Последняя муза для Шопена

Глава 1

Я сижу в темной комнате, окруженная тяжестью горя, которое словно струится сквозь каждую клеточку моего тела. Взгляд тускло блуждает по пустоте передо мной, словно пытается найти смысл в этом безнадежном лабиринте утраты. Я в грязном, вонючем, дешевом отеле…Продала все то, что было на мне. Сережки, кольцо, цепочку с крестиком, дорогую одежду. Все что на мне сейчас куплено в секонд хенде. Денег хватит на несколько дней. А дальше? Дальше меня ждет улица. Я понятия не имею за что мне жить, куда идти. Телка прогнала меня…едва я появилась на пороге дома. Меня даже не впустили.

Татьяна встретила с холодным взглядом, полным презрения. Весь дом казался насыщенным ее недовольством, стал серым, безликим, словно омертвел без своей души. Без Шопена. Телка нагло осмотрела меня с ног до головы. Ее короткие темные волосы были аккуратно уложены, а в глазах мелькали металлические блики высокомерия.

– Лиза, этот дом больше не твой. Тебе здесь нечего делать. Ничего твоего в этом доме нет. Так что убирайся. Тебя никто не впустит даже за порог.

– Виктор всегда давал мне понять, что этот дом является и моим домом. Он…он хотел, чтоб я оставалась рядом с ним.

– Ты всегда была лишней. Даже после смерти Виктора ты продолжаешь существовать как чужак. Ты никто! И сама прекрасно об этом знаешь! Пошла вон, рвань! Шопен был моим мужем! А тебе он был НИКЕМ!

С насмешкой ответила Телка и мне захотелось вцепиться ей в волосы, но на это просто не было сил.

– Виктор не принадлежит ни тебе, ни мне. Он был свободным человеком, и его решения не зависят от твоего желания. Он хотел, чтобы я была здесь…

Татьяна с ненавистью посмотрела на меня:

– Ты думаешь, что сможешь остаться здесь? Ты ошибаешься. Этот дом зпомнит все твои выкрутасы, все твои выбрыки. Он никогда не станет твоим.

– Какая же ты подлая тварь…я все же не ошибалась насчет тебя. Так вот знай. Я не была никем для Виктора. Я была его любовницей и мы трахались у тебя перед носом как сумасшедшие!

– Пошла вон! Сука! – заорала она и ее лицо покрылось красными пятнами.

– Я ухожу, но помни, что ты не избавишься от меня так просто. Когда-нибудь я вернусь сюда.

– Черта с два! Шавка ободранная. Ты сдохнешь в подворотне!

– Да пошла ты!

С этими словами я повернулась и покинула дом, чувствуя на себе последний презрительный взгляд Татьяны и пустых глазниц-окон этого места, к которому так привыкла и которое было пропитано его душой.

Уходя, я ощущала, как последние светлые лучи сменяются адской тьмой. Шаги звучали глухо в пустоте улицы, но в моей груди кипела неугомонная смесь чувств – горечи, потери, и отчаяния.

Татьяна выгнала меня, словно отрывая часть от уже и так разорванной души. Ее крик, наполненный яростью и злобой, звучал в моих ушах, когда я шла прочь.

– Никогда не возвращайся, тварь! Для тебя нет здесь места и никогда не было! Может быть он и трахал тебя! Но я ЕГО жена!

Эти слова отзывались в пустоте ночи, словно эхо моего прошлого. Смерть Виктора, вражда с Татьяной – но это больше не имело смысла…его смерть перечеркнула все что когда-то могло быть значимым для меня.

Я продолжала идти, чувствуя на себе взгляды прохожих, они, должно быть, чувствовали мою боль. Темные улицы города стали моим временным приютом, и я понимала, что теперь, когда я оставила тот дом, он останется в моей памяти как место потерь и дикой любви. Моей первой и единственной любви.

Глаза полные слез приковывались к углам зданий, словно ища опору.

"Никогда не возвращайся…тварь" – звучало в моей голове, как приговор. Но чувство, что в этой фразе звучит больше страха, чем уверенности, заставляло меня смотреть сквозь слезы вперед…Но я понимала, что у меня нет будущего. Без НЕГО.

На грани отчаяния я взвешиваю свою боль и желание завершить этот мучительный путь. С каждым вздохом ощущаю, как кусочек души уносится подальше, словно птица, несущая на себе бремя невыносимой тяжести. Жизнь моя превращается в пустую бездну, лишенную смысла.

Слёзы текут по моему лицу, как и дождь на стекле в грязном номере, и отражают горькую правду моего мира. Не хочется больше бросать кому-то вызов и бороться, не хочется пытаться снова наладить свою жизнь, потому что краски ушли из этого мира. Они испарились в тот самый момент, когда врач вышел из операционной и отрицательно покачал головой.

Когда я думаю о жизни без Виктора, я ощущаю, что любовь исчезла, словно вдруг была выдрана из моего сердца. Каждый шаг кажется напрасным, и не представляется возможным найти силы идти вперед. Я действительно умерла.

Поднимаясь с кровати, я подхожу к окну, взгляд мой устремляется вниз, словно ища ответ в глубинах пустоты. В голове раздается эхо последних слов Виктора, его советов, но все это звучит отдаленно, как будто недосягаемо.

Глубокий вздох, и я решаю, что наступил момент завершения этого трагического пути. В моей груди гремит буря чувств, и кажется, что я не смогу пережить этот мрак. Наверное, это и мой конец.

Медленно поднимаясь на мост, я ощущаю, как ветер нежно ласкает мою кожу, неся запах дождя. Это словно приглашение пройти сквозь мрак, стереться из этого мира, но я стою на краю, взирая вниз на мчащуюся воду, где, кажется, спрятан ответ на мою боль.

Мое сердце кричит от тоски, расколотое на кусочки, словно грозит разорваться. Мысли о моем Безумном Чудовище, о моем Хромом Дьяволе наполняют меня, о том, как его объятий больше не будет, как его руки, ласкавшие страстно мое тело, стали недосягаемыми. Каждая дрожь в моем теле становится отголоском боли, которая словно чёрная дыра, поглощает все вокруг.

Воспоминания о моментах, когда он был со мной… уроки по стрельбе, поцелуи, его пошлые и грязные обещания, наш неудержимый секс. Теперь все это обращается в тени прошлого, словно моменты, созданные из ткани, которая разлагается в моих руках, тлеет, превращается в пепел.

Ветер развевает волосы, и горькая слеза катится по моей щеке, по губам, я слизываю ее языком она отчаянно соленая и горькая.

Боль в моей груди настолько сильна, что кажется, будто я сгораю изнутри. Закрыв глаза, я пытаюсь отпустить всю эту боль, и мое дыхание замирает на секунду. Воспоминание о Викторе вспыхивает внутри, напоминая о том, как он хотел, чтобы я была сильной.

Глава 2

"Держись, слышишь, дурочка!" – слышу я голос среди шума дождя и сирен скорой помощи. Меня окутывает теплое одеяло, и я осознаю, что в руках у спасателей.

Окруженная запахом антисептика и белоснежными стенами, я нахожусь в салоне скорой помощи. Врачи спрашивают меня о моем состоянии, и я чувствую, как беспокойство растекается внутри меня, словно вода, разбившаяся о берег.

"Почему?" – шепчу я себе. "Почему они меня не оставили?"

Врачи работают быстро, оценивая состояние моего тела. Я слышу их голоса, но слова как будто пронзают меня насквозь. Меня окутывают теплом, стараясь вернуть к жизни, но в моей душе все еще гремит гроза.

"Почему?" – повторяю я внутренне, словно надеясь, что где-то найдется ответ. Но мой мир все еще разлагается под влиянием боли от утраты.

Сирены машины проникают сквозь стены, и я закрываю глаза, пытаясь скрыться от этой реальности. Возможно, она подала мне еще один шанс, но внутри меня остается лишь пустота, напоминание о чем-то, что ушло навсегда.

Я чувствую, как меня что-то обнимает, и внезапно оказываюсь в другом мире – мире больничной палаты. Свет сочился сквозь окно, а запах все того же антисептика насыщал воздух.

Врачи и медсестры в белых халатах торопливо кружат вокруг меня, а самый высокий пожилой доктор, подходя к кровати, с улыбкой на лице, излучая профессиональную уверенность, говорит:

– Вы в безопасности, Лиза. Вы находитесь в больнице.

Мое сознание плывет в тумане, словно я возвращаюсь из другого измерения, но медленно осознаю, что оказалась в царстве живых.

"Что произошло?" – шепчу я, пытаясь вспомнить, как я оказалась здесь.

Врач поднимает брови, затем с улыбкой говорит: "Вы упали с моста. Но, кажется, судьба решила дать вам еще один шанс."

Я погружаюсь в мысли о Викторе, о его смерти, и слезы снова застилают глаза. Врач, кажется, чувствует мою боль и кладет руку на мое плечо.

– С вами будет говорить наш психолог…чуть позже, – говорит он. – Но у меня есть еще новость…

Я смотрю на него в недоумении, не зная, что может быть еще. Что такого могло произойти кроме моей несостоявшейся смерти.

– Вы ждете ребенка, Лиза! – произносит врач тихо, словно передавая важное сообщение.

Мир замирает, и я вместе с ним. Пораженная и оглушенная. Как будто меня ударило чем-то под ребра. Ребенок? Это слово ворвалось в мою больную душу, и я чувствую, как сердце начинает биться снова, наполняя комнату новой энергией.

– Ребенок? – повторяю я, словно проверяя, не приснилось ли мне все это.

Врач кивает.

– Да, Лиза. Вы беременны.

Туман в моей голове начинает постепенно рассеиваться, и я осознаю, что в этот момент, в этой больничной палате, в моей жизни происходит нечто невероятное – возрождение. Несмотря на утрату, я несу в себе новую жизнь, и этот маленький свет во мраке начинает возвращать меня из адской черной магмы, из вонючего болота безысходности.

Слова врача звучат в моей голове, переплетаясь с мыслями о Викторе и беременности. Я чувствую, как сердце мое колотится в груди, напоминая о боли утраты и радости новой жизни.

Сидя в той больничной палате, я начинаю осознавать, что мне нужно найти силы двигаться вперед. Ребенок в моем животе – это нечто, что связывает меня с будущим, с чем-то, что принесет в этот мир надежду. Но в тоже время, воспоминания о моем Безумном Чудовище становятся тенью, которая омрачает этот свет.

Смерть Виктора – невосполнимая утрата, она словно отрывает кусочек меня секунда за секундой. Мысли о том, что он больше не сможет дотронуться до меня, как его руки, которые раньше дарили мне наслаждение и счастье, теперь стали недоступными – это боль, которую трудно описать словами.

Вспоминаю моменты нашей любви, обещания, которые мы давали друг другу. Поцелуи, которые теперь стали лишь отголосками прошлого. Но в этот момент, когда я осознаю движения жизни внутри себя, я осознаю, что часть Виктора осталась со мной. Это его наследие, его кусочек, который будет жить в нашем ребенке.

Но что я могу ему дать? Я же совершенно опустошена. У меня нет ни копейки. Нет крыши над головой. Что я могу дать нашему малышу?

Мысли о деньгах, которые я когда-то спрятала, ворвались в мой разум. Те деньги, которые должны были быть запасом на случай чего-то неожиданного. В этот момент они становятся необходимостью, возможностью обеспечить будущее этого маленького человечка, который растет внутри меня. Хотя бы на первое время, пока не освоюсь, пока не стану немного на ноги.

С трудом вставая с кровати, я ощущаю тяжесть в голове и во всем теле, словно весь этот мир лежит на моих плечах. Но в глазах сверкает решимость. Мне нужно найти те деньги, чтобы обеспечить будущее своего ребенка.

«Важные вещи хранятся в самых неожиданных местах, маленькая", – звучит его голос в моей памяти.

Под покровом ночи, когда больница замерла в своем медикаментозном сне, я выбралась из своей палаты, осторожно обходя медсестер и стараясь не привлечь внимания. Каждый шаг был актом сопротивления, каждое молчаливое дыхание – шагом к свободе. Мне нужно было вырваться и попытаться найти. Они должны быть там…должны. Я спрятала их в надежное место.

На улице меня встретил прохладный ветер, но было не холодно, ночь выдалась теплой, как будто природа сама поддерживала мой решительный шаг. Темная дорога в прошлое вела меня обратно к тем стенам, где когда-то был мой дом с отчимом и мачехой. Больница находилась в нескольких улицах от него. И когда я пришла пешком, кутаясь в пальто, которое стащила возле ординаторской мне стало не по себе.

Дом стоял там же, мрачный и заброшенный, полусгоревший, словно сохранивший частицу воспоминаний детства. Старые ковры и изодранные шторы заметали пыль в своих объятиях. У меня не было ностальгии, в этом доме не было счастливых моментов, которые я бы запомнила.

Проникнув в комнату, где я когда-то прятала свои сбережения, я начала обыскивать каждый уголок, каждую потайную нишу. Волнение колыхало мою душу – в этом месте могли быть ответы, могли быть те деньги, которые стали бы моим шансом на новую жизнь.

Я ничего не нашла. Все могло оказаться на улице, во всеобщей свалке. Я прятала шкатулку в стол…Да, точно. Я спрятала ее в стол. Но его здесь нет. Я выбралась наружу.

Мрак развалин отражал моё внутреннее состояние – тёмное, запутанное, полное разрушений. Каждый мой шаг по склонам обломков звучал, как грустная песня о потерянном времени. Стены, которые когда-то олицетворяли мой дом, теперь были лишь непонятным хаосом, несущим в себе эхо ушедших лет.

Тронутые временем кирпичи и обломки мебели создавали тень давно забытых воспоминаний. Среди этого хаоса я продолжала поиски, ведь мои надежды лежали в одной маленькой шкатулке.

Сквозь пыльные лучи света, проникающие сквозь дырявую крышу, я пристально смотрела на каждый обломок. Возможно, здесь где-то спрятаны были мои драгоценности – последний след моего прежнего, беззаботного бытия. Но развалины отказывались открывать свои тайны.

Сердце моё билось с каждым металлическим скрипом сорванных с петель дверей. Вот он. Письменный стол из библиотеки. Вот он! Боже! Хоть бы деньги были на месте! Стол не сгорел! Я перевернула старый стол, заглянула под столешницу в свой тайник. Там, где когда-то была спрятана шкатулка, а теперь было лишь пустое место. Внутри все похолодело. Последняя надежда вдребезги разбилась. Наверное, бомжи нашли деньги. Порылись тут основательно после пожара. Вот и все. Это действительно конец.

Сижу в мраке в сквере больницы, окруженная тишиной, как в гробу. И я вижу в этом отражение моей собственной души – тёмной, опустошенной, полной грусти. Я начинаю осознавать, что мне некуда идти. Что мне нечего дать ребенку. Я не могу его даже обеспечить. Куда я пойду после больницы? У меня больше нет денег оплачивать отель.

Моё сердце, словно похороненное под покровом скорби, бьется медленно, но тяжело. В этот момент беременность становится не источником радости, а скорее тяжким бременем грусти. Я понимаю, что этот маленький зародыш, этот символ надежды, приносит в мою жизнь только боль и понимание о моей потере.

"Это все не реально, я проснусь и он окажется жив, это какой-то кошмар" – шепчу сама себе, но мои слова кажутся блеклыми, как картина под дождём. Представляю себе будущее, но оно не вырисовывается в моем воспаленном мозге, вижу лишь тень печали, что тянется за мной, словно мой второй призрак.

Каждое биений моего сердца словно тянет меня вниз, в бездну потерь. Смотрю на деревья, на ранних утренних прохожих, но вместо светлых перспектив вижу только сумрак неизвестности. Мои мечты полностью разрушены.

Теперь, сидя на этой скамейке, я понимала – у меня нет места, которое можно было бы назвать домом.

Больничный сквер стал ареной моего страха. Я слышала своё собственное дыхание, звучащее громче всего остального в этой мрачной тишине.

Одна, без дома, без денег, без надежды. Мои глаза искали опору в темноте, но встречали лишь пустоту. Страх охватывал меня, словно зловещий налёт ночи, и я чувствовала себя беззащитной перед неизвестностью.

Я не знала, куда идти, как прокормить себя, как преодолеть эту тьму, которая нависла над моей жизнью.

Темные тени деревьев создавали игру света и тени, отражая внутреннюю мрачность моей души. Я чувствовала себя маленькой и утраченной в этом мире, словно последняя звезда на пустом небе. И в этот момент единственным звучащим в моей голове был вопрос – что будет дальше?

Глава 3

Внезапно глухая тишина парка была нарушена чьими-то приглушёнными шагами. Кто-то остановился возле меня. Я оглянулась, и мои глаза встретились с тёмными, заботливыми глазами женщины, стоящей передо мной. Я давно разочаровалась в людях и не привыкла им доверять, давно никого не подпускала к себе кроме Шопена…но сейчас почему-то ощутила, как меня окатило волной тепла, исходящей от нее. Или я просто невероятно замерзла в этом мире полном холода и адского одиночества.

– Извините, что беспокою вас. Я Евгения Александровна, ординатор в этой больнице. Вы выглядите усталой и… нуждающейся в помощи. Могу ли я вам помочь чем-то? – спросила она, и в её голосе была не только профессиональная забота, но и подлинное человеческое сочувствие. Я вообще не привыкла чтоб кому-то было до меня дело. Наверное, на моем лице отразилось неверие и отторжение. Никто и никогда не делает что-то просто так.

На мгновение я ощутила тепло в её словах, словно луч света во тьме, но чем она мне поможет? Вернет моего Шопена? Или даст мне денег?

– Даже не знаю… кажется мне невозможно чем-то помочь. Спасибо за участие.

Евгения Александровна протянула мне тёплый термос. Я автоматически взяла его в руки и открутила крышку. Повеяло фруктовым ароматом.

– Для начала можно выпить чашечку чая. Моя мама говорила, что чай иногда решает очень многие проблемы.

Она села рядом, и я ощутила, как её заботливый взгляд осторожно скользил по моему изможденному лицу. Словно она изучала меня. А вся моя прыть, мой яд, мой задор они словно испарились, исчезли в черной непроглядной тьме. Как будто вся радость этой жизни была вытянута из меня.

– Погода сегодня хорошая будет. Рассвет золотистый, мягкий. Вас зовут Лиза, да?

– Лиза, – повторила и закрыла глаза, наслаждаясь теплом, согревающим руки. Я держала в руках горячий чай, словно свечу в темной комнате. Её простой жест внезапно согрел меня, подарил не только тепло, но и надежду, что, возможно, есть ещё какие-то светлые моменты в этом мраке.

– Спасибо вам, Евгения Александровна.

Пробормотала я, пытаясь улыбнуться. В своей жизни я мало кого благодарила. Да и не было за что. А оказывается глоток горячего чая и правда мог прибавить немного сил. Тепло разливалось по моему телу и я чувствовала, как боль и онемение постепенно отпускают.

– Не стоит благодарности. Если вам нужна ещё какая-то помощь или просто поговорить, я здесь. Моя смена окончена и у меня есть время, – сказала она, и у меня возникло чувство что не все потеряно, что в этом холодном мире ещё остались люди, готовые протянуть руку помощи. Я никогда таких не встречала. Наверное, только сейчас я осознала, что в свое время Шопен сделал то же самое. Он помог мне…он приютил меня. Он дал мне завтрашний день, которого у меня с отчимом никогда бы не было.

По мере того как я подносила кружку с чаем к губам, Евгения Александровна, глядя в мои глаза, задала вопрос, который вызвал замешательство:

– Когда вас выпишут, куда вы собираетесь идти, Лиза?

В мгновение я вновь почувствовала холод одиночества, как ледяной ветер, проникающий сквозь каждую пору на моем теле. Неожиданно заданный вопрос заставил меня подумать о том, что было настолько страшно признать – я совершенно одна и мне некуда идти.

– Мне… мне… не знаю, не куда идти, – призналась я, чувствуя, как горечь безысходности поднимается из груди и застряет в горле.

Её глаза светились теплом и пониманием.

Лиза, вы не должны оставаться на улице. У меня есть предложение. Почему бы вам не пойти ко мне? У меня есть свободная комната, и я готова предоставить ее вам на какое-то время.

На мгновение моё сердце замерло. Предложение заставило меня выпрямиться и в надежде сдавить чашку руками. Это как оазис в пустыне. Я чувствовала, как глаза наполняются слезами благодарности. В её словах прозвучала не только забота, но и возможность снова обрести какую-то часть человеческого тепла для меня.

– Вы бы согласились пожить у меня, Лиза? В доме есть лишняя комната, и я думаю, что вам там будет комфортно. Моя племянница жила со мной, но она вышла замуж и уехала, а я осталась одна, детей у меня нет…никого нет. И я подумала, что вы, Лиза, могли бы составить мне компанию какое-то время. Пока не найдете что-то более подходящее, – продолжила Евгения Александровна, пробиваясь сквозь мою тьму словно тонкий луч света.

Я кивнула, понимая, что это предложение – мой невероятный, мой самый охрененнейший шанс начать все сначала. В её доме, быть может, я смогу найти не только кров и еду, но и надежду на более светлое будущее.

Слова Евгении Александровне звучали, как спасение, когда отчаяние не просто ломало меня, а пригибало к земле, я словно снова оказывалась на том мосту где было так страшно и так холодно. Она предлагала мне крышу над головой, но в моей душе смешались благодарность и соленая горечь. Сквозь туман отчаяния я чувствовала тяжесть своей собственной безнадёжности. Она говорит пока я не найду…но кто знает найду ли вообще.

– Спасибо, Евгения Александровна. Я… я не знаю, как выразить свою благодарность, – пробормотала я, встречая её мягкий взгляд ее темных глаз. На вид ей было около пятидесяти. Темноволосая, полная, в круглых очках. Настоящий врач как показывают по телевизору, она вызывала доверие. И у меня не оставалось выбора как довериться ей.

– Не стоит благодарности, Лиза. Иногда в жизни бывают трудные моменты, и важно помогать друг другу, – отвечала она с улыбкой.

Но, когда она предложила забрать меня уже сегодня, я почувствовала внутреннюю дрожь. Когда взойдет солнце будет новый день, новый этап в моей борьбе завыживание, но как же неудобно было мне соглашаться. Будто тяжесть прошлого обрушивалась на меня…но я обязана позаботиться о малыше. Я больше не одна.

– Хорошо, я согласна. Спасибо вам, что вы готовы мне помочь, сказала я, чувствуя колебание между благодарностью и неудобством.

Евгения Александровна похлопала меня по плечу своей пухлой рукой, поддерживая.

– Все будет в порядке, Лиза. Давайте взглянем на это как на новый этап. Утром я заберу вас, и вы сможете отдохнуть. Время исцеляет многие раны. Поверьте. Я тоже когда-то лежала в этой больнице…только вышла отсюда без ребенка и без надежды родить еще раз. Надо продолжать жить!

Утро в палате принесло с собой не только свет, но и неожиданный визит той, кого я меньше всего ожидала увидеть. Я лежала на кровати, пытаясь собраться с духом, когда в дверь внезапно вошла Татьяна. Меня передернуло только от одного ее вида, от ее физиономии, стошнило от запаха ее духов. Стало вообще противно, что она знает где я и что со мной. А в том, что она знает я уже не сомневалась, видела на ее мерзком высокомерном лице…Как же Шопен уважал ее, считал хорошей женой. Не знал на самом деле какая она сука. А вот я с присущей сиротам интуицией раскусила ее с самого начала.

– Лиза, я слышала, что ты беремена…я так понимаю от Виктора. И я здесь, чтобы предложить тебе сделку, – не поздоровавшись заявила Татьяна, её голос звучал звонко и противно, но в нём сквозила самоуверенность. Она словно и не сомневалась в том, что на ее предложение должны согласиться. Мне ужасно хотелось схватить ее за патлы и вывести в окошко, но я сдержалась. Интересно что она собирается предложить.

– Что за сделка? – спросила я, чувствуя, как все сильнее хочется свернуть ей шею.

– Я готова предоставить тебе все необходимое во время беременности. Деньги, уход, медицинское обслуживание. В обмен я прошу только одно: после рождения ребенка ты его отдашь мне. Большие деньги и стабильность тебе обеспечены, – заявила она, словно читая мои мысли. Почему-то я от нее ожидала именно этого. Какой-то гнусности.

Смесь изумления, ярости и все же какого-то неуправляемого страха взорвались внутри меня.

– Ты что, с ума сошла? Что значит отдать тебе? Что за херню ты сейчас ляпнула? – вырвалось у меня и я сжала кулаки, готовая наброситься на нее и вышвырнуть к чертовой матери.

Телка усмехнулась, как человек, привыкший к тому, что получает всё, что хочет.

– Лиза, ты одна, бездомная, и у тебя ничего нет. Это предложение – твой единственный шанс на нормальную жизнь. Подумай хорошенько прежде чем отказываться.

Я усмехнулась.

– Только не рассказывай мне сейчас, что это из-за великой любви к Шопену ты хочешь забрать его ребенка и растить как частичку его самого? Я не поверю с эту сентиментальную чушь!

– Это не твое дело! Я предложила большие деньги! Я предложила помощь! Ты останешься на улице! Одна! Куда ты пойдешь? Или уже присмотрела для себя нового папика?

– Сука! Заткнись!

– Я сделала тебе предложение! Соглашайся, замарашка! Это самое лучшее что могло бы с тобой случиться в данной ситуации!

– Ты думаешь, что я готова продать своего собственного ребенка?! – мой голос дрожал от возмущения. – Ты даже не представляешь, что я чувствую к нему. Для меня это и правда частичка человека, которого я люблю!

Татьяна смотрела на меня свысока, словно я была чем-то неважным, не стоящим её внимания. Проклятая сука, реально считала, что я могу согласиться на ее гнусность. Я бы скорее удушила бы ее и села в тюрьму, чем продала нашего малыша.

– Лиза, ты уже взрослая женщина. Перестань быть наивной. Ты не способна предоставить этому ребенку то, что я могу. Ему будет лучше со мной. Подумай. Я не требую ответа прямо сейчас.

Гнев и беспомощность заполнили мою душу. Я чувствовала себя как в ловушке.

– Я не продам своего ребенка. Я лучше буду жить в подворотне и жрать помои, чем отдам его в твои руки!

– Ты да…можешь жить на помойке, но если ты любишь ребенка, то хотела бы ему иной судьбы. Не будь эгоисткой!

– Пошла ты на х*й!

Татьяна кивнула, как будто ожидая такого ответа.

– Как хочешь. Но помни, что у тебя нет другого выбора. И рано или поздно ты осознаешь, что я предлагаю, единственный путь к спасению.

Она вышла хлопнув дверью, оставив меня внутри смешения эмоций. Борьба за свою жизнь и жизнь будущего ребенка только начиналась, и я понимала, что придется идти через огонь и воду, чтобы сохранить свое право на материнство. Дрянь. Посмела прийти и предложить мне такое. Посмела говорить обо мне как о мерзком насекомом.

Глава 4

В палату вошла медсестра, принесла с собой запах химии, перекиси водорода или спирта. На лице ни капли доброжелательности. Кажется я вызывала в ней отвращение и презрение.

– Лиза, не будь наивной. Татьяна предложила тебе единственный выход из твоего положения. Подумай об этом. Ты не в состоянии обеспечить своему ребенку нормальную жизнь. Сколько тебе? Ты хотя бы совершеннолетняя?

– Какое вам дело что я могу? За собой смотрите и не лезьте ко мне!

– Еще и хамит. Тебе дело предложили! Другая счастлива бы была. Вон у тебя денег нет даже за палату заплатить. Чем ты ребёнка кормить будешь?!

Я почувствовала, как меня разрывает от ярости и бессилия, а еще от понимания, что она скорей всего права.

– Почему все думают, что они знают, что лучше для меня и моего ребенка?! – воскликнула я, чувствуя, как слезы наворачиваются в глаза.

Медсестра смотрела на меня свысока, как будто я была всего лишь малолетней идиоткой, неспособной принимать важные решения. – - Лиза, ты во взрослом мире. Твои романтические идеи о материнстве и любви не выживут в этой реальности.

– Я не позволю никому отобрать у меня моего ребенка! – ответила я, чувствуя, как растет решимость внутри. И желание содрать с ее головы белый колпак и хорошо оттаскать за патлы.

– Ты сделаешь только хуже. Послушай меня, отдай ребенка Татьяне Георгиевне, и у тебя появится шанс начать новую жизнь. Без лишних хлопот, – заявила медсестра и открыла окно, раздвинула шторы. – тебя выписали. Так что собирай свои манатки и уходи. Ах да…у тебя же нет даже лишней пары трусов.

– Идите к черту!

– Дура малолетняя!

Фыркнула она и выпорхнула из палаты, заставив меня побледнеть от ярости и ощутить как кружится голова и тошнота подступает к горлу.

Дверь в палату снова распахнулась, и я увидела Евгению Александровну. Её глаза выражали смесь любопытства и тревоги.

– Лиза, что произошло? – спросила она, прикасаясь к моему плечу. Я отвернулась, не желая показывать свои слезы, и начала собирать вещи. Да и какие вещи. У меня их особо и нет. Только кофта, куртка и те осенние, а скоро настанут морозы.

– Мне надо уйти. Я не могу здесь оставаться, – сказала я, стараясь не показывать и проглотить слезы. Женщина развернула меня к себе за плечо.

Её глаза на мгновение сузились, словно она читала мои мысли.

– Тогда почему бы тебе не прийти ко мне? Я же говорила готова помочь тебе. Плакать и расстраиваться нельзя. Это навредит малышу. Я как раз принесла твое письмо о выписке. Поехали я на машине. Отвезу тебя к себе домой и напою чаем с розовым вареньем.

– Хорошо, поеду к вам…только я хочу чтобы вы знали – я не прошу милостыни, – сказала я, стараясь сохранить хоть какую-то гордость.

Её улыбка стала ярче.

– Ты не попросишь у меня милостыню. Ты просто примешь мою помощь. И мы вместе справимся с любыми трудностями, хорошо?

По пути к новому дому, в машине Евгения Александровна рассказала мне о себе. О своей племяннице, о ее муже. О том, как ей грустно оставаться одной. Её доброта…мне с трудом верилось что есть такие люди. Где-то есть какая-то херня. Какой-то фак. Не может быть все хорошо. Не может.

Дом Евгении Александровны был уютным уголком тепла и спокойствия. Маленький, одноэтажный с собакой похожей на пятнистую черно белую корову. Она встретила нас радостным лаем и облизала мне руки.

Евгения провела меня в свободную комнату, где я смогла устроиться.

– Здесь ты можешь оставаться столько сколько будет нужно. Не беспокойся о прошлом, Лиза. Ты в безопасности, – сказала она, нежно кладя руку на моё плечо.

Посмотрим…я должна зализать раны и подумать о том, что делать дальше. Но мне так хочется верить, что в этом мире действительно есть добрые люди…Хочется немножко тепла в том адском холоде, который окутал меня с ног до головы.

Спустя три месяца…

Я сидела у окна в небольшой комнате, которую любезно предоставила мне Евгения Александровна. Очень скромный дом, в разы скромнее, чем роскошные хоромы в доме Шопена. К хорошему привыкаешь быстро. Волна ненависти к сучке Телке переполнила меня жгучим ядом. Все из-за нее…Хотя, глупо было бы рассчитывать, что она оставит меня. Ее ненависть ко мне так же велика, как и моя к ней, она просто прятала ее за лицемерными ужимками и корчила из себя ангела.

Но Евгении Александровне я была безмерно благодарна. Жизнь научила меня ценить если для тебя кто-то что-то делает, потому что не обязаны. В этом мире каждый сам за себя, и я привыкла выгрызать себе дорогу вперед в одиночку. Но я бы никогда не укусила протянутую руку помощи. Поэтому я была рада своему уголку…Это намного лучше улицы. Горячая еда, тепло, чистая одежда племянницы Евгении. Но я ощущала себя иждивенцем. Какой-то бомжихой, которая повисла на шее доброго человека, паразитом. Учеба накрылась медным тазом. Я не могла туда добираться, потому что жила теперь на другом конце города. Просить деньги на дорогу у женщины, которая меня приютила было бы верхом хамства. Я позвонила в институт и сообщила, что у меня сейчас временные трудности. Их особо не волновало буду я или нет лишь бы платили исправно…Шопен оплатил за целый год вперед. Мне пообещали, что переведут на заочное обучение. Думаю, это все еще благодаря связям Виктора.

Но жить так дальше нельзя… я должна что-то придумать. Вечером Евгения Александровна пришла с работы. Я приготовила яичницу и сварила картошки. Это все что я умела. Она села за стол, приговаривая какая я молодец…а мне было ужасно неловко. Она это почувствовала.

– Как учеба?

– Буду переводиться на заочный…

Ответила я, ковыряясь вилкой в тарелке.

– Лиза, я понимаю, что это трудно для тебя. Но мы должны найти баланс между твоими мечтами и реальностью, – сказала она, слегка улыбаясь.

– В твоей жизни произошли большие перемены. И по-прежнему уже не будет. Нужно идти вперед.

Я кивнула, сложив руки на животе. Мои мечты о музыке казались сейчас далекими и недостижимыми. Мои мечты и мечты Шопена. Это было больно осознавать с моими амбициями и надеждами на светлое будущее…но вот не стало дирижера моей жизни и теперь я сижу у разбитого корыта и не знаю, что мне дальше делать. Никто не станет играть для меня аккорды, а я сама теперь с выломанными пальцами и развороченой бездной в душе.

– Я не могу сидеть на шее у вас вечно. Мне нужно что-то делать…но я не знаю что, – сказала я и посмотрела женщине в глаза. Очень мерзко чувствовать себя обузой и ничтожеством. Но я ума не приложу чем мне заняться. Я, черт возьми, ни черта не умею. Только играть.

Евгения улыбнулась, видимо, чувствуя мое смущение и вот это ощущение беспомощности.

– Зато я знаю, что делать. У меня есть предложение. В нашей лаборатории при больнице нужны дополнительные руки, недавно уволилась девочка, вышла замуж и переехала в другой город. Я уверена, что ты справишься. Это будет не только возможность заработать, но и шанс приобрести новые навыки. В жизни многое пригодится она полна неожиданностей.

Как же я была ей благодарна. Захотелось завизжать от радости и броситься ей на шею. Но знакомить ее с моими демонами, наверное, не лучшее решение. Нужно быть сдержанной. Шопен учил меня подстраиваться под обстоятельства

«Ты должна быть как хамелеон, маленькая, должна перекрашиваться под тот цвет, который выгоден тебе на данный момент, потому что никто и никогда не станет перекрашиваться под тебя!»

– Спасибо, Евгения Александровна. Я готова попробовать, – сказала я, чувствуя, как внутри появляется какое-то тепло впервые с того дня как я узнала о смерти Виктора.

Глава 5

Мой первый день в лаборатории принес с собой не только новый опыт, но и некоторые трудности. На новом месте всегда найдется человек, который испаршивет тебе все. Одним своим видом и парой тупых словечек. Наташа лаборантка. Крашеная платиновая блондинка с красивой фигурой, пышным бюстом и стоячей челкой. Я ей явно не понравилась. Возможно, она не любила новых людей, особенно тех, кто врывается в её привычное пространство. А мне было насрать кого она любит. Я любила себя… а еще я очень хотела облегчить жизнь Евгении Александровне и принести хотя бы мизерную зарплату.

– Ты, наверное, думаешь, что можешь делать здесь что угодно? – насмешливо проговорила Наташа, глядя как я старательно протираю полки и переставляю колбы и пробирки в другое место.

– Я, наверное, думаю, что здесь можно делать то, что нужно и то, что тебе говорит начальство.

– Привыкла лизать задницу?

– Судишь по себе?

– Знаем мы что тебя с улицы подобрали…ни образования, ни хрена.

– То есть ты с образованием здесь намываешь приборы?

– Не твоего ума дело!

Но я старалась не реагировать, зная, что это всего лишь начало. На работе всегда найдутся те, кто будет противостоять. Шопен и этому меня учил. «Ты не сто долларов, чтоб всем нравится!». Работа с Раисой Михайловной, заведующей лаборатории, мне понравилась больше всего. Она расспрашивала меня о музыке, о моей прошлой жизни, но не навязчиво, а скорее с сочувствующим любопытством. Думаю, Евгения Александровна кое-что ей уже рассказала. Ближе к вечеру заведующая

заглянула в лабораторную и спросила, готова ли я взять на себя ночную смену за нее мне оплатят сверхурочные. Я согласилась, понимая, что это может быть шансом проявить себя. Взяв на себя эту ответственность, я надеялась, что смогу заслужить уважение как минимум тех, кто так открыто со мной не конфликтовал.

Работники разошлись ближе к восьми вечера.

Помещение лаборатории наполнилось тишиной, прерываемой лишь мягким жужжанием приборов. Ночные часы, казалось, придали этому пространству особенную атмосферу.

Наташа крашеная сучка оставила для меня нечто вроде испытания. Невымытые колбы и пробирки грозились превратить мою ночь в настоящий кошмар. Полная раковина стекла и железа и чего здесь только не было. Все их надо вымыть в специальном растворе, а потом продезинфицировать. Но, прежде чем приступить, я обнаружила, что перчаток, так необходимых в этой работе, нет. Я знала, что они были в шкафчике. До ухода смены мне девочки показали где все лежит и там была целая упаковка одноразовых медицинских перчаток… и я кажется знала кто их взял.

«Работай в перчатках, деточка. У нас тут бытовой сифилис ходит»…Прекрасно! Главное ничего не разбить.

Тяжело вздохнув, я принялась намывать колбы. Холодная вода обжигала мои руки, и я медленно, но тщательно выполаскивала стеклянные предметы. Несмотря на трудности, я решила не жаловаться, ведь здесь я не просто устраивалась на работу – я строила свое будущее.

Ночь становилась все более тихой, и я осталась одна среди лабораторных столов, микроскопов, разных приборов. Очередное испытание – мытье всего без перчаток – закончилось, и я принялась убирать в лаборатории. Никогда в своей жизни этого не делала…но думаю я справилась. Руки не из задницы. А вообще любая работа хороша. Деньги не пахнут. Сегодня мою пробирки, а завтра кто знает, что будет. На кусок хлеба заработаю все ж не на шее Евгении висеть.

В пересменке между мытьем приборов я прилегла на топчан, чтобы отдохнуть. Прикрыла глаза, чувствуя, как устала и как печет спину с непривычки. Лежа в темной пустоте, я обняла свой живот. Погладила ладонью. За пару месяцев появилась небольшая выпуклость над лобком довольно твердая, как мячик. Там живет мое сокровище.

– Ты знаешь, малыш, мы здесь вместе. Мы двигаемся вперед, несмотря на трудности, – прошептала я, разговаривая с будущим человечком. Впервые в жизни меня наполняло нежностью, теплом. При мысли о ребёнке становилось не так тоскливо, появлялось желание жить. Ради него.

С каждым словом я казалось, что мой маленький пузожитель откликается на звуки моего голоса.

Я наверное задремала, мне даже начало что-то сниться. Но вдруг меня встревожил какой-то шорох. Я медленно приоткрыла глаза, пытаясь проснуться, и в темной комнате что-то привлекло мое внимание. Как будто силуэт, стоящий возле двери.

Едва я привстала во мраке мелькнул облик мужчины. Сердце моё замерло, а потом начало бешено биться, словно хотело вырваться из груди. Я села на тапчан, трясясь от волнения, и мой взгляд терялся в темноте.

Вдруг мне показалось, что это Шопен. Он стоял у двери, и его образ казался реальным, как будто он вернулся из прошлого. Я вскочила с кровати и, не думая, бросилась за ним.

– Виктор! – всхлипнула я, но тень пронеслась мимо двери, словно призрак, мне показалось, что он прихрамывает. Я бежала по коридору, стремясь догнать его, но темнота поглощала контуры и лишала меня возможности понять, кто это был на самом деле.

Сердце колотилось в груди как бешеное, я задыхалась, мою грудную клетку раздирало словно когтями надежды и предвкушения, и вдруг, тень исчезла, оставив меня одну в темноте. Я стояла в коридоре, не в силах отдышаться, словно преследуемая кошмарам, а потом что есть силы бросилась к черному ходу, распахнула дверь…и там никого не оказалось. Только снежинки кружились в воздухе.

Сидя на ступеньках перед открытой дверью, я чувствовала, как по щекам катятся слезы. Темнота окружала меня со всех сторон, она пробиралась ко мне в душу, сжимала ее щупальцами адского одиночества и боль возвращалась, заставляя кусать губы до крови и рыдать навзрыд, вспоминая ЕГО лицо.

"Виктор", шептала я, словно обращаясь к призраку, который исчез в темных коридорах больницы. "Мне так тебя не хватает. Это так больно жить каждый день без тебя. Ты был моей опорой, только сейчас я понимаю. Что я дышала тобой, что я жила твоим именем, что я засыпала с мыслями о тебе и просыпалась в предвкушении нашей встречи. Ты ушел и я осталась одна…мне страшно жить без тебя, Чудовище! Я так сильно люблю тебя…так люблю тебя!".

Слезы катились по моим щекам, попадали в рот, стекали по подбородку. Я пыталась взять себя в руки, но не могла…ни хрена я не могла.

«Ты сильная, маленькая!»

«Ни хрена я не сильная без тебя! Вернись ко мне!»

Боль внутри меня казалась необъятной.

"Ты был моим всем, и теперь, без тебя, я теряюсь в этой темноте. Неужели это всё был сон? Или мне показалось?".

Я долго сидела в темноте, глядя на кружащиеся снежинки пока не почувствовала, как сильно замерзла. Закрыла дверь и вернулась в лабораторию. Прасковья Сергеевна из первого отделения патологии принесла снова грязные пробирки и я пошла их мыть.

Утром я прошла в раздевалку и мне на глаза попался халат с биркой «Лазнева Наталья Романовна»…Мысль была мгновенной и меня пронизало предвкушением мести. Я схватила ее халат, скомкала его и отнесла в мусорный бак с отходами из столовой. Там как раз вчера подавали рыбу и кашу с маслом. Хорошенько утрамбовав его в мусорные отходы, я оставила край халата висеть из-под закрытой крышки.

Глава 6

Дни тянутся как века, и я понимаю, что моя беременность – это не только радость и чудо, но и испытание, которое ставит меня перед сложными выборами. Врачи взволнованно говорят мне о возможной угрозе преждевременных родов, и каждый визит к ним становится для меня как дыхание на краю обрыва. Чертовые, проклятые деньги. Все неизменно упирается в них. В каждую копейку, которую приходится экономить. Я к этому не привыкла и мне адски тяжело это делать. Останавливаться возле вкусной еды, возле красной икры, рыбы, колбас и понимать, что нет, блядь. Не могу я это купить…только самые дешевые сосиски и за них спасибо.

Врачи советуют витамины, УЗИ, покой. Время становится измеряемым в ударах маленького сердца внутри меня. Эволюция жизни влечет за собой невероятные трудности. Я становлюсь восприимчивой к каждому движению, каждому болевому сигналу, который наводит страх в моей душе. Мне жутко потерять еще и ребенка Шопена. Как будто окончательно утратить связь с ним. Для меня этот малыш, словно спасение. Я безумно люблю его и хочу чтобы он родился…Только я не знаю что смогу ему дать. Пока что не знаю. И меня это дико пугает.

Евгения Александровна, моя последняя опора, предлагает мне отстраниться от проблем, уйти в декретный отпуск. Но каждый мой внутренний инстинкт кричит, что я не могу позволить себе отступить. Пусть это и копейки, но они нам нужны, моя зарплата тоже вклад, и я помогаю своей спасительнице чем могу. Сесть ей на шею и свесить ноги мне не хочется, и я не посмею. Моя жизнь, жизнь моего малыша – это часть чего-то большего, чего-то, что я не готова потерять.

Так я продолжаю борьбу, не следуя рекомендациям врачей и игнорируя усталость. Для меня работа – это как будто единственный путь сохранить крошечный мир внутри меня. Бережно ношу свой груз ответственности, готовясь к тому моменту, когда этот маленький человек покажет свое лицо миру. Я уверена он будет похож на Шопена. У него будут его глаза, его улыбка, его шарм и его острый ум. Я ведь жду мальчика. Я жду сына. У таких, как Шопен рождаются сыновья, я в этом была уверена, когда шла на скрининг.

Ничего. Соберу немного денег. На приданое после родов должно хватить. Я справлюсь. Люди и не с такими проблемами жили дальше.

– Девочка моя, – Евгения ставила передо мной чашку с чаем и колотила для меня сахар серебряной ложечкой, – и в голод вынашивали, и в войну рожали. Сейчас вон все есть у вас. Справишься и я помогу. У людей хуже ситуация бывает. Все хорошо будет…Вот увидишь.

Только хорошо бывает у кого угодно только не у меня.

В тот день возвращение домой обещало стать таким же обыденным, как и любой другой. Но судьба, кажется, имела свои паршивые жуткие планы. Когда я приближалась к дому Евгении Александровны, вдалеке заметила, что к её дому мчатся машины скорой помощи и пожарные. Неожиданное бурное чувство тревоги охватило меня, словно предвестие чего-то ужасного.

Я прибежала к дому, сердце в груди замерло, застыло, пропуская удары, увидела полыхающие пламя и облака дыма, поднимающиеся в небо. В тот момент меня сковал ужас – дом, который был моим временным убежищем, полностью сгорел. Пожарные и медики суетились вокруг, но все попытки спасти что-то были напрасны. Я в отчаянии застонала, обхватывая живот одной рукой, а другой хватаясь за волосы и сильно сжимая их от отчаяния.

Меня наполнило предчувствием необратимости, адским ощущением что случилось нечто ужасное.

В мгновение ока мои мечты о стабильности и защите рухнули, словно карточный дом. Место, где я нашла временное убежище, превратилось в разрушенные обломки и пепел.

Я стояла там, охваченная огромной пустотой, поглощая взглядом беспощадный огонь, который пожрал все, что было мне сейчас так дорого. Сердце болело от потери, и в тот момент я поняла, что вновь оказалась на краю неизвестности. Мой путь был определен лишь моментом, и я, снова оставшись без крыши над головой, чувствовала себя беззащитной перед жестокостью судьбы.

Пламя вспыхивает, высоко поднимаясь к небесам, как языки огня, танцующие на могиле моей надежды на какое-то будущее для нас с ребенком. Пожарники тщетно борются с агрессивным огнем, а в ушах у меня гудит только страшное молчание, словно весь мир замер. Мой дом, который так недавно был символом безопасности, теперь превратился в ад, поглощенный пламенем.

Я стою, не в силах отвести взгляд от огненного шоу. Но тут внутри меня что-то замирает, словно холодный леденящий поток воздуха замораживает мои внутренности до костей. Медики выносят носилки с черным пакетом. Я подбегаю, охваченная наваждением, надеясь, что это просто кошмар, и вот-вот я проснусь. Что…такого не может быть.

Но кошмар становится реальностью, когда я узнаю, что в этом черном пакете – тело Евгении Александровны. Шатаясь пячусь назад отрицательно качая головой. Мой ангел-хранитель, ушла из этого мира в огненном аду. Я замираю от ужаса, чувствуя, как горе обрушивается на меня, словно буран, разрывая все внутри. До мяса, до крови. Как будто дежавю. Как будто на меня снова обрушился апокалипсис. Мое отчаяние меня задушило.

Слезы не приходят. Я стою там, немая, неспособная осознать еще одну утрату. Ее добрые слова, забота, безграничная доброта – все это теперь погребено под облаками дыма и пепла. Ее большое сердце больше не бьется. И я, оставшись одна среди разрушенных обломков своей жизни, чувствую, как горе сжимает мое сердце, лишая воздуха и света.

Мне остается только вернуться обратно в лабораторию. Мне некуда идти…Там уже знают. На меня кто-то смотрит с сочувствием, кто-то со злорадством.

– Кажется чье-то царство скоро закончится! – шепчет мне сзади в раздевалке Наташа. Обрачиваюсь и шиплю ей в ответ.

– А кто-то всегда был на дне и тявкал как шавка.

– Ты охренела?

– Да. И уже давно. А что? Завидуешь что сама так не можешь?

– Сучка!

– Да! Сочту за комплимент!

– Ты здесь ненадолго.

– Зато ты до самой пенсии.

Я осталась в лаборатории на ночь. После трагедии, которая поглотила мой дом и человека, который был для меня как родная мать, мне не было, куда идти. Вернувшись на работу, я обратилась к Раисе Сергеевне, с просьбой о том, чтобы она разрешила мне переночевать здесь. Она согласилась, и я благодарно кивнула, зная, что это единственный приют, который у меня теперь есть.

– Можешь оставаться в комнате возле ординаторской на какое-то время. Там должна была быть кладовая, но пока еще не привезли инвентарь и возможно не так скоро привезут. Короче пока живи. А там посмотрим.

– Спасибо вам огромное!

Она сжала мою руку.

– Я соболезную тебе. Женечка была прекрасным человеком. Такой светлой и доброй души я никогда не встречала. Бог забирает самых лучших…

Циферблат часов на стене светится в темноте и стрелки медленно ползут вперед. Все вокруг засыпает, а мир внутри меня погружен в огромную пустоту. Я лежу на тесном диване, гладя свой беременный живот, словно пытаюсь передать малышу, что все будет в порядке. Но слова теряют смысл, когда в груди только пустота и боль. Я снова осталась одна…

Мысли клубятся в моей голове, как грозовые облака. Я слышу раскаты грома и буквально чувствую. Как накатывают волны сомнений и адского ужаса, паники. Куда идти дальше? Как строить свою жизнь, когда все, что было, теперь превратилось в пепел и дым? На мгновение я закрываю глаза, пытаясь уйти от боли, но в темноте перед глазами возникает лишь образ пламени, пожирающего все на своем пути.

Ночь протекает медленно, за окном мокрый снег, оставляет за собой лишь следы холода и темноты. В этой тишине мои мысли словно эхо отражаются от пустоты. Я не знаю. Что мне делать дальше. Я пришла в тупик. Это конец.

Очередной день в лаборатории, еще одно утро встречено с встревоженным сердцем. Серые стены и заснеженные и покрытые инеем старые окна больницы стали моим временным приютом, но не более того. Внутри меня теперь водоворот чувств – горя, утраты и беспомощности.

Я думаю о будущем, которое кажется пустым. Зарплата в лаборатории не позволяет мне даже рассмотреть вариант аренды квартиры. Я не потяну даже гостинку. А если и потяну у меня не останется на еду. Я никогда в жизни не знала, что такое нищета…что такое когда тебе не хватает даже на хлеб.

– Мы выплатим тебе аванс. Тут девочки немного скинулись для тебя.

– Спасибо, Раиса Сергеевна.

Боже, все это временно. Все это совершенно мне не поможет. Как только придет инвентарь мне придется уходить и куда? На улицу?

Чем я буду питаться? Где я буду спать? Вопросы, на которые ответов нет.

Здесь, в маленькой тесной комнате, где даже не витает запах уюта, я ощущаю только безысходность. Мой взгляд устремляется в угол, где стоит небольшой столик, на котором пылится крошечный фоторамочка с фотографией Евгении Александровны – единственное, что осталось от нее у меня. Раиса Сергеевна отдала. Тень горькой утраты смешивается с тяжестью неизвестности. От Шопена у меня не осталось даже фото…Все, кого я люблю, исчезают и уходят от меня.

Глава 7

Утром я заметила капли крови на нижнем белье…горло перехватило и сдавила щупальцами ужаса. Я посмотрела на ежедневную прокладку и ощутила, как от паники по коже ползут мурашки. Так не должно быть. Это ненормально.

Я побежала к врачу с сердцем, бьющимся до отказа, с такой силой, что дышать становилось нечем, и надеждой на то, что он сможет что-то изменить и успокоить меня. В кабинете Альберта Георгиевича кто-то был на приеме, и я села в коридоре, чувствуя, как у меня перехватывает дыхание. Я не могу потерять малыша…не могу даже думать об этом. Я просто не переживу.

Дверь его кабинета распахнулась, и я ворвалась внутрь, как цунами, не дожидаясь приглашения.

– Добрый день…Альберт Георгиевич, доктор, что-то не так! Сегодня я увидела на прокладке кровь! Это…это все? Это выкидыш? – закричала я и мне стало еще страшнее когда произнесла это вслух.

Он взглянул на меня серьезно и, не говоря ни слова, указал мне пройти в кабинет и лечь на кушетку. Опережая его, я влетела внутрь, скидывая куртку.

– УЗИ стоит недешево…у вас есть деньги?

Сказал он, усаживаясь на стул и включая монитор, а потом посмотрел на меня, приподняв одну бровь.

– Сейчас! – всхлипнула я, порылась в кармане куртки, – Вот все что есть! Хватит?

Сунула ему в ладонь несколько купюр. Он посмотрел, посчитал и положил в верхний карман халата.

– Обычно я беру больше…но хватит, я вхожу в ваше положение.

Мне хотелось заорать, что у нас медицина бесплатная и несмотря на то, что Советский Союз развалился платной она пока не стала и я не в частной клинике. Но ссорится не было ни сил, ни желания. После тщательного осмотра врач тяжело вздохнул.

– У вас отслойка плаценты. На таких сроках это довольно опасное явления. Пока что ничего сильно критического…но…

– Что делать? Мне нужно госпитализироваться? – выкрикивала я, чувствуя, как паника сжимает мне горло.

Врач кивнул и продолжил говорить, а у меня начало снова быстро биться сердце.

– Да, нужна госпитализация, и препараты, которые нам необходимы, стоят дорого. Вы готовы к этому?

– У меня сейчас нет …нет много денег – выпалила я, чувствуя, как земля уходит из-под ног. На самом деле их практически нет вообще.

– Если не принять меры вы можете потерять ребенка.

Мое сердце начало биться еще быстрее я словно задыхалась, взглянула на врача, дрожа от тревоги. "

– И что мне делать?

Врач предложил два варианта: лечение на платной основе с гарантией безопасности для меня и ребенка, или бесплатное лечение, но без гарантий и в условиях ограниченных ресурсов.

– Я понимаю, что финансовые возможности у вас ограничены. Но если есть какой-то вариант, я бы рекомендовал выбрать платное лечение. Здесь у нас больше ресурсов, и мы сможем предпринять более эффективные меры. Понимаете? Каждая минута на счету. Нужно сдать анализы. Прокапаться и проколоться, мониторить постоянно ультразвуком.

Сердце мое колотилось в ушах, осознание того, что это решение затронет не только меня, но и жизнь моего будущего ребенка. Только у меня нет выбора и нет никаких вариантов и альтернатив.

– Из-за чего такое может быть?

– Из-за чего угодно. Свертываемость крови, сильный стресс и психическое напряжение, физические нагрузки. Нужно проверять. Пока что начните принимать вот эти лекарства и не тяните с решением.

Он протянул мне рецепт, и я с отчаянием подумала. Что купить эти лекарства я не смогу.

Возвращаясь в тесное подсобное помещение лаборатории, я ощущала, как у меня гудит в голове и давит на виски. Сев на стул, я начала считать те несколько купюр, что у меня остались. Это был аванс от Раисы Сергеевны, и, к сожалению, эти деньги были такой каплей в море. На глаза наворачивались слезы бессилия.

Мои пальцы легко скользили по деньгам, но с каждой купюрой у меня внутри становилось всё теснее. Я рассматривала эти кусочки бумаги, представляя, как я буду решать, на что из них хватит, а на что нет.

"Этого не хватит даже на еду на неделю, Лиза" – пронеслось в моих мыслях, и я закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Нельзя нервничать. Нельзя вредить малышу еще больше.

В дверном проеме появилась Раиса Сергеевна, её обычный уверенный и прямой взгляд сменился выражением сожаления. Я ощутила, как сердце стучит чаще. Она закрыла дверь за собой и подошла ко мне, садясь рядом.

– Лиза, мне тебе это говорить неудобно, но скоро привезут больничный реквизит, и нам нужно освободить это помещение. До конца недели, – она покачала головой, словно извиняясь за то, что ставит меня перед фактом.

Я как будто рухнула вниз в пропасть и у меня похолодело все тело. Слова её звучали как приговор. Я почувствовала себя как птица, заключенная в клетке с колючей проволокой и шипами, ограниченная пространством и временем, клетка в которой я задохнусь от безысходности и голода. В комнате, где раньше я искала убежище, теперь отщелкивал чудовищный таймер, отсчитывающий последние моменты до апокалипсиса. А точнее до той секунды, когда я беременная окажусь на улице.

– Извини, Лиза. Но нам нужно это помещение подготовить для нового оборудования, – добавила Раиса Сергеевна, глядя мне в глаза, словно ища понимания.

Я молчала, чувствуя, как слова застревают в горле. Куда теперь? Куда идти, когда даже подсобное помещение, где я ютилась несколько недель теперь стало для меня недоступным. Я как загнанная в тупик, в угол. Боже! Мне бы немного времени. Хоть что-то придумать, может быть пойти на еще одну работу.

– Раиса Сергеевна, а можно ли как-то отодвинуть время освобождения комнаты? Мне просто нужно немного времени, чтобы решить, куда мне дальше двигаться, – попросила я, глядя в её глаза, умоляя и надеясь, что у меня будет хоть маленькая отсрочка.

Она пожала плечами, с жалостью глядя на меня и поглаживая по руке.

– Лиза, я бы с удовольствием помогла тебе, но у нас уже запланированы работы по обновлению оборудования, и нам нужно освободить это место как можно скорее. К сожалению, у меня нет возможности что-то изменить, я пыталась, – ответила она, будто оправдываясь передо мной.

Я кивнула, понимая её положение, но внутри все дрожало, ныло от ужаса из-за неопределенности. Куда теперь? Разве что на лавку во двор…или на вокзал.

Срывающимся голосом я обратилась к Раисе Сергеевне:

– Пожалуйста, можно мне воспользоваться вашим телефоном? Это срочно.

Раиса Сергеевна отвела меня в свой кабинет и указала на аппарат стоящий на ее столе возле окна.

– Да, конечно, звони куда тебе нужно. Потом прикроешь дверь. Я буду в ординаторской.

Мои руки дрожали, когда я набирала номер. Гудки звучали бесконечно долго, пока мне наконец не ответили.

– Алло…

И я вздрогнула всем телом.

– Таня, здравствуй, это Лиза…

Как же мне не хотелось ее видеть. До тошноты. До колик, до едкого удушения. Но я не видела другого выхода. Я сломалась…я просто поняла, что если не пойду, то ребенка у меня не будет. Его ребенка. Телка была бы последним человеком, к которому бы я пошла. Но можно подумать у меня есть выбор. Ни хрена. Говорят выбор есть всегда. Это неправда. Иногда бывают ситуации, когда его нет. А точнее если даже и есть, то это выбор между жизнью и смертью.

Я не верила в Бога, я не верила в дьявола. Но кто я такая, чтобы обречь своего малыша на погибель. Я слишком его любила, слишком хотела, слишком он был важен для меня. Я наступила себе на горло, я буквально растоптала это горло босыми, ободранными ногами и пошла к ней на поклон.

В тот дом, в свое прошлое, в свою боль. Едва увидела дом, как меня буквально скрутило, вывернуло, сожгло. Но я не заплачу. Я должна держаться. Слез больше нет. Они все выплаканы. Закончились. Мне открыл дверь новый слуга. Кто бы сомневался, что она начнет хозяйничать и наберет своих людей. Потап был слишком предан Шопену. Он бы не стал ей подчиняться. Значит уволила старика. Сука. Меня провели в гостиную. В самом доме ничего не изменилось. Даже запах остался. Его запах. Он забился в ноздри и заставил меня прикрыть глаза, ощущая всем своим телом необратимость и тоску. Татьяна пришла спустя несколько минут. В роскошном домашнем шелковом халате в стиле кимоно. Она выглядела хорошо. Как бы мне ни хотелось обратного, как бы не хотелось, чтобы она подурнела, чтобы у нее вылезли волосы, скукожилось лицо.

– Привет.

Прозвучало высокомерно, но в то же время снисходительно.

– Хочешь пить? Есть?

– Пить. Апельсиновый сок. Есть потом.

– А ты все такая же наглая. Жизнь тебя не меняет.

Зато она менялась как по волшебству. Для Шопена одна, а по-настоящему совсем другая.

– Мы будем меня обсуждать?

– А что ты хочешь обсудить?

Но мы обе знали зачем я пришла. Обе понимали, что вся эта прелюдия фарс и он никому не нужен.

– подумала над моим предложением?

– подумала.

– И?

– Я согласна. Но у меня будут условия.

– То есть ты отдашь мне ребенка!

Она это выкрикнула и буквально засветилась от радости. Только мне это не понравилось. Я чуяла, что здесь есть подвох. Не могла она воспылать любовью к нерожденному малышу от меня. Есть запах гнильцы.

– Я проведу беременность в этом доме. Ты обеспечишь меня всем необходимым. Самое лучшее лечение, клиники, осмотры. Витамины, питание. После рождения ребенка ты дашь мне денег.

Она взглянула на меня так, будто пыталась проникнуть в самые тайные уголки моей души. В этом взгляде сквозило нечто большее, чем просто радость от победы, от ее неопровержимого триумфа. Телка меня сделала и она прекрасно это понимала. И хотя Татьяна всегда умела скрывать свои истинные намерения за маской безразличия, но сейчас её глаза излучали хитрость и уверенность в своем превосходстве.

– Хорошо, – согласилась она. – Но у меня тоже будут условия.

– протянула Телка, подходя и усаживаясь рядом со мной на диван. Её шелковый халат скользнул в сторону, открывая стройную ногу. Татьяна не стеснялась использовать свою красоту как оружие. За это я ненавидела ее еще больше. Потому что на ее лице нет страдания, нет боли по Виктору. Потому что она живет дальше и у нее все хорошо.

– После рождения ребёнка ты уйдешь. И больше мы с тобой не увидимся. Важно то, что ты будешь свободна от всех обязательств перед этим ребенком. И еще, – она приостановилась, готовясь нанести последний удар, – я хочу письменное соглашение, что после твоего отъезда ты откажешься от всех попыток найти меня и встретиться со мной.

Татьяна внимательно смотрела на меня, взвешивая каждое слово. Я молчала, а она продолжала говорить.

Да, я соглашусь на все, что ты попросила, – произнесла вдова Виктора. – Соглашусь на твои условия. Но помни, что я тоже не безропотная овца. И если ты попытаешься обмануть меня…

Она не закончила фразу, но и не нужно было. Угроза висела в воздухе, ощутимая и тяжелая, как духота перед грозой. Конечно, хрен там я ее боялась. Но у нее есть власть и есть деньги, а я… я теперь никто и звать меня никак.

– Не беспокойся, Татьяна, – ответила я. – Я держу свои обещания.

Только ответь мне на один вопрос, зачем тебе мой ребенок? – спросила, стараясь скрыть дрожь в голосе. Меня мучило любопытство и тревога одновременно.

Татьяна на мгновение замерла, ее глаза потемнели, словно она пыталась прочитать мои мысли.

– Лиза, дорогая, не все в этом мире делается по причинам, которые можно объяснить, – её голос звучал мягко, но в нем слышался отголосок льда. – Иногда мы делаем выбор, потому что так нужно.

Я нахмурилась, не удовлетворенная ответом. Эта стерва что-то скрывает.

– Это не ответ, Татьяна. Я должна знать. Это мой ребенок, и я имею право…

– Лиза, – перебила она меня, вставая и подходя ближе. – Ты получишь все, что тебе нужно, как мы и договорились. Не беспокойся о будущем ребенка. Я позабочусь о нем так, как ты никогда не сможешь!

– Но почему ты не можешь просто ответить? – настаивала я, чувствуя, как моё беспокойство растет с каждой её уклончивой фразой. Потому что я не поверю никогда в ее бескорыстность.

Татьяна вздохнула, и её лицо на мгновение омрачилось тенью усталости или, может быть, печали. Прекрасная актриса. Для Шопена она тоже играла свои мерзкие роли.

– Лиза, просто я хочу, чтобы у меня была частичка Виктора, хочу нянчить его сына, хочу любить кого-то, похожего на него. Верь мне, я смогу о нем позаботиться. Сейчас же просто сосредоточься на своем здоровье и благополучии.

Мне было ясно, что это все, что я смогу от неё получить сегодня. Татьяна всегда была мастером контроля над ситуацией, и я поняла, что давить на неё бессмысленно. Но я обязательно найду ответы на свои вопросы, даже если для этого придется обратиться к кому-то другому. Для этого у меня будет несколько месяцев в этом доме.

– Лиза, мы заключим официальное письменное соглашение, – продолжила Татьяна, её голос обрел более деловой тон. – В этом документе ты откажешься от всех прав на ребенка и обязуешься никогда не предъявлять к нему претензии в будущем. Это будет железное условие нашей договоренности.

Я почувствовала, как моё сердце замерло на мгновение. Отказ от ребенка… это звучало так окончательно и бесповоротно.

– И если когда-либо кто-то узнает, что я мать… – начала я, но Татьяна подняла руку, прерывая меня.

– В документе будет написано, что ты анонимный донор. Никто, включая тебя, не сможет раскрыть этот факт. Это будет наша маленькая тайна, – её глаза искали мои, искали признаки согласия или бунта. Сука…она все продумала, все просчитала.

– Ты понимаешь, что это значит? Я повторяю еще раз. Ты никогда не сможешь встретиться с ребенком, не сможешь быть частью его жизни, – она говорила медленно и отчетливо, словно каждое слово было весомым камнем, который бил меня прямо в сердце и оставлял там кровавые вмятины.

Я пыталась скрыть дрожь в голосе, когда ответила:

– Я… понимаю. Если это условие нашего соглашения… то я согласна.

Татьяна кивнула, её лицо оставалось непроницаемым.

– Отлично, – сказала она. – Я устрою все необходимое. Адвокат подготовит бумаги, и мы уладим все формальности.

Я знала, что должна была испытывать облегчение, но вместо этого чувствовала лишь глубокую пустоту. Соглашение, которое мы подписывали, было больше, чем просто юридический документ; это был отказ от части моей души, от будущего, которого у меня никогда не будет.

– Пойду скажу, чтобы тебе приготовили полезный обед. Ты пока посиди, подумай, привыкни к тому, что придется сделать. Начни думать позитивно. Ты сделала правильный выбор. Умная девочка.

Когда Татьяна ушла, я осталась одна со своими мыслями и предательским сердцем, бьющимся в груди, как птица, запертая в клетке. Боль от осознания, что мне придётся расстаться с ребёнком Виктора навсегда, растеклась по моему телу холодным водопадом, от которого заледенели руки и ноги, как будто холод сковал все мое тело. Это было что-то большее, чем просто горе; это была душевная рана, которую ничем не залечить. Я только что согласилась отдать свое сокровище…

Слёзы навернулись сами собой, и я позволила им тихо скатиться по щекам. Как я могла согласиться на это? Как я могла отказаться от своего ребёнка, от маленького чуда, которое мы создали с Виктором? Я представляла его улыбку, его первые шаги, его маленькие руки, и каждое воображаемое касание разрывало меня на части.

Я старалась сдерживаться, не позволять себе всхлипывать вслух, но каждый вздох был полон страдания. В моей голове раздавались слова Татьяны: "письменное соглашение", "никаких прав", "никогда не претендовать". Эти слова были холодными и безжалостными, как зимний ветер, который не оставляет надежды на тепло. Проклятая Телка. Если бы она хотела бы сделать мне больнее, то вряд ли у нее получилось бы. Если это месть, то она изощренная. Один ноль, сука!

Я сама выбрала этот путь – путь самопожертвования ради будущего моего малыша… Или это было ради моего спасения?

С каждой секундой горечь осадком разъедала мне горло, легкие, внутренности. Мечты о том, как я буду держать нашего ребёнка на руках, учить его ходить, слышать его первые слова – все это теперь было лишь мучительным галлюцинациями. Я вдруг поняла, что потеряла не только его, но и часть себя. Наверное взрослой я стала именно сегодня.

Как жить дальше? Как смотреть в зеркало, зная, что где-то там, в этом жестоком мире, будет частичка меня, на которую у меня больше нет прав?

Глава 8

Сижу в своем кабинете, окруженная роскошью и властью, которые я строила годами. Но сейчас все это могло быть под угрозой из-за Лизы, девушки, которую я ненавижу. Она и ее ребенок – просто средство для достижения моих целей. Деньги Шопена – вот что мне нужно. А эти двое – просто камень преткновения на моем пути. Особенно эта сука, которая перевернула мою жизнь наизнанку.

План прост – она родит ребенка, я получу наследство, а потом… Ну, потом я найду способ избавиться от них обоих. Они не должны мешать моему будущему, моим амбициям. Лиза думает, что я так просто ее отпущу…после всего что она мне сделала.

Каждый раз, видя ее, мне приходится притворяться, скрывать свое презрение. Она не подозревает, что я знаю об завещании Шопена. Ведь если бы она узнала, все мои планы могли бы рухнуть. Я должна быть осторожной, умной.

Смотрю на свои отражение в зеркале – уверенная в себе, роскошная женщина. Я не позволю Лизе и ее ребенку разрушить то, что я строила так долго и терпела пренебрежение Виктора. Нет, я слишком далеко зашла, чтобы отступать.

Мне иногда кажется, что я слышу шепот совести, но я быстро заглушаю его. В этом мире выживает сильнейший, а я намерена быть именно такой. Лиза и ее ребенок – просто пешки в моей игре.

Стоя у окна своего кабинета, я наблюдала за Лизой, которая гуляла по саду. Ее фигура вырисовывалась на фоне зелени, а беременный живот делал ее походку неуклюжей. Мои мысли наполнялись темной волной ненависти, когда я смотрела на нее. Любовница моего покойного мужа, Шопена, причина всех моих нынешних проблем.

Как мне хотелось, чтобы она исчезла из моей жизни, как исчез изменник Шопен. Она принесла в мой дом только хаос и боль, ревность и отчаяние. Ее присутствие здесь было напоминанием об измене, предательстве, которое Шопен совершил за моей спиной.

"Почему именно она?" – шептала я себе. "Почему он выбрал именно ее?" Эти вопросы мучили меня каждый день, каждую минуту. Я не могла понять, что нашел Шопен в этой никому не известной сучке малолетней.

В моих мыслях она была врагом, который вторгся в мою жизнь и украл мое счастье. Я ненавидела ее за ее молодость, за ее невинность, за то, что она носит ребенка Шопена. Все это было для меня как соль на рану. Шопен часто припоминал мне, что оказался не моим первым мужчиной. Ну мы ж не в средневековье живем. Мне уже было двадцать два когда я его встретила. Кто ж в наше время хранит девственность так долго.

Снова посмотрела на Лизу.

Я видела, как она осторожно прикасается к животу, и мое сердце сжималось от злобы. "Этот ребенок – мой билет к наследству Шопена," – напоминала я себе. Но глубоко внутри я знала, что на самом деле мне не нужен ни ребенок, ни она. Они были лишь средством для достижения моих целей.

Я отошла от окна, пытаясь успокоить бушующие во мне эмоции. "Скоро все закончится," – утешала я себя. "Скоро она уйдет из моей жизни, и я снова буду свободна." Но эта мысль лишь на мгновение облегчала мою боль. Лиза и ее ребенок были здесь, в моем доме, и каждый их день здесь был для меня мучением.

Сидя в полумраке своего кабинета, я в очередной раз перечитывала завещание Шопена. Бумага шелестела под моими пальцами, каждое слово на ней казалось насмешкой над моей судьбой. Все его состояние, все, к чему он стремился в жизни, теперь должно было достаться сыну Лизы, девки, которую он предпочел мне.

Я не могла смириться с этой мыслью. Шопен, мужчина, которого я когда-то безумно любила, оказался таким подлецом. Он заставил меня сделать аборт, отказаться от нашего ребенка, мотивируя это тем, что никогда не хочет иметь детей, заставляя меня стать перед выбором. А теперь, когда его нет, он оставляет всё этой… суке и ее ребенку.

"Как он мог?" – шептала я себе, чувствуя, как старая рана на душе снова начинает кровоточить. "Как он мог предать меня таким образом?"

Но я не намерена была просто сидеть сложа руки. Я буду бороться за то, что принадлежит мне. Я стану опекуном этого ребенка, и тогда все, что принадлежало Шопену, будет моим. Лиза думает, что она победила, но она еще не знает, с кем имеет дело.

Я подняла глаза на портрет Шопена, висящий на стене. "Ты думал, что можешь меня контролировать даже после смерти," – говорила я портрету. "Но ты ошибался. Я сама решаю свою судьбу."

Мои мысли были полны решимости и холодной ярости. Я не позволю Шопену управлять моей жизнью из могилы. Я сделаю все, чтобы его завещание обернулось против него и его любовницы. Я буду бороться до конца, и я выиграю, ведь теперь у меня есть все карты в руках.

Несколькими месяцами ранее…

– Мама, ты не представляешь! – восклицаю я, чувствуя, как внутри меня бушует буря эмоций. Эта… Лизка…сучка, его подопечная, и Шопен… Шопен с ней спал! Она беременна от него, мама?

Я чувствую, как моя рука дрожит, когда я наливаю себе чашку чая. Мои слова срываются с языка, как лавина, не в силах остановиться. Я не могу молчать, меня разрывает от ревности и от боли.

– И знаешь, что самое ужасное? Все его наследство, все, что он нажил за эти годы… он оставил их ребенку! Этому еще не рожденному ребенку Лизы! – мой голос переходит в крик. Я чувствую, как слезы накатывают на глаза, но я сдерживаю их.

– Я не могу в это поверить. Все эти годы, все наши планы, все мои мечты… Он разрушил их одним махом. Как он мог предать меня так? Как он мог выбрать ее, эту ничтожную сучку, вместо меня, своей жены? – я бью кулаком по столу, чувствуя, как гнев и обида захлестывают меня.

Мама сидит напротив, ее глаза полны сочувствия.

– Таточка, дорогая, я так сочувствую тебе… – начинает она, но я ее перебиваю.

– Нет, мама, я не собираюсь просто сидеть и ничего не делать. Я найду способ заставить ее заплатить за это. Я не позволю этой девчонке и ее ребенку уничтожить мою жизнь. Я сделаю все, чтобы получить то, что мне по праву принадлежит.

В моем голосе звучит решимость, и я чувствую, как внутри меня рождается план. План, который поможет мне вернуть контроль над своей жизнью и отомстить за все годы предательства и лжи.

– Мама, я не дам этой Лизе уйти с моими деньгами и моим будущим. Я заставлю ее пожалеть о том, что она когда-либо встретила Шопена! Я заставлю ее отдать ребенка мне! Заставлю приползти ко мне на коленях! – застонала, сжимая руки в кулаки.

София кивнула в знак поддержки.

– Ты права, дочь. Эта девушка не должна уйти от нас с нашими деньгами. Ты должна действовать быстро и решительно. Отбери у нее ребенка…предложи ей денег! Она согласится!

– Я позабочусь о том, чтобы она не получила ни копейки от Шопена. ДА! Я отберу у нее ребенка! А потом найду способ, как избавиться от него. – шептала я, словно сама себе, чувствуя, как меня всю трясет от ярости и ненависти.

– Ты справишься, Тата. Ты всегда была сильной. Вначале нужно получить опекунство… а потом, потом можно сдать его в детдом, или… ну, ты знаешь, есть и другие способы, – тихо проговорила София, загадочно улыбаясь.

Я кивнула, мой взгляд, наверное, стал еще более холодным и расчетливым.

– Мама, я сделаю все, чтобы этот ребенок не стал помехой. Шопен может и думал, что он устроил все по-своему, но я покажу ему, что даже после смерти он не может контролировать мою судьбу.

– Вот и правильно, дочь. Мы должны действовать ради нашего будущего, ради того, чтобы сохранить то, что нам принадлежит, – сказала мать, с гордостью глядя на меня.

Я почувствовала, как внутри растет новая волна решимости и силы. Я была готова сделать все, что угодно, чтобы защитить свое будущее и отомстить за свои страдания.

– Мама, что мне делать с Лизой? Как мне убедиться, что она останется ни с чем? – спросила я, сидя напротив Софии.

Мама задумчиво погладила подбородок, а потом ответила:

– Знаешь, дочь, я думаю, мы могли бы использовать фальшивые деньги. Дадим ей то, что она хочет, но убедимся, что она уйдет с пустыми руками.

– Фальшивые деньги? – я удивленно приподняла бровь. – Это рискованно. Откуда мы их возьмем?

– Я знаю человека. Рустама. Он может достать для нас подделку. Он уже делал подобное раньше, и никто не смог распознать обман, – уверенно сказала София. И я в очередной раз подумала, что моя мама далеко не так проста и мила как кажется тем, кто знаком с ней.

Я кивнула, размышляя о предложении.

– Хорошо, давай свяжемся с Рустамом. Если он может это сделать, то это идеальное решение. Мы дадим Лизе деньги, и она уйдет, думая, что выиграла. Но в итоге останется с пустыми карманами. Тварь, которая разрушила мою жизнь!

– Именно так, – подтвердила София. – Это будет ее крушение. Она думает, что может играть с нами, но мы покажем ей, что никто не обманывает нашу семью.

Я улыбнулась, ощущая как боль отпускает, как все тело охватывает предвкушением триумфа и мести. "