Война потерянных сердец. Книга 2. Дети павших богов

Глава 1

Тисаана

В грудь ворвался воздух. Глаза распахнулись в черную бездну. Пот прилепил волосы к загривку, а грубые простыни – к телу. Гул крови в ушах глушил все корабельные шумы – скрип обшивки, рев океана, ровное дыхание спящих рядом.

…Что-то близится…

Шепот объял мой разум, залил его беспричинной паникой. Стоило моргнуть, меня осадили воспоминания Решайе: блеск золотых волос, белая, белая, белая комната и всепоглощающее чувство, что нечто невидимое встает из-за горизонта и тянется ко мне.

К нам.

Я медленно села. Вставая, перелила в Решайе свое спокойствие, сколько смогла собрать. Двигаться приходилось очень-очень осторожно, чтобы никого не разбудить. Корабль был велик, но взял столько людей, что нам пришлось сменить отдельные койки на раскатанные по полу тюфяки, настелив их практически вплотную. Как-никак «имение» Эсмариса Микова больше походило на город, и населяла этот город добрая тысяча рабов: солдат и слуг, служанок, объездчиков, крестьян, ремесленников, поваров. И конечно, танцовщиц. Одной из них когда-то была я.

Иные не захотели покинуть Трелл – решили вернуться к семьям или остаться в перешедшем под власть Орденов поместье Микова. Но большая часть отправилась с нами на Ару. В страну, которая даст им свободу, да. Хотя бы потому, что теперь мой поводок был в ее руках.

При этой мысли в глубине моей памяти шевельнулся Решайе. И даже от этого легкого шевеления я вся напряглась.

Я смотрела под ноги, выбирая, куда ступить. Рядом похрапывал Серел, и я, хотя прошла почти неделя, все еще глядела на него и не верила. Мне все хотелось схватить его и ощупать, чтобы убедиться – настоящий.

Я давно не верила в богов. Слишком много смертных правили моей жизнью – и от мысли, что нити, протянутые к моим рукам и ногам, держат еще и бессмертные, легче не становилось. Но если что и приписать божественному вмешательству, так это возвращение друга.

Тюфяк по другую сторону от меня был пуст.

Я прокралась между спящими, на цыпочках поднялась по скрипучей лесенке. На палубе натолкнулась на холодную воздушную стену, а небо развернулось надо мной черным бархатом. Я проковыляла к борту, взглянула на море. Порыв ветра выстудил пот на теле, но сердце билось все так же часто.

«Это был сон, – шепнула я Решайе. – Ты в безопасности. Этого нет».

Шипящий шепот коснулся моих мыслей.

…Все всегда есть. Так или иначе. В этом мире и в другом. Здесь или там, под ногами…

От дыхания пустоты по загривку пробежали мурашки. Ощутив беспокойство Решайе, его страх, я подняла глаза к краю небосклона.

…Что-то…

Взгляд задержался на линии, соединяющей мир неба с миром моря. Решайе тянулся туда, хотел знать, что там вдали. Тянулся, вглядывался.

Я дальше перегнулась через борт.

Не знаю, что я искала. Но что-то тянуло меня вперед – как будто, склонившись еще дальше, я могла увидеть.

Кто-то оттащил меня от борта. Я пошатнулась, тихо ахнула, натолкнувшись спиной на знакомую грудь и очутившись в знакомых руках.

– Холодновато для купания, – пробормотал голос так близко, что ухо пошло мурашками, но совсем не такими, как на загривке.

Шепот прерывался дразняще короткими касаниями губ.

Решайе молча канул в глубину сознания.

– Я и не думала падать.

– Я бы не стал рисковать. Как я понимаю, в плавании ты не сильна.

– Пф-ф! – Я провела пальцами ему по ребрам, заранее зная, что он захлебнется смешком и выпустит меня.

Обернувшись, я увидела на губах Макса слабую улыбку. Заметно было, что она собиралась стать досадливой, да не сумела. Левый уголок губ, конечно, обогнал правый.

На такие улыбки отвечаешь не раздумывая.

– Ты злоупотребляешь врученной тебе властью, когда вот так пользуешься моей слабостью, – сказал он.

Я пожала плечами:

– Бывают такие соблазны, что никак не устоять.

Мы прожили неделю в непрестанной мучительной близости, но почти не касались друг друга. Негде было уединиться, хотя, стыдно признаться, в голове у меня все крутилось, чем мы займемся, когда найдем где.

В ухе по-прежнему билась теплая волна. Я хитро усмехнулась, заранее готовя словесный отпор, но он теперь смотрел серьезно и озабоченно.

– Кошмары? – тихо спросил он.

– Как настоящие.

– Настоящие и есть.

Конечно, Максу ли не знать.

Он протянул раскрытую ладонь.

– Что? – Я подняла брови.

Он фыркнул:

– Тисаана, будь добра.

Что-то во мне противилось, не желало показывать ему – не желало давать ему еще один повод для беспокойства, особенно теперь, когда я узнала, скольким он поступился, чтобы остаться со мной рядом. Я положила руку ему на ладонь – ладонью вверх, и мы оба стали всматриваться.

Вены на запястье и локте, раньше почти невидимые под бесцветной кожей, потемнели, казались черными.

Макс свел брови.

– Мы так много не знаем о Решайе, – пробормотала я. – Может быть, это просто очередная неизвестная странность.

– Не люблю я неизвестности.

Я чуть не расхохоталась. Вот беда! У нас ведь кругом сплошная неизвестность.

Он вскинул на меня взгляд, и слова застряли у меня в горле. В лунном свете глаза Макса сухо блестели. Напоминали, на что способна затаившаяся во мне тварь. Я как сейчас видела: полупрозрачные веки расходятся, отворяя темноту решительного взгляда, и тело его взрывается пламенем.

Красиво. И страшно.

Я снова всмотрелась в свою ладонь. Пожала плечами, убрала руку.

– Пусть это будет нашей самой большой заботой, – пожелала я, снова обратив взгляд на море. К Аре.

Я не знала, что нас там ждет. После владений Микова победный восторг на несколько дней заставил забыть обо всем. Потом кошмары стали ярче, побережье Ары приблизилось, и я ощутила, как натягивается цепь, на которой держали меня Ордена.

Что ни говори, я заключила сделку. Ордена дали мне силу свергнуть одного из владык Трелла и спасти покинутых мной людей. Но за эту силу я снова продалась в рабство. Только теперь мое орудие не легкие касания и милая болтовня, а смерть.

От этой мысли защемило сердце. Под веками еще стояли воспоминания Макса о разрушении Сарлазая. Я не хотела новых разрушений.

– Лично у меня в голове хватает места для всех забот разом, – пробормотал Макс.

Я взяла его за руки. Он стал перебирать мои пальцы – знакомое и теплое движение.

– Как ты думаешь, что мы увидим, когда доберемся?

Он долго молчал.

– Я думаю, что чего-то не понимаю, – наконец ответил он. – Слишком долго Нура молчит. И странно, что Ордена решились встать против власти Сесри. Я думаю, это они от отчаяния, и это пугает меня сильнее всего, потому что я не вижу для него причин. Так что не знаю, что ждет нас дома, но уверен – нам это не понравится.

«Когда мы вернемся на остров, – сказала мне Нура, – я надеюсь, что ты будешь готова сражаться изо всех сил».

А что мне еще оставалось? Мне со всех сторон напоминали, как много от меня зависит. Восемь лет прошло с тех пор, как моя мать поцеловала в лоб единственную дочку и отправила в страшное, смутное будущее. Все ради надежды – всего лишь надежды, что я уцелею, буду жить. И вот передо мной единственный шанс оправдать своей жизнью все те, которые я погубила. Чтобы девочек больше не отрывали от матерей среди ночи. Чтобы матерей больше не убивали работой в рудниках.

Ради этого ничего не жалко.

Мой взгляд потянулся к Максу, встретил его далекий и неподвижный взгляд. Вина и любовь переплетались во мне и подпитывали друг друга.

Макс уже принес столько жертв – ни от кого нельзя такого требовать.

– Я пойму, – тихо сказала я.

Он стрельнул глазами мне в лицо:

– Мм?

– Если ты не сможешь – я пойму. Если у тебя больше нет сил воевать – пойму.

По его лицу прошла тень – словно от резкой боли – и отступила.

– Если ты сможешь, то и я смогу. – Он погладил меня по щеке и продолжал тихим голосом: – Куда бы мы ни шли, одну я тебя не отпущу.

Боги! Мой взгляд ускользнул к волнам океана, потому что я больше не могла смотреть на него – и видеть, как он смотрит. В эту минуту для меня не было ничего невозможного.

Но голос Решайе уже протянулся к мыслям, как струйка дыма в темноте.

…Он прав… – шепнул этот голос. – …Одной тебе не бывать…

Наутро мы с Серелом стояли, опершись на перила борта. Ночью я почти не спала, но усталости, не считая боли в глазах, не чувствовала. Во мне словно проскакивали маленькие молнии.

Серел вскинул голову, заморгал от соленого морского воздуха.

– Сегодня причалим, да?

– Сиризены сказали, берег близко. Если бы не дымка, уже показались бы Башни.

– Башни! – Серел негромко и протяжно свистнул. – Какое, должно быть, зрелище!

– В самом деле, есть на что посмотреть.

Спорить не приходилось. В первый раз я плыла на Ару больная, в жару и почти не запомнила дней пути. Запомнилось одно – вот это зрелище: Башни над неприступным береговым утесом Ары. Такие величественные, что все внутри меня замолчало.

И впервые за много недель я ощутила надежду.

Решайе в памяти фыркнул и безрадостно захихикал.

…Как ты была глупа. Какая наивность!..

– Не думал, что доживу до того дня, когда смогу их увидеть.

На губах Серела еще сохранилась легкая улыбка, но голос немного упал, и я угадала, какая сладкая горечь скрывается в этих простых словах.

В горле встал комок.

– Тебе понравится, – пообещала я.

Я сказала себе, что так и будет. Так должно быть. Серел любил едва ли не весь мир. Он не уставал видеть во всем лучшее. Отчего бы ему к Аре отнестись иначе? И все же… Он так много еще не знал. И я так много не знала.

Отвернувшись, окинула взглядом палубу. Почти все наши уже поднялись, и здесь стало на редкость тесно. Что же, все знали, что скоро конец пути, и каждый надеялся первым увидеть Ару.

Беженцы в сравнении с аранцами просто кипели чувствами. Волнение висело в воздухе густым туманом. И за его сладким вкусом мне чудилось другое. Робость. Сомнение. Страх.

Взгляд мой упал на дальний конец судна, где беженцы обступили двоих. Первый, парень по имени Филиас, был немногим старше Серела, с короткими черными волосами, со щетинистым подбородком. Его большие, глубоко посаженные глаза почти всегда щурились, с вечной подозрительностью оценивая все вокруг. Рядом стояла женщина лет пятидесяти, спокойная, с сединой в рыжих волосах – Риаша.

Эти двое были неразлучны и всегда среди людей. Оба были из рабов Эсмариса, но я их почти не знала. Я была прикована к дому, а эти жили на дальнем краю поместья, работали на земле. Серел, когда его отряжали в охрану, несколько раз встречался с Филиасом. А я познакомилась с обоими только на борту, и первое, что заметила, – какая от них исходила решимость.

Почти все на этом судне рассчитывали устроить жизнь для себя. А Филиас с Риашей желали чего-то большего.

Я, конечно, была полностью на их стороне. Однако они, особенно Филиас, относились ко мне с глубоким недоверием.

Я не обижалась. И даже не удивлялась.

Они, конечно, всякого обо мне наслушались – и о моей ужасной магии тоже. А люди на этом корабле, хоть и были все рабами одного хозяина, в остальном сильно различались. Принадлежали к разным покоренным народам, которые, пока не встала перед ними общая угроза в лице Трелла, много лет враждовали друг с другом. Для одних я была спасительницей. Для других – низеринкой из племени продавшихся какому-то темному божеству. Да, я пришла им на помощь, но доверять такой нельзя.

И может быть, рассуждавшие так были правы. Может быть, я спасла своих людей из одной растерзанной войнами страны только для того, чтобы затащить их в другую. Смогу ли я защитить их, если себя-то не умею защитить – если моей кровью подписан договор с Орденами, а в глубине сознания окопался Решайе?

Глаза сами собой зашарили по палубе, пока не отыскали Макса, опиравшегося на перила борта рядом с Саммерином. Судя по лицам, они жарко спорили. Я задумалась, представляет ли Макс, как легко все читается у него на лице. Я стояла далеко, но казалось, слышу каждое его слово.

– Так-так. Приятно ли переспали?

Брови у меня взлетели к самым волосам. Рывком развернулась и встретила хитрую улыбочку Серела.

– Что?!

– Что слышала.

– Ни с кем я не переспала.

– Ох, извини. Занималась любовью.

– Серел! – Я чувствовала, как горят щеки, хотя говорить старалась серьезно и убедительно. – Я ни с кем не спала и любовью не занималась.

– Очень было бы жаль, будь это правдой, только ведь врешь.

– Что это тебе в голову взбрело?..

– Он так смотрит, будто съесть тебя готов. Понемножку. Одним языком.

Теперь пылало все лицо. И все же я позволила себе мгновение полюбоваться картиной, которая вспыхнула в голове.

– Видала? – Серел указал рукой, и я, понятное дело, обернулась к уставившемуся на меня Максу.

Встретив мой взгляд, он будто невзначай махнул рукой и отвернулся.

Боги, у него на лице видно все!

– Я…

Я еще не нашла подходящих слов, когда Серел круглыми глазами уставился мне за плечо. Послышались возгласы на теренском, по толпе пробежал благоговейный ропот.

Серел ошарашенно выбранился.

Я обернулась.

Дымка, занавесившая аранский горизонт, разошлась.

И перед нами встали долгожданные Башни.

Глава 2

Макс

Было время, когда вид Башен меня успокаивал. Больше того – воодушевлял. Я дивился их мощи, красоте, воплощенному в них несокрушимому постоянству. Как это правильно, думалось мне, что они видны за много миль. Как маяки, изливающие вечную истину на земные и морские просторы, как сами Ордена.

Больше мне никогда так не думать.

Теперь при виде Башен я помрачнел. До берега оставалось еще несколько часов плавания, но они были первой приметой Ары: две светящиеся колонны, уходящие в небо и скрывающиеся в густом тумане. Треллианцы ахали, улыбались, тыкали пальцами.

А у меня поверх этой картины стояла перед глазами другая. Образ Тисааны до нашей первой встречи: она так же вцепилась тогда в перила борта, спина изодрана в клочья, все тело горит от лихорадки, совсем одинокая. Она тоже, наверное, захлебывалась облегчением при этом зрелище – облегчением! – она ведь так верила, что Ордена спасут всех. А они вместо того порвали нас в клочья, так что и взяться не за что.

Там, где мне чудились сила и надежность, я видел теперь чудовищный памятник обману. Два выставленных к небу средних пальца.

Ну и их туда же.

Она стояла рядом с Серелом. В его глазах светилась та же надежда, что у других. А вот взгляд Тисааны был чуть-чуть жестче, чуть-чуть холоднее. И уголки губ кривились не в улыбке.

Мне показалось, что она обдумывает план. Тисаана всегда любила планы.

А я? Я всем сердцем желал уверенности, знания обстановки, а действовал почти всегда наугад. И сейчас внутренний голос подталкивал меня, громко требуя дела – какого, я еще не понимал.

– Жду не дождусь, когда сойдем на землю, – пробормотал Саммерин. Он с изысканной беззаботностью опирался на перила, хотя я сильно подозревал, что друг с трудом одолевает тошноту. – Хорошо, когда под ногами твердая земля.

– Не знаю, ждет ли нас там что хорошее.

– Мм, – невразумительно отозвался Саммерин.

Однако глубоко затянулся и выпустил на ветер струйку трубочного дыма. Он курил только от неуверенности. Один этот выдох сказал больше множества слов.

Я завидовал его умению скрывать тревогу. При всей моей нелюбви к плаваниям, эти дни на корабле прошли не без пользы. Чтобы понять восторженные надежды треллианцев, не требовалось понимать теренский. И в эти несколько дней мне легко было от них заразиться – особенно глядя на Тисаану. Она так поглядывала на Серела, будто сомневалась, не во сне ли его видит. И в каждом их взгляде и слове чувствовалось, как они оба счастливы, что нашли друг друга.

Мне приятно было на них смотреть. От этого казалось, что и все остальное было не зря. Ничего не жалко, чтобы увидеть ее такой – счастливой.

Но я чувствовал надвигающуюся тень.

Я оглянулся на мнущуюся рядом с Эслин и Ариадной Нуру. А вот эта картина была нерадостной. Рядом с сиризенами всегда не по себе – чудится, словно они и без глаз видят тебя насквозь, – но молчание Нуры казалось особенно тягостным. Она все время пути почти не открывала рта. Однако я достаточно ее знал, чтобы заметить жесткое предвкушение в устремленном к Аре взгляде.

– Ты будешь сражаться? – спросил Саммерин. – Против Сесри, вместе с Тисааной?

– Одну ее я, конечно, не оставлю.

Ответ пришел сам собой, без заминки. Но ложью было бы уверять, что при этой мысли не потели ладони. Одно дело – рубить рабовладельцев. Другое – поднять оружие против людей, которые всего лишь идут за другим вождем. Последняя война оставила на мне немало следов. Я хорошо знал, как высока цена и как мало за нее получаешь.

– Я останусь с ней, – твердо сказал я, словно говоря сам с собой. – Но и только. Ради нее, а не ради них.

Саммерин выпустил новый клуб дыма. Ривенайская война и его поглодала, хотя он лучше меня умел скрывать шрамы. За последние дни он стал спокойнее. И молчал не так, как обычно, – не в свинцовых думах, а в сомнениях.

– Знаешь, – сказал я ему, – мы наверняка сумеем кого-нибудь найти. Если на Аре ты захочешь вернуться к своему ремеслу.

Я говорил небрежно, но взгляд Саммерина пробил мою деланую беззаботность.

– Такого, как я, не найдете. – Он мельком взглянул на Тисаану – взгляд был мрачен, словно он видел не ее, а то, что в ней таилось. – И я не поручусь, что кто-то, кроме меня, сумеет, если понадобится, сдержать ту тварь. Хоть и надеюсь, что до этого не дойдет.

К горлу подкатил ком. Я презирал себя за это чувство облегчения. Потому что и сам сомневался, что поверю кому другому, как верил Саммерину. Сильная магия – власть над плотью – позволила бы ему, одному из немногих, совладать с Тисааной, если бы Решайе вырвался на свободу. А такой силы воли, чтобы на это решиться, я ни за кем больше не знал.

Его не было с нами, когда Нура вскрыла мой разум, чтобы казнить целый город. И когда Решайе моими руками убивал мою семью, тоже не было.

Но хотя Саммерин никогда не говорил об этом вслух, я знал, что эта ноша и его тяготит.

Больше говорить было не о чем. Я просто хлопнул его по плечу и снова устремил взгляд на море. А над морем все ближе и ближе вставали Башни, и тень их становилась все холоднее.

– Что-то неладно, – пробормотал я.

Я не заметил, что говорю вслух, пока не услышал рядом голоса Саммерина:

– Да, неладно.

Тисаана вышла на нос, к нам с Саммерином. Она молчала, но я и в молчании ее слышал сомнение.

Нам уже виден был порт. Но если треллианцы кипели радостным волнением, остальные, сбившись на носу корабля, вглядывались в него с опаской.

Что-то было не так.

Люди на причалах казались пока лишь цветными пятнышками, но я заметил много, слишком много золотых мундиров – форму королевской гвардии. И высившиеся над нами Башни казались… темнее обычного. И молчаливее. И столичные причалы, обычно облепленные десятками, а то и сотнями рыбачьих суденышек, теперь были сплошь обставлены стройными, узкими кораблями.

– Военные корабли, – сказал я.

– Военные? – Тисаана с тревогой обернулась.

В этом слове звучало: «Так скоро?»

Я чувствовал себя так же. Я готовился к войне. Но не думал, что она будет ждать нас прямо на причале.

Все мы оглянулись на Нуру – Нура наверняка знала больше, чем сказала. Но и в ее лице, вытянувшемся при виде кораблей, мне почудилась озабоченность, а то и недо-умение.

– Нельзя туда править. – Тисаана покачала головой. – У нас столько людей на борту. Я не стану рисковать.

– Причаливать не будем. – Я кивнул на шлюпки у борта. – Сперва сплаваем сами, разберемся, что за дела. А уж тогда подведем корабль.

Никто мне не возразил. Мы приготовили шлюпку и сели в нее. Нам передали с палубы оружие. Обхватив ладонью рукоять своего меча и передав Тисаане ее Иль Сахай, я на миг заглянул ей в глаза. Оба мы думали об одном. Вот сейчас, сжав в руках оружие, мы рухнули с небес – из выпавшей нам недели мира – на землю.

Шлюпка с громким плеском опустилась на воду. Она приняла в себя Тисаану, Саммерина, Нуру, Эслин и меня. Ариадна осталась и без глаз наблюдала за нами с борта. Я взялся за весла.

Мы молчали. Порт приближался. Скосившись через плечо, я увидел одетые в золото фигурки. С нашим приближением они подтягивались на причал. Теперь я разобрал, что не так с их мундирами: они выглядели почти как у королевской гвардии, но с одним отличием. На груди у каждого краснело пятнышко – герб или значок, издалека я не мог разглядеть.

Такого раньше не бывало. Королевская гвардия не носила родовых гербов. Даже герба королевы.

К тому времени, как шлюпка стукнула о доски причала, я насчитал на нем более двух десятков солдат, и подходили еще. Капитан в откинутой за спину красной мантии стоял впереди и разглядывал шлюпку. Двое солдат подняли нас наверх.

Не было времени порадоваться надежной опоре под ногами. Я узнал капитана и стал понимать меньше прежнего.

– Привет, Максантариус. – Капитан улыбнулся, не разжимая губ. – Давненько не виделись. Я не слишком верил слухам о твоем возвращении.

– Элиас… и вправду давно.

Когда я его знавал, он, тридцатилетний, был лучшим из известных мне воинов. Наверняка и сейчас оставался таким же грозным, хотя темные волосы побелели на висках и на лице собрались морщины.

Я не упустил взгляда, которым он смерил меня, Тисаану, Саммерина, Нуру, оценивая каждого, как солдат оценивает противника. Не упустил и того, как взялись за рукояти мечей его люди, скрывая под сдержанной любезностью то же предвкушение боя.

Я поднял взгляд на поднимавшийся ступенями город за их спинами – и подавился ругательством.

Город был от нас отрезан.

Со стоящего в отдалении корабля нам из-за причалов не видно было деревянных заграждений, заслонивших лестницы к городу. Вдоль них выстроились солдаты. Вот почему в порту так тихо: вход перекрыт.

Ловушка. И по взглядам Элиаса я догадался, на кого она расставлена.

Элиас кивнул Нуре:

– Нура, всегда рад видеть.

– Не можешь ли объяснить, зачем вы приперли нас к стенке? – холодно откликнулась она.

Он усмехнулся, ничуть не удивившись такому ответу:

– Не собираюсь припирать вас к стенке. И охотно объясню, как только вы сложите оружие.

Он оглядел Тисаану с любопытством, от которого мои пальцы крепче стиснули рукоять.

– Я бы предпочел в обратном порядке, – сказал я.

– Не нужно доводить до грубости.

Краем глаза я увидел, как Эслин поднимает копье, как напрягается всем телом, будто кот перед прыжком на птичку.

– Мы служим аранской королеве, – сказала она. – Поднять против нас оружие – измена. Дайте пройти.

Элиас в недоумении сдвинул брови.

– Вы служите Зериту Алдрису, – сказал он, – изменившему законному королю Ары Атрику Авинессу. И мы, разумеется, не можем этого допустить. Связь с Алдрисом делает вас предателями Ары и трона. Бросайте оружие.

Что?

Мы остолбенели. Наше смятение можно было пощупать руками.

Атрик Авинесс? Атрик приходится Сесри дядей по матери. А Зерит тут при чем?

– Зерит? – повторил я.

– Королю? – переспросила Тисаана. – Мы только…

В эту минуту еще была надежда решить все миром. Но Эслин одним движением разбила ее.

Она метнулась вперед и приставила копье к горлу Элиаса. Наконечник искрился магией.

– Ты нам не грози! – прорычала она.

И тогда пристальный взгляд Элиаса сделался стальным.

– Долой оружие! – повторил он.

Все его солдаты подняли мечи.

– Не вставайте против нас, – прошипела Нура.

Время замедлилось. Мой взгляд метнулся к гвардейцам за спиной у Элиаса – судя по глазам, все были в полной готовности. Каждый уже выбрал себе цель. Нас не собирались отпускать живыми.

– Я три раза не прошу, – сказал Элиас.

Он сказал правду. Но слова еще не слетели с его губ, как его люди пришли в движение. И моя магия без участия мысли хлынула по жилам, через рукояти, в поднятые клинки.

Доля секунды, и я рванулся вперед, отразил удар, еще один. По моему оружию лязгнула сталь, я оказался лицом к лицу с Элиасом, задрожавшим, когда я сковал его движения.

– Отставить, – приказал он сквозь зубы.

– Вы и не собирались нас отпускать.

Он упрямо скривил губы. Я услышал удары раньше, чем ощутил. Один отбил, другие пропустил. И оказался коленями на земле.

Развернулся к занесшему клинок солдату.

И увидел, как тот запнулся, замычал от боли. Как схватился за живот. Я увидел черную гнилую плоть у него между пальцами. Солдат качнулся назад, Тисаана следом за ним. Ее Иль Сахай был в крови.

– Не тронь его, – проскрежетала она, пока я поднимался на ноги.

Некогда было ее благодарить. Некогда задавать вопросы. Вздохнуть некогда.

Все, что я мог бы сказать, заглушил лязг стали.

Глава 3

Тисаана

Враждебность молниями пронизывала воздух. Лопнула туго натянутая нить, и вот эта волна сомкнулась над нами.

Я еще владела собой, но едва-едва. Решайе бился в теле, питал мышцы силой, заставлял меня ее поглощать. А ярость, когда я увидела, как они кинулись на Макса… ей так легко было уступить.

Магия ревела в моих жилах и в кончиках пальцев, перетекая в Иль Сахай.

…Вот как нас встречают!.. – рычал Решайе. – …Предатели! Покажем им, кого они предали. Покажем, на что мы способны!..

Руку пронизала боль. Меня достали кончиком меча, я откатилась от удара. Чуть не подвернулась под удар другого солдата, но тот вдруг застыл как каменный. Краем глаза я увидела Саммерина – в одной руке меч, другая, сжатая в кулак, вбивает врага в землю.

На «спасибо» мне не хватило дыхания. Доля секунды, и я разворачиваюсь навстречу новой атаке, потом еще одной. И вот Иль Сахай полосует гнилью плоть нападающих. Я пробилась к Максу, встала спина к спине, защищая его, как он меня. Он вел бой красиво – с искусством и изяществом. Но каждый его удар под конец немного сбивался, острие, минуя горло, уклонялось к конечностям, подсекая жилы, но не убивая.

Решайе во мне разразился презрительным шипением:

…Он трус!..

Я перехватила жадные пальцы, молившие дать ему больше воли, и тут же поплатилась за то, что отвлеклась: по бедру резанул меч.

Ахнув, я пошатнулась и на миг осталась беззащитной. Но в это мгновение передо мной сверкнула белая вспышка; Нура скользнула в промежуток, оставленный моим сбитым ударом, и ее клинки вошли противнику между ребрами. Магия лепилась к ней клочьями тени. От одной ее близости у меня по хребту пробежал неестественный страх.

Проморгавшись, я увидела забрызганное кровью лицо Эсмариса.

Увидела золотистые волосы, кровь под ногтями и белую, белую комнату…

Ужас Решайе едва не сломал меня. Чтобы загнать его обратно в глубину, ушли все душевные силы. Я сумела увернуться от следующего удара. И сама ударила сильнее, чем намеревалась, – в груди солдата открылась гнилая дыра, он качнулся ко мне, и я увидела его клочковатую бородку, распахнутые перепуганные глаза над угреватым лицом. Почти мальчишеским лицом.

Некогда сомневаться. Некогда задаваться вопросами. На меня тут же насели новые солдаты. С яростью Решайе в жилах я срубала их одного за другим, моя темная магия сплеталась с пламенем магии Макса…

Я обернулась и нашла глазами наше судно в море – со всеми его ничего не подозревающими пассажирами. От пирса отчалили два узких корабля. Меня ударила паника.

«Уходите! – чуть не выкрикнула я. Если бы мой голос донесся до них над волнами… – Уходите сейчас же!»

В тело врезалась волна силы, вышибла дух, отбросив навзничь на землю. Надо мной склонился Элиас, ухватил за руки. Мне невмочь было отбросить его утяжеленное доспехом тело. Он, с любопытством щурясь, всмотрелся в мое лицо:

– Ты кто?

Я в ответ собрала в себе магию, стянула ее к зажатым в его руках запястьям. Он крякнул, отдернул почерневшие от гнили ладони.

С трудом поднявшись, я вступила в бой. Макс в одиночку сдерживал четверых и справлялся с трудом. Нуры не видно было за спинами. Саммерин держал в магической хватке семерых, но все они понемногу высвобождались из-под его власти. А окруженная трупами Эслин, выдергивая копье из убитого, едва не пропустила удар в спину.

Слишком их много. Слишком много.

У меня скрючились пальцы.

…Мы можем с ними покончить… – шепнул Решайе.

Этого я не хотела.

…У нас хватит силы на всех…

«Нет».

…Почему?..

«Нет».

Я еще удерживала последние нити его уз…

Земля содрогнулась от взрыва.

Я ударилась коленями оземь. В ушах звенело. Кто-то вздернул меня на ноги, повернул спиной к взрыву. Я готова была ударить, когда женский голос шепнул в ухо: «Я тебя спасаю!»

Наконец дым разошелся, и я увидела, что происходит.

Сиризены. Больше десятка сиризенов выходили из невидимых дверей. Одна безглазая воительница сгребла Макса, выдернула его из боя – другие занялись Саммерином, Нурой, Эслин. Из пустоты появлялись новые. Крови было столько, что доски причала скользили под ногами.

– Держись, – сказала мне в ухо одна из сиризенов.

– Корабль… – заикнулась я.

Договорить мне не пришлось. Мир распался, и нас не стало.

Оглушительная тишина. Опомнилась я, стоя коленями на влажной земле, промокшей не от крови, а от росы на траве. Ладонями я упиралась в землю.

– Паршивка меня обожгла, – возмущался кто-то рядом.

– Не обожгла бы, если бы вы нас хоть как-то предупредили, – проворчала в ответ Эслин. – Я сама едва не снесла голову Вивиан.

Я стала оглядываться. Макс, скорчившись, лежал со мной рядом. Кое-как поднявшись на четвереньки, он посмотрел на меня.

– Ты цела? – выдохнул он, и я кивнула.

Оттолкнувшись руками, я встала на ноги и обернулась к сиризену. Эта женщина меня спасла – светловолосая, веснушчатая, с темнеющей на запястье открытой раной. Как видно, моя работа.

– Судно, – заговорила я. – Беженцы, которых мы привели…

– Судно у нас, – довольно нетерпеливо отозвалась она. – Туда мы тоже послали своих. Они его приведут вдоль берега. Что, без этого никак нельзя было? Это же…

– Зачем мы здесь?

Что-то в голосе Макса заставило меня резко обернуться. Он уже поднялся и стоял теперь совершенно неподвижно: в лице ни кровинки, смотрит прямо перед собой.

Я только теперь осознала, где мы находимся.

Перед нами был большой дом в сельской местности. Дом красивый: выложен гладким белым камнем, украшен золотыми пластинами и статуями. Золотые колонны поддерживали кованую чугунную галерею, огибавшую дом по всему фасаду с единственным промежутком – белой аркой тяжелой двери. Мы стояли за воротами – тяжеловесными и нарядными, в лад владениям, которые они охраняли, и с них на нас подозрительно посматривал бронзовый лев.

За домом поднимались горы. Не без труда я разглядела вдали стены и большие квадратные постройки. Возможно, укрепления.

Я узнала место. Узнала, хотя никогда здесь не бывала. Узнала, но не сумела вспомнить, где это.

Внутри беспокойно зашевелился Решайе.

…Много дней… – шепнул он. – …мы не видели этих мест…

В воротах стояла еще одна женщина-сиризен. Ее опоясывал широкий красный шарф, конец она, пришпилив к плечу, свободно перекинула за спину. Эта была старше других, седеющие волосы туго стянуты.

– Идем, – позвала она. – Король желает вас видеть.

– Король? – повторил Саммерин вслух то же, что я подумала.

Даже ему было не по себе: глаза, устремленные на здание, расширены.

Макс, по-моему, даже не дышал.

– Зачем мы здесь? – повторил он.

– Король вам все объяснит, – небрежно ответила седая. – Идемте.

– Я туда не войду.

Макс перевел взгляд на меня, стиснул зубы, блеснул глазами – и мое сознание затопили воспоминания.

Его воспоминания.

Темноволосые братья и сестры, выбегающие ему навстречу, к этим самым воротам. Улыбка отца, материнские объятия.

Ярость Решайе и их мертвые тела.

Все произошло здесь, в этом доме.

Перед нами был Корвиус – дом, где Макс провел детство.

Ансерра склонила голову.

– Он говорил, что ты не захочешь входить, – сказала она, – и велел передать, что чем скорее ты с ним переговоришь, тем скорее сможешь выйти.

Макс, глядя перед собой, стиснул зубы до скрипа.

– Он? – вырвалось сквозь сжатые зубы.

– Кто же еще, – буркнула Нура, обходя нас. – Зерит, туда его, Алдрис.

Глава 4

Эф

Когда-то я носила титул принцессы.

Конечно, я была еще ребенком. По глупости принимала ту власть – и ту безопасность – как должное. Мне, как почти всем детям, окружающее казалось незыблемым и вечным. Я не спрашивала себя, заслужила ли то, что имею. И не спрашивала, могу ли все это потерять.

Да у меня и не находилось причин о таком думать. Я была тиирной Дома Обсидиана, наследницей высшей власти в высочайшем роду народов фейри. Что еще нужно, чтобы ощутить себя неприкосновенной? Я жила в красивой комнате, выложенной блестящим черным камнем, на самой вершине утесов, занятых Домом Обсидиана, мне открывались с них невероятные виды, и я все принимала как должное.

Я обитала высоко над землей, и мне даже в голову не приходило посмотреть вниз.

Я прожила так десять лет – пресыщенная роскошью, властью и, главное, любовью. Сейчас все это представлялось другим миром или жестоким видением одинокой души. Может статься, это и было видение, потому что оборвалось оно внезапно, как обрывается сон от удара грома.

Так или иначе, то было краденое время. Я не имела права на свой титул. Кровь во мне текла нечистая, проклятая. Негодная.

Однажды ночью я легла спать как тиирна, а проснулась оттого, что отец держал меня за горло. Может, ему следовало убить меня тогда за то, чем я была. Но он оставил мне жизнь, а отобрал только титул.

Самое поразительное, как просто все это случилось. Уже тем же утром все, что было моей жизнью, стало принадлежать сестре, словно проще простого сменить одну принцессу на другую и ничего в мире не переменится, хотя я падала, падала, падала с высот власти и смотреть мне оставалось только вниз.

Когда-то я носила титул принцессы.

Но это было давным-давно, а с тех пор я все билась о землю.

Я ударилась головой о каменную мостовую, прикусила изнутри щеку. В глазах потемнело, все звуки заглохли.

Губы мои скривились в усмешке. Густое и теплое просочилось между зубами и закапало подбородок лиловыми пятнами. Еще секунду мир двигался медленно и беззвучно.

Потом на меня обрушилось все разом: запах пота и пролитого вина, выкрики пьяных зевак, пересыпающийся под ногами гравий. Расцарапанные ладони, которыми я оттолкнулась, чтобы выпрямиться, прохладное дуновение на щеке, когда обернулась…

И боль в костяшках, бьющих по костлявому, угловатому лицу. Он пошатнулся. Противник был больше меня, но тощий и обрюзгший. Я кинулась на него, оскалила зубы, острые резцы выдвинулись из десен.

Он не успел увернуться. Я поймала его за верхушку уха. Он взвыл.

Я выплюнула откушенный кусок уха, сплюнула его кровь – полный рот. И, не дав ему подняться…

– Эф!

Я застыла от этого окрика.

Бросила взгляд за плечо, успела выхватить знакомое, совершено несчастное лицо в толпе.

Моему одноухому другу этого мгновения хватило, чтобы подняться и закрутить мир вокруг меня одним убийственным ударом по голове.

Я мешком осела на землю. Все затянул серый туман. Когда зрение вернулось, надо мной стояла Сиобан, моя начальница, со скрещенными на груди сильными руками. Темные кудри упали ей на лицо, когда она покачала головой.

– Если уж позволила себе ввязаться в эту жалкую драчку, – сказала она, – могла бы хоть победить.

– Он оскорбил тиирну, – огрызнулась я.

Старалась дышать ровно и все равно пыхтела.

– И ты взялась разъяснить ему его заблуждения? – Она холодно, неодобрительно разглядывала моего противника, который, безостановочно и невнятно бранясь себе под нос, нашаривал на земле откушенный кусок уха. – Он, бесспорно, выглядит преображенным.

– Я…

– Оправдания мне ни к чему. Встать. К Стене. Сейчас же.

Она швырнула мне мой плащ, и я поморщилась, когда ком ткани ударил меня в живот.

– Да, командир, – просипела я.

Она уже отворачивалась, но напоследок взглянула, как я ворочаюсь на земле, и прищурила алые глаза:

– Ты оскорбила присягу, применив воинскую выучку в таком месте, ты оскорбила тиирну, оправдывая ее честью такой фарс, и ты оскорбила себя, проиграв.

Я сжала губы. Уперлась взглядом в землю, будто больше всего меня занимал развязавшийся шнурок.

Когда-то я носила титул принцессы. Теперь – нет, и это, вероятно, к лучшему. Я мало гожусь для такого дела. Слишком вспыльчива, слишком откровенна, слишком часто бываю в дурном настроении. И Дом Обсидиана без меня только выиграл, стал сильнее и крепче, удалив от трона мою порченую кровь. Я бы скорее писала кровью на полу таверн, чем изящным почерком на листах королевских декретов.

И все-таки… Иногда в такие минуты я невольно оглядывалась в прошлое и желала этого.

Пока я поднимала себя с земли, Сиобан скрылась из виду.

Стена стояла почти в миле за границей Обсидианового Удела – так далеко, что от нее утесы под восходящим солнцем видны во всей своей скорбной славе. Мне они напоминали звездную ночь. Темноту, черную до блеска.

Это впечатление еще усиливалось прожилками серебра, вьющимися по поверхности камня. С этого расстояния они выглядели нарядными металлическими накладками, заметными только под прямым лучом солнца. Только вблизи открывались широкие, в ладонь, изгибы и врезанные в камень картины, тщательно залитые серебром. Каждая нить серебра складывалась из множества бороздок, и самые длинные тянулись от вершины утесов на сотни шагов, сплетаясь с нитями других историй. Многие увековечивали легенды, мифы о богах и героях, родословную королей и королев. А многие другие рассказывали о будничной жизни. Рождение ребенка, история венчания и переходящего от поколения к поколению ремесла. Всё на равных.

Обсидиановый Удел был нам домом, и все мы – сидни – смотрели на него с восхищением. Но я видела в скалах не гордость страны и народа, не великие достижения предков. Нет, для меня это были истории. Истории, которыми мы настолько дорожили, чтобы врезать их в тело родного дома, как вбивали в свои тела.

– Эф!

От резкого окрика Сиобан моя Рее вскинулась, натянула поводья, качнув меня вперед. Обернувшись, я встретила совершено несчастный взгляд командира:

– Что?

– Она еще спрашивает – что! – Сиобан фыркнула. – Я просто не знаю, что мне с тобой делать.

– Я прошу прощения. Я…

– В том-то и беда, Эф. Просишь прощения… Извинения предполагают, что ты берешь на себя какую-то ответственность. Что ты раскаиваешься и собираешься исправиться. В первый раз я тебе поверила. А теперь? – Она смерила меня каменным взглядом, пристальным и воинственным взглядом хищника. – Не думаю, что ты раскаиваешься. Сожалеешь о своем поступке – да. Но не думаю, чтобы ты хотела перемениться, не то бы ты это уже сделала.

Я проглотила обиду. Вздохнула и, распустив шнуровку рукава, сдвинула его до локтя, сунула обнаженную руку ей под нос и стала ждать.

Сиобан с поджатыми губами посмотрела.

– Убери, – велела она наконец. – Там уже места нет.

– Но я…

– Нет. Убери.

Поколебавшись, я опустила руку.

Она была не совсем права, но почти. Всю руку от кисти до локтя исчерчивали плотные ряды черных крестов, шрамов поверх татуировки. По кресту за каждый проступок, за каждый позор, они отмечали все новые клочки моей кожи, которым отказали в чести хранить память о подвигах.

Для сидни это было самым страшным наказанием: вычеркнуть твою историю и, хуже того, не оставить места для новой.

Иногда взгляд на собственную руку ощущался мной как удар. Все эти мелкие проступки вырастали из очередного порыва или вспышки. Мое отчаянное желание войти в историю, стоящую того, чтобы ее рассказать, вело к тому, что ее вовсе вычеркивали.

Стиснув зубы, я зашнуровала рукав и скрыла кресты под его черной кожей.

– Еще немного, Эф, и я уже ничем не смогу помочь, – тихо сказала Сиобан. – Клинки не могут оставить в своих рядах такого непредсказуемого бойца. Это и бесчестье, и угроза нам.

Ужас пронзил мне грудь. Я взглянула на нее круглыми глазами:

– Сиобан, меня нельзя изгнать.

– Командир! – резко одернула она. – Обращайся как положено.

Ее отповедь тяжело и остро повисла в воздухе, и я не сразу собралась с силами, чтобы заговорить. Я чувствовала на себе ее пристальный взгляд, но духу не хватало на него ответить. Она не была самой блестящей, самой опытной, самой опасной среди командиров Клинков. Но она была честной и надежной и от того самой грозной. Если она была о тебе плохого мнения, это мнение рождалось не случайной вспышкой страсти или гордости, а тщательно взвешивалось на выверенных весах. Не она одна из командиров меня не любила, но злобу других я могла списать на личные обиды. А Сиобан… Если Сиобан сочтет меня недостойной, тому может быть единственная причина – что это попросту правда. Может быть, поэтому я так добивалась ее дружбы и уважения – потому что знала им цену.

Взгляд Сиобан смягчился.

– Я иногда задумываюсь: может, ты и не хочешь оставаться в Клинках?

– Как же не хочу! – быстро ответила я. – Мне только одного этого и нужно.

– Почему?

– Для королевского семейства нет никого важнее Клинков, – напомнила я. – Никто не служит так верно. Никто больше их не достоин королевского доверия.

Клянусь, я уловила в ее глазах проблеск жалости.

– Эф, тебе незачем служить королевскому семейству – ты к нему принадлежишь.

– Мы обе знаем, что это неправда.

– Правда. Что бы ни говорил твой отец.

Матира! Почему так больно это слышать, ведь здесь все просто? Я разрывалась надвое: одна половина с благодарностью отозвалась на ее слова, а другой хотелось встать на защиту отца. Ведь он не был виноват, что я не гожусь для трона. Но в ее словах, возможно, содержалась доля истины. Может, я стремилась не столько служить в Клинках, сколько показать себя. Как кошка, приносившая к ногам моего отца убитых крыс. «Смотри, что я тебе принесла. Теперь ты меня любишь?»

Я отбросила эту мысль.

– Все равно, – сказала я. – Мне нельзя потерять это место. Скажи, что мне делать, чтобы его сохранить.

– Не мое дело – спасать тебя от собственной глупости. А даже будь оно моим…

На этом месте я перестала ее слушать. Мой взгляд метнулся к стене леса впереди.

– Я не сумела бы тебя переделать и даже подсказать, как этого добиться.

– Тсс, – шепнула я.

– И не затыкай мне рот…

– Командир, прислушайся!

Я морщила лоб, напрягая слух.

Вот, опять тот же звук, что мне почудился. Низкий гортанный голос вдалеке, лес почти поглотил его. Чуть слышный шум движения. Мы с Сиобан переглянулись, ладони легли на рукояти мечей.

Слова были ни к чему. Мы медленно соскользнули с седел. Вступили в чащу, ступая осторожно, совершено беззвучно.

Шум стал громче. Теперь точно – голос. Что говорит? Отдельные звуки не складывались в слова.

«Су-та-на… га… Cу…»

Еще два шага.

И я вдруг поняла.

– Сатанага! – выдохнула я. – Он взывает к сатанаге.

Сатанага, право на помощь и убежище, известное и признанное всеми домами, – но прибегают к нему только при самых страшных бедствиях.

Сиобан распахнула глаза. Развернулась, в спешке отбросив осторожность.

– Говори! – проревела она. – Мы объявляем себя. Мы – Клинки сидни. Мы слышим твой призыв.

Одним мощным ударом она проломила гущу ветвей, и мы вырвались на заболоченную поляну. И я захлебнулась воздухом.

Перед нами лежали тела.

Десять тел, если не больше, раскинулись по болотистой земле жуткой кровавой вереницей. Мужчины, женщины, несколько детей. Все неподвижны, кроме ближайшего к нам мужчины с медными волосами. Одну руку он выбросил вперед, словно пытался ползти, цепляясь ногтями. Другой зажимал залитый кровью живот.

– Сатанага… – прошептал он.

– Матира! Они мертвые?

Слова эти сорвались с губ, я не успела их удержать. Я упала на колени рядом с мужчиной, а тот поднял на меня стеклянный взгляд.

Он покачал головой – слабо, но с отчаянной настойчивостью.

– Возвращайся в Удел! – гаркнула мне Сиобан. – В расположение, приведи подмогу. Сейчас же. Они, если еще живы, без помощи долго не протянут.

Она уже стояла по колено в воде, вытягивала тела из болота. Я начала подниматься, но слабые пальцы поймали меня за рукав. Опустив взгляд, я увидела того мужчину с темно-рыжими волосами. Он с трудом держался на грани беспамятства.

– Возьми… меня…

– Я вернусь, – успокоила я.

– Прошу… – Он хрипло дышал. – Они должны… увидеть.

Неужто он правда так думал? Что фейри Обсидиана так холодны, так бессердечны, что не помогут, пока своими глазами не увидят его кишки?

Я не могла его так оставить.

Так что я распрямилась, подняла к губам висевшую на шее стальную трубочку и свистнула Рее. Та галопом прорвалась сквозь заросли, и я – как могла бережно – подняла раненого с зыбкой земли. Он так дрожал, что едва не выскользнул у меня из рук, его горячая кровь пропитала мою одежду. Крови было много, так много…

– Прости, – бормотала я, взваливая его на спину Рее.

Он слабо, с бульканьем постанывал. Взобравшись в седло и пустив Рее самым быстрым галопом, я старалась прижиматься к нему всем телом, чтобы его как можно меньше трясло. Мимо пролетали деревья. Опустив глаза, я заметила большой порез на его сюртуке. Высокий ворот был отделан бронзовой нитью, сзади его скреплял треугольный значок.

Дом Камня. Малый, но почтенный род и ближайший сосед Обсидиана, хотя до владений Каменных лежало немало миль. Я наморщила лоб.

Неужели они сами сюда дотащились?

– Кто это сделал? – прошептала я. – Что это было?

Мы уже вырвались из лесу. Стала видна Стена и за ней гладкая тьма Удела.

Я не ждала ответа. Мой спутник совсем обмяк, навалившись Рее на шею, от его крови мы все трое промокли. Но он повернул лицо, так что мне стал виден уголок его глаза и краешек зеленой радужки.

– Люди, – выдавил он.

Люди?

Насколько я знала, ни один из наших Домов сотни лет не сталкивался с людьми. Да и слабы они в сравнении с нами. А там, на болоте, я насчитала больше десятка зарезанных фейри.

Быть такого не может.

– Потом, – сказала я. – Потом поговорим.

С губ фейри сорвались невнятные слова.

Я склонилась ближе. Мы влетели в ворота, в знакомую, гостеприимную тень Удела.

– Я тринадцатый, – прохрипел он. – На корону.

И обмяк, замолчал насовсем.

Глава 5

Макс

– Как я рад, что вы добрались благополучно вопреки… препятствиям. Вы, как видно, не получали в море наших писем. Садитесь. Ешьте. Вы, верно, голодны.

Зерит, стоя во главе стола, указал на расставленные по всей длине блюда: курица и рыба, рис и хлеб, вяленые плоды и влажное, багрово блестевшее под свечами мясо. Здесь хватило бы места на три десятка, а нас было пятеро, тесно рассевшихся на одном конце. На другом, не поднимая глаз, сидел Таре, вальтайн и советник Сесри. А во главе стоял Зерит и обаятельно, непринужденно улыбался нам.

Зерит. Зерит здесь, где сиживал мой отец, в обеденном зале моего фамильного дома.

Зерит Алдрис, и на голове у него корона.

– Зачем мы здесь? – резко спросил я.

Но мои слова прорезал свист рассеченного воздуха. Три серебристые молнии просвистели у самого уха, взъерошив мне волосы.

– Ты, змея! – прошипела Нура.

Зерит в мгновение ока пригнулся к столу, потирая шею и поглядывая себе за плечо, – все три метательных ножа торчали из обоев у него за спиной.

Нура рядом со мной застыла, глаза ее затянул лед ярости.

– С возвращением, дражайшая моя Вторая, – сладко протянул Зерит.

– Стыда у тебя нет!

– А у кого есть? У тебя? Кто и полминуты не может вытерпеть без покушения на убийство?

Она промахнулась. Жаль. Я все еще не находил слов. Со мной это редко случается.

– Тебе многое придется объяснить, Зерит, – тихо, но со смертоносной сталью в голосе проговорила Тисаана.

– Я объясню. – Зерит, выпрямившись, улыбнулся нам. – Садитесь, поговорим.

«Садитесь»! Удивительно – из всего прочего именно это слово заставило меня горько расхохотаться.

– Что смешного? – Улыбка Зерита стала ледяной.

– Зерит Алдрис приглашает меня отобедать в доме моего Вознесенными клятого детства! Пристроив на макушку корону. Я бы не назвал это смешным.

Я не заметил, когда наклонился к нему, упершись ладонями в черное дерево стола. Большой палец левой лег на царапину. Царапину оставил Вариасл лет пятнадцать назад – прорвал кончиком пера слишком тонкий пергамент.

А теперь здесь расселся Зерит, и он приглашает меня садиться!

– Где Сесри? – спросил Саммерин.

– Зачем мы здесь? – добавил я.

Несмотря на все, у меня в голове засел один этот вопрос.

И я никак не ждал, что Зерит без заминки, с полным хладнокровием ответит:

– Королева Сесри умерла. – Он сунул в рот кусок мяса, стал шумно жевать. – Ешьте. Не пропадать же угощению.

Мы ошеломленно молчали. Все теперь смотрели на Таре, а он словно ушел в кресло и молча, тупо смотрел в свою пустую тарелку.

– Убилась, упав с лошади, – пояснил Зерит. – Ужасный случай.

– Случай… – без выражения повторил Саммерин.

Зерит повел бровью, отложил вилку и продолжал:

– Сесри слишком полагалась на Ордена. Что ни говори, Таре был ее самым доверенным советником.

Зерит указал на вальтайна рядом. Таре послушно потупил взгляд.

– Всем известно, что Сесри не имела наследников и, учитывая ее возраст, ждать их пришлось бы очень долго. Поэтому перед смертью она издала декрет, вручив, на случай своей смерти, регентство над короной верховному коменданту. Вот…

Зерит достал из нагрудного кармана сложенный пергаментный лист. И, расправив его на столе, придвинул к нам. Вытянув шею, прочитал:

Декретом королевы Сесри, первой правящей под этим именем, она, не имея преемника, сим заявляет, что в случае ее безвременной смерти…

Я скользнул глазами к концу, через несколько абзацев словесных завитков. В конце было главное:

…корона перейдет к верховному коменданту Ордена Полуночи и Ордена Рассвета как наиболее преданному Аре и наиболее соответствующему этой роли.

Ниже стояла подпись Сесри.

– Но разумеется, – в голосе Зерита слышалась самодовольная, ехидная усмешка, – мою дорогую Вторую все это не удивит. Разве она не посвятила тебя?

Понимание накрыло меня холодной тенью.

«Для чего? Ради того, чтобы удержать на троне капризную двенадцатилетнюю девочку?» – спрашивал я Нуру всего несколько недель назад по дороге в Трелл. Теперь все сложилось. Они – Зерит и Нура – использовали Сесри, заменив множество властителей одним, по своему выбору. Принудили ее навлечь на себя такое страшное недовольство, что любую замену приняли бы с распростертыми объятиями.

Нура не потому метнула в Зерита нож, что он похитил корону. А потому, что похитил без нее.

Я вскинул голову. Тисаана сверлила Нуру взглядом, но та по-прежнему смотрела только на Зерита, и по ее лицу, затянутому слоями льда, ничего нельзя было прочитать.

– Ты так и не ответил, – процедил я. – Зачем мы з…

– Немного терпения, Максантариус, и ты услышишь, что все мы здесь потому, что предстоят большие дела. Что, никто не будет есть. Совсем?

Он испустил вздох и встал, подхватил со столика у локтя пергаментный свиток, отодвинул свое блюдо и торжественно раскатал пергамент по столу. На нем была карта Ары. Красные пятнышки отмечали города, а столица была обведена большим кружком.

– Как вы все убедились, – говорил Зерит, – Сесри объявила верховного коменданта, то есть меня, законным наследником короны в случае ее смерти. Но, как и следует ожидать, ее многочисленные родичи не готовы это признать. Особенно Атрик Авинесс. Я вскоре после оглашения декрета отправился на север, чтобы укрепить свои позиции среди ривенайской знати и собрать верные мне войска. – Он метнул взгляд на меня. – Всем известно, что Корвиус – военная столица севера. Твоя тетушка Лизара охотно снабдила нового короля войском, особенно узнав, что ты в союзниках.

– Лизара, – повторил я.

Кто же еще. Моя жалкая тетушка вполне способна была снабдить Зерита войском. И все же я ощутил… разочарование? На миг что-то во мне усомнилось…

– Ты, конечно, не думаешь, будто меня пригласил Брайан, – заметил Зерит.

Нет. Смешно подумать.

– Он бы этого не сделал.

Зерит наморщил нос:

– Да, только не он.

Насколько я знал, мой старший брат лет десять как покинул Ару. С превеликим удовольствием оставил поместье тетке и пустился странствовать по Бесриту. Не мне его винить.

– Так или иначе… – Зерит откашлялся, голос его стал кислым. – Я признаю, что покинуть дворец с такой поспешностью было ошибкой. Я недооценил верности некоторых столичных жителей королевскому роду. Пока меня не было, силы Авинесса захватили дворец. Это, конечно, всего лишь препятствие на пути. Учитывая наше превосходство в силах.

Когда он повернулся к Тисаане, я скрипнул зубами. Она ответила ему холодным взглядом.

– Ты знал, как нас встретят в имении Микова, – тихо сказала она. – Ты воевал с Азином Миковым. Ты знал, что он в обиде на Ордена. Ты знал, что то приглашение было западней. И ничего нам не сказал. Надеялся, что не все мы вернемся живыми? Или просто хотел нас отвлечь, чтобы самому вернуться на Ару и похитить корону?

– Я принял приглашение за чистую монету. Кроме того, я вполне полагался на ваши возможности. И, как мы видим, не напрасно. О событиях той ночи рассказывают невероятное. – Зерит перевел взгляд на меня. – В самом деле, очень интересные вещи рассказывают.

– И после всего этого, – продолжала Тисаана, – ты ждешь, что мы отобьем для тебя столицу и подарим тебе похищенный трон?

Я прямо-таки видел, как вращаются колесики у нее в голове.

– Мне не нравится твой выбор слов. – Зерит надвинул корону на лоб. – Но да. Разумеется, мы должны усмирить бунтовщиков, препятствующих законной передаче власти.

– Бунтовщиков? – фыркнула Нура. – Послушать тебя, это шайка вооруженных оборванцев. У Атрика Авинесса одна из лучших армий на Аре, если не в мире. И я вижу на твоей карте не менее пяти других домов старинной крови.

Она была права. Среди отмеченных красным были древнейшие и самые могущественные области Ары. Я бы не удивился, если бы их наследственные правители всей силой восстали против правления Зерита. Для некоторых гибель королевского рода означала и утрату собственного права на власть. Но и помимо того многие возражали бы просто из принципа. Да, Зерит в Орденах приобрел большую силу, но он был из безродных. Для аранской знати безымянный бастард на троне выглядел угрозой привычному укладу.

– Твое предложение отбить столицу, – сказал я, – означает кровавую баню… сколько бы сил у нас ни было.

Я не упустил, с каким удовольствием Зерит посматривал на Тисаану. И на меня.

– А как поступил бы ты?

Я многозначительно промолчал. Конечно, ответ у меня был. Но я не собирался подсказывать Зериту Алдрису способ покорить Ару.

Вместо меня заговорила Нура:

– Если столицу удерживает только армия Авинесса, захватить ее, возможно, было бы не так трудно. Но для этого пришлось бы отсечь от союза с ним по меньшей мере семьи Гридот, Лишан, Варнилл и Архерат. – Она один за другим указывала города на карте. – У них сильные войска и прочная связь со старшей кровью. Без них у Авинесса все рассыплется.

– Согласен, – кивнул Зерит. – И вот как мы за это возьмемся. Тисаана поможет мне скинуть власть Варнилл и Архерата. А ты, Макс, возьмешь владения Гридота, Лишана и еще несколько крепостей помельче на западе.

Мы с Тисанной быстро переглянулись.

– Ни в коем случае, – сказал я.

– Если ты привлечешь этих людей в союзники, – сказала Тисаана, – это даст тебе больше силы, чем победа над ними. Ты впитаешь их силу, вместо того чтобы ее уничтожить.

Я видел: Тисаана сама понимает, что предлагает невозможное. А я, лучше зная верхушку Ары, видел, что это не просто невероятно – это чистое безумие. Те семейства пожертвовали бы и своей жизнью, и тысячами солдат, лишь бы не склониться перед таким, как Зерит.

Судя по его взгляду, он тоже об этом знал. Меня поглотила безрадостная мысль. Вот ради чего было все, что было? Коварство Орденов, согласие Тисааны на договор крови… Вот война, которую ей предстоит вести. Вот какой службы он потребует. Ей придется убивать во имя Зерита.

А я не собирался оставлять ее одну. Ни на минуту.

– Я здесь, чтобы держать в узде Решайе, – объявил я. – И только. Я не собираюсь топтать эту проклятую землю, завоевывая для тебя власть.

– Давай отбросим притворство. Всем присутствующим известно, почему ты здесь. И причина тому не в Решайе. – Зерит подался вперед, его усмешка изменилась – стала такой колкой, что у меня кровь вскипела. – Гордость не помешает мне признать, что ты, Максантариус, великий боец и выдающийся повелитель магии. Для любой армии честь видеть тебя в первых рядах, и для моей в том числе. Но… – Он скривил губы. – Если ты на волосок выбьешься из ряда, если станешь копать под меня, если только глаза скосишь в сторону, которая мне не нравится, я сделаю ближайшие пять лет худшими в жизни Тисааны. А ты, зная ее прошлое, представляешь, как много это значит.

Я услышал, как медленно цедит воздух Тисаана.

Ярость обжигала вены. В этот миг я готов был его убить – на месте, не откладывая. И мог бы убить. Кто из присутствующих сумел бы мне помешать?

Зерит сверкнул глазами – знал, о чем я думаю.

– Я хотел бы показать вам еще одно.

Он опустил руку, расстегнул манжет и закатал рукав до локтя. На предплечье у него темнела татуировка. Я не узнал рисунка – похож на стратаграмму, но более запутанный, беспорядочный, линии расходятся от центра так плотно, что отдельных форм не различить. По краю лепились крошечные угловатые значки – может быть, надпись, но такого алфавита я раньше не видел. Черные чернила на бесцветной коже Зерита заливала яркая багровая сыпь.

– Мило, – равнодушно произнес я. – Очень мило, Зерит. Хотя и воспалилось, как мне кажется.

– Это не просто татуировка. Это заклинание. Оно сочетается с моей кровью и с кровью Тисааны. И привязывает ее жизнь к моей. Если умру я, умрет и она.

У меня замерло сердце. Взгляд метнулся к Тисаане, задержался ровно настолько, чтобы увидеть, как расширились ее глаза.

– Так не бывает! – рявкнул я.

– Нет ничего невозможного, Макс. – Зерит усмехнулся, опуская рукав. – Присутствующим здесь это известно, как никому другому.

«Невозможно, – упрямо твердило что-то во мне, что-то, отчаянно не желающее, чтобы это обернулось правдой. – Этого невозможно добиться. Невозможно».

Тисаана беззвучно шевельнулась. Я только тогда заметил ее движение, когда она, склонившись рядом со мной, оперлась ладонями на стол и всем телом подалась к Зериту. Лицо ее было совершено спокойно, только глаза блестели, горели огнем.

– Я подписала твой договор, – тихо и отчетливо проговорила она. – Я буду сражаться за тебя. Тут у меня нет выбора. Но знай, что я побеждала людей посильнее тебя, Зерит, и их жажда власти лишь облегчала мне победу.

– Ничего личного, – сказал Зерит. – Я сознаю, чем рискую. И защищаю себя. Не притворяйтесь, что кто-то из вас на моем месте поступил бы иначе.

Я и не притворялся. Именно поэтому я никогда не оказался бы на его месте.

Он рассеянно погладил кончиками пальцев корону, и по его лицу скользнула тень сомнения.

Но ее тут же прогнала легкая беззаботная улыбка.

– Ты знаешь, что такое сила? – спросил он, откинувшись на спинку кресла. – Сила – это сидеть наедине с четверыми, желающими тебя убить, и знать, что уйдешь живым.

Глава 6

Тисаана

Я очень немногое помнила из своей жизни в Низерине до его падения. Слишком маленькой я была к моменту нашего бегства: моя погибшая родина съежилась до выжженных в памяти обрывков ощущений. Иногда, совсем неожиданно, с ревом накатывали моменты, которых я вроде бы и не помнила. Сейчас, пока я шагала с Максом и Саммерином по коридорам прекрасного дома, в котором никогда не бывала и притом помнила яснее родного, – а Решайе, пробужденный силой моей ярости, бесился и шипел на задворках сознания, – ожила и расцвела во мне одна из тех забытых картин.

Отец держал у себя на столе маленькую бесполезную металлическую вещицу – сплетение латунных колец, которые раскачивались без остановки. В ту ночь, когда захватили столицу Низерина, я стояла у него в кабинете, вцепившись в край стола, и смотрела, как качаются, качаются, качаются те колечки, – хоть что-то в моем мире осталось неизменным.

Сейчас такими представлялись мне собственные мысли. Что-то такое, что всегда должно пребывать в движении, потому что слишком многое разлетится вдребезги, если они остановятся. Я сжимала в кулаки опущенные руки, впивалась ногтями в ладони.

В ушах отдавались слова Зерита: «Если умру я, умрет и она».

Как небрежно он это выговорил. Как легко впутал в свою игру мою жизнь – игровую фигурку, которую можно сдать и отбросить, которая ценна, только пока ему полезна.

…Так было всегда… – шептал Решайе.

И вытягивал одно из воспоминаний – лицо Эсмариса, говорящего мне: «Ты стоишь тысячу золотых монет».

Макс шел быстрым шагом, уставив взгляд прямо перед собой, как будто не хотел видеть ничего вокруг. Не скажу, чтобы я его винила. Уголком глаза я видела призраки его семьи – краешки разрозненных воспоминаний Решайе – в каждом дверном проеме, в каждом коридоре, на каждой попадавшейся нам картине. И все же нельзя отрицать: здесь было красиво – обомлеешь, увидев такое впервые. Внутри все было изукрашено с тем же тонким изяществом, что и снаружи. Блестящие фигурные колонны отделяли коридоры от бального зала на нижнем этаже, где полы выложены сложной мозаикой, а двери мастерски вырезаны из красного дерева. Мельком я замечала живописные полотна, украшавшие каждую стену.

Макс нашел мою руку и крепко сжал, словно боялся, что меня отнимут.

Ни разу не остановившись, он провел нас вниз по винтовой лестнице, через потрясающий атриум, залитый светом со стеклянных потолков, и через него к двойной двери, которую распахнул плечом.

Меня встретила стена прохладного влажного воздуха. Небо нависало низко, стало темнее, чем при нашем прибытии. Макс немного замедлил шаг. Мы очутились в саду, от мощеной площадки посередине разбегались дорожки. Над нами стояли горы. То, что показалось сначала военными укреплениями у горизонта, оказалось всего в миле от нас. Вокруг царило неожиданное оживление. Повсюду пестрели солдатские мундиры, еще больше солдат направлялись к отдаленным фортам.

– Зерит говорил, что явился сюда собирать верное ему войско, – пробормотал Саммерин. – В этом, как видно, не солгал.

Макс тихо выругался, но не задержал шаг. К нам оборачивались, шептали вслед: «Это Максантариус Фарлион? Никогда бы не подумал, что он и вправду…»

– Что дальше? – процедил наконец Макс так тихо, что я еле расслышала.

«Что дальше?» Не о том он спрашивает. Что будет дальше, я знала точно. Я буду исполнять заключенный с Орденами договор. Буду драться за Зерита, хотя бы он меня и предал, хотя бы и использовал мою жизнь, чтобы управлять теми, кого я больше всего люблю. Хотя бы я и ненавидела его почти наравне с Миковым.

Высказать этого я не успела, потому что Макс вдруг встал как вкопанный. Впился глазами в солдат вдалеке, наморщил лоб с таким лицом, что у меня захолонуло сердце.

– Что там? – спросил Саммерин, когда Макс свернул поперек дорожки.

– Моф! – рявкнул тот.

Моф?!

Я проследила взгляд Макса – да, это Моф стоял среди молодежи в темно-зеленых мундирах. Он обернулся на голос Макса так стремительно, что светлые волосы хлестнули по лицу. Просияв, забыв о прерванной беседе, с улыбкой до ушей, он почти бегом бросился к нам.

– Вы вернулись! Мне говорили, что вы будете здесь, но так скоро я не ждал. Ну как, получилось у вас? Перебили рабовладельцев?

– Моф… – Саммерин говорил спокойно, но что-то крылось в его звенящем голосе. – Почему ты…

– Ты что здесь делаешь? – гаркнул Макс. – И что это на тебе за дрянь?

Он не слышал Мофа. И даже не смотрел ему в лицо. Он смотрел ниже – на мундир. На солнечный герб на лацкане, на вышитое там имя и такие знакомые латунные пуговицы.

Мое недоумение перешло в ужас. Военная форма.

Моф сник:

– Ну… вас не было, а Элен учитель не из лучших, а две недели назад нам предложили кучу денег за…

– Ты завербовался, – тихо сказал Саммерин.

– Каким. Местом. Ты. Думал? – Макс начал тихо, но с каждым словом повышал голос. – Стоило Саммерину оставить тебя на две недели, и ты бежишь наниматься в солдаты?

Из всех известных мне жителей Ары Моф хуже всех скрывал свои чувства – я ощущала каждое движение его души и сейчас уловила, как радостное волнение превращается в обиду.

– Я… я просто подумал… вы с Саммерином оба служили, вот я и… подумал.

– Ты не подумал. Моф, это было глупо. Безрассудно.

– Я… я только…

– Что «только»?

– Макс, – тихо сказала я, тронув его за локоть.

Он выдохнул сквозь зубы.

Моф забегал глазами от одного к другому, остановил взгляд на Саммерине.

– Я думал, ты обрадуешься, – жалобно сказал он.

Саммерин изменился в лице, будто его ударили. Мне было не легче.

– Почему ты так думал? – спросил Саммерин, а Макс фыркнул:

– Обрадуешься! Нет, Моф. Мы были о тебе лучшего мнения…

– Макс. – Я ухватила его за запястье, и тогда он рывком обернулся ко мне. – Хватит.

Долю секунды он молча смотрел, и я видела все несказанные слова, которые повисли между нами. Потом он выдернул руку, отвернулся и зашагал по дорожке.

Моф, видно, с трудом сдерживал слезы.

– Простите, – тихо сказал он, похоже просто не находя других слов и сам не зная, за что извиняется.

Зато я знала. Я все поняла.

– Моф, дело не в тебе.

Я оглядела парнишку: вот он весь, круглолицый, почти ребенок, до персикового пушка на щеках еще не один год. Потом я наткнулась на взгляд Саммерина и поняла, что он думает о том же.

Мне было плохо, тошнило от злости. Не на Мофа, а на все, что его сюда привело.

Он просто ребенок.

И что дальше? Что сотворит с ним этот мир?

…Что этот мир сотворит с каждым из нас?.. – шепнул тихий голос в глубине сознания.

– Дело не в тебе, – повторила я и пошла за Максом.

Я догнала его далеко за домом. Он круто свернул с главной дороги к заросшей травой лужайке на краю поместья. Темнело, собиравшийся туман добавлял небу серости, а далекие горы превращал в силуэты. Перед нами простирался темно-зеленый лес, позади нависал дом.

Макс резко остановился, склонив голову, засунув руки в карманы, перед стеной деревьев. Мы постояли молча.

– Туда его не пошлют, – наконец тихо сказала я. – Или пошлют?

– Не знаю. Они его приняли. Если у них такая отчаянная нужда… – Он прочистил горло. – В прошлый раз брали в солдаты четырнадцатилетних, под конец даже тринадцатилетних. Детей.

Я заметила, как он сделал движение к дому, будто хотел оглянуться через плечо, да передумал. Война забирала детей, не только вербуя их в солдаты.

Один миг, и его воспоминания – воспоминания Решайе – хлынули на меня. Кровь, огонь, ярость – и жизни всех детей Фарлионов смяты в одну страшную ночь, как лепестки под ногами.

Я потянулась к его руке, и он обхватил ее пальцами с неожиданной силой, словно цеплялся за нить, связующую с берегом его тонущий челн.

А может, все было наоборот.

– Вот ради чего все затевалось, – пробормотала я. – Чтобы посадить Зерита на трон.

– Я должен был видеть, к чему идет. – Макс закрыл глаза. – Но не увидел, конечно. Ничего не видел, будь я проклят, пока не стало поздно.

Я знала, он говорит не только о короне. Не только о войне. Не только о Зерите. Он говорил и обо мне. В моих мыслях зашевелился Решайе, и я вздрогнула.

– Так не бывает, – сказал Макс. – Невозможно так связать одну жизнь с другой. Он блефует.

Я молчала.

Я вполне допускала, что Зерит способен поймать нас на ложь. И все же та странность, что почудилась мне в узоре на его руке: чужая магия, ощущавшаяся в воздухе, когда он показал… Я подозревала, что не так все просто. И подозревала, что Макс это тоже видит, только не хочет признавать.

– Должен найтись способ разорвать ваше соглашение, – сказал Макс. – Ходили слухи, что и договор крови можно разорвать. Надо найти нужных людей, поговорить и, может быть…

– Разорвать?

– Конечно. Или ты хочешь стать «той самой, что посадила Зерита на трон»?

«Нет. – Ответ твердо прозвучал в голове. – Нет, не хочу».

Но вслух я сказала другое:

– Не хочу. Но стану.

Макс метнул на меня взгляд. Его глаза – так смотрят на предавшего – мне все нутро вывернули.

– Этот человек не заслуживает права дышать.

– Не в этом дело.

– Не в этом дело?

– Думаешь, я его не ненавижу? Как же не ненавидеть! Он… он сделал меня…

Я даже не знала, как закончить. Какое тут слово выбрать. Он однажды оставил меня в рабстве, а теперь снова сделал рабыней. Мое отчаянное желание спасти беззащитных он превратил в орудие убийства. А теперь пытался завладеть самой моей жизнью, чтобы через нее управлять другими. От гнева на него у меня теснило в груди.

Но тут же перед глазами встали беженцы на корабельной палубе. Как они на меня смотрели – будто на последнюю надежду.

– У меня была причина заключить этот договор, – выдавила я. – И она никуда не делась. Я буду сражаться в его войне, чтобы вместе с тем вести свою.

– За что эта война? За его честолюбие?

– Проливая кровь на тот договор, я думала, что отдаю ее за честолюбие Сесри. Какая разница?

– Разница в Зерите. Разница в Решайе.

– Я сдержала его раз, сдержу и в другой. Я сумею использовать эту силу, чтобы сделать войну менее кровавой.

– Ты говоришь, как Нура.

Он зарезал меня этими словами. Я вырвала у него руку, хотя и видела по лицу, что он уже раскаялся в сказанном.

– А что ты от меня хочешь? – огрызнулась я. – Хочешь, скажу, что я хотела бы все это бросить? Хочу, Макс. Как не хотеть? Но сколько народу не могут все это бросить. Они останутся и будут страдать. Такие же девушки, как я. Ты ненавидишь Зерита за то, что он оставил меня здесь, а меня просишь поступить так же.

Что-то мелькнуло в его глазах.

– Не так же.

– А в чем разница? В том, что те не стоят перед тобой. Что ты не любишь их так, как любишь меня. Если ты чего-то не видишь, это не значит, что этого нет, а они так же кем-то любимы, так же для кого-то важны. Ничего не делать – особая привилегия, Макс. Так многим она не досталась…

Он уставился на меня, стиснув зубы, и в его глазах раскаяние смешалось с печалью и гневом.

– Невозможно вести войну, не замарав рук, – сказал он. – Невозможно даже для тех, кто воюет за правое дело. Даже для победителя.

Я знала, он прав. Победа в треллианской войне стоила мне многих своих. Но разве у меня был выбор?

Я шагнула к нему, взяла в ладони его лицо.

– Ты не обязан воевать, – прошептала я. – Ты и так многое отдал.

Макс прижался лбом к моему лбу, тело его находилось так близко, со всех сторон окружая теплом. Он заговорил уже без гнева, с холодной усталостью.

– Тут мне выбирать не приходится, – пробормотал он и прижал меня к себе.

Земля ушла у меня из-под ног. Только что я цеплялась за свои планы, держалась на краю и вот вся провалилась в него. Его запах – сирень и пепел – окутал меня. Я уткнулась носом ему в плечо, вдыхая этот запах. Я слышала, как вздрагивает его дыхание: он силился не сорваться.

Я отстранилась немного, отвернула лицо, приоткрыла губы, хотя еще не знала, что с них сорвется. Но заговорить не успела – он поцеловал меня, и этот поцелуй сказал все, чего он не умел вложить в слова. Несколько драгоценных секунд ничего больше не существовало, кроме нашего согласного дыхания, движения его губ, касания языка.

Осталось одно: мы живы, мы здесь, мы вместе.

Мы разделились, но не отстранились, он все еще прижимался ко мне лбом.

– Прости, – пробормотал он. – Просто я… это место…

Кажется, даже эти обрывки слов дались ему с трудом. У меня ныло в груди. Разве могла я не заметить, как он переменился, шагнув в эти двери, – не заметить жестокой осязаемой боли, словно он ступал по бритвенным лезвиям.

– Мы не допустим, чтобы вышло, как в прошлый раз, – шепнула я. – Мы найдем способ.

Я твердила себе, что сумею это исполнить. И спасибо ему, что он не поймал меня на сомнении, хотя наверняка его распознал.

Он просто поцеловал меня в щеку и тихо сказал:

– Я хочу тебе верить.

Глава 7

Эф

– Не может быть, – сказал король.

– Все выжившие говорят одно и то же, повелитель, – возразила Сиобан.

Она стояла перед моим отцом на коленях, у нижней из стеклистых черных ступеней, что поднимались к тронному месту темной и скользкой лестницей под аркой блестящего камня.

Отец, и моя мать, и сестра – все они стояли наверху, каждый с короной на голове. У отца – из «ночного стекла» поверх длинных, припорошенных пеплом каштановых волос. У матери – с зубцами из витого серебра на бледном лбу и гладких исчерна-рыжих локонах – почти как у меня. Право, мое сходство с матерью почти пугало. Копия, только не такая красивая, признаем честно. Щеки у меня были румянее, рот шире, глаза больше и скошены книзу, из-за чего мать всегда подшучивала, что у меня на лице вечная скорбь.

Раньше подшучивала. Давно моей матери не случалось шутить. Теперь она сидела на своем троне, глядя в пустоту, и по ее прекрасному лицу не заметно было, слышала ли она хоть слово из нашего рассказа.

Было время – я его почти забыла, – когда мать была умной, веселой, разговорчивой. Теперь в ней осталась только красота, а под ней все было выедено, как моль выедает шелк. И все же от нее глаз было не отвести – мне никогда не бывать такой красивой.

А вот сестра безупречно воплощала грацию матери. Так же держалась, хотя наружностью больше напоминала отца: кожа смуглее, волосы светлее, и эти темные глаза – как прудики ночи. Оршейд сидела рядом с матерью, благовоспитанно сложив руки на укутанных бархатом коленях, надо лбом у нее свивались серебряные завитки.

Она слабо улыбнулась мне, когда я вместе с Сиобан вошла в зал, но озабоченного взгляда не подняла.

Отец хмурился, явно еще не веря.

– Невозможно, чтобы такое сотворили люди, – сказал он.

Сиобан склонила голову:

– Мы послали в Дом Камня шесть Клинков. Они нашли множество тел, тиирн. Насчитали шестьдесят и остановились, потому что всех не перечесть, но пойми, это лишь малая доля потерянных жизней. Может быть, кто-то и выжил, но в Атекко наши разведчики не нашли живых.

– В Атекко не осталось живых? – прошептала Оршейд. (Я видела, как она напугана – как в детстве, когда я, негодная старшая сестра, запугивала ее сказками о призраках и чудовищах.) – На весь город… никого?

– А сколько выжили в наших лечебницах? – спросил мой отец.

– Девятнадцать, – ответила я.

Его взгляд скользнул ко мне.

– Кто-то из них может говорить?

Я как дура съежилась под пристальным отцовским взглядом:

– Сейчас нет. Сейчас все они без сознания. Что это сделали люди, сказал тот, которого я везла. Но больше ничего сказать не сумел.

– Слышал, – угрюмо отозвался отец.

Конечно, теперь уже все слышали. Мой спутник в толпе встречавших нас у входа в Удел едва сумел выдавить несколько горячечных обрывков фраз и, вцепившись в плечо какой-то оторопевшей женщины, рухнул наземь.

Я взглянула на свой рукав, запачканный его лиловой кровью.

– Еще одно. Он мне сказал, что был тринадцатым от каменной короны. Если Атекко пал и других выживших не осталось, это означает…

По комнате разнеслось сдавленное, задушенное мычание. Моя мать зажимала рот пальцами, на лице у нее читалось отчаяние. Такое простодушное отчаяние, какое бывает на лице малых детей.

– Совсем один, – прошептала она так тихо, будто и не собиралась выговаривать этого вслух.

Отец не дал ей ничего больше сказать: остановил, взяв ее за руки. И, уставившись на их переплетенные пальцы, задумался.

– С выживших не сводить глаз и доложить мне, как только кто-то из них очнется, – велел он. – Особенно тот. Я хотел бы поговорить с ним немедля. Думать не хочу, что им пришлось вынести.

Я совсем обессилела. Покинув родителей, свернула к своей комнате, но Сиобан меня перехватила:

– Надеюсь, ты не так глупа, чтобы решить, будто это все.

– Сиобан, я только что выудила из болота десяток мертвецов.

– А еще ты плюнула в лицо присяге всего… – она прищурилась на времяуказатель, – всего четыре часа назад. Стена теперь, после последних событий, под плотным наблюдением. Но дополнительная охрана – не основание пренебречь чисткой оружия.

С другим командиром я бы, пожалуй, заспорила. Но спорить с Сиобан – все равно что говорить с камнем. И я с усталым вздохом отправилась в оружейную – бросив по дороге еще один взгляд на расписанное предплечье и заметив на нем клочок чистой кожи. Если уж выбирать, лучше наряд в оружейную, чем еще один крест.

Так что я собралась с силами и дотащилась обратно в Сердце Клинков, в самую глубину Удела, в такую темноту, что чудилось – идешь сквозь ночное небо.

Дом Обсидиана строился в пределах Удельных утесов и наполовину внедрялся в стеклистый черный камень. В стены были врезаны мерцающие серебряные светочи, бросавшие рябь отблесков на потолок. Под нашими утесами угнездился целый городок: дома, лавки, правительственные здания. Каждый строился по своему плану, но все из одного камня, и все соединялись с одним Сердцем.

Когда я была ребенком и еще оставалась одной из тиирн, мне случалось сопровождать родителей в дипломатических визитах к другим Домам. Тогда я дивилась высоким, свободно стоящим зданиям и нарядным дворцам – каждым из них можно было гордиться. Но мне и тогда они казались беззащитными, как бумажные фигурки под дождем. Вот так, открыто, под небом, дождями и ветрами? Так отделены друг от друга? Тогда мне это казалось немыслимым. Маленькой, испугавшись темноты, я прижимала ладонь к стене и, клянусь, чувствовала биение тысячи сердец – всех сидни, живших в этих стенах, и биение сердца самого Удела. А в этих домах стены были простым холодным кирпичом.

В эту ночь те бумажные дворцы не шли у меня из головы. Я бывала когда-то в Доме Камня и там тоже видела такие дворцы. Теперь его разрозненным строениям предстояло рассыпаться в прах.

Работу я закончила незадолго до полуночи, но страшно было подумать – вернуться к себе и лежать там одной в темноте. А вот в таверне меня приняли с распростертыми объятиями, несмотря на переполох, который я наделала накануне. Мне, не спрашивая, подали любимое вино, воздух был жарким, как поцелуй, гремела музыка, какой-то незнакомец задержал на мне взгляд.

Среди много другого я любила Дом Обсидиана и за это: мы были одним из самых больших Домов фейри, а значит, то и дело встречались с незнакомцами. Если не сумею забыться вином, можно было забыться другим: урвать поцелуй у стены – и за дверь, в постель. В темноте я не увижу, какими глазами он рассматривает кресты у меня на предплечье. А если основательно напиться, мне и дела не будет до его взглядов. Лишь бы не оставаться одной.

Но в эту ночь меня преследовало что-то, чего не растворишь в чужом дыхании. Я выпила, потом еще выпила и еще – довольно, чтобы пожелать прикосновений. И все же вывалилась из пивной в одиночку. Не скажу точно, куда я собралась. Я сама удивилась, когда прошла, пошатываясь, мимо своей двери и зашагала в глубину Удела.

В лекарском квартале всегда хватало работников, но в такой поздний час было тихо, шаги не слышались. И сама я, даже пьяная, ступала бесшумно – недаром десять лет прослужила в Клинках. Свернув за угол, я скользнула в приоткрытую дверь, и вот передо мной тот медноволосый из Камня.

Он походил на картину. Совершенно неподвижен, глаза закрыты, темные ресницы лежат на светлой щеке. В прошлый раз я почти не разглядела окровавленного, искаженного болью лица. Сейчас оно было чистым и гладким, будто фарфоровое.

Безмятежность лица разительно, мрачно противоречила остальному. Неудивительно, что он потерял столько крови. Тело его было изорвано в клочья.

Черная шелковая простыня покрывала его до бедер, оставляя открытым живот. При виде его я резко выдохнула сквозь зубы. Бинты в лиловых пятнах стягивали его ребра, и под этими бинтами творили целительную магию травы, цветы и заклинания. Целители-сидни, верно, весь день и немалую часть ночи накладывали заклятия и нашептывали молитвы Матире и ее сестрам. Многим сестрам, судя по тому, как это выглядело.

Я не сводила с него глаз. Мне вдруг стало стыдно. Непонятно, зачем я сюда пришла.

Глупо. Это была глупая мысль.

Я уже хотела отвернуться, когда услышала звук – стон.

Я снова повернулась к нему. Веки Каменного чуть дрогнули. Одна рука потянулась к животу.

– Не надо. – Я в два больших шага пересекла комнату и успела поймать его руку. – Не трогай, ты ранен.

Голова его перекатилась набок, глаза приоткрылись. Они были зелеными, как мох, – невиданного среди сидни цвета.

Он с удивительной силой выдернул у меня руку, невнятно забормотал и приподнялся на локтях. Вытянул шею, разглядывая свой изуродованный живот.

– Перестань, – сказала я, когда он хотел ощупать повязку. – Это для твоего блага.

Но когда я снова потянулась к его руке, он покачал головой и отдернул ладонь.

– Я должен увидеть, – свистящим шепотом выдавил он.

Он сдвинул два витка повязки, забулькала кровь, а он просто смотрел, как она льется, хотя я, выбранившись, искала глазами целителя, новую повязку, что-нибудь – что угодно, лишь бы остановить новый поток крови.

– Не приснилось… – чуть громче шепота выговорил он.

Я похолодела от его голоса. Он нашел меня взглядом – больным и гневным.

– Да, – шепнула я, словно ужалив.

– Сколько… сколько осталось?

– С тобой – девятнадцать.

Лицо у него перекосилось. Кровь уже разливалась по бледной равнине его живота, расцветала пятнами на простынях. Я выбранилась.

– Не шевелись.

Я поправила повязки на ранах. Наверняка он ощущал жуткую боль, но ничем ее не выдал.

– Ты здесь в безопасности, – сказала я.

Взгляд у него потемнел, будто я сказала что-то страшное.

– В безопасности?

Голос как зазубренное лезвие.

– Не разговаривай, – просила я, но он и так уронил голову на подголовье, будто разом лишившись сил.

– Как дождь шумит, – пробормотал он, и ярость его разом сменилась непроглядной, беспросветной скорбью.

Я его не поняла. Кажется, он сам себя не очень понимал. Но его горе держало меня, не давая уйти. Ни о чем не думая, я накрыла ладонью его руку.

– Все будет хорошо, – зашептала я, но в его глазах уже стояла равнодушная пустота.

Он еле заметно мотнул головой:

– Плохо.

Но пока это слово долетело до моих ушей, он провалился в беспамятство.

Мне здесь было не место. Кое-кто счел бы большой угрозой присутствие такой, как я, – отверженной богами – в святой обители исцеления.

Но я смотрела на лежащего, и в голове было одно: мой давний визит в Дом Камня. Множество маленьких строений, разделенных дождем. Нет ничего печальнее такого одиночества. А теперь оно навсегда.

И я осталась, держала его за руку, пока не опустились веки. А когда я глубокой ночью распахнула глаза, сердце колотилось как бешеное. В темноте я нащупала холодную поверхность камня. Я прижала к нему ладонь… воображая себя единой со всеми; под одной ладонью была теплая кожа Каменного, а под другой сотни тысяч других и сам Удел.

Глава 8

Макс

Когда я вернулся к Зериту, час был уже поздний. Стражники молча махнули мне, позволяя пройти. Мне не понравилась их беспечность. Она означала, что меня ждали. Что Зерит знал – я вернусь.

Когда я открыл дверь, Зерит непринужденно развалился за столом в библиотеке и всем видом показал, что не удивлен.

– Максантариус. Какая неожиданность. – Он улыбнулся и скроил чрезвычайно удивленную мину. – Ты еще не смирился с последней частью нашего разговора?

– Моф Ретам, – сказал я. – Новобранец. Он в отделении командира Чарла. Хочу забрать его к себе.

– Новобранца? Зачем?

– Отдаешь его мне или нет?

Зерит передернул плечами:

– Отлично. Чарлу, думаю, это все равно. – Он покосился на меня. – Я понимаю это как официальное согласие на щедро присвоенный тебе ранг, генерал Фарлион.

У меня кожу закололо от такого именования. А когда я услышал свой ответ, покалывание перешло в мурашки.

– Да, согласен.

Его бодрое: «Рад слышать» – догнало меня уже в дверях.

На полпути по коридору я остановился. Из-за угла вывернула Нура, и мы молча уставились друг на друга.

На миг меня ошеломила мысль, что с прошлого раза, когда я видел ее в этом доме, все у нас переменилось. Тогда была жива моя семья. И я любил Нуру, бесконечно доверял ей. Теперь это представлялось жестокой шуткой. Теперь здесь нас обоих окружало все, что отняли война и Решайе. А оказались мы тут из-за нее.

– Открылась великая тайна, – заговорил я. – Сколько всего было, и все ради одного удара.

Она чуть заметно переменилась в лице:

– Не так все просто.

– Разве? На мой взгляд, выглядит так, будто ты готова убить тысячи ради… чего? Короны? Вот зачем тебе понадобилась Тисаана?

– Ты будто забыл, что я исполнила все ее желания.

Я захлебнулся воздухом. Подумать только: было время, когда именно это ее умение меня восхищало – ее способность отшелушить чувства, быть беспощадной. Она всегда была лучшим солдатом, чем я. Десять лет, чтоб мне лопнуть, понадобилось, чтобы понять, какую она заплатила цену.

– Не понимаю тебя, Нура. – Я отвернулся. – Не понимаю, как ты можешь, глазом не моргнув, говорить так в этом доме.

Я не ждал ответа. Я уже прошел половину коридора, когда Нура окликнула:

– Макс, ты сказал Зериту, что возглавишь войска?

Я придержал шаг. Не оглянулся. Ей хватило моего молчания.

– Это окупится, – сказала она. – Даю слово.

Я чуть не расхохотался. Как будто ее обещания еще чего-то стоили!

Когда я в первый раз продавал душу Орденам, я хоть был молод и глуп – не понимал, что вгоняю кинжал себе в живот.

В этот раз я чувствовал каждый дюйм стали.

Ту ночь мы с Тисааной проспали в садовом флигеле. Я не шутил, когда говорил ей, что не могу оставаться в этом доме. Да и теперь, свернувшись рядом с Тисааной на койке в холодном домике на краю поместья, я все еще ощущал над собой его стены. Думаю, дело было в запахе. Едва попав сюда, я и с закрытыми глазами мог бы сказать, где очутился. Этот запах сосны и железа в считаные мгновения отбросил меня на десять лет назад. И не отпускал.

Я смотрел в потолок, на пробивающиеся между стропилами лунные лучи. Тисаана спала, но чутко, неглубоко. Ее руки и ноги переплелись с моими – как корни в земле.

Одна фраза застряла у меня в памяти: «Завтра я ухожу воевать за Зерита Алдриса».

Нелепые слова, отражающие страшную, кривую правду.

Я с горечью вспоминал, каким был пять лет назад. Когда, еле выбравшись из притонов Севесида, пытался окружить садом свою хижину в глуши. Тогда я рад был бы там и залечь, как камень посреди бурного потока.

Не знаю, жалел я того себя или завидовал ему. В том человеке была уверенность. Он был уверен: нет в этом мире ничего, что стоило бы спасать. Он был уверен: если что-то и стоит спасения, он все равно ничем не может помочь. А больше всего он был уверен, что никогда, ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не окажется больше на поле битвы.

Я тосковал по той уверенности.

Но зато…

Я снова ощутил руку Тисааны на своей груди. Тепло ее дыхания под подбородком. Щекотавшую мне нос прядь волос.

«Зато, – подумал я, – есть это».

Было за полночь, когда я осторожно откинул колючее одеяло. Выпутался из рук Тисааны, сунул ноги в незашнурованные сапоги и встал.

От холода за дверью застучали зубы. Вознесенные над нами, я и забыл, как холодны ночи здесь, на севере, в это время года. Я не додумался прихватить куртку, но засунул руки в карманы штанов и зашагал по дорожке к большому дому. Людей вокруг было теперь не много, суета затихла, и установилась жутковатая тишина.

Идти до дома было не близко. Я не пошел в главные ворота – обогнул сзади, через площадку, где когда-то Брайан муштровал меня, загоняя до того, что я меча не мог удержать, – и дальше по дорожке, где когда-то мы носились наперегонки с Атраклиусом. В ряду деревьев угадывался в темноте просвет дорожки, что когда-то вела к домику Киры.

Маленькая дверца пряталась под одним из балконов – совсем неприметная в сравнении с великолепием парадного входа. Я провел пальцами по дверному косяку с внутренней стороны. Что-то внутри сразу напомнило, где она – та щербинка, которая, если знать, как нажать, высвободит язычок замка и позволит повернуть ручку. Нашел ее когда-то Атраклиус. Мы, дети, считали ее своей тайной. Каждому случалось иногда незаметно выбираться из дома. Даже Брайану.

Я проскользнул в дверь.

Так тихо было… Все, кто здесь обитал, расположились наверху, оставив эти коридоры в тусклом свете настенных лампад. Я прошел к лестнице, поднялся по узкому пролету на этаж и еще на один, пока не открылся узкий проход для слуг, выводивший в главный атриум. Там я остановился.

Не мог сойти с места.

Передо мной была двойная дверь. За ней – бальный зал, и широкая лестница, и проход в мою прежнюю спальню и комнаты родных. Там они жили и там умерли. Там я их убил.

Девять нарисованных пар глаз смотрели на меня со стены у двери – старые фамильные портреты. Маленькие, скорее наброски, чем законченные работы, но матери они нравились, и она нашла для них место. Вся семья, переданная свободными естественными мазками, отвечала моему взгляду. Родители – у отца и здесь улыбка в глазах, а мать в глубокой задумчивости. Кира – ей здесь всего десять лет, и видно, что у нее нашлись бы дела поважнее. Вариасл, очень старающийся держаться с изяществом, и дальше близнецы: одна ухмыляется, другая хмурится. Атраклиус, суровый до смешного: каждому видно, что суровость напускная. Брайан благородный, серьезный. И я в восемнадцать лет, чем-то недовольный и понятия не имеющий, какой я счастливец.

Мне вдруг стало трудно дышать. Так долго я видел эти лица только во сне.

– Странно оказаться здесь после стольких лет, – прозвучал голос за спиной.

Мне стало холодно.

Знакомый голос. Чистый выговор.

Я обернулся. Лунный свет показал мне лицо шагнувшей к картинам Тисааны. Но движение было не ее – неуклюжее, дерганое.

Я зажмурился, напрягся каждой жилкой:

– Уходи.

Я едва выдавил из себя это слово – единственное, на какое хватило сил. Ничего не могло быть страшнее лица Тисааны, в котором не осталось ничего, что делало ее – ею. А здесь, среди призрачной семьи, отвращение было таким острым, что дыхание сперло в груди.

Она сделала еще один шаг, протянула руку:

– Ты сердишься.

– Не тронь меня! – Я отшатнулся.

Решайе отстранился, с холодным любопытством выглядывая из глаз Тисааны:

– Ты и столько лет спустя все грезишь мертвецами. Хотя они делают тебя слабым. – Любопытство сменилось обидой. – У тебя никого, кроме меня, нет. А ты все грезишь мертвецами.

«Они были лучшим во мне, – мысленно ответил я. – Как ты смеешь так о них говорить!»

– Тебе здесь не место, – сказал я.

– Я навсегда здесь. Так же как в тебе.

Она снова и снова тянулась ко мне. Я дернулся в сторону, схватил Тисаану за плечи:

– Не тронь меня.

Но она смотрела с сердитым вопросом в расширившихся глазах.

– Почему ты так говоришь со мной? Ты брал мою силу. Тебе досталась моя любовь, я…

– Любовь! – выплеснул я вместе с кипящим, обжигающим гневом. – Ты не знаешь, что такое любовь.

– Любовь – это желание, – возразила она. – Любить – значит вожделеть. Жаждать. Думаешь, мне это незнакомо? Думаешь, я не вижу этого в тебе? Всего, чего ты жаждешь, Максантариус. Всего, чего ты желаешь. Если любить – значит жаждать биения чужого сердца, я знаю любовь. Я люблю ее. А до нее – тебя.

Впервые за десятилетие я слушал Решайе без ненависти и страха.

Я жалел это существо.

– Должно быть, это мучение, – прошипел я. – Такое вот существование – чуть-чуть не дотягивать до человечности и притом совершено ее не понимать. Ты только и способен, что передразнивать тень тени того, кем ты, может статься, был в незапамятные времена. И способен ты только уничтожать, все остальное у тебя отнято.

Лицо Тисааны исказила несвойственная ей презрительная усмешка. Она снова потянулась ко мне и, хотя я отстранил ее на вытянутую руку, коснулась пальцем моей щеки. Я ощущал магию, бьющуюся в ее прикосновении.

– Ты взял у меня все. Все, Максантариус. А оплакиваешь их и тянешься к ней, и сердце твое обращается к иному, как и ее сердце. Я чувствую вашу боль. Я вижу, как мучит ее мысль завтра потерять тебя. Я вижу, как мучат тебя те, кто даже не способен увидеть твоего горя. Вы оба от этого делаетесь слабее и все равно цепляетесь за это всеми силами. Почему?

Вопрос повис в воздухе, отточенный гневом и странным, почти детским недоумением. Она шарила пальцами по моему лицу, словно искала в нем ответа.

Но я медленно отвел ее руку:

– Я говорил тебе меня не трогать.

Она сжала зубы, отступила, но не отпускала моего взгляда.

– Она сильнее тебя, – сказал я. – Я был слабее, а она сильнее. Но если ты причинишь ей зло, Решайе, я загоню тебя в твою любимую белую комнату. И запру в ней навсегда. Навсегда. Понял?

Ее ладонь поднялась и снова прижалась к сердцу.

– Знаешь, что-то изменилось, – тихо сказала она. – Очень глубоко. Глубже всего этого. Я будто чувствую… – Она нахмурилась. – Будто что-то ищет. Тянется. Старается меня увидеть. А мне что-то не хочется, чтобы меня видели.

Не хватало у меня терпения на его бессвязный бред. Тем более здесь.

– Ты понял, Решайе?

Два разных по цвету глаза взглянули на меня: сперва тусклые от обиды, затем засверкавшие жутким нелюдским восторгом. И по губам расползлась улыбка.

– Понимаю ли? – повторила она. – Как же не понять? Максантариус, мы всегда понимали самые темные тени друг в друге.

Глава 9

Тисаана

На следующий день Макс уехал.

Зерит, не теряя времени, собрал ему войска. Я стояла с ним рядом, когда он в первый раз смотрел на море зеленых, голубых и золотых мундиров с верхнего балкона Ривенайского форта.

Здесь все казалось явственным до боли в глазах. Макс со своим войском должен был отправиться в Антедейл, захватить одну из самых укрепленных областей Ары, а затем владения семьи Лишан. Между делом ему полагалось взять несколько городов поменьше. А я здесь должна буду заниматься тем же самым: воевать и покорять.

Свои сражения беспокоили меня меньше, чем его.

Я и без магии знала, о чем думает Макс. Глядя на собирающееся войско, он стиснул сложенные перед собой руки, расправил плечи, сжал зубы. Он был в мундире командующего. Встающее солнце очертило золотом его профиль. Наверное, со стороны он выглядел до мозга костей полководцем, полным целеустремленности.

Но я была с ним, когда он, застегивая мундир, на долгих полминуты засмотрелся в зеркало и все его лицо источало злобу. И в его рукопожатии я чувствовала безмолвную мольбу, или просьбу о прощении, или то и другое вместе. Я знала, что его жесткие морщины выражают не воинственную решимость, а ужас.

Я видела, как он погружается в страшнейший из кошмаров.

И все это из-за меня.

Перед его отъездом мы урвали несколько минут наедине. Когда он обернулся ко мне и я поняла, что это прощание, сердце застряло у меня в горле. Меня душили слова – на аранском и на теренском.

Я всегда умела найти что сказать. Но в такие минуты, когда слова – не радующие слух звуки, а грубая шершавая правда, они не шли с языка.

– Обещаю, что выживу, если выживешь ты, – слабо улыбнулась я.

– Сулишь поощрение? – Он поднял бровь.

– Конечно, – шутливо сказала я, прижимаясь к нему. – Соблазняю, чем могу.

– Рад, что последние события не подорвали твоей самоуверенности.

Ком в горле разбух и не давал говорить. Улыбочка медленно сходила с лица Макса.

– Если ты сможешь, – пробормотал он, – то, наверное, и я смогу. – Его глаза оказались так близко, что я видела каждую прожилку, каждый перелив цвета. – А ты должна выжить! Договорились?

Не доверяя своему голосу, я кивнула. Взяла в ладони его лицо и поцеловала – долго, глубоко. Когда отстранилась, губам стало холодно и в руке, когда из нее выскользнули его пальцы, стало до боли пусто.

Вместе с Зеритом я смотрела с балкона военного штаба, как он уезжает. Не могла отвести глаз, даже когда Макс превратился в золотое с зеленым пятнышко вдали. Перед тем как пропасть из виду, он в последний раз оглянулся и махнул мне рукой. Я ответила. У меня щипало глаза.

Я чувствовала на себе взгляд Зерита, но не повернулась к нему.

– Он вернется, – сказал Зерит.

«Пусть бы попробовал не вернуться! – подумала я. – Должен!»

– Почему он? – спросила я. – Почему ты поставил во главе армии того, кто так тебя ненавидит?

– Потому что он хороший полководец.

– Уверена, у тебя много хороших.

– Может, я выбрал его потому, что он меня ненавидит, а я смог его заставить.

Я метнула на него взгляд. Зерит, непринужденно опираясь о каменную стену, кривил уголки губ в улыбке. Внешне смотрелся беззаботным, как угревшийся на солнышке кот.

Но я заглядывала глубже.

Что-то во всем этом было не так. Небрежная поза хорошо отработана, заучена, и улыбка как бы вымученная, и приторный до липкости голос с деланой ленцой…

Нет. Не так все просто. Не совсем так.

– Что ты на меня так смотришь? – Зерит склонил голову к плечу.

– Помнишь нашу первую встречу? Мне было, наверное, лет четырнадцать.

Он хмыкнул:

– Пожалуй.

– Я так взволновалась, увидев такого же, как я. Пусть и с некоторыми отличиями. – Я коснулась золотистых пятен на своем лице и с усмешкой подняла бровь. – Я просила рассказать мне об Аре, и ты взял нож и вырезал на яблоке очертания континентов. Трелл, и Бесрит, и даже земли фейри. Показал мне, где расположена Ара.

– Не припоминаю. – Его улыбка стала отчужденной.

– Конечно, ты забыл. А я хранила то яблоко, пока совсем не прогнило.

Я и сейчас помнила, как это выглядело: белая мякоть сморщилась, пестрая кожица «континентов» проедена мухами. Я все испробовала, пытаясь его сохранить, – невозможное дело удушливо-жарким треллианским летом. К тому времени как я наконец сдалась и его выкинула, яблоко выглядело погибшим миром – почерневшим, распадающимся, как гниль, которая теперь зарождалась на телах под моими пальцами. Зерит к тому времени был, конечно, далеко за морем. А я, выбросив яблоко в помои, вернулась в свою комнатушку с одной мечтой – о том, что лежало за ее глухими стенами.

– Я была так молода, – сказала я, – что приняла за доброту то, что ты со мной сделал. Ты, Зерит, всегда умел подвесить перед носом целый мир так, что чудится – только руку протянуть.

Я плотнее закуталась в плащ, сунула в карманы заледеневшие пальцы и направилась вниз.

Умом я понимала, что семья Макса была из важных. Но, проходя коридорами поместья Фарлионов, видела ее новыми глазами. Увидеть самой – совсем не то, что в отпечатках памяти Решайе. Те смутные картины не передавали размаха и непривычной красоты. Макс редко говорил о родных. А теперь я в точности представляла, чем были Фарлионы до их гибели. Такое поместье подобает семейству в двух шагах от вершины власти.

Коридоры были увешаны картинами. Я задержалась перед женским портретом: длинные темные волосы, устремленные вдаль карие глаза. На губах полуулыбка – такая же, как у Макса, когда он уходит в свои мысли. Наверняка его мать. Рядом был мужчина – черноволосый, с сединой на висках, с глубокими улыбчивыми морщинами, всей лепкой лица так похожий на Макса, что я с одного взгляда узнала его отца.

Сзади прозвучали легкие шаги.

– Нам сегодня же надо браться за дело, – сказала Нура. – Работать над стратегией. И упражняться, конечно. Взять Казару будет не просто, наши силы разделены. Нам во многом придется полагаться на тебя. И чем раньше мы возьмем столицу, тем скорее закончится этот кошмар.

Я впервые видела Нуру такой многословной, и впервые она так открыто выражала отвращение – не считая вчерашнего метания ножей в столовой. И еще что-то появилось в ее голосе – отзвук скрытой неловкости. Я даже заметила, как дрогнуло ее лицо под маской ледяной невозмутимости, едва мы вошли в этот дом.

Я развернулась к ней:

– Почему ты промахнулась, бросая ножи?

Она растянула губы:

– Думаешь, тебе одной хватило дури пролить кровь на договор?

А-а…

Теперь, когда это прозвучало, выглядело совершенно очевидным. Как я раньше не поняла.

– Ты не можешь действовать против него.

– Убить точно не могу.

Она выразилась иначе, чем я. Стоит взять на заметку.

– Мы с Зеритом… никогда не ладили, – сказала она. – А всякий Второй – неудачливый соперник верховного коменданта и наследник его власти. Заручиться клятвой верности – разумно. Как бы я ни презирала этот путь.

Казалось, слова причиняли ей настоящую боль. Я не сомневалась, что ей это действительно ненавистно. И не сомневалась, что это – единственная причина, по которой Зерит еще жив.

– В этом мы с тобой заодно, – добавила она. – Нам обеим желательно покончить с этим как можно скорее.

Я не ответила. Сделала несколько шагов по коридору, без всякой цели, разглядывая другие полотна. С них смотрели темноволосые, темноглазые подростки. Потом я остановилась, увидев лицо, от которого сжалось сердце.

Он поразительно переменился. На этом портрете Макс был юным, почти мальчишкой. Лицо мягче, да. Но прежде всего разительно отличались глаза – у мальчика не было знакомого мне холодного, пронзительного взгляда.

– Он выглядел совсем другим.

– Он и был другим – в те времена. Не таким… боязливым. Если чего-то хотел, готов был на все. – Нура смолкла. И не сразу, с отзвуком грусти, добавила. – Он был невероятно одарен.

Она так это сказала, что у меня зубы заскрипели. «Был невероятно одарен» – как будто потом он все дарования растерял. И «на все готов» звучало у нее как что-то похвальное.

Макс увидел, во что обходится война, и счел цену неприемлемой. Не от робости – от жалости. А этот ребенок, что надменно смотрел на меня со стены? Он был не отважным, а глупым. Сколько я видела молодых треллианских солдат с таким взглядом – взглядом, говорившим, что они заранее отпустили себе вину и то, что они сейчас со мной сотворят, – просто еще один шаг в их «на все готовы».

Он ничего не потерял. Он кое-что приобрел.

Я отвернулась.

– Сиризены сказали мне, что беженцы устроены, – произнесла я. – Хочу их увидеть, прежде чем браться за другое.

– После можно будет.

– Я прежде всего повидаю их. Потом будем работать.

Видно, она по моему голосу поняла, что спорить бесполезно, потому что с досадой вздохнула:

– Хорошо, если ты настаиваешь.

Это были не дома – лачуги. Треллианских беженцев разместили в больших уродливых строениях у городской черты; камень крошился, дерево прогнило. Внутри они оказались разбиты на маленькие комнатушки, что было бы и не плохо, не будь они такими ветхими и запущенными. И местность кругом выглядела не лучше. Здания стояли за пределами столицы – достаточно близко, чтобы над ними нависали стены и виднелись башни за стенами. Так близко, что у меня вспотели ладони при мысли о скором сражении за город.

– Здесь безопасно, – заверила в ответ на мой вопрос Ариадна. – Никому эта земля не нужна. Да и не станут ни Авинесс, ни Зерит разрушать город, который рассчитывают занять, – ни внутри стен, ни снаружи.

Мне это не нравилось. Совсем не нравилось. И я холодела, будто в ледяной тени, вспоминая все, чего не додумалась внести в договор. Я не один час обдумывала свои требования, постаралась избежать всех возможных ловушек. Но могла ли я предотвратить вот это? Как было подобрать слова, требующие, чтобы уборные работали и окна были целыми?

Беженцы деловито устраивались в новой жизни, уж какая была. Но магия во мне улавливала в них не только радость, но и сомнения. Они, что ни говори, знали, как выглядит убитая войной земля. И знали, что ей грозит.

Нура с Ариадной отошли в сторону. А вот Саммерин остался со мной, и его молчание говорило, что думает он о том же.

– Я должна была предусмотреть, – вырвалось у меня.

– Невозможно предвидеть все исходы.

«Но нельзя ли было выторговать за мою жизнь больше этого?» Я не сказала этого вслух, но Саммерин коснулся моего плеча, коротко, без слов утешая в невысказанной боли.

Потом я помогала Серелу перебраться в новое жилье. «Перебраться» – не совсем то слово, ему просто надо было разобрать свои пожитки. Из имения Эсмариса он захватил всего один маленький мешок – потертый кожаный ранец, с которым и там не расставался. Пока он доставал из него три рубахи и две пары штанов, я обошла комнату, подсчитывая пятна сырости на потолке. Четыре потрепанные, изорванные книги он бережно сложил в углу, где стена сходилась с полом, – книжных полок не нашлось. В единственный шкафчик с ящиками он спрятал три вещи: серебряное ожерелье – я знала, что оно перешло к нему от матери. Жестяную дудочку, на которой он за эти годы наловчился красиво играть. И вырезанную из кости фигурку птицы.

Последним был его меч – самое ценное имущество, возможно стоившее дороже всего жилища.

– Я его чуть не оставил, – заметил он, отложив оружие, и, наморщив нос, смерил его взглядом. – Он… это его, знаешь?

– Знаю.

Я вспомнила окровавленный плащ, который с наслаждением сбросила сразу после прибытия на Ару. Вспомнила, как скручивались в очаге у Макса клочья моих обрезанных волос.

– А все-таки… – Серел тронул рукоять, как трогают за плечо друга. – На всякий случай.

На всякий случай.

Как мне хотелось, чтобы моему другу никогда больше не выпало «всякого случая». Чтобы ему можно было расстаться с острой сталью. Я смотрела, как Серел кружит по комнате, изучая свое новое жилье, и комок вставал у меня в горле.

– Прости, – сказала я. – Не думала, что будет так… – Я запнулась на слове. – Я скоро раздобуду тебе что-нибудь получше.

– Что? Да тут шикарно! – Он наградил меня ухмылкой.

Боги, ничто не сравнится с его улыбкой. Она осветила все лицо. Он подошел к окну, простер руки:

– Ты посмотри! Из него видна свобода, Тисаана!

Свобода – глаз не отвести: узкий переулок, заваленный мусором, и кирпичная стена с накорябанным на ней очень нехорошим аранским словом.

– Что с того, что не ласкает глаз, – добавил Серел, словно подслушав мои сомнения. – С хорошим часто так.

В другое время я бы непременно воспользовалась приоткрытой им дверью, чтобы, по обыкновению, отпустить на свой счет глупую и злую шуточку. Но сейчас не находила слов.

Мне хотелось ему верить. Но я видела его силуэт на фоне окна, когда он уронил руки, оглядывая столичные трущобы. Видела, как погасла его улыбка и между бровями собрались морщины. И я чувствовала – он тоже в сомнении.

Свобода – да. Но его и многих других снова вырвали из привычной жизни и вышвырнули в мир, которому нет до них дела.

И мое дело – как-то это возместить.

Остаток дня я прожила как в тумане. Упражнялась. Обдумывала стратегию. Вместе с Нурой, сиризенами и Зеритом склонялась над картами. Тщательно следила за Решайе и старательно латала дыры, которые проделывала у меня в груди тревога. И конечно, ничего не показывала. Я мало что умею лучше, чем скрывать колебания, вот и теперь прятала их за спокойной, гладкой как шелк самоуверенностью.

И все же, судя по тому, как за ужином поглядывал на меня Саммерин, он угадал кое-что из того, что я не хотела показать.

– У тебя усталый вид, – сказал он.

В его устах это прозвучало не обидно, а ласково. Был у него такой дар.

– У тебя тоже.

Он тихо усмехнулся:

– Не сомневаюсь.

– Тревожишься за Мофа?

– Макс его прикроет. От всего, от чего сумеет.

«От чего сумеет». Мы оба понимали, что это значит. Одно дело – прикрыть Мофа от магии и стали, прикрыть от ран на теле. Но мы с Саммерином знали, что война ранит глубже.

Саммерин задумчиво раскручивал вино в бокале. При первом знакомстве его спокойствие показалось мне совершенно непробиваемым. А теперь я и в нем видела невысказанное сомнение, оседавшее на молчании, как туман на запотевшем стекле.

– Иногда я боюсь, что всему этому не будет конца, – пробормотала я.

Он помолчал, прежде чем ответить.

– Иногда я тоже. – Он отставил бокал, опустил глаза в стол. – Но я для того так рвался в целители, чтобы чинить то, что сломалось. Пусть даже мои способности так хорошо подходят… для разрушения.

«Подходят для разрушения»… Я вспомнила, как выглядело исцеление силами Саммерина: мышцы, жилы, кожа стягивались будто по собственной воле. Еще я вспомнила, как ощутила его власть над моим телом, когда не сдержала Решайе, – тогда, в казарме рабов в Трелле.

Он сделал то, что был должен, и я была тому рада. Но солгала бы, сказав, что не вижу темной стороны его силы. И Саммерину, наверное, приходилось отталкивать ее так же, как мне – мою.

– Понимаешь, человеческое тело – великолепная машина. – Он говорил будто бы сам с собой. – Все мускулы, сосуды, нервы безупречно согласованы. Но это согласие так легко нарушить. Боец я так себе, но на моем счету больше убитых, чем у остальных в моей части. Я убиваю умело. Вот они и не хотели меня отпускать.

При этих словах он брезгливо наморщил нос, и по спине у меня прошел озноб.

– Как ты вырвался?

– Я им был нужен ради Макса, когда в нем обитал Решайе. Но все равно они ждали от меня работы воина, а не целителя. Макс тогда поднажал. Сказал, что ему необходим целитель и почему бы не я, раз уж я все равно его оседлал. – Слабая улыбка. – Это, конечно, он так выразился.

Я улыбнулась. Конечно он.

– Мне трудно представить тебя кем-то, кроме целителя, – сказала я. – Тебе это так подходит.

– По правде сказать, Тисаана, целительство – это война. – Он только теперь вскинул на меня глаза, и в них под обычным спокойствием мелькнуло что-то острое и шершавое. – Действуешь иногда чисто по наитию. И бывает, вопреки всем стараниям, проигрываешь бой. Исцелять по любому счету труднее, чем убивать. Но это уж всегда так. Я прошел обе дороги. Разрушать просто. Создавать трудно.

Он откинулся назад, глубоко затянулся из трубки. И когда заговорил снова, улыбка сползла с его губ.

– Но дело того стоит, – сказал он. – Это дело всегда того стоит.

Мне выделили комнату в гостевом крыле дома. Здесь не пахло смертью, как в главных жилых помещениях, и в Решайе эта комната тоже не всколыхнула воспоминаний. Но все же я, лежа в темноте, костями чувствовала отсутствие Макса. А ведь я привыкла терять тех, кого люблю. И не ждала, что у одиночества окажутся такие острые зубы.

Решайе обвился вокруг моей боли, как струйка дыма вокруг чашечки трубки. Я чувствовала, как он перебирает и с любопытством рассматривает мою печаль.

При других обстоятельствах я бы ее отняла. Сейчас слишком устала.

«Ты знаешь это чувство?»

…Я знаю печаль…

«Не печаль. Скорее это…»

Что «это»? Я показала ему, что пережила, оставляя за спиной Серела, как с тех пор каждую минуту мечтала его вернуть. И еще сочащуюся кровью рану от потери матери, хотя с тех пор прошло столько лет, что ее черты стерлись в памяти.

…Горе… – пробормотал Решайе.

Я удивилась: ему понятно горе?

«Пожалуй, это можно назвать горем. Боль от чьего-то отсутствия».

…Для меня было таким горем лишиться Максантариуса. Пока не появилась ты…

Я подавила отвращение. Мне хотелось сказать: «Какое у тебя право грустить по нему, тосковать? После всего, что ты с ним сделал?» Но я старательно спрятала эти мысли, скрыла их там, куда Решайе не дотянуться. И спросила его:

«А что было до того?»

…До того ничего не было…

«А другие люди, носившие тебя в себе?»

…До Максантариуса была белизна, белизна, белизна. Другие были. Но теперь они всего лишь разбитое окно в иные жизни…

Запах моря, женщина глядится в зеркало, убирает от глаз медные волосы. Вкус малины.

«А до того?»

…До чего?..

«Когда у тебя не было других. Или всегда были?»

Молчание. Горестная пустота.

…Не думаю… – прошептал он. – …Может быть, что-то было. Но не помню что. А может быть, всегда только ненужные, разрушенные другие…

Протянутые сквозь травы руки. Снова и снова. Золото под солнцем. Блестящая чернота и отраженное в ней лицо, которое никак не разглядеть, сколько бы ни ворошил свою память Решайе.

Это было почти… по-человечески. Такая грусть.

«Чего ты хочешь, Решайе?»

Долгое молчание. Я чувствовала, как зацепил его мой вопрос.

…Я хочу историю…

«Историю?»

…История – это доказательство, что существует нечто между жизнью и смертью Я так долго существую между. Я хочу… – Он пошарил в поисках нужного слова, не нашел. – …Я хочу чего-то настоящего. И хочу жизни или смерти – вместо того ничто, что между…

Я сморгнула удивление. Не знаю, чего я ждала от него, но только не желания смерти. Хотя разве бы я ее не желала, живи я, как он?

«У нас есть дело, – пробормотала я. – Надо показать им все, на что мы способны. И делать это надо очень осторожно. Но если ты мне поможешь, Решайе, я обещаю тебе историю. И я придумаю, как дать тебе смерть».

…Разве я могу тебе верить? Ты столько раз меня предавала…

Арена. Руки Макса касаются моего тела. И как я отрезала Решайе в доме Микова.

«Я не сумею доказать тебе, что не лгу. Придется просто мне довериться».

…Доверие!.. – с гадким смешком выплюнул Решайе. – …Люди так дорожат такими вещами. Верой без причины…

«Или тебе придется со мной схватиться, и победа будет за мной. Как тогда, в Трелле».

Хотя иногда я гадала: осталась ли победительницей? Или сделала то, чего хотел от меня Решайе либо какая-то его часть?

Долгое молчание.

«Выбор за тобой», – сказала я и плотно задернула занавес сознания.

Передо мной тоже был выбор.

Правда, я не выбирала войну за Зерита. Но пусть не все в моей власти, все же что-то решаю я.

Я хочу победить. И хочу победить быстро. Я всю жизнь выкрадывала малые осколки силы из жадных лап треллианских лордов. Я умею сложить из осколков что-то большее.

Я для того и создана.

Глава 10

Эф

– Что ты здесь делаешь?

Разбудивший меня голос наждаком прошелся по налитой болью голове.

Я с усилием разлепила веки. Шея болела. Щека лежала на черном шелке, поясницу свело, лицом я уткнулась в край кровати. Воспоминания расплывались в выпитом накануне спиртном.

Старая целительница презрительно смотрела на меня:

– Тебе здесь нечего делать.

– Я просил ее побыть со мной.

Голоса прозвучали совсем рядом, ясно, хоть и с хрипотцой от долгого молчания. Я заставила себя выпрямиться. Посмотрела на свою ладонь – ладонь, еще прикрывающую тонкие длинные пальцы. От его пальцев проследила глазами руку до плеча, увидела лицо… два зеленых глаза, внимательно взглянувшие на меня, прежде чем снова обратиться к целительнице.

Тот, Каменный.

Разом вернулась память. Я утонула в смущении. Отдернула руку, отшатнулась от кровати.

– Прости, я…

Но целительница круглыми глазами смотрела только на Каменного.

– Прости, я не хотела так скоро тебя будить. Тиирн пожелал увидеть тебя, как только очнешься. Позволь, я извещу. – Ее взгляд похолодел. – Твой отец не обрадуется, что ты была здесь. Советую удалиться, пока его нет.

Я отвела глаза.

Она торопливо вышла, оставив нас с Каменным в неловком молчании. Я с заметным усилием встала:

– Приношу извинения.

– Не за что. – Он бросил на меня странный взгляд. – Целительница сказала: «твой отец»…

Я скривилась. Иногда – чаще всего – проще, если об этом не знают.

– Значит, – спросил он, – я говорю с?..

– Нет. Тиирна – моя сестра, – слишком поспешно ответила я. – Я тебя оставлю.

Я повернулась к выходу.

– Погоди. Как твое имя?

Я остановилась, обернулась. За хриплым голосом только теперь заметила выговор Каменных, придававший словам странную мелодичность.

– Эф, – сказала я. – Эф Ай-Аллауф.

– Эф, – повторил он медленно, катая слово на языке, как глоток вина.

Глаза у него были обведены темными кругами, смотрели устало, но от этого почему-то казались еще острей. Я чувствовала, что меня видят – рассматривают – так внимательно, как давно-давно не смотрели.

По спине прошел холодок. Не знаю, с непривычки или от неловкости.

– А твое? – спросила я.

– Кадуан Иеро.

Иеро. Этого рода я не помнила, но ведь мне давно уж не было нужды помнить устройство других Домов, тем более малых, как Дом Камня.

– Рада, что нам довелось узнать другу друга, Кадуан Иеро, – тихо сказала я. – Вчера я на это не слишком надеялась.

Что-то мелькнуло в его лице.

– Останься, – попросил он.

– Мой отец этого не хотел бы.

– А я хотел бы. Ты меня сюда привезла. И тебе следует услышать, в чем дело. – Он добавил: – Прошу тебя.

Я колебалась.

Мне и так страшно было взглянуть в лицо отцу, когда он застанет меня здесь и придется объяснить, как это вышло. Но что-то в лице Кадуана, что-то скрытое под его необыкновенным бесстрастием, напомнило мне мои худшие страхи.

Нет ничего печальнее такого одиночества.

Я подсела к его постели.

– Хорошо, – сказала я.

Отец пришел не один. С ним была Сиобан и еще Клеин, сиднийский наставник воинов и разведчиков. Все трое наградили меня странными взглядами. В глазах Сиобан было тщательно скрытое недоумение. Клеин ничуть не скрывал чистого отвращения, на которое я охотно отвечала тем же. А отец мой чуть заметно запнулся и чуть заметно сощурил глаза. Это длилось не дольше секунды, но его неодобрение легло мне камнем на душу.

Если Кадуан что-то заметил, то не показал виду. Не выказывал он и признаков боли, хотя я не сомневалась, что он страшно мучается: боль истерзанного тела и боль полного, внезапного одиночества. Мой отец, и Клеин, и Сиобан торжественно принесли ему соболезнования, но Кадуан их как будто не услышал.

– Мы глубоко опечалены случившимся с Домом Камня, Кадуан Иеро, – сказал мой отец. – Это страшное несчастье, и мы никогда не допустим, чтобы такое случилось с другим домом.

Кадуан лишь мельком взглянул на него.

– Вы там были? – спросил он. – Видели?

– Да, – тихо ответила ему Сиобан.

– Ничего не осталось.

– Ничего.

– Ты мне сказал, это сделали люди, – пробормотала я. – Но я думала… такого не может быть!

Или может? Вопрос тяжело и едко повис в воздухе.

Все смотрели на Кадуана в ожидании ответа, а он смотрел мимо, на дальнюю стену, словно сквозь нее видел горизонт.

– Вы знаете, – заговорил он, – что в мире нет созданий более чувствительных, чем бабочки Каменного Атривеза.

– Прости? – Отец наморщил лоб.

– Они – одни из немногих обитающих среди фейри созданий с врожденной чувствительностью к магии. В следовых количествах, но достаточно, чтобы способностью к предвидению превзойти всех животных. Поэтому их трудно убить. В Атекко они быстро расплодились, потому что мало кто из хищников способен их поймать. При малейшем, самом отдаленном намеке на опасность они просто улетают.

Только теперь он обратил к нам зеленые, как мох, глаза.

– В то утро они все разлетелись. Тысячами потянулись в небо, как пар над озером. Знаете, на что похож шум крыльев десяти тысяч бабочек?

Так спокойно он говорил. Но я перевела взгляд на его руки – они комкали, стискивали край простыни.

Горячечные обрывки слов, услышанных прошлой ночью, всплыли у меня в памяти.

«Как дождь шумит».

– Как дождь, – шепнула я.

Уродливое подобие улыбки скривило ему уголок губ, и он чуть опустил подбородок:

– Именно так. Было красиво.

Я почти услышала это. Почти увидела.

Он больше не улыбался.

– Совсем не похоже на то, что было дальше. Дальше было отнюдь не красиво. Тысячи человеческих солдат обрушились на Атекко. Я не видел, откуда они взялись. Я работал в архивах на окраине города, когда услышал крики, вопли. Выглянул в окно, когда все уже случилось. Они были повсюду. Многие применяли магию.

Короткое молчание. У него дернулся мускул на скуле.

– Спастись почти никто не сумел, – наконец заговорил он. – Слишком много их было. Я собрал тех, кто сумел вырваться, и привел сюда. Остаться нельзя было, мы бы не выжили.

– Но ведь люди настолько слабее нас, – заговорил Клеин. – Как же?..

– Слабее! – Кадуан беспомощно фыркнул. – В природе так не бывает. Даже у самых сильных хищников есть враги. А когда их трое на одного…

– Трое на одного? – ахнула Сиобан.

– Чему удивляться? Срок человеческой жизни – малая доля нашего, и да, телесно они, может быть, слабее. Но в то время как фейри производят хорошо если одного или двоих детей за пятьсот лет, люди плодятся легко и часто. А когда они снова получили доступ к магии… – Взгляд у него потемнел. – Мы засели тут, оставив людей покорять горы, пустыни и моря, очищать от главных угроз самые негостеприимные местности в мире. И при этом… все думаем, что мы им не по зубам.

– Потому что так оно и есть, – с напором произнес Клеин. – Трагедия владений Каменных не повторится. Клянусь тебе в этом. Ваш Дом они застали врасплох. Но нас не застанут, и никого другого тоже.

Кадуан ответил ему жестким взглядом:

– Меня гордыня не успокаивает. Не вижу для нее причин.

Он говорил просто, как о сверившемся факте, – и, пожалуй, был прав. Можно утешаться клятвами мести и надеждами на скорое возмездие. Но что они значат для Кадуана? Разве они возместят то, что уже потерял его народ?

Нет.

Мне представились те одинокие дома под дождем – теперь от них остались холодные груды кирпича.

– Ты можешь остаться здесь. – Слова сами сорвались с моих губ. – Сколько тебе нужно. Ты и все, кто уцелел, здесь дома, если… если вам нужен дом.

У меня горели щеки. Я чувствовала три пары глаз, сверлящих мое лицо. Не мне было раздавать такие обещания. Дом Обсидиана упорно держался наособицу, и хотя Дом Камня был с нами в неплохих отношениях, к союзникам тоже не принадлежал.

Я старательно прятала глаза от отца, глядела только на Кадуана.

И опять мне показалось: он даже не догадывается, что я забыла свое место. Вместо того в его лице едва заметно мелькнуло… что-то мелькнуло.

– Благодарю тебя, – сказал он. – Ты очень добра.

– Разумеется, ты и твои сородичи можете оставаться здесь сколько пожелаете, – заговорил мой отец.

Я удивленно заморгала: даже после моего неуместного обещания не ждала, что он так легко даст убежище чужакам.

– Сородичи, – тихо, словно про себя, повторил Кадуан.

– Их еще восемнадцать, все в лечебнице. Почти все пока без сознания, но ты сможешь навестить их, как только встанешь на ноги.

Кадуан побледнел сильнее, морщинка между бровями углубилась.

– Мне говорили, – продолжал отец, – что ты из рода, имеющего права на каменную корону.

Кадуан быстро покосился на меня и снова уперся взглядом в свои ладони:

– Тринадцатый в очереди. Это, почитай, не право.

– Теперь это не так.

– Какая разница, кто взойдет на престол исчезнувшего народа. Призракам и руинам не нужны вожди.

– Восемнадцати душам в этой лечебнице, как никогда, нужен король.

Кадуан заметно поежился, словно этот титул обжег его:

– Я не рожден править.

– Возможно, – возразил отец, – но придется.

Все надолго умолкли. Наконец Кадуан поднял голову и снова встретился со мной глазами. Я увидела застывшее в них неохотное, невысказанное решение – из тех, от которых у меня озноб шел по спине.

– Темное дело.

Прямо из лечебницы мы направились в отцовский кабинет. Едва закрылась дверь, все резко переменилось. Спокойная уверенность осталась снаружи. Внутри – только холодная сосредоточенность.

– Нам ни к чему всюду видеть угрозу, – сказал Клеин. – Дом Камня – малый народ, и их застали врасплох. С нами такого…

– Ты как будто намекаешь, что погибшие Каменные сами в том виноваты! – не удержалась я.

– Я просто здраво оцениваю ситуацию.

– Здраво! Что здравого в гибели тысяч фейри?

– Мы слишком многого не знаем, – подала голос Сиобан. – Я не понимаю, как им это удалось. Пусть численный перевес был на их стороне, но такое небывалое побоище… И причины мы не знаем.

– Не думаю, что ответы на твои вопросы нам помогут, командир Ай-Рейд. – Отец остановился перед окном.

Из окна открывался вид на поля, начинавшиеся сразу за Уделом. Дальше поднималась Стена, а с такой высоты виден был и пышный ковер леса за ней.

Где-то там лежали руины Дома Камня. Не так уж далеко.

– Согласна, – признала Сиобан. – И все же полезнее найти эти ответы, чем действовать сгоряча. И при всем моем сочувствии к Дому Камня, следует помнить, что мы защищаем интересы сидни, а не Каменных.

У меня брови полезли на лоб. Я развернулась к ней, не находя слов от гнева.

– А в чем состоят интересы сидни? – задумчиво протянул отец. Посмотрел через плечо, и его взгляд упал на меня. – Кажется, ты хочешь что-то сказать, Эф?

Я так отвыкла говорить с отцом, что в другое время онемела бы под его взглядом, – я не могла понять, почему он вообще допустил меня сюда. Но сейчас передо мной стояло искаженное горем лицо Кадуана, и ярость туманила мне мысли, подстегивая язык. Я ответила, не успев ничего взвесить:

– Люди дрались как трусы. Взяли числом. Если люди поступили так с Домом Камня, не пощадят и других. Нам нельзя этого допустить.

– Нам все еще неизвестна причина нападения, – сказала Сиобан. – Рано делать выводы. Возможно, их враждебность относится только к Каменным.

– Думаешь, границы наших домов значат для них больше, чем для нас – их границы? В этой резне пролита кровь фейри. Все равно, какого Дома, – это заслуживает мести. – Я остановилась у стены, прижала ладонь к холодному камню. – Нас хотя бы защищает Удел. У других Домов и того нет. А если другие дома постигнет та же судьба, что Дом Камня, если фейри будут выбивать род за родом, пока мы не останемся одни… Тогда мы в своих тоннелях будем как мыши в норах.

Я не смела встретить взгляд отца. Спустя несколько долгих секунд подняла голову – он все еще смотрел в окно.

Сиобан повернулась к карте, выведенной на стене посеребренными желобками:

– Главная опасность угрожает тем домам, что дальше на юг, ближе к человеческим землям, и в них же больше всего надежды что-то узнать. – Она указывала на значки, обозначившие приморские и островные дома. Дом Тростника. Дом Бурных Волн. Дом Кораблика. Но все они в союзе Титери.

– Иеро об этом промолчал, но и Дом Камня негласно принадлежал к Титери, – добавил Клеин.

«Титери» у него прозвучало, как у другого – «жидкий навоз», и все, соответственно, наморщили нос.

Почти все Дома фейри принадлежали к одному из двух союзов. Титери возглавлял Дом Своевольных Ветров, а Дом Обсидиана держал знамя Кайдра. Отношения между ними были… не из лучших. С последней войны между двумя союзами минуло много лет, но, пока воевали, войны шли ожесточенные. Такие не скоро забываются.

– Эф права, – заговорил наконец мой отец.

При этих словах я невольно захлопала глазами.

– Возможно, это важнее розни между Домами, – продолжал он. – И если для получения ответов придется сотрудничать с Титери, будем сотрудничать.

Клеин вздернул брови:

– Со всем почтением замечу, что Своевольным Ветрам нельзя доверять. Из боязни воображаемой угрозы нельзя забыть о той, что уже держит кинжал у нашего…

– Я принял решение, – ответил отец. – Ныне же вечером напишу Своевольным Ветрам.

Через день-другой после того, как очнулись все Каменные, Кадуан короновался.

На этом настоял мой отец, что меня не удивило: отец превыше всего чтил старый обычай, хотя Кадуан от одной мысли о короне покрылся смертной бледностью.

– Перед кем короноваться? – спросил он. – Перед десятком подданных?

Отец, очевидно, не понимал, в чем вопрос.

– Да, именно, – ответил он.

Коронация состоялась в отцовском тронном зале. Каменные стояли на черном стекле перед помостом – их малая горстка выглядела затерянными в море одинокими суденышками. Произносились положенные слова, шепотом звучали молитвы, обряд Каменных смешался с обрядом сидни. Корону Кадуану вручил мой отец. Над прекрасным изделием из меди и блестящих каменьев поднимались тонкие, как оленьи рога, зубцы – Клинки принесли ее в числе немногого спасенного из руин Дома Камня.

Кадуан встал, и горстка подданных склонилась перед ним. У меня защипало глаза.

Мой отец на своей коронации выглядел властелином всего света. Я благоговела перед ним – перед его быстрой улыбкой, перед отважной решимостью, приставшей скорее стихийной силе, нежели живому, уязвимому созданию.

А Кадуан? Кадуан смотрел мимо своих подданных, мимо моего отца, сквозь Удел, словно искал глазами лежащий вдали родной дом. И казался таким… потерянным.

На рассвете следующего дня прибыли фейри Дома Своевольных Ветров.

Глава 11

Макс

Я честно старался не оглядываться.

Казалось, что так будет легче. Когда мы выезжали, я дышать не мог. Мне вручили столько жизней, велев бросить их тараном против самых мощных городов Ары. Начать предстояло с Антедейла, города-крепости и одного из драгоценных ключей на дороге Зерита к победе. И это, конечно, было бы только первым шагом.

Да, я старался. Но когда, по моим прикидкам, стены почти скрылись из виду, не выдержал, обернулся. Тисаана стояла на балконе – красное пятнышко. Я поднял руку, махнул ей на прощанье.

Моф ехал со мной рядом. Ему дали большую неуклюжую скотину – тягловую лошадь, не желавшую ни шевелиться, ни слушаться всадника, – это было бы очень смешно, будь я в настроении посмеяться.

Он повернулся в седле, проследил за моим взглядом:

– Что она будет делать?

Вознесенные в небесах! Ну и вопрос…

– Будет защищать Корвиус.

– В одиночку? – Моф насупил брови.

В животе у меня все перевернулось.

Я мог бы сказать: «Нет, не в одиночку, с ней вся армия Зерита».

Я мог бы сказать: «Нет, с ней Зерит, который ее предал, и Нура, заготовившая отравленный кинжал на каждую глотку».

Я мог бы сказать: «Нет, с ней Решайе, древняя кровожадная сущность, способная только уничтожать».

Вместо всего этого я сказал «да». Показалось, так будет ближе к истине.

Моф надолго замолчал, что было ему несвойственно. Но краем глаза я видел, что он все оглядывался, пока крепость не скрылась за клубами тумана.

До Антедейла предстоял долгий путь. В моем войске были не только повелители, поэтому нельзя было сократить дорогу стратаграммами. Да и вообще перемещать этим способом сразу сотни – мысль не из лучших: высок риск, что люди будут валиться друг другу на головы. Или, как в одном недоброй памяти случае, – проваливаться друг в друга.

У меня было два заместителя, каждый помогал управлять половиной войска.

Одна из них, Эссани, соларий выше меня ростом, собирала каштановые волосы в высокий пучок на макушке. Ей было, пожалуй, за сорок, в глазах застыло вечное «со мной не шути». Я знал ее по годам службы, хоть и не слишком близко. Она казалась мне сильной и дельной. Странное дело, с Зеритом ее связывала близкая дружба. Я еще тогда этому удивлялся.

Второй – Арит, был вальтайн с замечательной белой бородой и блестящими из-под вечно насупленных бровей глазками. Тощий и большой гуляка. Но еще и умен, и люди им восхищались, а такими предводителями, как я давно убедился, стоит дорожить.

Оба выглядели знающими свое дело командирами, искусными повелителями и хорошими солдатами. Но я твердо знал, что выбрали их не только за опыт и искусство. Мне Зерит усердно внушал, будто держит меня в руках, но только идиот не приставил бы ко мне самых доверенных своих людей. Эссани и Арит повиновались моим приказам, но верность их, конечно, принадлежала Зериту. И стоило мне переступить черту, оба мигом донесли бы ему.

Впрочем, я и не собирался своевольничать. Как ни противно признать, Зерит был прав. Я прискорбно осторожен по натуре, и его угрозы Тисаане засели у меня в памяти. Хотелось бы верить, что исполнить их невозможно. Проклятье, я и верил, что это невозможно. Но за такой долгий срок успел забыть, как силен этот страх – страх перед потерей. Были вещи, которыми я просто не мог рисковать.

В тот вечер я наблюдал, как солдаты разбивали лагерь. Если ближайшее будущее страшило кого-то из них, они не выдавали страха. Только очень уж молодых набрали вербовщики. Таких мальчишек, как Моф, больше не попадалось, но немногим старше – были. Эти пыжились, расхаживали враскачку, усердно выставляя себя дураками.

Тошно было смотреть. Отяжелевшие веки и усталость в теле подсказывали, что после долгого дня пути меня должен мучить голод. Но я равнодушно смотрел в миску с супом и в конце концов придвинул ее Мофу, который выхлебал все до капли в одиннадцать впечатляющих глотков.

После ужина, когда большая часть солдат собралась к выпивке, ко мне подошел высокий долговязый юнец:

– Генерал Фарлион. Позвольте вас отвлечь?

Я моргнул. Не от чего было отвлекать, разве что от молчаливого рассеянного созерцания ужаса бытия. Я откашлялся и поднялся от стола:

– Прошу.

Было темно, светила только луна и догорающие отблески лагерных костров и фонарей. У парня были всклокоченные волосы мышиного цвета, почти скрывавшие глубоко посаженные глаза, и кривая виноватая полуулыбка. Я чувствовал, что должен его знать, только не мог вспомнить.

– Просто хотелось самому вас увидеть, сударь.

Он вскинул руку в салюте и склонил голову – мне стало не по себе от этого зрелища.

– А, это ни к чему… просто…

Я протянул руку – парень непонимающе уставился на нее, потом жадно схватил и пожал.

– Большая честь, сударь! Фелип. Фелип Алеор.

Я вспомнил, и меня как камнем ушибло.

– Алеор, – повторил я.

Он удивленно выгнул брови. И расплылся в улыбке:

– Вы помните?..

– Помню, конечно.

В моем голосе невольно прорвалась досада: «Ты думал, я мог забыть?» Я опять прокашлялся.

– Ты ему кто?

– Брат, сударь.

Я разглядывал юнца. Сколько ему может быть? Девятнадцать? Двадцать? Примерно столько было его брату, когда тот стоял на его месте. Сходство между ними немного пугало. Та же неуклюжая осанка, мосластые конечности, такие же нелепо растрепанные волосы.

– Райан всегда так хвалил вас. Вот я и, когда узнал, что вы нас поведете… – Фелип покачал головой. – Если позволите начистоту, вы в нашем доме считались легендой, еще когда я был мальчишкой. А после вашей победы в Сарлазае… это такая честь, сударь. Такая честь идти за вами в бой.

Честь… Меня затошнило.

– Это честь для меня. Райан был хороший человек. Мир без него стал хуже.

– Спасибо, сударь. – По лицу Фелипа прошла тень грусти. – Он был хороший солдат. И уверен, для него много значило бы, что вы тоже так думаете.

Мне понадобились все силы, чтобы не возразить: «Нет, я не это сказал. Он был не хорошим солдатом, а хорошим человеком, а это в тысячу раз большего стоит».

Я слишком долго молчал, и Фелип смутился:

– Ну, мне пора возвращаться, но просто я хотел сам вас увидеть. Еще раз спасибо вам, сударь. Это такая честь.

Вознесенные, снова это слово!

– Так же и для меня, – буркнул я.

Фелип, снова отдав салют, отошел к кострам на берегу, оставив меня с чувством, что я только что беседовал с призраком.

Отчего меня так встряхнуло? Я просто смешон. И вдруг я… что я? Рассердился? Слово казалось неподходящим, но чем другим ответить миру, который выбрасывает жизнь Райана Алеора как ненужную вещь, а потом швыряет в ту же алчную пасть его братишку?

– Макс, ты в порядке?

Робкий оклик Мофа вырвал меня из задумчивости. Я обернулся. Парень, обхватив пустую миску, большими глазами смотрел на меня. Он весь день со мной почти не заговаривал, – верно, моя вчерашняя вспышка его напугала.

– Зачем ты пошел в армию? – спросил я вместо ответа.

Его круглые глаза стали еще круглее.

– Я же говорил: Элен – учитель не из лучших, и…

– Не то, Моф. Я… – Я со вздохом ущипнул себя за переносицу. – Я не для того спрашиваю, чтобы тебя выбранить. Я хочу знать ответ.

Он с опаской разглядывал меня.

– Начистоту, – попросил я. – От сердца к сердцу.

– Я и не вру. Все так и было. Элен как учитель не сравнится с Саммерином. А там сулили уйму – правда уйму денег, – а ты же знаешь, мой отец…

– Если твой отец нуждался в деньгах, мы могли бы найти другой способ.

Он потупился:

– Не только в этом дело. Просто… Вы с Саммерином и Тисааной отправились бить рабовладельцев! А я учил уроки и ничем не мог помочь. Поэтому, когда вербовщики стали зазывать, я подумал… – Он пожал плечами. – Хоть какой-то прок с меня будет вместо…

– Моф, тебе, проклятье, двенадцать лет!

– Тринадцать!

Я воздел руки:

– Разумеется, это все меняет.

– Вы с Саммерином служили с двенадцати.

Меня будто под дых ударили.

– Это другое.

– Почему? Повелеваю я хуже вас. Но я научусь. Кое-чему уже научился, я все время упражнялся. Я с вашего отъезда в Трелл даже не поломал ничего. Я смогу быть не хуже вашего. – Брови у него сошлись, пальцы стискивали край миски. – Я буду работать втрое больше. Но я хочу быть не хуже вас.

Я зажмурился. В темноте под веками вставало давнее воспоминание. Брат, семнадцатилетний, вкладывает меч в руку мне, десятилетнему. Или я сам схватил, насмотревшись, как он машет клинком?

Я втянул в себя воздух и выдохнул медленно, сквозь зубы.

– Время, проведенное на поле боя, не придаст тебе ценности и не увеличит твоего искусства.

– Но…

– Мы с Саммерином чуть не десять лет пытаемся исправить то, что сотворила с ними Ривенайская война. Ты это понимаешь?

– Но, Макс…

– Не перебивай меня. – Я погрозил ему пальцем. – Слушай. Я перевел тебя в эту часть, чтобы ты мне помогал. Когда доберемся до Антедейла, будешь в лагере заниматься важнейшими делами снабжения и обустройства и на милю не подойдешь к полю боя. Понял?

Он сильнее прежнего свел брови:

– Но?..

– Моф, ты понял?

Он надолго замолчал, задумался. И наконец выговорил:

– Значит, не будет с меня никакого проку.

– Иногда лучшее, что ты можешь сделать, – это быть бесполезным, – сказал я ему.

И оборвал разговор.

Глава 12

Тисаана

Мне снилось воспоминание. Снился Эсмарис.

Мне было пятнадцать, и я сидела в одном из множества его изукрашенных бархатом салонов. Со мной были еще две женщины, тоже рабыни, – под конец я стала фавориткой, но тогда еще нет. Обе были старше меня и невиданно красивы. Они увивались вокруг Эсмариса и его полководцев, а те воспринимали их как деталь обстановки, уже поднадоевшую. Впрочем, женщины знали свою роль, как и я свою. Они были приевшимся угощением, а я – еще диковинкой: девочка-фрагмент с необычной кожей, необычными глазами и умением создавать таких красивых бабочек.

Эсмарис с его генералами говорили о делах. Я порхала по комнате, исполняя свою маленькую роль, но одним ухом прислушивалась к разговору. Я была молода, но уже понимала, как дорого стоят обрывки незаметно подслушанных бесед.

В тот день Эсмарис был недоволен.

Он воевал с другим властительным родом Трелла за ценные земли на востоке. Исключительно военной мощью он захватил малый участок и намеревался зажать в кулак остальное. Но соперники, озлобленные его победой, посылали своих людей выжигать его поля. Посылали на смерть. Поджигатели – рабы – погибали, выполняя задание. А земля прежним хозяевам не возвращалась. Это делалось назло, и только назло.

Конечно, у треллианских лордов такие игры были в обычае. Они не голодали – что для них горы уничтоженной еды? И рабы для них были имуществом, а не людьми, так что выбросить несколько жизней ради мести почиталось недорогой ценой.

Недовольны были и генералы Эсмариса, лица у них на протяжении его речи шли пятнами, на худые плечи раскинувшейся рядом женщины летели брызги слюны. Я восхищалась ее самообладанием – женщина не стирала плевков.

– Мы их уничтожим, – брызгал слюной один генерал, обрушивая кулак на стол. – Сил у нас почти вдвое больше, и лучше обученных не найти во всем Трелле. Мы могли бы навсегда избавить Трелл от этого рода.

Но Эсмарис и в гневе оставался холодно-расчетлив.

– Могли бы, – невозмутимо произнес он, – но не станем.

Даже я удивилась, а лицо генерала прямо скомкало недоумением.

– Невозможно терпеть такое унижение!

– Разумеется. Но они избрали бессмысленное уничтожение потому, что за их узкими лбами ничто большее не умещается.

– Они оскорбляют имя Микова! – прорычал генерал. – И не заслуживают пощады.

Гнев Эсмариса сорвался атакующей змеей. Так всегда бывало: безмятежный покой – и вот уже он, дотянувшись через стол, держит генерала за горло.

– Пощады? – медленно выдохнул он. – Не о пощаде речь.

Генерал корчился, боролся за дыхание. Шевельнуться он не мог. Женщины отводили глаза, старательно показывая, что не замечают происходящего.

– Зачем мне тысяча мертвецов? – Эсмарис весь подался вперед, продолжая: – Мертвые бесполезны. Мертвые не вспомнят твоего имени.

Он поймал мой взгляд. В его глазах блеснула такая злоба, что у меня перехватило дыхание, отнялся язык. Мне не полагалось видеть в нем этой жестокости. Я не смела показывать, что видела.

Но вероятно, я значила для Эсмариса так мало, что осуждение на моем лице показалось ему не более сильным, чем на лицах украшавших салон статуй. Он выпустил генерала, оставив его бессильно сползать на пол.

Эсмарис Миков не атаковал соперничающий дом. Он мог уничтожить города и сжечь посевы. Но не стал.

Вместо того он захватил детей рода, искалечил их, оскопил. Я только по слухам знала, что с ними проделывали, и молилась, чтобы слухи преувеличивали, хотя и догадывалась, что они правдивы. Одним ударом, потратив лишь несколько жизней, Эсмарис убил будущее семьи. Он вернул родным трупы. И оставил в живых по одному ребенку из каждой ветви рода – сохранив им языки, чтобы они точно знали, кто это сделал и каково его милосердие.

На Эсмариса Микова больше не нападали.

– Тисаана!

Я разом открыла глаза. И сразу поняла – что-то случилось. Пока расступалась темнота, рука одолела полпути до рукояти Иль Сахая.

Глаза уже выделили из темноты человеческий силуэт. Белая кожа, белые волосы, белые глаза, белые одежды.

– Вставай, – сказала Нура.

Я уже вставала.

– Что случилось?

Мне не требовалось ответа. Воздух звенел, как бывает перед ударом молнии – из тех ударов, что возбуждали голод Решайе.

– Казарцы ударили первыми. Они у порога. Надо отогнать.

Она говорила об этом как о скучной обязанности – так говорят о пробравшихся в амбар крысах или о давно не чиненной изгороди. Встав, я взяла из ее рук военный мундир, сунула ноги в сапоги и быстро, не зажигая огня, оделась.

Когда я шагнула к Нуре, она бросила на меня быстрый взгляд с легчайшим намеком на колебание. Не было времени его осмыслить – она уже применила стратаграмму, и мне ударил в лицо вал холодного воздуха.

Темнота спальни сменилась серебристой тенью ночных гор, лунный свет перетекал через вершины пролитым нектаром. Мы стояли на одном из пограничных постов, в обе стороны протянулась стена. Кругом, обратив лицо к горизонту, стояли сиризены.

Я не сразу разобрала среди деталей ландшафта, что мы видим.

А потом изображение разом проявилось. Я сдержала ругательство.

Сколько их было? Тысяча? Две? Они вливались в ложбину хребта – пешие и конные, с разметившими ряды кровавыми огоньками факелов.

– Как они успели, гады? – резко спросила Нура.

– Стратаграммами. Из укрытий в горах. – Ансерра смерила меня взглядом. – Хорошо хоть с нами великая спасительница.

– И впрямь спасительница, – промурлыкал знакомый голос.

Я обернулась к подошедшему Зериту – руки в карманах длинного белого плаща, губы кривятся в улыбке. Но когда он шагнул ближе, я разглядела кое-что под невозмутимой гладью его лица, под этой усмешкой, и знакомая мина превратилась в нераскрашенную маску.

– Тебе известно, что я положил к ногам Эсми Варнилл в обмен на союзничество Казары. И вот чем она платит за мою щедрость.

– Вести расходятся быстро, – сказала Ансерра. – Проведали, что вчера ты отослал войска.

– И вообразили, будто я так глуп, чтобы подставить им глотку, как жертвенный агнец? Они еще узнают, кто из нас растянут на мясницкой колоде.

Когда он вновь обернулся ко мне, маска сползла с его лица, открыв зазубренную сталь. Что-то в нем переменилось, стало грубей, острей, не так туго зажато в кулак. Он подступил вплотную, и я увидела, что в глазах у него одна только ненависть, а вокруг глаз тени, каких раньше не бывало.

– Я видел, что ты сотворила с теми рабовладельцами! – прорычал он. – И требую, чтобы этим пришлось хуже.

Решайе напрягся; мой страх, или близкая кровь, или то и другое вместе пробудили в нем голод.

Я смотрела на наступающих. Тысячи людей. Тысячи жизней.

– Рабовладельцев было полсотни, – сказала я. – Здесь тысячи.

…Перед нашими силами это ничто… – прошипел Решайе, будто оскорбленный моей нерешительностью.

Зерит мерзко хихикнул. Взял меня пальцами за подбородок, повернул к себе и склонился, будто для поцелуя:

– Как будто я не знаю, на что ты способна!

Сейчас, в упор, я видела паутину темных сосудиков под бледной кожей век.

Он выпустил меня и обратился к остальным:

– Они подходят через перевал Эрваи. Если обрушите там скалы, они будут раздавлены.

Раздавлены… Буквально. К горлу подступила желчь. Ноздри вдруг наполнились запахом дыма.

– Это неразумно, – сказала я. – Если Эсми Варнилл сложит оружие, ты получишь Казару со всеми войсками. Зачем уничтожать то, что можно присвоить?

– Эсми Варнилл и жители ее города очень ясно дали понять, что не хотят быть мне полезными.

– Ты позволил злобе затуманить рассудок, – вмешалась Нура. – Тисаана права: ты разбрасываешься ценным достоянием.

– Ой, Нура. – Зерит тихо усмехнулся. – Подумать только, неужто в твоей холодной и плоской груди бьется такое нежное сердце?

– Зерит, они же аранцы, – прошипела она. – Тот самый народ, которым ты хочешь править. Подумай об этом.

«Они же люди». Воспоминание мелькнуло и пропало. Это сказал Макс в Сарлазае перед тем, как Нура вынудила его казнить горожан.

…И они никогда его не забудут… – шептал Решайе. – …Он им показал, на что мы способны. Он останется в памяти. Те смерти – цена победы…

– Ты оспариваешь мое решение, Вторая? – оскалился Зерит. – Я это обдумал. Я обдумал, сколько раз Варнилл швыряла мне в лицо предложение переговоров. Я обдумал, сколько раз она называла меня отребьем с грязной кровью. Обрушьте скалы! Мне нужна победа, которая потрясет мир.

Он вытащил из кармана и сунул в руку Эслин склянку.

– Пойдешь с ней, – велел он. – Это вам поможет.

Эслин непонимающе уставилась себе на ладонь:

– Это?..

– Сама знаешь, – ответил Зерит, но я почти не слышала его слов за гулом крови в ушах.

– Зерит, это ошибка.

Он обрушился на меня, гнев прорвался наружу искрами.

– Не спорь со мной! Ты получила приказ. Властью договора, Тисаана.

Воздух рвал мне горло. Прозвучавшие слова душили, как затянутая удавка. Ощутила я и протянувшуюся ко мне магию Зерита – она коснулась мыслей и теснила, теснила…

– Тисаана, мне нужна победа. Дай мне такую победу, после которой Варнилл со всеми своими высокородными дружками будут дрожать при звуках моего имени. Научи их меня бояться. Любой ценой. Это приказ.

Это приказ.

Это приказ.

Каждое слово – как звено цепи, врезавшейся в кожу, подкосившей рассудок. Все вдруг затянуло туманом.

Зерит поспешно отошел, оставив меня стоять на подгибающихся ногах. Так же поспешно рядом оказалась Эслин.

– Похоже, мы получили приказ, – пробормотала она.

– Постой, – попросила я. В голове колотил молот. – Постой, я…

«Я не могу этого сделать».

Вслух я этого выговорить не могла, слова барахтались где-то между мыслью и губами, как мухи в меду.

…Можешь! Мы можем сделать все, чего он просит, и больше того…

Этого я и боялась.

…Люди! Вы вечно боитесь сами себя!..

Солдаты вливались на перевал все быстрей и быстрей.

Во взгляде Эслин было что-то похожее на жалость.

– О чем ты думала, когда подписывала?

Нура дернула меня в сторону, прижала к себе.

– Знаю, как это тяжело, – сказала она. – Поверь, я-то знаю. Но то, чего он просит, даст решительную победу. Чем больше силы мы проявим сейчас, тем скорее закончится война. И тем скорее ты сможешь начать свою войну с Треллом. Подумай об этом.

Боги, она подсовывала мне оправдание. Как будто это простой расчет, склонение весов, игра с числами.

И все же…

Я подумала о тех, кто меня ждет, о данных мной обещаниях. Вот, значит, как? Чтобы расчистить дорогу им, эту мне придется завалить кровавым мясом?

…Ты думаешь, кто-то из тех людей позаботился бы о тебе или твоем народе?..

Я не успела обдумать ответ.

Эслин обхватила меня, и обе мы растворились в воздухе.

Это приказ…

Слова – ошейник, биение сердца, обещание и проклятие.

Я не раздумывала. Иль Сахай в руках, мускулы повиновались не мне.

Насилие опьянило Решайе, его пропитанное гневом довольство захлестнуло меня.

Это приказ…

Мы с Эслин очутились в средоточии боя.

Зерит уже двинул свои силы из-за фортов. До ухода Макса мы во много раз превосходили противника в числе. Теперь же наша оборона заметно ослабела. Я даже сквозь туманивший голову приказ сознавала, что в этом Зерит прав: между победой и поражением стояла я.

Это приказ…

– Надо пробиться наверх! – Голос Эслин почти затерялся в грохоте битвы. – Пройдем вдоль хребта. Я умею определять стратаграммы. С твоей помощью ослабим их и пробьемся.

Должно быть, она что-то увидела в моем лице, потому что добавила:

– Не беспокойся, это мы сумеем.

Конечно, она решила, что меня тревожит «это». При других обстоятельствах для любого повелителя попытка снести магией целый утес была бы безумием – особенно для вальтайнов, чья власть над камнем невелика.

Но у меня был Решайе. И я знала, на что он способен.

Солдаты противника не сразу заметили нас. Вместе с нами, в тот же миг, появились и другие сиризены – шагали из воздуха, уже нацелив копья, и оставляли кровавые тела как жуткие гостинцы. Кругом тотчас воцарился хаос. Первого врага я убила поневоле.

Он шел на меня, подняв топор, и я ударила, не успев задуматься. Пока нашла глазами его лицо, он уже обмяк, кожаный доспех охватила гниль. Иль Сахай покрылся кровью и почерневшей плотью. Магия была у меня на кончиках пальцев, в коже, в прожилках Иль Сахая.

Я успела забыть, каково оно – это могучее опьянение, в котором купался Решайе. Он отнимал у меня власть по кусочку, пока я не перестала понимать, где заканчиваются его мысли и начинаются мои.

…Позволь, я помогу… – шептал он. – …Позволь мне это сделать…

Это прозвучало на удивление мягко; словно он милосердно предлагал мне отпущение вины. Но я держалась за власть над собой, как бы ни тянул ее на себя Решайе.

Мы с Эслин вышли на край утеса, и она, достав полученную от Зерита склянку, раздавила ее в ладони. На порезанной коже кровь смешалась с серебристой жидкостью. Она тихо ахнула, вздрогнула, словно не ждала обрушившейся силы.

Но тут же выпрямилась. Прижала ладонь к камню и кровью вывела угловатую стратаграмму.

– Помогай! – выдавила она.

Это приказ…

Я приложила ладонь к скале.

Поначалу я ничего не почувствовала. Я ведь вальтайн. Я не умею говорить с камнем, и он не желал меня слушать.

Я дала больше воли Решайе. Позволила ему пролить сквозь меня чуть больше силы.

Трещина. Этого мало. Эслин развернулась, уперлась в камень спиной, заставила себя уделить часть внимания обороне.

– Тисаана, время кончается, – процедила она, сбрасывая с копья безжизненное тело.

…Дай мне!.. – рычал Решайе.

Это приказ…

Я уступила. Чужая улыбка растянула мне губы. Сила хлынула сквозь меня легкой убийственной тенью. Черные щупальца протянулись от моей ладони и стали крошить камень.

Это приказ…

Что-то с щелчком встало на место. Что-то страшное, неподвластное мне. Мир расплылся в глазах. Горячая кровь заливала лицо. Мы с Эслин повернулись. Иль Сахай поднялся, его скользкая рукоять рвалась из ладони.

Можно было уверять себя, что это не я. Что не моя рука, а Решайе направлял смерть. Я могла позволить себе ничего не видеть за туманом: ни смерти, ни смрада, ни восторга Решайе, ни отчаяния на лицах рабов – тех, что ждали меня и чье время было на исходе.

Это приказ.

…Тут нечего стыдиться… – шепнул Решайе, когда упал еще один убитый. – …Эти люди зарубили бы тебя без колебаний. Ты не дождешься их уважения. Жизни твоего народа для них ничто. Научим их нас бояться. Пусть видят, кто мы есть…

Еще одна стратаграмма и еще две. Эслин наносила удары с убийственной точностью, мы с ней пронизывали воздух, как игла пронизывает ткань. И с каждым ударом утесы подавались.

И я отпустила себя.

На свой лад это было так легко – предоставить все Решайе. Легко сбросить с себя ответственность. Отпусти я себя еще самую малость – выскользнула бы из тела, оставив Решайе грязную работу: исполнять приказы Зерита, вести его войну, а после увести меня обратно к моим людям с добрыми вестями.

Почему бы и нет? Сопротивляться я все равно не могла. Решайе засел у меня в костях, Зерит держал за горло. Магия трепетала на кончиках пальцев – магия, умеющая только убивать. А на моих плечах лежала ответственность за жизни тысячи рабов.

Это приказ.

Пока перед глазами не мелькнуло лицо, от которого у меня захолонуло сердце.

Юноша лежал на земле между мной и моей целью. Раненый, удар подкосил ему ноги. Я не помнила, мой удар или кого-то из сиризенов. Слипшиеся от крови и грязи волосы падали ему на лоб, под которым блестели большие голубые, как вода, глаза.

Воспоминание искрой пронзило меня, выдернуло из хватки Решайе.

Он был похож на Серела. Тот был таким же в тот день, когда я увидела его впервые и вымолила у Эсмариса его жизнь.

Я застыла.

Это приказ.

…Шевелись!.. – взревел Решайе.

Заметив, что я открылась, какой-то солдат рассек мне плечо. Эслин оттолкнула меня в сторону, чтобы воткнуть в него копье, а меня оттеснила к утесам. Мы ускользнули в пустоту и возникли снова у самого гребня.

– Ты что творишь? – прошипела она. – Не отвлекайся! Еще чуть-чуть, и он свалится.

Магия Решайе пульсировала у меня в пальцах.

Это приказ.

Я закрыла глаза, припоминая каждое слово Зерита. «Тисаана, мне нужна победа. Дай мне такую победу, после которой Варнилл со всеми своими высокородными дружками будут дрожать при звуках моего имени. Научи их меня бояться. Любой ценой».

– Нет! – выдавила я.

– Нет? – повторила Эслин.

…Нет?.. – прошипел Ришае.

– Перенеси меня вперед, – сказала я Эслин. – Быстро. Вон туда, прямо за линию фортов.

Большую часть солдат на перевале мы оттянули на себя, но в проход вливались все новые и устремлялись к передовым постам на границе Корвиуса.

– Но нам приказано…

– Я исполняю приказ. Эслин, сейчас же!

После мгновенного колебания она повиновалась.

Мы приземлились у тропинки между утесами. На ней теснились солдаты, плоть и сталь извивались кровавой змеей.

Я не сомневалась, что справлюсь и без утесов. Со всеми. Такую силу дал мне Решайе.

…Они нас не одолеют… – нашептывал Решайе. – …Бей их! Покажи им, на что мы способны!..

«Нет».

Меня трясло. Власть ускользала.

…Почему? Что за слабость при твоем могуществе? Что за мелочность при твоем опыте? Я дарю тебе самое для тебя желанное!..

Солдаты нас не замечали. Они приближались.

– Тисаана! – встревоженно позвала Эслин.

Я подняла руки. Выпустила поток магии и наращивала, наращивала – обуздывая ярость Решайе.

«Если хочешь, чтобы тебя запомнили, – шептала я, – зачем губить зрителей? Ты хотел быть сильным? Я тоже хочу. Как получить силу?»

…Применяя ее…

Магия полыхнула одновременно с натиском Решайе. Я чуть не уступила, но удержалась.

– Становясь богом, – бормотала я, – и оставляя им жизнь, чтобы уверовали.

Голос Эсмариса струйкой дыма развернулся в памяти. «Мертвые не вспомнят твоего имени».

Солдаты наступали на нас.

«Решайе, покажем все, на что способны. Напишем свою историю».

И я ударила всем, что имела, выплеснув магию до крошки, силу до капли. Я выплескивала все в землю, в камень, в воздух. Меня окутало облако алых бабочек.

Сперва я решила, что этого мало. Мне нужен был Решайе. Он медлил, озлобленный моим сопротивлением, не понимая намерений. Но вот он увидел, как столбенеют солдаты.

«Видишь? – зашептала я. – Видишь, как они на нас смотрят?»

Так смотрят не на чудовищ. На богов.

И этого оказалось достаточно. Решайе завладел мной, вливая свою магию в мою с такой силой, что у меня все сжалось внутри. Я не могла ни дышать, ни говорить. Я почти ослепла от окружившего меня сияния.

Могучим порывом ветра я оттеснила солдат назад – назад по расщелине.

А потом я прижала ладони к земле и впервые в жизни ощутила, что она говорит со мной, – ощутила, как вливается в нее моя магия.

Магия вставала волной. Камень шел трещинами.

Кровавые бабочки затмили солнце, окрасили его багровым.

– Давай, Решайе, – велела я.

И Решайе повиновался.

Я исполнила приказ Зерита, обрушила утесы.

Когда рассеялась пыль, солдаты увидели щебень и обломки, завалившие им дорогу.

И меня – с воздетым клинком Иль Сахая и с развернувшимися за спиной кроваво-черными крыльями, заступающую им путь к городу.

Глава 13

Эф

Больше пятисот лет прошло с тех пор, когда, задолго до моего рождения, сидни дружески встречались с вишраи. И еще больший срок мы не открывали свои двери, чтобы впустить в Удел хотя бы одинокого их посланца.

Моя семья и Клинки собрались на верхней, самой широкой галерее Удела – на широком, выложенном серебром скальном уступе. Отсюда открывался прекрасный вид. Лес, за ним болота и далеко-далеко – видно только в ясные дни – очертания высочайших вершин в Доме Камня. Сейчас все это было окрашено кровавыми лучами восхода.

Силуэты моего отца, матери и сестры рисовались на фоне неба, и я невольно отметила, как они хороши собой. Совершенны, как на картине.

Мы услышали их до того, как увидели. Как ветер в лесу: ш-ш-ш-ш-ш-ш.

Но небо было чистым.

Звук усиливался. Ветер превратился в шквал, плащ рвался с плеч, стягивая мне горло, длинные черные волосы матери взвились вороновым крылом. Сестра вцепилась, чтобы не сдуло, в свою диадему. Моя рука нащупала рукоять меча.

Ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…

И вот они повсюду.

Небесную синеву скрыли устремившиеся вверх из-под галереи крылья. Они двигались так быстро и дружно, что на миг показались одним гигантским созданием, черным в тени, забрызганным кровью в свете зари.

А обернувшись, они превратились в облачка цветных перьев – белые голубки, черные вороны, нежная желтизна зябликов. Все это мелькнуло и скрылось за окутавшим их туманом, а когда его изящные клубы развеялись, нам открылись опускающиеся на балкон фейри.

Фейри с прекрасными распростертыми крыльями.

– Матира!.. – прошептала я.

Сиобан поспешно цыкнула.

Я просто не сумела сдержаться. Такое зрелище…

Они опускались идеально ровными рядами, тонкие ткани колебались на их плечах. Последними спустились двое, мужчина и женщина с одинаковыми золотистыми волосами и в особенно изукрашенных нарядах. Расступившись, прибывшие поклонились.

Отец, к моему удивлению, ответил тем же. И мы, потрясенные этим, без колебания последовали его примеру. Я едва успела поднять голову, чтобы увидеть ее прибытие; Шадия, королева Дома Своевольных Ветров. Крылья особенно поражают белизной рядом с ее длинными рыжими кудрями. И золотые зубцы короны на голове.

Она оглядела нас, еще не сложив крыльев. Потом плотно свернула их, и они просто… пропали в туманном облачке.

Она склонилась перед отцом. Бирюзовый шифон складками падал к ее ногам.

– Тиирн Реднахт. Быть принятой в Уделе после стольких лет – честь для меня.

В ее речи слышалось тихое мурлыканье.

– Для меня честь принимать здесь тебя и твой народ, Эсрин Шадия, – отозвался отец.

Мы, два народа, застыли, разглядывая друг друга и напрочь не умея скрыть любопытства. Мы были как нельзя более разными. Все сидни надели лучшие свои наряды – черные как ночь, багровые с серебряной нитью. На кожаных одеждах Клинков были вырезаны истории каждого.

А вишраи одевались… нет, едва ли это можно назвать «одеждой». Казалось, на них накинуты длинные куски некроеной ткани, невесть каким чудом державшиеся на теле. Сквозь оттенки золота, бирюзы, белого просвечивала голая кожа – у сидни такое вызвало бы скандал. Мужчины просто перекидывали через плечо одно полотнище, оставляя грудь открытой. Женщины накручивали ткань на тело, прикрывая – большей частью – грудь и спуская остатки шлейфом.

– Они что, и сражаются в этом? – шепнула я Сиобан. – Одно неверное движение, и все твои тайны наружу.

На сей раз она не только не цыкнула, но даже усмехнулась краешком рта.

Я остановила взгляд на двух златовласых вишраи рядом с королевой. Женщина что-то шептала на ухо мужчине. Может быть, столь же непочтительное, как моя шпилька, но, видно, несмешное, потому что он и бровью не повел. Свет из окна ложился на его кожу золотистым блеском. Крепкие плечи. Мускулистые руки. Лицо словно собрано из мраморных блоков – прекрасное и совершенно неподвижное.

Пусть они и расхаживали в таком виде, у них хватило приличия выглядеть при этом что надо. С этим никто бы не поспорил.

Отец отступил на шаг в сторону:

– Имею честь представить тебе, королева Шадия, мою жену Альву. И мою дочь Оршейд. Тиирну.

Сестре женственности было не занимать. Она залилась румянцем и элегантно поклонилась.

– Великая радость видеть вас обеих. – Шадия кивнула. – Ваша красота превосходит молву о ней.

Я смотрела молча. Очень давно я не стояла на месте Оршейд и все же невольно задумалась: каково это – склоняться перед королевой Своевольных Ветров.

Мой отец повернулся к Кадуану:

– И позволь также представить тебе, моя королева, короля Кадуана Иеро.

Королева отдала новый поклон, склонившись ниже, чем перед отцом.

А Кадуан, с ужасом увидела я, не ответил. Стоял и смотрел, взглядом словно разнимая Шадию на части.

Мне хотелось броситься к нему, встряхнуть.

«Что стоишь, болван, Матирой проклятый! Кланяйся!»

Воздух натянулся до звона. Наконец Кадуан преклонил колени, и все беззвучно перевели дыхание.

Когда оба распрямились, Шадия тепло улыбнулась Кадуану, словно не заметив заминки:

– Приношу поздравления по поводу коронации, король Кадуан, хотя глубоко соболезную по поводу обстоятельств, которые к ней привели. Заверяю, что мы не допустим повторения того, что случилось с твоим домом. – Она обвела нас всех взглядом и повысила голос: – Спустя половину тысячелетия дома объединятся, чтобы это исполнилось.

Она вновь обратила к Кадуану пылающий взгляд, и видно было, что ждет от него подобающего ответа. Может быть, заверения в неразрывном союзе или клятвы мести, пылкого обещания надежды и крови.

А он просто сказал:

– Я это ценю.

Я чуть не подавилась:

– Ценю?!

– Ш-ш! – одернула меня Сиобан, сама даже не пытаясь, впрочем, скрыть изумления.

Кадуан будто не заметил наших полных испуганного недоумения взглядов. И Шадия тоже предпочла не замечать его странностей. Она повернулась к остальным, распростерла руки.

– И это, конечно, возвращает нас к причине встречи, – сказала она. – Нам очень многое надо обсудить, а времени так мало.

– Не могу возразить. – Отец серьезно кивнул. – Идемте.

Мы собрались за длинным столом черного стекла в лучшем зале собраний. Стены украшали самые подробные, затейливые карты домов фейри и человеческих земель, какие могли изготовить наши мастера. Конечно, это было обдуманно, как все, что делал мой отец. Даже эти листы пергамента должны были рассказать нашим невольным союзникам о силе клана сидни. Слова были слаще меда, но в каждом сквозил привкус горечи – и горечь эта могла остаться лишь привкусом, а могла обернуться отравой.

Стол был длинный, позволял рассадить вокруг одной черной плиты блестящего камня целые дворы. Свет лился в высокие, обрамленные серебром окна. Вишраи сидели по одну сторону, спиной к окнам, отчего их струящиеся локоны и свободные одеяния словно светились, пронизанные солнцем. Сидни расселись по другую – непроницаемая темнота и темная кожа одежды. Кадуан оказался посередине – так явно не принадлежал ни к одному из кланов, что его одиночество резало глаз.

Немало времени самые почтенные стратеги обоих народов очерчивали положение дел. Кадуана призвали описать события в Доме Камня – он выступил сдержанно и деловито, хотя я заметила, что он, рассказывая, не поднимал глаз; единственная трещина в его самообладании. Сидни и вишраи выложили все, что знали о нападениях людей: общим счетом – ничего.

– И потому, – подытожила наконец королева Шадия, – мои военачальники советуют действовать очень обдуманно. – Она кивнула на уже замеченных мной светловолосых вишраи. – Два моих главных полководца, Ишка и Аяка Сай-Эсс, разработали план, который я нахожу взаимно приемлемым для нас, – сказала Шадия.

Названные встали по сторонам большой карты.

– Из обзора известного нам в настоящее время и из отчета короля Кадуана, – негромко и гладко проговорила женщина, Аяка, – видно, что людям непостижимым образом удалось застать нас врасплох, и потому нашим первым шагом должно стать исключение подобного риска и выяснение природы врага.

– Мы предлагаем начать со сбора сведений и выработки оборонительной стратегии, – подхватил мужчина, Ишка.

– Время не позволяет осторожничать, – возразил Клеин.

– Я вполне понимаю ваше желание применить военную силу, – ответил ему Ишка. – Жестокость, с которой был уничтожен Дом Камня, заслуживает воздаяния кровью. И я заверяю вас, что мы его дадим. Со временем.

Он повернулся к карте, узкой ладонью указал на северные владения фейри – туда, где стоял Обсидиановый Удел:

– Я предлагаю провести малочисленную отборную команду через Дома фейри на юг, разведать силы нападающих и причины атаки. – Он провел пальцем через континент фейри к малым, отрезанным от суши островам. – Мы двинемся к югу, начав с Дома Тростника, мимо Домов Кораблика и Бурных Волн и далее в независимые земли и в государства людей.

– В государства людей? – повторила Сиобан. – Благоразумно ли это?

Лицо Ишки осталось почти неподвижным, только легчайшее движение губ намекнуло на улыбку.

– Я почти век прослужил в армии Своевольных Ветров и половину этого срока командовал. За это время я уяснил: в военное время мало что стоит дороже нескольких отборных бойцов на месте действия – с острым глазом и еще более острым оружием. Это позволяет остановить войну до ее начала.

Не то, чтобы меня заворожили гладкие речи вишраи, но сказанное было бесспорно, и Сиобан понимала это лучше всех.

Отец кивнул:

– Мы, конечно, можем собрать войско, которое двинется вместе с вами.

– Никакого войска, – возразил Ишка. – Я предлагаю послать всего двоих – по одному от Дома Обсидиана и от Дома Своевольных Ветров. В малом числе легче вести разведку, не привлекая нежелательного внимания.

– А тем временем, – выступила вперед Аяка, – мы соберем и подготовим объединенное войско, готовое встретить любой поворот событий. Войско фейри, собранное из лучших Домов – Обсидиана и Своевольных Ветров, – в единстве станет мощнейшим и самым отточенным оружием во всем мире.

Под конец она стала говорить немного быстрей, как бы поддавшись волнению. Я его разделяла. При всей их чопорности и нелепых нарядах, о воинах этого народа рассказывали легенды. Их смешные одеяния только подчеркивали смертоносность красоты – за узкими полосами ткани сквозили мышцы и отточенная грация, а боевые шрамы они носили с той же гордостью, как Клинки – свои татуировки.

Я моргнула, и на миг все заслонила картина: Клинки сражаются плечом к плечу с богатырями-вишраи – тень и свет, небо и камень. Даже в воображении образ был так прекрасен, что у меня встопорщились волоски на руках.

Я перевела взгляд на отца – видит ли он красоту предстоящего. Если и видел, он ничем того не показал.

– Вы уже выбрали, кто из вишраи пойдет в разведку?

– Аяка возглавит подготовку объединенного войска, – сказала Шадия, – а Ишка будет моим представителем в разведке. Конечно, вы можете назначить ему в равноправные напарники любого, кого сочтете нужным. Это можно обдумать, когда…

– Нет нужды откладывать, – гладко вставил отец. – Клеин, мой главный стратег, вместе с командующей Аякой будет собирать войско. А моя дочь Эф из Клинков сидни представит Дом Обсидиана в разведывательной партии.

Я чуть не захлебнулась воздухом. Из всего сказанного я толком расслышала только свое имя.

Вишраи кивали, в отличие от меня не видя в происходящем ничего примечательного. А вот сидни напряглись. Я чувствовала, как множество пар глаз недоуменно всматриваются в меня. Никто ни слова не сказал, но я словно слышала их общую мысль: «Почему?»

Взгляд Клеина говорил мне, что он видит в решении отца страшную ошибку. Взгляд Сиобан сверлил мне висок. Но я смотрела на отца. На отца, не питавшего ко мне ни любви, ни уважения. На отца, у которого были десятки Клинков куда искусней меня.

На отца, который вопреки всему выбрал меня.

– Я тоже пойду.

Новый голос заставил меня очнуться. Взгляд метнулся на дальний конец стола, где сидел Кадуан.

– В разведку, – пояснил он, словно ответившее ему молчание объяснялось непониманием.

Он, как всегда, прискорбно ошибался.

Первой отозвалась Шадия:

– Возможно, столь опасное задание было бы лучше поручить солдатам. Ты, как король, можешь оказаться нужнее здесь.

– Народ Камня насчитывает теперь чуть больше десятка, и никому из них я не нужен, – ответил Кадуан. – Уверять, будто я нужен им здесь, стоящим без дела вроде… фигуры на игральной доске, – значит оскорбить их и меня.

Шадия выгнула бровь. Ишка три раза подряд моргнул – и ничем больше не выдал изумления.

Мне трудно было сдержать неуместный смешок. Я не могла понять Кадуана. Я убить была бы готова за уважение, какое усердно выказывали ему все и каждый, а он раз за разом отбрасывал его прочь.

– Мне это представляется неразумным, – сказал мой отец.

– Не соглашусь. – Взгляд, которым Кадуан обвел сидящих, стал вдруг острее бритвы. – Позвольте напомнить. Я видел гибель своего Дома. Видел, как убивали моих родных. Я видел, как горит мой мир. И не готов забиться в здешние тоннели в ожидании, когда кто-то принесет мне решения. Я хочу знать причину и, найдя тех, кто этому виной, услышать ответ из их собственных уст.

Слова звучали тихо, но повисали в воздухе.

– Не нам ему возражать, – сказала я, не заметив, что говорю вслух.

– Действительно. – Шадия бросила на Кадуана любопытный взгляд – он не ответил. – Не наше. Итак, в разведку идет король Кадуан.

Совет сменился пиршеством. Я немного оправилась от удара, но соображала еще смутно, и несколько кружек по-праздничному крепких напитков, выхлебанных за обедом, меня не успокоили. Я нырнула в музыку, в танец посреди зала. А когда увидела наконец, как отец, поднявшись, понемногу продвигается к выходу, – когда я увидела его в тихом коридоре, вглядывающимся в каменные тени тоннелей Удела, – то погналась за ним, чтобы тут же, застеснявшись, остановиться в нескольких шагах.

У меня уже нашлись причины усомниться в собственных словах – слишком часто я говорила сгоряча, не подумав. Я стояла и молчала.

– Что тебе, Эф?

Он не обернулся. Смотрел вглубь коридора, такую темную, что казалась черной стеной.

– Куда ты смотришь?

– На Удел. Иногда, когда мир кажется опасным и ненадежным, я просто… смотрю.

Он прижал ладонь к каменной стене. При этом незначительном, таком знакомом движении что-то во мне встрепенулось. «И я так же!» – вскричала ребяческая часть моего существа, словно цепляясь за ниточку сходства.

Я прочистила горло:

– Служить Уделу – большая честь. Великая честь. Спасибо тебе.

Отец оглянулся на меня, – клянусь, в его глазах мелькнула искорка жалости.

– Что бы ты ни думала, Эф, я действительно вижу в тебе… большие способности. – Его внимательный взгляд упал на мою протянутую руку, на лес темных крестов на предплечье. – Просто ты не умеешь ими воспользоваться.

– А разве могло быть иначе? – тихо ответила я. – Ты можешь себе представить, что могло быть иначе?

Я вся сжалась, едва он открыл рот. Опять задала вопрос, которого задавать не следовало, и знала, что от ответа будет больно.

– Бесполезно грезить несуществующим.

– А все-таки я твоя дочь. – Я сдвинула рукав на правой руке, покрытой не крестами, а чернилами и выпуклыми шрамами, рассказывающими историю моих предков. – Твоя история у меня на коже, как и в крови.

– Если бы кровь несла в себе лишь историю предков…

Я вздрогнула. Вот оно. Я знала, что услышу, но каждый раз ответ причинял боль.

Только потому, что был и оставался правдой.

Отец повернулся ко мне. Лицо его было непривычным, выражало что-то непонятное, но много более глубокое, чем обычное для него холодное равнодушие. Не знай я правды, могла бы принять это за теплые чувства. Или… за сожаление.

– Мне действительно хотелось бы, чтобы все обстояло по-другому, – сказал он. – Но ты замарана богами. Ты знаешь, почему тебе невозможно быть тиирной…

– Не хочу я быть тиирной, – прошептала я. – Я хочу быть тебе дочерью.

Отец отвел глаза, будто мои слова задели что-то очень личное, и я сразу пожалела о сказанном. А когда он снова заговорил, голос был размеренным и чужим, так что я возненавидела свою искренность, оборвавшую ту мимолетную связь.

– Эф, мы стоим на развилке. На перекрестке, от которого расходится много залитых кровью дорог. Тебе поручено важное дело, его исход решит, ведет ли к крови наша дорога. Я не доверяю этому вишраи. Наблюдай за ним. А кроме того, ищи правду. Сидни на тебя полагаются. – Помолчав, он добавил: – Я на тебя полагаюсь.

Помимо воли, я упивалась последними словами. Я не надеялась их услышать.

Он придержал меня за плечо:

– Покажи мне, чем ты можешь стать, дочь моя.

Может быть, виной тому было выпитое. Или волнения прожитого дня. Или тепло его руки на моем плече – знакомое и почти забытое прикосновение. Только мне пришлось проглотить слезы.

– Да, – выдавила я. – Я покажу. Покажу.

Глава 14

Тисаана

– Яприказал тебе другое, – сказал Зерит.

Он мерил шагами свой кабинет – необычное зрелище. Зерит был не из тех, кто от волнения мечется по комнате. Я стояла перед ним в грязной одежде, с пятнами крови на груди, все еще с Иль Сахаем в руках. Меня выдернули прямо из боя.

– Ты позволила им отступить! – Зерит резко развернулся ко мне.

Темные мешки под глазами. Взгляд, блестящий осколком битого стекла. Таким острым я его еще не видела. Незнакомым.

– Ты хотел, чтобы я их всех убила.

– Они должны были понять последствия своих действий.

– Они, бесспорно, напуганы.

– Этого недостаточно.

Он снова зашагал взад-вперед.

Я не спускала с него глаз. Человек, владеющий положением, так себя не ведет.

– Ты ждал, что я одарю тебя горой трупов? – тихо спросила я. – Что навело тебя на мысль, что резню, учиненную тобой, они оценят выше, чем учиненную Сесри?

Он поджал губы. На миг его лицо скомкал внутренний спор. И страх. Но исчез, едва я успела его заметить.

– Ты должна бы понимать лучше всех, кто здесь есть, – отрезал он. – Думаешь, окажись ты на моем месте, тебя стали бы уважать без принуждения? Тебя, заморскую рабыню? Не смотри на меня сверху вниз. Тисаана, ты не хуже меня знаешь: они не преклонят колени перед безвестным бастардом, если их не принудить. Как они принуждали меня.

Его голос перешел в крик, отдался в воздухе и увяз в чем-то похожем на стыд. Он отвернулся.

И я вдруг поняла.

Вот почему Зерит поставил во главе своего войска не кого иного, как Макса. Потому что Макс обладал тем, чего больше всего хотелось иметь Зериту: не просто даром стратега, а еще и родовым именем, почитаемым аранской знатью.

Макс рассказывал мне о давнем соперничестве за звание верховного коменданта. Стоило вспомнить тот рассказ, все встало на место. Претендентов, говорил мне Макс, оказалось четверо. Одного унесла война. Макс отступился после гибели семьи. И Нура, еще не оправившаяся после Сарлазая, не могла продолжать борьбу.

Остался один Зерит, он и стал комендантом. Никто его не выбирал. Выбора просто не было.

Картина мира переменилась, стоило мне понять, как зыбко положение Зерита.

– Ты свободна, – сказал он.

Не оборачиваясь, словно не желал видеть мое лицо. Может быть, понял, что я осознала.

Пока я добиралась до своей комнаты, ноги стали оставлять кровяные отпечатки. В коридоре я изо всех сил старалась шагать твердо. Но едва закрыла за собой дверь, все швы полопались.

Я даже до кровати не добралась – повалилась на пол.

Я раскинулась на бархатной кушетке в кабинете Эсмариса, с моих пальцев слетали бабочки. На поле битвы они выглядели зловещими – а здесь серебряными облачками. Всего лишь украшение, как и я сама. Эсмарис держал за горло своего генерала, мы с двумя рабынями делали вид, будто так и надо, будто человека не прижали лицом к столу, будто мы не заперты в одной клетке с чудовищем, способным в любую минуту обратить свою свирепость на нас.

Настанет день, когда она обратится на меня.

– Зачем мне тысяча мертвецов? – рычал Эсмарис. – Мертвые не вспомнят твоего имени!

Я подняла взгляд.

Комната внезапно опустела. Не стало генерала, и женщин не стало. Угрюмый Эсмарис мрачно уставился на меня – словно заметил вдруг, как пристально я наблюдаю.

– Воображаешь себя очень умной, Тисаана? – спросил он.

– Самую малость, – улыбнулась я.

– И все равно ты рабыня. Рабыней и останешься.

Я встала, прошла через комнату. Мне видна была самая крошечная морщинка на его лице, каждая родинка, каждый седой волосок. Я даже во сне узнавала каждую мелочь. Он, глядя на меня, видел красивую вещь, а я запоминала его.

– Мертвецы не помнят имен, – пробормотала я, – но скажи, вспомнишь ли ты, живой или мертвый, мое имя?

Я приподняла ему подбородок – от перемены ролей меня пробрала приятная дрожь, мне нравилось смотреть на него сверху вниз.

– Было время, я рвалась показать тебе все, чему у тебя научилась. Казалось бы, ты должен мной гордиться. Не забавно ли?

Нет, в тот день, когда он решил забить меня насмерть за то, что не превзошла его ожидания, в его глазах не было гордости.

– Эсмарис, я и теперь не прочь тебе показать, – шептала я. – И надеюсь, тебе доведется это увидеть. Надеюсь, ты увидишь, как похищенные у тебя знания уничтожат твой мир.

И только тогда он улыбнулся.

И в моих ладонях вдруг оказалось лицо Зерита с темными прожилками на нижних веках.

– Тисаана, нам никогда не называют цены, – сказал он. – Цены за то, что карабкаешься с самого дна. Ты готова платить?

Миг…

Пропал Зерит. Пропал Эсмарис. Поместье развалилось, сменившись знакомыми объятиями. Запах пепла и сирени наполнил легкие, кожу щекотало тепло – теплые губы касались плечей, груди, горла, губ.

– Не так уж плохо сгореть вместе, – шептал мне в ухо Макс. – Ты бы не прочь? Я знаю, что не прочь.

Он высказал правду, которую я боялась признать. Насколько я готова была все отдать ради него. Насколько боялась его потерять.

А я уже его отпустила.

Один вздох, и он пропал.

Я была одна.

…Не одна! Ты не бываешь одна!..

Я обернулась к одетой тенью фигуре. Решайе, каким я увидела его в поместье Микова, – тень человеческой тени. Он отвернул от меня лицо в темноту.

Я приблизилась:

«На что ты смотришь?»

И тут я почувствовала. Шарящую руку. Непреодолимое ощущение чужого взгляда.

…Не я смотрю… – тихо отозвался Решайе. – …Нас видят…

Я потянулась в темноту…

– Тисаана, дыши.

В лоб ударил ледяной холод. Все тело свело судорогой, я слепо потянулась… к чему, не знаю, а наткнулась на край миски, в которую и выплеснула в корчах содержимое желудка.

Потом я заморгала на тусклый свет фонаря. Надо мной склонялась Нура.

– Что ты здесь делаешь? – непослушным языком выговорила я.

Так плохо мне не бывало с… боги, да никогда не бывало.

– Нельзя тебе вот так оставаться одной. Вот… – Она сунула мне в руку склянку. – Выпей.

– Как ты?..

– Ты сотворила немыслимое. Даже я такого не видела. – Она жестко взглянула на меня. – Не забывай, я все прошла вместе с тобой. Знаю, чего это стоило. Извини уж, что я не позволила нашему самому ценному достоянию помереть наедине с собой, лишь бы не выдать слабости. Пей же! Ради самой себя, пропади ты пропадом.

Я проглотила содержимое склянки – и тотчас об этом пожалела.

– Смотри, чтобы не вытошнило, – предупредила Нура.

– Постараюсь, – буркнула я.

И приподняла голову, вернее, попыталась. Нура изменилась, распустила волосы. И вместо обычного жакета с высоким воротом надела камзол, оставлявший открытым больше тела, чем я видела до тех пор.

Тело покрывали страшные, уродливые шрамы от ожогов.

Мне нелегко давалось удержать веки открытыми, и все равно я вытаращила глаза.

– У тебя свои шрамы, у меня свои. – Нура невесело подмигнула мне. – Пожалуй, мы обе знаем, каково платить по счетам.

«Я не такая, как ты!»

Вслух я этого не сказала, потому что накатила волна боли. Решайе страшно взвыл. Прошлое смешалось с будущим – моим и многих других разом. Меня завалили осколки сотен воспоминаний.

Все это утонуло в белизне, белизне, белизне.

И в боли.

Очнулась я на полу. Дрожала. Вся в поту. Лоб холодила мокрая тряпка.

– Дуреха! – бормотала Нура. – Неужто оно того стоило? Неужто стоит так дорого платить за то, чтобы показать себя?

Странное дело, какую ясность приносит страшная боль.

«Думаешь, окажись ты на моем месте, – спрашивал меня Зерит, – тебя стали бы уважать без принуждения? Тебя, заморскую рабыню?»

Может, Эсмарис не ошибался. Мало жить по-человечески и умереть человеком. Надо было еще врезать память о себе в их шепотки.

Сегодня во мне видели не рабыню, не женщину – богиню.

– Ну и стоило оно того? – повторила Нура, пока я корчилась над миской.

Мои губы свела мерзкая усмешка.

– Да, – выдавила я. – Да, стоило.

Сознание снова померкло, в бреду действительность смешалась с серыми пятнами тьмы. И может быть, мне приснилось, что какое-то время спустя мои веки поднялись, повинуясь чужой воле. Приснилось, что, перевернувшись, я опять увидела Нуру с бокалом вина в руке.

– Ты…

Голос у меня скрипел.

Взгляд Нуры скользнул ко мне, похолодел. Она отставила бокал:

– Привет, Решайе.

Усмешка так и застыла у меня на губах.

– Не боишься остаться со мной наедине?

– Вздумай ты меня убить, уже убил бы.

– И все же я вижу твой страх. Знаю, как глубоко он засел.

Воспоминания – как осколки стекла. Нура со сведенным ненавистью лицом в пятидесятый раз падает наземь. Нура заливает своей кровью протянутую безжизненную руку в белой, белой, белой комнате.

Нура снова и снова повторяет попытку.

А теперь Нура медленно, холодно улыбается мне в лунном свете.

– Возможно, – сказала она. – Но ненависти во мне больше, чем страха. Я ненавижу тебя сильнее.

– Ненависть… – Я покатала это слово на языке. Моя ладонь прижалась к груди. – Она тоже тебя ненавидит. Ненавидит почти так же, как я.

– Я иного и не ожидала.

Она медленно встала, приблизилась ко мне.

– Почему она? – после долгого молчания зашептала Нура. – Почему ты выбрал ее, отвергнув так много других?

У меня вырвался тихий смешок.

– Ты ей завидуешь.

– Нет.

– Да. И не потому, что ей достался твой бывший любовник, а потому, что в ней живу я. А где, по-твоему, мне жить? Ты рассчитывала запереть меня во дворце из льда и стали вместе с другими своими страхами?

Я села, хотя каждый мускул кричал от боли. И склонилась к ней близко-близко, почти нос к носу:

– На самом деле ты не хотела меня, потому что я вижу тебя насквозь.

У Нуры окаменело лицо. А глаза в темноте блестели каплями металла.

– Решайе, между нами еще не все кончено. Мы открываемся заразе ненависти, позволяя ей дать нам силу, или лишить рассудка, или то и другое сразу. Нет, не ошибись – я и правда тебя ненавижу. Ненавижу, как никогда ничего не ненавидела.

Она отстранилась, отошла к окну, устремила взгляд на горы.

– Но мы с тобой знаем, что близится другое. И наши дороги по-прежнему переплетаются.

По коже у меня прошел озноб. На миг почудилось, что я вижу: склоняющуюся тень, силуэт, обративший ко мне лицо сквозь многие слои магии.

Сознание утекало, возвращая меня в мир сновидений.

И последнее, что я услышала, был голос Нуры.

– Настоящая война, – пробормотала она, – только начинается.

Глава 15

Макс

На подступах к Антедейлу нас застало известие об атаке на Корвиус. Сообщение представляло собой не более и не менее как военный рапорт, где все сводилось к сухому и краткому перечислению событий. Как будто в таком деловом докладе могло уместиться невероятное свершение Тисааны и ее блистательная – дурацкая – блистательная отвага.

Я чуть не расхохотался, читая простые слова:

Тисаана Витежиц обрушила утесы и накрыла город иллюзией крыльев. Демонстрации силы оказалось достаточно, чтобы побудить казарцев к отступлению.

Кто бы сомневался.

Ее голос в воспоминании ласкал слух. «Мы найдем способ», – шепнула она тогда. И нашла. Применила оружие, которым лучше всего владела, одержала бескровную победу искусным представлением.

Блестяще!

Но гордость моя продержалась не дольше секунды. Доклад заканчивался подсчетом боевых потерь и ущерба имуществу. Я пролистал это – дальше шла чистая страница. О Тисаане, о ее состоянии – ни слова. У меня скрутило живот.

Слишком хорошо я представлял, во что обходится магия Решайе. А такая, как тут описывалась? Такая вполне могла ее убить.

Я перечитал рапорт. Отложил его. Достал чистый пергамент и перо. Я колебался – что написать? О чем спросить? И в лучшие времена я с трудом излагал мысли на письме, а теперь слов подступило столько, что не умещались в чернильные штрихи. В конце концов я написал:

Тисаана,

напиши мне, что ты цела, дуреха расчудесная.

Макс

Посидел, уставившись на страницу, и втиснул между строками еще одно слово:

Тисаана,

напиши мне, что ты цела, дуреха расчудесная.

Люблю.

Макс

Лавры по части изящной словесности мне не светили. Я не умел выразить свои чувства. Но все же я сложил письмо, вывел на нем стратаграмму и отослал.

Город Антедейл был надежно укреплен, над высокой окружной стеной виднелись золотые шпили. Над воротами скалился волк – родовой герб Гридота. До отвращения жуткая морда видна была за милю, а отполировали ее так любовно, что изображение лоснилось в скудеющем предвечернем свете.

Как видно, Гридот был извещен, что мы собрались вырвать титул у него из рук. Подступив к городу, мы увидели изготовившееся войско, ряды солдат у ворот.

Замечательно.

Мы остановились на таком расстоянии, чтобы не представлять непосредственной угрозы, показав притом, насколько мы сильнее. Превосходство было заметно с первого взгляда – при численном равенстве за моей спиной стояли сотни повелителей, а на защиту Антедейла собрались в основном добровольцы, ополченцы.

Меня это не утешило.

Я послал гонца с письмом начальнику стражи – требовал сдачи и присяги Гридота законному (тут я чуть не подавился) королю Зериту Алдрису. Через час письмо вернулось ко мне смятым и измазанным – хотелось надеяться, в грязи. Ответ состоял из одной строки:

Великий город Антедейл отвергает безосновательные требования Зерита Алдриса.

И я не мог ни в чем упрекнуть противников.

– Глупо, – заметила Эссани.

Я не знал, глупо или отважно.

– Они и часа не продержатся, – согласился Арит.

Вот тут сомневаться не приходилось.

– Мои люди готовы выступить, – сказала Эссани. – Удар в любом случае лучше наносить ночью. Мы сможем вызвать свет и огонь, а у них повелителей мало.

Еще одно преимущество, позволяющее нам перебить этих бедолаг у ворот. А мы их, конечно, перережем.

Арит кивнул:

– К завтраку двинемся обратно. – Он вставил смешок. – Вознесенные, как порадуется моя жена, что я успею к нашей годовщине! Знаешь, она…

– Можешь и не успеть, – перебил я.

В руках у меня была карта Антедейла, я рассматривал чернильные линии, повторяющие изгибы улочек.

– Прошу прощения?

– Не разжигай надежды жены. – Я сложил карту и повернулся к заместителям. – Сегодня мы не выступим.

– Прошу прощения, но почему? – удивилась Эссани. Она смотрела так, будто я объявил, что ухожу в отставку – разводить редких птичек. – Чего ждать? Мы бы победили.

Отвечая, я держал в уме верность Эссани Зериту и мою клятву ему.

– Мы бы победили, – сказал я, – но, наголову разгромив их, мы не укрепим репутации Зерита. Он превратился бы во вторую Сесри. Того ли нам надо?

Эссани озадаченно переглянулась с Аритом.

– Полагаю, сейчас королю нужнее всего проявить силу, – сказала Эссани. – Показав, что с нами не стоит валять дурака, мы дадим урок другим мятежникам. Эту стратегию, при всем почтении к вам, генерал, избрал король.

Это уж точно.

– Мы не можем ослушаться его приказов, – подтвердил Арит.

Конечно, мы не могли.

– И не ослушаемся. – Я встал, потянулся. – Не сомневайтесь, мы одержим для него весьма зрелищную победу. Но не этой ночью. Возвращайтесь к войскам и скажите, чтобы располагались на ночлег как пожелают. Новые приказы поступят к утру.

Оглушительное молчание. Я сунул руки в карманы, смерил подчиненных взглядом. Оба не двинулись с места.

– Ну? Хотите что-то сказать?

Судя по лицам – Эссани неодобрительно кривилась, лицо Арита выражало полное недоумение, – они многое могли бы сказать. Но оба прошли хорошую выучку, были опытными солдатами, а обученные опытные солдаты не спорят с начальством. И они, поклонившись и отсалютовав, оставили меня одного в палатке, после чего я, развалившись на стуле, уставился в полотняный потолок.

Зерит хорошо меня знал. Я был осторожен по природе, а здесь шла рискованная игра. Он оказался бы мной недоволен.

Но у меня не шла из головы Тисаана и все, чего она сумела добиться одним только блестящим представлением. И еще вспомнился старый друг Райан и его брат, чья жизнь была теперь в моих руках. И все эти выстроившиеся перед воротами бедняги, каждый из которых запросто мог бы оказаться на другой стороне. Неужели я должен приговорить их всех к смерти только за то, что отказали Зериту в короне?

Нет, будь я проклят.

Письмо от Зерита пришло той же ночью. Я еще не дописал своего, в котором сообщал ему свои планы, а он уже прислал стратаграммой листок. Чем подтвердил мои подозрения, что Эссани с Аритом верны ему – как видно, настолько, чтобы доносить, опережая меня.

Письмо было кратким.

Капитан Фарлион,

ради нас всех надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

З.

Я ответил:

Мой славный король,

знаю.

генерал Фарлион

Глава 16

Эф

Мы впятером выехали на заре. Прощались в тихий предрассветный час. Мы с отцом обменялись сдержанными поклонами, мать целомудренно поцеловала меня в щеку, обдав запахом лаванды, нестойким, как ее привязанность. Одна только Оршейд – всегда только Оршейд – проломила лед между мной и родными. Издали она выглядела такой чистой и безупречной – как произведение искусства. Я всю жизнь со страхом ждала дня, когда она станет такой же, как они, – дня, когда она станет больше тиирной, чем сестрой мне. В то утро она выглядела так элегантно, что мне подумалось: «Вот и пришел этот день». Но тут ее безупречное лицо дрогнуло, и она как безумная стиснула меня в объятиях. Я ухватилась за нее, сминая ее тонкие шелка своим кожаным доспехом, и крепко поцеловала в щеку.

– Береги себя, сестра, – шепнула я.

– Береги себя, – выдохнула она. – Мне будет так плохо без тебя, если…

Отец откашлялся, явно намекая: не пристала такая чувствительность на глазах у невольных союзников, перед кем следует представать во всем достоинстве. Поэтому я сдержанно отстранилась, будто у меня вовсе не щипало в глазах. И не позволила себе оглянуться.

Подъезжая к отряду, я чувствовала на себе пристальный взгляд Кадуана – не знаю, любопытный или осуждающий. С Кадуаном я ничего не могла знать наверняка.

Если он с кем-то прощался, я того не видела. В разношерстном собрании немногих Каменных, подтянувшихся нас проводить, ни в ком не осталось жизни даже помахать на прощанье.

Мы ехали молча, только хрустел подлесок под копытами лошадей. Когда дорога стала более каменистой, а заросли гуще, я поняла, что близится граница земель сидни, и оглянулась на Удел. Над горизонтом теперь виднелся лишь самый краешек, и встающее солнце заливало черное стекло кровавыми потеками. Скоро они скроются из виду.

Последний раз я так далеко отъезжала от дома ребенком. И не думала, что уеду снова. Тем более вот так – с вишраи.

В напарники мне, разумеется, выбрали Сиобан. В этом можно было не сомневаться. Ишка взял с собой вишрийского военачальника по имени Ашраи. Тот был широкоплеч, грузен, среди других вишраи выглядел неотесанным со своей длинной темной бородой и заплетенными в косы волосами до пояса. Левую щеку его уродовал шрам, который морщился каждый раз, как Ашраи бросал недоверчиво-пренебрежительный взгляд на меня или на Сиобан.

Он нам не доверял и не считал нужным это скрывать. Справедливо. Мы ему тоже не доверяли. К тому же мне откровенность Ашраи больше пришлась по душе, чем лощеная вежливость Ишки. Тот напоминал гладь слишком уж тихого пруда – ровное отражение неба скрывает опасные глубины.

Несколько часов мы ехали молча, почти без остановок. Таким шагом до первой нашей цели – Дома Тростника – оставались недели пути. При мысли о нем у меня поджимался живот. И вишраи, и сидни написали королю этого Дома, и ни мы, ни они не дождались ответа. Впрочем, Тростниковые славились своей замкнутостью – выделялись среди малых Домов дурными отношениями с обоими нашими Домами. Возможно, они просто не хотели ввязываться в конфликт ни на какой стороне.

А все-таки… Эта мысль не шла у меня из головы. Ишка, к моей ребяческой обиде возглавивший отряд, придержал коня, поднял голову к тускнеющему небу, дважды потянул носом и без лишних слов объявил:

– Ночуем здесь.

Я готова была заспорить просто от неприязни к его тону.

Но все утомились, так что возражать не стали. Сиобан с Ашраи отошли подстрелить несколько кроликов – вместе, по невысказанному согласию не оставлять никого вооруженного без присмотра, – а остальные стали устраиваться.

Охотников долго ждать не пришлось. Издалека было слышно, как Ашраи быком ломился сквозь заросли.

– Непочтительность! – бросил он, держа за хвосты убитых белок.

– Смешно! – бормотала Сиобан.

Она принесла двух куропаток, при виде которых у меня потекли слюнки. Мы весь день не ели, а куропатки выглядели соблазнительнее добытых Ашраи грызунов. Ишка выпрямился. Он разводил костер, и отброшенная им со лба волна золотых волос взметнулась языком пламени.

– В чем дело? – спросил он.

Всякому было очевидно, что дело неладно.

Сиобан, взглянув на меня, с досадой покачала головой.

– Она, – пробурчал Ашаи, – не почитает наших обычаев.

– Более почтительно было бы оставить их в луже? – огрызнулась Сиобан.

Ашраи фыркнул.

Взгляд Ишки стал жестким, он чуть заметно изменился в лице. Я перехватила его взгляд – на мертвых птиц в руках Сиобан.

– Мы не убиваем птиц, – холодно сообщил он. – И тем более не едим.

Я волей-неволей признала, что в этом есть смысл.

– Я готова есть грызунов из… почтения к обычаям вишраи. Но хотелось бы узнавать о них заранее, а не нарываться без предупреждения. – Сиобан обожгла Ашраи взглядом. – Ударивший мне в спину редко уходит живым.

– Он тебя ударил? – Брови у меня взлетели на лоб.

Сиобан подошла ближе, и в свете костра стала видна кровавая полоса у нее на плече.

Моя дипломатическая выдержка рухнула под наплывом ярости.

Клинок сам собой вскочил в руку. Два шага, и я всем телом прижалась к грузной туше Ашраи, а мой клинок уперся ему в подбородок.

– Не смей поднимать на нее руку! – прорычала я.

Резцы у меня успели заостриться.

Едва угроза сорвалась с языка, я ощутила спиной тепло другого тела – и холод стали у горла.

– А я прошу того же от тебя.

У меня волосы встали дыбом, так близко прозвучал голос Ишки. Гладкий, спокойный, но холодный, как прижатая к коже сталь.

Две секунды никто не дышал. Потом все разом опустили готовое ужалить оружие. И настороженно уставились друг на друга: ну-ка, посмей ударить первым! Я сцепилась взглядом с Ишкой. Между нами гудел костер, в волнах жара его гладкое лицо шло рябью.

Я, как никогда, ощущала груз ответственности, возложенный на меня отцом. По положению в отряде я не уступала Ишке. Я позволила ему выдвинуться вперед. Больше не позволю. Вишраи тысячу лет были нам врагами и снова будут врагами, едва минует этот краткий миг безвременья.

Я не позволю себе об этом забыть.

Я запретила себе заговаривать первой. Ишка, как видно, принял на себя такой же обет. Мы мерились взглядами в безмолвной борьбе за власть. Молчание прорезал голос Кадуана.

– Все вы, – просто сказал он, – ведете себя как дети.

Упрек в его голосе словно порвал натянутую нить.

Ишка повернулся к Сиобан:

– Ашраи не должен был поднимать на тебя клинок. От его имени приношу извинения.

– Я предпочла бы услышать извинения от него, – сказала Сиобан.

Ашраи молчал, морща нос, и только многозначительный взгляд Ишки заставил его недовольно проворчать:

– Впредь я сдержу клинок, но молчать не стану, имей в виду.

– Как и я, – отозвалась Сиобан. – Так что не возражаю.

Ишка перевел взгляд на меня, затем на куропаток у моих ног. Я точно знала, что он хочет услышать. Ожидал от меня вежливости и благородства. Только я никогда не была сильна в вежливости и благородстве. И мое пресловутое злосчастное упрямство сковало мне язык.

– Отлично, – процедила я наконец. – Из уважения к вашим обычаям мы сегодня не станем есть куропаток. И впредь воздержимся от охоты на птиц.

В моем голосе явственно слышалось раздражение. Ишка склонил голову к плечу, и, если мне не померещилось, если меня не обманул дым от костра, в его глазах мелькнула усмешка.

– Благодарю тебя, Эф, – сказал он.

– Благодарю тебя, Ишка, – неохотно ответила я.

– Благодарю богов! – пробормотал Кадуан с таким явным облегчением, что я не сдержала неуместного смешка.

Мы приготовили белок – небогатая трапеза для пяти воинов после дневного перехода, но я пока не в настроении была жаловаться на количество или качество еды. Я уже проглотила несколько непристойных шуточек, когда вишраи замерли, обратив лицо к небесам. Они коснулись указательным пальцем лба, затем сердца и наконец земли. И при каждом движении одними губами выговаривали некие слова. Мы с Сиобан, глядя на них, молча ели. Благородный Ишка сумел проделать этот обряд… ну, с подобием изящества. А вот большой и грузный Ашраи выглядел как-то особенно глупо.

Повторив те же движения несколько раз, оба наконец открыли глаза.

– Вы молились? – спросил Кадуан – без осуждения, с простым любопытством.

– Да. – Ишка, покосившись на меня, дернул бровью. – Сидни не молятся?

– Я слыхал, что сидни безбожники, – буркнул Ашраи.

– Нет, боги у нас есть. – Я оторвала кусочек жареной тушки. – Но наши не просят отплясывать перед ними нелепые танцы.

– Мы стремимся показать богам, как они нам дороги, – гладко ответил Ишка. – А поскольку мы часто обращаемся к ним, боги одаряют нас таким же отношением.

– Наши боги и так нас ценят.

«Неужели? – с издевкой шепнул голос у меня в голове. – Потому и отметили тебя скверной?»

Я отбросила эту мысль и отправила в рот еще кусок бельчатины.

– Сейчас их помощь нужна нам как никогда. – Ишка смотрел вдаль и больше не усмехался.

Впервые я увидела на его лице что-то похожее на озабоченность – искреннюю озабоченность.

– Не стоит полагаться на помощь богов, – сказал Кадуан. – Думаю, нам придется справляться самим.

Он почти не прикоснулся к еде. Костер очерчивал его профиль, суровую линию носа и подбородка, суровую нижнюю челюсть. Глаз он не поднимал.

Ишка оглядел его не без жалости.

– Знаю, у вас, как нигде, понимали важность духовной веры и магии, – ответил он. – Известно, что у Каменных были самые величественные храмы, их мудрецы посвящали себя духовным учениям. В такие темные времена вера нам нужнее всего.

– Храмы были красивы, – тихо проговорил Кадуан. И замолчал, словно вспоминая что-то с грустной улыбкой. А потом взглянул в огонь и перестал улыбаться. – Но когда пришли люди, храмы разрушились так же легко, как бордели. И мудрецы легли в одну могилу со шлюхами.

Что было на это сказать? Дальше мы ели молча.

Все давно уснули, а я лежала, не смыкая глаз, и глядела в ночное небо. Десятки лет я не ночевала в такой дали от Удела, да и тогда я, маленькая тиирна, находила приют в самых роскошных домах мира.

А теперь? Теперь я осталась наедине с небом. Смотрела на звезды и чувствовала себя маленькой и обнаженной, как никогда. А стоило опустить веки, передо мной вставали окровавленные лица соплеменников Кадуана.

Шорох в лесу обрадовал меня, позволил отвлечься. Я распахнула глаза. Медленно встала. Костер догорал. Сиобан спала, но даже во сне, казалось, была готова к прыжку – лежала на боку и руку пристроила поближе к оставленным у подстилки клинкам. Ашраи раскинулся спящим медведем, растопырился за пределы постели и громко храпел. Ишка был неподвижней надгробного изваяния, и руки его с изяществом охватывали рукоять меча.

А следующая постель была пуста.

Я пошла на шум в лесу. Кадуана нашла на прогалине. Посередине висел над землей огненный шар – явная магия, и я только теперь спохватилась, что ни разу не спросила Кадуана, отвечает ли она ему. Меч в его руке я заметила не сразу.

И замерла. Моя рука тоже потянулась к рукояти оружия.

– Не тревожься. – Голос звучал немногим громче шепота. Кадуан, взглянув через плечо, кривовато улыбнулся мне. – Я не замышляю ничего дурного.

– Что ты делаешь?

Рука все еще лежала на мечевом поясе. Кадуан, скользнув по мне взглядом, остановился на ней:

– Право, стыдно сказать.

Я опустила глаза к земле. Много лет я училась разбирать лесные следы, так что это стало второй натурой, и отпечатки ног сразу бросились мне в глаза. Одни и те же следы, тянувшиеся туда-сюда.

Разминка.

– Ты упражнялся, – кивнула я, опуская руку, и вышла к нему на поляну.

Меч в его руке был работы Каменных, искусных мастеров, и красотой не уступал его короне. Им невозможно было не любоваться – элегантный, тонкий, но, очевидно, смертоносный, с медным узором на рукояти и красивыми древними знаками их письма по стальному клинку.

Он тоже перевел взгляд на меч:

– Я издавна видел в искусстве мечника простую забаву без особой пользы. Но в нынешних обстоятельствах…

Я поморщилась. Можно было не продолжать. Я указала глазами на висевший над землей огонь:

– Ты из говорящих с магией?

– Да.

Я наморщила лоб, припоминая вечерний разговор у костра:

– Но не молишься?

– Обычно нет.

– Кто же дает тебе магию, если не боги?

У него дрогнул уголок губ.

– Ты говоришь с магией?

Я похлопала ладонью по рукояти на бедре:

– Магия – для терпеливых. Для безрассудных – сталь.

Я ушла от ответа. Отвечать не хотелось, вышло бы слишком сложно. И особенно не хотелось, потому что он так смотрел, будто видел меня насквозь.

Я уставилась в землю, проследила глазами отпечатки его ног:

– Покажи мне свои приемы.

Он замешкался. Я молча, с вызовом смотрела на него, и он повиновался. Я удивилась, поняв, что он не чужд воинскому искусству: движения были изящны и отточенны. Такие наверняка хорошо служили в мраморном учебном зале, где меч – не столько оружие, сколько партнер в танце.

Мило и бесполезно.

Закончив, он обернулся ко мне:

– Вот все, что я умею. Но против них это не поможет.

Убедился ли он в том на опыте? Пытался дать отпор и проиграл? Я вспомнила его раны – тяжелее, чем у других. Такие получают не при бегстве.

– Повтори, – попросила я, и он опять послушался.

Но в этот раз на третьем его шаге я проскользнула вперед, подняла клинок, встретила его удар и вынудила уклоняться. Он споткнулся, открылся, и я воспользовалась заминкой, чтобы провести выпад под его изящной шпагой. Но Кадуан сразу опомнился. От следующего удара пришлось уклоняться мне, еще один я отбила, потом наши клинки сомкнулись на уровне лиц.

– В одиночку ничему не научишься, – сказала я. – Отрабатывать надо не изящество, а действенность ударов.

Он всмотрелся в мое лицо. Мне с трудом удалось выдержать его взгляд. Матира, я стеснялась его! Да еще и разволновалась почему-то.

– Жаль, что в Доме Камня я не научился ничему полезному, – заметил он. – Могло бы сложиться по-другому. И может быть…

Взгляд, такой острый, что резал на части, вдруг уплыл вдаль, и меня пронзила жалость.

– Бесполезно грезить несуществующим. – Я не сразу поняла, что повторяю слова отца. – Бесполезно, если только не претворять такие грезы в действие.

Он заморгал. А когда вновь поднял на меня глаза, в них было что-то незнакомое и на удивление приятное. Так на меня никто никогда не смотрел.

– Почему ты не тиирна? – тихо спросил он.

Натянутая нить лопнула. Я шагнула от него, вбросила клинки в ножны.

– Потому что тиирна – моя сестра.

– Я знаю порядок наследования в Доме Обсидиана. Власть переходит от матери к старшей дочери.

– Моя мать нездорова.

– Тогда почему…

Хватит с меня! Я молниеносно развернулась. Один вздох, и он без оружия, а его рапира в моей руке. Я швырнула его на палую листву, приставила к горлу его же клинок. Между нами повис в воздухе двойной захлебывающийся вздох.

– Тебе еще многому надо научиться, – сказала я.

Он, прищурившись, смотрел на меня. Сразу видно – распознал попытку уйти от ответа.

И уголки его губ приподнялись в улыбке.

– Не спорю.

– Я тебе помогу. Если хочешь.

Улыбка коснулась и глаз, согрела их. Какие глаза!

– Для меня было бы честью учиться у тебя, Эф.

Как странно он выговаривал мое имя! Я встала, бросила рапиру к его ногам:

– Тогда вставай. И не задавай лишних вопросов.

Мы были в пути две недели. После первой ночи никто не обнажал оружия, но напряжение между нами дрожало, как натянутая тетива. Ночами я украдкой выходила из лагеря вслед за Кадуаном, мы находили место для учебного боя. Он был сносный мечник, даже даровитый, но важнее природного таланта была его явная любовь к учению.

Он стремился изучить не только фехтование. Мне, что ни ночь, приходилось уклоняться не только от рапиры – от вопросов. Я скоро узнала, как велика его страсть к знаниям. Быть может, потому-то его взгляд словно разбирал на части все, на что падал, а потом складывал сызнова.

Но я не готова была так ему открываться.

И все же, сама не знаю почему, ночи с ним стали для меня просветами в долгих выматывающих силы днях. Мне нравилось иметь в руках настоящее дело, когда так многое было не в нашей власти.

Дом Тростника так и не отозвался. Его молчание могло ничего не значить – или означать все, что угодно.

В последнюю ночь пути наши занятия с Кадуаном шли кувырком. Я путалась в наставлениях и теряла терпение, он был рассеян и неуклюж. После нескольких неудачных схваток я опустилась на поваленный ствол. Никогда не умела скрывать свои чувства, а сейчас тревога во мне хлестала через край.

– О чем ты думаешь? – спросила я. – Как, по-твоему, нас встретят?

Он повернулся ко мне. Он еще не отдышался, закончив последнее упражнение. Тонкая полотняная рубашка, промокнув от пота, облепила плечи и грудь. Широкий ворот открывал ключицы и край не зажившей еще раны.

Он был совсем не похож на то окровавленное тело, что я тянула из болота. И все же безмолвные воспоминания остались вписанными в каждую его черточку.

– Я надеюсь на лучшее, – сказал он. – Но опасаюсь худшего.

Так просто он это сказал.

– Как ты можешь так спокойно говорить? – Я насупилась. – Я бы на твоем месте…

Я не нашла слов. Я бы захлебывалась от ярости.

– Почему ты решила, что я спокоен? – Кадуан взглянул жестко.

Я моргнула – и в один этот миг все переменилось. Дура я была, что раньше не замечала. Эта его неподвижность была не от спокойствия. Его сковал гнев.

– Эф, я не спокоен. – Он шагнул ко мне: глаза горят, зубы стиснуты. – Я в огне.

Глава 17

Тисаана

Проснулась я с головой словно камень. Нура сказала, что я проспала чуть не двое суток. И все равно казалось мало. Но я хотя бы могла теперь устоять на ногах; голова гудела, живот хоть крутило, но не выворачивало больше.

– Помойся и одевайся. – Нура бросила мне на кровать военную форму. – Нас ждут. Одно сражение закончилось, но война продолжается.

Как будто я не знала!

Я послушно оделась и вышла к Нуре, и та провела меня в библиотеку дома Фарлионов.

Более потрясающей комнаты я в жизни не видела – даже если сравнивать с холодным изяществом треллианских имений. В поместье Фарлионов красивым было все. Но библиотека больше всего напомнила мне домик Макса, только гораздо, гораздо величественнее. Так же залита теплом, полки забиты книгами и разными диковинками. Я задумалась, часто ли бывал здесь маленький Макс. Легко было представить, как он приткнулся с книгой где-нибудь в уголке, скрываясь от событий за дверью.

Сегодня на книги никто не глядел. Длинный стол посреди помещения устилали карты. Во главе стола стоял Зерит. Были здесь и Ансерра, и Эслин с Ариадной. Остальных я не знала. Пятеро, все на шестом десятке лет, из них двое – вальтайны. Все они обмотали шею красными шарфами, перекинув концы через плечо.