Каролина

Мэрг

– Да чтоб тебя меж учуял!

– Эй, за языком следи!

– Это ты следи за своими грязными манжетами. За дурака меня держишь?

– Да вот же они, все мои карты, перед тобой. Если мерещится, так нечего было вчера у хозяйки восьмую рюмку наливки выклянчивать…

– А ты и посчитал!..

Не вспоминай межа перед сном. Не говори о нём после пробуждения, пока не позавтракаешь. Если Боги на завтрак ничего не послали – до обеда не говори. Слышишь, как прохожие о нём шепчут, перейди на другую сторону улицы, трижды обернись вокруг себя и подставь ладони небу. Иначе придёт.

Не вспоминай межа перед сном.

Я обернула руки шарфом. Зима шла к своему завершению. Об этом мы узнали, считая дни, а погода ещё спорила. В тюрьме было особенно холодно. Толстые каменные стены не нагрелись бы и на солнце, выгляни оно из-за туч; пальцы ног коченели на каменном полу – даже через подошву и плесневелый соломенный коврик. Свернувшись на железной койке, я открывала и закрывала глаза: смотрела на потолок, смотрела внутрь себя. И будто не было в мире другого цвета кроме серого.

– Кажется, Мэрг пришла, слышишь?

Я перестала жмуриться и скосила взгляд на дверь. Снаружи доносилась какая-то возня и фальшивый женский смех.

Полночи двое бродяг из соседней камеры не давали мне уснуть: ругались, играли в карты, придумывая всё более нелепые ставки. Корабль, гружёный золотом, полный прислуги дом, ночь в объятиях королевы или целый жареный гусь на обед. Или чтобы все рокнурцы разом под землю провалились. Такие были ставки, я подслушивала и не знала, за кого из глупцов болеть. А может, мечтателями они были?

– Сегодня она зря пришла, – заявил тот, что мошенничеством выиграл корабль. – Нечем поживиться.

– Почему? Вон же девчонка.

– Да ну. Какая-то она костлявая и общипанная, Мэрг её не возьмёт.

– Спорим, что возьмёт!

– На что?

– А хоть на то, – бравый спорщик понизил голос до шёпота, – что король-предатель Эналаи окочурится к завтрашнему утру.

Ненадолго стало тихо.

– Ну и пусть ты победишь тогда, – наконец отозвался соперник. – Эй, красотка, хе-хе… Ты бы пёрышки пригладила.

Я села на койке и уставилась на них. Ночью их притащили, громких и пьяных, а я притворилась спящей, чтобы избежать разговоров. Теперь пришёл час познакомиться.

У одного не доставало двух зубов. Второй был тощий, точно скелет, – и он ещё меня костлявой назвал!

– Кто такая Мэрг? – Я сразу перешла к важному.

– Хозяйка борделя, – быстро ответил беззубый. – Да не какого-нибудь, а на Бузинной улице, что в Светлых кварталах. Туда самые богатые рокнурцы захаживают и мно-ого денег оставляют.

– Она иногда приходит сюда, девушек новых ищет, – добавил второй.

– Не так ищет, как спасает.

Они многозначительно переглянулись. Я встала и подошла к решётке.

– Спасает? Забирая в бордель?

Тощий хохотнул.

– А то! В Нуррингоре тебя охранники тоже хорошенько отымеют, но бесплатно… – Он ойкнул, получив тычок в рёбра от товарища. Беззубый пробормотал что-то про даму и вежливость.

– Мы тут не в первый раз уже, – он неуклюже приосанился, – а тебя, красавица, ещё не встречали. За что загребли-то? Украла небось чего?

– За убийство, – ответила я.

Они снова переглянулись.

– Тогда Мэрг не сможет её забрать, хоть и не сильно страшная, как сразу показалось, – тощий вновь забыл про этикет.

Про Нуррингор всякое рассказывали, всегда ужасное. Побеждённая Мидфордия знала свою многовековую историю, хранила память о королях и создателях, славилась городами и древними замками. Но тюрьма у самой кромки Чёрного леса за девять лет послевоенного существования успела обрасти самыми разными историями и слухами. Может, преувеличивали или вовсе сочиняли, да кому же хотелось узнать?

Я отвернулась и пригладила волосы. Расправила воротник, одёрнула юбку. Хоть и мятое, платье на мне было приличное – герцог Лосано не скупился на внешний вид своих слуг. В остальном бы не сплоховать…

Заскрежетал ключ в замке. Дверь отворилась, впустила полоску света, а потом женщину; следом вошёл молодой охранник, он вяло махнул на камеры и оправдался:

– Вот видите, госпожа Мэрг, нечего мне вам сегодня предложить.

На миг я залюбовалась. Госпожа Мэрг наверняка считалась красивой, но не статная фигура или правильные черты лица были тому причиной. Красота её была в развороте плеч и цепком взгляде, который любого мог лишить остатков воли. Я никогда не видела нашу королеву, только иногда стирала пыль с её портрета в доме герцога, но если бы эти две женщины встретились… не знаю, которая поклонилась бы первой. Госпожа Мэрг несла себя этому чёрствому миру как благословенный подарок, и мир принимал его.

Она подошла и коротко взглянула на меня между прутьями решётки. Сладко-терпкий аромат её духов оттеснил душную сырость.

– Как тебя зовут? – голос низкий, грудной. Губы сжаты, но паутинка морщинок вокруг глаз выдаёт скрытую усмешку.

– Каролина.

– Сколько лет?

– Не знаю, не помню.

Госпожа Мэрг протянула руку и взяла меня за подбородок, повернула лицо в одну сторону, затем в другую.

– Тридцать тебе или чуть меньше. – Теперь она улыбнулась открыто, продемонстрировав ровные белые зубы. – Хотя выглядишь старше. Я в твоём возрасте, Каролина, лучше за собой следила.

– Так это, наверное, ещё до войны было?

Охранник выронил ключи, их жалобный звон ознаменовал мой приговор не выйти отсюда.

– Покормить тебя нужно да накрасить, – хозяйка борделя ущипнула меня за щёку, с прищуром высматривая, появится ли румянец.

– И нас бы ещё накормить, Мэрг! – Мой тощий сосед по камере прильнул к своей решётке.

Даже не взглянув на него, госпожа достала из кошеля на поясе монету и щелчком по красивой дуге отправила её прямо в раскрытые ладони наглеца. Сама через плечо бросила охраннику:

– Отдай мне её.

Уже минуту, кажется, я не дышала.

– Не могу, её ведь на убийстве поймали.

Мэрг хмыкнула.

– Кого убила? – спросила она меня будничным тоном.

– Сына моего хозяина.

– Было за что?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Я преступник, а не судья.

Она отвернулась и направилась к двери. Сердце рвалось из груди, билось о рёбра, заглушая её степенные шаги. Госпожа Мэрг остановилась перед охранником и точно нависла над ним, хоть и была ниже ростом.

– Отдай мне её.

Сердце остановилось.

– Но я не…

– Кто видел?

– Никто, кажется. Мы в беседке у дома герцога Лосано её нашли. Ночью вчера. Только она и труп. Да девчонка ещё, посудомойка, бледная и трясущаяся. Она нас и позвала. Труп у лекаря сейчас, а убийца вот – здесь.

Госпожа Мэрг что-то вложила в его руку, что-то прошептала на ухо. Со смесью страха и восторга я наблюдала, как у парня дёргался кадык, а лоб покрылся испариной. Ещё немного, и он взял бы на себя чужой грех и пал бы к ногам женщины, моля о пощаде.

Напоследок госпожа Мэрг по-матерински погладила охранника по щеке.

– Я буду ждать на улице, – сказала она, – а долго ждать я не люблю.

Война, говорят они, выбрали слово. Короткое и отрывистое, оно вмещает запах дыма и крови, страха… запах слёз. В нём крики и плач громче лязга металла; как хищный червь, оно вгрызается в разум, в сердце и навсегда остаётся там. А ещё это слово оправдывает. Война – и в стыдливо опущенном взгляде вдруг мелькнёт тень решимости.

Мидфордия пала за одну ночь. Конечно, враг начал готовиться задолго до этого: собирал силы, заручался поддержкой отвергнутых и прирученных ими чудовищ, незаметно плёл паутину из запугиваний и обещаний, чтобы расколоть нас изнутри. И всё же война предполагает сопротивление, а Мидфордия покорилась за одну ночь. Тысячи сердец тогда перестали биться. Был убит, растерзан король Ромеро, его жена и их маленький сын.

Говорят, тогда сожгли книгу на острове Фэй, и навсегда забыли о чародеях, чьи имена в ней хранились. Замолк древний язык – только и осталось от него, что окончание «ия» в названии нашей страны. Многие и не вспоминали уже, что оно означает «душа».

А наутро после войны солнце не вышло из-за туч. Всё окрасилось в серый цвет. Равно наказывая победителей и поверженных, Боги забыли о нас.

Где серого цвета было не найти, так это в спальне госпожи Мэрг. Будто не комната это была, а цветочный луг под открытым небом – даже потолок голубого цвета. Все помнили, что небо за тучами голубое, а кто не помнил, узнавал из рассказов.

Тяжёлые шторы и балдахин над кроватью зеленели ярче и сочнее, чем весенняя трава. Уже на второй взгляд были заметны потёртости и ветхость бахромы. Большой тканый ковёр специально повернули так, чтобы заплатка оказалась у дальней стены. Пятна на старых обоях спрятали под картинами. На столешнице кое-где облупилась краска, а стул подо мной чуть-чуть покачивался.

И всё же здесь было тепло. Моим любимым цветом в этой комнате стал густо-бордовый оттенок чая: горячего, с ароматом розовых лепестков, засахаренных слив и лёгкой ноткой рома.

– Откуда у вас такое? – Я сделала большой глоток и взяла с тарелки ещё кусочек белоснежной пастилы. Осталось всего два. Меня уже немного подташнивало, зубы свело от сахара, но я собиралась съесть и эти тоже.

– Контрабанда, – небрежно махнув, ответила Мэрг.

Она расположилась в кресле напротив в расслабленной позе: руки на подлокотниках, рукава широкого халата свисали почти до пола. Наблюдала за мной из-под полуопущенных ресниц, будто собиралась задремать.

– Расскажи мне, – госпожа Мэрг провела пальцами по воздуху, как музыкант перебирал бы струны арфы. – Расскажи, что пожелаешь. А что не нравится – не рассказывай.

Я медленно прожевала последний кусочек пастилы.

– В начале зимы на дороге в Виарт меня подобрал извозчик, – тут я обычно пожимала плечами. – Не знаю, куда я направлялась – в столицу или из неё, – но он привёз меня сюда. Помог устроиться в дом Лосано, где служит его дочь. А два дня назад я убила младшего сына герцога, вот и весь сказ.

Больше рассказывать мне было нечего, и не потому, что остальное не нравилось. Без застенчивости я потянулась к заварнику и вновь до краёв наполнила чашку. Бордовый оттенок напитка стал ещё насыщеннее. Я полюбовалась танцем нескольких чаинок и поднесла чашку к лицу, горячий пар щекотал ноздри.

– А что до зимы было, не помнишь? – спросила Мэрг.

– Не помню. – Ниточка моей памяти плелась недолго, но повторять это я уже привыкла. Сейчас мне впервые захотелось ответить больше. Может, тепло в желудке разморило, а может, поза моей неожиданной покровительницы и плавные движения её рук настраивали на разговор. Я закрыла глаза. – Но я знаю многое, разное. Удивительно, но я знаю, что для этого чая заварили лепестки особенного сорта розы: цветки у неё бледно-оранжевые, а аромат – осенний, медовый и какой-то ночной. Я могу отличить песню сойки от соловья, хотя их давно никто не слышал. Знаю, что когда смотришь на солнце, надо щуриться. Я не помню ни одного мужчины, но знаю, какой на вкус поцелуй и как ощущается любовь.

Когда люди вот так замирают и закрывают глаза, они погружаются в воспоминания. Я тоже погружаюсь куда-то. На водную пучину не похоже – это комната. В ней сумбурно расставлена мебель, которая накрыта белыми простынями. Я не вижу стен, не нахожу окон, но откуда-то проникает свет, и в косых лучах кружатся и поблёскивают пылинки.

– Тебе от этого приятно? – Госпожа Мэрг поднялась с кресла.

О чём спрашивает? Ах да, о любви…

– Мне от этого больно.

Она подошла и за руку подвела меня к туалетному столику, где усадила перед зеркалом. Много всего там было: костяной гребень (наверняка тоже контрабандный из-за моря), флакончики с духами, пудреница, румяна, краска для губ, открытая шкатулка с дешёвыми, но броскими украшениями… Женские хитрости, невинные ингредиенты для любовного приворота, прежде мне доводилось лишь раскладывать их по местам без трепета и надежды.

– Скажи, что ты видишь.

Я взглянула на отражение. На фоне ярко-синего, расшитого звёздами халата Мэрг я выглядела невнятным пятном: бледная кожа, впалые щёки, волосы цвета сухой соломы, прямые и тонкие. Брови и ресницы такие же блёклые – что они есть, что их нет.

– Ничего, – ответила я.

Госпожа Мэрг рассмеялась.

– Тогда, позволь я расскажу тебе – про тебя… Много лет назад в меня был влюблён один художник. Бестолковый романтик, всё мечтал о странном… как корабль не по воде плывёт, а с ветром уносится за облака. Он огорчался, что нельзя сохранить горсть свежего снега до лета и сравнить его белизну с лепестками ромашки. Хотел солнце с луной подружить и увидеть их рядом на небосводе. Картина у него была, а ты мне её напомнила.

– Чей-то портрет?

– Совсем нет. Только месяц, – она нашла за моим правым ухом седую прядь и полукругом уложила её вдоль лица, – а рядом – солнце. У многих синие глаза, Каролина, но в твоих есть золотые искорки, крошечные огоньки. Быть может, из-за них я и решила забрать тебя с собой.

Наверное, я слишком заворожённо слушала, Мэрг вдруг стряхнула мечтательный налёт и растрепала мне волосы, точно непослушному ребёнку.

– Это не комплимент, деточка, – заявила она не то строго, не то насмешливо. – В комплиментах должны рассыпаться мужчины, ты всё-таки в борделе! А для этого перестань смотреть затравленным зверем.

– Для комплиментов?

– Для денег. В этих стенах, да и за ними, всё делается для денег, запомни.

Постулат, с которым давно никто не спорил. Последний пламенный романтик будет читать днём на бульваре свои стихи о любви, а вечером проломит череп неосторожному прохожему, чтобы забрать его кошелёк.

– Боюсь, я не подойду вам.

– О нет! – Мэрг всплеснула руками. – Только не говори, что ты одна из этих фанатиков, которые на каждом углу горланят о грехе и пороке?

Я не сдержала улыбки. Чуть ниже на Бузинной улице стоял храм. Возведённый во славу Богов, что забыли о нас, он устремился в серое небо острым шпилем и белизной своих стен осуждал нечестивость. Очевидно, ни служители храма, ни обитатели борделя не радовались соседству.

– Грехом можно разное назвать, – ответила я, – а можно и вовсе отрицать это слово. Нет, я по другой причине не смогу у вас работать.

Показать было легче, чем объяснить. Я расстегнула пуговицы на манжетах и закатала рукава выше локтей, потом подняла юбку и стянула шерстяной чулок.

– Красивые у тебя колени. – С быстрым, едва уловимым кивком госпожа Мэрг одёрнула подол моей юбки. – Так почему ты не сможешь у меня работать, Каролина?

В горле пересохло, и ответить я уже не смогла.

В дверь постучали. Хозяйка отошла на минуту. Я не знала, будет ли вежливым обернуться и посмотреть, поэтому опустила голову и невольно подслушивала.

– Что случилось? – Голос Мэрг прозвучал по-новому, расчертил воздух резкими острыми линиями. Сколько масок она примерила за одно лишь утро, я уже сбилась со счёта.

– Там Солль снова напилась, – пожаловался кто-то из коридора.

– Вот же дура безмозглая! Ступай, я сейчас приду.

Послышались удаляющиеся шаги, и я обернулась.

– Будь проклята любовь, – сказала Мэрг устало. Она потуже перевязала пояс, пригладила широкий воротник халата и посмотрела на меня как-то жалостливо. – Нужно разобраться с этим.

– А мне что делать? – я прошла на середину комнаты.

Мэрг махнула рукой.

– Комната для тебя не готова пока, можешь здесь поспать, – она усмехнулась, – у нас тут принято спать днём.

Я с сомнением посмотрела на широкую кровать с балдахином.

– На вашей постели?

Тут хозяйка комнаты расхохоталась.

– Деточка, в этой постели кого уж только не бывало. Твои тощие бока её не помнут.

Она вышла, а я, не снимая платья, легла прямо на покрывало. Матрас был мягче того, который выделялся прислуге в доме герцога, и намного приятнее жестяного плетения койки в тюремной камере. Тело мгновенно расслабилось и потяжелело. Не знаю, сколько времени на отдых мне отвели, но я уже сейчас собирала волю, чтобы когда-нибудь потом заставить себя встать.

А ещё я думала – уже не впервые – о том, как мне принимать решения. Копаться в воспоминаниях и искать ответы в прошлом я не могла. Интуиция, чутьё казались мне понятиями столь же непостижимыми, как символы языка Фэй. И вот я лежала на широкой кровати в борделе и оценивала ущерб, нанесённый моей нравственности. Хотелось ли мне бежать отсюда? Нет, не хотелось. Противилось ли моё нутро занятиям, которые в этих стенах практиковались и поощрялись, да так, чтобы я умоляла Богов очистить душу от близости греха? Не особенно. Постель – течение, пусть несёт, а я не буду грести к истоку или берегам. Вокруг всё одинаково чужое.

Мечтая о сновидениях, я задремала. Ничего. Тишина, какой не отыскать в мире живых. Темнота, какой не бывает даже по ночам, когда внутри все свечи погашены, а снаружи несут дозор межи. Такой сон подобен морганию. Закрываю глаза – открываю глаза.

Рядом со мной на покрывале, в ворохе шёлка и кружев, сидела девушка и сосредоточенно орудовала иголкой.

– А я платье тебе подшиваю, – сообщила она. – Мэрг велела привести тебя в порядок к вечеру, вот я заглянула посмотреть на твою фигуру. Говорят, ты к нам прямо из тюрьмы?

Девушка отвлеклась от своего занятия и уставилась на меня. А я – на неё. В ней был свет.

– Ты не смущайся из-за этого, – она подмигнула, – многие из нас там побывали. Меня Мэрг вообще на улице нашла, только не здесь, а в столице. Деньги там другие крутятся, сама понимаешь, я даже сперва уезжать не хотела. Но здесь лучше, спокойнее, Мэрг заботится. Меня Дэзи зовут. А тебя Каролина, я уже знаю.

Ей удавалось улыбаться отлично от других, как-то… неотягощённо, и мне вдруг очень захотелось, чтобы эта девушка с любопытным взглядом и ямочками на щеках каждый день будила меня по утрам.

– Парик для тебя тоже есть, – сообщила Дэзи. Её, кажется, не смущало, что я не отвечаю. – Мы тут все носим парики – ну, кроме Солль.

– И ты?

У Дэзи были каштановые волосы до плеч. Когда она наклоняла голову, волнистые пряди скользили по её щекам и ловили весь свет в комнате.

– Конечно. Как говорит Мэрг, мужчинам нравится всё пышное: пышные волосы, пышные юбки, пышные, цветастые комплименты . А мы здесь для того, чтобы радовать мужчин.

– А ты не думаешь… – мне не хотелось обидеть её, но вопрос уже сорвался. – Тебе это не кажется унизительным?

Дэзи рассмеялась.

– Приумножать радость в мире – не унижение, а привилегия. Не все на это способны, согласись? С тобой вот ещё придётся повозиться, тут одним париком не отделаешься.

Она тоже не хотела меня обидеть, просто говорила всё, что думает.

Итак, в известном борделе для привилегированных особ мне предстоит учиться радости. Это может оказаться сложнее науки соблазнения.

– К тому же, радость нынче высоко оплачивается, – добавила Дэзи. – Погоди немного, и я всё тебе покажу.

Обычно сумерки навевают тоску, но сегодня я была слишком занята тем, чтобы чувствовать. Слушать, как лопаются пузырьки мыльной пены, закрыть глаза и на ощупь различать прикосновение к коже кружевных чулок и атласного белья. Вдыхать аромат духов, светлой пудры; облизнуть губы, чтобы попробовать на вкус маслянистую розовую помаду.

Кажется, я никогда ещё не была так занята.

А потом пришла Мэрг и заявила, что всё это никуда не годится. Мне пришлось стереть краску с лица и вернуть светло-голубое платье – жаль, за несколько минут я успела привыкнуть к тихому шуршанию шёлка.

– Отнеси это Норе, – велела Мэрг насупившейся Дэзи. – А потом ступай вниз, твой поэт снова заявился.

Дэзи закатила глаза.

– Мне сегодня не здоровится, – попыталась увильнуть она, но на Мэрг это не произвело впечатления.

– И не думай подниматься с ним наверх прежде, чем он закажет хотя бы два графинчика вина и плотный ужин. Ступай.

Когда дверь за Дэзи закрылась, Мэрг подошла к своему шкафу и достала оттуда ворох тяжелой тёмно-серой ткани.

– Романтики, – сказала она, – безобидные, но бесполезные. Толпа пьянчуг может затеять драку, зато перед этим они закажут столько выпивки, что мне на неделю хватит по долгам платить. А от возвышенного стихоплёта, который черпает вдохновение не в парах дурмана, а в красоте женского тела, многого ждать не стоит.

– Разве в вашем заведении не это ценится выше всего? – Я удивилась. – Не женская красота?

Мэрг усмехнулась.

– Клиент, который приходит сюда, – она взяла платок и стёрла остатки помады с моих губ, – платит за одну, иногда за двух девушек. А вот хорошего дорогого вина с виноградников солнечного Лорга он может выпить гораздо больше.

– Но ведь девушка стоит дороже?

Не ответив на вопрос, Мэрг протянула мне мой новый наряд.

– Нижняя сорочка тебе не нужна, наденешь только платье, – сказала она. – И про помаду забудь, мне нравятся твои бледные губы. А вот глаза… да, глаза мы подведём чёрным.

Подкупом, шантажом или даром убеждения Мэрг раздобыла разрешение на свет. Пока мы спускались на первый этаж по широкой лестнице, я насчитала двенадцать свечей под круглыми стеклянными колпаками: они мерцали в изогнутых подсвечниках, вкрученных в стену, и подсвечивали рисунок обоев.

В лестничном пролёте висел огромный портрет девушки – как раз напротив входа, чтобы сразу привлекать внимание посетителей.

– Обычно народу больше, – сказала Мэрг. – Но иногда наших клиентов переманивает другое модное заведение, чуть ниже по улице.

В зале и правда было тихо. У двери на кухню скучали повар с разносчиком. Круглые столики в большинстве своём пустовали, за несколькими сидели девушки и шёпотом переговаривались друг с другом. Я думала, мы подойдём познакомиться, но Мэрг провела меня в теневую часть за лестницей.

– Модное заведение? – переспросила я. – Игорный дом?

– Храм, – ответила Мэрг. – Сегодня День покаяния.

Мы сели. Она неопределённо махнула рукой, и к столу тут же подбежал долговязый парень с подносом в руках. Мэрг следовала правилам этикета: в приличных заведениях еду подавали мужчины.

Перед нами появились две кружки пива, горячие ячменные лепёшки и тарелка с тонкими ломтиками вяленого мяса.

– Неуютно, должно быть, от такого соседства? – Я вспомнила недобрый взгляд, которым служитель храма наградил нас сегодня утром.

– Мне? – Мэрг хмыкнула. – Мне колокол их спать мешает, а больше никаких неудобств.

Она сжевала полоску мяса и отпила разом четверть кружки пива, а я заворожённо наблюдала. В доме герцога Лосано хозяева и их гости пили вино из хрустальных кубков на тонких ножках, оставляя мизинец, промакивая губы белоснежными салфетками. Сейчас, в сравнении с Мэрг, те богатые господа представлялись мне прислужниками собственного статуса. Свободу же олицетворяла струйка пивной пены, которая скатилась по кружке и оставила на столе круглый след.

– Эти пустоголовые фанатики веры не понимают главного, – добавила Мэрг. – Проклинают нас, хотя мы поставляем им клиентов. Оно ведь как получается: сегодня человек придёт сюда и отдаст тридцать райнов за грехопадение, а завтра он отправится в храм и выложит все шестьдесят, чтобы искупить, подняться в два раза выше.

Мне стало смешно.

– Мы, значит, поставщики грехов? Трудимся на благо Богов и их самоотверженных служителей?

Чтобы легко заполнить пустоту воспоминаниями, они должны быть яркими – содержание вторично. Этим вечером мне хотелось не думать, а впитывать ощущения. Я чувствовала мягкий велюр, повторявший контуры моего тела, тяжесть парика на плечах, смесь из запахов пудры, пива и духов Мэрг. Мне нравилась монотонность звуков… подвижный узор, который рисовали свечи – бликами на бутылках, тенями на лицах девушек. Мне нравились плотные шторы на окнах, благодаря которым свет хранился внутри, а темнота оставалась снаружи.

Поэтому я так легко сказала «мы».

– Мы трудимся ради собственного блага, – ответила Мэрг чуть погодя, будто слушала мои мысли. – Я забочусь о том, чтобы у каждого в этом доме была еда, постель, тёплая одежда и крупица радости. Скажи, каким словом ты могла бы обозначить своё существование?

Я не поняла вопроса и пожала плечами. А Мэрг другой реакции, похоже, не ожидала. Покончив с пивом, она отставила кружку в сторону и внимательно посмотрела на меня.

– После войны многие разучились жить – стали выживать. Выживание серого цвета. Я хочу остановить эту карусель и раскрутить её в обратную сторону, чтобы краски вернулись. Так что ответишь, Каролина, без долгих раздумий, ты живёшь?

– Я есть.

Мэрг успела улыбнуться.

Огонёк свечи на нашем столе дрогнул – почувствовал, предупредил, а через мгновение раздался протяжный крик. Я никогда не слышала его так близко и громко.

– Он здесь! – воскликнул кто-то. – Идёт прямо по нашей улице!

Мэрг накрыла ладонью светильник, и пламя задохнулось. Погасли и остальные свечи в зале.

Все кроме хозяйки бросились к окнам. Мне удалось добраться до центрального, которое выходило на самую широкую часть улицы. Не раздвигая штор, я выглянула наружу. Кто-то незнакомый обнял меня сзади и прижался щекой к виску, тоже подсматривая. Мы замерли – мы вдвоём, мы, обитатели дома госпожи Мэрг, мы, жители Мидфордии. Каждый вечер после наступления темноты.

Он проплыл мимо окна без шороха шагов. Только когти скребли по каменной брусчатке. Сгорбленная изломанная тень высотой с давно разбитый фонарный столб, с вывернутыми суставами и выступающими наружу рёбрами, он выглядел так, словно Боги – какие-то иные Боги из недр Разлома – набросали в мешок кости, рога, хрящи, сотню острых зубов, рваные крылья, ошмётки шкуры и шерсти, перемешали и вытряхнули. Он двигался так, словно существование приносило ему невообразимую боль.

Но меж не знает боли. Меж не знает жалости.

… Не вспоминай межа перед сном. Не говори о нём после пробуждения… трижды обернись вокруг себя и подставь ладони небу… Иначе придёт, погрузит когти в тело, выпотрошит, сожмёт челюсти на горле и выпьет жизнь, оставив обескровленную оболочку.

Взгляни в глаза своему страху, говорят, и он исчезнет. Может быть, меж боялся меня? Он остановился. Длинная кривая шея вывернулась, и темноту разбавили два белых глаза. Слепые, всё же они смотрели прямо на меня сквозь запотевшее стекло и плотные шторы.

А потом он отвернулся и бесшумно поплыл дальше по улице.

Одна за одной зажглись свечи, заскрипели стулья, вернулись голоса. И сердце – не сразу, – но снова забилось.

Дэзи

Люди быстро ко всему привыкают. Это одно из условий выживания, которое Мэрг так мечтает превратить в жизнь. Даже к тварям, которые каждую ночь наводняют город. Условия для них сложились благоприятные: темнота, пища… с каждым годом межей становилось всё больше.

Когда я, пытаясь восстановить память, спросила, почему их не отлавливают, управляющий дома Лосано посмеялся.

Он привык. Девушки борделя и его хозяйка, которая даже не повернула голову в сторону окна, тоже привыкли.

Мне ещё требовалось время.

– Госпожа Альво!

Я не сразу поняла, что обращаются к Мэрг. Конечно, ведь у каждого есть второе имя, даже – какое-нибудь – у меня.

К нашему столу неторопливо прошествовал высокий черноволосый мужчина и занял свободное место напротив.

– Гранд Ренфолд, как я счастлива снова видеть вас. – Мэрг мгновенно перевоплотилась в покорительницу мужских сердец – образ, которому я уже успела позавидовать сегодня утром.

Гранд, значит. В Мидфордии – престижная военная должность для людей благородного происхождения. А этот был рокнурцем. Они заняли нашу землю, жили в наших лучших домах; они ограничивали наши доходы, забирая себе бóльшую часть, вершили правосудие по своему настроению и, словно этого было мало, они присвоили наши звания.

Войну я не помнила, но это не мешало мне ненавидеть.

– Новая девушка? Не перестаю восхищаться твоим безупречным вкусом, Мэрг.

Словно меня заметили на витрине и выбрали среди другого товара.

Я ответила на изучающий взгляд гостя. Гранд Ренфолд сам заслуживал почётного места на центральной витрине. Гладко выбритый, причёсанный, в расшитой чёрной рубашке, одна пуговица которой стоила дороже, чем вся бижутерия девушек Мэрг.

– Каролина уже давно здесь живёт, – почему-то возразила Мэрг. – Просто вы не встречались.

Тот же паренёк, который раньше принёс нам пиво, вернулся с пузатым графином, но гость небрежным жестом отослал его прочь.

– Ну что ж, расскажи мне о себе, Каролина. – Его рука потянулась к моей, но я схватилась за кружку.

Гранд Ренфолд пока был единственным гостем, так что все в зале – украдкой или неприкрыто – наблюдали за нами. Может, это испытание? Не выдав тонкостей, Мэрг решила сначала проверить мою пригодность, мою полезность. Мягкая ткань платья вдруг стала душить.

– Мне всегда казалось, – я изобразила улыбку, – что главное преимущество женщины – не рассказывать, а молча слушать.

Ренфолд откинулся на спинку стула.

– Преимущество? – переспросил он, будто не расслышал. – Или, может быть, оружие?

– Если я назову это оружием, то к концу нашей беседы вам придётся сложить своё и признать поражение.

Теперь улыбнулся он, широко и торжественно, будто весь день готовился к этому обмену любезностями и вот дождался кульминации.

– Мы в Рокнуре не знаем такого слова, поражение. Объяснишь мне, что оно значит?

Может быть, в прошлой жизни я была убийцей? Захотелось заказать рыбу. Рыбу в высшем обществе разделывали с помощью небольших вилочек с двумя острыми зубцами – я бы воткнула эту вилочку ему в горло.

– Я распоряжусь, чтобы вы сегодня не скучали, гранд Ренфолд, – Мэрг поднялась из-за стола и мягко сжала моё запястье, её пальцы показались мне ледяными.

– Благодарю, мне уже необычайно весело, – гость схватил мою вторую руку.

– Уверена, любая девушка с удовольствием украсит ваш вечер…

– Я хочу эту.

Ренфолд тоже поднялся. Он сжал мою ладонь так, словно намеревался, если я уйду, оставить себе хотя бы парочку моих раздробленных костей.

– Солль уже заждалась вас. В её комнате накрыт ужин на двоих.

– Мэрг, я хочу эту.

Они буравили друг друга взглядом. В молчаливой схватке поражение ожидало того, кто первым отпустит мою руку, и почти минуту спустя гранд Ренфолд всё-таки узнал, что означает это слово.

Теперь мы с Мэрг поднимались по лестнице. Вроде бы я шла добровольно, и всё же она меня тащила. Хорошо, что не сразу к выходу.

На втором этаже, в узком коридоре с рядом закрытых дверей, Мэрг остановилась и развернула меня лицом к себе.

– Хочешь убить его? – спросила она буднично.

– А можно?

Внизу заиграла тихая музыка – видимо, появились другие гости, осмелившиеся в День покаяния пройти мимо храма. Звонкий смех Мэрг заглушили звуки лютни.

– Это пройдёт, – успокоила она. – Тебе нужно понять главный принцип нашей работы, и буря в сердце сменится штилем.

– Всё ради денег? – вяло предположила я.

Мэрг отмахнулась.

– Безусловно, даже не обсуждаем больше. Ты другое уясни раз и навсегда: не они используют тебя – ты используешь их. Пойдём, кое-что покажу.

Из последней комнаты доносились сбивчивые хриплые стоны. Мэрг посмотрела на желтоватый огонёк, мигающий в замочной скважине, затем – испытующе – на меня.

– Чутьё подсказывает, что я могу тебе доверять.

Она пожала плечами, беспечный жест спорил с глубокой складкой на её переносице.

– Мэрг…

Приложив палец к губам, она провернула ручку, и дверь скользнула в сторону.

На широкой кровати лежал мужчина, на первый взгляд тяжело больной: волосы взмокли от пота, полуоткрытые веки подрагивали. Он метался, точно сражался с простынёй, комкая её скрюченными пальцами. При каждом рваном вздохе его спина выгибалась, а из горла вырывался стон.

В постели мужчина был один, но воображение быстро дорисовало на картине недостающий силуэт, и к моим щекам хлынула волна жара.

Остальных обитателей спальни, похоже, ничего не смущало.

– Ты снова забыла запереть дверь на ключ? – спросила Мэрг с тихим укором. – В следующий раз сюда может войти кто-нибудь другой.

Дэзи виновато насупилась. Она с ногами забралась в кресло у окна и листала потрёпанную книгу, капая воском на страницы.

– Дэзи всё тебе расскажет. – Мэрг подтолкнула меня через порог и закрыла дверь. Мгновение спустя послышались её удаляющиеся шаги.

– Можешь запереть? Ключ там на полке лежит.

Я послушалась. Так бы и осталась неуверенно топтаться у порога, но Дэзи отложила свою книгу и уступила мне кресло – сама перебралась на угол постели, села, скрестив ноги, натянула нижнюю рубашку на колени и с любопытством уставилась на меня. Почему-то я представляла больший интерес, чем извивающийся в экстазе мужчина за её спиной. Впрочем, и я старалась на него не смотреть.

– Голубое платье мне больше нравилось, – заявила Дэзи, – это мрачное. Без рюшей, складок, все рёбра выпирают. Зато грудь – как будто даже есть, хм.

В этот момент мужчина на постели дёрнулся и издал особенно громкий, почти болезненный стон. Дэзи отвлеклась от рассматривания моих недостатков.

– Поэт, – она закатила глаза. – Такой чувствительный, эмоциональный… иногда я боюсь, что у него от оргазма сердце остановится. Представь, что бы с ним творилось, если бы всё происходило на самом деле.

– Вы не спите с клиентами?

– Очень редко. Если кто-нибудь понравится… погоди-ка.

Дэзи подползла к изголовью, склонилась над поэтом и прижалась губами к его шее.

– Для достоверности, – пояснила она, растерев ладонью появившуюся на коже красную отметину. Обыденность проделанных манипуляций поражала. – О чём мы говорили? Ах, да. Иногда всё по-настоящему. Мэрг этого не одобряет – не запрещает, но… Так недолго и влюбиться, говорит, а от любви проблемы одни. Вон, Солль совсем с ума сошла.

В горле у меня пересохло вполне по-настоящему.

– Они не знают? Ваши клиенты? – Я решилась внимательнее рассмотреть мужчину на постели. Он не извивался больше, не стонал. Тело обмякло, и грудь мерно вздымалась в глубоком дыхании спящего.

– Нет, конечно, это ведь обман! Узнает кто – мы все отправимся в Нуррингор, в лучшем случае ублажать тамошних охранников, в худшем… ну, ты сама знаешь.

Я знала. Все знали.

– Пока обошлось, – Дэзи постучала кулаком по деревянной спинке кровати. – Один местный колдун отвар нам готовит. Уж не знаю, что там внутри, ни цвета почти не имеет, ни запаха, только вязкий немного. Мы его гостям в вино подмешиваем.

Упомянутый гость всхрапнул и перевернулся на живот.

– Разве так просто перепутать сон с явью?

Дэзи хихикнула.

– Колдун знает своё дело. Я сама как-то его отвар попробовала, и, знаешь, Каролина, это была самая яркая ночь в моей жизни. У этих так же, потому они возвращаются снова и снова. В фантазиях каждый из них герой, искусный любовник, под каждым девушка извивается в неземном блаженстве. В фантазиях не бывает осечек, нет запретов, пропадает неловкость. К тому же, наслаждение они получают настоящее, хочешь посмотреть?

Дэзи потянулась к краю одеяла, но я быстро замотала головой.

– Не могу разобрать, отчего твой румянец, от смущения или облегчения. – Она спрыгнула с кровати, подбежала и, усевшись на подлокотник кресла, пытливо уставилась на меня сверху вниз. – Ты, что ли, из этих, из благочестивых?

– Если честно, не знаю, – призналась я. – Просто сегодня вечером я уже познакомилась с одним вашим клиентом, и после того, что ты рассказала, мне не так сильно хочется воткнуть вилку ему в горло.

Дэзи звонко расхохоталась и сообщила, что я забавная.

– Я?

– Ну да. А почему у тебя волосы короткие?

– Не знаю.

– А любовников у тебя много было?

– Не знаю.

– А… ты умеешь читать?

– Умею.

Её глаза засияли. Дэзи схватила со столика рядом книгу и разложила её у меня на коленях.

– Как звучит это слово? А что оно означает? – она ткнула пальцем на середину страницы.

– Шандриан, – прочитала я вслух. – Это редкая бабочка с чёрными крыльями. Говорят ещё, что это самый чёрный в мире цвет.

Минуту Дэзи завороженно смотрела на меня, будто пыталась разгадать, откуда у меня такие познания. Если бы она смогла, я бы расспросила. Но Дэзи вдруг резко захлопнула книгу.

– Самый чёрный цвет – это душа королевского судьи, – заявила она. – А ещё крылья межей.

– Не вспоминай межа перед сном, – повторила я машинально.

Дэзи отмахнулась. Она вновь перебралась на кровать, проверила, крепко ли спит её поэт, и уселась в выжидательной позе.

– Я в детстве тоже училась читать, многие буквы и цифры помню. А потом война приключилась, – она пожала плечами.

И мидфордская письменность вдруг стала нежелательной. Хорошо, что устно языки похожи, легко притворяться…

– Я была там поблизости, той ночью. – Если до сих пор Дэзи не беспокоилась, что её гость проснётся, то теперь она заговорила шёпотом. – Мы с семьёй жили в деревне под Виартом. Порой, когда во дворце короля Ромеро проходили пышные торжества, нам даже слышна была музыка. Той ночью тоже было громко, только…

Дэзи поёжилась, а я вместе с ней. Память не рисовала мне картинки, страшные образы не затанцевали перед глазами, но тело помнило. Кости заломило, по спине побежали мурашки – не приятные, а колючие, словно вооружённые маленькими острыми пиками.

– Я тогда на крыльцо выбежала. Сразу увидела, что огонь на сторожевой башне не горит, а ведь он каждую ночь освещал округу огромным факелом. А потом их, межей… Они бесшумно плыли по воздуху, чернее ночного неба, а с земли их подгоняла вереница вестников на лошадях. Ты встречала вестников?

Я медленно покачала головой. Не встречала, но знала.

Они появились на полуострове четыреста лет назад. Закончилась последняя большая война между Рокнуром и Мидфордией – закончилась миром, но на сдобренной кровью земле всё дальше стал разрастаться Чёрный лес, а из Разлома полезло ещё больше межей. Тогда к далёким северным островам отправили корабли, гружёные дарами и обещаниями. Вернулись они с вестниками. Предвестниками беды их ещё называли.

Чужаки с пустыми чёрными глазами, из которых глядела в ответ сама смерть, пугали жителей полуострова, но имели власть над межами. Непритязательными соседями они поселились в Чёрном лесу, и на много веков стало тихо, пока… пока король-предатель Эналаи не позвал их в союзники для новой войны. Всё изменилось. Чужаки теперь звались союзниками и вместе с победившей стороной по праву пожинали плоды победы. Их страшные подопечные теперь кормились, размножались, почитались. Люди шутили между собой, тайно, шёпотом, что не король-предатель Эналаи правит объединёнными Рокнуром и Мидфордией, а тот, другой король, который носит на плечах чёрный плащ из крыльев межа, а на голове, вместо короны, его острозубый череп.

За такие шутки, произнесённые вслух, сотни мидфордцев отправились кормить межей в Нуррингор.

– Говорят, вестники ничего не чувствуют, не умеют. – Дэзи стянула со спящего мужчины половину одеяла и завернулась в него. – Думаю, так и есть. Когда несколько дней спустя вестники ворвались в наш дом и уволокли моих родителей, жалости я уж точно не заметила. Тогда в Нуррингор ведь всех подряд забирали – выбирали сами, кто преступник, а кто раб. Повезло тебе, Каролина, что ты не помнишь. Наверное, легко так жить.

– Мне повезло, – пробормотала я.

– Они ведь даже не люди, – прошептала Дэзи со смесью злости и страха. – Вестники. Один как-то пришёл сюда, девушку хотел. Здоровенный такой, страшный. Волосы белые, глаза – два пустых колодца. Уж не знаю, как, но Мэрг смогла его спровадить… Я огорчила тебя, прости.

Я вздрогнула. Может, в моё пиво тоже добавили какое-то снадобье, отчего рассказ Дэзи погрузил меня в странное подвешенное состояние, где-то на границе между явью и сном. А может, я просто устала.

– Вовсе нет, я… я всегда такая.

– Ты разная, – быстро возразила Дэзи. – Твои глаза легче читать, чем длинные слова в книге. Они всегда чуточку грустные, но каждый раз грустные по-разному.

Забрезжил рассвет, а мы всё говорили. Про войну, про вестников и межей Дэзи больше не вспоминала, а развлекала меня историями о Мэрг, о клиентах, о других девушках. Эта ночь показалась мне длиннее, чем те несколько зимних месяцев, которые я помнила.

Когда небо за плотными шторами начало сереть, Дэзи резво подскочила и вытолкала меня из спальни. Обернувшись напоследок, я увидела, как она сбросила с себя сорочку и скользнула под одеяло к ночному гостю.

В коридоре я остановилась. Здесь, как сказала Мэрг, было принято спать днём, и именно это желание сковало моё тело. Всю ночь я наблюдала, как воск свечи плавился и стекал по подсвечнику, а теперь словно сама угодила в густое тягучее вещество. Как двигаться, куда идти? Есть ли у меня уже своя комната, или Мэрг снова разрешит поспать на её кровати.

– Каролина? Это ведь ты Каролина?

Пока я вертелась по сторонам, у меня спиной возникла девушка. Нора – я узнала её из рассказов. Тонкая, исключительно милая, с чуть вздёрнутым носом и ямочками на щеках. То голубое платье и правда очень шло к её светлым волосам.

– Это я.

– Тебя спрашивают – там, на улице, – Нора потянулась к моей руке. – Девушка какая-то. Сказала, что её Тея зовут.

Внутри всё сжалось, воск обратился ледяной водой. Забыв об усталости, я шагала за Норой вниз по лестнице, мимо кухни – к чёрному ходу.

– Постой. – Нора нырнула в тёмную коморку и достала оттуда чёрную накидку с капюшоном. – Надень вот, а то там холодно.

Она улыбнулась и, тихонько насвистывая, зашагала обратно в сторону кухни, откуда щекотал ноздри аромат горячего молока и свежего хлеба. А я вышла на морозный утренний воздух.

Тея стояла в углу между забором и покосившимся сараем. Кутаясь в прохудившуюся шаль, она дрожала то ли от холода, то ли от страха.

– Каролина! – Она бросилась ко мне.

Видеть Тею здесь мне было совсем не радостно, но от крепких объятий внутри на миг потеплело.

– Тея, – я мягко отстранись, – что ты здесь делаешь? Как ты нашла меня?

Она растёрла слезы по щекам.

– Спрашивала, везде спрашивала. Я ужасно волновалась, думала, ты уже… там, ну…

– Меня отпустили, – я сжала в ладонях её холодные пальцы. – Всё будет хорошо.

– Не будет! – Тея всхлипнула. Высвободив руки, она отступила на шаг. – Не будет, слышишь? Лосано просто свихнулся, весь город на уши поднял. Они ищут тебя, Каролина.

Одолженная накидка согревала, но Тея, должно быть, передала свою дрожь мне.

– Меня не найдут.

– Найдут!

– Тея…

– Лосано из-за своего вонючего отпрыска всех созвал, понимаешь? – Тея перестала плакать, страх в её серых глазах сменился нездоровым стальным блеском. – Вчера вечером в городе видели стражников из Нуррингора. И он сам, говорят, здесь. Он сам, чудовище…

Истерика в её голосе зашипела зловещим шёпотом.

Они найдут меня. Они найдут и убьют всех, кто по желанию или случайно окажется рядом со мной.

– Тея, иди домой.

Я закрыла глаза и втянула морозный воздух.

– Мне так страшно, Каролина.

А ведь всего два лестничных пролёта и сотню шагов назад я мечтала просто выспаться. Я вспомнила Дэзи. После всего пережитого какой светлой была её улыбка. Моя получилась лишь тенью, но всё же.

– Тебе нечего бояться. – И голос звучал почти ровно. – Что бы ни случилось, я тебя не выдам, ясно?

Тея медленно кивнула.

– Ступай домой, веди себя как обычно, не привлекай внимания.

Она хотела кивнуть снова, но замерла.

– А ты?

– Сюда больше не приходи, забудь это место, меня забудь.

Для её протестов и моих уговоров не было ни времени, ни сил. Я взяла Тею за плечи и встряхнула – может, чересчур сильно. Проступившие было на её ресницах слёзы разом высохли.

– Ступай, – повторила я. – Твой отец наверняка волнуется. Ты передай ему – не сегодня, не завтра, когда утихнет всё… в общем, спасибо. Ну, уходи же, Тея.

Она ушла. Возможно, оборачивалась пару раз, я не видела. Суетливые шаги сначала ускорились, а потом стихли.

Ну вот и всё. А я уже успела привыкнуть к огонькам этого дома.

Я сползла по стене на землю и немного посидела так. Вот сейчас бы всё забыть! Вкус пива, запах духов Мэрг, улыбку Дэзи, кровь на руках.

Жаль, любимый шарф забрать не получится. Однако как славно, что мне досталась тёмная накидка с капюшоном – неотъемлемый атрибут любого разыскиваемого преступника. Совсем рядом раздался колокольный звон. Громко выдохнув вместе с последим ударом, я поднялась, вышла за ворота и зашагала в противоположную от храма сторону. А звон всё гудел эхом в ушах, провожал меня.

Улицы эти были мне знакомы. За зиму я, в поисках себя, обошла почти весь город. Тут недалеко стоял дом Руи – один из самых красивых и высоких, в пять этажей, но самый одинокий. Вся семья Руи погибла в ночь вторжения, и с тех пор, кто бы в этот дом ни селился, он повторял участь первых хозяев. Когда пятые по счёту жильцы, внучатый племянник герцога Грейвуда с женой и двумя детьми, задохнулись от дыма во время пожара, дом Руи опустел навсегда. Лишь время от времени он служил пристанищем несуеверным бездомным, а иногда – мне.

Я заканчивала работу в доме Лосано и приходила сюда, считала новые трещины на окнах, пугала спящих пауков, поднималась по ветхим ступенькам на верхний этаж, через чердак – на крышу. Подошва скользила по замерзшей черепице, ветер трепал шаль, а я сидела и смотрела на небо. Искала Богов. Не знаю, зачем, – я ни разу ничего не попросила. Вдруг каждому человеку отведено только одно желание. Потревожу Богов, потрачу желание на ерунду, а важное потом никто не услышит.

Сейчас попросить? Я глянула на небо и тут же опустила голову, ниже нахлобучив капюшон. Ну уж нет, пусть Боги сначала докажут, что не забыли обо мне и готовы слушать.

К дому Руи я, конечно, не пошла. Улицы, петляя, вели меня в нижние кварталы: стены становились всё обшарпаннее, каблук всё чаще застревал в криво положенной брусчатке. Редкие прохожие сторонились меня. Здесь каждый сторонился другого, воздух загустел в тоскливой атмосфере недоверия и подозрительности, но я, конечно, воображала, что избегают именно меня. Может, рассмотрели убийцу, а может, разгадали, что минуту назад я подумывала кого-нибудь ограбить… Тогда у нуррингорских псов хоть появился бы настоящий повод за мной гоняться.

– Да чтоб тебя в канаве с пробитой головой нашли, пьянь ты вшивая!

Я отскочила от шатающегося, дурно пахнущего мужчины и ведра холодной воды, которое прилетело ему в голову.

Город проснулся. Утренняя суета быстро разогнала ночное оцепенение. На рыночной площади торговцы уже раскладывали товар по прилавкам, и первые покупатели сновали между ними, выпрашивая скидки. Я пришла не ради покупок – у меня в карманах не нашлось бы даже райна для кружки пунша или вчерашней сухой лепёшки. Мне нужно было затеряться в толпе до первых сумерек, когда тени уже укрывают, а межи ещё не вышли отлавливать нарушителей комендантского часа. А потом оставить этот город навсегда.

– Не хочешь купить зеркало? Эй, девушка! Из Виарта, с камешками!

Старик в истасканном балахоне сверлил меня взглядом. Одной рукой он тыкал в товары на прилавке, вместо второй пустой рукав болтался вдоль тела. Вокруг покупатели торговались за кроличью тушку или пару перчаток, а тратиться на безделушки старика никто не желал.

– Простите.

Я ускорилась. Толпа на рынке, где нужно отдавать деньги, собралась редкая, но я знала, где людей больше.

В центре площади стоял длинный павильон без окон, и сюда местные, а иногда и жители соседних деревень стягивались ещё до рассвета. Я проскользнула внутрь и нашла конец очереди. Передо мной молодая девушка укачивала младенца, то тихо напевая, то рассказывая выдумки о далёких солнечных странах. «Закрывай глаза, засыпай, не приснится тебе Чёрный лес…»

Прошла минута, а за мной уже выстроилась новая очередь. Кто-то грузный подошёл совсем близко и хрипло дышал в макушку. Я так и не обернулась.

– Следующий!

Вереница рабочей силы двигалась медленно. Куплет колыбельной – шаг, припев – полшага.

– Вы двое – на стройку.

От усталости и духоты меня мутило. Время от времени пустой желудок напоминал о себе глухим урчанием, голодную музыку тут же подхватывали другие. Мы переглядывались и посмеивались.

Когда передо мной остался десяток желающих заработать, я смогла рассмотреть распорядителя: он стоял на возвышении с большой учётной книгой в руках. Вроде приятный, с открытым лицом и мягкими пухлыми губами.

– Чего ты опять сюда припёрся, калека безногий? – выкрикнул он следующему в очереди. – Я сколько раз говорил, нет для тебя работы.

В ответ послышалось неясное бормотание.

– Какое мне дело до того, что ты ветеран войны! На чьей стороне воевал, герой? Проваливай, иначе тебе помогут.

На чьей стороне… Сам распорядитель был мидфордцем, одним из тех, видимо, кто успел вовремя сориентироваться.

Следующего послали на бойню, он долго благодарил, прежде чем выйти с другой стороны. Два парня отправились в услужение к городским стражам. Наконец, к распорядителю подошла девушка с ребёнком на руках.

– Что за день, одни ущербные, – нарочито громко пожаловался он.

Ребёнок проснулся и заплакал.

– Я могу работать, – запротестовала девушка, – мне его просто оставить не с кем.

– Вижу я, каким местом ты работаешь. – Под звуки смешков – натужные в толпе и угодливые от охранников на выходе – распорядитель опустил тетрадь. – Тебе только подаяние просить. Может, кто сжалится.

В горле пересохло. Хотелось закрыть глаза, но тогда вернутся зачастившие фантазии с вилочками для рыбы.

– Впрочем, я тебе помогу. – Распорядитель вдруг заговорил тихо, почти нежно. – После обеденного колокола перерыв будет. Ты иди, подожди меня в подсобке.

Девушка потопталась на месте, бездумно поглаживая головку ребёнка, и побрела куда сказали.

– Следующий.

Я подошла. Выдержала оценивающий взгляд.

– Крепкая? – Распорядитель поводил пером по странице.

Я протянула ему руку – он с усмешкой сжал её. Я сжала в ответ. Что ж, пальцы у меня всегда были сильные. Чем тусклее становилась самодовольная гримаса распорядителя, тем яростнее мои ногти впивались в его кожу.

Хватит, Каролина, пожалуйста.

Быстро разжав хватку, я спрятала руки за спину и улыбнулась. Ох, как же он хотел отвести меня в подсобку прямо сейчас, не дожидаясь обеда.

– Прачечная. – В тетради появилась очередная галочка, а мне протянули соответствующий талон. – Дымный переулок.

Я поспешила к выходу. Свежий воздух приятно обжёг лёгкие. Прачечная! Может, Боги всё же иногда замечали меня? Тёплое, непроходное место, стопка поглаженного белья – еда на два, а то и три дня.

Хозяйка, полная краснощёкая женщина, встретила меня недовольным ворчанием. И угля мало привезли, и рук ей не хватает, а те, что есть, корявые. Заказчик скупой, королевский налог непомерный… в общем, как чудесно, что Боги послали ей меня.

Мы прошли через заполненную паром комнату, где женщины отбивали горячее бельё плоскими деревянными палками. А дальше меня ждал тяжёлый утюг, печь с тлеющими углями и бесконечные вары ткани.

– Я уйду, когда прозвонит обеденный колокол, – предупредила я хозяйку. – Сколько успею сделать, столько и заплатите. Договорились?

Она поворчала еще, но всё же кивнула и оставила меня одну.

Руки заняты, голова свободна – время размышлять о прошлом и планировать будущее. Равно сложные для меня задачи. Все мысли остались снаружи, жаль, усталость пришла со мной. Под ритмичный стук из соседней комнаты я ходила вокруг большого стола, рукавом стирая пот со лба, подсыпала в утюг горячие угли и превращала складки в ровное полотно.

Любопытно, чьи это скатерти? Мягкие, из тончайшего хлопка, с витиеватыми вензелями в углах, они казались достойными королевского стола. Так и воображаешь, как королева Кейлет берёт с белого полотна серебряную ложечку и набирает шоколадное суфле из хрустальной пиалы.

Я знала, каков на вкус шоколад, хоть и не помнила, чтобы пробовала его. Я представляла мягкость ируланского шёлка на плечах и холод хрусталя, и ощущения эти ярче жгли ладони, чем мозоли от ручки утюга.

Если к лучшему всё? Отец Теи встретил меня на дороге в Виарт, в столицу. Отправлюсь туда, может, найду там себя?

Колокол прозвучал одновременно с болезненным спазмом в желудке. Не знаю, сколько мне заплатят, но первым делом я куплю себе еды. И чай.

Две стопки выглаженных скатертей и постельного белья были выше меня ростом. Какие-нибудь важные господа, которые могут позволить себе прачечную, будут сегодня ночью засыпать на этих простынях, гладких и мягких, и не думать обо мне.

Пару минут послушав тишину, я подобрала накидку и направилась к выходу. Быстро уладить всё с оплатой – наверняка будут торги за каждый райн, – пересечь ещё полгорода и выждать у северных ворот благоприятный момент, чтобы… Почему я слушала тишину? Я не заметила, когда в соседней комнате прекратился ритмичный стук палок. Те женщины закончили раньше?

Я замерла у двери, но тут она распахнулась, хозяйка чуть не налетела на меня. Румянец на её щеках уступил место желтоватой бледности.

– Закончила? – Её взгляд скользнул мимо. – Можешь идти.

Она сделала шаг в сторону, освобождая проход.

– Вы не желаете проверить?

– Сразу ж видно, что ты постаралась! Выходи.

Я вцепилась пальцами в дверной косяк.

– Что с оплатой?

Хозяйка быстро зыркнула на меня и тут же отвернулась.

– Там своё получишь, выходи.

Один глубокий вздох, два удара сердца, и я переступила через порог. Пар в комнате ещё не развеялся. Тёплые клубы молочного цвета кружились и обволакивали тёмные силуэты.

– Удачный у тебя сегодня день, – лениво протянул тот, что стоял ближе ко мне. – И работа сделана, и платить не надо.

У меня за спиной хозяйка что-то промычала, затем тихо, по стеночке обошла комнату и юркнула в боковую дверь.

Стражи Нуррингора не походили на городских и наверняка отличались от королевских. Дело было не в форменном мундире, удушливо чёрном и застёгнутом на все ремни от паха до подбородка. Нуррингорские псы каждый день видели смерть и причиняли смерть. На их лицах была скука.

Тот, который заговорил первым, выглядел молодо, даже привлекательно. Три металлические нашивки на рукавах выдавали в нём капитана, но в другой одежде и с причёсанными, а не растрёпанными волосами он мог бы притвориться принцем. Осанка соответствовала, и походка – горделивая, вальяжная…

А что мне ещё было делать, пока он приближался? Смотреть.

– Ты накидку набрось на плечи. – Широко улыбаясь, он ласково погладил мою щеку тыльной стороной ладони. – На улице прохладно, а ты тут разгорячилась, вспотела. Не приведите Боги, ещё простудишься. Тварь.

Айвор

Та же тюрьма, в которой я уже побывала вчера. Вчера ли?

Камера другая: маленькая, без койки, только стол в центре и твёрдая лавка.

Безвольный охранник, который позволил мне уйти с Мэрг, куда-то подевался, и тех мечтателей, любителей выпивки и азартных игр, отпустили. Сегодня тюрьма казалась тихой и безлюдной, словно не осталось в городе иных преступников.

– Вставай.

Нос чесался. Рассказать бы кому – не поверят. За последние сутки я съела пару кусочков вяленого мяса, и желудок не уставал напоминать об этом тошнотворными спазмами; рёбра ныли, щека саднила, а больше всего беспокойства мне доставлял нос.

Я выплюнула сгусток крови.

– Вставай.

Не такая простая задача со связанными за спиной руками. Я оперлась плечом о край стола, подтянула к груди колено, оттолкнулась и как-то смогла подняться.

Капитан был терпелив – ждал, пока я распрямлю спину и посмотрю ему в глаза. Он также был великодушен: иногда не бил, а только замахивался.

– Как и зачем ты убила младшего Лосано? – Он небрежно засунул руки в карманы, но я знала, что игра ещё не закончена.

– Как? Железным штырём между рёбер. Зачем… а зачем меня об этом спрашивать? Мой ответ как-то повлияет на благоустройство клетки в Нуррингоре?

– Вряд ли ты доживёшь до клетки, – вставил другой страж. Подпирая боком стену, он крутил в пальцах маленький нож и при этом неотрывно наблюдал за мной. Наверное, тоже хотел поиграть. – Герцог пожелал быстрый результат.

– Что-то вы не спешите, – посетовала я.

Не то чтобы я торопилась умереть. Пусть время от времени приходилось сжимать зубы, чтобы не рычать от тоски и бессилия, обычное любопытство не позволяло мне сдаться. Узнать, что будет. Узнать, что было. Но если другого выхода отсюда для меня не предусмотрено – палачами, Богами, собственной глупостью, – то пусть это случится раньше.

Третий, он стоял у меня за спиной, вдруг развеселился.

– И правда, Миро, – послышался его немного гнусавый голос, – давай заканчивать. Пока в городе, хоть пообедаем прилично, развлечёмся.

Миро, значит. Мидфордец? Нет, не похож.

– Я не голоден. Да и не придумал пока развлечения забавнее этого. – Чуть склонив набок голову, капитан улыбнулся мне, как будто мечтательно. – Герцог Лосано дал нам ответственное поручение: найти и наказать.

Он подошёл ко мне вплотную и прошептал на ухо:

– А ещё отдельно доплатил, чтобы ты при этом скулила.

Приподнявшись на носочки, я тоже потянулась к его уху, но не шептала – сказала, чтобы все расслышали:

– Скулить – твоя прерогатива, пёс.

Он скрыл удивлённый возглас смешком. Я почувствовала его ладонь на затылке, кулак сжался и закрутил волосы. Под одобрительные выкрики товарищей он рывком развернул меня к себе спиной. Понюхал макушку – наверное, вчерашний розовый шампунь не выветрился.

Удар грудью о крышку стола выбил воздух из лёгких. Я хотела вздохнуть, но несколько рук надавили мне на плечи и спину. Пыталась вырваться, но могла только мелко вздрагивать. Юбку рванули вверх, я ощущала каждый дюйм оголившейся кожи. Треск одолженного дорогого белья. Холод. Бряцанье пряжки. Его пальцы на моих бёдрах.

Кто-то расхохотался. Я закрыла глаза. Сейчас попросить Богов? А чем они помогут… быстрой смертью? Нет, не сегодня, не это моё желание.

Всё внезапно прекратилось. Меня резко поставили на ноги, кто-то одёрнул платье. Пока капитан торопливо застёгивал штаны, так и не успев спустить их, другой грубо усадил меня на скамью. Сквозь шум в ушах и стучащие зубы я расслышала одну фразу: он идёт.

Скука разом сошла с лиц моих тюремщиков, самоуверенность развеялась. Если псы так засуетились, то кого мне ждать? Волка? Охотника?

Справившись с ремнём, капитан наклонился и рукавом стёр кровь с моих губ. Я отвернулась. Он погладил меня по щеке.

Шуршание, возня, невнятные ругательства. Через минуту я осталась одна. Думала, что слушаю стук своего сердца, но то были шаги. Тяжёлые, неспешные, от них стены будто бы вибрировали, а мои зубы стучали ещё громче.

Чудовищем Нуррингора его называли. Королевский судья, тюремщик, палач. Ориентир жестокости. Одна его подпись… может, небрежный взмах рукой – и заключённый становился приговорённым. Имя его произносили с тем же благоговейным ужасом, с каким боялись вспоминать межей. А я уже израсходовала на сегодня все запасы страха, поэтому уставилась на дверь с любопытством.

Он едва прошёл в проём. На голову выше самого рослого мужчины, в плечах шире великанов, которые, если верить легендам, бродили по миру тысячу лет назад. На его мундир ушло больше кожи, чем понадобилось бы для формы троих его людей.

– Госпожа Каролина.

Его низкий хрипловатый голос вывел меня из оцепенения.

– Гранд Айвор? – спросила я зачем-то. Разве ж тут спутаешь.

Этот точно не успеет меня изнасиловать – если прижмёт к столу, позвоночник сломается, и всё быстро закончится.

Он обошёл вокруг. Я почувствовала, как сгустился надо мной воздух, сдавленный под его тяжестью, а потом верёвка на руках лопнула. Кажется, он разорвал её пальцами.

Маленькая свобода возымела странный эффект: перед глазами поплыло, тошнота подступила к горлу. Онемевшие руки едва слушались, но я смогла схватиться за край стола, чтобы не упасть.

– Мои люди с утра были заняты вашими поисками и упустили некоторые новые обстоятельства.

Он так и остался стоять у меня за спиной, судя по звукам, отошёл к стене.

– Какие обстоятельства? – спросила я машинально.

– Мне известно, что это не вы.

Я перебросила ноги через скамью и повернулась к главному палачу. Камера крутанулась на пол-оборота дальше, покачалась и вернулась на место.

– Что, не я?

– Не вы совершили преступление, за которое чуть не поплатились.

Тряхнув головой, я прогнала темноту и сфокусировала на нём взгляд.

– Это я.

Его длинные волосы были столь же бесцветно белыми, сколь чёрными были его глаза. Половину лица и шею изрезали шрамы – ломаные, тоже чёрные линии. Его словно хлестали огненной плетью, но вместо ожогов и рубцов осталась мёртвая ткань из угля и пепла. Говорили, это тёмная душа рвётся наружу.

Наверное, никто так долго на него не смотрел.

– Нет, – последовал запоздалый ответ, – не вы. Вы – можете быть свободны.

Я замотала головой. Вдруг он не разглядел с высоты своего роста – я оттолкнулась ногами от скамьи и уселась на стол.

– Я отказываюсь. Не смейте! Пожалуйста… – вот он, миг настоящего ужаса. Всё, что произошло до этого, померкло.

– Как королевский судья я обязан следить, чтобы в Нуррингор попадали настоящие убийцы, госпожа Каролина.

Разгадав моё желание, он пододвинул к себе скамью и сел. Так наши лица оказались на одном уровне. Он и правда знал. Чернота его глаз выдавала больше, чем некоторые страстные речи.

– Настоящие? – я ни разу не кричала сегодня, но голос сел. – Ей семнадцать лет. Этот выродок…

– Я бы попросил… всё же покойный наследник герцога, самой титулованной и состоятельной особы в городе.

– Этот мерзкий выродок насиловал Тею с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать.

– И вот два дня назад девушке под руку попался железный штырь, валявшийся на полу беседки. – Гранд Айвор, пересказывая трагические события, скучающе рассматривал ссадину на моей шее. – После она в панике прибежала к вам и просила о помощи, а вы велели позвать стражей и молчать. Так всё было, госпожа Каролина? Вы можете идти, вас ждут на улице.

Я сложила руки за спиной.

– Вам нужен преступник? Я здесь. Можете позвать ваших псов – пусть задерут мне юбку, пусть делают, что хотят. Можете запереть меня в вашей тюрьме до конца жизни. Можете сразу межам отдать, как там… в качестве ресурса. Не трогайте девочку.

Уголок его губ – на чистой, не обезображенной шрамами половине лица – дёрнулся то ли в неуместной улыбке, то ли в гримасе отвращения.

– Почему? – он сощурился.

– Что?

– Вы с этой девушкой состояли в любовной связи?

– Что? Да нет же!

– Тогда почему вам есть дело?

А почему я дышу? Почему испытываю нужду в пище, свете или дружеском прикосновении?

– Потому что, – протянула я медленно, – это свойственно человеку. Привязываться, заботиться, сострадать… Или вы не человек?

– Не совсем.

Вдруг вспомнив о чём-то, он расстегнул мундир и достал из внутреннего нагрудного кармана помятую лепёшку.

– Вот, – он протянул мне хлеб. – Сострадание.

Я схватила угощение и вгрызлась в тесто зубами.

– Так себе последний ужин осуждённого, – пробормотала я с полным ртом. – Но спасибо.

– Вы уйдёте наконец?

– Нет.

Мимо маленького зарешёченного окошка под самым потолком, каркая, пролетела ворона. Мы одновременно посмотрели вверх, а потом друг на друга. Я не знала, как иначе демонстрировать решимость, только твёрдым взглядом. А он точно не ожидал, что кто-то способен так долго на него смотреть.

Проглотив последний кусок лепёшки, я вытянула вперёд руки.

– Давайте уже заканчивать, – я соединила запястья. – Меня срочно нужно изолировать, я со вчерашнего вечера мечтаю воткнуть в чьё-нибудь горло вилку для рыбы. Пожалуйста… Вас называют чудовищем, но в сравнении с людьми, которых я встречала сегодня, в вас я чувствую больше милосердия. А если правду говорят, то не всё ли вам равно, чью казнь благословить?

Ножка скамьи противно проскрежетала по полу. Гранд Айвор поднялся, а я невольно отклонилась назад.

– Милосердие. Не представляю. – В поисках тени он отошёл в угол камеры. – Как это ощущается?

– Как щипцы, – ответила я без раздумий. – Они вгрызаются в сердце и отрывают от него по кусочку.

– Теперь я понимаю ваше стремление умереть.

Я слабо улыбнулась.

– Вы, значит, разговариваете на языке боли. Я знаю его. Что ещё вам перевести?

Он провёл рукой по волосам и отвёл их за ухо. Я повторила движение. Его шрамы на виске и моя седая прядь – как отражение друг друга. Следующим жестом он указал на дверь.

Приговор или избавление? Я одинаково боялась и того, и другого. Часть меня, маленькая, озлобленная, рвалась на свободу. Помчаться вперёд, оставить низкие потолки и сырые стены, вдохнуть свежий воздух – себе, для себя. Скопить денег и уехать в Виарт, прожить жизнь – если не свою, так новую, какую-нибудь чудесную и кружевную…

Но каждый шаг давался всё труднее. То и дело я поглядывала вниз – не волочатся ли за ногами тяжёлые железные цепи.

Гранд Айвор шёл немного впереди – слева от меня, а другая его сторона снова нашла тень.

Боль, твой верный спутник. Печаль, мой тихий враг.

Строки из старой баллады вспыхнули в памяти, обрисовав его профиль знакомой резкой линией, но тут же погасли. Лестница вела вниз.

Оглядываясь на воображаемые цепи, я считала ступеньки, отдаляющие меня от неба. Свет из окон не проникал сюда. Воздух редел. Становилось всё холоднее, зато так запах почти не ощущался.

Я знала, что там.

Под землёй не оказалось коридора, чтобы вздохнуть и подготовиться, – лестница сразу вывела нас в большое круглое помещение. Приземистый пожилой мужчина в грязном фартуке раскладывал инструменты на полках, бряцанье гулким эхом отражалось от стен. Лекарь, так его почему-то называли, поприветствовал королевского судью сухим кивком.

В центре круглой комнаты, параллельно друг другу, стояло несколько столов. Некоторые пустые, другие накрыты простынями из жёсткой, посеревшей от времени ткани. Такие никто не стал бы гладить.

Я покачнулась, но меня подхватили под локоть.

На одной из простыней алело пятно крови. Я не смогла бы вот так узнать силуэт человека под ней, но расположение пятна – правый бок, – именно там, вокруг ржавой железной палки, я ощупывала рану Лосано-младшего, ещё надеясь его спасти.

На соседнем столе лежала Тея. Её не укрыли пока… не накрыли. Тея была такой же, какой я видела её утром: руки на груди замотаны в шаль, кудрявые волосы обрамляют лицо, только губы очень бледные и ресницы не шевелятся. Мне бы спросить, но последний кусок лепёшки застрял где-то между горлом и желудком и не пропускал слова.

Гранд Айвор заговорил сам.

– Она хотела сбежать.

Звяк – это лекарь уронил на пол тонкий нож в форме лепестка. Не надо больше рассказывать, пожалуйста.

– Выбрала лёгкий путь: пробралась в спальню хозяина, нашла его тайник. – Он всё ещё держал меня, и только этот локоть не дрожал. – Выйти не успела. Герцог разозлился, а девушка…

– Тея.

– Подумала, что признание ей поможет, послужит оправданием. Но герцог Лосано узнал правду о сыне и не сдержался.

Не сдержался. Бесконечно медленно я повернула голову на рассказчика, потом опять на Тею. Она никогда не обматывала шаль вокруг шеи так плотно.

– Что с ним будет? С герцогом? – я не узнала свой голос.

Ответа не последовало.

– Что будет с ней?

– То же, что и со всеми.

– У неё отец…

– Даже если бы у него нашлись средства выкупить тело, убийц хоронить не положено.

Тело. Не положено. Живые научились радоваться телам, ведь гораздо милосерднее кормить межей ими. Обрывки фраз не желали складываться вместе. Не было смысла. Никакого, ни в чём.

– Теперь вы уйдёте?

Я кивнула, и он отпустил меня. Не я – стены вокруг закружились. Снова ступеньки, снова цепи тянули меня назад. Я не попрощалась, но если вернусь, останусь там навсегда.

Я не помнила, как оказалась снаружи. Двери, решётки, какие-то люди что-то говорили мне вслед. Стены наваливались – я отталкивала их руками и шла дальше. А потом вдруг шум, свежий воздух, и голова закружилась. Стены исчезли и, беспомощно хватая пустоту, я стала оседать на землю.

Меня обхватили за плечи и потащили куда-то. Я отстранённо наблюдала, как ровная брусчатка под ногами превращается в ухабистые обломки с редкими сухими травинками между ними. Шаг, ещё шаг. Скоро суета городских улиц осталась позади. Снова мир вокруг завертелся. Я упала на колени, и меня вырвало на чьё-то покосившееся крыльцо. Избавившись от непереваренного хлеба, желудок спазмами выталкивал белую пену – и слёзы, слёзы всё текли.

– Вот так, хорошо. – Кто-то сильный и ласковый гладил меня по волосам. – Теперь прополощи рот.

Легко было слушать этот голос и подчиняться. Я взяла протянутую флягу, умылась. Вода заглушила привкус рвоты и крови, но вязкая тошнота осталась.

– Молодец, теперь ты почти похожа на живого человека.

– А на кого была похожа раньше?

– Ой, лучше тебе не знать. У нас Гвин, повар, любит сказочки про всяких зеленокожих тварей с южных болот рассказывать, у него потом спросишь.

Мэрг я узнала не по голосу, даже не по аромату духов, просто рядом с ней менялось моё ощущение жизни.

– Как вы нашли меня? – я наконец смогла повернуть голову и посмотреть на неё.

Мэрг сидела рядом со мной – тоже на коленях, в замызганной юбке, но, будь проклят этот мир, если королева на своём троне держала такую же осанку.

– Глупая, они ведь сразу ко мне пришли. Я отвечаю так уверенно: нет тебя тут. Они искать – а тебя и правда нет.

– Простите…

– А потом сам Айвор пришёл, когда про эту девушку выяснилось.

Наверное, я опять позеленела, потому что Мэрг заговорила быстрее:

– Неважно это теперь. Прошлое нельзя изменить, потому оно так и называется. И горевать нет никакого толку, и жалеть.

– А когда началось прошлое? – спросила я.

– Секунду назад. Пойдём домой, Каролина.

Сначала передо мной поставили горшочек наваристого говяжьего бульона. Мэрг сидела напротив и внимательно следила за каждой ложкой, которую я отправляла в рот. Потом был пирог со шпинатом, который мне пришлось съесть до последней крошки. Решив наконец, что еды во мне достаточно, Мэрг сама отправилась на кухню и принесла маленькую рюмочку с чем-то коричневым.

Напиток обжёг нёбо и разлился по телу приятной вялостью.

– Комната для тебя готова, – сообщила Мэрг.

Я кивнула, но тут же замотала головой, отчего перед глазами запрыгали разноцветные пятнышки.

– Можно мне ещё здесь посидеть? Не могу сейчас одна.

Комната для меня. А раньше Мэрг сказала: пойдём домой. Я повторяла это слово всю дорогу – то мысленно, то шёпотом пробовала на вкус. Оно согревало ярче, чем горячий бульон или алкоголь.

Просьбу мою услышали. На соседний стул тихо опустилась Дэзи. Она понюхала пустую рюмку и вопросительно взглянула на Мэрг, но та грозно нахмурилась.

Место с другой стороны заняла Нора. Рядом – наверное, самая красивая девушка в этом городе, это её портрет висел на лестнице, увлекая и смущая посетителей. Изящно откинув за спину золотистые волосы, она посмотрела на меня: немного свысока и самую малость сочувственно.

– Я сразу хочу предупредить, – быстро проговорила она, – если ещё раз увижу тебя рядом с Арвином, задушу во сне подушкой.

– Солль, перестань, – шикнула Нора.

– Кто такой Арвин? – спросила я.

– Гранд Ренфолд, – вставила Мэрг, – ты вчера с ним познакомилась. И, Солль, в моём доме никто никого не душит.

Снова прозвучало: дом. Я часто ощущала себя чем-то эфемерным, едва существующим, а это слово за ниточку привязывало меня к реальности и не давало рассеяться.

А свободные места за нашим столом кончились, и вокруг заскрипели стулья. Девушки приносили их из разных концов зала, рассаживались, тихо переговариваясь, а я запоминала их имена. Скоро Мэрг оказалась в центре клумбы из разноцветных платьев и пышных париков.

– Мэрг, а расскажи про чародеев, – попросила Дэзи.

Перешёптывания разом стихли, а Мэрг закатила глаза.

– Опять? – Её левая бровь изогнулась в форме утёса Самоубийц, что на западном побережье.

– А ты давно не рассказывала.

– Да, Мэрг, пока клиенты не повалили, – добавила Лурин, полноватая молодая женщина с мягкими чертами и россыпью веснушек на носу.

– Каролина не слышала ещё. И Лииса у нас совсем недавно.

– Лииса всё равно ничего не поймёт.

Раздались смешки. Услышав своё имя, Лииса заозиралась, но её похлопали по руке, мол, не обращай внимания.

Год назад она приплыла из Лорга на торговом корабле. Объясниться не смогла, но наотрез отказалась возвращаться в тёплую страну, где наливался солнцем виноград для самого дорогого вина и росли сладкие фрукты оранжевого цвета. С тех пор Лииса выучила всего несколько фраз на рокнурском, а остальной лексикон заменяла улыбкой и широко распахнутыми глазами. Прошлой ночью Дэзи поделилась, что из-за необычной внешности, смуглой кожи и тёмных глаз клиенты первое время хотели только её, девушку из Лорга.

– Расскажи про чародеев, Мэрг, – повторила Дэзи.

Она придвинулась ближе к столу – и ближе ко мне. Плечо, обтянутое мягким льном, коснулось моего, и мне ужасно захотелось положить на него голову.

– Они жили на полуострове задолго до того, как сюда, обогнув мыс Акулий Плавник, приплыли короли-открыватели. Они были здесь даже до появления Разлома и межей. Никто теперь не знает, сколько их было, чародеев. Древние племена звали их Ллуриэн, что на языке Фэй означает «Названные Богами».

– Звучит почти как моё имя, – Лурин приосанилась, но у остальных это вызвало лишь смешки.

– Вы знаете Фэй? – спросила я.

Мэрг мягко улыбнулась.

– Нет, конечно. Письменный вовсе не сохранился, а так некоторые слова в наш язык перекочевали и стали нарицательными. Вот как имя чародеев. Внешне они от людей не отличались, о силах своих не рассказывали, а силы у чародеев были немеряны, сами Боги их раздавали.

– Боги забыли о нас.

– Да, Мири, Боги забыли о нас, но мы-то помним об этом, не обязательно каждый раз повторять. Когда-то всё было иначе. Боги создали чародеев, чтобы те оберегали нас на земле. Их настоящие имена записаны в священной книге острова Фэй…

– Но остров сожгли, а чародеи что-то не пришли нас защищать – выходит, не такими уж и сильными они были. Конец истории, не понимаю, зачем её рассказывать, – мрачно подытожила Солль.

Мне снился сухой ветер. С бесшумным воем, что слышен лишь в голове, ветер кружил между голыми деревьями, вгрызался в землю, срывая пласты, поднимая комья из травы и глины. Ветер обратился водой: лёгкой она была, разлеталась мелкими брызгами, собиралась в красные облака и проливалась кровавым дождём.

Ветер обратился пламенем. Белым оно оказалось, холодным. Не сгорел в огне замок с круглыми башнями, не корчились люди, не летели снопы искр… мгновение, и остывший чёрный пепел уже не помнил, чем был раньше.

Моя голова лежала у Дэзи на плече. Кажется, я уснула во время спора, остались ли живые чародеи и вернутся ли они снова вместе с Богами. А проснулась я оттого, что входная дверь отворилась, впустив сквозняк и шумную компанию.

Ленивый тон, вальяжные движения. Чёрные форменные мундиры с нашивками на рукавах, сейчас с небрежно расстёгнутыми на шее ремнями. Стражи Нуррингора проделали хорошую работу сегодня и пришли отдохнуть.

Капитан сразу же нашёл меня глазами. В преувеличенном почтении склонив голову, он широко улыбнулся.

Дэзи сжала мою руку. Стул под Мэрг тревожно скрипнул.

– Я выпровожу их.

– Не нужно. – Я успела подняться раньше.

– Будет вернее, если Мэрг их прогонит, – шёпотом вставила Нора. – Ты скорее поднимайся наверх, а мы никого в твою комнату не пустим.

Первый урок, который я выучила у Мэрг, – осанка. Выпрямив спину, я смотрела на капитана, а он, может и хотел, но не смог отвернуться.

Второй урок, который я выучила…

– Не они используют нас, а мы их, ведь так? – Сонное оцепенение прошло. Я обратилась ветром – ветер застыл натянутой страной. – Где это ваше зелье, которое нужно в вино добавлять. Я хочу, чтобы он скулил.

Миро

Апрельский дождь ещё называют ойро. Это кожаный барабан, который привезли когда-то гости с далёких берегов восточного Кануана. Крупные капли – первые тёплые в году – стучат по крышам и жестяным козырькам, как быстрые ладони музыканта.

На носочках я прокралась по скрипучему полу, распахнула окно и высунулась наружу. В нос ударил запах прибитой пыли, но он ощущался гораздо свежее застоявшегося после ночи воздуха спальни. Волосы тотчас намокли. Капли дождя стекали по шее и спине, пропитывая шёлк ночной сорочки.

– С ума сошла? Простудишься ещё.

Меня затащили обратно в комнату. С треском захлопнулась оконная рама, утренняя прохлада и шум пробуждающегося города остались за стеклом.

– Ты всегда просыпаешься раньше. Успеваешь одеться и сбегаешь – хоть через окно.

С началом апреля пошёл мой второй месяц в доме Мэрг, и за это время Миро, капитан нуррингорских псов, чаще ночевал здесь, чем в где-либо в другом месте. Девочки шутили, что на него уходит добрая половина запасов зелья от Куары. Мэрг же тихо не одобряла. Постоянных клиентов – при всей выгоде – она не жаловала, а пыталась скорее спровадить.

Но Миро не спроваживался. Вечерами он приходил всё раньше, а по утрам пытался уходить позже. Вот и сейчас он стоял передо мной: рослый, обнажённый, тщеславный. Миро наслаждался своими размерами, рельефом мышц, ровными зубами и здоровой кожей. Однако, убеждённый в собственной привлекательности, он не уставал тщетно высматривать восхищение в моих глазах.

– Доброе утро, – сказала я привычное.

– Доброе! – Миро фыркнул. – Ты представляешь, как холодно в стенах Нуррингора после твоей постели? Сегодня мой выходной, проведём его вместе?

Он сделал шаг и бёдрами вжал меня в подоконник.

– Или вовсе уедем? – Его шёпот обжёг висок. – Хоть в Виарт, если тебе интересна столичная жизнь, хоть в Минтию. А можем на корабле уплыть в Лорг, хочешь? У меня высокое жалованье, я успел накопить.

Пропитанная дождём ткань сорочки облепила кожу, не скользила, а царапала. Нам нельзя смущаться, говорила Мэрг, иначе они перестанут верить. Я и не смущалась – смутился, часто задышал Миро, когда оборка широкого выреза сползла до локтя.

– Нет, – сказала я запоздало.

– На что отвечаешь нет?

– На всё.

Пальцы на моём плече сжались стальными клещами.

– Отпусти меня, Миро.

Он тихо зарычал.

– Отпусти.

– Я могу обвинить тебе в воровстве… – Миро оставил плечо и сгрёб волосы на затылке. Капли заструились по моей шее, он собирал их губами и шептал: – Могу подбросить тебе оружие, запрещённые книги, выволочь на улицу после комендантского часа… И тогда, без всякой платы и церемоний, я буду наведываться в твою клетку в Нуррингоре когда захочу, и делать с тобой всё, что пожелаю. Так что ты ответишь?

– В тот первый вечер, когда ты пришёл, мы условились, Миро, – сказала я ровно. – Если ты ещё раз применишь ко мне силу, мы больше не увидимся.

Ещё одно тихое рычание обратилось смешком. Миро расслабился, но не отпустил совсем.

– Ненавижу тебя, Каролина. – Прижавшись лбом к моему лбу он говорил будто бы нежно. – Ненавижу, как сильно меня к тебе тянет. Ненавижу то, что пока я там за чёрными воротами, среди чудовищ и немытых, смердящих полумертвецов, ты тут лежишь под кем-то другим. Ненавижу эту твою лишь тень улыбки.

Большим пальцем он потянул вверх уголок моих губ, после резко прижался, запечатал их коротким болезненным поцелуем и отпрянул. Сбивчиво дыша, Миро сел на угол кровати и принялся натягивать брюки.

– Я тоже ненавижу тебя, Миро. – Я перебирала пальцами вырез рубашки, но возвращать её обратно на плечо не торопилась.

– Если бы, – он широко улыбнулся. – Ты вообще ничего не испытываешь ко мне кроме лёгкого отвращения, ведь так?

– Так.

Миро набросил мундир. У самого выхода он оглянулся и бросил:

– Я до глубокой ночи буду в «Костях». Потом… потом приду к тебе.

Миро. Недавно ему исполнилось двадцать четыре, а на службу к гранду Айвору он поступил в семнадцать. Обладал необходимыми качествами и быстро дослужился до капитана. Не простой нуррингорский пёс – ищейка. Он не рассказывал о семье, не вспоминал детства, словно появился на свет в форменном мундире. Тяжёлом и удушливом – впрочем, Миро снимал его в последнюю очередь. Он расхаживал по спальне босой, без брюк и белья, но в мундире, подставляя капитанские нашивки бликам свечей. Мальчик. Если бы не история нашего знакомства, я могла бы ласково гладить его, спящего, по голове.

Миро любил игрушки – каждый раз новые, и чтобы ломать их. Со мной не вышло. Нельзя сломать то, что уже рассыпано осколками. Стараясь изо всех сил, Миро не заметил, как рядом со мной повредился сам.

Я быстро привела себя в порядок и вышла в коридор. Было тихо. Гости спали, девушки обычно не поднимались до обеда. Сегодня и вовсе не торопились – выходной был не только у Миро.

Из комнаты Лиисы доносилось едва слышное шуршание. Нора отдыхала. К Дэзи снова наведался её влюблённый поэт, наверняка она давно проснулась, чтобы поймать первый свет и почитать у окна. Бессознательно я вела рукой по стене. Тёплые шершавые обои, деревянные доски дверей… Краска, трещины, пыль. Мне нравились текстуры. Порой казалось, что в кончиках пальцев хранится и таится моя память.

Самая большая спальня в конце коридора в эти дни пустовала: Мэрг уехала в Виарт продлить разрешение на работу. Без Мэрг было тревожно, хотя порядок в доме ничто не нарушало. Гости вели себя пристойно: платить не отказывались, границ дозволенного не нарушали. Поначалу я удивлялась, но скоро объяснение явилось в лице неожиданного покровителя.

Не придворный герцог, не местный барон с витиеватыми плетениями власти. Однажды поздней ночью к нам пожаловал гранд Айвор. Он выбрал стол в дальнем углу зала – так, чтобы шрамы на его лице оставались в тени. Задвинули шторы, погасили все свечи кроме одной. Гвин притащил из кухни самый большой крепкий стул с металлическими набивками. Остальные гости разошлись по домам или спальням девушек, а королевский судья из Нуррингора и хозяйка борделя много часов тихо разговаривали, выпивали и играли в карты. Гранд Айвор ушёл – не заплатив, но прицепив к поясу мешочек с монетами.

И всё же… без Мэрг было тревожно – лично мне.

А тут жила Солль. Накануне вечером мне посчастливилось распоряжаться о закусках для гранда Ренфолда. Он предпочитал ужинать в спальне Солль. Гранд Ренфолд многое, разное предпочитал… Помню, во время нашей первой беседы я мечтала воткнуть ему в шею вилочку для рыбы. Прошло немного времени, я узнала нашего щедрого постоянного клиента лучше, и подобные желания, конечно же, больше не возникали.

Теперь мне хотелось рассечь его лицо – аккурат поперёк ухмылки – разделочным тесаком для говяжьих костей.

Однако с Солль у них было что-то вроде отношений. Арвин Ренфолд не стучался в двери других спален (почти никогда), а самая красивая девушка в борделе и, возможно, в городе напивалась до беспамятства, когда он не появлялся дольше пяти дней.

Я уже почти прошла мимо, как услышала странный звук – сдавленный вскрик. Девочки не знали, что Мэрг оставила мне ключи от всех комнат. На всякий случай, она сказала… но как быстро определить, всякий этот конкретный случай или нет? Уже через две секунды замок щёлкнул, и дверь отъехала в сторону.

Посреди комнаты, в обрамлении тусклой утренней серости, что лилась из окна, Солль стояла на коленях. Растрёпанная, с размазанными по щекам чёрными из-за туши слезами, в измятом, наполовину распахнутом халате, она судорожно цеплялась за плащ нависающего над ней мужчины. Гранд Ренфолд смотрел на неё сверху вниз со смесью похоти и отвращения. Он не двигался. И его рука, высоко занесённая для пощёчины, как будто тоже застыла.

Одновременно они повернули ко мне головы. Ярость переползла с одного лица на другое.

– Уходи, – прошипела Солль.

Гранд Ренфолд тряхнул увенчанной ониксовым перстнем рукой, как бы сбрасывая задуманную траекторию; сделал шаг – дорогая ткань плаща со скрипом вывернулась из скрюченных пальцев.

– Каролина, – с нажимом повторила Солль, не поднимаясь с колен, – убирайся.

Ах, так это она мне… Я закрыла перед собой дверь. Старясь не шуметь, добрела до лестницы и спустилась в пустой зал. Солль с портрета, что висел в последнем пролёте, проводила меня холодным взглядом.

Мимо прошмыгнул Лют с тяжёлым подносом – быстро поздоровавшись, он понёс завтрак кому-то из гостей. Я раздвинула все шторы на окнах, потом села за дальний столик.

Без сновидений сон похож на смерть, и нужда в отдыхе меркнет перед потребностью доказательств жизни. В борделе все уже привыкли, что я просыпаюсь первая, даже когда не одна. За несколько недель сложился своеобразный ритуал: едва новый день возвращает миру свет, я прихожу в зал и впускаю его.

Из кухни появился Гвин и поставил передо мной чашку с дымящимся кофе. Тоже традиция.

Гвину и его сестре Кэсси, которая помогала на кухне и с уборкой, было по пятнадцать. Их родителей забрали в Нуррингор за измену, одно из тяжких. Тем дождливым утром, похожим на сегодняшнее, мать Гвина готовила завтрак и тихо мурлыкала себе под нос незамысловатую мелодию – без слов, однако в её рисунок складно вплетались строки:

Хоть солнца нет, закатный свет

Давно в ночи угас, —

Не бойся, спи, ведь наш король

Сражается за нас.

Не бойся, спи, и пусть луна

Горит, огня светлей, —

Вернутся снова времена

Мидфордских королей.

А отец Гвина сидел рядом и слушал. Кто-то, задержавшийся под открытыми окнами прохожий, тоже слушал. И рассказал кому-то.

– Спасибо, Гвин.

Он кивнул, взъерошил себе волосы и скрылся на кухне.

А скоро в зал спустились Солль и её гость. Не обращая на меня внимания, они прошли к выходу – прежде чем распрощаться, долго ворковали, целовались. Наконец, Ренфолд ушёл. Стало тихо, только почти пустая чашка звякала о блюдце. Покачивая бёдрами в такт, Солль медленно подошла и облокотилась на стул напротив.

– Откуда ключи? – она откинула за спину роскошные длинные волосы. В наших краях давно не водились пчёлы, но цвет густого лавандового мёда сохранился в волосах Солль.

– Мэрг оставила.

– Тебе? С чего бы это?

Я отодвинула пустую чашку. Могла бы встать, но не стала разочаровывать Солль – после стояния на коленях она теперь упивалась тем, что может разглядывать меня сверху вниз.

– С того, что не всем девушкам хочется раскрашивать тело синяками и ссадинами.

Рука Солль дёрнулась к шее, где наливался бордовым свежий след от пальцев.

– Не лезь, ладно? – она запахнула халат. – У меня всё хорошо. А скоро… скоро ещё лучше сложится.

Я не придала значения её словам. Мечты о будущем – каком-нибудь, отличном от настоящего – звучали часто. Сдержанные или вычурные, мечты эти были подобны звёздам на небе: высоко, за тучами, звёзды светят ярко – они есть где-то там, не достать.

С утра пораньше мы с Сентией и Норой отправились выполнять некоторые поручения Мэрг – из списка, который она оставила перед отъездом. В палатке мясника на рыночной площади нам удалось сторговаться на семь фунтов свежей говядины за девять райнов. Затем мы свернули в Хромовый переулок к госпоже Фриэль и пополнили запасы кружева и пуговиц – накануне пришла партия из Кануана.

Такие каждодневные заботы приятно наполняли. Мы надевали платья с широкими рукавами и вышивкой на корсаже. До вечера оставляли фальшиво сияющие камни и пышные парики украшать манекены, а сами опрятно собирали волосы на затылке и набрасывали на голову объёмный капюшон плаща. Каблуки наших туфель с начищенными пряжками стучали по мостовой Светлых кварталов так же звонко, как каблуки высокородных рокнурских дам. Да, по утрам мы воображали, что и в остальном на них похожи. А когда на кварталы опускалась темнота и в борделе Мэрг зажигались свечи, мы задиристо высмеивали их бесцветную жизнь.

Служители храма умели отличить нас – наверное, Боги шептали им. «Боги уши из-за вас», – бормотал служитель нам вслед. «Во имя Богов милостивых и справедливых пора избавить мир от греха», – шептал другой своей метле и старательно, яростно мёл вымощенную к храму – к свету – дорожку.

Мысли о Солль посетили меня лишь во время ужина.

В редкие выходные дни, когда бордель госпожи Альво не принимал гостей, в доме царила атмосфера свободы и протеста. Заперев входную дверь и зашторив окна, девушки расхаживали по залу на первом этаже непричёсанные, в стоптанных чулках и распахнутых халатах. Гвин подавал суп в простых глиняных пиалах; девушки ели, разговаривали с набитым ртом и курили – в общем, делали всё, чего не одобряли клиенты.

Обычно все собирались вокруг Солль, словно фрейлины вокруг королевы. Но сегодня Солль на обеде отсутствовала. Не было её и в спальне. И никто её будто не видел с утра, и на расспросы только плечами пожимали, пока Мири не вспомнила:

– Солль, кажется, к аптекарю собиралась.

– К аптекарю? Зачем же, разве Куара не поставляет нам снадобья для любых нужд?

И снова невнятные жесты.

Что-то странное всколыхнулось в моей груди – липкое и холодное, похожее на щупальца морского чудовища. Не придумав иного способа прогнать его, я отправилась к чёрному ходу и уже застёгивала под подбородком воротник плаща, как рядом возникла Дэзи.

– Я с тобой, – заявила она и первая толкнула дверь.

– Скоро стемнеет.

– Вот поэтому.

Через минуту мы уже быстро шагали по вымощенной мостовой. Чугунной серостью город обволакивали сумерки. Вспоминают ли крыши домов закатную, золотисто-оранжевую кайму? Тоскуют ли окна по отражению летнего розового и багряного? Иногда – больше, чем о строчках на пустых страницах моей прежней жизни, – я мечтала о красках, чтобы расплескать их по страницам будущего.

– Нам сюда, – Дэзи взяла меня под локоть и подтолкнула к переулку Ньоло-Фонарщика. Тесный проход упирался в тупик, дома с обеих сторон зажали лавку аптекаря, словно тугой корсет – талию придворной дамы.

Скрипнула дверь, а за ней – старые деревянные половицы. Над головой безмолвно качнулся лишённый языка медный колокольчик. Звон привлекал межей, и теперь колокольчики использовали только для казни: вешали на шею приговорённым.

Ноздри заполнил пряный запах сушёных трав. Всю стену за пустующим прилавком – от пола до потолка и от правой стены до левой – занимал шкаф. В тусклом свете масляной лампы на нас уставились резные ящички, отсеки с коробочками, разных форм и размеров бутыльки, мерные серебряные ложечки в подставках и… чучело змеи, которое на нитках свисало с потолка и приветливо раскачивалось.

– Надо бы поторопиться. – Дэзи подошла к прилавку и постучала гирькой по латунной чаше весов. На звук отворилась боковая дверь. Провожаемый бульканьем кипящих отваров и густым флером эфирных масел – очевидно, за дверью располагалась лаборатория, – в проёме появился сутулый паренёк в мятом фартуке и стягивающей волосы сеточке. Он исподлобья взглянул на нас и остановился под защитой дверной рамы, продолжая энергично растирать в ступе какой-то коричневый порошок.

– Я уже закрываюсь, вообще-то, – буркнул аптекарь. – Хотя… – на миг его чересчур длинные узловатые пальцы замерли, – до темноты я успею порадовать девушек баночкой розового масла, несколькими унциями хны или…

– В другой раз, – перебила я. – Мы ищем девушку. Блондинка, очень красивая, она должна была заходить к тебе сегодня утром.

Парень вдруг ощетинился.

– Снова про неё спрашиваете? А если не скажу, тоже бить будете? – Он непроизвольно перехватил пестик на манер ножа.

Мы с Дэзи переглянулись.

– Кто ещё спрашивал? Смелее, мы-то уж точно тебя не обидим. – Улыбнувшись, Дэзи перегнулась через прилавок и свела локти, добавив рельефности формам в вырезе своего платья.

Может, исходящее из лаборатории тепло было тому виной, но недоверчивость аптекаря стремительно таяла.

– Приходила ваша девушка, утром ещё. – Вздохнув, он отставил порошок и вытер руки о фартук. – Не успела её тень раствориться за поворотом, как зашли двое таких… знаете, я не знаком близко с псами Нуррингора, но эти ничуть не лучше были. Стали выпытывать, что я девушке продал. О нуждах других посетителей я научен не болтать, знаете ли, вот и отпирался. Так эти утащили меня в погреб и приложили крепко… А потом другой пришёл, красивый господин в дорогом бархатном плаще. Он в стороне стоял, говорил со мной вежливо и словно бы без угрозы, но ему я отказать не смог, рассказал всё.

– Что же купила девушка? – спросила я.

– От нас можно не утаивать, – подбодрила Дэзи. – Мы подруги, помочь хотим.

Растеряв аргументы и мотивацию для спора, аптекарь открыл одну из маленьких витрин, вытащил круглую деревянную коробочку, открыл и протянул её Дэзи. Мы вместе склонились над содержимым. Слизистую носа обожгла, защекотала сладковатая пряность.

– Мята, – пробормотала Дэзи, – здесь сушёная мята и огненный корень.

Огненный корень… Имбирь. Липкие щупальца в моей груди снова зашевелили присосками. А Дэзи продолжила:

– Верное средство от тошноты на первых неделях.

– Не обязательно ведь… – начала было я, но аптекарь кивнул.

– Ваша девушка именно от такой тошноты спрашивала.

На том и распрощались. Не успели мы с Дэзи ступить за порог, как дверь захлопнулась: лязгнул засов, щёлкнул замок, торопливо застучали подошвы по деревянному полу.

– Ну что ж, я не думаю, что Ренфолд забрал Солль к себе с намереньем срочно жениться, – фыркнула Дэзи. Поёжившись, она пробормотала ещё что-то, но совсем тихо.

Я сравнила оттенок неба с воображаемой палитрой, давно выученной каждым мидфордцем.

– Мы ещё успеем проверить.

– Нам не позволят и к воротам с гербом Ренфолдов подойти, а уж чтоб их открыли перед шлюхами, Боги должны приказать.

Контуры размывались так быстро… Вот я уже перестала различать цвет её глаз.

– Беги домой, Дэзи.

– Ни за что.

Она не отступит, я чувствовала. А каждая минута промедления грозила допросом в Нуррингоре или же смертью, как повезёт.

– Ладно, пойдём.

Теперь я схватила Дэзи за руку и потащила из переулка. Дорогу я знала. Любой житель города знал здесь каждый уголок – хотя бы для того, чтобы некоторые из этих уголков обходить. Когда мы свернули в последний раз, воздух сотряс протяжный вой.

Когда ночь пришла

(раз-два-три),

Ты домой торопись

(раз-два).

Слышишь межа крик?

(раз)

…и нет тебя.

Гасли окна. От фонарных столбов с пустыми, часто разбитыми чашами веяло тоской об утраченном предназначении. Мир переставал существовать.

В конце улицы из темноты потёртым серебром выступала вывеска: «Кости». Подперев плечом дверь, путь нам преградил грузно сложенный охранник.

– Заведение для рокнурцев, – прозвучало без приветствий и вопросов. – Тут не место всякой швали, особенно в комендантский час.

Он сцеживал слова сквозь зубы, будто прокисшую сыворотку с молока.

– Что, и шлюхам вы не рады? – спросила я.

– А ты чья-то персональная шлюха или просто заработать пришла?

– Персональная. Капитан Миро Фэйрвуд здесь?

В тусклом свете, что пробивался сквозь щели зашторенных окон, глаза охранника сверкнули кошачьим жёлтым. Он долго и нарочито оценивающе разглядывал нас, после чего, наконец, сказал:

– Заходите.

Воздух внутри напитался хмельными парами и загустел от табачного дыма. Большой зажжённый канделябр под потолком, переливающийся без счёта и убытка звон монет, громкий смех – любые радости в «заведении для рокнурцев». За одним из круглых столиков, в компании нескольких горожан и таких же псов, но рангом пониже, я заметила Миро. Он как раз тряс бочонок с костями – увидел меня, и руки замерли. Недоумение на подобревшем от вина лице быстро развеялось. Миро во весь голос объявил:

– Господа, моя удача пришла!

И бросил кости. Раздался чей-то смех, чьё-то ворчание. Велев Дэзи ждать у выхода, я пошла через весь зал, провожаемая взглядами и неразборчивыми восклицаниями. Миро не посчитал нужным встать: развалившись на стуле, он разглядывал меня с таким же азартом, с каким следил за полётом кубиков.

– Ты соскучилась, любовь моя, – поздоровался он.

Смешки за столом.

– Мне нужна помощь.

– Что, силёнок не хватает справиться с подвязками на чулках?

Снова приступ всеобщего веселья. Ну что ж, я тоже умела в это играть.

– Подойди, выслушай меня, а после узнаешь, как быстро я сумею привязать тебя ими к спинке кровати.

Теперь смех звучал для меня. Миро неторопливо отъехал на стуле, хрустнул пальцами, повращал, разминая, плечи. Для других – сытый разленившийся кот. И только я заметила, как дёрнулся его кадык.

Миро подошёл вплотную и наклонил ко мне голову. В шумном зале нам не было нужды уединяться. Тихо, но чётко я доверила его уху всё, о чём тревожилась: гранд Ренфолд, Солль, аптекарь, никто не видел с утра… Чувствовал ли Миро, как за ширмой спокойного голоса бешено колотится моё сердце? Когда я замолчала, он приложил ладонь к моей груди и коротко усмехнулся уголком губ. После десяти секунд раздумий, он толкнул в плечо одного из игроков и приказал проводить нас с Дэзи домой. Забавно, как одинаково бесстрастно звучали все приказы нуррингорского капитана. «Доставь в целости, чтоб и пальцем не смел прикасаться». «Вставай» – перед пощёчиной, которая вновь собьёт с ног. «Расстегни платье. Медленнее…»

И все подчинялись. Наш провожатый – такой молодой, что остальные псы, должно быть, прозвали его щенком, – даже поклонился на прощание, когда мы с Дэзи переступили порог борделя. Следуя за ним по тёмным улицам, я не думала ни о дозорных на их ночной охоте, ни о межах, бесшумных тенях с пустыми глазницами. Не вспоминай межа перед сном, не вспоминай, не вспоминай… Какой уж тут сон?

Я мечтала о чуде. О таком, что лишь чародеям подвластно, или о простой человеческой удаче – я надеялась, что Солль ждёт нас дома. Однако в звёздном календаре сегодняшний день был, вероятно, записан днём несбывшихся надежд.

После безлюдных улиц я ожидала вернуться в пустой зал, но никто не разошёлся. Правда, ночь добавила картине «Ужин в борделе» жутковатой глубины. Сквозь щели темнота просачивалась в зал и поглощала смелые, пёстрые мазки. Вместе с темнотой в гости ходит незримый ветер, от которого дрожат свечные фитили, а ещё тишина…

Дэзи подсела к Норе и принялась шёпотом (по большому секрету) рассказывать ей о том, что нам удалось узнать.

Я села одна за свободный стол у окна. На нём осталась чья-то пустая чашка, уже холодная, но я сжала её ладонями. Не так давно, перед тем как показать мне остывающий труп моей первой в этом жизненном отрезке подруги, королевский судья спросил, почему мне есть дело. Я говорила о сострадании, но была в том ответе частичка лукавства. Эгоистично ли привязываться к людям – до боли крепко, – чтобы явственнее ощущать себя? Не знаю. Но Тея была моей подругой. А здесь теперь мой дом. Это моя Дэзи со светлой улыбкой и тёплыми бликами на волосах. Мои Нора и Мири… моя Лииса, которая не выучила наш язык, но притаилась, будто лучше всех всё чувствовала и понимала. И где-то там, снаружи, попала в беду моя Солль.

Чашка в руках треснула и рассыпалась осколками. Утром Гвин найдёт и будет долго с удивлением рассматривать их, а я о случившемся тут же забыла: у чёрного хода послышался требовательный стук.

Кто-то вздрогнул. Многие повскакивали с мест, но в тесный коридор вышла я одна. Весь путь между порывистым вздохом и судорожным выдохом, тридцать шагов между двумя ударами сердца. Едва я успела отодвинуть засов, как внутрь ввалился Миро с обмякшей Солль на руках.

– Жива, – бросил он сухо.

Облегчение вспыхнуло и погасло спичкой на ветру. Теперь я считала пятна крови: на разбитой губе, на лбу… кровь залила юбку. В тусклом полумраке бледное казалось мёртвым, алое – чёрным.

Подоспели Лииса и Сантро, наш охранник. Вместе мы взяли Солль на руки и через зал понесли к лестнице наверх.

– Каролина, – тихо окликнул Миро. – Я подожду тебя здесь.

Я кивнула, не оборачиваясь.

Не знаю, сколько прошло времени. Пока Лииса жестами объяснила, что доктор не нужен, и вытолкала всех из спальни Солль (только Гвину позволили войти один раз – с кастрюлей кипящей воды и бутылкой винного спирта). Пока мы ждали под дверью и слушали звуки: треск ткани, позвякивание инструментов, хлюпанье, тихие стоны… Пока Лииса, перепачканная кровью, вышла и дважды кивнула – мол, с Солль всё обошлось. В тягучей тишине, не нарушаемой даже шёпотом, все медленно расходились спать.

Не знаю, сколько прошло времени… Миро ждал меня. Свечи во всём доме потушили, и в дрожащем мерцании огарка, который я принесла, я сразу увидела на полу его длинную тень. Миро стоял, прислонившись поясницей к обшарпанному комоду. Кроме вешалки с похожими на паучьи ноги крючками – единственная мебель. Подсобка была такой тесной, что стены казались едва ли шире дверей: одна вела на улицу, другая, напротив, – в зал. Сейчас обе были заперты.

– Где ты нашёл её? – Приподнявшись на носочки, я поставила свечу на узкий подоконник. Когда-то там была форточка, но её заколотили.

– В доме Ренфолда, – протянул Миро, – вернее, в пристройке для прислуги. Он отпирался сначала, но я умею убеждать.

– Спасибо.

– Знаешь, что странно? – Миро хмыкнул. – У семьи с таким положением наверняка есть свой доктор, который мог бы избавить их от будущего ублюдка, но…

– Замолчи.

– Извини, – его белые зубы сверкнули в короткой усмешке. – Подойди сюда.

Подойди… Да здесь места и для трёх шагов не хватит.

– Миро, мне сейчас не до того. – Я вжалась спиной в дверной косяк, но он словно навалился и толкал меня вперёд.

– Но ведь я помог тебе?

– Помог.

– И ты благодарна?

– Благодарна.

Вот и всё. Он требовательно протянул руку, и я сделала эти проклятые три шага. Его вторая рука поймала мою талию, мы прокрутились в нелепом коротком танце, и вот крышка комода впивалась уже в мою спину.

– Может, мы хоть вина выпьем?

Как маленький огонёк свечи успел так быстро сожрать весь воздух? Я вдыхала пустоту, голова кружилась, но потерять сознание почему-то было страшнее, чем чувствовать и запоминать.

– Я уже достаточно выпил сегодня. – Миро вдруг глухо рассмеялся, и мне в лицо пахнуло терпким хмельным запахом. – К тому же, времени мало. Скоро мне нужно вернуться на пост, а завтра утром мы – некоторые из нас – отбываем к северному побережью. Ох, Каролина, да ты и не пытаешься скрыть радость… Но я вернусь к тебе. Не раньше середины лета, правда, но вернусь. – Он подхватил меня за талию и усадил на комод. – Скажи, что любишь меня. Представляешь, меня ведь никто никогда не любил, даже моя… И ты молчишь? Молчи. Не нужна мне твоя любовь. Верно, Боги сотворили тебя из льда и печали.

Он развёл в стороны мои колени. Не наклоняясь, не отводя взгляда от моего лица, Миро нашёл и рванул вверх подол юбки. Также на ощупь – ведь интереснее вида голых женских бёдер высматривать протест в сжатых скулах – Миро развязал подвязку чулка. Ткань соскользнула до щиколотки, а верёвочка обняла моё запястье. Давно ли он так придумал? Ради этого ли помогал? И если он торопился на пост, то почему так медленно заводил за спину мои руки? Связывая их, Миро нежно прильнул к моей груди, словно объятия только так обретали для него смысл.

– Не волнуйся, правила я помню и уважаю, – шепнул он мне в ухо.

Рядом на комод с глумливым звяканьем опустился тяжёлый мешочек с монетами. В унисон с ними звякнула пряжка ремня.

– Ненавижу тебя, Миро, – в моём шёпоте тоже слышался звон.

– О да, – он сильнее надавил на колени и подался вперёд. – Теперь ты, наконец, говоришь правду.

Солль

В спальне ждала ванна, полная горячей воды. Не знаю, кто так чутко обо мне позаботился, но пусть Боги вспомнят и благословят его.

Трудно было раздеться. Словно окаменевшие, пальцы едва справились со шнуровкой платья. Чулки с бельём я сбросила, не касаясь себя, а после представила воду плащом и укуталась в него. Я тёрла мочалкой тонкие полоски на запястьях, пока раскрасневшаяся кожа не скрыла следы от верёвки. Синяки на спине завтра проявятся. Ссадины на внутренней стороне бёдер – нашивки форменного мундира жёсткие, шершавые, – гармонично переплелись с моими старыми шрамами. Забавно… те рубцы остались навсегда, хоть оставивший их забылся. Сегодняшние следы скоро побледнеют, но как стереть из памяти это чувство безнадёжной уязвимости?

Я плотно сжала ноги и погрузилась в воду по самый подбородок, мечтая раствориться. Небо за окном медленно светлело, а я продолжала лежать в остывающей воде, пока подушечки пальцев не сморщились, а плечи не покрылись мурашками. Пришлось всё-таки выбираться. Оставляя на полу мокрые следы, я подошла к окну и распахнула его. Свежий воздух вступил в колючее сражение с капельками на моей коже и скоро победил их. В предрассветной серости все отметины далёкого прошлого и этой ночи утратили цвет, объятия воды и ветра оттеснили прикосновения чужих рук и губ. В паху уже почти не ныло. Я в порядке. В порядке.

Гадая, навсегда ли сон покинул меня, я надела не самое эффектное, зато мягкое платье, и вышла из спальни. Сложившаяся традиция диктовала мне первой спуститься в зал и раздвинуть шторы – впустить новый день. Я уже была на середине лестницы, как услышала внизу, у двери, яростный спор. Голоса я узнала сразу: низкий, чуть хрипловатый принадлежал Сантро, нашему мрачному привратнику. Другой, надменный и пьяный…

Я не принимала осознанных решений, просто развернулась, вновь прошла по коридору второго этажа до последней двери и толкнула дверь в спальню Мэрг. Вот он, висит на вбитом в заднюю стенку шкафа гвозде. Небольшой, точно игрушка, арбалет – лёгкий и изящный. На украшенных искусной резьбой деревянных плечах темнели гнёзда от давно распроданных рубинов. В пазе угодливо лежала тонкая стрела из настоящей ируланской стали. Рычажок охотно следовал за моими пальцами: застонала пружина, и тетива с тугим скрипом натянулась. Подарок, говорила Мэрг беззаботно, на всякий случай.

Обратно я шла, прислушиваясь. Удачей стало бы для всех, сумей Сантро выпроводить незваного гостя, но ведь арбалет так приятно оттягивал кисть… Я мрачно улыбнулась.

Двое на пороге замолчали и синхронно повернулись на звук моих шагов. Привратник свёл брови на переносице, зыркнул на оружие, потом снова на меня, и медленно покачал головой.

– Ступай и проверь задний двор, Сантро, – произнесла я спокойно, а мысленно пообещала ему, что всё разрешится благополучно. – Я приму нашего гостя.

Поколебавшись ещё немного, он кивнул и грузной поступью зашагал к чёрному ходу. Тень улыбки сошла с моего лица. Я заговорила снова – в погребе Мэрг не нашлось бы вина крепче и суше моего голоса:

– Что привело вас к нам в столь ранний час, гранд Ренфолд?

Он ввалился в зал, источая дивный аромат: смесь перегара, дыма, дорогого парфюма и вчерашнего пота. Впрочем, Ренфолд умудрился сохранить ясный взгляд и твёрдость голоса.

– Ты, – выплюнул он. – Снова. Почему ты посылаешь в мой дом всяких псов, которые смеют мне угрожать? Где Солль?

Я удобнее перехватила приклад и остановилась напротив.

– Вынуждена сообщить вам, гранд Ренфолд, что ваше присутствие в нашем заведении отныне нежелательно.

– Мне ещё шлюхи всякие не указывали, куда приходить, а куда – нет!

Он выпрямился и качнулся в мою сторону. Хотелось отступить, но я мысленно пригвоздила себя к паркету.

– Скажи, ты сам её избивал? – Слова причиняли мне боль. – Пока кровь не пошла, да? А потом ещё немного, чтоб уж наверняка…

Тихий ответ послышался у меня за спиной.

– Нет, но он наблюдал.

Мне не нужно было оборачиваться, чтобы взглянуть на Солль – я видела её отражение в лице Ренфолда. Оно вмиг утратило цвет, уголки губ опустились, на шее быстро забилась жилка.

– Солль! – выкрикнул Ренфолд сдавленно. – Девочка, как ты?

Вероятно, она осталась стоять на лестничном пролёте, на фоне собственного портрета – Ренфолд смотрел поверх моей макушки.

– С ней всё будет хорошо, – ответила я.

Ренфолд затрясся. Глаза его увлажнились, и вот первая слеза скатилась по щеке, проложив дорожку в проступившей за сутки жёсткой щетине.

– Солль, прости меня. – Он рванул воротник. – На меня нашло… Я испугался, ты ведь должна это понимать! Но больше подобного не повторится, слышишь? Я заберу тебя отсюда, увезу. И когда ты будешь только моей – когда я смогу быть уверен, что в тебе растёт мой ребёнок, – я позволю тебе оставить…

– Ах, ты позволишь… – Моя рука поднялась прежде, чем желание выстрелить сформировалось и невыносимо заныло. Будто арбалет Мэрг вовсе ничего не весил. – Стрелы здесь, конечно, небольшие, лёгкие… – Я сглотнула. – Нужно правильно выбрать цель. В глаз, думаю, попаду, или в горло…

Свои размышления вслух я сопровождала соответствующими движениями.

– Что ты творишь, дура, он ведь выстрелить может!

– Или… – я опустила руку, направив кончик стрелы ему между ног. – Мужчины гордо называют выпуклость в штанах своим достоинством. Но подозреваю, что достоинства у вас даже там нет.

Ренфолд бросил последний взгляд за мою спину и, не услышав оттуда возражений, вновь чудесным образом преобразился. Глаза сверкнули. Как в утренней дымке, поблёскивали ещё не высохшие на ресницах слёзы.

– Ты всё ещё не поняла, сука, с кем разговариваешь? – Он оскалился. – Если я захочу её снова – когда она приведёт себя в порядок, – я получу её. Как и любую здесь, как и тебя. Думаешь, Мэрг защитит? Или тот пёс, перед которым ты ноги раздвигаешь? Можешь хоть под самого королевского судью лечь, я ведь всё равно тебя достану. И когда мы встретимся в следующий раз, ты будешь стоять на коленях, обещаю. – Он тронул свой пояс.

Моя рука, державшая арбалет, всё же дрогнула вместе с болезненно сильным ударом сердца. Но Ренфолд не заметил. Он смотрел на людей, которые собирались вокруг меня. Рядом, коснувшись плечом плеча, остановилась Дэзи – я узнала запах её мыла. С другой стороны встал Гвин: в руках он ловко, словно игрушку, вертел тесак для мяса. Скрипнула дверь чёрного хода, зашуршали тяжёлые шаги Сантро.

Пренебрежительно хмыкнув, Арвин Ренфолд развернулся и вышел прочь. Я выдохнула. Когда Сантро мягко сжал моё запястье и отобрал арбалет, я не возражала. В зале, заполненном жителями дома, повисла тишина, какая и по ночам редко бывает. Тишина звенела, пока Солль не нарушила её.

– Вы видели, – пробормотала она растерянно, – он плакал…

Теперь я могла обернуться. Протиснувшись сквозь стену защитников, рассеянно кивнув Дэзи и Норе, я поднялась по лестнице и остановилась перед Солль. Как же мало она – растрёпанная, бледная, с распухшей губой и густо-фиолетовыми синяками под глазами – походила сейчас на свой яркий портрет.

– Так беги за ним, – прошептала я ей. – Если будешь умолять старательно, он примет тебя обратно. Ну же!

Может, она молчала слишком долго. Или же всему виной был короткий взгляд, который Солль бросила на дверь. Дни, недели спустя я жалела о той пощёчине – после, а тогда я вложила в неё всю накопившуюся ярость. Кто-то вскрикнул.

– Так тебе нравится? – прошипела я.

– Что ты… – из глаз Солль брызнули слёзы. Она прижала ладонь к щеке, и я ударила её снова, по другой.

– Это для тебя зовётся любовью? Или я бью недостаточно сильно?

Съёжившись в комок, она с ужасом смотрела на меня и вздрагивала от каждого моего вздоха. Но когда я порывисто прижала Солль к себе, она не сопротивлялась. Её тело сотрясли рыдания, колени подогнулись, и мы клубком нелепых объятий опустились на пол. Я что-то бормотала, гладила её по голове, путаясь пальцами в волосах.

Чьи-то заботливые руки укрыли нас обеих широким пледом. За окнами, до сих пор зашторенными, разгорался день; все разошлись по своим комнатам, будто ничего и не случилось, а мы с Солль всё сидели на полу лестничного пролёта.

– Знаешь, а ведь всё не так начиналось.

Лииса принесла для Солль дымящийся мятный чай, но та предпочла длинную изогнутую трубку, набитую табаком.

– Арвин был таким нежным, обходительным. – Солль глубоко затянулась и стряхнула пепел в чашку. – Два года назад он пришёл впервые… два года… и, смущаясь, просил знакомства с прекрасной девушкой, что на портрете. До него я с разными мужчинами была – и не взаправду, и по-настоящему, – но Арвин, он так смотрел на меня. Других он никогда не выбирал, и однажды я поверила, что особенная. Боги, как я любила его.

Солль передала мне трубку. Я втянула в лёгкие горьковатый дым и, вернув её, плотнее укуталась в плед. Почему-то было холодно.

– В первый раз он ударил, заметив, что я флиртую с другим клиентом. – Солль то ли усмехнулась, то ли всхлипнула. – И я просила прощения, потому что заслужила. А потом он просил. Арвин ведь из высшего света… он прочитал столько книг и такие слова знает. Смысл некоторых ускользал от меня, но звучание пробиралось в самую душу песней о любви. Со временем песни стали короче, а фантазию и всё своё вдохновение Арвин вкладывал в другое. Медленно, постепенно… Я как-то успевала привыкать. В постели он звал меня постигать новые вершины любви, только вершины эти находились внизу, на пыльном ковре, где он привязывал меня к ножке кровати.

Не глядя, не спрашивая, Солль сжала след верёвочки на моём запястье. Конечно, она заметила. В горле пересохло, но я могла лишь смотреть, как на поверхности остывшего чая кружатся частички пепла.

– Ему нравились мои длинные волосы, их удобно намотать на руку – сильнее, пока не выступят слёзы. Ему нравилось слушать стоны, и чем надрывнее они получались, тем ярче его тело содрогалось от наслаждения. По утрам, при свете, он целовал ссадины на моих коленях и слизывал кровь. Не спрашивай, что я чувствовала к нему. Я не знаю. Но без него я испытывала голод, грудь сдавливало, дыхания будто не хватало. Тайно я мечтала, что мы вернёмся в начало, ведь если он однажды умел быть ласковым…

Солль замолчала на полуслове. Она долго молчала, перебирая в пальцах трубку, пока я не спросила тихо:

– Ты думала, что ребёнок его изменит? Ты хотела…

– Я просто его хотела, – перебила Солль. Начало фразы прозвучало резко, но конец оборвался. – Ничего не думала. Когда поняла, испугалась сначала, а радость испытала, как никогда прежде. Можешь верить мне или нет, но в те дни я даже не думала про Арвина. Образ его померк, порой совсем растворялся. Я просто его хотела.

Она стиснула зубы, а я сжала её плечи. Наверное, я не успела прочитать так много книг, как гранд Ренфолд, мне не доставало красноречия. Простые слова утешения, которые возникали в голове, казались бессмысленной нелепицей. Поэтому я молча обнимала её.

Солль чуть отстранилась.

– Хочу, чтобы ты знала, Каролина, – она посмотрела мне в глаза. – Арвин… я бы за ним не пошла.

К обеду вернулась Мэрг. Узнав о том, что мы выпроводили постоянного и весьма щедрого клиента, она спросила только, стрелял ли арбалет.

– Нет? Вот и славно. Солль – в постель. Никакого вина: горячий бульон, и чтоб я до послезавтра тебя даже не видела. Все остальные собираться. Скоро клиенты начнут подходить, они должны лицезреть привычный цветник и слушать звонкий льстивый смех. Каролина, за мной.

Я ожидала строгих наставлений, хотя бы расспросов. Понуро следуя за Мэрг в её комнату, я пыталась угадать, сильно ли она сердится. Безуспешно я придумывала оправдания для несчастья, которое мы допустили, оставшись без присмотра.

Однако в спальне Мэрг устало опустилась в кресло и сбросила туфли.

– Немного отдохну, – объяснила она. – А ты пока подыщи скромный, но элегантный наряд. Мы пойдём в храм.

Храм на нашей улице, который я научилась обходить по большому кругу.

– Чтобы исповедоваться? – Я испугалась.

Мэрг изогнула накрашенные ярким пурпурным губы в подвластной лишь ей ироничной, чуть таинственной улыбке.

– Нет, мы идём выказать уважение и внести пожертвование. Сегодня День прощения.

– Недавно ведь уже был.

Я вспомнила свой первый вечер у Мэрг, когда бордель непривычно пустовал. В тот вечер я познакомилась с Ренфолдом. Миро заявился с намереньем закончить начатое в тюремной камере. Ну что ж…

– То был День покаяния, – поправила Мэрг, ворвавшись в мои мысли. – Покаявшийся искренне да получит прощение.

– Чьё прощение? Разодетых в рясы фанатиков, которые считают радость грехом? Они ненавидят нас, я туда не пойду.

Мэрг поднялась, подошла и взяла меня за руки.

– Чтобы не иметь врагов, Каролина, – тихо произнесла она уже без тени улыбки, – нужно с ними дружить. Скажи мне, ты в порядке? Выглядишь как-то иначе.

Она рассматривала меня вовсе не пристально – так, мимолётно, сквозь полуопущенные ресницы. Но пробежавший по коже холодок подсказывал, что Мэрг видит сквозь платье, сквозь рёбра. Следы прикосновений чужого тела, раны в моей душе.

– Я в порядке.

И я бы даже смогла поверить в свой порядок, если бы не пришлось идти в храм. Но уже через час мы с Мэрг миновали расчищенную, обрамлённую тополями дорожку и остановились у высокого арочного входа. Я держала в руках корзину с фруктами и свежими булочками и чувствовала себя дурой. Мэрг – в платье кораллового цвета – выступала походкой королевы и чувствовала себя прекрасно.

Вход в храм представлял собой узкий коридор из арок. После зазывной первой следовала другая, пониже; её венчали огромные буквы из проржавевшего железа, которые складывали слово ЛОЖЬ. Под надписью, на треножном пьедестале, стояла чаша с водой. Мэрг намочила ладонь и провела ею по лбу.

– Смой грех, если приходилось лгать, – подсказала она шёпотом.

Я поспешно повторила ритуал. Вода оказалась ледяной.

Если бы осмелились надеть в святую обитель Богов наши пышные парики, каменный свод третьей арки коснулся бы фальшивых волос на макушках, таким низким он был. Ещё одно прегрешение, которым служители храма – по велению свыше или же собственному суждению – стыдили кающихся. ВОРОВСТВО.

Снова путь нам преградила чаша с водой. Мэрг омыла лоб, а я помотала головой.

– Каролина, здесь так принято.

– Я не буду.

Она хотела возразить, но в последний момент передумала и отправилась дальше. Последняя арка – такая низкая, что нам пришлось согнуться под ней. Последняя возможность покаяться холодной воде. Я ощутила во рту металлический привкус, ржавые буквы в приступе тошноты затанцевали перед глазами. В этот раз Мэрг ждала, как я поступлю.

Смочив лоб, я пригнулась и быстро прошла под словом РАСПУТСТВО.

… И едва не столкнулась с мужчиной в длинной рясе. Он был ещё довольно молод, но от сутулости и чрезмерной худобы служитель выглядел болезненно дряхлым. Его длинное худое лицо словно бы ничего не выражало, только нижняя губа подрагивала.

– Мы пришли к Отцу Кьело, – сообщила Мэрг, предвосхитив возражения.

А таковые явно имелись, просто служитель пока не сумел их сформулировать. Он боязно рассматривал нас: слишком открытые шеи и развёрнутые плечи, недостаточно блёклые платья… Теперь несчастному придётся мыть глаза ледяной водой из чаш, пока Боги молнией не поразили его за столь долгое созерцание греха.

– Вам здесь нечего делать, – выдавил служитель наконец.

– Разве двери храма открыты не для всех? – Мэрг приторно улыбнулась.

Прежде чем служитель успел мысленно и вслух проклясть нас, громогласное эхо покатилось по проходу от алтаря до выхода.

– Что случилось, Терек?

– Эти женщины, Отец… – Вздрогнув, Терек развернулся. – Их присутствие оскверняет святые стены храма.

– Этих женщин, как и нас с тобой, создали Боги, – снова прогремел голос. – Или ты усомнился в мудрости Богов и совершенстве их творения?

Служитель потупился и с невнятным бормотанием удалился. А мы с Мэрг по длинному проходу – между рядами скамей – направились к высокой фигуре в белом. Я осторожно разглядывала благословенное место, которое прежде видела только снаружи, да и то мельком. После давящих на голову и чувство вины арок от высоты потолка перехватило дыхание. Высокие витражные окна будто не пропускали свет снаружи, а сами его излучали. Стены переливались россыпью мозаики с огромными изображениями Богов: величественные фигуры в многослойных летящих одеждах цветов неба, солнца и просыпающегося по весне леса. Красотой и статью они походили на древних людских королей, но лиц у изображённых Богов не было. Как не было у них имён, потому что Боги могут нарекать нас и наделять чертами, а не наоборот.

Отец Кьело терпеливо ждал у рельефного каменного алтаря. Он сам являл собой воплощение греха: высокий и атлетичный, с ухоженными ногтями и царственной осанкой. Его лоб венчал тонкий золотой ободок, длинные белые одежды стекали по ступеням подобно водопаду.

Моё нескромное глазение осталось незамеченным – Отец подался навстречу Мэрг.

– Мэргели, моя своенравная дочь. Ты заходишь нечасто, но всякий раз это великая радость для меня.

Мэрг склонилась и поцеловала костяшки пальцев обеих его рук.

– Как и для меня счастье видеть твой лучезарный облик, Отец, – ответила она.

Отец Кьело был потомком коренных жителей полуострова, заселявших его ещё до прихода королей-открывателей. Его волосы сохранили светлый оттенок платины, светлая кожа обтягивала высокий лоб и резко очерченные скулы.

Чем-то он был схож с моим отражением в зеркале. Наши взгляды встретились. Я опустила корзину и нерешительно потянулась к его рукам, но Отец Кьело, улыбнувшись, мягко сжал мои пальцы.

– Оставь условности, дочь моя, если не чувствуешь себя причастной.

– Это Каролина, – услышала я голос Мэрг.

Отец Кьело шагнул ближе.

– Каролина, – повторил он задумчиво, – Каролина… Рад нашей встрече, но это не твоё имя.

За последние дни я успела позабыть, что мужчина умеет прикасаться столь трепетно и смотреть так проникновенно. Конечности мои обмякли, внимание рассеялось, и смысл его слов ускользнул сперва.

– Не моё имя? – Я сглотнула. – А какое – моё?

Пожав плечами, Отец Кьело выпустил мои руки и отошёл.

– Это мне неизвестно. Я могу поведать тебе лишь то, что вижу.

– А что ещё вы видите? – спросила я жадно.

Возможно, любопытство также было грехом, и Отец решил наказать меня за него целой минутой тишины.

– Вижу в тебе кануанскую кровь, – ответил он неторопливо.

– Кануанскую? – перебила Мэрг. – Вот уж не ожидала! Я всегда чувствовала в ней дыхание севера, кровь древних племён – как и в тебе, Отец.

– Ты права, Мэргели. – Размышляя, он прошёлся туда и обратно вдоль алтаря. – Но я не стал долго читать обложку, когда смог сразу заглянуть внутрь книги. Творение ледяных скал и колючих северных ветров – в глубине её раскосых глаз горят искорки южного солнца.

Они ещё долго беседовали о всяком: об отличиях любви и сладострастия, о деньгах – их порочном излишестве и важности происхождения. Я присела на скамью в стороне. Мысли прогоняли голоса.

Нет, Миро, Боги слепили меня не из льда и печали.

Вскоре в храм потянулись другие прихожане в надежде заслужить прощение. Я не заметила, когда мы с Мэрг успели получить наше, но мы поспешили уйти подальше от взглядов и перешёптываний. Хотя внутри было просторно, только на улице я смогла вдохнуть полной грудью.

– Вы давно знакомы? – спросила я у Мэрг, когда мы отошли достаточно далеко.

– Сколько соседствуют наши обители, – ответила она, ещё прибавив шагу.

– Отец Кьело не похож на других служителей. Он кажется… добрым.

Впереди показался дом, и Мэрг не успела ответить.

Зал встретил нас шумными разговорами и мерцанием свечей. После выходного дня девушкам всегда особенно хотелось нарядиться: пышные парики вились локонами, шуршали юбки, из глубоких декольте кокетливо выглядывали накрахмаленные кружева. Ароматы духов, пудры и смягчающих кожу масел смешались в густом сладком тумане. Как мне нравилось приходить в зал до рассвета, так любила я вечером спускаться сюда.

Клиентов пока не было, и прежде, чем переодеться – сменить душный благочестивый наряд на платье шлюхи, – я нашла среди девушек Лиису. Остановилась перед ней, закрыла глаза на мгновение и без раздумий и подготовки выпалила:

– Как себя чувствует Солль?

– Хорошо, – Лииса улыбнулась. – Всё заживает. Я слежу, чтобы правильно…

Вокруг все притихли и смотрели на нас. Лииса заморгала в непонимании, но тут глаза её от удивления расширились.

– Ты меня понимаешь, – заключила я.

– Немного! – Лииса не скрывала радости. – У нас в Лорге язык другой, но кануанское наречие все понимают – рядом ведь. А ты? Откуда ты знаешь?

До сегодняшнего дня я и не знала, что знаю. Просто попробовала. Я коротко обняла Лиису и отправилась на второй этаж. Значит, с каплей южной крови мудрый Отец Кьело не ошибся.

Кануанская империя пролегала далеко за Коралловым морем. Оттуда приходили быстроходные суда. Смуглые жилистые моряки и увешанные камнями купцы грузили на берег товар: льнущие к телу шелка и мягкая кожа лучшей выделки, пряные травы и яркие порошки из корений, от которых язык жгло огнём. Кануанцы привозили нам блестящие украшения, сушёные фрукты и шоколад, а с собой забирали туго набитые мешки монет и рабов. В нашей части света о рабстве забыли много столетий назад, однако после войны жизнь и достоинство человека – мидфордца – потеряли в цене. Некоторые сами мечтали о такой судьбе: цепи сковывают лишь запястья, но не душу, когда вокруг страна вечного лета вместо холодных стен Нуррингора…

– Каролина! – Мэрг окликнула меня у двери в спальню. – Послушай, Каролина… я буду звать тебя так, другого имени не знаю. Если ты захочешь уехать, если сердце позовёт на север или юг искать прошлое, я помогу. И за деньгами дело не станет.

– Спасибо тебе, Мэрг. – Я крепко обняла и её, такой уж выдался день. – Но сейчас моё сердце принадлежит этому дому.

Дэзи

Я радовалась своему первому лету. Дни становились длиннее, часы темноты – время пиршества межей – быстро пролетали. На улицу можно было выходить без плаща; кожу обволакивал тёплый воздух, и легче верилось, что за нависшими тучами скрывается солнце. Сегодняшний летний день, единственный в году, и вовсе был особенным.

– Говорят, мать его была дочерью важного рокнурского лорда, королевского советника, – проговорила Дэзи многозначительно. – Красивая, но упрямая и безрассудная. Однажды во время прогулки верхом она оторвалась от свиты и выехала с другой стороны леса к Бурому утёсу. Там того вестника и встретила: огромного, мерзкого, с чёрными глазами, от которых кровь в жилах стынет. А для вестников – да обратит их в пепел белое пламя! – правил и запретов нет. Захотел девушку – взял девушку… Никто его с тех пор не видел. Поговаривают, что мать Айвора сама своего насильника с утёса и сбросила, да разве хватило б ей сил?

Накануне королевский судья проехал через город, и Дэзи осталась под впечатлением.

– Вестники так-то с нами не размножаются. – Дэзи поёжилась, представив это. – А тут… Жаль, что от матери ему ничего человеческого не досталось. Такое же чудовище с чёрной душой, как всё их племя. Не знает ни любви, ни милосердия.

Я поддакивать не спешила.

– Мне гранд Айвор показался… – Никак не получалось подобрать слово, я колебалась между «рассудительным» и «учтивым», а в итоге сказала: – Несчастным. Он показался мне несчастным.

– Очень надеюсь! – горячо отозвалась Дэзи, и мне пришлось приложить палец к губам. – Судья ведь не тюрьмой заведует, а пыточной, – добавила она уже тише. – По приказу короля-предателя скармливает межам мёртвых и живых. Я тебе так скажу, Каролина. Если правда про его шрамы, что они невыносимые страдания причиняют, я вознесу хвалу Богам и на год откажусь от всех плотских удовольствий. Но… оставим эти разговоры, не будем омрачать ими чудесный день.

Настроение Дэзи переменилось быстрее, чем птица за окном пролетела. На щеках её обозначились ямочки.

– Предлагаю начать его чашкой горячего кофе с маковыми улитками, – я тоже улыбнулась. – Но сперва надо бы выпроводить моего гостя.

С приходом лета и ранних рассветов, одна я спала или нет, Дэзи взяла за привычку приходить ко мне во второй половине ночи. Мы усаживались на широкую постель, расчёсывали друг другу волосы, листали запрещённые книги на мидфордском и разговаривали. Миновали дни, а темы не заканчивались.

Сегодня места нам досталось немного: на кровати, блаженно похрапывая, развалился лорд Стаг из Эллера. Полноватый мужчина с тихим голосом, рано овдовевший и полысевший, он изредка наведывался к нам и каждый раз, смущаясь, просил новую девушку.

«Жизнь так коротка! Как успеть все вина испробовать, все чудеса на свете поглядеть и всех прекрасных девушек поцеловать?» Так лорд Стаг жаловался вчера вечером лентам на лифе моего платья, пока подмешанное в вино зелье Куары не отправило его в мир сладких грёз.

– Разбудим его? – спросила Дэзи лукаво и склонилась над спящим мужчиной.

– Может, тебе лучше вернуться в твою спальню?

Но Дэзи сбросила халат и нырнула под одеяло.

– Думаешь, он расстроится, если проснётся в жарких объятиях сразу двух девушек?

Лорд Стаг не расстроился. После расточительно плотного завтрака (требовалось восстановить силы) он покинул бордель довольным собой и жизнью.

День тёк густым золотым мёдом. Самый длинный в году. Уже завтра светлые часы пойдут на убыль, но сперва мы будем чествовать короткую ночь. Несколько лет назад высочайший указ королевы Кейлет подарил эту ночь нам. Только сегодня межи останутся в тенях Чёрного леса и пещерах Нуррингора, а дозорные вестники не выйдут патрулировать улицы. В городах вспыхнут яркие огни; песни, танцы и веселье покатятся по улицам. Облачённые в свои лучшие платья жители объединённого королевства скроют лица блестящими масками, стирая различия между мидфордцами и рокнурцами, между проигравшими и победителями, между затаившими ненависть врагами… Будто и не было никакой войны.

Ночью я представляла, как могла бы проводить этот день год назад, и год до этого, и ещё раньше. Может, я плыла на корабле под флагом Кануанской империи, а может, танцевала на балу в королевском дворце. Утром я об этих фантазиях и не вспомнила. Не существовало в мире другого места, где мне хотелось очутиться, не нашлось бы друзей, ярче согревающих мою душу.

За задёрнутыми шторами и запертыми дверями зал борделя превратился в примерочную модного салона. Между столами летали кружевные чулки: недавно Мэрг, воспользовавшись тайными и не совсем законными связями (брови многозначительно изгибались, пока губы беззвучно шептали «контрабанда») добыла партию. Неизвестные заморские мастера вплетали в ткань тягучие нити, и чулки плотно обнимали ногу, держась без всяких подвязок. Их нашлось всего три пары – всем не хватит, но каждой хотелось примерить.

– А после праздника будем носить их по очереди. – Нора со смехом выскочила на середину зала и, подняв юбку, продемонстрировала ноги в нежных кружевах молочного цвета.

– Меня можете пропускать, – заявила Солль. Одетая пока лишь в короткую нижнюю сорочку, она откинулась на спинку стула и высоко подняла голую ногу в изящной замшевой туфельке. – Вы бы видели слюни мужчин, когда подол моего платья чуть-чуть приподнимается и они понимают, что под ним ничего нет. Они даже не лезут в лицо целоваться, начинают с лодыжек, колен… и прежде, чем отрубиться, успевают меня развлечь.

Раздалось несколько смешков, но лёгкая полуулыбка на лице Солль осталась холодной. «Больше никогда», – сказала она мне, впервые спустившись к гостям после выздоровления. Окончания фразы не последовало, но мы обе и так понимали. «Больше никогда» пока давалось легко. Ренфолд не приходил. Миро ещё не вернулся с северной границы. И никто не понимал истинной причины моей радости чулкам без подвязок.

Появление Мэрг с огромной, отделанной бархатом коробкой вызвало хор восторженных визгов. Мы вдруг превратились из шлюх в маленьких девочек, которые тайно мечтают не об уважаемом положении в обществе или кровавой расправе над захватчиками, а лишь о лентах и новых блестящих пряжках.

В коробке оказались золотые карнавальные маски. Они были сделаны из тиснёной кожи, тёплой и мягкой. Маски скрывали половину лица (в праздник нельзя прятать улыбку), а сверху их обрамляли тонкие золотые спицы – солнечные лучи.

– Нужно так погулять этой ночью, чтобы блеском своим разбудить настоящее солнце! – звонко провозгласила Дэзи, разглаживая ладонями складки юбки. – Вдруг оно завтра утром появится из-за туч? Представьте!

– Не появится, – заверила Солль. В красном платье, с роскошными золотыми волосами, она затмила бы небесное светило.

Я подошла к Мэрг. Хозяйка борделя маски для себя не оставила и наряд выбрала повседневный. С оловянным кубком вина в одной руке и дымящейся трубкой в другой, Мэрг со стороны наблюдала за шумливой суетой.

– Этот цвет тебе не идёт, – сообщила она с вялой категоричностью.

– Пойдём с нами на площадь, Мэрг? – Я присела напротив.

Она фыркнула.

– Что я там не видела? А вы идите уже, дайте мне посидеть в тишине. Сегодня наш дом будет пустовать, но кто-то же должен развлекать гостей до вашего возвращения. Парочка угрюмых наверняка пожалует. Я велела Гвину принести из погреба те бутыли с пурпурными печатями. Обычно на такие деньги жалеют, но в праздничную ночь – как знать, как знать…

Кроме меня только Мэрг называла бордель домом. Я сжала её руку.

– Принести тебе чего-нибудь?

– Запечённых груш с мёдом. Две. – Мэрг отложила трубку и, прищурившись, обхватила руками свою тонкую талию. – Нет, три.

Кроме Гвина с сестрой и Сантро осталась также Лииса. На неуверенном кануанском она объяснила мне, что не выносит шума толпы, и никакие уговоры с обещаниями не смогли её переубедить.

Воздух улиц пропитался предвкушением. Каково это – не услышать крик межа, гулять до полуночи, после полуночи, до самого утра? На город начали опускаться сумерки, кто-то уже зажёг старые уцелевшие фонари. Со стороны Архового перекрёстка слышались звуки арфы и громкий смех. Может, там выступали обещанные менестрели из Виарта?

Я то и дело трогала маску, а после проводила пальцами по щекам. Улыбка это или мне чудится?

– Дэзи, скажи, я улыбаюсь?

Рассмеявшись, она стремительно и мимолётно поцеловала меня в губы.

– Ты улыбаешься! Побежали скорее.

Свернув за угол, мы чуть не врезались в шумную группу парней и девушек. Ночь ещё не наступила, а их одежда уже источала лёгкий хмельной аромат. Как же странно, удивительно и прекрасно было видеть всех этих людей, приветствовать их, проталкиваться сквозь них. Маски скрывали лица, но обнажали души. В толпе незнакомцев я осторожно поверила, что больше никогда не почувствую себя одинокой. Голова на миг закружилась в танце мерцающих огней, но Дэзи крепко держала меня за руку.

Другие девушки потерялись в возбуждённой суете – кто потянулся за музыкой, кого завлёк колокольчик галантерейной лавки, – и до площади мы добрались вдвоём. Здесь приходилось ещё теснее прижиматься друг к другу. Голоса толпы слились в один сплошной звенящий гул. Между торговыми палатками, где раздавали сладости и наливали вино, забавно переступая, бродили акробаты на высоченных ходулях. Они выкрикивали шутки и жонглировали тарелками, засовывали в рот шпаги и горящие факелы, чтобы под восхищённое улюлюканье изрыгать столбы пламени. На темнеющем небе оранжевый пылал всё ярче.

– Персиковое вино для прекрасных девушек!

Стоило нам чуть дольше задержаться у прилавка, как бойкий юноша в смешной шляпе с звоночками протянул нам две чаши.

– Откуда ты знаешь, что мы прекрасные? – Дэзи положила на прилавок монету и кокетливо повела плечиком.

– Я вижу сквозь маску, красавица! – Юноша приподнял свою и подмигнул.

Подобные предложения повторялись часто, и к моменту, когда нас увлёк шумный круговорот танца, Дэзи слегка покачивалась. Грохотала музыка и каблуки по каменной брусчатке, руки сжимали руки – чужие, разные, тёплые и холодные, потные и в перчатках. Мы мелькали зыбким маревом в прорезях масок друг друга. Снова чьи-то крепкие пальцы поймали мою руку – и раскружили. Я почувствовала в ладони что-то маленькое, с заострёнными углами, но вот оно исчезло в чьей-то перчатке. Любовная записка?

– Да здравствует королева Кейлет! – воскликнул вдруг кто-то.

Волна покатилась по толпе, и на несколько коротких мгновений маски будто растворились: тёмными пятнами плесени на золотом полотне вылезли те, кто завтра ночью, после знаменующего комендантский час крика межа, останется дома. Те, кто сейчас промолчал.

– Да здравствует законный король Мидфордии! – прозвучало из другого угла площади.

Ропот смятения нарушил стройный такт шагов. Акробат на ходулях чуть не подавился шпагой, которую глотал. Стало тихо, но вот другой голос подхватил:

– Да! Слава королю Эналаи!

И толпа облегчённо взревела.

Интересно, сколько тут переодетых нуррингорских псов, которые незаметно следят за порядком? Я представила, как того несчастного, который осмелился вспомнить законного короля, уже волокут в боковой переулок. Дурман веселья развеялся.

Дэзи врезалась в меня, повисла на шее и доверительно сообщила на ухо:

– Меня сейчас стошнит.

– Пойдём. – Я взяла её за руку.

Напитавшись музыкой и смехом, мы искали тишину. Короткий переулок без названия, арка Желаний, улица Риккара Великого (её ещё называли «улицей Великой Лужи» – не так из-за ямы прямо в центре, как от недостаточного уважения к рокнурским героям). Ноги сами вели меня по знакомому маршруту.

– Проклятый дом? – Дэзи остановилась и словно бы протрезвела. – Я туда не пойду.

– Он не проклятый. И там точно никого нет.

Дом Руи сегодня единственный не светился. Высокие стены, хранившие в трещинах трагические истории нескольких семей, сливались с ночным небом.

– Всех, кто жил здесь, настигла ужасная смерть, – зловеще прошептала Дэзи, не нарушая воображаемый купол тишины вокруг дома.

– А с теми, кто приходит сюда в гости, обязательно случается что-нибудь хорошее, – заверила я. – Раньше я часто была здесь в тяжёлые минуты, и что же? Посмотри на меня теперь.

Призыв был риторическим, на комплимент я вовсе не напрашивалась. Дэзи посмотрела. В прорезях маски её глаза странно блестели.

– Ты прекрасна, – произнесла она снова шёпотом, но уже с другим оттенком. – Ну, показывай свой дом.

Как и всегда прежде, входная дверь была лишь прикрыта, но не заперта на замок. Я не хотела угодить в разлом сухих досок между прихожей и гостиной или пугать Дэзи встречей с крысами, поэтому сразу потянула её к лестнице. Ощупывая шершавые обои на стенах – кое-где они свисали жалобными лоскутами, – мы преодолели все пять этажей и выбрались на чердак. Это маленькое помещение с низким деревянным потолком сохранилось лучше всего: здесь не осталось ни мебели, ни воспоминаний… ни углов для залежей пыли. Только пауки чувствовали себя прекрасно, обживая под потолком свои гнёзда, и никакие проклятия их не пугали.

– Мне ещё нравилось на крышу забираться, но сейчас там слишком темно и опасно.

Вместо этого мы подошли к единственному окошку без стекла. Отсюда открывался вид на площадь. Здания вокруг дома Руи жались к земле и не мешали наблюдать за праздничными огнями.

Я сняла маску, подставив лоб и щёки ночному воздуху.

– Как ты? – спросила я Дэзи. – Не мутит от вина больше?

– Прошло, – ответила она. – И ты права была, Каролина, здесь не так уж и страшно.

Дэзи тоже сняла маску и потёрла виски. Она выглядела уставшей.

– Хочешь, отдохнём немного и вернёмся домой? Необязательно ведь всю ночь танцевать. – Я улыбнулась. – Но нужно ещё купить для Мэрг груши в меду.

Отвернувшись от окна, Дэзи прислонилась спиной к стене. Долгожданные гуляния, проводы длинных дней лета уже потеряли для неё интерес.

– Домой, ты всегда говоришь… – она потянулась рукой к моей щеке, но в последний момент передумала.

– Другого дома я не помню, а этот люблю, – ответила я просто.

– Любишь, – Дэзи кивнула. – А своего капитана ты любишь?

Для себя я мысленно ответила однозначно, вместе со спазмом в горле проглотила короткое резкое слово. Вслух я сказала после некоторой паузы:

– Ты так легко произносишь это слово?

– А что в нём сложного? Сложно без любви.

Я помолчала ещё немного.

– Миро говорил, что я холодная. Что Боги создали меня из льда и печали…

– Это неправда, – быстро возразила Дэзи.

– Знаешь, – я виновато пожала плечами, – мне бы хотелось почувствовать. Любить не только наш дом и всех вас, а по-другому, по-настоящему… Но эта пустота внутри меня, она какая-то дырявая. И я не умею её заполнить.

Дэзи подошла ближе.

– Может, там не пусто вовсе? – спросила она. – Может, занято кем-то, а ты об этом не помнишь?

Моё сердце откликнулось и забилось быстрее. Что бы там ни скрывалось внутри меня, сейчас оно одновременно радовалось и ныло.

– А ты, Дэзи? – Правила хорошего тона диктовали ответный интерес. Говорить о любви мне было неловко, поэтому я спросила: – У тебя были мужчины?

Дэзи излишней стеснительностью не страдала.

– Конечно. Признаюсь, их было немало, – она хихикнула, но сразу же посерьёзнела. – Вот только мужчинам, даже лучшим из них, не достаёт важного.

– Чего же?

На фоне окна Дэзи повернулась ко мне, а я – к ней. Оранжевые блики рисовали её профиль и заигрывали с тем странным блеском её глаз.

– Мужчины, – она моргнула всего раз, – не умеют смотреть.

Мэрг

Я задремала совсем ненадолго, но рёбра намекали, что пора бы уже подняться с жёсткого пола. Разморенное тело казалось очень тяжёлым, и я решила начать с простого: пошевелила пальцами ног. Хм, любопытно, в каком из углов валяются туфли?

– Твоё сердце так стучит, – сонно пробормотала Дэзи.

Её голова лежала у меня на груди, вот Дэзи и заметила раньше. Я почувствовала после её слов. Странно, мне ведь было хорошо и спокойно. А что, если забившись однажды сильно-сильно, догоняя частое дыхание и сотрясающую тело дрожь, сердце больше не вспомнит свой привычный размеренный ритм?

– Вернёмся домой? – Больше я не слышала ничего, кроме этого стука.

– Угу…

Я рассеянно погладила её по волосам.

– Просыпайся, Дэзи. Тебя ждут перьевая подушка и мягкие льняные простыни.

– Как же мне проснуться, если слова твои мелодичнее колыбельной? – Она всё же села и тряхнула головой, прогоняя остатки грёз. – Мне и здесь неплохо. Можем остаться до утра… мм, до того, что через неделю. Или до первого осеннего, когда похолодает, что скажешь?

Скажу, что пустота снова разъедает меня и требует со всех ног мчаться домой.

– Скажу, что через час ты проголодаешься, сбежишь на кухню к Гвину и заставишь его среди ночи потрошить курицу, чтобы сварить бульон понаваристей.

С этим аргументом Дэзи спорить не могла.

Мы вышли в тёплую летнюю ночь. Вся энергия, которая копилась для неё, уже израсходовалась, и мы вяло шагали к площади – по самому короткому пути к борделю. Торжественные раскаты шумели уже не так звонко, в общем гомоне легче различались отдельные голоса.

– Там, кажется, представление начинается! – Мы обошли акробата на ходулях (утомившийся, он сидел на низкой крыше какого-то запертого склада), и Дэзи встала на носочки, чтобы поверх голов разглядеть помост в центре площади. – Подойдём ближе? Начало посмотрим – интересно же, кого показывать будут, – а потом сразу домой.

Дождавшись моего кивка, Дэзи нырнула в поредевшую толпу. Я одновременно пыталась не отставать и вертеться по сторонам в надежде встретить других наших девушек, но узнать никого не смогла. Жаль, что мы разбрелись и не веселились все вместе.

Подобно юркой ящерице, только с локтями, Дэзи ловко прокладывала нам путь и остановилась у самого помоста. Представление готовилось за тяжёлыми бархатными кулисами; пока они не колыхались и звуков никаких не пропускали, между нитями бахромы даже носок туфельки не мелькнул.

– Что же там? – От возбуждения Дэзи принялась кусать ноготь мизинца. – В последний раз я смотрела представление на ярмарке, когда ребёнком была. Ну, ещё до… Тогда кукольное было, может, и сейчас куклы появятся?

В ответ на её радостные предчувствия половинки кулис медленно поползли в стороны. Взоры всех на площади обратились к пустой сцене маленького открытого театра. Когда галдёж совсем стих и воцарилась тишина, что-то коротко прошуршало – с таким звуком тащат по деревянному настилу мешок муки, – и с потолочной балки свалился мужчина. Свалился и повис, раскачиваясь на скрипучей верёвке, обхватившей его шею. От собственного веса хрустнули его позвонки, но мёртв мужчина был уже какое-то время: кровь на его дорогой одежде подсохла корочкой.

Вопли ужаса прорезали воздух. Один совсем рядом – Дэзи, – я схватила её за руку. Толпа, как один целостный, поражённый внезапной хворью организм, пришла в движение. Скрип-скрип… всё медленнее раскачивался повешенный. Совсем как кукла. Не моргая, я смотрела в распухшее лицо моего бывшего работодателя герцога Лосано. На его лбу, криво написанное кровью, алело слово «убийца».

Крики окрасились разными оттенками: к испуганным добавились мольбы о помощи и обрывистые предсмертные стоны. Дэзи потянула меня прочь от помоста.

Перед глазами замелькали пятна. Сверкающие огни разрослись чудовищами, которые скакали от здания к зданию, и огромными зубастыми челюстями пожирали крыши. Что случилось с людьми? Вот один тянется к своей маске, достаёт из неё спицу – золотой солнечный луч – и втыкает её в горло стоящего рядом. Вот другой бросает камень в витрину чайной лавки и по осколкам лезет внутрь.

Минуты растянулись в вечность. Сквозь визжащий, толкающийся клубок мы с Дэзи пробирались к боковой улице. Снова я выглядывала и не находила знакомых; сбивчиво и путая слова, я молилась всем забывшим нас Богам, чтобы девушки ждали дома в безопасности.

Несколько раз чьи-то руки тянулись и хватали наши платья, но нам удавалось отбиться.

У фонарного столба трое мужчин догнали четвёртого. Крошечная часть моего сознания, ещё способная анализировать, отметила на троих кожаные перчатки с рисунком солнца на тыльной стороне. Такие же я сжимала во время танца, в такую через меня передали записку.

Трое распластали четвёртого на земле. Один из них взгромоздился сверху и выводил на лбу уже бездыханной жертвы слово «вор».

– Во славу Богов! – заорал он, вознося к небу руки в окровавленных перчатках. – Очистим от скверны мир, и новый день озарит его солнечным светом!

– Мне страшно, – бормотала Дэзи. – Мне страшно, мне страшно…

Но она проталкивалась вперёд, не останавливаясь и не спотыкаясь.

Ещё один «вор» с треском рухнул перед нами на мостовую. Из распахнутого окна его дома доносились женские крики – это служители Богов во славу их насиловали вдову.

Бордель госпожи Альво стоял невредимым. Оттуда не доносилось ни звука, сквозь щели зашторенных окон лился мягкий свет. Дэзи метнулась к входной двери.

– Стой. – Я отодвинула её и вошла первой.

Мир рассыпался на осколки. Мелкие словно пыль, они жалили глаза и забивались в лёгкие, не давая дышать. Забивались, верно, и в уши, ведь не бывает такой тишины. Среди перевёрнутых столов и разбитых стульев, на покрытом липкими черепками полу, в странных позах застыли люди. Некоторые постоянные клиенты решили провести ночь здесь. «Развратник», «развратник», «изменник»… Лорд Стаг и сегодня вернулся, надо же…

Под грудой искромсанных в клочья наших платьев и подпаленных париков я не сразу заметила её. Пусть будет жива, пожалуйста, пожалуйста… пусть её рука взаправду шевельнулась, а не померещилось мне. Споткнувшись о что-то, я ползла.

Ткани ощущались тяжелее камней. Вместе с Дэзи мы безмолвно разгребали эту могильную насыпь из кружев и шёлка, пока не показались голова, плечи и руки Лиисы. Её веки дрожали, грудь конвульсивно вздымалась, сопровождая каждый слабый вздох бульканьем.

Не глядя я схватила какую-то тряпку и зажала рану в её животе.

– Прижми крепче. – Я поймала руку Дэзи. – Когда кровью пропитается, чистый возьмёшь.

Дэзи плакала. Между её всхлипами, вдруг послышалось сдавленное мычание – я завертелась по сторонам и в неосвещённом углу увидела связанную фигуру.

– Гвин?

Он закивал. Мне пришлось переступить через чей-то труп, чтобы добраться до него. На голову Гвина водрузили пышный кудрявый парик, худое тело засунули в платье. Его заткнутый кляпом рот был измазан помадой.

– Гвин… – Я не могла стереть слёзы с его щёк, мои руки испачкались в крови Лиисы. Но крепко обняла.

– Они пришли как обычные гости, – прошептал Гвин мне в ухо. – А потом они всех убили, всех, Каролина! У них в масках ножи были спрятаны. Меня… – шёпот оборвался, – меня раздели, тыкали пальцами… потом нарядили и спрашивали, со сколькими из вас я спал.

Если у Богов можно просить лишь однажды, я прошу сейчас. Один раз – и никогда больше. Пожалуйста. Пожалуйста…

– Что с Кэсси?

– На кухне в шкафу пряталась, её не нашли.

– А Мэрг, где Мэрг?

Гвин резко замотал головой.

– Не знаю. Она наверху была, когда тут началось. Я всё ждал, что Мэрг появится со своим арбалетом и хотя бы одного тут проткнёт.

– Арбалетом, – раздался у меня за спиной чей-то ленивый голос. – Этим, что ли?

По ступеням неторопливо спускался мужчина в маске. Его рука в кожаной перчатке сжимала арбалет Мэрг. Он был в простой одежде, стены храма не давили на его плечи, но болезненная сутулость не исчезла. Тощего и пропитанного священным страхом, я сразу узнала Терека.

– Эй, они возвращаются, – воскликнул служитель храма.

В ответ на зов захлопали двери, захрустели под подошвами бутылочные осколки. Из кухни и подсобки чёрного хода появились безымянные, безликие в масках и перчатках. Несколько рук схватили Дэзи. Кто-то навалился на меня сзади и коленом придавил к полу.

– Не убивайте пока, но чтоб тихо, – велел он. – Пусть остальные войдут, а то потом ловить их по улицам…

Силы мои питались страхом и ненавистью. В мыслях я голыми руками вырвала сердце человека, который держал меня, а в реальности трепыхалась под ним беспомощной рыбкой. Этот не носил перчаток, его рука на моём лице воняла железом.

И тут снаружи послышалась возня. Входная дверь отъехала на полдюйма. Я ощутила прикосновение к коже холодного лезвия – я знала, что если сумею освободиться и закричать, нож в тот же миг полоснёт моё горло. И всё-таки я сражалась. Я не умру мгновенно, я успею…

Но дверь отворилась. Лёжа на полу, я увидела не юбки, а тяжёлые сапоги. Над ними – развевающиеся полы чёрных форменных мундиров. Вот уж не думала, что когда-нибудь обрадуюсь появлению нуррингорских псов.

Над головой загрохотали звуки короткой, яростной, молчаливой борьбы. Внезапно моё тело почувствовало свободу. Вздохнув лишь раз, я вскочила на ноги и бросилась к лестнице. Никогда ещё она не казалась мне такой длинной, ступеньки не заканчивались – вырастали на пути всё новыми и новыми рядами. За ними – бесконечный коридор, дверь, ещё и ещё…

В спальне Мэрг горела свеча. Если не считать открытой дверцы шкафа, здесь царили привычный порядок и уют. Хозяйка сидела перед зеркалом, у которого несколько месяцев назад рассказывала мне о влюблённом в неё художнике. Из отражения, щедро окроплённого алыми брызгами, неморгающие глаза Мэрг смотрели прямо на меня. Написанное у неё на лбу слово, хоть и перевёрнутое зеркально, читалось легко.

«Шлюха».

Когда я спустилась, зал был полон народу. Перед глазами плыло, и в размытых контурах мне никак не удавалось посчитать, все ли девушки вернулись. Солль, Лурин… я сомневалась и начинала сначала.

Дэзи сжимала в объятиях Лиису и, раскачиваясь, тихонько баюкала её. Пропитанные кровью тряпки, не нужные больше, валялись рядом на полу. Мой взгляд выхватил царапину на щеке Мири и оторванный рукав её платья. Лют обнимал Нору.

Через распахнутую настежь дверь люди в форме выносили на улицу тела – наших гостей и их убийц.

– Это не конец… о нет, великий суд ещё вершится.

Тишину нарушали всхлипы, прерывистое дыхание, трение о кожаные штаны и бормотание Терека. Из отряда, которому сегодня ночью досталась почётная миссия искоренить блуд, Терек один остался в живых. Вместо перчаток его запястья украшали стальные браслеты кандалов, такое же стальное кольцо сомкнулось вокруг шеи – обыденное убранство арестованных Нуррингора. Терек всё порывался бухнуться на колени, но двое псов удерживали его в неподобающей для молитвы позе.

– Будьте милостивы, Боги, я не успел завершить очищение. Будьте милостивы.

– Они не слышат.

Все головы повернулись ко мне, но звонче моего голоса – сухого как песок – прозвучали шаги у порога. Я слышала их вот так лишь однажды, но запомнила навсегда.

– Ты сгоришь в пламени собственного греха, женщина! – Терек стал захлёбываться слюной. – Искушение в одном твоём облике, порочная, порочная… Помилуйте…

Гранд Айвор заполнил собой весь дверной проём и вошёл. Под его тяжёлым сапогом в пыль раздробилось валявшееся на полу бутылочное горлышко, но судья и не заметил. Все застыли; стихли всхлипы и горькие причитания, и только Терек продолжал бормотать, иногда срываясь на крик.

– Тьма опустилась на мир, Боги отвернулись от разврата, которому мы добровольно вверяем наши тела и души. Ты будешь гореть женщина… Солнце откликнется, и вернётся, и засияет над лучшим миром!

Брови – одна широкая, другая перерубленная чёрным шрамом, – сошлись на переносице. Поморщившись, словно от писклявого жужжания комара, гранд Айвор сделал шаг к Тереку.

– Чудовище! – заорал служитель, брызги его слюны разлетелись и попали на чёрный ворот мундира. – Порождение неестественной греховной связи – ты тоже будешь гореть!

– Я уже горел.

Терек выпучил глаза и подавился проклятиями, когда пальцы чудовища обхватили ошейник у него на затылке. Сталь вдавилась в горло. Язык Терека вывалился, но задохнуться он не успел – шея сломалась раньше. Наконец-то верный служитель Богов смог преклонить колени – на мгновение, – а после бесформенной кучей сгрудился на полу.

– Унесите. – Гранд Айвор вытер руку о штаны.

Взглядом своих чёрных как колодцы глаз он обвёл всех девушек в зале и остановил внимание на той, которая не отвернулась. На мне.

В несколько широких шагов гроза Нуррингора преодолел расстояние до лестницы и остановился напротив. Я так и осталась стоять на три ступеньки выше, и наши лица были почти на одном уровне.

– Почти всех задержали, – зачем-то отчитался он. – Здесь, в других городах…

Казалось, он напитывается моим взглядом. А мне было не сложно смотреть.

– Я не знала, что в храмах столько служителей. – Снова этот незнакомый голос, похожий на застрявший в ржавых колёсиках механизма песок.

– Много служителей, гораздо больше их последователей. Если этой ночью Боги вспомнили и обратили к нам свой священный взор, они неплохо развлеклись от деяний, свершавшихся во их славу.

Я мотнула головой.

– Нет, они не смотрели.

Вернулись псы, носившие трупы. Не оборачиваясь к ним, гранд Айвор спросил:

– Сколько тут ещё?

– Двое, – проговорила я почти так же ровно, как он. Не смотря на безвольно повисшую руку Лиисы, не возвращаясь мысленно в самую большую спальню на втором этаже.

– Трое, – поправил один из псов. – Во внутреннем дворе ещё один с проломленным черепом.

Сантро.

– Их я вам не отдам. – Я поднялась на ступеньку и посмотрела на него сверху вниз.

– Вы знаете законы, Каролина.

Значит, он помнил моё имя. А я помнила бледное тело Теи в подвале тюрьмы и навязчивые образы, которые только недавно перестали терзать моё воображение.

– Сегодня вы собрали достаточно свежих тел, чтобы накормить межей, гранд Айвор. Этих я вам не отдам.

Кроме слов у меня не было, чем противостоять ему. Тогда я буду говорить – твердить своё, повторять, пока не закончится эта бесконечная самая короткая в году ночь.

– Мэрг хотела, чтобы её похоронили на самом высоком холме за городом. – Между фразами ещё нужно дышать, чтобы не потерять сознание. Вот сейчас, вдох. – Чтобы, когда солнце вернётся, она первой узнала об этом. И чтобы над ней выросли маки.

Выдох. Когда они поднимутся в комнату Мэрг, найдут её лежащей на кровати в мирной позе. Платье её будет аккуратно расправлено, глаза – закрытыми, а лицо – чистым. Вокруг рассечённого горла будет намотана шаль. Мэрг запомнят красивой, а потом – будь я проклята, если не так, – над ней вырастут маки.

– Вы можете выкупить их. Лично у меня. – Град Айвор тоже поднялся на одну ступеньку.

А может, это самый чёрный цвет в мире? Его глаза?

– Денег я вам не предложу. – Вдох. – Едва ли вы нуждаетесь в них больше, чем мы сейчас. А другое… Что ж, вам известно, услуги какого вида предоставляются в нашем заведении. Устроит ли вас такая плата, град Айвор?

Он коротко усмехнулся половиной лица.

– Вполне.

Выдох.

– Желаете приступить немедленно?

– Не стоит. Даже такое чудовище, как меня, не возбуждает скорбь. – Усмешка задержалась. – Но всё нужно закончить сейчас, чтобы до утра следов не осталось. Лопата найдётся?

Не успев обдумать вопрос, я машинально кивнула. А королевский судья отвернулся к своим людям:

– Подгоните повозку. Кроун, отвезёшь и проследишь. – Он уже собрался уходить, как тот, кого назвали Кроуном, неуверенно покашлял.

– Ах да. – Гранд Айвор вновь повернулся ко мне. Он запустил руку в карман мундира и достал оттуда маленький серебряный медальон на цепочке. – На одной из своих вылазок капитан Фэйрвуд… проявил неосторожность. В последние минуты жизни он вспоминал вас. Просил передать это.

Я отстранённо наблюдала, как медальон опускался в мою ладонь. Сжавшийся кулак скрыл его блеск. Миро обещал вернуться ко мне в середине лета. Лииса обещала рассказать мне о солнечном Лорге. Мэрг обещала дожить до лучших времён. Люди не держат своих обещаний, а я больше никогда не буду верить.

Наверное, я и чувствовать больше не смогу. Отправляя прощальный сувенир в карман, я искала в сердце хоть искорку жалости к Миро, но внутри всё погасло. Моё сознание будто отделилось от тела и со стороны наблюдало за ним – и всем, что происходило вокруг. Как меня обнимали, а мои руки обнимали в ответ. Как воротник платья намок о чужих слёз, а мои губы шептали слова утешения. Как я прижалась к перилам, когда мимо по лестнице несли Мэрг.

Всё казалось ненастоящим. Лииса – слишком маленькой на руках Люта. Лопата, которую Гвин принёс из подсобки, – слишком большой. После мои оцепеневшие тело и сознание наблюдали, как тела грузили на повозку (Сантро уже был там, его принесли с внутреннего двора) и укрывали старыми шторами из сундука. В какой-то момент все – все живые – разом посмотрели на меня, но я мотнула головой.

Дэзи, Солль и Лют уселись сбоку, и повозка медленно покатила вниз по улице. Остальные, пятясь, вернулись внутрь. А я двинулась в противоположном направлении.

В город вернулась тишина. Не та, которая окутывала его каждую ночь во время комендантского часа, а такая, которая бывает только после большого шума. Весёлые огни обратились пожарами, праздник захлебнулся в криках и крови… Как любила говорить Мэрг, всё проходит: хорошее, плохое – и вот, умело орудуя шпагами нуррингорских псов и королевской гвардии, тишина уже поглотила последнее эхо криков. Мэрг не ошибалась.

Почти никогда.

Храм вырос передо мной слишком скоро, я не успела придумать, зачем иду туда. Из окон и открытых дверей сочился неяркий желтоватый свет. Я прошла под тремя арками, не читая надписи и не глядя на чаши с очищающей водой, и остановилась в проходе.

Ряды для прихожан пустовали, служителей видно не было. У алтаря Отец Кьело преклонил колени, он казался погружённым в молитву, но сразу же почувствовал меня – встал и обернулся.

– Вы знали, что это случится? – Я остановилась у входа, и Отец Кьело не сдвинулся с места. Нас разделяло не меньше сотни шагов, но голос звенел и усиливался под высоким каменным сводом. – Конечно, вот только… Знали и промолчали? Знали и благословили? Знали и… организовали? Впрочем, без разницы.

– Мы всего лишь инструменты в руках Богов, дочь моя. – Кажется, он улыбнулся.

– И что же, Боги сегодня остались довольны?

Я обвела взглядом изображения на стенах. Не зря они выбрали ночь маскарада: безликим Богам – безликие слуги.

– Ты помнишь, что написано на второй арке, Каролина? – Отец Кьело постарался придать своему голосу мягкое звучание, и, будь он проклят, слова его лились мёдом.

– Ложь.

Ложь всегда казалась мне самым безобидным грехом, ведь для неё бывают разные причины. В борделе мы опаивали клиентов – лгали им, – но что с того, если утром они просыпались счастливыми? Матери лгали детям о том, что солнце за тучами – выдумка, что оранжевый круг красив лишь на рисунках, а на небе он не нужен вовсе. В нуррингорской камере осуждённые на смерть лгали друг другу, что меж убивает быстро, и после наступит счастливое забвение.

Для Отца Кьело все грехи, видно, представлялись одинаково тяжкими, поэтому он кивнул.

– Да, я знал. Всё сложнее, чем ты думаешь, дочь моя. Этой ночью в городах Объединённого королевства стало меньше убийц, насильников, мародёров… – он загибал пальцы сперва одной руки, а затем – другой. – Воров и взяточников…

– Они убили Мэрг.

Отец Кьело застыл с полусогнутым мизинцем.

– Мне жаль. – Раз лгать его Святейшество отказывался, то сожаление было искренним, да какой от этого толк? – Люди, даже служители храма, в большинстве своём руководствуются низменными инстинктами. Их легче воодушевить на простые, понятые устремления. А распутство очень понятно, Каролина. Оно сверкает алмазом в навозной куче, и любой неспособный достать сокровище себе – в порыве зависти и злобы – глубже втопчет его каблуком. Я буду молиться за успокоение каждой случайной несправедливой жертвы, но в борьбе с врагами короны…

Что-то оборвалось. Отец Кьело осёкся прежде, чем я успела его перебить.

– Ах вот как, враги короны… – Мэрг бы гордилась улыбкой, которая скривила мои губы, Миро бы написал о ней песню. – Вот, для чего всё это. Не Боги благословили резню, а сам король-предатель. Остались ли у вас свободные пальцы, Отец, чтобы посчитать семьи, присягнувшие и тайно хранившие верность королю Ромеро? Те, кто мог поднять народ и возродить былое величие Мидфордии.

– Об этом нежелательно говорить вслух, дочь моя.

– Тогда Боги возликовали бы и согрели нас солнечным светом, а теперь… да пошли вы.

Путь домой был долгим. Я бродила по улицам точно мёртвого города почти до рассвета. Очищенный от греха мир просыпался в привычной серости.

Пустота внутри нагнетала ощущение, что опустело всё вокруг, однако дома меня ждали. Лют с Гвином приколачивали последнюю ножку стула, Кэсси и Лурин дочиста отмыли пол, а из кухни доносился запах горячего какао. Слёзы защипали в переносице, но, чуть увлажнив ресницы, отступили.

Все смотрели на меня.

– Мы всё сделали, – сказала Солль. – На самом высоком холме. Они первыми увидят солнце.

Я кивнула и присела за ближайший столик. Надо бы раздвинуть шторы… Прочитав мои мысли, Дэзи метнулась к окну.

– Солль, – позвала я тихо. Она опустилась на стул рядом. – Солль, ты ведь знаешь Отца Кьело?

– Знаю.

– А ты можешь сделать так, чтобы он захотел тебя? Так отчаянно и безудержно, чтобы мысли о еде, сне и служению Богам уступили одному единственному желанию: обладать тобой. Я хочу, чтобы не праведность, а грех стал смыслом его жизни, а невозможность согрешить…

Я не договорила. Я не додумала. Я ожидала вопросов и возражений, но Солль с лёгким прищуром оглядела меня и ответила:

– Смогу.

Стулья заскрипели по полу. Девушки рассаживались вокруг – совсем как в тот день, когда Мэрг знакомила меня со всеми, а потом рассказывала про чародеев.

– А что мы будем делать дальше, Каролина? – спросила Мири.

Я вздрогнула. Со вчерашнего вечера я ещё ни разу не успела подумать про «дальше».

– А почему ты спрашиваешь меня?

Некоторые пожали плечами, а Дэзи ответила:

– Потому что ты из нас самая сильная.

Мне было трудно согласиться с этим, но ещё труднее оказалось возразить.

– Тогда… – Я постаралась заглянуть каждой в глаза. – Сейчас мы будем отдыхать. Скоро начнётся новый день.

Куара

– Госпожа Каролина!

Извозчик подал мне руку и помог забраться в коляску. Мерно стуча копытами по мостовой, старая кобыла потащила повозку от окраины города к светлым кварталам. Таммит любил возить меня: называл милостивой госпожой, раскланивался каждый раз, точно перед фрейлиной королевы, но вовсе не за это, а просто так помимо оплаты он часто получал тарелку супа на кухне у Гвина.

– Как идут дела в самом гостеприимном заведении на Бузинной улице?

– Ты имеешь в виду храм, Таммит?

Он обернулся, и мы улыбнулись друг другу.

О таком не говорили вслух – даже близким друзьям, даже в собственных домах за плотно задвинутыми ставнями. Однако после самой короткой ночи года всё громче шептались о том, что обращаться к Богам можно и напрямую, без посредников. А потом ещё и спешный отъезд Отца Кьело из города добавил звона в осторожный шёпот.

Одни твердили, что Отец сошёл с ума. Другие, что разум его так же светел, но темнота завладела чистой душой. На своих проповедях Отец Кьело всё чаще говорил о женщинах: метался между их греховной красотой и божественным предназначением, всё не мог определиться в суждениях и страшно терзался от этого. Его видели кричащим на изображения Богов и пару раз узнавали под окнами борделя. Барон Дрей клялся, что как-то раз застал отца Кьело на коленях перед девушкой. По рассказу она была прекрасна и холодна (барон Дрей девушку, безусловно, не узнал, так как на Бузинной улице всегда посещал исключительно храм), а он – жалок и, похоже, безнадёжно влюблён.

В сцену мало кто поверил. Однако я сама видела такую же у нас в борделе. Помню, не так давно Солль сама стояла на коленях перед мужчиной, которого любила. А теперь ей досталась… нет, Солль выстрадала, завоевала себе эту другую роль, и как же она была в ней хороша!

Солль понадобилось несколько недель и пара визитов в храм. Смывая краску с лица и собирая волосы в небрежный узел, наряжаясь в целомудренное платье (под которым, впрочем, не было чулок), она навещала в храме Отца Кьело и каялась ему. Солль каялась искренне, страстно, неистово… Они стыдливо уединялись на скамье в отдалённом углу: грешница вымаливала себе прощение у представителя Богов на земле, в подробностях расписывая ему свои грехи. Солль рассказывала о мужчинах, которым отдавалась, о постыдном наслаждении, которое получали клиенты и она сама. Покусывая губы и доверчиво заглядывая в глаза, она допытывалась, какие позы для любви менее распутны; нужно ли сдерживать стоны, чтобы не гневить уши Богов, и прикрывать наготу, дабы не тревожить их взоры. Можно ли пробовать на вкус любые человеческие соки и дозволено ли, лёжа на спине с разведёнными ногами, открывать глаза и смотреть вверх…

Отец Кьело слушал. Глупым он не был: неожиданный интерес самой красивой девушки борделя после гибели его хозяйки не мог не вызвать у него подозрений. Но всё же он слушал и с каждым разом, прощаясь, всё дольше держал Солль за руку. А когда она стала приходить реже, подметал ведущую к храму дорожку, чтобы незаметно посматривать в сторону борделя. Однажды он пришёл сам. Теперь он умолял – нет, не о прощении, а о любви, о возможности испытать хоть часть того, о чём Солль рассказывала. И пусть будут прокляты Боги, если осудят его за это!

– Молюсь Богам о новом наставнике для нашего храма, – поклонившись прохожему, произнёс Таммит с преувеличенным энтузиазмом.

– Как и я, Таммит, как и я… Иначе кто укажет нам, грешным, путь истинный?

В последние дни перед отъездом наставник из Отца Кьело получался не слишком удачный. Он не явился на проповедь, а несколько часов спустя был найден в своей спальне мертвецки пьяным. Поговаривали, что Отец скрючился на полу совершенно обнажённым, губы его бормотали имя – явно не в молитве, ведь у Богов нет имён, – руки сжимали срамное место, а всё вокруг было измазано следами распутных утех. На следующий же день из Виарта пришла бумага с королевской печатью, предписывающая Отцу Кьело незамедлительно покинуть свой пост. «Я верно служил вам!» – кричал он в ярости. Кричал вовсе не Богам, а смятому в кулаке письму…

Ранние осенние сумерки тянули по земле тени, сырой холод, предвестник морозов, просачивался под одежду. Я плотнее закуталась в плащ. Спасибо вчерашнему клиенту. Плащ – его щедрый подарок, который в перевязанной лентой коробке доставили для меня утром, – был мягким и лёгким, но с тёплой подкладкой, а шею согревал меховой воротник.

Я вспомнила, что так и не ответила на вопрос Таммита.

– Дела у нас идут неплохо. Каждый вечер полный зал, Гвин едва успевает готовить закуски.

– С наступлением холодов всё больше желающих согреться в постели прекрасной девушки, – Таммит усмехнулся несколько смущённо. – Зимой от гостей вообще отбоя не будет!

Один из таких гостей как раз проезжал мимо в противоположном направлении. Двумя пальцами он приподнял край шляпы и чуть склонил голову.

– Людям хочется тепла – для тела и души, – ответила я, когда мы въехали в Точильный переулок. – Но знаешь, Таммит, многие даже не поднимаются в спальни. Им нравится под звонкие переливы женского смеха пить вино – столько вина, чтобы блики свечей множились и начинали танцевать перед глазами. Им нравится разговаривать, и чтобы их слушали.

Права была Дэзи, утверждая, что мы разукрашиваем мир яркими красками и приумножаем в нём радость. И Мэрг была права, когда говорила, что тратиться стоит на качественные хмельные напитки, а не на новые атласные простыни.

Так я и делала. Даже нашла нового поставщика, раз в неделю выгружавшего на порог заднего двора ящик отборного кануанского красного с нотами чёрной смородины, ванили и костра. Я во всём следовала советам Мэрг, и так – для меня – она продолжала жить.

После похорон мне потребовалось шесть дней, чтобы заставить себя снова войти в спальню Мэрг, а оттуда – в её кабинет. Узкая дверь между зеркалом и постелью вела в такую же узкую комнатку с единственным окном, письменным столом у стены и полками с учётными тетрадями.

В первый раз я сразу же вышла из кабинета, ничего не тронув. После я отправилась за город – на холмы. Вдалеке ветер шевелил кроны Чёрного леса, на изломе дороги у самой кромки протыкали серое небо башни Нуррингора.

– Простите за такое соседство, – шептала я трём свежим могилам. – Когда холмы заалеют маками, всё монохромное сгинет.

Не помню, о чём ещё говорила, спрашивала, обещала… но тем же вечером я принялась изучать записи. Мэрг вела их на мидфордском. Может, так выражался её молчаливый протест, может, ей так просто было удобнее. Я сравнивала колонки расходов и прибыли за последние несколько лет, изучала факторы, которые влияют на их разницу. В отдельный блокнот я выписала всех, кому, как часто и сколько следует платить сверх обязательного королевского налога. Благодарность главе города за разрешение на свечи. Оплата услуг Куары. Пожертвования для храма – я вычёркивала и вносила их в список, вычёркивала, пока перо не прорвало бумагу, и вновь записывала… «С врагами надо дружить», – говорила Мэрг. «Будь они прокляты», – подумала я и порвала в клочья испорченную страницу.

Так добровольный взнос во славу Богов прибавился к сумме, пополнявшей карман гранда Айвора. С тех пор возле борделя – еженощно от заката до самого утра – ненавязчиво околачивалась парочка нуррингорских псов.

Девушки не возражали, что дела стала вести я. Пока всё шло хорошо: хватало на еду, тёплую одежду и средства гигиены, да ещё и на необязательные радости оставалось, – они не проявляли интереса к цифрам.

Только Дэзи приходила, когда не принимала у себя гостя. Я жаловалась, что устала, что от мерцающего огонька свечи слезятся глаза. Вчера я трижды складывала числа в столбце, и каждый раз получался другой результат.

– Отдохни, завтра будет новый день.

Дэзи любила повторять эту мою неосторожно брошенную фразу. Она верила в новые дни, будто они чем-то отличались от старых. А ещё Дэзи верила в улыбку и в лето, которое для неё никогда не заканчивалось. Всегда тёплая на ощупь, она даже на пороге зимы разгуливала по дому босая, в тонкой ночной сорочке.

Приподняв кружевной подол, Дэзи уселась верхом на стул позади меня и вытянула шею, чтобы взглянуть на записи.

– Ну и как у нас идут дела? – спросила она беззаботно.

– Лучше, чем в прошлом месяце, но со следующего квартала я ещё подниму цены на некоторые напитки.

– Сидр из прозрачных северных яблок хорошо заказывают, – Дэзи хихикнула мне в затылок. – Он игристый, легко пьётся… сегодня три бутылки разлили.

Впрочем, она скоро потеряла интерес к учётной тетради. Запустив руки мне в волосы, Дэзи собрала их узлом и закрепила шпилькой. Её тёплое дыхание пощекотало шею.

– Ты всегда так низко склоняешься над свечой… – пробормотала она с лёгким укором. – Я смотрю и боюсь, что вот-вот вспыхнут. А мне нравятся твои волосы, красиво отрасли. С длинными волосами ты… мягче.

– Хорошо, что это лишь видимость.

Проморгавшись, я с обречённым вздохом сжала перо и уставилась на колонку из цифр. Кажется, ошибка затаилась в этой строчке…

– Ты правда устала, – прервала Дэзи мои размышления.

– Мне нужно рассчитать это до завтра. Утром… Дэзи, мне правда…

Край юбки скользнул по бедру.

– Рассчитывай. Я тебе мешаю?

– Чуть-чуть разве что.

Рука дрогнула, и на бумаге расплылась фиолетовая клякса.

– Какая у нас выручка за неделю? – Дэзи положила подбородок мне на плечо.

– Мм… восемьсот десять райнов.

– Хорошие цифры, я помню, как они пишутся.

Перо в моей руке с треском сломалось пополам.

– Восемь… – Дэзи вывела пальцем знак. – Правильно?

От шумного вздоха огонёк свечи опасливо задрожал.

– Потом, – Дэзи прочертила длинную линию, – единица… а дальше, – она обвела круг, – ноль. Мне нравится, как ощущается ноль, я ещё его порисую, ладно?

Ночью мне тоже нравилось, как ощущался ноль. А сейчас я втянула голову в меховой ворот плаща, чтобы скрыть от прохожих порозовевшие щёки.

– Остановишь здесь, Таммит? – попросила я, на ощупь отсчитывая в кармане шесть райнов. Мы как раз свернули на Бузинную улицу, и почему-то мне захотелось пройти последние две сотни шагов пешком.

Извозчик натянул поводья и спрыгнул на землю, чтобы помочь мне выбраться.

– На замёрзнете, госпожа Каролина? – спросил Таммит заботливо. Ссутулившись, он исподлобья заглядывал мне в глаза и будто не интересовался монетами, которые опустились в его ладонь, однако торчащие из ушей Таммита волоски подёргивались в такт звону. Первый дзинь, второй… шестой – и довольная улыбка растянула его сухие губы. – Да и торопиться вам надо, стемнеет скоро, меж прокричит… Ох, да что это я! Не вспоминай межа перед сном.

Я подождала, пока Таммит трижды обернулся вокруг себя и постучал по деревянной стенке повозки, а после ответила:

– Успею, Таммит, тут недалеко.

– Завтра утром к сапожнику, как обычно? Буду ждать вас у порога. – Он поклонился.

Правду говорят: найди постоянного, жадного до заказов извозчика, и не нужно вести календарь. Я кивнула.

– А в конце месяца снова к колдуну! – Таммит взобрался обратно на козлы. – Я помню, всё помню госпожа Каролина. Вы уж не вздумайте в такую даль пешком идти или кого другого нанять. Ваш покорный слуга довезёт быстрее и надёжнее всех!

К колдуну… Так получилось, что я прожила в борделе Мэрг несколько месяцев, а с Куарой, нашим колдуном, познакомилась только после её смерти. Прежде он был неосязаемой тенью, терпковатым привкусом подмешанного в вино снадобья, сорвавшимся стоном фальшивого экстаза… Впервые подходя к его одиноко торчащему дому – за пустыми амбарами в конце переулка, – я ожидала увидеть осанистого, горделивого старца с блестящей седой бородой до самого пояса и в расшитом тайными письменами балахоне.

Однако дверь мне открыл обычный мужчина лет пятидесяти. Он вытер руки о без того замызганный фартук и, сощурившись, уставился на меня. Ещё пристальнее – маленькими глазками-пуговками – меня рассматривала коричневая птичка, которая сидела у него на плече.

– Мне нужен Куара, – сообщила я им обоим. – Вчера я посылала записку. Я Каролина. Я теперь вместо… после Мэрг.

– Хм. Куарой буду я. Проходи, Каролина. – Он посторонился и указал на кресло возле камина. В тот день стоял душный летний зной, но в камине трещали дрова, наполняя тесную комнатушку ненужным теплом. Шея под воротником тут же вспотела, а Куара ещё и сунул мне в руки чашу с обжигающим отваром.

– Мята, – пробормотала я. – Мне нравится мята.

– Знаю. – Он уселся напротив.

Птичка походила туда-сюда – от уха до грубого шва рукава, – пискнула и перепрыгнула на спинку кресла, криво взмахнув перебитым крылом. Летать она больше не сможет. Куара, поразмыслив о чём-то своём, достал из кармана фартука вязание. Спицы ловко заходили в его пальцах, нитка вилась, тянулась, плелась… а колдун ни разу ни опустил голову – всё рассматривал меня чуть прищуренными раскосыми глазами в обрамлении соломенных ресниц. И казалось, что острые спицы его раскраивают мне грудь, а взгляд ковыряет обнажившуюся душу.

Я глотнула мятного отвара: горло обожгло, а от эфирных масел по затылку пробежал холодок.

– В первых числах осени нам нужно будет… – решилась я, но Куара мотнул головой. Может, правда колдун, а не просто толк в травах знает? Может, он и мысли читает? Про сорок райнов, которые указаны в учётной книге Мэрг; про «то сладкое от бессонницы», что просила Лурин; про чудодейственное средство, чтобы не зачать: мы все постоянно принимали его – так, на всякий случай. Про мои собственные страхи, которыми я пока не готова была делиться.

– Как тебе живётся, Каролина? – спросил Куара. Руки его замерли, концы спиц нацелились мне в лицо.

Колдун спрашивал об этом всякий раз, когда я приходила, с этого вопроса начинались наши встречи, которые продолжались всё дольше. Он спрашивал, я пожимала плечами, он кивал… А после мы почти не разговаривали. В тихом доме Куары, под треск дров и бульканье зелий, хорошо было просто молчать. Я читала старые книги о растениях, которые давно не росли в наших краях, а иногда колдун доверял мне потолочь в ступе сморщенные ягодки можжевельника, нарезать корень солодки или разложить для сушки листья малины.

– Мэрг не была твоей матерью, – сказал Куара однажды. Он отмерял на изящных медных весах горстку серебристо-чёрного пепла, а я записывала в тетрадь рецепт. – Я тебе не отец. А здесь – не твой дом.

– Знаю, – ответила я. – Две унции, верно?

– Верно…

Я подружилась с Вербой, так звали птичку. Распушенный клубок перьев, она сама ткнулась мне в ладонь и просидела в кулаке, пока я не засобиралась уходить.

– А если однажды я отвечу, что мне живётся плохо? – спросила я в другой день.

Куара бросил мне через стол короткий нож, и я поймала его за рукоять.

– Тогда я спущусь в погреб и принесу другие корни.

Так мы и общались: намёками, недомолвками, каждый о своём. Порой мне чудилось, что Куара мог бы рассказать всю мою жизнь от рождения и – в каком-нибудь будущем – до смерти. Почему-то я не просила, а он молчал. Ну и пусть – главное, позволял приходить в не мой дом.

А мой дом, бордель Мэрг, в клубящихся сумерках встречал меня мерцанием свечей сквозь щели задвинутых штор. Я кивнула двум псам, что ошивались у входа и следили за всеми, кто входил и выходил. О да, жертвовать часть выручки на покровительство королевского судьи и охрану, а не нужды храма оказалось верным решением, и пусть Боги проклянут меня за это. Если вспомнят, конечно.