатно раздают флаконы с кровью Мериам как солдатам, так и гражданским.

Его угрозе полагалось меня растревожить, однако я слишком рада тому, что моя пара не утратил человечности, поэтому мне плевать.

– К тому времени, как мы выйдем из крепости, перевертыши будут вымершей расой сверхъестественных существ.

Данте говорит, что я переоцениваю воронов. Ну а он явно их недооценивает.

– Никогда не думала, что ты один из тех, кто отправляет лучших друзей на убой.

У него на виске вздувается венка.

– Габриэле сам вызвался.

– Но ты его не остановил, Данте, что делает тебя ответственным за его смерть, – спокойно говорю я.

– Его еще не убили.

– Думаешь, его выпустят из Небесного Королевства живым? – Тут в голове, подобно воришке-спрайту, пролетает пророчество Бронвен: «Ты умрешь не от наших рук, Габриэль; ты умрешь от рук своего генерала фейри». Я заглушаю ее голос. Пусть она видит будущее и пытается на него влиять, она не способна его контролировать.

– Зная этих дикарей, нет.

– Тогда его смерть на твоей совести.

Его забинтованная рука взлетает, он обхватывают мою шею – так же больно, как когда он тащил меня в эту обсидиановую яму.

– Ехидство тебе не к лицу, Фэл.

На моих немытых щеках расплывается безумная улыбка. Боги, зрелище, должно быть, пугающее. Жаль, фейри не могут умереть от страха.

– Значит… буду чаще… его использовать, – хриплю я. Его пальцы сжимаются. – Намерен… и меня… убить?

Он поднимает меня, большой палец впивается в мою сонную артерию.

– Не я. Убил. Габриэле.

– Маэцца, прошу! У нас здесь нет целителя. – Тон Катона пронизан тревогой. О моем ли благополучии он печется? Или пытается напомнить Данте, чтобы король был помягче с той, чью кровь он планирует использовать?

Пальцы Данте разжимаются, и воздух обжигает израненное горло. Я хватаюсь за шею и массирую зудящую кожу. Бросаю на Данте взгляд, полный злобы, отчего тот отступает на шаг. Или же он отступает, чтобы не поддаться соблазну и не выжать из меня всю жизнь?

– Повезло тебе, что ты мне еще нужна, – выплевывает он.

Очевидно, у нас с ним совершенно разное представление об удаче.

– Пошевеливайся уже! – Развернувшись, он устремляется во тьму.

Несколько минут спустя мы маршируем, словно колонна муравьев, по узкому туннелю. От спертого воздуха, тьмы, близости стен и боли в горле мои легкие сводит спазмом.

Потирая грудь, дабы облегчить неприятные ощущения, я шепчу Катону:

– Я думала, ты будешь в Шаббе.

Взгляд Катона скользит по моему профилю и задерживается на красных следах на шее.

– Я принес присягу короне Люче.

Под клятвой он подразумевает сделку? И если да, то заключил ли он ее с Юстусом или с Данте? Эти двое держат его здесь в плену?

– Служить королю – великая честь. Еще большая честь – служить его королеве. – Хотя у него низкий голос, кажется, будто он эхом отдается от темных стен.

– Эпонина из Неббы довольно мила. – И хитра… Полагаю, я заслужила ее ложь. В конце концов, я силой пыталась вытянуть из нее информацию о местонахождении Мериам. На ее месте я бы обвела себя вокруг пальца.

– Я говорил о тебе, Фэллон, – тихо отвечает Катон.

Пальцы, массирующие ноющую грудь, замирают.

– Неужели я что-то не знаю о современных брачных обрядах? Разве не обе стороны должны согласиться?

– Да.

Мы сворачиваем за очередной угол.

– Тогда почему, во имя Котла, все так убеждены, что я когда-либо соглашусь выйти замуж за бесхребетного короля?

Данте останавливается прямо передо мной, и даже за его широкими плечами – ставшими еще шире за счет брони – я замечаю распростертую за ним комнату.

– Потому что этот бесхребетный король… – зрачки Данте сузились от презрения, – …скормит твоему маленькому другу-полукровке стальной клинок, если ты ему откажешь.

Данте отходит в сторону, открывая зрелище, от которого у меня замирает сердце.

Глава 5

Посреди отделанного обсидианом помещения с высоким потолком сидит Энтони с кляпом во рту, голубые глаза за спутанными прядями русых волос бешено сверкают. Его взгляд останавливается на мне, и мой пульс взлетает до небес. Я вырываю руку из хватки Катона и тянусь за его мечом на перевязи. Не успеваю я выхватить оружие, чтобы обезглавить короля фейри, Катон сцепляет мои запястья и шепотом призывает успокоиться – я не разбираю слов из-за шума крови в ушах.

Бросив на сержанта свирепый взгляд, выдергиваю руку, разворачиваюсь и залепляю Данте пощечину.

– Ублюдок! Гребаный ублюдок!

– Фэллон, перестань! – Крик Катона достигает меня одновременно с лианами, выпущенными из ладоней земного фейри.

Они обвиваются вокруг моих рук, живота и плеч, пока не скручивают меня, как кабана на вертеле. Я извиваюсь, но от этого путы только сильнее натягиваются. Когда лозы добираются до лодыжек, я падаю на грудь Данте, щекой ударяясь о золотой нагрудник.

Дурацкая магия фейри!

Одна рука Данте ложится мне на поясницу, поддерживая, другая хватает за волосы и откидывает голову.

– Ты пожалеешь об этой пощечине, мойя.

– Единственное, о чем я когда-либо пожалею, так это о времени, проведенном с тобой на острове Бараков.

И пока мне не заткнули рот кляпом, я плюю ему в лицо, а затем с превеликим удовлетворением наблюдаю, как слюна скользит по переносице его орлиного носа.

Он обжигает меня яростным взглядом, который, впрочем, меня не пугает.

– Вырвите моряку ногти!

– Что?! – ахаю я. – Нет! – Я выворачиваю голову к Энтони, оставляя в кулаке Данте клочок своих волос. – НЕТ! Не трогайте Энтони. – Боги… что я натворила? – Вырви мои ногти!

– Королеве ногти нужны, а пленнику они ни к чему. – Данте наблюдает за тем, как двое солдат приближаются к Энтони, в чьих глазах застыл ужас.

– Единственное, для чего я их использую, – это чтобы расцарапать тебе лицо, так что лучше вырви их, Данте.

Он лишь смотрит на меня со скучающим видом.

– Прошу, не мучай его. – Мне противно, что он вынуждает меня умолять. – Данте, пожалуйста!

Я ловлю его взгляд. Он такой холодный, что кровь стынет в жилах.

В уголках глаз собираются слезы.

– Прошу, вели им перестать.

Он не велит.

Когда болезненные стоны Энтони переходят в крики агонии, я обиваюсь горячими слезами.

Я плачу за него.

Плачу вместе с ним.

Кажется, будто пытка длится целую вечность. Когда он затихает, я осмеливаюсь взглянуть на друга.

Энтони лежит на боку, волосы прилипли к потному лицу, веки плотно закрыты, кончики пальцев алые. Под связанными руками расплывается скользкая лужа. Я перевожу взгляд на грудь и пристально смотрю, пока не замечаю движение грудной клетки.

Жив. Он жив. Осознание этого едва ли прогоняет ужас и чувство вины, разрывающие сердце. Я отомщу за тебя, Энтони. Клянусь!

Я обращаю всю силу свирепого взгляда обратно на Данте.

– Почему ты стал таким жестоким?

– Из-за тебя, Фэллон. Ты сделала меня таким. До того как ты пробудила перевертышей, я не жаждал свергнуть брата.

– Ты переплыл Филиасерпенс!

– И что?

– И то, что это обряд посвящения для лючинских королей! Значит, ты жаждал занять трон до того, как я его тебе преподнесла. Так что, на хрен, не смей обвинять меня в том, каким бессердечным ты стал.

Данте фыркает.

– Раз уж я бессердечный, то как можно назвать твоего маленького павлина-короля? Ты в курсе, сколько трупов он оставил гнить на моей земле?

Я вполне осознаю, что моя пара – смертельно опасный воин и пролил немало чужой крови. Осознаю также, что Лор и сам считает себя монстром. Однако нет худшего монстра, чем фейри, чьи руки все еще удерживают меня.

– Лор хотя бы защищает своих друзей. Останется ли у тебя кто-нибудь в конце твоей вендетты против воронов?

Губы Данте сжимаются в жесткую полосу.

– Это не вендетта, а гребаная война. И ее развязала ты.

– Вечно у тебя виноваты другие, – бормочу я сквозь зубы.

– Что ты вякнула? – Его глаза почернели от негодования: естественно, он меня услышал, все же наши лица так близко, что моих влажных щек касается его зловонное дыхание. – Уж лучше тебе меня не оскорблять, иначе я отыграюсь на твоем морячке.

Я плотно сжимаю губы, не желая навлекать на Энтони дополнительную беду.

После целой минуты молчания Данте говорит:

– Так-то лучше.

И вновь меня опаляет вонючее дыхание. Я приоткрываю губы, чтобы поберечь нос. Всегда ли у него изо рта воняло протухшими морскими водорослями и гнилью или это вызвано неббенским химикатом, который он принимает?

Я удерживаюсь от вопроса ради безопасности Энтони.

– Оставить тебя связанной или ты станешь хорошо себя вести?

– Я буду хорошо себя вести, – бурчу я. Кто в здравом уме попросит своего мучителя не снимать наручники?

Данте отпускает мои волосы, одновременно виноградные лозы отступают от ноги. Кожу покалывает, когда кровь вновь приливает к поврежденным участкам плоти.

– Юстус, открой хранилище!

Ну разумеется, здесь присутствует и генерал! Удивительно, как он не поучаствовал в сопровождающей меня процессии.

– Зачем нам в хранилище?

Ладонь Данте наконец отрывается от моей спины, но только для того, чтобы схватить плечо.

– Там я храню свое новое сокровище.

Речь о Мериам?

Данте затаскивает меня в очередное помещение без окон. Большую часть поверхностей покрывает обсидиан, но одна стена представляет собой массивную золотую панель, облицованную граненым ониксом в форме гигантской буквы «Р» со множеством изгибов и завитушек.

Данте дергает меня к стоящему к нам спиной Юстусу. Мне совсем не по душе его манеры, однако взгляд на неподвижную фигуру Энтони вынуждает меня проглотить возмущение.

При виде друга мысли переключаются на Имоджен и лидера повстанцев-людей, Вэнса, которые отправились на поиски Энтони и в результате оба пропали. Здесь ли они? Или же опасения Ифе оправдались и ее сестра превратилась в вечно-ворона? Я не спрашиваю у Данте, на случай если он не знает об их участии.

Как и моя клетка, а также хранилище Акольти, бронированная золотая стена открывается с помощью магии. Юстус поливает граненые камни водой из ладоней. Я замечаю, что он разбрызгивает воду струями, начиная с низких камней и переходя к более высоким.

Я даже не пытаюсь запомнить последовательность, поскольку у меня нет ни магии воды, ни палки, которой можно нажать на камни, если это вообще сработает. Наконец скрипит металл, и на стене от пола до потолка появляется щель.

Юстус направляет поток магии в проем, расширяя его до тех пор, пока он не становится размером со взрослого человека. Только затем поворачивается и устремляет на меня пристальный взгляд – тот, который, как мне казалось, я унаследовала от него.

– Мериам, прибыла наша внучка.

От этого слова меня передергивает. Да, во мне течет кровь этой ведьмы, но она вовсе мне не бабушка, точно так же как Юстус мне не дедушка.

Юстус смотрит на руку, сжимающую мое предплечье.

– Мериам нужно увидеться с ней наедине.

– Исключено, Росси.

– Если будете касаться Фэллон, когда Мериам выпустит ее магию, то вы можете пострадать, Маэцца.

– Ладно, трогать не буду, но куда пойдет Фэллон, туда пойду и я. Может, ты и доверяешь ведьме, Юстус, но не я.

Генерал едва заметно дергает подбородком.

– Хорошо. – Он кивает на узкий проход, созданный им с помощью магии, и жестом велит мне войти. – Твоя магия ждет, Фэллон.

Я едва обращаю внимание на слова Юстуса, завороженная двумя чернильными кругами на его ладони. Лючинцы не делают татуировок, а генерал лючинской армии делает? К тому же почему я никогда не замечала ее раньше? Ну да, его рука вечно прикована к рукоятке меча, и да, я встречалась с ним всего дважды, тем не менее… круги такие большие и темные, что только слепой не заметит.

Хватка Данте на моей руке ослабевает и вскоре совсем исчезает.

– Идем.

Я не двигаюсь с места, сердце колотится о ребра.

– Живее, Фэллон, пока луна полная.

Я тяжело сглатываю, и еще несколько раз; барабанные перепонки гудят от учащенного пульса. Однако к страху примешивается волнение. У меня вот-вот появится магия. И, судя по рассказам, магия невероятная.

Пальцы дрожат и покалывают, словно кровь готовится вырваться из своей клетки из плоти. Я сжимаю кулаки. Желудок сводит, когда я делаю шаг навстречу женщине, которая навсегда изменит мою жизнь.

К лучшему, решаю я, поскольку, по-видимому, еще не превратилась в законченную пессимистку. Да, из-за древнего заклинания Мериам не получится использовать магию против Данте, но получится использовать против всего остального мира.

Проходя мимо Юстуса, я бросаю на него взгляд. Черты его лица ничего не выражают, однако уголки рта все больше опускаются, а горло подергивается. Неужели великий лючинский генерал нервничает? Хочется думать, что так и есть, поскольку он догадывается, что вторым пунктом в моем списке дел будет его убийство. Если только он тоже не сделал себя шаббинонепробиваемым.

С него станется. Мужчина до крайности хитер и расчетлив – феникс, восставший из ила водяной могилы. Нет, феникс – слишком величественное создание для этого мерзавца, который изувечил собственную дочь. Юстус Росси – чума, инфекция, которая разъедает все, к чему прикасается.

Взгляд вновь падает на его ладонь. Интересно, может, два переплетенных чернильных круга являются шаббинской печатью – неким оберегом? На месте Юстуса я бы вся окуталась магическими щитами, подходя к весьма мстительной женщине, которая вот-вот заполучит силу.

Глава 6

Дойдя до входа в гигантское хранилище, я замираю. Данте намерен последовать за мной, тем не менее вдруг это ловушка? Вдруг Мериам не собирается возвращать мне магию? Вдруг она намерена меня убить? В конце концов, раз уж моя мама мертва, значит, я единственная шаббинка, оставшаяся в Люче. Единственная, кто способен пробудить воронов.

Я прищуриваюсь, вглядываясь во тьму, и замечаю блеск глаз. Отступаю и на кого-то натыкаюсь. Надо мной нависает Данте, его пристальный взгляд прикован к чему-то за моей спиной.

– М-мне… – Я облизываю сухие губы. – Мне не по душе тесные пространства. – Пытаюсь проскользнуть мимо Данте, но он не позволяет.

– Хранилище невероятно просторное, уверяю тебя. – Голос Юстуса звучит словно с другого конца туннеля, по которому мы только что прошли. – Моя мать копит свои богатства с самого раннего детства и ни с чем не расстается – ни ради прибыли, ни ради благотворительности.

Внимание переключается на генерала, чей взгляд направлен в прямоугольную комнату, и теперь я замираю совсем по другой причине.

– Ваша мать?

– Ксема Росси.

Ксема Росси живет в Тареспагии, а значит…

Значит…

О боги! Эпонина не наврала. Лор был неправ. Она сказала правду!

От важности открытия у меня подскакивает пульс. Взгляд генерала возвращается к моему лицу. Останавливается. Понял ли он, какой вывод я сделала из его случайно брошенной информации? Или ему все равно?

– Почему мы не можем встретиться здесь? – Я обвожу рукой помещение, похожее на темницу.

– Потому что моя жена сидит внутри и не может прийти.

Жена?.. Сердце на мгновение замирает. Впрочем, Юстус с Мериам – идеальная парочка: оба хитрые и злобные.

– Как, змей вас задери, вам удалось затащить ее под венец?

Юстус улыбается, но весьма недобро.

– Очень просто. Предложил ей выбрать между браком или смертью. Она предпочла первое.

Да ладно, психопат ты долбаный!

– Как романтично. Вы и нонну таким же образом вынудили выйти за такого свихнувшегося мудака?.. – Я прикусываю язык, слишком поздно осознавая, что назвала одного из своих тюремщиков мудаком, да еще и сумасшедшим. Конечно, это чистая правда, но… мерда! Вдруг за уязвленную гордость он тоже отомстит через Энтони?

Я изо всех сил пытаюсь придумать, как загладить оплошность, прежде чем он сорвется, но ничего не идет в голову.

– Кровь от моей крови, плод чрева моей дочери… – прорывается сквозь удушающее напряжение жутковато-нежный голосок, возвращая мой взгляд обратно к хранилищу. – Подойди, чтобы я могла наконец взглянуть на тебя.

Мериам настоящая. Она по-настоящему настоящая.

– Что сказала ведьма, Юстус? – Грубый тембр Данте неприятно бьет по округлой раковине моего уха.

Я хмурюсь: холодящий душу призыв прозвучал вовсе не шепотом, к тому же Юстус стоит не ближе нас. Неужели неббенские химикаты воздействуют не только на желудочный сок Данте?

– Мой шаббинский еще не слишком хорош, Маэцца, но, кажется, она упоминала кровь.

Э-э… чего?! Мурашки покрывают каждый миллиметр тела, несомненно, придавая коже вид змеиной чешуи.

– Говори на лючинском, стрега! – Данте выплевывает слово «ведьма» с превеликим отвращением.

Мгновение спустя из бездны тьмы вновь раздается голос:

– Как скажете. Дитя Шаббе и Небесного Королевства, внучка Косты Реджио, подойди ко мне, чтобы я смогла освободить твою кровь и снять проклятие.

Я по-прежнему не двигаюсь с места, и тогда Данте толкает меня вперед. При обычных обстоятельствах я огрызнулась бы на него, но нынешние обстоятельства вовсе не обычные.

Я, на хрен, говорю по-шаббински!

Ну, по крайней мере, понимаю. Говорю вряд ли. Или же?.. Сибилла с Фебом как-то упоминали, что я бормочу нечто невнятное во сне. Неужели я разговариваю на шаббинском? Неужели я вижу сны на шаббинском?!

Понимание иностранного языка ощущается неким сверхъестественным мастерством. Подумать только, а ведь Мериам еще даже не высвободила магию в моей крови!

– Фэллон, дорогая, подойди ко мне.

Вероятно, меня должно покоробить то, что заключенная колдунья назвала меня «дорогой», но что меня поражает, так это то, как она произносит мое имя: удвоенная «л» скатывается с языка, как рулон шелка, плавно переходя в конечный слог, который она произносит скорее как «эн».

– Аби – это королевская фамилия, Росси? – по гудящим барабанным перепонкам ударяет грубое бормотание Данте.

Аби? Когда это она… А! Одно из слов, которые она произнесла? Как ни странно, произнесенное Данте, оно не переводится автоматически у меня в голове. Возможно, из-за акцента? Или же я понимаю шаббинский, только когда на нем говорит Мериам? Весьма странно, но страннее ли, чем люди, которые превращаются в птиц? Уж точно нет.

– В Шаббе детям добавляют имена матерей после их собственных, так что Фэллон будет Фэллон эмЗендея. – Коса ярко-оранжевых волос Юстуса цепляется к темно-синему бархату, подчеркивающему строгие линии его четырехсотлетнего тела. – «Аби» означает «дорогая».

Вибрации сердца обвиваются вокруг ребер и хлещут по коже – точно попавший в сеть змей.

– Разве тебе не хочется поскорее ощутить свой истинный потенциал, Маленькая королева? – шепчет Мериам из тьмы.

Я уже готова заявить, что не намерена вступать в брак, который запланировал для нас Данте, но, к счастью, меня опережает бурчание Юстуса:

– Что Данте сказал тебе о шаббинской речи, Мериам?

Тон у него как у престарелой директрисы Алисы, когда она отчитывала нас с Сибиллой за испачканную во время игры одежду.

Я облизываю губы.

– Что она сказала? – Боги, лишь бы румянец на щеках не выдал того, что я лгу!

Знает ли Мериам? Наверняка знает, раз продолжает говорить на шаббинском. Станет ли это нашим маленьким секретом? Впрочем, о чем это я? С какой стати этой женщине секретничать со мной?

В комнате воцаряется тишина.

– Простите меня, Маэцца. Я позабыла, что Коста велел сжечь все шаббинские книги в тот день, когда бросил меня в темницу вместо своей кровати.

От признания Мериам ненависть к первому королю-фейри разгорается еще сильнее, и не из-за заключения – это было вполне заслужено, – а потому, что он уничтожил чужую культуру в попытке переписать историю на свой лад.

– Приступим к свадебной церемонии и освобождении магии, пока луна яркая. – Юстус перебрасывает волосы, собранные в длинный хвост, через плечо.

Откуда им всем знать, насколько яркая луна? Где-то в подземелье есть окно? Разве такое возможно?

– Освети хранилище! – командует Юстус.

Из ниоткуда появляется мужчина с янтарными глазами: кадык перекатывается на горле, когда он сжимает руку и окутывает ее огнем. Стоя на месте, огненный фейри направляет языки пламени к дальней стене: они разбегаются в разные стороны, образуя полосы различной длины, которые заливают черный свод светом. Меня ослепляет пылающий лючинский герб в виде солнца, и глазам требуется несколько мгновений, чтобы привыкнуть.

А когда они привыкают…

Хотя комната сверкает от залежей богатств, единственное, что я вижу, – это женщину, сидящую на золотом троне: одна рука покоится на коленях, другая – на подлокотнике. Юстус упомянул о нашем сходстве, но я не была готова к тому, насколько она похожа на мою маму, которую мне не суждено встретить.

Самая жестокая колдунья, когда-либо жившая на свете, не только внимательно изучает меня в ответ, но и ее красивые губы изгибаются в улыбке, которая словно кинжалом прорезает идеально гладкое лицо.

– Здравствуй, дорогая Фэллон.

Глава 7

Я застываю на пороге. Кажется, даже воздух в легких затвердел.

– Внутрь. Живо! – Позвоночника касается рука Данте, выводя меня из ступора и вынуждая ступить через узкий проход.

Нет, ну сколько можно мною командовать! Не желая отрывать взгляд от Мериам, я воздерживаюсь от свирепого взгляда в сторону Данте, но как же я стискиваю зубы! Какие планы мести зарождаются в голове! Погоди, вот вернется моя магия…

Взгляд розовых глаз Мериам скользит по моим волосам, таким же рыже-каштановым, как у нее, хотя мои опускаются чуть ниже плеч, а ее ниспадают до талии, как у моей матери.

– Ей нужно подойти ближе, Маэцца.

Я встаю в позу.

– Вы настолько ленивы, Мериам, что не можете встать, даже чтобы поприветствовать свою дорогую внучку?

На мое ехидное замечание раздается спокойный ответ:

– Тебе не сообщили о моем затруднительном положении?

Я хмурюсь.

Данте косится на сидящую женщину.

– Твоя бабушка прикована к трону, который так страстно желала.

– В каком смысле «прикована»?

Она восседает на точной копии трона с золотыми лучами на Изолакуори, только меньше.

– Она с ним срослась. – Юстус кладет ладонь мне на поясницу. – Будь осторожна со своими просьбами к Котлу, малютка Фэллон, ибо Котел исполняет всякое желание, и порой самым ужасным образом.

Я так потрясена, что, когда Юстус надавливает на мою поясницу, я скольжу вперед по отполированному обсидиану и едва не падаю на колени Мериам. Едва его рука исчезает с моего тела, я отшатываюсь, но тут же натыкаюсь на генерала, который наверняка предвидел мое отступление.

– Она тебе не навредит, – говорит он.

– Не навредит мне? – фыркаю я. – Эта женщина убила собственную дочь. Что мешает ей прикончить и меня?

Мериам опускает подбородок, такой же заостренный, как мой. Ну почему мы так сильно похожи? Почему я не пошла в своего отца-ворона?

– Зачем мне вредить своей разрушительнице проклятий?

– Вашей разрушительнице проклятий?

– Да. Моей. – Она наклоняет голову, и каштановая копна сдвигается, обнажая правую руку. Заметив мой взгляд, Мериам еще дальше убирает кудрявые локоны, чтобы я могла разглядеть ее беду во всей красе. – Кого еще проклял Котел?

Воронов. Однако я не произношу этого слова вслух. Вообще-то лучше им не знать, иначе они могут передумать насчет моей смерти.

Данте нетерпеливо выдыхает.

– Она не может причинить тебе вред, Фэл, ваши жизни связаны.

Сердце замирает, и в ушах раздается глухое жужжание.

– В каком смысле «связаны»?

– Своим последним заклинанием моя хитрая дочь связала наши жизни таким образом, что, если будешь страдать ты, буду страдать и я. Умрешь ты, умру и я. Разве ты не почувствовала, как содрогнулась земля, когда в тебя попала отравленная стрела? Юстус почувствовал, не так ли, муженек?

– Я-я… – После того, как Лор отсек одичалой руки, мои воспоминания смазаны. – Если Зендея мертва, почему мы все еще связаны?

Я пробегаю взглядом по золотистым складкам ее платья, которые ниспадают на неподвижную фигуру колдуньи так, словно отлиты из настоящего металла.

– Потому что Зендея использовала для заклятия твою кровь. Формально это ты меня заколдовала.

– Я все еще была в ее утробе. Или уже в утробе мамм… Агриппины? – Неважно. – Короче, я была сгустком плоти, плавающим в мешке с жидкостью внутри чьего-то живота. Как, черт возьми, ей удалось вытянуть из моих вен кровь?

– Когда плод находится в нашем теле, наша кровь смешивается. Зендея порезала палец и нарисовала печать у себя на животе, прежде чем изгнать тебя из своих чресел… прежде чем я заглушила магию в ваших венах.

У меня встают дыбом тонкие волоски на руках, а глаза наливаются яростью, поскольку я слишком живо представляю ссору, оборвавшую жизнь моей матери.

– Поэтому вы убили собственную дочь? Потому что она связала наши жизни?

– Люди убивали и за меньшее. – Пальцы руки, не прикованной к трону, сжимаются вокруг подлокотника. – Чему ты так удивляешься?

Сколько гнили скрыто под кожей этой женщины? Котлу следовало вместо золота превратить ее в отбросы. Следовало разъесть ее кожу и вызвать гангрену внутренних органов.

Как жаль, что яд, разъедавший мое тело, не остановил мое сердце, а заодно и ее. Я резко вдыхаю, внезапно осознав, что в моих силах разрушить барьер. Вороны будут спасены. Шаббины будут свободны. Одна жизнь в обмен на тысячи других?

Я тяжело сглатываю, когда перед мысленным взором предстает лицо Лора, затем сглатываю вновь, вспоминая его слова о том, что он предпочел бы прожить тысячу лет без трона, чем день без меня. Желание положить конец проклятию шаббинов и воронов рассеивается. Если не получится найти другого способа, то, возможно, я подумаю над этой идеей заново, но я слишком эгоистична, чтобы покончить с собой.

Данте шумно выдыхает.

– Боги, высвободи уже ее магию, стрега, и объяви нас мужем и женой.

У меня раздуваются ноздри.

– Я не собираюсь…

– Отрубите моряку язык железным лезвием! – кричит Данте.

– НЕТ! – Я слизываю капельки пота над верхней губой. – Не трогай его! Я буду слушаться.

Он толкает меня к Мериам.

– Освобождай.

– Сперва кровные узы, Маэцца, ибо на освобождение магии потребуется слишком много крови и сил.

– Разве вам не нужно сделать это в полнолунье? – спешно вопрошаю я, от чего слова сливаются друг с другом. – Лучше начать с магии.

Мериам рассматривает меня своими глазами странного оттенка, прежде чем перевести взгляд на Юстуса. Они ничего не произносят, но я чувствую их бессловесный диалог. Способны ли они на это? Санто Калдроне, неужели потом у меня в голове будет звучать голос Данте? Неужели он заменит голос Лора?

– Я настоятельно рекомендую начать с уз крови, Маэцца. Это займет всего минуту.

– Сработает ли это, если ее магия еще спит? – Данте буравит Мериам взглядом из-под сдвинутых бровей.

– У нее все еще кровь шаббинки, Ваше Величество.

– Ладно. Тогда давайте закончим дело.

Мериам кивает.

– Вам тоже придется подойти ближе: мне нужно нанести печать на ваши руки.

Данте каменеет. При всем его стремлении сделать меня своей он, кажется, не горит желанием приближаться к колдунье.

Пока он с подозрением разглядывает тонкие пальцы Мериам, которые скоро покраснеют от магии, я лихорадочно обдумываю, как отвязаться от нежелательного брака. Единственное, что приходит в голову, – упасть в обморок. Не идеально, но я вспоминаю, как отключился Феб, когда у Сибиллы впервые начались месячные и у нее испачкалось платье. Он решил, что она поцарапалась железом и вот-вот умрет. У него закатились глаза, и он рухнул на пол, как мешок картошки.

Хотя я не горю желанием заработать сотрясение мозга, все же решаю рискнуть и с придыханием объявляю:

– Что-то мне дурно.

Упав на пол, я замираю.

– Вставай, Фэл.

Не-а. Никогда. Когда носа касается мерзкий запах гнили, я замираю еще усерднее.

– Мериам, ты можешь совершить обряд, если Фэллон без сознания?

Меня пронзает ядовитая стрела гнева, стискивая челюсть и вызывая румянец на ключицах.

– Да, – отвечает колдунья.

Да иди ж ты в подземный мир, змея подколодная! Мало того что меня выдают замуж за психопата с фетишем на корону и кариесом, так еще новая шишка на голове! Все усилия псу под хвост!

Под спину заползают чьи-то ладони, но их вскоре заменяют другие – с более короткими мозолистыми пальцами.

– Я поддержу ее, Маэцца. Вам нужны свободные руки.

Ну разумеется, мне на помощь пришел именно Юстус Росси! Наверняка он рад-радешенек выдать меня замуж за своего короля.

Я не прочь изображать тряпичную куклу еще немного, хотя бы для того чтобы не подвергать свои глаза испытанию в виде довольной рожи Данте, который крадет у меня еще одну долю драгоценной свободы. Однако веки невольно взлетают.

– О! Полегчало, мойя?

– Нет, – выплевываю я.

Данте ухмыляется, как полоумный идиот, впрочем, почему «как».

– Готова стать моей, Заклинательница змей?

Я наклоняю голову, и хотя нонна учила меня не провоцировать чистокровных, не сдерживаю злобного:

– Я никогда не буду твоей.

– Позволь перефразировать. – В голубых глазах Данте вспыхивает сталь. – Готова к тому, чтобы твоя кровь стала моей?

– Моя кровь бесполезна, так что чем бы спрайт ни тешился…

У него на виске вздувается вена, затем он оборачивается к Мериам.

– Продолжай, стрега.

– Надрежьте руку себе и Фэллон, затем соедините их, чтобы связать кровь.

Данте быстро рассекает свою ладонь и подносит окровавленный клинок ко мне. Я сжимаю пальцы в кулаки и прячу за спину.

– Твоя ладонь.

Я качаю головой.

Данте грубо хватает меня за плечи.

– Не вынуждай меня ломать тебе пальцы. Или Энтони.

Из горла вырывается слабый вздох, и я разжимаю кулаки. По коже скользит лезвие. Подобно следу за кораблем, плоть расходится, и сочится струйка крови не шире шва на платье.

Не успевает Данте убирать меч обратно в ножны, Мериам кивает на свой вытянутый указательный палец.

– Уколите мою кожу, Ваше Величество.

Фейри подозрительно разглядывает ее палец, словно ожидает подвоха. Я надеюсь на него всем сердцем.

Глава 8

Данте направляет на нее меч, костяшки пальцев сжимают рукоять с такой силой, будто он боится, что она попытается его отобрать. Однако Мериам лишь слегка прижимает палец к острому кончику, пока не выступает капля крови.

Скопившиеся под веками слезы вытекают наружу. Ненавижу тебя, Бронвен. Как же я тебя ненавижу! Надеюсь, Лор тебя выпотрошит.

– Теперь возьмитесь за руки и подойдите ближе. – Мериам наклоняет голову к руке, лежащей на подлокотнике трона; каштановая грива рассыпается по угловатому плечу. Несмотря на их длину, шаббинка напоминает нищенку, остро нуждающуюся в мыле и сытном ужине.

– Это уловка! – рычу я, когда Данте берет меня за руку.

Между его бровями появляется складка.

– Росси?

– Не уловка, Маэцца. Я бы заключил сделку, но от нее будет мало толку.

На краю беспокойного сознания мелькает недоуменный вопрос: в каком смысле будет мало толку?

– Ластра, дай генералу соль, – приказывает Данте.

– Я сам приму соль.

Юстус достает из кармана мундира золотую табакерку, которую он подавал мне в тот день, когда меня привезли в Изолакуори на слушание. Украшающие крышку рубины сверкают, едва он открывает ее большим пальцем и берет щепотку соли.

Переждав пару мгновений, Данте спрашивает:

– Это уловка, Росси?

Я во все глаза наблюдаю за жестким лицом Данте – лицом человека, которого я когда-то знала одновременно слишком хорошо и не знала совсем. На языке вертится уйма вопросов, и первый из них: как давно ты решил меня использовать?

– Это не уловка, Маэцца. Вы выйдете из этого хранилища связанным с моей внучкой так же, как я связан с Мериам.

– Чертов убийца!.. – кричу я, молясь, чтобы мой голос проник сквозь камень и достиг ушей некой доброй души. Возможно, одного из слуг Росси…

Генерал прижимается боком к моей спине и закрывает ладонью мой рот.

– Не перебивай, Фэллон.

От толкает меня к Мериам.

– Нинуду! – мычу я. Она ведь поймет, что я имею в виду «Не надо»? Я пытаюсь выдернуть руку из руки Данте, и хотя кожа липкая и скользкая от крови, мне не тягаться с ним в силе. – Прушу, Мием, нидеаи ито…

– Ради всего святого, Росси! – рычит Данте. – Усмири свою внучку.

Мериам подносит свой кровоточащий палец к моему мизинцу. Мурашки пробегают по всему телу и проникают прямо в кости.

– Прафу, – хриплю я в ладонь Юстуса. – Нит.

От меня исходит поток силы, сотрясающий легкие, и я резко вдыхаю, от чего в груди расползается тупая боль.

Напевая на шаббинском о единстве и силе, Мериам проводит пальцем по бугоркам и впадинам моих костяшек, затем повторяет то же самое с Данте.

Я дрожу. От ужаса. От отчаяния. От ярости.

Я думаю о Лоре. Все мои переживание наверняка не сравнятся с тем, что почувствует он, узнав о замужестве своей пары. Он вырвет Данте сердце.

Юстус приобнимает меня за талию свободной рукой, удерживая в вертикальном положении, вынуждая меня терпеть неприятное покалывание жизненной эссенции его новой жены на моей коже и острое жжение там, где моя рана соприкасается с раной Данте.

Мериам продолжает бормотать заклинание и обвивать наши руки своей кровью. Я предпринимаю последнюю, отчаянную попытку вырваться, однако твердая рука деда и железная хватка Данте делают попытки тщетными.

Почему она согласилась на ритуал? Разве он каким-то образом поможет ей освободиться от трона?

Она водит указательным пальцем по нарисованным ею линиям, связывая их воедино. Я никогда не видела, как проводят этот ритуал, тем не менее понимаю, когда он закончен. Не потому, что ее кровь впитывается мне в поры, не оставив и следа, а потому, что чувствую это… странное покалывание, пробегающее по ладони и запечатывающее мою судьбу.

Легкие сжимаются, словно я под водой и сдерживаю дыхание, вот только я сдерживаю крик. Отчаянным рывком наконец освобождаюсь от Данте.

Король фейри поднимает руку и внимательно рассматривает; глаза круглые от благоговения, в то время как у меня – от ужаса, а затем и от отчаяния при виде соединенных кругов, вытатуированных под пятном нашей смешанной крови. Я переворачиваю свою руку, и, разумеется, то же изображение красуется на моей коже.

Ярость застилает глаза – горячее, чем новое клеймо, более влажная, чем соленые капли слез. От кольца можно было бы избавиться, но татуировка… Пока я не убью Данте, у меня на коже будет напоминание о нашей связи.

С другой стороны – и да, я во всем всегда ищу хоть какие-то плюсы, – теперь я понимаю, что значит татуировка Юстуса – это не оберег. Ох, он и не догадывается, какая кара его ждет. Я разорву его на клочки, а затем растопчу каждый из них.

– Готово? – выдыхает Данте.

– Да. – Голос Мериам вырывает меня из тревожных мыслей. – Теперь отойдите. Я попытаюсь освободить магию внучки.

– Попытаешься? – Данте опускает отмеченную печатью руку.

– Мы уже обсуждали, Маэцца. Если ее шаббинская сторона слишком переплетена с вороньей, то, возможно, без Лоркана у меня не получится разорвать чары.

– А я уже говорил, что присутствие Рибио исключено.

Мериам предлагала высвободить мою магию с помощью Лоркана? Разве может она не понимать, что он убил бы ее раньше, чем она успела уколоть себе палец?

О боги! Нужно предупредить его, что ее смерть повлечет за собой и мою.

Глава 9

Данте отступает, а я пытаюсь выровнять дыхание. Напрасные старания. Сердце колотится слишком быстро, сокращая каждый мускул в теле.

– Развяжи платье на шее. – Голос Мериам возвращает мой взгляд к ней. – Мне нужен прямой доступ к сердцу.

Мурашки пробегают по позвоночнику, пригвождая ступни к обсидиановому полу. Я хочу вернуть магию, но также хочу жить. Опасно подпускать ведьму к сердцу.

Вдруг она его остановит?

Вдруг разглагольствования о наших связанных жизнях – одна большая ложь?

Вдруг…

Чья-то рука сжимает веревки у меня на шее и дергает. Я скольжу взглядом по смуглым пальцам к белому рукаву куртки, которую Данте носит под золотыми доспехами, затем выше, к каменной челюсти и холодным глазам.

– Не прикасайся ко мне! – рычу я.

Данте бросает на меня свирепый взгляд.

– Тогда начни, на хрен, слушаться, мойя.

Я стискиваю челюсть.

Мериам поднимает пальцы и ждет, когда я добровольно сделаю единственный разделяющий нас шаг.

– Знаю, ты меня боишься, Фэллон, но тебе нужно мне довериться.

Я фыркаю.

– Последний раз предупреждаю, стрега, еще раз заговоришь на шаббинском, и я отрежу тебе язык!

Мерда! Я затихаю, как мышка в амбаре. Только бы Данте не услышал моего фырканья. То, которое словно кричит: «Заклинательница змеев свободно владеет шаббинским!» Я потираю ключицу и бросаю взгляд на Данте, чье внимание приковано к Мериам.

Облегчение ослабевает, когда я отвожу глаза и замечаю, как генерал приподнимает кирпичную бровь. Щеки вспыхивают, и я спешу сосредоточиться на Мериам.

– Простите. – Она выставляет ладонь, и только теперь я замечаю ее жуткую татуировку. – Я путаюсь между лючинским и шаббинским. В моей голове оба языка звучат одинаково.

Она разводит пальцы веером, словно разминая. От кончиков отражается сверкающий лючинский герб за ее спиной, будто они покрыты маслом. Полагаю, она размазала по ним кровь, однако, прищурившись, понимаю, что блестящие участки – это мозоли. Вероятно, из-за постоянных уколов. Это ждет и меня? Новые мозоли? А я была так рада избавиться от старых.

– Я объясняла Фэллон, почему мне нужен доступ к ее сердцу.

На этот раз я оглядываюсь на Данте, чтобы изучить его реакцию и понять, на каком языке она говорила.

– Снимай блузку, мойя. – Он кивает на ткань, покрытую коркой грязи и темно-бордовыми каплями.

Я почти рычу. Мне ненавистен навязанный мне новый титул, почти так же сильно, как ненавистен он сам.

Когда я продолжаю стоять неподвижно, Данте достает черный меч, подцепляет вырез на шее и опускает клинок вниз, распарывая рубашку и корсет под ней. К счастью, он остается на месте, тем не менее это не останавливает поднявшуюся новую волну гнева.

– Какого подземного мира с тобой не так? – шиплю я, сжимая в кулаке неровные края рубашки, прикрываясь.

Мериам подзывает меня пальцем.

Я не двигаюсь с места. Тогда Юстус меня приподнимает и подносит ближе к своей жене, которая ласковым жестом убирает с моей груди края рваной блузки.

– Заклинание необходимо произнести на шаббинском. Меня нельзя прерывать, иначе ничего не выйдет. – Мериам смотрит на Данте, явно адресуя предупреждение ему.

Он двигает челюстью из стороны в сторону, и она лязгает, как якорная цепь.

– Ладно. Приступай. Юстус, внимательно слушай, что она говорит.

– Фэллон, знаю, ты меня ненавидишь, но кровная связь была необходима. Клянусь, я все тебе объясню, но сперва позволь мне вручить дар, который я тебе задолжала двадцать два года, – говорит Мериам. Я сердито сверлю ее взглядом. Она добавляет: – Тебе понадобится магия, чтобы отсюда выбраться.

Мое недоверие к ней настолько сильное, что сбивает ритм сердца.

– Разве ты не хочешь вновь увидеть свою пару?

Хочу больше, чем вернуть магию.

– Доверься мне, дорогая.

Довериться ведьме, которая только что связала меня со свихнувшимся фейри? Я подавляю позыв ответить: «Как бы не так», опасаясь, что случайно заговорю на шаббинском. Тем не менее, очевидно, для побега… для выживания мне понадобится магия, поскольку вера в чудеса умерла во мне много лун назад. Поэтому я наконец отпускаю рубашку, обнажая грудь.

Едва кончик окровавленного пальца Мериам касается моей плоти… толчок, и сердце дергается в тысячу раз сильнее, чем во время прошлого ритуала, оно сжимается и затвердевает.

И затвердевает.

Кожа перестает вибрировать.

Когда окружающее меня золото тускнеет, а сияние огня фейри темнеет, в черепе проносится шепот: может, она и не обхитрила Данте, но обхитрила меня.

Глупая ты девчонка, Фэллон.

Перед мысленным взором предстает лицо моей пары, и хотя он не может меня услышать, я шепчу в пропасть, простирающуюся между нами:

Прости, любовь моя.

Глава 10

Комок мускулов в груди настолько неподвижный, что кажется: вот и все, мой самый последний миг на этой забытой богами земле.

Мне ненавистно, что последнее увиденное лицо – лицо Мериам.

Что последнее прикосновение мужчины – прикосновение Юстуса.

И что Данте будет свидетелем моей смерти.

По крайней мере, ему не достанется моя магия. О, весьма иронично, что даже на смертном одре мне удается найти что-то хорошее в происходящем. Этот мой гребаный оптимизм! Возможно, будь я непрошибаемой пессимисткой, то прожила бы дольше.

В следующей жизни – если реинкарнация существует – я стану циничной и буду ждать только плохого. И я на хрен никому не буду доверять. И буду постоянно ругаться.

Я почти слышу, как цокает языком моя пара. Он терпеть не может, когда я ругаюсь.

Ох, Лор! Пока меня не покинуло сознание, я еще немного говорю с ним через нашу несуществующую связь. Прошу его не играть в героя. Я не сто́ю того, чтобы за меня мстили.

Впрочем, обязательно убей Бронвен и Мериам. И Юстуса. Только не Данте. На случай, если в пророчестве Бронвен есть доля правды.

Скорее всего, ее нет.

Вероятно, она так сказала, чтобы Лор не рисковал своей шкурой, пока она придумывала план, как отправить меня в недра земли на убой.

«Твое желание исполнилось, старая карга. Теперь сдохни».

Я жду, когда перед глазами пронесется вся жизнь, однако единственное, что проносится, – это розовые радужки Мериам, когда ее зрачки сужаются, прежде чем вспыхнуть, подобно приливу. Почему ее глаза все еще такие четкие? Я хмурюсь. Хотя в сознании царит кромешная тьма, хранилище вновь заливает мерцающий золотой свет.

Бу-бух.

Я опускаю подбородок на шею и гляжу на трепещущую кожу, которую используют в качестве холста. Когда мое сердце возобновило биение?

Мириам начинает мычать себе под нос, затем добавляет слова, которые я сперва принимаю за часть заклинания, но потом ясно слышу:

– Слушай, Фэллон, слушай, но никак не реагируй, чтобы они не поняли, что я произношу вовсе не заклинание.

Я моргаю.

Ее ресницы опущены так низко, что касаются высоких скул, – черные и густые, как вороньи крылья.

– Я освобожу твою шаббинскую магию, но мы сделаем вид, что у меня ничего не вышло. Глотни один раз, если поняла.

Пульс в шее колотится с такой силой, что уходят драгоценные секунды на то, чтобы проглотить слюну.

– Мне многое нужно рассказать. Начну с твоей матери. Она не умерла. Я ее спасла, но крайне важно, чтобы все вокруг продолжали считать ее мертвой.

Сердце замирает на миг, а затем выстреливает ударами мощными, как у тех пушек, из которых Марко стрелял в Лора в роковой день на юге.

– Понятно?

Я глотаю.

– Хотя я так и не вышла замуж за человека, с которым породила твою мать, однажды у меня был муж. Первый король-фейри. Я не могу произнести его имя, чтобы другие не услышали, поэтому буду называть его Кэ.

Я чувствую, как она рисует кровавые петли на моей ключице.

– Моя мать была в ярости, но твоя пара… – дойдя до моего плеча, она перечеркивает завитки прямой линией, – …он был рад за меня.

Вероятно, окровавленные завитушки проникают внутрь, судя по тому, что кожа под ними горит, словно на ней рисуют огнем. Но остальное тело… оно ледяное.

– Если ты не знала, они с Кэ были близки. Твоя пара считал Кэ частью своей семьи, своего рода дядей.

Лор никогда не был для меня открытой книгой, а от слов Мериам я осознаю, что мужчина, с которым я связана, – настоящая могила, которую мне нужно будет вскрыть, когда мы воссоединимся. Мысль о том, что я, возможно, вернусь к нему домой уже сегодня, подстегивает и без того бешеный пульс.

Еще до восхода солнца я буду обладать магией.

Магией, которую я использую для того, чтобы вырваться из тюрьмы.

– Полагаю, он сказал тебе, что я помогла Кэ с переворотом? – Гладкий, как шелк, голос Мериам возвращает меня мысленно на бренную землю. – Но единственное, чем я поспособствовала свержению перевертышей, – так это тем, что упустила из виду эффект обсидиана.

– Как упустила из виду использование шаббинской крови на обсидиане? – вырывается у меня прежде, чем я успеваю даже понять, что открыла рот.

У нее округляются глаза; у меня – еще больше.

Мерда!

Не поворачивая головы, я скашиваю взгляд влево: голубые глаза Данте прикованы к алым полосам на моей груди. Я испускаю вздох облегчения, который замирает, поскольку пальцы Юстуса на моей руке ужимаются сильнее. Может, Данте, и не обратил внимание на мои слова, но не Юстус. Фока!

– Я велела тебе молчать, Фэллон! Или ты не хочешь получить свою магию и услышать конец истории?

Я поджимаю губы. В ее вопросе прозвучал вполне заслуженный упрек.

– Мне не следовало вообще рассказывать Кэ об обсидиановом проклятии, но я была молода и ослеплена любовью; опьянена сладкой ложью, которую он лил мне в уши. Я не замечала, что он использует меня ради моей крови. Не замечала, что его любовь запятнана жадностью. Но заметила моя мама. Она угрожала прибыть в Люче и расторгнуть наш союз. Кэ предложил создать барьер, чтобы не позволить ей мешать нашей жизни, я была глупой девчонкой, прислушалась к его совету и установила стену между моей родиной и Люче.

Мериам изучает свои неподвижные, покрытые золотом бедра – наказание за предательство своего народа.

– После смерти Кэ моим тюремщиком стал отец того, кого ты знаешь под именем Ю. Он был жестоким, ничем не лучше жены. И только после того, как он покинул этот мир, мать Ю приказала перенести меня из этого хранилища в темницу на Изолакуори. Она хотела от меня избавиться. Сын Кэ, назовем его А, назначил Ю моим надсмотрщиком. Он приносил мне еду и питье, хотя мое проклятое тело ни в чем не нуждалось. Одной особенно суровой зимой он принес мне шерстяное одеяло.

Ее взгляд смягчается, когда она смотрит на мужчину за моей спиной. Он ей что, нравится?

– Не пойми меня превратно, фейри ненавидел меня и все, что я олицетворяла, но он боялся шаббинов и переживал, что, если я умру от простуды, мои чары падут вместе со мной. – Она вздыхает. – Десятилетиями мы сосуществовали, не доверяя друг другу. Однажды ко мне пришел А и потребовал создать чары. Я притворилась, что из-за проклятия потеряла магические способности. Ю раскусил мою ложь, но не рассказал своему королю. К счастью, у А были столь ужасные отношения с отцом, что он так и не научился создавать печати, иначе он мог взять мою магию силой. Или попробовать собственную.

Она добавляет еще один завиток, еще одну линию. Кровь стекает на корсет, окрашивая шелковую ткань. Возможно, я слишком потрясена рассказом или же мой организм воспринимает ее кровь как волшебство, а не мерзость, поэтому желудок не скручивает.

– Множество раз я пыталась покончить с собой, но жизнь была моим наказанием. Я предположила, что только полностью обратив меня в золото, Котел позволит мне перейти в следующее царство, поэтому я принялась молиться о скорейшей трансформации. Той ночью во сне мне явился Великий Котел и сообщил, что проклятье исчезнет лишь тогда, когда оборвется род Реджио.

– На следующий день Судьба бросила к моим ногам Эм. Точнее, к моей темнице. Мальчик задавал много вопросов, в основном о своем дедушке, которого боготворил, в отличие от своего отца, которого считал недалеким. Хотя он не говорил прямо о его смещении, я поняла, что он мечтает править. Поэтому я преподнесла ему трон, открыв местонахождение барьерного камня. Сказала, что завладевший им завладеет всей силой.

Ее радужки не белеют, они тускнеют, как у Бронвен, когда ее зрением завладевают шаббины. В случае с Мериам, полагаю, она погрузилась в прошлое, заново переживая воспоминание.

– Ослепленный жаждой власти, он принял мою сделку и приказал перенести меня на самый нижний уровень Изолакуори. Я отыскала камень, хотя на нем не было отметин. Я узнала его – вторую величайшую ошибку в своей жизни. Я велела Эм вырвать его со стены, что он и сделал. Земля содрогнулась. Толчок был настолько сильным, что камень выскользнул у него из рук и разбился. Как же я возликовала, Фэллон. Я думала, что с ним наконец исчезнет и барьер.

У нее отстраненный взгляд, словно мысленно она вновь стоит в недрах Изолакуори вместе с Марко Реджио.

– Эм пытался аннулировать нашу сделку, поскольку камень разбился. Но я выполнила условия, поэтому имела право получить причитающееся. Я потребовала, чтобы он убил своего отца, и это вполне его устроило.

Я резко втягиваю воздух, забыв, что ладонь Юстуса прижата к моим губам.

– Эм бросил меня в сыром подземелье Изолакуори. Я прикована к трону, поэтому он мог не беспокоиться, что я сбегу. Я сумела дотянуться до стены и нарисовать печать, позволявшую мне слышать все, происходящее в замке. Я узнала, что моя дочь освободила твою пару и оставила печать, ограждавшую Люче. Я узнал о ее беременности, а затем о падении А. – Ее изящное горло дергается, когда она тяжело сглатывает. – Я ждала, что золото растает лужей у моих ног, после того как сгинул последний Реджио.

Я хмурюсь в замешательстве: оставался ведь еще Марко Реджио.

– Я представляла, как поднимусь с ненавистного трона, как мои ноги свободно коснутся камня и воды. Как уплыву в Шаббе и буду на коленях молить прощение у Котла и своего народа, как заслужу их прощение. Как меня помилуют. – От волнения ее голос становится слабым, пока не превращается в тихий хрип, который с трудом получается разобрать. – Какие нелепые фантазии у меня были, Фэллон.

Не то слово, чокнутая ты ведьма! Я пытаюсь отступить, но Юстус удерживает меня на месте.

– Я узнала, что у А есть кровный наследник, только после того как за мной вернулся Эм, со сверкающей короной на голове, с нахальной улыбкой на устах.

Когда ее взгляд останавливается на принце, которого я сделала королем, который, в свою очередь, сделал меня своей пленницей, я хмурюсь. Она подразумевает, что Марко не был настоящим сыном Андреа?

– У нас нет времени, Мериам. – Голос Юстуса заставляет ее посмотреть на него.

Задержав на нем взгляд на долю секунды дольше положенного, она вновь смотрит на завитки крови у меня на груди.

– Пожалуйста, отпустите ее и отойдите, дженерале, иначе помешаете чарам. – Должно быть, она угадала мое намерение сбежать, поскольку, едва Юстус меня освобождает, она говорит: – Если ты уйдешь, Фэллон, дорогая, то не только не получишь свою магию, но и не узнаешь о своей матери. Разве тебе не интересно, что с ней стало?

Удар ниже пояса, Мериам! Конечно, я хочу знать судьбу Зендеи.

– Я слышала болтовню своих стражей о беспорядках в Люче, о воронах твоей пары, падающих тут и там. Я знала, что моя дочь будет искать убежища в Шаббе, но для этого ей нужно было вернуться в Святой Храм и снять свою охранную руну. Я заключила новую сделку, на этот раз с Ю.

Она оставляет кровавые точки на моей ключице, и я невольно задумываюсь, действительно ли печать настолько замысловатая или Мериам просто рисует каракули.

– Я рассказала ему, где найти твою мать, в обмен на то, что он отнесет меня в Святой Храм и посадит среди золотых идолов фейри.

У меня бегут мурашки. А я-то Юстуса и Данте считала порождением зла, но по сравнению с Мериам эти два фейри – мальчишки-послушники.

– Я хотела не заманить свою дочь в ловушку, а помочь ей.

Я фыркаю. Неужели она действительно ждет, что я поверю в эту несусветную чушь? Должно быть, ей мозг разъело золото.

– Я понимаю, ты не веришь. Все же я изолировала свой народ, бросила родную дочь, отдала чужую магию и выдала секреты, которые положили конец правлению великого короля и посадили на трон подлого.

Ее ярко-розовые глаза, точь-в-точь такого же цвета, как залитая солнцем чешуя Минимуса, полны решимости, которая скорее тревожит, чем ободряет.

– Меня за это покарали, но вместе с тем покарали весь мир. Да, я заслужила свое проклятие, но твоя пара, мама, отец, шаббины – никто из них не заслужил страданий, которые я на них навлекла.

Ее речь настолько страстная, что Данте хмурится.

– Двадцать три года назад я не сумела все исправить. Я не сумела дать дочери шанс покончить со мной. Я устала терпеть неудачи, Фэллон, дорогая. Но чтобы добиться успеха, мне нужна ты.

Она просит меня… она просит меня ее убить? Неужели существует некая лазейка: например, если оборвать ее жизнь с помощью магии, то это не затронет мою? Поэтому она высвобождает мою магию? Ну, я всеми руками за смерть. Она бы решила многие проблемы.

Данте что-то бормочет Юстусу о времени. Пользуясь тем, что он отвлекся, я шепчу:

– Разве твоя смерть не повлечет мою?

– Повлечет. – Она улыбается, и изгиб ее губ наполнен такой меланхолией, что сердце екает. Правильно ли я истолковала ее слова?

Убьет ли она теперь меня?

Она проводит большим пальцем по моим губам, окрашивая их в малиновый.

– В тот день в Святом Храме, в день, когда моя дочь должна была покончить с моей жизнью, она лишь взглянула на меня на мгновение и произнесла то заклинание, которое связало наши жизни воедино. Наши три жизни. Так что, если ты убьешь меня, ты убьешь и ее.

Глава 11

Желудок скручивается и стягивается, пока не становится таким же запутанным, как рубиновый узор на вздымающейся груди. Да, Мериам уже говорила, что моя мама жива, но теперь у меня есть доказательство.

От потрясения и облегчения я ахаю. Точнее, пытаюсь: губы не разжимаются. О боги, неужели их заколдовали? Проклятая ведьма меня парализовала! Наверняка она сейчас начнет хихикать. Впрочем, я заслужила насмешки: ведь сама попалась в ее кровавую паутину.

Однако Мериам не хихикает: она вздыхает.

– Прости, дорогая, но я не закончила свою историю, как и ритуал.

Веки приподнимаются чуть выше. Фух! Я еще контролирую собственное тело.

– Моя бабушка часто говорила: «Когда бессмертные строят планы, Котел смеется». Я полностью постигла значение этой фразы той ночью в Храме, когда твоя мама нас связала. Она осознала свою ошибку, поняла, что я ей не враг. Но было слишком поздно менять заклинание: она уже перенесла тебя в утробу своей подруги, и теперь твоя кровь была связана с твоей носительницей-фейри. Моя падчерица теперь знает правду. Мой новый муж разъяснил все по мере возможности, когда они встретились, чтобы обсудить условия твоего пленения.

То есть выходит, что Юстус в курсе… всего? Я перевожу взгляд на мужчину, который наблюдает за пальцем Мериам, скользящим по моей коже, словно корабль – по морю.

– Все в Храме были уверены, что твоя мама потеряла ребенка: ее живот сдулся, у нее началось сильное кровотечение. Никто, кроме меня, не заметил, что она перенесла тебя в чужую утробу.

Мериам закрывает глаза, и по бледной щеке скатывает слеза – настоящая слеза!

– Нас заперли в разных камерах. Твоя мама сошла с ума в той темнице. Днями и ночами ее крики разносились среди каменных стен. Настоящая пытка. Я умоляла Ю пустить меня к ней, чтобы успокоить, но он еще не до конца мне доверял. Я слышала от других, что он вставлял ей в уши целебные кристаллы и менял их по мере ослабления магии. Небольшое проявление доброты, тем не менее оно запало мне в душу. Совсем как с тем одеялом. Как и большинству фейри, ему запудрили мозги, но в глубине души, в глубине сердца он хороший.

Я фыркаю, но звучит так, будто давлюсь воздухом.

– Он остался верен короне фейри, поскольку боялся, что на его место придет кто-то, кто будет ненавидеть нечистокровных и убивать на суше, вместо того чтобы бросать в Марелюче.

Утонуть – не лучшая участь, Мериам.

Она улыбается.

– Твой дедушка… – Не дедушка он мне! – …заставлял людей идти по доске, чтобы у них был шанс на лучшую жизнь в Шаббе.

Я выгибаю бровь, и да, бровь способна шевелиться, в отличие от бесполезных губ.

– Возможно, я упоминала, что змеи уносят каждую жертву фейри к нашим берегам.

Мне все никак не удается сопоставить описываемого ею фейри с жутким генералом, которого я считала своим дедушкой. Мы вообще говорим об одном и том же человеке?

– Именно благодаря ему твоя мама выжила. В тот день, когда ты родилась, Зэ это почувствовала и принялась терзать кандалы, пока не ободрала все ногти, а затем начала отчаянно вопить, пока ее мольбы наконец не достигли ушей Ю во время йольского пира во дворце Эм. Она так сильно себя измучила, что ему пришлось принести ее обмякшее тело в мою камеру.

Она проводит пальцем по острому краю моего подбородка, словно пытаясь запечатлеть его форму в памяти. Ее палец весь в крови, тем не менее… мне не противно.

– Той ночью я сделала единственное, что могло положить конец страданиям дочери. – Еще одна слеза ползет по ее щеке. Ползет, скатывается с подбородка и падает на колени из чистого золота. – Что могло ее освободить.

Что сделала? Вопрос взлетает к напряженному горлу и превращается в пепел, прежде чем успевает слететь с запечатанных губ. Когда он скользит обратно, я давлюсь, а затем давлюсь обжигающим вдохом. Грудь пылает огнем, который перекидывается с кожи на вены, прежде чем проникнуть в легкие, словно бы насыщая их кипящим маслом.

– Дыши, моя дорогая. Жжение утихнет. Дыши. Они не должны знать, что заклинание работает. – Потусторонним голосом, подобным туману, поднимающемуся над Марелюче зимой, она добавляет: – Дыши, девочка моя.

В уголках глаз скапливаются слезы. Я пытаюсь задрать голову, но шея скована. Подобно стальному лезвию в кузнице, огонь пожирает мой хребет, опаляя каждый позвонок, словно пытаясь расплавить их для молота боли, которая вот-вот обрушится. Я стискиваю зубы, сдерживая крик, угрожающий прорваться наружу.

– Спокойно. – Мериам подносит пальцы к моим губам и смачивает их кровью, одновременно с этим на меня обрушивается ее сила. Или же моя?

Как бы то ни было, яростная и неумолимая, она терзает позвоночник от копчика до черепа, вырывая из горла крик, который бесшумно ударяется о плотно стиснутые зубы.

– Я чувствую ее. Почти готово. – Окровавленные кончики пальцев танцуют по моим щекам, размазывая следы моей агонии. – Осталось немного.

Я пытаюсь сжать кулаки, но, должно быть, она наложила заклятие не только на мои губы, потому что пальцы не сгибаются. Когда погребальный костер, бушующий под кожей, окутывает сердце, из глаз льются ручейки слез.

Мне хочется окунуться в бездны северного моря.

Хочется вонзить в кожу кинжал, чтобы высвободить раздирающее меня давление.

Хочется содрать с себя плоть, прежде чем заклинание Мериам испепелит мои внутренности.

Хочется…

Боль прекращается.

Огонь отступает.

Жжение становится легким покалыванием. Я опускаю взгляд на обнаженную грудь, украшенную множеством отметин, как у одичалой, ожидая увидеть сияние, однако под слоем крови Мериам кожа белая.

До чего странно чувствовать себя настолько переменившейся, но выглядеть прежней.

– Сейчас я освобожу тебя от паралича. – Ее речь замедляется. – Не забывай… вести себя так… словно заклинание… не сработало. – Неудивительно, что Мериам истощена. Она потеряла столько крови. – И, Фэллон, дорогая… не забывай меня ненавидеть.

Изображать отсутствие магии наверняка будет плевым делом. В конце концов, я ничего не смыслю в печатях. А вот изображать ненависть к женщине, которую использовал подлый мужчина и которую незаслуженно презирает весь мир… Вот это будет подвигом.

По плечу к уху подкрадывается дьявол и шепчет: а вдруг она наплела тебе с три короба? Тебе, наивной душе, не впервой вестись на ложь.

Я мысленно сбрасываю дьявола с плеча и для верности топчу ботинком, однако его слова оставляют след… который проникает глубже. Нет, я не намерена тут же вписать имя Мериам в свое генеалогическое древо, но разве мой товарищ по несчастью не заслуживает хоть капли доверия? В конце концов, желай она меня ослабить, стала бы превращать в оружие?

Из-под подошвы моего ментального ботинка раздается слабый писк: может, она превратила тебя в свое личное оружие?

Вместо того чтобы вновь втоптать его в землю, я убираю ногу и позволяю дьяволу подняться обратно на плечо: уж лучше слушать собственного ручного дьявола, чем тех, что меня окружают.

Глава 12

Мериам проводит прохладным пальцем по моим губам, прежде чем прочертить замысловатый узор на груди. Тряхнув головой, она с досадой рычит.

– Что? – Фигура Данте напрягается, пока плечи не становятся такими острыми, что резко выступают из-под золотого пластрона. – В чем дело?

Мериам поджимает губы.

– Мы не учли, что сейчас лето и солнце встает рано. – Она поднимает дрожащую руку и проводит костяшками пальцев по блестящему лбу. – В следующем месяце нужно будет начать ритуал, как только луна осветит небо.

Одновременно с ее словами невидимые оковы ее магии спадают с моей кожи. Хотя она не даровала мне крыльев, я чувствую себя так, словно вышла из кокона и готова к полету.

– Мы не учли? – Данте выпучиваются глаза. – Не перекладывай вину на меня, стрега! Если нам придется торчать под землей еще две недели, то из-за твоей неудачи! – Словно закативший истерику ребенок, Данте ударяет мечом по золотому трону. Однако единственное, чего добивается, помимо демонстрации своей несдержанности, – ломает обсидиановый клинок.

Улыбка подкрадывается к губам, но я ее спешно прогоняю, пока никто не заметил, и опускаю взгляд в пол, однако замечаю алые завитки на груди, и меня передергивает. Используя лоскуты изодранной рубашки, вытираю кровавое месиво. Вскоре ткань становится такой же красной, как следы на груди. Желудок вновь скручивает, и на этот раз меня тошнит. Язык обжигает одна лишь желчь, и боги! – какая кислятина!

Меня захлестывает новая волна тошноты, я сгибаюсь пополам и извергаю на пол хранилища то немногое, что оставалось в желудке.

– Может… кто-нибудь… смыть кровь? – шепчу я.

Мою просьбу исполняет Юстус, хотя он и не единственный водный фейри из присутствующих. Он обходит меня, подняв поблескивающие ладони. Пока он окатывает меня водой, его взгляд изучает каждый миллиметр моего лица. Друг ли он мне или враг? Мериам не прояснила.

«Впрочем, ей тоже нельзя доверять», – бормочет верный дьявол на плече. Интересно, в курсе ли он, что кровь, которую он с меня смывает, вернула мне магию. Когда он устремляет поток воды к моему лицу, я закрываю глаза и сжимаю губы, чувствуя, как жар заклинания все еще стекает с меня ручейками.

– Росси, вели бросить в Филиасерпенс кузнеца, который сделал этот дурацкий меч, и прикажи Таво найти мастера, способного изготовить оружие, достойное лючинской короны.

Данте швыряет сломанный меч в беломраморный бюст, отрезая ему кончик заостренного уха, что напоминает мне о том ухе, которое Юстус железным лезвием отсек дочери за ребенка, рожденного вне брака. Сердце щемит. Сожалеет ли он об этом теперь, когда знает, что я не принадлежу Агриппине Росси?

– Заклинательница змей, назад в клетку!

Мой взгляд отрывается от разбитого бюста и останавливается на Данте. Если кого и следует запереть в клетке, так это его!

– Не надо. Я буду хорошо себя вести. Я… – Я почти клянусь, но вовремя вспоминаю, что теперь моя магия свободна, и на коже отпечатается сделка.

Данте недобро смеется.

– Ты? Будешь хорошо себя вести?

– Маэцца, позвольте внести предложение? – Вопроса Юстуса застает Данте у выхода.

Глупо ли надеяться на поддержку Юстуса? Его поддержка покажет, на чьей он стороне. Юстус Росси – наш друг, а не враг. Даже звучит дико. Напрашивается вопрос: почему и с каких пор?

– Помилуйте кузнеца. – У Юстуса прорезалась совесть? – Он работает над упрощенным дизайном, который объединит обсидиан с железом… – Недолго я на нее уповала…

– Считаешь меня дураком, Росси? – Вкрадчивый голос Данте пронзает воздух.

О, как же вздулись вены на висках Юстуса!

– Разумеется, нет, Маэцца.

Может, Данте и стал другим человеком, но его желание очевидно – полностью завладеть Люче. Чего жаждет Юстус Росси? Человек, чьи устремления неясны, – страшный враг. Единственная надежда, что Мериам, женщина, очевидно, хитрая, знает, чего он хочет.

Боги… на нашей стороне Мериам! Не плевать ли, чего там хочет Юстус?

Я оглядываюсь на нее и обнаруживаю, что ее пристальный взгляд из-под тяжелых век впился в меня. Она бледная, прямо как бюст, который повредил Данте. Я только сейчас осознаю, чье лицо он изображает: Ксемы Росси. Скульптору удалось в совершенстве передать едкий взгляд древней фейри и острые, как бритва, морщины, к тому же он добавил ей на плечо безупречную копию ее мертвого попугая – единственного животного, которое мне противно.

– Ладно! – рявкает Данте. – Не убивайте кузнеца. Но начни обучать нового. – Затем он окидывает меня взглядом: изодранную рубашку и перепачканные замшевые штаны. – Искупайте Фэллон и переоденьте в нормальную одежду, в которой она не будет похожа на ракоччинского мальчишку.

Я ощетиниваюсь.

– Я не ребенок, Данте! Не надо меня купать, я с удовольствием искупаюсь сама. – Пальцы сжимают рубашку с такой силой, будто на ее месте – шея Данте.

Король не спешит уходить, его пристальный взгляд вновь скользит по мне.

– Не оставляйте ее одну ни на секунду.

– Разумеется, Маэцца.

– И еще кое-что, Росси. Найди бумагу. Да побольше. Я хочу использовать этот месяц ожидания, чтобы выучить все печати, известные шаббинскому народу.

– Немедленно распоряжусь, чтобы доставили пергамент и чернила.

– Чернила не нужны. Я буду использовать кровь Фэллон. – С жестокой улыбкой на губах, он разворачивается и выходит из хранилища. – Свежую.

Пульс подскакивает, ударяя по коже с раскаленной яростью, затем подскакивает вновь, на этот раз от опасения. Поскольку мы теперь женаты, он сможет использовать мою магию и поймет, что заклинание Мериам сработало. Я оборачиваюсь на свою шаббинскую землячку, однако ее взгляд прикован к Юстусу, который смотрит на нее в ответ. Они не обмениваются ни словом, тем не менее кажется, будто между ними идет разговор.

Должно быть, она чувствует на себе тяжесть моего взгляда, потому что бормочет:

– Не волнуйся. Я покажу ему ненастоящие печати.

Я кошусь на Юстуса: вроде бы он прекрасно разбирается в символах.

– Боишься, что я научу его настоящим? – Губы Юстуса расплывается в ухмылке.

Я округляю глаза.

Пялюсь на него.

На Мериам.

О. Мои. Боги!

Юстус понимает шаббинский!

А Мериам… она даже глазом не моргнула!

– Идем. Твоей бабушке нужно отдохнуть.

Голова Мериам клонится к плечу, и Юстус шагает вперед, держась так прямо, что волосы, собранные в длинный хвост, едва колышутся при движении.

– Я не дам этому фейри ни капли своей крови! – шиплю я, когда веки Мериам смыкаются в изнеможении.

Юстус замирает на мгновение, разворачивается и подходит ко мне вплотную; мне приходится задрать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Он, может, и ниже Лора или Данте, тем не менее Юстус Росси – мужчина внушительного роста.

Приглушенным голосом он говорит:

– Если откажешься, то подпишешь смертный приговор Энтони. Этого ты хочешь?

Сердце барабанит о ребра.

– Разумеется, нет!

Он немного повышает голос:

– Тогда придется побыть чернильницей Данте.

– В какую игру вы играете, дженерале?

– В ту, в которой моя внучка останется королевой Люче.

– Я не ваша…

– Ты не слышала, что мы с Мериам связали себя узами брака, Гокколина?

Прозвище, данное мне нонной, из его уст звучит отвратительно.

– Не смейте меня так называть! И если считаете, что будете править Люче через меня, то вас ждет сюрприз. – Когда он улыбается, я добавляю: – Я имела в виду ворона. Вас ждет ворон. Впрочем, даже два. Мой отец с удовольствием поможет Лору вас четвертовать.

Улыбка Юстуса становится шире, в уголках хитрых глаз появляются морщинки. Неужели он полагает, что его узы с Мериам остановят мою пару и отца от того, чтобы разорвать его уродливое сердце?

Мое собственное сердце сжимается, когда до меня доходит причина его ликования. У него есть доступ к шаббинской крови, и он знает не только как рисовать печати, но и как лишить жизни перевертышей.

– Шепчи, когда говорить на родной язык, – бормочет он – на шаббинском, судя по сильному акценту.

Я хлопаю глазами. Я говорю на… на…

Я встряхиваюсь. Не время восхищаться новообретенным навыком… хотя, вот это да! Настоящее чудо.

Я бормочу себе под нос:

– Откуда вы-то знаете шаббинский? Неужели великая и ненавистная Ксема Росси на самом деле наполовину колдунья и вам тоже знания перешли по наследству?

– По крови. Родной язык живет в крови. Что касается меня, мы с Мериам провели вместе годы. Когда-нибудь я расскажу тебе свою версию истории.

Он подходит к двери хранилища.

Повысив голос, я спрашиваю на лючинском:

– С чего вы взяли, что меня интересует история фейри, который обрезал уши собственной дочери?

Он останавливается.

– Это тебе Церера… – По полу мелькает тень, касаясь ботинка Юстуса. Она не достигает его лица, тем не менее оно темнеет. – Агриппина опозорила имя Росси и весь народ фейри. Так же, как и ее мать.

Тень замирает.

Отступая, Юстус рявкает:

– Катон! Раз тебе лучше всех удается терпеть заклинательницу змей, проводи ее в купальню, пока все туннели не пропитались ее зловонием.

Вероятно, меня должно задеть его оскорбление, однако мысли застряла на словах, которые слетели с его губ прямо перед тем, как появился Катон.

Неужели он собирался отрицать то, что отрезал кончики маминых ушей? Если да, если это сделал не он, то кто причинил боль моей родительнице?

Глава 13

Выходя из хранилища, я ожидаю увидеть на полу искалеченного Энтони, однако натыкаюсь только на скользкую лужу крови. Она блестит на почерневшем полу, подобно разлитому маслу.

Пальцы сжимаются в кулаки.

– Где он?

– Я велел его переместить. – Катон разглядывает лужу, затем опускает веки, видимо, чтобы не видеть неприятное зрелище.

– Куда вы велели его переместить?

Он поворачивает ко мне лицо и только потом поднимает веки.

– В комнату. С койкой.

– Над землей?

Катон вздыхает.

– Нет, Фэллон. Ты же знаешь, Данте ни за что не позволит.

– В этих туннелях много комнат? – Я устремляю взор в коридор, пересекающий тот, что ведет в мою «комнату».

– Прошу, ничего не спрашивай. Мне запрещено рассказывать, где мы находимся.

– Я уже знаю, что мы в Тареспагии, во владениях Ксемы Росси.

– Откуда?.. – Его рот округляется, прежде чем вновь сжаться. – Ах да. Хранилище. – Он смотрит на теперь уже закрытую золотую стену с эмблемой Росси. – Идем. Я покажу тебе ванную.

Катон ведет меня к туннелю. Камень гладкий, почти не видно никаких швов – а я ищу, еще как ищу, поскольку, пока я не выясню, как нарисовать печать, позволяющую проходить сквозь стены, щель может стать путем к свободе.

Кстати о печатях…

– Как это Мериам до сих пор не протолкнула себя сквозь стену?

– Рядом с ее троном нет стен. Но даже если бы ей удалось приблизиться к одной, она знает, что Лоркан Рибио убьет ее, едва она выйдет из укрытия. А если она умрет, умрешь и ты.

– Может, кому-то стоит сообщить ему, что наши жизни связаны? – Под «кем-то» я подразумеваю его.

– Фэллон, будь реалисткой. Ты в самом деле веришь, что стервятник даст кому-то хоть миг на объяснение?

Я ощетиниваюсь от оценки, вызванной дурной славой моей пары.

– Лоркан – само терпение, Катон.

– Ты явно не видела, как он вырезал целое войско за считаные минуты.

– Вы видели?

Бледное лицо Катона вспыхивает румянцем, заметном даже в слабом свете факела.

– М-мне не следует обсуждать с тобой подобное.

– Еще как следует.

Он проводит рукой по шевелюре, чуть не вырывая несколько волосков.

– Какое войско вырезала мо… – я вовремя заменяю «моя пара», – мой король?

– Прошу, Фэллон.

Я скрещиваю руки на голом животе, прямо под узлом, стягивающим подол испорченной рубашки.

– Нельзя просто сказать мне, что Лор убил целую кучу солдат, и ничего не объяснить. Когда? Где? И почему? Они на него напали? Он не причинил бы вреда тому, кто не заслуживал… – Я резко втягиваю ртом воздух. – Это было в тот вечер, когда меня похитили, да? Я видела, как Данте кивнул, прежде чем закрыть вход пещеры.

– Фэллон… – Его взгляд суетливо бегает по сторонам. – Тс-с! Из-за тебя у меня будут неприятности.

– За то, что сообщил мне новости о событиях в Люче?

– Да. Нам не положено говорить о войне.

– О войне? – ахаю я. Катон напрягается. – Началась война?

У меня такое чувство, будто желудок набит мокрым снегом. Я хватаюсь за ближайшую стену.

– Да. Мы пытались заключить мир. Рибио отклонил наши условия.

Мне противно, что Катон использует местоимение «мы». Что он ассоциирует себя с деспотическим режимом Данте.

– Наверняка Лор поступил бы разумно, если бы меня ему вернули.

– Зачем, ради всего святого, ты хочешь вернуться к этому монстру?

Потому что он мой монстр. Но Катону не понять. Очевидно, Данте промыл ему мозги – я даже начинаю верить, что он здесь по доброй воле.

– Действительно. Зачем мне свободная жизнь под властью короля, который меня уважает, когда можно жить в плену у короля, который намерен меня использовать?

– Данте сделал тебя своей королевой. Это большая честь, и, если не ошибаюсь, ты мечтала выйти за него замуж.

– Мечтала. В прошедшем времени. Но потом увидела его истинное лицо. – Последнюю часть я бурчу себе под нос, на случай если поблизости притаится другой солдат, готовый передать мои слова своему правителю. – И он на мне женился только для того, чтобы использовать мою магическую кровь и позлить Лора.

– Ты, как никто другой, знаешь, что королевские союзы обладают стратегическом значением. Лючинский король стремится к союзу с Шаббе, чтобы Люче наконец обрел покой после падения барьера.

Я сдавленно смеюсь над его искаженным взглядом на мир.

– У шаббинов уже есть союзники: вороны. Если Данте их уничтожит, все, что ждет лючинцев, – это жизнь, полная ужасов.

Катон стискивает челюсть. Мне слышен скрежет его зубов с такой же ясностью, с какой и бешеный стук собственного сердца.

– Твоя бабушка будет горда, когда узнает о союзе.

– Думаете, нонна, которая так упорно боролась за то, чтобы освободиться от мужа и его семьи, испытает гордость, узнав, что меня против моей воли выдали замуж за того, кто велел убить собственного брата?

Темные брови фейри изгибаются.

– Марко убит Лорканом Рибио. Не Данте.

– Вы перепутали убийц, Катон.

– Рибио отсек Марко голову и унес к себе на гору. Кровавую расправу видели тысячи спрайтов и фейри.

Я с досадой вздыхаю. Может, моих друзей и заставили заключить сделку с Данте, чтобы они держали язык за зубами насчет случившегося, но я свободна от клятв.

– Если я велю Юстусу вонзить кинжал тебе в сердце и он окажет мне любезность, кто будет убийцей?

– Я понимаю, что ты пытаешься сказать, Фэллон, но Данте не просил Багрового Ворона снять его брата с трона. Просила ты.

– По-твоему, Данте не было на той горе? Где же, по его словам, он был? В Тареспагии, сношался с глейсинской принцессой, на которой должен был жениться?

О, как жаль, что Данте о ней забыл.

– Он говорил, что ты попытаешься нас убедить, будто он хотел избавиться от брата, – бормочет Катон.

– Неужели? Как проницательно с его стороны. Дай угадаю, он сказал это под действием соли?

Глаза Катона из серебряных становятся кремневыми.

– Понимаю, ты недовольна своей участью, но клевета ниже твоего достоинства, Фэллон.

– Разве ты не слышал? У вороньей подстилки больше нет достоинства.

Катон морщит нос.

– Не называй себя так.

– О, не я себя так прозвала, твои соотечественники наградили меня этим прозвищем. И другими: Багровая Шлюха, Шаббинская Стерва.

– Какие соотечественники?

– И мне хотелось бы знать, но Данте с Таво сочли, что искать их и наказывать нет никакой необходимости, поэтому их личности еще некоторое время будут для нас загадкой.

Сердце дрожит от злости при воспоминании о том, как Эпонина предложила восстановить мой маленький голубой домик в Тарекуори на неббинские деньги. Надеюсь, она в безопасности. Надеюсь, она нашла союзника получше меня, и он поможет ей свергнуть отца.

– Скоро вернется твой дедушка и принесет наряд. Если не хочешь, чтобы он присутствовал при купании, следует поторопиться. – У Катона низкий и напряженный голос – он недоволен или задумался?

Я молюсь, что второе. Катон обладает не только добрым сердцем, но и умом. Несомненно, свет, который я пролила на произошедшие в Монтелюче события, проникнет глубоко в голову и заставит понять, что он поставил не на того монарха.

Мы возобновляем путь.

– Что насчет Эпонины? – спрашиваю я.

– В каком смысле?

– Она осведомлена о том, что ее суженый женился на другой?

– Эпонина вернулась с отцом в Неббе после того, как… – Катон поджимает губы, обрывая окончание фразы.

– После чего?

– Можешь искупаться здесь. – Он толкает дверь, открывая очередное обсидиановое помещение, на этот раз не больше, чем спальни в «Дне кувшина».

Посредине стоит медная ванна. Рядом – ночной горшок и стул с двумя аккуратно сложенными полотенцами.

– Полотенца чистые. Вода тоже. – Катон пытается улыбнуться, но губы не складываются в нужную форму. – Можно вывести солдата из казармы, но вот казарму из солдата не выведешь никогда. – Я лишь вопросительно приподнимаю бровь. – Нам прививают чистоплотность.

Я медленно киваю.

– Жаль, что это ограничивается казармами. Представьте, как армейская чистоплотность помогла бы Раксу.

У Катона хватает порядочности вздохнуть.

– Как только закончится война, поставь эту проблему в верх списка королевских дел.

Упоминание войны, охватившей страну, вызывает мурашки. Как жаль, что я теперь свободно владею шаббинским, но не знаю, как выбраться их этого гигантского гроба. В следующий раз, когда Юстус будет рисовать печати, я глаз с него не спущу.

Катон приглашает меня войти во влажное помещение.

– Я отвернусь.

– Мериам не удалось пробудить мою магию. У меня нет сил, Катон.

– Это когда-нибудь мешало тебе сеять хаос в Люче?

Я улыбаюсь, и впервые с тех пор, как я очнулась в аду Данте, улыбка искренняя.

– Церере следовало дать тебе прозвище Хаос, а не Дождинка, – добавляет Катон.

Сердце болезненно екает, улыбка увядает. Катон неловко потирает затылок.

– Вот я болван. Должно быть, ты по ней скучаешь.

– Еще как, – хрипло отвечаю я. Да, скучаю, однако не мысли о нонне вызвали такую бурю эмоций, а воспоминание о видении, показанном мне Лором в день гибели Марко.

В день, когда я впервые увидела свою биологическую мать.

В тот день, когда я услышала от нее имя, которое мама прошептала при моем рождении и которым нарекла меня нонна: якобы из-за хрупкого телосложения. Однако то не истинное происхождение моего имени. Фэллон означает «дождинка» на языке воронов, как и Гокколина.

Я сглатываю комок, застрявший в горле, думая о том беззаботном утре, которое провела с отцом в таверне. Кажется, с тех пор прошло столетие.

«Почему же ты назвал меня Дождинкой, дайи?»

Он улыбнулся, и все резкие черты его лица стали нежнее.

«Твоя мама, она…»

«Она?..»

Он закрыл глаза и сжал пальцы. Я накрыла его кулак ладонью, чтобы вернуть в настоящее.

Его ясные глаза, ставшие ярче от горя, открылись, взгляд сфокусировался на мне.

«Твоя мама была убеждена, что ты обрушишься на наш мир, словно ливень. И ведь так и произошло, не так ли, моя маленькая Дождинка? Она будет гордиться тобой».

В отличие от нас с Лором, отец никогда не терял надежды увидеть ее вновь.

Подумать только, ведь скоро она к нему вернется!

И ее спасла Мериам!

И да, возможно, она сделала это ради собственного спасения, тем не менее факт остается фактом: моя мама жива. Нетерпение от предстоящей встречи затмевает все тревоги. Знать бы только, где она.

Мериам знает. Вдруг я осознаю, что с нетерпением жду возможности побыть чернильницей: ведь рядом будет Мериам. Не уверена, удастся ли поговорить, если мы будем не одни, но я что-нибудь придумаю. Мне хорошо удается импровизировать.

Я представляю, как Сибилла с Фебом закатывают глаза от моей самоуверенности. При мысли о друзьях сердце глухо ноет. Развязывая перепачканную рубашку, я молюсь, чтобы они не посмели и шага ступить за пределы Небесного Королевства.

Катон начинает закрывать дверь, но мешкает.

– Если я выйду, обещаешь ничего не вытворять?

Я киваю, опасаясь, что вербальный ответ привяжет обещание к его коже и раскроет мое двуличие.

– Если ты попытаешься, Суматоха, наказан будет не только Энтони.

Увы, я не сомневаюсь, что за мой бунт поплатится также и верный Катон.

– Я ничего не вытворю. И «суматоха» – это что, теперь моя кличка?

Его губы растягиваются в улыбке.

– Она тебе подходит.

– Интересно, что о ней подумает нонна…

При упоминании женщины, по которой он по-прежнему тоскует, у него дергается кадык.

– Несомненно, сочтет нелепым. Как и многое из того, что я говорю.

– Неправда. Нонна просто… старше, Катон. Она пережила страшные события, и они сделали ее черствой, но это лишь панцирь, которым она себя окружила для защиты. – Да, я даю Катону лучик надежды, который нонна может развеять, едва они воссоединятся, но не лучше ли жить с надеждой, чем с отчаянием? – Тебе бы поспешить в Шаббе, пока она не сбросила этот панцирь ради какого-нибудь шаббина.

– Ты серьезно полагаешь, что она хотя бы посмотрит на меня, если я оставлю тебя здесь без дружеской поддержки?

Я рада, что он по-прежнему стойкий и добрый, ему не промыли ни мозги, ни сердце.

– У меня есть Энтони. – У меня есть Мериам. И, как ни дико это звучит, у меня, возможно, даже есть Юстус. Конечно, я не озвучиваю имена этих двух потенциальных союзников. – Если можешь выбраться из Люче, Катон, беги.

Спасай себя…

– Я дал клятву защищать корону, Фэллон.

– Магическую клятву?

– Магия – не единственное, что важно.

Значит, он в самом деле здесь по собственной воле…

– В общем, купайся спокойно, но не задерживайся. И ничего…

– Не вытворять. Говорила же, не буду.

В самом деле не буду. Уж точно не без Энтони и не узнав, где прячут Зендею Шаббинскую. Да, именно прячут. Прячься бы мама сама, она бы появилась в ту же секунду, как ожил мой отец, не в силах противостоять зову парных уз.

Я стягиваю рубашку, затем штаны и нижнее белье. Вода в ванне холодная. Как жаль, что Катон не управляет стихией огня!

Опускаясь в ванну с кусочком мыла в руке, я раздумываю над тем, чтобы прикусить кончик пальца. Возможно, если капнуть в ванну кровь, вода нагреется? Но вдруг кровь подействует каким-то другим образом? Вдруг превратит воду в кислоту? Вдруг не получится остановить кровь и активируется некое ужасное заклинание?

Со вздохом я решаю не экспериментировать и воспользоваться прелестями чистой воды. Тщательно намылив тело и волосы, я погружаюсь под воду полностью, чтобы смыть пену. Хотя в купальне тихо, ничто не сравнится с тишиной под водой. Очередная шаббинская фишка?

Веки резко взлетают от внезапно возникшей мысли. Я теперь бессмертная? Ну настолько, насколько бессмертны шаббины.

Глаза раскрываются еще шире при виде стоящего над ванной и пялящегося на меня мужчины.

Глава 14

Я скрещиваю руки на груди и сажусь, бурча:

– Не терпелось меня увидеть?

Данте двигает челюстью из стороны в сторону, словно перемалывает грецкие орехи вместе со скорлупой.

– Я велел не оставлять тебя одну.

– Может, тебе и нравится купаться при свидетелях, но не мне.

– Выходи.

– Ты первый.

Он садится на корточки и хватается длинными пальцами за край медной ванны.

– Эгоистичная девчонка! Даже не думаешь о своем морячке. Брамбилла, принеси мне…

– Нет! – Проверив, закрыта ли дверь, я вскакиваю на ноги. Мне противно обнажаться перед этим фейри почти так же сильно, как подчиняться его приказам, тем не менее я подчиняюсь. Он закрывает мне проход к подставке с полотенцами, и я киваю на нее. – Ваше Величество, будьте любезны, подайте полотенце?

От слащавого тона моего голоса его и без того раздраженное выражение лица твердеет. Данте хватает полотенце, но не кидает мне, а просто держит, вцепившись в выцветшую серую махровую ткань.

Я тянусь к нему, но он отдергивает руку.

– Данте, прошу.

– Ты моя жена.

Я скрещиваю руки и хмурюсь.

– По закону Люче – нет.

– С каких пор тебя волнуют законы Люче?

С этих самых пор.

Взгляд короля скользит по моему обнаженному телу. Не впервой Данте видеть меня без одежды, однако, в отличие от того дня на острове Бараков, сейчас его взгляд воспринимается как насилие. Насилие, которое подкрепляет мою решимость вонзить в его шею его же шпоры.

– Если тебе так важно, я попрошу Юстуса найти нам священника, чтобы…

– Ты прав. Мне глубоко плевать на лючинские законы. – Тон моего голоса настолько жесткий, что его глаза вновь впиваются в мои. – Полотенце, Маэцца.

– Ты сильно похудела. Рибио тебя совсем не кормил?

Надеюсь, мои выступающие кости вызывают в нем отвращение.

– Можно мне, пожалуйста, полотенце?

Он замирает. Лишь на скулах играют желваки.

Не знаю, в какую игру он играет, но она мне решительно не по нраву. Я уже собираюсь в очередной раз попросить полотенце, когда он наконец его протягивает.

Схватив его, оборачиваю вокруг тела.

– Зачем ты пришел? Забыл что-то?

– Хотел пригласить на ужин.

– Я предпочту повторно обмазаться кровью.

Глаза Данте вспыхивают. Рука взлетает – полагаю, чтобы меня придушить, – но застывает в воздухе, когда скрипят дверные петли. Входит Юстус, на согнутой руке висит золотистая тафта и блестящий тюль.

– Церера слишком мягко с тобой обходилась. Нужно будет научить тебя манерам, – заявляет Юстус.

– Вызываешься на должность учителя этикета?

– Почему бы и нет? – Он усмехается, но без веселья. – У нас появится возможность наверстать упущенное время.

Я пытаюсь разгадать его истинные намерения по выражению лица, однако я еще плохо с ним знакома. Действительно ли он намерен меня воспитывать или же планирует обучить всему, что связано с шаббинской культурой?

Я пожимаю плечами.

– Хочешь попрощаться с психикой? Ну дело твое, нонно. Мне до фени.

– До фени? – Его рыжие брови изгибаются.

– До-фе-ни. Разговорное выражение на Тарелексо.

– Ты ходила в лучшую школу Люче. Школу, за которую я заплатил целое состояние.

– Надо было тебе вложить деньги во что-то другое.

– Очевидно.

– А может, Мериам будет преподавать мне этикет? В конце концов, она была… то есть является принцессой.

– Нет.

– Почему нет?

– Она не в состоянии тебя учить, – Юстус четко произносит каждое слово, будто разговаривает с маленьким ребенком, – она позор короны, да к тому же и не в себе. Боюсь, даже ваши уроки придется отложить, Маэцца.

– На сколько? – спрашивает Данте.

– На несколько дней.

– Так долго!

– После того как она блокировала магию Фэллон, она была без сознания целую неделю.

Наши взгляды встречаются. Мой пульс подскакивает.

– Неделю? – Пронзительный возглас Данте неприятно режет барабанные перепонки.

Хотя я рада, что Данте в ближайшие дни не будет размазывать мою кровь по пергаменту, невольно меня охватывает досада. Если Мериам проспит целую неделю, как же мне узнать, где мама? В курсе ли Юстус? Если да, то расскажет мне?

– Я могла бы побыть с ней, – говорю я, пока Юстус встряхивает и расправляет в руках платье. – То есть вы все равно хотите меня запереть, так почему бы не в хранилище? Там намного надежнее. К тому же моя клетка освободится, и вы сможете использовать ее для какого-нибудь военнопленного.

Взгляд Юстуса ожесточается.

– В хранилище тебе может угрожать опасность. Мериам бывает непредсказуема, когда выходит из очередной прострации.

– Ее задница прилипла к трону. – Я сжимаю кулаки, представляя, как собираю все палки, которые Юстус вставляет мне в колеса, и бросаю ему в голову. – Не говоря уже о том, что если она убьет меня, то и сама окочурится.

– Возможно, по пробуждении она не сразу вспомнит, что ваши жизни связаны. – Вокруг его рта складываются морщинки, будто он жует кислую сливу. – Или даже что ты ее внучка.

Я пытаюсь определить, блефует он или говорит правду, и хмурюсь.

– Твой синяк зажил, – внезапно замечает Данте, уставившись на мой лоб.

Я касаюсь кожи над глазом и с удивлением понимаю, что выросшая после удара в день моего похищения шишка действительно прошла.

Данте переступает с ноги на ногу, от чего звенят и шпоры, и золотые бусины в волосах.

– Как такое возможно?

Мои пальцы замерзают вместе с воздухом в легких. Единственное объяснение – магия.

– Прошло довольно много времени, Ваше Величество, – говорит Юстус.

– Кожа там была желтоватой, когда я забирал ее из подвала.

– Хорошо, признаю́сь, я ее исцелил. Подумал, вы будете рады, что не придется больше смотреть на ее уродство. Особенно учитывая, что в округе она единственная женщина.

Уродство? Я едва не фыркаю, однако Юстус Росси спас мою задницу, поэтому я оставляю оскорбление без внимания.

– Как это предусмотрительно с вашей стороны, дженерале. Жаль, что этот предатель Лазарус украл все лючинские целительные камни.

Я вскидываю брови, отчетливо помня слова Лазаруса о том, что Данте отказался одолжить воронам шаббинские кристаллы, когда я умирала от отравленной стрелы.

– Я пытаюсь их возвратить, сир.

– Ну а пока… – Данте начинает разматывать повязку на руке. – Мне нужно исцелить рану. Не против немного поколдовать?

Я искоса поглядываю на Юстуса, у которого ни один мускул на лице не дрогнул. Он протягивает мне платье.

– Не хотелось бы запачкать его кровью.

Я беру одежду и прижимаю к груди; жесткий тюль раздражает покрытую мурашками кожу. Хотя я была бы счастлива, если бы рана Данте загноилась, я скрещиваю пальцы в надежде, что Юстус знает печать для исцеления, иначе… ну, иначе нам крышка.

Когда повязка спадает, обнажая отпечаток моих зубов на мякоти его большого пальца, я морщу нос. Из раны сочится гной, а кожа вокруг почернела, словно я отравила Данте ядом.

Нет, я, конечно, была бы рада с ним расправиться, но действительно ли у меня ядовитая слюна?

А может… может, обсидиан в моем организме вызвал такой эффект? Вдруг химическое вещество, которое принимал Данте, чтобы выработать иммунитет к железу и соли, вызвало аллергию на тот самый камень, из которого он построил свою крепость?

Глава 15

Юстус вытаскивает из-под рубашки кожаный шнурок, откупоривает подвешенный на нем флакончик и смачивает палец вязкой субстанцией – предположительно, кровью Мериам.

– Может щипать, – предупреждает он, прежде чем нанести кровь вокруг каждого следа от зуба.

Данте даже не вздрагивает. Кажется, он едва дышит, завороженно наблюдая за манипуляциями генерала.

– Что-нибудь чувствуете, Маэцца?

– Нет.

Юстус со вздохом отпускает руку Данте, споласкивает пальцы в ванной и вытирает о носовой платок с вышивкой в виде буквы «Р».

– Понимаю, вам, возможно, не хочется это слышать, но вам следует снизить дозировку…

– Разве я спрашивал твоего мнения, Росси, а?

Тот продолжает вытирать пальцы платком с монограммой, хотя они наверняка уже сухие.

– Когда проснется Мериам, я велю ей вас исцелить.

– Нет.

– Она не будет произносить заклинание, Маэцца.

Суровое выражение лица Данте красноречиво выражает его мысли о заверениях Юстуса. Полагаю, будь я на его месте, тоже напрягалась бы рядом с Мериам. Может, она и согласилась освободить мою магию, но что помешает ей снять заклинание, которое она наложила на кровь Реджио?

Великий Котел! А возможно ли это? Хотя я и решила сбежать из этой тюрьмы, нельзя не отметить важность того факта, что я в двух шагах от Мериам и короля фейри. Данте не подпускает к себе мою бабушку, но моего прикосновения не боится, поскольку не осведомлен о моей пробудившейся магии.

С волос по спине стекает вода, меня окутывает свежий воздух, тем не менее я больше не чувствую холода.

– Ты боишься ее прикосновения, но все же позволяешь совершать шаббинские ритуалы? – спрашиваю я.

– Я этой ведьмы не боюсь, просто не доверяю. Как не доверяю и тебе. – Данте начинает вновь обматывать руку грязным бинтом, но с глухим рычанием срывает его. – Росси, найди мне свежую марлю и бутылку чего-нибудь крепкого.

Неужели ему так больно, что он стал алкоголиком?

У генерала дергается веко: поручение не вполне соответствует его статусу.

– Позвольте передать задание Брамбилле, пока я помогаю внучке надеть платье? На нем множество пуговиц.

– Я ранен, Росси, но не инвалид.

Генерал напрягается.

– Разумеется, но у вас идет кровь.

Данте прижимает раненую ладонь к золотым доспехам.

– Тогда приведи мне гребаного целителя!

– Вы вроде бы говорили никого не впускать и не выпускать…

– Что ж, я передумал! Целитель нам не помешает. – Возмущенный голос Данте разносится по помещению с низким потолком. – В крепости дедушки достаточно закутков с койками, чтобы вместить в десять раз больше людей, чем мы с собой привели.

Я хмурюсь.

– Юстус – твой дедушка?

– Что?

– Ты сказал, что крепость принадлежит твоему дедушке…

– Я имел в виду Косту.

Брови подскакиваю к волосам. Поместье Росси принадлежало Косте Реджио? Впрочем, большинству фейри принадлежит не один дом, так что наличие дополнительного дворца не удивительно. Интересно только, когда его облицевали камнем, отталкивающим воронов? При строительстве?

Данте рассекает воздух раненой рукой.

– Чего ты ждешь, Росси? Приведи мне гребаного целителя, живо!

Юстус так сильно стискивает челюсти, что я слышу скрип его зубов.

– Я помогу Фэллон одеться. – Данте пытается выхватить золотистую ткань из моих загребущих рук.

– Возможно, я переоцениваю свои возможности, но, пожалуй, я в состоянии сама влезть в платье.

– Убери полотенце, Фэл. Давай уже покончим с этим.

Я тяжело сглатываю, тем не менее нарастающий гнев проглотить не удается, он сжимается в тугой комок, который неприятно царапает слизистую оболочку горла.

Ну почему я не согласилась выйти замуж за Лора в ту же секунду, как он сделал предложение?! Почему возжелала отправиться к алтарю в присутствии нонны и двух матерей? Змей бы побрал меня и мои глупые романтические грезы!

Мне даже плевать, если Лор спешил под венец ради контроля над моей магией… Ладно, не совсем плевать, но я нисколько не сомневаюсь, что он отплатил бы мне за мой вклад в десятикратном размере. В конце концов, Лоркан Рибио до безобразия щедр.

– Почему ты еще здесь, Росси?

Юстус наконец оттаивает.

– Прошу прощения. Я не спал несколько дней и, боюсь, усталость берет свое.

– Возможно, тебе стоит вздремнуть рядом со своей ведьмочкой после того, как вернешься с тем, о чем я просил.

Хотя Юстус Росси никогда не казался мне приятной компанией, я молюсь, чтобы он не послушал Данте. Возможно, я не в восторге от древнего фейри, но он знает мой секрет и хранит его, пусть и по неясной причине.

– Я посплю, когда Фэллон будет спать. – Бросив на меня взгляд напоследок, он выходит. Намеренно или нет, он не закрывает дверь до конца.

Данте подходит к ней, и на мгновение я жду, что он тоже уйдет, однако он толкает почерневшее дерево, пока не раздается щелчок.

– Может, позволишь мне одеться без посторонних глаз?

Его взгляд скользит по смятому платью.

– Ты моя пленница. У пленников нет привилегий.

– Право, данное Котлом, не привилегия, Данте. – Он лишь приподнимает бровь. – Это весьма незначительная просьба, и, честно говоря, меньшее, что ты можешь сделать после того, как похитил меня.

– Не утруждайся попытками вызвать во мне чувство вины. Я привел тебя сюда, чтобы наделить магией и сделать королевой Люче. В этом нет ничего мучительного.

Он, на хрен, издевается, что ли?

– У меня не было желания становиться твоей королевой.

Я не намерена показывать слабость, однако, когда он делает шаг ко мне, невольно отступаю. Совсем скоро спина соприкасается с камнем. И Данте… он продолжает надвигаться, глаза горят неприкрытой яростью.

Приблизившись ко мне, он обхватывает мою шею здоровой рукой и прижимается губами к уху.

– Подумай об Энтони. – Тон его голоса мягкий, в отличие от выражения лица. – Представь, что я с ним сделаю, если ты продолжишь мне грубить, Заклинательница змей.

Он не сильно давит, тем не менее я хриплю так, словно он сжимает мне трахею. Как же я его ненавижу. Как презираю! Мне хочется набросить ему на шею кровавую петлю, вот только я ничего не знаю о шаббинской магии.

Его зловонное дыхание обволакивает меня, сопровождая слова, которые заглушает мое громоподобное сердцебиение. Я не хочу здесь быть. Не хочу терпеть Данте. Не хочу быть его женой.

– Отпусти меня, – хриплю я, пытаясь его оттолкнуть, однако он словно сделан из камня, а я из воды.

Его хватка становится сильнее, а тело преодолевает разделяющее нас расстояние, в обнаженную кожу впивается ткань, которую я прижимаю к себе, в сердце же – отвращение.

Я закрываю глаза и пытаюсь вытащить себя из этой обсидиановой ямы, подальше от этого мерзкого фейри. Сознание наполняется образами Лора, его нежными прикосновениями, страстным голосом, его пьянящим запахом. Я пытаюсь улететь к нему, как уже делала много раз, однако окружающие меня обсидиановые плиты обрезают моему разуму крылья.

Влажные ресницы вздымаются, и я вкладываю в свой взгляд весь бушующий в сердце ядовитый ураган. Глаза Данте сужаются, как и обхват пальцев. Он что-то бурчит, но я вновь ничего не слышу.

На этот раз не из-за пульса.

Я его не слышу из-за гомона вокруг. Брови приподнимаются, когда голоса становятся четче, затем еще выше, когда лицо Данте сменяется лицами Киэна и Джианы.

Какого…

Это не может быть воспоминанием, поскольку я никогда не сидела в небесной таверне с ними обоими. Я опускаю взгляд и замечаю чьи-то руки. Руки, выходящие из моего тела, но не мои. Тонкие коричневые пальцы испещрены розовыми шрамами.

– Это случилось, – сдавленно произносит Бронвен. – Мериам ее выпустила.

О боги мои, я в сознании Бронвен!

Но как она еще дышит? Неужели Лор не узнал о ее причастности к моему похищению?

– Позовите Лоркана! – велит Бронвен, и ее поспешные слова останавливают мои вопросы, а также дыхание. Я увижу свою пару!

Киэн и Джиана одновременно вскидывают брови, уставившись на меня – на Бронвен, – затем Киэн встает и превращается в ворона – вероятно, чтобы воспользоваться узами, которые в птичьем облике соединяют его с королем.

Мгновение спустя он вновь становится человеком.

– Уверена, что смотрит именно Фэллон, акав?

– Та, Киэн. – Комната двигается, когда Бронвен кивает.

Вокруг стола собираются вороны. Я узнаю Колма и Фионна, пару, которая меня охраняла, и владельца таверны Коннора с сыном Ридом. И Лазаруса! Гигантский фейри-целитель тоже здесь, в морщинках вокруг глаз и рта застыло беспокойство.

Рид спрашивает что-то на вороньем. Отвечает ему Джиа:

– Бронвен знает, потому что Фэллон использует ее глаза.

Она в Небесном Королевстве…

Она в безопасности…

Ох, Джиа!

Серые глаза подруги возвращаются к Бронвен, широкие и сияющие, как серебряные монеты.

– Фэллон за нами наблюдает.

Внезапно в памяти всплывает разговор с Бронвен, когда я спросила, понимает ли она, кто использует ее зрение, и древняя провидица ответила отрицательно.

«Почему ты солгала, Бронвен?» – вопрошаю я через связь, которая нас сейчас связывает.

Если она меня слышит, то не отвечает. Я уже собираюсь задать более насущные вопросы – о благополучии людей, которых успела полюбить, – когда толпа перевертышей расступается вокруг густого облака темного дыма.

Дыма, который материализуется в… в…

Пульс совсем сбивается с ритма, меня охватывает невыносимое желание выпрыгнуть из головы Бронвен и упасть в объятия Лоркана.

– Где она? Спроси ее, где она! – Лор ударяет кулаком по столу. Кулаком из плоти и крови.

Данте солгал!

Габриэле не сразил одного из воронов короля, ибо мужчина передо мной цел и во всей красе.

– Ты и сам знаешь, что шаббинная связь не такая же, как парная. Я не слышу ее, Морргот, – спокойно отвечает Бронвен.

– Данте, ты ее задушишь! – Встревоженный голос дедушки вырывает меня из мыслей Бронвен и от Лора.

Задыхаясь, я пытаюсь ухватиться за магию, которая позволила мне воспользоваться глазами Бронвен, больше всего на свете желая вернуться к своей паре через множество невидимых слоев мироздания, однако хрупкое видение ускользает, как песок сквозь пальцы. Я хватаюсь за горло, которое ноет больше от горя, чем от нападения Данте.

Поверх его плеча мелькают выпученные глаза дедушки. То есть Юстуса. Генерал мне не родня. Не такая, как те, кого я только что лицезрела.

– Вам следует осторожно с ней обращаться, Ваше Величество. Фэллон не бессмертна. – Юстус едва разжимает зубы, произнося эту ложь.

Ведь это ложь, верно? Ведь теперь я бессмертна?

– Не так уж сильно я ее душил, – ворчит Данте. – Кроме того, от нехватки воздуха глаза не становятся белыми. От чего, Котел тебя побери, у нее радужки побелели?

– Она пыталась связаться со своей парой.

От потрясения все тело каменеет.

– Парой? – Данте выплевывает это слово, как некое богохульство.

– У воронов есть предназначенная им пара.

– Я без тебя знаю, Росси, не вчера родился! – Ноздри Данте раздуваются, а радужки темнеют, становясь чернильными, как Марелюче в сумерках. – Чего я не знал, так это того, что у моей невесты есть пара. Кто? – хрипит он так, будто это его только что пытались задушить.

– Багровый Ворон, Маэцца.

Кровь вскипает от ярости. Как он мог меня предать?

«Говорил же, Фэллон, он тебе не друг», – шепчет дьяволенок на плече. Наверное, следовало бы встревожиться от того, что я слышу его голос, но, поскольку он говорит здравые вещи, я прислушиваюсь.

Сверля генерала взглядом, я невольно задаюсь вопросом: когда же он выдаст другой секрет, который обо мне знает? Когда сообщит Данте Реджио, что по моим венам течет магия?

Глава 16

Бесконечно долгое время никто не произносит ни слова. Ни Данте, ни двуличный генерал, ни я. Все мы существуем в тишине, переваривая секреты, которые храним друг от друга.

– Давно ты знаешь? – рассекает густой воздух вопрос Данте.

Полагаю, он обращается к Юстусу, поэтому молчу и пользуюсь возможностью еще немного повозмущаться про себя.

– Понял только сейчас, Маэцца. У ее матери тоже побелели глаза в ту ночь, когда мы подстерегли ее в Храме, прямо перед тем, как нам удалось обратить ее пару в камень.

У меня брови начинают сходиться на переносице, однако я спешу вернуть их на место, пока никто не заметил. В самом ли деле Юстус считает, что так общается между собой пара, или же он меня прикрывает? Боги! И почему мне так упрямо хочется отыскать хотя бы искорку добра в этом фейри? Ведь ясно, что душа у него такая же мутная, как ракоччинские каналы, да такая же грязная.

– Разве обсидиан не блокирует силы воронов?

– Парные узы – это не сила перевертышей. Тем не менее беспокоиться не стоит, обсидиан блокирует их мысленную связь. – Глаза у Юстуса холодные, как осколки льда. – Именно так Бронвен удалось разлучить Фэллон с Лорканом, чтобы привести к нам. Верно, Фэллон?

Он слегка вздергивает подбородок и глядит на меня сверху вниз, словно подчеркивая то, что он наделен превосходным интеллектом.

– Не понимаю, зачем вы просите подтверждения, дженерале. Очевидно, вы весьма осведомлены обо всех тонкостях сверхъестественных сил.

– Стены заглушают их связь, тем не менее если желаете, Маэцца, в качестве дополнительной меры предосторожности я буду добавлять ей в еду обсидиановый порошок.

О, да он просто умоляет накормить его железом! Я представляю, как вонзаю инкрустированный рубинами меч ему в шею.

– Ты выбрала Лоркана в качестве пары? – спрашивает Данте немного тише, однако от меня не ускользают окрашивающие его эмоции.

– Они не выбирают… – начинает Юстус, но я перебиваю:

– Да. Я выбрала его. И всегда выберу его.

Тени находят на и так мрачное лицо Данте. Он сжимает полные губы, а в горле подпрыгивает кадык, когда он проглатывает новость, которую ему скормил Росси.

После очередного долгого молчания Данте говорит:

– Полагаю, теперь понятно, почему поговаривают, будто Птичий Король сошел с ума и его собственный народ от него отворачивается.

Данте заявляет это без малейших колебаний, вот только я была там, в Небесном Королевстве, всего пару минут назад, с народом Лоркана, и хотя успела увидеть лишь таверну, тем не менее не похоже, что моя пара потерял хоть одного из верных перевертышей.

Я склоняю голову набок.

– Отворачивается, говоришь?

– Вороны слетаются на Шаббе, поскольку не доверяют суждениям своего предводителя. – Данте сообщает новость со слишком довольной физиономией. Прямо как когда говорил о том, что Габриэль ранил мою пару.

Поскольку то было ложью, я предполагаю, что и о птичьем бегстве он соврал.

– Кто-нибудь из воронов присоединился к твоим рядам, Данте?

– Можно подумать, я стану делиться этим с женщиной, чей разум связан с разумом моего врага. – Данте выразительно фыркает, тем самым сообщает мне все необходимое: только уличенный во лжи нуждается в такой браваде.

– Знаешь, чего еще тебе не следует делать с женщиной, чей разум связан с разумом твоего врага? – вопрошаю я сладким голоском. – Силой тащить под венец. – Я выдерживаю театральную паузу для пущего эффекта. – Как, по-твоему, отреагирует моя пара, когда узнает, что ты забрал нечто, принадлежащее ему?

Данте ухмыляется, и хотя его взрывной нрав пугал меня и прежде, сейчас внутри поднимается страх в десять раз сильнее.

– Скоро твоя пара превратится в простое животное. Я слышал, что некоторые женщины до тревожного сильно привязываются к своим питомцам… – Он бросает взгляд на Юстуса, несомненно, намекая на Ксему и ее попугая, упокойте боги его гнилую душу. – Все же питомец не способен зачать наследника в твоем чреве. Питомец не может предложить тебе всего того, что может предложить настоящий мужчина.

Лучше бы ему даже не думать о моем чреве.

– Ты понимаешь, почему я не боюсь мести Лоркана Рибио? К тому времени, как мы выйдем на поверхность, твой пернатый король превратится в тупую птицу без крупицы разума, весь его мерзкий клан полулюдей станет животными, на которых они и так похожи. Пуф! – Данте щелкает пальцами. – И вороны исчезнут навсегда, а Люче вновь станет безопасным.

Единственное, что пуфнет и исчезнет, так это голова Данте, отделенная от туловища.

Впервые за целую вечность мысль об обезглавливании не заставляет меня содрогнуться. С другой стороны, все-таки я пронзила мечом сердце человека. Да, в темноте, но я почувствовала его мягкие органы и натянутые сухожилия. Почувствовала, как его тело обмякло под моим клинком. Почувствовал, как дыхание Дардженто покинуло его легкие, а сердце замерло.

Данте переключает внимание на Юстуса.

– Ты уже привел целителя?

Юстус отвечает, не отводя взгляда от меня:

– Да. Я привел того, который живет у нас. Обычно он лечит лошадей, но также научился исцелять фейри.

Значит, Росси в самом деле построили свое поместье поверх подземного замка Косты.

Данте медленно отступает, словно не желая уходить. Неужели не доверяет своему генералу?

– Одень Фэллон, да поскорее.

– В мгновение ока моя внучка будет одета и станет покладистой.

Покладистой? Должно быть, обсидиан вредит и мозгам фейри, учитывая, насколько они все отупели.

Коротко кивнув, Данте разворачивается на пятках и вылетает за дверь, у которой стоят два солдата. Темноволосый не смотрит в нашу сторону, в отличие от седовласого.

Катон стоит прямо, однако очертания фигуры словно вибрируют от явного желания броситься в комнату и помочь. Но кому, Юстусу или мне?

– Единственный способ сделать меня покладистой – это опять вырубить своим сонным заклинаньем, – бурчу я.

Юстус закрывает дверь. Я замечаю, как он откупоривает флакончик и рисует кровью на дереве узор в виде узла.

– Что вы только что сделали?

– Лишил твоего Катона возможности подслушивать.

– Он не мой.

– Да, да. Он Цереры. Я в курсе. – Затем Юстус ворчливо добавляет: – Он поставил эту женщину на такой высокий пьедестал, что даже сам не способен до нее дотянуться.

В груди клокочет гнев.

– Вы балдеете от собственной мелочности и жестокости или это часть требований для руководства лючинской армией?

– От чего я балдею, тебя совершенно не касается. А теперь, нипота, натягивай уже гребаное платье, пока я сам тебя не одел.

Щеки вспыхивают от злости.

– Я вам не внучка! – И чего Юстус Росси так упорно заставляет меня чувствовать себя частью его семьи?

Не уверенная, что генерал не воплотит угрозу в жизнь, я скидываю на пол влажное полотенце и просовываю ноги в облако колючего тюля, повернув наряд задом наперед, чтобы сперва застегнуть пуговицы.

– Где ты вообще откопал эту жуткую тряпку? – Пуговицы обтянуты тем же дорогим атласом, что и корсет, из-за чего они выскальзывают из пальцев.

– В шкафу Домицины, – говорит Юстус, по-прежнему смотря на дверь. – Дочь собиралась надеть его на свадьбу.

– Домицина замужем?

– Нет. Когда ее сестра родила внебрачного ребенка, жених отменил церемонию, опасаясь опорочить свое доброе имя.

Неудивительно, что Домицина обижена на мать… Конечно, судя по всему, жених был не подарок, тем не менее она наверняка винит мою маму-фейри за свою несостоявшуюся помолвку.

На щеках Юстуса появляются углубления. И поскольку у него нет ни милых ямочек на щеках, ни веселого нрава, я делаю вывод, что он прикусывает внутреннюю сторону щеки.

– Когда Марко оставил меня на должности генерала, я позаботился о том, чтобы похоронить доброе имя этого идиота.

Его явное предпочтение одного из детей наполняет меня обидой за мамму.

– Значит, защищаете честь одной дочери и калечите другую? Какой образцовый отец…

– Ради Котла, да не калечил я уши Агриппины! Я никогда и пальцем не тронул своего первенца.

Глава 17

Руки замирают на бесконечном ряду пуговиц.

– Хотите сказать, что кончики ее ушей сами отпали?

В комнате так тихо, что, когда Юстус трет руку о штанину, отчетливо слышно шуршание ткани.

– Церера нашла Агриппину, лежащую без сознания в луже собственной крови. Она отправила за мной спрайта, потому что… она растерялась, поняв, что Агриппина отрезала кончики собственных ушей. Она не знала, как это отразится на ребенке. На тебе.

Его плечи слегка приподнимаются от медленных вдохов. Я завидую его способности дышать, поскольку сама не могу сделать ни вдоха.

– По-видимому, она вела себя… дико после падения Рибио. Церера предположила, что у нее был роман с вороном и что ребенок внутри нее превратился в обсидиан. Но вороны и фейри не могут зачать ребенка из-за несовместимости их крови. Кровь перевертышей содержит железо, которое отравляет фейри.

– Знаю. – Феб сообщил мне об этом после моего возвращения в Небесное Королевство.

– Когда Агриппина наконец пришла в себя, она была не в себе. Она стала… отстраненной. Едва могла самостоятельно есть. Церера обвинила меня в подавленном состоянии дочери. Мол, учить ее фехтованию было неподходящим хобби для леди.

Какого хрена?! Юстус учил маму обходиться с мечом?

Его грудь вздымается от рваного дыхания, в то время как моя неподвижна.

– Когда я вернулся из дипломатического визита в Глейс, Церера ушла вместе с твоей матерью.

– Нонна сказала, что вы от них отреклись. Сказала… сказала, что выгнали их, поскольку мама навлекла на семью позор.

– Ничего подобного я не делал. – Он бросает взгляд через плечо. Поняв, что я оделась, поворачивается и заправляет за ухо прядь цвета ржавчины. – Твоя бабушка сердилась на меня за то, что я брал Агриппину с собой во время визитов в Ракоччи. Сердилась, что я готовил ее, чтобы сделать моей преемницей.

– Простите, что? Вашей преемницей?

– Агриппина была невероятно амбициозной девушкой. Чертовски смышленой. Прекрасно владела мечом. Могла выстоять против моих лучших солдат.

– Не была, а до сих пор такая. Она еще жива, Юстус.

– Возможно. – Он поджимает губы, словно пытаясь подавить бурлящие эмоции. – Однажды она заставила этого проныру Дардженто попотеть. Унизила его перед всем войском.

В груди ноет, когда я представляю, как женщина, которую я видела только в апатии, задает Дардженто хорошую трепку.

– Боюсь, его затаенная обида перекинулась и на тебя. – Помолчав, он добавляет: – Я просил его сместить, но Марко питал слабость к этому выродку. – Его взгляд стекленеет, будто он мысленно вернулся в тронный зал Марко. После минуты раздумий он слегка качает головой. – Боги, как жаль, что после нападения змеи не утащили его на шаббинские берега.

Мужчина передо мной напоминает луковицу. Не потому что у него лицо круглое – генерал весь состоит из острых углов, – а потому, что он невероятно многослойный. Если все сказанное правда. Если нет, то он жестокий лжец.

– Влияет ли на вас соль?

Он слегка вздрагивает.

– Да.

– Значит, вы не принимаете токсичное вещество, чтобы выработать иммунитет к железу и соли?

– Я похож на того, кто готов себя травить?

– Не особенно, но и Данте не похож.

– Данте – ребенок, играющий в короля. Он готов проглотить всякое чудодейственное зелье, чтобы стать сильнее. То насыщенное железом вещество, которое убедил его принять Пьер Рой, может, чуточку менее токсично, чем то, которое употребляют одичалые…

– Одичалые? – Я вздрагиваю. Не ожидала услышать о них.

– Ну та дикая фейри, которая пыталась тебя убить. Дважды, если не ошибаюсь.

– Я их знаю, Юстус. Чего я не знала, так это что они употребляли железо.

– Ты не заметила цвет их зубов? – Я вспоминаю, что они были черными. – Или отсутствие у них магии фейри?

– Они употребляли железо! – шепчу я, и хотя это не вопрос, Юстус кивает.

– Верно.

Что ж, теперь понятно, почему у Данте зловонное дыхание и слабая магия.

Железо! Насколько нужно отчаяться, чтобы добровольно поглощать то, что способно тебя убить?

– Кто отвечает за дозировку?

– Он сам.

– Есть ли у вас хоть малейшая возможность увеличить дозировку?

– А чем, по-твоему, я занимался с тех пор, как привел его в обсидиановые туннели?

Ох и коварный же фейри этот Юстус Росси!

– Есть ли у вас хоть малейшая возможность отравить его побыстрее?

– К сожалению, нет. Он может умереть.

– Разве не этого мы все хотим?

Генерал вздыхает.

– Да, но если он умрет не от твоей руки, Котел не снимет проклятие Мериам.

Я резко распахиваю глаза и чувствую, как ресницы щекочут лоб. Так вот почему именно я должна убить Данте… чтобы снять проклятие Мериам. Но хочу ли я ее спасать? Вдруг она взбесится и опять проткнет Лора обсидиановым колом?

За дверью раздаются глухие удары, отчего сердце едва не выпрыгивает из груди.

– Лучше поторопиться, пока он не вернулся, – бормочет Юстус.

Я возвращаюсь к пуговицам и увожу разговор в сторону от темы, из-за которой генерала могут запихать в клетку по соседству с моей.

– Откуда у Дардженто ваш меч?

– Он поймал меня, когда я направлялся в туннели, и пригрозил рассказать о моем спасении. Мы заключили сделку – его молчание в обмен на мой драгоценный клинок. – Легкая улыбка касается уголков губ Юстуса. – Я знал, что рано или поздно он вернется ко мне.

– Разве у него не было собственного меча?

– Я убедил его, что Мериам заколдовала клинок таким образом, что держащий его будет невосприимчив к магии воронов и шаббинов.

Я фыркаю, представляя, каким непобедимым чувствовал себя Сильвий с мечом на поясе.

– Подумать только, клинок, который он считал залогом своей безопасности, принес ему смерть.

– Не клинок, а рука, которая его держала. – В голове Юстуса звучит гордость. Гордость за меня. Гордость за содеянное мной.

Убийство Дардженто вызывает во мне отнюдь не чувство гордости, тем не менее одобрение Юстуса не оставляет меня равнодушной.

– Вы правда намерены кормить меня обсидианом?

Его губы смягчаются, что весьма странно видеть на вечно суровом лице генерала.

– Молотым перцем. У него похожий цвет и текстура. Он вкуснее.

– Почему вы рассказали Данте, что мы с Лором пара?

– А ты бы предпочла, чтобы я рассказал ему, как ты подключилась к зрению Бронвен, потому что Мериам освободила твою магию?

– Нет. Определенно нет. – Я прикусываю нижнюю губу. – Значит, вы ему не расскажете?

– Нет.

– А если он даст вам соль?

– Я научился уклоняться от правды.

– Что насчет клятв? Вы знаете заклинание, которое не позволит клятве отпечататься на его коже?

– В его крови теперь слишком много железа, чтобы кожа могла впитывать клятвы. Я убедился сегодня утром. – Уголок его рта приподнимается.

Застегивая последнюю пуговицу на корсете, который перетягивает мне грудь, я задаюсь вопросом, как нонна поняла, что моя кровь отличается от ее, не зная о моем происхождении.

– Вы пытались вернуть их домой? – спрашиваю.

Юстус хмурится.

– Кого?

– Нонну и мамму?

– Нет, – вздыхает он. – Им было безопаснее вдали от Изолакуори. Особенно после твоего рождения. – От нежного тона его голоса у меня пальцы соскальзывают с корсета платья.

Какой же он непостижимый…

Он поднимает руку к двери, чтобы стереть печать, и я торопливо спрашиваю:

– На чьей вы стороне?

Ладонь зависает над окровавленным узлом.

– На твоей, нипота.

На этот раз, когда он называет меня внучкой, я не напоминаю ему об отсутствии между нами родства. Возможно, я и не его кровный потомок, но мы с Юстусом теперь связаны через кровь Мериам.

Кровь и тайны.

К слову о тайнах…

– Почему вы позволили Мериам связать нас кровью?

– Потому что узы крови помешают его магии. – Он проводит тыльной стороной ладони по символу.

– Я думала, с этим разберется неббенский химикат?

– Не этой магии, – бормочет он.

Прежде чем я успеваю спросить его, какого Котла он имеет в виду, он нажимает на ручку двери. Катон чуть ли не падает на Юстуса. Очевидно, он подслушивал.

– Хотя бы изобрази скрытность, Брамбилла, чтобы не позорить честь сержанта.

На лице Катона вспыхивает румянец, который кажется ярче из-за резкого контраста со светлыми волосами и униформой.

– Я-я собирался постучать. Я вовсе не…

– Успокойся. У меня есть дела поважнее, чем понижать тебя до рядового солдата.

Я чуть не фыркаю. К счастью, успеваю поймать звук. Нельзя веселиться, иначе вызову подозрение у людей, которые должны оставаться в абсолютном неведении.

По пути обратно в камеру я не спускаю взгляда с раскачивающегося из стороны в сторону хвостика генерала, однако мысленно перебираю те клочки прошлого, которые мне только что преподнес Юстус.

Мама сама отрезала себе кончики ушей. Мерзко и душераздирающе. Кроме того, нисколько не уменьшает чувство вины за то, что я вторглась в ее чрево.

Внезапно я жалею, что пока нас защищала печать Юстуса, я не воспользовалась возможностью, чтобы узнать, есть ли надежда вернуть ей разум. Может, Мериам знает подходящее заклинание? Или Зендея? Способна ли она исправить причиненный ею ущерб? Где она?

Из всех вопросов, которые у меня есть к Юстусу и Мериам, этот самый насущный. Я решаю, что при следующей же встрече с Мериам заключу с ней сделку. В обмен на снятие ее проклятия я потребую встречу с матерью.

Минуют бесконечные дни, и единственные живые души, которых я вижу, – охраняющие мою клетку спрайты и солдаты. Я пытаюсь силой мысли заставить Юстуса открыть мою дверь. Бесполезно. Таким же образом пытаюсь заставить Бронвен завладеть моим взглядом – или как там работает наша глазная связь? – но столько бы я ни старалась, Небесного Королевства мне не видать как собственных ушей.

Единственное развлечение – наблюдать за спрайтами Данте, которые в поте лица летают туда-сюда по винным стеллажам, чтобы установить четыре шеста, поднятые Катоном и другим солдатом. Мое веселье от зрелища заметно ослабевает, когда до меня доходит смысл их занятия – шесты должны поднять мою клетку над полом. В ближайшем будущем больше никаких кружений.

Огненный фейри только что закончил приваривать тяжелые цепи к установленным столбам, когда Юстус наконец появляется в дверном проеме подвала.

– Мериам пробудилась. Настало время для первого урока Данте.

Данте? Или моего?

Скорее все же Данте: как бабушка сумеет одновременно учить его неправильным печатям, а меня – правильным?

Возможно, она и не намерена учить меня магии. В конце концов, они с Юстусом прекрасно понимают, что едва я овладею заклинаниями, то возьму свою магию в охапку и пущусь наутек, точнее, на утес – к Лору.

Глава 18

Я встаю как вкопанная, едва вынырнув из туннеля. В помещении вырастили дерево с толстыми ветвями, которые торчат во все стороны. Но не оно приковало мое внимание. От чего замирают и ноги, и сердце – так это от вида моего друга.

Энтони сидит на корявом корне, запястья и лодыжки связаны лозами, на шее толстая цепь – темная, как потускневшее серебро. Хотя между металлом и его тяжело вздымающейся грудью есть ткань, звенья, должно быть, задевают его кожу, поскольку вдоль шеи виднеется сыпь. Кожа приобрела землистый оттенок, как кости рыб, волосы спутанные, как морские водоросли, глаза затравленные, как у Катрионы в ту ночь, когда ее жизнь была оборвана стрелой.

Стиснув зубы, я провожу взглядом вдоль цепи до того места, где она крепится к самой большой ветке, прежде чем вновь обратить взор на Энтони.

– Что все это значит? – рычу я.

– Полукровка здесь на случай, если ты начнешь доставлять мне неприятности. – Данте выходит из хранилища, двери которого распахнуты, так что полностью виден трон Мериам.

– Не начну.

– Тогда тебе не о чем беспокоиться, мойя.

Данте опускает белый рукав, поправляя манжету поверх повязки, вероятно, пропитанную лечебной мазью, судя по тому, что у ткани зеленоватый оттенок, а в воздухе витает режущий глаза смрад.

– Умоляю, Данте, не нужно ему угрожать! Я буду самой послушной чернильницей в истории чернильниц. – Мои ногти впиваются в ладони, оставляя следы в форме полумесяцев на татуировке в виде переплетенных колец.

Юстус поворачивается к высокому зеленоглазому целителю.

– Можешь идти.

Я вскидываю брови, только сейчас обратив внимание на целителя. Я ожидала увидеть фейри с длинными локонами, однако у стоящего рядом с Данте мужчины волосы до плеч и округлые уши. Надо полагать, лечение лошадей – работа гораздо менее престижная, чем лечение фейри, тем не менее как странно, что великая Ксема Росси, которая души не чает в своих питомцах и заостренных ушах, наняла полукровку.

– Ластра, помоги ему свернуть бинт, иначе он тут весь день проторчит! – Данте явно не терпится выпроводить лекаря.

Или же ему не по нраву то, как мужчина пялится на меня.

– Не нужно. Я закончил. – Тот берет поднос, уставленный склянками. Его плечи обтянуты простой льняной туникой, на ногах – видавшие виды широкие штаны, заштопанные и перештопанные, чем напоминают мне мои детские платья, которые нонне приходилось зашивать пару раз в месяц, поскольку я вечно за что-нибудь зацеплялась.

– Проводите дотторе Ванке в его покои, – велит Данте одному из солдат.

Я замираю. Довольно странное имя у целителя.

– Идем. Мериам ждет. – Юстус касается моего запястья, отвлекая внимание от необычного целителя.

– Не пойду, пока с Энтони не снимут цепь, – бурчу я.

Глаза Юстуса становятся жесткими, как и поза. Условно добрый генерал исчезает, и на его месте появляется тот, который вселяет страх во весь Люче.

– Ластра, отойди! – Он бросается к дереву.

Неужели Юстус намерен освободить…

– Я сам буду держать веревку.

Я пытаюсь прочитать его намерения по лицу, но между нами встает Данте.

– Лучше будь паинькой, Юстус Росси славится не добротой.

Данте протягивает мне руку.

Мысли прикоснуться к нему вызывают примерно те же ощущения, что прикосновения ко внутренностям животных в «Дне кувшина».

– Возьми меня за руку, – говорит он низким отрывистым тоном.

Я не беру.

– Росси, погреми цепями заключенного!

– Нет! – Я хлопаю Данте по руке одновременно с тем, как Юстус дергает за цепь Энтони.

Мой друг издает лишь слабый стон, однако его лицо искажается от боли, когда железные звенья скатываются с испачканной рубашки и впиваются в кожу.

– Прошу, перестаньте, дженерале! Умоляю… – Мое карканье разносится по обсидиановой комнате.

– Тогда отныне делай, как велено, или я продолжу играть со своей новой марионеткой.

Резкие перемены в поведении древнего фейри бьют наотмашь, словно пощечина. То он друг, а через мгновение уже враг. Я молюсь, чтобы его жестокость оказалась притворством. Молюсь, чтобы он не стал жертвовать Энтони ради укрепления своей позиции.

Данте наклоняется к моему уху и шепчет:

– Этот твой дедушка совсем бессердечен, не находишь? Не хотел бы я перейти ему дорожку. – Он сжимает мою руку своей забинтованной ладонью.

Хотя на моей шее нет петли, а конечности не скованы лозами, я такая же муха в паутине этих пауков, как и Энтони.

Данте тащит меня к Мериам. Я оглядываюсь и бросаю на Юстуса взгляд, как бы молящий: не мучай его. Если фейри и понимает мой немой посыл, то никак этого не показывает: лишь смотрит на Энтони, который тяжело дышит, отчего у меня веки наполняются жаром и влагой. Боги, как бы мне хотелось освободить его!

Я впиваюсь взглядом в его светло-каштановую гриву в поисках целебного кристалла, подаренного Лазарусом, который защищает от отравления железом, однако среди немытых локонов ничего не блестит. А значит, если металлический ошейник нарушит кожаный покров… Если железо соприкоснется с кровью…

Я отгоняю мрачные мысли. Я буду вести себя как чертова паинька, и другу не причинят вреда.

– Тебе идет золотой. – Низкий голос Данте касается ушей, но не сердца.

Я ношу одно и то же жуткое платье уже несколько дней, не снимая. Корсет и жесткая юбка мне уже поперек горла встали.

– Приступим, Маэцца? – Голос Мериам прыгает по драгоценностям в хранилище, подобно мячику.

Данте толкает меня в кресло, затем подносит мою руку к стеклянной чаше. Достает кинжал из-за пояса и делает надрез на моем запястье.

– Позже. – Он щелкает пальцами.

Один из солдат у стены приближается к нам, в руках у него повязка из черного бархата. Я предполагаю, что ею он намерен закрыть рану, но я ошибаюсь. Данте намерен завязать мне глаза.

Я взираю на Мериам. У нее белое как мел лицо, отчего глаза выделяются еще сильнее. Я молча умоляю ее вмешаться… напомнить Данте, что в моей крови нет силы, поэтому в повязке на глазах нет надобности.

– Я с радостью заколдую ее веки. – Ее голос почти заглушается биением моего сердца.

– Не стоит расточать магию, когда есть идеально подходящая ткань.

Солдат закрывает мне глаза мягкой тканью и завязывает до тех пор, пока тьма не становится настолько полной, что проступает испарина.

– Уверяю тебя… – продолжает Мериам.

– Пока не пробудим у Фэллон магию, нельзя тратить впустую твои силы, стрега.

Дыхание Данте скользит по моему липкому лбу, как те зловонные порывы ветра, которые поднимаются с ракоччинских каналов в летний зной.

– Возможно, мой муж…

– Он занят: играет с жизнью моряка. А теперь перестань тратить мое время и приступай, Мериам.

Я пытаюсь вырвать руку из хватки Данте, однако она не ослабевает. Мое запястье теплое от хлещущей крови. Желудок сжимается и переворачивается, сжимается и…

Я извергаю наружу свой завтрак, а также вчерашний ужин. Хотя мне не видно Данте, я стараюсь целиться в пальцы, обхватывающие мою руку.

– Гребаная тварь! – рычит он. – Принесите таз с мыльной водой, живо! – В его голосе звучит крайнее отвращение.

Вот и славно.

– Отныне не кормите Фэллон перед кровопусканием.

– Разве ты не намерен пускать мне кровь каждый день? – хриплю я, поскольку горло саднит от желчи.

– Намерен. Так что либо учись подавлять брезгливость, либо тебя опять будут кормить внутривенно.

– Опять?

– Как, по-твоему, мы поддерживали в тебе жизнь во время путешествия?

Он опускает мою руку в таз с пеной и вытирает насухо. Должно быть, затем он подносит мое запястье к другой емкости, поскольку нажимает на рану большим пальцем, чтобы усилить кровотечение.

Глаза щиплет от мучительного жжения, желудок вновь сводит, однако меня больше не тошнит. Вероятно, потому что ничего не осталось.

– Можно мне немного воды, чтобы прополоскать рот?

– Когда закончим. Не хочу разбавлять чернила.

Однажды я заставлю тебя страдать и истекать кровью, гребаный Данте Реджио!

– Начни с самых полезных печатей, стрега.

– Хорошо. – Мир скрыт от меня клочком черной ткани, тем не менее ощущения такие, будто Мериам находится на другом конце королевства. – Самый важный – ключ. Он позволит вам проходить сквозь стены. Нарисуйте квадрат…

– Не описывай словами! Начерти мелом на доске. Мой солдат сейчас поднесет.

От скрипа мела тонкие волоски на руках встают дыбом. Ах, вот если бы она обрушила эту доску на голову Данте! Я приоткрываю веки, пытаясь заглянуть сквозь бархат, но он совершенно непроницаем.

Мел тихо поскрипывает, моя кровь мерно капает. У меня тяжелеют веки и начинают опускаться. Когда глаза вновь открываются, я опять в клетке, а запястье ноет.

Лор, – хнычу я по нашей безмолвной связи. – Отыщи же меня.

Как же жаль, что он не поверил словам Эпонины! Я начинаю на него злиться, хотя он ни в чем не виноват. Гнев утихает, когда в подвал проскальзывает Катон в сопровождении двух охранников.

Я предполагаю, что он пришел отвести меня на очередной урок Данте, но тут замечаю бледно-розовый шелк, висящий на сгибе его руки. Ткань настолько прозрачная, что сквозь нее виднеется накрахмаленная белая форма.

– Данте позвал тебя на ужин, Фэллон.

Серые глаза Катона скользят по принесенной им ткани.

– Я пропущу.

Стражник вместе со спрайтами, сидящими в разных местах винных стеллажей, раскрывают рты: нельзя игнорировать прямой приказ короля.

Катон вздыхает.

– Фэллон…

– Я не голодна.

– Ты ничего не ела с тех пор, как тебя стошнило, а прошло уже два дня.

Два дня! А я-то полагала, что время летит незаметно, только когда тебе весело…

– Накорми меня внутривенно.

– Прошу, Фэллон. Подумай не только о своем аппетите.

Он подразумевает: подумай обо мне, подумай об Энтони.

– Ладно, блин, – бурчу я, отрывая позвоночник от матраса и принимая сидячее положение.

По крайней мере разомну ноги и вылезу из этого чудовищного платья, провонявшего блевотиной. Возможно, даже получится поиграться с вилкой и ножиком. Я представляю, как воткну оба столовых прибора в длинную шею Данте. Желудок никак не откликается на жуткий образ, и я понимаю, что вполне способна на подобное зверство.

– Энтони тоже будет присутствовать на ужине. – Катон смотрит на ткань, висящую на руке.

– В качестве гостя?

– Н-не знаю. – Кадык на его горле подпрыгивает, когда он протягивает мне розовую ткань. – Тебе нужно надеть это… – под глазом дергается нерв, – …платье.

– Спасибо, но я предпочитаю брюки с рубашкой.

Горло Катона вновь дергается от громкого глотка и еще более резкого «прошу».

С насеста срывается спрайт.

– Я немедленно доложу о неповиновении Заклинательницы зверей.

– Разве я отправлял тебя к нашему королю? – рявкает Катон, останавливая крошечного спрайта на полпути к выходу. – Ты подчиняешься мне, Дилл. Не забывай.

– Вообще-то он подчиняется мне. И ты тоже, Брамбилла. – Юстус, оказывается, стоит, прислонившись к дверному косяку. – Отдай Фэллон платье и уходи, забери с собой остальных.

Едва все покидают помещение, генерал спрашивает меня:

– Готова убить Данте, Фэллон?

Глава 19

Юстус говорит приглушенным голосом, однако у чистокровных острый слух, и я бросаю взгляд на вход в туннель.

– Печать там. Я проверять. – Генерал подходит ближе к клетке. – Но говорить на шаббинском, как я.

И вновь меня поражает осознание, что я не сразу уловила причину его неправильной речи.

– Я более чем готова оборвать жизнь Данте, нонно, – тихо отвечаю я, затем шиплю: – Это было на шаббинском?

Он улыбается. Зрелище весьма чудное. Я видела лишь, как его губы искривляет ухмылка. Широкая открытая улыбка придает взрослому мужчине почти мальчишеский вид.

– Да.

Невероятно! Просто невероятно…

Я провожу пальцем по платью, обшитому изысканным золотым кружевом.

– Мне обязательно это делать в одежде первоклассной проститутки?

– Я выбрать платье, чтобы оно отвлекать.

Грамматические ошибки Юстуса напоминают мне об Ифе, отчего в сердце щемит. Если получится сегодня убить Данте, она будет свободна. Если только уже не свободна?

Я хочу спросить о ней, когда Юстус говорит, понижая голос:

– Я заменить его медикаменты на… – он задумывается, подбирая подходящее слово, – …плацебо. У него нет иммунитет к железо, а также магия возвращаться. – Подмигнув, что совсем на него не похоже, он добавляет: – Дотторе Ванке кудесник.

Я перебираю ткань между пальцами.

– Жаль, что дотторе Ванке не смог увеличить порцию яда.

– Яд не убивать чистокровные, Фэллон.

– Но ослабил бы его. Я не опытный убийца, но разве это не облегчило бы задачу?

– Нет. Он настолько потерять чувствительность к железу, что он исцелиться.

– Даже если проткнуть железом его сердце?

– Неббенский порошок укрепляет кожу. Тебе понадобиться пила и сила десяти фейри, чтобы отсечь голову.

От нарисованной воображением картинки к горлу подкатывает желчь.

– Но когда я его укусила, мои зубы прекрасно проткнули его плоть.

– Потому что защита концентрируется в шее и груди, в слабые места. Вот почему гнилое дыхание.

Я сжимаю губы, запоминая информацию.

– Напомните… почему вы не можешь его убить?

– Потому что это должна быть кровная дочь Мериам, которая снимать проклятия, иначе Котел не простит.

Бровь взлетает на лоб. Я знала, что Котел – источник всей магии, но не знала, что он обладает разумом.

– То есть технически это могла бы сделать мама?

Юстус кивает.

– Но мама… она сейчас не понимать.

Я хмурюсь.

– Почему?

– Нет времени объяснять, Фэллон… Скорее одевайся.

Вздохнув, я разворачиваю тонкую ткань и рассматриваю.

– Платье почти прозрачное. Напрашивается вопрос: а где, по-вашему, мне прятать оружие?

– Я воткнул кинжал в изголовье.

Мой взгляд взвивается на запрокинутое лицо Юстуса.

– В изголовье? – Он лишь кивает. – Поправьте меня, если я ошибаюсь, но разве изголовья не прикреплены к кроватям?

– Вы ужинать в королевских покоях.

– С Энтони? – Какого рода ужин Данте задумал для нас троих? – Вы тоже будете присутствовать?

– Да.

Эта весть меня немного успокаивает, хотя мне все еще не по душе идея идти в спальню Данте в прозрачной ночной рубашке.

– Надеюсь, вы не ждете, что я с ним пересплю.

– Только убить. Но платье ослабить защита.

Полагаю, он хочет сказать, что Данте ослабит бдительность.

– Можно хотя бы натянуть эту штуковину под платье? – Не то чтобы я питала хоть каплю симпатии к колючему золотому тюлю, но это всяко лучше, чем разгуливать полуголой среди солдат.

– Нет. Нужно отвлечь король. И будет легче двигаться в простом платье.

– Мне было бы легче двигаться в брюках и рубашке, – ворчу я. – Есть ли надежда получить свежее белье?

– Разве тебе не выдали пакет на днях?

– Оно все закончилось.

– Все?

– Да, все. Не знаю, как часто вы меняете свое, нонно, и у меня нет желания выяснять, поэтому не стоит рассказывать, вот только я люблю чистое нижнее белье.

Он что-то бурчит себе под нос.

– Ладно! Надеть платье, пока я искать чистое.

– Буду весьма признательна! – кричу ему за мгновение до того, как он с раздражением выходит из подвала.

Неловкая интерлюдия вызывает на губах улыбку, которая меркнет с каждой расстегнутой пуговицей на платье. Настал день, когда я оборву жизнь Данте Реджио. Такое чувство, будто я готовилась к этому моменту годами, хотя прошло всего несколько недель.

Нервы подрывают уверенность в себе, и я начинаю сомневаться в том, что гожусь для этой роли.

Он жестокий человек, который тебя похитил, Фэл. Который пустил тебе кровь. Который лгал тебе. Который убил твоего коня. Который вырвал Энтони ногти. Который больше всего на свете жаждет истребления воронов.

Мне словно впрыснули сталь в позвоночник. Одно дело – причинять боль мне, но совсем другое – причинять боль моим любимым.

К тому времени, как я надеваю перламутрово-розовое платье, возвращается Юстус: шаги такие же быстрые, как и дыхание. Надо полагать, шкаф, из которого он выудил мою одежду, находится не в обсидиановых туннелях.

– Вот. – Он бросает нижнее белье в мою клетку.

Я кручу пальцем.

– Можно мне немного уединения?

– Конечно. – Генерал дергает себя за воротник и наконец отворачивается.

– После моей… трапезы вы расскажете, где найти маму? – Я не произношу ее имени на случай, если печать утратила силу. Могут ли печати потерять силу?

Генерал долго молчит и переступает с ноги на ногу. Мне кажется или ботинки у него какие-то слишком неопрятные? Не в его духе. Возможно, дорога к шкафу Домицины гораздо труднее, чем я себе представляла.

– Юстус?

– Я тебе позже скажу.

Еще один стимул… Я не только верну свою пару, но и маму.

– Спасибо за обещание, но я предпочла бы клятву.

Он проводит рукой по волосам, но почти сразу останавливается, наткнувшись на связывающий их кожаный шнурок. Боги, да он еще более взволнован, чем я! А ведь не ему предстоит заколоть человека.

– Нет клятва. – Он стучит пальцами по плечу. – Клятва раскрывать магия.

Слава Котлу, что он об этом подумал!

Натянув нижнее белье и перетянув грудь, я хватаюсь за прутья клетки и глубоко вздыхаю, призывая храбрость.

Я думаю о Лоре, представляю его так явственно, что внезапно он появляется предо мной во всем своем мрачном великолепии.

Лор?

Он разговаривает с Киэном, только богам известно о чем, поскольку они говорят не на лючинском.

Лор!

Я пытаюсь к нему приблизиться, однако, как бы сильно ни старалась, дотянуться до него не получается. Упав духом, я понимаю, что перенесла к нему не свое тело, а только разум.

Бронвен, должно быть, наконец заметила мое присутствие, поскольку шепчет:

– Морргот? – Он резко поворачивается к моей тете, как раз когда она добавляет: – Фэллон смотрит.

Он кидается к ней, темные тени вьются над его расплывающимися очертаниями.

– Биокин?

Прекрасно осознавая, что ни он, ни Бронвен не могут меня услышать, я шепчу:

– Да! Да, это я.

Золото в его глазах вспыхивает.

– Морриган, как же невыносимо, что это наше единственное средство общения. Ты правда не можешь ее увидеть, Бронвен?

– Нет. Не могу.

Его грудь вздымается от прерывистого дыхания.

– Но она меня слышит?

– Слышит.

– Мо крау, Бронвен сказала, что тебе помогает Юстус. Скажи этому… – Он выплевывает слово, полное согласных и неровных гласных, которое, как я полагаю, передает его отношение к генералу, – чтобы подал нам гребаный дымовой знак о том, где вы находитесь. Мои вороны кружат над всем королевством.

– Он свяжется с нами, когда… – говорит Бронвен.

– Магия Фэллон освобождена. Я хочу вернуть свою пару, и я хочу этого прямо сейчас!

– Ей нужно сперва убить Данте, Лоркан.

– Что ей нужно – так это вернуться домой, вернуться ко мне. – От яростного хрипа моей пары щемит и без того ноющее сердце.

Хотя мне хочется остаться с Лором еще хоть немного, я выскальзываю из разума Бронвен и возвращаюсь в обсидиановое подземелье, пальцы вокруг прутьев напряжены, как и челюсть.

– Все нормально? – Юстус вопросительно приподнимает бровь.

Я так понимаю, у меня глаза побелели.

– Нормально.

Неправда. Ничего не будет нормально, пока я не вернусь к Лору.

Юстус продолжает странно меня рассматривать, нахмурив брови, словно впервые видит, как мои глаза меняют цвет.

– Может, мне пригодятся какие-нибудь заклятия?

Брови Юстуса разглаживаются.

– Кровь не действовать на него.

Иными словами, мне придется полагаться на свои физические и умственные способности.

Легкотня.

Плевое дело.

Все равно что отобрать конфету у спрайта…

Боги, да кого я пытаюсь обмануть?

Я вытираю вспотевшие ладони о розовый подол. Как жаль, что я не чувствую себя храброй. Жаль, что рядом нет Лоркана. Но будь он рядом, то взял бы правосудие в свои руки. В голове вспыхивает пророчество Бронвен – ясно, как то утро, когда она его произнесла.

«Лоркан верит, что убьет Данте и таким образом потеряет свою человечность: именно это произойдет, если он заберет твоего бывшего любовника из этого мира до того, как будет снято обсидиановое проклятие».

Я слишком эгоистична, чтобы рисковать человечностью Лоркана, поскольку не готова жить в мире, где его нет. По этой причине я не передаю Юстусу его просьбу о сигнальном огне.

– Вот бы Мериам могла снять барьер.

– Скоро.

Если подумать…

– Лор упоминал, что Данте стер печать в подземелье. Это была ложь?

– Если печать не свежая, стереть невозможно: кровь проникать глубоко в камень. Чтобы снять заклинание, ведьма должна вытянуть свою кровь.

– Вы способны управлять кровью Мериам, так что чисто технически вы могли бы снять заклинание, верно?

– Это…

– Это?..

Он напрягается, но затем расправляет плечи, отчего суставы хрустят, и бормочет на лючинском:

– Это возможно.

– Так камень с печатью барьера еще активен?

– Да. – Юстус широкими шагами направляется к выходу.

– Даже несмотря на то, что он раскололся?

– Да.

Я склоняю голову набок, волосы рассыпаются по плечам.

– На сколько частей он раскололся?

– На три.

Ну хотя бы не на множество.

– Все три находятся в подземелье?

– Нет. Обсудить позже, Фэллон.

– Но вы знаете, где все три части?

– Да.

– Где?

– Не в Люче, – говорит он, прежде чем приказать ожидающим в тесном коридоре солдатам отпереть мою клетку.

Глава 20

Мне отчаянно хочется продолжить разговор о барьере, однако вокруг слишком много обожателей Данте, чтобы обсуждать такую деликатную тему. По крайней мере, размышления о местоположении осколков отвлекают меня от того, куда я направляюсь и для какого деяния.

Когда мы входим в комнату перед хранилищем, я оглядываю вычурные двери. Увы, они заперты, и нельзя даже мельком увидеть бабушку или услышать ее ободряющий шепот.

Юстус ведет меня дальше по туннелю, мимо ванной, где я мылась в день освобождения моей магии, затем мы минуем бесконечный ряд закрытых дверей.

– Значит, Коста жил под землей? – спрашиваю я Юстуса.

– Только в конце жизни, когда повредился в уме и ждал, что Рибио восстанет без шаббинской помощи.

– Все эти двери ведут в комнаты?

– Не все. Некоторые ведут в различные места. Места, отгороженные стенами. Если подумываешь о бегстве, то знай: далеко ты не уйдешь. Даже паразиты не могут выбраться из туннелей Косты.

– Крысеныш-полукровка смог, – вставляет один из солдат позади меня.

Я резко оборачиваюсь, чтобы выяснить, какой идиот желает отведать железного клинка. Взгляд натыкается на прищуренные зеленые глаза солдата по имени Ластра.

– Полукровки – не паразиты, солдато Ластра, но я приму ваши убеждения к сведению и вернусь к ним, когда буду править Люче. У кого-нибудь еще есть мысли о полукровках, которыми он хотел бы поделиться со своей будущей королевой, пока в вашем распоряжении мое безраздельное внимание?

Ластра поджимает губы и отводит взгляд. Трус!

– Ты уже правишь Люче, Фэллон, – говорит Юстус. – Ты замужем за королем.

– Связана кровью. Не замужем.

Я смотрю на переплетенные круги на ладони, так и хочется соскрести татуировку с кожи.

Пока мы пробираемся сквозь подсвеченную факелами тьму, я с головой ухожу в мысли, представляя воссоединение с Лором, которого я больше никогда не покину. Я срастусь с ним. Без сомнения, он будет всеми руками за. С другой стороны, как срастись с тем, кто может превращаться в тени?

Сердце екает в груди, когда я вдруг вспоминаю, что тоже скоро смогу превращаться в дым.

Возможно, даже сегодня.

Свежий сырой воздух электризует кожу. Чем глубже мы спускаемся под землю, тем сильнее стучит в ушах и бурлит кровь. Возможно, дает о себе знать магия, а возможно – нервы и предвкушение.

Пройдя, по ощущениям, весь тарекуоринский остров, мы наконец добираемся до тяжелой двери.

Юстус стучит, а я глазею по сторонам. Уха касается слабый плеск воды. Может, мы недалеко от пляжа? Владения Росси простираются до побережья. Я воображаю, что между мной и открытым небом пролегает лишь тонкая обсидиановая плита. Что, если упереться кончиками пальцев в низкий потолок и надавить, камень поддастся и…

Туннель дрожит.

– Какого Котла это было? – Катон кладет руку на меч, и хотя он не вытаскивает его из ножен, мышцы напряжены от адреналина.

Меня за запястье хватает Юстус и опускает мою руку вдоль бока.

– Ничего, – ворчит он, однако глаза говорят совсем о другом. – Не вздумай касаться камня, или тебе свяжут запястья. Поняла?

Я поняла только то, что по другую сторону стены кто-то есть.

Возможно, моя пара нашел логово Данте?

Лор?

Я жду второго толчка, как жители болот ждут лета, которое высушит землю и согреет их жалкие хибарки. Однако ничего не происходит. Брови сходятся на переносице. Если предположить, что удар прозвучал в ответ на мое прикосновение, то почему вороны атаковали только один раз? Логический вывод пробивает дыру в надувном круге надежды – что бы там ни ударило потолок, то были не вороны.

Тогда что? Дыхание перехватывает, когда в голове загорается мысль: может, Мериам или Юстус нарисовали на потолке печать, которая активируется моим прикосновением? Пока я пытаюсь найти объяснение подобному, Юстус распахивает дверь, открывая взору восьмиугольную, вымощенную черным камнем комнату с круглой кроватью, застеленной золотистым шелковым бельем.

Я оглядываю вычурное изголовье кровати из дерева со сложной резьбой и покрытое позолотой. На широкой полке стоит портрет в раме, которая украшена резьбой так же парадно, как и кровать. Падающий от канделябра свет настолько тусклый, что мне приходится прищуриться, дабы разглядеть изображение на холсте: темнокожий остроухий мужчина в золотых военных регалиях и короне, которая сейчас украшает голову Данте.

На этой картине Коста на несколько столетий моложе, чем на тех, которые висят в каждом храме и школе Люче, тем не менее его невозможно не узнать благодаря ледяному взгляду и легкой презрительной усмешке. Раньше мне казалось, что Данте похож на Косту разве что голубыми глазами, четкой линией подбородка и косичками, украшенными драгоценными камнями, но теперь я вижу, что гнилые сердца делают их похожими на сиамских близнецов.

– Дедушка позировал для этой картины на следующий день после того, как завладел Люче.

Я перевожу взгляд на стол, за которым сидят Данте с Энтони – первый положив руки на стол, второй со связанными за спиной запястьями и заткнутым лозой ртом. На стеклянной поверхности ни сервиза, ни единой тарелки, ни даже кубка. Единственный предмет на столе – невзрачная деревянная шкатулка размером с ладонь.

Оба мужчины пялятся на мой откровенный наряд с разной степенью удивления. В то время как у Энтони ноздри раздуваются, а губы вокруг кляпа подергиваются, Данте словно каменеет и даже слегка выпрямляется. Когда он расправляет плечи, длинные косы звякают о золотые доспехи, из которых он теперь не вылезает.

Скоро его в них же и похоронят…

– Что это на ней, Росси? – Данте окидывает мое платье взглядом, презрительно искривив рот.

– Прошу прощения, Маэцца, но Домицина увезла с собой почти весь свой гардероб.

Увезла? Куда это отчалила его дочь? И забрала ли с собой свою жуткую мамашу?

Впрочем, в данный момент это неважно, можно отложить вопрос на потом. Я разглаживаю ладонями шелк всего на тон темнее моей кожи.

– Впрочем, оно прикрывает гораздо больше, чем наряд Берил в тот день, когда Таво привел ее на остров Бараков, чтобы удовлетворить свои потребности. Хотя, погодите, его ли потребности? Не помню точно, что Катриона мне рассказала…

Я касаюсь губ языком, делая вид, будто задумалась над его словами, хотя мне абсолютно плевать на интрижку Данте с Берил. Я лишь хочу показать ему, что сбросила лапшу, которую он навешал мне на уши.

Стоящий рядом со мной Юстус напрягается, от желания накричать на меня у него челюсть дрожит, прямо как огонек на канделябре.

Да, да, нонно. Я здесь для того, чтобы убить мудака, а не пассивно-агрессивно его оскорблять.

– Так… что-то я проголодалась. Что на ужин? – Я кидаюсь вперед, обходя Юстуса, который почти слился с черным деревом за спиной.

Я выдвигаю единственный свободный стул, когда Данте наклоняется над столом и открывает крышку шкатулки, в которой лежит горка белых кристаллов.

– Соль.

Значит, это не ужин, а допрос. Поскольку приправа на меня не действует, я предполагаю, что соль для Энтони. Тогда зачем вызвали меня?..

– Освободите пленнику рот. – Данте отодвигается от стола, но не встает.

Связывающая рот Энтони лоза растворяется в искрящуюся зеленую магию. Мой друг кашляет и несколько раз сглатывает, затем проводит языком по губам.

Из уголков его рта сочится кровь.

У меня сжимается желудок и вспыхивает гнев. Краем подергивающегося глаза я смотрю на кровать, прикидывая свои шансы схватить кинжал и вонзить лезвие в шею Данте до того, как входящие в комнату солдаты успеют остановить меня своей магией.

Оптимист во мне на цыпочках отступает, ибо шансы весьма скудны. А затем замирает, когда я ловлю на себе пристальный взгляд Данте и замечаю его медленно изгибающиеся в улыбке полные губы.

Боги! Надеюсь, его обрадовало мое раздражение, а вовсе не понимание плана Юстуса.

Глава 21

– Садись, мойя.

Сердце подскакивает к горлу и колотится у его основания с таким рвением, что все фейри в помещении, без сомнения, слышат его безумный ритм. Я резко дергаю стул на себя, ножки скрипят по черному камню.

– Фэл-лон, – почти поет Данте. – Я имел в виду сюда.

Он похлопывает себя по коленям, и я вцепляюсь в спинку стула с такой силой, что как бы кости не сломались. Бросаю взгляд на Юстуса, умоляя вмешаться, однако он полностью сосредоточен на затылке Энтони. Я пытаюсь воззвать к нему взглядом, но он либо не чувствует, либо пытается его избежать.

– Росси, кажется, Фэллон нужно поуговаривать. Мы уже избавились от ногтей Энтони, но пальцы-то у него еще на месте, верно?

Сердце подпрыгивает одновременно с телом.

– Нет! Я иду. – Пальцы сжимаются в кулаки, когда я обхожу стул Энтони.

Друг поворачивает голову, следя за мной диким взглядом.

Добравшись до короля-фейри, я с отвращением смотрю на накрахмаленную ткань его штанов, натянутую на вздутых мышцах бедер.

– Мои колени или его пальцы. Что выберешь, мойя?

Боги, как же я ненавижу, когда он называет меня женой, и он это прекрасно понимает, именно поэтому так упорно использует это слово.

Я присаживаюсь к нему на колено, перенося вес на ноги, чтобы наши тела соприкасались как можно меньше. Данте обхватывает мою талию и притягивает ближе к себе.

– Зачем сажать меня себе на колени, когда есть прекрасный, а главное, пустой стул? – Из-за стиснутых зубов мой вопрос звучит не громче бормотания.

Данте приближает губы к моему уху, и хотя у него уже не зловонное дыхание, меня все же передергивает.

– Затем, что могу. – Он так сильно прижимает ладонь к моему животу, что я почти чувствую отпечаток его пальцев на позвоночнике, который я отчаянно пытаюсь сохранить прямым.

– Что ты можешь? Унизить меня?

– Я велел тебе сесть мне на колени, а не опуститься между ними.

– Только потому, что ты боишься моих зубов. – Надеюсь, он осознает, что если попытается сунуть свою штуку мне в лицо, я его отгрызу. Конечно, он отрастет заново, но не достоинство Данте.

Его поза твердеет, но, к счастью, ничего больше. Впрочем, ведь я только что пообещала укоротить его причиндалы, поэтому вполне могу надеяться, что он затаится на весь вечер.

Данте хватает меня за волосы и откидывает голову назад с таким пылом, что у меня хрустят шейные позвонки.

– Ты совсем не в том положении, чтобы угрожать, Фэл.

– Это была не угроза, а лишь напоминание об остроте моих зубов.

– Подать блюда, Маэцца? – спрашивает Юстус, бросая на меня многозначительный взгляд, как бы говорящий: «Прикуси язык, нипота».

– Нет пока. – Данте отвечает совсем тихо, тем не менее дедушка, вероятно, слышит, поскольку не отдает шестерым солдатам позади себя приказ отправиться на кухню.

Неужели Юстус в самом деле считает, что привел меня на ужин? Уж я-то точно нет. Если только я правильно истолковала присутствие соли…

– Сперва мне нужно задать Энтони несколько вопросов. – Ладонь Данте скользит вверх по моим ребрам.

Да, Юстус упоминал о соблазнении придурка, но соблазнение подразумевает, что бразды правления в моих руках. Однако мои руки пусты.

– Фэллон, возьми соль.

Краем глаза я оглядываю пошлую резьбу на изголовье кровати в поисках кинжала, который мне предстоит использовать. Как же мне не терпится подержать его в руках!

– Лучше повинуйся мне, иначе я вырву не только правду изо рта твоего морячка.

Моя рука подскакивает к шкатулке, и я беру щепотку крупных кристаллов.

– Теперь скорми ему.

Меня трясет от ярости. Трясет так сильно, что крупные песчинки срываются с пальцев и оседают на столешнице, точно снег.

Король проводит указательным пальцем по нижнему краю льняной ленты на моем лифе. Как жаль, что он сделан из простой ткани, а не из железа…

Когда он кладет ладонь мне на грудь, я разворачиваюсь.

– Хватит!

Данте вновь приближает губы к моему уху, его ладонь мнет шелк, натягивая его на мои ребра.

– Ты сидишь за моим столом, одетая как шлюха, и ждешь, что с тобой будут обращаться как с королевой?

– Позвольте вам напомнить, что не я выбрала это платье, а ваш генерал. Если у вас с этим проблемы, обсудите их с ним. Или, что еще лучше, если у вас где-нибудь завалялись дополнительные доспехи, я с превеликим удовольствием дополню ими свою ночную рубашку.

– У меня нет с этим никаких проблем. – Его рука ползет по моим ребрам, точно жук, и тяжело опускается на бедро. Почувствовав, как подол платья начинает подниматься к голеням, я хватаю ткань, чтобы оставить на месте. – Подумай о пальцах своего морячка.

От угрозы у меня вскипает кровь.