Полуденный ужас

Живот и Трескучий

Эта дохленькая квартира, казалось, с трудом втискивалась среди одинаково угрюмых и грустных окон старого типового здания. Годами дожди и ветры съедали его стены, откалывая на потрескавшиеся дорожки бетонные крошки. Как только вылезало солнце, оно жадно плавило те немногие оттопыренные куски краски, что еще настырно держались на его боках. Люди здесь вынуждено бродили по лестницам, не решаясь заходить в стонущие лифты. А подъезды встречали гостей смердящим дыханием и провожали заразным гудением водосточных труб.

На четвертом этаже, прямо рядом с вывернутой в мышеловке крысой, скрипит и открывается деревянная перекошенная дверь. В нее входит человек в куртке из потертой кожи, с растянутыми локтями и порванным воротом. Лицо его измазано улыбкой: он в предвкушении, руку греет бутылочная батарея водки. Ему рады. Хозяин квартиры закадычно приветствует товарища, и вместе они проходят в замызганную кухню не больше ванной комнаты. Плита задыхается под закаменевшим слоем гари, холодильник кашляет неуверенным тарахтением, на прожженной клеенке из въевшихся пятен можно складывать картины.

Стулья скрипят, слышится журчание разливаемого зелья, радостное дыхание, невнятный тост, чоканье и удовлетворенная тишина. Закуриваются сигареты, и дым белым туманом коптит потолок.

– Хочешь услышать веселые новости? – Голос гостя хрипит и потрескивает, слова натужно прорываются сквозь речевой аппарат.

– Митька что ли вышел? – Толстый живот хозяина квартиры подрагивает в ожидании ответа, а тоненькие, почти женские руки теребят сигарету.

– Да куда там! Мы сдохнем скорее, чем он отчалится. Но ты близок. – Делает театрально долгую затяжку. – Его девка залетела! Опять!

Лысина Живота, прикрытая жиденькими волосами, чуть багровеет.

– Катька что ли?

– Ну конечно! Много ли у нашего Митьки девок? Удивительно, что эта вообще его терпела.

– Во дела… – Присвистывает. – Ну а он что? Знает уже?

– Да какой там. Он же дебил – верит всему, что она напоет.

– Как-то это грязно что ли. Не по-человечески. Если уж ходишь налево, то имей смелость сказать в открытую и разойтись к едрене фене. – Стучит по столу своим крошечным кулаком. – Шлюха, других слов нет! Да все они шлюхи… Выпьем?

Очередное позвякивание стаканов. Недолгая пауза.

– А ты сам то как? Что с работой? Взяли тебя кладовщиком в итоге? – Трескучий разливает пойло, держа в зубах сигарету. Дым ест глаза, кончик сигареты греет щеку.

Живот слегка оседает и устремляет задумчивый взгляд вдаль.

– Да фиг их дождешься. Только и могут, что обещать. – Его лицо корчит, как от кислого лимона. – Берут только своих, тех, что под крылом, а на остальных наплевать. Так и живем. Никому мы не нужны.

Философские настроения постепенно заполняют помещение. Собутыльники прыгают от классового неравенства к смыслу бытия всего за полчаса. За эти же полчаса до треска осушают две бутылки водки.

– Погоди. – Тычет сигаретой в сторону отупевшего лица Живота. – Вот представь на секундочку хотя бы, что ничего нет. Только ты, а мы – лишь иллюзия. Нет нас.

– Ну…

– Да ты слушай. Если нас нет, никого нет, то кто-то же должен всем этим управлять. Твой мозг ну точно такое не выдаст. Ты лишь игрок. Хреновый игрок, будем честны. Да погоди, ты дальше слушай. Значит, только ты. Получается есть тот, кто включил для тебя эту игру. А значит, он ее может выключить. Бум и все. Все исчезнет. Гребаная матрица.

Живот неуверенными движениями тушит сигарету.

– Не, фигня. Если так, то зачем ты мне это втираешь? Идешь против правил своей системы? Да и все просто: мы есть, и кто-то страдает, а кому-то все можно за просто так.

– А если нет? Ты же никогда не сможешь быть уверен, что все это настоящее. Там звезда лопнула, тут букашка сдохла, а ты не в курсе, пока сам не увидишь или не прочтешь об этом. А пока ты не знаешь, этого по сути то и нет.

– Ой, чего ты разводишь? Все это романтика. Я тут, ты тут, и бутылка, не открытая между прочим, тоже тут.

Трескучий понимает намек, откупоривает бутылку и заносит ее над своим стаканом. Человек с женскими руками неуверенно встает и шатается в туалет.

Стоя над желтым унитазом, Живот старается попадать в цель, попутно бормоча что-то себе под нос. Смывает, руки не моет. Заходя в кухню, он поскальзывается на луже и чуть не падает.

– Что за…

Поднимает голову и тупо пялится на два пустых стула и стол, где все залито водкой. Полупустая бутылка валяется на полу.

– Эй, ты че, ушел что ли?

Потом он поворачивается и некоторое время смотрит в пустой коридор. Его глаза отчаянно пытаются сфокусироваться на ботинках и валяющейся кожаной куртке. Голова едет и пыхтит не в силах что-либо сообразить. В ушах гудит и словно сдавливает.

– Ты че, раздетый пошел что ли?

Стоит так еще минуту, и как-то резко его лицо перекашивается в подобии довольной ухмылки – приходит долгожданное осознание.

– А, да ты разыгрываешь меня. Я сейчас приду, погоди…

Опираясь на ободранные стены, Живот с трудом поворачивает себя в сторону кухни. Он бережно берет оставшиеся бутылки и шагает в зал, не сгибая колени, от чего в квартире раздается тяжелый костяной топот. Садится на продавленный диван, точно попадает пятой точкой в уютное углубление.

– Давай выходи. Можем и тут продолжить, сменить обстановку, что ли.

В ответ тишина. Живот открывает новую бутылку и пьет из горла, не отрывая взгляд от пола.

– Ты смотри, я так все сам выдую. Будешь виноват. Бросил на амбразуру, так сказать.

Снова тишина.

Где-то глубоко внутри у него начинают копошиться черви страха. Но ведь это глупо.

– Смотри, я тут вижу два варианта. Либо ты ушел без ботинок и куртки ночью, либо ты прячешься где-то здесь, как дебил. Хотя ты в любом случае дебил.

Живот решается осмотреть комнату и с тревогой понимает, что спрятать эту долговязую тушу своего друга здесь вроде как негде. Напротив него – советский стол-книжка, справа – закрытое окно над пыльной батареей, слева – комод с тремя выдвижными ящиками.

Его потряхивает, но он храбрится:

– Ладно, выходи. Мне тупо скучно одному пить. Ты сюда пришел, чтобы игры играть или по душам разговаривать?

Не дождавшись ответа, он с громким вздохом смотрит на диван. Это единственное место, где Трескучий мог хоть как-то себя уместить. То есть он буквально на нем сидит. Ему даже кажется в какой-то момент, что он слышит сдавленное дыхание внизу.

Живот быстро поднимается и отходит в сторону. Диван чуть расправляется, безуспешно стараясь вернуть свою форму. Сердце стучит в ушах, дыхание сушит рот. Остается только одно: поднять сиденье дивана и вытерпеть "заготовку"Трескучего. Потом будет смех и облегчение. Но сейчас страх оголяет все чувства и сосредоточивает их на этом моменте. Диван дышит, ждет, зазывает. Липкий холод на коже, бессилие и узел из кишок. Разные чувства сейчас испытывает Живот. В конце концов он принимает решение сделать все быстро и сорвать этот пластырь. Короткий шаг к дивану, и он открыт. Внутри лежит Трескучий – весь мокрый, от него пахнет мочей, его трясет. На бледном, почти синем лице маска животного ужаса, глаза выпучены и слегка косят в разные стороны.

– Нет-нет-нет-нет-НЕЕЕЕТ… Он НАШЕЛ меня! – Трескучий истошно верещит, как свинья, и сразу обмякает. Оглушенный Живот стоит камнем, не в силах пошевелиться.

Малыш

– Я хочу к маме!

– Заткнись! Просто заткнись, ладно?

– Медведь, зачем ты так грубо с ним, ты же знаешь, что это не поможет.

– А что тогда поможет?

В маленькой детской комнате горела свеча, подрагивая от протяжных всхлипов. Вокруг свечи были заботливо расставлены старые плюшевые игрушки, рядом с которыми сидел лохматый мужчина в голубой пижаме, обнимая свои колени.

– Моя голова больше не выдержит твоего нытья, Малыш. – Его плюшевый рот не шевелился, но это было не важно: он вообще никогда не шевелился. – Мне нужно просто немного тишины, чтобы подумать.

Сглатывая рыдания, Малыш запустил пальцы рук в свои волосы и стал раскачиваться вперед-назад. Огонек свечи двигался в такт вместе с ним, отчего тени плюшевых игрушек танцевали на стенах, словно живые.

– Придумал! Нам просто нужны еще свечи.

Малыш перестал раскачиваться и медленно повернул голову в сторону говорившего.

– Я видел, как наша мама кладет их в верхний ящик трюмо. Надо только встать, взять свечу и сходить за ними в коридор – все просто! – Казалось, его плюшевая медвежья морда весело улыбнулась, а впрочем скорее всего это игра света.

Малыш яростно замотал головой:

– Сам иди!

Медведь устало вздохнул:

– Ты же знаешь, что без твоей помощи мы ходить не можем. Да и если бы я даже мог, я бы ушел отсюда с единственной свечой, оставив вас в темноте.

Но эти слова не успокоили Малыша, а напротив – еще больше испугали его.

– Милый мой, у тебя нет выбора, понимаешь? – Прошелестел мягкий голос со стороны плюшевой Лисы. – Если ты не сходишь за свечами, то скоро мы останемся в полной темноте. Ты этого хочешь?

Малыш покачал головой.

– Хорошо, тогда будь умницей – сходи за свечами.

Он на мгновение застыл, словно обдумывая это предложение, и снова покачал головой.

– Тогда я не вижу смысла оттягивать неизбежное – я просто задую пламя сейчас и прекратим эти глупые разговоры, – оскалилась лиса.

Малыш дернулся, выпучил глаза, схватил свечу со стула и прижал к себе, обливая пижаму воском.

– Молодец, ты уже почти все сделал, – подбодрил медведь, – теперь надо просто встать и сходить в коридор. Только быстро, а то мы потеряем себя, как в прошлый раз, и ты останешься один. Давай, вставай, ну!.. Ох, Лиса, ну что нам делать? Он дрожит, как лист на ветру – посмотри!

– Может спросишь у слона?

Медведь как будто нахмурился.

– Да, от этого тоже никогда ничего не допросишься. Эй, Слон, тебе не все равно, что происходит? Может посоветуешь чего?

На миг воцарилась тишина. Все ждали ответа.

– Видишь? Как сидел, так и сидит. Ну, то есть молча сидит.

– Поняла я, поняла. От твоего ворчания тоже не легче.

Игрушки погрузились в тягостные раздумья. Тем временем кольцо света постепенно сужалось, давая темноте частично накрывать сидевших вокруг маленькой свечи.

– Хм? Ты что-то сказала?

– Нет, Медведь, это не я. Ты же знаешь – что это.

Малыш затаил дыхание и стал различать шепот, что волнами накатывал на их маленький дружекий круг. "Они снова пришли… Где моя мама?"Он бессильно заплакал, не выпуская свечу из рук.

– Солнышко, милый, нам всем нужен свет, – ласково говорила Лиса, – свет нас защитит, прогонит все опасности, пока не придет наша мама. Мы же хотим ее дождаться, правда? Давай, родной, ты знаешь, что нужно делать.

Он посмотрел на своих друзей красными от слез глазами, простонал что-то нечленораздельное и, трясясь всем телом, медленно поднялся на ноги. Он перевел взгляд на темноту в дверном проеме. Шепот мгновенно затих, словно в ожидании дальнейших действий Малыша. Она наблюдала. Она всегда наблюдает. Тишина облепила его. Холодно и хищно.

– Ты главное туда и обратно, не задерживайся, а то долго мы не протянем без света, ты же знаешь, – проворчал медведь, скрывая дрожь в голосе.

Малыш снова зарыдал, но все же двинулся вперед осторожными шажками. Он осветил длинный коридор, упирающийся во входную дверь, рядом с которой стояло то самое трюмо. По левую руку от Малыша было еще две комнаты, по правую – проход на кухню. Шепот вновь заполнил пространство уже с новой силой. То тут то там слышались истеричные выкрики, утопающие в общем потоке голосов.

Рыдая, мужчина в голубой пижаме в обнимку со свечой неуверенно поплелся к трюмо, в зеркалах которого уже плясали его отражения. На полпути Малыша остановил родной голос, просочившийся сквозь замочную скважину входной двери. Шепот мгновенно стих.

– Милый, открой мне пожалуйста, я забыла ключи и стою тут с очень тяжелыми сумками.

– М… м-м-мама? – промямлил мужчина. Огонек свечи жалобно подрагивал.

– Малыш, чего так долго? – спросила Лиса все еще ласковым голосом, но натянутым словно струна. – Ты нашел свечи, дорогой?

Малыш, словно завороженный, смотрел на дверь. Раздался стук, и мужчина вздрогнул.

– Ты не хочешь меня впускать? Тебе наверное очень страшно, но боятся не надо: твоя мама здесь. Я принесла твой любимый тортик. Ты ведь хочешь тортик?

Он сглотнул и осторожно направился к двери. Шел он очень медленно, борясь с сомнениями. Свеча почти истаяла. Коснувшись ручки, Малыш замер в нерешительности.

– А где… где папа? Вы обещали прийти вместе.

Он стоял так близко, что мог слышать тяжелое дыхание через замочную скважину.

– А ты посмотри в окно на кухне, Сахарочек, – в голосе слышалось легкое раздражение, прикрытое приторной нежностью.

Сахарочек сделал два шага назад и заглянул на кухню. Кухня была маленькой с одним окном, за которым стоял его отец, улыбаясь и медленно махая рукой в приветствии.

– Вот видишь? Мама тебя никогда не обманывает. А теперь будь лапочкой, открой мне дверь, а то руки мои затекли и могут не удержать тортик.

– Конечно, ма… – Малыш запнулся на полуслове. Он еще раз посмотрел на отца, который по-прежнему приветливо махал рукой, но теперь его улыбка вызывала ужас: они жили на девятом этаже.

– Да чего там так долго ходить? Топ-топ и все. Лиса, он вообще меня слышит? Эй, мальчик, хватай свечи и бегом сюда! Мы уже начинаем забывать…

Мужчина резко развернулся и подлетел к трюмо. Лицо отца перекосилобезумной яростью. В окно застучали, в дверь заколотили так, что с косяков полетели пыль и щепки. Трясущимися руками в панике он выдвигал ящики один за другим, пока не нащупал свечи. Взяв их в руку, Малыш выпрямился и встретился взглядом со своим отражением в среднем зеркале. Отражение истерично радовалось, поднося огарок свечи ближе к лицу. Затем оно, злобно улыбаясь, задуло огонек. В этот же миг у Малыша потухла свеча. Он оказался в полной темноте. Голоса уже не шептали, а кричали, разрывая барабанные перепонки. Мужчина отшатнулся от трюмо и по памяти помчался в свою комнату, теряя по пути драгоценные свечи. Подбежав к своим друзьям, он рухнул рядом с ними на пол.

– Ну, наконец-то! А где све… – Медведь замолк, услышав звук разбитого стекла. Голоса мгновенно затихли, и по всей квартире раздался тяжелый топот, стремительно приближающийся к комнате с игрушками.

– Спички рядом со мной, БЫСТРО! – Зарычал медведь.

Малыш дернулся в его сторону, схватил коробок и, осыпая пол спичками, судорожно стал чиркать одной из них.

В первой вспышке он увидел Медведя, Лису и Слона. Во второй – женщину в темном платье, сидящую прямо перед ним. Она скидывала кричащие лица его родителей себе на руки словно старую кожу. Глаза их безумно метались из стороны в сторону в какой-то безнадежной агонии. Крики смолкли, глаза их закрылись, а многоликая женщина пропала с третьей вспышкой, что принесла долгожданный огонь.

– Свечи, свечи поджигай! – Крикнул Медведь. Малыш зажег их одну за одной и расставил вокруг игрушек, осветив всю комнату. Лиса заплакала, Медведь шумно выдохнул, а Слон промолчал.

– Я больше никуда не пойду, – жалобно выдавил из себя Малыш и уткнулся головой в колени.

Девушка

Она приоткрыла один глаз и сонно посмотрела на часы, которые бесстыдно показывали без пятнадцати восемь. Это было на час больше условленного с будильником. Утро начиналось с неприятных потрясений. Опаздывать на работу ей не хотелось, но еще меньше желания вызывала несуразная спешка.

Некоторое время она обнимала одеяло, отказываясь включаться в этот неприглядный день, затем с трудом села, опустив голову. Это положение заняло еще несколько минут, после которых она шаркающей походкой направилась в ванную, где ждали до омерзения рутинные утренние процедуры.

Каждая минута наваливалась на девушку удушливой тяжестью. Рука медленно возила щетку по зубам, а отражение безрадостно наблюдало за этим процессом. Снова одно и то же. Тот же день, те же мысли, та же жизнь. Ей было всего тридцать лет, но ощущала она себя выжатой до суха старухой, которая копит на лакированный гроб, обитый красным бархатом.

Немного причесавшись, она пропустила ту часть, где надо нанести маломальский макияж, и принялась возиться с выбором одежды. В шкафу ее ждала однотонная куча из светлых джинсов и обычных во всех смыслах футболок. Ничего изысканного или пикантного: на составление непростых образов просто не было сил и желания.

Каждое утро вызывало ее на бой, в котором она с трудом одерживала победу, чтобы и дальше изображать неполноценную жизнь. Сегодня ей также удалось пережить его неизменную монотонность и выдавить себя из квартиры. Дальше все на автопилоте, где ее тело курсирует по подъезду, спускаясь по лестнице, толкая двери и здороваясь с соседями.

На выходе из спящего здания девушку ослепило радостное, яркое солнце, а в уши хлынула гремящяя автомобилями и птичьим трепом улица.

Щуря глаза, она поплелась в сторону офиса, но сон все еще не выветрился из конечностей, и поэтому ее повело в направлении ближайшей кофейни. Она никогда не завтракала, но кофе по утрам пила всегда, словно это единственный вид топлива, который поддерживал в ней жизнь. Ваш бак почти пуст – следуйте на заправку.

Девушка толкнула дверь, прозвенел колокольчик – с ней автоматически поздоровалась бариста, не отрывая взгляда от кофеварки. Внутри царила приятная атмосфера, насыщенная ароматами кофе и легкой музыкой. За отполированными деревянными столами пока было пусто. Однако у кассы стояло две очереди из тех, у кого еще не приняли заказ, и тех, кто ждал свой напиток, нервно поглядывая на часы. Работа за прилавком кипела, от чего возникала выбивающаяся из общей композиции напряженная суета.

Девушка решительно вошла и встала за молодым человеком в пожеванном костюме, с неопрятной щетиной и лохматой прической.

Очередь двигалась медленно. Работа есть работа, но ради нее она не станет волноваться и поторапливать очередь. Любая пауза ей давала передышку, каждый маленький шаг в очереди – движение жизни к ее завершению. Уже несколько лет в ее душе не было тепла и радости. Все это время она одна в пустой комнате. Она умела улыбаться лучше всех, поддерживать беседу, как приличный актер, которому окружающие верят. Но на хорошую игру не осталось сил, да и на плохую тоже. Поэтому, когда стали принимать ее заказ, она решила не изображать радость и дружелюбие.

– Один латте с собой.

Бариста холодно посмотрела на нее и пошла выполнять заказ. Да, вежливость имеет значение, но сейчас ей плевать на это.

Спустя несколько минут ей молча отдали стаканчик и принялись за следующего гостя с улыбкой и дружелюбием. Плевать. Она просто несла свой кофе перед собой, пока этого достаточно. Вектор направления взят, курс проложен, голова занята кофе – все в порядке, правда. Но мир всегда улыбался другим.

Она шла вдоль здания считая глотки. Раз – безвкусная жизнь. Два – бессильное одиночество, три – бездетная старо…В нее на скорости влетел тот самый мужчина в мятом костюме. Он так торопился ее обогнать, что свалил с ног прямо в декоративный кустарник. Она облилась невероятно горячим кофе, отчего у нее перехватило дыхание.

– Че встала, корова? – произнес он с глубоким презрением, а затем энергично пошел дальше.

Оправившись от первого шока и жгучей боли на груди, она проследила за ним возмущенным взглядом. Вот он садится в свою тупую машину, целует свою никчемную женщину, передает ей этот адски горячий стаканчик и счастливый уезжает в свой прекрасный по всей видимости день. Плевать. Впрочем, жало злости засело где-то в животе.

Шаг за шагом она неминуемо приближала себя к рабочему креслу. Сегодня, вот сюрприз, надо сдать отчет. Она бы хотела, конечно, все сделать вчера, но… не хотела. Случились обстоятельства. Важные обстоятельства. Раздумывая об этих гипотетических обстоятельствах, она зашла в офис. Это было небольшое душное помещение, скучно обставленное всякой невзрачной мебелью, за которой сидели невзрачные люди. Она натянула свою приветственную улыбку и поздаровалась со всеми. Ей никто не ответил, однако каждый счел нужным презрительно фыркнуть. Некоторые даже не посмотрели на нее. Но один взгляд старательно прожигал в ней дыру.

– Отчет. Сюда. Живо.

Произнесено холодно и жестко, можно сказать с трезвой ненавистью. Говорил ее начальник, как всегда одетый словно американский босс: черная рубашка, красный галстук и клетчатая жилетка. На пальцах золотые перстни, волосы зализаны назад. Ему не хватало только сигары, которая идеально дополнила бы столь характерный образ. Она неуверенно подошла к его столу и сказала:

– Василий Петрович, извините за опоздание. Мои рекламные компании попрежнему приносят заявки, а прибыль с них только растет. И сегодня я решила…

– Клади отчет и пошла прочь: от тебя воняет, как от свиньи.

Девушка опешила от такого отношения к себе. Что это вдруг на него нашло? Они же всегда умели находить общий язык, были вежливы и учтивы. Даже видели друг в друге компаньонов по депрессии. Как могло все так резко измениться?

– Ну?! Ты глухая? – Плохо скрываемая злость уродовала его лицо. Он протянул руку в нервном ожидании. Она растерялась, не понимая, как повести себя в этой странной ситуации.

– Нет, ну вы посмотрите на эту дуру, – разочарованно затянул начальник, – куда не плюнь, везде ее дерьмо. Стоит, уродливые глазки выпучила, ответь хоть что-нибудь, размазня! Сделай одолжение всем нам – собери свои жалкие силенки и достань этот гребанный отчет из своей жопы!

Офис злорадно захихикал. Ее коллеги явно получали удовольствие от этой абсурдной сцены. Она закрыла глаза и глубоко вдохнула, собираясь с мыслями.

– Нет его, Василий Петрович. Собаки съели, выронила по дороге, потеряла его в своей, как ты выразился, жопе. Подавись ты своими отчетами, мудак!

Она уверенно развернулась и зашагала к выходу. Не помня себя от ярости и потрясения, девушка хлопнула дверью, за которой раздался самодовольный голос начальника: "Эта тупая сука еще пожалеет, не сомневайтесь. Мы ведь заставим ее пожалеть, так?". "Да!"– хором ответил офис.

Третья бутылка шла так, словно не было первых двух. Вино заливалось без особого результата. Она сидела в одних трусах напротив телевизора, бездумно переключая каналы. На каждом показывали до омерзения счастливых людей: этот построил пасеку, эта в третий раз вышла замуж, а вот счастливый ребенок обнимает грязного щенка, которого только что вытащили из канализации:

– Он мне дороже всех на све…

Она переключила канал.

Ей никак не давал покоя этот странный день. Она до сих пор не могла поверить в произошедшее. Однако вот она сидит с бутылкой в руке, безработная и униженная. Жизнь снова повернулась к ней задом. Но что странно, ее словно всколыхнуло, она снова почуствовала хоть что-то – пусть злость, обиду, но уже живые эмоции, а это много. Ей даже показалось, что где-то в глубинах ее сознания пару раз застенчево промельнула…

радость?

Каналы мелькали один за другим, пока она не наткнулась на свою фотографию в местных новостях.

– …вооружена и очень опасна. Повторяю: эта девушка вооружена и очень опасна. Если вы знаете эту девушку, а вы, конечно же, все ее знаете, найдите и возьмите живой. Вот ее адрес и номер телефона. Вы знаете, чтоона натворила. Ей нет прощения! Это гражданская ответственность. Помните о будущем нашего города – мы должны очистить его от этого человека. А теперь к другим новостям. Сегодня празднует свой восьмидесятипятилетний юбилей старейшена области…

Девушка встала и медленно подошла к телевизору. Что это такое сейчас было? У нее галюцинации? На фоне стресса и алкоголя? Это же просто какой-то бред. Надо прочистить голову, прийти в себя, а после найти запись этого выпуска и убедиться, что у нее поехала крыша.

Она поставила бутылку на журнальный столик и пошла в душ, чтобы смыть с себя этот поганый день. Телевизор остался работать, показывая какого-то лысого старика, упорно бегущего по парку.

– Вот он – пример для нашей молодежи! – задорно говорил закадровый голос журналиста.

Рядом с бутылкой пропиликал мобильный телефон: пришло сообщение. Спустя минуту – еще одно и еще. Сообщения посыпались на бедный телефон нескончаемым потоком, перебевая друг друга. Под звуки льющейся воды он кряхтел и продолжал сбивчиво пиликать.

Затем раздался дверной звонок.

Мир

Безумные волнения заставляли меняться и двига