Эльма

Глава 1.

Я приехал в тот городок, чтобы разобраться с банковской документацией. В тех местах близь Уитби я никогда не был и это, пожалуй, могло стать единственным приятным аспектом поездки. Все остальное бесконечно изводило меня. Центральный английский банк планировал открыть в округе свое отделение, как я слышал, и вывести все счета ближе к центру, а это требовало полного пересмотра всех дел, что велись в местном отделении. Задание мне казалось мучительной каторгой с самого первого дня как я получил приказ: всё дело вместе с разбором бумаг грозило затянуться на месяцы непрерывной бумажной работы, чего мне и в Мидлсбро хватало. Я ожидал увидеть сотни пыльных стопок с документами, организованными не так, как полагается, и уже предвкушал, как буду воспитывать местных юристов и отчитывать их за безалаберность, но и эта радость быстро ускользнула от меня.

По прибытие я обнаружил, что как дел, так и бумаг предстояло разобрать ничтожно мало. Данные эти хоть и копились в архивах больше полувека, маленькое население провинциальной деревушки изредка пользовалось услугами банка кроме, пожалуй, нескольких особо зажиточных семей и пары тройки предпринимателей пройдох. Со всем недовольством я отпустил местный персонал и принялся за работу: я должен был проверить всех оставшихся клиентов, должников и кредитующихся, а также документацию банка касательно налогов и законности его работы. Со стороны моего начальства логичным было бы не посылать одного лишь меня выполнять такую трудоемкую и требующую детального подхода работу, но никому, судя по всему, и дела не было до почти заброшенного учреждения в какой-то глуши, а от того мне даже воспротивиться не дали. Оставалось надеяться, что мне не придется оставаться здесь дольше, чем хотелось бы.

Я, итак, потратил чересчур много времени на дорогу. Мне, как человеку конторному и совершенно непривыкшему к долгим поездкам и уж тем более к командировкам, путь дался особенно тяжело. Сначала я ехал на поезде, а затем трясся в карете почти сутки. Как глупо стало с самого себя, когда я понял, что зря надеялся сократить дорогу, проехавшись хотя бы на одном автомобиле. Пришлось ехать по старинке, а я уж и забыл, когда в последний раз был пассажиром конного экипажа. Здесь как машин, так и дорог под них было крайне мало, местное население никуда не выезжало, занималось, как я понял, рыбалкой и контрабандой. Я решил ни во что такое не ввязываться.

Меня поселили в единственной в городке гостинице, в центре, и до банка было недалеко. Я насладился тишиной, когда исследовал дорогу в первый раз, но потом понял, что тишина эта не от покоя, а от скуки.

Выделили мне чистую, но неуютную сырую комнатушку на втором этаже здания бывшего паба, с балкона открывался вид на главную улицу и виднелась городская площадь с возвышающимися над ней куполом и крестом единственной католической церкви в округе. Город был ничем не примечателен, заняться здесь было явно нечем, и это понимали даже местные. Наверное, поэтому на меня и криво никто не посмотрел, когда я пожаловался в столовой на скудный туманный пейзаж.

Пригород и центр городка создали впечатление того самого древнего поселения, медленно вымирающего и ничем не примечательного. Основой мировоззрения безусловно служит вера, это видно невооруженным глазом. Люди развлекаются всяческими сплетнями про соседей, суевериями, небылицами, мифами и традициями на праздники. Беседы меж ними пресные, речь неграмотная, и более всего они любят воскресные походы в церковь, где с удовольствием слушают вялое пение детского хора с завываниями главного вокалиста, явно не обученного музыке так, как следовало бы. Конечно, нельзя горожан за это винить, но приезжим вроде меня вряд ли будет под силу вклиниться в сей ход вещей, который устанавливался тут веками. От одного только взгляда на любую улочку этого серого захудалого городишки мне становилось тошно, я ощущал вялость и усталость, так что, устроившись, я сразу взялся за дела с желанием поскорее завершить задание и убраться отсюда побыстрее. Ничего интересного этот город мне, увы, предложить не мог.

Дела пошли хорошо, гладко и относительно быстро. Я разбирал бумаги и гулял по поселению, собирая подписи и штампы. Все встречали меня радушно, но я заметил, что с недоверием. Вида люди, конечно, старались не подавать, но я чувствовал на себе прожигающие насквозь подозрительные взгляды жителей, которые, наверняка, в своих головах уже оклеймили меня опасным чужаком, стремящимся их обобрать какими-нибудь сложными махинациями, или надоедливым юристом с поручением из города, о котором они даже не слышали. Моё прибытие явно всколыхнуло умы всей общественности, так как я был единственным приезжим, и сплетни обо мне быстро разбежались по окрестностям. Я пытался не обращать внимание на такой интерес к своей персоне, но это было непривычно и, признаюсь, лестно.

Первым, с кем я познакомился и сумел завести приятную дружбу, был Мистер Артур Холлоуэй. Один из немногих жителей города, кто имел хоть какое-то образование. Как это всегда бывает, путёвость не передалась его детям, по крайней мере старшему из них. Его сын Рональд задолжал банку крупную сумму, и мне пришлось наведаться в их семейное поместье, чтобы попытаться выдумать способ избавить семью Рональда от обязательств перед банком. Без срочного вмешательства юриста парень рисковал попасть в тюрьму. Я не собирался давить на пожилых родителей. Это, как я уже понял за мои скромные девять лет стажа, никогда не приносит никаких плодов, только заставляет должника скрываться из поля зрения властей. Я хотел решить все мирно и, по возможности, быстро, планировал создать впечатление, что я искренне желаю помочь, хотя на самом деле я горел желанием поскорее вернуться на службу в городе, даже если это значило подставить Рональда, но этого не случилось. Рональд сам подставил родителей и сбежал из города. Эта ситуация резко усложнила мою работу. Надо было разбираться срочно, а молодого дурака мы никак не могли разыскать.

Мистер Холлоуэй со своей маленькой семьей жил на краю города, у берега то ли озера, то ли моря, в поместье именуемом Мисти Маунд, весьма символичным названием для такой местности. Этого я так и не понял, сколько не вглядывался в туманную гладь над водой. Около поместья всегда было темно и как-то мутно, сыро, хоть я и приехал в сентябре, морозы стояли будто декабрьские. Дом его был большой и уже поизносившийся, построенный по всем старым правилам ввысь, а не вширь. Он стоял, окруженный лесом с одной стороны, и полузаброшенным садом с другой. Внутри всем явно заведовала жена Холлоуэя. По крайней мере, я так заключил, смотря на роскошное убранство, мебель из благородного дерева, покрытую лаком, и огромное количество разных картин, ваз и прочей дорогой посуды. Уж и не помню, откуда у семьи Холлоуэй такой доход, что они даже в этой глубинке могут жить так обеспеченно, но так как он был уважаемым человеком в городе, копать долго в историю его достатка я не стал. Да и роскошь вскоре открылась мне с другой стороны: она была не живой и как будто напускной. За столами словно никто не сидел, приборами никто не ел, картины да вазы были покрыты сантиметровым слоем пыли, а мебель и полы со скрипом грозились развалиться от каждого шага или касания. Обитатели дома с малочисленной прислугой будто пребывали в постоянном сне, их лица для меня были расплывчаты, а дом казался пустым.

Всё, что мне удалось разузнать про семейство Холлоуэй до того, как направиться к ним, заключалось в том, что они хоть и были уважаемыми горожанами, в церковь никогда не ходили. С членами некогда всем известного и всеми любимого семейства в последнее время, так окрестил последние лет 25-30 хозяин паба, расположенного напротив моей гостиницы, что-то происходит. Из-за этого чего-то Холлоуэи, якобы, отстранились от скудной светской жизни городишки, да и вообще от всего происходящего в окрестностях, всех ярмарок, праздников, мероприятий вроде свадеб и похорон. Я бы предположил, что это следствие расширившейся пропасти между уровнями дохода и образованности Холлоуэев и местного населения, но точно сказать сложно. У меня тоже сложилось ощущение или даже подозрение, что семья будто от чего-то прячется, но что запрещает им быть просто нелюдимыми, если с их финансами почти все в порядке?

Старик Холлоуэй жил с женой Авророй. Она была крайне приятной, миловидной и, не побоюсь отметить, привлекательной женщиной. В силу возраста она успела обзавестись своими странностями, но это никак не мешало мне наслаждаться короткими беседами с ней. Ее манеры и этикет освещали мои дни с самого первого дня нашего знакомства. Часто она производила впечатление даже слишком умной леди, чьи действия и поступки были чересчур осмысленны и просчитаны. Я списал это на то, что она была не местной и просто сохранила образ поведения из своего родного места. Только потом я случайно услышал, что многие горожане связывают странности в семье Холлоуэй именно с появлением в городе Авроры. Опять суеверия и предрассудки, иными словами.

В доме жила еще младшая дочь, как я понял. Я её долгое время не видел и, честно говоря, уже начал сомневаться в ее существовании где-то помимо выписок из ратуши. Впервые я ее увидел, когда поднялся на второй этаж дома. Там она промелькнула на паре фотографий, висящих прибитыми к панельным стенам. Ей удалось меня заинтриговать одним своим видом на семейных портретах. Я сразу решил, что у девочки, должно быть некая болезнь. На всех фото, на которых мне посчастливилось задержать взгляд, она стояла с распущенными волосами. Для девушек из приличных семей это непозволительно, по крайней мере на моей родине. На фоне светловолосых матери и отца, рыжего брата, она выделялась своими черными как смоль волосами. Лицо часто было закрыто, а оттого, я не смог оценить его на наличие каких-либо уродств. Может болезнь была в теле, подумал я. Она была очень худой: на всех фото крупные отец и брат, не обделенная формами мать вытесняли девочку с картинки. Да еще и одета она была в странные сорочки вместо подобающих для ее возраста платьев. На одной единственной фотографии, где ей не удалось скрыть лицо, она выглядела скорее, как грозная старуха-ведьма нахмуренными бровями и стеклянными глазами гонящая меня со своей территории. Я испугался и больше не смотрел. Аврора мне мягко намекнула, что мой интерес неприличен. С тех пор я мог довольствоваться лишь редкими звуками легких шагов со второго и третьего этажей.

Глава 2.

Спустя несколько, наверно, недель я в очередной раз собрался в Мисти Маунд на встречу Холлоуэю старшему. В этот раз меня никто не встретил. Служанка проводила меня через столовую к кабинету главы дома, и мы со стариком закрылись там для обсуждения необходимости поимки Рональда. Это нужно было сделать раньше, чем его арестуют за неуплату долгов и налогов другие государственные органы. Если парень не вернется в город и лично не займется уплатой всего, что полагается, даже его отец может пострадать и остаться ни с чем. Но старику было явно жальче сына чем свое состояние. Он все отнекивался, упрашивал меня что-нибудь придумать или сделать, будто я должен стереть долги сына с банковских справок или решить, что полиции пора переставать за ним охотиться. Мне стало его искренне жаль: он не может даже оплатить долг сына без него.

Я как раз объяснял это Артуру, когда мы вдруг услышали скрип досок на втором этаже. Я не смог к этому привыкнуть и вздрогнул от испуга. Затем грохот пробежал по лестницам. Мистер Холлоуэй тут же начал успокаивать меня:

– Это только слуга, мистер Сомерсет. – заверил он.

Я бы и сам рад проигнорировать этот шум, не ощущайся он в таком старом, обветшалом доме так остро и ясно. Я попытался продолжить разбирать бумаги, лежащие передо мной на круглом придиванном столике, а хозяин спокойно закурил трубку после этой фразы. Через пару минут я вновь услышал топот, а затем чей-то голос рядом с дверью. По спине побежали мурашки. Внезапно просто слова переросли в пение. Женский, высокий и приятный голос разлился по пустым коридорам дома в какой-то грустной песне про море и ворон. Мои уши и комнаты поместья одна за другой налились прекрасным завораживающим, если не гипнотизирующим, пением. Я совсем отвлекся от работы и заслушался. Видимо, заметив это, мистер Холлоуэй отложил трубку и суетливо поковылял к двери. Я оставаясь в своем кресле нагнулся к дверному проёму, чтобы посмотреть, что происходит. В голову закралась надежда, что это младшая дочь сейчас предстанет перед отцом в стенах столовой и я наконец-то смогу ее рассмотреть. Мистер Холлоуэй быстро открыл дверь.

– Эльма, дорогая! Сейчас не тот час. Не видишь, у меня гость? – вскрикнул Артур грозно. – ты, наверняка, его смутила.

Я решился привстать, желая высказать уважение младшей леди дома. Это правда она была, та самая девушка с фотографий, босая, в белом сарафане выше щиколоток, с распущенными и растрепанными волосами, даже слишком длинными для такой крохотной и маленькой фигурки. Она, опустив голову, покачивалась из стороны в сторону. Пение прекратилось только старший Холлоуэй закончил фразу.

– Нисколько, мистер Холлоуэй. – я решил вступиться. – Мисс. – я поклонился.

Признаться, я уверен, что выглядел крайне нелепо. Не знаю, почему, я обомлел от вида девушки. Было одновременно жутко и неудобно, я не знал, куда направить взгляд, чтобы не смущать недовольного отца еще больше.

– Сомерсет, пожалуйста… – вздыхает мистер Холлоуэй с явным раздражением в голосе. – Эльма, поди к матери.

Тут Эльма подняла голову и ее взгляд ее серых глаз пронзил меня. Она прямо посмотрела в мою сторону, не моргая и не произнеся ни слова. Я замер. Она приоткрыла рот и направилась ко мне, но в проеме путь ей преградил мистер Холлоуэй, не давая переступить порог. Он мягко уперся своей рукой ей куда-то под ребра, и она замерла, так и не приблизившись ко входу. Повисла тишина. Я сглотнул, все мое тело сковала дрожь. В голове еще звенел ее чарующий голос, а на коже волнами задубели волосы и пробежали мурашки. С чего бы это? Я испытал такой страх перед простой девушкой? Или это возбуждение, не подобающее с моей стороны по отношению к леди такого происхождения?

Эльма пару раз моргнула, на этот раз смотря прямо мне в глаза. Теперь я понял, что это был страх. Да, именно страх, дикий, природный, и то, что я не осознавал причины его возникновения, испугало меня еще больше. Я запаниковав отступил назад.

– Эльма… – повторился Мистер Холлоуэй.

Девочка улыбнулась и играючи развернулась. Тут же мы заметили нервно спускающуюся с лестниц леди Аврору, стучащую каблуками. Она беспокойно бросилась к дочери и схватила ее за плечи.

– Милая, ты что тут ходишь? – спросила миссис Холлоуэй, слегка тряхнув девочку.

Я пришел в себя, только сейчас задумался, почему же они ее прячут. Не это ли причина затворничества семьи в последние годы?

Аврора увела Эльму наверх, мистер Холлоуэй захлопнул дверь.

– один пропал, вторая… – от безысходности затянул мужчина, потирая глаза.

– Можно поинтересоваться, – начал я, но мистер Холлоуэй перебил меня. Я испугался, что сейчас совсем доведу старика вопросами и неуместными репликами.

– И не спрашивайте, мистер Сомерсет. У жены даже надежда замуж выдать младшую дочь истлела как свечка. – он тяжело вздохнул и присел на кресло, потянувшись к шелковому платку в заднем кармане его серых деловых брюк.

– а что же так? – я не могу усмирить любопытство. – Извините за нескромный вопрос, но можно ли узнать, что с вашей дочерью?

– Да бросьте, какие скромности, если вы уже в курсе всей нашей грязи? – усмехнулся старик и я наконец-то смог расслабиться. Его седые брови забавно заползали по лбу. – Ваш вопрос самый скромный и вежливый из тех, что нам довелось слышать в отношении дочери… – он махнул рукой. – Но, спешу вас расстроить, мы и сами не знаем, что является причиной такого странного поведения Эльмы. Ей восемнадцать, она обучена петь, другим искусствам, но желания жить как положено у нее нет. Мы не уверены, что из-за худобы она сможет понести ребенка, если все же найдется мужчина, готовый с ее поведением мириться. Она не больна, как врачи говорят. Здорова сейчас и вообще с рождения ничем не болела. – он закурил. Я заметил, что с его лысого затылка на лоб скатилась капелька пота. – Но из-за того, что она была… странным ребенком, по городу идут слухи и мы вынуждены запирать ее. У кого не спроси, все клевещут, что она одержима бесами! Если бы родилась лет 50 назад, ее бы как ведьму сожгли на костре, это точно… Казалось бы, кто верит в это в наше время?! Здесь все верят! – Артур резко прервался и задумался, взял платок и начал собирать капли пота с лица. – Это ведет к тому, что состояние Эльмы ухудшается. Сами видите… Если говорить откровенно, – он по-доброму покачал мне головой. – Она даже меня иногда пугает своими песнями. Ходит и поет. А если не поет, то бегает по дому как мышка. Приносит невесть что, ест… –мужчина потупился и сглотнул, будто удержав за зубами что-то лишнее, во что лучше не посвящать незнакомца. – Странная она, да. Странная. Но не ведьма! – он стукнул кулаком по столу так, что пепельница даже подпрыгнула. Видно, что это больная тема, а старик испытал странное облегчение от своей исповеди. Я даже рад был выслушать. Немного погодя он еще раз добавил:

– но не ведьма. – и замолчал, громко выдохнув. Ему явно из-за хрипов и старости уже было тяжело говорить.

Я остался в легком шоке. Я никогда мог похвастаться особыми познаниями в медицине, но даже мне легко было понять, что проблема девушки не связана с телом или головой как таковыми. Она жертва суеверного общества, в котором оказалась, будучи наследницей некоторых женских странностей, и это работа для, как сейчас говорят, мозгоправа. Семье можно было только посочувствовать, но я пошел дальше. Явно, девочка запала мне в душу, и я не мог сопротивляться. Я начал наведываться к Холлоуэям чаще, чем нужно было.

Глава 3.

Радости миссис Холлоуэй не было предела, когда после множества отправленных писем с мольбами о возвращении, Рональд соизволил приехать в город. Я не определил своего к этому отношения по началу. Потом я понял, что ощутил большое расстройство, услышав эту новость, и мне пришлось притворяться воодушевленным. Казалось, я должен был радоваться даже больше, чем жители Мисти Маунд, ведь прошло около месяца, и я очевидно задержался в своей командировке, но я просто не мог представить себе, что уезжаю именно сейчас.

За этот месяц я закончил всю свою работу и дело Рональда Холлоуэй было единственным не завершенным кейсом. Не считая разве что проблем с кредитами от банка самому городскому управлению, средства из которых якобы были прощены городу, а вернуть их в бюджет следовало незамедлительно и в любом случае. Я уже отправил отчет в соответствующую комиссию, за что администрация города несколько раз выслала мне ответную угрозу. Это тоже пошло в дело. Ощутив власть, я перестал рваться уехать так отчаянно, как в начале командировки. В душе я, разумеется, боялся, что рутина и тишина этого захолустья поглотят меня, затащат в омут скучной и пугающей религиозной стабильности, но со временем, проведенном в погружении в этот самый омут, я потихоньку начал ощущать, что атмосфера городка на самом деле не так проста, как мне казалось. Всё-таки ощущалось нечто чарующее в размеренности жизни в этой мрачной глубинке. Или этим я оправдывал свою одержимость девчонкой Холлоуэй, которую я так старался застать всякий раз, когда приезжал в Мисти Маунд. И дня не проходило без моих жалких попыток привлечь или, если хотите, заслужить ее внимание. Безуспешно.

Она изредка выходила к нам, пока я с притворной серьезностью делал вид, что работаю с бумагами. Мистер Холлоуэй пускал ее в кабинет, и она сидела, слушая нас, иногда задавая какие-нибудь простые вопросы, как правило о том, какая сейчас в большом мире техника появляется или как что-то работает. Это было все, за что она в нашем разговоре могла зацепиться, в остальном, я не думаю, что она понимала хоть какой-то жалкий процент от слов в наших беседах. Наши разговоры из обсуждений долгов и ситуации в городе перетекали к более масштабным рассуждениям, если не спорам, о политике, экономике и других вещах, традиционно обсуждаемых в кругу молодых и уже зрелых мужчин. Девочка в это время просто смотрела в пол и летала где-то в своих мыслях, пока миссис Холлоуэй тревожно проверяла ее каждые 15 минут. Сидела она, к слову, на одном и том же кресле почти посередине комнаты, на корточках, поджав к себе вечно босые ноги. Это было так странно и совершенно недопустимо для восемнадцатилетней почти леди, и я к этому не сразу привык, но со временем смирился. Эльма ни коим образом не выглядела как леди, да и все домашние вели себя так, будто все нормально. Девушка читала, если говорила, то разборчиво, хоть и редко понятно было, какую мысль она пытается донести, потому что это почти всегда были сложные для понимания несвязные выдумки, которые просто игнорировались или нервозно превращались в шутки стараниям ее отца и брата. Кроме всего прочего, Эльма поразила меня умением играть на дряхлом клавесине, что находился в самом дальнем зале дома Холлоуэй. Я слышал, как она играла на клавикорде, что меня также впечатлило.

Только спустя какое-то время, когда ее образ уже отпечатался у меня в голове, я начал замечать фигуру Эльмы в городе. Она гуляла по улицам, осматривая все вокруг как любопытный щенок. По началу эта картина показалась мне бесконечно чистой и невинной: нерадивая девочка разглядывает дома обычных людей с по-детски округленными глазами. Но даже если она никому не мешала, при том, что людей, итак, было мало, она все равно получала шквал ненависти, косых взглядов, угроз и насмешек в свою сторону. И ради этого она сбегала из дома и пешком босая приходила в город. Мне ее мотивы были непонятны, но прямо поговорить мне с ней было никак, тем более остаться с ней наедине не представлялось возможным. Однажды я осмелился выловить ее на улице и пригласить пройтись со мной до их поместья, а это почти час пешком по лесам. Она прошагала всю дорогу, не отставая от меня, но не произнеся и слова, хотя я неловко пытался задавать разные вопросы и хоть как-то разговорить ее.

Я для себя сделал несколько выводов о ее сущности, но все мои догадки постоянно бились будто об стену горох. Я заметил, что на нее без разбору лаяли все собаки, тогда как при виде меня они молчали. Животные обходили ее стороной: курицы разлетались от ее приближения, утки разбегались, а коровы испуганно и беспокойно мыча расходились в стороны. К птицам вроде ворон или сорок это почему-то не относилось. Это я понял, когда наблюдал, как Эльма играется с кучкой ворон, из окна моей гостиницы. Мне нравилось представлять, что она специально пришла в это место, чтобы я ее видел. Жаль, в вопросе ее принадлежности к ведьмам оставался один не изученный и не закрытый пункт: посмотреть, понимает ли она кошек как ведьмы из сказок, не было возможности: в городе практически не было кошек.

Я наслаждался наблюдениями за ней в саду при поместье Холлоуэй. Слуги разбили там маленький огородик, где к середине осени еще оставалась тыквенная грядка. Некоторые овощи худо-бедно да росли на этой сырой болотистой земле.

В саду стояло пугало – лучший друг Эльмы. Она регулярно поправляла ему его тряпичную голову, старые рваные рубашки вместо тела и подрисовывала части лица, когда старые глаза или жуткая улыбка расплывались от дождя. Еще она имела привычку вставать рядом с ним, браться за него своей фарфоровой рукой и зачем-то смотреть в окно дома. Тогда же к чучелу слетались птицы и угрожающе усаживались на предмете, который, казалось бы, стоит здесь, чтобы отпугивать их. То окно, выходящее в огородик, было окном кабинета, где я встречался с членами семьи Холлоуэй. Я полюбил поглядывать на нее, она отвечала мне. Мы играли в переглядки по нескольку часов прежде, чем Аврора уведет ее и заставит помыться. Мыться девушка не любила, это было понятно по крикам и воплям, доносящимся сверху, когда миссис Холлоуэй пыталась заставить дочь принять ванну.