Вперед, в темное будущее

Часть

I

Глава 1

Томас Хофман прибыл к озеру Бирма на вертолете. Лопасти рассеивали утренний туман, пока он, пригнувшись, выбрался с пассажирского сиденья и направился к участку, на котором собрались репортеры и толпа зевак. Солнце только поднялось сквозь тучи над горой Акама, и золотые блики над поверхностью озера ослепляли глаза. Он уже начал жалеть, что не взял с собой солнцезащитные очки. Земля все еще сохраняла влагу после проливных дождей, от чего обувь пачкалась, хоть он и шел по асфальту. Люди Томаса все подготовили к его приходу: трибуну с микрофоном установили на деревянном возвышении так, чтобы он находился спиной к озеру, но под хорошим освещением; а прессу с камерой пропустили в передние ряды, чтобы на всех новостных каналах его лицо показывали с ближнего ракурса. Начальство партии должно было увидеть его сильный подборок на фоне голубого озера с зелеными горами и понять, что у него все под контролем.

К нему навстречу уже бежал молодой парень в потертом костюме, его личный пресс-секретарь.

– Мы готовы, сэр. Журналисты и жители собрались слушать ваше заявление, – спокойно сказал тот.

– Спасибо, Мани, – Томас поднялся на деревянную платформу, которую пришлось почти силой отбирать у местного театрального кружка.

Он не спеша встал у трибуны, и поток вопросов от журналистов и криков жителей не заставил себя долго ждать. Мани передал микрофон назойливому журналисту из местной газеты. Всегда лучше начинать с самого сложного.

– Господин губернатор, я знаю, вы только недавно вступили в должность. Но люди считают, что нынешняя ситуация в Верхней Ластрии– неприемлема. Ваш предшественник ввел военное положение в федеральных землях шесть месяцев назад, – светловолосый парень сверился с планшетом у него в руке и взялся за дужку очков. – Вы занимаете пост губернатора последние три недели. Этого времени было достаточно, чтобы

скоординировать ваши действия с министерством обороны и снять военное положение, как вы и обещали в предвыборной кампании. Когда вы начнете действовать?

– Всем добрый день. Благодарю за вопрос, – Томас Хофман поправил галстук и откашлялся, чтобы выиграть немного времени. Нельзя чтобы люди поняли что у него нет настоящей власти, как и ответа на этот вопрос. – Как я ранее говорил, мы с министром обороны уже обсудили данный вопрос… И пришли ко мнению, что при нынешних обстоятельствах мобилизация войск в наших федеральных землях будет продлена на неопределенный период. Следующий вопрос.

Еще один поток криков. Микрофон взяла немолодая женщина с неудачной подтяжкой лица. Томас сразу узнал редактора политического сегмента федерального канала «ORF». Что она здесь делает? В любом случае, кусаться она будет меньше того умника.

– Губернатор Хофман, канцлер на вчерашнем брифинге заявил, что ваша же партия давит на вас, – взгляд у старушки был хищный, как у ящерицы. – И специально не дает распустить войска, чтобы наши Гости поняли, что им здесь не рады. Генеральный Секретарь ООН и Совет Безопасности признали Гостей дружественным народом. Их корабли не оснащены оружием. Ластрия и Китай остаются единственными странами, войска которых мобилизованы. Даже ВВС России спустились на землю после встречи президента Петрова с послом «Андромеды». Что вы можете сказать по этому поводу?

– Возможно, канцлер и не разделяет моих опасений, – он кашлянул. – Но лично я не встречался с космическим послом. Поэтому, если правительство хочет, чтобы наша партия поддержала их дружбу с инопланетной расой, – он оглядел толпу лиц, которая сосредоточенно слушала его, и убедился, что посмотрел во все камеры пока произносил эти слова. Вот шуму то будет. – То канцлер должен заверить нас, что не будет использовать его связь с нашими Гостями в собственных целях, чтобы подавлять свободу слова и взглядов. А посла Антоникса я прошу соизволить спуститься с «Андромеды» и встретиться с нами, с жителями Верхней Ластрии, о которых он, по его словам, так печется.

Звуки щелкающих фотоаппаратов были заглушены журналистами, которые пытались перекричать друг-друга. Мани подошел ближе к толпе и дал микрофон молодой брюнетке. Томас сразу ее заметил, когда поднимался сюда – девушка на высоких каблуках в узкой юбке выделялась на фоне громких журналистов, жадно записывающих все в блокнот и на диктофон. Вначале он подумал, что она новостная корреспондентка, но по огромному бейджу он понял, что она новичок, одна из газетных журналистов.

– Амалия Риттер. Газета «Буревестник», – за яркой помадой показались белые зубы. – В следующем году выборы в Делегацию. Если бы ваша партия выиграла большинство мест и сформировало свой кабинет министров, каковы были бы действия в отношении «людей-основателей», то есть Гостей?

Некоторые журналисты, что стояли впереди, обернулись посмотреть кто говорит у микрофона.

К такому вопросу Томас Хоффман готов не был, но он ему очень понравился. Он непроизвольно улыбнулся:

– Я не могу отвечать за всю партию. Но могу заверить вас, что при правлении Консервативной партии ни у одного ластрийца не было бы волнений за собственную безопасность. Социал-демократы во главе с канцлером Стельзером привели страну в упадок. Экономический застой, криминал, бесконечный поток мигрантов-террористов, вот она, современная Ластрия. А теперь он еще и принимает инопланетных захватчиков с распростертыми объятиями, – он указал в сторону гор у него за спиной, на огромный железный шар, витающий высоко в небесах.

Его тень величественно падала прямо на озеро, покрывая собой бóльшую ее часть. Он похож на какой-нибудь спутник или реплику луны, но все знают, что это – корабль-космолет, не так давно прибывший на Землю.

– Канцлер очень молод и, возможно, плохо знает историю. Напомню, что произошло с аборигенами в Африке, Океании и Америке, когда более развитая раса людей открыла эти земли тысячу лет назад. Их чуть не истребили. Он хочет чтобы с нами поступили так же? Не позволим. Ни за что!

Половина людей в задних рядах начала хлопать и выкрикивать лозунг Консервативной партии: «Свобода. Демократия. Ценности». Другая половина явно была недовольной. Пожилой человек в шапке-козырьке даже крикнул Томасу убираться из Верхней Ластрии и «прихватить с собой остальных фашистов».

Крики перебивающих друг-друга журналистов нахлынули с новой силой.

Шапка-козырек ударил высокого парня в синей куртке, кричавшего, что инопланетных Гостей, как и мигрантов, пора послать подальше отсюда. Началась перепалка, и люди вокруг них разошлись в стороны, образовав небольшой круг. Парень не стал бить старика, лишь уклоняясь и защищая руками голову от ударов тростью. Старик в шапке задел женщину, от чего та вскрикнула, а ее, видимо, муж бросился в круг отталкивая его в сторону. Люди вокруг держали телефоны в руках и что-то невнятно орали. Охрана поспешила вывести всех троих на выход.

– Вот она – нынешняя политическая культура Ластрии , – он сказал это подтягивая к себе микрофон, отчего все люди снова повернулись к нему. – Канцлер Стельзер собрал вокруг себя социалистов, ненавидящих инакомыслие. Свобода слова и выбора являются для них лишь набором букв в конституции. Любой человек, который пытается сказать правду, становится жертвой агрессии и нападков. Пусть канцлер… кхм-кхм, – он прочистил горло. – Пусть канцлер ответит на мой вопрос. Может вместо того, чтобы промывать голову своим избирателям и стравливать ластрийцев друг с другом, его правительству нужно сосредоточиться на внешней угрозе, которую он изо всех сил пытается не замечать? – Томас еще раз указал на огромный космический корабль-звездолет в форме шара. – В стране творится бардак. И вместо того, чтобы решать проблемы самому, он хочет дать Гостям навести порядок в нашей стране.

Еще один залп аплодисментов, смешанный с такими криками как «фашист», «лжец» и «трус». Мани собирался кому-то передать микрофон, когда Томас знаком остановил его.

– Политический и экономический кризис в стране заставляют меня сомневаться в надежности и намерениях нашего молодого канцлера. Мне кажется, я могу говорить от лица всех моих избирателей. Большинство в этой стране не хочет видеть его во главе правительства. Поэтому я обращаюсь лично к вам, канцлер Кристоф Стельзер, – он пристально посмотрел в камеру напротив него. – Я прошу вас, ради блага и безопасности государства, подать в отставку.

Кто-то из толпы уже начал пробираться к сцене с битой в руке, расталкивая людей. Охрана сразу же бросилась за ним. Люди орали во все горло: кто в поддержку, кто против. От этого журналистов не было слышно вообще.

Пусть в новостях будут говорить об этой пресс-конференции. Лишь бы все забыли про танки и истребители, собравшиеся в полной боевой готовности вокруг «Андромеды», подумал он.

Губернатор Хофман убедился, что смотрит в нужную камеру и что его профиль фотографируют под выгодным углом. Он был спокоен и серьезен, но внутри него бушевала буря эмоций. Потому что он справился. Партия будет довольна.

«Я буду канцлером».

Когда Томас Хофман уходил со сцены в сопровождении охранников под освистывание и проклятия, он встретился с ней взглядом, с журналисткой на каблуках. Она ему подмигнула. Или нет. Вряд ли, скорее всего показалось.

– В отель, – сказал он, усаживаясь на заднее сиденье, и достал телефон из внутреннего кармана пиджака.

Черный «Mercedes» тронулся. В голове звучал голос имиджмейкера, который советовал ему пользоваться «Volkswagen»–ом своей жены хотя бы изредка, чтобы казаться ближе к народу. Но Томасу не было дела до того, что о нем подумают либералы, заполонившие Европу. Пусть видят на чем он ездит. Пусть люди поймут, что если ты трудолюбив, умен и немного удачлив, то и сам можешь сесть в такую же машину. Ластрийцы совсем разленились. Им подавай лишь социальные пособия, да квоту для меньшинств в сферах бизнеса и политики. Он считал, что эту страну давно уже пора вернуть на правильный курс – к рыночной экономике в стиле нулевых.

Томас Хофман вступил в Консервативную партию когда и он и партия были в расцвете сил. Пара лет в городском совете, потом работа в Министерстве Финансов. И он был уверен, что выборы в Делегацию от седьмого округа федеральных земель Верхняя Ластрия были у него в кармане. Но ластрийцы, внезапно обеспокоившиеся такой ерундой как экология, равноправие и полное отделение церкви от государства, вдруг решили, что при Социал-демократах им будет житься лучше.

– Алло, Мани, перенеси все сегодняшние встречи на завтра. Спасибо, – он опустил окно, пока они проезжали по возвышающейся трассе, идущей вдоль озера.

Звуки чаек, летающих вокруг пляжа у озера, успокаивали Томаса. Чего не скажешь о вновь собравшихся черных тучах, которые скрыли за собой верхнюю половину космического корабля. Круглый гладкий космолёт, тихо свисающий над горой Акама, начал светиться. Сотни, если не тысячи, ярких оранжевых линий зажглись, от чего поверхность корабля, или по крайней мере нижняя его часть под тучами, стала полосатой. Зажегшимися линиями, которые плотным кольцом охватывали корабль, являлись окна. Или, как их называют Гости, смотровыми площадками. Под вечер или в пасмурную погоду звездный корабль в форме шара горел, как праздничная гирлянда.

Прямо сейчас там стоят эти «люди-основатели» и наблюдают за нами, пытаясь решить какую пользу они могут здесь получить, подумал Томас.

– Я слышал крики, сэр. Когда вы шли к машине со сцены. Все в порядке? – спросил водитель, поправляя зеркало и снижая скорость перед поворотом.

– С того момента как прилетели Гости, люди словно с цепи сорвались. Иногда мне кажется, что жители Верхней Ластрии намного опаснее чем высокоразвитая инопланетная раса.

Водитель рассмеялся. Правда Томас не был уверен сделал ли он это от души или просто из вежливости.

– В любом случае, на звезды как прежде уже не посмотришь, – сказал Хофман в полголоса, всматриваясь в небо, на котором снова собирались темные тучи.

Глава 2

Шел холодный проливной дождь, и часы пробили полночь. Дорогу освещал только яркий свет автомобильных фар. Серая «Honda» 2007 года выпуска летела на скорости 120 км/час по влажной трассе, которая прямой линией срезала густой ластрийский лес. Темная ель, сопровождавшая дорогу с обеих сторон, почти полностью сливалась с ночными тучами. И только редкие удары молний позволяли разглядеть всё величие деревьев, которые охватывали тысячи километров. От самого леса их отделяло лишь тонкое барьерное ограждение в красно-белую полоску.

Саман Хуссейн ещё раз надавил на газ со всей силы, постучав по рулю кольцом на большом пальце левой руки и вскрикнул от радости. А может от адреналина – он был только неделю за рулем. Машина наполнилась смехом. Громче всех смеялся рыжеволосый Мориц, сидевший на заднем сидении с банкой «Lemonade Garage» в руке. Он то всех и собрал на эту поездку, он же больше всех напился и громче всех кричал ехать быстрее. Он топал в такт музыке, играющей по радио. Саман никогда не слышал этой песни, и она ему точно не нравилась, но Мориц кричал что «Slipknot» просто боги и не позволял ему переключить радио. Взглянув в зеркало заднего вида, Саман заметил, что Карлин явно не весело. Она без интереса что-то читала у себя в телефоне, а бледно-синий свет падал ей на лицо, освещая аккуратные черты лица.

Он повернул голову:

– Почему такая кислая, Карлин?

– Серьезно? – она убрала телефон в сторону. – Ты усадил Руди вперед, а меня заставил сидеть рядом с этим дебилом?

– Мориц – кто угодно, но не дебил, – громко ответил Руди Шмит, поправляя свои густые темные волосы, хорошо подстриженные, но гораздо длинней чем обычно носят парни. Он как раз вытаскивал кепку из рюкзака на коленях и надел ее козырьком назад. – Почему тебе сзади не сидится?

– А тем, что мне приходится смотреть на затылок твоей тупой немытой башки! – вспыхнула Карлин, наклонясь к переднему сиденью, чтобы перекричать музыку, играющую по радио. От этого её белая кожа залилась краской, а волосы упали ей на плечи. Передняя часть машины сразу наполнилась запахом ее духов.

Удар молнии на мгновение осветил салон, и Саман смог увидеть ее получше.

Как же она красива, подумал он и вяло улыбнулся:

– Впереди три часа езды, уверен вы еще поладите.

– Это вряд ли, – Руди сделал музыку потише и повернулся. Как раз шел припев: The hate was all we had… – Слушай, Карлин, ты можешь выйти из машины когда захочешь. Только подожди пока мы еще разгонимся, но не волнуйся, ты точно окажешься в Хаптоне раньше нас. Такая доска, как ты, быстро докатиться по мокрой дороге прямо до города. Даже ученые Андромеды удивятся абсолютной плоскости твоего тела, при котором характер мог бы быть и поприятней.

Мориц рассмеялся так сильно, что пролил на себя пиво. Мокрое пятно сразу же расплылось по водолазке, но казалось, что он даже не заметил. The limits of the dead…

– Я вас обожаю, ребята. Вы как из того американского ситкома. Как же он назывался? – покрасневший Мориц похлопал по водительскому сиденью. – Саман, ну ты помнишь? Там еще у актрисы такие странные брови…

– Выйти из машины? Прям как когда твоя мамаша вышла из окна, потому что терпеть тебя не может? – голос Карлин прозвучал высоким и звонким.

Руди повернул голову и хотел что-то сказать, но вместо этого просто уставился на нее с открытым ртом.

Саману это не понравились. Он снизил скорость и обернулся:

– Нам всем надо успокоиться, – Is this what you really want…

– Не было такого ситкома «Нам всем надо успокоиться». Кажется, он назывался…

– Заткнись, Краус! – рявкнула Карлин, и на секунду в машине стало совсем тихо. Звучало только радио: And the rain will kill us all…

Саман успел поймать взгляд Карлин перед тем как потерять управление автомобилем. По хлопку он понял, что переднее колесо лопнуло, и машину начало тянуть к ограждению. Саман вцепился руками в руль и попытался выровнять машину. Из-за влажной дороги колеса отказывались поддаваться управлению, и когда машина развернулась на девяносто градусов, брызги воды замарали боковые стекла. Крики в машине смешались с музыкой из радио и скрипящими звуками трения шин об асфальт. We throw ourselves against the wall… Машина пробила ограждение и понеслась вниз по склону. У Самана пронеслось в голове что они сейчас умрут, но посадка оказалась мягкой – машина влетела в кусты. Донесся звук удара и скрежет металла, а затем все стихло. В салоне стало совсем темно, радио перестало играть, и был слышен лишь дождь, бьющий по крыше.

Что-то подсказывало ему, что авто пробило насквозь, но он не мог понять где.

Во рту стоял вкус крови. Саман одной рукой взялся за шею, где болит, а другой поправил зеркало.

Вспышка молнии осветила салон.

– Мой нос, – Карлин сжала его руками. – Господи, мой нос.

– Поверь мне, твой нос – это пустяки, – голос Руди прозвучал очень спокойно. Он отстегнул ремень.

Еще один удар молнии. Саман увидел, что Руди держится рукой за поручень и вскинул голову вверх: лицо его искривилось от боли. Большой кусок дерева, пробивший сиденье снизу, торчал у него из бедра.

Тот снял кепку, и волосы упали ему на лицо. Он хотел что-то сделать, потому что потянулся рукой к торчащему дереву, но передумал. Они пересеклись взглядами, и Саман понял что им обоим страшно.

Последний раз Саман Хуссейн видел такой напуганный взгляд когда жил в Йемене. Он хорошо помнил свою прошлую жизнь. Жаркие летние дни в родном городе – Санаа, вид на гору Нукум из окна своего дома, оживленные улицы в старом центре, где можно было купить что угодно, и своих друзей – Ахмада и Заки – с которыми он воровал лепешки на «Западном рынке», самом большом и старом во всем Йемене. Саман часто видел все это во снах, которые потом превращались в ночные кошмары.

Ему было четырнадцать, когда началась гражданская война.                   Вначале он и не мог понять почему мама с бабушкой постоянно плакали, а отец ходил только в мечеть вместо работы. Ведь в городе было спокойно. Полиция патрулировала столицу день и ночь. Улицы стали пустыми, все торговые центры закрылись, и даже «Западный рынок» работал только в определенные дни. Не надо было делать уроки, потому что школу закрыли. Поэтому Саман мог гулять с Ахмадом и Заки по местам, куда родители раньше запрещали ходить. Перед тем как пойти к друзьям он всегда сперва помогал маме убраться во дворе и крыше их дома–башни, одного из тысячи таких же, покрытых коричневым гипсом и скрывающих за собой богатую историю. Бабушка все время говорила о том, что их город является перевоплощением Вавилона и что нужно гордиться тем, что он живет в самом древнем городе мира.

– Никто не знает когда именно построили наш город. Он древнее самого слова «город», – говорила она, целуя его в щеку. – Сам Аллах его создал, он же и защитит его от всего зла, что движется сюда.

Эти слова успокаивали Самана.

Но все изменилось, когда президент страны сбежал из Санаа в Аден и сделал ее новой столицей. Глупый старик. Если бы не он, все было бы по-другому. Имам из шиитской мечети начал агитировать в поддержку повстанцев и бойцов «Аль-Каиды», что охватили запад страны. Имам-суннит, который был другом отца Самана, просил верующих сохранять мир и обещал, что президент и армия спасут их. Оба имама терпеть друг-друга не могли. Мелкие стычки между шиитами и суннитами быстро переросли в трагедию, разрушившую жизнь Самана навсегда. Он помнил, все началось с того, что улицы наполнились людьми, словно был праздник. Сторонники обоих имамов собрались на «Западном рынке» с оружием в руках, и в ту ночь Саман уснул под звуки стрельбы.

– Если Ислам – религия добра, почему имамы отправляют мусульман убивать друга-друга? – как то спросил Саман, когда они сидели в гостиной без света, окруженные свечами. Отец только посмотрел на него, но, не найдя что ответить, продолжил протирать ружье.

Мама с бабушкой запрещали ему выходить из дома и сами выбегали, под редкие звуки стрельбы и сирен, в продуктовый магазин. Но в один день отец сказал, что он уже взрослый и дал ему пистолет.

– Это – наша страна. И если слабые политики не могут спасти ее, мы сами это сделаем, – сказал он, потащив плачущего Самана за дверь.

Отец показал как заряжать пистолет и снимать с предохранителя. Как правильно целиться и держать руку когда стреляешь. Все же воспользоваться оружием ему так и не пришлось, воздушные силы Саудовской Аравии начали сбрасывать бомбы на город еще до того, как его могли разрушить террористы или повстанцы. Оба имама бежали из города, а их сторонники погибли под завалами старого центра. Заки и его родители покинули город в тот же день, что и президент. Но семья Ахмада жила на соседней улице от Самана. И когда там послышались взрывы, Саман побежал изо всех сил. Задыхаясь от бега, волнения и дыма, он нашел Ахмада на лестнице у двери. Тот лежал на спине. Его тело было в осколках стекла, но Ахмад еще дышал. А когда Саман подошел, Ахмад посмотрел таким же непонимающим, но напуганным, взглядом, каким Руди смотрел на него в данный момент.

– Руди, не двигайся. Ладно?

Он кивнул, глаза его были наполнены слезами.

– Худшая поездка, честно говоря, – послышался сзади голос Морица. Он массировал левое плечо, казалось, он уже протрезвел, но еще ничего не понимал.

Саман вышел из машины, а за ним Карлин и Мориц. Дождь все еще моросил, но не так сильно, а вокруг были одни деревья. Сверху, у возвышения, было видно сломанное ограждение. Луна, выплыв из движущихся туч, появилась прямо между обрывками этого барьера. Посмотрев, Саман понял, что они приземлились не в кусты, а на небольшую ель. Она сломалось пополам, но ее часть у ствола пробила автомобиль насквозь. Прямо там, где сидел Руди.

– Что будем делать? – Карлин вытирала кровавый нос об пальто, а по мокрому лицу текла тушь. Саману показалось, что она сейчас заплачет, а может уже плачет.

У нее тоже взгляд как у Ахмада, подумал он.

– Давайте быстрей. Я сейчас откинусь, – сказал сквозь слезы Руди, но с врожденной ему язвительностью.

– Звони в скорую или спасателям. Краус, помоги мне.

Саман открыл дверь и полностью опустил сиденье. Руди все еще держался за поручень и даже не шевельнулся. За порванными джинсами показывалась белая кожа, а в ней кусок дерева, весь в крови.

– Сейчас мы тебя вытащим, дружище, – голос Морица дрожал.

Саман наклонился и схватил его за подмышки.

– Краус, возьми за ноги, – «Как же болит шея».

– Мне неудобно.

– Связь не ловит. Что же нам делать, боже, о боже, о боже… – она затрясла мобильный обеими руками.

– Успокойся, Карлин. Лучше посвети нам. Так, поднимай.

Руди худой, худее многих парней. Так почему же он такой тяжелый? Он вскричал от боли. А вот Ахмад не кричал, возможно не мог кричать.             «Это не помогает».

– Так, еще раз. Мы тянем тебя, а ты тянись за поручень.

– Он истекает кровью, а тут не ловит связь. О боже, о боже…

– Успокойся, я говорю. Свети, чтобы мы видели рану. Так, Мориц, возьмись чуть выше.

Гром уже перестал бить, и в ночном лесу звучали только крики Руди Шмита. Крики от которого дикие птицы разлетались, а сердце билось быстрей. Крики, такие же как в тот день на «Западном базаре».

Глава 3

Он пробежал семь километров. Очередная капля пота скатилась по лбу к переносице, и в глазах защипало. Легкие наполнялись воздухом, создавая приятное ощущение наполненности внутри, и снова сжимались при выдохе. Сердце было готово выскочить из груди. Пульс: 130… 120… опять 130. Красная кнопка стоп. Беговая дорожка плавно остановилась. Томас Хофман засек время на часах и схватился за бутылку воды. С бутылкой одной руке и полотенцем в другой, он подошел к зеркалу, висящему на стене, и начал себя рассматривать.

Серая футболка, почти полностью мокрая, немного провисала вокруг талии, но туго обхватывала его широкие плечи. Он не обладал голливудской красотой, но знал, что его коротко остриженные волосы и ясный взгляд голубых глаз привлекают внимание. Сильный, хоть и слегка большеватый, подборок в сочетании с красивой улыбкой, придающей ему юношеский вид, можно узнать где угодно – это его визитная карточка. Он улыбнулся самому себе в зеркало и поднялся по лестнице, ведущей в гостиную.

Это было идеей Ильзы переделать подвал в спортивный зал. С тех пор как они переехали в губернаторскую резиденцию в Леванте, Ильза успела сделать ремонт почти во всем огромном доме, который окружен охраной во внутреннем дворе и деревьями за забором.

– У бывшего губернатора был отвратительный вкус. Такой же отвратительный, как и его экономический план, – сказала она в день заселения.

Когда Томас Хофман сделал ей предложение десять лет назад, он знал, что она та самая. Та, кто знает как устроен мир и видит его таким же, каким его видит Томас. Это было единственной причиной по которой он любил ее.

Свесив полотенце через плечо, он положил бутылку на стеклянный стол и включил телевизор. Ничего интересного он увидеть там не надеялся. Минус ночных тренировок в том, что после них долго не можешь уснуть и делать особо нечего, не считая работы. На научном канале какие-то ученые-лингвисты рассказывали о том, как Индийский классический санскрит похож на язык Акогоши и пытались доказать, что жители древнего Кашмира имели генетическую связь с «людьми-основателями» из Андромеды. Индусы-пришельцы. Томас улыбнулся и нажал на переключатель. На канале «ORF» Кирса Шустер, старушка с хищным взглядом с пресс-конференции, вела интервью с космическим послом.

– Надеюсь рекламная пауза не была слишком надоедливой нашим телезрителям. Итак, мы возвращаемся к нашему разговору с Антониксом Гидероном, послом планеты…

Томас еще раз переключил канал.

«Им нельзя доверять».

Они прибыли на Землю семь месяцев назад. Сперва круглый звездолет приземлился в США, установив первый контакт с людьми. Видимо они заранее подготовились перед приходом на Землю раз знали, что Америка является мировой полицией. Они на удивление быстро получили доверие американцев после встречи с их президентом. Хелен Картер уже через три месяца вручила грамоту доверия послу «Андромеды». Андромедой назывался первый корабль, на котором Гости прилетели сюда. Президент Картер назвала внеземную расу «просто гостями», после чего весь мир стал называть их Гостями, словно они здесь на время.

– Посол Антоникс доказал, что жители Андромеды являются дружественным нам народом, верящим в демократические ценности и сотрудничество, – заявила Хелен Картер в зале Генеральной Ассамблеи ООН.

Посол Антоникс стал первым пришельцем ступившим на Землю и выступившим в ООН. Гости или же «Люди-основатели», которыми их прозвали люди-идиоты с Земли, ничем не отличались от Homo Sapiens. Разве что тем, что все люди с Андромеды выглядели как кинозвезды, черт бы их побрал. Поэтому помимо первого пришельца-дипломата, Посол Антоникс стал первым космическим объектом вожделения миллионов женщин-землянок.

Посол смог убедить большинство государств в добрых намерениях жителей Андромеды. Их планета называлась так же как и корабль. Видимо, у древней расы проблемы с воображением.

Конечно установка межпланетных дипломатических отношений прошла не совсем гладко. Россия, Индия, многие африканские страны и даже Франция были в полной боевой готовности, пока Посол сделал эти страны дружественными Андромеде после личных встреч с лидерами этих государств. Половина планеты была готова к войне с «людьми-основателями», в то время как другая половина называла их спасителями, теми, кто может спасти Землю от экологической катастрофы, возможной Третьей Мировой Войны или же божьей кары, о которой твердят полоумные фанатики с самого дня прибытия корабля.

От злости его легкие начали сжиматься и подниматься, как во время бега. Томас Хофман выключил телевизор, и поплелся в душ.

________

В тот самый момент, когда Томас включил воду в душевой кабине, Саман Хуссейн свалился в яму, влажную и вязкую после дождя. По крайней мере, ему казалось, что это яма. Высокая толстая ель, из которой полностью состоял лес, скрывала за собой луну, единственный источник света во всей тьме, что его окружала. Поэтому было сложно понять, где он. Он схватился за ветку одной из маленьких елок и выбрался из дыры. Земля под ним таяла и белые кеды все время увязали в грязи и глине. Но останавливаться было нельзя. Саман набрал скорость и побежал с новой силой, выставляя локти вперед, чтобы случайно не удариться лицом об дерево или успеть схватиться, если впереди будут еще ямы. Еще чуть-чуть, он должен успеть.

«Руди держись. Из-за меня мы попали в такую ситуацию, поэтому мне нас всех и выпутывать», – думал Саман, перепрыгивая через ручей и еще раз поцарапав лицо об ветку.

Он указал Морицу подняться к дороге и молиться, что там будут проезжать еще машины. А Карлин он попросил присмотреть за Руди и проверять, чтобы ремень, которым они обвязали его ногу, был все время туго затянут. Затем бросился в глубь леса, к детскому лагерю, что находился недалеко. Саман как-то работал там вожатым, когда учил немецкий по программе ассимиляции для беженцев. Еще днем, он предлагал заехать сюда, чтобы навестить старых знакомых, но Карлин сказала, что выпрыгнет из машины, если они не будут в Хаптоне уже этой ночью.

«Мы же проехали мимо вывески пару минут назад, где же этот гребаный лагерь?», – со страхом сказал он про себя. «Лучше бы я никогда не садился за руль».

Связь все еще не ловила, но телефон неплохо освещал скользкую чавкающую грязевую тропинку, по которой он бежал. Саман был среднего роста и крепкого телосложения. По нему и не скажешь, что последний раз он бегал подростком в пустынях Йемена. В правом боку сильно кололо, но останавливаться было нельзя. Он вылетел на опушку леса, и резко скатился вниз по холму. Мокрая трава смягчила падение, но ему потребовалось три долгих сердцебиения, чтобы прийти в себя и вновь рвануть вперед. Он уже видел огни окон, горящих в деревянном домике, что возвышался над дюжиной таких же, но размером меньше, сооружений.

Саман со всей скорости ворвался в тонкую скрипящую дверь. Казалось, у женщины, что с криком обернулась, сейчас выскочит сердце.

– Чего вам нужно? – выжала она из себя.

– У нас нет денег, – со страхом сказала девушка помоложе, притягивая к себе стационарный телефон.

– Мне нужен ваш телефон.

________

Утирая лицо полотенцем, Томас потянулся к звонившему мобильнику, что лежал у раковины его мраморной ванны.

– Хофман слушает.

– Сэр, простите, что так поздно звоню, но канцлер хочет поговорить с вами, – спокойно сказал Мани.

– Пусть позвонит через пять минут.

Томас бросил трубку. Он нагишом вышел из ванной комнаты и посмотрел на часы в гостиной. Два часа ночи.

«В Хаптоне такое же время. Неужели Стельзер тоже страдает бессонницей?»

Пока он натягивал домашние штаны, телефон на стеклянном столе завибрировал.

– Канцлер, какая честь, – Томас Хофман пытался звучать как можно искреннее. Кажется не получилось.

– Губернатор, я видел вашу утреннюю пресс-конференцию. Признаюсь, вы устроили прекрасное шоу, – с легким смехом сказал Кристоф Стельзер. Томасу его смех показался приятным. – Отвлечь всю страну от мини-блокады, которую устроила ваша партия и перекинуть все внимание на меня. Умно.

– Что-ж, в этом заключается наша с вами работа – перекидывать внимание друг на друга, в надежде, что люди поймут: «а ведь тот хуже этого, пожалуй, я выберу меньшее зло».

– Рад, что вы озвучили то, о чем я думал, с того момента как вы ввели военное положение в Верхней Ластрии , – голос его был добрым. Слишком добрым по мнению Томаса. – А теперь разворачивайте войска. Танкам и истребителям не место в таком живописном месте как Бирма.

– Это уже решать не вам. Я – губернатор Верхней Ластрии . За мной право и обязанность защищать эти федеральные земли, – с зевком ответил Томас, хотя спать ему не хотелось.

– Нам надо решить это дело прямо сейчас. Утром важная встреча – двадцатый раунд переговоров по ядерному разоружению Ирана. Посол Антоникс, кстати, тоже будет участвовать как представитель Андромеды, – Томас сквозь трубку чувствовал как этот выскочка улыбается. – Не хочу чтобы половину экранного времени в новостях забрали очередные кадры военных и протестующих вокруг корабля. Страна должна видеть только прогресс. Видеть что Хаптонская конвенция работает настолько хорошо, что даже пришельцы принимают в ней участие.

– В этом ваша проблема, господин Стельзер: вы слишком надеетесь на людей-основателей. Эти переговоры длятся уже тридцать два года. Вы седьмой по счету канцлер Ластрии , который участвует в этих бесконечных переговорах. В то время как правитель Ирана, бессменно держит свою страну в страхе и кормит вас обещаниями, – Томас вздохнул. – Вы и вправду думаете, что ближневосточные дикари вдруг поймут, что ядерное оружие в их нестабильной стране представляет угрозу для всего мира? Особенно, если в этом их будут убеждать безбожные инопланетные существа, которых они называют демонами?

– Губернатор Хоф…

– Вам пора повзрослеть. Если хотите, чтобы Гости и вправду принесли пользу нашей планете, то попросите их покинуть наши воздушные территории и стереть с лица земли этот богом забытый Иран.

– Послушайте…

Томас сбросил трубку и улыбнулся.

Только в Ластрии губернатор может перебить главу правительства и не дать тому договорить. Он подумал о том, как хорошо, что он в Ластрии , а не в Иране. И что страной правит тридцати пятилетний социал-демократ, а не бородатый иранский факих. И еще раз улыбнулся.

________

Человеческий мозг невероятно сложен, быстр и порой жесток по отношению к своему обладателю. Ему достаточно доли мгновения с минимальной визуальной информацией для того, чтобы проанализировать происходящее и прийти к логическому заключению. Поэтому самое главное и опасное в мире оружие находится у человека в голове. Пещерные люди использовали его, чтобы охотиться, прокормить себя и обеспечить себе потомство. Мозги людей, живших в эпоху Ренессанса, были достаточно развиты, чтобы прийти к таким вещам как гуманизм и светская культура. А двадцатый век, помимо гонки вооружений, был известен тем, что ученые начали более пристально изучать нервные импульсы, проходящие в человеческом мозгу каждое мгновение. Именно благодаря таким, вроде бы незначительным, вещам как нервные импульсы, человечество находится именно там, где оно сейчас. Импульсы посылают сигнал в глубины разума на основе мельчайших деталей, которые наши глаза успевают замечать. Глазам не нужно видеть все, чтобы наше подсознание понимало что происходит. Мозг сам все дорисовывает.

С ссадинами на лице и весь в грязи, он выбрался из леса к тому месту, где его ждали Карлин и Мориц. Глазам Самана Хуссейна не нужно было видеть Руди, чтобы понять, что он уже умер. Пустого взгляда русоволосой девушки было достаточно, чтобы Саман меньше чем за секунду понял, что он опоздал. Что он не справился. И что его друг – Руди Шмит –мертв.

У Самана начало темнеть в глазах, когда женщины-вожатые лагеря, задыхаясь, выбежали из темной гущи у него за спиной. Он примерно представлял, как эти женщины сейчас смотрят на эту картину с широко раскрытыми глазами и не знают что сказать.

– Скорая все равно не успела бы доехать. Ты зря бежал, дружище, – не поворачиваясь сказал Мориц. В его голосе была боль.

Он опустил спину Руди с дерева и положил его в лежачее положение. Саман сделал шаг вперед, а затем наткнулся на знак стоп, сделанный рукой все так же сидевшего на коленях Морица. Глаза уже привыкли к темноте и слабому лунному освещению, поэтому Саман мог различить рыжую голову Морица на фоне кустов, возле которых лежало бездыханное тело его лучшего друга.

Карлин все так же смотрела на него пустым взглядом. Она смотрела ему прямо в глаза, но казалось, что ее душа и разум сейчас находятся совсем в другом месте. Возможно, там, где Саман Хуссейн, ненавидящий бегать, но первый бросившийся через лес на помощь в лагерь, успел. Или там, где левое переднее колесо древней Хонды не лопнуло, и они не вылетели через ограждение. Там, где они вчетвером уже были в Хаптоне, в их любимом баре, где они обычно сидели за просмотром футбольных матчей.

Саман не мог знать о чем думает Карлин. Черт, да он не понимал о чем думает он сам. Все казалось нереальным, как плохой сон, один из тех, которые он видит регулярно. Ноги подкашивались и он только сейчас заметил, что совсем не дышит с того момента как поймал ее взгляд.

На своем плече он почувствовал руку вожатой, пахнущую бинтами, спиртом и дождем, потому что бежала она следом за ним с аптечкой в руке. Она сжала руку на его плече сильнее, и Саман ключицей ощутил ее хватку.

– Мне очень жаль, – тихо произнесла она.

Наверху, за сломанным дорожным ограждением, послышались отдаленные звуки сирены.

Маленькие красно-синие огоньки на огромной скорости мчались сюда, к дорожной вывеске с названием лагеря. Ему не нужно было видеть эти огоньки. Мозг сам все дорисовал.

Глава 4

Было три часа ночи, Амалия Риттер проснулась от телефонного звонка. Она мгновенно забыла, что ей снилось, но музыкальный гудок казался частью сна. Все в голове было перемешано, поэтому она не до конца была уверена спала ли она вообще. Глаза она решила не открывать. Одной рукой она откинула свои темные волосы с лица, а другой на ощупь взяла мобильник с тумбочки.

Так и не открыв глаза, она вздохнула:

– Алло?

– Мисс «желтая пресса», это Мани Майер, пресс-секретарь губернатора. Бери ручку, пиши.

– Что? – Амалия включила светильник и уставилась на настенные часы. Тусклого оранжевого освещения было достаточно чтобы разглядеть время. Проспала она только два часа.

– Я говорю записывай, – серьезным голосом сказал Мани Майер. Амалия отметила, что его телефонный голос намного приятней чем тот, которым он обычно общается с журналистами во время пресс-конференций. – Цитата. Губернатор Томас Хофман призывает канцлера Стельзера к ответственности не только за воздушное вторжение на территорию Верхней Ластрии , а также за высокий поток преступников-мигрантов, представляющих угрозу общественной безопасности. Конец цитаты.

– Ты хоть знаешь который сейчас час?

– Так тебе нужна стоящая история или как? Ты записала?

– Да, да… Сейчас, – она схватила блокнот с ручкой, лежавшие на тумбочке у светильника и, выбравшись из под одеяла, села у края кровати. Ноги сразу же начали мерзнуть. – Можно хоть немного контекста? Каждый раз когда ты звонишь и подкидываешь заготовленные истории, ты делаешь вид, что я в курсе всех событий.

– Это твоя обязанность – быть в курсе всех событий.

– Ближе к делу, – Амалия щурилась на то, что записала в блокноте. Глаза слипались. – Не паясничай.

– Примерно час назад случилась авария. Четверо человек ехали отсюда, из Леванта, в Хаптон. За рулем был некий Саман Хуссейн, запомни это имя. Пассажиры – ластрийцы. Один из них погиб… Алло?

– Да, я слушаю, – она записывала так, чтобы утром все было легко разобрать.

– По вине иммигранта погиб ластрийский студент. Сам йеменец попал в Ластрию по приглашению Кристофа Стельзера в рамках программы помощи сиротам гражданской войны. Кабинет министров продолжает активно финансировать военные силы правительства Йемена в борьбе с повстанцами, – Амалия услышала звуки ветра и автомобильные сигналы. И стало ясно, что Мани Майер куда-то едет. – Видимо, нашему канцлеру жалко детей, чьи родители погибают по его вине. Так или иначе, смысл в том, что канцлер должен ответить почему приглашенные им мигранты нарушают законы нашей страны и убивают наших граждан. Остальное можешь додумать сама.

– Во-первых, он не убил нашего гражданина раз ты говоришь, что это авария. А во-вторых я не могу связать смерть человека с ошибками внешней политикой нашей страны. Это будет выглядеть как заказуха.

– Раньше тебе это не мешало.

– Раньше я просто писала хорошие статьи про Хофмана во время выборов. Редактор не пропустит статью, о которой ты просишь, – зевнув, Амалия подумала о том, как же сильно ей хочется спать и поправила слишком широкую, но такую удобную, футболку.

– Я сделал тебя. Ты сидела в старой тесной комнате одноэтажного дома с навеской «Буревестник», пока я не поговорил с твоим редактором, – ветер на том конце провода все еще бушевал. Видимо, Мани едет очень быстро. И очень далеко. – Так что не забывай кому ты должна. Я попрошу его включить твою статью в следующий выпуск. С этим проблем не будет.

Амалия положила блокнот на место и завернулась в одеяло, выключив светильник. Она хотела бросить трубку и улечься спать. Но любопытство перебороло усталость:

– Хорошо, но можно задать вопрос?

– Давай.

– Как ты узнал об аварии? И тем более о том, что он участник программы помощи сиротам гражданской войны, прибывший по приглашению канцлера?

– Как помощник губернатора я имею дело со многими людьми. И у меня есть связи не только в сфере журналистики.

– Твой губернатор наверняка спит, пока ты тут пашешь днем и ночью, – она закрыла глаза и легла поудобнее. – Ты всегда действуешь у него за спиной, продумывая все на несколько ходов наперед?

Ответа не последовало.

– Ладно, статья будет готова к концу следующей недели, когда я соберу больше информации об аварии. Спокойной ночи.

– Статья будет готова к концу этой недели. Ты едешь на место происшествия .

– Что? Сейчас? – Амалия была готова выть. «Может бросить все это дело?».

– Да, сейчас, – В телефонной трубке послышалась тихая музыка. Видимо, Мани включил радио. – Я уже подъехал к твоему дому. – Она услышала звук колес остановившихся на гравийной дороге. – Я с кем говорю? Мне вообще-то нужна Амалия Риттер – репортерша, которая заверила меня, что отдается работе с головой.

Она перевернулась на живот и накрыла одеялом всю голову:

– Дай мне двадцать минут.

– Десять.

В свете уличного фонаря, светившего в окно, она собрала чемодан с одеждой. Засунула в сумку лэптоп, флэшку, блокнот с ручкой, удостоверение журналиста и телефон. Перед выходом она посмотрела в зеркало, чтобы убедиться что выглядит как всегда хорошо. Она никогда не хотела быть журналистом, хотя мама всегда говорила: «Ты же женщина, пора привыкнуть делать то, что не хочется». Вот она и делает то, что не хочется в три часа ночи и с хронической усталостью. Она захлопнула за собой дверь и с чемоданом спустилась на три ступеньки. Холодный ветер заставил ее закутаться в плащ и подумать о том, не стоит ли вернуться в квартиру и сменить каблуки на ботинки.

– Привет! – Мани наполовину вышел из своей легковой машины под уличным фонарем и помахал своей рукой в кожаной перчатке.

Амалия отметила, что несмотря на то, что его костюмы всегда потертые, словно они достались ему от дедушки, машина у него дорогая. Также как и пальто с перчатками. Его твердый взгляд всегда вызывал у Амалии ассоциации с ее дядей Рольфом. Тот прослужил десять лет в какой-то частной военной компании, которая отправляла своих бойцов в нестабильные точки. Когда он вернулся, помимо появившихся шрамов по всему телу и лицу, у дяди Рольфа сильно изменился взгляд. Он был холодным, недоверчивым и таким, словно владелец этого взгляда видит тебя насквозь. Почему то Амалия считала, что у Мани Майера именно такой взгляд. Взгляд, который старит.

– Выглядишь усталой, – сказал Мани. Он осмотрелся по сторонам, перед тем как ехать на зеленый свет. Они проезжали на перекрестке у Музея современного искусства. – Надеюсь это не помешает тебе быстро написать статью. У нас не так много времени.

– Я знаю, – она прислонилась к окну, ей хотелось вернуться в страну Морфея, в которой она в последнее время бывала редко. – Я все сделаю.

– На поезде до Хаптона, тебе ехать полтора часа. Выспись.

      Все старинные улицы, исторического центра были пустыми. Только слабые уличные фонари, и неоновые вывески круглосуточных баров освещали путь машины, ехавшей на скорости выше допустимой. Амалия Риттер смотрела на дома в баварском стиле, сопровождавших узкую дорогу по, которой они неслись и думала о том, как же она хочет покинуть этот город навсегда.

Левант – не только центр Верхней Ластрии , но и город, имеющий богатую историю. Слишком богатую, чтобы можно было знать о нем все. Он был построен римлянами, был торговым центром всей Европы. Какое-то время Левант был убежищем для богобоязненных христиан, священнослужителей и центром епископства. Но все люди знавшие о городе Леванте – а таких было мало – помнили его как место, в которое приводили военных пленных на казнь во время Первой Мировой Войны. Амалию всегда удивляло то, что люди привыкли помнить прежде всего о плохих вещах. Так же и ее воспоминания в обыденные ночи, когда она не спит, а лежит с открытыми глазами, пялясь на стену, полны плохих воспоминаний нежели хороших. Она понимала, что если уйти отсюда, плохие воспоминания никуда не денутся. Но всегда есть шанс создать новые хорошие воспоминания. Когда на Землю прилетели Гости, она думала, что они уничтожат США, как во всех фильмах, которые она смотрела на своих неудачных свиданиях. А потом будут выкачивать из Земли все ресурсы, как Запад это делает в странах третьего мира. Однако увидев «людей-основателей» в их черных комбинезонах, она почему то замечталась, что они заберут ее с собой на их чистую, процветающую планету, где нет изматывающих работ и денежных долгов. Ей хотелось создать новые воспоминания именно там.

– Когда будешь в Хаптоне, остановись в отеле «Немезида», – они уже подъезжали к трассе ведущей на железнодорожный вокзал, она была оживленней чем остальные городские улицы. Небольшой поток машин проезжал по хорошо освещенной двухполосной дороге, несмотря на столь поздний час. – Скажешь, что ты от меня. Его владелец мне должен.

– Мани?

– Да? – он посмотрел на нее своими холодными глазами, взглядом, который делает его старше, и остановился на красный свет.

– Ты когда-нибудь думал о том, зачем мы все это делаем?

– Делаем что?

– Бегаем от одной возможности подняться по карьерной лестнице к другой. Идем по головам, будучи полностью уверенными в собственной правоте, – Амалия сама не поняла почему спросила это. Ее голос показался ей чужим. – И усложняем ситуацию в итак перевернувшемся вверх дном мире.

– В смысле? – лицо Мани приняло недоуменный вид.

«И ты не понимаешь».

– Забудь. Я спала всего два часа: сама не знаю, что хотела сказать.

– Отель называется «Немезида».

– Я помню.

– Вот и отлично, – Мани сосредоточился на дороге и нажал на газ посильнее.

Глава 5

Главное управление полиции города Хаптон находилось на пересечении улиц Хессагассе и Марии-Терезы. Современное полностью стеклянное здание выделялось на фоне ластрийских живописных домов, чья история уходит в далекие времена Ренессанса. Шестидесятилетний начальник полиции Себастьян Крон смотрел в окно из своего кабинета, находившегося на шестом этаже. Когда это здание построили на месте старого отделения полиции, он сразу же выбрал себе угловой кабинет с окнами на всю стену, которые выходят на север, на пятизвездочный отель «Немезида» и на восток, прямо напротив посольства государства Катар. Не считая посольства и отделения полиции, вся улица сохраняла аристократический стиль с оттенками греческой культуры.

Себастьян всматривался вниз, на крышу зеленого скоростного трамвая, проносящегося прямо между ним и посольством Катара, когда кто-то постучал в дверь.

– Войдите.

Вошел старший дорожный инспектор, остановившись между дверью и столом начальника. Высокий мужчина в черной форме с белой надписью «POLIZEI» на груди казался частью декораций просторного кабинета в темно-серых тонах.

– Сэр, – инспектор встал ровно, с коричневой папкой в руке. – Ночная авария на трассе «Е-60» в Хаптонском лесу. Криминалисты все проверили, один из пассажиров скончался от потери крови до того, как прибыла медицинская помощь. Остальные в порядке и уже находятся дома. Водитель, двадцатитрехлетний студент, пользовался поддельными правами, когда он арендовал машину, – он прочистил горло. – Происшествие случилось не по его вине, колесо внезапно слетело, пока они ехали. И наш прокурор должен был уже завести дело по использованию поддельных прав и непреднамеренного убийства.

– Но? – Себастьян Крон сощурил глаза под кустистыми седеющими бровями и сложил руки домиком под свой гладковыбритый подбородок. Он заметил легкое волнение в глазах подчиненного и почему-то решил, что ответ ему не понравится.

– Но судебный пристав говорит, что министерство юстиций отозвало его. Я пытался связаться с городским центром, но сейчас там все заняты подавлением протестов в городе. То есть во всей стране…

– Конечно они заняты. В Ластрии бардак с тех пор как шар навис над этой чертовой горой. Вы считаете это дело приоритетным, инспектор Шмит?

– Да, сэр, – его голос немного дрогнул. – Погибший пассажир – мой племянник.

Эти слова, как резкая пощечина, привели его в чувства.

– Мне очень жаль, – он устало закрыл глаза, обдумывая услышанные им слова. – Я лично займусь этим делом, Эбер. Можешь идти.

Себастьян услышал закрывшуюся дверь и открыл глаза. Поднявшись со своего места, он снова подошел к своим стеклянным стенам. Он посмотрел на пасмурное небо, а затем на собственное прозрачное отражение в окне. Мешки под черными глазами ничем не пятнают его мужественное лицо, лишь подчеркивают, что он все так же неустанно работает во благо этого города. У него плотное телосложение и рост чуть ниже среднего. Темно-синий костюм с пришитыми на плечах погонами отлично сидит на нем и всегда напоминает ему о героических поступках, которые и привели его в кресло начальника полиции Хаптона. Может он и набрал немного веса, но это от таблеток, а не от лени.

Внизу послышались звуки сирены – три полицейские машины, а за ними скорая помощь, мчались по черному асфальту, проезжая на красный свет. Грузовик на перекрестке едва успел остановится, заставив газель скорой помощи выехать на трамвайные пути. Красно-синие огоньки рывком вернулись на автомобильную дорогу не сбавляя скорости и оставили кривой след на черном асфальте. Себастьян провел взглядом удаляющуюся скорую.

«Я этот город спокойным при жизни уже не увижу».

Как всего лишь один космический корабль, похожий на те, что его дочь любила смотреть в фильмах, вызвали такой хаос? Казалось, страна поделилась надвое. Тех, кто считал пришельцев, которых называют Гостями, нашими спасителями. И тех, кто, как это всегда бывает, с подозрением относится к непохожим на них людей. Хотя в «людях-основателях» не было ничего не похожего на людей с Земли или, по крайней мере, из Ластрии . Если только не считать того, что все они слишком уж высокие.

Рассматривая серое небо, за которым уже несколько недель не было видно солнца, он тянулся носками туфель вверх. Словно готовясь к прыжку.

«Молодой канцлер теряет контроль над страной».

Даже американский президент смогла взять под контроль Конгресс, когда корабль только прилетел и в воздухе летал вопрос военной конфронтации. Президент Картер хитрющая женщина. Отправила Капитолий на временный отпуск, не дав сенаторам накалять обстановку. Кристофу Стельзеру стоило поступить так же, подумал он.

Шесть лет назад, когда Хелен Картер, бывшая первая леди, победила в выборах и начала свой первый срок, все радио и телеканалы твердили о том, как она сделала историю, став первой женщиной-президентом США в 2032 году. За вечерним ужином жена как-то сказала:

– Место женщины – за спиной своего мужа. Она много на себя берет.

– Место женщины – там, где ей хочется быть, – спокойно заметила их дочь София, накладывая мясные шарики себе в тарелку.

Жена тогда дружелюбно посмеялась, хотя было видно, что эти слова ей не понравились, и напала на миску салата.

Себастьян непроизвольно улыбнулся. Потом одернул себя.

«Черт. Не ныряй в болото воспоминаний. Не сегодня».

Он сел за стол и пододвинул к себе тонкую коричневую папку с бумагами. На первой странице фотографии с места происшествия: серая Honda с открытой дверью на переднем пассажирском сиденье. Себастьян Крон начал карьеру криминальным инспектором и уже успел всякого повидать за 30 лет. Он изловил множество серийных убийц, насильников и маньяков. Как-то раз, в 2029 году, ему пришлось иметь дело с психом, который оставлял на местах преступлений статуэтки, сделанные из кожи своих жертв. Поэтому фото обычного салона машины с запекшейся кровью не вызвало у него никаких чувств.

Прочитав рапорт, он посмотрел на составленный профиль водителя: на фотокарточке лицо Самана Хуссейна на белом фоне. Под густыми черными бровями на смуглом лице виднеются большие карие глаза с потерянным взглядом. Себастьян никогда не имел ничего против мигрантов. Тем более большинство преступлений в стране совершаются самими ластрийцами и причем довольно часто теми, кто агрессивно настроен против беженцев. Но Саман Хуссейн пользовался фальшивыми правами, и это, хоть и косвенно, привело к смерти племянника его верного сотрудника – Эбера Шмита – одного из немногих, кто остался служить под начальством Себастьяна Крона, когда половину полномочий Полицейского управления передали Службе Нацбезопасности Ластрии .

«Это дело я просто так не оставлю, – подумал он. – Не только из-за Шмита. То что на планету прибыли люди из чертового космоса и весь мир окутан паникой, еще не значит, что кто-то посмеет нарушить закон и останется безнаказанным. Не в мою смену».

Он выдвинул нижний ящик в столе и вытащив пачку сигарет, аккуратно вытряхнул оттуда две синие капсулы. Антидепрессанты. Из-за них он и набрал вес. Нельзя, чтобы подчиненные или кто-либо еще знал, что начальник Полицейского управления Хаптона сидит на таблетках. Никто не посмеет сомневаться в его решениях и возможности руководить. Себастьян залпом проглотил круглые таблетки, сильно пахнущие табаком. На столе – остывший кофе. Но врач запретил запивать им лекарство, да и в целом пить кофе. Он прочистил горло:

– Анна!

– Да? – в дверях появилась вежливая секретарша.

– Запиши меня на встречу с министром юстиций.

________

Томас Хофман шел вдоль выстроившихся на открытом поле военных, одетых в камуфляжную форму и бойцов гвардии федеральных земель Верхней Ластрии . Бойцов гвардии от армии отличала их черная одежда и отсутствие шлемов. И то, что автоматы в их руках более старой модели, но не менее эффективной. Он шел уверенными шагами глядя в глаза каждому рядовому и пожимая руки командирам взводов. Томас гордо держал голову при этом сохраняя сосредоточенное выражение лица и поблагодарил военных за службу, пожимая руки командирам. Как минимум семьдесят камер разных телеканалов, включая иностранных, направлены прямо на него, поэтому нужно показать людям уверенность в своих действиях и твердость убеждений. Хофман прошел мимо пары черных тонких истребителей, стоявших к нему «клювом», и поднялся на сцену. На деревянном возвышении, которое Мани опять попросил у местного театрального кружка, уже стояла трибуна с микрофоном. Он пришел поддержать демонстрантов, которые стоят на этом поле уже 73 дня.

– Добрый день, дорогие ластрийцы, – он прозвучал бодрее чем планировал. Нельзя быть слишком возбужденным.

Прямо за ним стояла гора Акама, зеленая и одна из самых высоких в Ластрии. Над каменным пиком горы, который можно было увидеть с поля у холма, висела она. Андромеда. Огромный корабль в форме шара грозно парил в сером небе. Он не издавал звуков, также как и не производил отходов и никак не влиял на воздух вокруг себя. Земные ученые до сих пор работают с учеными из Андромеды над созданием таких же самолетов, машин и грузовых кораблей без выбросов.

– После встречи с жителями Леванта и других регионов Верхней Ластрии, я понял, что большинство людей чувствуют себя намного безопасней в присутствии армии, – Томасу было холодно, потому что он был единственным на этом поле кто не в пальто или камуфляжной форме. Он хотел, чтобы на экранах его показали в черном костюме с темно-зеленым галстуком. Мани сказал, благодаря такой комбинаций одежды у многих зрителей на подсознательном уровне будет ассоциация между ним и армией. А люди уважают военных, даже эти либералы в Хаптоне и Западной Европе. Хоть Томас сам никогда не служил в армии, он был уверен, что выглядит так же героически как и выстроенные слева от него солдаты. – Поэтому, как губернатор Верхней Ластрии , я продлеваю военное положение в наших федеральных землях, – он чуть повернул голову смотря на вспышки фотоаппаратов.

Ильза говорила, что женщинам нравится его подбородок. А когда Томас спросил нравится ли ей самой его подбородок, она ответила, что это уже не так важно. Но Ильза сейчас не здесь, а в Хаптоне. Поэтому пусть его подбородком наслаждаются женщины Бирмы.

«Ее потеря», – подумал он, стараясь смотреть в камеры более популярных телеканалов. «Но все-таки позвоню ей после демонстраций».

После произнесенных им слов многотысячная толпа, стоявшая позади журналистов за небольшим ограждением, начала радостно ликовать. Большинство из них – люди в возрасте, но встречались и молодые ластрийцы, представители юных консерваторов. Томас Хофман улыбнулся, увидев группу подростков в синих кепках с лозунгом Консервативной партии: «Свобода. Демократия. Ценности». Конечно он не мог видеть надпись на кепках с такого расстояния. Но он знал, что это именно те кепки, которые он видел в интернете. Когда Томас был намного моложе и учился в США, сторонники одного американского президента носили такие же кепки в поддержку, правда они были красного цвета.

– Прямо сейчас канцлер Стельзер сидит на Хаптонской конвенции в окружении глобалистов, – он пытался не улыбаться, прислушиваясь к громогласному «бууу» звучавшему из толпы. – И в обнимку с инопланетным послом, которого на Землю никто и не звал, пытается подкупом заставить Иранских террористов отказаться от ядерного оружия.

Еще более громкие неодобрительные крики эхом доносились с другого конца поля. Томас Хофман чуть не разразился смехом, услышав «Антоникс – инопланетный козел».

– Прямо сейчас Хаптон охвачен мигрантами-преступниками, наркоманами, проститутками и безнравственностью, – его микрофонный голос едва заглушал гневные выкрики с оскорблениями в адрес Кристофа Стельзера и его сторонников. Мани специально сделал колонки потише, сказал это нужно, чтобы крики людей попали в эфир телеканалов. – Открытый атеист, безбожник, не верящий в фундаментальные ценности Ластрии, привел страну в упадок.

В толпе много людей с плакатами. Томас со своей сцены смог разглядеть как минимум дюжину с религиозными знаками в передних рядах огромного леса голов. Именно они громче всех и кричали.

– Я еще раз обращаюсь к вам, господин канцлер, – Томас внимательно посмотрел в камеру телеканала «ORF» . – Народ не хочет видеть вас во главе нашей великой страны, уйдите в отставку ради блага наших граждан.

Поле взорвалось шквалом аплодисментов и одобрительных выкриков, лозунга Консервативной партии и других слов, которые Томас не разобрал.

– А Делегацию я призываю проголосовать за объявление новых выборов, – и теперь он позволил себе улыбнуться. – Ведь вы этого хотите? – новый поток криков и ослепляющие щелчки фотоаппаратов.

«Точно. Ее потеря».

Губернатор Хофман накрыл рукой микрофон и прочистил горло. Он сверялся с заметками лежащими перед ним на трибуне, когда краем глаза заметил движение справа от себя, возле лестницы. Расплывчатое широкое пятно быстрыми шагами забралось на сцену и шло по направлению к нему. Томас успел только повернуть голову, когда наткнулся на дуло оружия. Многотысячная толпа постепенно стихла, заменив крики удивленными возгласами. И он был уверен, что сердце его замерло в этот самый момент. Человек в камуфляжной форме со шлемом на голове направлял автомат прямо ко лбу Томаса. Он не думал о том, как военный попал на сцену или кто его мог пропустить. Единственное, что крутилось в голове: «Я не хочу умирать просто губернатором».

– Пододвинь микрофон ко мне, – резким голосом сказал тот. – Живо!

Томас оглядел людей внизу сцены: генералы и журналисты разинули рты. Только его пресс-секретарь в потертом костюме сохранял спокойствие. Холодные глаза. Не те, которые Томасу хотелось увидеть перед смертью. Мани кивнул ему.

Томас влажной от пота рукой наклонил микрофон в сторону солдата. Тот, видимо, уже заготовил речь:

– Не слушайте фашистского провокатора! Он пользуется вашим страхом и ненавистью, чтобы контролировать вас, – он говорил громко, обращаясь к людям и камерам. – Томас Хофман – бывший директор «AusOil», компании, которая чуть не загубила озеро Бирма, разве вы не помните?! Бизнесмен, фигурирующий в коррупционных скандалах. Как вы можете его слушать?

«Фигурирующий? Кто вообще пользуется такими словами?».

– Он говорит вам о нравственности, хотя сам в 2029 году высказывался за легализацию проституции и легких наркотиков. А после принятия закона, фотографировался с делегатами, что его приняли. Люди, вам что совсем отшибло память? – в ответ тишина. Казалось все поле затаило дыхание. Сердце Томаса билось сильно, словно он на беговой дорожке у себя в подвале.

«Где эти чертовы охранники? Военные слева от меня. Почему они просто стоят?».

Вооруженный солдат посмотрел ему прямо в глаза. Теперь Томас видел его глаза. Глаза, наполненные неприкрытым презрением и ненавистью:

– Губернатор Хофман, вы – корпоративное зло, мешающее прогрессу, – солдат упер дуло автомата прямо ко лбу Томаса. У него уже рубашка прилипла к влажной спине. – Вы – всё, что не так с Ластрией и этим миром. И пока такие как вы живут, такие как мы страдают, – эхо доносилось по мертвенно тихому полю: «страдают-ют-ют».

– Поэтому… Ради блага всей страны, – он повысил голос. – Я убью вас!

Крики людей сопровождали взвизги тех несчастных, кого начала давить толпа, бросавшая свои плакаты и в панике бежавшая в противоположную от горы сторону, на парковку. Звука выстрела не было слышно. Но Томас Хофман знал, что он был, потому что теплая густая жидкость шлепком ударила в его лицо, ослепив глаза. Он не слышал ничего, кроме звона в ушах, но ногами почувствовал легкую вибрацию деревянной сцены, когда солдат безжизненно грохнулся прямо возле него. Протерев веки, он открыл глаза и пытался сдержать рвотный рефлекс. Красное пятно растекалось по деревянной платформе, вытекая через то, что осталось от лица несчастного. Он все так же крепко сжимал автомат в руках, и, казалось, был готов в любой момент встать и вновь набросится на него. Мани и пара охранников уже бежали к нему:

– Сэр, вы в порядке? – вопрос был заглушен многотысячными криками хаоса.

Убираясь со сцены в компании охраны, окружающей его живым щитом, Томас на миг взглянул вниз со сцены. Один из генералов, у которого все лицо в шрамах, стоял с пистолетом, держа его двумя руками. Они встретились глазами. Томасу не удалось понять, что именно выражал его взгляд: два синих, как льдинки, глаза на загорелом лице с белыми полосками. Других описаний он не придумал.

Уже сев в вертолет, он смог заговорить:

– Мне стоило надеть красный галстук, а не зеленый.

– Что, сэр?

– Ничего. Мани, позвони Ильзе, – сказал он, вытирая окровавленное лицо платком.

– Кому?

– Моей жене, дурень.

________

Себастьян Крон стоял в пробке на трех-полосном шоссе, ведущем к Дому правительства. Были более короткие дороги, где и машин меньше, но ему нравилось попадать в пробки. Есть в этом какой-то шарм. Он поправил зеркало заднего вида, когда услышал на травяной полосе, разделяющей два разных шоссе, громкий женский голос. Девушка с фиолетовыми волосами в черных шортах поверх капроновых колготок держала в руке плакат с надписью: «Конец близок». Кроме шорт с колготками на ней ничего не было. Рядом стоял парень в куртке с рисунком планеты и снимал все на смартфон. Был уже вечер, поэтому ее освещали только свет фар машин на двух противоположных друг-к-другу шоссе и вспышка телефона. Себастьян не мог понять является ли она членом культа ЭкоПоколения, верившего в приближающиеся катаклизмы, которые должны уничтожить планету, или делает это ради внимания в социальных сетях. А может она просто сумасшедшая. Он так задумался, что не сразу услышал сигналы машин позади. Впереди движение возобновилось.

В качестве начальника Управления полиции Хаптона, ему полагается личный водитель с машиной. Но Себастьян отказался от него так же как и от охраны. Негоже тратить деньги налогоплательщиков на такую роскошь, тем более половину его полномочий отдали директору Службы Нацбезопасности Ластрии. Если кто-либо из особо опасных преступников захочет отомстить, то им лучше убить директора СНЛ. Потому что у стареющего Себастьяна Крона отобрали право ловить мигрантов и террористов.

Он подъехал к повороту за которым находится Дом правительства, и отметил, что не встретил ни одного протестующего. Голая девица с головой-фиалкой – не в счет. Тихо, потому что улицы, впервые за семь месяцев, оцепили. Это все из-за двадцатой Хаптонской конвенции, она проходила все утро. Даже тот космический посол участвовал. Начальник Крон успел посмотреть прямую трансляцию у себя в кабинете: высоченный смуглый дипломат в мантии со светящимся ошейником на шее сидел между светловолосой президентом США и канцлером Кристофом Стельзером, широко улыбаясь своими неестественно белыми зубами.

Оставив машину на парковке, он поднялся по высоченным мраморным лестницам Дома правительства. Уже успело похолодать, поэтому до огромных дверей из белого мрамора, он побежал в вразвалку, как пингвин, укутавшись в серое пальто. Он удивился, что внутри не так много охраны, учитывая то, что у здания на улице стояло намного больше ограждений и баррикад, чем в последний раз, когда он приходил. Полицейский, узнавший начальника Крона, сразу же дал пройти, несмотря на пищащий металлоискатель в дверной раме.

Он прошел вдоль длинного коридора на третьем этаже с высокими потолками, с которых свисали огромные люстры. Но сами коридоры были освещены не ими, а яркими лампами в форме ромба, подарками посла Антоникса Гидерона, которые повесили вместо картин на белых мраморных стенах. Канцлер приказал выключить все люстры и убрать портреты бывших канцлеров, эрцгерцогов и императоров, потому что «буржуазные ценности больше не соответствуют взглядам прогрессивной Ластрии». Начальник полиции слышал, что эти лампы не потребляют энергии и работают вечно.

Дойдя до нужной двери, он нахмурил кустистые брови, покачался на носках туфель, сделал вдох и зашел:

– Добрый день, министр… Стельзер?

– Здравствуйте, начальник полиции Крон, – тепло улыбнулся сидящий за столом Кристоф Стельзер, в синем костюме и оранжевом галстуке.

За спиной канцлера широкое окно, из которого видно вечерние оживленные улицы Хаптона. Это неудивительно, потому что сделанный полностью из мрамора Дом правительства стоял на возвышении. Лампа-ромб повешенная на стене слева, возле карты Ластрии, освещала комнату не хуже выключенной золотой люстры. Тридцатипятилетний, ничем не примечательный Кристоф Стельзер встал пожать руку Себастьяну. Именно так описывали его внешность в женских журналах. Жена как-то пробубнила с булочкой во рту, когда они смотрели новости:

– Новый канцлер такой молодой, умный и… серый.

Себастьян Крон видел канцлера только по телевизору. И увидев его в живую, он убедился: вытянутое, ничем не запоминающееся, лицо канцлера и вправду можно описать только одним словом – серое. Будь он простым человеком, девушка увидев его на улице не обернулась бы, но и уродом не посчитала бы. Однако Кристоф Стельзер, правда, имел очень приятный голос.

– Я буду рад сам решить возникшую проблему.

«Врешь, лис, ты не рад».

Начальник Крон вернул себе контроль над приоткрытым ртом:

– Я насчет дела Самана Хуссейна, ездившего без прав. Я послал копию дела министру юстиций ознакомиться.

– Начальник полиции, я передал это дело Службе Национальной Безопасности, – вполголоса сказал Кристоф Стельзер, словно делится с ним тайной. – Они посчитали его не имеющим государственной важности. Тем более, все министерства сейчас заняты подавлением мятежей в регионах и подготовкой к грядущему шторму, – он подмигнул, наклонившись чуть ближе к Себастьяну.

Себастьян Крон ненавидел Консервативную партию всем сердцем, но и восторга социал-демократов «людьми-основателями» не разделял. Однако, шестидесятилетний начальник полиции пока не понимал как он относится к молодому не совсем серьезному канцлеру.

– Вы передали это дело директору СНЛ?

– Его заместителю, – послышался голос в правом конце кабинета, который был слабо освещен.

Себастьян опешил, увидев высокую женщину на каблуках в черном брючном костюме, ставшую с дивана. Светлые волосы, едва доходящие до плеч, были зализаны назад гелем, подчеркивая острые черты лица.

«Прическа итальянского мафиози».

– Вы наверно не знакомы, – мягко сказал Стельзер. – Исабелла Вэйс, заместитель директора СНЛ. У нее такой же впечатляющий послужной список как и у вас.

– Очень приятно, – уверенно сказала она и крепко пожала ему руку. Небольшие морщинки вокруг глаз придавали ей прищуренный взгляд.

«Она все это время тихо сидела?».

– Вы не посоветовались со мной, – начал Себастьян.

– Из-за этой конвенции по разоружению, я совсем голову потерял, – канцлер Стельзер виновато улыбнулся. – Но это дело все равно бы попало в СНЛ, сейчас они занимаются всеми мигрантами. Так что… – не договорив, он кивнул и положил руки на стол, дав понять, что разговор окончен.

Крон нахмурил седые кустистые брови и собирался что-то сказать, но Исабелла Вэйс опередила его:

– Позвольте мне проводить вас, господин начальник полиции.

Она оценивающе смотрела на него, все еще стоя чуть стороне. С ее худобой и прямой осанкой она выглядела как какая-нибудь хищная птица.

Они шли по коридору первого этажа в сторону главного выхода. Стук ее каблуков эхом отдавался от мраморного пола по длинным высоким стенам, на которые навесили ромбовидные яркие лампы.

– Я восхищаюсь тем, как такая хрупкая женщина возглавляет такую большую структуру, – искренне сказал Себастьян, пытаясь не выдать свою одышку. Нехватка воздуха – одно из побочных действий таблеток.                   Заместитель СНЛ возвышалась над ним на голову и делала большие уверенные шаги.

– Благодарю вас, начальник полиции, но я совсем не хрупкая, – спокойно ответила она, не сбавляя шага. – Я знаю, вы недовольны тем, что половина ваших полномочий уходит в Службу Нацбезопасности, но того требует современный мир. Полиция уже долгое время не справляется с наплывом мигрантов-нелегалов и террористов. Мы оказываем вам услугу, беря ответственность на себя.

Эти слова ему не понравились, но вида он не подал:

– Я только не понимаю почему случай с простой аварией передали именно вам? Это не мое дело… Но вам не кажется, что этим лучше заниматься полицейскому управлению?

– Вы правы, начальник, – она остановилась и встала напротив него. – Это не ваше дело.

Себастьян только сейчас заметил, что в коридорах совсем пусто. Раньше по этим коридорам ходило много молодых клерков с напыщенным видом. Сейчас тут только они двое: Исабелла Вэйс в черном костюме и он в погонах и с пальто в руке.

– Держитесь от дела Самана Хуссейна как можно дальше, – она говорила не отрывая от него взгляда. – Я знаю, что произошло с вашей дочерью и почему для вас важны такие мелкие преступления. София, верно? – услышав это имя он нахмурил свои брови-кусты.

Не дожидаясь ответа она продолжила:

– Вам пора домой. И будьте осторожны, начальник полиции Крон: в Хаптоне нынче неспокойно, – и она зашагала в обратную сторону.

Цоканье каблуков отдалялось, и Себастьян смотрел ей вслед, думая о том, что она и впрямь совсем не хрупкая.

Глава 6

Саман Хуссейн шел по Центральному парку. Серое небо впервые за долгое время стало пропускать солнечный свет в Хаптон: золотые лучи прорывались сквозь редкие дыры в облаках и падали в искусственное озеро, в котором плавали утки. Казалось парк совсем пустой, только бегуны в утепленных спортивках и велосипедисты проносились мимо Самана по выделенным им дорожкам. Прохладный ветер с новой силой начал сдувать пожелтевшие листья с деревьев. Он засунул руки в карманы кожаной куртки и пытался не наступать в лужи своими белыми кедами. Последние два дня он провел в своей комнате. Саман плакал пока не засыпал, просыпался и затем снова плакал. Он думал, что в его организме недостаточно жидкости, чтобы он мог еще плакать, но увидев пару минут назад длинноволосого парня в черной кофте-капюшоне, глаза предательски заслезились. Еще пару дней назад он с друзьями наслаждался видом гор и голышом нырял в ледяное озеро Бирма, громко смеясь, а теперь он стоит в пустом парке с кашей в голове. Саман считал, что жизнь больше не сможет сбить его с ног. Иногда ты думаешь, что хуже быть не может. Может.

Он смотрел на собственное отражение в каменном фонтане с позеленевшей водой и крутил кольцо на большом пальце руки, когда услышал знакомый голос:

– В этой куртке ты похож на того злодея из «Твин-Пикс».

– Здорова, Мориц, – ему не пришлось оборачиваться: отражение рыжеволосого парня выплыло прямо возле его собственного. Они одного роста, только Саман сложен плотнее. – Как ты нашел меня?

– В наше время никогда не поймешь как одеваться. То холод, то жарища, – он поправил ворот водолазки под серой безрукавкой. – Ты всегда приходишь сюда подумать. И, дружище, ты безумно предсказуем…

Саман Хуссейн оторвал взгляд от воды и почесал свои бакенбарды:

– Прогуляемся?

Они остановились у громадной статуи из синего камня. Надпись на золотой табличке гласит:

Урс Бауэр

1998-2032

Великий писатель и Ластрийский герой

Саман заметил, что кто-то приклеил синий постер с надписью: «Свобода. Демократия. Ценности» прямо под табличкой, и собирался сорвать его, но затем решил, что это не его дело.

– Помнишь, нас заставляли читать его книги в школе? – Мориц Краус жадно кусал крендель размером больше его собственного лица.

– Все еще не верится, что мы учили его теорию о политической полярности в девятом классе, – Саман отхлебнул газировки. – Миссис Хорн тогда еще злилась, что я все время забывал книгу дома и пытался свалить все на джинов.

Мориц разразился смехом, от чего его веснушчатое лицо покраснело:

– Ты все еще говоришь «миссис» вместо «фрау». Это тоже ее бесило. Да, да. Ты ведь тогда только приехал сюда и через слово вякал на арабском. Никто в школе не понимал что ты там бормочешь и все думали, что ты насылаешь проклятия, – с улыбкой он смотрел на оживленную дорогу у входа в парк. – И когда те неприятные близнецы, дети того телеведущего-конспиролога, начали обижать тебя, с ними подрался…

– Руди, – Саман произнес это имя с комом в горле. – Руди, умерший из-за меня.

– Это – несчастный случай. Тем более, ты даже не хотел садиться за руль, пока я не попросил. Я же так хотел на эту поездку, – с улыбкой сказал Мориц, но глаза у него заблестели и он снова уставился на дорогу. Как раз длинная колонна из полицейских машин проезжала, включив сирену. – Опять протесты «пришельце-фобов» или как их называть… – Мориц еще раз откусил крендель. – Или, может, это собрались экодебилы.

Саман решил сменить тему:

– А знаешь, он был прав.

– Кто? – он говорил с набитым ртом.

Мимо них прошла старушка в толстом пальто и собачкой в сумке, вытаращив глаза на рыжеволосого парня, активно жестикулировавшего с кренделем в руке.

– Урс Бауэр, – Саман указал на статую. – Он писал, что на Землю прибудет более развитая раса, и люди будут совсем не готовы к встрече с ними.

– Но инопланетяне в его произведении – метафора на меритократию, которая должна заменить демократию, изжившую себя и ведущую только к хаосу.

«А ведь ты можешь говорить умные вещи, если захочешь».

– В любом случае, он точно описал реакцию людей, не готовых к переменам. Людей так привыкших к плохой жизни, что они боятся всего хорошего. Слишком гордых, не готовых принять помощь, – он бросил стакан с трубочкой в мусорку у статуи. – Он был прав. Но умер на шесть лет слишком рано, чтобы увидеть это своими глазами. Пойдем.

Выйдя к улице с широкополосной дорогой, они направились в сторону торгового центра. Солнце снова спряталось за серыми тучами и ветер усилился. И они решили спуститься в подземный переход, ведущий во все важные точки города. Уровнем ниже находится метро, которое построили в 2026 году. Прежний канцлер, тогда им была женщина, сказала, что быстрорастущее население Хаптона не оставляет никакого выбора, кроме как перекопать весь город, чтобы всем было, где ходить. Они шли по блестящему, такому же как стены, стальному полу, пробираясь сквозь толпу людей хаотично идущих в разные стороны. Уборкой пола занимались чистящие роботы: плоские электропылесосы с моющим средством в трубках и на колесах из губки катались по полу. На них установлен высокий штатив со яркой красной лампой, чтобы люди не задавили роботов.

Саман как раз чуть не задел лампу плечом:

– Охх… Так как там Карлин? Она не отвечает на мои звонки.

– На мои тоже, – Мориц уже вытирал рот салфеткой.

Саман еще раз чуть не задел плечом кого-то. Азиат в очках, извинился на немецком с сильным акцентом и исчез.

– Возможно стоило подольше погулять на свежем воздухе. тут слишком много людей, – сказал он, смотря на свои белые кеды. – Мориц, пошли так.

Они завернули на менее оживленный коридор, один из тысячи таких же, вместе составляющих огромный металлический лабиринт. Бывший канцлер, социал-демократка, потратила много денег на этот проект. Металл, который экспортировали из Китая в обмен на безвизовый режим в Ластрии с их страной, должен удерживать город от обвала. Туннель освещали яркие лампы в форме ромба. Они быстрым шагом шли по почти пустому коридору, он вел в новую часть города.

– Эй мальчики, не хотите развлечься? – лысая темнокожая женщина в узких кожаных штанах, спустила ногу со стены. В ее сторону сразу покатился робот-уборщик.

– Нет, спасибо, – Саман засунул руки в карманы куртки и кивком указал Морицу идти быстрей.

– Ты красива, но мы совсем не в настроении, дорогуша, – крикнул он оборачиваясь. Веснушчатое лицо снова покраснело. – Смотрел вчера «ORF»? Кирса Шустер пригласила бывшего директора ВОЗ, он рассказал о новом вирусе в Нигерии, поражающий мозг. Вирус проникает в легкие. Сперва ты теряешь обоняние, потом… Саман?

Он уже не мог сдерживаться. Думал, что может. Но был неправ.

– Я пойду к отцу Руди. Вымаливать прощение, – он рукой вытер лицо, не дав горячей слезе скатиться. – Ты со мной?

– Конечно, дружище. Карлин тоже, я сам ее вытащу из дома, – он положил свою веснушчатую руку ему на плечо. – И да, Урс Бауэр был прав. Люди не готовы к переменам.

________

На улице уже стемнело и в приоткрытое окно седьмого этажа прорывался городской шум, состоящий из сигналов машин, разговоров, криков и музыки, когда в дверь постучались.

– Войдите, – Амалия Риттер отложила блокнот в сторону и подошла к двери, поправив свои темные волосы и приспустив домашние шорты.

– Ваш ужин, фрау, – официант взял поднос с тележки и вошел в номер. Он положил его на стол у стены и учтиво кивнул на прощание.

Амалия закрыла за ним дверь и села в кровать королевского размера. Она знала, что отель «Немезида» является одним из самых дорогих в Хаптоне. Не только из-за повышенного уровня безопасности района, но и потому что именно в этом отеле в 2030 году лидеры Северной и Южной Кореи с посредничеством президентов США и Китая подписали договор об объединении в одну общую Корею. Хоть и слияние двух государств было обречено на провал, отель стал тем местом, где остаются мировые лидеры, дипломаты или просто очень богатые люди, когда приезжают в Ластрию.

«Что такого владелец этого отеля должен Мани Майеру, что мне сдают номер на неопределенное время абсолютно бесплатно?».

Раскрывая свой лэптоп, она думала о том, сколько важных решений было принято в этой комнате и сколько важных людей успели переспать друг с другом на кровати, что сейчас под ней.

На включившемся экране лэптопа сразу же всплыли яркие рекламные баннеры. Она успела увидеть объявление о наборе бойцов в частную военную компанию «DynCorp». Под ним был фиолетовый баннер ЭкоПоколения, в котором говорилось о том, что тайфун унес под воду половину Индонезии, только потому что их страна не перешла на зеленую энергию и не отказалась от потребления мяса. Третий рекламный баннер она закрыла не посмотрев, но по оформлению успела узнать приглашение на конференцию местного ученого, посвященную теме перенаселения планеты и нехватки пресной воды.

Она открыла нужный документ и принялась все перечитывать, чтобы освежить память. Последние три дня одна провела, собирая всю нужную информацию об аварии и Самане Хуссейне. Амалия Риттер приехала на место происшествия, где, не считая еще одного журналиста из еще менее известной газеты чем «Буревестник», была только полиция. Поскольку это не являлось местом преступления, представители дорожной полиции рассказали все об инциденте красивой журналистке с яркой помадой на губах. Правда пришлось изо всех сил казаться глупее чем она есть на самом деле. Она где-то уже читала, что мужчинам нравятся женщины попроще и сама успела в этом убедиться, когда училась на факультете журналистики здесь, в Хаптонском университете. Младший дорожный инспектор, который возможно даже моложе чем она сама, охотно показал место происшествия, попутно отвечая на ее вопросы. Посмотрев через сломанное ограждение вниз, она поначалу ужаснулась, увидев машину, пробитую деревом, но собрав побольше воздуха в легкие, Амалия сделала пару фото, стараясь не брать в кадр кровь и записала имена пострадавших. Он хотел довести ее до города, но старший дорожный инспектор со злобой крикнул ему вернуться на главный пост. А когда Амалия прибыла в отделение полиции Хаптона, куда доставили Самана Хуссейна для допроса, оказалось, что его уже отпустили. Ей не удалось достать адрес йеменца. Но адрес Карлин Бош она случайно увидела на бумаге. Приехав на следующий день по адресу, Амалия надеялась, что родители девушки, которые откроют дверь, пустят ее поговорить с ней. К ее удивлению дверь открыла сама русоволосая девушка с опухшими глазами и красным носом. С изможденным видом, та посоветовала ей засунуть свой блокнот куда подальше и убираться. Успев убрать лицо от захлопнувшейся двери, она поправила волосы и решила, что попытает удачу в другой раз.

Сегодня днем она получила файлы со всей необходимой информацией от Мани. Несколько лет назад Кристоф Стельзер, бывший в то время министром миграции и глобализации, по программе «Помощи детям войны» принимал сирот из Йемена, в котором шла вторая гражданская война. Пятнадцатилетний Саман Хуссейн, чьи родители и, видимо, все близкие родственники погибли, был перевезен в Ластрию в том же году. Откуда у Мани Майера есть список принятых сюда людей по программе восьмилетней давности, Амалия понятия не имела.

«Это вообще законно?», – подумала она, убирая лэптоп под подушку.

Остался только один штрих к статье, которая выйдет уже через два дня. Саман Хуссейн с его поддельными правами. Йеменец попавший сюда по приглашению Кристофа Стельзера.

Она посмотрела в окно, выходящее прямо на стеклянное здание Управления полиции города Хаптон. Яркий белый свет, исходящий из здания, контрастировал с черными тучами ночного неба. За прозрачным стеклом, доходящим до пола, на всех шести этажах находились сотрудники полиции ходившие по коридорам, сидевшие за компьютерами в центре приема звонков, и изредка, одиноко стоявшие у окон собственных кабинетов.

«Не хочу быть как они. Я построю себе жизнь лучше» – сказала она про себя и встала, чтобы одеться.

Амалия Риттер встала на хорошо освещенной остановке со стороны Катарского посольства, когда высокоскоростной зеленый поезд бесшумно остановился перед ней. Из него вышла женщина в хиджабе и презрительно оглядела ее с ног до головы, проходя мимо. Амалия думала обернуться и объяснить, что ей и самой не нравится щеголять в узкой юбке в холодном ночном городе, но двери закрылись и состав тронулся. Для себя она решила, что расскажет о том, как женщинам использовать красоту в свою пользу другой мусульманке, если встретит такую. А встретить должна. Двадцати двух миллионное население Хаптона уже переросло Москву и продолжает безустанно расти. Из-за этого расширенный город начинается у опушки Хаптонского леса и заканчивается только на границе федеральных земель Бурденланд.

Она провела картой по карманному банкомату беспилотного трамвая компании «Tesla». В детстве, Амалия любила зайцем бесплатно кататься по старым трамваям родного Леванта, но здесь ее трюки не сработают. Камеры с распознаванием лиц все фиксируют. Аппарат принял оплату, и компьютерный голос оповестил об этом.

В, на удивление пустующем, трамвае было полно места, поэтому она встала у окна напротив дверей. Стоя там, она почувствовала на себе взгляд парней на заднем сидении и укуталась в пальто, прикрыв им оголенные ноги.

– Амалия?

Она обернулась:

– Хайне! – она машинально обняла тучного парня. – Как же приятно увидеть тут хоть одно знакомое лицо, – затем откинула волосы с плеч.

– Когда мы с тобой виделись в последний раз?.. – Хайне Шрайбер поправил очки из тонкого стекла и погладил коротко подстриженную круглую голову. – На вручении…

– В 2035-ом. Да, – она искренне улыбнулась и положила руку ему на локоть. Материал красной куртки был приятным на ощупь. – Я смотрю, ты еще пару килограммов набрал.

– А ты, кажется, ниже стала, – и он притянул к себе руку, чтобы ее удар пришелся на бицепс.

Он и вправду набрал много лишнего веса. Когда они оканчивали Хаптонский университет, Хайне был профессиональным борцом, успевшим завоевать две золотые медали в европейских соревнованиях. Теперь же, его лицо стало круглым, и тело приняло более скромную форму. Но она решила не развивать эту тему дальше:

– Лучше расскажи где работаешь, – Амалия громко смеясь, облокотилась об поручень.

– Вон там, – он указал на огромный светящийся таблоид на крыше квадратного кирпичного здания. Трамвай как раз проезжал недалеко от него и красный свет таблоида, ярко горевшего в на фоне ночного неба, ослепил Амалии глаза. Огромное лицо пожилой женщины смотрело на нее своими хищными глазами. – Я теперь менеджер Кирсы Шустер.

– Телеканал «ORF», – она сощурила глаза. – Похвально.

– Я читал твою последнюю статью в «Буревестнике». Не могу перестать следить за новостями родного края. Очень смело – раскрыть коррупционную схему экс-губернатора Верхней Ластрии , – Очки Хайне немного запотели из-за теплого кондиционера прямо над ними. – Как ты совершила целое расследование и раздобыла столько источников за такой короткий период?

«У меня есть Мани Майер».

– Профессиональная тайна, – она подмигнула ему. – Наш Хайне Шрайбер, с которым я в детстве бегала по гречневым полям, теперь является менеджером самой влиятельной телеведущей Ластрии . Как же летит время.

– Шустер популярна: ее смотрят и консерваторы, и либералы, потому что она занимает центральную позицию, берет только серьезные темы и всегда бьет по больному. Но «самая влиятельная»? – он сделал недоуменное лицо. – Кстати, куда ты едешь?

– В Миграционный центр, у меня там деловая встреча.

Амалия схватилась за поручень, потому что вагон трамвая бесшумно начал подниматься вверх по рельсам. Трамвайные пути плавно переходили в монорельс, которая на бетонных блоках возвышается над центральной частью города. Они пронеслись мимо центрального парка и подъезжали к остановке Дома правительств. На этой остановке вышли парни, глазевшие на нее с задней части трамвая. Состав тронулся, и через еще четыре остановки он должен заехать прямо в здание Миграционного центра Хаптона, который находится в новой части города. Эту часть еще называют просто «Новый Нью-Йорк». В Новом Нью-Йорке, в отличие от остального Хаптона, нет ни одного здания ниже восьмидесяти этажей. Конструкция началась в 2001 году при поддержке китайских строительных компаний. И за тридцать восемь лет Новый Нью-Йорк стал намного больше самого Хаптона, вмещая в себя 18 миллионов человек самой разной культуры. Высокие плотные здания, имеющие от восьмидесяти до ста пятидесяти этажей, неровным лесом виднелись вдалеке на другом берегу реки из переднего окна трамвая. Большинство из этих зданий сделаны из черного блока, металлического ресурса, который космические компании добывают на Марсе. Они имеют тысячи маленьких окон, откуда оранжевый и белый свет квартир, торговых центров, больниц, школ и государственных учреждений выливается ярким пламенем, давая знать, что в этих громадных черных столбах находятся десятки тысяч людей. Большинство из них – ластрийцы, жители Евросоюза и Китая, с которым у Ластрии безвизовый режим. Но Новый Нью-Йорк стал центром притяжения для мигрантов, ищущих убежище от войны, голода и климатических катаклизмов, в которые погружены в основном страны третьего мира.

Трамвай проехал над толстым пятиметровым железным ограждением, стоявшим через три улицы от Дома правительств. Амалия успела заметить полицейских в черных формах, с мегафонами в руках и специальные осветительные лампы, как на маяках. За ограждением стояла многотысячная демонстрация. Внизу лес из рук, голов, фонарей, и плакатов, колыхался, как трава на ветру. Несмотря на закрытые окна в трамвае, она слышала гул, состоящий из человеческих криков, политических лозунгов или чистого бреда.

– Не знаю что там за дело, ради которого тебе нужно в Миграционный центр в такой поздний час, но лучше тебе быть осторожней. Тут совсем неспокойно, – начал Хайне.

– Да когда тут вообще было спокойно…

– Кстати, вон там здание «ORF», мы занимаем с 98-го по 105-ые этажи, – он указал на современную стеклянную высотку. – Советую включить телевизор завтра вечером. Кирса будет брать интервью у губернатора Томаса Хофмана. После того покушения, он просто звезда и любимец Ластрии, – он поправил очки на своем широком лице.

– Он же тебе не нравится, да? – Амалие правда хотелось это знать.

– Не люблю продажных карьеристов. Прыгать от возможности к возможности, находя компромиссы с совестью. Не вижу в этом смысла, – он наморщил лицо, от чего щеки были готовы заслонить собой глаза. – Его ненависть к Гостям совсем неоправданна. Но Хофман уверен в собственной правоте и активно идет по головам. Он даже покушение на собственную жизнь пытается использовать как часть политической кампании.

– И усложняет ситуацию в итак…

– Перевернувшемся вверх тормашками мире, – закончил за нее Хайне Шрайбер. – Мне больше по душе люди, в чьей жизни есть нечто большее чем просто бесконечная борьба за лживые идеалы.

«Ты понимаешь меня», – ее голубые глаза загорелись и она приоткрыла рот.

– Вот моя остановка. Еще увидимся, Амалия.

Хайне уже повернулся к открывшимся зеленым дверям трамвая, через которые в вагон прорвались отдаленные крики протестующих, когда она его окликнула:

– Стой… – она откинула волосы с плеч. – Не хочешь выпить со мной?

Кто-то на улице прокричал в микрофон: «Антоникс – космический козел», и люди разразились смехом.

________

Саман стоял в пустой раздевалке спортивного клуба. После того, как они с Морицем проговорили два часа почти обо всем на свете, но в основном о детстве, хороших воспоминаниях и Руди Шмите, Саман вернулся к себе домой. Он жил в Новом Нью-Йорке, в одной из высоток сделанных из угольно-черного блока. Десятью этажами ниже его квартиры находится спортивный центр. Не зная, что делать с эмоциями, которые переполняли его, он спустился со спортивной сумкой и наушниками в руке. Его отец был военным еще до Второй гражданской войны в Йемене, но уволился, отказавшись стрелять в безоружных людей. Затем он устроился на склад одного богатого купца в Санаа и каждый раз брал с собой Самана, когда тому было грустно.

– Физический труд – это лекарство от любых переживаний, Саман, – говорил он, передавая ему какой-нибудь мешок зерна или муки, которые нужно было таскать из подвала купца в магазин на первом этаже того же гипсового дома.

Он возвращался домой весь мокрый и запыхавшийся, но совсем не грустный. Словно все плохое, что с тобой случается выходит через пот и больше тебя не волнует.

Сделав стандартные силовые упражнения на тренажерах и приседания со штангой, он отправился в душ, пройдя мимо ненавистных беговых дорожек. Все это время у него в голове играла музыка, которую он услышал в наушниках одного мужчины в спортзале. Саман тогда подумал, что тот человек сейчас оглохнет или итак глухой. Агрессивную тяжелую мелодию он уже слышал раньше, но не мог вспомнить где. И эта мелодия ему совсем не нравилась.

Он натянул футболку на голову и собирался проверить телефон на наличие уведомлений, когда деревянная дверь открылась со скрипом и в нее вошла высокая женщина в брючном костюме:

– Саман Хуссейн? – громко спросила женщина со светлыми зализанными волосами. Саман как-то видел старые итальянские фильмы, в них актеры носили почти такие же прически как она, вот только те были мужчинами.

За ней вошел огромный темнокожий мужик. Дверь за ним с грохотом захлопнулась и звук удара петель прошел по всей длинной комнате, обе стены которой были заставлены железными шкафчиками. Провод ушного микрофона тянулся от лысого черепа к вороту рубашки. Пиджак обтягивал мускулистые руки, которые казались толще всей стоявшей перед ним женщины. Он встал широко расставив свои большие руки и ноги, словно в любой момент готов напасть.

«Вот это громила».

– Дамочка, вы в курсе, что это мужская раздевалка?

– Я знаю что ты натворил и как попал в эту страну, – ее острый вздернутый нос и прищуренные глаза придавали ей высокомерный вид. – Если об этом узнает кто-нибудь еще, будет очень плохо.

Мужчина поравнялся с ней и Саман с удивлением заметил, что эти двоя были бы одного роста, если бы она сняла каблуки. Дверь за Саманом в другом конце помещения открылась, и эта пара устремила свой взгляд на человека за его спиной. У того в наушниках все еще играла эта отвратительная мелодия. Не долго думая, он вышел с округленными глазами туда откуда зашел, тихо закрыв за собой дверь.

– Вы вообще кто? – к его спине уже подкрадывался страх.

– Это не имеет значения. Ни одна живая душа не должна знать, что ты участник программы «Помощи детям войны». Надеюсь, ты это усек? – блондинка скрестила руки на груди. – Не распространяйся об этом. И если журналисты или полицейские придут к тебе с таким вопросом, все отрицай.

– Иначе что? – и Саман сразу же пожалел, что спросил это.

Чернокожий со звериным взглядом потянулся к внутреннему карману пиджака, но женщина остановила его знаком руки.

– Иначе ты станешь проблемой, – она пристально смотрела ему в глаза. – А я привыкла очень быстро решать все проблемы.

– Вам со своим большим другом лучше уходить, – сердце у Самана стучало очень сильно.

– Я тоже так думаю, – и она развернулась, а чернокожий открыл ей дверь.

Женщина остановилась в дверях и обернула голову:

– Но мы вернемся, если нужно будет.

Когда они ушли, Саман простоял еще пару минут, глядя на свою раскрытую сумку на деревянной скамье. Он вспомнил, что это «Slipknot» играли в наушниках у того человека в зале.

Глава 7

Было девять часов утра, и Себастьян Крон шел по белому хорошо освещенному коридору больницы «Святой Марии» в Новом Нью-Йорке. Отделение занимает с 50-го по 70-ые этажи и обслуживает всех жителей улицы, которая выходит к мосту, соединяющему через реку мегаполис с остальным Хаптоном. Прямоугольное высокое сооружение из черного блока словно впитывало и без того редкие солнечные лучи, проходящие сквозь щели в пасмурном небе. Он поздоровался с медсестрой, узнавшей его и постарался не дышать громко, пока та не уйдет на достаточное расстояние. Чертовы таблетки. Ему из-за них в последнее время совсем воздуха не хватает. Он подошел к нужной палате, покачался на носках, сделал вдох и вошел.

Он повесил пальто на вешалку и подошел к кровати. Она мирно лежала с закрытыми глазами. Испарения внутри кислородной маски появлялись и исчезали в такт ее тихому дыханию. Две капельницы подсоединены к ее правой руке, черная трубка уходит под кровать к аппарату обеспечивающему поддержание жизни. Себастьян сел на стул с левой стороны. У нее короткие темные волосы и прямой нос. И выразительные брови, прям как у него самого.

– София… – тихо произнес он, взяв ее тонкую руку в свою.

За обеденным столом она любила рассказывать о споре между неизвестными им учеными. Теми, кто утверждают, что весь наш мир можно объяснить простыми математическими формулами: рост соотношения вымерших видов животных к новым видам, генетически созданным человечеством; вероятность вспышки новой болезни, способной скосить целые города; потенциальный размер руки твоего будущего ребенка; или даже количество людей верящих в или наоборот отрицающих существование бога. И теми, кто считают, что концепция математики была придумана, чтобы объяснять вещи, которые человеческий мозг не способен воспринимать без логической цепочки, состоящей из цифр. В тот день София ждала отца у фонтана в парке. Он вышел с заседания Городского совета в мэрии Хаптона с цветами в руках. В дни, когда они возвращались домой вместе, они обязательно шли пешком, потому что София свято верила, что если в Хаптоне будет меньше выхлопных газов хотя бы на одну машину, то ее карма будет чиста. После университета она ходила в клуб, где буддисты делились своим опытом познания бога в себе и во вселенной, что очень волновало Себастьяна Крона, воспитанного по всем протестантским традициям Христианской Церкви Ластрии.