Улика № 13

Все персонажи и события романа вымышлены, любые совпадения случайны.

Глава 1

Печальные хлопоты

Смерть тети Руфи была как реплика с театральной сцены – внезапной и одновременно предвиденной. Ввиду преклонного возраста это было естественным, однако сам факт смерти никак не вязался с ее артистичной и беспокойной натурой.

О наследстве Анна Стерхова узнала после похорон, на которые приехала вместе с матерью. Прошло полгода. Теперь, сидя за рулем автомобиля и ожидая встречи с адвокатом, она испытывала некую тревогу и нетерпение. Всю дорогу от Москвы до Санкт-Петербурга Анна представляла себе квартиру тетушки Руфи с привычным запахом пыли и сумраком бархатных штор, ее саму, одетую в неизменный фиолетовый халат-кимоно. Квартира на Лиговском проспекте хранила сокровища прошлого, винтажные наряды, старинные аксессуары и бутафорские ширмы, которыми тетя Руфь украшала свою жизнь.

До выхода на пенсию Руфь Адамовна Елизарова служила костюмером в драматическом театре и знала все о костюмах любых эпох. Бескомпромиссная в работе, она стояла насмерть, когда устаревшие костюмы снимали с баланса для утилизации. Напрасно ее убеждали, что это всего лишь постановочные средства. Для Руфи Адамовны сценические костюмы были дороже родных детей, возможно, потому что детей у нее не было. В результате стычек с администрацией самые ценные экземпляры переезжали из костюмерного цеха в ее квартиру.

В детстве Анна часто гостила у тетушки Руфи в Питере, пока ее мать устраивала личную жизнь в Москве. Они весело проводили время, как две сверстницы: вместо супа ели мороженное, примеряли сценические платья и шляпы, разыгрывали сцены из старых французских фильмов. И каждый раз, когда расставались, у Анны возникало чувство потери.

Теперь занавес опустился, театр тетушки Руфи сыграл свой финальный акт.

Двигаясь по дороге, Анна размышляла о том, что тетя Руфь была необычной женщиной, неподвластной обыденным людским представлениям. От этих мыслей ей сделалось грустно, и она острее ощутила горечь утраты. Серые дома и деревья, погруженные в осеннюю меланхолию, тянулись вдоль дороги и вполне отвечали ее настроению.

Выехав из Москвы вечером, утром Стерхова уже прибыла в Санкт-Петербург. С трудом отыскав парковку, Анна вошла в парадное и по широкой лестнице поднялась на второй этаж. Дубовая, покрытая лаком дверь была до боли знакома. Мысль о том, что тетушка Руфь уже никогда ее не откроет, была невыносима. Еще невыносимее было думать, что и в самой квартире тетушки больше нет.

Анна вошла в прихожую, бросила сумку на банкетку и прошлась по комнатам. В отсутствие тети Руфи театральная роскошь квартиры поблекла и уже не производила прежнего впечатления.

Остановившись в спальне у зеркала, она сорвала с него черный креп, взглянула на свое отражение и поправила волосы, словно ободряя себя обыденным жестом.

В гостиной раздался телефонный звонок, и Анна вернулась, чтобы ответить.

– Ты уже там? – спросил голос матери.

– Как видишь, – ответила она.

– Почему не брала мобильник?

– Не слышала. Сумка с телефоном была в прихожей.

– Ну и что? С адвокатом уже встречалась?

– Он придет к девяти.

– В квартиру тети Руфи? – удивилась мать.

– Мы так договорились, – сказала Анна.

– А почему бы ему не принять тебя в адвокатской конторе?

– У него в этой части города дела, вот он и решил совместить.

– И все же я не понимаю.

– Чего? – Чувствуя, что мать вот-вот вернется к болезненной теме, Анна ее опередила: – Ты опять про наследство? Если хочешь, я все перепишу на тебя.

– Да разве же в этом дело?! – возмущенно вскрикнула мать. – Здесь дело принципа. Я ей родная сестра, а ты – всего лишь племянница.

– Мама, тетя Руфь умерла. Вот, что страшно.

– Прости… – На том конце раздался жалобный плачь. – Теперь у меня никого не осталось.

– У тебя осталась я, – напомнила Анна.

– Ты – дочь, – скорбно вздохнула мать. – Из моей прошлой жизни никого не осталось, Руфа была последней.

– Так или иначе, это случилось, и уже ничего не изменить.

– Прости меня, доченька.

– И ты прости меня, мама.

Окончание разговора было умиротворенным, что несколько улучшило впечатление и не оставило неприятного осадка в душе.

В дверь позвонили, и, как показалось, квартира сразу ожила, по крайней мере, в ней началось движение. Анна открыла дверь и впустила в прихожую полного, похожего на кабанчика адвоката Сошникова, с которым уже встречалась после похорон тетушки Руфи.

– Приветствую вас. – Он снял шляпу и, встряхнув, повесил на крюк. Туда же пристроил плащ. – На улице дождь. Вы не промокли?

– Когда я приехала, было сухо, – ответила Анна. – Идемте в комнату, Эдуард Николаевич.

Адвокат проследовал в гостиную и устроился за столом, накрытым бархатной скатертью, там, где они сидели полгода назад при оглашении завещания.

– Теперь вам предстоит подписать необходимые документы, – сказал Эдуард Николаевич и вытащил из портфеля папки.

– Напомните мне, пожалуйста, что еще завещала мне тетушка кроме квартиры? – спросила Анна.

– Это по ходу дела… – ответил он. – В завещании Руфи Адамовны содержится формулировка: «Все имущество, которое ко дню моей смерти окажется мне принадлежащим, в чем бы таковое ни заключалось и где бы оно ни находилось, я завещаю своей племяннице Анне Сергеевне Стерховой». Теперь, я, как душеприказчик покойной, подробно все расскажу. Согласно завещанию в вашу собственность переходит квартира на Лиговском проспекте, в которой сейчас мы находимся. Соответственно, все, что здесь есть – тоже ваше. Вот документы. Но! – Сошников поднял палец. – Кое-что покойная обозначила отдельным пунктом в завещании.

– Что? – удивилась Анна.

– Коллекцию сценических костюмов, состоящую из ста девяти единиц.

– Зачем? Разве это не подразумевалось завещанием, как то, что находится в квартире?

– Могу лишь предполагать, – сказал адвокат. – Возможно, завещательница хотела, чтобы вы позаботились о коллекции должным образом.

– Костюмы были ей дороги, – согласилась Анна.

– Рискну предположить, что вы захотите их кому-нибудь передать. В таком случае отдельное упоминание коллекции в завещании весьма упростит вам задачу.

– Об этом я еще не подумала, но, скорее всего, так и сделаю.

Сошников вытащил телефон и, порывшись в нем, снова заговорил:

– Осмелюсь предложить хороший вариант – Музей театрального искусства. Не думаю, что они возьмут всю коллекцию, но кое-что пристроить получится. – Он записал на бумажке телефон. – При случае позвоните.

– Благодарю вас. Было бы очень кстати.

– Ну, а теперь вернемся к нашему делу. Кроме прочего, Руфь Адамовна завещала вам денежный вклад. – Сошников протянул папку. – Здесь лежат необходимые документы. Ступайте в банк, там все оформят.

Забрав папку, Стерхова кивнула на такую же папку, лежавшую перед ним:

– А что находится в этой?

– Документы на дом и земельный участок в поселке Комарово. В конверте найдете ключ.

– Разрешите? – Она потянулась к папке и достала из конверта покрытый ржавчиной ключ.

– Этакий мастодонт, – с улыбкой прокомментировал адвокат. – В процессе оформления документов я побывал в Комарово и все осмотрел. Старая дача советских времен, крепкая, но запущенная, территория не огорожена. Вам следует этим заняться.

– Странно… – задумчиво проронила Анна. – О ней тетя Руфь никогда не упоминала.

– У меня сложилось впечатление, что завещательница бывала там крайне редко, – деликатно заметил Сошников и поднялся со стула – Впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Прошу извинить, у меня назначена еще одна встреча.

Адвокат направился в прихожую. Там, натянув на себя мокрый плащ и надев шляпу, он откланялся и ушел.

Стерхова заперла за ним дверь и вернулась в гостиную. Не присаживаясь, пересмотрела документы и вернула их в папки. Задумчиво постояв у окна, оглядела характерный питерский двор-колодец, после чего целенаправленно зашагала к шкафам, в которых хранились театральные костюмы.

Распахнув створки, она почувствовала запах пыли, краски и пота, который не смог выветриться за долгие годы хранения и не поддался отдушкам, привязанным к штанге.

Анна сразу же заметила розовое бальное платье с прикрепленной к нему цветочной шляпкой. В детстве она примеряла его чаще других, чувствуя себя прекрасной принцессой. Еще ей нравился турецкий костюм из золотой парчи, к которому прилагался тюрбан с фальшивыми изумрудами.

Перебирая костюмы, Анна радовалась им, как старым друзьям. Внезапно, сердце забилось и ее пронзило горькое чувство потери. Белая рубашка с кружевным жабо и серный плащ с кроваво-красным подбоем напомнил тетушку Руфь. В этом костюме из спектакля «Сирано де Бержерак» она изображала в их постановках принца.

Захлопнув створки шкафа, Анна вернулась в комнату и позвонила по номеру, который оставил ей Сошников.

– Это музей?

– Совершенно верно, Музей театральных искусств, – ответил мужской голос.

– Хочу поговорить с кем-то, кто занимается костюмами.

– Соединяю вас с мемориально-вещевым фондом, – сказал абонент.

Раздался щелчок переключения и зазвучала тихая музыка. Спустя несколько секунд музыка смолкла и ответила женщина:

– Слушаю.

– Могу я предложить вам коллекцию театральных костюмов?

– Смотря каких… – Голос женщины прозвучал предельно сдержанно.

– Они хранились в костюмерном цехе Драматического театра Санкт-Петербурга. Среди них есть старые экземпляры.

– Откуда вам это известно?

– Со слов моей тетушки.

– Простите, что спрашиваю, но мне хотелось бы знать, как костюмы оказались у вашей родственницы?

– Она работала заведующей костюмерным цехом и после списания забирала домой самые ценные экземпляры.

– Позвольте фамилию вашей тетушки? – спросила женщина.

– Ее фамилия Елизарова, – ответила Анна.

– Боже мой! Да кто же в питерском театральном мире не знает Руфь Адамовну Елизарову!

– К сожалению, она умерла.

– Соболезную. Это невосполнимая потеря. Когда можно приехать и посмотреть коллекцию?

– Приезжайте завтра. – Анна продиктовала адрес и спросила: – Во сколько вас ждать?

– Если не возражаете, я перезвоню завтра утром, и мы уточним. Мне необходимо найти машину.

– Зачем? – удивилась Анна.

– Чтобы вывезти костюмы.

– Но вы их еще не видели.

– Зато я была знакома с Руфью Адамовной. Уверена, что ерунды она не хранила.

– Как вас зовут? – спросила Анна.

– А я еще не сказала? – смутилась женщина и представилась: – Светлана Михайловна Богомолова, заведующая мемориально-вещевым фондом музея.

– Я – Анна Стерхова. – Жду вашего звонка.

– Еще один вопрос, если можно…

– Да-да, пожалуйста.

– В какую сумму вы оценили вашу коллекцию?

– Хочу подарить костюмы музею.

– Господи… – выдохнула Светлана Михайловна. – Прошу вас никому ничего не отдавать до моего приезда. Пообещайте!

– Обещаю, – с улыбкой ответила Анна.

Окончив разговор, прислушалась и ринулась в коридор. Убедившись, что не ошиблась она, вдруг поняла, что кто-то пытается снаружи открыть ключом дверь квартиры.

– Кто там?! – крикнула Анна и в ответ услышала звук убегающих шагов.

Глава 2

Стеклянный зверинец

В два часа дня приехала Богомолова, специалист Музея театрального искусства. Увидев ее на пороге, Анна испытала прилив ностальгической нежности, Светлана Михайловна будто вышла из шестидесятых: полная фигура в приталенном пальто, прическа с высоченным начесом и шелковый платок, завязанный на шее бантом. Ее плоское лицо с широкими порами было щедро присыпано пудрой, а глаза светились жизненным задором.

– Не опоздала? – напористо поинтересовалась она.

– Нисколько. – Анна посторонилась, пропуская гостью в квартиру. – Входите, пожалуйста.

Светлана Михайловна скинула пальто и, заглянув в зеркало, поправила прическу острым концом алюминиевой расчески.

– Волнуюсь, как будто перед первым свиданием.

– Выпьем чаю или сразу же приступим к осмотру? – спросила Анна.

– Сначала работа, а потом уже остальное, – ответила Богомолова. – Где у вас хранятся костюмы?

– Идите за мной, – сказала Анна и зашагала в направлении дальней комнаты.

Следуя за ней, Светлана Михайловна поделилась переживаниями:

– У меня даже руки дрожат.

Стерхова улыбнулась и, войдя в комнату, распахнула портьеры.

– Сейчас все увидите.

В солнечном свете еще летали пылинки, когда они приступили к осмотру театральных костюмов. Они хранились в трехстворчатых шкафах с резными дверцами, висели вплотную друг к другу, из-за чего шляпки и мягкие аксессуары в виде искусственных цветов, жабо и бантов потеряли свой вид. Однако это ничуть не беспокоило Богомолову. Она тихо охала, что-то бормотала и бережно выкладывала туалеты на диван, кресла и стол.

– Боже мой… Это же камзол и панталоны Бизоньози из спектакля «Слуга двух господ»! Они были сшиты к постановке тысяча девятьсот пятьдесят шестого года для великого актера Алексея Калюжного. Жемчужина! Самая настоящая редкость.

– Больше всего мне нравилось это платье. – Анна вынула из шкафа розовое «облачко» из капрона, с кружевами, нарисованными белой краской. – В детстве часто его примеряла.

– И неудивительно. – Богомолова подхватила пышный наряд и бережно разложила на диване. – Платье Ларисы Огудаловой к спектаклю «Бесприданница» постановки тысяча девятьсот тридцать пятого года. Ее роль исполняла миниатюрная девушка по фамилии Самсонова. К сожалению, она так и осталась актрисой одной роли.

– Как много вы знаете о театре, – заметила Анна.

– В свое время я окончила театроведческий факультет. Постановки, о которых мы говорим, считаются легендарными. – Светлана Михайловна подошла к шкафу и, раздвинув костюмы, вынула серое пальто с пятнистым меховым воротником и такими же обшлагами. – А вот еще одна редкость, но более позднего периода. Конец восьмидесятых, спектакль по пьесе Теннесси Уильямса «Стеклянный зверинец». К сожалению, он просуществовал только два года.

– Отчего же так мало? – спросила Стерхова. – Настолько был плох?

– Дело не в этом. – Светлана Михайловна чуть нахмурилась. – В пьесе всего четыре персонажа. Аманду Уингфилд, мать семейства, играла замечательная актриса Теплякова, на ней и держалась вся постановка. Пальто, кстати, сшили для нее. Я была на премьере и видела ее в этой роли. Играла она гениально! Потом Теплякова умерла и спектакль закрыли.

– Что с ней случилось?

– Слышала, что несчастный случай.

– Какого рода?

– В деталях не расскажу, я не знаю.

Богомолова продолжила разбор костюмов, разделив их на две кучи: те, что возьмет непременно, и те, происхождение которых требовало дополнительных исследований. Однако в конце она обнаружила серебряное платье Феи из постановки «Синяя птица» тысяча девятьсот двадцать первого года и от нахлынувших чувств подвела черту:

– Я забираю все!

Прежде чем Стерхова подписала договор дарения, Светлана Михайловна спросила:

– Понимаете, от какой суммы отказываетесь? – и, после утвердительного ответа, обняла Анну. – Вы совершили благородный поступок, дорогая!

Костюмы вывезли в тот же день. В ожидании машины Анна устроила чаепитие, во время которого они с Богомоловой с увлечением беседовали о театральной жизни Санкт-Петербурга.

Проводив Светлану Михайловну, Стерхова решила позвонить старинной подруге Татьяне Куркиной, с которой не виделась со дня окончания университета. В первые годы они перезванивались, но, когда Куркина приезжала в Москву, Стерхова, как правило, была в командировке. В Питер Анна выбиралась нечасто, поэтому до встреч у них дело так и не дошло.

Между тем во время учебы Стерхова и Куркина были неразлучными подругами. Однако, как в любой дружбе, у них не обошлось без конфликта, причиной которого стал однокурсник Иван Стерхов. Он «бегал» за Анной и в то же время нравился Куркиной. Все закончилось свадьбой Ивана с Анной. По сути – житейская история, которая никак не повлияла на дальнейшие взаимоотношения подруг. Или почти не повлияла.

Конечно, Анне было интересно увидеть, как выглядит Куркина. Однако для этого ей придется вытерпеть целый вечер воспоминаний. Несмотря на то, что в студенчестве Татьяна играла значительную роль в жизни Анны, воспоминания о ней со временем потускнели. К тому же, то, что было важно в девятнадцать, к сорока уже не имеет смысла.

Все-таки она позвонила, и они договорились о встрече. В половине седьмого Анна спустилась к машине и отправилась в ресторан «Моя лилипуточка».

Войдя, Анна бегло оглядела зал. Скользнув глазами по сидевшей у окна полнотелой блондинке, она устремила взгляд на других посетителей, но вдруг снова посмотрела на женщину, в которой было что-то знакомое.

Впечатление было настолько неожиданным и неправдоподобным после романтических воспоминаний юности, что Анна была готова не поверить ему.

– Таня?! – Стерхова быстрым шагом направилась к ней.

Та поднялась из-за стола и потянулась к подруге:

– А я и забыла, какая ты тоненькая!

Сравнивая этих двух женщин, незнакомец решил бы, что разница в возрасте у них не меньше пятнадцати лет. Анна, как и в студенчестве, была стройной длинноволосой брюнеткой. Татьяна – располневшей и обрюзгшей блондинкой.

Подруги сели за столик и между первыми фразами сделали заказ официанту. К тому времени, когда он принес кофе, настало время для воспоминаний.

– Помнишь, как за тобой бегал Лешка Стратонов? – смеясь, спросила Татьяна.

– Царапался в дверь нашей комнаты? – усмехнулась Анна. – Недавно мы с ним встречались. Я была в командировке в Брянске, а он там работал начальником Следственного управления.

– Сердечко не екнуло?

– У меня или у него?

– Да он тебе всегда был до фонаря, – махнула рукой Татьяна.

– Стратонов – деловой человек, умеет использовать людей.

– Тебя тоже использовал?

– Почти… – усмехнулась Анна. – После моей командировки его перевели на повышение в Москву.

– Лешка всегда был не промах. – Немного помолчав, Татьяна осторожно спросила: – Ну, а как вы с Иваном?

– Мы разошлись два года назад.

– Детки есть?

– Нет, детей у нас не было.

– Мне очень жаль…

На мгновенье Анне показалось, что в глазах Татьяны вспыхнул мстительный огонек. Она улыбнулась:

– Наш брак стал ошибкой. Ему нужно было жениться на тебе, вы лучше подходили друг другу.

Эта фраза удивительным образом растопила тонкий лед между подругами, и дальше разговор пошел, как по маслу. Татьяна рассказала, что работает в экспертно-криминалистическом центре и больших чинов не имеет. Замужем за коллегой и воспитывает пятилетних близняшек – двух мальчиков.

Наконец пришел черед Анны рассказать о себе. Однако в этот момент к ним подошел официант и, склонившись, негромко произнес:

– Не могли бы вы пройти в кабинет управляющего?

– Зачем? – насторожилась Татьяна.

– Там вам все объяснят, – сдержанно проронил официант и в полупоклоне указал рукой направление: – Прошу.

Взглянув на подругу, Анна распорядилась:

– Ты сиди, а я схожу и все выясню.

Следуя за официантом, она прошла в служебные помещения и далее в кабинет, где уже находилось несколько человек.

– Что здесь происходит? Зачем меня вызвали?

Молодой человек в штатском предъявил Анне корочки:

– Следователь Юферев. Попрошу вас быть понятой.

– По какому делу?

– Изъятие наркотических средств.

– Второй понятой потребуется? – поинтересовалась Анна, подразумевая Татьяну.

Юферев указал рукой на высокого мужчину в темно-синем костюме:

– Второй понятой уже здесь.

Оглянувшись, Анна узнала симпатичного мужчину из-за соседнего столика. Войдя в ресторан, она сразу обратила на него внимание.

– Паспорт у вас с собой? – спросил следователь.

– Паспорта нет, но есть удостоверение. – Она вынула его из сумочки и протянула следователю.

Прочитав, Юферев вскинул брови и механически приложил руку к воображаемому козырьку:

– Здравия желаю, товарищ подполковник!

– Выполняйте свою работу, – кивнула Стерхова и, поймав на себе заинтересованный взгляд второго понятого, отвернулась.

Наркоторговцем оказался верткий мужичок с длинными жирными волосами, забранными в конский хвост. Его попросили вывернуть карманы, потом снять рубашку. Когда он разделся до трусов, пакетики с белым порошком обнаружили в потайном карманчике брюк.

По окончании изъятия последовала процедура оформления документов. Стерхова сообщила следователю свой номер телефона, расписалась в протоколе и вернулась в обеденный зал.

– Что там произошло? – поинтересовалась Татьяна.

– Попросили быть понятой при изъятии наркотиков, – ответила Анна.

Боковым зрением она наблюдала за мужчиной в темно-синем костюме, который тоже вернулся за свой столик и с интересом поглядывал на нее.

– Мы остановились на том, где и кем ты работаешь, – напомнила ей подруга.

– Я – старший следователь, заместитель начальника отдела по раскрытию преступлений прошлых лет.

– А звание? Какое у тебя звание? – спросив, Татьяна отчего-то притихла.

– Подполковник юстиции.

– Никак не ожидала, что ты сделаешь такую карьеру!

– Зато у тебя двое ребятишек и муж, – улыбнулась Анна. – А я осталась одна.

– У тебя же есть мама, – напомнила подруга. – Надеюсь, она жива?

– По счастью – да. Но у нас с ней сложные отношения.

– Повсюду сует свой нос? – догадалась Татьяна и понимающе усмехнулась.

– Что-то вроде того. – Стерхова покосилась на соседний столик и ощутила легкое разочарование. Сидевшие там мужчины, включая того, что в темно-синем костюме, рассчитались и вышли из ресторана.

– Как славно посидели, – проговорила Татьяна, явно подводя к тому, что пришла пора расставаться. – Надолго ты в Питер?

– Примерно на неделю, – ответила Анна.

– Значит еще увидимся! Теперь мне надо бежать.

Глава 3

Старые фотографии

В банк Стерхова явилась к началу рабочего дня с желанием быстрее управиться с переоформлением тетушкиного вклада, однако процедура затянулась. Чувствительным бонусом оказалась сумма, которую Руфь Адамовна завещала своей племяннице.

Растерявшись от свалившейся на нее финансовой благодати, Анна собралась немедленно позвонить матери, но через минуту передумала, решив выбрать подходящие слова и удобное время. Пока было ясно только одно: большую часть денег она перечислит матери.

Второй мыслью или, скорее, вопросом, который пришел в голову Анны, был вопрос: откуда у простой костюмерши взялись такие деньжищи? Интуиция следователя говорила, что таких накоплений с зарплаты не сделать, а житейский опыт подсказывал, что тетушка имела дополнительный источник доходов.

Хотя, если подумать, за такую длинную жизнь, которую прожила Руфь Адамовна, могло произойти что угодно.

Освободилась Анна только к обеду, но вместо ресторана поспешила в квартиру тетушки. Ее не оставляло странное чувство, что должно произойти что-то принципиально важное, чего она не должна пропустить.

Стерхова не ошиблась. Припарковав машину, она поднялась по лестнице и увидела у двери квартиры Руфи Адамовны солидного гражданина в шляпе и сером пальто. Услышав за спиной шаги, мужчина обернулся и зафиксировал на ней взгляд беспокойных глаз.

– Вы кто? – спросила Анна.

– Вам-то какое дело? – ответил он.

Стерхова жестко осадила мужчину:

– Вы третесь у моей двери. Назовите свое имя и скажите, зачем пришли.

Лицо мужчины резко поменялось и сделалось более располагающим.

– Значит ли это, что вы унаследовали квартиру Елизаровой?

– Знаете о ее смерти?

– С самого первого дня. С тех пор, как вам, полагаю, известно, прошло более полугода.

– Тогда зачем вы явились? – не церемонясь, спросила Стерхова.

– А я, собственно, к вам пришел, – выдав эту фразу, мужчина вдруг спохватился: – Разумеется, если вы законная наследница Елизаровой.

– Предположим, что это так. – Она подошла к двери и в упор уставилась на него.

Мужчина поспешно вытащил из кармана карточку и протянул ее Анне.

– Позвольте представиться – старинный знакомый вашей тетушки Ефрем Петрович Дубасов.

Она забрала визитку и, скользнув по ней взглядом, открыла дверь.

– Проходите. – Анна жестом пригласила Дубасова снять верхнюю одежду и пройти в комнату. – Что вас привело?

– У меня деликатное дело. Вы, простите, кем приходитесь Елизаровой?

– Племянницей. Если можно, поближе к теме вашего визита.

– Я много лет коллекционирую раритетные предметы, в том числе одежду и театральные костюмы, принадлежавшие известным актерам.

– Чем же я могу вам помочь?

– У нас с Руфью Адамовной была договоренность, но в связи с ее безвременной кончиной мы не успели воплотить наши планы в жизнь.

– О чем шла речь?

– Ваша тетушка намеревалась уступить мне несколько сценических костюмов, в которых выходили на сцену корифеи Ленинградского драматического театра.

– На какой стадии прервалось это дело? – спросила Стерхова. – Вы заключили договор? Возможно, передали ей деньги, и у вас есть подтверждающий документ?

– А вот этого как раз не случилось. Мы не успели.

– Ну что же… – сказала Анна. – Будем считать, договоренность не состоялась.

– Но ведь костюмы унаследовали вы! – возбужденно вскрикнул Дубасов.

– Вчера я передала всю коллекцию в дар музею.

– Это катастрофа… – выдохнул тот и на глазах потускнел.

Взглянув на него, Анна ощутила вину. Ей сделалось стыдно за излишнюю жесткость, которой она иногда грешила.

– Если хотите… – начала говорить она.

Дубасова словно подбросило, он явно почувствовал надежду на благополучное разрешение дела.

– О чем это вы?!

– Не уверена, что музей заберет все костюмы, возможно, что-то останется.

Дубасов поник и заговорил трагическим, слегка театральным голосом:

– Не думаю, что такое случится. У вашей тетушки был исключительный нюх на ценные раритеты. Увидите, они заберут все.

Неожиданно прозвучала трель телефона. Стерхова подала предупреждающий знак гостю, после чего ответила на звонок:

– Слушаю.

– Анна Сергеевна, здравствуйте, это Богомолова. Вы не заняты? Могли бы мы с вами увидеться?

– Сегодня? – спросила Анна.

– Если это возможно.

– Где?

– Приезжайте ко мне в музей. Запишите адрес.

– Говорите. Я запомню. – Выслушав Богомолову, она закончила разговор обещаньем: – Минут через сорок буду у вас.

– Что? – с надеждой в голосе осведомился Дубасов.

– Мне звонили из музея.

– Неужели что-нибудь возвращают?

– Пока не знаю. – Анна поднялась и сунула телефон в сумочку. – Прошу прощения, Ефрем Петрович, мне нужно идти.

Дубасов тоже встал и вышел в прихожую. Там, задержавшись, сказал:

– Пообещайте, что позвоните мне, если костюмы вернутся к вам.

– Позвонить несложно. – Анна открыла дверь и вышла на лестничную площадку.

– В вашем голосе я слышу сомнение. – Дубасов вышел за ней.

– Дело в том, что я вас совсем не знаю.

– Я был знаком с вашей тетушкой и не раз видел коллекцию. Спросите, и я в подробностях ее опишу.

– Пока ничего не могу обещать, – заключила Стерхова. – Дальше посмотрим.

Дорога с Лиговского проспекта до музея заняла чуть больше времени, чем предполагалось – город стоял в пробках. Светлана Михайловна встретила Стерхову в вестибюле и через неприметную дверь провела в служебные помещения.

– Идемте в мой кабинет.

Войдя туда, Анна сразу заметила серое пальто с пятнистым меховым воротником, лежавшее на столе.

– Оно из коллекции тетушки.

– Вы совершенно правы. – Светлана Михайловна взяла пальто и, вывернув его наизнанку, показала распоротый шов подкладки. – Взгляните, пожалуйста, сюда.

– Дыра?

– И я хочу объяснить, – продолжила Богомолова. – Этим утром при осмотре предметов из коллекции вашей тетушки кое-где мы обнаружили повреждения, разрывы и следы молевых трат.

– Молевых трат? Простите, не поняла… – заметила Анна.

– Это когда вещи поела моль. У нас существует своя терминология: если вещь чуть-чуть тронута молью, мы говорим – туше. Если сильно поедена, говорим – атак. И крайняя степень – манже, значит, съеденная. В случае с этим пальто мы имеем туше. Но даже такие незначительные траты требуют реставрации.

– К чему вы это рассказываете?

– Обнаружив следы молевых трат, сотрудница отдала пальто из постановки «Стеклянный зверинец», сшитое на актрису Теплякову, в реставрационный цех. А там…

– Что? – напряглась Анна Стерхова.

– Реставратор подпорола подкладку, чтобы подобраться к поврежденному участку лицевой ткани и обнаружила…

– Что?! – повторила Анна громче.

– Она обнаружила за подкладкой зашитую фотографию.

– Зачем? – В голосе Стерховой прозвучала растерянность. – Зачем ее туда зашили?

– Не могу ответить на ваш вопрос, – покачала головой Светлана Михайловна.

– Покажите мне ее!

– Вот, пожалуйста. – Богомолова достала из ящика стола конверт из крафтовой бумаги. – Можете забрать. Возможно, она из вашего семейного архива.

Анна взяла конверт и покрутила его в руках.

– Фотография лежала в конверте?

– Нет. Она была обернута медицинской клеенкой и пришита к пройме, возможно, поэтому не особо прощупывалась. Ткань верха плотная, плюс дублерин.

– Медицинская клеенка? – скривилась Анна. – Не проще ли было использовать полиэтиленовый пакет?

– Возможно, под рукой была только клеенка: – заметила Богомолова и спросила: – Так вы посмотрите фотографию?

– Да-да, конечно. – Стерхова достала снимок из конверта и, вглядевшись в него, уверенно заявила: – Эта женщина мне незнакома.

– А вы приглядитесь, приглядитесь. Или лучше заберите фото домой и поройтесь в альбомах Руфи Адамовны.

– Конечно же, я пороюсь… – сказала Анна и вдруг замолчала. – Мне кажется или женщина одета в то самое розовое платье?

– И вы тоже заметили! – оживилась Светлана Михайловна. – Фотография черно-белая, но платье легко узнается, оно из спектакля «Бесприданница» постановки тысяча девятьсот тридцать пятого года.

– Да-да… Вы говорили, что его сшили для миниатюрной актрисы Трефаловой. Может быть, на фотографии именно она?

– Определенно нет. – Богомолова покачала головой. – Я знаю Трефалову в лицо. К тому же очевидно, что фотография сделана позже.

Стерхова перевернула снимок и прочитала:

– Номер 13. – Она подняла глаза на Светлану Михайловну. – Что это значит?

Та пожала плечами и предположила:

– Возможно, существуют другие снимки – до и после тринадцати.

Стерхова сунула фотографию в конверт, а его положила в сумочку. Взглянув на пальто, лежавшее на столе, она спросила:

– Кажется, его шили на актрису Теплякову?

– В конце восьмидесятых годов прошлого века, – подтвердила Богомолова.

– Родись я пораньше, возможно, встретила бы ее у тетушки в костюмерной.

– Бывали там?

– Очень часто, особенно в дни новогодних каникул. В театре в это время шли дневные детские спектакли и новогодние утренники.

– У вас было интересное детство, – сказала Богомолова и покосилась на свои часики.

Анна поняла, что ей пора уходить, и направилась к двери.

– Не буду вас задерживать. Если еще что-нибудь найдете, звоните.

Последняя фраза была, скорее, иронией, но Светлана Михайловна отреагировала очень серьезно:

– Сразу же позвоню!

На улице сильно похолодало, и если утром Анне, одетой в легкое пальто, было комфортно, то сейчас – очень холодно. Усевшись в машину, она включила обогреватель. Теплый воздух стал заполнять салон, будто окутывать ее невидимым пуховым одеялом. Анна положила руки на руль и на мгновенье закрыла глаза. Обогреватель был надежным союзником в осеннем противостоянии.

Вспомнив про фотографию, она достала ее из конверта и стала рассматривать. На снимке была хрупкая девушка в капроновом платье. Ее темные волосы крупными локонами лежали на обнаженных плечах. Она сидела в кресле и глядела перед собой, держа в руках раскрытую книгу.

Вглядевшись в лицо девушки, Анна ощутила легкую дрожь. Взгляд с фотографии был странным и приковывал к себе, как будто желал рассказать какую-то тайну.

Глава 4

Анна, Аннушка, сладкая оладушка

– Здравствуйте, Мария Егоровна. Это Аня…

– Кто? – переспросил надтреснутый голос.

– Аня, племянница Руфи Адамовны. Помните меня?

– Анечка! Как же! Помню! Ты откуда звонишь?

– Я в Питере, приехала оформлять документы.

– Забежала бы ко мне. Глянуть на тебя хоть одним глазком.

– Забегу, непременно забегу. Вы сейчас на работе? В театре?

– Вот рыцагонка! Вся в свою тетку. Давай, приезжай, я сейчас в костюмерной. На вахте оставлю пропуск.

Стерхова положила трубку и задумалась. Вспомнила, как приезжала к тетушке Руфи на каникулы и каждый день проводила в театральной костюмерной. Мария Егоровна Кочеткова уже тогда была пожилой женщиной, хотя, скорее всего, выглядела старше своих лет. Виной всему был арахноидит, о котором она постоянно рассказывала. Из-за этой болезни у нее болела голова и краснели глаза, но она продолжала работать, поскольку беззаветно любила театр и свое место в нем. С тетушкой Руфью Мария Егоровна была на «ты», поскольку проработала рядом с ней целую вечность. И то, что Руфь Адамовну со временем сделали начальницей, ни в чем не изменило их отношений. В случае чего Мария Егоровна могла без обиняков выразить свое мнение или зарядить крепкое словцо.

В последний раз Анна видела Кочеткову лет десять назад, когда приезжала в Питер в командировку, но толком поговорить они не успели. Командировка была короткая, а дел было много. Стерхова только забежала к тетушке на работу, чтобы показаться ей и заодно Марии Егоровне.

Войдя в здание театра через служебный вход, Стерхова предъявила удостоверение личности, охранник отыскал ее фамилию в журнале пропусков, и она расписалась в нужной графе.

Дорога до служебных помещений, где располагалась костюмерная, шла через главный холл. Шагая по ковровым дорожкам, Анна скользила взглядом по фотографиям актеров, висевшим на стене. Многие из них ей были знакомы, но появились и новые. Заметив выразительное женское лицо с огромными темными глазами, Анна непроизвольно замедлила шаг и, в конце концов, остановилась. На портрете была надпись: «Тамила Теплякова». В детстве Стерхова видела эту фотографию, но почему-то именно сейчас она привлекла внимание. Вряд ли это было случайностью, поскольку Анна знала такую закономерность: нужная информация приходила независимо от ее желаний или сиюминутных потребностей. Она просто появлялась, а понимание, куда ее применить, возникало намного позже.

Дальнейший путь до костюмерной Анна преодолела за несколько минут. Она вошла в большое, уставленное двухэтажными вешалами помещение, где хранились костюмы для репертуарных спектаклей и те, что требовали доработки или ремонта.

Стерхова огляделась, но никого не увидела. В углу под вешалами что-то зашевелилось и оттуда, раздвинув плотный ряд одежды, вылезла Мария Егоровна. У нее был привычный, почти домашний вид: скромная прическа, очки, серенький халат и мягкие тапочки.

Они с ходу обнялись и присели у стола, на котором закипал электрический чайник и стояла тарелочка с лимоном. Прикрыв глаза, Анна потянула носом и ностальгически улыбнулась:

– Люблю этот запах.

– Лимончиком пахнет знатно, – согласилась Мария Егоровна.

– Я про костюмерную. Здесь пахнет краской, пылью и гримом. Это пробуждает воображение.

– Театральный ребенок. У таких, как ты, с воображением все в порядке.

– Как вы себя чувствуете? – Анна тронула костюмершу за руку.

– В полном соответствии с возрастом, – кивнула та. – О болезнях стараюсь не говорить. Старая стала, боюсь прогонят с работы. Расскажи-ка лучше о себе.

– Живу, работаю, с Иваном развелась.

– Об этом я слышала. К нам надолго ли?

– На недельку, не дольше.

– Я же говорю – рыцагон. – Мария Егоровна покачала головой. – Вся в тетку свою. Та тоже до последнего летала, как сумасшедшая. Не хватает мне ее, подруги дорогой.

– Мне тоже, – грустно кивнула Анна.

– Книжки все еще пишешь? Тетка тобой гордилась. Всем рассказывала: мало того, что племянница следователь, так еще детективы сочиняет[1].

Вынув из сумочки фотографию, Стерхова положила ее на стол перед Кочетковой.

– Знаете эту девушку?

Та внимательно вгляделась в снимок и покачала головой.

– Нет, никогда не видела. А вот платьице на ней знакомое, из нашей костюмерной. – Она ткнула пальцем: – На самом деле было розовое. Списали его давненько.

Мария Егоровна подтвердила догадку Стерховой, и, казалось, все было ясно. Мысленно она формулировала следующий вопрос:

– Если эта девушка не актриса и не сотрудник театра, как на ней оказалось платье из костюмерной?

Мария Егоровна взяла фотографию и взглянула на оборот.

– Дай-ка сообразить. – Она ненадолго задумалась и неуверенно произнесла: – По-моему, в середине восьмидесятых мы начали сдавать напрокат костюмы, не занятые в репертуарных спектаклях. Но в точности поручиться не могу, надо проверить.

– Где? – встрепенулась Анна.

– Да в бухгалтерии. Аренду платили через кассу, должны сохраниться документы.

Стерхова разочарованно отмахнулась.

– По закону кассовые документы хранятся в архиве только пять лет.

– Ну да, – понимающе закивала Мария Егоровна. – Уж точно не сохранились. – Она взяла со стола фотографию и, вглядевшись в нее, проговорила: – Какой неприятный взгляд.

Тяжелая противопожарная дверь, ведущая в костюмерный цех, медленно отъехала, и в узкий проем юркнула тощая старуха в фетровой шляпке.

– Мария Егоровна, голубушка! Вам передали, что в моем платье из третьего акта порвана юбка? Третьего дня едва доиграла сцену, да и то, повернувшись к залу спиной.

– Знаю-знаю! Уже застрочили. – Костюмерша подхватилась со стула и пошла навстречу актрисе. – Ткань сыпучая, замучились с вашим платьем.

– Спасибо, дорогая. На вас вся надежда. Молодым, как теперь говорят, все по барабану. С ужасом думаю о том, что будет с нами, когда вы уйдете.

– А вы не думайте, – обиделась Кочеткова. – Бог даст, уйдем вместе с вами.

Актриса не привыкла обращать внимания на подобные мелочи, вероятно, поэтому не уловила обиды в голосе костюмерши. Приблизившись к столу, она взглянула на фотографию.

– Кто такая?

– Вам она незнакома? – поспешно спросила Анна.

– Впервые вижу. – Актриса ткнула пальцем в портрет. – Какой демонический взгляд.

– С чего вы так решили?

– Чисто интуитивно.

– Фотография была спрятана за подкладкой пальто из спектакля «Стеклянный зверинец».

Старая актриса вдруг оживилась.

– В костюм Тепляковой?

– Знали ее? – зацепилась Стерхова.

– Я была немного моложе, но меня ставили на ее роли в третий состав. Когда Теплякова умерла, я пробовалась вместо нее в новую постановку, но режиссер взял другую актрису. Позднее выяснилось, что они были любовниками.

Стерхова продолжила задавать вопросы в осторожной, ненавязчивой манере.

– Расскажите про Теплякову.

Актриса удивленно замерла и перевела взгляд на костюмершу:

– Я даже не знаю, с кем говорю. Вы не представили нас друг другу?

– Комогорова Альбина Борисовна – заслуженная артистка. – Мария Егоровна указала на Стерхову. – Анна, племянница Руфи Адамовны.

– Ах-ах-ах! – запричитала Комогорова. – Анечка, дорогая, помню вас девочкой лет пяти!

– Я тоже вас помню, – неуверенно заметила Стерхова. – Но тогда вы были значительно моложе.

– Да-да, – сдержанно скривилась актриса. – Годы никого не жалеют.

– Так вы расскажете мне про Теплякову?

– Да что же про нее рассказать? Тогдашний главный относился к ней с особенной нежностью и ставил на нее спектакли. К примеру – «Стеклянный зверинец». Не подумайте, что я намекаю на какое-то непотребство. Но факт есть факт.

– Теплякова играла главные роли потому, что была хорошей актрисой, – Вмешалась Мария Егоровна. – С главным режиссером она никакого романа не крутила, об этом все знали. Хотя она была незамужней и, как говорится, имела право.

– Но главный-то был женат, – напомнила Комогорова.

Костюмерша взмахнула рукой.

– Как будто это его останавливало. – Она посмотрела на актрису и ехидно заметила: – Кому, как не вам это знать.

Стерхова решила прекратить пикировку новым вопросом:

– А какой Теплякова была в жизни?

– Странной, – коротко обронила актриса.

Мария Егоровна ее поддержала:

– И здесь я с вами соглашусь – она была странноватой.

– В чем это выражалось?

– Теплякова сторонилась людей, – вспомнила костюмерша. – Бывало, принесешь ей костюм в гримерку, положишь банку с вазелином и коробочку с гримом на стол, а она только и скажет: «Спасибо». Костюм унесешь – «до свиданья». Вот и весь разговор.

– В те времена мы с ней делили одну гримерку, – в разговор снова вступила Комогорова. – Я приходила за час, максимум за полтора, а Теплякова являлась за три часа до начала спектакля. Так она, видите ли, готовилась к роли.

– Потому и была примадонной, – встряла в разговор Мария Егоровна.

– Не пытайтесь меня укусить, дорогая, – поджала губы актриса. – Я свое все равно взяла.

– Ага… После того, как не стало Тепляковой.

– И все-таки, – продолжила Анна. – Отстраненность присуща многим. Было ли в Тепляковой что-то еще?

– Я уже говорила, что мы с ней гримировались в одной уборной. Так вот представьте себе: во времена тотального распространения косметичек эта чудачка хранила свою косметику в конверте, сшитом из медицинской клеенки.

– Что вы сказали? Повторите! – Стерхова прекрасно расслышала каждое слова, но ей хотелось убедиться. Она даже выставила ухо и подалась вперед.

– Свою косметику Теплякова хранила в конверте, сшитом из медицинской клеенки! – чуть громче повторила Комогорова и добавила: – Говорили, что ее мамаша работала старшей медсестрой в каком-то стационаре. Как говорится, они совместно использовали неиспользованное.

– Значит, медицинская клеенка… – тихо повторила Анна.

Мария Егоровна покачала головой:

– Рано ушла от нас Тамочка.

– Тамила – редкое имя, – задумчиво проронила Стерхова.

– Какая женщина, такое и имя.

После недолгого молчания, принятого в подобных случаях, Анна уточнила:

– Когда она умерла? В каком году? Помните?

Переглянувшись с костюмершей, Комогорова произнесла неуверенным голосом:

– Кажется, в канун восемьдесят девятого. В тот год для детей на дневных представлениях давали «Золушку».

– В начале января восемьдесят девятого! – вспомнила Кочеткова. – Тамочка умерла в костюме феи-крестной.

– Теплякова умерла во время спектакля? – спросила Анна.

– Можно сказать и так. Слава богу, она отыграла сцену.

– Расскажите!

– Об этом лучше всех знаю я! – с нервом в голосе вскрикнула актриса. – Я видела, как все случилось из-за кулисы! В спектакле была сцена, когда фея-крестная неожиданно появляется перед Золушкой. Режиссер придумал короткое задымление, типа вспышки, и в это время на платформе из люка поднимали фею-крестную.

– Пожалуйста, подробнее, – попросила Стерхова.

– Вначале все было хорошо. Теплякова появилась из дыма, преобразила и отправила Золушку на бал. Но, когда в дыму отступила назад, чтобы исчезнуть, провалилась в открытый люк и упала с десятиметровой высоты. Естественно, сломала себе шею.

– Забыла, что люк открыт?

– Она была уверена, что платформа подъемника стоит вровень со сценой, как и было задумано. Но люк оказался открытым.

– Чем все это закончилось? Следствие велось? Нашли того, кто это сделал?

Комогорова пожала плечами:

– Помнится, в тюрьму посадили машиниста сцены и ответственного за охрану труда.

– Формулировка?

– Естественно, за халатность.

Металлическая дверь заскрипела и все трое обернулись. В костюмерную вошел седовласый мужчина в полукомбинезоне, который хоть и был немолод, но отличался крепким телосложением и приятной внешностью.

– Не помешаю вам, девочки?

– Сан Саныч! Ты кстати! – Мария Егоровна посмотрела на Анну. – Помнишь свою подружку? Часами пропадала у тебя в бутафорской!

– Сан Саныч! – Стерхова вскочила со стула и поспешила навстречу старику. Они обнялись, и он ласково похлопал ее по спине: – Аня, Аннушка, сладкая оладушка… Давненько мы с тобой не видались.

– А давайте-ка пить чай! – Мария Егоровна разлила по чашкам заварку и кипяток. Когда все уселись, она убрала со стола фотографию и отдала ее Анне.

Стерхова в тот момент испытала такое сладкое чувство, как будто после долгой и трудной дороги наконец вернулась домой.

Глава 5

Нарисованный глаз

Утренний свет проникал сквозь шторы, превращая комнату в мягкий золотистый оазис. Анна Стерхова сидела за столом с чашкой кофе и включенным ноутбуком, выбирая удобный поезд в Москву. Решив, что для оформления документов хватит трех дней, она прибавила еще два и купила билет. Несколько дней в Питере – то, что ей было нужно.

Выбирая между прогулкой по Невскому и возможностью снова прилечь, Анна выбрала третий вариант, не предусмотренный планом: рассмотреть фотографию, найденную за подкладкой пальто Тепляковой.

Для начала она раздернула шторы. Но этого оказалось недостаточно, пришлось включить не только верхний свет, но и старинный торшер.

Анна достала из сумки складную лупу и вместе с фотографией положила ее на стол. Сама, усевшись рядом, расположилась как можно удобнее, как будто ей предстояла долгая, напряженная работа.

На первый взгляд фотография казалась обычной: черно-белый снимок девушки, сидевшей в объемном кресле с высокой спинкой. Приблизив лупу, Анна прочитала название книги, лежавшей на ее коленях: «Записки охотника». Весь облик девушки транслировал полную безмятежность: нежное воздушное платье с открытой шеей, взгляд, направленный в фотокамеру, тонкая рука, держащая книгу, темные локоны на плечах.

Однако что-то необъяснимое будоражило воображение Стерховой. Было ли это кресло, казавшееся преувеличенно громоздким, или же безвольная поза девушки? А может быть, нарочито причудливый фон изображения – старинное окно в виде арки и спадавшая тяжелыми фалдами драпировка. Относительно современная фотография со всей очевидностью имитировала старинные времена.

Анна приблизила лупу, чтобы детально рассмотреть лицо девушки.

– Ее ретушировали… – пробормотала она, заметив легкий румянец на щеках, нанесенный обычным цветным карандашом. – А вот это уже не ретушь!

Она передвинула фотографию в световой полукруг торшера и через мгновенье воскликнула:

– Они нарисованы!

Дрожащей рукой Анна схватила мобильник и сделала несколько фото лежавшей на столе фотографии. Увеличив снимок до максимума, она получила подтверждение невероятной догадке: глаза девушки были искусно нарисованы на закрытых веках.

В голове у Стерховой закружился неуправляемый вихрь догадок. Слова, факты, образы перемешались в беспорядочном танце, пытаясь отыскать свое место в этой головоломке.

Что это значило? Были странные детали нелепой шуткой или же имели глубокий смысл? Что скрывалось за этой загадочной фотографией? Почему она вызывала непреодолимый интерес и тревогу?

Анна погрузилась в размышления, но чем глубже она копалась в своих ощущениях, тем четче осознавала, что путь к истине приведет ее к чему-то неотвратимо зловещему. Однако она уже не могла остановиться. В ее воображении возникали новые сценарии и версии того, что могло произойти с этой девушкой.

Вернувшись к ноутбуку, Анна уже занесла руку, чтобы сделать отмену и сдать билет, но вдруг замерла и мысленно пристыдила себя за излишнюю эмоциональность и гипертрофированную фантазию. Но, собственно говоря, чему удивляться? Следователь с ее опытом работы во всем видел преступление или же намерение его совершить.

В результате билет остался действительным, но кое-что Анна все же предприняла. Памятуя о том, что Куркина работает в экспертно-криминалистическом центре, она позвонила подруге.

– Здравствуй, Таня!

– Давно не виделись. – пошутила та.

– Ты сейчас на работе?

– Как всегда, тяну свою лямку. И, что характерно, до обеда еще далеко!

– Мне нужна твоя помощь!

– Не успела приехать, а уже во что-то ввязалась? – насторожилась Татьяна.

– Можешь устроить консультацию у хорошего эксперта по фотографии? – спросила Анна.

– Ну, слава богу! Значит, ничего не случилось?

– Ровным счетом ничего. Дело связано с архивом умершей тетушки.

– Тогда записывай телефон. – Куркина продиктовала номер и сопроводила его замечанием: – Он – асс из ассов.

– Как зовут?

– Илья Антонович Штурм. Тебе повезет, если он согласится. Но, вообще-то, парень покладистый.

– Молодой?

– Тридцати еще нет. Он, знаешь ли, из тех умников, которые и школу с золотой медалью оканчивают, и университет с красным дипломом.

– Годится, – сказала Стерхова и предупредила: – Буду возвращаться в Москву, позвоню.

Как и сказала Куркина, эксперт Штурм оказался покладистым парнем и предложил не тянуть, а встретиться сейчас же. У Стерховой было около получаса, чтобы добраться до офиса, где располагалась его студия.

Всю дорогу до места встречи она продумывала стратегию разговора, чтобы наладить контакт с экспертом и получить от него максимально достоверную информацию. К моменту прибытия в офис она была полностью готова к разговору.

Илья Штурм ждал ее в вестибюле и, заметив, сразу пошел навстречу. Предполагая узреть прыщавого «ботаника», Анна увидела крупного мужчину с рублеными чертами лица и решительным взглядом. Высокий и спортивный, он обладал пропорциональным телосложением, которое говорило о правильном образе жизни и регулярных физических тренировках. Его черные волосы были коротко стрижены, борода ухожена. Все это придавало облику Штурма некую солидность и вызывало доверие.

– Здравствуйте! – Стерхова протянула руку и назвала свое имя. – Мы с вами говорили по телефону.

– Я так и понял, – ответил Штурм и указал рукой направление. – Предлагаю пройти ко мне.

Студия оказалась рядом, ближайшая дверь на первом этаже. Внутри все было в безупречном порядке, что характеризовало хозяина с наилучшей стороны. Он сам идеально вписывался в черно-белый интерьер студии и выглядел еще гармоничнее.

– Присаживайтесь. – Он усадил Анну за стол, на котором стоял огромный монитор. Устроившись рядом, спросил: – Что там у вас?

– Вот. – Она положила на стол фотографию. – Хотелось бы знать, что вы о ней скажете.

Штурм взял ее в руки и слегка потер пальцами.

– Фотография старая…

– Насколько? – спросила Стерхова.

– Ей лет тридцать, может быть, сорок. И это явно не «Унибром». – Он посмотрел на оборот. – Ага! ORWO!

– Что?

– Фотобумага производства ГДР. И вот что интересно… – Разглядывая лицевую часть фотографии, Штурм ненадолго замолчал. Когда он увидел все, что нужно, то вынес окончательный вердикт: – Могу дать более точную датировку.

– Ну так давайте!

– Фотобумага такой марки поставлялась в Советский Союз в течение трех лет. И, если она не провалялась лет десять у кого-то на антресолях и снимок был напечатан сразу, то это восемьдесят шестой – восемьдесят девятый год.

– Ага… – Задумавшись, Анна склонила голову. – Что-нибудь еще?

– Фотография постановочная, видно с первого взгляда. Девушка не просто пришла в студию, его подготовили, как, собственно, и декорацию. Это конкретная стилизация под фотографию начала прошлого века.

– Больше ничего?

– Подождите-ка… – Вглядевшись в снимок, Штурм на мгновенье замер. – Всего несколько минут!

Он сунул фотографию в сканнер и спустя короткое время щелкнул мышкой по экрану компьютера. Там возникло ее увеличенное изображение во всех мелочах и деталях.

Немного помолчав, Штурм тяжело обронил:

– Это postmortem…

– Я что-то слышала… – заметила Стерхова.

– Посмертная фотография недавно умершего человека, – уточнил Штурм.

– То есть вы хотите сказать, что девушка на фото мертва?

– Это же очевидно! Здесь применена обычная в таком жанре техника. Для того, чтобы усопшая выглядела на фото как живая, на закрытых веках ей нарисовали глаза, на щеки нанесли румяна. Должен заметить, что на большей части фотографий такого рода глаза у мертвецов открыты. Как правило, мертвое тело фиксировали при помощи специальных приспособлений.

– На снимке нет никаких приспособлений, – возразила Анна.

– Вы не дослушали… – Штурм критически посмотрел на Стерхову. – Приспособлений нет, потому что эта фотография принадлежит к особому поджанру, который назывался «скрытая мать». На снимках такого типа мать или другой человек во время съемки удерживал ребенка в устойчивом положении, чтобы избежать размытости изображения.

– Но мы имеем дело со взрослой девушкой! – проговорила Стерхова.

– С весьма миниатюрной девушкой, которую не так сложно удержать на коленях. Вот, смотрите. – Штурм взял карандаш и указал на экран. – Не кажется вам, что очертания кресла несимметричны?

– Мне показалось это немного странным.

– Так вот, на самом деле в нем сидит еще один человек, которого накрыли плюшевым покрывалом.

– Звучит чудовищно, – проронила Анна.

– Тем не менее это факт. – Илья Штурм привычным жестом погладил бороду. – Одного не пойму, какому идиоту пришла в голову мысль возродить этот жанр спустя столько лет.

Они замолчали. Неумолкающий гул, проникавший через приоткрытое окно, казался далеким и ненастоящим. Единственное, что существовало в этот момент – фотография, которая вобрала в себя все их внимание.

– Теперь расскажите мне все, что знаете, – попросила Анна.

– Такие фотографии получили распространение в начале прошлого века.

– С чем это было связано?

– Во-первых, иногда посмертные фото были единственной памятью об умершем родственнике. Именно таким диким способом велась семейная история.

Во-вторых, это было модно, и люди просто повторяли за другими. Конечно, просматривать такие снимки непосвященному человеку неприятно, однако для родных покойника – это дорогие сердцу воспоминания. За границей «post mortem» был популярен в аристократической среде. Однако, если говорить о России, у нас такая мода не прижилась. Тем не менее в настоящее время «post mortem» является объектом интереса и коллекционирования.

– Вам известны такие коллекционеры?

– Надо навести справки.

– Тогда прошу вас, наведите. Потом позвоните мне, и сразу договоримся о встрече. – Анна взяла фотографию и поднялась на ноги.

Штурм, не вставая, посмотрел на нее снизу вверх.

– Мы не обсудили еще одну важную деталь снимка.

– Какую? – Она медленно опустилась на стул.

– Взгляните на ноги девушки, – они не достают до пола, болтаются в воздухе. А теперь вглядитесь в темноту позади них. Ничего не замечаете?

Анна вгляделась в фотографию и спустя минуту произнесла:

– Там чьи-то туфли.

– И кажется, они с металлической пряжкой. С большой долей вероятности, в кресле под покрывалом сидела женщина. – Илья Штурм встал и, подводя черту, заключил: – Держать на коленях покойницу – для этого нужны крепкие нервы. Хотел бы я посмотреть на эту особу.

Анна воздержалась от комментариев. Заручившись обещанием о помощи в будущем, она попрощалась и вышла на улицу. Как только уселась в машину, тут же позвонила в Москву своему начальнику, полковнику Савельеву.

– Юрий Алексеевич, это Стерхова.

– Ну, наконец-то! – воскликнул тот. – Когда намереваешься возвращаться?

– Я задержусь в Питере.

– Не понял…

– Мне очень надо. Понимаете? – Она на ходу подбирала аргументацию.

– Ничего не понимаю! Объясни!

Анна заговорила, и на другом конце повисло долгое молчание. Савельев слушал очень внимательно, не задавая вопросов. Когда она закончила, Юрий Алексеевич сказал:

– Ну что же… Дело, конечно, странное. Справишься в одиночку?

– Если оформите командировку, подключу местных товарищей, – ответила Анна.

– Командировку, говоришь… Через неделю ты должна была ехать в Саранск.

– Пошлите туда Семенова.

– А как мне перенести командировку в Питер с декабря на сентябрь? Об этом ты подумала? У нас, между прочем, есть утвержденный план!

– Уверена, вы сумеете.

– Сумею… – безрадостно обронил Савельев. – В Питер в декабре должен был ехать Семенов.

– Да он будет только рад. Никому не хочется ехать в Питер. Вы это знаете.

– Ну что ж, попробую договориться, – сдался Савельев. – Но в помощь тебе отправлю Семенова! И не возражай! Считай, что это приказ.

– Спасибо…

Швырнув мобильник на пассажирское сиденье, Анна уставилась перед собой невидящим взглядом. Вскоре раздался телефонный звонок. Она взглянула на экран – звонили с неизвестного номера.

– Слушаю.

– Здравствуйте, Анна. – Из трубки донесся приятный баритон. – Как ваши дела?

– Для начала представьтесь.

– Я тот самый понятой из ресторана.

– Понятой? – Она не сразу сообразила, но, в конце концов, вспомнила. Это был красавец из-за соседнего столика. – Откуда у вас мой номер телефона?

– Вы сами его дали.

– Это неправда.

– Вы продиктовали его следователю, а у меня, как на грех, хорошая память.

– Ну да. Теперь все понятно.

– Могли бы мы как-нибудь встретиться? – пророкотал баритон из трубки.

– Зачем?

– Нелепый вопрос.

Чуть подумав, Стерхова решила, что глупо отказываться от свидания с красивым мужиком.

– Как вас зовут?

– Аксенов.

– Имя?

– Денис.

– Я позвоню вам, Денис.

– Когда?

– Когда появится время.

В тот же день Анна сдала билет на поезд до Москвы.

Глава 6

Варяги из Москвы

В коридоре Следственного управления прозвучали размеренные шаги, дверь отворилась, и в кабинет вошла Анна Стерхов. Ее худощавая фигура в сером пальто, перетянутом поясом, сумочка, похожая на портфель, и строгая прическа – все говорило о том, что она уверенная в себе, деловая женщина.

Дежурный сотрудник устремил на нее рассеянный взгляд, в котором не было ничего, кроме безразличия к повседневной суете.

– По какому вопросу?

– Добрый день, – отчетливо произнесла Стерхова, давая понять, что к ней следует относиться с должным вниманием.

– Чем могу помочь? – спросил офицер.

– Вы – ничем. А вот я вам, – пожалуй.

Он уточнил:

– Это шутка?

Анна протянула копию командировочного удостоверения.

– Подполковник Стерхова, следователь, заместитель начальника отдела по раскрытию преступлений прошлых лет.

– Из Москвы?

– Как видите.

– Документик ваш предъявите.

– Прошу. – Стерхова передала офицеру служебное удостоверение.

– Спасибо. Понял. Нас уже известили. – Привстав, он вернул ей корочки.

– Оригиналы командировочных документов чуть позже привезет мой коллега.

– Он уже здесь, если вы имеете ввиду капитана Семенова.

– Когда же он успел? – удивилась Стерхова.

– Прибыл около часа назад.

– Вот что значит ревностный службист, – пробормотала она и поинтересовалась: – Где он сейчас?

– В четыреста восемнадцатом кабинете. Работать будете там. Временный пропуск на вас будет выписан до конца этого дня. Есть вопросы?

– Нет, никаких, – ответила Анна. – Вы тут осторожнее, не скучайте, от скуки, говорят, мухи дохнут.

– Это шутка? – спросил офицер.

Она улыбнулась:

– На этот раз я серьезно.

Однако, выйдя из отдела кадров, Анна упрекнула себя в несдержанности. Кому, как не ей знать, как в Питере не любят «варягов» из Москвы. Это был единственный город России, в котором следственные подразделения «сами с усами» и москвичи им не указ. Вторая столица и ее жители имели гордость и были уверены в своей исключительности.

Четыреста восемнадцатый кабинет располагался в конце коридора четвертого этажа. Как только Стерхова появилась в дверях, Семенов встал из-за стола и поприветствовал ее по уставу:

– Здравия желаю, товарищ подполковник.

Анна сняла пальто, повесила на вешалку и прошла к свободному столу.

– Можно просто по имени.

– Слушаюсь, Анна Сергеевна, – ответил Семенов и позволил себе сесть только после того, как села она.

Среднего роста, с неширокими плечами и мелкими чертами лица, Игорь Петрович воплощал в себе идеального служителя закона или, лучше сказать, конторского бюрократа. Взгляд его был остр и внимателен, глаза – темно-серые, как сталь, выражали не столько подозрительность, сколько въедливый ум. Волосы у Семенова были с проблеском седины, что придавало ему вид зрелого мужчины, который многое повидал на жизненном пути. В отделе, где они работали со Стерховой, все знали, что он был дотошным, въедливым, но добросовестным сотрудником. И все как один избегали ездить с ним в командировки.

– Как добрались? – для начала спросила Стерхова.

– Все по регламенту, – ответил он.

– Савельев обрисовал ситуацию?

– Некоторым образом. Но я бы хотел узнать о деле из первых рук.

Анна подошла к его столу и положила перед ним фотографию.

– Пожалуйста, ознакомьтесь. Теперь – информация. – Она заговорила, стараясь ничего не упустить, изложила все, что знала сама, и то, о чем могла предполагать или догадываться.

Капитан Семенов удовлетворенно кивнул.

– Поскольку в разговоре с Савельевым вы обозначили предполагаемый временной период этого снимка, я запросил у Екатерины Максимовны материалы по всем пропавшим гражданам и неопознанным трупам за три года, начиная с тысяча девятьсот восемьдесят шестого.

– Очень предусмотрительно, – заметила Стерхова и поинтересовалась: – Кто такая Екатерина Максимовна?

– Лейтенант юстиции Зварцева, ее прикрепили к нам местные товарищи.

– Уже познакомились?

– Говорили по телефону, однако лично еще не встречались.

– Позвоните ей и попросите прийти сюда, – приказала Анна. – Будем знакомиться.

Первое, что бросилось в глаза, когда пришла Зварцева – то, как ладно на ней сидит форма. Русые волосы Екатерины Максимовны были собраны в пучок, лицо озарялось парой глубоких, выразительных глаз, а длинные ресницы придавали взгляду особую теплоту. Ей было за тридцать, однако при такой располагающей внешности возраст не играл существенной роли. Важно лишь то, что при ее появлении губы сами расплывались в умиротворенной улыбке.

– Лейтенант Зварцева по вашему приказанию явилась, – отрапортовала она.

– Меня зовут Анна Сергеевна, – представилась Стерхова и указала на Семенова, который, встав из-за стола, не отрываясь, смотрел на лейтенанта. – А это – Игорь Петрович.

– Мы говорили с ним по телефону, – улыбнулась Екатерина Максимовна. Ее говор оказался поволжским, слегка окающим, и это было исключительно мило.

Семенов сел, но взгляда от нее не отвел, словно ожидая, что еще она скажет. И Зварцева сказала, вернее, положила перед ним стопку папок:

– Здесь то, о чем вы просили, Игорь Петрович: данные по пропавшим гражданам и неопознанным трупам за три года, начиная с восемьдесят шестого.

– Позвольте. – Анна шагнула к столу Семенова, кивнув в сторону Зварцевой. – Да вы садитесь, садитесь… – Она разделила папки на две равные части, одну из которых оставила Сеиенову, другую забрала себе. – Ищем темноволосую девушку миниатюрной комплекции, возраст от шестнадцати до тридцати. Рассматриваем всех, кто подходит под эти параметры.

– Если хотите, могу помочь, – предложила Екатерина Максимовна.

– У вас будет другая задача, – сказала Стерхова. – Найдите в архиве дело о гибели актрисы Тепляковой. Оно было возбуждено в конце восемьдесят восьмого или в начале восемьдесят девятого.

– Сейчас же этим займусь. – Зварцева встала и направилась к двери. – На все про все уйдет пара дней.

– Хотелось бы поскорее. – Проводив взглядом лейтенанта, Анна перевела глаза на Семенова и не смогла не заметить: – Милая женщина.

– Ничего особенного, – буркнул тот и взялся за документы.

Они работали молча, каждый был занят своими папками. Самым неприятным в этом деле оказались фотографии обнаруженных трупов. Те, которые были здесь, остались неопознанными, и это неудивительно: опознать тело, которое пролежало в воде несколько дней, практически невозможно. Были и другие причины сложности опознания, о которых нормальному человеку знать не захочется.

Время от времени Стерхова вставала, шагала по кабинету, подходила к окну и, размявшись, снова принималась за работу.

Семенов трудился, не прерываясь, методично перелистывал страницу за страницей и что-то записывал в блокнот. Временами он возвращался к просмотренным документам и все начинал сначала.

Шел методичный, целенаправленный поиск, который мог не дать результатов. Однако неудачи в работе следователя были обычным делом и означали лишь то, что следует искать в другом направлении.

К семи часам вечера у Семенова было отобрано три папки, у Стерховой – две. Усевшись за одним столом и всесторонне обсудив все, что имелось, они исключили из рассмотрения два дела по неопознанным трупам. Таким образом в арсенале следователей осталось три пропавшие девушки с разбросом по датам в полтора года.

– Леонтьева Мария двадцати лет, студентка пединститута. Рост сто шестьдесят пять сантиметров, худощавого телосложения. Волосы темно-русые, глаза серо-голубые. Ушла из дома в шесть часов вечера третьего октября восемьдесят седьмого года и пропала. Особые приметы – шрам на лбу, рассекающий левую бровь. – Стерхова потянулась за лупой и вгляделась в фотографию, подшитую к делу. – Да, отчетливо виден шрам и рассеченная бровь. А здесь… – Она переместила лупу на фотографию, найденную в подкладке пальто. – Здесь ничего не вижу. Бровь ровная, нигде не прерывается, шрама нет.

– Могли зарисовать. – Семенов придвинул фотографию к себе. Как истинный педант, он имел свою лупу. – Меня в этой Леонтьевой не устраивает рост в сто шестьдесят пять сантиметров. Это средний женский рост, и даже с учетом худощавого телосложения девушку трудно назвать миниатюрной.

– Согласна. – Анна придвинула к себе вторую папку. – Июль тысяча девятьсот восемьдесят восьмого. Загоруйко Жанна, двадцати четырех лет, работница химзавода. Рост сто пятьдесят девять сантиметров, среднего телосложения. Волосы каштановые, глаза светло-карие. Ушла из заводского общежития в половине седьмого вечера и больше не возвращалась.

– Эта чуть ближе, рост подходящий. – Семенов развернул к себе дело и вгляделся в фотографию пропавшей девушки. – Нос непохож, широкая переносица. У нашей нос намного изящнее. Тип лица другой. Хотя, конечно, все зависит от ракурса съемки. Но здесь он другой.

– И все же будем рассматривать обеих, – сказала Стерхова. – По крайней мере нужно отыскать родственников или знакомых, провести опознание по нашей фотографии.

– Давайте рассмотрим третью, – предложил Семенов.

– Ноябрь тысяча девятьсот восемьдесят восьмого. Юрьева Марина семнадцати лет, школьница, ученица десятого класса. Рост сто пятьдесят четыре сантиметра… – Стерхова переглянулась с коллегой. – Телосложение худощавое. Волосы русые, глаза голубые. Не вернулась из школы после занятий в драматическом кружке.

Семенов встал, обошел вокруг стола и склонился над папкой, разглядывая фотографию пропавшей девушки.

– Юрьева Марина… По описанию совпадает, а по фотографии – не совсем.

– Эту тоже берем в разработку. Завтра начинайте поиски родственников по всем трем девушкам. Опросите всех, кого найдете, возможно, отыщутся другие фотографии. И обязательно предъявляйте всем фотографию нашей девицы, может быть, повезет и ее опознают.

– Надо бы снять копию… – начал Семенов.

– Зачем? – искренне удивилась Анна. – Просто сфотографируйте и показывайте на телефоне.

– Это неправильно.

– Для нас, дорогой коллега, правильно то, что быстрее приведет к результату. – Она положила в сумочку телефон и сняла с вешалки пальто. – Вас подвезти до гостиницы?

– Она в двух кварталах отсюда. Пройдусь пешком.

– Тогда до завтра.

Надев пальто, Стерхова вышла из кабинета и зашагала к лестнице.

Вернувшись в квартиру тетушки Руфи, Анна, не раздеваясь, плюхнулась на диван, включила телевизор, однако не смогла зацепиться ни за один канал. Минут через десять она улеглась в постель, предполагая заснуть.

Как раз в это время зазвонил ее телефон, и она ответила:

– Слушаю.

– Анна Сергеевна, вы обещали мне позвонить, – пророкотал знакомый бархатный баритон. – Нехорошо забывать о своих обещаниях.

– Понятой из ресторана? – сразу же догадалась она. – Аксенов.

– Так точно. Денис. У вас хорошая память.

– Это профессиональное.

– Ну так что?

– Раз обещала, значит, позвоню.

– Что, если сегодня?

– Позвонить?

Аксенов рассмеялся.

– Так вышло, что я сам позвонил. Встретимся сегодня?

– Давайте на Лиговском, возле книжного магазина, – предложила Стерхова.

– Во сколько? – быстро спросил он.

– Я здесь. Где вы – не знаю.

– Буду через сорок минут!

Встретившись, Аксенов и Анна решили просто прогуляться по Невскому проспекту. Первые минуты неловкости прошли, когда стало ясно, что говорить необязательно и темп их шагов гармонично совпадает.

– Невский для меня – это место притяжения, – призналась Анна.

– Я тоже люблю здесь пройтись. Знаете, просто так, без особой цели, – сказал Аксенов.

Осенний вечер распростерся над Питером, словно покрывало тумана, приглушая любые звуки. Они шагали под светом уличных фонарей, совпадая с атмосферой этого вечера.

Аксенов, одетый в длинное пальто и стильную шляпу, с небрежной улыбкой на лице и представительным ростом, являлся самим олицетворением городского шарма. В его глазах мерцали искры любопытства и живого интереса к разговору и всему, что происходило вокруг.

Стерхова рядом с ним была олицетворением осени – в сером невыразительном пальто, каштановыми распущенными волосами и привычной грустинкой в глазах. И лишь иногда улыбка, как лучик солнца освещала ее лицо.

Они шли не спеша, как будто исследуя каждое здание, закоулок, перекресток и мост проспекта. Их взгляды изредка пересекались, но они не спешили сближаться или говорить о себе лишнее. Словно не доверяя или проверяя друг друга, обменивались ничего не значащими фразами и замечаниями по поводу происходящего вокруг.

Через полчаса, не доходя до Дворцовой площади, они повернули назад. Аксенов предложил поужинать в ресторане, но Анна отказалась и попросила проводить ее домой.

– Надолго приехали в Питер? – Наконец Аксенов озвучил вопрос, который явно хотел задать всю дорогу.

– Пока не знаю. Все зависит от того, как будет продвигаться расследование, – сказала Анна.

Он догадался:

– Вы в командировке.

– Ага…

– А, ведь мы с вами почти коллеги.

– Ну да?

– Я адвокат уголовного права.

– Почти коллеги, – согласилась с ним Анна. – Но по разную сторону баррикад. Я ловлю преступников, а вы их отмазываете.

– Как не по-доброму. – Аксенов неожиданно рассердился.

– Не злитесь, – улыбнулась Анна. – Я не хотела нанести вам обиду.

– Не буду, – подозрительно быстро согласился он и продолжил: – При условии, что…

– Ну, говорите.

– Пообещайте, что мы еще встретимся.

Прощаясь, она протянула Аксенову руку:

– Договорились.

Глава 7

Все про нее

Анна Стерхова стояла в фойе театра у фотографии Тепляковой, изучая хорошее, доброе, человечное лицо. Какие тревоги терзали ее несчастную душу? Откуда взялась эта боль, затаившаяся в больших карих глазах?

Вот, если бы нашелся такой человек, кто взял бы и выложил все, что было на сердце у Тепляковой. Но в том и состояла трудность этого дела, что не было такого человека, придется собирать информацию по крупицам.

– Интересуетесь нашими артистами? – рядом со Стерховой прозвучал надтреснутый, старушечий голос.

Она обернулась и, улыбнувшись, ответила:

– Здравствуйте, тетя Рая! Все еще работаете?

– Из театра сами не уходят, отсюда уносят вперед ногами, – сказала толстая старуха в рабочем халате. Прищурившись, она задала вопрос: – Откуда знаете меня?

– Я – Аня, племянница Руфи Адамовны. Помните?

– Помнить-то, помню, да вот не узнаю. Давненько не виделись, изменилась ты, девочка.

– Как поживаете?

– Скриплю помаленьку, лет десять, как работаю кладовщиком. А когда-то была реквизитором.

– Я это помню, – сказала Стерхова.

– Когда стало тяжело выходить на вечерние спектакли, пошла в кладовщики.

– Понимаю, работа реквизитора дело ответственное.

– У-у-у… – протянула тетя Рая, сложив губы в трубочку. – На ином спектакле до двухсот наименований реквизита. К первому акту, куда ни шло, успевала. А на второй, да на третий приходилось крутиться. Все поставь, разложи, да ничего не забудь. А кладовщицей, что? Утречком вышла, выдала все, что нужно, по ведомостям разнесла и к пяти вечера уже дома.

– Рада за вас, дорогая. – Анна тронула женщину за руку. – А вообще, в театре давно работаете?

– В семьдесят пятом, сразу же после школы, мать меня сюда привела. Она бухгалтером в театре была. Сначала я уборщицей работала, потом на реквизитора выучилась.

– Знали Теплякову?

– Тамилу Васильевну? Не сказать, что были подругами, но друг с дружкой были знакомы. Однажды на спектакле «Горе от ума» я забыла ей веер положить на банкетку. Ну и влетело мне от помощника режиссера! А Тамила Васильевна только защищала меня. Она вообще была очень доброй.

– Теплякова с кем-нибудь дружила?

– Нет, не припомню… – покачала головой тетя Рая. – Бывало, придет, отыграет и сразу домой. У нее была очень строгая мать. Меня это сильно удивляло. Мы же с ней ровесницы, но у меня к середине восьмидесятых уже было двое детей, а Теплякова жила с матерью и во всем ее слушалась.

– В театре были такие люди, с которыми она общалась чаще, чем с другими? – спросила Стерхова.

– А какое общение у артистов? Друг с другом на репетициях, с режиссером и на примерках с костюмером. Вот и все.

– С тетушкой моей у Тепляковой были добрые отношения?

– Руфь Адамовна умела себя поставить. У нее был особенный талант поддерживать отношения.

– Теплякова входила в число ее друзей?

– Это не про Тамилу. Между ней и Руфью Адамовной были хорошие отношения, но чтобы дружили – это нет.

– Ничего примечательного не припомните про Тамилу Васильевну?

– Примечательного… – Тетя Рая ненадолго задумалась. – Если только вот это: когда она волновалась или уставала, начинала задыхаться.

– Приступы астмы? – спросила Стерхова.

– Не совсем, говорили, что все от нервов. Накапают ей корвалолу, через пять минут все в порядке. Бывало и на сцене ее прихватывало. Пузырек с корвалолом всегда стоял на пульте помрежа.

– Панические атаки, – догадалась Анна и, достав фотографию мертвой девушки, показала ее тете Рае. – Знаете?

– Нет, – уверенно ответила та.

– Спасибо. – Стерхова спрятала снимок и спросила: – Не видели Марию Егоровну?

– Нашу костюмершу? Так она у себя.

До костюмерной Анна прошла по служебным лестницам. Кочеткову нашла среди костюмных рядов в хранилище.

Заметив ее, Мария Егоровна выбралась на свободу.

– Что-то ты зачастила к нам, девонька. По причинам личного характера или как?

– Считайте, по работе. Мне нужно все разузнать о Тепляковой и ее гибели. Только вы не сильно об этом распространяйтесь, – предупредила Стерхова. – Не нужно, чтобы об этом знали все, кто ни попадя.

– Мне-то что, – Кочеткова равнодушно пожала плечами. – Сама все распространишь. Театр – дело звонкое.

– Остались здесь люди, которые лично знали Теплякову?

– С Альбиной Комогоровой ты уже говорила…

– Мне кажется, что у нее предвзятое мнение о Тепляковой, – сказала Стерхова.

– Она ненавидела Тамилу за талант. Ее не особо слушай.

– Комогорова была свидетелем гибели Тепляковой. Наверняка что-то видела.

– Что она могла разглядеть в том дыму, трещотка пустопорожняя?

– Мне все же надо бы ее расспросить. Кто еще из ныне работающих знал Теплякову?

– Таких осталось немного. Кто-то умер, кто-то ушел на пенсию. – Мария Егоровна приложила палец к носу. – Приходи-ка ты лучше завтра на премьеру.

– Во сколько?

– Часикам к семи. Тогда застанешь и Комогорову, и Лаврентьева.

– Кажется, я помню его… Николай Петрович?

– Недавно ему присвоили звание Народного. Да и пора бы. Заслужил.

– Вряд ли он меня помнит.

– Ничего, я тебя подведу и представлю.

Стерхова улыбнулась и с благодарностью обняла костюмершу.

– Я как-нибудь сама. Если не вспомнит и не поверит, покажу удостоверение. Спасибо вам, Мария Егоровна.

– И вот что! – Кочеткова схватила ее за рукав. – У нас еще работает монтировщик декораций, которого чуть не посадили после гибели Тепляковой. Его спасло только то, что был молодой, отыгрались на машинисте сцены, его старшем товарище. Тот отсидел свое и вскоре помер.

– Как его зовут?

– Машиниста?

– Бывшего монтировщика.

– Андрей Гончаренко, он сам теперь машинистом сцены работает.

– Отчество не подскажете?

– Зачем тебе отчество? – Мария Егоровна рассмеялась. – Он еще молодой – шестидесяти нет.

Андрея Гончаренко Анна разыскала на сцене, где тот руководил установкой декораций. На него указала кругленькая, пожилая женщина, сидевшая за пультом помощника режиссера.

У Гончаренко был заурядный вид рабочего человека: серая, запыленная рубашка, растрепанные волосы и борода, стекавшая с худых впалых щек. Темные мешки под глазами свидетельствовали о крайней усталости и недосыпе, что было неудивительно в преддверии премьеры.

– Гончаренко? – Стерхова подошла к нему.

Тот покосился на нее и неохотно ответил:

– Ну я.

– Можем поговорить?

– О чем?

Анна поняла, что нужно предъявить удостоверение.

– Следователь Стерхова. Отвлеку вас минут на десять, не больше.

– Зачем я вам нужен?

– Я занимаюсь делом о гибели актрисы Тепляковой.

Гончаренко на мгновенье застыл, потом вскинул руку и прокричал в глубину сцены:

– Серега! Кати сюда фурку[2]!

– Всего на десять минут… – повторила Анна.

– Некогда! У меня премьера!

– Послушайте…

– Не мешайте работать! – отчаянно гаркнул он.

– Тогда вам придется прийти ко мне в управление, – сказала Стерхова.

– Пришлете повестку, тогда приду, – отрезал Гончаренко и зашагал к кулисе, где двое рабочих возились с установкой дверного блока. – Да кто же так ставит!

Чуть постояв, Стерхова направилась к противоположной кулисе. Кругленькая женщина выбралась из-за пульта и заступила ей дорогу.

– Мне показалось или вы упомянули фамилию Тепляковой?

– Вам не показалось, – ответила Анна.

– В какой связи интересуетесь?

Стерхова привычным движением раскрыла и тут же захлопнула удостоверение.

– По службе.

– Расследуете смерть Тепляковой?

– Об этом рано говорить.

– Если пришли сюда и расспрашиваете, значит, не рано. – Женщина упорно стояла перед Анной и не собиралась ее пропускать.

– Как вас зовут? Кто вы такая? – спросила Стерхова.

– Моя фамилия Мурашова. Работаю в театре помрежем.

– Вероятно, хотите что-то сообщить?

Мурашова огляделась и предложила:

– Пойдемте в зрительный зал, там будет удобнее.

Они спустились со сцены в пустой темный зал и сели в кресла первого ряда.

– Слушаю вас, – заговорила Стерхова. – И, кстати, как ваше имя?

– Тамара. Тамара Васильевна. – Мурашова опустила глаза, теребя бахрому накинутой на плечи шали. – Я работала с Тепляковой и могу кое-что о ней рассказать.

Анна удивленно склонила голову:

– Когда я спросила о знакомых Тепляковой, мне не назвали вашего имени.

– И это неудивительно. Просто никто не помнит.

– Что-то я не пойму.

– Видите ли, дело в том, что много-много лет назад после училища меня приняли в труппу театра. Но проработала я недолго, всего один сезон. Потом забеременела, много лет служила в театрах на периферии. Сначала актрисой, потом завтруппой, потом помощником режиссера. Сюда вернулась пять лет назад, и, конечно же, меня никто не вспомнил.

– Что можете рассказать о Тепляковой?

– Я знала ее недолго, но, между тем, мы плотно общались – гримировались в одной уборной. Можно сказать, Теплякова стала моей наставницей.