Всё будет правильно

Плаваю в пухляке

Потоп. Потоки заполняют то ли город, то ли горы. Я один, понимаю, что не избежать, и отдаюсь потоку. Но это не вода. Это как будто пушистый снег, мягкий, только что выпавший снег, когда в него падаешь. Только здесь падение не упирается в плотный наст. Я продолжаю лететь или плавать. Пытаюсь научиться двигаться в мягком снегу. Прикольно. Не страшно.

Милан, 03.01.17

Дайте фонтанчик вверх

Заезжаю во двор на служебном микроавтобусе. Небольшой микроавтобус жёлто-оранжевой раскраски легко паркуется в просторном городском дворе. Там ещё детская площадка, хоккейная коробка, пацаны пинают мяч. Я приехал на семинар.

Л. М. говорит:

– Дайте мне хоть какую-то зацепку, хоть какой-то фонтанчик вверх пробейте, здесь я уже вас подхвачу.

Очередь до меня доходит, говорю:

– Может, в моём случае это тексты, ведь когда я сажусь писать, я не знаю заранее, что придёт. Эти слова, эти фразы, эти смыслы, они как будто спускаются помимо моей воли откуда-то сверху. Может быть, вы там их видите.

Л. М. в длинной тунике, на голове то ли своеобразно уложенные волосы, то ли витиеватый плетёный головной убор. Кивает:

– Вот, вот, вот. Хорошо, увидимся в четверг.

Выхожу во двор. Служебный микроавтобус изрядно помят, борта поцарапаны. Зеркала заднего вида с обеих сторон варварски завёрнуты внутрь и примяты дверями. «Как такое можно сделать, – думаю, – конечно, стоит без номеров, без регистрации, без страховки, вот позарились, варвары». Но он на ходу, сажусь, уезжаю.

Москва, февраль 2017 г.

Нужно сто

Сначала приснился семинар в Кайлаше.

Мы рассматриваем какую-то матрицу, похожую на китайскую игру «ГО». Перекладываем квадратные фишки из одной ячейки в другую. На фишках, в отличие от китайской игры, изображены не цифры, а какие-то рисунки. То ли орнамент фольклорный, или стилизованные лица, как на рисунках индейцев мая. Лица эти живые, они реагируют на наши перекладывания по ячейкам. Это похоже на эмоции. Они как бы радуются или огорчаются.

Л. М. говорит:

– Мне нужно провести сто человек через…

Я не очень-то расслышал, через что. Кажется, она сказала: «Через портал».

Однако здесь не принято переспрашивать, поскольку слова не имеют значения, они, как говорит Л. М. «не существенны». Здесь слова только повод обратить внимание на то, что показывают. При этом людей поощряют что-то проговаривать. Но когда они это делают, то звучит так: «Мне показывают…» – и дальше идёт какой-то текст, который скорее задаёт тему просмотра. Например: «Мне показывают футбол», а каждый дальше смотрит свой репортаж, кто-то с хоккейного матча, кто-то бокс, кто-то вообще шахматы. Кому не свезло и нет своего телевизора, тот вместе с говорящим смотрит футбол. Конечно, тема «спорт» – это скорее фигуральное выражение. На самом деле семинар перекладывает по матрице на квадратных фишках из китайской игры «ГО» другие темы: «Иерархии», «энергии», «канал», «метакультура», «раса»…

Конечно, во сне никакой такой болтовни не было. Там махом блымнуло – и всё, смыслы выстроились. И когда я ещё раз нырнул в разглядывание тем на фишках и на то, как они реагируют на наше прикосновение, Л. М. переключила вопросом:

– Сколько у нас сейчас людей в семинаре?

– 57, – говорю, – на последних «футбольных» прививках было по 57 человек. Если посчитать не приехавших, то наберётся около 65.

– Ну вот, – говорит Л. М., – видите, сколько ещё работы. Ничего, сейчас на августовской прививке я вас отпущу. Будем собирать новую группу, по новому принципу.

Я как-то сильно забеспокоился. Как это новую группу? По какому принципу? А как же я?

Хотел проснуться, но не получилось, сон перешёл в иную фазу. Не знаю, связано это с семинаром или нет, но приснилось так.

Санта-Маргерита-Лигуре, 13.08.2018

Тройки

Мы с семинаром едем на автобусе в какую-то промзону. Здесь как будто работает Анатолий, и у нас здесь семинар. Он показывает стройку новых корпусов по типу Москва-Сити среди старых советских цехов завода «Прогресс». Я ещё думаю, как он одновременно работает и здесь, и в «Проект-технике»?

Л. М. говорит:

– Скоро здесь всё будет перестроено.

Поднимаемся на пятый этаж, коридор, актовый зал. Корпус старый, линолеум горбылём, стены облезлые, перегородка от коридора стеклянная, прикрыта скукоженными жалюзи. Начинается медитация. Народ в коридоре пытается заглянуть внутрь, что там? Анатолий выходит в коридор:

– Проходите, проходите не мешайте.

Л. М.:

– Ничего уже не помешает.

Выхожу к Анатолию, нужно пойти поискать туалет, людей-то много. Идём с ним в конец коридора. Там, где положено быть туалету, какая-то то ли котельная, то ли просто трубы, как вены вздулись сквозь стены. Один унитаз по крышку провалился в пол, другой вообще на вертикальной перегородке. Возмущаюсь сначала: «Как они себе это представляют?», потом доходит, что здесь, в «месте слива», пространства поплыли в первую очередь. И правда, из-под пола сливная вода проступает, Анатолий суетится с местными сантехниками, но их инструменты уже не подходят.

– Пошли, – говорю, – здесь уже не помочь.

А сам понимаю, что и незачем.

И действительно, и в коридоре, и в остальных комнатах уже работают специальные службы. Все в комбинезонах со специнструментом ловко вскрывают полы, снимают отопление, рушат перегородки. Мы заходим в актовый зал, семинар закончился, все оживлённо болтают. Анатолий разводит руками, говорит:

– Ну и что, вы хотите сказать, что это не ваша работа?

Л. М.:

– Наша, наша, успокойся.

Все уже на улице. Л. М. раздаёт всем карточки с изображением каких-то нейтральных сюжетов: цветы, сирень, море. Но главное не в этом, в каждой карточке проперфорирована середина в виде листа экзотического дерева. Я выдавливаю свой листочек, на карточке проступает имя. Никак не могу прочитать. Обращаюсь к Л. М.:

– Это у тебя тут не до конца проявилось.

Берёт мою карточку и прикладывает к своему смартфону. По экрану пробегают молнии. На карточке и на вложенном листочке проявляются фамилии: «Киселёва» и «Басинорукашвилли».

– А как это эти фамилии написаны старательным детским почерком Виктории?

– Виктор, не будь наивным, – Л. М. отвечает.

Понимаю, что мы теперь разделены на тройки для дальнейшего прохождения. Иду искать свою тройку.

Диано-Марина, Italia, 24.07.17

Резидент из будущего

Все семинарские поднялись и пошли прогуливаться по горному плато. Низкорослые кручёные деревца, жёсткая трава. Да, это точно в горах.

Почему-то я отделился и стал спускаться по склону. Это оранжевая, иногда с серыми прожилками глина. Довольно гладкий, вымытый дождями и крутой склон. Но не скользко, поскольку на мне ковбойские, из сыромятной кожи, проклёпанные полусапожки на модном завышенном каблуке. Каблук очень кстати впивается в податливую глину, создавая устойчивость при спуске. Знаете, во сне часто так бывает, что запоминаются какие-то мелочи, врезаются какие-то детали.

Склон заканчивается руслом пересохшего ручья, который чуть влево, метров через сто вливался в большую спокойную реку. Там за деревьями не видно, где-то купаются дети. Слышен только их весёлый гомон, который обычно доносится с реки, где купаются дети.

То, что я уже спустился на дно, стало понятно по чавканью моих понтовых сапог, провалившихся в глинистую жижу. Эх, жалко сапоги, как теперь выбраться? О! Вспомнил! Я же могу взлететь.

И самое время, поскольку сверху с гор хлынул поток воды. Я взлетаю над ним, сразу вспомнив всю технику полётов во сне. Пытаюсь обмыть сапоги, но горный поток окатывает почти до пояса. Нужно взлететь повыше. Здесь ветер действует заодно с потоком и сносит меня вниз. Как планета Земля вращается под напором ветра, так, похоже, и этот поток разгоняется ветром. Нужно взять ещё повыше. Всё! Наконец-то можно перевести дух и покувыркаться в воздухе, наблюдая, как ручей закружился в объятиях с рекой, как давно не видевшиеся родственники.

Полечу-ка, посмотрю, что там за детский гомон.

Это оказался огромный белый дирижабль в форме полярного медведя. Звуки и голоса доносились оттуда. Но теперь, вблизи, это было похоже, скорее, на радио или телепередачу. Я попытался заглянуть в окошки и рассмотреть там происходящее. Окна оказались мутными и непрозрачными, как будто ты заглядываешь в парную. От этого смущения медведь начал сдуваться и оседать. И когда его четыре лапы уже коснулись земли, отвалилась вдруг голова. Белобрысый худощавый мальчик лет шести, выскочивший из головы, держал в руках собственно источник звуков, напоминающих то ли хохот, то ли детскую телепередачу. Это был странный аппарат, похожий на космический лазерный бластер, только в плохом, китайском, поддельном исполнении.

– Спасибо, Витя, что ты меня выручил, – радостно узнал меня мальчик. – Смотри, нам с родителями уже давно пора ехать на Нижегородскую ярмарку.

Вижу, из парадной дома, возле которого обмяк дирижабль, вышла семья мальчика. Папа, мама и ещё двое братьев постарше. Все четверо из фарфора. Знаете, если долго ждать без движения, то сначала деревенеешь, потом костенеешь – и вот всё, теперь ты элитная гжельская фарфоровая статуэтка. Я полетал перед семьёй. Нет, похоже, они меня не видят, только младшой с бластером наперевес продолжает что-то оживлённо трендеть. Да уж, внутри дирижабля не наговоришься.

Дошли до оживлённой площади. Здесь фарфоровый народ, толкаясь и цокая, садится в подходящие один за другим трамваи и отъезжает на Нижегородскую ярмарку.

Я уже в толпе, наблюдаю за одним странным клиентом. Он выделяется танкистским шлемом на голове с чёрными сварочными очками. Комбинезон и куртка из прочного серого брезента с множеством карманов, хлястиков и молний. Но главный атрибут в том, что он не фарфоровый. Вряд ли он живой, скорее он сделан из серой не обожжённой рыхлой глины.

Неожиданно к «танкисту» подходит человек в кожаном пальто с капюшоном. Я не вижу со спины его лица. Он наклоняется и говорит серому прямо в лицо на языке, который слышу только я и серый:

– Мой ватсап – «сыс», назови свой.

– Мрт, – отвечает с перепугу «танкист».

– Я с тобой свяжусь, – бросает кожаный и исчезает.

Всё понятно, связь по ватсапу, значит, они оба посланцы из будущего. Наблюдатели.

«Танкист» явно в шоке. Поэтому размышляет так громко, что не только я, но и все фарфоровые его, кажется, слышат.

«Что-то здесь не то?! Как они так быстро меня вычислили? Нужно проверить!»

Он начинает плеваться в окружающих. Нет, показалось, они его не видят, поэтому никак не реагируют на это хамство. В какой-то момент «танкист» поворачивается ко мне, и его плевок попадает на моё удлинённое, с подкладными выразительными плечами пальто из дорогущего английского драпа.

– Ах ты ж чмо, – демонстративно раздражаюсь я, – кто тебя готовил. Ты бы хоть по этой ткани мог бы унюхать пославших тебя. Балда!

Дальше с размаху оглоушиваю резидента по танкистскому шлему. Он недоумевая трясёт головой. Даю ему зуботычину. Кулак проваливается внутрь щеки, как в холодец. ФУ! Нет, клиент меня не видит и так и не понял, что с ним происходит.

И кого только англичане готовят управлять прошлым. Да уж, доуправляются.

Лигурия, Санта-Маргерита, 13.08.18

Картонки

Приснилось, что мы с семинаром приехали в рабочую поездку. Остановились в обветшалом строении, похожем на барак. Длинный, с провалившейся крышей кампус, сколоченный из посеревших от дождя и ветра досок. Потом, через год, оказалось, что в горах Непала такие дощатые домики называют многозначительно «гэстхаус». Не зря говорят, что во сне можно увидеть будущее.

Как-то разместились и тут же сорвались на медитацию в соседний барак, где по ожиданиям есть подходящего размера помещение.

Л. М. с нашими девушками как-то быстро ушли вперёд, а мы с мужчинами задержались по пути. Тропинка шла по склону осыпающегося гравия. Чёрные, размером с орех, камни и комки, скорее всего, были набросаны местным вулканом. Так показалось. Сползая вниз и старательно карабкаясь вверх, мы всё же доползли до переправы через овраг.

Когда-то здесь был мост. Полноценный и, может быть, даже железнодорожный мост с бетонными опорами-быками и железными пролётами. Но что-то поработало в этих краях, что-то изрядно потрепало и разрушило не только дома и постройки, но и всё остальное обеспечение жизни, в том числе мосты и дороги. Сейчас на быках повисли только скрюченные обломки ржавой арматуры и рельсов. Для перехода через овраг с оживлённо бьющимся внизу ручьём на быки была брошена широкая, толщиной с ладонь, доска.

Половина нашей группы вслед за Л. М. перепорхнули на противоположную сторону оврага. Но стоило только мне наступить на край доски, как она тут же соскочила со своей опоры, перекосилась и застряла в металлических конструкциях моста. Ну что ты будешь делать с этим увальнем. Вот недотёпа. Это только со мной всегда так? Придётся мостик восстанавливать.

Для этого потребовалось сначала потянуть доску на себя, чтобы вырвать её из стальных захватов разрушенного моста, а потом подтолкнуть её для установки на опоры. Не с первого раза, но мне удалось это сделать. Сергей с Анатолием возились на противоположном конце, ловя и устанавливая его. Иначе ни они, ни остальная часть группы не могли бы переправиться.

Пока я пыхтел над тяжёлой и неповоротливой доской, рядом проявился местный житель. Вид у него был престранный. Плоское, как рисуют дети, большеглазое открытое лицо с выразительными ресницами и всегда улыбающимся ртом. Одежда была почему-то только двух цветов, и к тому же избыточная и крайне не пропорциональная. В том, что человечек был нарисован, я убедился, когда в благодарность за помощь обнял его и почувствовал, что одежда его из картона и ватмана. Правда, внутри этой бумажной оболочки всё же оказалась живая жизнь. Это выяснилось как раз не из его помощи мне, здесь в его суете не было силы. То, что в этих краях есть жизнь, было видно из картинок, которые он нам показал.

Вот жена человека. Она такая же улыбчивая и яркая нарисованная той же детской рукой голубыми и жёлтыми красками. Вот детишки играют в придорожной пылюке. Они пока не окартонились, выглядят живыми и естественными. Так только на локтях и коленях чешуя, да плечи начали рубцеваться. Жена таскает старые одеяла и тряпьё и укладывает это всё на оголившиеся трубы теплотрассы, проложенной в бетонных лотках, как в Тикси. «Пока вы здесь мостик нам починяете, – говорит, – мы ещё успеем сохранить тепло, нужно успеть до холодов укрыть теплотрассу».

В ручье вниз по течению проплыла энергичная стайка земноводных с круглыми гладкими головами. Их ведёт вожак такого же болотного цвета. Эти вообще ни нас, ни даже своих картонных земляков не видят.

Вернулась Л. М. с кем-то из девушек.

– Ребята, что это вы тут зависли? Мы там уже все собрались, вас ждём.

Проснулся.

Вспомнилась фраза Л. М.: «Как им помочь, как всё это исправить?»

Ну вот, мостик починили, тепло сохранили. У этих картонных хоть есть осознание себя и ситуации. Они понимают, что это их выбор. Сначала выбрали следовать инстинкту и рожать детей. Потом следовать ответственности и заботиться о своих детях. Мы наблюдаем ветхость и разруху, потому что мы видим не только физику вещей, но и суть вещей. Они тоже начинают вглядываться в суть – это толкает их к переменам. По-своему. В рамках открывающегося внутри картона сознания.

А вот те земноводные, те энергично плывут по течению. Не ими запущенному и не ими управляемому течению. Думают, что плывут, и думают, что в океане. Думают, что они покорители океана. Нет, вряд ли они уже способны думать, скорее, ощущают, что плывут. На самом деле следуют инстинктивному потоку. Если этот поток поменяется и их вынесет на сушу, тогда сознание неизбежно начнёт включаться. Тогда можно начать взаимодействовать.

Юрлово, 11.11.18

Пожар на границе

Ладыжин. Я вышел на огород до ветру. Смотрю, у соседа справа загорелся тын, и огонь так в нашу сторону смещается.

Побежал в дом. Там на веранде водопроводный кран из стены торчит. Пытаюсь к нему приспособить поливочный шланг, чтобы побежать на огород потушить тын. У шланга нет наконечника, не надевается на кран. Заглядываю в кухню, может, кто поможет. Там мама, хотя я знаю, что она умерла. Рядом с ней какие-то сущности, живые, на людей не похожие, как будто ухаживают за ней. Помещение чистенькое, всё в белых тонах. Я говорю:

– Помоги с водой.

А сам убегаю поднять остальных. Валя с Юлей в самой дальней комнате сидят, делают уроки.

Эмма говорит:

– Пускай доделают, потом пойдут на пожар.

Я ору:

– Какие уроки! Если пожар не потушить, то ни уроков, ни дома не будет.

Эмма спокойная, как будто намекает, что пожар только у меня в голове.

Бегу обратно на веранду, там мама уже приспособила шланг к крану. Пытаюсь понять, как она это сделала, не понимаю. Хватаю конец шланга и бегу во двор, тушить. Выходит папа, сонный:

– Что за беготня?

Показываю на огонь, уже наш забор загорелся, и деревья в садочке, и крыша сарая. Огонь странный, как будто фейерверки, вот-вот бабахнут. Проснулся.

Интерпретация сна, данная Эммой:

«2017 год – это год Огненного петуха. Поэтому будет огонь. Но загорится у соседей. Твоего дома не коснётся, огонь пройдёт по границе. При этом все твои будут с тобой, и физические, и метафизические силы».

Милан, 30.12.16

Куратор

Мы с группой слушаем какую-то лекцию. Тему не вспомню, что-то смыслообразующее. Народу много, я сижу на ступенях. Рядом женщина с сыном, пытается отремонтировать какую-то его одёжку. Поворачивается ко мне:

– У вас не найдётся ли мелок?

Говорю:

– У меня есть нитки и иголка. – Держу это в руке.

– Нет, – говорит, – портняжный мел для кройки.

– Он у меня есть в сумке, пока перерыв, я принесу. – Выхожу из зала.

Старинный дом-барак, коммуналка, много комнат, там часто снится моё жильё. Никак не найду свою комнату. Мужской туалет, в котором жмутся дамы в серых туниках. «А, это потому, что в женском очередь, как обычно». Опять коридор, полно народу. Вот, кажется, моя дверь. Но дверь оказывается на улицу. Ух ты! Это базар в Анталии, лотки с морепродуктами, полки с фруктами, вешалки со шмотками и тряпками. Ага, вот в чём дело, группа постоянно переезжает из города в город. В Анталии у нас смысловые лекции на пару дней.

Навстречу Татьяна Гл. из Новосибирска. «У неё здесь бизнес», – догадываюсь.

– Привет, ты как здесь? – улыбается удивлённо.

– Да вот, заехал. – Ей бесполезно говорить про лекции.

– Пойдём, я рыбу пожарила, – тянет меня за собой вниз на побережье.

Нужен какой-то оправданный повод, чтоб отмазаться от её навязчивости. А вот и он. Во сне часто что-то происходит как по заказу. Сверху дорогу, которую мы только что пересекли, начинает заполнять водный поток. «Потоп, – соображаю я. – Знакомое дело».

– Извини, я наверх. Если сейчас не перепрыгнуть, потом не выберемся, пошли!

Татьяна остаётся, удивлённо рассматривает потоки, пробует ногой. Воды всё больше. Торговцы побросали свой товар и побежали врассыпную. «Эх, нужно было у них спросить портняжный мелок».

Бегу вверх. По ущелью рядом уже настоящая мутная селевая бурная горная река. Мощь аж гудит, ревёт, как будто в горах прошли очищающие ливни. Но сейчас небо чистое, синее. Внизу кувыркаются в потоке палатки, деревья, автомобили. Наверху сухо. Подбегаю к дворцу с колоннами, где у нас лекция, понимаю, что задержался, и сейчас главное – это вернуться в правильное время и дослушать.

Прямо в вестибюле, в просторном холле дворца играет приятная музыка. Арфа – вижу, нежные пальцы пробегают по упругим струнам. Удивительно. Рояль тоже играет сам по себе без пианиста. Ведущий объявляет:

– Сегодня мы награждаем лучших учителей!

И действительно, вокруг полно народу. Дамы и мужчины одеты очень празднично, все, похоже, в специального кроя костюмах фиолетовых и сиреневых оттенков, с бантами и брошками, которые отличают заслуги. Очень стильно. Подхожу к маме.

– Тебя тоже сегодня награждают?

– Да, сынок, – как бы немного приобнимает меня, но вижу, что её внимание сейчас не на мне. ТАМ!

«Но, я же не могу с ней быть здесь! Значит, это моё специальное состояние! Значит, я могу попытаться найти КУРАТОРА!» – прошибает догадка.

Бегу вверх по широкой мраморной лестнице. Рядом на банкетке за низким столиком сидит Алексей Шал., контачит с какой-то сущностью. «Тоже ушёл с лекции, поскольку нашёл своего!» Бегу дальше по лестницам – лабиринтам. Всё запутано.

– Парни, а где здесь лекция?

Кувыркаются какие-то на ступенях.

– Там, на камчатоне, – показывают дальше вверх.

«Камчатку, что ли, имеют в виду?» Ползу дальше. Ступени заканчиваются. Цепляюсь за стальные, гладкие, блестящие, из нержавейки перила. Заплетаюсь ногами, чтоб не сорваться, подтягиваюсь на руках.

Просыпаюсь, потому что очень хочется выпрямить заплетённые в перилах, затёкшие ноги.

Юрлово, июль 2017 г., через пару дней после прививки

Испытание женщинами

Мы всей семьёй (я, Эмма, Валя, Полина маленькая, лет пять, и даже мама Саша) идём в театр. Большое такое здание с колоннами, как в Москве Большой.

Почему-то я оказываюсь в аппаратной. Небольшое помещение с мониторами, пультами, какими-то рычагами. Женщина-армянка рассказывает мне про устройство и управление сценой.

– Вот, это мой сын, это он всё собрал и наладил работу, – говорит.

Молодой парень сидит за пультом. (Потом пересказывал сон Л. М. она сказала, что армяне в мировом плане отвечают за наладку инструмента, так же, как евреи претендуют на наднациональное управление.) Мониторы обветшали, плёнка по углам отклеилась, устаревшие инструменты.

Далее я перехожу на сцену, вижу, в зале среди прочей публики и мои усаживаются.

Предо мной дама, вся припудренная, красные выразительные губы, с претензией на изящество. Спрашивает что-то про любовь, что это, мол, такое? Я отвечаю, что любовь – это источник, из которого может напиться каждый. Это как солнце светит и благим, и подлым.

Затем появляется другая женщина, скорее страшная. Тёмно-серое лицо, вертикальные глубокие морщины-борозды по всему лицу, толстые линзы очков в круглой свинцовой оправе.

– Представь себе, что в это зерно, – показывает мне финиковую косточку, – ты внедрил всю свою злость, всю ненависть. И теперь ты вставил эту косточку мне в ухо. Что ты теперь про меня думаешь?!

Я в недоумении теряюсь. Пробегают лица разных женщин с косточкой в ухе, некоторых я не узнаю, других, оставивших болезненные шрамы, помню.

Слышу, где-то рядом шёпот наставника:

– Не головой думай, памятью. Расслабься. Это тест, испытание. Всего их пять. Тебе ещё три пройти.

Кажется, проснулся и не прошёл ещё три.

Париж, май 2017 г.

Развилка времён

Сон-Сказка

Почему вы думаете, что вы одни здесь на планете, что всё здесь принадлежит вам? Это глубокое заблуждение. За вами наблюдают. Вас ведут. Ваши Иерархии курируют вас.

Л. М. Из не опубликованного

Или вот, к примеру, ты летишь по шоссе. Очень хорошая, ровная дорога. Никакой волнистости, никаких выбоин. Короче, первоклассный автобан. Немцы строили, не иначе.

И машина у тебя тоже классная. Под капотом лошадей сотни три с лихвой. Постоянный, умно управляемый полный привод, гидравлическая активная подвеска. Хочешь – она мягкая, плавная, как пароход. Хочешь преодолеть препятствие – и подвеска, увеличив дорожный просвет, становится жёсткой, как табурет, устойчивой и без раскачки. Ну и само собой разумеются все современные средства безопасного движения, всякие там антиблокировочные и антиюзовые системы, подушки и другие передовые опции.

И внутри в салоне тоже всё шикарно. Мягкая кожа сидений спокойных, приятных, ненавязчивых кофейно-молочных оттенков. Удобный, отделанный деревом руль. Кажется, орех. Да, слегка тонированный под бордо орех. Очень доступная привычная приборная доска. Не какие-то там японские жидкокристаллические навороты, а классика. Но вполне и достаточно информативная классика. Вот только подсветка приборной доски неожиданная, что-то легко фиолетовое, или даже роза. Тем не менее очень приятно, не грузит глаз. Ну и, конечно же, коробка автомат и круиз-контроль, и куча всяких навигаторов с привязкой к всевозможным спутникам, и даже несколько телевизоров.

В общем, понятно, что езда в таком полноприводном лимузине доставляет удовольствие. Действительное, неподдельное удовольствие. Потому что ты не напрягаешься, ты скорее отдыхаешь, ты расслаблен. Прекрасная дорога, отличный автомобиль. Ты включаешь музыку, настоящую, объёмную во всех диапазонах, качественную музыку, и ты счастлив, и тебе просто хорошо. И даже неважно, куда ты едешь. Возможно, из-за этой музыки, из-за её плавного, мелодичного и в то же время такого ритмичного строя. Способствует движению. И тебя ничего не отвлекает. Сегодня ты едешь один, без пассажиров, без родственников, без друзей. Ты как будто отдал все долги, и тебе как будто вернули тоже, а кто не вернул, ты смог им простить. Да, ты уже всем простил. И тебе хорошо одному.

Вот разве что это – то, что происходит на обочине. На правой обочине. Да, именно там. Поскольку слева обочины нет вовсе. Эта широченная дорога распространяется до самого горизонта. Как будто ты едешь по краю широкой взлётной полосы. Да что там полосы, вообще по краю бескрайнего аэродрома. Поэтому левая обочина уходит за горизонт. Да и самого горизонта тоже нет. И не потому, что его не видно. Просто там слева отсутствует само понятие горизонта. Там бесконечность. Космос. И даже что-то дальше, чем Космос.

Чего не скажешь про правую сторону. Сначала мне показалось, что это пшеничное поле или овсяное. В общем, какие-то культурные растения, выведенные людьми. Вдали что-то вроде леса. Какая-то тёмная полоса. Если бы я тогда сразу вспомнил, что это за злаки и что это за полоса и почему она чёрная, возможно, поостерёгся бы и проскочил бы мимо соблазнов. Но тогда, когда правая обочина впервые привлекла моё внимание, тогда не было никаких опасений, никаких предчувствий. Да и откуда бы им взяться? Ты летишь по прекрасной дороге, на совершеннейшем автомобиле, ты защищён и счастлив. Ты не помнишь ничего плохого. Страху не было места.

Кроме того, что-то меня всё-таки привлекало там справа. Было ощущение, что я и сманеврировал к этой обочине неспроста. Да и в путь-то собрался, чтобы разглядеть эти посевы и что там за лес, наконец. Потому меня и сносило вправо, что-то притягивало, манило. Во сне всегда так. Как будто есть ты, и ты принимаешь какие-то решения, как-то двигаешься. Но в то же время как будто решения принимаешь не ты, а движения твои никак не мотивированы. Или, по крайней мере, мотивированы не тобой.

Тем не менее автомобиль, видимо, по моей команде, начинает притормаживать, чтобы съехать на обочину. Да что там притормаживать, оказывается, я со всей свободной дури давлю на педаль и вращаю баранку. Но всё происходит как-то плавно, как и положено во сне. Слава богу, срабатывают все эти встроенные системы противодурацкой защиты, и автомобиль степенно приближается к правой обочине. Вот уже по изменению шелеста шин я понимаю, что обочина рядом, но это всё ещё асфальт. И вдруг!!!

Потом, каждый раз вспоминая тот съезд на грунт, я осознавал, что встряска была такой силы, что мне казалось, будто внутри у меня перевернулись все внутренности. Сердце ушло в пятки, а желудок стал варить вместо мозга. Но понимание пришло потом. А сейчас мне ни до чего не было дела. Обочина заняла меня всего. Всё моё внимание, все мои умения и желания. Во-первых, оказалось, что то, куда сваливаешься с твёрдой уверенной дороги, только условно можно назвать обочиной дороги. Это не обочина, во всяком случае, это было что-то, не имеющее отношения к дороге. Во-вторых, по консистенции покрытия это был скорее песок, скорее какая-то глина. Очень вязкая, плотная, неповоротливая, мокропесчаная липкая глина. Конечно, правые колёса машины тут же увязли и, несмотря на всю мощь двигателя, стали пробуксовывать. Движение замедлилось, почти остановилось, по крайней мере, в направлении предыдущего полёта. Чего нельзя сказать об активности в направлении, перпендикулярном дороге. Здесь-то как раз бурлила жизнь, которая пахнула по носу жарким запахом прокисшей харчевни, как только я приоткрыл правое окно. Конечно, я просто намеревался посмотреть, во что это так увязли колёса. Посмотрел. Увидел.

То, что из салона автомобиля казалось посевами, всё это были люди. Много, много плотно прижатых друг к другу людей. Так плотно, что любой из них неоднократно чувствовал себя не одиноким, зависимо замотанным, бессловесно включённым. Люди теснились не столь стройные, как колосья. Всякие. Красивые и выразительно уродливые, правильные и изломанные судьбой, любопытные и открыто алчные. Всякие.

Нельзя сказать чтобы люди пребывали в каких-то застывших позах. Нет. Это было всё-таки движение или, скорее, какое-то бурление. Где-то просто бытовая суета, монотонность, озабоченная самооправданием занятость, чем попало. А где-то настоящая схватка, война. Честная до крови, до смерти. Тут уже можно не оправдываться, тут уже ты точно при деле. В доспехах, в кольчугах, с мечами и топорами. Очень скоро я их попробовал на себе. Поскольку никто особенно не был рад появлению нового соперника. И как перед ними ни надрывайся криком, что меня интересуют только колёса моей машины, в мире, построенном на соперничестве, любое движение, жест, взгляд будут восприняты как агрессия или как сопротивление твоим заблуждениям. Последствия, впрочем, для вас одинаковы – БОЙНЯ!

Вот в меня и полетели дротики да стрелы. Кто-то даже пытался проткнуть колесо копьём. Я, видите ли, наехал и раздавил какое-то скопище слизняков, какую-то паучью банку. А это была их пища, они питаются этими слизняками и сороконожками.

Неожиданно замечаю, что удлинившиеся рукава моего сюртука волочатся по грунту, залипают в этой смолистой глине, наматываются на колёса, на дыбы, попадают в руки аборигенам обочины, и те с хохотом, остервенением и улюлюканьем сдёргивают и тянут, и тянут вниз меня. Я уже наполовину вывалился из окна. Уже почти потерял контроль. Если бы не упёрся коленкой в дверь машины и не зацепился носком левой ноги за руль, весь из тонированного под бордо ореха. И главное, я ничего не могу сделать. Рукава-то мои вытянувшиеся не позволяют руке даже ни за что схватиться.

Так, стоп, просто так мы не сдаёмся. Дёргаю рукав со всей силы. Напрягаюсь. Сильно напрягаюсь. Ещё сильнее!! Поддаются. Ещё поддаются. Вот я уже на две трети влез обратно в салон. Ещё сильнее, давай, давай. Но что это? Вместе с рукавами сюртука в срезе окна показываются все эти хохочущие алчные рожи. Если я сейчас дёрну, то все они ввалятся ко мне в салон. Напряжение не ослабевает, ноют плечи от этой ноши. Решение приходит стремительно. Нужно избавиться от клише. Мне удаётся как-то наклониться вперёд, вытянуть руки и расслабиться. Я перестал удерживать свой мундир, перестал относиться к нему как к части себя. Да и пропади он пропадом, подавитесь вы им. Всё равно вам не понять, что растерзали вы только мой мундир, только игровую фигуру. Пиджак соскальзывает с плеч и улетает вместе с вцепившимися обратно в глину. Смачный шлепок, вопли разочарования. Отделался.

Всё, я опять за рулём. Та же музыка, те же спокойные фиолетово-розовые огни приборной доски. Неожиданно я обнаруживаю, что мой полноприводный автолайнер продолжает двигаться. Причём двигаться с той же скоростью и в том же направлении. Мало того, до меня доходит, что он и не прекращал своего великолепного плавного движения. Стоп! Стоп! Но я же своими глазами видел пробуксовку колёс, увязших в мокром глинопеске. У меня же до сих пор реально ноет спина от натяжения рукавов, намотавшихся на дыбу. И в то же время я абсолютно уверен, что автомобиль не прекращал свою стремительную эволюцию по автобану. Смотрю вправо. Обочина, лес. Правда, эти на обочине уже не выглядят стройными колосьями, а предстают такими, какие есть, и каких я их теперь знаю. Значит, я там был. Или это сонные глюки? Проверим.

Приближаюсь к правому окну, пересаживаюсь в кресло пассажира и опускаю стекло. Опа! Вот они все здесь, родные. Они не могут проникнуть внутрь, поскольку аппарат для них невидим, просто не существует. Правда, не для всех. Некоторые, особо внимательные, уже что-то подозревают, настороженно прислушиваются, предполагают присутствие. И достаточно мне просто высунуть палец, как целая гроздь не преминет уцепиться в него всеми своими зубатыми присосками. Тогда я ещё не очень понимал, зачем им это. И вот какое странное ощущение не покидает меня, пока я нахожусь в кресле пассажира. Я понимаю, и знаю, и даже чувствую по натужной работе двигателя и вибрации корпуса, что машина точно буксует. Ну или, по крайней мере, движется существенно медленнее, чем по полосе. И, конечно же, по очевидно ухабистой дороге. Стоит мне сесть за руль – и вот я опять в лайнере. Переползаю в кресло пассажира и увязаю в рыхлой песчаной зыбучести. И эти метаморфозы с одним и тем же автомобилем и как будто даже одновременно.

Хотя нет! Вот в чём штука! Точно! Не одновременно. Времён-то два! Два разных времени. Две самостоятельные эволюции. Хотя и связанные внутри меня. Это два разных познания. Возможно, двух сторон одной медали, одной и той же жизни. Одно познание тонкое, лёгкое, стремительное, такого же тонкого безбрежного мира. Другое – вязкое, плотное, страстное.

И вот тогда, в момент ключевой догадки, да, в этот момент каждый раз приходит воспоминание, что этот съезд на обочину был не первым. И это ощущение магнетического притягивания к обочине было наработано. Помнишь, с каждым новым съездом ты встречался всё с большей и большей плотностью местного населения, аборигенного месива. Всё с большей вязкостью и безрассудством мира. Но метнись по своей памяти назад в глубину веков, или тысячелетий, или даже миллионолетий в тот свой самый первый съезд на эту, такую притягательную, обочину, то обнаружится, что ты же и был сторонником и даже инициатором этого такого плотного заселения территории. Потому что в одиночку даже за тысячи лет не вскопать эту грядку познания «плотного», не освоить сознанием материала, который есть зеркально противоположенное отражение самого же сознания. Тогда – да будет копателей-добытчиков знаний многие множества, и пусть они плодятся и размножаются, и пусть они владеют миром, плотным миром, и пусть они добытое поднимают верх. С размножением и властвованием у них как раз всё сложилось, а вот с поднятием познанного, похоже, не очень. Возможно, не пришло ещё время, поскольку здесь оно тоже уплотнилось, стало течь каким-то своим чередом, перестало успевать за эволюцией тонкого. Впрочем, не обольщайся, этот результат – не только твой результат. Но ты точно приложил к этому руку, поэтому тебя за неё и тянут.

И вот теперь, видишь, несутся, бурлят, кувыркаются две половины одного автомобиля. Левая по идеальному автобану: ни колеи, ни выбоин. Правая по материальному песку, по грунту с потом путь добывает. Каждая в своём времени. Каждая своим путём. И когда-нибудь, когда левая познает тонкое, а правая познает плотное, эти две половины синхронизируются. И тогда, да, тогда я буду знать всё!

Пикник у развилки дорог. Вечер. Костёр. Шашлыки. Неспешный разговор. Звёзды как будто следят за нами. Настроение философское. По левому шоссе на скоростях шелестнул джипарь. Километров двести, не меньше. Открытые окна, из них обрывками музыка. Очень знакомая какая-то музыка. Мелодичная и в то же время ритмичная. Такая способствует движению. И эти странные фиолетовые фары. Что-то до боли знакомое, прямо родное.

Москва, 25.08.07Сдал Ситроен на техобслуживание.По полной. Долго будут делать.Время есть.

Театр, 13-я Зона

Сон

Мы с Эммой пришли в театр. Входим в фойе, сразу зрительный зал, вернее, сразу в холле начинается действие с участием зрителя. Такое раньше встречалось у Любимова «На Таганке». Но здесь что-то ещё более вовлекающее. Прямо со входа видна оркестровая яма, где происходит какое-то бурное действие. Скорее, это весь партер занят действием, а зрители, собственно, продвигаются по ярусам балконов. Именно продвигаются, здесь нельзя остановиться, оглядеться, поскольку с первого же шага ты встаёшь на бегущую дорожку, травалатор, как бывает в больших аэропортах.

Мы же приучены даму пропускать вперёд, и я пропускаю Эмму, и её тут же вовлекает дорожка. Она недовольна: «Зачем всё это, что, мы этого не знаем, что ли?» Понимаю, что она уже увидела то, что происходит внизу. Но меня оттесняет толпа зрителей при входе на узкий путь. И очень скоро я уже занят только тем, чтобы удержаться.

Сначала привычная, как в метро. Рифлёная дорожка позволяет чувствовать устойчивость, и даже есть резиновый поручень. Но очень быстро поручень пропадает, сначала справа, со стороны ямы, а потом и слева, и остаётся только гладкая стена. Не зацепиться. А тут ещё и люди толкаются. И дорожка постепенно наклоняется вправо, и тебе, чтобы не соскользнуть, нужно прибавить скорость, но как?! Здесь толпа!

Соскользнуть совершенно не хочется, поскольку теперь отчётливо видно, что внизу настоящий АД. Если есть представления о страхе и отвратительности ада, то авторам действа это удалось в полной мере. Антураж какого-то кабака с деревянными столами и лавками. Кто-то пьёт пиво, орутся пьяные песни, девки в одной цветастой юбке и красных сапогах вызывающе прыгают по столам, какие-то здесь дерутся надрывно, другие рядом отрешённо, как по приговору. Часть меня как будто там: то ли заглядывается на пляшущие без лифчика прелести, то ли пытается дотянуться наугад в драке. Никто никого не разнимает. Некоторые из зрителей не удержались и упали в яму, разбитое лицо, подвернулась нога. Никто там внизу никому не помогает. Руки тянутся вверх, но, оказывается, не для того, чтобы выбраться, а только чтобы сорвать вниз ещё жертву. Причём там, в аду, нет никого из чертей. Люди сами себе черти.

Нужно как-то удержаться. Сажусь на эскалатор, пытаюсь уцепиться ногтями за щели рифлёной дорожки. Стаскивает. Ложусь плашмя. Пусть меня топчут, но туда я не свалюсь. И топчут, и дорожка становится гладкой резиновой скользкой лентой. Видимо, по режиссёрскому замыслу все здесь падают на колени. И под лентой валки и булыжники бьют по рёбрам и по лицу, чтобы спасение мёдом не казалось, пока, наконец, дорожка не выносит на твёрдое.

На четвереньках ползу по каким-то ступеням, которые осыпаются и превращаются в песок, здесь ещё предстоит потрудиться. Рядом стараются две девушки, тоже изрядно помятые, но они в восторге.

– Браво, браво, очень сильно, великолепные решения и по сценографии, и по музыке!

«Какая музыка? – недоумеваю. – Этот вертеп они называют музыкой?»

– Здесь человек не остаётся просто зрителем, он немедленно вовлекается и вовлекается полностью, здесь раскрывается какая-то глубинная наша природа, как ни в одном из произведений искусства.

Мы уже в холле и сидим на полу, прислонившись к стене.

– Здесь включают все наши рецепторы: и слух, и зрение, и запах и тактильные восприятия, и даже вестибулярный аппарат, в какой-то момент я сама чуть не разделась и не прыгнула туда вниз, – обращается ко мне, – пиявки меня отрезвили. Как вы среагировали на пиявки?

Рука немедленно вспоминает холодную слизь, которая тогда мне казалась выскользнувшим поручнем эскалатора. Но девушка такая искренняя, такая открытая, а мой организм после пережитого нуждается в ком-то для поделиться, для раскрыться, для освободиться. И уже раскрываю рот, но звук не вылетает, застревает на мгновенье в горле. За это мгновенье пролетают перед глазами все последствия минутной слабости, все последующие кармические узлы и падения. За это мгновенье до меня долетает, что стоит мне расслабиться, раскрыться, поделиться, и она меня обхохочет и покажет пальцем: «Скрытая камера!» В тот же миг девушка растворяется. Это фантом. Ещё одна задумка режиссёра 13-й Зоны.

Выхожу усталый, но освобождённый на улицу. Нужно найти Эмму. Вижу, она уже вышла. Её на эту дешёвку не купишь.

Diano Marina, 22.07.17

Облачное царство

В некотором облачном царстве жил-был царь с королевой. И эти царь с королевой были мои мама с папой. И у всех остальных жителей этого царства были белые одёжки. У мальчиков были маечки с шортиками. А у девочек были красивые платья. У девочек на маечках было нарисовано это Облачное царство, а на юбочках весь фон был закатом Солнца.

Все мы спускались по радуге в капельках дождя на Землю.

Мы на Земле должны были узнать много разных мест. Но мы узнали только три места. Это оранжевый домик в Москве, где жили бабушка и дедушка. Ещё мы узнали аквапарк, тоже в России. И ещё мы узнали Италию.

А узнать ещё мы должны были Лигурию, Сицилию и Сардинию.

А обратно мы поднимались в Облачное царство по лучикам Солнца.

Полина, 7 лет, записано в Москве, в оранжевом домике, 20 июля 2019 года

Горнолыжница

Раннее утро. Мы спускаемся с горы Эмейшень, что в предгорьях Тибета. Земли внизу не видать. Туман.

– Вот так же и души идут в воплощение, даже если это души Служителей, не зная, что их ждёт… Туман, – напомнила Л. М.

Этой зимой Полина решила научиться кататься на горных лыжах. Она сама так решила ещё тогда, прошлой зимой, когда навещала бабушку с дедушкой в горах. Тогда дедушка показывал Полине, как он катается на сноуборде, как малыши на лыжах гуськом следовали за инструктором, и ещё много-много радостных людей, одетых в разноцветные карнавальные горнолыжные костюмы. Вот тогда Полина и решила.

И когда в доме была новогодняя ёлка, Полине сообщили, что скоро она с бабушкой и дедушкой поедет в горы учиться кататься на горных лыжах. Потом родители купили специальный горнолыжный комбинезончик, горнолыжную курточку и горнолыжные же перчатки.

– Папа, помоги мне надеть горнолыжный комбинезон, курточку и перчатки, – попросила Полина, как только они вернулись из магазина.

– Полин, мы же только что примеряли всё это в магазине, – удивился папа.

– Папа, ну мне же нужно самой научиться надевать горнолыжное снаряжение, – настаивала Полина. Ей понравилось это новое слово «снаряжение», что означало «наряжаться» и что было одним из любимых Полининых занятий. – И самое главное – это перчатки, потому что там каждый пальчик должен оказаться в своём домике.

Папа, конечно, помог Полине надеть новое горнолыжное снаряжение, и каждый пальчик оказался в своём горнолыжном домике. Полина потом ещё весь вечер ходила вся снаряжённая, хотя было жарковато и игрушки перчатками не очень ухватывались.

И вот, наконец, родители привезли Полину в горы. Дедушка с бабушкой заранее сняли номер в настоящем горнолыжном отеле и уже поджидали Полину под крыльцом отеля. Полина знала, что для горнолыжников, кроме снаряжения, очень важны также и горнолыжные дорожки, которые взрослые называют трассами. Но Полина и предположить не могла, что для горнолыжников очень важен ещё и отель. Наш отель назывался Majestic, что означает магический, то есть волшебный. И действительно, весь первый этаж занимал настоящий лабиринт из диванов, кресел, столов и стульев, перегороженных специальными лабиринтовыми перегородками, подиумами и кабинетами.

– Привет, как тебя зовут? – спросила Полина девочку за соседним столиком сразу после первого же ужина.

– Луна, я из Италии, но сейчас живу в Германии. А тебя как зовут?

– Вообще-то, я Полина из Москвы, и сейчас я живу в Милане. Но сегодня я Эльза, – заговорщически прошептала Полина, показывая в качестве доказательства косичку, заплетённую бабушкой специально набок, так же как у знаменитой волшебницы Эльзы. – Пойдём поколдуем?

– Мама, можно мы с Эльзой пойдём поколдуем? – отпросилась у родителей Луна.

– Хорошо, только не заблудитесь, – согласились родители Луны.

После этого они ещё несколько дней называли Полину Эльзой, пока бабушка не раскрыла им игру превращений.

И с первого же вечера закружилось настоящее волшебство. И потом каждый вечер после ужина Полина, Луна и ещё несколько попавших в турбулент ребят превращались то в Эльзу, то в фею Стелу, то в Машу. Потом спасали ночь в качестве Гуфетты, Джеко и Кетбоя, конечно, каждый раз побеждая вредину Ромео вместе с ночными ниндзя. Какой правильный, настоящий горнолыжный оказался отель Majestic. Вечером после ужина быть горнолыжницей Полинке очень нравилось.

На второй день утром дедушка вместе с Полиной пошли в бюро проката. Там Полине подобрали остальное горнолыжное снаряжение: ботинки, лыжи, голубой горнолыжный шлем и солнцезащитные очки.

– Теперь я уже настоящая горнолыжница, да, дедушка? – любовалась собой в зеркале Полина.

– Почти настоящая, осталось немного потрудиться, – старался подбодрить внучку дедушка.

Дедушка знал, что научиться кататься на сноуборде, а особенно на лыжах, – это такой труд. Человек ещё не знает, какое удовольствие и радость он будет испытывать потом, когда научится, когда скорость, когда праздник. Этого веселья сначала человек никакого не чувствует, только труд и усталость. Вот ведь люди, да?

Когда пришли на горку, оказалось, что на занятия в группе Полина опоздала, поэтому ей выделили отдельного тренера. А Луна как раз отзанималась первый урок и подбежала к Полине. Они весело похвастались друг дружке своим горнолыжным снаряжением, курточками, перчатками, шлемами и остальным. В общем, пока что Полине нравилось быть горнолыжницей.

– А я уже научилась делать пиццу piccolo и пиццу grande, – похвасталась Луна.

– Луна, из чего же вы здесь делаете пиццу? – удивилась Полина. – У вас же здесь нет никакого теста.

– Ха-ха-ха, теста, – смеялась Луна, – мы делаем пиццу лыжами, пойдём покажу.

Показать Луна не успела, потому что начались занятия и Полину забрал тренер Антонио. Полина пристегнула лыжи, и они с Антонио поднялись на бегущей вверх резиновой дорожке. Оказалось, что «пиццы» – это когда лыжи ставятся треугольником. Piccolo – когда задники лыж разведены не очень сильно и ты хочешь ускориться, а grande – это когда задники лыж разведены как только можно дальше и ты хочешь затормозить. Но при этом носки лыж должны быть обязательно вместе.

Вот для чего нужны были тренеры, чтобы сдвигать носки лыж, которые постоянно норовили разъехаться. Поэтому тренеры терпеливо, спуск за спуском, час за часом, урок за уроком, склонялись перед малышами, удерживая вместе носочки лыжиков и спускаясь спиной вперёд. И вытирали им носики, и промокали им слёзки, и возили их, висящих полотенцами под мышкой, поили их водичкой, и отводили потом в туалет. При этом непременно улыбаясь, и подбадривая, и аплодируя малейшему успеху, как бы заманивая в удивительный и радостный мир зимнего горнолыжного праздника.

Но несмотря на все старания Антонио, Полина устала, когда до конца первого занятия оставалось ещё изрядно времени.

– Всё, basta, – сказала Полина для верности по-русски и по-итальянски, чтобы и тренер, и бабушка не перепутали. И ещё лыжи сдвинуть пиццей grande, и брови насупить, и губки надуть, и руками обхватить себя. ВСЁ!

– Ну basta так basta, – развели руками тренер Антонио и бабушка, которая дожидалась Полину внизу.

– Я хочу кушать и спать, – твёрдо заявила горнолыжница.

– А чего больше? – переспросила бабушка.

– И того и другого, и побольше, – настаивала внучка.

«Какой замечательный этот спорт, горные лыжи», – подумала бабушка и повела Полину в горнолыжную пиццерию.

Такую большую пиццу целиком Полина ещё никогда не съедала. К тому же выяснилось, что хорошая пицца частично заменяет сон. А когда после окончания занятий в горнолыжном ресторане появилась Луна, сон совсем куда-то делся. И началась магия игры, которая вечером продолжится в магическом отеле Majestic. И так повторялось все четыре дня занятий. Теперь Полина больше не опаздывала и не уходила с уроков раньше, всё оказалось интереснее, и не так трудно. А пицца, сосиски и паста были особенно вкусными в этом горном ресторане рядом с горнолыжной школой.

Постепенно, может, через три или четыре занятия, когда все малыши научились самостоятельно держать лыжи пиццей, тогда тренеры собрали горнолыжников внизу и сообщили:

– Теперь вы научились ускоряться, тормозить и поворачивать. Это не всё, что потребуется вам в жизни, но этого умения достаточно, чтобы самостоятельно спуститься с самой вершины. Сейчас мы на кабинах поднимемся на саму гору и спустимся оттуда.

– Ур-р-ра-а! – закричали горнолыжники. Всем было интересно покататься на кабинах.

Когда группа поднялась на гору, все оказались в молоке. Было раннее утро, и был густой тихий туман. На расстоянии вытянутой руки ничего не было видно. Однако малыши пристегнули лыжи и один за другим гуськом потянулись вниз за наставниками. Полина замешкалась и осталась одна. Она очень встревожилась и даже испугалась. Хорошо, что из ниоткуда появилась наставница. Кажется, её звали Мария. Она улыбнулась и подбодрила:

– Смелее, Полина, догоняй своих!

Полина тронулась и быстро догнала группу. Но опасения её не покидали. Как будто такое с ней уже было. Бывает, приходишь куда-то, и ты здесь уже была, или встретишь кого-то, и ты его уже знаешь. Вот как Луну. И вот теперь в этом тумане такая же неизвестность и точно такое же ощущение тревоги. Что там внизу? Как там? Что нас ждёт? Сможем ли мы?

Откуда эти воспоминания?

Записано автором, Брунико, Южный Тироль, март 2017 г.

Мой лучший день

Я была хорошей девочкой. Мне 7 лет. У меня есть хороший дом. Мне там приснилось, что мне прислали посылку. В посылке оказались очень красивые одежды из моего любимого мультика. И в этот день, когда мне прислали посылку, у меня был праздник, и я надела все эти одежды. Я пошла на этот праздник, который был в одной комнате, рядом с моей школой. Там были все мои друзья, но я их не видела, они мне приготовили сюрприз. Они все спрятались за диваном и неожиданно выпрыгнули ко мне. Вообще-то, я не испугалась, я же была смелая в 7 лет. Мне они сделали огромный подарок. Я его распаковала, и там был огромный замок на весь дом. И шарики. Дальше приснился очень весёлый праздник.

Полина, 6 лет, Лиурия, Санта-Маргерита, 14.08.2018

Ёлка

Одним из самых любимых занятий Полины было украшение новогодней ёлки. Обычно ёлка устанавливалась в гостиной оранжевого домика, где жили бабушка с дедушкой. Ёлка была очень высокой, выше дедушкиного роста, поэтому он закреплял ёлку на специальной крестовине. Потом дедушка развешивал на ёлке гирлянды из огоньков, устанавливал макушку – и всё, на этом его участие заканчивалось.

– Полинка, беги скорей сюда, – позвала бабушка, – смотри, дедушка уже зажёг ёлку, можем украшать.

Полина прибежала в гостиную и первым делом забежала за ёлку со стороны угла, где никто, кроме Полины, обычно не мог протиснуться. Пряников на ёлке не оказалось. Полина в недоумении посмотрела на дедушку. Тот с заговорщицким лицом приложил указательный палец к губам, как бы говоря: «Тихо, тихо, не выдавай нашу тайну». Секрет состоял в том, что после украшения ёлки дедушка тайно развешивал на нижних ветках несколько медовых пряников, которые Полинка любила иногда откусывать прямо с ёлки. Прятать их приходилось со стороны угла, так как бабушка не одобряла всякие перекусы вне графика.

«Ага, – поняла Полина, – значит, дедушка повесит пряники после того, как бабушка украсит ёлку и уйдёт».

Бабушка принесла из кладовки три больших коробки с ёлочными игрушками.

– Давай самые маленькие шарики развесим на верхних веточках, средние посередине, а большие внизу, так будет красиво, – предложила бабушка, – ты до верха не дотянешься, поэтому ты работаешь внизу.

– Значит, я первая потому, что я развешиваю самые большие шары, – заключила Полинка.

– Да, но я же дотягиваюсь до самой макушки, может быть, всё-таки я первая, – улыбнулась бабушка.

– Бабушка, ну, конечно, размер шарика важнее, чем высота ёлки, – отстаивала своё Полина.

– А, ну раз так, тогда, конечно, ты первая, – согласилась бабушка, понимая, что дети всегда ищут такую систему отсчёта, где они выглядят лучше.

Через некоторое время бабушка обнаружила, что Полинка развесила все свои большие шары, после чего начала их снимать и укладывать обратно в коробку.

– Полиночка, зачем же ты снимаешь украшения обратно, разве праздник уже закончился? – удивилась в своём недоумении бабушка.

– Нет, бабушка, как же ты не понимаешь, что для ёлки праздник – это пока её украшают, – указала ладошкой на ёлку Полина, – но в твоей коробке слишком мало игрушек, вот я их и снимаю.

«Хотя пряники тоже праздник», – подумала про себя и чуть-чуть про ёлку Полина.

Юрлово, 16.12.16

Мыльные пузыри

У Полины есть бабушка. Она живёт в оранжевом домике, где на втором этаже есть большая ванная комната. Там два окна и даже стеклянная балконная дверь. Правда, это забавно, когда в ванной комнате есть балкон. Но самое замечательное в этой ванной комнате – это, собственно, просторная угловая ванная раковина. Поэтому всегда, когда Полина бывает в гостях у бабушки, она очень любит покупаться в этой большой ванной. Здесь можно не просто сидеть, плескаться и поливать себя дождиком, можно даже немного проплыть от одного берега до другого.

И самое любимое занятие во время этого водного праздника для Полины – это, конечно же, пузырение пузырей. Для этого бабушка наливает в чашку жидкого мыла, добавляет немного воды – и всё, мир приготовился и насторожился. Теперь Полина берёт соломинку и со всей силы дует прямо в чашку с мыльным раствором. Пузыри вываливаются из чашки и заполняют всю ванную. Очень быстро их становится так много, что они скрывают Полину с головой. Очень много разноцветных радужных шариков. Сквозь окно заглядывает солнышко, бликует на мыльной плёнке и ликует радостью и весельем. Кажется, что солнышко есть в каждом шарике и в каждом из них есть свой маленький солнечный мир. Появившись из одной чашки, эти маленькие миры прощаются друг с другом и улетают, всё удаляясь и удаляясь. И если теперь в какую-нибудь из них вставить соломинку и потихоньку подуть, то он увеличится и выпучится больше других соседних миров. А если вести себя неосторожно, то может даже лопнуть.

– Бабушка, а если я буду дальше дуть в чашку, то я могу заполнить пузырями всю ванную комнату?

– Можешь.

– А если ты откроешь окно и балкон, то могу заполнить всю Москву?

– Можешь, но тогда нужно очень сильно дуть.

– Но я же сильная, да?

– Да. И если ты будешь дуть всё сильнее, то заполнишь и всю Землю, и всю Вселенную, и она будет расширяться и расширяться. И никто не сможет понять, почему она расширяется.

– Бабушка, – Полина чуть разводит и покачивает ладошками вверх, как она обычно делает, когда сталкивается с непониманием окружающих, – да, конечно, Вселенная расширяется, потому что я дую. Да?

– Да!

Лоянь, Юрлово, 13.11.16, после Китая

Кто быстрее?

Полине нравился город Милан в Италии из-за своего названия. «Милан – значит милый», – думала Полина. Поэтому она с удовольствием гуляла по улицам и паркам города. Милан, он ещё и очень правильный город. Здесь для всех есть свои специальные дороги. Для автомобилей есть автодороги, для велосипедов есть велодорожки, а для пешеходов есть пешедорожечки.

Так, однажды Полина прогуливалась по пешедорожечке, держась за папину и дедушкину руки. Это позволяло ей разбежаться, подпрыгнуть и пролететь сразу через несколько дорожных квадратов. Через два квадрата, через три и даже через четыре. Но тогда папе и дедушке приходилось немного пробежаться. Им это, конечно же, тоже очень нравилось, особенно дедушке.

Рядом по велодорожке прошмыгнул велосипедист.

– Велосипед быстрее пешехода, – заметила Полина.

– А что быстрее велосипеда? – просто спросил папа.

– Быстрее велосипеда машина, – заключила Полина.

Все втроём подошли к остановке такси, папа поговорил с водителем, и все сели в машину. Полина с дедушкой сели сзади, а папа рядом с водителем. Такси тронулось и поехало, куда положено.

– Полина, а что же тогда быстрее машины? – продолжил разговор папа.

– Быстрее машины мотоцикл, потому что они нас всегда обгоняют, когда мы едем по городу.

– А быстрее мотоцикла? – продолжил цепочку папа.

– Быстрее мотоцикла поезд, – вспомнила Полина, как они однажды ехали в другой город на поезде, и он, конечно, всех обгонял.

– А быстрее поезда?

– Самолёт.

– А что же быстрее самолёта, Полин? – рассчитывал добраться до предела Полининых познаний папа.

– Папа, конечно, ракета.

– А что же быстрее ракеты? – не удержался и подключился к игре дедушка.

– Быстрее ракеты, дедушка, вторая ракета, а быстрее второй – третья, – легко расправилась с задачкой Полина.

Хорошо, что дедушка давно когда-то, ещё в исчезнувшем Советском Союзе, учился в Московском авиационном институте. И дедушка имел представление о первой, второй и третьей ступенях современных ракетоносителей. Но что имела в виду пятилетняя девочка? То ли эти три ступени для выведения полезных грузов на орбиту Земли, то ли первую, вторую и третью космическую скорость, чтобы улететь вообще в дальний Космос.

Дедушка с распахнутыми от удивления глазами озадаченно отвалился на спинку кресла. Полинка веселилась и прыгала оттого, что ей удалось переиграть и папу, и дедушку.

Такси остановилось по нужному адресу.

– Дедушка, выходи, ты приехал, – хохотала Полинка.

Милан, 01.01.2017

Радуга

Мембрана – это как радуга.

Л. М. Из не опубликованного

25.11.16. Всё утро хмурилось. Потом поднялся сильный ветер, и на Землю рухнул ливень. Гром похохатывал, разговаривая с молнией, та улыбалась своей кривой улыбкой. Похоже, весело было только им.

Полинка, укутавшись в плед, сидела на подоконнике и наблюдала, как ливневые потоки умывают всё вокруг. И детский пластмассовый домик, отвечавший барабаном на наскакивающие струи. И красный стульчик, не успевший спрятаться в домик и теперь подставивший спинку под потоки. И резиновый мячик, метавшийся от ветра и дождя по каменной дорожке, пока не спрятался в траву и затих. Было грустно и иногда страшновато.

Ливень закончился вдруг, как водопроводный кран закрыть. Ветер погнал тучки дальше на восток, а на западе сначала прорезалось, а затем смело вспыхнуло солнце. На фоне убегающих туч загорелась во всё небо яркая, сочная радуга.

– Бабушка, смотри – РАДУГА! – восторгалась Полина, взбегая по лестнице на второй этаж, на балкон, который был метра на два ближе к радуге.

– Да-а, какая красота! – согласилась бабушка, поднявшись к Полине на балкон. – Сегодня она какая-то особенно широкая и отчётливая.

– Бабушка, а радугу можно потрогать? – поинтересовалась Полина.

– Нет, малыш, радуга – это просто отражение.

– Но отражение в зеркале я же могу потрогать, – возразила Полина, – оно холодное и на ощупь похожее на стекло.

– Да, а радуга – это отражение солнечного света от мириада водяных капелек.

– Бабушка, ну вот же радуга упирается в крышу того домика на краю посёлка, – настаивала на своём Полина, – если я сейчас побегу к этому домику и заберусь на крышу, тогда я же дотянусь до радуги, да?

– Нет, тогда ты обнаружишь, что радуга убежала во-он к тому дальнему лесу.

– А если я птица и быстро полечу к тому дальнему лесу, я догоню радугу?

– Нет, тогда ты обнаружишь радугу на таком же расстоянии от себя, как и сейчас.

«Хм, – задумалась Полина, – значит, радуга – это что-то, что я всегда таскаю с собой».

– А, – догадалась она, – радуга – это как мои одёжки, как моя надутая курточка.

– Пожалуй, – согласилась бабушка, – самая красивая и самая надутая всем подряд твоя курточка.

Полина сбежала вниз и извлекла игрушки из разных норок, куда те попрятались от грозы. Когда радуга, тогда всё равно веселее, даже если она надута всем подряд.

Юрлово, 27.11.16

Команда

В команде все должны держать голову.

Л. М. Из не опубликованного

Полина играет с какой-то странной конструкцией, похожей на беличье колесо. Только спицы в ней, соединённые с двумя проволочными кольцами, длиннее, чем это бывает в привычном колесе для белки. Да и соединения между спицами и колёсами очень слабые. Конструкция получилась хлипкая, и Полине никак не удаётся установить её на попа, то есть поставить торцом на одно колесо, а второе поднять на спицах башней вверх. Верхнее колесо всякий раз съезжает то в одну, то в другую сторону, и башня опрокидывается.

– Что это ты делаешь, Полинка? – спрашивает бабушка, подойдя к столу, на котором Полина пытается выстроить спицевую башню.

– Бабушка, видишь, мне дедушка собрал солдатиков и сказал, что они команда, – с разочарованием ответила Полина. – Но как они могут выполнить задание, если они такие слабые и только кувыркаются?

– Какое же у них задание? – поинтересовалась бабушка.

– Они должны нести книгу.

Бабушка подошла поближе и попыталась помочь. Видимо, подразумевалось, что одно колесо устанавливается на стол, а на второе, поднятое вверх на спицах, должна была устанавливаться книга. Ничего не получалось. Хлипкая конструкция всё равно опрокидывалась.

– Очень умный он, твой дедушка, если он хотел сделать подставку для книги, тогда мог бы хотя бы подтянуть для устойчивости спицы, – посетовала, как обычно, бабушка.

– Да, точно, – догадалась Полина, – он сказал, что солдатики должны натянуться между головой и ногами.

Полина прижала нижнее колесо к столу, а верхнее немного повернула, как бы завинчивая крышку банки с вареньем. Спицы потянулись вслед за верхним колесом. От этого у башни появилась талия. Башня скорее стала похожа на катушку из-под ниток: верх и низ широкие, а середина узкая. Спицы при этом и вправду натянулись, выбрали все свои щёлочки и хлипкости. А когда Полина положила сверху тяжёлую книгу, конструкция натянулась ещё сильнее и стала ещё более устойчивой.

– Смотри, бабушка, – заключила Полина, – когда собираешь в команду солдатиков, они приходят кто откуда. Тогда их нужно немножко довернуть, чтобы между головой и ногами натянулась струна, тогда они могут исполнить задание.

Ченду, Китай, 19.11.16, Юрлово.

Прививка

25.10.16, остров Хайнань, Китай:

«Сегодня нашу команду поблагодарили за работу».

Л. М. Путевые заметки

Полина делает прививку мишке, кукле и барашу. Она взяла фонарик и стеклянную воронку, через которую бабушка обычно наливает жидкость в бутылки с узким горлышком. Полина светит фонариком с широкой стороны воронки, а из узкого носика выбивается тонкий лучик света. Этим лучиком Полина прививает свои игрушки.

– Полина, зачем ты взяла стеклянную лейку, это же не игрушка, – забеспокоилась бабушка, войдя в комнату.

– Бабушка, ну я же не играю, я их спасаю, – возразила Полина таким тоном, который обычно используют люди, когда говорят: «Неужели вы не понимаете, что происходит?»

– Что же с ними случилось, что их нужно спасать? – поинтересовалась бабушка, попутно заменяя стеклянную воронку на пластмассовую, которые у бабушек всегда найдутся в запасе.

– Они потемнели, и поэтому им срочно потребовалась световая прививка, – ответила Полина. – И, видишь, твоя синяя лейка даже лучше, она не рассеивает свет.

– Так, может, их следует просто постирать, после того как ты их брала с собой сегодня на улицу? – предположила бабушка.

– Бабушка, – вскинула брови Полина, – как ты не понимаешь, постирать можно снаружи то, что испачкалось, а темнота, она внутри. Просто у меня нет пока правильных солдатиков для проведения света, поэтому я пока беру твою лейку.

Ближе к вечеру, когда Землю уже укрыла ночь, бабушка заметила новое странное занятие Полинки. Она вытащила из кухонного ящика все пластиковые трубочки, которые обычно использовались, чтобы пить сок, молоко и даже какао. Затем она достала из шкатулки для всякой мелочи несколько резинок, которыми бабушка обычно стягивала какие-нибудь свёртки. Собрав все трубочки в пучок, Полина старалась стянуть их резиновыми кольцами. Это не очень-то получалось, поскольку пучок был большой, больше детских ладошек, и его никак не удавалось обхватить.

– Давай помогу, – предложила бабушка, – мы же уже идём спать, ты что, собираешься взять это с собой в кроватку?

– Нет, – заговорщически прошептала Полина, – я нашла нужных солдатиков. Сейчас мы их свяжем в команду и пойдём на улицу делать прививку Земле. Смотри, какая она тёмная.

О. Хайнань – Юрлово, 20.11.16

Котомка с ошибками

После Китая:

«Встанете на служение, отклонения сами выровняются».

Л. М., неоднократное напоминание

В оранжевом домике, где живут дедушка и бабушка Полины, есть ещё одно странное сооружение – достархан. Это что-то среднее между диваном, застеленным восточными коврами, и манежем с игрушками, отгороженным полукруглым деревянным резным забором. Достархан установлен вместо стены между кухней и гостиной, что позволяет Полине находиться сразу в трёх мирах. Так она и с бабушкой, пока та работает на кухне, и она с дедушкой, когда он читает в гостиной, и одновременно она в игре.

Однажды, зайдя на кухню, бабушка обнаружила на достархане Полинку, которая вместе с дедушкой собирала свой детский рюкзачок, на спине которого были нарисованы Маша и Медведь из знаменитого мультфильма. Вот только поклажу в рюкзак путешественники собирали какую-то странную. Сломанная машинка, потерявшийся давно кубик, выскочившая откуда-то пружинка, проглатывающая ноты шарманка. Ни одной новой безупречной игрушки, целая куча дефектов, которые когда-то участвовали в игре жизни. Из понятного разве что лейкопластырь для заклеивания ссадин и царапин, вещь в походе нужная.

Полинка попросила дедушку держать рюкзак открытым, а сама ловко перепрыгнула через ограждение достархана и забрала со стола сахарницу с сахаром.

– Полина, зачем тебе сахарница, давай я переложу сахар в пакетик, – предложила бабушка, полагая, что сахар – это походная еда.

– Бабушка, помнишь, я тогда целую сахарницу растворила, когда пыталась понять, куда деваются сахарные кубики в чае, – доказывала что-то своё Полина.

Бабушка в недоумении, но с вопросом посмотрела на дедушку.

– Видишь ли, бабушка, – пояснил дедушка, – для этого похода в котомку собирают свои ошибки.

– А-а, какой замечательный поход, – ничему уже не удивлялась бабушка, – а пластырь тоже ошибка?

– А пластырь, это когда я упала и плакала, когда быстро бежала от вас по дорожке и оглядывалась, чтобы вы меня не догнали, и не смотрела под ноги, – вздохнула от воспоминаний Полина.

– А это зелёное стёклышко от бутылки? – вовлеклась в игру бабушка.

– Это просто у нас, бабушка, не сохранились осколки от той вазы, которую разбила кошка, – признался дедушка.

– Ага, значит, ваза – это всё-таки ваша ошибка, которую вы свалили на маленькое бессловесное животное, – возмутилась не грозно бабушка.

– Нет-нет, – поспешила пояснить Полина, подняв в доказательство кошку, – вазу разбила она. Просто, когда мы её догоняли, мы не угадали, что она полетит через стол.

Кошка висела чёрной лоснящейся тряпкой в руках у Полины и была исключительно довольна тем, что она тоже понадобилась в качестве доказательства в этом важном взрослом разговоре. Кошка вообще обожала всякую суету и непременно совала везде свою продолговатую породистую мордочку.

Потом в котомку пошли охрипшие динамики, вывалившиеся из говорящих детских книжек, потом и сами замолчавшие без динамиков книжки. Стеклянная амфора с аравийским песком, изображавшая разноцветные сценки из бедуинской жизни, была вполне целой и неиспорченной. Но в котомке она, видимо, напоминала о песке, который натаптывала Полинка в прихожей своими сапожками после прогулки. И ещё несколько резинок от лопнувших воздушных шариков, и шарик, скомканный из фольги от шоколадной плитки. А нет, шарик ещё пригодится. Полинка бросила шуршащий шарик в гостиную, кошка с готовностью рванула за ним, и пошла карусель под диваном и столом.

– Ну всё, дедушка, закрывай, – закончила сборы Полина, – я готова.

Пока дедушка с трудом застёгивал рюкзачок, Полинка ловко перепрыгнула через ограждение достархана и побежала вверх по лестнице на второй этаж.

– А как же котомка с ошибками? – в дружном недоумении воскликнули бабушка с дедушкой.

Полинка притормозила на середине лестницы, оглянулась, развела в стороны повёрнутые вверх ладошки, показывая, что сейчас она скажет что-то само собой разумеющееся, и произнесла:

– Бабушка, дедушка, когда поднимаешься вверх, все ошибки остаются внизу.

Бабушка с дедушкой многозначительно посмотрели друг на друга, развели руки и поклонились.

– КУ!

Юрлово, 04.12.16

Карма

Хозяйка кармы, она как окончательный регулировщик.

Л. М. Из не опубликованного

За окном мела метель и завывал пронзительный ветер. Родители сказали, что этот месяц называется «февраль». А дедушка сказал, что на древнем языке этот месяц называется «лютый», это значит буйный и злой. «Совсем не такой приветливый, как на картинках в сказке „Двенадцать месяцев“», – подумала Полина, кутаясь в своей утренней кроватке. Из-за темноты, пурги и бубнежа родителей на кухне вставать совсем не хотелось.

Наконец в спальню заглянул папа и пропел утреннюю побудку:

– Вставай, вставай, штанишки надевай…

«Вэ-э-э, дурацкая песенка», – зарылась ещё глубже под одеяло Полина.

Папа присел рядом с кроваткой, взял дочку за руку и напомнил:

– Ты помнишь, что сегодня мы едем в аквапарк?

Стеклянная бутылка, в которой Полина утром себя обнаружила, стала немножко смягчаться. Сквозь узкое горлышко подуло настроением, и послышались бубенцы разудалой тройки, приближавшиеся из дальнего завьюженного леса. Захотелось стать ещё меньше и свернуться в папиных ладонях целиком. Раздневалось.

По дороге в аквапарк папина машина остановилась в пробке. Папа сидел за рулём, мама сидела впереди на пассажирском кресле, а Полина сзади в защитном кресле для детей. Машина стояла в пробке, значит, и вся семья стояла, хотя все сидели в креслах.

– Глухая пробка, – заключил папа, – а главное, на последнем перекрёстке перед бассейном.

– Папа, а почему она глухая? – поинтересовалась Полина.

– Потому что ничего не слышит.

– Карма такая, – предложила иное объяснение мама.

– Карма? – услышала новое слово Полина. – А что такое карма?

– Карма – это когда получаешь по заслугам. Хорошее заслужил – получаешь хорошее. Плохое что-то сделал – получаешь наказание, – пояснила мама.

– А от кого получаешь? – пыталась разобраться Полинка.

– От Хозяйки Кармы.

Хозяйка представилась Полине строгой злой тёткой. Неизвестно почему. Может, потому, что хорошее всегда скромно и в тени, а плохое всегда выпячивается.

Полина смотрела по сторонам и пыталась представить, за что наказаны все эти люди, так же стоящие в пробке. Пассажиры в троллейбусе за то, что постоянно завидовали и обижались на тех, кто в машинах. Водитель Камаза с полным кузовом битого кирпича, потому что вёз что-то не то и не туда. Мальчик в соседнем авто, сидевший в таком же детском кресле, из-за своих родителей, которые так громко ругались, что слышно было даже сквозь закрытые стёкла. Они начали бубнить ещё утром на кухне о том, чей чай слаще и чья горчица горше. Они продолжили в машине, и горчица заполнила зеленовато-жёлтыми соплями весь салон и стала выдавливаться сквозь щели прямо на асфальт.

– Папа, мама, никогда не ругайтесь, – как будто подумала или как будто громко прозвенела Полина.

Папа с мамой переглянулись. Папа, не отрывая взгляда от дороги, протянул руку назад и погладил Полину по коленке. Мама взяла за руку.

– Ох, ты наша умница!

Регулировщица, регулировавшая движение на последнем перекрёстке, вся в форменном облачении: тёмно-синяя куртка, белые сапоги, белые рукавицы и кожаная портупея с кожаными хлястиками и блестящими кнопками, сама в красном берете – указала полосатой волшебной полочкой прямо на папин автомобиль. Машина чуть покачнулась, поднялась над пробкой, над троллейбусом, Камазом и удивлённым мальчиком в соседнем автомобиле и поплыла.

«Нет, она не злая, – подумала Полина, – она справедливая».

– Малыш, просыпайся, – папа уже отстегнул Полину от детского кресла и аккуратно пытался извлечь из машины, – вот он, аквапарк, мы приехали.

Милан, Юрлово, 13.01.17

Относительность

«Да-а, всё движется, шевелится, крутится, – подумала Полина, – пусть бы даже дедушка называл это колебаниями или вибрацией, но вот Земля?..» Полина подёргала решетку балконного ограждения, потолкала плечом стену дома, ничего не изменилось.

– Не-ет, дедушка, дом стоит на земле и никуда не двигается и не колеблется, – засомневалась Полина, вернувшись в кабинет.

– Дом и вправду никуда не двигается относительно Земли, – улыбнулся дедушка.

– Да, конечно, он же стоит на фундаменте, – развела руками Полина, она уже слышала, что фундамент – это что-то очень устойчивое и фундаментальное.

– Но вместе с Землёй он крутится, – настаивал дедушка, таинственно подняв указательный палец.

– Как это, «вместе с Землёй»? – недоумевала девочка.

– А вот давай посмотрим на такой модели, – предложил дедушка и поставил на стол глобус. – Вот здесь Москва, – дедушка воткнул в глобус булавку, поставил рядом со столом длинноногую напольную лампу со смешным названием «торшер» и включил её.

Когда в кабинете выключили весь остальной свет, то оказалось, что глобус освещается торшером только с одной стороны. С противоположной от света стороны на глобусе было темно, как ночью.

– Теперь представь себе понарошку, что ты сидишь на этой булавке, которая воткнута в то место, где мы сейчас с тобой есть, – предложил дедушка.

Полинка ухватилась руками за булавку, подтянулась, как на лесенке, что на детской площадке, потом забралась на булавку, как на лошадку, и свесила по обе стороны ноги в тапочках.

– Что ты видишь перед собой, Полин? – спросил дедушка.

– Я вижу прямо перед собой лампочку торшера, – ответила.

– Ну вот, значит, у тебя сейчас полдень, – заключил дедушка и повернул глобус влево так, чтобы булавка с Полиной оказались на границе света и тени. – А сейчас что у тебя?

– Сейчас у меня солнышко улетело вправо, и наступил вечер, потому что лампочку я вижу только наполовину, – поделилась наблюдательница результатами наблюдений.

– Правильно, это Земля повернулась относительно Солнца, но булавка так и осталась на том же месте, куда мы её воткнули своим фундаментом, – закончил пояснения дедушка. – Можешь её подёргать или потолкать глобус плечом.

Полина подёргала булавку под собой и попинала глобус ножками в тапочках.

– Да-да, я поняла, что значит быть неподвижным относительно Земли и вращаться вместе с Землёй относительно Солнца, – обрадовалась она, – ну давай, поехали дальше.

– А дальше наступит ночь, – поддержал игру дедушка и повернул глобус ещё так, чтобы солнце оказалось за спиной у Полины, – теперь ты должна увидеть звёзды.

– Дедушка, я теперь вижу только книги во всю стену твоего кабинета, – засмеялась Полина.

– У каждой звезды есть своя книга, нужно только уметь её прочитать, – задумчиво произнёс дедушка, как бы разговаривая сам собой, – хотя, с другой стороны, ты права: каждая хорошая книга – это тоже звезда.

– Дедушка, дедушка, а где же луна? – продолжила игру девочка.

– Верно, есть же ещё и луна, – согласился экспериментатор.

Затем он достал из ящика стола круглое зеркало, приподнял над глобусом и повернул так, чтобы отражённый от зеркала луч света попадал на Полину, оседлавшую булавку.

– Это неправильная луна, – замахала руками Полина, закрываясь от яркого лучика, – на ней не хватает рожиц, которые я видела на настоящей луне.

– Поправим, – согласился дедушка и приложил к зеркалу прозрачную бумажку, на которой он нарисовал фломастером лунные рожицы.

– …

Полина и дедушка, Юрлово, 21.07.2019

Маятники

…матрица задачи укрыта матрицей кармы, поэтому, если вы хотите добраться до задачи, вам придётся сначала разобраться с кармой…

Л. М. Из напоминаний

В оранжевом домике, где живут бабушка и дедушка Полины, есть чердак. Ну, это такое пустое пространство с наклонившимися стенами под самой крышей дома. Позднее дедушка утеплил это пространство, покрасил изнутри белой краской, оббил жёлтыми деревянными дощечками и проложил туда удобную винтовую лесенку. Получилась комната, которую бабушка называла мансардой, а дедушка кабинетом. Потому что туда дедушка втащил ещё большой письменный стол, много деревянных полочек и тумбочек, на которых поселились множество разных диковинок, привезённых дедушкой из разных стран. И если бабушка говорила дедушке: «Ну, ты странный какой», Полина догадывалась, что это из-за того, что дедушка посетил много стран.

На полках стояли пирамиды и каменные грибы, викинги и терракотовые воины, фигуры странных существ с шестью руками и хоботом вместо носа. Ещё там была большая коллекция колокольчиков и целое стадо слонов, прогуливавшихся вокруг глобуса. Сначала самого большого папу-слона Полина едва могла поднять двумя руками, потом могла легко, потом играла им одной рукой, а маленький слонёнок-сыночек вообще умещался в ладошке. Но это не потому, что слоны уменьшались, а потому что Полина подрастала.

А ещё у дедушки была одна странная живая игрушка. Это были два маятника в виде конусов из жёлто-серого металла, называвшегося латунь. Один маятник был большой, длиннее ладошки, и висел он на длинном шнурке, подвешенном к потолку мансарды. Второй был маленький, не больше пальчика, и подвешен он был на более короткую нить, которая была продета в специальную дырочку в самом кончике большого маятника. Так получалось, что маленький маятник висел на большом.

Когда Полина была ещё маленькой, она не дотягивалась до маятников и просила дедушку их раскачать. Тогда дедушка показывал с маятниками разные фокусы. Например, можно было отклонить маленький маятник и отпустить его, и он весело раскачивался туда-сюда. Это беспокоило большой маятник, и он, немного ворча, тоже начинал немного шевелиться. А если далеко отклонить большой маятник, то он бодро вовлекал за собой маленький, против чего тот, похоже, не возражал. Ещё смешнее получалось, если большой маятник отклонить влево, а маленький вообще поперёк. Тогда они оба закручивали восьмёрки и карусели. Впрочем, всегда заканчивалось тем, что большой побеждал и вовлекал маленький маятник в свою ритмику колебаний.

Потом Полина подросла и уже сама могла дотянуться до нижнего маятника. Потом подросла ещё и смогла дотянуться и до верхнего. И каждый раз, взбегая на мансарду, Полина оживляла маятники, пока, наконец, не спросила:

– Дедуля, а зачем тебе здесь эти маятники?

– Ну наконец-то! – обрадовался дедушка, как будто уже давно ждал этого вопроса. – Эти маятники моделируют всю нашу жизнь, – ответил он.

– Как это, «моделируют»? – удивилась Полина.

– Моделируют – это значит на простом примере показывают главное правило, которое одинаково работает во всей сложной жизни: и в природе, и у людей, и даже у всей нашей планеты Земля, – пояснил дедушка.

– Что же это за правило такое? – допытывалась любопытная.

– Правило состоит в том, что всё-всё-всё в нашем мире колеблется, – продолжил дедушка, – и если колебания намного быстрее, чем у этих маятников, то такое колебание называют вибрацией, или ритмом, а если ещё быстрее, то током, или лучом. И главное в этом правиле то, что всё в мире отклоняется от своего равновесия, доходит до крайней точки, поворачивается и, проскакивая точку равновесия, улетает в противоположную сторону, потом опять поворачивает, потом опять и опять, каждый раз проскакивая точку своего начала. То же самое и при вращении, здесь тоже каждая точка пролетает и пролетает точку своего начала. Пока есть качание, вращение, вибрация – есть жизнь.

– А-а, это было в мультике, когда маятник остановился, – вспомнила Полина, – тогда все в городе замерли, и близнецы Йо и Йо побежали и раскачивали маятник на городских часах, и все опять оживились.

– Вот-вот, – согласился дедушка, – куда ни кинь, а вся наша жизнь состоит из колебаний множества больших и маленьких маятников. И даже сердце у людей стучит как маятник, поэтому ни в коем случае нельзя, чтобы эти колебания остановились.

Полина выбежала на балкон, с которого они с бабушкой наблюдали радугу, и решила проверить утверждение дедушки. Ветки берёзы замахали Полине свои приветы, ромашки тоже дружно кланялись белыми причёсками, бабочка быстро-быстро бякала разноцветными крылышками, и воробей…

– Ну, это понятно, – согласилась наблюдательная, – всё везде как-то колеблется, и даже сердце я уже слышала, а тогда зачем тебе два маятника?

– А это затем, чтобы показать, как влияют друг на друга два разных колебания, – пояснил. – Вот, например, представь себе, что ты это маленький маятник, а твои родители или мы с бабушкой – это большой маятник.

– Дедушка, – переспросила недоверчивая, – и теперь ты покажешь мне на этих двух маятниках, как вы на меня влияете, так?

– Так, – подтвердил дедушка, – смотри, вот ты хочешь дорисовать карнавал с принцессой Эльзой или пиццерию с пиццей «Маргаритой» – это твоя жизнь, твой ритм. А мы с бабушкой тянем тебя на завтрак, как большой маятник тянет за собой маленький маятник.

Полина потрогала свою макушку, как будто пытаясь найти там шнурочек, за который она привязана к взрослым. Шнурочек не нащупался, но ощущение, что тебя тянут за макушку, осталось. Потом Полина вспомнила, что если раскачать маленький маятник, то он постепенно вовлекает в качание и большой, и предположила:

– Значит, когда я вам говорю: «Пойдёмте на батут, пойдёмте на батут, пойдёмте на батут», я в конце концов вас раскачиваю, и мы идём?

– Ну, да, замечательный пример, – порадовался дедушка, – но при этом, заметь, хоть ты и чувствуешь, что взрослые тебя куда-то вовлекают, ты зря на нас обижаешься. Мы также живём в своём ритме повторений и также привязаны своим шнурочком к потолку, а потолок к дому, а дом вращается вместе с Землёй. Просто у взрослых есть часы, а в часах есть маятник, и он привязывает нас к расписаниям и графикам потолка, дома или планеты.

Полина подошла к дедушке, сидевшем в кресле, и погладила его по голове, как бы ища шнурочек, за который он привязан к расписанию, или как бы жалея его.

– А теперь представь себе, – неожиданно продолжил дедушка, – что маленький маятник, висящий внизу на короткой нити, – это задача твоей жизни, что-то самое главное, что тебе предстоит; тогда большой маятник – это обстоятельства, которые постоянно вовлекают тебя в какой-то свой ритм, отвлекают и сбивают тебя. И оказывается, что связь между маятниками такова, что чем больше неправильных движений будет у маленького маятника, тем тяжелее будет маятник большой. И дальше всё труднее и труднее будет вернуться к решению своей самой главной в жизни задачи.

– Дедуль, ну какая задача? Я люблю играть, а когда проголодаюсь – поем, устану – посплю.

– Верно, – согласился дедушка, – но так же живут и животные: играют, обустраивают жилище, добывают пропитание, а ещё и продолжают род и, когда устают, тоже спят… но есть же ещё что-то, что точно отличает тебя от животных.

– А-а-а-а, – после короткого раздумья догадалась Полина, – ты имеешь в виду моё любопытство. То, что я люблю всё узнавать. Про пузыри там, про радугу, про вращение Земли, про свет и антиматерию?

– Умница, – похвалил дедушка, – про антиматерию, правда, пока я не понял, но в целом действительно человек отличается от животного тем, что в процессе своей жизни он вырабатывает знания, которые сами потом изменяют образ его жизни. Вполне возможно, что именно благодаря любопытству. У животных это не так, они осваивают только навыки и не вырабатывают новых знаний.

– Ясно, ясно, – рассуждала вслух Полина. – Значит, правильные движения – это узнавание нового, а если я не занимаюсь узнаванием нового, то обстоятельства будут складываться вокруг меня всё более тяжёлые и всё больше будут препятствовать узнаванию, и верхний маятник становится всё тяжелее и всё увереннее тащит меня за собой?

– К сожалению, да. Пока ты маленькая, твои родители и бабушки с дедушками есть твои обстоятельства. И мы как раз и помогаем тебе в твоей главной задаче – в движении к знаниям. А потом, по мере твоего взросления, ты всё больше сама и сама. И чем больше ты узнаешь, тем меньше твоя жизнь будет похожа на жизнь просто животных.

Юрлово, 07.2019–03.2021

Вдох и выдох

Выдох-вдох – хорошо дышать

Чёрный горох, да нелегко глотать.

Сергей Галанин, гр. «Серьга»

Слушать горы

Сын

Из серии сказок про любовь

Скорей, скорей, мой сын,

я не устал, я не старею, нет.

Скорей, скорей, мой сын,

я ждал тебя семь тысяч лет.

С. Бабкин. СЫН. Сын

«Ты будешь моим отцом. Я тебя уже давно выбрал. Ты пойдёшь первым. Туда, в глубины плотности бездонной. Потом найду я маму. Вы с ней уже встречались раньше. Но потерялись. Я её найду. Вы встретитесь опять. И вот тогда, да, именно тогда, ты должен будешь проявить себя как никогда. Ты должен будешь знак подать, и ты его подашь. А дальше всё беру я на себя. Вы не расстанетесь. Потом родите вы меня. И вот потом, существенная роль – ты должен будешь пробудить меня. Я тоже всё забуду. Таков закон в том мире дольнем. Но ты своею жизнью память мою вскроешь. Для этого сначала всё ты вспомнишь сам».

Вот, вот, здесь послушай. Слышишь, толкается коленками. Откуда ты знаешь, что это коленки? Знаю. УЗИ делали, сказали, что плод расположен правильно, головкой вниз. Значит, здесь под сердцем коленки. А здесь, чуть сбоку – это локотки. Они тоже толкаются. Да! Слушай! Я чувствую! О, он пихнул меня в ухо. Ну надо же! Какое чудо сотворила природа. В каком-то мешке с жидкостью зарождается новая жизнь. Почему ты решил, что это он? Врачи сказали, что будет девочка. Здрасте, девочка. Что они понимают в жизни, твои врачи. Не может быть никакой девочки. У нас будет СЫН!

Как операция? Почему операция? Они сказали, что она не смогла обыкновенно родить. Они говорят, что мы опоздали. Воды отошли ещё вечером. А она поехала в роддом только утром. На трамвае. Давали стимуляторы. Схватки оказались очень интенсивными. Пришлось делать операцию. Слава богу, все живы. Господи, что за наказание? За что? За мою нерешительность. За сомнения, неуверенность. Тогда было около десятка возможностей. И все были хороши и рады. И каждая пошла бы с тобой с удовольствием. Правда, рука сама бросила знак в её сторону. Ну и что? Ну, сходили в театр, или в кино, или просто погуляли. И встретились-то всего пару раз, и уже забеременела. Значит, семья, значит, переход в другой мир, в другую жизнь. А я ведь и с этим миром ещё не до конца разобрался. Как-то всё стремительно. Поэтому и казалось не серьёзно, не по-настоящему. Ведь говорили, что здесь должны быть чувства, должна быть страсть, непреодолимая тяга. Я ведь не успел даже ничего почувствовать, и уже сразу сын. А сын – это всё серьёзно. Здесь не до сомнений. Значит, будем притираться, будем преодолевать, будем вырабатывать любовь. Потому что СЫН. А сын – это всё! И не только для меня, но и для всего этого мира.

А мир его встречает так жестоко. Сразу страданиями. Как будто боится его появления. Ведь он же не может за себя постоять, даже осознать происходящего. А у него уже была нехватка воздуха. Он задыхался. Слава богу, справились. Спасибо врачам. Хотя спасибо ли им? Они же и ошиблись. Жестокий беспечный мир. Что ты с ним сделаешь, сынок? Как ты ему поможешь?

Бедная, бедная мама. Она тоже намучилась. Взяла на себя смелость. Решилась. Выносила. Переживала. А теперь вот ещё и операция. Как же она будет за сыном ухаживать? Ей самой нужен уход. Ничего, у них есть я. Теперь всё перевернулось. Все жизненные ценности переоценились. Теперь у меня есть смысл. Теперь у меня есть, зачем всё это.

Бабушки, тётушки, мама – все склонились над сыном. Обступили со всех сторон. Пеленают его своей заботой, сверлят его своим вниманием, закрывают его бронёй, бетонами защиты. Даже от меня. Вот уже несколько дней. Недель! Уже больше месяца прошло после роддома. Ну дайте хоть притронуться к сыну. Дайте хоть подойти. Нет, нет. Разрешаем только купать, и то только под нашим присмотром и с нашим непосредственным участием. Твои действия только от сих до сих. Ну, ещё ночью можешь его покачать, и то только кроватку. Ну а сейчас уже можешь взять его ненадолго на руки. Покачай. Не качай. Видишь, он уснул. Положи его. Ну ё-о-о-о-о-ма-ё! – молчу в тряпочку. Дайте сыну поспать у меня на руках. Ведь это же такое счастье, когда у тебя на руках спит сын. Так, ладно, давай-ка тут без самодеятельности. Хорошо, хорошо. Ложись, сынок. Завтра мы с тобой погуляем. Всё равно. Пока они отвернутся. Я прижму тебя спинкой к своей груди, а чтобы головка твоя не падала, поддержу её своим плечом и своей щекой, поверну тебя вперёд так, чтобы ты видел то же, что вижу я, и мы пойдём с тобой познавать этот мир.

Это свет. Он включается и выключается. Ты заинтересовался, почему щёлкает здесь, а загорается там. Так и в жизни. Порой очень сложная и длинная связь между щелчком и вспышкой, между вестью о событии и самим событием, между пророчеством и пришествием. Вот шкаф. Здесь вещи. Они сопровождают человека всю жизнь, пока он человек и, если он человек. Тянутся за ним в чемоданах, саквояжах, сундуках, грузовиках. Вещи – необходимый атрибут человеческой популяции, и в то же время они лишают нас лёгкости. Не знаю, сынок, как ты с этим справишься. Я вот не смог. Влип. А вот особый шкаф, он собирает специальные вещи. Потому что он сервант. Видишь, там блёстки отражённого света. Это хрусталь – символ человеческого тщеславия. Хотя людям хотелось, чтобы это была красота. Вот картина, она действительно красива. Просто висит бесполезно на стенке.

Это маленький мирок, сынок. Всего-то одна комната. Там за окном, видишь, это Город. Он большой. Он живёт своей жизнью, и ему нет до тебя дела. Но он знает о тебе. И он уже наблюдает за тобой. Присматривается на всякий случай. А там дальше, за пределами города, там уже твоя сторона. Это что-то родное, что-то близкое и по возвращении приятное, тёплое и подпитывающее тебя силой. Но в этой стране поселилось ещё и Государство. Оно не упустит возможности воспользоваться тобой. Будь осторожен. А дальше, за границами государства, там уже вся планета. Поверь, она не такая уж большая, как кажется. И очень чувствительная ко всему. Даже к действиям одного человека. Всего лишь одного маленького человечка.

Тебе предстоит иметь со всем этим дело. И с безразличным городом, и с самоуверенным государством, и со всей хрупкой планетой. Я не знаю, что ты с ними сделаешь. Проявишь ли активность действия и однажды поднимешь флаг над баррикадой. Изматывающий путь. Потому что они потребуют от тебя продолжения. Им нужна проповедь и чудо. Пусть это будут твои тексты или ченнелинг, но они хотят слышать обещания счастья прямо сейчас. Иначе пойдут слушать того, кто обещает. А чудо сработает только популярное. НЛО, пришельцы, телепортация, полтергейст, целительство, привороты, отвороты, подлинная магия и даже фокусы – всё это лидеры продаж. Съедается всё. Странно, что при такой склонности к паранормальности никто не спешит изменить свою нормальность. Мы-то нормальные, мы правильные, чё нам менять. А может, наоборот, в условиях всеобщего угара и зомбированого энтузиазма тебе удастся спокойно и убедительно пройти мимо и этим всех отрезвить. Возможно. Но меня не покидает ощущение, что это будет что-то поворотное. Может, акция, может, проповедь, может, телевизионное шоу, может, научное открытие, но что-то такое, что, наконец, прочистит им всем мозги вплоть до возвращения невинности. Чтобы до них, наконец, дошло, что они здесь не для того только, чтобы удовлетворяться. Знаю, это будет тяжёлая и опасная работа. Будет ломка, и достанется всем. Я слышу приближение этой очистительной процедуры. Кто-то должен будет её провести. Почему не ты? Хотя, конечно, ты будешь не один.

Я ведь тоже пытался нести в мир что-то новое. Пытался, как умел, нести слово. Пример собственной жизни. Это, как правило, вызывало либо насмешки, либо страх и раздражение, либо просто вращение пальца у виска. Потому что они ждали, чтобы я вращал колёса, давил на рычаги и натягивал вожжи. Они хотели, чтобы я стегал, и они стегали меня. А когда я говорил: «Посмотрите на небо», то они считали меня не совсем нормальным. Слава богу, не все. Есть и другие. Их не мало. А с тобой их станет ещё больше. Потому что вы умудрились принести данное вам от рождения. То, что нельзя приобрести ни учением, ни медитацией, как ни тянули меня за макушку те иные, далеко в будущее ушедшие.

Вы владеете какой-то от рождения данностью, какой-то внутренней силой, изначальными и конечными знаниями, не рациональные умом, а приходящие готовыми из каких-то живых пространств. Я не могу это ухватить. «Я не устал, я не старею, нет». Просто это что-то больше меня. То, что вы принесли в этот мир и должны будете ему отдать. Только не распылите, не расплескайте. А мир будет проявлять недовольство и противодействие. И он уже сопротивляется с первых же минут твоей жизни. Потому что он не любит изменчивости. Он будет агрессивным и соблазнительным. Это его главное оружие. Нападать, пугать, докопаться до твоих страхов, переключить внимание на них и этим отвлечь тебя от главного. Или, наоборот, соблазнить тебя, расслабить, перетянуть на поляну удовольствий. Там человек уже беспомощен, он попал в зависимость от постоянной жажды удовлетворения. Но только не ты.

Я вижу, ты не спишь. Ты уже держишь голову прямо. Ей больше не нужна поддержка моего плеча и моей щеки. Ты всматриваешься сквозь оконное стекло, сквозь город, сквозь страну. И в твоих глазах считывается то, что ты принёс. Так не жди же. Начинай прямо сейчас. Нет, я не устал, просто я не успеваю всё охватить. Знаю, этим бросаю тебя на гвозди. Но, помнишь, тогда ты выбрал этот путь и меня для его начала. Так что же ещё я могу? Разве что плечо для опоры да щёку для тепла. А дальше…

«А дальше я сам. Не переживай, папа, успокой маму. Я всё помню. Только не удивляйся, если я буду делать не то, что ты от меня ожидаешь. Если я не стану переделывать мир, как это пытался сделать ты, если я не буду исправлять семью, как ты это пытаешься сделать сейчас. Потому что, может быть, правильнее начать с самого главного – с СЕБЯ!»

Так, что это здесь происходит? Ну, он уже поднял ребёнка. Он держит его вертикально. Руки достал. Стоите прямо у окна. Там же может быть сквозняк. Взрослый, а головой своей не думаешь.

«Мама, смотри, это я уже сам держу голову!»

Дели, Индия, 02.02.06

Счастливая любовь

Из серии сказок про любовь

«Я люблю тебя! Я не могу без тебя жить. Без твоих карих глаз. Глубоких, немного ироничных, но всегда очень добрых и заботливых. Без твоих сильных рук. Они кажутся узловатыми и грубыми, но как хочется упасть в них и раствориться там в этой силе, в этой защите. Вместо подушки мне хочется ложиться на твою руку, которая озорным резким движением закружит меня в радостном страстном вихре. Но главное не в этой интимной кульминации. Хотя именно она снится мне по ночам и заставляет стонать в изнеможении. Нет. Мне достаточно просто смотреть на тебя. Сидеть напротив тебя за столом и смотреть, как ты завтракаешь, пьёшь кофе. Хочу гладить твои жёсткие волосы. Проводить ладошкой по твоему ёжику и наблюдать, как непокорные щетинки возвращаются на место в направлении своего роста. И только белая, никогда не загорающая полоска бежит за моей рукой. И тогда тебя, сидящего за столом, тихонько обнять сзади и молча стоять, обхватив руками, затаив дыхание, и защищать твою спину, быть твоим надёжным тылом. А потом прикоснуться своей щекой или своей шеей к твоей небритой щеке и почувствовать, как эти мягкие иголки пронизывают тебя до груди, и даже до самой ниже, и насквозь до пяток. И вот, наконец, случится самое главное, о чём мечтает любая женщина и всякая завидует, – у нас родится ребёнок. Маленький мальчик. Или маленькая девочка. Потому что я тебя очень люблю, я хочу иметь от тебя детей. Я хочу, чтобы было твоё продолжение, чтобы тебя было много. Чтобы ты был со мной, даже когда тебя нет. Когда ты ушёл на работу, или в поход, или в экспедицию. И мы с сыном подходили бы к воротам, в ожидании вглядываясь в каждую приближающуюся машину. Не папина ли? Цвет похож. Но какая-то уж очень маленькая. Это потому, что она ещё далеко. А вот, смотри, она поворачивает к нам. Она въезжает в наш двор. И ты выходишь, хоть и уставший, но тоже счастливый. И мы повисаем у тебя на плечах, прижимаясь, голова к голове, щека к щеке. Соединяя дыхание, излучая радость, создавая единое. Потому что я тебя очень люблю, и я не хочу больше без тебя жить».