Самая белая ночь
Когда твой друг в крови, a-la guerre comma a-la guerre
Когда твой друг в крови, будь рядом до конца.
Но другом не зови, на войне так на войне
Но другом не зови, ни труса, ни лжеца.
/из песни «Баллада о дружбе», х/ф «Д’Артаньян и три мушкетера»/
Выражаю благодарность моей подруге Белле из Петербурга за подсказку сюжета, а также «одолженные» имя и яркий образ главной героини!
Повесть посвящается всем моим друзьям!
Все персонажи и события романа являются вымышленными. Любое сходство с реальностью случайно.
БЕЛЛА.
Отголоски празднества доносились даже сюда, и легко было представить, что творится на самой Дворцовой площади, где школьники и студенты празднуют летнюю вольницу.
С крыши дома, стоящего на Приморском проспекте, были видны сполохи салюта, сотрясающего центр города, но Белла смотрела в другую сторону, прикуривая новую сигарету. Она любила проводить самую длинную белую ночь в году на крыше "высотки" с видом на Залив. Серебристое небо отражается в гладкой воде, купол собора по ту сторону залива подсвечен розовым, и ни один звук не нарушает тишину…
На "Алые паруса" съезжались со всего города и окрестностей. Вечером поезда метро, идущие в центр, были переполнены. В обратном же направлении они шли почти пустыми, и это устраивало Беллу. Отправив с Почтамта заказное письмо Наташе, она прорвалась через встречный поток к входу в метро и ступила на пустой эскалатор, идущий вниз. Два подъемника уже скрипели от перегрузки, и Белла побаивалась: выдержат ли они до конца праздника?
С соседнего эскалатора ей заорали, замахали руками:
– Лестранж! Бэ-Гэ! Белка! Хао! А что ты не идешь?!
– Белка будет у вас, если все это выдуете, – Белла кивнула на угрожающе раздутую сумку Дэна. – Нет, на фига оно мне?
Бывшие одноклассники загалдели, уговаривая "не гнать" и присоединяться к ним, но, чем дальше расходились эскалаторы, тем глуше доносились их голоса.
"Напишу Наташке о сегодняшней ночи!" – подумала Белла, плотнее запахивая косуху и натянув бандану на уши.
стемнело ненадолго и едва заметно, а потом небо снова зарозовело, засеребрилось.
Дворник, возившийся утром на чердаке, ошалело покосился на высокую девушку в косухе и рваных джинсах, спускающуюся с крыши. Видел он ее уже не в первый раз; в белые ночи эта девчонка частенько приезжала с термосом и проводила на крыше всю ночь. Оно ей надо, поди-пойми нынешнюю молодежь…
На остановке было почти безлюдно. До первого автобуса оставалось полчаса.
Несмотря на выпитый за ночь кофе, Беллу клонило в сон. Чтобы не проспать автобус, девушка спортивным шагом мерила остановку.
При росте почти в 180 сантиметров Белла была очень худой. Смуглая, черноглазая брюнетка, похожая на цыганку. Сходство усиливала буйная копна черных кудрей, ниспадающая почти до пояса. Никакие заколки и ободки не могли сдержать их, и волосы почти всегда выглядели так, будто девушка неделю не причесывалась.
От залива тянуло прохладой, и это прогнало сон.
"Думаю, я сделала лучший подарок своим выпускникам, не придя на тусовку, – думала Белла уже в автобусе, – и ночь после выпуска прошла к общему удовольствию!".
*
Закончив с хозяйственными делами по дому, Белла включила компьютер.
Первая же строчка в ленте новостей бросилась ей в глаза…
Девушка кликнула на нее, прочитала статью. Ошеломленно отодвинулась, залпом выпила остывший кофе. Прочитала статью еще раз…
– Опять "утка", или на этот раз правда? – пробормотала она.
НАТАША
Ныла спина, ломило затылок, а в голове царила полная мешанина от боли, мутной дымки, солнца, бьющего в лицо через дырку в потолке и несмолкающего грохота и гула железной дороги.
Наташа усилием воли выдернула себя из бестолкового путаного сна, который больше изматывал, чем освежал, и села, разминая затекшую руку, на которую навалилась всем телом во сне. Глаза воспалились и болели, как от перцового аэрозоля, и даже неяркий свет июньского северного утра был для них мучителен.
– Да уж, в "Столыпине", и то удобнее, – пробурчала Наташа, спустив ноги на пол и наконец рассмотрев ту хрень, которая всю ночь давила ей на бок. Единственная пригодная для ночлега "боковушка" списанного плацкартного вагона на стыках ребрилась, как стиральная доска в деревне у бабушки…
Наташа сидела на краю полки несколько минут, стряхивая с себя сонное оцепенение и вспоминая, что случилось…
У нее все-таки получилось. Накануне вечером она добралась до Малой Вишеры и устроилась на ночлег в старом вагоне на запасных путях. Это ее единственный шанс, и упускать его нельзя…
Позевывая, Наташа достала из рюкзачка длинную черную футболку с эмблемой рок-группы и джинсы. Стащив майку и брюки, девушка зябко передернула плечами. По телу, с которого за год сошел весь загар, пробежали мурашки.
Натягивать новую одежду на усталое, истосковавшееся по горячей воде тело было не очень приятно, но Наташа понимала, что сейчас не до капризов.
С сожалением посмотрев на свою любимую майку, Наташа запихнула свою старую одежду в рундучок, заплетенный паутиной. А вот сменить разбитые кроссовки на новые мокасины было очень кстати… Если бы она не забыла о носках. "Ну вот, теперь ноги нахрен собью!" – подумала Наташа.
Пригладив пятерней короткие волосы, девушка положила в карман значительно похудевший целлофановый сверток с деньгами, прикинув в уме, что на дорогу до Питера ей хватит денег, если сэкономить на еде. "Ничего, потерплю!" – подумала Наташа, выпрыгивая из вагона.
Стараясь не обращать внимание на урчание в животе, она заглянула на станцию, осмотрелась. Ее встретила гулкая прохладная тишина.
Толстый полицейский прошел мимо, отчаянно зевая, и стал бросать монетки в кофейный автомат. "Уф, пронесло!".
Потыкав в кнопки терминала и узнав, что первая электричка пойдет через 15 минут, Наташа сунула купюры в приемник и хмыкнула: "Да, электрички у них золотые!".
Жалко было оставлять любимую майку-талисман… Но яркая аппликация "День ВДВ" на груди за год стала особой приметой Наташи и запомнилась всем так же, как ее лицо.
Время у нее пока есть. Еще день-два беглянку будут искать на южном направлении, уверенные, что именно туда она и поспешит. А она выиграет время, продвигаясь в обратном направлении.
Побаливало плечо. "Хоть бы не вывих! Для жирной дуры Ритка оказалась расторопной, чуть руку не оторвала! Надеюсь, я ее не прибила?"
Вспомнив, как ловко она попала Ритке кулаком в лоб, и огромная бабища в "березке" закатила глаза и завалилась на задницу, девушка фыркнула: "Знай наших! В десанте я и не таких на лопатки кидала!".
От куртки пришлось оторвать и второй рукав, превратив в жилетку. Подумав, Наташа оставила в урне у платформы и ее, и в вагон села в одной футболке. Бесшумные пневмодвери мягко закрылись, и, не успела девушка расположиться на удобном кресле у окна, поезд заскользил вдоль платформы. Наташа прикрыла глаза. "Холодно как! У нас в это время уже жара… Нет, лучше не буду пока вспоминать о доме. Все равно мне туда пока нельзя. А значит, нечего и душу бередить!".
* ОНИ.
– Сработало, как по нотам. Она воспользовалась предоставленной возможностью.
– Но вы ее потеряли. По расчётам, она уже должна была добраться до порта, но ваша агентура до сих пор напрасно ждет у причала…
– Думаю, она выжидает, пока не уляжется первая шумиха. Уверяю, больше ей идти некуда, а на переправе она не пройдет незамеченной…
– Плохо, что об этом прознала пресса и подняла вой…
– Вы же знаете, кто скорее всего скинул им эту информацию…
– Конечно же, Коган. Смотрите только, чтобы он не насовал нам слишком много палок в колеса. А пока он просто привлекает к себе внимание, не мешайте ему.
– Вы думаете, что Навицкая выведет нас на Вальтера?
– Это сможет только она. Если мы получим этого сукиного сына, Навицкую можно будет оставить в покое. На Вальтера у нас уже много собрано, но ухватить его пока не удается…
– Железная баба. От "особо тяжкой" его отмазала; знала, как он ее подставил, и за год даже имени его не произнесла. Готова была сама на суд и по этапу пойти, а его не сдала. Чем же он ее взял?
– Вы словно завидуете Вальтеру…
– Согласитесь, не каждому мужчине встречается женщина, готовая ради него на самопожертвование…
– Не могу поспорить. В общем, вы поняли. Не упустите момент, когда они встретятся.
– Так точно.
– И все-таки странно. Где она может пережидать?
– Мы выясним.
– Выполняйте. Что Дунаева?
– Отделалась шишкой на лбу, но намекает на повышение гонорара. Дескать, она не ожидала такого нокаута…
– Заплатите. Она хорошо выполнила свою часть работы. Но намекните, что если она будет слишком алчной, ее начальство узнает, каким образом она упустила Навицкую…
– Так точно.
БЕЛЛА
Мимо "Магнита" она проехала, не останавливаясь. Класть на крыльцо пачки масла Белла не стала, но и делать там покупки тоже не хотела.
В "Семье" оказалось неожиданно много покупателей. Лавируя между ними, Белла заполняла тележку продуктами, продолжая думать об ошеломляющей новости в интернете. Да, это правда. Уже не "утка" бульварных сайтов… "Зачем она это сделала?.. Что теперь будет?".
Две пожилые дамы в английских костюмах, со старомодными шиньонами, пахнущие "Красной Москвой" одинаково поджали губы при виде рваных джинсов и гриндерсов Беллы, но девушка уже привыкла и не обращала внимания.
Денег на покупки хватило, благодаря скидкам, которые часто устанавливал этот магазин.
"Вечер не пропал зря!" – Белла уложила покупки в багажник и оседлала мотоцикл.
* БЕЛЛА И НАТАША
Въехав малым ходом в проулок, Белла загнала мотоцикл в гараж-ракушку и сняла с багажника пакеты. "Уф, все откладывала поход в магазин, пока не позаканчивалось все, а теперь непонятно, то ли я несу пакеты, то ли они – меня!".
Ее дом стоял возле парка (миниатюрная копия Летнего сада в Питере). За оградой уже все стихло, только шелестела листва. "И немудрено, – посмотрела на часы Белла, – называется, сходила за хлебушком! В белые ночи забываешь о времени!".
Она потащила пакеты к подъезду.
Разбирая покупки, Белла не могла отделаться от мысли, что из-за ограды сада кто-то смотрел на нее, когда она парковалась и волокла покупки к крыльцу. "Да ну, чушь. Конец года выдался тяжелым, экзамены – жуть, вот и кажется невесть что. Креститься надо!".
Белла закрыла шкафчик для бытовой химии в ванной и вернулась к холодильнику, чтобы достать продукты для легкого ужина.
И тут в дверь постучали. Вернее, еле слышно поскреблись. Девушка нахмурилась. Сейчас, когда они со Стасом находились в стадии очередного разрыва, больше навещать ее по вечерам было некому. И почему стучат, а не звонят?
– Кто там? – все-таки спросила она и выглянула в глазок. Чья-то неясная фигура. Черная футболка, джинсы. Прическа короткая.
Человек снова поскребся в дверь, привалившись к косяку.
– Белла, открой… Это я… Это Ната…
"Не может быть!!! Нет, с ночами на крыше надо завязывать. Крепкий кофе, сигареты, рассвет над заливом, город на ладони – это клево в 20 лет, а после 30 уже крыша едет от перегрузки!" – думала Белла, открывая три замка и снимая цепочку. – "Говорят, она будет прорываться на юг, к переправе, что она может делать здесь?!" – толкались мысли в голове у Беллы.
Да, это была Наташа. Ее лицо с правильными чертами, ярко-синие глаза… Вот только очень бледная, одежда в пыли и разводах… И стоит как-то странно, скособочившись, как от боли.
– Хорошо, что я легко запоминаю адреса, – выдохнула Наташа. Она вдруг тихо сползла на коврик, цепляясь слабеющими пальцами за косяк.
– Господи! – ахнула Белла. Она была заядлой походницей и хорошо освоила навыки первой помощи, поэтому в следующую секунду подхватила потерявшую сознание Нату под мышки и втащила в прихожую. Руки едва не разжались; Наташа была статной мускулистой девушкой. "Надеюсь, соседи ее не видели? Хотя, старики слева в это время смотрят какое-нибудь "мыло" после новостей, а Ангелине из правой квартиры все пофигу кроме ее малыша… Вот это да… Наташа пришла ко мне. А я ей только вчера письмо отправляла!".
Наташа тихо стонала. Ее руки, там, где их не прикрывали короткие рукава футболки, были грязны и исцарапаны, джинсы прорваны, на коленях ссадины.
Когда Белла попыталась усадить ее на табуретку, Наташа вскрикнула и открыла глаза.
– Ребра болят, – морщась, прошептала она.
– Ты что, с Крепости сиганула?! – Белла включила свет и наконец-то рассмотрела ее.
– С электрички, – ответила Наташа, – в Обухове зашли с проверкой… Не хотелось, чтобы меня узнали.
– Ну ты даешь, – только и сказала Белла.
– Хоть и сгруппировалась, все равно хорошо долбанулась, – Наташа потерла лодыжку. – Рассчитывала в канаву с водой приземлиться, но угодила в стога. Хорошо хоть, не на камни…
Белла ошарашенно смотрела на нее. Сама она тоже была бесшабашной, любила экстрим: крыши, байк, тарзанка… Но прыгать с электрички на полном ходу?!
– Белла, – устало выдохнула Наташа, сгорбившись на стуле, – мне больше не к кому обратиться. Можно я несколько дней отсижусь у тебя, а потом попробую прорваться домой? Ты поможешь мне?..
Белла молча смотрела на нее, свою подругу по переписке. В интернете на Наташу со всех сторон лились потоки ругани. Женщин раздражало то, что Ната не похожа на них; мужчины негодовали от того, что девушка овладела исконно мужской профессией и преуспела… Это было на первом месте, вытесняя даже "праведный" гнев против "особо тяжкой" преступницы…
Наташа ждала ее решения, прислонившись к стене и закрыв глаза.
– Ты голодна? – спросила Белла.
– Пить хочется, – не открывая глаз, ответила Наташа. – И сигарету…
Стакан "Святого источника" она жадно осушила одним глотком. Второй выпила уже врастяжку после тонкой сигареты с ментолом и немного ожила. Лицо прояснилось, взгляд стал более осмысленным, но оставался страдальческим.
– Да, голодная, – сказала она. – Так ты приютишь меня ненадолго, Лестранж?..
– Конечно, – ответила Белла. – Сейчас я спроворю ужин, а потом займемся твоими синяками. Ты спятила, прыгать с поезда! И как от Обухова добиралась?
– Когда как, – в кухне Наташа устроилась на "уголке" у стола, пока Белла жарила картофель-фри и отваривала сосиски, – когда "стопом", когда на своих двоих. Один раз даже канал переплыть пришлось. Вода, как лед, я не мерзлячка, но до сих пор знобит.
Она передернула мускулистыми плечами и обхватила себя руками.
– Я заварю чай с медом, – Белла включила чайник, – ты с Югов к нашей воде не привыкшая.
– Я за год от любой воды отвыкла, – мрачно ответила Наташа, – кроме душевой, с видеокамерой. Думала, и плавать разучилась. А уж какой мед на вкус, не помню вовсе.
– А я думала, опять вброс, – Белла накрыла сковородку крышкой и закурила у открытого окна, – один раз уже была "утка" про побег. Я даже расстроилась, узнав, что это фейк!
Наташа усмехнулась, но от боли в ребрах поморщилась и только кивнула:
– Да, мне Витя Уланов рассказывал про эту брехню. Я долго смеялась. А Ефим говорил, что про меня каждую неделю в интернете какую-нибудь хрень придумывают.
От плиты потянуло таким ароматом жареной картошки на рафинированном масле, что у Наташи потемнело в глазах от голода. В свое время их хорошо тренировали, приучая по несколько дней обходиться без пищи в марш-бросках, но сейчас она чувствовала, что выбилась из сил и изнывает от голода. "Стареешь, мать, – подумала она, цепляясь за угол стола и стараясь сидеть ровно, – чего это ты вдруг так расклеилась?".
– Ну и как у вас там теперь? – спросила Белла, вылавливая из кипятка сосиски. К счастью, она не заметила Наташиного недомогания.
– А я почем знаю? – пожала плечами Наташа. – Я ведь считай полтора года там не была. Новости ты и сама смотришь. А я даже россиянкой себя ощутить не успела, как загремела кандалами… А что это за мед такой странный, зеленый?
– Алтайский, с прополисом, – Белла показала ей баночку, – хорошо согревает и от простуды самое то. Тебе нужно для профилактики. Тебе отрезать хлеба?
– Да, два куска… или три, – Наташа смутилась. – Я не обжора… Просто в прошлый раз я ела вчера утром в Угловке, пирожок и то, что в автомате гордо называлось "кофе черный крепкий"…
– Чем дальше от большого города, тем хуже кофе в автоматах, – Белла подвинула к ней тарелку. – Кронштадтский хлеб очень вкусный, даже в Питере такого нет.
После ужина и чая Наташа совсем ожила. Весь день ее пугали подступающая к горлу тошнота и накатывающая волнами головная боль, и девушка думала, что это сотрясение мозга. Сейчас дурнота прошла. Теперь о пережитом сегодня напоминали только ноющая нога и бок. "Сейчас посмотрим, что там, – подумала Наташа, помешивая в чашке остатки зеленого меда, – и надо бы помыться!".
*
Ребра оказались не сломаны, и Наташа перевела дыхание: повезло! Но почти вся левая половина тела от подмышки до пояса превратилась в сплошной черно-лиловый кровоподтек с воспаленными ссадинами. Плечо распухло от ушиба. Колени были сбиты в кровь, и левая нога от ступни до щиколотки угрожающе раздулась почти вдвое. А ступни были в таком состоянии, что, когда Наташа, охая, стащила обувь, Белла вздрогнула:
– Ты по гвоздям ходила, или по кипятку?
– Забыла купить носки, – Наташа сокращённо рассматривала стертые разбитые ноги, сидя на бортике ванной. Ее лицо и руки там, где их не прикрывала одежда, после злого июньского солнца и хлесткого северного ветра приобрели стойкий красный оттенок, резко контрастирующий с ровной белизной остального тела.
Белла принесла домашнюю аптечку и покачала головой. Хоть бы Наташа не расхворалась с дороги.
– Где ты ночевала? – спросила она, осторожно промывая и прижигая ссадины и царапины. Наташа, прикусив губу от щиплющей боли, ответила:
– В Малой Вишере, в списанном вагоне…
– Перед сном выпьешь липового чая с малиновым вареньем, – Белла взяла тюбик с мазью от синяков.
– Сестра милосердия, – вполголоса заметила Наташа.
– Не угадала, я учительница. Русалка.
– А я хотела быть модельером, – Наташа неловко пошевелилась и невольно ругнулась от судороги, схватившей тут же ногу. – Давно это было…
Она замолчала. Белла обработала ее травмы и открыла краны в ванне:
– Бери в шкафчиках все что нужно: шампунь, гель, мочалки. Полотенца здесь. Я принесу тебе пижаму и халат.
– Белла, – остановила ее Наташа, – я ведь Навицкая, сбежала при этапировании. Меня собирались судить за особо тяжкое. Я просто хочу прояснить для тебя картину. Ведь и дня не проходит, чтобы меня не осыпали бранью в интернете… Но ты помогаешь мне?
– Потому что я верю тебе, – спокойно ответила Белла. – Ты говоришь, что этого не делала. И я чувствую, что это правда. Да и логическая цепочка, когда я думаю об этом деле, приводит к тому же.
От волнения у Наташи перехватило дыхание; наконец-то ей верят! До сих пор она не знала, как доказать свою невиновность; ее правде никто не верил; и ей оставалось только, как герою Сергея Юрского в старом фильме, отчаянно кричать: "Я этого не делала! Слышите?".
Задернув шторку, Наташа окунулась в теплую воду. Наконец-то нормальная ванна, со шторками, с бежевым кафелем в веселый горошек, а не казенная душевая с красным глазком видеокамеры! Шкафчики с веселенькими аппликациями, аромат миндального шампуня и геля – как давно у нее этого не было! Мочалка была очень мягкой и не травмировала поврежденные места. Ступни в теплой воде пекло, и Наташа еще раз попеняла себе за забывчивость. И ущипнула себя за руку; нет, это ей не снится, она справилась! А теперь нужно попробовать уже с воли доказать свою невиновность, если с этим пока не справляется даже "ЮП", и, если она не ошиблась в своих догадках, кто и зачем сыграл с ней такую злую шутку, восстановить статус-кво…
*
Ситуация, происшедшая с Наташей, до боли напоминала фильм "Чучело", только вместо бойкота и обидной клички она получила обвинение в особо тяжком преступлении и 15 месяцев провела в спецблоке следственного изолятора – сначала в Крыму, потом – в Москве, и долго надеялась на то, что недоразумение разъяснится, следователь поймет свою ошибку и выпустит ее; что Аркадий ее не оставит и поможет…
Но зимой она прочитала в газете о помолвке владельца сети аквапарков на ЮБК с дочерью "гостиничного короля" Южнобережья. Кто-то говорил о слиянии капиталов и коммерческой сделке, кто-то расписывал масштабы предстоящего свадебного празднества и стоимость подвенечного платья и колец, кто-то восхищался невестой. Красавица Лиза Антонова до 18 лет воспитывалась в монастырской школе во Франции и внешне напоминала тургеневскую девушку – голубоглазая, с толстой русой косой до пояса и нежным лицом. На шумные тусовки "золотой молодежи" она не ходила, предпочитая коротать свободное время за вышиванием, мольбертом или любимой книгой.
При виде фотографии обрученных на фоне сверкающего отеля, жемчужины антоновской империи, у Наташи перехватило дыхание. Она поняла, что Аркадий не придет к ней на помощь; он забыл о ней. Она спасла его от тяжкого обвинения для этой невесты с приданым и больше не нужна…
Наташа не знала, откуда под ее кроватью взялась пластмассовая крышечка для бритвенного станка, но у нее оказались острые края. Просто чтобы дать выход боли, распирающей ее, Наташа с силой полоснула себя по руке. А потом долго сидела на краю кровати, глядя, как кровь капает на постель и на пол, пока сознание не начало мутиться.
Как сквозь вату она услышала стук двери: "Навицкая, на выход!", а потом вопль: "Ах, … твою мать!!!". Откуда-то из тумана вынырнула охранница, которая орала кому-то, чтобы привели врача и одновременно пыталась замотать полотенцем Наташину руку.
– На меня смотри! Дура! – орала крепко сбитая блондинка в лицо Наташе. – Глаза открой, ну! Ты что учудила? Спятила, да?! Под статью меня подвести хочешь?! Не спи! Кому говорю? У меня дети маленькие, меня за халатность закроют, а их кто кормить будет?!
Вслед за ней из туманной мглы вынырнул Витя, бледный, перепуганный, повторяя: "Ната, зачем? Что ты наделала?", а где-то вдалеке Коган рокотал о статье за доведение до самоубийства, мере ответственности и реакции мирового сообщества…
В больнице Наташа почти ни с кем не разговаривала, даже с психологом побеседовать отказалась. Боли уже не было, она словно вытекла с кровью, оставив после себя пустоту. "Что стало с моей жизнью? И за что со мной так обошлись? Отбросили за ненадобностью, да еще и навеки заклеймили. Как жить дальше?".
После выписки Наташа объявила голодовку, требуя пересмотра дела и доследования, в противном случае она собиралась идти до конца.
Коган изо всех сил привлекал к этому всеобщее внимание, раздавая интервью о политизированном деле и девушке, доведенной до отчаяния несправедливым обвинением. Игорь Никольский и Виктор Уланов работали в безумном ритме, чтобы снять клеймо с Наташи и каждый день вели с ней беседы, убеждая прекратить голодовку. Виктор делал все, чтобы расшевелить мрачную неразговорчивую женщину, вывести ее из оцепенения, увидеть прежнюю Наташу – энергичную, решительную, с лучистыми синими глазами.
Письма от Беллатрисы из Кронштадта стали приходить в начале весны. Белла пыталась воззвать к здравому смыслу Наташи, отговорить от рокового шага. "Ты ведь никому ничего не докажешь и никого не накажешь, кроме себя! Если тебе кажется, что все черно и безнадежно, ты ошибаешься: надежда есть, пока человек жив. А ТАМ уж точно нет и не будет ничего!". Наташа читала ее письма и думала: разве эта девушка поймет, что это такое, когда тебя ТАК предают? "Может, те, кого ты хочешь проучить, только обрадуются, когда ты сама решишь за них их проблемы!" – раздраженно написала Беллатриса на 75-й день Наташиной голодовки.
Наташа несколько раз прочитала это письмо. И представила себе довольных Аркадия и Лизу, умильно воркующих в комфортабельном гнездышке. Заголовки новостей: "Не выдержав груза вины…", "Бессловесное признание", "Позднее раскаяние"… Буря комментариев в интернете: смайлики, проклятия, злорадство. Мальцев со вздохом облегчения сдаст дело в архив и пойдет вертеть новую дырочку в погонах. Марков выступит перед прессой с триумфальным релизом… И никому не будет интересно, как все было на самом деле!
"Не дождетесь! – сжала кулаки Наташа, – я все выдержу и докажу, что говорю правду! Выживу! И добьюсь справедливости!".
Первое письмо к Белле она написала в тот день, когда заявила о прекращении голодовки. Крепкое здоровье помогло молодой женщине восстановить силы. Следили за ней теперь неусыпно и повсюду, но Наташа больше не помышляла ни о чем подобном. Напротив, теперь она была решительно настроена набраться сил и спасти свое доброе имя. И испытывала благодарность к Белле-Беллатрисе…
Девушки переписывались несколько месяцев, находя все больше точек соприкосновения, и к лету Наташа знала: если ей понадобится помощь, Беллатриса протянет ей руку…
*
Досматривая какую-то передачу на ночном канале, Наташа поглаживала кончиком пальца небольшой белый шрам на левой руке. "И как я могла? Что на меня тогда нашло? Сроду за мной такого не водилось. Хорошо, что Лена тогда пришла, чтобы отвести меня на следственный! Хорошо, что Витя был рядом… И хорошо, что Белла написала мне!".
– Болит? – спросила Белла.
– Немного.
– На погоду ноет.
– Может быть…
*
С Аркадием Наташа познакомилась на прошлый Новый год и сразу попала под власть его харизмы. Такое с ней было впервые; здравомыслящая рассудительная старший лейтенант ВДВ Навицкая была уверена, что личную жизнь ей заменяют служба и исполнение воинского долга перед Родиной. С парнями она держалась на равных, и старалась не отличаться от них: короткая стрижка, брюки, ни грамма косметики на лице. Ребята на службе тоже воспринимали Наташу как товарища, сослуживца или командира. Но, познакомившись с Аркадием, Наташа впервые ощутила потребность побыть немного просто женщиной, а не бойцом. Аркадий, с его острым смуглым лицом и обожженными Афганом черными глазами всегда оказывался прав, он все видел наперед и не ошибался в суждениях…
Наташина сестра Катя не раз предостерегала сестру: "Ната, не очень-то ему доверяй, о нем в интернете такое пишут!". Наташа только смеялась: "Ты вспомни, в какое время мы живем, все друг друга г…м поливают. Да, он не зайчик беленький. А кто сейчас такой?". "Все же будь осторожна!" – просила Катя. "Да что со мной может случиться?" – отмахивалась сестра.
А потом события приняли совсем уже неожиданный оборот… Все кружилось, как в водовороте, все менялось на глазах, никто не был уверен в завтрашнем дне, головокружительные перемены происходили молниеносно, и на службе всех лихорадило; никто не знал, как им быть дальше и к какому государству они теперь относятся. Видя, во что превратилось подразделение, и как рельефно проявляется подлинное лицо каждого, Наташа чувствовала полный раздрай и потерянность. Она задавалась вопросом: "Так куда же мне идти дальше с этого перепутья? Куда свернуть?". И подала рапорт об увольнении. "Ты легко найдешь свое место в новой жизни", – заверял Аркадий. Наташа кивнула.
"Только не говори, что ты меня предупреждала", – сказала она, когда Катя нашла ее в спецблоке симферопольского сизо. "Ох и влипла же ты, – горестно покачала головой сестра, – что теперь говорить, надо думать, как нам быть!".
Ей не верили. "Если не вы, то кто же? Назовите имя того, на кого мы должны обратить внимание!". Но она не назвала Аркадия, что-то ей мешало. "Молчите? Но чем мы тогда можем вам помочь, если вы сами себе помочь не хотите?".
Выздоровев, Наташа поняла, что ее чувство к Аркадию изменилось. Теперь она хотела добиться справедливости. Если следователи ей не верят, а ребята из "ЮП" не могут найти веские доказательства ее невиновности, она все сделает сама. Наталья Навицкая не прощала предательства. А Аркадий ее предал…
– Ната, – тронула ее за плечо Белла, – ты уже совсем засыпаешь!
Наташа встряхнулась и поняла, что действительно задремала в кресле под бормотание телевизора. Она подняла голову:
– Да, трудный был денек…
– И как ты только рискнула? – покачала головой Белла.
– Случайно, – Наташа встала и потянулась. – И еще, мне повезло…
*
Да, ей повезло, что в конвойной бригаде была только одна женщина. Когда Дунаева отвела ее в туалет на заправке, цепкий взгляд Наташи заметил окошко под потолком, высоковато, но для нее не проблема. Довольно широкое, взрослый человек легко пролезет. И выходит на зады заправки, а не во двор… Отлично…
Наташа мыла руки, мурлыкая под нос. Дунаева зычно зевнула, привалившись к трубе парового отопления и отвела глаза. Всего на секунду, но Наташе этого хватило. От пинка в живот Ритка согнулась вдвое. В этот удар Наташа вложила всю свою ненависть к московским тюремщицам, осыпающим ее насмешками и грязными шутками и откалывающим унизительные выходки во время личных досмотров.
В углу стояли забытые уборщицей ведро и швабра. Удар – и стекло вдребезги. Сбив шваброй острые осколки, Наташа подтянулась. Ритка, матерясь, поймала ее за руку. Ответный удар кулаком в лоб, фирменный боевой прием Наташи, оглушил толстуху. Бабища врезалась в дверь кабинки и тихо сползла на пол. "Спасибо, что сняли наручники, когда повели в сие учреждение!" – хихикнула Наташа, проломившись через кустарник к шоссе, к дорожному указателю. "Москва". Нет, спасибо, столицей сыта по горло. "Хельсинки, Таллинн, Санкт-Петербург"… Гм… Какой там адрес у Беллы-Лестранж? И сколько километров до Питера? "Далеконько. Ну ладно!" – подумала Наташа, обрывая рукав у куртки; второй остался в руках у Ритки.
Во внутреннем кармане брюк была небольшая пачка сотенных купюр в пластиковом мешочке. Несмотря на все запреты и проверки, деньги в изолятор все-таки проникали. Ефим на этом собаку съел.