Я тебя заберу

Размер шрифта:   13
Я тебя заберу

Глава 1. Фантомные боли

Мужчина – как хвост у ящерицы.

Оторвешь… с мясом, а спустя какое-то время он снова на месте.

Настоящее время

Музыка гремит так громко, словно какому-то центру отоларингологии срочно требуются пациенты. Стробоскопы не отстают. Я провела в ресторане всего час, а уже чувствую себя сварщиком после двух смен.

– Выглядишь потрясающе.

Непросто услышать в таком дурдоме чей-то голос. Но владелец центра репродуктивной медицины и мой непосредственный начальник умеет говорить так, чтобы его слышали.

Я разворачиваюсь на сто восемьдесят и буквально утыкаюсь лицом в рубашку босса.

– Спасибо.

О том, что такое личная дистанция, Николай Кравцов, конечно же, не слышал. Впрочем, как и о том, что такое деловая субординация.

– Уже подумываю сменить в клинике дресс-код, чтобы каждый день любоваться тобой в вечернем платье.

Нахальные руки приземляются на мою талию, и пальцы начинают поглаживать кожу сквозь ткань. Вполне профессионально. С правильным нажимом. Не быстро и не медленно.

Когда-то, в другой жизни, мне бы, возможно, понравилось. Та девочка вспыхивала как спичка. Но сейчас – нет! Не то место. Не те пальцы. И я сама совсем другая.

– Помнится, ты всегда был поклонником белых халатов. Коротких. На голое тело.

Чтобы не привлекать лишнее внимание, осторожно снимаю с себя горячие ладони и увеличиваю дистанцию между мной и Кравцовым.

– Ради тебя я готов меняться. – На губах Коли расцветает плотоядная ухмылка, его кадык красноречиво дергается.

Вокруг нас толпа народа, коллеги, партнеры, некоторые бывшие пациенты, а организатор банкета вместо важных речей, как всегда, думает лишь о том, что находится у меня под платьем.

– Ради меня можно сделать кое-что другое.

К Кравцову даже прикасаться не хочется. Но через не могу поднимаю руки и поправляю модный галстук. Улыбаясь, затягиваю. Медленно. До легкой асфиксии.

– Лиз… – Лицо Коли становится серьезным. Больше никаких ухмылок и похоти в голубых глазах.

– Отпусти домой, – быстро произношу я. – Нечего мне здесь делать. А там сын. К нему хочу.

– Черт, Градская… – Босс резко дергает шеей, спасаясь от удушья, и перехватывает у пробегающего мимо официанта сразу два бокала.

– Коль, если без шуток, Глеба с соседкой пришлось оставить. Ей завтра на учебу, некогда присматривать. Да и сын без меня не уснет. Будет ждать, во сколько бы ни пришла.

– Твоему пацану уже восемь!

Словно сам не верит, что у его бывшей любовницы в двадцать восемь лет такой взрослый сын, Кравцов окидывает меня удивленным взглядом. С черного каре до туфель. И упрямо заставляет взять бокал.

– Из-за того, что я уеду, здесь ничего не изменится. Произнесешь речь. Тебе похлопают. – Пожимаю плечами. – Завтра мне все равно перескажут суть, а заодно доложат, кого ты на этот раз трахнул в туалете. Будто это имеет какое-то значение.

– Градская, ты можешь хоть раз не бежать, когда я об этом прошу? – залпом осушив свой бокал, хмыкает Коля.

– Я не бегала… Трижды. – Еле сдерживаюсь, чтобы не поморщиться.

В «техническом» плане к Кравцову нет ни единого упрека. Статус главного жеребца всего медцентра – его по праву. Но горький осадок в виде жены, о которой я узнала лишь после третьей близости, существенно портит картину.

– Вот видишь! Не страшно!

– И ничего выдающегося, – осаживаю Кравцова, пока он не распушил хвост.

– Стерва, – цокает Коля, не скрывая восторга. – Охрененная стерва.

– Спасибо за комплимент. Так я могу идти? – Вздыхаю. – Вначале отпуска лишил ради своего особого клиента. Теперь это… Устала.

– Я бы тебя… с удовольствием… – отвечает Кравцов многозначительно. И в конце все же добавляет: – Только нельзя. Это не совсем моя презентация. Да и банкет оплачивает совсем другой человек.

– Кто? – Не понимаю почему, однако становится не по себе.

– Специально для тебя, так и быть, раскрою тайну. Нас ждет глобальное расширение. Еще один филиал. А если справимся, то в конце года и второй. В Москве!

– Таких лотерей не бывает!

Уж я-то в курсе финансового состояния клиники. После того как Кравцов выкупил ее у прежнего владельца, в центр не было вложено ни единой копейки. Вся прибыль уходит в один бездонный карман. И, судя по количеству новых машин и гарему любовниц, деньги в этом кармане не задерживаются от слова «совсем».

– Зато бывают инвесторы. – Будто ждет кого-то, Коля поглядывает на свои часы.

– Ты продал клинику?

– Тепло, – одобрительно кивает Кравцов. – Половину акций. Теперь у центра два владельца. Я и наш мистер Рокфеллер.

– Так это все ради него? – Я обвожу взглядом зал и с трудом сдерживаю зевоту.

– Считаешь, такого повода недостаточно?

– Считаю, что мне пора домой. – Бегло осматриваю местную зелень. Рядом, как назло, ни одного фикуса-алкоголика, куда можно было бы выплеснуть шампанское. – Но я тебя поздравляю! – Возвращаю бокал Кравцову. – Можешь выпить и за меня, и за себя, и за все наши новые филиалы. Уверена, ты наберешь отличный штат и скрасишь личную жизнь по полной программе.

Последняя фраза на грани фола. Это Кравцову можно называть меня стервой. Лишь он имеет право быть сверху во время наших словесных перепалок. Только домой хочется так сильно, что я рискую.

– Да черт с тобой, Градская!

Расчет срабатывает ювелирно точно. Коля злится, но больше не пытается схватить за руку или сунуть бокал. Будто устал от моей компании, он на миг отворачивается. И этого времени мне хватает, чтобы незаметно вильнуть в сторону выхода.

* * *

Пока начальство не одумалось, лечу по ступеням вниз, к гардеробу. В ответ на удивленные взгляды коллег, которые то и дело мешаются под ногами, беззвучно шепчу: «Форс-мажор».

Не хочу оправдываться. Ни с кем не горю желанием разговаривать. Перед глазами уже сияет лицо сына. Сонное, хмурое и самое красивое на свете.

Но стоит протянуть руку за плащом, кто-то высокий и горячий, как печка, вырастает за спиной.

От страха холодок бежит по позвонкам.

– Елизавета Ивановна? – Мужской голос звучит тихо. Говорящий словно и не догадывается, как трудно среди басов разобрать хоть что-то.

Однако я слышу каждую букву. Напряженными нервами ощущаю вибрацию всех этих звуков. И, кажется, чувствую даже эмоции… так остро, что зажмуриваюсь.

– Здравствуйте. – Не оборачиваюсь.

Нужно сделать пять шагов к двери. Всего ничего до полной свободы. Но тягучая мужская аура окутывает с головы до ног, мешая дышать и двигаться.

Забытое состояние. Смесь волнения и опасности – коктейль, запрещенный для матери-одиночки. Да и в принципе не самый безопасный для любой женщины.

– Вы уже уходите? – Мужчина забирает мой плащ из рук гардеробщика и оставляет у себя как заложника.

Кое-как сделав вдох, я распахиваю глаза и встречаюсь взглядом с мужем своей последней клиентки. Тем самым, который не может иметь детей и не желает делать никаких анализов. С мужчиной, из-за которого я лишилась отпуска и, видимо, покоя.

– Извините, приемы в ресторанах не веду.

– Я бы не напрашивался. С некоторых пор стараюсь не беспокоить врачей без причины. Особенно женщин.

Фраза похожа на шутку. Звучит вроде бы тоже несерьезно. Но мой собеседник не улыбается. Он скользит внимательным взглядом по моему лицу и останавливается в районе подбородка. Приличный донельзя. Полная противоположность Кравцову.

– И это правильно. Лучше не беспокоить. – Так и хочется спросить: «Почему?» А еще: «С каких именно пор?»

Вопросов так много, что не хватило бы и ночи, чтобы задать их все. К счастью, мужчина очень вовремя прекращает свой осмотр.

– Вы уже вызвали машину? – Будто собирается помочь, он распахивает мой плащ и терпеливо ждет, когда я просуну первую руку. Проклятие какое-то!

– Это… – Собираюсь сказать «не ваше дело», но на маленьком пяточке гардероба неожиданно появляется новый гость.

– Марк?! – Лицо моего драгоценного босса расплывается в счастливой улыбке, и длинная рука протягивается как раз над плечом. – Шаталов! Я уж думал, ты не приедешь и придется отдуваться за двоих!

Мужчины жмут руки, обмениваются еще какими-то репликами. Только я их не слышу и уже совсем ничего не понимаю.

– А это Елизавета, – спохватывается Кравцов. – Наш самый ценный работник и гениальный врач! Впрочем, ты знаешь, – гордо произносит он, пытаясь приобнять меня за плечи.

– А Марк… – делаю вид, что забыла отчество, – Юрьевич. Он…

В горле ком. За грудиной тишина как в космосе.

– Марк Юрьевич Шаталов… – Коля сияет еще ярче. Тянет меня к себе все сильнее. – Это и есть тот самый акционер, о котором я рассказывал. Теперь он не только наш клиент, но и мой партнер. – Демонстративно метя, Кравцов целует в щеку. И окончательно добивает: – А также твой новый босс. Прошу любить и жаловать.

Глава 2. Не та девчонка

От домашней кошки до тигрицы – один мужчина в прошлом.

Новость о новом боссе припечатывает меня к полу так сильно, что на миг подпускаю руку Кравцова к своей пятой точке. Спохватываюсь, когда чувствую жар. Он и приводит в себя. В ту же секунду исчезают и шок, и дурацкое волнение, и внезапный приступ слабоумия.

– Приятно было познакомиться. – В отличие от Коли, я не протягиваю Шаталову руку. И не трачу время на восторги. – К сожалению, не смогу остаться на презентацию.

Будто случайно, наступаю острым каблуком на кожаный ботинок Кравцова. И, пока тот не взвыл раненым медведем, отхожу на метр.

– Какие-то проблемы? – Шаталов без эмоций наблюдает за нашими танцами.

– Личные обстоятельства, – сообщаю, опережая Колю и его открытый рот. Меньше всего мне сейчас нужен рассказ о сыне.

– Что-то настолько серьезное?

Новый босс, похоже, и не думает отдавать верхнюю одежду. В потемневших глазах то ли злость, то ли раздражение. Но он все же упаковывает меня в плащ и неспешно поправляет воротник.

– Ничего такого, чтобы заслуживало вашего внимания. – Приклеиваю к губам дежурную улыбку.

Почти такую же, с какой классная Глеба просит деньги на очередной школьный ремонт. Отказать ей не может никто. Деньги сами вылетают из кошелька.

Мне тоже не отказывают. Кравцов любезно распахивает дверь ресторана. Словно не гость, а штатный швейцар. Шаталов завязывает с допросом.

– Спасибо, – тяну уголки губ еще шире.

Ради свободы не жалко ни лицевых мышц, ни ног, которые уже ноют, чувствуя скорый забег.

Однако исчезнуть без неприятностей не удается. Только я поднимаю правую ногу, чтобы сорваться с места, суровый памятник за спиной неожиданно оживает.

– Вы ведь еще не вызвали такси. – Шаталов произносит как диагноз. Ни вопроса, ни сомнения в голосе.

– Поймаю на парковке. Здесь наверняка есть свободные машины, – отмахиваюсь. Для пущей убедительности взглядом уговариваю Кравцова кивнуть.

Но уже в следующий момент меня берут под руку и приказным тоном сообщают:

– Я вас отвезу.

* * *

Наверное, если бы Коля захотел меня отбить, впервые за последние месяцы я бы не сопротивлялась. Смолчали бы даже женская гордость и стыд перед чужой женой. Но Кравцов и не пытается.

Открыв рот, он наблюдает, как главный гость сегодняшнего мероприятия ведет меня к двери. Усиленно моргает, словно это может вылечить от ступора.

Лишь уже за порогом слышу удивленное:

– А как же банкет?

Безумно хочется спросить то же самое. А еще намекнуть Шаталову, что его ждет целый зал окосевших подчиненных, готовых и к новому боссу, и к служебному роману прямо в ресторане. Чего тянуть?!

Но, когда передо мной распахивается дверь серебристого мерса, становится не до глупых отмазок. Внутренний голос предлагает сбежать. Женская гордость чертит в воздухе розовый знак «фак ю». И, послав свою панику подальше, я сажусь в новенький, пахнущей кожей и дорогим парфюмом салон.

– Вы уже знаете адрес? – Ума не приложу, почему я уверена, что он знает.

– Я листал ваше личное дело. – Шаталов сообщает об этом так буднично, словно каждый день изучает чье-то досье.

– Тогда, если можно, поскорее. Я обещала быть дома к одиннадцати. – Как в такси, расслабленно откидываюсь на спинку сиденья. Ни о чем не беспокоюсь.

Личное дело – последнее, что может меня выдать. Девочка Лиза, которую девять лет назад посадили в поезд и отправили в новую жизнь, не носила под сердцем никакого малыша. У нее была другая семья, настоящая, а не выдуманная следователем. Другие дата рождения, место и мама.

Ничего общего с историей доктора Елизаветы Градской. Ни в биографии, ни в датах. И почти ничего во внешности, которая с помощью пластического хирурга, парикмахера и тысячи бессонных ночей изменилась настолько, что порой я не узнавала себя на старых фотографиях.

– Постараюсь успеть к одиннадцати.

Шаталов бесцеремонно тянется к моему ремню безопасности. Прижимается мускулистым плечом к груди так близко, что сердце замирает. Но я успеваю первой.

– Не нужно беспокоиться. – Ловко перехватываю застежку и, вскинув голову, смотрю в серые глаза.

– Не любите, когда о вас заботятся? – Он не отводит их. Глядит так, будто душу из меня хочет вытянуть. Знакомо до мурашек по коже. Как в прошлой жизни, во время нашего безумного секса.

Столько лет прошло! Я считала, что забыла, стерла из памяти сотней проблем, учебой и редкими мужчинами. А стоило утонуть во взгляде – и все воспоминания на месте.

– У вас жена и скоро будет ребенок. Заботьтесь о них, – улыбаюсь Шаталову вопреки ощущениям.

– В нашу первую встречу вы сказали, что у каждого человека не меньше десяти двойников. – Шаталов словно и не слышал, что я перед этим ответила. Он, как маньяк, обхватывает мой подбородок, не позволяя отвернуться. – Какой шанс увидеть в одном городе двух похожих женщин с одинаковыми именами?

На миг кажется, что он не спрашивает, а просто издевается. Что тайна уже давно не тайна, а наша новая встреча – очередная игра скучающего богача. Но желваки на скулах и костер в глазах говорят об обратном.

– Вам просто хочется обмануться. – Мажу взглядом по красивому, породистому лицу.

По высокому лбу с парой новых морщинок. По гладковыбритым щекам, которые раньше украшала модная щетина. По широкому подбородку с небольшой ямочкой. По губам. Прежним. С четко очерченной верхней. И совершенной нижней. Не полной и не узкой. Идеальной, чтобы скользить по обнаженному женскому телу или сводить с ума поцелуями.

Нереальное искушение. Глупая девочка Лиза не смогла ему противостоять. Ей было плевать на последствия и хрупкую штуковину, которая бьется в груди. А я…

Облизываю губы и, качнувшись вперед, прижимаюсь ими ко рту Шаталова. Прививки важно обновлять! Даже когда однажды переболел и чуть не сдох от побочки. С некоторыми мужчинам так же.

– Обманываться порой очень сладко, – шепчу, гладя своими губами его губы. Дразню, размазывая слюну и остатки помады. – Только от заменителя потом бывает тошно.

Я резко вырываюсь. И пока новый босс пытается вспомнить, как правильно дышать, отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины.

Глава 3. Женщина с прошлым

Женщины, конечно, слабый пол.

Но не каждой женщине выпадает счастье быть слабой.

На то, чтобы поймать такси, у меня уходит несколько секунд. Водитель из далекой восточной страны сам толкает дверцу, стоит лишь подойти. Спустя несколько мгновений злой как черт Шаталов вылетает из машины. Но мы уже срываемся с места и смешиваемся с быстрым потоком на проспекте.

В отличие от мерса, в такси не пахнет никакой кожей. Здесь никто не спешит спеленать ремнем безопасности. Вместо элитного парфюма я улавливаю аромат шавермы и кофе. Как ни странно, от этих запахов и равнодушия становится легко.

Губы все еще саднит, будто мы с Шаталовым на самом деле целовались. На щеках и подбородке, там, где Марк касался меня пальцами, кожа горит как от ожогов. Однако сердце быстро успокаивается, и к дому я подъезжаю почти нормальной.

Глеб, как и подозревала, не спит. Он встречает у порога вместе с сонной Леной, моей молоденькой соседкой. Не допрашивает, не требует ужина или еще какой-нибудь ерунды. Только быстро обнимает. А через пару секунд разворачивается и идет в свою комнату. Спать.

Ничего необычного! Просто мой мальчик! Восьмилетний ребенок с характером взрослого. И не какого-то безликого «взрослого», а отца.

Я и раньше замечала сходство. Иногда открещивалась, списывая на особенности воспитания матерью-одиночкой. Но после сегодняшней встречи с Шаталовым это подобие уже не получается списать или забыть.

Мой золотой малыш просто маленький клон мужчины, которого я когда-то любила больше жизни. «Версия два – ноль. Улучшенная и исправленная».

Лена интересуется, как прошел банкет. Рассказывает, что они ели на ужин. А я стою посреди тесного коридора съемной двушки и, как зачарованная, смотрю на дверь детской комнаты.

– У тебя такое лицо, словно призрака увидела. – Лена тоже оглядывается в сторону детской.

– Видела сегодня, – не скрываю. – И даже трогала.

– Твою мать… – Соседка широко распахивает глаза и оседает на тумбу для обуви. – Глебкиного отца?

За девять лет вместе, вначале в Москве, затем в Питере, мы с Леной пережили столько всего, что не осталось никаких секретов.

– Он теперь муж моей пациентки, совладелец клиники. И новая головная боль.

Нужно переодеться или хотя бы снять плащ, но силы резко заканчиваются, и я опускаюсь на тумбу рядом с Леной.

– Может, вернемся в столицу? – Она берет мою руку в свою. – Тебе там работу как раз предлагали.

Подруга самый осторожный человек из всех, кого я знаю. Услышать от нее подобное предложение сродни чуду.

– Глупости. – Провожу ладонью по лицу.

– Я все равно на заочное собиралась переводиться. – Лена смотрит с такой надеждой, будто это ей сейчас плохо, а не мне.

Безумно хочется ответить: «А давай!» – и разом нажить себе новые проблемы с переездом, новой школой и поиском жилья. Только вместо «А давай!» наружу из груди рвется смех.

– Лен, он считает себя бесплодным. – Зажимаю рот ладонью, чтобы не разбудить сына.

– Что?!

– Уверен в этом! Даже анализы сдавать не хочет.

Звучит как краткий пересказ дурацкого сна. Одного из многих, что снились мне в первый год после разрыва и заставляли заливать подушку слезами.

– А если он узнает?.. – Лена вновь смотрит на дверь детской комнаты. С тревогой.

– Еще у него есть жена! Красивая, статусная. И, если я хорошо сделаю свою работу… скоро будет ребенок. – До боли кусаю указательный палец.

Психика, похоже, так и не поняла, плакать мне или смеяться. Глаза вспыхивают, как от горы нарезанного лука. А хохот рвется все сильнее.

– Де-ла… – медленно, по слогам произносит подруга.

– И почему земля такая круглая? – Я ударяюсь затылком о стену.

Слезы проигрывают. Переносицу все еще ломит, но на губах играет улыбка.

– Он хотя бы не узнал тебя?

– Меня теперь сложно узнать… – Взглянув в зеркало, изучаю собственное лицо.

Высокие скулы, которые, как и нос, с возрастом заострились. Брови, которые благодаря качественному перманенту немного изменили форму, стали гуще и темнее. Впалые щеки…

После рождения Глеба от прежних щек вообще ничего не осталось. Долгих два года на лице были лишь глаза и губы. Первые – вечно красные от недосыпа и зубрежки. Вторые – постоянно искусанные.

Прическа тоже изменилась. Светло-русая декретная коса отправилась в мусорное ведро накануне первого похода сына в детский сад. Вместе со стрижкой я изменила цвет на черный. А когда появились первые свободные деньги, исправила и уши.

Избавление от проклятой лопоухости стало настоящим праздником. Все мои однокурсники праздновали защиту дипломов, отрывались в лучшем ресторане города. Кутили сутки напролет. А я, Лена, ее тетка, у которой я снимала комнату, и маленький Глеб чокались водой из пластиковых стаканчиков и смеялись так громко, что склочная соседка сверху вызвала полицию.

– Но работать ты с ним как сейчас будешь? – Лена кладет голову мне на плечо и тоже смотрит в зеркало. – Вдруг западет? Как этот твой Кравцов.

– Молния не бьет два раза в одно дерево. Особенно если оно с громоотводом. – Кивком указываю на дверь детской.

– И все равно… Вдруг?!

– Тогда в моих интересах поскорее сделать его счастливым отцом.

Не хочу думать о Шаталове. Не хочу вспоминать нашу сегодняшнюю встречу. Но память нахально подкидывает картинку с его взглядом. Темным, жадным, каким сегодня Марк смотрел в мои глаза. Будто хотел увидеть прежнюю девочку Лизу. На душе становится совсем паршиво.

– А попробует приставать… – Делаю глубокий вдох. – Покажу ему такое небо в алмазах, что сбежит. Туда же, куда сбежал девять лет назад. Не оглядываясь.

Глава 4. Не та

Мужчины, женщины… никто не из железа.

Марк

Уже и не помню, когда чувствовал себя таким идиотом. На улице какая-то хрень… смог с туманом, питерским фирменным. От сигналов машин закладывает уши. А я стою как памятник на проезжей части и смотрю на удаляющееся такси.

С крышей точно непорядок. То ли флюгер накренился и больше не ловит, куда дует ветер. То ли черепице хана.

Другого объяснения тому, что сейчас было, у меня нет.

Да, спутал! Второй раз вместо стервы докторши увидел другую. Девчонку из прошлого, на все мысли о которой давно табу.

Да, повело! Дико, до стойки. С болезненной эрекцией и животной потребностью трахнуть прямо сейчас.

Я бы и трахнул. Пофиг где! Хоть прямо в машине, насадив на себя сверху. Хоть в ближайшем отеле, до расшатанной к хренам кровати. Хоть в темном углу ресторана, прижав к стене.

Ничего, что осталось от совести, и не екнуло бы.

Драл бы жестко.

И за то, что позволяла Кравцову лапать ее круглую задницу. И за то, что сбежала. И за поцелуй ее… прощальный.

За это заставил бы сосать прощения до самого утра. Вставил бы по самые гланды, чтобы дышать не могла без моего согласия. Чтобы текла вся! От слез до совсем другой влаги. Сладкой и горячей.

Взял бы во все дырочки, чтобы забыла, как сопротивляться и отключила умненькую голову.

Коротит – так хочется нагнуть эту языкастую врачиху. И одновременно охреневаю. Сам от себя!

Не мальчик, чтобы вестись на первую попавшуюся смазливую мордашку. Не монах, чтобы шизеть от бледных полушарий в скромном декольте. Не маньяк, чтобы хотеть сразу всего от женщины, которую вижу второй раз в жизни.

Чистое наваждение. Та самая покосившаяся крыша с трещинами и кривым флюгером.

Надо бы выкинуть бред из головы. Справиться с внезапным позывом тела… Только стою посреди улицы, под рев машин и сырость, летящую в морду. И не отпускает.

Облизывая губы, чувствую вкус Ее слюны.

Потирая кончики пальцев, вспоминаю бархат кожи.

И завожусь еще сильнее.

До потребности рвануть следом. Отправить покурить все «личные обстоятельства». И заставить ведьму орать одно слово – «Да!» – в ответ на любой приказ. На любой вопрос. До самого утра.

Знакомое состояние. Хоть и почти забытое. Сродни той одержимости, из-за которой вчера я потребовал у Кравцова личные дела всех врачей и битый час изучал папку с документами Елизаветы Ивановны Градской.

Уроженки Питера. Дочки потомственных кардиологов, разбившихся в аварии десять лет назад. Матери восьмилетнего сына с отчеством какого-то левого мужика, о котором нет ни строчки в биографии.

Незнакомки. Полной противоположности другой Лизе, из моего прошлого.

Слишком дерзкой и стервозной. С охрененными изгибами и выпуклостями, которых у тощей девчонки не было и в помине.

Гадины со вкусом пряной вишни. Но настолько похожей на ту… мое табу, что другие водители, смирившись, начинают объезжать по кругу. А я все стою, мокну и не могу сделать даже шага в сторону своей машины.

* * *

После ресторана домой приезжаю промокший и злой. Кравцов справился с презентацией без моего участия, но потом пять минут разливался соловьем в трубку, как ему жаль и как сотрудники жаждут поскорее познакомиться со вторым боссом.

Так и хотелось потребовать у него список всех жаждущих. С одним шустрым гинекологом в первой строчке. Однако, стиснув зубы, я сдержался. А затем вообще отрубил телефон.

Дома отключить ничего не удается. Настя встречает у порога. При макияже, с алой помадой, которая лучше всего смотрится на члене, в длинном шелковом платье, подчеркивающем все прелести.

Красивая как с обложки. И доступная в любой момент по щелчку пальцев.

– Как прошел банкет? – Она широко улыбается, и бретели платья скользят по плечам вниз.

– Кравцов отработал за нас двоих.

Мне нет никакого смысла врать. Правда, как и что-то плохо пахнущее, имеет свойство всплывать в самый неподходящий момент. Да и с Настей нет необходимости во лжи.

– Коля очень хотел представить тебя коллективу. – Жена снимает с меня пиджак и тянется к пуговицам на рубашке.

– Все, что он хотел, – это деньги. – Останавливаю ее. – И они уже на его счету. Как ты просила.

– А почему тогда ты злой? – Ее руки стекают по моей груди к ширинке и проворно расстегивают молнию. – Трудный день? – Настя опускается на пол. – Или женщина?

Оттянув резинку боксеров, она осторожно освобождает член и демонстративно облизывается. Вроде бы точно так же, как сегодня уже облизывалась другая женщина. Но все-таки иначе.

Спокойно. Без эмоций. Будто то, что предстоит, – обязательная медицинская процедура. Разновидность зонда.

– Всё вместе.

– Надеюсь, она оставила мне хоть что-то? – Губы жены улыбаются. В отличие от глаз.

Это не тянет на ревность. Для нее в нашем браке нет места. С первого дня никто не клялся никому в верности. Оба понимали, что так будет удобнее. Насте – с моими деньгами и статусом. Мне – с постоянной любовницей, которая не станет дурить мозг по любому поводу и избавит от необходимости таскаться по борделям и кабакам с новыми заказчиками и партнерами.

– Если хочешь чего-то особенного, только намекни. – Так и не получив ответа, Настя тянется к члену. Почти касается.

Но я резко пресекаю:

– Не нужно.

Обычно мне нравится такая ласка. Настя знает, как я люблю. От темпа до глубины. И все же сейчас не хочу.

– Ты уверен? – Жена проводит пальцем по губам, размазывая помаду.

У любого другого на моем месте сорвало бы крышу. Похоть в чистом виде. Но, словно проклятый, я вспоминаю другие губы и других женщин.

Похожих как две капли воды…

Одну совсем молодую, девятнадцатилетнюю. Со светящимся взглядом и смешными ушами. Немного оттопыренными, как у сказочного эльфа. С поцелуями, от которых уносило мозг. Со смехом, всегда искренним и звонким. И другую – взрослую, расчетливую. Опасную, как клин, который можно выбить из головы лишь одним… очень древним способом.

Глава 5. Подчиненная

Самая распространенная форма абьюза – трудовая.

Обеденный перерыв в ординаторской начинается со сплетен. Как я и предполагала, вчерашняя вечеринка для многих прошла ударно. Кто-то жалуется на головную боль и вместо кофе хлещет шипучий аспирин. Кто-то задумчиво отмалчивается. А Вероника, молоденькая медсестра с ресепшена, старательно замазывает свежий засос. Перед общим зеркалом. Не прячась.

– Кравцов ее вчера целый час в подсобке трахал, – шепчет мне Галина Михайловна, наш главный лаборант и заодно местное средство массовой информации. – Официанты к нам раз пять подходили. Спрашивали, когда начальство закончит. У них там, в подсобке, то ли алкоголь стоял, то ли посуда.

– В следующий раз пусть заранее оговаривают срок аренды.

Я все больше радуюсь, что не осталась на презентацию. Никаких сюрпризов. Банально и предсказуемо.

– Перенервничал Николай Степанович, – хмыкает Галина Михайловна. – Не каждый день делит бизнес с другим.

– Бизнес не любовница. Конечно, жалко. – Поглядываю на часы.

До следующего, последнего на сегодня приема еще полчаса. В принципе, можно отсидеться у себя в кабинете. Без кофе, но хоть в тишине.

– Мне кажется, предложи Кравцов поделиться, Верочка не отказалась бы. Этот Шаталов… Он такой, что никто бы не отказал. – Галина Михайловна делает щедрый глоток капучино и жмурится. Как довольная тучная кошка.

– А что, вчера никто не успел… – Голос сипнет, и приходится откашляться. – …завести близкое знакомство?

– С этим… Марком Юрьевичем? – Галина Михайловна отрывается от своей чашки и удивленно вскидывает брови.

– Он вроде как без жены приехал. Свободная касса. – Дико хочется помыть собственный рот. С мылом.

– Куда приехал? – Глаза моей собеседницы становятся похожими на два блюдца.

– В ресторан, – жму плечами.

– Так не было его! Мы до двенадцати ждали, когда ж объявят причину попойки. На шампанское уже смотреть никто не мог. А потом Кравцов взял микрофон и рассказал про этого Шаталова. Мол, соучредитель. Новый босс. И бла-бла-бла.

– Так я… – Хочу сказать, что видела его в гардеробе. К счастью, заткнуться успеваю вовремя.

Звезда сегодняшнего шоу «Сплетни» – Вероника. Пусть ею и остается.

– Зато мы потом в интернете нашли фотографии нового начальства. – Забыв о кофе, Галина Михайловна достает телефон и начинает быстро искать что-то в сохраненных фото. – Вот, смотри! Элитный кобель и в фас, и в профиль. Таких мужиков нужно выпускать в массовое производство. Ксерить пачками, чтобы у каждой женщины был свой. – Она мечтательно вздыхает и сует телефон мне в руки.

Дико хочется сказать: «Не надо. Мне не интересно!», но не успеваю. Галина Михайловна слишком настойчива, а Шаталов на фотографии слишком хорош.

Его не портит ни сердитый взгляд, ни рубашка, застегнутая на все пуговицы и прячущая мускулистое тело. Ни женщина рядом.

– А это жена! – подсказывает Галина Михайловна.

– И давно они в браке? – Сама не знаю, какой черт тянет за язык.

Анастасия Шаталова – моя пациентка. Рано или поздно все узнают, кто она. А заодно – выведают и перескажут подноготную мужа.

– Два года.

Галина Михайловна листает дальше. Показывает еще одно фото Марка, только уже с другой женщиной и более молодого. Моложе, чем я его запомнила.

– А это первая жена. Тоже красотка. Они были в браке пять лет, потом расстались.

– Красивая…

Взгляд останавливается на знакомом женском лице с грустными глазами. Еще один персонаж моих ночных кошмаров. Думала, смогу ее забыть. А нет – помню.

– В газетах писали, что они долгое время были партнерами. Даже после развода. Представляешь? А девять лет назад Шаталов отдал ей весь бизнес. Переписал на ее имя контрольный пакет акций.

– Девять лет? – Я хватаю со стола свой стакан и жадно пью воду. Всю, до последней капли.

– Что-то там у него случилось. Темное. – Галина Михайловна пожимает плечами. Редкий случай, когда наша главная сплетница не смогла нарыть нужную информацию. – Но компания, которой он занимается сейчас, – это фирма покойного отца. За последние годы Шаталов умудрился поднять ее с колен и вывести на республиканский уровень. Пишут, что пахал без выходных и проходных.

– Что ж этому… передовику производства без нашей клиники не жилось? – Закрываю глаза и делаю пару медленных вдохов.

Ничего особенного не произошло. Прошлое – в прошлом. Настоящее – в настоящем. Однако эта непрошеная экскурсия по жизни Шаталова действует на меня слишком сильно. Словно очередная проверка: болит или не болит.

К сожалению, в отличие от прошлых тестов, сейчас я проваливаю сдачу.

– Да кто ж их, богачей, знает?! – Галина Михайловна заканчивает, наконец, пытку фотографиями и возвращается к своему остывшему капучино.

– Никто. – Я поднимаюсь с места.

Кофе уже не хочется. Воды тоже. Желание отсидеться в кабинете до начала приема становится настолько сильным, что сразу же иду к двери.

Ноги сами несут вперед, даже каблуки не мешают. Но стоит распахнуть дверь, и я на полной скорости врезаюсь в чью-то грудь. Твердую как из стали. Легкие тут же заполняются ароматом мужского парфюма. Слишком редкого, чтобы его можно было спутать.

– А это Елизавета Ивановна, – доносится откуда-то сбоку скрипучий голос Аркадия Петровича Савойского, заведующего отделением ЭКО. – Кажется, именно с нее вы хотели начать общее знакомство.

Аркадий Петрович умалчивает о жене Шаталова. Хотя бы перед персоналом соблюдает видимость врачебной тайны. Только мне сейчас на это наплевать.

Будто имеет полное право, Марк скользит горячей ладонью по моей спине. И возбуждается так быстро, что во рту пересыхает.

– Я планировал общаться с каждым лично. В его или в моем кабинете, – добивает Шаталов.

И пока остальные работники клиники спешно поднимают с пола свои челюсти, резко разворачивает мое безвольное тельце в сторону коридора.

Глава 6. Азы субординации

В каждом мужчине скрыты голодный тигр, похотливый орангутан и упрямый осел.

Наглость некоторых мужчин сбивает с ног. Наглость этого мужчины сбивает с ног в буквальном смысле.

Чуть не падаю, когда цепляюсь каблуком за небольшой порожек в коридоре. Чуть не ору, когда Шаталов припечатывает меня к своему боку и почти несет.

– Только пискни! – рычит он.

А я в шоке пытаюсь вспомнить, переходили ли мы на «ты» в новой жизни.

Вчера в машине? Кажется, нет! В ресторане? При Кравцове вряд ли.

– Я сейчас не то что пискну, я взвою!

Пытаюсь отбиться от такой помощи. Луплю острым локтем в область ребер, целюсь коленом в бедро. Стараюсь изо всех сил. Но проще сдвинуть гору.

– Обязательно взвоешь! Я тебе обещаю! – Шаталов вносит меня в мой кабинет и захлопывает дверь.

– Что вы себе позволяете? – Отпрыгиваю от него, как мышь от бешеного кота.

Свидетелей здесь нет, можно больше не изображать из себя беспомощную дуру.

– Мы вчера не договорили.

Шаталов настигает меня в три широких шага и прижимает торсом к стене. Той самой, на которой висит целый иконостас дипломов и сертификатов.

Стена гордости… до этого момента. А сейчас стена позора.

– Ах да, точно… – Тело реагирует сильнее, чем мозг. Колени слабнут, по позвонкам катится волна жара. – Кажется, мы говорили о семейных ценностях.

Не знаю, каким чудом я сохраняю мозг в сознании. Но не успеваю договорить, Шаталов с особой одержимостью спешит решить и эту проблему.

– Ты всегда такая острая на язычок?

Он под попу подкидывает меня вверх и как по бугристой горке спускает вниз. Заставляет коснуться всех его выпуклостей. И железного пресса. Идеального, с полным набором кубиков. И бедер. И члена. Налитого. Крупного. По ощущениям, гораздо большего, чем у Кравцова. По памяти тоже.

– А вы со всеми работниками планируете знакомиться на ощупь? – Глушу стон, когда мужские ладони принимаются за мой зад.

Мнут его! Настойчиво. Жестко. Смещаясь с каждой секундой все ниже. Туда, где все уже горит и плавится.

– Лишь с самыми вредными! – Марк со свистом выпускает воздух сквозь зубы. И, будто надеясь облегчить боль, вжимается пахом в мой живот.

Никакой субординации! Даже ни намека на нее.

Наверное, нужно заорать или позвать кого-нибудь на помощь. Такими темпами через пару минут я буду на столе с раздвинутыми ногами. А еще через несколько мгновений – закричу от кайфа.

Перспектива заманчивая, учитывая, что последняя близость была полгода назад, а в искусстве секса Шаталов так и остался на вершине пьедестала.

Если бы не парочка «но», я бы уступила. Пофиг, что не место и что видимся всего третий раз. Сдалась бы. Ради здоровья! Ради сумасшедших ощущений, которые даже время не способно вычеркнуть из памяти.

Однако эти «но» отрезвляют.

– Сотретесь! – Оглядываюсь по сторонам.

– Только если в тебе, – хрипит новое начальство. И лапает меня все наглее.

– У нас коллектив как на подбор. Все вредные. Рекомендую начать с лаборатории. Там у вас уже есть фанаты.

Пользуясь тем, что Шаталов переключился с попы на декольте и зубами пытается расстегнуть белый халат, толкаю его в грудь.

Получается примерно как одна лошадиная сила против КамАЗа. Почти ничего. Но от неожиданности босс на миг ослабляет напор. Нырнув под его руку, я лечу в другую сторону кабинета. К своему столу.

– Думаю, на этом наше захватывающее знакомство можно закончить. – С видом, словно ничего такого не произошло, одергиваю халат и сажусь в кресло.

Поджилки еще трясутся. Внизу живота ноет. Лишь счет два – ноль приятно греет душу.

– Проклятие! Что ж ты такая шустрая? – Морщась, будто от адской боли, Шаталов поправляет член и как инвалид ковыляет в мою сторону.

Бульдозер, а не мужчина. Без тормозов и задней передачи.

– Шустрая, потому что веду активный образ жизни. Вам тоже рекомендую. Теннис, плавание. Можно бег. В вашем случае сойдет и за женщинами. С такой самоотдачей есть шанс победить в марафоне. – Цепляю на нос очки и, чтобы хоть как-то защититься от чудовища, хватаюсь за ноутбук.

Технику, конечно, жалко. Это единственный подарок, который я согласилась принять от Кравцова. Но попа, грудь и другие стратегические места дороже. Про сердце вообще молчу.

– Ты же сама этого хочешь. – Капитан Очевидность склоняется надо мной и рентгеновским взглядом заглядывает в глаза.

Так и провоцирует. Еще сильнее, чем вчера в машине. Будит столько эмоций, что сразу вспоминаю и о небе в алмазах, которое обещала Лене. И об одном замечательном мальчике, который восемь лет растет без отца.

– Да, я хочу, чтобы вы кончили.

Не глядя на обалдевшего Шаталова, выдвигаю второй ящик стола и достаю пакет с небольшим пластиковым контейнером. На нем уже наклеена нужная бирка. Рядом лежит распечатанная инструкция. Что, куда, в каком количестве и где потом оставить.

– Это контейнер для сбора спермы, – поясняю с дежурной улыбкой. – В конце коридора есть специальная комната. Там удобный диванчик, большой телевизор с подборкой фильмов. На любой вкус! Уверена, у вас все получится.

Положив эту красоту на стол прямо перед Шаталовым, для подстраховки отъезжаю на кресле подальше.

– Зачем? – Марк по-собачьи наклоняет голову вправо.

Совсем как я, когда увидела его первый раз на пороге этого кабинета.

– Мне нужна спермограмма. Если есть хотя бы один шанс оспорить ваш диагноз, мы просто обязаны им воспользоваться.

Словно не контейнер выдала, а со всей силы ударила по самому нежному, Шаталов стискивает зубы и медленно выпрямляется. Делает это осторожно. Как оборотень, которому нужно переломать себя, чтобы вернуться в человеческое обличье.

– Это лишнее, – произносит он сухо.

Ни в голосе, ни на лице нет и следа от желания, с которым еще минуту назад Марк стискивал меня в объятиях.

– Эта процедура входит в стандартный пакет. Вам даже доплачивать не придется.

– Забудьте. – Шаталов сам незаметно снова переходит на «вы».

– Но я могу хотя бы запрос сделать? В прежнюю клинику! Туда, где вам поставили диагноз.

Ничего не понимаю. Своей просьбой я словно какой-то порог переступила… сунулась на территорию, где Елизавете Градской ничего не светит и никогда не светило.

– Просто сделайте свое дело. – Марк не просит. Приказывает. Давит, как умеет давить только он.

– Никто не узнает… Это полностью конфиденциально.

Безумно хочется схватить этого упрямца за ворот пиджака и вытрясти правду.

– Обследований и анализов мне уже хватило. – Будто почувствовав мое желание, Шаталов отходит к двери. На миг задирает голову к потолку и выдыхает одно короткое слово: – Баста!

Глава 7. Диссонанс

Если женщина для мужчины закрытая книга, то никто даже закладку сунуть не даст.

Марк

В могучем русском много матерных слов. Некоторые способны точно описать мое состояние. Пздц, например. Но из головы не выходит прилизанное и до скучного правильное – диссонанс.

Странно познакомиться с ним в почти сорок. Вроде как к этому возрасту должен был переболеть всеми видами сдвигов по фазе. Да и с моим прошлым удивить в принципе сложно.

А вот накрыло!

Подозреваю, если бы Градская не «обрадовала» гребаным контейнером, трахались бы мы как кролики, до сломанного стола и потертостей на стенах. После этого пришлось бы переселять упрямую врачиху, устраивать генеральный ремонт и отстегивать персоналу за молчание.

Но один хрен! Никто бы не остановил.

Пофиг было бы на сплетни, расходы и мебель.

От «хочу» и «надо» все клеммы выгорели.

Вело в тот момент так, словно не было ничего важнее, чем взять эту вредную докторшу. Сразу как увидел. Без разговоров. Без растанцовки. Без защиты, которую не прихватил с собой, да и не думал, что может понадобиться.

Дикая реакция. Похожая на помешательство.

А ведь и не планировал сегодня ничего такого. Очухался за ночь. Хотел нормально встретиться. В клинике, чтобы никакого искушения не возникло.

Думал поговорить. Попытаться понять, что ж в ней такого, что меня настолько жестко кроет.

Даже не сомневался, что в рабочей обстановке смогу расколоть эту стервозную бабу. Нечем ей было цеплять меня без ресторанной экипировки и блядских туфель на острых шпильках.

Врачиха! Каких тут с дюжину, всех возрастов и мастей. Но стоило Градской выйти из ординаторской. Впечататься своими мягкими полушариями в мою грудь. Вздрогнуть тихонько… Снесло все планы к хренам собачьим.

Как с поездом встретился. Грузовым. Прущим на полной скорости.

Вмиг забыл и про разговоры. И про «расколоть». И про «ничего такого». Здравые мысли сократились до примитивных инстинктов: хватать и брать.

Чудом дошел до ее кабинета. Возненавидел по дороге видеокамеры и пациентов. Проклял архитекторов, которые придумали такие длинные коридоры.

Чувствовал, как докторша злится под боком. Кайфовал от того, как пинается. Возбуждался как пацан от острого язычка, которым стерва заводила еще сильнее.

Крыша не просто ехала. Она летела с первой космической. Махала черепицей и желала: «Счастливо оставаться!»

Я шалел от близости. А только мы пересекли порог кабинета – едва не сдох, когда Градская отскочила к стене и, будто собралась драться, вздернула свой острый подбородок.

За грудиной кольнуло, как у инфарктника. Словно привиделось что-то. Чуть молнию членом не порвал от бешеного взгляда и точеной фигурки, упакованной в белый халат.

Ненормальная реакция! Как у больного. Сразу на все: на яйца и на голову. Чокнулся от незнакомой бабы, которая даже не пыталась меня зацепить или понравиться.

Не помню уже, когда такое происходило. Представить не могу, от чего так развезло сейчас. Нет ведь в этой Градской ничего особенного. Ни ног от ушей. Ни кукольного тюнинга.

Вместо копны волос – короткая стрижка. Вместо макияжа – очки на пол-лица.

Зараза! Хоть и молодая, но со скальпелем вместо языка.

* * *

После очередного облома прихожу в себя так же медленно, как и вечером. Опершись руками о подоконник, смотрю в окно на питерский дождь. Глушу желание вернуться и трахнуть вредную бабу прямо на ее рабочем столе.

В мыслях один, мать его, диссонанс. Слово-то какое!

«Что в ней особенного? – пытаюсь реанимировать мозг вопросами. – Почему именно на нее больная реакция? – луплю по извилинам с настойчивостью дятла. – Кто она такая вообще?»

Словно не читал никакого личного дела и не видел кобелиной стойки Кравцова, я поворачиваюсь в сторону кабинета заведующего.

Раздумываю, идти или нет, недолго.

Савойский, как и положено начальству, занят самим собой. Однако, увидев меня, тут же обрастает бумагами и папками. А потом включает режим официанта элитного ресторана.

Сам встает. Сам отодвигает мне стул. Остается лишь, чтобы сам рассказал, зачем я здесь. Но с этим приходится помочь.

– Градская. Елизавета. Давно у вас работает?

Наизусть помню дату приема. Помню все ее даты! Только сейчас интересует другое.

– Да… – Савойский меняется в лице и тут же тянется к клавиатуре.

– Расскажите подробнее. Когда, почему вы ее взяли. И остальное.

Я расстегиваю пиджак и устраиваюсь в кресле максимально удобно. Всем своим видом показываю, что беседа будет долгой и очень доверительной.

– Но… – Заведующий нервно сглатывает. – Вы ведь читали личное дело. Николай Степанович должен был предоставить…

– Нет, – обрубаю. – Я хочу узнать от вас. Не то, что указано в документах. А то, чего там нет.

– Я… Я вас не понимаю.

Для заведующего таким отделением он слишком недогадлив. Поэтому говорю без намеков:

– Семья. Любовники. Хобби. – Загибаю пальцы. – Предпочтения в еде. В напитках. – Почему-то вспоминаю эспрессо, который ненавидела одна смешная девчонка в моем прошлом. И которым сегодня пахло в кабинете доктора Градской. – Всё!

– Вы… – Савойский поправляет очки, но больше уже никуда не тянется.

– Предлагаю начать с любовников. – Я коротко киваю. – Что у нее было с Кравцовым? И как долго длилась эта связь?

Глава 8. Мужчина с тайнами

Это у женщин загадки. У мужчин – сплошные тайны.

Лиза

Когда Шаталов уходит, я сдуваюсь, как воздушный шарик. До приема еще минут пятнадцать, но нет сил включить ноутбук или заранее достать формуляры нужных согласий.

Не могу даже в зеркало посмотреть. Ничего не хочется. За ребрами барабанный бой. А в голове каша.

Точь-в-точь как девять лет назад, когда заставила следователя привезти меня домой к Шаталову и вместо Марка встретила там его бывшую жену. «Партнершу и любовницу!» – поправляю себя.

Если бы могла, я бы с радостью удалила тот день из памяти.

Чтобы не ныло и не снилось. Чтобы при взгляде на Шаталова не вспоминать, как ревела там, на пороге пустого дома, как меня рвало от неизвестной болезни, оказавшейся беременностью. И как дралась со следователем, не позволяя посадить себя в машину.

Сумасшедшей была. Влюбленной настолько, что готова была поселиться под дверью и ждать, будто прикормленная добрым человеком бездомная собака.

Даже сейчас от той горькой картинки пробирает до костей. В кабинете больше двадцати градусов, а я мерзну и ничего не могу с собой поделать.

Какой-то адский талант вляпываться в одного и того же мужчину. Первый раз – до разбитого сердца и целого вороха проблем. Теперь…

Собственная реакция на Марка пугает сильнее, чем разоблачение. Умом понимаю, что он мне не нужен. Чужой муж! Далекое прошлое! Ни одной причины поддаться.

А тело горит так сильно, требует его ласк так настойчиво… Хоть прямо сейчас звони Ленке и говори, что едем в Москву.

Неважно, что сгоряча. Начхать, что будет выглядеть побегом.

После этой встречи с Шаталовым переезд уже не кажется большой проблемой. Выжила же как-то в новом городе без чужой помощи! Не пропала, когда родная мать, скатавшись пару раз к маленькому внуку, сказала, что не может больше мотаться в столицу.

Даже смешно было… сквозь слезы. Мама боялась потерять изменщика-отчима, а потеряла меня и Глеба. Легенда о сироте, состряпанная для защиты свидетеля, вдруг стала не вымыслом, а реальностью.

Вероятно, задержись пациентка минут на десять, я бы таки набрала подругу. От искушения зудят кончики пальцев и холод сменяется жаром.

Однако пациентка приходит вовремя. Смотрит на меня как на бога, когда рассказываю о шансах на беременность. Плачет, получив направление на первые анализы. И от ее радости, под ее слезы я остываю.

Стена гордости так и остается стеной позора, но ни о каком переезде уже не думается.

К концу приема вместо растерянной Лизы просыпается обычная, готовая ко всему. И как только пациентка уходит, я делаю то, что нужно было сделать еще раньше.

Набираю однокурсницу, которая тоже работает в Питере, у конкурентов, и после короткого приветствия прошу:

– Марина, мне очень нужно дело одной вашей клиентки. Вернее, не ее, а мужа. Фамилия Шаталов. Марк Юрьевич.

– Лиз, сама знаешь, без запроса я тебе ничем не могу помочь. Конфиденциальность превыше всего.

– С запросом я бы тебе и не звонила. – Кусаю губу.

– Да уж понятно.

– Но мне правда нужно. В ее карте о нем только одна строчка. О бесплодии. А у меня есть очень серьезные основания полагать, что это не так.

– Основания? – хмыкает Марина. – Лиза, это ты у него по глазам прочла? Или линии на руке посмотрела?

Мы никогда не были близкими подругами, так что не обижаюсь. Я бы тоже без веских причин не показала чужое дело. Не с нашей работой делиться такими тайнами.

Но сдаться уже не могу. Не после прощального «Баста», с которым Марк вышел из моего кабинета.

– Марин, ты самого Шаталова вживую видела? – начинаю осторожно.

– Предположим, что да.

– На лицо помнишь, какой он? Или фотографию в интернете поискать?

– Блин, Лизка, ну какая фотография? – Она тяжело вздыхает.

– Я найду! Быстро.

– Ладно. Фиг с тобой. Разве можно забыть такого породистого кобеля! – сдается приятельница. – У нас тут был настоящий траур по его генофонду.

– Наша лаборатория тоже готова устроить панихиду, – вспоминаю Галину Михайловну и впервые за день улыбаюсь.

– И к чему был вопрос про лицо? – уже более расслабленным тоном спрашивает Марина.

– Я тебе сейчас фото одно пришлю… Не Шаталова. А ты уж решай, дашь мне дело или нет.

– Ох, Лизка…

– Просто жди!

Не хочу больше убеждать. Нет у меня никаких аргументов, кроме одного. Поэтому быстро нажимаю на отбой и следом шлю фотографию сына. Последнюю. Из зоопарка. Где Глеб по-взрослому хмурится, глядя на медведя, и сжимает губы точно так же, как это делает его отец.

После отправки, кажется, не дышу. Слышу, как на стене тикают часы. Слышу свое сердце. Оно стучит гораздо громче и быстрее.

А потом на телефон падает сообщение с коротким ответом: «Охренеть, Градская! Завтра всё получишь».

Глава 9. Лоб в лоб

Коса на камень – классика отношений мужчины и женщины.

Следующим утром я просыпаюсь с острым ощущением надвигающейся бури.

Предпосылок вроде бы нет. Глеб здоров. Вместо работы в клинике у меня сегодня лекция в университете. Никаких обнаглевших личностей на горизонте. И от Марины пока ноль писем и ноль сообщений.

Полный порядок. Но избавиться от беспокойства все же не получается.

– Ты как в последний бой собираешься! – смеется заглянувшая к нам на минуту Лена.

– Не в бой, а в институт.

Немного подумав, наношу на губы алую помаду. И тут же ее стираю.

– Это я знаю. Ты второй год каждый месяц там лекции читаешь. Учишь будущих врачей уму-разуму. – Лена заглядывает ко мне в зеркало. – Но вот не помню, чтобы ты так старательно собиралась. Обычно костюм, тональник, и убежала. А тут платье, макияж… Это румяна? У тебя были румяна?

Она берет мою косметичку и начинает внимательно разглядывать содержимое. С азартом. Не как студентка третьего курса, а как маленькая девочка, впервые увидевшая мамины закрома.

– Если хочешь, забирай!

У меня нет никакого желания оправдываться. К тому же не знаю, что сказать. Обычная лекция, знакомые студенты, а я… уже полчаса перед зеркалом. И нервы в струны.

– Нет, ты что?! – Лена возвращает мне все добро. – Знаешь, если бы Шаталов тебя сейчас увидел, мне кажется, он бы и жену бросил, и затею с ребенком.

Не горю желанием вспоминать о Марке, однако после этих слов внутри что-то екает.

– Больше всего на свете я бы хотела, чтобы он отправил жену в другую клинику. – Помада летит в косметичку. – И не встречаться с ним. Никогда!

Я так и не рассказала Лене о вчерашней выходке Марка. Узнай она правду, наверняка купила бы билеты в Москву и попросила тетку найти нам жилье.

Ради себя Лена и пальцем не пошевелила бы, а вот ради нас могла свернуть горы.

Наверное, это большое везение – встретить такого человека после предательства близких. Всевышний знал, чем платить за литры слез. Но сейчас любая забота кажется лишней.

– И все же ты красишься так, будто собралась поразить кого-то в самое сердце! – уже убегая, говорит Лена, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не запустить в нее тушью.

* * *

После веселой перепалки с Леной и похода в школу на душе становится легче. Я больше не жду метеорита на свою голову. Электронную почту проверяю не каждые пять минут, а раз в полчаса. К началу лекции вообще отпускает.

Бодро вещаю о современных методах борьбы с бесплодием. Слышу в зале грустные вздохи во время рассказа о мужской сперме, которая за последние сорок лет «потеряла» почти шестьдесят процентов сперматозоидов. Ловлю восхищенные взгляды молодых парней и парочки коллег.

Почти как всегда. И все же чуточку иначе.

До самого конца лекции не получается уловить, в чем разница. Но когда во время финальной части, с вопросами-ответами, открывается дверь зала и входит еще один слушатель, сжатая внутренняя пружина резко распрямляется.

Не могут два человека чувствовать друг друга на расстоянии и спустя долгие годы. Это антинаучно и противоестественно.

У обоих из нас давно своя жизнь и сферы интересов. Но сейчас я смотрю на Марка Шаталова. Скольжу взглядом по красивому мужскому лицу, по сильному телу, упакованному в дорогой костюм. И четко понимаю, что знала.

Знала, что он придет!

Была уверена, что встречу!

Подсознательно. Без желания. Как чайка, способная предугадать дождь, даже если на небе ни облачка.

Следом за этим озарением приходит еще одно. Уже тревожное. Шаталов не тот человек, который ради моего округлившегося зада станет кататься по всему городу. Да и институт не то место, где проще всего домогаться беззащитной женщины.

Марк просто не мог заглянуть сюда случайно. А значит… После мысли, что это значит, я уже не слышу вопросов из зала, они звучат словно где-то вдалеке. Не замечаю поднятых рук студентов.

Для меня лекция резко заканчивается. И начинается кое-что более важное.

Подрагивающими пальцами вынимаю из сумочки телефон. Не обращая внимания на звонок в коридоре, снимаю блокировку и проверяю электронную почту. Не реагируя на приближающегося Шаталова, открываю последнее письмо.

Марина выполнила обещание. Она сделала фотографии всей медицинской карты Марка. От корки до корки! И выслала эти фото.

– Здравствуйте, Елизавета Ивановна, – гремит надо мной Шаталов. Без радости. Без намека на удивление. Безразлично, как «Двери закрываются. Следующая станция…»

Безумно хочется проигнорировать. А еще лучше – слиться с толпой студентов и убраться отсюда подальше. Но взгляд цепляется за текст первой страницы, и ноги врастают в пол.

– Я не на работе. – С трудом ворочая языком, продолжаю читать. – Сегодня у меня выходной. По графику…

Строчки летят перед глазами. Сердце срывается на аритмию.

– Я в курсе. Осведомлен и о ваших лекциях, и о выходных.

Всего на миг поднимаю голову. Сама не понимаю зачем. Наверное, чтобы убедиться, что я все еще здесь и это реальность. Такая вот! Сероглазая и странная.

– Не в курсе только, – внезапно продолжает Шаталов, – зачем вы звонили в первую клинику и просили результаты моих анализов.

Он припечатывает меня своим признанием будто пыльным мешком. Смотрит внимательно, зло, как на пойманную с поличным воровку. И от шока я чуть не спрашиваю вслух: «Что за вторичное бесплодие? Какая авария с тобой произошла… девять лет назад?»

Глава 10. Искры

От любви до ненависти один шаг.

А от ненависти обратно – целая дорога.

Из университета мы уходим так быстро, что не успеваю ни попрощаться с деканом, ни ответить на вопросы студентов.

Способ передвижения воздушно-наземный, совсем как в клинике – бедром к бедру, с тяжелой рукой на моей талии. Временами не касаясь асфальта.

Все это позорно и унизительно. Словно я девица легкого поведения, а не уважаемый лектор и врач лучшей клиники города. Удивленные взгляды так и буравят спину. Но страх за Глеба сковывает тело, а из головы не выходят диагноз и дата аварии – ровно через два месяца после нашего расставания.

Разрываясь между шоком и паникой, я даже не пытаюсь бороться с Шаталовым. Вместо этого стараюсь успокоиться.

«Вряд ли Марк видел фотографию Глеба. Иначе не рычал бы на меня и не обжигал яростным взглядом».

«Не верю, что Марина рассказала ему о сходстве. Тогда не было бы смысла рисковать своей работой и отправлять мне документы».

Повторяю это про себя как мантры. Делаю глубокие вдохи и долгие паузы. Однако в воздухе отчетливо пахнет неприятностями. Для меня, для Марины или для всех вместе.

– Я с вами ноги переломаю. Можно чуть медленнее? – У парковки кое-как вырываюсь из жесткого захвата.

– О ногах можете не беспокоиться. В ближайшее время они вам не понадобятся.

В другой ситуации я бы, наверное, вспомнила голые мужские плечи и розовые пятки… где-то высоко и очень широко друг от друга. Но стресс держит извилины в тонусе. Никаких глупостей! Никакой слабости!

– На что вы намекаете? – Пытаюсь сделать еще один шаг назад и тут же замечаю приближающейся мерс.

Тот самый, в который Марк затянул меня после ресторана. К счастью, сейчас за рулем водитель.

– Кто говорил о намеках? – Шаталов распахивает дверь и вопросительно выгибает левую бровь. Будто спрашивает: «Ты сама или силой?»

– Я никуда с вами не поеду! – говорю как можно громче. Почти ору.

Вокруг толпа народа. Студенты, преподаватели. Кто-нибудь должен обратить внимание на несчастную женщину, которую средь бела дня заставляют сесть в чужую машину.

Но стоит оглянуться по сторонам… Мы словно невидимки. Все смотрят куда угодно, только не на Шаталова. А я, кажется, вообще никого не интересую.

Гражданская бдительность во всей красе!

– По расписанию у вас сейчас обед. – Марк сдвигает левый манжет рубашки и демонстративно косится на часы. – Я знаю хорошее место. Столик уже заказан.

– Вы теперь так много знаете! – Не дожидаясь, пока облапают, сама устраиваюсь на сиденье. И как щит ставлю на колени сумочку.

– Кое-какие вопросы еще остались. Думаю, вы сами обо всем расскажете.

Обойдя машину сзади, Шаталов садится рядом со мной, и просторный мерседес мгновенно становится маленьким. По ощущениям, не больше матиза.

* * *

Ума не приложу, как бы выкручивалась, начни Марк допрос прямо в машине. Но он молчит. Мы сидим совсем близко, почти как в далекие времена. Его взгляд скользит по моим ногам. Точь-в-точь как раньше. На секунду кажется, что сейчас Марк прикажет снять белье и погладить себя между ног.

Однако новая версия Шаталова не произносит ни слова. Серые глаза останавливаются на коленях. Как у границы. И лишь желваки на скулах выдают, чего стоит это спокойствие.

Дико хочется поверить, что и дальше мы сможем удержать хоть какую-то дистанцию. К сожалению, в ресторане надежда тает.

Вначале я этого не понимаю. В огромном помещении полно посетителей. Все шумят, общаются, нет и намека на интимность. Однако в конце зала, куда приводит нас улыбчивый администратор, становится ясно, что я влипла.

– Здесь вам не помешают, – произносит молодой парень, распахивая дверь приватной комнаты.

От вида круглого стола с двумя мягкими диванами накрывает новой волной паники.

– Я с удовольствием осталась бы в общем зале! У вас прекрасный вид из окна, – выпаливаю скороговоркой и замираю у порога как вкопанная.

Не хочу и на минуту оставаться тета-тет с Шаталовым. Даже ради информации о его таинственной аварии и вторичном бесплодии. Как-нибудь сложу факты без чужого участия. Наверняка на других страницах медицинской карты найдется что-то еще.

Внутренний голос тоже шепчет: «Не иди!» На мою беду, Марку Шаталову плевать, что о нем подумают.

Будто не замечая, что дама против, он проталкивает меня вперед своей грудью. И пока официант растерянно двигает челюстью, пытаясь что-то сказать, захлопывает за нами дверь.

– Вы обещали мне обед. – Желудок болезненно сжимается.

Есть не хочется совсем. Пить тоже.

– Я не отказываюсь от своего обещания. – Шаталов кивком указывает на диван. – Только еду нужно заработать.

Мерзавец даже не улыбается. Смотрит серьезно то на меня, то на диван. Будто пытается понять, как же нас лучше совместить.

– Не хочу вас расстраивать, но я достаточно зарабатываю. Могу сама оплатить свой счет.

– Отлично. Тогда, раз вы так хорошо зарабатываете… – Каменный торс прижимает меня к столу, заставляя вильнуть на диван. – Скажите, какого хрена вам понадобились мои данные из другой клиники?!

Упершись руками в спинку, Шаталов нависает надо мной. И кажется, с минуты на минуту начнет убивать.

Пугающее впечатление. Вместе с выдвинутым вперед квадратным подбородком… гладким, к которому так и хочется прикоснуться, вместе с потемневшими от ярости глазами… красивыми, похожими на редкий, светящийся изнутри камень, все это выглядит как мой личный апокалипсис.

Впору расстегивать платье и сдаваться, но мысль о другом подбородке и безумно похожих глазах быстро приводит в чувства.

– Я профессионал, а не бестолковый исполнитель. Мне нужна была информация. Вы в ней отказали.

– И поэтому вы позвонили своей подружке?!

Марк достает из кармана телефон и показывает мне видео. На нем Марина. Судя по звуку, это наш с ней вчерашний разговор.

– Хорошо, что служба безопасности обратила внимание на эту запись.

– Я позвонила не подружке, а коллеге! – Внимательно всматриваюсь в экран.

В тот момент, когда Марина открывает файл с фотографией, ее телефон отвернут от камер. Глеба не видно.

Я уже догадалась, что Марк не знает о сыне, но все равно – с души словно камень спадает.

– И никому из вас даже в голову не пришло, что это не останется незамеченным?!

– А вам не пришло в голову, что я имею право знать правду?! В конце концов, я ваш врач!

Смотрю, как быстро пульсирует жилка на виске Марка, как раздуваются крылья носа. Нужно бояться, но почему-то не страшно. Вместо ужаса с головой затапливают совершенно другие эмоции. Неправильные и забытые.

– Вы не мой врач, а врач моей жены!

– Я решаю проблемы семей! Вторичное бесплодие – это не окончательный приговор. Если у вас когда-то уже были дети… – Откашливаюсь. – Есть разные варианты терапии.

– У меня не было детей. – Марк резко отворачивает лицо, как от оплеухи. – У первой жены случился выкидыш. Много лет назад, – говорит в сторону. – Спустя еще несколько лет произошла авария. О ней вы уже наверняка успели прочесть в моей медицинской карте.

– Да. Девять лет назад.

Я не дышу. Новость о беременности первой жены выбивает из легких весь воздух, а упоминание аварии глушит последний страх.

– Что с вами случилось?

Кажется, сердце тоже взяло паузу. В голове тишина. Лишь тянущая боль за грудиной подтверждает, что я в сознании.

– Какое вам до этого дело?

Шаталов склоняется еще ниже. Обдает меня своим горячим дыханием и прошивает таким взглядом, что каждый нерв начинает звенеть от напряжения.

– Я… – С трудом сдерживаюсь, чтобы не облизать губы. – Врач.

– Соври лучше. – Марк снова переходит на «ты».

Его взгляд стекает по моему лицу на губы. Шаталов будто каким-то звериным чутьем улавливает, чего я хочу и что себе запрещаю. Как в прошлом.

– Мне… – Вжимаюсь позвонками в спинку дивана. – Нужен был… диагноз.

– Еще. Одна. Попытка, – произносит Марк с остановками. И стискивает зубы так сильно, словно собирается раскрошить их в муку.

– У меня нет других причин. А у вас, напоминаю, есть жена.

Возможно, сейчас не время напоминать об Анастасии Шаталовой, но кажется, наш спор в любую секунду может перерасти во что-то другое.

– Есть. Только у нас свободный брак. Так что мимо. – Губы Марка изгибаются в кривой ухмылке.

– Тогда зачем вам ребенок? Он не помешает свободе?

– Ты даже не представляешь, сколько всего можно и нужно, когда люди не придумывают друг для друга искусственных запретов.

– Например, трахать все, что движется, направо и налево? – Нужно смолчать, но меня прорывает.

– Какое целомудрие! Интересно слышать такое от женщины, которая вовсю трахалась с Кравцовым, пока его жена нянчилась с детьми и готовила ужины. – Марк обхватывает ладонью мою шею и тихонько сжимает. – Все не могу понять, это двойные стандарты? Или такая стратегия?

– Стратегия?.. О чем вы? – теряюсь.

Даже обидное упоминание Кравцова не способно заставить извилины шевелиться быстрее.

– Тебя тянет ко мне! – Шаталов склонятся совсем близко. Проводит носом по щеке. – Я это чувствую. – Без особой нежности прикусывает мочку уха.

Самое время закричать «На помощь!» и расцарапать мерзавцу холеный фейс. Заслужил! Наговорился!

Но как только я открываю рот, в него проталкивается горячий язык. И мозг отключается окончательно.

Глава 11. Пламя

Ярость – самая острая приправа для страсти.

За девять лет у меня было четверо мужчин.

После Марка долгое время никого к себе не подпускала. Не позволяла даже целовать. Только в конце пятого курса решила попробовать… всего на одну ночь побыть не матерью маленького мальчика, не одиночкой, которая с головой завалена конспектами и подгузниками, а женщиной.

Это был неудачный опыт. Уставшая, невыспавшаяся, я чувствовала лишь, как в меня что-то заталкивают. Насухую, несмотря на прелюдию. Скользят слюнявыми губами по груди. И трясут, словно пытаются выбить душу.

Второй раз не сильно отличался от первого. Хотя к нему я подошла основательнее. Выспалась, купила красивое белье, потратила целый час на парикмахера. Но итог почему-то был тот же.

Странная штука под названием «оргазм» обходила стороной, не замечая красивого белья и стараний партнера.

Вместо того чтобы закричать «О да!», хотелось плакать. А вместо того чтобы остаться на ночь, как и планировала, больше всего на свете хотелось домой. К Глебу. В мою кровать. Туда, где нет экспериментов и насилия.

Из-за двух неудачных попыток на третью я решилась спустя два года. Казалось, в голове ничего не осталось от Шаталова, а тело забыло его ласки. Я была уверена, что обнулилась за долгое одиночество и ничего больше не сможет помешать.

Эту близость я не планировала и не готовилась к ней. Просто позволила себя взять. В красивом отеле. На шелковых простынях. Под шум дождя и хриплое «Ты прекрасна».

Наверное, такой секс можно было описывать в книгах или показывать в романтических фильмах. Мы оба не спешили. Никто ничего не пытался доказать, не давил и не поддавался.

Именно в тот раз я впервые за несколько лет почувствовала себя живой. Не самой счастливой, не самой удовлетворенной, но уже не калекой, способной лишь на слезы в подушку после близости с мужчиной.

На радостях такая связь продолжалась почти три месяца. Чужие квартиры и дорогие отели стали частью моего быта. На дне сумочки наконец поселились презервативы. Однако с первой же болезнью Глеба все закончилось.

Временный любовник не перестал хотеть меня так же сильно. Он не устал ждать, не упрекнул ни единым словом. Что-то перегорело во мне самой. Красивая сказка подернулась дымкой и растаяла. Вместо нее на первое место вернулись семья и работа. А спустя полгода появился глухой на женское «нет» и якобы свободный Кравцов.

С ним все получилось само собой. Он не смотрел на меня как на богиню. Я не видела в нем никакого Ромео. Мы просто трахались. Прямо на рабочем месте. Пару раз – в промежутке между приемами. Один раз – в конце рабочего дня.

Как ни странно, именно с этим эгоистичным, беспринципным типом было почти идеально. Не ныли старые раны, ничего не напоминало о том, как было раньше.

Мне наконец стало легко.

Отдавалась, не думая ни о чем. Брала все, что хотела. На третий раз смогла поверить, что полностью излечилась от своей давней сумасшедшей зависимости. Даже наш разрыв после новости о жене не смог испортить ощущение свободы.

Но сейчас…

Стоит Марку накрыть мои губы своими, мазнуть языком по нёбу…

Слетаю с катушек.

Забываю, что ненавижу этого мужчину всем сердцем. Забываю, как ревела под дверью дома, умоляя впустить. Забываю, как умирала без него днями и ночами.

Тело вспыхивает мгновенно. Ему до лампочки, что творится на душе.

Шаталову даже не приходится снимать с меня платье. Он лишь целует! Агрессивно. Бешено. Как умеет только он. Словно прямо сейчас нас не станет, а я – это все, что ему нужно. И каждая моя клеточка отзывается.

С требовательными движениями языка, со рваными вдохами я будто отхожу от заморозки.

С непривычки тело колотит. Хочется плакать. Кричать. Захлебываясь, рассказывать о девяти последних годах.

Меня ведет, когда мужские ладони стекают на грудь и до боли сжимают заострившиеся соски.

Загибаюсь от знакомого аромата и вкуса Шаталова на своих губах.

Все мои четыре мужчины теперь кажутся грустным подобием… суррогатом, не способным заменить оригинал.

– Лгунья… – Шаталов, кажется, и не думает останавливаться. Следом за грудью сладкой пытке подвергается мой зад. – Охуенная.

Марк тянет с дивана вверх. Сразу двумя ладонями сминает ягодицы, шлепает по ним, не щадя, до искр из глаз. И губами ведет по щеке вниз. В то самое секретное местечко за ухом, которое открыл именно он.

– Стони. Давай! – Языком он широко проходится вдоль вены и начинает вылизывать за мочкой.

Жадно, горячо, так настойчиво, что я не могу сдержать позорного всхлипа и руками цепляюсь за лацканы пиджака.

Это больше, чем можно вынести. Это безумно мало в сравнении с тем, что мне сейчас нужно.

– Сдохнуть можно, как ты похожа… – хрипит Марк еле слышно, раздвигая коленом мои ноги. Давит грудью, заставляя откинуться на стол.

И не успеваю я выкрикнуть «Нет!», умелые мужские пальцы ныряют под платье.

Дальше… у меня нет для себя оправданий.

Доктор Елизавета Градская обязана была вырваться, наорать на охреневшего босса и потребовать никогда больше не прикасаться к ней своими наглыми руками.

Градская умела бороться с такими мужчинами. Но слова Марка, что я похожа, срабатывают как заклинание.

Всего на секунду позволяю себе стать прежней Лизой. Довериться. Отпустить. И следом за воспоминаниями смывает волной ощущений.

Жар от горячего тела, вжимающего в деревянный стол. Наслаждение от скольжения умелых пальцев под промокшим бельем. Опьянение от бешеного взгляда серых глаз напротив.

Марк трахает рукой так искусно и правильно, что невозможно говорить и сопротивляться. Дико хочется послать его к черту. Послать вообще хоть куда-нибудь, лишь бы оставил в покое. Но я разлетаюсь от резких толчков. Задыхаюсь от удовольствия, о котором уже забыла.

– Течешь, словно тебя несколько лет никто не трахал.

Марк склоняется еще ниже и сквозь платье прикусывает правый сосок. Делает это быстро. Тут же отпускает. И, будто метит, повторяет свой опыт с левым.

Прикусывает. Жадно смотрит на набухшую вершинку. И дышит с каждой секундой все тяжелее и тяжелее. Как одержимый, тоже годами живший без секса.

– Гореть тебе в аду… – вырываю из себя с глухим стоном. Это единственное, что получается произнести вслух.

И вместо ответа, пальцы начинают толкаться быстрее. Растягивая изнутри, убивают лаской. Скользят по чувствительным местечкам с такой точностью, словно я никогда не рожала и ничего во мне не изменилось.

Спустя несколько секунд этой пытки взрываюсь.

Растекаюсь по столу от яркого оргазма. Ору в ладонь Шаталова, которой тот пытается закрыть мой рот. Пульсирую. Быстро, болезненно-остро и невыносимо сладко.

После такого в себя я прихожу непозволительно долго. На губах привкус крови, от потекшей туши щиплет глаза, а стесанные лопатки и копчик умоляют о пощаде.

– Проклятие. Есть хочется… дико! – Кое-как выпрямляюсь и поправляю волосы.

В зеркало сейчас, наверное, лучше не смотреться. Вряд ли макияж «Панда» получится выдать за модный «Смоки айс».

– А мы еще и не приступали к основному блюду. – Шаталов берет мою руку и кладет на свою ширинку.

– Не хочу вас расстраивать, но желудок выше. – Несмотря на весь ужас ситуации, из груди рвется смех.

– Желудком займемся позже.

Марк вновь пытается распластать меня на столе. Давит ладонью на грудь, вклинивается коленом между ног. Но период помутнения рассудка закончился.

– Руки убрали! – командую холодно. – Только попробуйте начать! Завтра же на вашем столе будет заявление об увольнении.

Сомневаюсь, что Шаталова хоть раз в жизни отшивали так жестко. Не с его эротическими талантами. Однако Марк справляется с собой очень быстро.

– Стерва! – Он трясет головой, отходя от меня на пионерское расстояние. – Уже и забыл, что ты такая стерва.

– По вопросам памяти вам к другому доктору.

Я старательно расправляю платье. Рукой, как получается, стираю со щек черные подтеки. И пока Шаталов скрипит зубами, проклиная всех вокруг, вылетаю из приватной комнаты. На бегу заказываю себе такси. И не оглядываюсь.

Глава 12. Похмелье

Мужская логика как двоичный код – единица или ноль.

Женская – как советская энциклопедия c дополнительными тиражами.

Градская выбегает за дверь. Несется сломя голову к выходу. А все, на что я способен – постараться не взвыть от боли.

Это непросто!

На ладони красный след. Бешеная баба чуть не прокусила до крови во время оргазма.

Член ломит так, словно под яйцами развели костер, а мое «достоинство» нанизали на железный шампур и жарят.

В голове вакуум!

Неприятные ощущения! Так же хреново мне было девять лет назад, когда штопаный-перештопанный четыре месяца валялся в клинике. Даже места, где больнее всего, прежние. Конечности, низ живота и черепушка.

Сдохнуть можно от «удовольствия». Но, как ни странно, боль отрезвляет. Перед глазами пелена, в штанах пыточная, однако не хочется ни за кем бежать. Нет желания никого трахать.

Уж точно не Елизавету Ивановну Градскую! Отъявленную стерву, динамщицу и мое личное наваждение.

С последним после сегодняшнего опыта, пожалуй, пора завязывать. Видеть в одной женщине другую и слетать с катушек – это шиза.

Наглая докторша, которая то ведется на ласку… отчаянно, как нимфоманка, то сбегает в самый неподходящий момент, – совсем не чокнутая девчонка из моего прошлого.

Только за одно это сравнение становится противно от самого себя.

На что повелся?

Что такого особенного увидел, если готов был поиметь упрямую бабу прямо в ресторане?

Как мог спутать ту девочку и эту ушлую бабенку?

Вопросов много. Ответов – ни одного.

По-хорошему, с Градской не стоило даже встречаться. Проще всего было сдать любопытную врачиху охране клиники. Вместе с видеозаписью и контактами подружки. Предупредить отдел кадров, чтобы не додумались увольнять. И натравить Савойского, чтобы промыл подчиненной мозг до полной дезинфекции.

Идеальный план. Простой настолько, что нельзя было поступить иначе.

Однако болезненная реальность говорит об обратном.

Я сам приперся за Градской в институт. Лично забронировал место в ресторане. И, будто забыв, каким маньяком рядом с ней становлюсь, всерьез поверил, что сможем поговорить. Как люди! Ртами!

– Проклятие! – шиплю сквозь зубы, мечтая о пакете со льдом.

Если это новая тактика охоты на мужиков, то, кажется, я готов досрочно сойти с дистанции. По медицинским показаниям!

– Идиот! – вслух награждаю себя почетным званием.

Очень даже заслуженно! Не восемнадцать, чтобы бегать за юбками, разгадывая дурацкие загадки. И не двадцать пять, когда, попавшись на стандартный женский крючок с беременностью, сходил в ЗАГС.

Поздновато! Даже ради женщины, как две капли воды похожей на другую.

При мысли о той, другой боль постепенно стихает. Многое становится по фигу. И странный побег Градской. И то, как она насаживалась на руку. И то, как ее трясло от удовольствия.

На пальцах по-прежнему сладковатый запах прыткой докторши. От него все еще немного ведет, но оставаться в ресторане и дальше нет никакого смысла.

Хочет Градская играть в какие-то игры – пусть играет с другими. Хоть с Кравцовым, хоть с кем-то третьим.

Я пас!

* * *

После ресторана, вопреки привычке заваливать себя делами, еду домой. В дом, который купил, когда выкатился на коляске из больницы. Туда, где никто и никогда не взрывал мой мозг.

Настя встречает без допроса и осмотра. Красивая, холеная. В глазах никакой усталости. Вместо застегнутого на все пуговицы платья – легкий шелковый халат.

Идеальная женщина. Без закидонов и склонности к побегам из ресторанов в мокрых трусах.

– Привет. – Сухие губы мажут по щеке приветственным поцелуем. Следом летит стандартное: – Голодный?

Правильный ответ «Нет». Тогда Насте не нужно будет ломать голову, какая кухня мира у нас сегодня в меню, и звонить в доставку.

В глазах жены крупным шрифтом читается: «Скажи нет». Но сегодня лень куда-то ехать и ждать, когда очередной официант принесет поднос.

– Я закажу сам.

Какого-то черта вспоминаю жареную картошку и бургер из придорожной забегаловки в женских руках. Как наваждение.

– Мне несложно. – Взгляд жены останавливается на моей подпухшей ладони.

Я вижу, как внимательно она смотрит на отпечатки зубов. Словно пересчитывает каждый. Однако вместо гнева или обиды на красивом лице читается лишь равнодушие и холод. Будто это не впервые, а было уже миллион раз.

– Тогда что закажешь. Без разницы, – отвечаю, сбрасывая пиджак.

По ритуалу дальше поцелуй. Благодарный. Но сегодня я не могу. На пару мгновений обнимаю Настю за плечи, вдыхаю тонкий цветочный аромат. И отпускаю.

За грудиной ничего не щелкает. Как обычно. Как уже два года.

Всегда устраивало. А сегодня эта пустота цепляет. Ноет острой царапиной внутри. Дергает.

Будто какой-то дефект… Еще один косяк врачей, штопавших мое нутро в четыре руки двенадцать часов без перерывов.

– Послезавтра у меня первый прием в клинике. – Настя что-то торопливо набирает в телефоне, скорее всего заказывает еду, и тут же возвращается ко мне.

– Так быстро?

Удивляться нечему, я знал, что в этот раз будет быстро. И все равно как лопатой по темечку.

– Здесь иначе. – Жена пожимает плечами. – Если не случится никаких сюрпризов, то через две недели будет первая подсадка.

Не спрашивая, Настя помогает мне снять рубашку и ведет теплой ладонью по обнаженной груди.

– Я так благодарна тебе, что ты согласился. – Голос жены становится тихим. С бархатной хрипотцой.

Она готова благодарить, не замечая укусов другой женщины и аромата, которым я, кажется, пропитался насквозь.

– Это было твоим условием по контракту. – Останавливаю ее руку.

Близости между нами не было уже неделю. Ни с кем не было. И почему-то не хочется начинать.

– Мог отказаться. – Настя отступает.

Снова без спора, без борьбы, без тени эмоций. Словно отношения со мной такие же стерильные, как и я сам.

– Ты знаешь, я выполняю все свои обещания. – За два года ни разу не лгал жене, но сейчас впервые отвожу взгляд.

Сам не понимаю, что со мной происходит. Душит спокойствие, с которым мы говорим. Противно от самого себя. И одновременно хочется вернуться в ресторан… к бешеной Градской.

Слушать, как она шипит на меня. Ловить кайф от ее ярости. И не думать, что, возможно, ошибся два года назад. И с контрактом, в котором, бесплодный и бездетный, заранее согласился с правом жены иметь детей. И с этим браком. И с тем, что несколько лет назад запретил себе искать другую…

Глава 13. Семья

Самый сильный якорь на земле – семья.

Уже и не помню, когда мне было так плохо. По ощущениям, словно не оргазм испытала… самый яркий за последние годы, а попала под каток асфальтоукладчика.

Пока еду в такси, внутри все дрожит. Глаза горят огнем, как от аллергии. А стоит переступить порог квартиры и убедиться, что дома никого, – меня прорывает.

Смеюсь.

Реву.

Трясусь.

Скулю сквозь слезы: «Скотина!»

И, кое-как сбросив одежду, плетусь в ванную комнату.

Под струями не отпускает. Они бьют по плечам и шее, стекают по телу крупными дорожками. Словно гладят. Оживляют в памяти то, что нужно забыть.

Разум требует подумать о сыне или о работе. Переключиться на безопасное и не такое болезненное. Но другая моя часть, женская мазохистская, упорно цепляется за обрывки свежих воспоминаний.

Как Марк целовал. Как обжигал голодным взглядом. Как ювелирно точно находил эрогенные зоны, будто не было между нами никакого разрыва и я все еще девятнадцатилетняя влюбленная дурочка.

От последнего хочется выть еще громче и больше.

Это неправильно. Ненормально. Только ничего не могу с собой поделать.

Много лет я заталкивала мысли о Марке в самые дальние закоулки памяти. Заставляла себя жить сегодняшним днем. Ради Глеба. Ради своей мечты стать хорошим врачом. Пахала, забыв о том, что я женщина. Изредка разрешала себе мужчин и постоянно разочаровывалась.

Сейчас все эти запрятанные мысли накрывают снежным комом. Рвутся из груди со всхлипами и плачем, как в первый год. Жгут нутро кислотой.

Хоть прямо сейчас садись в машину, отыскивай Шаталова и бросай в лицо все обиды.

Обычное желание для прежней Лизы. Такое же отчаянное, какой была та влюбленная девчонка. И запрещенное для Елизаветы Градской.

* * *

После часа в душе и литра пролитых слез приходит опустошение. Я уже не хочу никуда ехать. Не горю желанием рассказывать о жизни.

Чтобы не испугать Глеба опухшим лицом, протираю кожу кусочками льда. А когда кошмар наконец спадает, наношу легкий слой тонального крема.

Крашусь второй раз за день, но теперь не для публики. И не для мужчины, которого не ждала, хоть и чувствовала. А для самого главного человечка в моей жизни.

Едва успеваю закончить, Лена распахивает дверь и пропускает вперед своего подопечного. Пока Глеб снимает обувь, подруга внимательно осматривает меня с головы до ног.

– Что-то ты какая-то не такая. Студенты так ушатали, что пришлось днем душ принимать?

– Почти.

Я обнимаю сына. Спрашиваю у него, как прошел день, что больше всего понравилось. Всё как обычно. Слово в слово.

– Мам, ты правда не такая. – Глеб отстраняется и знакомым до безумия взглядом скользит по моему лицу.

От схожести перехватывает дыхание и начинают подрагивать ладони.

– Твоя мама, наверное, опять призрака видела… – Лена щурится.

– Призраков не бывает. – Глеб с деловым видом прикладывает ладонь к моему лбу.

Один в один как делаю я, когда подозреваю у него температуру.

– Тех, про которых в книжках пишут, не бывает, – соглашается Лена. – Но есть одна разновидность… Они вроде обычные люди, однако умеют исчезать, словно призраки.

Видимо поняв, что продолжать опасно, она подталкивает Глеба в его комнату, а сама садится рядом со мной на нашу полуразвалившуюся от вечных посиделок обувную тумбочку.

– У тебя тональник даже на веках, – шепчет тихо.

– Если бы могла, я бы в нем искупалась.

– Соврешь, что ничего не произошло?

– Ничего… – Прижимаю пальцы к губам. – Только я кончила, – вырывается с нервным смешком.

– Это ты с Шаталовым после лекции успела? – Глаза подруги становятся круглыми.

– После… – Прячу лицо в ладонях. – В ресторане. В приватной комнате.

– Охренеть, Градская!

– Но я сбежала. – Слабое оправдание. Даже звучит не очень убедительно.

– Круто. Значит, встретилась, кончила и прощай? – Лена качает головой. – Высший пилотаж!

– Такой высший, что… – Провожу подушечкой пальца по веку и показываю подруге след от тональника: – Вот.

– Да… Дела.

– Дура я, Лена. – Утыкаюсь лбом в ее плечо.

Лена моложе меня, нельзя вываливать на нее все свои «радости». К сожалению, делиться больше не с кем.

– Ты? Не знаю. Я сейчас почему-то вдруг подумала о другом.

Спрашивать лень, поэтому просто вопросительно киваю.

– Если тебя так прошибло, – продолжает Лена, – то представляю, каково сейчас ему.

– Жалеешь Марка?

В нашем маленьком королевстве женской солидарности такое впервые.

– Я?.. – Она неуверенно пожимает плечами, смотрит в сторону детской комнаты. Лишь спустя долгую паузу произносит: – У него красивая жена. Скоро будет ребенок… чужой, от донора. А судя по рассказам, крышу рвет именно от тебя. И со страшной силой! – усмехается. – Страшно подумать, что случится, когда Шаталов увидит тебя с Глебом.

Глава 14. Деловые отношения

Работа – наиболее распространенный вид психотерапии.

Первый же рабочий день после двух выходных возвращает меня в строй. Утро начинается с кофе. Эспрессо. Густого и черного как ночь.

Раньше считала эспрессо отравой. Постоянно удивлялась, как нормальные люди могут заливать в себя эту горькую жижу. Но после появления Глеба вопросы отпали.

Иногда эспрессо было единственным, что удерживало меня на границе между миром бодрствующих и царством Морфея. Поначалу пила его как лекарство. Фыркая и морщась. А к детскому саду втянулась настолько, что стало больно смотреть, как кто-то разбавляет кофе молоком или портит сахаром.

На мою беду, к сегодняшнему рабочему кофе полагается десерт – сплетня.

– А босс-то наш новый оказался толковым! – В ординаторской полно свободных мест, но Галина Михайловна втискивает необъятный зад между мной и боковиной дивана.

– Взял свою метлу и ушел мести в другое место? – Не хочу называть Шаталова даже по фамилии.

– Да нет! Нормальная у него метла. – Галина Михайловна мечтательно закатывает глаза. – Я, конечно, не видела. Верочка вроде бы тоже пока не каталась. Однако в рабочих вопросах мужик молодец.

– Ну если не покатал Верочку, то уже прогресс.

Нужно срочно заканчивать разговор. Не мое дело, кого и как часто «катает» Шаталов. Жаль, встать не успеваю.

– Пока у тебя выходные были, он тут всю клинику на уши поставил, – громче прежнего шепчет Галина Михайловна. – Савойского чуть не уволил, – улыбается от уха до уха.

– Савойского? Его даже Кравцов трогать боится.

О сложных взаимоотношениях владельца клиники и заведующего отделением ЭКО знает каждый работник. Савойский кажется неприкасаемым, своим для босса. И только я в курсе, что Аркадий Петрович – давний знакомый жены Кравцова.

– Наш Кравцов, может, чего и боится, а этому Шаталову, похоже, сам черт не брат. Его финансисты подняли все документы на закупку оборудования и понаходили там столько… – Галина Михайловна тихонько дует сквозь губы, словно присвистывает. – И откаты, и штрафы за просрочки, хотя деньги на счетах были. И дорогущие ремонты, когда ничего не ломалось.

– Ничего себе…

Делишки Савойского не удивляют, а вот в размах Марка поверить сложно. Я до последнего считала, что покупка клиники была прихотью жены. Причудой богатых.

– И не говори! Мы ж думали, он побаловаться нас купил. – озвучивает Галина Михайловна почти ту же мысль. И внезапно, будто вспомнив что-то еще, преображается: – Кстати, ты почему не сказала, что его жена – твоя клиентка? Если бы вчера новый донор не явился, я бы и не узнала.

Взгляд нашего главного лаборанта становится хищным, как у охотничьей собаки, которая уже взяла цель.

– Какой еще новый донор? – Меня захлестывает непонятная тревога.

– Красивый, – скупо отвечает Галина Михайловна. – Так ты почему не сказала?

– Это было особое распоряжение Кравцова. Он запретил распространяться.

Я не обязана ни перед кем отчитываться. Сплетничать тоже не должна. Но один раз за свою гордость я уже поплатилась. Пару лет назад, после покупки Кравцовым клиники.

Не будь я такой принципиальной, заранее узнала бы и о его жене, и о блядских повадках. Галина Михайловна с самого начала готова была делиться этой информацией с каждым, кто предоставит в пользование уши.

– Ишь! Через босса пошли! Секретная какая эта Шаталова! – удовлетворенно крякает наша «служба разведки».

– Так что с донором? – До приема остается десять минут, поэтому я спешу. – Откуда он взялся и почему знает о жене нового босса?

– Да кто этих мужиков поймет?! То они трясутся над генофондом, как Кощей над златом. То готовы сдавать в первой попавшейся клинике. Только возьмите! – Галина Михайловна машет рукой.

– Но этот, вы говорите, знал о Шаталовой? – Тревога набирает обороты.

Шаталовы уже выбрали донора. Их дело должно было стать одним из самых простых в моей практике. Без сюрпризов и долгого лечения.

– Да он просто спросил, здесь ли она наблюдается. Еще и вид такой сделал, будто сам знает правду, а мой ответ ему так… проверка на бдительность.

Глава 15. Законная супруга

Женская солидарность заканчивается там, где начинается женская конкуренция.

Почти до самого приема я пытаюсь вытянуть из Галины Михайловны информацию о доноре. Задаю прямые вопросы, наводящие, чуть ли не пляшу перед ней. Но знания нашего лаборанта ограничиваются описанием внешности мужчины и количеством материала, который он сдал.

Ни первое, ни второе никак не относится к делу Шаталовых, потому в конце концов сдаюсь. Галина Михайловна уходит от меня с вопросом: «Зачем Савойскому понадобилась такая таинственность?» А я спешу на прием, чтобы после его окончания лично перепроверить документы Шаталовых.

Через час оказывается, что в медицинской карточке Анастасии все по-прежнему. Тот же донор, те же сроки. Результаты анализов тоже прежние.

Это должно успокоить, только успокоиться не получается. Внутри что-то грызет, заставляя копать дальше. И, пока совсем не сгрызло, я открываю базу данных по донорам.

На первый взгляд здесь тоже никаких изменений. Скромный каталог из тридцати мужчин. Детские фотографии. Рост, вес и остальные сведения на момент забора материала. Пометка, что мы сотрудничаем с другими центрами. И парочка рекламных слоганов, которые должны убедить, что именно наши доноры гарантируют самых красивых детей.

Последнее, конечно же, бред, рассчитанный на отчаявшихся женщин. Чистой воды манипуляция рекламщиков. Увидь я это первый раз, наверное, смутилась бы.

В принципе, можно сворачивать базу данных и заниматься работой. Но одна безымянная папка в самом низу страницы неожиданно привлекает внимание.

В отличие от других, в ней нет ни детских фотографий, ни подробного описания кандидата. Даже не указано, прошел ли донор медицинскую проверку перед попаданием в базу. Стандартный черновик. Однако дата создания – вчерашнее число – заставляет открыть настройки и посмотреть, кто из работников разместил папку в каталоге.

Пальцы пляшут над клавиатурой. Сердце бухает в груди как отбойный молоток. И только я вижу фамилию, тут же в дверь стучится следующая пациентка.

– Добрый день, – произносит Анастасия Шаталова. – Я немного раньше. Милая девушка на ресепшене сказала, что вы уже свободны.

За год, который Вероника работает у нас в центре, она ни разу не отправляла пациентов досрочно в кабинет доктора. Дай ей волю, она бы и на порог их не пускала, чтобы не отвлекали от телефона.

Шаталова явно лжет, но я не хочу с ней никаких конфликтов.

– Конечно, – растягиваю губы в улыбке, – проходите.

Начинается обычная процедура: проверка последних анализов, опрос, УЗИ. Назначение гормональных препаратов для стимуляции овуляции и триггера. Потом краткий ликбез, который Шаталова наверняка уже слышала в первой клинике.

– Рекомендую снизить физическую активность. Никакого фитнеса, саун. Постарайтесь придерживаться такой диеты… – Даю цветную распечатку. – Она достаточно свободная. Нет больших ограничений, за исключением продуктов, которые вызывают метеоризм.

– Что-то еще? – Пациентка даже не смотрит на бумагу. Будто это флаер на пиццу со скидкой, складывает вчетверо и сует в сумочку.

– Вы можете продолжать пить свои витамины. Уколы сможет делать наша медсестра, процедурный кабинет работает круглосуточно.

– Понятно. Это я уже и сама умею. Дополнительно ничего не нужно? – Шаталова взглядом указывает на распечатанный рецепт.

– Нет, больше ничего. Только витамины, гормоны. Строго по часам! Правильное питание и… умеренная половая жизнь.

Последнее предупреждение дается сложнее всего. Я помню темперамент Шаталова… Даже спустя много лет не забыла наши дни и ночи, когда одна близость перетекала в другую, секс сменялся сном, а через какое-то время сквозь дрему я чувствовала медленные сладкие толчки.

Вряд ли за эти годы аппетиты Марка стали скромнее. Во всяком случае, наша встреча в ресторане говорит об обратном.

«Но это теперь не твои заботы!» – обрубаю себя.

– Итак, курс стимуляции десять дней. График УЗИ и точное время введения триггера я вам расписала. После завершения ждем у нас для пункции, – заканчиваю прием.

– Да, я помню… – Шаталова морщит свой красивый нос. – Общий наркоз и почти день в больничных стенах.

– Вы можете провести его с супругом. Или с родственниками.

Обычно в этот момент пациентки на седьмом небе от счастья и уже начинают отсчитывать секунды. Но это совсем другой случай.

– Конечно. Само собой. – Анастасия все еще медлит.

– Тогда до встречи. – Я поднимаюсь и иду к двери.

Более красноречивый намек на необходимость убраться придумать сложно. Однако вместо того чтобы встать, Шаталова делает глубокий вдох. И с той же улыбкой, с какой вошла в кабинет, произносит:

– Я бы хотела поговорить с вами. О личном.

Глава 16. Тонкие грани

Если бы эмоции можно было выключить…

После слов «о личном» по спине катится холодок. Чувствую себя преступницей, которую поймали на месте преступления и вот-вот потребуют чистосердечное признание.

С языка так и рвется: «Я не веду с пациентами разговоров о личном». Но вовремя сдерживаюсь.

Вряд ли Марк рассказал жене о наших стычках. Да и на роль коварной разлучницы я не гожусь. Даже после минутной слабости в ресторане!

– Что вы имеете в виду? – Застываю у двери, так и не решив, закрыть ее или оставить открытой.

– Марка, меня и нашего малыша. – Шаталова задерживает взгляд на дверной ручке.

Так и намекает.

– Если вы хотите, чтобы я дала какие-то гарантии, то, к сожалению, вынуждена разочаровать. Доктор не Господь. Мне не все под силу, – стараюсь сразу повернуть разговор в безопасное русло.

– Я уже знаю, что доктора не боги. – На пухлых губах Анастасии застывает грустная улыбка.

– Тогда… о чем вы хотели поговорить?

– Видите ли, нашему браку с Марком всего два года, – начинает Шаталова. – До этого, несколько лет назад, мой муж перенес серьезную операцию. Его водитель не справился с управлением машины, и на гололеде их вынесло в кювет.

– Не понимаю. Для чего вы это рассказываете?

Мне совсем не хочется слушать. Еще меньше я хочу представлять себе, как это было. Того, прежнего Марка, летящую по льду машину и скрежет тормозов. Как в жутком фильме без счастливого финала.

– Марк тогда получил сразу несколько травм. Из-за одной из них он лишился возможности иметь детей. – Шаталова делает короткую паузу. – Муж не любит распространяться о себе, он довольно закрытый человек. Но мне важно, чтобы вы понимали всю глубину проблемы.

– Да, я ее осознаю. И постараюсь помочь вам.

С трудом сдерживаюсь, чтобы самой не выйти за дверь. Несмотря на спокойный тон и вполне откровенный рассказ, что-то здесь не то. Нутром ощущаю скрытый подвох. Тем самым шестым чувством, которое перед лекцией в вузе предупредило о встрече с Марком.

– Он еще до свадьбы сказал, что не сможет подарить мне ребенка. Честно и прямо. А я так сильно любила его, что согласилась на это. Ради него отказалась от права быть матерью. Но сейчас… – На глаза Анастасии наворачиваются слезы и алмазными каплями стекают по щекам.

– Вот. – Я подаю упаковку салфеток.

Шаталова отмахивается и, не скрывая слез, продолжает:

– Это не я была инициатором эко. Я и не мечтала! Муж сам предложил донорство. Он так хочет от меня малыша, что готов смириться с чужими генами. Марк мечтает воспитывать этого ребенка как своего собственного.

Я не просила об этой исповеди. Не надеялась и не ждала ее. Но теперь становится так плохо, будто получила удар под дых. Даже вдох нормально сделать не получается. Вжавшись в сиденье, жду, когда поток откровений закончится и меня наконец оставят в покое.

– Тогда вам повезло с мужем. Поздравляю. – Слова приходится выталкивать из себя через силу.

Душу рвет обида. За Глеба, который никогда в жизни не называл никого папой и верил, что настоящий отец умер. За себя, которую бросили, словно наскучившую игрушку.

Никто не любил нас настолько, чтобы хотеть семью. Никто не переживал о глупой девятнадцатилетней девчонке, что в туалете института, заливаясь слезами, рассматривала положительный тест на беременность и не знала, как жить дальше.

Альтернативная реальность во всей красе.

– Да. Нам очень повезло встретить друг друга. – Анастасия вдруг встает. – И я так верю в вас, доктор…

Глаза моей пациентки уже сухие, а на губах играет улыбка. Но я тоже справляюсь с собой. Непонятно, кто и что донес этой женщине… Савойский? Кравцов? Только зря. У нее нет никаких оснований для волнения. А у меня нет ни одной причины напортачить в работе.

– Конечно. Все будет хорошо.

– Я верю, вы сделаете все, чтобы процедура прошла успешно. И чтобы мы с Марком с первого раза ушли от вас счастливыми родителями.

Я не бог. Хочется повторить свои же слова, однако сдерживаюсь. Впервые за время приема я согласна с Шаталовой.

Это наша общая мечта. Заветная! И теперь каждая приложит все силы, чтобы она исполнилась.

Глава 17. Только работа

Ничто так не ослепляет, как быт и суета.

Следующие две недели тянутся бесконечно долго. Марк больше не появляется в клинике. Всеми делами снова заведуют Кравцов и Савойский. Благодаря этому кажется, что никакого Шаталова здесь и не было. Приснился, как случалось со мной и раньше.

Его жена в день пункции приезжает в клинику с матерью. Помня, чем закончился наш последний разговор, я ни слова не говорю о ее муже. Отправляю пациентку готовиться к процедуре и лично проверяю операционную.

Почему-то кажется, что в любой момент сюда может кто-то явиться и потребовать все остановить.

Сумасшедшая мысль!

Для отмены операции нет ни одной причины. Шаталова отлично перенесла гормональную стимуляцию. Мать хвастается, что ее дочь сегодня выспалась и чувствует себя лучше, чем во время предыдущей попытки. Идеальные обстоятельства для забора яйцеклеток.

Но до начала процедуры меня продолжает мучить неясная тревога. Спиной чувствую пристальное чужое внимание. Постоянно оглядываюсь. Лишь когда Шаталова устраивается на кушетке, паранойя незаметно исчезает.

Становится неважно, кто передо мной. Забываю обо всех горьких мыслях и делаю свою работу. Быстро. Качественно. Как делала это много раз.

После операции тоже все спокойно. Шаталова вскоре приходит в себя, как и положено идеальной пациентке. Она ни на что не жалуется, сдержанно улыбается, слушая отчет о процедуре и о восьми яйцеклетках, которыми уже занимается врач-эмбриолог. А спустя пару часов Анастасия и ее мать готовы покинуть палату.

Это чуть раньше, чем обычно. Савойский предлагает заказать обеим ужин из ближайшего ресторана. Обхаживает их, будто мажордом особых клиентов. Не скрывает знакомства. Но как только медсестра снимает с руки Шаталовой катетер, она быстро собирается и, коротко поблагодарив заведующего, уезжает из клиники.

После такой легкой пункции нашу следующую встречу я жду уже без волнения. Самое сложное позади. В отличие от пункции, для подсадки оплодотворенных яйцеклеток не нужен никакой наркоз и долгое нахождение под наблюдением. Стандартная короткая процедура!

Но в назначенный день все начинает валиться из рук. Глеб просыпается с какими-то странными соплями. Вроде бы здоровый, без температуры, но подозрительно вялый. Я на целых десять минут опаздываю на работу из-за дурацкой пробки. А вместо нормального человеческого эспрессо кофемашина в ординаторской выдает бурду, цветом и запахом напоминающую детскую неожиданность.

Как назло!

Все так и намекает, что этот день может стать особенным, но до самого обеда я гоню от себя эту глупую мысль. С каждой консультацией все глубже и глубже погружаюсь в проблемы пациенток. Однако, когда приходит время приема Шаталовой, снова чувствую странную тревогу, а телефон в самый неподходящий момент разрывается от звонка подруги.

– Привет, у меня через десять минут прием, – торопливо говорю я Лене.

– Училка Глеба звонила. Ты была недоступна, она набрала меня.

– Что-то случилось? – Внутри все обрывается.

– У него температура и кашель. Просила, чтобы кто-нибудь забрал.

– Ох… – Стоит на миг представить, как моему мальчику сейчас плохо, я готова бросить работу и сорваться в школу. К счастью, та недалеко. – До приема, конечно, не управлюсь. Но если попросить Верочку развлечь Шаталову…

– Только не кипеши там! – обрывает Лена. – Я уже почти на месте! Вхожу в школу. Скоро эвакуирую твоего орла.

– Спасибо… – Падаю на сиденье. – А твои занятия? – запоздало вспоминаю, что у подруги сегодня вторая смена.

– Одна пара уже закончилась, остальное перепишу, – произносит она слишком бодро для отличницы.

– Не знаю, как тебя благодарить, – с облегчением шепчу в трубку.

Продолжить чтение