Молох Мори

I

Района помнила: то утро было ясным. А на Мори ясных рассветов почти не бывало. Заря с особым усердием зыбила тихое небо, тревожила перистые облака, отчего те плыли в разные стороны, обрамляя горизонт белесым венцом. Плевелы монотонно покачивались на ветру, цеплялись за износившиеся ботинки Районы и напевали неизвестные ей мотивы. Море принесло Молох – нечто подобное нашёптывал умиротворённый кряж, провожая женщину к причалу.

Все жители Мори собрались у набережной, встречая нового пастыря, прибывшего с большой земли. Миновал почти год с последнего письма Бартлея, президента острова, адресованного городскому капитулу. Мори требовался новый священник – старый почил больше года назад, а епархия не отвечала на просьбы острова отправить нового священника. Как правило, паромщик, приплывающий на Мори, только равнодушно пожимал плечами, объясняя:

– Война, чего вы хотели? Сейчас до Бога нет человеку дела.

Что за война, и кто воевал против кого – об этом жители Мори только догадывались, но предприимчиво кивали головами, будто каждый являлся непосредственным участником передовой. Особо эрудированные пикейные жилеты делились скудоумными фразами, услышанными то по радио, то с чужих уст, коими парировали слова всех приплывающих с большой земли:

– Хайд сказал, что никакой войны нет.

Раз в Мори её нет, так, поди, и в мире нет, значит. Люди охотнее выуживали очередную полемику за пинтой – другой о том, как национальные спикеры в очередной раз ловко осадили какого-нибудь британского популиста или же самого Черчилля на каком-нибудь неизвестном им саммите. Но так считали самые умные обитатели острова. Жители чуть попроще любили обсуждать скудные спортивные новости с материка, а вот большинство морийцев просто делились трёпом разного сорта.

Сплетницы твердили, что священник прибудет юродивый и предельно уродливый. Он наверняка был калекой, раз не пошёл добровольцем служить. Мужичьё лишь неохотно махали рукой – им дела не было как до нового пастыря, так и до самой церкви. Всё равно здешние жители особой богобоязненностью не отличались, да и вера была их слаба, как тлеющий ладан после воскресной службы. Тем не менее почти все морийцы собрались в то утро поприветствовать нового капеллана. Некоторые – просто из любопытства. Ну, а остальных собрал президент острова, наказав перед встречей вести себя достойно и не спугнуть пришлого.

Чванливые мамки, постоянно бросающие косые взгляды на Району, взяли своих детишек, а мужики – выпивку. Несколько семей собрали в корзинах подарки: цветы, хворост для топки печи в церкви и даже одежду. Все нарядились поприличнее, а самое главное, сделали лица поумней, чтобы в первый день не ударить в грязь лицом. Даже если морийцы не признавали войну, всё равно сделали вывод: сейчас на большой земле худо, и нового настоятеля им больше не пришлют. А потому им всем было потребно беречь прибывшего.

Так вот, утро в тот день запомнилось особенно ясным и прелестным. Даже солнце выглянуло, отчего тени людей, столпившихся на тропе, вытягивались, тянулись до самих домов. Района тоже оделась прилично, но уж больно сильно знобило её. Мёрзло сколько не тело, а кости. Вдыхать было легко, а вот выдыхать удавалось с трудом. Волоски на руках то и дело становились дыбом. Море шептало, что на волнах своих принесло оно смерть на остров.

У причала паромщик помогал выгрузиться пастырю. То и дело мелькала впереди рыжая макушка незнакомца. Морийцы толпились за президентом и крепко прижимали подарки к груди, глядя, как священник чуть не рухнул в ледяные воды, зацепившись полами сутаны за каёмку лодки. Района обняла себя покрепче, чтобы перестать дрожать. Щурясь, она внимательно глядела вперёд.

– Вроде обе ноги на месте, – раздался чей-то мужской голос за спиной.

– И руки тоже.

– Какой опрятный, – подхватила старуха спереди.

– Слишком плотный для войны.

– Действительно.

Района принялась озираться по сторонам. Столпившаяся сотня жителей в унисон укоризненно замотали головами и зацокали языками, осуждая приплывшего настоятеля. Возмущений их она не совсем поняла, а потому добавила:

– Да вроде стройный вполне.

– Так они там все от голода дохнут. А у этого тело солдата. Значит, хорошо ест, – ответил Манус и задумчиво поскрёб подбородок.

Района хотела спросить, плохо ли это, но не стала. Бартлей махнул рукой и двое рыбаков побежали к пастырю, чтобы забрать его огромный саквояж. Что помоложе, Оскар, даже не кивнул священнику. Рванул от неловкости к тому и вцепился в чемодан, силой пытаясь выдернуть его из настоятельских рук. Тот упорно оттягивал багаж в свою сторону, выдёргивая ручку из цепких ручонок Оскара. Президент оттолкнул юношу и широко улыбнулся.

– Здравствуйте-здравствуйте! Зовите меня Бартлеем Тиганом, – заявил старикан и протянул дрожащую руку священнику. – Президент этого острова.

– Алистер Фланаган, – улыбчиво заявил пастырь и ответил крепким рукопожатием.

Новый настоятель оказался рыжим мужчиной средних лет. Выглядел он молодо, но глаза у него были старые – слишком большие зеницы на худощавом лице таращились на Бартлеема и всех вокруг излишне настороженно. Однако Манус оказался прав: Алистер отнюдь не походил на прежнего священника. Он был выше и крепче, и моложе. И симпатичнее. Района нахмурилась и отвела взгляд. Зачем такому соглашаться нести службу на Богом забытом острове? Может, Фланаган прятался от чего-то? От войны?

– Мы крайне рады приветствовать вас на Мори.

Бартлей щёлкнул пальцами и кивнул в сторону толпы. Оттуда посыпались детишки, что принесли с собой корзины с дарами. Малыши весело закружили вокруг пастыря, отчего Алистер звонко рассмеялся. Его смеху вторили чайки на побережье. Раскатистый и басистый, он разлетелся по волнам и отразился на угрюмых лицах морийцев. Обитатели острова, один за другим, заулыбались в ответ.

– Что вы, ничего не стоило! – воскликнул Фланаган и разрумянился.

Он потрепал одного мальчишку по голове, но дары так и не принял. Улыбаясь, Алистер приложил руку к груди и вежливо кивнул президенту, чтобы тот отвадил от него детей. Тот намёк понял и снова деловито щёлкнул пальцами.

– Мы просто хотим показать вам своё гостеприимство! – улыбаясь, отметил Бартлей.

– Я очень признателен. Уверен, мы отлично с вами поладим.

Цепкий взгляд пастыря заскользил по толпе. Та продолжала улыбаться в ответ. Стоявший рядом всё это время Оскар вновь потянулся к чемодану, но Фланаган тут же прижал саквояж к ноге. Районе священник не понравился потому, что понравился всем остальным. А ещё говор у него был странный – на том сошлась. Даже люди с большой земли имели другой язык. Более того, сам пастырь оказался какой-то излишне приятной и непростительно дружелюбной личностью. В таких людей Района не верила, а потому решила относиться к Фланагану с опаской.

– Пройдёмте скорее, нам не терпится показать вам остров, – заявил Тиган. – Уже много месяцев, как наша церковь пустует. Мы счастливы, что наконец будет к кому ходить в воскресенья на службу.

Улыбки на лицах почти у всех жителей тут же померкли. Но Алистер будто не заметил этого, активно кивая головой и продолжая улыбаться. Он крепко держал свой чемодан, проследовав за президентом.

– Это прекрасно, – сказал Фланаган. – Кстати, а что случилось с прежним пастырем?

– Так он повесился, – без толики смятения бросил кто-то из толпы.

Бартлей недовольно шикнул, а затем двинулся вперёд. Алистер замер на месте, встревоженно взглянув на Тигана. Казалось, он не понимал – было ли то шуткой или правдой. Откуда-то сзади раздался гулкий голос Мануса:

– Добро пожаловать на Мори!

II

Района помнила: тот день был пасмурным. Угрюмый небосвод беспокоил морские волны и трепетал сухую траву. И то, и другое оттеняло переменчивыми цветами, тянулось к суше, поближе к людским ногам. Жемчужная пена с волн растекалась точно тающий воск у тлеющей свечи: пушилась и накатывала на прибрежные скалы пургой. Воды бурлили вдали громовым гобоем. Крикливые чайки верещали на горизонте. Ветер поднимал песок с берегов и ворошил гальку у порога магазина. Кружевной тюль на окнах едва ли мог заслонить собой и без того скудный солнечный свет.

Района торговала всем. Вот буквально всем, что под руку попадалось: вяленой рыбой на улице и сахарным печеньем внутри. Она сама вязала и не чуждалась торговать своими же изделиями: кофтами, свитерами и особо толстыми носками для особо морозных зим. Раз в неделю прибывал пароход, что привозил с большой земли всякие лакомства: сладости, специи, овощи. Ведь мало что можно было вырастить на скалистом острове. Раньше привозили и мясо, но то было до войны. Правда, иногда везло: хитроумные торгаши из Дублина временами продавали тушёнки – гуманитарную помощь, поступающую из-за океана в столицу. Консервные банки пользовались особым спросом у морийцев. Впрочем, как и овощи. Что угодно, кроме рыбы.

Будь на то воля островитян, так они предпочли бы закупаться в другом ларьке. Разумеется, дело крылось в самой магазинщице. Но что поделать, магазинчик Районы был единственным на острове. Неказистая лачуга с протекающей крышей и обветшалыми дощатыми стенами оказалась для жителей Мори не только единственной связью с материком – не считая пустующего почтампа, – но и главным сборищем всех утренних сплетен. Какой была и в тот пасмурный день.

Хлипкую дверь толкнули, и Района отвлеклась от дум. В ларёк ввалилась Эдалин Уолш, удерживая за руки нечёсаных дочурок. Вид у тех был сонный, но мать казалась оживленной и весёлой. Но даже тогда она встретила продавщицу с холодной, постылой улыбкой. На первый взгляд Эдалин могла показаться видной дамой со светлыми волосами и стройной фигурой. Однако стоило оглядеть её чуть пристальнее, как белокурые кудри превращались в белесые, а миниатюрное тельце становилось болезненно худощавым, несмотря на неестественно широкие плечи. Черты лица Уолш казались слишком крупными для маленькой головки, а щёки имели привычку краснеть при любом удобном – и нет – случае. Выпученные глаза Эдалин вечно пытались подглянуть нечто большее. Метаясь из стороны в сторону, они редко задерживались на одном месте дольше нескольких секунд, а её большой рот морийцы редко видели закрытым. Так или иначе, мать двоих дочерей считалась на острове первой красавицей.

– Привет, Эдалин, – поздоровалась Района и принялась деловито потирать ветошью прилавок.

– Привет-привет. Тушёнка нужна.

– Нет её. Ещё на той неделе закончилась, – сухо отметила торговка.

Уолш на это лишь кивнула, и тогда стало ясно, что явилась она не за мясом. Очевидно, Эдалине думалось застать в магазине хоть кого-то и обменяться последними новостями, что раздирали крошечный остров последние два дня. Но раз никого не нашлось, то та, должно быть, решила, что Района тоже сойдёт, пусть и придётся превозмочь свою неприязнь.

– Слыхала, что болтают о настоятеле? А он-то ничего, – заговорщически бросила Эдалин. – Не калека. Не сумасшедший.

Района покосилась на девочек. Те двое невинно хлопали глазами и в унисон крутились на пятках туда-сюда. Притворищицы, как и мать.

– Обычный пастырь, не более. Живой – уже хорошо. Главное, чтобы тоже не повесился, – равнодушно заявила продавщица.

Уолш нахмурилась. Её заметно разозлило, что Района не захотела поддержать беседу. Щёки и шея покупательницы тут же зардели.

– Ну, не скажи. Ты и не на таких западала, а? – оскалилась Эдалин. – Он-то точно не женат.

Мать потрепала одну из дочурок по голове. Вторую не стала, что ничуть не огорчило дитя. Наступила тишина. Кто куда глядел. Дети смотрели друг на друга. О'Лири старательно оттирала столетнее пятно на прилавке, не поднимая взора.

– Настоятель и посимпатичнее наших мужиков-то будет, – не унималась она.

– Слушай, тебе не пора на службу? – спросила Района, вскинув голову. – Воскресенье же.

– А ты не пойдёшь?

– Не пойду.

– Ну да. Я так и знала, – лукаво ответила Уолш. – С чего бы тебе идти?

– Мне, Манусу, Оскару, всем на острове. Никто не собирается идти на воскресную службу, – без стеснения ответила лавочница.

А зачем идти? Церковь пустовала уже пару лет. Да и дотоле морийцы не отличались особой набожностью. Зачем им Бог? От голода Он не сберёг. Даже прежнего настоятеля от смерти не спас. Разве что, упрятал Мори от войны. Так, самую малость. За островом числились свои божки. Они прятались под скалистым мхом, таились в прибрежных волнах и выходили наружу только по ночам. Взбирались эти существа на крыши и горько завывали, а жители, просыпаясь ото сна, ворчали: то ветер, не более. Может, пользы от маленьких божеств оказалось не так много, как от большого Бога, но они и не требовали вставать каждое воскресенье с утра пораньше. Ведь на Мори рано утром просыпались только безумцы и Района. А теперь какой-то рыжий пастырь привёл большого Бога в здешние края и ожидал покаяния от своей паствы. Уму непостижимо! Но морийцы оказались народом старомодным. Не дело здесь – отказываться от вековых традиций спать до полудня. Во всяком случае, делать на острове до рассвета было нечего. Дни всегда помнились короткими, ночи – длинными и морозными. Уж это настоятель никак не изменил бы. Стало быть, местный уклад  – тоже.

Эдалина сама тоже не собиралась в церковь. Но ведь причина той, пожалуй, отличалась от лени всех остальных на острове. Та наверняка была благой и уважительной – в её голове. А потому Уолш укоризненно зацокала языком.

– Расстроится он, – лениво протянула мать.

– Пускай.

Женщины замолчали. Кто куда смотрел. Девочки, явно поссорившиеся из-за какого-то пустяка, друг от друга отвернулись. Района нахмурилась, сжав в кулаке тряпку.

– А ведь к Томасу мы тоже не ходили после того случая.

– Точно, – неуверенно согласилась Эдалин.

– И потом, после всей той череды событий, он повесился, – сурово заметила О'Лири, всеми силами стараясь скрыть за холодным тоном прорывающуюся усмешку.

– Думаешь, будь мы всегда на воскресной службе, то этого не случилось бы? – со всей присущей себе серьёзностью спросила Эдалин.

Района задумалась. Череда событий, уникальных по своей внезапности, но обыденных по существу, наверняка довели Томаса до ручки. До сих пор в церкви на самой высокой балке остался обрубок верёвки. На всем острове не нашлось достаточно высокой лестницы, чтобы снять его. Осталось лишь молиться на узел, сгубивший пастыря, и гадать, как он до туда дотянулся. Но нынешний, Алистер – он не был похож на Тома. Ни станом, ни лицом, ни голосом, а потому казался сильнее – духом. Впрочем, возможно, старый настоятель сгинул вовсе не из-за воскресных пропусков.

– Что если он почувствует себя ненужным и тоже руки наложит? – встревожилась Эдалин.

– Тогда, в чём прок от таких святых? Это всё глупости. Я не пойду.

Уолш прищурилась. Поморщив крючковатый нос, она с силой вцепилась в руки девочек и отвернулась. Кто куда смотрел. Района глядела на ветошь в своей руке. Эдалин пялилась на муляжные консервные банки из-под тушёнки. Девочки смотрели кто куда.

– Так и знала, что ты бездушная. А я вот пойду.

– Иди. Передай ему, что путь до той непреступной матицы для него стал чуточку короче.

– Непременно. Пусть знает, какая у него паства.

– И повесится, – кивнула продавщица.

– И повесится! – в ярости выдала Эдалин.

– Аминь.

Уолш фыркнула, подхватила детей и покинула магазинчик. Района, усмехнувшись, сжала тряпку и направилась к полкам – протирать пустые банки из-под тушёнки. До чего же грязный взгляд был у этой блудницы Эдалин, даже старые жестянки, казалось, помутнелись от её взора.

А ведь Бартлей наказал морийцам пылинки сдувать с нового пастыря. Должно быть, он что-то знал об Алистере. Впрочем, Мори настоятель оказался не нужен, по мнению Районы. За островом не водилось почитать Бога, у острова числились свои божки. Но что будет, если и новый священник сгинет? Нет, не покончит с собой – в это морийка не верила. Однако он может просто покинуть остров из-за своей ненадобности. Многое ли потеряет остров? Не больше, чем уже потерял от войны. А кроме неё море не приносило на своих волнах ничего. Однако пару дней назад оно привело на Мори саму смерть. Чью – этого Района не знала.

На острове понемногу заключались сделки – морийцы спорили, через сколько сбежит – возможно, на тот свет – Алистер. Некоторые свято верили, что и он от хандры покончит с собой. Должно быть, так заведено у людей духовных, но отнюдь не душевных. Района не спорила, потому что не видела в новом пастыре духовное лицо.

III

Алистер запомнил: то утро было морозным. Оно окутало весь остров густым мороком, простираясь по промозглой земле до самого горизонта. Бурные волны моря, что за церковью, тянулись к самим небесам, переплетались мутными водами с облаками и рисовали витиеватые узоры перед взором, отчего казалось, что Мори являлся маленьким клочком земли в стеклянном шаре, который давно уже никто не трогал. Здесь было тихо. Непривычно тихо. Эта тишина закрадывалась по ночам в постели жителям и повыше натягивала на них одеяло. Должно быть, потому лица у морийцев казались непривычно спокойными и даже временами бестолковыми. Лень застилала их глаза, превратила редкие улыбки в вежливый оскал. Тревога, казалось, никогда не проникала в их умы потому, что островитяне отличались особой нерасторопностью и развязностью. Ленивые глаза. Ленивые улыбки. Но тут хотя бы не разучились это делать. В городе-то давно никто уже не улыбался. А чего? Война ведь. Кто в войну радовался-то? Возможно, те, кого ещё не взял голод.

Алистер стоял напротив церкви. Несколько дней ему пришлось ночевать у самого Бартлея, так как президентский дом оказался самым роскошным из всех имеющихся на острове. На деле же маленький одноэтажный шале мало чем отличался от прочих. Силикатные кирпичные стены, протекающая крыша и единственная койка. Тиган устроил священника на кровати, а сам ночевал прямо на полу, на тонких перинах, не принимая никаких отказов гостя. Впрочем, совесть пастыря не позволила тому ночевать на мягкой постели, выгнав старика с его же койки, а потому он тоже устроился прямо на половицах. Ночевать на земле ему было не привыкать.

Однако в действительности дом президента казался роскошным из-за убранств внутри. Уж очень много фотокарточек у него имелось. Они покрывали стены, шкафы и двери. Чёрно-белые, но всё равно яркие и полные красок. На всех них красовался один и тот же паренёк, широко улыбающийся во весь рот – кривые зубы ему отнюдь не мешали. Усыпанный веснушками нос и лохматая чёлка придавали лицу юноши ещё более беззаботный вид. На вопросы Алистера о том, кто это, Бартлей всегда преспокойно заявлял:

– Это Лори.

Больше пояснений никаких не следовало. Священник кивал, будто ответ его вполне удовлетворял. Отчасти так оно и было.

Ночевал Алистер у президента не просто так. Церковь за годы отсутствия прежнего служителя превратилась в огромный сарай со сводчатой крышей и гниющими от влаги стенами. Внутри оказалось слишком много хлама, но пастырь, приложив все усилия, успел расчистить главный зал уже к предстоящему воскресенью. Разве что, исповедальни проверить так и не сумел – те оказались заперты. Лишний мусор служитель вынес и сжёг на заднем дворе. Всё относительно сносное собрал на переднем дворе клуатра, который, к слову, тоже оказался загроможден всяким барахлом. Так ему удалось избавиться почти от всего в главном зале, кроме обрубка верёвки, свисающего с самого верхнего архитрава. А после Алистер открыл вход во двор и для мирян, повесив на уже прибитом гвозде табличку: "Все вещи – бесплатно".

На его собственное удивление, церковь оказалась довольно просторной – слишком просторной для столь крошечного острова. Тонкие тесовые стены видывали лучшие дни. Прорость и гнилая крень на досках рисовала в воображении пастыря пугающие – пугающе знакомые – лица с широко раскрытыми глазами и ртами. Они косились друг на друга, но одновременно с тем глядели куда-то прямиком на Алистера и делились с ним секретом – отчего сгинул предыдущий священник. Но служитель древесного языка местных божков не понимал, а потому не придавал этим рожицам никакого значения. Высокая крыша с дымчатой цементной черепицей оказалась единственной на острове, сделанной не из камыша. Помимо прочего, церковь в своей исключительности имела два этажа с ровными рядами окон, имеющих вычурные рамы с прямым основанием и острым наконечником наверху. Стёкла в них запомнились на удивление мутными, сквозь которые снаружи проглядывалось всякое пугающее, что на деле отсутствовало внутри. Широкие двустворчатые двери заметно превышали человеческий рост, а фундамент делал сооружение ещё более величественным. Не будь одинокой покосившейся колокольни, то церковь выглядела бы точно монастырь Претория. Сам Фланаган святыню воочию не видел, но хорошо её запомнил по картинкам из одного религиозного учебника, на который наткнулся в муниципальной библиотеке в Дерри.

Однако существенное отличие крылось в том, что стены здешнего храма сплошь были украшены вбитыми гвоздями, чем немало смутили прибывшего настоятеля. На некоторых виднелись витиеватые узелки из тонкой пряжи, на других – клочки оторванных бумажек. Были ли то объявления о продаже или какая-нибудь прокламация о поисках добровольцев, Алистер не знал, а потому решил избавиться от шпигорей, как только отыщет лом.

Бартлей не стал помогать пастырю с уборкой церкви, но пообещал позаботиться о том, чтобы собрать паству к предстоящей литургии. Настоятель хотел было подготовить исповедь, но президент заверил: прихожане должны показать священнику, как службе принято проходить на Мори, и чему их научил почивший пастырь. А потому Фланаган уселся на ближайшую скамейку у церкви и принялся ждать Тигана. Ждать пришлось недолго.

Первым явился Манус. Слишком плотный для своих лет старикан потуже натягивал кепи на голову, опасаясь, видимо, что ту сдует ветром. Пузо его выпирало, ровно как и грудь, создавая складки на плотном свитере. Дебелое лицо Мануса было испещрено морщинами, однако, несмотря на всю присущую суровость, создавало вид добрый, пусть и уставший. Ровные линии пересекали широкий лоб, борозда дряблой кожи свисала по бокам пухлых щёк. Глаза его, впалые и холодные, казались чёрными пуговками под густыми бровями и опухшими веками. Тонкие губы и вовсе исчезли под кустистыми усами. Лишь мясистый широкий нос выделялся на лице с мелкими чертами лица. Но несмотря на всё это, двигался Манус с особенной ему статью, пусть вместе с тем медлительно, как прочие морийцы, и вперевалочку. Неясная сила исходила из его плотного тела, это бросалось в глаза с первых мгновений, как Фланаган начал наблюдать за приближающимся морийцем. Манус молча подошёл к Алистеру и уселся на ту же скамью, что угрожающе под ним скрипнула.

– Не нравится тут, а? – сухо бросил старик и выудил из нагрудного кармана куртки трубку.

– Здравствуйте, – ответил пастырь и широко улыбнулся в ответ. – Почему же? Я тут всё прибрал, подготовился. Служба пройдёт, как надо.

– Я про Мори, – буркнув, Манус поднёс зажённую спичку к лицу и зажёг трубку. – И службы не будет.

Улыбка Фланагана сползла с лица. Он выдохнул и отвёл разочарованный взгляд в сторону.

– Это почему?

– Слишком рано для нас.

Теперь пастырь от неловкости принялся вглядываться в небо. Угрюмые тучи сгущались над самым ярким местом на этом острове – над его рыжей макушкой. Они ворчали громом и медленно кружили над беседующими. Собирался дождь. Ветер крепчал, с силой колыхав подолы чёрной сутаны.

– Но вы можете посидеть тут, обождать, – заявил наконец Манус после затяжки. – Может, придут.

– Бартлей сказал, что приведёт их.

– Он много болтает. Оттого и врёт много.

– А как раньше у вас проходила служба? – поинтересовался Фланаган и вновь повернулся к старику.

– По вечерам. Или после обеда. Когда придётся. Вы, кстати, можете обождать тут, а потом – там.

Манус вынул трубку изо рта и указал пальцем в сторону. В ярдах ста с половиной виднелась ещё одна одинокая скамья на холме. Вокруг больше ничего не было.

– Посидеть на скамье?

– Ну да. Вполне себе сносная забава. У нас тут на всём острове аж четырнадцать скамеек! – торжественно заявил старик, отчего смутил пастыря ещё больше. – С каждой можно увидеть нечто особенное. Виды здесь у нас сказочные.

– Скамейки? – переспросил Алистер и вновь от смущения улыбнулся.

– Ну да. Каждый день их обхожу. Сижу, курю. Наслаждаюсь.

– Но я ведь прибыл сюда не за этим.

Манус вновь сунул трубку в рот и ухмыльнулся. Нижняя губа немного оттопырилась и выглянула из-за усов.

– Это уже не вы будете решать.

– Кто же? – мягко спросил настоятель, не переставая улыбаться. – Вы?

– Война, пожалуй. Скоро она явится сюда.

Алистер немного помолчал, а потом рассмеялся. Так, совсем тихо и быстро, смех его пробежался, колыхая травинки вокруг, словно рябь на озере от упавшей капли. Смех этот казался излишне скромным и добродушным, отчего совсем не подходил к словам, сказанным после:

– Война уже тут. Она повсюду, Манус.

Старик не ответил. Только кивнул. Прохрипев что-то неясное, тот тяжело поднялся с места и двинулся прочь – в направлении следующей скамьи. Священник поднялся следом.

– Манус, постойте!

– Чего?

– Откуда эти гвозди? Они повсюду: на стенах церкви, домов и у доков. Что на них висело?

Мориец потоптался, а затем тяжело затянулся. Посмаковав немного, он выдохнул дым и двинулся прочь, попутно бросив через спину:

– Когда исчез Бенджи, стали развешивать объявления. А после – верёвки, чтобы вернуть удачу обратно на Мори.

– Что за Бенджи? – спросил Алистер.

Старик повёл плечом, будто пытался сбросить вопрос настоятеля. Возможно, тот показался ему излишне нескромным.

– Никому этот хлам и задаром не нужен, – ответил Манус.

Сжимая трубку в руке, он кивнул в сторону, куда-то за плечо пастырю. Тот обернулся и уставился на табличку. Объявление висело, слегка покосившись в сторону. На деревянной дощечке выцарапанная надпись казалась особенно жалкой. Ещё более – после комментария морийца.

Манус развернулся и двинулся прочь, пока священник наблюдал за ним. Лишь теперь он заметил, что старик едва заметно прихрамывал на одну ногу. Та будто прогибалась под его большим весом, но на деле же оказалась короче второй, отчего мужику приходилось подворачивать одну штанину. Манус уверенно добрался до следующей скамьи и уселся на неё. Алистер подметил, как тот поковырялся своим пальцем в трубке, а затем спрятал обратно в карман.

Обе скамьи расположились практически напротив. Сидящие легко могли глядеть друг на друга. Два холма, на которых те устроились, выбивались из общего рельефа, изменяя вид кряжистого острова. Вокруг ничего. Одинокая церковь и две не менее одинокие скамьи. Зелёные прогалины покрывали те увалы особенно густо. Кое-где трепетали на ветру одуванчики. Трава казалась влажной, словно дождь уже полил. Та будто пронизывала тонкими кончиками подошву, отчего Фланагану сделалось морозно. Мори был ему не рад. Не только жители, но и сам остров. Он будто предупреждал и гнал прибывшего священника куда-то подальше отсюда. Ни склоны, ни облака, ни захудалые домики – ничего в этом краю не принимало чужака.

Настоятель задумался, вспоминая слова старика о том, что каждая лавочка открывала новый удивительный вид на Мори. Что видел Манус сейчас? Некогда могучую церковь, что пришла в упадок? Или дурака в сутане, явившегося на проклятый остров, который его же и погубит? Алистер поджал губы и двинулся в сторону церкви.

На Мори было всего четырнадцать скамеек. Никто из жителей не знал, откуда они взялись. Некоторые, что ближе к морю, оказались более ржавыми, а основания у парочек даже проросло мхом. Несколько из них уже начали покачиваться и скрипеть, но прочие продолжали держаться основательно на этом острове. Однако расположились они на Мори не просто так. На каждой можно было полюбоваться чем-то особенным. А преодолев весь маршрут от самой первой скамьи до самой последней, можно было полностью изучить весь этот проклятый клочок земли. Путь начинался с церкви. Очевидно, лавочка предназначалась для мирян. Она располагалась чуть поодаль от главных ворот на кургане. Из-за возвышенности отчётливо виднелся задний двор храма. Внушительный, как и сама церковь.

Вторая скамья казалась ещё более одинокой, чем предыдущая. Едва ли, кроме Мануса, кто-то забредал туда. По одну сторону виднелось аббатство, по другую – вечно тревожное море. На деле же, если спуститься чуть ниже с пригорка, то можно обнаружить маленький домик. Однажды отсюда вышел человек и больше не вернулся. Тем не менее жилище, пусть на самом деле пустующее, выглядело куда ухоженнее многих домов на Мори с обитателями внутри. Живыми, разумеется. Окна в доме были всегда чистые. Крышу кто-то регулярно убирал, чтобы в той не свили гнёзда. Ну, а позади домика раскинулся небольшой сад с цветущими жёлтыми цветами и бузиной. Кто-то, очевидно, регулярно срезал колючки с кустов и не забывал поливать весь палисадник.

Третья лавка располагалась у сарая, который Бартлей обещал превратить в ночлежку для священника. Алистер, будучи хозяйственным мужчиной с несвойственными пастырю мозолистыми руками, сразу приметил, за что следует взяться, чтобы превратить лачугу в божеское место. А следовало починить многое: укрепить стены, залатать крышу и поставить новую дверь. Жители, по словам Тигана, согласились помочь пастырю. Тому нужно было лишь начать.

Четвёртая скамья находилась рядышком с заброшенным почтампом. Администрация округа решила закрыть почту на Мори, потому что туда практически никто не писал. Как правило, те, кто уезжал, делали это навсегда, обрывая все концы. Редкую канцелярию доставляли через паромщика: газеты и журналы прибывали с запозданием в несколько недель, а то и месяцев. Вот и узнавали морийцы о мире и о войне с отставанием.

У пятой находился дом самого Мануса, а у шестой – Районы. Седьмая лавочка подпирала собой боковую дверцу в таверне "У Ионны". А восьмая была окружена множеством домиков, в одном из которых жила Эдалин с мужем и дочурками. Вокруг девятой не было ровным счётом ничего. Находилась та у самого края отвесной скалы. Если её придвинуть чуть ближе к пропасти и умудриться усесться, не свалившись, то ноги так и будут свисать с обрыва. Глядела она на море. И не находила в нём ничего.

На десятой лавочке любил отдыхать предыдущий настоятель, так как находилась она неподалёку от его дома. Алистеру однако никто не объяснил, почему нельзя поселиться в нём. Однако обиталище явно пустовало.

Три последние скамьи тропками вели к единственному причалу. Очевидно, морийцы умудрились приволочь их сюда, дабы дожидаться паромщика. Возможно, чтобы первыми урвать газеты или тушёнку. Очереди, должно быть, тянулись дальше трёх лавочек.

Ну, а последняя. О ней толком никто и не знал. Вернее, знали, но позабыли потому, что на глаза та и не попадалась. Находилась она тоже у доков, только внизу, под подмостками. Передние её ножки омывались морем. К одной из них была привязана шлюпка, ожидающая того, кто никогда сюда не вернётся.

IV

Района запомнила: тот день был стылым. Привычным для Мори. В студёные дни остров казался мельче – воды будто поднимались к верху, пенистые волны карабкались по берегам, цеплялись за выступающие скалы. Однако море в тот день казалось особо буйным. Тёмными мазками оно налегало на проклятый клочок земли, норовя снести причал и парочку домов в придачу. Небо казалось ясным и пасмурным одновременно: перистые облака вдали уплотнялись и кучкой сбивались вокруг шатровой колокольни церкви. Начинал капать дождь. О'Лири заведомо знала, что тот пойдёт, однако зонт всё равно с собой не прихватила. Увесистые капли больно ударялись о макушку, а одна умудрилась приземлиться Районе прямо на лицо. Морийка, как и прочие жители острова, спешила в церковь. Не молиться – на зрелище.

По всему Мори на старых гвоздях появились написанные от руки листовки. В объявлении говорилось, что несколько вещей можно было приобрести всего за один фунт – прибывший недавно настоятель устроил ярмарку прямо на заднем клуатре храма. Все собранные средства планировались пойти на благие дела нуждающимся. Морийцы, несомненно, восприняли такой жест со стороны святого отца за некую индульгенцию. В конце концов, они не посещали воскресные службы целых два года, а некоторые и того больше. Чего бы тогда не купить отпущение грехов от нового пастыря?

Но Района спешила в церковь не за этим. Бартлей, только отошедший после вчерашней попойки, заявил: нельзя ронять лицо Мори. Всем было велено явиться на службу. Никто не осведомился, отпускали ли грехи по понедельникам, однако раз настоятель зазывал прихожан на ярмарку, то стало быть, его мало волновал день – главное, чтобы люди ходили в церковь.

О'Лири подходила к церкви и сурово поглядывала на небо. Рыжая макушка мелькнула впереди. Алистер в чёрной сутане смиренно сцепил руки на поясе и, широко улыбаясь, встречал прихожан. Неподалёку от него Манус уместился на скамье и вальяжно покуривал трубку. Заметив продавщицу, старик прищурился и улыбнулся.

– Ты меня разочаровала, – заметил Манус. Мужской басистый смех прозвучал издевательски. – А я-то думал, что ты не такая, как эти.

Вынув трубку изо рта, он кивнул в сторону торопящихся. Морийцы спешили за оживлённым Бартлеем.

– И тебе привет, – ответив, Района нахмурилась и уселась рядышком со стариком.

– Пришла на ярмарку?

– Почти. Не знаешь, что задумал этот тип? Я вот как раз-таки сюда за этим и пришла. Хочу выяснить.

– А с чего ты взяла, что он что-то задумал?

Пару капель вновь приземлились прямо на макушку женщины и скатились вниз, путаясь в кудрях. Запустив руку в карман шерстяной кофты, она выудила пачку сигарет. Достав из второго коробок спичек, Района зажгла сигарету и откинулась на спину.

– Я вообще не уверена, что он тот, за кого себя выдаёт, – сухо отметила магазинщица, наблюдая за тем, как настоятель учтиво провожал прихожан на задний двор. – Столько месяцев тишины, и тут вдруг свалился, не пойми откуда.

Алистер о чём-то перекинулся с Бартлеем, не переставая улыбаться. Придержав широкие двери, он впустил президента внутрь и повернулся. Словно мотылька, горящий огонёк от сигареты, привлёк пастыря. Сцепив руки за спиной, он двинулся в сторону беседующих.

– О нет, – уронил Манус и поднялся с места. – Кажется, ему не нравится, чем мы тут занимаемся. Пойду-ка я.

Района нахмурилась, обернувшись. Чёрные полы сутаны настоятеля развевались на ветру. Широким шагом он пересекал прогалину. Походка его была твёрдой, взгляд – лишь на несколько мгновений – сделался холодным и отстранённым, будто Фланаган не находился тут, на Мори. Долговязый и худой, он выглядел слишком молодо для священника. Медные волосы его были аккуратно причёсаны. Широкие плечи и стройный стан выдавали в нём человека сильного, о том же свидетельствовала тяжёлая поступь. Особо бросалась в глаза длинная крепкая шея с выступающими жилами, видневшаяся сквозь стоячий воротничок. На удивление Районы кожа пастыря была бледна; лишь на проступающих скулах виднелся едва заметный румянец. Когда Алистер подошёл ближе, морийка смогла разглядеть лицо священника. Приятная наружность его терялась где-то в ледяных глазах. Они казались добрыми, но одновременно с тем обдавали холодном. Тонкие брови и такие же тонкие губы, прямой нос – абсолютно всё терялось на фоне больших – пугающе больших – глаз. Едва заметные морщины обрамляли квадратное лицо, особо заметно рассекая лоб. Было видно, что пастыря тяготили тяжёлые думы. Те проглядывались в сжатых губах, стиснутой челюсти и сосредоточенном взгляде. Попался. Района засвидетельствовала пастыря отнюдь не в лучшем расположении духа. Таким его, вероятно, никто ещё не видел не острове. Однако притворная улыбка вновь засияла на лице чужака, как только Алистер приблизился к торговке.

– Здравствуйте, – тепло поприветствовал Фланаган. – Не зайдёте внутрь?

– Здравствуйте, – ответив, Района улыбнулась. Смуглое лицо исказил оскал. – Вообще, я пришла к Манусу.

Настоятель обернулся, прищурившись. Обнаружив старика на следующей скамейке, он помахал тому. Манус отвечать не стал.

– Может, вы захотите войти? Мы устраиваем ярмарку.

О'Лири потуже затянулась, а после выудила из кармана другую пачку сигарет – пустую. Потушив окурок, она спрятала его и встала.

– Я правильно понимаю: вы продаёте морийцам вещи, которые они сами же принесли сюда, как на свалку? Это их собственность, мистер Фланаган.

– Как вы меня подловили! – звонко рассмеялся Алистер. Его смеху вновь вторили чайки. Морийка в ответ улыбаться не стала. – На самом деле всё непригодное я сжёг. А остальное починил. Мы сейчас устраиваем собрание. Выручку потратим на нужды неимущих.

– Здесь такие не водятся. Мы все работаем, – заявила Района. – Не знаю, где вам приходилось нести службу раньше, но здесь все живут в достатке. Да и бездельников нет.

– А вы чем занимаетесь? – неловко спросил Фланаган, переминаясь с ноги на ногу.

Района только сейчас заметила, до чего же крупным и плотным настоятель казался вблизи. Ей даже при разговоре приходилось поднимать голову. А широкие плечи Алистера заслоняли собой по меньшей мере вид на половину острова – за ним полностью исчезла куда-то величавая церковь. Вблизи и румянец настоятеля оказался живее. Пунцовые щёки откликались с рыжими волосами. А ещё взгляд. Там, вдали, он казался чуждым и обдавал морозом. Вблизи же обманчиво внушал доверие. Голос у Фланагана был звонким. Слишком звонким для блеклого острова. Он напоминал пение сводного хора, а смех и того оглушал точно тромбон под ухом. Что за здоровяк явился на Мори? У них там, на большой земле, что ли, нет войны?

– Я местная шлюха, – сердито бросила О'Лири.

Улыбка вмиг слетела с лица Алистера. Челюсть медленно сползла вниз.

– О! Ну, я… – протянул настоятель.

– Я нестарая и немолодая. Детей нет, мужа тоже. Не вдова. Не уродлива. На острове для таких существует только одно положение – шлюхи, – пояснила Района. – Вот каждая и думает, что я так и жду, как бы увести из семьи какого дурачка.

Фланаган непонимающе заморгал, опустив взгляд.

– А ещё у меня магазинчик к западу отсюда.

– О, вот оно что! – рассмеялся Алистер. – Магазинчик, значит.

Шутка пастырем была принята слишком серьёзно. И без того румяные щёки зардели прямо на глазах. Районе сделалось смешно от смущённого вида пастыря.

– Сейчас многие жители пришла на ярмарку. Может, всё-таки заглянете? Вдруг пригодится что-нибудь для торговли, – ответил священник.

– Мусором не торгую. А вот на собрание хочу посмотреть.

– Что ж, в таком случае… – Алистер отошёл с пути Районы и вскинул руку вбок, приглашая в храм.

Морийка потуже затянула кофту и двинулась вперёд. В последний раз она переступала порог церкви, когда жители собрались, дабы снять прежнего настоятеля с петли. Морийцы так долго думали, как дотянуться до трупа, что пустились в затяжные споры, которые плавно перетекли в обсуждения за пинтой в баре. Священник провисел так ещё с неделю.

Но теперь же стало заметно, что все свои дни только прибывший с материка настоятель трудился не покладая рук: вынес весь хлам из нефа, приколотил обратно ставни, почистил главное полукруговое окно, расположенное за алтарём. Даже скамейки покрыл лаком. Только где Фланаган отыскал его на Мори? Района поморщила нос, когда провела ладонью по гладкой поверхности спинок. Алистер, очевидно, не поняв недовольства мирянки, принял её косые взгляды за похвалу, потому как возгордился собой и довольно выпятил грудь. Радостный огонёк мелькнул в серых глазах.

– Пришлось потрудиться, зато теперь здесь можно сосредоточиться исключительно на Боге! – просиял Фланаган и застенчиво мотнул головой. – Правда, от тошнотворного запаха пока никак не могу избавиться.

– Действительно, – поморщилась Района. – Здесь, должно быть, где-то крыса померла.

– Нет. Запах идёт от исповедален, – заявил Алистер. – Так что, если кто и умер, то только там.

– Буду знать, – ответив, лавочница достала из кармана носовой платок.

– Бартлей обещал найти ключи. Удивительно, что такие вообще имеются от кабинок.

– Едва ли кто сосредоточится на Боге, когда так смердит, – ответила О'Лири и принялась размахивать платком перед носом, пытаясь прогнать запах. – Тут будто портал в ад низвергнулся.

Пастырь на это лишь поджал губы и сравнялся с продавщицей, принявшись разглядывать вышитые инициалы на уголке платка. Района отстранилась и двинулась вперёд.

– Во дворе так не пахнет. Все сейчас собрались там, – наконец выронил пастырь.

Района кивнула куда-то вбок и поспешила к заднему выходу, миновав широкую дверь. В клуатре собралось всего десятка два морийцев. И того оказалось слишком много для острова. Конечно, по вечерам в пабе можно было сыскать и больше народу, но в церкви – никогда.

– Ничего себе, людей набежало! – от неожиданности О'Лири усмехнулась и всплеснула руками.

– Церковь здесь большая. Иной раз кажется, что она может вместить всех жителей разом, – заметил Алистер.

– Строили её, когда народу на Мори было гораздо больше.

– Куда же все делись? – удивился настоятель и согнулся, пытаясь заглянуть собеседнице в лицо.

– Вымерли, к счастью, – ответив, Района широко улыбнулась.

Румяное лицо Алистера вновь сделалось серьёзным и даже показалось торговке опечаленным. Прямые брови его поползли дугой по лицу, между ними проглянулась глубокая морщинка. Из груди гулким эхом раздался порывистый выдох.

– Можете осмотреться, – кивнув, выдал Фланаган. – Любая вещь за двадцать пенсов.

Настоятель обогнул Району и двинулся к Бартлею Тигану. Тот стоял возле единственного стола во дворе, что напоминал длинную парту на косых деревянных ножках. Поверх белоснежной скатерти ровными рядами лежали вещи, слишком мелкие для того, чтобы раскинуться на земле. У края стола уместился небольшой бочонок с элем. Морийцы по одному подходили к столу и наливали себе напиток в металлические кружки. Тиган же от баклаги не отходил вовсе.

– Пьянчужка, – сплюнула Района и двинулась дальше.

Вдоль столбов галереи земля оказалась взрыта – оттуда торчали крючковатые саженцы кустарников. У некоторых, что были старше, раскидистые ветви тянулись вперёд и касались небольшой деревянной изгороди. Кривые доски заметно кренились, отчего вбитые в землю колышки дрожали и временами покачивались на сильном ветру. Района знала только одного садовода на всём Мори – самого Мануса. Неужели он дал настоятелю выкопать кусты бузины из своего сада? Района заметно удивилась.

У низкой перголы на тряпках лежали прочие вещицы, в прошлом оставленные самими морийцами в проклятой церкви. Но что-то изменилось. Сломанный некогда велосипед теперь красовался цепью меж колёс, а старая кресло-качалка вновь обзавелась дуговыми ножками. Далее по рядам мелькали перед глазами топоры и ножи, залатанные пледы и целые кормёжки для скота. Пусть и потрёпанные, но относительно целые предметы здорово встревожили Району. Ярмарка увлекла прочих жителей. Они молчали, внимательно выискивая полезные вещи и лишь временами обмениваясь вежливыми, но не лишёнными определённой дикости, улыбками с настоятелем. Понемногу они решались купить то, что ещё давно выбросили, но делали это с особым неистовством, будто надеялись выкупить обратно свою душу, которую продали местным божкам, как только большой Бог отвернулся после начала войны.

Вот только Района знала этих людей. Знала она тех долго, а потому не верила в искренность их намерений. Должно быть, морийцы ждали, что новый пастырь отпустит им грехи за двадцать пенсов.

Большая церковь казалась большому Алистеру не по размеру. Высокий неф дугой огибал его макушку, а за непривычной долговязостью скрывалась даже сама колокольня, которую было видно с любой части острова. Он явился на Мори и решил играться с местными традициями? Может, священник удумал и жителей поменять? Района усмехнулась. Что ж, торговка не спорила, но готова была в любую минуту поставить на кон, что настоятель сгинет с острова. Причём, скоро. О'Лири, поймав взглядом фигуру в чёрном, покосилась на пастыря.

Кем был Алистер Фланаган? У него имелись на удивление мозолистые ладони. Непохожие на руки тех, кто корпел над книгами. Взгляд его иной раз заволакивало неясным таинством и печалью, ясное лицо искажала тревога. Он не походил на священника. Во всяком случае, Районе в это слабо верилось. Зато морийка была полна решимости выяснить, что на самом деле скрывал чужак.

– Какой же порядок вы тут навели! – до продавщицы донёсся возглас Тигана.

– Я хочу, чтобы это место стало обиталищем покоя для жителей. Здесь каждый сможет найти помощь.

Района закатила глаза и потянулась в карман, чтобы закурить, однако тут же одёрнула себя. В церкви разрешается курить? А пить эль? Уже несколько месяцев она не бралась за сигареты. Ей даже начало казаться, будто сильная тягота осталась позади. Но что-то изменилось с появлением нового настоятеля.

Сам Мори изменился. Со всеми своими жителями. Все вдруг оживились, суета и сутолока вырвались из бездушных пучин моря прямо на тропы, рассекающие этот клочок земли. Они заполонили собой покосившиеся домики и зачахлые души морийцев. Все люди внезапно оживились. Островитяне будто начали общаться ретивее и спорить. Даже сплетни появились новые – впредь не только о соседях и спорте. На горизонте мелькнули перемены. И это заставляло Району нервничать.

– Здесь, вдали от войны и голода, каждый может уединиться с Господом нашим, – громогласно объявил Алистер.

Морийцы перекинулись взглядом, но протестовать не стали. Уж им до войны дела точно не было, как бы лицемерно много о ней не болтали. А вот голод – иное дело. Старцы острова предрекали молох неурожая. Мол, скоро наступят времена, когда вновь придётся от голода бросаться на скалы и срывать сухую траву, поедая её вместе с корнями. Сама Района такие времена не застала, однако боялась подобного исхода не меньше, чем вторжения нацистов на остров.

Бартлей горделиво рассказывал пастырю о Мори. О тяжёлом историческом прошлом во время войны за независимость; о том, насколько местные набожны. Не чуждался плести красноречивые оды о священной миссии настоятеля на острове. В общем, всякий бред.

– Вы, наверное, думаете, что мы эти два года храм вообще не посещали, но это не так, – выпалил Тиган на весь двор.

Района от стыда уронила лицо на ладонь. Конечно, морийцы ходили в церковь каждое воскресенье. И Богу молились, умещаясь во всём том бардаке, который своими же руками расчистил пастырь. Сквозь растопыренные пальцы магазинщица покосилась на священника. Однако Алистер вовсе не казался смущённым или обиженным. Улыбаясь, он уверенно кивал, будто принимал слова Тигана за чистую монету.

– Мы молились. Прежний настоятель даже научил нас коллективным исповедям.

– Неужели? – поинтересовался Фланаган. – Никогда не слышал о таком.

– Мы можем показать! – радостно заявил президент. Толпа лихо вторила. По двору тут же пронёсся ликующий гул. Все оживились.

– Бартлей, ты ведь не хочешь, чтобы мы туда возвращались? – возмутилась магазинщица, пересекая лужайку широким шагом. – Там же… ну…

– Мы покажем настоятелю нашу набожность. Что в этом плохого?

О'Лири приблизилась ещё ближе к старику. Сквозь сжатые челюсти она пробубнила:

– Там же пахнет, Тиган! – Района выпучила глаза и мотнула головой, будто всем своим видом пыталась достучаться до президента.

– Не думаешь о нас, так подумай, как твой священничик там задохнётся.

Продавщица покосилась в сторону пастыря. Тот глядел на неё в ответ, очевидно, расслышав отчётливо всё, что она сказала. От неловкости продавщица выдавила из себя скупую улыбку. Алистер ответил тем же, только пошире. А вот Бартлей вовсе не выглядел смущённым. Нахмурившись, он отстранился от Районы. Только тогда Района поняла, что Тиган был в стельку пьян. Президент заявил – громче, чем следовало:

– Знаешь, а я ведь чувствую здесь запах только от тебя, Района. Запах сигарет. Ты что, курила в церкви?

Его голос прогремел на весь клуатр, а по толпе вновь пронеслась возня. Все принялись шушукаться. Некоторые – усмехаться. У торговки широко распахнулись глаза, рот в возмущении тоже раскрылся, но слова не последовали, будто заволокло их где-то в глотке табачным дымом.

– Так что, если хочешь, не иди. А мы все лучше помолимся, – отрезал президент.

Народ дружно закивал, а затем посыпался по газону в помещение, словно бусины, при этом предусмотрительно обходя стороной стерву Району. Ведь негоже было войти в дом Божий, когда одежда насквозь пропахла табаком. Среди удаляющихся лиц вдалеке мелькнула Эдалин. Двумя руками она крепко удерживала подвыпившего мужа, что едва ноги волочил. Ну, а дочурки – снова нечёсанные. А им ведь замечание никто и не думал делать. Даже пьяному Бартлею. Очевидно, его одурманил не только разбавленный помойный эль из бочонка.

Люди спешно занимали места. Мамочки усаживали детишек на колени, чтобы уместились все, однако надобности за этим не имелось. Народу на деле пришло не так уж и много. О'Лири медленно плелась за остальными. Тошнотворный запах тут же ударил в нос, и где-то в животе скрутило. Последовав в самый конец зала, морийка уже было направилась к выходу, однако остановилась, обернувшись. Тиган усадил Алистера на стул у алтаря, как гостя. Пастырь беззаботно улыбался всё это время, пока скользящий взгляд его не застрял на продавщице с ларька. Лицо его сделалось серьёзным и даже слегка хмурым.

Района восприняла это за недоброжелательный жест. Неужели настоятель купился на лесть здешних жителей и воспротивился её присутствию в церкви? Значит, он оказался гораздо глупее предполагаемого.

Бартлей с остальным мужичьём возился у передних скамеек. Они рассаживали гостей и перекрикивались с настоятелем, будто готовились не к воскресной службе – в понедельник, – а планировали устроить сценку в пригородном театре. Района нахмурилась и уселась на заднем ряду. Выудив из кармана пачку сигарет, она откинула бумажную крышку и принялась нюхать табачный запах, не прикуривая. Тиган, тут же подметивший наглость прихожанки, покраснел от злости.

– Района! – его дрожащий голос эхом раскинулся на всю широкую залу. – Не хочешь выйти первой, покаиться?

– Нет уж! – приподняв брови, парировала лавочница. Слабая улыбка сквозь сжатые губы выглядела враждебно.

– Ну, давай же! Тебя единственную тут мы застали в грехе, – заметил Тиган. – Братья, что скажете?

Толпа загудела. Среди злобных лиц мелькнул оскал Эдалин. Она радостно обернулась, уставившись вперёд.

– Довольно, Бартлей, – поднявшись со стула и подойдя к президенту, заявил Алистер и мягко похлопал старика по плечу. – Исповедь – дело добровольное. Тем более я видел: в церкви она не курила.

"Тогда тебе стоило объявить об этом ещё во дворе, когда все глумились надо мной!" – подумала Района.

– Кто тогда выйдет? – Бартлей обратился к толпе. – Оскар, давай же, выйди ты.

Сидящие схватились за имя бедолаги, как за спасательный круг. Сзади мужики начали толкать мальчишку в спину, а женщины принялись роптать. Лицо Оскара исказила тревога. Крючковатый нос побагровел, ровно как и щёки с шеей. Вытаращенные глаза его метались по зале в поисках спасения. А все вокруг смеялись и, как казалось на первый взгляд, добродушно подталкивали его к алтарю. Тиган обратился к Алистеру:

– Мы так исповедуемся.

Ковыляя по дощатому настилу, юноша неуверенно вышел вперёд, а затем медленно сел на колени. Прочие опустились на свои места. Фланаган же, напротив, поднялся, но Бартлей махнул ему рукой.

– Давайте я покажу, как у нас принято. Нас этому научил прежний настоятель. С ним службы проходили именно так.

Алистер бросил неуверенный взгляд на старика, а затем на Оскара. Он коротко кивнул, снова беззаботно улыбнувшись. Будто в ответ вновь озарившей его лицо теплоте, улыбнулась и Района. Только вот её улыбка казалась отнюдь не тёплой.

– Да будет так, – заявил Фланаган и уселся обратно. – Пусть кается, но грехи отпускать ему не каждый может, имейте в виду.

Бартлей на это кивнул и направился к Оскару. Тот стянул шапку с курчавых волос и с опаской взглянул на морийца.

– Ну, Оскар, чего же нам расскажешь? – спросил Тиган. – Не хочешь ли ты покаяться?

– Хочу, – нетвёрдо ответил юноша.

– В чём же?

– Ну, я…

– Не бойся, Оскар. Мы все тут не без греха.

Района, закусив губу, покосилась на пастыря. Тот начинал широко улыбаться, как только ловил на себе чей-то взгляд. Однако глаза его становились холодными, стоило лишь взглянуть в сторону алтаря.

– Говори же, Оскар, – проворчал Бартлей. Словно эхо, эти же слова исторгла из себя толпа мирян.

– Ну, я забыл помолиться прошлой ночью и улёгся спать.

Фланаган кивнул и уже хотел встать со стула. Тиган его остановил рукой и вновь обратился к мальчишке.

– А что ещё сделал? К примеру, Уолш видела, как ты ударил её дочурку, когда девочки игрались во дворе. Зачем ты это сделал?

По лицу Оскара пробежала тень страха. Он с опаской взглянул на Эдалин. Та сидела безмолвно и холодно, словно статуя или судья, обрывающий чужую судьбу ложью.

– Да не ударял я её. Легонько толкнул, может, – запнулся юноша. – Она издевалась надо мной. Осыпала ругательствами и не давала пройти.

– Ты ударил маленькую девочку. Разве этому может быть оправдание?

– Не бил я её! – воскликнул Оскар.

Фланаган встал с места.

– Я не понял, это исповедь или суд?

– Лучше покайся, сынок, – сказал Бартлей. – Эдалин тебя уже простила. Важно, чтобы ты себя простил. А для этого нужно признаться и не припятствовать тому.

Сухая рука старика улеглась на плечо юнца. Тот глядел куда-то в пустоту, явно рассерженный текущим представлением.

– Повторяй за мной: я ударил Исде.

– Я ударил Исде, – с утомлённым вдохом сдался Оскар.

– Громче.

– Я ударил Исде, – теперь дрожащий голос мальчишки прокатился до притвора.

– Ещё громче! – завопил Бартлей.

– Я её ударил! Я каюсь! Я ударил Исде!

– Ты её ударил! – хватился президент.

Некоторые шептали в унисон с Тиганом. Лицо того раскраснелось, жилы выступили на лбу. Он кружил над Оскаром, словно ворона, вопил громче всех.

– Ты ударил ребёнка!

– Я ударил её!

Района глядела на испуганного пастыря. Все, будто заговорённые, бубнили про ребёнка. Бартлей уже пустился в ритуальный танец вокруг подростка, крича и порицая. Глаза его безумные метались по алтарю, пока всё помещение не озарил звук хлёсткой пощёчины. Старик ударил Оскара. Тот припал на руки, но тут же, поднявшись обратно, продолжал повторять за Тиганом. Фланаган вскочил с места и парочкой шагов настиг Бартлея.

– Довольно! – закричал он и схватил президента за руку. – Что это всё значит?

Все замерли и непонимающе уставились на пастыря. Бартлей выглядел самым удивлённым.

– Так нас учил…

– Вы же понимаете, что это неправильно?

Района ухмыльнулась. Но все остальные, даже сам Оскар, выглядели расстерянными. Паренёк медленно поднялся с колен.

– Но коллективные покаяния очень экономят время! – на ужас самому настоятелю, лицо Бартлея уже приняло естественный вид и казалось обманчиво смиренным. – Каждому по пять минут. Эвиш у нас засекает время.

– Что это за бред?! – возмутился Алистер. – Какие пять минут? Исповеди проходят тайно и не ограничиваются по времени.

Фланаган с трудом сдерживал свой гнев. Лицо его сделалось таким же, как и волосы. Он то и дело сжимал кулаки, пытаясь совладать с собой.

– Все покаяния проходят тайно! – настоятель развернулся, и взгляд его замешкал по залу. – Вот! В специальных кабинах.

Пересекая жертвенник, пастырь рванул к исповедальням, да так резко, что чуть не упал, запутавшись ногами о полы сутаны. Приблизившись к двери, он жестом указал на одну из кабинок.

– Исповеди впредь будут проходить только тут, – заявил Алистер. – Господи, да почему же они закрыты?!

Вцепившись руками в одну из ручек, он с силой дёрнул. Не вышло. Все с опаской принялись переглядываться. Рукава рясы обтянули крепкие руки священника. Он, оскалившись, потянул за ручку, но не отпустил. Жилы проступили на шее и на багровом лице. Из груди настоятеля вырвался резкий стон, когда дверь наконец поддалась и отворилась. Тлетворный запах тут же ударил в нос всем впереди сидящим.

Некоторые морийцы не видели в себе греха. А значит, исповедь им была не нужна. Все грешные уже покинули остров: кто – за море, а кто – на небеса. Оттого и церковь превратилась в местную свалку. А особо предприимчивые – возможно, святые – додумались сделать из исповедален биотуалеты. По красоте они оказались отменными, а вот по эксплуатации – не очень: у них не имелось нижней кабины для переработки.

Района поспешила на выход из-за подступающей тошноты. Жаль, что во время своего открытия Алистер стоял спиной, и она не смогла увидеть выражение его вечно улыбающегося лица.

V

Алистер запомнил, то утро было угрюмым. Оно застилало взор, плотным слоём налегало на плечи, заполняя внутренности влагой. Воздух обдавал морозом конечности, но грел грудь, отчего в плотной сутане пастырю становилось трудно дышать. Порывистый ветер колыхал кустарники вдоль песчаных дорог, сдувал щебень с палисадника у входной двери настоятельского жилища. Он был до того сильным, что даже не приходилось вглядываться в облака, чтобы заметить, как скоротечно те обтекали зенит. Сизые тучи отливали сиренью. Там, вдали за приграничьем моря, кое-где угрожающе рокотал гром, однако до самого острова дилеем доносились лишь его редкие очертания. Притаившееся за предрассветным сумраком солнце нашёптывало в пастырскую душу тревогу. Его разбудил крик, и теперь он спешил разузнать, что могло посреди ночи приключиться на маленьком острове. Ковыляя по гравию прямо в домашних тапках, Фланаган обогнул свой дом и спешил в ближайший. Именно из соседнего сарая доносились чьи-то неразборчивые возмущения.

Верхние пуговицы, равно как и нижние, Алистер не успел застегнуть. Полы сутаны беспокойно ворочались меж щиколоток. Да и уголки высокого воротничка колыхались на ветру. Крепко удерживая рукоять карбидной лампы, священник с трудом подавил ругательства – до того ноги его продрогли утренним морозом. Ночные льняные штаны будто прилипли к голени, как вторая кожа. От холода настоятель едва ли мог ровно сомкнуть челюсти. Даже в полумраке ему удалось разглядеть, как посинели ногти.

Мрачное небо озарили чьи-то громкие возмущения. Женский голос звучал неразборчиво. Будто вторив за ней, последовал другой, но отнюдь не человеческий. Неясный вопль показался истошным и болезненным, а потому Алистер замер, как только услыхал протяжный животный стон. Предстоящий путь до сарая составлял половину пройденного, и священник нерешительно обернулся на свой дом. Помутнённая после сна голова и без того соображала туго, но очередной протяжный вопль и вовсе сбил Фланагана с пути.

– Господи, я на этом острове с ума сойду, – прошептал пастырь.

Вздохнув, он покрепче сжал рукоятку лампы и поспешил в сарай, разминая в тапочках пальцы ног. Никого в округе больше не виднелось, будто крики никто не слышал. Алистер хотел было возмутиться. Наверняка до них донёсся шум, но жители предпочли его игнорировать. Но ведь и Фланаган являлся настоятелем, не местным шерифом. Стало быть, разбираться с ночными разборками ему не пристало. Очередной женский крик заставил священника рвануть бегом в сарай. Он так спешил, что решил, будто пересёк оставшийся путь всего-то несколькими широкими шагами.

Первым, что бросилось в глаза, была огромная вздувающаяся туша. Не нашёл священник у неё ни головы, ни хвоста, лишь жилистые конечности временами выгибались, отчего суставы существа заметно хрустели. Рядом с тушей уместилось тельце поменьше, и лишь моргнув разок-другой, Алистер понял, что это была женщина. Сидела она на корточках, поглаживая бока животного. То в ответ негромко замычало. Лишь после того пастырь принял, что пугающей тварью оказалась бурая корова, а стонала она от того, что рожала.

– О, преподобный Фланаган!

Сидящая женщина вскочила с места и кинулась к пастырю, как только заметила. Была она стара, на сухом тельце висела широкая сорочка, а поверх неё незнакомка натянула вязаную кофту. Волосы её слиплись от пота, несмотря на мороз. На осунувшем лице читалась тревога, но вместе с тем глядела она безжизненными глазами на святого отца с особым восхищением. Пожелтевшая старческая кожа была испещрена морщинами, на щеках и подбородке та заметно провисала.

– Мэгги О'Коннели, – выпалила морйика. – Нам ещё не представилась возможность познакомиться лично, преподобный Фланаган.

– Зовите меня Алистером.

Смущённый пастырь нахмурился, когда старуха протянула ему руку, но всё же решился пожать в ответ. Ладонь у Мэгги оказалась влажной, но то отнюдь не было потом или чем-то ещё человеческим, о чём свидетельствовал характерный навозный запах. Священник хотел было вытереть руку о сутану или пижаму, но тут же остановился. Такой запах с ткани не отстираешь уж точно. О'Коннели всё это время загадочно улыбалась, внимательно разглядывая священника. Тот потоптался под цепким взором глазок-пуговок, но морийка и не думала отводить взгляд в сторону. Настоятеля спасла тёлка, что истошно завопила. Мэгги бросилась к ней.

– Я могу помочь? – нерешительно отозвался Фланаган.

– Ой, было бы здорово! Помогите-ка мне.

Старуха уселась, широко расставив ноги. Подняв хвост коровы, она запустила руку куда-то под туловище. Меж копыт промелькнуло ужасающих размеров вымя. Фланаган поморщился и двинулся вдоль туловища к Мэгги.

– Телёнок слишком большой, – проворчала О'Коннели.

Заглянув за руку женщине, Алистер обнаружил мясистое образование под хвостом. Оно двигалось, бурлило и напоминало по-своему оживший организм.

– Это он?

Мэгги усмехнулась и зацокала языком. Фланаган понял, что сказал глупость, а потому потупился, скрестив руки на груди.

– Это вульва. У бедной Лани схватки уже вторые сутки.

– Бедная скотина, – прошептал Алистер.

Мешаясь под руками старухи, настоятель суетился и кружил вокруг. Настаивать повторно о том, чтобы помочь, он не стал, довольно встревоженный увиденным зрелищем. Обойдя тушу, он наконец отыскал голову коровы. Глаза той были широко распахнуты, огромные зрачки тут же уловили движение. Веки животного редко смыкались, длинные вывернутые ресницы делали лицо тёлки почти невинным. Когда Фланаган уселся возле массивной головы, скотина замычала, отчего уши той встрепенулись.

– Тише, тише, – почти ласково прошептал Алистер и оробело потянулся к шерсти. – Видишь? На мне твой запах. Я хочу помочь.

Корова будто кивнула, и священник принялся медленно поглаживать вдоль челюсти. Лани смотрела в никуда, брюхо её раздавалось от тяжёлого дыхания. Ресницы казались влажными, впрочем, как и всё в старом сарае. Мэгги от дела не отвлекалась, но вместе с тем временами внимательно поглядывала на пастыря.

– Ну и здоровяка ты родишь, Лани, – усмехнувшись, проронил Фланаган и провёл рукой по мощной шее скотины. – Будете вместе скакать по здешним скупым скалистым лугам и мычать на море. Временами станется туго, но зато нет войны здесь, пусть и есть голод.

О'Коннели смотрела на священника и внемлила словам его, будто были то заговоры магические. Не верил же настоятель, что корова его понимала? Мэгги усмехнулась, и тёлка беспокойно поскребла копытами сено.

– Знаю, тебе больно. Но это только сейчас, – продолжил Алистер, устало вдохнув. – Печальный растел ты застала. Но дальше станет легче.

Лани вновь замычала и дёрнула головой, но теперь Фланаган не испугался, а принялся сильнее поглаживать её шею. Он огляделся. Сарай внутри казался больше, чем снаружи. Высокие дощатые стены с улицы казались хлипкими, но внутри, пусть и в полумраке, походили на довольно прочную конструкцию, которой ни ветер, ни ливень нипочём. Иное дело – крыша. Даже ночью сквозь неё пробивались отблески звёзд. На четырёх опорных балках висело по фонарю, а столбов оказалось столько же, сколько и загонов. Впрочем, сейчас они пустовали. По углам было раскидано сено; то тут, то там бросались в глаза инструменты: вилы, лопата и даже старый плуг, которым, вероятно, не пользовались с "голодного сорок седьмого".

Мэгги вскочила и поспешила в дальний угол сарая. Её мелкая фигура пропала в тенях.

– Эй, вы куда это? – возмутился Алистер и принялся вглядываться во тьму. Он хотел уже было подняться, но Лани тут же замычала, а потому настоятель послушно уселся обратно. – Спокойно, я здесь.

О'Коннели ворчала и громыхала в конце помещения, и священник силился разобрать её репеть. Туловище скотины заметно дёрнулось, и корова вновь истошно завопила. Копыта её беспокойно елозили по земле.

– Тише, – прошептал пастырь, но корова лишь мотнула головой. Фланаган закусил губу и вновь уставился в темноту, прищурившись. – Исцели её, Господи, и она будет исцелена; спаси её, и она будет спасена…

Из мрака вышла Мэгги. В сухих руках она крепко ужерживала верёвку. Лицо у неё сделалось суровым – ни следа не осталось от прежнего воодушевления.

– … потому что я славлю тебя, – удивлённый голос словно оборвался, когда закончил капеллан и заглянул в понурые глаза старухи.

– Мне понадобится ваша помощь, Алистер, – заявила О'Коннели. – Моих сил здесь не хватит.

С этими словами Мэгги затянула тугой узел. Фланаган уставился на её руки и нахмурился.

– Я не буду вешать скотину, – грозно бросил пастырь. – И себя тоже.

Старуха на это лишь недоуменно моргнула, а затем молча подошла к тёлке. Опустившись на колени, она выволкла из-под хвоста едва проглядывающиеся конечности телёнка и обвязала их верёвкой.

– Его нужно вытянуть, – заявила Мэгги. – Он слишком большой, и у Лани не получается вытолкнуть его самостоятельно. Идите сюда.

Алистер поймал испуганный взгляд коровы. Вздохнув, он поднялся с места. Забыв про грязные руки, настоятель провёл руками по полам сутаны и подошёл к О'Коннели. Взяв в руки верёвку, он с опаской взглянул на старуху. Морийка же, поджав тонкие губы, только и кивнула. Толстая бечёвка сделалась слишком тяжёлой, будто весила точно с винтовку. Она натирала и без того мозолистые ладони пастыря, болезненно касалась волдырей на подушечках пальцах. Но ведь случай нынче был другим. На другом конце дышал телёнок, а не человек.

– Тяните на себя.

Тонкие ножки бычка на вид были готовы вот-вот сломаться, что не на шутку встревожило настоятеля. Он поднял руки, и корова замычала. Точно настоящий бурлак, Алистер дважды обвил бечёвку вокруг кистей рук и силой дёрнул. Однако натуг его оказался излишним, так как скользкий телёнок буквально вывалился из мамки, отчего Фланаган отшатнулся и чуть было не рухнул навзничь. Старуха подбежала к Лане и принялась её поглаживать по бокам.

– Зачем было так сильно тянуть?! – возмутилась Мэгги. – Вы могли навредить ему!

– Извините, – нерешительно отозвался священник, разглядывая во все глаза маленького телёнка. Пусть и в сравнении с матерью он казался маленьким, однако Алистера привела в ужас мысль: какие, должно быть, боли испытывала Лани, когда малыш выбирался из узкого отверстия.

Отряхнувшись, пастырь огляделся и поднял с земли ветошь. Была та столь старой и грязной, что твёрдым куском уместилась в широких мужских ладонях. Иного тряпья не нашлось, а потому Фланаган подошёл к телёнку. Лани, поднявшая к тому времени голову, потянулась к настоятелю.

– Надо его вытереть, а то весь мокрый, – заявил Алистер.

– Нет, – запротестовала О'Коннели. – Пусть сама его вылижет.

Пастырь спорить не стал. Корова, будто от растела миновала уже неделя, задорно крутила мордой вокруг крошечного телёнка. Тот лежал неподвижно, однако бочка его едва заметно вздымались от дыхания. Длинный коровий язык принялся вылизывать тельце детёныша. Фланаган находил зрелище одновременно неприятным и до жути естественным, однако взгляд отвести не смог. Пожалуй, в этом заключалась магия отдаленных островов. Воздух здесь был пропитан обделённостью, сродни отчаянию. Однако здешним обитателям не было дела до войны, раздирающей материк. Здесь, на Мори, зародилась новая жизнь. И пока Алистер наблюдал за тем, как усердно Лани отчищала своего детёныша, сам умудрился позабыть о всех тяготах, что оставил далеко за океаном.

– Вот вы здорово помогли, а! – к мужчине подошла Мэгги. Она по-особенному улыбнулась и заглянула в завороженные глаза молодого священника. Фланаган медленно перевёл взгляд на старушку. Лицо той озарилось добротой – такой, какую Алистер ещё не встречал ни у одного жителя Мори. – Без вас я бы не справилась.

– Это всё Господь.

– Да, – поддержала О'Коннели и покосилась на телёнка. – Едва ли на скалах острова найдётся пастбище для ещё одной скотины. Лани и так постоянно забредает в дом Бенджи – объедает его газон. И на кладбище. Земля там хорошая.

– Вам не стоит беспокоиться об этом.

– Вы просто не знаете, – проворчала Мэгги.

– Нет уж, поверьте, – выпалив, Алистер улыбнулся и слегка сжал женское плечо. – Я здесь которую неделю и уже кое-что понял. Оглянитесь вокруг. Мори – крошечный клочок скал, окружённый беспокойным морем. По ту сторону волн – война, беспощадная и кровожадная. Кого поразил её молох, а кого – тяготы голода. Вы ничего не взращиваете и не производите. И всё же Господь не забывает об этом маленьком острове, не лишая вас пропитания. Неужели вы думаете, что он не позаботиться о столь прелестных коровках?

– Пожалуй, вы правы. Даже успокоили меня! – улыбнулась старуха. – Только вот, что такое "молох"?

Алистер поджал губы и опустил руку. Покосившись на телёнка, он пробежался взглядом по чёрным глазкам и длинным ресницам. Лани замычала.

– Лучше вам не знать, поверьте, – выдал Фланаган. – Так что, уповайте на Бога и молитесь, чтобы война и голод закончились.

– Ну да…

Лицо старухи сделалось безразличным, тут же приняв скучающий вид. Устало вздохнув, О'Коннели двинулась вглубь сарая. Почему-то такая реакция болью кольнула где-то в груди Алистера, но он тут же отогнал гневные мысли. Морийцы настоящую бойню, пусть и самую малую, должно быть, в глаза не видели. Нельзя было их упрекать в невежестве. На том пастырь и порешал, последовав за Мэгги.

– Вы упоминали Бенджи, – нерешительно начал Фланаган. – Не знаете, что с ним случилось?

Старуха, до этого возившаяся в загоне, поднялась и вышла из-за ограды. Лицо её от усилий побагровело, она хрипела и тяжело дышала, удерживая в руках мешок с соломой. Водрузив его прямо на забор, хозяйка вдохнула.

– Так он пропал.

– Давно?

– Честно, точно вспомнить не смогу. Пару лет как.

– Может быть, он просто… – протянув, Фланаган подошёл к старухе и отнял у неё мешок. – Ну, упал со скалы, например?

– Он что, утопился?

Лицо Мэгги исказилось от удивления, но никак не от ужаса. Наверняка ей захотелось поскорее сбагрить эту сплетню предстоящим вечером.

– Кто вам такое сказал? – не унималась морийка.

– Нет-нет! Никто не сказал. Просто предположил. Он ведь мог и уплыть просто.

– О нет, поверьте, Бенджи уплыть не мог. Тогда война только началась, и пароходы вообще не ходили несколько месяцев. Да и утопиться – вряд ли.

– Почему?

– Видите ли, воды вокруг Мори непременно вынесли бы его труп на скалы. Мы бы его нашли.

Где-то сзади раздалось мычание. Оно было не таким истошным, а более тоненьким и коротким. Телёнок зашумел, и Мэгги поспешила к корове. Пастырь последовал за ней.

– Вы можете выбросить что угодно, хоть свой ботинок, далеко-далеко в море, и будьте уверены: завтра с утра его принесёт волнами обратно. Попробуйте, если не верите мне.

Старуха обошла Лани и подозвала рукой настоятеля. Выудив из-под большого мешка солому, она принялась её сувать под бока скотине, чтобы той сделалось удобнее.

– Значит, Бенджи не уплывал и не падал со скалы. Вывод только один: он по-прежнему на острове.

– Слушайте, у нас о нём говорить не принято, – раздражительно отозвалась старуха. – Не докучайте мне им! Куда он делся – дело десятое. Одно я знаю точно: после его исчезновение проклятье коснулось Мори, и мы застали этот чудовищный голод!

Фланаган усмехнулся, принимая заявление Мэгги за шутку. Однако, заглянув в её беспокойные глаза, он убедился, что старуха твердила про проклятье на полном серьёзе.

– Весь мир голодает. На большой земле вообще творится невесть что. Это из-за войны, вы ведь понимаете? – спросил Алистер. – Бенджи тут ни при чём.

– Вы не знаете Мори, – обиженно ответила старушка.

– Ладно, пусть будет так, – отмахнулся Алистер и взглянул на родившегося телёнка. – Как вы назовёте его?

Лицо хозяйки вновь просияло, и она довольно закивала головой. Фланаган добродушно заулыбался в ответ.

– Не знаю, как бы справилась без вас. Этот малыш обязан вам своим рождением.

– Вовсе нет. Я чуть ему ноги не сломал.

– Думаю назвать его Алистером, – заявила Мэгги, лукаво взглянув на настоятеля. – Надеюсь, вы не против?

Задумчивый Алистер Фланаган возвращался домой, когда солнце стояло уже высокого над горизонтом. Было оно белесым, лучи от него трепыхали на неровной земле, спотыкаясь о камни и щебень на дорогах. Воздух морозом бил в нос, отчего каждый вдох отдавался болью в голове пастыря. Ноги его были слабыми, он блуждал по песчаным тропам будто в никуда, пытаясь отыскать среди холмов свой дом. Ему ранее никогда не приходилось принимать участие в растеле, однако теперь на Мори сделалось на одного Алистера больше. От такой мысли тёплая улыбка играла на бледном настоятельском лице. Да, местные обитатели не лишены порока, впрочем, как и люди с большой земли. Однако их неясная и временами сбивающая с толку отзывчивость напоминала Фланагану о чём-то давно позабытом. Чувство это смутно отзывалось в душе священника, заигрывало на кончиках мозолистых пальцев и мурашками закрадывалось куда-то за шиворот.

VI

То утро было пасмурным. Как и прочие на Мори. Казалось, словно тучи заволокли небосвод над островом плотной пеленой, отчего солнечным лучам впроредь удавалось проглянуться сквозь облака. Хмарь походила на полотно художника, уставшего от своего же произведения, чьи мазки казались ленивыми и неряшливыми, но вместе с тем нелишёнными особо тоскливого изыска. Однажды Алистеру даже удалось услыхать мотор самолёта, до того близко, будто пролетал тот над самой его макушкой. Но и его разглядеть не удалось сквозь тугие слои туч. Чего же это самолёты забыли в такой глуши? Может, облетали стороной вражеские?

Обиталище нового пастыря выглядело жалким, даже если сравнить его с загоном для свиней. Было оно до того крошечным, что рослому Фланагану приходилось передвигаться в сарае с вечно согнутой шеей, отчего он сам будто бы тут же мельчал на глазах. Руки его худели в широких рукавах, а просторный размах плеч скуднел с каждым вдохом. Но это не помешало настоятелю вычистить старую лачугу до блеска. Разобрав хлам в церкви, Алистер присвоил несколько горшков, расставив их в спальне, чтобы с крыши не текло от вечных ливней. Сносных досок для стен священник так и не нашёл, но решил, что плыть на лесопилку на соседний остров было бы слишком затратно. Да и кто знает, может, древесины и на большой земле совсем не осталось. Даже парочки жалких досок. Фланаган давно не получал вестей оттуда, а потому и не знал, чего следовало ожидать.

Переезжать в покои служителя при церкви Алистер не спешил. Та почти что всегда пустовала, да и неясная ему самому порядочность не позволила занимать покои, покуда не соберутся морийцы на воскресную службу. Они-то и сами не желали его туда пускать. А возможно, дело было в кое-чём другом. Вот и приходилось умещаться в ветхом сарае. В единственной комнате уместился матрас на старой циновке и сундук. Условия были ужасными: будто ирландцы взяли в плен приезжего священника. Опорожняться приходилось на улице, как и умываться: лохань умещалась тоже только снаружи. До зимы оставалось мало времени, но Фланаган всеми силами надеялся перенести свои скудные пожитки в церковь, а то так и от морозов помереть было недолго.

Вот и в то утро пастырь наспех прополоскался в лоханке, убедившись, что рядом никого нет. Ещё не хватало, чтобы его увидели обнажённым, обнаружив на теле священника то, чего сыскать не следовало. Наспех просушившись простынёй, с заметным зубным стуком Алистер натянул рубашку с брюками, а поверх надел самое тёплое, что имелось – сутану. Грела она чудодейственно, словно в одеянии том действительно имелась некая священная сила. Натягивая рясу, Фланаган чувствовал, как становился значимее и больше, словно тело его крепло под шерстью, наливаясь неведомой силой. Но и мощи эти налагали определённую ношу, что казалась пастырю порой непосильной.

Одевшись, Фланаган поспешил в ларёк к Районе. Ему сообщили, что паромщик доставил новую партию свежих газет, которые, впрочем, добирались с большой земли аж две недели. Однако за месяц службы на Мори пастырь был согласен и на такое. Ранее случались моменты, когда он оказывался отрезан от мира, но никогда тягостное бремя не растягивалось на столь долгий срок. Остальных же островитян пагубное ограничение не очень-то смущало. Да и искать им в новостях было практически нечего.

Дорога до магазина была извилистой и сложной – взбираться приходилось прямиком на крутые холмы. То там, то тут попадались скамейки, но ни на одной из них пастырь не нашёл Мануса. Должно быть, старик ещё отдыхал в постели в столь ранний час. Морозный ветер игрался с полами сутаны настоятеля, закрадывался тому в рукава и трепал волосы, отчего нервозный Алистер то и дело приглаживал их обратно. Без порядка оказалось никак, и наводить его священник всегда принимался с себя. К слову, сделать это оказалось куда проще. И даже избавиться от тошнотворного запаха в исповедальнях у него почти получилось, только вот на исповедь так никто и не приходил. Вот что гложило Алистера Фланагана.

Зачем Мори так настырно выпрашивали себе настоятеля, раз он им оказался не нужен? И связано ли это было со смертью предыдущего священника?

Вряд ли. Алистер верил, что всё дело в смертельной скуке и тоске, осадившими остров, словно чума. Или может, суть скрывалась в войне. Её отголоски он видел везде, а потому счёл разумным предполагать, что прежнего настоятеля свалила с ног дурная весть. Однако сами морийцы лишь отмахивались, мол, у повесившегося священника не было родных и друзей, да и война всякого жителя, включая его, считай, не коснулась. Фланаган внемлил им словам, ведь проблем у него числилась масса, а потому отвлекать себя самоубийством вовсе не хотелось. Да и в присказки местных жителей верилось с трудом.

Преодолевая очередной крутой подъём, пастырь тяжело задышал и остановился. Воздух на острове временами казался особенно спёртым, пусть и морозным. Он тягучим мраком заполнял внутренности, отчего вдохи становились короче, а выдохи – длиннее. Изо рта клубами повалил пар. Алистер улыбнулся, когда завидел на горизонте зачахлую хибару с вывеской. У входа мелькнули головы удаляющихся жителей. Стало быть, некоторые морийцы уже проснулись. Настоятель улыбнулся ещё шире и двинулся вперёд.

– Преподобный! – позади Фланагана раздался знакомый голос. То была Эдалина с дочуркой. Только с одной.

Женщина крепко схватила ребёнка за руку и потащила за собой, поднимаясь на курган к пастырю. Выглядела она небрежно, выбежала на улицу, очевидно, прямо в домашнем халате, натянув поверх кофту. Но при всей свойственной Уолш неряшливости, в ней проглядывались отголоски юной привлекательности. Она широко улыбнулась.

– Не ожидала вас здесь увидеть, преподобный! – Эдалин запыхалась, пытаясь убрать белесые пряди с лица.

– Зовите меня Алистером, – ответил пастырь и улыбнулся, взглянув на девочку. Опустившись на корточки, Фланаган попытался заглянуть в холодное девичье лицо, но малышка тут же отвернулась. – А тебя как зовут?

– Изольда, поздоровайся, – с нажимом бросила Эдалин и дёрнула дочь за руку. Та неловко кивнула, после чего настоятель поднялся.

– Вы куда спешите? Час-то ранний, – заметил Алистер.

– Не все тут спят до полудня. Только бездельники, – обиженно заметила Уолш и медленно прошла вперёд.

– Вы к Районе направляетесь?

– Да. Хочу купить тушёнку запасом.

– Я тоже к ней иду, – мягко объявил Фланаган и последовал за морийкой широким шагом, сцепив за спиной руки.

Ветер колыхал подол платья и трепетал волосы женщины, отчего редкие пряди выбивались из слабого хвоста, то и дело запрыгивая на лицо и путаясь за ушами. Она нервно убрала их в сторону, нахмурившись. Её губы исказила кривая усмешка.

– А вы зачем к Районе идёте? Сами сказали, час ранний.

– Хочу купить газету, – заявил настоятель и опустил взгляд на носки ботинок. Тело его невольно поёжилось под суровым взглядом морийки. – Узнать бы, что нынче происходит на большой земле.

– Новости, пока дойдут до нас, устаревают. Вы здесь ничего толкового не узнаете. Раньше приходили телеграммы и открытки от профсоюза добровольцев из Дублина, но только Бартлею. Знаете его ведь? – Изольда споткнулась, но мать тут же потянула детскую ручонки вверх. Чудом удалось избежать падения. – Впрочем, кажется, старик давно их не получал.

– А почему только ему?

– Так ведь Лори, сын его, служить пошёл добровольцем. От него телеграммы с новостями, кажись, приходили.

Алистер нахмурился. Морийский президент никогда ранее не упоминал, что его отпрыск пошёл воевать, будто находил в этом нечто постыдное. Что же?

– Он не рассказывал мне об этом.

– Сейчас никому не рассказывает. Вестей ведь нет о сыне.

– А Тиган не пытался узнать, жив ли тот?

– Этого я не знаю. Впрочем, старик просто пьянчуга. Забыл, видать.

Выпустила эти слова Эдалин в пустоту с присущим ей пренебрежением, но тут же нахмурилась, бросив взгляд вперёд. За ней последовали и глаза Фланагана. У двери магазинчика показалась Района, закурив сигарету. Но завидев приближающихся вдали посетителей, тут же в спешке скрылась в помещении.

– Опять эта О'Лири пытается казаться лучше, чем есть, – с желчью в голосе бросила Уолш и фыркнула.

Алистер на это ничего не ответил, принявшись разглядывать угрюмые небеса. Эдалин, решив, что её не услышали, вновь принялась ворчать:

– Знаете, Района неплохая. Просто одинокая.

– Она всегда была одной? – Фланаган повернулся к собеседнице. Изольда, по-прежнему угрюмая, шагала чуть поодаль, скрестив руки на груди.

– Раньше жила с матерью, пока та не скончалась. А так, вы, должно быть, знаете, как ведут себя одинокие женщины. У Районы в этом плане никаких рамок нет, – с заметным отвращением съязвила Эдалин, не отрывая взгляда от магазина впереди. – Что женатый мужик, что больной и старый, да хоть священник – ко всем присматривается.

Она потуже затянула старую кофту, стоило ветру усилиться. Холодным потоком тот вскружил её платье и взлохматил волосы пастыря. Девочка петляла позади, покачиваясь на морозе, словно тонкий саженец. Алистер вновь покосился на ребёнка. Та опустила глаза долу, поймав его взгляд.

– Не знаю, мне она показалась девушкой серьёзной.

– Она ведёт себя точно шлюха, Алистер. От неё за километр несёт табаком. Уж поверьте, я знаю, о чём толкую. Района и к моему мужу лезла, – устало ответила Эдалин. – Будьте с ней осторожны. У этой распутницы, как и у её матери, глаза грязные.

– Как это? – поинтересовался сбитый с толку священник.

– А вы обратите внимание, как она смотрит на вас, и поймёте. Неспроста такая взрослая, а до сих пор в девках ходит. Значит, есть причина, почему замуж не берут.

– Быть может, Района попросту не хочет замуж?

– Какая ж женщина не захочет замуж? Да и чем ещё заниматься на этом острове, если не семью заводить?

– Ну…

Почему-то в голову к Алистеру тут же закрался одиночка с Мори, но отнюдь не Района, а Манус. Возможно, старик был вдовцом, а может, всегда ходил одиноким. Однако занятие он себе нашёл: созерцать на крошечный и пустеющий клочок земли день ото дня с одних и тех же мест – для этого и впрямь требовалось недюжинное терпение. Во всяком случае, Манус делал это столь виртуозно и деловито, что стало казаться, будто большего ему и впрямь не надо. Следовательно, одиноким людям тоже было, чем себя занять.

Путники дошли до ларька. Алистер потоптался у входа, подождав, пока Эдалин с дочуркой зайдут внутрь, а затем последовал за ними. За прилавком на высоком стуле сидела О'Лири и читала газету. К своему разочарованию и одновременно удивлению пастырь обнаружил, что сигарету продавщица так и не потушила. Над входом звякнул колокольчик – повторно, когда дверь закрылась. Но Района не отвлеклась от чтения.

Её магазинчик внутри оказался ещё меньше, чем снаружи. На угрожающе прогнувшихся полках в ряд лежало абсолютно всё, что сносного можно было сыскать или произвести на острове, начиная от старых журналов, заканчивая консервными банками. На стенах рдела высохшая краска, потолок кое-где был смазан чем-то поверх проступающей плесени. В углах уместились мешки с зерном, а у дальней стены мелькнула приколоченная вешалка с вязаными кофтами – точно такими же, как и та, что висела на широких плечах Уолш.

К слову, посетительница хрипло вдохнула и принялась шагать вдоль полок, бросая взгляды на пастыря и периодически улыбаясь. Белесая макушка дочери исчезла где-то под прилавком. Фланаган вновь потоптался, но уже посреди крошечного магазина, где и развернуться оказалось негде. Он уставился на продавщицу, заметив, что в руках та держала относительно свежую газету.

Тёмные озорные витки обрамляли лицо Районы и терялись где-то у черты крепких челюстей и строгого подбородка. Лицо её, смуглое и сухое, казалось плоскостью с тонкими губами. Лишь нос с горбинкой выделялся на абсолютной симметрии. Её глаза казались излишне выпученными, но лишь издали. Вблизи же те походили на лукавые кошачьи с тёмной радужкой. Ростом О'Лири, в сравнении с большинством жителей острова, немногим уступала пастырю, хотя тот всегда помнился дюжим мужчиной. Тоненькие ручки её терялись в широких рукавах кофты, однако пальцы казались удивительно сильными с проступающими меж фаланг костяшками. При всей своей угловатости Района действительно казалась симпатичной молодой женщиной. Уолш в очередной раз нетерпеливо вдохнула, и Алистер отвлёкся.

– Чего тебе? – спросила продавщица, не отрывая глаз от газеты.

Фланаган открыл было рот, но тут же закрыл обратно, когда из-за спины раздался голос Эдалин. Та ответила, не оборачиваясь:

– Я молчала.

– Ты слишком громко дышишь в моём магазине, – ответив, Района резко захлопнула листы газет, отчего те с треском сложились меж крепких пальцев. – Простыла, что ли?

– Что, у тебя и дышать нельзя? Сама-то вон, куришь. Никакой заботы о покупателях.

– С какой стати мне заботиться о покупателях? – возмутилась Района. – Не нравится, иди в другой магазин. Ах, да…

"А больше ведь нет магазинов на Мори", – подумал Фланаган, но решил промолчать.

– Да брось, будто я не догадалась, что ты забежала внутрь магазина с сигаретой, как только увидела преподобного!

О'Лири лишь на мгновение удивилась, а затем поймала взглядом внушительное тёмное пятно в сутане, уместившееся прямо посреди ларька. Фланаган неловко улыбнулся и опустил глаза. Вспоминая слова Эдалин о грязном взгляде продавщицы, Алистер однако не сыскал в угольных зрачках Районы ничего кроме враждебности. Похотью там и не пахло. Неприязнью – вполне. Пастырь постарался скрыть обиду и отвернулся, изучая товар.

– Я на улице задницу отморозила, вот и зашла внутрь, – наконец заявила магазинщица и потушила сигарету. – А тебе, Эдалин, советую поменьше сувать нос в чужие дела.

– Нос не сую, но глаза-то у меня есть.

Из губ Районы, точно дым, выкатился куцый стон. Она закатила глаза и обратилась к преподобному:

– Вы зачем пришли?

– За газетой.

Фланаган неловко подошёл к прилавку и кивнул в сторону рук торговки. Та прищурилась.

– Они кончились.

– Как это? Вот у вас у руке одна и ещё стопка на столе.

– Эти зарезервированы. Все для жителей. Вот к полудню проснутся и раскупят.

Настоятель уставился на стопку. Точное количество газет сосчитать он не смог, но был готов поклясться, будто тех не меньше двух десятков.

– А мне что тогда делать?

– Молиться, разумеется. Спросите у Бога, какие новости нынче на материке.

– Брось, Района, – выдала Уолш и спешно подошла к прилавку. – Отдай газету Алистеру. Ты чего, пьяна? Со мной у тебя тёрки, а к нему не цепляйся.

– Тебя забыла спросить, – огрызнулась О'Лири.

– Мне нужна газета, – воспротивился Фланаган. – Дайте хотя бы некролог прочитать.

Продавщица нахмурилась, но всё же протянула газету, что держала в руках. Священник схватил её и сложил в дудочку, сжав подмышкой.

– Хотите отыскать там знакомое имя? – спросила О'Лири.

– Возможно. Сколько с меня?

– Читайте так, – отрезала Района и слезла со стула. – Если не найдёте нужного имени, вернёте.

Направившись к полкам, она принялась перекладывать тушёнку с места на место. Пастырь застыл на месте.

– Я возьму две тушёнки, – сказала Эдалин и водрузила на хлипкий прилавок увесистые металлические банки. Отвернув полы кофты, она сунула руку в карман платья и выудила оттуда два фунта.

О'Лири нахмурилась и подошла к покупательнице. Взяв монеты, она сжала их в кулаке.

– Они подорожали. С тебя три фунта и пятьдесят пенсов.

Уолш оскалилась, хихикнув. Подозвав дочь, женщина крепко вцепилась в маленькую ручонки и положила свободную кисть на банки.

– Я поняла. Мы с тобой поцапались, и ты теперь с ума сходишь?

– Да не схожу я с ума. Всё подорожало. Теперь и они почти вдвое дороже.

– Нет у меня четырёх фунтов.

– У меня тоже нет лишних четырёх фунтов, – сухо ответила Района и вцепилась в банки. Но Эдалин и не думала их отдавать. – Почему бы тебе не попросить у мужа?

– И чем же мне детей кормить? – покупательница проигнорировала последний вопрос.

– Возьми одну тогда.

– Ты просто воровка. Делаешь деньги в проголодь на своих же земляках.

Лицо О'Лири оставалось беспристрастным. Она холодно задрала брови, глядя на Уолш сверху вниз.

– Просто заплати.

– Я не стану платить.

– Давайте я заплачу, – вмешался Фланаган.

Женщины хмуро уставились на священника. Нахмурилась и Изольда, крепче вцепившись в мамину руку. Пастырь уже решил, что ляпнул лишнего, но вдруг лицо Эдалин озарилось, словно та только поняла значение произнесённых слов – на губах заиграла улыбка, а глаза угодливо заискрились. Однако лицо Районы тоже прояснилось. Торговка удивлённо задрала брови. Молчание затянулось. Затянулось слишком, как и слишком поздно настоятель понял, что сотворил сказанным. Его поступок был воспринят отнюдь не благодетелью. И пусть им Алистер лишил себя возможности есть тушёнку целых две недели, не обладая изобилием средств, морийки, очевидно, решили, что капеллан со столицы владеет внушительным достатком. Ещё не хватало, чтобы жители подумали чего плохого о настоятеле. Где в голод обычному пастырю так обжиться, даже на большой земле? Что-что, но благодатью Господа такой дар назвать было нельзя.

– Ой, что вы, не надо, – нерешительно протянула Уолш. – Мои дети и без тушёнки как-нибудь протянут. Да, Изольда?

Района с шумом выдохнула и закатила глаза, когда мать нагнулась и жалобно взглянула на девочку, которая, казалось бы, и вовсе ничего не понимала. Фланаган вдохнул – но не выдохнул – достал изрядно потрёпанный купюрник из кармана сутаны, выудив оттуда четыре фунта из имеющихся пятнадцати. Всё это время Района не отрывала взгляда – от кошелька.

– Вот, – заявил священник и положил на прилавок деньги. – За две тушёнки и газету. Этого хватит?

О'Лири недовольно покосилась на пастыря исподлобья. Челюсти её задвигались, будто бы та принялась ворочать языком по зубам. Взяв деньги, продавщица нагнулась и достала из кассы пятьдесят пенсов, шумно хлопнув монетой по столешнице. Затем, взяв с прилавка новую газету, положила рядом с медяком. Довольная Уолш схватила товар, после чего всучила банки дочери.

– Даже не знаю, как вас отблагодарить! Надеюсь, для вас это было не слишком накладно?

Лицо Эдалин озарилось благодарностью, и кажется, оттого немного помолодело. Алистер смущённо улыбнулся.

– Не думайте об этом, прошу вас. Лучше дома поблагодарите Господа нашего.

– Непременно, святой отец! – просияла Уолш и повела дочурку к выходу. – Пойдём, Изольда.

Проходя мимо Районы, та непременно бросила злорадствующий взгляд на хозяйку и скрылась за проёмом. О'Лири фыркнула.

– Стать святым за три с половиной фунта. Не дурно, я вам скажу.

– Я не возьму газету бесплатно.

– Она не стоит пятьдесят пенсов. Сдачи нет.

– Тогда возьмите себе всё.

Голос Алистера сделался нарочито строгим, требованием застав Району врасплох. Речь его куцая казалась бесприкословным приказом, а вид сделался даже немного грозным. Только сейчас О'Лири будто бы обратила внимание, насколько серьёзным и мощным противником оказался незнакомец в сутане, а потому нахмурилась и молча взяла деньги обратно.

– Как знаете, – сухо отрезала продавщица.

Фланаган взял газету и сунул себе подмышку, спрятав купюрник обратно в карман. Окинув магазинчик строгим взглядом, он вышел наружу, бросив через плечо:

– Всего доброго.

О'Лири ничего не ответила. Впрочем, Алистер и не ждал чего-то конкретного. Стоило пастырю покинуть магазинчик, как у входа того встретила Эдалин. Лицо её сделалось добрее – очевидно, подальше от Районы, – она уже вовсю улыбалась, невинно опустив голову вбок. Фланаган улыбнулся в ответ морийке.

– Я хотела вас отблагодарить ещё раз, Алистер, – пролепетала Уолш, отчего лицо её покрыл румянец. – Подальше… ото всех.

– Не стоит благодарить меня, – ответил настоятель и медленным шагом двинулся в сторону церкви. – "Славьте Господа, ибо вовек милость Его".

Эдалин слегка прищурилась, а затем кивнула. Она двинулась следом за настоятелем, волоча за руку дочь.

– Это из какого-то стиха, да?

– Да… – неуверенно протянул Фланаган и покрепче сжал газету рукой.

Ветер крепчал. Он вовсю гонял облака над головами путников и свистом перескакивал между их щиколотками. Реденькие волосы Эдалин вновь разметались по всему лицу, однако на этот раз молодая женщина рассмеялась. Точно её маленькая копия, матери тут же вторила Изольда. Семья казалась счастливой – всего-то из-за двух банок тушёнки. Простоте местным жителям было не занимать – до того иной раз поразили священника. Да, временами их невинность принимала лик откровенного скудоумия, но всё же изначальная враждебность, что показалась Алистеру, теперь же походила на непринуждённость. А ведь в чём-то Района оказалась права: ещё никогда в жизни Фланагану не оказывали такую благодарность всего-то за три с половиной ирландских фунта.

Путники недолго молчали. Пару раз Эдалин открывала рот и поворачивалась, но следом замолкала. Сонная дочка отстала и с трудом плелась где-то позади, но мать, казалось, этого не замечала. Наконец она заговорила.

– Знаете, Алистер, вы производите очень хорошее впечатление на нашу общину.

Последнее слово она важно отчеканила, пытаясь казаться то ли умнее, то ли важнее. Фланаган сцепил руки за спиной и улыбнулся.

– Это не может не радовать. Впервые нахожу такую добродушную… общину.

– О, поверьте, не все здесь такие. Далеко не все. Потому не дайте им запудрить вам мозги, – пробубнила Уолш и тут же нахмурилась. – Вот, например, та же Района. Я ведь говорила, что она будет заигрывать с вами. Даже пятьдесят пенсов вернула.

– Я не взял их.

– Да? – смутилась Эдалин. – И правильно. Мало ли, может, заговорила их. Она у нас на острове точно этот, как его… Иуда! Вот.

– Я не верю в заговоры, – ответил Фланаган. – В них нет силы, это не смерть.

– Поверьте, есть вещи и похуже смерти.

На горизонте показалась церковная колокольня. Пастырь гадал, где живёт Эдалин и когда отчалит от него, двинувшись своей дорогой. Но та и не думала отставать, временами окрикивая Изольду, чтобы та шла следом. На скамье впереди мелькнула тучная фигура, и настоятель сразу же узнал Мануса, созерцавшего пустующий дом по другую сторону дороги. Сбоку от Фланагана раздался тихий голос спутницы. Она разочарованно протянула:

– О…

– Это Манус впереди?

– Да, кажется. Ещё один, – огрызнулась Эдалин, – бездельник.

– Он каждый день тут сидит?

– Само собой, в дожди и туманы его на улице не сыщешь. Да и заняться старику больше нечем. Только пить и торчать тут.

Фланаган кивнул. Чего тут скажешь? Морийцы умели находить себе занятие из ничего, причём столь основательно и увлечённо, что пастырю ещё ни раз приходилось чувствовать тем самым бездельником себя.

– А вы домой идёте? – спросил настоятель и обернулся на девочку позади.

– Я как раз об этом хотела с вами поговорить. Хочу пригласить вас на завтрак. Наша старушка-курочка только яйца снесла, – нараспев заявила Эдалин и выпрямилась. – Пожарю вам яичницу, сварю какао. Заодно и с супругом моим познакомитесь.

– Спасибо большое, – слишком мягко выдал Фланаган. – Но я уже позавтракал дома.

Путники остановились неподалёку от церкви. Лицо Эдалин словно тут же осунулось, морщины на нём стали глубже и печальнее. Широкие плечи сделались сутулыми. Она разочарованно поджала нижнюю губу.

– Вы живёте где-то здесь рядом? – спросил Алистер и вновь покосился на Мануса.

– На самом деле я живу немного в другой стороне отсюда. Просто ждала момента, чтобы пригласить вас.

– Вы столько прошли зря из-за меня, – виновато заметил Фланаган.

– Не берите в голову. Лучше скажите, как мне всё-таки вас отблагодарить?

Алистер прищурился и вновь обернулся. Позади его спины развернулся удивительный пейзаж. Курганы ровными увалами отливали болотом. Прогалины на них переливались десятком оттенков. Травинки кренились из стороны в сторону, с едва слышимым гулом пропуская через себя попутные ветра. Позади холмов высилась башня с одиноким колоколом, проглядывающимся сквозь прикрытые абасоны. Казалась часовня крошечной башней, произрастающей из земли, вокруг которой не имелось ничего, кроме одинокой скамьи и тучного старика, изо дня в день проверяющего её на прочность. Слишком умиротворяющий вид прятался за широкой и крепкой спиной настоятеля, что укрывал собой чуть ли не половину острова. Неужели тут и впрямь нет войны? Алистер задумался.

– Знаете, вы можете кое-что сделать лично для меня.

Лицо Эдалин вновь тут же омолодилось, а священник удивился, сколь переменчивыми оказались её глаза. Крепче сжав банки, морийка улыбнулась и с вызовом подняла голову.

– Я слушаю.

– Приходите в это воскресенье с утра на службу, – выдав, Фланаган заметил, как в очередной раз омрачилось лицо собеседницы. Затем добавил: – А ещё на исповедь, как подобает каждому верующему.

Уолш вновь примерила новый лик, который по счёту за утро. Она улыбнулась, плотно сжав губы, и огляделась по сторонам.

– Обязательно приду, Алистер.

Прозвучали её слова кокетливо, будто та приняла приглашение на ночную прогулку или на вечер в пабе, но никак не на исповедь, отчего настоятель нахмурился. Однако Эдалин, окликнув Изольду, взяла за руку девочку и двинулась прочь. Уходя, она то и дело оборачивалась. Сам пастырь, вздохнув, двинулся к Манусу.

Тот казался не более хмурым, чем обычно, раскурвая трубку и бросая укоризненные взгляды на небо. Когда к нему подошёл священник, он не поздоровался.

– Здравствуйте, Манус.

Фланаган с вдохом – но не выдохом – уселся на скамейку и наконец достал из-под руки газету. С довольным видом он горделиво повертел бумагой.

– Только поглядите, достал газету.

– Угу. Нынче это считается подвигом?

– Района вроде все уже обещала жителям, но всё же одну мне продала.

– Будто бы здесь кто-то читает газеты. Они доходят до нас в лучшем случае через пару недель, если не больше. Да и там валяются в лавке.

– Но Района сказала, что все газеты уже выкуплены.

Из груди старика вырвался хриплый смех, что тут же сделался рваным из-за разразившегося кашля. Алистер непонимающе глядел, пока Манус пытался прийти в чувство. Но даже после того на священника глядело лукавое насмешливое лицо.

– Района много чего говорит. Как и все тут.

– Отчего же? Кажется, она меня невзлюбила.

– Как и всех морийцев. Эта бестия никого тут не любит. Да и с чего бы?

– Держится особняком от всех остальных.

– Мори её ненавидит, как и она Мори, – заметил Манус, выпрямившись.

– О'Лири местная?

– Нет. Появилась однажды из неоткуда со своей матерью. Так вдвоём и жили, пока та не почила.

Говорил старик невнятно, плотно сжимая губами трубку. Речь его казалась сдавленной и тихой, её заглушал бушующий вдали прибой.

– Помнится мне, Района уезжала отсюда на большую землю, чтобы обустроиться. Уж очень тошно ей сделалось после маминой кончины, – задумчиво молвив, Манус упёрся ладонями о колени и поднялся. – Видать, не вышло.

– А почему её мама приехала именно сюда?

– Да кто ж знает? Однако чудесной была женщиной, пока Мори не сожрал.

С этими словами островитянин медленно двинулся прочь. Наверняка к следующей скамье. Фланаган однако не встал, лишь бросил мужику в спину:

– Почему бы вам не прийти ко мне на исповедь? Когда заблагорассудится, хоть после обеда.

– О нет, мальчик, – усмехнулся старик, не оборачиваясь. – За исповедью – так это ведь в паб надо, а не в церковь.

Алистер нахмурился. Люд на Мори был неверующим. Во всяком случае, не религиозным. А зачем им верить в чужеземного Бога, когда есть свои? Они, должно быть, будят морийцев в определённый час, застилают остров туманной истомой и берегут его обитателей от дурных вестей. Оттого-то жители и кажутся простыми, если всё же не являются такими по существу.

Однако всему настаёт конец, вот и островным божкам пришла кончина. Алистер Фланаган оказался полон решимости изменить привычный уклад Мори, уж это ему было по плечу. Ужасно мозолистые ладони, привычка не дышать подолгу и кое-что ещё на его теле могли засвидетельствовать против священника истиной – в жизни того имелось и такое, что Молох сего острова казался лишь жалкой фикцией, не более.

Ведь Фланаган оказался убеждён, что разгадал секрет острова. Все его жители по своему убеждению были глубоко несчастны и смертельно одиноки. Среди морока и морского бриза затаился хаос, что сводил с ума морийцев и душил всех приезжих. Но пастырь ни за что не даст острову разжевать себя так же, как тот разжевал Району, о нет.

Сжимая в руках самую дорогую в его жизни газету, он нахмурился и углядел пустующий дом, что виднелся впереди. Там, из-за холма,  его не было видно, но теперь неказистый домик своими чёрными окнами глядел в ответ, пока пастырь не отвернулся. Набравшись мужества, он вдохнул. Но не выдохнул. Развернув газету, Алистер пытался найти в колонках то, что искал.

VII

То утро помнилось угрюмым. Тучи накрыли небеса тёмной простынёй, отчего земля под ними казалась неприветливее и холоднее. Травы под ногами Районы будто истончали, горююще склоняясь вбок от сильных ветров. Где-то там, за толщей вод, эхом отдавали громы, доносясь до жителей лишь скуднеющим ударом по литаврам. Изредка сквозь мягкие дуги облаков можно было отличить пронзающую море молнию. День начинался отвратно. Как и прочие на острове.

Района потуже натянула кофту на впалую грудь и нахмурилась. Она спешила. Ночью, должно быть, моросило, хотя морийка и не слышала, да и голень не болела накануне. Однако ноги её промокли в башмаках, оттого О'Лири морщила нос всякий раз, как стопа с хлюпаньем делала шаг. Сегодня была суббота, а потому торговка спешила к Манусу. С минувшего дня ей не терпелось поведать тому о наглом визите Эдалин в лавку и о том, как за этой сплетницей увязался пастырь. Само собой, себя сплетницей Района не считала. Она ведь не выискивала чужие тайны в разговорах? Не подсматривала и не клеветала? А те двое сами вторглись в её владения, да ещё и умудрились выставить дрянью. Района хмыкнула – настоятеля следовало обсчитать ещё сильнее.

Выудив из кармана кофты пачку сигарет, она достала одну и сжала губами. Спрятав обратно коробочку, О'Лири принялась водить руками по одежде – спички не могла нащупать.

– Будь ты проклят, – прошипела Района со стиснутой челюстью, лишь немного растопырив губы.

Она прищурилась, когда дошла до церкви. На скамейке, что была напротив, сидел треклятый преподобный. Лишь погодя, завидев рядом с ним фигуру, Района заметила, что то был отнюдь не Манус, а Эвиш. Сжав губы, морийка нахмурилась и передвинула зубами сигарету вбок. Мужики, обнаружив О'Лири, точно блаженные, подняли руки и помахали. Района двинулась в их сторону.

– Здравствуйте! – первым её окликнул Фланаган. – Мы как раз обсуждали вас.

Эвиш хотел было поздороваться, но от слов пастыря заметно смутился и покраснел. Глаза его забегали из стороны в сторону.

– Надо же! – улыбнулась Района. – Казалось бы, чем ещё могут заниматься двое здоровых мужчин в субботнее утро.

Лицо Алистера тут же побледнело, а старые глаза округлились в ужасе. Он поднял руки и помахал ими напротив груди.

– Нет-нет, мы обсуждали, насколько важная сейчас у вас работа. По сути, вся провизия острова в ваших руках. Все сбережения местных.

О'Лири вытащила сигарету изо рта, а затем покосилась на Эвиша Регана. Давнего друга Бартлея редко можно было сыскать в дневное время суток. А учитывая, что мужик пил не просыхая, то вероятнее всего, Эвиш кутил всю ночь в пабе, а уже поутру по пути домой его и застал настоятель. Судя по красному и смущённому лицу Регана, так оно и было. Бедняга.

– Мучает он тебя, да? – спросила О'Лири и жалобно улыбнулась.

Эвиш недоверчиво покосился на священника, а затем едва заметно кивнул. Редкие волосы липли к осунувшемуся лицу и оголяли макушку. Кожа старика всегда имела удивительно серый оттенок, но с возрастом покрылась ещё более тёмными пятнами. Впалые глаза его вечно глядели исподлобья, а тонкие губы обрамляли редкие усики. Реган был внушительного роста. Он оказался единственным островитянином, что оставался выше громадного священника. Однако из-за худобы казался Эвиш прочим особенно хрупким. Работая в прошлом учителем математики в школе, он умело горбился, будто бы пытаясь сравняться ростом с детьми, которым преподавал. Но то было до войны.

Эвиш казался Районе неприятным. И дело крылось отнюдь не в его внешности.

– Кто же вас мучает, Эвиш? – с тревогой спросил Алистер, повернувшись корпусом к мужику. Его беспокойство показалось Районе наигранным, оттого она подумала, что пастырь прекрасно знал, о ком шла речь.

– Никто, ваша честь, – робко прошептал Реган.

– Меня не стоит так называть, – заявил Фланаган.

– А "Ваша Светлость"? – спросила О'Лири.

– Нет.

– "Ваше Величество"? – вставил Эвиш.

Он, подхватив настрой Районы, принялся неумело подтрунивать над священником. Когда Реган улыбнулся, до хихикающей торговки донеслось алкогольное зловонье старика, а потому О'Лири тут же отстранилась.

– Зовите меня Алистером, – на вдохе выдал преподобный.

– Ваше Великодушие, вы случаем Мануса не видели? – спросила магазинщица.

– Нет. Вы ищите его?

– Само собой, – фыркнула Района и взмахнула рукой, удерживая меж пальцев сигарету. – А ещё спички или зажигалку.

– В церкви они есть. Для свечей, – сказал Фланаган и поднялся со скамьи. – К слову, могу я вас попросить?

С этими словами настоятель отвёл одну руку в сторону самой церкви. О'Лири решила, что священник потребует вернуть лишние средства за газету, а потому нерешительно взглянула на Регана. Тот тоже поднялся.

– В таком случае я откланяюсь, – с улыбкой бросил Эвиш.

Не успели беседующие попрощаться со стариком, как тот широким шагом бросился в обратную от церкви сторону и скрылся за первым курганом. Алистер уверенно направился в другую сторону, ну а Районе ничего не оставалось, как последовать за священником в храм.

Отворив одну дверь, Фланаган скрылся за бревенчатыми стенами. Изнутри О'Лири окликнул голос пастыря. Вздохнув, она поплелась следом. Священник стоял напротив жертвенника, по-хозяйски сцепив руки на поясе. Лишь впервые застав пустующий и чистый неф, Района к собственному удивлению наконец признала, до чего же сильно изменилась церковь с приходом нового настоятеля. Сделалась она будто просторнее и светлее, а зияющие дыры и проплесневелые углы один за другим исчезали кропотливым трудом Алистера. То-то она сразу заприметила его мозолистые руки. Фланаган определённо знал, что делал.

Главная зала казалась небесной симметрией. Даже несмотря на полумрак снаружи, чистые витражи пропускали тусклые лучи на равную длину и широту, будто солнце снаружи светило сразу отовсюду, заглядывая в каждое окошко. Яркие краски растекались по стенам, расползались по полу и струились меж ровных скамеек, теснясь у их ножек и ореолом собираясь у откуда-то взявшейся кривой трибуны. В зале царил идеальный порядок, даже тлетворный запах почти исчез. Только вот от самого Фланагана доносился слабый запах непонятно чего. Района покосилась в сторону исповедален: не знала она, что крылось внутри, но снаружи кабины казались равно такими, как и в других церквях – чистыми. На дверцах их блестела свежая краска. От увиденного О'Лири сделалось неуютно: захудалая церковь должна была оставаться нетронутой. А тут глядишь и морийцы начнут ходить на воскресную службу.

Района любила, когда всё шло своим чередом. Следовательно, терпеть не могла, когда всё шло иначе.

– Идите сюда, – скомандовал священник, пусть голос его и старался звучать мягко.

Района подошла к пастырю. Стоял он, широко расставив ноги и задрав голову. Лавочница подняла глаза.

Почти над самим алтарём, на самом высоком ригеле, широким узлом свисала верёвка. Была она старой, уже почерневшей. От неё в разные стороны торчал ворс, а конец был неровно спилен.

– Откуда это? – спросил Фланаган.

Подняв руку, он протянул Районе коробок спичек. Та достала одну и зажгла, а после поднесла к губам. Сигаретный дым полетел в сторону настоятеля.

– Ну, тут удавился Томми, – ответила Района, продолжая глядеть на верёвку.

– Прежний священник? – смутился Алистер и уставился на сигарету. – Я думал, вы закурите снаружи.

– Если повадитесь водить сюда людей, то лучше пусть здесь пахнет табаком, а не помоями.

Алистер приоткрыл уста, и из груди его раздалось нерешительное "ээээ". Рот захлопнулся. Очевидно, дым мешал настоятелю совладать со словами. Хмыкнув, он вновь упёрся руками в бока и поднял голову.

– Как он это сделал?

– Ну, затянул узел, а затем, должно быть, спрыгнул со стула или чего повыше, – равнодушно ответила О'Лири, пожав плечами. – Меня, увы, рядом не было. Наверное, интересное было зрелище.

– Нет, я имею в виду, как он дотянулся до этой высокой балки, чтобы скрепить верёвку? – Алистер пальцем указал в потолок. – Я искал и не нашёл достаточно высокой лестницы на Мори, чтобы отвязать петлю.

– Хм…

– Бартлей говорит, что многие задаются этим вопросом. Такой высокой лестницы на острове не было и в помине. Даже если водрузить имеющуюся на какую-нибудь мебель, всё равно будет недостаточно. Только если…

– Вот это воля к не-жизни, да? – усмехнулась Района. – Так хотеть умереть – это умудриться надо.

– Как считаете, за какой надобностью он это сделал?

– Мне откуда знать?

– Не знаю, – задумчиво ответил Фланаган. – Может, из-за службы. Или маленький остров его душил.

– Знаете, смерть на Мори уже давно стала чем-то обыденным. Как и её причины.

– А вы, значит, любите за таким наблюдать?

– Мне за самоубийством наблюдать не впервой, знаете ли, – деловито заявила Района и выудила из кармана другую пачку сигарет – пустую. Открыв крышку большим пальцем, она стряхнула в коробочку пепел. – Дело, конечно, занятное, но лучше уж за местными следить.

– Выходит, у вас нет идей, как прежний настоятель проделал этот трюк?

О'Лири оскорблённо взглянула на священника. Сцепив пальцами сигарету, она приложила ладонь к груди и обиженно раскрыла рот.

– Знаете ли, Ваша Светлость, не представляю, что вам наговорили жители, но сдаётся, вы неспроста привели именно меня сюда и спрашиваете про то, как умудрился почить старый священник. Я, конечно, прослыла местной сумасшедшей, но не настолько же.

– Я не только вас вожу, – смущённо пробубнил Фланаган.

– То есть сперва теперешний священник продавал морийцам их же вещи, а теперь водит всех жителей поглядеть на место, где удавился прежний? Знаете, Ваше Сиятельство, вы более чудной, чем все морийцы. Так заведено там, откуда вы прибыли? Кстати, откуда?

– Я просто верёвку хочу отвязать, – воспротивился пастырь, принявшись оправдываться. – И прошу, зовите меня Алистером.

– Угу.

– А ещё мне с трудом верится, что тем безумным исповедям научил вас прежний настоятель.

– Угу. Вам не верится вообще. Я вижу.

Стряхнув пепел в пачку и выдохнув табачный дым прямо посреди нефа, Района скорчила возмущённое лицо и потопала к выходу. Она открыто глумилась над преподобным, но самой ей сделалось дурно лишь от одной встречи с ним. Пожалуй, былая настороженность продавщицы переросла в настоящую неприязнь к святому отцу. Злило её в Алистере буквально всё, начиная от слишком ясных и прозрачных глаз – будто бы за теми не могло ничего прятаться – заканчивая излишней открытостью и даже наивностью. Он не знал этот остров, не знал его жителей.

А истина была такова: на Мори затаилось проклятье. Однажды его прибило к берегу штормом, а там оно укрылось под мхом и песком. Протаптывая себе ручейки на сырой земле, оно шептало анафемы в окна жителей, оттого морийцы становились несчастными. Района была не глупа – достаточно, чтобы не верить в счастливых людей вовсе. Такие существа являлись для неё сродни фейри и Санте. Она знала наверняка, что и на большой земле таких не числилось. Тем более нынче. Однако морийцы ей казались особо недолюбленные Богом. Не было в них явного уродства, но одинокая беглянка, что прибыла на остров однажды, как и проклятье, как и нынешний пастырь, так и не сыскала дом на Мори. А потому невзлюбила его обитателей.

Морийцы отличались особой чертой, считала Района. Умели они ловко брать, но ничего не отдавать взамен. Брали не только услуги и улыбки – волю тоже изымали без остатка. Так, все здравомыслящие, прознав о проклятье местных, принялись покидать остров. Те, кто сбежать не сумел… что ж, О'Лири знала по меньшей мере двух человек, что закончили плохо: настоятель Томас и её мать. А по большей – трёх: наверняка Бенджи тоже сбросился со скалы. Алистер покинет остров – сочла Района – живым или мёртвым. Следовательно, старания его она приняла за бессмыслицу.

Да и к слову, кем являлся Алистер Фланаган? В настоятельскую искренность и чистоту Района не поверила с первых дней. Слишком открытым быть, знаете ли, та ещё хитрость. Что угодно можно утаить за простодушной улыбкой и широкими полами сутаны. Да и казалось бы, прибыв на остров, священник занимался чем угодно, но только не тем, чем положено пастырю. Убирал, вычищал, чинил – обиталища и людские дни, но вот не числилось в его манерах аббатской строгости. Да и о Боге говорил реже, чем о войне.

Покинув церковь, продавщица потуже натянула кофту на бока и двинулась вдоль скамеек в паб. Мануса можно было сыскать или на улице, или дома. Лишь в редких случаях его туша забредала в таверну. Впрочем, выходной ведь. Района и сама оказалась не прочь выпить.

Ветер крепчал. Он свистом проносился над курчавой женской головой, трепетал пряди в разные стороны и издевательски взмывал куда-то прочь, будто дразнился с и без того рассерженной женщиной. Тучи, вбирая в себя ливни, тяжелели на глазах. Тяжёлым покрывалом они свисали, норовя в любую минуту порваться и окатить весь остров дождём. Однако О'Лири знала наверняка, что тому быть, уж больно сильно ныла её нога. А если свидать на острове прихрамывающую Району, волочащую за собой конечность, стало быть, дождь в тот день непременно польётся. Об этом знал уже весь остров. Ну, кроме пастыря.

Стопа торговки наливалась свинцом с каждым шагом, но Района научилась воспринимать пытку, как саму обыденность, а потому не обращала никакого внимания ни на временную хромоту, ни на боль. На второе особенно. Да и хромота её казалась едва отличимой, чего не скажешь о походке Мануса, которую повадилась передразнивать вся ребятня с острова, включая неказистого Оскара.

Дождь принялся моросить, когда на горизонте нарисовалась прочная крыша паба "У Ионны". Был он сколь невелик, столь и вместителен, особенно по вечерам. Светлые дощатые стены были добро покрыты известью, отчего казались Районе уродливыми. Её-то магазинчик пусть и казался старее, зато украшен был цветами и рамками, а вот за баром совсем никто не следил. Впрочем, других жителей красота заведения никогда не смущала, даже то, что походил он на крошечный амбар и временами вонял так же. Покосившиеся ступеньки вели на небольшой флигель с низким забором, вдоль которых раскинулись одинокие стульчики. Как правило, именно на таких и сидел Манус. Прищуривщись, О'Лири не обнаружила там старика. Торговка поспешила к пабу и забежала внутрь, чтобы успеть не промокнуть.

День был ранний. Слишком ранний для большинства, потому-то внутри Района почти никого не обнаружила. Наверняка мамочки ещё возились со своими детьми, пока мужичьё спало после ночной попойки. Впрочем, лишь большинство. Кто следил за фермой, кто наводил порядок. Вот и в зале сидело всего четверо мужчин. Двое уселись в самом углу за столом, раскидывая карты. У барной стойки О'Лири обнаружила Бартлея и, к своему удивлению, Эвиша. Старый пропойца, думалось ей, сбежал домой, но на деле поспешил похмеляться.

Старый бар внутри казался просторнее, чем снаружи. В остальном же он выглядел непримечательно. В сыром помещении уместилось несколько столов с низкими стульями и единственная барная стойка. Вот по вечерам, когда здесь всё заполнялось суетливыми людьми, паб начинал немногим походить на то, чем должен был являться. Оживлённый гул голосов, крики, обсуждающие радио-новости, смех и пение – всё это самую малость оживляло не только "У Ионны", но и весь Мори. Кто такая Ионна, и почему паб назвали в её честь, Района не знала. Как и, вероятно, весь остальной остров.

Подойдя к стойке, О'Лири с выдохом забралась на стул возле президента. Мужи о чём-то увлечённо дискутировали, поэтому не придали ей значение. От утренней обречённости Регана не осталось ни следа: старик казался оживлённым и полным сил.

– Вы не видели Мануса? – подала голос морийка.

– И тебе привет, Района, – сухо отозвался Бартлей. – Нет, не видели.

– Я нигде не могу его найти.

– А на скамейках искала?

– Его там нет. Все обошла.

– Может, он в церкви?

– Вряд ли, – заявил Эвиш и крепче вцепился в кружку. – Я только от настоятеля Алистера. Кстати, зачем он тебя позвал, Района?

– Он тебя вызывал? – изумленно спросил Тиган и развернулся к торговке.

– Да. Петлю показывал. Ну, где повесился Томми.

– Всё гадает, как снять узел? – задав вопрос, Тиган разочарованно отмахнулся и вновь развернулся к стойке. – Эй, Лэндон…

Подозвав бармена, Бартлей согнул большой и указательный пальцы, точно изображал маленькую рюмку. Старый трактирщик молча кивнул и уже было нагнулся за прилавок, как Района хлопнула ладонью по столу.

– Нет. Налей пива, пожалуйста.

Лэндон на это только кивнул, направившись к бочонкам. Дождавшись молча своей кружки, О'Лири сделала внушительный глоток. Затем, проведя пальцем по губам, она вновь обратилась к двум пьянчугам:

– Он и у вас пытался выудить, как Томми забрался так высоко?

– Нет, – в унисон ответили мужики и принялись покачивать головами, чем немало смутили продавщицу ларька.

– А мне сказал, что водит всех, – растерянно уронила О'Лири и нахмурилась. Плечи её поникли, а пальцы сильнее сжали кружку. – Поди, скоро сделает из этого местную достопримечательность и начнёт экскурсии вести за деньги.

– Да брось, Района. Ты просто взъелась на него, вот преподобный и пытается сыскать твоё расположение. Скажи, Эвиш?

Реган, запрокинув голову, осушил свою кружку, а затем сжал губы. Кивнуть не забыл. Тиган довольно кивнул ему в ответ.

– Зачем ему искать моё расположение? Он за этим сюда прибыл? Вон, меня весь остров недолюбливает, но я не бегаю и не пытаюсь снискать у вас остатки милости.

– Так может, в этом твоя проблема? Скажи, Эвиш.

Тот кивнул. Бартлей кивнул ему в ответ.

– Я не верю ему, – огрызнулась торговка и сделала глоток. – Мутный тип.

– Ты накручиваешь, – заявил Лэндон, расставив широко руки на стойке. – Скажи, Эвиш?

Эвиш промолчал. Бартлей – тоже.

– Откуда он взялся? Никто не отвечал на письма со столицы. Сколько лет миновало-то? Все о нас забыли. Все забыли о Мори.

– Ты накручиваешь, – небрежно бросил Тиган. – Скажи, Эвиш?

Эвиш кивнул. Бартлей кивнул ему в ответ. Лэндон разочарованно цокнул языком.

– Помяните моё слово. Алистер Фланаган не тот, за кого себя выдаёт. И рано или поздно, но все мы об этом узнаем.

– Какая тебе разница, Района? – спросил трактирщик. – Пастырь этот довольно полезный тип. Я тебе скажу, как гарсон: об этом Алистере толкуют все, кто сюда заходит. Только глянь, какой в церкви порядок навёл. Даже при Томасе такого не было. Он помогает Эдалин со счетами, с мужем её. Оплатил все долги могильщика со сборов и починил сарай у Тигана. Скамейки некоторые покрасил, чтобы Манусу на них сидеть приятнее было. Вон, у меня недавно драчунов унял. Даже старой Мэгги помог, когда корова её рожала.

– Не замечала, что лавочки посвежели. Да и что бычки у нас водятся, – задумчиво уронила торговка.

Нагнувшись к Районе, Лэндон облокотился локтям на столешницу. Вид его казался заговорщическим, точно раскрыть он собирался страшный секрет. О'Лири придвинулась поближе

– Я слышал, что даже Оскар стал ходить к нему на исповедь.

– Брехня, – отмахнулся Тиган.

– Точно вам говорю. Этот паренёк слишком часто повадился церковь посещать.

– Может, Алистер просто прикормил этого оболтуса, – отозвался Эвиш и обнял себя за плечи. – Мамка его мне платит, чтобы математике учил. Тот ещё тугодум, скажу я вам. Дела духовные – не его уровня.

– Говорю же, брехня!

– Как бы там ни было, Района, но остров понемногу преображается с появлением пастыря. Такое проделать может только святое лицо, – подытожил Лэндон и удалился с подносом прочь.

Мужичьё охотно кивнули и повернулись друг к другу. О'Лири устало заглянула в кружку пива. Золото в нём покоилось под тонким слоем пены, искрящегося и тающего на глазах, точно маленькие жемчужины. Пузыри плели кружево на пшеничном покрывале, рисовали узоры, что начинали тихонечко окатывать лицо прохладой, стоило поднести лицо слишком близко к сосуду. Торговка схватилась за кружку и сделала ещё глоток. Кипень окатила внутренние стенки, а затем растворилась, как прибрежная пена, омывающая скалы. Района тихо прошептала:

– Кто он такой, чтобы менять Мори? Это ведь Мори меняет людей, а не наоборот.

Впервые в жизни не допив пиво, О'Лири покинула паб. К её удивлению, дождя не было, хотя, казалось бы, шум того доносился, когда женщина была внутри таверны. Даже земля почти высохла, будто бы и не моросило по дороге сюда. Странно, но ведь нога ныла. А она никогда не ныла понапрасну. Неужели и погода глумливо приняла в привычку переменчивость? Продавщица нахмурилась, уставившись на небо. Оно в ответ молчало, проносясь перед взором хмурыми тучами. "Значит, ещё пойдёт", – решила Района и уверенно шагнула вперёд.

Манус сидел на скамейке напротив пустующего дома. Лицо его было задумчивым, равно как и всегда. Вьющиеся пряди у основания шеи торчали из-под кепки, покатые плечи устало вздымались от вдохов. Он глядел на дом Бенджи. Тот, наверное, глядел в ответ сквозь тёмные окошки. Когда О'Лири подходила к старику, тот вертел в руках трубку, но не курил. Торговка подсела.

– Здравствуй, Района.

– Где ты был? Я искала тебя.

– Вчера поздно лёг спать, – сухо бросил Манус. – Поздно встал. Позже, чем обычно.

– Я ходила к тебе домой и стучала, – возмутилась морийка.

– Должно быть, не слышал.

Района покосилась на Мануса. Взгляд его был суровым, но не более суровым, чем каждый день. Морщины не казались глубже положенного, а тонкие губы не сжимались сильнее привычного. Только грудь старика вздымалась при вдохах, но не опускалась обратно, будто тот не выдыхал вовсе.

– Всё в порядке? – спросила магазинщица.

– Да. Почему ты спрашиваешь?

– Потому, что знаю: врёшь.

Манус не смотрел на собеседницу. Района, последовав за его взглядом, уставилась на дом Бенджи. Тот пустовал. Пахло травой – кто-то совсем недавно скосил всю зелень на палисаднике. Да и на окнах не было следа от недавнего мелкого дождя. Сквозь чистые стёкла кто угодно мог глядеть изнутри.

– Как думаешь, куда он делся? – тихо спросил Манус.

– Мне кажется, утопился, – задумчиво ответила Района.

– Не может быть. Волны принесли бы его обратно.

– Это всё сказки.

– Откуда ты знаешь? Всё возвращается на Мори. Живым или мёртвым. Ты ведь вернулась.

Района не нашлась с ответом. Вдохнув – и выдохнув, – она потёрла ладонями бёдра. Манус, будто вторив ей, вдохнул. Но выдоха женщина не услышала.

– В любом случае Бенджи сейчас в лучшем мире. Не то, что мы, – проронила О'Лири и стыдливо опустила голову.

– Он был так молод. Чуть старше Оскара.

Манус тихо роптал, но шёпот его звучал сокрушительнее любого плача. Района вновь покосилась на старика. Ничего особенного.

– Как думаешь, сюда нагрянет война?

– Вряд ли, – ответила торговка.

– Алистер говорит, весь мир раздирают пожары.

– Мне хочется верить, что мы никогда не узнаем на своей шкуре её невзгоды, – промолвила О'Лири, а затем усмехнулась. – Впрочем, отчасти уже узнали. Но лишь немного, к счастью.

– Да. Вот и Алистер говорит…

– И ты туда же, Манус? – проворчала Района. – На этом острове говорят хоть о чём-нибудь ещё? Только и делаете, что перемываете все кости этому пастырю.

– Ты не понимаешь, Района. Он – мост во внешний мир. Хоть что-то свежее на острове.

– И что тебе даст этот мост? Боже, будто до него на Мори и жизни не было.

Старик уставился на морийку, широко распахнув глаза, а затем разочарованно покачал голову. О'Лири была уверена, что права. Но всё же взгляд Мануса заставил её поёжиться. Тот, наклонившись, облокотился на колени и поник головой.

– Ты помнишь, где мы схоронили Томаса, верно? Давно была за его домом? Вспомни кладбище.

– Не начинай…

– На Мори больше мертвецов, чем живых. И этим всё сказано. Остров гибнет.

– Не драматизируй, Манус, – пробубнила Района.

– Из всей ребятни на этой жалкой земле остались лишь дети Эдалин и Маргарет. Ну и Оскар, разве что. Одни старики, которые сегодня-завтра сгинут.

– И что с того? Может, скажешь, что остров проклят? – лавочница усмехнулась. – Мол, на Мори завёлся божок, требующий жертв. Никто отсюда не может сбежать, даже те, кого занесло случаем. А учитывая, что своих становится всё меньше, остров заманивает людей с моря.

Манус выпрямился. Грудь его расширилась на глазах от глубоко вдоха. Лицо сделалось суровым. Сильнее обычного. Глаза сузились, будто им сделалось холодно от морозного ветра.

– Скоро здесь ничего не останется. Вот он, Молох этого острова. Душегуб Мори.

– Какое ко всему этому имеет отношение мутный тип Алистер? Вы просто купились на его лесть.

Района раздражённо махнула рукой и отвернулась в другую сторону. Видеть пустующий дом Бенджи она больше не могла. То ли обида, то ли разочарование жаром клокотало в груди торговки. Но когда Манус наконец закурил трубку, её словно немного отпустило. О'Лири бросила нерешительный взгляд на собеседника. Старик всегда курил. А Района всегда не любила перемены.

– Что-то меняется, – прошептал Манус.

– Не хочу, чтобы что-то менялось. Пусть Мори остаётся неизменным.

– Ты про остров или про свою жизнь? – морщинистое лицо озарилось слабой улыбкой. – Помнится мне, однажды Мори уже навсегда изменился в лучшую сторону. С приездом тебя и твоей мамы.

– Да? А теперь послушай, что я тебе скажу. Этот остров – худшее, что случалось в моей жизни.

Вдали угрожающе прогремели небеса. Тучи клубились над макушками беседующих. Дождь непременно должен был пойти. Во всяком случае, Района ждала. Нога ведь ныла. Подняв голову, она внимательно рассматривала облака. Их мягкие витки на этот раз казались тяжелее обычного, расплываясь в бесконечных волнах. Вот-вот должна была упасть первая капля.

– Я дружил ещё с твоей мамой.

– Знаю. Ты единственный на Мори, кто не раздражает меня. Ну, пока не начинаешь болтать о всяких глупцах.

Манус усмехнулся. Района слабо улыбнулась в ответ.

– Думаешь, у Бенджи был план? – тихо спросил мужик. – Однажды ночью он достал лодку, которую прятал, может, где-то за домом, и уплыл на ней в тихое море. Многие ведь бегут отсюда. Ты тоже пробовала.

– Может и сбежал. Видимо, ему повезло больше, чем мне. Раз не вернулся.

– А почему вернулась ты?

Района не знала. Причин числилось множество, но на ум не приходила ни одна. Времена и люди, маленькие трагедии и собственная глупость – женщине роптать хотелось на всё сразу. На одиночество, на вредных душ вокруг. На легкомысленную мать. На себя саму. Однако история Районы казалась не более печальной в своём уродстве и не более удивительной в красоте, чем рассказы прочих. Вот только хранила она её тщательно. Слишком тщательно, чтобы наконец стать свободнее.

Району О'Лири принесли на Мори материнские руки. Без отца и дома, она научилась жить на маленьком клочке земли и скал. Но тогда даже сам Мори казался девочке слишком большим – весь мир состоял из одних лишь женщин: неё и матери. В те времена остров помнился Районе краше. Она ведь видела лишь сквозь мамины пальцы и слова. Приходилось общаться с людьми, но и тех можно было вынести. Нужды в остальном мире не было, когда рядом была и подруга, и союзник, и ноша. А потом мама умерла, прихватив с собой на тот свет всю красоту острова и его обитателей.

Так почему О'Лири вернулась? Быть может, за годы, проведённые на Мори, она сделалась такой же уродливой, как и само здешнее пристанище. А возможно, Района наконец уяснила, что мир за морем её тоже не примет.

– С Бенджи сейчас всё хорошо, – тихонько протянула Района. – И война его не коснётся.

– Теперь и за это беспокоиться.

– Почему ты так трясёшься над ним?

– А почему нет? Вон, Бартлей ведь переживает за Лори. Тоже уплыл молодым.

– Лори – его сын, – с нажимом ответила продавщица. – Все знают, что его скорее всего уже убили на войне.

– Ты так считаешь?

– Почти уверена. А за Бенджи переживать не стоит. Он умный парень и умеет обходить неприятности стороной.

Манус промолчал. Района вновь уставилась на небо. Дождя не было. Проследовав за её взглядом, старик поднял голову, вытащив изо рта трубку. Сизые облака отражались в глазах того ясностью, поблёскивая под трепыхающимися ресницами тоской. Тот выдохнул и сокрушённо склонил голову.

– Что если он умер? – тихонько уронил мужик. – Не знаю, как ты, но мне есть, за что перед ним отвечать.

– Он не Господь Бог, чтобы ты отвечал перед ним.

– Я был несправедлив с парнишкой.

– Как и со всеми остальными. И как все остальные с тобой. Такова жизнь, Манус. Прекрати терзать себя чем-то нереальным.

Неподалёку раздался глухой хлопок. Беседующие опустили головы и обернулись. Алистер закрыл дверь церкви и двинулся куда-то прочь. Лица его было не разглядеть, но зато Района отчётливо разглядела, как тот вскинул руку и помахал. Никто ему не ответил.

– Хочешь к нему на исповедь сходить? – спросила женщина.

– Нет. С какой стати?

– Тогда к чему весь этот разговор?

Манус шумно сглотнул, а затем уселся, повернувшись корпусом к продавщице. Он нахмурился, подбирая слова.

– Моя жизнь, как и жизнь острова, на исходе. Я чувствую.

– Прекрати, – фыркнула Района.

– Нет, послушай. Я говорю серьёзно, – прошептал старик. – Когда я встаю по утрам, то голову мою посещают гнусные мысли.

– Какие же? – Района поближе придвинулась.

– Я себя ненавижу. И мне кажется, все вокруг меня тоже ненавидят.

О'Лири улыбнулась. Бровки её сложились полукругом, а на щеках мелькнули ямочки. Она доброжетально улыбнулась, отчего глаза её просияли ясностью и теплотой в столь отвратительную погоду.

– Брось, Манус! – Района толкнула старика в плечо. – Конечно, тебя все ненавидят! Но у нас ведь уклад такой. Тут все друг друга ненавидят.