Чудовище во мне

Пролог

Я могу быть разной. Настолько, что может показаться, будто у меня раздвоение личности. Но это не так.

Последние пять лет во мне органично уживаются сразу четыре СУЩНОСТИ. Не личности! Это отдельные грани меня, осколки моей некогда единой сути.

Первая – это медиум. Я помогаю людям устанавливать контакт с их покойными родственниками. Может показаться, что я шарлатанка, но не спешите с выводами. Медиум действительно помогает людям. Она умна, заботлива и весьма проницательна. Она способна забираться в самые темные уголки отчаявшейся души.

Даже самого злобного скептика она может заставить уверовать в то, что с ним говорит не медиум Джена, а его покойный отец! И это не пустое бахвальство. Она приносит мне основной доход. Запись на прием расписана на два, а порой и на три месяца вперед. И это чистая правда. Я вообще стараюсь не лгать без веской на то причины.

Вторая – оторва. Она появляется исключительно в компании моей лучшей подруги Джесс. Мы знаем друг друга с самого детства, а потому нет нужды притворяться и юлить. Оторва любит быть в центре внимания, ей нравится ловить на себе восторженные взгляды. А еще ей доставляет особое удовольствие играть в кошки-мышки с подходящим мужчиной, и ради одной только такой «забавы» она готова нарушить многие неписаные правила. Благо рядом с ней всегда Джесс. Джесс знает ее как облупленную. Она знает, какой она была до того, как стать…

…жертвой. Да, это моя третья сущность. Единственная, которую я не выбирала. Она сама выбрала меня, если так вообще можно сказать. Пребывая в состоянии жертвы, я обычно закрываюсь в своей крошечной квартирке в Восточном Гарлеме и грущу со стаканом виски в руке. Стены в доме тонкие, и в эти мгновения мою боль эффектно озвучивают стоны и крики соседей. Здесь никто и никогда не молчит. Мне кажется, они просто не умеют этого делать. А еще в этом доме совершенно точно не живет ни радость, ни тем более счастье. Только боль, обиды и страх. Мне ли этого не знать…

Четвертая… это, пожалуй, самый нечастый образ моих преображений. Но точно тот, с которым я предпочитаю не знакомить окружающих без видимых на то причин. И сейчас явно не тот случай. Пусть эта сущность и дальше пребывает в забвении. Так спокойнее и мне, и вам. Поверьте, я знаю, о чем говорю…

1

Глава

Телефон надрывается в соседней комнате. Протяжный звон раздражает слух. Я закрываю глаза, мысленно считая до пяти. Долгий гудок оповещает о том, что включился автоответчик. Я открываю глаза, безразлично уставившись в потолок.

– Джена, это снова я. Почему ты не предупредила меня об этой чертовой болезни? – причитает женщина с хриплым низким голосом.

– Может быть, потому, что я не гадалка? – огрызаюсь я в пустоту.

– Вот как мне теперь быть? Что мне делать с билетами? Это же бешеные деньги! Ладно, поговорим об этом в среду. Я обязательно буду, так и передай Карлу. Что бы ни случилось, встречу с ним я не пропущу!

– Да вас, миссис Фишер, ничто не свете не смогло бы остановить. А ведь бедолага Карл заслуживает отдыха хотя бы на том свете, – выдыхаю я наконец, поднимаясь с кушетки.

Десятки браслетов мелодично брякают на моих запястьях. Многослойная юбка, сшитая из лоскутков парчи, органзы, шелка, а такжепортьеры, купленной на какой-то распродаже, приятно шуршит от каждого моего шага. Подхожу к комоду и беру в руки деревянную потертую шкатулку. Механизм старый, а потому крышка издает характерный скрип, открывая моему взору сокровища, которые я храню внутри. Массивные перстни с разноцветными камнями поочередно занимают свои места на моих пальцах. Смотрюсь в зеркало, что висит на стене, и ловкими движениями завязываю вокруг головы пестрый шелковый платок. Он надежно скрывает от посторонних глаз коротко стриженные красно-рыжие волосы, но прежде всего он придает моему образу завершенность. Открываю толстый блокнот с искусственно состаренными желтыми страницами. Тонкая атласная закладка с бахромой представляет взору нужную страницу: 27 сентября 2019 года. Мой рабочий день расписан по минутам, ни одного пустого окошка. Но, глядя на эти имена, я не испытываю ни удовольствия, ни интереса. Только ширящуюся пустоту и беспросветную тоску.

Тишину комнаты разрывает очередной телефонный звонок, который, как и предыдущий, быстро переключается на автоответчик.

– Джена, милая, прости. Я немного опоздаю. Минут на десять. Я знаю, что она снова начнет ворчать и ругаться на меня, но ты не говори с ней, хорошо? Просто не впускай ее, пусть хотя бы раз и она проявит ко мне толику терпения.

Сообщение прерывается. Щелкнув языком, я неодобрительно качаю головой. Миссис Хадсон пятьдесят четыре года, но она все еще испытывает дикий страх перед общением с матерью. Матерью, которой нет в живых уже больше десяти лет.

Тяжело вздохнув, я достаю из кармана юбки помаду и, вернувшись к зеркалу, рисую себе красные губы. Провожу подушечками пальцев под глазами, убирая остатки осыпавшейся туши и черных теней, придающих моим серым глазам какую-то особую магическую выразительность. Теперь я точно готова. Сажусь в свое черное бархатное кресло с высоким изголовьем, делающим его похожим на трон. Включаю медитативную музыку и, откинувшись на спинку, закрываю глаза. Мне нужно подготовиться к тому безумию, которое начнется здесь с минуты на минуту. Безумию, которое я когда-то осознанно впустила в свою жизнь.

Едва мне удается настроиться на нужный лад, как в комнате вновь раздается телефонная трель. Я почти уверена, что звонит кто-то из ярых почитателей моего таланта, жаждущий как можно скорее замолить грехи перед безвременно ушедшим родственником, а потому не реагирую. Однако, продолжая пытаться нащупать внутренний баланс сил, я внезапно начинаю напрягать слух. Сквозь завывающую мелодичную воронку медитативной музыки пробивается взволнованный женский голос:

– … это сложно объяснить, но, мне кажется, здесь что-то не так. Понимаете, Рокки его любил, он бы никогда не кинулся на Пола. Никогда.

Запись обрывается. Я поднимаюсь с кресла и быстрым шагом выхожу в соседнюю комнату, чтобы прослушать сообщение с самого начала, когда телефон снова заходится звонкой трелью. Нетерпеливо постукивая ногтями по столу, я ощущаю растущее внутри возбуждение. Сочетание имен Рокки и Пола кажется мне смутно знакомым. Хочется верить, что девушка оставила мне какую-то более четкую информацию.

Не успеваю я об этом подумать, как включается автоответчик, и я снова слышу все тот же взволнованный женский голос:

– Я прочитала про вас в газете. Год назад вы помогли полиции распутать дело об убийстве беременной женщины. Я понимаю, что это разные случаи. Смерть Пола все считают просто ужасной трагедией, но я чувствую, что это все не было случайностью. Пол Моррис – выдающийся пианист, он заслуживает справедливости.

Ну конечно, вот почему эти имена показались мне знакомыми. Два месяца назад весь мир сокрушался, узнав о нелепой гибели прославленного пианиста Пола Морриса. По возвращении из мирового турне он устроил шикарный прием в свою честь. У него было какое-то важное сообщение для гостей, огласить которое он собирался в присутствии своего верного друга – питбультерьера по кличке Рокки.

В Сети несколько десятков роликов, посвященных этой жуткой сцене, я включаю первый из них. На экране появляется шеренга гостей: дамы в вечерних платьях в пол, мужчины в элегантных смокингах. Они стоят друг напротив друга, образуя живой коридор восторженных лиц. Многие из них вооружились мобильными телефонами, желая снять умилительный момент воссоединения. Вот крупным планом на экране появляется Пол Моррис, он отбрасывает назад полы своего белоснежного фрака и опускается на одно колено, точно собирается делать предложение любимой девушке. Но вместо этого он ждет, когда в комнату влетит его любимец. На другом конце зала открываются двери, и на экране появляется виновник этого волнительного ожидания – рыжий пес с белым пятном на груди, большой квадратной мордой и крепкими мускулистыми лапами. На какой-то миг, точно растерявшись, увидев толпу, он замирает на месте. В зале раздаются робкие хлопки.

Публика отчаянно жаждет зрелища. На экране снова появляется Пол Моррис, он распахивает руки, совершенно не чувствуя угрозы, которую в себе таит этот пес. Толпа поддерживает чью-то инициативу, хлопки звучат громче и сильнее, зал буквально сотрясают громкие овации.

Собаку спускают с поводка, и Рокки стремглав несется к своему хозяину. Однако вместо ожидаемой умилительной сцены на глазах у тысячи гостей разразилась настоящая трагедия. Картинка на экране начинает дрожать, но я продолжаю наблюдать, как пес раздирает в клочья шею своего хозяина. Белоснежный фрак Пола мгновенно пропитывается кровью. Толпа кричит, в ужасе отступая назад. На видео попадают несколько женщин, и я вижу брызги крови на их платьях.

Запись обрывается, но мне доподлинно известно, что к тому моменту, как собаку удалось оттащить в сторону, Пол Моррис был уже мертв. И смерть его была зафиксирована на десятках камер.

– Увы, но это был несчастный случай, – качая головой, говорю я, теряя интерес к этой истории.

– …пожалуйста, прочитайте материалы, которые я выслала вам на почту. Меня зовут Клэр Уотсон. Вы моя последняя надежда. Рокки – славный пес, он не мог сам сотворить такое. Не мог.

Голос Клэр срывается на плач, а я отключаю телефон, встречая миссис Хадсон.

Закрывая дверь за последним пациентом, я выключаю музыку и без сил падаю на кушетку. Хочется хотя бы на миг снова перенестись в такой уже далекий и чужой 2014 год. Хочется отключиться от всех этих магических ритуалов и прочей ерунды, которой я вынуждена прикрывать свои фундаментальные знания психолога-криминалиста.

Комнату, которую я использую для своих спиритических сеансов, освещает дюжина свечей. Причудливый танец маленьких огоньков отбрасывает на стены жуткие тени. Глядя на них, я почти физически ощущаю, как восстают вокруг меня демоны прошлого. Демоны, от которых любая другая на моем месте бежала бы прочь без оглядки, сжималась бы в комок от страха, забывая дышать.

Любая другая, но не я. Я не бежала тогда, не побегу и сейчас.

Широко открываю глаза, заставляя себя дышать глубже и ровнее. Я точно знаю, что настанет день, когда демоны прошлого перестанут быть бесплотными. Настанет день, когда мы снова встретимся лицом к лицу. И я буду готова к этой встрече.

– Здесь есть кто-нибудь? Джена? – спрашивает незнакомый женский голос.

Я была уверена, что заперла дверь на ключ, но шаги, которые я отчетливо слышу за стенкой, недвусмысленно дают понять, что это не так. Поправляю косынку на голове, разглаживаю юбку и наконец выхожу в соседнюю комнату.

– Я именно так себе вас и представляла, – взволнованно сообщает мне молодая девушка с длинными растрепанными волосами.

У меня ощущение дежавю. Год назад так же внезапно на моем пороге появилась убитая горем мать Сяомин Цинь. Работа над этим делом стала для меня не просто глотком свежего воздуха, но и желанной наградой за долгие месяцы бессмысленного заигрывания со свечами, магическими шарами и прочей мистической ерундой. Благодаря ей я вновь занялась настоящим делом: составляла портрет убийцы, опираясь на который уже через три месяца смогла вычислить ублюдка.

Однако стоит мне внимательно разглядеть девушку, без разрешения вторгшуюся ко мне, как от внезапно охватившего меня возбуждения не остается и следа. Небольшое покраснение глаз и припухлость век – доказательство того, что она плакала. И, судя по всему, случилось это недавно, ведь в ее голосе все еще можно расслышать хрипоту, свойственную истеричкам. На ней рваные джинсовые шорты, короткий топ и рубашка – в таком виде девушки ее возраста предпочитают ходить на свидания, но никак не на прием к медиуму. На кедах грязь, которую сложно найти в такую погоду, если только ты случайно не шагнулв океан. О том, что моя гостья побывала за несколько минут до появления здесь возле воды, говорят и ее все еще мокрые белые носки и темные разводы на рубашке. На улице еще довольно тепло, но она развернула рукава так, чтобы они полностью покрыли ее запястья. Уверена, что, когда она выходила из дома, ее наряд выглядел более дерзко. В комнате довольно темно, но, мне кажется, я вижу небольшую ссадину у нее на коленке. Вероятнее всего, она поругалась с кем-то, а может быть, даже подралась. И вот она здесь.

– Простите, что пришла вот так, без записи, но мне очень нужно, я не могу ждать ни месяц, ни два, – продолжает заполнять тишину девушка.

Она говорит о месяцах, но на деле она не смогла выдержать и двадцати минут. Очевидно, что с пляжа она шла на север по Третьей улице, и тогда для нее самым простым выбором было бы постучать в двери к одной из гадалок, что располагаются здесь. Но беда в том, что «Гадалка Татьяна» закрывается каждый день ровно в семь вечера, «Таро от Марины» работает до шести, «Приворожу, наведу порчу, верну в семью» закрылось на ремонт, а медиум Джена, по странному стечению обстоятельств, забыла закрыть дверь на замок, и именно поэтому я, а не гадалка Соня, чья приемная находится всего в квартале от меня, вынуждена теперь выслушивать всю эту возмутительную чушь.

– Все, кто приходит сюда, испытывают нужду, но при этом соглашаются ждать, почему вы думаете, что я сделаю исключение для вас?

Мой прямой вопрос точно выбивает почву у нее из-под ног. Она опускает взгляд и нервно теребит кольцо на безымянном пальце левой руки. Тонкий золотой обруч и маленький розовый камушек.

– Что такое у вас случилось, что это не может подождать?

– Вы медиум, да? Но вы же можете не только с духами говорить, но и там… – девушка спотыкается.

Ее маленькие воспаленные глаза бегают по комнате в поисках подсказок.

Смешно, грустно, запредельно раздражающе.

А ведь все так хорошо начиналось…

– Привороты и наговоры я не делаю, да и прочим колдовством не занимаюсь. Выходит, что общение с духами – это единственное, чем я владею, – отвечаю я, и девушка меняется в лице. Глаза в изумлении таращатся на меня, самое время нанести решающий удар и покончить с этим. – Драма, которая все еще стоит комом у вас в горле, разразилась не больше часа назад, когда ваш жених разорвал помолвку. У него другая, полагаю, вы давно догадывались об этом, но отказывались принимать это на веру. Вы хотели верить в сказку, заканчивающуюся словами: «И жили они долго и счастливо», но здесь вы ошиблись. Он не ваш суженый, да вы и сами это скоро поймете. Не стоит тратить ни силы, ни время, ни тем более деньги на то, чтобы его вернуть.

Девушка потрясенно озирается по сторонам, точно пытается разглядеть невидимую душу, нашептавшую мне все ее сердечные тайны.

– Вы… но как? Почему? – ее голос дрожит, и по щеке скатывается слеза.

Закатываю глаза, делая глубокий вздох.

Мне бы ее проблемы.

– Впереди вас ждет встреча с богатым и успешным мужчиной вашей жизни, а не с этим незрелым придурком, который вас никогда и не ценил по-настоящему. Немного терпения и любви к себе – и у вас все получится.

– Но я хочу… я не могу это так оставить, – вяло сопротивляется девушка, хотя я вижу, как вспыхнули ее глаза, стоило мне упомянуть о том, что впереди у нее более выигрышная партия.

– Оставьте все как есть. Это не то, с чем вы не сможете справиться.

Она переминается с ноги на ногу, протирает глаза, и я наконец вижу слабую улыбку на ее распухшем от слез лице. Рассеянным взглядом она смотрит по сторонам, все еще надеясь кого-то увидеть или услышать.

– Моя ба вам все рассказала, да? Она меня очень любила, а Кэл ей никогда не нравился. Она так и говорила, что он незрелый придурок.

– Любите себя и только себя, тогда ни Кэл, ни кто-либо другой не сможет вытирать о вас ноги, – отвечаю я, провожая ее за дверь и закрывая замок на два оборота.

Оставшись одна, я прислоняюсь к двери и самодовольно улыбаюсь в пустоту. Джесс права: из меня вышел бы отличный психолог, но беда в том, что в любовных драмах редко встретишь достойные моего ума загадки.

Достаю из кармана мобильный телефон, чтобы прочитать новые сообщения на форуме «Не в одиночку». Каждый день в жизни женщин Нью-Йорка происходит масса трагических событий, и лишь немногие из них отваживаются поделиться своей болью с другими.

Пробежав глазами по последним обновлениям, я быстро понимаю, что и здесь все без изменений. Ни одного совпадения, ни одной характерной детали, подходящей под нужный мне профиль.

От безысходности я открываю свою электронную почту. Если не считать рекламной рассылки от магазинов, у меня только одно непрочитанное письмо – от Клэр Уотсон.

К короткому сообщению в три строчки прилагается внушительная подборка разных статей, характеристик, справок и прочих умозаключений, а также несколько медиафайлов с музыкой пианиста.

Я включаю первый же трек, и красивая лирическая мелодия льется в комнату из динамика телефона. Робкое прикосновение к клавишам постепенно обретает не только силу, но и темп.

Закрываю глаза и, откинувшись на спинку своего кресла, позволяю музыке стать частью меня. Все начинается с какой-то светлой грусти, но резкий низкий аккорд вносит свои коррективы, и начинает щемить в груди. Я словно стою у развилки, не зная, куда свернуть, ведь вокруг меня столько тайн и загадок, и за каждым углом подстерегает опасность. Сомнения терзают душу, в голове клубятся вопросы, но все вдруг снова резко меняется, словно тяжелая темная ночь уступает место рассвету – яркому и ясному.

Мне во что бы то ни стало нужно новое дело, а потому я открываю глаза, разрешая себе углубиться в изучение материалов, которые Клэр Уотсон заботливо приложила к письму.

Два месяца назад смерть Пола Морриса была во всех СМИ. Криминалисты изучили это дело вдоль и поперек. Журналисты рассмотрели его под микроскопом с самых неожиданных сторон. Но все было тщетно, сотни видеозаписей, мгновенно попавших в Сеть, говорили больше тысячи слов: Пола Морриса загрыз его питомец Рокки, на поверку не такой уж и друг, хотя и четвероногий.

Несмотря на этот, казалось бы, неоспоримый факт, читая заключение кинолога, я неожиданно снова чувствую приятную волну возбуждения внутри. Строчки плотно жмутся друг к другу.

Одними губами я читаю: «…несмотря на свой волевой характер и повышенную азартность, Рокки не проявляет никакой агрессии к людям. Рокки – человекоориентированный пес, и по его поведению видно, что он по-настоящему тоскует по своему хозяину. Смею предположить, что, возможно, пес не осознает всего того, что произошло. И, как я уже писал выше, такое поведение не характерно для собаки, совершившей подобное преступление. Этот Рокки, которого я вижу перед собой сейчас, сделать этого не мог».

Однако внимание мое приковано к строкам постскриптума, написанным Клэр: «Я уверена, что Пола убили, а это значит, что я могу быть следующей! Я не могу пойти в полицию, вы мой единственный шанс».

– Ну что ж, Клэр Уотсон, вам удалось привлечь мое внимание, – шепчу я, печатая ей ответ.

2

Глава

По выходным я не работаю. Это мое правило. Мертвым терять нечего, они легко могут подождать. Что же касается живых, то, как бы я ни уважала своих доверчивых пациентов и ни дорожила ими, проблемы их настолько глубоки и фундаментальны, что пара дней тишины ничего не изменит.

Чего нельзя сказать про меня. Тишина и одиночество сводят меня с ума. Особенно остро я ощущаю это осенью. С каждым новым днем, неминуемо приближающим меня к 25 октября.

От одиночества я традиционно спасаюсь встречами с Джесс по субботам и раз в две недели по воскресеньям визитом в родительский дом. Мне важно быть с кем-то. Мне важно хотя бы на два дня становиться кем-то другим.

Но кому нужны правила, если их нельзя нарушать? Сегодня суббота, и я отменила нашу с Джесс традиционную игру в теннис, а вместе с ней и променад по Пятой авеню в угоду новому знакомству.

Готовясь к этой встрече, я не зажигаю свечии не включаю заунывную музыку, которой беспощадно мучаю пациентов пять дней в неделю. Будь я на их месте, то первое, о чем попросила бы, оказавшись в этих стенах, была бы тишина. Но до этой простой и даже банальной просьбы пока никто так и не додумался.

Переступая мой порог, они безоговорочно принимают все и соглашаются со всем, что здесь происходит. Музыка, свечи, хрустальный шар, потертые карты Таро, ножи, хвосты и клыки животных – все это приводит их в такое оцепенение, что порой на долю секунды они даже забывают, зачем пришли.

Мне нравится наблюдать за их растерянностью и какой-то детской беспомощностью. В такие моменты очень многое можно понять о человеке.

Неуверенный стук в дверь, и моему томительному ожиданию подходит конец. Изогнутая ручка плавно опускается, и в комнату входит она.

Сначала я слышу ее дыхание: частое и свистящее. Очевидно, в здании снова не работает лифт, и девушке пришлось воспользоваться лестницей. Наконец, переступив порог и прикрыв за собой дверь, я получаю возможность как следует ее рассмотреть. Она выше меня на пару дюймов, но при этом имеет гораздо более округлые формы: полную грудь, размера не меньше четвертого, округлый живот – порядка шести месяцев беременности, широкие бедра, отекшие ступни и пальцы на ногах, похожие на маленькие сардельки, с идеальным нюдовым педикюром.

Она делает шаг вперед, и ее резиновые шлепки отрываются от пола с характерным чавкающим звуком. Слишком громко для звенящей тишины этих стен, она едва заметно вздрагивает, тревожно озираясь по сторонам. На долю секунды мне кажется, нам удается даже установить зрительный контакт, но в следующий миг Клэр делает еще один шаг вперед – и теперь она уже внимательно изучает убранство комнаты.

Каждый раз, впуская сюда нового человека, я точно сама впервые совершаю путешествие в это пространство. Стену, которую я вижу из своего укрытия, украшает множество монохромных фотографий в черных деревянных рамках. С этих снимков на меня смотрят одинокие женщины, грустные мужчины и даже группы людей, остановленные в моменте: за обеденным столом, на стройке и просто на фоне стены. Какие-то из них я приобрела на гаражных распродажах, другие купила на интернет-аукционах, но многие самостоятельно искала по ночам в интернете. Да, у нас с ними нет кровного родства, но для Джены-медиума они настоящая семья. Большая и шумная. Десятки образов, голосов, но, главное, характеров и судеб.

– Добрый день, Джена, вы здесь? – спрашивает девушка, почти глядя на меня в упор.

Ну что ж, пора вступать в игру. Отдернув занавеску, я выхожу из своего укрытия, приветствуя гостью сдержанной улыбкой.

– Джена?

– Да, это я, а вы…

– Клэр Уотсон, – представляется она, устремляя на меня взор небесно-голубых глаз. В детстве я и сама была обладательницей таких же, но с возрастом цвет потемнел и стал схож с грозовым холодным небом. Клэр Уотсон же повезло сохранить эту небесную чистоту. – Спасибо, что согласились на эту встречу.

Скрещиваю руки на груди. Перезвон браслетов привлекает внимание гостьи. Она внимательно разглядывает мой наряд, я же оцениваю не только ее внешний вид, но и уровень заинтересованности в этом деле.

Она молода и привлекательна: длинные каштановые волосы, миндалевидная форма глаз, чувственные губы. Она могла бы быть подружкой и даже невестой Пола, но об этом не было никакой информации в прессе. Фанаткой?

– Я не могла иначе. Вы написали, что боитесь за свою жизнь.

Она грустно улыбается, опуская взгляд, рука ложится на округлый живот.

– И не только за свою, – отвечает она, снова глядя мне в глаза.

– Вы были в полиции?

– Нет, – она качает головой. – Я не могу. Мне никто не поверит.

– А чем я могу вам помочь? Я медиум, а не телохранитель.

– Знаю. Я бы хотела поговорить с Полом. Вы же можете это устроить?

В ее взгляде мольба.

– Он ваш родственник?

– Не совсем. Он…

Девушка отводит взгляд в сторону, кусая щеку изнутри.

– Прошу вас, мне это очень нужно.

Еще несколько минут назад она была для меня возможностью. Теперь же я остро чувствую, как возбуждение сменяется глубоким разочарованием. Глядя в ее бездонные голубые глаза, я читаю ее как открытую книгу. Еще одна наивная дурочка, ведомая гормонами: забеременела от звезды в надежде на алименты, а теперь, судя по степени отчаяния в глазах, легко может оказаться ни с чем.

Ну да, в некотором смысле ей и правда угрожает опасность. Только это совершенно точно не та опасность, на которую я рассчитывала. А ведь я могла бы сейчас бегать по корту в Маккаррен-парке, пытаясь с лету отбить коварный форхенд[1] Джесс, но вместо этого я жестом приглашаю свою гостью пройти в комнату для спиритических сеансов.

Мы садимся за круглый стол, покрытый бархатной скатертью с шелковой бахромой. В комнате темно и душно. Палочки благовония пропитали воздух ароматами ладана, сандала и мирры. Запах специфический, но Клэр ведет себя так, будто это самый привычный для ее обоняния букет.

Я зажигаю большую красную свечу и, прочитав заклинание, которое обычно придумываю на ходу, в зависимости от ситуации, ставлю ее в центр стола.

– Сконцентрируйтесь на своем желании и смотрите на пламя, – командую я.

Зачастую такая просьба вводит моих гостей в ступор, справившись с которым они начинают забрасывать меня самыми разными вопросами: А как формулировать мысль? А как правильно это делать? Как держать руки? Нужно ли читать молитву?

Клэр же, не проронив ни слова, спокойно направляет свой взор на желтый язычок пламени.

Занятно.

– У вас есть с собой его личные вещи? – ровным голосом спрашиваю я, мысленно продолжая: «Откуда им взяться? Не нижнее же белье она мне сейчас на стол положит?»

– Да, у меня его кольцо, – мгновенно реагирует Клэр, открывая свою сумочку, что по-прежнему переброшена через плечо и свисает со стула. – Этого достаточно?

Она протягивает мне массивный перстень, представляющий собой ажурное сплетение крученых золотых канатов, больше похожих на змей с разинутыми ртами, пытающихся ухватить внушительных размеров синий продолговатый камень.

Готовясь к этой встрече, я просмотрела немало материалов, посвященных Полу Моррису. На многих снимках он был изображен не только на сцене, но и в домашней обстановке, когда его рука свободно лежала на подлокотнике дивана, а безымянный палец правой руки украшал именно этот перстень.

– Да, этого вполне достаточно, – отвечаю я, снова окидывая ее взглядом.

Вероятно, Клэр Уотсон и сама не привыкла еще видеть себя с лишними килограммами, равномерно распределившимися по всему ее телу, и все же она совершенно точно не та, кем кажется. Беременность придала ее внешности обманчивую мягкость и рыхлость, но сейчас, заглядывая в ее глаза, я вижу не только страх и растерянность, но и сильную волю.

В груди приятно щекочет от вновь зарождающегося возбуждения.

Может быть, я поторопилась с выводами?

– Начнем? Он уже здесь?

– Нет, и я должна предупредить, что с первого раза вызвать дух не всегда получается.

– Почему?

– Много нюансов, так просто не объяснить, но будем надеяться, что все получится. Вы, я так полагаю, были достаточно близки, раз покойный оставил вам такой щедрый подарок.

Клэр поджимает губы в грустной улыбке, нерешительно кивая.

– Так кем же вы приходитесь Полу Моррису?

– А это так важно?

– Это поможет установить контакт, но если вы…

– Друг детства, этого достаточно?

Клэр отводит взгляд в сторону. Продолжая сохранять спокойствие, я достаю из единственного в столе выдвижного шкафчика колоду Таро. Давно отработанными движениями тасую карты, периодически поглядывая на Клэр. Она напряженно что-то говорит одними губами, неотрывно наблюдая за колышущимся огоньком пламени. Поделив колоду пополам, по стопке в каждую руку, я уверенно слистываю карты большими пальцами так, чтобы они поочередно падали на стол и пересекались. И только после этого предлагаю ей снять колоду.

Клэр сдвигает от себя.

Я начинаю быстро выкладывать карты лицевой стороной вверх. Заглавной я выбираю карту «Императрица», потому как сейчас меня куда больше занимает сама Клэр Уотсон.

В историю про друга детства я не верю. Нет, возможно, они действительно знакомы с юных лет, но кольцо он ей дал отнюдь не в песочнице. На воровку она не похожа, а значит, он точно отдал его по собственной воле. Вариант одноразовой фанатки отпадает, если артист будет благодарить так каждую свою поклонницу, то работать он будет только на случайный секс. Очевидной версией можно было бы считать любовную интрижку, но в прессе о личной жизни Пола Морриса не было ни единого упоминания.

Я выкладываю еще одну карту – девятку мечей.

– Что значат эти карты? Я думала, мы будем пытаться установить с ним контакт.

– Все верно, будем. Но для начала нам нужно подготовиться. Карта «Императрица» служит символом обновления. Иногда такой аркан сигнализирует о скорой свадьбе или рождении ребенка.

Клэр тяжело вздыхает, почти незаметно ерзая на стуле.

– Но вот «Девятка мечей» уже говорит о тревогах, страхах и даже чувстве вины. То есть все те радости, которые наполняли вас, внезапно обернулись тяжелым бременем, – говорю я, выкладывая на стол еще одну карту. – Ну и, наконец, «Пятерка жезлов» предостерегает о равносильном сопернике, чье мнение сильно отличается от вашего.

– Что вы хотите этим сказать?

– Здесь говорю не я, только карты и духи. Ну что ж, давайте попытаемся пригласить Пола Морриса, – предлагаю я, устанавливая в центр стола магический шар.

Свечу, на которую так неистово молилась моя гостья, я убираю на тумбочку, что находится рядом с вентиляционной трубой. Шоу начинается.

Я кладу руки на стол, и уже через миг ощущаю в своих ладонях холеные, заметно отекшие пальцы Клэр. Отличный способ рассмотреть кисти, не привлекая ненужного внимания. На пальцах нет украшений, зато есть едва заметная бороздка на безымянном пальце левой руки, ровная и тонкая. Такую могло оставить обручальное кольцо, но никак не массивный перстень Пола Морриса.

– Ариэль начинает это, Барадиэль направляет это, Дева проявляет его, Элогим желает этого, – повторяю я зловещим голосом где‐то вычитанное заклинание, которое за годы практики изрядно изменила и исковеркала на свой лад.

Порой я забываю отдельные строчки, а потому перескакиваю с одного имени на другое. Но сегодня я забыла все, кроме первого четверостишия, а потому произношу его снова и снова, играя с интонацией и мощностью голоса.

– Ариэль начинает это, Барадиэль направляет это, Дева проявляет его, Элогим желает этого. Я призываю духа Пола Морриса! Мое тело твое – действуй, мои глаза твои – наблюдай, мой голос твой – говори. Я призываю духа Пола Морриса!

Глаза Клэр напряженно бегают по кругу в отчаянной попытке уловить присутствие потустороннего мира. Я же закрываю глаза и, затаив дыхание, молча жду.

Раз. Два. Три.

– Боже, он здесь! Он здесь! – как сумасшедшая, вопит Клэр, отдергивая руки. – Вы это видите?

Конечно, я это вижу. Я это наблюдаю всякий раз, когда в эту комнату входит новый пациент и мне нужно завоевать его доверие. Для них это истинная магия, волшебство. Бесспорное доказательство того, что нам удалось установить контакт с миром мертвых. Наивные. Если бы они только знали правду: каждый день ровно в одиннадцать утра в подвале включается система центральной вентиляции. Она работает довольно шумно, но зато ровно пять минут, и на пятом этаже не слышно ни звука, здесь ощущаются только воздушные вибрации.

Я открываю глаза так, будто веки мои склеены и это простое движение стоит мне невероятных усилий. На Клэр я больше не смотрю, я вижу только пламя свечи.

– О боже, это ты! Пол? Скажи хоть что-нибудь! – продолжает возбужденно Клэр, снова хватая меня за руки.

Продолжая имитировать заторможенность, я тяжело закрываю глаза.

– Я скучаю. Я очень скучаю по тебе. А ты? Ты скучаешь по мне?

– Почему? – спрашиваю я, стараясь придать своему голосу интонации, которые подслушалав одном из видеоинтервью Пола Морриса. – Зачем ты это делаешь?

– Зачем? Что я делаю? Зачем пришла сюда?

Я смотрю на нее исподлобья и очень медленно качаю головой. Веки мои прикрыты так, что я едва ее вижу, зато отчетливо слышу, как бешено бьется ее сердце.

– Ты обещал, что все это закончится, и что из этого вышло? Все стало еще хуже… много хуже. Ты обещал позаботиться о нас, но что теперь? Мне страшно. Я не знаю, что делать.

– Ты знаешь, что нужно делать, – отвечаю я.

– Знала. Я хотела быть с тобой. А теперь я боюсь. Он и меня убьет. Ведь это он сделал, да? Он? – Клэр заглядывает мне в глаза, я стараюсь контролировать свои эмоции, чтобы случайным жестом или взглядом не обвинить в убийстве человека, о котором она говорит. – Что мне делать?

– Ты знаешь правду. К чему вопросы? – продолжаю я, тяжело роняя голову на грудь.

– Какую правду? Все думают, что это все Рокки, но он не мог. И ты это знаешь, мне никто не поверит. Они все молчат, бездействуют. Твоя смерть не была несчастным случаем. Я это знаю, и ты это знаешь, да? Ну скажи, ведь я права, да?

Боковым зрением я вижу, как свеча приходит в спокойное состояние. Время вышло.

Я делаю глубокий вдох. Представление окончено.

Взгляд Клэр мечется между мной и пламенем свечи, что спокойно тянется ввысь. Она озадаченно смотрит мне в глаза, все еще надеясь на присутствие в комнате Пола Морриса.

Жаль расстраивать, но я уже совершенно точно не в образе. Тонко улыбаюсь, демонстрируя ей свое замешательство.

– Он ушел, да? – спрашивает она с выражением невыносимой муки на лице.

– Вам удалось с ним поговорить? – интересуюсь я сдавленным голосом. Начинаю кашлять, словно в горле у меня что-то застряло.

– Это сложно назвать разговором. Давайте попробуем еще раз.

– Боюсь, это невозможно. Не сегодня. Этот ритуал забирает очень много моих сил.

– Хорошо, тогда завтра?

– Я постараюсь найти для вас время среди рабочей недели. Но он вам что-то сказал уже сегодня?

– Нет. Я ничего не поняла, какие-то странные вопросы.

Клэр пожимает плечами, рассеянно глядя перед собой. Я же продолжаю хранить молчание, наблюдая за ней, пытаясь отследить ход ее мыслей. В своем письме она четко дала понять, что не только считает смерть Пола Морриса убийством, но и уверена, что ее может постичь такая же участь. И все же она не пошла в полицию, а пришла ко мне. К медиуму!

– Я думаю, вы лукавите. Духи никогда не задают вопросы, на которые не могут получить ответы. Подумайте об этом, – нарушаю я изрядно затянувшуюся паузу.

– Наверное, вы правы, – откликается Клэр, едва заметно вздрагивая, точно я отвлекла ее от какого-то важного занятия.

Не сказав больше ни слова, она достает из сумочки три сотенные купюры и кладет их на стол. Многие пациенты предпочитают платить за мои услуги наличкой, поэтому в этом нет ничего удивительного. И все же я никак не могу отделаться от странного ощущения неправильности происходящего.

– Вам действительно угрожает опасность или вы написали это специально, чтобы не томиться в ожидании своей очереди?

– Думаете, я стала бы шутить такими вещами? – вопросом на вопрос отвечает она, и я вижу, как ее губы искривляются в подобии улыбки. – Нет, это правда.

– Вам поступали какие-то угрозы?

– Если бы все было так просто, – хмыкает она, облокачиваясь на спинку своего стула и обращая свой взор к потолку. – Зачем ему так подставляться? Тем более я и так у него в руках.

– О ком вы говорите?

– Неважно. У меня все равно нет никаких доказательств. Мое слово против его. – Клэр горько вздыхает. – Мне и раньше-то никто не верил, а теперь так и подавно.

Опершись на стол, она тяжело поднимается на ноги, выгибает спину, округлый живот опасно натягивает тонкую ткань комбинезона. Потянувшись вперед, она берет со стола перстень и, бросив на него короткий взгляд, быстро прячет в сумку. Не думаю, чтобы она когда-то открыто носила его на своей руке.

– Вы замужем, не так ли? – спрашиваю я, когда Клэр собирается уже покинуть эту комнату.

Она останавливается в дверях, тревожно глядя на руку. На долю секунды мне кажется, что ответа не будет. Но вот она оборачивается, устремляя на меня взгляд, полный горечи и тоски.

– Я пришла к вам не за этим, – говорит она и, не прощаясь, выходит за дверь, оставляя меня наедине с мучительным вопросом: у меня есть дело или нет?

3

Глава

Сегодня то самое воскресенье, которое я провожу в родительском доме. Воскресенье, которое я всегда жду с особым трепетом. Будь моя воля, я бы пересекала залив Аппер-бей каждые выходные, но я не единственный ребенок в семье, и мне приходится считаться с установленными правилами: строго соблюдать очередность, чтобы не встречаться, не видеться, не общаться.

В детстве мы с Винсентом, моим старшим и единственным братом, были неразлейвода. В те безоблачные дни не было и намека на то, что жизнь разведет нас по разным берегам. Нет, мы не враги и теперь, но уже и не друзья. Хотелось бы сказать, что меня устраивает такое положение дел, но это не так.

И сейчас, спускаясь по лестнице со второго этажа, я, как и всегда, с ностальгией рассматриваю наши старые снимки, которыми раньше была увешана вся стена. Но вот уже почти два года как нас с братом начинают уверенно вытеснять его дети. Племянники, которых я никогда не видела и не держала на руках, но которые всегда живут в моем сердце.

– Джени, ты спускаешься? – доносится изкухни голос мамы.

– Да, уже иду, – отвечаю я, и моя улыбка становится шире.

Как обычно, блюдом дня выбрано что-то из моих предпочтений. Сегодня это тыквенный суп-пюре с креветками и кукурузная запеканка. Отец, как и всегда, сидит во главе стола и, невзирая на мамино традиционное ворчание, активно работает ложкой.

– Суп изумительный! – закатывая от удовольствия глаза, сообщает он мне.

– Ой, хватит подлизываться! Что бы я ни приготовила, все тебе изумительно и прекрасно. Мог бы уже что-нибудь новенькое придумать.

– Например? – охотно включается в эту игру отец, радостно подмигивая мне.

Я отодвигаю массивный деревянный стул и сажусь на свое место по правую сторону от отца через один стул: стул, который в прежние, лучшие, времена всегда занимал Винсент.

Интересно, он до сих пор сидит на нем или в «его дни» здесь все уже происходит по совсем другому сценарию?

– Например, прекращай паясничать, а лучше открой нам с Джени вина.

– Как скажешь, только, когда я нахваливаю твою еду, я всегда говорю правду и ничего, кроме правды! – парирует отец, едва касаясь маминой щеки своими вытянутыми губами.

Наблюдая за ними, за чувствами, которые они смогли сохранить, несмотря ни на что, я испытываю странный укол ревности. Я точно знаю, что в моей жизни этого уже никогда не будет. Да я уже и не уверена, что когда-либо было. Такая любовь случается в жизни только однажды и только тогда, когда ты ее оказываешься достоин. Так что у меня совершенно точно нет шансов. Ни единого.

– Как у тебя дела? Что нового? – традиционно интересуется мама, усаживаясь на свое место – по левую сторону от отца.

О том, чем именно ее дочь зарабатывает на жизнь, мама узнала год назад, когда в прессу просочилась информация, что в раскрытии дела о смерти беременной женщины, Сяомин Цинь, немалую роль сыграла жрица мира мертвых – медиум Джена. Разумеется, к этой шикарной статье прилагалось и мое фото. Снимок был нечетким, но я уверена, что, глядя на него, мама могла даже посчитать количество морщинок в уголках моих глаз.

Она позвонила мне в тот же день и, впервые за долгое время назвав полным именем – Дженифер Марсела Рид, – начала отчитывать так, словно я получила двойку по математике.

– Все по-прежнему, – уклончиво отвечаю я, опуская взгляд.

Каждый раз, задавая этот вопрос, она, я уверена, надеется услышать, что ее дочь завязала с глупостями и перестала строить из себя медиума, повелевающего загробным миром. Но мне нечем ее порадовать. Не сегодня.

Внезапно возникшую паузу заполняет радостный голос отца:

– Я выбрал белое полусухое. Угадал?

– Отличный выбор, папа.

– Винс с Лией решили на рождественские каникулы поехать с мальчиками в круиз по Карибскому морю. Там вроде какая-то развлекательная программа для детей подготовлена.

– Не рановато ли? Мальчишкам же еще двух лет даже нет.

– Ну, во-первых, пятнадцатого ноября им уже будет два, ну а во-вторых, – мама делает драматическую паузу, многозначительно переглядываясь с отцом, точно ища в нем поддержку, но он, не обращая на нее внимания, молча разливает вино по бокалам. – В общем, похоже, Лия беременна.

– Что значит похоже? Она беременна или нет?

– Мама думает, что это так, но нам они пока ничего не сообщили, – объясняет отец, бросая на маму косой взгляд.

– Я в этом почти уверена. Ты же знаешь, в таких вещах я не ошибаюсь.

– Ключевое слово «почти», – отвечаю я, подмигивая отцу.

– Что ты сказала? – спрашивает мама, хмурясь. – Ты мне не веришь?

– Конечно, верю! Думаю, это круто! – отвечаю я, испытывая странные чувства.

До этого момента я была уверена, что мы с Винсентом сможем преодолеть эту пропасть, разделившую нас пять лет назад. Но нет. Если мама окажется права, то пропасть эта ширится и растет у меня на глазах, а я только сижу и молча радуюсь за него. Радуюсь тому, что хотя бы у одного из нас все в жизни сложилось так, как мечталось в детстве.

– Давайте выпьем за эту новость! – предлагает папа, поднимая свой бокал.

– Отличная новость, – шепчу я, делая большой глоток.

После обеда мы с мамой выходим во внутренний двор. В воздухе пахнет осенней прохладой, но стоит оказаться на солнце, как голову тут же начинает припекать.

Мы ложимся на шезлонги прямо в одежде. В это время года родители редко окунаются в воду, зато мы с Винсентом любили устраивать вечеринки у бассейна вплоть до ноября. Давно это было.

– Как дела у Джесс? Что нового в театральном мире? – задает тон беседе мама, предупредительно покрывая лицо и зону декольте тонким слоем крема от загара.

– Вроде все по-старому, хотя не знаю, может быть, за неделю что-то изменилось. Мы с ней вчера не виделись.

– Что-то случилось? Неужели снова со Скоттом?

– Не в этот раз.

– Ну и хорошо. Он дома сейчас или в клинике?

– На прошлой неделе был дома, и Джесс говорила, что он работает над каким-то новым проектом. Так что будем надеяться…

– Ладно она себя этими сказками кормит, но ты-то куда? – в своей привычной манере перебивает меня мама. – Поговорила бы ты с ней, что ли.

– И что мне ей сказать?

– А то ты не знаешь? Ее мать всю жизнь спасала этого алкаша-неудачника, а теперь и она по ее стопам идет. Джесс ведь такая красивая, такая талантливая. Ну неужели на Бродвее нет ни одного приличного актера, режиссера – кто там еще бывает?

– Не знаю, но, как увижу Джесс, обязательно постараюсь передать ей все слово в слово.

– Не паясничай. Ты ведь поняла, что я имела в виду. – Мама настороженно хмурит брови.

– Да, думаю, суть я уловила, – широко улыбаясь, отвечаю я, закрывая глаза.

– Я недавно Ника встретила. Мы тут в Квинс ездили, у отца дела были, ну а я…

– Ну а ты решила повидаться со своей старой подругой Викторией и по случайному совпадению мамой Ника, – помогаю ей закончить предложение я.

– Он все так же хорош, как и прежде, и, между прочим, до сих пор не женат и ни с кем не встречается, – продолжает мама. – Спрашивал про тебя.

– Рада, что у тебя выдалась возможность повидаться с Викторией. Она хорошая женщина.

– Ты меня вообще слышала?

– Конечно.

Раздается скрип соседнего шезлонга, и в следующий миг я ощущаю на себе чей-то пристальный тяжелый взгляд. Чей-то? Разумеется, мамин. Ее главная беда – она совершенно не знает меры. Ни в чем. И если это расточительство уместно в быту, то в отношениях совсем нелишне уважать чужие личные границы.

– Может быть, вам стоит снова встретиться: сходить в кино, поужинать? Я уверена, он все еще любит тебя.

– Круто. Но мне этого совсем не хочется.

– Дочка, ну почему ты так упряма! Жизнь продолжается, зачем ты себя хоронишь?

– Не волнуйся, живой я в гроб не лягу.

– Даже в шутку не смей так говорить!

– А я не шучу. Я сама со всем этим разберусь.

– Да? И когда это наконец случится? Ты уже столько лет топчешься на месте, и я не знаю, как вытащить тебя из этого состояния. Ты же не хочешь ничего слышать!

Бессмысленно и дальше пытаться наслаждаться солнечными лучами, когда над тобой нависла такая грозовая туча.

Тяжело вздыхая, я открываю глаза, усаживаясь на шезлонге. Мама внимательно смотрит на меня, вероятно, ожидая получить ответ. Ответ.

А какой у нее был вопрос? Ах да, когда это наконец случится?

– Даже не знаю, что тебе сказать. Полагаю, в книжках по психологии, которыми заставлены почти все свободные полочки в библиотеке, ты уже отыскала хотя бы один верный ответ.

– И не один! Но беда в том, что ничто не подходит. Все через это проходят…

– Нет, мам, ВСЕ через это не проходят! Это не какая-то Триумфальная арка, пройти через которую большая честь для каждой девушки. Нет, черт возьми, это не оно! И да, я не одна соприкоснулась с этой мерзостью, но это не значит, что я должна проживать это так же, как и другие. Нет!

– Джен, уже почти пять лет прошло, чего ты ждешь?

– Жду…

В детстве у нас с мамой было правило: всегда говорить правду. Все началось, когда мне было пять или шесть лет, тогда мы на один час в неделю переставали быть мамой и дочкой, превращаясь в лучших подруг, у которых нет секретов. В этот «час откровений» мы должны были рассказать друг другу обо всем, не опасаясь нарваться на выговор или даже наказания, если проступок того заслуживал. Со временем этот час превратился в два, три, целый день откровений. И к тому моменту, как я поступила в колледж, это правило внезапно оказалось ненужным. У нас с мамой больше не было секретов. Мы говорили друг другу обо всем, что происходило в жизни, не дожидаясь какого-то определенного часа. Случилось – сказала, узнала – передала, испытала – поделилась. Она была первой, кому я позвонила в тот день. Она была единственной, кого я хотела услышать.

– …жду, когда у Джесс будет премьера мюзикла и мы все вместе выберемся на Бродвей, – с заминкой отвечаю я, меняя тему.

– Хорошее начало, – хмыкает мама. – А как насчет того, чтобы сходить в «Джуниорс»?

– Всегда рада, но ты же знаешь, что в выходные там толпа народу. Вот если ты приедешь ко мне среди недели…

– А когда ты там бываешь?

– Обычно по вечерам пятницы, балую себя кусочком чизкейка за трудовые будни.

– Надо будет попробовать, – задумчиво тянет мама, поджимая губы в странной улыбке.

4

Глава

Для одних понедельник – тяжелый день, в то время как другие убеждены, что понедельник – повод начать новую жизнь. Было время, когда я без колебаний примкнула бы к первой группе, однако последние пять лет я с надеждой жду того самого понедельника, когда смогу начать все с чистого листа или хотя бы сделать первый шаг в нужном направлении.

Сегодня понедельник, а я все еще стою на месте.

Проведя семь спиритических сеансов и успешно проработав две детские травмы, я возвращаюсь в свою крошечную квартиру на Восточной, 115, между Второй и Третьей авеню.

Шесть лет назад, когда мы с Ником решили начать жить вместе, Восточный Гарлем был единственным районом, в котором мы могли себе позволить поселиться, следуя за своей мечтой – жить на Манхэттене. Тогда эта крошечная квартира-студия с картонными стенами и арендой полторы тысячи долларов в месяц казалась нам временным пристанищем. Мы оба были амбициозны и уверенно строили планы на будущее. Будущее, которому не суждено было случиться.

Ник ушел из этой квартиры чуть больше четырех лет назад, и с тех пор меня перестало интересовать его будущее. Я никогда не задавалась вопросом, как сложилась его жизнь после: смог ли он реализовать свою мечту и стать крутым фитнес-инструктором, а может быть, даже владельцем своего фитнес-зала. Его будущее всегда было в его руках, и только он принимал решения.

Со мной же судьба поступила иначе. Я не выбирала эту жизнь. Она сама ворвалась в мою дверь. И вот уже шесть лет как я продолжаю каждый день возвращаться в эту квартиру, несмотря на то, что уже давно могу позволить себе что-то намного лучше.

– Иди делай уроки, я кому сказала? – орет соседка справа.

– За кого ты меня принимаешь, я читала твою переписку с этой шлюхой! – доносится откуда-то сверху.

– Мама, не надо, я больше так не буду, не буду! – верещит чей-то ребенок.

В те далекие времена отгородиться от этого шума помогали музыка, просмотр фильма или страстный секс – и тогда наши восторженные гортанные крики становились частью общей какофонии дома. Теперь же я наливаю себе стакан белого вина и, щелкнув пультом, включаю вечернее ток-шоу моей старой подруги Синди Вуд.

С Синди мы познакомились в 2014 году, вместе со своим парнем она снимала здесь квартиру на втором этаже. Яркая, острая на язык девушка из провинциального городка где-то в Огайо настроена была любой ценой пробиться на телевидение и стать настоящей королевой прайм-тайма. И вот спустя пять лет вся страна наблюдает, как воплощается в жизнь ее смелая американская мечта. Круглолицая блондинка с идеально уложенным каре сурово смотрит в камеру, обращаясь к своим телезрителям:

– Легко осуждать девушку и вешать на нее ярлыки, но Сарра оказалась жертвой обстоятельств. Когда тебе изо дня в день говорят, что ты неудачница, что ты ничего не можешь и у тебя ничего не получится; когда в тебя никто не верит и даже родные люди ждут твоего провала, хочется просто собрать всю свою волю в кулак и дать отпор. Сарра вынуждена была сражаться, и пусть не все ее поступки выглядят разумными, понять девушку все же можно!

Голос Синди тонет в криках возмущенных гостей, и на экране разворачивается жаркая полемика.

Я убавляю звук телевизора ровно настолько, чтобы не чувствовать своего одиночества, но при этом оставаться отгороженной от внешнего мира: отголосок сирен, что каждый вечер разносятся по округе, и соседей, которые, кажется, никогда не спят, не молчат и не перестают ругаться. Устраиваюсь поудобнее на диване, так, чтобы боковым зрением иметь возможность контролировать зону окна и входной двери.

С тех пор как я собрала вещи Ника и проводила его в последний раз за дверь, в квартире мало что изменилось. Возможно, в целях терапии не мешало бы поработать над интерьером, перекрасить стены, сменить мебель и, наконец, выбросить шелковый ковер, чтобы каждый раз не натыкаться на него глазами, раз за разом проживая весь ужас того дня. Но я не занимаюсь самообманом. Я стараюсь не лгать другим, а с собой так и вовсе я предельно честна, всегда. Смена обстановки ничего не решит, ничего не изменит. Я точно знаю, что нам предстоит встретиться вновь, а раз так, то пусть это случится здесь же, а не где-то еще.

Я начинаю читать новости на экране своего мобильного. В мире ежедневно у кого-то что-то случается: аварии, болезни, кражи, травмы и, конечно, смерти. И в данном контексте именно смерть имеет самый мощный заряд. Смерть – это результат. И совершенно неважно, была ли она естественной или же носила насильственный характер. Это конец пути, и все, что следует дальше, беспокоит кого угодно, но только не покойника. Довольно циничное рассуждение для того, кто пять дней в неделю вступает в разговор с миром духов. Зато честное.

За минувшие два дня я прочитала все, что только смогла найти о жизни и творчестве Пола Морриса, а также о членах его семьи. Многие обнародованные в прессе данные уже нашли свое место в специальном файле, который я завожу на каждого потенциального клиента. Не пациента, как я называю всех страждущих, для которых мне приходится разыгрывать весь этот театр со свечами, картами и прочей магической атрибутикой, но именно клиента. Да, Пол Моррис определенно может стать моим клиентом.

Однако сейчас в поисковик я вбиваю уже имя Клэр Уотсон. Первая ссылка посвящена известной оперной певице, чья жизнь оборвалась в далеком 1986 году, потому я уверенно щелкаю по следующей ссылке, которая ведет на сайт кинопродюсера. Фотографий нет, зато есть дата рождения и список спродюсированных картин, релиз которых пришелся на восьмидесятые годы. Снова мимо.

Качая головой, возвращаюсь на главную страницу. Еще две ссылки ведут меня на страницы в соцсетях, и здесь уже не требуется никаких математических расчетов, чтобы понять: девушка с короткой стрижкой и взрослая женщина с буклями на голове – совершенно точно не та самая Клэр Уотсон.

Не улыбается мне удача и во вкладке «Фотографии». Такое чувство, будто на свете живут самые разные Клэр Уотсон – от блондинок до брюнеток, но нужной среди них нет.

– Кто же ты такая? – шепчу я, делая внушительный глоток вина.

Откидывая голову на спинку дивана, я закрываю глаза, продолжая думать о Клэр Уотсон. Точнее о личности, которая скрывается от меня под этим именем. За три года практики в образе медиума мне не раз доводилось сталкиваться с притворством и ложью. Люди часто лгут, даже оставаясь наедине с собой, даже при разговоре с умершими. И зачастую мне не составляет труда понять истинные мотивы этой лжи.

Зачастую, но не в этот раз. Зачем же все это нужно Клэр Уотсон? Кто она на самом деле?

– …ну а как, по-вашему, она могла поступить? Снова промолчать? Снова терпеть оскорбления? Прежде чем осуждать ее, пусть каждый из вас хотя бы на минуту задумается о том, а как долго он сам смог бы терпеть обиды и унижения? Как долго в нем самом не закипала бы злость? Давайте будем честны! – прерывает мои мысли разъяренный визг Синди.

Я открываю глаза и одним глотком выпиваю остатки вина. После чего выключаю телевизор и, несмотря на поздний час, звоню Кевину.

В жизни каждого из нас случается такое событие, которое условно делит жизнь на до и после. В моей судьбе такую травматическую роль сыграло 25 октября 2014 года. Но этот день не просто поделил мою жизнь на две части, он раз и навсегда вычеркнул все, что было раньше. У меня нет жизни ни до, ни после. Это две совершенно разные жизни. И все же есть в них кое-что общее: это родители, Джесс, бокал белого вина по вечерам, чизкейк по пятницам и… звонок старому другу, когда того требует душа или ситуация.

– Мерида, привет, если ты снова по поводу дела…

Только Кевин называет меня так, Мерида. Это имя он дал мне благодаря сходству с главной героиней мультфильма «Храбрая сердцем». Тогда, в далеком 2013 году, мне это показалось милым. С Кевином вообще все и всегда было мило, возможно, именно поэтому ему одному было позволено называть меня еще и Рыжиком.

– Нет, расслабься, возможно, в ближайшие месяц или даже два я не буду мучить тебя такими вопросами. Так что можешь выдохнуть, – отвечаю я, чувствуя, как мои губы разъезжаются в самодовольной улыбке.

– У тебя все в порядке? – в его голосе чувствуется тревога. – Что-то случилось?

– Каждую минуту где-то что-то случается. Жизнь за пределами вашего участка пестрит красками, тебе бы не мешало хотя бы иногда вылезать из своего бескрайнего болота бытовых проблем.

– Мерида, – Кевин прерывается на смех, – перестань, я правда и сам был бы только рад…

– Ну это мы сейчас и проверим. Мне нужна твоя помощь.

– Что на этот раз задумала очаровательная мисс Дрю?

– Мне нужно, чтобы ты проверил одного человека.

– Ты, верно, хочешь, чтобы я в скором времени составил тебе конкуренцию. Сразу скажу: маг из меня точно не получится, харизма не та.

Я снова улыбаюсь. Кевин, пожалуй, единственный, кто ни разу не осудил и не высмеял мой путь.

– Проверь, пожалуйста, имя Клэр Уотсон.

– Проверю, – тянет он, и я представляю, как он зажимает плечом телефонную трубку, записывая имя на отрывном листке. – Снова напала на след громкой сенсации?

– Ты же знаешь, слава меня не интересует.

– Знаю, но ты не думай только о себе. Я вот, например, очень тщеславен.

– Буду иметь в виду.

На мгновение мы снова замолкаем. Неловкие паузы в разговоре для нас точно отдельная форма терапии. Ты знаешь, что можешь говорить и быть услышанным и понятым, но вместо тысячи слов выбираешь тишину. Громкую. Звенящую.

– У тебя все хорошо? – спрашивает он. – Если хочешь, я могу приехать.

– Все отлично, не беспокойся. А у тебя?

– Все по-старому. Все еще хожу в статусе завидного холостяка.

– Эх, а я уже надеялась получить приглашение на свадьбу.

– Хоть завтра, при условии, что ты согласишься стать миссис Дорр.

– Перестань, это не тема для шуток.

– А я не шучу, ты же знаешь.

– Знаю, – выдыхаю я, чувствуя, как на смену легкости в разговор просачивается боль старых обид и недомолвок.

Продолжая прижимать к уху телефон, я закрываю глаза. Интересно, где оказалась бы я сегодня, если бы много лет назад ответила на предложение Кевина? Если бы то, если бы се… У меня был выбор, и я его сделала. Я выбрала Ника.

– Может быть, сходим на неделе поужинать?

Мы оба знаем, какой смысл он вкладывает в это простое предложение. А еще мы оба знаем, что его желаниям не сбыться. Никогда.

– Буду рада.

– Отлично. Я позвоню.

Я нажимаю отбой, в противном случае этот разговор может длиться часами.

5

Глава

Сообщение от Кевина приходит уже во вторник утром. На экране высвечивается его имя – и этого оказывается достаточно, чтобы я улыбнулась. На меня это так не похоже.

Я представляю, как Кевин после нашего разговора меняет свои планы и засиживается на работе допоздна, только чтобы выполнить мою просьбу.

Я открываю сообщение.

«Доброе утро, Мерида. Поскольку имя – это единственное, что ты сказала, мне сложно понять, кого именно ты ищешь: пенсионерку из Бронкса, учительницу начальных классов из Стэнфорда, медсестру из Бостона, малышку, которой сейчас чуть больше года, а может быть, и вовсе умершую оперную звезду? В любом случае высылаю тебе файл с фотографиями и другими данными. И помни, я рискую ради тебя карьерой! До встречи».

В приложенном файле пятнадцать лиц, но среди них нет того, что я ищу.

Смотрю перед собой, и взгляд снова упирается в профиль убийцы. Я приступила к составлению психологического портрета возможного убийцы час назад и теперь знаю о нем уже многое, если не все.

Первой характеристикой в моем списке значится тщеславие. Человек, спланировавший такое ужасное убийство, совершенно точно искал славы, в противном случае для расправы он выбрал бы куда более консервативный способ, например отравление или старый добрый передоз.

Во-вторых, убийца долгое время должен был играть вторые роли, быть серым и неприметным. Это должен быть нереализованный в профессиональном и личном плане человек, или, как я написала на доске, неудачник.

В-третьих, у него должен быть опыт общения с собаками, и не какими-то, а бойцовскими. Рокки – американский питбультерьер, собака, которая внушает страх даже на расстоянии. И все же убийце удалось не просто подойти, но и заслужить доверие пса, и вместе с этим заставить воспринимать истинного хозяина как врага.

В-четвертых, и этот пункт вытекает из предыдущего, у убийцы должен был быть не только доступ к собаке, но и место, где он мог бы проводить свои обучающие манипуляции, конечно, при условии, что собаку не подменили. Но я все же полагаю, что Рокки – это Рокки, а значит, для выработки нового рефлекса собаке потребовалось бы время: не меньше пары недель, а то и месяца.

В-пятых, Пол Моррис – совершенно очевидно, что именно он был целью этого убийства, – должен был представлять какую-то угрозу для убийцы.

Все эти пункты вместе помогают мне сузить поиск нужного мне человека до самых близких Полу Моррису людей. А потому от его портрета, размещенного рядом с профилем убийцы, в разные стороны расходятся стрелки, соединяющие его с членами весьма интересного семейства Моррис.

Пол лишился родителей в возрасте пяти лет и только через два года обрел новый дом в семье преуспевающего врача, владельца частной клиники пластической хирургии – Коллина Морриса.

Мне удалось найти о нем немало хвалебных статей, массу положительных отзывов восторженных клиентов клиники «Обновление», но рекомендации обрываются в 2017 году, из более свежей прессы и отзывов на форуме я вычитала о финансовых трудностях и как минимум о двух судебных исках от недовольных клиенток. Однако, несмотря на это, Коллин Моррис продолжает жить на широкую ногу и два дня назад на своей странице в соцсетях выложил фото с супругой на борту частного самолета с символической подписью: «Мы заслужили этот отдых в раю». И хотя для этого снимка его моложавое холеное лицо растянулось в неестественно широкой улыбке, его супруга Лилибет Моррис, одетая в глухое черное платье, продолжила смотреть в камеру не просто сдержанно, но даже с некоторой тоской. Едва ли это была ее идея поехать отдыхать в Мексику, спустя всего два месяца со дня смерти приемного сына и блистательного пианиста, чьим бессменным директором она была последние шесть лет.

Не выглядит опечаленной на выбранном мной снимке и приемная сестра Пола – Гвен. Надев стильные фартуки с фирменным логотипом «Симфония», она вместе с мужем Дамианом Агиларом буквально вчера открыла двери маленькой уютной пекарни в Центральном Квинсе. А ведь еще в июле, сразу после похорон Пола, в одном из интервью женщина уверяла журналистов в том, что жизнь для нее утратила всякий смысл, а чувство вины и несказанные слова любимому брату теперь всегда будут душить в ней любые вспышки радости и веселья. И тем не менее каких-то шестьдесят дней спустя она не просто улыбается, а светится от счастья.

«Я воплотила мечту, к которой шла всю свою жизнь», – символично подписала она фотографии со дня открытия пекарни.

Был у Пола и приемный брат – Джейкоб. Однако найти информацию о нем оказалось весьма непросто. Мужчина не ведет никаких социальных сетей, что в наше время кажется уже подозрительным, не мелькает в прессе, даже во время прощальной службы он тихо стоял в стороне, а позже категорически отказался от любых контактов с журналистами. И все же мне удалось найти его фото из университетского альбома – выпуск 2005 года по специальности «Доктор стоматологической хирургии».

Последним членом семьи, фотографию которого я прикрепила на доску, стал родной брат главы семейства – Эдвард Моррис. О его личной жизни ничего не известно, при этом он довольно часто появлялся на снимках рядом с Полом и охотно давал комментарии журналистам. Так, в одной из ранних статей о восходящей звезде в мире классической музыки упоминалось, что именно Эдвард Моррис разглядел в приемном сыне брата музыкальный талант, и это он, а не приемная мать долгое время сопровождал юношу на все концерты и музыкальные конкурсы.

Я по очереди смотрю на каждого члена этой семьи, после чего подхожу к доске и черным маркером рисую рядом квадрат, в который вписываю имя таинственной и, скорее всего, несуществующей Клэр Уотсон.

Какую роль в этой истории играешь ты? Действительно ли тебе угрожает опасность?

Она стучит в двери моего офиса ровно в семь вечера, как и было назначено. На этот раз уже гораздо увереннее, чем в день нашего знакомства, и, не дожидаясь моего приглашения, входит в комнату.

– Добрый вечер, в вашем сообщении вы сказали, что у вас есть какие-то важные новости, – сразу переходит к делу моя гостья, скрывающаяся под именем Клэр Уотсон. – Вам удалось разобрать его послания?

– Скорее я пыталась разгадать ваши.

Девушка настороженно щурит глаза, но не спешит обрушиться на меня с вопросами. Ее пухлые пальцы напряженно сжимают ремешок сумки, словно перед ней стоит грабитель, который застал ее врасплох.

– В этот кабинет приходят не просто для общения с мертвыми, сюда приходят для того, чтобы облегчить свою душу, обрести покой, сказать правду, – на последнем слове я делаю ударение, внимательно наблюдая за реакцией, но лицо моей гостьи словно неподвижная маска. – Ничего не хотите мне объяснить?

– Вы все еще думаете, будто я обманула насчет угрозы для моей жизни? – спрашивает она, конвульсивно сглатывая. – Хорошо, я скажу это еще раз. Я считаю, что вполне могу стать следующей жертвой, и знаете, что самое ужасное, иногда мне всерьез хочется, чтобы этот ублюдок перестал играть со мной в свои чертовы игры и уже закончил эту пытку!

Она громко шмыгает, хотя я не вижу на ее лице ни слезинки. Опустив голову, она упирается взглядом в пол, едва заметно раскачиваясь.

Может быть, она просто одержимая? Психически нездоровая фанатка – не самый редкий вид.

И все-таки мне хочется верить, что я не зря провела несколько часов перед доской, составляя возможный профиль убийцы. Где-то глубоко внутри мне искренне хочется верить как в то, что смерть Пола Морриса не была случайностью, так и в то, что этой молодой женщине, кем бы она ни была, в действительности может угрожать смерть. Ведь если все это ложь, плод воображения, у меня нет дела. У меня нет ничего. Я снова просто скучающий медиум.

– Как ваше имя?

– У вас провалы в памяти? – ровным голосом спрашивает она, не поднимая головы.

– Не псевдоним для мотеля, который можно использовать для тайных встреч с любовником, а то, что написано в ваших документах?

Вскинув голову, она пронзает меня взглядом.

– Вы за этим меня пригласили?

– Не совсем, как я и сказала, мне удалось выйти на связь с Полом и узнать кое-что важное. Похоже, вы были правы, и его смерть не была несчастным случаем.

Она взволнованно поднимает глаза куда-то вверх. Я уже давно привыкла к тому, что большинство моих пациентов почему-то считают, будто души усопших не испытывают больше земного притяжения, а потому непременно болтаются где-то под потолком.

– Что он вам сказал? Он знает, кто это сделал? – спрашивает она, продолжая бегать глазами по комнате.

– Правда за правду. Здесь только так, – говорю я, разводя руки в стороны.

Она упирается взглядом в мои раскрытые ладони, а после – в браслеты, что с мелодичным перезвоном скатываются с запястий вниз.

Мы обе молчим, словно проверяя друг друга на прочность.

– Меня зовут Эми, Эмили Стивенс. И я не хочу, чтобы кто-то узнал обо всем этом.

– О том, что вы пришли к медиуму, или о том, что вы считаете смерть Пола Морриса убийством?

– И то и другое, – говорит она, поджимая губы. – Теперь вы расскажете, что он вам сказал?

– Вы представляете интересы кого-то из семьи Моррис? – продолжаю я, точно не слышала ее вопроса.

– Нет, что вы, – с губ Эмили срывается нервный смешок. – Они меня и слушать не стали бы. Для них смерть Пола – это все равно что счастливый лотерейный билет, и они не станут подвергать сомнению свою удачу.

Мы проходим в комнату для спиритических сеансов и садимся за стол, в центр которого я ставлю толстую красную свечу. Она не будет дрожать, шипеть или еще как-то сигнализировать о том, что к нам спустился дух. В сегодняшнем представлении ее роль весьма ничтожна – она лишь часть декорации. Заунывная медитативная музыка, легкий полумрак, благовония и, разумеется, пара приспособлений истинной мистики, способных выбить последние крупицы скепсиса, – вот сегодняшние гаранты моего неминуемого успеха.

Усаживаясь в свое кресло, я незаметно просовываю руку в выдвижной шкаф и нажимаю на маленькую кнопку.

– Давайте возьмемся за руки, – предлагаю я, протягивая ей открытые ладони.

Она молча выполняет мою просьбу, тревожно блуждая взглядом по той части комнаты, которую видит перед собой.

Сжав ее теплые пальцы, я начинаю одними губами произносить какую-то тарабарщину. Я чувствую на себе ее пристальный взгляд, под действием которого словно вхожу в раж.

– Иди ко мне. Явись ко мне. Дух Пола Морриса, я призываю тебя! Видеть тебя я желаю! – произношу я, повышая голос с каждым словом.

Две минуты позади – именно столько времени требуется маленькому встроенному моторчику, чтобы отреагировать на нажатие скрытой кнопки. В смежной комнате протяжно скрипит половица.

Моя гостья взволнованно дергается, тревожно оборачивается назад. Я же роняю голову на грудь, имитируя полное энергетическое опустошение.

Несколько минут тишины. Томительное ожидание, пропитанное страхом и отчаянием.

Я медленно поднимаю голову и, едва разлепляя веки, смотрю перед собой.

Эмили в оцепенении. Как это предсказуемо.

– Он здесь. Он пришел, – выдыхаю я, тяжело сглатывая.

Она напряженно смотрит на пламя свечи, надеясь заметить колебания. Их нет. Тогда она начинает озираться по сторонам, продолжая искать видимые подтверждения моим словам.

– Где он? Я ничего не вижу!

Я выпрямляюсь в своем кресле. Кручу головой в разные стороны, точно у меня затекла шея. На самом же деле это все игра. Я не халтурю, хотя меня порой и поражает наивность, а точнее, людская глупость.

Каждый раз, когда слышу эту нелепую фразу: «Я ничего не вижу», – еле сдерживаюсь, чтобы не прыснуть со смеху.

Я медиум, а не иллюзионист!

– Вы его и в прошлый раз не видели, только чувствовали, – ровным голосом отвечаю я.

Перехватив ее растерянный взгляд, мечущийся с одного угла комнаты в другой, я снисходительно указываю ей направление – справа от меня.

– Он здесь.

– Что он говорит? Он рад меня видеть? Он меня узнает? – тараторит она, впиваясь взглядом в пустоту.

– Духи никогда и ничего не забывают.

Эмили с нетерпением таращит глаза, собираясь обрушиться с новой порцией вопросов, когда я молча выставляю руку, наклоняю голову вправо, слегка оборачиваясь назад, точно пытаюсь что-то увидеть или услышать.

В комнате снова становится так тихо, что даже заунывная музыка не может заглушить ровный ритм моего дыхания.

– Он говорит, что вы не были со мной до конца честны. Вы были для него больше, чем просто другом.

Мои слова попадают в цель. Эмили часто хлопает глазами, а ее лицо становитсянастолько бледным, что при соответствующих навыках она и сама смогла бы исполнить роль призрака.

– Это всего лишь слова, – шепчет она.

Закрываю глаза и, слегка покачиваясь из стороны в сторону, начинаю мычать. Отпускаю ее руку и тут же начинаю прощупывать воздух справа от меня растопыренной ладонью. Мои пальцы подрагивают в воздухе, точно с их помощью я читаю невидимую книгу со шрифтом Брайля[2]. Я делаю резкий вдох, будто нащупала в этой лживой пустоте нужные слова. Открываю глаза и вижу, с каким трепетом моя гостья ждет услышать их от меня.

– Вы были не просто друзьями. Он подарил вам это кольцо в знак серьезности своих намерений, – говорю я, обессиленно опуская руку.

Моя первая партия сыграна. Теперь я жду ее реакции.

Она в ступоре. Нервозно озирается по сторонам. В ней все еще идет внутренняя борьба, но я знаю, что победа будет за мной, главное – верно нащупать ее слабое место.

– Мне не всегда удается точно считать какие-то слова, но он говорит про любовь… запретную любовь… вы были любовниками?

Глаза Эмили становятся круглыми как блюдца. Словосочетание «запретная любовь» попало в самое сердце. Сейчас она убеждает себя в том, что такое придумать уже было нельзя. И в этом она абсолютно права.

Мой метод состоит в том, что я не полагаюсь на удачу, только на факты. На безымянном пальце ее руки все еще виднеется тонкая бороздка – свидетельство того, что она носит кольцо. Не носила, а именно носит. А раз перстень Пола она хранит в сумочке, значит, она состоит в отношениях с другим мужчиной, отсюда бороздка от кольца, вся эта таинственность, ну и, конечно, смена имени. Про эту ложь я тоже не забыла.

Идем дальше, дорогой перстень. Она совершенно точно должна была получить его при жизни Пола Морриса, потому как на снимках, сделанных за несколько минут до трагичного происшествия, на пальцах музыканта не было ни единого украшения. Вариант кражи исключается, потому как девушка явно не испытывает нужды: сумка Prada, серьги от Tiffany, да и за прошлый наш сеанс она, не моргнув и глазом, выложила мне аж триста долларов. Это много.

– Любовниками? – потрясенно переспрашивает Эмили, вновь обретая способность говорить. – Это он вам сейчас сказал?

У каждого из нас есть болевые точки, нажав на которые человек испытывает такую дикую душевную боль, от которой меркнет все в глазах и внутри начинается неконтролируемая трансформация. В одно мгновение человек сбрасывает с себя надежную броню, выпадает из выверенного и отрепетированного образа, представая перед оппонентом в своей неприкрытой душевной наготе, в совершенно уязвимом образе.

Болевой точкой Эмили Стивенс стало мое обвинение в том, что они с Полом были любовниками. И теперь я с интересом наблюдаю за тем, как из скрытной и осмотрительной женщины она буквально на глазах превращается в хрупкую и испуганную девочку.

– Так, значит, для него я была просто любовницей? – не выдержав затянувшейся паузы, спрашивает меня Эмили дрожащими от эмоций голосом. – Нет, этого не может быть… я не верю… Пол, ты был для меня всем… я была готова ради тебя на все… Любовница? Всего лишь любовница?

– Он этого не говорил. Он только сказал, что вы были больше чем друзья, у вас была запретная связь… – напоминаю ей я, глядя прямо в глаза.

– Он меня любит… любил? Все слова, обещания… они что-то значили для тебя? – спрашивает Эмили, уже обращая свой рассеянный взгляд в пространство справа от меня. – Что мы значили для тебя?

– Он говорит, что никогда не врал вам, – отвечаю я, после чего напряженно свожу брови на переносице, точно мне требуется приложить все свои силы, чтобы расслышать важное послание с того света. – Он спрашивает про какого-то мужчину. Мужчину, который находится рядом с вами. Ваш муж?

– Лиам? Что он говорит?

Так вот почему имя Эмили Стивенс показалось мне смутно знакомым. Я закрываю глаза, выгадывая себе немного времени, и словно снова читаю многочисленные статьи, посвященные блестящему взлету и трагической кончине Пола Морриса. Имя Лиама Стивенса – президента строительного холдинга «ЛТС Констракшн», мецената, коллекционера ретроавтомобилей и различных предметов искусства – встречается в них довольно часто, ведь именно он был не только основным спонсором последнего мирового турне пианиста, но и его хорошим другом и соратником.

Я открываю глаза и вижу уже перед собой не просто клиентку. Я вижу мотив. Похоже, на доске не хватает фотографии еще одного человека, который также может подойти под мой профиль убийцы. А если так, жизнь Эмили Стивенс действительно может быть под угрозой.

– Это ребенок Пола, верно?

Эмили вскидывает голову, в глазах стоят слезы.

Мне не нужны слова. Ответ очевиден.

6

Глава

Свое знакомство с семьей Моррис я хотела начать с Лилибет Моррис, но, судя по фотографиям, которые регулярно публикует ее супруг, они все еще в «заслуженном раю» где-то на берегу Карибского моря, а потому я выбираю Гвен.

Во-первых, из-за того, что на тот момент, когда Пол появился в новой семье, Джейкобу Моррису было уже тринадцать лет, а это не самый простой возраст, и я почти уверена, что приемного брата он воспринял прохладно, если вообще заметил. Другое дело Гвен, которой тогда только исполнилось шесть.

Во-вторых, к Гвен мне гораздо проще приблизиться, не вызывая подозрений и ненужных вопросов.

А потому в пятницу, освободив первую половину дня, я отправляюсь в Центральный Квинс. Такси едет вдоль линии берега по Белт-Паркуэй, когда я, откинувшись на спинку сиденья, открываю на своем телефоне страничку Гвен в социальной сети.

Я уже видела эти фотографии прежде, но мне нужно подготовиться к встрече, нужно воскресить в памяти все, что мне уже удалось узнать. Вот они с Полом корчатся от смеха, держа в руках какие-то пестрые ленты, вот Пол впечатывает ее лицом в праздничный торт под общие аплодисменты радостных гостей, а на другом снимке уже Гвен, забравшись на спину брата, размахивает металлическим предметом, похожим на вилку, вероятно, выкрикивая какие-то забавные команды, вот они отдыхают на пляже, занимаются в спортзале, бегают по аллеям Центрального парка. Масса ярких счастливых моментов и поводов для гордости: билеты на концерт в Карнеги-холле, фоторепортаж из звездной гримерки.

Но счастливая хроника жизни обрывается 10 мая, когда, вероятно, Пол улетел на заключительные концерты своего турне по странам Африки, а уже 17 июля на смену всему этому празднику приходит простой и страшный черный квадрат. Не шедевр Малевича, а символ зияющей дыры в душе и сознании. Смерть Пола.

Для своего визита в пекарню я выбрала самый обычный наряд: потертые джинсы, зеленую футболку и кепку. В таком виде мне легко затеряться в толпе покупателей, но стоит мне войти в заведение, как я мгновенно оказываюсь у всех на виду. Здесь ни души.

К такому повороту я оказалась совершенно не готова. Поспешно натягиваю на лицо улыбку, обмениваясь приветственными фразами с девушкой, что стоит за прилавком.

Я стараюсь не смотреть на нее дольше пары секунд, а потому у меня нет уверенности в том, что она и есть та, кого я ищу.

Витрина представляет собой изобилие самой разной выпечки – от классических круассанов до тортов с кремами.

– Я могу вам помочь? Может быть, что-то посоветовать?

Голос звучит у меня за спиной, и я резко оборачиваюсь. На этот раз у меня нет нужды отводить взгляд в сторону, и я позволяю себе рассмотреть девушку с самой приветливой улыбкой, какую мне только доводилось видеть в подобных заведениях.

Мы с ней почти одного роста, светлые коротко стриженные волосы с объемной длинной челкой, спадающей на левую сторону лица, голубые глубоко посаженные глаза, россыпь золотистых веснушек на щеках сводят к нулю мои шансы на ошибку. Передо мной, бесспорно, стоит Гвен Моррис.

– Не откажусь, – отзываюсь я, отвечая ей улыбкой. – Вы недавно открылись, верно?

– Да, и мы будем рады видеть вас в числе наших постоянных клиентов. Может быть, вам что-то уже приглянулось?

– Я думала взять себе на завтрак круассан и кофе, но немного растерялась.

– Понимаю. Я бы предложила попробовать наш фирменный фисташковый чизкейк или шоколадный рулет с ореховым пралине.

– Это даже звучит вкусно. Давайте начнем с рулета и американо.

– Отличный выбор! – одобряет она, возвращаясь на свое рабочее место по ту сторону от прилавка.

Воспользовавшись паузой в нашем общении, я позволяю себе наконец осмотреться по сторонам.

Заведение выглядит по-домашнему уютным во многом благодаря скатертям на столах, расставленных у окна, утопая в лучах утреннего солнца, и картинам в деревянных рамах, развешанным на стенах, ну и, разумеется, музыке, которая звучит так тихо, что легко можно решить, будто она играет только у тебя в голове.

Я наблюдаю, как Гвен подходит к витрине и выкладывает на тарелку кусок рулета. Наши взгляды на миг встречаются – мы вежливо улыбаемся друг другу, после чего каждая из нас снова остается наедине с собой и своими обязанностями: она варит мне кофе, а я ищу взглядом то, что поможет мне завязать с ней беседу.

Я не особо хорошо разбираюсь в живописи, но уверена, что минимум две картины являются репродукциями известного австрийского художника Густава Климта.

– Ваш заказ готов. Завернуть с собой или вы будете завтракать здесь?

Я продолжаю шарить глазами по залу, обсуждение картин не кажется мне верным решением ровно до тех пор, пока наконец не замечаю арт-объект совсем другого толка. Прямо у входа в такой же деревянной раме висит мужской портрет, выполненный в той же технике и цветовых решениях, что и известная работа Климта «Поцелуй», и все же это полотно совершенно точно принадлежит другому мастеру.

– Это же Пол Моррис, я права? – спрашиваю я, изображая удивление.

Внезапно наступившую тишину разрезает звон падающего столового прибора где-то у меня за спиной.

Я резко оборачиваюсь, успевая заметить тревожный и даже слегка напуганный взгляд Гвен.

– Простите, я что-то не то сказала?

– Вы одна из них?

– Простите…

– Пришли сюда в поисках очередной сенсации? Как же вы надоели!

Ох, это было предсказуемо!

– Нет, я не журналист, и я не собираюсь лезть к вам в душу. Я пришла просто выпить кофе.

Я вижу, как она хмурится. Очевидно, Гвен не верит мне и все же вынужденно натягивает на лицо дежурную улыбку гостеприимной хозяйки. Выходит это не так естественно и мило, как раньше.

– Пол считал себя здесь неузнаваемым, – внезапно говорит Гвен.

– Правда? А я вот узнала. Я плохо разбираюсь в живописи, но мне очень нравится этот портрет, – восторженно говорю я, переводя взгляд на картину. – Вот это сюрприз, пришла за круассаном на завтрак, а прикоснулась к истории!

– Вы были знакомы с ним? – натянутым голосом спрашивает меня Гвен.

– Увы, я всего лишь одна из миллионов поклонниц его гения, – отвечаю я, снова оборачиваясь к ней как раз в тот момент, чтобы успеть перехватить ее вздох облегчения. Улыбка на ее лице становится снова мягкой и естественной. – Он ваш родственник?

– Брат.

– Ох, я не знала. Мне очень жаль. То, что случилось, – такая жестокая несправедливость. Даже страшно представить, через что вам всем пришлось пройти. Потерять родного человека в таком молодом возрасте, да еще и при таких ужасных обстоятельствах.

Гвен не реагирует. Ее лицо – каменная маска с застывшей улыбкой на губах. Она не пытается вклиниться в мою речь, не хочет принимать моей поддержки. И вовсе не потому, что я чужой незнакомый человек, здесь что-то другое. Излишняя настороженность, зажатость. Она слишком напряжена, слишком встревожена.

– Ваш заказ, – еле слышно, одними губами произносит она, двигая в мою сторону тарелку с рулетом и стакан кофе.

Уже час прошел с той минуты, как я села за столик у окна и начала свой скромный завтрак.

За это время в пекарню зашли только дважды: мужчина в деловом костюме с кожаным кейсом в руках, не отрывая взгляда от экрана своего мобильного, он буркнул заказ и уже через пять минут исчез за дверями, точно его тут никогда и не было; и пожилая дама с мальчиком в школьной форме. Они так же быстро что-то заказали – и уже через минуту я наблюдала из окна, как мальчик поглощает булку с кремом на своем пути к школе.

Больше сюда никто не входил, но при этом в помещении было довольно интересно и даже оживленно. За это время я успела понять, что Гвен не только приветливо встречает посетителей, но и лично руководит кухней, а также ведет бухгалтерию и отчаянно пытается контролировать банковские счета. К этому простому выводу я пришла несколько минут назад, когда на моей тарелке уже оставались крошки от рулета, и я даже подумывала уйти, как в зал влетел крупный круглолицый мужчина, сжимая в кулаке какой-то листок бумаги. Вероятно, не привыкший к тому, что в их заведении кто-то может завтракать за столиком у окна, он сразу перешел к делу и, размахивая перед лицом Гвен этой бумагой, начал говорить ей о том, что у него не прошел какой-то платеж и денег на счете больше нет. Скорее всего, он бы что-то еще сказал, однако ему указали на мое присутствие, и дальнейшую речь он произнес уже противным свистящем шепотком, от которого у меня сводило челюсти.

Сейчас же, когда на моей тарелке круассан и я пью вторую чашку американо, в зале снова тихо и безлюдно. Только я и Гвен, которую мое присутствие уже заметно напрягает.

– Простите, можно вас на минутку? – привлекаю я ее внимание.

Гвен озирается по сторонам, точно в заведении, помимо меня, есть еще кто-то. После чего, незаметно вздохнув, натягивает на лицо улыбку и нехотя шаркает ногами в мою сторону.

Я наблюдаю, как она вытирает ладони о свой фартук, прежде чем встретиться со мной взглядом.

– Что-то еще? – спрашивает она.

– Не совсем. Я, как ярая поклонница творчества Пола Морриса, подписана на разные паблики, и дело в том, что в одной из закрытых групп объявили о распродаже личных вещей артиста. И раз уж так вышло, что я совершенно случайно попала в заведение его сестры… – Гвен слушает меня вполуха, все ее внимание сконцентрировано на телефоне, что сжимаю в руках. – В общем, не могли бы вы посмотреть, подлинная это страница и имеет ли какое-то отношение к этому семья? Не хотелось бы выложить состояние за какую-то фальшивку.

– Что еще за страница?

– Вот, смотрите сами! – Я поднимаюсь на ноги и протягиваю мобильный, предварительно открыв на нем страницу в соцсетях.

Я не свожу с Гвен глаз, наблюдая, как расширяются ее зрачки каждый раз, когда на экране появляется новый экспонат предполагаемого аукциона. Справедливости ради стоит заметить, что фейковых фотографий там всего три, которые я накачала для более увесистого кейса, все остальное – подлинники, которые я умело повырезала из многочисленных фотографий Пола Морриса, на поиск которых у меня ушло не больше двадцати минут моего завтрака. А оставшиеся сорок я как раз и потратила на регистрацию и создание этой фейковой страницы предстоящего аукциона.

– Я не уверена, но, мне кажется, многие из этих вещей действительно принадлежали Полу, только… – Гвен задыхается от возмущения. – Мы ничего не продаем. Откуда вы узнали про этот аукцион? Кто эти люди?

– Не знаю, я же сказала, я просто люблю классическую музыку и состою в разных группах, наверное, поэтому меня и пригласили заглянуть на аукцион. К тому же Пол Моррис – сейчас одно из самых обсуждаемых имен, и цены на его автограф значительно выросли, а личные вещи… ну, вы, я думаю, и сами это прекрасно понимаете.

– Что вы хотите этим сказать? – Гвен смотрит на меня: глаза – узкие щелки, губы – тонкая нить.

– Ну, вещи покойных артистов всегда взлетают в цене, разве вы этого не знали? Автографов ваш брат уже больше никому не даст, а потому те счастливчики, кто сохранил эти милые закорючки, сейчас, считай, разбогатели. Но это мелочи, меня, например, заинтересовал вот этот предмет, – говорю я, забирая у нее свой телефон, и, быстро пролистав галерею фотографий, останавливаю свой выбор на предмете в виде вилки, который Гвен держала на одном из опубликованных в ее соцсетях снимке и который, согласно гуглу, называется «камертон». – Вы его продаете?

Гвен меняется в лице. В ее взгляде я вижу теперь только злость и отчаяние.

– Вас Эй Джей прислал, да? Передайте ему, что я больше в эти игры не играю!

– Игры? – спрашиваю я, стараясь не звучать слишком потрясенной. – Вы думаете, я шучу? Нет, мне правда…

– Я думаю, вы уже закончили. – Гвен берет со стола мою тарелку с недоеденным круассаном и стакан с остатками кофе, после чего делает шаг назад. – Если вы сейчас же не уберетесь, я вызову полицию!

– Думаю, вы меня с кем-то путаете, – отвечаю я.

– Возможно, но мы этого уже не узнаем, – говорит она, поворотом головы указывая мне путь к выходу. – Вон отсюда!

7

Глава

Весь день, будучи погруженной в безумный водоворот общения с душами мертвых и бесплотные попытки объяснить живым, в чем состоит истинный смысл их бед и страданий, я не переставала думать о Гвен и ее роли в моем импровизированном расследовании.

Даже сейчас, пытаясь давать внятные ответы с того света на бесконечные каверзные вопросы Лидии Скотт, я мысленно силюсь представить Гвен в образе убийцы ее сводного брата.

Кандидатуру ее мужа я отмела сразу, едва увидев его: слишком неуклюжий и неуверенный в себе, зависимый и истеричный. Совсем другое дело Гвен. Сегодня она продемонстрировала мне, какой разной может быть: приветливой и мягкой, властной и резкой, но главное – решительной и непоколебимой. Кто знает, может быть, при более близком рассмотрении выяснится, что она неплохо ладит с собаками и даже дружна с Рокки? А что, если Гвен и была той самой, кто сказал финальное «фас»?

– Он меня еще слышит? Почему не отвечает? – скрипучий голос Лидии возвращает меня к реальности.

– Мне очень жаль, но он ушел. Вашего дедушки здесь больше нет, – наконец выдыхаю я, бегло взглянув на часы. Пять вечера.

Проводив Лидию за дверь, двадцать минут трачу на то, чтобы из медиума Джены превратиться просто в Джен, обычную девушку из Нью-Йорка.

Я брызгаю средство для снятия макияжа на ватный диск, стирая с лица черно-зеленые тени, тональный крем, делающий мою кожу значительно темнее, румяна и, наконец, красную помаду. На губах остается бордовый оттенок, заметны легкие тени в области глаз.

– Вроде накрашена, а вроде и нет, – говорю я, разглядывая себя в зеркало.

Будучи подростком, я часто использовала этот трюк, собираясь в школу. В те годы это была, по сути, единственная возможность выйти из дома, не нарвавшись на критику со стороны родителей и Винсента, которые были убеждены в том, что краситься в четырнадцать лет – это уродовать себя и провоцировать извращенцев.

– Извращенцев провоцирует не красная помада, – шепчу я, выключая свет.

Сегодня утром, когда Кевин позвонил и напомнил мне об ужине, я, не раздумывая, согласилась: во-первых, я не люблю быть должной, а я обещала ему ужин, во-вторых, нам обоим есть что обсудить, кажется, у меня все-таки появилось новое дело.

Я бронировала столик на летней площадке, чтобы иметь возможность хотя бы немного подышать осенью в Нью-Йорке.

Осенью Манхэттен особенно красив. Буйство красок, оттенков, текстур. Мы переехали с Ником в нашу квартиру в начале августа, и те два месяца я буду помнить всегда. За то время я ни разу не спустилась в метро. Мне нравилось сиять в софитах этого города, следуя уникальному ритму Манхэттена, торопиться покорять этот мир: учеба, работа, ланч с друзьями, вечеринки по выходным. Жизнь казалась такой яркой и многообещающей, а 25 октября мой мир точно замер, погрузившись во тьму. Будто чья-то безжалостная рука не просто выключила свет, но перерезала все провода. Я обесточена.

Что-то похожее я испытываю и сейчас, с трудом делая глубокий вдох. Тревога связывает узлом мои внутренности, пока я неистово хлопаю глазами, пытаясь понять, что происходит.

Еще секунду назад мой взгляд бесцельно блуждал по прохожим и афишам мюзиклов, расклеенных на стене, но теперь я вижу только ЕГО, словно все вокруг исчезло, растворилось во тьме.

– Вот это встреча! Как дела? – улыбаясь, спрашивает меня он.

Этого не может быть. Не может быть. Не может.

– Рад тебя видеть. Это так неожиданно.

От его неуклюжей лжи у меня шумит в ушах. Он не умеет лгать, даже во благо, не говоря уже о чем-то более филигранном, таком как «случайная встреча».

– И вовсе не неожиданно, моя мама сказала твоей, что я буду здесь в эту пятницу, – выплевываю ему в лицо я, скроив улыбку. – Так что не трать силы понапрасну, Ник.

– А ты совсем не изменилась, – говорит он, и это чистая ложь.

Я изменилась, так сильно, что порой, глядя в зеркало, сама себя не узнаю. От той радостной и целостной девушки, которой я была когда-то, осталась только жалкая тень. Разрозненные фрагменты, которые не собрать, не склеить. Дженифер Марсела Рид умерла, дав жизнь другим: Джене, Джен, Марселе и чудовищу, скрытому глубоко внутри.

Без приглашения Ник занимает свободный стул напротив меня:

– Ну, раз уж мы так неслучайно встретились, может быть, поужинаем в память о нашем прошлом?

– Ты тоже не изменился, – отвечаю я, и, в отличие от него, я не лгу.

Он действительно не изменился, по крайней мере внешне, потому как передо мной сидит все тот же широкоплечий атлет с коротко стриженными темными волосами, массивными надбровными дугами, широким носом, очаровательными ямочками на щеках и, разумеется, телом, доведенным до рельефного совершенства, которое легко просматривается под тонкой облегающей майкой. Таким я его знала и когда-то даже любила.

– Ник, давай не будем все усложнять, хорошо?

– Полностью с тобой согласен, – говорит он, жестом сигнализируя официанту подойти к нашему столику. После этого он берет в руки меню и, бегло изучив, спрашивает: – Ты все еще любишь салат из тунца и лингвини маринара?

– Я не буду с тобой ужинать.

– Увидим, – хмыкает он, наклоняясь ближе.

Я вдыхаю аромат его дезодоранта и пены для бритья, и меня мгновенно уносит в прошлое. В те дни, когда мы были вместе и были счастливы. Он всегда знал, что нужно делать, говорить. У него всегда и на все был ответ, и мне это нравилось, меня это влекло и завораживало. Мы могли быть с ним счастливы, если бы…

Никаких «если» уже больше нет. Он сделал свой выбор, и этот выбор впервые оказался несовместим со мной. Он пытался спасти нас, я же спасала себя.

– Знаешь, я много думал о тебе, о нас. У меня после тебя не было ничего серьезного, и ведь у тебя тоже. А это что-то да значит!

– Не ставь это себе в заслуги.

Его брови напряженно сдвигаются, образуя две глубокие морщины на переносице. Он сощурился, словно пытаясь распробовать на вкус незнакомое блюдо. Он никогда не был силен в считывании скрытых смыслов.

– Давай попробуем все сначала? Уже столько времени прошло, я уверен, мы сможем.

– Мы? – мой голос звенит от эмоций.

Еще немного – и я потеряю контроль над собой, над ситуацией.

– Просто подумай об этом, ведь нам было хорошо вместе. Мы сможем.

– Добрый вечер, вы готовы сделать заказ? – вклинивается в нашу беседу внезапно появившийся официант, выставляя на стол графин с водой и два стакана.

– Я не буду с тобой ужинать, – говорю я Нику. – Я жду кое-кого.

Озорно подмигнув мне левым глазом, он уверенно делает заказ: салат с тунцом и лингвини маринара – для меня, стейк средней прожарки с овощами гриль – для себя и бутылка красного полусухого – для нас из 2014-го.

– Джен, это только ужин, – говорит Ник, не торопясь разливая воду по стаканам, когда мы снова остаемся вдвоем.

Я бросаю косой взгляд на часы, всерьез жалея о том, что запретила Кевину воспользоваться служебной машиной. Он опаздывает уже на пять минут.

– Помоги мне хоть немного, и у нас все получится.

– Я не хочу помогать, я ничего не хочу.

– Не говори так, – он тянется, чтобы взять меня за руку, но я успеваю ее отдернуть. Он хватается за стакан с водой и делает глоток. – Мы были молоды, мы имели право на ошибку, нет?

– И кто из нас виноват в том, что случилось? Может быть, я? – В горле противно скребется боль старых обид.

– Мы оба…

– Привет! – откуда-то из полумрака соседних столиков раздается знакомый голос, и я, вскочив со стула, с благодарностью смотрю в глаза своему спасителю. Никогда прежде я не была так рада появлению Кевина, как в эту самую минуту. – Я не помешал?

Он уверенно и нежно приобнимает меня за плечо, а я вижу только пристальный, ждущий ответов взгляд Ника.

– Нет. Ты помнишь Ника? – неловко улыбаясь, спрашиваю я, чувствуя некоторую нервозность.

– Да, конечно. Привет, – отвечает Кевин.

Ник ставит на стол стакан и неспешно переводит взгляд на неожиданного для него гостя.

– Кевин, верно? – спрашивает Ник, поднимаясь со стула. Он с Кевином одного роста и телосложения, но сейчас кажется мне мельче и бледнее. – Видимо, это твое место. А это твой стакан.

– Видимо, – Кевин отвечает с легкой улыбкой на губах, а потом смотрит на меня, стараясь не смущать, но все же наступившее молчание становится неловким.

А я, как дура, не нахожу слов, погрузившись в анализ людей, окружающих меня уже не первый год. Эти двое никогда не испытывали друг к другу и толики симпатии. Кевин считал Ника безмозглой грудой мышц, а Ник, в свою очередь, был уверен, что Кевин – бездушный солдафон и выскочка. Но на практике это Ник принял бездушное решение, в то время как Кевин поддержал меня и был готов ради меня рискнуть карьерой.

– Тебе пора. – Кевин делает шаг назад к проходу, освобождая путь для Ника, недвусмысленно намекая на то, что тому здесь не место.

Пара слов – как предупредительный выстрел в воздух для преступника, посягнувшего на чужую собственность. По крайней мере, Кевин хочет видеть все именно в таком свете. Мужчинам и женщинам свойственно так себя вести с объектами их желаний.

– Да, пожалуй, может быть, в другой раз, – говорит Ник и, прежде чем уйти, смотрит мне в глаза так, словно заглядывает в душу.

Я провожаю его взглядом. Он быстро пересекает летнюю террасу, задевает локтем официанта с полным подносом в руках и наконец смешивается с толпой, исчезая в закате.

– Все в порядке? – спрашивает меня Кевин, когда наши глаза снова встречаются.

Я киваю, и мы садимся за стол.

Мы молчим, не зная, что сказать, что сделать. С Кевином так всегда. Ему требуется какое-то время, чтобы на что-то решиться. Хорошо, что на него так действую только я, а не преступники, за которыми он гоняется каждый день.

– Ваш заказ, – нарушает трепетную тишину официант, расставляя перед нами тарелки.

– Это заказ Ника, наверное, ты хочешь…

– Все отлично. У него всегда был отменный вкус.

– Если ей кто-то угрожает, она может написать заявление, – говорит Кевин после того, как мы обсудили старых друзей и коллег, проговорили планы на ближайшие выходные, а заодно и праздники.

Минуя мой день рождения, мы сразу перешли к Хеллоуину. У Кевина будет выходной, и он предложил в образе зомби-шаманов устроить выступление на Таймс-сквер. Я все еще смеюсь, живо представляя такое шоу, когда он внезапно переходит к делу. На него это не похоже.

– Думаю, она боится, к тому же у нее нет никаких доказательств, – отвечаю я, вмиг становясь серьезной. – Плюс не стоит забывать, что она в положении, а, насколько мне известно, женщины в этот период жизни излишне впечатлительны и склонны впадать в разные состояния. Сам подумай, ее возлюбленного убивают, и в случившемся она винит своего влиятельного мужа. Как по мне, довольно логичная версия, тем более учитывая, кто ее муж.

– Да, Лиам Стивенс – тот еще фрукт. Но ладно, это их семейные дрязги, меня больше интересует Пол Моррис. Ты всерьез думаешь, что это было убийство, а не несчастный случай?

– Сомневаешься во мне?

– Дело это громкое, не хотелось бы лезть в осиное гнездо, будучи неподготовленным.

– Это убийство. Собаку кто-то натаскал или же подменил. И у меня уже есть соображения, кто это был.

– Что у тебя есть? – Кевин таращит глаза, с трудом проглатывая только что сделанный глоток вина.

– Психологический портрет убийцы, ну, и кое-какие мысли по поводу того, как сузить круг подозреваемых, – говорю я, протягивая ему листок с характеристиками.

– Я думал, что для составления портрета тебе нужна серия, разве нет?

– Нужна, но это не значит, что я совершенно бесполезна в расследовании одиночного убийства. Я профайлер, и меня учили доверять своему чутью. А я чувствую – это было убийство.

– Тщеславие? – спрашивает он, читая с листка.

– Сто процентов. Ты только вспомни, какой метод убийства был выбран. Это же целое представление, прилюдная казнь, если хочешь. Такой изощренный и совершенно извращенный способ мог прийти в голову только тому, кто жаждет внимания, славы. Тому, кто устал быть в тени, кто хочет заявить о себе. Что, собственно говоря, он и сделал в тот день, когда искупался не только в крови своего врага, но и в овациях толпы.

– Иногда ты говоришь такие вещи, от которых даже мне становится не по себе, – Кевин брезгливо морщится, складывая мой список и убирая его на край стола. – Кстати, я выполнил твою просьбу и узнал, что этим делом, оказывается, занимается мой хороший знакомый, и, насколько я понял, со дня на день он его уже закроет и сдаст в архив. Судя по всему, он уверен в том, что это был несчастный случай.

– Ну, значит, твой знакомый – слепой осел, потому что Пола Морриса убили! Убили!

– Мерида, не заводись. Я знаю, как для тебя это важно… когда ты занята делом, у тебя в глазах горит огонь, ты вся светишься, и я не хочу гасить твое пламя, но… мне кажется, ты взяла ложный след… уверен, ты еще найдешь свое новое дело… и мы вместе…

– Что? Думаешь, я хватаюсь за это дело только потому, что мне больше нечем заняться? По-твоему, я обманываю себя?

– Не злись, я пытаюсь тебя защитить…

– Защитить? От кого?

– Просто послушай, хорошо? – Кевин поднимает ладони вверх, будто признает свое поражение, но это совершенно точно не так.

Он слишком напряжен и взволнован, чтобы отступать.

И все же я молчу. Скрестив руки на груди, я смотрю ему прямо в глаза.

– Это случилось два месяца назад, то есть у детективов, которые занимались этим делом, было достаточно времени на то, чтобы проверить все возможные версии. Я понимаю, ты, как и все федералы, считаешь сотрудников полиции тупыми ушлепками, но это не так. Этим делом занимается Клаттерстоун, он отличный детектив, настоящий профессионал. И если он считает, что это был несчастный случай…

– Это было убийство! – перебиваю его я.

– Хорошо, я тебя услышал.

– Нет, не услышал, я не сказала тебе и половины того, что ты должен был услышать!

– Я весь внимание, – уступает Кевин, едва заметно качая головой в знак несогласия со всем, что здесь сейчас происходит.

– Кев, ты либо со мной, либо я сама со всем этим разберусь. Да, без тебя мне будет сложнее, но…

– Никакой самодеятельности. Я тебя слушаю. Убеди меня, – предлагает он со скептической улыбкой.

– Убедить тебя? – прыскаю я. – Хорошо, давай попробую. Во-первых, я читала заключение кинолога, который лично подбирал Полу питомца и какое-то время занимался его дрессировкой. У него была возможность снова увидеть собаку после случившегося, и он убежден в том, что Рокки не мог сделать этого, невзирая на свою генетику. Не все животные агрессивны, как и не все люди наделены интеллектом. Увы, вот она, правда нашей жизни. Собаку натаскали либо просто подменили, но твой отличный детектив либо отверг такую возможность, либо не смог найти способ это доказать. Во-вторых, как ты уже знаешь, у него была интрижка не просто с замужней женщиной, но с женой своего главного спонсора, и не какого-то олуха, а Лиама Стивенса. Ну как, убедила?

Кевин разочарованно вздыхает, подаваясь вперед. Поставив локти на стол, он проводит пальцами левой руки по линии подбородка, и, хотя расстояние между нами заметно сократилось, проходит не меньше минуты, прежде чем он решается посмотреть мне в глаза.

– Ты упускаешь один важный момент: где доказательства? Мне нужен не только психологический анализ и разного толка гипотезы, но и веские улики.

– А труп Пола Морриса тебя не убедил?

– Это мог быть просто несчастный случай.

– Хорошо, я тебя услышала, – отвечаю я. – Тема закрыта.

– Ты меня за идиота принимаешь? Мы же оба знаем, что ты так просто не отступишь.

– Тебя это уже не касается. Мне не нужна нянька.

– Я прекрасно понимаю, что движет тобой сейчас. Понимаю, как важно тебе за что-то ухватиться, чтобы устоять на ногах, чтобы не провалиться в пропасть своих воспоминаний, но…

– Все, хватит. Я не хочу это слышать. Ты не мой психолог, чтобы лезть ко мне в душу, – отвечаю я, поджимая губы.

Сердце учащенно бьется в груди, я не ожидала от Кевина такой импровизации.

Он не сводит с меня глаз, но не пытается продолжить свою мысль. Я смотрю в сторону, стараясь сфокусироваться на какой-то афише, но картинка дрожит, и я закрываю глаза. По щеке скатывается слеза.

– Я попробую достать материалы дела, и тогда посмотрим. Дай мне пару дней, хорошо?

Я молча киваю. У меня нет сил что-то говорить.

8

Глава

Кевин довозит меня до дома в тотальной тишине: ни одного вопроса, ни одной шутки – ничего. Остановив машину прямо у входа в дом, он глушит двигатель, очевидно желая прервать наше изрядно затянувшееся молчание, но я дергаю за ручку и выхожу на улицу.

Прохладный осенний воздух стремительно освежает мысли. Я делаю жадный вдох, чувствуя, как раскрываются легкие.

– Ты так и будешь на меня злиться? – спрашивает Кевин, вслед за мной выходя из машины. – Прости, я не должен был это говорить. Но я правда хочу тебе помочь. Я переживаю за тебя.

Я поворачиваюсь к нему. На лице такая маска боли и сожаления, что мне даже становится его чуточку жаль. Но не настолько, чтобы говорить и тем более что-то выяснять. Очередное ничего не значащее «прости». Люди легко произносят эти слова, а потом снова и снова нарушают свои обещания.

Я тонко улыбаюсь, после чего обхожу машину и встаю прямо перед ним.

– Спасибо за этот вечер, – говорю я и, привстав на носки, быстро прикасаюсь щекой к его двухдневной и изрядно колючей щетине, поцеловав воздух рядом, я решительно взбегаю по ступеням крыльца и, не оборачиваясь, вхожу в прохладную утробу дома.

Я поднимаюсь к себе, хлопаю дверью и тут же закрываю все замки и, разумеется, щеколду. Небрежно вешаю сумку на крючок у входа, три шага – и я уже на кухне. Открываю холодильник и наливаю себе бокал белого сухого.

Обычно я так не злоупотребляю, ведь за ужином мы с Кевином уже выпили бутылку вина, но мне нужно еще. Мне нужно смыть горечь с языка и потушить ту злость, что неистово клокочет в горле. Щелкаю пультом, но, вопреки обычному распорядку, включаю альбом «Романтический 2014», а не очередной скандальный телеэфир от Синди Вуд.

Фирменный голос солиста группы Imagine Dragons приятно ласкает слух, заглушая все посторонние звуки дома, пытающиеся окончательно расшатать мою психику. Я особенно уязвима, когда так напряжена.

Закрываю глаза и делаю внушительный глоток вина, плавно покачиваясь из стороны в сторону в такт музыке.