Звезда по имени Бастет
© Юрий и Аркадий Видинеевы, 2024
ISBN 978-5-0064-2461-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глубоко сидящие страхи
«Я знаю, чего ты боишься», – услышал Яков голос из ниоткуда и похолодел от страха, швырнувшего его сознание на край пропасти.
Стах был подобен напору ветра, выдавливающего Якова с последних пядей реальности в чёрную пропасть безвременья.
Яков не знал, что ждёт его в том безвременьи, но оно пугало его, как всякая неизвестность, сильнее всех известных ему страхов, поэтому он инстинктивно двинулся навстречу ветровому потоку страха, охватившего его в нашем мире, не понимая, что этот поток и есть порождение бездны, что, удаляясь от края пропасти пугающего безвременья, он попадает вглубь её ветрового потока, в её гибельную пасть.
«Добро пожаловать в безвременье», – услышал Яков тот же голос, который сообщил, что ему известно о глубинных страхах Якова.
Страх Якова взорвался в нём с новой силой.
Резко обернувшись на голос, Яков увидел огромного чёрного истукана с улыбкой, внушающей ужас.
Чёрный истукан возвышался над центром широкой скалистой площадки. Большая кроваво-красная «луна» освещала пространство безвременья зловещим багряным цветом. Все предметы этого мира в свете багрово-красной «луны» казались двухцветными: чёрными с кроваво-багряным отливом. Уже одно это внушало страх и мысли о неминуемой смерти.
«Если „луна“ даёт отражённый свет, значит здесь есть своё „солнце“, но нет времени, следовательно, не будет ни рассвета, ни светового дня, одна лишь вот эта жуткая, кроваво-красная ночь», – понял Яков.
Вокруг громоздкой фигуры чёрного истукана с устрашающей медлительностью зомби передвигались гиганты: люди с головами животных, птиц, рыб и насекомых, как встречающихся в прежнем мире Якова, так и совершенно невиданных, обезображенных чудовищными мутациями. В руках у них были большие чёрные свечи явно оккультного предназначения, а их взгляды, обращённые к Якову, были наполнены трудно сдерживаемой агрессией. Так смотрят людоедских пород собаки, готовящиеся по команде хозяина растерзать попавшегося им человека.
Время для Якова остановилось. Вернее, Яков почувствовал весь ужас того безвременья, в котором он оказался. Этот ужас всё нарастал, разрывая Якова изнутри, и Яков понял, что только смерть избавит его от этого непереносимого чувства. Все дремавшие в нём страхи, унаследованные им на глубинном генетическом уровне, пробудились и дружно заявили о себе предсмертным пронзительным воем.
За спиной Якова раздалось громовое раскатистое рычание. Яков догадался, что так может рычать только монстр с львиной головой. У льва есть много звуковых сигналов, имеющих коммуникационные функции. Самый страшный из них адресуется смертельно опасным врагам и объектам его охотничьей агрессии. Этот рык проникает в среднее ухо жертвы и парализует её.
Такое же парализующее воздействие произвёл на Якова звук, раздавшийся у него за спиной.
Спасение пришло неожиданно.
На рефлекторном уровне Яков вырвался из обуявшего его ужаса в состояние транса, в мир квантовой нестабильности, в котором не действуют правила и законы привычного для Якова мира. Яков вновь оказался на тех последних пядях реальности, где он пытался найти спасение от попадания в пропасть безвременья. Ему вдруг вспомнилось, как должен действовать пловец, подхваченный морским течением, уносящим его от берега:
К берегу плыть нельзя. Течение сильнее человека. Оно обессилит его в борьбе и поглотит в своей пучине. Нужно плыть не к берегу, а вдоль него, до тех пор, пока не выплывешь из захвата гибельного течения. Только тогда можно направиться к берегу и получить спасение.
И Яков, сопротивляясь силе ветрового потока, пошёл не навстречу ему, а вдоль края пропасти безвременья.
Яков вернулся домой после схватки в тем ветровым потоком постаревшим на много лет, поседевшим и с иным пониманием жизни.
Под покровом «величия»
У женщины была привлекательная фигура, надменное лицо и властный характер, замешанный на завышенном самомнении и нервической тяге к самоутверждению посредством самодурства.
Она была директором лицея.
«Мне поддержка подчинённых не нужна. У меня поддержка „наверху“», – говаривала эта дама тем коллегам-директорам, которые по-дружески призывали её воздерживаться от перегибов в проявлении самодурства, и кичливо продолжала «перегибать», раздражая в себе тягу к этой форме самоутверждения.
Имя её: Ираида Сергеевна. Подчинённые произносили его с боязливым придыханием.
Прозвище они дали ей: Ироида Великая (с намёком на имя царя иудейского Ирода, прозванного Иродом Великим, который приказал своим воинам убить всех младенцев в городе Назарете в возрасте до двух лет в надежде, что среди этих многих окажется тот единственный, которого он боялся как своего мнимого будущего соперника в борьбе за царский трон).
С подчинёнными эта спесивая директриса разговаривала так, что те при этом чувствовали себя, как под кнутом палача-садиста, который по приказу вздорной барыни терзал их обнажённое тело.
Дворником-садовником в том лицее работал мужчина «со странностями». По ассоциации с должностью напрашивается представление старика с длинной седой бородой и признаками тайного выпивохи, но этот дворник-садовник был сорокалетним мужчиной атлетического сложения «до странности» погружённого в свои мысли, далёкие от мира сего. Он тайно писал стихи. Стихи были яркие, лёгкие, самобытные. В лицее он их никому не показывал, а на стороне у него был узкий круг почитателей его поэтического таланта, которым он раздаривал рукописи со своими стихами и продолжал писать новые, забывая все предыдущие.
Строгую директрису «странности» дворника-садовника нервировали и она часто отрывалась на него безо всякого повода, как дурная дворовая собака, облаивающая всех, проходящих мимо охраняемого ею подворья.
– Василий! – голосом вздорной барыни проговорила Ираида Сергеевна. – Хватит метлой махать! Живо иди займись клумбой!!
Она и сама не знала, чем там надо заниматься.
Дворовая собачонка тоже не знает, зачем обгавкивать тех, кто не вторгается во владения её хозяев, а проходит по улице мимо.
И дурная дворняга, и строгая директриса руководствуются потребностью громко заявить о своём «праве» на эту форму самоутверждения.
Отдав пустопорожнее «распоряжение», Ираида Сергеевна величаво продефилировала в свой директорский кабинет.
Вслед за нею в её кабинет твёрдым, решительным шагом вошёл дворник-садовник Василий. Лицо его окаменело в несвойственной ему твёрдости, а взгляд излучал невероятную силу.
То, что он произнёс, могло показаться бредом, но, обомлевшая и обезволенная под этим взглядом Василия директриса, трепетно внимала его словам, растворяясь в них и безропотно им подчиняясь.
– Мой дед был очень сильным колдуном. Он давно уже умер, но его неупокоившийся дух неотступно оберегает меня от любого неуважения и хамства по отношению к моей персоне. Я увидел, как он вошёл сюда, вижу, что он направил свой карающий взор на большой палец Вашей правой ноги, поэтому сейчас Вам будет очень больно.
– Ой!!! Ой, как больно!!! – по-бабьи голосисто взвыла Ираида Сергеевна, повалившись на левое колено и обхватив ладонями область невыносимой боли.
– Есть одно только средство избавиться от этой муки: получить от меня прощение за проявленное по отношению ко мне хамство, – холодно произнёс Василий.
Директриса в эту минуту не была уже прежней неприступной и спесивой особой, охамевшей от своей иллюзорной «значимости». Сейчас это была безликая, аморфная, студенистая сущность без имени, без статуса и без воли. Она ползали перед дворником-садовником на коленях, обнимала его ноги и покрывала их шальными, горячечными поцелуями.
– Василий!!! Василий Алимович!!! Прости меня дуру малахольную!!!
А тем временем дворник-садовник Василий копошился в цветочной клумбе. Никакого срочного ухода там не требовалось, но всегда найдётся, чем улучшить и облагородить её вид.
Его дед не был колдуном. Он был предшествующей копией Василия из их рода, матрицей, переходящей от дедов к внукам: спокойным миролюбивым атлетом, вечно погружённым в свои думы, человеком не от мира сего. Пребывая теперь в ином мире, дед Василия создал в своём воображении картину того, как внук его, получив в хамском тоне приказ: «Хватит метлой махать! Живо иди займись клумбой!», едва не задохнулся от обиды (должен же он хоть однажды обидеться по-настоящему!). Директриса тот свой приказ выговорила так, что Василий просто обязан был почувствовать себя, как под кнутом палача-садиста, который по приказу вздорной барыни терзал его обнажённое тело.
И тогда дед Василия вообразил себе праведный бунт своего внука и ответные унижения директрисы.
Космический разум поведал деду, что именно так всё и было бы, если бы в мире людей реализовался этот сценарий. В нём эта высокомерная и насквозь фальшивая директриса обнажила бы свою суть: безликую, аморфную, студенистую, без имени, без статуса и без воли.
Надя
Улыбка сильнее слов.
Ослепительно красивая женская улыбка сильнее самых неприступных характеров.
Профессор Спесивцев был счастлив в браке, и это оберегало его от чар посторонних женщин. Его жизнь очень рано вошла в узкие тематические рамки: дом – работа – дом – работа – дом работа.
Географически эти рамки иногда раздвигались: общероссийские и международные симпозиумы, отбывание коммуникационных повинностей: редкие корпоративы, ещё более редкие юбилеи и тому подобные «мероприятия». Профессор испытывал облегчение, когда эти турбулентности заканчивались и он возвращался в свои узкие географические рамки «дом – работа».
«Вокруг нашего профессора так много умных и красивых женщин, что его супруга, наверняка, страдает приступами ревности и под видом «милых обнимашек» агрессивно обнюхивает его при каждом возвращении домой на предмет примеси женских запахов, – думал молодой аспирант Володя.
От проницательного взгляда Володи не укрывались едва уловимые знаки готовности к более приятному общению, исходящие от молоденьких сотрудниц, и адресуемые ничего не понимающему в этих тонкостях профессору.
Профессор был не молод, но и не стар, не смазлив, но вполне привлекателен своей суровой интеллигентностью. И было в нём что-то ещё, то, что невоспринимаемо на уровне ограниченного спектра мужской сенсорики, но подсознательно возбуждающе действующее на утончённое женское восприятие: некий «запаховый код сильного самца». Поэтому молоденькие сотрудницы, эти разрозненные и соперничающие между собою «бойцы невидимого фронта», держали своего профессора в осаде их «мягкой силы».
Володя с интересом наблюдал за этой сложной четырёхуровневой борьбой. Один гениальный военачальник ввёл в военную науку понятие об этих уровнях: тактический, оперативно-тактический, стратегический и политический.
Как это по-мужски!
Умно, наукообразно!
А женщины действуют по правилам этой четырёхуровневой заумности на интуитивной вдохновенности и переигрывают мужчин подобно тому, как советские офицеры переигрывали во время Великой Отечественной войны немецких генералов в тех случаях, когда «туман войны» ставил тех перед необходимостью долгих согласований принимаемых ими решений.
Глава 1
Путь к сердцу мужчины лежит через…
На эту тему есть много версий, потому что тема эта неисчерпаема, как и сама любовь.
Профессор Спесивцев на эту тему не думал. Она не входила в его узкие тематические рамки: «дом – работа», мешала его стремлению к очередным трудно доступным научным целям. Рядом с ним к этим целям следовало много умных и красивых женщин. Своим трудом они активно содействовали достижению выдающихся результатов, незримо окрыляли и ум, и душу профессора. Он ценил их вклад в общее дело. Он всегда говорил: «То, что нам удаётся сделать – это в меньшей степени моя личная заслуга. В большей степени это заслуга всего нашего коллектива». Но при этом понятие «всего коллектива» было у профессора настолько общим, что почти не визуализировалось поличностно. Он постоянно был как бы в том моменте, когда хочется обнять весь мир. А это можно только без поличностной визуализации, только «в целом».