Роман без «Алкоголя»

© Игорь Матрёнин, 2024

Роман без Алкоголя, или Достояние Республики

Если бы мне сказали, что я когда-нибудь соберусь всеми своими старческими «малосуществующими талантишками» и засяду ваять второй том моего «и без того бессмертного трудищи», я бы гомерически, героинически, а также героически расхохотался бы вам в ваши недоумевающие невинные личики. Без защитной, «противоинфекционной» маски, кстати.

Но буквально через пару-тройку месяцев суетного, трагикомического и престранного издания моей милой книжули накопилось столько новых «мыслей об жизни», пьяных и полутрезвых строчек на пыльных пакетах, покрывающих мой виниловый «вертак», на крышках коробок из-под «сидишек» (изнутри и снаружи, между прочим), что я покорно и совершенно незаметно для себя самого вновь засел за сладостно-болезненную, очень похожую на алкогольный крючок, работу…

Назвать свой новый громоздкий томище я решил самонадеянно «Роман без «Алкоголя». Ну, в самом-то деле, я всё ещё не теряю надежды прийти к внезапному дзенскому щелчку в своей нервной душеньке и продолжить окончательную фазу моего земного существования абсолютно «сухим». Правда, поговаривают, что в пресловутом дзене-то это как раз и совершенно неважно – прозрачно трезв ли ты, иль «беспросветно выпимши».

И ещё решил я, открыв свежую, полную приключений страну «Алкоголию», не начинать сразу с эффектных козырей, а пусть оно всё течёт по мере появления современных, да актуальных моих заметок.

Короче, с самого бреда. Вот прямо с самого «разбредного бреда». Итак, знаменитый пролив, открытый великим русско-датским дядькой Берингом, через который каким-то непонятным науке чудом понапрыгали из Сибири на Аляску и вообще шустро разбежались по всей Арктике крохотные эскимосы. И напротив, крайне неприятный жирный нацистский элемент Герман Геринг. Хотя, лётчик, говорят, был просто чёртов асс. Морфинист, бабник, параноик. Короче, прекрасный человек, прекрасный. Даже сам паскуда Адольф лишил его за преступные понты в сорок пятом всех диких званий и величий, исключил из партии и напоследок элементарно посадил. Беринг – героический мореплаватель. Геринг – садистический лётчик. А если б тот секретный пролив так и не открыли бы в далёком восемнадцатом веке? А слепо шныряя по морозным облакам, наткнулся бы на него небезызвестный наш бутуз Герман с нарушенным обменом веществ? Герингов пролив. Вот именно так он тогда бы и назывался. Ну как вам сия мрачная сага от безумца Игорёши? Нет, в дурку не согласен. Сразу предупреждаю – буду драться. И даже кусаться. Болезненно и бесконечно.

И вправду, героиновый бред какой-то вышел. Не серчайте – сознание-то затуманено. Философскими размышления о бренности сущего. В основном. А я, знаете ли, за свои экзерсисы шизофренические дворянского титула-то и не жду. Будешь юзать героин – тут же станешь дворянин. О, как я выдал! Отбрил просто! Ладно, сам знаю, что лажанулся. Зато я! Зато я.

Достояние Республики – так меня почти ласково назвала одна красивая немочка со странным именем Кисуня, откуда-то прознав о моих мифических похождениях, да шалостях по дамской части в пресловутом магазинчике «Репаблика». Да, эта непростая девочка бывает порой необыкновенно остра на язычок и филигранно точна в хирургических формулировках.

Вы ведь не опозорите себя и не ляпнете на людях, что и слыхом не слыхивали об одноимённом крутейшем китче из СССР «Достояние Республики»? Кстати, одного года рождения с «сиятельным» мною. Гадайте какого? Ах, интернет-интернет, никакой, ну самой вот жалкой «информашечки» не спрячешь от тебя, всепожирающее монстроподобное создание.

Ну что же, возможно, я пока ещё и не собрался всеми своими старческими «малосуществующими талантишками», но крохотный, нетвёрдый шажочек в сторону второго, крупногабаритного томищи, не без понятной неловкости, но уже проделан.

А неловкости… Я ж тока с Ямайки, поймите, потряхивает, штормит и всё на вторую растаманскую долю. Ибо Роман, вроде как, почти без Алкоголя.

Сладкий ямайский дым и дикие самокатчики Отечества

Робко прогуливаясь после панковского набега на далёкий остров Ямайка, а также последующего лютого выхода из запоя, я еле увернулся от двух диких самокатчиков. Дурацкие самокаты эти были вполне одинакового размера, а вот седоки габаритами – весьма различны. Это был жокей-папа – рослый обалдуй. И его крохотный, крайне зловредный сыняра с весьма обозлёнными глазками. Они вихрем вывернули откуда-то слева, и я еле увернулся от их «замечательного» тандема. Относительно нестарый папашка почти истерически голосил следующее (чем меня, признаться, немало поразил): «А настроение у тебя плохое, так это от того, что ты очень долго в телефон играл. И я, если честно, даже боюсь теперь с тобой домой возвращаться…». И как вам эдакое? Поганенький отпрыск уже в таком юном возрасте был вполне законченный домашний тиран и фашист. И также, вероятно, крайне опасный энергетический вампирюга. И задерганный папашка ведь ни капелюшечки и не шутил – он реально жутко боялся возвращаться домой, предвкушая неслабую травлю взрослой части семейства. А может, и их маниакальная мамашка-жёнушка, а то и кошмарная тёща были с малолетним подонком заодно?

«Паранормальная малыша» от бешенства, вызванного словами затравленного папочки, аж чуть не потеряла равновесие и, криминально наклонившись вправо, явственно царапнула металлическим «надкрылком» бордюр. В накалённую эмоциями атмосферу от трения предметов полетели футуристические искры. Мелкий бесёнок рванул вперёд, а трусиха-папаша покорно и суетливо «затрусил» вслед.

Тяжёлый диалог не прекращался, и поэтому я грамотно решил задержаться возле заледенелой уже остановки, и чуток перехватить воздуха. Я пока ещё не был готов к таким тектоническим сдвигам в умиротворённом было сознании. Я пока привыкал к сырому и недружелюбному моему отечеству после дурманящего растаманского дыма сладкой Ямайской чужбины.

Живая природа магазинов «Пятёрочка» на четвёртый безалкогольный денёчек

На четвёртый, почти уже сладостный денёчек «выползания» из общероссийской нашей беды-бедушки, я почти с удовольствием побрёл к магазинчику за пивом «непьющему» нашему гитаристу-бородачу. Я благостно топал, с удивлением вдыхая такой вкусный и нежный свежий ветерок – не выходил из дому я около двух недель страшного средневекового моего угара. Бодрый пожилой дядечка в цветастом, словно почти скандинавском каком-то спортивном костюмчике, такой же бравой европейской шапочке с помпоном и странным чехлом-кейсом за спиной, трусил впереди меня. По-моему, в кейсе у него была валторна. Ну, вот так вот мне показалось. На лихой односторонней дорожке, где на переходе «почему-то» никогда не останавливаются и не притормаживают передо мной подлые, полные презрения ко мне автомобили, «скандинавскому» дядьку тут же непостижимым образом уступили дорогу. Я моментально осознал чудесный «подарок судьбы» и тут же пристроился «в кильватере». И преспокойно проскочил! Да, мне сегодня определённо везло.

Как я уже откровенно докладывал, купить было необходимо пивка, для «сами помните, кого», кусок самого дешевущего мыла и такую же зубную пасту. Тут, в «привилегированной», крупненькой такой «Пятёрочке» необыкновенное везение как будто бы тоже продолжалось – зубная паста аж за сорок девять рупчиков, шутка ли! Уже было, затрусив за остальными благоприобретениями, я всё же каким-то сверхъестественным чутьём почуял непреодолимое желание «пикнуть» – в смысле, проверить реальную цену небесного дара на громогласном аппаратике, что так унизительно для робкого проверяющего, громогласно вещал на весь злорадствующий магазин что-то вроде: «Сто. Шестьдесят. Восемь. Рублей. Со. Скидкой. По Акции!!!!». Как бы зловредно указывая на очередного голодранца (хотя, на первый взгляд и прилично одетого), мол, «смотрите-ка, смотрите, вроде в очках и шляпе, а копеечное выискивает». Более обеспеченные окружающие мещане очень радовались, пряча уничижительную ухмылочку в немытый пол.

Шестьдесят девять, не хотите! Просто какая-то поза непристойная из забытой в веках развратнице «Камасутре». Вожделенное пивко преподлым образом оказалось за «кошмарные пятьдесят четыре» вместо заявленных манящих «тридцати восьми». И лишь только фигово моющее, но приемлемое для босяков мыльце оказалось честно восемнадцатирублёвым. Его, родимого и единственного, я и забросил в монструозных размерах, плетёную металлом тележку.

А необходимо отметить, что, разумеется, всенепременным манером в торговом зале присутствовало приличное количество «почихушников» и «кашлюнов». Они, «словно неожиданно» постреливали из-за всевозможных углов, хитросплетённых закутков и прочих торговых рядов. Я ловко пригибался, старательно припадал, падал и даже полз по-пластунски. Но полупьяный старикан с немытыми паклями-волосами, нечистым щетинистым рылом, удручающим перегаром и клюшкой в обязательной изоленте, всё же подло настиг меня. Я спуртом ринулся к кассе, надеясь опередить грязного дядю, ибо он обязательным образом был должен задержаться у винных полок.

Фигушки. Так очаровательно хорошо всё не бывает. У самой крайней от ряда с бухлом кассе некая пожилая, но эдак «интеллигентски молодящаяся тётушка» «благожелательно» посоветовала: «А вот на другой кассе всего один покупатель, так туда и… Пожалуйста…». По своей идиотической привычке быть некстати вежливым, я натянуто улыбнулся и понуро отправился на указанное местечко, и. Ну естественно – за мной моментально пристроился тот самый небритый, немытый, перегарный и кишащий бациллами клошар с «импровизированной тростью». Я обречённо принялся подавать «чумным императорскую длань», словно сам великий карлик Бонапарт.

Но не это пренеприятное событие было в сей момент самым гадостным. Я внезапно заслышал визгливый оклик: «Девушка, девушка!!!». Я сразу узнал этот «интеллектуальный голосок». Но вида, естественно, не подавал по понятным причинам – один взгляд на голосившую, и всё – ты непоправимо «зашкварен». Гей, гомик и пидарас. «Девушка, де-вуш-ка!!!!» – мерзкий ноющий тонкий голосок заметно повысился в тоне и в раздражительности – его почему-то не слышали и не замечали. Наконец, писк превратился в совершеннейший истеричный визг, и престарелая мегера в берете подскочила ко мне и, схватив костистою лапой за предплечье, просто-таки потащила меня к своей, а теперь уже и моей кассе, одновременно голося военной сиреной: «Девушка, девушка, это не вы оставили?!!» – указуя на стеклянную банку консервов такой непотребной цены, что я не приобрёл бы даже после сказочного наследства от дядюшки Ротшильда. «Нет, это не моё. Вы ошиблись» – неприязненно процедил я сквозь зубы. Мой вполне баритонистый тембр несколько обескуражил «невсебешную» фурию, и она несколько сконфужено залопотала: «Ой, вы, наверное, юноша. Просто с длинными волосами, и я подумала. Извините». «Да, я юноша. Да, вы ошиблись. Ничего страшного. Да, у вас железная логика, если с длинными волосами, значит, без вариантов девушка. Вы абсолютно правы и невиновны в своём ошибочном выводе».

С одной стороны, я без сомнения находился в определённом выигрыше, явно чахоточный полубомж оказался на безопасном для здоровья расстоянии. Но с другой. Вся эта разномастная кодла, что пристроилась за мной в пролетарской очереди явно предвкушала и даже жаждала бесплатного средневекового представления. Я же, еле сохраняя нелепое в моём положении английское достоинство, стоял «аристократическим лордом», красный как рак и глупо скрестив руки на груди. Да ещё нерасторопная кассирша, как нарочно, неправильно посчитала мою мелочь с паперти, то требуя, то смутившись, возвращая лишний рубль. Плебс, хоть и радостно лыбился, но рассчитанного «скандалиссимуса» всё же не случилось, и я степенно удалился, едва не ударившись в «тормознутые» двери на фотоэлементах.

«Глупая ты престарелая тётка, где ж ты видела такую плечистую, хоть и худую девушку, чокнутая ты дура» – так по-христиански и всепрощенчески ласково размышлял я, «психически» неся в дрожащей «от нервности» лапке здоровенную зелёную авоську из «Ашана» с крохотным кусочком мыла по проклятой этой нашей «акции».

Оставались пресловутые пиво и паста. Делать было нечего, и я истово двинул к очередной «Пятёрочке», той, что поменьше и несколько роднее. Каковы были её расценки на зубную пасту и пиво мне уж и не припомнить, так как я был обескуражен диковатым зрелищем. Мужичок, годиков определённо повыше средних, явно засланный своей супружницей за провизией, был чрезвычайно и даже чересчур благовоспитан. Он неловко продвигался с увесистым кульком с провиантом от кассы к выходу, одновременно неуклюже толкая ненужную теперь тележку. И вот тут-то его и подвела чрезвычайная и даже излишняя «интеллигентность на три копейки», очень, знаете ли. Показная. Даже, пожалуй, показушная.

Есть такие люди, которые, за чтобы они не брались и не принимались, всё делают, словно мамонт в зале ваз Музея Востока. Иногда таким бывает и ваш покорный слуга. Но только лишь иногда. А вот этот сорт гуманоидов просто заклят, заколдован и проклят сей тотальной неповоротливостью, неуклюжестью и, вообще, всё у них невпопад и невовремя. Так вот. Завидев вдетые друг в друга линейки тележек, приготовившихся покорно принять горы покупок, он принялся старательно пихать свою в тот ряд, где, по его мнению, явно одной и не хватало. Это у него получалось крайне неважно. Тележка-бедолажка непрерывно выскакивала предательской пулей из непокорного отверстия своей недовольной товарки. Тогда упрямый полноватый дядёк краснел от неловкости, покрывался нервным потом, но неотступно продолжал своё неблагодарное деяние. От отчаяния и уже истеричных каких-то своих толчков, он принялся весьма амплитудно разворачиваться всем своим полноватым туловищем. При этом он уже психически разворошил все стройные ряды тележек, свой же ряд он просто разворочал и раскидал напрочь так, что все тележки его «взлётной полосы» разлетелись и укатились по всему предбаннику магазина. Мало того, при всём этом «интеллигентском» жесте помощи «несчастной челяди», он нещадно задевал и даже просто лупил уже окружающих и даже в страхе уворачивающихся женщин, детей и стариков огромной своей авоськой со снедью. Ему было так страшно стыдно, что, полагаю, это был самый кошмарный миг его маленькой жизни. Его стало невыносимо жалко. Но он всё равно продолжал своё патологическое представление. Глазеть на самоунижение бедного существа было крайне неприлично, но я был вынужден это делать, так как он перекрыл все возможные и невозможные проходы в царство гастрономии. Наконец, выждав, когда временная брешь всё-таки появилась, я отчаянно юркнул вовнутрь.

Тут меня ожидало новое комическое приключение. Две нахальные и крикливые сикухи вызывающе хаотично шлялись по народному гастроному. То есть, чисто визуально они могли запросто потянуть и на четырнадцать, но полудетское «лолитское» поведение упорно указывало на то самое молоко, что на дерзких губах явно не обсохло. Явственно противоестественное акселератское развитие и разгулявшиеся, не совсем оформленные хулиганы-гормоны заставляли этих недодевушек уже быть совершеннейшими кокетками. А посему, завидев инопланетянина-меня, они тут же принялись голосить ещё громче и заметнее, ещё сильнее размахивать конечностями в каких-то полосатых чёрно-белых гетрах и вообще отчаянно изображать хитрющую «идолшу» всех российских сопливых девочек Билли Айлиш. По залу недвусмысленно распространился аромат дешёвых энергетиков в замесе с табачищем. И тут случилось то, от чего я просто отскочил к соседнему отделу, дабы хорошенько отхохотаться. Одна, с позволения сказать, девчушка нахально и явно напоказ выдал второй, что ненамного скромнее: «Ты чё ходишь, как от бутылки беременная?!». И, разумеется, обе вульгарно, но не без ПТУ-шного обаяния, заржали хулиганским дуэтом. Потом они ещё долго выбирали какие-то хрестоматийные «чупа-чупсы», химические резиновые конфеты, не переставая, впрочем, зыркать «на прикольного олдового пацана», который и купит им сигареты и пиво. Хрен бы я вам чего купил, малолетки вы непромытые! Уроки учить, и в «чат для девчат»!

На «всякий пожарный» я всё же осторожно перебрался на соседнюю кассу, дабы совершенно исключить шанс «встречи поколений» и, счастливо выдохнув выхлопами «адреналин энд сигаретс», выпорхнул на вольную-волюшку.

Вы, вероятно, по обыкновению непрозорливо полагаете, что сие и есть всё, что случилось со мною в затейливой магазке? Не-а. Но рассказец и так вышел шибко безразмерным, а четвёртый, почти уже сладостный денёчек выползания из общероссийской нашей беды-бедушки, это ещё не райские кущи. Так что, передохну чуток, пожалуй, и побалую вас, да и себя очередной порцией посталкогольных зорких наблюдений за окружающей живой природой.

Бесплатный концерт Jay Z, или Хорошо бы странный, только бы не урод

Я попытался оценить себя спьяну одним единственным словом. «Странный» – сказал я немедленно. Ну просто вот мгновенно. Ладно хоть не урод, правда?

Ваше напряжённое молчание меня несколько обескуражило, но пока ещё не обезоружило напрочь. Таить обидки на несуществующего, призрачного оппонента – такой «обескураживающей» привычки я пока ещё не приобрёл. Да к тому же, «загульный» дикий сон всё ещё довольно цепко держал меня за левую щиколотку, и я не мог пока вволю отдаться вымышленным нервным диалогам, параноидальным словопрениям и прочим аргументам с контрдоводами бывалого алкаша-неврастеника. Сон… Сон был крайне таинственен и абсолютнейшим образом бессмысленен…

Итак, я приглашён кем-то «средней влиятельности» на бесплатный концерт «сиятельного» Jay Z. Самое глупое, что сего весьма уважаемого репера я полюбить так и не смог. Какой-то он для меня уж слишком напомаженный что ли. И даже беспрерывный поток непотребного чёрного мата, плавно вытекающей из миллионерской аккуратной глотки, у него тоже изрядно приправлен дорогим итальянским парфюмом. Valentino Uomo, мать его, за «загорелую» ляжку. Короче, сам не пойму – то ли злостная халява, то ли надоевшая уже давно самому себе изнурительная вежливость, но, блин, я на почти бесплатном концерте Jay Z. На законный вопрос моего верного читателя, невероятным образом осилившего первый, «бессмертный» мой том, мол, «а чего почти-то», отвечаю откровенно. Моим улетучившимся из запьянцовской зыбкой памяти благодетелем мне было поставлено идиотическое, можно сказать, унизительное условие: «Короче: провожу тебя, но если в зале будет в этот вечер меньше тысячи человек, то охраны стерегись – выведут! Ну а если на «гангста Зи» притащится полный московский «биток», то расслабь булки, никто шмонать не станет, черномазики-охранники на всё будут взирать сквозь пальцы в золотых своих перстнях…».

В общем, протискиваясь сквозь бредовость ситуации и потные тельца отплясывающих и покачивающихся «фанатствующих», я, наконец, «залицезрел» разряженную сцену в праздничных психоделических огнях. На традиционном возвышении «гоу-гоу» выделывала всевозможные зазывные сугубо негритянские «па»… маленькая белая неформалочка, явно провинциального среднерусского пошиба. Это немного смущало. Зато за горой вертушек, контроллеров и «прочего непонятного», торжественно возвышалась серьёзная, крупная и стильная негритянка ди-джей. Рубилась она отчаянно, однако, не теряя расового достоинства – сексуальная, средних лет, суровая, но и странным образом, не без игривого кокетства. Все прославленные артисты, за исключением облачённого в до тошноты элегантный костюм маэстро «Зи», поголовно вырядились в растаманские пёстрые тряпочки. Да и вообще, со сцены тянулся явственный «дымок» ганджи такой густоты и плотности, что закружило и мою, из без того дурную головушку. Со стороны расслабленно внимающей аудитории бил приветственный дух дешёвого алкоголя и таких же препоганеньких энергетиков. В общем, единение присутствовало. И модно имело место быть.

Да! За каким-то хреном «на чёрных подмостках» присутствовал здоровенный негритянский вождь с копьём. Чего он там делал и что, так сказать, «олицетворял», было совершенно неясно, да и, собственно. Наплевать.

В зачумленном зале кружили какие-то ритуальные хороводы, выстроившись извивающейся юркой змейкой, наиболее «продвинутые» зрители. Я, было, глупо присоединился к оным, но быстро потерял интерес ко всему окружающему вообще и мерно и гладко перекатился в другой, параллельный, очень характерный для четвёртого дня запоя, сон.

Участие в изнурительном «реалити-шоу» я прошёл достойно. Теперь я мог робко посмотреть в глаза «тому самому гениальному продюсеру». Я осторожно сиживал на стульчике в центре не слишком выдающегося помещения, меня окружали довольно доброжелательные режиссёры, гримёрши, операторы и прочий киношный развесёлый сброд. «Гениальный» же пристально «зекал» мне в глаза, восседая напротив за «хай-тековским» неприличным столом. Разбор моей многострадальной и почти забытой «Лёгкой эротики» шёл уже второй час. «Продюсер-убийца» планомерно исковеркал уже почти каждую строчку, превратив мою, по теперешним временам совершенно невинную песенку в калечного, запуганного монстрика. «В общем, вот как-то, вот так. Вроде получше, получше.». После первого же моего ехидного словечка в свою защиту, мой карикатурный начальник немедленно швырнул мне в дерзкую личину что-то вроде «да пошёл ты, ещё, бл…ть, и вякать пытается, да катись в свой Нижний убогий», и собрался было с презрением ретироваться. Но окружающие милые киношники странным образом наперебой начали меня защищать, наивно суя в перекошенную физию телевизионного босса какие-то мои фотки в глянцевом «Классик Роке», невероятные видосы, где я лихо играю на барабанах и трубе (!), и перечисляя мои невообразимые достоинства прирождённого звёздного шоумена.

Блин, я проснулся просто с кретинской самодовольной улыбкой. И тут же ощутил знакомые карающие флюиды садиста-запоя. Ну и урод же я всё-таки, обещал же всем сурово осуждающим, что никогда это пакость не повторится.

Странный? Хорошо бы странный. Только бы не урод.

Только не о Ямайке, чувак…

Я не собираюсь многого рассказывать о Ямайке. Слишком уж до фига развелось неуловимых, мать их, блоггеров, а также блоггеров известных, блоггеров рок-звёзд и прочей полупакости. Я уж не говорю о доморощенных писаках, с их пугающими орфографическими ошибками и повторяющимися, набившими оскомину стереотипами родины гения Боба Марли.

Скромно молвлю одно – мне там было хорошо. Беспрестанная любовь с моей ласковой Кисуней, правильная музыка волшебников Lee Scratch Perry и Kiddus I, обилие ямайского бодрящего рома и благостные воскурения «сами знаете, запрещённого чего», ну это ли не идеально подходит вашему чокнутому «аристократу поневоле»?

И навязчивые приставания обдолбанных торговцев одурманивающим всех калибров и сортов и переодетые, частично подкупленные, частично завистливые полисмены, комично высовывающиеся то там, то сям из-за лубочных пальмочек – вся эта повторяющаяся из поездки в поездку кутерьма известна каждому культурному отдыхающему. Короче, нету тут никакого хвалёного ямайского «лигалайзу». Смаковать, да вкушать «запретное» вначале приходилось с оглядкою на уютном балкончике, и только потом, изрядно освоившись и расхрабрившись, прямо на вечернем, предзакатном пляже под каноническую курочку «джерк». «Вавилон», как с пафосом клеймят полицию и вообще власти с проклятой Америкой матёрые растаманы, нас не засёк. А мы всегда в загранке с моей рыжей панкушкой были везунчики…

О, как же милы и разговорчивы были две колоритные чернокожие лесбиянки из скучноватой Канады – крепкая и суровая мадам за сорок и молоденькая, худенькая, словно местный тростник, симпатичная подружка её Наташа. Бог мой, они совершенно понятия не имели, кто такие эти «неведомые-неизведанные» Rush, Guess Who и Нил Янг!!! И только уж «наугад, как ночью по тайге», осторожными шажками нащупывая через двусмысленных девочек-лапочек Alanis Morissette и Joni Mitchell, мы, счастливо хохоча, наткнулись на общие музыкальные островки – они ведали-таки, кто такой старый дядька Леонард Коэн, гип-гип, ура!!! Да и то, собственно, потому что фантастическую его «Hallelujah» ловко перепела главная канадская «лисичка» k.d. lang. Вот уж с ней они были знакомы на все сто шестьдесят «розовых» процентов! А впрочем, таких очаровательных и добродушных лесбияночек я не встречал ни до, ни после сего пикантного знакомства. И разумеется! Бейте шибче, барабашки! А как вы думали – наш Алкогольный шедеврик «С кем угодно» упорхал с моими нежными «лесби» на родину бессмертного хрипуна Брайана Адамса!

Жаль, конечно, что не удалось душевно «взалкать» по кружечке «международного пенного» и паре огненных «шотов» с тем весёлым придурком-американцем, что деликатным манером и крайне участливо предложил сфотать нас, разморённых изобилием и измученных выгибанием конечностей и тушек при бесконечных наших «селфи», русских. Сфотать сфотал. И рванул стометровку с дорогущим Кисуниным мобильным, стоимостью в небольшую квартиру в городе Пермь. Стометровка, к счастью, оказалась фальшивой – добродушно ухмыляясь своей грубоватой шутке, он вразвалочку вернулся и с галантным поклоном «возвернул уворованное». Эх, как бы я сладко «дёрнул» с ним «за мир во всём мире» и за «международное положение рокенрола»… Это оказалась самая счастливая, удачная и нежная наша фоточка с моей ласковой девчонкой. «Сэнкью вери матч», как говорится, мой далёкий, пузатый, немолодой, но такой обаятельный американский побратим.

Побратимы же с ямайской чужбины оказались гораздо более корыстолюбивыми и прозаическими. Впрочем, мой, так сказать, личный «дилер» оказался вполне безобидным и уступчивым чуваком – скостил мне пять баксов «за счастье» всего за один стакан халявной «колы» с нашего бара. И чего им далась эта сомнительная приторная водичка, символ достатка, что ли? Американская, растак её поперёк, мечта. А вот второй «растаманин»… Он был уличный, то бишь, прибережный музыкант. Дредастый, чёрный, как кукушка, жилистый и приставучий. Я-то, понятное дело, часам к шести вечера принял на грудь и прочие части иноземного «бледнолицего» тельца столько, что давно уже хотелось плясать, горлопанить и бренчать на различных музыкальных инструментах. Я вполголоса напевал эпическую «Exodus» от великого Бобушки Марлюшки, как к нам и подкатил этот голосистый (без ироничной, впрочем, байды) типчик. И тут же подыграл, заголосил, копируя божественного Марли, почище твоего Винокура. Я, обрадованный появлением брата-музыканта, радостно подтянул банальным, но пока ещё крепким вполне унисоном. Меня, правда, несколько смущали странные знаки и негромкие бормотания моего «надёжного поставщика», и я с трудом, но всё же, с неудовольствием догадался – мол, все песенки, даже совместно спетые, только за звонкую ямайско-америкосскую денюшку.

Но было поздно – развесёлого Игоряна понесло. На пару были задорно исполнены «Rastaman Vibration», «Legalize It» и что-то ещё, и, наконец, ваш неисправимый обалдуй испросил у хитроватого островитянина его экзотический инструмент. Строй был ужасен. Непонятен. Загадочен. Короче, гитара была расстроена так, что отстройке не подлежала даже с ушами дядьки Моцарта. С невероятными, титаническими усилиями, через нечеловеческое опьянение я всё же поймал нужный тон и так лихо сбацал «La Bamba», что меня даже снимали на мобильник иностранные дамочки, клянусь! Правда, хотел ли я бы сейчас увидеть это «примечательное» видео, я очень даже не уверен. Как бы то ни было, я закончил свой ямайский сет под «одобрительный гул толпы», небрежно вернул раздолбанную гитарку темнокожему хозяину, дружески похлопал его по каменному плечу с комплиментарными словами: «Грейт войс, мэн», собравшись победно утопать за добавкой, как. Ямайский «френд» непонимающе смотрел на меня. И через мгновение горячо залопотал про какие-то их вечные «типс». Блин, чувак, какие нах…й чаевые, мы же прекрасно провели время – ты музыкант, я музыкант, с разных сторон древнего нашего шарика, попали в общие нотки, а ты про «типсы» свои некрасивые. Да и не было у меня с собой этих чёртовых «типсов», что я их с собой каждый раз на пляж обязан таскать?!

Одним словом, обещав забашлять «черноголовому маэстро» попозже, я чуток раздосадовано потащился «в келью». Святое торжество было чуток сбито грубой реальностью. Сладкий дымок заграницы развеял мои, да и моей душеньки, печали. И пряным вечером, наткнувшись на уныло ползущего к дому ямайского лабуха, я добродушно гаркнув «оу, мистер грейт войс!», от души вручил ему обещанные несколько баксов. На что мой музыкальный мучитель тут же выхватил из пёстренькой своей котомочки какой-то самопальный диск, нарезанный на болванке и долго и нудно объяснял, что это его студийная демо-запись, которую он мне жутко желает всучить за восемь «бакинских». Тут уж «ангельское московское» терпение моё иссякло, и я предельно вежливо, но решительно отказался от счастья обладания «сиим творчеством». Блин, вот ведь липучка ямайская! Более я с местными музыкантами не «джемовал» и, в принципе, старался подобным общением манкировать. Я, блин, за искусство, за единение душ и вообще. А монет я и так могу подкинуть. Только вот уж лучше задастой кокетливой горничной, что так мастерски плетёт белоснежных гусей из вафельных полотенец. Ноу проблем? Яман!

Кстати, местные «товарищи» вполне запросто обходятся этими двумя выражениями, сильно перещеголяв знаменитую Эллочку-людоедку. И утомительно базарят исключительно о Ямайке. Чем набивают жуткую оскомину у окружающего праздного элемента. Например, у меня. А посему, по прилёту из знаменитой страны укурков, я немедленно «соткал из воздуха» милую песенку «Только не о Ямайке, чувак.».

И ещё. Одна странная история, и «яман»! То есть, извините, шабаш. Не поведать никак не могу, ибо пропадёт же забавно-жутковатый случай.

Очнувшись среди душноватой заокеанской ночи, я с умилением увидел, как счастье моё мерно посапывает, намаявшись на экзотической чужбине. У меня же сон отбило безвозвратно. Справедливо решив наведаться в ночной бар (хотя в номере каждый новый денёчек великий Джа посылал четыре литра бесплатного разномастного бухла высшего качества в минибар), я отправился в полуночный мир подсвеченных бассейнов, стрекотания незнакомых созданий, и вообще, неожиданных приключений.

Воздух ямайской свободы не играл со мною никаких «плейшнеровских» шуточек, он был свеж, изящен и сладок. «Ловко» пробежав по бортику бассейна, я чудесным образом не плюхнулся в ночную хлорированную субстанцию и, обогнув помпезный спящий ресепшн, оказался наконец-то у моего самого разлюбезного душе и сердцу местечка – ночного «спорт-бара». Предвкушая неспешные ромовые «шоты» и благостные закусывания пластмассовыми гамбургерами и хот-догами, я неожиданно похолодел.

В мой милый и уютный барчик вошли, нет, ворвались, нет, пожалуй, вломились четверо огромных и высоченных существ. Как бы мне вам их получше, да поживописнее описать. Вы помните здоровенного, пугающего и тоже «дредастого» монстрк)гу из фильма «Хищник» с обалдуем Шварценеггером? А ужасающих орков из занудного «Властелина колец»? Ну и славненько. Короче, если скрестить этих малоприятных сущностей, то на выходе и получатся эти самые чёрные ребятушки, что пожаловали в гости к запуганной тётушке-барменше в годах.

А нужно обязательно заметить, да заострить внимание любопытствующего, надеюсь, читателя, что огромные, злые, покрытые кровавой сеточкой глаза «гостей из ада», были явно дурно, нехорошо и совсем плохо по-героиновому размыты, пробиты, да и наличествовало «остальное всё», что в данном моменте распада сознания положено. Они общались каким-то просто звериным приглушённым рычанием, о членораздельной речи от этих скотоподобных упырей можно было и не мечтать. И! Я не шучу и не вымучиваю выдумок. У двоих из них в руках были пистолеты, у остальной сладкой парочки тоже явно в карманах «кое-что» топорщилось. По разноцветному, грязноватому тряпью на них можно было совершенно не гадать на знаменитой кофейной гуще «Blue Mountain», что это вовсе никакая не полиция из далёкого столичного Кингстона, и уж, конечно же, никакие они не «сотрудники отеля» с ночным инспекционным визитом. Припёрлись они сюда «убивать и грабить».

Как нарочно, только накануне этой очередной моей бредовой выходки я «счастливо» вычитал в интернете, что Ямайка занимает чуть ли не первое место. По количеству самых жестоких и бессмысленных убийств. От сего, не к месту возникшего воспоминания, на душе «заметно потеплело».

Неизвестно чем бы закончилась эта фантасмагорическая катавасия из кошмарного сна наяву, если бы престарелая, побелевшая вмиг от неизбывного страха барменша не спасла ситуацию, наш домашний барчик и одного полуночного бледнолицего волосатого дрища. Она, будто наша, родная до боли русская тетёха в момент гестаповского налёта, судорожно замахала на них руками, словно по-бабьи умоляя, и залопотала на своём нелепом сленге явно что-то, вроде: «Ребятушки, милые, умоляю, не губите! Уходите, родненькие! Рома налью, поесть с собой, только не губите, миленькие!!!». Громилы с подчёркнутым, сатанинским неудовольствием переглянулись, что-то мрачно снова заурчали и нехотя и очень медленно потащились восвояси. То ли звериным чутьём почуяли они, что старая ведьма нажмёт-таки «тревожную ямайскую кнопку», то ли привиделась им родная мать, которую обижать было ну никак уж нельзя, даже пусть под оглушительным «крэком», но ведь утащились же в свои поганые норы страшные «хищные орки».

Ну а я, немедленно «соткавший из воздуха» милую песенку «Только не о Ямайке, чувак…», закончу своё диковатое повествование о земле обетованной и «вдумчиво» молящихся на культовую фигурку ямайского Микки Мауса – Бобушку нашего Марли. Яман!

Карантинный чих, или Я вообще работать не хочу

Несколько нервно, но в общем, скорее расслабленно подходя к пресловутой «домашней Пятёрочке», я к своему неудовольствию обнаружил рядом неприятно-грязную кучку местных колдырей. Голосили они преувеличенно громко, ибо явно и надёжно были опохмелены с «доброго утречка». Какая нах…й зараза, какая эпидемия, этим мутантам было всё решительно нипочём. Разговор их безмятежный вертелся явно вокруг отсутствия хоть какой-то клошарской работы, и один из них, видимо, самый «ответственный», горячо доказывал, что «работёнка есть, и я даже могу с оной помочь». На что покачивающийся на ветру «главный анархист» компашки неприязненно перебил «жалкого штрейкбрехера» фантастическими по силе и откровенности словам: «Да я вообще работать не хочу! Пошёл ты нах…й со своей работой уё…ской!». Я, разумеется, молчаливо аплодировал в почтении и восторге.

Далее запьянцовские мужички во главе с лихим вожаком в засаленной высокой шапке ожидаемо потащились в чрево манящего удовольствиями народного универсама. Я ещё долго слышал их задорные возгласы: «Вась, ну чего, ещё бутылку брать?! Да не, ты чё, куда больше-то! Пивка возьми! Вот этого, белого!». Помотавшись ещё немного неароматными (алкоголь-пот-табак) обдолбанными привидениями, они несколько разочарованно вывалились наружу. Тут – в тепле и среди разноцветных товарцев различного назначения им очень и очень нравилось. Они были словно беспризорные дети в волшебной комнатке с игрушками, и как же тяжело и обидно было им покидать её.

Я же остался в фантастической комнатухе с различными блестящими финтифлюшками. Как вы сами понимаете, я был в той самой дебильной копеечной масочке, которая ни от чего, конечно же, не спасает. А только лишь приносит массу неудобств, в смысле затруднённого дыхания, обычному гуманоиду, да ещё запотевших стёклышек, ежели ты злостный, закоренелый очкарик, как я. Несмотря на относительное и снисходительное (со стороны Матери Природы, без сомнения) потепление, я был в кожаных чёрных перчатках, как распоследний идиот. Массовый, растак его, психоз, профессиональная геббельсовская пропаганда переколбасили даже меня, матёрого панка и нигилиста. До чего же вы доводите из без того забитых людишек, господа подонки и прочие ублюдоны?!

Итак, вот этими самыми, мягко говоря, не по сезону, перчаточками я скорёхонько забрасываю в тележку то, чем буду осторожно и строго регламентировано питаться ближайшую, скажем, неделю – свёкла в упаковках, репчатый лук прямо так, ряженка в «тетрапаках», водичка в полторашках, короче, прочее «и так далее». И, конечно же, появляется Вечная Престарелая Тётка, что моментально начинает шнырять то передо мною, то с обоих флангов, то преподленько с незащищённого тыла. И маниакально кидать в свою кошёлку абсолютно всё, что я только что счастливо сцапал. Она неприятно юрка, слегка скособочена, с постоянным маниакальным оглядом. Да! Обязательным образом от неё исходит старческий запах… смерти. Да-да, чего зря таить греха – это он, именно этот зловещий, пугающий душок.

Я с отвращением перебегаю от неё в другие, ненужные мне ряды, делаю нелогичные, неожиданные крюки и финты, но эта безумная, вонькая мегера настигает меня повсюду.

И вдруг она внезапно останавливается. Нет. Просто каменеет и цепенеет. Медленно снимает поганенькую, видавшую виды масочку. Появляется её сморщенная, какая-то закопчённая личина. Нос подозрительно начинает вертеться. И! Она оглушительно чихает. Во все стороны. Не закрываясь ладонью.

Ну ладно, почти что неразумные нерусские люди, что заполонили нашу изувеченную Россию. Что с них взять – сельские горные жители, пусть будет так. Как чихала мне чуть не в изумлённые глаза смуглявая шустрая азиаточка, заставляя меня тут же напяливать беспечно забытый карантинный намордник и спешно ретироваться на второй этаж. Или такой же чернявый, тощий, вполне ещё моложавый «восточный элемент», что обрушил на мою, почти обрадованную свободой «безмасочную» душу такой шквал растреснутого кашля с удушливым чихом прямо на свежем «марьинском» воздухе. Бог с ними, они, возможно, и вправду не понимают, что творят – воспитание, знаете ли, «своеобразное».

Но ты-то старая ведьма, ты же явно воспитывалась в нашей советской школе, где ещё учили говорить «спасибо» и мыть руки после уборной! Ты что, совсем тупая? Стащить с себя защитную антивирусную марлю, чтобы сподручнее было чихать!!!!

Ну вот когда ещё я решусь несколько нервно, но в общем, скорее расслабленно, подкатить к пролетарскому нашему магазинчику, дабы пополнить нехитрые «продзапасы комендантского часа»? После сих «трагических» эпизодов, полагаю, не ранее, чем через пару «ентих самых «факин» карантинных» деньков…

Ты как, мадам?

И снова я, плотоядно облизываясь, потащился на упыриху-Горбушку, массово скупать пластмассовые коробочки с цветными картиночками. Новьё. Музямба. На последние «гробовые» бабуленции. А что вы хотите, «граждане, делающие «благородное «фи» – полные дискографии недоступных, казалось бы, уж навеки «Funkadelic», да «Parliament»!!!! Это вам не фунт турецкого изюму. И не фунт дурного лиха. И даже не фунт стерлингов. Это вам гениальный бармалей Джордж Клинтон со своим бродячим выводком музыкантов-собутыльников и бэк-вокалисток «группиз».

Одним словом, бью мохнатой лапкой в остервенении, как голодный котяра, припавший к блюдцу с молочком. Из вагона в вагончик, с двумя нудными пересадками, топ-топ. И вот, по возможности легко выпархивая из очередной электронной дверцы подземного транспорта, ошалело наблюдаю следующую «человеческую коллизию».

Некий, так скажем, «не очень русский» человек с иссиня-колкой щетиной и характерным горным акцентом пытается эдак «нестандартно», но и «по-простому», да нехитро познакомиться с молодой, явно славянской женщиной, очень элегантно одетой и демонстративно неприступной. И что же, по-вашему, он куртуазно говорит? Не-ет, не гадайте, я бы сам не додумался на вашем месте до подобной галантерейности. Забегая перед её неприязненными очами и неприлично учащённо дыша в её фарфоровое лицо, с неповторимым прононсом абрека он торопливо и нахально лопочет: «Мадам, ты как, мадам?».

Бедная «мадам», я думаю, после сего «благородного» приступа на дамское сердце просто «никак». И вроде не улыбнуться нельзя, ну хотя бы вскользь. И модную девушку крайне жалко – ну вот за что ей терпеть подобную наглую деревенщину «с Юга»?

Что делать, я продолжаю свой бесконечный путь меломана. И всё же краем любопытного писательского глаза я вижу, как «чрезвычайно стильная дамочка» не выдерживает «джигитской» дерзости, нервно разворачивается к щетинистому прилипале и проявляет «слабоволие» – что-то весьма экспрессивно высказывает «горному орлу», конвульсивно тряся маленькими кулачками в тонких перчатках. Орёл же, в свою очередь, проявляет «слабовоние» (разумеется, мой авторский, эксклюзивный термин) – встревоженно, пожалуй, испуганно и даже трусливо ретируясь восвояси, не хлебавши, как говорится, солоно.

Ну что же, уже как-то легче лететь к заботливо приготовленным, в ровных, словно банковских стопочках, жемчужинам негритянского фанка. И я даже сладострастно предвкушаю, как я гаерски подмигну чернокожей милашке Бетти Дэвис с обложки её чумового дебютника и «нахально до обольстительности» протяну: «Мадам, ты как, мадам?».

На чёрных крыльях похмелья

Находясь в вынужденном заточении, я счастливо пережил аж три (!) качественных запоя, и всего-то за какой-то жалкий месячишко. Песен же в обозримом прошлом сочинено всего парочка. Детки мои милые, что же вы так нечасто теперь рождаетесь… Но отмечу всё же без не слишком мне свойственного хвастовства, что эти две новорождённые песни получились просто очаровательными. Не, серьёзно. Превосходные две мои дочки.

А вот тягостно разбирая недавние мои дикие заметки, я с приятным изумлением наткнулся на одну строчку, что могла бы стать основой очередной, отличной, пусть и мрачноватой вещицы.

Ну а поскольку былой уверенности в том, что песня из неё выпорхнет диковинной птахой, не наблюдается, пока что нехотя привожу её здесь в прозаическом (во всех смыслах этого слова) тексте. «На чёрных крыльях похмелья». Так это было бы декадентски безысходно. Правда? И даже вроде как печальная мелодия начинает кружиться в дикой моей головушке. Но я же всегда смогу повториться, верно? Это же мои личные строчки, это мои нерождённые пока песенки.

А пока довольствуемся выуживанием странных, совершенно лишённых логики, нетрезвых мыслишек. Следующая болезненная фразочка навеяна, скорее всего, сакраментальным лейтмотивом из «Следствия ведут Знатоки» и финальной, нелюбимой почти никем из фанатов сериала, серии «Мафия». Что, как известно, именно про морфий, «ге́рыч» и прочие нехорошие «искривители». «Мы с тобой за этот морфий отвечаем.». Вместо преступного «морфия», конечно же, когда-то был банальный «город». Бли-ин. А тут вот вспомнил, что навязчивый сей шлягер звучал в шикарной серии «Полуденный вор», а вовсе не в «новомодной «Мафии», и ассоциация не то чтобы разлетелась в пух и перья, но однозначно стала почти неуловимой. Короче, не ругайте сильно, ваш детский писатель совершенно запутался.

Ну что, меньше нужно нежно развлекаться, тем более в одиночку, дорогой Игорёша. Согласен на все сто! Однако тут же измыслил изумительный слоган для несуществующей пока что конторы по профессиональной организации мощных загулов для крайне в них нуждающихся: «Десять дней, одиннадцать ночей. Лучший запой! Всё включено». Даже сам кривенько рассмеялся, несмотря на трёхдневные похмельные корчи.

А то ещё можно открыть эдакий домашний бар для любителей, сука, весьма хорошо отдохнуть с дорогим, благородным, настоящим барским спиртным. Бар «Сучо́нок». Или же вот так: «БарСучонок». С лукавым до ехидства барсуком на празднично мигающей вывеске. Эдакая адская, гремучая смесь из «барчука», «барсука» и «сучонка». Ну и с «блэкджеком и шлюхами», как это повсеместно принято.

У меня, кстати, был испарившийся приятель, что на мою нетрезвую шутку, мол, «если б зарплата у меня семьдесят штук была… да на семьдесят я из проститутского дома не вылазил бы!», он как-то эдак изумлённо наклонил головушку, смакуя изысканный неологизм, и немедленно-восторженно оценил его: «Проститутский дом? Прекра-асно!».

Ну, если уж тихонько присутствовала у нас, уважаемые граждане, пара-тройка шальных словечек за песенки, я припомнил мою давнюю, так и не купленную хитрожопым заказчиком вещицу «Энергия жизни». Ну, типа, что-то вроде такой распоследней глупости: «Энергия жизни – приходи, расскажи мне.». А сегодня же меня поразила следующая моя антагонистическая до преступности трактовочка: «Энергия смерти – приходите, проверьте.».

Вы поймите, родные мои, я лишь потихоньку разминаю усталые, поникшие было плечи, измученные демоническими сущностями Алкоголя. И прекрасно осознаю, что всё «вышенамаранное» пока ещё весьма слабовато, пошловато и как-то. Не слишком умно. Но я упрямо буду творить пока и глуповатое «это». Ведь я так боюсь, чтобы меня снова не унесли эти мои хитрые демоны «на чёрных крыльях похмелья».

Передозировка «Кровавой Мэри» и «солнечным самоумилением»

Вся крайне интересная наша житуха сиречь сплошная передозировка. У кого чем. Сексом, весельем, бухлом, искусством, наркотой, любовью, жрачкой и… собственно «самоею» жизнью. Обхавался баксами. Бывает и такой передозняк.

Я вот в предыдущей неровной главке схватил крепкий, солидный «овердоз» от несмешных рекламных слоганов. И зачем-то выдумал ещё «несмешнее». «Ikea» – лиса Патрикея. На лубочном плакате в полнеба зубастый и до омерзения бодрый старикашка Патрикей (да ещё до сих преклонных лет гадко сластолюбивый, между прочим), которого демонстративно эротично обвивает всем рыжим тельцем, включая пышный хвост, аппетитная лиса. В бесстыжей лисице непременно проглядываются формы и мимика распутной ногасто-грудастой девицы из порно-комикса. Да! И не забывайте, разумеется, откуда выросли эти соблазнительные ножки – из двусмысленного, не очень детского мультика про Лису Патрикевну.

Ну и совсем уж мрачнюжная рекламка. Неожиданный, но порою крайне необходимый филиал небезызвестной парфюмерно-косметической фирмы «Этуаль», занимающийся исключительно. Ритуальными услугами. Тут всё совсем уж просто. «Этуаль – Ритуаль». Бр-р-р… Жутко представить, для чего там их, понимаешь, парфюм, да косметика.

Ну, фик уже с ними, разнообразнейшими передозами. Продолжаю разбирать пугающие заметки с недавних запоев. «Для чё я тут, я уже забыл.» – вероятно, нечто «пространно-философское», да ещё и с примесью дешёвого декадентства, мол, «в этом бренном мире я потерялся в грешных дебрях так, что позабыл своё предназначенье.». Пошлое фиглярство, короче. Но смешно.

«Уже дипломатичный смех» – это вот как раз про предыдущее «смешно». «Смеюся» только над собою, а не над вами, нервные вы наши господа. Да и то ведь осторожно, не в полный голос и с открытою душой.

«Смейтесь и ваще» – очевидно панковский» вариант хрестоматийной фразы из «Барона Мюнхгаузена» нашего киношного разлива. Которая про «улыбайтесь, господа!».

«Это открытая говорильня» – тут я, признаться, сильно призадумался. Но меня счастливо осенило – всё же, хоть чуточку, но себя сам я знаю. Хармсовская альтернатива «тайному голосованию» – вот, что это такое! Радуюсь неожиданной разгадке, словно туповатое, перекормленное дитя.

Далее плавно следует и впрямь уподобление вычурным адептам «Дада», что, как известно, и ратовали извращенским гуртом за возвращение в туповатое детство. «Солнышко открылось. Я просил. И оно есть. Нахмурилось. НАХмурилось». Гм-м-м… Я, как ни странно и удивительно, даже помню это моё благостное состояние на четвёртый день «эстетического загула», когда я действительно экзальтированно просил Великое Светило улыбнуться и засиять. Засияло. Но через пару минут покрылось такими уж зловещими тучами, исчезло совсем, и на несколько мгновений наступила самая чёрная ночь за восемь изнурительных тысячелетий. Нах. В моей взвинченной эмоциями комнатке, кстати, стоял стойкий аромат «Кровавой Мэри для босяков» – тупо дешёвая водка плюс немного забродившего томатного сока.

Вот вам уже «солнечный пафос» слегка и прибит передозировкой знаменитого коктейля от кровавой Марии Тюдор и коварного самоумиления на четвёртый денёк «русского самоубийства». Одним нескромным словцом, как я уже молодцевато вещал ранее – вся крайне интересная наша житуха сиречь сплошная передозировка. У кого чем.

Два экземпляра на Марс, или Моя книга никому не нужна

Я, пожалуй, и впрямь был (да и слегка теперь тоже) до паранойи зациклен на своей пресловутой книге. Книге, которая оказалась никому не нужна. Знаете, как это страшно? Когда тебе мнится, как ты магически поразишь ну хотя бы ту сотню родных и близких, в чьи любопытные руки она попадётся. Она, моя красавица, нафик никому не нужна. Даже мне. Вначале я с энтузиазмом насиловал различнейших знакомых и незнакомцев на предмет покупки или вручения в дар «Библии от Игоряна», пока с ужасом не осознал, что обладать ею, возможно, кому-то и чуточку приятно (самую чуточку), однако читать её практически никто не станет. Причины сего явления совершенно разнообразны.

Первая категория «манкирующих» моей литературкой элементарно не читает вовсе, а посему освоить почти девятьсот страниц формата А4 порою весьма непростого текста справедливо представляется просто какой-то неостроумной шуткой. Вторая «огорчительная» категория – «вечно занятые». Ну вы понимаете – «Гош, я обязательно прочту, мне так интересно, но… потом. Когда будет свободное время, я сяду и в тишине и благости спокойно прочту твоё детище от корки до корки и даже обратно». Всем, даже слабоумным детям понятно, что сие случится с ними лишь в восемнадцатой реинкарнации на планете Юпитер.

Существуют, конечно, и всевозможнейшие «подразделы» будто намыленных, выскальзывающих из нервной хватки несчастного автора почти запрещённого самой Природой романа – формат слишком громоздкий (и в метро не прочтёшь, и ни в прочем транспорте), текст уж больно сплошной, картинок бы побольше, разредить, так сказать, ну и прочая малоубедительная чепуха.

Но третья злобная категория, самая многочисленная. Это мрачные субстанции, что так долго со страхом и ненавистью надеялись, что никогда этот идеалистический придурок, не желающий впрягаться, как квадратные они, в безжалостное ярмо сансары, не выпустит своей дурацкой, уродской, дебильной книжонки. А тут – бац, клац и бумс-с-с. «Вот ведь, сука, выпустил. Выпустил, урод.» – завертелись звери-мыслишки в завистливых мозжечках. И вновь выслушиваю «приятственные» поздравления, вроде: «Ну ты, Игорян, вовремя издал книгу, когда книги на х…й никому не нужны!». Ну, или такие милые штучки: «Ну и как ты собираешься её продавать? Главное продать, а ежели нет, так и зачем было затевать этот детский сад-то.». Сущности из третьей категории не то что никогда не приобретут мой пёстренький фолиант, они даже всячески извиваются хладными, скользкими земноводными, чтобы не получить её в подарок! А как же, тогда вся жизнь под откос – этот одержимый гад песни ваяет, ни хрена нигде не работает, выпускает альбомы, деток не плодит, книги, мать его, выпускает, женой «не пилим», а я ещё в руках его улыбающуюся, радугой играющую книжонку держать буду?!! Вот и бегают они, маленькие и смешные человечки от глупого Игорёши, который всерьёз надеялся их порадовать, удивить и приласкать…

Я было вначале даже слегка обиделся на всегда доброжелательного Андрюху из ностальгического «Ди-джей Трейда». Принялся «легонько» бахвалиться, мол, две книжки в Ленинскую уехали, парочка в Питер в центральную библиотеку, в Новосиб там, в Е-бург. На что он неожиданно, елейным голоском подхватил неосторожную эстафету: «Два экземпляра на Марс можно.». Но через секунды четыре осознал, что шутка и впрямь получилась «загляденье просто», и привычно заржал «зубоскальным коником». Не, родной Андрюха подколол беззлобно, просто автоматически, как и должен фиглярить природный площадной шут. Коими мы все горделиво и являемся. Мы все – это наш тесный кружок очаровательных обормотов, что никогда не повзрослеют.

Да и пёс с ней, моей красавицей книжкой. Я сделал то, что должен был сделать. Некоторые уставшие от жизни знакомые приводят на мой счёт цитатку охальницы Раневской, мол, молодчик, ты сделал свой «плевок в Вечность». Я не совсем соглашусь с панковской формулировкой. Я просто отчитался перед Богом и людьми.

Самовольные подарки Макаревича с Кутиковым

Сегодня долгой, прерывистой и нечёткой посталкогольной ночью приснился мне весьма комический сон. Будто в гостях у меня ни много, ни мало, а вот аж Андрей Вадимович Макаревич, да Александр Викторович Кутиков. Причём, почему-то на моей старой мажорской родительской квартире, да ещё в компании моих же притихших в святом благоговении родаков. Всё сие «интимное суарэ» происходило в огромной нашей «зале» сиречь «большой комнате» за просмотром некоего «высокоинтеллектуального» и сугубо редкого артхаусового кинофильма. Мэтры-машинисты во время сакрального просмотра негромко переговаривались, многозначительно поблёскивая очками.

Как человек, так уж мне думается, неглупый (и даже во сне), я совершенно отчётливо понимал, что я нафик не упёрся этим двум влюблённым лишь в своё фантастическое (без юродства и прочего стёба) творчество индивидам. И уж тем более они никогда не помогут в продвижении, пусть и «гениальных», но «малоеврейских» моих песенок. Итак, общее снисходительное покровительство, мол, «наш паренёк», и конкретное лоббирование моей «неземной» музыки отметаются, как враждебный класс однозначно. Так зачем же сдался сим двум «слегка» постаревшим сионским небожителям?

В диковатых моих снах логика, как правило, крайне наивна. У них не было доступа к таким «высокохудожественным шедеврам кинематографа». Плевать на опутавший чуткими щупальцами каждое сердечко нашей планеты интернет. То ли замшело стары они были для выуживания из сетей таких тайных киношек, то ли не было у них драгоценного монаршего времени, но шокирующий факт был налицо, или даже, пожалуй, «бил по лицу» – каждую неделю два старых матёрых пса «рокенрола» покорно притаскивались ко мне и неслышно усаживались на диванчик моего «загадочного» кинозала, издавая тонкий аромат дорогого вина и кубинских сигар.

И всё бы оставалось так же мило, как и многие месяцы назад, если бы не одно трагикомическое «нововведение». Снисходительно раскланиваясь, оба гранда, одновременно и не сговариваясь, наткнулись любопытными глазами на прозрачный стеклянный шкафчик с моими музыкальными «видеодрагоценностями» – DVD и Blu-Ray дисками, что, как говорится в меломанских чопорных кругах, «фирменнее не бывает». Squeeze, David Murray, Elvis Costello, Bootsy Collins. Это так, для пустяковой затравочки. И вот, неразлучная пара отечественных хитмейкеров преспокойно распахивает мерцающие волшебством створки алхимического шкафчика и так же неспешно разбирают себе по стопочке в четыре-шесть-восемь штучек моих невосстановимых жемчужин.

Вначале у меня возникла уже сама по себе неприятная мыслишка – ну неужели они не «просто взглянуть», а вот сейчас-сейчас они попросят всё это, что из дому выносить категорически нельзя, на предмет: «Мы возьмём посмотреть на время, ничего, приятель?». Как же я смогу ИМ отказать-то? ИМ!!! Великолепным ИМ!!!! Ведь зацарапают, картоночки-коробочки помнут, вернут чёрте когда, а то и вовсе по занятости замылят! Да обязательно замылят, седые нахалы, и не сомневайся Гоша-дурачок! Или всё же отказать? Ребята, без детских обид и при прочем моём необъятном уважении, выносить это роскошество за порог никому не дозволено. Никому, в смысле, ни-ко-му! Я сейчас в момент на болваночки всё это залихватски нарежу и торжественно вручу душевный, так сказать, подарочек.

Но представив обиженные моськи светил домотканого околосоветского рока, выразить свой робкий протест я всё же не решаюсь. И тут меня просто-таки пришибает к хорошо вымытому мамой полу мыслишка вторая. Кошмарная. А они и не собирались ничего вежливо испрашивать. Как с юности носимые на нежных руках поклонников звёзды, они настолько привыкли, что яростные фаны полагают за счастье подарить им всё, чего коснётся их королевская длань, они просто привычно набрали себе на дорожку «красивеньких подарочков».

Совершенно определённо осознав чёрный ад ситуации, я. Разумеется, проснулся. И перекошенная физия моя медленно, но верно сменилась блаженной улыбкой. Не унесли. Словно древнегреческий «бог из машины», благословенное пробуждение в очередной раз спасло неразрешимую, казалось бы, «ситуёвину».

Сегодня долгой, прерывистой и нечёткой посталкогольной ночью, я уверен, мне приснится новый, психоделический сон, и я сильно не уверен, что на этот раз он снова будет комическим.

Проклятые мои, любимые мои алкашовские заметки…

И снова проклятые мои алкашовские заметки. Я бы, собственно говоря, и не принялся, быть может, ворошить весь этот чуланчик с кошмарами, но принцип, мой «золотой писательский принцип»! Всё, что сейчас под нервной рукою – непременно всё в дело, в нелепое моё дело! И никаких вам пропусков и прочих малодуший, типа, «а это вроде повкуснее будет», «а тут и вовсе какая-то чепуха, даже сам не понимаю, что выудить из собственной «синей шизни».

«Из морозилка выудил.». Ну понятно, что спьяну и голодухи выковыривал нечто из зачумленного ледника, не стоило и упоминать, так сказать, в веках, но феноменальное «из морозилка»! «Морозилок!» – вот ведь презабавнейшее устройство на манер «усилка», «движка» или даже, экскьюз муа, вульгарного «толчка». Да, альтернативная словесность есть моё давнее и бесполезнейшее хобби.

Так вот, по поводу пресловутого неприличного в порядочном тексте «толчка»: «Понюхал, разморозил, выбросил в толчок». Записочка у меня завалялась такая. Покушал, Игорёша? В нашем «морозилке» некто противоестественно домовитый складывает нечто такое чудовищное, что печально известные по виду, да и ароматам куриные головы с «ихними» же лапами просто бледно меркнут, тают и исчезают в собственной ничтожности перед отходами-победителями. И этот таинственный гуманоид, разумеется, не я.

Тот же «шибко хозяйственный малый» убеждал меня, что в коробке со специями лежит себе полёживает некий пакетик, в коем заботливо припрятан обожаемый мною кумин. Ну или восхищающая моё болезненное воображение зира. Это уж, как вам угодно, каким, с позволения сказать, «из тюркских наречий» владеете. По сему поводу отыскалась вот такая заметка, нацарапанная так неровно, что будто бы и не мной: «Говорит, там «кумин» какой-никакой, вытащил, а там посмешище полное…». Надо полагать, последующее место жительство вышеуказанной коробочки с «импровизированным кумином» мне докладывать совершенно необязательно.

Шучу, щебечу, зубоскалю. А что, если. А что, если Господь решил в очередной библейский раз нас всех убить, дав напоследок крохотный участочек отдохновения – шанс пожить так, как каждый хотел бы, но не мог. Но мы вновь засуетились несколько на другой манер и прозевали этот великодушный шанс, что напоследок.

Ладушки, продолжаю неуместно ёрничать. «Я какой-никакой, а Маркиз, епт…ть!» – воскликнул я, видимо, в минутку особого «озарения» чем-то «спирто-искрящим». Ну и по обыкновению начеркал на белоснежной крышке обувной коробки. И тут же «чуть не философски» продолжил: «И кто разделил-наделил их титулами, изнеженных мерзавчиков, да наделил-разделил их на Графов, Маркизофф и Барончикофффф, знать благородная, мать её е…и?!!!». Все детсадовские, интернетоФФские окончания оставил, как есть, чтобы самому безмерно устыдиться.

Далее поперёк исписанного уже и так листика повисла и вовсе уж какая-то окончательная скабрёзность: «Латиносы, когда кончают (во всяком случае, судя по просмотренной когда-то тоннами порухе), кричат «Аи!», тогда как европейцы издают в сей знаковый момент совершенно невообразимые и разнообразнейшие звуки, но только не это вот глупейшее «Аи!». «И что?» – хочется строго и презрительно сказать самому себе. Это так необыкновенно важно, что требует фиксации данной пакости на бумаге? Ну я не знаю. Ты чего втопил-то, суровый Игорёша? Ну так, приметил, записал, могу и вычеркнуть, ты только не отчитывай уж так безжалостно своего двойника-дуралея.

И это на святую-то Пасхальную неделю? А впрочем, намарано-то значительно раньше, а стало быть, виновен косвенно. Короче, стыдно произнести, но процитировать очередной непристойно-святотатский бред придётся: «Старовер – стар…ёб». «Ассоциативный ряд» предельно ясен и крайне неприличен. Изнаночный, «перпендикулярный» приверженец плотской любви «старой закалки» (партнёры лицом строго друг к другу) сатанински гогочет в святые глаза измотанному постом и гонениями старообрядцу. Фу, Гоги, ты болотный хмырь после подобной гадости! С глаз моих!!!

И финальные пошлые каракули на сегодня: «Опьянение находится в твоей голове – регистрируй и наслаждайся!». Тоже мне, гениальная догадка! Однако, в истерзанную хитрым алкоголем головушку сия «физико-химическая сентенция» пришла мне впервые, так что «мистико-оккультное откровение» лично для меня является первооткрытием!

Всё, братцы-сестрёночки, устал тупо бредить и храбро бродить среди новейших «записок сумасшедшего». И снова, и снова, и снова!!! Проклятые мои алкашовские заметки. Другого, извините, нет за издёрганной душой. Проклятые мои, любимые мои, рыдающие мои, развесёлые мои алкашовские заметки.

Формула Алкоголя или Любовь и смерть ходят в обнимку

Задумываюсь снова о чём-то не о том… Формула алкоголя, как же красиво она выглядит! C2H5OH. Конфеточка, а не формула, «аж» так и хочется подставить бокал хрусталя под последнюю «Аш»! И тут же булькающий, рокочущий и глухой, словно из тайной, зловещей пещеры голос фальшиво пропел мне на левое ухо, явно глумясь и кривляясь: «Раз «Аш», два «Аш» – и будешь наш!». Ну не расслабиться, ё-моё, не навести «романтизму», тут же хвостато-рогатые влезают в интимный трепет поэта-алкоголика.

Блин, придётся вновь вернуться к расшифровкам наскальных надписей от дяди Гоши. «Я миллионер на секунду» – троечка, правда, твёрдая. А может, и «с минусом». Даже обыграть не хочется. Заснул что ли спьяну, миллионер? На секунду, понимаешь.

Ну чего, дальше топать нужно – «на одну удачу приходится десять неудач», как в детских книжках говорится. Теперь уже ясно, как день (погожий, безоблачный, с солнечным нимбом), что, выбрав по непростительной глупости это коварное имечко «Алкоголь», я обрёк себя и своё чумазое детище на пожизненную сладко-гадкую зависимость. А вот ежели некие мальцы-удальцы из музыкантского цеху вечно встревают в какие-то невероятные и обидные неудачи, короче, попадают в эротически-постыдный «просак» и прочие лоховские невезения, как их «рок-коллектив» называется? Правильно! «Переплёт». Афанасий Невезухенский и группа «Переплёт»! Встречаем дружным вставанием и различными там овациями! (Афанасий, разумеется, привычно задевает громоздким ботинком за шнур и некартинно валится на подмостки).

«Я невинен, как ни странно.» – вот такая парадоксальная «телега». Ну а если без лошадиного гоготу и прочих «ну, чувачила, ты дал, невинен он, ты тем девкам это расскажи, которые до сих пор о тебе «сладко помнят», то я и вправду до сей «седоватой» поры невинен. Да-да! Мне неизвестно, что помнят там себе те «малосуществующие» на моём веку «девки», да только вот я не припоминаю совершено никаких распущенных, оголтелых и непристойных «изысков». Я по-прежнему наивное дитя, неискушённый мальчик, что свято полагает: «Девушку целовать и вообще… любить можно только лишь после свадьбы! И когда же, наконец, случится та самая далёкая свадьба, которую я, кстати, не то что не хочу, а страшусь более двухгодичной «познавательной службы в Рядах».

«Иероглифические» записочки мои настолько не связаны друг с другом хоть какой-то отдалённой идеей, пусть невидимым, но всё же стержнем, кроме, безусловно, одного – запой, загул, беспробудное пьянство, чудовищный отходняк. А посему, отчего же не тиснуть мне без очереди свежую, разухабистую мыслишку? Сиживать мне взаперти из-за иезуитски придуманной заразы в душной квартирке месяца, думаю, два. Чтобы я за такой бесчеловечный срок одиночества на забухал. Есть же на свете вещи, ну абсолютно невероятные? Вот, собственно, одна из таких невозможных. Категорически резюмируя, привожу коротенькую «внеочередную» в следующем эпатажном абзаце.

Я посмотрел на победоносно смотрящие ряды пузатых винных бутылок и с удовлетворением и несколько по-военному отметил: «К запою готов!».

У меня всё. Не ново. Не ново, соглашуся, однако. Зато, как говорится, сугубо от души.

«Смерть или Печаль» – вот как бросает вашего невольного бродягу с одной «хлебной» темки на благодатную другую. Так что же ты выберешь, «бездомный поэт»? Выбираю, конечно же, мою давнюю подругу Печаль. Ну, во-первых, я с нею как-никак, а «многолетне» знаком. А во-вторых. Нет, грех самоубийства, последний грех, что мне остался на этом крохотном отрезочке нелепого существования, я взваливать на себя не собираюсь. Тогда уж точно не отыщется того Ада, что принял бы меня-несчастного, с отобранной душой и измученным телом.

«Любовь и Смерть ходят в обнимку» – вы, конечно же, с энтузиазмом воскликнете, мол, «ага, сам только что пищал, мол, мыслишки гениально разрознены, никаких пошлых параллелей, и попадёте пальцем в сегодняшнее, пахнущее свежими облачками, небо. Я просто вытащил эту занятную строчку со следующей страницы наполовину уже исписанного увесистого дневника. Уж больно они славно склеиваются друг с дружкой. Так и хочется секунд на двадцать фоном включить сладкоголосого Брайана Ферри с его недвусмысленной «Let’s Stick Together». Да, в обнимку. А как же ещё-то? Два пограничнейших состояния маленького нашего брата-человечка. И как же часто из одного из сих опасных категорий неожиданно проистекает другое!

Изломанные отношения – так говорят про сильные амурные страсти. А по-другому и не бывает, дружочки вы мои славные! Настоящие «passions» только лишь те, что напрочь исковерканы, изувечены и истерзаны. А иначе и не понять немыслимой сласти примирений с прощеньями. «Я плохо играю? Ты такой грустный…» – все эти затёртые фразочки из старины Пруста, как они дивно подходят к нашим, восьмой год длящимся выкрутасам с кульбитами страстей. «Если б я могла образумить эту голову.» – как жутко точно, великий Марсель. Ты моя безжалостная Одетта де Кресси. А я – твой заплутавший во вредных человечеству книжках мсье Сван. «Вот и мадам Сван» – ехидно замечают подлые сластолюбцы в конце романа гениального Пруста. «А вот и мадам Смерть» – жутко слышится мне снова откуда-то из чёрного далека.

Иногда, словно тёмная вспышка, меня озаряет страшное прозрение: «Я – Дьявол, только очень осторожный». Дьявол. Как жутко, сладко. Что я несу, безумный? Вся жизнь кусками, мазками. Одна лишь призрачная радость напиться. А теперь я лишён и её, этой убогой слабости, она не радует меня более. Где тот мифический героин, что успокоит меня?

«Нет, я не хочу!» – как заведённый, в страхе твержу я, когда в тысячный раз предлагают покинуть эту нелепейшую коробку с игрушками. «Давай-давай!» – непременно, гнусно перебивая друг друга, подталкивают роящиеся вокруг подлые «подпёз…ыши». Нет! Вы не получите так запросто «сиятельного» меня! Да, я кубический эгоист. Да, главное слово для меня – Игорь. Но я останусь ещё немного понаблюдать, что будет Безумно Интересного дальше! Пусть и безобразно нетрезвым. Нет! Обворожительно нетрезвым, вот так-то!

Задумываюсь снова о чём-то не о том. Формула алкоголя, как же красиво она выглядит! C2H5OH.

Защитить от диких зверей и людей

Люди, когда они спят, такие беззащитные. Я нечасто видел спящих людей – как-то всегда из ложной деликатности моментально отворачивался или просто тихонько выкатывался в другую комнату. Но ты, родная и трогательная, как же мне хочется всегда защитить тебя, когда ты предаёшься тайным своим сновидениям, разговариваешь на каком-то тарабарском, инопланетном языке и находишься за тысячи пыльных миль отсюда в другом, волшебном измерении. Защитить от навязчивых, вечно невовремя, крикливых звонков, диких зверей и людей, что подло кружат неподалёку, от невыносимых шумов и запахов улиц и хаотично оживающего холодильника. Как вообще можно убить спящего?! А ведь подобное чудовищное вероломство всегда считалось необыкновенной военной удачей, начиная от тёмных библейских историй до гадкой истории новейшей.

Господь проверяет меня на прочность. Точнее всех нас. Сидя в этом проклятом заточении, борясь с желанием по-гусарски напиться, я содроганием вспоминаю, каков он этот мрачный миг отказа от «волшебной соски». Вот тут-то Он и проверяет меня. Это за гранью жалких человеческих силёнок. Но как-то, удивительнейшим манером я вновь и вновь выкарабкиваюсь. Входит, я чего-то не доделал, не дострогал, не долюбил, не дописал, не допел, не допил, в конце-то концов! И это и есть поразительная загадка Великой Жизни – счастье живёт даже там, где искать его не придёт даже в самую дурную головушку.

Вот скоро я снова позорно выпью, взалкаю, марцызну и стану искать счастья в тысячу раз смотренных кадрах. Пошлейшие сериалы и лубочные образы. Только не убивайте, умоляю. Снова Бандитский Петербург. Что-то вдруг ни к заскорузлому селу, ни к «большому городу» вспомнил зловещего начальника охраны и контрразведки подсдувшегося ко второму сезону Палыча-Антибиотика, по кличке Череп. Пугающе лысый, с проваленными щеками садиста-маньяка и лексикой КГБ-шного выкормыша, он всегда оставлял весьма «смутное» впечатление. И всё-таки этот лысый монстр запросто затмевает многих молодых, да продажных и не слишком одетых красоток, что жеманно и навязчиво встречаются по ходу криминального действия, отчаянно пытаясь сконцентрировать на себе внимание невзыскательного телезрителя. А весь этот необязательный панегирик я ловко вытащил из совершенно пьянющей заметки в правом, пока ещё относительно чистом уголку странички в дневнике: «Череп, он поинтересней, чем любая голая девка.».

«Нет ручки – пиши кровью! Ты – поэт!» – вот «такущую» или даже «такенную» штучку выудил я из недавних своих нетрезвых закромов! Даже сам собою загордился! Эпатаж, школота, глупость – со всем согласен, под всем подписываюсь. Кровью. В натуре, ведь безнадёжно закончились все чернила в «литературном домике», и нервно и беспокойно елозя по притихшей бумаге ежедневника, я лицезрел лишь глубокие, беспомощные бороздки. По коим, конечно же, опытный графолог определит, что пытался накарябать тысячи лет назад пьяненький питекантроп-стихоплёт, но кто ж я такой, чтобы мною ничтожным заинтересовался этот вот самый многоопытный графолог?

И снова невидимой тенью я скольжу по потаённым уголкам моего странного очередного дома, любуюсь тобою, так трогательно спящей, и задаю себе неожиданный, странный вопрос: «Ты открыт миру?». «Я открыт.» – чуть слышно шепчу я, чтобы не разбудить прекрасную ту, что так беззащитна теперь, и которую я поставлен защитить от диких зверей и людей.

«Терпи, джигит!», или «Квазибогемная» моя Новослободская

Честно говоря, я так скучаю по моей «квазибогемной» Новослободской. Если тут, в пролетарском Марьино мне в принципе бухается душевно, но только осторожно сидючи за дверью. И вынужденно выбегать за винным «подкреплением» приходится с крайней неохотой, поскольку встречать местных граждан мне тяжеловато. Они, непонятные, шарахаются от моего душевного «здрассьте», как от неожиданного интереса ядовитой кобры, и здороваются в ответ крайне неприязненно и «пятьдесят на пятьдесят». А посему с определённого момента отвешивать приветственные поклоны я перестал вовсе, упирая застенчивый взор в бетонные ступени «марьинского общежития». И надо с изумлением отметить, что с этой поры в подъезде установился привычный покой – никаких «неадекватных выходок», вроде моего обыкновенного соседского приветствия, снова (к облегчению местных обитателей) не стало. И ведь вроде всё тутошнее сообщество явно деревенского происхождения – одна из последних волн массового переселения из близлежащих сёл в манящую «Белокаменную», из душевных деревенек, где по-соседски «поздоровкаться» даже с чужаком считалось просто обязательной частью этикета «предместий»!

На далёкой моей, милой Новослободской же мы славно расшаркивались даже с вечно полупьяным соседом-интеллигентом с неизменно молчаливой собачкой на поводке. Всенепременно в тёмных очках, прикиде матёрого фарцовщика начала «восьмидесятых», джинсовом кепарике, «микро-покачиваясь» и комично вбирая в себя воздух при приближении знакомых и незнакомых прохожих, он обязательным образом степенно ответствовал мне законным: «Добрый день!». В его комически-графском поклоне лучилось понимание – я тоже крайне редко бывал «в себе», обожал рокешник «семидесятых» и категорически не собирался менять свои осуждаемые «обществом» привычки.

И вот поэтому-то я всегда так восторженно хватаюсь за любую возможность оказаться на родной когда-то станции Савёловская, счастливый от предвкушения обхода рядов «чернобрового» Савёловского рынка, пока наткнусь на волшебный ларёчек с музычкой, радостный от ностальгического вглядывания в пространство через знакомый мост Сущёвского вала, где уже чуточку виден бывший мой домик с милейшим соседом-старичком Николаем Сергеевичем… Жив ли он ещё, неугомонный чревоугодник?

А как я беззаботно гуливал, влёгкую нетрезвый, по твоим замечательным улочкам, дорогая моя госпожа Новослободская. Благородно отправляясь за моими шальными бесконечными коробочками фальшивого винца «Шардоне», благоухающими «почти что виноградными ароматами Франции», но с лёгким флёром российской химической промышленности. А куда именно «отправляясь», вы должны ещё помнить по первой моей увесистой книжонке, разлюбезные моему сердцу фанаточки и фанаты – конечно же, на угол, в крохотный магазинчик дядьки Тиграна, седого, тощего и важного хозяйчика сего армянского местечка.

Я снова тут, на исчезнувшей для меня Савёле, ищу затейливый подарочек для моей ненаглядной панкушки в своём «секретном магазинчике подарков». Расстраивает и отвлекает от щедро вмазанной дозы ностальгии только одно – зачем нужно было совершать эту решительную глупость, две чашки кофе и, что называется, «на дорожку». Нет, это последнее дело – пытаться предаться сладким воспоминаниям, преодолевая муки давления излишней жидкости в организме самого смешного существа во Вселенной – человечка.

Бегу, стремлюсь и попадаю. К шапочному разбору знаменитого на весь Савёловский рынок бесплатного сортирчика в суетном официальном торговом центре. Часы уборки. Ну, мне всегда беспредельно везло в этой нелепой жизни, так почему же сейчас что-то должно пойти сугубо по-другому?

Рядом со мною, нервно переминаясь, примостились два «джигита», или как их ещё охарактеризовать, мне не ведомо. В разновидностях южных, азиатских и прочих «горячих» кровей я не силён. По обыкновению, один из них, невысокий, пугающе коренастый (явно занимался борьбой в родимой школе), с переломанными и прижатыми к массивному черепу ушами. Второй же, словно в классической цирковой паре – жилистый, тощий, длинный, с вытянутым серым лицом. А чуть поодаль бесстрастно ожидает своей туалетной очереди явный русский работяга в годах – седой, сухопарый, с седыми же, как у почтальона Печкина, усами, чуть окрашенными никотиновой желтизной, проваленными щеками киношного пролетария, да лукавыми, с прищуром глазами.

Маленький «горец» по природе своей был явно дюже агрессивен, а посему я старался наблюдать «сатирическое действо» украдкой и «в полглаза». Несмотря на свой определённо буйный нрав, «суровый борец» даже позабыл про обязанность злобно зыркать в сторону меня – волосатого белого, которого в хорошем раскладе он свирепо характеризовал бы: «А, б…я, пидарас валасатый, паубивал бы нах…й!». Он периодически подскакивал к прочно запертой двери камеры спасения, остервенело стучал по ней кулачищем и вопил в третьей октаве: «Аткрывайте уже, а?! Пачему не аткрывайте?!». «Пачму не аткрывай?!» – затравленно обращался он теперь уже к прячущим глаза окружающим. На попытки растолковать сельскому иностранцу, что, мол, «уборка, через пятнадцать минут откроют», попавший в беду иноземец лишь непонимающе лопотал: «Какой уборка? Какой уборка?! Пачму не аткрывай?».

Длинный соплеменник же его был то ли намного терпеливее, то ли природная нужда его была не так велика, неясно, но всё это время он стоически-самурайски молчал, и лишь узкое лицо его бледнело с каждой минутой, а на верхней губе выступила предательская испарина.

Злобный «абрек», потеряв (а может, и не имевши никогда) все правила элементарного приличия в обществе, хватался смуглой ручищей абсолютно за все непристойные места человеческих испр. Короче, за все места. И «спереду», что называется, и «сзаду». Становилось просто нестерпимо смешно. «Ай, мама, вах, не могу больше терпеть!» – периодически голосил он по-бабьи высоким, потешным голосишком. Хотелось ему, по всей вероятности, одновременно всего и сразу. И страшно сильно. «Ну смотался бы, в конце концов, до кустиков, дитя южных местечек, раз так прижало, что ж ты, как ребёнок-то, в самом деле? – пронеслось у меня в весёлой башке. Просыпалась даже некоторая общечеловеческая жалость к этому горному недотёпе.

Жалость начала просыпаться не только у меня. Седоусый работяга Печкин принялся мягко его усовещивать, да успокаивать: «Ну, терпи, джигит, терпи! Ты ж мужик! Я тоже бывает с морозу.». Но наш отчаявшийся «джигит и мужик» уже ничего не слышал и не соображал напрочь.

Тут на его, да и наше счастье беспощадная дверь распахнулась! И из неё стайкой юркнули маленькие азиаточки, вперив глаза в пол, страшась расправы от толпы измученных донельзя мужиков, но, однако, и не собираясь лишать себя ни секундочки законного отдыха, что оставался от досрочной пятнадцатиминутной очистки «савёловских авгиевых конюшен».

Чуть было не опозоренный абрек, жутко замычав от счастья, ринулся было за вырвавшимся вперёд длинным горцем к волшебному спасению, как. В кармане его необъятных штанов зазвонил мобильный. Страшно завыв от досады, он выхватил телефон, и на перекошенном лице его мгновенно отпечаталась крайняя степень отчаяния – звонила, вах, родня. Не взять трубу он не мог, не имел права, таковы уж суровые законы гор, родства и прочие южные странности. Хоть обделайся, отважный джигит, но с далёкой роднёй душевнейше переговори!

И он остался сдавлено бормотать что-то на своём бусурманском так дьявольски невовремя позвонившим землякам!!!! Я поражённо вбежал внутрь, на всякий случай спрятался в кабинке, тщательно её заперев. А как вы думали – когда-нибудь он всё же ворвётся, и ждать от его южной или там какой восточной души можно чего угодно. Так и случилось – зверски вломившись в «палаты удовлетворений», он принялся, словно сбежавший сумасшедший, колотить по всем запертым кабинкам, пока не вышиб до оглушительно грохота одну, случайно оставшуюся пустой. Всем нам определённо повезло – иначе он без малейшего сомнения вышиб дверцу одного из законно расположившихся «на отдохновение».

А вы знаете, это преглупейшая история ни капли не обломала мне нечастого удовольствия поплавать, потрепыхаться, понежиться в ласковых ладошках моей бывшей шальной подруженьки Новослободской, «квазибогемной» и одновременно такой человечной. Да ещё населённой такими импозантными клошарами с докторской степенью философии, что порою тоже хочется облачиться в их линялые беретики и шарфы и степенно, помогая себе бамбуковой тростью, отправиться «за подкреплением» на угол, где всегда для нас припрятаны коробочки с фальшивым «Шардоне».

«Гляделки» с Буддой, или Х…ю не прикажешь

«Ты на земле, и жить придётся.» – такой вот «глубокомысленный» тезис приметил я на той же странице дневника, где хранились глумливые наброски вышепересказанной комедии с Савёловским халявным сортирчиком. Что ж, мысль пресноватая, без присущей мне «диковинки», но в сущности верная и где-то даже беспощадная. Покорно проживать на нашей бесполезной планетке, что совершенно запросто совмещает в себе величие греческих философов и грязную прозу венерических заболеваний – это в каком-то смысле декадентский подвиг и даже «сакральная жертва».

«Открывайте поскорее, это триппер с Гамма Рэем!» – беспечно хохоча на последнем пиру у колдуньи Чумы, мелодично распеваю я на разные тона и голоса. Скрестить школьный похабный финалец «это триппер с гонореей» и помпезную «метальню» от тевтонцев Gamma Ray – как это в моём шутовском стиле.

Я имел счастье наблюдать статуи Великого Будды на славных землях Тая, да Китая («фантастическую по оригинальности рифму» обязательно буду использовать в последующем припадке стихосложения). Объяснить рационально, почему меня окутывает неземной покой пополам с тихим восторгом при всматривании в загадочное лицо Сиддхарта Гаутамы, выше моего, более чем скромного понимания. Долго вглядываться в его невероятные глаза невероятно сложно, а точнее невозможно совершенно, отсюда, по всей вероятности, и прибежала эта нетрезвая записочка: «Только чтобы. Будду пересмотреть.». Не-е, дружок, таинственного Шакьямуни «пересмотреть» не в жалких силёнках человеческих, и даже, несмотря на твои алкогольные парения и восторги. Непростительные «гляделки», непочтительный дурила Игорёк, непростительные.

И вообще, в какой степени ты актёр, хитрец дядя Гоша? В достаточной, милые мои, строго вопрошающие. Но, однако, не в окончательной, в этом я тоже свято убеждён. «Актёры не дьяволы, их так называют завистливые люди. Они, как благородные Бодхисатвы приняли на себя непосильный крест, чтобы неразумные земляне друг друга не поубивали.» – вот что я одобрительно прочёл у самого себя в истерзанном «талмуде словоблудия».

И вот ты снова самонадеянно записал себя в «хорошие». В «хорошие». А ведь ты тоже не хорошая девочка. Ты классно притворяешься, что хорошая, но. И я, ловко заморочивший всех и себя, Игорёша – не хороший. Но! Поэтому мы так друг другу и нравимся!

Да уж, корявые ёлочки-палочки, весь этот загадочный механизм притяжения разнокалиберных гуманоидов друг к другу. Нет никаких точных формул и категорических аксиом – решительно разнополярные, до приторности похожие и совершенно уж дичайшие союзы запросто возможны на этом до боли сияющем Белом Свете. Один мой давний знакомый, двадцатилетний красавчик, культурист и предмет вожделения самых эффектных дамочек в округе, престраннейшим образом облюбовал себе тётушку очень за сорок, разумеется, хрестоматийно «с ребёночком», и был этим пугающим мезальянсом чрезвычайно счастлив. «Х…ю не прикажешь.» – извиняющимся тоном не раз говаривал он нам, когда речь заходила о его шокирующем выборе.

Вот это уж точно сугубо по-земному. И точно сказано и смело сделано. «Ты на земле, и жить придётся.» – мой «глубокомысленный» тезис, наивный, пошловатый, но верный и беспощадный.

Футуристические времена, или Звонок Африку Симону

«Шумим бесшумно.». Как же эта моя «вечнонетрезвая писулька» впритирочку подходит к теперешним футуристическим временам. И кто же мог предположить, что в фантастическом, до которого так мечтали дожить мы, советские, напичканные Стругацкими и Брэдбери школьники, двадцать первом веке с его видеотелефонами и расшифровками ДНК, мы все дружно-послушно загнёмся от Новой Чумы. Да уж, «шумим бесшумно», трясём кулачонками, лицемерно-трусливо призывая кровавую революцию, подобно жалкому Климу Самгину, проклинаем произволы таинственных властей, что непонятно, существуют ли вообще, шарахаемся и ненавидим неожиданно подкравшуюся из-за угла ментовскую машину… Тьфу! Это я со справедливой досады… «А если сегодня мне, грубому гунну, кривляться перед вами не захочется – и вот я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам я – бесценных слов транжир и мот» – всё уже давно экспрессивно «выплюнул» великий дядька Маяковский аж в далёком 1913-м году.

И «как мёртвому припадки» понадобятся нам позорные просьбы с валяниями в ногах отсрочить хоть на пару минуточек неизбежное «человечье» исчезновение у Ангела Смерти. Привычные нашему замыленному уху «припарки» я по обыкновению заменил глумливыми «припадками», уж таков ваш тощий фигляр в чёрно-белых трико – даже такая дурацкая шуточка, хоть чуток, да облегчит наш неминуемый миг прощания с дивно-кошмарным земным существованием.

Так давайте же торжественно пить, беззаботно любить и сладко делать всё безобидное то, что вечно не успеваем и глупо откладываем на наш «следующий» человеческий век. И пусть «семя изовьётся красным», как когда-то залихватски и отчаянно спел я сам в одной из не дописанных песен. А ведь такое и впрямь бывало с нами, когда пылкая наша чрезмерная любовь беззаботно превосходила людские пределы и возможности, ты же помнишь то «красненькое», милая?

«Я никуда не приеду, я ни на ком не женюсь.» – ещё вот одна грустная строчка с «поэтических манжет» от Игоряна. Всё так, подписываюсь под собственной пьяной меланхолией. Я навеки останусь тут, в крохотной пыльной комнатке, окружённый милыми книгами, любимыми пластинками, загадочными фильмами и завораживающими картинами-скульптурами. Ну а про нелепую эту женитьбу – это уж просто вульгарное шапито какое-то, даже и не ухмыльнусь при вашем праздном «вопросце», мои дорогие. Во-первых, ну вот честно-расчестно, дико не желаю и жутко страшусь даже кошмарного сна с сим варварским действом. Ну а, во-вторых. Кому я нафик нужен, нелепый, бессмысленный, бесполезный рыжий клоун.

А ваш нелепый паяц, между тем, находится в состоянии «героического подвига» и не начинает «шукшинского загула», стойко ожидая ностальгических совдеповских «Майских»! И есть у него ещё цельных, огромных четыре денёчка, чтобы «размочить секретные» папочки с позорно недосмотренными Питерами Уирами и Джайлзами Фостерами. И два великих винила из детства, которых никто, кроме меня не любит – как я мог забыть про вас, мои фирменные и в состоянии «минт»! «Технический экстаз» от чернокнижников Black Sabbath, да «High And Mighty» от старпёрщиков Юрай Хип. Или по-простому, по-нашему, как потешно говаривала одна моя давняя знакомая, затейливая девчонка – Юрай Сип! О, как! Ни много, ни мало, вот прямо-таки какой-то весьма сипловатый, хрипатый, Юрай, понимаешь, Сип.

«Не с утра же, в самом деле, звонить Африку Симону?» – «рационально» поразмыслил я в предыдущем своём беззаботном запойчике. Было, каюсь, имело место позорное двухдневное увлечение вертлявым, неутомимым чернокожим чувачком, что когда-то фантастически оптимистично спел свои тарабарские «Ха-фа-на-на!». Шизофренически методично скачал все его остальные опусы, слушал отчаянно много и даже решил набрать ему как-то невыносимо похмельным утром, но «не с утра же, в самом деле.», и тут же «разумно» передумал будить мозамбикского гения шлягера.

Ну что же, вновь «шумим бесшумно»? Ну хорошо, что, по крайней мере, «шумим», хоть и сыкливо неслышно… Что-то сделают с нами, «бесшумными» ещё через пару мрачных неделек нежданного футуристического времени?..

Не всегда красивое и изящное «это», нравится ли мне оно…

«Никому не нравится ничего. Достали. А мне нравится всё!!! Мне нравится ЖИТЬ!!!» – пошлое нытье «уставших» конкретно вымотало все мои оставшиеся, оголённые ниточки нервов вынужденно завязавшего до Очередных Праздников. И «временный трезвенник» ожидаемо взорвался. И начирикал вот эту вот самую несусветную, но предельно честную чушь.

И снова кто-то сильно «осмелевший» от выпитого сипло вопит за тонкой стеной: «Война проиграна, Россия на коленях!!!». Чувак, я в принципе-то, согласен, но чего орать-то? Тебе жутко хочется получить в «тёплые собеседнички» меня – странного длинноволосого соседа, что каждый день врубает диковинную музыку, от дремучего прогрессив-рока до хасидских песнопений, от закрученного джаза Майлза и Чарли до людоедского «блэк метал», от прозрачных симфоний Малера до душевного матерка Аркаши Северного. А ещё подозрительный соседушка-музыкант явно «вдумчиво керосинит» неделями и открывает сеансы неожиданного музицирования исключительно часиков с десяти вечеру. Как же ему невыносимо желается поймать его, неуловимого волосатика, в коридорчике, склонить к насильному общению на предмет «Россия на коленях» и «нас облучают, но по-хитрому – нерусей-то облучка не берёт», влить в него, сердешного, почти святого пол-стаканделя «общероссийской», уломать на откровения по страстно интересующим «вопросам бытия» и в финале от души въеб…ть по сопатке за то, что больно умный, б…я, ухоженный, б…я, и баба его, что приходит, стонет под ним часами, Тарзан х…ев!

Я скромно, но с достоинством проживаю тут уже почти два годочка, но до сей поры ни разу не позволил подло выловить себя для «очень простонародного» общения – слишком уж обильный опыт подобных «простецких бесед» за поэтическими, чувствительными плечами.

Эдак ведь можно и воспользоваться образом юродивого, да пророка в наивном представлении «марьинских простолюдинов». А там, как говорится, дальше-больше – глядишь, и в новые Распутины в масштабе всей «Рассеи-Матушки». Могут пойти? За мной пойти? Могут! Это, главное, понимаешь, «как себя поставить». Неадекват, видения, пена у рта, туманные речи и. Жестокость! Неописуемая, завораживающая, предельная. Неужели я буду казнить всех этих людей? Неужели умилительное бормотание челяди «слава Всевышнему, Светлейший Князь просрался!» может случится и в честь «проповедника-меня» в наши смутные времена? Теоретически вполне. Но сей кошмарный сон, к превеликому счастью, совершенно не моя история. «Князенька» в который раз облачился в шутовской балахон, подпоясался сиротским кушачком, да запрыгал, заскакал и запел что-то своё, беззаботное, весёлое, да шальное.

А вселенская пьяночка-то, однако, не за великими горами. Подготовиться бы нужно. А то, разумно памятуя прошлые мои «безмерные веселия», пережить залитую и сожжённую плиту с микроволновкой вкупе я уж не в силёнках. Сварганить чегой-то питательного нужно срочно и заранее. Кашки для «алкашки». «Сделаем, мой господин!» – бодро салютую я сам себе и начинаю невообразимые пируэты самодеятельной кулинарии. Запахи любимицы моей «зиры» лукаво «доминируют» на моей весёлой кухоньке, затмевая терпкие ароматы лука, чесночка и ностальгической гречневой каши. Сколько же я плотно «сидел», да «торчал» на этой моей молодёжной гречневой диете в позабытой в веках дикой общажке.

Смешная моя «рыжая» каждый раз так трогательно страшится, что я, «жуткое дело!», приведу, приволоку, заманю к себе кодлу женского полу. Забудь, родная моя глупышка! Я же до сих пол Вечный Девственник, разве ты забыла, милая? Максимально криминальным из того, что я могу с пьяной удали отчебучить – это забыть на «пионеровской» любимой «вертушке» нечто винилово-редкое, вроде волшебного концерта Хендрикса на острове Уайт. «А как тебе там, Джими?» – глупо и пьяно буду вопрошать я в тысячный раз чернокожего, утопавшего отсюда молодым, гения.

И вновь очередные сладкие «тупости» закружат из-под дурного пера вашего поэта в заточении: «Только научился пить воду, а её уж нет, как нет…». Так часто случается, когда ваш давний обормот-приятель героически решает оборвать череду пропащих дней под «спиртуозой» – трое-четверо суток на чистейшей, драгоценной водице, и вдруг. Она закончилась. Пить определённо что-то необходимо – такова уж жалкая человеческая природа. И я продолжаю обречённо лакать проклятое пиво, отчаянно восполняя запасы испарившийся живительной влаги.

Нравится ли мне всё, не всегда красивое и изящное «это»? Нравится! А это ваше унылое и уставшее: «Никому не нравится ничего.». Достали. А мне нравится всё!!! Мне нравится ЖИТЬ!!!

Вселенский Праздник Души вопреки «стращателю» Джорджу Оруэллу

Я стал чрезвычайно опытен и хитёр. Покупать сразу четыре рюкзака разнокалиберной «синьки» в теперешние, словно жутко сошедшие с провидческих страниц Джорджа Оруэлла, «временищи» было бы крайне безответственным. Ошалевшие от выдуманной заразы и тотального надзора граждане могут и спонтанно озвереть, завидев такое спиртовое изобилие в руках какого-то жалкого, явно не трудящегося на фабрике и рыночной палатке, тощего интеллигентика-волосатика: «А, сука! Откуда это у него столько бабок и на такое буржуйское бухло?! Надо, б…я, падлу тряхнуть, проверить, обшмонать, отп…здить и сдать, куда полагается!!! Развелось, понимаешь, дармоедов-блоггеров! Снимает, понимаешь, сучонок, всё подряд, потом приличных трудящихся выкладывает, деньги гребёт электрическим совком и квасит, пидарасина, в полный рост!!!!». Думаю, что и не слишком-то я и преувеличил в «простодушных» реакциях «корневого народа».

Короче, закупаюсь я сугубо осторожно, понемножечку-потихонечку уже целую бесконечную неделю. Испанская вкусняшка Rioja, итальянская «коронка» Sanjiovese, наши массандровские сладенькие «портвешки», армянские самохвальные «коняшки» о пяти звёздочек, ну и прочие «по мелочи опохмелочки», вроде столовых коробочек Don Garcia. Их уже так немало, моих разнокалиберных утешителей, что уставшая от одиночества душа уже сейчас, до Вселенского Праздничка так и пытается выпрыгнуть к весенним, душистым, как свежая зелёная травка, небесам.

Сегодня педантично запланировал последний заход за «майским горючим – ещё элегантный пузанчик коньячку «Авшар» и парочку «чего-либо на ход ноги», на что падут «графские лучистые глазоньки». Немедленно примечаю двух мрачновато-затравленных азиатских гостей, что уж намного более «карэнный масскичи», чем ваш недоделанный дворянский отпрыск. Один на грязноватой кассе, второй мается осёдланным ишачком в полупустом торговом зале. Оба крайне не уверены в национальной принадлежности друг друга, а посему «по-родственному челомкаться» не спешат. А так бы страстно желалось услышать знакомый аромат и журчание далёкой речи из дома, где мама. Да, как-то не срослось. С явным сожалением проводив друг друга какими-то обиженными щенячьими глазами, восточные граждане так и не сказали друг другу ничего «очень родного». Не решились прощупать национальную почву простым, да вербальным «ты откуда, брат?»

Другое дело, когда я вполглаза засёк очень похожий случай в «зашкваренном злою заразою» метро. Чуть наискосок, напротив друг друга сиживали два очень похожих на «магазинных», не слишком «мытых» субъекта из Средней Азии. Тот, что был к несчастью прижат к моему плечу, изматывающее обдавал меня «сказочным флёром» никогда не чищенных зубов и дивными ароматами неделю как «уставшего от физических трудов мужчины» без перемены рубашек. Второй же «наискосок и напротив» явно не мог понять, куда со страшной космической скоростью несёт его странный московский поезд. Он поминутно вскакивал и зачем-то абсолютно непонимающе всматривался в «зашифрованную» схему метрополитена, беззвучно шевели губами и вновь обречённо падал на насиженное местечко. И тут, наконец-то восточная его судьба-удача богато одарила его – не отдавая себе отчёт в спонтанно происходящем, он отчаянно запричитал что-то вполголоса на жарком языке праотцов.

Мой изнурительный сосед, заслышав интонирование родной речи, моментально заголосил от счастья, истово вскочил и немедленно подлетел к «раскрывшемуся сородичу»! Сколько же было «налопо́тано» азиатских слов за эти ничтожные мгновения, что я ещё находился в душном вагончике – европейскому ничтожному человечку не перечесть. Крепко обнявшись, словно разлучённые когда-то братья-погодки, они с пулемётной скоростью, и не делая ни малейших пауз, даже чтобы перехватить горячее дыхание, оглушающе громко бубнили нечто сакральное о многочисленной родне, о замечательной хлебной работе, что обязательно их ожидает, о прекрасных съёмных квартирах на моей любимице – станции «Динамо» и прочих самых важных во Вселенной вещах. Я же, признаться, тоже был безмерно счастлив – сдёрнувший с соседнего места азиатский мужчина наконец-то нежданно-негаданно лишил меня «радости наслаждаться различными иноземными миазмами».

Я восторженно выскочил на родной моей станции, предвкушая финальную закупку «русской эйфории», ловко обогнул ещё двух близнецов-азиаточек, что так же, как и «вагонные», шокирующе без перерывов лепетали своё бесконечное, замешанное «балы-бала, «женская консультация», балы-бала, «Билла магазин», и, опытный и хитрый, залихватски цапнул последний армянский пузанчик коньячку, да пару «утренних, бодрящих» Донов Гарсия! И плевать мне теперь на новые опасные и унизительные «временищи», на «стращателя» Джорджа Оруэлла с его доставшим «Тыща девятьсот восемьдесят четвёртым» – уставшая от одиночества душа сегодня обязательно впрыгнет к весенним, душистым, как свежая зелёная травка, небесам!

Закрыта моя нелюбимая и возлюбленная Горбушка. На веки вечные?

Снова воспоминания с далёкой Горбушечки. Совсем я старпёр? Да вы даже знать не знаете, какой я знатный старпёрище! Окончательный и бесповоротный.

Закрыта моя нелюбимая и возлюбленная Горбушка. На веки вечные, быть может, Или нет? Я бы пережил любую чёртову депривацию драгоценных «си-дишек», но самый первый диск Акцепта, 1979-го годочка, с обложкой, «где баба с пилой», заказанный, привезённый. Лежит там, родимый, мёрзнет. Или наоборот, плавится от немыслимой жары. Жары невнимания.

Жара невнимания неслабо затронула всех нас, гадко сытых и некрасиво голодных, но фик со всем этим, я ж всё про мою хитрую Дилершу Горбуленцию.

«Сольники Билла Уаймена?» – словно матёрый гиперуслужливый официант с салфеточкой на руке наперевес, безумно комично предложил моему «корефану в законе» Серёже седеющий патлатый дядёк в очках и полнейшем меломанстве.

Сольники великого басиста Роллингов «чёта как-то сёдня не пошли», но как же это было потешно увидеть и заслышать.

Я записываю все эти дурацкие строчки совершенно бухим, и в придачу беспрестанно грызу хлебные палочки «Mix Bar», так дико напоминающие по вкусу советские (я безобразный старпёр, помните) наши эти штучки из длинных, мать их, коробок. И мне нихренашечки не стыдно. Вот.

Ещё пару словечек о славных продавцах с не менее прославленного «Горба». Один (или одна, не помню) в распьянцовском удальском угаре, с коньячной пеночкой в углу рта кричал: «Да я этих геев, пидарасов и жидов убивал бы нах…й!!! Вешал бы жёстко!!! Сидеть бы рядом не стал, так богомерзко!!!».

Буквально через пару недель я с ужасом заметил «у рабочего станка» вышеуказанного крикуна (или крикунши, как вам больше полюбилось) именно вот того самого «гея, пидараса и жида». На мой же растерянный вопрос, мол, а как же насчёт «вешал бы жёстко», мне было поразительнейшим образом «отповедано», словно козлина Онегин бедняжке Татьянке: «А мне пофик, кто он, жид, гей или пидарас! Лишь бы бабло приносил! Он поднял наш филиал (!) на такой невиданный уровень продаж, что никто и никогда.».

Ну, пиз…ец же. А я ведь «душевно» выпивал с этими «беспринципными беспринципами».

А бесконечная (или уже конечная?) Горбуха была когда-то наполнена не то что пиратскими сиди-шками, как две капли воды похожими на иностранных «благородных», а просто тупо болванками, с нарезанными «недоступными кинами и музыками». Они, сердешные, кругленькие, были повсюду. Горы болванок хранились в округленьких таких же коробочках. По десять штук. По двадцать. По сто. И по «х…яццать».

Злостно курировали тамошнюю Горбушкенцию всякие инспекции, налоговые «и ваще».

Согласно очередной замечательной байке неугомонного старожила Серёжи, он, что называется, «по-босяцки» предупредил безалаберного соседушку, обложенного этими вот самыми коробейками с болваньём по самые потолки: «Чувак, ты там «роллтон» свой, волшебно пахучий оставь на мгновенье, к тебе проверяющая шпилит, здоровая такая тетёха, будь настороже, дружище!!!».

Сосед-корешок, невозмутимо не прекращая поглощать дымящиеся «вкусами Китая» макарохи, степенно ответствовал: «За инфу благодарен, и даже должен буду. Но она сюда просто не пролезет.».

Я этого не мог счастливо наблюдать, я в сии милые годы «был дитя». Огромная, очень недоласканная тётка тщетно и трагикомично пыталась проникнуть и бочком, и прочими женскими ухищрениями через крошечный проём для «хозяев-посвящённых», дабы проскочить «к явно пиратско-нарезанным товарам». Наружу, естественно, были выставлены просто башни из чистых нетронутых болванюшек. Бедная. Она так и уволоклась без своего вожделенного стукаческого гешефту.

Закрыта моя нелюбимая и возлюбленная Горбушка. На веки вечные, быть может, Или нет? Навеки, я знаю. Во всяком случае, для меня.

Ни фига не интересно

Так уж мне интересно, как понял маленький азиатский человек (но чрезвычайно широкий в плечах, ибо непременная секция борьбы в школе) трясущегося алкаша в торговом зале? «Местный» восточный чувачок трудился тут напропалую совершенно универсальным работничком – мог мгновенно пересесть и за кассу, мучительно разгрузить самые неприятные поставки-поклажи, помыть-протереть, отодрать «кого надо» в подсобке, словом, золотой паренёк, «без-ат-каз-най» (ежели с прононсом неистребимых бабулек).

В данном конкретном инциденте он горделиво представлял из себя «опасного сесурити», то бишь, охранника, я не знаю, «жёсткого смотрителя зала» или что-то около «серьёзного» того.

Затравленный абстиненцией алкалоид притащился в мою маленькую «Пятёрочку» за единственно одним – каким-то сказочным чудом спи…дить пузырь, ну хоть химического чего-нибудь. Он озверело бродил по рядам со спасительной «алкашкой», но зоркий «смотритель зала» неизменно появлялся то тут, понимаешь, тот там. Он беспрестанно, «как бы деликатно услужливо» предлагал нелепому бедолаге: «Вы вот, пожалуйста, в этом отделе посмотрите.». В «этом отделе» по нашим «вирусно-разносным» временам мог приобрести шикарный «шустовский» коньячок разве что «случайно погибший» гениальный аферист Мавроди.

Незадачливый алкашонок шугался, убегал бродить по лоткам с сугубо полезными макаронами и крупами, затем вновь глупо возвращался в «спиртяшный» и там, разумеется, борцовски выпятив грудь, его вновь встречала «восточная охрана».

Наш дурацкий алкаш не сдавался и даже «типа прилично» слетал за тележкой. И вновь отправился на охоту.

Можно было бы и дальше выстраивать этот некрасиво повторяющийся сюжетец, но я упрямо клоню вовсе не к этому псевдо-комическому финалу. Мне интересно другое – нерусский юноша и вправду не понимал, что тот алканавт прибрёл «сюды» исключительно воровать? А тогда «серьёзное» дело-то выглядело намного похуже? А может, просто иезуитский иудейский инструктаж был таков: «Даже с такими будьте предельно вежливы и за ручку подводите к «спиртному», пусть лопают, пока не «крякнут». И наивный азиат без единой задней мыслишки просто подталкивал русского вороватого безумца, мол, «купи-купи, тут самый дорогой вин»?

Не знаю и не хочу знать правды! Лучше пошучу.

Знаете, как звучит реальная угроза зашуганному прохожему в «городе трудовой доблести» Северодвинске? «Щас как Северодвину!!!».

Конечно, не смешно. И снова о грустном (чуточку-чуточку).

И почему пожилые (да и вообще непонятные) люди, поймавшие «отечественную гриппозную заразу», немедленно стараются придвинуться к вам, как можно ближе? Подлость? Мол, пусть и он, «сердешнай» подцепит? Думайте. У меня лично больше нет времени праздно размышлять. Я дико строчу второй, страшный свой том.

Так уж мне интересно, как понял маленький азиатский человек. Ни фига не интересно.

В маске до магазки. В маске лучезарного шута

Я бы мог и вправду никуда не бегать. Жёстко, кошмарно переломаться и начать снова этот бесконечный круг бессмысленности. Но денёк!!! Какой славный денёк я сегодня увидел!!! Это волшебное, хрустальное Небо, великое Солнышко, как тогда, в забытом детстве, после прочтения очередного рассказа кудесника Конан Дойла. И не нужно мне было этих, отягощающих задушенную душу и безличную личность, дорогущих пузырьков.

Чарующий запах кофе, поджаренной колбаски, чего-то там такого «далёкого ещё». Наверное, доступного пифка и глупых чипсов, а почему и нет? Почему?!!

Глупые побрякушки, что непременно напяливал я на себя, почему я перестал это делать? Сегодня я «принципияльно» возобновил сию идиотическую традицию. Остервенело навешал на себя всю индуистскую чушь, словно полувождь из республики Мозамбик. Правда, из-под пропахшей похмельным потом и дорогущим парфюмом кофтейки всё одно ничего до обидного не выкатилось (а ведь позорно собирался «блеснуть»). Короче, симпатичная кассирша в суровой маске и не заметила моей «противоречивой, нестандартной» фактуры.

А «цацки»… Я ж «нынче» собрался кошмарно расстраиваться и страдать. Серьёзно. Вам просто смешно или даже «рассмешно»? Я посеял свою хрестоматийную цепочку из буддийских черепков на запястье.

Вариантов было два: беззаботно забить и вольготно жить дальше, либо жёстко рыдать. Я метался. Казалось бы, выбрав первое, я победил жалкую людскую цепочку непоняток. Но обманываться было бы совсем самонадеянным – и я принялся ужасающе страдать.

Она нашлась!!! Немедленно и чудесно. Великий Господь вновь милостиво пожалел меня. И мягкой своею рукою вернул любимую игрушку непоседливому своему сыну. Вот такая очередная «дурищщя», братцы мои и сестрёночки.

Но ведь «я же и так», без индийской этой «цацки» чего-то, да стою? Упрямо не тружусь «на благо», согласен. Но славные песенки, дурные строчки мои развеселили вас хоть чуть, на капелюшку растрогали? Во-о-от. И мяу. И ваще.

А я и вправду мог бы никуда и не бегать. И в маске. До магазки. Да и без моей этой вечной рыжей лукавой масочки. Маски лучезарного шута.

Я никогда на юзал «сальвию»

Я никогда не «употреблял» «сальвию». «Опытные люди» сообщают, что она крадёт душу. Ну, то есть, в тот момент, когда происходит «страшное это», душа в экспериментирующем элементе улетучивается.

У меня и так в лихой жизни хватает «траблов». Я вдоволь знавал эти залихватские рассказы. «Мы еле-еле добежали, отталкивая друг друга, до белеющего фарфором сортира. Нас страшно рубили комбайны бесконечных жерновов.».

Молодость. Наверное, молодость. А я ведь никогда не был молодым. Я все истерично херачил мои песенки-лесенки.

Кстати о «драге».

Два паренька, худющие, высокие, молодые, не то чтобы модные совсем уж, «но в теме» – балахончики-серьги в ушах. (Сальвия или кетамин, судить по-старпёрски не смею).

Один, рыжий, вдумчиво и страстно откровенно «спикает» другому: «Ты прикинь, я вдруг осознал, что я – Мозг!!! Хожу, ощупываю его. А нож – это ложка. А них… я смешного – это жуть было, как страшно, я задыхался, без пиз…ы, задыхался по-настоящему.».

«Молодые, озоруют, чего им» – вспомнилось мне из Первой (Ух!!!!) моей книги.

Да и пусть наивно эпатируют вас мои записочки про несуществующие и разнообразные наркотрипы. Чуток каюсь, малясик юродствую. Но я уж точно никогда не принимал. Крэк. Ужасный наркотик. Думаю, самый последний, что выдумал Сатана. Женщины отчаянно готовы продать своё единственное дитя за дозу.

И вот я, вроде бы относительно нормальный чел. Люди, граждане, гражданочки, я просто пытаюсь вызвать малюсенькую улыбочку перед грядущим Апокалипсисом.

Человечек, сидящий на крэке – «крэкер».

Не, тяжёлые наркотики не для вашего Мотеньки. Но! «С каждой затяжкой возвращается счастье…».

Отголосок снова и снова зовущей Ямайки. Куда мы без Великого Боба! Ещё бы!!!

Наркотики. Связующе звено «Моти и народа». Мотя – это я. Мочу дальше.

«Давай-ка ко мне, нах…й и пох…й!!!» – а это ведь два совершенно приличных и накачанных мужика остались без баб под Новый Год. Не жалею. Обхожу «как можно подальше». Разухабисто гуляю под крупненького «гангста-подстрелёныша» Notorious B.I.G. Йоу.

Вот это реальный рэп, а не говно из ваших автомобилей, это, кстати (или некстати), строчка из моей новой, «чиста чёрной» телеги.

Резюмируя, я никогда не юзал «салвию», ибо почти бессмертную душу пропить не собираюсь, и вообще, Солнышку – «Да!», «Сальвии» – категорическое No-No-No!!!!

«Цветочный Поц», или 07–53 поутру

Люди либо мертвы, либо пьяны. Так подумал я в 07–53 поутру, «бойко прибравшись» опосля «очередной одиночной» попоечки.

«Всё окружающее» было в масле, майонезе и, что называется, «вообще». Однако, вооружившись парой бокалов «красненького-огнеопасьненького», я таки, произвёл сие великое действо. Ну, может быть, не дитя зачал. Но затёр-замыл-заштопал эту поганую гору сковородок, тарелок и вилок-ложек. Сколько же человек может дико жрать и просто загадить собою наш волшебный мирок.

Вновь тупенько обращаюсь к заметкам, ибо идей-то, по большому счёту, нет. «Кишки выдирают» – понятно, «выход из тумана». Ну, чуток жалко глупого Игорёшу. Поделом и назидательно. «Стишата, да тексты не пишутся просто.» – да, расплата за беззаботное бумагомарание безжалостная и неизбежная, признак) и присягаю.

«Мотька не хочет, Мотька смотрит.» – странная фраза, но красивая сама по себе, не буду, пожалуй, нудно расшифровывать, пусть и живёт сама собою.

«Я вам чужой на Ямайке?» – иногда и вправду досадно вспоминаются фальшивые тупости из той далёкой земли. Чужой, смешной, нелепый. Чёрные – чёткие. Я – белый, жаргон ваш дебелый. Я не умею «на вашем». Вы чуток не тянете «в нашем». Вы злобненько смеётесь надо мной. Я над вами нет. Так вот, давайте «по чесноку» – вы же просто бесконечная шайка попрошаек и бездельников, да? Не-е-ет? Только очередная мелочь, выклянченная из «потешного интуриста» для вас хороша и зачётна. Так-то, чёрные львы Ямайки. Курить, пить. Лечу, хочу, дрочу. Значит, жив. Значит, лив (live, то бишь). И в отрыв. Уважайте друг друга «респектами», а не фразами, «все мы разные». И вообще, настоящий растаман (на минуточку) кротко не кушает мяса и стоически не употребляет спиртного и наркоты. Кроме травы. «Трава – не наркотик», как в нашем заюзанном криминальном фильмике.

«Жизнь из маленьких пакетиков» – ну что ж, такая она и есть, злодейка и оторва. Роллтоны-Дошираки-Кетчупы. Та же наркота, что твоя Ямайская отрава. Говорят, что «эпический» арт-рок лучше всего идёт под наркотиками. А по мне так лучше под кетчупом, в самом деле. Он красный и знойно пахучий, как. Цветы.

Когда я «подрубаю» или совсем уж выбрасываю цветочки, я ощущаю, осознаю себя… «по́цем». Ну, тем самым хрестоматийным еврейским «прокалывателем» мёртвых несчастных дев, что печально ушли, так и не познав мужской ласки.

Объяснюсь – никто не хочет взять на себя тяжкую Миссию – гнусно сломать стебельки и прочее нехорошее. Я же должен выполнить пугающую, мягко говоря, неприятную, «миссию». И никто, кроме меня. Никто, Гошкин, никто.

Люди либо пьяны, либо мертвы. Неужели только я, смешной Гошка, это болезненно чувствую. В 07–53 поутру.

Ты исчезаешь навсегда? Не навсегда

Ты исчезаешь навсегда. На четыре тоскливых денька. Но для меня это Невиданная Бесконечность. Инфузория моя Трюфелька. Это от потешно оставленной тобою конфетки-трюфеле прямо в домашней твоей туфельке. Понятно иль не очень, дурашки вы мои?:) Целый солнечный смайлик рисую для совсем недогадливых. И целую-целую твою милую пяточку для очередной неземной, «наднебесной развраточки».

Готовлю пельмешки (дымящиеся и с чёрным перчиком), которых «не можно» ни тебе и ни мне, ни на Луне, ни на Земле. «На всю кодлу готовлю» – немыслимый гастрономический хит. Помешиваю-взвешиваю и неумолимо слышу поганую рекламку краешком любопытного своего уха: «Мы хотим избавить вас от мечты.».

Кто это, мы? Кого это, вас? Плохие люди. Без совести. Без роз, но со звёздами.

«Поц – подстригатель роз» – это из той главы, что раньше. Не стал бы пошло повторяться, но хитяра по теперешним хитрюжным временам был бы мощный.

Не покушала и запашистого кофейку не выпила. Ко «фейку». От модного (или уж не модного) словечка. Фальшивка, то есть, не реальный кофе. Мягко говоря.

Возможно, я жутко самовлюблён, Любимая. И этот случайный каламбур «Любима-Я» не так-то и прост по внутренней своей сути.

Я хочу жить. Ты тоже. Мы страстно и бесконечно любим друг друга. Я только чуточку устал постоянно ждать тебя, сладкая. Но как же вольно-довольно живётся нам тут, в нашей съёмном тайном мирке!

Я дико оглушаю себя своим чёрным «Rocken-Rollom», да прочим «тройным одеколоном», моя прелестная Кися, и прочим, и прочим, и прочим.

Ты исчезаешь навсегда. Ведь не навсегда же, да?

Тайны твои и мои…

Я раскрываю тебе все ТВОИ тайны. Зачем я это так неумолимо и с меланхоличной регулярностью делаю? На все «увесистых четыреста» доложиться я тебе, милая, наверное, не сумею, ибо до конца не уверен в достойном ответе. Быть может, просто. Милосердно, что ли, (как же глупо и пошло я изъясняюсь) хочу помочь тебе. Чтобы ты не выкинула очередную свою экспрессивную глупость, и гадкие людишки не обидели тебя?

Ведь всем доподлинно ведомо: «В каждом доме по дурдому, в каждой даме по дурдоме.». Это, разумеется, не про тебя родная, это как раз про бесконечные в своём кошмарном разнообразии «дурдомы» и «дурдамы». Глумливые стишата сии, как вы, без сомнения, догадались, мои. Народится ли из них занятная песенка, я уже не уверен, а посему и тиснул их в новую свою занудную главку, очнувшись от некрасивого похмельного сна.

Сна хватит на всех. Непрекращающегося моего винного сна, в котором мы весело и тупо распеваем с неким анонимным чернокожим дружком, обдолбанные в ароматный дым. Дым матушки-сенсимильи. И что же мы нелепо «ska-ндируем», ловко приплясывая на характерные «вторые и четвёртые»? А вот, непристойное что: «И снова с ямайцами, снова тряся яйцами…». Какое неумное безумие.

Песенки. Басенки. Хоть бы покровительственно выкупил у меня их некто жадный, богатенький и нечестный. Кстати, а вы знаете, что такое «иллЮшки»? Иллюминатские песни! Никогда бы не «дотумкали», правда ведь?

«Масонские ложи во множестве и прочем их мужеложстве.» – а вот одна из классических «иллюминашек». Вы ведь не хотите знать гадкой правды? А припудренной кривды? Не можете.

Я прекрасно осознаю, что стал писать последнее время крайне бессвязно. В пустую, постзапойную башку осиным угрожающим роем влетают кощунственные дикости, вроде: «Констатация собственной смерти». Неужели, когда я наконец-то умиротворённо уйду, я смогу по-буддистски спокойно констатировать и это?

Нет. И снова я с естественной людской, эдак осторожно выразимся. Опаской. Да, с определённо «опаской» я не готов ещё мягко уплыть на последнем своём каноэ. Я до сих пор ещё так страстно скучаю по опасному и зовущему тому, что вновь шутовским своим манером выразил: «Поднимая залы – поднимая со стульев зады моих ленивых и больше не трепещущих дружков.».

Подниму ли я ещё хоть раз «залы и зады» моих давно и бесповоротно ленивых подруженек и друганов? Эх, знать бы. Явную лишку сегодня снова «графоманисто» наворотил. Да и, собственно, пора благоразумно круглиться, да «финализироваться».

Я раскрываю тебе все ТВОИ тайны. И свои, моя милая, тоже.

Её Чёрное Высочество Ночь

«Ночь твоя, парень!»– кто-то чрезвычайно знакомый и не слишком хороший вновь подло хохотнул мне в левое ухо. Почему он всё время делает эти устрашающие указания именно в левое? Потому что правое слегка «зашкварено» китайской солёной волной? И что вообще «невидимый он» издевательски имеет в виду? Злостно бухать и тупейшее втыкать на дурные ю-тьюбовские ролики до самого (благоухающего ямайским кофе) утра? Или всё же, задыхаясь от сладкой надежды, ожидать в гости тебя, моё нежное счастье, чтобы в очередной волнующий раз огненно танцевать с тобой наши эйфорические танцы всю нескончаемую царицу Ночь?

Её Чёрное Высочество Ночь. Как же она величественна и опасна! Чарующа и устрашающа. Она одновременно стремительно несёт в себе волнующие приключения и неминуемую погибель.

«Если мы не будем о смерти, то и смерть не будет о нас» – вот так, несколько излишне поэтически, но и по газетному кратко выразил я как-то эту, понимаешь, «философскую» доктрину – меньше трусливо размышляй о грядущем финале и он, тот, что всегда невовремя, в задумчивости и некоторой досаде снова шустро обежит тебя стороной.

И ты, маленький, но весёлый дурачок, как обычно, по скоморошьи выдашь очередную частушку, вытащенную из знойного Кингстона: «Три предмета ямайского туалета!». Это мой «великодостойный» и почти отважный ответ на глумливый хохоточек про «ночь твоя, парень!».

Иногда просто спасительно необходимо выдавать эти набившие уже самому забавную оскомину, карнавальные реггей-глупости. Чтобы лишь только волнующими приключениями одарила тебя Её Чёрное Высочество Ночь.

Старая ведьма из РАО, занимательная алгебра, или Невинная девушка с прицепом

Девушка с ребёнком, пройдите в кабинет! С ребёночком девушку вперёд пропустите, как не совестно! Симпатичная девушка с ребёнком хочет познакомиться… Дурдом какой-то. С бедламом. Ну какая же она девушка, раз уж с ребёнком! Ещё «девушка с прицепом» брякнули бы, «вэри сорри» за превеликую пошлость. Как же «наши люди» из ушедшего (правда, недалёко) СССР страшатся назвать всё своими, законными именами, да фамилиями. Ну и что, что молоденькая, ну и что, что «симпатишная», дитё нагулять сумела – так давай уже смело с «девушкой» прощаться, ибо молодая женщина тоже звучит вполне себе ласково и душевно. Хотя, конечно, послушно соглашусь ради святой справедливости – «девушка» куда как заманчивей.

Дабы отвлечься от различных этих «невинных девушек», обратимся-ка лучше к вопросам сугубо научным. «Занимательная алгебра» – легонько посмеиваясь, наткнулся я на свой, вроде бы забавный и незаезженный афоризмик. Но что-то не самое приятное упрямо глодало мне чувствительную душу. Как будто слышал я в сгинувшем детстве нечто такое математическое, ну и подловато подпёр. Так и есть! Тьфу, блин! А я так наивно радовался, неразумный. «Занимательная алгебра» Перельмана. Яков-Соломон Исидорович. Ёлки, ну конечно, с такими-то знаковыми «инициалами», понятно, даже алгебра «занимательной» покажется! А мне как в изнеможении штудировать сей знаменитый учебник? Лучше уж совсем никак. Пиши свои грустные песенки и не лезь туда, где тебе не светит ни малюсенького шансика на прозрение с пониманием, дурной, но рассудительный мальчик Игорёша. Только давайте так – не было в моих шутовских словечках ни малейшего даже намёка на бытовой антисемитизм. Ещё чего, я не фашист вам какой распоганый. Тем более что выдающийся учёный муж сей жутко скончался от истощения в блокадном, заснеженном Ленинграде.

А «дурной, но рассудительный мальчик Игорёша» упрямо движется по направлению к забытому на долгие уж годы РАО. Насчёт долгих лет, я, кстати, вовсе не юродствовал. Я так безобразно и долго пил, что совершенно забыл сюда пыльную дорогу лет на восемь. Страшно? Мне, честно говоря, «до усрачки». Песенки свои форматные, а чаще совершенно неформатные, я всегда строчил, как из скорострельной пушки Гатлинга. А вот на «педантично регистрировать их в «супернадёжном» Авторском Обществе» я, в силу совершеннейшего пьяного многолетнего разгула, «забил» напрочь и крайне серьёзно.

Ностальгически семеня длинными конечностями, я с приятным удивлением, в неделю, как трезвом сердечке, спешил к знакомому местечку по Большой Бронной. Вот она, оставленная так надолго, массивная дверь, вот они, забавные охранники, с важным видом записывающие мои «секретные» данные с измятого паспорта (однако с определённой уважухой поглядывающие на расфуфыренного посетителя – а как же, волосы длинные, в кудряхах, на Кузьмина похож, значит, точно артист какой), вот он, длинный советский коридор, пахнущий свежепомытым старомодным деревом. А вот и тысячу раз освоенный кабинетик оказался не тот. Теперь гениальные опусы московских безумцев регистрируют в соседнем, клонированном «офисе». Но и тут снова досадная осечка – две молоденькие профурсетки оказались занятыми моими надутыми собратьями по гусиным перьям. И я был вежливо отослан в какую-то совсем уж незнакомую комнатуху: «Здрассьте! Мне бы песенки зарегистрировать!». «Песенки?..» – совершенно недоумённо переспросила очередная малолетняя сотрудница. «Я сейчас.» – раздался странный, но явно вызывающий некие воспоминания глас. И тут я и заметил её.

Это была та самая, очень немолодая тётка, что эти вот «долгие лета» назад, с вечной демонстративной усталостью оформляла тонны моих тогдашних, бесконечных «композиций». «Пойдемте…» – точно так же натужно нехотя повелела она и привела меня уж в такую крохотную каморку, с малюсеньким окошечком и общим антуражем, настолько напоминающим людоедскую ауру киношного отдела вербовки опасного КГБ, что мне натурально стало жутко. Я опасливо поднял глаза и ужасом осознал, что она ни капли не постарела. Натуральная ведьма. Библейская колдунья, которой строжайше наказано следить за всякими там неблагонадёжными и карябающими лишнее поэтами. «Мы вообще-то регистрируем теперь только те песни, что уж звучат на радио» – иезуитски холодно выдавила она. «Так какого же хера ты затащила меня сюда, старая упыриха!» – мгновенно вспылил я, напугавшись, что произнёс это «расстрельное» прямо вслух.

Волевым манером взяв себя в тонкие ручонки, я твёрдо решил: «Я так издалека пёрся сюда, трепеща от надежды на выздоровление, да ещё злостно заблудившись в трёх соснах выходов со станции Пушкинская и протопав чуть не до красавца Кремля, что я не уйду отсюда без «зачёта по моим крошкам», даже если мне придётся просидеть с тобою тут четверо суток без воды, питья и музыки, вредная ты бабуся!!!».

«Завтра Восьмое марта, короткий рабочий день, а я как нарочно должна под занавес. Сколько?!! Сорок четыре песни?!! Давайте сами диктуйте.» – тут я ловко сунул ей самую вкусную конфету на свете с говорящим названием «Отломи», натужно поздравил с «факин» Женским днём, и дело было-таки победно произведено. И уже все эти зловредные «вы что, до сих пор на дисках приносите, все уже давно на флешках» мне уже были абсолютно пофиг. Да и вообще, что я Дюпон какой, оставлять тут свою драгоценную и неслабо стоящую подруженьку.

Я вприпрыжку бежал по изученной уже на ощупь тропинке ко входу на Пушкинскую, чувствуя сладкое удовлетворение от выполненной миссии, однако отчётливо понимая, что больше эта древняя «конторская» стерва мне ничегошеньки не зарегистрирует. А шанса счастливо попасть на малолетнюю дурёху у меня не будет – тут явно зловещая судьба рулит моим странным даром сочинительства. У меня, конечно же, имелось в тайном загашнике пара-другая сотен «незарегистрированных бастардиков», но самые любимые уже выбраны и им даны официальные имена.

«Что вы знаете о Падении?» – скромно, но горько отвечаю я тем, кто злорадно комментирует мои мытарства с чуть не отвергнувшим меня РАО. Что вы знаете о Падении. Я десятой доли не поведал вам, граждане ядовитые злопыхатели, в своих неласковых книгах.

«Жизнь – сплошная рана.» – вот крохотная частичка не интересной никому правды, выраженная мною, возможно, чересчур мелодраматично. А ещё я ночью сочинил волшебные стихи. И снова во сне. И это новая рана. И через неистребимую мою вечную душу ваяю я и эту маетную главу.

Это вам не по-клоунски хихикать про «девушку с ребёнком». Хотя про «невинную девушку» с традиционным «прицепом», на мой непросвещённый взгляд, было тоже неплохо, душевно и с любовью.

Деньги, слёзы и боль, или Радуюсь снова

Деньги меня не радуют. Да и особливо не радовали, блин, никогда. И вообще, что это за «понторезовская» фразочка «деньги меня не радуют»? У тебя что, они были хоть когда-то, эти магические, волшебные «знаки отличия». Слёзы, боль. Ничего не понимаю – это что, всё, что мне осталось из нашего многогранного и развесёлого мирка? Что это вообще, эти горькие слёзы и боль?!! Наверное, радость… Не от «презренного металла», так хоть от извращенческого «чего-нибудь».

Иногда крайне глупо развеселят порой кретинские рисунки, да «запредельные» подписи к ним. Со сладкого со «спьяну» наткнулся на два таких «замечательных» образца наскальной живописи, да древней клинописи – на одном «полотне» реклама светского платья с нейтральным комментарием «аренда фрака», на втором же «натюрморте» хулиганская подпись «аренда срака», а на самой поганенькой картиночке, сами понимаете, чего (нечто гейское и без штанов). Конечно, не смешно. Конечно, противно. Но всё одно, заметно поприятнее, чем эти «волнующие» слёзы и боль.

Чтобы ненадолго забыться от «чарующих» моих боли, да слёз, лучшее средство предаться праздным размышлениям в духе раздолбая Обломова. Тут меня в первую голову просекут и поддержат «дружескими лайками и донатами» музыканты, да звуковики. Как известно даже просто пузатым завсегдатаям пивных клубиков, пропахших закопчённой колбасой – у представителей жанра «балалайки и песен вприсядку» уйма всяческих разнокалиберных шнуров. Так знайте же, праздношатающиеся и прочие околоплавающие рядом с нашим «рокенролом» – дома у артистов нелёгкого жанра абсолютно та же фигня. И как бы наш брат музыкант и звукопёр педантичным и аккуратнейшим образом их не скручивал, бережно развешивал по крючочкам, они наутро мистическим образом сплетаются, словно змеи! Как сей антинаучный парадокс разъяснить не умеет пока никто, даже сам суровый «убийца с Техаса» знаменитый роуди дядьки Игги Попа. А уж нам, простейшим козявочкам даже и пытаться познать тайны змей-проводков не след. Может, они длинные, да ветвистые, получают тайные энергии от гадов истинных по мрачным, одиноким ночам.

И далась мне эта фигова Ямайка. И вам уж надоел, как вечный пахучий попрошайка-бомжарик на углу перед метро, и самому уж давно постыдный тошняк. Но не слишком промытые дрэды наивных обитателей страны сенсимильи тоже весь напоминают копошащиеся клубки сплетённых змеюк, так что хитрая ассоциация со шнурами весьма далёкая, но как будто имеется. «У меня нет сил приблизиться к Богу, так пусть хоть благословенная марихуана Ямайки сделает этот неправильный шаг к нему.» – вот, собственно, к чему я клонил весь вышеуказанный, слегка притянутый за ушки, абзац.

«Хочу, хочу тебя, желаю…» – несложно перевести нехитрый же текст жаркой песенки с одного из бессчётных реггей-сборников. Всё та же головокружительная ганджа, грязноватые дрэды-змеи, и так бесполезно предсказывать хоть что-то в жизни беззаботного, да принципиально безработного растамана.

А ведомо ли вам, родные мои обожатели безумца Ли Скрэтч Перри, что есть вкусное словечко «настрогамус»? Мне и самому вначале была не совсем понятна неровная заметочка в конце изрисованного детскими «дадаизмами» листочка. Но рука у вашего неугомонного гения настолько набита в «тонких расшифровках» самого же себя, что меня вновь остро пронзила сиреневая молния прозрения, и в пыльном воздухе тут же сладко запахло озоном. Грубое словцо «настрогать» отчаянно смело скрещиваем с грозным имечком великого провидца Нострадамуса, вот вам, пожалуйста, тот самый дурашливый «Настрогамус»!

Ну вот и слегка порадовался. И вас, милые братцы-тунеядцы, надеюсь, хоть чуточку-чуточку, да и повеселил. А то «не радуют деньги». А то «радость – лишь слёзы и боль». Понторез ты, Гошка-хитрюшка. Зато теперь вполне уже радостный такой понторез!

Прокля́тый Аид и злобная усечённая пирамида

«Во владениях Аида усечённая пирамида» – и когда только закончатся эти сны шизофреника на дикой природе? Мне реально привиделась в загульном, магическом сне эта вот самая, знакомая по школьным картинкам, египетская пирамида среди знойных, изнуряющих песков. Но только… мать её, усечённая. Ну тоже, небось, с неохотой припоминаете все эти «захватывающие наши геометрии» – короче, пирамида, как пирамида, только если ещё сверху отмахнуть у неё верхушку, параллельно массивному основанию. И вот, в моём сонном королевстве усечённых пирамид царит абсолютное безмолвие, только изредка кипящий ветер завывает, заставляя пугливо вздрагивать и рефлекторно втягивать носом раскалённый воздух вместе с золотом африканского песка.

Чёткое осознание, что это тот самый Ад, вернее, одна из его бесконечных разновидностей, приходит не сразу. А только лишь тогда, когда затравленное жаром обоняние принимается заново ощущать запахи, которых здесь вроде бы напрочь и нет. Но они, суки такие, появляются. Пакостные «ароматы» гниения. Откуда-то с нехороших небес. Судорожно задрав голову к испепеляющему, неустанно безжалостному светилу, заместившему наше Великое Солнце, я с дикими кошмарами в душе вижу кружащих надо мной поганых грифов в дичайшем множестве. Они отвратительны обликом и омерзительны «благовониями смерти». С каждым устрашающим новым витком они спускаются ниже и ниже, ниже и ниже, ниже и ниже.

Я тщетно пытаюсь куда-то бежать, но куда, нелепый смертник? Ватные ноги увязают в тягучем песке, словно кто-то подлый крепко держит меня за щиколотки, будто малярийное, чавкающее погибелью болото упрямо тянет меня на илистое дно забвения. А мерзкие падальщики неспешно спускаются, я слышу из скрипящие крики, меня уже невыносимо мутит от их гнилостного «флёра», и вот уже каменные клювы явственно клацают над головой несчастного грешника, жёсткие перья отвратительно касаются моей голой шеи. И конечно же, ваш полупьяный Игоряша спасительно просыпается в бурлящих испаринах, хватает сестрицу-бутылочку чего-то там, неважно чего, что заботливо дремлет у изголовья, изрядно прикладывается и.

Ему снова становится легко и покойно. Проклятый Аид отступил, и злобная усечённая пирамида в его владениях больше не будет донимать вашего горемыку поневоле. Дальше приползёт новый, никогда не повторяющийся, карающий Аид.

Само-Гончик «Lo-Fi», или Сам спою и сам пропью

Ничего я уже больше не запишу. Испарились все мои, хоть на копеечку дружки, соратники, сочувствующие и даже просто тупейшим образом любопытствующие. Про мифических спонсоров и найденные на захолустной дороге увесистые, плотненькие пачки с баксами тоже пришлось грустно забыть на века.

Разномастная груда сиротских «демок», совершенно неправильно записанных и так же приблизительно «сведённых» мною – главным новатором современности по звукозаписи, и что же с ними, сердешными делать-то?

И по обыкновению спонтанно и «необыкновенно оригинально» вспыхивает в уставшей головушке вашего «самородка» очередная супер-идейка! Вам известно хоть что-то о довольно давно возникшем, но всё никак не испаряющемся жанре «Lo-Fi»? Ну, видимо, нет, да и фик с ним! Без лишних умных словечек от знатного словоблуда Тёмы Троицкого, это когда самопальную музычку ваяют без всяких там мудрёных звуковых программ, хапуг-саундпродюсеров, хитрожопых рекорд-лейблов, а сугубо самостоятельно, что называется, «на острых коленках», с херовым саундом, но очень от души и смачно наплевав на все музыкальные каноны. И получается фантастически необычно и, главное, неслабо вставляет!

А ведь то, чем я все эти беспокойные годы наивно занимался, и был он, самый, что ни есть, «галимый лоу-фай». Вот только какой же отечественный термин-аналог выдумать в альтернативу тамошним независимым зазнайкам? Да ещё не худо было бы присобачить и «знаменитое имечко» нашей «Алкогольной коллаборации»? Да «Само-Гончик», ёлки-палки, что же можно измыслить более гениального!!!

На том я и облегчённо порешил (тут же, впрочем, и благополучно позабыв о своей очередной «феерической» задумке). Однако, я ещё, быть может, победно осуществлю издание пары-тройки подобных «низкопробных» дисочков своей «самогонной продукции»… только вначале немного сладко вздремну.

«Во поспал, а там, мож, уж страну завоевали» – встревоженно подумал я, всласть потягиваясь после тринадцати часочков неожиданного оздоровительного сна. Преувеличенно весело вскочив с непричёсанной кроватки, я неожиданно для самого себя «нежно» запел аж в третьей недостижимой ранее октаве и тут же опасливо осёкся – на дворе мрачновато маячил запретный «полуночный одиннадцатый». Ну и что теперь! Я ж вечный ребёнок, я ору, я имею права орать! Милые детки вообще имеют нахальное обыкновение орать в любое, облюбованное ими время суток. А то в чёрную полночь жарить, мягко говоря, пахучий минтай для оголодавших людей-кошек, да ещё почему-то на гадостном каком-то сале, это, пожалуйста! А слеганца сымитировать панковский вариант голубоглазых братцев «Bee Gees» – пожалуйте, расстрел!

Пойду и сам в отместку отварю всю заначенную упаковку сосисок «Ядрёна похоть», тьфу, «Ядрёна копоть», разумеется (сказывается регулярно отсутствие дамского посещения, и старый чёрт дедушка Фрейд снова суёт в мою схимническую житуху свою седую бородёнку).

Ладно, не ссать в домашние компоты, дорогие соседушки, я так уж, шуткую, да дуркую. Тем более что сугубо вредно сие для молодецкого организма по всем, понимаешь, разномастным статьям. Траты и нитраты. Вот всё, что и можно ожидать от нелепого ночного пиршества, да ещё и преступно «насухую».

Да, только восторженно таская «игрушки с Горбушки», «не по Сеньке» закупившись разноцветными своими музыкальными «фетюльками», я бываю противоестественно счастлив. А вот сейчас, половина одиннадцатого «пи эм», как нелепо изъясняются знающие «инглиш, как родной», без «Лоу-Фай Самогончика», без пахучей «Ядрёной похоти» и даже еженедельного своего «нариковского дозняка» с закрытой нахер Горбуленции ваш славный Игорёша… «Расстроился и раздвоился». Афоризм, понимаешь. Самопальный и, к сожалению, «самопыльный». Пыль моего забвения. Да, ничего новенького под баюкающей белоснежкой-Луной.

Ничего я уже больше не запишу. Вновь прискакала тётушка-тоска. Пытать меня и мучить. Фик тебе, противная. Запишу. Сам спою. Сам станцую. Сам продам. И сам пропью. Банзай!

Игоряша снова «молодой и перспективный», или Моё возрождение в «Подвал-Рекордс»

Когда некто шибко «молодой, да перспективный» начинает не в меру «эпатажить» на сцене небольшого клубика или в провинциальном теле-интервью, я обыкновенно, с понятной досадой, которую нам доставляет кромешная пошлость, изрекаю: «Ну может, хватит кобениться-то.». И в «обличительной» фразе своей я, прежде всего, привношу в заезженное русское словцо трагический образ бедолаги Курта Кобейна, который, как известно каждому из «гранж-девяностых», отчаянно «выКобенивался» за всю свою наркомановскую фигню.

И вот это наше «расчудесное рок-чудо», несомненно, ощущающее в себе явные зачатки и ростки необыкновенного гения, убеждено, что явится скучающему миру эдаким новым «Гением-Кобением». И ведь упорно пишется, глупая падла, небось, в каком-нибудь «Подвал-Рекордс», нигилистом цедит бабское лёгкое пиво и по две недели не стирает носки.

Ну ты, вечный наш мальчик Игорёша, конечно же, носочки аккуратнейшим образом простирываешь, опрокидываешь исключительно «шустовский» коньяк, перемежая с водочкой из «нижних полок», ни хера и нигде не записываешься вообще, давно позорно не «кобенишься», так кто из вас лучше? Конечно, я! «За мою универсальную антиржавчину мне простится всё» – как высокомерно говаривал, неврастенически притопнув ножкою, маленький истеричный криминальный мастер-самородок из «Знатоковского» «Полуденного вора». Я-то ведь решительно настоящий гений, без ободряющих, дружеских скидок и смирительных рубашечек жёлтенького психического дурдома!

И ничего, что новое, карающее утро встретит нас… «Нас утро встречает «так надой»!» – ничего, так надо, значит, так надо, обойдёмся глиняной кружечкой ирландского эля (из бордовой бутылочки «нумеро 9»), героически заместив надоевшую вашу «прохладу».

Вообще говоря, я никогда не был подвержен грубой вульгарной икоте, но сегодняшнее «прохладное так надо» просто насмешливо изматывало меня этой некрасивой проблемой, злостно мешая сочинить хоть что-то приличное. «Не пишется, так икается» – вновь весело пропищали мои расшалившиеся бесенята, и я обречённо плюнул на что-либо дельное, выпархивающее из-под моего «поэтического пёрышка», принявшись покорно записывать их глумливую, туповатую «чертовщиновку».

«Вернись в мир счастья в одночасье» – ну это совершенно уж ясно-понятно «и душману и бушмену», как говорится, мол, нацеди-ка, Игоряша, родной, нам всем по полной чарочке, и за сей волнующий часок такое счастие нагрянет, только успевай с положительными эмоциями справляться!

«С Новым Гадом, кричат из Моссада» – бредятина настолько первостатейная, что даже перехватывает моё, весьма сильно подготовленное подобной чушью, дыхание. Неуклюже притянуть за нежные ушки милый детский Новый год к «подлым гадам-вражинам» политической разведки Моссад, чего уж проще. Но выяснять, кто эти самые-рассамые «новые гады» для опасненького израильского ЦРУ, мне просто по рокерской аполитичности нафик не интересно.

Гораздо затейливей было бы попробовать себя на сомнительном поприще знойного порно – актёра. Да только, как представишь себе сосредоточенного на похотливой картинке прагматика режиссёра, что периодически пронзительно вопит зазевавшейся взмыленной девчонке «подвинь свою филармонию» (сиречь элементарную задницу), так и обуревает здоровый клоунский хохоток и похабный порно-мираж моментально рассеивается.

Гляну-ка я лучше, уже изрядно позёвывая, финальную запись на очередной запланированной к «разработке» страничке. «Стрелы добра не доведут до добра. Стрелы добра не доведут до «ура» – ну чего, не без определённой изюминки и домотканой копеечной философии. Действительно, что без дуриков доведут и до нажитого добра и до горластого «ура», оченна маловероятно. Так уж трагикомично устроен наш не шибко добрый мирочек. Так что же делать-то, дорогие мои амигос и прочие родные мучачос?

Как ни позорно лениво, а, наверное, придётся в тысячный бесполезный раз открыть наивный сезон звукозаписывающих сессий в «культовой студии «Подвал-Рекордс» и даже рискнуть на пару «выКобениваний» в вечном нашем крохотном клубике с четырьмя фанатками-официантками. Вот и вновь ваш обормотище Игоряшкин «молодой, да шибко перспективный»…

«Пока рабочие не пошли», или Выпендрёжник с револьверными барабанами

«До рабочих сходи» – Господи, какая жутковато-ностальгическая фразочка из того самого, развратившего нас бездельем СССР. Это мой наивный мамусик «повелел» мне тщательно затариться «весьма целебными» продуктами (котлеты, печень, кура) пораньше, засветло, так сказать. «Пока рабочие не пошли», одним словом. Кстати, это ещё одна типичная, но яркая разновидность фразки из той забытой эпохи. Мама, смешной ты мой «мамы́рдик», ты до сих пор счастливо живёшь в тех самых призрачных временах. Какие рабочие, мамулька? Какие, нафик, рабочие?! Те, родимые, что с восьми до пяти? Никто давным-давно ничегошеньки не «мостырит», не производит. Только вечно пьяные мужички различной степени агрессивности, да озабоченные собственной суровостью, вкалывающие за них тётушки, ну и беззаботный молодняк «в виде» манагеров, курьеров, продавцов и просто уж неведомых мне по возрасту специальностей. Да, и разумеется, стайки вездесущих азиатских заменителей почти вымершей русской породы. «До рабочих сходи.» – ну что, скорее занятно, чем мрачно-безысходно, я даже сдержанно хмыкнул. Резюмирую молниеносно – «до рабочих постараюсь успеть»!

Совершенно не понимаю, в какие разнорабочие податься вашему заигравшемуся «в высокомериях» герою. Вместо судорожного просмотра вакансий курьера я беззаботно до тупости наслаждаюсь гениями The Scoundrelles, вот ведь полосатые австралийские черти! И тут же, не к месту припоминаю очередного придурка из нелепой моей «Репаблики». Крохотного росточка, коренастенький, забитый татухами от пяточек и аж до закопченного от немытости лица, очаровательно пахнет потом. Явно жаждет быть новоявленной рок-звёздочкой, но обязательно и строго лишь в рамках «независимого андеграунда». Беспрестанно гордо вещает о собратьях «с Западу» «Meshuggah»: «Мы вот тоже, как они, такие размеры сложнючие х…ярим, высчитываем в уме, высчитываем. Чтобы сорок секунд вещи записать, полдня в студии пиз… ярили».

Да! Главное! В мочках ушей поганые эти, совсем неаппетитные тоннели в форме… револьверных барабанов! Некогда знакомый с ним вездесущий Кирюшка Триханкин утверждал, что из-за монструозных размеров этих вот самых револьверных причиндалов одно из несчастных ушей порвалось и это нелепое существо шастало по затейнице Москве с развевающимися лентами варварски разодранной мочки. Мама. Еле отвлекшись от жуткого зрелища глупой жертвы не менее тупейной моды, я смущённо вертел в руках этих вот самых редчайших ребяток «The Scoundrelles». «Чё это у тя? А! Прикольная командочка, зачётная!» – тогда я даже чуточку его зауважал, мол, не токмо «мясо» слушает, но и в гаражной лирике подкован. Но именно сегодня, не найдя ни единой возможности застенчиво стырить с «запрещённого трекера» хоть один альбомчик сих невероятных чуваков, меня просто пронзило – ни фига ведь он не знал, что это за чудо команда, выпендрёжник с револьверными барабанами в ушах! Ну, собственно, чего ж тут такого диковинно-удивительного – понтовое место, понтовые завсегдатаи.

Эх, а как ни крути, а «до рабочих успеть» нужно! И я успел. Ловко и беспечно подцепил бутылочку «французского столового красного» и коробочку красненького же из неведомой мне пока Португалии. Вместо этих ваших наскучивших «весьма целебных» продуктов. Никаких, зверски измученных восьмичасовой сменой рабочих я счастливо не заметил, а, стало быть, «пока рабочие не пошли»…

Прокуренный гном и ку́рва Авдотья

«Гном, а гном, иди сюда! Гном, курить будешь?» – нетрезво, но не без игривой дружелюбности промямлила некая пышненькая, пахнущая свежей сиренью, впополам с ванильными пирожными, Авдотья из моего очередного глупого сна. Какая нафик крупнотелая Авдотья, и почему этот безумный гном-курильщик? Ничего не понять, не разгадать. Остались лишь смутные табачно-гастрономические запахи с примесью примитивной парфюмерии, неясные загадочные контуры и эта вот ночная, корявая, дюже странная писулька.

И как не устанет моя бывалая, отважно прошедшая чрез те ещё литературные бои и сражения «писательная палочка»? Ну, ручка, то есть. Когда я случайно упомянул в компании подвыпивших дружков-музыкантов сей «новаторском термин», они почему-то чрезвычайно бурно аплодировали, набивая мозольки на нежных ладонях, и заливисто хохотали в недостижимой октаве симпатичной немчуры Ленни Вольфа.

Неутомимая моя «писательная палочка» вновь завела вашего податливого на глупости Гошу в непроходимые дебри «эпистолярных» баталий. Комическое участие в знаменитом «беллетристически-мажорском» конкурсе «НОС». Пелевины, Елизаровы, Улицкие. Победители писательских кровопролитных войн «НОСа». И ты. Туда же. Игорёша-Игорёша, как на тебя это дико похоже. Стишата. Ну, впрочем, вы сами, добро усмехаясь, наблюдаете «филигранную рифму». Меня, непутёвого, заботливо предупреждают старинные знакомые, мол, «конкурсец-то» с двойным, да тройным днищем – слишком либеральное «соревнованнице-то». А я-то чего? Я ж по этой вертлявой части и существую! Да либеральней, чем моя «крупноватая книженька» и быть ничего не смеет! Не-а, знаменитые ребятушки Горькие с Тургеневыми, я в «филологических бойцовских раундах» по либерализму давно заслужил торжественное звание, если уж не Генералиссимуса, то «Либералис-симуса» совершенно определённо!

И бестелесным призраком всё «бродит-бродит по Европе» ваш уставший шутить и быть беззаботным либеральный клоун Игорёха. «Хочешь – не хочешь, а жизнь моя к ночи.» – ну вот приятно ли и радостно ли прочесть такое «поэтическое послание потомкам» поутру, после двух «ободряющих» литровых коробочек сомнительного «португальского»?

Всё моё зыбкое создание – «музыкальная игра на всю жизнь» оказалась «курвам на смех». Нет-нет, я вовсе не оговорился, даже не тупым безмозглым квохчущим курочкам, а именно, что ни на есть, насмешливо гогочущим, бесстыдным, полуголым «курвам», польским ненасытным шлюшкам.

И даже еле вырванное у подлеца-провайдера, до судорог родное имечко сайта «Алкоголь мьюзик точка ру» в мятущейся душе моей пытается пугливо ёжиться и «молодёжно юморить». «Алкоголь смузик точка ру» – вот вам, так доставшие правоверных рокеров, хипстерские любители поганого «смузи», дебильные «смузики», бодро пейте, смело глотайте, однако не подавитесь собственной бессмысленностью.

Давний дружок, долговязый красавчик Лёшка Вареник душевно советует принять наконец-то Святое Причастие, и тогда Он пожалеет и отведёт от проклятой моей спиртуозы. Он прав на весь «золотой миллиард». Да только успею ли я на тот досужий совет? Ибо чёрные демоны мои злостно глумятся и гнусно святотатствуют, мерзко хохоча и переворачивая недостижимое Причастие в… Деепричастие. Надо полагать, то, «бездеятельное», что из ненавистной моей школы. Если бы я был раздолбаем Рабле, я бы даже слегка усмехнулся – объективно, наверное, это даже смешно. Но я, несчастный вечный мальчик, навеселился уже так вдоволь. Мне бы уже и вправду «к ночи».

К ночи… А ночь, как известно, всё сгладит. Ну или сглазит. Беспонтово пытаюсь что-то выцарапать из полусонной моей дёрганной строчки хоть что-то, как же это неумно. «Ночь всё сгладит, сглазит, на связи у Штази» – вот эта непослушная полупьяная строфа. По сути, полная постыдная ахинея, да еще абсолютно не в кассу втиснутая тайная Гэдээровская полиция, а я не могу её, калечную, вот так, запросто выбросить, как чёрствый хлеб, что категорически запрещала творить моя бедная бабушка. Да и, признаться, имеется в её копеечном абсурдизме нечто слегка и почти завораживающее.

Завораживающее и таинственное. Как и в моём недавнем, совсем уж напрочь прокуренном бедолаге гноме и его нахальной соблазнительнице, полненькой курве Авдотье.

Эпоха и Пох…й

Я сначала просто завалиться дрыхнуть. Спать. И прочее глупое времяпрепровождение. Такая эпоха. Джаз и прочее «мяу». «Мяу» это значит «будем жить и разные затеи». Когда уж совсем убивец бежит за нами с ножом и душно дышим сигаретами, так и быть, слеганца передохнём… Миленькая, такая Эпоха…

«Эпоха и Пох…й» – юмор. Юмор? Чёрная бабушка опасно сучит узловатой клюкой.

Ваяю книжки. Милые книжки, которым уж никто не улыбнётся и не всплакнёт. Горько-сладкие книжечки, где и море любви, и «слюни дьявола», уж никто не издаст…

А и ладно. Что я и в самом-то… Кафке, понимаешь, «никтошеньки ничемушки» не помогал. Служке «на полушке». Думаю, платили страховому клерку эту вот самую мелкую полушечку. Были мы с беззаботной Кисей такие красивые, на том берегу вкусной Чехии, где глупый музей его, Кафки-бедняги. Где стол, да стул его и разные неинтересные глупости.

Не забежали. И что. Чтобы мы увидели там нового, окромя того самого стула, стола, да разных нелепостей. А ведь в ту пору уж оглушительно ревел Его Величество Джаз. А он и джаз-то, небось, не любил. Сидел-рассчитывал за конторкой. В безрукавке, чтобы даже «налокотники» не портились. Лишь одни нарукавнички. Кафка в «нарукафках».

Эпоха великого Кафки улетучилась, осталось сиять чернотою лишь какое-то пелевинское зубоскальное «пох…й», где главенствует только грубый слоган «сам смеялся, сам подотру». Добрые люди, вы слышите, как с подземным гулким грохотом раскололась Великая наша Эпоха, где не было никаких омерзительных «пох…й»? А неприятно булькает только зыбкая осклизлая «пох…ямбия» в каждом сложном и пугающем вдохе.

И только лишь маркесовский «тотальник», который пошло запечатлели ужасные «Би-2», царит на наших с вами улицах и теперь. Семидесятилетний вечный Полковник неумно повздорил по поводу петушиных боёв где-то когда-то и с кем то жестоким в самом колумбийском ГэБэ. Это нескончаемая шизня, разумеется, из очередного моего дурного сна. И тот самый упрямый Полковник снова гордо повздорил. Повздорил навсегда.

Навсегда? Мэйби-шмэйби, почти не страшно… Лишь бы ласковые девушки там, во сне шныряли туда-сюда. Бодрящая реклама чашечки «оздоравливающего» кофе «завари и жди» готовит на многое, и я тоже послушно готовлюсь на то самое многое.

«Я преступно задолжал белому свету и за ЭТО, и за ЭТО…» – за многое, убогое и «разное», что рассовываем по пошлым блогам и прочим нечистым бумагам.

Мы все отчаянно оттягиванием агонию смерти, которой нет. Miss Modular. Долбит стереотипный Стереолаб. Ничего. Да, мы все исступлённо оттягиваем ту зыбкую линию погибели, которой, к сожалению, не существует.

Ты чего, «молодой», Мотя? С «самим» Пелевиным, мать его, «соревнова́шки»? С досадной примесью «со-ревновать». STARPER? Ну, старпёр дурацкий, конечно, и что? Зато весёлый старпёр, воащета!

Биться-молиться. Да! И буду. Юные, бравадные отважно отворачиваются от Святого Распятия. «Молодые, озоруют, что им…» – такая у меня своя хитрая мантра, где я вспоминаю «невспоминаемое из 172-й». Школы, школы, мать её, «развоттак»! А там, в ней, ужасной, до магического, я, к счастью, не помню ни «сладкой» боли, ни прочих милейших удовольствий.

У меня нет ни малейшего комплекса относительно роста – сто восемьдесят один, ну не дюжий «верзюха», но и не здоровенный карла. Как-то в пропащей моей школе, вот прям, вот совершенно «от души, от сердца» весело проголосил дылде Лёшке Варенику и рослому сердцееду Лёхе Клементьеву: «Эй, мачты!!!!». И кроме честного моего восхищения высоченными особями ничего и не было в этом весеннем, лучистом возгласе. А ненормальный порою А. В. глупо зарубился и подло выкрикнул то, что я не могу опасно забыть и по сию материю: «Сам ты хорь!».

Да, я всегда был чуток полноват в треклятой школе. Но. Лёх, я же всё и сам распрекраснейше помню, как нас страшно долбили по мордясям и в душу даже за копеечные физические недостатки. Зачем так уж гадко… Я никогда не расскажу, как мило-мило было в «нумере 172» по-настоящему. А я ведь только выразил душевное моё солнышко в школярском сердце – два дружбана-долговязика, и ничего большего.

Мне почти зачётный полтинник. И я невысказанным ребёнком помню эту «лютую недосказанность». Покурить бы, как в младые годики. Так ведь не имею такого наслаждения. «Переходи на «дудку» – изредка говаривал один «прокуренный – кура укура», малоприятный далёкий хулиган-хитроман. Он прав, бесноватый и ненадёжный.

А я ведь сначала просто завалиться дрыхнуть. Спать. Невероятная наша Эпоха, где нам абсолютно всё пох…й.

Акт непоВИНОвения, или Очередная Мотина глупость в 06 поутру

Ты зовёшь меня Мотя. Мотька. Мотюха. Мотенька. Обормотенька. То ли от фамилии. То ли тотемная фигня. Мне подходит. Меня ласкает. Я делаю «мяу». Я влюблён. Столько прошло лет и бед. А я люблю тебя до сих пор.

Мы все прячемся за Господа Бога. Кто лучше, кто стрёмнее. Как я, например. Моя любовь глупа. Но и честна. «Мотя любит Кисю» – старательно выводит странный один «мальчик» на чудом оставшейся девственной трансформаторной будке.

Ты ревнуешь меня до сих пор, красивая Кися? Ты сама выбрала это сладкое имя. Я ревную. Но я так старательно загнал этот мой жуткий порок в такие «запряткие-запрятки», что он там полёживает смирно. А ты? А у тебя?

Нас всех баюкает что-то. Отвлекает. И от проклятой ревности тоже. «Убаюкай нас. Экстаз» – это главное. Обволакивающий, небесный, дрожащий и самодостаточный. Он спасает. Он ласкает. Он обманывает.

«Сладкие лапы Гестапо» – нацарапал я как-то в своей дурной полудрёме. Ты можешь милостиво «дать мёд». А можешь, и нет. Ты капризна. Я сержусь. Но ты так затейливо устроена. Плюс-минус, так построена Вселенная. Не нам разменивать её по маленьким твоим пфеннигам.

Необыкновенное словечко «неповиновение». В нём, скандальном, заложено «абсолютно совершенно» (привет обкуренному «контральто» Курмангалиеву) – «вино», «вина», «не по вене» и миллиард других милых игрушек. «06» поутру, «вино» надёжно греет, жарит бесконечный дождь. Я есть. Кися где-то рядышком, в хулиганке-Москве. Чего ещё желать?

А вспоминаются всё какие-то глупые глупости. Ты нелепо цапнула этот дикий брикетик творога и… траванулась… «Травожок», понимаешь… И какие нерадивые скоты это подло стряпают? И пахнет, сука, творогом. Ворогом, блинушки.

«В ушах шумит вьюга, и мы любим друг друга.» – первостатейная пошлость, но как она дьявольски хороша. Кися любит Мотю? Ты негритянка. Твоё ненасытное чувственное главенствует. Это нужно покорно признать, или. Ничто. «Или» нет. Ты не признаёшь жалких вариантов.

«Кровавые слёзы Вселенной». Это я до сих (уже 6–20) «стародневных» пор пытаюсь сочинить «тот самый хит», что прославит и озолотит нас, сладкая. И я не побегу бойким бобиком на работу постыдным курьером. Как ты не понимаешь, мне нельзя курьером. Я, какой-никакой, а забавный Гений, мать-перемать.

За нас всё решает Судьба, это без сомнения. Помнишь развязную песенку «я пью, мне всё мало, уж пьяною стала»? «И пью важно, и подохнуть страшно, и пью страшно, и подохнуть важно.» – ну кто придумает «жутчее», чем твой непоседа Мотюха, нет? Да!

«Грандиозный запой, за гранию граней.». Существует ли такое стеклянное словечко «гранию»? Теперь уже существует. А «грунею»? И это словцо тоже отныне живое. Я, кажется, нетрезво брежу. Грушею, ёшки-Матрёшки. Грушенькой, Карамазовыми вожделенной, Фёдор Михалыч, всегда выплываешь под утро. А вот тут я замазан невольно. «Достоевская», что потеряла Бога. Матрёша. Гоша-Матрёша. И всё закончится. Последний грех, что я не совершил. Такого Ада нет, чтоб мне гореть.

Это мой Вечный Акт НепоВИНОвения!!!! Никто не сломает Мотьку!!!! Только сладкая девочка Кися… в 06–00 поутру…

Еврей поневоле

Я понял, почему Зиновий Гердт говаривал, что не любит Одессу, и гогочущий её тамошний, пахнущий свежей рыбёхой юморок, а также обожествлённый «Золотой телёнок» и прочее «непререкаемое». Он видел Одессу «ночной», «полумрачной». Публичная изнанка.

Странный еврей, возлюбивший лишь на экране «эру милосердия». Выпивший всё, до чарующей капельки, как и было на финальном кадре его удивительного девяностолетия. Как и принявший его молодой Народ.

Развлекатор

Я Развлекатор. Такая у меня работа. Не приносящая денег. А иногда приносящая.

Нетерпимки. Ты и я. Мы оба. А Киська – Нетерпимка в кубе. Два нетерпимых бычка.

Кто-то стучится, бодается к тебе, мальчик Игорёша? Кто-то. Мать. Орать. Голосить. Неприятным голосом. В Адском Аду. Там совсем жарко. Жарче некуда. Название нового романчика так непросто выбрать. Выбрал. Развлекатор.

Кисуньк. А я люблю тебя, хоть и не всегда мы ладим. Я чуток выпил для летящего вдохновения, для пущего развлечения, милая моя Кисуня, но ты ведь не разлюбила меня? Нет? Развлеку тебя, сладкая?

Ты растерял жизнь на рифмы

Я безуспешно пытаюсь бороться с извечными пороками Человечества, какая глупость. Как всё же много «Я» в моих книгах. Открытых, незаконченных, странных. Много книг, много «Я».

«Мне же побухтеть не с кем, мне что, с кухонной колбасой разговаривать, что ли?» – снова вычитал я в своей «запретной книжке», что найдут после моей… А может ещё и не сдохнет Ваш Гошка-Матрёшка…

«Я, может быть, Иисус, только пьяный» – плохое святотатство, тем более что и в который раз повторяюсь, наверное.

«Раненный тигр, но всё же опасный» – Игоряха-Тигоряха, какой же ты опасный:)

Есть вещи, которые не слушать, которые хранить. Ну что тут скажешь, правда. Первостатейная глупость и непонятная правда. Пластинки, диски, старые записки, что прочтёшь, будучи совсем уж мудрым и старым.

«Дальше начнётся водка» – да не начнётся хулиганская моя водка, пожалуй, и хватит.

Пытался найти-пересмотреть короткометражку «Нас убивают», не нашёл, значит, моя идея, значит, уже скоро сладко «спи…дят».

«Гром-метражка» – самая нелепая фраза, что я выдумал. Гадайте сами.

«Да кто ж меня вспоминает» – наверное, несносная мама, нелепо икается только поэтому. ПОЭТому-поэтому. Так хватит икать, а нужно хихикать, в смысле наслаждаться Жизнью, пока она дана…

Ненавистные птицы неожиданно переродились в ещё более ненавистных мух. Дешёвый фильм ужасов.

«Я спал и видел дивные сны» – снова моё «дурацкое» самоцитирование…

Рифмы и Ноты, что я могу ещё? Растерял или не растерял?

Тысяча первый стих поэта Гошки, или Неблагодарное злато

Ели бы меня спросили, кто я и чем занимаюсь, я бы растерялся. Я мог бы, конечно, честно ответить – поэт. Но тут же неприязненно представил бы не без ехидства заданный вопросец: «А у вас, видимо, есть литературное образование?». И промолчал бы вовсе. Я ведь всего лишь просто сочинил тысячу стихов.

Да что за день сегодня такой? Это не день такой, здесь всегда так, это ночь. Сами же видите, зловредные, я – поэт и больше никто. Крайне глупо бороться с вами, не слишком хорошими, и я давно уж этого нелео совершать не собираюсь. «Самнюю битву» – когда-то давно, в глупейшем эпатаже сочинил я сам. Но теперь я другой. Совершенно иной.

«Пробираясь сквозь шум и гам, и слегка напевая о «деньги к деньгам» – это уж совершеннейше не про меня, «православные». Я уж скорее обречённо подниму малодушно оброненную проржавевшую бритву, но про «деньги к деньгам»… Напевайте уж сами, ребятушки-злыдни, посмешите так уставшего от боли поэта.

«Не променяй на злато, поэт помятый. Ведь это злато не от ума-то. Нет возврата. Нет шабата. Не-е-ет.» – протяжно кричал я в нервическом сне, который уж и медленно исчезал. Что за дешёвый пошлейший рэп носился в моём моментально сбежавшем в небытие сновидении? Какого нафик «шабата», краснорожий ирландец Гошка?

Харэ уже про ненужное тебе, неблагодарное злато, бедный, но гордый поэт. Сочини-ка лучше самый прекрасный твой тысяча первых стих!

Ты с Волшебством не тяни, или Новорождённый идеальный денёчек

С этой минуты наступают лишь идеальные дни. Вчера был идеальный день. А, стало быть, сегодня он непременно тоже должен быть. Идеальным, совершенным, безукоризненным, превосходным. Одним старинным словечком… волшебным.

«Ты с Волшебством не тяни!» – наконец-то в чуть прочищающемся от скверны сознании пропел-таки чистый ангельский голосок. Возможно. Возможно, я не стану глупо и надсадно спорить – это запросто могут статься ловко обернувшиеся демонические терции. Та самая ненавистная «прелесть». Но мне так отрадно (пусть и наивно) надеяться, что это милые мои ангелы зазвучали в отчаявшемся сердце больного душой.

А за давно немытым окошком уж зверски и поспешно жарят душное, жёсткое мясо. Курей, свинюшек и барашков с коровками. Очень уповаю на то, что не кролей с кошаками. Я вовсе не какой-то там хитрожопый ханжа – мяско я вполне употребляю. Но стараюсь сие делать крайне умеренно и лучше бы, если рыбки иль куры. Жаль мне абсолютно всех вышеозначенных бедолаг. Но так устроена это наша подлая Природа. Непонятный, жестокий мирок. Нас тоже когда-то всласть сожрут отвратительные склизкие черви.

А ароматы весенних «карантинных» шашлыков становятся всё более невыносимыми. С одной стороны, они нежно щекочут изголодавшееся по «вкусьненькому» обоняние, а с другой как-то чуток и помутивает от такого обилия неандертальских костров в близлежащих палисадниках и парках. Обилия потных «дворовых поваров». Их нервно сглатывающих слюну деток. Располневших до неприличия жёнушек. И!!! Пылких молодых любовниц. Эдаких ногастеньких, благоухающих свежестью кожи Барби. Короче, в полном разгаре отчаянное Барбекю. Barbie Cure. Сиречь сладкое, мясное лекарство для куколок Барби.

С трудом отвлекаюсь от, казалось бы, малопривлекательной «брейгелевской» картинки за закопченным окном и окидываю взором город вообще и окончательно убеждаюсь – «Город принял». И принял изрядно, пожалуй, даже чрезмерно. По всей необъятной округе, «амплитудно» покачиваясь, бродят различного рода неароматные упыри со своими неприятно голосящими упырихами. И даже как-то немного неловко за свой, не самый «эффектный» намёк на старый одноимённый советский детектив. «Город принял», кстати, зовётся то наше с вами кинишко. Ну эта уж старческая такая ремарочка, ежели кто-то совершенно неприлично молод. А теперь вот поделюсь весьма сильными опасениями по поводу того, что обо всём этом вышесказанном «про город», я уже когда-то незатейливо каламбурил. Ежели сие святая правда – не рубите сладко буйну головушку с плеч, будьте милосердны, да толерантны к «так мало воспетому гению».

Тоже вот не поручусь за следующий «словесный эксперимент». С годами презренного моего пьянства когда-то отличная память моя почти совершенно растаяла и испарилась. Что делать – буду позорно повторяться. Мстилэнд. Земля мести. Город мести. О, как бы не хотелось, чтобы моя маленькая деревенька, где я тихонечко обретаюсь, звалась таким опасным именем. Да и за что коварно мстить-то мне – маленькому стареющему мальчику, почти не выползающему из своего музыкального ящичка? Что-то давненько я не придумывал чего-то песенно-солнечного, славный реггей от пацанчика Игорёшки! «Рашен артисты тихонько воруют, йоу, музыку Джа!» – о, какой же дивный, шутовской припевчик нахально ворвался в нежные ушки вашего Гошки-Матрёшки!

А и вправду, занимательно, какова «степень родства» всех наших, отечественных реггей-хиточков с гениальными перлами чернокожих братков Марли и Перри? «Степень вдовства» – как-то уныло пронёсся у меня сквозь черепную коробочку очередной глумливый ответ на свой же дурацкий вопрос. Заживо похороненные великие мелодии под непроницаемыми бетонными плитами российских дешёвых побрякушек. «Степень вдовства» – напяльте же чёрной вдове отечественного плагиата очередную блестящую «бижутерию»!

Чегой-то ведь снова начирикал, хоть и сжимающая тонкую шею безнадёга бодро просыпается вместе со мною каждое нервное утро и нахально укладывается со мною же в холостяцкую постель каждую тёмную ночку… Спасибо за счастье и за несчастье… Лучше б за счастье, а? Лучше б за счастье!

«Ты с Волшебством не тяни!» – мечтательно напеваю я теперь сам себе каждый новорождённый денёчек. И тут же превращаю его в идеальный.

Прокуренное местечко, или Я никогда не попаду в красивое и неведомое

Я пробирался неведомыми тропами на ту ещё, забытую и далёкую улицу Новослободскую. Мажорскую. Клошарскую. Хасидскую. Которая явно была не по моему, далеко не «членкоровскому» происхождению. Было каких-то жалких часа три пополудни, стоял пахучий травами ясный весенний денёк, однако без излишнего изнуряющего Солнышка, а я уже был преступно-беспечно нетрезв. Признаюсь в большем – я ещё и «волшебным образом» умудрился заблудиться в тысячу раз обеганном родном оазисе.

И тут я внезапно очутился на некоем лысом, среди буйно лезущей зелёной травки, островке. Он был словно жесточайшим образом выжжен кем-то очень нервным. Это жутковатое округлое местечко, что я немедленно обозвал «прокуренным», было словно нарочито заботливо присыпано разномастными, малоприятными окурками, да так плотненько, что микропросветы земли были крайне малочисленными.

А этот ужасный воздух. В котором гадко сосредоточились самые отвратительные запахи Вселенной. Возьмите для наглядности типичную офисную пепельницу в конце рабочего денька и хорошенько втяните в себя этот изумительный аромат. Если вас не вырвало – вы как минимум йог. Буквально со всех сторон света жалил пронизывающий ветер, но, несмотря на это, тошнотворный табачный «флёр» ни капельки не утрачивал своей кошмарной силы.

И как они этого добиваются?! Кто они? Да те, кто зачем-то магнетически проводят умирающее время на этой пепельной адской лужайке.

Я пробирался неведомыми тропами на явно чужую, не по моему кармашку, улицу Новослободская… Как глупо протискиваюсь я туда, в красивое и неведомое, куда никогда, слышите, никогда не попаду.

Мёртвые души «ВКонтакте», или Счастье на малюсенькую секундочку

О, моё секундное счастье – я вовремя очнулся от вечного моего дурного сна. Я даже и ни фига не помню, что эдакого неприятного мне привиделось в очередной назидательный раз. Главное, что это некрасивое случилось не со мной и не взаправду. С кем-то другим, далёким, подземным, что остался в кромешной беспомощности погибать на том конце чёрного потустороннего мира.

Зато я цепкою кошачьей лапкой ухватил крохотный кусочек будущей дурашливой песенки, ну или хоть забавного стишка. «Мурманск, Иран-чай, прощай.». Незатейливо обыграть целебную, благоухающую мёдом травку «иван-чай» мне ловко удалось даже на той изнаночной сторонушке. А вот чем могут быть таинственно связаны такие почти уж «разнополые» местечки Мурманск, да Иран, ни мне, ни вам, родные и любопытные мои, «двестипроцентно» не доведётся.

Нет, это типичное формальное отношение к писательскому делу. Формалин какой-то. Для бальзамирования собственной вопиющей, хоть и сладкой лени. Итак! Итак. Окромя того, что на ординарной машинке доковылять из промозглого Мурманска в жаркий Иран составит около сорока часиков, ничегошеньки путного мне наковырять не удалось. Однако, я отважно, хоть и глуповато, попытался! Короче. «А я бы взял Коран – и в Тегеран!» – как некогда задорно пропел заслуженный дядька Владимир Семёнович. Но в северном граде Мурманске великий Высоцкий, распугивая фирменным рыком местных туповатых мишек, к нашей печали, никогда выступал.

Я неожиданно вспомнил детскую «портативную», но иллюстрированную так роскошно книжку «Хроники Нарнии». И, собственно, в этой вот самой морозной связи. А в той, моей школьной Нарнии, кажется, тоже было весьма студёно? Ну не Мурманск, конечно, но. Так, срочно необходимо запоем перечесть сей почти философский сказочный ужастик.

Ну и как же нам с вами серенько жить без моего красочного бреда – как вот по вашему просвещённому мнению будет зваться несчастная алкашня, которую обманом захомутали праведно отслужить, что называется, «в Рядах»? Угадали! Ничего себе, вот не ожидал!!! Как бодро бы воскликнул молодчага Остап Бендер: «Браво, Киса, вот что значит моя школа!». «Хроники в Армии» – весьма удачненький, дурашливый каламбурчик народился на литературный свет, не правда ли?

«Суматоха, что кончается плохо» – заметно слабее. Но куда ж мне смущённо девать моего кривенького сиротинушку. Не топить же поганой садюгой, словно несчастных, в диком множестве наплодившихся пищащих котят? Тем более что она, суетливая суматоха, и впрямь всегда завершится неважнецким манером.

Как, к примеру, эти поспешные модные выпрыгивания из заскорузлого «ВКонтакте». Ну вот выскочил ты, начитавшийся популярных «постов», лихой попрыгунчик, мол, стрёмно это, в сетях время-то драгоценное убивать. А как припёрла подлая нужда связаться с кем полезным, да давним – ан нет, фасон уронишь, назад дороженьки уж нема, как в воровскую жестокую кодлу! А нам, кто врос в непотребный «контактец» могучими корешками, как быть? Когда копится бессчётный сонм этих вот самых, модных «удалённых». Мёртвые души, ни дать, ни взять, товарищи-граждане-господа! Вроде как четыреста верных дружков-подруженек, а токмо ведь фиктивных. Эх, сплошная гоголевская «чичиковщина».

Да, литература. Высокая и вульгарная. «Ять пять» – бубнит мелкий бесёнок Передонов. А я так вот смело парирую сей опасной нежити: «И вновь опять!». Опять и снова нежное счастье на малюсенькую секундочку.

А ведь вроде бы мимолётное секундное счастье, а сколько весёлого, да грустного пробежало, проскакало, да упрыгало сквозь нервную поэтическую душеньку! Пока ещё далеко не мёртвую, а вполне себе искрящуюся, и «ВКонтакте», и совершенно саму по себе!

Буду собирать, или Точки-буковки-ноточки

«Завтра будешь собирать» – тихонько погружаясь в мерные волны хмельных сновидений, призрачно прошептал я сам себе. Так же, как и в забытом «вчера», ты и в исчезающем «сегодня» снова будешь беспечно разбрасывать свои загадочные буквы-точки-ноточки. Что-то необыкновенно интересное обязательно вырастет из них, маленьких и пока бессвязных. Будешь собирать… Завтра будешь собирать.

Стихи свои, да песенки. Ноты, ноты, ноточки. До последней ноточки всё сгребают ноготочки. А как же иначе – беспечно выбрасывать, как кто-то живительные хлебные крошки? Никогда!

Неслышной мышью прошуршу под чумное утро и хлопотливо подмету все рассыпанные жемчуга – не я же это сокровище придумал, просто подарили. Пошло заработать на этом мне всё равно не удастся, «не ухватистый я», точно, как тот странный работяга, которого филигранно сыграл тощий гениальный дядька Янковский. А ежели суетливо настрогаю лихих деньжат на святой поэзии, так куда меня за это «нехорошее» отпустят – разве что к «Чёртову морю».

И нет мне, нелепому рифмоплёту ни сна, ни покоюшки, ни надоевших попоечек, ни сомнительных медитаций, ни некрасивого разврата, ни всякой этой вашей бессмысленной йоги. «Последняя йога будет у Бога» – ну вот поприличнее ничего не мог напоследок «отшутить», заслуженный шут цирковой Галактики?

О, я наконец-то понял, откуда эти кровавые отметины на дрожащих ладонях сегодняшним беспокойным моим утром – это я во сне «рефлекторно» хлопал в ладоши. Льстиво аплодируя собственным неудачным шуточкам и стишаткам.

«Люди есть люди, а звери есть звери.» – было нервно нацарапано авторучкой на только вчера перестеленной белоснежной наволочке бедной, видавшей всё самое чудесное и дурное, моей подружки-подушки. И этой дутой детсадовской фразке я отхлопывал бравурные требования выпорхнуть «на бис»? Дикие люди и кроткие звери давно уже бесповоротно и страшно переплелись в шерстистый, пахнущий навязчивым мускусом, копошащийся клубок. И не мне, смешному, и не вам, мои милые, грациозно распутать его.

Остаётся крохотное одно – благодарно и аккуратно собрать то, что великодушно подарено. Точки-буковки-ноточки. Так что, будешь, непутёвый? Конечно же, буду. Буду собирать. Завтра буду собирать.

Весёлое путешествие в неизвестность

«Пей дальше, пока глаза свои не пропьёшь!» – довольно жестоко, но, в сущности, вполне справедливо наотмашь ударила ты и убийственно бросила трубку. «Прямо как несчастный брат верзилы Чехова.» – уныло подумал я и поразительным образом резко прекратил позорно бухать.

Кушать в моём «полу-подвешенном» состоянии не желалось категорически, но бедный организмик маленького пьяницы, так безжалостно лишённый любимой игрушки, был оскорблён и унижен до детских трогательных слезинок. А посему я обречённо отправился на продуктовую охоту. «Magical Mystery Tour» – как когда-то игриво придумал очаровашка Маккартни, в очередной раз рассердив чересчур серьёзного Джона. Итак.

Весёлое путешествие в неизвестность. В чертоги дешёвеньких магазинов, где будет насильно закуплено сомнительное нечто, пахнущее копчёностями, костерком и восточными приправами. Подозрительное это нечто и впрямь «обладает» различнейшими пищевыми наименованиями, но отношения к ним, разумеется, ни малейшего не имеет. «Красная, пролетарская, наша» цена. Короче! «Это для плебса, а это для Григория Лепса» – как когда-то небрежно-беспечно брякнул я в одной из своих «молодых, да ранних» главок. И этим вот химически-чистым пластиковым продуктом мне и придётся истово давиться, как, словно, понимаешь, не знаю. Как Леонардо «ДаВинчи»! Впрочем, этот слабенький каламбурчик тоже уже где-то беспомощно витал у меня между заигравшимися пьяными сказками.

Перестал. Так похвалите нашалившего, но и прибравшего за собой кота. Ан нет. Я не употребляю – теперь я пресен. Ты снова дерзко заявляешь и декларируешь свое уничтожающее «фи»! «Sex And Drugs And Rock And Roll» – выбито же у тебя, будто девизом на фамильном гербе в дурацком «ВКонтакте», и где это всё?! Милая, так там же просто не указаны пропорции: главное – Великая моя Музыка, а «Сексы, да енти самые Драгсы», они как «девушки – потом». Слушайте, а ведь и это всё «вышеозвученное», как будто бы позорный автоповтор.

Ну, хорошо. Ну, пускай. Но хоть тут-то уж я не повторюсь, будто вконец «перестарый» дедок из трухлявой «роллинговской роуди-бригады». Вполне осознаю и по здоровому трушу, когда пытаюсь отважно дурковать по теме «типа, авторитетных братков». Но, честное-пречестное, это же так необыкновенно забавно, когда узнаёшь очередной титул «криминального человека в законе» – Северный, Колымский, ух, многообразие. А вот, вообразите-ка немедленно такую «шапитошную» картиночку. «Да ты хоть знаешь, с кем базаришь-то?! Я Вася Трипперный!!!» – теоретически возможно и такое занимательное представление воровской настороженной кодле. Я, безусловно, очень смело предполагаю сей «преступный комизм», но и поделать со своим шутовским, неукротимым язычишком я не ничего уж никогда не сумею. Тем более что подозрительное словечко «трипперный» всего лишь-то от иноземного слова «трип», то бишь, вечное наше хипповское путешествие. Выкрутился я, как считается, выкрутился, а?

Весёлое путешествие в неизвестность. Я уже на финишной, самой захватывающей прямой. Прямой? Да, конечно же, кривой! «Кривая», как известно, «выведет». Это же весёлый трип в неизвестность!

Пароль мой несложен, или Как же неспокойно на моей израненной душе…

Как же неспокойно на моей израненной душе. Неужели это всё лишь из-за того, что нет для меня на этом неудобном свете простой, душевной работёнки? Или сложнее, да мутнее всё кругом и внутри меня? Как только я начинаю осторожно и нехотя заполнять заявки на проклятые эти вакансии, меня тут же охватывает такая жесточайшая депрессия, граничащая с отвращением, что я немедленно, автоматически и с противоестественным удовольствием переключаюсь на любую другую, пусть абсолютно шизофреническую деятельность. Даже тот пресловутый сайт с «не бей лежачего» массовками massovki.net я умудряюсь наградить шутовским паролем «caravan petrol» по знаменитой, фантастически позитивной песенке развесёлого, гениального итальяшки Ренато Коразоне. И больше туда никогда счастливо не заглядывать. Да, пароль мой несложен.