Заразительный смех мертвеца

Пролог

«Ты для меня лишь серое воспоминание: ничего интересного, ничего стоящего. Я не вижу твой образ во снах, твои черты не вызывают у меня умиления, не находят отклика в груди и душе. Мы с тобой не смотрим друг на друга, а соприкасаемся спинами».

«В твоей жизни уже давно не было солнечных дней, поэтому и я серая, как грозовые облака, которыми ты невольно любуешься, когда подходишь утром с чашкой кофе к окну. Я не приятное сновидение, о котором ты даже не вспомнишь после пробуждения, а кошмар, вызывающий всплеск самых разных эмоций и лишающий тебя сна и покоя. Ты не смотришь на меня, а изучаешь отражение моего профиля в зеркале, когда опираешься на мою спину. Сможешь ли ты устоять на ногах, если я отдалюсь?»

Сентябрь, 2014 год.

Тамара Ангелова приняла боевую стойку, в ее правой руке был зажат складной нож.

– Убирайся отсюда… Сейчас, – рокочущий грудной голос незнакомца заставил девушку вздрогнуть. Парень в каркасной маске, напоминающей намордник собаки, расстегнул черную куртку, чтобы она не стесняла движений, куртка соскользнула с его плеч и упала на грязный пол. – Второго шанса у тебя не будет.

– Что ты сделал с Егором Таланиным, поджигатель? – Ангел не сдвинулась с места.

– Если уцелеешь, поминай этого нервнобольного по субботам, – незнакомец стал приближаться, поправляя ремни, фиксирующие на запястьях перчатки с открытыми пальцами.

В драке больше страсти, чем в семейной жизни, и больше чувственности и поэзии, чем во взаимоотношениях зажимающих друг друга в темных углах озабоченных подростков. Все внутри клокочет, адреналин бурлит в крови, кажется, что сердце выпрыгнет из глотки… Ты повинуешься низменным инстинктам, ярость толкает тебя на необдуманные поступки, ты заводишься, ревешь, как зверь, загнанный в угол, и лишь боль, немедленная и жгучая, отрезвляет тебя, заставляя мозг работать и искать пути отступления. Жаль, что не все люди обращают внимание на боль. Тамаре Ангеловой «посчастливилось» схлестнуться с человеком, который уже давно превратился в гитару с оборванными струнами: ничто не могло его затронуть или испугать по-настоящему.

Парень легко блокировал удары Ангел, в какой-то момент ему надоело тратить время на невежественную девчонку, и он решил убрать ее со своего пути, перебросив через плечо. Ангел неудачно приземлилась грудью на обугленную, но прочную спинку кровати, вскрикнула, а потом притворилась, что потеряла сознание, так как соперник был намного лучше подготовлен, чем она. «Возможно, он уйдет, если я перестану его нервировать», – решила девушка. Однако вскоре Ангел испытала разочарование, так как незнакомец присел рядом с ней и запустил руки под толстовку Тамары. «Что этот извращенец делает?!» – девушке пришлось приложить немалые усилия, чтобы не пошевелиться. Холодными пальцами парень ощупал ее ребра. Девушка поняла, что он проверяет, не сломал ли ей чего. Руки незнакомца еще находились под плотной тканью толстовки, когда Ангел распахнула глаза и приставила нож к горлу соперника.

Незнакомец не испугался, он скучающе глянул на девчонку и сказал:

– Если хочешь, чтобы я сдох, всади нож выше и правее.

Ангел с изумлением уставилась на парня, а он продолжил уговаривать ее:

– Давай же! Я заслужил, поверь… Сам я не смогу этого сделать, – последовала долгая красноречивая пауза, лживое раскаяние в глазах незнакомца ввело Тамару в заблуждение, ее рука дрогнула и стала опускаться. Парень перехватил кисть с ножом, сжал руку девушки так сильно, что Ангел ахнула и выронила рукоятку. Незнакомец ударил незваную гостью кулаком в живот, отстранился, а потом, схватив жертву за лодыжки, протянул ее по захламленному и пыльному полу и напомнил: – Ха! Я же говорил, что второго шанса у тебя не будет.

Первый вдох

Он был рожден безлунной ночью,

Дитя вдовы холодной и порочной.

Не суждено ему увидеть белый свет,

Он слишком слаб, и знай: спасенья нет.

Младенец замер, голову склонив,

И умерла надежда в тот же миг.

«Это мой сын! Его вернули к жизни…»

Конец сентября, 1734 год.

Муж Анны, Антон Колчаков, погиб, и все стало серым, покрылось плесенью. Сердце барыни больше не трепетало загнанной птицей, беспощадный холод сковал его.

Дом огласили крики безутешной вдовы, дурная весть вызвала преждевременные схватки. Бабка-повитуха пыталась помочь барыне, но роды проходили тяжело: ребенок появлялся на свет вперед ножками, шея его дважды была обвита пуповиной. Повитуха освободила дитя от удушающих петель, но это его не спасло.

– Дайте мне ребенка, я хочу посмотреть на него, – попросила вдова, протягивая к старухе руки.

Повитуха замерла на месте, не решаясь что-либо сказать.

Анна нахмурилась, ее прекрасное лицо сделалось жестоким:

– Покажите его!

Старуха дрожащими руками передала тело младенца вдове. Мать приняла его, нежно прижала к своей груди. Анна не замечала того, что ребенок обмяк и не издал ни звука.

– Мальчик. Он прекрасен, я назову его в честь отца. Антон, сынок… – шептала вдова.

Повитуха покачнулась, ей сделалось дурно.

– Какой спокойный ребенок! Мой супруг так хотел сына… – Анна улыбнулась.

– Анна Ивановна, – старуха осмелела, она хотела положить конец кошмару, который разворачивался у нее на глазах, – ваш сын не дышит.

– Как ты смеешь говорить такие ужасные вещи!.. – вдова резко вскинула голову и посмотрела на повитуху; глаза Анны сияли, щеки пылали от готового выплеснуться наружу потоком бранных и жестоких слов гнева.

– Посмотрите на младенца. Разве его грудь поднимается? Разве он шевелится в ваших руках? – старуха развеяла грезы нездоровой вдовы: – Ребенок мертв.

– Нет, нет… – слезы душили Анну, она продолжала баюкать дитя. – Я потеряла мужа. Не отбирайте у меня сына! Что мне останется?..

***

Никто не мог отобрать Антона у Анны: вдова не переставала баюкать холодное тельце.

Дворовые крестьяне вырыли небольшую яму в саду: барыня обожала это место. Аромат роз, а они были всюду, дурманил, очаровывая. Земля только начинала промерзать, поэтому лепестки цветов не осыпались; убить «красоту» могли лишь неумолимо приближающиеся ранние заморозки. Яблоки и груши падали на землю, ветви ломались под тяжестью спелых плодов. «Столько цветения, жизни… Моему сыну понравится здесь», – подумала Анна, опуская свое дитя в маленький гроб.

***

Шел дождь; казалось, что даже природа сочувствовала обезумевшей от горя вдове.

Силуэт, сотканный из теней, скользил по саду, погруженному в темное царство безлунной ночи. Покров мрака рассеялся, более не скрывая высокого мужчину в черном плаще с красной подкладкой. Холодный ветер теребил ткань, накидка хлопала чужака по ногам. Внимание странника было приковано к свежей могиле. Мужчина опустился на колени рядом с небольшой насыпью и начал разрывать землю руками.

Аромат роз стал резким из-за дождя, он витал в воздухе, перебивая запах разложения, который ударил в нос страннику, когда тот выломал пару досок из деревянного гроба и достал из него тело младенца. Мужчина накрыл ладонью посиневшее лицо ребенка, намереваясь разделить с ним свою силу. Тени высвободились из плоти странника и поглотили крошечное дитя. Когда мрак развеялся, глаза Антона распахнулись, они сияли, словно серебро. Ребенок вскрикнул, сделав первый вдох.

***

Анна велела слугам покинуть поместье. Дворовые боялись уходить в никуда во время разыгравшейся бури, однако гнев барыни и ее состояние пугали их намного больше, чем неугомонная стихия. Слуги думали, что вдова намеревается шагнуть в объятия покойного супруга и всех, кто будет рядом или попытается помешать ей совершить этот жуткий и отчаянный поступок, она утащит за собой в преисподнюю. Вскоре барыня осталась одна в «умолкшем» доме.

Буря не утихала, в этот черный год холода наползли на землю раньше положенного срока, «выжигая» из сердец людей надежду на светлое будущее. Анна сидела в горнице у печи и смотрела на огонь, который яростно поглощал дрова. Жалобный треск горящих поленьев наводил тоску на хозяйку поместья.

Барыня, пошатываясь, поднялась со старого кресла. Она собиралась готовиться ко сну, когда услышала пронзительный детский крик. Анна бросилась к двери и распахнула ее. Холодный ветер ворвался в дом, задувая пламя в печи. Беспощадный вихрь растрепал волосы выбежавшей на крыльцо барыни.

«Ветер… Я слышала завывание ветра. Мне показалось, что это плач младенца», – огорчилась Анна.

Крик прозвучал снова. Только сейчас вдова увидела ребенка, закутанного в черный плащ, из-за которого барыня не сразу заметила дитя. Анна подняла младенца со ступеней и ахнула. Перед ней был ее сын, а не подброшенный ребенок, он тянул к матери свои маленькие ручки. Анна завороженно смотрела в широко распахнутые глаза младенца, они напоминали облака перед грозой. Барыня отнесла ребенка в свою комнату. Анна всю ночь продержала Антона на руках: она ни на миг не желала оставлять сына.

В доме стало холодно, и барыня решила подкинуть дров в печь. Она бережно положила сына на кровать и направилась к двери; взгляд вдовы упал на брошенный ею на пол плащ из темного бархата, вдова подняла его, чтобы лучше рассмотреть: «Длинный, он принадлежал мужчине. Материал приятный и дорогой, такой себе может позволить лишь состоятельный человек». Анна заметила вышитый золотой нитью у основания капюшона узор в виде виноградной лозы. Этот символ вызвал трепет в груди барыни: он пугал и притягивал.

«Кто-то раскопал могилу и вернул мне сына, вернул живым…» – эти странные мысли пришли Анне в голову, когда ее пальцы перебирали бархатную ткань. В кармане плаща барыня обнаружила письмо, дрожащими руками она развернула сложенный лист бумаги и прочла послание: «Анна, я подарил жизнь твоему ребенку для того, чтобы он сеял смерть. За все приходится платить. Помни об этом».

Гнев и решимость преобразили лицо барыни, сделав его поистине ужасающим. Вдова подошла к печи и подкинула в нее дров. Пламя разгорелось с новой силой, и Анна бросила письмо и накидку незнакомца в огонь. Барыня долго наблюдала за тем, как ткань тлеет.

Расплата

«Я сорвался с небес бездушным дождем, лишней тяжелой каплей упал к ногам того, кто боялся поднять голову вверх, и приковал к себе рассеянный взор бесцельно бредущего по ведущей в никуда дороге человека. Я дарую путнику надежду и "взращу" в нем желание вознестись на неприветливое небо; вместе мы грязной водой взмоем в лазурную высь, чтобы темными тучами стать и, замазав сажей пристанище легкомысленных белесых облаков, захватить небесные просторы. Вдвоем мы превратим их в темное царство бушующих страстей и самых смелых кошмаров».

Август, 1741 год.

Свет заливал мастерскую. Маша Старицкая отложила кисть в сторону и отстранилась от мольберта. С холста на нее смотрела грациозная женщина с теплым, как летний ветерок, взглядом и грустной улыбкой; именно этот светлый образ запомнила Маша. «Матушка, теперь я буду видеть тебя не только во снах», – барышня улыбнулась.

Правая рука художницы задергалась; едва заметные шрамы, тянувшиеся от запястья до локтя, покраснели и начали чесаться. Маша ахнула: казалось, что под кожей зашевелились насекомые. Барышню затрясло, в приступе отчаяния и гнева она расцарапала ногтями портрет матери. Маша запустила ладонь в красную краску и, разрыдавшись, замазала масляной «кровью» запечатленный на холсте образ «ангела», а после художница потеряла сознание и упала на пол.

– Маша, очнись!.. – Павел Старицкий аккуратно встряхнул сестру.

Маша попыталась приподняться на локтях, но головокружение снова пригвоздило ее к полу.

– Вещи уже отнесли в экипаж. Отец велел мне поторопить тебя. Он ожидает нас на улице, – бегло объяснил брат, его взгляд скользнул по расчесанной коже на правой руке художницы: – Отец не должен увидеть тебя в таком состоянии.

Павел услышал гул шагов, кто-то поднимался по лестнице. Юноша поспешил к двери, он хотел запереть ее, но не успел: Павел столкнулся с застывшим на пороге мастерской отцом.

Михаил Сергеевич Старицкий увидел обезображенный портрет жены и силившуюся сесть дочь. Маша опять навредила себе, попытавшись содрать кожу с некогда изящной руки. Усатый генерал перевел суровый взгляд на сына и задал вопрос:

– Как давно у твоей сестры возобновились приступы?

– До сегодняшнего дня ничего странного с Машей не происходило, – слишком быстро ответил Павел, его голос предательски дрогнул.

– Ложь! – Михаил Сергеевич замахнулся.

Полученная звонкая пощечина заставила юношу попятиться.

– Я не могу рисковать репутацией семьи, вы никуда не поедете, – генерал предупредил сына: – Следи за сестрой, Павел. Если она пострадает, я шкуру с тебя спущу.

***

Они прибыли с дождем. Никто не мог остановить незваных гостей: повинуясь звучащему в голове голосу вероломной демоницы, дворовые мужики расступались и смотрели в никуда, вымокая под струями падающей с ревущих небес грязной воды.

Позволяющий Юдифь следовать за собой Аристарх, прозванный Темным графом, небрежным движением повернув ручку запертой двери, сломал замок и проник в имение Старицких; спутница не отставала от него: тени двух существ переплетались.

Скрежет металла и треск дерева разбудили Павла, юноша спустился по лестнице в залу и, увидев чужаков, задал вопрос:

– Кто вы?

Скинув плащ с красной подкладкой с плеч, Темный граф приказал Юдифь:

– Убери этого глупца с моего пути.

– Что?.. – Павел оторопел.

Демоница метнулась к юноше, схватила его за воротник белой рубахи и, приковав жертву к себе тяжелым взглядом, подчинила. Павел сонно моргнул и наклонился, чтобы поцеловать «гостью». Юдифь впилась в губы Старицкого и начала жадно поглощать его жизнь.

Демоница прервала поцелуй, выгнула шею, чтобы видеть лицо Аристарха, и попросила своего предводителя:

– Позволь мне иссушить его.

– Его время еще не вышло, – предостерег легкомысленную спутницу Темный граф.

Силы покинули Павла, он обмяк; Юдифь перехватила Старицкого поперек талии, не дав жертве упасть, и прижала его к себе, голова юноши опустилась на плечо демоницы. Юдифь играючи приподняла Павла и, напевая колыбельную, закружилась со своей ношей в центре залы, ноги Старицкого болтались в воздухе. Эту жуткую картину застала Маша. Ее сердце пропустило удар. Барышня вцепилась пальцами в перила, чтобы не свалиться с лестницы.

– Если не хочешь, чтобы твой брат превратился в прах, делай то, что велят, – сказал художнице Аристарх.

Маша едва сдержалась, чтобы не впиться в правую руку ногтями и не расчесать ее до крови, в голове яркими картинками пестрели жуткие образы: очередной приступ накрыл художницу ледяной волной паники.

– Что вам нужно? – треснувшим голосом произнесла барышня.

– Напиши мой портрет, – ответил Темный граф.

***

Маша принесла из мастерской мольберт и краски с кистями и с тревогой посмотрела на «спящего» брата, его белокурая голова покоилась на коленях сидящей на полу Юдифь, демоница лениво обводила пальцем контуры лица Павла и напевала колыбельную:

– …Все тебе не рады – лишь тоска и боль спутниками стали, сокрушив любовь. Спи, мой ясный свет, страха больше нет; сладость темноты душу исцелит, совесть усыпит…

Темный граф застыл возле кресла с резными ножками. Его величественная фигура вызывала трепет и животный страх. В голове художницы цепью пронеслись кошмарные картины, насыщенные алыми оттенками болезненной смерти. Дыхание на мгновение перехватило, по коже Маши заскользил разгулявшийся в зале сквозняк. Рука художницы задергалась, вместо портрета кисть упрямо выводила что-то жуткое.

– Я не могу, не получается… – произнесла барышня сдавленным голосом.

Аристарх неспешно, как перегрызший своей добыче позвоночник хищник, приблизился к Маше и, взглянув на появившуюся на холсте уродливую угловатую морду, «успокоил» «бесталанную» художницу:

– Напротив, ты сумела запечатлеть мое истинное лицо.

– Кто вы? Что вам нужно от моей семьи? – всхлипывая, спросила Маша.

Темный граф схватил барышню за запястье, его холодные пальцы заскользили по старым шрамам, тянувшимся к локтю художницы. Аристарх снисходительно объяснил:

– Оставленная мною метка связала нас. Твоя израненная душа жаждет возмездия, я пришел, чтобы спасти тебя.

– Я не понимаю… – Маша замотала головой и, высвободив свою руку, попятилась.

Темный граф поинтересовался:

– Что стало с твоей матерью?

– Она умерла… от тифа, – произнесла барышня с запинкой: «Почему мой голос дрогнул?»

– Ложь. Ты все видела и все знаешь, но отрицаешь и уступаешь тем, кто называет тебя безумной, потому что не хочешь разрушить семью мерзкой правдой! – взревел Аристарх. Он сделал резкий выпад вперед и заключил Машу в объятия.

Вокруг двух соприкоснувшихся тел заплясали тени. Барышню прошибло ознобом, разрозненные воспоминания выстроились в ряд. Маша задрожала, ее ноги подкосились; Темный граф позволил художнице упасть.

– Отец внушал нам, что мать умерла от тифа; он думал, что я была слишком мала и ничего не вспомню, – Маша лежала на полу и, проливая горячие слезы, смеялась, теперь она была готова рассказать о том, что так долго будоражило ее сознание и казалось дурным сном или выдумкой озлобленного ребенка: – Мы с матерью захворали, отец повез нас в столицу к лекарю, а потом…

– Лошади словно взбесились, они потащили экипаж к обрыву. Животные были напуганы настолько, что не обращали внимания на пытавшегося их приструнить кучера, он решил освободить скакунов. Лошади умчались вдаль и сбросились в бездну, а накренившийся экипаж остался темным пятном на извилистой дороге, – смакуя подробности, подсказал Аристарх.

Слова «гостя» заставили Машу сесть и выпрямиться: она поняла, из-за кого скакуны спрыгнули с обрыва.

– Твой отец выбрался на улицу. Я разодрал кучера у него на глазах, – Аристарх решил продемонстрировать то, в каком облике предстал перед главой семьи Старицких много лет назад. Темный граф призвал тени, они оплели его, превратив в огромного зверя с человеческой выправкой и оскалом, напоминающим кривую улыбку, такой же монстр был запечатлен на находящемся поодаль холсте. Гость прохрипел искаженной пастью: – Когда я обратил свой взор на твоего отца, он упал на колени и стал умолять меня сохранить ему жизнь. Ты слышала его слова, – вопросительной интонации в голосе Аристарха не было, он ненавязчиво «попросил» барышню: – Скажи это.

– Отец предложил тебе свою жену и шестилетнюю дочь, – вырвав гнусное воспоминание из потока путаных мыслей, спокойно ответила Маша.

В тот роковой день небеса тоже проливали слезы. Смерть пришла с дождем. Уродливая когтистая конечность вырвала дверь экипажа и схватила ребенка за руку, ранив. Мать бросилась на зверя, высвободила из его когтей дочь и поплатилась за это жизнью. Маша побежала прочь, отец поймал ее и, держа за ворот платья, понес, как подношение, проклятому, но тот развернулся и ушел, на мгновение вызвав своим поступком разочарование у Старицкого, ведь овдовевший барин не знал, что делать с оставшейся в живых свидетельницей проявления отцом слабости и малодушия.

Дочь Михаила Сергеевича провела в бреду и агонии несколько дней, а когда она пришла в себя, ей сказали, что ее мать умерла от тифа. Маша посчитала воспоминания грезами. Ее разум отвергал правду, поэтому девочка легко приняла ложь за чистую монету.

– Почему ты не убил меня? – художница попыталась разглядеть человеческие черты под безобразной звериной маской, но они ускользали от ее взора.

– Не потому, что насытился, – Темный граф усмехнулся. – Мое решение огорчило твоего отца. Я упиваюсь страхом, который испытывает глава того, что осталось от вашей семьи. Твой отец боится, что ты прознаешь о былом и ославишь его на весь уезд, разрушив репутацию знатного генерала, поэтому держит тебя при себе затворницей.

На лицо барышни упала тень негодования, однако злилась она не на незваного гостя.

– Скажи, как мне наказать твоего отца. Облеки в слова уродливые мысли, которые сейчас роятся в твоей голове, – предложил Аристарх.

Маша сорвалась и в сердцах пожелала:

– Пусть тот, кто отдал на растерзание свою супругу и предложил чудовищу дитя, полюбит так сильно, как никогда не любил нас. Пусть эта любовь погубит отца, сделав его зависимым и слабым.

Темный граф рассмеялся и с иронией заключил:

– Ты очень похожа на своего отца, девица. Только что ты скормила его душу – или ее жалкое подобие – демону. Ты повторила ошибку предка: предательство у вас в крови, – Аристарх снова ощутил прилив угнетающей все его естество скуки. Он потерял интерес к Маше. Тени рассеялись, звериный облик сначала стал едва различимой дымкой, обволакивающей красивые черты лица гостя, а после бесследно исчез. – Мне нужен тот, кто сможет оживить запечатленные на холстах ночные кошмары. Ты слишком слаба, художница, – придется продолжить поиски…

Юдифь встрепенулась, она скинула с колен голову погруженного в сон Павла, подскочила к барышне, запустила пальцы в ее светлые вьющиеся локоны и воодушевленно спросила у Темного графа:

– Я могу забрать или «примерить» ее тело?

– Нет. Я подарю эту блеклую музу другому проклятому, – Аристарх был непреклонен.

***

Пробуждение далось тяжело. «Не помню, как попала в свою комнату», – Маша дрожащей рукой сдвинула одеяло и поднялась с постели. В одной ночной рубахе и с растрепанными волосами барышня бросилась на поиски брата. Маша столкнулась с Павлом на лестнице. Юноша смутился, когда сестра крепко обняла его.

– Паша, с тобой все в порядке? – тихо спросила Маша.

– Да, – поведение сестры насторожило Павла: «Очередной приступ?..» – Маша, что тебя так взволновало?

– Страшный сон, – заключила барышня, отстраняясь от брата.

«Это был всего лишь ночной кошмар. Я не могла пожелать отцу ничего дурного», – Маша с легким сердцем вернулась в свою комнату и только сейчас увидела висящий на стене над изголовьем кровати портрет проклятого существа – вышедшего на охоту зверя. Холодная рука страха сжала сердце художницы. Маша сняла со стены написанную накануне картину и, срывая ногти, стала раздирать холст. В голове барышни эхом отдавался смех Аристарха.

***

«Темный граф нашел меня. Этого мужчину не интересовала моя красота; блеск волос и белизна кожи не производили на него должного впечатления. Граф пытался добраться до моего сына, стать частью его жизни. Я почти соблазнилась речами этого лжеца».

Август, 1741 год.

После возвращения сына Анне Ивановне пришлось покинуть родной город – место, в котором знали о том, что ее ребенок родился мертвым. Вдову приняла двоюродная тетушка – Евгения Александровна Мишкина. Анна помогала ей вести дела, была мила, уступала в спорах, пытаясь добиться расположения дальней родственницы, и ненавидела себя за это. Ее сын не давал покоя дворовым детям, он общался с ними как с равными, это раздражало вдову. Она надеялась, что отношение сына к крепостным изменится и его поведение станет соответствовать статусу.

Перебирая в руках кружева подвенечного платья Евгении Александровны, Анна все больше хмурилась: «Даже у этой тучной старухи в скором времени появится муж, а я лишена ласки…» Вдова вздрогнула, услышав, как ткань затрещала, и ужаснулась, так как разорвала край рукава белого бесформенного платья. Страх понести наказание длился недолго: «Обвинят девку, принесшую наряд в горницу, чтобы подшить. Никто ничего не видел… Кто станет винить господ? Кто осмелится?!»

Анна поспешила покинуть душную комнату и столкнулась в дверях с Михаилом Сергеевичем Старицким – будущим супругом Мишкиной. Подтянутый усатый генерал улыбнулся вдове и поклонился, приветствуя ее:

– Анна Ивановна, рад видеть вас. Вы просто восхитительны!

Барыня надменно вскинула подбородок:

– Михаил Сергеевич, вы так учтивы с каждой дамой или мысли обо мне не оставляют вас?

– Признаюсь, Анна Ивановна, отношение у меня к вам особое. Вы радуете взоры, обращенные к вам. Ни один вычурный наряд не может скрыть вашу женственность, вашу цветущую красоту, – глаза генерала сияли, словно угольки в печи.

– Если вы так восхищаетесь красотой девичьих тел, отчего же остановили свой выбор на моей тетушке? – Анна звонко рассмеялась.

– Это потому, дорогая Анна Ивановна, что вы не отвечаете мне взаимностью, ждете лучшей партии… Но разве в этом захудалом городишке вы обзаведетесь друзьями из высшего общества? – невозмутимо ответил Старицкий. – Я так хочу увезти вас и вашего славного сына в свое имение… Здесь ваша красота зачахнет, как роза, которая без должного ухода превращается в шиповник.

– Этим вечером состоится званый ужин… Если я не сумею найти достойную партию, то, быть может, позволю вам забрать меня отсюда, – вдова улыбнулась и удалилась. Идея, расстроив свадьбу, отомстить тетушке за то, что она изводила племянницу почти семь лет, грела Анне душу.

***

Анна намеренно опоздала к ужину, ее картинное появление заинтересовало приезжих помещиков. Вдова ощущала обжигающие взгляды дам, напряжение, повисшее в воздухе, и была довольна собой. Анна заняла за столом место рядом с тетушкой, та оживленно беседовала с Михаилом Сергеевичем и даже не удостоила племянницу вниманием.

Время тянулось мучительно медленно. Анну начала одолевать скука. Спас положение проявивший к вдове интерес видный гость.

– Позвольте пригласить вас на танец, – обратился к Анне высокий мужчина.

Вдова узнала прозванного дворовыми крестьянами Темным графом Аристарха. Этот помещик лишь недавно объявился в городе. Многие боялись его, сторонились, но не Анна. Барыня приняла предложение графа и поднялась из-за стола, заставив Старицкого ревновать.

– Остальные дамы – вам неровня, – произнес Аристарх, когда пара замерла в центре залы.

Зазвучала волнующая мелодия.

– Это довольно дерзкое заявление! – заметила Анна.

– Я озвучил ваши мысли, – граф усмехнулся, его горячие ладони легли на узкую талию вдовы.

– Не стану спорить, – Анна встретилась взглядом с Аристархом и ахнула. У него были такие же темно-серые глаза, как у ее сына. Сходство поражало.

– Что испугало вас? – граф нахмурился.

Барыня взяла себя в руки и слукавила:

– У меня нет повода для беспокойства.

Аристарх направлял Анну в танце. Щеки барыни пылали… не от смущения, но желания, грудь поднималась и опадала от волнения.

– Что привело вас в наш непримечательный город? – спросила Анна, закусив нижнюю губу.

– Я люблю путешествовать. К сожалению, я не женат и детей у меня нет, только семья удержит меня на одном месте, – прошептал граф. – А у вас есть семья?

– Мой муж погиб, – ответила барыня. – У меня есть сын, он моя семья.

– Где же он? – Аристарх еще сильнее обнял хрупкую вдову.

– Я уложила его спать. Он весь день провел на ногах, играл с дворовыми мальчишками…

– Я уверен: он так же прекрасен, как его мать, – произнес граф и добавил, обжигая щеку Анны дыханием: – Я бы хотел объясниться с вами в саду, когда гости разойдутся.

– Я приду, – пообещала вдова.

***

Анна приподняла подол темно-синего бархатного платья, чтобы не испачкать его в грязи. Барыня оглядела залитый лунным светом сад, графа нигде не было.

«Этот самовлюбленный наглец посмеялся надо мной!» – решила вдова, собираясь покинуть пустующий двор.

Тень отделилась от ствола дуба с раскидистыми ветвями. Анна вскрикнула и замерла на месте.

– Я напугал тебя, Анна? – махнувший на приличия Аристарх быстро зашагал к вдове.

– Немного, – робко ответила барыня.

– Позволь мне загладить вину… – граф завладел губами Анны. Она ответила на поцелуй, прильнув к груди Аристарха. Барыня хотела забыться в его объятиях.

– Ты вся дрожишь, – заметил граф, он отстранился, чтобы снять с себя темный плащ с бархатной подкладкой. Аристарх накинул его на плечи вдовы.

– Благодарю, – прошептала Анна, она придержала капюшон, чтобы плащ не соскользнул на землю, и в этот момент нащупала пальцами вышивку на подкладке. Глаза вдовы наполнились ужасом: «Виноградная лоза… Это Темный граф вернул моего сына к жизни и оставил жуткое послание с угрозой!»

– Анна, что случилось? – Аристарх внимательно изучал лицо барыни.

– Мне пора идти, – Анна бросилась к дому.

– Мы увидимся вновь?.. – спросил граф, но ответа не последовало.

С небес сорвался дождь.

***

Анна ворвалась в комнату, которую отвели Михаилу Сергеевичу. Он уже готовился ко сну, появление барыни изумило его.

– Анна Ивановна, голубушка, на вас лица нет, – взволнованно затараторил генерал. – Я могу вам помочь?

– Да, Михаил Сергеевич, только вы можете помочь мне, – Анна рухнула перед ним на колени. – Мне и моему сыну здесь угрожает опасность. Я согласна стать вашей женой, вы достойный человек. Увезите нас из этого города! Прошу…

– Анна Ивановна, поднимитесь! – Михаил Сергеевич придержал барыню за плечи, помогая ей встать на ноги. – Я велю своим слугам все подготовить к отъезду, можете собирать вещи, мы отправимся в путь рано утром.

– Я благодарна вам, Михаил Сергеевич.

– Что вы, Анна Ивановна! Ради вас я готов на все.

«А я на все готова ради сына. Темный граф не сможет добраться до него», – вдова до боли сжала руки в кулаки.

Братья

«Моя сестра погибла, так и не окончив портрет, над которым работала часами день ото дня. Его завершил мой сводный брат – убийца с ангельским лицом».

Сентябрь, 1741 год.

– Не двигайся! – велела Маша Старицкая, она выглянула из-за мольберта, чтобы бросить укоризненный взгляд на своего старшего брата Павла.

– У меня затекла шея! – пожаловался юноша. – Я два часа просидел без движения.

– Я хочу закончить твой портрет, – барышня расстроилась.

– У нас еще будет время, много времени! – пообещал Павел, поднимаясь с кресла. Он взял голубоглазую сестренку за руки и закружил ее в танце, едва не сбив мольберт.

– Я боюсь, что не успею закончить его. У меня дурное предчувствие, – призналась Маша.

– Оставь эти мысли! – юноша нахмурился: ему передалось настроение сестры. – Мне не хватает твоей улыбки… Как мне хоть немного поднять тебе настроение?

Маша на мгновение задумалась, а потом воскликнула:

– Конная прогулка! Сбежим от всех. Пока отец в отъезде, нам все дозволено!

– Я прикажу седлать лошадей, – Павел поцеловал сестру в лоб и направился в конюшню.

***

Павел бросил быстрый взгляд на мирно пасущихся лошадей и опустился на траву рядом с сестрой, которая задумчиво рассматривала лениво плывущие по небу облака и наслаждалась ароматом полевых цветов.

– Мне страшно, – призналась Маша, она легла на бок, чтобы лучше видеть брата. – Скоро вернется отец, и вернется он не один, а со своей супругой. Мы даже не были приглашены на свадьбу… Мое состояние вызывает у отца отвращение, он опасается того, что я разрушу репутацию семьи, но от тебя отец не должен был отдаляться. Это нечестно, подло, – всплеск приглушенного гнева сошел на нет, барышня смягчилась, когда продолжила: – Ты мог посмотреть другие города, побывать на балах, найти себе хорошую партию, а не томиться здесь… со мной.

– Я не променяю тебя на роскошь и фальшивый лоск представительниц светского общества, Маша, – Павел серьезно посмотрел на сестру. Чтобы немного подбодрить Машу, юноша воодушевленно произнес: – Говорят, что Евгения Александровна – женщина добродушная, чуткая. Надеюсь, с ней отец будет счастлив, хотя она не заменит нашу матушку.

Воспоминания об умершей от «тифа» матери заставили барышню вздрогнуть.

– Евгения Александровна позаботится о нашем несчастном отце. Каждому из нас нужен близкий человек, – «Я не позволю навязанным мне незваным гостем мыслям разрушить мою семью. Я продолжу изображать неведение и искать в пропитанной фальшью игре утешение», – Маша опустила белокурую голову на грудь брата и сменила тему разговора: – Как хорошо, что у меня есть ты.

***

Старицкие ожидали отца и его супругу. Машу охватило волнение, ее щеки и уши горели.

– А вдруг я ей не понравлюсь?.. – бормотала барышня, меряя шагами залитую солнечным светом мастерскую.

– Это вздор! – Павел взял лицо сестры в свои ладони. – Ты не можешь оставить кого-либо равнодушным.

Маша прикрыла отяжелевшие веки и обняла брата, наслаждаясь его обществом. Павел всегда мог утешить ее, найти правильные слова, однако дурное предчувствие не покидало художницу: «Я должна закончить портрет брата, чтобы оставить что-то после себя».

***

Ключница сообщила Павлу о прибытии экипажа его отца. Юноша взял Машу за руку и вывел сестру на улицу. Старицкие застыли на крыльце в нерешительности.

Первым из экипажа вышел Михаил Сергеевич, он остановился возле приоткрытой дверцы и протянул руку своей молодой супруге. Анна приняла помощь и сошла на мощенную камнем дорожку, вслед за ней, как чертенок, выскочил Антон. Ребенок восхищенно осматривался, более всего его заинтересовала стоявшая на ступенях барышня. Светло-русые локоны обрамляли ее круглое румяное лицо, голубые глаза были расширены от страха. Антон захотел защитить ее, успокоить. Мальчик бросился к Маше, обнял ее ноги. Барышня удивленно моргнула и взъерошила рукой волосы ребенка.

– Как тебя зовут? – спросила Маша.

– Антон, – гордо ответил мальчик и добавил: – Вы прекрасны!

Барышня рассмеялась и повернулась к стоящему рядом брату:

– Какой забавный малыш!

Павел рассеянно кивнул, однако взгляд его был прикован к мачехе. Юноша представлял себе Евгению Александровну иначе. Приближавшаяся женщина была лишь на несколько лет старше самого Павла, ее холодная красота завораживала, а темные глаза пугали. «Отец вернулся с другой женщиной, не о ней он рассказывал нам», – подумал юноша.

Павел опустился на одно колено и спросил у Антона:

– К нам идет твоя мама?

– Да, – подтвердил ребенок.

– Я запамятовал имя твоей матушки… – продолжил юноша, чтобы подтвердить свою догадку.

– Анна, – протараторил Антон, а после исправился: – Анна Ивановна.

Маша с Павлом переглянулись, они были изумлены: «Что заставило отца изменить свое решение? Кто эта женщина?»

***

Михаил Сергеевич представил детям молодую жену и ее сына. Анна была молчалива и напряжена, как натянутая струна. Отобедав, барыня пожелала отдохнуть после длительного переезда и удалилась. Ее сын оживленно беседовал с Машей, всюду следовал за ней.

Павел почувствовал себя чужим: отец был холоден с ним, а сестра загорелась идеей научить сводного брата рисовать.

«Ревность, именно это чувство овладело мною. Раньше мы с Машей были неразлучны, а теперь… в ее жизни появился маленький поклонник», – думал юноша с досадой.

***

Михаила Сергеевича вызвали на службу. Его отъезд позволил детям закутаться в шлейф спокойствия и беззаботности.

Павел заглянул в мастерскую сестры. Маша показывала Антону, как смешивать масляные краски, чтобы получить новые цвета.

– Маша, я собираюсь прокатиться верхом. Ты не желаешь составить мне компанию? – поинтересовался юноша.

– А как же отец? Он скоро прибудет и, если узнает, что я покинула поместье, устроит скандал, – произнесла барышня, изящно пожимая плечами.

– От отца пришло письмо. Он вынужден задержаться в столице; нам никто не помешает, – Павел радовался возможности провести время с Машей.

– Ожидай меня возле конюшни, – отозвалась сестра, откладывая кисть в сторону.

– А мне можно с вами? – спросил Антон, неспешно наносивший мазки на небольшой холст.

– Нет, ты еще мал, – Павел покачал головой.

– Маша, я буду скучать! – ребенок огорчился.

– Я скоро вернусь, – пообещала барышня, – и мы продолжим занятие.

***

Павел помог Маше спуститься с коня, когда они добрались до границы земельных владений отца.

– Я видела сон, – промолвила барышня, собирая полевые цветы для венка. – Он был довольно странным: Антон стоял возле мольберта и пытался закончить твой портрет, а ты, как вихрь, ворвался в мастерскую и закричал на него.

– Почему же я кричал? – удивился юноша.

– Потому что Антон был неаккуратен и испортил начатую мною работу, – объяснила Маша.

– Ты права, странный сон, – Павел нахмурился. – Ты много времени проводишь с этим мальчишкой…

– Я люблю детей, – согласилась сестра. – Тебя расстраивает то, что я так сблизилась с Антоном?

Брат опустил взгляд, на вопрос он не ответил. Маша подошла к Павлу, взяла его лицо в ладони, заставив брата посмотреть на себя, и сказала:

– Я буду больше времени уделять тебе. Я люблю тебя, Паша.

Юноша обнял спутницу, прижал ее к своей груди и, запечатлев на лбу сестры легкий поцелуй, пообещал:

– Я тоже люблю тебя, Маша. Лишь ты понимаешь меня. Если Антон так дорог тебе, я попытаюсь стать ему другом.

– У тебя доброе сердце, – барышня засияла от радости.

***

Солнце позолотило верхушки деревьев, за которыми пыталось скрыться от глаз любопытных наблюдателей. Начало смеркаться.

– Нас хватятся, – прошептала барышня. – Нужно спешить.

Павел кивнул и подсадил сестру, помогая ей подняться на коня. Старицкие помчались домой. Юноша любовался тем, как развеваются золотистые локоны Маши на ветру, как напряжена спина наездницы, сосредоточен взгляд. Павел позволил сестре обогнать себя, он знал, что она желает быть первой.

Старицкие приближались к поместью. Антон, игравший на крыльце, увидел Машу и бросился к ней. Ребенок подбежал к коню слишком близко.

Барышня ахнула и закричала:

– Не подходи, затопчет!..

Маша натянула поводья и попыталась увести коня в сторону от мальчика. Сероглазый ребенок напугал животное, конь встал на дыбы, а после помчался к изгороди, перемахнул через нее и, поднимая пыль, поскакал по полю. «Все повторяется. Я не успею закончить портрет…» – с ужасом подумала барышня, тщетно пытаясь заставить животное остановиться. Только сейчас Маша поняла, что глаза незваного гостя, всколыхнувшего прошлое, тоже напоминали затянутое грозовыми тучами небо. Безжалостный поток неприятных мыслей оборвался, когда конь пронесся под дубом с мощными раскидистыми ветвями, – наездница не успела пригнуться; из-за столкновения с веткой ее лицо «перечеркнули» глубокие борозды; шейные позвонки, подобно сброшенной небрежным движением со стола фарфоровой статуэтке, переломились; голова Маши запрокинулась назад, а светлые изящные руки барышни выпустили поводья. С небес хлынул дождь. Скакун оступился на скользкой траве и повалился на бок, придавив своим весом мертвую наездницу.

– Нет! – последовавший за взбесившимся животным Павел спрыгнул с лошади и побежал к сестре.

Машин конь изворачивался, пытаясь подняться на ноги. Юноша схватил сестру под руки и вытащил ее из-под напуганного животного. Только сейчас Павел заметил, что волосы Маши потемнели от крови, которая хлестала из зияющей на шее раны, проделанной сломанными шейными позвонками.

Один шаг, второй – долгая и лишенная смысла дорога домой. Капли дождя, подгоняемые порывами игривого ветра, били в спину несшего на руках тело сестры юношу. Силы покинули Павла: он рухнул на колени перед крыльцом.

Побледневшие губы Старицкого безвольно открывались и повторяли слова не выходившей из его головы колыбельной песни:

– Спи, мой ясный свет, страха больше нет; сладость темноты душу исцелит, совесть усыпит… – юноша баюкал покойницу.

Антон стоял поодаль и плакал, не решаясь подойти. Это привлекло внимание Старицкого, юноша закричал:

– Ты виноват в смерти Маши! Ты напугал коня. Лучше бы он затоптал тебя!

Услышав слова сводного брата, ребенок не снес волнения и упал на землю без чувств.

На поднятый Старицким шум сбежались дворовые, они попытались забрать тело барышни из рук Павла, но тот ревел, как дикий зверь, и гнал их прочь. Из дома вышла Анна Ивановна, ее глаза расширились от ужаса, который она испытала, увидев мертвую падчерицу и состояние юноши.

Барыня аккуратно спросила Старицкого:

– Что произошло, Павел?

– Ваш сын погубил мою сестру! – срывающимся голосом ответил юноша.

«Мой сын сеет смерть, за все приходится платить», – осознала женщина.

***

Павел, скрестив руки на груди, смотрел на подготовленное к погребению тело Маши. Ее красота померкла: ясные голубые глаза барышни были закрыты; на лице темнели уродливые борозды; поврежденная шея теперь напоминала растопленный воск, а кожа – мрамор. Старицкого трясло от злости, и злился он на Антона.

– Я отправила письмо твоему отцу, – сообщила Анна. – Как только он прибудет, мы устроим похороны.

Павел молча кивнул.

– Я могу что-нибудь сделать для тебя? – слова женщины звучали искренне, словно она желала помочь, утешить, но что-то настораживало Старицкого.

– Нет, – ответил юноша.

– Ты часами смотришь на сестру. Хочешь запомнить ее такой? Сломленной? Маше бы это не понравилось. В твоей памяти должна остаться жизнерадостная девушка с золотыми локонами и горящими глазами, а не ее подобие, – холодно заметила Анна.

Павел вздрогнул. Мачеха во многом была права, но сказать это можно было иначе.

– Не издевайся над собой, – барыня коснулась плеча юноши и удалилась в свою комнату, более не желая занимать себя чужими проблемами.

Павел поднялся по лестнице и остановился перед дверью мастерской сестры, непролитые слезы щипали глаза. Юноша распахнул дверь и замер на пороге. Глазам его предстала жуткая картина: Антон, забравшись на стул, пытался закончить портрет Павла. Ребенок уже дорисовал юноше шею и широкие плечи и теперь закрашивал фон.

– Как ты посмел!.. Ты испортил Машину работу! – закричал Старицкий. – Убирайся отсюда!

Антон выронил кисть, слез со стула, рухнул на колени и заплакал, закрыв лицо грязными руками, отчего весь запачкался краской. Павел сел на пол, он больше не кричал на сводного брата, так как осознал, что нарушил обещание, данное сестре незадолго до ее гибели.

– Маша предвидела свою смерть, она знала, что не успеет закончить мой портрет, поэтому так спешила… – прошептал осиплым голосом Старицкий. – Сестра также знала, что я буду зол на тебя, если застану в ее мастерской. Я пообещал ей стать тебе другом, но не сдержал слова.

Ребенок перестал всхлипывать, подполз на четвереньках к Павлу и обнял его.

– Прости меня, – шептал юноша. – Ты ни в чем не виноват. Ты не знал, не хотел…

Анна застала братьев в тот момент, когда Павел пытался стереть платком краску с лица ее сына. Братья улыбались, несмотря на то что глаза у обоих были на мокром месте.

– У тебя доброе сердце, – сказала барыня, поразив Старицкого, так как именно эти слова произнесла Маша, а значит, сестра не ошиблась в нем.

***

В комнату Анны заглянула ключница, старуха передала барыне письмо. Анна думала, что пришел ответ от ее супруга, но она ошиблась. Прочитанные строки еще долго звучали проклятием в голове барыни:

«Это лишь первая смерть, моя дорогая Анна. Твой сын погубит всех вас. Жаль, ведь ты так молода и красива. Но мы с тобой знаем, как предотвратить надвигающуюся бурю. Выбирай, кому жить, а кому умереть.

А.»

«Аристарх!.. Как он отыскал меня? – Анна скомкала плотный лист бумаги. – И что мне теперь делать? Я люблю сына, но если придется выбирать между его жизнью и своей, то… Я молода, у меня еще будут дети».

Выбор

Звездой я стану путеводной,

Больше не больно, не боюсь…

Я от мирских забот свободен

И в высь лазурную стремлюсь.

«Я всегда буду рядом. Даже смерть меня не остановит».

Сентябрь, 1741 год.

Пожив в имении Старицких, Анна поняла, что генерал лишь казался добродушным: с молодой женой он был учтив, но всех прочих пытался подавить. Барыня испытывала жалость к Павлу, который не ведал родительской любви, хотя не являлся пропащим человеком.

Машу похоронили до возвращения Михаила Сергеевича: откладывать было нельзя. Генерал прибыл после полуночи, он был на взводе. Его тяжелые шаги эхом разносились по дому. Анна вышла из спальни и перегнулась через перила: она не хотела спускаться к мужу, так как видела его раскрасневшееся и опухшее от выпитого лицо.

«Задержался в трактире по дороге домой и опоздал на похороны дочери… – раздраженно подумала барыня. – Мужчины так слабы; в них нет ничего святого».

– Где этот щенок? – спросил Старицкий, заметив супругу.

– О ком ты, Михаил? – Анна придала своему лицу невинное выражение.

– Где Павел? – генерал начал подниматься по лестнице.

– Час поздний, он уже спит. И тебе, дорогой мой, не помешало бы отдохнуть, – спокойно ответила барыня.

– Сначала я поговорю с Павлом. А ты возвращайся в постель! – пробасил Михаил Сергеевич.

– Я не стану вмешиваться в ваши дела, но надеюсь, что ты не натворишь глупостей, о которых потом пожалеешь, – предостерегла мужа Анна, а после удалилась.

Старицкий поднялся на второй этаж и ворвался в комнату сына.

– Отец? – удивленно спросил юноша, всматриваясь в темный силуэт, застывший на пороге спальни.

– Как ты посмел ослушаться меня?! Я запретил Маше покидать дом, а ты позволил ей ездить верхом! Ты же знал, что девочка больна и впечатлительна. Ее нужно было оберегать, – с укоризной произнес Михаил Сергеевич, как ни странно, гибель дочери не освободила его от удушающей хватки прошлого, облегчения мужчина не испытал. Семейные узы, шаткость положения в обществе, пересуды и прочие обременяющие людей условности навсегда лишили тщеславного генерала покоя.

– От чего, отец? Прогулки на свежем воздухе шли Маше на пользу, а в четырех стенах она бы умерла от тоски! – не согласился Павел, но тут же пожалел об этом, осознав, что именно сказал.

– От тоски, говоришь, умерла? Маши не стало из-за твоей беспечности! Сейчас я проучу тебя! – Михаил Сергеевич схватил сына за горло, но тот извернулся и, перекатившись через кровать, бросился к двери.

Павел оказался на лестнице. Михаил догнал юношу и толкнул его к перилам, а когда сын перегнулся через них, едва не сорвавшись вниз, отец вцепился юноше в волосы и прошептал ему на ухо:

– Всю жизнь ты доставлял мне одни неприятности. Как же я ненавижу тебя!..

– Отпусти моего брата! – пронзительный детский крик заставил Михаила Сергеевича вздрогнуть.

Антон схватил мужчину за ногу и попытался оттащить его от Павла.

– Антон, не смей! – вмешалась растревоженная шумом Анна, но она опоздала.

Михаил Сергеевич отбросил ребенка от себя, как тряпичную куклу, но Антон не испугался, он снова кинулся на генерала и толкнул его. Пьяный мужчина не устоял на ногах, он кубарем скатился с лестницы и замер без движения.

Барыня помрачнела: «Мой сын погубил еще одного человека».

Павел опустился на колени рядом с Антоном и прижал ребенка к своей груди, чтобы тот не видел обмякшее тело генерала.

– Я убил твоего отца? – спросил мальчик тихо.

– Ты спас меня, – покачал головой юноша.

– Идите в свои комнаты! – велела Анна. – Слуги не должны вас увидеть. Все решат, что Михаил Сергеевич был пьян и сам упал с лестницы.

Барыня вела себя так, словно ничего не произошло.

***

Анна долго думала, она не могла уснуть: «Утром найдут тело моего мужа. Череда смертей в этом доме вызовет подозрения. Но кто осмелится донести на господ?» Барыня приняла решение. Она тихо отворила дверь, ведущую в спальню Антона, зашла в комнату, села на край кровати и посмотрела на спящего сына. «Я не совершаю ничего скверного, ты был рожден мертвым», – утешала себя Анна.

Вдова взяла в руки одну из больших подушек, лежавших в изголовье кровати, и накрыла ею лицо сына, намереваясь задушить его. Мальчик проснулся и стал вырываться, подушка соскользнула с его лица, этого было достаточно для того, чтобы сделать глубокий вдох и закричать. Анна зажала рукой рот Антону и вцепилась ногтями в мягкую кожу щек, пустив сыну кровь. Ребенок отчаянно отбивался, на помощь подоспел Павел, услышавший крик брата.

Юноша схватил мачеху за талию и оторвал ее от ребенка:

– Что вы делаете? Это же ваш сын!

– Ты не понимаешь! Он всех нас погубит! Мой сын проклят, – Анна пыталась дотянуться до испуганного мальчика.

– Вы сошли с ума! – Павел не отпускал барыню.

Юноша с мачехой находились возле небольшого окна, Анна осмотрелась и поняла, как освободиться. Она ударила локтем по стеклу, оно треснуло и осыпалось. Прежде чем Павел догадался, в чем дело, барыня схватила выпавший на подоконник осколок и вогнала его в живот Старицкому, а когда юноша согнулся пополам, Анна устремилась к сыну, но Павел успел схватить ее за длинные волосы и притянул мачеху к себе, а после развернул барыню к разбитому окну лицом и опустил ее голову на стекло, торчавшее из нижней рамы. Острые края рассекли Анне шею, барыня задергалась. В горле ее заклокотала кровь. Несколько мгновений мучительной борьбы за жизнь – и наступила блаженная тишина: тело Анны мешком упало на пол.

Старицкий вытащил из живота окровавленный осколок, зажал рану рукой и прохрипел:

– Она больше не тронет тебя, Антон.

Мальчик выбрался из-под одеяла и подбежал к сводному брату. Антон боялся, но не за себя.

– Ты ранен! Я позову лекаря, – сказал ребенок.

Юноша покачал головой.

– Побудь со мной, мне недолго осталось… – голос Павла сорвался.

– Я не хочу терять тебя! – крупные слезы проделали влажные дорожки на щеках мальчика.

– Я всегда буду рядом, я буду оберегать тебя… – губы Старицкого начали неметь, но он улыбнулся и произнес свои последние слова: – даже после смерти.

***

Евгения Александровна Мишкина прослышала о трагедии, случившейся в имении Старицких, и не осталась безучастной: она забрала Антона к себе и заботилась о нем как о родном сыне.

Антон играл с дворовыми мальчишками на улице, он был так увлечен, что чуть не сбил с ног пришедшего в гости к его тетушке высокого мужчину.

– Прошу прощения, я был невнимателен, – сказал мальчик, опустив голову.

– Я горжусь тобой, Антон, – ответил незнакомец.

– Мной? Но я причинил столько боли окружающим меня людям… – Антон удивился.

– Я же сказал, что горжусь тобой, – гость лишь улыбнулся и поправил воротник черного плаща с красной подкладкой, на которой золотой нитью была вышита виноградная лоза[1].

***

«Пройдут годы; я позабуду о событиях той ночи, когда едва не погиб, о близких людях, которым причинил боль, и о деспотичной матери. Однако все, что произошло со мной в имении Старицких, навсегда оставит осадок в душе моей и без того темной. Я полюблю двух женщин. Одна из них будет добра и скромна, как Маша, другая же — вспыльчива и надменна, как моя обезумевшая из-за потери любимого супруга мать. Мне предстоит сделать выбор, который будет стоить им жизни. Я начинаю свою историю…

А. К.»

[1]Виноградная лоза является символом бессмертия: лоза с гроздьями винограда символизирует плодородие и страсть, дикая лоза – лживость и вероломство.

Пробуждение

Хотел бы я судьбы иной,

Но оказался за стеной.

Я пленник царства вечной ночи,

А что во тьме, знать не захочешь.

Я скуп на чувства, на слова,

Душа моя давно мертва.

На мир с тоскою я взираю

И руку милой отпускаю…

«Работы свои я хранил в чулане, так как и сам боялся мрачности, заключавшейся в переливах масляных красок. Те, кому случалось застать меня за работой, говорили, что душа моя пуста и не могу я создать того, что имело бы место быть увиденным кем-либо, кроме старой ключницы, которая время от времени относила в чулан ненужные вещи, чтобы более не вспоминать о них.

Находясь в плену пугающих и извращенных мыслей, я продолжал создавать картины, которые стоило скрывать от чужих глаз, чтобы окружающие не решили, что я потерял рассудок. Я не мог с собой ничего поделать, тогда я еще не знал Лею…»

1759 год.

Голодная земля, словно всеядный хищник, поглощала тех, кто, всколыхнув ее спокойную поверхность, опрометчиво вызвал зыбь. Антон Колчаков запечатлел на холсте старое болото и теперь отдыхал в тени черной ольхи. Безобразные и кривые творения природы заставляли художника браться за кисть и самозабвенно писать картины: он считал прекрасным то, от чего другие невольно отводили взгляд.

Треск ломающихся под ногами веток и шорох насторожили Антона, он подался вперед и заметил темноглазую барышню; незнакомка, от которой его отделяло болото, тащила по земле большой мешок и тихо напевала колыбельную:

– Спи, мой ясный свет, страха больше нет…

Хрупкая барышня оступилась и, выпустив из рук тяжелую ношу, упала на четвереньки рядом с голодной землей; убрав с блестящего от пота лица выбившиеся из собранного на затылке пучка вьющиеся локоны, красавица улыбнулась художнику, развязала мешок, подняла его и перевернула, чтобы высыпать иссушенные части тела довольно крупного мужчины в болото.

Антон невольно вздрогнул: происходящее не укладывалось в его голове. Голодная земля медленно поглощала останки – незнакомка убаюкивала художника своей песней. С неба сорвался отрезвляющий дождь, он вывел Антона из оцепенения. Художник бросил на барышню переполненный негодованием взгляд.

– Что смотришь так? – с вызовом и насмешкой спросила незнакомка. – Скоро и ты последуешь моему примеру.

Барышня аккуратно свернула пустой мешок – он ей еще пригодится – и покинула свежую «могилу».

***

Март, 1759 год.

Собравшиеся в просторной и роскошно убранной зале дамы стали взволнованно переговариваться, завидев молодого художника, который скинул с себя темный плащ и передал его лакею.

На лице Антона застыла приятная улыбка, располагавшая к нему, однако в этот момент художник испытывал самые противоречивые чувства. Антон не любил шумные вечера и балы, в дом Саранских его привело любопытство: приезд богатого соседа всполошил помещиков и их дворовых. За имением Саранских долгое время приглядывал управляющий, он и сообщил соседям о возвращении господ. Иван Иванович и его молодая супруга намеревались пробыть в уезде до окончания весны.

Колчаков поднял бокал красного вина и, сделав глоток, поймал на себе взгляд изумрудно-зеленых глаз очаровательной незнакомки. Ее густые пепельно-русые волосы были собраны в высокую прическу; зеленое бархатное платье стелилось мягкими волнами вокруг расшитых жемчугом туфель; единственной вещью, которая казалась неуместной в образе красавицы и сразу бросалась в глаза, был широкий костяной браслет, покрытый перламутром. Незнакомка изучала художника, склонив голову набок. Тот кивнул ей в знак приветствия, его губы вновь тронула улыбка. Дама спохватилась и поспешила отвернуться, но не выдержала и оглянулась. Антон воспринял это как приглашение. Он подошел к незнакомке, бокал вина был забыт в его руке.

– Позвольте узнать ваше имя, – тихо попросил Антон.

– Лея, – произнесла она, с тревогой глядя в глубь залы.

– Что вас беспокоит? – художник всматривался в лицо Леи.

– Я ожидаю своего… – начала она.

– Антон Колчаков! Помню вас еще ребенком, – прервал их разговор Иван Иванович Саранский. Несмотря на свой возраст, он оставался подтянутым и статным мужчиной. – Вижу: вы уже познакомились с моей супругой Леей.

– Да, вам очень повезло с женой, – только и смог промолвить художник.

Лея заставила себя улыбнуться супругу, когда тот обнял ее за хрупкие плечи. Барыня выглядела несчастной, и Антону захотелось стереть печаль с ее лица.

– Надеюсь, вы станете частым гостем в нашем доме, – Саранский похлопал Колчакова по плечу.

Молодой художник кивнул:

– Конечно, Иван Иванович, быть вашим гостем – большая честь для меня.

***

После знакомства с Леей Антон стал частым гостем в доме Саранских. Чаепитие и непринужденные разговоры иной раз длились часами. Супруга Ивана Ивановича и художник смотрели друг на друга украдкой, и от этого взгляда на их лицах проступал румянец.

Хрупкая Лея не была счастлива с мужем, который, увы, годился ей в отцы. Она чувствовала к нему только уважение. Из-за появления Антона в голове Леи стали постоянно возникать постыдные образы, а по всему телу разливалось тепло. Супруга Саранского не смогла устоять перед соблазном…

***

Движения руки художника были легкими, уверенными.

– Я могу посмотреть? – спросила Лея, собираясь подняться со стула.

Антон улыбнулся, кисть замерла на холсте.

– Я еще не закончил, – запротестовал он.

Впервые художник создавал нечто прекрасное. Больше не было мрачных цветов и неясных призрачных силуэтов, пытающихся захватить сознание Антона и изуродовать полотна художника.

– Почему на стенах нет ни одной картины? Я хочу увидеть твои работы, – ласковый голос молодой барыни заставил Антона на мгновение остановиться.

Художник шумно выдохнул, нахмурился и покачал головой:

– Я никому их не показываю и не думаю, что стоит это делать. Они ужасны.

– Такой человек, как ты, не может создать ничего скверного! – возразила Лея.

– Я не знаю… – только и смог ответить Антон.

В то время, пока Лея любовалась своим портретом, Колчаков отправился в чулан, чтобы принести свои старые работы. Его одолевали сомнения, но он был не в силах отказать возлюбленной. Оставалось только надеяться, что увиденное не напугает ее.

Дрожащими руками художник убрал паутину с холста, томившегося в тесной комнате, и в этот момент услышал тихие шаги Леи. Она положила ладонь на его плечо, это придало Антону уверенности. Он отошел в сторону, позволив гостье взглянуть на работы. Лея долго изучала их, касалась кончиками пальцев засохшего слоя краски. На каждой картине был изображен свирепый зверь. Наводящие ужас глаза, острые когти, искривленные стволы деревьев на фоне ночного неба и лишь одно бледное пятно позади. Несколько мазков света и тепла в этом царстве темноты, они напоминали силуэт человека.

– Сторонний наблюдатель, – сорвалось с губ Леи.

– Кто? – Антон наклонился к своей работе, чтобы рассмотреть пятно, на которое показывала гостья.

– Эти картины пугают, вызывают смятение, но в них есть и нечто светлое, нетронутое… Кто этот человек?

– Я прежде не замечал его, – признался художник. – Неосознанно изображал на каждом холсте.

Сторонний наблюдатель находился рядом, но не мог ничего изменить: у Антона почти не осталось времени.

***

«Я долго жил уединенно, поступал правильно. С меня хватит. Я устал ограничивать себя. Кто я такой, чтобы противиться судьбе, запечатленной на каждой моей картине? Я смирился со своей участью и обрел свободу».

Апрель, 1759 год.

Саранский ворвался в мастерскую Антона в тот момент, когда художник заканчивал портрет Леи, довольствуясь лишь своими воспоминаниями. До Ивана Ивановича дошли слухи, будто супруга собирается его покинуть. Когда генерал увидел холст, который расписывал Колчаков, сомнений не осталось – барыня потеряла всякий стыд и предала мужа.

Художник изобразил Лею сидящей к нему спиной. Она обернулась посмотреть на своего возлюбленного, во взгляде женщины Антону удалось запечатлеть борьбу страсти с нежностью. Барыня была обнажена, блики солнечного света золотили ее кожу, а тени затаились в изгибах женского тела, они подчеркивали изящную линию спины и ямочки на пояснице.

Колчаков хотел изображать только Лею, ничто другое не занимало его. Саранский застал Антона врасплох.

Выпрямившись, художник произнес:

– Я знал, что рано или поздно вы обо всем узнаете.

У Ивана Ивановича не находилось слов, таким сильным было потрясение, генералу сделалось дурно.

– Если вы любите свою жену и хотите, чтобы она была счастлива, отпустите ее, – спокойно продолжил Антон.

Саранского поразила дерзость художника.

– Никогда! Этому не бывать, щенок! Она все, что у меня есть… – голос Ивана Ивановича сорвался: помещик нехотя показал Колчакову свою слабость.

Антон встретил затравленный взгляд Саранского. Сейчас художник испытывал жалость к своему собеседнику, но отступить Антон не мог, ведь он пообещал изменить жизнь Леи и стереть печаль с ее лица.

***

На сердце было неспокойно. Антон не мог уснуть. Он сел в постели и обернулся к окну. Уже давно стемнело, холодная луна почти не освещала землю, поднялся ветер, он гнул молодые деревья, их ветви царапали стекло, скрежет перекрывал едва различимые звуки, доносящиеся со двора, – приглушенные мужские голоса. Антон насторожился, когда заметил силуэты и мягкое свечение пламени за окном. На землю Колчакова пробрались чужаки.

Помимо Антона, владельца поместья, в доме находилось еще четверо слуг, но они уже давно уснули. Художник поднялся с постели и поспешил в сени, в погруженной в полумрак комнате он застал открывающую входную дверь ключницу, старуха куталась в темный плащ и прижимала к груди котомку с вещами. Даже не посмотрев на барина, через которого «переступила», она покорно передала зашедшим в дом матерым мужикам связку ключей и, проскочив мимо «гостей», выбежала во двор.

– Что вам нужно? – спросил Антон у враждебно настроенных чужаков.

Мужики не проронили ни слова, двое из них отдали зажженные факелы предводителю и начали обступать художника, в руке одного из них оказался клинок… На светлой рубахе Колчакова появлялись алые пятна всякий раз, когда острие пронзало его грудь. Художник стал холстом, залитым красной краской. Антон повалился на пол, чужаки покинули его дом и заперли дверь снаружи. Барин почувствовал резкий запах дыма, в лицо ему полыхнуло жаром: дом подожгли. Антон стучал ладонью по полу, звал слуг, тщетно пытаясь разбудить их: он на волоске от гибели, но дворовые еще могут спастись. Из-за добавленных ключницей в самовар перед вечерней трапезой и чаепитием капель снотворного слуги не пробудились, даже когда их поглотил огонь. Кожа бедолаг лопалась, обнажая мышцы; преданные слуги «таяли», как оставленная на ночь на письменном столе свеча; отравление избавило их от невыносимой боли, оно стало спасением для дворовых.

Пламя уже подбиралось к израненному телу Колчакова.

– Я не хочу умирать… – промолвил художник пересохшими губами. Он закашлялся из-за подступившей к горлу крови, а после воскликнул: – Я не могу умереть!

Последние слова напугали Колчакова, он произнес их, но они ему не принадлежали. Казалось, будто другой человек всплывает на поверхность из глубины сознания художника.

Тени, загнанные огнем в угол, встрепенулись и начали свою безумную пляску. И уже не оставалось сомнений – они живые и тянутся к той темной сущности, которую Антон так долго скрывал. Опасность сокрушила все барьеры.

Теперь тьму даже свет пламени не мог разогнать. Она подступала все ближе к художнику, манила, обещала силу, дарила жизнь, и Антон принял ее, вобрал в себя: он сделал свой выбор и смирился. Тени окутали художника и приобрели четкие очертания, превратив Антона в огромного зверя.

***

Зверь, сотканный из теней, располосовал дверь когтями; пламя не причиняло ему вреда: в этом облике Антон был неуязвим. Оказавшись во дворе, зверь стал раздувать ноздри и пробовать воздух на вкус. Проклятый нашел то, что искал: люди, напавшие на него, еще не успели далеко уйти.

Тьма укрывала Антона от чужих глаз. Он сумел бесшумно подобраться к мужикам. Острые когти зверя разорвали плоть того, кто ранил художника клинком, а потом мощные челюсти сомкнулись на правой руке мужика. Ночь огласили крики и мольбы о помощи. Антон выпустил жертву – свежий труп упал наземь. Художник принял человеческий облик, впитав тьму в свое тело. Мужики затравленно смотрели на Антона, кровь их умершего помощника окрасила их одежду и лица.

– Что заставило вас поступить столь жестоко со мной и моими слугами? – спросил художник вежливо, даже ласково, что еще больше напугало крестьян.

Мужики переглянулись, заговорил старший из них:

– Нам заплатили за вашу смерть…

– Кто бы это мог быть? – неприятная улыбка тронула губы Антона: как только он получит ответ, с поджигателями будет покончено. Художнику нравилась эта мысль.

– Иван Иванович Саранский, – прозвучал жалкий лепет.

Тени вновь заплясали вокруг Антона.

– Прошу вас, не губите!.. – взмолился крестьянин, но было слишком поздно, от прежнего художника почти ничего не осталось.

Зверь раздирал плоть, ломал кости, но этого было мало: поджигатели – слишком легкая добыча для такого хищника, как он.

Антон сорвал с себя дырявую и окровавленную рубаху, недавно обезображенная клинком грудь сейчас была цела. Художник собирался отправиться к Саранскому, когда увидел единственное светлое пятно среди сотворенного им кошмара: за убийцей наблюдал прекрасный молодой человек. Лицо незнакомца обрамляли светло-русые волосы, бледная кожа казалась эфирной. Этому чистому созданию не место среди мрака и разорванных тел, но юноша не боялся находиться рядом. «Это же сторонний наблюдатель, о котором говорила Лея!» – Антон попытался приблизиться к нему, но юноша пристально посмотрел на художника, заставив его остановиться. Сердце Антона на мгновение замерло, так как во взгляде наблюдателя не было осуждения, а непролитые им слезы серебрили светлые глаза.

– Прости меня, – заговорил юноша.

Эти слова поразили художника, он ожидал услышать обвинения, что угодно, но не это.

– Я давно приглядываю за тобой. Ты был проклят и обречен. Тебя переполняло зло, что только сейчас вырвалось на свободу, – продолжил незнакомец. Слезы покатились по его щекам, подбородок задрожал: – Я надеялся, что оно никогда не пробудится ото сна, я оберегал тебя, как и обещал, но не мог предвидеть столь ужасных событий. Я всегда давал тебе выбор, и ты сделал его.

«Я выбрал жизнь, иначе быть не могло», – признал Антон.

Юноша отвернулся:

– Я так хотел тебе помочь…

– Постой! – окликнул его художник.

– Теперь ты потерян для меня. Я должен уйти, – наблюдатель простился с Антоном.

Колчаков не узнал своего сводного брата Павла, которого самозабвенно изображал на каждой своей картине. Антон давно позабыл его. С уходом юноши на холсте жизни художника не осталось ни одного светлого пятна.

С хмурых небес хлынул дождь.

***

Монотонные слова колыбельной песни привлекли внимание Антона, он развернулся и увидел, как барышня, которую он однажды повстречал на болоте, небрежным движением оторвала от бездыханного тела голову и, схватив ее обеими руками за уши, начала кружиться. Танец смерти и успокаивающая песня приковали художника к месту. Он невольно продолжал смотреть на незнакомку.

Барышня остановилась, прижала трофей к груди и произнесла с укором:

– Ты не можешь просто уйти, нужно здесь прибраться, – незнакомка выпустила из рук голову, та покатилась по дороге к ногам Антона. Барышня сняла свой длинный плащ и, протянув его художнику, посоветовала: – Возьми, используй плащ вместо мешка.

Антон расстелил темную ткань на земле и перенес на нее останки.

– Ты правильно сделал, что убил этих людей, а не ранил, – заметила незнакомка. – Никогда не оставляй меченых в живых.

– Меченых? – художник впервые проявил интерес к словам барышни.

– Ты проклят, и все, на ком ты оставишь отметины пропитанными «ядом» когтями или зубами, будут «заражены» и «привязаны» к тебе. Метка позволяет хищнику отыскать жертву в толпе или понять, что это жалкое существо чувствует. Возможность попробовать чужой страх на вкус и поиграть с раненой добычей кажется заманчивой, вот только «игрушка» тоже может использовать возникшую связь и превратиться в охотника, – объяснила незнакомка. Собрав разметавшиеся по плечам темные пряди волос в пучок и подвернув рукава платья до локтей, она пообещала: – Я помогу тебе отнести трупы на болото.

Следы зверства были уничтожены. Барышня с ликованием наблюдала за тем, как голодная земля поглощает разорванные тела.

– Ты должен знать еще кое-что, – прошептала незнакомка. – Твои возможности небезграничны. В обличье зверя ты силен, но уязвим.

– Это не так, – в спокойном голосе Антона угадывалось безразличие.

– Что? – барышня обернулась к сероглазому художнику.

– Даже языки пламени не причинили мне вреда, когда я преобразился, – терпеливо объяснил Антон.

Снисходительный взгляд Колчакова вывел незнакомку из себя, она зашипела:

– Темный граф не мог даровать тебе абсолютную силу! Он всегда оставляет лазейку…

«Темный граф» – еще одно понятие, которое, как и имя собеседницы, не имело для Антона значения.

Барышня рассмеялась, но смех ее был неестественным и грубым, когда удалось побороть желание взвыть от негодования и тоски, незнакомка смогла произнести:

– Неуязвим… пусть так, но ты всего лишь мужчина! – барышня подалась вперед и приказала: – Встань передо мной на колени!

Самодовольство исчезло с лица демоницы, когда художник схватил ее за горло и приподнял над землей. В глазах Антона появились отблески серебра – свирепый зверь рвался наружу. Художник отшвырнул незнакомку в сторону. Крики и ругательства, которые «выплевывала» оказавшаяся в ловушке барышня, оборвались, когда вязкая, как кровь, трясина поглотила проклятую.

Над болотом разгулялся ветер, но его холодные «пальцы» не могли дотянуться до Колчакова и потревожить покинувшего свежее «кладбище» монстра в человеческом обличье.

***

Обогнав рассвет, Юдифь ворвалась в комнату Аристарха, лучи неяркого солнца вслед за ней пробрались в спальню и заскользили по складкам смятой простыни, подбираясь к приподнявшемуся на локтях графу. Аристарх склонил голову набок и окинул гостью изучающим взглядом.

Юдифь смутилась из-за проявленного к ней интереса и невольно отступила, однако голос ее не дрогнул, когда она, не скрывая возмущения, спросила:

– Почему я не смогла подчинить художника?!

– Он во власти другой женщины и не слышит твоего зова, но это пройдет, – ответил Темный граф. Он встал с постели, ненадолго задержался возле небольшой тумбочки с резными ножками, взял со стоящего на ней подноса яблоко и нож и стал неспешно приближаться к демонице. – Что тебя расстроило?

– Этот гаденыш убил меня! – выпалила Юдифь; ее руки тянулись к светлым прядям, ниспадающим на плечи: у красивой, но безродной девицы, в тело которой проклятая ворвалась ветром, была привычка теребить локоны и накручивать их на тонкие пальчики.

– Не драматизируй, – попросил Аристарх, он аккуратно очистил яблоко от кожуры и, усмехнувшись, заметил: – Ты все еще жива.

«Почему он…» – Юдифь запоздало уловила нотки раздражения в голосе Темного графа.

Аристарх бросил собеседнице яблоко, она непроизвольно дернулась и поймала его, а после вскрикнула и выронила сочный фрукт, так как Темный граф вогнал нож ей в живот.

– Я же говорил, что не люблю женщин со светлыми волосами, – почти ласково напомнил Аристарх. – Найди другое тело.

Юдифь не справилась с нахлынувшими эмоциями и преобразилась, Темный граф воспользовался тем, что в обличье монстра проклятая была уязвима, и, выдернув нож из живота Юдифь, распорол им демонице горло. Рана на шее предвещала скорую погибель, дожидаться, пока жизнь вместе с кровью вытечет, проклятая не стала; поступок Аристарха вынуждал ее перепрыгнуть в другое тело, поток холодной энергии вырвался из испорченной оболочки.

Темный граф принял звериное обличье и начал поглощать теплые останки белокурой девицы. Настигшее некстати видение вернуло проблеск человеческого сознания в горящие серебром глаза чудовища: белесый снег делал черную ночь серой; Аристарх снял с себя темный плащ с красной подкладкой и, вывернув, накинул его гордой темноглазой незнакомке на плечи: цвет свежей крови шел ей больше, вышитая золотой нитью лоза винограда теперь не была скрыта; этот искрящийся у основания капюшона узор являлся лучшим украшением.

«Девица из видения такая же яркая снаружи и такая же гнилая и мрачная внутри, как мой вывернутый наизнанку плащ, – понял Темный граф. Мощные челюсти проклятого непроизвольно сомкнулись на предплечье жертвы, острые клыки перегрызли кость. – С нетерпением жду нашей встречи…»

***

«Мне дали жизнь, расплатой стала смерть… тех, кто окажется на моем пути. Я больше не буду прятаться от палящего солнца в тени, я стану мглой и укрою землю от беспощадного дневного светила. Люди, прежде не смотревшие в мою сторону и не скрывавшие своего ко мне презрения, начнут благодарить меня за спасающую от зноя прохладу».

Антон хотел отомстить Саранскому и лишить его жизни, но понимал прекрасно, что, если расправится с генералом, навсегда потеряет возлюбленную. «Лея не должна знать о том, в кого я превратился, – решил художник. – Правда сломает ее». Вскоре от соседей-помещиков Колчаков услышал, что Иван Иванович с супругой покинули свое имение до того, как дом Антона сожгли. Лея даже не знала о произошедшем.

Колчаков поселился в трактире и продолжил писать картины; художник больше не изображал зверя, он стал им. Антон решил, что, когда совладает с яростью, отправится на поиски возлюбленной. Только надежда вновь быть с Леей не позволяла проклятому потерять остатки человечности.

Ладья: Отметины

«Я не размениваюсь по мелочам, мой взгляд всегда устремлен вперед. Когда ферзи истребят друг друга или будут принесены шахматистами в жертву, последней надеждой игрока на победу стану я.

Если на моем пути окажется фигура соперника, я отброшу сантименты и «съем» ее, а когда я приближусь к королю, я загоню его в угол или оттесню на последнюю горизонталь, чтобы поставить мат».

«Одним прыжком зверь пересек разделявшее нас расстояние и располосовал мою грудь когтями. Жизнь медленно покидала растерзанное тело; перед смертью я пообещала этому темному существу, что вернусь и разыщу его. Я сдержала слово».

Декабрь, 2012 год.

Девушка вошла внутрь большой мельницы. В центре помещения находились гранитные жернова, заполнявшие почти все пространство. Гостья продвигалась вперед медленно, в руке она сжимала широкий костяной браслет, не принадлежавший ей. Низкое рычание на мгновение нарушило тишину. Девушка резко обернулась на звук.

Тени зашевелились, они накатывали на гостью холодными и одновременно обжигающими волнами. В сумерках девушка рассмотрела лишь неясный мужской силуэт и серебряный блеск, плескавшийся в злых звериных глазах.

Воздух, казалось бы, стал плотнее, у гостьи моментально перехватило дыхание. Тени поглотили мужчину и приобрели четкие контуры, превратив молчаливого наблюдателя в огромное чудовище.

Одним прыжком зверь пересек разделявшее его с жертвой расстояние и налетел на нее, полосуя когтями. Девушка почувствовала острую боль: когти проделали на ее теле глубокие борозды, распоров грудную клетку и зацепив руку; выступила вязкая кровь. Когда жертва повалилась на пол, в воздух взметнулась волна пыли. Глаза девушки утратили блеск жизни.

***

Тамара Ангелова резко села в постели, почувствовав вкус крови во рту, но это призрачное ощущение растаяло, как только сон утратил свою силу.

Каждый раз сновидения возвращали девушку в один и тот же день – день ее смерти. Шрамы, находившиеся чуть ниже груди и на сгибе правой руки, напомнили о себе легким покалыванием. Тамара потянула вверх черную майку, обнажая плоский живот: рубцы покраснели – смерть оставила на теле девушки безобразные отметины.

Блокер

Ты зол, как зверь, живущий в клетке,

Ведь правда – горькая таблетка.

Расплаты близок час

Для тех, кто предал раз.

Стемнело. Солнце. Снова звезды.

Ты ждешь, чтобы развеять грезы

Своих врагов – трусливых псов;

Нет больше правил, нет оков.

«Я могу быть другом, благородным, чутким; я могу стать союзником, преданным, бесстрашным. Моя протянутая рука не роза с шипами, прими ее.

Я могу быть врагом, ненавистным, подлым; я могу стать соперником, устрашающим, наглым. Моя протянутая рука – дикий шиповник, который ранит, отступи на шаг, чтобы не истечь кровью.

Наши стремления и помыслы порой меняются. Я не застывшая в озере вода, а бурная река, которая скоро выйдет из берегов. Причина половодья ты».

Декабрь, 2012 год.

Ян Власов искоса поглядывал на Дениса Аксенова, самовлюбленного сына начальника, которого таврионовцы прозвали «самым смазливым бойцом». Власов не знал, чего ожидать от бесшабашного Дениса; многие его поступки вводили в ступор: неоправданная жестокость, не вписывающаяся ни в какие рамки беспечность, минутное проявление слабости или благородства… Сын начальника, ухмыляясь, смотрел на сцену, на которой чужаки боролись друг с другом и тем самым забавляли бывалых таврионовцев.

– Зеленые еще, – Аксенов откинулся на спинку стула из красного дерева, он заскучал. – Неужели не нашлось более внушительных претендентов? Меня эти парни бесят. Отец не примет их на работу.

– Вынужден с тобой согласиться, – Ян нахмурился. – Нам, конечно, нужны люди, но не настолько…

– Кажется, я опоздал, – позади парней раздался незнакомый голос.

От неожиданности Денис вздрогнул и выпрямился. Власов обернулся к гостю и шумно сглотнул, а сын начальника, проследив за взглядом помощника отца, не смог сдержать эмоций и воскликнул, охарактеризовав внешность парня:

– Твою же мать!..

– Игорь Нестеров, – представился чужак, ничуть не смутившись, так как привык к подобной реакции, и продолжил: – Я еще могу продемонстрировать свои способности?

Игорь протянул парням руку. Денис проигнорировал этот жест, Ян же крепко пожал ладонь чужака. Власова поразило увиденное: стоящий напротив него худощавый жилистый парень с тонкими чертами лица и взъерошенными темно-русыми волосами мог бы показаться привлекательным, если бы не его глаза. Правый был темно-карего цвета, левый – серо-голубого. Этот контраст делал лицо Игоря отталкивающим, не хотелось задерживать на нем взгляд.

«Игрушка с дефектом…» – подумал Ян, а вслух произнес:

– Ты можешь выступить, мы еще не выбрали подходящего бойца.

– Забирайся на сцену! – прыснул Аксенов.

Нестеров снял куртку, бросил ее на спинку придвинутого к пустому столику стула, потер руками шею и поинтересовался:

– С кем мне нужно бороться?

– С парнями, которые еще на ногах стоят, – пояснил сын начальника.

– Я думал, что нужно таврионовца победить, чтобы получить работу, – Игорь нахмурился.

– Хочешь помериться силами с одним из нас? Сразу? Без прелюдий? Ты еще с пришедшими на «смотрины» пацанами дела не имел! – высокомерного Дениса Нестеров позабавил; едва сдерживая смех, Аксенов произнес: – Будет тебе таврионовец… Ян, сделай одолжение, проучи этого самонадеянного сопляка.

«Как обычно, Аксенов кашу заварит, а мне приходится ее расхлебывать. Игорь Нестеров "виноват" лишь в том, что не знает здешних порядков», – Власов воспринял идею Дениса без особого энтузиазма. Яну нравилось работать напрямую с Гуроном, а импульсивный сын начальника раздражал бойца.

– Как пожелаешь, Денис. Ты же сейчас за главного, – просто ответил Власов и подумал: «Когда же это самодурство закончится? Сил моих больше нет терпеть эту занозу в заднице!..»

– Парни, достаточно, вы нас не впечатлили! – крикнул Аксенов, заставив «бойцов» прекратить возню. – Освободите помещение.

В ответ послышалось недовольное мычание, кто-то выругался, но лезть на рожон не стал, хотя этим вечером Денис многим успел насолить. Собственно, одного человека сыну Гурона задеть не удалось… Игорь молча ожидал боя с Яном, лицо опоздавшего гостя не выражало ни одной эмоции.

Когда провалившие «смотрины» бойцы потянулись к выходу, Власов и чужак поднялись на сцену.

Денис «благословил» соперников:

– Приступайте! – кривая усмешка бросила уродливую тень на красивое лицо первого бойца «Тавриона». – Не разочаруй меня, Игорь!

«Я сотру улыбку с твоего лица, засранец», – на щеках парня с разными глазами появился румянец.

Нестеров быстро менял позиции, прыгая по сцене, парень не размахивал руками, не пошатывался – все его движения были отточены. Аксенов, сидевший за столом, подался вперед. Первый боец «Тавриона» предпочитал такой же стиль, ему казалось, что не на дилетанта он смотрит, а на себя со стороны. Власов тоже удивился, но собрался с мыслями и атаковал первым. Игорь предугадывал действия соперника и наносил стопорящие удары, останавливая Яна на начальной фазе движения. Нестеров играючи перехватил инициативу: Власов не успел увернуться, и Игорь ударил его кулаком в челюсть, затем ребром ладони по предплечью. Ян пошатнулся, но не грохнулся на сцену; таврионовец изловчился и сбил Нестерова с ног, но соперник, падая, потащил Власова за собой. Игорь поднялся раньше Яна; чужак спокойно стоял, намеренно открыв свою спину для атаки. Таврионовец стремительно приближался. Не оборачиваясь, Нестеров ударом ноги назад остановил соперника. Власов осел на пол, судорожно глотая ртом воздух; обжигающая боль вспыхнула в груди таврионовца.

Игорь подошел к Яну со словами:

– Мы можем прекратить, если ты этого хочешь.

Власов качнул головой – он не мог сдаться.

– Как знаешь… – Нестеров лишь пожал плечами.

Чужак дождался, пока Ян встанет с пола. Игорь сделал левой ногой обманное движение, а правой нанес сопернику боковой удар в живот. Ян оказался на коленях, он не издал ни звука, но ему было чертовски больно, перед глазами парня появились темные пятна.

– Хватит! – не выдержал Денис. Сын Гурона не мог смотреть на то, как чужак избивает Власова: «Нестеров – профессионал. Даже таврионовец не смог одолеть его. Стиль борьбы Игоря похож на мой. Я не позволю этому парню затмить меня. В "Таврионе" может быть только один ведущий боец! Конкурент мне не нужен». – Ты неплохо справился с поставленной задачей, Игорь.

Нестеров протянул руку Яну, чтобы помочь ему подняться. Власов принял помощь и крепко пожал ладонь соперника.

– У меня есть возможность получить работу в этом клубе? – вопрос Игоря был адресован Аксенову.

– Мы порекомендуем тебя Гурону, – легко соврал Денис. – Оставь свои данные.

Как только за Нестеровым захлопнулась металлическая дверь, Аксенов скомкал заполненную чужаком анкету и бросил ее в находившуюся под барной стойкой урну.

– Что ты творишь, Денис?! Нам нужны люди. Этот боец подходит по всем параметрам, – возмутился Ян.

– Он нам не подходит! Гурону скажем, что сегодня мы не увидели ничего стоящего, – резко ответил сын начальника.

– Объяснишь мне, в чем дело? – настойчиво попросил Власов.

– А я должен тебе что-то объяснять? – Денис осклабился и покачал головой. – Не забывайся, Ян!

– Ты боишься, что этот парень превзойдет тебя, – догадался Власов. – Но ты тоже кое-что забыл, Денис. Мы боремся с приведенными бойцами, а не с таврионовцами. Ты не подумал о том, что Нестеров может однажды прийти в «Таврион» и надрать тебе задницу? Будет лучше, если Игорь станет одним из нас.

– Мы видели это пугало в первый и последний раз, – уверенно заявил Аксенов.

***

Гурон Аксенов, видный крепкий мужчина, даже в дорогом костюме больше походил на охранника-вышибалу или борца, а не на успешного бизнесмена.

– Вы подобрали кого-нибудь вчера? – без приветствия спросил Гурон у Яна, начальник навис над составляющим расписание выступлений таврионовцем.

Власов, не отрываясь от работы, ответил вопросом на вопрос:

– А разве сын вам не рассказал, как все прошло?

Владелец «Тавриона» усмехнулся:

– Рассказал, но я хочу послушать тебя. Неужели не было достойных претендентов?

Ян отложил бумаги в сторону: «Денис так настойчиво просил меня ничего не говорить Гурону о Нестерове… Как же поступить?..»

– Был один способный парень – Игорь Нестеров. Он победил меня, – Власов протянул начальнику расправленную анкету с данными чужака, которую вчера вытащил из мусорного ведра.

Брови Аксенова поползли вверх:

– Победил тебя? Любопытно… Как так вышло?

– Он хорошо подготовлен, – без тени смущения ответил Ян: таврионовец спокойно относился к поражению.

Гурон бегло изучил записи и поинтересовался:

– Почему Денис не сообщил мне об этом парне?

– Не знаю, – отмахнулся Ян. – Он своими соображениями не делится с… простыми смертными.

– Сколько сарказма в голосе! Непохоже на тебя, Ян, – заметил начальник.

– Я полон сюрпризов, – ухмыльнулся таврионовец и сменил тему: —Мне позвонить Нестерову?

– Да, пригласи его ко мне, – Аксенов вернул анкету с номером телефона чужака помощнику.

– Закончу с расписанием и займусь этим, – Ян продолжил переделывать график выступлений.

Гурон по-отечески посмотрел на таврионовца: «С Денисом не могу найти общий язык, а от Яна я должен держаться подальше и делать вид, что он всего лишь один из моих бойцов. Два сына, а словно и нет у меня никого… Сам виноват».

***

В «Таврион» незадолго до открытия пожаловали гости.

– Виктор, рад тебя видеть! – Гурон Аксенов похлопал по плечу своего старого знакомого, успешного бизнесмена и, как выяснилось, главного конкурента.

За Виктором Овчаровым, как тень, следовала высокая шатенка, даже без макияжа, в выглядывавших из-под доходившего до колен расстегнутого пальто потертых джинсах и простой свободной майке она выглядела превосходно. «Глоток свежего воздуха», – именно это определение пришло на ум Гурону, так сильно девушка отличалась от состоятельных элегантных женщин, окружавших Аксенова.

– Здравствуй, Гурон. Я приехал, чтобы заключить новый контракт. Если ты хочешь видеть моих бойцов на этой сцене, в прежний перечень условий нужно внести несколько изменений, – Овчаров решил сразу обозначить цель своего визита.

Виктор не был простым постоянным посетителем «Тавриона», он приводил своих бойцов на растерзание таврионовцам. Гурон слышал, что Овчаров владеет несколькими подпольными бойцовскими клубами, но Виктор старательно обходил данную тему в разговорах, даже названия заведений не упоминал в беседах, в официальных источниках информации это ответвление бизнеса семьи Овчаровых тоже не фигурировало.

– Я заинтересован в сотрудничестве. Мне приятно с тобой работать. О своих пожеланиях сообщишь Власову лично. Подготовкой документов занимается он, – ухмыльнулся Аксенов; владелец «Тавриона» подозвал к себе двух официанток, одной он велел передать сообщение Яну, другой – принести виски и мясное ассорти. – Составишь мне компанию, Виктор? Я ожидаю нового бойца, хочу его испытать. Посмотрим на парня, обсудим перспективы нашего взаимодействия, вспомним прошлое…

– Я когда-нибудь отказывался от хорошей выпивки? – ответил вопросом на вопрос повеселевший собеседник.

– Не помню такого, – Аксенов перевел взгляд на спутницу Овчарова. – Какой алкоголь предпочитает дама?

– Дама на работе не пьет, – ответил Виктор.

– И кем же она работает? – воображение Гурона разыгралось не на шутку, его губы разошлись в улыбке.

– Кристина – силовик и моя правая рука, – с гордостью заявил Овчаров.

– Силовик? Я в это ни за что не поверю, – покачал головой Аксенов.

– Я могу продемонстрировать уровень своей подготовки на сцене. Скажите своему помощнику, чтобы он дополнил список соперников таврионовцев моим именем и откорректировал расписание, – предложила девушка, от ее приятного глубокого голоса по спине Гурона забегали мурашки.

– Отличная идея. Я с нетерпением буду ждать твоего выступления, Кристина, – сказал Аксенов, не отрывая взгляда от гостьи.

Внимание шатенки привлек доносившийся с улицы неприятный звук сработавшей сигнализации. Кристина достала из кармана ключи от «Форда-Мондео» и произнесла:

– Я посмотрю, что с машиной.

Виктор одобрительно кивнул, и девушка быстрым шагом направилась к двери.

***

На стоянке для посетителей появился серебристый Rover; человек, сидевший за рулем, заинтересовал Дениса Аксенова. «Что он тут забыл?» – внутри у таврионовца все заклокотало, руки непроизвольно сжались в кулаки.

Нестеров выбрался из машины и коротко кивнул Денису, а после пошел к главному входу «Тавриона».

– Постой! – окликнул его Аксенов. – Зачем ты приехал сюда?

– Мне позвонили и сообщили, что владелец клуба хочет на меня посмотреть, – ответил Игорь, сбавляя шаг.

– Произошла ошибка, Гурон уже взял человека. Вакансий больше нет, – Денис приблизился к Нестерову и попытался изобразить на лице сочувствие, когда сказал следующее: – Тебя зря побеспокоили. Как нехорошо получилось…

Игоря слова таврионовца не расстроили, а рассмешили:

– Я знаю, что твой отец уже ждет меня в клубе, – парень повернулся к Аксенову спиной, продолжать «милую беседу» чужак не желал, так как уже опаздывал на встречу.

– Я с тобой еще не закончил! – Денис схватил Игоря за руку и рывком развернул его к себе лицом. – Ты должен свалить отсюда.

– Если я откажусь, что ты сделаешь? Попросишь кого-нибудь из таврионовцев меня избить? Но… их здесь нет! Как же быть? – спросил Нестеров, осклабившись; ответа на циничный выпад не последовало, поэтому чужак предположил: – Ты сам не делаешь грязную работу. А еще ты боишься меня.