Тризна

Глава 1

"И аще къто умьряще, творяху тризну надъ нимь, и посемъ сътворяху краду велику, и възложаху на краду мьртвьца, и съжьжаху, и посемь, събьравъше кости, възложаху въ судину малу, и поставляху на стълпѣ на путьхъ, еже творять и нынѣ…"1

И если кто умрёт, совершают над ним тризну. После неё складывают большой костёр, кладут на него мертвеца и сжигают. После этого, собрав кости, складывают их в малый сосуд и ставят на столбе у дороги. Так делают и ныне.

На дворе буйно цвёл май одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмого года. Воронцов неторопливо вышагивал по каменной мостовой, наслаждаясь пригревающим, но ещё не палящим солнцем и ароматами сирени. Будучи студентом 5 курса Государственного союзного Министерства тракторного и сельскохозяйственного машиностроения СССР, он устроился подрабатывать ночным сторожем на местный тракторный завод. Работа не пыльная – вечером обходил территорию, потом пил чай с бутербродами и ложился спать до утра. Платили немного, но на пропитание хватало.

Наручные часы показывали ровно четыре часа дня.

Смена Воронцова начиналась в шесть вечера, когда работяги ещё только собирались домой. Старший смены, дряхлый нудноватый старик, обходил с Воронцовым территорию завода и сдавал ключи.

– Не балуй тут, – грозил он корявым старческим пальцем, больше похожим на совиный коготь, – а то знаю я вас, молодёжь!

– Ага, – кивал головой Воронцов, – не буду.

И не баловал. Только изредка, после завершения трудового дня, приходили к нему в комнату охраны ребята, с которыми завязалось общение – выпить пару бутылок пива.

Войдя на территорию ровно в пять тридцать, первым делом Воронцов рванул в цех. Подмигнул парням и кивнул в сторону своей каморки, мол после смены посидим. Те подмигнули в ответ и, приободрившиеся, поторопились в раздевалку.

Старший медленно делал обход, скрупулёзно всё проверял, что-то рассказывал, но слушать Воронцов его не мог. Перед глазами стояла бутылка пива, по запотевшему боку которой сбегала прохладная капля.

Обход закончился, старший сдал ключи, по обычаю на прощание погрозил заскорузлым пальцем и скрылся за железными воротами.

Не удержавшись, Воронцов потёр ладони, в предвкушении приятного вечера.

В комнате охраны ребята, уже сбегав в магазин, накрывали на стол.

На расстеленной вместо скатерти газете стояло блюдце с нарезанными шматками сала и чесноком, прямо на газету выложили огурцы и хлеб, банка шпрот была неаккуратно вскрыта – большое масляное пятно заливало газету.

– Ого! Да стол накрыли, как на свадьбу!

– И это ещё не всё! – торжественно поднял палец вверх Мишка, рыжий парень из ремонтного отдела.

Театральным шагом кремлевского курсанта он дошёл до холодильника, открыл дверцу и, щёлкнув каблуками как гусар, торжественно изрёк:

– Вуаля!

На дверце брякнули, стукнувшись пузатыми боками, две бутылки водки,

– Завтра суббота! Сегодня нормально посидим, а пиво на опохмел оставим.

За столом тут же появились рюмки, наполнились до краёв и были выпиты. Воронцову обожгло гортань и он, закашлявшись, пробежал глазами по столу, высматривая чем закусить.

– На, – протянул Мишка бутерброд из куска чёрного хлеба с салом, – водку лучше закусывать салом.

Быстро откусив кусок и практически не жуя, Воронцов проглотил его, чтобы сбить горечь.

– Эх вы, городские, – хохотнул Мишка, – совсем пить не умеете! То ли дело мы, деревенские! Нам хоть бензину налей, мы и не поморщимся! Да, Костян?

Костян, без энтузиазма пережевывающий огурец, только кивнул головой.

Костя первый, с кем Воронцов начал общаться здесь – простой парень, приехавший из деревни. Они вместе закончили девятый класс и поступили на тракториста, проходя практику на этом заводе. Таких называют «рубаха-парень» – открытый, добрый, немного наивный. Умел травить истории так, что слушатели до слёз хохотали и хватались за живот.

Была в его внешности одна особенность, о которой он никогда не рассказывал, предпочитая отшучиваться. Большая седая прядь под левым ухом. Ребята пару раз интересовались откуда она взялась, но тот всегда, махнув рукой, говорил, что это жизненный опыт проявляется.

– Что-то наш Костяныч сегодня совсем грустный. Баба что ли не дала? – громогласно рассмеявшись от своей шутки, Мишка чуть не опрокинулся вместе со стулом.

– Угу, – снова кивнул Костян и потянулся вилкой за очередным огурцом.

– Ну, между первой и второй перерывчик небольшой, – быстро налив в наши с ним рюмки, Мишка покосился на Костю, – а тебе может не в рюмку надо? А в стакан гранёный? Так сказать, горе залить? – он расхохотался, перемешивая свой смех с хрюканьем. Костя даже не посмотрел в его сторону, только сдвинул рюмку к остальным.

– Миш, много говоришь, давай выпьем уже! – Костя поднял рюмку.

– Да это мы всегда пожалуйста, – наигранно вскинул брови Миша и, поднявшись, отвесил неуклюжий реверанс, опрокинув рюмку в себя.

Так и продолжался вечер – под болтающего без умолку Мишку, шутки которого с каждой рюмкой становились всё пошлее и грубее. После первой бутылки Воронцов захмелел и уже смеялся над его прибаутками. Лишь Костя был всё таким же угрюмым и почти не реагировал, изредка рассеянно улыбался.

– Так, это уже совсем не смешно, – пьяно подперев щёку рукой, толкнул Мишка Костю в плечо, – я что, один отдуваться весь вечер должен? Давай рассказывай, что случилось?

Костя поднял на него глаза, перевёл взгляд на Воронцова, словно ожидая его одобрения. Воронцов утвердительно кивнул. Если у товарища горе, помочь нужно обязательно.

Тяжело вздохнув, Костя бросил пустой взгляд на банку шпрот и, выдержав паузу, тихо произнес:

– Она умерла.

Ребята оторопели.

– Кто?

– Ведьма умерла, – тихим голосом проговорил Костя и спрятав лицо в грязные ладони, расплакался.

Только после второй рюмки, влитой подряд, он смог успокоиться и внятно говорить.

Глава 2

– В нашей деревне, в доме, что поближе к реке, – начал Костя рассказ – жила женщина, Авдотья.

Она ничем не отличалась от сельчан, простая, не злая, но с каким-то особым взглядом – завораживающим и проницательным. А ещё Дуся умела лечить. Лечила и людей, и скотину. О ней ходили глупые сплетни и сказки, а может неглупые и не сказки, но суеверный деревенский народ побаивался её и за глаза крестил ведьмой. Наверное, поэтому родители строго-настрого запрещали своим детям подходить к её дому.

Помню, как-то, у почтальонши бабы Кати корова заболела после отёла. Вымя опухло, молоко доилось с кровью и гноем, рогатая маялась и мычала.

Ветеринара в деревне не было, поэтому все к Дусе обращались за помощью. Пошла к ней и баба Катя. Собрала немного еды и отправилась на поклон. Ведьма не отказала – продукты занесла в дом, а затем пошли в хлев. Осмотрев коровье вымя, Дуся задумалась, хмыкнула, сказала принести ей ведро, а бабе Кати выйти.

Что уж она делала с Зорькой, никто не видел, но мычала корова жалобно и часто, да так, что тем, кто слышал, сдавливало грудь и щемило сердце.

Вскоре она замолкла. Баба Катя, всё это время перепугано крестившаяся, сложила руки на груди. Уж не померла ли её кормилица?

Вышла Дуся, утирая руки о длинные юбки.

– Ну что там? Как моя Зоренька? Сглазили? Не померла?

– Никто корову не сглазил. Застоялось молоко в вымени. Делай ей компрессы из отвара ромашки с мятой, да выдаивай каждые три часа. Быстро поправится. Только молоко, выдоенное, не пейте, сливай в отхожее место, плохое оно пока. И теленку не давай!

– Сколько же мы без молочка – то будем? Теленок маленький совсем.

–У деда Ивана тоже корова отелилась, води теленка к ней, пусть кормится. Через три дня проверю корову твою.

Развернулась и пошла.

Как рассказывали люди, баба Катя выполняла в строгости все наказы ведьмы, но шёпотом говорила, что порча всё-таки на корове есть, поэтому корову перед дойкой крестила. Даже говорили, что Дуська сначала портит скотину, а потом сама лечит. Не знаю, как там на самом деле было, но через три дня, опухоль сошла, а корова выздоровела. Спасибо ей никто не сказал.

В деревенской среде её боялись, но просили о спасении души на воскресных молебнах.

Мы тогда были совсем пацанами, самому старшему из нас, Сашке, было пятнадцать лет, а мне должно было исполниться четырнадцать. Я считал себя взрослым. Нам хотелось острых ощущений, а где их взять? Чем можно заняться детям в деревне?

Самое веселое развлечение – купаться на речке, гулять на природе, сбивать палкой крапиву и драть сорняки на огороде. Как-то раз, в очередной скучный день кто-то из ребят предложил сходить ночью к ведьме Дусе домой.

В деревне тема нечистой силы была самой неиссякаемой. Часто, по вечерам, мы любили слушать взрослые разговоры про ведьм, домовых, водяных, леших и чертей, кто такие колдуны и ведьмы, как они могут нанести порчу….  Было страшно, но интересно. Мы верили в эти рассказы.

– Представляете, сколько всего у неё можно увидеть? Мой дед говорит, что дома у неё петух чёрный. И в сарае банки с козьей кровью, которую она приносит в жертву чертям, чтобы они оборачивали её кошкой. Чёрной, конечно же.

В наших детских головах, взбудораженных таинственностью и неизведанностью, быстро созрел план.

Дома, после ужина я сказал, что хочу лечь спать на веранде. Родители не возражали и, как только из их комнаты донесся храп, я вылез в окно и рванул на место встречи. Ребята уже собрались и мы, разгоряченные, подстёгиваемые азартом, направились к дому ведьмы. Передвигались вдоль заборов, старались держаться вблизи деревьев, как настоящие разведчики. Постепенно мы погрузились в полную темноту. Бледная луна наводнила всё вокруг неясными и жуткими тенями. Глаза испуганно всматривались в пугающие переливы. И так жутко стало мне от этой луны! Страшно, ноги не идут, дрожь в теле. Невмоготу дальше идти. Я посмотрел на парней и понял, что им тоже страшно.

У калитки мы остановились. В окнах было темно, значит, ведьма спит. Переминаясь с ноги на ногу, глядя друг на друга, все молчали. Никто не решался первым лезть через забор. Одно дело обсуждать это днём, и совсем другое стоять у её калитки в полутьме и решиться перелезть через забор. Никто не показывал страх, не хотел упасть лицом в грязь. И тогда я предложил ребятам скинуться на «камень-ножницы-бумага». Все согласились и быстро раскинули на руках. Андрею выпало первым лезть. Мне вторым. Мысленно я поблагодарил судьбу и плечом подсадил Андрея на высокий забор.

Оказавшись по ту сторону, мы засеменили к сараю, пригибаясь у кустов. Страх и ужас быть пойманными ведьмой щекотал нутро.

– А где же эти банки, кровь, коза мёртвая? – Сашка подсвечивал полки сарая спичками. На них лежала различная банная и домашняя утварь, мешки с чем-то твёрдым внутри и огородный инвентарь. Мы осматривали полки, пока не догорела последняя спичка, и единственным источником света остался лунный луч в приоткрытой двери. При таком свете полки разглядеть было невозможно, и разочарованные, мы направились к выходу, но встали как вкопанные. У ворот сидела чёрная, как уголь кошка. Несмотря на темноту, глаза её словно светились и отливали изумрудной зеленью. Она не шевелилась, неотрывно смотрела на нас, и только кончик её хвоста, обёрнутый вокруг лап, нервно подрагивал.

– Ведьма! – Крикнул Сашка, и все кинулись к забору. Мы сиганули через него один за другим. Очень проворно, быстрее, чем до этого.

Остановились только у моего дома. Тяжело дыша после бега, смотрели друг на друга и неожиданно я засмеялся. Это был нервный, дёрганный смех, переходящий в гогот, остановить который было выше моих сил. Следом за мной расхохотался Андрей, а потом и Сашка. Просмеявшись, мы, так и не сказав друг другу ни слова, разошлись по домам.

Утром, наскоро позавтракав, я побежал в наше условное место на берегу речки. Ребята были уже там.

Долго, перебивая друг друга, мы пересказывали вчерашние события. Говорили одновременно и громко, перебивая друг друга, эмоционально жестикулируя. Рассказывали, кто как себя вёл, кто боялся, кто сжимался от страха, когда входили в сарай, пока разговор не перерос в ссору. И тут Сашка, перекатывая с важным видом из одного уголка губ в другой сухую травинку, сказал:

– Мамка моя сказала, что ведьма уехала на три дня в город. Чего спорить? Можем сходить ещё раз. Тот, кто сможет зайти в дом ведьмы и пробыть там час – тот и победит.

Мы оторопели. Идти снова к Дусе и тем более лезть в дом, было по-настоящему страшно. Одно дело сарай, который не закрывался, оставляя пути отхода, но в дом….

– Ну, я так и знал, – Сашка выплюнул травинку и расправил плечи, – зассали. Я пойду, а вы можете идти обратно к мамке, сиську сосать.

Стерпеть такое унижение было нельзя, поэтому мы без особого энтузиазма, но согласились.

Как только на деревню опустились первые сумерки, я выбрался из дома и направился к оговоренному месту.

Глаза у пацанов, как это было в первый раз, не горели. Мы поговорили на отвлеченные, совершенно неважные темы, оттягивая время, и понимая, зачем мы это делаем, но никто не решился предложить отказаться от затеи.

– Ну что, идём? – в голосе Сашки слышалась издёвка.

– Идём, – кивнул я.

Андрей нервно сглотнул и промолчал.

Мы пошли к дому ведьмы. Чем ближе подходили, тем сильнее дрожали коленки. В какой-то момент я хотел развернуться и уйти домой, но потом мне всю жизнь пришлось бы жить с унизительным клеймом труса. Я так не хочу. А может трусость – не предложить ребятам вернуться домой? Каждый из нас об этом думал, но ни у кого не хватило смелости сказать об этом вслух?

Зная, что Дуси нет дома, через забор мы перелезли гораздо быстрее. Но как только ступили на крыльцо, нас начала накрывать тихая паника – в голове стучали тревожные мысли, участился пульс, и заметно сбилось дыхание.

– Ну, кто первый пойдёт? – Сашка смотрел надменно и с легкой усмешкой. Мы молчали. Я взглянул на дом и мурашки побежали по спине. Дом смотрел на меня пустыми глазницами тёмных окон, как будто наблюдал за нами и выжидал – решимся мы войти или нет.

– Ну? – Поторопил нас Сашка, – давайте уже!

– Мне страшно, – сдался Андрей, – я пойду только, если все вместе.

В глубине души у меня теплилась надежда, что Сашка откажется, и мы вернёмся домой. Но нет. Помедлив пару секунд, он махнул нам рукой и толкнул входную дверь.

Дверь оказалась незапертой, оно и понятно – в деревнях никто не запирается, не от кого, а в дом Дуси точно бы никто не влез.

На цыпочках мы прошли по коридору и оказались в кухне. Припасенным фонариком освещали себе путь и осматривали помещение. Кухня оказалась самой обычной – печка, стол, два стула, полки с посудой и старый, сильно потёртый половик. От кухни в разные стороны расходились две комнаты. Не сговариваясь, мы пошли сначала направо. Рассохшийся пол под ногами скрипел, чем сильно раздражал. От страха нервы, казалось, звенели, как натянутые струны.

Андрей шёл последним, вцепившись в рукав моей спортивной куртки. Я шёл за Сашей, стараясь особо не смотреть по сторонам. Неожиданно луч фонарика резко заметался и Сашка, с грохотом и матом, свалился на пол. Сердце моё рухнуло и я вскрикнул от испуга. Андрей отпустил рукав, закричал, бросился было к выходу, но споткнулся обо что-то и упал, продолжая кричать. Пару секунд в моих глазах было темно – то ли от окружающей черноты, то ли от страха. Андрей перестал кричать и сидя на полу, громко всхлипывал. Сашка, чертыхаясь, ползал на коленках по полу и искал отключившийся и завалившийся куда-то фонарик. Когда фонарь включился и его луч осветил комнату, я облегчённо выдохнул.

– Ну что, герои, обосрались? – Зло хохотнул Сашка. – Говорить вы смелые, а чуть что коснулось, и в штаны наложили! А я вот не боюсь! Не напугаешь меня!

Свет фонарика метнулся по комнате и остановился на аккуратно сложенных подушках на кровати. Секунда – и Сашкина нога в кроссовке чётким ударом снесла их, разбросав по кровати. Мы замерли.

– Не напугаешь меня! Не напугаешь! – Сашка уже прыгал ногами по подушкам, разбрасывая их по комнате – а вы мелкие ссыкуны!

Неяркий свет фонаря выдернул из темноты стол с кувшином, наполненным водой и стакан. Недолго думая, Сашка всё скинул на пол. Грохот стоял такой, что я испугался, как-бы не разбудить соседей.

– Ссыкуны! Ссыкуны! – Всё больше расходился Сашка.

– Я не ссыкун! – Андрей подскочил и, схватив деревянный стул за спинку, поднял его и с силой опустил на пол. С треском отлетело сидение и одна ножка. Андрей захохотал.

– Ребят, вы зачем? Нас же родители потом убьют! – Я смотрел в полутьме на силуэты бесновавшихся друзей.

– А как они узнают, что это мы? Как вообще кто-то узнает? Родители думают, что мы дома спим. Так что, если вы никому трепать не будете, то и не узнает никто!

А ведь верно!

Не знаю зачем, но я взял остатки стула, сломанного Андреем, и швырнул в противоположную стену. Зазвенело бьющееся стекло, слышно было, как осколки сыплются на деревянный пол. Я захохотал. А это весело!

Как объяснить то, что было с нами в те минуты – я не знаю. В нас словно бес вселился. Мы крушили, ломали, рвали и уничтожали. Мы были настолько перевозбуждены, что не осознавали реальность, не чувствовали опасности. Мыслей о том, что это чужое имущество – не было. Именно сейчас, в эту секунду мы были сильны, всемогущи, у нас появилась возможность проявить себя. Столько лет ведьма пугала всю деревню, а мы сейчас сильнее, чем она, мы мстим!

Когда в комнате не осталось ничего целого, мы, не сговариваясь, направились в другую комнату. Чтобы попасть в неё, нужно было вернуться и пройти через кухню. В проходе Сашка резко остановился, не сводя глаз в того места, которое осветил луч фонарика.

– Саш, ты чего? – Я испугался, думая, что наши «игры» разбудили соседей, и они пришли проверить, что происходит. Нам капец.

– Идите сюда, – негромко позвал нас Сашка.

Значит не соседи, это хорошо. Практически на цыпочках мы подошли к нему со спины и посмотрели, куда указывал луч. Направлен он был на печку, на которой сидела кошка и внимательно рассматривала на нас. Хвостом она также обернула лапки, кончик которого слегка подрагивал.

– Ведьма кошкой обернулась! – Крикнул Андрей и кинул в неё чем-то, что глухим стуком ударилось о печь. Увидев замахивающегося Андрея, кошка одни прыжком скрылась в темноте.

– Убьём ведьму! – Крикнул Андрей и кинулся в темноту. Мы, не раздумывая, бросились следом. Безумие, творившееся тогда, мы так и не смогли потом объяснить сами себе. Ловля кошки втянула нас настолько, что мы больше ни о чём другом думать не могли.

– Поймал! – Крикнул Сашка. Он держал её за хвост. Бедное животное мяукало и угрожающе выло, но вырваться не могло никак, Сашка вцепился крепко.

Глаза его, светящиеся безумием, накрепко врезались мне в память.

– Убьём ведьму! – Злобно зашипел он.

– Да!

Он попробовал переложить животное в другую руку, взять за загривок, чтобы было удобнее держать. И это было большой ошибкой. Кошка извернулась и вцепилась зубами и всеми когтями в его руку. Взревев от боли, Сашка с силой бросил кошку. Ударившись о стену, она обмякла и мешком свалилась на пол.

– Сука, руку мне поцарапала! – Сплюнув от злости, Сашка придерживал исполосованную когтями ладонь.

Мы с Андреем замерли, смотря на бездвижную кошку. Только сейчас до нас начало доходить, что же мы наделали.

– Саш, – дрожащим голосом позвал я, – Саша!

– Чего тебе? – Зло огрызнулся он.

– Пойдём отсюда, а? – Я не сводил глаз с кошки и страх мерзкими щупальцами пробирался по нутру от пят до макушки.

Не сказав ни слова, Сашка направился к выходу, мы засеменили следом. В полной тишине вышли из дома, перелезли через забор, дошли до нашего места. Молча посмотрели друг на друга, наспех попрощались и разошлись по домам.

Придя домой, я влез обратно на веранду, укрылся одеялом с головой и расплакался. Пережитое выходило из меня потоком слёз. Мне приходилось сдерживать рыдания, чтобы не разбудить родителей. Когда слёзы кончились, я забылся глубоким, тяжёлым сном.

Утро не задалось. Настроения не было и погода испортилась: массивные тучи висели над головой, моросил дождь. Есть не хотелось, я не выходил из своей комнаты. Мама даже начала переживать – не заболел ли сын? Но я не заболел, у меня был страх от мысли, что нас поймают, и расплата неизбежна. Я искренне раскаивался в содеянном.

Гулять не пошёл, да и ребята не заходили. Так прошло два дня, на третий показалось солнце, погода наладилась. Мама шла на рынок и спросила, не хочу ли я пойти с ней.

– Сашка заходил утром, пока ты спал. Попросил передать тебе записку.

Она протянула неровно оторванный тетрадный лист и вышла. На листке корявым почерком было выведено «на нашем месте в три часа». Бросив записку на пол, я отвернулся к стене. Идти не хотелось. Но всё же к указанному времени пошёл. Там уже сидели Андрей и Сашка. Когда я подошёл, Сашка бросил «привет», Андрей только кивнул головой. О чём говорить – было совершенно непонятно.

Первым завёл разговор Сашка, сказал, что нас никто не подозревает. Мол, соседи слышали шум в доме ведьмы той ночью, но списали на то, что черти бесновались. Мы договорились, что никогда и никому не расскажем о произошедшем в том доме. Да и сами постараемся забыть. Без энтузиазма ударили по рукам и разошлись. На душе было тяжело и грустно, не хотелось ни с кем говорить. Наш уговор меня вполне устраивал.

А через два дня Сашка умер. Утонул. Зачем он пошёл на озеро один – никто не знает. Нашли его у берега, синего и опухшего, словно он пролежал в воде не меньше недели. Хоронили всей деревней. А через неделю хоронили Андрея. Полез по лестнице на чердак дома и сорвался. Разбил голову и умер до приезда фельдшера.

Пошли слухи, что ведьма молодых ребят изводит. А я со страхом понимал, что я следующий.

Спустя пару дней я вышел во двор кормить пса, а его во дворе нет. Зато сидит чёрная кошка на крыше будки и вылизывает лапку. Вдруг она подняла голову, выровнялась и напряглась. При этом кончик её хвоста подёргивался, а зрачки зелёных глаз сузились до иголочек, словно она гипнотизирует. Сковало меня напрочь, я не знал, что мне делать. Вытянул шею вперёд, пытаясь облегчить глотание слюны, но мышцы не слушались, сердце колотилось, всё тело, несмотря на жару, обдало холодом.

Не знаю, сколько времени мы смотрели друг на друга, но скоро из-за дома выскочил пес. Это вывело из ступора.

Я бросился в свою комнату с головной болью, вызванной отчаяньем, беспомощностью и горечью, запрыгнул на кровать и с головой укрылся одеялом.

Как выжить? Надо ли рассказать родителям о том, что произошло? Я считал себя самым несчастным человеком. Так и пролежал до возвращения матери с работы. Единственное, что мне оставалось – это бежать из деревни. Подальше от дома, в котором не спрятаться от ведьмы, от ужасающей кошки с зелёными глазами. Я принял решение уехать в город, к тётке. Родителям сказал, что хочу поступать в тракторный колледж.

Они удивились моему решению и поспешности. Но перечить не стали, отец сказал, что учиться дело хорошее и толковый тракторист всегда в деревне пригодится.

На следующий день я, с небольшим чемоданчиком, сел в старенький москвич соседа деда Ивана, который за помощь в копке огорода согласился отвезти меня в город. Тётка согласилась, чтобы я пожил у неё какое-то время, а в случае успешного поступления на учёбу, я надеялся получить место в общежитии.

Поступить получилось без проблем, выделили общежитие, а потом я нашёл и подработку на заводе. Так прошло 5 лет, я успокоился, про ведьму и наши злостные приключения вспоминал редко, но вспоминая, содрогался. В душе надеялся, что ведьма меня отпустила. Недавно призжали родители попроведать, говорят, померла ведьма. Тяжко умирала, в муках. Кричала так, что кровь стыла в жилах. А потом как-то смолкла. Пошёл к ней егерь наш, проверить. Он один её не боялся, закалённый мужик. Проверил, вышел на крыльцо и, сняв шапку, сказал, что померла Авдотья.

Вороны тут же поднялись над деревней, оглушительно каркая. Народ крестился, в домах перевесили иконы над входной дверью. Чтоб ведьма не могла войти и забрать с собой.

После рассказа родителей о смерти Дуси, она вдруг почти каждую ночь стала мне сниться. Улыбается и говорит, что скоро заберёт меня к себе…

Вот и страшно мне. Думаю, может помянуть её и попросить прощения? А может поставить свечку в церкви? Как вы думаете, мужики?

Костя, запрокинув голову, влил в себя очередную рюмку водки и, закурив, остановил безразличный взгляд на заветренных шпротах. Из его глаз бежали двумя ровными дорожками слёзы…

– Нуууууу…, протянул Мишка, почёсывая затылок, – я человек неверующий, но в ведьм верю. Проклятья там разные, сглазы. Говорят, в деревнях всегда бок о бок жили люди со сверхъестественными способностями и обычные. Мать моя, по молодости, ездила к какой-то бабке. Сколько врачи не бились с её головными болями, а вылечила только та бабка. Пошептала над головой, травки какой-то дала, сказала заваривать и пить. Так уже десять лет почти прошло, а матушка до сих пор ни одного дня не страдала головной болью. А вот тебе что сказать – совсем не знаю.

– Да бред это всё! – Воронцов хотел засмеяться, но не стал, видя состояние Кости.

– Какие проклятия? Какие сглазы? Мы живем в двадцатом веке, на заре двадцать первый, век науки и прогресса! А вы как будто из пещеры вышли! Извини, Костян, но глупости это! Подумаешь, корову ваша Дуся вылечила!? Да сейчас все знают, что любое воспаление лечат отваром из ромашки! Воспалилось горло? Полощи ромашкой.

Мишка молча протянул Воронцову и Косте по полной рюмке, не перебивая монолог. Выпив, Воронцов откинулся на спинку стула. Многовато выпил, подумал он, чувствуя, что опьянел. Костя тоже немного расслабился, развалился в кресле и вместе с Мишкой слушал не перебивая. Воронцова понесло.

– Может у неё образование есть ветеринарное, поэтому она знает, как животных лечить? Вы хоть раз её спросили? Ну, была чёрная кошка, так у многих кошки чёрные. Что же теперь, все они ведьмы? – распаляясь всё больше и больше, Воронцов уже почти орал.

– Ну не добили вы кошку тогда, вот ты и видел её. Либо живучая оказалась, либо тётка эта её выходила. Да и в сарае вы не нашли ничего, ведь так?

Костя утвердительно кивнул.

– Вооооот! – Поднял поучительно указательный палец вверх Воронцов.

– А вороны тогда что? Все сразу над деревней летали просто так? А снится она ему тоже просто так? – Мишка ехидно прищурился.

– Да мало ли что могло ворон напугать? Взлетели и взлетели, не забивайте голову ерундой. А то, что снится она – так вообще не удивительно! Столько времени думать о ней, переживать, бояться. А тут рассказали о ней, чувство вины и обострилось – Воронцов постучал указательным пальцем по виску, – пси-хо-ло-гия!

Мишка пьяно усмехнулся.

– А ты у нас значит человек науки? Что, совсем не боишься?

– Пфффф, нет, конечно! Я же не «темнота дремучая»!

– Что, и в дом ведьмы бы зашёл?

– И зашёл бы. А что такого? Обычный дом. Суеверия – глупости, только наука поведёт нас вперёд.

– И переночевать бы смог? Не испугался бы?

– Смог бы! – Мишка начал раздражать Воронцова.

– А давай, – хохотнул Мишка, – забьёмся с тобой. Если сможешь переночевать там три дня – я тебе ящик «Жигулевского» поставлю!

– Не вопрос! – Пухлая ладошка перекинулась через стол и почти уткнулась Воронцову в лицо.

– Забились, – взяв его ладошку, Воронцов икнул – Костян, руби!

Костя наблюдал за спором, широко раскрыв глаза.

– Мужики, вы чего?!

– Давай, давай, разбивай!

Костя ударил ребром ладони, закрепив спор.

– Ну, собирай вещи. Не забудь парочку икон взять и портки запасные, – Мишка явно глумился, – а то обосрёшься с перепугу, будет хоть во что переодеться и кому помолиться.

– Иди ты, – отмахнулся Воронцов, – давай наливай лучше!

Глава 3

–Ваш билет, мужчина!

Кто-то, не особо церемонясь, толкнул Воронцова в плечо. Тяжело разлепив заспанные глаза, он увидел висевшую над собой форменную куртку контролёра.

–Да, да, сейчас, – он водил руками по одежде, силясь вспомнить, в какой карман сунул его.

Поиски затягивались, девушка-контролёр смотрела в упор и ждала. Наверное, подумала, что это забулдыга, пробравшийся в электричку выспаться. Билет никак не находился, неловкость нарастала, а взгляд девушки становился суровее. За её спиной появился худощавый мужик в серой куртке с надписью «охрана» на рукаве.

– Ир, всё нормально?

Да, куда запропастился, этот чёртов билет? И тут, вдруг вспомнил! Воронцов даже прихлопнул себя по лбу – прямо у кассы он вложил его в паспорт!

Сунул руку во внутренний карман куртки, выудил оттуда красную книжечку и раскрыл. Действительно, билет лежал там, сложенный пополам.

– Пожалуйста, – протянул его контролёрше.

Худой охранник, тут же потеряв интерес, обошёл Ирину и неторопливым шагом направился в конец вагона.

Поставив отметку, контролёр отдала билет назад. Лицо её смягчилось, отчего показалось даже милым.

– Анфимово, прибытие через 20 минут, не проспите, – улыбнувшись, она направилась к следующему ряду сидений.

За окном монотонно бежал один и тот же скучный пейзаж – деревья, поля, кусты. Изредка в поле можно было видеть маленькие домики, но в основном это были зелёные поля и редкие перелески.

Воронцов протёр глаза и вытянул затекшие ноги. Правильно говорят, что язык мой – враг мой. Вот какой чёрт дернул его спорить с Мишкой? И ведь не отвертишься от него. Теперь, вместо уютной кроватки дома Воронцов вынужден три с половиной часа трястись в электричке, в Богом забытую деревню и жить там три дня без удобств. Хорошо хоть портативное радио взял с собой, хоть какой-то островок цивилизации. Не будет чувствовать себя так одиноко.

Насмотревшись в окно, Воронцов принялся разглядывать других пассажиров электрички.

Их оказалось немного. Более всего выделялись толстая женщина, державшая на коленях сумку-переноску с таким же упитанным котом. Рядом худой мужчина и девочка в пёстрой курточке, с бантиками на шапке, видимо, их дочь. Сидели они через два ряда от него. Мужчина увлечённо читал газету, женщина смотрела в окно и изредка поглядывала за девчушкой, которая в свою очередь никак не хотела сидеть спокойно и сыпала вопросами. А почему? А как? А скоро мы приедем? Мать изредка шикала на неё, но безрезультатно.

На противоположном ряду сидела пожилая женщина, держа кого-то за пазухой.

– Кота, наверное, везёт. Вон как бережно придерживает, как дитя.

Воронцов умилился.

Старуха что-то говорила себе за пазуху, поглаживая шевелящуюся выпуклость тёплой куртки. Вот она залезла в карман, что-то вытащила оттуда и просунула за пазуху.

–Кушай, кушай, мой хороший, – улыбнулась она.

–КУ-КА-РЕ-КУ! – хриплый выкрик заставил вздрогнуть пассажиров и Воронцова в том числе. Все повернулись в её сторону. Девочка, елозившая рядом с родителями, замерла.

– Митька, не горлопань! – сказала старуха в сторону пазухи и оттуда показалась совершенно чёрная голова петуха с ярко красным гребнем.

–КУ-КА-РЕ-КУ!

Митька, похоже, был не очень воспитанным, и второй его выкрик получился гораздо громче первого.

Девочка восторженно разглядывала неожиданного пассажира. Не сводя глаз с яркого гребня, она осторожно приблизилась.

– Это ваш петух?

– Мой, дочка, мой, – улыбнулась старуха.

– Можно погладить?

Старуха хлопнула рукой по соседнему сидению, приглашая девочку сесть рядом. Недолго думая, та сразу взобралась на сидение с ногами и немного наклонилась, чтобы лучше видеть петуха.

– А знаете, – затараторила она, – меня Аней зовут. Мы к бабушке едем. У неё тоже есть петух, только я его боюсь, он злой. А ваш злой?

– Митька-то? – наигранно удивилась старуха, – нет, совсем не злой.

Аня опасливо потянула пухлую детскую ладошку к голове петуха. На лице девочки застыл восторг, кажется, она даже не дышала в эту минуту.

Воронцов наблюдал и улыбался. Как же мало нужно, чтобы порадовать детей. Взрослым надо учиться радоваться жизни у них. То ли дети искреннее нас, то ли мы требовательнее к чудесам.

–Анфимово, – прохрипел динамик под потолком, – осторожно, двери открываются!

Воронцов встал, подхватил рюкзак и направился к двери. Краем глаза заметил, что старушка тоже засобиралась – сунула голову петуха поглубже за пазуху и начала складывать котомки. Отлично, будет у кого дорогу спросить.

Выйдя на перрон, он остановился, ожидая старуху.

Наконец та появилась в дверях.

– Давайте помогу, – протянул руки Воронцов. В одну взял её котомки, другой подхватил под локоть.

– Спасибо, сынок, – крепче придерживая петуха под курткой, она ступила на перрон.

Двери с шумом закрылись, электричка, свистнув на прощание двум одиноким пассажирам, умчалась дальше.

– Скажите пожалуйста, бабуль, а вы случайно не из Анфимово?

– Оттуда, сынок.

– Можно я вас провожу? Первый раз приехал, дороги не знаю.

– Проводи, милый. Только я туда сейчас не пойду. До развилки доведу тебя, а оттуда уже близко будет, сам дойдешь.

– Хоть так, – мысленно согласился Воронцов.

Они двинулись по перрону в сторону касс, где находились выходные ворота. Бабулька, несмотря на возраст, двигалась достаточно шустро. Да так, что Воронцову приходилось нехило ускорять шаг, чтобы оставаться с ней наравне.

–Сынок, ты к кому приехал-то? – Бабуля резво перепрыгнула огромную выбоину в неровно уложенном асфальте.

Так. Сказать ей, что приехал погостить к родственникам? Бред. Она спросит к кому, а тут уже врать бессмысленно. В деревнях люди друг друга знают в лицо. Сказать, что приехал ночевать в доме ведьмы потому, что проспорил по пьяной лавочке? Тоже не вариант – либо дурку вызовет, либо милицию.

– А я студент бабуль, на филологическом учусь. Вот приехал дипломную работу писать, про деревенский фольклор, – ложь была достаточно правдоподобной. Воронцов действительно студент, хоть и не имел никакого отношения к филологическому, но не будет же она требовать студенческий билет.

– Фольклор, говоришь, – бабка улыбнулась, хитро взглянув из-под ресниц, – это про какой именно фольклор ты собрался писать?

– Ну, разный. Сказки там какие, байки деревенские.

– Байки, – эхом повторила она, больше для себя, а не для продолжения диалога и на пару минут задумалась.

Это хорошо, значит небольшая ложь прошла и приставать с расспросами она не будет.

– Меня Маришкой зовут, – подняла она голову, – вообще я Мария Павловна по батюшке, но все зовут меня Маришкой. И ты так зови.

– Очень приятно, – растянулся в улыбке Воронцов, – Сергей.

– Надолго к нам?

– Дня на три, не больше.

– Если захочешь, приходи ко мне. Мы с петушком моим Митькой одни живем, одиноко иногда бывает, хочется поговорить с живым человеком. Я и вареньица из подпола достану, сама закрывала.

– Спасибо, – немного замялся Воронцов. Отказывать приветливой старушке не хотелось.

– Ты как в деревню войдешь, магазин продуктовый увидишь, мимо не пройдешь. Спроси Катьку продавщицу, она тебе покажет мой дом. А сейчас тебе туда – махнула она рукой вперёд.

Воронцов повернулся. Ну, надо же, как быстро они дошли до развилки. Одна дорога, на которую указала Маришка, уходила прямо и очень скоро уткнулась в первые домики. Вторая уходила в лес.

– Давай, – ещё раз махнула рукой. Это был прощальный жест.

– Вечером заходи, – и, развернувшись, направилась в лес.

Приятная женщина. Немного странная и смелая – приглашает в дом совершенно незнакомого человека.

– Может и зайду к ней как-нибудь, чаю попить, – проводил Воронцов ее взглядом, – Всё лучше, чем сидеть одному в заброшенном доме.

Бросив последний взгляд на быстро удаляющуюся фигуру, он поправил рюкзак на плечах и двинулся в сторону домов.

Войдя в деревню, мужчина словно ощутил прозрачность и свежесть воздуха. Небо нежно-голубое – бездонная синяя глубина. Поднимешь голову, а по нему, словно кудрявые барашки, плывут пушистые белоснежные облака. Зелёные поля, раскинувшиеся по обе стороны деревни, радовали глаз. Воронцову хотелось сбросить рюкзак с плеч и побежать изо всех сил. Бежать, насколько хватит дыхания, а когда лёгкие «закончатся», упасть в траву и кожей почувствовать прохладу росы. Пришлось подавить в себе этот мальчишеский порыв и Воронцов бодро зашагал вперёд.

Деревня оказалась маленькой, всего одна улица – широкая дорога между домами.

Если верить Косте, стоит она минимум сто лет, но выглядит вполне сносно. Дома деревянные, ухоженные, с раскрашенными ставнями – приятно посмотреть. Позабавило, что все заборы выкрашены одинаковой голубой краской.

В памяти Воронцова всплыл деревенский дом почившей бабушки, который всегда пах уютом и пирогами. К сожалению, это единственное оставшееся воспоминание, остальное с годами стёрлось из памяти. Он уже не вспомнит расположение комнат и что росло в огороде, но аромат свежих пирогов и сена неизменно возвращали его мысли туда, где было так счастливо и беззаботно в детстве.

Воронцов крутил головой налево и направо, восхищённо оглядываясь вокруг. После городского, серо-грязного пейзажа, здесь были сочные краски зелени и цветов за заборами.

Из-за немного покосившейся калитки, с веселым лаем, выскочил щенок – рыжая дворняжка с хвостом-бубликом. Сделав несколько кругов вокруг нежданного гостя, он улёгся у его ног.

– Какой хороший! – умилился Воронцов, почесывая теплое пузико, подставленное собачьим ребенком, – Ладно, рыжая, пора мне, – ласково потрепав собаку по холке на прощание, он двинулся дальше.

Скоро он дошел до выцветшего здания с небольшим крыльцом в 3 ступеньки и с косо висящей над входом облупленной вывеской «Продукты». На фоне ухоженных домов и чистой улицы, магазин смотрелся небрежно, как кусочек пазла из другой картинки.

Поднявшись по выщербленным ступенькам, Воронцов вошел в душное помещение. В магазине не было ни одного покупателя. Только продавщица за дальним прилавком листала газету. Увидев Воронцова, она оживилась, отложила чтиво и пошла навстречу со своей стороны прилавка. Воронцов застыл – прямо на него шла огромная грудь, размера, наверное, двадцатого. Если такой существует. Колыхаясь в такт шагов хозяйки, она гипнотизировала, не давая возможности оторвать глаз. Нет, Воронцов не был любителем больших размеров, наоборот, ему нравилась маленькая, аккуратная грудь. Сейчас же он так завис только потому, что ничего подобного ещё не видел.

Продавщица заметила его взгляд и тут же кокетливо взмахнула густо накрашенными ресницами.

– Добрый день, что вам продать?

Воронцову пришлось приложить усилие, чтобы побороть ступор и выдавить:

– Хлеба, пожалуйста. Белого. И консервы, – голос неожиданно пропал, и он, что называется «дал петуха».

– Одну минутку, – бархатным голосом промурлыкала продавщица и, покачивая бёдрами, неспешно двинулась к стеллажу с консервами.

Воронцов выдохнул. Мозг включился, как только из поля зрения пропала необъятная грудь.

–Что-то ещё? – кокетливо хлопала ресницами продавщица.

– Да, водки. Две бутылки.

Около пяти минут Воронцову пришлось ждать, пока коварная соблазнительница дойдёт до полок с водкой, демонстрируя со всех сторон фигуру. Потянувшись на верхнюю полку за бутылкой, аки серна, она бросила соблазнительный взгляд на Воронцова через плечо.

– Сколько с меня?

– Двенадцать рублей, – проворковала она, навалившись на прилавок своей безмерной грудью.

Рассчитавшись, Воронцов было развернулся было уходить, но остановился.

– Вы мне не покажете, как пройти к дому Авдотьи?

Женщина удивлённо вскинула брови.

– Да подскажу, че не подсказать. Идите прямо, до речки. Выйдете, и аккурат по правую руку дом будет. Увидите, он один там.

Поблагодарив, Воронцов вышел из душного магазина, оставив озадаченную продавщицу, и направился к дому.

Глава 4

Хата, сложенная из некрашеных брёвен, потемневших от времени и сырости, стояла покинутая и жалкая. Один бок её просел, отчего заметно съехала крыша. Перевязанные жерди, заменяющие забор, согнулись в поясном поклоне неизвестным гостям. Деревья тянули к небу сухие ветви, больше похожие на узловатые старческие пальцы. Жухлая трава грязными клочьями разбросана по участку. Оглядываясь, у Воронцова всё больше просыпалось чувство жалости. Бедная старуха, одна-одинешенька, некому было даже помочь в хозяйстве – подрезать деревья, подкрасить рассохшийся забор, поправить разваливающийся дом. Участки соседей пестрели ярко окрашенными фасадами, и лишь этот кусочек, словно мертвый остов. Раковая язва на нежнейшей коже. Бедная женщина, ужасная участь – прожить жизнь, а нажить лишь врагов. Страшно осознавать, что ни один человек в этом мире не готов протянуть тебе руку помощи. Тихий выдох, полный жалости и горечи вырвался из лёгких Воронцова.

Дом, с покосившимися ставнями, смотрел пустыми глазницами окон. Пейзаж был настолько унылым, что совершенно не хотелось заходить внутрь.

Обив ноги о порог, Воронцов распахнул деревянную дверь на кованых петлях и вошел в сени. Но стоило только сделать первый шаг, как чувство тревоги завладело им всецело. Всё вокруг, казалось, покрыто налётом необъяснимого траура, да и общая обстановка в доме была похоронной.

Окна плотно зашторены, солнечный свет совсем не проникал внутрь. Пройдя практически наощупь по длинному коридору, Воронцов нащупал и сдёрнул какую-то штору. Свет выхватил половину комнаты из мрака.

Помещение было похоже на кухню. Внутренняя обстановка ничуть не удивила. Старая печь ручной кладки, угол с иконами, простой деревянный стол, такой же стул. Полка с посудой – самая простая деревянная доска, прибитая кое-как. Видимо, даже это ей пришлось делать самой. И сухие травы. Много пучков с различными травами. Они были везде – свисали с потолка, гроздьями висели на стенах, окнах, печке. Из-за них на кухне стоял какой-то терпкий, сладковатый аромат.

Поставив рюкзак на стул, Воронцов не утрудил себя стереть с него прежде пыль и огляделся. Электричества в доме не наблюдалось, а наручные часы показывали четыре часа дня. Скоро наступит вечер, нужно придумать что-то с освещением, чтобы не остаться в полной темноте уже через несколько часов. У печки на полу нашлась коробка с огарками. Уже что-то. Поковырявшись, Воронцов достал из коробки самую большую свечу, прогоревшую лишь наполовину. Нужно осмотреть дом и определиться со спальным местом.

От кухни коридор расходился на две стороны. Недолго думая, он двинулся вправо. Освещая себе путь свечой, пробирался в предполагаемую сторону окон. Пламени свечи хватало лишь для того, чтобы не врезаться в крупные предметы мебели, настолько слабым был её огонек. Под ногами всё время скрипел рассохшийся от времени пол и что-то хрустело. Ощутив, что вытянутой вперёд рукой наткнулся на плотную ткань, Воронцов с радостью дёрнул. Видимо сильнее, чем требовалось, потому что вместе со шторой на голову тут же посыпалась штукатурка и что-то, сильно ударив его по спине, с грохотом упало на пол. Прикрыв голову рукой, он отскочил назад. Дневной свет заполонил комнату, освещая безрадостную картину. Как Воронцов и предполагал, вместе со шторой он оборвал гардину. Она только называлась гардиной. На самом же деле это была старая палка, невесть как крепившаяся над окном. Неудивительно, что она обвалилась, и так на ладан дышала.

Комната оказалась вариантом гостевой, если в этом доме вообще когда-либо были гости, или залой. Во всю стену, противоположную окну, стоял громоздкий шкаф. Такой был, наверное, у всех, кто жил в СССР – крепкий, с кучей полок для книг, отделениями для верхней и нижней одежды, и непонятно для чего маленьких отделений и неизменными вензелями на дверцах. В шкафу лежали вещи бывшей хозяйки. Вещи, которые были ей дороги при жизни, и по сей день лежали на своих местах. На верхних полках сохранились фотографии – хозяйки в молодости и её родственников. Чёрно-белые, уже практически выцветшие, но под стеклом, в аккуратных рамочках.

Особое внимание привлекла книжная полка. Там стояли «Основы ботаники, агрономии и кормопроизводства. Практикум», «Зоогигиена с основами ветеринарии и санитарии», «Справочник ветеринарного терапевта» и ещё целых три полки подобных книг. Воронцов хмыкнул. Вот тебе и ведьма – человек имел за душой образование, а с ней вот так вот. Не по-людски. Особое внимание привлекла большая книга в кожаном блинтовом тиснении2. Смахнув пыль рукавом, Воронцов аккуратно снял её с полки и раскрыл. «Труды по болезням и эпидемиям у рогатого скота и лошадей». Ниже было оттеснено – 1764 год. Глаза полезли на лоб. Да это же настоящий раритет!

Да такая книга сейчас, наверное, стоит больших денег! Повертев её в руках, Воронцов аккуратно убрал на место, но не задвинул до конца, оставив корешок немного выступающим из всего ряда. Сейчас он осмотрится, разберет вещи и после уже можно будет изучить книжную полку детальнее. Все равно ему тут три дня сидеть, будет развлекать себя чтением.

Вторая комната оказалась гораздо меньше по размерам. Открывать шторы Воронцов старался аккуратнее – саднящее место между лопатками призывало быть осторожнее.

Как и в основной зале, в этой комнате было самое простое убранство – аккуратно заправленная кровать, две подушки на которой аккуратно сложены друг на друге и сверху накрыты вышитым тюлем. Воронцов улыбнулся. Точно также складывала подушки бабушка.

У кровати тумбочка, очень похожая на комплектную от шкафа – тёмно-коричневого цвета с вензелями. На ней – красиво вышитая салфетка и фото в рамке. Воронцов взял рамку и подошёл ближе к окну, разглядеть. Красивая, улыбающаяся девушка в светлом платье держала под руку угрюмого мужчину в простом костюме. Вынув фото из рамки, он обнаружил на обороте надпись простым карандашом – Авдотья и Иван, свадьба.

Хоть фото и выцвело с годами, но счастье, лучащееся в глазах Авдотьи, никуда не пропало. Улыбнувшись, Воронцов вернул фото в рамку и поставил обратно на тумбочку.

Эта комната больше всего подходит для сна. Принеся рюкзак из кухни, он принялся разбирать вещи. Вещей было мало – комплект сменной одежды и нижнего белья убрал в тумбочку, зубную пасту, щетку, расчёску, мыло и помазок для бритья поставил сверху на тумбочке. Пару минут подумал и, взяв рамку с фото хозяев дома, отнёс в зал. Хоть он и не был суеверным, но не очень хотелось спать и чувствовать на себе взгляды почивших хозяев. Вот и все, вещи разобраны, вопрос со светом хоть временно, но решен. Огарков в коробке точно хватит до завтра, а завтра уже купит в магазине новые свечи.

Поскольку электричества в доме так и не обнаружилось, портативное радио отправилось обратно в рюкзак. Делать было совершенно нечего и Воронцов отправился на перекур.

Первое, что удивило его с самого порога – чистота и порядок. Все вещи аккуратно сложены на своих местах, словно хозяева ненадолго отлучились и скоро вернутся. Только слой пыли на мебели и окнах говорил о том, что дом пустует уже давно.

Обычной практикой было, когда хозяин дома умирал, а дом оставался пустовать, не проходило и трёх дней, как его разворовывали чуть ли не под основание. Причём свои же, деревенские. Мол, хозяина нет, чего добру пропадать, так хоть вещи ещё на пользу послужат, а не сгниют впустую. Тащили всё, что не приколочено. А здесь все на своих местах и полный порядок. Суеверный деревенский народ не решился брать вещи из дома ведьмы даже после её смерти.

Покурив прямо на кухне, Воронцов потушил окурок о печку, бросил его туда же и решил, что пора бы и перекусить. Съеденный ещё на завтрак омлет давно переварился и желудок настойчиво потребовал к себе внимания, издав урчание, больше походившее на рёв умирающего кита.

Смахнув наконец рукавом пыль с кухонного стола, он выставил купленные в магазине консервы и хлеб. Эх, сейчас бы картошки, да с луком, как у бабушки в детстве. Воронцов оглядел печь. А почему бы и нет? Растопить её, кажется, несложно. В коробке с огарками лежал коробок спичек и рядом небольшая стопка газет для растопки. Вот и отлично.

В дровнице на улице он вытащил пару поленьев, загнав себе занозу. Чертыхнувшись, подцепил её зубами и вытащил.

Под половиком на кухне обнаружилась небольшая дверь, ведущая в погреб. Приподняв её за кольцо, Воронцов заглянул внутрь. Темно. Опустив свечу, он поводил ею из стороны в сторону. Хозяйка была женщиной запасливой – с одной стороны стояли ящики с овощами, с другой банки с заготовками на зиму. Пламя свечи лишь отражалось на их пузатых боках, но что внутри – понять с такого расстояния невозможно.

Погреб оказался неглубоким. Воронцов в принципе никогда не отличался высоким ростом, но сейчас, встав на пол погреба, он умещался там ровно по пояс. Согнувшись практически пополам и держа одной рукой свечку, он старался второй набрать картошку из ящика и ругал себя, что не взял ёмкость для овощей. Много в одну руку не наберёшь, а вылезать, искать таз и лезть обратно не хотелось, поэтому Воронцов просто брал несколько картофелин и бросал себе под ноги. Когда набралось количество, необходимое для приготовления, он переместился к банкам и взял первую попавшуюся. Спина ныла от неудобной позы и разглядывать содержимое не было желания. Что бы в ней не было – он съест. Дотолкав тяжёлую трехлитровую банку к ногам, Воронцов не без усилий вылез из погреба, тут же лёг на пол и уже руками вытащил сначала банку, а потом картофель. Она подвяла от долгого хранения и местами проросла, но все ещё была пригодна для готовки.

Столовые приборы стояли прямо на столе, в металлической подставке. Консервного ножа в ней не оказалось и банку пришлось открывать обычным. Внутри, в прозрачном рассоле, лежали плотно уложенные помидоры, один из которых Воронцов тут же, поддев пальцем, вытащил и сунул в рот. Стон удовольствия как-то сам по себе вырвался. Казалось бы – обычные помидоры, обычный рассол. Все так делают. Но, почему-то именно деревенские особенно вкусные. Оторвав руками кусок от булки, Воронцов сунул его в рот и вытащил ещё один помидор. Но съесть не успел. Три тяжёлых стука в дверь заставили его вздрогнуть всем телом.

Воронцов замер. Стараясь не издавать лишних звуков, он даже перестал жевать. Кто это мог быть? Может продавщица рассказала о приезде любопытного незнакомца участковому и тот пришел проверить личность?

Стук повторился. Громкий и настойчивый он заставил Воронцова поежиться.

– Выходь! – скомандовал низкий, хрипловатый голос из-за двери.

Колени Воронцова подкосились. Если это действительно участковый, настроен он недоброжелательно.

– Выходь, кому говорят, погань! – повторили из-за двери.

Сердце провалилось. Ну всё, сейчас местные его убьют, закопают в лесу, и никто никогда его не найдёт.

Пройдя на полусогнутых ногах по длинному коридору до входной двери, он осторожно приоткрыл дверь и выглянул. Угрюмый старик в фуфайке стоял у первой ступени крыльца и целился в дверь двустволкой.

– Не стреляйте пож..ж.. жалуйста.

– Хто такой? Чего забыл тута?

– Я тут случайно! Правда! Я просто переночевать хотел, а дом пустой стоит, вот я и решил, – Воронцов, скороговоркой протараторив, судорожно выдохнул.

Старик, прищурившись, внимательно посмотрел на Воронцова, но двустволку не опустил.

– Покажись весь, чего кочерыжку одну высунул.

Воронцов открыл дверь пошире и шагнул вперёд, втянув немного голову в плечи. Ему было некомфортно под суровым взглядом старика. Но ещё больший дискомфорт причиняла двустволка, теперь направленная прямо в грудную клетку. Сам того не желая, Воронцов весь подобрался, чтоб казаться меньше и незаметнее. И чтобы чёртова двустволка не смотрела в упор.

Неожиданно старик рассмеялся – низко, зычно, и опустил, наконец, оружие.

– Ну что ты сжался весь, как воронёнок под дождём? Вижу, что грабитель из тебя, как из меня балерина. Пойдем в дом.

Закинув оружие на плечо, старик бодрым шагом поднялся по ступеням крыльца, отодвинув одной рукой все еще трясущегося Воронцова и по-хозяйски вошёл в дом. Вытерев пот со лба рукавом свитера, наполненный чувством собственной ничтожности, Воронцов засеменил следом.

– Так что ты говоришь тут делаешь?

Старик обходил весь дом, внимательно оглядывая хозяйское добро.

Уже немного успокоившийся Воронцов решил не отступать от легенды, которую рассказал Маришке.

– Студент я, с филологического. Вот дипломную приехал писать. Про сказки там, фольклор деревенский.

– А в чьём доме находишься, знаешь?

– Ну, – отвел Воронцов глаза в сторону, – примерно только. Говорят женщина, что здесь жила, Авдотья, скот лечила.

– Брешут, – рыкнул старик, – ведьма она была! С бесовской силой якшалась, вот они и прибрали её к себе. За душу чёрную горит сейчас на адовой сковородке!

Старик, внимательно изучая лицо Воронцова, свёл брови над переносицей, отчего и так суровое лицо превратилось в злобное. Теперь он был похож на филина. Сам не понимая, как ему это удалось, но Воронцов выдержал этот взгляд. Может ему помогло, что мысленно он считал внутри до десяти. А может и то, что двустволка спокойно болталась на плече старика.

Лицо последнего разгладилось и стало приветливее.

– Ладно. Вещи Дуськи в порядке, всё на своих местах. Значит не вор. Меня Михалычем кличут, —старик протянул заскорузлую ладонь.

– Очень приятно, – вложил в нее свою Воронцов, – Сергей. Сергей Воронцов.

На секунду лицо старика удивлённо вытянулось, а затем он снова рассмеялся низким, зычным смехом.

– Точно воронёнок!

Подойдя ближе, Михалыч хлопнул Воронцова по плечу.

– Смотри, хлопец. Я в этой деревне как бы за старшего. Участкового у нас нет, да он нам и не нужен. Ежели что случается – дуй ко мне, я подсоблю. Дом мой по правой руке, с Дуськиного крыльца видно. Захочешь – приходи вечером, покормлю тебя. Ты ж, студент, поди и печку топить не умеешь?

– Да как же, – стушевался Воронцов, – разберусь, неглупый.

Михалыч посмотрел с хитрым прищуром, но это был добрый взгляд.

– Ладно, Серёж, пошёл я, а ты гнездись тут. Зови, ежели что, – ещё раз пожав ладонь Воронцову, на этот раз на прощание, старик вышел из дома. Воронцов устало опустился на колченогий табурет. Ну и встреча. Он всего пару часов в деревне, а его уже чуть не пристрелили.

Прослонявшись бесцельно по дому, Воронцов накинул куртку и вышел на крыльцо. Ещё днём по-майски тёплая погода резко изменила настрой. Хмурое небо опустилось ниже, деревья с молодыми листьями словно потеряли цвет и, казалось, всё вокруг укрыто серым покрывалом. Воздух, пропитанный влагой, был густым и тяжёлым. Глубоко вдохнув, Воронцов спустился с крыльца и пошёл к калитке. Прогулка к озеру перед сном показалась ему хорошей идеей. И время скоротает и спать будет крепче.

Со стороны озера гнали небольшое стадо коров с выпаса. Коровы брели устало, понурив рогатые головы. Вяло погоняя их тонкой хворостиной, скорее для порядка, чем для придания скорости, за ними шёл мужчина в грязной плащёвке. Глубоко накинутый капюшон не давал разглядеть лица. У его ног крутился знакомый рыжий щенок с хвостом-бубликом, задиристо лаял на других собак за заборами и шустро возвращался к ногам погонщика, когда на него лаяли в ответ.

– Добрый вечер! – приветственно помахал Воронцов высоко поднятой рукой. Чёрные, злые глаза блеснули из-под капюшона.

– Кхм, кхм- громко прочистив горло, погонщик смачно сплюнул желтой слюной и, ударив хворостиной корову сильнее нужного, отвернулся.

– Пошла, пошла, – подгонял мужчина несчастную Бурёнку или Зорьку.

Воронцов проводил его взглядом.

– Странный какой-то, – пожав плечами и выйдя за калитку, плотно запер её за собой.

От земли тянуло сыростью и пахло навозом. Тяжёлые тучи быстро расползались по небу, закрывая собой последнюю светлую полоску и опускались к воде.

Воронцов подошел к кромке. Озеро было огромным, сколько он не старался, разглядеть дальний берег не удавалось.

Старая деревянная лодка привязана к стволу плакучей ивы. Одна её половина вытащена на берег, вторая уходила в воду – местами прогнившая и пропускающая в себя мутноватую воду. На дне, в зеленоватой воде беспрестанно носились водомерки, оставляя за собой дорожки на поверхности, а снаружи лодка обросла бурыми водорослями.

Когда-то она принадлежала местному рыбаку, но сейчас, ненужная и разваливающаяся, едва заметно покачивалась на лёгких волнах.

То здесь, то там хлопают хвостами по воде рыбы. На выступающем прибрежном островке из камней копошились лягушки. Хором они издавали истошное кваканье.

Заметив Воронцова, самая крупная их них, вытаращив глаза и надув брюхо, сделала неуклюжий прыжок и плюхнулась в воду. Вслед за ней врассыпную нырнули и остальные.

И наступила тишина. Абсолютная. Ни дуновение ветерка не тревожило замершую природу, ни звуки леса, раскинувшегося по левую сторону от озера, казалось, даже плеск небольших набегающих на берег волн прекратился. Откуда-то спереди пахнуло гнилью. Пейзаж, всего минуту назад очаровывавший Воронцова, сейчас стал жутким, неестественным. Безотчетная тревога распространилась в воздухе.

Чтобы немного разрядить напряжение, Воронцов поднял увесистый камень и размахнувшись посильнее, бросил его в воду. Тот упал в сторону камышей, которые заглушили всплеск. И тут же миллионы брызг взмыли в воздух. Яростные удары по воде повторялись, ломая камыши и сопровождались приглушённым звуком, как если бы человеку на выдохе ударили в живот.

Воронцов, долго не думая, развернулся на пятках и дал такого стрекача, что ему мог позавидовать самый быстрый спортсмен. Сбавил темп он только когда впереди показались первые домики. Оглянувшись и не увидев за собой никого, остановился перевести дыхание.

– Во, дурак, – ругал он себя за трусость, – там может собака какая-нибудь зашла попить. И её напугал, кинув камень и сам испугался. Ну, дурак же!

Оглянувшись ещё раз, для уверенности, что никакой озерный монстр за ним не гонится, Воронцов пошёл к дому, решив, что хватит на сегодня приключений. Ему хотелось вернуться, поужинать и лечь спать. Шёл быстрым шагом, поскольку дождь усиливался и, когда он поднялся на крыльцо, ливень ударил в полную силу.

В доме, пробравшись по темноте до кухни уже более уверенно, он зажёг огарок свечи и поставил на обеденный стол. Света от небольшого, трепетного огонька было совсем мало. Собрав все свечи из коробки у печи, зажёг их тоже, расставив по кухне. Вот теперь намного лучше.

По крыше дома и окнам стучал дождь. Падающие капли разбивались о деревянные ставни на кухонном окне. Где-то недалеко послышался раскат грома и тут же дом щедро окатило усиленным потоком воды. Уютно. Как у бабушки в детстве. Он любил во время дождя лежать на застекленной веранде и под шум дождя читать «Айвенго», представляя себя тем самым храбрым рыцарем, отстаивающим честь и завоевывающим сердце прекрасной дамы.

Провозившись с печкой добрых сорок минут, Воронцов понял, что своими силами не справится. Печь не топилась, как он ни старался. В доме было холодно, но и идти за помощью к соседям уже поздно. Найдя в коридоре старый тулуп, Воронцов натянул его и застегнул на все пуговицы. Разложив на столе простенький ужин, сделал бутерброды и старался отвлекать себя собственными мыслями. Тишина в доме, на фоне колотящего по стенам и крыше дождя была ему непривычной. Это в городской квартире всегда шум, если не создаваемый Светланой, то доносившийся от соседей через тонкие стены их панельки. Регулярно доносились с улицы шумы проезжающих автомобилей, голоса прохожих. И не только вечерами, но и ночью можно было услышать песни пьяниц под окнами или редкий сигнал проезжающего троллейбуса. Здесь же была абсолютная тишина. Слух инстинктивно пытался поймать хоть какой-то звук, но дом был молчалив.

Ночь здесь – она другая. Таинственная, загадочная, она глухая и опасная, вызывала желание только бежать, куда глядят глаза, подальше от неё, поближе к людям.

Вспомнились Гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки».

– Так, стоп! – Воронцов потряс головой, стараясь вытряхнуть пугающие мысли. Это уже ни в какие ворота. Взрослый человек испугался, как ребёнок. Если не получается переключиться самому, значит нужно заставить мозг работать в другом направлении.

Подхватив свечу со стола, он развернулся к печке. Там, ближе к стене, лежала стопка старых газет и каких-то потрёпанных книг без обложек, которые он заприметил ещё днём.

Снял со стопки первую книгу. В ней отсутствовали, помимо обложки, двадцать первых страниц.

– Ну, так неинтересно, – Воронцов отложил книгу в сторону. Следующие три были аналогичны первой – страниц не хватало либо в начале, либо из середины было вырвано крайне неаккуратно.

Переложив их на пол, он хотел было уже перейти к газетам, но тут, в дальнем углу, за стопкой газет заметил что-то ещё. Любопытство взыграло и Воронцов вытащил объёмную тетрадь, исписанную ровным, красивым почерком, до самой последней страницы.

– О, это уже интереснее! – вернувшись к столу, он сунул бутерброд в рот, откусил половину и открыл первую страницу.

На ней был нарисован простой шариковой ручкой непонятный символ. Большой, состоящий из ромбиков и линий, очень походил на человечка, упершего руки в бока. Поднеся свечу ближе, он смог рассмотреть полустёртую от времени надпись «чур».

На следующей странице был только текст, немного поплывший от времени, но читаемый.

«Чтоб анчутку3 прогнать, надо солёной водой пол с ведра окатить и веником вымести на улицу. Также они боятся брани. Если и после такого не уходит, призывай Чура, он поможет»

Опа! Вот это новости. Неужели баба Дуся всё-таки промышляла сомнительными практиками?

Прочие записи были примерно одного содержания.

«От нечисти в доме жги ладан или чертополох»

«Ежели ребёнка из люльки берёшь – мужнин правый сапог сними, вонь бесов отгонит»

«Головки чеснока в косу связать и у красного угла развесить».

«Если в лес идёшь, Хозяину в подношение обязательно сухих ягод или грибов положи, чтоб дорогу обратную найти».

«Коли русалка увязалась, отдай ей булавку и уходи, не оборачиваясь».

Пролистав тетрадь до конца, Воронцов закрыл её и положил перед собой на стол. Интересные правила.

Неожиданно на чердаке, прямо у него над головой, раздался скрип. Два отчётливых шага. Дыхание сбилось. Медленно подняв глаза к потолку, он напряжённо вслушивался в тишину, боясь снова услышать пугающий звук. Секунда. Следующая. Ничего не происходило. Медленно выдыхая, Воронцов пытался унять бешено колотящее сердце.