Пока поёт петух
Пока поёт петух
С чего бы мне начать эту историю? Может быть, с того, что изобрела машину времени? Она оказалась настолько простой, что даже страшно. Нет, это было бы неправдой. Это получается, что я какой-то гениальный физик и механик, а как раз в технических науках я совсем не разбираюсь.
Или сказать, что я звукорежиссёр? Тоже враньё. Потому что мой вклад в то, о чем пойдет здесь речь, был очень-очень маленьким. Почти незаметным. Просто нажимала кнопку.
Поэтому давайте начну так: я разбирала шкаф…
1
Шкаф – самое страшное место в любой квартире. Только очень, очень дотошный хозяин знает все, что у него там лежит. Даже на самых дальних полках. Я не из таких. У меня в шкафу доселе не изученная вселенная.
И всё-таки пришлось мне стать в ней первопроходцем. Ничего не поделаешь – переезд.
Пустые коробки горной грядой делили комнату пополам. Со вздохом подтянула к себе первую. Сняла с вешалки джинсы, бросила внутрь… Это на самом деле такая терапия – выгрести из шкафа все, чтобы понять, чем же набил свою непутевую жизнь под завязку за столько лет. Картинка получалась веселенькая: уютные пледы, разноцветные вязальные нитки, книги, бог весть как оказавшиеся среди одежды. Джинсы, футболки, куртки, мамино платье… Я нашла его много лет назад в нашем деревенском доме. Дом собирались продавать, так что мы выгребали все, что сердцу мило. Даже не помню, что ещё переехало из бревенчатого сруба на краю области в мою скромную квартирку.
И вот опять переезжать. В жилплощадь посвободнее. Там точно найдется место для всех этих вещей, да вот только не все я хочу за собой тащить. Но платье обязательно заберу.
Простенькая дамская сумочка, вечная спутница моих детских деревенских игр, лежала в самом дальнем углу на верхней полке. Где мы с ней только не побывали… Она удивительным образом вмещала в себя все нужное, хоть бутылку с компотом, хоть целый кукольный дом.
Я дернула за ручку. Сумка рухнула на пол.
Молнии были сломаны, открывались с трудом. Но какой барахлящий замок способен выдержать напор энтузиазма? С недовольным скрежетом собачка уползла в сторону.
В сумке лежали кассеты. Вся моя аудиотека прошлых лет. Вот под эту мы плясали на дне рождения у подруги, и я наступила ей на ногу каблуком. Эту папа любил включать в машине, и мы вместе горланили песни. Их, наверное, слышали все проезжающие мимо водители, но какое нам до них было дело? Этот сборник на английском мне подарили, а я его и не слушала. Вот если бы он был на французском… Я ковырялась в своей памяти, перебирая пластмассовые коробочки, и становилось мне так хорошо…
Одна кассета лежала без футляра. К ней был приклеен кусочек пластыря, на котором корявыми буквами написали слово "деревня".
Да уж, почерк у меня всегда был хуже некуда.
В груди защемило. Я знала, что это за кассета.
Много лет назад родители подарили мне на день рождения магнитофон. Ох, как я тогда им гордилась! Колонки мигали разноцветными огоньками, и сам он был красивый, черный, с серебряными блестящими кнопками. Но самое главное было даже не это. Он умел записывать разные звуки. Однажды мне это очень пригодилось.
Я держала в руках, так сказать, мое собственное произведение, созданное на этом самом магнитофоне.
Техники, конечно, давно не было. Может, выкинули за ненадобностью, может, сломалась. А вот кассета осталась жива.
И так нестерпимо мне захотелось ее послушать, что я полезла на сайты с объявлениями.
– И зачем вам эта рухлядь? – спросила ворчливая женщина средних лет, за копейки отдавая мне свой старый магнитофон, много лет пролежавший на балконе.
– Наверное, я тоже немножко рухлядь. Или у меня приступ ностальгии, – криво ухмыльнулась я.
Мы с кассетником – ага, именно вот так мы их называли в детстве – ехали домой в обнимку. Я гладила его серебристый бок и уговаривала немножко поработать. Обещала самое вкусное электричество в его жизни!
И он не подвёл.
Со знакомым до боли щелчком кассета встала в пазы. Захлопнулась дверка. И я услышала ее. Свою родную деревню.
2
– Кхыр! Пыф-пыф-пыф-пыф-пыф… Кхыр! Пыф-пыф-пыф-пыф-пыф! Фью!
Я лежу на кровати, тараща бессонные глаза в потолок. Там муха. Ей, наверное, тоже не спится. Она бродит туда-сюда в поисках места получше, и мне немножко завидно. Муха может улететь куда угодно, хоть к соседям, и там уснуть. А я не могу. Во-первых, соседи не поймут, если я среди ночи приду к ним и попрошусь на ночлег. А во-вторых к ним вчера приехала моя подруга Наташка и заняла свободную кровать.
Так что бежать мне некуда.
А в нашем доме от этих звуков спасения нет.
Бабушка храпит самозабвенно, с душой. От ее храпа в серванте немножко дребезжит стекло. И если с кхыр и пыф ещё можно как-то мириться, то вот это обязательное фью в конце разит наповал. Бабочки от него теряют сознание, комары забывают кусаться, а мы с дедом прячем голову под подушками. Но не помогает.
А самое смешное, что на утро бабушка обиженно утверждает, что мы вруны и негодяи, а она в жизни во сне даже не присвистнула. И уж тем более – не храпела. Мы любим бабушку. Но мы – за справедливость.
– Дед, я знаю, что надо делать! – и мы вместо составляем коварный план. Нам придется немножко пострадать, но иначе никак.
Дело в том, что комары в нашей деревне лютые. Там озеро недалеко, и что ни вечер, нападает целая армия. У нас с деревьев все нижние ветки оборваны. Как зачем? Отбиваться! Сидят вечерами кумушки на лавочках, и как в парилке – хлоп веником по бокам! Ну а дома, ясное дело, фумигатор в розетку.
И вот ради благого дела и обретения справедливости мы с дедом этот прибор прячем. Бабушка нам все равно всех комаров потом разгонит, а пару часов как-нибудь потерпим. Главное дать ей заснуть.
Зато ближе к розетке я ставлю магнитофон и кладу кассету. Недавно в кино видела, как один умный детектив так преступника поймал. Записал его голос на пленку, вот тебе и доказательства. Мы с дедом переглядываемся. Все готово!
– Мишка! Ты зачем фумигатор в сарай уволок? Сожрут же нас комары! – бабушка с недовольным видом приходит домой и сует нам под нос зелёную пластмассовую штуку. И как она его там нашла?
– В карман телогрейки, наверное, пихнул, а он выпал, – дед у меня сообразительный.
– Ага, прям на верхнюю полку!
Ох, сейчас поплывет…
– Кусачки доставал оттуда, сама ж просила сетку на заборе починить! А его, наверное, машинально сунул. Да не помню я, отстань! – дед проходит по самому краю, но бабушке уже не до нас. Она запихивает в фумигатор таблетку и вставляет его в розетку.
– Не дрейфь! Она уснет, мы его вытащим и магнитофон-то твой запихаем! – шепчет мне на ухо этот гений заговора.
Но мы опять погорели. А все почему? Потому что бабушку, как врага на войне, надо оценивать правильно!
Стоило кхырам и пыфам обрести свою оглушающую мощь, я осторожно встала с кровати и подкралась к деду.
– Пора! – кивнул он мне.
На цыпочках подошла к розетке. Но стоило мне дотронуться до фумигатора…
– Олька, ты чего бродишь? А ну спать! – и как она только меня услышала! Вот храп свой не слышит, хотя про него вся деревня в курсе, а мои шаги – это пожалуйста!
– Таблетку меняю, эта плохая уже. Кусаются, – брякнула я первое, что в голову пришло.
– А, ну меняй и назад давай! Ходит она тут!
Делать нечего. Пришлось послушаться.
А на следующий день план созрел у деда.
Хитро мне подмигнув, он куда-то умчался, прихватив с собой магнитофон. А когда вернулся, подмигнул ещё хитрее и сказал одно лишь слово:
– Батарейки.
Кассетник перекочевал со стола, где я все время оставляла его на ночь, на мой подоконник.
Вечер был тихим, теплым. Прелесть, а не вечер. Дед обыграл меня в домино, а я его в карты. Бабушка заварила нам чайку на травах. Мы засиделись допоздна. А потом, довольные, разморённые и усталые, наконец разбрелись по кроватям.
Спать отчаянно хотелось, но деда подводить было нельзя. Зря, что ли, мы с ним все так хорошо устроили, чтобы бабушка покрепче заснула?
– Кхыр! Пыф-пыф-пыф-пыф-пыф…
Я тянусь к подоконнику, нахожу пальцем кнопку записи на магнитофоне, кассета щелкает…
Бабушка дулась на нас два дня. Надо же, какие мы, оказывается, неприятные личности! Такое провернуть! Но потом отошла. Пожалела нас. Да если б дед так храпел, она б ему… А потом даже напекла нам пирогов с капустой. Как без вины пострадавшим.
Я слушаю бабушкин храп уже который раз, и слезы бегут по щекам. Даже голоса ее не помню. А вот этот звук сохранился. И знаменитое "фью!" в конце записалось… Бабушки нет уже много лет. И я очень скучаю.
– Кхыр! Пыф-пыф-пыф-пыф-пыф… – губы шепчут в такт записи. Привет, бабуль.
Запись на кассете щелкает. Что же дальше?
3
– Кю-ка-ре-кюююю!
Вот честное слово, именно так он кукарекал! С невыносимой манерностью. И голосок-то был тошный, визгливый. Бывают визжащие петухи?
Слышишь порой кукареканье, и на душе веселей. Не кукареканье – песня. Сядет на забор этакий генерал, при шпорах да при мундире, и давай сочным зычным голосом заливаться. Под такие звуки и просыпаться легче. Эта песня тебя из сна как кавалер барышню выводит, аккуратно да под локоток.
Наш петух был не такой. И где только бабушка откопала это чудовище?
Во-первых, он был белый. А я, уж простите мне это, с детства любовалась разноцветными. Чтоб перо к перу, и все бронзой отливает, а на хвосте то зелёный всполох, то синий. Во-вторых, тощ как жердь. Не было в нем той степенной важности и дородности, которой славились деревенские петухи.
В-третьих, он отчаянно визжал.
Сядет утром на насест, сожмется весь, и давай орать этим своим противным голосом. Сирена, а не петух. Он даже развернуться во всю мощь первого "ку" никогда не мог. Все время так брезгливо, "кю" да "кю"…