Если. Вернувшаяся

Глава 1. Выбор.

Пусть кажется, что за чертой – плато,

А смерть, возможно, – просто инквизитор.

Нам остается верить только в то,

Что всем будет предложен новый выбор.

Из-за яркой вспышки в течение пары мгновений было трудно что-либо различить. В ушах немного звенело, а в голове будто бы не осталось ни единой мысли – бег времени замедлился, и трудно было определить, сколько минут прошло, прежде чем зрение начало возвращаться. Когда пелена наконец рассосалась, из пустоты возникла ослепительно-белая комната и человек с мягкой улыбкой, сидящий за столом.

– Добро пожаловать, дорогая, – сказал он. – Рад приветствовать тебя.

– Где я?

– Там, куда всё идёт. Там, куда все идут.

– Я умер? – собственный голос прозвучал незнакомо. – Или умерлА?..

– Да, ты покинула земной мир, – глаза человека светились потусторонней, всепоглощающей добротой. – Сразу после перехода память может стирать некоторые моменты из прожитых жизней, однако воспоминания еще вернутся, – он подался вперед, облокотившись о стол. – Не важен здесь и вопрос пола – первое время мы обращаемся ко всем в женском роде, ведь то, что ты есть – это твоя душа. Я знаю, что у тебя много вопросов, но будь терпелива, у нас полно времени.

Душа неловко повела плечами и посмотрела на свои руки. Трудно было сказать, кому они принадлежали – каждую секунду по ним будто бы пробегала рябь, и они казались попеременно мужскими и женскими, детскими и взрослыми, светлыми и тёмными. Как и говорил собеседник, память постепенно возвращалась.

– Я помню! – наконец заговорила она. – Меня звали…

– Тише, – твердо прервал её незнакомец. – Здесь мы не называем ни своих имён, ни имён тех, кто остался на земле, ни всего того, что связывает нас с прошлым. Ты завершила лишь первое свое путешествие в мир живых, так что запоминай правила.

– Первое? – душа удивлённо подняла голову. – Мы перерождаемся?

– Ты удивительно быстро соображаешь, – слегка рассмеялся её собеседник. – Конечно – души бессмертны, но каждый сам выбирает, как распоряжаться вечностью. Если последнее земное существование было хорошим, душам дается выбор – многие остаются здесь. Другие решают вернуться в мир живых.

– Вот как. Стало быть, многое, что нам говорили о жизни после смерти – правда, – протянула она. – Как я могу обращаться к Вам?

– Как тебе угодно, – человек расправил плечи. – Люди дают мне много имён при жизни, однако суть от этого не меняется.

– Вы Бог?

– Христиане называют меня так, – уклончиво ответил тот. – Ты близка к истине. Но познать ее в первый переход тебе, к сожалению, рано. Ты можешь называть меня Распорядителем.

– Хорошо, – ответила душа. – Но почему я завершила свою первую жизнь, если другие, как я понимаю, прожили далеко не одну?

– Многие души стары, как мир, – пояснил Распорядитель. – Но иногда новые возникают из пустоты, как звёзды, и начинают свой путь. Никто, даже я, не может этому противиться.

– Но что дальше? Что будет с… – она решила не называть имен, – с моими близкими, которые остались на земле?

– Не беспокойся, – Распорядитель качнул головой. – Они выбрали хорошие жизни, и каждый из них будет счастлив на протяжении своего земного существования. Однажды, возможно, вы встретитесь с ними в других мирах.

– Так, стало быть, вселенная тоже не одна? – душа удивлённо выдохнула.

– Разумеется, – Распорядитель снисходительно улыбнулся. – Ты помнишь какие-нибудь книги, которая читала при жизни, фильмы, которые смотрела, истории, которые слышала от других? – Он дождался одобрительного кивка. – Души, которые прожили много жизней или были чисты, сохраняют некоторые воспоминания о своих прошлых существованиях и создают всё это. У людей это называется «воображение».

– Фантастика! – только и смогла ответить душа. – Но как я провела свою жизнь? Что теперь будет со мной?

– Ты была в меру хорошим и в меру плохим человеком, – ответил Распорядитель. – Как и большинство душ. Ты можешь выбрать свой дальнейший путь без каких-либо ограничений, – он помолчал. – И, если захочешь, как у первородки, у тебя будет возможность сохранить небольшую часть памяти, чтобы лучше распорядиться своей новой жизнью.

К этому моменту душа, кажется, вспомнила весь свой земной путь: детство, учебу, выбранную профессию, любовь, друзей, семью, тревоги, печали, радости и… Смерть. Всё это казалось таким одновременно далёким и близким, что становилось страшно.

– Звучит обнадеживающе, – наконец откликнулась она. – Но из чего я могу выбрать?

– Ты можешь остаться здесь и помогать другим. Можешь вернуться в ту же Вселенную, из которой пришла. Можешь выбрать любую другую. Повторюсь, это только твой выбор.

Вдруг душа опустила глаза и замолчала на несколько мгновений.

– Я знаю, о чем ты думаешь, – сказал Распорядитель. – Ты провела на Земле целую жизнь, ты помнишь любимых людей, горечь и радость пройденных дней, а сейчас так легко отказываешься от этого в угоду новому. Это смущает тебя.

– Да, – кивнула душа, вновь посмотрев на него. – Неужто и у этого есть объяснение?

– Разумеется, – кивнул Распорядитель. – Если человеческое тело – сосуд для души, то душа – хранилище воспоминаний, опыта, решений и чувств, – он улыбнулся. – Но душа Роберта Юлия Майера в то своё рождение была права: энергия – конечная величина. Для того, чтобы люди, появляясь на свет в тысячах и тысячах реальностей, могли оценить первое прикосновение матери, мягкость травы, любовь, гордость и ненависть, каждый из них, умирая, возвращает возможность чувствовать, дабы его эмоции были разделены между теми, кому только предстоит пройти свой жизненный путь, – он развел руки в стороны. – Поэтому ты помнишь своих близких, знаешь шаги, что ты преодолела на своей дороге сюда, и мотивацию своих решений. Да, пока ты испытываешь мимолетную радость и удивление – это привилегии первородок. Вот только скорби у тебя нет, – теперь она принадлежит кому-то другому. Это не мешает живым стремиться чувствовать, ведь вся жизнь – это попытка найти новое. Однако каждое новое рождение открывает для вас возможность заново определить границу того, что вы готовы ощутить.

– Раз чувства не бесконечны, то может случиться так, что кому-то останется лишь толика от доли другого?

– Да, – честно ответил Распорядитель. – Но даже эта толика достойна того, чтобы ее пережить. Теперь же я предлагаю тебе сыграть в эту лотерею. Ты готова?

– Да, – кивнула душа.

– И чего ты желаешь?

Душа несколько мгновений молчала, отведя глаза в сторону, а потом вновь посмотрела на собеседника – твёрдо и пристально, четко зная, что хочет ему сказать.

– Я любила, Распорядитель. Любила родных, близких и единственного, что был предназначен мне… А может быть – не был, но так случилось. Любовь – это тот смысл, ради которого мне хотелось бы вернуться назад. Мне не нужны другие миры, фантазии и трепет неизвестного – напротив. Я хочу вернуться в свой мир, где есть доброе и злое, белое и чёрное, свет и тьма. Я хочу любить то, что я делаю. Я хочу приносить пользу тем, чему я посвящу свою жизнь. И я хочу, чтобы там – за чертой – меня ждал кто-то, кто пожелал того же, что и я.

– И что же ты хочешь сохранить из памяти о прошлой жизни? – спросил Распорядитель, внимательно глядя на неё. – Что ты хочешь взять с собой в новую судьбу?

– Интуицию, – откликнулась душа. – Предчувствие, которое будет настолько сильным, что поможет мне не свернуть с того пути, что я Вам описала.

– Что ж, это твоё решение, – Распорядитель что-то записал в появившемся из ниоткуда огромном фолианте. – Если ты больше ничего не хочешь добавить, ты можешь отправляться.

– Уже? – удивлённо спросила душа. – И даже не нужно ждать пару веков?

– Вовсе нет, – коротко посмеялся тот, и фолиант растаял в воздухе. – Так что, готова?

– Да, – кивнула собеседница.

– Тогда – в добрый путь, Анна, – улыбнулся человек, и весь его облик подернулся рябью, а комнату начал быстро заполнять яркий свет. – И до новых встреч.

– Прошу прощения, у Вас не занято? – спросила молодая женщина, закрыв динамик телефона и обратившись к темноволосому мужчине, сидевшему на парковой лавке с газетой в руках. – В этом парке, кажется, не найти свободной скамейки.

Тот оторвался от газеты:

– Присаживайтесь, – сухо бросил он и немного подвинулся, освобождая ей место.

Она благодарно кивнула и опустилась на скамейку:

– Странно, – подумалось ей. – Стоило пролететь полмира, чтобы случайный встречный вновь говорил с акцентом. Британец, кажется… Что же он тут забыл?

Но вслух она, разумеется, этого не сказала – только кивала, слушая своего телефонного собеседника.

– Да, Кейт, я прекрасно это помню, – она пристально смотрела на здание, видневшееся из-за деревьев. – Да, когда мне предлагали работу, в контракте был прописан пункт с предоставлением мне жилья, да, я не рассчитывала на то, что мне придётся искать квартиру самой. И, да, финансы поют романсы, но снять квартиру с кем-нибудь в доле – пока сомнительная для меня идея, – она помолчала, слушая собеседника, а потом окинула всё вокруг пристальным взглядом. – Да ничего здесь, кажется, не поменялось, брось. А дым Отечества нам сладок и приятен – как и завещал Грибоедов.

Мужчина рядом многозначительно хмыкнул. Женщина покосилась на него и заметила, что он смотрит на неё.

– Ладно, Кейт, этот диалог ни к чему не приведет, а ты мне еще полчаса назад сказала, что опаздываешь. Я позвоню тебе вечером. Пока, – она положила трубку, повернулась к мужчине, сидящему рядом и заговорила по-английски. – Что Вам показалось забавным, сэр?

Тот сложил газету и посмотрел на нее:

– Чего Вы боитесь, мисс? Насколько я могу судить, Вы недавно вернулись на Родину. Почему бы Вам не воспользоваться возможностью, которая поможет Вам здесь задержаться? – быстро ответил он ей на том же языке, и она поняла, что не ошиблась – это действительно был британец.

Когда их взгляды встретились, она готова была поклясться, что видела эти глаза тысячу раз до этого. Это был приятной наружности мужчина около тридцати лет с пронзительными светло-серыми глазами. Худой и высокий, насколько можно было судить, хотя он и сидел – и одетый, как хрестоматийный франт – темное пальто, шарф и вычищенные до блеска ботинки.

– На самом деле, я "доктор", а не "мисс", – ответила она и отвернулась, намереваясь встать, но передумала. – Знаете, я хотела быть вежливой, но меня не покидает смутное ощущение, что Вы хамите мне.

Незнакомец посмеялся, вновь заговорил по-русски, и дальнейший их разговор продолжался уже на этом языке:

– Доктор? Долго преподавали русский для иностранцев, не так ли?

– Возможно, – женщина наконец поднялась с места.

Она оглянулась на собеседника через плечо, кивнула и собралась было уйти.

– Колумбийский, верно? – спросил мужчина спустя пару секунд.

Она свела брови и вновь повернулась к нему. Ее слегка удивило, насколько хорошо британец говорил по-русски – у него почти не было акцента, а словарный запас говорил о том, что незнакомец знал этот язык не только по книгам, но и много лет пользовался им в реальной жизни.

– Это начинает быть забавным, – женщина сложила руки перед собой, держа в них сумку. – Я бы рада поболтать, но у меня есть дела, отвлекаться от которых мне бы не хотелось. Прощайте.

Она двинулась прочь, не оглядываясь.

Была середина января – шёл снег, но было не холодно. Под подошвами сапог приятно хрустел почищенный в парке снег, и дышалось свободно и легко – впервые за долгое время.

Она много раз встречала на своем пути мужчин, которые пытались её чем-то удивить – хотя чаще всего безуспешно. Пожалуй, это было чем-то вроде клише в ее судьбе. Однако незнакомец произвел на нее странное впечатление.

Узнать что-то о человеке в двадцать первом веке – задача далеко не со звездочкой. Она упомянула пару вещей при разговоре с Кейт, говорила с незнакомцем на хорошем английском, который мог подсказать ему, что она долго прожила за рубежом… Впрочем её не удивлял факт существования людей, которые могут собрать из осколков мимолетного диалога ее собственный портрет – как, в целом, и любого другого человека.

Она почти подошла к зданию, на которое смотрела во время телефонного разговора, и остановилась на тротуаре. Боковым зрением она заметила, что кто-то приблизился и встал слева от неё.

– Осмелюсь предположить, что Вам важно, чтобы последнее слово было за Вами, – спокойно произнесла она и повернула голову к тому, кто остановился рядом.

– Виновен, – кивнул всё тот же британец, глядя а то же здание.

– Что же, просвятите меня. Не уж то пришли смотреть ту же квартиру, что и я?

– Верно, – ответил мужчина. – Михаил Захарович – владелец дома – мой давний знакомый. Когда я приехал в Москву, я сразу же обратился к нему, и въехал сюда несколько дней назад. Но Вы же знаете, что сегодня его нет дома? Он будет готов показаться Вам квартиру завтра.

– Знаю, – кивнула его собеседница. – Была рядом и решила посмотреть на дом снаружи. Но раз так, то… – женщина пожала плечами. – Уступаю, – она шагнула назад и протянула руку в жесте, означающим приглашение.

– Бросьте, – сморщился незнакомец, поворачиваясь к ней. – Я слышал достаточно, чтобы понимать, что Вы в бедственном положении. Михаил Захарович – приятнейший человек, а аренда у него более – тем более с его условиями и с этим положением дома, исключительно подъемная, особенно, если делить ее на двоих.

Она рассмеялась, закинув голову назад, и махнула рукой, которую только что протягивала:

– Дело отнюдь не в деньгах или в моём положении, которое Вы постарались отметить исключительно по-джентельменски, – быстро проговорила она.

– Но Михаил Захарович уже сказал Вам, что у него есть один арендатор квартиры, который не против снимать её с кем-то в доле?

– Верно.

– И Вы всё равно пришли. Что же изменилось?

– Он не упомянул, что Вы мужчина, – просто ответила женщина, перестав смеяться и пожав плечами. – Видите, я тоже наблюдательна – ведь заметила это, хотя Ваше поведение и доказывало обратное, – незнакомец нахмурился, но её это только раззадорило. – Вы думаете, всё так просто? – она повернулась к нему лицом.

– Так просто – что? – его голос прозвучал чуть раздраженно.

– Мы впервые видим друг друга, общение наше больше похоже на обмен взаимными уколами, а завтра я приду и, с большой вероятностью, сниму эту квартиру с Вами в доле, так? – спросила женщина с интонацией, с которой учителя-наставники подводят к ответу своих учеников.

– Что-то не так? – несколько самодовольно ответил мужчина. – Если Вы думаете, что мы друг о друге ничего не знаем, то спешу Вас разубедить, – он заговорил быстро и чётко. – Я знаю, что Вы занимаетесь русской литературой, служили приглашенным преподавателем в Колумбийском университете, но покинули пост из-за отсутствия перспектив. У Вас есть подруга, которая о Вас беспокоится со времён школы и которая подкинула Вам идею найти сожителя, но Вы сторонитесь её, неохотно принимаете её помощь и советы, – мужчина выдержал эффектную паузу. – Мне этой информации о Вас, в целом, достаточно.

– «Если», – без паузы ответила его собеседница, тоже глядя на здание.

– Простите? – незнакомец поднял брови, не смотря на нее.

– «Если Вы думаете», – процитировала она его. – Я так не думаю, – она ещё раз окинула его взглядом с ног до головы и вновь отвела глаза. – Я, в свою очередь, знаю, что у Вас есть брат, чья опека Вам докучает, а также длинный список прошлых и нынешних зависимостей. Вы сотрудничаете с полицией и считаете себя синглтоном, что, боюсь, лишь отчасти справедливо, – незнакомец повернулся и наклонил голову, будто сканируя её. – Я что-то упустила?

– Я предпочитаю, чтобы в квартире было тихо, когда я работаю. Порой и сам подолгу молчу – так что я не лучший собеседник.

– Аналогично.

Они помолчали несколько мгновений, а потом наконец женщина пожала плечами:

– Осталось единственное, чего я о Вас не знаю, а знать стоило бы. Как Вас зовут?

Они наконец повернулись друг к другу.

– Уильям Такер, – мужчина смотрел на неё сверху вниз – он был выше её на целую голову.

– Доктор Анна Палмер, – кивнула женщина, растянув губы в приветственно-дружелюбной улыбке, и, сняв кожаную перчатку, протянула ему руку.

Палмер не собиралась уходить даже в тот момент, когда нарочито вежливо "уступала" незнакомцу квартиру – она рассчитывала на рыцарство и вежливость… Ну или на что-то другое, что заставило бы его отказаться от этого варианта жилья. Однако за время их разговора ей показалось, что Такер – хотя и производил впечатление не слишком приятного в общении человека – был далеко не самым худшим вариантом для временного соседства.

Да и, чего греха таить – за последние десять лет Анна отвыкла от общества соотечественников. В эти годы её окружали в основном энтузиасты-американцы и чопорные британцы, и она не видела ничего зазорного, чтобы в процессе обратной ассимиляции оказаться рядом с очередным представителем этих народов.

– Чёрт с ним, – подумалось доктору Палмер. – Попробовать можно.

Такер смотрел на Анну и думал о том, что – к его удивлению – её не спугнула ни его откровенная наглость, ни весьма тонкий анализ, который он провёл, ни холодность в его поведении и голосе. Он помнил, что людей отталкивали и меньшие недочеты в его общении. Карие глаза новой знакомой смотрели на него из-за оправы очков с вызовом, и он поймал себя на мысли, что это ему в новинку. И, возможно, даже нравится.

Он был уверен, что знает, почему именно она пришла сегодня к этому дому.

– Я мало что теряю, – решил Такер. – Лишняя проверка не помешает, и возможно это дело завершится куда быстрее, чем я думал.

После секунды колебаний он пожал протянутую ею ладонь, и уголки его губ тоже тронуло подобие улыбки – несколько заинтересованной.

Булгаков предупреждал – никогда не разговаривайте с незнакомцами.

Но кто прислушивается к советам?

Был уже поздний вечер, когда Палмер вошла в свой номер и села на край кровати, не снимая пальто. Весь день она провела в беготне по городу: ей нужно было получить ключ от своего кабинета в университете, забрать из канцелярии документы для передачи в посольство, да и… Впрочем, как вы поняли, дел было действительно много: закон бюрократии непреклонен – нельзя пролететь полмира, вернуться в страну, чтобы остаться в ней навсегда, и не потратить времени на то, чтобы соблюсти все формальности.

Анна посмотрела по сторонам: она не успела разобрать вещи, а теперь в этом не было необходимости. Доктор филологии улетела из Нью-Йорка с двумя чемоданами, уложив в них всю свою десятилетнюю жизнь в штатах, а потому, когда она бросила короткий взгляд на багаж, внутри немного похолодело.

Палмер вытащила из кармана телефон и молча уставилась на черный экран, бездумно глядя в собственные глаза, отражающиеся в нем. Проверив время на наручных часах, она тут же отложила гаджет на кровать рядом с собой, верно рассудив, что не стоит звонить человеку, оставленному на противоположном берегу Атлантического океана. Дело было даже не в разнице в часовых поясах – нет. Анна Палмер просто не решилась набрать заученный номер.

Наконец она повернула голову и посмотрела на рабочий стол справа от себя – на нём стояли единственные три вещи, которые она вытащила из чемоданов: ноутбук, Библия и папина фотография.

– Ты говорил «ничего не проси у судьбы», – она усмехнулась, отворачиваясь. – Ты был прав, пап. Видел сегодняшнее моё знакомство?

Анна снова перевела взгляд на фотографию, будто ожидая ответа от отца. Однако тот, глядя на неё сквозь пелену лет с потертой бумажки, давно истрепавшейся по краям, молчал, улыбаясь краешками губ.

– Чем проще человек, тем более высокого мнения он о себе, – вслух рассуждала доктор филологии. —Нет, этот Уильям Такр не такой, он… Кстати, – Анна взяла телефон и вбила в поисковике имя своего нового знакомого. – А, ну да, частный детектив, – доктор тут же отложила гаджет, не став читать ничего дальше первой строчки. – Как я и говорила, – она откинулась на кровать, закинув руки за голову.

Было тихо. Палмер включила только ночник на столе, и тот отбрасывал на стену ровный круг света, а комната терялась в таинственных тенях. Казалось, что заснул весь мир: не было слышно ни соседей за стеной, ни проезжавших в переулке машин, ни отдаленных голосов прохожих с улицы. Всё было мирно и спокойно, и Анна поймала себе на мысли, что это раздражает – она привыкла к тому, что Нью-Йорк никогда не засыпал и, кажется, покинув его, так и не попрощалась с его ритмом жизни.

Палмер поднялась с места, убрала в чемодан Библию и ноутбук, встала напротив стола и взяла в руки потертую фотографию:

– Ладно, пап, – она помолчала. – Чтобы жить дальше, придётся начать всё с самого начала.

Анна не могла знать, что бы ей сказал отец, если бы он мог увидеть последние несколько месяцев её жизни, но посмотрев в его глаза, тридцать лет назад пойманные камерой, она прочла в них ту уверенность, которую растеряла на эти несколько коротких минут. Окончательно собравшись с мыслями, Доктор филологии кивнула отцу, будто бы благодаря и прощаясь, вытащила кошелек из лежавшей на стуле сумки и убрала туда фотографию.

И через пять минут, когда она выключила свет и легла в постель, тьма окончательно завладела комнатой.

В это время в слабо освещенной гостиной в центре Москвы Уильям Такер захлопнул ноутбук, откинулся на спинку кресла и положил ноги на одну из коробок, покрывающих всю площадь главной комнаты взятой им в аренду квартиры.

– Ничего, представляешь? – обратился он то ли к себе, то ли к кому-то невидимому. – Ни сведений о личной жизни, ни связей с криминалом, даже неоплаченных счетов нет! – он фыркнул и отвернулся. – Просто доктор русской филологии, просто приехала в Москву после десяти лет отсутствия. Чëрт! – вдруг мужчина напрягся и, прищурившись, снова посмотрел куда-то в пустоту. – Верно, информацию могли удалить, и тогда это подтверждает мою теорию, – Такер встал из кресла и подошёл к ветхому камину, который не затапливали, наверное, уже лет пятьдесят. – Но это ещё предстоит проверить, знаешь ли.

Детектив наклонился и взял из груды вещей какую-то коробку. Стоило ему дотронуться до неё, на лестнице послышались торопливые шаги. Мужчина поморщился, тут же бросил начатое занятие и отошёл к окну.

– Привет, – раздался за его спиной голос. – Я слышал, ты с кем-то говорил.

– Вам послышалось, Михаил Захарович, – сухо ответил домовладельцу Такер и повернулся к собеседнику лицом. – Вы что-то хотели?

– Ты бормотал что-то про встречу с девушкой, с которой на завтра назначена встреча. Она придет?

– Да, – просто ответил он. – Уверен, что придет.

– Вот и славно, – расплылся в улыбке домовладелец, осматривая комнату. – Ты же знаешь, Уильям, старик только рад – отличная была идея тебе снять квартиру с кем-то!

– Михаил Захарович… – предупреждающе проговорил Такер.

– Всё-всё, – старик тут же вышел из комнаты. – Это дело молодое, лезть не буду… Спокойной ночи, Уильям! – крикнул он уже снизу.

– «Спокойной ночи», – буркнул мужчина, отходя от окна и гася напольную лампу. – Спокойной – хуже проклятья! – добавил он, хлопнув дверью спальни в конце коридора.

И его пустую гостиную тоже заполнила ночь.

Анна Палмер была довольно высокой женщиной. Ее лицо отчего-то прочно впечаталось в его память, и весь день после встречи с ней оно периодически всплывало перед ним.

Она не была красавицей в известном смысле слова. У неё были неприметно русые волосы длиной до плеч и тонкие губы с опущенными уголками. Она не показалась Такеру худой, но и назвать её полной было трудно: первыми в её лице бросались в глаза чётко выраженные, удлинённые по мужскому типу скулы. Одета она была вполне классически – темные сапоги, черное пальто и перчатки, красный платок и дамская сумка в тон – всё было, казалось бы, весьма неприметно, но при детальном рассмотрении ее образ вызывал симпатию, ибо будто бы дополнял каждое её движение.

Однако всё это терялось, стоило посмотреть ей в глаза: светло-карие, едва ли не янтарные, они светились из-за роговой оправы очков странной, почти материнской теплотой и тем коэффициентом осознанности, что лишь от одной встречи с ними ты понимал – она далеко не глупа. И вот теперь, лёжа в своей постели, Такер снова видел перед собой эти глаза..

Москва в ту ночь, как и во многие другие до и после неё, не заснула, но двое людей, прочно связанных друг с другом незримой нитью, о которой они и не подозревали, все-таки смогли увидеть несколько снов перед тем, как первые лучи солнца коснулись столицы.

И когда ночь растаяла где-то на западе небосклона, эти двое даже не почувствовали, что начинающийся день уже навсегда соединяет их судьбы в одну.

Глава 2. Ключи.

Все мирское – тяжкие оковы –

Это тишь, стагнация и гладь.

Остается только в этих лицах новых

Снова искру вечности искать.

Работа судебно-медицинского эксперта для большинства – не самое приятное занятие на свете. Однако когда ты много лет подряд ежедневно видишь трупы, то избавляешься от сотен человеческих страхов и предрассудков. Милена Вишневская знала об этом не понаслышке. Она любила свою работу ровно настолько, насколько это возможно при столь специфическом занятии.

Милену Вишневская называли серой мышью еще со времен школы, и она, слишком рано поняв, что красотой и харизмой ей этот мир не покорить, решила брать умом.

Это у нее получалось блестяще. Превосходный школьный аттестат, элитная стипендия в лучшем вузе страны, выступления на национальных и международных конференциях – все это было про Милену, которую, несмотря на это все, в начале карьеры вовсе не замечали. Правда, всем ее недоброжелателям, глядящим на нее с высоты своих светлых кабинетов и более значимых, как они считали, должностей, приходилось мириться с гордостью и идти к доктору Вишневской, а не к «серой мыши из морга», когда другие раз за разом заходили в тупик.

Несмотря на несомненный талант и мечты о должности хирурга, Милена любила уединение, покой и «мозговые штурмы», что делало для нее профессию идеальной. С годами амбиции притупились, но факт оставался фактом – специалиста, равного ей, в Москве найти было крайне сложно.

Вечный круговорот «дом-работа-дом-прогулка с друзьями-дом-работа-дом», правда, порой надоедал. Кроме того, Милене теперь шел тридцать второй год. Она всегда старалась не думать о возрасте, билась над карьерой, приходила домой к красавцу-коту, выбирались на редкие вылазки с приятелями, влюблялась, расставалась и просто – жила. Несмотря на, казалось бы, типичную жизнь типичной одинокой женщины, на работе о ней слагались легенды не только как о блестящем специалисте. Ведь из всего госпиталя только она работала и общалась со знаменитым Уильямом Такером.

К нему все относились по-разному: кто-то уважал, как великого детектива; кто-то отдавал должное его уму; кто-то смотрел на него, как на ходячую легенду; а кто-то (и это было вполне объяснимо) терпеть не мог.

Не трудно представить, какие слухи ходили среди коллег, если учесть, что Такер в свои визиты в Россию приходил в морг только в дежурства Милены, а на выездах появлялся только там, где экспертом была назначена она. Но, к ее огромному сожалению, слухи всегда оставались просто слухами.

Вишневская привыкла к такому положению дел и ритму жизни, но без ставшего визитной карточкой Такера пальто на крючке при входе в лабораторию на душе становилось как-то особенно тоскливо…

Милена повернулась на другой бок. Ей не спалось. Скоро должно было начать светать, и она уже почти смирилась, что этой ночью она так и не сомкнет глаз. Так и случилось.

Зазвонил телефон. Милена прекрасно знала, что в такое время с ней могут пытаться связаться только по одному поводу.

– Вишневская, – сказала она в трубку.

– Привет. Еще один.

– Где?

– Мытищи, адрес сброшу.

Милена посмотрела на часы на прикроватном столике:

– Буду через 40 минут. До встречи.

Через два часа после этого момента Анна Палмер остановилась рядом с тем же домом, у которого вчера днём познакомилась со своим потенциальным соседом по квартире. Она пришла чуть раньше, повинуясь давней привычке всегда и везде быть само́й пунктуальностью.

Это был район старой Хитровки – именно там, в небольшом парке перед школой, вчерашним днём доктор Палмер повстречалась с Уильямом Такером. Адрес, к которому она пришла, был не то чтобы звучным – Хитровский переулок, дом 3/1, строение 6. Однако сам дом был более чем примечателен.

Это было невысокое трехэтажное здание, облупившиеся от времени и погодных дрязг. Дом стоял вплотную к соседнему, будто прижимаясь, чтобы не мешать переулку, который огибал его, уходя дальше, к Малому Трехсвятскому. Первый этаж был утоплен в землю и для того, чтобы попасть в подъезд, нужно было пройти вниз по трем каменным ступеням – а потом ударить по двери тяжелым медным молотком.

Анна постучала, через минуту дверь открылась, и на пороге появилась самый приятный и располагающий к себе пожилой мужчина, которого Анна только видела в жизни. Такое впечатление, правда, длилось ровно мгновение, а окинув его взглядом с ног до головы, Палмер поняла, что домовладелец не так прост, как кажется.

– Добрый день, Михаил Захарович, меня зовут доктор Анна Палмер, – улыбнулась женщина. – У нас с Вами назначена встреча.

– Здравствуйте, здравствуйте! – воскликнул старик, жестом приглашая ее внутрь. – Уильям говорил, что Вы придете, я ждал Вас.

Дверь за ними захлопнулась, и они оказались в тёмной прихожей, в конце которой виднелась лестница и вход в соседнюю комнату:

– Квартира на втором этаже, доктор, пройдемте, – проговорил хозяин.

Помещение, в которое они поднялись, было довольно приятным, хотя и заполненным десятками коробок, сумок и предметов, которые занимали все горизонтальные поверхности комнаты. Это была средних размеров гостиная с тремя небольшими окнами напротив входа и старым, давно нетопленном камином по левой стене. Всё здесь дышало духом давно ушедших времен: кресла, стоящие у очага, красные тяжелые ковры. У центрального окна стоял крупный, вероятно, обеденный стол со стульями, а по всем стенам были расставлены шкафы и стеллажи всех размеров и форм. Гостиная была связана аркой с довольно большой кухней, однако туда Анна пока не проходила.

– Что Вы думаете, доктор Палмер? – спросил Михаил Захарович. – В конце коридора ванная и две спальни.

– Превосходно, – Анна еще раз окинула комнату взглядом. – Удивительно, как Вам удалось сохранить в собственности дом в таком месте, Михаил Захарович.

– Просто “Захарыч”, доктор Палмер, мне так привычнее, – старик улыбнулся, и Анна ответила ему тем же.

– Просто “Анна” в таком случае.

Она прошла по коридору, заглянула в спальни и ванную – да, дом был старым, но по заверению Захарыча коммуникации меняли не так давно. Жить было можно, особенно за ту смехотворную цену, что владелец просил за аренду.

Захарыч кивнул и указал женщине на одно из кресел, стоявших у камина. Когда она села, он со вздохом опустился на место напротив нее.

– До революции это место принадлежало моей семье. Тут была ночлежка, как и во многих домах в этом районе, – сказал домовладелец. – Потом, разумеется, дом национализировали. В советским времена тут было жилищное товарищество… – он вздохнул. – А в девяностые жильцы покинули этот дом. Много лет здесь не было ни людей, ни ремонта.

Палмер слушала его, кивая:

– Но как Вы его всё же вернули? – удивилась она. – Национализированное имущество, насколько мне известно, не возвращают до сих пор.

Лицо старика вдруг тронула какая-то тень, уголок его губ под густыми усами дернулся, но он всё же ответил:

– Имущество действительно не возвращают – это правда. Но мне удалось добиться компенсации, а она и сорок с лишним лет работы позволили мне выкупить его назад. Сам я живу в квартире на первом этаже… Вот уже десять лет.

Теперь Анна поняла, что бросилось ей в глаза, когда она увидела Захарыча внизу. Это был действительно пожилой человек, у которого еще проглядывалась офицерская выправка. Вероятно, он был не так стар, каким мог показаться – тонкую сетку морщин, седые пряди волос и бороды и огрубевшие руки ему придал не возраст. Таким ее собеседника, сидящего напротив доктора в шерстяных штанах, валенках, жилете с глубокими карманами и старой, давно застиранной рубашке, сделала жизнь, положенная на то, чтобы победить несправедливость, постигшую его семью задолго до его рождения.

Анна смотрела на него и понимала, что Захарыч никогда не был женат, у него не было детей и внуков. Это был человек, который настолько любил свои корни, что не построил собственной семьи лишь для того, чтобы сохранить гаснущий огонек того, что заработали его предки.

Поэтому старик и сдавал теперь эту квартиру за бесценок – желая при этом, чтобы жильцов было как минимум двое. Это была попытка наверстать то, от чего он отказался в погоне за этим самым местом – владелец дома пытался создать иллюзию семьи.

– Мне всё нравится, – сказала Палмер. – Если я Вас устраиваю, я готова подписать договор.

– Вот и славно, – Захарыч снова просиял, и вопрос, заданный ей пару минут назад, растаял в воздухе, будто его и не было. Старик потянулся к столику, стоявшему у его кресла и, взяв с него стопку бумаг, протянул гостье. – Здесь договор, моя подпись и подпись Уильяма уже стоит. Осталась только Ваша.

Когда бумаги было подписаны, доктор убрала свою копию в сумку, а потом откинулась на спинку кресла:

– А что с камином, Захарыч? – спросила она, указывая на очаг.

– И Уильям задал этот вопрос, – глухо посмеялся хозяин дома. – По его просьбе я вызвал ребят, которые почистили трубу. Давно не топили – но думаю, что всё будет впорядке, – вдруг он засуетился и удивительно резво для своих лет вскочил с места. – Ох, что это я, Вы же, наверное, голодны.

– Вовсе нет.

– Ну как же, что же я за хозяин! Ладно Уильям не ест, но Вы-то молодая женщина, Вам бы сил, да побольше – еще вещи перевозить.

– Захарыч, прошу Вас, сядьте, – сама Анна поднялась с места и тронула старика за локоть. – У меня всего два чемодана, я привезу их вечером. Всё в порядке, ничего не нужно.

Захарыч остановился и кивнул, немного вздохнув:

– Конечно, конечно, – он опустил глаза и повернулся к ней боком, собираясь уйти. – Вы тут осваивайтесь. Уильям занял дальнюю спальню – просил передать. Вторая – Ваша.

Анну тронул его поникший вид, и она готова была уже сказать, что с удовольствием выпьет с ним чаю, но вдруг внизу хлопнула дверь, и в коридоре послышались два мужских голоса.

– Я говорю тебе, нашли сегодня, три часа назад. Там уже работает специалист.

– Кто?

– Вишневская.

– Ну хоть так. Три часа, Розенштейн, в нашем случае – пропасть времени, как ты не понимаешь!

Шаги раздались уже на лестнице, и через полминуты в комнату вошёл Такер в сопровождении другого мужчины.

Последнему было около сорока лет – это был довольно высокий, но плотный мужчина с седеющей бородой и отчего-то грустными глазами. Он был одет в серую куртку, клетчатую кепку с опущенными ушами и неприметные, как и всё на нем, штаны. Он остановился в дверях, уставившись на Анну, а Такер, не оглядываясь, прошёл вперёд, вглубь комнаты.

Незнакомец отмер спустя пару мгновений:

– Ты не говорил, что у тебя клиент.

– Это не клиент, – со вздохом откликнулся Такер, а потом жестом указал на женщину. – Доктор Анна Палмер, уже моя, как я полагаю, соседка по квартире, – Уильям наклонился к обеденному столу и открыл лежащий на том ноутбук.

– Всё так, – Анна шагнула вперёд, протягивая руку гостю. – Но просто “Анна”.

Тот удивленно моргнул и, сняв кепку и прижав ее к груди одной рукой, протянул Анне вторую:

– Георгий Розенштейн, – кивнул он женщине, пожимая ее ладонь.

– Приятно познакомиться, товарищ капитан.

Розенштейн было открыл рот, чтобы ответить что-то, но Уильям его прервал:

– И Михаил Захарович – домовладелец, – он кивнул в сторону старика, не отрываясь при этом от экрана. – И раз с приветствиями покончено, Розенштейн, называй уже место, бога ради.

– Мытищи, гаражный кооператив, – откликнулся тот. – И, Такер, есть процедура, эксперты закончили, теперь туда и тебе можно. А до этого момента – ты же сам знаешь!

– Я знаю, что милиция не так часто привлекает консультантов, так что наступила пора исключений, тебе не кажется?

Розенштейн тихо чертыхнулся и махнул рукой, направляясь к выходу:

– Внизу ждет машина – приезжай, как сможешь.

Анна и Захарыч на протяжении всей этой перепалки смирно стояли у кресел, наблюдая за собеседниками. Когда Розенштейн покинул комнату, они будто оттаяли, и Захарыч, что-то бурча себе под нос, тоже ушёл вниз. Палмер отвернулась и потянулась к оставленной в кресле сумке, собираясь отправиться за вещами в отель. За ее спиной послышались шаги – Такер тоже ушёл из комнаты.

Палмер понимала, как примерно устроена жизнь и частных детективов, и полицейских консультантов. Ее удивило лишь то, что за десять лет ее отсутствия методы работы в кругах правоохранительных органов так продвинулись, что консультантом могли пригласить даже иностранца. Хотя она и была уверена, что в этой истории всё не так просто.

Она забрала со столика отданный Захарычем ключ, закрыла дверь в квартиру и спустилась вниз. Анна остановилась в прихожей, думая о том, стоит ли делать то, что пришло ей в голову, а потом качнула головой, решившись, дошла до угла коридора и постучала в дверь Захарыча. Тот открыл меньше, чем через минуту:

– Что Вы хотели, Анна?

– Один вопрос, – она повела плечами. – Откуда Вы знаете Уильяма?

Старик ухмыльнулся – чему-то только ему известному:

– Я знал его отца – давным давно. Был вхож в семью, если так можно сказать.

Анна кивнула:

– Я поняла. Спасибо.

Попрощавшись с домовладельцем, она вышла из дома.

До отеля можно было дойти пешком – но бронь была аж до завтрашнего дня, и она не торопилась. Доктор, погруженная в мысли о том, что нужно сегодня сделать, двинулась в сторону метро, когда за ее спиной раздался голос:

– Как Вы поняли, что Розенштейн из полиции?

Анна обернулась – Уильям стоял у крыльца с незажженной сигаретой в руках, крутя ее в пальцах

– Это просто, – ответила она. – На поясе кобура, говорит о том, что что-то “нашли”, а “на месте работает специалист”. С консультантом вряд ли отправили бы говорить кого-то пониже капитана, а с кем-то повыше Вы бы говорили не на бегу. Так что, мистер Такер…

– “Уильям”, – поправил ее британец. – Ты, полагаю, знакома с методами расследований?

– Да. Бывало, что читала о подобном.

– Только читала?

Анна стиснула зубы, но через мгновение пожала плечами и кивнула:

– И не только. Хватило с лихвой.

– С лихвой? – Такер повторил это слово – и в нетипичном фразеологизме вдруг не мгновение скользнул его довольный сильный акцент. Мужчина посмеялся, убрав так и не закуренную сигарету в нагрудный карман пальто. – А если я предложу сейчас поехать на место преступления, что ты скажешь?

Он кивнул на милицейскую машину, стоящую с заведенным мотором у тротуара.

– Скажу, что ты много на себя берешь, – ответила Анна, когда он подошел к ней вплотную. – Кто пустит туда гражданскую?

– Тот, кто пустил туда британца.

Палмер задумалась. Она искала тихую квартиру за умеренную плату, на небольшой удаленности от будущей работы. Однако события, которые один за другим происходили сегодня днём, доказывали, что поиски завели ее совершенно не туда.

Но почему-то в этот момент, глядя в глаза мужчины напротив, она подумала, что все случайное – не случайно. Бог весть, что ждало ее по приезде на это место преступления, но отчего не попробовать? Тем более, что более интригующих дел на сегодня определенно не намечалось.

– Ты консультируешь российскую милицию. Почему?

Такер нахмурился:

– А это важно?

– Определенно. Мы встретились вчера, с сегодняшнего дня мы живем вместе, и сегодня же ты зовешь меня… На место преступления?

– Отличный анализ, – самодовольно хмыкнул Уильям.

Анна едва сдержалась, чтобы не закатить глаза:

– Ты британец, который отлично говорит по-русски. Осмелюсь предположить, что ты провел в России немало лет или как минимум посвятил много времени изучения языка. Какой вариант правильный?

– Оба, – уклончиво откликнулся Такер. – Часть моего детства и юности прошли здесь. Если я правильно понимаю – тебя интересует, есть ли у меня гражданство этой страны? Есть.

– Но судя по тому, что я о тебе знаю, в России ты как минимум живешь непостоянно.

– Совершенно верно. Приезжаю, когда нужно.

– И что тебе нужно в этот раз?

– Не “что”, а “кто”, – Уильям ухмыльнулся. – Я могу спросить у тебя то же самое.

– Если я правильно понимаю, кто ты такой – ты сам знаешь.

Глаза Анны блеснули тем же вызовом, что и вчера. И вдруг – хотя этот диалог до этого момента казался больше издевкой – Такер заговорил быстрее, чем успел подумать.

– Вчера ты говорила по телефону и упомянула, что ищешь квартиру и недавно получила тут работу, а также, что “ничего здесь не поменялось” – ты уже жила в этом городе, но тебя долго тут не было, ты вернулась и начинаешь все заново. Когда мы заговорили по-английски, я заметил, что ты произносишь слова на американский манер, так что, вероятно, работала именно в Америке. Но по какому направлению? И снова подсказка в твоем же телефонном разговоре: Грибоедова – хоть цитата и популярная, обыватели упоминают нечасто, следовательно, ты филолог или специалист смежной области. Самый популярный университет в Америке, где есть эта специальность – Колумбийский университет в Нью-Йорке. А Нью-Йорк – в свою очередь, самый популярный город для российской эмиграции.

Взгляд Анны не изменился, но она подняла бровь:

– Ты говорил про подругу, с которой у меня натянутые отношения.

– Женщина, с которым ты говорила по телефону, тоже жила в России, судя по вашему диалогу, – но вероятно тоже уехала, раз ты обращаешься к ней “Кейт”, хотя вы говорили на русском. Я думаю, что ты училась в Америке, а не в России, в противном случае к твоему возрасту ты банально не успела бы отучиться здесь, получить докторскую, поехать туда, подтвердить там квалификацию и начать там работать. А эта женщина, кажется, знает тебя хорошо, а ты, хоть и не хочешь признавать, что прислушиваешься к ее советам, все же делаешь это – значит, она имеет на тебя влияние. Это долгая связь, я предположил, что она длится со школы, – он перевел дыхание.

Палмер холодно улыбнулась:

– Удивительно – насколько очевидна твоя зависимость.

– В самом деле?

– Да, в противном случае ты заметил бы свою ошибку.

– Я в чём-то ошибся? – хмыкнул Такер.

– Мне тяжело смириться с советами Кейт. Особенно когда они верные.

– Прекрасно, – заключил Такер. – Рад, что не ошибся ни в чем.

– Кейт – моя сестра, – прервала его Анна.

– Сестра? – он нахмурился и отвернулся. – Чёрт!

– Мне это знакомо, – продолжала Палмер, не обращая внимания на его недовольство. – Когда ты половину юности тратишь на то, чтобы доказать старшему брату или сестре, что ты умнее – это оставляет след, – Уильям повернулся к ней, а она окинула его взглядом с головы до ног.

Такер, даже к своему удивлению, не попытался одернуть ее: ему было знакомо это движение глаз. За одним исключением – обычно он сам так смотрел на людей.

У того, что он звал ее с собой на место преступления, была лишь одна причина – вчера она попыталась проанализировать его и, между прочим, весьма успешно, как бы он ни хотел этого признавать. А так как признавать это он все же не собирался, было очевидно – Палмер подослали.

Он хотел привезти ее на место преступления, посмотреть на то, как безуспешно она попытается проанализировать все вокруг, а когда у нее этого не выйдет – сдать ее Розенштейну, обвинив в преследовании, а потом через расследование и суд узнать, зачем ему прислали объявление очередной войны в лице русской преподавательницы.

Перед ним раскладывалась интересная партия – доктор русской филологии вернулась в Москву из Нью-Йорка, и из тысяч квартир в столице выбрала для съема именно ту, в которую он уже въехал.

И вдруг незнакомка применяет такой точный анализ? Вот уж вряд ли – перед ним был человек, который заранее выучил про него известные общественности факты. По крайней мере, детектив был твердо в этом уверен до того момента, как они сейчас заговорили.

– Следы?

– Да, – Палмер пожала плечами. – В противном случае ты бы вчера не закидывал фактами своих наблюдений женщину, которую знаешь пять минут. Почему старшему брату? Потому что младшим ничего доказывать не надо, пока вы молоды, сам факт того, что ты появился на свет раньше, делает тебя круче в твоем детском мировоззрении. А почему брату? Потому что человек к… – она врищурилась, – примерно тридцати годам при наличии сестры в детстве не применял бы в общении с женщиной откровенное хамство, которое ты стараешься сгладить, прикрываясь именованием самого себя синглтоном.

Такер чувствовал, что внутри него начинает подниматься волна гнева. Палмер говорила четко, ясно и совершенно точно была уверена в каждом своем слове.

– Придуманной? – процедил он.

– У тебя есть очаровательная привычка повторять последние слова собеседника, – заметила Анна, и он сглотнул. – Отсутствие манер можно было списать на отсутствие воспитания, однако твоя выправка студента пансионатов для детей, родившихся с золотой ложкой во рту, и пальто от кутюр, отметают этот вариант, зато показывают, что тебе не нужно было выживать, а потому было предостаточно времени, чтобы наречь себя синглтоном для оправдания своего хамского поведения, которое по твоей задумке должно было отпугивать людей, давая тебе возможность спокойно размышлять, – она хмыкнула. – Однако в освободившемся времени было скучно, а потому ты приобрел несколько незаурядных привычек, на наличие которых указывает как минимум никотиновый пластырь на твоей руке, – она повернулась и пояснила. – Я видела упаковку на столе на в квартире, и предполагаю, что ее там не Захарыч оставил, – она развела руками. – Но все это меркнет перед твоей главной зависимостью.

– Главн… – Такер едва сдержался, чтобы не чертыхнуться. – Что ты имеешь в виду?

– Зависимость умничать, – заключила Анна. Уильям свёл брови. – Именно поэтому ты сотрудничаешь с полицией.

– Как это связано?

– Я предположила, – вернула ему его же замечание Палмер. – Рада, что угадала. А брат наверняка за тобой приглядывает.

– Почему ты так думаешь? – уже ради «приличия» спросил сыщик.

– В противном случае тебя кто-нибудь уже придушил, – пожала плечами Анна. – Ну, а если учитывать всё, что я сказала до этого, тебе это, разумеется, докучает. Поэтому, беря во внимание мой последний монолог – удивительно, – она кивнула, и ее тон изменился: с холодного на вполне дружелюбный. – Твой анализ блестящий, правда. Я встречалась с подобным, но никогда не слышала столь уверенной аргументации. Потрясающе.

– Ты только что, кажется, пыталась продемонстрировать мне то же самое, – заметил сыщик, пытаясь понять столь резкую перемену поведения Палмер.

– Да, – согласилась Анна и перевела взгляд на деревья. – Что было бы куда ценнее, если бы я не нашла вчера всю эту информацию в интернете и не подкрепила ее всякой водой и пространными размышлениями – спасибо филфаку, – она снова посмотрела на собеседника.

Уильям пару раз моргнул, молча глядя на неё. Все то, что она сказала, действительно можно было найти в интернете, но была несостыковка – всю эту информацию она прочитала после их встречи.

– Шутишь?

– В том, что твой анализ хорош – определенно нет.

Такер понял, что ошибся, но… Черт ее подери, она все же была хороша. Может, он вновь не видел очевидного, но это тоже стоило проверить.

– Я много лет работал над одним делом в Америке и Англии. Искал одного человека. Розенштейн предположил, что след на этот раз ведет в Россию.

– А Розенштейн?..

– Учился с моим братом, поэтому мы давно знакомы. Одно твое замечание совершенно верно – консультанты у милиции бывают редко, – он расправил плечи. – Мы едем на место обнаружения тела – третьего тела в серии, которую милиция пока не объединяет. Судя по тому, что я знаю, след действительно верный, и это действительно серия. Это всё, что я могу пока рассказать. Если нет возражений – поехали, – он шагнул к милицейской машине и открыл заднюю дверь.

– А для чего именно я там нужна? – спросила Палмер.

– Шутить, – ответил детектив, посмотрев на неё.

И Анна, оглядевшись и взвесив всё в последний раз, наконец кивнула. Когда она прошла мимо него и села в машину, Такер закрыл дверь и, когда она уже не могла этого видеть, тяжело выдохнул.

На мгновение ему показалось, что он еще пожалеет об этом решении.

Глава 3. Трое из пяти.

Я тебя увидел накануне,

Мне хватило этого сполна.

Чертят тени сумрачные руны —

И черта уже проведена.

– Или Вы отойдете, или мне придется Вас подвинуть, – сурово произнес Такер.

– Это угроза представителю исполнительной власти! – взвизгнула крохотная блондинка, стоявшая на другой стороне полицейской ленты.

– Розенштейн! – крикнул Такер, начиная терять терпение.

Капитан полиции до того момента стоял к ним спиной и совершенно не замечал разворачивающейся рядом с ним драмы. Он всплеснул руками и зашагал в их сторону:

– Чебан, пропусти их уже!

– Но товарищ капитан!.. – запротестовала блондинка.

– Что “товарищ капитан”?

– Но протокол…

– Будешь сидеть в отделе и с утра до ночи протоколы читать, если сейчас же не отойдешь в сторону, – Розенштейн так посмотрел в нее, что та сжалась и отступила. – Проходи, – он обратился к Такеру и поднял полицейскую ленту. Когда детектив прошёл под ней, Розенштейн наконец перевел взгляд в его сторону и охнул, когда заметил Анну. – А Вы?..

– Со мной, – прервал его Уильям. – Куда идти?

Розенштейн на пару мгновений прикрыл глаза:

– Хорошо, проходите. Анна, верно? – он помолчал и вновь заговорил только когда они уже двигались в сторону Такера. – Будете проходить, как понятая, договорились? – они поравнялись с Уильямом. – Идите за мной. Тело нашли утром – в полицию поступил анонимный звонок около 3:30 утра. Сообщили, что видели, как несколько мужчин, вытащили что-то тяжелое из багажника машины, а через несколько минут уехали. Замка на двери не было. Владелец гаража умер несколько лет назад – он давно стоит пустой.

Они приблизились к вполне стандартному металлическому гаражу, выкрашенному коричневой краской в несколько десятков слоев. Вокруг было полно милиционеров, но случайных зевак уже давно оттеснили за оградительную ленту.

– Можете надеть респиратор, Анна, – Розенштейн кивнул на подбежавшего к ним молодого милиционера, притягивающего женщине маску.

– Спасибо, откажусь.

Розенштейн пожал плечами:

– Дело Ваше, но не наследите мне на месте преступления. Так, сегодня утром… Уильям!

Такер уже проскользнул внутрь, не дожидаясь разрешения, и Розенштейн, вздохнув, жестом пригласил Анну войти.

Гараж, к ее удивлению, не был забит барахлом – в нем не оказалось ни привычных для таких мест стеллажей, ни кучи хлама, ни – тем более – автомобиля. Однако посередине комнаты стоял невесть откуда взявшийся в пустом помещении стул, а на нём сидел, уронив на грудь голову, человек. Точнее, то, что еще недавно было человеком.

Голова тела неизвестного мужчины была повернута под неестественным углом, руки застали безвольно опущенными вдоль тела. Кусок лица, который был виден от входа, был темно-серым, но запах, благодаря холоду в помещении, был, слабым – пахло лишь кровью.

Страшнее было другое – пальто, пиджак и рубашка на теле были расстегнуты, оголяя торс, который был полностью залит кровью, как и брюки покойного. При этом вокруг все было чисто.

Анна удивилась собственному спокойствию: вид мертвеца не вызвал у нее никаких эмоций. Такер тем временем уже натянул невесть откуда взявшиеся медицинские перчатки и опустился на корточки рядом с трупом и в течение минуты что-то изучал. Анна стояла при входе, слабо представляя, как вести себя в подобной ситуации.

Он снял с покойного ботинок, внимательно посмотрел на стопы и удовлетворенно хмыкнул.

– Что-нибудь нашёл? – спросил Розенштейн.

– Да, – откликнулся Такер.

– Там труповозка наготове, ждем только тебя.

– Анна, а ты что думаешь?

– Уильям, да етить твою мать! – наконец взорвался Розенштейн. – Твое присутствие здесь – против всех правил, прекрати выкобениваться!

Такер поднялся на ноги и повернулся к капитану:

– Да. Но ты знаешь, что без меня перед тобой – просто очередной труп. А со мной – новая дырка в погонах.

Лицо милиционера вытянулось, и он с тяжелым вздохом сложил руки на груди:

– Развлекайся.

– Анна? – Такер посмотрел на нее.

Палмер вопросительно взглянула на Розенштейна.

– Делайте, что он говорит, – кивнул тот. – Не буду мешать, – он вышел на улицу и окликнул кого-то. – Еще пара минут!

Палмер опустилась на корточки у трупа и скользнула взглядом по жертве.

– Ну? – спросил вдруг Уильям, сев напротив неё.

– Что я тут делаю? – уточнила Анна.

– Надеюсь, что-то полезное.

Она прищурилась, указав пальцем на тело перед ней.

– Мне казалось, тебе нравится шутить, – заметил сыщик, засунул руку и, выудив оттуда еще одну пару перчаток, протянул ее Анне.

– Ладно, – Палмер выдохнула и, надевая перчатки, снова посмотрела на тело. – Он удушен – на шее характерная борозда. Но вот это… – она указала на торс. – Это сделали еще до смерти. Судя по количеству крови и тому, как она запеклась. При этом убили его не здесь – скорее всего привезли откуда-то, иначе бы на полу тоже была бы кровь.

– Уильям,давай, они уже не могут ждать, – вклинился вернувшийся Розенштейн. – Выкладывай всё, что у тебя есть.

– Анна, ещё? – спросил детектив, не обращая на него внимания.

– Мне кажется, что его не просто резали, – Палмер чуть наклонилась к трупу. – Ему на груди вырезали…

– Букву “М”, – вместе в Розенштейном в гараж вошла крохотная женщина лет тридцати с темно-русыми волосами и уставшими ярко-голубыми глазами. – И вырезали долго, Вы правы. Крови он потерял прилично… – она замолчала, а потом, будто спохватившись, спешно представилась. – Милена Вишневская, судмедэксперт. А Вы?

– Доктор Анна Палмер, – через плечо бросил Такер, вставая. – Уже наступило трупное окоченение, очень четко видны следы пыток и удушения, кровь уже частично свернулась. Предположу, что убили его около 8-10 часов назад, вскрытие покажет точнее. Кожа уже стала хрупкой, начали появляться кровоподтеки, поэтому на стопах – яркие трупные пятна. Убили его в положении сидя, – он перевел глаза на Анну.

Доктор филологии в этот момент все еще пристально смотрела на тело. Она подвинулась против часовой стрелки, обходя труп, и вдруг ее взгляд зацепился за что-то темное на предплечье покойника. Такер подошёл к Анне, наклонившись и глядя на то же место, что и она. Палмер рукой в перчатке приподняла лацкан одежды покойника.

На тыльной стороне предплечья покойника была татуировка. Ее было куда сложнее различить в полумраке гаража – но общее ее очертание просматривалось.

– Это что… Буква “М”? – выдохнула Анна. Она отпустила лацкан и сделала шаг назад. – У некоторых сект, преступных группировок и, с Вашего позволения, венценосных семей есть правило – убийство людей, принадлежащих к ним, может быть совершено только без пролития крови. Сухая казнь, – Анна проговорила это быстро и горячо, и Розенштейн нахмурился, глядя на нее. Что-то в ее лице странно переменилось, когда она увидела татуировку. – Августейшие семьи, разумеется, сразу отметаем, значит это…

– Первое и второе – вместе, – ответил ей Такер и обратился к Розенштейну. – Ты был прав, этот след верный. Но кровь они все же пролили. Перед нами – то, что они делают с предателями.

– Они? – спросила Анна.

– При нем что-то было? – спросил Уильям.

– Да, – Розенштейн показ разложенные на привезенном командой экспертов раскладном столе пронумерованные находки, и они с детективом подошли ближе, наклоняясь к поверхности. – Документы на имя Марвина Хьюстона.

– Третий из пяти, – буркнул себе под нос Такер. – А это что?

На столе – помимо каких-то ключей и пачки сигарет с зажигалкой – лежало портмоне.

– Документы, – откликнулся Розенштейн.

– Нет, – Уильям протянул руку и достал что-то, выглядывающее белым уголком из-под кожаного кейса.

В его руках оказался аккуратно сложенный кусок листа с напечатанным на нем текстом:

– Восемь раз ты спасал мою жизнь, девять раз ты был вхож в мой дом. Семь лет ты служил мне, чтобы на восьмой ошибиться. Восемь дней я буду скорбеть о тебе, но уже на шестой найду тебе замену. Девять наших людей выстрелят в воздух семь раз. Семь дней пройдет, и семь рассветов заставят нас забыть о тебе. Все закончится в этот момент, – перевел Такер вслух.

– Угроза, – заключил Розенштейн. – Он предал кого-то из своих, скорее всего – главаря.

Такер просиял и, еще несколько раз пробежавшись взглядом по бумаге в своих руках, обернулся:

– Идём, Анна, – он оставил на столе листок и двинулся к выходу. – Розенштейн, держи меня в курсе.

– Ты больше ничего не скажешь? – милиционер торопливо пошел за детективом, а Анна и Милена, переглянувшись, последовали за ними. – Уильям! – Розенштейн догнал детектива и схватил за рукав, поворачивая к себя. – Это третье убийство, один и тот же почерк. Ты понимаешь, насколько это серьезно? Не смей скрывать от меня, если ты что-то знаешь!

Такер посмотрел на свою руку, оказавшуюся в ладони милиционера, но тот хватки не разжал. Детектив стиснул зубы:

– Их будет пять, – холодно проговорил он. – Это всё, что я могу сказать.

– И почему ты уходишь? Нам ждать, пока появятся еще два трупа?

– Надеюсь, что нет, – Такер тряхнул рукой, освобождая ее, и как только Розенштейн отступил, зашагал прочь. – Анна, идём!

Розенштейн в который раз за это беспокойный день всплеснул руками:

– А Вы? – он посмотрел на Анну. – Вы-то почему здесь?

Доктор пожала плечами:

– Если бы я знала, товарищ капитан, я бы обязательно ответила Вам на этот вопрос.

– Я не знаю Вас, но хочу предупредить, Анна, – Розенштейн повернулся к ней. – Такер – гений. С этим никто здесь спорить не станет, потому что это чистая правда. Однако иногда его заносит. Иногда он втягивает в свои дела тех, кто не должен быть в них втянут.

Милиционер кивнул на прощание и двинулся назад – в сторону гаража. За ним, также сказав “до свидания” жестом, ушла и Вишневская.

Анна пошла в сторону дороги, где оставалась машина, на которой они с Такером сюда приехали.

Уильям отложил листок и карандаш на столик рядом с собой, сел в кресло и блаженно вытянул ноги. Всё складывалось, как нельзя лучше: по его расчётам, исполнитель должен был быть пойман сегодня.

Такер достал телефон, напечатал сообщение и отправил его. Откинув устройство в соседнее кресло, он закрыл глаза и пустился в размышления. Дело должно было завершиться совсем скоро, что не могло не радовать. Более того, Розенштейн с братией, очевидно, до сих пор находились в тупике, что приятно льстило. Как и всегда.

Однако думать о деле было довольно сложно.

– Я, в свою очередь, знаю, что у Вас есть брат, чья опека Вам докучает, у Вас длинный список прошлых и нынешних зависимостей, Вы сотрудничаете со полицией и считаете себя синглтоном что, боюсь, лишь отчасти справедливо, – её лицо отчетливо было видно в свете январского солнца.

Детектив открыл глаза. Это было что-то новое. Отогнав воспоминания, он уставился в потолок.

Она молчала. В груди Уильяма поднялся неприятный ком возмущения – что ж, поиск сожителя можно было отложить.

Карие глаза смотрели на него из-за стекол очков с легким вызовом. Он уже собирался развернуться и уйти, но вдруг почувствовал, как что-то внутри противится такому окончанию диалога – впервые, кажется, за многие годы. И он остался.

Он принял ее вызов.

– Чем ты занят? – прервал тишину женский голос.

Такер повернул голову: рядом со столом стояла Анна. Когда они приехали на Хитровку час назад, она вышла из машины и ушла в неизвестном ему направлении.

Детектив окинул её взглядом: «Привезла вещи (два чемодана), заезжала за ними в отель. Сняла пальто – чувствует себя комфортно, но от неё пахнет табаком – курила тонкие сигареты. Сюда приехала на такси. Но по пути от машины зашла в магазин – занесла на кухню пакет с продуктами».

– Думаю, – сказал он. – И борюсь с порывами закурить.

Палмер прошла к обеденному столу и остановилась, разглядывая что-то на его поверхности.

– Это три места обнаружения тела, не так ли? – спросила она, указывая на разложенную на столике рядом с ним карту.

– Совершенно верно, – откликнулся Такер, поднимаясь на ноги.

– Три уже найденных… – она провела пальцем по точкам на карте, а потом – по еще двум, нарисованные другим цветом. – И те, что еще не обнаружены. В Реутове и в Хамовниках.

Она посмотрела на Такера – и в ее взгляде детектив заметил мимолетную толику сомнения.

– Я отвечу на твой вопрос: это не я их убиваю.

– А я такого и не говорила, – ответила она, снова глядя на карту. – Тебе бы больше пошел образ вора или мошенника, специализирующегося на кредитных картах.

– Тонко подмечено, – хмыкнул Такер, посмотрев на неё с интересом.

– Ты считаешь, что тела будут найдены тут, потому что… – теперь она провела пальцем по всем пяти точкам, как бы соединяя их в линию. – Потому что, если провести черту, эти точки на карте превращаются в букву “М”?

– Потому что это должна быть буква “М”, не так ли?

– Отчасти, но ведь милиция этого так и не поняла?

– Потому что они некомпетентные болваны, – он посмотрел на нее, и их взгляды встретились. – И как будто ты станешь с этим спорить, – поморщился он, доставая телефон и что-то набирая в нем.

День пролетел незаметно. Анна разбирала продукты и вещи, готовила незамысловатый ужин и, в целом – обживалась. Уильям же будто прирос к своему креслу. Он сидел в нем, глядя в потолок, словно на том были написаны секреты того, как же детективу нужно поступить.

За окном стремительно темнело и поднималась вьюга. Ветер бил в стекла окон, заставляя их дребезжать под его напором. Анна забыла, насколько суровы могут быть зимы в здешних краях. Только-только прошло Рождество, и уже приближалось Крещение – а с ним и морозы, прочно связанные с этим праздником памятью народа.

Но внутри – в их с Такером квартире – было тепло. Захарыч не обманул, ремонт действительно удался: снег, бушующий за окном, нисколько не омрачал вечер новых обитателей дома на Хитровке, а завывание вьюги в трубе, казалось, даже придавало какой-то особенный, давно оставленный в детстве шарм.

Было уже почти шесть часов вечера, когда Палмер села за обеденный стол и поставила перед собой тарелку. Такер сидел напротив, уставившись в ноутбук. Анна посмотрела на него и взялась за вилку:

– А ты не хочешь поесть?

– Какой сегодня день? – откликнулся Уильям, не поворачивая головы.

Палмер нахмурилась:

– Понедельник, двенадцатое января.

– Тогда пока мне это не нужно.

Анна покачала головой, наклоняясь к тарелке:

– Уж не из тех ли ты людей, которые считают, что еда во время работы – отвлекающий фактор? – спросила она.

– Нет, – к ее удивление откликнулся Такер. – Просто это неважно. А вот это, – он указал на экран ноутбука, – очень важно.

– И что же именно?

Уильям поднял на нее взгляд, и по его лицу пробежала короткая волна удовлетворения. Анна знала такой тип людей: работа для них была чем-то вроде любимого ребенка, поэтому на любой вопрос о ней они реагировали так, как это бы делали счастливые матери, у которых спросили об успехах их чада.

– Я говорил тебе, что ищу одного человека, – начал Такер.

– Да, – Палмер кивнула, жуя кусок мяса. – И человек, которого нашли сегодня в Мытищах, как-то связан с ним?

– Непосредственно, – в голосе Такера прозвучал неподдельный интерес, и он пустился в долгий рассказ, затрагивающий то дело, втянутой в которое Палмер оказалась практически без своей воли.

Уильям впервые столкнула с Математиком – а именно так он назвал своего Моби Дика – пять лет назад. Математик в то время орудовал на территории Соединенного королевства. Детективу казалось, что то был очередной мелкий проходимец, отголоски делишек которого приводили к порогу Такера новых и новых клиентов. Люди приходили к Такеру с разными просьбами – у них крали личные данные, брали деньги за работу, которую они отчего-то предпочитали не называть. Да и в целом, всех их каким-то образом обманывали или оставляли неудовлетворенными результатами того, с чем они обратились к Математику.

– Но их становилось все больше и больше, – продолжал Уильям. – Его все характеризовали по-разному, но все сходились в одном – он имел отношение к цифрам, к математике. Я думал, что он обычный мошенник, но в какой-то момент, когда клиенты приходили чуть ли не каждый день, мне пришло в голову, что Математик – нечто большее.

– А какого рода были дела клиентов, которые упоминали его имя, приходя к тебе?

– Разные, совершенно разные, – откликнулся Такер. – Но их объединяло одно – то, что толкало заказчиков на встречу с Математиком.

– Месть? – вдруг спросила Палмер, глядя себе в тарелку.

Уильям на мгновение замолчал. Его удивило, как быстро и точно она определила причину того, почему человек может связаться с преступником. Она почувствовала некоторое напряжение в возникнувшей паузе, и посмотрела на собеседника:

– Ну, а какая другая мотивация может объединять совершенно разных людей? – она развела руками. – Любовь или то, во что она перерождается. А это – месть.

– Месть, обида, потеря… Все это следствие и причина, но истина где-то посередине, – Такер поджал губы и отвел глаза в сторону – в окно. – В этом я не эксперт.

– В мести?

– В любви, – он вновь посмотрел на нее.

– Обида не всегда способна превратиться в месть, – заметила Палмер. – А вот потеря чаще всего неожиданна. И вот она преображает людей: кого-то толкает на месть, кого-то – отправляет в депрессию, кого-то – убивает, а кого-то заставляет повернуть всю жизнь или вернуться назад – туда, куда никогда не собирался возвращаться.

– Брось, – Такер ухмыльнулся, снова обращая взгляд к ноутбуку. – Ты судишь по себе – потеряв место в Колумбийском, ты перелетела полмира, вернувшись в город детства. Но это – не та потеря, которая…

– Позавчера я похоронила своего отца, – прервала его Палмер.

Такер осекся и посмотрел на Анну. Вызов, который пылал в ее глазах каждый раз, когда он встречался с ними, вдруг переменился. На дне взгляда женщины, что крепко сжала вилку в своих руках мелькнуло что-то – и он не смог уловить, что именно. Мелькнуло – и тут же растаяло, упрятанное куда-то вглубь нее усилием воли.

Она отвела глаза. Такер еще пару мгновений смотрел на нее, силясь найти слова, а потом лишь прокашлялся и перевел тему:

– Но ты права, многих к Математику приводила именно месть. Мне удавалось помочь этим людям собрать достаточно материалов для того, чтобы обратиться в полицию, – он видел, как ее пальцы ослабили хватку, а потому продолжил говорить. – Количество заявлений в полицию на Математика росло, но он оставался неуловим. У меня собралась буквально библиотека о нем и тех, кто работал с ним, хотя сам он оставался для меня призраком.

– Ты никогда с ним не встречался? – удивилась Палмер.

– Никогда, – с легкой неохотой признался Такер. – Ты думаешь, отчего же я в таком случае уверен, что он существует?

– Нет, не думаю. Наверняка ты выходил на его сообщников, – покачала головой Палмер.

– Верно, – не без доли удовольствия отметил Такер. – И путем своих поисков я нашел его самых близкий подельников, – он повернул к ней ноутбук, показывая изображение, на котором было пять фотографий мужчин.

Палмер внимательно посмотрела на снимки и указала на один из них:

– А этого мы сегодня видели в гараже… Не в лучшем состоянии.

– Верно, – Такер показал на еще двоих. – А этих – уже нашли на территории Москвы и Московской области в последние две недели.

– Он избавляется от них, – кивнула Анна, откладывая вилку. – Но почему? А-а-а, – она откинулась на спинку стула и понимающе улыбнулась. – В Англии на них накопилось слишком много исков, и Математик винит в провале своих подельников.

Уильям внимательно наблюдал за ее реакцией – он не понимал, что стало тому причиной, но теперь он был почти уверен, что Анну никто к нему не подсылал. Тем более она не была посыльным от Математика. Однако в этот момент – прежде, чем окончательно утвердиться в этой мысли, он вдруг спросил:

– Как ты нашла эту квартиру?

Анна удивленно взглянула на него, а потом отвела глаза:

– Случайность, – просто ответила она. – Столкнулась с Захарычем. В нужное время, в нужном месте.

– Осторожно, двери закрываются. Следующая станция – Китай-город, – произнес голос диктора метро.

Анна стояла в вагоне, держась за поручень. Ее еще немного подташнивало – зрелище, открывшееся ей всего несколько часов назад, тяжелым комом висело в груди, мешая дышать. На следующей остановке ей нужно было выходить. Она ждала этого, надеясь, что на улице ей станет легче.

Она бездумно провела взглядом по людям, сидящим в вагоне. Каждый из них был занят своими делами, но глаза доктора филологии в тот момент зацепились за старика, сидящего на ряду напротив нее, чуть правее самой Палмер.

Старик увлеченно вязал крючком какое-то полотно. Анна и сама вязала, но спицами – возможно, именно это привлекло ее внимание. А может быть то, что вяжущего мужчину, особенно в возрасте, встречаешь не каждый день.

Старик, видимо, почувствовал ее взгляд, и тоже посмотрел на нее. До того, как их глаза встретились, она спешно отвернула голову в другую сторону, но когда через несколько секунд непроизвольно снова глянула в сторону незнакомца, поняла, что он улыбается, не отрываясь от нее.

Его мягкая улыбка и взгляд, светящийся какой-то удивительно всепоглощающей добротой, показался Палмер ностальгически знакомым. Однако решив, что это лишь дежавю, она откинула эту мысль.

Анна чуть наклонилась к нему:

– Простите, – она тоже улыбнулась, слегка виновато. – Засмотрелась на Ваше вязание.

– Понимаю, – старик закивал, глядя на изделие в своих руках и не прекращая вязать. – Люди часто удивляются.

– А что Вы вяжите, если не секрет?

Старик мгновение помолчал, будто взвешивая ответ:

– Платок, наверное. Не решил еще, что получится. Люблю вязать, а потом смотреть, что выходит. Прямо ли, криво – главное, чтобы не слишком коротко. Коротко – всегда обидно.

Анне показалось, что в его словах была какая-то двусмысленность, но поезд начал тормозить и она, кивнув старику на прощание, пошла в сторону дверей вагона.

Когда она оказалась на платформе и зашагала в сторону эскалатора, доктор почувствовала, что кто-то будто буравит ее спину взглядом. Она обернулась – старик теперь шел за ней.

– Какое совпадение, – сказал он, поравнявшись с ней. – Мне тоже на Китай-город.

– Правда удивительно, – скорее ради приличия согласилась Анна.

– Вы тут живете? – спросил старик.

– Да, – откликнулась женщина. – Пока живу. В отеле – ищу квартиру сейчас.

Даже ей самой показалось странным, что она отвечает на вопросы старика. Диалог, конечно, был светским, но ее не покидало ощущение, что незнакомец как-то особенно заинтересовался в ней. Не в плохом, разумеется, смысле – но от того это было не менее причудливо.

Не менее удивительным был еще один момент – Анна заметила, что у старика в руках больше не было вязания. Сумки при нем не наблюдалось, а ей думалось, что в карманы его пальто изделие бы не влезло.

– Так я тут недалеко квартиру сдаю, – вырвал Палмер из ее мыслей старик. – Хотите, приходите, посмотрите.

Они подошли почти вплотную к эскалатору. Анна отошла чуть в сторону и остановилась, развернувшись лицом к собеседнику.

Анна читала и слышала немало жутких историй, да и с детства помнила – незнакомцам доверять нельзя. Но старик напротив казался безобидным – что, впрочем, часто отличало маньяков. Незнакомец в это время выудил из нагрудного кармана небольшой блокнот и что-то черкал в нем химическим карандашом.

– Вот адрес, приходите, если хотите. У меня есть квартирант, но он не против соседа, да и я второго жильца ищу.

Он протянул ей бумажку с адресом, стоимостью аренды, номером телефона и именем владельца.

– Это комната? – спросила Палмер, глядя на удивительную низкую цену для этого района.

– Отдельная комната, а кухня, ванная и гостиная общие, – ответил старик.

Она вновь посмотрела на него: все становилось страннее и страннее с каждой новой секундой. Однако Анна поймала себя на мысли, что, вероятно, ничего не теряет – если она на месте почувствует, что что-то не так, она всегда сможет уйти.

– Хорошо, спасибо, – сказала она вслух, убирая бумажку в сумку. – Я разберусь с некоторыми делами и позвоню Вам. А Вы?..

Она снова посмотрела на собеседника но, к своему удивлению, не обнаружила рядом никого. Доктор оглянулась в сторону эскалатора – там старика тоже не было.

Если бы не записка, только что убранная ею в сумку, ей бы казалось, что человек, представившийся на бумаге, как Михаил Захарович, ей и вовсе привидился.

– Я тоже случайно с ним встретился, – задумчиво произнес Такер, вернув Палмер из воспоминаний. – Если так можно сказать.

– Так что с этим твоим Математик? – Анна решила вернуть разговор в старое русло. – Он убирает своих приспешников?

– Думаю, да, – Такер тряхнул головой, отгоняя лишние мысли. – Он решил перебраться сюда. Розенштейн думает, что некоторые случаи, с которыми обращаются в местную милицию, ведут к Математику. Убийства – доказательство правильности его теории.

– Мне казалось, что в милиции работают некомпетентные болваны, – с ухмылкой заметила Палмер. – Согласно твоим же словам.

– Розенштейн – редчайшее исключение.

На лестнице послышались тихие и осторожные шаги. Через полминуты в комнате появился Захарыч.

– Здравствуйте, ребята, – сказал он, нарочито постучав о дверной косяк прежде, чем войти. – Приятного аппетита!

– Спасибо, – ответила Палмер, поднимаясь с места и забирая опустевшую тарелку. – Хотите к нам присоединиться?

– Нет-нет, – старик посмотрел на Такера. – Уильям, ты просил позвонить в такси. Машина подъехала.

– Отлично, – детектив оживился и, закрыв ноутбук, двинулся к выходу. – Благодарю, Захарыч. Анна, будь, как дома. И не вздумай вмешиваться! – последнюю реплику он крикнул уже внизу лестницы.

Палмер, прищурившись, с подозрением посмотрела в пустой дверной проем:

– О чем это он? – спросила она у Захарыча.

– А шут его знает, – пожал плечами тот, разворачиваясь к выходу. – Всегда улетает куда-то без объяснений, – кажется, домовладелец что-то еще говорил, но он уже вышел из комнаты, и Анна его не слышала.

– Что он делает? – спросила Палмер, проходя к окну и глядя на улицу.

Внизу хлопнула дверь, и Такер вышел на улицу. Он твердым шагом приблизился к такси, сел в него, и машина тут же рванула с места.

Анна устало вздохнула:

– Коньяку бы, – немного мечтательно шепнула она себе под нос.

Верно рассудив, что пьянство ни к чему хорошему не приведет, она принесла с кухни заварник и чашку, но выпить чаю ей в тот момент так и не было суждено. У Анны зазвонил телефон, и на экране отобразился неизвестный номер.

– Алло, – сказала она, когда сняла трубку, все еще держа в другой руке бутылку и рюмку. – Кто говорит?

– Анна, здравствуйте, – ответил ей мужской голос на другом конце провода. – Это Георгий Розенштейн. Уильям прислал мне странное сообщение, в нем же был Ваш номер. Он рядом?

– Нет, только что уехал, – ответила Палмер, ставя свою ношу на столик у кресла. Получилось не очень – чашка упала на пол. Анна сдержала недовольный выдох и продолжила. – А что за сообщение?

– Он написал его несколько часов назад. Указал адрес, где может быть четвертое убийство – мы тут недалеко от Тихой Плющихи.

– Это Хамовники? – спросила Анна.

– Да, – просто ответил Розенштейн. – Мы проверили – там действительно совершалось преступление. Потерпевший жив. Но исполнитель ушёл.

Анна почувствовала, как кровь отливает от лица:

– Почему Вы мне это рассказываете? Вы же не можете…

– Не могу рассказывать детали расследования гражданскому лицу? – прервал ее Розенштейн. Знаю, Анна, знаю. Но Уильям написал позвонить Вам в семь вечера, если что-то пойдет не так, а он до этого времени не ответит. Какой бы он ни был… – Анна услышала тяжелый вздох на том конце провода. – Вы знаете, где он может быть?

– Нет, – честно ответила Палмер. А потом приложила свободную ладонь ко лбу. – Почему он так сделал? Зачем ему понадобилось уехать? – вопрос был скорее риторический. – Вы его лучше знаете, капитан.

– Георгий, если Вам угодно, – ответил тот, и доктор кивнула, будто бы собеседник мог ее видеть. – Мы знакомы много лет, но я так его и не понял. Одно я знаю – если он кому-то доверяет, то и я доверяю.

– Но зачем Вы терпите такие игры?

– Потому что я в смятении, Анна, – он помолчал. – Если узнаете что-то, позвоните мне.

Анна положила трубку. Она бездумно обернулась вокруг себя, а потом уцепилась взглядом за чашку, упавшую на пол, наклонилась, подняла ее и протянула руку, чтобы расположить ее рядом на столик рядом с заварником. Однако так и не поставила – под чайником оказался лист с текстом, который доктор сегодня уже слышала.

Записка была воспроизведена от руки, а под всем текстом значилась другая пометка:

Анна, наконец отставив чашку, схватила карандаш, оказавшийся там же, на столике, и бумагу, и быстро написала цифры из текста на том же листе – разбивая их так, как они были разделены по предложениям.

– Что же ты имел в виду? – Анна села в кресло, держа в руках бумагу и буравя взглядом последнюю пометку Такера на листе. – Минус или тире?

– Его все характеризовали по-разному, но все сходились в одном – он имел отношение к цифрам, к математике.

– Минус! Определенно минус, – она быстро написала на бумаге то, что получалось, если ее догадка была верной:

– И? Что ты из этого понял? – Анна вскочила на ноги. – Вот черт!

– Какой сегодня день? – откликнулся Уильям, не поворачивая головы.

Палмер нахмурилась:

– Понедельник, двенадцатое января.

– 12.1.9 – это двенадцатое января две тысячи девятого года. Сегодня!

Она повернулась и в два шага приблизилась к столу, доставая из-под ноутбука Уильяма карту:

– Идиот! – воскликнула она.

Запомнив последний отмеченный на карте адрес, она почти бегом покинула комнату и быстрее, чем успела понять, оказалась в прихожей внизу.

Сердце колотилось: в этой цепочке событий она могла понять всё, кроме того, что Уильям, как полный придурок, сел в машину и уехал к убийце. Она хотела было набрать Розенштейна, но остановилась, держа в руках собственное пальто.

Быть может, потому что знал, что после этой фразы она точно вмешается?Уильям еще несколько назад решил ехать на место последнего убийства – но уже тогда попросил Розенштейна позвонить ей, а не ему. Он знал что-то, чего не знала Палмер. Но почему он просил не вмешиваться?

Анна надела пальто и шагнула на укрытую зимним сумраком улицу.

Глава 4. Знакомое имя.

Судьба плетет пылающую нить,

Толкует наше личное наследие.

И нам, пожалуй, остается только жить -

Чтобы однажды мы друг друга встретили.

Такер ходил по одному из залов давно заброшенных складов, сложив руки за спиной. Он быстро нашел нужное помещение – только в нем горел слабый свет. Все остальные комнаты были пусты, и лишь в этом – гулком и холодном – стоял одинокий стул. Детектив не сомневался, зачем он здесь.

Метель за окном усиливалась и делала тьму совершенно непроглядной. Такер стоял посреди малого круга света от небольшой лампочки, мерно мигающей в такт собственного раскачивания.

– Элегантно, – сказал он по-русски, разглядывая облупившуюся штукатурку на сводах. – Красивое приглашение – не могу не отметить. Ты покажешься, или еще понаблюдаешь, Математик?

– Математик? – раздался из темноты холодный голос, тоже на русском. – Ты думаешь, что он так глуп и придет сюда сам?

Из темноты выступила высокая худая фигура. Такер оглянулся, наблюдая, как в круг света заходит его незримый до этого момента собеседник.

– Полковник Себастьян Миллер? – детектив кивнул. – Рад встрече.

– Так ли это? – Миллер ухмыльнулся.

Миллер был мужчиной средних лет с весьма запоминающейся внешностью: у него были холодные серые глаза, орлиный нос и высокий лоб. Он смотрел на Уильяма сверху вниз, а в его фигуре угадывалась офицерская выправка.

Такер знал этого человека – в отличие от Математика, он никогда не скрывался, и о нем в Британии и Америке давно слагались легенды. Когда-то Миллер служил в британских войсках, но с выходом на пенсию кардинально сменил круг интересов и поле деятельности. Прошли годы, но приставка “полковник” не только не исчезла из его имени, но и стала чем-то вроде прозвища – не сулившего ничего доброго тому, кому было суждено повстречаться с Себастьяном Миллером.

Однако Миллер перед законом был чист: ни Такеру, ни Скотланд-Ярду, ни американской полиции не удалось доказать причастность полковника к преступлениям Математика – да и вообще любым преступлениям. Миллер, как призрак, снова и снова ускользал из цепких пальцев правосудия, а теперь стоял перед Такером, самодовольно окидывая взглядом детектива.

– Разумеется, – пожал плечами Такер, оборачиваясь к полковнику. – Правая рука Математика сама пожаловала на встречу со мной. Не праздник ли?

– Ты не удивлен? – Миллер сделал несколько медленных шагов к детективу, почти вплотную подойдя к нему. – Я был уверен: ты будешь считать, что приехал на мою казнь.

– Это было бы разумное допущение, – согласился Уильям. – Однако я предположил, что в пятерку членов ближайшего окружения ты не входишь.

– Отчего же?

– Любому, кто слышал о тебе, известно, что ты главный палач Математика. Я видел троих из ваших – никто бы лучше тебя не справился с этим.

Полковник улыбнулся – хищно и холодно, но в его взгляде скользнул неприкрытый интерес:

– Мне лестно, что моя слава идет впереди меня, – он указал на стул. – Присаживайся.

Такер будто бы спохватился:

– Ты прав, не к чему оттягивать неизбежное, – детектив остановился, подняв левую руку. – Только достану кое-что.

Он аккуратно вытащил из правого кармана пальто пистолет и протянул его Миллеру.

– Твоя правда, это нам не понадобится, – полковник забрал оружие из рук детектива, положил его на пол и толчком ноги отправил его за пределы круга света. Пистолет с легким скрежетом скользнут по полу и затерялся во тьме. – Зачем нам лишать себя удовольствия, ускоряя кульминацию нашей встречи?

Такер в это время снял верхнюю одежду и аккуратно повесил ее на спинку стула:

– Сделай милость, не заляпай пальто, – спокойно проговорил он, садясь. – Важная для меня вещица, знаешь ли.

Миллер повернулся:

– С собой на тот свет все равно не заберешь, – ответил он, снова засовывая ладонь в карман. – Руки, я думаю, тебе связывать не надо?

– Все так, – кивнул Такер, устраиваясь поудобнее. – Но каковы правила? Ох, серьезно? – слегка разочарованно сказал он, заметив блеснувший в руках Миллера нож. – Так просто?

– Не совсем, – Миллер подошел ближе. – Мартин просил сделать все так же, как мы сделали с теми тремя. Тебя найдут здесь, с буквой “М” на груди и петлей на шее. Твой Розенштейн подумает, что ты был одним из нас.

– Посмертная подстава? – Такер хмыкнул и начал расстегивать пуговицы на рубашке. – Забавно, но не так интересно, как я думал.

– А что ты хочешь?

– Ответов.

Миллер холодно хохотнул:

– Математик знал, что ты это скажешь, – он кивнул. – Будут тебе ответы. Мне нужно сделать ножом четыре линии. Пока ты не закричишь от боли, можешь задавать по вопросу за каждую линию.

– Резонно, – Такер распахнул рубашку и чуть откинулся на спинку стула. – Приступим.

– Ну, что ж, – Миллер наклонился к детективу. – Мартин Мор передает тебе привет.

Когда лезвие коснулось кожи на груди, Такер сжал зубы – острие было холодным. В следующий миг он забыл об этом – Миллер был аккуратен, не делал лишних рывков и не вонзал нож глубоко, но по груди вслед за движением острого кончика оружия пробежала волна жара.

Такер не издал ни одного звука. Миллер провел диагональную линию от правой груди к боку детектива и отступил:

– Спрашивай.

– Почему Мате… Мартин приехал в Россию? – спросил Уильям.

Кровь начала сочиться из раны, медленно стекая по животу вниз, к брюкам.

– Интересный вопрос, – полковник посмотрел в сторону. – Думаю, ему надоело отсутствие снега на Рождество.

– Брось.

– Ладно-ладно, мы же все-таки оговорили правила… – согласился Миллер. – У нас – твоими стараниями – не задалось в Британии, а в Америке команда занимается сейчас совсем другими делами. Да и у тебя руки за Атлантикой связаны, а тут ты почти как дома. Здесь тебя было легче выманить.

– Так все это ради меня? – спросил Такер.

– Нет-нет, уговор был не такой, – полковник покачал головой, и Уильям согласно кивнул.

– Продолжай.

Миллер вновь наклонился к нему, проводя вторую линию, начинающуюся в вершине первой и продолжающуюся к центру груди.

На улице послышались звуки подъезжающей машины. На щеках Миллера заходили желваки – теперь в его взгляде не было той напускной и холодной игривости. Все это вытеснила злость, и Уильям готов был поклясться, что видел, как она, клубясь и чернее, разрасталась внутри его собеседника.

Такер стиснул зубы. К старой тянущей боли, пересекающей половину туловища, добавлялась новая, но он не издал ни звука.

– Итак… – сказал Миллер, вновь делая шаг назад.

– Нет, другой вопрос, – с легким хрипом прервал его Такер. – Что у вас в планах?

– То же самое, что и в прошлый раз, – ответил полковник. – Новый бизнес на новой территории. Мы запутаем местную милицию твоим убийством – все, что ты им говорил, будет под сомнением. Пока они разберутся, что к чему, мы построим новую империю. Запомни следующее… Тот, кто любил. Тот, кто полюбит. Тот, кто потерял. Три линии и четвертая – финальная.

Не дожидаясь ответа, он снова приблизился к детективу и быстро полоснул ему по груди, черкая третью линию.

Такер прикусил губу и почувствовал, что рот начал наполняться металлическим привкусом крови, но голоса не подал. У него было много вопросов – так много, а оставалось всего два. Тем более – в коридорах зазвучали осторожные шаги, и Уильям был уверен, что через пару минут здесь окажется Розенштейн с командой.

Он хотел спросить, где находится сам Мартин, какая у них следующая цель, подкупали ли они кого-то, но вдруг, почти против его воли, с его губ сорвался совсем другой вопрос, идущий откуда из глубин его самого:

– Доктор Анна Палмер, – выдохнул он, борясь с болью и стараясь придать голосу твердость. – Доктор Анна Палмер – ваш посыльный?

Миллер замер. Такеру показалось, будто в его лице от этого имени что-то поменялось, но через мгновение он понял, что дело было не в этом. В тишине комнаты раздался тихий шорох, а потом характерный щелчок.

Кто-то в темноте взвел курок на отброшенном Миллером пистолете. Полковник медленно оглянулся.

– Кого ты привел с собой? – тихо сказал Миллер, озираясь по сторонам.

Комната все так же была освещена лишь одной лампочкой, и оба мужчины находились в слабом желтом кругу, за границей которого начиналась густая январская тьма.

– Это не ответ на мой вопрос, – непреклонно заметил Такер.

Полковник медленно поднял руки:

– Если дашь мне уйти, я не трону его, – сказал Миллер. – Выстрели в воздух один раз, если согласен.

Раздался выстрел. Полковник покачнулся и закусил губу:

– Доходчиво, не спорю, – он отвернулся от Такера, глядя куда-то в темноту. – И было бы еще доходчивее, если бы…

Уильям видел, как ткань пальто в районе правого плеча Миллера стремительно темнела, пропитываясь кровью. В комнате раздались тихие шаги, и полковник осекся на середине предложения. Чуть повернув голову к детективу, он зашептал, но в гулком помещении его голос превратился в зловещий шелест, затерявшийся где-то в своде:

– Анны Палмер не с нами, – он молчал мгновение. – И мы не прощаемся, Уильям. Я передам Мору, что ты кланялся.

В следующий миг дверь в зал с грохотом открылась, и в помещение ввалилось несколько людей с фонариками:

– Всем лежать, милиция! – раздался голос Розенштейна.

Миллер бросился в сторону, во тьму, и Такер мгновенно собрал остатки сил и упал на пол. Как раз вовремя – засвистели пули, послышались бессвязные ругательства и топот нескольких ног. Где-то справа от Уильяма разбилось стекло – Миллер выскочил на улицу, мелькнул в свете фонарей, и тут же скрылся за первым же поворотом.

– Подозреваемый движется в сторону шоссе, – крикнул Розенштейн в рацию. – Все за ним. Бегом, бегом, бегом!

Милиционеры, прибывшие с ним, кинулись в сторону окна. Через пару мгновений плеча Такера коснулась крепкая рука, поворачивая его на спину:

– Уильям, – в лицо детектива ударил свет фонаря, и он увидел Розенштейна. Тот ахнул и скривился, глядя на грудь Такера. – Матерь Божья! Ты как? Живой?

– Живой, – Уильям попытался приподняться, и Розенштейн протянул ему руку, помогая встать на ноги. – Твой подозреваемый ушел.

– Да брось, – Розенштейн кивнул в сторону разбитого окна. – Там толпа народу.

– Миллер всегда уходит, – спокойно откликнулся Такер, опуская взгляд себе на торс. – Карета скорой с вами? – он дождался подтверждающего кивка. – Мне бы не помешало пол-литра перекиси.

Через двадцать минут они уже стояли у оградительной ленты, глядя, как команда, приехавшая с Розенштейном, пытается собрать хоть какие-то улики.

– На что ты рассчитывал? – спросил капитан, поворачиваясь к Такеру. – Поймать его в одиночку?

– Вовсе нет, – Уильям, которыми уже обработали к тому моменту раны, успев одеться, крепче кутался в пальто. – Мне нужны были ответы.

– И что ты узнал?

– Они решили развиваться здесь, в России. Будут новые приближенные, новые преступления, – Такер вздохнул, и его дыхание тут же превратилось в густой пар. – Математик, а точнее – Мартин Мор – пригласил меня… По какой-то причине. Думаю, они подозревали, что убить меня сегодня не получится. Если бы хотели – Миллер бы действовал наверняка. Тем более, он передал мне подсказку. «Тот, кто любил. Тот, кто полюбит. Тот, кто потерял. Три линии и четвертая – финальная». Я думаю, нас ждет три дела, а четвертое приведет нас к Мору.

– У тебя есть показания против него, ты потерпевший, – заметил Розенштейн. – Мы будем его искать.

– Бесполезно, – покачал головой Уильям. – Найти его не удавалось никому. Он появится тогда, когда будет нужно.

– И что теперь?

– Ждать, – ответил Такер, посмотрев на него. – Этим я занимался последние годы. Рано или поздно их дела снова приведут ко мне свидетелей.

– У меня в камере сидит тот, что должен был стать четвертым трупом, – Розенштейн засунул зябнущие руки в карманы. – Он заговорит.

– Нет, – с легкой ухмылкой откликнулся Уильям. – Под страхом ограничения свободы, потери денег, влияния, под страхом смерти – не заговорит. Он знает, что его найдут, где бы он ни был. Программа защиты свидетелей, переезд, тюрьма… Они всегда находят.

– Да кто они такие? – в голосе Розенштейна прозвучало легкое отчаяние. – Привидения, что ли? Сквозь стены умеют проходить? Вот, например, кто второй был с Миллером? Ты его знаешь?

Такер замер, а потом медленно повернулся к капитану:

– О чем ты?

– Когда мои смотрели через скважину в комнату, в Миллера кто-то выстрелил. Они видели силуэт, но в темноте не рассмотрели.

Уильям вскинул брови:

– Я был уверен, что это кто-то из твоих, – он просиял и поднял глаза к небу. – Это восхитительно, Розенштейн! Миллер видел лицо нападавшего, он показался ему. Когда нападавший стрелял, его рука не дрогнула – у него не было цели убивать Миллера, но он хотел вывести его из строя или припугнуть. Он обнаружил себя лишь тогда, когда я был в опасности – вряд ли ему был нужен Миллер. Это точно не кто-то из твоих?

– Точно, – откликнулся Розенштейн. – Ты думаешь, это кто-то из людей Мора?

– Вряд ли, – покачал головой Такер. – Миллер даже не выстрелил в нападавшего в ответ. Будь это предатель из своих – он бы его убил.

– Мог ведь просто промахнуться, – заметил капитан.

– Ох, Розенштейн, нет, – Такер вымученно ухмыльнулся. – Миллер никогда не промахивается. Никогда.

– Тогда кто это был? – Розенштейн всплеснул руками. – И камеры отключены, как назло. Как мы упустили слона-то в комнате? Там куча народу было!

– Ничего, что вы стоите ко мне спиной? – раздался позади них женский голос.

Мужчины обернулись – за ними оказалась Анна. Она стояла, смотря на них снизу вверх, но в ее взгляде читалось что-то, что заставила детектива и капитана развернуться к ней лицом. Такер взглянул на нее, и их глаза встретились.

Ведь люди заводят напарников? Если уж и следовать этой традиции, нужен человек умный. Опытный. И преданный.

Она снова смотрела на него этим своим пронизывающим взглядом карих глаз. Таким же, наверное, какой был у него самого, но на дне их он заметил то, что давным-давно не видел в других глазах, обращенных к нему – заботу. И в этот миг он точно знал, что это она уже безусловно ему предана.

– Анна! – в голосе Розенштейна прозвучала толика радости. – Я не поблагодарил Вас. Спасибо, что позвонили и указали нам место. И спасибо, что не ломанулись под пули.

– Бросьте, – Палмер махнула рукой. – Я только приехала за своим соседом по квартире. Так ведь поступают хорошие соседи?

Она посмеялась, и Розенштейн подхватил:

– Ладно, мы тут закончим. Я заеду завтра, – он легко хлопнул Такера по плечу. – Иди зализывай раны. И постарайся хотя бы до утра ни во что не вляпаться!

Последнюю фразу он крикнул уже в спину детектива, который зашагал вслед за развернувшейся и двинувшейся в сторону выезда из складского комплекса Палмер.

– Пистолет у тебя? – тихо спросил Такер, когда они с Анной поравнялись.

– Разумеется, – спокойно откликнулась она, не глядя на него.

– Оставь себе, – остановил ее Такер. – У меня есть еще один.

– Вот уж уволь, – она похлопала по карману. – Как приедем на Хитровку – тут же отдам тебе.

– Я просил тебя не вмешиваться, так? – в интонации Уильяма мелькнуло недовольство.

– Знаешь, в Москве трудно найти квартиру, – сказала Палмер. – Если бы он тебя прикончил, было бы обидно искать новую, да и сложно. Особенно в таком месте… Да и чтобы была мне по карману. Как ты меня раскусил?

– Кто еще мог там оказаться? – ответил Такер вопросом на вопрос. – Люди Розенштейна тут ни при чем, Миллер всегда работает один. Простой вывод.

– И все?

– Зачем ты вмешалась?

– Квартира, Уильям, я уже сказала тебе, – со вздохом произнесла Палмер. Она потянулась к карману и достала оттуда пачку сигарет и зажигалку. – Если ты действительно не хотел, чтобы я вмешалась, ты бы не оставил Розенштейну сообщение с распоряжением позвонить мне в условленный час.

Она закурила. Подумав мгновение, она протянула открытую пачку и зажигалку Уильяму:

– Курение убивает, конечно, но тебя и так сегодня чуть не убили, – сказала она. – Бросим завтра.

Такер достал сигарету и забрал зажигалку из ее рук.

– Но тем не менее не появись ты, я бы узнал больше, – заметил он, затягиваясь первый раз. – На редкость поганые сигареты, – добавил он, поморщившись.

– Все сигареты поганые, Уильям, – заметила Палмер. – Возможно, ты действительно что-то узнал бы, – Анна стряхнула пепел в сторону. – Но не рассказал бы уже никому. Предвосхищая твой грядущий вопрос – я скрылась, потому что, во-первых, я в России всего несколько дней. Не хотелось бы так быстро нарваться на проблемы с законом.

– А во-вторых?

Они подошли к дороге и остановились. На обочине стояла заведенная машина такси. Палмер замолчала и обратила глаза в небо. Дым от ее сигареты поднимался строго вверх, а свет уличного фонаря отбрасывал на ее лицо причудливые блики, придавая ему какое-то почти зловещее выражение.

– Анна Васильевна, – санитар остановился у дверей и дотронулся до ее локтя, останавливая. – Понимаете, смерть никому не к лицу. Вы можете его не узнать, но…

Анна знала, что он не обязан был это говорить, однако в тот момент испытывала к этому совершенно незнакомому ей человеку благодарность. Он не должен был, но, видимо, заметив что-то в ее лице, решил поддержать.

– Я понимаю, – Палмер сглотнула, но на собеседника не посмотрела. – Мы много лет не виделись, так что я бы скорее списала эти изменения на течение времени. Не беспокойтесь, меня не нужно к этому подготавливать. Это мои вторые похороны за последний месяц.

Санитар кивнул и отступил, открывая перед ней дверь. Он прошел вперед, а Анна еще несколько бесконечно долгих секунд не могла собраться с силами, чтобы переступить порог.

Она уже видела цель своего назначения. Посреди комнаты, залитый холодным светом электрических ламп, на небольшом постаменте стоял гроб. Все выглядело, как драматический момент в каком-то сериале – дешевом и уже давно изжившем себя.

Анна шагнула вперед и, не чувствуя ног, подошла к гробу. Она искала силы посмотреть на лицо того, кто лежал в нем, но решилась не сразу. А когда все же осмелилась, то почувствовала, как в глубине грудной клетки бежит последняя холодная трещина, уже навсегда запечатывая слабо бьющееся под ледяной коркой сердце.

– Здравствуй, – тихо сказала она.

Палмер знала, что в комнате были другие люди, но это мало ее волновало. Доктора радовало, что к нему пришли старые приятели, друзья и… Бог весть кто. Главное, что они были здесь.

Она протянула ладонь и накрыла ею сложенные на груди руки покойного. Кожу обожгло холодом – не столько из-за температуры, сколько из-за контраста: последний раз она касалась этих рук много лет назад – тогда они были теплыми и казалось, что могли защитить ее от огромного мира вокруг.

– Прости, что опоздала на десять лет.

Она все еще смотрела на его лицо, беспочвенно надеясь, что он вот-вот откроет глаза, и хотя бы эта ситуация окажется шуткой. Лишней. Неуместной. Жестокой.

Но шуткой.

Палмер не умела плакать. Давно разучилась – и во многом благодаря человеку, который лежал теперь перед ней. Потому она просто тяжело выдохнула и крепче сжала его пальцы, хватаясь то ли за него, то ли за последнее, что связывало эту уже взрослую женщину, с которой он никогда не встречался, с девочкой, которую он знал:

– Я вернулась… Папа.

– Я и раньше видела, как умирают люди – и хорошие люди, близкие, – Палмер прищурилась. – Думала, что больше никогда не засну. Сегодня я буду спать спокойно…

Такер внимательно смотрел за тем, как искажается ее выражение лица. Ему казалось, что в этот момент в женщине напротив него сменялись эмоции – сильные, темные и разрушающие ее саму. Но в этот момент детективу подумалось, что что-то более конкретное он сказать был не в силах.

Вероятно, виной тому была потеря крови, а, может, ему просто не хотелось – бог весть. Такер откинул эту мысль как можно дальше и тоже стряхнул пепел со своей сигареты.

– Одно мне интересно: как далеко бы ты зашел? Он бы начал душить тебя, в конце концов – сказала Анна, снова посмотрев на него. – Что бы ты тогда делал?

– Ничего, – он пожал плечами. – Ты бы в любом случае появилась бы к этому моменту.

– Ты не мог этого знать, – прищурилась Анна.

– Ну, после мало приятного знакомства ты все равно пришла на Хитровку и сняла комнату. А вчера днем поехала со мной на место преступления. Я предположил, что тебе нравится принимать неверные решения.

Анна коротко посмеялась:

– Это правда, – она кивнула, затягиваясь. – Это очень в моем стиле, – Палмер вновь отвела глаза и посмотрела на такси.

Такер тоже слегка улыбнулся, но тут же стал серьезным:

– К слову, где ты научилась стрелять? Преподаватели обычно такими навыками не владеют, – он помолчал. – Хотелось бы верить.

– Супруг научил, – просто ответила доктор.

– Супруг? – Уильям прищурился, а в его голосе послышалось едва различимое удивление.

– Брак был фиктивным, – ответила Анна, не глядя на него, – мне нужна была грин-карта. За последние два года мы виделись раз пять.

– Был? – повторил Такер. – И где супруг теперь?

– На кладбище Лонг-Айленда, – Анна нахмурилась.

– О… – Уильям осекся. – Что ж. Прими мои соболезнования.

В голове Такера промелькнула мысль о том, что до этой минуты ему в глаза не бросилась вполне явная отметина от кольца на безымянном пальце доктора Палмер. Однако он только что завершил крупное дело и стоял на пороге еще более масштабной войны. Потому он не придал значения тому, что уже в который раз за последние сутки ошибся, анализируя свою соседку по квартире. Мужчина качнул головой, будто отгоняя назойливые мысли, и тут же забыл об этом.

– Не стоит, – она покачала головой. – Артур связался не с теми людьми.

– Понимаю, – детектив щелчком отбросил сигарету. – Что ж, факт брака объясняет твою фамилию.

Он запрокинул голову, глядя на уличный фонарь, в свете которого, медленно кружась, порхали снежинки, и улыбнулся – открыто и радостно. Такер знал, что это короткое затишье временно, и совсем скоро он снова окажется втянутым в бурю событий. Это не могло не радовать.

Палмер посмотрела на детектива:

– А что ты так светишься?

– «Мартин Мор передает тебе привет», – произнес сыщик с таинственной улыбкой. – Именно так сказал тот, в кого ты выстрелила. Я был прав, – он кивнул, будто подтверждая собственные слова. – Мы, доктор Палмер, на пороге чего-то грандиозного.

– Мартин Мор? Знакомое имя, – Анна произнесла это почти с сарказмом и поджала губы.

– В самом деле? – детективу показалось, что она шутит, уж слишком деланная была реакция. Он чуть склонился в сторону, чтобы стряхнуть пепел.

– Да, – кивнула Палмер. – Именно его Артур произнес в последнюю ночь, когда я видела его живым.

Уильям на мгновение застыл, покосившись на Анну, но потом вопросительно указал на такси и, убедившись после кивка Палмер, что эта машина ждет именно их, жестом пригласил ее садиться.

Она бросила окурок на землю и затушила его каблуком. Такер не отрывал от доктора взгляда, размышляя над тем, что могли значить ее последние слова, а потом вдруг выдохнул и все же спросил:

– Так почему ты уехала из Америки?

Глава 5. Правила.

Ты думаешь, что я внутри пуста,

А я противлюсь застоялой стуже.

Не знаешь ты – и в это и беда:

На самом деле я намного хуже.

На дворе был конец февраля. Солнце, кажется, тогда приняло волевое решение набраться сил перед приближающейся весной, и за весь месяц в столице небо очистилось от облаков лишь на один день.

Анна Палмер не любила сырость. Она, ведомая прочно впечатавшейся в ее гены памятью предков, хмурясь от непогоды, весь последний месяц зимы ждала снег. Периодически он начинался – редкий и почти незаметный, медленно опускался с неба, но, не достигая земли, таял, превращаясь в мелкую морось, которую вовсе не замечали жители Москвы, но которая оставляла грязные разводы не только на стеклах очков доктора филологии, а вдобавок и, кажется, на ее душе.

Она вполне обустроилась в университете, мирно преподавала, даже обзавелась приятным знакомством среди коллег и почти заново привыкла говорить и думать по-русски. Была только одна вещь, которая ее все еще порой раздражала, и сейчас эта вещь сидела напротив нее в кресле, закинув ноги на подлокотник.

– Захарыч как-то отметил, что когда-нибудь ты непременно спалишь эту квартиру, – сказала Палмер, посмотрев на сыщика поверх листа газеты.

– И? – тот выпустил изо рта колечко дыма и стряхнул пепел с сигареты на ковер.

– И Эдвард Шумахер подал заявку на патент пепельницы в 1915 году, что означает, что ты уже почти 95 лет официально отстаешь от технологий современности.

– Пепельница у нас – а точнее, у меня до твоего приезда – только одна, – буркнул Такер. – И ее отобрали эмигранты, как и почти все в этом городе.

– Эмиграция – это выезд за пределы государства. Процесс же иммиграции подразумевает, наоборот, въезд в страну, – заметила Анна.

Она положила газету на колени, стряхнула пепел с сигареты в нужное место и взяла в руки стакан.

– Бога ради, – Уильям поморщился. – Все русские такие нудные?

– Это ты мне говоришь про нудность? – доктор отпила коньяк. – Сам изнываешь без дела вот уже третий день.

– Скука есть одна из принадлежностей мыслящего существа, – ответил тот, вновь потянувшись к карману за пачкой.

– Это писал Пушкин, – Анна вернула стакан на место и вновь взялась за газету.

– Зачем тебе эта информация?

– Это моя работа: пить и все знать, – парировала та. – Отвратительная привычка: что это, что курево. Но что поделать, Уильям?

– Мне казалось, тебе наскучили стереотипы о русских.

– Определенно наскучили, но если я не буду согреваться изнутри, погода скует меня холодом, и я превращусь в нудного хама, тоскующего без работы и портящего ковер в съемной квартире.

Такер в ответ только фыркнул. В дверь внизу позвонили.

– Возможно, тогда твое общество среди напыщенных идиотов в университете станет более органичным, – бросил Уильям.

– Мне казалось, я даже дома нахожусь в таком обществе, – огрызнулась Палмер.

– Кто-нибудь откроет? – крикнул снизу Захарыч. – Кто-то пришел.

– К тебе клиент, – заметила Анна.

– Нет, сегодня суббота, и сейчас 8 утра, – протянул Такер, вновь затягиваясь сигаретным дымом. – Что, кстати, делает твой стакан еще более негативным признаком подбирающегося алкоголизма – стыд и позор Вам, доктор Палмер, – он мгновение помолчал, а потом вернулся от своей ремарки к основной мысли. – Если бы это был клиент, он бы ворвался в квартиру, не стуча – так как в такое время приходят только те, с кем произошло нечто из ряда вон выходящее. Прием начинается в девять.

– Уильям! Анна! – снова крикнул их домовладелец.

Палмер, смерив Такера тяжелым взглядом, отложила газету и поднялась с места. В это время внизу хлопнула дверь – кажется, у хозяина дома сдали нервы. Доктор филологии покачала головой и двинулась к входу в гостиную:

– Захарыч, мы…

– Не спеши, Анна, – на лестнице раздались шаги. – Всего лишь посылка, – через минуту старик появился в комнате с коробкой в руках. – Говорят, вы заказывали.

– О, – Палмер кивнула и указала на сыщика через плечо. – Это Уильяму.

Тот принял в кресле привычное положение, когда Захарыч поставил посылку рядом с ним, а Анна вышла из комнаты, скрывшись на кухне.

– Уильям, с каких пор ты заказываешь технику? – искренне удивился Захарыч.

Детектив лишь пододвинул к себе коробку, вытащил из кармана домашнего халата канцелярский нож и вскрыл посылку. Посмотрев на нее, он перевел взгляд в сторону, куда только что ушла Анна:

– Это пылесос! – воскликнул сыщик, чтобы Палмер точно услышала.

– Верно! – крикнула в ответ она. – Угадай, зачем, – в ванную хлопнула дверь.

Такер прищурился, будто бы пытаясь просканировать ее сквозь стены.

– Ой, я знаю! – всплеснул руками домовладелец.

– Захарыч, кажется, у Вас внизу что-то убегает из кастрюли, – потянул воздух носом Уильям.

– Ох, точно! – старик тут же покинул гостиную своих квартирантов, поведясь на уловку сыщика.

Когда Палмер спустя десять минут вышла из ванной и вернулась в комнату, где оставила детектива, она невольно остановилась, увидев то, что никак не ожидала:

– Ты разобрал пылесос.

– Отличное наблюдение, – фыркнул Такер, уже лежащий на диване. – Догоняю технологии современности.

– Хорошо, – Анна кивнула и прошла на лестничную площадку.

Когда она чем-то зашуршала у вешалки в коридоре, детектив повернул голову:

– Ты куда?

– В Ленинку, – Палмер надела пальто и взяла сумку.

– Разве она работает в субботу?

– Отличное наблюдение, – крикнула Анна уже с лестницы.

Может показаться, что эти двое друг друга не переносили. Поверьте, это ошибочное суждение: в Москве в те дни, пожалуй, не было людей, которые сосуществовали столь же мирно.

Конечно, были определенные сложности: Палмер не любила, когда в доме ходят в обуви, и не поддерживала эту привычку своего британского соседа. Она не слишком радовалась, когда находила в холодильнике какие-то странные предметы, обычно оказывающиеся уликами, аналогично не была в восторге от вечного заваленного бумагами обеденного стола, а также от периодических драк в гостиной, хамства своего соседа и вечно трущихся у них в квартире информаторов детектива, которые приносили ему какие-то сведения.

Уильяму же не нравилась дотошность Палмер и то, как она вслух произносила то, о чем другие в его присутствии только думали. Хотя последнее не раздражало, скорее – удивляло то, насколько тонко она подмечала то, что бесило в нем других людей, не спускаясь при этом до оскорблений и шуток, которыми не гнушался даже его собственный брат.

Было то, что перечеркивало их разногласия и недомолвки. То, что оба ценили выше всего, а потому закрывали глаза на все, что могло заставить любых других соседей разругаться в пух и прах. После их встречи с Миллером прошел месяц, и редким был случай, когда Такер расследовал дело в одиночку.

Он давно отбросил идею о том, что Палмер – засланный агент. Ее не выводило из себя ни барахло в холодильнике, ни нарочито грязные ботинки, ни пепел на ковре, ни его попытки разозлить ее – все предыдущие люди, пытавшиеся подобраться к нему по разным причинам, сбегали и после куда более мелких трудностей, и на их место приходили новые. Анна же их соседство, кажется, не доставляло неудобств.

Вероятно, именно поэтому, когда всего через два дня после их первого совместного дела к детективу пришел клиент, а Палмер поднялась из своего кресла, Такер в свойственной ему манере «предложил» ей остаться.

– Уильям, к тебе клиент! – крикнул снизу открывший дверь Захарыч.

– Я буду у себя, – тут же сказала Анна, вставая и закрывая книгу.

– А можешь принести пользу обществу, – ответил Уильям.

Доктор нахмурилась:

– Тебя не волнует состояние общества, не пытайся взять меня «на слабо», – она отвернулась и пошла к выходу.

– Уильям, пускать? – снова раздался снизу голос домовладельца.

– А что, тебя можно взять «на слабо»?

– Нет.

– Спорим?

Палмер остановилась, посмотрела на соседа и тяжело вздохнула:

– Захарыч, приглашайте! – крикнула она, возвращаясь в свое кресло.

Георгий Розенштейн в эти часы находился в привычной ему компании. Конечно, привычной лишь в последнее время, но оттого не менее приятной.

– Через пять дней его поймали, – Георгий отпил из чашки и поставил ее обратно на стойку.

– Чем дольше я живу и работаю, тем больше меня поражает несправедливость того, что происходит вокруг нас, – тихо сказала Вишневская, отворачиваясь.

– Ох, Милена, если начать всех жалеть, то жалелки не хватит, – заметил Розенштейн с коротким смешком.

– Я слишком хорошо знакома со смертью, Жора, как и ты, – посмотрела на него Милена. – И ты не хуже меня знаешь: озабоченность бедами окружающих помогает нам не замечать собственные проблемы. Поэтому мы с тобой сидим тут в свой единственный выходной – мент и патологоанатом, – она окинула рукой помещение. – Все пьют, веселятся, а мы с тобой пьем чай и говорим про работу, трупы и смерть. Мы не пьем вместе с ними, потому что я знаю, во что превращается печень от злоупотребления, а ты знаешь, что человек способен сделать в состоянии опьянения.

В первый раз они пришли в этот бар после окончания смены Милены в больнице – в день, когда вскрывали тело третьего из убитых Мартином Мором приспешников. Выходя из морга, они выяснили, что оба совершенно не спешат домой, а потому спонтанно решили провести время вместе.

Такие случаи участились – вот уже больше месяца почти каждый выходной они встречались в баре рядом госпиталем, чтобы обсудить работу, поспорить о вселенских вопросах, да и просто помолчать: Георгий с Миленой были знакомы не первый год, но никогда не проводили время вместе.

Им обоим казалось, что впервые за много лет они вновь не одиноки.

В то время на Хитровке Такер сидел за столом в гостиной, печатая показания последних информаторов. Внимательно посмотрев на лист, лежащий между ним и ноутбуком, он решил дописать небольшой комментарий и машинально потянулся влево, наклоняясь, чтобы поднять карандаш, который всегда лежал там.

Ощупав ковер, детектив нахмурился и, наконец, посмотрел в нужную сторону: карандаша на привычном месте – у ножки стола – не было. Уильям хмыкнул и заглянул под свой стул – там также было пусто. Он буркнул себе под нос что-то не самое цензурное и посмотрел в сторону стены слева от него. Сыщик замер, а потом вдруг окинул комнату взглядом.

Удивила гениального детектива вполне тривиальная вещь – карандаш, как и добрая дюжина других, стоял в специальном стаканчике. Увидев эту странную деталь, Уильям вдруг заметил необычную перемену, произошедшую в его гостиной – в ней было… Чисто.

Куда-то пропали коробки с хламом, которые он перевез в квартиру накануне приезда сюда Палмер, а сами предметы перекочевали на вполне логичные места: в шкаф весьма ровно были расставлены книги, тетради с его записями лежали на столе под рукой аккуратной стопкой, а мелкие безделушки были расположены теперь по всем горизонтальным поверхностям комнаты.

Такер потянул носом воздух: в квартире пахло не пылью и затхлостью, а моющими средствами и чем-то пряным. Уильям осторожно прошел на кухню: на привычном ему месте больше не было его бумаг – они были сдвинуты на столешницу у окна, а на самом столе стояла тарелка с печеньем. Сыщик подозрительно прищурился, взял одно изделие и откусил.

– Недурно, – буркнул он, вновь поворачиваясь к гостиной.

Детектив никогда не обращал внимания на вещи, которые не относились к его работе. Ему было совершенно все равно, где спать, что и когда есть, в чем ходить – конечно, небольшие предпочтения были, но он не шел у них на поводу и покупал дорогие костюмы лишь оттого, что… Он сам не знал, впрочем.

Ровно поэтому он не заметил странных преображений его жилища, связанных с появлением в ней Палмер. Чистота не была нарочитой – она, кажется, даже не упоминала об уборке, покупке продуктов и прочей бытовой ерунде. И, кстати, ни о чем не просила, кроме…

Взгляд детектива упал на разобранный им же пылесос в середине комнаты. Сердито фыркнув, он посмотрел на часы, снял халат, повесил его на крючок, вышел в коридор и взял в руки пальто.

Спустя два часа после того, как Анна Палмер покинула дом на Хитровке, она сидела за одним из многочисленных столов читального зала в Ленинской библиотеке. Она перелистнула страницу и пометила что-то в блокноте, лежавшем перед ней на столе, когда стул напротив нее отодвинулся, и перед ней уселся незнакомец.

Анна исподлобья посмотрела на мужчину, опустившегося на другой стороне стола – тот сканировал ее глазами, и от его взгляда по спине женщины пробежали холодные мурашки.

– Доктор Палмер. Простите, если я отвлекаю Вас, мне нужно с Вами поговорить, – зашептал незнакомец. – Случилась пренеприятная история…

– Мы знакомы? – спросила Палмер также шепотом. – Я очень занята, и мне не хотелось бы отвлекаться от своих дел.

– Нет-нет, доктор Палмер, – собеседник покачал головой.

Это был высокий мужчина лет сорока. Его волосы тронула заметная проседь, но держался он ровно – на нем было темное пальто и костюм, видневшийся через распахнутые полы верхней одежды: странно было, что пальто он не снял. Он смотрел на нее с уже знакомым ей легким прищуром, сканирующим каждое ее движение.

Говорил незнакомец на прекрасном русском – у него лишь едва прослеживался еле уловимый акцент: Анна понимала, что перед ней человек, проживший здесь, в России, немало лет, если не десятилетий, но все же иностранец. Примечательна была в нем одна деталь: усевшись на стул, он поставил рядом тяжелую трость и опирался на нее, говоря с доктором Палмер.

– Если делу дать законный ход, его уже не остановишь, а это как раз такой случай, когда следует любым путем избежать огласки, чтобы не бросить тень на людей, которые это не заслуживают, – он наклонился к Анне. – Вы известны своим тактом, и я знаю, что Вы работаете в паре с частным детективом.

Палмер подняла брови:

– Не кажется ли Вам, что Вы переходите на темы личной жизни? – доктор протянула руку к карману кардигана, нащупала в нем связку ключей и крепко сжала ее в кулаке.

Собеседник чинно покачал головой:

– Это не секрет, поверьте,– после заметки в газете о деле Математика и заявлений капитана Розенштейна о тех трех убитых – только ленивый не слышал Вашего имени.

Это была правда – Розенштейн указал их с Такером в публичном объявлении о завершении расследовании (хотя и в качестве свидетелей), но тем не менее то, что они с Уильямом пусть и в формате упоминания оказались в газете, незаметным не осталось – Анна много раз слышала перешептывания коллег и студентов. Конечно, найти в интернете, кто такой Уильям Такер, ни для кого не составило труда.

– Я не знаю Вас, и тем более – не могу помочь. Приходите на Хитровский переулок, дом 3/1, строение 6 – детектив, который Вам нужен, там, – спокойно ответила Палмер, поднимаясь на ноги. Незнакомец последовал ее примеру.

В читальном зале, как назло, почти не было людей. Только в дальнем углу комнаты сидело двое студентов, но те, кажется, были слишком увлечены своим занятием, чтобы обратить внимание на Палмер и ее непрошеного собеседника.

Анна уже хотела встать и уйти, но незнакомец в один миг преодолел расстояние между ними и взял ее за локоть – аккуратно, но уверенно. Однако этого жеста хватило Анне сполна.

Доктор сократила расстояние между ними до минимума, выдернула руку с ключами из кармана и что есть силы пырнула непрошеного собеседника в живот. Тот поморщился, отпустил ее локоть, но даже не покачнулся.

– Еще раз тронете меня – пеняйте на себя, – ледяным тоном произнесла Палмер и тут же приготовилась бежать прочь.

– Вы никогда не задумывались, почему Уильям прилетел в Россию? – спросил мужчина, но Анна уже двинулась быстрым в сторону стеллажей. – Не удивляло ли Вас, что он охотится за каким-то Математиком, хотя называет его обычным мошенником, пусть и достаточно влиятельным.

Анна остановилась, схватившись за край книжного шкафа, очерчивавшего поворот к выходу из зала.

– Не думали ли Вы, что у него есть какая-то другая мотивация найти Мартина Мора?

Палмер медленно обернулась. Догадка – острая, болезненная, режущая внутренность, зашевелилась в ней. Было только десять часов утра, и лампы дневного света не освещали комнату достаточно – а потому силуэт незнакомца, что мог оказаться тем самым призраком, за которым гонялся Такер, выделялся на фоне света, пробивающегося из окон, терялся в легком сумраке и выглядел от того еще более зловещим.

Собственное дыхание оглушило ее – она дышала спокойно, но кровь разгонялась, заставляя ее сделать короткий выдох ужаса, который уже почти подкатил к горлу, но в этот миг она внимательнее посмотрела на своего нежданного собеседника и вздохнула куда спокойнее. Она опустила руку и повернулась к мужчине.

– А знаете, – Анна кивнула, – я выслушаю Вас.

Такер вынырнул из метро и зашагал в сторону главного входа библиотеки. Время было рассчитано, пожалуй, идеально – он видел, что Палмер выходит из здания и замедляется, надевая перчатки.

Он ускорил шаг и через полминуты очутился рядом с ней:

– Итак, – заговорил Такер, и Анна подняла взгляд. Ему показалось, что она еле сдержалась, чтобы не закатить глаза. – Как видишь, каждый из нас в чем-то преуспевает.

– О чем ты? – Анна двинулась мимо него, и ему пришлось поспевать за ней следом. – Хотя – ладно. Мне позвонила коллега из соседнего кабинета: что тебе нужно было у меня в кабинете?

– Проводил расследование.

– Расследование? Решил показать, как блестяще раскрываешь дела?

– Ты права, – самодовольно кивнул детектив. – Я заметил дома пару изменений, а потому решил наведаться к тебе на работу… В твое отсутствие. Я нашел то, что искал – нарочитую чистоту в кабинете, а короткий опрос коллег, которых я смог разыскать в университете в этот день, показал, что…

– Послушай меня внимательно, Уильям, – Анна остановилась и строго посмотрела на него. – Ты приехал ко мне на работу, влез в мои дела – зачем? Я бы спросила, как ты проник в университет – но уверена, что у тебя есть пространное объяснение и на этот счет.

Такер сглотнул:

– Мне нужно было понять мотивацию твоих действий, – ответил он. – Я заметил, что дома стало…

Анна наконец закатила глаза:

– Ты приехал устроить скандал от того, что не нашел какую-то из своих вещей, потому что теперь они лежат не на полу, а на столе или полке, – отрезала она. – Ты приехал показать, как легко ты раскрываешь дела, мол, это твое призвание, а мое – обстирывать тебя и протирать пыль. Только вот не выйдет, Уильям. В Ленинке ко мне подошел кое-кто, с кем вас с ним совершенно одинаковые носы и акцент, пусть и легкий, указывающий на уроженцев Сассекса. Ты ведь любишь игры? Вот и твой брат, повстречавшийся мне в библиотеке, любят их.

Такер готов был поклясться, что он справился с лицом, услышав о брате, который какого-то черта полез в дела детектива – в который раз за их жизнь. Но взгляд Палмер, окрасившийся в этот момент чем-то более чем удовлетворенным, подсказал ему, что сохранить хорошую мину ему не удалось.

– Это не самая лучшая игра, – сухо откликнулся он.

– А я люблю чистоту, – вдруг сказала Палмер. – Моя мама – царствие ей небесное – убирала дома дважды в неделю, мыла полы раз в пару дней, протирала пыль через день. Я с восемнадцати лет жила одна, следила за чистотой, чтобы людям было приятно войти в мой дом.

– Зачем мне эта информация?

– Не перебивай, – холодно проговорила Анна. – Я люблю убирать, люблю готовить, но не лезу к тем, кому это не надо. Я не тронула ни одной твоей вещи, кроме тех, что пылились в коробках и мешали ходить по комнате. Я ни разу не позвала тебя ужинать, ни разу не предложила тебе погладить рубашку. Я не твоя домработница, я человек, который делит с тобой жилье, и делает его приятным для существования. Теперь дошло? Это все. Нет тут никакой скрытой мотивации.

Уильям смотрел на нее несколько мгновений и впервые замечал странную вещь: пока она говорила, все, что он мог в ней прочесть, сводилось к тем словам, что она произносила. Просканировать, заметить какие-то детали в ней и уколоть ими он не мог – его хваленый анализ впервые за долгое время его подводил.

Он в самом деле приехал в университет, чтобы показать ей, что не нужно лезть не в свое дело. Однако она повернула эту ситуацию против него, и впервые за много лет детектив почувствовал что-то, смутно напоминающее стыд.

– И финальный уговор, – сказала наконец Анна. – Мы живем вместе, мы работаем вместе. Мне надоела наша битва разумов, так что если мы хотим продолжить наше сотрудничество, нам нужен свод правил.

– Первое правило: перестань придумывать свод правил.

– Второе правило: засунь свои сексистские стереотипы подальше.

– Третье правило: не трогай мои вещи.

– Четвертое правило – не оставляй свои вещи не на их месте, и я не буду их трогать.

– Ты продолжаешь придумывать правила!

– Я русская, мой народ всю историю придумывает правила, – наконец хмыкнула Палмер и вновь зашагала в сторону метро.

– Редко возвращаются из эмиграции те, кто вовсе не уезжал, – заметил он с ехидством, двигаясь за ней, но не догоняя.

– «Не уверен – не уезжай». Это цитата Замятина – человека, написавшего величайшую в истории русской литературы антиутопию про тоталитарный режим, – парировала Палмер, глянув на него через плечо, но скорость не сбавила. – Поэтому я снова здесь.

– Зачем жить с теми, кто живет не по твоим правилам?

– Затем, что мне нравится помогать тем, кто отрицает мою помощь, – Анна посмотрела в небо. – Поэтому я стала преподавателем. Помогать? Дурацкое слово. Жить параллельно, поправляя тогда, когда человеку грозит опасность утонуть в пыли в собственной гостиной.

– Зачем?

– Затем же, зачем ты раскрываешь преступления. Может ли быть более веской причина?

– Так ты меня спасаешь? – нахмурился Такер. – От чего?

– От риска быть убитым русской мафией, – Палмер остановилась у входа в метро и повернулась к детективу лицом. – В моем лице.

– Правило пятое: никаких шуток про русских.

– Правило шестое – ты пылесосишь в гостиной раз в два дня, – Анна запустила руку в сумку, ища проездной.

– Правило… Ну уж нет! – детектив всплеснул руками.

– Правило седьмое, – нельзя отменять правила, – Анна махнула проездным и двинулась к входу в метро. – Домой, или еще за кем-то будешь следить? – она оглянулась и улыбнулась.

Такер посмотрел на нее и отметил вторую ее улыбку – насмешливую.

– Эта война еще не проиграна, – буркнул он, идя за ней.

– Правило восьмое: никаких войн, – Анна толкнула дверь и прошла в метро.

– Да что б тебя!

Анна не стала слушать Мэттью Такера – старшего брата своего соседа. Тот намекнул, что с Математиком Уильяма Такера связывает долгая история, подробности которой он не собирался раскрывать. Когда она присмотрелась к нему и заметила его сходство с детективом, она сразу сказала ему об этом: он отпираться не стал – и тут же представился.

– Понимаете, доктор Палмер, это не игры, – спокойно сказал он ей, как только они сели обратно за стол в библиотеке. – Это дело Уильям ведет почти всю свою жизнь.

– С чего бы это? – Анна откинулась на спинку стула. – Маленький мальчик ловил какого-то мошенника? Расскажите что-то более правдоподобное.

Такер-старший сжал ручку трости, но после выдохнул и ответил настолько миролюбиво, насколько мог:

– Единственное, что я могу сказать – наш отец искал того же человека. Его поиски не увенчались успехом, – он наклонился чуть вперед. – И у Уильяма не может получиться. Просто не может.

Анна понимала, что напротив нее сидел классический делец – слишком очевидны были отметины прошедших девяностых на лице ее собеседника. Ей хотелось спросить, почему старший Такер оказался здесь, как нашел ее, да и вообще – что за странная семейка теперь ее окружала. Однако не спросила – уклончивые ответы Мэттью указывали на то, что он не скажет ничего – кроме того, зачем пришел.

– Мне мало интересен этот разговор, мистер Такер, – честно произнесла доктор. – Что Вы хотите от меня?

Тот кивнул, будто соглашаясь с ней в том, что их диалог неоправданно удлинился:

– Я прошу Вас отойти в сторону, доктор Палмер, – просто откликнулся он. – Если вопрос в деньгах и квартире, я готов предложить Вам…

Анна подняла ладонь, останавливая его, и мужчина осекся:

– Вас с братом объединяет истинно джентльменское поведение, – прошептала она, но злость в голосе превратила ее слова в шипение. – Во-первых, я прошу Вас не считать мои деньги, а во-вторых – не пытаться влиять на жизнь малознакомой Вам женщины.

Лицо Мэттью исказила приторная улыбка, но в его взгляде отразилась нешуточная обида:

– Знаете, доктор Палмер, мне хотелось бы разойтись по-хорошему…

– Ох, Господь милосердный! – Анна на мгновение повысила голос, а потому оглянулась, проверяя, не помешала ли она кому-то. – Господь милосердный, – повторила она уже тише, вновь смотря на своего собеседника. – Вы думаете, Вы первый, кто решил мне угрожать? Мистер Такер, если бы я пугалась каждый раз, когда мужчина в приказном тоне пытается получить от меня что-то – я бы тут не сидела, – она поднялась с места. – Всего Вам наилучшего.

Она уже отошла от стола, когда в ее спину ударились слова собеседника:

– Мартин Мор – это наше, семейное дело, – сухо проговорил Мэтью.

Анна остановилась и, оглянувшись, бросила в ответ лишь одну фразу:

– Я могу сказать Вам то же самое.

Этим же вечером, сидя напротив Такера в своем кресле, Анна все же спросила о том, кто такой Мартин Мор на самом деле. Уильяма, кажется, не на шутку задел их с Мэттью разговор в библиотеке, а потому он ответил. И, кажется, сказал почти все, что знал.

Его отец был детективом в Скотланд-Ярде. Пятнадцать лет назад в Лондоне была совершена серия убийств, и прекратить их, как и предугадать следующий шаг преступника казалось невозможным.

Однако Джеймс Такер пытался. На всех местах обнаружения тел была найдена визитная карточка – в прямом смысле. Это были застаренные бумаги с единственным словом – «Математик» и номером телефона, которым давно никто не пользовался.

Убитые никак не были связаны друг с другом – но только на первый взгляд. Они были одиноки, как правило – покинуты, и весьма обеспечены. Богачи погибали один за другим, пока в дело не включился отец Такеров.

Он смог выяснить, что один из исполнителей убийств был выходцев из недавно прекратившего существования Союза. Эта ниточка привела их к первому человеку, имевшему отношение к Математику – а заодно и к подобным убийствам, совершившимся уже на территории России. Эта находка помогла прекратить серию в Лондоне, но стоила Джеймсу Такеру самого дорогого.

Уильям замолчал, глядя в камин. Пауза заполнила комнату, и Анна, не выдержав, все же спросила:

– Что случилось?

– Исполнителя нужно было брать в России. Мы всей семьей приехали сюда – дело обещало быть долгим, а в Британии отец побоялся нас оставлять. Мы с братом учили русский, мы с Мэттью один за другим поступили тут на юридический факультет – в этом сильно помог человек, которому отец писал о своих подозрениях – сотрудник органов.

– Захарыч, – догадалась Палмер.

– Правильно. Захарыч неплохо говорит по-английски, кстати, – кивнул Такер. – Мы прожили в России два года. Исполнителя здесь взяли с поличным. Отцу казалось, что тот сдался, а не был пойман, и опасался, что Математик что-то задумал. Он оказался прав.

Семейное дело. Вечный поиск того, кто может не существовать на самом деле. Разговор об отце в прошедшем времени. Нарочитое неупоминание матери. Все это отличало речь обоих отпрысков Такеров – и кусочки мозаики складывались в голове Анны Палмер друг с другом, превращаясь в жуткую картину.

– Мама? – только и смогла спросить она.

Такер молчал несколько бесконечно долгих секунд, щурясь то ли от тепла из очага, то ли от собственных мыслей:

– Да, Анна, – наконец сказал он. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и Палмер показалось, что и в глубине ее соседа при этом ответе ничего не всколыхнулось – настолько все внутри него переболело. – Отец этого не пережил, – детектив посмотрел на нее.

Он рассказал ей, что Мэттью остался в России, а сам он вернулся в Британию, где начал частную детективную практику. И вот – спустя пару лет после смерти матери и отца к нему в дверь постучался первый клиент, упомянувший имя Математика.

– Почему ты рассказал мне это? – голос Анны звучал приглушенно.

Такер пожал плечами:

– Потому что ты спросила.

– И что дальше? Что случится?

– Математик помнит старые обиды, – откликнулся Уильям. – И я добавил новых. Он придет – нужно только дождаться. А я, знаешь ли, никуда не тороплюсь. Но и у меня есть вопрос, и я рассчитываю на ответную откровенность, – он посмотрел на Палмер. – Зачем вся эта история с расследованием тебе?

Теперь настал черед Анны молчать. Рассказать все она не могла – время еще пришло. Еще с ночи встречи с Миллером ее сосед знал, что за несколько месяцев до ее смерти ее покойный муж подсел на запрещенные препараты, а потом связался с неким Мартином Мором, бросил зависимость, но в конце концов все равно был найден мертвым – в декабре ушедшего года.

Кроме того, Такер знал, что Анна через две недели после прощания с супругом приехала в Россию на похороны отца, о смерти которого узнала из звонка адвоката последнего. В целом, все вводные, необходимые для ответа, у детектива были.

Однако он смотрел на нее из кресла напротив с немым вопросом в глазах, и Палмер поняла, что у нее нет привилегии промолчать или сменить тему разговора:

– Знаешь… У меня нет ответа, – она развела руками. – Наверное, я столько говорила о темах смысла жизни, судьбы и предназначения своим студентам, что сама поверила в это. Мне кажется, что во всем есть смысл. Случайностей не бывает. А раз так – то мне было суждено здесь оказаться.

Такер фыркнул и тут же заговорил о том, как нелепа вера в то, что есть сила, которая мудрее и сильнее человека. Продолжая самодовольно бурчать, он сходил на кухню, налил чай и вернулся, протянув Анне одну из двух кружек.

В тот вечер они впервые говорили, а не мерились умом. Однако Такер так и не понял, что Палмер не была с ним до конца откровенна.

Анна стояла на пустынной улице. Было лето – сухое, жаркое и пыльное. Лучи солнца слепили ее, заставляя щуриться и прикрывать глаза рукой.

Асфальт был раскален и нагревал стопы даже через подошву ее легких ботинок. Пахло каким-то цветением, городским ветром и чем-то тяжелым, приторным и как будто вязким. Этот запах заполнял ноздри, и вдыхать было все тяжелее и тяжелее.

Где-то вдалеке виднелись деревья и тень – такая желанная, но как будто недосягаемая. Анна хотела шагнуть навстречу долгожданной прохладе, но двинуться с места не было сил.

Жаркий воздух колебался у асфальта, очерчивая ноги того, кто стоял перед ней. В который раз Анна начинала поднимать глаза, чтобы посмотреть на человека напротив – подернутого маревом и похожего скорее на рябь на воде, чем на кого-то живого.

Анна отворачивалась – всегда. Она набирала в грудь воздуха, чувствуя, как тот обжигает ее гортань, и пыталась заговорить, но слова были слабо различимы – казалось, что она едва шевелит губами, хотя наружу рвался почти крик.

– Уходи, – говорила она, то ли предупреждая, то ли умоляя. – Я не хочу.

– Хочешь, – откликался голос, который она слышала сотни раз до этого. – Повернись наконец.

– Нет, я не хочу видеть твое лицо, – отвечала Анна, а потом зажмуривала глаза и поворачивалась обратно. – Вру. Хочу. Но я не готова. Когда я посмотрю – ты исчезнешь, я чувствую.

– А когда же ты будешь готова?

– Не сейчас. Это все, что я знаю.

– Не сейчас, – голос смеялся, но не зло. – Значит – не сейчас.

Анна открыла глаза, она лежала в своей комнате на Хитровке. Была глубокая ночь, и темноту в комнате прорезал лишь одинокий луч уличного фонаря. Они с Уильямом разошлись по комнатам за полночь, и она уснула достаточно быстро.

Но этот сон… Тот, что преследовал ее всегда, а особенно часто появлялся в последние два с половиной месяца. Анна боялась увидеть его снова, но раз за разом надеялась, что этой ночью будет спать без сновидений.

Она смотрела в потолок, наблюдая за дрожащим из-за падающего снега лучом. Она обещала себе, что если увидит этот сон вновь, то посмотрит на лицо того человека. Обещала и каждый раз во сне отворачивалась, не решаясь взглянуть и узнать, кто это был.

Артур? Папа? Или… Нет, сон ведь давний, это не мог быть он. Мама? Кейт? Элизабет? Последней бы стоило позвонить – бог знает, как она там. Анна зажмурилась, разгоняя мысли – так она быстрее засыпала. Оставалось лишь верить, что сон не приснится ей вновь.

Однако думать было сложно. В голову лезли картины, которая она предпочла бы забыть.

Артур, заносящий кулак. Мама, раскачивающаяся на диване из стороны в сторону, сдерживая слезы. Кейт, обнимающая ее в аэропорту. Элизабет, протягивающая ей вату, смоченную в перекиси. Папа, обернувшийся у подъезда на ее крик «пожалуйста, не уходи». И он… Он, смотрящий на нее так, как будто видел впервые.

Она вновь распахнула глаза. В ушах звенела тишина.

Это и было ответом на вопрос Уильяма о том, зачем ей было нужно это расследование. Затем же, зачем ей этот дом, эта работа и эта страна. Это был побег, в котором она пока не выигрывала, но любой допинг был для нее ценнее жизни.

А этой ночью было спокойно.

До отвращения спокойно.