Кататония

Открыто окно настежь,

Густой воздух крадет силы,

О чем пою не знаешь,

О чем живем и где мы…

Пустой взгляд к небу,

Пустой взгляд к земле,

Был день и нету,

И дом не помнишь, где.

Хотела оставить следы,

Не зная, зачем и как.

Теряя родные черты,

Исчезла, ушла во мрак…

«Ушла во мрак»/ Декабрь

Ну что ты, Костя?

Снова плачешь! Ну как баба, право слово.

Что ты плачешь, что? Тут слезами не поможешь. А у тебе двое сыновей растет, ты вдумайся только: двое! Надо им, чтобы у них был не папа, баба?

Вот то-то. Вытри слезы. Успокойся. Дай обниму.

Не пристаю я к тебе, у меня свой муж для этих дел.

Вот, успокоился, уже и пожалеть нельзя…

Да не виноват ты ни в чем. Никто не виноват. В ней, в ней самой что-то такое было, чему ни ты, ни я помочь не могли.

Знаю ли? Знаю… Как вспомню глаза ее, лицо. Глаза все же особенно. Как скажет: «А я-то тут где?!»

Правда. Ну так и что же? И мне она говорила, что плохо ей, а кто, скажи, кто, кроме нее самой, мог ей помочь?

Знаешь, Костя, я тебе не рассказывала раньше, а ведь она мне много звонила в последнее время. Главное, позвонит, и все про меня да про меня спрашивает. Каждую проблему мою обмусолит, каждый вопрос разберет. И: «Ну пока, созвонимся!». Не дошло до меня тогда: она не про меня, она про себя говорить хотела, да видно неудобно ей было про себя разговор заводить. И впрямь, ну как так, позвонить и сразу на человека ушат вылить… А я-то, дура, не понимала! Не догадалась спросить так по-доброму, участливо: «Ну а ты-то как?»

Эххх… Костька, все мы делаем на бегу! Все! Живем на бегу. Остановиться, отдохнуть, задуматься чуток – все времени нет. А потом – бац – время есть. А нас уже нет…

Вот и я… Нет бы подумать, что это подруга звонит да говорит ни о чем? А голос такой… тусклый-тусклый.

Я думала: устает. Дети, конечно… а вышло вот как…

Да не плачь ты, Костя! Ну правда, врачи-то что говорят?

А знаешь… Вот ты не думаешь, что она… ну… вернется?

Нет?

Да и я, Костя, по правде-то… не думаю…

Книга 1. Творец миров

Глава 1

Август 2022

Черным квадратом Малевича развернулось окно.

Влада стояла у подоконника, обняв себя за плечи, глядя во тьму.

«Один шаг, и все. Больше никаких проблем, никаких забот. Больше не придется вставать по утрам. Больше не придется быть никому обязанной».

Что за голос нашептывал ей, рисуя привлекательные картины? Зовя к свободе, пусть даже свободе небытия? Не тот ли самый, что раньше, года два-три назад лишь попискивал тонко, а теперь вырос в настоящий густой баритон?

Говорят, так дьявол беседует с человеком, толкая на смертный грех – единственный, искупить который уже не успеешь.

Какая разница…

И все же, какой соблазн.

И все же, она знала, что не сможет ему поддаться.

Такой уж она была, Усольцева Владислава Алексеевна, слишком сильной, слишком ответственной, чтобы уступить мыслям о самоубийстве.

Себя было не жаль, нет. Не было мыслей, что она почувствует, упав с высоты на асфальт, не было размышлений, пожалеет ли о содеянном в полете. Сладко замирало сердце, едва представляла себе: вот она встает на подоконник и делает шаг… Но тут же пред глазами вставали лица, лица, лица…

Мама… Ее жизнь закончится вместе с жизнью Владиславы. Муж. В самом деле, как почувствует себя Костя, если жена покончит с собой? Дети…

Пожалуй, дети крепче других зацепили ее, в самое сердце запустили крючья-коготки, накрепко к жизни прикрутили, не порвать эту леску.

Вот не было бы их, тогда бы… даааа…

Но отказаться от идеи смерти вовсе не то, что продолжать жить.

Влада засунула руку в задний карман джинсов и вытащила телефон. Время 22:45, поздновато, конечно, но для близкой подруги еще не за гранью приличия. Влада одним пальцем проскроллила экран, поискала среди вызовов Соню. Давненько не созванивались. Влада нажала вызов.

За полгорода от нее Соня после пятого гудка взяла трубку.

– Алле.

– Привет. Я тебя не отвлекаю?

– Немного. Моюсь, домой собираюсь. Надо хоть до двенадцати дома быть, завтра вставать рано. Представляешь, притащили мне на индивидуальные тренировки на девять тридцать. Ну кто, скажи, в такое время детей в бассейн таскает? Этому семилетке спать уже пора, но, нет. Они, понимаешь, удаленно учатся, у них свой режим. Они в 12 встают, к двум раскачиваются. Все занятия у ребенка вечером: сначала школа с уроками, потом на музыку едут, потом у них китайский, а потом бассейн. У меня. Вот скажи, ребенок нормально в таком графике жить может?

– Не думаю. Не думаю, что это полезно. И я бы как мама не смогла столько по кружкам таскаться.

– И я о чем! Это же ненормально! Он, знаешь, на детей в раздевалках кидается: «Давай играть!», ему общения не хватает.

– А что родители?

– А родители что… Вундеркинда растят. Не думают, что в этом возрасте другое важно. Формирование системы нервной, например. Навыки коммуникации, в конце-то-концов. Дети играть должны, друзей заводить, с палками во дворе бегать и шалаши строить, вот, как мы с тобой, помнишь? А не это вот все. Я, короче, не одобряю. И мне беспокойство, Саша один Берту укладывает, а она с папой-то не особо засыпает…

– Как у вас дела?

– Ой, да на букву х, не подумай, что хорошо! У меня в дневную группу в два раза меньше народу ходить стало. Знаешь, с этими санкциями у людей финансовые проблемы, им не до того, чтобы своих клопов плаванию учить. Индивидуально ходят, конечно, и дети, и взрослые, но тоже поменьше. Поэтому я за этих «поздних» учеников и держусь, которых ненормальные родители в десять вечера в бассейне полощут.

– А Саша?

– Да у него тоже заказов меньше стало. Волнуемся, как ипотеку платить. Еще Берту к стоматологу повели, нашли три кариеса…

– Чувствую, тысяч на тридцать удовольствие?

– На двадцать пять, но это тоже не сильно легче… Ладно, мне бежать уже надо… Ты как?

– Ничего. Я ничего.

– Ну давай тогда, до созвона. Пока.

– Пока.

Загудели гудки отбоя. Влада уронила телефон, не глядя, удачно он упал на пол или с летальным исходом. Не нужна. Не нужны никому ее проблемы. На что она реально рассчитывала? На то, что Соня в суматохе собственной увлекательной жизни немного приглядится к лучшей подруге? На то, что услышит что-то за ее «ничего»?

Какая глупость! Как там сказала Вера Григорьевна? «Спасай себя»?

Влада соскользнула на пол, прижалась спиной к холодной батарее, сжалась в комок, поджимая к груди колени. Стараясь… что? Согреться? Успокоиться?

На кой черт она полчаса назад села за руль и уехала с дачи, никого не предупредив, оставив спящих в гостевой комнате детей? Чтобы рыдать в ночи в пустоту квартиры? Слушать гудки телефона? Узнать, что жизнь близких людей прекрасно течет и без нее?

В ушах билось: «Спасай себя, спасай себя».

Сука.

Ненавижу.

Вот как, как она могла рассказать Соне, даже если б смогла прервать ее экспрессивные монологи, об этом «спасай себя»?

Но ведь это скотство…

Влада закрыла глаза, откинула голову назад.

Всегда ведь знала: не надо подслушивать чужие разговоры, особенно если речь идет о тебе…

Начерта они поехали на эту дачу? На самом деле, Влада прекрасно знала ответ на этот вопрос. Потому что в Вере Григорьевне проснулась бабушка – что происходило с ней ровно раз в полгода – и она возжелала видеть внуков.

«Влада, я уже позвонила Константину, теперь тебе звоню, а то вдруг он поздно скажет: я на даче, жду вас. Собирайтесь вечером, приезжайте. Если собираетесь делать шашлык, заедьте в магазин, у меня тут нет ничего такого…»

Вот так. И ни малейших сомнений: они приедут, и в магазин заедут, и шашлыка пожарят, и все будет ровно так, как Вера Григорьевна себе запланировала.

А с чего бы ей сомневаться? Влада в своем стремлении нравиться свекрови ни в чем ей не противоречила.

Они приехали примерно в шесть, как только Костя вырвался с работы.

Свекровь встретила у ворот, одетая в элегантный спортивный костюм, немного измазанный землей. На руках красовались желтые резиновые перчатки.

– Привет, – сказала она, чмокая губами в воздухе около щеки Влады, затем проделывая то же у щеки сына. – А я тут прополку устроила. Представляете, у меня же от дома до клумбы с гладиолусами тропинка идет. Она заросла, я раскапываю.

Влада вежливо улыбнулась.

– Привет, бабушка, – пропели в унисон Ростик и Ромка и, не ожидая ответного приветствия, понеслись к дому.

– Аккуратнее! – прокричала вслед им Вера Григорьевна. – У меня там герань в горшке на входе стоит, не поломайте!

Влада подхватила пакет с овощами и пошла к дому, молясь, чтобы за минуту ее отсутствия дети что-нибудь не испортили. А испортить что-то в доме Веры Григорьевны было проще простого. Достаточно не туда повесить полотенце или положить мокрую тряпку на бесценную столешницу, и все…

Но дети не пакостили. Уселись перед включенным телевизором и принялись копаться в Ютубе, выискивая «Диких скричеров». Влада достала овощи из пакета и начала мыть. В окно было видно, как Костя на улице разжигает мангал.

Салат был почти готов, когда вошла Вера Григорьевна. Резиновые перчатки она сняла, спортивный костюм отряхнула.

– Влада, ты позволяешь им смотреть такую гадость? – возмущенно спросила она, глядя в телевизор.

– Иногда, – дипломатично ответила Влада. – Иначе они начнут бегать.

Вера Григорьевна фыркнула и отвернулась.

А Влада внезапно содрогнулась от неприязни. Какая же ее свекровь… слоеная. Будто капуста: один слой, другой, третий. Сверху вроде бы интеллигентная женщина, внимательная бабушка, хорошая мать, терпеливая свекровь. Но снимаешь слой за слоем, и видишь одинокую эгоистичную женщину, занятую лишь собой. К тому же – злую эгоистичную женщину.

Спустя час-полтора все уселись за стол на улице. Ростик тут же потянулся за едой, Вера Григорьевна остановила его:

– Подожди, пока всем разложат.

Влада промолчала. В конце концов, это дом Веры Григорьевны и ее правила.

Вечерело. Воздух стал теплым-теплым, насыщенным. Мальчишки носились по газону вокруг ухоженных клумб под благосклонным взглядом бабушки, едва сказавшей им за вечер пару слов. Влада убирала посуду, Костя медленно тянул коньяк из широкого стакана. Вдалеке шумела железная дорога, где по рельсам катили электрички, уносясь в город пустыми – накануне выходных желающих уезжать из пригорода не было.

В этот вечер мальчишки легли спать на удивление легко: набегались на свежем воздухе, и их разморило.

– Спокойной ночи, мамочка, – прошептал Рома, проваливаясь в сон.

– Спокойной ночи, солнышко, – ответила Влада. – Вам все сегодня понравилось?

– Да… – потянул Ростик, – у бабушки есть «Дикие скричеры»…

– А остальное?

– Купаты папа сделал вкусные… Мама, а можно у нас тоже будет дача, мы будем жарить купаты и смотреть телевизор, а к бабушке ездить не будем?

Не успела Влада удивленно спросить, почему Ростик не хочет ездить к бабушке, как сын уснул.

«Спрошу завтра», – подумала Влада.

Спальни в доме Веры Григорьевны находились на втором этаже. Отсюда Влада слышала приглушенные голоса свекрови и мужа, доносившиеся из гостиной внизу. Погладив сыновей по взъерошенным головам, Влада направилась к лестнице: чтобы присоединиться к Косте и Вере Григорьевне, ей нужно было спуститься вниз, пройти через коридор и кухонную зону, и лишь потом очутиться в гостиной.

Влада не дошла.

– Я не понимаю, что происходит, и я никак не могу на это повлиять, – услышала Влада, едва ее нога коснулась последней ступеньки лестницы. – Я старался, как мог, я сотни раз предлагал ей: сходи к психологу. Она не хочет. И я больше так не могу.

– Понимаю тебя, – спокойно ответила Вера Григорьевна, – любому было бы тяжело.

– Она все время дерганая. Что я ни скажу – все воспринимает в штыки, на все огрызается. Я устал. Внимания просто ноль. Она не знает даже, с кем я сейчас общаюсь, чем занимаюсь. Все просто мимо нее.

– Ты пробовал с ней говорить?

– Много раз. Она меня не слышит. А мне плохо, понимаешь, мама? Я не могу больше это терпеть. Я не хочу идти домой, не хочу возвращаться к ней. Я все думаю: а как же дети? Как они будут себя чувствовать, если мы разведемся?

– Они все равно останутся твоими детьми. Никто не сможет тебе запретить с ними общаться. Это большое заблуждение, что нужно сохранять семью ради детей. Ни один ребенок не будет счастлив, глядя, как его родители живут и ненавидят друг друга.

– А Влада? Как ей придется, если мы разведемся?

– Костя, спасай себя.

Костя еще что-то говорил, но Влада перестала слышать. Внутри у нее все окаменело. Лишь ее рука, действующая будто отдельно от тела, от сознания, протянулась к стоящей у лестницы тумбочке и взяла ключи от машины.

«Уйти», – пронеслось в голове.

Быстрым шагом Влада подошла к входной двери, отрыла ее, вышла, тихо закрыла и пошла к машине.

Машину Костя оставил за забором, не стал заезжать на участок, и это было хорошо: не нужно открывать ворота, не нужно привлекать к себе внимание и объяснять, что делаешь и почему – на это у Влады не было сил. Она вышла через калитку, плотно прикрыла ее, нажала кнопку на брелоке автомобильной сигнализации и через секунду уже сидела за рулем.

Заурчал мотор, повинуясь обороту ключа, зажглись фары. Влада перевела рычаг передачи на «Драйв» и нажала педаль газа. Фольксваген Туарег покатил по грунтовке.

Что происходит позади, Влада не видела: слезы мешали, превращая пейзаж в зеркалах заднего вида в неясную размазню. Завибрировал телефон, забытый в заднем кармане джинсов, но Влада не реагировала. Ей казалось, что боль, от которой она пыталась уйти, ослабнет, пропадет по мере удаления от источника боли, а телефон был ниткой, крепко связывающей Владу и этот источник. За нитку Влада дергать не собиралась.

Телефон звонил и звонил, и Влада поставила его на беззвучный режим.

Боль рвала изнутри. Влада представила, что это ворочаются, распрямляются внутри нее крылья, что вот-вот прорвут кожу на спине и раскроются во всю мощь. И понесут Владу на свободу, наконец-то, на свободу.

Он думает о разводе? Что же, прекрасно, она не станет его держать, такого бедного-несчастного, никем, кроме мамы, не понимаемого. Пусть идет. Слава Богу, ее уровень образования позволит ей обеспечить себя и детей. Беспокоится о детях, что они будут чувствовать? Да пусть забирает себе!

Хотя нет. Детей она ему не отдаст. Это словно кусок сердца отрезать…

Ничего, проживут они и втроем. Они и так все втроем делают, справятся.

Пойдут в детский сад, ничего страшного. Она работать будет, и все у них будет хорошо!

Влада ехала и орала в голос, сама этого не замечая. Криком звериным страшным разрывая горло. А мысли текли сами по себе, будто не Влада думала, а кто-то за нее.

Пускай уходит. Пусть спасается. Если он такой, что плевать хотел на жену с двумя детьми, пусть проваливает. Сейчас она доедет до дома, соберет вещи, и уже завтра будет жить у мамы.

От дачи Веры Григорьевны до дома было минут 20-25 езды, и, когда Влада въехала во двор, уже окончательно стемнело. Она кое-как припарковалась у парадной – в моменты усталости и стресса Влада всегда парковалась плохо, не могла засунуть легковушку в пространство, достаточное для танка – и пошла к дому. Консьержка удивленно взглянула на одинокую женщину, обычно уезжавшую и возвращавшуюся с детьми, но ничего не спросила.

Может быть, ее отпугнуло бледное заплаканное лицо Влады.

Влада вошла в квартиру. Тихо и темно. Посреди коридора валялась игрушечная машинка – Ромка хотел взять с собой к бабушке, но в самый последний момент передумал. Влада скинула кроссовки и прошла в детскую, не включая свет.

В детской было сумрачно. Влада включила ночник. Подошла к окну.

Окно развернулось перед ней черным квадратом Малевича.

Мысли скакали.

Неоткуда ждать помощи. Не прилетит вдруг волшебник в голубом вертолете, не исправит накосяченного за целую жизнь.

Спасай себя… Да, ей самой и придется себя спасать. Вот сейчас она еще немного посидит у батареи, сама с собой в обнимку. А потом пойдет спать, и будет спать, потому что завтра понадобятся силы, чтобы разобраться со всем, внезапно на нее свалившемся. Возможно, завтра ситуация будет выглядеть иначе. Возможно, они с Костей поговорят, и разговор все решит.

Ведь могут же быть у людей минуты слабости? Может, и мысль о разводе из таких слабостей…

Влада поднялась, намереваясь идти в спальню, но полумрак сбоку внезапно шевельнулся, разорвался.

Влада стояла, смотря, но не веря увиденному…

Глава 2

Сентябрь 2016 года.

– Эиртач, конечно, получится, но раннюю седину все равно будет видно. Я не пугаю, что выглядеть будет плохо, но только ты учти: седые волосы от крашенных в светлый цвет отличаются, – сказала Марина-парикмахер, перебирая волосы Влады.

– Ну что же, придется мне смириться, – вздохнула Влада. – В какой цвет будем меня красить, когда седина станет совсем невыносимой?

– Дай подумать… Ну смотри, кожа у тебя светлая, глаза голубые. Вообще, тебе родной твой светло-русый очень идет, может, его и оставишь?

– Идет. Но сегодня эиртач. Не зря же я на него деньги откладывала!

– Прям на него?

– Ну… И на него, и на платье это. Как тебе? – и Влада слегка откинулась на стуле, демонстрируя новый наряд.

– Круто. Могу оценить, но сама со своим ростом такое не ношу. Это для миниатюрных малышек.

– Я не миниатюрная малышка! – возмутилась Влада. – Я – женщина среднего роста и средней комплекции! Таких, как я – миллион.

– Ага, – усмехнулась Марина и накинула на Владу полиэтиленовую накидку.

Спустя восемь часов Влада вышла из салона. Эиртач – процедура не быстрая. За время, что Влада просидела в кресле парикмахера, погода на улице успела испортиться, поправиться, снова испортиться, опять исправиться, и теперь сентябрьские улицы заливало яркое солнце.

Влада неспешно направилась к дому. Ей хотелось есть: кофе и малюсенькой шоколадкой, что ей принесли в салоне, сыт не будешь. Влада гадала: дойти до дома и доесть суп, что варился вчера, или зайти в кафе. Хотя бы в «Пироговый дворик», их много открылось по городу, и цены были демократичные.

Владе, по правде говоря, супу совсем не хотелось. Она его не любила, всегда предпочитая жиже в тарелке какое-нибудь второе блюдо. Желательно рыбу… В «Пироговом дворике» была треска, а если задуматься дальше и разориться на «Евразию», то можно замахнуться на окуня на пару…

Влада сомневалась. За окрашивание волос она отдала восемь тысяч, еще в две ей обошлось платье. Дорого…

Позади раздались шаги, мужская рука обвила Владину талию, в ухо ткнулись губы, шею оцарапала дневная щетина.

– Я думаю: кто это тут такой красивый идет…

Влада повернулась и обняла Константина, просительно заглядывая ему в глаза:

– Скажи, меня красиво покрасили?

– Замечательно, – ответил муж. – Особо ничего не поменялось, но замечательно.

– Ну как это не поменялось?! Я восемь часов в салоне просидела!

– Ну и правильно сделала, если это доставило тебе радость. Владочка, ты с любыми волосами красивая. Пожалуй, ты бы понравилась мне даже лысой…

Влада фыркнула. Лысой, придумает тоже. За все время их знакомства ее волосы ни разу не были короче лопаток.

– У меня седина появляется… – грустно сказала она. – А еще я хочу кушать…

– Ну так пойдем сходим куда-нибудь. У нас тут, правда, особо некуда… Дойдем до торгового центра, там Буше? Хочешь?

– Не знаю… Я уже много денег потратила..

– Ну что ж, теперь не есть? Идем. Не зря ж я сегодня пораньше закончил.

Влада кивнула. Ему, Константину, легко было говорить. Он принадлежал к состоятельному среднему классу. Влада… скорее нет. Она помнила 1996 – 2001 год, когда они с мамой перебивались гречей и макаронами, когда мама занимала деньги у подруг, чтобы купить дочке учебники в школу, когда…

Влада откинула неприятные мысли. Это было давно. Уже все по-другому, и какая разница, что приходилось делать тогда? Но она не могла откинуть свое бережное отношение к деньгам. За три года замужества Константин не смог ее перевоспитать. Влада продолжала покупать дешевые продукты, дешевую одежду, экономить на кафе и ресторанах.

– Как прошел рабочий день? – спросила Влада мужа.

– Знаешь, на удивление хорошо. Я ехал в суд к трем, и думал, что раньше семи не выберусь. Ну там, знаешь, сначала заседание на час позже начнется, потом судья воды попить отойдет. Да и дело, то, нелегкое, не на пять минут.

– Сегодня заседание по «Островку» было?

– Да.

Налоговые проблемы ООО «Островок» были вечной головной болью Константина и вообще – всех работников фирмы, в которой он трудился. «Островок» упорно не хотел нанимать постоянного бухгалтера, а аутсорсовские творили такое, что потом юристы плакали в голос над исковыми заявлениями налоговой. Бизнес, надо сказать, у «Островка» шел хорошо, и суммы налоговых недоимок были колоссальными. Как и представительские расходы. Поэтому юристы плакали, но булку с маслом за счет «Островка» кушали.

– И что, отложили заседание?

– Ага. Представитель налоговой попал в ДТП. Просил не ждать, пока все оформится, а перенести дату. А судья только рада.

– Ты станешь легендой офиса: единственный юрист, вышедший из арбитража вовремя, – засмеялась Влада. – Что там с парковкой? По-прежнему туго?

– Да нет, знаешь, я нормально на набережной машину поставил. Правда, дорогу пришлось переходить, но это мелочи. И доехал сюда без пробок, кстати.

Они еще какое-то время поболтали, пока шли через парк к торговому центру. Потом долго обсуждали работу Константина, сидя в кафе. Влада ела пасту и сэндвич с лососем, ее любимый. Костя выпил две чашки кофе. Он становился кофеманом, и Влада не в первый раз подумала, что надо бы сделать мужу замечание. Говорят, кофе в больших количествах вредно для сердца и нервной системы.

Вечерело. В начале сентября в семь часов вечера в Питере еще не бывает темно, плюс зажигаются фонари.

На улице и в парке было много людей. Кто-то выгуливал собаку, кто-то целеустремленно шел в направлении метро. На детской площадке носились дети под присмотром мам и бабушек.

Константин обнял Владу за плечи, кивнул в сторону припаркованных колясок:

– Не передумаешь?

Влада помотала головой. Она не передумает.

Усольцева Владислава Алексеевна, она же в девичестве Серебрякова, всегда мечтала о большой семье. Единственный ребенок, к тому же брошенный отцом в раннем школьном возрасте, она остро ощущала детское одиночество, изолированность от большого яркого мира, называемого «счастливая семья». Мать, вечно занятая на работе, не могла обеспечить Владе ни домашнего уюта, ни человеческого тепла и понимания. Какие могут быть задушевные беседы, если уходишь на работу в семь утра, а приползаешь обратно к девяти вечера?

Влада маму не винила. Сложилось как сложилось. И на ее формирующемся характере, кстати, сказалось не только дурным образом. Например, Влада никогда не скучала наедине с собой.

И все же еще в глубокой юности она дала себе обещание: в ее семье все будет по-другому. В ее семье дети не будут чувствовать себя брошенными.

Пока что все шло, как запланировано.

Владе с мужем повезло. Он сходу согласился с идеей воплотить в жизнь ее мечты о семье с выводком детей и пару месяцев назад они решили завести ребенка. Но организм Влады с замыслом не согласился. Несмотря на абсолютное здоровье Влады, беременность не наступала. Желания зрели внутри Влады, а зародыши не хотели.

– Все придет в свое время, – успокоила врач. – О бесплодии говорят, когда зачать не выходит годами. Вам беспокоиться рано. Просто живите и получайте от жизни удовольствие.

Что они и делали. Едва войдя в квартиру, Константин обнял жену и принялся раздевать. Влада вывернулась, играя, дразня, скользнула в комнату. Константин скинул ботинки и зашел вслед за женой. Поймал ее, завалил на кровать и по любимой своей привычке запустил ей руку в волосы. Влада осторожно высвободилась: на следующий день с утра нужно было ехать на учебу, и она хотела сохранить укладку.

Влада училась два дня в неделю: в среду и в субботу – таким было расписание в магистратуре, по возможности подогнанное под работающих людей.

Влада не работала, и поэтому не пропускала занятия, как многие ее одногруппники.

В десять часов утра она вошла в аудиторию, полупустую, хотя занятие уже начиналось. Сразу следом за Владой зашла Ираида Александровна – нынешняя заведующая кафедрой уголовного процесса, высоко неся красивую седую голову.

– Доброго дня! Смотрю, летние каникулы пережили не все.

Из углов полетели разрозненные смешки.

Ираида Александровна продолжала:

– Я понимаю, два месяца свободы расслабляют. И поэтому сегодня я хочу не столько рассказывать что-то умное, сколько поболтать. А тему беседы я задам такую: «Особенности судебного прецедента в праве России». Это очень широкая тема, касающаяся как материального, так и процессуального права, и кто мне скажет, в каких конкретных ситуациях мы можем видеть влияние судебного прецедента на рассмотрение дела судом?

– Административная преюдиция, – сказала Влада, пока никто не успел ее опередить.

– Допустим. Еще?

– Нормативно-правовые акты Верховного Суда, – раздался голос от самой двери.

У входа в аудиторию стоял молодой человек лет 25-27 на вид. Среднего роста, русоволосый, чисто выбритый, плечистый. Одет он был в темно-синие джинсы и джемпер в серую клетку, из-под которого выглядывал воротничок голубой рубашки. Влада его не знала и задалась вопросом, в ту ли аудиторию он зашел. В этот день шло занятие только их группы, визитеров из других групп не приглашали.

– А, вот и Станислав прибыл! – улыбнулась Ираида Александровна. – С места сразу в бой.

– Нельзя считать постановления Пленума судебным прецедентом, – возразила Влада. – Это, строго говоря, не решения по конкретному делу.

– А я и не говорил про Пленум, – ответил молодой человек, подходя к первой парте и бросая на нее дипломат, – я имел в виду Президиум.

Попал… можно долго спорить по этому вопросу, но в рассуждениях было рациональное зерно. Влада рассердилась. Лучшая ученица в группе, она злилась, когда оказывалась неправа. Тем более, когда ее грубо тыкали в неправоту.

В обсуждение втянулись сокурсники. Беседа была интересной, но Владу не увлекла. Она то и дело бросала взгляд из-под ресниц на Стаса, которого знала Ираида Александровна и совершенно не знала Влада.

Он высказывался, и говорил достаточно умные вещи. Ему были знакомы и последняя судебная практика, и взгляды доктрины по тем или иным вопросам. «В моей практике», – прозвучало от него несколько раз, и Влада поняла, что он не только студент, но и практикующий юрист.

Ей хотелось срезать его, сказать что-то настолько умное, чтобы все прониклись и заткнулись. Но в голову ничего не шло.

Пара закончилась. Влада собралась и пошла в другую аудиторию на потоковую лекцию.

Аня – подруга Влады, обучающаяся на кафедре налогового права, уже сидела за первой партой и пила кофе. Второй бумажный стакан латте из кофейного автомата стоял рядом.

– Че грустная такая? – спросила она, пододвигая стакан. – Клевая прическа.

– Восемь сраных часов в салоне, – сказала Влада, садясь. – И Костя вчера растрепал всю укладку. Как дела?

– Норм, – Аня отхлебнула кофе. – К Димке переезжаю. Задолбало с мамой жить.

– А мама что?

– Мама хочет, чтобы сначала поженились, а потом переезжали, но пусть нафиг идет. Мы решили праздновать летом, и я не собираюсь в угоду ей все переносить. И жить с ней тоже больше не хочу.

Влада кивнула. Она бы тоже не хотела жить со своей мамой. Но к Константину она переехала за месяц перед свадьбой, а не за год…

Анька болтала до конца перерыва. Влада не возражала: подруге было, о чем поговорить. Она планировала грандиозное торжество с выездной регистрацией, со сменой платьев, с фейерверком. Много эмоций и подготовки.

Влада немного завидовала. Ее свадьба прошла во Втором Дворце Бракосочетаний, красиво, но ничего особенного. Выездная регистрация, как хочет Аня, конечно, гораздо душевнее. Если б можно было пожениться во второй раз, Влада тоже выбрала бы выездную регистрацию…

Влада, сама того не замечая, все время косилась на дверь. Заинтригованная, ждала странного нового одногруппника. Может, он и не одногруппник вовсе, а так, заглянул по случаю?

Но парень больше не показался.

После пар Аня и Влада вместе шли к метро. Аня снова болтала о свадьбе, кокетливо накручивая на палец белокурую прядь. Влада слушала с интересом, вспоминая, как радовалась, когда Костя сделал ей предложение, как готовилась к торжеству, выбирая платье, прическу, ресторан. Ее чудесный муж тогда оплатил все расходы, ему было так важно, чтобы ей все понравилось…

Увлеченные разговором, Влада и Аня не сразу поняли, что произошло. Шедшие по почти пустому тротуару, они внезапно оказались в плотной толпе.

– Да что же это, скорую надо… – долетели до Влады обрывки фразы.

– Алкоголичка какая-то, пьяная валяется…

– Да где там «приличная женщина», вы на одежду посмотрите…

– Да что толпиться, сейчас транспорт подойдет, выйти некуда будет…

Влада протолкнулась мимо сгрудившихся людей и оказалась подле автобусной остановки. Там, на асфальте, прислонившись спиной к скамейке, сидела женщина. Лицо ее было опущено, глаза прикрыты, толстогубый рот некрасиво кривился, из его уголка тянулась ниточка слюны. Седеющие волосы, закрученные на затылке в гульку, выглядели нечистыми, не могли похвастаться чистотой и руки с короткими пальцами и широкими ладонями. Рабочие руки, заскорузлые. Женщина была одета в потертые джинсы и старую, еще советских времен, куртку, как говорили тогда: «на рыбьем меху». Влада помнила такую у мамы, но та давно уже не носила это убожество…

– Влада, – дернула подругу за рукав Аня, – ты чего застыла? Ну перепила баба. Видишь, ей помогают.

Влада мотнула головой, будто стряхивая наваждение, но с места не тронулась.

Около сидевшей женщины на коленях стоял мужчина, приложив пальцы к ее запястью – считал пульс. Рядом девушка говорила по мобильному, судя по разговору – с диспетчером скорой помощи. Владина помощь тут без надобности.

Но Влада все стояла и смотрела на проклятую куртку.

      «Почему мама до сих пор не выбросила ее?»

– Влада! – Аня еще раз дернула подругу за руку. – Пойдем! Мы тут не поможем ничем, а мне домой пора!

Влада, пересиливая себя, наконец отвела взгляд и сделала шаг. Второй дался легче. Когда они отошли от остановки на десять метров, Аня снова заговорила о свадьбе. Но теперь Влада слушала ее в пол-уха.

В самом деле, почему мама Влады, Елизавета Павловна, до сих пор не выбросила старую куртку?

Иногда Влада думала, что знает ответ, иногда – нет. Мама Влады хранила очень много вещей из их прошлого. Не разрешала выбросить старый секретер, хотя его крышка уже плохо закрывалась на ключ и однажды, открывшись сама по себе, больно ударила Елизавету Павловну по плечу. Хранила на антресолях запас алюминиевых кастрюль. Влада выбросила их несколько лет назад, до хрипоты объяснив, что готовить в них вредно. Видимо, плохо объяснила все же: едва дочь ушла, мама побежала на помойку спасать свое добро. Спасла и спрятала на антресоль…

Порой Владе казалось, что она неправильно поступает, пытаясь улучшить мамину жизнь. Что маме не нужен новый набор посуды от фирмы Гипфель, новый диван взамен советской книжки, посудомоечная машина и новый шкаф. Что Влада силой тянет ее куда-то, куда мама идти не хочет…

Это с одной стороны. А с другой: до боли в сердце Владе хотелось, чтобы мама увидела в жизни что-то хорошее. Открыла глаза и посмотрела, как живут вокруг люди. Как живет ее дочь. Как может жить сама Елизавета Павловна, как заслуживает жить!

Влада согнула пальцы, с болью впиваясь в ладонь ногтями.

«Проклятая куртка!»

Но дело было не в куртке. Проблема была в памяти, так не вовремя подбрасывающей Владе воспоминания о прошлом. Влада прекрасно помнила мамину куртку и великолепно помнила тот период их жизни, когда мама ее носила. Жаль, что помнила. Лучше было бы забыть.

Аня все говорила, и Влада насильно – словно выключатель нажала – переключила себя на собственные приятные воспоминания. Аня задала тему. Влада вспомнила знакомство с Костей, свое неверие, что действительно нравится ему. Их романтичные прогулки по Елагину острову, катание на катамаранах, после которого, пристроившись под длиннокосой ивой, он впервые ее поцеловал. Влада вспомнила, как он сделал ей предложение, а потом знакомил с матерью, и надменная Вера Григорьевна небрежно бросила: «Милочка, я не зря дала своему сыну великокняжеское имя…»

Костя был другим. Не таким, как люди из прошлой жизни Влады. Он будто распахнул перед ней дверь на другой уровень бытия, и Влада, стремившаяся выбраться со дна, без сомнений шагнула за эту дверь.

Влада шагнула, а мама осталась. Вместе со старой курткой, со страхами, что спокойная сытая жизнь – мираж. С запасами хлама и счетом в банке на случай нового жизненного кризиса.

Влада скрипнула зубами и подумала: «Я туда никогда не вернусь. У меня есть образование, у меня есть магистратура, у меня есть Костя, и я никогда не буду вот так…»

Мысль она не додумала, обрывая на середине.

Придя на занятия в субботу, Влада застала в аудитории Станислава. Он одиноко сидел за первой партой и листал конспект.

– Привет! – неожиданно сказал он. И снял кейс с соседнего стула.

Очевидное предложение садиться.

Влада не стала его отвергать.

– Я Стас. Мы не познакомились в прошлый раз, мне надо было убегать.

– Я Влада. Я заметила, ты опоздал тогда.

– Я часто буду опаздывать. И не на все пары буду ходить. Работа.

– Понимаю.

– Но я буду стараться. Я два года был в академическом отпуске. Понял, что не успеваю написать выпускную работу. И вряд ли хорошо сдам экзамены с той подготовкой, что у меня была.

– И как тебе после учебного отпуска?

– Прикольно. Соскучился по Универу.

Вошел Дмитрий Михайлович – доцент кафедры. Разговор прервался, начался семинар.

Стас был очень умен. Они буквально соревновались, отвечая на вопросы Дмитрия Михайловича, но в этот раз Влада не злилась. Она вошла во вкус, ей нравилось вести дискуссию с человеком, разбиравшемся в вопросе не хуже ее, а местами лучше. И Стас, когда нужно было не согласиться с Владой, делал это вежливо. Грубость, имевшая место в первый раз, больше не повторилась.

В перерыве они вдвоем вышли на улицу.

– Ты реально думаешь, что надо расширять перечень прав адвоката в уголовном процессе? – спросил Стас.

– Да. Или хотя бы сделать эти права не декларативными, а реальными. Ты против?

– Я об этом всерьез не думал. Я работаю в Законодательном Собрании. Мне проблемы адвокатов глубоко безразличны.

– Мне так-то тоже. Я вообще не работаю. Но это интересный доктринальный вопрос.

– Круто, наверное, не работать и иметь семь свободных дней в неделю?

Влада пожала плечами:

– Я не жалуюсь.

– А почему так? Не интересно применять знания на практике?

Влада вздохнула:

– Интересно. Но муж не советует идти работать. Он после бакалавриата сразу устроился в свою фирму, совмещал работу и магистратуру, и это сказалось на учебе. Поэтому мне он по окончании бакалавриата работать не разрешил. Я согласна. Я хочу учиться по-настоящему, а не просто получить диплом.

– Интересуешься наукой?

– Да.

– Пойдешь в аспирантуру?

– Да.

– А за кофе пойдешь?

Влада хотела сказать «нет», кофе она пила утром и редко позволяла себе больше одной чашки в день.

Но сказала «да».

Глава 3

Моросил мелкий липкий дождь, что, впрочем, ничуть не портило настроения. Влада крутилась перед зеркалом, крася глаза. Телефон то и дело пиликал сообщениями.

«Как думаешь, красная юбка подойдет?»

«Слушай, я походу тушь потеряла».

«Я, наверное, минут на 10 позже буду, вы там как?»

«А и правда, как там мы?» – задалась вопросом Влада и, пройдя на кухню, выглянула в окно. Место, где Костя обычно парковал машину, было занято соседской белой Шкодой.

Влада нервно прикусила губу. Этой ночью в клубе Джаггер на Площади Конституции играла группа со знакомым Соне солистом, и Соня заранее позвала Владу и Костю на концерт. Они согласились, но вот уже время к десяти, и пора выходить из дому, а Кости все нет. Влада писала, но ответа на эсэмэски не было. Были только длинные предложения от Сони с вопросами.

Влада набрала номер мужа. Костя ответил через три гудка.

– Влада, давай позже, я занят.

– В смысле «ты занят»? Нам как бы выходить через пять минут, ты где вообще?

– Куда выходить? – недоуменный голос Константина.

– В клуб, блин! В Джаггер! Мы, Костя, сегодня идем в клуб!

Секундное молчание…

– Тввввою ж мать!

Влада расстроенно вздохнула.

–Ты забыл, да?

– Да. Нет. Не совсем. Утром помнил, а потом навалилось всякого… Надо было на работе задержаться, тут суд завтра с утра… Аааа, блин, ну что толку теперь! Иди без меня.

Влада запустила руку в волосы. Вытащила из прически первую шпильку.

– Кость, ты это говоришь, чтобы не ссориться? Чтобы меня не расстраивать?

Муж на другом конце воображаемого провода пробормотал:

– Да… Извини. Правда, прости, я правда собирался пойти, но…

– Но тебе туда настолько не хотелось, что ты забыл об этом, едва представился шанс…

– Влада, я не знаю. Я не хотел тебя подводить. Не понимаю, как так вышло. Иди одна, правда.

– Но ты ведь не хочешь, чтобы я туда вообще ходила, тем более без тебя?

– Не хочу. Совсем не хочу.

Влада вытащила из прически вторую шпильку.

– Окей. Жду тебя дома.

Она сбросила звонок и бездумно уставилась в оконное стекло. Моросящий дождь уже не казался моросящим.

«Мерзкая погода, – подумала Влада. – Сейчас как ливанет… Как бы я без машины поехала? Там от метро далеко…»

Она открыла сообщения с Соней и написала: «Извини, Костя застрял на работе. Без него не поеду. Прости…»

Соня, конечно, тут же перезвонила. После трехминутной, но весьма экспрессивной беседы стало понятно: в клуб Соня точно идет одна, Влада с Костей придут взглянуть на ее знакомого и его группу в другой раз. Когда он будет, этот другой раз – не уточнялось.

Влада уселась на стул, положив телефон на подоконник. Внутри нее словно боролись две Влады. Одна говорила, что она все сделала правильно, ведь Костя точно не хотел, чтобы его жена одна ходила по ночным клубам, а расстраивать мужа нехорошо. Тем более – по таким мелким поводам. Вторая Влада орала матом, напоминая, что кое-кто уже не первый раз делает нечто, идущее вразрез намерениям Влады, и вообще, когда Влада последний раз была в клубе? Когда развлекалась в последний раз?

Влада послала к черту обеих альтер-эго и вгляделась в отражение, проступающее в стекле под моросью дождя.

Жизнь перевалила за четверть. Да что там, четверть, будем реалистами. За треть. А может – тут хочется содрогнуться – за середину. Никто ведь не знает, сколько кому отмерил Бог.

В этой четверти-трети было много хорошего. Получилось вылезти из бедности, граничащей с нищетой, получить хорошее образование, удачно выйти замуж. Разве не этого Влада хотела всегда? Скоро появятся дети, и жизнь станет вообще идеальной.

Разве в тусовках и клубах счастье?

Нет. Так почему она чувствует себя обделенной, сидя тут в одиночестве на своей идеальной кухне? В своей идеальной жизни? Откуда это неясное чувство тесноты, будто ее засунули в клетку… были такие клетки в средние века, в них человека помещали, и он находился внутри до смерти…

Глупость какая!

Влада хотела было встряхнуться, прогнать дурацкие мысли, но они лезли и лезли в голову, набились в нее как опарыши в свиную тухлую тушу…

Фууу… сравнение-то какое! Владу аж передернуло. С другой стороны… ей ведь и вправду хотелось в клуб. Хотелось… свободы…

Дурость какая! Разве не была она свободна? Разве не могла в любой момент пойти, куда ей угодно?

Вполне. И Костя мог бы сердиться, пока не треснет. Да ведь он ей разрешил…

Влада вновь запустила пальцы в прическу, и на стол легла еще одна шпилька.

Влада зависла. Перед глазами вставали картины, какой могла бы быть ее жизнь…

Это было, надо отметить, не в первый раз. Детство Влады сделало из нее фантазерку. В пять лет она, играя в куклы, часами могла рассказывать самой себе сказки. В десять рисовала, тут же придумывая персонажам длинные жизненные истории. В какой момент она сама шагнула на страницы своих ненаписанных книг? Сложно сказать, но уже лет с пятнадцати она, оставшись наедине с собой, уверенно рисовала свой новый образ и новую жизнь. У этого образа были синие глаза и черные волосы. Ее считали красивой. Ее родители никогда не разводились. Она никогда не знала нужды.

И мужа у нее не было. Он не появился даже тогда, когда сама Влада встретила Константина и вышла за него замуж.

«Мне нужно это записать, – в, наверное, тысячный раз подумала Влада. – Из этого может получиться целый роман! Да какой… самый лучший!»

Она взяла с подоконника листок бумаги и ручку и попробовала набросать первую главу.

«За окном было темно. Моросил липкий дождь, но было понятно, что оставаться моросящим ему не долго. По мокрому парку шла девушка, и плотно надвинутый на голову капюшон скрывал ее черные волосы…»

Через два десятка предложений запал иссяк. История оказалась мертворожденной. Ей чего-то не хватало, но чего… Влада пока не знала. Даже имя героине дать не получалось…

Влада отложила в сторону ручку, скомкала исписанный лист и выбросила в мусорку. Потом достала из волос последние шпильки и отправилась в душ.

Костя приехал с работы в полпервого. К тому времени Влада уже час как спала.

У Константина на работе начался трудный период. Фирма взяла еще двух крупных клиентов, а вот про новых сотрудников забыла, и Костя с тремя коллегами получили дополнительную нагрузку.

Константин уходил рано, приходил ночью, мылся, отказываясь от ужина падал спать. В выходные он тоже работал. Пропускал спортзал. Влада была недовольна – склонный к полноте Константин легко отращивал животик и второй подбородок, и не то, чтобы это сказывалось на ее отношении к мужу, но раздражало.

Влада осталась в одиночестве.

Подруги были заняты. Соня пропадала загородом на каких-то своих спортивных мероприятиях. Похоже, сильно обиделась на Владу за подставу с клубом. Аня перевозила вещи к будущему мужу.

Влада смирилась и засела за выпускную квалификационную работу.

В один из дней, когда она сидела на кухне с ноутбуком, обложенная монографиями, на экране высветилось электронное письмо.

«Привет. У тебя нет случайно конспектов с прошлого года по социальному праву? Стас».

У Влады все было. Она ощутила небывалое воодушевление. Она могла помочь! Он будет благодарен! Один из самых умных студентов курса просит конспект у нее.

Она просмотрела папки с записями и уже через пять минут скинула Стасу нужный материал.

«Вот. Пиши, если что. Влада».

«Спасибо!» – пришел ответ.

Влада улыбнулась и отвернулась к окну, за которым вовсю уже падали желтые листья.

Шел октябрь. Погода то радовала, то огорчала, и то же было в жизни Влады. Константин работал как сумасшедший. Ему выписали премию.

«Пора купить тебе машину, – сказал Константин. – Возьмем в кредит, но сделаем большой первый взнос».

Влада, получившая права два года назад и порядком подзабывшая, что такое водить, и радовалась и нервничала. Ей хотелось иметь машину, но пугали все связанные с ней неудобства: техобслуживание, бензин, парковки. Пока машина была только у Кости, и Влада пользовалась только плюсами от обладания автомобилем.

Зато можно будет по субботам, когда нет пробок, ездить в Универ на машине!

Интересно, как будет она выглядеть в глазах Стаса…

Стоп.

Влада замерла. Какая ей разница, что подумает и как ее воспримет однокурсник? Они и не знакомы толком, так, вместе учатся, спорят на занятиях сами или поддерживают друг друга в спорах с оппонентами, меняются конспектами и мыслями, в перерывах ходят за кофе. Они и номерами мобильных телефонов обменялись всего неделю назад.

Так что же это такое?

Влада тряхнула головой, выкидывая прочь дурацкие мысли. И Стаса вместе с ними.

На семинарах по тайм-менеджменту, которые Влада любила, часто рассказывали, почему понедельник начинается в воскресенье. Почему? Ну, хотя бы потому, что день прошлый определяет день будущий. Ложись спать поздно накануне рабочего дня, и прочувствуешь все на себе.

Влада готова была утверждать, что не только понедельник начинается в воскресенье, но и среда начинается во вторник.

Вечер вторника выдался бурным. Ровно в 21:22 Влада вспомнила, что забыла отправить преподавателю работу по международному праву. Отправлять нужно было через специальную университетскую систему, и доступ закрывался ровно в 23:59. А работу в бумажном виде или на электронную почту суровая Аглая Витальевна не примет.

И не будет у Влады пятерки на экзамене!

Влада подскочила как ужаленная, игнорируя удивленного Константина: оба валялись на диване и смотрели «Декстера», схватилась за ноутбук. Слава Богу, наработки с кой-каким анализом имелись…

Два с половиной часа Влада с бешеной скоростью шарила в интернете, листала старый, еще бакалаврский, конспект, лихорадочно писала. В итоге кое-как сляпанная работа улетела на проверку, а Влада улеглась в постель.

Уснуть не вышло. Влада представляла, как Аглая Витальевна едко пройдется по каждой написанной фразе, как распнет Владину работу перед всей группой. Владе заранее стало стыдно.

Она ненавидела выглядеть дурой.

Особенно перед Стасом…

Опять этот Стас…

Он как волшебник искусно управляется со своей жизнью. Все у него продумано, все на своих местах. Он учится ровно столько, сколько нужно, чтобы стать блестящим студентом. У него нет проблем на работе.

Как маг какой-то.

Влада в шутку представила Стаса-мага, жонглирующего огнем. А что, ему бы пошло. Фантазия разыгралась. Влада начала воображать, как выглядела бы академия, где этого мага учили бы его волшебному мастерству. Представила, каким бы он был.

Странно, но внешность Стаса при этом менялась. Русые волосы уступили белым, местами мечеными красной краской – знак принадлежности огню. Фигура слегка ссутулилась, более светлыми стали глаза, длиннее нос.

Как это бывает у почти каждого автора почти в каждом произведении, герой отделился от автора, стал жить сам по себе. На его плечи лег потрепанный плащ, ноги обулись в потасканные сапоги. Влада поняла: он не богат.

На его пальце огненным светом блеснул рубин. Откуда такое дорогое украшение у полунищего парня? Ответ пришел сам собой: рубин – символ огня. Такие перстни есть у каждого мага: символ принадлежности к магическому братству, выдаваемый в академии, своеобразный амулет-накопитель силы. Он сверкает, если маг колдует. На нем даются клятвы. Слова, подтвержденные вспышкой из камня, не могут быть ложью.

Он не богат, но он не один. У него есть учитель, покровитель, он вырастил его и раскрыл его дар…

Рене!

На Владу снизошло понимание.

Его звали Рене и он существовал. Пусть только внутри ее головы.

И тут случилось странное.

Черноволосая синеглазая девушка, та самая, давно поселившаяся в сознании Влады, шагнула навстречу Рене и встала рядом.

И Влада увидела, что на ней роскошное пышное платье – не чета старой одежде мага – и по этому платью расползается пятно грязи.

А Рене…

Начало было положено. В уме Влады встретились герои, и начали жить.

Влада проворочалась без сна до пяти утра. Проживала чужую жизнь. Думала чужие мысли. Ее героиня была ею, но не совсем. Примерно так же, как Рене был Стасом. Ровно настолько, насколько это имело значение.

Героиня Влады была свободна.

Влада – нет.

Среда прошла ужасно. Влада сидела на лекции и не слушала. Она будто смотрела кино, где играли перед ней два актера. Она сама играла в этом фильме, а Стас, которого – типично для среды – не было на занятиях – играл вместе с ней.

Влада вкладывала в голову Рене мысли, которые мог думать Стас, в уста Рене – слова, которые Стас мог произнести.

Приехав вечером домой, Влада не стала делать уборку, готовить ужин или спать. Она раскрыла ноутбук и принялась писать…

Глава 4

– Нет уж, миледи, при вашем цвете кожи и глаз я вам красный рекомендовать не могу, воля ваша. Если б вы посмуглее были и темноглазая, тогда другое дело. Разве к волосам только… нет! Я обычно белокожим и голубоглазым голубой рекомендую, но с волосами вашими темными возьмите-ка вы синий. Вот этот вот, цвета ночного неба, – и модистка приложила отрез темно-синего бархата к груди Амайи.

Смотрелось и впрямь неплохо, но Амайя вздохнула: ей нравились яркие цвета…

– Может, хоть оранжевый? – с надеждой спросила она.

– Миледи, вы хотите выглядеть утопленницей? – вопросом на вопрос ответила модистка.

Амайя разочарованно кивнула. Одеваться не для себя, а для людей – обязанность любой выходящей в свет девицы. Пусть не удобно, пусть не нравится – она товар, а товар надо показать лицом. Отец и мать и так жалели ее два года, не торопили ни с дебютом, ни с выходом замуж. Но семнадцать лет это семнадцать лет, больше тянуть нельзя.

Мэй де-Фраулли – компаньонка Амайи, которую сама Амайя про себя называла надзирательницей – придирчиво выбирала кружева. Ей все не нравилось, и ничего нового в этом не было – де-Фраулли не угодил бы и сам Создатель.

– Неизящная работа, – сказала компаньонка, переворошив целую коробку. – В столице мастерицы гораздо лучше. Думаю, я порекомендую вашей миледи-матери заказать кружева оттуда, – де-Фраулли брезгливо обтерла толстые пальцы надушенным платком, будто не кружево трогала, а рыбу тухлую перебирала.

– Тогда ни о каких балах речи не пойдет, – возразила Амайя. – Мой первый выход через неделю. Кружева не привезут и за две. Или давайте откажемся от кружева.

– Ни в коем случае! – возмутилась модистка. – Такую нежную шейку обязательно надо обрамить кружевным облаком! Это будет выглядеть очень трогательно и непорочно.

– Золотое шитье… – начала де-Фраулли, но модистка грубо оборвала ее:

– Утяжелит образ! У вас хрупкая и нежная подопечная с замечательной фигурой, которую нужно показать без вульгарности и с достоинством. Бархат – благородно и не ветрено. Кружево – очарование молодости. Золотым шитьем купчихи пусть перебиваются!

Компаньонка замолчала, оскорбленная. Шея и грудь ее побагровели, красные пятна появились на щеках. Но де-Фраулли промолчала. Модистка мадам Триаль считалась лучшей в городе, ей ничего не стоило отказать клиентке в обслуживании в случае чрезмерного хамства последней. И у кого тогда одевать благородную Амайю?..

– Ну так что с кружевом, миледи? – обратилась мадам Триаль к Амайе. – Какое возьмете?

– Мне все равно. Вам виднее, я полностью доверяю вашему вкусу.

Амайя устала. Они с утра ходили по магазинам, приглядывая шляпки, сумочки, перчатки и шарфы. Уже на третьем магазине Амайя утратила весь интерес. Если бы мадам Триаль предложила ей надеть холщовый мешок на первый бал, Амайя не стала бы возражать.

Модистка и де-Фраулли все обсуждали и обсуждали платья: и легкие для дневных мероприятий, и более пышные и тяжелые для вечеров, и амазонки для прогулок верхом… крутили Амайю как куклу, прикладывали к ней отрезы ткани, набрасывали на плечи. Успокоились они лишь через два часа. Де-Фраулли заказала подопечной восемь платьев и амазонку, сказав, что подумает еще над пятью. Амайя расслабилась, предвкушая, что можно будет, наконец, отправиться домой, но де-Фраулли, смахнув со лба выбившуюся из высокой прически прядь, с видом боевого генерала, лично идущего на выполнение трудной военной задачи, произнесла:

– Теперь к сапожнику!

– Ну уж нет! – Амайя редко повышала голос на компаньонку, но сейчас сделала исключение. – Мэй, я устала. Ужасно. Я не хочу ничего смотреть, не хочу ничего примерять. Если честно, я хочу умереть, но сомневаюсь, что вы мне это позволите.

– Ну разумеется, нет! – возмутилась де-Фраулли. – У вас дебютный бал через неделю, ни о какой смерти не может идти речи. Возьмите себя в руки, мадемуазель де-Марсо.

Амайя решительно толкнула дверь «Модного магазина мадам Триаль», ведущую на улицу.

– Я не могу взять себя в руки, Мэй! Они у меня отваливаются!

С этими словами Амайя шагнула на тротуар. И в этот же миг грязная вонючая вода из лужи окатила подол ее платья, испачкала бежевые ботиночки. Заржала лошадь – причина расплесканной лужи.

Амайя подняла глаза.

В двух шагах от нее на вороной кобыле гарцевал молодой человек. Неровно обкорнанные волосы, встопорщенные и местами выкрашенные алой краской, выдавали в нем огненного мага. Только маги – единственные во всем княжестве – имели право и обязанность красить волосы. В красный красились маги огня.

– Миледи! – маг, разглядев, кого обрызгал, соскочил с лошади и устремился к Амайе. – Прошу простить мой промах! Если б знал, что моя кобыла навредит вам, я бы всю дорогу ехал шагом, а то и вовсе шел пешком! Впрочем, – его светлые глаза беззастенчиво изучали Амайю, – такой красоте ничто не сможет навредить…

Амайя покраснела. Столь прямолинейные комплименты были ей в новинку…

Но не мадмуазель де-Фраулли.

– Подумайте, какой наглец! – вскричала она, пытаясь заслонить подопечную от мага. – Залил грязью благородную даму и еще такие речи себе позволяет! Чему вас в академии научили?!

Маг, не обращая внимания на де-Фраулли, сделал последний шаг. Упал перед Амайей на колено, извлек из рукава белоснежный кружевной платок… и вытер им грязь, стекающую по подолу платья.

Амайя вздрогнула, не зная, как реагировать: столько чувственности оказалось в простом вроде бы жесте. Наконец, пробормотала, едва слышно:

– Благодарю…

– Это мне надо благодарить, – так же тихо ответил маг, не сводя с Амайи глаз.

Затем он откинул в сторону испорченный платок, вскочил на лошадь и, широко улыбнувшись, ускакал. Прохожие только и успевали убраться с его пути, а еще пустить вслед едва слышное проклятие.

– Наглец! Мерзавец! – не могла успокоиться де-Фраулли. – Об этом стоит написать Великому Князю! Пусть знает, как его подопечные обнаглели! Как в таком виде идти к сапожнику?!

– Никак, – ответила Амайя, в душе благодаря мага, закончившего утомительный поход по магазинам. – Где наша карета, Мэй? К сапожнику поедем завтра.

Спустя полчаса карета де-Марсо остановилась у особняка из светло-бежевого песчаника, полгода назад приобретенного отцом Амайи.

Амайя, не дожидаясь посторонней помощи, выбралась на улицу. Ее укачало, де-Фраулли, все еще переживавшая инцидент у магазина модельерши, гундела без передыху, пока у Амайи, наконец, не начала болеть голова. С такими страданиями не нужны ей никакие балы…

Ни матери, ни отца дома не было. Амайя приказала подать ей в комнату чай и приготовить ванную, поднялась в спальню и в изнеможении уселась у окна. Уставилась на свое отражение в стекле.

«Такой красоте ничто не сможет навредить», – вспомнила Амайя и снова залилась румянцем. Правда ли? Неужели она так красива?

Амайя, конечно, не раз слышала о своей красоте, но… не так. В глазах говоривших не было искреннего восхищения, какое было в глазах мага. До этого комплименты Амайя воспринимала как часть ритуала: их положено делать и их положено принимать.

Так вот, как оно бывает, когда по-настоящему…

И этот белый платок… Амайя достаточно бывала в магазинах, чтобы знать, сколько стоит такая вещь. А он вытер им грязь и выбросил.

Неужели маги так богаты, что разбрасываются платками стоимостью в золотой? Отец говорил, что не все, что очень многие – выходцы из очень бедных семей…

Из какой семьи он, ее маг?

Принесли чай и воду для ванной. Горничная помогла Амайе раздеться, сетуя на попорченное платье, и ушла. Амайя легла в горячую воду и расслабилась…

Когда она проснулась, вода была едва теплой. Амайя взглянула на часы и с удивлением отметила, что проспала больше часа. Выбираясь из ванны, девушка услышала шум на нижнем этаже. Потом до нее донесся голос матери и визгливые интонации де-Фраулли, пересказывавшей госпоже события дня.

«Все успокоиться не может, – зло подумала Амайя. – Тоже мне: великое событие. Пара капель грязи».

Леди Элинор тоже не придала событию столь большого значения, как компаньонка дочери. Все знали об эксцентричности и необузданности магов: столь дисциплинированных в занятиях магией и столь разнузданных во всем остальном, в конце концов, ничего ужасного с Амайей не случилось, разве нет?

К ужину приехал отец. К этому времени даже у де-Фраулли прошла новизна впечатления, она успокоилась, и сеньор де-Марсо не узнал о грязном инциденте с его дочерью. Он коротко выслушал отчет о потраченных на наряды суммах и коротко кивнул. Воспитание благородных дочек всегда было удовольствием недешевым.

Наступил совсем уже темный вечер. Амайя ушла в спальню, легла, но уснуть не могла. День выдался богатым на впечатления. Она ворочалась, перекладывала подушку, то сбрасывала одеяло, то укутывалась, и вот именно тогда, когда сон, казалось бы, готов был сдаться и уступить, раздался стук в окно.

Сначала Амайя решила, что ей показалось. Окно ее спальни располагалось на втором этаже и, пусть выходило в сад, но деревьев, по которым можно было добраться до окна, рядом не росло. Амайя подумала: ослышалась.

Но стук повторился.

Накинув на плечи покрывало, Амайя подошла к окну и обомлела. За стеклом на подоконнике сидела голубка. Точнее, по форме тела, крыльев, головы, эта птица напоминала голубку, но вот всем остальным…

Оперение птицы было серебряным с алыми росчерками, особенно густыми на крыльях. Глаза сверкали как бриллианты, да и сама птица светилась в ночи.

Магическая птица.

Амайя, боясь спугнуть волшебную гостью, осторожно растворила окно. Птица бестрепетно села ей на руку.

– Как тебя зовут? – спросила Амайя, скорее в шутку, а не всерьез, но птица внезапно ответила:

– Рене. А тебя?

Погода выдалась пасмурная. В такую погоду хорошо сидеть дома, укутавшись в плед, читая книгу. Пить чай. Музицировать. Танцевать.

Уж никак не ехать в парк на прогулку!

Это все недовольным тоном высказала Амайе де-Фраулли, едва лишь та заявила о своем желании прокатиться. В другое время Амайя уступила бы компаньонке, но этот раз был исключением. Ведь именно в парке, на широкой главной аллее Рене назначил ей свидание в два часа дня.

Никогда еще Амайя не одевалась и не причесывалась так тщательно. Мадам Триаль говорила, что ей идет синий цвет? Пусть так. Амайя одела васильковое платье. Поверх накинула кремовый плащ. Длинные черные косы Амайи горничная заплела и закрутила вокруг головы, закрепив шпильками с жемчугом.

Красавица? Что ж, сегодня она и впрямь была красавицей.

Моросил мелкий дождь. В опустевшем парке лишь стук копыт лошадей, запряженных в карету де-Марсо, нарушал тишину.

Амайя сидела у окна, делая вид, будто безмерно увлечена пейзажем за окном.

А там и в самом деле было красиво. Посвежевшая зелень, омытая дождем, ярко выделялась на фоне серого неба. Вода на листьях скапливалась в большие капли, и они падали, срываясь вниз, сверкая всеми цветами радуги. Темнели мокрые стволы.

– Амайя, сыро. Поедем домой, – в третий раз попросила де-Фраулли, не замечающая красот природы. – Я продрогла вся, да и ты простудишься.

Амайя молча покачала головой.

Из бело-серой мороси справа, где к широкому тракту примыкала тропинка, появился всадник. Капюшон черного плаща скрывал его голову, но Амайя узнала лошадь, и сердце в груди екнуло. Вчера она вовсю разболталась с волшебной птицей, забавной игрушкой. Забыв, что говорит на самом деле с молодым магом. Теперь же не знала, куда смотреть, и лицо ее снова покраснело от смущения.

Не глупостью ли было согласиться на свидание?

Но раздумывать было поздно – всадник выехал на главный тракт, догнал карету и поравнялся с ней со стороны окна Амайи. Скинул капюшон, и перед Амайей и возмущенной де-Фраулли предстал вчерашний маг.

– Дамы! Добрый день! – расплылся он в широкой улыбке. – Мадемуазель, – сидя верхом, он тем не менее ловко поклонился де-Фраулли, – вчера я был груб с вами. Я очень переживал и молил Создателя дать мне возможность извиниться перед вами, и вот, вот он, мой шанс! Спешу представиться: Рене Бланкар. И попросить прощения. Простите меня за вчерашнее происшествие, я не хотел.

Огорошенная де-Фраулли благосклонно кивнула. Галантная речь пришлась ей по вкусу, компаньонка ощутила себя в привычной стихии светских раутов.

– Какая сегодня замечательная погода, не правда ли? – продолжал маг. – В парке очень красиво. Вы не возражаете, если я немного прокачусь рядом с вами? Так в моем дне будет в два раза больше красоты.

Амайя встревоженно взглянула на Мэй. Та, к облегчению Амайи, улыбнулась:

– Не возражаем. Если вы и дальше будете вести себя так же галантно. Я Мэй де-Фраулли, а эта молодая леди – Амайя де-Марсо.

Маг поехал рядом с каретой, подстраиваясь под ее скорость. Амайя с любопытством поглядывала на него, изучая.

Мэй смотрела на мага с неменьшим интересом.

– Скажите, месье Бланкар, вы давно учитесь в Академии?

Рене пожал плечами.

– С детства. Попал туда совсем мальчишкой.

– Вероятно, вас приняли за какие-то особые таланты?

Маг рассмеялся, Амайя отметила, что смех у него громкий и искренний.

– О, мадемуазель, вы не представляете! Я воспитывался в доме магистра Абеляра, он один из руководителей Магического Оплота. Однажды он вошел в комнату, а там я. Левитирую хрустальный кубок, подаренный магистру за особые заслуги. После этого он решил обезопасить от меня свой дом и отправил учиться в Академию.

– Магический Оплот, такое интересное название… Знаете, мы ведь приехали из столицы, и там много магов, но я никогда раньше не интересовалась, где и чему они учатся, а теперь вот, нате, живем прямо рядом с вашей академией! – Мэй говорила вроде бы неспешно, но Амайя и слова вставить не могла в речь компаньонки. А та, казалось, завладела вниманием мага, ни крошки не оставив Амайе. – Знаете, нас предупреждали, что Браст далеко не спокойный город, и предупреждали, в основном, из-за ваших воспитанников!

– Что вы говорите, – вскинул брови маг. – Мадемуазель де-Марсо, неужели вас тоже напугали рассказы про необузданных колдунов?

– Я их не слышала, – улыбнулась Амайя. – Отцу дали должность тут, и мы уезжали из столицы без оглядки на слухи. Папа говорил, что это очень перспективное место, тут он возглавляет целое министерство, так что мы приехали бы вне зависимости от того, одна тут магическая академия или десять.

– О, нет, десять академий ни один город не выдержит! – расхохотался маг. – Хотя знаете… Возможно, жителям бы понравилось. Маги бы сбивали друг другу цены, и жители бы пользовались нашими услугами почти задаром.

– Ваши услуги, вероятно, дорого стоят? – перехватила разговор де-Фраулли.

– Хорошие специалисты всегда стоят дорого, а я, скажу без напускной скромности, один из лучших. Помните, я воспитывался у самого Абеляра.

Амайя хотела было спросить, почему Рене воспитывали не родители, а маг, но Мэй опять принялась задавать вопросы, местами льстя Рене, местами рассказывая о себе. В общем, вела обычный придворный разговор. Амайя расстроилась, и совсем бы разочаровалась, если бы не ловила на себе время от времени взгляд Рене. «Пускай, – будто говорил этот взгляд. – Пусть говорит. Мы поболтаем с тобой позже, зато сейчас мы можем смотреть друг на друга».

Амайя смотрела, и ей нравилось увиденное. Пусть маг не был красив в общепринятом в свете смысле, не походил на лощеных кавалеров, он был живым. Горел будто искра, как частичка огня, дающая ему силу.

Дорожка повернула, деревья расступились, и карета выкатила из парка.

– Месье Бланкар, приятно было пообщаться. Нам пора.

– До свидания, мадемуазель де-Фраулли, мадемуазель де-Марсо, – маг склонил голову в поклоне. – Благодарю за приятную беседу.

Черная лошадь направилась к магической академии. Карета де-Марсо покатила к дому.

– Приятный молодой человек, – заметила Мэй, – хоть и не из благородных.

Амайя не ответила. Для нее не имело большого значения наличие приставки «де» перед фамилией Рене. Задумчиво глядя в окно, она задавалась вопросом: можно ли считать это приключение в парке первым свиданием?

Глава 5

Многие женщины любят шоппинг. Аня, например, могла ходить по магазинам, даже если не планировала ничего покупать. Владе такая трата времени казалась лишенной смысла. К чему тратить три-четыре часа на примерку кофточек, которые никогда не купишь, если можно провести время с пользой?

Проводить время с пользой Влада любила. Еще в подростковом возрасте она прогуливала физкультуру, отсиживаясь в раздевалке или под лестницей, делая домашние задания по алгебре и геометрии. Физкультуру, кстати, она потом сдавала благодаря рефератам. Точнее: одному и тому же реферату из года в год. О шахматах.

Иногда практичность мешала жить. Допустим, придя с учебы, покончив с домашними делами, Влада садилась смотреть сериал, а мерзкий голосок внутри головы спрашивал: «Сидим? А что, у нас разве ничего полезного нету, чем бы заняться? У тебя вот…», и шло перечисление. И Влада или выключала телевизор и бралась за дела, или посылала внутренний голос к черту, но тогда просмотр сериала оказывался с налетом вины. Как шоколадка с белым налетом: вроде и съедобно, но радости от нее никакой.

Поэтому, стоя посреди огромной «Галереи» – монструозного объединения самых разных магазинов – Влада чувствовала себя двояко. С одной стороны, ей нужно было обновить гардероб: годами ходить в одном и том же неприлично. Тут надо или раскошеливаться, или место учебы, где примелькалась в старом шмотье, менять. Конечно, последний вариант не рассматривался. С другой стороны, торговый центр огромен, пока его весь обойдешь и все, что понравится, померишь, полдня пройдет.

«А могла бы диплом писать».

«Иди нафиг», – сказала Влада внутреннему голосу и направилась к эскалатору. Магазины на первом этаже – сплошь моднючие брэнды. Покупать блузочки в стоимость месячной зарплаты своей матери Влада не собиралась.

На втором этаже магазины были попроще. Влада пропустила совсем уж молодежные, мельком заглянула в «Зару» – сегодня ничего интересного – и пошла в «Марк и Спенсер».

И тут был ОН!

Прямо перед Владой стоял манекен, гордо демонстрируя, как славно сидит на пластиковой фигуре красный пиджак.

Наглый, вульгарный, омерзительно прекрасный пиджак.

Влада никогда не носила красных, тем более – алых цветов. Ей казалось, что красный цвет в одежде придает зеленый оттенок цвету ее лица. Конечно, это было ее собственное мнение, ей такого никто не говорил… Да, ни в чем таком на сто процентов она уверена не была…

Да ладно… Влада стеснялась носить красный цвет.

В гардеробе ее мамы никогда не было ничего яркого. Изредка появлялось что-нибудь синего цвета или цвета морской волны, но это все равно были спокойные тона, приглушенные. И дочкин гардероб мама собирала по тому же принципу: радует глаз, не привлекает внимание.

«Тебе не нужен пиджак, – напомнила себе Влада. – Тем более красный. Куда ты собираешься его носить?»

А внутри уже просыпался тоненький бессовестный голосок, и он пищал: «Ну и что, что красный? Разве запрещено носить красный цвет?! И ведь он продается же, этот красный пиджак, обрати внимание: в приличном магазине продается! Выходит, его носить можно!»

Влада, пытаясь игнорировать оба голоса, резко развернулась и пошла в дальний угол, где на вешалках элегантно расположились светлые блузки.

«Мне вообще не нужен пиджак. Пару блузок, пару кофточек… Пиджаки у меня есть».

Да, в гардеробе были пиджаки, и даже два: темно-серый и бежевый. Вполне достаточно для походов в университет магистра с кафедры уголовного процесса.

«А красный пиджак на кафедре уголовного процесса вообще неуместен!»

Руки Влады бездумно перебирали блузки.

«Вот эта, голубая, подойдет, и вот эта белая тоже ничего…»

А глаза все косились на манекен, словно залитый закатом. Будто на лугу среди маков упавший. Словно…

«Да что же это такое? – разозлилась, наконец, Влада. – Это просто одежда! Я могу его примерить. Я увижу, как паршиво он смотрится на мне, разочаруюсь и успокоюсь!»

С этими мыслями Влада решительно подошла к вешалкам с пиджаками, выбрала красное безобразие своего размера, сдернула с плечиков и направилась в примерочную.

Пиджак сидел идеально.

Влада стояла перед зеркалом, вглядываясь в лицо, ища на коже зеленый оттенок от красного цвета пиджака. И не находила.

«Я могу купить красную помаду, и будет отпад», – шептал внутри голосок, выросший от тонкого и писклявого до вполне себе голоса.

«В самом деле… не выгонят же меня из университета за красный пиджак?»

Внутри была какофония. С одной стороны, Владе очень нравился пиджак, а! Более того: она кайфовала от пиджака! С другой стороны… ей было стыдно. Словно надевая такую яркую одежду она делала что-то… предосудительное.

Влада сняла пиджак и вышла из магазина. Она поднялась на верхний этаж, к ресторанам, купила там стакан лимонада, стала медленно пить… Отчего-то вспомнилось, как однажды пришлось надеть мамину куртку. Да, ту самую куртку «на рыбьем меху», противную дрянную вещь. Собственное Владино пальто тогда было в стирке, и мама дала ей куртку, чтобы дойти до школы. Владе казалось, что все на нее смотрят…

На Владу в красном пиджаке тоже будут смотреть. Но иначе…

Влада сделала последний глоток лимонада, поставила на столик стакан. Потом тихо, но очень грязно выругавшись, вернулась на второй этаж к магазину с вожделенным пиджаком.

«Это шмотка, Влада, просто шмотка. Если что, я ведь могу вернуть его в течение двух недель».

Она прошла к вешалкам, вновь сдернула с плечиков красный пиджак и, не давая себе времени передумать, пошла к кассам.

На этом шоппинг пришлось завершить. Сил больше ни на что не осталось.

Вечером, когда Костя спросил, как прошел день и попросил показать покупки, Влада смущенно вытащила из пакета пиджак.

– Ого, – брови мужа удивленно поднялись. – Какая штука. Ну-ка, примерь.

Влада надела пиджак поверх старой белой блузки.

– Супер! – похвалил муж. – Еще бы брюки сюда черные, и вообще… хотя… без брюк ты мне тоже нравишься. Ну-ка, иди сюда…

– Один момент. Дай только обновку в шкаф повешу. Мы же не хотим в первый же день измять мой новый пиджак…

Но Костя, хихикая, потянул Владу на кровать.

Утро промозглое. Невыспавшийся Костя никак не мог собраться на работу. Наконец, смирившись, что безбожно опоздает, уселся на кухне рядом с Владой пить кофе.

– А ты на учебу сегодня не едешь?

– Еду, – ответила Влада, доливая молоко в чашку. – Но сегодня ко второй паре. Я еще суп тебе перед учебой успею сварить.

– Суууп… Влада, когда мы поедем покупать тебе машину? Смотри, какая слякоть во дворе, сколько можно по такой погоде пешком ходить?

Влада пожала плечами. Она и хотела машину, и боялась. Ну как возле универа не найдется свободных мест для парковки? Ну как ее машинку заденет кто-нибудь и уедет? А если – не приведи Господь – эвакуируют?

И все же… машину хотелось.

– Может, в выходные?

– Ну ты и интересная. В какой салон ехать? В разных салонах машины разные. Ты хоть примерно представляешь, чего хочешь?

Влада замотала головой. Нет, она примерно представляла себе только, чего не хочет. Не старую, не русскую, не белую – белые машины ее отчего-то раздражали.

Костя вздохнул:

– Ну вот, жена, будет тебе партийное задание. Сегодня среда. До воскресенья чтобы определилась по моделям: кого смотрим, кого нет. А то только зря проездим. Поняла? Ну славно… Пошел я на работу. Хорошо хоть, процессов сегодня нет…

Костя ушел, а Влада приготовила легкий куриный суп, сварила картошку для салата, помыла посуду и стала собираться на учебу. Ноутбук на месте, пара блокнотов и ручки в сумке, пропуск в универ в кармашке. Одеться-накраситься, и можно выбегать.

Влада распахнула шкаф.

«Привет, детка!» – буквально заорал с вешалки красный пиджак.

Влада сделала шаг назад. Она совсем забыла, что он ждет ее тут, в гардеробе. Притаился, как разбойник, и подкарауливает. Надеть его?

Влада на миг засомневалась. Потом протянула руку, сняла с вешалки бежевое платье и громко захлопнула дверцу.

Костя позвонил в четверг ближе к вечеру. Влада ответила на звонок сразу: она как раз листала предложения автосалона по новым автомобилям, валяясь на кровати, и телефон был у нее в руке.

Голос мужа звучал виновато.

– Влада, я помню, что мы договаривались смотреть машину в воскресенье… Малыш, у меня нехорошие новости. Я уезжаю в командировку завтра с утра.

Влада со вздохом перевернулась на спину.

– Надолго тебя отправляют?

– В воскресенье уже вернусь, но вряд ли раньше двух дня буду дома… Фирма жмотится, не оплачивает мне «Сапсан» из Москвы, так что ехать буду долго…

– Ничего страшного. Автосалон подождет еще неделю. Чтобы ты знал: я смотрю на Мазды.

– Ого! Губа у тебя не дура. Ну, посмотрим. Похоже, в командировки я буду ездить часто, и платить за них будут неплохо. Так что можно и Мазду.

Они поболтали еще пару минут. Костя попросил собрать ему одежду в дорогу.

Только пакуя носки мужа Влада внезапно поняла: если командировки Кости будут частыми, они с мужем будут видеться совсем мало. Она будет много времени проводить одна.

Отчего-то эта мысль Владу не расстроила. У нее была книга, и в этой книге назревали новые события, которые обязательно нужно было описать.

Но не сейчас. Еще не время.

Влада уложила Костины вещи, взяла с тумбочки роман Ирвинга «Отель Нью-Гемпшир» и погрузилась в чтение.

Писать диплом, точнее, не диплом, а «выпускную квалификационную работу магистра» – та еще задача. Нужно не только перелопатить гору научной литературы, но и посмотреть судебную практику: а так ли применяется закон, как считают правильным ученые? Нужно провести анализ материала и сделать собственные выводы, и не из пальца высосанные, а представляющие некоторую научную ценность.

Влада понимала все это очень хорошо, а потому решила провести субботний вечер в библиотеке.

Едва лишь закончились пары, она подхватила сумку с конспектами и направилась на третий этаж в читальный зал. Набрала кучу книг, установила поудобнее ноутбук и принялась за работу.

В затемненном помещении уютно светили лампы, тихо переговаривались студенты, пахло бумагой – такой неповторимый библиотечный запах, ни с чем не перепутаешь. Незаметно пробегали минуты, сливались в часы. Блокнот, в котором Влада делала записи, распухал на глазах. В вордовском документе на ноутбуке прибавилось шесть страниц. Идея, зревшая у Влады в голове, наконец-то оформлялась в слова, и подтверждения этим словам Влада находила у ученых.

Изумительный научный процесс, изумительно ощущение причастности к чему-то надобыденному…

Влада думала и писала, писала и думала, но процесс стал замедляться. Человеческий мозг не любит излишне долго пребывать в напряжении, ему необходимы разгрузки. Да и физическая оболочка человека не наукой одной живет…

Поначалу Влада с успехом игнорировала сосущее ощущение в желудке, но, когда живот принялся громко урчать, смирилась. Не дело нарушать библиотечное умиротворение столь прозаичными звуками.

«Все же я молодец, много сегодня написала», – довольно подумала Влада, убирая ноутбук. – «Еще пара таких вечеров, и можно будет показать главу научному руководителю…»

Завибрировал поставленный на беззвучный режим телефон.

«Идем с ребятами на ужин. Поезд в 3 часа. Скучаю».

Влада улыбнулась. Костя такой Костя… Где бы ни находился, что бы ни делал, он всегда находил минуту отправить ей сообщение.

«Ухожу из библиотеки. Тоже хочу есть. Жду тебя», – написала Влада в ответ и убрала телефон.

«Где бы поужинать?»

Вопрос не праздный. До дома час езды, поэтому вариант сэкономить и поджарить на родной кухне яичницу Влада не рассматривала. Забегаловки типа Сабвэя и Макдональдса она не любила.

«Что ж мне остается?» – задумалась Влада.

Вопрос разрешился сам собой.

– Влада! Влада!

Влада обернулась. Сзади по лестнице, догоняя, спускался Стас.

– Я думал сначала, что не ты. Потом смотрю – ты. Ты где была? В библиотеке сидела?

– Именно. Работу писала.

– А я с кафедры теории иду. Слушай, ты как насчет перекусить?

– Я за, как раз собиралась.

– А если, – Стас заговорщически прищурил глаз, – не только перекусить, но и… выпить? Может, по пиву?

Влада задумалась. С тех пор как они с Константином приняли решение завести ребенка, она старалась не пить… Но разве от пива много вреда?

И Кости все равно нет в городе…

– Не знаю… Слушай, пойдем поедим для начала, а там как пойдет.

– Заметано, – Стас задорно ухмыльнулся. – Что-то мне подсказывает, ты не удержишься.

И она не удержалась.

Поздний вечер застал их в ресторане «Кваккер» недалеко от метро. На маленьком деревянном столике на двоих стояло по паре налитых пивом стаканов, да еще пара пустых – обслуживание в этом баре было не на высоте.

– Я из Хабаровска, – рассказывал Стас. – Люблю свой город, но никогда и мысли не было остаться в нем. Всегда знал, что мое место в Москве или в Питере. Потому что все деньги, все перспективы – тут, а я намерен хорошо зарабатывать. В принципе, у меня это уже получается.

– Охотно верю. Думаю, в Законодательном Собрании платят прилично.

– Я не всегда работал в ЗакСе. Сразу после бакалавриата устроился в одну юридическую фирму… Блин, это был пипец.

– Любопытно, – Влада уставилась на Стаса, ожидая интересный рассказ. – Ты раньше о старой работе не говорил.

– Потому что у меня начальник был дурошлеп, – Стас отхлебнул пива и усмехнулся воспоминаниям. – Он мог позвонить в полночь и начать втирать какую-нибудь хрень. Мог начать выделываться и отправить в обеденный перерыв за пирожными, будто подчиненные у него подай-принеси какие-нибудь. С ним рядом казалось, что либо ты что-то не догоняешь, либо мир сдурел совсем. Но знаешь, когда я понял, что больше не могу работать под началом этого идиота?

– Когда?

– О, это изумительная история, и рассказывать ее надо неспеша. Вот слушай…

Ты видела, наверное, в американских фильмах, как у них организованы офисы? Большое помещение, в нем понатыкано столов, между ними проходы, и ты, если по этим проходам идешь, утыкаешься в кабинет начальника. Так вот. У нас все было сделано похожим образом. Но более убого. Раз в восемьдесят примерно.

У нас был один большой кабинет, внутри которого, с противоположной стороны от входа, выделили маленький кабинет. Специально для нашего начальника. Там не было стеклянных перегородок, как любят американцы, только дверь была стеклянной, и через нее наш самодур за нами следил. А, когда не следил, то сидел за столом, заперев дверь на ключ.

И вот однажды сижу я на рабочем месте, мои коллеги рядом, и мы слышим, как начальник в кабинете говорит по телефону. Судя по диалогу, он зовет кого-то подняться к нему в кабинет, а тот не хочет. Я осторожненько выглядываю в окно, и правда, вижу, что под окном начальника стоит мужик и машет нашему начальнику рукой. И по телефону с ним болтает. «Давай, поднимайся, вот ключ от кабинета», – говорит начальник, и тут я вижу, как к мужику с телефоном летит бумажный самолетик. Летит, летит… пролетает мимо и улетает в мусорный бак. Высокий такой, грязный. Мужик стоит, недоуменно смотрит, а из кабинета начальника доносится: «Ты что его не поймал, там же ключ! Доставай!»

– В смысле? Он вложил в самолетик ключ?

– Да. Прикинь, он заперся в кабинете, и, чтобы – внимание! – не вставать лишний раз и не открывать дверь, не придумал ничего лучше, чем сделать бумажный самолетик, вложить туда маленький легкий ключ и отправить в полет!

– А что получатель?

– Ооо, ну у того мозгов было больше. Он посмотрел на начальника в окне, на мусорный бак, на начальника, снова на бак… убрал телефон в карман и ушел. Но дальше началось самое интересное.

– Дай угадаю: начальник велел кому-то из вас принести ключ?

– Да, это тоже было, но это не самый шик. Самый шик, что тот ключ в мусорном баке оказался единственным. Да-да, – Стас расплылся в широкой улыбке, – единственным ключом от кабинете начальника. Запертого кабинета. С начальником внутри.

– Подожди, но ведь обычно ключи есть у охраны, уборщиц?

– О, да, и они были, – улыбка стала еще шире. – Но ни один из них не подошел. Ключи от несуществующих дверей. Начальник, оказывается, специально дал охране ключ от другого замка. Опасался, что в его отсутствие охранники залезут в кабинет. А уборщица делала уборку при нем, и даже не знала, что ее ключ в принципе не подходит к двери кабинета. И вот, сидит наш дебил, запертый у себя в кабинете, без возможности выйти, без ключа…

– И что, никто не пожалел и не слазил в помойку? – перебила Влада.

– Слазили, – нехотя признал Стас, – но сраный ключ выпал из самолетика и затерялся в куче отбросов. Копаться в мусоре, сама понимаешь, никто не стал.

– И в этот момент ты понял, что идиотизм заразителен и уволился?

– Нет, – внезапно поскучнев ответил Стас. – Уволился я, когда к этому дебилу пришли с обыском, и оказалось, что это не дебил с одним ключом от кабинета, а взяточник, который у себя в столе хранил кучу поддельных документов. Потому и кабинет охранял как собака будку. Так что, Влада, иногда в жизни все не такое, как нам кажется.

Влада фыркнула.

«Избитая вроде бы мысль, но почему она звучит по-новому? Вероятно, из-за человека, озвучившего ее. Какой он все-таки… интересный. Умный. Гораздо более живой, чем Костя. Есть ли у него девушка? Наверное, нет. Иначе он вечером в субботу не со мной бы в кабаке сидел, а у нее. С другой стороны, вот у меня есть муж, но я же тут. Может, и его девушка сейчас не в городе…»

– Эй, ты о чем задумалась?

– Да так, ни о чем, – ответила Влада, а сама смотрела на собеседника и размышляла, каково бы было жить не со спокойным умиротворенным Костей, а вот с таким вот Стасом.

Каково было бы, если бы в нее влюбился такой парень?

Вернулась Влада домой практически ночью. Разделась, сходила в душ, почистила зубы… Совсем уж было собралась спать… не вышло. Мешало приподнятое настроение, а, может, и алкоголь, несущийся по крови.

Влада немного поворочалась, потом скинула одеяло, взяла ноутбук и устроилась поудобнее. Ее затянуло в воображаемый мир.

Глава 6

Рене сидел за столом и сосредоточенно писал. Магографика – его нелюбимый предмет, а сдавать задание нужно через два дня. Но рассчитать точку концентрации силы не получилось ни позавчера, ни вчера, ни сегодня. Не силен был Рене в расчетах. Да и вообще – во всем, с цифрами связанном, о чем красноречиво свидетельствовал его пустой кошелек.

Вот то, что рассчитать стипендию на месяц Рене не мог, это его тревожило. Магографика меньше, но магистр Эльбор жизни не даст.

Придется, придется схему доделать…

Хотя Рене очень сомневался, что будет когда-то работать с помощью начертаний. Он любил не работать, а творить: непринужденно, быстро, легко. А тут ползай по полу, мажься в мелу, краске, а то и крови…

Не его это, не его.

Хлопнула дверь, и на многострадальные чертежи плюхнулась сумка.

– Эмиль! – закричал Рене. – Какого?..

– Лесли де-Мулье сказала вернуть ей платок, если ты прекращаешь ваши отношения. Нерешительно сказала, если это тебя интересует. Я бы даже сказал: с надеждой, что ты спрячешь этот платок поближе к груди и прибежишь к ней, едва до твоих ушей долетит ее послание. Вот скажи мне, Рене, нахрена я познакомил тебя с этой замечательной девушкой, если она тебя совсем не интересует?!

– У меня нет ее платка, – сказал Рене, игнорируя возмущенный вопрос Эмиля. – Так что расстаться с патетикой не выйдет.

– Ты его потерял?

– Я его выбросил. Вытер грязь и выбросил.

– Он вытер грязь платком за полтора золотых и выбросил! Оцените поступок этого нищеброда! Он мог продать его и жрать неделю, но… он его просто выбросил! Зачем, скажи же мне, о тупоумный, зачем ты выбросил платок и Лесли де-Муллье?

– Затем, что платок просто тряпка, и я использовал его по назначению. Его стоимость – проблема Лесли, которой деньги руки жгут. Обрати внимание: на нем даже не было монограммы, чтобы в случае чего никто и не заподозрил, что она подарила платок… мне!

– То есть, ты обиделся? – поразился Эмиль. – Обиделся, что она… стесняется тебя? Но, Рене, она же…

– Я не обиделся! – прервал друга Рене. – Я просто не нуждаюсь в этой связи. Мне надоела Лесли.

– Но ты же сам хотел… – начал Эмиль, но Рене снова его перебил:

– Перехотел.

Эмиль отошел подальше, пригляделся к Рене. Изумленно вскинул светлые брови, так, что они едва не коснулись белобрысых волос.

– Ты нашел другую! Точно!!! Ты нашел другую девчонку!

Рене хитро улыбнулся.

– Колись! – восхищенный Эмиль бесцеремонно отодвинул в сторону и сумку, и примятые ею бумаги (Рене сквозь зубы застонал) и уселся на стол. – Кто она?

Рене покачал головой:

– Не скажу. Скажу только, что… ай, ничего я тебе не скажу! Отвали. Это тебе не Лесли, чтоб о ней трепаться.

– Даже таааак? – Эмиль присвистнул. – Что, скажешь, пришло оно? Настоящее?

– Ты дурак? Какое «настоящее»? Ты маг. Я маг!

– Ну и что? – Эмиль отмахнулся, ничуть не обиженный. – Ну, жениться нельзя, но целибат блюсти не предписывается. Просто глаза не мозоль старшим, и все. Я, может, вообще… ребенка заведу. Вот!

– Рехнулся? – ужаснулся Рене.

– А что? – ерепенился Эмиль. – Не сейчас, конечно, а как старый стану. И что мне сделают? Ну накажут, но ведь не убьют.

– Тебя просто лишат всех заработанных за годы жизни регалий и сошлют в задницу мира, а так, да, не убьют. Если писклявый комок того стоит – валяй. Но что-то мне кажется, к старости ты передумаешь.

– Значит, передумаю, – легко согласился Эмиль. – Но девчонок любить не перестану… Найду такую, чтоб на всю жизнь…

– Дурочку какую-нибудь? – фыркнул Рене.

– Почему сразу дурочку? – оскорбился Эмиль.

– Потому что умненькая девушка не станет волохаться с тобой всю жизнь в подстилкином статусе.

– Вот ты и проговорился! – обрадованно закричал Эмиль. – Она благородная! Точно, благородная, если тебе важна ее репутация! Ох, ты… Как же ты благородную-то подцепил?!

Рене усмехнулся.

Удивительно, но ему, привыкшему обсуждать с товарищем свои многочисленные победы, совершенно не хотелось рассказывать Эмилю об Амайе. Хотелось, чтобы эти едва завязавшиеся отношения, нежные как первые весенние почки, оставались известны лишь ему. Он спрятал их в душе как дивную драгоценность. Отчего? Оттого ль, что рассказ о красавице де-Марсо осквернил бы намечающуюся близость?

Рене не знал, но не собирался пренебрегать внутренней потребностью держать историю об Амайе в тайне.

Воспоминания о черноволосой красавице взбудоражили Рене. Магографика была на время позабыта. Вообще, Рене много чего позабыл за время, прошедшее со встречи у ателье известной модистки. Он стал рассеян. Ему это было странно: он знал множество женщин, но ни одна раньше не мешала ему спокойно жить и работать. Он будто нечестный картежник доставал их из рукава по необходимости, а попользовавшись прятал на место. Женщинам в мыслях Рене отводилось ровно столько, сколько он позволял. Ему не составляло труда забывать про них, погружаясь в учебу.

Но не теперь.

Теперь Рене был полон Амайей. В первый же день их знакомства он выяснил о ней все, что мог. Узнал, что ее семья, благородные де-Марсо, недавно переехали в Браст, поскольку отец Амайи получил выгодное место Министра Дорог и был направлен сюда самим главным Дорожным Министром. Выяснил, что мать Амайи весьма высокого происхождения. Рене даже подкупил личного слугу главы семейства де-Марсо, юношу по имени Пьетре, и тот рассказал, что в семье де-Марсо есть младший ребенок, двенадцатилетний брат Амайи, но мальчишка учится в закрытом пансионе и дома бывает редко.

Ни на чем ином Рене сосредоточиться не мог. Сидел на лекциях, думая о ней, учил заклинания, думая о ней. Разумеется, это не могло не сказаться на учебе: магистры ругались, Рене тревожился, но… недостаточно сильно. Ему казалось, что помрачение временное.

– Рене! – напомнил о себе Эмиль. – Ты расскажешь, или нет?

Рене усмехнулся:

– Обойдешься. Это мой секрет. Ну, бывай. Передавай привет Лесли. Может быть, она разрешит тебе пошарить у нее под юбкой в виде утешения.

С этими словами Рене встал из-за стола и покинул комнату.

Ученики жили в самом дальнем флигеле. Как шутили сами молодые маги: чтобы основное здание не страдало от их буйств.

Рене вышел на улицу, оглядел истоптанный двор и пошел прочь от корпуса по склону.

Академия «Магический Оплот» – величавое старинное здание – располагалась на холме у реки. Каменистый берег не был самым любимым для посещений местом юных магов, поэтому Рене приходил сюда для отправки вестника.

Он сложил между двух валунов собранные по пути ветки и сухую траву и запалил костер. Когда пламя разгорелось, Рене потянул из него силу и стал формировать тело вестника, придавая ему облик серебряной птицы.

Первых вестников Рене сделал без всяких ухищрений, черпая силу из своих внутренних резервов, но скоро понял, что так не пойдет. Вестник – энергоемкое заклинание, предназначенное для доставки новостей и коротких переговоров, а не долгих бесед с прекрасными девушками. После последнего разговора с Амайей Рене долго лежал на берегу, хватая ртом воздух. Поддержание вестника выпило у мага кучу сил. С тех пор Рене предпочитал брать силу в родной стихии.

Сереброкрылый посланник легко воспарил в небо, по которому уже ползли вечерние облака. Рене летел внутри птицы, глядя ее глазами. Он столько раз проделывал этот полет. Набрать высоту, повернуть на север. На границе города чуть направо. Пролететь над парками и садами при богатых домах и, наконец, подлетев к дому из бежевого песчаника, усесться на подоконник…

В этот раз не вышло. Амайя была в саду, и не одна. Она сидела в плетеном кресле у столика, сервированного для чая, а рядом с ней устроилась компаньонка. Рене расстроенно опустился на ветку ближайшего дерева, приглушив сияние, никем не видимый.

Пусть он предпочел бы беседу с Амайей, наблюдать за ней было отдельным удовольствием. Рене несколько раз сопровождал ее в поездках по городу, зависая над каретой, спускаясь ниже и прячась где-нибудь, когда она выходила. Один раз он даже – во плоти, не через вестника – наблюдал, как она в пекарне выбирает пирожные. Она не заметила его, зато он досыта насмотрелся на нее.

И сейчас птица-Рене долго сидел на ветке, следя за девушкой, отмечая каждый поворот ее головы, каждый жест руки…

Порыв ветра налетел на прибрежные камни, загасил хлипкий костерок, и без того отдавший последнее магу. Вестник вздрогнул, пропал, а Рене завалился на холодные камни. Как он ненавидел отпускать вестника! Это напоминало пробуждение, да не спокойное и приятное, а насильственное ночное.

Темнело. Рене поднялся, укутался в плащ и пошел вверх по косогору. Неприятные ощущения от вестника проходили, оставляя лишь сладкие воспоминания об Амайе…

Амайя… Рене никогда не чувствовал столь всепоглощающего желания и столь хрупкой нежности по отношению к женщине. Его чувства до сего момента были примитивны и грубы, нацелены на удовлетворение похоти, а тут… Похоть тоже была, но не она являлась хозяйкой бала. К физическому желанию обладания примешалось нечто иное…

В глубокой задумчивости Рене подходил к академии. Уютным светом освещались окна жилых корпусов. В башнях горели огни.

– Рене! Рене!!! – услышал маг и задрал голову.

На одном из зубцов башни, в которой работали травники, сидела Милена. Полумрак не помешал Рене узнать ее, Милена – единственная из всех учениц академии – носила волосы заплетенными в две длинные золотистые косы.

– Поднимайся сюда! – кричала травница. – Я кое-что тебе покажу!

– Я занят! – крикнул в ответ маг и пошел дальше.

«Догадываюсь, что ты собираешься показать, – думал Рене. – Прости, Милена, сегодня мне не интересно».

Они с травницей знали друг друга давно. Милена была идеальной женщиной: юная, свежая, прекрасно понимающая, что серьезных отношений с магом не получится. Не высказывающая претензий и не задающая вопросов. Рене часто приходил к ней в периоды отсутствия увлечений на стороне, и Милена принимала его спокойно и с пониманием. Возможно, она даже любила его, но очень ненавязчиво. Рене не чувствовал вины за то, что использует ее.

Ведь они все друг о друге знали.

Но пойти к ней сегодня казалось немыслимым. Перед глазами Рене стояла другая девушка, и Рене отчетливо понял: Милена тут не поможет. Эту жажду можно утолить лишь из одного источника.

Рене шагнул назад, скрываясь в полумраке коридора.

Он шел наверх, когда воздух содрогнулся от усиленного магией голоса:

– Рене Бланкар, срочно в кабинет магистра Абеляра!

Рене вздохнул и развернулся. Он предполагал, зачем его зовут, и ему страшно не хотелось идти на зов…

Магистр встретил Рене, сидя у камина. В комнате было уютно и тепло, на столе исходил паром ужин.

– Голодный? – спросил магистр, едва Рене вошел. – Иди ешь. На тебя смотреть противно: одни кости и волосы.

Рене не чинясь прошел к столу и пододвинул тарелку с гуляшем.

– Вы ужинали, магистр?

– Ужинал. Тебя пока дождешься, все остынет.

Рене положил в рот первую ложку, спросил, жуя:

– К чему было кричать на весь замок?

Абеляр сверкнул глазами из-под нависших бровей:

–Потому что по-иному тебя не выцепить было! Ты целыми днями где угодно, только не в академии! Я только сегодня посылал за тобой два раза. Эмиль один сидит в комнате и отвечает, что тебя нет.

– Я был у себя днем.

– А толку, что ты был? Где тебя носит, Рене?

Рене развел руками и сунул в рот еще одну ложку гуляша. Абеляр сердился, значит, мог выгнать в любой момент, а жрать хотелось очень сильно.

– Рене, – голос магистра стал строже, – на тебя жалуются. Ты пропускаешь лекции, не выполняешь задания, твои заклинания слабы. Ты явно тратишь силы и время не там, где положено. У тебя какая-то работа в городе?

Можно было бы соврать, но Рене никогда не врал Абеляру.

– Нет. Работы нет.

– Что тогда? Ты встрял в переделку?

Рене прикинул, можно ли считать Амайю переделкой, и ответил:

– Тоже нет.

– Тогда что с тобой? Ты никогда не был столь плох! Сколько тебя помню, ты был усердным учеником, умным и трудолюбивым. Куда все пропало?

Рене задумался. Поразмыслив, решил сказать магистру часть правды.

– Магистр, у меня были дела в городе. Я использовал вестника, это отняло кучу сил. Честное слово, после вашего гуляша я воспрял!

– Ну смотри, – Абеляр притопнул ногой. – Чем бы ты там не занимался – прекращай. Эльбор грозится оставить тебя на второй год! Твои городские дела сильно тебе вредят, Рене. Заканчивай с ними и берись за учебу. Ты доел?

– Да.

– Тогда иди. И не заставляй меня больше искать тебя по всей академии.

Выйдя от Абеляра, Рене не пошел к себе. Удивительно, но, несмотря на выволочку от магистра, настроение оставалось хорошим. Рене вспоминал, какой сегодня видел Амайю, представлял, как будет замечательно, когда они снова встретятся вживую… В голове уже возник план, как можно это сделать…

Магистр прав: хватит тратить силы на вестников. Хватит любоваться издалека. Рене хочется держать Амайю в своих руках, говорить с ней вживую, целовать ее.

Тогда он, наконец, успокоится и возьмется за учебу.

Окрыленный Рене поднял голову к темнеющему небу и тихонько пропел:

– В этом мире жестоком, где нежность как слабость,

Где, чтобы выжить, ты вынужден биться,

Я набрался неслыханной наглости!

Я! Позволил! Себе! Влюбиться!1

Влада отодвинула ноутбук и усмехнулась. Нет, современная песня панк-группы, конечно, соответствует настроению, но из романа ее лучше вычеркнуть…

Глава 7

Субботний день оказался ясным и свежим. Влада, замотанная шарфом поверх пальто, вышла из метро и направилась по Среднему проспекту Васильевского острова к Университету. На переходе через Восьмую линию заметила знакомую спину и прибавила шагу.

– Стас!

Он обернулся и широко улыбнулся. Подался навстречу, будто попытался обнять, но на полпути передумал. Влада сделала вид, что ничего не заметила, и они пошли рядом.

– Вчера мне звонит начальник, – Стас говорил медленно, обстоятельно, будто обдумывая и подбирая каждое слово. – Ну, ты знаешь, Руководитель Аппарата. Звонит и говорит, мол, как хочешь, но чтобы завтра пришел на работу.

– А ты?

– А я говорю: «Никак не хочу».

Влада усмехнулась, искоса глядя на собеседника. Какой все же у Стаса красивый профиль! В литературе такие профили называют чистыми. Нос идеально прямой, губы четко очерчены. А ресницы какие длинные…

– Я ему объясняю, что при устройстве на работу четко обозначил свои приоритеты. Мне надо закончить магистратуру. Я и так слишком много времени потратил, пока был в академе – между прочим, во многом из-за работы.

– А он?

– А он начал на меня наезжать, мол, это работа, и нечего…

Влада с интересом слушала, что говорил начальник Стаса, что отвечал сам Стас, и могла бы наслаждаться монологом еще долго, но внезапно сбоку, то ли с Шестнадцатой, то ли с Четырнадцатой ( Влада не особенно обращала внимание, где они идут) линии вышел бомж.

Бомж как бомж: ничего необычного. Лохматый мужик в засаленной драной куртке, в ушанке, помнившей, вероятно, еще Петербург Раскольникова, в резиновых сапогах. Перед собой он толкал тележку с надписью «Дикси», в которой горкой был нагружен всякий хлам. К тележке же были примотаны большие пакеты, громыхавшие бутылками и банками.

Бомж подошел к мусорке, заглянул в нее, ухмыльнулся и сунулся в нее обеими руками.

Владу передернуло.

– Стас, давай улицу перейдем.

– Зачем? Нам тут к Универу по прямой.

– Пожалуйста! – Влада кивнула на бомжа, рывшегося в мусорке. Если бы они продолжили идти прямо, прошли бы рядом с ним.

– О как, – Стас с прищуром посмотрел на Владу, но повернул к пешеходному переходу, – а ты из брезгливых, оказывается.

– Не в этом дело. Просто некомфортно мне рядом с людьми, оказавшимися на обочине жизни. Я их боюсь.

– Боишься бомжей днем на светлой улице?

Влада вздохнула:

– Вот ты сказал, и зазвучало по-дурацки. Это что-то иррациональное. Я не могу объяснить, но мне тяжело рядом с нищими, с маргиналами всякими…

Стас усмехнулся:

– Звучит так, будто боишься от них заразиться. Но я тебя понимаю, действительно противно видеть, что человек довел себя до копания в помойках. Хотя знаешь, исследования показывают, что такие люди сами виноваты в своем образе жизни…

Они шли уже по другой стороне дороги, бомж со своей тележкой остался позади, но незримо преследовал Владу, оставаясь с ней неясным и очень неприятным образом. Влада слушала Стаса вполуха, зная, о чем он говорит. Да, действительно, проведенные социальные эксперименты показывают, что часть бездомных возвращается на улицу даже тогда, когда им предоставляют работу и жилье. Влада могла бы добавить, что на улицах есть и имеющие дом бомжи: люди с пропиской и даже правом собственности на жилье. Просто они не приходят домой. Им незачем.

Как мерзко он сунулся в мусорку обеими руками…

Владу передернуло. К счастью, Стас этого не заметил и перевел тему на что-то другое, бомжей никак не касающееся. Так, болтая, они подошли к 22 линии, повернули за угол, и уже через четыре минуты Стас открывал перед Владой тяжеленную дверь.

Пройдя по обшарпанным за столетия и не поддающимся никакому ремонту ступеням, магистры взошли на первый этаж, поздоровались с охранником, приложили карточки к турникетам.

– Не помнишь, пятьдесят вторая аудитория на каком этаже?

– На пятом, – вздохнула Влада. – На лифте или пешком?

– Конечно пешком! Где наша не пропадала, наша везде пропадала.

Влада прыснула, и они направились к ведущим на лестницу дверям.

Когда ноги принесли их, наконец, на пятый этаж, до пары оставалось еще минут пять.

– Ну, я сейчас, – Стас кивнул в сторону мужского туалета. – Припаси мне там местечко на первой парте.

– Ага, – согласилась Влада, и направилась к аудитории, в раскрытую дверь которой уже заходили однокурсники.

И в этот момент у нее в сумке зазвонил телефон.

На звонок телефона Влада ответила не сразу: айфон завалился на самое дно, и понадобилось время, чтобы его отыскать.

Влада торопилась – мама не будет долго ждать, решит, что дочь занята и не может говорить, и отключится. Что звонит именно мама, Влада не сомневалась: только на звонки от мамы у Влады стояла симфония Моцарта.

Наконец телефон ткнулся в руку.

– Привет, мам!

– Доча… тут такое дело… кое-что произошло… – голос матери звучал странно, совсем на нее непохоже. Будто ей трудно говорить, а вообще-то мать Влады без труда подбирала нужные слова.

Влада испугалась.

– Что?! Мама, что произошло?

– Доченька… мне папа позвонил…

Влада опешила. Дедушка умер три года назад…

– Мама… Мама, у тебя точно все в порядке? Ты же помнишь, мы его похоронили…

В голове появились странные мысли. Нет, нет, конечно, о чем речь, нет никакой путаницы, Влада сама приходила в больницу в последний день, видела дедушку в гробу…

– Доченька… – голос мамы дрогнул, – ты меня не поняла, доченька. Я не про дедушку. Я про твоего папу. Про Лешу.

В первое мгновение слова «папа» и «Леша» не складывались у Влады в голове. Но она мысленно покрутила их, как крутят кусочки головоломки или пазла, и… бац. Совпало.

Влада поняла.

– У меня, мама, папы нету.

– Владочка, я понимаю! – дрожь в материнском голосе усилилась. – Но он звонил и сказал, что болеет сильно, хотел бы увидеться с дочерью…

– Аааа, – Влада ощутила, как внутри поднимает голову ярость, притупленная за годы, но зародившаяся давно, около двадцати лет назад, когда маленькая девочка поняла: папа больше не придет. – Дочерью? И что ж ты не сказала, что у него нет дочери? Что дочери бывают у тех, кто их растит, кто их любит и воспитывает, а не у тех, кто свалил и десятилетиями не появлялся?

– Влада, – голос мамы стал тверже, – я все понимаю, но это твой отец. Не было бы его – не было бы тебя.

– Не было бы его, был бы другой мужчина. Я была бы другой. Как бы то ни было, я не считаю, что должна видеться и строить отношения с бросившим меня человеком.

– Я просто подумала, вдруг ты захочешь…

– С чего бы? – Владу трясло. – Он не появлялся двадцать лет! Двадцать лет, мама! А теперь он заболел, говоришь? И что? Может быть, ему денег надо, уход? И он решил: «О, у меня ж там еще дочка завалялась, пусть выполняет свой дочерний долг!» Да пошел к черту!!! Не смей мне больше про него говорить, не смей предлагать встречаться с ним! И уж тем более не вздумай давать ему мой номер телефона! Его для меня нет! Нету, понимаешь?!

– Понимаю, – тихо ответила Елизавета Павловна.

– Ну и славно, – хрипло проговорила Влада. – Разговор окончен. Ты извини, если тебе больше нечего сказать, то у меня много дел.

– Хорошо, по…

      Влада не дослушала.

Ее колотило, руки тряслись, начало ломить в висках.

– Ты кричишь на ведь коридор.

Спокойный голос. Знакомый. Влада обернулась и встретилась взглядом со Стасом.

– У тебя слезы в глазах стоят.

– Да, я чувствую, – Влада сморгнула, тяжелая капля упала на свитер, повисла на нем одиноким стразом.

Стас порылся в кейсе, достал упаковку бумажных платков, протянул Владе.

– Пойдем-ка, дорогая моя, посидим где-нибудь на скамеечке. Опоздаем минут на пятнадцать, но в таком виде все равно на пару идти нельзя. Да и началась она уже, так что все равно мы опоздали.

Они дошли до закутка в конце коридора, где Влада села на скамейку, прижала бумажный платок к глазам, стирая косметику вместе со слезами.

– Стас, ты иди на занятия, я подойду.

– Не, – однокурсник сел рядом, очень близко, положил Владе ладонь на плечо, – тебя одну оставлять как минимум негуманно. Что произошло?

Влада вздохнула.

«Рассказать? А почему бы и нет? Стыдно… стыдно признать, что была брошена собственным отцом».

– Влада! Колись!

Влада взглянула Стасу в глаза. Почувствовала, как его рука соскользнула с ее плеча, обняла за талию и притянула ближе к Стасу.

«А ведь ему не все равно, – внезапно поняла Влада. – Он ведь мог пойти прямо в аудиторию, но услышал меня и пришел сюда».

Влада вздохнула:

– Мой папа связался с моей мамой и сказал, что хотел бы со мной поговорить.

– А это проблема?

– Для меня – да. Мы не виделись двадцать лет. Однажды я пришла домой из школы, я тогда в первом классе училась, а мама сидит за столом на кухне вся зеленая. А папы нет, и его вещей нет. И все. Он со мной даже не попрощался, даже не объяснил ничего. Это потом, когда я стала сильно старше, мама сказала, что он завел другую семью.

– А… Дай угадаю: у него что-то случилось, и он решил воссоединиться с дочерью?

Влада усмехнулась:

– Ты на удивление проницателен. Я думаю, так и есть.

– Я не особо проницательный. Просто люди так делают всегда. Вспоминают про родню, когда нужна помощь. Вот ты к кому пойдешь, если что?

– К маме… Ну да. Это так. Ему не к кому идти.

– То есть, вариант, что он нажил миллионы и хочет оставить наследство, тобой принципиально не рассматривается?

Влада невольно рассмеялась:

– Даже если так: пусть оставляет. Видеться со мною для этого не надо вообще.

На душе немного полегчало. Влада теснее прижалась к Стасу, замолкла, будто заряжаясь от него спокойствием и уверенность. Стас прижал Владу к себе еще плотнее, повернул голову, и Влада могла бы покляться: она ощутила легкий поцелуй у себя на волосах. Но удивляться и наслаждаться моментом долго не пришлось: Стас отодвинулся, деловито достал из упаковки второй платок, протянул Владе.

– Я считаю, ты поступаешь правильно. Не надо общаться с людьми, которые с тобой плохо обращались. Надо уметь вычеркивать их из жизни. Он ведь понимал, что делает плохо, уходя. Он мог уйти от твоей мамы, но от тебя уходить не был должен.

Влада ощутила, как глаза снова наполняются слезами.

– Ты даже не представляешь, что нам пришлось пережить после его ухода. И с ним-то тяжело было… финансово, я имею в виду. А потом… вообще кошмар, – Влада тряхнула головой. – Ладно. Спасибо тебе. Я пойду умоюсь, воды попью и приду. Иди на пару. Не жди меня.

– Окей, – Стас встал. – Ты молодец. И не считай себя плохой и неправой. Для твоих чувств есть все основания.

Спустя десять минут Влада вошла в аудиторию, где уже шел семинар. Села на последнюю парту, пряча заплаканные глаза. К концу пары она окончательно пришла в себя. И запретила себе даже возвращаться к мыслям об отце.

Глава 8

Обычно девушки, которым впервые предстоит выйти в свет – не просто приехать к кому-нибудь на обед, сопровождая мать, не прийти в театр с единственной целью посмотреть спектакль – а именно дебютировать, появиться на балу с заявкой: «Я невеста! Я ищу мужа», ужасно нервничают. И не даром. От того, как примет общество новоявленную красавицу, зависит очень много. Скажем, какая-нибудь старая бабка из рода де-Бусси кинет презрительно: «Вульгарно одета», и все. Хоть прячься дома, и в этом году больше не выезжай.

Всем, всем надо понравиться: и старым девам, и престарелым отцам и дедам семейств, и пожилым дамам, и, конечно, молодым кавалерам. Последним – в первую очередь.

Не обошла тревога стороной и Амайю. Витавшая в фантазиях, она вынырнула из них ради подготовки к первому настоящему в ее жизни балу. Она не думала о женихах, не думала, что предстоящий вечер может стать знаковым, и все равно все существо ее распирало от волнения и предвкушения, тесно сплетенных одно с другим.

Выбирая платье, подбирая прическу и украшения, Амайя представляла, как войдет в бальный зал, как дворецкий громко произнесет: «Амайя де-Марсо!», как обратятся к ней сотни глаз… При этих мыслях Амайю пробирала дрожь, она с тревогой смотрела в зеркало, размышляя, достаточно ли ярки сапфиры в ее ожерелье? Достаточно ли пышно платье?

Мадам Триаль создала прекрасные туалеты, достойные столицы. Амайя с удовольствием и сомнением разглядывала платье цвета индиго с широкими ажурными кружевами.

– Мэй! Мэй, мне точно надеть это? Не то, серебристое?

– Модистка однозначно сказала, что именно это платье сшито для дебюта, – улыбнулась де-Фраулли, ловко скрывающая тревогу за свою подопечную. – Тебе не стоит переживать.

Ох, если бы слова могли успокаивать!

Часть волос Амайи заплели, часть прядей красиво уложили по плечам. Миледи Элинор восхищенно охнула, увидав дочь.

– О, милая, они все будут от тебя без ума.

Амайя улыбнулась дрожащими губами. Отражение в зеркале соглашалось, что она красива… Видел бы ее Рене…

Дебютанткам положено немного опаздывать на балы: чтобы вся собравшаяся публика могла увидеть новую девушку одновременно и в наиболее выгодном свете: одну, а не в общей толпе прибывающих. Поэтому миледи Элинор и де-Фраулли привезли Амайю в дом де-Виарри за полчаса до девяти. Де-Фраулли оправила подол выбравшейся из кареты Амайи, поправила ей локон.

– Прекрасно! Лучше и быть не могло. Ты будешь самой красивой девушкой на балу.

– Спасибо, Мэй, – тепло ответила Амайя. – Никто не приложил к этому столько усилий, сколько ты.

Подъезд блистал множеством огней. Миледи Элинор шла впереди, Амайя и де-Фраулли на два шага позади. Короткий коридор, ведущий в бальную залу, и вот семья де-Марсо уже у широких двустворчатых дверей.

– Миледи Элинор де-Марсо с дочерью и компаньонкой Мэй де-Фраулли! – провозгласил дворецкий.

Дамы вступили в зал.

Огромная комната вызывала восхищение: хрустальные люстры, золотые канделябры, лепнина на потолке, колоссальных размеров витражные окна. Дом семьи де-Марсо был гораздо скромнее.

Роскошно выглядели и гости вечера, все вместе напоминавшие стаю экзотических птиц.

Навстречу шла хозяйка, сама миледи де-Виарри. Она обняла поочередно Элинор и Амайю, топя их в аромате духов.

– Мои дорогие! Как рада я вас видеть! Вы изумительно выглядите!

Амайя, улыбаясь, взглядом бродила по залу, видя, как многие с интересом смотрят на нее. Тревога, даже робость, испытываемые ею до сего момента, сходили на нет. Амайя ловила на себе восхищенные взгляды. Краем уха слышала перешептывания, понимая: это о ней! И уже совсем другое волнение поднималось в Амайе: удивительное чувство девушки, впервые по-настоящему ощутившей силу своей красоты.

В душе все пело. Де-Фраулли предусмотрительно достала бальную карточку и протянула ее подопечной. Очень вовремя. Де-Виарри представила Амайю своему сыну, и его имя тут же оказалось напротив третьего и шестого танцев. Стали подходить другие молодые люди, и уже скоро Амайя вовсю кружилась посреди зала, наслаждаясь чувством свободы.

– Вы замечательно танцуете, – говорили ей партнеры, и она улыбалась, на самом деле не видя их.

Все существо Амайи заполнял чистый восторг. Она молода, она красива, она пользуется успехом в лучшем обществе.

«Рене, Рене… если бы ты мог видеть меня, если бы ты мог танцевать со мной».

Три часа пролетели незаметно. Амайя изредка отвлекалась на закуски, в изобилии расставленные на столиках вдоль стен. Она выпила бокал вина, и в голове зашумело. Амайя увидела приоткрытое окно: огромное, от пола до потолка, подошла к нему, чтобы подышать воздухом, но, заметив, что это скорее дверь, чем окно, сделала шаг за пределы комнаты. Она очутилась на открытой веранде, выходящей в сад, отделенной от него лишь невысокими перилами. Амайя подошла к ним, оперлась обеими руками, подняла лицо к звездному небу.

Маленькая яркая точка, кружа, спускалась сверху.

– Давненько высматриваю тебя, – произнесла голубка знакомым голосом, садясь подле Амайи. – Как тебе вечер?

– Прекрасно. Прекрасно, но мне так жаль, что здесь нет тебя.

– Ты хочешь меня увидеть? Прямо сейчас?

– Да. Очень.

– Тогда прямо отсюда беги в свою карету, скажи кучеру, что тебе плохо и чтобы вез тебя домой по набережной.

Амайя кивнула, не гадая, может ли Рене видеть ее через своего магического посланца, и, спустившись по невысокой лесенке в сад, побежала по направлению к улице.

Кучер поставил карету далеко от ворот: все ближние подъезды заняли экипажи гостей, прибывших раньше.

– Джейк, мне ужасно плохо! – воскликнула Амайя, подбегая. – Меня мутит, я боюсь опозориться. Увези меня, пожалуйста, домой, а потом вернись за мамой и Мэй. И поезжай, прошу, по набережной, мне нужен воздух.

Обеспокоенный Джейк усадил госпожу в карету и стеганул лошадей. Амайя зашторила окно.

Она гадала, когда увидит Рене, думая, что это случится на набережной, но в этот момент темнота в углу шевельнулась, и беловолосый маг улыбнулся ей.

Амайя едва сдержала удивленный вздох.

– Я накинул морок, – шепотом объяснил Рене. – Очень легкий, для отвода глаз. Чтобы скрыться от кучера. Ну, расскажи, что ты делала на балу?

Он глаз не отводил от Амайи, она видела: ее образ не оставил его равнодушным.

– Я танцевала, – так же шепотом ответила она. – Я танцевала почти три часа, но мне все еще мало.

– Хочешь вернуться на бал?

– Нет! Я так хотела бы потанцевать с тобой…

– Обещаю, однажды мы это сделаем, – улыбнулся Рене. – Что еще ты делала?

– Я пила вино, – призналась Амайя. – От него у меня закружилась голова. Скажи, как ты узнал, что я выйду из залы?

– Я не знал. Просто я очень хотел увидеть тебя и следил за балом из парка.

– Ты видел меня?

– Да, и подумал, что ты прекрасна.

Амайя слегка покраснела.

– Ты сегодня не впервые слышишь это о себе?

– Не впервые. Но так, как ты, мне этого никто не говорил.

Рене улыбнулся. Амайя с наслаждением втянула его запах: смесь трав, выделанной кожи, немного лошади и мужского пота. Никакого парфюма.

– Ты ждал меня, даже зная, что мы можем не увидеться?

– Я жду так тебя не первый раз.

Амайя удивленно округлила глаза. Это было для нее новостью.

– Мне хочется видеть тебя постоянно, ежедневно. Это уже вредит моим занятиям в академии, но мне все равно. Я хочу быть около тебя, говорить с тобой: не через птицу и не при посторонних.

– Я тоже, – прошептала Амайя. Она знала – ее учили – что таких вещей мужчине нельзя говорить никогда, но Рене был не одним из светских юношей. С ним все было по-настоящему. С ним Амайя звенела натянутой струной.

– Я придумаю, как это устроить, – пообещал Рене, и Амайя тут же поверила. – Я думать не могу ни о чем, кроме тебя.

Карета покатила по набережной. Рене осторожно взял руку Амайи в свою, принялся перебирать ее пальцы.

– Говори. Расскажи мне, чем ты будешь дальше заниматься. Какие балы ждут тебя впереди, какие прогулки.

Амайя рассказывала, наслаждаясь ощущением руки в руке. Потом он переплел их пальцы и стал рассказывать сам. Об академии, о ее залах и толстых каменных стенах, о его комнате в этом здании и его соседе Эмиле.

Им обоим хотелось знать друг о друге как можно больше.

Карета стала замедляться. Они подъезжали к дому Амайи.

– Пока, – прошептал Рене. – Развлекайся, а я найду способ побыть с тобой вместе снова. Пока, моя прекрасная ночная фея, – и с этими словами он поднес руку Амайи к губам и поцеловал.

Карета остановилась, Джейк соскочил с козел, чтобы открыть ворота, и в этот момент Рене приоткрыл дверь и выскользнул в темноту.

С Амайей осталось лишь тепло его поцелуя.

Карета заехала во двор и встала у крыльца.

– Ох, миледи, вы и впрямь сама не своя! – с сочувствием произнес Джейк, помогая Амайе выйти из кареты. – Вам хоть немного полегчало?

– Да, спасибо. Но я пойду прилечь, – пролепетала Амайя. – А ты вернись за мамой и передай ей мои извинения. Я ведь уехала, никого не предупредив.

«Он поцеловал меня! Он меня правда поцеловал!» – думала Амайя, поднимаясь к себе в комнату. Поцелуй Рене огнем горел на ее коже. Пальцы пахли им.

«Я его люблю, – внезапно поняла Амайя. – Я его люблю!»

Ей стало и страшно, и сладко от этой мысли.

Когда через час приехали леди Элинор и де-Фраулли, Амайя уже разделась и легла в постель. Обеспокоенная мать без стука зашла в ее комнату, не скрывая возмущения.

– Амайя! Как ты могла? Мы с Мэй обыскали весь дом и весь сад, чуть с ума от беспокойства не сошли, а потом приезжает Джейк и говорит, что тебе стало плохо, и он отвез тебя домой. Так нельзя поступать, Амайя!

Амайя ощутила укол вины. Ей приходилось лгать, и, пусть встреча с Рене того стоила, Амайе была неприятна ложь.

– Прости, мама.

– Так нельзя поступать, – уже спокойнее повторила Элинор. – Ты должна была подойти ко мне, и мы бы уехали вместе. Мне предстоит сделать много извинений де-Виарри. И это происшествие подпортило твой дебют. Что с тобой случилось, скажи мне?

– Я выпила бокал вина, – жалобно всхлипнула Амайя. Ей было стыдно перед матерью. – Мне стало дурно. Я испугалась, что мне станет еще хуже… при всех. Я так боялась опозориться!

Мать ласково погладила Амайю по голове.

– Ну ладно. Но запомни: тебе обо всем нужно рассказывать мне или Мэй. Больше так не делай.

– Не буду, – пообещала Амайя.

Но в душе она знала: если Рене попросит ее еще раз, она поступит ровно так же.

На следующий после бала день Амайя проснулась поздно. Когда она спустилась к завтраку, вся семья уже разошлась по делам. Не было даже Мэй.

Похоже, предполагая усталость вчерашней дебютантки, ее решили оставить в покое.

«Что ж, тем лучше», – подумала Амайя и, взяв чашку чая и булочку, вышла на открытую террасу.

Погода стояла изумительная: чистое небо без единого облачка, солнечные лучи, застревающие в ярко-зеленой листве, пение птиц, доносившееся едва ли не с каждой ветки.

Идеальное утро для завтрака на природе.

В голове безостановочно прокручивались сцены прошлого вечера. Не сцены бала, нет, их затмило другое: приятное волнение в полутьме кареты, ощущения переплетенных пальцев, и, наконец, прикосновение теплых губ к коже.

Амайя села в плетеное кресло, собираясь до обеда предаваться мечтам.

Но планам не суждено было сбыться. Едва Амайя доела булочку, как на террасу вышла де-Фраулли. На ней было фиолетовое платье, которое Мэй надевала ради обычных выходов в город. На туфлях лежал слой пыли – видимо, компаньонке пришлось прогуляться пешком.

– Доброе утро, наконец-то ты проснулась! Я уж собиралась тебя будить! Миледи Элинор, видимо, не сказала тебе вчера: вас ждут на обеде у де-Муасси. Я только что от модистки, забрала последнее платье. Оно как раз идеально подойдет.

– Де-Муасси? – удивилась Амайя. – Я помню, нас познакомили вчера, но про обед не помню…

– Приглашение поступило уже, когда ты уехала, – ответила Мэй, упрекая Амайю не словами, но тоном. – Ты очень понравилась миледи де-Муасси, а с ее племянником даже танцевала.

– Я не помню, –призналась Амайя. – Если честно, я толком не запомнила никого, кроме де-Виарри, да и его только потому, что он первый записался в бальную карточку.

– Это ожидаемо, – отмахнулась компаньонка, – это был твой дебют, ты была взбудоражена. Не переживай, ты еще не раз увидишь этих господ, успеешь запомнить их имена. Ну а теперь давай-ка в спальню, иначе рискуешь опоздать. Миледи Элинор заедет за тобой, она утром уехала к де-Виарри – ну, понимаешь, чтобы объяснить твой вчерашний уход и выпить чаю. У нас всего около часа на сборы.

Амайя послушно поднялась. Сейчас ей вспоминалось, как мама приговаривала бывало: «У дебютанток нет времени бездельничать». Тогда Амайя не верила этим словам, но сейчас поняла их глубокий смысл. У дебютантки только одна обязанность: развлекаться, но развлекаться надо красиво, ярко, а главное – неустанно.

Привезенное Мэй новое платье разлеглось на кровати. Ничего особенного: бледно-голубой цвет, много легкого нежного кружева, жемчужные пуговички вместо украшений. Идеальный наряд для скромного обеда в кругу друзей.

Мэй сама расчесала Амайю и уложила ее волосы в простой, но изящный узел, сверху накинула сеточку с жемчугом, гармонирующую с пуговицами на платье.

– Мило, – заключила компаньонка, оценивая свои труды. – А вот и миледи Элинор.

И правда, по подъездной дорожке уже стучали подковы. Амайя выглянула в окно и увидела карету матери.

– Мама, я готова, я спускаюсь! – крикнула Амайя и побежала вниз.

Дорога до особняка де-Муасси заняла совсем немного времени. Знать в Брасте селилась по соседству друг от друга, что было весьма удобно.

Бланш де-Муасси – дородная дама средних лет в ярко-изумрудном платье – встретила мать и дочь де-Марсо на пороге дома.

– Мои дорогие, как я рада! Идемте, у нас сегодня очень узкий семейный круг.

Так оно и оказалось. За столом собралось не более десятка человек: сама де-Муасси, ее муж, сестра, племянник де-Муасси, которого Амайя вспомнила, когда увидела, сын миледи де-Виарри, тепло улыбнувшийся Амайе и сделавший несколько комплиментов о ее умении танцевать, две молодые девушки – чьи-то то ли сестры, то ли кузины, и, наконец, сами Амайя и Элинор де-Марсо.

Подали обед. Потек неспешный разговор ни о чем.

Де-Муасси говорила, в основном, с Элинор. Разговор зашел о детях, миледи де-Марсо рассказала об успехах сына в учебе, посетовав, что мальчик редко бывает дома, из-за чего между ним и Амайей толком нет родственных чувств, де-Муасси покивала, сказав, что сама редко видит сына, поскольку учеба в Магическом Оплоте занимает все его силы…

Амайя, услышав о магической академии, заинтересовалась.

– Миледи де-Муасси, ваш сын маг?

– Да, дорогая, маг. Разве ты не знала? Мы мало говорим об нем, потому что какой смысл? Эмиль все равно что потерян для нашего общества… Но он предмет нашей особой гордости. Не каждая благородная семья имеет в роду мага.

– Да, – пробормотала Амайя, не зная, что на это сказать.

– О, да, – продолжала де-Муасси. – Я очень горжусь своим мальчиком. Его дар открылся, когда ему было девять лет, и его сразу же забрали в академию. Мы были так удивлены…

– Немного неприятно удивлены, – вмешался милорд де-Марсо. – Ну, вы понимаете…

Все присутствующие закивали, а Амайя недоумевающе переводила взгляд с одного лица на другое. Что-то ускользнуло от нее, но Амайя пока не понимала, что именно. Она уяснила только одно: с магами все не так просто. Для них, похоже, существуют какие-то особые правила, и она этих правил не знает.

По дороге домой она спросила у матери:

– Мама, я немного не поняла: почему то, что сын де-Муасси оказался магом, их расстроило?

Элинор немного помялась, подбирая ответ, наконец, проговорила:

– Ну, дорогая, у сыновей благородных людей есть определенные обязанности перед семьей, которые маг выполнять не может. Поэтому семейство де-Муасси и было расстроено: Эмиль единственный сын.

– Но я все равно не понимаю: какая разница, маг человек или нет?

– Амайя, неприлично обсуждать людей за их спиной, ты же воспитанная девушка и прекрасно это знаешь… О, Создатель, дорогая, задерни штору!

Амайя, послушная матери, схватилась за шнур, придерживавший штору, но замерла, привлеченная странным зрелищем. Вровень их каретой ехал открытый экипаж. Внутри восседал бородатый мужчина, а подле него молодая черноволосая женщина в чрезмерно открытом, больше подходящем для вечернего туалета, нежели дневной прогулки, малиновом платье. Она смеялась, ничуть не обращая внимания, что на них смотрят.

– Закрой штору, Амайя!

Амайя дернула шнур, тяжелый бархат упал, скрывая от глаз Амайи экипаж с его седоками.

– Отвратительно! – негодовала Элинор де-Марсо, кровь прилила к ее шекам, делая их алыми от гнева. – Позволять себе такие вольности днем на улице, по которой ездят приличные люди! Амайя, дорогая, оставь штору опущенной, – мало ли что еще по дороге встретится. Я уже ничему не удивлюсь…

Амайя удивилась:

– Мама… Но чего такого особенного делал этот господин?

Элинор нахмурилась:

– Ты, дорогая, просто многого не понимаешь. Эта пара – неприличные люди. Его принимают в обществе, потому что он богат.

– А его спутницу?

– Не принимают совсем! Она не принадлежит свету. И не спрашивай о них больше. И отцу не говори, я сама расскажу.

Амайя замолчала, обдумывая произошедшее.

«Выходит, так бывает, что люди, имеющие в обществе разное положение, могут быть вместе? Ведь они были вместе, эти мужчина и женщина, я уверена. Значит, вот, что смутило маму. Что разные люди открыто показывают свои отношения на публике?»

Амайя снова чувствовала, что упускает нечто важное, но не понимала, что. И, сама не понимая, почему, она была взволнована увиденным. Она ощущала себя и взбудораженной, и усталой, этот вроде бы ничем не примечательный день дал голове больше работы, чем насыщенный вечер дебюта. До самого дома она не проронила больше ни слова.

Мать тоже молчала, сердито поджав губы.

Дома Амайя сразу ушла к себе и не раздеваясь села у окна. Взяла книгу, раскрыла, принялась читать с первой попавшейся страницы, не понимая ни слова. Перед глазами вставал Рене. Интересно, знаком ли он с сыном де-Муасси? Не тот ли это самый Эмиль, с которым Рене дружит? Нужно будет спросить при встрече… А встреча? Когда она будет, их следующая встреча? Ох, как же это ужасно, что она никогда не знает заранее!

В расстроенных чувствах Амайя спустилась к ужину, неохотно поела и вернулась в спальню. На этот вечер у нее не было запланировано поездок на балы, и она снова села у окна, глядя на сад, затопленный сумерками.

– Рене, – едва слышно прошептала Амайя, – как бы мне хотелось увидеть тебя…

И тут, будто повинуясь ее желанию, на ветку клена опустилась серебряная голубка.

Амайя радостно улыбнулась, ожидая, что птица подлетит к окну, как делала до этого, но голубка сидела не шевелясь.

«Это мне нужно выйти из дома», – поняла Амайя и, накинув поверх платья легкую шаль, побежала вниз.

– Куда ты? – удивленно спросила встреченная на лестнице де-Фраулли.

– Пойду в сад, пока не стемнело! – на бегу крикнула Амайя. – Я скоро!

Мэй проводила воспитанницу удивленным взглядом, а Амайя уже вышла из дома. Замедлив шаг, она подошла к клену. Голубка вспорхнула с ветки и полетела меж деревьев, увлекая Амайю за собой.

Де-Марсо не могли похвастаться очень большим садом, но укромных уголков в нем было достаточно. В такой уголок, образованный зарослями жасмина и плюща, и привела голубка Амайю. Там, скрываясь в тени кустарника, сидел укутанный в плащ Рене.

При виде Амайи маг вскочил на ноги и сделал шаг навстречу.

– Добрый вечер, моя прекрасная дама, благодарю, что ты пришла.

Амайя, чувствуя, как сильно колотится в груди сердце, улыбнулась:

– Я ненадолго. Иначе Мэй может пойти меня искать.

– Даже минута наедине с тобой для меня большая ценность. Тебя не ругали, что ты сама ушла с бала?

– Немного. Мама простила меня. Но, наверное, так делать больше не стоит.

– Не будем, – пообещал Рене. – Я найду другие способы. Скажи, чем ты занималась сегодня?

– Я была на обеде у де-Муасси. Я хотела тебя спросить, ты не знаком с их сыном?

– С Эмилем? Прекрасно знаком, я же рассказывал тебе: мы друзья, мы живем в одной комнате.

– Так я и знала! – рассмеялась Амайя. – Я так и знала, что это тот самый Эмиль!

– Хочешь тратить наше время на разговоры об Эмиле? – Рене усмехнулся, было понятно, что говорит он не всерьез.

Амайя улыбнулась:

– Почему нет? Например, мне очень интересно, чего лишается маг, когда становится магом? Де-Муасси упомянули об этом сегодня вскользь, а мама мне ничего толком не рассказала.

Рене вздохнул:

– Амайя, все просто. Ты же из благородных, должна понимать, что на наследника возлагаются большие надежды. Он должен продолжать свой род, занимать выгодные посты в государстве, преумножать достояние своей семьи. Эмиль вместо этого изучает магию. Понятно, что его родителей это несколько расстраивает.

– Примерно это же мне сказала мама, – кивнула Амайя.

– У тебя есть еще какие-то вопросы об Эмиле? – спросил Рене.

Он подошел к ней ближе, взял за руку, медленно погладил ладонь.

– Нет, – сказала Амайя. – Меня очень мало интересует Эмиль. Меня заинтересовали маги и их отличия от обычных людей.

– О, про это я тебе обязательно расскажу, – пообещал Рене. – И даже покажу.

Он поднял свободную руку, раскрыл ладонь, и над ней затанцевал маленький вихрь всех цветов радуги. Амайя вздохнула от восторга.

– Огонь выглядит эффектнее, – будто извиняясь произнес маг, – но он гораздо заметнее. Его могут увидеть из дома. Но однажды я покажу тебе всю мощь моей родной стихии…

Рене насторожился. Амайя тоже услышала зов, долетевший со стороны дома:

– Амайя!

– Мне пора, прости.

– Я понимаю, – лицо Рене стало грустным. – Жаль, что у нас всегда так мало времени… Но я обязательно придумаю, как нам подольше побыть вместе. Несколько минут раз в несколько дней… это так нечестно.

Амайя кивнула, соглашаясь, остро жалея, что надо уходить, а Рене шагнул к ней, встав близко-близко. Амайя подняла к нему голову, он наклонился и поцеловал ее. Нежно и очень мягко коснулся ее губ своими.

– Беги, моя прекрасная фея ночи.

Амайя шла к дому, задумчиво трогая кончиками пальцев нижнюю губу. Ее первый поцелуй. Первый настоящий поцелуй. Он действительно ее поцеловал…

– Я уже испугалась, что ты потерялась, – сказала де-Фраулли, когда Амайя поднялась на крыльцо. – Зачем ты бегала в сад на ночь глядя.

– Я хотела ветку жасмина.

– И где же он?

– Знаешь, он оказался таким красивым, что я решила не ломать куст.

– Ты иногда бываешь такая странная, Амайя, – удивленно пробормотала Мэй.

Свет, сквозь раскрытое окно проливавшийся на кровать, казалось, находил Рене даже под подушкой, заставляя просыпаться, но Рене отказывался. Накануне он поздно вернулся в академию, все бродил по улицам, переживая свидание с Амайей.

Как хотелось ему сгрести ее в охапку еще в карете, ехавшей с бала, как сложно было сдержаться! Сколько сил он прилагал, чтобы оставаться вежливым галантным кавалером, к которым Амайя привыкла. Как трудно было ограничиться поцелуем руки, когда хотелось впиться в губы, как сложно было ограничиться легким касанием ее рта, когда от желания прижать ее всю к себе сводило судорогой.

Но каждое мгновение он помнил, кто она такая. Нежный оранжерейный цветок, готовый зачахнуть от первого же небрежного касания. Его страсть, не сдерживай он ее, несомненно напугала бы Амайю.

Допустить этого было нельзя.

И Рене бродил по улицам едва ли не до рассвета, вновь и вновь оживляя в памяти их поцелуй, предвкушая новые.

Только осторожно… нужно действовать очень осторожно.

– Рене, вставай! Я тебе говорю: вставай! Нет, ну вы только посмотрите на него, на него даже магистр Абеляр повлиять не может, что уж говорить обо мне?! Ты встанешь или нет, засранец? У нас лекция через полчаса!

– Ты отвалишь от меня или нет? – рассердился наконец Рене, садясь на кровати и запуская подушкой в надоедливого Эмиля.

– Не отвалю, – Эмиль поймал подушку и бросил на собственную постель. – Абеляр просил меня повлиять на тебя. Проконтролировать, чтобы ты ходил на занятия.

– И как же ты планируешь это сделать, о многомудрый мой?

– Без понятия, и примерно то же я сказал и Абеляру, только в более учтивых выражениях. Что вовсе не меняет того факта, что ты, скотина, ходишь неизвестно где до утра, а потом просыпаешь все лекции. И что с тобой такое, я понять не могу.

Рене спустил ноги на пол, правой ногой нашарил сапоги, пальцами левой подгреб к себе штаны.

– Слушай, ну правда, – Эмиль по излюбленной своей привычке уселся на стол, смахивая в угол пузырьки с чернилами, – что происходит-то? Тебя же всегда ставили нам всем в пример, и вдруг такое… А ты молчишь. Я волнуюсь. Если у тебя с деньгами проблемы, или что-то подобное, ты скажи, я же помогу.

– Да нет у меня никаких проблем, – вздохнул Рене. – Наоборот… Слушай, вот именно сейчас я очень доволен своей жизнью. Да, я пропускаю занятия, да. Но я наверстаю в любой момент. А то, что для меня сейчас важно… Это не вернуть, если упустить. Понимаешь, нет?

– Нет.

Рене вздохнул. Что ж… Наверное, и впрямь пришло время рассказать все честно лучшему другу. Иначе не известно, что подумают они с Абеляром…

Рене поднял на Эмиля печальные глаза:

– Похоже, я влюбился.

Эмиль хохотнул:

– Серьезно? Да с тобой это происходит по разу в месяц!

– Нет. В этот раз все не так. Все теперь по-настоящему. У меня даже мыслей в голове других не осталось: только о ней, только о том, как бы с ней увидеться, как не напугать ее, не оттолкнуть.

Эмиль посерьезнел. Рене, путаясь, сбиваясь, продолжал:

– Видишь ли, я просто ничем больше не могу сейчас заниматься. Мне надо все силы приложить к тому, чтобы она была моей, а потом… Потом и учебой можно заняться, и всем остальным. Но не сейчас. Она словно птица, сидит на ветке, смотрит на меня, головку наклоняет, вот-вот готова слететь на руку… но одно неосторожное движение ее спугнет. И я не хочу это движение делать. Не хочу все прекращать.

– Ого. Я многого ожидал от тебя, но не этого. Это серьезно, я вижу. А кто она?

– Я тебе не скажу.

– Ох, Создатель! – Эмиль удивленно округлил глаза. – Это та благородная, из-за которой ты порвал с Лесли! Рене… ты сдурел? Как можно влюбляться в такую женщину? Она попользуется тобой, потешит самолюбие и выбросит. Да потом еще хвастаться будет подружкам, что поймала мага.

– Нет, – Рене мотнул головой. – Ты не понимаешь. Она не такая, не из богатых вдов, не из испорченных девиц.

– Так так же еще хуже! – ужаснулся Эмиль. – Рене! Парень! Что ты будешь делать с ней? Ты хоть представляешь, какой будет скандал, если в городе узнают, что ты испортил знатную девушку? Простым извинением ты не обойдешься!

Рене молчал. Эмиль немного подождал, потом продолжил в ином тоне:

– Слушай, я не хочу тебя обидеть. Я верю, ох, Создатель, да я вижу, что ты по-настоящему влюблен. Но, если она действительно такая, как ты рассказываешь, ты ж сделаешь плохо вам обоим. Если она всерьез влюбится в тебя, если ты привяжешься к ней, вы же оба будете страдать.

Рене молчал. Ему нечего было сказать Эмилю. Понимал ли он в глубине души, что Эмиль прав, что он лишь озвучивает собственные потаенные мысли Рене? Да, понимал. Он и сам не раз спрашивал себя, а теперь Эмиль, вслух проговаривая мысли Рене, задал вопрос:

– Рене, чего ты хочешь от нее?

И Рене честно сказал:

– Не знаю.

Он желал Амайю, но она слишком сильно отличалась от женщин, подобных Лесли де-Мулье. Нельзя было взять ее походя. Да и не хотелось. Рене желал чего-то большего. Ему хотелось с полным правом назвать Амайю своей.

Но такого права у него никогда не будет. Потому что он – маг, а она – дочь благородных родителей.

Мог ли он соблазнить ее? Да, пожалуй, мог. И очень хотел. Но почему-то он задавал себе вопрос – вопрос, которым никогда не задавался ранее – а что потом?

А потом был только страх. Потому что, если трезво взглянуть на вещи, останется опороченная девушка и ее совратитель, который никогда не сможет на ней жениться.

Любовь Рене была запретной, отчаянной, больной и безнадежной. Но она была.

– Будь ты проклят, Эмиль, – пробормотал Рене. – Испоганил такое утро.

Глава 9

Уставшая Влада медленно шла по тропинке, пиная осенние листья. Голова немного побаливала, как, бывает, болит при умственном перенапряжении. Влада просто переработала.

Сзади ее кто-то нагонял. Владе и оборачиваться не нужно было: Стаса она уже узнавала по шагам.

– Что ты смурная такая? – раздался его голос.

Стас уже поравнялся с ней и шел рядом.

– У меня пухнет мозг, – пожаловалась Влада. – Кажется, я его сломала…

– Могу понять. Я тоже сегодня узнал больше, чем планировалось.

– А ты прям планируешь, сколько знаний получать в день?

– Я вообще сторонник дозированного получения информации. Что толку от нее, если мозг не может обработать?

Влада кивнула. Ей даже говорить было тяжело.

– Что-то ты мне не нравишься, – заявил Стас. – Так, пойдем-ка мы с тобой поедим. Ты любишь китайскую кухню?

– Не знаю…

– Вот пойдем и проверим.

Довольно давно на пересечении Большого проспекта Васильевского острова и Шестой линии открылся ресторан китайской кухни «Тан Жен», куда Стас и привел Владу.

Их встретила приятная девушка в красном.

– Вас двое?

– Да. Можно нас куда-нибудь в уголок, где поспокойнее?

– Конечно!

Их проводили в небольшую комнатку на 6– 8 столов. Все, кроме одного, были свободны. За занятым сидела пара: мужчина средних лет и молодая девушка. Девушка что-то говорила до того, как хостес ввела Владу и Стаса, но при появлении посторонних замолчала.

Стас и Влада сели за дальний от двери стол.

– Я обычно беру тут ассорти, – сказал Стас. – У них есть тарелка с тремя салатами на выбор. Просто блюда большие, одному не управиться. Но нас двое, можем шикануть.

Они выбрали рис, свинину в кисло-сладком соусе и салат из древесных грибов. Взяли чай – один чайник на двоих.

Еду принесли быстро. Только сейчас Влада поняла, что не только устала, но и проголодалась. Стас тоже ел с большим удовольствием. Оба молчали.

Стас сидел спиной к паре, бывшей в комнате до них. Зато Влада лицом, и молодая девушка, сидевшая почти напротив нее, привлекла ее внимание.

Минут через пять после того, как Влада и Стас заняли стол, девушка вновь начала говорить. Голос у нее был тонкий, ломкий, говорила она тихо. Но монолог был экспрессивный. И сопровождался слезами, большим количеством слез.

– Интересно, что у нее случилось? – вполголоса поинтересовалась Влада – ей надоело сдерживать любопытство. – Не то, что мне есть дело до чужих проблем, но…

Стас, будто ища глазами официантку, обернулся, секунду-другую рассматривал сцену.

– Мне видится типичная история. У них любовь, но он женат. В какой-то момент ему надоели эти отношения, и он решил расстаться. Она против.

– С чего ты взял, что он женат?

– У него на пальце есть кольцо, а у нее нет.

– А если она просто не носит обручальное кольцо? Возможно, нетипично для женщины, но вдруг.

– Но ты-то носишь.

Влада, не отдавая себе в том отчета, покрутила кольцо на пальце.

Стас продолжал:

– А может быть, все немного иначе. Они вместе, но она изменила. Ему это не понравилось. А она плачет и уверяет, что это был первый и единственный раз. Врет, конечно.

– Что-то все твои предположения аморальные какие-то, – поморщилась Влада.

– Чего в них аморального?

– Ну, он женат, а она с ним встречается. А он даже кольцо с пальца не снимал.

Стас насмешливо посмотрел на нее:

– Слушай, если мне хочется женщину, мне все равно, где там у нее кольцо, хоть в носу.

Внутри у Влады что-то дрогнуло. Она спросила, немного изменившимся голосом:

– Почему ты не допускаешь, что они друзья? Ее расстроил парень, она приехала пожаловаться.

– Дружба между мужчиной и женщиной? Сегодня ты юморная как никогда.

«Но мы же с тобой друзья», – хотела возразить Влада, но прикусила язык. Нечто повисло между ней и Стасом, нечто очень большое и невысказанное.

Вернулась домой Влада еще более усталой. Из головы никак не шли слова Стаса: «Дружба между мужчиной и женщиной?»

Нет, конечно, идея была не нова. Влада и раньше встречалась с таким мнением, и даже с грубыми шутками вроде: «Дружба между мужчиной и женщиной была бы возможна, но между ними все время что-то встает».

Влада никогда раньше всерьез о таком не задумывалась – повода не было.

Теперь вот появился.

Щелкнул дверной замок. Костя вернулся с работы. Влада вышла навстречу мужу, помогла снять пальто.

– Как ты?

– Сегодня ничего. Видишь, даже пришел пораньше.

– Я не успела еще ничего приготовить, будешь вчерашнее мясо с картошкой?

– Не хочу… Слушай, пиво в холодильнике есть еще?

– Да. Куда оно денется-то?

С тех пор как Влада и Константин приняли решение завести ребенка, они практически перестали пить, и алкоголь неприкаянно стоял в баре: виски, дорогой коньяк, бутылка шампанского. Скучало в холодильнике и пиво.

– Что такое случилось, что ты решил выпить?

Костя вздохнул:

– Да задолбался я, Влада. Устал как собака, не расслабиться никак. Давай на вечер пиццу закажем и выпьем чуток?

Влада подумала и кивнула. Вряд ли полбанки пива так уж критично скажутся на ее организме.

Пиццу заказали в «Папе Джонсе», и через сорок минут курьер уже звонил в дверь. Костя включил сериал, и семейная пара уютно устроилась на диване.

Владе нравились такие уютные домашние вечера. Сказать по правде, они с Костей редко ходили куда-нибудь. Муж слишком уставал на работе и хотел отдыхать дома. Влада не возражала.

Полбанки лагера оказалось достаточно, чтобы Влада разомлела. Костя тоже расслабился. Его рука, лениво лежавшая поверх плеча Влады, соскользнула вниз, оказавшись у жены на груди. Пальцы стали ласково поглаживать ее поверх домашней футболки. Влада не мешала, сама подалась навстречу, под ласковую ладонь. Константин отвлекся от экрана телевизора, повернулся к жене.

Некоторое время они целовались, прижавшись друг к другу. Потом Костя подгреб Владу под себя, укладывая спиной на диван. Стянул с нее тонкие домашние брючки, задрал футболку.

Влада закрыла глаза.

И внезапно представила, что это Стас, а не Костя гладит и целует ее сейчас.

Владе стало страшно, она распахнула глаза, но спокойствие и умиротворенность, что были раньше, ушли. Как и желание заниматься сексом.

Распаленный Костя ничего не заметил. Влада не стала его останавливать, потерпела, притворяясь, положенные двадцать минут, после которых муж сразу же заснул.

Влада же долго лежала без сна, боясь закрывать глаза.

Влада поправила шарф, чтобы плотнее закрывал шею, и вышла из метро. Она немного опаздывала на встречу с Соней, но не переживала – Соня сама всегда приезжала позже на 15-20 минут. Поэтому Влада не чувствовала себя виноватой, что, уже выйдя из квартиры, вернулась назад и переоделась, потратив лишний десяток минут. Новый красный пиджак, который она сначала накинула, внезапно показался неуместным.

«Он для особенного случая», – успокоила себя Влада, надевая коричневый свитер.

Столик в кафе «Венеция» Влада заказала заранее – в небольшом и популярном месте вечером без предварительной брони было не сесть – и уже предвкушала вкус лазаньи.

Пиликнул телефон, и Влада усмехнулась: смс от Сони. Ожидаемо.

«Подруга, я на подходе, не теряй меня».

Влада и не собиралась терять.

Она вошла в кафе, улыбнулась официанту, проводившему ее за самый дальний столик, заказала кофе. Спустя десять минут в кафе зашла Соня.

Подруга явно была на подъеме: глаза блестят, черные волосы развеваются, пышную грудь обтягивает канареечная водолазка.

«Влюбилась», – подумала Влада, и оказалась права.

– Дорогая моя, ты себе не представляешь, как я рада тебя видеть! – Соня крепко обняла подругу. – Мне столько, столько надо тебе рассказать!

– Я вся во внимании.

Соня закатила глаза:

– Вла-а-ада… Это нечто! Не передать словами. Такого у меня раньше никогда не было. Помнишь тот концерт, когда вы с Костей меня кинули?

Влада кивнула. Ей до сих пор было немного стыдно перед Соней.

Но та, похоже, совсем не сердилась.

– Ну так вот. Я тогда пошла одна. Ребята отыграли, а потом засели в баре, ну и я вместе с ними. И там я познакомилась с Сашей! Сижу, значит, я, такая, и скучаю. Группа о своем музыкальном болтает, а мне и вставить нечего. Не буду же я им рассказывать, как меня позвали бабкам аквааэробику преподавать?

– Аквааэробика полезная, – усмехнулась Влада, прихлебывая кофе.

– Бесспорно, но парням это вряд ли интересно. Как и слушать, как я на прошлой неделе задницу в бассейне отморозила. В общем, мне было откровенно скучно. И тут вдруг смотрю, группа засуетилась, стулья двигать начали, руками машут. В общем, Саша приехал их поздравить с выступлением – все ж в первый раз они в приличном клубе играли. И встретил меня.

Соня сделала драматическую паузу. Влада улыбнулась. Она знала Соню миллион лет с седьмого класса. Достаточно, чтобы понимать: через пару месяцев Соня разочаруется в поклоннике и отправится на поиски нового мужчины.

Но Соня внезапно изменила тон разговора. С радостно-восторженного он поменялся на спокойно-искренний.

– Понимаешь, я никогда ничего подобного не думала и не говорила, но это нечто особенное. Я раньше никогда не чувствовала словно бы… ну словно бы я встретила кого-то, с кем могу провести всю жизнь. Понимаешь?

Влада не понимала. Соня не обратила внимания на отсутствие реакции от подруги, рассказывала дальше:

– Мне впервые в жизни по-настоящему комфортно в отношениях. Уютно так… Мы и знакомы-то всего ничего, у нас первый секс неделю назад случился, а у меня чувство, что я готова к гораздо большему.

– А он?

Соня широко улыбнулась, став на миг похожей на девочку-подростка:

– Он говорит, что полюбил меня с первого взгляда.

Влада отодвинула пустую чашку, освобождая на столе место для принесенной официантом лазаньи, радуясь, что ей дана небольшая передышка. У нее не выходило разобраться в чувствах. С одной стороны, она была рада за Соню и стала бы еще радостнее, если бы у подруги все получилось. С другой стороны, отчего-то заныло сердце, будто от утраты. Словно поманили Владу куда-то, а потом захлопнули дверь прямо перед носом.

– А расскажи о нем? Кто такой, чем занимается? – выбрала Влада безопасную тему для разговора, и Соня взахлеб принялась рассказывать, какой у нее замечательный Саша, какая у него карьера, какие планы на жизнь. Судя по всему, Соня встретила лучшего мужчину в Петербурге.

Когда принесли десерты, Соня, наконец, спросила:

– Ну, а как ты?

Влада задумчиво покрутила в пальцах ложечку.

– У меня в жизни кое-что происходит… не могу понять пока, что…

– Что-то с Костей? С мамой?

– Нет. Вообще с ними не связанное. Это только про меня.

– Я тебя слушаю.

– Знаешь, – у Влады никак не выходило перевести чувства в слова, – меня кое-что очень тревожит… Слушай, у тебя когда-нибудь бывало ощущение, что ты живешь не своей жизнью? Ну, что делаешь то, что тебе нафиг не надо?

Соня нахмурила лоб, обдумывая, затем решительно ответила:

– Нет.

Влада вздохнула:

– Везет…

– А у тебя, как я понимаю, да? И в чем ты сомневаешься? В карьере?

Влада пристально взглянула на подругу. Она не понимала, как начать разговор, как повести его так, чтобы Соне было понятно, что хочет сказать Влада. Да и не с Соней, на самом деле, Влада хотела поговорить, ей хотелось пообщаться с собой, для себя уяснить, что такое происходит с ней, почему ее, замужнюю женщину, начало тянуть вовсе не к мужу. Хотелось понять, какое место занимает в ее сердце Стас…

И вдруг Владу осенило: она знает! Этот разговор уже был, но она вела его не с подругой. Это устами Рене говорила она с Эмилем, осмысливая влюбленность, такую неуместную, неудобную, неподходящую, но такую замечательную.

Она полностью разобралась в себе…

Владе стало страшно. Будто она встала у двери, что вот-вот распахнется, а за дверью этой неизвестность.

Она не знала, как разрешит дилемму своего героя в книге, и она же не знала, как разрешить собственную проблему.

– Да, знаешь, – торопливо ответила она Соне, – я размякла что-то. Наверное, устала, хотя от чего бы? Я ведь только учусь, да домом занимаюсь… Тебя дела не сильно утомляют?

Соня ответила, что да, бывает, и разговор свернул на безопасную тропу.

Домой Влада почему-то вернулась утомленная. Странно, не поле вроде как пахала – с подругой сидела…

Солнце приглушенно светило из-за облаков, сложенных косицами волосинка к волосинке, да так и заплетенными.

«Никогда раньше не видела таких облаков, – думала Влада. – Как же такое явление называется? «Волосы Вероники»? Нет, это название созвездия…»

Влада стояла у небольшой кафешки и ждала Стаса, заскочившего за кофе. Видела через стекло, как он разговаривает с баристой, как прикладывает банковскую карту к терминалу оплаты. Бариста протянул Стасу два бумажных стакана, и спустя полминуты тот уже стоял рядом, держа в руках стаканы с латтэ.

– Не стоило, правда…

– Брось ты, – однокурсник поморщился. – Вред от кофе сильно преувеличен. В чае, к твоему сведению, тоже предостаточно кофеина. К тому же, ты не кофе с молоком пьешь, а молоко с кофе.

Влада усмехнулась. Стас был прав, что уж спорить. Она и впрямь любила чашку горячего молока с каплей кофе, никак не наоборот.

– Спасибо, – сказала она, беря стакан.

Некоторое время они молча шли по Шестой линии. Показалась впереди станция метро, в двери ломилась куча народу.

– Вот поэтому я и не люблю метро, – поморщился Стас. – Тем более, «Ваську». И среды в Универе не люблю. Вечно тут толпа по средам…

– Это не очень много, – примирительно сказала Влада. – Через пару часов будет больше.

– Спасибо, ты меня дофига утешила. Блин, когда же я куплю машину? В пробке хоть стоишь с комфортом… Слушай, давай не полезем туда. Пошли до «Спортивной» прогуляемся?

Влада задумалась. А почему бы и нет? Погода хороша, торопиться некуда – Константин приедет домой часа через четыре, не раньше. Ноутбук сегодня остался дома и не тянул плечо.

– Да, пойдем.

Они вышли на Средний проспект и направились к Кадетской линии. Кофе иссяк, разговор отчего-то не клеился. Впрочем, идти рядом в тишине тоже было неплохо.

С Невы тянуло ветром и холодом.

– Не замерзла?

Влада помотала головой:

– Да не очень… У меня пальто теплое. И шарфик есть, – Влада потянула за край шарфа в клетку, заправленного под воротник пальто. – Да и идти недалеко уже.

У входа в станцию метро «Спортивная» толпились люди.

– Траволаторы сломались, – донесся до Влады обрывок разговора. – Уже минут десять не пускают никого. Будто мы б по сломанному пешочком не дошли…

– Гадство, – Стас с силой швырнул стакан из-под кофе в мусорный бак. – И тут дурдом. Огромный город, Северная столица, млин, не могут с собственным транспортом разобраться. Ненавижу! Пойдем через мост?

– Пойдем. Не назад же возвращаться.

Стас кивнул и, к Владиному удивлению, взял ее за руку.

Ладонь у него была жесткая, сухая, шершавая, будто Стас не юристом работал, а лесорубом каким-нибудь. Но Владе понравились ощущения ее руки в его. Он вел ее рядом, притягивая к себе, будто препятствую студеному ветру ухватить Владу и уволочь прочь.

Они шли по мосту, а под ними остывающим свинцом неслась Нева. Над волнами висело небо, и косы облаков на нем становились плотнее и толще. Влада смотрела на небо и воду, и внутри зарождалась непонятное ей чувство. Что-то вроде… предвкушения.

Сразу за мостом Стас увел Владу вправо. До метро тут было совсем недалеко.

– Пойдем тут за зданием пройдем. Там ветра меньше.

Они пошли наискосок, оставляя по правую руку бензозаправку, а по левую Большой проспект Петроградской стороны. В небольшой зеленой зоне, протягивающейся почти до метро, и впрямь было очень мало ветра.

– Ты будешь на парах в субботу? – спросила Влада и тут же сама удивилась: к чему этот вопрос? Вопрос ради вопроса?

Стас не ответил, но резко остановился, да так, что разогнавшаяся Влада едва не врезалась в него. В удивлении она подняла лицо, взглядом спрашивая: «Что не так, что случилось?». Стас глядел серьезно-серьезно, словно что-то изучая.

А потом наклонился и поцеловал ее.

Глаза Влады широко распахнулись.

«Не брежу ли я?» – возник в голове вопрос.

Она не бредила – настойчивые губы Стаса не оставляли сомнений в реальности происходящего. Отчего-то он отдавал предпочтение ее нижней губе, мягко проводя по ней языком, и это неожиданно оказалось очень возбуждающим.

И тут Влада испугалась. Она не вполне понимала, чего именно боится, что заставляет ее прерывать поцелуй, которого она, признаться честно, хотела. Но ее ладони, будто действуя сами по себе, толкнули Стаса в грудь. Не сильно, но достаточно для того, чтобы тот отступил.

Поцелуй прервался.

Влада выдохнула. Стас снова молча взял ее за руку и повел дальше. Молчала и Влада, изумленная произошедшим и остро переживающая свое изумление.

– Я извиняться не стану, – прервал Стас молчание. – Не жди.

– Почему это я должна ждать твоих извинений?

– Ты меня оттолкнула. Получается, я сделал что-то не то. Но я не думаю, что сделал «не то». Очень даже то.

Стас, не замедляя шага, повернулся к Владе. По лицу его не было понятно, то ли он зол, то ли просто раздражен, но чувства точно были сильными.

– Почему ты меня оттолкнула?

– Да это же очевидно! Потому что я замужем! Как по-твоему я должна была реагировать?

Стас усмехнулся:

– Да как угодно. Можешь соглашаться, можешь спорить, но мы друг другу нравимся. А твой муж тебе, Влада, не нравится. Или нравится, но ты его точно не любишь.

– С чего ты решил?! – Влада пыталась злиться, но голосок ее звучал тоненько, как у обиженной первоклашки.

– Да потому что иначе я бы шел к метро с разбитым носом. И вот так вот, – Стас поднял руку, демонстрируя зажатую в ней ладонь Влады, – мы бы с тобой не гуляли.

«А ведь и правда», – подумала Влада и, ощутив острую вину перед Костей, осторожно высвободила ладонь.

Глава 10

К двум часам дня на улице потеплело. Из-за облаков выглянуло солнце, и золотистые листья засверкали под его пристальным взглядом. Свет упал на водную гладь озерца и разлился по ней тонким искрящимся слоем.

Рене расстегнул плащ. Становилось жарко.

На тропинке появилось двое всадников. Впереди на каурой кобыле ехала девушка в черно-белой амазонке. В нескольких шагах позади следовал мужчина-грум на сером жеребце.

Рене отступил под сень дерева, укрываясь в тени. С ладони его сорвалось заранее заготовленное заклинание, улетая под ноги серого коня, путаясь между них. Серый споткнулся. Потом, игнорируя поводья грума, перешел на рысь и понес всадника прочь от всадницы по дороге, уходящей вправо.

Когда грум скрылся за деревьями, Рене вышел из тени.

Амайя подскакала к нему: улыбающаяся, лучащаяся радостью. Сердце Рене споткнулось, как серый конь грума, а потом зарысило, но не от Амайи, а к ней. Рене протянул руки, и она спрыгнула к нему в объятия. Едва ноги ее дотронулись до земли, Рене наклонился и коснулся своими губами ее.

– Мой грум сейчас вернется, – обеспокоено сказала Амайя.

– Не вернется, – успокоил ее Рене. – Конь понес не просто так.

– Это сделал ты?

– Да. Ему ничего не грозит, не бойся. Через полчаса заклинание выдохнется, конь перестанет скакать в другую сторону, и грум вернется. А у нас с тобой будет полчаса.

Они привязали кобылу к дереву и медленно пошли вдоль озера. Рене осторожно взял руку Амайи, она не препятствовала.

– Сегодня вечером моя фея собирается на очередной бал? – спросил Рене.

– Да. У меня занят почти каждый день, – вздохнула Амайя.

– Обычное расписание дебютантки? – пошутил маг.

Амайя прикусила губу. Потом, осторожно подбирая слова, спросила:

– Скажи… разве обязательно видеться так – втайне от других? Ведь если люди знакомятся, я имею в виду, юноша и девушка, юноше же разрешается делать визиты, приглашать на прогулки, ведь это же подразумевается, что нужно узнать друг друга лучше…

Амайя запнулась и смешалась, и Рене понял, почему. Она, девушка, говорила о сватовстве, первая, и она, вероятно, боялась, что он может оценить это как навязывание себя ему.

Рене нахмурился.

Он знал, что этот разговор однажды должен состояться. Ему хотелось отсрочить его, но и промолчать сейчас он не мог. Его молчание стало бы ложью Амайе, а врать Рене не хотел.

Он вздохнул.

– Видишь ли… Если бы я был обычным молодым человеком твоего круга, все было бы иначе. Я бы встретил тебя на балу, представился твоей матери, примелькался ей, потом все развивалось бы примерно так, как ты озвучила. Если бы я был простым мастеровым, то счел бы за лучшее забыть тебя, потому что даже подойти бы к тебе не мог… Я маг. Я вхож в любое общество. Но скажи, много магов ты встречала в свете?

Амайя задумалась.

– Нет, – удивленно произнесла она наконец. – Одного-двух, если честно. Почему так мало?

– Потому что светская жизнь, в том представлении, какой ей придает свет, лишена для мага смысла. Клиентуры в театре не найти. Клиенты к магам приходят сами и втайне, для этого не надо мелькать перед глазами. Времени у нас и так мало, чтобы всерьез тратить его на обсуждение смысла цвета платья мадемуазель Б. Конечно, некоторые из нас в угоду благородной родне присоединяются к подобным развлечениям. Например, мой друг Эмиль. Но в большинстве своем маги не принадлежат свету.

– Не понимаю… – Амайя рассеянно пнула ногой камень, – Эмиль и принадлежит к свету, и нет? Как я поняла, он уже не может жить как остальные… Но ему не мешают ездить домой, не мешают ходить на балы? Я не понимаю. Это странная жизнь, и Эмиль ее выбрал… Почему?

Рене покачал головой:

– Милая, Эмиль не выбирал… Мы все не выбираем, – перед глазами Рене мелькнули сцены из прошлого, но он мотнул головой, прогоняя их: не сейчас. – Видишь ли… Человек рождается магом, но дар проявляется постепенно. Обычно его признаки впервые становятся заметны после семи-восьми лет, но бывает раньше, а чаще – позже. Представь себе ребенка, который может кидаться огнем, но не может себя контролировать. Ужас? Да, ужас. Поэтому ни у детей, наделенных даром, ни у их семей нет выбора: ребенка забирают в Академию. Магический Оплот не только место для учебы, это… ну, в некотором роде это тюрьма. Как преступников исключают из общества, так и магов.

– Но потом, когда маг вырастает и может контролировать свой дар, почему и тогда нельзя жить по-прежнему?

– Потому что маги живут по другим законам. Смотри… если украдет твоя служанка, что будет?

– Ну… Мама выгонит ее, конечно.

– А еще?

– Наверное, ее как-то накажут?

– Да, милая. Ее будут судить. А если украду я, меня не смеет судить никто, кроме таких же магов. Или Великого Князя. Понимаешь? Мы настолько отличаемся от других, что на нас не действует большинство законов. У нас свои правила. Но это работает в две стороны. С одной стороны, я могу творить, что хочу, и отчитываться перед себе подобными. Если меня убьют, виновного казнят особенно мучительным способом. С другой стороны… Ну, давай не на моем примере, а на примере Эмиля. Он уже не сможет занять положение, которое предназначено ему по праву рождения. Не сможет работать вместе со своим отцом и по наследству получить его место. Он очень ограничен в вопросах наследования, например, родовое поместье ему никто не передаст. Понимаешь? Вот и выходит так, что мы, маги, не лучше и не хуже тех, кто ездит на балы. Мы просто другие. Чужие.

– Получается, выбирать нельзя? Нельзя перестать быть магом?

Рене помрачнел. Амайя задала сложный вопрос, и он задумался: нужно ли давать на него правдивый ответ. Решил, что к полной правде, пожалуй, ни он, ни Амайя не готовы, и ответил:

– Нельзя отказаться от дара и жить так, как прежде. И, видишь ли, даже пытаться так поступить довольно странно. Маги – не обычные люди. Как я сказал тебе уже, мы очень сильно отличаемся. Мы… как бы… не вполне уместны в привычном тебе обществе.

Амайя внимательно слушала. Рене продолжал:

– И, наконец, смысл всех этих раутов и балов… Ты выезжаешь в свет, в основном, затем, чтобы устроить свою жизнь. Чаще всего, чтобы найти пару для вступления в брак. Но маги не могут жениться, Амайя. Это запрещено.

Амайя вздрогнула. Ее рука попыталась выскользнуть из державшей ее ладони Рене, но Рене этого не допустил.

– Послушай меня, пожалуйста. Я объясняю тебе, почему не могу явиться в твой дом и твою жизнь как рядовой поклонник. Этого не поймут. Твои родители знают о запрете, и они не захотят, чтобы их дочь встречалась с человеком, который не может стать ее мужем. Я могу войти в твой дом как помощник, работник: снять порчу, наколдовать урожай яблоням… не как возможный жених. Отчасти, я как твоя модистка: очень полезный человек, но чай пить в ее компании ты не будешь.

– Тогда к чему все это?! – вырвалось у Амайи.

Рене остановился, повернулся к девушке, приподнял кончиками пальцев ее подбородок, отметив, как он дрожит.

– Потому что я влюблен в тебя, – сказал он.

Не сегодня, не в этот день планировал он произнести эти слова, но они вырвались наружу совершенно свободно, без малейшего препятствия. Видимо, так оно и должно было быть.

Глаза Амайи изумленно распахнулись. Рене не выдержал, склонился к ней и снова поцеловал: гораздо крепче, чем в первый раз. Амайя неумело ответила. Будто партнер в танце, он подхватил ее порыв и повел, обучая, то усиливая, то ослабляя давление губ. Амайя обвила его шею руками, притягивая к себе ближе.

Они целовались, и мир вокруг будто застыл. Наконец Рене отстранился.

– Видишь? Как я могу отказаться от тебя?

– Но… – Амайя запнулась, смутилась.

– Я буду думать. Я что-нибудь придумаю. Не может быть такого, чтобы из правила не делали исключения. Я очень, очень сильно хочу быть рядом с тобой. А ты?

Она кивнула.

Рене вновь бережно взял ее руку и повел Амайю вдоль озера.

– Я понимаю, что тебе трудно, что неловко, – сказал Рене. – Мне тоже тяжело. Ужасно, когда приходится видеться с девушкой тайком. Но, милая, иначе никак.

– И все же, – задумчиво произнесла Амайя, – однажды тебе придется познакомиться с моими родителями. Может быть, тебе сделать это сейчас? Как-нибудь невзначай, как ты сделал это с Мэй?

– С твоей компаньонкой? – Рене задумался. – Но, Амайя, мать это ведь не компаньонка. Тогда у меня не было выбора, ты не покидала дом одна… Сейчас мы можем видеться без посторонних. К чему это?

– Мне это важно, – Амайя остановилась и уставилась на Рене молящим взглядом синих глаз. – Правда, мне это очень-очень важно. Мне хотелось бы, чтобы она тебя немножко узнала. Вдруг, ты ей понравишься?

Рене задумался.

«Зачем?! – возмущенно кричал его внутренний голос. – У тебя и без того достаточно проблем, к чему создавать новые? Ты видишься с девушкой, с которой видеться не должен, тебе этого мало? Тебе нужно рисковать еще больше? Так езжай в столицу и сунь голову в пасть крокодилу Великого Князя, что уж там?! Вряд ли он опаснее ее мамаши!»

Но Амайя глядела так жалостливо… Рене достаточно расстроил ее, неужели нужно опечалить еще больше?

– А почему бы и нет? – затыкая внутренний голос сказал Рене. – Мы могли бы где-нибудь нечаянно столкнуться.

– У сапожника, – тут же предложила повеселевшая Амайя. – Завтра мы поедем выбирать новые туфли. Приезжай в магазин, и я вас представлю.

– Хорошо, – улыбнулся Рене. – Как пожелает моя госпожа.

– Госпожа желает так, – усмехнулась Амайя, и без перехода спросила, – А ты правда любишь меня?

Вместо ответа Рене снова притянул ее к себе и принялся целовать. И целовал, пока не ощутил обрывки заклинания, запутавшего коня грума. Грум приближался.

Рене оторвался от губ Амайи, подвел ее к лошади, помог отвязать и сесть верхом.

И оба отправились прочь от озера: каждый в свой мир.

Улицу Дюпонь, оживленную и идеально чистую, горожане называли «Аллея магазинов». Десять лет назад ее вымостили камнем и с тех пор поддерживали в хорошем состоянии. В дни, когда шли дожди, вода стекала в специальные сливы и по желобам сливалась в текущую неподалеку речку. Витрины роскошных магазинов сверкали чисто вымытым стеклом. Изящные манекены стояли внутри, изгибаясь в придворных позах. Их туалеты поражали пышностью материй и красок.

Элитное место. Лишь немногие ученики академии могли позволить себе что-то тут купить, и Рене был не из их числа. Он остановился у входа в сапожную мастерскую и магазин Огюста Альбуазе и критически оглядел свой лучший наряд: темно-бордовый камзол, черные штаны для верховой езды. Не следовало бы надевать их сюда, но предназначенные для повседневного ношения были гораздо более потерты, чем требовали приличия. На плечах Рене завязал видавший виды плащ – другого не было. Зато на этот день Рене взял у Эмиля одну из его тонких батистовых рубашек, и теперь воротник и манжеты щеголевато выглядывали из-под камзола, создавая впечатление, что очень занятой маг, на минуту отвлекаясь от дневных трудов, походя заглянул к сапожнику.

Рене дернул дверцу, звякнул колокольчик, и к магу тут же подскочил работник магазина.

– Чем могу помочь?

– Мне нужны сапоги, – ответил Рене.

– Давайте я провожу вас к подмастерье. Он снимет мерки, и вы сможете заказать сапоги любого фасона…

– У меня нет возможности ждать, они нужны мне завтра. Я интересуюсь готовой обувью.

– Тогда давайте я покажу, что у нас имеется. Выбор, конечно невелик, у Альбуазе, в основном, шьют на заказ… Какой у вас размер ноги?

Рене отвечал, шаря глазами по магазину. Не рано ли он пришел? Не хотелось бы перемерить тут весь ассортимент в ожидании Амайи…

Но нет. Она была здесь. В светлом, почти белом платье, с простым небрежным узлом волос на затылке, она была прекрасна. Может быть, даже прекраснее, чем в день бала.

Подле нее крутилась компаньонка, подавая приглянувшиеся модели туфлей.

– Это не твой размер, – донеслось до Рене, – но ты представь, как хорошо они выглядели бы на ноге, если б были сшиты на заказ. Закажи их в бежевом цвете…

– Мадмуазель де-Фраулли! – воскликнул Рене, направляясь к Амайе с ее компаньонкой. – Рад видеть вас и мадемуазель де-Марсо. Помните меня? Рене Бланкар.

– Ах, добрый день! – порозовела Мэй. – Амайя, ты помнишь уважаемого мага?

– Разумеется, – улыбнулась Амайя. – Добрый день! Мама. Мама!

От окна развернулась красивая женщина средних лет, очень похожая на Амайю, но с более светлыми глазами: скорее голубыми, чем синими – и с русыми волосами. Тонкие морщинки в уголках ее глаз да едва видные – у крыльев носа, ничуть не портили ее внешность.

– Позвольте представиться, Рене Бланкар. Маг. Студент академии, – поклонился Рене.

– Элинор де-Марсо, – кивнула дама.

– Мама, месье Бланкар познакомился с нами в парке, а до этого мы встретились в городе, – Амайя старалась вовсю.

– А, так это вы – тот самый маг на лошади, обрызгавший мою дочь, – потянула Элинор.

– Месье Бланкар извинился, – встряла де-Фраулли. – И весьма приятно беседовал с нами во время прогулки. Какими судьбами вы здесь, месье Бланкар? Тут нечасто встретишь мага.

– Сапоги нужны, – вздохнул Рене. – Завтра. У моего сапожника нет подходящих. Решил, вдруг тут будут.

– Здесь, в основном, шьют на заказ, – Элинор окинула мага взглядом, оценивая его платежеспособность и обоснованно в ней сомневаясь. – Готовой обуви мало.

– Я заметил, – усмехнулся Рене. – Поеду к де-Муасси в старых…

Элинор вскинула брови:

– Вы завтра будете на приеме?

– Да, собираюсь, – рассеянно ответил Рене, якобы отвлекаясь на темно-красный отрез кожи.

На самом деле, на прием его никто не приглашал. Рене сам упросил Эмиля пойти и взять его с собой. Эмиль очень упирался, но Рене был настойчив. В конце концов, Эмиль послал матери известие, что явится на ее светский раут. Та была в восторге. Эмиль стребовал с Рене бочонок пива.

Честная сделка.

– Я полагала, маги не ходят на приемы, – сказала Амайя.

– Я друг семьи, – улыбнулся Рене. – Мадмуазель, что вы думаете об этой коже?

– Я думаю, вам стоит заказать из нее сапоги, а не покупать готовый товар, – улыбнулась Амайя.

– Амайя, ты выбрала туфли? – вмешалась Элинор де-Марсо, – У меня не так много времени.

– Я, мама, что-то никакие не хочу, – отмахнулась Амайя.

– Великолепно. Ты сама уговорила меня поехать в магазин, вместо того, чтобы съездить вдвоем с Мэй, а теперь выясняется, что я зря потратила время.

– Извини. Давай возьмем те, что понравились Мэй. Закажем, как она предлагала, в бежевом цвете.

– Отлично, – Элинор повернулась к подмастерью. – Мерки моей дочери у вас есть. Идемте, Мэй, Амайя. Месье Бланкар, до скорого.

Амайя растерянно обернулась к Рене. « И все?!» – прочитал он в ее взгляде.

Рене решился.

– Миледи де-Марсо, позвольте вас проводить.

– А как же ваши сапоги? – поинтересовалась Элинор.

– Мадемуазель права. Я лучше закажу пошив на заказ. Из той красной кожи. Но не сегодня. На соседней улице какой-то дебошир прицепился к даме, был скандал. Я лучше провожу знакомых дам, во избежание неприятностей…

Так себе предлог, но лучше придумать Рене не смог. Элинор, однако, ничуть не смутилась. Благородная женщина привыкла к заботе и вниманию, и галантность мага не показалась ей чем-то особенным.

Амайя просияла. Даже де-Фраулли улыбнулась.

Рене проводил дам к карете, любезно подсадил каждую. Его лошадь стояла тут же у коновязи, и Рене порадовался, что хоть лошадь у него приличная – не стыдно показать матери Амайи.

Он поехал рядом, ведя светскую беседу, обращаясь преимущественно к матери Амайи, пытаясь расположить ее к себе. Неплохо было бы, если б ей понадобились его услуги как мага, тогда он мог бы показать себя с еще более выгодной стороны… Но она вряд ли воспримет мага иначе, чем наемного работника…

То и дело Амайя и Рене сталкивались взглядами. Ох, совсем не с матерью Амайи Рене сейчас хотелось бы говорить…

– Расскажите, месье Бланкар, – неспешно спросила Элинор, – мы тут слышали, что по велению Великого Князя к академии намерены пристроить еще одно крыло. Правда ли это?

Рене не знал. Вероятно, знал магистр Абеляр, но старику и в голову не приходило делиться такими новостями с учеником.

– Согласитесь, это неплохие новости, миледи, – попытался вывернуться он. – Это свидетельствует о том, что в академии много учеников.

– И чего же в этом хорошего? – вскинула брови Элинор. – Для вас, я имею в виду. Ведь маги же конкурируют.

– Не совсем так, – Рене старался оставаться вежливым, но совершенно не понимал, каких слов хочет от него мать Амайи и к чему ведет разговор. – Видите ли, миледи, у магов разные специализации. Мы не занимаемся одним и тем же. Все.

– Ра-а-азве? – потянула Элинор. – А я другое слышала. Что при дворе не принимают новых магов, потому что старые трясутся над своими местами.

– Брешут, – усмехнулся было Рене, но тут же прикусил язык. Буквально, сильно куснув за кончик, напоминая себе, с кем говорит. – То есть, я хотел сказать, что это не самые достоверные сведения. Тут дело не в том, что старые маги беспокоятся за кресла у трона Великого Князя, тут встает вопрос о правилах занятия этих кресел…

– Ну, не думаю, что мой муж, получающий новости прямо из столицы, – тут Элинор со скепсисом поглядела на Рене, будто говоря: «Уж тебе-то о таком только мечтать приходится», – как вы изволили выразиться… брешет.

Рене с трудом сдержал стон. К счастью, Амайя, спасая Рене, отвлекла мать каким-то пустяком, но ненадолго. Элинор де-Марсо снова сухо улыбнулась магу и задала новый вопрос…

Полчаса беседы тянулись как три часа. Рене мучился. Он старался быть вежливым, осторожным, галантным и остроумным одновременно, но то и дело ловил себя на простонародных оговорках. Он нервничал! В другое время он общался бы свободнее, но сейчас он был словно подопытный зверек, и исследователь изучал его с неприятной пристальностью.

С Амайей говорить было легко. С ее матерью – будто камни в гору катать.

Рене выдохся. Но Амайя была счастлива, она улыбалась. Либо она не заметила натянутости, либо не нашла в манере общения матери ничего странного.

Последнее предположение ужасало.

– Благодарю за компанию, – произнесла Элинор у самых ворот.

– Не стоит, – улыбнулся Рене. – Я приятно провел время в беседе. Прошу принять от меня маленький подарок.

Он вытянул руку. Медленно, словно проявляясь из воздуха, на ладони мага стала формироваться корзина. В какой-то момент она стала тяжелой, и Рене подхватил ее обеими руками. Над корзиной появились бутоны цветов: розы, хризантемы, ирисы.

– Какая красота! – изумленно выдохнула де-Фраулли.

Рене с улыбкой протянул корзину старшей де-Марсо.

– Благодарю, – улыбнулась та.

– Мне приятно, что я смог вас порадовать. Что ж, надеюсь увидеться завтра на приеме. До свидания. Мадемуазель.

Амайя улыбнулась и вежливо попрощалась.

Рене развернул коня. Улыбка сошла с его лица.

Сегодня, как никогда до этого, он ощутил разницу между собой и Амайей. Он мог заходить с ней в одни магазины, мог попасть с ней на бал, но он никогда не станет таким как она. Его удел ехать подле ее кареты.

Рене было тяжко на душе. К тому же он плохо чувствовал себя. Простая магия творения не могла истощить его сил, но с момента встречи с Амайей Рене использовал магию непрерывно, чего только стоили ежевечерние магические птицы, и последствия неуемного колдовства начинали сказываться. Рене хотелось упасть в кровать и заснуть на сутки. Но ему нужно было купить пиво Эмилю, а еще подготовить задания по учебе, которую он почти забросил…

Он подумал, что завтра на совершенно законном основании встретит Амайю на балу, и жить стало немного легче.

Глава 11

Влада отодвинула ноутбук. Роман, о котором она так давно мечтала, внезапно стал способом сублимации ее собственных эмоций, осмыслением происходящее с нею.

Влада уже не отдавала себе отчет, насколько ее герои выдуманы. Для нее они постепенно обретали жизнь, но она больше не могла однозначно сказать, кто стал ее собственной проекцией в вымышленном мире, а кто – проекцией Стаса. Влада одинаково сильно воспринимала события со стороны Рене и со стороны Амайи.

А в последнее время ей казалось, что она думает через Рене.

Влада застонала и запустила руки в волосы – жест тяжелейшего отчаяния. Пальцы путались среди нечесаных прядей, как сама Влада в событиях своей жизни.

Мысли вновь и вновь возвращались к поцелую у моста. Очень просто было переосмыслить его и сказать себе, что Стас повел себя неправильно, она, на самом деле этого не хотела… К чему врать? Хотела. Ловила его взгляды, смотрела на его губы, восхищалась тембром его голоса, разворотом плеч, походкой, его манерой поглаживать двумя пальцами подбородок во время раздумий…

Кто говорил «потому что я в тебя влюблен»: Стас ей устами Рене или она Стасу, путем использования мужского персонажа отрицая гибельность своей ситуации?

А она гибельная, да. Сводя в романе девушку из высшего общества и мага, неспособного стать ее мужем, чего она добивалась? Разве не ставила героев в положение, сходное с ее собственным? Безнадежным и безысходным. И разве не верила она, что по мере написания романа ситуация разрешится сама? Видимо, да, как верила, что и ее жизнь как-то все расставит по своим местам.

– Да, девочка, натворила ты делов, – тоскливо сказала Влада.

К чему отрицать очевидное? Она, всегда считавшая себя порядочной женщиной, полагавшая, что выбрала в мужья правильного человека, серьезно планировавшая жить с Костей, пока смерть не разлучит их, влюбилась.

А Стас?

Владе не нравился ответ на этот вопрос. Она вспоминала их разговор в ресторане и его слова: «Если мне нравится женщина, мне все равно, где у нее кольцо, хоть в носу». Он ведь, кажется, именно так сказал, хотя она могла и не запомнить дословно… И этот поцелуй…

Нет, это не любовь. Это похоть.

– Глупая ты баба, ты для него – развлечение, – сказала себе Влада. – Нет у него к тебе ничего серьезного. А ты, если будешь и дальше об этом думать, испортишь себе жизнь. Книгу лучше пиши. Пусть хоть у ее героев все будет в порядке.

Глава 12

– Если бы не ты, я и носа бы сюда не показал, – проворчал Эмиль. – Мать пытается усесться в два кресла разом: и иметь сына-мага, и удержать меня в семье. Могу поспорить, не бойся она последствий, попробовала бы меня женить.

– А ты бы возражал?

– Если только на Исабель де-Канье. Грудь у нее третьего размера, а между ног тесно как в мышиной норе.

– Ты там бывал?

– Еще нет, но я потрогал, – с достоинством ответил Эмиль.

– Я вообще про мышиную нору. Но так тоже хорошо, – усмехнулся Рене. – Слушай, тебе не обязательно страдать до конца бала. Просто проведи меня внутрь, представь, а дальше я сам.