Вызов

Вызов

Судьбу вершат не боги: это люди принимают глупые решения и делают дурацкие выборы. Но, когда нет ни сил, ни желания брать ответственность за собственную жизнь, человек запросто доверит её богам. Подкинет монетку на удачу, вытянет жребий, попросит совета у незнакомца, поставит всё на кон, играя в кости. Или бросит сам себе вызов.

– Ты либо плати, либо проваливай! – прикрикнул трактирщик.

Рова́джи, вырванный из философских дум, посмотрел на него, как на всех прочих, – с усталым презрением, но пошарил по карманам и нашёл несколько ржа́нок. Медные монеты с чеканными колосьями всегда казались ржавыми и темнели отнюдь не так благородно, как серебро. Но последнюю сардину – продолговатую монету с изображением одноимённой рыбины, саму по себе напоминавшую мелкую рыбёшку, – бродяга потратил ещё позавчера. Сегодня хватало или на выпивку, или на поесть. Желудок жалобно скулил и умолял о благоразумии. Стоило потерпеть до утра, когда оживёт рынок, и купить снеди подешевле, но хотелось горячего и прямо сейчас, а ещё посидеть у огня – как раз место досталось хорошее, недалеко от камина. Ро обречённо вздохнул и попросил картошку со шкварками.

В своей жизни Роваджи всего добился сам: стал дезертиром, предал соратников и командира, отрёкся от сородичей, сбежал в Халасат, где его унизительным образом обокрали. С этого и началась по-настоящему вольная жизнь. За несколько лет скитаний Ро так и не нашёл места в жизни, но потерял всё, включая надежду на завтрашний день.

Страна возможностей принимала всех, но не как священник у светлого храма, а скорее, как жаркий камин пожирает хворост. Ро не учили ремёслам, а теперь он был слишком взрослым для подмастерья. Да и кто бы за него заплатил? Военного опыта, настоящего, тоже не было, а умение фехтовать без оружия не покажешь, да и нельзя сказать, что он когда-либо был в этом хорош. И всё же клинок – залог хоть какой-нибудь безопасности. Рапиру украли, и лишь не так давно удалось стащить у пьяного стражника саблю. Лучше, чем ничего, но даже с нею мало кто хотел нанимать алуарского щенка: он был настолько потрёпанным и тощим, что вполне мог выпрашивать милостыню, но притом рослым, с целыми руками и ногами, оттого вызывал презрение даже у нищих, убогих и обездоленных.

Работы в Халасате было много, как и способов получить скудный ужин и ночлег, но для того, кто не умел просить и любезничать, их число неумолимо стремилось к нулю. Иногда удавалось напроситься разгружать обозы, но чаще гнали прочь. Ну а когда совсем не везло, какой-нибудь надушенный козёл предлагал заработать иным непотребным способом, ведь в стране возможностей как нигде потакали похоти и поддавались соблазнам. Таких Ро слал на причинное место, а после пытался срезать кошель. Чаще не удавалось, и приходилось убегать от стражи или наёмных громил по переулкам и крышам. За воровство отрубали руки, а особо наглых и невезучих плутов вешали другим в назидание, но страх и здравый смысл нередко проигрывали гордости и голоду.

Так и прошло несколько лет. С работой не везло, учиться ремеслу слишком поздно, а дороги обратно в Алуар не было. За дезертирство безоговорочно казнили, предварительно прогнав через площадь в исподнем, и любой желающий из толпы имел право оскорблять предателя, бить или кидать в него камни. Бывало приговорённые не доходили сами до эшафота, и тогда доблестные солдаты тащили их волоком по брусчатке. Показательное представление.

За несколько лет бродяжничества Ро научился трезво оценивать перспективы. И давно уже они были плачевны. Только и оставалось, что искать применение своим заурядным талантам. Недавно позвали к знаменитому в особых кругах Лорти, точнее намекнули, что стоило бы попроситься, но то было сродни приговору. Если сейчас Ро подворовывал и надрывал пока ещё молодую спину, то, вступив в банду, станет самым настоящим преступником. Конечно же придётся начинать с низов и падать всё ниже и ниже, опускаясь на самое дно и продавая никчёмные принципы за грязные сардины.

А что будет, если понадеяться на собственные силы? Голодная смерть, когда везение кончится? Скорая расправа, если ноги не унесут? Одно Ро решил для себя точно: в халасатскую армию он не пойдёт. Ни за годное боевое оружие, ни за красивую форму и прочную амуницию, ни за щедрое жалование, ни за приветливые взгляды девиц, ни за радушный приём в кабаках. Не для того он отрёкся от ало-кла́сси, чтобы проливать кровь за зверьё и расфуфыренных кретинов!

Так что вариантов не много: либо продолжать бороться за каждый день в одиночку, постепенно теряя здоровье и силы, либо прибиться к какому-нибудь жулью, что вытянет и уничтожит не только силы, но и остатки человечности. Надо было что-то решать, пока город не прожевал его, как куриный хрящ, и не выплюнул собакам на ужин.

И вот когда у человека не оставалось ни духа, ни терпения на взвешенное решение, он начинал полагаться на богов. И у Ро с ними разговор был короткий.

«Нужен вызов, – решил он для себя. – Если справлюсь – проживу сам. Работа найдётся или что-то изменится. Проиграю, так что же, буду болтаться в петле или попрошусь в банду».

Не ахти какой выбор, но всё же. Поэтому Ро и припёрся в этот пахучий трактир, где беспечные жители Са́нси осушали кружку за кружкой и уплетали жаренных перепелов и свинину. Он искал кого-то или что-то. Знак. То, что станет мерилом – тем самым вызовом. За такое картошка со шкварками не большая цена, а раз уж ужин мог стать последним, стоило взять ещё и кусок пирога.

Уже стемнело, и народу было много. Проезжие торговцы делились историями и слухами, наёмники – крепкие лбы с саблями на перевязях и здоровенные би́сты с бычьими, козьими, собачьими, львиными и прочими звериными мордами – мозолили глаза работодателям, лавочники отмечали свалившуюся прибыль, смазливые девицы виляли задами между рядами столов, молодые хлыщи с промасленными волосами алчущими взглядами искали развлечений. Если у тебя много времени и денег, то каждая подобная ночь обещает быть острее и ярче предыдущей. Если же ты на мели, то можешь о такой жизни только мечтать или люто её ненавидеть, хотя второе вытекает из первого, так зачем же кривить душой?

Вот Ро и сидел, выискивая неведомо что и стараясь жевать как можно медленнее, чтобы раньше времени не выставили вон. Это становилось пыткой: обжаренная до хрустящей корочки картошка только распаляла аппетит. Приходилось одёргивать себя и продолжать окидывать взглядом беспечный люд.

В детстве яркие краски и шумные залы вызывали восторг, теперь – раздражали. Сложно разделять всеобщую праздность, сидя с опустевшими карманами и в дырявом сапоге. Увы, тяжёлые кошельки для разговора с богами не годились. Ни деньги, ни перстни с блестящими камнями, ни вычурные палантины, расшитые разноцветными нитками. Боги весьма привередливы, а уж лукавая Наминэрия точно не славилась предсказуемостью. Никогда не угадаешь, когда она улыбнётся и поможет, а когда посмеётся и преподаст жестокий урок.

Что-то неприятно хрустнуло, словно попалась рыбья кость. В курином-то пироге! Поморщившись, Ро поковырялся в зубах и уставился на жёванное перо длиною в два дюйма. Вот тебе и знак свыше. Оставалось лишь отплёвываться от эдакого благословения.

Шум, и смех, и выкрики – всё гремело и кружилось вокруг, убивая желание думать. От жаркого тепла клонило в сон, да и желудок наконец успокоился. Красные и оранжевые одежды охватили пожаром трактир, оттого единственное синее пятно сразу же бросилось в глаза. То был простенький, но чистый полуплащ с откинутым капюшоном. Он ладно сидел на приземистом халасатце, спустившемся с верхнего этажа, где находились комнаты. Мужчина шёл в компании смуглого дикаря с Востока – а́ви, так называли этот вольный народ. Оба одеты в хорошие кожаные доспехи, а на поясах, судя по гардам, не самые дурные сабли. Наверняка наёмники какого-нибудь си́да. Они подошли к трактирщику, и халасатец полез в кошель, попутно распахнув плащ. Две блестящие полновесные козы – крупные серебряные монеты – перекочевали к хозяину, заставляя того кланяться и рассыпаться в любезностях. Но Ро не интересовала нажива, он заметил другое. Из коротких ножен длиной в две ладони торчали кольца больших причудливых ножниц. Ювелирная работа, не иначе. Они не походили на инструмент портного, их носили словно оружие. Глупость какая! Абсурд, да и только. Но было что-то особенное в их холодном серебряном блеске, заставившее пульс ускориться, а дыхание участиться. Вора обдало волной жара, стоило дорогой, но совершенно бессмысленной безделушке промелькнуть в нескольких футах от него.

«Вот оно! – решил для себя Ро и наспех запихал в рот остатки пирога. – Почему бы не ножницы?»

В судьбу он, конечно, не верил, но старался обращать внимание на знаки. Люди вечно наделяют всё подряд особым значением. Например, те же ножницы в Алуаре обозначали начало новой жизни, ведь именно ими перерезали новорожденным пуповины. В Халасате их случалось видеть в храмах Хиля – покровителя медицины. Амбивалентный символ жизни и смерти в их противоречивом союзе. Чем не мери́ло? Всё или ничего. А если металл окажется драгоценным, то и продать такую добычу можно задорого.

Наёмники прихватили бутылку хорошего вина и вышли из трактира. Вопреки ожиданиям они не начали дебоширить или искать место, где продолжить гулянье, а неспешно побрели по косым улицам, увлечённые разговором. Ави чаще помалкивал, прикладываясь к бутылке. С кожей цвета потемневшей бронзы он бы легко затерялся во тьме, если бы не громкие смешки, да и сложно проглядеть тушу высотой в шесть с половиной футов. Халасатец был ему по плечо, но шума создавал в десять раз больше. На одном дыхании он ухитрялся отпускать шутки, сетовать на нелёгкую жизнь и браниться то на окружающую темень, то на подвернувшийся камень.

Крадущийся позади Ро заподозрил, что зря старается. Даже побеги он в припрыжку, болтающие наёмники его не заметят. Видавшие виды сапоги не издавали ни скрипов, ни шорохов. Это был бесспорный талант. Лучше, чем красться, у Ро получалось только бегать и прыгать. Оказавшись на крыше, он мог потягаться и с каким-нибудь бистом. Пусть у него не было когтей и хвоста, чтобы держать равновесие, зато весил он гораздо меньше и без труда мог балансировать даже на самой узкой рее. Жизнь – лучший учитель, а тот, кто намерен всеми силами выжить, – бесспорно толковый ученик.

Халасатец и ави бесцельно слонялись по тёмным улицам, наслаждаясь приятной прохладой и крепким вином. Их можно было понять: уже второй день стояла ясная погода, и кое-где поблёскивали звёзды. Такие ночи – неслыханная редкость. Ни ветра, ни дождя, ни бескрайней грязи.

За внутренними стенами гуляк давно бы задержала стража, но на окраине внешнего кольца проще было встретить грабителей, чем стражников. И тем не менее наёмники не озирались и не пытались вести себя тихо, словно напрашивались на неприятности. Сами боги велели преподать им урок.

Иногда Ро удавалось снимать кошели с поясов так, что жертвы не замечали пропажи. Правда то были зажиточные лавочники, мелкие торговцы без серьёзной охраны или праздные хлыщи – сынки каких-нибудь маломальских сидов, и без того сорящие монетами. С таких не убудет. Воровать у вооружённых людей военного толка было глупо и безрассудно. Такие и денег при себе много не носят, и даже за пару сардин изрубят, как борова в базарный день.

Пульс участился, даря приятное головокружение. Ро слишком любил риск, и это чувство придавало ему сил и уверенности. Осмелев, он догнал наёмников и пошёл в нескольких футах позади. Те не замечали его, увлечённые болтовнёй. Слишком лёгкая мишень для серьёзного вызова, но тот, кто уже окликнул богов, не имеет права пятиться. Удача не любит отступников.

Тихие пальцы скользнули под плащ легче тумана и подцепили гладкие на ощупь кольца. Оставалось только потянуть, но холодный металл задрожал, в венах заструился огонь, пульс понёсся галопом, а глаза защипало от ярких оранжевых искр. Вор так и застыл, вцепившись в ножницы, а наёмники резко обернулись и уставились на него.

– Какого Гре́шта?! – выпалил ави.

– Какого Ли́кого?! – вторил ему халасатец.

Первый схватился за саблю, второй за ножницы, и те задрожали ещё сильнее и ужалили вора не хуже крапивы. Ро одёрнул руку и, не желая выяснять, что случилось, бросился наутёк. Точнее попытался, но неведомая сила налетела на него шквалом и швырнула о кладку ближайшего дома. Повезло лишь, что не головой.

Упав на каменную мостовую, Ро решительно попытался встать, но чей-то сапог заехал ему точно по рёбрам, отправляя обратно. Следующий удар пришёлся по почкам и обещал быть не последним.

– Откуда ты, мать твою, взялся?! – возмущённо потребовал халасатец, оставаясь в стороне и не отнимая руки от своих драгоценных ножниц.

Но Ро было не до разговоров. Он пытался увернуться от нового удара, а преуспев, прибегнул к подлой подсечке. Ави даже не покачнулся, лишь глумливо фыркнул, после чего ещё несколько раз пнул горе-воришку, прежде чем вспомнить о сабле.

– Хаш, погоди, – остановил его халасатец.

Он стоял, скрестив руки на груди. Темнота скрывала его лицо, но голос звучал неуверенно.

– Ты это видел?

Дикарь опустил оружие и непонимающе уставился сначала на приятеля, потом на скорчившееся тело у ног.

Ро предпочёл бы, чтобы на него не смотрели. Выглядел он неказисто, а ещё намеревался сбежать, а это весьма сложно, когда на тебя таращатся. Вызов обернулся грандиозным провалом. Больше никаких «сам». Попросится в банду, если унесёт ноги.

– Эй, ты!

Теперь Халасатец ухмылялся, по-идиотски вращая на пальце ножницы.

Морщась от боли, Ро попытался встать, но стоило кое-как выпрямиться, как его снова швырнуло на стену, на этот раз спиной. Вокруг тишь да тьма, ни души, ни ветерка. Сам воздух отчего-то сделался плотным и вздумал толкаться, словно на вызов незадачливого вора явились поглазеть все двенадцать благостных и порочных богов. Ну или как минимум Ликий – бог коварства и обмана, в компании проказливого Ветровея и злокозненной Наминэрии.

– Эй, я к тебе обращаюсь! – напомнил о себе халасатец. – Кто ты такой и откуда взялся?

– А не твоё собачье дело! – процедил Ро, выискивая шанс для бегства.

Ави ждал ответа не меньше приятеля и зарядил наглецу кулаком по зубам.

– Он что – алорец? – удивлённо заметил громила и навис над рухнувшим, разглядывая с ещё большим интересом.

– Похоже из «этих», – халасатец сделал неопределённый жест.

Ро слушал вполуха, пересчитывая языком зубы и сплёвывая кровь. Хаш весил больше него раза в два, а с кулака бил не хуже тарана. И как только голова на плечах удержалась? Но сетовать на боль было рано или уже слишком поздно. Время действовать или сдаваться.

Поборов дурноту, Ро перекатился в сторону и снова распластался на мостовой, прибитый немыслимой силой.

«Да понял я, понял! – зашипел он про себя. – С первого раза всё понял!»

Но лукавым богам по-прежнему казалось, что урок не усвоен. Теперь уже халасатец вздумал пинаться, правда получалось у него на порядок слабее. Пара ударов, и руки наёмника зашарили по карманам.

– Что тут у нас? Хм, ни денег, ни чего-либо ценного. А это что? Сабля? С какого трупа ты её снял?! С утопленника? Парень, на ней ржавчины больше, чем в твоей башке!

Сталь загремела, отброшенная в сторону, как какой-нибудь мусор.

– А ну не дёргайся! Делай, что говорю, и, может быть, не прирежу.

– Иди на хер!

Ро всё-таки извернулся и заехал подонку ногой в живот. Сделал он это не сильно, но с удовольствием, однако тут же подоспел ави, чтобы выбить дурь вместе с духом. Лёгкие опустели, в глазах потемнело, но сырые камни и жёсткие подошвы умели возвращать в чувства.

Обессиленный, Ро только и мог, что скорчиться и прикрыть голову и рёбра руками.

– Довольно, – остановил громилу халасатец. – Не хочешь же ты его на себе тащить?

– На кой хрен? – возмутился Хаш.

– На тот, что если ты его тут прикончишь, то никому с того прока не будет. Только местным морока тащить до ямы. А юнец поди денег стоит. И я точно знаю, кто за него заплатит.

– Да чтоб мне копытом по яйцам, если я поволоку его к белоголовым! – зарычал ави, яростно сжимая кулаки.

– Хаш, ну ты же вроде не дубина! Да даже если он и алорец, где мы, а где земли поганцев? Али не знаешь, кто тут за всякое золотом платит?

Громила помедлил, а потом молча начал заламывать пленнику руку.

– Вот, другое дело! – похвалил халасатец. – И рот ему заткни заодно.

С этими словами наёмник отошёл в сторону и начал возиться у стены. Ро не смотрел, пытаясь высвободить руки, но ави управился с обидным проворством. Бороться с ним было бессмысленно, как и звать на помощь. Кого? Стражу? Глупо и иронично. Не убили на месте – и ладно. Бездарная вышла кража. Оставалось лишь выжидать момент, когда пригодятся другие таланты.

Кляпом послужил шейный платок, а запястья стянули какой-то верёвкой. Стоило Хашу отстать и отвернуться, Ро с болезненным стоном сгруппировался и перекинул руки вперёд, но в темноте не смог осмотреть узел. Через пару мгновений его снова пнули, а потом грубо поставили на ноги и толкнули к воротам ближайшего дома. Он должен был проломить их лбом, но пролетел насквозь, ослепнув на мгновение от яркого света многочисленных ламп, и обрёл зрение и равновесие в каком-то уж больно помпезном коридоре.

По высокому потолку тянулась красочная мозаика, на стенах в позолоченных рамах поблёскивали полотна расписного шёлка, а пол из белого мрамора с розовыми прожилками покрывал длиннющий красный ковёр. Ро уставился на убранство, растеряв все прочие мысли. В коридоре с сияющим полированным полом он стоял совершенно один, до обидного осознавая свою неуместность. Грязный, избитый, во всяких обносках – такого бы и на милю ко дворцу не подпустили. Но откуда взяться дворцу на окраине Санси среди амбаров и складов?

Позади прямо из массивных дверей показались наёмники: прошли сквозь, словно выбрели из густого тумана. Халасатец снова вращал на пальце ножницы, а потом клацнул ими по воздуху с видом, будто делает нечто обыденное.

– Чего уставился? Вперёд шагай.

– Говорю же – алорец, – всплеснул руками Хаш и подтолкнул пленника в спину.

В ярком свете перепутать Ро с кем-либо было сложно. Светлые волосы даже будучи изрядно грязными всегда выдавали происхождение, как не прячь их под чалмой или капюшоном. Да и лицо характерное, без примесей. Слабый загар не скрывал изначальной бледности кожи. Даже проводи Ро дни на пролёт на солнце, не смог бы сойти за румяного халасатца и уж тем более за бронзовокожего ави.

– Да ты охренеть какой наблюдательный! – воскликнул наёмник с ножницами.

– Ты давай полегче, Кагмар, а то я и тебе рыло начищу, – пообещал громила и хрустнул костяшками пальцев.

Ро ускорил шаг, уходя от очередного тычка, и, порадовавшись, что успел перекинуть руки вперёд вместе с верёвкой, стянул незадачливый кляп.

– Ну и куда идём? – спросил он, не оборачиваясь, но наслаждаясь замешательством похитителей.

– Нет, ты всё-таки дубина! – застонал халасатец и, кажется, получил-таки локтем в бок.

Скалясь, Ро припустил вперёд. До окна оставалась всего пара футов, когда он замер, разинув рот. Лунная дорожка бежала по широкой реке, а далёкий берег пылал всеми красками витражей. Это был точно не Санси, и тем более не дом в замызганном переулке. Ближайшая подобная река – Баде́на – текла на Западе и омывала своими водами самые крупные города, такие как Ангра, Берка и Сендал. От невозможного вида Ро пробрало непрошенным ужасом. Он не ведал, каким силам противостоит, но те представали всё с большим размахом и могуществом. Так и в богов поверить недолго!

– Далеко собрался? – настиг беглеца Хаш и приложил виском к стене, запустив в волосы пятерню. – Ещё одна выходка – и полетишь вниз!

Громила вполне мог дошвырнуть воришку до воды, но Ро не решился проверить и напустил покорнейший вид.

– Если нам не заплатят, здесь и утоплю, – грозно пообещал ави.

– Здесь, так здесь, – примирительно выдавил Ро и попытал удачу: – Что хоть за город?

– Синебар, – не раздумывая, ответил Хаш, а потом злобно тряхнул пленника. – Заткнись!

– Ты чего разошёлся? – спросил халасатец приятеля.

– Да бутылку разбил, пока этого пинал, – со звенящей болью в голосе признался ави.

– Куплю тебе две, как только закончим! – пообещал Кагмар.

Сложно было не терять голову. Минуту назад Ро находился в сотнях миль отсюда, а теперь оказался в крупнейшем южном порту. Это сковывало и подавляло куда как сильнее, чем путы. И всё же смирением и покладистостью похвастаться он не мог, потому завозился с узлом на запястьях.

Наёмники провели его по длинному залу с рядами деревянных стеллажей, по кованной винтовой лестнице и остановились у высокой двери с витыми ручками. Халасатец приосанился и деловито постучал, после чего приличия ради помялся несколько секунд и вошёл. Ро прошмыгнул следом прежде, чем его подтолкнули.

Небольшая комната прогревалась тремя жаровнями и камином, но окна тем не менее оказались распахнуты настежь. Длинные полки вдоль боковых стен прогибались под тяжестью манускриптов и фолиантов, распиханных невпопад. Здесь умещалась целая библиотека, но речь не шла о порядке или какой-то системе. Прочие стопки громоздились прямо на полу. Одни книги лежали поперёк других или даже наискось, образуя кривые башни фута в два-три. Карта страны гроз и несколько свитков были расправлены здесь же, преграждая путь, и придавлены по углам теми же стопками и стеклянными пресс-папье. Ро пробежался взглядом по символам и схемам. Читал он бегло и на халасате, и на алоре, но вниманием его завладели совсем не витиеватые заглавия. С развёрнутых листов скалились черепа и вызывали тошноту рисунки человеческих тел во всевозможных разрезах.

Посреди этого хаоса стоял внушительных размеров стол, за которым двое играли в подобие шахмат, где вместо фигур выступали затейливые стопки с двухцветным напитком. Низенький старичок состязался с мужчиной под сорок с огненно-рыжими волосами, тонкой чёрной лентой собранными в довольно куцый хвост. Наверняка какой-нибудь ядрёный краситель, ведь таких волос ни Халасат, ни Утриш, ни, тем более, Алуар не видывали. Лицо незнакомца тоже казалось странным. Вытянутое и угловатое, но притом не алорское. Тонкие извилистые брови, хищный нос. Было что-то лисье во всём его виде. Хитрые глаза показались жёлтыми, как у лед. Они метнули пристальный взгляд к двери и внимательно рассмотрели вошедших. Старичок обернулся с меньшим интересом.

– Ну и чего вам? – бросил рыжий, уже выискивая бреши в защите соперника.

– Фарсан говорил, ты платишь за всяких, – объяснился Кагмар.

– Допустим, – приподнял брови чужестранец и покосился на старичка.

– В другой раз доиграем, – понял намёк пожилой человек и живенько заковылял на выход, подметая пол подолом простенькой рясы. Наверняка служитель храма или смотритель библиотеки. Даже странно было видеть кого-то подобного в компании разодетого сида.

Только когда дверь плотно закрылась, хозяин хаоса вновь заговорил:

– Алорец? Какая прелесть, – звучало это так, будто ему подали тухлую рыбу на ужин. – Хотя если ещё пару недель не помоется, сможет сойти и за ави.

Хаш оскалился, но промолчал. К слову, для коренного утришца он был непростительно опрятным и чистым.

– А чего побитый такой? – поинтересовался рыжий, изучая пленника со сдержанным интересом. Острый взгляд неспешно прошёлся с головы до ног, то задерживаясь на чём-то, то ускоряясь.

– Сопротивлялся, – немного слукавил Кагмар.

– Ну так связали бы.

Халасатец открыл было рот, но уставился на Ро, не веря глазам. Тот ещё у двери избавился от верёвки, а парой мгновений ранее бросил её между стопками книг. Удачно вывихнутый однажды сустав позволял проделывать подобные трюки.

– В общем, он точно янтарный, а ещё, возможно, и с даром ключника, – проглотив возмущение, произнёс наёмник.

– Возможно?

Рыжий вскинул брови и поднялся. Он был высоким не в пример халасатцам. Ро уступал ему на несколько дюймов, и даже Хаш на палец, а то и два. Сид носил неимоверно дорогие одежды из парчи и яркий фиолетовый плащ. На каждом из девяти пальцев блестели массивные перстни. Лишь лишённый двух фаланг мизинец левой руки портил вид лёгким изъяном. Пусть вырядился рыжий, как местная знать, ничто не умаляло его непохожесть и странность, а яркие внимательные глаза вблизи оказались не жёлтыми, а оранжевыми, как тыква.

Мужчина снял с шеи кулон в виде изящных золотых ножниц с крупными янтарями внутри колец и протянул в сторону пленника. Вряд ли он собирался подарить дорогую безделушку, но Ро против воли коснулся пальцами подвески. Опять ножницы! Будь они не ладны! Те дрогнули и завертелись вокруг своей оси, закручивая тончайшую цепочку. Глаза снова защипало, а в венах закипела кровь. На краткий миг Ро показалась, что он всемогущ, и сила воспылала в нём жаром. Однако почти сразу же вернулась боль, а холодный ветер с реки ворвался в комнату и обдал отрезвляющим холодом взмокшую спину.

– Что ж, сойдёт, – кивнул рыжий и резким движением заставил цепочку намотаться на указательный палец, пока кулон сам не упал в ладонь.

Сид снял с пояса кошель, достал три золотых льва и протянул халасатцу.

– Вас здесь не было, и вы ничего не знаете.

Ро стало дурно. Во-первых, он столько просто не стоил. Во-вторых, он припёрся бы сюда, прямо в Синебар, да хоть пешком, и даже помылся бы, пообещай ему за это такую награду!

– Премного благодарны, – поклонился Кагмар, с вожделением принимая тяжёлые монеты.

Наёмники поспешно удалились, оставив вора в недоумении на милость щедрого господина. Тот и не подумал кликнуть охрану, оставаясь с пленником наедине. Ро прикинул шансы, поискал взглядом оружие, оценил расстояние до ближайшего окна, но то внезапно захлопнулось с пугающим треском. Ставни сошлись так скоро и хлёстко, что заставили вора вздрогнуть от неожиданности.

– Даже не думай, – предупредил рыжий.

Вне всяких сомнений он был колдуном. Словно подтверждая эту догадку, сид сделал непринуждённый жест пальцами, и одна из книжных стопок сдвинулась прочь с его пути, роняя верхние книги. Мужчина вернулся за стол и опустился в кресло осанисто и горделиво.

– Как звать?

– Ро, – коротко ответил пленник.

– Это что же – бродяга? – усмехнулся рыжий, явно понимавший толк в алоре. – Давай без прозвищ и фамильярностей. Как твоё имя?

– Ну, Роваджи.

Чего уж тут припираться. Может этот чудак всем без разбору золото раздаёт?

Ощущая себя карасём на сковородке, Ро сделал вид, будто разминает шею. Взгляд его упал на распахнутую книгу у ног. Красные чернила казались кровью, но та бы потемнела при высыхании. На жухлых страницах алел узор: грудная клетка без передних рёбер, и были видны сердце и лёгкие. В Алуаре наука и медицина шагнули далеко вперёд, но в стране гроз надо было иметь высокое положение и особое разрешение, чтобы питать подобные интересы.

Внезапно книга захлопнулась сама собой, призывая пленника вспомнить о хозяине.

– Роваджи? – переспросил рыжий. – Имя не алорское. Кто тебе его дал?

– Не спрашивал.

Желание побежать к последнему открытому окну угасло. Если повторится то, что случилось в переулке, то единственный путь к спасению будет потерян.

Ро покосился на свободное кресло. В ногах правды не было, хоть он и не собирался быть честным сверх меры, и всё же не стал дожидаться разрешения и сел.

Рыжий усмехнулся от такой наглости, но возражать не стал.

– Говоришь и ведёшь себя как халасатец. Обычно, покидая родину, алорцы во всём остаются алорцами.

– Ты тоже не местный, как погляжу, – фыркнул Ро.

– У тебя южный говор. Полагаю, здесь и родился. А потом зачем-то служил в Алуаре.

Заприметив удивление, сид указал пальцем на потрёпанную портупею.

– Ну, допустим.

Меньше всего хотелось обсуждать с незнакомцем прошлое. Ро алчно уставился на фигурные стопки. Ферзь был особенно расфуфыренный, но ликёра больше помещалось в ладье. Рыжий проследил за взглядом пленника и разрешающе махнул рукой.

Вот тебе и причуды богов. Облизав разбитые губы, Ро ловко съел вражескую фигуру, осушил и отставил в сторону.

– Шах, – добавил он, когда сладость с горечью отступили, и вернулся неприятный солоноватый привкус.

– И что же, спектрометром тебя не проверяли? – продолжил расспрашивать рыжий.

– Чем?

– Это такой стеклянный шар. Подносят к тебе, и он светится.

– Не помню такого.

Мужчина кивнул, посмотрел на доску и заслонил ликёрного короля.

– А что не так со всеми этими ножницами? – не удержался Ро, решив, что теперь его очередь спрашивать. Изъясняясь, он невольно махнул на дверь, за которой скрылся Кагмар. – Почему они дёргаются, стоит к ним прикоснуться?

– Те, что большие – Экиа. Ключ по-алорски, но, думаю, ты и сам знаешь. Кулон – маятник. Не спектрометр, но янтарь узнаёт. Ножницы лишь символ, не более, – пояснил сид и положил подвеску на столешницу. – Впрочем, тебе вряд ли стало понятнее.

– Лучше скажи, кто ты такой.

Стоило быть полюбезнее, но уж слишком паршиво «гость» себя ощущал. Для начала, его привели сюда против воли. К тому же, его только что купили за баснословную цену и совершенно не ясно, для каких целей. А ко всему прочему, у него болели рёбра и голова и красивых слов не находилось. Ещё пара стопок ему бы не помешала, потому он внимательнее присмотрелся к игровому полю и отвоевал беззащитную пешку.

– Меня называют Рамифом, но, думаю, тебя интересует другое. Кстати, ты мог спасти слона.

Рыжий звонко перешагнул фигуру и тоже осушил стопку. Играл он за чёрных и наверняка пил нечто приторно сладкое, по цвету напоминавшее молоко.

– Но потерял бы коня, а он интереснее ходит, – пожал плечами Роваджи, нисколько не сожалея.

– Говоришь, как янтарный, и даже не знаешь, что это такое? – сид улыбался. Слишком уж широко и довольно.

– А может ты скажешь прямо, чего от меня хочешь? А иначе я пойду искать дорогу обратно в Санси. Посещать Синебар в мои планы не входило. К слову, как это вообще возможно?

– Магия, – развёл руками рыжий, и одна из пешек передвинулась на клетку сама по себе. – Янтарная магия. Сила пространства, как её иногда называют. Разве ты не ощущал в себе этого дара?

Доселе Ро испытывал последствия этого «дара» только на себе.

– Пока что я ощущаю в себе слишком мало ликёра, – пробурчал пленник.

– А как бы ещё ты здесь очутился?

– Ну, допустим, допустим. И чего же ты от меня хочешь?

– Всё будет зависеть от твоих способностей и талантов.

– Меча у меня нет, ворую так себе, слух довольно паршивый, для прочего подавно не гожусь, – загибая пальцы перечислил Роваджи, а потом сходил конём, добравшись до второй пухлой ладьи.

– Ты пытаешься напиться, а не выиграть, – заметил соперник.

– Ну, да. А что? – не понял претензии вор и только ради приличия не стал облизывать стопку изнутри. Тёмный ликёр оказался изумительно вкусным.

– Но у игры всегда есть строгие правила. Всё прямо как в жизни. Например, нельзя просто так взять и уйти из армии. За такое вешают без права помилования.

– Ты выложил трёх львов не ради того, чтобы меня повесить. Если ты, конечно, не идиот. Кстати, ты так и не сказал, кто ты.

– В иных мирах таких, как я, считают богами, – совсем нескромно заявил Рамиф и, кажется, хотел продолжить браваду, но вор его перебил.

– Чиновник, что ли?

Рыжий пристально посмотрел на Роваджи. Казалось вот-вот треснет кулаком по столу и прикажет помалкивать, но вместо этого расхохотался.

– Пожалуй, что так, – согласился он. – Чиновник. Лучше не скажешь! Хотя, если взаправду, то в большей степени я учёный.

Вор кивнул, кривя губы. Это многое объясняло. Кое-кого очень интересовали люди, а точнее то, что у них внутри. И не мудрено, что этот кое-кто возомнил себя богом.

– Но речь о другом, – продолжил Рамиф. – Магия действительно существует, пусть её и крайне мало в этом мире. Мы называем её спектрой, потому что каждая её разновидность имеет особый оттенок. Нам с тобой подвластен янтарь. Точнее мне, а тебе достались лишь малые крохи. Однако что-то всегда лучше, чем ничего.

– Странно выходит: у тебя – всё, у меня – ничего, и при этом именно тебе, судя по всему, не хватает, – вслух рассудил Роваджи, с тоской понимая, что пока не способен съесть даже жалкую пешку. – Точно чиновник.

– Для твоего возраста у тебя цепкий ум. Сколько тебе?

– Достаточно.

– И всё же?

– Не твоё собачье дело, – огрызнулся вор, выжидая, когда соперник отстанет с вопросами и наконец сходит.

– Думаю, не больше двадцати, – отметил рыжий. – Но и не меньше шестнадцати. Возраст возможностей, не находишь?

– Нахожу, что ты слишком много болтаешь.

– Вот как, – улыбнулся Рамиф и чудесным образом передвинул ферзя. – Тогда: шах.

Ро делал вид, что обдумывает ход, а сам соображал, как поскорее убраться. Он достаточно долго прожил на улице, чтобы не доверять разодетым кретинам. Магия – это, конечно, занимательно, но у мертвеца нет ни перспектив, ни амбиций. Вор давно уяснил, что, когда ему что-то предлагали, то всегда хотели поиметь с него в десять раз больше. А теперь речь шла о том, чтобы во сто крат окупилась горсть золотых. Это пожизненная долговая яма в лучшем случае, а в худшем – даже страшно представить. Вот и проси суда у богов! Один снизошёл лично.

– Надо было думать наперёд, а не гнаться за выпивкой, – позлорадствовал рыжий, наслаждаясь моментом. – Но твоя наглость меня забавляет. Хамство тоже, но лучше всё же выбирай выражения.

Тут уж не поспоришь. Ро всегда доставалось за ядовитый язык, но он скорее бы промолчал, чем опустился до любезностей. Впрочем, его молчание оскорбляло многих не хуже слов. Барабаня пальцами по столу, вор изображал мыслительные потуги и отвлекал внимание. Настоящая партия была отнюдь не на доске, и всё же пришлось сходить, чтобы не казаться дебилом.

Рамиф тоже сходил, поставив обидную вилку: спасать предстояло либо ладью, либо любимого коня. Ро не стал изводить себя выбором и подвинул последнего слона.

– Шах.

– Кто учил тебя играть? – с интересом наблюдал за ним рыжий. – Среди ало-класси шахматами грешат разве что офицеры. Угадал?

– Ну, допустим.

– Значит, в тебе видели толк?

Это, конечно, как посмотреть. Иллюзий на свой счёт Ро не питал, но сейчас представлял из себя ну совсем уж жалкое зрелище, так что, если сравнивать, то раньше из него действительно могло что-то да получиться.

– Ладно. Не хочешь о прошлом, давай поговорим о будущем, – сдался Рамиф, уводя короля под защиту. – И перестань таращиться на стопки. Хочешь, я тебе стакан налью? Только смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Отказываться Ро не стал, но пить не собирался. Тогда уж точно очнётся в каком-нибудь подвале, если вообще очнётся.

– Так вот: перспективы, – рыжий по ходу дела достал бокал и графин с тонким горлышком. – Заклинатели янтаря на дороге не валяются. Хоть ты и выглядишь так, будто именно с дороги тебя подобрали. Думаю, денег и особых планов на жизнь у тебя нет.

– Я тут с тобой в шахматы играю. Конечно же у меня нету планов, – проворчал вор и снова отвёл глаза.

Делал он это нарочно. Как назло, под рукой не оказалось ни ножа, ни чего-то увесистого. Убивать чиновника не хотелось: за такое точно казнят, хоть в кабаках и назовут народным героем. Однако надо было что-то придумать, пока ещё оставалось время. Дёрнешься – и этот самопровозглашённый божок непременно шарахнет магией. Ну и как противостоять тому, чего не видишь?

– Вопрос лишь в том, насколько сильно тебе хочется жить, и на что ты ради этого готов? – снова зашёл издалека собеседник.

– Это два вопроса, и оба упираются в то, что ты предлагаешь, – парировал Ро, но тут же сделал лицо попроще. Он уже и так показал больше, чем собирался.

– Вряд ли ты хороший воин, уж без обид. Так что прежде всего меня интересует предрасположенность к магии. Если получится развить и усилить дар, то сможешь быть очень полезным и получать за это хорошие деньги.

– А если не получится?

– Скорее всего подохнешь, – ухмыльнулся Рамиф. – Но это случится и так, судя по твоему виду и образу жизни. Не лучше ли рискнуть?

– Я сегодня уже рискнул и кое-что задолжал. Так что ты немного опоздал со своим предложением.

– Ты это про кости или что-то такое?

– Поверь, история идиотская, – предупредил Роваджи, поглаживая пальцем ножку предложенного бокала.

– Я весь внимание.

– Ну… Я бросил сам себе вызов: если сопру кое-что эдакое, то удача на моей стороне, а вору без неё никуда. Выбор пал на ножницы одного из твоих прихвостней. Как видишь, не вышло. Так что теперь, согласно уговору, я вынужден податься в банду. Уж прости: о чиновниках речи не шло.

– Интересная логика, но слишком уж глупая для такой головы, – дослушав, заключил Рамиф. – Однако ты угодил ко мне, разве это не знак свыше?

– Да я в общем-то не верю в богов, как и в знаки, и в удачу. Только лишь в себя, да и то не всегда. Вот и решил сам с собой состязаться.

– Что ж, похвально, – не скрыл пренебрежение рыжий. – И раз уж с богами и домыслами мы разобрались, что на счёт моего предложения?

– Почему ты спрашиваешь? – Ро подвинул очередную фигуру согласно состряпанному плану и уже сам предпочёл не сводить глаз с собеседника. – Ну откажусь я, и что? Ты отвалил гору золота. Я отсюда не выйду, чего бы там не ответил. Так к чему все эти вопросы?

– К тому, что я ещё не решил, что именно с тобой делать, – лукаво скалясь, отозвался Рамиф и сделал решающий ход. – Шах и мат.

– Ну так позови, когда определишься, – пожал плечами вор и отодвинулся от стола, прикидывая, удалось ли ликёру хоть немного унять боль.

– Я думал, ты мне в этом поможешь. Убедишь, что с тобой есть смысл возиться, – пояснил рыжий, самодовольно улыбаясь.

– Я сегодня уже рискнул, теперь твоя очередь, – не остался в долгу Роваджи. Дерзость – единственное, что он всегда мог себе позволить. – Скажу тебе то же, что собирался сказать главарю какой-нибудь банды, – он неспешно поднялся и отсалютовал сиду роскошным бокалом. – Характер у меня скверный, рекомендаций нет. Людей убивать не люблю, хотя случалось. Работать тоже не люблю, но приходится, чтобы обедать. Неплохо ориентируюсь в лесу и в горах, так что не знаю на кой хрен я тебе сдался в городе. Всё, чем владею, сейчас на мне. Говорю на двух языках. На них же пишу и читаю. Смыслю в картах, и это не про азартные игры. Играть тоже умею во всякое, но чаще проигрываю. Больше мне нечего тебе предложить. Хотя, погоди. Я неплохо вру, но тем ценнее моя честность. И правда в том, что я не собираюсь на тебя работать.

Рамиф слушал, иногда поигрывая бровями. Будь на его месте главарь какой-нибудь банды, то смеялся бы в голос или уже давно велел бы вышвырнуть паяца взашей.

– Очень и очень жаль, – сообщил он, когда повисла тишина. – Я, пожалуй, смог бы выносить твой характер. Однако, ты прав, достоинств у тебя маловато. К тому же я не люблю, когда мне бросают вызов. Для этого нужно представлять из себя нечто большее.

– Ну тогда будем заканчивать, – предложил вор, ставя на стол полный бокал.

Ему оставалось лишь отпустить, но вместо этого он резко плеснул содержимым в лицо собеседника. Рыжий схватился за глаза и зарычал проклятия. Большего и не требовалось. Колдуя, он всегда смотрел на шахматные фигуры и шевелил пальцами, а значит теперь не мог воспользоваться коварными чарами.

Роваджи в два счёта очутился у окна и вылез наружу.

Ветер и высота. Провалы улиц казались бездонной бездной, но пухлая луна озаряла длинные крыши, которые тянулись по всему Синебару, соединяясь перекинутыми досками и мостками. Тут-то и пригодились главные таланты. Ночь укрывала от посторонних глаз, а ноги уносили прочь, взбегая по карнизам и перепрыгивая переулки. Ничто не окрыляет сильнее свободы.

Куда теперь? Санси далеко, но к Лорти проситься уже не надо: вор не раздобыл серебряные ножницы, но спёр кое-что получше – золотые, с камнями, да ещё и волшебные. Везение? Роваджи не верил в удачу, но вернул себе нахальную надежду, что и сам как-нибудь проживёт.

Четыре года назад

– Эй, Халасатец! – окликнули снизу.

Забавное дело, но в Халасате – в стране дождей, бистов и разноцветных стёкол – Ро называли алорцем. Там он был единственным светлым пятном среди смуглых мальчишек. Белобрысую макушку легко было заметить в толпе каштановых, чернявых и красных, не говоря уже о мохнатых и рогатых. Теперь его часто дразнили халасатцем, но то было самым безобидным из прозвищ. Ничего оскорбительного Ро в нём не находил. Это же не «чужак», «полукровка», «получеловек» или «выродок». Даже собственное имя в его естественном сокращении звучало на алоре, как насмешка. Бродяга. Тот, кто всё время в пути.

– Ты зачем туда забрался? У тебя в роду были кошки?

Седьмая казарма отличалась от остальных лишь угловым расположением, и с неё открывался неплохой вид на тянущийся вдоль горизонта Багровый хребет. Однако Ро прельщало вовсе не зрелище, а лёгкое возбуждение и головокружение, которые он испытывал на высоте. Непередаваемое ощущение. Ещё в Ангре он мог часами стоять на мосту, вглядываясь в тёмную речную воду, проносящую мусор из порта. В такие моменты всё вокруг замирало, а внутри разрасталась невозможная лёгкость. Похожее чувство возникает, когда плывёшь на спине и делаешь глубокий вдох. Тогда вода сама выталкивает тебя на поверхность, будто ты полый и невесомый.

Однако теперь, вырванный из отрешённости, Ро не мог не видеть красноватые горы. Они простирались от побережья до побережья, перечёркивая континент и отделяя его центральную часть от восточной, оставив одну единственную лазейку – ущелье Эльм’хорн. Но оно было севернее – в стране гроз, а здесь – в Алуаре – перебраться через хребет не представлялось возможным. Как и покинуть незамеченным территорию кадетских корпусов. Смотровые вышки, две линии стен и несколько миль полей в округе.

– Ты отлыниваешь от работы или вздумал сбежать?

Ни то, ни другое. Ро прекрасно понимал, чем это чревато. За безделье могут отругать, но скорее распорядятся всыпать розг и нагрузят работой, а за побег дадут плетей. Исполосуют так, что на год вперёд передумаешь. Ро испытал это на собственной шкуре, и никто не посмотрел, что ему тогда было одиннадцать. С тех пор он сделался осторожнее, но всё равно регулярно подвергался побоям. Розги – любимое наказание надзирателей. Учителя обычно руки не марали, а сразу жаловались офицерам. Офицеры, исполняющие обязанности наставников, командиров и отцов, придумывали методы поизящнее. Например, карцер на сутки-двое. Или лишить обеда-ужина и заставить стоять у позорного столба в столовой, пока остальные набивают животы. Или отослать чистить конюшни. Или наматывать круги вокруг казармы, пока солнце не сядет или не взойдёт.

Наказать могли за малейшее пятнышко на форме или за плохо заправленную постель. За отставание на занятиях, за случайную оговорку при чтении молитвы. За последнее сразу велели ступать в умывальную, где у надзирателей имелись наготове свежие розги. От пяти до десяти ударов. За особо тяжкие проступки давали тридцать. Однажды Ро получил шестьдесят всего лишь за то, что в сердцах выпалил халасатское «Ликий подери!» вместо богоугодного «О, Коллас!». Хуже всего доставалось за драки. Поймавший нарушителей офицер мог запросто отдубасить воспитанников лично, приговаривая, что «братья» так себя не ведут.

Паршивее доля выпадала лишь тем, кто пытался пожаловаться: рассказать о ссоре и притеснении. Такие попадали прямиком в пекло. Их травили и презирали все соратники от младших до старших возрастов. Особо болтливых отлавливали в уединённых местечках, набрасывали на голову одеяло, чтобы заглушить крики, а потом дубасили впятером-вдесятером. Офицеры прекрасно понимали, что скрывалось за извечными «споткнулся», «не заметил столб» или «упал с лестницы», но допрашивали воспитанников без пристрастия. Командир корпуса был ещё ничего, а вот ротный самой настоящей скотиной. За малодушие и отсутствие товарищеского духа он иногда командовал построение. Взводы строились каре – прямоугольником или квадратом – но лицами внутрь. Провинившихся, и обидчика и пострадавшего, раздетых до портков, пропускали в центр, где приказывали решать спор на глазах у всей роты. Если один падал, его подхватывали и подталкивали к противнику. Так продолжалось, пока кто-нибудь из соперников не рухнет в грязь, уже не в силах пошевелиться. Победителя чествовали и прощали, проигравшего считали наказанным. Таким образом военные пытались искоренить разногласия, а вместе с тем воспитывали характер и волю к победе.

– Ты глухой? Или по-человечески не понимаешь? – продолжил выкрикивать Верин. Прочие не задирали так высоко головы.

Предыдущие три с небольшим года Ро был «любимчиком» у старших потоков. Прочие «младшие» доблестно сносили все невзгоды периода, опуская покорно глаза, признавая авторитет силы и выполняя мелкие, но зачастую обидные поручения: чистили «выпускным» сапоги, бегали в качестве посыльных, уступали самое вкусное от обеда, отдавали честь совсем как офицерам и многое другое, что уже поколениями считалось обычной кадетской традицией. Однако привезённый из соседней страны «Халасатец» был тем ещё упрямцем, знающим бессчётное множество ругательств и согласным скорее подраться, а точнее быть побитым, чем подчиниться отроку постарше и, тем более, заискивать. Капитан четвёртого корпуса полагал, что пройдёт месяц-другой, и новичок уразумеет и научится находить общий язык с соратниками. Это было одно из его немалочисленных заблуждений.

– Эй, я к кому обращаюсь?!

Но вот старшие разъехались по войскам, и Верин счёл своим долгом перенять эстафету. Он с первого дня задирался, но теперь в голову ударила власть, а укрепить её быстрее и надёжнее, как известно, можно лишь за счёт других. Такие петухи шли на многое, чтобы подняться в собственных глазах, а то и взлететь!

Увы, ни люди, ни бисты летать не умели. Разве что алорцы, да и те только на воздушных кораблях. Сейчас Ро было четырнадцать, и он уже не мечтал украсть дирижабль. Уж точно не в ближайшие годы. Вот если выбиться во флот, а потом в офицеры, а затем получить задание где-нибудь на границе… Амбициозные и абсолютно неосуществимые мечты.

Попав в четвёртый кадетский корпус три года назад, Роваджи оказался единственным мальчишкой, не державшим в руках шпаги. Его сверстники смальства знали основы и регулярно упражнялись в фехтовании. Пришлось нагонять и терпеть издёвки. И всё же в важнейшем искусстве Ро отставал по сей день.

В рукопашной он тоже не был хорош: до худших времён бегал по халасатским улицам и крышам, а если вздорил с соседской ребятнёй, матери растаскивали драчунов и ругали. В Алуаре не было слова «семья». Там жили общинами, а детей отправляли в воспитательные корпуса с пяти-шести лет, откуда распределяли в десять и пятнадцать по призванию. Стать кадетом – большая честь, да только брали в их ряды многих, чтобы регулярно пополнять армию. От слабых и ненужных быстро избавлялись, перебрасывая на передовую.

И каковы же были шансы прижиться у мальчишки, объявленного полукровкой и с рождения впитавшего совершенно другую культуру и быт?

– Может, он прыгнуть собрался? – послышался другой, менее звонкий и громкий голос. Принадлежал он Сарвиа́ну, вечно таскавшемуся за дружком.

– Давно пора! Слышишь, Бродяга? Поторопись, пока я тебя сам не спихнул! – выкрикнул Верин. – Нет, ты оглох?

– Да что ты от него хочешь? Слов он не понимает. Он же халасатец. Они дикие и путаются со зверьём!

Послышалось пыхтение. Кадеты упрямо лезли на крышу, но Ро даже не глянул в их сторону. А зачем? Всё уже решено. Снова поцапаются, скорее всего подерутся и вместе понесут наказание. Или никто не глянет в их сторону, и кому-то ходить с новыми ссадинами и обманывать ротного, что упал. А хотелось просто побыть в тишине.

«Прости. Прости меня! Я ужасная мать! – шептала она ему на ухо в самый худший из дней, обнимая так, что едва не душила. И это был единственный раз, когда она просила прощения. – Но теперь у тебя всё будет хорошо. Здесь о тебе позаботятся, обеспечат будущее, дадут достойное образование. Заведёшь друзей».

Слова, слова, слова. Причины и оправдания. Но в Ангре можно было найти работу, напроситься к кому-нибудь в помощники. Можно было урвать подсохший ломоть хлеба в праздничный день у храма. Украсть, в конце-то концов! А если совсем беда – всегда есть шанс убежать и спрятаться, и ни стража, ни разъярённый лавочник, ни хулиганы не найдут тебя в огромном лабиринте улочек и дворов.

А здесь красиво одевали в национальную изящную форму, пока ещё лишённую цветов. Ни охра, ни сирень, ни морская волна – только белый и серо-коричневый. Прилежные рубашки, смиренные ко́таны с прямыми разрезами по бокам до узких поясов, переходящих в ремни портупеи, удручающе узкие штаны, длиннющие ботфорты, чтобы удобнее было припадать на колени, шершавые перчатки для фехтования – всё предельно одинаковое, кроме, разве что, одной детали. Полукровкам полагалось носить красные повязки на левой руке, чтобы любому издалека было очевидно их презренное происхождение. Ещё здесь были трёхразовое питание и кружка молока со сдобной булкой перед сном, сезонные поездки на море, регулярные построения, военная подготовка, воспитание через труд, армейская дисциплина, жёсткий свод правил и наказаний, безоговорочная стабильность и определённое будущее. Однако здесь не было ничего личного и частного: ни вещей, ни судеб, ни стремлений, и кто-то уже давно решил за тебя, как будешь выплачивать долг отечеству. А что касается образования – учили, в основном, убивать и как не умереть, убивая.

Ро не держал зла на мать за вечно оборванный вид, за недоедание временами, за побои, которые иногда устраивали её дружки, и за ту тяжёлую лихорадку, едва не унёсшую его жизнь, но вот это обеспеченное будущее он простить ей не мог.

– Сам прыгнешь или помочь?

Оглядываться не хотелось, как и смотреть вперёд. Ещё один ужасный год, и детство закончится. А там и взрослая жизнь, настоящая служба, война. Безустанные набеги на желтоглазых демонов, и попробуй только замешкаться в реальном бою. Солдат натаскивали так, чтобы те боялись командира сильнее завесы стрел или пушечных ядер, летящих в их белоголовые ряды. За серьёзные провинности несчастных прогоняли через строй, порой не раз и не два, и каждый соратник обязан был ударить нарушителя палкой. Поговаривали, что не проходило и нескольких минут, как на смутьяне не оставалось живого места. Такие вскоре умирали в муках от страшных увечий.

Ро полагал, что не боится смерти, но от подобного будущего его пробирал ужас. Бессмысленное существование, пропитанное ненавистью и безысходностью. С такими перспективами прыжок с казармы покажется выходом.

– Эй, Бродяга! Здесь даже для тебя далековато, не находишь?

С такой высоты Ро ещё никогда не падал, но подозревал, что переломов не избежать. Лучше послать задир и снова подраться. Пара ссадин против серьёзных травм или даже смерти. Однако капитан обещал неделю карцера, если кадет снова попытается решить спор кулаками.

«Учись договариваться», – таким было его последнее наставление.

Только поэтому Ро всё ещё не дерзил, хотя придумал своим преступным халасатским умом уже не одну острую фразочку. Уж чего-чего, а знаний у него было гораздо больше, чем у сверстников. Он научился читать раньше, чем эти белобрысые болваны впервые подержали шпагу!

– Спорим допрыгну? – предложил Ро, повернув ухмыляющееся лицо в сторону шестой казармы.

– Не допрыгнешь! – возмутился Сарвиан.

– Да пусть прыгает, – усмехнулся Верин, предвкушая развлечение. – На что спорим-то?

– Если допрыгну, вы следующие, – предложил Халасатец, мысленно оценивая расстояние. – Если, конечно, не струсите.

– А если не допрыгнешь?

– То, очевидно, сломаю шею. Но тогда больше не увижу ваших рож, так что, считаю, все будут в выигрыше!

Ро было искренне плевать на сверстников, на их постоянные дрязги и на возможность размозжить голову. Важным было лишь то, что он для себя решил. Вызов, который он только что себе бросил: если сможет допрыгнуть до шестой казармы, то обязательно выберется отсюда. Ну а если упадёт… Что ж, значит, он ещё не готов. Но лучше умереть прямо здесь и сейчас, чем ещё год провести в этой тюрьме с видом на красные горы!

– Идёт. Только ты не допрыгнешь, а Сар подтвердит, что никто никого не толкал, – высказал Верин очевидное.

Прежде они постоянно ругались и дрались, а теперь не подали бы друг другу руки, даже если бы один из них висел на краю пропасти. Вражда убивала детей, делая раньше времени взрослыми.

Достаточно слов и причин, пришло время для выбора. Ро отступил на несколько шагов для разбега. Ему не было дела до мнения других: доказывать что-либо следовало только себе самому. А это не менее сложно и важно. Внизу лишь камни чужой страны, обиды и разочарования. Впереди далёкая крыша, обещающая свободу. Волнение воспламенилось в азарт и пронеслось вместе с кровью по венам. Рывок, толчок опорной ногой и прыжок в неизвестность.

***

– Никто его не толкал! Сам, дурак, прыгнул.

Капитан гневно посмотрел на Верина, словно хотел прибить на месте, и снова перевёл взгляд на зачинщика.

– Ты у меня из карцера до самого выпуска не выйдешь! Ясно тебе, Роваджи?

– За что? Я вообще на другой крыше стоял! – возмутился Халасатец, стараясь не смотреть на увечья упавшего.

По справедливости, Верин довольно легко отделался. Пара месяцев на костылях – никакой строевой и физических нагрузок. Подежурит на кухне – благодать. Однако Ро всё же испытывал угрызения совести. Шутки шутками, но всё могло обернуться трагедией. Кто же знал, что дуралей не сдрейфит? Никогда не стоит ставить против безмозглой алорской гордости!

– А на распределении я тебе такую рекомендацию напишу, что тебя даже в пехоту не возьмут! Будешь до старости полы драить и выгребные ямы копать! Слышишь меня? Провокатор! – продолжал ругаться капитан. На его высоком лбу вздулись вены и, кажется, даже пульсировали.

– Вот и правильно! Нечего ему делать в ало-класси! Он вообще не алорец! – в сердцах поддержал Сарвиан, всё это время стоически вынося повисшего на нём приятеля.

– Молчать! Тридцать ударов и по трое суток! Тебе сию же минуту, а Веринтису сразу как кость срастётся! Пошли прочь с глаз моих! Я вами позже займусь. А ты стой где стоишь! – заорал капитан на шагнувшего было Роваджи. – Думаешь, легко отделаешься?

Как только другие кадеты, а следом за ними и пара надзирателей удалились, офицер встал и обошёл стол, чтобы нависнуть над подопечным, а потом начал медленно расхаживать вокруг. Форма цвета глубокого моря резко контрастировала с белизной волос. Кадетские или гражданские одежды смотрелись куда как мягче и приветливее, избегая кричащих оттенков. Но военные всем своим видом противостояли покою. Их было видно издалека, а золотые и серебряные нашивки блестели, как полуденное солнце. Это должно было прельщать восторженных мальчишек, но Ро первый десяток лет провёл в стране гроз, где бросать пыль в глаза умел даже самый бездарный башмачник. Ни с лоснящимися шёлком и бархатом сидами, ни с их пёстрыми лакеями ало-класси тягаться не могли.

И всё же задача у формы была иная. За простотой линий скрывалась практичность и неистребимая приверженность строгим порядкам, которая отпечатывалась на лицах офицеров, и порой казалось, что все они – единый, целостный организм. Совершенный в своей надменности и убеждённый в своём превосходстве. Капитан наверняка умел мечтать и улыбаться, но не делился этими сокровищами с кадетами. В глазах его обитал лёд и, когда офицер злился, этот лёд сменялся пеклом. Пеклом и никогда – теплом.

– Вот как ты, значит, проблемы решаешь? Это уже не шутки. В уставе есть статья за членовредительство.

Ро стоял, не поднимая глаз, и помалкивал.

– Я о твоей судьбе уже четвёртый год пекусь. Доказываю командованию, что голова у тебя работает, что стоит подыскать ей достойное применение. И чем ты мне отплачиваешь? – резкий подзатыльник заставил кадета качнуться и тут же снова вытянуться по стойке «смирно». – Последний год, Роваджи. Каждому из вас положено не щадить времени и сил. Ты хоть понимаешь, чем грозит Веринтису этот перелом?

Выдержка дала слабину, и Ро оскалился. Плевать он хотел на Верина и его будущее! Как любому полноправному алорцу плевать на судьбу полукровки.

– Его никто не заставлял!

Новая оплеуха оказалась сильней. В ухе зазвенело, загудело, а потом по виску и щеке расползлась колючая боль.

Капитан коротко фыркнул и покачал головой. С гримасой презрения он молчал с десяток ударов сердца, сдерживая упрёки за стиснутыми челюстями. Ро отрешённо пялился в пол, остервенело сжимая кулаки, но хватило его ненадолго – вскинул подбородок, скривил губы и встретил взгляд командира пристальным, бросающим вызов взглядом.

– Наглости тебе не занимать! Поди и смелости. Это хорошо, не бывать трусам в моих казармах. Но второе качество, которое я не потерплю, – неблагодарность. Или забыл, как тебя привели сюда впервые? Рыдающего из-за того, что от мамки оторвали! «Позорище», – сказал мне тогда лейтенант и предложил тебя выпороть. Помнишь, что было тогда? Три дня! Три пекловых дня я приказал не трогать тебя и дать время усвоить порядки. Да я родному сыну такой блажи не позволил бы! А работы в конюшнях? Думаешь, это тебе по заслугам? Когда тебя следовало пороть, я отправлял чистить лошадей, лишь бы ты поменьше мозолил глаза своим недругам. И чтобы синяки хоть иногда успевали сходить! И вот она твоя благодарность?!

Ро продолжил молчать. Командир корпуса и правда обходился с ним мягче ротного и прочих офицеров, но всё равно несправедливо. А подобными речами убивал всякую приязнь в зародыше.

– Каждый алорец посвящает жизнь тому, чтобы стать лучше и вознестись. А такой, как ты, – алорец наполовину, должен прилагать вдвое больше усилий, – не преминул напомнить капитан. – Детство почти кончилось. В армии никто не станет делать поблажек. Если ты всецело не отдашься службе и не научишься простому товариществу – не протянешь и дня. Видит Коллас, я как мог пытался тебя наставлять. Но ты упрям, как дикий осёл! Может выглядишь ты, как алорец, но кровь у тебя дурная. А ты и рад свою дурь выпячивать! Нет чтобы смирению и благодарности поучиться, как остальные, и молить Колласа, чтобы однажды быть принятым за своего.

Подобные упрёки приходилось слышать так часто, что у Ро должен был выработаться иммунитет. Увы. Как он ни пытался отвлечься, отсчитывая минуты, когда же его наконец накажут и пошлют прочь, в груди становилось до боли тесно. И, чтобы отогнать чувство собственной ничтожности, на защиту рассудка становилась рычащая ненависть.

– Ну и что мне с тобой делать? Как ты собираешься искупать вину? – после тирады обличающих слов спросил капитан.

– Пойду в карцер да хоть на неделю и буду каждый день молиться светлому Колласу, прося прощения за то, что родился таким недостойным и обещая больше не порочить избранный им народ, – монотонно выдал кадет.

Дерзость не всегда шипела в нём гадюкой. Порой она дышала степенным хладом, просачиваясь сквозь многократно искалеченное терпение.

– Будь это очередная драка, Роваджи, так бы оно и было. Но Коллас дал тебе недюжинный ум, и мне не нравится, каким образом ты его используешь.

Капитан ткнул указательным пальцем кадету в висок, заставляя того насупиться. Ро ненавидел, когда к нему прикасались, и речь не о материнских объятиях или рукопожатиях. Он терпеть не мог, когда нарушали его и без того эфемерные границы и демонстрировали всю его беспомощность. Слова способны ранить больнее кулаков, но существовала особая форма насилия, более утончённая жестокость, к которой повсеместно прибегали те, кто был наделён властью или просто оказывался сильнее. С синяками и ссадинами Ро не ощущал себя настолько униженным, чем когда его шутливо трепали за щёку или давали щелбанов.

– Сегодня ты убеждаешь соратника прыгнуть с крыши, а завтра по твоей вине полетят головы твоих наставников. Ваши жизни принадлежат Колласу и Алуару. Вы не можете распоряжаться ими и, тем более, рисковать ради мальчишеских забав.

– Я не виноват, что Верину напекло голову этим вашим Колласом! – ожесточённо, но вполне осознано произнёс Роваджи. – А может ему, как и мне, просто тошно от вашего воспитания!

Капитан замахнулся, но остановился, а потом и вовсе опустил руку.

– Капрал! – выкрикнул он так, что уже через мгновенье в дверь вбежал встревоженный помощник и отсалютовал знак верности ало-класси.

– Да, капитан!

– Сопроводи этого паршивца в карцер, а вечером, перед ужином, на плац.

– Прикажете ротному всыпать ему плетей? – с почтительной осторожностью уточнил капрал.

– Нет. Я сам им займусь, – ответил капитан и посмотрел на воспитанника холодно и угрюмо. – У меня остался всего год, чтобы сделать из него человека.

Ро выдержал его взгляд и молча последовал за конвоиром. Не имея ни малейшего желания видеть это здание и прочие строения корпуса, он смотрел себе под ноги. Сам зашёл в карцер, сам задвинул решётку, лёг на жёсткую нару, уставился в потолок. Стоило вдоволь на спине належаться, потому что потом очень долго не сможет. Вне зависимости от количества и силы ударов будет очень и очень больно. Сначала во время показательной экзекуции, потом долгие дни и ночи, пока кровавые полосы не зарубцуются и лишь спустя пару месяцев перестанут зудеть.

Всё это Ро уже проходил. Тогда он был мал и наивен. Верил в возможное чудо, что всё это не взаправду, что выйдет офицер с блестящими нашивками и отменит жестокий приказ… А потом его секли, и он кричал, изо всех сил стараясь не заплакать, но невозможно было стать взрослее и сильнее вот так внезапно по одному лишь упрямому желанию. Теперь он стал старше и иллюзий не питал. Сначала разденут до пояса, свяжут руки и поднимут к рее, чтобы стоял прямо, практически висел. Потом исполосуют, наложат швы, дадут неделю отлежаться, затем неделю лёгкого труда, а там уже и не посмотрят, что у кадета что-то там болит. Бегай, прыгай, ползай, карабкайся, сражайся, отжимайся, приседай, таскай тяжести, а на уроках сиди прямо по многу часов.

В иной день Роваджи настигло бы чувство кромешной безысходности, но именно сегодня он наконец-то обрёл надежду. Надежду и несвоевременное ликование. Не было у капитана года. Совсем скоро тот, кого с первого дня прозвали Халасатцем, наконец-то вернётся домой.

Дрейф

Халасатская наглость вполне могла состязаться с расчётливостью, но обе уступали жадности.

– Три сардины, – повторил перекупщик на случай, если посетитель не расслышал.

– Сколько? – переспросил Роваджи. Ему хотелось расхохотаться, но сильнее – заехать дельцу по мерзкой физиономии. – Это же золото!

– Ну, да. Червонное. И весом ничего так, – согласился мужчина средних лет, приглаживая промасленную бородку. – А камушки фальшивые. Стекляшки поди.

– Да хрен с камнями! Три сардины за золото? Это грабёж!

Обычно Ро вёл себя скромнее и не срывался на людях, но в эту паршивую лавчонку его привела нужда. Он уже второй день ничего не ел, не считая одной перезрелой груши, а тело болело так, что можно было не мечтать о работе. Расставаться с кулоном не хотелось, и вор расшиб о стену кулак, когда осознал, что придётся. Он рассчитывал выручить серебра, набить живот и отлежаться на постоялом дворе. И при этом ему должно было хватить на то, чтобы убраться из Синебара хоть по реке, хоть в дилижансе. Но, Ликий погуби, три сардины?!

– Это не грабёж, молодой человек, – спокойно и вкрадчиво произнёс перекупщик. – Грабёж – это то, каким способом ты получил эту вещицу. Не нравится моя цена? Так иди в другую лавку. Думаю, там, завидев твою разбитую рожу, торговаться не станут и сразу кликнут стражу. Ну так что? Три сардины?

– Иди в жопу! – осклабился Ро и вышел, громко хлопнув за собой дверью.

Его дерзостное «проживу сам» обещало продлиться ещё пару суток и закончиться в помойной канаве. Города он не знал. Ему было четыре, когда они с матерью здесь жили, пока не перебрались в Ангру. Помнил только причудливые крыши, бесконечные кварталы и что окна в десяти футах напротив друг друга, отчего соседи всегда ближе, чем хотелось бы. Тогда Ро всего этого не понимал. Ему и самому было любопытно таращиться, высматривая, как живут люди, но мать прикрикивала, чтобы закрыл ставни, и плотнее запахивала халат под чьё-нибудь улюлюканье. В те годы они проводили много времени вместе, но стоило сыну подрасти – его всё чаще выставляли на улицу, где он и проводил беспечное детство. Теперь же у него только улица и осталась.

Кулон в виде ножниц вёл себя тихо. Он больше не вертелся и не вибрировал. Если в нём и оставалось волшебство, то не желало развлекать фокусами всяких невежд. Можно быть и приветливее с новым хозяином, а то променяет на горстку монет или, не ровён час, переплавит! Кусок золота сбагрить легче, чем экстравагантную цацку. А камни, пусть и фальшивые, но всё равно можно попытаться продать. Блестят благородно – и сам повёлся.

Нацепив кулон и спрятав за пазухой, Ро побрёл вдоль однотипных лавок, обходя глубокие лужи. Сдаваться не стоило. Везёт лишь тем, кто не опускает рук. Взгляд искал возможности: широко разинутую сумку с какими-нибудь ценностями, зазевавшегося торговца у ящика сочных слив, оброненную в грязь монету. Наградой ему стала одна единственная ржанка на дне деревянной миски, что стояла подле закутанной в выцветшее покрывало старухи – слепой, судя по бельмам. Обирать такую было ниже его достоинства, и Ро раздражённо свернул в проулок, выискивая, где бы забраться на крышу.

Хотелось погреться в лучах солнца, пока его не заволокли тучи. В Халасате не бывало безоблачных дней, но несколько часов тепла иногда случалось. Не таверна с потрескивающими жаровнями, но тоже сгодится. Главное – дать отдых побитым бокам и немного успокоиться. Холодная голова всегда лучше горячей, если только не болтается в петле.

Время шло, и надо было что-то решать, а ещё одного вызова Ро не хотел. Не каждый же день дёргать богов! Нужно и своей головой думать. Достать денег, поесть, убраться подальше. Придётся воровать. Лучше дождаться темноты и наведаться в чьё-нибудь окно. Жаль ловкостью вор не мог теперь похвастаться. Убегая от расфуфыренного колдуна, он был слишком опьянён успехом, чтобы осознавать последствия ночных приключений. Наутро болело всё. Тело расцвело огромными синяками, ссадина на губе покрылась грубой коркой, а под глазами темнели круги цвета не самого свежего трупа. Спустя день лучше не стало. С таким лицом лучше вообще не шляться по улицам: того и гляди прилетит за бродяжничество. Выставят за ворота, ещё и пинка дадут на прощание.

Вытягиваться было больно, и Ро подпирал дымоход, подтянув колени к груди. Стёртые сапоги наконец были ему по размеру, но он ещё помнил, как они болтались, если не заталкивал тряпки в носы. От кадетских пришлось избавиться: быстро стали малы. О них вор и вовсе не жалел, так как ненавидел натягивать ботфорты, да и лазать в них было неудобно.

Хотелось подремать, но мысли обступали голову, напоминая о насущном. Они нашёптывали согласиться на три сардины, или наведаться к другим перекупщикам, или обокрасть последнего. А вот пойти поискать работу они не предлагали. Вряд ли Синебар чем-то отличался от Санси или Ранты. С первых дней на улице Ро был слишком рослым, чтобы вызывать жалость, и при этом выглядел достаточно жалко, чтобы не доверить ему какого-нибудь честного дела. Но подобная жизнь тяжела и для взрослого, и для ребёнка. Думать лучше о том, как раздобыть ужин.

И всё же сон пополз вместе с солнцем, увлекая в тепло и безмятежность. Немного счастья боги отвели для каждого, пусть оно и таяло при пробуждении.

Треск черепицы и лёгкое жжение на груди вернули Ро в сознание. Он нащупал кулон и ощутил покалывание вместе с неожиданным осознанием, что кто-то стоит неподалёку. Кто-то буквально осязаемый, пусть и находился позади, футах в двадцати с другой стороны дымохода.

– Ненавижу кр-рыши! – прорычал резкий голос.

– Не бойся, я котам не скажу, – позлорадствовал другой, неприятно знакомый. Принадлежал он Кагмару – тому самому осязаемому человеку, потревожившему кулон своим присутствием.

– Где-то здесь пр-ритаился. На кр-рыше. Чую, – произнёс бист. Только пастью можно было издавать подобные звуки. – Запах свежий.

Ро усмехнулся, лишь бы не поддаваться панике. Уж чем-чем, а свежестью он точно не пах. Давно пора было помыться если не из вопросов гигиены, так чтобы всякие псины не взяли след. Прятаться больше не имело смысла: острая на нюх зверюга мимо не пройдёт.

Проклиная изменчивую Наминэрию, Ро вскочил на ноги, пробежался по скату до края крыши и перепрыгнул на следующую. От колдунов лучше держаться подальше. Вряд ли его разыскивают, чтобы снова угостить ликёром. Может вздёрнут, может четвертуют. А может рыжий сид пожелает лично расправиться с выскочкой.

– И́мпас! – выкрикнул Кагмар на искажённом алорском.

В паре футах под ногами задрожала черепица, а потом её разметало в стороны, но Ро перемахнул, не глядя: уж больно хотел жить.

– Стой, мерзавец! Вернись, а ни то пожалеешь!

Но ветер слишком удачно подгонял в спину, а ноги занялись любимым делом, и только грудная клетка грозилась сложиться капканом, если её не перестанут проверять на прочность.

Пусть в фехтовании и рукопашной Ро не был хорош, зато бегал быстро и резво. Вокруг плаца или казармы, по доскам и реям, на большие дистанции, с препятствиями или на скорость по прямой. Без страха и сомнений перепрыгивал рвы и стремглав проносился по «разрушенным» мостам и лестницам. Бывало срывался и падал, особенно с подачи кого-нибудь из соратников, но всякий раз упрямо поднимался и мчался ещё проворнее и быстрее. Эти уроки позволили ему выжить не раз и не два. Вот и теперь он сделал ставку на лёгкие ноги.

Синебар отличался от всех прочих городов Юга. Здесь практически не было одноэтажных халуп – только высокие здания футов по пятьдесят-шестьдесят в высоту, громоздящиеся так тесно, что казались сплошной стеной, редко прерывавшейся арками или проулками. Одна крыша перетекала в другую, словно то была высотная улица, разве что мощёная не камнем, а черепицей или крашенными досками. Одна беда: легко было провалиться если не всем телом, так ногой. Вот и приходилось выбирать места понадёжнее. Например, где должны были находиться балки. Жителям верхних этажей оставалось только сочувствовать. Наверняка на их головы сыпалась с потолка застарелая пыль.

Простор для бегства оказался ловушкой. Куда не кинься – везде как на ладони. Оставалось лишь оторваться и юркнуть в тень неприметных дворов. Увы, вокруг были только людные улицы, но не настолько, чтобы затеряться в толпе. Перелетая через очередную такую, Ро не рассчитал силы и еле ухватился за карниз, повиснув над головами горожан. Кто-то ахнул, кто-то прикрикнул. Засуетилась стража. Медлить было некогда. Ро подтянулся, заполз на крышу, поднялся и снова бросился наутёк. Наёмники, стража – какая разница? Пусть хоть поубивают друг друга из-за добычи! Да и вряд ли ещё кто-то преследовал вора. С его манёврами и скоростью уже наверняка отстали и сдались.

Обернувшись, Ро не поверил глазам. За ним упрямо гнался здоровенный бист с волчьей башкой и белой шерстью. Из приоткрытой пасти торчал язык, а в жёлтых глазах сменялись жажда расправы и боязнь высоты. Желая сбросить хвост, беглец устремился к краю здания, где один за другим тянулись балконы, накрытые сеткой, оплетённой пышным виноградом. Прутья с бряцаньем выдерживали худосочного юношу, чего нельзя было сказать о туше фунтов в триста. По грохоту Ро догадался, что преследователь провалился на один из балконов, и поспешил изменить направление.

Ладони и носки сапог заскользили по отвесным стенам, громоздящимся друг напротив друга на расстоянии трёх локтей. Так Ро спустился на два этажа, ввалился в открытое окно, промчался через комнату, потом сквозь гремучую штору из бусин на длинных нитях, перемахнул через стол, взбежал по лестнице и выпрыгнул в окно на строительные леса, оказавшись с другой стороны улицы. Чем изобретательнее он петлял, тем меньше сил оставалось, но и крепла уверенность, что сегодняшний день не последний.

Остановившись перевести дух, Ро опёрся на перила узкого мостика, соединявшего верхние ярусы двух пятиэтажных домов. Здесь жили люди – семьями или группами, набиваясь по пятеро-семеро в одинаковые комнатушки по обе стороны узких коридоров. Незнакомое лицо не вызывало много вопросов, ведь сюда ежедневно приходили новые люди в поисках крыши над головой. И всё же алорцу невозможно было совсем не привлечь внимание. Дети глазели на него с интересом, а взрослые перешёптывались.

После натуги и азарта по ногам расползалась слабость, но Ро оставался бдительным и озирался. Казалось, он сумел спрятаться, но тут вдалеке коридора возник силуэт, расталкивающий обитателей. Волчья морда, оскаленная пасть, всклокоченная белая шерсть.

Застонав, вор сорвался с места. Кое-кто явно не поскупился на золото ради возмездия. Сложно сказать, что сильнее обидело рыжего: кража кулона, отказ от сомнительного предложения или личное оскорбление. Не стоило рассчитывать на снисхождение. Следовало убраться из города в ту же ночь! Да кто ж отправляется в путь без монет и припасов?

Крыша, доска, новая крыша, прыжок на соседнюю. В бегстве ощущался устойчивый ритм, хотя каждый поворот требовал спешной импровизации. Мысли ухватились за единственную цель: добраться до реки, чтобы сбить ищейку со следа. Остальное только мешало.

На новом рывке Ро снова ощутил, как кулон бессовестно жжётся. Он запетлял, как полоумный, предчувствуя беду, и не сбавляя ходу влетел в возникшего перед ним Кагмара. Халасатец появился из воздуха и был удивлён не меньше беглеца, когда оба покатились по скату, отшибая локти. Звякнули оброненные ножницы – длиною в фут, с богатой чеканкой на продолговатых кольцах. Вор явственно успел их разглядеть, когда падал, а потом ослеп от тысячи вспышек, колючих оранжевых искр, закопошившихся прямо в глазницах.

– Убью! – завопил Кагмар где-то поблизости. – Бишак, лови его!

Крик отрезвил Ро, и следом вернулось зрение. Он всё ещё катился, приближаясь к краю, но вовремя подскочил, не сбавляя скорость, и воспользовался инерцией, чтобы прыгнуть.

Лапа белого биста пронеслась в дюйме от драного рукава, обдав его дуновением, и беглец перемахнул через десятифутовый пролёт. Он летел головой вперёд, потому сгруппировался, перекатился, чудом не сломав шею и спину, а потом очутился на ногах, чтобы продолжить бежать. Видел бы его сейчас капитан – мигом настрочил бы рекомендацию в воздушный флот. Хотя то глупости и фантазии! Единственное, на что мог рассчитывать дезертир, – приказ о повешении.

Черепица, мостки, балконы, ступени. Всё проносилось мимо, неважное и размытое. Сердце стучало, рёбра скулили, лёгкие нещадно сжигали воздух. Кулон то успокаивался, то оживал, будто и сам желал пуститься наутёк. Глаза метались по пейзажам улиц, но не находили возможностей, потому ноги создавали их сами. Быстрее. Дальше. Больше всего на свете Ро жалел, что не умеет летать. Нужен был такой трюк, такое препятствие, чтобы ни человек, ни бист не смогли состязаться. Силы почти на исходе, и единственное, что оставалось – бросить самому себе вызов.

Небо было слишком синим, а солнце слишком ярким, чтобы больше никогда их не видеть. За свою жизнь Ро часто падал, но и немыслимое совершал нередко. Пролегающий впереди проспект был значительно шире провала между казармами, но заметно у́же пропасти между Алуаром и свободой. Правда тогда Ро был юнее, и легче, и полон сил. Тогда у него не ныли кости и потроха. Тогда он не обходился одной грушей в два дня и ничего не знал о настоящей жизни.

Дом кончился и началась пустота. Подошва правого сапога оттолкнулась от черепицы, колени взлетели почти до груди. Ветер затрепал рукава с одобряющим свистом. Футы сгорали, как подожжённый фитиль. Край заветной крыши нёсся навстречу. Никакие законы природы не были способны препятствовать желанию выжить, правда не всегда могли его утолить. Не хватило совсем чуть-чуть, чтобы приземлиться на крепкое здание. Руки загребли по воздуху, пальцы царапнули голую стену, тело рухнуло вниз, задевая короткие подоконники. За вспышками резкой боли последовал беспощадный удар, и самый солнечный день поглотила кромешная тьма.

***

Чёрная пелена давила и обволакивала. Она казалась мучительной, однако, когда её пронзил свет, стало ещё хуже. Света было не много – слабые пятна, но их хватило, чтобы зайтись стонами.

Мир вокруг не спешил проясняться. Прежде всего ощущался холод и что-то жёсткое упиралось в висок. Боль особенно остро пульсировала где-то там и волнами пробегала по телу. Прошло немало минут, прежде чем пальцы нащупали каменный пол. Стылый, да в общем-то ледяной и немного влажный. Как сталь на морозе. И запах стоял отвратительный, словно рвоту смешали с кровью. Тошнота сушила глотку и крутила желудок.

Как гвозди, забитые в лоб и затылок, в сознание вонзились резкие звуки. Возня, звон ключей, скрежет решётки, голоса. Для нового стона недоставало воздуха, а хотелось орать.

– Я разве просил его убивать?

– Так ведь живой! Был… Минут десять назад.

– Ну и что вы с ним делали?

– Ничего! Светочем клянусь, я его и пальцем не тронул! Никто из нас! Он сам с крыши сиганул! Дурной какой-то!

– Дурной, – согласился язвительный голос Рамифа.

– Но полетел красиво, – продолжил объясняться Кагмар. – Если он без нача́ров так прыгает, боюсь представить, что будет…

– Что будет?! Ты мне почти что труп притащил! – не сдержал злость рыжий, и что-то громко шандарахнуло по металлу.

– Так это я его ещё поймать успел, – уже с меньшей уверенностью выдал наёмник. – Точнее замедлить… Но и то было сложно! Ваш кулон, надо полагать…

– Ну ты, конечно, молодец. Но много ли мне радости его теперь избивать?

– Так дышит же, глядите!

– Вот как ни увижу тебя – кольцевой, а как ни посмотрю – идиот беспросветный. Исчезни, пока не оказался на его месте!

Судя по торопливым шагам, Кагмар предпочитал пожить подольше и о собственном здравии пёкся сильнее прочего. Сапоги застучали звонкими подошвами, отчего у пленника усилилась дурнота. Как же ему хотелось умереть или снова провалиться в черноту забвения! Даже тусклый свет причинял много боли, не говоря уже об изломанном теле. Ро осторожно пошевелил кистями, затем пальцами ног. Он лежал на спине, но перекошено, завалившись на левое плечо и лопатку, нелепо раскинув руки и ноги. Комната покачивалась туда-сюда, но постепенно обретала равновесие. Морщась, вор оторвал щёку от пола и со стоном водрузил затылок на камень.

Носок чужого сапога упёрся в бок. Это был не удар, а лишь лёгкий тычок. Способ растормошить. Брезгливая попытка привлечь внимание.

Превозмогая агонию в каждом суставе, Ро подтянул ноги, приподнялся на локтях и, стиснув зубы, отполз. Спина упёрлась в стену уже через пару мгновений. Комнатушка длиной оказалась не больше десяти футов и не имела ни окон, ни мебели. Повсюду жёсткий камень и грязные тени. Оставалось лишь забиться в угол и сожалеть, что не расшибся насмерть. Редкостная сука – удача.

– Знаешь, а ты везучий ушлёпок, – подбодрил Рамиф, глядя сверху-вниз и невесело ухмыляясь. – Ещё вчера я хотел тебя выпотрошить, но сегодня уже передумал, – он наслаждался моментом, ведь партия выдалась долгой и утомительной. – Так легко ты не отделаешься.

У него на груди висел волшебный кулон, поблёскивая фальшивыми янтарями – такими же рыжими, как волосы сида и его диковинные чудовищные глаза. Глаза самого Ликого, не иначе. Шёлк и парча, золотая вышивка и перстни. У таких людей всегда есть время, чтобы отнимать его у других. Почему бы не медлить, великодушно подарив несколько давящих мгновений?

Ро запрокинул голову. Сверху на него уставился давящий потолок, немногим выше человеческого роста. Смотреть некуда, кроме как на мерзавца, пришедшего поглумиться над пойманным вором. Ро не умел сдаваться. Любые последствия и удары судьбы он встречал вздёрнутым подбородком и вызовом.

– Ничего не хочешь мне сказать? – жестокая улыбка изуродовала холёное лицо рыжего.

Возможно, он ждал извинений или хотел, чтобы его умоляли. Быть может, это бы его позабавило или даже удовлетворило. Увы, сегодня и его поджидало разочарование. Ро не собирался унижаться. Проиграл так проиграл. Не судьба.

– Знаешь, нормальный вор стащил бы кошелёк, – заметил Рамиф, самодовольно скалясь. – Сейчас бы плыл в столицу, загорая на палубе. Но, сдаётся мне, ты вовсе не нормальный и даже не вор. Ты не лукавил, что это дело тебе не даётся, – он зажал между пальцами кулон и потёр в задумчивости. – Вор всегда знает, чего хочет. А ты?

Обычно Ро хотел есть, или спать, или сняться с места и пуститься в путь. Сейчас он согласился бы просто ничего не чувствовать и не думать. Но вот чего он точно не хотел, так это отвечать на дурацкие вопросы.

– Янтарь не знает покоя, – продолжил рыжий неспешный монолог. – Ты прогоришь раньше, чем это осознаешь. Да и откуда тебе знать? Кровь истинных сильна, даже малая капля. Скажи спасибо кому-то из предков. Тому, кого этот дар первым изничтожил. Так же, как и всех, кто был до тебя. Люди не способны вынести этого жара. Даже алорцы.

Прежде Ро не связывался с умалишёнными и предпочёл помалкивать. Может, выговорившись, колдун остынет и решит избавиться от обидчика по-быстрому?

– Сложно винить тебя в том, что от тебя не зависит. Но ликёр в лицо?! Знаешь, что я делаю с теми, кто просто косо на меня посмотрит?

Потянулась тишина, приказывающая ответить.

– Наверное, убиваешь? – предположил пленник.

– Я что, по-твоему, сумасшедший? – возмутился Рамиф и даже отступил на полшага. – Нет, конечно! Но на место я таких выскочек ставлю. А ты даже не выскочка. Выбрось тебя на улицу – подохнешь сам. Твоя жизнь – худшее для тебя наказание.

Раздражение побороло усталость и боль. Ро далеко не всем нравилась его жизнь, но другой у него не было. Ошибок он совершил немало, но точно не хотел обратно в Алуар, или в армию, или на порог притона какой-нибудь банды.

– Да пошёл ты! – процедили губы сами собой. – Делай, что хочешь, только заткнись.

Обычно за такое давали по роже. В гневе богатые ничем не отличались от бедных и готовы были марать руки, вымещая злость. Но Рамиф и бровью не повёл. От колдуна стоило ожидать чего угодно, но точно не того, что последовало потом.

– Вставай и иди за мной, – приказал рыжий и вышел, оставив решётчатую дверь распахнутой. – И не отставай. Терпеть не могу, когда меня задерживают.

В смятении Ро предпочёл бы, чтобы его побили, чем заставили шевелиться. Но путь на свободу был один и начинался точно не на полу глухой камеры.

Опасаясь развалиться на части, пленник поднялся по стене и сделал несколько осторожных шагов. Для упавшего с большой высоты он был до неприличия целым, но вряд ли на нём нашлось бы живое место. И он заковылял, подтаскивая левую ногу. Бедро кололо судорогой, колено еле сгибалось. Больше по крышам ему не побегать. Уж точно не в ближайшие месяцы, а столько ему не прожить. Закралось подозрение, что он тащился на одной лишь горячности, и как только остынет – рухнет на землю и, наконец, издохнет.

Рамиф не торопился, но всё равно шёл достаточно быстро. На правах мучителя мог себе это позволить. До выхода из тюрем он ни разу не обернулся. Ро хватался рукой за решётки и только тем и держался, но потом пришлось сцепить зубы и полагаться лишь на собственные силы.

Коридор закончился провалом в зал. Двое человек сидели за столом, но почтительно встали при виде сида. Крепкие лбы бандитского вида – оба кутались в синие шерстяные плащи и запоздало сунули под них кожаный стаканчик и игральные кости. Небрежным взмахом руки рыжий велел им отставить. Он продолжал идти вперёд, к следующему проходу-провалу. Такие высокие потолки могли быть только в каких-нибудь замках. Стены из гладкого камня казались сплошными, словно то не полированные плиты, а цельная скала, внутри которой выбили помещения.

Зал, новый зал, коридор, широкая винтовая лестница. Изощрённая пытка даже для здоровых ног. На новом пролёте начинались длинные окна с прозрачными стёклами толщиною в кулак. За ними кружилась густая метель, швыряясь огромными хлопьями и пытаясь залепить ими обзор. Ро застыл на площадке, не веря глазам. Ну какой в Халасате может быть снег? Он и в Алуаре-то случится не раньше, чем через два месяца. И то будет лёгкий мороз со скудным инеем, а не пурга, способная хоронить города.

– Пошевеливайся! – прикрикнул Рамиф.

Злить его хотелось всё меньше. А куда отсюда бежать? И зачем? Чтобы замёрзнуть насмерть, и тело никогда не нашли? Не стоило связываться с колдунами!

Стопа, голень, бедро, рёбра, локти, плечи, голова – всё скулило и надрывалось. Боль убивала любые порывы и чувства, но только не упрямство. Упасть, значит, сдаться. Только идущий достигает цели, находит выход. А если выхода нет, ну так что же? Не поищешь – не узнаешь. Жаль только лестнице нет конца.

Навстречу спустились двое алорцев – осанистые и беловолосые – и, поравнявшись, слегка склонили головы перед сидом, а потом уставились на сородича в искреннем недоумении. Сказать им было нечего. Ро пожелал провалиться, но сделал вид, что в упор их не видит, и постарался хромать незаметнее.

Через ещё два пролёта лестница всё-таки кончилась. Снова коридоры и залы с бескрайними окнами, за которыми кружился всё тот же снег, а вдалеке светлели горные вершины.

– Где мы? – решился спросить пленник.

– На острове Мглад. Вряд ли ты о таком слышал, – ответил Рамиф.

Не слышал и не читал. Уж точно бы запомнил. Погода пугала и изумляла, но здание казалось не менее возмутительным. Пока что не встретилось ни одной ставни, ни одной щеколды, и даже дверей в этой нескончаемой крепости не было. Если попадался проход, то стена просто прерывалась дырой от пола до потолка. Вряд ли кто-то так решил сэкономить на рамах и арках, ведь всё остальное не имело изъяна.

– И как долго я был без сознания? – вслух прикинул Роваджи.

– Полагаю, не долго. Опережу твоё любопытство: сюда ты попал не обычным путём.

Кто бы сомневался. Наверняка, дирижабли сюда не летали. Небось снова не обошлось без магии, как было с прогулкой до Синебара. Узнать бы теперь, как можно по щелчку пальцев оказаться где-нибудь в Небаде, ну или просто подальше отсюда.

– Что, больше вопросов не будет?

– Переборщу – ничего не узнаю, – признался пленник, продолжая переваривать обстоятельства.

– Умно. Это мне нравится, как и то, что ты не ноешь.

Комплименты Ро принял с мрачным безразличием. Портить с колдуном отношения ещё сильнее было бы глупо, ну а угодить он не стал бы пытаться. Разве эта прогулка что-то меняет? Просто один подонок хвастается своим могуществом, чтобы другой прочувствовал всю степень своего ничтожества. Не впечатляет. Как будто красота дворцов – заслуга королей! Остров, так остров. Пусть хоть вулкан! Где умереть – особой разницы нет, сюда хотя бы вьюга не задувает, лишь воздух неприятно холодный. Хорошее место, чтобы хранить трупы. Наверняка их здесь немало, учитывая интересы одного лжебога.

Паршивый исход. Хотели затащить в застенки, чтобы осквернить самым незавидным образом, а теперь приговорённый идёт туда сам. Иронично. Может хоть травами напоят или одурманят. Сон, пожалуй, лучшее преддверие смерти.

– Почти пришли, – то ли застращал, то ли подбодрил рыжий.

И снова пара верзил и винтовая лестница, словно у этой крепости не было конца и края. Можно даже не сбегать, а просто потеряться где-нибудь в коридорах. Когда найдут, уже сам остынет.

После подъёма начиналась приёмная, отапливаемая десятком огромных жаровен. Наверняка непросто было прогреть это зимнее царство. Тут же откуда-то выпорхнул молодой человек в опрятном кафтанчике – халасатец от промасленной макушки до расшитых золотой нитью сапог – и засеменил за сидом, подсовывая какие-то бумаги.

– Всё, как вы просили! А вот это оставил Ристан. Сказал, что вернётся завтра, когда проспится. А ещё… – тут прислужник заметил побитого гостя и брезгливо скривился. – А ты ещё кто?

«Не твоё собачье дело», – подумал Роваджи.

– Тебя не касается, – менее грубо отмахнулся Рамиф. – Остальное завтра. Меня не тревожить.

– Как прикажете. Ужин, должно быть, остыл. Подогреть или подать новый?

– Не надо.

За провалом в стене снова началась лестница, вызывая у пленника дикую злобу, но эта хотя бы вела лишь на один этаж вверх, где по затейливому проходу можно было попасть в башню-кабинет. Окна открывали вид во все стороны света, и наконец-то нашлись массивные ставни на выходе на балкон. Здесь тоже горели жаровни, бросая тусклый свет на книжные полки. Ещё здесь были диван, и кресла, и несколько столов: письменный, диванный и стол-карта с объёмным макетом континента. Всё и сразу в одной огроменной комнате.

Стоило подняться, как большой мохнатый пёс разразился радостным лаем и запрыгал вокруг вошедших, виляя хвостом. Рамиф на ходу скинул плащ и отправил на вешалку: тот сам полетел, словно на невидимой нитке. Одно из кресел отодвинулось, предлагая садиться. Второе услужливо приняло хозяина. Странно, что рыжий прямо на нём не ездил по крепости. Быть может колени у него тоже волшебные?