Недотрога в моей постели

Глава 1

Тая

– Нет, я точно не поеду в Россию! Совершенно исключено. Даже не проси! Тони, я не могу. Ты же знаешь мою ситуацию… И закрывать показ я не буду, и на скрипке играть тоже… – повторяла я уже который раз, наверняка заимев мозоль на языке, отбиваясь от назойливого итальянца, который не отступался и убеждал меня поехать вместе с ним в Москву для участия в Неделе моды.

Крохотная фарфоровая чашечка с кофе задрожала у меня в руках, а сотрудники модного дома обратили на нас внимание. Но моему собеседнику и дела до них не было. Впрочем, как всегда. Где простые обыватели, а где звездный модельер Антонио Пазолини? Порой мне казалось, что и я случайно очутилась рядом с этим небожителем…

– Но, мичина (итал. кошечка – прим. автора), – встряхнул он головой, отчего черный завиток упал на лоб, придав голубоглазому красавцу вид озорного сорванца, и этот сорванец продолжал смотреть заискивающе и искриться упрямством, – подумай хорошо, какие ты упускаешь шансы!

– Я уже говорила и не раз, что не собираюсь делать карьеру модельера, – вздохнула я, бросая взгляды по сторонам – подчиненные Антонио, несмотря на царящую вокруг кутерьму, украдкой следили за нашим разговором. – Это не мое, совсем не мое…

– Тогда поедешь со мной как моя муза! – не унимался Тони, и я придвинулась к нему ближе, чтобы он, не дай бог, не упал на колени и говорил тише. Нет, я не стеснялась внимания окружающих, не стыдилась Тони, просто…

Просто вся ситуация казалась мне жутко неловкой. Известный модельер, талантливый кутюрье, миллионер и филантроп, красавец-мужчина и завидный холостяк уговаривает меня, начинающего мастера по дизайну украшений, поехать с ним, чтобы представлять нашу общую коллекцию.

Нет. Не так. Его коллекцию, в которую я не вложила ничего, кроме собственных простеньких эскизов. До сих пор не понимала, что в них такого примечательного, как они могли что-то всколыхнуть в душе модельера и заставить его создать такое роскошество…

– Ты меня так вдохновила! У тебя настоящий талант, а ты продолжаешь себя недооценивать. Как так можно? – вскричал он, будто прочитав мои мысли. – В самом деле, Тайа-а!

– Пойми, Тони, это просто случайность. Чисто мазня на холсте. Хобби. Я никак не ожидала, что простое увлечение выльется во что-то грандиозное. Ты уверял, что мы тихо-мирно представим коллекцию в Италии. С чего вдруг участие в Неделе моды в Москве? Откуда это взялось? Если честно, я чувствую себя немного обманутой.

– Тебе не хватает опыта, это правда. Будь ты модельером, знала бы, что мы изначально не загадываем большой успех, боимся сглазить. Мы в Италии очень суеверны. Но я всегда подразумевал, что наша коллекция уйдет в мир, будет радовать людей. Преступление прятать такую красоту, такое изящество! Уверен, нас ждет фурор.

– Тебя, тебя ждет фурор, – сложив руки на груди, напомнила я. – Не меня. Я никуда не поеду.

– Ты упряма, мичина, но я тебя сломаю, – сверкнул улыбкой Тони.

– Уломаю, ты, наверное, хотел сказать?

Тони пока делал ошибки, но вполне успешно осваивал русский язык. Когда работаешь вместе, хочется понимать друг друга без помощи переводчика. А уж когда отношения переходят на более интимный уровень, лучше вообще обойтись без посредника.

Но шла ли речь об этом интимном уровне у нас, неясно, слишком уж странные представления об отношениях и романтике в целом были у моего итальянского друга.

Я подозревала, что он предпочитает не только женщин, но и мужчин, и не только потому, что он модельер и в их среде так принято. А по той причине, что ненавидел рамки, гомофобов, поддерживал гей-парады и различные флешмобы в поддержку сексуальных и прочих меньшинств.

Он всегда заявлял, что у него широкие взгляды на жизнь, поэтому я поначалу опасалась выходить с ним в свет – вдруг затащит на какую-нибудь оргию. Но сейчас, в преддверии выхода новой коллекции, я могла не беспокоиться, потому что находилась в почетном звании музы великого гения Антонио Пазолини!

А с музами он никогда не спал, потому что земная близость с возвышенным идеалом напрочь убивала вдохновение. Ведь вдохновение – очень хрупкая субстанция.

Я сама в этом убедилась, так как полтора года не могла настроиться на музыку, не могла взять в руки некогда любимую скрипку, даже психотерапия не помогала.

Зато рисовать могла без удержу, чуть ли не живя в своей студии на втором этаже моей квартирки. Удивительно, как быстро небольшое увлечение выросло до таких масштабов.

Началось всё с поста в соцсети, куда я выложила свои рисунки. Антонио нашел их совершенно случайно, бродя во всемирной сети в поисках вдохновения. Его восхитило сочетание цветов и оттенков, то, как пересекались линии и ломались грани. Его заворожила, по его словам, выразительность изображенного хаоса.

В беспорядочном изображении лебедей, огня, скрипки он выцепил основную идею и воплотил ее в своей коллекции. Надо сказать, она была грандиозной. Феерия цвета: черное шелковое безумие, пламенеющая органза, золотые переливы, соблазнительное кружево… И всё это в обрамлении украшений – опять же по мотивам моих рисунков.

Антони нашел меня и предложил сотрудничество. Я совершенно не представляла, что такое модельный бизнес, была бесконечно далека от подиумных страстей.

Не знала, что делать, Тони пришлось со мной буквально нянчиться. Но он почему-то был совсем не против. Наверняка его восхищала собственная роль умелого наставника над скромным начинающим подмастерьем.

Конечно, я была благодарна ему за всё, однако и слышать не хотела о возвращении на родину.

Я только-только наладила свою жизнь, по крайней мере, мне казалось, что удалось привести ее в некое подобие порядка. А если верить тому, что я рассказываю психологу, у меня вообще чуть ли не идеальная жизнь.

Даром что я вру… Кошмары никуда не делись, то страшное выступление на сцене не прошло для меня без следа, как и общение с Максимом Суворовым в целом.

Самое ужасное, что когда я просыпаюсь, то порой не уверена, проснулась ли я на самом деле, я начинаю ходить по квартире, и мне в каждом углу видится что-то пугающее. А потом оказывается, что я продолжаю спать и видеть сон. Невозможность выспаться в собственной постели изматывала, а неспособность отпустить прошлое выводила из себя. Что ж я за нюня такая…

Наверняка это последствия напряженной работы над коллекцией, так я себя оправдывала. В желании забыть прошлое доводила себя до предела, работала в модном доме, рисовала ночью в студии, вела блог в соцсети. Естественно, добавлять новых нервирующих факторов в свою суматошную жизнь мне сейчас совсем не хотелось.

– Сломать это грубо, да? Извини, ты так дернулась. Всё в порядке?

– Конечно же всё в порядке. Это ты извини. Я тоже должна стараться больше, чтобы выучить твой язык.

– Выучишь обязательно. А мне нравится учить русский. Хотя многие говорят, что он грубый, мне так не кажется. Для меня это язык той девушки, которая меня разочаровала.

– Очаровала, так? – с улыбкой поправила я и пустила немного флирта в наш разговор: – Или я тебя разочаровала?

– Нет, это невозможно. Ты не можешь меня разочаровать. Никогда! – с присущей ему горячностью воскликнул Тони. Порой его манера держаться отдавала театральщиной. Если бы кто-то увидел его впервые, решил бы, что он по жизни переигрывает. Но такой он был – Антонио Пазолини – мой итальянский друг, коллега и поклонник. Именно в таком порядке.

Странные у нас были отношения, надо признать. Но меня они устраивали. От друга в новой для меня стране я бы не отказалась, от поддерживающего во всем коллеги – тоже. А вот в поклонниках я точно не нуждалась.

Но с Тони был особый уговор. До того момента, как будет представлена его коллекция, никаких романтических отношений.

Обидно ли мне было знать, что я его очередная муза? В какой-то мере да. Неприятно в любом случае быть одной из многих. Не первой, не последней, не единственной-неповторимой. Муз было много, причем любого пола. По музе на коллекцию.

О том моменте, когда из музы я превращусь в его девушку, а потом в экс-девушку, я старалась не думать и Тони глупыми вопросов не задавала.

Мол, долго ли ты встречался с другими музами? И за какой срок они тебе надоедают? Хотя один вопрос я бы всё же задала.

К чему такая откровенность? Он как будто заранее настраивал наши отношения на неминуемый провал. Честно? Да. Но бессмысленно. Оттого не получалось рассматривать серьезно всё происходящее между нами.

Это мама уже спит и видит меня замужем за богатым красивым итальянцем, вполне в ее духе решить, как для меня будет лучше.

А я просто плыву по течению, позволяя Тони играть свою роль, а сама втайне радуюсь, что обрела такого необычного поклонника, который установил между нами границы и не нарушает их.

– Есть хорошие слова: никогда не говори никогда, – проговорила я медленно, давая Тони понять смысл выражения.

– У тебя плохое настроение. Из-за меня, из-за Недели моды. Не хочешь ехать, – Антонио поверженно вздохнул и томно закатил глаза, изображая вселенскую печаль, а я виновато улыбалась, понимая, что даже ради него не изменю свое решение.

Однако последующие события пошатнули мою твердокаменную уверенность…

Глава 2

Тая

Вот уже неделю я жила у мамы и отчима на их вилле, при этом имея в распоряжении уютную и просторную квартиру со студией для своих художеств в мансарде. Почему-то мне никак не удается обрезать пуповину полностью, чуть что, сразу бегу к маме за советом. Уверенность в том, что я теперь самостоятельная личность, каждый раз рассеивается в прах, стоит мне начать разбирать документы, приходящие из России.

Какие-то справки, уведомления, нотариальные доверенности, квитанции, договора… Ничего в них не понимаю и постоянно сваливаю на маму свои же обязанности.

Но сегодня за завтраком я решила изменить привычке и разобрать непомерную кипу бумаг, хотя заботливая родительница и уверяла, что беспокоиться не о чем и она сама всё разложит по категориям. Но, в конце-то концов, сколько можно!

Я в общих чертах знала, что квартира, доставшаяся от бывшего муженька, кому-то сдана в аренду, и раньше меня это не волновало. Да и что случилось сейчас в моей вечно метущейся душе, сама толком не смогла бы объяснить.

Мама суетилась на просторной кухне, в милом голубом домашнем костюмчике и уже с укладкой. С утра. В таком виде она напоминала итальянскую кинодиву Софи Лорен и одновременно приводила меня в смущение, так как лично я выползла на кухню в любимой растянутой пижаме, растрепанные волосы так и лезли в лицо, напоминая, что надо подстричься.

Усевшись на широкий подоконник, я взяла в руки первый документ из большой пачки и совместила приятное с полезным – вдохнула умопомрачительный аромат морского бриза и цветов из маминого садика и ощутила, как полезно проявлять ответственность прямо с утра. Вот бы только понять, что со всем этим бумажным барахлом делать…

– Мама, что это за повестка? Никак не могу взять в толк. Почему здесь написано «повторная»? – спросила я у мамы, с беспокойством вертя в похолодевших руках официальную бумажку со своей фамилией. Мама почему-то застыла с виноватым видом, опустив глаза в пол. Я удивленно воззрилась на эту неожиданную картину, ожидая объяснений.

– Я подумала, что ты хочешь полностью отстраниться от проблем из России, – невозмутимо сообщила она, сжав губы и вернувшись к энергичному натиранию овощей. По всей видимости, в меню ожидалась селедка «под шубой».

– А тем более от этой квартиры, – продолжила мама. – Ошибусь, если скажу, что ты не хотела с ней иметь ничего общего? Было такое? Было. Ты выписала на меня доверенность, я квартиру сдала своим хорошим знакомым с тремя детьми. Теперь оттуда им выселяться, что ли? Они на год подписали договор аренды и оплатили вперед, потому что уже три раза переселялись! Сама понимаешь, как непросто переезжать со всем скарбом с тремя-то детьми! Как ты предлагаешь им сообщить, чтобы они съезжали?

Мама завелась, и ее аргументы были вполне понятны, тем не менее я не собиралась сдаваться.

– С этого места поподробнее, – потребовала я, сжимая в руках повестку и медленно сползая с уютного места обитания. Оборону нужно держать стоя. – Почему квартирантам пришлось бы съезжать?

– Они и не должны съезжать. И в суд идти не надо.

– Как так?

– Твой муженек однодневный, видимо, отошел от побоев и решил внаглую попробовать квартиру отбить.

– Хорошо сказано – отбить. Речь ведь идет об его квартире, мама, а вернее, квартире его бабушки, которая досталась мне незаконно, – напомнила я, покрываясь краской стыда, что неизменно случалось при воспоминании о моем бесславном замужестве длиной в одни неполные сутки.

– Тю! Почему же незаконно?

– Мама, ну ты же знаешь, что на него оказывали давление…

– И что? Пусть скажет спасибо, что не все квартиры отобрали! Что он на нарах не сидит и вообще живой остался. Бог не Тимошка – видит немножко! Хотел свою бабку-маразматичку облапошить, а сам попал впросак, – разошлась маман, в такт возмущенным возгласам четвертуя несчастную селедку.

– Вот честно, я бы отдала эту квартиру и не расстроилась. – Всплеснув руками, я нервно заходила вдоль длинной столешницы. – Я с самого начала не хотела принимать ее, но на тот момент даже не думала, что как-то смогу зарабатывать деньги, а от вас не хотела зависеть.

– Независимая ты моя, – по-доброму пожурила мама и покачала головой. – У Николаши уже взрослые дети. Кого еще обеспечивать, кроме как не нас с тобой? Он доволен и счастлив, что о ком-то заботится. И прекрати уже платить за аренду своей квартиры, – в который раз попросила она, жестом пресекая мои привычные возражения, готовые сорваться с языка. – Николаша устал тебе деньги обратно на счет возвращать. Вот замуж выйдешь, будет тебя муж обеспечивать, а пока у тебя есть родители, которые, к счастью, не бедствуют. Бери, пользуйся и не выпендривайся. Можешь лишние деньги голодающим в Африке послать, если тебя совесть мучает.

– Мам, но мне всё равно кажется, что игнорировать повестки суда незаконно, – вернулась я к беспокоящей меня теме, пропуская те, которые обсуждались не раз. Маму не переубедишь. Вон даже несчастных голодных детей приплела.

– Дочь, ты в другой стране, с тебя взятки гладки. На суде твою сторону будет представлять наш человек, профессионал своего дела. Или ты снова хочешь сталкиваться с этим проходимцем?

Честно говоря, сама не знаю, почему я так упорствовала. Но что-то внутри зудело, было ощущение, что свои проблемы нужно решать самостоятельно. Если еще раз переложить на других их решение, так будет продолжаться до конца жизни. Нужно посоветоваться с психологом, она подскажет, как правильно действовать.

Мои раздумья прервала телефонная трель. Достав телефон из сумки, я с удивлением уставилась на номер из прошлого. Не ожидала, что этот человек мне когда-нибудь снова позвонит. Сердце забилось чаще, и я дрожащим пальцем нажала на кнопку ответа.

– Вознесенская? – проговорил мне в ухо строгий женский голос, и я тут же мысленно вызвала образ сухой властной женщины с благородной осанкой и мудрыми глазами – моей преподавательницы Татьяны Георгиевны.

В голове яркой лентой пронеслись воспоминания. Железная леди наставляет своих учеников, глядя с укором и требовательностью. Она ругает, ругает и ругает, дергая руку со смычком и ставя ее в правильное положение. Хмурится, отчего становится серым даже самый яркий солнечный день.

Зато редкая улыбка одобрения способна превратить любой урок в праздник. Лента воспоминаний оборвалась, как только перед внутренним взором мелькнуло равнодушное уведомление на телефоне – абонент внес вас в черный список. Болит, черт побери, до сих пор душа болит от обиды.

– Да, это я… – растерянно отозвалась я, даже не пытаясь вернуть себе самообладание. На такой подвиг я была сейчас неспособна.

– Хорошо, что номер не поменяла, не хотелось бы тебя искать, – проворчала она как ни в чем не бывало. А я даже не удивилась, что тон преподавательницы звучит обвинительно, вместо желанного заискивающего. – Здравствуй, Таисия.

– Здравствуйте, Татьяна Георгиевна, честно говоря…

– Знаю, знаю, что хочешь сказать. Удивлена, что я звоню тебе.

– Да, это очень неожиданно, – решила я не лукавить.

Но спросить, что ей нужно, показалось невежливым, поэтому я просто молчала, уступая право вести разговор собеседнице.

– Скоро отчетный концерт, душечка. Почему я тебя не наблюдаю на занятиях?

Душечка?.. Отчетный концерт! Как собака Павлова, я среагировала на эти слова бешеным ускорением пульса и мысленным проигрыванием…

А проигрыванием чего? Я даже не знаю учебную программу!

– Э-э-э…

Способность говорить пропала, я на несколько секунд просто отключилась.

– Таисия, ты здесь? – сухо, а вовсе не обеспокоенно проговорила всё больше удивляющая меня женщина по ту сторону трубки.

Может быть, я сплю? Точно нет, никакое воображение не нарисовало бы подобный выверт судьбы. Это происходит на самом деле – мне звонит моя любимая бывшая преподавательница, которая поставила меня в черный список и отказывалась иметь хоть какое-то дело с опозоренной ученицей.

Теперь же она ни с того ни с сего беспокоится, что я отсутствую на занятиях в консерватории, к исключению из которой она приложила руку.

Не подумала защитить меня, не уговорила не забирать документы. А ведь могла бы, раз уж я так талантлива, как она всегда говорила.

Да что там. Она даже не поинтересовалась, что на самом деле произошло. Ее не волнует, что я в другой стране начала новую жизнь, она что-то там себе придумала и пытается сделать вид, что ничего не случилось, что я больше не персона нон грата.

– Я думала, что мне не рады в стенах консерватории, – ответила я, пытаясь, чтобы мой голос не звучал жалобно. Хотелось держаться хладнокровно и не позволять обидевшей меня женщине заприметить хоть крупицу слабости.

Она не должна чувствовать себя благодетельницей, протянувшей руку помощи несчастной, отвергнутой всеми ученице.

– Глупости! – фыркнула она с присущей ей интонацией превосходства надо всем миром. – Ничего не знаю. Возьми справку по болезни для деканата и возвращайся на учебу. Не выступишь на концерте, можешь забыть мое имя!

И отключилась, отсекая любые мои возражения. Не успев даже возмутиться, поспорить, что-то уточнить, я тупо смотрела на погаснувший экран мобильного.

Привычная угроза прямо-таки взбесила. Она оставила последнее слово за собой, не дала что-то спросить, намекнуть на то, что неплохо бы извиниться… Запыхтев от злости, я сжимала и разжимала ладонь, будто в руке был не телефон, а эспандер для тренировки мышц.

– Кто звонил? – спросила мама, но не успела я ответить, как в кухню ворвался Николай Дмитриевич, закрутив нас с мамой в подобии смерча.

Он пронесся по кухне, поцеловал нас в щеки, подхватил кусок еды там, кусок сям, открыл холодильник, достал припрятанную бутылку исконного русского успокоительного, налил стопку и залпом ее в себя опрокинул.

После чего занюхал куском итальянской чиабатты, возмущенно поморщился, как всегда делал, так как это не обычная русская буханка хлеба, и вгляделся в наши напряженные лица.

– Что за шум, а драки нет? – спросил явно без желания слышать ответ. Водка в обед и расхристанный внешний вид намекали, что у него свои проблемы. Темные с проседью волосы были взлохмачены, на лбу блестели бисеринки пота, старый заношенный спортивный костюм и тот вселял уверенность, что его хозяин пребывает во взвинченном состоянии.

– Коленька, – хотела было запричитать о больном сердце мама, но отчим уже переключился на разговор по телефону, который явно не доставлял ему удовольствия. Он размахивал руками и говорил на повышенных тонах.

– А-а-а, дом строишь… Понимаю, понимаю! Это дело важное. Хотя ради друга можно и отвлечься! Материалы сам хочешь все проверить? Ну да, ну да, ясно… Значит, доски и гвозди важнее юбилея друга… Так дела не делаются, я к тебе со всей душой, а ты… Хотел с женой со своей познакомить, с дочкой… Как знаешь, Евгений! Давай! Не хворай!

Отбросив телефон в сторону, Николай Дмитриевич так сильно хлопнул ладонью по столу, что продукты на нем подскочили, вот только никому не хотелось смеяться из-за хаотичных прыжков овощей.

– Ты чего лютуешь, Николаша? – миролюбиво спросила мама, видимо осознав себя единственным оплотом спокойствия в этом сумасшедшем пространстве. – Ты меня пугаешь. Что случилось?

– Да вот, знаешь, Люда, оказывается, друзья и не друзья вовсе. Не хотят на юбилей приезжать. У кого ремонт, у кого строительство, у кого крестник родился. Скоро расскажут, что у троюродной бабушки третьей жены брата нога подвернулась!

– Ну что поделать? Сейчас все занятые. Наверное, сложно всем вырваться за границу.

– Да ладно! Что здесь сложного? Приехать на выходные – разве я требую невозможного? Не хотят друга уважить, отмазки придумывают всякие. Добра не помнят. Ну что ж… – заговорил он решительно, от прежней печали не осталось и следа. Налил в свою любимую гигантскую кружку чаю и шумно отхлебнул. – Здесь два варианта. В одиночестве куковать тут или домой ехать. С размахом юбилей отметить.

– Как это с размахом? Ресторан заказать? – поинтересовалась мама, хмуря брови.

– Да какой ресторан? Осточертела мне эта итальянская кухня! Хочу щей наваристых с салом, с чесноком, со сметаной. Холодец с хреном… В общем, чтобы хорошо да по-русски. В баньке попариться, а потом в студеную купель. Эх! – залихватски присвистнул отчим, а мама недовольно покачала головой в ответ на его радужные планы.

– Николаша, ты что? Тебе нужно беречь себя. Как ты можешь со своим сердцем о таких перепадах температур даже думать? Да и водочка… – она многозначительно поморщилась.

– Ты меня, Людмила, глупостями не отвлекай. У меня сейчас много дел будет, нужно домой собираться, организовывать день рождения на даче. Хорошо, что я у Наташки ее отсудил. А то окопалась там со своим любовником. А я же этот дом сам построил, по бревнышку собирал, каждый гвоздь знаю, – покачал он головой, а потом мечтательно улыбнулся. – И баня застоялась без хозяина. Хочу там день рождения, и чтобы все близкие были рядом.

Все близкие… Я сглотнула, понимая, что мысли сами по себе побежали в неверном направлении. Совершенно неверном. Окружающая действительность пропала, а я начала размышлять, что было бы, приедь на праздник сын Николая Дмитриевича.

Что бы я ему сказала… Что бы сказал он… Но он не приедет. Отношения между отцом и сыном так и не наладились, а мне нельзя даже думать о Суворове. Это опасно.

– Правильно, завелся Николаша, а организовывать всё Люде… – ворчала мама.

– А что тебе делать? Тебе сложно пятую точку поднять, вещи собрать и из машины в самолет переместиться? – подмигнул он ей с улыбкой.

– Ну ты уж скажешь. Так и обидеться недолго, – надулась мама.

– А что здесь обидного? Таюш, – обратился он ко мне за поддержкой, вырывая из мира грез. – Я всегда правду говорю. Не работаешь, никаких обязательств нет, дома сидишь, чему я очень рад, – добавил поспешно, явно боясь, что запахнет жареным. – Почему вы тебе до России не прокатиться, мужу любимому не устроить праздник в честь юбилея, удивить всех нас чем-нибудь вкусненьким? Сделай мне такой подарок, душа моя, и я буду только счастлив…

Глава 3

смуте чувств, находи я мужество делиться сокровенным с психологом. Но даже при личном общении во время ее короткого визита к нам я скрыла от нее многое, очень многое.

Самое ужасное, что я и от самой себя пыталась утаить свои чувства. Наиглупейшее занятие, надо сказать. Разве можно прятаться от собственных эмоций? Вот и у меня не получалось.

Но теперь всё точно изменится… Я чувствовала это всем своим существом и не могла унять радостного волнения и предвкушения.

В отличие от мамы. Она скрепя сердце согласилась. Конечно же, я видела, что ей не хочется возвращаться в Россию. Ее там ничего не держало, связи оборвались, работать она не стремилась, родственников нет, да и в Италии она неплохо устроилась, организовав с другими эмигрантками из России небольшой кружок по интересам.

Насколько я поняла, когда ее посадили в СИЗО, она обращалась за помощью к многочисленным знакомым, но никто ей не помог, не поддержал. Открестились как от чумной, никто не захотел мараться, хотя мама многим протягивала руку помощи.

Но тут ничего удивительного. Как говорится, своя рубашка ближе к телу.

А мама у меня злопамятная и очень чувствительная к чужому мнению. Наверняка ее грело осознание свалившегося на голову большого куша в виде богатого влюбленного мужа, обеспечивающего ей шикарную жизнь на вилле у моря, а тут снова в Россию, как собака с поджатым хвостом…

Родители еще долго пререкались, закрывшись в спальне, но мама просто зря сотрясала воздух. Если уж Николай Дмитриевич что-то задумал, его и танк не остановит. Чтобы отвлечься, я набрала номер Тони и обрадовала его новостью, от которой он, кажется, онемел. Но быстро пришел в себя и начал строить наполеоновские планы.

– Это будет грандиозно! Манифик! Теперь моя цель – уговорить тебя выйти на подиум в платье невесты!

Улыбка, блуждающая на губах в ответ на фейерверк эмоций Тони, медленно угасла. Я на сцене? Да ни за что… Представив, как будет настаивать Тони, отбрасывая в сторону мои заверения в собственной стеснительности, я почувствовала раздражение.

Не хочу посвящать его в прошлое, но, даже если я просто стесняюсь, разве это не причина оставить попытки сделать из меня модель наперекор моему желанию?

Почему людям постоянно хочется как-то влиять на других? На меня особенно. Болтаюсь, как перекати-поле, по воле неугомонного ветра. Давно пообещала себе не поддаваться ни на чьи уговоры, прислушиваться лишь к своим желаниям, не быть безвольной. Я и только я буду решать.

– Нет, Тони, – твердо заявила я. – Я и сцена – это разные вселенные. Чем плохи модели? Ты можешь пригласить любую.

– Тем, что я создал это платье для тебя, миа кара (моя дорогая – прим. автора)! – воскликнул неугомонный и очень упрямый итальянец. – Сегодня меня осенило, вот прямо сейчас, когда ты позвонила и черный день сменился солнечным, – что же в нем не так.

– И что же в нем не так? – без особого энтузиазма спросила я об очередной переделке самого важного платья показа.

В конце концов, как вообще можно улучшить совершенство? За такое платье любая невеста просто убила бы. При всем моем равнодушии к высокой моде, я могла оценить несомненный талант мастера.

– Покажу в самолете, пусть будет сюрприз для тебя, – ушел в загадочность Тони и вскоре отключился, а я же поехала домой собирать чемоданы.

Да, я решила, что их будет много. Не пара вещей, а почти все. Не для недели пребывания на родине, а чтобы остаться там навсегда.

Вернусь ли я в консерваторию, пока не знала, но скрипку бережно уложила первой, достав из пыльного угла, где она всё это время томилась, брошенная нерадивой хозяйкой.

Инструмент не должен застаиваться, а мой молчал много месяцев, исполнив лебединую песню на той сцене… В тот ужасный вечер.

Память – странная штука. Она играет с нами. Что-то по своей воле прячет, что-то вытаскивает на первый план. Я не помнила, что исполняла, смутно, в общих чертах… Руки действовали сами по себе, а меня переполняли взрывные чувства, плюс действие наркотика…

Но я не могла выкинуть из головы горящие презрением глаза Максима Суворова, не могла забыть, как упала на пол в его кабинете и униженно выслушивала оскорбления от человека, в которого была влюблена.

Как я вмиг прозрела и поняла, зачем он устроил подлый спектакль и сыграл в нем главную роль.

Никакие его слова и действия после не смогли стереть клеймо жуткого позора, чувство беспомощности, несправедливости и загнанности в угол, страха, ненависти…

Прошло больше года. Чувства поутихли и притупились. Время лечит, как бы банально ни звучало. Невозможно каждый день фонтанировать эмоциями и страдать. Пришло некое успокоение, разум не без помощи психолога разложил по полочкам противоречивые чувства. Проснулся интерес к жизни человека, которого я видела последний раз на волосок от гибели.

До сих пор считаю, что никто не заслуживает быть почти сожженным, да еще и с согласия собственного отца. Прошло несколько месяцев, прежде чем я смогла затронуть эту опасную тему в разговорах с мамой и отчимом. Но встретила глухую оборону.

Эти двое купались в своей любви, как юные Ромео и Джульетта, наслаждались жизнью и, казалось, не вспоминали о прошлом, намертво запечатав его и выбросив за ненадобностью.

Подобное спокойствие было мне неведомо, поэтому мучилась одна, однажды не выдержав и начав искать информацию в интернете.

Наверное, так срывается алкоголик, жадно выпивая первую рюмку после вынужденного ограничения в спиртном.

Он перестал пить, но внутри живет жажда. Знает, что пить алкоголь – вредно для здоровья, знает, что он нарушил данное себе обещание, но как же сладостен тот самый миг, когда поддаешься искушению и впервые за долгое время получаешь желанную дозу…

Я рассматривала фотографии с маниакальным упорством отыскать что-то в лице Максима, говорящее о том, что его изменили наши общие события. Пока не догадалась, что не вижу новых фотографий.

Да и откуда бы им взяться, если Суворов провалялся в больницах общей сложностью полгода. От сочувствия сжималось сердце, и бесполезно было напоминать себе, что другая бы злорадствовала, что он расплатился по всем счетам, что ему за меня отомстили.

Ну а мне-то что с того, что он страдал физически? Мне от этого не становилось легче. Наоборот, во мне росло сострадание. Жутко хотелось узнать подробности: как он пострадал, сильно ли, не изувечен ли навсегда, ходит ли, видит ли, говорит ли…

Заботятся ли о нем и кто… Пусть уж живет своей мажористой жизнью, развлекается, спит с моделями и прочими красотками, лишь бы не лежал в постели парализованным обожженным инвалидом.

Он и жил – как мне потом удалось выяснить – только затворником, отказавшись от развлечений, прекратив всю свою деятельность, связанную с клубами, модельными агентствами и прочими ходящими по краю закона заведениями, занялся благотворительностью, помощью ожоговым больным.

Не давал интервью, не позволял влезать в его жизнь. Ни одного нового фото, ни одной мало-мальски достоверной информации. Ничего.

Невозможность что-то выяснить о Максиме удручала больше, чем следовало. Этот непомерный интерес нужно было задушить на корню. И я старалась. Очень.

Пока не замаячило на горизонте скорое возвращение домой. И праздник в кругу семьи на даче Суворовых, где сын и отец могли бы наконец примириться. Ведь могли же? Сколько можно находиться в ссоре?..

И вот уже под брюхом громадной белой махины проносятся родные поля и леса. Четкие очертания строгой Европы сменились размазанной картинкой родины, бескрайней России, виднеющейся сквозь ватные обрывки облаков.

Но вместо того, чтобы любоваться видом за иллюминатором, я во все глаза смотрела в эскизы, порхающие передо мной, словно крылья бабочки, в руках неугомонного кутюрье.

Очередной привет из прошлого заставил оцепенеть. Обещанный сюрприз от Тони превратил меня в отупевшую статую, неспособную шевельнуть рукой и вымолвить хоть одно слово. Даже выдавить улыбку не смогла. Совершенное платье на глазах превратилось в кошмар – мановением руки Тони, а вернее, касанием пальца тачпада на планшете, оно превратилось из белоснежного в угольно-черное.

– Я понял, – рассказывал он, увлеченный демонстрацией, – что жизнь – это черные и белые полосы, которые идут одна за другой. Сначала белая полоса, потом черная. Поэтому ты выйдешь в белом платье, а потом отцепишь вот тут… и-и-и… оно превратится в черное! Смотри! Эффектно, правда? Правда же?

Как бы он ни теребил меня, я продолжала тупо моргать, вспоминая свое когда-то любимое платье – то самое из черных и белых полос, сменяющих друг друга. Это и в самом деле очередной намек на прошлое? Или же я придумываю?

Ведь это, в сущности, витало на поверхности – я сама отразила в коллекции ювелирных изделий союз черного и белого лебедей. Так странно ли, что Тони воплотил в жизнь мои же идеи? Нет, не странно. Но удивляет то, как настойчиво меня преследуют призраки прошлого.

Наконец придя в себя, я вымученно улыбнулась и поспешила угомонить капризного гения, пообещав подумать над выходом на сцену, а воображение уже рисовало меня в этом бесподобном платье. Голая спина, чуть прикрытая кружевом, струящийся подол из шелка, тесный лиф, искусно расшитый белыми перьями, и характерная для балерин-лебедей диадема.

Я представляла сильно впечатлившую меня сцену из фильма «Черный лебедь» с Натали Портман, когда помешавшаяся на идеальном исполнении партии черного лебедя балерина превращается в своем воображении в птицу и крылья вырастают прямо из спины. Откровение, безумие, свободный полет…

В этом танце было всё. Моей истосковавшейся по музыке душе так не хватало подобного взрыва эмоций. Одной живописи было недостаточно, чтобы выплеснуть все бушующие во мне страсти.

Пальцы зудели, желание коснуться струн вспыхнуло во мне, стоило только подержать скрипку в руках.

Я боялась и желала этого одновременно. Боялась эмоций, которые так долго прятала и думала, что почти похоронила. Связанных с музыкой, связанных с Максимом. Слишком долго. И чем дальше от Италии уносил меня самолет, тем яснее становилось одно – у меня больше нет сил бороться с собой.

Глава 4

Максим

– Сюрпри-и-из!

От одного этого голоса, сочащегося приторным соблазном, заскрипели зубы. Илона. Вернулась из командировки раньше времени. Куда там она ездила на очередной показ? Я давно уже не запоминал ее маршруты. Ее россказни о модельной жизни воспринимал как белый шум, умело отключая слух и изредка кивая в нужных местах. Зачем жить с той, которая так раздражает? Хороший вопрос.

Возможно, не выносил пустоты дома. Возможно, просто не находил в себе сил расстаться с такой удобной женщиной. Привык. Наши жизни шли параллельно, мы встречались так редко, что она не успевала мне надоесть. С ней можно было забыться и не вспоминать…

Нет, о ней я думать не буду…

Тем более передо мной лежала моя, возможно, будущая жена – в белом кружевном боди, изогнувшись в соблазнительной позе, насколько позволяли ее модельные кости. Идеальная картинка ждущей своего мужчину женщины.

– Иди ко мне, Ма-а-акс, – продолжала противно тянуть она, похлопывая по постели ладонью.

– А есть что выпить? – будничным тоном перевел я тему, на ходу снимая пиджак и развязывая галстук. Вообще, день в недавно открытом мною ожоговом центре был не из легких, привлекать спонсоров в целом было непросто, и я рассчитывал на уединение своей полухолостяцкой квартиры.

Ужин на заказ, сериал, очередная попытка выспаться. Обычный сценарий моих нынешних будней. Никаких тебе клубов или пьянок с друзьями.

– Выпить? Но я думала… – замешкалась Илона, но тут же приняла правила игры и выпорхнула из постели, подошла ко мне и прильнула всем телом. Какая холодная. Всё тело в мурашках.

– Почему тут, черт побери, так холодно? – нахмурился я, обратив внимание на открытое окно. – Ты замерзла.

– Извини, тут сильно пахло лекарствами, и я решила проветрить, – смутилась Илона, заглядывая в глаза. – Сильно болит?

«Что именно болит?!» – хотелось рявкнуть в ответ. Что, блядь, за глупый вопрос? Будто она не знает, сколько препаратов мне нужно принимать после пластики и пересадок кожи? Но вместо того, чтобы ответить, я решаю заткнуть Илону самым действенным способом.

В конце концов, именно для этого она вырядилась в эту тряпку – чтобы меня порадовать. А секс – это почти единственное, что может принести мне если не радость, то хоть какое-то удовлетворение.

Я же, черт побери, не сдох там, в этом огне, хотя меня и очень старались угробить… Нет, не думать об этом.

– Болит. Очень. И ты можешь помочь.

Положил руку ей на голову, мягко надавливая. С пониманием улыбнувшись, Илона плавно опустилась на колени и облизнулась.

– Соскучился? – томно прошептала она.

– Просто не передать словами…

Сарказма она, к счастью, не заметила, высвободив мой напрягшийся член и начав обрабатывать его губами. Техника, как обычно, не подводила. Затуманившимся взглядом я наблюдал, как туда-сюда ритмично ходит голова Илоны, как язык скользит по головке, как она помогает себе рукой, сдавливая основание члена…

Но, несмотря на умелые действия, разрядка не наступала. Более того, она даже не замаячила на горизонте.

– Ты так напряжен. Что-то случилось? – спросила Илона, оторвавшись от минета. Губы блестели в полумраке спальни.

– Просто устал… – ответил я тоном мужа со стажем.

Вот так у нас это будет происходить на протяжении многих лет? От этой мысли что-то в груди заныло, и я, подняв Илону на ноги, бросив на постель. Она мягко упала спиной назад, раскинулась в изящной позе.

Складывалось ощущение, что она играет на камеру. Профдеформация, будь она неладна. Да и я словно участвовал в спектакле, играя роль страстного любовника. Приблизился к краю постели, по пути снимая и откидывая брюки и боксеры.

Илона пристально наблюдала за мной, фокусируясь взглядом на лице. А говорила, что привыкла к шрамам и их вид не отталкивает… На лице их теперь нет, пусть и оно пока напоминает маску, чувствительность и подвижность мышц вернутся не сразу.

Ну да ладно. Не важно.

Опустившись сверху и придавив тело Илоны собой, я впился в ее губы, стараясь забыться в этом требовательном жадном единении губ и сплетении языков. Пытаясь доставить ей ответное удовольствие, скользнул рукой вниз, отодвинув кружево в сторону, и вклинился пальцами во влажное лоно. Илона глухо застонала и выгнулась, легко царапая мне плечи острыми ногтями.

И всё бы ничего, если бы я мог расслабиться и включиться в процесс не только телом, но и душой. Но эта подлая субстанция молчала, не отвечая на призывы плоти. То, что должно было стать красивой, страстной прелюдией, превратилось в какую-то жалкую возню на простынях.

К счастью, я один испытывал эти странные ощущения, Илона продолжала стонать и извиваться, а ее руки уже вцепились мне в ягодицы, подталкивая к тому, чтобы я взял ее. Спасибо, милая, что ты такая как всегда – никогда не замечаешь, что я чувствую.

Сглотнув горечь от осознания реальности, я попробовал представить что-то возбуждающее.

И естественно, как обычно, на ум пришла недотрога. Моя палочка-выручалочка, блядь. Центральная фигура моих влажных фантазий. Таисия Вознесенская. Невинная жертва моих гадких планов, гордая девочка, которую я унизил, а потом потерял, не сумев ни вымолить прощения, ни удержать.

Она исчезла из моей жизни, будто и не было. Но не из мыслей. Одно воспоминание о ней – и вот я уже с каменным стояком, представляю, что она подо мной, изнывает от того же самого голода, подставляет свою белоснежную кожу под мои обжигающие поцелуи. Сладкая, дурманящая, сводящая с ума…

Такие разные они, Илона и Тая, но я трахаю первую, чтобы попытаться забыть вторую, недостижимую для меня, подменяя одну на другую в своем воображении. Иначе ничего не получится.

Я зациклился на ней, заболел, она стала гребаным наваждением, от которого не избавиться, как ни мечтай.

– Да-а-а… – стонет…. Не, не Тая, а Илона, и приходится заткнуть ей рот, перевернув на живот и вонзившись в мокрое хлюпающее влагалище.

Интересно, Тая могла бы вести себя так смело? Могла бы стонать так громко, кричать подо мной от желания, раздирающего ее на части? Или она холодная и бесстрастная? Я изнывал от несбыточных мечтаний узнать это на опыте.

Но как, если она исчезла из моей жизни, не оставив ни единой зацепки, чтобы ее найти?! Да и если бы нашел, она бы плюнула мне в лицо и имела бы на это полное право!

Я виноват, безмерно виноват и ничем не могу искупить вину…

Но если бы она меня простила, если бы дала шанс, узнала бы меня получше… того, кем я стал, увидела бы, как я изменился, может быть… ну вдруг, она бы смогла стать счастливой рядом со мной. Я уверен. Всё бы отдал, чтобы попытаться.

Одна попытка, один шанс. Мне бы хватило. Отдал бы себя целиком, чтобы завоевать недотрогу. Забрать ее в свою постель, в свою жизнь. Навсегда…

Но моя реальность – стонущая подо мной Илона. Я свихнулся, если всё еще мечтаю о Тае. Ее больше нет, и вряд ли есть хоть какая-то возможность, что она появится в моей жизни. Надо попытаться сосредоточиться на Илоне, стать к ней ближе, впустить ее в сердце, потому что искать кого-то другого нет сил и желания, а я хочу семью, детей, потому что разрушил свою собственную, лишившись отца и брата.

Заплачь еще, придурок… Сам виноват, поломал всё собственными руками, теперь плати – живи искусственной жизнью, изображай страсть, трахай одну, думай о другой.

Давай, мудак, ты доволен тем, чего достиг?

Злость на себя придала энергии моим движениям, и бедная Илона, вцепившись пальцами в простыню, задергалась от настигнувшего ее экстаза. Ну и отлично. Хоть кого-то я могу порадовать. Еще бы неплохо кончить самому. Хорошо, что нам, мужикам, многого не надо, чтобы потворствовать естественным потребностям.

Чуть ли не любая сгодится, чтобы поиметь и получить желанную разрядку. Наверное, я один такой дебил, кто влюбился в недостижимый идеал и не может его забыть.

Да. Надо сделать Илоне ребенка и жениться на ней. Пора ей уже бросать карьеру, а мне – глупые мечты. С этими мыслями я наконец изливаюсь в нее долго и протяжно, не чувствуя ровным счетом ничего. Внутри пустота, а подо мной фальшивая замена желанной девушки.

Бесполезно. Ничем не вытравить чертову недотрогу из своего сердца.

Глава 5

Глава 5

Тая

Стоило только приехать в Россию, и жизнь закрутилась бешеным вихрем. Мы поселились в загородном доме Суворовых, в том самом, куда мы с ним приехали в ночь, когда его мать пыталась покончить собой. Каменная крепость казалась такой уютной, добротной и как будто ожидающей нас, своих истинных хозяев, что те воспоминания подернулись мутной дымкой, казались событием из прошлой жизни.

Всё потому, что некогда было думать о былом – мы с Тони уехали в Москву, он увлек меня подготовкой к показу, нагрузил по полной, сам сходил с ума из-за Недели моды и всех окружающих кружил в безумном смерче.

И вот наступил день икс. Нет, нашу коллекцию сегодня не показывали, но вездесущий итальянец решил порадовать своим присутствием открытие в Гостином дворе. Мы приехали туда на лимузине, словно кинозвезды, и вышли под свет камер, бьющий в лицо.

Журналисты жаждали нашего внимания. С нетерпением посматривали в нашу сторону, будто готовились по команде марш броситься к нам со своими микрофонами и камерами, диктофонами и засыпать нас настырными вопросами. И, перекрикивая друг друга, они обязательно зададут самый главный вопрос, ответ на который заставил бы меня покрыться холодным потом.

Заставил бы, ответь я правду. К счастью, менеджер модельера Чезаре выдал мне примерный список вопросов, который будут задавать, и оригинальностью они не отличались.

В центре внимания так или иначе будет модельер, ну а я, его муза, как я надеялась, спрячусь в тени маэстро. Но не тут-то было.

Я не успевала и фразу окончить, как меня атаковали новыми репликами, отчего моя растерянность только увеличивалась, не говоря уже о том, что я страшно нервничала. Дрожь ледяными волнами прокатывалась по телу, а руки, сцепленные в замок, тряслись

Кто-то сунул мне в руки бокал шампанского, а Антонио крепче обхватил талию, желая поддержать, но таким жестом дал хищным акулам пера новый повод проявить любопытство. Вот только хитрый итальянец явно не был новичком подавать информацию так, как нужно ему, и не сообщать больше, чем он того желал.

К сожалению, это не спасет его от перевирания слов, бурной фантазии бумагомарателей и выдумывания фальшивых нюансов. С другой стороны, лишний хайп никогда не помешает публичному человеку. Жаль только, что мне это всё чуждо.

Менеджер убеждал меня, что бояться нечего, разговоры будут крутиться вокруг коллекции и бурной личной жизни Тони. Каково же было мое удивление, нет, скорее шок, когда на меня посыпались градом обвинения в том, что я использую его и брошу. Точно так же, как несчастного первого мужа, за которым была замужем одни сутки, после чего заполучила элитное жилье и кучу денег, благодаря которым веду безбедный образ жизни тусовщицы и свободной художницы на итальянском курорте.

От злости у меня чуть ли пар из ушей не повалил, но я быстро осознала, что рьяно отрицать очевидные факты не получится, и мило улыбнулась. В конце концов, я действительно отхапала квартиру у Славы. Эх, где-то обретается мой бывший муж…

Впрочем, думать об этом чужеродном для меня словосочетании было невозможно. Да и не хотелось. Обреченно вздохнув, почувствовала, как Тони сжимает мою талию в попытке вызвать хоть какую-то реакцию. Спасибо его менеджеру – я сумела выдавить несколько заученных банальностей.

Как меня угнетала бесцветность городской осени, как мою творческую натуру губило отсутствие красок, и как вдохновение вспыхнуло под ясным голубым небом под шепот морских волн…

Тони не остался внакладе и подхватил мою сбивчивую хаотичную речь. Потихоньку ему удалось сгладить острые углы и при общей многословности толком не сказать ничего существенного.

К сожалению, это не гарантировало, что наутро мы не обнаружим в прессе вывернутые наизнанку фразы…

Но зато они ничего не сказали о самых грязных моих тайнах. Зря так сильно волновалась. А ведь психолог предупреждала, что необходимо перестать прогнозировать негативное будущее. Если оно случится, тогда и думать над разрешением проблемы. А если не случится – какой смысл тратить свои нервы? Ох, если бы было так просто…

– Ты хорошо держалась, – шепнул мне на ухо Тони, провожая к фуршетным столам, но Чезаре так скривил свои тонкие губы, что большей демонстрации не понадобилось. Я и так понимала, что выглядела совершенно по-идиотски, что-то тихо мямля и теряясь.

– Можешь не обманывать. Я знаю, ты ожидал большей активности от меня, поддержки.

– Ерунда. Сложно не растеряться под таким упором.

– Напором, – мягко поправила я, в очередной раз чувствуя неловкость. Тони прикладывал усилия в освоении русского языка, шел мне навстречу, чтобы лучше понимать, а я не отвечала тем же.

Что это? Подсознательное понимание, что наше общее будущее нереально? Что рано или поздно наступит конец нашим отношениям? Когда это случится, или если это случится, что я почувствую? И снова проигрываю ситуацию наперед. Зачем? Жизнь развивается по своим законам, а мы порой абсолютно не влияем на ход событий.

Глава 6

Максим

С некоторых пор я стал регулярно заниматься плаванием. Как и всегда, поехал в бассейн с раннего утра. Есть что-то особенное в том, чтобы проснуться в четыре утра, когда, кажется, спит весь мир, выпить бодрящую чашку кофе и, проехав по сонному городу, окунуться в прохладную воду, проплыть несколько раз туда-обратно, отрешившись от всех мыслей. Почувствовать себя живым и наполненным энергией и новыми силами.

В такие минуты понимаешь, что отвоевываешь у жизни драгоценные минуты здоровья, в противоположность тому, как разбазаривал его на кутежи и пьянки.

Конечно, часть «друзей» сразу исчезла с горизонта, когда я изменил образ жизни, – всё же у людей должны быть общие интересы, чтобы проводить время вместе. Но те, кто остался, добавили себе лишних очков в копилку моего к ним доверия.

Настоящим друзьям не важно, что ты из-за нетрудоспособности выпал из жизни и бизнеса, полностью изменил его направление. Настоящие друзья всё поняли и поддержали. Не осудили, а, наоборот, сами призадумались, правильный ли путь избрали. Но прошлая жизнь порой напоминает о себе.

Предпочитаю ходить утром в бассейн еще и по той причине, что в это ранее время здесь не встретишь молодых придурков или безмозглых девиц, которые бы стали пялиться на мои шрамы на спине, показывать пальцем и тупо ржать. Пару таких раз хватило, чтобы заработать комплексы. Но возрастные любители растрясти пивные животы порой встречаются.

Один из них – бывший хороший приятель, владелец сети супермаркетов Турецкий Борис Сергеевич по прозвищу Турок. Тучный, смуглый, чересчур волосатый. На заплывшем лице нелепая полоска усиков над недовольным изгибом губ, почти черные глаза смотрят с лукавым прищуром.

Перекинувшись парой малозначительных фраз, мы прошли в душевую. Турок вежливостью не страдал и, окинув меня взглядом, зацокал языком:

– Хорошо тебя задело. Клуб жалко, только ведь открылись. Но ничего, дом – это кирпичи и цемент, главное, что жив остался. Какие планы? Фигней долго заниматься будешь?

– В смысле?

– Да слышал, что ты деньги собираешь на благотворительность. Дело это, конечно, хорошее, но тебе не идет, Макс, – сообщил он с видом знатока.

– А кому идет? – уставился я на него, нахмурив брови.

– Ну, теткам всяким престарелым, которым заняться нечем. А ты парень молодой да с таким талантом! Какие девочки от тебя шли, м-м-м, закачаешься, – промычал он от удовольствия, – как на подбор. Чистенькие, с наивными глазами и верой в большую любовь. Помню, вот та рыженькая с огромными буферами из Украины…

– Борис Сергеевич, вы меня сейчас с сутенером не перепутали? – угрожающе двинувшись к борову, стоящему с плотоядной ухмылкой на лице, я сжал кулаки. Нет, драться не собирался, но намерение продемонстрировал. Турок поменялся в лице, сменив радушие на недовольство:

– А что я такого сказал? Твои клубы, агентства, фотостудии у всех прочно ассоциировались с конвейером чистых молоденьких девочек, готовых ради денег и карьеры на многое. Что не так? Один аукцион чего стоит. Жаль, вы с партнерами таким больше не занимаетесь.

От упоминания рокового аукциона зашумело в ушах, а глаза застлала черная пелена, придурок с наглой ухмылкой стал расплываться перед глазами, а от самого себя прежнего затошнило так, что захотелось немедленно выдрать себе из памяти целый кусок.

Но это, блядь, невозможно, и такие, как Турок, будут встречаться на пути и, причмокивая сальными губами, напоминать, что когда-то я, по сути, торговал живой плотью.

Сейчас это звучит так странно, чужеродно, что не понимаю, как мог до такого додуматься! Как можно вообще прийти к подобному, будучи в здравом уме и памяти? Нет, стоящий передо мной мужчина не виноват ни в чем, и глупо думать, что, вмазав ему сейчас, я чего-то добьюсь, но сжатый кулак помимо воли поднимается и смачно, с хрустом врезается в потное лицо.

– А-а-а! Ты мне нос сломал! – заорал Турок, свалившись на холодный кафель и прижимая к лицу ладони, кровь сочилась по ним, а я потирал саднящие костяшки, ощущая, как стало хорошо. Я заткнул этого жирного скота.

Нет, проблему я не решил, прошлое не стер, но зато показал ему, что таких разговоров не потерплю. Пусть ищет себе девок для перепихона в других местах. Перешагнув через вытянутые ноги Турецкого, вышел из душевой и, одевшись, поехал домой, где нырнул под теплое одеяло к еще спящей Илоне.

– Боже, какой ты холодный, ужас… – простонала она, ежась от озноба, – в такую рань я обычно только спать ложусь после афтепати.

– Интересно девки пляшут, – со смешком я откинулся на подушку, рассматривая потолок. – До чего у нас разная жизнь, не находишь? Расскажи, а зачем ходить на эти афтепати? Отработала показ и домой, не?

– Ну ты чего, Максим? – удивилась Илона, искренне не понимая моей неосведомленности. – Ты, что ли, никогда не видел фотки в соцсети в моем профиле? Я там в обнимку с Кендалл, ДжиДжи, Беллой, с Донателлой… Что? Не знаешь, кто это? – удивилась она, заметив, как непонимающе смотрю на нее. – Ну, топовые модели.

– Последними топовыми моделями для меня остались Шиффер и Кроуфорд. И эта, Наоми Кэмпбелл.

– Ну ты чего? Сейчас у Кроуфорд уже дочка и сын модели. Кайя Гербер. Ты что, не слышал?

– Вот видишь, как наши жизни далеки друг от друга, – выдал я очевидный факт. – Хочу это исправить.

– Серьезно? И как же?

– Например, поехать посмотреть, как ты работаешь. Ты в каком показе завтра участвуешь?

– Макс, ты не заболел? Простудился, наверное, пока из бассейна в машину мокрый шел.

– Почему сразу заболел? Ты моя девушка, я хочу знать, чем ты живешь с шестнадцати лет.

– Это… необычно… – задумчиво протянула Илона, а потом мечтательно улыбнулась. – А вообще, это отличная идея. Поедем вдвоем, с девочками тебя своими познакомлю, будет классно. Правда, я маму обещала твою на Неделю моды взять. Ей полезно будет вырваться. Реально, ты здорово придумал! Макс, я тебя так люблю! – накинулась она с поцелуями, а потом, как будто ее осенило, подскочила с места и кинулась к сумке. – Расскажу девам в соцсеть. Кстати, я там заказала наутро французский завтрак, хочу сфоткаться на фоне твоих фотообоев на кухне, типа я у своего любимого в гостях, он мне завтрак приготовил… Сфоткаешь меня? Я новые фильтры попробовать хочу.

Из всей этой галиматьи я выделил только фразу «у любимого в гостях».

– Илон, а мы разве не живем вместе? Я думал…

– Милый, ну я в принципе нигде толком не живу. Я житель мира! – рассмеялась она, но, заметив мой хмурый вид, начала канючить: – Только не дуйся. Я знаю, что ты взрослый мальчик и у тебя древние представления о семье. Жена у плиты, ребенок без няни, все дела.

– С чего ты это взяла? – удивился я.

– Пф, ты постоянно эту вашу Алину превозносишь, жену твоего друга, что она умница и красавица, с двумя детьми справляется и работает. Будто у других меньше забот, будто есть чем гордиться, когда спиногрызов нарожаешь и мужу борщи варишь!

– А как друга-то зовут? – спросил я с ухмылкой, недоумевая, какая у Илоны избирательная память.

– Костя… или Дима… – попробовала она отгадать.

– Илон, ты же с моими друзьями Новый год отмечала, я тебе про них говорю постоянно, они мои бывшие партнеры, – напомнил я с упреком, искренне не понимая, как она могла не знать имен моих лучших друзей. Да еще и Алину не выносит. А им дружить положено, если мы поженимся.

– Ты что, обвиняешь меня, что друзей твоих перепутала? – вспыхнула Илона, недовольно сдергивая со спинки стула халат и натягивая на себя. – У меня знаешь столько имен в голове! Банк памяти переполнен, я тебе не компьютер.

– Ага, ты айфон с главной функцией «фронтальная камера»… – пробормотал я тихо, но она услышала.

– И что? Это моя работа – выглядеть идеально! – воинственно выпрямившись, она хлопнула дверью спальни и прошагала на кухню.

М-да. Вот и поговорили… За дверью послышалось громыхание посудой, недовольные восклицания и плеск воды. Вздохнув, я поднялся и пошел мириться со своей девушкой-феминисткой. Наверное, других сейчас и не найдешь. Эта хотя бы меня любит.

По ее словам. А раз любит, прекратит заниматься глупостями и станет нормальной женой. Ведь модели всё равно недолог, когда-то она задумается и о семье. Может быть.

Глава 7

Тая

Если бы я могла предвидеть будущее, ни за что бы не согласилась участвовать в Неделе моды. И эта мысль посетила меня в первый же день на фуршете по случаю открытия сего грандиозного события. Дикое скопление разномастного народа шумит, гудит, что-то от тебя хочет, толкает, бесит и сводит с ума…

Ну не предназначена я для комфортного пребывания в толпе. Наверное, я из тех людей, кого называют волк-одиночка. Запахи, звуки, голоса… Царила такая вакханалия, будто в метро ранним утром.

Спустя час я захотела сбежать в номер гостиницы, в которой мы поселились, а спустя два уже чувствовала себя больной. Тони же купался в обожании поклонников обоих полов, пребывая в своей стихии. И старался вовсю вовлечь меня в творящееся вокруг нас безумие.

Но даже его неизменная галантность в итоге стала меня раздражать, а его буквально прилипшая к моей талии рука вызывала стойкое желание от нее избавиться.

От духоты ломило виски, ноги в туфлях на высоком каблуке словно налились свинцом, от жуткой усталости раскалывалась голова и даже рябило в глазах…

Вот что со мной не так? Нарядные люди в роскошном зале фонтанируют праздничным настроением. Многие ждали этого события весь год, для кого-то, может, это и ежегодная рутина, а для кого-то – первое погружение в мир моды.

Грязный, фальшивый, такой гламурный снаружи, когда тебя целуют в обе щеки с радостной улыбкой, и такой ядовитый внутри, когда одновременно мечтают о твоем провале и завидуют.

К счастью, об изнанке мира моды я знаю только по разговорам, на своей шкуре пока испытала только завистливые взгляды в духе «Этой серой мыши не место рядом с модным гением» или «Вскоре он заменит ее другой».

Девочки безумно хотят соответствовать стандартам и готовы пойти на что угодно, лишь бы довести свое тело до идеала.

Конечно, есть модели плюс-сайз, которые гордо носят лишние килограммы, но их единицы. Основная масса моделей невероятно худы, прямо-таки парад разнообразных жердей.

Но всё равно они красивые, эти модели. Не такие идеальные, как на фото, со своими изъянами, не без этого, но красивые.

На их фоне я бы чувствовала себя невзрачной мышкой, не уверяй меня в обратном восхищенный взгляд Тони. На каждый из семи дней он подготовил для меня особое платье, выделяющееся из всей коллекции.

Сегодня я в черном обтягивающем шелковом великолепии, узком, обтягивающем как перчатка, длиной чуть ниже колен и с воротником-стойкой. При этом руки и спина открыты.

Яркими акцентами играли огненно-красные вставки, гармонирующие с украшениями – широкими браслетами и длинными висячими серьгами.

Тони и для себя постарался, выбрав похожий по расцветке наряд. От него было глаз не оторвать. Ну почему я не могу влюбиться в него? Почему, стоило ступить на родную землю, тайком посматриваю по сторонам в надежде увидеть одно-единственное лицо. Мужчины, о котором запретила себе думать.

Даром что ему здесь нечего делать, его появление на открытии Недели моды совершенно нереально, и жду я его по какой-то необъяснимой причине, просто потому, что мы находимся в одной стране.

Наверное, это присуще каждой женщине, обиженной мужчиной, – продумывать фразы, которые скажешь обидчику при встрече.

Психолог не раз говорила мне о том, что, пока я не переверну страницу, не будет мне покоя. И вообще советовала дикость – встретиться с Суворовым и высказать ему свои обиды или отдать заранее написанное письмо.

Освободиться. Пф, какая чушь! Какой бы дурой я выглядела. Он наверняка и думать обо мне забыл. Столько времени прошло. «Хватит возвращаться в прошлое, живи здесь и сейчас», – приказала я себе, и, вот она, сила самовнушения, ощутила прилив энергии.

Поулыбалась в камеры, угостилась с фуршетного стола, заставленного вкусностями, пообщалась с незнакомцами, подходящими к нашей паре с завидной периодичностью.

Даже получилось попрактиковать итальянский, чему я была очень удивлена. Оказалось, могу сносно изъясняться.

Время шло, силы окончательно покинули меня, праздник продолжался, и уже не знала, куда себя деть. На помощь неожиданно пришел местный визажист Артемий, окруживший меня заботой и непринужденной болтовней о показе.

Снабжая его и нас с Тони комплиментами, молодой бородач со смешным, но, по всей видимости, очень модным хохолком на макушке и в стильных крупных очках проводил меня в располагающуюся на другом этаже спа-зону. Обилие света в монохромном помещении ударило по глазам, и опытный глаз визажиста тут же заметил мои зажмуренные глаза.

– Я знаю, что вам нужно! – провозгласил он, галантно подхватывая меня под руку и препровождая к белоснежному кожаному креслу, на вид кажущемуся невероятно удобным. И в самом деле, оно таким и оказалось.

Меня деликатно уложили в него, предварительно подождав, пока переоденусь в мягкий халат и тапочки, и нажали несколько кнопок. Кожа подо мной была теплой, само кресло приятно вибрировало, расслабляя уставшие мышцы.

Но и это не всё. Артемий вытащил заколки из моих волос и аккуратно помассировал всю поверхность головы. Его пальцы действовали неспешно, умело растворяя мигрень и вызывая сладкую полудрему.

В довершение процедуры он мягким влажным спонжем протер мне лицо, а сверху наложил готовую маску. Не в виде крема, а целиковую, которая прямо-таки настраивала на то, чтобы прикрыть глаза и блаженно улыбнуться, погружаясь в сон.

И покинул помещение, приглушив свет. Какое-то время я вслушивалась в удаляющиеся шаги визажиста и Тони. Последний вежливо отфутболивал намеки парня провести вместе ночь. «О времена, о нравы», – сказала бы моя строгая преподавательница Татьяна Георгиевна, а Николай Дмитриевич бы плюнул на пол, припечатав парня грубым определением человека нетрадиционной ориентации.

Сама же я отключилась от всего, поймав себя на мысли, что отчего-то ничуть не ревную, и провалилась в полусон, всё больше и больше теряя связь с действительностью.

Но она напомнила о себе тремя визгливыми женскими голосами, раздавшимися неподалеку. Девушки прошли внутрь, переговариваясь.

– Здесь-то хоть никого нет?

– Нет, никого.

– Наконец-то!

– Тогда давайте посидим тут.

– Давайте.

Вопрос, почему пришедшие меня не замечают, разрешился сам собой, когда я чуть приоткрыла глаза и обнаружила, что они находятся в отдалении, а сама я отгорожена от общего пространства бежевой ширмой, причем в щель между ее частями отлично просматривались три девушки модельной внешности.

Визажист прикрыл меня перед уходом, наверное думая, что сюда никто не придет. Подслушивать нехорошо, это знают все. Но я невольно вслушивалась в разговор, упустив момент, когда можно было предупредить о своем присутствии. Потом это показалось глупым. И я молчала.

А что мне оставалось, раз меня не заметили? Не кричать же, чтобы они не были такими откровенными. Любопытство победило во мне приличного человека, я даже чуть сместилась, чтобы рассмотреть девушек. Они расселись в креслах напротив зеркал и стали непринужденно болтать, попивая шампанское, словно никуда не спешили. Три бутылки рядком стояли поодаль.

Сначала они обсуждали Неделю моды – как готовились, как худели, перечисли все процедуры, которым подвергли себя с ног до головы, помечтали о гонорарах и вещах, на которые они их потратят.

И в итоге, как обычно бывает среди женщин, неизменно коснулись мужчин. Стыдно признаться, но с этого момента я стала слушать с гораздо большим интересом.

Во мне проснулась обычное женское любопытство насчет чужой жизни – всегда хочется заглянуть за кулисы, тем более что у меня совершенно не было опыта в общении с мужчинами. Я надеялась узнать что-то полезное от, так сказать, бывалых.

– Представляете, Боря купил своей дочке машину круче моей! – заявила капризным тоном платиновая блондинка с бледной кожей. У нее даже брови были белые, и она была похожа на инопланетянку. Сейчас такая внешность была на пике моды и пользовалась популярностью у модных домов, это я отметила про себя невольно.

– Вот почему ты решила не обмывать. А я думала, что просто зажала, – сказала девушка с самой обычной внешностью – правильными чертами лица и русыми гладкими волосами, расчесанными на прямой пробор. Еще один всегда модный типаж. На таком лице можно нарисовать что угодно.

– Конечно поэтому! – продолжала жаловаться блондинка, размахивая руками. – Получается, моим детям всегда будет хуже вещи покупать? Эта мелкая дрянь, наверное, решила передо мной выпендриться, утереть мне нос. Ведь ей только-то подарили новенький «Мерс», но нет же, как узнала о моем подарке, сразу выпросила себе новую тачку. Никак не может мне простить, что я с ее папочкой встречаюсь, типа дружбу нашу предала. Будто не догадывается, что я спецом с ней возилась, чтобы с Борей пересечься. Дура, блин, – возмущенно закончила она, вопросительно посмотрев на собеседниц в ожидании поддержки.

– Да забей, Ань, – простушка махнула рукой и отпила шампанского. – Вообще, бросай Борьку, найди себе какого-нибудь иностранца, сегодня их тут полный ассортимент!

– Не хочу иностранца, они все извращенцы какие-то. Поля такое рассказывала… Молодой, красивый, богатый, сначала конфеты-букеты, все дела, квартиру подарил, а потом гестапо устроил. Они к нам, русским, относятся как к людям второго сорта…

Блондинка вдруг замерла и обратила внимание на третью девушку. На мой взгляд, самую симпатичную из них. Худовата, но волосы красивого медового оттенка, длинные и волнистые, не броская красота, а спокойная и изящная, большие глаза, пухлые губы. Лицо показалось знакомым, но память не нашла нужного файла и ничего не подсказала.

– Что-то ты молчишь, подруга, выкладывай.

– Девки, у меня тест… две полоски показал, – мрачно сообщила третья девушка, и две другие онемели, а потом дружно заохали.

– Да ты что!

– Точно?!

– Что делать будешь?

– Илонка, это косяк! Как ты умудрилась?

– Да просто новые таблетки прописали, от прошлых побочка пошла. А эти новые такие мелкие, заразы. Я одну уронила в раковину, подумала, что ничего такого, ведь ни разу не было залетов. Да еще сообщение в директ пиликнуло, я отвлеклась… – закрыв лицо руками, глухо закончила эта Илона совершенно убитым голосом.

– Беда, беда, – покачала головой блондинка. – Какой срок?

– Пять недель.

– Еще успеваешь сделать медикаментозный аборт. Ты же не надумала рожать?! Как твой-то? Сказала ему? – оживилась простушка.

– Нет, ты что? Он же спит и видит семеро по лавкам, – поморщилась Илона. – А я еще не решила, что делать. У меня есть пара недель подумать. Это мое тело, и я буду решать. Вообще, обидно, когда мужчина хочет ребенка. Будто ему меня мало. Это странно.

– Да ну, рожать нам еще рано, – начала рассуждать блондинка. – Я, конечно, не против детей, но это всё, конец карьере. Ну или по крайней мере большая пауза. А потом растяжки, живот убирать. Бр-р-р… У нас в роду всех разносило после родов.

– Вот и я так думаю, – кивнула Илона, задумчиво поглаживая живот. – Там и ребенка-то нет еще. Так, микроб какой-то. Всё будет зависеть от этой недели. Если мне предложат хороший контракт, пойду в клинику. Таблетку выпью и забуду, как страшный сон. Девки, не забывайте принимать таблетки. Паршиво себя чувствую, если честно, совершенно работать не могу, а мне надо по полной выложиться…

И они продолжили обсуждение профессиональных будней, которые меня совсем не заинтересовали, и вскоре я потеряла нить беседы, прокручивая в голове услышанное о беременности.

Они обсуждали самый важный момент в жизни женщины как досадную неприятность. Помеху на пути к славе.

Вправе ли я осуждать их? Это вообще не мое дело. Но помимо воли во мне кипело возмущение, и было жаль отца ребенка, которого держали в неведении. Я еще не знала, что вскоре узнаю его имя, а этот случайно подслушанный разговор станет судьбоносным.

Глаза 8

Тая

– Хорошо, Тони, я согласна завершить показ, – практически первая фраза, которую я выдала за завтраком в отеле на следующее утро. После бессонной ночи я не очень хорошо соображала и взяла крепкий кофе в надежде прийти в себя.

Причиной моего плохого сна стало осознание, что за девушка оказалась беременной. Я узнала ее, когда неожиданно в памяти всплыл образ из прошлого. Это девушка Максима. Картинки ужасного прошлого болезненно укололи в сердце, напоминая, как они обнимались в тот момент, когда я подошла к Суворову с дурацкой просьбой разобраться с моим костюмом.

Как же эти двое, наверное, потешались надо мной, такой наивной и глупой. До сих пор от воспоминаний обливаюсь холодным потом и краснею, хотя та история позади. Но она живет во мне зудящим кошмаром и снова напоминает о себе.

Почему-то я уверена, что отец ребенка – Максим, хотя Илона и не упоминала его имя. Я просто это знаю, интуиция подсказывает. А она красивая, гораздо ярче двух других девушек, обаятельная, не отталкивающая, интересная, стройная и с чувством стиля.

И как бы ни хотелось это признавать, я завидую ее уверенности, способности держать себя открыто и свободно. Я так не умею, так и не научилась чувствовать себя как рыба в воде посреди толпы. Сравниваю себя с ней и мысленно во всем ей проигрываю.

Теперь она беременна от Максима. Носит его ребенка. Он будет отличным отцом, я не сомневаюсь. Стоит лишь вспомнить, как хорошо ему удавалась роль крестного отца маленькой девочки, которая когда-то так мило общалась со мной и называла Рапунцель.

Эх, сейчас бы она явно расстроилась, увидев обрезанные волосы. Принцесса перестала быть таковой, потеряв свои роскошные локоны…

Почему же мне так странно больно от осознания, что Максим продолжает встречаться со своей девушкой? Что она станет матерью его ребенка? Какое мне вообще дело до них, до него? Они должны быть для меня словно из параллельной реальности, никаких пересечений, никаких контактов, ничего.

«Сосредоточься на настоящем, живи моментом», – проговаривала я словно мантру, механически улыбаясь ликующему модельеру.

Как обычно, как в любом другом месте, мой безумно энергичный друг вел себя так, словно его ничуть не волновало, что он шумит и нарушает сонную утреннюю тишину кафе.

– Это просто потрясающе! – продолжал он восклицать, с аппетитом поглощая заказанную яичницу с беконом. – Это лучшая новость за сегодня!

– Но сегодня только начинается, – улыбнулась я ему, отпивая глоток терпкого обжигающего напитка, лишь усугубляя скопившуюся во рту горечь.

Не от кофе, а от болезненного осознания собственной никчемности – думаю о чужих отношения, принимая близко к сердцу. Забыть, переключиться… Срочно!

– Уверен, за этот день больше не будет новостей лучше, – без тени сомнения заявил Тони и взял меня за руку. Я быстро метнула взгляд на наши сплетенные пальцы. Его, такие смуглые, нежно гладили мои – невероятно бледные и слегка подрагивающие. Я пыталась найти в себе хоть какой-то отклик на прикосновение Тони, поймать хотя бы бледный отголосок прошлых чувств к неправильному мужчины, но, кажется, я отдала Максиму Суворову слишком много, и для другого ничего не осталось.

Или, может, я просто боялась дать волю чувствам? Я прямо-таки заставила себя улыбнуться Тони чуть нежнее, чем обычно, – не как другу, а как поклоннику. Близился тот час, когда коллекция будет представлена публике и Тони сможет завершить выматывающее путешествие от первого всплеска вдохновения к грандиозному успеху.

Я перестану быть музой, но перейду ли к статусу девушки?

И главное, хочу ли этого? Каждый день я задаю себе этот вопрос и каждый день малодушно переношу ответ в разряд «Я подумаю об этом завтра»…

Но женщину, произнесшую эту легендарную фразу, ждала нелегкая судьба, полная тяжелых испытаний, разочарований и жарких страстей. Для нее эта фраза не стала панацеей от бед. И мне она тоже поможет.

Поэтому, взяв волю в кулак, я решила пойти ва-банк и наклонилась ближе к Тони, смотря прямо в его искрящиеся радостью глаза, и коснулась губ легким поцелуем. Прижалась крепче, водя по ним своими в попытке что-то ощутить, что-то кому-то доказать, сделать хоть что-то, чтобы наконец разрубить тянущий узел боли внутри и положить начало новому этапу своей жизни.

Тони не был бы итальянцем, если бы не зажегся мгновенно, словно фитиль подожгли, обхватил мою голову ладонью и прижал к себе, вклиниваясь в рот горячим языком. Со вкусом яичницы…

Боже, о чем я думаю? Вот о чем?! Он целует меня, а я думаю о вкусе этого поцелуя, о зрителях за соседними столиками, о предстоящем выходе на сцену – в общем, о чем угодно, тогда как я не должна думать вовсе. Где те самые мурашки по коже, где пресловутые бабочки в животе? Нет и в помине. Но это всё от волнения. Да-да, точно от него.

Тони оторвался от моих губ и что-то жарко зашептал на итальянском, из чего я сделала вывод, что поцелуй ему понравился и он моей скованности и отстраненности не заметил.

«В следующий раз, когда вся эта кутерьма с показом будет позади, я не буду отстраненной, я буду вся его, целиком и полностью», – пообещала я себе, и мы пустились в обсуждение технических деталей предстоящего показа.

Время бежало неумолимо, и, хотя коллекция Антонио будет представлена на подиуме только вечером, а к показу мы готовились несколько месяцев, весь день ушел на репетицию, примерки, фотосессии и прочее.

Мы с головой ушли в работу, и я не сразу поняла, что три модели, чей разговор я вчера ненароком подслушала, крутятся неподалеку. К счастью, они не присутствовали в числе моделей для показа коллекции Тони, а ходили по подиуму в соседнем павильоне.

Но он хорошо просматривался, и под нескончаемые крики вокруг и грохочущую музыку я наблюдала, как главная женщина в жизни Суворова ходит по подиуму.

Внутри жгли огнем непрошеные чувства. Интерес, ревность, зависть, обида. Непонимание. Да. Я не понимала, почему она хочет избавиться от ребенка с такой легкостью, как от помехи ее карьере? Даже не удосужившись предупредить отца ребенка. Она не имеет на это права.

«Это мое тело», – сказала она вчера. Максим должен знать. «Не смей даже думать вмешиваться!» – приказала разумная часть меня. Но что-то другое тихонько нашептывало, что я не должна оставаться равнодушной и повлиять на ситуацию.

Должна спасти маленькое существо внутри этой женщины. Это уже маленький человечек, которого хотят убить. Ладно, во время показа ему точно ничего не грозит, потому что Илона будет сильно занята еще несколько дней и не пойдет делать аборт, но надо постараться как-то проконтролировать ее действия после Недели моды.

Но как? Я физически не могу этого сделать.

Сообщить Максиму? От мысли снова столкнуться с ним всё внутри похолодело, сердце зашлось в бешеном ритме и стало трудно дышать. По идее, я могла связаться с ним через его отца. Да, наверное, так и стоит сделать.

Спасти внука Николая Дмитриевича – на пути к этой благородной цели не должны стоять ни обиды прошлого, ни какие другие препоны. Решено.

Кое-как успокоившись, я огляделась вокруг, поражаясь вдруг тому, что я оказалась в центре модного безумия. Как, почему, зачем? Вопросы сыпались как из рога изобилия. Что я тут делаю? Разве это мое место? Разве мне это интересно настолько, чтобы гореть?

Как хорошо было в тишине маленькой студии – творить никуда не торопясь. И как не похожа эта неспешность на сегодняшний хаос. «Это точно моя последняя коллекция», – вынесла я себе самой приговор и от этого почувствовала прилив сил, открылось второе дыхание.

Да и вообще дышать стало легче, я даже смогла улыбнуться своему отражению, невольно признав собственное тщеславие – коллеги Тони и он сам не врали.

В этом платье я нравилась сама себе. Черно-белый ансамбль завораживал. Длиннющий шлейф, волочащийся по земле и издающий при этом волнующий шелест. Рукава, прикрывающие кисти. Тугой корсет, поднимающий грудь к откровенному вырезу. В нем нескромно выпячена грудь, но тончайшее кружево скрывает обнаженную кожу и дарит ощущение защищенности.

Со мной так долго возились, что я устала еще до показа. Но наконец пробил час икс. Зал наполнился зрителями, защелкали фотовспышки, загалдели все вокруг. За кулисами началось форменное безумие. Кто не видел изнаночную сторону глянцевого совершенства на подиуме, никогда не поймет, как сложно быть моделью.

Многочасовая изнурительная подготовка всего лишь для нескольких проходов по сцене. Готовность к любым неожиданностям. Например, к тому, что муза модельера вдруг отнимет у тебя право закрывать показ. На меня то ли дело бросала недобрые взгляды Эльза, модель, у которой я отобрала эту привилегию в угоду собственным желаниям.

Желаниям, которые в полной мере не осознавала. Зачем мне выходить на сцену? Подвергать себя стрессу, снова повторять травмирующий опыт, вызывать пугающие призраки прошлого…

Сама не знаю, зачем я решилась на это, но почувствовала потребность поставить такую вот точку в моем модельном приключении. Пусть триумф Тони будет сегодня полным, пусть исполнится его заветное желание. Мне хотелось порадовать его и таким образом отблагодарить за всё хорошее, что он для меня сделал.

Последние штрихи макияжа, и из зеркала на меня смотрит незнакомка. Такой я себя не видела никогда. Не представляла, что настолько преображусь. Из скромной и невзрачной мышки в таинственную и царственную особу, в девушку с обложки.

И когда под гулкий барабанный стук сердца ступаю на подиум, понимаю, для чего я делаю это – я мысленно касаюсь болезненно натянутой струны в душе, которая возникла там после того самого позорного выступления и стала противно дребезжать фальшивым звуком, напоминая и напоминая о пережитом испытании.

Мысленно касаюсь смычком и извлекаю из этой струны первый робкий звук мелодии моего освобождения – касаюсь еще и еще, с каждым шагом чувствуя всё больше свободы, силы духа.

Я играю на струнах души стройную мелодию победы над страхами и понимаю, что обретаю себя – на сцену я вышла в этот раз не по принуждению, а по собственной воле.

Вот в чем причина моего решения. Это надо было сделать, чтобы победить собственные страхи и перечеркнуть прошлое.

Шаг, еще и еще. Дойти до конца длинного блестящего подиума и повернуть обратно. Не так и страшно, и не стоило бояться. Душа ликует, и улыбка появляется на лице. Взгляд невольно цепляется за несколько лиц в первых рядах. Гламурные персоны, папарацци, мужчины, женщины…

И вдруг среди всех незнакомцев я выделяю одно-единственное лицо. Максим смотрит на меня вытаращив глаза. Даже не моргает, окаменел и напрягся, медленно приподнимаясь с места. А я, парализованная неожиданностью, чувствую, что не могу повернуть назад, как должна, чтобы уйти с подиума.

Захлебнувшись волнением, чувствую приближение паники. Бежать… или оставаться на месте? По лицу Максима заметно, что он тоже в шоке и пытается понять, что должен предпринять. И постепенно публика тоже замирает, переставая хлопать, потому что модель на подиуме не двигается.

Я стою как истукан, и я сейчас испорчу Тони показ, добавлю в его бочку меда ложку дегтя. Не могу с ним так поступить. Я просто обязана взять себя в руки. И когда я уже делаю разворот, сталкиваюсь лицом к лицу с взявшимся из ниоткуда модельером.

Он оказался рядом, чтобы меня поддержать. Его руки на моей талии, и он тесно прижимается ко мне, создавая у зрителей совершенно точное представление о том, что между нами существует связь.

И в довершение всего он берет и целует меня. На глазах у всех. На глазах у Макса. И я безвольной куклой позволяю себя целовать. В самом деле, не вырываться же. Утренний поцелуй дал Тони карт-бланш. И он им воспользовался в полной мере.

Глава 9

Максим

Илона сказала, что я буду скучать на Неделе моды. И она оказалась права. Свою девушку я практически не видел, так как она всегда была занята, участвуя в нескольких показах. Она даже озвучила мне имена модельеров и названия коллекций, но я всё пропускал мимо ушей, слыша лишь монотонное «бла-бла-бла». Наверное, точно так же она воспринимала мои рассказы о благотворительных делах.

Нет, я честно пытался вникнуть в суть восторженных разговоров о моделях, кутюрье, знаменитостях и фотографах, но видел лишь цветастую суетящуюся массу. Когда-то я наслаждался, находясь среди толпы. Меня подпитывала бешеная энергетика, которая исходила от веселящихся людей. Она меня заряжала надолго, наполняла жизненной силой.

Раньше я испытывал удовольствие от общения, от всего этого трепа о том о сем, ощущения тусовки, говорящей на одном языке. Клубы – вот поэтому я и открывал клубы. Они дарили мне массу приятных ощущений. Когда созерцал из ВИП-ложи, как постепенно наполняется зал собственноручно созданного заведения, ловил истинный, ни с чем не сравнимый кайф.

«Бабки, бабки, бабки!» – приходила на ум известная фраза героя Козловского из фильма «Духless». Да-а-а… Бабок было много. Я упивался чувством независимости от отца и тем, что занимаюсь любимым делом, зарабатывая нехилый баблос.

Девок – красивых, на всё готовых – их тоже было завались. Греби лопатой бабки, трахай девок, каждую ночь разных. Мне нравилось делать деньги, чувствовал себя гребаным Мидасом! И жизнь мне моя нравилась. Но как-то незаметно я изменился, жизненные ориентиры стали иными, повернулись в сторону семьи.

Сначала – когда смотрел на счастливые отношения друга. Потом, когда надоело каждый день менять девок и нашел Илону, решив остановиться на одной. Не то чтобы конкретно она меня зацепила, просто надо же было перестать привередничать и присмотреться к кому-то, узнать поближе. Конечно, она не была идеалом, но и я ведь тоже не подарочек.

Ну а довершила мое преображение чертова недотрога. Она ворвалась в жизнь и устроила в ней апокалипсис, раздолбав всё на хрен и оставив после себя руины.

И вот, валяясь на этой долбаной кровати для ожоговых больных, отходя от шока, я пялился в одну точку и думал, думал… Переосмысливал события, смотрел на себя со стороны. Картинка не понравилась. Очень не понравилась.

Тая как будто подставила зеркало мне к лицу, и там я увидел собственное отражение, долбаный портрет Дориана Грея, спрятанный в укромном месте от чужих глаз. Потому что он уродливый и вызывающий отвращение. Она показала мне мое поганое нутро и исчезла, а я стал меняться.

Я просто не мог иначе, не мог не воспринять случившееся со мной как урок. И сегодня я сделал еще один шаг к себе новому – попытался стать ближе к женщине, на которой собираюсь жениться. Вот только прошлое вернулось. Тая вернулась.

Не знаю, почему мы присутствовали именно на этом показе, ведь Илона должна была выступать только завтра. Или как это у моделей называется? А, к черту! Мы – это прибывший ко мне на подмогу женский отряд. Без них я бы тут точно свихнулся.

Мама, которую пригласила Илона, как и обещала. После развода с отцом, который осуществился без единой их личной встречи, она будто бы смирилась с обстоятельствами, перестала устраивать пьяные загулы, угомонилась с пластическими операциями и косметическими процедурами. Мама ударилась в путешествия, в которых ее всегда сопровождал верный наш водитель Арсений.

Судя по всему, они неплохо так сблизились, но не факт. Не удивлюсь, если он продолжает бегать вокруг нее, а она отказывает в доступе к телу в попытке вернуть себе чувство собственного достоинства и ощущение женской неотразимости. Впрочем, мамины амурные дела меня не особенно интересовали. Она в порядке, пережила болезненный этап, пришла в себя, а остальное не так важно.

С нами поехала и Алинка, оставив младшего сына на счастливого папашу и прихватив радостную до опупения Настю. Крестнице посещение такого гламурного мероприятия показалось даже лучше, чем поездка в Диснейленд.

Она еще жила в мире единорогов и розовых пони и не знала, что модели – это не невинные принцессы, а в основном психически неуравновешенные измученные работяги, помешанные на избавлении от лишнего веса.

Каким-то образом я и мой женсовет оказались в первых рядах зрителей, довольно-таки близко к подиуму. Обзор был практически идеальным для созерцания мелькающих женских ног, особенно если не утруждать себя и не смотреть выше.

От ликующих возгласов моих женщин при появлении каждой модели вяли уши. Да, платья красивые, очень элегантные, но я же не метросексуал какой, чтобы на них больше чем пару секунд смотреть. Быстрым взглядом пробежался и уткнулся в телефон.

Гриха как раз прикалывался в чате над моей незавидной долей и Жекой в роли папочки. Не знаю, что заставило меня посмотреть на подиум. Наверное, странное оживление вокруг, подсказавшее, что на нем происходит что-то необычное. Внимание сконцентрировалось на тоненькой фигурке в длинном белом платье, медленно двигающейся мимо нас…

Показалось, что со всего маху мне ударили в солнечное сплетение и отправили в нокаут без права очнуться в ближайшее время. В модели на подиуме я узнал Таю, мою пропавшую недотрогу. Я впал в ступор, реально не мог с места сдвинуться, сидел и пялился как имбецил, с раскрытым ртом. Смотрел во все глаза, не в силах произнести и звука, не веря собственным глазам.

Стройная соблазнительная фигурка была втиснута в белоснежное изящное платье в пол, волосы убраны назад, на них сверху какое-то украшение из перьев, на ногах босоножки с тончайшими ниточками, будто их и нет…

Ее шоколадные глаза в обрамлении пушистых черных ресниц блестели в свете софитов. Она шла со счастливым выражением на лице и улыбалась, глядя вперед себя. Как королева, не сомневающаяся, что весь мир у ее ног. Недостижимый идеал, которого боишься коснуться.

А я недоумевал, почему она, черт побери, вышагивает на подиуме словно модель? Да еще и закрывает показ, судя по всему. Что вообще происходит?!

Женщины рядом со мной находились в точно таком же шоке. Я быстро посмотрел налево, где сидела мама, уставившись на дочь любовницы бывшего мужа. Посмотрел направо, где Алина удивленно хмурила брови. И только Настя с детской непосредственностью подскочила ко мне и стала трясти за сжатые в кулаки ладони, что-то тараторя. А я ее толком даже не слышал из-за громкого музыкального сопровождения.

Но даже если бы и слышал – ничто не было способно сейчас оторвать мое внимание от девушки на подиуме. Я уловил тот миг, когда она увидела нас, быстро оглядела сидящих рядом со мной людей и вернула взгляд в мою сторону, встретилась со мной глазами и оцепенела, споткнувшись и растеряв всю свою уверенность.

Блядь, она по-прежнему меня боялась! Ничего не изменилось. В ее широко распахнутых глазах плескался ужас, кажется, даже пальцы, сжимающие какую-то веточку, задрожали. Наверняка она сбежала бы, если бы сзади не подошел высокий чернявый мужик в фиолетовом костюме и не обнял со спины, прижав к себе и развернув, чтобы… поцеловать.

Он сделал это прямо у меня на глазах, впился своим ртом в ее побледневшие губы, а я всеми силами пытался удержать себя от бешеного желания вскочить на подиум и отодрать их друг от друга.

Какого хрена она целуется с каким-то разодетым в пух и прах петухом? Еще бы секунда его поползновений в ее сторону, и я бы подбежал к ним, чтобы растащить, но тут на подиум стали выходить другие модели, и до меня дошло, что рядом с Таей, собственно, автор коллекции.

– Антони Пазолини и его муза – Таисия Вознесенская! – провозгласили откуда-то сбоку, а черноволосый кудрявый петух рядом с моей недотрогой, не отцепляя от нее своих рук, заулыбался во все тридцать два, благосклонно принимая бурные овации.

Тая тоже улыбалась триумфу коллекции, старательно глядя куда угодно, только не на меня! Она намеренно избегала моего настойчивого взгляда, но, собственно, что я хотел?!

То, что я хотел сделать, было бы абсолютным безумием. Сорваться с места и взбежать на сцену, украсть ее на глазах у всех, заставить пойти со мной… Ну а дальше? Дальше что?

Она же не пожелает даже слова мне сказать. Говорила и не раз, что я всё испортил, убил то, что было между нами, то хрупкое, что зарождалось, пока я строил планы мести. Но я же просил шанса у судьбы на новую встречу, и вот он – этот шанс.

Я должен воспользоваться. Она не где-то в неизвестном месте, а в пределах досягаемости. Обязательно ее найду, заставлю выслушать, на этот раз найду нужные слова…

Стоило показу закончиться, а нам выйти из зала в другое помещение, как на меня налетела мать.

– Ты решил надо мной поиздеваться? – зашипела она прямо в лицо, и я отволок ее в сторонку, крепко удерживая за локоть.

– О чем ты? – спросил, бегая взглядом по сторонам в поисках Таи.

– Не прикидывайся! Ты знал, что эта девка будет участвовать в коллекции! – взвизгнула она, заставив обратить на себя внимание. – А я-то думаю, что за ерунда, с чего это он решил вдруг участвовать в жизни своей девушки? Оказывается, просто ею воспользовался, чтобы сюда пробраться. К ней! Где ты ее откопал? И мамаша этой дряни тоже здесь? И Коля?

– Мама… – простонал я, пребывая в ступоре от ее предположения и злясь, что приходится устраивать ненужные разборки. – Ты что, не понимаешь, что для меня это точно такая же неожиданность?

– Не верю, сын! Никому не верю больше!

Она продолжала истерить, а я потер лицо рукой и попросил по-хорошему:

– Только не начинай…

– Что не начинать? Это просто издевательство какое-то! Решила, называется, отвлечься, с невесткой будущей поближе познакомиться. Давайте, доводите маму до нервного срыва!

– Ты и сама прекрасно справляешься… – пробормотал я, начиная готовиться к катастрофе вселенского масштаба, но ситуацию спасла Настя, подбежавшая к нам вместе с мамой за руку. Радостное личико сияло, глаза блестели от восторга.

– Рапунцель! Ты видел? Она точно принцесса! А я знала! Мы скоро пойдем к ней?

– Настя… – строго проговорила Алина, по всей видимости, в продолжение их предыдущего разговора.

– Что, мама? Крестный обещал, что, когда я буду к нему приходить в гости, там будет Рапунцель, но он обманул. – Девочка с упреком посмотрела на меня, но потом быстро сменила гнев на милость и снова заулыбалась. – Я обижалась, но потом решила его простить, когда он долго болел, а теперь он устроил мне сюрприз! И мы пойдем к Рапунцель! Она так обрадуется…

Мы переглянулись с Алиной, а мама недоумевающе хлопала ресницами, и одна Настя продолжала смотреть на меня в ожидании команды «Вперед, к принцессе!».

– Знаешь, милая, она же принцесса, к ней не так просто подобраться, – выдумывал я на ходу, потрепав Настю по светлой макушке.

– Ну а ты подберись, невежливо не пообщаться, если знаете друг друга.

– Она может не захотеть разговаривать. Понимаешь, у взрослых не так, как у детей. Они могут и не разговаривать друг с другом, если один человек обидел другого.

– А ты обидел Рапунцель? Зачем? – нахмурилась девочка.

Я виновато улыбнулся, молчанием отвечая на вопросы.

– Извинился?

– Да. Но обидел так сильно, что простого извинения не хватит.

– Меня Сашка Киселев тоже страшно обидел, но я его и то простила. Подари ей букет, только большой. И еще сладости. Все девчонки любят сладости.

– Боюсь, букетиком здесь не отделаешься, – улыбнулся я, представляя, что же такого совершил этот Сашка Киселев.

– Крестный, ты такой зануда! – разозлилась Настя, очаровательная в своем детском негодовании. – Мам, ну скажи ему, – заныла она, дергая Алину за руку. – Рапунцель очень добрая, она обязательно простит, если он придет с подарками.

– Милая, а пойдем поищем стойку с журналами? Ты, кажется, хотела взять для себя и подружек? – напомнила Алина, виновато глядя на меня и на мою мать, и потащила Настю за собой. – А то все разберут. Нельзя так спорить со взрослыми. Дядя Максим сам разберется…

– Но, мама…

Понаблюдав за удаляющимися фигурами, я повернулся к матери.

– Пришла в себя?

– Это ты приди в себя! Видела, как ты на нее смотрел, как глаза загорелись, когда эти двое присосались друг к другу. Что там между вами было, я так и не поняла, но теперь вы оба несвободны. Максим, думать о ней забудь. И когда ты успел Настеньку познакомить с этой прощелыгой?

– Мама! Прошу по-хорошему и в последний раз: угомонись и перестать поливать грязью эту девушку. Это чистейшей души человек, а я ее очень сильно из-за отца обидел и должен извиниться.

И не слушая возражений матери, отправился на поиски Таи.

Глава 10

Максим

Мне бы немного подождать, дать себе время остыть после шокирующего открытия, что Тая здесь, рядом со мной. Что я находился от нее на расстоянии не больше пары метров, впервые за всё это время мог любоваться девушкой, похитившей власть над моими снами. Нужно было притормозить, но разве я мог?

Разве был в силах прислушиваться к разуму, когда ноги сами несли меня по периметру этого дьявольского лабиринта, где проходили показы. Сквозь липкое, шумное, приторно пахнущее сборище гламурных баб и не менее гламурных мужиков в искрящейся мишуре нарядов.

Где-то среди них спряталась моя недотрога. Она видела меня, а значит, будет любым способом стараться избегать встречи. Я не найду ее в шумной толпе, она скрылась где-то в гримерках или даже сбежала на улицу. Не удивлюсь, если это так.

Вполне в ее духе исчезать без следа, чтобы я терялся в догадках. Только бы не встретить Илону, только бы не столкнуться. Сложно будет объяснить, зачем слоняюсь там, где простому обывателю нет места.

Какое-то время я метался бесцельно, вламывался без лишних церемоний в разные помещения, действовал наобум, пока наконец не включил голову и не додумался поинтересоваться у администратора, где располагаются сотрудники Антони Пазолини.

От одного только имени паршивого итальянца скрипели зубы. Муза! Картинка слитых в поцелуе Таи и этого кретина сверлила мозг, отдаваясь болью в висках. Мне хотелось бы верить, что она отвечала неохотно, что он заставил ее, или это часть спектакля, пиар-ход.

Но я прямо-таки кожей почувствовал, как напряжение отпустило Таю, стоило ему коснуться ее талии и повернуть к себе. Да, она обрадовалась его объятиям и обмякла в его руках, подарила свой поцелуй.

Хотела что-то доказать мне, недотрога? Что ты счастлива с другим? Любишь его? Не успокоюсь, пока не скажешь мне прямо в лицо, что всё, что было между нами, стерто и забыто. Не отпущу тебя, пока не получу все нужные мне признания.

Проход и еще один. Наверное, чтобы выбраться отсюда, мне понадобится чья-то помощь, настолько сильно я углублялся в хитросплетение коридоров с многочисленными дверями.

Таблички, таблички, многие двери были открыты, и почти каждая открывала вид на веселящиеся компании. Смех, визг, звон бокалов.

И только одна дверь в конце коридора оказалась закрыта, всем своим видом демонстрируя неприступность и желание обитателя этого помещения остаться в одиночестве. Не знаю как, но я сразу ощутил присутствие Таи. Она спряталась от меня там. Постучал, прислушиваясь к тишине за дверью.

Мне не открыли, но я различил какой-то шорох, он приблизился и дал понять, что там точно кто-то есть, старается не создавать шума. Плохо старается.

Подняв руку, я еще раз ударил костяшками о пластик, ощущая, что нетерпение поджигает меня изнутри, подталкивает к безумному решению выломать эту чертову дверь. Но нельзя снова пугать недотрогу. У меня до сих пор мороз по коже от страха, вспыхнувшего в ее глазах. Будто увидела монстра из своих кошмаров.

И как бы ни хотелось выломать хлипкую преграду между нами, понимал, что с Таей нельзя действовать грубо, иначе сломаешь.

Пока я ждал ответа на стук, машинально огляделся по сторонам, заметив на вертикальной стойке множество буклетов. Они привлекли мое внимание. Взяв один в руку и пролистав его, я почувствовал, что сердце ускорилось так, что грозится разорвать грудную клетку.

Тая, Тая, теперь я много о тебе знаю, и это знание очень мне поможет завоевать тебя. Ты попалась, выдала саму себя своим творчеством.

Звуки веселья немного стихли, что дало мне возможность лучше слышать происходящее за дверью и говорить невидимой трусишке, что спряталась от меня.

– Тая, я знаю, что ты там, боишься меня. Но бесполезно прятаться.

Тихо усмехнувшись, я подумал, что напоминаю со стороны маньяка или психа, загнавшего жертву в угол и шепчущего через дверь угрозы. Но холодная решимость не давала оставить свое занятие и уйти.

– Тебе всё равно придется выйти и поговорить.

Я мог долго так распинаться, а она бы наверняка хранила молчание, а мне пришлось бы уйти, временно отступить, но ситуацию спасла трель телефона, раздавшаяся неожиданно внутри помещения. Какая-то классическая мелодия для струнных, подтвердившая, что обладательница телефона именно Тая.

Мелодия отыграла и прекратилась, чтобы настойчиво заиграть вновь, но потом резко прервалась, и на смену ей послышались шаги. Кто-то шел сюда, наверняка в поисках Таи. Попалась, птичка.

Я развернулся, чтобы посмотреть, кто так настырно искал ее. Конечно же, этот гребаный итальянец, любитель распускать руки и целоваться на глазах у публики!

Антонио Пазолини собственной персоной. Его фиолетовый нарядный пиджак уже был расстегнут почти до половины и, в отсутствие рубашки, демонстрировал голую, гладкую, лишенную растительности грудь. Масляные глаза выдавали, что он изрядно выпил. Довольная улыбка, растрепанные волосы, заплетающиеся ноги – парень явно перебрал.

Дверь распахнулась, не дав произойти неловкому разговору между нами, на пороге стояла Тая. Сердце ухнуло вниз от вида ее растерянного бледного и измученного лица. Чтобы не шагнуть к ней, пришлось напрячь все свои силы.

– Ты не берешь трубку. Что-то случилось? – быстро спросил итальянец на неплохом русском, бросая на меня подозрительные взгляды. Европейская деликатность не позволяла ему, по всей видимости, спросить в лоб, что за мужик ошивается возле ее гримерки.

Конечно, у них в Европе вообще всё странно – бывшие супруги общаются как ни в чем не бывало или тихо-мирно разводятся, обнаружив, что разлюбили друг друга.

– Просто… – залепетала Тая, постоянно нервно поправляя прическу и бегая взглядом. – Просто я устала и немного… уснула.

– Спать? Сейчас? – искренне поразился чернявый и всё же глянул на меня с чуть менее деликатной улыбкой, чем прежде. – Вы кто?

– Родственник! – заявил я, складывая руки на груди и глядя на Таю. Ведь в любом случае она бы нашла причину быстро со мной развязаться, а представив себя родней, я имел шанс задержаться. – Практически сводный брат.

И Тая, и итальянец уставились на меня во все глаза.

– Ты не говорила мне, что у тебя есть брат… – неуверенно заговорил он.

– Дело в том, что ее мать замужем за моим отцом. Таким образом – мы брат и сестра, – продолжал я нести пургу, наблюдая, как от злости переменилось лицо Таи и как старательно она запихнула эту злость в себя, наигранно улыбнувшись.

– Да-а, так и есть, Максим – мой брат. Сводный, – еле слышно прошептала она, продолжая стоять в дверях.

– Так это же великолепно! Значит, мы все очень скоро встретимся на дне рождения Николая! Кстати, я именно поэтому хотел найти тебя, Тайа. Я хотел сам довезти тебя до загородного дома, но не получается, не могу никак уехать сейчас – дела. Потом расскажу подробнее. Максим может отвезти тебя? Он же туда едет тоже?

– Нет! – вскричала в ужасе Тая.

– Конечно отвезу, – кивнул я согласно, ощущая, как внутри разгорается яркий огонь предвкушения. Теперь она от меня не отвертится.

Сколько возможностей побыть вместе – ехать до загородного дома отца, присутствовать на его юбилее. Я мгновенно решил, что буду там. И плевать на всё остальное. На итальянца, на Илону, на то, что с отцом и братом мы в глубокой ссоре. Лишь бы быть рядом с ней…

– Но… – начала спорить Тая, но мы с Антонио были непоколебимы. Нет, она не поедет с водителем, и никакого такси, и вообще молчи, женщина! Он мне даже понравился, итальянец этот – в роли союзника, конечно.

Тепло попрощавшись со мной, он отправился восвояси, я же просочился внутрь скромных размеров гримерки, захлопнув дверь.

Тая попятилась назад, как в дешевом фильме ужасов, споткнувшись о помеху позади себя, и упала бы, если бы я не метнулся к ней и не прижал к себе, не желая отпускать, даже когда опасность миновала.

Она стала вырываться, но я крепко держал свою недотрогу, наслаждаясь ощущением ее хрупкого нежного тела в руках, вдыхая легкий дурманящий аромат ее тела, слушая возмущенный ропот, срывающийся с ее манящих губ.

– Зачем ты представился моим братом? – воскликнула она, когда я всё же отпустил, понимая, что надо действовать мягче.

– Ну, это же правда, – пожал я плечами, прохаживаясь по маленькой гримерной и рассматривая какие-то тряпки, журналы, рисунки…

– Ты не можешь вот так заявляться в нашу жизнь и делать вид, что ничего не случилось!

– Конечно могу. Я давно хотел помириться с отцом, а раз уж мы семья, почему бы нам наконец не сблизиться? Сколько можно не общаться? Это глупо.

– Николай Дмитриевич не приглашал тебя. И я никуда не поеду с тобой!

– Мне не нужно приглашение, чтобы приехать на день рождения отца, – сладко улыбнулся я, снова подходя к Тае, наклонился и обвел взглядом ее растерянное лицо.

Боже, как же она красива… Эти большие шоколадные глаза, влажные, как у олененка, эти губы, я от них просто дурею…

– Прекрати на меня смотреть, ты не имеешь права! И вообще уходи!

– Ты очень красивая, когда злишься, знаешь?

– Ничего я не знаю. Уходи, Максим, – приказала она твердо, явно находясь на грани.

Она прошагала к двери, распахивая ее настежь, руки дрожали, а глаза сверкали яростью.

– Уйду, если пообещаешь поехать со мной. Если ты боишься, то не беспокойся. Ты будешь не одна… С нами поедет моя невеста.

И наслаждаясь вспыхнувшим на лице недотроги удивлением, я покинул ее маленькое убежище, чтобы подготовиться к поездке.

Несколько дней с ней рядом, и ей никуда не деться. Судьба явно мне благоволит.

Глава 11

Тая

До родного Питера нас с Максимом домчал комфортабельный скоростной «Сапсан». Для меня всё еще было удивительным, что поезд всего лишь за неполных четыре часа способен добраться от одного города до другого. Помню, мы ездили в гости к маминой подруге, тогда еще мама с отцом были женаты. И ехали мы всю ночь. Мерный стук колес воскресил во мне воспоминания о том счастливом, но коротком моменте из детства.

Красная площадь, ВДНХ, Воробьевы горы – я видела всё с высоты папиных плеч, откуда не слезала во время долгих прогулок. Грустно, что от этих воспоминаний осталась только легкая печаль, да еще выцветающие фотографии в пыльных альбомах.

Я сидела на папиных широких плечах, крепко держась за его шею, и ничего не замечала – ни трещины в разваливающемся браке, ни натянутых отношений. И уж конечно, не догадывалась я, что мама таит чувства к другому мужчине из своего прошлого. Осуждала ее, не понимала.

Но жизнь любит ударить исподтишка и напомнить: не судите, да не судимыми будете. Теперь на собственной шкуре я знаю, каково это – когда внутри тебя обжигают тлеющие углы непроходящего чувства. Ты можешь их на время загасить, и уж точно они незаметны окружающим – тем более что ты прячешься за непроницаемым фасадом.

Но ты-то знаешь, что стоит поворошить эти угли, и пламя разгорится снова. Чертов Максим! Снова ворвался в мою жизнь и потревожил запрятанные внутри чувства.

Он верен себе – непрошибаем, как каменная стена. Хитер, коварен, живет по принципу: вижу цель – не вижу препятствий. Отличное качество для бизнеса, спору нет, но, когда оказываешься целью такого человека, хочется одного – бежать без оглядки.

Но в этот раз я решила не сбегать, а встретиться со своими страхами лицом к лицу. Да, сперва спряталась в гримерке, как мышь в норе, но уже спустя несколько минут поняла, как глупо поступаю. Как малодушно.

Надо сказать ему прямо, чтобы даже думать забыл появляться рядом со мной, чтобы я его в радиусе километра не видела. Но Максим оказался на шаг впереди, мгновенно сориентировавшись, и, как только услышал о юбилее отца, представился моим братом и навязался сопроводить меня.

Отказываться было бесполезно, не хотелось объяснять ничего Тони, который жутко волновался из-за Недели моды, да и я боялась выдать себя, в мои планы не входило ничего рассказывать своему итальянцу.

На сцене во время поцелуя на меня снизошло мгновенное озарение. Я словно прозрела и поняла – он не мой человек. И дело не в Максиме, которого увидела среди зрителей. Просто подиум, внимание к моей персоне, шумные праздники, суета – это всё не для меня.

А Тони живет всем этим. Он купается в обожании публики, он наслаждается, когда вокруг него всё бурлит и кипит. И это не изменится, он будет пытаться подстроить меня под себя и просто потеряет время, а потом я обязательно ему надоем, перестав быть музой.

Ведь я же… я же такая скучная. Чудо уже одно то, что он вообще мною заинтересовался. Мы провели вместе несколько замечательных месяцев, но всему приходит конец. Поехав к родителям без Тони, я дам ему возможность побыть без меня и ощутить, как прекрасно ему живется.

А когда он приедет на праздник, то, скорее всего, сам станет инициатором прекращения наших странных отношений. Зачем начинать то, что вскоре закончится?

Вздохнув спокойно после принятия важного решения, я преспокойно отправилась спать, но чертов Суворов разбудил меня ни свет ни заря, объявив через дверь номера, что нам пора выдвигаться, если хотим успеть на поезд.

Внутри номера я рвала и метала, но в коридор вышла степенно, словно королева на приеме, и, не глядя на Максима, прошла в сторону выхода из отеля. Присутствие этого мужчины я ощущала всем телом, всей кожей, всеми органами чувств.

И сразу же поняла разницу между ним и Тони, как и всеми другими представителями противоположного пола. Они все не вызывали во мне ничего. Один только Максим мог взбудоражить меня одним своим появлением.

Меня трясло от страха, негодования, руки дрожали, цепляясь в ручку чемодана на колесах, а этот бесцеремонный нахал невозмутимо пер впереди, как танк, посвистывая и делая вид, будто ничего такого нет в том, что мы скоро окажемся вместе в одной машине.

Хотя нет – с нами еще будет его невеста! Почему-то от одного только этого слова у меня перед глазами мерцали вспышки ярости. Я не должна была злиться на Максима, что он продолжил встречаться со своей девушкой или завел новую, когда я исчезла из его жизни. Но я, черт побери, злилась, потому что он заливал мне в уши про свои чувства, умолял простить его, такие речи толкал…

А сам… Но мы дошли до машины, а никакой невесты не наблюдалось. Мы уже сели – я на заднее сиденье, а он за руль – Максим завел машину, а я вцепилась в спинку переднего кресла.

– А где… твоя… – так и не смогла вымолвить «невеста».

– Она не поедет, задержалась на показах.

– Твоя невеста – модель? – поинтересовалась я, уже зная, о ком идет речь.

– Да, и показы у нее расписаны еще на пять дней вперед. Она присоединится к празднику позже.

Ответив на мой вопрос, Максим бросил мне скупое «поспи» и нажал на газ, доставляя нас на вокзал, после чего мы сели на скоростной «Сапсан», и на этот раз в соседнем кресле заснул Максим, предоставляя мне возможность смотреть в окно, предаваться своим мыслям и нервничать от его присутствия.

Дождавшись, пока он погрузится в глубокий сон, я осторожно покосилась в его сторону, прекрасно понимая, что мною движет любопытство, что ничем не сдержать.

Я сгорала от желания рассмотреть мужчину, которого так и не удалось забыть за все эти месяцы. Он изменился. Похудел. Это я заметила в первую очередь. Нет, не стал изможденным и костюм на нем не висел, но всё же реабилитация, о которой я читала в интернете, не могла на нем не отразиться.

Что касается пластической операции, то я не наблюдала никаких следов на его лице, никаких шрамов или перекошенных черт, но, возможно, что-то отражалось в мимике.

В остальном Суворов не изменился.

Такой же красивый, каким я его помнила. С голубым пронзительным взглядом, пронизывающим насквозь, будто бы говорящим, что всё будет так, как он захочет. Властным, гипнотизирующим. Которому нельзя поддаваться. Его скулы стали более четкими, а губы…

Я просто запретила себе на них смотреть, потому что тот недопоцелуй так и остался самым ярким моим переживанием за всю жизнь. Вот такая я жалкая.

– Принести вашему молодому человеку плед? – поинтересовалась милая девушка в униформе, разносящая ланчи.

– Эм… – я растерялась, а Суворов приоткрыл один глаз и радостно, как-то слишком радостно улыбнулся красивой сотруднице поезда.

Она, естественно, расплылась в ответной улыбке, и я поняла, что ничего не изменилось во внешности Максима – девушки, как и прежде, готовы перед ним стелиться.

И я разозлилась. Отчего-то снова разозлилась, будто мне есть дело до его девушек! Пусть хоть в туалете уединятся и решают, что ему нужно, плед, ланч или кровать-люкс вместе с этой красивой брюнеткой в придачу!