Кабанья голова

Йоргас всегда ходит тихо, будто крадётся, как кошка, невесомо ступая босыми пальцами. Особенно внимательные могут лишь различить лёгкий шорох его ниспадающих одежд и почувствовать поток тепла при его приближении. Хаварт давно уже ничего, кроме боли, не чувствует, да и та уже так приелась, что еле-еле отзывается раздражающим покалыванием в затылке. Так что никакого тепла, никаких шорохов – вот только Хаварт всегда знает, когда возвращается Йоргас. Чувствует приближение связей.

Йоргас идёт уверенно, не останавливаясь потрепаться ни с кем из присутствующих, а Хаварта всегда задевала эта гордыня туполобых идеалистов, и он скрещивает руки, ведь Священное Пламя не обращает внимания даже на него, когда проходит буквально в полуметре, чуть не задевая плечом. Они оба могут становиться неосязаемыми, если захотят, и иногда Хаварту кажется, что как только они сталкиваются, незамедлительно этим пользуются. Но проходит пара секунд, и вот Хаварт уже тенью следует за массивной фигурой через зал, и никто не удивляется, что их натурально тащит друг к другу, ведь они связаны кровью ещё с тех времён, когда никто этого делать не умел. Первая попытка связать людей узами стала их первым проклятием. Уже потом потянулись следующие. Порочная связь – шутили другие демоны. А Хаварт мог добавить ещё кучу синонимов. Сломанная, искажённая, изуродованная, деформированная. Ошибочная. Но связь.

И Хаварт вновь идёт за ним. Йоргас, качнув от раздражения головой, резко сворачивает в свой угол, к огромной разложенной на столе карте, которую Уиллоу достал у местных торговцев. Он берёт красные чернила, что-то зачёркивает, дорисовывает ещё несколько объектов, ставит пару пятен, строчит какие-то дополнения. Хаварт мельком оглядывается – все заняты своими делами и не выказывают никакого интереса работе гениального творца, который сейчас стоит, уперевшись в стол двумя руками, и направляет всю свою волю на то, чтобы смотреть в долбаную карту, но ни в коем случае не на человека, стоя́щего рядом. Зрачки предательски дёргаются, подсознательно стараясь зацепить его образ хотя бы боковым зрением, но разум непоколебим. Хаварт слишком чётко это видит и тихо усмехается. Очевидно, Йоргас ждёт, когда же он заговорит. Но Хаварт ещё пару минут не может вытолкнуть ни слова (с каждым разом всё сложнее), а Йоргас, хмурясь, прикрывает глаза и начинает нервно отстукивать пальцем ритм.

– Сколько сегодня деревень спалил? Пять? Идёшь на рекорд, – Хаварт еле подавляет рвущийся наружу тяжёлый вздох, заменяя его весёлым спокойным тоном, к которому привыкли окружающие. Йоргас всё так же холодно делает вид, что никого рядом нет, но Хаварт видит, как облегчённо опускаются его плечи. Поэтому продолжает.

– Как люди? Попался кто интересный? В этот раз никого не было жаль сжигать заживо? Йоргас молчит. Хаварт привык.

– И долго ты ещё собираешься возиться с обывателями?

– Лучше уж с ними, чем здесь… – слышится Хаварту, хотя губы Йоргаса совершенно не шевелятся.

Хозяин Таверны подходит ближе, поворачивается спиной, чтобы не видеть надоевшего каменного лица, облокачивается на стол, точнее, делает вид, ведь если действительно попытается, то просто провалится сквозь него. Он тоже мучается от их странного общения. Пауза затягивается, и он чувствует себя ужасно, ведь всё ещё совершенно не знает, о чём говорить с Йоргасом, а Йоргас и не хочет говорить с ним. Но Проповедник, перестав слышать болтовню, снова хмурится и позволяет себе чуть дёрнуть голову к Хаварту, поворачивается ухом, будто пытаясь подслушать его мысли. Хаварт всё же вздыхает, уже открывает рот, чтобы спросить у него ещё какую-нибудь глупость, но…

– Не стоит. Можешь не утруждаться и не пытаться со мной разговаривать. Иногда тень должна оставаться тенью, – ледяным тоном говорит Йоргас в пустоту, но Хаварт знает, что он обращается к нему. Что-то колет в груди. Конечно. Тень не достойна даже взгляда Священного пламени.

– Так я теперь Тень. Ясно, – просто отвечает он, и от этого «ясно» у Йоргаса холодок по коже, а в глазах искрится гнев, будто порох, который осталось лишь поджечь, чтобы всё рвануло. Хаварт встаёт и уходит, напоследок бросает укорительно шёпотом:

– А таверн сегодня сколько сжёг..?

Йоргас всё слышит, и когда Хаварт скрывается за стеной, со злостью ударяет кулаками по карте, пальцы плавятся, превращаясь в огонь, и карта со всей работой сгорает за пару секунд, а Йоргас в ярости переворачивает чернильницу на стол. Красные как кровь чернила вспыхивают с новой силой, и вот уже горит стол, и деревянные стены, и свечи испаряются в момент, а Моддан из другой комнаты лениво бросает:

– Каспер, утихомирь своих демонов, – и тут же смеётся со своей удачной шутки.

Йоргас не дожидается появления Принца. Он в момент убирает огонь, стряхивает пепел со стола и берёт новый ватман. Вздыхает.

– Уиллоу, мне нужны новые чернила.

– Только чернила? – тут же выглядывает из-за угла названный Демон, – Хочешь сказать, всё остальное в порядке?

– Только чернила, – с нажимом отвечает Йоргас, – С картой сам разберусь.

Уиллоу пожимает плечами и тоже уходит, а Йоргас остаётся стоять над гигантским пустым листом и закрывает руками лицо. Снова всё сначала. Но найдутся чернила – и он сделает хоть десять копий своей работы – идеальная память и почти бесконечное терпение. Почти. Ведь всегда, когда он уходит из сожжённой его яростью деревни, нетронутым остаётся лишь одно здание. Таверна.

*** Столетия назад ***

В первый раз Йоргас заходит в таверну с не самым оригинальным названием по случайности. Кабанья голова – уже не просто вывеска, а самая настоящая гигантская потрёпанная голова убитого животного – высится за стойкой, а сам хозяин таверны сидит на столе перед друзьями и травит какие-то байки про охоту. Парочка милых официанток кружит между столами, а рядом со стойкой стоит огромная бочка эля и каждый подходит, кидает за стойку монетку и наливает себе сам. Небольшой городок, все друг друга знают, видимо, совести хватает платить за блага. Ну а если шум пенящегося эля слышится без звона монет, хозяин тут же поворачивается, все затихают и пронзают забывчивого посетителя предупреждающими взглядами, из-за чего новая монетка стрелой приземляется среди кучи других.

Йоргасу даже сначала кажется это забавным. Когда он смотрит издалека. Когда же он проходит внутрь и встречается взглядом с хозяином, тот округляет глаза, его друзья хватаются за оружие, подскакивают. Его вид их пугает. Тру́сы.

Йоргас злится, но ни одна мышца на его лице не шевелится, пока он идёт к хозяину таверны, абсолютно не реагируя на удалых парней с ножами, пугливо отступающих с каждым его тяжёлым шагом. Йоргас хмыкает про себя, их реакция кажется ему лестна, только вот сам хозяин совсем не пытается отстраниться, а даже наклоняется вперёд, опираясь руками на колени, и с любопытством рассматривает гостя. С Йоргаса капает кровь, он оставляет багровые разводы на полу и ухмыляется обожжёнными губами. Он подходит почти вплотную, и всё ещё не встречает никакого страха или ненависти в глазах, напротив, чистый азарт. А с разных сторон сыпятся неуверенные угрозы, от которых он уже давно устал.

– Не трогай его, чудовище!

– Хаварт, засади ему стрелу прямо в морду!

– Вали из нашей таверны!

Йоргас стискивает зубы от злости, но держится, держится, шарит рукой в сумке, с которой тоже стекает порядочно, и между склизких испорченных кровью свитков, выцепляет какую-то дорогущую побрякушку с камнями и швыряет её на стол вместе с остатками чьих-то внутренностей.

– Налей мне.

Хаварт ещё несколько секунд смотрит на него, как на идиота, безмолвно встаёт со стола и Йоргасу приходится сделать шаг назад, чтобы с ним не столкнуться. Все с ужасом таращатся, а Хаварт наливает ему эля и с характе́рным стуком ставит на стойку большую деревянную кружку. Йоргас спокойно берёт её, садится за ближайший стол, прямо посередине таверны, делая вид, что ничего не произошло. Кабанья голова смотрит будто с осуждением, а друзья её владельца горячо нашёптывают ему что-то, тогда как тот притворяется, что всё под контролем. Йоргаса это неимоверно раздражает. Ничего эти людишки не знают ни о контроле, ни о мире, в котором живут, но корчат из себя всеведущих и способных управлять им и своими ничтожными судьбами. Нет, они ничего не смогут сделать, и любая случайность сотрёт их жизни в порошок. А те будто специально затевают философский разговор о судьбе.