Любви нет

"Все у меня среднее – думал я, разглядывая свою слегка помятую жизнью физиономию в зеркале – И возраст средний, и доход в принципе тоже, и должность моя – средний руководящий пост, а внешность, и…" В общем – всё. Как я и сказал. И вся жизнь тоже такая же. Средняя. Бывает и лучше. Бывает и хуже. А я средний. Я даже родился вторым, средним сыном из трех. Есть старший, есть младший, а есть я. "Средний".

Года полтора назад я развелся, мне предложили повышение с переводом в другой город. Я отказался. О чем, не сомневаясь ни капли в одобрении этого решения, гордо сообщил жене. Дома разразился скандал. Нежданчик так сказать. Непредвиденное обстоятельство.

Оказалось, жена спала и видела мое повышение, как и уже давно мечтала уехать отсюда в город её детства. И что? И что?! Так получилось. Скандал перетек во взаимные обиды и претензии, которых, как оказалось, за пять лет нашего супружества накопилось немало. Потом всё это обрело затяжную форму "холодной войны", коротая, как и следовало ожидать, медленно, но верно переросла во взаимное желание никогда более не видеть друг друга, а следовательно – в развод.

На все это понадобилось примерно еще два года наших жизней. В конце второго года жена гордо сообщила, что любовь прошла, и у неё имеется иная сердечная привязанность. С чем я её и поздравил. Жена резво собрала пожитки и исчезла из моей жизни на неделю. Позвонила она мне из Дрездена. Почему-то плакала в трубку и просила скорейшего оформления развода. А сиречь немедленно. А я что? Я не зверь какой, я уверил её, что пренепременно и с радостью предоставлю ей столь желаемую свободу. Что греха таить, о которой я и сам мечтал не первый год нашей с ней жизни.

Мое место законного супруга занял "самец", который стоял в её глазах гораздо выше рангом. И я в чем-то её понимал и сочувствовал. Как говорят мудрые люди: "Каждый имеет право налево", и на личный выбор. Тем более, что не так уж за это место я цеплялся, я устал. А потому постарался ускорить процедуру развода, как можно скорее и как можно менее "кровопролитно". Расстались мы в результате почти друзьями. Правда мне пришлось пожертвовать машиной и некоторой суммой общих накоплений, но я считал это минимальными потерями за разбитые цепи Гименея.

Какое-то время я буквально праздновал развод и новоприобретенную свободу в компании таких же приятелей холостяков, как закоренелых, так и высвободившихся их тюремных стен неудачных браков. Порой мы, сбиваясь в кучку, пили пиво, балагурили у стойки бара под коньячок с лимончиком. Очаровывали молодых девиц, проводящих вечера в том же заведении. Я даже обратил внимание на одну очень милую девушку с кудряшками вокруг светлого и улыбчивого личика. Я отдыхал, некоторое одиночество сердца меня вполне устраивало. Если так можно выразиться. И я не собирался ни жениться, ни заводить прочных долговременных связей. Я не то чтобы законченный материалист, но к любви отношусь, как сделке. С подхода практичности, выгоды и физиологии. В конце концов, для жизни требуется надежный спутник, понимающий и уважающий твои потребности партнер, а романтика страстей пусть остается уделом нежного возраста. Я не осуждал браки по расчету, как и браки по любви. Я вообще браки не осуждал, в конце концов, сам был женат дважды. И дважды ошибся с выбором. Уж не знаю, о чем это говорит, но я решил, что с меня хватит. Я не хотел больше втягивать себя в подобные отношения. Видимо, это совершенно не мой конек.

Зато я развернулся в профессиональном плане. На целый год я почти полностью ушел с головой в работу. Под удивленные взгляды коллег засиживаясь иной раз до глубокой ночи. Парни решили поправить дело: «"Сгоришь" ты на работе таким темпом. Надо взять тайм-аут". Я не был с ними согласен, но в бесполезный спор не полез. Было вынесено решение на новый год устроить скромный домашний праздник с самыми близкими, выбрали у кого, решили как. Ну а с кем – дело десятое, разрешено было приглашать до трех человек с каждого, не считая детей. Куда ж без них-то? Почти все давно были в сборе, я шел с кухни с огромным противнем в руках, на котором исходил паром запеченный осётр, отзвучали последние удары курантов, как в дверь раздался звонок. Ведомый любопытством, я замер в холле с противнем в руках. Машинально принюхиваясь к аппетитным ароматам. И увидел её. Невысокая женщина, сложно сказать какого возраста, замерла в нерешительности на пороге. Короткая курточка, которою она уже успела расстегнуть. Темно-синий шерстяной брючный костюм. Длинный до полу шарф и смешная подростковая шапка с огромным помпоном, из-под которой выбивались завитые пряди. Вид у нее был растерянный и слегка усталый. А щеки и нос раскраснелись от морозца. "Я всегда опаздываю" – сказала она тогда, улыбнувшись смущенно и покраснела.

С того времени я успел твердо убедится только в двух вещах. Первое – она действительно всегда опаздывала. Второе – она легко смущалась от пустяков, обладая при всем этом каким-то невероятным бесстыдством граничащим с неприличием. Конечно, это грань её личности была, так скажем, не для всех. В тот вечер я узнал о ней немного, она была разведена. Хлопотала о житейских делах своей дочери-подростка и развлекала себя время от времени не обременительными легкими связями. Впрочем, и сегодня я знаю о ней немногим больше. Потому в этот раз решил твердо восполнить пробелы. В ту снежную новогоднюю ночь рок или инстинкты толкнули нас навстречу друг другу. И вот с того-то самого праздничного дня, а точнее ночи, мы предпочитаем большую часть своего свободного времени проводить в обществе друг друга.

Намотав на бедра полотенце, я вышел из ванной. Она стояла на середине кухни, а увидев меня, протянула ко мне обе руки. В одной был бокал с красным вином, в другой – гроздь крупного винограда. Приняв дары Бахуса, я уселся на диван, облокотившись на подушки и закинув ноги на стоящий рядом стул. Она взяла из вазочки пару миндальных орешков, закинула их в рот и запила небольшим глотком вина. Недавно я узнал, что она терпеть не может белые вина. И с тех пор покупал только красные по особым случаям наших с ней встреч. Отойдя к окну, она стала смотреть куда-то вдаль. Что она там сейчас видела, где бродили её мысли? Сегодня, так уж вышло, у нас случился вечер откровенных интимных бесед. Я сам навел её на эти разговоры, начав обсуждать недавнюю статью из интернет-блогов о таком явлении как "Пикаперство". Но разговор уже давно ушел за рамки обсуждения статьи.

"Когда я развелась с мужем, у меня прорезался зуб мудрости" – ни с того ни с сего сказала она не оборачиваясь на меня. Я усмехнулся. Хотя в голосе её слышалась грусть. "Правда, – добавила она – мне никак не удавалось вывести её из этого мрачного состояния осенней меланхолии". А не так давно я удалила этот зуб. Он стал крошиться и болеть. Не было смысла лечить. Я просто пошла и удалила" – сказала она и сделала небольшой глоток вина. Потом прикурила сигарету, сделав пару затяжек, положила сигарету на край пепельницы. Всё так же продолжая смотреть в. А я смотрел на ее спину и бедра, на вполне еще крепкие ягодицы с косым розовым шрамом и ровные гладкие ножки. И жевал виноград. Услышав, что она удалила зуб мудрости я хмыкнул и не удержался, чтобы не поддеть её. "О да, я заметил последствия. Надо было ещё перекрасится в блондинку". – намекнул я – "А на "окучивании" "охотничьих угодий" это как-то сказалось?". Мне хотелось вернуть её в русло разговора об интимных подробностях. Она повернулась ко мне всем корпусом, на лице не было даже тени улыбки, а глаза блеснули в тусклом свете ночника. "Я хочу его" – как-то даже зло сказала она. Я пожал плечами, не видя в её желании ничего предосудительного, да и особых препятствий к исполнению её желания тоже не наблюдал. "Я хочу его" – повторила она и прикурила новую сигарету. Предыдущая так и осталась лежать и дымить в пепельнице. "Ты не понимаешь". – Она небрежно махнула рукой – "Только сейчас я поняла, что ровесники моего отца, а может даже его знакомые или друзья, могли испытывать ко мне сходные с моим теперешним состоянием чувства, а я даже и не думала о таком, считая подобные желания не естественными, смехотворными, просто невозможными".

Я потянулся взял из пепельницы её сигарету и затянулся. "Ну и что?" – спросил я её, выпуская дым колечками в потолок – "Ты по-своему чертовски красива, даже слишком, и невероятно сексуальна, это нормально. Такая реакция нормальна". Она отвернулась и стала снова смотреть в. Наша нагота нисколько её не смущала, как и то, что с вечерней улицы её может быть отлично видно в освещенном . "И опять не то" – покачала она головой – "Я хочу его тело, а не личность, не его самого. Хотя, конечно, возможно именно тайна личности в его глазах побуждает меня к этому, но все же всё же я думаю о его теле. Как он пахнет, какая у него кожа, как оно, его тело, могло бы двигаться вместе со мной в едином ритме. И только потом я думаю о том, как он вообще себя поведет. Что скажет. Кого он разбудит в моих глубинах, алчущего зверя, готового рвать его плоть и слизывать дорожки крови дрожа от жажды и вожделения. Или мягкую и нежную покорность, чья истинная радость впитать его в себя, окружая теплом и покоряясь, плавится слезами в его руках". Она снова обернулась и внимательно посмотрела мне в лицо, словно ища во мне ответ на свои мысли. "Поэтично" – подумал я, делая глоток из бокала и промолчал. Она же, отвернувшись, продолжила – "Много позже, чуть ли не в последнюю очередь, я думаю о нем как о человеке. О его чувствах, желаниях и переживаниях".

Она снова затянулась и, выпустив дым в стекло окна, вдруг резко произнесла: "Я не могу себе его позволить". Вот тут я еле сдержал смех. Снова иронично усмехнулся: "Да уж, велика птица. С чего бы, дорогая ты моя девочка?" Однако это её вовсе ничуть не развеселило. Изящно обогнув стол, она подошла, села рядом со мной и, закинув свои узкие ступни на край стола, откинулась на подушки: "Во первых, я вижу в нем дичь, добычу, "мясо". Она курила, разглядывала что-то на потолке, и шевелила пальцами на ногах. "Ну и что?" – удивился я – "Первый раз что ли? Мы вроде взрослые люди то. Нет?" Она немного помолчала и выдала: "А во вторых, я боюсь оказаться для него этой самой добычей". Я убрал прядку с её лица и рассмеялся: "Боишься уронить "охотничью честь"?". И снова мне не удалось её развеселить. Потушив сигарету, она отставила пустой бокал и, повернув голову в мою сторону, завозилась, поджимая свои стройные ноги, усаживаясь поудобнее и накидывая на колени мягкий плед. В её больших глазах, хорошего, чистого цвета крепкого чая сейчас плескалась печаль с привкусом боли. И я не мог, действительно не мог понять, откуда это в ней засело. Неужели именно так выглядит борьба естества и физиологии с духовностью и моралью?

"Я хочу его" – тихо и медленно проговорила она – "А если он окажется хорош, я захочу это повторить, а если я захочу повторить, то сделаю это не один и не два раза, и тогда захочу его еще немного удержать, хотя бы на время, а если он согласится и останется, то я привыкну и захочу, чтобы он остался навсегда. А как ты сам знаешь "навсегда" ничего не бывает. Ничего нельзя оставить или удержать". Она подтянула плед повыше и продолжала: "А потом, потом ведь и мне может наскучить. Например, нам не о чем будет говорить или не сойдутся жизненные интересы, а ведь это очень даже возможно. И тогда я буду страдать, потому что я сама хотела его удержать. Или еще хуже. И что, кстати, гораздо вернее. Наскучит ему. И он уйдет, а страдать все равно и снова буду я, потому что привыкла, потому что моя гордость будет ущемлена им".

Она привстала и приблизила свое лицо к моему. Зрачки её расширились. Положив голову мне на плечо, она скользнула щекой по моей груди, стала спускаться, словно стекая по мне все ниже и ниже, и ниже, пока окончательно не улеглась прижавшись щекой к моему животу и глядя на меня снизу вверх. "Так ты не сможешь снова выйти замуж. Причем никогда. Если ты все время будешь бояться прочных связей. И избегать боли" – с неподдельной грустью сказал я. "А зачем?!" – весело спросила она меня. И эта неожиданная веселость в тусклом освещении сделало её лицо каким-то детским, словно у девочки-подростка. "Я хочу стать очень богатой" – заявила она. "Зачем?" – совершенно искренне удивился я – "Тебе что, денег не хватает?". "Хватает" – промурлыкала она, потягиваясь. "В тебе, ко всему прочему, проснулась охотница за сокровищами?" – полушутливо спросил я. "Нет" – спокойно ответила она – "Вовсе нет". "Тогда зачем?" – настаивал я. И мне, как ни странно, действительно было это интересно. "Тогда я могла бы откупиться без ущерба для совести" – с долей цинизма заявила она. Я действительно был удивлен: "Откупиться?" – переспросил я, не совсем понимая, о чем идет речь. Она снова сладко потянулась, выгибаясь через мои ноги и закинув руки за голову, а потом устраиваясь поудобнее. Машинально и рассеяно я привычным движением пощекотал ей пальцем около уха, как иной раз почесывают кошек. "Муур" – сказала она и мягко улыбнулась мне. Я ответил ей улыбкой. "Так что ты имела в виду, мисс "Селена"?" – решив проявить настойчивость, спросил я. "Ну если бы мне, например, надоело, то хороший подарок от души мог бы в какой-то мере сгладить боль расставания. К тому же мне тогда не пришлось бы разыгрывать драмы, упражняясь в актерском мастерстве" – ответила она, пристально глядя на ночник и жмуря глаза. Я приподнял одну бровь вопросительно и иронично, делая это специально как можно более театрально. Она посмотрела на меня, широко распахнув глаза и отмахнулась: "Ну боже мой, ну ты же знаешь – "Дело не в тебе, дело во мне" и далее что угодно, лишь бы достичь действенного результата, то есть расставания. Проще говоря – лишь бы отстали". Я улыбнулся: "Старый трюк. Теперь даже у школьников не работает". Она совершенно серьезно кивнула: "Так точно мой капитан. Именно по этому приходится изворачиваться, придумывая новые наименее болезненные и наиболее правдивые ходы, для того, чтобы ретироваться подальше".

Как я её понимал. С годами это, по идее, должно бы было стать проще, но нет, именно с годами щадить чужие чувства становится намного сложнее. "Я не думаю, что чувства можно купить" – сказала она, продолжая пристально и беззастенчиво разглядывать мое лицо – "Но я думаю, что можно быть искренне щедрой в своей благодарности настолько, что боль от последующего разочарования не будет так остра в результате". Она помолчала и добавила: "Ну я надеюсь, что не будет". Я еле сдерживал смех: "Тебе не кажется ли, дорогая моя сударыня, что ты толкаешь подобным поступком мужчин на скользкую тропу проституции". "Вот те на! – она хлопнула меня легонько ладонью по обнаженному животу – С чего бы это? Может быть, ты и не знаешь, но я всегда совершенно и предельно искренняя в своих чувствах". "Желаниях – тут же поправилась она – Ну что плохого, если к истинной сердечной благодарности добавить благодарность материального свойства. Ведь когда мы искренне кого-то любим, то так же искренне его одариваем. Разве нет? Не говоришь же ты, что, одаривая маму, любимого ребенка, жену ты толкаешь их на путь проституции". "Как знать, как знать…" – пощелкал я языком, качая головой, едва при этом сохраняя серьезный вид. Она села, взяла со стола сигарету и, прикурив, продолжала уже сидя ко мне спиной: " В конце концов, любое положительное усилие должно быть вознаграждено. Детям за хорошую учебу покупают телефоны и игрушки. Животным дают лакомство. Работникам платят премию". Всё, я больше не мог сдерживаться и хохотал от души. Она с улыбкой удивления обернулась на меня: "Ну и что я не так сказала? Можно подумать, что вы мужчины из века в век поступаете иначе". "Всё так, всё так – смеясь ответил я – Просто чудесно! Сначала ты хочешь одаривать мужчину как женщину или дитя. Потом низводишь благодарность до животного уровня, как лакомство. И контрольный выстрел в мою седую голову, ты готова оплатить нам наши скромные усилия в любви. Ну чем не проституция!" Она, улыбаясь, смотрела на меня через плечо. – Ты прекрасно понял, что я хотела сказать". Я провел ей пальцем по спине: "Конечно же понял, извини. Но есть разница. Мужчина, покидая женщину, никогда не может быть до конца уверенным, что не оставляет после себя потомство". Почесал нос и добавил: "Никто и никогда, при всех ухищрениях, не может быть до конца в этом уверен". Она склонила голову, что-то рассматривая и поглаживая плед. "Ну да, как в том старом анекдоте" – сказала она. "В каком?" – спросил я, легонько щекоча её поясницу. "Ну как же – "Если вы боитесь случайной беременности, обязательно наденьте презерватив, смажьте все гипсом и забинтуйте. Потом наденьте сверху пакет, снова смажьте гипсом и забинтуйте. А самое главное, никаких половых контактов". Она выпрямилась, откинула голову и засмеялась, встряхивая волосами. Я тоже рассмеялся: "Да, этот способ действительно может помочь. Пожалуй, единственный. И то не факт".

Отсмеявшись я сказал: "Это природа. По сути, мы самки и самцы одного вида. Самки приносят приплод. А приплод – ради его выживания – надо кормить. Для любого самца, даже в животном мире, это своего рода определенная забота. Как и обязанность. Что говорить о людях. Для каждого мужчины, так или иначе, это проблема – в той или иной степени. В зависимости от его уровня развития и воспитания. Но большая забота это для того из пары, кому придется этот приплод растить. Как правило, это женщина. Она вынашивает, кормит грудью, потом растит и кормит дальше, если нет отца. Да и если есть, то все равно порой тоже кормит и детей, и мужа. Поэтому-то в веках и в крови у "самцов" инстинкт дарить, а у "самок" накапливать. Природа, против неё не попрешь. Одаривая женщин от любви ли, страсти или в благодарность, мужчины просто стараются снизить планку стрессового риска для себя. Так или иначе".

Она выбралась из под пледа, потушила остатки сигареты, энергично вдавливая её в пепельницу, и пошла к холодильнику, привстав на пальчиках, она тянулась к верхней полке, а я с удовольствием это наблюдал. Пошуршав там фольгой, она протянула задумчиво: "Пожалуй, мясо можно уже вынимать, как ты думаешь?" И, не дожидаясь ответа, достала мясо, завернутое в фольгу, прихватив по пути нож и разделочную доску, пошлепала босыми ногами к столу. Пока она резала отварное мясо на ломтики, я, прикрыв глаза, допивал вино. "Ты у нас не просто капитан, ты "капитан очевидность". Так выражаются дети, когда говорят о тех…" Я перебил её: "Знаю, знаю. Но у меня такое чувство, словно ты готова оспаривать природу" – недовольно пробурчал я, не открывая глаз. Она порой звала меня "капитан", придумав мне это прозвище из-за моей любви к морю. Сделав нам по бутерброду, она вернулась на диван. Закутавшись в плед, помахала у меня перед носом бутербродом. Я открыл рот, мне лень было шевелиться, она же запихнула туда чуть не до половины бутерброда и хихикнула. Пришлось взять бутерброд руками, кормить меня из своих рук она явно не собиралась. "Никакой романтики" – пробурчал я с набитым ртом. Она улыбнулась и протянула мне наполненный бокал. "Я хотела сегодня уехать" – сказала она. Честно говоря, я не ожидал, я рад был, что она осталась еще на один день и полагал, что она тоже искренне рада моему обществу. "Из-за дочери?" – догадался я. "Частично, просто хотелось уехать" – она сделала глоток и отставила бокал на стол, снова прикурив сигарету. Это её "просто хотелось уехать" неприятно кольнуло меня. Не думал я, что она так быстро захочет сбежать от меня. Неужели я уже наскучил ей? Однако я попытался скрыть свои истинные чувства. "Ты часто куришь" – раздраженно заметил я. Отреагировала она странно, вся подобралась, словно сейчас разразится злой тирадой, и даже сощурила глаза. Но вдруг потушила сигарету и улеглась мне на колени, прижавшись щекой к моему животу. "Самец" – буркнула она легонько, едва касаясь губами поцеловав меня в живот куда-то чуть ниже пупка.